Бог из глины
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Ты слышишь это каждую ночь, когда ложишься спать. Ты слышишь это каждую ночь, когда спишь. Ты слышишь это каждую ночь, когда вскакиваешь в своей постели, прижимая одеяло к груди, пытаясь хоть как-нибудь защитить себя от этого кошмара. Это ночной ветер поет призрачную колыбельную, и луна подпевает ему серебряным голосом. Это существа, замурованные в толстых стенах дома, пытаются разговаривать с тобой. Это неведомый бог, живущий в подвале, зовет каждую ночь к себе. Вскакиваешь с постели, и некоторое время смотришь в темноту, пытаясь судорожно глотнуть, пытаясь пустить воздух в легкие, ослабевшие от крика. Молча стоишь в темноте, вслушиваясь в голоса, которые шепчут тебе о том, что они хотели бы сделать с твоим телом, твоей кровью и плотью. Ты стоишь в темноте и пытаешься услышать знакомые, привычные звуки - тиканье будильника, потрескивание обоев, печальную песню сверчка за окном. Ты почти убеждаешь себя, что слышишь эти звуки, и больше ничего. Это происходит каждую ночь, и это беспокоит тебя. Ты не знаешь, что происходит сейчас с тобой и твоей семьей. Ты ничего не делаешь - просто плывешь по течению, не предпринимая никаких попыток вырваться из этого дома. Ты пока не знаешь, что ожидает тебя - но если бы ты знал, если бы только знал...
|
Бог из глины.
В книге описаны люди, места и монстры.
Некоторые из них существуют на самом деле...
Взгляд вперед...
Ты слышишь это каждую ночь, когда ложишься спать. Ты слышишь это каждую ночь, когда спишь. Ты слышишь это каждую ночь, когда вскакиваешь в своей постели, прижимая одеяло к груди, пытаясь хоть как-нибудь защитить себя от этого кошмара.
Это ночной ветер поет призрачную колыбельную, и луна подпевает ему серебряным голосом. Это существа, замурованные в толстых стенах дома, пытаются разговаривать с тобой. Это неведомый бог, живущий в подвале, зовет каждую ночь к себе.
Вскакиваешь с постели, и некоторое время смотришь в темноту, пытаясь судорожно глотнуть, пытаясь пустить воздух в легкие, ослабевшие от крика. Молча стоишь в темноте, вслушиваясь в голоса, которые шепчут тебе о том, что они хотели бы сделать с твоим телом, твоей кровью и плотью.
Ты стоишь в темноте и пытаешься услышать знакомые, привычные звуки - тиканье будильника, потрескивание обоев, печальную песню сверчка за окном. Ты почти убеждаешь себя, что слышишь эти звуки, и больше ничего.
Жена лежит в постели - она беспокойно дышит, ворочаясь во сне. Стараясь не разбудить ее, на цыпочках выходишь из спальни, осторожно, как вор, крадешься по коридору. Проходишь мимо зеркала, с выцветшей амальгамой, в котором отражается твой силуэт.
Спускаешься по лестнице, (она не скрипит - лестницы скрипят только в дешевых фильмах ужасов) к прихожей. Смотришь на двери, проверяя крепость засовов, которыми отгородился от ночи, что живет снаружи.
С прихожей ведет еще одна лестница вниз. Ты спускаешься по ней (ступени этой лестницы меньше) в ту часть дома, которая наполовину расположена под землей, и которая почему-то нравится тебе больше всего.
Слева темный закоулок, образованный пространством под лестницей, прямо впереди дверь в чулан - ты не пойдешь туда, во всяком случае, этой ночью. Ты пойдешь направо - в кухню, в которой деловито тарахтит холодильник - старенький "ЗИЛ", стоит старая печь, обложенная прямоугольной фарфоровой плиткой. В дальней стороне кухни дверь, ведущая в ванну, в углу, напротив холодильника темный проход, занавешенный тяжелыми пыльными шторами. Ты берешь в старинном кухонном шкафу граненый стакан, идешь в ванную, где наливаешь воды из крана, и выпиваешь, уже окончательно приходя в себя.
Над умывальником квадрат зеркала, вмазанного прямо в стену. В зеркале ты видишь отражение - угрюмый лик, который не украшают мешки под глазами и морщины, избороздившие лоб. Ты умываешься холодной водой, убеждая себя, что все в порядке.
Выходишь из ванной, инстинктивно ускоряя шаг, проходя мимо темного прохода. За шторами небольшой тамбур. Там три двери - одна ведет в ванну с другой стороны (эта дверь забита гвоздями), за другой - омшаник, в нем лежат старые ульи, оконные рамы, и прочий хлам, которому уже несколько десятков лет. Третья дверь самая главная, за ней погреб - огромный, темный. Пол в этом погребе земляной. Три стены сложены из огромных каменных блоков, вдоль четвертой - аккуратные полки, заставленные разной всячиной, закрывающие огромный фанерный щит. Судя по всему, за ним есть пространство - метра два на два. В прихожей, пол которой вровень с потолком погреба, есть прямоугольная щель - это крышка. Если открыть ее - как раз окажешься в закрытой части погреба, но эта крышка забита намертво изнутри, и только запах сырости и гнили, иногда сочится из щелей. Эта часть погреба была сокрыта от тебя еще с самого детства - ты подолгу прислушивался, пытаясь угадать, что же там, за щитом. У тебя даже была игра - придумал когда-то, что там живет бог подвала - глиняный бог. Он бог пыли, седой паутины, ржавых консервных банок, гнилых досок и, конечно же, глины. Ты вырос и забыл эту игру - теперь же, когда у тебя своя семья, и ты вновь живешь в этом доме - стараешься не вспоминать про глиняного бога.
