Соколов Иннокентий Дмитриевич : другие произведения.

Истинное предназначение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сборник рассказов-фэнфиков, посвященных творчеству Стивена Кинга. Рассказы: День Джека, Свободные птицы, Художник, Мир в ее сердце, Теория лифта, Доктор Сон, Истинное предназначение, Сменщик, Ehre und Wut, Книга Абры

   Вступление автора
  
   Давным-давно, еще в прошлой жизни, я открыл для себя Стивена Кинга. Знакомство с ним ошеломило до такой степени, что я всерьез считал его лучшим писателем на планете. Его творчество, несомненно, оказало значительное влияние на мои литературные потуги, что в итоге вылилось в активное участие в различных тематических конкурсах, проводимых разными интернет-сайтами.
   Собственно данный сборник рассказов как раз и включает в себя исключительно конкурсные произведения, некоторые из которых удостаивались даже призовых мест (в тех случаях, когда кроме меня никто больше не участвовал ).
   Для меня всегда любимой книгой была "Сияние", что заметно по тематике рассказов сборника. А самой ожидаемой "Доктор Сон", поскольку хотелось вновь окунуться в атмосферу отеля "Оверлук". Два рассказа из сборника, были написаны именно как фэнфики на эту книгу, причем еще до того, как старина Стиви родил ее в муках, что уже само по себе было интересным ходом.
   С тех пор прошло много времени. Изменился Стивен Кинг, изменился я, изменился мир, в конце концов. Увы, я прочитал все книги автора, за исключением одной. А именно той самой, которую так ждал.
   Сейчас я даже не понимаю, что могло мне нравиться в Кинговских историях. Так бывает.
   Этот сборник стал чем-то вроде напоминания о тех, ушедших днях, когда мне еще интересно было читать произведения этого воистину безумного американского писателя ужасов. Не все рассказы хороши, вернее все они плохи. Читать или нет - решать вам.
  
  
  
   День Джека
  
   Джек Торранс встает рано. Выбирается из постели, словно крот из глубокой и темной норы. Там, в утреннем мире тепло и много света, но этот свет не радует Джека. Мир, который готов распахнуть объятия каждому, кто только пожелает, почему-то равнодушен к нему - Джек, чертыхаясь, опускает ноги на холодный пол, пытается найти тапки. Венди еще спит, и Торранс чувствует легкое раздражение, присущее каждому, кто только проснулся, и видит беззаботный сон другого человека.
   Поначалу он даже подумывает растолкать ее, чтобы напомнить о завтраке, который никто так и не удосужился приготовить, но затем рывком стает с кровати, и бредет в ванную, удачно копируя походку полуночного пьянчужки.
   Торранс останавливается у небольшого зеркала, и некоторое время всматривается в отражение - он видит осунувшееся от сна лицо типичного неудачника, впрочем, сам Джек считает иначе. В его глазах утренняя муть, но обрывки сна уже превратились в рассыпающийся пепел сожженной газеты - еще немного и ветер развеет их, унесет прочь, оставив легкое сожаление о чем-то потерянном...
   Джек не успевает додумать эту мысль, потому как вдруг понимает, что увиденный сон не очень-то желает пропадать из его жизни, вернее не так - сам-то он не помнит, что снилось этой беспокойной ночью, но почему-то ему кажется, что это было нечто важное. Может быть не лишним будет приложить немного усилий, и вспомнить, что он видел этой ночью, впрочем, ерунда - Джек спокойно относится к играм подсознания, запертого где-то в черепной коробке. Был сон - и нет его, кто знает, сколько впереди светлых дней и темных ночей, гораздо важнее сохранять то шаткое равновесие, которое не дает окончательно слететь с катушек. Джек Торранс закрывает глаза, и видит два светлых пятна, что мчатся по мокрому асфальту. В магнитоле тихонько поет Ванда Джексон, и Эл, приятель Джека, пытается подпевать, одной рукой удерживая руль, другой, доставая из кармана пачку сигарет. Джек сидит рядом, выставив локоть в открытое окно Ягуара. Ветерок приятно холодит кожу, и Торранс знает, что еще немного, и впереди, за мостом будет небольшой спуск, они съедут с треклятого 31-го шоссе, заедут к Шокли, и там, возможно успеют прикончить еще парочку "марсиан" - так они называют наполненные доверху рюмки.
   Торранс практически готов поверить во всемогущего Шокли - тот виляет по шоссе, пересекая двойную желтую, и всегда возвращает тачку на правую полосу, но мир готов поспорить с Джеком в миг, когда машина Эла, преодолев последний перед мостом поворот, вдруг начинает визжать резиной. Джек орет, перекрикивая малышку Ванду, потому что фары Ягуара высвечивают детский велосипед. На самом деле Джек не сразу понимает, что это такое - сначала он видит странный силуэт на дороге, и только потом замечает блеск спиц, и подсознание услужливо дорисовывает остальное, дополняя картину, отчетливо бросая в смятенный рассудок Джека горящие алым буквы - "Смотри, там, на дороге кто-то есть!".
   Шокли выворачивает руль, и о боги!, на миг Джек вспоминает о всемогущем Эле, способном вести Ягуар, и одновременно делать дюжину различных дел, который, конечно же, справится с ситуацией... Джек не успевает среагировать, но Эл, выкрутив руль до отказа, пригибается вперед - потрясенный Торранс начинает догадываться, что вера во всемогущество приятеля была несколько преждевременной, судя по белому лицу и выпяченным, (похожими на шарики для игры в пинг-понг) глазам. И еще, малыш - он кричит, не так сильно как ты, но только посмотри на него - всемогущий Эл на самом деле вовсе не всемогущ, более того он испуган и больше не контролирует ситуацию. Никто не контролирует - они врезаются в велосипед. Торранс чувствует сильный удар, от которого лобовое стекло Ягуара покрывается сеточкой морщин - краем глаза Джек отмечает, как руль велосипеда бьет по стеклу, еще немного и он увидит остальное, но Эл жмет, наконец, на гребаную педаль тормоза, и машина, взвизгнув останками передних шин, разворачивается поперек шоссе.
   Ванда Джексон замолкает, и мгновение тишины больно бьет по угасающему рассудку Джека. Он сжимает кулаки, приходя в себя, как раз в тот момент, когда из магнитолы раздаются первые аккорды Би Би Кинга - Джек даже успевает подумать о музыкальных предпочтениях старины Эла, поймавшего нужную волну, как тут же возвращается в темноту шоссе, чуть подсвеченную запыленными фарами Ягуара. Кто-то бормочет - Джек думает, что это Эл Шокли пытается говорить с ним, а может быть и с самим собой, но неожиданно понимает, что это он, Джек, выталкивает слова, чуть шевеля пересохшими губами: "Господи, Эл. Мы его переехали. Я чувствую..." Что именно чувствует Торранс, на самом деле не знает никто, даже он сам - чувства Джека обострены настолько, что вместо того, чтобы полагаться на них, достаточно одного знания, о том, что вот прямо сейчас, парочка психов, сотворила что-то нехорошее. Джек вспоминает удар по днищу Ягуара, словно они переехали что-то... Торранс ощущает подкатывающую тошноту, и пытается нащупать дверь - он вываливается в прохладный вечер, и тут же слышит запах горелой резины. Автомобиль Эла остановился почти у самой опоры моста. Эл выбирается вслед за Джеком из машины, и они бредут по шоссе, приближаясь к останкам велосипеда.
   Переднего колеса нет - чуть позже они находят его на шоссе. Оно превратилось в ощетинившегося стальными иглами спиц дикобраза.
   Эл некоторое время смотрит на него, и пытается выдавить из себя нелепое - "Мы наехали на него, Джек, все это гребаное колесо" - лицо Шокли на мгновение принимает плаксивое выражение, и Торранс чувствует злость. Ему хочется ударить Эла, чтобы только тот снова стал нормальным, но тут же в голову приходит новая мысль, являющаяся отголоском той, главной, которую он не успел додумать, находясь в машине - "Это детский велосипед, черт возьми - где же тогда ребенок?". Торранс озвучивает эту мысль, повергая Эла в трепет - по всему видать приятель Джека не собирается копать глубже.
   "Ты разве видел ребенка?" - Шокли смотрит на Торранса. Отчего-то Джеку кажется, что еще мгновение, и Эл рассмеется и хлопнет его по плечу. Ничего такого не происходит, Джек открывает глаза и вместо шоссе оказывается у зеркала. Он уже успел выдавить немного пасты из тюбика, и теперь тупо рассматривает трехцветную гусеницу, застывшую на зубной щетке с мягкой щетиной. Стоит снова закрыть глаза, и перед глазами встает проклятое шоссе. Тогда они полночи слонялись вдоль дороги, подсвеченной фарами Ягуара, пытаясь отыскать того ребенка. Из багажника машины, Эл вытянул фонарь, и Джек безрезультатно облазил все придорожные кусты.
   "Там никого не было" - шепчет Джек Торранс и сплевывает пасту. Та расплывается на белоснежной керамике причудливым розовым пятном - Джек запоздало чувствует режущую боль в десне, и отпивает из пластикового стаканчика. Чуть позже он обнаруживает себя на залитой солнцем кухне. Деловито тарахтит холодильник, на двери которого Дэнни выложил магнитными буквами непонятное слово.
   "Тремс" - бормочет Торранс, отчего-то покрываясь гусиной кожей. Нужно задать мальцу взбучку - думает Джек, и тут же останавливается, как вкопанный. "Это не я!!!" - эта мысль кричит в голове, отдаваясь гулким эхом. Джек любит сына, и, конечно же, никогда (никогда!) не сделает ему ничего плохого.
   На занятиях в Стовингтоне Джек вспоминает прошедшее утро. Ему хочется пребывать в равновесии - чертова история на шоссе вбила клин между тем, что было до, и стало после. Джек неохотно вспоминает о той ночи, как будто что-то не дает лишний раз окунуться в прохладную тьму, расчерченную вихляющими полосами тормозного пути. Сверкающее спицами колесо велосипеда осталось где-то на обочине тридцать первого шоссе - Джек сбросил его с дороги, чтобы никто (не узнал) не наехал на него.
   "Там не было ребенка" - бормочет Торранс, и учащиеся поднимают головы. По крайней мере, те, кто сидят впереди - это любимчики Джека, пускай он и говорит Венди, что все равны перед его взором. Джек отрывается от учительского стола, мимоходом отмечая творящийся беспорядок, Венди бы назвала его творческим, но Джек видит лишь разбросанные рабочие тетради студентов, да свою записную книжку, раскрытую посередине. Отчего-то Торранс чувствует странное смятение, и утренний сон проникает в его память, восстанавливаясь до мельчайших мелочей.
   Там, во сне, он на все том же треклятом шоссе. Шокли развернул Ягуар, чтобы его фары светили на тот участок дороги, где мог остаться владелец велосипеда. Сам велосипед они давно уже убрали с дороги, причем Торрансу даже кажется что они его нарочно спрятали, во всяком случае никто из тех, кто ехал по тридцать первому шоссе, не нашел бы его случайно. Джек бродит во тьме, пытаясь светить фонариком - овальное пятно дрожит, высвечивая то мокрый от росы куст, то слетевший с колеса колпак. Их почему-то много на обочине - за время поисков, Джеку попалось как минимум три-четыре штуки. Элу уже надоели ночные поиски, как видно он окончательно уверовал, что на шоссе никого не было, но Джек сжимает губы, наполняясь непонятной решимостью. Осталось немного, - впереди небольшой куст. Торранс подходит нему и замирает. Свет фонарика высвечивает детскую туфельку. Что дальше - не рассмотреть, нужно подсветить фонарем, но Торранс не решается - мысленно он дорисовывает маленькую ножку, на которую одета злополучная туфелька.
   "Что там, Джек?" - кричит Шокли, он остался у автомобиля. Торранс стоит у куста, рука сжимающая фонарь дрожит, и пятно света колеблется, задевая кончик туфельки.
   "Джек?" - сейчас Торрансу хочется крикнуть в ответ что-то грубое, но он сдерживается. Его голова пуста, и он даже не пытается анализировать увиденное. Возможно, позже он сумеет осознать дальнейшее развитие событий, но сейчас Джек слушает звенящую пустоту, словно надеясь, что та подскажет, как действовать дальше.
   "Ты нашел его Джек?" - в голосе Эла прибавляется тревожных обертонов, но Торрансу не до старины Шокли. Он пятится, стараясь, чтобы свет фонаря не падал на злополучный куст.
   "Я иду Эл" - бормочет Джек, отходя все дальше.
   "Что?" - не слышит Шокли. Джеку снова хочется ударить его, но он сдерживается. Он подходит к машине, и выключает, наконец, чертов фонарь.
   "Никого" - уже громче говорит он, и засранец Эл облегченно вздыхает. Он уже успел выключить магнитолу, и Торранс наслаждается тишиной ночи. Мимо проносятся машины, но почему-то никто не останавливается, чтобы предложить помощь. Шокли возится с домкратом, но Джек даже не думает помогать - он стоит рядом, опустив руки в карманы, отставив большие пальцы навстречу друг другу, и покачивается на чуть согнутых ногах. Он занят важным - обдумывает дальнейшие перспективы, понимая, что пришло время перемен.
   Много позже, Торранс соблюдает открывшийся ему в машине Эла новый принцип равновесия. Оно должно быть идеальным, и в силах Джека способствовать этому. Он держится, старается, как может и, лишь изредка закрыв глаза, видит пятно света, освещающее мокрый от росы куст.
   Торранс точно знает, что там, на шоссе, были только они с Элом, а детская туфелька в кустах - черт, ему даже не хочется раздумывать над причинами, по которым она оказалась там. Всякое случается, - думает Джек, выходя из корпуса. Он направляется к стоянке автомобилей. Занятие еще не закончилось, но Торрансу позарез необходимо вернуться к машине, поскольку он забыл захватить справочники из багажника. Их немного - тоненькая стопка, но для Джека это лишний повод выбраться на свежий воздух, что тоже в немалой степени способствует установлению равновесия. Это как таблетки аспирина, которые Торранс разгрызает зубами, наслаждаясь приятной горечью.
   Сделав пару шагов навстречу судьбе, Джек слышит звон в ушах, который переходит в гул, и мгновением позже замечает на стоянке Джорджа Хэтфилда, склонившегося над колесом машины Торранса. Фольксваген осел на задние шины, и Джордж увлеченно режет переднюю правую охотничьим ножом.
   Тот самый Красавчик-Джордж, которого Джек самолично исключил из дискуссионной команды университета, поскольку малый никогда не укладывался в отведенное время. Сидевший у таймера Торранс поначалу с сожалением отмечал последние секунды, тогда как Хэтфилд скорее был склонен обвинять самого Джека. Данные обстоятельства огорчали Торранса, но, черт возьми, разве он был не прав? Нет, конечно же, - думает Джек, приближаясь к машине, и одновременно проваливаясь в пустоту.
   (Тремс!)
   Сукин сын бормочет какие-то непонятные слова, из которых ну никак невозможно сложить предложения - члены дискуссионной команды внимают каждому звуку, что вырывается из пересохшего горла Красавчика-Хэтфилда. Звезда спортивной команды, любимец стареющих теток и молоденьких студенток, в высшей школе чувствовал себя как рыба в безбрежном океане, здесь же, в небольшой аудитории малыш Джордж сглатывает слюну, чувствуя, как отголоски слов теряются где-то в пустоте черепной коробки. Он сжимает кулаки и пытается выдавить из себя как можно больше - но еще больше заикается, и Торранс старается не смотреть на этот позор - отворачивается, и не сводит взгляда со стрелки таймера. Хэтфилд тот еще засранец - Джеку он никогда особо не нравился, пускай Торранс никогда не признает это вслух. Где-то в глубине души, он чувствует легкое раздражение - малыш явно переоценивает свои способности, пытаясь урвать чужое. Как сказал бы отец Джека - "Каждый знай свое место". Этот принцип он старался применять, где только можно - улетая к потолку, Джек сжимался пружиной, чувствуя, что еще немного, и пьяный родитель не сумеет поймать его. Игра в "лифт" состояла в простом подбрасывании, но Торранс знал, что в каждом действе всегда присутствует скрытый подтекст. Отец называл это проверкой на доверие - подбрасывая малыша-Джека, он вовсе не одарял того уверенностью, что путь вниз будет таким же легким. Как не будет легким та стезя, которую выбрал себе этот красивый и уверенный в себе парень, что выплевывает обрывки фраз, мучительно подбирая нужные слова, такие, чтобы сошли понимающие ухмылки с лиц всех присутствующих в аудитории. Джек не может терпеть, и внутренне радуется, когда таймер отмечает поражение Хэтфилда. Он бьет по большой красной кнопке, подавая сигнал к окончанию выступления. И пустота отвечает ему ликованием.
   Торранс находит себя на все той же стоянке. Его голова подобна гнезду, полному разъяренных ос. У каждого мальчугана должно быть свое осиное гнездо - еще одна поговорка папаши. Осы похожи на сгустки пустоты, черные точки, что носятся с отвратительным жужжанием. Джек тупо смотрит на Хэтфилда, который испуганно бормочет "Мистер Торранс...", и осы начинают носиться еще быстрее. Вкус аспирина во рту, и пятна фар Ягуара последнее, что приходит на ум Джеку, чуть позже он слышит, как из его рта вываливаются хриплые, похожие на лохмотья слова: "Ладно, засранец - иди-ка получи свое". Хрипение переходит в горловое бульканье, и Торранс приближается к Джорджу - маленький негодяй выставил нож, словно это способно остановить Джека. Пустота ширится, и осы, что носятся в ней разъяренными черными кометами, пробивают тонкую бумажную стену, вырываясь наружу. Джек смеется и делает шаг навстречу, потом мир сходит с ума, и проваливается ко всем чертям.
   Там, в запределе покойно и тихо, но Джек выныривает обратно, возвращаясь в безумный мир, в котором учительница французского держит его за руки, беспрестанно повторяя "Перестаньте, Джек, пожалуйста...", Торранс видит вмятину на правом крыле Фольксвагена, там еще пятно не то грязи, не то еще чего-то - Джек отмахивает саму мысль о том, что это может быть кровь.
   Джордж Хэтфилд удивлен - он хлопает глазами, словно не веря самому себе. На голове Джорджа небольшая ранка, - ерунда, думает Джек, и замечает кровь, что сочится из уха Хэтфилда. Он приближается к пытающемуся встать ученику - Хэтфилд испуганно съеживается, но Джек кладет руки ему на грудь и осторожно укладывает обратно на асфальт. Сейчас он почти любит старину Хэтфилда, даром, что негодяй нанес ущерб его автомобилю.
   Джек посылает мисс Стронг (ту самую француженку) за школьным врачом, и, подняв голову, видит, как вокруг собрались члены дискуссионной группы. Торранс пытается улыбнуться, но на лице собирается жалкая гримаса отчаяния.
   К концу недели несколько человек уйдут из группы Торранса, а чуть позже его самого попросят покинуть стены Стовингтона, но сейчас Джек все еще пребывает в равновесии - вернувшись домой, он жует аспирин, и даже не думает о бутылке, что стоит в буфете. Он молодец, он достоин большего. Чертовы насекомые разлетелись в стороны, и в следующий раз Торранс вспомнит о неудачнике Хэтфилде, обнаружив на чердаке одного отеля, старое осиное гнездо.
   Сейчас же Джек забирается в постель, где уже давно посапывает любимая женушка. Торранс прижимается к ней, и почти сразу же засыпает. Такой был день.
  
  
  
   Свободные птицы
  
   Я не останусь с тобою, малышка
   Буду парить, свободный, как птица
   Ничто не останется вечным
   Бог знает ответ - я не могу измениться
   (Lynyrd Skynyrd - "Free Birds")
  
   Они мчат по федеральной трассе, приближаясь к границе штата. Забойщик чувствует биение дисков каждый раз, когда водитель слишком резко направляет несущийся "Кэдди" за двойную сплошную, объезжая очередную трещину в изношенном асфальтовом покрытии. В динамиках приемника слышно первые аккорды "Свободных птиц". Еще немного, и капитан Сполдинг окончательно уйдет в серую тьму, что клубится за магазином "Нужные вещи", но пока Забойщик еще здесь, ему больно, и он прикрывает глаза, отдаваясь дороге. Летящий пулей "Каддилак" укачал малышку, она уткнулась окровавленным личиком в плечо Забойщика. Сидящий за рулем зятек Отис, ведет машину, стараясь держаться ровнее - они несутся навстречу судьбе. Несложно догадаться, что дорога впереди заблокирована внедорожниками, о чем свидетельствует звук полицейских сирен и всполохи мигалок на крышах автомобилей вдали, но пока светит солнце, и песок пустыни вылетает из под колес, мир кажется простым, и понятным. Кто знает, быть может, в голубых небесах найдется пара-тройка смятенных птиц, способных унести на крыльях все дурное, что осталось...
  
   Раггсвиль, Техас, 1931
  
   В городе открылся новый магазин - юный Джонни Ли Джонс, как всегда узнал все последним. Его сводный брат Чарли уже успел посмотреть на витрину, и прибежал к крыльцу, на котором восседала чернокожая матушка Сесиль, в ее руках мелькали спицы, из-под них выползал вязаный рукав будущей обновки для малыша Луи. Джонни наблюдал за работой приемной матери, прислонясь к теплой деревянной стене веранды.
   - Эй, Джонни Ли - позвал Чарли. - Небось, думаешь о разной ерунде, и конечно, не знаешь новостей?
   Матушка Сесиль укоризненно сдвинула брови, и вскинула голову. Вообще-то, ей полагалось сейчас подбочениться и как следует отчитать Чарли, поскольку ведра, с которыми его отправили к колонке так и остались сухими, но видит бог, это полуденное солнце так слепило глаза, да еще рюмка можжевеловой настойки приятно легла на душу после сытного обеда, так что матушка ограничилась тем, что отложила вязание, и погрозила пальцем.
   - Чарльз Джуниор Руфус Джастифай, поди-ка сюда, пока тебе не попало, как следует! - строго сказала она, но Чарли даже и не подумал приблизиться к ней.
   - Ха, хрена с два! - воскликнул он. - И ничего мне не попадет, матушка. И чертовы ведра, можете отдать Джонни, пусть тащит воду, - все равно он ничего не знает.
   - И что же он должен знать? - заинтересовалась матушка, и сладко потянулась в кресле. Солнце поднялось высоко, и с самого утра жарило так, что потрескивали доски сарая, в котором папаша Джастифай возился с останками трактора, напрасно пытаясь призвать к жизни ржавеющего монстра (из его внутренностей никто иной, как Чарли, вытащил на прошлой неделе блестящие керамический штуки, - в них соседский парнишка Джимми, не без труда, опознал свечи зажигания). Жара упала на Раггсвиль, и это лето так и осталось в памяти Джонни самым душным и горячим.
   - Что он должен знать? - звонко повторил за ней Чарли, и бросил ведра. - А вот что - магазин новый открылся, а вам всем и невдомек.
   Матушка Сесиль открыла рот, и так и осталась сидеть. Стекла очков приподнялись вверх, и Джонни на миг показалось, что ее хватит удар.
   Новость и впрямь оказалась что надо, Чарли мог торжествовать - со времен закрытия старого перерабатывающего завода, городок начал приходить в запустение, и появление нового магазина действительно представляло собой событие.
   - Магазин? Вот уж право... - пробормотала матушка Сесиль, и потянулась за графином. В нем еще оставалось немного настойки, и Джонни вытянув голову, смог увидеть, как тетушка придирчиво отмеряет половинку рюмки, стараясь не расплескать содержимое. - Ну, так скажу я вам... Чарльз, Джонни? Мальчики?
   Но мальчишек уже и след простыл.
  
   ***
   Они неслись наперегонки, вдоль забора старика Джуда, потом завернули за угол, чтобы сократить путь, пересекли старый пустырь, на нем солнце играло на острых осколках битого стекла, исподволь торчащих тут и там, и выскочили на холме Праччета, с которого можно было наблюдать вдалеке крышу сарая Мэтта Родари - про него папаша Джастифай каждый раз говорил, что макаронника рано или поздно черти заберут, если старый хрен не успокоится (а еще любимая овечка Мэтта принесла пару ягнят, посмотреть на которых давно мечтал Джонни), и свернули обратно, к проулку между дворами, через него можно было выбраться к площади.
   Магазин обосновался на Джуди-стрит (названой так в честь одного и предков Джуда, во всяком случае, старик, хлебнув как следует анисовки, каждый раз упоминал об этом, в подтверждение качая лысиной). Остолбеневший Джонни увидел огромную витрину, за сверкающим стеклом - раньше он бы просто пробежал мимо старого дома, с заколоченными окнами, в котором по слухам когда-то собирались члены местного комитета самоуправления, чтобы как следует обсудить тот или иной рабочий вопрос (поговаривали, что иной раз из-за плотно закрытых ставень доносились смешки и звуки патефона, но для небольшого Раггсвиля это было бы, пожалуй, слишком), сейчас же, здание преобразилось. Вверху светилась на солнце хорошо видимая вывеска, на которой кто-то вывел типографским шрифтом название.
   - "Нужные вещи" - прочитал Джонни, и взглянул на Чарли. Тот кивнул.
   - Точно, только там еще никого нет, я уже успел заглянуть за витрину.
   Джонни хмыкнул.
   - Что, прямо с ведрами?
   - Не оставлять же их - удивленно посмотрел на него Чарли. - Ма мне такую взбучку за них закатила бы.
   Джонни Ли Джонс не ответил. Он подошел к стеклу и уставился на содержимое витрины. На красном бархате была свалена разная всячина - ржавые коньки, обломок деревяшки, пистолет с флажком, резная шкатулка, и прочий подобный хлам, который вряд ли можно было причислить к ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нужным вещам. Сбоку, в углу была небрежно прислонена табличка: "Никаких собак, черных, и мексиканцев".
   В щель между витриной и стеной можно было рассмотреть пустое помещение будущего магазина. Если Чарли не врал, а вруном он был тем еще, там никого не было, но пристально вглядываясь в темноту, мальчишка увидел мелькнувшую тень. И тут же противно звякнул колокольчик над дверью, что оказалась с правой стороны от витрины, и та, медленно приоткрылась, приглашая войти. Он глянул на брата. Чарли пожал плечами - ему-то никак нельзя было войти, и Джонни потянул дверь на себя.
  
   ***
   Внутри было прохладно. Сумрак в помещении магазина безуспешно пыталась рассеять керосиновая лампа, фитиль которой был прикручен для экономии. Пустые полки были подготовлены к выставлению товаров, и Джонни некоторое время напрасно крутил головой, пытаясь отыскать что-либо интересное.
   - О, долгожданный Джонни Ли Джонс - тихий голос раздался откуда-то сзади, и Джонни, испуганно вздрогнул. Раздался негромкий скрип, и в круге света блеснули стальные спицы. Сильные руки хозяина лавки толкали сверкающие обода колес инвалидной коляски, Джонни едва успел унять бешено стучащее сердце, как показался хозяин голоса - в большом сидении умостилось скрюченное тельце с большой головой, лишенной волос.
   - Здравствуй Джонни - проскрипел человечек в кресле.
   Джоннни ничего не оставалось, как кивнуть в ответ.
   - А откуда вы знаете, кто я? - спросил он, и услышал негромкий, противный смех.
   - Я все знаю про тебя, юный Джонни Ли. Такая у меня работа...
   Хозяин магазина толкнул коляску вперед, и оказался полностью освещен скудным светом керосинки. Теперь Джонни смог лучше рассмотреть его.
   Почему-то вблизи, человечек в кресле-коляске оказался совсем не таким, каким представило его воображение Джонни. Несмотря на скрюченную спину, и тонкие, как спицы ноги, бессильно упирающиеся в подножку кресла, взгляд хозяина магазина был чистым и ясным, и словно смотрел вглубь собеседника.
   - Можешь звать меня мистер Камбербетч - сказал человечек, и скорчил смешную рожицу.
   Джонни улыбнулся.
   - И кстати, как там поживает братец Чарли? - мистер Камбербетч вперил пронзительный взгляд в остолбеневшего мальчишку.
   - Он снаружи - нераздельно пробормотал Джонни, и зачем-то махнул рукой в сторону витрины. - Вы же знаете, что он...
   - Ох - вздохнул мистер Камбербетч. - Все эти условности накладывают определенные ограничения. Но, я думаю, мы сможем сделать небольшое исключение. Зови-ка его сюда...
  
   ***
   Первое впечатление оказалось обманчивым. Пускай, некоторые полки и были пусты, но в магазине без сомнения нашлось множество нужных вещей.
   - Это же она... - восхищено прошептал Джонни, и толкнул Чарли локтем.
   В стеклянной призме лежала белоснежная капитанская кепка с черным околышем и золотистой вязью.
   - Совершенно верно - проскрипел владелец лавки. - Кепка капитана Сполдинга - это именно она. Известный на весь мир исследователь, покоритель морей и океанов капитан Джеффри Сполдинг оставил мне свою кепку. Каждый мечтает стать ее владельцем, но... - Мистер Камбербетч погрозил пальцем.
   - Эта бесценная кепка достанется только тому, кто достоин надеть ее.
   Чарли вздохнул и перевел взгляд на брата. Нечего было и думать, чтобы стать владельцем этой замечательной кепки.
   - Вот возьмем твоего брата Чарли, к примеру, как ты думаешь, Джонни, смог бы он стать ее владельцем? - Мистер Камбербетч толкнул колеса кресла, приближаясь к витрине. - Наверно нет...
   - Почему? - огорченно поинтересовался Чарли.
   Хозяин лавки скривил рот в неприятном оскале.
   - Ну, мы же знаем, что делает малыш Чарли, когда остается один. Знаем, чем занимается негодный мальчишка, так же, как знаем, о чем он думает, и что представляет, когда занимается различными дурными делами, а, Чарли?
   Чарли испуганно дернулся.
   - Я, не...
   - Не нужно оправдываться - неожиданно жестко перебил его человечек в кресле. - Ты творишь дурное, Чарли, удовлетворяешь животные потребности, и видит бог, думаешь ты в этот момент вовсе не о девчонках, не так ли?
   Джонни с ужасом взглянул на брата.
   - Пошли - прошипел Чарли и потянул его за руку, с каждым шагом стараясь как можно быстрее выбраться из лавки.
   Они выбежали на улицу под громкий и противный смех хозяина магазина, и свернули в проулок к пустырю. Чарли остановился, и Джонни увидел, как капельки пота выступили на его черной коже.
   - Не говори никому - сказал Чарли.
   - Что?
   - Знаешь что... - Чарли посмотрел на Джонни, и тот впервые увидел его острый, колючий, но при этом дрожащий взгляд. - Попробуй только проболтаться - убью!
   Чарли толкнул его и побежал.
   - Подожди!
   Джонни ухватил его за руку, и дернул что есть силы, заставляя остановиться.
   - Слушай Чарли...
   Чарли взглянул в его глаза, и юный Джонни Ли ощутил нечто такое, что нельзя описать простыми словами. Чуть позже он бы смог подобрать более точное определение нахлынувшим чувствам, но именно тогда, Джонни понял, что мир больше не будет прежним.
  
   ***
   Джонни Ли вернулся к магазину на следующий день. Его манило туда - он брел по улицам городка, поминутно оглядываясь, словно задумал что-то нехорошее. Магазин за ночь преобразился - витрины были завалены барахлом, куда-то подевалась предупреждающая табличка, вместо которой теперь стояла статуя индейца с сигарой в натуральную величину.
   - Ах, юный Джонни Ли Джонс - насмешливо пропел мистер Камбербетч. - Нужные вещи ждут новых хозяев. Вещи, они ведь не могут быть ничьими. Им всегда нужен кто-то, кто даст почувствовать себя хоть немного живым. Смотри-ка...
   И хозяин лавки быстрым, неуловимым движением, прицепил на нос ошеломленного Джонни большой, красный клоунский нос.
   - Мы же знаем, кого боится маленький Джонни - прошептал лавочник обдав оцепеневшего мальчишку горячим, зловонным дыханием.
   Джонни рванул клоунскую штуку с лица. Владелец магазина застал его врасплох.
   - Мистер Камбербетч... - начал было он, но хозяин лавки засмеялся, так, что капельки слюны протянулись серебристыми нитями с дергающегося подбородка.
   - Не стоит Джонни. Кстати, как поживает малыш Чарли? - лавочник забрал у Джонни клоунский нос и приложил к лицу. - Привет Джонни, зови меня Чарли Гудвин, хо-хо-хо - пробубнил он, с совершенно не подходящей случаю интонацией.
   Джонни насупился.
   - Ну не обижайся Джонни-бой - мистер Камбербетч протянул клоунский реквизит юному Джонни, и тот машинально забрал багровый шарик на резинке. - Мы же оба знаем, зачем ты вернулся в магазин, так ведь?
   Джонни кивнул.
   - Замечательная кепка капитана Сполдинга - продолжил Камбербетч, - мечта каждого мальчишки. Многие хотели бы иметь ее, но не каждый будет владеть этой нужной вещью. Хотел бы ты приобрести себе кепку капитана Джеффри Сполдинга?
   - Да сэр - пробормотал Джонни, ощущая неприятный запах изо рта калеки.
   Тот откинулся на спинке своего кресла и удовлетворенно взглянул на парня, сложив сухие ручки на животе.
   - Думаю мы сможем договориться юный Джонни Ли. Точно сможем. Слушай же...
  
   ***
   За холмом Праччета расположился старый погост. Мальчишки облюбовали себе пристанище, как раз на небольшом участке за церковной оградой. Там где вязы оттеняли остатки разбитой часовни, между увитыми плющом разбитыми воротами и склонами холма можно было найти тихое уютное местечко для игр.
   - Смотри-ка Билли, опять черномазые пожаловали.
   Джонни Ли оглянулся. Чарли сжимал кулаки, очевидно намереваясь встрянуть в драку.
   - Так он же белый - новенький, в светлом костюме, смотрел на здоровяка Вико, сынка макаронника Родари, словно тот был богом в этом городке.
   -Кто, малыш Джонни? Не смеши - он только снаружи белый, а внутри чернее угля. Не зря же его пригрели чертовы нигеры - Вико растянул в кривой улыбке рот, обнажив коричневые от табака зубы. - Как там папаша Джастифай, не заделал старушке Сесиль еще одного черномазого выблядка?
   Чарли взвизгнул и бросился на верзилу, беспорядочно махая кулаками. Здоровяк отступил, и неожиданно отвесил звонкую оплеуху вертящемуся парнишке. Тот встал, оглушенный, и Вико, что есть силы, ударил его по лицу. Джонни едва успел подхватить падающего Чарли.
   - Идем - зашептал он. - Идем, Чарли, их все равно больше.
   Его сводный брат сверкнул белками глаз, и, стиснув зубы, позволил себя отвести под победные возгласы ребятни, что вечно отиралась вокруг Вико.
   - Однажды я убью его - бормотал он, оттирая кровь из разбитого носа.
   - Возможно - согласился Джонни. - Но только не сегодня, братец Чарли, уж поверь мне на слово.
   Мальчишки забрались на пустырь, и устроились в тени старого тополя.
   - Да, кстати - вспомнил Джонни. - Смотри, что у меня есть для тебя.
   Он разжал ладонь, в которой оказалась маленькая фигурка человечка, вылепленная из глины.
   - Держи.
   - Это еще что?
   - Подарок мистера Камбербетча. Специально для тебя. Он сказал, что тебе это нужней, чем ему.
   Чарли всхлипнул, и протянул руку, чтобы забрать статуэтку. Сжав ее в пальцах, он на миг ощутил странный ритмичный звук африканских барабанов.
   - Убью этого гада - пробормотал он, и огромные тамтамы с удвоенной силой принялись разгонять тишину саванны, звуча где-то в голове чернокожего паренька.
  
   ***
   Джонни пробирался темными улицами Раггсвиля, замирая при каждом шорохе. Луна освещала путь, раскрасив брусчатку неровными причудливыми тенями. Джонни Ли Джонс вышел на тропу войны, и брат Чарли следовал за ним, отставая на десяток-другой ярдов, присматривая, чтобы не случилось худого.
   - Мы просто сделаем кое-что - внешне небрежно обронил Джонни, и Чарли, старший сводный брат неожиданно согласился.
   Тут Джонни немного кривил душой. По правде говоря, от того, что предстояло сделать, ему было немного не по себе. Другое дело Чарли, - с прошлого вечера он был сам не свой, Джонни заметил, что сводный брат стал задумчив, и подолгу думает о чем-то своем, время от времени кивая головой, словно соглашаясь с невидимым собеседником.
   До фермы Мэтта Родари они добрались без приключений.
   - Нужно будет сделать одну ерундовую вещь - сообщил, мистер Камбербетч, улыбаясь, словно речь шла о каком-то малозначащем пустяке. - Я скажу что делать, просто не каждому хватит духа, совершить настоящий мужской поступок. Как думаешь, сынок, капитана Сполдинга можно назвать хлюпиком, или сосунком, а?
   Джонни Ли Джонсу не оставалось ничего, как согласиться с доводами хозяина лавки - Джеффри Сполдинг, отважный капитан, покоритель морей и океанов, как раз олицетворял собой ту грубую мужскую силу, что могла служить примером для каждого мальчишки.
   - И еще, у меня есть подарочек для Чарли, главное не забудь отдать ему - мистер Камбербетч протянул Джонни небольшой холщовый мешочек. - Пусть не дуется, и заглянет ко мне в магазин. Здесь множество нужных вещей, думаю, и для него найдется что-нибудь интересное...
   В мешочке Джонни обнаружил вышеупомянутую фигурку. Странная игрушка, держа ее в руках, паренек ощутил странную вибрацию, словно мир вокруг наполнился гудением тысяч пчел, как на пасеке старика Джуда, но тут же это чувство сменилось ощущением наполненности, как будто что-то решило выбить из него разную дурь, чтобы привести мысли в порядок.
   Позже калека-лавочник рассказал ему, что нужно сделать, чтобы получить замечательную фуражку капитана Сполдинга, и разрешил оставить себе, не менее замечательный, накладной нос. Выходя из магазина нужных вещей, Джонни Ли Джонс, вдруг понял, что больше не боится клоунов.
  
   ***
   Этим жарким летом, тридцать первого года, Джонни Ли Джонсу было чуть больше тринадцати лет, и закончив все дела на ферме макаронника Родари, он впервые ощутил себя много старше. Даже неугомонный Чарли стал серьезен.
   - Слушай, Джонни. Ты был похож на забойщика.
   Юный Джонни Ли не ответил. Они сидели в своем укромном месте, о котором известно было только им двоим. С тех пор, как мистер Камбербетч вручил свои подарки, кое-что существенно изменилось. Подержав фигурку в руках, Джонни стал другим, да и Чарли уже не был преисполнен мальчишеским задором.
   Пчелиный рой убрался на задворки восприятия, оставив легкую вибрацию в теле, так чувствовал Джонни. Парнишка Чарли мог бы похвастаться тем, что не слышит больше барабанный бой, впрочем, фигурка была при нем, и он в любой момент мог освежить воспоминания о странной темной силе, что наполняла его каждый раз, стоило лишь сжать фигурку в кармане.
   Красный клоунский нос мистера Камбербетча был не единственным напоминанием о новом магазине, в котором продавались нужные вещи, также как и маленькая фигурка, которую про себя Джонни называл Тэк - к ней время от времени прикасались мальчишки, восстанавливая веру в себя. Многие жители городка успели побывать в лавке старьевщика, и приобрести кое-что, ну просто необходимое. Если бы сейчас мальчишки имели возможность заглянуть в заведение колясочника, они бы сильно удивились.
   Несмотря на вечер, мистер Камбербетч трудился в поте лица. Он вывозил через широкую заднюю дверь магазина картонные коробки с товарами, с поразительной легкостью забрасывая их в открытый багажник темно-синего фургона. По всей видимости, торговец решил, что больше нет смысла оставаться в этом маленьком городке на окраине штата. Забросив последнюю коробку, мистер Камбербетч скривил довольную ухмылку и с видимым наслаждением потянулся в кресле, вытянув худые ноги. Встав с кресла, он, почти не напрягаясь, разобрал его, сняв колеса с блестящими спицами, что так напугали парнишку Джонни, и аккуратно загрузил в фургон.
   Захлопнув дверь багажника, мистер Камбербетч еще раз потянулся, и вернулся в пустой магазин, - у него оставалось еще одно маленькое дельце.
  
