|
|
||
|
Two were sleepless that night: Miss Middleton and Colonel De Craye. She was in a fever, lying like stone, with her brain burning. Quick natures run out to calamity in any little shadow of it flung before. Terrors of apprehension drive them. They stop not short of the uttermost when they are on the wings of dread. A frown means tempest, a wind wreck; to see fire is to be seized by it. When it is the approach of their loathing that they fear, they are in the tragedy of the embrace at a breath; and then is the wrestle between themselves and horror, between themselves and evil, which promises aid; themselves and weakness, which calls on evil; themselves and the better part of them, which whispers no beguilement. |
Этой ночью в доме не спали двое: мисс Мидлтон и полковник де Крей.
Клара лежала пластом, голова ее горела, как в огне. Живым натурам свойственно бежать навстречу беде, едва они завидят тень, отбрасываемую ею впереди себя. Предчувствие беды лишь подхлестывает их, страх окрыляет, и нет такой крайности, перед которой бы они остановились. Нахмуренные брови для них равносильны буре, поднявшийся ветер - кораблекрушению. Один вид огня - и они загораются. При одном приближении того, кто вызывает у них отвращение, им уже чудятся постылые ласки. И тогда начинается борьба: борьба с тем, что составляет ужас их жизни, а также с недостойным соблазном, сулящим избавление от этого ужаса; борьба с собственной слабостью, зовущей поддаться соблазну, - и с лучшими силами своей души, призывающей ему не поддаваться. Клара была в отчаянье оттого, что, вняв софизм |
| The false course she had taken through sophistical cowardice appalled the girl; she was lost. The advantage taken of it by Willoughby put on the form of strength, and made her feel abject, reptilious; she was lost, carried away on the flood of the cataract. He had won her father for an ally. Strangely, she knew not how, he had succeeded in swaying her father, who had previously not more than tolerated him. "Son Willoughby" on her father's lips meant something that scenes and scenes would have to struggle with, to the out-wearying of her father and herself. She revolved the "Son Willoughby" through moods of stupefaction, contempt, revolt, subjection. It meant that she was vanquished. It meant that her father's esteem for her was forfeited. She saw him a gigantic image of discomposure. | м малодушия, ступила на ложный путь. Она погибла! Теперь нравственная сила была на стороне Уилоби, и он не преминул этим воспользоваться, тогда как Клара чувствовала себя совершенно раздавленной. Она погибла, она не могла больше сопротивляться подхватившему ее могучему потоку. Уилоби обрел союзника в лице ее отца. Странным, непонятным для нее образом ему удалось склонить того на свою сторону. До сих пор доктор Мидлтон не питал особенной нежности к тому, кого ожидал увидеть своим зятем. И вдруг: "Сынок, Уилоби"! Отец ее не имел обыкновения бросаться такими словами. Сколько изнурительных сцен потребуется, прежде чем, вконец вымотав и отца и себя, удастся ей зачеркнуть страшный смысл этих слов. "Сынок, Уилоби", - повторяла она про себя то недоуменно, то презрительно, то негодуя, то как бы с отчаянной покорностью судьбе. Слова эти означали, что она разбита наголову; слова эти означали также, что она лишилась уважения родного отца. И перед Клариным мысленным взором вместо отца возник гигантский образ родительского порицания. |
| Her recognition of her cowardly feebleness brought the brood of fatalism. What was the right of so miserable a creature as she to excite disturbance, let her fortunes be good or ill? It would be quieter to float, kinder to everybody. Thank heaven for the chances of a short life! Once in a net, desperation is graceless. We may be brutes in our earthly destinies: in our endurance of them we need not be brutish. | Сознание собственной слабости и малодушия вызвало в ней нечто похожее на фатализм. Какое право имело такое ничтожество, как она, беспокоить других своей особой? Кому какое дело до ее счастья или несчастья? Плыть по течению - насколько это проще для нее самой, насколько спокойнее для окружающих! А там, глядишь, небеса в своем милосердии даруют ей короткую жизнь. Раз уж попал в капкан, предаваться отчаянию бессмысленно: ведь как бы схожа ни была наша земная доля с долей животного, все же мы - люди, существа, одаренные разумом, и бремя свое должны нести по-человечески. |
| She was now in the luxury of passivity, when we throw our burden on the Powers above, and do not love them. The need to love them drew her out of it, that she might strive with the unbearable, and by sheer striving, even though she were graceless, come to love them humbly. It is here that the seed of good teaching supports a soul, for the condition might be mapped, and where kismet whispers us to shut eyes, and instruction bids us look up, is at a well-marked cross-road of the contest. | Она предалась всей роскоши пассивности, какая овладевает нами, едва мы перевалим свою ношу на небесные силы. Да, но мы тотчас перестаем их любить! А потребность любить эти силы, любить их во что бы то ни стало, тут же вывела Клару из оцепенения и заставила ее вновь вступить в борьбу с тем, что ей было так ненавистно. И пусть на нее еще не снизошла благодать, - вступая в борьбу, она вновь обретала способность смиренно любить эти высшие силы. Здесь-то и сказываются уроки добра, еще в детстве запавшие нам в душу. Если бы мы составили карту нашего душевного состояния, то увидели бы четкую демаркационную черту на том самом месте, где восточный фатализм нашептывает нам закрыть глаза на мир, а полученное с детских лет воспитание заставляет возвести их к небу. |