Поднимаешься наверх, возвращаясь в спальню. Окна закрыты внутренними ставнями (утром ты соберешь их в гармошку, пропуская в комнату утренний, летний свет), в постели сопит жена. Ты забираешься под одеяло, и, некоторое время, лежишь с открытыми глазами, слушая как ворочается супруга, как поет луна, засыпая ставни серебряной пылью, как тихонько шепчут существа, замурованные в толще стен, как зовет к себе глиняный бог из подвала, как воркуют голуби на улице, в старой заброшенной голубятне, в которой днем ты найдешь только паутину и застарелый птичий помет...
Это происходит каждую ночь, и это беспокоит тебя. Ты не знаешь, что происходит сейчас с тобой и твоей семьей. Ты ничего не делаешь - просто плывешь по течению, не предпринимая никаких попыток вырваться из этого дома. Ты пока не знаешь, что ожидает тебя - но если бы ты знал, если бы только знал...
Взгляд назад...
Степан Королев гнал как сумасшедший, оставляя позади километры мокрого асфальта, обгоняя редкие машины, ползущие, словно улитки по залитой осенним дождем дороге.
По правде, говоря, у него на это были свои причины.
(Я нашел твой город... Я нашел тебя...)
- Черт! - он надавил на сигнал, рассыпаясь искрами ярости и страха - Черт! Черт!!!
Проклятый сон, оживший кошмар, который довлел над бедным измученным бессонницей писателем. Известным писателем. Непревзойденным мастером ужасной прозы.
(А почему вы пишете именно триллеры мистического содержания?)
- Да потому, черт тебя раздери, да именно потому, что эти, мать твою, триллеры, получаются у меня лучше всего...
(Я нашел твой город...)
В последний месяц, судьба словно взбесилась, пытаясь стать на дыбы, чтобы сбросить молодого, преуспевающего писателя, за обочину жизни, оставить где-то там, где влачат жалкое существование миллионы неудачников, считающих дни до пенсии, собирающих разный хлам, гордо именуемый житейской мудростью.
Как бы не так...
Степан, как никто другой знал - все это чушь, вбиваемая в голову двуногим, чтобы как-то держать в узде тупое покорное стадо. Телевизор, газеты, радио - вожжи в умелых твердых руках тех, кто понял, чего стоит жизнь, и что от нее можно взять, не рискуя обжечься.
Странные сны ворвались в жизнь, наполняя ночи суетной, потливой дрянью - когда встают неровные, расплывчатые тени и плывут по стенам, отражаясь в окнах, переплетаясь с лунным светом, взывая к полутемной силе, спящей где-то в сознании, в ожидании своего часа, готовой выплеснуться на белые страницы текстового редактора. Сны ожили, шевелясь на грани полуночной дремы, наполнились силой, проникая в реальность, мешая сон и явь в одну причудливую, странную муть.
Когда-то давно, никому не известный инженер, сидя на старой, скрипучей кровати, залитой неровным светом ночника, усердно нацарапал на мятом тетрадном листке, свой первый рассказ, про детские страшилки, которые превратились в настоящий кошмар для главного героя. Редактор местной газеты, решил немного расшевелить сонное, провинциальное болото, и напечатал рассказ на последней странице, между рубрикой анекдотов и традиционным кроссвордом.
Потом были другие рассказы. И еще, и еще...
Первый роман, первые поклонники (и поклонницы).
Лучи славы и пресс-конференции. Литературные премии и награды.
Солидные гонорары, переход на другой уровень - когда не переживаешь о том, как потратить жалкие гроши, чтобы хоть как-то протянуть от одной зарплаты к другой, пытаясь не влезть в долги, не думаешь о том, что старый пиджак давно лоснится, словно старая затертая тряпка. Новые деньги - новые потребности. Чувство свободы. Утро понедельника, когда не нужно вставать чуть свет, чтобы идти на ненавистную работу, под светлы очи начальника - дегенерата, который находит свой маленький смысл жизни в том, чтобы терзать тебя, выжимая теплые капли противного, трусливого пота.
(Я нашел тебя...)
И вот теперь, когда казалось, пройдена та черта, что отделяет никчемное пребывание на отрезке между рождением, и смертью, представляющее собой статичное гниение под светом равнодушного солнца, от простого, свободного осмысления своего предназначения, при свете камина, в компании прелестной поклонницы, готовой на все, чтобы побыть рядом со своим кумиром, когда ночные бессонные потуги перед стареньким монитором, наконец, принесли плоды, кошмар протянул костлявые, скрюченные пальцы, чтобы забрать, утащить в свое мрачное царство.
Все началось с маленького пустяка. Простой утренний звонок, разбудивший тревожным звоном, разрушивший приятное, воскресное похмелье.
- Алло... Да говорите же!
Зловещая тишина в трубке, хрип помех, далекие голоса, что-то рассказывающие друг другу, и...
(Ты заплатишь за все!)
...хриплые, странные слова:
- Я нашел твой город... Я нашел тебя!
Эти слова врезались в память, остались в ней задолго до проклятого звонка. Первый рассказ, протек в жизнь Степана, оставив грязные, кровавые разводы, исковеркав истину, превратив ее в ужас. Буквы, нацарапанные на простом, в клеточку, листочке, отозвались через годы, родились неизвестно где в мире телефонных станций, прошли стаями электрических импульсов через тысячи коммутаторов и реле, просочились по проводам, пройдя через маленькие аккуратные отверстия в трубке телефона, обретя плоть, превратившись в простые и страшные слова.
(Я нашел тебя...)
И сны легли осенней тенью на эти слова, удачно подчеркивая их значимость, дополняя, окуная в багровый оттенок, оставляя кровавые потеки. Страх, пришел на смену ощущению свободы.
Осколки чужих страданий, выплеснутых на бумагу, собрались в странную анаграмму собственного кошмара. Он допускал мысль, что какой-то неизвестный поклонник, решил воплотить в жизнь чудовищные, в общем-то, идеи произведений Степана, окунув самого автора в жуткий соус из боли и слез. Такая перспектива радовала меньше всего.