   ***
   Здесь снова было темно, и Джонни Ли даже подумал, что в лавке никого нет.
   - Мистер Камбербетч - позвал он, и гулкая чернота отозвалась трескучим голосом старьевщика.
   - О, юный Джонни Ли - тут же разгорелся еле заметный ранее огонек керосиновой лампы, высветив часть пустого помещения.
   Джонни напрасно пытался что-нибудь рассмотреть в мерцающем свете. Лампа освещала пустые полки и полукруг грязного деревянного настила. Хозяин лавки скрывался в темноте, отчего-то не показываясь парню.
   - Я пришел за фуражкой - выпалил Джонни, и замолчал, прислушиваясь.
   Мистер Камбербетч не ответил. От мерцающего света, Джонни стало немногое не по себе, пчелиный рой, обитающий на задворках разума, вновь напомнил о себе все усиливающимся гудением.
   - Вы здесь? - спросил Джонни.
   - О, да... прости Джонни - после небольшой паузы ответил хозяин магазина. - Видишь ли Джонни, даже не знаю как и сказать...
   Парень похолодел.
   - Но я хочу получить кепку. Я же сделал все, что вы сказали!
   Мистер Камбербетч вздохнул.
   - Все так, Джонни Ли, все так. Просто, как бы это сказать точнее - понимаешь, дружище, некоторые вещи не могут ждать. Они сами выбирают себе хозяев. Замечательная кепка Капитана Сполдинга не та вещь, которой место на полке. Слишком уж ты медлителен, Джонни Ли. Мог бы быть порасторопнее, как Вико - сынишка Родари. Тот не упустил своего шанса, Джонни, вот с кого стоит брать пример.
   - Это нечестно! - Джонни сжал кулаки. - Вы обманщик!
   - Ну надо же - почему-то обрадовался мистер Камбербетч. - Юный Джонни решил показать свой норов. Почему бы тебе самому не отобрать кепку у младшего Родари? У тебя же есть нос клоуна, попробуй рассмешить здоровяка Вико, вдруг его хватит удар от смеха, глядишь, и кепка станет твоей.
   Старьевщик захохотал, и лампа потухла. Забойщик Джонни попятился к выходу, вслепую шаря руками, чтобы не удариться об полки. Хозяин магазина все еще смеялся, когда парень выскочил на улицу, что есть силы, хлопнув дверью напоследок.
  
   ***
   В городке было неспокойно. Странная нервозность овладела жителями Раггсвиля. Джонни Ли ощущал биение пульса городка, и этой ночью он предавался странному возбуждению, охватившему его (видимо гудящий пчелиный рой решил что-то поменять в судьбе паренька).
   Лежа в постели, Джонни Ли беспокойно ворочался.
   - Чарли - позвал он брата.
   Тот не ответил, но Джонни Ли слышал его неровное дыхание в ночи.
   - Ты знаешь, Чарли, чтобы быть капитаном Сполдингом, вовсе не нужно иметь замечательную Фуражку.
   Чарли всхлипнул.
   - Подумай сам - продолжал Джонни. - Быть может, мы сможем стать такими же, как кэп, а, Чарли?
   В открытое окно чердачной комнаты доносилось пение цикад.
   - Они блеяли, забойщик - чуть слышно пробормотал Чарли.
   Джонни Ли посмотрел в темноту комнаты.
   - Блеяли, словно понимали, что сейчас произойдет - Чарли надолго замолчал. - И знаешь, мне почему-то показалось, что тебе нравится делать это, забойщик.
   - Дай мне ее - попросил Джонни.
   Чарли протянул руку. На ощупь, фигурка Тэка, казалась чем-то нездешним. Словно принадлежала древнему миру. Сжимая ее, Джонни наполнялся решимостью.
   - Все правильно, Чарли - наконец, ответил он. - Мы все сделали правильно...
   Ночь озарилась всполохами огня. Что-то происходило этой летней ночью.
   - И еще... - Джонни Ли разжал руку. - Знаешь, Чарли, я сам бы мог выступать клоуном в цирке.
   Малыш Чарли хрипло рассмеялся в темноте комнаты.
  
   От автора:
  
   Джонни Ли Джонс проживет длинную жизнь. В сорок седьмом он найдет свою вторую половинку - Еву Уилсон, (с детьми Руфусом и Малышом), которая станет Мамашей Файрфлай основательницей клана, и будет воспитывать свою дочь Бэйби Файрфлай. В семьдесят первом, он откроет "Музей монстров и психопатов Капитана Сполдинга".
   Семейка Файрфлай - те еще чокнутые упыри, так наверняка думают бедолаги, которых судьба столкнула с психопатами.
   Забойщик Джонни точно не из тех, кто любит людей. Куда больше Капитан Сполдинг (так он теперь себя называет) любит жареные куриные крылышки, которые предлагает всем посетителям музея.
   Но особенно он любит стрелять в копов.
   - Давай, кэп, покажем свиньям - Отис передает ему многозарядный дробовик.
   Капитан Сполдинг растягивает лицо в ухмылке.
   - Так точно, малыш, вдарим, как следует...
   Путь его закончится однажды на заблокированном федеральном шоссе, когда заходящее солнце осветит растрескавшийся асфальт дороги, под хрипение радиоприемника, в котором играет давно осточертевшая песня "Свободные птицы" - от нее никуда не деться этим жарким летом одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года.
  
   Славянск, ноябрь 2014
  
  
  
   Художник
  
   Ее мир стал картонным. Картонные стены, картонный потолок - небольшой такой мирок. Внутри темно, лишь немного света проникает в полукруглую щель внизу - вырез для шеи.
   В своем мире она обладает свободой, вольна делать все, что заблагорассудится. Можно глупо хлопать ресницами, корчить рожи ЕМУ, высовывать язык - да все что угодно, никто не увидит. Можно вертеть головой, слушая картонный шорох - волосы касаются стенок коробки, издавая противный звук.
   Можно даже кричать.
   Или стискивать зубы, когда игла пронзает кожу.
   Раньше она так и делала - давно, когда он наносил рисунок на внутренние участки бедер. Машинка издает чуть слышное жужжание - игла носится взад-вперед, совершая сотню движений в минуту, вгоняет под кожу мельчайшие частицы краски.
   Сейчас он трудится над левой рукой. Потом придет черед правой. Сложнее всего было пережить то бесконечное время, когда игла впивалась в мягкую кожицу на животе. Она кричала, и эхо резонировало в картонной коробке, отдавая в уши незаслуженной болью. Все так - находясь в коробке, она много думала о происходящем. Вообще на ее месте, было бы странным думать о чем-либо другом. Заслуженна ли эта боль? Как вообще такое могло происходить? Почему именно с ней?
   Иногда она думала, что все это не на самом деле. Что-то вроде сна - стоит только дождаться нужной минуты, и все пройдет, забудется, растает полуночной дымкой забытого кошмара. На самом деле, ее мир - картонная коробка, руки-ноги надежно зафиксированы кандалами, из одежды - дешевая пластмассовая заколка в волосах. Почему-то он оставил ее - возможно чтобы не портилась прическа.
   Обычно он молчит - полностью сосредоточен на своей работе, боится испортить. Если дрогнет рука, то все пойдет насмарку. Он так и сказал ей в первый день, предупредил. Дернешься - испортишь рисунок. Ты же не хочешь, чтобы рисунок испортился? - спросил он ее. Тогда она не стала отвечать на вопрос - не до того было. Все казалось странным, непривычным. Руки нежно поглаживают кожу - в комнате прохладно, отчего редкие волосинки на руках встали дыбом.
   Сейчас она привыкла - не обращает внимания на холод. Все ее ощущения сосредоточены на острие иглы. Художник не торопится - он наслаждается возможностью творить. Он касается ее ног - уже облетели тонкие корочки струпьев, и можно осмотреть придирчивым взглядом результат. Возможно, придется подправить кое-где, но в целом... очень даже ничего. Об этом он сообщает ей, пригибаясь близко-близко к коробке. Толстый картон глушит звуки, его голос увязает в ушах бумажными словами.
   - Ты знаешь, Гала, я не видел ничего прекраснее. Не подумай только, что я хвастаюсь - любой подтвердит истинность моих слов. Хочешь узнать что там?
   Она не хочет. Единственное ее желание - убраться из картонного мира. Коробка на голове - ее пропуск в жизнь. Стоит убрать ее - и для нее все будет кончено. Так сказал он, еще в самый первый день. Правила просты - она не смотрит на него, и гарантией этого будет старая коробка из-под пылесоса, или кухонного комбайна, неважно. В коробке ее спасение, отчего же она так ненавидит запах картона?
   - Потерпи немного, милая - его голос мягок и нежен. Он похож на женский, но все же присутствуют в нем низкие обертоны - художник юн, голос уже начал ломаться. Тем обиднее находиться здесь, в его владениях.
   Их миры разделены - его вотчина включает в себя прокрустово ложе, на котором распята она. Ее мир - картонная коробка из-под пылесоса. Или кухонного комбайна. Все поровну. Все справедливо.
   Игла пронзает кожу, тихо жужжа. Он подпевает иногда, отчаянно фальшивя. Художник любит свою работу - он водит рукой, оставляя на женской коже отметины своих фантазий.
   Что там? Цветы невообразимой красоты или невиданные животные? Быть может, сама смерть оскалилась где-нибудь между бедер? Иногда она думает об этом, представляет - каждому участку кожи свое предназначение. Голени - гибкая виноградная лоза с крупными спелыми ягодами. На бедрах расцвели алые розы, острые шипы пронзают кожу, выпуская наружу темные капли. Их цвет - спелое бордо. Низ живота - огромный влажный цветок. Лилия или орхидея. Лепестки причудливо изогнуты, роса стыдливо сбегает вниз, к соцветию. На спине невиданный мир - она помнит его создание. Следовала за его рукой, в одночасье научившись видеть кожей. Огромное поле роз - алые цветы смотрят в серое небо. А вдали темнеют очертания башни.
   На животе мурчит задира-котенок. Развалился возле цветка, дремлет в жаркой тишине полудня. Выше не разобрать - ранки еще не затянулись как следует.. Багровые струпья, запах антисептической мази проникает в коробку - еще не время гадать. Возможно два револьвера - из стволов сочится дымок, рукоятки украшены накладками ценных пород дерева. Вокруг сосков наверняка все те же цветы - насколько она сумела разобрать, художник явно тяготел к прекрасному.
   - Потерпи Гала. Обещаю, ты будешь первой, кто увидит результат.
   Она терпит. Умирает в своем маленьком мире. Вдыхает запах пыли.
   Картина близится к завершению - самое тяжкое позади. Страшно подумать, что будет потом...
   Прошлое - тоже способ существования. Картонная пыль забила ноздри, стала невкусно приправой. Она закрывает глаза, окунаясь в прохладу. Что там?
   Мягкие касания губ - он ласкает израненную кожу, опускаясь все ниже, к цветку. Его руки привыкли причинять боль, но способны и на ласку. Он проводит пальцами, следуя причудливым линиям, запечатленными на коже. Его дыхание пахнет гнилью нечищеных зубов, жидкостью для полоскания рта. В своем картонном мире, она научилась видеть кожей, слышать звуки, чувствовать запахи. Все то немногое, что позволено ей здесь.
   - Молчи... - шепчет он. - Ничего не говори. Слова не нужны...
   Она тихонько плачет, когда он проникает в нее. Слезинки скатываются по щекам.
   Потом он уходит, чтобы вернуться с книжкой. Садится рядом, и читает ей. Все те истории, что нашли свое отображение на ее коже. Темные стороны человеческого существования, миры полуночи, созданные небрежной рукой.
   Она слушает картонные отзвуки, представляя себе, как однажды выберется наружу. Увидит солнце.
   И поле растущих роз.
   И темную башню.
  
  
  
   Мир в ее сердце
  
   Июль 1975
  
   - Иисус любит нас - Дэннис вскинул руки, приветствуя солнце, что стояло над горизонтом, где-то в конце пути.
   Шелли Брукс улыбнулась краем губ. Она не сводила глаз с дороги, как ее учили на курсах. Одно неверное движение, крошка и твою задницу будут выскребать по частям - частенько повторял инструктор, сидя рядом, и Шелли послушно замирала, сжимая руль пухлыми пальцами.
   - Он любит нас, детка!
   Дэннис тряхнул головой, отчего кончики длинных волос взметнулись, обдав Шелли запахом шампуня.
   Дорога пошла вверх. Справа, насколько хватало взгляда, зеленели сосны, слева, за узкой серой полосой асфальта бесконечный обрыв, стоит только поддаться чуть слышимому зову, и "Порш" взлетит в голубеющую высь, маленькой юркой птицей, чтобы воспарить над бездонной равниной там, где солнце встречает равнодушные мили дороги, освещая путь, которому нет конца.
   Она выжала акселератор, и "Порш" рванул вперед. Дэннис потянулся к бутылке, которую все это время сжимал бедрами. Она умостилась у него между ног, словно огромный стеклянный фаллос - подумала Шелли, но вслух ничего такого не сказала. Если быть неосторожной и затронуть эту тему сейчас, чего доброго Дэннис обидится и будет пялиться в окно, вместо того, чтобы пожирать взглядом ее коленки.
   По правде, говоря, Шелли немного устала от дороги. Позади остались долгие мили - они пересекли дюжину штатов, добираясь сюда, но даже эта усталость не могла вселять тревогу. Днем они мчали как умалишенные, и Дэннис привставал с сиденья, подставляя ветру лицо. Ночевали они в дешевых мотелях, и парень старался, как мог, делая ее счастливее.
   Шелли подобрала его Трентоне, по дороге в Филадельфию. Роджер, ее муж, даже в страшном сне не мог представить, как далеко заберется неугомонная женушка.
   Всю дорогу до Балтимора, Дэннис молчал, привыкая к роскоши салона, и когда Шелли решила, что из этой затеи не выйдет ни черта, сильная рука легла на ее коленку. В первом же попавшемся мотеле, миссис Брукс слетела с катушек, пускай и не готова была признаться, что без ума от этого парня. По сравнению с Дэннисом, ее благоверный казался полным ничтожеством - несмотря на свои неполные девятнадцать парень знал, что и как.
   Тебя что-то волнует милая, и это что-то сидит внутри тебя. Смотри вперед, не думай о плохом. Парень в твоей машине не разбрасывается по мелочам, и всю дорогу слушает радио. Вот уж кому не до глупых терзаний - бери пример, детка.
   Словно подслушав ее мысли, Дэннис включил приемник.
   Сосны отступили от дороги, сменившись огромной каменной стеной. Горы. Шелли вела машину, все больше наполняясь тревогой, в отличие от Дэнниса. Парень крутил ручки настройки, время от времени потягивая из бутылки.
   Дорога стала вилять, изгибаться. "Порш" натужно взревел, и рванул вперед, подчиняясь желаниям Шелли. И когда автомобиль достиг вершины, Шелли поняла, наконец, что не дает ей покоя. Мысли в голове - все это полная ерунда, милая; парень, что сидит справа - вот настоящая причина тревоги.
   Все пошло не так, как задумывалось вначале. Невинная прогулка по дорогам штата, привела на другой конец страны. И случайный попутчик оказался вовсе не случайным событием в ее судьбе, как бы это не отдавало дешевой пошлятиной. Но все стало несущественным, когда "Порш" вырвался на самый верх, и впереди раскрылась бездонная плоскость долины. Даже Дэннис оставил безнадежные попытки поймать местную рок-станцию и уставился вперед.
   Мир оказался брошен к колесам автомобиля, и он был неправдоподобно прекрасен. Прозрачный воздух заполнил долину. Шелли рассмотрела спускающееся шоссе, оно уходило вниз серой лентой асфальта, прижимаясь к горе. Чуть дальше верхушки сосен редели, и можно было увидеть квадратный газон. Немного переведя взгляд, она увидела главное - отель "Оверлук".
   Место, в котором найдется номер для них с Дэннисом. И быть может, там она сумеет решить, как жить дальше.
   - Здесь решаются судьбы... - нераздельно пробормотал Дэннис и затих.
   - Что? - Не расслышала Шелли.
   Дэннис не ответил. И молчал всю дорогу, до тех пор, пока они не подъехали к стоянке отеля.
  
   ***
   Отель не понравился Шелли Брукс. Вернее не так - сначала она была без ума от него. С той самой минуты, когда, покинув стоянку, направилась к парадному входу. Толкнув дверь, она вошла в вестибюль.
   Дэннис остался в машине. В отличие от нее самой, парень остался не в восторге от этого места. Он что-то сказал там, на вершине, и возможно стоило быть немного внимательнее и держать ушки на макушке, но сейчас Шелли не думала об этом. Она подошла к стойке.
   Портье встретил ее пронзительным взглядом голубых глаз. В этом взгляде можно было бы утонуть, если бы... не парнишка, что поджидал в машине. Не такой уж и мальчишка, тут же поправила она себя - ему почти двадцать, что с того, что Дэннис выглядит немного моложе.
   - Мне нужен номер.
   Шелли произносила эту фразу не первый раз, но отчего-то именно здесь от нее веяло чем-то пошловатым, словно портье был в курсе всех ее тайн.
   - Двухместный - уточнила она, и это тоже было частью маленького представления.
   За спиной портье поблескивали золоченые шляпки гвоздей. Большинство из них пустовало - середина сезона.
   - Мисс? - Он, выжидая, смотрел на нее. Подтянутый мужчина средних лет - сейчас Шелли и не думала о том, что творится у него в брюках.
   - Запишите на Шелли и Дэнниса Брукс. - Сочинить маленькую ложь оказалось парой пустяков. Впрочем, портье не задавал лишних вопросов.
   (Просто ты, еще не в должной мере насладилась местным гостеприимством, милочка!)
   Шелли вздрогнула. Ну вот, опять. Это все дорога - действительно самое время задержаться на пару дней, а там посмотрим.
   На миг ей показалось, как губы мужчины растянула нехорошая улыбка.
   (Ну да, старуха снимает номер, а "муженек" поджидает снаружи, поскольку достаточно только взглянуть на ТОГО парня, чтобы сообразить, что к чему!)
   Шелли вздрогнула.
   - Простите, что? - Этого не могло быть на самом деле, просто потому, что... не могло.
   - Ваши вещи? - Портье был сама любезность. На небольшой металлической табличке, заколотой за лацкан пиджака, Шелли прочитала имя - Герберт. Вполне подходящее для такого места.
   - Они в машине - небрежно бросила Шелли, расписываясь в книге для посетителей.
   Герберт кивнул, и пара посыльных сорвалась с места, демонстрируя готовность тащить чемоданы хоть на край света.
   Отойдя от стойки, Шелли оглянулась. Мужчина у стойки смотрел на нее. Перехватив ее взгляд, он отвернулся. Слишком поспешно, чтобы это оказалось случайностью. Именно в этот момент, Шелли поняла, что отель ей не нравится.
   - Что происходит? - Миссис Брукс была не первой, кто задавался подобным вопросом. Не стала она и последней.
  
   ***
   Дэннис остался в машине. Он развалился на сидении, разглядывая мир, что сузился до размеров ветрового стекла. Видно было немного - угол здания, зеленеющий газон, что опускался от фасада к большому бассейну, кусок тропинки, ведущей, судя по указателю на площадку для игры в "Роке", да живая изгородь кустарника, с выстриженными фигурками зверей, но и того оказалось достаточным, чтобы очертания отеля поплыли в глазах. Дэннис сглотнул.
   Черт, только не сейчас.
   Он открыл дверь и вывалился наружу. Свежий ветер бросил в лицо пригоршню пыли, приветствуя нового посетителя отеля. Дэннис медленно выдохнул.
   (Сейчас, приятель, дай только минутку. Только одну...)
   Не смотреть, не дышать, не думать.
   Все пройдет, как проходило раньше. Просто ничего не делай такого, что может сдернуть завесу. Просто ничего не...
   (Ох, малыш. Не подумай ничего такого, но ведь это место немного отличается от всех тех, что видел ты, так ведь?)
   - Разве что совсем чуть-чуть... - Хрипло пробормотал Дэннис, и ему стало немного легче.
   Ветер дунул с новой силой, отчего зашевелилась листва на "Звериной площадке". От стриженых фигурок повеяло холодом. Дэннис взглянул на тропинку, что вела вдоль газона, уходя к бассейну. В самом бассейне никого не было.
   (Ну вот, парень, так лучше?)
   Дэннис выбрался из машины, и приступ скрутил его с новой силой.
   Откуда-то дохнуло гарью. Дэннис затрясся.
   - Нет, пожалуйста, не надо, не сейчас...
   Мир вздрогнул, и невидимая полоса разделила его на две части. Дэннис уперся рукой в крышу автомобиля, попытался закрыть глаза. Это помогло, но лишь отчасти - полоса по-прежнему разделяла мир темноты, ее края отсвечивали болью.
   Он затряс головой. Гарь обволакивала ноздри, не давала вздохнуть, как следует. Затем судорога согнула его пополам, и Дэннис зашелся хриплым кашлем.
   Приступы посещали его лет с десяти. Все началось однажды осенью, когда ребятня затеяла строить дом на дереве. Огромный клен уходил в небо, шевеля кончиками веток кудрявые облака. Это сейчас дерево не кажется очень уж высоким, но уже тогда старый великан был выше любого здания в городе...
   - Ну давай, трусишка. Залазь быстрее! - Дженни уже забралась наверх, и кричала оттуда, насмехаясь над ним.
   Дэннис поднял голову. Клен, казалось, пронзил небо, нечего было и думать о том, чтобы карабкаться вверх по доскам, прибитым к дереву вместо ступенек.
   - Ну же, Дэннис, не будь таким ТРУСОМ!
   Мир всколыхнулся, и Дэннис сглотнул. Что-то было не так, но он не стал копаться в ощущениях. Дженни будет считать его трусом, а это не самое лучшее, что может случиться с десятилетним пареньком.
   Он подошел к дереву. На ощупь клен казался живым. Дерево вибрировало под руками, словно старый клен пытался о чем-то ему рассказать.
   (Ну-ка, маленький говнюк, забирайся скорее, мы все уже заждались!)
   Дэннис поставил ногу на доску и оттолкнулся от земли.
   Долгий подъем наверх закончился оглушительно коротким полетом вниз. Ему наложили полдесятка швов, не говоря уже про сломанные руку и лодыжку. Дело было в другом - еще до того, как забраться на высоту, Дэннис знал, что из этой затеи не выйдет ничего хорошего. Точно так же сейчас он подозревал, что впереди будет что-то такое, что изменит его судьбу.
   Чья-то рука сдернула завесу, и мир засиял новым светом, показав свою суть. В новом мире царила ночь, но не это было главным.
   Дэннис увидел отель.
   Он предстал перед ним совсем не таким, каким видели его постояльцы - "Оверлук" был великолепен. Четырехэтажное здание сверкало тысячей огней. Дэннис слышал музыку, что вырывалась из широких окон первого этажа. Судя по доносившимся звукам, там был бар или ресторан.
   Дэннис зачарованно смотрел. Что же, черт возьми, происходит?
   Ночь преподнесла ответ, дохнув в лицо пьянящим запахом виски и джина, привнеся очарование праздника. Веселье, царившее внутри было...
   (Безумным, бескрайним и безграничным!)
   настоящим настолько, насколько были настоящими звуки джаза. Хриплый голос труб придавал этому веселью неповторимый вкус.
   Дэннис шагнул навстречу ветру. И в этот миг отворились двери отеля, и веселье, что томилось внутри, просачиваясь сквозь неплотно закрытые окна, вырвалось наружу, сметая все на пути, чтобы захлестнуть волной, накрыть с головой и схлынуть, оставив на волосах разноцветные кружочки конфетти и неясное томление в груди.
   А еще он услышал голос. Он доносился из стен отеля, словно тот пытался разговаривать с ним.
   - Иди сюда, малыш. В место, где меняются судьбы...
   Ночь вспыхнула тысячей фейерверков, и накрыла его, обволокла тишиной.
   Дэннис рухнул на землю, как раз тогда, когда Шелли Брукс возвращалась к машине, чтобы сообщить приятную новость.
   Они останутся здесь на некоторое время.
   (Чтобы разобраться...)
   Дня два, три... Не больше.
  
   ***
   Забегая вперед, можно утверждать, что Шелли Брукс ошиблась. Они пробыли в отеле гораздо дольше.
   Короткий путь от стоянки до вестибюля отеля, Дэннис проделал, находясь между явью и сном - мир вроде бы вернулся на место, но не до конца. Здесь все было по-другому. Словно в пазы набилась разная дрянь, и теперь мешала встать кусочкам реальности на свои места. Первое, что он различил, едва разлепил глаза - склонившееся над ним лицо Шелли.
   (Старушка чуть не врезала дуба, когда обнаружила тебя валяющимся у открытой двери машины. Тормошила тебя, как какого-то гребаного пьянчугу - ты и вправду напугал миссис Брукс. Ты уж побереги себя, дружок. Негоже заставлять волноваться старую леди - поверь, не стоит...)
   Дэннис приподнялся, пытаясь сообразить, что произошло.
   - Эй, что с тобой? Тебе плохо? Что случилось? - Вопросы сыпались из нее один за другим, и на мгновение Дэннису захотелось ударить ее.
   (Врезать так, чтобы с ее лица слетело это озабоченное выражение!)
   - Все в порядке, детка... - Прохрипел он. Слишком много вопросов - на все, пожалуй (и это святая правда) не найдется ответов.
   Было ли все в порядке на самом деле, кто знает?
   Шелли помогла ему приподняться, и они кое-как доковыляли до входа.
   В вестибюле было довольно прохладно. Из небольшого приемника в холле играла Зеппелиновская "Лестница в небеса". Дэннису она показалась несколько неуместной здесь. Отелю скорее подошло что-нибудь джазовое (как той ночью, когда срываются маски и во все стороны летит серпантин вперемешку с конфетти), или на крайний случай немного соула. Скажем Марвин Гей или что-нибудь из Эла Грина.
   Хотя Дэннису и не нравилось старье, он не мог не признать, что отель давил своей атмосферой. Как будто его перенесли из прошлого - годков этак пятьдесят назад. Старые стены законсервировали время, и оно пыталось вырваться наружу, чтобы вернуть все назад, как было раньше, когда до войны еще целая вечность, и мир кажется проще и чище.
   (А еще там есть зала, обитая красным бархатом, а в углу стоят огромные часы из черного дерева!)
   - Наш номер на втором этаже, правда, прелестно? - Промурлыкала Шелли, и Дэннис кивнул, заранее понимая, что она имеет в виду.
   Подъехал лифт. Огромная дребезжащая коробка, пусть и украшенная бронзовыми завитушками. Они ступили с опаской - кабина лифта просела на четверть фута, но даже этого было достаточным, чтобы в голову хлынули образы рвущихся тросов и разлетающихся искр аварийного тормоза. Тем не менее, обошлось. Лифтер - неунывающий парнишка лет шестнадцати (чуть ли не ровесник ЕЕ Дэнниса!) доставил их на второй этаж. При желании можно было бы взойти по высоким ступеням, но Дэннис так плохо выглядел, что для Шелли всякая мысль подниматься по лестнице казалась кощунственной.
   Номер "217" - Шелли открыла дверь. Все как положено. Большая просторная комната, широкая двуспальная кровать (Шелли помимо воли ухмыльнулась), слева дверь в ванную. На всю высоту двери, приделано огромное зеркало, если стать чуть в стороне, можно увидеть только комнату и больше ничего.
   (А ведь тебе не хотелось бы любоваться собственным отражением, не так ли?)
   Может так, а может... не так.
   Шелли буквально вволокла Дэнниса в номер. Затащила на кровать. Он уселся с краю, пытаясь сфокусировать взгляд.
   (Словно наркоман, таких много у заправок вдоль дороги, Шелли!)
   Лифтер, носильщик, и даже портье - каждому нашлось утешение. Звонкая мелочь покидала кожаный кошелек миссис Брукс.
   Она закрыла дверь, отгородившись от длинного коридора, в котором остались широкий ковер, сверкающий латунью наконечник огнетушителя (отчего-то Шелли он показался похожим на пасть питона), и широкая до ушей, как у Чеширского кота - стоит закрыть дверь, и она начнет меркнуть в сумраке, улыбка коридорного.
   На полу был постелен мягкий ворсистый ковер. Он ласкал ступни приятной теплотой. Шелли улыбнулась.
   Дэннис смотрел сумрачно из-подо лба, словно видел ее впервые.
   - Привет - проворковала она.
   Мальчишка не ответил. Он чуть покачивался сидя на краешке кровати. На миг Шелли стало не по себе.
   Чего ей просто не хватало, так это ненужных проблем. И быть может только сейчас, Шелли пришло в голову, что не все так просто, как казалось тогда, когда ветер дороги ворошил прическу, а в приемнике пела Лори Либерман.
   (Он нежно убивает меня своим настроением, ребята, о, это так на самом деле...)
   Все так - Шелли подпевала как могла, но, в самом деле, парнишка уставился на нее словно увидел призрака.
   Шелли положила руку ему на плечо.
   - Эй? - Нежно позвала она.
   И быть может, именно прикосновение возымело нужный эффект - Дэннис отвел взгляд от невидимой точки на обоях, и, наконец, соизволил заметить ее.
   Шелли Брукс расстегнула пуговицы, стащила блузку. Не то чтобы она видела интерес в его глазах, с нее достаточно было того, что из взгляда парня ушло напряжение. Словно что-то плохое покинуло его мысли.
   (И это уже неплохо, милая - маленькими шажками можно забраться так далеко, как и не снилось глупеньким избалованным стервам вроде тебя, Шелли!)
   Миссис Брукс стащила короткую юбку, оставшись в нижнем белье.
   - А теперь сделай меня немного счастливее - томно прошептала она, и потянулась рукой к выключателю.
  
   ***
   В номере было темно. Дэннис развалился на широкой кровати. Шелли Брукс прижалась к нему, тихонько посапывая на его руке.
   (И это твоя женщина, как ни крути, малыш!)
   Он проснулся среди ночи, и некоторое время лежал без движения, вслушиваясь в темноту. Получалось не очень - мысли были где-то далеко, а еще Дэннис чувствовал странную усталость - словно он сделал что-то такое, чего не стоило делать ни в коем случае, и теперь маялся от звенящей пустоты, что сопровождала все нехорошие поступки.
   Ему было не по себе.
   Придорожные мотели - все они были похожи друг на друга; обезличенные стены видали многое, но это место вызывало оторопь. Дэннис не привык к такой шикарной обстановке. Не сильно скрипучая кровать, холодильник с пивом да телевизор - большего и желать не стоит. Здесь же все было по-другому. Обстановка давила на нервы - показная роскошь, словно кто-то взял да и вытащил на божий свет дешевое, позолоченное старье, которому самое место где-нибудь на чердаке.
   "Оверлук" казался престарелой модницей, что проводила дни у зеркала, пытаясь убедить саму себя, что все еще впереди, и морщинки на лице, так же как и седые волоски, лишь несущественные мелочи; обращать на них внимание - пустые хлопоты.
   Дэннис вздохнул. Спать не хотелось. За окнами спала июльская ночь, но если не отвлекаться, можно было услышать ее дыхание.
   Четвертое июля он встретил в Нью-Арке. В городке было полно черных и, пересекая пешком туннель Линкольна, Дэннис в который раз пожалел о том, что у него нет машины.
   На выезде из города, его подобрал пожилой техасец. Всю дорогу до Трентона, Дэннис молча смотрел в окно, даже не пытаясь перебить старика. Городок оказался так себе. Единственное, что здесь вроде пару лет назад арестовали Синатру; больше ничего такого особенного, не считая, конечно знакомства с Шелли Брукс.
   Серебристый "Порш" пронесся мимо Дэнниса, и тот запоздало подумал о том, что неплохо было бы в таком прокатиться. Не зная, зачем он махнул рукой вслед. Удаляясь "Порш" превратился в чуть заметную точку и скрылся за поворотом, а четверть часа спустя, Дэннис увидел машину, стоящей на обочине.
   Дамочка за рулем открыла дверь и курила, откинувшись на сиденье. Дэннис заметил блеск бриллиантов на ее руках. Подходя к машине, Дэннис даже не догадывался, что уже вечером богатая миссис будет стонать под ним, оставляя царапины на спине. И уж тем более не знал, что окажется в Колорадо, в отеле, где вершатся судьбы.
   Последняя мысль показалась удивительно странной, но Дэннис не стал задумываться о причинах. Засыпая, он улыбнулся, отчего лицо его стало по-детски беспомощным.
   Ночь за окном спала вместе с ними, и только отель прислушивался к здоровому ровному дыханию Дэнниса.
   Все еще впереди, парень.
   Все впереди...
  
   ***
   - И я говорю - истинный друг, это тот, кто не мешает твоей свободе. Главное ведь что? Быть собой, малыш, вот как, чувствовать ...ну ты понимаешь. Тебе всегда хорошо рядом с ним.
   Джим выпил виски и поставил на стойку пустой стакан.
   - Но самое главное - не позволяй никому любить тебя таким, каким ты кажешься. Это притворство, обман. Иногда люди привыкают к такому, одевают маски, и они врастают, да так, что и не снять потом. Сечешь?
   Дэннис обалдело кивнул. Черт возьми, это сон, не иначе. Он сидит за барной стойкой, перед ним бутылка "Олимпии" а рядом примостился сам Джим Мориссон, собственной персоной.
   Шелли осталась в номере, и Дэннис от нечего делать спустился на первый этаж, в бар "Колорадо". В динамиках приемника (огромный, блестящий лаком, настоящий "Скотт Филармоник" стоял у стойки; посетители бара с уважением рассматривали дорогостоящую игрушку) играла "Богемская рапсодия" и Дэннис решил присесть у барной стойки, пока не объявится Шелли.
   - Люди любят свои цепи. Они забывают о том, каким были, а когда ты пытаешься напомнить - начинают тебя ненавидеть за это, потому как думают, что ты хочешь украсть у них самое драгоценное, содрать маски.
   Дэннис моргнул.
   Парой минут назад, Джим возник откуда-то сзади, и плюхнулся на соседний стул. Дэннис не сразу узнал его. Нет, он конечно много раз видел его на плакатах, но сейчас просто отказывался верить своим глазам. Здесь, в этом отеле...
   Заметив интерес в его глазах, Джим протянул руку.
   - Здорово, парень...
   Дэннис пожал холодную ладонь Мориссона.
   - А вы...
   Мориссон рассмеялся.
   - Я знаю, приятель, это все похоже на сон, и так далее. В этом отеле останавливались даже президенты, так отчего скромный музыкант вроде меня (Мориссон театрально развел руки в стороны) не может провести пару недель вдали от суеты?
   Дэннис промолчал. Молчал он и потом - в основном говорил Джим:
   - ...представляешь, допиваю третью "отвертку", и дико хочу ссать. Вытаскиваю дружка, и какая-то девка тут же начинает его сосать. Вот так вот, приятель. Бывало такое, что ссал себе прямо в штаны, а друзья оттаскивали меня домой. А как сел на кислоту, так жизнь вообще оказалась похожей на сон. Ну, как у тебя сейчас.
   - В смысле? - Не понял Дэннис.
   Вместо ответа Мориссон ухмыльнулся.
   - Мы еще обязательно поговорим об этом, парень. А вот и твоя подружка...
   Дэннис обернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть входящую в бар Шелли.
   - Шелли иди сюда. Смотри кто здесь...
   - С тобой все в порядке?
   - Что? - Дэннис вздрогнул.
   Соседний с ним стул пустовал. Только забытый на стойке стакан чуть поблескивал в лучах яркого солнца.
  
   ***
   Они сидели за столиком в баре. Дэннис потягивал из бутылки безалкогольный коктейль. Шелли, потянув носом воздух, ощутила запах мяты.
   Себе она заказала сладкий джин с водой и мускатом, и в ожидании заказа пыталась разговорить Дэнниса. Парнишка был не в себе. Он вертел головой, словно пытался кого-то найти. Это слегка раздражало.
   - Хей, Дэннис - нежно позвала она. - Можешь не искать, я здесь.
   Парень улыбнулся. Черт, какой у него взгляд. Можно растаять. А еще в его глазах иногда зажигаются искорки. Хотелось бы верить, что это оттого, что он смотрит на нее, на Шелли Брукс.
   Официант принес джин. Шелли отпила из высокого бокала, и обвела взглядом бар.
   Бар как бар, ничего особенного - крошечная пустующая эстрада, барная стойка, за которой колдует бармен, десятка четыре крутящихся стульев, да отделенные друг от друга ширмами кабинки, оббитые бордовым бархатом. В одной из таких сейчас они с Дэннисом.
   Бар назывался "Колорадо" и чтобы добраться до него, приходилось идти длинным коридором, что начинался от центрального вестибюля. Вход в бар находился в дальнем углу не то столовой, не то ресторана; проходя мимо столов, застеленных белоснежными скатертями, Шелли ощутила странное чувство - от белого в глазах поплыло, еще мгновение и она подумала, что свалится в обморок, но в тот же миг все пропало, и она увидела двухстворчатую дверь. Над дверью висела вывеска - светились полукругом буквы, приглашая проследовать дальше в мир, где правят виски и джин.
   И вот что еще детка - быть может, здесь ты обретешь НАСТОЯЩЕЕ счастье?
   Хотелось бы верить.
   В баре было уютно, тихонько играла музыка. Войдя, Шелли некоторое время осматривала помещение. Дэнниса она заметила сразу - тот сидел у стойки, задумчиво изучая этикетку "Олимпии". Словно почувствовав ее взгляд, парень обернулся.
   Шелли показалось, что тот немного не в себе.
   (С этим парнем определенно что-то происходит - сначала на стоянке, потом в номере, хотя может быть все это последствия дальней дороги?)
   Джин оказался средней паршивости - довольно странно для такого отеля. Показная роскошь и посредственная выпивка - такой себе эрзац счастья. Мысль показалась стоящей - Шелли хохотнула.
   Спиртное начало действовать. Дэннис смешно наклонил голову, отчего стал похож на маленького пушистого птенчика.
   - Цыпленок Дэннис. - Комично произнесла Шелли.
   ЕЕ парень улыбнулся.
   Дэннис был одет в узкие джинсы, отчего его хозяйство выпирало так, будто ему в ширинку натолкали прошлогодних газет. Шелли почувствовала, как ее лицо опять перетянула ухмылка.
   - Минуточку... - пробормотала она, и залпом опрокинула стакан.
   Хорошо.
   - Я сейчас, Дэннис.
   Она выбралась из-за столика и на негнущихся ногах подошла к стойке. Бармен поднял на нее невыразительный взгляд. К лацкану бордового пиджака была прикреплена металлическая пластинка с именем.
   Шелли прищурилась. Черт, не разобрать... ага.
   - Э... Ллойд, повтори-ка, будь добр.
   Бармен вежливо улыбнулся.
   - Присаживайтесь, миссис...
   - Шелли. Можно просто Шелли...
   (Боже, Дэннис остался в кабинке, а ты уже пытаешься строить глазки бармену. Ну ты и шлюха, Шелли Брукс!)
   - О, еще какая! - Вслух произнесла она.
   Ллойд вопросительно поднял брови.
   - Не обращайте внимания - махнула рукой Шелли.
   Она забрала выпивку и вернулась в кабинку. Дэннис продолжал изучать этикетку.
   (Парню скучно, вот он и не знает чем себя занять.)
   Шелли сделала глоток. Музыка стала громче, или просто спиртное сделало слух острее?
   Из приемника доносилась "Я и Бобби Мак-Ги". Шелли откинулась на сиденье. Достала из сумочки сигареты. Закурила, выдохнув в потолок струйку дыма. Дэннис молчал. Дженис Джоплин сменилась "Мэгги Мэй" Рода Стюарта, а парень уставился на бутылку, словно видит ее впервые.
   В голове у Шелли зазвенели колокола. Мир чуть подрагивал музыке в такт, а парень, что сидел напротив, не обращал на нее внимания.
   Шелли Брукс затушила сигарету, а на смену Стюарту пришел Элтон Джон. Дэннис ковырнул ногтем этикетку.
   - Черт с тобой - про себя решила Шелли, и заказала еще порцию джина.
   Спиртное лилось в горло, и прямо на глазах мир становился проще. Его было немного - узкое пространство кабинки. Затертый бархат, пара светильников на стене. Шелли дернула золоченую цепочку - раздался тихий щелчок и светильник погас. Чуть позже она потушила второй. Когда зазвучала "Давай останемся вместе" Эла Грина - Шелли поцеловала парня, оседлав его.
   - Давай сделаем это здесь - пьяно шепнула она.
   Дэннис дернул головой. Слегка, - сначала она даже подумала, что ей показалось, но на его лице действительно промелькнуло выражение брезгливости.
   (Ты пьяна, Шелли)
   - Эй, Дэннис - позвала она. - Ты со мной?
   Дэннис вздрогнул. Его взгляд помутнел и снова прояснился.
   - Да детка - ответил он и поцеловал Шелли.
  