| Quick of sensation, but not courageously resolved, she perceived how blunderingly she had acted. For a punishment, it seemed to her that she who had not known her mind must learn to conquer her nature, and submit. She had accepted Willoughby; therefore she accepted him. The fact became a matter of the past, past debating. | Клара понимала всю нелепость своего поведения, но у нее не хватало решимости его изменить. А теперь, в наказание за свою нерешительность, говорила она себе, ей должно перебороть себя, подчиниться. Она приняла предложение Уилоби: следовательно, это дело решенное и не подлежит обсуждению. |
| In the abstract this contemplation of circumstances went well. A plain duty lay in her way. And then a disembodied thought flew round her, comparing her with Vernon to her discredit. He had for years borne much that was distasteful to him, for the purpose of studying, and with his poor income helping the poorer than himself. She dwelt on him in pity and envy; he had lived in this place, and so must she; and he had not been dishonoured by his modesty: he had not failed of self-control, because he had a life within. She was almost imagining she might imitate him when the clash of a sharp physical thought, "The difference! the difference!" told her she was woman and never could submit. Can a woman have an inner life apart from him she is yoked to? She tried to nestle deep away in herself: in some corner where the abstract view had comforted her, to flee from thinking as her feminine blood directed. It was a vain effort. The difference, the cruel fate, the defencelessness of women, pursued her, strung her to wild horses' backs, tossed her on savage wastes. In her case duty was shame: hence, it could not be broadly duty. That intolerable difference proscribed the word. | Отвлеченные доводы разума были неоспоримы. Да, да, теперь она ясно видит, в чем состоит ее долг! Она стала думать о Верноне, о том, как выгодно отличается он от нее, Клары. Годами мирился он с тем, что было ему не по нраву, лишь бы иметь возможность заниматься наукой и из скудных своих доходов поддерживать тех, кто еще беднее его. Она думала о нем со смешанным чувством жалости и зависти. Он здесь ужился, уживется и она; в его смирении не было ничего позорного, он умел властвовать собою, оттого что у него была своя, внутренняя жизнь. Ей уже начало представляться, что она могла бы последовать его примеру, как вдруг с остротой физической боли ее пронзила мысль: "Но разница! Разница!" Она вспомнила, что она женщина, и, следовательно, ни о каком смирении не может быть и речи. Возможна ли для женщины внутренняя жизнь, отдельная от того, с кем она связана единой цепью? Она пыталась уйти от этого вопроса, найти в своей душе закоулок, в котором можно было бы тешиться отвлеченностями, заглушив свою женскую сущность. Тщетно! Сознание собственной беззащитности, жестокой женской участи мчало ее на бешеных конях, отбрасывало в безлюдную пустыню. Нет, в ее случае долг предписывал позорное существование, но разве позор и чувство долга совместимы? Все дело в разнице, в этой ужасающей разнице, в силу которой слово "долг" теряло всякий смысл. |
|
But the fire of a brain burning high and kindling everything lighted up herself against herself.--Was one so volatile as she a person with a will?--Were they not a multitude of flitting wishes that she took for a will? Was she, feather-headed that she was, a person to make a stand on physical pride?--If she could yield her hand without reflection (as she conceived she had done, from incapacity to conceive herself doing it reflectively) was she much better than purchaseable stuff that has nothing to say to the bargain?
Furthermore, said her incandescent reason, she had not suspected such art of cunning in Willoughby. Then might she not be deceived altogether--might she not have misread him? Stronger than she had fancied, might he not be likewise more estimable? The world was favourable to him; he was prized by his friends. |
Но мозг ее продолжал гореть, сжигая все, что попадало в его орбиту, и Клара разглядывала себя в беспощадном свете этого пламени. Есть ли у нее хотя бы какое-то подобие воли? Или она принимает за волю вереницу порхающих мечтаний, сменяющих одно другое? Ей ли, с ее легкомыслием, отстаивать свое физическое достоинство? И если она оказалась способной обещать кому-либо свою руку, не задумываясь (ибо невозможно представить, чтобы она совершила такой поступок по зрелом размышлении), чем отличается она от товара, который можно купить и продать, и имеет ли она в таком случае голос в этой сделке?