Поэтому для себя Степан твердо решил убраться подальше из городка, в котором прожил большую часть своей жизни. Подальше от мрачной провинциальной шизофрении.
Он гнал по дороге, превратившись в беглеца, оставив сомнения позади.
(Иди-ка ты к черту, дружок. Попробуй теперь найти мой новый город...)
Будучи неглупым человеком, Степан уже заблаговременно предвидел подобный поворот событий. Уже сейчас, он был достаточно обеспеченным, чтобы выбрать любую страну, где мог бы провести остаток дней, катаясь на яхте, а то и просто настукивать очередной рассказ, сидя в плетеном кресле в своем бунгало, где-нибудь на побережье. Увесистый, приятный депозит в банке вселял уверенность, в завтрашнем дне...
Следовало торопиться.
(Только бы успеть выбраться из этого чертового города...)
Степан решил добраться машиной до первого крупного города, откуда можно не спеша отправляться в столицу. Провести пару дней в столице, завершить кое-какие дела, и решить, как поступать дальше.
А где-то там, позади, в оставленном городе, из динамиков льется тихая музыка, разбавляя полумрак комнаты. Большие черно-белые фотографии расклеены по стенам. Много фотографий. На них Степан - на пресс-конференции, прогуливается по осеннему парку, разбрасывая ногами слежавшиеся листья, сидит на скамейке, закинув ногу за ногу, а то и просто выходит из подъезда, потягиваясь, радуясь скупому осеннему солнцу. Дым сигареты тлеющей в пепельнице. И руки, с длинными, подрагивающими пальцами щелкают ножницами, издающими неприятный металлический звук. На столе лежит альбом с газетными вырезками. Человек сидящий за столом напевает, рассматривая альбом. Он словно ждет своего часа...
Степан поежился, картина, вставшая перед глазами, ругала своей реалистичностью. На мгновение ему даже показалось, что он слышит запах сигарет с ментолом...
Только бы успеть...
В милицию нечего было и соваться. Что он мог предоставить служителям закона, кроме своих домыслов и предположений?
(Мне угрожают, примите, пожалуйста, меры...)
Степан хмыкнул. Пока милиция решит что-нибудь предпринять, его хладный труп выловят в одном из местных озер, которые так славились своей лечебной грязью.
(Напухшая, покрытая пленкой соли плоть, плавающая небольшим островком в бурой тине планктона. И еще пара вырезок в заветный альбом неизвестного маньяка.)
- Черта с два!
Он оставил все - квартиру, полупустой аквариум с золотыми рыбками, что бестолково суетились в ожидании кормежки, и теперь летел на встречу новой жизни, даже не подозревая, что ждет его впереди.
За городом дорога пошла на подъем. Начал накрапывать дождик - Степан ненавидел осень, несмотря на то, что именно в эту пору работалось лучше всего. Он прибавил газу.
Водители машин словно сговорились - каждый раз приходилось моргать, чтобы очередная колымага послушно уходила в бок, пропуская "БМВ". Степану нравилось ощущать свое превосходство - машина словно летела, пожирая дорогу, оставляя позади разных неудачников, что решили потягаться с ним. Двигатель послушно ревел, повинуясь воле водителя - Степан обожал быструю езду. В такие минуты он сливался с машиной в одно целое - он сам становился железным зверем, что мчался вперед, распугивая трусливых зверьков поменьше.
Дождь усилился, грозя превратиться в ливень - капли барабанили по крыше, отчего становилось неуютно. Вместе с осенью Степан ненавидел все, что она всегда приносит с собой - холод, ветер, дождь, грязь. Ну как скажите на милость можно любить все это?
Или прогулки в парке, когда ветер стихает, и слышен шорох падающих листьев - несмотря на чудную прелесть увядания, Степану всегда хотелось поднять повыше воротник плаща, чтобы отгородиться от всего этого. Он уныло слонялся по аллеям, разбрасывая листья, отчего обувь покрывалась грязью, и осень шептала о том, что ненавидит его.
Степан стиснул зубы - еще полкилометра, и на въезде в город, дорога пойдет на спуск. Промчаться, лишь изредка останавливаясь на светофорах, и впереди ляжет прямая трасса - с расположенными вдоль нее городишками, что промелькнут в боковом окне машины, оставшись тенями в подсознании.
Проклятая погода решила доконать его - дождь обрушился на машину, в его шуме потерялись звуки дороги. Откуда-то спереди вынырнул силуэт очередной колымаги. Она плелась прямо посередине, не давая обогнать, - Степан едва успел притормозить.
Он посигналил. Водитель машины впереди то ли заснул, то ли нарочно не обращал внимания - облезлый тарантас все так же маячил впереди, очевидно не собираясь пропускать Степана.
(Похоже тот парень, нарочно пытается разозлить тебя!)
Степан моргнул фарами. Бесполезно.
Водитель колымаги словно издевался над ним.
(Хей, приятель, следуй за мной, и мы успеем узреть второе пришествие, прежде чем доберемся до города...)
Королев надавил на клаксон - от рева проснулся бы мертвый, вот только парень впереди, даже не собирался сделать это. Степан попытался протиснуться в узкий промежуток между той машиной и обочиной - с таким же успехом можно было бы попытаться пролезть в игольное ушко.
- Черт тебя подери! - В сердцах выругался Степан. Он прижался к рулю, чувствуя, как в висках застучали молоточки ярости.
Он приблизился вплотную, словно собираясь протаранить машину наглеца. Посигналил, затем еще раз...
Такое бывало с ним иногда - ярость подкатывала багровой волной, отчего хотелось выть, рычать, биться в судорогах. Ярость переполняла, душила, расплескивалась огненными брызгами.
- Сукин сын! Настырный сукин сын!!! - Степан кричал, уже не сдерживаясь. Ему захотелось влепить что есть силы в зад чертовой колымаге, сбросить ее ко всем чертям с дороги, чтобы та кувыркалась по обочине!