   ***
   Встреча с Мориссоном выбила Дэнниса из колеи. Тут было что-то не так. И дело даже не в том, что Дэннис не верил в совпадения.
   Что-то... связанное с дорогой. Но что? Дэннис пытался сообразить, но словно утыкался в стену.
   Шелли взобралась на него. От нее пахло потом и джином. Дэннис целовал ее, чувствуя, как горлу начинает подкатывать рвота. Старуха оказалась на редкость тяжелой. Он трогал ее груди, поражаясь самому себе. Шелли Брукс щекотала его затылок, чуть царапая острыми ноготками. Целовала мочку уха, прикасалась языком, отчего Дэннису стало щекотно. Потом она отпрянула, оставив капельки слюны на его шее. Дэннис улыбнулся.
   (Главное не обращать внимания, главное...)
   Дорога... она простиралась впереди, уходя к горизонту. Она пахла раскаленным асфальтом, пылью. Солнце заглядывало в окна машины, когда они мчались ему на встречу. Шелли и Дэннис, сладкая парочка. Можно было бы придумать, что их соединила судьба, или что-нибудь подобное, но нет - все не так.
   Что еще?
   Джим Мориссон, что же еще - как он оказался здесь, когда должен быть совсем в другом месте?
   (В каком, приятель? Похоже, тебе известно больше, чем кому бы то ни было, ведь так?)
   Они мчались по дороге, слушали радио, занимались любовью (или как там это называется?) в придорожных мотелях, сходили с ума, чтобы оказаться здесь, в оббитой бархатом кабинке бара "Колорадо".
   Запах асфальта, джина и мяты, ну может быть еще немного муската - что еще?
   Это запах дороги, и, Дэннис, черт тебя раздери, постарайся вспомнить, что не дает покоя!
   (Сдерни завесу, раздели мир пополам - это ли не способ узнать правду?)
   Шелли Брукс елозила на нем, пыталась расстегнуть на брюках ремень. Ее пухлые пальцы, украшенные золотом и бриллиантами, шарили у него в паху, но Дэннис лишь улыбался, не делая никаких попыток помочь.
   Он улыбался, когда она лизнула его в щеку (еще раньше он заметил синие прожилки вен на нижней части ее языка), улыбался, когда она принялась расстегивать дрожащими пальцами пуговицы рубашки, улыбался когда...
   (Просто улыбался, в мгновение ока унесясь прочь на сотни миль отсюда, возвращаясь назад!)
   Он целовал Шелли Брукс и одновременно мчал в серебристом "Порше". Тискал рукой обвисшую грудь и содрогался от омерзения, когда ее язык начинал путешествовать у него во рту. Слушал музыку в баре "Колорадо" и дремал, развалившись на удобном сиденье автомобиля.
   Дорога таила в себе множество тайн, не меньше чем отель "Оверлук", пускай они и не были такими ужасными. Нужно только приложить немного усилий, чтобы сдернуть завесу и заглянуть что там, за ней, в глубинах его подсознания.
   А когда старину Грина сменила "Запутавшись в голубом" Боба Дилана, Дэннис привстал, (он сумел сделать это, несмотря на старую суку, что придавливала всем своим весом) заглянул за спину Шелли и увидел обертку мира, завесу что отделяла свет от тьмы и правду от вымысла. Там, за оберткой клубилась тьма, достаточно было сдернуть ее, чтобы обнажить сокровенное. Шелли что-то пыталась сказать, но Дэннис уже не слушал, он протянул руку, и содрал завесу. И только когда тьма обступила его, он, наконец, вспомнил. И тут же пожалел об этом...
  
   Серебристый "Порш" несся вперед, пожирая мили протекторами колес. Ветер теребил прическу Шелли Брукс, пухлые пальцы сжимали руль. Дэннис развалился на сидении, устало прикрыв глаза. Что и говорить ночка выдалась беспокойная, он изрядно вымотался, пытаясь утолить похоть миссис Брукс.
   Он находился в том странном состоянии между сном и явью, когда реальность пытается перетечь в несуществующий мир, и каждая мысль находит свое продолжение там, за границей тьмы.
   Но, даже уходя в этот волшебный мир, Дэннис продолжал слышать бормотание приемника:
   - ...вот уже четыре года прошло с того дня, когда Джим Мориссон был найден мертвым в своей Парижской квартире. До сих пор не известны истинные причины июльской трагедии, официальная версия гласит - смерть от сердечной недостаточности. В те дни выдвигалось множество версий, среди них: самоубийство, передозировка наркотиков, и даже заказное убийство... Случившееся стало настоящим шоком для Памелы Корсон - в то время спутницы Джима. Сам Джим никогда не избегал...
   Дальнейшее осталось по ту сторону реальности, и Дэннис погрузился в дрему, начисто отбросив услышанное. Бедняга Джим давно покинул этот мир; Дэннис и так знал об этом! Впрочем, ему никогда не нравились "Дорз", тем более в июле семьдесят первого Дэннису было всего четырнадцать, и нет ничего страшного, если сейчас он немного поспит...
   Он забыл о том, что знал! Кто-то, или скорее что-то (отель!) заставило его забыть о смерти Мориссона.
   Тьма словно взбесилась и скрутила Дэнниса в тугой кокон. Он закричал, и попытался вернуться обратно - без результата. Тьма засасывала в какой-то безумный водоворот, и Дэннис приготовился сгинуть в нем. Полоса, разделившая мир стала шире, гораздо шире, чем обычно и ее края перестали излучать боль, стали холодными как смерть. И когда Дэннис уже окончательно сдался, сильные руки Шелли Брукс вытащили его обратно в мир боли и страха. Яркий свет ударил по глазам, и бордовый бархат облепил разум Дэнниса. Он пытался выбраться из бархата, но это оказалось лишенным смысла - бархатными были руки Шелли, даже некогда золоченые цепочки светильников выглядели бордовыми лентами. Весь мир лоснился бархатом, но хлесткий удар по лицу вернул все на место.
   - Ты что это вытворяешь, сукин ты сын? - Со злостью прошипела Шелли, и Дэннис отпрянул от нее, держась за пылающую щеку.
   (С возвращением приятель!)
   Мир стал обычным не сразу. Бордовый бархат облез, возвращаясь назад, на стены кабинки. Дэннис удивился: интересно, когда эта старая сука успела слезть с него?
   Эта мысль стала первой, и родить следующую Дэннис смог не сразу. Во всяком случае, до тех пор, пока не выбрался из кабинки на божий свет.
  
   ***
   За семь дней проведенных вместе, они успели осточертеть друг другу. Во всяком случае, так думал Дэннис. Что думала Шелли - одному богу было известно.
   Вечером после того дня, Шелли долго извинялась, пускала слезы. Все закончилось в постели - сидя на самом краешке Дэннис отрешенно смотрел, как миссис Брукс стягивает чулки. Дорогой шелк скрывал выступающие вены на ее ногах - синеватые узелки и черные нити образовывали причудливый рисунок.
   Дэннис улыбнулся. Это все что оставалось ему. Смотреть и улыбаться. А как еще терпеть подобный кошмар?
   Каждый последующий день был похож на предыдущий. С утра легкая разминка в баре. Джин с мускатом для Шелли и безалкогольная "Олимпия" для Дэнниса. На обед - мускат с джином для миссис Брукс и полбутылки "Олимпии" для парня. Меню на ужин (с пяти до семи): джин, мускат для нее, остатки безалкогольного напитка для него.
   От запаха мяты Дэнниса стало воротить. Сильно хотелось пива, но ничего было, и думать об этом - можно было конечно попросить Шелли купить бутылку-другую, но уговор есть уговор. С утра до вечера его спутница накачивалась джином, а он довершал начатое - делал ее счастливой леди.
   На исходе седьмого дня, Дэннис смог сформулировать то, что выводило его из терпения - старая миссис была причиной неудач. Не то, чтобы все катилось к черту - вовсе нет, но как наверняка сказал бы старина Мориссон: день, другой - дерьмо все то же.
   (Вот что губит нас. Кто-то говорит: успех, наркотики и все прочие прелести - это не так. Однообразие - нет ничего хуже этой дряни.)
   Уговор есть уговор, но боже, как долго тянутся дни...
   Встреча с Мориссоном осталась в памяти Дэнниса ярким пятном послеполуденного бреда. Была она или нет - Дэннис так и не смог понять до конца. Быть может, ему повстречался двойник?
   В списке постояльцев Джим Мориссон понятное дело не значился. Ничего не слышала о похожем джентльмене Делорес Викери - горничная отеля "Оверлук". Она глупо хлопала накладными ресницами, и мило краснела каждый раз, когда ловила на себе заинтересованный взгляд парня. Поразмыслив так и эдак, Дэннис пришел к выводу, что приступ начался много раньше, а все остальное - лишь результат не в меру разыгравшегося воображения.
   (Чертовы картинки, мать их...)
   Оставалось пить "Олимпию" да улыбаться каждый раз, когда старая сука пыталась удивить его очередной глупостью.
   (Улыбайся, миссис Брукс любит веселье - можно сказать она купается в нем, а если даже июльский вечер кажется серым и скучным, будь уверен, - она придумает, как раскрасить его, ведь для нее нет ничего лучшего, чем отмочить что-нибудь этакое - все для тебя, малыш. Только для тебя!)
   Дэннис скрипел зубами.
   Дэннис считал дни, часы и минуты.
   Дэннис улыбался...
  
   ***
   Шелли взяла в руки бокал и попыталась рассмотреть сквозь него лицо парня. Получилось не очень. Хрусталь исказил черты - нос уплыл куда-то вбок, а рот стал похож на темное пятно.
   - Да ты красавчик, парень - прокудахтала она.
   Дэннис улыбнулся. В последнее время, эта улыбка стала раздражать Шелли. Словно кто-то привязал веревочки к уголкам его рта, и в нужный момент дергал за них, (к тому же, с каждым днем все слабее) - привет, малышка, я делаю это, а значит все в порядке, так ведь?
   Нет не так. Уговор есть уговор, но, черт возьми, они делят одну постель на двоих, так неужели нельзя быть с ней немного поласковей?
   Шелли взяла со стола бокал. Чуть выдохнула и залпом выпила. До дна, как и полагается настоящей леди.
   - Как насчет партии в роке? - в ответ Дэннис улыбнулся.
   (Как какой-то бродяга, которому заплатили по дайму за каждую улыбку - не очень здорово, но отвяжитесь от меня поскорее. Ну как вроде - я делаю все что могу, так какого хера, вам от меня нужно?)
   - Роке это игра, почти как крокет. Только у молотка ручка побольше. И толще...
   Черт, он опять улыбается. И при этом смотрит на часы, как будто время имеет здесь значение. Шелли поднесла руку к глазам. Почти восемь - самое время для развлечений.
   (Небольшая разминка на белых простынях - немного счастья для бедной миссис Брукс.)
   Музыка стала громче. Интересно это на самом деле так, или только кажется? Шелли покачнулась.
   - Идем - скорее выдохнула, чем сказала она, и попыталась встать.
   Ее парень улыбнулся, и показал взглядом на початую бутылку "Олимпии".
   - Забудь... - Шелли Брукс еле ворочала языком.
   Дэннис мотнул головой.
   - Давай посидим еще...
   Шелли, наконец, выбралась из кабинки и наклонилась над ним, обдав запахом алкоголя:
   - Я уже готова к употреблению... - она хохотнула, и провела языком по губам.
   Дэннис ухмыльнулся:
   - Всему свое время, детка.
   (Малыш хочет чувствовать себя взрослее!)
   - Я буду ждать! - бросила Шелли, и удалилась, пьяно покачиваясь на каблуках. Парень проводил ее взглядом.
   - Пташка изрядно поднабралась! - Хохотнул Джим, и уселся напротив.
   Дэннис замер, наполняясь ужасом.
   Джим Мориссон вытащил из воздуха стакан, и со стуком поставил на стол. Дэннис с трудом вдохнул, - он сходит с ума, не иначе.
   - Ну-ну, дружище, не стоит быть таким напряженным - подмигнул Джим, и Дэннис услышал, как бьется собственное сердце.
   - Я все про тебя знаю - пробормотал он. - Ты не можешь сидеть рядом, ты гребаный покойник!
   - Ну да - тут же согласился Джим. - А ты как я погляжу все еще обхаживаешь красотку Шелли?
   Упоминание о Шелли, как ни странно подействовало успокаивающе. Дэннис отхлебнул из бутылки. Черт, ну и гадость!
   (Сейчас бы чего покрепче!)
   - Иди к черту, хрен собачий - вырвалось у него.
   Мориссон рассмеялся. Дэннис оторопело смотрел, как мертвый музыкант задыхается от хохота - Джим стучал ладонью так, что казалось еще немного, и бутылка с безалкогольной дрянью загремит на пол и чертов запах мяты пропитает все вокруг.
   - Парень, ты и вправду крутой. - Джим захлебнулся смехом, и откинулся на спинку сиденья. - Круче некуда.
   Наступила тишина.
   Дэннис попытался встать из-за стола и не смог.
   - Не выйдет, приятель - покачал головой Джим. - И знаешь почему?
   Отель вздрогнул, и мертвая тишина вскипела огненным смерчем, наполняя все вокруг яростным криком:
   - Да потому, мать твою, что пришло время все ставить на свои места.
   Дэннис запрокинул голову. Мир задрожал, и стал невесом.
   (Ты еще улыбаешься, парень? Если нет, самое время сделать это, потому что потом ты вряд ли сможешь растянуть уголки рта, чтобы состроить упоительную гримасу - время корчить рожи ушло!)
   Мир в ее сердце - он меньше наперстка. Невелик и ничтожен - так быть может чудо сделает его великим? Хорошо бы, особенно, если это чудо - ты!
   Дэннис захрипел.
   - О, как! - Насмешливо произнес Джим, и приподнял стакан. - За тебя, птенчик Дэннис!
   Мир в ее сердце - черный мотылек над пламенем свечи. Огонь обожжет тонкие крылья и останется сморщенное тельце.
   Протяни руку, и сдерни завесу - узнаешь как оно, быть одиноким и... старым.
   (Эй, Дэннис, осмотрись - ты еще в баре, из колонки играет музыка - Дэвид Боуи поет о том, что молодые люди иногда убеждены в простых истинах, которые делают их не только циниками, но и ценителями настоящей свободы!)
   - Ты представляешь, сынок (ничего, что я так, по-простецки?) - так вот, я глотал колеса, курил травку, и пил все что под руку попадалось, но был счастлив. По настоящему. Помнишь, о чем я толковал? Это как скинуть...
   (маски долой!)
   ... ношу с плеч. Освободиться от того, что мешает, заслоняет горизонт...
   Ты только представь, малыш - ее глаза блестят во тьме, и нет ничего более, что могло бы развеять эту тьму.
   Ее волосы - засохший лен, ее запах - запах женщины, он будит в тебе зверя и ты готов умирать каждый раз, отдавая крупинку счастья взамен.
   (О, Дэннис, пожалуйста, ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста - сдерни завесу!)
   Ее ноги - обернуты шелком. Отекшие колоды, с картой автомобильных дорог из синих вен - ты замираешь каждый раз, когда она стягивает чулки.
   В ее взгляде безумие вперемешку с джином, в ее голосе запах полевых трав и увядание осени.
   Она стонет, согнув ноги, ее руки сжимают твой зад, словно она пытается удержать тебя.
   (Затолкать в себя!)
   Ее губы как маки. Цветы, покрытые воском. Мелкие трещинки сбегают ото рта к подбородку, и ты можешь проследить каждую взглядом - признайся, ты делаешь это каждый раз, когда ее лицо слишком близко!
   В ее взгляде огонь, а в ее мире осень. Этот мир далек от тебя, но если есть желание - загляни. Просто сдерни завесу, как делал это не раз, и все образумится, вот увидишь!
   (Я кричу малыш, не обижайся, поверь, - музыканты всегда были ближе к небу, чем кто-либо!)
   Слушай же, слушай, не отводи взгляд. Твои вечера - лишь твои. Каждый раз ты оставался один, заставлял себя думать, что никого рядом нет, и ее взгляд - два огонька, рассекающих ночь, что приходила вслед за ней.
   Она рядом с тобой - ее острый язык касается неба. Вот сейчас она будет твоей - она танцует, снимая одежду.
   (О боги!)
   Ожившая мумия - ткни пальцем, и она рассыплется, оставив запах тлена и осени. Ее руки - ожившие щупальца, обвешенные золотом. Ее зубы - острые клыки.
   Ее мир меньше макового зернышка - как раз в величину маленького злого сердечка. Туки-тук, малыш, этот мир станет твоим, хочешь ты этого, или нет.
   (Я говорю тебе малыш, хочешь - не слушай, но знай - музыканты всегда ближе к небесам, пускай их дорога всегда ведет в сумрак!)
   Сдерни завесу, сынок, и мы посмотрим, как все было на самом деле!
   (Это ведь так просто, руку протянуть - всего-то делов, а?)
   Впрочем, мы говорим ни о чем, Дэннис - а как насчет сделки, парень? Ты же любишь торговаться, не так ли? Сколько стоит твое время - день, час, минута, миг?
   Назови цену, и быть может, мы сумеем договориться?
   Мир завертелся колесом, разбрасываясь искрами и конфетти, что летели изо всех щелей. Дэннис ощутил легкий запах полыни и улыбнулся.
   Джим говорил что-то еще, но Дэннис не слушал. Он и так услышал больше чем нужно. Счастье пронеслось где-то рядом, и этого оказалось достаточно.
   Дэннис сдернул завесу.
  
   Серебристый "Порш" пронесся мимо, обдав на мгновение шлейфом богатства и власти. Дэннис повел носом - еще немного и он ощутил бы все это на самом деле.
   (Ну, ты и псих, дружок - шагай следом, глядишь кривая и выведет куда-нибудь)
   Дэннис послушно прошагал целую милю по раскаленному асфальту. Он шел, вдыхая запах гудрона и пыли, еще не зная точно, но, уже чувствуя чем-то внутри, - кое-что изменится вскоре.
   Уверенность крепла с каждой минутой, поскольку маленькая расплывчатая точка на горизонте, на глазах превращалась в сияющую серебром крышу автомобиля.
   Дамочка курила за рулем - страшная как черт, но шикарная как... - Дэннис не смог подобрать нужного сравнения. Она вся была увешена золотом и брюликами - пожилая миссис, лет под пятьдесят с гаком, большим таким гаком. Ее взгляд казался масляным, и словно обволакивал.
   - Привет малыш - проворковала она, и Дэннис помимо воли замедлил шаг. Какая-то неведомая сила толкнула его вперед, к открытой двери.
   Он наклонился над ней, изучая роскошный салон автомобиля.
   - Привет - Дэннис внезапно охрип, и она, заметив это, растянула в улыбке размалеванные губы, похожие на две узких, ярко-красных полоски.
   Они столковались по сотне за день. Пятнадцать дней (и ночей) - столько же сотен. Просто Дэннису нужны были деньги.
   Очень нужны.
   Нужны на столько, что он был готов терпеть ее липкие объятия каждую ночь проведенную вместе.
   (Подумать только - целых пятнадцать сотен!)
   Ведь мир отныне принадлежал им обоим в равных долях. В нем были:
   Он и она.
   Парнишка и старая сука.
   Дэннис и Шелли Брукс.
   Все было именно так.
  
   - Ведь правильно? Так ведь, ковбой? - Джим Мориссон проорал эти слова прямо в ухо, отчего Дэннис чуть не оглох.
   Он сидел, застыв как изваяние, сжимая кулаки. В баре царил приятный полумрак, и пел Тим Бакли.
   (Мое время пришло, так же как придет время каждого из нас!)
   - Сопливый мудак, неужели ты думал, что никто не понимает, почему вы вместе? - Спросил Джим, и заглянул парню в душу.
   Мир сдвинулся, но так и не встал на место. Дэннис больше не улыбался. Он сидел, не в силах шевельнуться. Мир вокруг изменялся - в глазах все плыло, и Дэннису стало дурно. Он старался не двигаться, удерживал равновесие. Там за завесой было много чего такого, но теперь нечего и думать еще раз заглянуть туда, за изнанку мира.
   (Там боль и тихий шепот, стон и отчаяние... Зубовный скрежет и никакой надежды, а самые дурные воспоминания прорываются через тонкую обертку полуночи)
   Мориссон говорил с ним, шептал на ухо, кричал в лицо, брызгая слюной разбавленной виски. От него пахло потом и смертью - даже и не разобрать чем сильнее. Он задыхался от ярости, извивался ужом, ласково бормотал непристойности, отчего Дэннису становилось особенно худо, и над всем царил голос Брюса Спрингстина который пришел на выручку Тиму Бакли. До ушей Дэнниса доносились лишь обрывки песни, но и то, что слышал он, удивительно накладывалось на слова Мориссона, словно они вместе пели дуэтом:
  
   Я могу спрятать боль
   Чтобы потом найти ее вновь
   И розы брошены в дождь
   Я могу спрятать боль
   Но все и так уже ясно -
   Ты не герой!
  
   - Ты не герой!!! - Проорал Джим Мориссон, нависая над ним.
   (Подумай только, сделаешь все правильно - и тебе никогда не придется сдергивать завесу, разве это не стоит того?)
   Сердце Дэнниса встрепенулось, и он скорее увидел со стороны, чем почувствовал, как из носа побежала кровь. В ушах застучали молотки, и Дэннис понял, что еще немного, и ему не найдется места в этом сдвинувшемся мире.
   - Что тебе нужно? - Из последних сил прохрипел он, утирая кровь.
   Музыка смолкла, и части реальности с противным скрипом вернулись на места.
   Дэннис открыл рот. Они по-прежнему находились в баре, и Джим Мориссон восседал напротив, смакуя лучшее виски в этом году.
   - Буду с тобой откровенным - Джим приблизил лицо, и Дэннис в который раз ощутил запах алкоголя. - Кое-что в этом мире зависит от нас с тобой. И будет лучше для всех, если каждый будет заниматься своим делом, и не совать нос, куда не следует. Сечешь, малыш?
   Дэннис соображал с полуслова. Чтобы сейчас не сказал Мориссон, Дэннис был готов на все.
   - Я... - начал, было он, но Мориссон прервал его взмахом руки.
   - Убирайся отсюда - тихо, но отчетливо произнес Джим, и эти слова остались огненными знаками в душе Дэнниса.
  
   ***
   Он вышел из номера без четверти десять. Аккуратно закрыл за собой дверь.
   Спускаясь по лестнице (он не доверял дешевой роскоши лифта), Дэннис невольно ощупывал лежащие в кармане ключи от автомобиля. Шелли оставила их на трюмо, и Дэннис, улучив момент, стянул всю связку.
   Ключи от Нью-йоркской квартиры миссис Брукс сейчас не интересовали Дэнниса. Был безразличен ему и маленький ключик от камеры хранения отеля. Он собирался увести серебристый "Порш" прямо со стоянки, и пусть только кто-нибудь помешает ему.
   Ничего такого не произошло - Дэннис беспрепятственно спустился вниз. Постоял некоторое время в раздумье, подошел к стойке.
   Ночной портье поднял голову. В его взгляде Дэннис не увидел вопроса. Только насмешку.
   (Они все знают, что к чему, парень, так что не нужно устраивать сцен!)
   - Жена нездорова - выдавил Дэннис, (первое слово далось ему с трудом) - что-то с желудком...
   - Может вызвать доктора? - Наклонил голову портье.
   Дэннис мотнул головой.
   - Нет, нет - тут рядом, есть местечко. Там... в общем таблетки от желудка, я съезжу на машине.
   Он направился к выходу, ругая себя последними словами - к чему было вообще что-то объяснять этому идиоту у стойки. Спину жег насмешливый взгляд того парня.
   Дэннис вышел в июльскую прохладу. Отель следил за ним - отчего-то Дэннису показалось что "Оверлук" отпускал его с некоторым даже сожалением.
   (Верно, приятель, но что поделаешь - обстоятельства. Иногда они бывают сильнее. Ну, ничего, не переживай, малыш - даст бог свидимся...)
   За спиной Дэнниса открылась дверь отеля, и до его слуха донеслись обрывки песни. Вновь пел Брюс Спригстин, только уже не "Дорожный гром" а "Рождены бежать" - Дэннис горько ухмыльнулся. "Оверлуку" не чуждо было чувство юмора.
   (О, парень, ты даже не представляешь насколько! Давай же, убирайся ко всем чертям, пока чье-то терпение окончательно не иссякло!)
   Последующие часы остались в памяти Дэнниса отдельными несвязными событиями - сорок миль бешенной гонки до Сайвиндера, плутания по пустым улицам города (на счастье Дэнниса ему не повстречалась дорожная полиция округа), снова бесконечная дорога и звериный оскал луны, что сияет над головой.
   Он пришел в себя где-то на въезде в Лайонс, быть может причиной тому была удаленность от места спутанных судеб, или просто Дэннис ощутил, наконец, что смог уберечься там, где в любой другой раз остался бы в проигрыше. В приемнике звучала тишина, сейчас она была дороже рваных ритмов и хриплых звуков, и парень сидящий за рулем сделал единственно правильное, что можно сделать в подобной ситуации - он подрулил к ближайшей закусочной и вылез из машины.
   Каждый последующий шаг отдавался тупой болью в ногах, но Дэннис не позволил себе обращать внимания на пустяки - он оглянулся, провожая судьбу, что сегодня была милостива к нему. "Порш" стоял у дороги - там, где он его оставил. Уходя, Дэннис вскользь пожалел о том, что пятнадцать сотен остались у миссис Брукс, чуть позже он и думать забыл о деньгах - что бы ни происходило там, в самом сердце Скалистых гор, частичка его самого осталась в отеле, и жалеть о ней было бы глупой затеей. Почему-то он знал, приступы никогда его больше не побеспокоят - разве стоят жалкие пятнадцать сотен такого счастья?
  
   ***
   Мир в ее сердце был подобен кусочку льда - маленький и холодный. Шелли осознала это, нащупав однажды поутру пустоту слева от себя. Она разодрала глаза, все еще не веря в очевидное - Дэнниса не было рядом.
   Шелли приподнялась на кровати, с недоверием обозревая пространство комнаты. Роскошной и пустой. Она рывком сбросила одеяло, встала с кровати.
   В спальне Дэнниса не было. Ванная комната оказалась пуста. Шелли постояла у зеркала, всматриваясь в отражение - белоснежный кафель, кусочек двери и старая тетка с потухшим взглядом.
   Дэннис ушел - Шелли чувствовала это. Она вышла из ванной, остановилась посредине прихожей. Вещи в стенном шкафу оказались целы. Сумка на тумбочке лежала раскрытой, Шелли вытащила бумажник - деньги на месте.
   (Включая те, что причитались парню)
   Шелли подошла к двери, зачем-то открыла ее. Коридор за дверью пугал пустотой. Ковровая дорожка сияла чистотой, но Шелли было не по себе от нового чувства одиночества.
   Она вернулась в комнату, села на краешек кровати и беззвучно заплакала.
  
   ***
   Стюарт Уллман, управляющий отелем "Оверлук" был сама любезность - Шелли стоило немалых трудов удержать себя в руках. Толстяк излучал искреннюю участливость, но Шелли сразу отказалась от любых попыток помочь ей.
   Все в порядке, я знаю, он отлично водит и все такое - Шелли сама толком не соображала что говорит. Больше всего ей хотелось, чтобы маленькая ложь стала правдой, но для правды оказалось мало места. Слишком много свидетелей.
   Ближе к трем, Шелли спустилась на первый этаж, прошла огромным вестибюлем. Она огибала столики, сохраняя независимый вид. Вошла в бар. У стойки колдовал старый знакомый - Ллойд.
   Шелли Брукс наклонила голову, чувствуя, как к горлу подкатывает комок льда. Отель следил за ней - почему-то Шелли казалось, что это так на самом деле. "Оверлук" словно затаился, выжидая, словно понимал, что теперь она осталась одна.
   Ллойд, не глядя, крутанул верньер приемника и из колонок запел Боб Марли:
   - Среди хороших людей, которых мы повстречали, и всех тех друзей, которых теряли на нашем пути...
   Шелли улыбнулась сквозь слезы.
   - В этом прекрасном будущем, ты не сможешь забыть...
   (Парня, который был с тобой, который делил с тобой постель, который...)
   Ее мир наполнился слезами. Шелли уселась за столик в той самой кабинке.
   - В этом распрекрасном будущем, ты ни за что не сможешь забыть...
   (Главного, что было в твоей жизни, Шелли!)
   Мир в твоем сердце, он всегда с тобой, каким бы маленьким не был. Маленький мир - в нем радость и печаль, осень и лето вместе, и нет ничего такого, что могло бы удержать его в руках. Маленький мир, сосредоточие зла и бесконечного добра, что распускается в июле цветами роз. Соберись милая, и мир в твоих руках станет основанием радуги, медным котелком эльфов, заветным желанием на рассвете - все будет так, как хочешь ты, но стоит только отвлечься (о, стоит только забыть на мгновение!) и этот мир встанет на дыбы, чтобы сделать все иначе, растоптать мечты, убить надежды.
   Маленький мир - он мал как сердце, что бьется в твоей груди Дурнушка Шелли, подойди к зеркалу, и все поймешь сама:
   Твои глаза - блеклые зерцала смерти. В них потух огонь, и они смотрят в никуда.
   Твои волосы - крашеная пакля, смотри же, детка - так не должно быть на самом деле! Царапай зеркало обгрызенными ногтями - нет смысла в том, что ты видишь. Выйди из игры, нарушая правила, дурачась, играя. Вспомни шутки друзей, их равнодушное самодовольствие - как часто бессилен разум в борьбе с человеческими страстями.
   Быть может, стоит немного отвлечься?
   (Выпей детка. Полный бокал джина стоит на стойке, и старина Ллойд уже протер ее до зеркального блеска!)
   Боб Марли рассказывал о том, что будет, и Шелли Брукс была согласна с каждым словом:
   - В этом прекрасном будущем, ты не сможешь забыть своего прошлого...
   Она пила джин с мускатом, пытаясь отгородиться от настоящего, чтобы ощутить мягкое дыхание будущего. Мир в ее сердце казался прозрачной каплей джина.
   - Лишь мои ноги ведут меня, и потому я всегда спешу...
   (Навстречу смерти!)
   Она слушала музыку, и ее сердце билось в такт:
  
   О, пока я иду,
   Все наладится, детка,
   Все будет хорошо, все будет в порядке, о да!
   Все будет как надо, все будет отлично, и верь - это навсегда!
  
   Она погружалась на самое дно, где темно и нет просвета. Там хорошо - спокойно и тихо. Можно не думать ни о чем, и тишина будет продолжением смысла. Там тепло и приятно - спи, красавица Шелли, не забивай голову разной всячиной.
   - Ллойд, сделай-ка еще порцию...
   - Как скажете, мэм...
   (О да, старая сука, все будет так, как того захочешь ты!)
   Мир становится ближе. Он прозрачен как джин в ее бокале. Если всколыхнуть его - в бесконечных отражениях истины можно увидеть саму себя, повторенную многократно. Шелли, ты пьяна, детка.
   (Бесконечно!)
   Твои руки - синие вены выпирают отовсюду, как ни сжимай бокал.
   Твои груди - о детка, я даже не буду говорить, на что похожи они - ты и сама прекрасно знаешь. Там, в зеркалах, отразится все, что угодно, но ты знаешь (о, мы все знаем!) это все видимость!
   Ты старая сука, Шелли!
   Не слушай, что поет старина Боб - это все не про тебя!
   (Так что нет, женщина не плачь...)
   Плачь старая сука Шелли! Плачь, как только можешь!
   Роняй слезы, огромные как булыжник - твое сердце, лишь кусок старого базальта - что стоит разбить его, высекая огненные искры? Рядом нет того, кто делал ночи короче. Кто зажигал темноту, делал ее ярче!
   (Дэннис ушел детка, и нет ничего, что могло бы вернуть его вновь!)
   Выпей Шелли, и тебе станет легче!
   (Поверь...)
   Слушай бормотание приемника, крошка - эта песня заняла первое место во всех хит-парадах, так что никуда не деться от реальности, какой бы сукой она не казалась.
   Нет, не плачь, женщина...
   Мир в твоем сердце - сосредоточие зла. Маленькая ледышка, способная сотворить чудо - все возможно, вот только ты сама не будешь настаивать на том, чтобы изменить мир. Для тебя достаточно того, что есть - тусклый свет фонарей да унылые сумерки. Это твой мир, детка, и никуда не деться от самой себя: ты загрязла по уши, старая миссис, ты останешься здесь, как бы тебе ни хотелось изменить все - твой мир это сумрачные холода, да пустые терзания осени. Пускай за окнами июль - твое сердце останется маленьким кусочком льда. Пускай за окнами поют цикады - твой мир будет наполнен завыванием метелей. В нем вечная зима. Холодные слезы, что падают кристалликами льда - запомни, милая, все будет так, как есть на самом деле - не думай, что напрасные мечтания смогут изменить твою суть.
   (Забудь про осень. Зима, Шелли - вот что ждет тебя здесь, несмотря на то что, на улице жаркий июль!)
   Готовься Шелли. Того парня нет рядом - и ты останешься здесь. Закажи еще выпивки - мир будет скакать в безумном танце, и ты сама погрузишься в безудержное веселье, у которого нет начала и конца. Здесь всегда царит праздник, и...
   (маски долой!)
   конфетти разлетается во все стороны.
   Бесконечные ленты серпантина осядут на дорогих костюмах приглашенных гостей, и это будет лишь дополнительным штрихом, незначительной частью, взмахом ресниц в ту волшебную ночь, когда...
   Будут сброшены маски!
   Ты, старая сука! Оглянись, раскрой глаза, мать твою!
   Твое тело - плохо окрашенный манекен. Старость и тлен - вот твое предназначение. Твои дни исчерпаны, твои минуты - застывающее движение стрелки.
   Раскрой глаза, Шелли, загляни в саму себя!
   (Он был рядом!)
   То, что задумала ты - о, этот отель видел и не такое! Здесь всегда праздник - мужчины в широкополых шляпах и женщины в кринолинах - здесь каждый день похож на тот, самый первый, когда все вокруг было пропитано весельем.
   (Этот отель создан, чтобы сохранить вечный праздник!)
   И, Шелли, ты же не будешь делать все, чтобы нарушить наш праздник? Конечно нет - стань одной из нас, сделай это, милочка, и сама удивишься - мир вокруг станет намного ближе, чище.
   Сделай это, и сама удивишься - чудесам нет числа, нет предела желаниям, что терзают разум. Протяни руку, и достань счастье. Оно рядом - достаточно поверить в это, детка, и не думать о разных глупостях, что только отвлекают от главного.
   О, милая, мир вокруг - он так сложен и многогранен. Пей же детка, и... веселись.
   Не думай плохом, и пускай музыка, что льется из приемника поможет тебе в этом:
   - Нет, не плачь женщина...
   (Не плачь Шелли, думай о том, что ждет тебя впереди!)
   В половине десятого Шелли Брукс вышла из бара.
  
   ***
   Она вошла в номер, закрыла дверь. Дернула ручку - дверь заперта, а значит все в порядке.
   В голове звучала "Нет женщина, не плачь", а руки холодила бутылка джина.
   - Я говорю, о, любимая, не пророни ни слезинки...
   (Нет женщины, нет слез!)
   Шелли вошла в ванную.
   Открыла кран, наполняя ванну теплой водой. Попробовала рукой - то, что нужно.
   Забралась в воду - мир не стал теплее. Шелли прихлебывала джин, наслаждаясь покоем. Боб Марли пел о том, как бывает иногда холодно и грустно - Шелли слушала песню, наполняясь осенней грустью.
   Дэннис ушел, а это значит, что сегодняшняя ночь будет непохожа на предыдущие - пустота и прохлада, рука ощупывает холодную простынь, не находя того, кто мог бы согреть ее.
   Дэннис ушел, детка, и сделал это неспроста - кто сможет терпеть твое присутствие старая миссис?
   Твой мир - застывшие хлопоты. Ты была молода, когда никто еще не думал, что будет война. Сейчас, на склоне лет, все твои забавы - пустые желания.
   Твоя похоть, детка, не знает границ - ты старая леди, что пытается обогнать свою старость. Мир вокруг тебя - он смеется над тобой, над твоими попытками обуздать его.
   Слушай же Шелли, слушай:
   Ты мчала навстречу солнцу, а парень справа, слушал радио, даже не думая о том, что будет ночью. Он стягивал одежду, а ты застывала под плотным одеялом, пытаясь ощутить его тепло - он был рядом, он был в тебе, недолго, но достаточно для того, чтобы старая миссис стала немного счастливей.
   Это было частью того волшебства, что подарила судьба - ты считала дни, пускай каждый из них стоил целую сотню. Деньги - это способ решать проблемы, не так ли Шелли?
   (И не более того)
   Он был с тобой длинными ночами, и его руки ласкали твое тело, забираясь туда, куда не забирался твой муж, Роджер, с тех самых пор, как черный лимузин с надписью "Молодожены" отъехал от церкви, ты помнишь эти дни, как же - все казалось таким настоящим, и только теперь, лежа в воде, ты собираешь ушедшие мгновения, пытаясь найти саму себя...
   Мир в твоем сердце - о, он меньше горошины, с тех самых пор, как ТОТ парень покинул тебя, Шелли.
   Так признайся самой себе:
   Он - это лучшее, что было с тобой.
   Он - частичка судьбы, твоей судьбы, Шелли, как ни крути. Паренек в застиранных джинсах - в его глазах вечная весна, а его руки творят чудеса.
   О, Шелли - старина Боб напоет о том, чего нет, но станет ли от этого лучше?
  
   Когда все было так, как должно было быть...
   Когда весь мир был у твоих ног -
   Только тогда ты могла добыть
   Ключи от сотен дорог!
  
   (Подумай об этом, детка!)
   Мир в твоем сердце огромен - он словно свет огромной луны. Тереби душу, смотри вдаль, не ограничивай желания. Быть может, иногда мы способны заглянуть за грань, как это делают избранные...
  
   Нет, женщина, не плачь
   Я верю, все пройдет
   И ночь без сна, и время неудач...
   О, все пройдет...
  
   Шелли вылезла из ванны, прошлепала по холодному полу, оставляя мокрые следы. Боб Марли продолжал петь, и каждое слово оставалось в ее сердце.
   Она укуталась в полотенце, пытаясь согреться. Льдинка в груди не думала таять, и ее мир становился похожим на огромный холодный кристалл.
  
   Среди тех друзей, что мы потеряли,
   Среди тех, кого мы нашли -
   Было много хороших людей на нашем пути.
  
   Мир менялся на глазах - Шелли Брукс поняла это однажды, в номере отеля "Оверлук". Из обычного, деловито-суетливого он стал волшебным. В нем было много чего - только теперь Шелли поняла, что может кое-что менять в этом новом мире. Достаточно было привнести немного волшебства, что она и собиралась сделать.
   "Оверлук" затаил дыхание - постоялица номера "217" не собиралась отступать от задуманного. Шелли Брукс подошла к тумбочке. Сумка лежала на месте - Шелли не глядя, засунула руку, пытаясь найти то, что помогло бы ей.
  
   Нет, женщина не плачь -
   Все будет так, как ты захочешь...
   И счастье озарит твой мир
   И днем, и долгой ночью...
  
   Шелли Брукс вытащила упаковку "Амитала", усмехнулась самой себе. Голубой бархат способен отправить на небеса, нужно только правильно рассчитать дозу.
   (О, Шелли, детка, надеюсь, ты не собралась совершить какую-нибудь глупость?)
   - Именно так! - Пробормотала Шелли.
   Она выдавила капсулы на ладонь - смерть в желатиновой оболочке. Стоит только отдаться на волю судьбы и мир повернется обратной стороной.
   (Нет, женщина не плачь!)
   Шелли вытерла слезы.
   Она не будет плакать сейчас.
   (Когда Дэннис ушел из ее мира)
   Просто...
   (Пришло время сбросить маски!)
   ... она немного растеряна, сбита с толку.
   - Иисус любит тебя, детка - произнесла Шелли, и закинула капсулы в рот.
   Он любит всех нас, Шелли, так что не стоит огорчаться - поверь, тот мир, что ждет тебя - он лучше разных небылиц. В нем свет и любовь, и там Шелли, ты будешь вечно молода.
   Мир, в котором не будет тревог
   Мир, в котором сотни дорог - он твой Шелли. Сожми руки на бортике ванны - погрузись в теплую воду. Он будет с тобой, прибудет в тебе, останется в сердце тысячей дней, что вы проведете вместе.
  
   - Иисус любит нас - Дэннис вскинул руки, приветствуя солнце, что стояло над горизонтом, где-то в конце пути.
   Шелли Брукс улыбнулась краем губ. Она не сводила глаз с дороги - та расстелилась впереди огромной темной скатертью, и Шелли знала - отныне так будет навсегда:
   Дорога, что зовет вдаль, и серебристый "Порш", что несется навстречу солнцу.
   А еще она ощутила, как сердце наполняет долгожданный покой. Его было так много, что на миг Шелли поверила в счастье.
  
   Славянск, октябрь 2008.
  
  
  
   Теория лифта
  
   Кате Черной с любовью и признательностью. Это все для тебя, детка...
  