К тому же, нашептывал ее воспламененный рассудок, она ведь и не подозревала такой изощренной хитрости в Уилоби, - быть может, она ошибается и в другом, и все ее суждения о нем - ошибка? Если он оказался сильнее, нежели она предполагала, быть может, он и вообще более достойная личность, чем ей представлялось? Свет к нему благоволит. Друзья его ценят. |
| She reviewed him. It was all in one flash. It was not much less intentionally favourable than the world's review and that of his friends, but, beginning with the idea of them, she recollected--heard Willoughby's voice pronouncing his opinion of his friends and the world; of Vernon Whitford and Colonel De Craye for example, and of men and women. An undefined agreement to have the same regard for him as his friends and the world had, provided that he kept at the same distance from her, was the termination of this phase, occupying about a minute in time, and reached through a series of intensely vivid pictures:--his face, at her petition to be released, lowering behind them for a background and a comment. | Она снова окинула его мысленным взором. В сущности, ее оценка почти не расходится с оценкой света и друзей, и даже если она менее благоприятна, то ненамного и непреднамеренно. Но вот беда: при мысли об этих друзьях она тотчас вспомнила - явственно услышала - голос Уилоби, рассуждающего о свете и о друзьях, в частности, о тех же Верноне Уитфорде и полковнике де Крее. А коли уж она взялась смотреть на него теми же глазами, какими на него смотрят друзья, то надо предположить, что она отстоит от него на том же расстоянии, что и они. Но в таком случае как же можно было ей видеть в Уилоби близкого человека? Все это рассуждение длилось минуту, не больше, и за короткую эту минуту в ее голове пронеслась вереница картин, одна другой ярче, но фоном для каждой и как бы комментарием к ней неизменно проступало угрюмо-непреклонное лицо Уилоби, каким оно было, когда она попросила его освободить ее от слова. |
| "I cannot! I cannot!" she cried, aloud; and it struck her that her repulsion was a holy warning. Better be graceless than a loathing wife: better appear inconsistent. Why should she not appear such as she was? | - Нет, нет, не могу! - произнесла она вслух. И тут же подумала, что отвращение, которое он ей внушает, должно быть знаком свыше. Пусть она непостоянная, скверная женщина - все лучше, чем быть женой постылого мужа! Пусть люди увидят, что она ветрена и переменчива. Зачем таить от них свою подлинную сущность? |
| Why? We answer that question usually in angry reliance on certain superb qualities, injured fine qualities of ours undiscovered by the world, not much more than suspected by ourselves, which are still our fortress, where pride sits at home, solitary and impervious as an octogenarian conservative. But it is not possible to answer it so when the brain is rageing like a pine-torch and the devouring illumination leaves not a spot of our nature covert. The aspect of her weakness was unrelieved, and frightened her back to her loathing. From her loathing, as soon as her sensations had quickened to realize it, she was hurled on her weakness. She was graceless, she was inconsistent, she was volatile, she was unprincipled, she was worse than a prey to wickedness--capable of it; she was only waiting to be misled. Nay, the idea of being misled suffused her with languor; for then the battle would be over and she a happy weed of the sea no longer suffering those tugs at the roots, but leaving it to the sea to heave and contend. She would be like Constantia then: like her in her fortunes: never so brave, she feared. |
Зачем? Такой вопрос обычно вызывает раздражение, ибо втайне каждый из нас убежден, что обладает некими высокими достоинствами и благородными качествами; и пусть небрежный свет не замечает их, пусть мы и сами едва их в себе подозреваем, они тем не менее служат нам оплотом: на этой убежденности зиждется наше чувство собственного достоинства, одинокое и неуязвимое, как восьмидесятилетний консерватор. Но когда мозг полыхает, как факел, и всепоглощающий пламень не оставляет ни одного закоулка души в темноте, человеку не до чувства собственного достоинства. Клара не могла выбраться из заколдованного круга, она видела свое бессилие, оно ее страшило, Она призывала на помощь все свое отвращение к Уилоби и: вновь возвращалась к сознанию своего бессилия.