Наконец, словно услышав его, машина впереди, ушла в сторону. Нога вдавила педаль газа. "БМВ" издал сочный львиный рык, и послушно рванул вперед, обгоняя старый, видавший виды "Москвич". Степан повернул голову, бросив скользящий взгляд на машину. Сидевший за рулем молодой парень, лет тридцати, старательно рулил, всем своим видом изображая полную сосредоточенность на дороге. Рядом суетилась неприглядного вида блондинка. Ее полное лицо было перекошено от страха, она вцепилась в руку водителя, словно сама собиралась сесть за руль, прямо на ходу.
(Жена? Скорее всего - на таких именно женятся. Толстуха идеально подходила на роль клуши, стоящей целый день у плиты, вытирающей руки о фартук, в ожидании своего благоверного...)
Парень повернул голову, и на мгновение Степану показалось, что в его глазах сверкнули огоньки. Королев мотнул головой, старательно подрезал "Москвич" и погнал дальше, разбрызгивая грязь, пытаясь вырваться из капкана сновидений. Степан даже не оглянулся - ему хотелось чтобы между ними осталось как можно больше километров мокрой дороги.
Он мчал, понемногу приходя в себя, слушая музыку дождя, отдаваясь дороге - казалось так можно прожить целую жизнь, и закончить ее где-нибудь на обочине бесконечной, равнодушной дороги, которой нет дела до разных неудачников, что решили, будто смогут пройти путь от начала до конца...
Дождь перестал лить так же внезапно, как и начался. Дорога превратилась в ползущую змею - она мелькала полосами разметки, ее черная асфальтовая кожа влажно блестела, лишь изредка ощеряясь колдобинами и вспучившимися заплатами.
Степан проехал следующий городок - очередная провинциальная дыра, в которой умирают, растворяются, уходят в небытие надежды и таланты. Каждый километр оставшийся позади, ложился маленьким кирпичиком в хлипкую, зацементированную надеждой стену, которую Королев возводил между собой и неведомым злом. Злом, посягнувшим на его спокойствие.
За городом дорога стала шире, обросла с двух сторон посадкой, вновь обзавелась сплошной двойной линией разметки на мокром, потрескавшемся асфальте. Степан прибавил газу, чувствуя себя маленьким зверьком, стремящимся убраться, прочь, от страшных когтей хищника, преследующего очередную жертву.
Шорох настиг его, догнал серой тенью, мчащейся вдоль разметки, накрыл машину, прошелся скребком по нервам.
Странный шорох.
Не тихий шелест разворачиваемой конфеты, не бумажный, пыльный звук рвущейся бумаги - словно кусочки мела скрипнули, стираясь, друг о друга, перемалываясь в мелкую пыль. Маленькие камешки мела... или сухой глины.
На мгновение Степан почувствовал, как этот глиняный шорох заменил собой все ощущения, тихий скреб-поскреб перерос в оглушительное скрипение. Куски глины истирались, крошились, ломаясь с противным звуком.
Чей-то голос пророкотал в сознании, отдаваясь громом:
- Я достану тебя, клянусь...
Пронзительный визг тормозов, застывшее изображение в зеркале заднего вида, и известный писатель, наполовину вывалившись из машины, вдыхает осенний воздух трассы, понемногу приходя в себя.
(Подохнешь, тварь...)
Степан вздрогнул, услышав где-то в глубине мыслей, отголоски страшного пожелания...
Он затравленно оглянулся, пытаясь собрать воедино волю и разум. Волна чужой ненависти накрыла с головой и схлынула, оставив легкую головную боль, и чувство усталости.
Степан вывалился из машины, и упал на колени, испачкав дорогие джинсы холодной придорожной грязью. Упираясь ладонями в мелкий острый гравий обочины, он кое-как сумел приподняться. Глиняный шорох пропал, и шум пролетающих по трассе машин ворвался в уши.
Вдох - выдох. Степан прислонился спиной к машине, понемногу успокаиваясь, пытаясь собрать воедино разбежавшиеся мысли.
- Я нашел твой город...
Голос отозвался в голове противным причмокиванием, чавканьем, словно что-то пыталось говорить с ним, набрав полный рот (глины!) пищи, и нетерпеливо пережевывая челюстями, вещало о грядущих переменах в жизни Степана.
Королев уселся в машину и тупо уставился на руль. Драгоценные секунды падали мелкими песчинками, поблескивая в дрожащем от страха воздухе.
- Да что же это такое...
Степан рванул "БМВ" с места, словно пытаясь оторваться от неведомого существа, что так аппетитно чавкало, в предвкушении славной трапезы.
Деревья посадки проносились смазанной мешаниной света и тени, мелкий гравий вылетал из-под колес, изредка постукивая по заднему стеклу. Степан, стиснув зубы, гнал "БМВ", не обращая внимания на сигналы встречных машин.
Прочь из этого насквозь прогнившего, тупого, больного захолустья. Давно нужно было убраться куда-нибудь, подальше из этого проклятого, забытого богом городишка.
Степан включил печку, пытаясь согреться, выгнать из тела вместе с дрожью остатки странного, противного страха.
(И голоса...)
Он въехал в следующий городишко, ненадолго задержался в нем, петляя по кривым, разбитым улицам захолустья. На выезде чуть сбавил скорость проезжая пост ГАИ, затем вдавил газ до упора, выйдя на финишную прямую. Семьдесят километров трассы, и можно будет забыться неровным, суетливым сном, в номере первой попавшейся гостиницы.
Вечер заполнил осень, пытаясь вытеснить остатки света, накрыть дорогу тьмой, превратить свет в непроницаемую мглу ночи. Степан наклонил голову, напрасно борясь с сонливостью.
Королев включил ближний свет, и напрягся, услышав приближающийся звук бубенцов.
Они догоняли иномарку, в которой скрючившийся от головной боли Степан, напрасно пытался уйти от своей судьбы.