   Каждый раз вспоминая прошлое, Джек Торранс окунался в далекие события своего детства, относительно которых, справедливо было бы сказать - те еще гребаные деньки. Альтернативное видение прошедшего не редко помогало Джеку, и находя параллели между прошлым и будущим, он каждый раз утверждался в мысли, что все проходящее дерьмо так или иначе, имеет свойство возвращаться стократно. Так, каждый раз, проходя мимо зеркала в прихожей, Джек Торранс вольно или невольно формулировал одну простую мысль, отталкиваясь от которой, можно было сделать не менее простой вывод:
   - Я виновник всего дерьмища, что обволакивает мою жизнь.
   Чрезвычайно своевременная и справедливая мысль. Если не считать мелких поправок, которые рано или поздно вносит жизнь, можно признать справедливыми выводы Торранса старшего, впрочем в отеле Оверлук, любое странное умопостроение имело право на существование. Рваные страницы альбома, подобранного в неопрятной куче мусора в подвале, могли быть подтверждением этому факту. Наивные попытки оправдать собственную никчемность внешними факторами, только усугубляли вину.
   - Ах этот несносный Джек - подумать только сколько всего было вложено, но видимо напрасно - на все эти робкий поползновения, у Торранса был готовый ответ:
   - Я в гробу видел ваши попытки забраться в мой разум, так что отвалите по хорошему.
   Те, кто имел достаточно ума, чтобы оставить его в покое, следовали разумному совету смотрителя отеля, остальным оставалось только ждать. У каждого есть свой причал, к которому можно пристать при желании, да только в последнее время, некогда тихую гавань Джека изрядно штормило. После каждого озарения, Торренс впадал в уныние, разрушить которое помогла бы пара марсиан, принятых у стойки бара "Колорадо", но беда в том, что нынче, на исходе декабря, в самых отдаленных уголках этого заведения не сыскать ни капли виски. Амаретто и джин, водка в стеклянных стойких солдатиках, коньячная батарея у зеркальной витрины, тоник в высоких бутылках, багрово красный отблеск на винном бокале - все эти мелочи жизни, от которых та играет новыми красками были недоступны этой холодной зимой. Яркие полутона безудержного веселья, которым могли бы быть наполнены стены этого чудного места оказались бессовестно смазаны тусклой серостью бытия Джека.
   После всех дней, проведенных в отеле Оверлук, Джек Торранс чувствовал странное напряжение, что овладело им. И если и было место, в котором сбывались мечты неудачников, то отель, как нельзя лучше подходил под это определение. Здесь всегда что-то да происходило - с этим не поспоришь. Даже такой упертый сукин сын, как Джек, мог бы согласиться с этим. А что еще оставалось делать?
   Почему дерьмо каждый раз умудрялось заполнить зыбкую реальность Торранса? Очевидным ответом было бы признание в собственной несостоятельности. Собственно Джек никогда и не отказывался разделить ответственность, однако пара дельных мыслей на этот счет не давали покоя. Окружающая действительность вставала дыбом, каждый раз, когда парень-Джек пытался вырвать свое. Слишком часто он упирался лбом в препятствия, и каждый раз, словно слышал вопрос:
   - И что ты намерен делать, малыш, чтобы разрешить проблему? - у Джека нашлись бы ответы, но кому интересны мысли неудачника?
   Меньше всего ему бы хотелось получить ответ, который устроит всех, кроме него самого. Отель намекал на взаимовыгодное сотрудничество. Южный ветер, летящий со Скалистых гор стучал в закрытые ставни первого этажа основного здания, пытаясь пробить заслон, выставленный на пути тайных пожеланий нынешнего смотрителя. Зимние деньки в отеле, становились подозрительно похожи один на другой, не иначе жизнь намекала на возможность изменения в скором времени.
   А еще Джек заметил неладное в семейке Торрансов. Лишь стоило только на миг утратить контроль, занимаясь обыденными делами (Джек решил составить для себя что-то вроде исторического альбома, и поэтому много времени проводил в подвале, листая полусгнившие страницы старых газетных подшивок), как благоверная и этот мелкий говнюк Дэнни сразу начинали выводить его из себя. У каждого должен быть запасной план на этот случай. Починить сломанное - священный долг каждого отца. У Джека был такой план - просто он пока держал его при себе.
   Его папаша - весьма сильный и тучный человек, несмотря на свою способность заполнять собой все окружающее пространство, имел тем не менее достаточно специфический склад ума. Больше всего на свете, малыш Джекки опасался, что сейчас тому придет в голову уделить пару лишних минут его персоне:
   - А ну-ка, мелкий засранец, иди сюда, мы поиграем в лифт.
   Начало взлета в потолок сопровождалось крепким выдохом, и Джек уже тогда научился различать отдельные оттенки многообещающего букета запахов изо рта отца. А потом сильные руки подбрасывали его, и Джек закрывал глаза, чтобы не видеть приближающуюся побеленную поверхность потолка.
   - Я смотрю, тебе по нутру, такие забавы, а, малыш?
   Больше всего на свете, Джек боялся, что сильный с виду отец, окажется недостаточно проворным для того, чтобы поймать его; в тот момент, когда лифт достигнув высшей точки, начинал свое движение вниз, все больше ускоряясь, маленький мальчик словно проваливался в темную яму, ожидая недоброе. Лифт несся вниз, и где-то там, руки отца, должны были поймать его.
   Ясная погода, установившаяся в последнее время весьма способствовала тому, чтобы навести, наконец порядок, в окружающем мире вещей, образов и запахов. Даже пылинки и те поблескивали в полутемном помещении бара, Джек бродил среди кабинок, оббитых бархатом, пытаясь сформулировать, наконец, свою теорию.
   Истинного положения вещей можно было добиться, приведя мысли в порядок, и сама атмосфера отеля, казалось, способствует этому. На покрытой пылью стойке бара, Джек вывел пальцем короткое слово "Тремс", и в качестве основного постулата теории лифта, можно было бы считать простую идею: чтобы привести окружающий мир в порядок, нужно просто подкинуть его, как шар для игры в Рокке, и не ловить, как это делал отец, но сыграть по новым правилам. А где находится молоток, чтобы отбить шар, Джеку было прекрасно известно.
  
   Славянск, ноябрь 2014
  
  
  
   Доктор Сон
  
   Ветер уже не колышет сухие ветви дерева, растущего у самого берега, он запутался в них, растратил силы в последней безумной попытке что-либо изменить в этом мире. Дэнни смотрит на поплавок в неподвижной воде, замирая от ужаса. Если закрыть глаза, он все равно будет видеть маленький желтый шарик с багровыми полосками на белой трубочке. Поплавок застыл в бирюзовом небе маленькой пластиковой точкой, и Дэнни, малыш, - это очень важно, вспоминать сидя под полуденным солнцем, потому что еще немного, и мир придет в движение, освободится от невидимых оков, и тогда...
  
   Он вырывается из сна, словно из дремучего кошмара, хотя на самом деле эти обрывки воспоминаний не так уж и страшны. Дэнни Торранс некоторое время лежит в кровати, вслушиваясь в темноту спальни - чуть слышно скрипят пружины кровати, впрочем, как и каждый раз, когда он пытается замереть под теплым одеялом, чтобы не дай бог шевельнуться ненароком. Это такая игра - если удастся заснуть, не скрипнув ни разу после того, как часы пробьют полночь, можно считать, что ночь удалась. Иначе - снова один и тот же надоевший сон, в котором он сидит на берегу и просыпается за миг до того, как поплавок уйдет под воду, в бирюзовую гладь неба.
   Почему так, он не знает, как не знает, почему в этом сне все застыло. Ведь все было не так...
   А может ему просто хочется верить, что прошлое ушло, сгорело в огненном смерче, когда из пылающих останков отеля вырвалось нечто, пронеслось над головой, чтобы растаять в дыму. Боже, как давно это было - мир уже успел пару раз слететь с катушек, "Империя зла" благополучно развалилась, за столом "Резолют" уселся черный, а самому Дэнни далеко за сорок, и все равно, раз за разом он возвращается в сказочное лето в горах западного Мэна.
   Впрочем, тут Дэнни не совсем искренен с самим собой - за два скрипа после полуночи он переносится в волшебную страну грез, где ветер не качает листву на озере у сторожки "Красная стрела", и сидя на причале, маленький сукин сын всматривается в глубину отраженного неба, словно кусочек пластмассового дерьма способен оживлять мертвых. Она не имеет ничего общего с той страной, что умерла после "Девять одиннадцать", в которой на вершины хитпарадов взгромоздилась Кеша, а "Коричневый сахар" растаял в венах Пола Грея, приведя в трепетное смятение рассыпающиеся души поклонников. В этой стране солнце застыло огненным шариком, освещая широкий причал, деревья у озера, и треугольный парус лодки, сереющий в бездонной глазури неопрятным мазком начинающего художника. Дэнни сидит на краю причала, свесив ноги - он следит за поплавком. Дик присел рядышком, обнял мальчугана, еще мгновение и мир придет в движение - ветер вновь прикоснется к ветвям, пронесется над водной гладью, оставляя мелкую рябь, и поплавок уйдет под воду, но ничего такого не происходит - Дэнни открывает глаза, возвращаясь в темную спальню, где скрипят пружины кровати, а обои чуть потрескивают на остывающих стенах - день был жарким, малыш, тем приятнее ночная прохлада, не так ли? Окунаясь в нее, Дэнни размышляет над тем, что совершенно ничего не помнит о той страшной зиме, когда по заснеженному серпантину мчались огоньки снегоходов навстречу полыхающему аду, в котором корчились, умирая, останки отеля "Оверлук". В памяти остались лишь смутные образы - огромная бальная зала с часами, летающие ленты серпантина, дрожащие створки лифта и смазанный облик существа с молотком для игры в Роке. Еще - застывшие шарики глаз над вздыбленной плотью в обледеневшей ванне, и сверкающий медью наконечник пожарного шланга в коридоре отеля. Воспоминания Дэнни похожи на ворох старых, смятых, черно-белых фотоснимков, и переворачивая некоторые из них, можно прочитать "Колорадо". Снимков не так уж и много; перебирая воспоминания, Дэнни находит нужное - все тот же солнечный день на берегу озера. В отличие от остальных - этот снимок сделан в ярких сочных красках. Дальше - снова мятые расплывчатые фото, только надписи уже совсем другие - "Мэн", "Небраска", несколько десятков штук "Топика, Канзас", чуть побольше помеченных "Спрингфилд, Иллинойс", еще немного - "Ричмонд" и, наконец, совсем тоненькая пачка - "Уэстчестер, Нью-Йорк". Перебирать больше нет смысла - дальше только пустые прямоугольники картона, Дэнни еще предстоит заполнить их размытыми образами. Есть еще тоненькая папка на завязках - в ней всего один снимок. Изображение не разглядеть - какие-то пятна и полосы, половина снимка обгорела, отчего поверхность пошла пузырями. При желании можно только прочитать имя на обороте. Химическим карандашом нацарапано - "Тони". Энтони - второе имя Торранса, но как верно догадывается сам Дэнни, тот Тони - лишь имя на фотографии. Он ушел, растворился в огне, а быть может, и не было никогда треньканья колокольчиков и боя часов в ночь, когда маски сбрасывают долой, и мир кружится огненным конфетти.
   Отель сгорел, а вместе с ним и прошлое. Мальчик Дэнни вырос и стал большим мальчиком Дэнни. Он все так же вслушивается в скрип пружин, роется в старых снимках, жует "Бэби-рут" и слушает винилы, купленные недорого в лавке старьевщика. Прошлое остается все теми же затертыми образами, а настоящее - что же, есть немного развлечений и для большого мальчика Дэнни. Небольшая, но уютная квартирка в пригороде (на самом деле Дэнни проклял тот день, когда перебрался сюда из Ричмонда, но что теперь говорить) - такое себе холостяцкое гнездышко, работа ординатором в местном хосписе, и еще кое-что, о чем Дэнни не рассказывает никому. Что-то произошло все же тем летом, просто яркий снимок способен вместить в себя только яркое солнце, блеск воды и свежесть утра. Все остальное - пробуждение в темной спальне и ночная прохлада до утра. Большой мальчик Дэнни не сияет, у него есть несколько причин для этого, и одна из них Бобби Джонс. Все остальные остались там, в "Красной стреле".
   Бобби Джонс вошел в его жизнь осенью, вернее он присутствовал в ней и раньше, время от времени попадаясь на глаза при обходе, но именно тем холодным октябрьским вечером он выбрался из общей палаты, чудом одолел десяток ступеней, спустившись на этаж ниже, проковылял широким коридором, держась стены, чуть задержался у окна, и, оттолкнувшись от подоконника свалился под ноги спешащему Дэнни.
   Позже Дэнни не раз пытался восстановить произошедшее - получилось некоторое подобие любительского видео. Это как воспоминания на фотокарточках, только на сей раз память разрешила немного оживить изображение: Дэнни выбегает из лифта - в палате на первом этаже случай требующий немедленного вмешательства, он огибает выступ, образованный несущей стеной, небольшая пробежка по коридору и он будет на месте. Этого не происходит - трясущийся старикан валится прямо под ноги и Дэнни, с ужасом понимает, что не может удержать равновесие. Сила инерции тащит его вперед, в то время, как упавший толкает плечом его голени. Торранс пытается ухватиться за стену, но промахивается и набрав полную грудь воздуха проваливается в пустоту коридора. Пол украшает линолеум в черную и бежевую клетку, он быстро приближается и Дэнни не успевает даже оттолкнуться рукой. Сначала он больно бьется плечом, а затем голова соприкасается с полом.
   (Тремс!)
   Этот звук напоминает ему... впрочем, Дэнни не успевает сообразить - темнота окутывает его полупрозрачной пеленой, и наступает... лето. Тот самый день на рыбалке. Тьма становится густой, непроницаемой, затем сменяется бирюзовой водой, и падая на дно, он слышит голос:
   - Дэнни... - этот голос незнаком ему. Это не Тони, хотя, проваливаясь в бирюзовую муть, Торранс неожиданно для себя понимает, что вовсе не уверен в этом.
   Поплавок неподвижен. Он где-то посередине между небесами - тем, что наверху и его отражением в зеркале озера. Все застыло, и даже волосы Дэнни, взъерошенные пропавшим ветром торчат в стороны, как будто кто-то плеснул на них сладкой водой. Мальчик Дэнни чувствует чье-то присутствие, и этот кто-то умирает от нетерпения - скорее бы мир сдвинулся с мертвой точки, и тогда...
   - О боже! Это Джонс и доктор Торранс... - голоса врываются в неподвижное лето, разрывая застывший мир, оставляя глубокие разрезы в бирюзовом небе. Они набухают багровым гноем, и проклятый мир взрывается с оглушительным ревом - Торранс летит в остатки бирюзы, еще не зная толком вверх или вниз, и только желтеющий поплавок мелькает в облаках, дразня, обещая...
   Большой мальчик Дэнни обнаруживает себя на холодном полу. Старик Джонс уже успел подползти к нему, и ухватился за шею немощными руками. Торранс чувствует ледяной холод тонких пальцев. Джонс что-то бормочет под нос, и Дэнни чувствует отвратительный смрад гниющих зубов. Кто-то несется из дальнего конца коридора, возможно Мэгги, или старина Стью, еще немного, и они уберут этого мерзкого старикана. Бобби усиливает хватку, и Торранс вновь проваливается в мир, который так часто видит во сне. Снова светит солнце, и малыш Дэнни уставился на гребаный поплавок. Что-то меняется в окружающем пространстве, и за миг до того, как руки медицинской сестры вытаскивают Торранса обратно, мир приходит в движение - ветер вновь оживает в сухих ветвях, и солнце закрывает огромная черная туча.
   - Выблядок... чертов выблядок... - Джонс из последних сил цепляется за Дэнни, и бормочет ругательства, выплевывая кровавые сгустки.
   Их, наконец, растаскивают в стороны, и только теперь Торранс окончательно приходит в себя. Бобби продолжает бормотать непристойности, сморщенные руки с покрытой пигментными пятнами кожей сжаты в кулачки, из разбитого носа бежит густая, черная кровь, она стекает двумя дорожками по трясущемуся подбородку и дальше по дряблой шее, пачкая отвороты серой, больничной пижамы. Дэнни опускает взгляд и замечает, что старик умудрился оторвать карман халата, и запачкал белоснежную ткань багровыми пятнами.
   - Ты как? - Стью Хопкинс, помощник главврача внимательно смотрит Дэнни в лицо. На прыщавой шее Стью стетоскоп. Почему-то именно стетоскоп вызывает у Торранса приступ смеха. Он содрогается, пытаясь заглушить грудные спазмы, но веселье исторгается из него, словно где-то внутри лопнул смеховой пузырь.
   Старика уводят. У лестницы, Бобби оборачивается и долго смотрит на Торранса, после чего тихо произносит только одно слово. Именно оно застает Торранса врасплох. Это слово - "тремс".
   Фильм заканчивается, и Торранс остается один в темной спальне. В соседней комнате бьют часы. Дэнни считает удары:
   Один, два, три...
   Дэнни засыпает.
  
   ***
   Это лето подстать тому, в котором нагретые доски причала издают свой особый запах, а с дальнего берега озера виднеются верхушки деревьев. Солнце расплавило асфальт, еще немного и тот закипит, трава на газонах приобрела желтоватый цвет, а старина Штейнбреннер навсегда покинул "Янкиз", упокой господь его душу. Июль выдался чертовски жарким, кому как не Дэнни думать об этом. Старикам всегда не хватает солнца, удел всех осенних людей (так Дэнни называет их про себя) - лунные ночи без сна, но даже они пресытились дарами, которые преподнесло чертово лето. Через два года наступит конец света по календарю майя, но Торранс не думает о плохом - его работа по-своему связана со смертью. Иногда Дэнни лежит без сна, ворочается, наплевав на правила игры - пружины скрипят, протестуя, и сладкая дрема не спешит принимать в свои объятия. Торранс слушает ночь, вспоминает прошедший день, утром собирается на работу, отрешенно рассматривая в зеркале опухшее лицо.
   Сегодня девятнадцатое июля, понедельник - Дэнни оставляет машину на бесплатной парковке и бредет на работу. Двести ярдов пути занимают чуть больше десяти минут - Торранс подолгу останавливается у каждого перекрестка, всматриваясь в пустынные улицы Уэстчестера, затем, решившись, пересекает улицу. Начало недели выдалось на славу - уже сейчас, в семь утра Дэнни ощущает себя как выжатый грейпфрут, слипаются глаза и хочется послать все к черту, но Торранс заставляет себя двигаться к хоспису святого Джерома, проклиная понедельники, обезумевший июль две тысячи десятого года, и все те обстоятельства, что заставляют его жарится на чертовом солнце, вместо того, чтобы потягивать мартини где-нибудь в прохладном баре, с чудом сохранившимся музыкальным автоматом, под завязку заряженным "Сорокопятками". Закрывая глаза, Дэнни представляет себя сидящим у стойки на высоком круглом стуле, обтянутом коричневой кожей. За спиной бармена волшебно поблескивают бутылки, солнце стыдливо заглядывает сквозь отогнутый уголок шторы, заставляя сиять никелированные подставки для бокалов, а чья-то добрая рука уже забросила дайм в пыльную щель, и теперь стоит только подождать, пока потемневшая от времени механическая лапа выберет из стопки пластинок нужную.
   - Я брел по улицам, пока мои ноги не налились усталостью - подпевает Дэнни, останавливаясь у почтового ящика. Старина Спрингстин - старый сукин сын, как никто другой знает, что творится с Торрансом. - Я слышал голоса, давно ушедших корешей - Дэнни машинально пинает консервную банку, и вздрагивает, услышав тарахтение жестянки.
   Сбавь обороты, приятель - ты гуляешь по Уэстчестеру, а улицы Филадельфии, из песни Брюса, оставь другим. Эти слова навевают тоску, но впереди гребаный понедельник, и утреннее солнце только лениво потягивается на небесах, готовясь славно поработать.
   Торранс огибает стоянку для персонала (старый Шевви вполне мог бы найти здесь себе пристанище на день, но Дэнни стесняется оставлять его на виду у коллег, предпочитая недолгую прогулку по пустынным улицам), отсчитывает четыре гребаных ступеньки и толкает широкую стеклянную дверь с наклейкой "Хоспис - дом для пациентов" - это одна из полутора десятков заповедей заведения. Торранс знает их наизусть - полный перечень можно прочитать на выцвевшей картонке на стене второго этажа, у самого лифта, скорее всего ее прибили там специально, чтобы персонал всегда знал, что "Репутация хосписа - твоя репутация", ну и так далее. Насчет репутации у Дэнни свое мнение, но он благоразумно держит его при себе. Кто знает, как оно повернется, выскажи он пару соображений - последняя заповедь гласит: "Главное, что ты должен знать, - ты знаешь очень мало". Дэнни и в самом деле не понимает, какого хера он прозябает в этом царстве уныния и скорби, но сказано ведь: "Пациент ближе к смерти, поэтому он мудр. Узри его мудрость" - Торранс смотрит в оба, люди осени те еще засранцы во всех смыслах этого слова.
   - Привет Дэн - Уэстлер машет рукой, другая в кармане халата. Бедолага завершил ночную смену и теперь спешит домой, дремать у телевизора с банкой диетической колы. Дэнни кивает, нацепив на лицо дежурную улыбку. Хоспис не дом смерти - это тоже одна из заповедей, и персонал должен всеми силами поддерживать правоту этого сомнительного утверждения. Жаркое лето выбивает стариков словно кегли, пытаясь заделать чертов страйк, и Дэнни мечется между этажами, чтобы ночью ворочаться в скрипучей кровати, перебирая события прошедшего дня. Скорее бы пятница, благослови ее господь.
  
   ***
   Марша Стивенс - руки-веточки, слезящиеся глаза в которых лет сорок назад можно было бы утонуть навсегда. Дэнни любит старуху - несмотря на возраст, в ней горит тот самый огонек, который все еще способен видеть Торранс. Такие люди иногда встречаются ему, пусть и не так часто, как хотелось бы. Марша сияет, но Дэнни знает, старая миссис Стивенс недолго продержится. Болезнь съедает ее - руки-веточки становятся все тоньше, выцветшая синева глаз тускнеет с каждым днем. Сейчас она весит сто двадцать фунтов, и каждый день, болезнь забирает четверть фунта. Она одна в палате. Дэнни осторожно заглядывает сквозь приоткрытую дверь - сейчас Марша спит, одурманенная обезболивающим, но каждый раз, когда Торранс приближается , старуха открывает глаза и смотрит на него пронзительным взглядом. Ей больно, очень больно, - она готова разодрать грудь, только чтобы добраться до огня сжигающего ее изнутри. И каждый раз она шепчет ему одни и те же слова. Дэнни даже не нужно прислушиваться - он и так знает, что нужно ей.
   - Убейте меня - Марша выплевывает слова вместе с болью.
   Всего ступенек три - но старая миссис давно уже взобралась на последнюю. Все начинается с малого - аспирин, анальгин и седальгин. Ступень повыше - кодеин и дионин, и только когда болезнь уже как следует освоится в измученном теле, за дело берутся опиаты. Морфин и просидол помогают Марше пребывать в сладостном забытьи, но кто знает, что чувствует старуха, находясь по ту сторону реальности? Быть может она знает что-то такое, что неизвестно остальным, и именно поэтому, возвращаясь в проклятую действительность кричит, выдергивая из вен иглы капельницы. Хотя виновата скорее всего - королева-боль, новая хозяйка немощного тела. Торранс догадывается об этом - огонек, горящий в ней, помогает почувствовать чужой страх. Ей страшно умирать здесь, в раскаленных солнцем стенах, в комнате с белым потолком.
   - Доктор Торранс... - она догадывается, что Дэнни способен помочь. Слабое сияние позволяет видеть то, что недоступно пониманию остальных. Она просит каждый день, и Дэнни ловит себя на том, что начинает задумываться над словами Марши Стивенс.
   Ее прошлое - множество дней, каждый из которых славный по-своему. Дэнни не способен заглянуть в ее воспоминания, но чувствует, что погружается в чужую жизнь. Ее отголоски долетают каждый раз, когда старуха широко раскрывает глаза перед тем, как закричать. Тогда Торранс ловит смутные образы, в основном непонятные ему, но, тем не менее, они заставляют переживать - Марша прожила долгую жизнь, тем страшнее для нее теперешнее существование в мире боли и белых стен одиночной палаты хосписа, что бы там не говорили лицемерные заповеди на стене у лифта.
   Дэнни подсматривает за старухой, не решаясь зайти в палату. Меньше всего ему охота, чтобы миссис Стивенс ощутила его присутствие и вынырнула из сладкого небытия, сейчас он не готов слушать ее просьбы. Она знает о чем просит, но Дэнни пребывает в смятении - слишком свежи воспоминания о прошлогодней осени, когда Бобби Джонс явил свое настоящее лицо.
   Есть еще кое-что, о чем даже не догадывается Марша Стивенс. Дэнни не готов рассказывать обо всем, впрочем старая миссис и так не станет слушать - ей право не до этого. У стариков свои заботы, третья ступенька существования доставляет множество неприятных хлопот, кому как не Марше знать об этом, но Торранс не вправе утаить главное. Он тихонько шепчет, стараясь не разбудить ее:
   - Я не хочу, чтобы чертов отель забрал и тебя...
   Торранс тихонько прикрывает дверь палаты и спешит в ординаторскую. Впереди хлопотный день, нужно попытаться дожить до вечера, и добравшись домой, глотнуть хорошую порцию виски, и как следует поразмыслить над перспективами, ведь Дэнни знает - на самом деле отель никуда не делся.
  
   ***
   Отель "Оверлук" никуда не делся. Не разлетелся огненными кусками после взрыва, не сгорел в обжигающем пламени, - вернее не так, Дэнни и сам не может точно сформулировать - по всему выходит, что чертово здание превратилось в обгоревшие руины, чернеющие среди снежных уступов скалистых гор, но где-то в другом месте, все осталось по прежнему - все так же бродит по великолепным коридорам Делберт Грейди, сжимая в руках окровавленный топор, женщина в ванной обрела мир и покой, с головой погрузившись в ледяную воду, низкие люди в черных плащах сжимают "Томми", начиняя президентские апартаменты свинцом, а внизу ковыляет существо с молотком для игры в Роке. Оно спотыкается и падает, при этом беспрестанно бормочет, вытирая рукавом окровавленное лицо:
   - Дэнни, а ну-ка, поди сюда, маленький засранец!
   И над всем этим царит красная смерть.
   (Маски долой!)
   Торранс почти убедил самого себя, что ничего не помнит - сила убеждения заставляет верить, что прошлое осталось в тени, и светлая часть воспоминаний начинается в сторожке "Красная стрела" на берегу озера, где Дэнни сумел обрести покой, как ему казалось навсегда. Последняя ночь в "Оверлуке" стала казаться чем-то вроде пятна грязи, которое следует лишь как следует поскрести, чтобы убрать навсегда, и там, в "Красной стреле", Дэнни придумал, что навсегда забыл о случившемся, и бирюзовое небо стало началом отсчета новой жизни. И даже поднимаясь по лестнице "Оверлука", Торранс пытается уговорить себя, что все это лишь сон. Он не так далек от истины, - мир отеля словно нарисован безумным художником. В кровавом мареве колышутся стены, злоба затмевает разум. Дэнни видит себя со стороны - руки напряжены, Торрансу приятно ощущать тяжесть молотка. Он вываливается на площадку для игры в роке, и звери из живой изгороди обступают безумца. Дэнни что-то нечленораздельно бормочет, отмахиваясь от приближающихся фигур. Еще немного... и он вываливается обратно в обыденную реальность, холодный мокрый, словно искупался в октябрьской речке - мир становится на место, но руки долго еще помнят шершавую рукоятку молотка. Он понимает, что все это на самом деле обрывки детских воспоминаний (тех самых, признанных им несуществующими) из глубин подсознания вперемешку с глупыми страхами, да еще и пристрастие к виски, - ну это наследственное, малыш, тут уже ничего не попишешь. Дэнни каждый раз стирает усмешку с лица - посещение сеансов "АА" и вправду смахивает на коллективную шизофрению, но вот только убеждать себя с каждым разом все тяжелее. Кому как ни Дэнни знать - у отеля свой норов, и приспособиться к нему невозможно. Торранс заглушает страх, старается как может, и отель поддается - уходит в тень, чтобы вернуться вновь, но перед этим "Оверлук" шепчет ему:
   - Признай, дружище, ведь существо на самом деле это ты.
   Эти слова пугают Дэнни. В них холодное убеждение в собственной правоте. Так ли это на самом деле? Почему отель вновь и вновь возвращает его в свои стены?
   Торрансу не хочется думать об этом. Он собирает силы - они понадобятся.
  
   ***
   Бобби Джонс отвратительный старикан. Он тянет свои руки к лицу Дэнни. Высохшие губы шевелятся выплескивая грязные ругательства. Торранс склоняется над ним, внимательно рассматривая искаженное гримасой ненависти лицо.
   - Я все знаю - бормочет старик. - Чертов выблядок, даже не думай дурить мне голову. Я все про тебя знаю.
   Бобби не сияет - горит, и Дэнни не понимает, как не мог разглядеть этого раньше. Старик Джонс хватает его за отвороты халата, маленькие кулачки трясутся от переполняющей его ярости.
   - Все про тебя знаю... - Бобби хрипит, задыхаясь, и Дэнни жадно смотрит в безумные глаза, в которых расплескалось обжигающее пламя. Они одни в палате - только бедолага Уэстлер скучает в ординаторской на первом этаже, даже не догадываясь о присутствии Дэнни.
   Часом раньше Торранс открыл глаза, оказавшись в полутемной спальне. Не торопясь, выбрался из-под влажной простыни (не смотря на жару, Дэнни всегда накрывается с головой, пытаясь отгородиться от мира тонкой тканью), кинул взгляд на светящееся табло электронного будильника. Четверть после полуночи - самое время творить чудеса. Торранс оделся и вышел на улицу. Луна посеребрила кузов автомобиля, скрыв изъяны - вмятины на капоте и трещины облупившейся краски. Дэнни уселся за руль, толком не соображая, что делает. Путь до стоянки занял чуть более получаса - Торранс внимательно следил за дорогой, унимая желание вдавить педаль акселератора до упора. От стоянки до хосписа он добрался за семь минут - по минуте на каждый перекресток. В этот раз Дэнни не глазел по сторонам - ночные улицы центра оказались пустыми. В здание Торранс попал через пожарный выход, открыв дверь отмычкой (уроки старины Дика оказались не напрасными), прокрался словно вор по коридору к лестнице. Хоспис жил своей жизнью, и Торранс слышал его дыхание. До палаты Джонса, он добрался без приключений, тихонько отворил дверь и застыл у изголовья, всматриваясь во тьму.
   - Гребаный мудак - Дэнни не слушает Бобби. Все предельно просто - ему нужно лишь немного огня. Дэнни умеет формулировать свои желания. Ведь еще тогда, при первой встрече с Бобби, Торранс заглянул за край пустоши, и увидел истину. Она явилась ему чередой смутных видений, о которых и не рассказать никому:
   Эта ночь станет особенной - Бобби знает об этом. Луна скрылась за тучами, но Бобби необязательно видеть ее лоснящийся бок - он способен чувствовать ночную гостью. Луна шепчет ему, рассказывает о предстоящей охоте. Бобби Джонс выбирается в ночь, проваливаясь в сладостное забытье. Он обнажен - лишние покровы будут помехой. Его зрачки - две желтые вертикальные полоски, его мышцы напряжены, ноздри раздуваются от предвкушения. В руках - садовый секатор. Дичь уже вышла на прогулку, еще немного и их пути сойдутся в одной точке, Бобби знает - никто не способен уйти от предначертанного. Бобби слышит ее запах - это самка человека, мягкая, теплая и... желанная. Он зажмуривается - ему не нужны глаза, чтобы лучше видеть. Он охотник - он сердцем чувствует сладостную плоть будущей жертвы.
   Пора...
   Джонс выбирается из кустов, и легкими, быстрыми прыжками приближается к ней. В глазах жертвы ужас и предчувствие смерти. Что же, в этом она не ошибается - Бобби знает свое дело...
   Дэнни видит все происходящее глазами самого Бобби Джонса, познает его страсть. Что он чувствует в тот миг? Отвращение, испуг? Возможно... но для него самого, наиболее преобладающим в букете чувств, становится жажда огня. Старина Бобби был взвешен и найден легким, при желании можно простить и понять, и даже пытаться убедить самого себя, что никто ни в чем не виноват. Просто так сложились звезды на небесах, и Дэнни благодарит создателя за то, что не находится на месте старика. Каждый идет своим путем, и кто в ответе за то, что порой этот путь оказывается извилистым? Торранс знает - дорогу осилит идущий, именно поэтому он здесь, в ночной палате, и покуда луна освещает землистую кожу старика, Дэнни будет искать те искорки, рождающие неистовый огонь, что сжигает Бобби Джонса изнутри.
   - Не бойся - ласково шепчет он. - Не бойся Бобби...
   В этот миг, Дэнни почти любит его. Не стоит пугаться неизбежного - все намного проще старик. Этот мир устал от тебя, и он, Дэнни, всего лишь посланник, призванный препроводить странника на ту сторону ночи. Все что нужно - немного огня. Торранс сморит в глаза, и неожиданно приникает к старику.
   - Сейчас - он уговаривает Бобби и тот сдается, принимая чужую волю. Дэнни с восторгом погружается в чужое пламя. Это так здорово - плескаться в огне, который не обжигает. Просто все лишнее, наносное обгорает в очищающем пламени, и он, Дэнни, словно Феникс возрождается из огня, вернувшись в мир совершенно другим, новым, лучшим. И выныривая обратно, Торранс слышит писк кардиографа - прямая линия отсвечивает в темноте. Дэнни очумело следит за ней, возвращаясь в реальность. Он обретает себя, собирает по кусочкам из снимков воспоминаний, и когда вдалеке раздаются приближающиеся шаги, Дэнни встревожено вылетает из палаты, и легким ночным ветерком проносится по коридору. Старина Бобби был взвешен - Дэнни знает, что не сделал ничего такого, о чем будет сожалеть долгими вечерами у барной стойки. Эта осенняя ночь стала еще одним полароидным снимком - ну что же, Торранс просто зашвырнет его к остальным и будет дальше потягивать виски, уставившись в наступающее утро. Впереди еще много длинных дней и от самого Дэнни зависит, будут ли они приятными.
  
   ***
   Сейчас лето, и та осень кажется чем-то далеким, ненастоящим. Дэнни пересекает вестибюль, бормоча только одну фразу:
   - Я не хочу, чтобы отель забрал и тебя.
   Иногда он возвращается и предстает перед Дэнни во всей красе. Сияет вымытыми окнами в деревянных рамах, белеет штукатуркой стен. Дорогая позолота потолка показывает, что отель не так прост. Это место для изысканных клиентов - даже самый притязательный вкус будет удовлетворен, можно и не сомневаться. Торранс с благоговением взирает на вывеску бара, на которой выведено большими выпуклыми буквами: "Колорадо". Там, за дверями, можно обрести воплощение живых фантазий, кому как не Дэнни знать об этом. В кабинках воркуют посетители, а перед стойкой, на круглых табуретах леди в длинных обтягивающих платьях смакуют коктейли, поджидая спутников на ночь. Сам Торранс иногда не прочь вкусить запретного плода, но обстоятельства, черти их дери, не дают вдоволь насладиться изысканным сладострастием.
   Там, в отеле, поселился старина Бобби. Нашел новое пристанище в одиночном номере северного крыла. Наверняка сидит сейчас в баре, старый развратник, лакает виски - тянет стакан за стаканом, и только довольно причмокивает, делая знак бармену налить еще. Дэнни не знает точно, но вроде бы все так и есть - иногда отель не дает толком рассмотреть, что происходит в его стенах. Все те же смазанные фотоснимки, но Торрансу не привыкать, с его-то памятью. Сегодня жаркий понедельник июля, и Дэнни не собирается ворошить осенние листья - что было, то прошло, день обещает стать чертовски тяжелым, и пора бы ординатору хосписа святого Джерома снять с вешалки свой халат.
   Весь день Дэнни существует в двух реальностях. В одной он выполняет обязанности ординатора, в другой, бродит полутемными коридорами сомнений, и это чертовски выводит из равновесия. В одиночной палате умирает старая миссис, и ее взгляд прожигает толстые стены хосписа, чтобы найти встревоженную душу Торранса. Он пребывает в смятении - не знает как поступить. Возвращаясь домой, пропускает нужный поворот, и делает лишний круг, объезжая квартал. Проезжая мимо доходного дома, Дэнни проваливается в бирюзовую глазурь.
   Ветер утих, но Дэнни понимает, что это не навсегда. Солнце слепит глаза, отражаясь от неподвижной зеркальной глади озера, и поплавок, наконец, приходит в движение. Сначала он чуть поддергивается вверх-вниз, пуская круги в бездонной бирюзе, затем, словно решившись, уходит под воду.
   - Подсекай - Дик Холлоран, крепче сжимает плечо Дэнни, и тот, скорее от неожиданности, резко дергает удилище. Леска тихонько взвизгивает, рассекая воздух, и из безбрежной лазури вылетает небольшая форель. Мама Венди тихо охает, и Дэнни, лихорадочно сматывая леску, наконец вытаскивает рыбу на берег.
   А потом они сидят втроем на краю причала, в лучах послеобеденного солнца, и перед тем, как бирюзовое небо накроет мгла, Дик говорит Дэнни:
   - Что бы ты ни делал, малыш, я верю - твой выбор всегда будет верным...
   Возвращение - Дэнни слышит визг шин, и звон разбитого стекла, и только после чувствует удар.
  
   ***
   Ходить с тростью чертовски неудобно, но Дэнни справляется и с этим. Он с трудом ковыляет по коридору, ловя косые взгляды обитателей хосписа - тех, кто, по крайней мере, еще способен передвигаться. Это раздражает, и Торранс чувствует себя паршиво. Ты закипаешь, Дэнни, остынь - твердит он себе, собирая волю в кулак. Он не гребаный святоша, и имеет право на злость, но отчего-то пребывать в раздражении не совсем привычно для Дэнни.
   Сегодня солнце жарит вовсю, а старая миссис потеряла еще полфунта. Торранс подолгу стоит у закрытой двери, не решаясь войти. Она там, внутри, вперила неподвижный взгляд в крашеное дерево, зная, что он рядом. Пальцы рук сжимают простынь - Марша плачет без слез, и Торранс плачет вместе с ней. Потом Дэнни уходит.
   - Все в порядке? - Торранс небрежно кивает медсестре, стараясь не стучать тростью.
   - Как нога, Дэнни? - Смизерс, дежурный смены катит пустую каталку, мышцы рук напряжены, а во взгляде читается простое любопытство. Торранс провожает их обоих взглядом и морщит лицо проходя мимо окон - яркие лучи бьют в глаза, ослепляют, не дают сосредоточиться. Торранс крепче сжимает рукоятку трости и укоряет шаг. Каждое движение отдается болью в голове. Коридор растягивается на глазах - светлые обои отражают лучи, отчего кажется, что вестибюль отдаляется все быстрее. Торранс качнувшись, больно бьется плечом об стену и оседает с тихим приглушенным стоном. Свесив голову набок, он чувствует, как немеет лицо, и видит, как поблескивает на солнце удлиняющаяся ниточка слюны. Дэнни ждет, что по глазам вновь растечется бирюза, но вместо этого видит заснеженные верхушки скалистых гор. Видит дорогу - та виляет из стороны в сторону, закручивается серпантином, двигатель старого форда пыхтит из последних сил - давно уже пора менять бензонасос, Дэнни прислонился щекой к холодному стеклу. Он знает - еще минутку, и автомобиль вынырнет из тени высоких сосен, растущих у дороги. Горы расступятся, и солнце осветит долину, многократно отражаясь в вымытых окнах отеля.
   Оверлук насмешливо смотрит на Дэнни. Если бы он мог говорить, то наверняка спросил бы у мальчугана:
   - Какие дела, док? - прямо как кролик из мультфильма. Впрочем, при желании, можно понять чего хочет тот самый отель, в котором папаша Торранса слетел с катушек, и чуть не угробил всех. Дэнни совершено не помнит, как обезумевшее существо бродило по номерам отеля, постукивая по стенам рукояткой молотка. Он так долго старался убедить себя в этом, что вполне преуспел в своих желаниях. Отель понимающе скалится сверкающей вывеской, под которой распахнутые настежь двери, приглашают окунуться в чарующую прохладу. Автомобиль подъезжает к стоянке, и Дэнни вываливается наружу - он идет, пошатываясь, приближаясь к бассейну. Тот пуст - только ветер гоняет желтые листья по ровной бетонной поверхности. Отель зовет его, и Торранс ухмыляется в ответ.
   - Я иду, иду... - бормочет он, и когда рука в белой медицинской перчатке подносит к его носу вату, пропитанную нашатырным спиртом, осенний мир Колорадо выбрасывает его из себя. Торранс открывает глаза, и слышит слабый голос:
   - Тебе вовсе нет нужды каждый раз приезжать сюда, ведь этот отель частичка тебя самого...
   Дэнни не хочет слушать, он закрывает уши руками, но голос звучит в голове:
   - Доктор Сон знает свое дело. Не бойся Дэнни...
   Все так. Дэнни сделал это, потратив чертову уйму ночей - каждый раз, когда луна заглядывала в спальню, чтобы осветить его небритый подбородок, Торранс улыбался ей. Он выстроил чертов отель - выложил каждый кирпичик, возводя этаж за этажом. А еще он населил его призраками. Доктор Сон знает свое дело - Бобби Джонс мог бы подтвердить это. Дэнни иногда заходит к старику поболтать о том, о сем - еще не все номера заняты, и старику порой бывает одиноко. Возможно пришло время подобрать комнату и для старой леди?
   Торранс пытается встать. Чьи-то руки помогают ему - Дэнни всматривается в слепящее облако света, в котором мечутся смешные силуэты, затем отталкивается от нагретого пола.
   - Я не буду бояться... - тихо, чтобы никто не услышал, бормочет он, и делает первый шаг по коридору.
  
   ***
   В палате темно и тихо - Дэнни не спешит щелкать выключателем, поскольку эта ночь принадлежит только им двоим. Марша смотрит на него, и Дэнни погружается в прошлое, в ту зиму. Джек Торранс, его дражайшая половинка Венди, и маленький Дэнни заперты снежной бурей в отеле "Оверлук", в том самом, что расположился в Скалистых горах.
   Этот отель непрост - ох непрост. Папаша Торранс понимает это, и пытается донести свое знание до остальных, вбить его в глупые головешки деревянным молотком. Закрыв глаза, Дэнни и сейчас способен рассмотреть каждую трещинку на длинной рукоятке, пускай и решил для себя, что ничего не помнит. Такой способ избегать неприятностей хорош сам по себе - но сейчас Дэнни тонет в чужих воспоминаниях.
   На миг он переносится в доброе старое время - и видит Маршу такой, какой она была полвека назад. Восхитительная красавица, в глазах которой плещется голубое сияние. Марша чувствует его присутствие, и ее веки чуть подрагивают. Видение пропадает, и Дэнни возвращается назад, чтобы увидеть, как одинокая слезинка начинает свой путь по морщинистой щеке. Он берет ее за руку, чтобы быть ближе, и ощущает огонь.
   - Не бойся - ласково шепчет он. Марша смотрит на него, и Дэнни ощущает отголоски былого сияния в выцветшей синеве глаз.
   Ночь опускается на них, и обволакивает тишиной. Дэнни закрывает глаза, и видит огонь. Он крепко сжимает ладонь и бросается навстречу обжигающему пламени.
   - Спи... - шепчет он, и кардиограф, пикнув в последний раз, рисует линию, длиной в жизнь. Чуть позже Дэнни осторожно выбирается из палаты и пропадает в ночи. Доктор Сон знает свое дело - и Дэнни не оставит его без работы. Выходя из здания, Торранс оглядывается - хоспис смотрит ему вслед вымытыми стеклами окон, словно хочет сказать:
   - Поспеши приятель, завтра предстоит чертовски трудный денек.
   Дэнни растягивает лицо в улыбке:
   - Ничего, док - все будет путем...
   А потом исчезает в темноте.
  