Да, она неблагодарна, непоследовательна, непостоянна, безнравственна, она способна поддаться соблазну, больше того - только и ждет, чтобы ее соблазнили! Так вот оно что! При одной этой мысли она ощутила приятную слабость: ведь это конец боренью с собой, конец мучительным попыткам оторваться от своих корней. Она будет беспечно колыхаться по воле волн, подобно водорослям в океане! Да, она будет чем-то вроде Констанции - по судьбе, но, увы, не по отваге. |
|
Perhaps very like Constantia in her fortunes!
Poor troubled bodies waking up in the night to behold visually the spectre cast forth from the perplexed machinery inside them, stare at it for a space, till touching consciousness they dive down under the sheets with fish-like alacrity. Clara looked at her thought, and suddenly headed downward in a crimson gulf. |
Констанция по судьбе?
С Кларой произошло то, что бывает с человеком, очнувшимся внезапно среди ночи от тревожного сна: с минуту лежит он с открытыми глазами, пытаясь вникнуть в смутное видение, порожденное таинственной механикой его души; но едва ему это удается, он с проворством рыбы, устремляющейся в глубь пучины, ныряет в простыни и укутывается в них с головой. Как только случайно возникшая у Клары мысль дошла до ее сознания во всей своей полноте, она словно вся окунулась в багровый румянец стыда. |
| She must have obtained absolution, or else it was oblivion, below. Soon after the plunge her first object of meditation was Colonel De Craye. She thought of him calmly: he seemed a refuge. He was very nice, he was a holiday character. His lithe figure, neat firm footing of the stag, swift intelligent expression, and his ready frolicsomeness, pleasant humour, cordial temper, and his Irishry, whereon he was at liberty to play, as on the emblem harp of the Isle, were soothing to think of. The suspicion that she tricked herself with this calm observation of him was dismissed. Issuing out of torture, her young nature eluded the irradiating brain in search of refreshment, and she luxuriated at a feast in considering him--shower on a parched land that he was! He spread new air abroad. | Надо полагать, однако, что ей было даровано отпущение грехов или, во всяком случае, забвение их, ибо, когда она вынырнула вновь на поверхность, мысли ее остановились на полковнике де Крее. Она думала о нем совершенно спокойно, это был отдых для души. Он был очень мил, настоящий праздничный гость. Его гибкая фигура, четкая, легкая поступь оленя, живая, смышленая физиономия, его юмор, душевная веселость, неизменная приветливость и, наконец, - ирландский темперамент, которым он пользовался, как инструментом, как арфой, что служит эмблемой его зеленой родины, - обо всем этом думалось легко и приятно. У нее зашевелилось было подозрение, будто она обманывает себя нарочитым спокойствием, но она тут же это подозрение отмела. Юная душа, устав терзаться, бежала от ярких лучей разума и искала отдохновения. Думать о де Крее было роскошным пиршеством. Он был как долгожданный дождь в засушливую пору. От него веяло свежим воздухом. |
| She had no reason to suppose he was not a good man: she could securely think of him. Besides he was bound by his prospective office in support of his friend Willoughby to be quite harmless. And besides (you are not to expect logical sequences) the showery refreshment in thinking of him lay in the sort of assurance it conveyed, that the more she thought, the less would he be likely to figure as an obnoxious official--that is, as the man to do by Willoughby at the altar what her father would, under the supposition, be doing by her. Her mind reposed on Colonel De Craye. | Она не имела оснований усомниться в его порядочности и могла спокойно предаваться думам о нем. Да и разве характер услуги, какую ожидал от него в скором будущем его друг Уилоби, не являлся сам по себе гарантией? К тому же (впрочем, не ищите здесь логики!) ведь оттого-то так легко и дышится Кларе, когда она останавливает свои мысли на де Крее, что - как ей казалось - ему вряд ли придется выступить в ненавистной роли, которую ему предназначал Уилоби. Итак, она позволяла себе отдыхать душой, думая о де Крее. |
| His name was Horace. Her father had worked with her at Horace. She knew most of the Odes and some of the Satires and Epistles of the poet. They reflected benevolent beams on the gentleman of the poet's name. He too was vivacious, had fun, common sense, elegance; loved rusticity, he said, sighed for a country life, fancied retiring to Canada to cultivate his own domain; "modus agri non ita magnus:" a delight. And he, too, when in the country, sighed for town. There were strong features of resemblance. He had hinted in fun at not being rich. "Quae virtus et quanta sit vivere parvo." But that quotation applied to and belonged to Vernon Whitford. Even so little disarranged her meditations. | Он носил то же имя, что и великий поэт, со стихами которого Клару познакомил отец. Она знала большую часть его од, а также несколько сатир и посланий. Человек, носящий имя этого поэта, светился для нее отраженным светом его славы. Как и тот, он был весел, остроумен, исполнен изящества и здравого смысла; он говорил, что любит деревню, вздыхал по сельской жизни, мечтал осесть в Канаде и возделывать свой клочок земли: "Modus agri non ita magnus"[13]{36}. Не прелестно ли? И так же, как тот, попав в деревню, принимался вздыхать по городу. Он шутливо намекал на свою бедность: "Quae virtus et quanta, boni, sit vivere parvo"[14]{37}. Эта цитата, впрочем, больше подходила к Вернону Уитфорду. Как ни странно, последнее соображение спутало весь дальнейший ход ее мыслей. |
|
She would have thought of Vernon, as her instinct of safety prompted, had not his exactions been excessive. He proposed to help her with advice only. She was to do everything for herself, do and dare everything, decide upon everything. He told her flatly that so would she learn to know her own mind; and flatly, that it was her penance. She had gained nothing by breaking down and pouring herself out to him. He would have her bring Willoughby and her father face to face, and be witness of their interview--herself the theme. What alternative was there?--obedience to the word she had pledged. He talked of patience, of self-examination and patience. But all of her--she was all marked urgent. This house was a cage, and the world--her brain was a cage, until she could obtain her prospect of freedom.