Вторая волна затопила пеной боли, заставив кричать сквозь стиснутые зубы. Степан ударил по тормозам, пытаясь остановить машину - металлический гроб класса "Люкс", и почувствовал первые касания чего-то неживого, нездешнего.
Рот словно набился камнями, Королев сжал челюсти, с ужасом почувствовал вкус глины. Сырой вкус свежей, только что выкопанной могилы.
Глина противно заскрипела на зубах, вываливаясь влажными комками, падая за шиворот, прилипая к телу.
Куда-то пропали все звуки, и наступила мертвая тишина.
Машину занесло, и выбросило с дороги, на засыпанную гравием обочину. Кузов загромыхал, ударяясь о крашенные, полосатые надолбы. Степан ударился лбом о руль, гадкий вкус глины стал солоноватым от крови. Автомобиль перелетел через ограждение и рухнул вниз, с высокого откоса, переворачиваясь, высекая искры, сминаясь, словно жестяная коробка из-под ваксы.
Последней искоркой сознания вспыхнула мысль, что почему-то не сработала подушка безопасности, и тьма забрала к себе душу незадачливого писателя...
Хей-хо! Парень - это я!!!
Арч Стрентон "Привидение"
Часть 1. Время волшебных снов
1. Первый взгляд
Сергей собрал последние вещи - два огромных баула, которые положил в багажник машины. Жена уже сидела на переднем сиденье. Сергей хлопнул багажником - тихий звук отрезал прошлую жизнь, оставив старую где-то позади. Он оглянулся в последний раз на дом, верой и правдой служивший ему добрых три десятка лет.
- Прощай дружище - чуть слышно прошептал Сергей, и отвернулся.
Дом не ответил. Он укоризненно стоял на своем месте - нелепый, чуть-чуть покосившийся. Местами побелка облезла, обнажая глиняные стены - хозяева торопились с переездом, и уже не обращали внимания на подобные мелочи.
Покупатель нашелся сразу - жизнерадостный бойкий сморчок-старичок, с хитрыми, бегающими глазками, назвавшийся Семеном Степановичем, по хозяйски обошел дом (ничего особенного - некогда глиняная хата-мазанка, обложенная кирпичом, отличный вариант для любого уважающего себя пенсионера), постучал по стенам, проверил половицы, деловито залез на чердак, спустился, после чего обвел взглядом небольшой участок земли, прилагающийся к дому, и удовлетворенно протянул сухую руку, в знак согласия.
Бумаги оформили быстро. Старичок милостиво выделил старым хозяевам время на сборы, понимая, что спешка в таком деле вещь непозволительная.
Всю неделю Сергей как заведенный паковал вещи, нанимал грузовик, чтобы перевести мебель в новый дом. На самом деле новый дом был совсем не новым, просто бабушкин дом, в который они собирались переезжать, был намного больше и лучше прежнего, хоть и намного старше. Родовое гнездо, в котором выросло не одно поколение Ждановых.
После смерти бабушки, дом опустел, и Сергей, бродя по ставшими вдруг неуютными комнатам, вслушивался в тишину, пытаясь сообразить, что не так. Дом разговаривал с ним, жалуясь на одиночество - скрипом половиц, хлопаньем ставен, шелестом деревьев, что росли в саду. И только спустившись на кухню, и окинув взглядом, нехитрое убранство он, наконец, услышал, все то, о чем шептали стены старого дома - сидя за столом, и царапая клеенчатую скатерть, Сергей как-то сразу понял, что отныне это его дом.
Неделя пролетела в хлопотах, и теперь, похоже, в старом доме не оставалось ничего ценного, что они могли бы забрать с собой. Пора было ехать...
Надежда была пару раз в доме, который станет их новым пристанищем. Давно, еще, когда была жива бабушка, Сергей привозил будущую супругу на смотрины. Тогда Надежда особо не рассматривала убранство дома, молодые спешили, ограничились традиционным чаепитием на дворе, благо было лето.
Сергей осклабился - те остатки чувств, которые он испытывал к жене, не тянули на горячую и крепкую любовь. Так, скорее жалость и даже чувство ответственности. Сугубо мужское чувство - отвечать за свои поступки, какими бы глупыми и нелепыми они не были. Чувство, которое не понять этой толстухе (еще даже не испытав радость материнства, жена начала стремительно набирать вес, словно пытаясь сравняться со своей матерью - огромной, тупой бабищей, которая готова была плевать на всех, имея свое собственное мнение, граничащее порой с фанатичной тупостью). Как бы то ни было - он мужчина, и сумеет разобраться со своей семьей, поддерживая шаткое равновесие супружеских отношений, грозящее порой вылиться в оглушительный и яростный кошмар. Почти шесть лет совместной жизни приучили его к тому, чтобы сдерживать эмоции, не давать им выплеснуться через край.
Иногда, тем не менее, вспоминая давно ушедшие мгновения, Жданов окунался в теплые противные волны нежности, и руки сами по себе тянулись к опостылевшей супруге, чтобы заключить в объятия рыхлое, полное тело.
Сергей вздохнул, направляясь к машине. Старый, неопрятно-белого цвета "Москвич" - подаренный родителями Нади на годовщину свадьбы - неуклюжее напоминание о собственной никчемности, укоризненный вдох жены, понимающая улыбка тещи Марии Сергеевны (вы уж извините дети, но пешком вы много не выходите) - поджидал возле дома, сразу за шатким штакетником, заменяющим забор.
Последние несколько лет, Сергей ловил себя на мысли, что совершенно не желает приводить дом в порядок. Он словно жил в ожидании переезда, не минуты не сомневаясь, что этот домик - лишь временное пристанище для беспокойного семейства Ждановых. Все лето они жили на чемоданах. В прихожей томились ящики из-под телевизора и пылесоса, забитые посудой, отрезками ткани и прочим, нужным и не очень хламом, ожидающим переезда в новый, более просторный дом. Не говоря уже про вещи, сложенные сразу после свадьбы в углу кладовой (про себя Надя называла комнату детской, тая надежду услышать радостное гукание малыша), их накрыли клеенкой, и они занимали часть комнаты, напоминая о себе лишь раз в неделю, когда дело доходило до уборки...