   Славянск, август-сентябрь 2010
  
  
  
   Истинное предназначение
  
   История, рассказанная отрезком водопроводной трубы
  
   Как часто неясен путь и так же неясен смысл всего, что окружает тебя. Ты пытаешься найти дорогу вперед, стараешься пробиться сквозь мутный слой суетных мелочей, которые только сбивают с толку, не дают понять главное - рано или поздно тебе придется отгородиться от всего, что мешает, раскрыть свое сердце, чтобы узнать, наконец, что толкает тебя вперед, направляет тебя, определяет все твои мысли и поступки.
   Я простой отрезок водопроводной трубы. Во мне чуть больше двух футов длины, если обхватить меня рукой, я удобно лягу в ладонь, поскольку совсем не толст, и по-своему изящен.
   Несколько слоев краски только подчеркивают мое совершенство. Я могу утверждать это, поскольку достиг вершины, узнал свое предназначение...
  
   1.
   Я не помню момент своего рождения. В памяти осели какие-то обрывки - что-то невероятно горячее, меня куда-то тянут, потом освещенное помещение с неровной кирпичной кладкой, в котором новорожденные водопроводные трубы, ожидали своей участи, отлеживая бока, понемногу приходя в себя, впитывая новые ощущения.
   Тогда я еще был просто трубой - тупой кусок железа, годный разве что быть ржавым водопроводом в каком-нибудь захолустье, обеспечивая водой какую-нибудь хибару. По правде, говоря, эти мысли мало занимали меня в первые минуты жизни. Нас было много в неуютном, холодном помещении склада. Мы лежали вдоль стены, грудой железа, тихие ночи сменялись шумными днями. Приезжали машины, увозя подобных мне, на место ушедших время от времени подвозили новые партии труб.
   Наконец наступила и моя очередь. Руки в промасленных рукавицах схватили меня, чтобы погрузить в кузов грузовика. Поездка была сущим наказанием - всю дорогу машина подскакивала на ухабах, и каждая яма отдавалась болью и неприятным звоном в моем теле.
   Водопровод уже почти был готов - как оказалось, не хватало небольшого отрезка трубы, чтобы завершить его. Если поездка в машине показалась мне пусть неприятным, но все же терпимым испытанием, то следующие несколько минут оказались адом!
   Темный диск пилы, вращаясь с немыслимой скоростью, впился в мое тело. Я кричал, боль вырывалась из меня огненными искрами, рассыпающимися в стороны.
   Я кричал, не в силах терпеть эту нескончаемую муку. Пила разрезала мое тело, рассекала рассудок на две неполноценные половинки. Еще немного и от меня осталось бы два совершенно сумасшедших куска железа, и я уже видел дальнейшую судьбу каждого из них - медленное прозябание, затем старость в пятнах ржавчины, и высыпающихся хлопьях накипи. И еще я понял, что не такой как все, уже тогда я чувствовал, что способен на большее. Тогда еще я не слышал голоса, просто где-то глубоко во мне, шевельнулся росток сомнения, и в этот миг я сделал первый шаг в новую жизнь.
   Я закричал, собирая силы, из последних сил, пытаясь удержать разбегающееся сознание, пытаясь подчинить стальной воле, ускользающий разум.
   (Боже, как больно!!!)
   Собирал мысли, отсекал чувства, плавил судьбу в раскаленной печи стальной надежды. Мне было больно. Вначале...
   Я отказался от боли, и протянул мысли вдоль тела, забирая ускользающие ощущения, не давая разделиться своей сущности.
   И темнота взорвалась новой болью. И когда отрезок трубы упал, и покатился по полу, в нем осталось все то, что являлось мной.
   И еще я услышал крик - и этот крик был не мой. Кричал человек, который разрезал меня, беспощадной рукой, направляя пилу.
   Безумный, безжалостный диск, разлетелся сотней взбесившихся осколков, несущих смерть. Человек перестал кричать и заскулил, протягивая окровавленные руки. Я наблюдал, как он медленно валится на пол. Густая лужица протекла из подрагивающего тела, приближаясь ко мне. Я ощутил, восхитительное тепло некогда живой плоти. Я смаковал этот вкус, оставил в памяти его мягкость, чтобы время от времени доставать его на божий свет, и заново переживать прекрасные минуты счастья. В нем была сила, и она стала моей, нашла местечко в моей душе. Этот миг стал моим вторым рождением - то неясное предчувствие чего-то большого вспыхнуло во мне, чтобы наполнить жизнью, даровать спасение.
   Другой кусок трубы стал мертвым железом - я видел, как он медленно чернеет, покрываясь пленкой окиси, что стало с ним, я так и не узнал.
   Следующие два десятка лет, я был гребаным водопроводом, в старом покосившемся домишке на самой окраине Бангора1. На время мне пришлось слиться с остальными трубами, занять свое место средь них.
   Я послушно гудел, пропуская воду, и слышал, как трубы тихонько шепчут, рассказывая о своих несбывшихся мечтах. Их бормотание складывалось в неторопливый говор существа, объединившего все их ополовиненные души в одну. Несчастные, обезличенные беспощадной пилой, соединенные в единую, адскую, замкнутую систему - они пытались найти свое место, вспомнить кто они такие...
   Мне было тяжело сохранить свою индивидуальность, не раствориться в этом болоте грез. Каждый раз, когда я был уже почти готов броситься в этот сладкий омут тупого самосозерцания, я вспоминал о том, что создан для другого, вспоминал боль, которая позволила мне остаться самим собой, вспоминал вкус и тепло густой лужицы, которая влила в меня свою силу.
   Два десятка лет...
   Два десятка маленьких вечностей, два десятка мук для маленького, стареющего отрезка водопроводной трубы.
   Несколько раз кисть касалась меня, чтобы в очередной раз покрыть неровным слоем дешевой краски. В этом доме хозяева менялись часто, они уходили куда-то, оставаясь во мне лишь смутными тенями сожаления. Я провожал их тревожным гудением, словно теряя что-то вместе с ними.
   Потом появился он - неприятный субъект, с намечающейся лысиной а-ля Брюс Уиллис конца девяностых (во всяком случае, так он думал о самом себе), пивным животиком и скверным характером. Его звали Риччи Стич.
   Новый хозяин не понравился мне с первого взгляда - еще тогда, когда пришел в ванную и долго мочился в унитаз, словно специально не попадая, пьяно пошатываясь на месте (эй ребята, похоже мой прицел сбился немного), разбрызгивая мочу по стенам, оставляя омерзительно теплые капли на трубах.
   Каждый раз, когда я видел его, мне хотелось кричать, так громко, как только можно. Мои чувства передавались остальным трубам, и тогда весь водопровод (частичкой которого был и я) начинал тихонько гудеть, выражая свое презрение этому олуху, неспособному справиться с собственным членом.
   Несколько раз, хозяин бил по мне молотком, пытаясь сорвать свое раздражение плохим напором воды, на бедном куске металла, который не был ни в чем виноват.
   Каждый удар эхом отдавался по тупеющим трубам, заставляя вздрагивать их, я буквально ощущал, как их мысли взвивались маленькими сполохами недоумения.
   Если бы у меня были зубы, я наверно скрипел бы ими.
   Но я терпел. Терпел и ждал.
   Я знал, что ничто не вечно, и мое время настанет.
   Ночь сменится днем, и звезды уйдут с небосклона, растворяясь в беспощадном свете наступающего утра.
   Хозяин...
   Я ненавидел его - это маленькое волосатое существо, в тапочках и рваной майке с разводами от кетчупа и крошками хлеба, прилипшими к немытому потному телу.
   Риччи приходил каждое утро в ванную и стоял некоторое время, щурясь в неровном свете покрытой пылью и паутиной, лампочки, которая одиноко болталась на потолке, затем привычным жестом чесал в паху и ожесточенно выкручивал до упора вентиль, ожидая, когда польется тонкая струйка пропахшей ржавчиной воды. Иногда, он с силой бил по трубам, словно действительно верил, что произойдет чудо, и вода зашипит, вырываясь из крана немыслимым напором.
   Как ни странно, моя ненависть к нему слегка разбавлялась некоторым пониманием. Между нами словно установился невидимый контакт - какая-то ниточка связывала неопрятного сукиного сына и покрытый краской кусок водопровода.
   Иногда я ощущал легкие импульсы, которые проходили по моему телу, всякий раз, когда он в потемках шарил по стене, пытаясь найти выключатель. Думаю, он тоже чувствовал что-то такое, легкие касания чуждого ему разума, непонятного, ограниченного диаметром стальной трубы.
   Он набирал полную ванну, и плюхался в воду, отмокая, прихлебывая время от времени из бутылки какое-то дешевое пойло. При этом он ловил местную радиостанцию VZON2, в маленьком приемнике, который ставил на краешек ванны, чтобы в который раз слушать голоса спортивных комментаторов, захлебывающихся от восторга, описывающих ход очередной чертовой игры.
   Я ненавидел эти голоса так же, как ненавидел хозяина дома.
   Со временем наша связь упрочнилась, иногда я даже мог предугадать его настроение, еще до того, как он недовольно ворча, заползал в ванную, чтобы умыться или почистить пожелтевшие от кофе и никотина зубы.
   Я шептал ему о том, что ненавижу его. Ненавижу эту чертову ухмылку, которой неудачники прикрывают все свои промахи, пытаясь скрыть свои истинные чувства. Ненавижу его рваные трусы и грязную майку, по которой можно рассказать целую историю о том, что он ел в течение месяца. Я шептал, и он заворожено слушал, делая вид, что увлечен новостями с поля, где "Ред Сокс"3 упустил возможность переиграть "Окленд Атлетикс" (в девятом иннинге4 питчер5 Бостона Эмбри пропустил хит6, и Бирнес, улыбаясь во все тридцать четыре зуба, добежал до "дома"7), после чего итогом самой длинной игры в плей-офф для Окленда стала блестящая победа.
   Я был терпелив. Я делал все возможное для того, чтобы наша связь стала, как можно прочней, ловил все его мысли, собирал настроения, подстраивался под этого ублюдка, пытаясь всячески ему угодить. Одновременно с этим я прилагал все усилия, чтобы заставить гребаные трубы слушать меня. Я старался расшевелить мутное болото этих неудачников, рассказывал им о том, как прекрасно объединить наши усилия во имя великой цели, которая бы направляла, указывала единственно правильный путь.
   Поначалу эти тупые создания отказывались понимать всю важность моих попыток. Самовлюбленное бормотание сменялось недоумением и даже обидой, но затем мало помалу я заставил их слушать себя. Простой отрезок трубы вобрал в себя все эти жалкие души, я принял, соединился с ними в одно...
   Я долго ждал своего времени, и время пришло.
   В один погожий сентябрьский денек Риччи, как обычно открыл воду, чтобы набрать ванну. Он включил газовую колонку, и воткнул в розетку штепсель радиоприемника. Стич присел на краешек ванны, и пока набиралась вода, пытался поймать нужную станцию. Настроившись на спортивный обзор (встречались "Нью-Йорк Янкис" и "Бостон Ред Сокс" - последним предрекали победу над "Бомбардирами из Бронкса"8, поскольку команда из Бостона чертовски удачно стартовала в регулярном чемпионате), он поставил орущий приемник на краешек ванны, и наклонился, пробуя температуру воды. Его волосатый живот выглядывал из-под майки, это было отвратительно.
   Уже тогда я понял, что убью его. За этот живот, за эти отвратительные волосатые складки, за грязную майку и кривые ноги, за гнилые зубы и припадки ярости, во время которых он молотком выбивал из меня непокорность - раз за разом, удар за ударом.
   Что ж, хозяин - пришло время раскинуть картишки, чтобы найти ответ.
   (И ответ будет один - я убью тебя, придурок...)
   Делая вид, что не слышит, он плюхнулся в ванну, оставив на треснутом кафеле лужу воды, вытесненной его неуклюжей тушей. Он наклонил голову, вслушиваясь в бормотание приемника, из которого вещал Билл Кинг9, комментируя предстоящую игру:
   - Команды вышли на поле. Болельщики с нетерпением ожидают начала игры. Сегодняшний матч войдет в историю. После того, как в первом круге плей-офф, "Янкис" выиграли серию у "Миннесота Твинс", они выходят в финал Американской лиги. Сегодня на "Янкис Стэдиум" собрались пятьдесят шесть тысяч болельщиков, хозяева поля встречают гостей из Бостона...
   Я уговаривал его, тихонько нашептывал так, чтобы он слышал. Не ушами, о нет! Сердцем, своим трусливым сердцем, своим неуклюжим потливым телом, своей пустой башкой.
   - Пора сделать то, что должен...
   Я шептал, и он трепетал, слушая меня, зная, что должно произойти. Голос комментатора в приемнике пропитался тревогой, словно его обладатель знал, чем закончится Игра.
   (И время застынет навеки, провожая тебя, главное не бояться сделать первый шаг...)
   - Трудно оценивать шансы команд, но в последнее время не стоит не замечать тот факт, что "Ред Сокс" на редкость удачно стартовали в регулярном чемпионате, и выиграли у Ньюйоркцев шесть матчей из семи. Что же, сегодняшняя игра обещает быть весьма интересной...
   Его зрачки расширились, и руки схватились за края ванны. Синие вены набухли наступающей яростью, а может быть и страхом.
   (... туда, за край, за линию, отделяющую свет от тьмы, где тебя ждут, главное не боятся, не страшиться, не переживать, потому что там...)
   Он мотал головой, пытаясь сопротивляться, не желая ступить за порог, но кого интересовали его жалкие желания? Слепая жажда жизни, сосредоточие инстинктов в неказистом тельце, которому самой судьбой было уготовано раствориться, исчезнуть, покинуть этот мир, оставить только лишь напоминание, своим распухшим от воды, телом, плавающей на поверхности, гниющей, издающей отвратительный смрад, плотью.
   (... покой и безмятежность, тепло и умиротворение, там вечность, приятель, и ты станешь на пороге бескрайнего, протянешь руки в сладостную тьму, перед погружением в бездну счастья...)
   Я шептал, как заклинание, я уговаривал его, я хотел как лучше. Трубы, подчиняясь мне, шептали вместе со мной, их голоса сливались с моим голосом, становились все пронзительнее, требовательнее.
   - ..."Янкис" заканчивают шестой иннинг со счетом восемь - ноль. Вопреки ожиданиям, у них все шансы закончить игру победителями...
   Сукин сын почувствовал неладное и забился в судорогах, не желая осчастливить мир, своей смертью. Он пытался выбраться из ванной, и мне пришлось удвоить свои старания. Я уже не шептал - кричал!
   (СДЕЛАЙ ЭТО - ТЫ ТРУСЛИВОЕ НИЧТОЖЕСТВО!!!)
   Его попытки освободиться из-под гнета моих слов были смешны, так же как и он сам. Руки скользили по облупившейся эмали, а мы кричали ему, бились в экстазе, впадая в резонанс. Водопровод вибрировал, вода в газовой колонке вскипела, подчиняясь ритму, прекрасному ритму приближающейся смерти.
   (ДАВАЙ ЖЕ, НЕ ЗАСТАВЛЯЙ МЕНЯ ТЕРЯТЬ ТЕРПЕНИЕ!)
   Он мычал, словно бычок, которого ведут на бойню, шестым чувством уловивший, что дяденька, который ласково почесывает у него за ушами, сейчас поставит его в станок, и несколько минут спустя, в этом благословенном мире станет на несколько десятков фунтов говядины больше.
   (Ну не бойся ты так, дурачок, тебе не будет больно, я обещаю. Всего-то делов - достаточно только протянуть руку и...)
   Стич застонал. Теперь он явственно слышал, как гудят трубы, как шипит колонка.
   - ...восьмой иннинг подходит к концу. Бостонцы уменьшили разрыв. Общий счет восемь семь. Болельщики безумствуют...
   (Все произойдет так быстро, что ты даже и не заметишь. Просто не усеешь даже ничего почувствовать...)
   Водопровод вибрировал, пытаясь выбраться из стены. Глаза хозяина округлились от ужаса, когда он увидел, как деформируются трубы, изгибаясь, покидая свое место.
   (Давай закончим наше дело, как можно быстрее, не хотелось бы принуждать тебя, но парень, ты не оставляешь мне другого выхода...)
   Он закричал, когда взорвалась колонка, и клубы пара вырывались со зловещим свистом из лопнувшей трубы, наполняя дом раскаленным туманом.
   Он закричал громче, когда увидел, как тянутся к нему ржавые трубы, словно пытаясь задушить, обвиться вокруг шеи, взять в стальной капкан слабое человеческое тело.
   (ГРЕБАНЫЙ УБЛЮДОК! ДАЖЕ И НЕ ДУМАЙ, ЧТО СМОЖЕШЬ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА!!!)
   Сиплый крик вырывался из глотки, последним дыханием ополоумевшего кретина.
   - Пожалуйста, не надо, не надо, я не буду больше, я... никогда...
   (А вот сейчас парень, ты прав как никогда - ты действительно больше не будешь...)
   - ... вот на поле выходит Ривера - питчер "Янкис". Он сменяет Майка Муссину...
   И когда мне надоело возиться с ним, когда мне наскучили все эти бесполезные уговоры, неуклюжие попытки оттянуть неизбежное я просто взорвался от ярости:
   (ТЫ СТАРЫЙ СУКИН СЫН!!! ПРИШЛО... ВРЕМЯ... СДОХНУТЬ!!!)
   Риччи пытался заслониться руками, закрыть глаза, чтобы не видеть, как в ржавые трубы изгибаются железными щупальцами, приближаясь, все ближе и ближе.
   - Ривера выигрывает два очка в конце восьмого иннинга - так держать парень!!!
   Он пытался закрыть уши, чтобы не слышать мой крик, не слышать, как стонут трубы, ломая железные крюки, вбитые в стены, выворачивая их вместе с кусками штукатурки, выбираясь из креплений, чтобы достать его, растерзать ненавистную плоть человека, осмелившегося нарушить зыбкое равновесие между ослизлыми буднями провинциального ничтожества и яростным кошмаром, восставших из ада демонов ржавчины и до боли горячего пара.
   (А теперь ты умрешь...)
   - "Бомбардиры из Бронкса" завершают матч со счетом десять - семь. Следующий матч будет сыгран здесь же на "Янкис Стэдиум", после чего "Ред Сокс" будут встречать гостей в Бостоне, на стадионе "Фэнуй-Парк". Что же, снимаем шляпу перед Марино Риверой, который принес решающие два очка команде в конце восьмого иннинга, и не дал соперникам шанса изменить счет в свою пользу, в конце девятого...
   Я коснулся его своим разящим перстом, и он нелепо взмахнул руками, защищаясь от моих холодных прикосновений. Его рука задела по-прежнему орущий приемник, и последние слова комментатора, потонули в горячей воде.
   Лампочка под потолком моргнула, чтобы взорваться тысячей осколков. Тело хозяина билось в ванне, словно не желая расставаться с жизнью.
   Но все же он уходил, и я ощущал всей поверхностью старого водопровода, ту силу, что уходила из умирающего тела, чтобы найти место во мне, влиться в проржавевшие трубы, даря новую жизнь, фейерверк новых, острых ощущений.
   А потом наступила тишина, которую нарушало лишь поскрипывание уставшего железа, да звук воды, льющейся из трещин в деформированных трубах.
   И мой шепот растворился в пространстве ванной, и я окунулся в блаженную негу, засыпая, чтобы отдохнуть хорошенько после удачно завершенного дня. Еще я понял, наконец, что стало главным в моей жизни - не терпеливое гуденье водопровода, не сытое тупое бормотание, но безумный шепот, ярость убеждения, крик, зовущий за собой в темную страну кипящего сострадания.
   И это стало моим предназначением. Истинным предназначением. Простой отрезок водопроводной трубы, вобравший в себя души таких же, как он, подчинивший их своей воле, познал истину, и нашел ее заслуживающей внимания.
   Я засыпал, растворяясь в умиротворенном блаженстве.
   Я узнал свою суть, и посмотрел на дела свои. И понял, что все хорошо...
  
   2.
   Они пришли через несколько месяцев. Все это время я находился в странном полусне. Холодная зима осталась в памяти коркой наледи. Я отрешился от всех забот, находясь в сладкой полудреме.
   Их было двое - длинноногий хлыщ в потертой бейсболке, прижимающий к груди коричневую папку, и тучный мужик, с трехдневной щетиной и повадками босса, на миг осветивший комнаты дома своей лысиной.
   - Какого хера здесь произошло? - тучный ткнул рукой в направлении ванной.
   Длинноногий засуетился, нелепо взмахнул руками так, что выпала папка.
   - Мистер Смизерс, очевидно проблемы с колонкой...
   Тучный задумчиво почесал подбородок:
   - Никогда не видел ничего подобного. Так значит, ублюдок завел привычку слушать радио, принимая ванну?
   - В управлении сказали, что это был несчастный случай - пробормотал длинноногий, и наклонился, чтобы подобрать папку.
   Смизерс хмыкнул и колупнул ногтем треснувший кафель:
   - Ага, держи карман шире. Похоже, ванна оказалась слишком горячей. Не исключено, что какой-нибудь засранец помог старине Риччи отправиться прямиком на тот свет. Впрочем, туда ему и дорога. Надеюсь ему там сейчас не слишком холодно...
   Тучный захохотал, придерживая живот руками. Его смех отразился от кафеля и заставил меня очнуться от грез.
   - Как вы считаете, мистер Смизерс, водопровод еще можно починить?
   Длинноногий провел рукой по трубам. На мгновение во мне вспыхнул и тут же погас мутный неясный образ - убогая квартира, с отстающими от сырости обоями, неопрятная обрюзгшая супруга, и однообразные монотонные будни. Полное отсутствие всяких перспектив найти достойное место в жизни...
   Смизерс нахмурился, подсчитывая в уме:
   - Наверно дешевле будет срезать это дерьмо, и выбросить к чертовой матери. Значит так Тони, вызывай Джо и Сэмми, пусть убирают все это ржавое старье и монтируют пластик. Через три дня все должно быть готово, у меня есть клиент на примете.
   - Как скажете, мистер Смизерс - длинноногий угодливо кивнул головой, соглашаясь с хозяином...
   На следующий день к дому подъехал "Форд" - старенький пикап, из которого выпрыгнули двое рабочих. Похожие друг на друга, в одинаковых клетчатых рубахах, и потертых джинсах, они принялись выгружать из кузова инструменты. Я чувствовал их, ощущал их присутствие, силы мои возросли после долгого сна. Я был почти всемогущ...
   Парни вошли в дом, и некоторое время осматривали ванную.
   - Эй, Сэм, ты только взгляни на это - Джо открыл рот, показывая рукой на перекрученные трубы.
   Его напарник не ответил. Он воткнул удлинитель в розетку, и проверил, как работает дисковая пила. Громкий пронзительный звук заставил меня проснуться окончательно, напомнив про старые славные деньки.
   - Давай работать, времени в обрез - Сэмми запустил пилу.
   (Острый диск врезается в тело, вырывая кусочки души, которые улетают раскаленными искрами боли...)
   Боль!!! Дикая боль! Она была во сто крат сильнее боли, испытанной ранее. Они разрезали водопровод, и каждый раз, когда очередной кусок трубы был готов упасть на пол, я вытягивал из нее все силы, все мысли и чувства, мало помалу принимая свой первоначальный облик, сокращаясь до маленького отрезка водопроводной трубы.
   Когда уже пила примерялась ко мне, чтобы разрезать точно посередине, я закричал из последних сил, пытаясь прорваться сквозь заслон из туманных мыслей и неприятных чувств.
   (Оставьте меня... Оставьте в покое!!!)
   Джо замер, сжимая пилу, словно вспомнил что-то важное.
   Я просил, я умолял.
   - Пожалуйста, ну, пожалуйста!!!
   Джо отложил пилу. Напарник тем временем разрезал отпиленные куски водопровода на равные части, так, чтобы те поместились в кузове пикапа.
   - Проблемы, Джо?
   Джо почесал переносицу:
   - Никаких. Сэм, думаю этот кусок можно отсоединить, просто открутив гайки. Так будет быстрее...
   Сэм равнодушно пожал плечами:
   - Как знаешь.
   Джо принес из машины инструменты и битых полчаса пытался сорвать резьбу. Наконец ему это удалось, и я оказался у него в руках. В тот же миг, я проник в его мысли, ворвался в них свежим потоком ощущений.
   (Хей, парень, сожми меня в руках. Сейчас я научу тебя, как правильно отбивать мяч. Черт подери, из тебя получится настоящий бэттер10.)
   Джо сжал в руках отрезок трубы, слегка замахнулся, пробуя на вес.
   (Все правильно, Джо. Я думаю питчер Сэмми, пропустит этот хит.)
   Парень на цыпочках подкрался к Сэму, который продолжал разрезать трубы, сидя на корточках, спиной к Джо, в глазах которого вспыхивали и тухли огоньки, а в голове зазвучал голос Лона Симмонса:
   - А теперь поприветствуем героя сегодняшней игры, Джо. В этом сезоне он показал себя опытным игроком...
   (Теперь главное, чтобы твоя рука была твердой. Еще немного, и ты Джо, станешь главным бэттером "Бангор-Уэст"11)
   - Эй, Джо, с тобой все в порядке?
   Сэм повернул голову за мгновение до того, как Джо решил замахнуться. Парень выдохнул и медленно опустил руку.
   - Это... Сэм, у меня все - пробормотал он, и разжал пальцы. Отрезок трубы выпал из рук Джо, который тут же постарался забыть про голоса в голове, и нечаянную попытку выколотить мозги из головы лучшего друга, и покатился по грязному полу, прямо под ванну.
   - У меня тоже почти все готово. Давай собирать это дерьмо, и грузить в машину.
   Следующие полчаса они выносили из дома куски труб. Потом уехали прочь.
   Я остался один в пустом холодном доме. Забытый всеми гребаный отрезок водопроводной трубы, с облупившейся краской и свежими следами от гаек на концах.
   На следующий день Сэми и Джо приехали вновь. Они монтировали новый пластиковый водопровод, склеивая трубы, словно модель самолета. К вечеру все было готово, но в новом водопроводе не было души. Я знал это.
   Джо открыл кран, и трубы радостно запели, пропуская сквозь себя чистую, без привкуса ржавчины, воду.
   - Все в порядке, Сэмми.
   Сэм довольно кивнул:
   - С железяками бы провозились целую неделю. Так, а это что тут у нас?
   Он наклонился, чтобы заглянуть под ванну, и, конечно же, сразу увидел меня.
   - Тьфу ты черт, оставили кусок трубы.
   Джо нахмурился, увидев, как пальцы Сэма сжали такой знакомый ему кусок железа.
   (Вот на поле выходит бэттер "Бангор-Уэст" Сэмми. На его счету пока нет ни одного хоумрана, но парень много тренировался в этом сезоне!!!)
   Еще больше он нахмурился, когда увидел, как глаза Сэмми потеряли осмысленное выражение и слегка затуманились. Сэмми слегка подбросил отрезок трубы, и Джо отступил.
   - Эй Сэмми, парень, это я Джо.
   Сэмми приближался, и Джо снова услышал голос. На этот раз комментировал Фред Роггин, своим хорошо поставленным голосом:
   - Эта игра войдет в историю. Никогда еще "Бангор-Уэст" не были так близки к победе. Все решит единственный удар Сэмми. Ну что же посмотрим, удастся ли этому начинающему игроку принести очко команде...
   Джо попятился, стараясь не сводить глаз, с Сэмми. Голос Фреда то утихал, то становился громким, словно старый приемник врубили на полную, не опасаясь, что из рваных динамиков посыплется труха. Почему-то Джо показалось, что Сэмми тоже слышит старину Роггина.
   - Это давнее противостояние команд "Бангор-Уэст" и "Джо Кардиналс"12. Надеемся, что игроки из Мэна смогут выбить всю спесь из соперников. Ведь до победы осталось всего ничего...
   Фредди замолчал, словно собирая силы, давая Сэмми обдумать тактику игры. Сэм задумчиво рассматривал противника, готовясь к нападению.
   (Ведь бэттер всегда играет в нападении, Сэм, и мы знаем, насколько важна эта игра, для тебя, для нас всех...)
   Я шептал Сэмми о том, как он будет стоять, чуть пошатываясь от пьянящей радости, если сумеет совершить самый главный удар в своей жизни. И он слушал, как никогда.
   - Не делай этого Сэм, не надо, я прошу тебя - Джо уперся спиной в холодную стену, ощутил неровные швы кафеля. Он все еще надеялся, что Сэм отложит трубу и хлопнет его по спине (дружище, да я же пошутил, только и всего!) и они потом поедут в ближайший бар, где возьмут по паре банок пива, и жизнь снова будет яркой и наполненной желанием весеннего вечера, где стоят в ряд мотоциклы местных парней, где девчонки так милы и свежи, и готовы одарить своим вниманием двух молодых, здоровых мужчин, готовых легко и безболезненно расстаться как со своими деньгами, так и с глупыми, никому не нужными, идиотскими проблемами.
   Ничего этого не произошло. Сэмми и не думал выпускать биту из рук.
   Болельщики стихли, и Сэм вышел на поле, помахивая битой, готовясь принести победу команде. Он вдохнул полной грудью весенний воздух стадиона, обвел глазами болельщиков, сидящих на своих местах, за проволочным ограждением.
   Время большой игры.
   Все будет хорошо, только если он сумеет переиграть питчера "Джо Кардиналс". На мгновение в глазах Сэмми все поплыло, траншея для игроков, сосредоточенные лица самих игроков, фигура базового тренера команды, и невесть откуда проступили контуры грязной ванной, в которой здоровый парень испуганно жался к стене, словно надеясь, что кафель поддастся, примет в себя его тело, чтобы избавить от необходимости сыграть в игру, которую так любят настоящие мужчины.
   Затем все встало на свои места. Сэм кивнул - просто показалось, пора играть. Джо, смотрел за спину Сэма, ловя глазами подсказки кэтчера13.
   - Ну, ну, давайте ребята, пора разбить баттери14 неудачников.
   Сэм сплюнул на землю, и перехватил поудобнее биту. Джо приготовился подавать мяч...
   Фреда Роггина сменил Билл Кинг:
   - Итак, "Джо Кардиналс" играют в защите, и питчер команды Джо, готов осуществить первую подачу. Как ты считаешь, Фредди, станет ли этот иннинг последним для "Джо Кардиналс"?
   - Без сомнения, Билли, мне кажется сегодня у "Бангор-Уэст" есть все основания, закончить игру победителями. Думаю, старина Сэмми не подведет...
   - Питчер становится в уиндап позицию15, подача!!!
   Сэмми взмахнул битой, и отрезок трубы со всей силой ударил в стену, как раз над головой пригнувшегося Джо, выбивая куски кафеля.
   Болельщики вскрикнули, и Сэм, от досады, прикусил губу.
   - Страйк!16
   (Ну же Сэмми, соберись!!!)
   Джо, что есть силы, оттолкнулся от холодного, усеянного осколками кафеля, пола, и, спотыкаясь, поскуливая от страха, бросился бежать к выходу. Сэм только покачал головой, и снова взмахнул трубой.
   - Еще одна подача, и...
   - Опять страйк! Да что же, черт возьми, творится сегодня на поле, Фредди?
   Джо запутался в ногах, и упал на деревянный пол прихожей. Сэм замахнулся, и конец трубы оставил продолговатый след в том месте, где секунду назад, была голова Джо.
   - Бол!17 (На самом деле мяч попал в страйк-зону18, но Сэмми, похоже сегодня судья на твоей стороне, так что давай, Сэмми, не подведи нас сегодня, задай перцу этим олухам!)
   - Судья показывает два страйка и один бол. Ну же Сэмми, покажи, на что способен, парень...
   - Это последний, девятый иннинг. Напоминаю, пока ничья, и единственное очко способно принести победу "Бангор-Уэст", если, конечно Сэмми, покажет класс!!!
   Билли Кинг скорбно вздохнул:
   - Хотелось бы, чтобы этот иннинг оказался последним, Фредди.
   Сэму хотелось того же. Джо перекатился по полу и пополз к выходу.
   (Ты что это еще удумал, Джо, сукин ты сын?)
   Я кричал, умоляя неповоротливого Сэма:
   - Поторопись, если этот парень доберется до дверей первым, то...
   - ... Сэмми окажется в ауте, и будет выведен из игры - Фред Роггин, прокричал эти слова так, чтобы Сэм осознал, что теряет время, и каждая секунда бездействия ведет к поражению.
   (Ну уж нет! Черта с два!!! Эта игра будет за нами, Сэмми, все будет хорошо, мяч уже в игре!!!)
   - ... подача питчера "Джо Кардиналс", и...
   Отрезок трубы врезался в затылок Джо с омерзительным чмоканьем. Кусочки мозга и черепной кости испачкали стену.
   - Хоумран!19 Питчер "Кардиналс" пропускает хоумран, и "Бангор-Уэст" зарабатывает недостающее очко!!! Это чистая победа хозяев поля. Поприветствуем игрока, принесшего победу своей команде... С вами были Билли Кинг и Фред Роггин...
   Голоса стихли, ушли, растворились в закате, и Сэмми стоял посреди прихожей, тупо рассматривая дело рук своих. В то короткое мгновение, когда железо соприкоснулось с живым телом, я испытал настоящее блаженство, несравнимое ни с чем, и именно тогда я понял, что мой путь будет труден, но преисполнен надежды и рано или поздно, я смогу сказать, что прошел его, не отклоняясь, не отрекаясь от самого себя...
   Сэм выронил трубу, и теперь пытался собрать мысли, чтобы обдумать, свои дальнейшие действия. День уходил, и вместе с ним уходила всякая надежда, выбраться из того дерьма, в которое угодил незадачливый бэттер "Бангор-Уэст".
   Но даже тогда, когда Сэмми осознал весь ужас содеянного, после того, как его два раза вырвало (первый раз, прямо на тело Джо), после того, как он замотал труп в полиэтиленовую пленку, оставшуюся от привезенного пластика, и трусливо озираясь, затащил в кузов пикапа, даже после этого где-то в глубине его души, яркой искоркой горела не мысль, нет, просто осознание того, что, черт подери, эта игра была действительно просто прекрасной!
   До тех пор, пока солнце не зашло, Сэмми трудился в доме, вытирая кровь и мозги, приводя в порядок ванную (мистеру Смизерсу можно будет сказать, что кафель повредил Джо, когда пытался снять старый водопровод), затем он тщательно обтер ветошью отрезок трубы (чертову биту, мать ее...), и забросил в кузов, в компанию к Джо.
   Он выехал со двора, заставляя старенький пикап громыхать на ухабах, после чего помчал прочь от чертового дома, в котором снес пол черепа своему лучшему другу, с которым прикончил не одну упаковку пива, и за которого был готов пойти в огонь и в воду.
   Выехав за город, Сэмми остановился и забросил отрезок трубы в посадку, у дороги. Уже тогда я знал, что он собирался делать дальше.
   Избавиться от трупа - сбросить его с моста в речку. Вообще-то, по первоначальному замыслу Сэмми, мне надлежало отправиться вслед за Джо, но я быстро выбросил эту дурь из его глупой башки.
   Игра прошла, и нужно было идти вперед, не останавливаясь и не отвлекаясь на мелочи. Кроме того, я чувствовал, что мой путь близится к завершению.
   Сэм уехал, а я остался лежать в траве, терпеливо ожидая, когда судьба вновь улыбнется мне. Больше я его не встречал.
   А через два месяца я обрел нового хозяина.
  
   3.
   Парня звали Стивен. Он шел, пошатываясь вдоль дороги, ощупывая пьяным взглядом дорогу, чтобы не дай бог не зацепиться за какой-нибудь камень, или корень, торчащий из земли.
   Я почувствовал его издалека - вьющийся клубок мыслей, злых, неправедных, и сразу понял, что парень этот крепкий орешек. Он подходил, на мой зов, чтобы найти в траве то, что поможет ему разобраться во всех проблемах.
   Стив наклонился, ощупывая отрезок трубы, с пятнами ржавчины, там, где облезла белая масляная краска, и бог знает чего еще. Отрезок удобно соскользнул в руку, обретя с ней единое целое. Что-то больно кольнуло Стиви, глубоко, ворвалось в память, копаясь в ней жадными, ослизлыми щупальцами.
   (Снимая мерку, впитывая, как губка, забираясь, все глубже и глубже, туда, где гниют застоявшиеся мысли, которые ты послал к черту, чтобы никогда больше к ним не возвращаться)
   Еще через мгновение, я уже знал кто он такой, все его мечты и желания, проблемы и комплексы, словно развернули ярко раскрашенную обертку, и на ладони остался маленький, грязный леденец, со следами зубов.
   Стив покачнулся, и криво ухмыльнулся, пробуя трубу на вес, становясь в позицию бэттера, готового отбить так, чтобы чертов мяч унесло как можно дальше, на потеху зрителям, просовывающим пальцы сквозь проволочное ограждение.
   (О, парень, тебе я вижу нравиться бейсбол?)
   Стиви кивнул головой. Он любил бейсбол...
  
   Стивен стоял, сжимая биту в руке, ожидая подачи. Судья уже показал два страйка, и следующая подача была решающей.
   Питчер соперников, Ринго - Стив видел его раньше, худой парнишка, с копной русых волос, торчащих, как попало, смотрел на него. В его взгляде плескалось презрение.
   (Да ты просто ни на что не способен, неудачник)
   Его губы шевельнулись, и Стиви услышал те несколько слов, что предназначались только ему:
   - Передай привет своему папочке, недоумок...
   Ринго послал крученый мяч и Стив взрезал битой воздух.
   (Ты в ауте, парень!)
  
   Стивен шел по дороге, сжимая трубу и что-то бормоча под нос. Мимо пронесся грузовик, обдав его пылью, Стив угрожающе взмахнул ему вслед. Дождавшись, пока усядется пыль, он побрел дальше.
   Идти было недолго - старенький трейлер, на спущенных колесах стоял на окраине городка. В нем было тесно, постоянно гасло электричество, но черт раздери, лучшего у Стиви не было.
   Возвращаясь с работы, где целый день, он возился в прачечной, налаживал старую допотопную гладильную машину, или носился как угорелый, выполняя поручения менеджера, Стивен иногда позволял себе прикончить пару банок "Будвайзера", зная, что дома ждет опостылевшая супруга (до обеда Табита торговала пончиками в магазине старины Дика), и старая печатная машинка, с помощью которой он выпускал пар, выплескивая на дешевую пожелтевшую бумагу свои страхи и сомнения. Супруга не разделяла увлечения Стиви. В последнее время она здорово увлеклась "Дурнушкой Бетти"20 и чертовыми пончиками, которые поедала в неимоверных количествах, сидя у телевизора.
   Стиви любил свою жену.
   Когда Стиви услышал в голове голос Рона Лучиано21, он ничуть не удивился. Голос коснулся ушей приятным баритоном:
   - Все могло быть совсем не так, как есть.
   (А как иначе?)
   Толстая любимая супруга, которая поджидает муженька, уставившись в телевизор, поедая очередной пончик.
   Чертов трейлер, со спущенными колесами, и ты знаешь (мы оба знаем, Стиви), что он уже никуда не денется из этого чертового города, врастая в землю, кренясь, становясь твоим постоянным убежищем, чем-то вроде семейного склепа, и не важно, что вы с супругой еще живы - вы словно два червячка ползаете внутри, не подозревая, что есть еще мир, там, за гребаными железными стенами, за единственным треснувшим окошком, и этот мир нечто большее, чем пустырь, усеянный смятыми пивными банками, с неглубокой ямой за трейлером, чуть более четырех футов глубиной, которую ты вырыл как-то погожим осенним деньком, чтобы приспособить ее под сортир (ты еще думал парень, что все это временно, и ты, и Табита, и Джо, который тихонько бился у нее под сердцем, все вы в один прекрасный день, уберетесь отсюда, как можно дальше), так вот этот мир на самом деле близко - рукой подать, вот только, поверь Стиви, этот мир не для тебя.
   Это не твой мир, парень, и пока ты стоишь, упираясь одной рукой, в ненавистный трейлер, другой, сжимая отрезок трубы, чуть более двух футов длиной, найденный в траве у дороги, старина Рон расскажет тебе, что к чему...
   Стиви упрямо покачал головой:
   - Иди к черту, я все про тебя знаю - ты мертв, так что не пытайся меня достать...
   Рон сокрушенно вздохнул.
   - Да парень, все так и есть. Если хочешь, я могу взять тебя с собой ненадолго, если ты только не слабоват в коленках - Ронни коротко хохотнул.
  
   Рон подъехал к гаражу, и вышел, чтобы открыть ворота. Стиви остался сидеть на переднем сиденье черного "Кэдди", девяносто первого года (Ронни не признавал все это азиатское дерьмо, собираемое узкоглазыми коротышками), наблюдая, как дворники сгоняют капли дождя.
   Рон вернулся, и, хлопнув дверьми, уселся за руль. Он повернул голову, и Стивен увидел, как в его глазницах вспыхнули красные огоньки.
   (Старик Рон сейчас покажет тебе, как можно красиво завершить матч...)
   Они въехали в гараж. Уже тогда Стиви почуял неладное. Рон вышел из машины, чтобы запереть гараж.
   Стало темно, Рон нащупал выключатель, и над потолком вспыхнули лампы. Справа Стивен рассмотрел полки с инструментами (разный садовый инвентарь - иногда на Ронни находило вдохновение, и он мог часами возиться во дворе, подстригая газон, или ремонтируя поливочную систему), и скрученный в бухту садовый шланг, висящий на гвозде, вбитом между кирпичами.
   Рон снял шланг.
   (Сейчас, парень, только отрежу нужный кусок)
   Стиви отстранено наблюдал, как Рон аккуратно вешает остатки шланга на место.
   Один конец шланга, Лучиано нахлобучил на трубу глушителя, другой конец, он провел в салон, чуть опустив стекло.
   (Ну что, Стиви, ты готов совершить последнюю поездку, без пересадок, с конечной остановкой в раю, или в аду, как повезет?)
   Ронни нащупал в бардачке кассету и, не глядя, вставил ее в магнитофон.
   - Не останавливай меня, сейчас...- пропел Фредди22, своим неотразимым голосом.
   (Эта песня, как нельзя лучше соответствует моменту, Стив! Пусть она проводит нас в последний путь...)
   Ронни улыбнулся и повернул ключ зажигания.
   Гитары взвыли, и Стиви схватился руками, чувствуя, что не может дышать.
   Рон Лучиано хохотал, сжимая руль, покачиваясь в такт музыке.
   - Полчаса братец, и все будет в порядке...
  
   Стивен закашлялся, выпуская дым из легких, и оттолкнулся от стенки трейлера. Ронни хрипло засмеялся.
   - Вижу, тебе не понравилось, парень. Ну что же, я думаю, мы подберем тебе забаву по вкусу, не волнуйся...
   Голос Рона (мой голос...) усилился, не давая отвлечься. Стивен напрягся, чувствуя, как проклятый голос подчиняет себе, высасывает волю своим бархатным тембром.
   - Ты только посмотри на себя, ты жалкое ничтожество. Ты заперся в своем чертовом трейлере, и вся твоя жизнь проходит в этих ржавых стенах. Ты бегаешь срать на улицу, каждый раз вздрагивая, когда очередная машина проносится мимо. Твой папаша вышел на улицу купить сигарет, когда тебе было всего два года, и после этого ты никогда больше его не видел. Он ушел, испарился из твоей жизни, и твоя мать работала за двоих, чтобы парнишка Стиви мог поступить в университет.
   Вспомни июнь семидесятого. Ты подбрасывал вверх черную шапочку со смешной кисточкой, и жизнь казалась тебе большой асфальтированной дорогой, по которой ты будешь мчать, не останавливаясь, чтобы сменить масло в моторе, оставляя позади долгие дни и приятные ночи, разбивая капли дождя, смывая дворниками все сомнения. Сейчас твой Бьюик остановился у обочины старым, никому не нужным трейлером, и ты видишь, что шины истерлись в лохмотья, руль прогнил, и ровный асфальт сменился ямами и рытвинами наступающей старости.
   Твой старший сын, работает "сестричкой", в исправительной колонии, твоя дочь, вышла замуж за старую лесбиянку, которая на год старше тебя самого, (ты только представь - она целует обвисшие груди этой старой шлюхи), а младшего сынишку вышибли из школы после того, как он чуть не сломал твою бейсбольную биту о череп учителя теологии, и ты считаешь, что поимел эту жизнь? Вот что я тебе скажу, парень - ты полный придурок, если ты так действительно считаешь.
   Рон помолчал, и продолжил:
   - Есть еще кое-что. Это сводит тебя с ума, оседая слой за слоем в голове, вместо того, чтобы выплеснуться на бумагу. Хей парень, все твои страхи и ночные кошмары, твои безумные мысли и желания, они все в тебе, и ты не даешь им ни малейшего шанса выбраться из твоей башки, к сожалению. Открою тебе небольшой секрет, а впрочем, ты и сам давно догадывался об этом - есть еще миры помимо этого, и в них (о, в них!) я вижу не жалкое ничтожество, упирающееся лбом об холодную металлическую дверь трейлера, стоящего на обочине жизни, нет, я вижу кое-что другое...
   Стивен сжал зубы, понимая, что голос зацепил что-то такое, что давно и подспудно сидело в нем, только ожидая своего часа, чтобы выпрыгнуть наружу, и разнести к чертовой матери всю эту опротивевшую суету.
   Рон понимающе хмыкнул:
   - Сожми меня, гм, то есть я хотел сказать, сожми этот кусок трубы покрепче, и я кое-что тебе покажу, посмотрим, будешь ли ты после этого таким же тихоней, как хочешь казаться.
   Стивен послушно сжал трубу, и в его глазах вспыхнули тысячи солнц, а потом...
  
   ...оркестр исполнил туш, и на сцену выскочил ведущий - Ронни Лучиано, он сжимал в руке микрофон, покрытый блестками. Стивен устало откинулся в кресле, с трудом сдерживая дремоту.
   Зрители одарили появившегося ведущего шквалом аплодисментов. Рон подмигнул Стиву и поднес ко рту микрофон:
   - Дорогие гости, с вами по-прежнему Рон Лучиано и мы продолжаем играть в "Бинго-Бинго-Бумс". Итак, в финал выходит счастливчик Стиви. Все что потребуется от него - ответить на один простой вопрос. От него зависит сейчас, выйдет ли он из этого зала победителем, или жалким неудачником. Не будем ходить вокруг да около...
   Ронни эффектно вскинул над головой руку с микрофоном, наслаждаясь овацией. Оркестр грянул вступление.
   - Итак, он самый известный писатель, он зарабатывает миллионы (он очень, ну просто очень богат, баснословно богат, неприлично богат). Кто он?
   (Ну-ка Стив, пораскинь мозгами, и порадуй старину Ронни...)
   Зрители зашумели, словно каждый из них знал ответ на этот простой вопрос. Ронни выставил ладони, пытаясь успокоить их. Стив вжался в кресло, не представляя, о ком идет речь...
   (Но это же так легко, парень, не разочаровывай нас...)
   - Итак? - Рон наслаждался сиитуацией - что скажет Стиви-бой?
   (Он Оз Веикий и ушшасный...)
   Стиви покачал головой, он не знал ответ. Ведущий вздохнул, удивляясь непонятливости Стива.
   - Не торопись Стивен, у тебя еще есть время.
   (Он Алый Король, запертый на вершине темной башни, стоящей на поле, в окружении цветущих роз.)
   Стиви лихорадочно размышлял, пытаясь подобрать ответ. Что-то такое знакомое, вертится на кончике языка.
   - Поможем Стиви? - гости в студии одобрительно зашумели. Стивен ощутил страх.
   Ронни подошел ближе, так, что Стивен сумел рассмотреть свое отражение в зеркальных очках ведущего. Рон положил ему руку на плечо и силой сжал пальцы.
   (Давай сукин сын, думай, и не приведи господь тебе ошибиться парень, даже и не пытайся подвести меня, подвести всех нас...)
   - Что же, по нашим правилам я могу дать подсказку нашему игроку. Он играет в "Рок Боттом Ремайндерс"23, и является владельцем двух радиостанций Бангора (о, этот парень действительно обожает рок музыку и бейсбол), а еще у него высокий рост и пять машин в гараже (и одна из них красный "Кэдди", подумать только!), и к тому же он очень, очень, очень знаменит!!! Ну, так как, парень, кто он?
   Зрители притихли, повинуясь жесту ведущего. Замолк оркестр, и в наступившей тишине, Стивен услышал собственное имя.
   (Ты сам это сказал парень, заметь, не старина Ронни, ни зрители в зале, это сказал ты, все твои мечты и мысли, в которых ты был тем парнем, который может позволить себе шикарную виллу, и громил охранников с доберманами, у которых вырезаны голосовые связки - все, лишь бы только не нарушить твой покой, пока ты творишь себя, творишь для всех, рождая свои миры, сея страх и ужассс...)
   - Да, он сказал Это! - Ронни аж взвизгнул от восторга. Зрители разразились овациями, повторяя все громче и громче, скандируя, выкрикивая.
   - Стиви, Стиви...
   - Да, это наш Стиви - Ронни уже кричал, даже не пытаясь заглушить всеобщий восторг.
   Зрители бесновались. Они кричали, свистели, подбрасывали вверх цветы.
   (Наш Стиви, это наш парень!!!)
   Стивен встал, оглушенный всеобщим ликованием, и что-то пробормотал под нос.
   (Что ты сказал, парень?)
   Стивен повторил. Зрители неохотно замолчали, пытаясь услышать его слова. Рон Лучиано отступил, по-прежнему сжимая микрофон. В его глазах зажглось понимание и сочувствие. Он криво ухмыльнулся.
   - Ну-ка Стивен, скажи это так, чтобы слышали все. Нам будет интересно...
   - Это не я - неохотно пробурчал Стивен.
   - Что? - не расслышал ведущий.
   - Это не я. Это! Не! Я! - Стивен выкрикнул эти слова, и Ронни успокаивающе похлопал его по спине.
   - Мы знаем парень, мы знаем...
  
   В тот вечер Стивен выпил четыре банки "Будвайзера", после чего вставил в печатную машинку чистый лист. Некоторое время он курил, тупо поглядывая на пустую белизну листа, потом принялся печатать, что-то бормоча под нос.
   Он напечатал три страницы, остановился, чтобы отхлебнуть пива (это ты так подумал, но на самом деле, парень, вдохновение оставило тебя так же внезапно, как и пришло), и словно наткнулся на стену, где-то внутри себя. Слова разбежались предательскими буквами, прячась в голове, притворяясь глупыми, неуместными мыслями.
   - Старина, ты не способен на большее... - вслух подумал Стивен, и со злостью смял ни в чем, ни повинную бумагу.
   Он выбросил в корзину эти три странички (история про девочку, которая обладала паранормальными способностями, - старо как мир, особенно если ты уже прикончил четыре банки пива), и, вышел на улицу, с трудом нащупывая ступеньки.
   Когда вечером пришла жена, Стиви уже спал в трейлере, отвернувшись к стене, чтобы завтра утром, ни свет, ни заря, подниматься на работу в прачечную. Табита остановилась возле Стива, заботливо поправила одеяло. Дети гуляли на улице, и нужно было готовить ужин. Она подошла к столу, на котором стояла машинка Стиви, и покачала головой. По правде, говоря, она никогда не разделяла увлечения мужа, считая это пустой тратой времени. Табита вытащила из корзины смятые страницы, разгладила, быстро пробежала глазами, затем принялась читать более подробно, не спеша, словно написанное захватило ее. Что-то было в этих смятых страницах, что-то такое, что (напугало ее!) притягивало, что-то обещающее, искра способная разгореться необъятным пламенем, а впрочем, нет, ерунда, писанина, (пустое, детка), которой самое место там, в корзине.
   Табита быстро, словно испугавшись, что Стивен сейчас проснется и застанет ее за чтением своего неудавшегося произведения, сунула страницы назад, и отправилась готовить ужин. Пятнадцать минут спустя она и думать забыла про всю эту ерунду, тем более что по радио начался ежедневный выпуск новостей...
   - Вот так это и происходит Стивен, все, что иногда требуется от любящей супруги - немного поддержать своего мужа. Сердце мужчины, - кто может сказать, что познал его полностью, иногда оно тверже камня, но иногда подобно воску, из которого руки жены, способны лепить удачу. Стиви, я скажу тебе прямо, не будем уподобляться тем соплякам, что воруют ключи от папашиного автомобиля, чтобы потискать подружек на кожаных сидениях, воображая себя хозяевами жизни, в которой не смыслят ни черта - мы-то с тобой уже взрослые люди и знаем чего хотим (по крайней мере, хочется в это верить, приятель), и в состоянии понять, где дорожная разметка уходит в сторону, ко всем чертям, сворачивая на обочину. И уж тем более знаем, что если следовать этой пунктирной линии окажешься в разбитом трейлере, с одной единственной надеждой на будущее, которая, между нами говоря, не стоит ни цента.
   Так вот Стиви, все, что требовалось от твоей дражайшей супруги, достать эти чертовые страницы из чертовой корзины, куда ты их запулил своей же рукой. Нет, Стиви, парень, я не собираюсь винить тебя в том, что ты сделал. Мы понимаем, что ты не был ни в чем не виноват. Так сложились звезды, если ты, конечно, веришь в то, что гребаные фонарики на небе способны решать за тебя все проблемы, направляя чертов пунктир туда, куда им только заблагорассудится.
   Можешь поверить мне (и это святая правда дружок), стоило бы этой сучке вытащить из корзины три странички, и обратить твое внимание на то, что написанное в них не такая уж херня, как может иногда показаться после четырех банок "Будвайзера", все пошло бы по-другому.
   (Святая правда, Стиви!)
   Я не знаю, почему, но в этом мире, звезды не желают освещать твой путь серебристым светом удачи, и дражайшая супруга не разделяет твоей привязанности к истертым клавишам печатной машинки (вспомни Стивен, как всю дорогу она ныла, что это напрасная потеря времени), словно нарочно сбивая с толку, стараясь запереть тебя в ржавом старом трейлере.
   Пойми меня правильно, парень, вся эта ерунда, что застилает тебе глаза (ну там семья и прочее такое дерьмо) лишь обертка от конфетки, шелестящая, потертая. Если выбросить ее ко всем чертям, вкус конфеты не станет хуже.
   Я не собираюсь давить на тебя, сынок, но сдается мне, будет лучше, если ты раскроешь свои гребаные глаза, и увидишь, наконец, что нужно кое-что исправить, внести коррективы, если ты, конечно, понимаешь, о чем я тебе толкую.
   Стиви понимал. Он сжал в руках отрезок водопроводной трубы и задал единственно верный вопрос:
   - Если я сделаю это, я получу все, о чем ты говорил?
   - Возможно - согласился Рон - в любом случае выбор остается за тобой. Тебе решать, плыть ли по течению, покуда волны не прибьют твое распухшее от неисполненных желаний тело к илистому берегу вечных снов, либо хоть раз в жизни совершить поступок достойный настоящего мужчины.
   (Давай Стив, парень, пора выбить все дерьмо из ее пустой башки, и, наконец, научиться смотреть на мир глазами взрослого мужчины, отдающего отчет в своих поступках)
   Стивен качнулся в последний раз, и выпрямился, сжимая трубу. Он толкнул металлическую дверь, и слегка наклонился, проходя вовнутрь.
   (Слегка проучить, указать на недочеты. Выбить все дерьмо. Расставить запятые, и восклицательные знаки. Наказать по взрослому...)
   Стивен улыбнулся самой лучшей из улыбок.
   - Табита, дорогая ты где?..
  
   Вот и вся история, которую я хотел рассказать. Отрезок трубы нашел свое предназначение. Ты даже не представляешь насколько приятно нести радость и счастье другим, проходя свой путь. Теперь, я надеюсь, ты будешь смотреть на мир по-другому, вспоминая особенно счастливые минуты, те мгновения, когда ты принимал единственно правильное решение, руководствуясь своим сердцем.
   Пускай твой путь будет светлым и чистым. Пускай преграды остаются позади маленькими камешками на дороге жизни.
   И если мы встретимся с тобой когда-нибудь еще, и ты осторожно коснешься, отполированного тысячей рук металла, помни, дружок, не все так плохо как кажется иногда. А если даже и так, пока мы будем вместе, мы отобьем любую подачу, отправим мяч далеко за линию, и пускай тебя не сбивают с толку пятна ржавчины - это всего лишь видимость, под которой скрывается холодная сущность простого отрезка водопроводной трубы...
  
   Стиви вдохнул полной грудью и поднял голову. Ринго подбросил мяч на ладони, насмешливо рассматривая противника.
   - Передай привет своему папочке.
   Стивен улыбнулся ему, как старому другу:
   - Обязательно передам, засранец!
   Ринго нахмурился, и приготовился к подаче. Стиви крепко-крепко сжал биту, зная, что ни за что не пропустит этот удар.
   Судья уже показал два страйка, и теперь только от Стиви зависел исход поединка.
   В конце девятого иннинга, на бейсбольной площадке высшей школы Лисбон Фоллз Дерхема24, в погожий летний денек, когда ветерок лишь слегка касается волос, паренек по имени Стивен, отбил мяч далеко за пределы поля...
  
  
   1. Бангор - город в штате Мэн.
   2. VZON - спортивная радиостанция Бангора, по некоторым сведениям принадлежит известному писателю Стивену Кингу.
   3. "Бостон Ред Сокс", "Нью Йорк Янкис", "Окленд Атлетикс", "Миннесота Твинс" - бейсбольные команды.
   4. Иннинг (inning) - часть встречи, в течение которой команды поочередно играют в защите и в нападении. Смена команд происходит после выведения в аут трех игроков нападения
   5. Питчер (pitcher) - игрок в защите, бросающий мяч кэтчеру с таким расчетом чтобы бэттер не смог ударить по мячу битой.
   6. Хит (hit) - удар, позволяющий бьющему занять базу.
   7. Дом (home)- плоская пятиугольная пластина, к которой должен вернуться игрок, оббежав в случае удачного удара, три базы.
   8. "Бомбардиры из Бронкса" - так болельщики "Янкис" иногда называют свою любимую команду.
   9. Лон Симмонс, Билл Кинг, Фред Роггин - спортивные комментаторы.
   10. Бэттер (batter) - игрок в нападении, отбивающий мяч битой.
   11. "Бангор Уэст" - бейсбольная команда Бангора.
   12. "Джо Кардиналс" - придуманная бейсбольная команда, да простят меня "Сент Луис Кардиналс".
   13. Кэтчер (catcher) - игрок в защите, в задачу которого входит поймать мяч, он занимает позицию за пластиной "Дома".
   14. Баттери (battery) -дуэт партнеров - питчера и кэтчера.
   15. Уиндап-позиция (wind-up position) - одна из двух легальных позиций питчера при выполнении подачи.
   16. Страйк (strike) - легальная подача питчера, объявляемая судьей в ряде случаев, в том числе, когда бэттер не смог отбить мяч. После трех страйков игрок выбывает в аут.
   17. Бол (ball) - подача, осуществленная питчером, не попавшая в страйк-зону. Если мяч после подачи ударился о землю и, отскочив, пролетел через страйк-зону, он считается болом.
   18. Страйк-зона (strike zone) - пространство, расположенное непосредственно над пластиной дома, ограниченное по высоте сверху - горизонтальной линией, проходящей через подмышки бэттера, и снизу - горизонтальной линией, проходящей на уровне нижнего края колена бэттера, при условии, что бэттер находится в нормальной стойке для отбивания.
   19. Хоумран (homerun) - удар, при котором мяч, не касаясь земли, улетает за забор. Автоматически приносит очко команде.
   20. "Дурнушка Бетти" - то же самое, что и "Влюбиться в Нью-Йорке", "Не родись красивой" - бесконечные мыльные истории, в которых гадкий утенок всегда превращается в прекрасного лебедя.
   21. Рон Лучиано - известный бейсбольный судья и комментатор, покончил с собой, закрывшись в гараже и заведя двигатель автомобиля.
   22. Имеется в виду "Dont stop me now" - песня группы "Queen".
   23. Рок Боттом Ремайндерс - любительская рок-группа, состоящая из писателей и литературных критиков. Парни играют так себе, но, по крайней мере, стараются.
   24. Лисбон Фоллз - средняя школа Дерхема (Дерхем - город в штате Мэн).
  
  
  
   Сменщик
  
   Говорят в Колорадо множество прекрасных курортных отелей. Как знать, быть может, среди них найдется хотя бы один такой, что не вполне соответствует вышеуказанной категории...
  
   1970 год
  
   Холеная рука в лайковой перчатке жеманно и вместе с тем нетерпеливо ударила по колокольчику. Затем еще раз. Над стойкой администратора раздалось требовательное "Динь-диньк", и на мгновение словно зависло в воздухе, насыщаясь праздничной атмосферой отеля. Высокий широкоплечий мужчина уверенным шагом пересек холл, приближаясь к стойке. На его груди красовалось небольшая табличка с аккуратно выведенной надписью "Делберт А. Грейди - смотритель".
   Тут же словно соревнуясь в скорости, невесть откуда вынырнул рассыльный, и деловито захлопотал возле огромных чемоданов, пытаясь пристроить багаж на тележку. Грейди нахмурился, и тут же, ослепительно улыбнулся, приветствуя посетительницу в дорогой шубе.
   Дама надменно пожала плечами, словно пытаясь сообщить, что все эти штучки не для нее, но впрочем, сменила гнев на милость, окинув взглядом, дорогой фирменный пиджак управляющего, под которым угадывалась крепкая ладная фигура.
   (А этот сукин сын вполне ничего...)
   Чтобы уловить ход ее мыслей, не нужно было обладать сверхъестественными способностями - она вся буквально испускала волны звериной похоти, и горе тому простаку, что соблазнится блеском бриллиантов и переливами меха - Грейди отчетливо представил себе картину соблазнения, отчего тут же захотелось убраться отсюда подобру-поздорову.
   (Старая, развратная тварь, с обвисшими грудями - даже не думай об этом, держись-ка от меня подальше...)
   Делберт фальшиво улыбнулся, обнажив белоснежные зубы (полный социальный пакет, включая медицинскую страховку, абонемент в гольф-клубе и представительские расходы - все, что только может позволить себе смотритель отеля), и чуть оттеснил даму от пустой стойки, пытаясь отвлечь внимание.
   - Делберт Грейди, к вашим услугам, мэм... - чуть ли не пропел он, пытаясь сообразить, где же черт его раздери, прохлаждается администратор, в то время как другие вынуждены выполнять чужую работу, и осекся, рассмотрев лицо посетительницы.
   На вид ей было лет сто, не меньше. Острый крючковатый старушечий нос, обвисшие щеки. Золотые коронки хищно поблескивали из полураскрытого рта. Старуха быстро облизала пересохшие губы, и Грейди невольно вздрогнул, заметив синюшный, с прожилками вен язык.
   (Что за чертовщина, парень?)
   И вместе с тем, в запавших глазах плескались огоньки бесовского веселья, словно обладательница дорогой шубы знала о чем-то таком, о чем знать ей совсем не положено, и собиралась поделиться этим нелегким знанием с каждым, кто подвернется под руку. Например, с Грейди.
   Она обвела влажным взглядом холл, и впалые ноздри затрепетали, ощутив дыхание праздника.
   За окнами лютовала зима, засыпая белыми хлопьями округу, отчего фигуры зверей вдоль тропинки, ведущей на площадку для игры в "Роке", превратились в огромных снежных чудовищ, а сама тропинка скрылась под толстым, сверкающим мириадами звезд одеялом, но здесь, внутри, все было пропитано безудержным весельем.
   Отель "Оверлук" принимал гостей!
   У самого входа, разместился огромный плакат. Его небрежно прислонили к колонне, словно бы по недоразумению забыв приколотить снаружи, и теперь любой мог узнать о том, что:
   "В последнюю ночь года состоится костюмированный бал. В меню: зажигательные танцы, горячие мексиканские девчонки и текилла-ринг. Праздничный салют в последнюю минуту уходящего года! Волшебная ночь в баре "Колорадо" - кокаин-шоу!! Русская рулетка без проигравших!!! Маски снимаются в полночь".
   Сверху светились огромные цифры: "1970". Они переливались тысячей огней, словно приглашая присоединиться к празднику.
   Из вестибюля дохнуло горячим воздухом, - кто-то распахнул двери бара. Грейди отчетливо услышал доносящиеся крики веселящихся гостей.
   - Похоже, ждут только вас, мэм... - Делберт почтительно склонил голову, приглашая старуху последовать за ним.
   - Несомненно, Берти! - Нежно проворковала та, и вцепилась в его плечо левой рукой, свободная правая повисла. Старуха прижалась плотнее, отчего Делберт на миг ощутил в промежности легкое касание пальцев.
   Грейди передернуло. Они шли по вестибюлю, и все это время ночная гостья не умолкала ни на минуту. Она щебетала, и Делберт щекой чувствовал капли слюны, что вырывались из ее пасти. Она шептала на ухо, обдавая зловонным дыханием - растрескавшиеся губы шевелились, изрыгая непристойности. Старая сука повисла на нем, как бы невзначай прикасаясь к бедрам и ягодицам свободной рукой. Вестибюль показался бесконечным, длиной с вечность - Грейди вел старуху, заметно прихрамывая. Нога опять разболелась, да так, что еще немного, и они растянутся на холодном (черт возьми, почему?) полу, и уж тогда-то старая леди возьмет свое, даже не сомневайся, приятель, будет тянуться ручками-веточками, обдирая лайку, и синюшный язык оставит на твоем лице дорожку липкой слюны. Она задушит в объятиях, вопьется обжигающим поцелуем (подумать только - ее омерзительный язычок обследует каждую трещинку на эмали твоих зубов), и если решишься заняться любовью со старой потаскухой (если действительно решишься!) - это будет последнее, что ты сделаешь, все еще находясь на этом месте.
   (За место пришлось побороться, не так ли?)
   А потом придет сменщик, и все что ты делал, для того, чтобы выбраться из дерьма, окажется напрасным. Вот так, приятель!
   Грейди сжал губы, задавив тихий стон. Они не поступят с ним так!
   Только не этой ночью.
   (Этой волшебной ночью...)
   Он, Делберт Грейди - смотритель отеля. И сделает все возможное, чтобы так было впредь.
   Ночь искрилась великолепием гирлянд, дешевой позолотой конфетти, извивалась блестящими змейками серпантина, а еще она говорила с ним - шепотом безумной старухи, выстрелами откупориваемых бутылок шампанского, звоном бокалов, грохотом барабанов и завыванием труб.
   Ночь звала его, обещая многое, и Грейди невольно ускорил шаг, приближаясь к цели.
   Там, в конце вестибюля, в дальнем углу столовой, над двухстворчатой дверью, так похожей на крылья летучей мыши, сверкала полукругом вывеска: "Бар Колорадо". Прямо под ней, какой-то шутник прилепил аккуратно содранную этикетку из-под виски, наверняка пытаясь сообщить важную новость: хей, приятель, только сегодня и только здесь, каждая пятая рюмка, за счет заведения!
   Грейди прикусил нижнюю губу. Сейчас он не отказался бы от порции виски, черт раздери!
   Он подвел старуху к двери, и та с неохотой оторвалась от смотрителя. Делберт толкнул дверь, и на мгновение оглох.
   Веселье, что струилось изо всех щелей, в мгновение ока обдало его, словно по огромной глубокой луже пронесся сверкающий Кадиллак, оно хлынуло оглушительной волной и накрыло с головой.
   Бар был полон. Ни одна из кабинок для гостей не осталась пустой. Мужчины в смокингах и женщины в роскошных вечерних платьях, - они смотрели на него жадными взглядами из прорезей маскарадных масок, следили за каждым движением, словно от Грейди зависело нечто важное, возможно именно то, о чем собиралась рассказать, но так и не успела, старая леди, в дорогой шубе.
   На эстраде гремел джаз - вульгарный, разнузданный, агрессивный. Эта ночь казалась пропитанной им. Джаз и запах виски, который витал над разодетой публикой, смешиваясь с ароматом дорогих сигар - непременные спутники праздничной ночи. Последней ночи уходящего года.
   Делберт остановился у входа, не зная, что делать дальше. Спутница Грейди пришла на помощь - она потащила его к стойке, вдоль которой стояли высокие табуретки, обтянутые кожей. Числом сорок.
   Они разместились между холеной красавицей в блестящем серебром платье до пят, что обтягивало фигуру, оставляя открытым верх (Грейди успел рассмотреть родинку на предплечье), и мужчиной в костюме волка из мультфильмов.
   Старуха ухватила Делберта за руку, словно боясь, что тот сейчас встанет и оставит ее одну, среди искрящегося веселья. Впрочем, никому не было до них дела. Музыканты на эстраде выдували джаз, свет огромной люстры отражался от блестящих медных труб, перебегал по многочисленным изгибам орущего саксофона, и рассеивался в бриллиантах темнокожей певицы с огромным бюстом. Казалось еще немного, и разорвется тонкая ткань прошитой золотом блузки, чтобы явить взглядам восхищенной публики тяжелые груди.
   Грейди умостился на табурет, позабыв обо всем. Его затягивало в омут разнузданного веселья, и он был готов присоединиться ко всем тем, кто решил этой ночью оторваться на полную.
   Неслышной тенью возник бармен. На табличке, прикрепленной к бардовому костюму, Грейди прочитал имя.
   - Здорово Ллойд! - поздоровался Делберт.
   Ллойд склонил голову, приветствуя нового посетителя. Он бросил короткий взгляд на спутницу Грейди, и мимолетная улыбка тронула тонкие бескровные губы.
   Делберт сделал вид, что ничего не заметил. Он не имеет никакого отношения к старой ведьме, и пускай та проваливает ко всем чертям. Он, Грейди, заскочил сюда на минутку, чтобы лично убедиться, что все в порядке. В конце концов, это его обязанность, как смотрителя отеля.
   - Что будете пить? - бесцветным голосом поинтересовался Ллойд. В его глазах легко можно было заметить легкую тень презрения.
   Грейди сжал кулаки, чувствуя, как переполняется яростью. Холодной как снег за окном.
   - Я на работе, парень! - отчеканил он, и приподнялся, было, чтоб встать.
   Музыка стихла. Делберт крутанулся на табурете, чтобы посмотреть в чем (черт возьми!) дело. Веселящаяся публика умолкла, и Грейди уловил легкий ропот в кабинках.
   - Ну-ну, приятель. Не следует быть таким категоричным!
   Мужчина в костюме волка неодобрительно качнул головой, отчего на миг сверкнули желтым пластмассовые глаза-пуговицы. Маска искажала голос, но и без того, он показался странно знакомым.
   Человек-волк, стянул маску, и Грейди, не веря глазам, увидел, что рядом с ним лакает мартини никто иной, как мистер Уллман. Большой босс. Старый-сукин-сын Уллман.
   Росту в Уллмане было пять футов пять дюймов, и, двигаясь, он обнаруживал ту суетливую быстроту, что присуща подобным толстячкам. Но сейчас его движения были замедленны, словно полный бокал мартини, что стоял перед ним на стойке, был отнюдь не первым.
   - Мистер Уллман... - пробормотал Делберт, чувствуя себя застигнутым врасплох.
   - Стюарт. Просто Стюарт - мягко ответил Уллман.
   Он сделал знак, и за спиной Грейди бармен со стуком поставил на стойку высокую бутылку с темно-коричневой наклейкой.
   Делберт повернулся на стук. На этикетке красовались зеленоватые буквы. Они запрыгали в глазах и сложились в причудливое название: "Алекс Грейди".
   (Лучшее виски в этом году...)
   Ллойд без звука наполнил бокал доверху.
   Рот Грейди вмиг наполнился слюной. Он сглотнул.
   Гости одобрительно зашептали. Музыканты переглянулись, и один из них, седой как лунь, дунул в трубу, издав короткий пронзительный звук.
   (Давай, малыш. Не заставляй всех ждать!)
   Грейди осторожно протянул руку, словно доверху наполненный бокал в любой момент мог укусить, оттяпав фаланги пальцев. Он взял бокал и искоса взглянул на Уллмана. Старуха, что сидела справа, уже успела перебраться к тому на колени, и Уллман обняв ее, насмешливо смотрел на Грейди, как бы невзначай опустив руку за отворот шубы.
   Делберт залпом выпил, и в тот же миг музыка грянула с новой силой. Веселье вновь вернулось в стены отеля, закружило конфетти, забросало серпантином, завыло обжигающим ритмом румбы.
   Ночь бесновалась, разбрасываясь искрами безумия, и Делберт Грейди, смотритель отеля тонул в этом безумии, погружаясь на самое дно.
   Ллойд наполнил опустевший бокал.
   Уллман сверкнул поросячьими глазками, приглашая присоединиться к всеобщему буйству жизни, не стоять в стороне, пялясь в пустое зеркало за стойкой, которого на самом деле никогда там не было, а если бы и было - что можно увидеть в нем? Пустые кабинки, тускло отсвечивающие полинявшим бархатом в полутемном помещении бара? Нет, парень, ты не из тех, кто будет копаться в себе, пытаясь извлечь на свет божий пылинку смысла, о нет!
   Грейди лихо опрокинул бокал, искоса поймав одобряющий взгляд начальника. Серая шерсть на костюме свалялась, и потеряла первоначальный цвет, но, имея воображение, можно было представить Стюарта Уллмана большим добродушным волком, что сыто почесывает брюхо, развалясь в стареньком домике, в котором незадолго до этого радовалась жизни бабушка, поджидая любимую внучку.
   Делберт подавил смешок.
   - Ллойд, похоже, дела движутся в нужном направлении!
   Ллойд кивком выразил полное согласие с Грейди. Он протянул руку, и тонкая струя полилась из горлышка, вновь наполняя бокал. Грейди вцепился в него, как будто держал в руке собственную душу. Нежно и в то же время сильно, чтобы не дай бог не расплескать содержимое.
   Он в одно мгновение опустошил бокал, ощутив ускользающий вкус хорошего виски.
   "Алекс Грейди" - мать его так. Напиток богов.
   И пока Ллойд колдовал над стойкой, Грейди обернулся, рассматривая помещение бара.
   Румба сменилась холодным декабрьским блюзом. Мужчины в смокингах приглашали дам. Танцующие пары не обращали внимания на остальных, двигаясь плавно, и вместе с тем упруго, словно ожидая, что сейчас, вот прямо сейчас, последняя блюзовая нота, задрожит в плотном воздухе бара, развеется без следа, уносясь под высокий потолок, и грянет безумная самба, и можно будет сбросить надоевшие платья, и извиваться нагишом, демонстрируя прелести прекрасных тел, прижимаясь к оторопевшим партнерам в масках. Грейди был бы не прочь увидеть это, но сначала...
   Бокал был полон живительной влагой, и Грейди не собирался сидеть без дела. Он отпил из бокала, затем еще и еще...
  
   ***
   В свои восемь лет, Бетти уже успела понять многое. Мир устроен вовсе не так, как рассказывают большие цветные книжки. На самом деле он куда проще, и хуже...
   Этот отель казался сосредоточием зла. Он вобрал в себя все самое низкое, что только есть. Бетти слышала его - тысячей голосов, что врывались в уши настойчивым грохотом.
   Проходя по коридорам, она различала звуки, доносящиеся из закрытых номеров. На самом деле, и Бетти отчетливо осознавала это, в комнатах никого не было, и быть не могло. Этой зимой, единственными посетителями "Оверлука" были отец с мамой, да она с младшей сестричкой.
   Отец - это слово, было, пожалуй, самым главным с создавшейся ситуации. Голоса не преминули сообщить о том, что происходит с ним.
   Бетти не знала что такое "кабинная лихорадка", но будь она немного постарше, без труда бы уяснила суть этого термина. Просто они слишком долго находились в месте, где лучше не оставаться вчетвером, тем более, взаперти от остального мира. Отсюда некуда было бежать.
   В последние дни, отец ходил сам не свой, и Бетти знала, - когда он в таком состоянии, лучше его не трогать. Мама, казалось, не замечала происходящего. Она замкнулась в себе, находя удовольствие в том, что с самого утра и до ночи раскладывала пасьянс, не обращая внимания ни на что вокруг.
   Бетти приходилось придумывать себе развлечения, чтобы хоть как-то не одичать в этом однообразном мире длинных коридоров и запертых дверей. В неполные восемь, не так-то легко думать о том, что будет впереди, но Бетти, похоже, справлялась с этим. Тем более думать приходилось за двоих.
   Роуз послушно следовала за ней, словно хвостик, и Бетти умудрялась придумывать различные игры, чтобы развлечь сестренку.
   Отель был плохим, без сомнения. Хватка у старика была еще та, мало того, у него были свои планы, насчет их всех.
   Голоса рассказывали о том, что иногда происходило с маленькими девочками в номерах, за плотно запертыми дверьми. От их рассказов хотелось закрыть уши, чтобы не слышать, но они все равно прорывались омерзительным шипением, словно находя особое удовольствие в том, чтобы пугать ее.
   (О, эти маленькие потаскушки, подумать только - иногда они брыкаются, извиваются, и даже царапаются, пытаясь вырваться из сильных мужских рук, хе-хе...)
   Иногда, не очень часто, отель показывал страшные картинки. Все то, о чем шептали голоса, находило свое отображение в пастельных и красных тонах. Женщина в ванной, в номере на втором этаже, кровь и осколки черепной кости в президентском номере, и множество других, не менее омерзительных картинок, словно на выставке сбрендившего художника, что решил раскрасить буйством кровавых красок ни в чем не повинные полотна.
   И это было еще не все. Бетти не чувствовала, знала - "Оверлук" сделает все возможное, чтобы прибрать их к рукам. Зачем это ему нужно, оставалось загадкой, но Бетти собиралась помешать отелю.
   (Сделать все от нее зависящее!)
   В ее возрасте не так-то легко принимать решения и совершать поступки, куда проще играть в коридорах отеля, делая вид, что ничего не происходит, но про себя Бетти давно решила положить конец всей этой мерзости.
   Более того, она уже сделала первый шаг.
   Спички она стянула на кухне. Улучила момент, и тонкая коробочка с надписью "Колорадо" на фоне скалистых гор, оказалась у нее в руках. Уже выходя из кухни, Бет столкнулась с отцом.
   - Как поживает маленькая принцесса? - Промурлыкал Делберт, но его глаза были похожи на две маленьких льдинки.
   - Просто отлично папочка. - Вежливо ответила Бетти, стараясь не отводить взгляда, чтобы отец ни о чем не догадался.
   Он прошел мимо, тяжело ступая, словно разом постарел на добрый десяток лет. Бетти смотрела на его спину, и внезапно все поняла.
   Это отель забирает у него душу. Не спеша, капля за каплей, смакуя, наслаждаясь причудливым букетом мыслей и чувств, растягивая удовольствие!
   Отель плохой, очень плохой!!!
   (Очень своевременная мысль, детка...)
   - Ма, мы поиграем с Роузи? - Мелоди вытерла лоб рукавом халата, и безучастно кивнула. Похоже "Оверлук" тянул свои ненасытные лапы не только к отцу.
   Они выбежали в вестибюль, два маленьких ангела в почти одинаковых платьицах. Заводила Бетти и маленький поросячий хвостик Роуз.
   До вечера они играли вдвоем, пока не пришло время долгих снов. Девочки выкупались в старомодной ванне на подставках в виде звериных лап (отелю вообще была присуща дешевая показная роскошь, граничащая с дурным вкусом), затем мама по очереди вытерла их огромным полотенцем.
   Потом они нырнули в холодную кровать, накрылись с головой, пытаясь согреться дыханием.
   Ближе к полуночи, Бетти раскрыла глаза, уставившись в потолок, на котором луна оставила причудливые тени. Вот черная лошадь обгоняет черного же зайца, а за ними плетется песочный человек, что-то сжимая в руке.
   Она растолкала спящую сестренку. Роуз сначала сонно ворочалась, не решаясь выбраться из царства королевы-Дремы, затем забормотала пухлыми ото сна губами, и только когда сестра принялась щекотать ее, открыла васильковые глаза.
   - Сейчас Роузи мы поиграем в одну интересную игру! - Бет наклонилась и теперь шептала на ухо младшей сестре, обдавая запахом ванили от горячего шоколада, который был выпит незадолго до этого. - Только тихо.
   Она шептала, и Роуз сначала хлопала ресницами, пытаясь сообразить, чего хочет от нее неугомонная сестричка, и по мере того, как до нее доходил смысл сказанного, ее лицо становилось все более осмысленным.
   Девочки осторожно выбрались из-под толстого пухового одеяла, и стараясь поменьше шуметь, оделись. Бет помогла сестре застегнуть пуговицы платья (не самая лучшая одежда для ночных игр), и замерла, вслушиваясь в ночь.
   Возможно, ей показалось, но в отеле они были не одни. Где-то играла музыка, хлопали дверцы лифта, и комнаты наводнили голоса многочисленных постояльцев.
   Затем все стихло.
   Нужно остановить этот отель, во что бы то ни стало.
   (Даже не думай об этом, дрянная, дрянная, дрянная девчонка!)
   Бетти вздрогнула - голос отеля раздался в голове, пугая своей отчетливостью. Холодный мертвый голос - на самом деле "Оверлук" и раньше разговаривал с ними - звоном колокольчика на стойке, свистом сквозняка в холодных коридорах, хлопаньем ставней, гуденьем лифта, но только сейчас он явил свою звериную сущность, развеял все иллюзии насчет истинных целей.
   - Посмотрим! - упрямо пробормотала Бет.
   Они тайком вышли из комнаты, на цыпочках прокрались в холл.
   Сразу же за стойкой администратора (поначалу Бетти нравилось играть в хозяйку отеля, принимая невидимых посетителей, вот только игра эта быстро ей наскучила), на продолговатом стенде, висели ключи от номеров. Ключ, который был нужен ей, находился в нижнем ряду, и несколько отличался от своих собратьев.
   Универсальный ключ позволял открыть любой номер, и иногда, когда не видели родители, девочки пробирались в шикарные апартаменты на четвертом этаже. До тех пор, пока не навестили президентский номер. Фамилии Никсон и Рузвельт мало о чем говорили Бетти, куда больше ясности было в том, что предстало перед глазами - стена над кроватью была испачкана кровью и частичками мозга. Кто-то постарался, придать особую пикантность своеобразной картине, не поскупился на сочные, яркие краски, умелыми мазками нанес на дорогие шелковые обои продолговатые линии смерти, а затем покрыл все огромными кровавыми, с темным ободком кляксами.
   От воспоминаний Бетти передернуло. Воровато оглянувшись, она сняла ключ с гвоздя. Потом они неслись по широким ступеням (им даже не пришло в голову воспользоваться лифтом - слишком уж большой страх внушала дребезжащая кабина), поднимаясь выше и выше.
   Проходя по коридору четвертого этажа, Бет невольно замедлила шаг возле президентского номера. Высокая тяжелая дверь, надежно отгородила разные ужасы, что могли скрываться за ней. Старомодная латунная ручка опасно поблескивала, словно приглашая войти. Ну уж нет, больше ни за что на свете - Бетти тряхнула головой, отчего светлые кудряшки разлетелись в стороны.
   Следующий номер казался более безопасным - Бет прислушалась к внутренним ощущения. Нет... вроде бы все в порядке.
   Ключ вошел в скважину. Бетти с трудом провернула его, открыла дверь. Они вошли в номер класса "люкс" затаив дыхание. Отель следил за ними, настороженно всматриваясь в темноту. Внизу хлопнула дверь лифта, и кабина, дребезжа и вздыхая, начала движение вверх.
   - А теперь слушай внимательно, что мы будем делать - сказала Бетти, и отель затаил дыхание.
  