Ладно, к черту воспоминания - Сергей уселся за руль. Жена потратила два месяца, чтобы научиться водить машину (поначалу Сергей твердо решил, что никогда не сядет за руль этой колымаги). Лично для себя, он не находил ничего зазорного, сидеть справа от водителя, на пассажирском месте. По крайней мере, можно было расслабиться, тем более, что Надя водила волне прилично, как для полной крашенной блондинки средних лет, с неопрятной, помятой фигурой, и остатками былой девичьей красоты. Просто иногда... так хотелось вдавить педаль газа, заставив машину рвануть с места настолько, насколько позволял старый, кашляющий двигатель, перебрать который, все не доходили руки.
- Поехали! - Сергей откинулся, предвкушая долгую, неторопливую поездку. В спине отдалось привычной болью. Он постарался не обращать внимания на стальной шуруп, который кто-то невидимый с дьявольским упорством вкручивал в позвоночник. В конце концов, к боли привыкаешь. Тем более что с каждым днем она становилась все привычнее, слабее, уходя куда-то внутрь, чтобы затаиться до первого удобного случая...
Они выехали из города, провожаемые первыми каплями противного осеннего дождика. Белые полосы дорожной разметки проносились перед глазами, сливаясь в одну бесконечную линию. Шины "Москвича" равнодушно шуршали по мокрому асфальту. Дорога уходила даль серой лентой, и казалось, ей не будет ни начала, ни конца.
Боль в спине понемногу утихла, и Сергей блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь выпавшим минутам покоя. Ровный звук шин, навевал легкую, приятную дрему...
Вот только в голове раздался тихий, тихий перезвон колокольчиков. Серебряные переливы опасности...
Белые полосы, белые птицы, летящие вдаль. Уносящие с собой частицы прежней жизни. Не стоит тебе следовать за ними дружище. Поверь - не стоит. Ты полетишь за ними в огромном пустом самолете, в салоне пустые кресла с распоротой обивкой, из-под которой торчат лохмотья поролона. А в кабине пилотов...
Сергей вздрогнул и открыл глаза - начался дождь, и дворники Москвича еле-еле справлялись с водой, льющейся с серого осеннего неба. Дорога пошла на спуск. Сергей мотнул головой, отгоняя нехорошие мысли. Он справится - на дороге было мало машин, да и ехать им предстояло еще четверть часа, не больше - в соседний городок, расположенный километрах в пятнадцати. Город, в котором прошла часть его детства, (жаркие месяцы, проведенные в гостях у дедушки с бабушкой), в котором познакомился с женушкой - этот городок вновь должен стать ему родным. То, что случилось однажды, не должно повториться вновь, не так ли?
Колокольчики зазвучали громче, отдаваясь в ушах искрами будущей боли, дорога скрутилась в огромную, выложенную грязным кирпичом трубу. Холодный, глубокий колодец, со дна которого пахнуло гнилью. Капли падали с ржавого ведра, разбиваясь о водную поверхность, не видевшую солнечного света. Как и тогда, падающие капли казались единственным, что обещало спасение в этом застывшем мире.
- Сережа, Сереженька - Надежда вцепилась в рукав, машина опасно вильнула. Звук падающих капель сменился визгом колес. И в то же время застывший мир вновь пришел в движение. Дождь обрушился на них, огромные капли разбивались о лобовое стекло, словно надеясь, что оно не выдержит, и по его гладкой поверхности, поползут змейки трещин.
Он конечно же, помнил все:
Сергей обнаружил себя сидящим за рулем "Москвича". Он мчал прямо посередине, и только теперь услышал, как сзади непрерывно сигналит, огромная черная иномарка. Она следовала за ними, не отставая ни на метр, словно вынырнув из серой пелены дождя. Сергей скосил глаза, пытаясь рассмотреть в боковом зеркале очертания преследователя - иномарка отчаянно моргала фарами, предлагая убраться ко всем чертям и освободить дорогу.
Жданов стиснул зубы. Он надавил на газ, и двигатель взревел, чтобы впрочем, тут же захлебнуться противным металлическим кашлем. Чертова колымага - с ненавистью подумал Сергей, и резче, чем требовалось, крутанул руль, пропуская ненавистного лихача.
Машину бросило вправо, и перед тем, как переднее колесо угодило в придорожную канаву, заполненную грязью, Сергей запоздало сумел заметить, как черный джип поравнялся с ними на некоторое время, словно водитель пытался рассмотреть пассажиров "Москвича", затем ушел, растворившись в дожде, сверкнув на прощание отражателями задних фар.
А потом Сергея бросило вперед, искры вспыхнули в глазах, отдаваясь яркими вспышками боли. Он схватился рукой за разбитый нос, другой вывернул руль, пытаясь вернуть "Москвич" на дорогу.
Машину понесло по мокрому асфальту. Деревья, дорога, все закружилось в немыслимом хороводе. Надежда голосила, вцепившись руками в сиденье. Вот и все - отстранено подумал Сергей, ожидая последнего удара. Машину вновь выкинуло на обочину, и она затряслась по камням и выбоинам.
- Тормози! - не своим голосом заорала Надя.
Ветки деревьев, растущих вдоль дороги, хлестали по лобовому стеклу. Сергей представил, как твердая ветвь пробивает стекло и вонзается в грудь...
Огромная голая пустыня, припорошенная снегом. Холод. Снег и холод. Омерзительная, влажная глина, слизкие камешки, пыль, грязь и мусор... паутина и темнота подвала...
Адский холод, и смерть.
А еще глубже... щебенка и слой извести...
Пустыня смерти
(Глина... много глины...)