   ***
   Грейди танцевал с холодной красоткой, что до этого сидела у стойки. Он сам пригласил ее, и замирал от волнения, касаясь платья, понимая, что под ним нет ничего, только прекрасное холеное тело.
   У стойки Уллман целовал старую леди. Шуба свалилась на пол, и о боже! - Грейди видел, как пухлая рука Уллмана ласкает сморщенную грудь старухи.
   Потом оркестр грянул "Любовное зелье N9" и Грейди пританцовывая, пробился к стойке, где уже заждался заветный бокал виски. Он поднес его ко рту, и замер, услышав бой часов.
   (О-хей, парень. Еще есть время доделать делишки, чтобы они не давили мертвым грузом!)
   Часы пробили одиннадцать, и в этот миг все пропало.
   Грейди сидел на табурете, вслушиваясь в тишину. Бар был пуст с самого начала, но кто знает, быть может, гости притаились там, за высокими дверьми, столпились в столовой "Оверлука", чтобы по знаку распорядителя, хлынуть шумной, многоголосой толпой, вмиг заполнить помещение, и вот уже, посмотри сам, музыканты приготовили инструменты, листают ноты, чтобы грянуть "Время сумерек" или "Одинокие капли слез" а то и вовсе что-нибудь несусветное вроде "Вертись и кричи".
   Вот так вот, парень, иногда достаточно капельки виски, и все вокруг завертится бесовским хороводом, вовлекая в порочную круговерть бесшабашного веселья.
   Делберт нехотя слез с табурета. Он был один в темном помещении бара.
   Тишина казалась живой, наполненной голосами. Нужно было только прислушаться, и они становились отчетливо слышны. Десятки, сотни голосов - они перекрикивали другу друга, пытаясь сообщить нечто важное.
   (Эй, Дел, все в твоих руках, не будь размазней!)
   Грейди поплелся к выходу, вдыхая запах пыли и виски. От выпитого, к горлу подкатила рвота. Делберт покачнулся, и пьяно хихикнул.
   Как бы там ни было, он поимел свое, и спиртное, что лениво перекатывалось в желудке, было тому подтверждением.
   (Сто против одного, ты поймал резаный мяч, и теперь судьи чешут затылки, пытаясь объяснить, как такое могло случиться!)
   В столовой гулял сквозняк, разнося по грязному полу конфетти. Грейди протопал к дальнему выходу, оставляя следы. Неплохо было бы, навести здесь порядок. Быть может позже, когда он покончит со всеми своими делами.
   Грейди осторожно закрыл двери, словно опасаясь, что атмосфера праздника просочится наружу, внося сумятицу, не давая сосредоточиться на главном.
   (Вспомнить то, о чем позабыл...)
   Уллман неслышно подошел сзади. Он успел сбросить костюм волка, и теперь оказался тем, кем и был на самом деле.
   Большой босс. Мистер управляющий.
   Делберт обернулся, с трудом сохраняя равновесие.
   - Мистер Уллман, сэр... - начальник брезгливо наклонил голову на бок, наблюдая за попытками Грейди устоять на ногах.
   - Послушайте, Грейди - казалось, каждое слово вылетало изо рта Уллмана, чтобы, ударившись об стойку отскочить маленьким бойким чертиком. - Вам доверили присматривать за отелем. Назначили смотрителем - это важный пост, который подразумевает некоторую ответственность. Вы согласны?
   Делберт А. Грейди был согласен с каждым словом.
   - Однако... - скорбно продолжил Уллман, - похоже, мы ошиблись в выборе. Ваш предыдущий сменщик казался куда расторопнее. Мы возлагали большие надежды на вас, Грейди, и не хотелось бы признавать свое поражение.
   - Но сэр... - Уллман поднял руку, отсекая возможные возражения.
   - Мистер Грейди, руководство отеля и так было достаточно терпеливым ко всем вашим выходкам, но не кажется ли вам (Уллман сделал ударение на последних словах), что вы несколько отошли от дел? Нет, я ничего не хочу сказать плохого лично о вас, (каждое слово толстяка казалось маленьким обвинением в некомпетентности), но... - Уллман нарочно сделал паузу, как бы подчеркивая значимость сказанного. - Но, в настоящий момент сложилась особая ситуация, которая требует прямого вмешательства. Надеюсь, вы понимаете, о чем я толкую?
   Грейди не понимал. Он пытался сообразить, чего хочет от него этот настырный сукин сын, но спиртное обволокло мысли белесой плотной пеленой, и голос Уллмана казалось, долетал с другого крыла здания, несмотря на то, что чертов толстяк, стоял прямо перед ним, дышал в пупок, притоптывая на месте от нетерпения.
   Делберт сжал кулаки. В голове возникла и тут же пропала мысль, пронесясь по извилинам огненным метеором.
   (А неплохо было бы врезать ему разок, док?)
   Может быть.
   Грейди покачнулся, и Уллман тут же сменил тактику. Если до этого он пытался донести свое видение дальнейших перспектив, мягким, но вместе с тем уверенным голосом, то теперь, Стюарт-мать-его-так-Уллман, завелся не на шутку. Каждое слово казалось отлитым из олова, да и сам управляющий как будто стал выше ростом, раздался в плечах.
   - Эй, приятель! - Кричал Уллман. - Ты думаешь, мы тут в игрушки играем?
   Грейди испуганно покачал головой, и сделал шаг назад, отметив, как по лицу управляющего скользнула нехорошая улыбка. Окрик босса вернул его на грешную землю - Делберт всхлипнул, пытаясь собраться.
   - Нет, сэр... - почтительно прошептал он, и Уллман сменил гнев на милость.
   - Мы давно следим за вами, мистер Грейди. Согласитесь, стать смотрителем ТАКОГО отеля, весьма неплохая карьера, для простого парня с улицы, не так ли?
   Делберт покорно кивнул.
   - Но не всех устраивает данное положение вещей. И с вашей стороны было бы весьма опрометчивым не обращать на это внимание... - Уллман повернул голову, словно прислушиваясь к чему-то.
   И внезапно что-то произошло. Словно холодный вихрь пронесся по вестибюлю. Грейди оцепенев, смотрел, как меняется лицо босса. Оно поплыло словно воск свечи, принимая странные очертания. Глаза Уллмана вылезли из орбит, как будто в его голове взорвалась огромная новогодняя петарда.
   Стюарт Уллман испугался!
   - Это все они! - Завизжал он. - Эй, Грейди, сукин ты сын!!! Поднимай свой толстый зад - сделай что-нибудь!
   Грейди удивленно смотрел на толстяка, что стучал ногами, надувал щеки напрасно сотрясая воздух. Он никогда не считал себя толстокожим увальнем, которому все до одного места, но и маменькиным сынком тоже не был. Похоже, наступал момент, которого он так долго ждал - время немного поторговаться, так сказать.
   - Мистер Уллман. - вкрадчиво пробормотал Делберт Грейди, смотритель отеля "Оверлук". - Сдается мне, у вас проблемы?
   Уллман смотрел на него, опешив от такой наглости. Грейди откровенно наслаждался ситуацией.
   - А ты, я смотрю, крепкий орешек - наконец отозвался мистер Уллман. Он ухмыльнулся, заставив смотрителя попятиться. От фигуры управляющего повеяло холодом смерти, и Грейди прикусил губу, мысленно отругав себя, что связался с этим страшным человеком.
   - Ничего, приятель - одобрительно прошипел Уллман. - Каждый получит то, что заслуживает. Это, если можно так выразиться, политика руководства. Но, Дел (ничего, если я тебя так называю, сынок?) - кое-что может стать преградой нашим стараниям. А еще, парень, взгляни-ка на это:
   Музыка гремела так, что дрожал хрусталь на столиках, застеленных бардовыми скатертями. Конфетти было повсюду - в волосах прекрасных дам, за отворотами пиджаков, и даже в бокалах на неправдоподобно высоких ножках. Дорожки серпантина разрезали воздух, опадая волнительными спиралями, оплетая женские фигуры в обтягивающих платьях. И над всем этим великолепием царил божественный аромат виски.
   ("Алекс Грейди" - тебе знаком этот вкус, так ведь!)
   За огромным столом восседают мужчины в клетчатых костюмах. Широкополые шляпы скрывают лица, но и без того можно предположить, что за покером собрались вполне серьезные люди.
   Женщины с блестящими глазами следят за игрой, ведь на кону кое-что весомее, чем просто деньги.
   Хей, парень, ты можешь быть частью всего этого!
   У них в кулаке целый мир, и такие парни как ты, часть этого мира. Ты можешь презирать всех этих олухов, что напялили дорогие одежды, а внутри полны гнили. За глаза ты называешь их дрочилами, понимая, что любой из них не продержится против тебя и минутки, но Дел, посмотри на это с другой стороны - чем ты хуже?
   Быть может, стоит начать с самого начала, попробовать прикоснуться к лощеной роскоши, и тогда, возможно, другие неудачники (ничего личного, приятель) будут так же провожать тебя завистливым взглядом, сплевывая коричневым от дешевого жевательного табака, считая, что ты ничем не лучше их самих. Но, мистер смотритель, мы-то знаем, что ты не таков, о нет - счастье не свалилось ниоткуда, просто каждому в жизни выпадает шанс вскарабкаться наверх, но не каждый способен оценить широкий жест судьбы, когда она бросает под ноги пригоршни всех сокровищ мира. Ты не таков, Делберт, и вполне заслуживаешь быть избранным.
   Это неплохая должность, раскрой глаза, Грейди, многие были бы готовы отдать душу, чтобы только оказаться на твоем месте, или ты решил перечеркнуть все, чего достиг?
   Парень - ты не настолько глуп, не так ли? Так что быть может, стоит попридержать норов, и послушать тех, кто знает, как помочь тебе?
   Самое время прислушаться!
   Кому нужны жалкие посиделки у стойки в стране неудачников, где за каждой пустой рюмкой следует полная, и нет конца блестящим марсианам, до краев наполненным самым отвратительным пойлом, что только можно представить.
   И Грейди, мать твою растак. Каким бы толстокожим сукиным сыном ты не казался, поверь, еще никто не устоял перед магией власти. Ты пока что еще смотритель, но это ведь не предел.
   Там, на вершине мира, можно ухватить судьбу за яйца, ощутить себя властителем судеб, вознестись над миром так высоко, как только пожелаешь...
   Так стоит ли ограничивать себя самого?
   Кто знает, быть может то, что тебе предлагают, стоит потраченных усилий, тем более, требуется сущий пустяк:
   НАВЕСТИ, НАКОНЕЦ, ПОРЯДОК!!!
   Только и всего, Делберт А. Грейди - смотритель отеля...
   Или нет? Быть может ты просто очередной неудачник, что нашел смысл жизни на дне пустого бокала, в котором когда-то плескались остатки выпивки?
   Грейди покачал головой - вовсе нет.
   Если кто-то решил сбить его с толку, он пожалеет об этом.
   Уллман довольно качал головой, но все равно беспокойный блеск маленьких поросячьих глазок, выдавал крайнюю степень волнения.
   - Поспеши, приятель. - Пробормотал он, удаляясь в тень вестибюля, туда, где в дальнем углу столовой, светится неоном вывеска бара.
   (Бар "Колорадо" открывает новый сезон охоты!)
   Пустой темный вестибюль внезапно озарился светом, и яркая вспышка ослепила смотрителя. Он прикрыл глаза, и когда свет померк, убрал руку. Пока глаза вновь привыкали к темноте, Грейди открыл для себя новые способности.
   Он, как и раньше смотрел на уходящий вдаль коридор, вот только часть сияния осталась в нем самом, позволяя видеть то, что не видят другие.
   Стены словно разошлись в стороны, явив свою потаенную суть. Грейди отчетливо видел проходящие под штукатуркой электрические провода, трубы отопления, вентиляционные шахты...
   Затем в глазах вспыхнули стоваттные свечи, и мир сузился до размеров отеля. Грейди видел каждую комнату, каждый закуток. Вот второй этаж, два десятка номеров, в некоторых из них даже находились постояльцы. Делберт сумел рассмотреть женщину, которая принимала ванну, погрузившись в теплую воду, зачем-то сосредоточенно изучая запястья, (Грейди хмыкнул - у каждого свои причуды, не его дело совать нос, куда не следует), третий видно чуть хуже, четвертый - почти ничего не разобрать, все те же номера, только классом повыше, включая президентский, кладовки, бельевые... а это что такое!?
   С того места, где он стоял, трудно было что-то рассмотреть, Делберт прищурился, и увиденного оказалось достаточно!
   Бетти сорвала простыню, и смяла ее в неряшливый ком. Роуз стояла рядом, безучастно наблюдая, как сестра засовывает скомканную простынь под кровать, очевидно намереваясь совершить что-то плохое.
   Дрянные девчонки стащили спички, и решили устроить пожар. А ведь долг смотрителя не допускать подобных происшествий! Как быть, парень?
   Ты же не думаешь, что они затеяли это шутки ради? Решили поиграть в индейцев - так можно объяснить все эти невинные детские шалости, но, Грейди, раскрой глаза пошире - на самом деле, они затеяли плохое!
   И кто бы чего не говорил, недостатки воспитания никогда не доводили до добра. Стоит только отвернуться, парень, и они обязательно вляпаются в дерьмо. Замажутся по уши, вовлекая и тебя.
   Или ты надеешься остаться в стороне? Постоять тихо в сторонке - вот он я, но поверьте, ничего поделать не могу. Нет, приятель, так не пойдет. Но все не так плохо, как может показаться - нужно просто приложить немного усилий, наставить их на путь истинный, указать кто здесь главный.
   Только и всего, Дел. Устроить показательную взбучку. Надрать их очаровательные попки до зеркального блеска, пускай это не смущает тебя, смотритель, иногда девчонки выкидывают фортели похлеще, чем босоногие сорванцы, что просиживают летние дни на заборе. А потом они смотрят, блестя глазенками - ну чистые ангелы, но мы знаем, внутри гниль. И стоит только пустить дело на самотек, как все пойдет прахом.
   Держи глаза открытыми, Грейди - эти сучки собрались устроить пожар.
   СПАЛИТЬ ОТЕЛЬ!!!
   Оставить тебя без работы - им-то невдомек, как тяжело бывает прокормить пару голодных ртов, да и мамашу, что прохлаждается, бог знает где, забросив воспитание дочурок.
   Так что, Делберт Грейди, тебе решать, как поступить в этой непростой ситуации.
   Оставить все как есть? Позволить им завершить начатое?
   - Нет! - Взревел Грейди. Он выпрямился, ощущая, как тело переполняет невиданная сила.
   Делберт подбежал к лестнице, окинул взглядом уходящие вверх ступени. У самой лестницы, на красном деревянном щите, приколоченном к стене, покоился огнетушитель - свернутый много раз длинный полотняный рукав, с огромным латунным раструбом. Над огнетушителем, в стеклянном ящике, удобно разместился пожарный топорик. На щите виднелась затертая надпись белым: "Разбить в экстренном случае"
   Делберт хмыкнул. Случай действительно был экстренным, так что...
   Кулак Грейди врезался в стекло. Ящик разлетелся на части, усыпав пол вестибюля острыми осколками. Делберт вырвал топорик из креплений, и замахнулся, пробуя на вес. Рифленая рукоятка не давала топору выскользнуть из ладони.
   Он не собирается наделать глупостей, вовсе нет. Ничего такого - просто задаст им взбучку. Наставит на путь истинный, как ни крути, это именно то, что нужно!
   Неординарные ситуации требуют особых мер. И ничего страшного, если для этого придется сделать кой-кому больно.
   Натужно скрипя, подъехал лифт. Отель шел навстречу, помогая решить проблему. Грейди ухмыльнулся, оскалившись, как давешний волк из сказок. Мистер Уллман наверняка был бы доволен принятым решением.
   Грейди вошел вовнутрь, окинув беспечным взглядом богатую отделку лифта. Одним рывком закрыл внутренние двери, и дернул рычаг. Лифт начал подъем, сетуя и жалуясь на тяжелую жизнь гудением перегруженного мотора, треском и визгом стального троса, что тянул кабину вверх.
   Четвертый этаж.
   (Дамы выходят первыми...)
   Делберт, вырвался из лифта, словно просевший на пару дюймов пол, на самом деле был раскаленной чугунной плитой. Лифт со скрипом выровнялся, провожая смотрителя.
   Грейди брел по коридору, пьяно пошатываясь, но, тем не менее, отмечая каждую мелочь. Он приближался к цели...
  
   ***
   Услышав странный шум, Мелоди Грейди подняла голову. В комнате было темно, и только краешек луны, стыдливо заглядывал в окно, освещая постель тусклым светом.
   Она проснулась чуть раньше, с трудом обретая память. Некоторое время лежала, закрыв глаза, лениво перебирая воспоминания. Ее дорожка жизни, похожая на лунную рябь на поверхности озера, начиналась в сотне миль отсюда, и обрывалась в темном номере "Оверлука".
   Дни и ночи следовали друг за дружкой, и не особо-то различались. Днем она либо возилась на кухне, либо просиживала на диване, раскладывая пасьянс.
   Жульничать в "Солитер" стало привычным, отчего вся возня с картами превратилась в довольно глупую затею. Все равно, заняться было больше нечем. Это немного затягивало, и дни, проведенные в отеле, становились похожи на свернутую газету - вроде бы что-то и есть в ровных печатных строчках, вот только взгляд успевает пробежать по жирным заголовкам первой страницы, а что там дальше - одному богу известно.
   Мелоди Грейди - когда-то эти слова что-то значили для нее... довольно давно, если так разобраться.
   - Мел и Дел - шутили друзья, еще тогда, когда жизнь казалась сущим пустяком, и можно было надеяться что там, впереди весна и лето, и ветер, что бьет в лицо, лишь досадная помеха, не более.
   Чуть позже, когда родилась Бет, миссис Грейди ощутила как свежие сумерки лета, сменились осенними дождями слез. И, черт подери, не так то просто удержать вожжи, когда лошади несут прямиком в пропасть, и пускай путь впереди освещен скупым осенним солнцем, если всмотреться - до края гребаной пропасти всего ничего.
   Рождение Роуз только сократило расстояние.
   Если разобраться, никто не собирался повторять ошибки, просто... иногда случаются разные случайности, и только. В тот вечер по радио передавали "Шоу писюна Германа" и надо же, именно тогда, когда старина Герман разразился своеобразным смехом, Делберт Грейди сделал выстрел, который оказался отнюдь не холостым.
   И еще осенние дожди ушли вслед за летними сумерками, а Мелоди осталось слушать, как воют метели.
   Поначалу, эта работа казалась даром божьим, но в последнее время пребывание в стенах "Оверлука" стало тяготить. Дни стали вязкими как кисель, а ночи похожими на теплое ватное одеяло.
   Завтрак, обед и ужин. Да еще "Солитер" в промежутках между приемами пищи. Она словно проваливалась в темное ущелье, где не светит солнце, а воздух наполнен ядовитыми испарениями. Хотя возможно всему виной была атмосфера "Оверлука". Отель давил суровостью будней, несмотря на показную роскошь, порой граничащую с вульгарностью. Было в нем что-то плохое, вернее... низкое. Да именно так - низкое, словно отель был брюзжащим похотливым стариком.
   А впрочем, все это глупости. Бред собачий.
   Нет в этом четырехэтажном здании ничего такого, не считая крыс на чердаке, что разносили пыль своими безобразными хвостами. Ну, может еще пара-другая сотен крысиных гнезд в подвале.
   Иногда, правда, отель словно просыпался - Мелоди готова была поклясться, что слышит, как сигналят подъезжающие машины, хлопают двери, пропуская гостей, и те толпятся у стойки администратора, ожидая, когда сноровистые посыльные займутся багажом. Но на самом-то деле это выл ветер за окнами, забираясь сквозь щели в ставнях, чтобы дотянуться холодными пальцами сквозняков, залезть под одежду, заставляя вздрагивать от неожиданности.
   А еще сонная дрема сковала разум, словно тягучий студень - каждое лишнее движение давалось с трудом, и даже думать было лень.
   Вечером, уложив девочек, она забралась в постель, ожидая, когда же Делберт соизволит присоединиться. Муж бродил по этажам, проверяя все ли в порядке. Вообще в последнее время он словно прикипел душой к чертовому отелю. Вообразил себя невесть кем. Мистер смотритель, а на самом деле - обычный сторож, которого оставили присматривать за отелем в межсезонье, чтобы старик не слишком уж ветшал, разрушаясь от холодов.
   Дел заглянул на минутку, буркнул насчет давления в котле, и отправился в подвал, прикрутить краны. Мелоди сквозь дрему пробормотала что-то невразумительное, и провалилась в теплую лужу сна.
   Там, во сне было много чего такого, о чем и не вспомнить, проснувшись в темном номере, стискивая края простыни, и напряженно вслушиваясь в голоса в коридорах отеля.
   Такое бывало и раньше - пока Делберт возился с котлом, она выныривала из кошмаров, словно пловец, решивший спуститься особенно глубоко, и испытывающий неимоверное облегчение, что глупая задумка не привела к печальному концу, и в этот раз удалось выбраться на поверхность, где свет и воздух. И пускай он пахнет сыростью, но пьянит лучше старого вина.
   Сегодняшняя ночь не станет исключением. Хотя... возможно именно сегодня что-то изменится.
   Мелоди поняла это только что, услышав пронзительный крик.
   (Мама! Мамочка!!!)
   Хриплое нераздельное бормотание, неясный шум... снова крик!
   Это наверху, решила Мелоди. Сонливость как рукой сняло, она вскочила, вслушиваясь в тревожную тишину.
   (Тишину?)
   Что за черт?
   "Оверлук" был похож на улей полный пчел. С первого этажа доносилась музыка, восторженные крики веселящейся публики.
   (Давай, детка - зажги на полную...)
   Сон как рукой сняло. Мелоди выскользнула из кровати, направляясь в комнату девочек. То, что она увидела там (а точнее не увидела) стало настоящим потрясением.
   Девочек не было!
   Мелоди бросилась к выключателю. Яркий свет залил комнату, но не смог вернуть на место дочерей. Кровать была пуста. Краешек простыни задрался, обнажив полосатую ткань матраса.
   Крик раздался снова - тягучий, воющий и внезапно оборвался. И тот же миг, под потолком разорвалась лампочка, усыпав пол осколками. Комната вновь погрузилась во тьму.
   Мел подбежала к двери, чуть приоткрыла - в коридоре было темно, только в самом конце, у лестницы тускло поблескивал латунный наконечник огнетушителя.
   - Бетти, Роузи... - осторожно, чуть ли не шепотом позвала она.
   Внизу хлопнула дверь лифта, и кабина пришла в движение, дребезжа и тарахтя. Лифт остановился на втором этаже, словно приглашая Мел войти и совершить небольшое путешествие наверх, а быть может и вниз, как повезет.
   Мелоди, стояла у двери, не решаясь покинуть номер, ставший временным пристанищем четы Грейди. Именно сейчас квартира показалась самым безопасным местом, и покинуть ее стены, было бы весьма опрометчивым поступком.
   - Не так ли, милая? - прогремел голос в голове. Настойчивый, самодовольный... Голос отеля.
   "Оверлук" разговаривал с ней, и голос его отливал металлом.
   - Побудь-ка здесь, крошка, и это станет единственно правильным поступком в твоей жизни. Забирайся обратно, под теплое одеяло, накройся с головой, и быть может, тебя минет чаша скорби, из которой отопьют все те, кто заслужил наказание.
   (Мамочка, ну где же ты?)
   Мелоди вздрогнула и прижала руки к груди, пытаясь согреться. В комнате стоял жуткий холод. Если бы она спустилась сейчас в подвал, то обнаружила, что Грейди полностью затушил огонь. На всякий случай.
   Нужно было что-то делать. Мелоди вернулась в комнату, подошла к шкафу, выдвинула полку. Ящик оказался заполнен разным барахлом, что так и лезло под руку. Какие-то папки, блокноты...
   Ключ нашелся не сразу - некоторое время она рылась в содержимом ящика, пытаясь на ощупь отыскать его. И когда уже совсем отчаялась найти, пальцы зацепились за холодный кусочек металла.
   Мел сжала ключ в руках, словно боясь, что он протечет сквозь пальцы, как растаявшая льдинка. Ничего такого не произошло.
   Она бросилась к столу, что стоял у окна. Иногда на Дела находило вдохновение, и он мог часами просиживать за столом, перелистывая старые газеты, вытащенные из огромной неряшливой кучи у котла.
   Верхний ящик открывался ключом. Тем самым, что был у нее в руке.
   Револьвер сразу нырнул в ее ладонь. Она вытащила его из ящика, словно гремучую змею. Медленно и осторожно.
   Когда-то, еще до рождения Бет, муж принес оружие домой, и с тех пор, чета Грейди перевозила револьвер с места на место, как какой-то талисман.
   Ей ни разу не доводилось стрелять из него, и по правде говоря, почему-то казалось, что в самый нужный момент, револьвер даст осечку - уж больно он выглядел не настоящим, скорее игрушечным. Дамский вариант.
   Мелоди, вышла из номера, набросив на плечи вязаную кофту.
   Она не решилась воспользоваться лифтом - похоже, тот давно уже жил самостоятельно, обходясь без чужой помощи. Пока Мелоди поднималась на третий этаж, он успел несколько раз подняться и опуститься.
   Третий этаж был пуст, зато этажом выше, в коридоре горел свет. Она вступила на залитые светом ступени и остановилась, увидев мужа.
  
   ***
   Делберт Грейди встретил супругу у лестницы. Он стоял, пьяно покачиваясь, с трудом удерживаясь, чтобы не рухнуть на пол. В правой руке он сжимал топорик, лезвие которого было испачкано красным.
   Мелоди остановилась, с ужасом рассматривая мужа. Свет обрамлял Грейди, отчего его фигура казалась зловещей и зыбкой. Он был похож на существо из кошмаров, что просочилось в реальность, чтобы нести боль и ужас.
   (Сеять смерть, детка, и никто не останется, обделен, уж Делберт Грейди позаботится об этом!)
   - Дел? - Мелоди подбиралась к нему, даже не пытаясь собрать воедино мысли, что разбежались в стороны юркими серыми мышками.
   (Что там у него в руке?)
   Грейди молчал.
   - Где Бет, Роузи? Что происходи, да ответь же!
   Он не сводил с нее глаз. Нехорошая улыбка перекосила его лицо.
   (Иди сюда детка. Подойди поближе, и получишь ответы на вопросы, хотя вряд ли они придутся по душе тебе, маленькая шлюха!)
   Лифт в последний раз дернулся, и остановился. Отель погрузился в тишину.
   Мелоди, как зачарованная поднялась на ступеньку. Потом еще на одну. По мере того, как она приближалась к мужу, свет становился ярче, и при желании можно было рассмотреть все до мелочей.
   Если откуда-то раньше и доносились отголоски веселья, то сейчас "Оверлук" заснул. И быть может тишина, стала причиной того, что Мелоди сообразила, наконец, что не так в этой ночной истории.
   Они одни в этом гребаном отеле!
   (Неплохой ход, детка - ты делаешь успехи. Еще немножко, и до тебя дойдет главное...)
   ЛЕЗВИЕ ТОПОРА ИСПАЧКАНО КРАСНЫМ!!!
   Мелоди прикусила губу, чтобы не закричать. Ей стало дурно. Не соображая, что делает, она выставила руку, сжимающую револьвер, и большим пальцем взвела курок.
   Услышав сухой щелчок, Делберт напрягся. Улыбка сошла с его лица, словно туча закрыла скупое октябрьское солнце.
   - Ты собираешься выстрелить, детка?
   Мелоди с трудом удерживала оружие, отчего дуло револьвера описывало сложные фигуры в воздухе.
   - Думаешь, хватит пороху пристрелить собственного мужа, Мел? - Проскрипел Грейди.
   (Высадить мозги к чертовой матери. Испачкать шелковые обои, почище, чем в президентском люксе!)
   - Где девочки, что ты сделал с ними? - Скорее прошипела, чем спросила она, и Делберт, наконец, соизволил ответить.
   - Немного наказал, только и всего. - Голос казался чужим, словно кто-то забрался в его тело, и теперь пытался имитировать интонации мужа. - Задал небольшую взбучку!
   (Детка, а ты уверена, что это твой муж? Вернее не так - ты уверена, что перед тобой стоит, покачиваясь, именно тот Делберт Грейди, который слушает "Шоу Германа" и грызет "Беби Рут" стараясь, чтобы не видели девочки?)
   - И если ты не против, у меня найдется парочка вопросов и к тебе, дорогуша! - Нарочито слащаво пропел Грейди, и спустился навстречу.
   Теперь их раздела пара ступеней. Мелоди зачаровано смотрела, как сильные пальцы мужа сжались на рукоятке топора. Сейчас, крошка, пару секунд, и...
   Топор со свистом разрезал воздух, и пронесся перед носом Мелоди, словно маленькая сверкающая комета. Делберт качнулся, и его нога подвернулась, соскочив с края ступеньки. Пару секунд он балансировал на краю, пытаясь удержаться, но затем рухнул прямо на нее, расставив руки, словно пытаясь обнять напоследок.
   Они скатились вниз, не разжимая объятий, словно парочка влюбленных, и уже на последних ступенях, Мелоди скорее почувствовала, чем услышала треск. Нога мужа, прижатая к полу, не выдержала ее веса, и сломалась, словно пересохшая веточка. Делберт вскрикнул, и выпустил топор.
   В последний момент Мелоди здорово приложилась головой о холодный каменный пол, (ковровая дорожка накрывала только ступени лестницы, но на площадках между этажами, блестел отполированный ногами посетителей мрамор), она охнула, ощутив, как что-то холодное облепило уши, словно к ним прижали две мокрые ладошки. Звуки казалось, пропали вовсе, и, попытавшись отползти, Мелоди, почувствовала, как по щеке потекло что-то теплое. Мазнув рукой, она поняла, что это кровь.
   Она закричала, и не услышала крика. Это оказалось неожиданно страшным. Мелоди перевалилась через тело мужа, и вздрогнула, ощутив под руками холодную сталь. Револьвер валялся на полу, с одной стороны рукоятки отбился кусок пластмассы, но курок по-прежнему был взведен.
   Удивительно, что он не выстрелил тогда, когда они катились по ступенькам. Мелоди осторожно подобрала револьвер, ощутила его успокаивающую тяжесть. И тут же вернулись все звуки.
   И первым, что она услышала, было тихий звериный скулеж. Делберт Грейди пришел в себя, и теперь пытался приподняться с пола.
   Он перевернулся, и отталкивался локтями от пола, приближаясь к Мелоди.
   (Ты заслужила трепку, как не крути, так что будь паинькой и не пытайся улизнуть, крошка!)
   Мел закричала, и ее крик как будто придал мужу сил - Грейди оттолкнулся от пола сломанной ногой (тихий стон осел кровавой пеной на его разбитых губах), и одним рывком перенесся вперед, уцепившись в ее руки своими.
   Они боролись, задыхаясь от ненависти, и в какой-то момент, он сумел вывернуть ее руку. Мел завизжала, но визг тут же оборвался коротким выстрелом. Она дернулась, и Грейди вновь нажал на курок.
   Затем еще.
   И еще...
   - Остановись, парень... - Мистер Уллман подошел неслышно, и теперь покачивался, заложив большие пальцы рук за пояс.
   Грейди поднял голову.
   - Они получили свое, мистер Уллман... - прохрипел он, морщась от боли в ноге.
   - Несомненно! - Промурлыкал Стюарт Уллман, щурясь как кот. - Вот только...
   - Что еще? - Недовольно пробурчал Грейди, наблюдая, как с лица Уллмана пропадает улыбка.
   - Руководство отеля не совсем довольно результатами вашей деятельности, мистер Грейди. - Холодно ответил Уллман.
   Толстяк возвышался над Грейди, словно придавая значимости произнесенным словам.
   Делберту стало страшно.
   Он заскулил, словно перепуганная такса, что полезла в кусты, надеясь схватить опоссума, но вместо этого столкнулась с волком.
   - Но мистер Грейди, сэр - заныл Делберт. - Я делал все, как мне приказали!
   - Мы внимательно следили за вами - подтвердил Стюарт Уллман. - Но руководство считает, что вам не хватает... деликатности. Слишком топорная работа, уж простите за каламбур...
   Уллман помедлил. Он явно наслаждался ситуацией.
   (Настырный сукин сын, - в который раз, с яростью подумал Грейди.)
   - Вы не справились с возложенными на вас обязанностями Грейди - вновь заулыбался Уллман. - Боюсь, мы вынуждены вызвать сменщика.
   И как бы извиняясь, добавил:
   - Ничего личного, парень. Политика руководства...
   А потом Делберт Грейди, смотритель отеля, засмеялся, пытаясь заполнить священную тишину отеля хриплыми, кашляющими звуками.
   Он смеялся до тех пор, пока не заболело в груди.
   Уллман все это время стоял рядом, скрестив руки. В его взгляде читалось неодобрение.
   - Сукин сын... - наконец прохрипел Грейди.
   - Простите? - Не расслышал Уллман.
   - Сукин! Сын!!! - пролаял Делберт, задыхаясь от боли.
   Он вскинул револьвер, пытаясь поймать в прицел тучную фигуру управляющего.
   Уллман покачал головой.
   - Поберегите патроны, мистер Грейди, возможно вам придется сменить мишень. И знаете что...
   Стюарт Уллман задумался на секунду, и довольно кивнул.
   - Возможно, мы и договоримся.
   Грейди замер.
   - Да сэр! - Торжественно вскрикнул толстяк. - На вашем месте, я бы обсудил все вопросы с мистером Дервентом.
   Смотритель с надеждой вскинул голову.
   - Думаю вы найдете его в баре.
   Делберт прикрыл глаза, пытаясь привести мысли в порядок.
   - Мистер Уллман... - Но в коридоре снова было пусто.
   Он попытался приподняться. Что-то хрустнуло ниже колена, и по ноге растеклась огненная лава. Грейди закричал, теряя остатки голоса.
   (Больно! Боже, как больно!!!)
   Он находился на площадке между четвертым и третьим этажами, и сползти вниз, к вестибюлю в таком состоянии было задачей не из легких. Грейди закусил губу, и оттолкнулся от пола.
   Боль начиналась чуть ниже колена, и поднималась вверх волнами, яростными, обжигающими. Делберт глубоко задышал, хоть как-то пытаясь унять ее.
   - Веселись, детка... - прошептал он.
   Собраться с силами, вытянуть руки вперед, впиться пальцами в холодный мрамор. Вдохнуть полную грудь, готовясь к худшему...
   - Черт!!!
   (Подними голову и вперед, приятель!)
   Боль вывернула наизнанку, превратила тело в кусок дрожащей, потной плоти. Делберт завыл, чувствуя, что еще немного и не сможет дышать.
   Он закрыл глаза и пополз вперед, оставляя следы окровавленными ладонями.
   Кое-как добрался до края площадки, перевесился, пытаясь рассмотреть дальнейший путь. Ступеньки уходили вниз, и казалось, им нет конца. Лестница стала невероятно длинной, ощерилась сотней непреодолимых преград.
   (Ну же, мистер смотритель, покажи им всем!)
   Грейди начал спуск. Он ощупывал руками очередную ступеньку, словно пытаясь породниться с ней. Затем одной рукой хватался за грань, и подтягивал тело, стараясь переносить вес на здоровую ногу.
   Он полз вниз, что-то нераздельно бормоча под нос. Несмотря на все ухищрения, проклятая нога билась о ступеньки, заставляя вскрикивать. Пару раз Делберт терял сознание, чтобы вновь обнаружить себя распластанным на ковровом покрытии лестницы.
   Боль стала привычней, словно сроднилась с ним. Теперь Грейди воспринимал ее как часть собственного существования. Что-то вроде гудения котла в подвале. Она есть и все тут, и ничего с этим не поделаешь, как ни старайся.
   Много позже, Грейди выпал в коридор третьего этажа, и замер, не веря глазам.
   Коридор был заполнен людьми. Они проходили мимо него, не обращая внимания, словно он был лишь призрачной тенью, нашедшей упокоение на затертом бархате ковровой дорожки.
   До лифта оказалось рукой подать.
   Грейди дополз до дверей, теряя остатки сознания. С трудом подтянулся, пытаясь открыть дверцу. Та со скрежетом подалась. Потом он отдыхал, привыкая к новому для себя ощущению - вроде бы все в порядке, но стоит только чуть двинуться, тысячи зубастых зверьков тут же вгрызутся в плоть, терзая, дробя беспощадными челюстями.
   Хуже оказалось с рычагом, включающим механизм лифта. Грейди не мог дотянуться до него - он пытался вскарабкаться по стене, опираясь на уцелевшую ногу, но от этого становилось только хуже.
   (Нет, приятель, так не пойдет. Если ты решил схитрить, то тем хуже для тебя. Давай, поднимай свой зад, и тогда мы посмотрим - быть может, старый трудяга и доставит тебя в страну волшебных грез...)
   Грейди на всякий случай прикусил губу. Он не представлял, каким образом сумеет сделать то, о чем проорал в голове голос Уллмана (голос отеля), но выбора не было. Помедлил немного, пытаясь оттянуть неприятные мгновения.
   А потом он оттолкнулся от пола, и взвился вверх, сгорая в огненном пламени. Обломки кости терлись друг о дружку, словно пытаясь встать на место, и Грейди отчетливо ощутил, как вздрогнул и прогнулся мир, стараясь удержать его душу.
   Он ухватился за рычаг, и всем своим весом налег на неподатливую железяку. Лифт дернулся и нехотя начал спуск. По мере того, как Грейди приближался к первому этажу, музыка снизу становилась все громче.
   (Ваш выход, господин смотритель!)
   Грейди вывалился из лифта, и пополз дальше, оглушенный всеобщей суетой.
   За стойкой администратор записывал постояльцев, время от времени, покрикивая на нерасторопных посыльных. От стойки протянулась целая очередь. И все они сгорали от нетерпения окунуться в волшебство, что обещала последняя ночь уходящего года.
   Их было много здесь. Разных возрастов женщины в платьях, что лишь прикрывали волнующие прелести, умудренные опытом и совсем молоденькие, развязные и скромницы, мужчины, в длинных плащах до пят, с оттопыренными карманами, и холодными взглядами, но всех их объединяло одно - было в них что-то... низкое.
   Низкие люди наводнили "Оверлук", и тот был рад каждому из них, словно заблудшие дети возвращались в его лоно, принося с собой капельку этой самой низости...
   Сейчас Грейди было абсолютно наплевать на все условности. Он полз, лавируя между оголенными ножками распутных прелестниц, даже не пытаясь бросить взгляд вверх, туда, где за краями шелковых чулок начинались ажурные подвязки, огибал чемоданы, приближаясь к цели.
   Туда, где в дальнем конце столовой призывно светит вывеска бара, и там, за дверями, так похожими на крылья летучей мыши, тепло и уютно, и можно пропустить стаканчик-другой виски, крякнуть, ставя на стойку пустой бокал, и пока бармен наливает следующий, бросить на развеселую публику скучающий, ленивый взгляд.
   Грейди полз по вестибюлю, сгорая от желания объяснить все мистеру Дервенту, НАСТОЯЩЕМУ хозяину отеля. Он без сомнения выслушает его, в отличие от ублюдка Уллмана, который только и думает о том, как бы прикрыть свой жирный зад.
   У него найдется парочка аргументов, которые наверняка заинтересуют руководство отеля. Грейди не хотелось даже думать о том, что все его старания могут оказаться напрасны. Он сделал точь-в-точь, как ему было велено, а если и внес чуточку разнообразия, добавил так сказать от себя - то все для пользы дела.
   Мистер Дервент поймет...
   Делберт добрался до двери, и замер, обдумывая следующий ход. Даже если он и заползет в бар, большим сытным червячком, вряд ли кому-то будет дело до жалкого пропойцы, что ворочается на полу, пытаясь обратить на себя внимание.
   (Нет, малыш, и ты знаешь, каким будет ответ!)
   Грейди застонал.
   Сначала он встал на колено, затем одним невероятным толчком послал вверх ставшее вдруг невесомым тело.
   Так он и стоял, покачиваясь, пытаясь удержать рвущийся из груди стон.
  
   ***
   В баре было людно.
   Грейди вошел, ковыляя, словно оживший мертвец. Впрочем, кое-что в нем и в самом деле умерло. Еще тогда, когда он полз по бесконечной лестнице, проклиная каждую ступеньку, что оставляла неизгладимый след в душе.
   Кабинки были заполнены орущей публикой. Запах виски вновь окутал сгорбленную фигуру Грейди, словно приглашая присоединиться к незабываемой атмосфере.
   (Давай малыш - самое время немного поправить здоровье!)
   Грейди обвел взглядом кабинки. Как и раньше - ни одного свободного места. На эстраде бесновался оркестр, пытаясь наполнить орущим джазом каждый кубический дюйм помещения.
   Хорас Дервент расположился в самой последней кабинке (Грейди узнал его сразу по той неуловимой ауре, что окружала хозяина отеля) - он восседал за столом, и две полуобнаженные девицы жались к нему с обеих сторон. Напротив разместилась самая развязная публика, какую только приходилось встречать Грейди.
   Делберт добрался до кабинки мистера Дервента, и замер чуть в стороне, ожидая, когда же на него обратят внимание. Он стоял, сжимая в руке револьвер. Все время, пока Грейди добирался сюда, оружие было у него в руках - Делберту даже не пришло в голову бросить его.
   Ночь вступила в свои права, и казалось утро, никогда не наступит в этом баре, и веселью не будет конца, но как бы то ни было, Грейди сумел добраться до места встречи, возможно руководство оценит его настойчивость.
   Мистер Дервент хлопнул в ладоши, и музыка стихла. Грейди оказался в окружении ухмыляющихся лиц, что образовали полукруг пестрых одежд и разноцветных масок. Ледяное презрение сочилось сквозь отверстия для глаз, и блеск холодных губ свидетельствовал лишь об одном: ему не очень-то были рады на этом празднике. Возможно он лишний здесь, несмотря на все заслуги?
   - Ну, ну... - Хорас Дервент успокаивающе развел руками. - Подойдите пожалуйста, мистер, э...
   Возникший ниоткуда долговязый верзила в огромных очках и застиранном вязаном свитере что-то шепнул ему на ухо.
   - Мистер Грейди - исправился самый главный босс.
   Грейди не отводил взгляда от свитера верзилы. На серой шерсти красовались кровавое "Умник".
   Мистер Умник и...
   (И кто, малыш?)
   Хорас Дервент нетерпеливо щелкнул пальцами, и очнувшийся Грейди сделал шаг вперед. В ноге хрустнуло, и Делберт поморщился, ощутив знакомый зуд - сотня огненных муравьев пробежала от колена к бедру, поднимаясь выше.
   С противоположной стороны от мистера Дервента устроился тучный брюнет, с сигарой в зубах. На черном фраке красовалось затейливое "Ловкач"
   С лица брюнета не сходила кислая улыбка. Он рассматривал смотрителя, словно примеряясь как ловчее обвести вокруг пальца доверчивого простофилю, коим без сомнения в его глазах являлся Грейди.
   - А ну-ка... - Мистер Дервент протянул руку, и Делберт безропотно отдал оружие.
   Хорас Дервент улыбнулся. Он, не глядя, передал револьвер Ловкачу, и тот ловко крутанул барабан, затем зачем-то дунул в ствол, и вернул оружие боссу.
   - Что же нам делать с вами? - Задумчиво протянул мистер Дервент. Его холеная рука небрежно поигрывала револьвером.
   Грейди сглотнул. По правде, говоря, он и сам не знал, как быть дальше. Он послушался Уллмана, черти бы его подрали, и теперь ощущал себя полным дураком.
   - С одной стороны, мы не могли не оценить вашу преданность, Грейди. С некоторых пор, вы всецело отдались нашему общему делу, и надо признать достигли на этом поприще некоторых успехов.
   Делберт смущенно покраснел.
   - С другой стороны - продолжал Хорас Дервент - нельзя не обращать внимания на некоторые, так сказать мелочи, которые характеризуют вас, как смотрителя отеля, не очень хорошо...
   Грейди крался по коридору, сжимая топор. За дверью номера (соседнего с президентским), царила тишина, но Делберт знал, они там. Две маленьких проказницы, проучить которых - святое дело.
   Он толкнул дверь - заперто. У негодниц хватило ума запереть за собой дверь. Ну что же, тем хуже для них!
   Топор врезался в дерево, выбивая щепки. Делберт врубался в дверь, стараясь поскорее убрать с пути досадную преграду...
   Потом он ворвался в номер с топором наперевес, горя одним желанием - (убивать!) проучить как следует, наказать, всыпать перца, да так, чтобы до их маленьких головенок дошло наконец самое главное - никто (никто слышите!) не встанет у него на пути!
   И замер, напоровшись на два пронзительных взгляда...
   - Возможно, нам следует вызвать сменщика, который сумеет удержать ситуацию в руках? - задумчиво процедил мистер Дервент. - Не каждому по плечу справиться с такой ответственной должностью, не так ли?
   Грейди задохнулся от ужаса. Они не посмеют...
   - Я уже навел кое-какие справки, и должен вам сообщить, на рассмотрении есть один весьма перспективный претендент на ваше место, И будьте, уверены - он готов в самое ближайшее время, приступить к выполнению обязанностей. Хотя...
   Хорас Дервент, не спеша, отпил из бокала, стоящего перед ним.
   - Хотя некоторые ваши решения, заслуживают самого пристального внимания.
   Бетти протянула руки, пытаясь остановить Грейди.
   - Пожалуйста, папочка...
   Делберт некоторое время недоуменно рассматривал внутреннее убранство номера. Окно, занавешенное плотными шторами, огромная кровать, украшенная резьбой, и выглядывающий из-под нее уголок простыни.
   (Они решили подшутить над тобой, Грейди. Поджечь отель, чтобы посмотреть, как ты будешь метаться, пытаясь загасить бушующее пламя. Не самая удачная шутка, как, по-твоему?)
   Шутка и в самом деле оказалась неудачной. Грейди сжал зубы, чувствуя, как ярость начала выплескиваться из него, сжигая душу. Он шагнул вперед, занеся топор для удара...
   - Весьма смелое решение, позвольте заметить, Делберт, но вот у мистера Умника, возникли определенные сомнения в вашей компетентности.
   Верзила в затасканном свитере поспешно кивнул, соглашаясь со словами хозяина.
   - Я думаю самое время, провести небольшое испытание. Тест на лояльность, если позволите так выразиться.
   Мистер Дервент протянул револьвер. Делберт Грейди, взял оружие, не осознавая, что делает. Он возвышался над боссом, но сейчас ему даже в голову не пришло поймать Хораса Дервента на мушку.
   (Даже не думай, приятель. Толпа мигом разорвет тебя на клочки - и пикнуть не успеешь!)
   - Ну же, смелее... - подбадривал босс, чуть слышно хлопая в ладоши. - Дамы и господа! - громогласно провозгласил он - Поможем смотрителю!
   Шквал аплодисментов оглушил Грейди. Он сжимал револьвер, не решаясь спустить курок.
   Публика вокруг бесновалась. Удачно брошенный моточек серпантина попал Делберту за шиворот. Он вздрогнул, чувствуя, как наполняется противным липким страхом.
   Он медленно, против воли, открыл рот, и поднес оружие к пересохшим от волнения губам.
   На вкус, дуло револьвера отдавало смертью. Стоит только нажать на курок и...
   - Грейди, Грейди... - орали гости, разбрасывая конфетти. За стойкой бармен наполнил доверху бокал - Делберт отчетливо ощутил запах виски.
   - Не волнуйтесь, Грейди. - Шепнул неизвестно откуда возникший Уллман. - Мистер Ловкач вытащил патроны из барабана. Это проверка на доверие. Если боитесь, можете закрыть глаза.
   Грейди послушно закрыл глаза и нажал на курок...
  
   1971 год
  
   - Мне доложили о вашем приходе, и я собираюсь как можно скорее ввести вас в курс дела. - Холодно произнес Уллман, не сводя пронзительного взгляда.
   Джек Торранс подумал: "Настырный сукин сын"...
  
  
   Славянск. Ноябрь 2007.
  
  
  
   Ehre und Wut
  
   Солнце лениво подглядывает в щель образованную отогнутым краешком занавески и облупленной рамой. В кухне царит ад. Пар вырывается из-под крышки кастрюль, стучит разделочный нож, и я повторяю в сотый раз:
   - Ich gehe nach Hause1.
   Придурок бьет кулаком в стену. Он слаб и стар, его лицо, словно сморщенное яблоко. Ночью он бормочет ругательства, а днем дремлет, или пялится в потускневший рисунок обоев. Сейчас старик хрипит, а значит нужно поспешить в комнату, узнать, в чем дело.
   Вместо этого я беру со стола грушу, и вгрызаюсь в спелый бок. Фу гадость - сплевываю подгнившую мякоть, и продолжаю монотонно бубнить под нос:
   - Wir gehen nach Hause2.
   Старик задыхается и начинает, что есть силы колотить в стену. Ма готовит консервацию, и я лениво смотрю, как солнечные лучи преломляются в сверкающих банках.
   - Иди глянь, чего он разошелся - Ма вытирает рукой испарину, и вновь поворачивается к плите.
   - Sie nach Hause gehen3 - громко кричу я, выбегая из кухни. Пронесясь тесным коридором, сворачиваю в комнату. Распахиваю двери, и тут же скручиваюсь от удушающей вони.
   - Gosh4...
   - Чего там? - кричит Ма.
   - Scheiße5 - бормочу я, стараясь удержать дыхание в груди. - Ма, он опять обосрался.
   Придурок смотрит на меня. Пронзительная синева в его глазах давно выцвела, но все равно от взгляда старика бросает в дрожь. Он открывает рот, и я вижу, как ворочается осклизлый серый язык:
   - Ein wЭtender Student6 - на этот раз я понимаю, что он говорит. Старик откидывает голову назад и трясется, выдавливая противный смех.
   - Убери там все - кричит с кухни Ма. Я вздыхаю.
   - Beschissen Arschloch7 - улыбка сходит с его лица, и в глазах появляется интерес. Он наклоняет голову набок - светлые пряди прикрывают плешь. От вони выворачивает наизнанку, я иду в ванную за полотенцем и горячей водой, чтобы обмыть разлагающееся тело старика.
   Закончив, возвращаюсь на кухню, и вновь беру в руки учебник.
   - Не надоело? - Ма возится с банками, и я стараюсь не злить ее лишний раз. Осторожно мотаю головой:
   - Nicht8.
   Ма поджимает губы и отворачивается.
   - Хочешь быть похожим на него?
   - Nicht.
   - Тогда для чего тебе все это?
   - Jedem das Seine9...
   Ма вздыхает и выключает огонь на плите.
   - Мало мне одного придурка, так еще ты туда же. Он же всю жизнь матери испортил, теперь нам нервы трепет.
   Это так. Семейное предание гласило, что бабушка прятала деда во время войны, а после выдавала за дальнего родственника-сумасшедшего. Дед и впрямь втянулся в роль - пускает слюни и трясет башкой - ни дать, ни взять паралитик. Но я-то знаю - иногда дурь сходит с него, словно кто-то невидимый щелкает переключателем, и в глазах появляется осмысленное выражение. Тогда он тянется жилистыми руками, и что-то бормочет под нос. Что именно, я и пытаюсь понять - для этого листаю учебник и зубрю глаголы и прилагательные на чужом языке.
   Кое-что уже понятно, но еще многому нужно учиться. Лето уходит, скукоживаясь до маленького робкого лучика, что проглядывает сквозь все ту же щель.
   Я записался в библиотеку и на курсы - за полгода значительно продвинулся в изучении. Придурок вся чаще пребывает в нирване, пачкая одежду, но теперь я понимаю некоторые из его выражений, которые он бормочет, возвращаясь в реальность.
   Не могу сказать точно, зачем мне это, но что-то в этих длинных многоколенчатых выражениях задевает тайные струны души, отчего те звенят на разные лады, превращаясь в монотонные отголоски слов на полузнакомом языке.
   И я бормочу вместе с ним:
   - Wir gehen nach Hause... nicht schießen, Bitte10...
   Старик на мгновение замирает, прислушиваясь, и затем продолжает бормотать:
   - Ich habe Geld, eine Menge, ich geben11.
   Теперь я знаю, кое-что, о чем умалчивает семейное предание. Старый Грубер заплатил за свою жизнь, впрочем, неважно - и у него и у меня есть общее - маленький секрет, который знаем только мы двое.
   - Lagerung12 - где именно я пока не знаю. Но собираюсь узнать. Хитрый дед хранит свои тайны - те, что известны только ему.
   Каким образом Грубер сумел обмануть бабку мне неизвестно, но точно знаю - влюбившись в голубоглазого немца, она в немалой степени способствовала тому, чтобы мои зрачки стали такими же голубыми, а сердце вздрагивало каждый раз, когда в пустой комнате с выцветшими обоями, хриплый голос сердито командует:
   - Stehen bleiben, Feuer13...
   Я командую вместе с ним, наполняясь непонятной гордостью. И однажды, когда разум ненадолго возвращается к нему, придурок тычет пальцем куда-то в стену и выплевывает одно лишь слово:
   - Dachboden14 - затем его взгляд тускнеет, и под креслом начинает образовываться лужа.
   Скоро закончится лето, и снова придется идти в школу, но мне почему-то кажется, что все теперь будет по-другому.
   На чердаке жарко и грязно, я ворошу старые, пыльные тюки, и в самом дальнем углу, за балкой, нахожу закладку - Грубер отодрал старые доски, и в узкий промежуток между потолком и полом чердака запрятал свои сокровища. Скрученная в тугой узел форма, и жирная и грязная от проступившей смазки газета, в которую завернут старенький MP 40 с парой запасных обойм к нему.
   От слежавшейся формы отчетливо несет застарелым мышиным дерьмом, но я осторожно беру ее в руки, и подношу к лицу, вдыхая пыль прошлого столетия. Время застыло на десятилетия, чтобы ожить передо мною.
   Сейчас август, скоро начнется сентябрь.
   К этому времени, я тайком отстираю и отглажу форму. Она должна подойти - мы с дедом одной стати. Нужно будет проверить и заново смазать пистолет-пулемет, думаю я сумею разобраться. Сумка лежит на антресолях - в нее поместятся и форма, и сапоги, которые я нашел в той же закладке.
   Когда лето завершит свое существование и осень бросит сквозь штору первый стыдливый взгляд, я войду в школу, неся в сумке свои сокровища. Тайком переоденусь в укромном закутке под лестницей пожарного выхода. И когда прозвенит звонок четким, чеканным шагом войду в класс, и скажу:
   - Ehre und Wut15...
   И нажму на спусковой крючок.
  
   1 Я иду домой
   2 Мы идем домой
   3 Они идут домой
   4 Черт возьми
   5 Дерьмо
   6 Сердитый ученик
   7 Ругательство
   8 Нет
   9 Каждому свое
   10 Мы идем домой, не стреляйте, пожалуйста
   11 У меня есть деньги, много, я отдам
   12 Хранилище, закладка
   13 Стоять, огонь
   14 Чердак
   15 Честь и ярость
  
  
  
   Книга Абры
  
   "... и Дэнни Торранс вынужден признать, что мир иногда несправедлив к двенадцатилетним девочкам, таким как Абра Стоун. Хотя чего уж там - этот гребаный мир вообще несправедлив ко всем..."
   С.Кинг "Доктор Сон"
  
  
   1. Время встречи
   Девка парует вовсю. Старый Риччи может поклясться что никогда не видел ничего подобного. Только что он подкатил к придорожной заправке, проклиная чертов колпак, слетевший пару миль назад, и пребывая в расстройстве, чуть не прохлопал подъехавший серебристый "Шеви", из заднего окна которого на него вытаращилась конопатая рожица. Риччи облизывает пересохшие губы, усмиряя не вовремя зазвучавший Зов Узла, мир мгновенно выцветает и бледнеет, в голове стучат молотки и даже радиоприемник в машине поперхнулся и изблевал непереносимую мешанину звуков, в которой с большим трудом можно узнать "Большие огненные шары" Джерри Ли.
   Риччи заторможено переводит взгляд на лобовое стекло "Шеви" и не видит водителя - возможно папочка уже успел выскользнуть из машины, чтобы прикупить пару банок диетической колы, и еще кое-чего по мелочи. В выцветшем мире трудно соображать, и Риччи с трудом выкарабкивается обратно, раскрашивая по возможности блеклые контуры магазина у заправки, старых бензоколонок, щербатого по краям шоссе, и конечно же автомобиля, из которого на него смотрит чертова девка. Обычный мир мягко принимает его в свои объятия, Джерри Ли снова с ним, врывается в уши безумным соло на рояле (Риччи даже хватает воображения представить, как Льюис бьет по клавишам своим упругим задом, а затем отталкивается от передней деки и ныряет под инструмент под восторженные крики публики). Риччи немного старомоден, (что неудивительно, учитывая его преклонный возраст), поэтому приемник в его пикапе настроен на ретро-станцию, хотя безумные гитарные рифы Хендрикса или барабанное стаккато Люиса кажутся ему немного вызывающими.
   Риччи стар - безумно стар, он переводит взгляд в зеркало заднего вида, и видит серую кожу лица, с порезами от опасной бритвы (сегодня ему было лень как следует наточить потускневшее лезвие и результат на лицо); зеркало исправно отражает глаза, в которых отражается безумное предвкушение, и это наполняет душу ликованием. Столько Пара! Видит бог, - девка настоящее сокровище. Нужно только сделать все правильно, не упустить птицу-удачу.
   Старый Риччи медленно открывает дверь пикапа, и выбирается наружу, оставив ключи в замке зажигания. На небольшом пятачке стоянки возле магазина ни души. Только через толстое стекло витрины пялится на старика облезлый манекен в охотничьем камуфляже. Риччи обходит пикап, и открывает дверь со стороны пассажира, не торопясь роется в бардачке, всем видом демонстрируя полное равнодушие к окружающему миру богом забытой заправки. Шприц как всегда на месте (в медицинской карточке Риччи значится, что он диабетик, поэтому ни у кого не возникнет в случае чего ненужных вопросов), старик забирает его, пряча в широкой ладони, затем кряхтя выпрямляется и снова смотрит по сторонам.
   Девке надоело буравить его взглядом, она отвернулась и листает страницы - подойдя ближе, Риччи видит сквозь открытое окно автомобиля, что-то вроде толстого блокнота у нее на коленях. Счет идет на секунды, и старик легонько стучит пальцами по двери "Шеви" - рыжая поднимает голову, и огромные серые глаза пристально изучают сгорбившегося старикана, на шишковатой голове которого виднеются редкие поросли.
   - Здравствуй маленькая фея - Риччи сама обаятельность, он щурит кустистые брови, и складки на его лице складываются в подобие улыбки. Движением фокусника он вонзает шприц в шею ребенка и молниеносно давит на поршень, как делал это уже сотни раз. Взгляд девчонки тускнеет, и пока она погружается в сумерки, Риччи быстро открывает дверь автомобиля и подхватывает выпадающее тельце на руки. Дело сделано - Риччи быстро относит девчонку к машине, и спустя несколько минут, очертания заправки в зеркале заднего вида сжимаются до размеров жука, который забрался на панель приемника и смотрит прямо на старика, не в силах понять что у того на уме.
   Через четверть часа, когда в небесах начинает греметь и на ветровое стекло падают первые капли, Старый Риччи пытается настроить как следует приемник; что-то громко щелкает в голове старика, мир уходит в сторону и переворачивается вверх ногами. Последнее, что успевает понять Риччи - этот перевернутый мир не слишком рад его видеть, а еще чуть позднее, старик просто перестает в нем существовать.
  
  
   2. Время дождя
   Дождь возвращает Рикардо в сумрачную осень. Он бессмысленно водит пальцем по запотевшему стеклу, рисуя непонятные узоры. Огромные серые капли стекают по старым стеклам, оставляя дорожки, Рикардо следит за каплями, думая о своем. Сейчас он в незаконченной комнате на третьем этаже. Строители оставили здесь инструменты, в углу лежат мешки со строительными смесями, на подоконнике примостилась забытая бензиновая горелка. Если выйти в коридор, можно попасть в другие комнаты, но там все то же самое - за исключением пожалуй студии, где в беспорядке разбросаны старые картины Рикардо - беспорядочная мазня серыми и желтыми красками на грязных холстах. Когда-нибудь, Рикардо соберется с силами, и достроит этаж. Неплохо бы довести до ума и помещение башни - из коридора ведет каменная полукруглая лестница, по которой можно подняться до трещины в стене. В самой башне гуляют сквозняки, качается паутина, и пыль пачкает ботинки - Рикардо не собирается возиться в грязи, вместо этого он выходит из комнаты, и проходя коридором, спускается по деревянным ступеням.
   Этот мрачный дом, находится в мире дождя Рикардо, где-то в старой Англии, в бог знает каком году. Иногда старик гуляет по дому, вслушиваясь в шорохи. На втором этаже две спальни и комната с экспонатами, которые Рикардо собирал во время путешествий. Под стеклом застыли африканские маски, на полках расположились старинные кувшины, в высоких шкафах скрываются различные сувениры.
   На первый этаж можно спуститься по винтовой лестнице. Первый этаж самый большой - на нем расположены холл с гостиной, личный кабинет Рикардо, обеденная комната, а также служебные помещения (кухня, и комнаты прислуги). Старик любит проводить время в гостиной - что может быть лучше чем слушать шум дождя, удобно разместившись в широком кресле. В камине весело догорают березовые поленья, мерно тикают большие напольные часы в холле, по стеклам барабанят капли дождя, а за окнами шумит мокрая листва.
   Имеется и подвал - темный и грязный. В подвале огромная старинная печь, в которую можно залезть целиком. На земляном полу разбросаны коробки и пустые жестянки из-под кукурузной муки. В углу сброшены старые журналы и книги, при желании можно найти что-нибудь занимательное, хотя у Рикардо есть замечательная библиотека в кабинете - огромные полки до потолка забиты толстенными фолиантами.
   А еще в этом доме есть потайная комната. Она спрятана на втором этаже, и попасть в нее можно из комнаты с экспонатами - нужно только подойди к шкафу в углу, и нажать внизу неприметную рейку. Каждый раз, когда приходит время, Рикардо уединяется в комнате, чтобы получить то что ему нужно.
   Вот и сейчас, Рикардо чувствует насущную потребность попасть в комнату. Он отрывает скрытую дверь и протискивается в узкий проход. Дождь усиливается, и старик ощущает возрастающее возбуждение.
   В комнате мало места, слева от входа простой деревянный стол, застеленный белоснежной клеенкой. На клеенке Рикардо разложил свои инструменты для работы - некогда блестящий никель потускнел, но все равно отблески на рукоятках скальпелей заставляют задуматься о вечном. Впереди кресло, в котором связанный ребенок. Рикардо не испытывает особого интереса к детям, просто с ними намного проще работать - у взрослых и пара меньше, да и добывать его дело хлопотное и неблагодарное.
   Он включает свет, ввернув лампочку в патрон. Тусклый свет наполняет пространство потайной комнаты, ребенок просыпается и кричит. Рикардо удовлетворенно кивает - это хорошо, больше пара, а значит больше силы и жизни. Узел Истины собрал всех тех, кто живет чужой силой, кто зависит от пара. Особые дети обладают способностью отдавать эту силу Рикардо, и он делает все что может, чтобы получить ее.
   На самом деле у Риччи нет Дома Дождя - он снимает однокомнатную квартирку с маленькой кухонькой в доходном доме на окраине города, но место его осенних снов всегда с ним, и когда приходит время, старик переносится в старые стены, в которых часы отбивают полночь, и в потухшем камине скребутся души умерших детей. Здесь его зовут Рикардо, он слушает шорохи, наполняясь мрачным торжеством. Дом таит в себе загадку, но разгадать ее непросто - это часть мира закрыта от старика, Рикардо лишь гость, хоть и ощущает себя хозяином сумрачной осени.
   Детские крики переходят в сдавленный хрип, Рикардо протягивает руку, и берет большие щипцы. Время начинать - чтобы получить достаточно пара нужно поработать. Он ловит взглядом отблески света на облупливающемся никеле, и чувствует кровавый привкус во рту, возвращаясь в салон перевернутого пикапа.
  
   3. Время боли
   Ему больно. Боль приходит волнами, начинаясь где-то у голеней, и поднимаясь до самой груди. Старый Риччи пытается поднять руку, но ощущает новый приступ боли, заставляющий скрежетать зубами. Хрипит приемник, что-то капает на плохо выбритую щеку Риччи и медленно стекает по подбородку. Старик кончиком языка пробует кровь, и открывает глаза.
   Девка смотрит прямо на него - в ее взгляде отрешенное безумие, рот ощерился двумя рядами острых зубов, заточенных словно иглы. Кажется она готова разорвать его тонкую жилистую шею, во всяком случае именно эта мысль приходит в голову старика. Он хочет отодвинуться, но боль новой волной прокатывается по телу. Девка шипит, и Риччи с ужасом слышит как в сознание проникают первые фразы из той самой Книги. Также он слышит спасительные голоса, что плавают в мутной кровавой пелене где-то за пределами перевернутого пикапа; мир пробует блекнуть, но Риччи усилием воли отгоняет надоедливую муть Зова Узла, стараясь сосредоточиться на главном. Он пытается закрепиться в расползающемся мире, и шепчет, глотая окончания слов, взывая к помощи тех, кто снаружи, и чьи голоса похожи на крики злых голодных чаек.
   Голоса приближаются, и старик чувствует, как открывается дверь пикапа - на лицо сыплются осколки стекол, чья-то рука расстегивает ремень, и о чудо, девка больше не пугает оскаленной пастью, более того, она все так же находится в сумерках, в месте, куда Старый Риччи отправил ее некоторое время назад. Хотя вот что странно - сейчас она рядом с ним в салоне пикапа, хотя старик готов поклясться, что оставлял ее в кузове. Ну да, он забросил оцепеневшее тельце в кузов своего автомобиля, и сверху забросал тряпками.
   Это картинки - понимает Риччи, гребаные картинки в голове; девка где-то рядом, возможно те голоса и не существуют на самом деле, но чьи тогда руки выдирают его из утробы стального зверя? Мир перевернут, и старику неуютно в нем, - он чувствует запах бензина, осколки лобового стекла просыпались за шиворот, царапают шею. Присутствие парующей девки действует на него почище снотворного, Зов Узла маячит где-то вдали, то и дело грозя утащить в блеклый мир, в котором можно набраться вдоволь пара, пребывая в полном беспамятстве (если, конечно, будет у кого забрать).
   Его вытаскивают наружу, ухватив за предплечья; короткий рывок, и застрявшая нога освобождается из узкого промежутка между днищем пикапа и сиденьем водителя. Риччи никогда еще не попадал в подобный переплет, хоть и бывал множество раз на грани - точно сказать он не в состоянии, поскольку память старика подобна череде угасающих мгновений, держать в голове все прожитые минуты просто невозможно для него. Да и зачем помнить прошлое, если впереди бесконечность - Старый Риччи прожил не одну чертовую жизнь, и сейчас пытается отогнать назойливый Зов, которые становится сильнее с каждой минутой, грозя прорвать тонкую грань между реальностью и зыбкими очертаниями полуночного кошмара безумной девки.
   - Картинки, картинки... - бессвязно бормочет Риччи, стараясь принять сидячее положение. Он упирается ладонями в грязь, подставляя морщинистую шею дождю, что хлещет с утроенной силой, спеша смыть всю грязь и кровь с очерствевшей души старика. Проклятый Зов врывается в мокрую осень, стирая границы, обесцвечивая и без того унылый полдень. Мир расползается, как грязь под ладонями Риччи, становясь таким же вязким и бесформенным. Пора вкушать пар, но все это обман - девка осталась в пикапе, и одним своим существованием пытается сбить с толку, напуская тумана, не давая сообразить что происходит.
   Риччи вновь слышит голоса и ощущает прикосновения, он отталкивается от грязи, и начинает ползти. Голоса становятся сильнее, но Риччи не слушает их, словно червь уползая за грань бесцветных очертаний, пытаясь скрыться, вернуться в мир осенних снов, где так же хлещет ливень, но все, что в его силах - чертить причудливые линии на потускневших и грязных стеклах старого дома.
   Он уползает в темноту, и мир дождя и грязи неохотно отпускает его.
  
   4. Время тьмы
   Рикардо смотрит в холст, не в силах понять, какие чувства испытывал он сам, когда оставлял безумные мазки, втискивая в узкое пространство, ограниченное рамой, серо-желтое безумие размашистых линий. Он отходит от картины, и поворачивает голову так и сяк, находя ту точку, из которой нарисованный мир преобразится и станет осмысленным - как те волшебные картинки, в которых прячутся объемные фигуры, и если как следует расслабить взгляд, то можно заглянуть за плоскую поверхность, ощутить возникновение нового мира. Рикардо в студии на третьем этаже дома, он забрался туда, чтобы побыть наедине с мыслями и чувствами, среди безумных холстов, грязи и мусора.
   Дом стонет и шепчет, шорохи все сильнее, и Рикардо ощущает тревогу. Что-то не так, в этом сумрачном вечернем полумраке - шорохи все так же сильны, вот только Рикардо чувствует непонятное влечение. Это не Зов Узла - мир не думает менять краски, тем более в серых тонах дома это не имеет смысла; старика тянет неведомая сила, и он, словно завороженный выходит из комнаты, чтобы спуститься вниз.
   Рикардо уже в гостиной; он садится у камина и некоторое время прислушивается к шорохам из камина. Здесь, на первом этаже, шорохи гораздо сильнее, и Рикардо понимает, что источник звуков находится внизу, где-то в подвале. Чтобы попасть туда, он проходит через кабинет, мимоходом отмечая надорванные корешки книг на полках во всю стену, проводит пальцем по огромному глобусу в углу, оставляя дорожку на покрытой пылью поверхности, выходит в коридор и толкает дверь в кухню.
   В кухне сыро и затхло, на полках пылится разная кухонная утварь, на столе забытая ручная мельница, в которой кухарка размалывает приправы. Из кухни, через небольшую дверь можно попасть в подвал. Рикардо спускается по ступеням; здесь темно, и шорохи становятся все отчетливее - к ним примешиваются детские голоса. Они читают вслух, и старик цепенея, слышит знакомые фразы из Книги.
   Книга несет погибель, несет мрак и ужас - ему, исчадию ночи, становится страшно. Это новое чувство для Рикардо - раньше он жил чужой болью, впитывал пар умирающих детей. Теперь он сам умирает, с каждым шагом спускаясь все ниже по лестнице в темный и грязный подвал. Голоса становятся громче, они читают на распев, зовут подойти к распахнутому жерлу огромной чугунной печи. Ржавые, покрытые сажей заслонки отворены, и из печи тянет гарью - в ней Рикардо сжигает скрючившиеся детские тельца, а прах рассеивает на участке вокруг дома.
   В темноте туннеля топки видны их глаза, они сверкают, словно кто-то забросил в печь пригоршню золотых блесток, их зовущие голоса поют, обращаясь к той, которая написала проклятую Книгу. Рикардо уже возле печи, он наклонился над топкой, жадно всматривается в темноту, его ноздри раздуваются, когда гарь въедается в цепкими пальцами в душу, пронзая обоняние - голоса поют о том, как темно и страшно в жерле старинной чугунной печи, и зовут старика к себе.
   Не думая ни о чем, повинуясь чужим желаниям, Рикардо забирается в печь - ему тесно, он ползет вперед, отталкиваясь ногами от внутренней стороны чугунных петель топки. На лбу выступают бисеринки пота, сажа забивается под ногти, а тонкая рубашка трещит по шву. Он прополз уже достаточно далеко, но туннель и не думает заканчиваться, вскоре становится очень жарко; если бы Рикардо мог оглянуться, то увидел бы как из горелок поднимаются синие язычки пламени, впрочем ему достаточно того, что он слышит - усиливающееся шипение газа в соплах. Голоса стихают, давая осознать это как следует, и Рикардо кричит, объятый беспощадным пламенем.
   - Это все ненастоящее - плачет и кричит старик. - Это картинки, картинки - как заведенный повторяет он, стараясь не слышать настойчивое гудение пламени. Жар становится невыносимым, и Рикардо усилием воли открывает глаза.
  
   5. Время умирать
   Деревянный ножи и костяные стилеты, слова из Книги - вот их оружие. Старый Риччи по-прежнему находится в пикапе на заправке. И девка из серебристого "Шеви" смотрит на него обжигающим взглядом. Ее губы словно нехотя, растягиваются в оскале и Риччи отшатывается видя все те же заостренные иглы зубов. Он моргает, и мир возвращает настоящие чувства - девка смотрит на него улыбаясь веснушчатым лицом, в глазах ее пронзительная муть, а в руках нож из темного дерева. Девка что-то шепчет; от пикапа Риччи до серебристого "Шеви" чертова дюжина шагов, но старик отчетливо слышит каждое слово:
   - Беги, Риччи, беги. Так быстро как сможешь, если думаешь, что это поможет тебе...
   Старик хрипло смеется, капельки слюны попадают на зеркало заднего вида в салоне пикапа. Он заходится в судорогах, не в силах остановить этот безумный смех. Риччи быстро моргает, отчего мир перед глазами становится мерцающим, затем бьет кулаком по рулю, пытаясь отгородиться от мерцания, и разрешает Зову Узла проникнуть в душу.
   Мир мгновенно выцветает, и Риччи оттопырив нижнюю губу окунается в холодное равнодушие. В выцветшем мире бледные тени не имеют желаний и поэтому даже мерцание в глазах оставляет равнодушным. Риччи с трудом поворачивает ключ зажигания, с пятой попытки умудряется тронуть пикап с места. Выворачивая руль, старик больно бьется головой о боковое стекло, но боль не имеет значения, только Зов Узла требует пара - Риччи многое отдал бы за пару мгновений счастья, но сейчас не до этого, нужно убираться подальше. Он мчит, выжимая в пол педаль газа, не обращая внимания на вылетающий из-под колес щебень (пару раз пикап заносит, и старик чудом успевает вернуться с обочины на мокрый асфальт шоссе), и это позволяет увеличить расстояние между машиной и чертовой заправкой, на которой остался серебристый "Шеви" с этой безумной девкой.
   Вот как это было на самом деле - убеждает себя Риччи, находясь в перевернутом мире. Девка осталась далеко-далеко, и пусть его машина слетела с дороги на крутом повороте, все самое страшное позади. Он выберется из пикапа, сможет сделать это самостоятельно. Только почему он снова слышит голоса? Или это опять возвращаются разноцветные картинки?
   Риччи делает глубокий вдох, и открывает глаза. Он видит разбитый пикап, дверь со стороны водителя открыта - старик не помнит как выбрался из салона. Дождь барабанит по днищу автомобиля, стекает в грязь, собираясь в лужи с разноцветной пленкой. Риччи замечает след, который оставил, выбираясь из автомобиля, а еще множество отпечатков маленьких ножек. Это дети, холодея понимает старик, и с трудом поднимается на ноги.
   Его шатает - Зов Узла забрал часть силы, не получив ожидаемого пара, к тому же эти гребаные звуки и картинки сводят с ума; старик закрывает уши руками, но продолжает слышать поющих. Детские голоса пронзают разум серебристыми сверкающими иголками, они одновременно и смеются и поют и читают Книгу Абры Стоун, маленькой двенадцатилетней девочки, которая имела возможность встречаться с такими, как Старый Риччи1. Узел Истины возжелал ее суть, но все получилось совсем не так, как ожидалось. Риччи не многое известно о тех событиях, но как подсказывает опыт, долго ждать не придется - маленькие ножки оставили следы в черной грязи, а значит все закончится именно здесь, на богом забытом шоссе, дождливым ноябрьским деньком.
   Зов слабеет, и мир уже готов вобрать в себя несуществующие в блеклом ненастоящем цвета и оттенки. А еще он наливается красным, - Риччи удивленно моргает, и кровь сбегает из уголков глаз. Старик бредет к растущим вдоль обочины деревьям, оставляя позади перевернутый автомобиль. Сейчас, он немного отдышится, и уберется отсюда восвояси, а маленькие отпечатки ног, пусть останутся в вязкой грязи - дождь смоет все следы, он всегда смывает все плохое и хорошее. Риччи добирается до ближайшего тополя, и тут же слышит тихий звонкий смех ребенка. Прежде чем старик успевает обернуться, острый деревянный нож вонзается ему в шею. Дети окружают Риччи - их несметное число, у каждого в руках острый шип из дерева, при желании можно признать в нем некоторое подобие ножа или стилета, но старику уже все равно. Он хрипит, отталкивается от них руками, но детей слишком много - Риччи видит мелькающие тени, каждый взмах руки сопровождается болью. Острые шипы пронзают дряблую плоть, и Зов Узла наконец отпускает старика.
   Риччи уходит, и видит множество цветных картинок.
  
   6. Время картинок
   Он видит осень и себя в ней. Старый Риччи колесит по дорогам страны, не зная покоя. Он живет в разных городах, иногда ночует где придется. Есть и другие, такие же, как он. Все они дети Узла Истины, слышат его Зов, который помогает обретать силу. Риччи живет долго, очень долго - так долго, что даже не может сказать точно. Он и другие старики живут, питаясь паром, забирая его у детей, которые могут сиять.
   Это сияние дает жизнь одним, и смерть другим. Старик славно потрудился, и теперь, в награду, получает возможность пережить все на себе. Картинки наполняют осенний мир старика, и он кричит, наполняясь безумием.
  
   Серые стены комнаты, тусклый свет из единственного небольшого окна. Риччи привязан к старому креслу. Рука подносит к лицу Риччи острый скальпель, и делает первый надрез. Он визжит, рассыпаясь обжигающими искрами страха, чувствует, как из низа живота поднимается что-то ужасное, темное, непреодолимое...
  
   Его душат сильные руки, маленькая грудь Риччи вздымается в бесполезной попытке наполнить легкие воздухом. Чуть позже, руки немного ослабят хватку, чтобы он смог вздохнуть, но Риччи знает, что это не надолго - один вдох, один выдох, такие правила потайной комнаты. Он не может кричать, хотя хочет этого больше всего на свете....
  
   Огонь касается обнаженной груди Риччи, кожа вздувается волдырями, он кричит, срывая голос до хрипа, выворачиваясь наизнанку. Тьма внимательно следит, ожидая когда сияние Риччи начнет покидать его. Только так можно получить немного пара, чтобы продлить свое существование - Риччи понимает это и от тягучей безысходности становится еще хуже...
  
   И еще множество картинок, и в каждой боль и отчаяние. Риччи погружается в кипящую тьму, из которой нет спасения. Все его естество наполнено обжигающим страхом, а зыбкая тьма наблюдает за ним, исполненная равнодушием. Старый Риччи проклинает мир, но его проклятия навсегда останутся с ним.
  
   Последняя картинка, которую видит он, поначалу сбивает с толку - Риччи в большом баре с кабинками. У барной стойки множество высоких табуреток. На круглой сцене оркестр выдувает блюз. Падают блестки, и дамы в бальных платьях медленно плывут в сигарной дымке. За окнами нет больше осени, скорее весна или даже лето - Риччи не может разобрать толком. Он знает, что если выйти из бара через высокие двери, похожие на крылья летучей мыши, можно попасть в длинный вестибюль отеля "Оверлук". Это то еще местечко, ведь всем известно, что в Колорадо найдется множество прекрасных курортных отелей, но "Оверлук" не из их числа. Все что нужно Старому Риччи - подняться по широким ступеням (старому лифту не стоит доверять - иногда кабинка останавливается не вровень с полом этажа). Дальше следует пройти длинным коридором, остановиться у двери, возле которой сердце особенно стучит в груди, открыть ее легким толчком, и навсегда остаться в уютной тиши.
   Этот отель, подарок одного чокнутого2, который помог малышке Абре однажды. Вряд ли Риччи найдет в нем упокой, ведь мир иногда бывает чертовски несправедлив к некоторым. Хотя чего уж там - он всегда такой несправедливый. Эта простая истина наполняет мертвое сердце Риччи тоской. Старик толкает дверь и заходит во внутрь, где его душу не спеша, перемалывает темная пустота. Там в пустоте еще хуже, чем поначалу думалось Риччи, но отель милосерден - напоследок он дает старику возможность как следует покричать.
  
   7. Время перемен
   Я, Абра Стоун оставила книгу, в которой написала, как нужно поступать. Узел Истины понес немалые потери, но все еще не кончилось, пока последний из них существует рядом с нами...
  
   Славянск, ноябрь 2012
  
   1. Подробнее о противостоянии Абры Стоун и членов организации "Узел Истины" читайте в книге С.Кинга "Доктор Сон"
  
   2. Повзрослевший Дэнни Торранс помогает Абре Стоун спастись от "Узла Истины" - его дар по-прежнему с ним, и воспоминаниям об отеле "Оверлук" не так-то просто покинуть мятущуюся душу Дэнни.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"