И никого вокруг. Никого, не считая...
(Еще чуть-чуть, немного глубже... что-то там внизу...)
...божества, живущего там, где много глины.
Это оно, равнодушно спящее где-то в глубине...
- Помоги... - из последних сил выдавил Сергей, выдыхая страх.
(Пристальный взгляд, далекий разум, оценивающий, выискивающий, выглядывающий добычу...
- Спаси нас!
Ожидание смерти - сладкие мгновения, перед переходом в запредел. Что может быть лучше, чище? Миг, когда раскрывается вся подноготная алчного, злого разума, живущего в своем ограниченном мирке, плюющего на вселенную, в пароксизме самодовольства, пребывая в твердой уверенности, что он пуп всего сущего.
- Ты можешь, я знаю...
(Иногда проще и безопаснее просто плыть по течению, следуя линиям судьбы, проходящим через эту бессмысленную вселенную.)
Колокольчики звенели тише и тише, удаляясь в спасительную темноту.
- Да помоги же!
Голос пришел им на смену, он казался вязким, тягучим, словно говорящий набил полный рот, и теперь выдавливал слова:
- Пусть будет по-твоему. В этот раз, и только в этот раз. Но не думай, что сумел урвать у вечности множество драгоценных секунд. Даже не думай...
(Даже не думай!)
Сергей изо всех сил сжал руль и выжал педаль тормоза. Шины "Москвича" пронзительно запищали, и машина остановилась. Сергей сжался на переднем сидении...
- Сволочь! Какая же сволочь - плакала жена, уткнувшись Сергею в грудь.
Черная иномарка, подрезавшая их машину, была уже далеко - красные огоньки светились за пеленой дождя. Какой-то новоявленный богатей, выжимая по максимуму из многосильного движка своей машины, чуть не угробил их на спуске.
(Ах ты тварь!!!)
- Успокойся, все хорошо! - Сергей отстранил Надю и оглянулся, провожая машину ненавистным взглядом. Несколько секунд словно растянулись в годы.
- Я достану тебя, сволочь...клянусь, достану... - Сергей шептал, ощущая, как вместе со словами из него выходят боль и ненависть. Это длилось недолго, затем все стало как раньше.
Сергей тупо смотрел на капли дождя на лобовом стекле. Боль вернулась, перетекая огненными струями, просачиваясь сквозь позвоночник, спускаясь, все ниже и ниже, к ногам, чтобы остаться там тупой, свербящей занозой. В этот раз все случилось быстрее. Все тоже самое, вот только на дороге не было никого. Он просто... отключился ненадолго, чтобы обнаружить себя сидящим за рулем.
- Ладно, проехали... - выдохнул он.
-Возьми... - жена протянула платок. Сергей машинально коснулся лица, и увидел на пальцах кровь.
- Черт! Ну, сволочь...
Нужно было выбираться. Машину выкинуло с асфальтового покрытия, и все усиливавшийся дождь грозил надолго оставить их в грязи. Все-таки повезло - шансы уцелеть были ничтожны. Еще немного и...
- Ты как? В порядке? - осторожно поинтересовался он.
Жена шмыгнула носом, успокаиваясь, и неуверенно кивнула. Сергей с сомнением посмотрел на жену, убрал с переносицы платок (нос не сломан, и значит все просто замечательно), и вышел из машины.
Он обошел "Москвич". Машина была в порядке. Только на боку красовалась свежая царапина, оставленная сломанной веткой тополя, растущего прямо у обочины.
Сергей буквально вытащил Надежду из машины и усадил на заднее сиденье, а сам решительно уселся за руль. Со второй попытки "Москвич" завелся, и с трудом выкарабкался на дорогу...
К дому они подъехали, когда уже начало темнеть. Проклятый дождь лил и лил, ухудшая обзор. "Москвич" остановился перед высоким деревянным забором, из-за которого выглядывало огромное серое здание. Прыгая между глубокими лужами, пытаясь укрыться от дождя взятым из бардачка машины, журналом, Сергей подбежал к калитке.
- Давай же, открывайся...
Ключ неохотно повернулся, и Сергей толкнул калитку. Надежда подождала, пока он откроет входные двери, и вбежала за ним в дом. Москвич остался одиноко мокнуть под дождем.
Сергей нащупал выключатель - зажегся тусклый свет. В прихожей было грязно и сыро. Высокий потолок, окно, завешенное паутиной, грубые доски пола, покрашенные коричневой краской, квадратная щель в самом полу.
- Сергей, а тут, что, погреб? - Надежда, прищурившись, разглядывала прихожую.
- Не знаю - отрывисто бросил Сергей, чувствуя страшную усталость - сколько помню, крышка всегда была забита гвоздями. Давай, раздевайся быстрее...
Сергей открыл дверь, приглашая последовать в комнаты. Надежда пошла за ним - сразу из прихожей, они вышли на лестничную площадку. Слева в окне чуть подрагивала паутина, на стене справа висела нехитрая вешалка - горизонтальная рейка, с торчащими шляпками гвоздей. Вверх и вниз уходили лестницы - Надя заметила, что лестница, ведущая вниз намного длиннее, хотя ступеньки на ней, были не такими высокими.
Сергей помог снять жене плащ, разделся сам, и аккуратно повесил одежду на вешалку.
- Ну, как? - спросил он, втайне надеясь, что Наде понравится дом. Робкая родительская гордость новоиспеченного папаши за свое чадо.
- Все хорошо - жена посмотрела вокруг. - А тут что, три этажа?
- Нет - улыбнулся Сергей. - Тут немного все хитрей. Этажей всего два - просто мы сейчас между ними. Видишь, одна лестница идет вниз - это первый этаж. Там ванна, кухня и подвалы. Он наполовину под землей. Вторая лестница ведет на второй этаж - веранда, детская, библиотека, зала и наша спальня.
Надежда нахмурила лоб:
- Не понимаю, зачем нужно было первый этаж углублять в землю? Разве нельзя было построить обычный двухэтажный дом?
Сергей пожал плечами - по правде говоря, на эти вопросы у него самого не было ответа. Его дед построил этот дом лет шестьдесят назад. Строил основательно - на века.
Бабушка после смерти деда жила одна. Долго жила - почти два десятка лет. Когда она умерла - Сергей оказался единственным наследником. Признаться, мысль о переезде давно занимала Сергея - домик, в котором они жили прежде, был мал и тесен. Для Сергея так и осталось загадкой нежелание мамы жить с бабушкой. Возможно, причиной этому была память об отце, и нежелание бабушки до конца признать невестку - кто знает...
Бабушкин же дом, представлял собой идеальный вариант для молодой семьи.
И вот теперь он стоял с женой в прихожей, и слушал, как шумит за окнами дождь.
- Пойдем - Сергей протянул руку.
Они поднялись по ступенькам. Лестница заканчивалась длинным узким коридором. Внимание Надежды привлекло высокое зеркало, стоящее на небольшом деревянном помосте с ажурными гнутыми ножками. Местами амальгама потускнела и слезла, образовав странные узоры под холодным старым стеклом. Тем не менее, несмотря на возраст зеркала, предметы отражались в нем с необыкновенной четкостью. Надя заметила, что за месяцы, которые дом провел без хозяйки, все покрылось пылью (всю зиму она будет сражаться с грязью, пытаясь хоть немного привести комнаты в нормальный вид). Надежда провела рукой по стеклу, - двойник в зеркале неохотно повторил ее движение. Дождь продолжал лить, его шум убаюкивал, клонил в сон. Надежда как завороженная смотрела в зеркало, чувствуя, как растворяется в слабом мерцании, исходившем от него.
- Любуешься? - рука мужа легла на ее плечо.
Надежда испуганно вздрогнула:
- Что? - Похоже, она смотрела в зеркало и о чем-то сильно задумалась.
- Идем, я покажу тебе нашу спальню.
Сергей взял жену за руку и повел по коридору, показывая комнаты
- Это вот веранда, раньше тут стояли бабушкины цветы.
Надежда равнодушно заглянула в комнату - застекленная веранда, в которой на подоконниках стояли горшки с засохшими стеблями. Сергей нетерпеливо потащил ее дальше.
- Это детская.
Сергей поджал губы, невзначай коснувшись запретной темы.
- Напротив библиотека. - Сергей раздвинул цветные, некогда бархатные, шторы. - Вообще-то здесь раньше был кабинет. Мы наверно эти шторы уберем, сделаем стену с нормальной дверью.
В библиотеке было жарко. С двух сторон стояли высокие книжные шкафы, рядом с одним из них примостилась старая пружинная кровать, застеленная изъеденным молью покрывалом. У окна стоял тяжеленный стол, из настоящего дуба. Внимание Нади, привлек непонятный шум.
Что-то тихонько гудело, как отопительный котел в их старом доме.
- А это что? - Она удивленно показала пальцем на странное приспособление, расположенное, почти в центре стены, рядом с книжным шкафом.
- Это - газовый обогреватель. По всему дому идет дымоход. Немного нерационально. Дед собирался поставить нормальное водяное отопление, но так и не успел. Внизу, на кухне, стоит печь - в ней еще один обогреватель. От печи дымоход идет на второй этаж, где горячий воздух подогревается дополнительно. Идиотизм, правда?
- Правда. - Возразить было нечего.
Надежда с опаской покосилась на латунные форсунки обогревателя.
- А он не...
- Да не бойся. - Сергей беспечно махнул рукой. - Даже если огонь потухнет, газ будет вытягиваться в дымоход. Единственно, что плохо - идем, покажу.
Сергей повел жену в залу.
- Смотри
Общая с библиотекой стена, имела жалкий вид - обои на ней пожелтели, потрескались, и местами слезли, обнажив посеревшую от температуры штукатурку.
- Когда включаешь на всю катушку, стена перегревается, и обои отстают. Бабушка сколько не клеила - все бесполезно. Я ж говорю - весной, как потеплеет, придется отопление переделывать.
Надежда посмотрела вокруг: добрая старая мебель (натуральное дерево), старинное немецкое пианино, допотопный черно-белый телик (они с Костей уже два месяца копили деньги, но мечты купить новый, цветной телевизор, пока, что оставались мечтами), круглый стол, стоящий посредине комнаты. На стене, как раз над проявившимся пятном, висела огромная картина, писанная маслом. "Корабельная роща" - нужно будет перевесить ее повыше, чтобы перепады температуры не портили старые краски - решила Надя.
- А ты знаешь, мне нравится. Только тут много пыли, придется поработать веником и тряпкой.
- Мадам! - Галантно произнес Сергей. - У вас будет много времени, очень много.
Сергей нетерпеливо потянул жену за руку.
- А вот и самое главное - спальня! - Торжественно произнес он...
-Погоди... - В голосе жены Сергей услышал интерес.
- Оно настоящее?
Надежда провела пальцем по черному лаку пианино. Бронзовая готика вензелей потускнела, отливала стариной.
- Угу.
Надежда прошла по зале, трогая стены, придирчиво ощупывая дубовую мебель - огромный тяжелый буфет, круглый стол, с раздвижной столешницей, горка со стеклянными дверцами, и стеклянными же полками и тяжелым, под стать буфету, деревянным основанием.
- Ладно, показывай спальню...
Уже поздно вечером, засыпая, Сергей вспомнил про незадачливого водителя иномарки, благодаря которому, они однажды чуть не отправились на тот свет.
(Подохнешь...)
Сергей вздрогнул. Ему показалось, или на самом деле, чей-то голос, тихо прошептал заветные слова.
- Глупости... - Подумал Сергей, закрывая глаза...
Сон пришел, накрыл зыбкой мутью, разбавил сознание темной жижей прожитых мгновений...