As for the house, she might leave it; yonder was the dawn. |
Если бы она послушалась своего инстинкта самосохранения, она бы давно обратилась мыслями к Вернону. Но он был так требователен, так суров! Ничем, кроме совета, он не обещал ей помочь. Она должна была взять на себя все - сама должна была решать, сама действовать. Он так и сказал, что это - единственный способ для нее разобраться в самой себе и что это ее епитимья. Тем, что, не выдержав муки, она излила перед ним душу, она ровно ничего не выиграла. Вернон считал, что ей следует добиваться разговора между Уилоби и ее отцом и, больше того, присутствовать во время этого разговора, предметом которого будет она сама! Либо это, либо оставаться верной слову, которое она дала Уилоби. Иной альтернативы нет. Терпение, честность с самой собой, и еще раз терпение, - призывал Вернон, между тем как все в ней кричало: "Теперь или никогда!" Дом, где она сейчас обреталась, был ей тюрьмой, весь белый свет был тюрьмой, собственные мысли были тюрьмой, и, покуда она не добьется уверенности в своем освобождении, стены этой тюрьмы не расступятся.
Самый дом, впрочем, она вольна покинуть хоть сейчас. |
| She went to her window to gaze at the first colour along the grey. Small satisfaction came of gazing at that or at herself. She shunned glass and sky. One and the other stamped her as a slave in a frame. It seemed to her she had been so long in this place that she was fixed here: it was her world, and to imagine an Alp was like seeking to get back to childhood. Unless a miracle intervened here she would have to pass her days. Men are so little chivalrous now that no miracle ever intervenes. Consequently she was doomed. | Она подошла к окну и взглянула на подернувшееся первым робким румянцем зари серое небо, затем скользнула взором по зеркалу. Ни вид из окна, ни собственное отражение не доставили ей никакого удовольствия. Куда бы она ни взглянула, все ей напоминало о ее неволе: там - оконный переплет, похожий на прутья клетки, здесь - рама. Ей казалось, будто она так давно живет в этом доме, что ей уже отсюда не выбраться никогда; отныне это ее мир, и представить себе какую-нибудь альпийскую вершину так же невозможно, как вернуться в детство. Она обречена оставаться здесь до конца своих дней, если только не случится чудо. Но в наше время рыцари перевелись, и чудес не бывает. Следовательно, участь ее решена. |
| She took a pen and began a letter to a dear friend, Lucy Darleton, a promised bridesmaid, bidding her countermand orders for her bridal dress, and purposing a tour in Switzerland. She wrote of the mountain country with real abandonment to imagination. It became a visioned loophole of escape. She rose and clasped a shawl over her night-dress to ward off chillness, and sitting to the table again, could not produce a word. The lines she had written were condemned: they were ludicrously inefficient. The letter was torn to pieces. She stood very clearly doomed. | Она взяла в руки перо и начала письмо к Люси Дарлтон, любимой подруге, которая должна была приехать на свадьбу. Она писала, чтобы та не шила себе свадебного наряда, а готовилась к путешествию по Швейцарии. И покуда, отдавшись фантазии, Клара писала об этом горном крае, ей казалось, что она нашла лазейку из своей тюрьмы. Она встала и накинула на плечи поверх пеньюара шаль, так как повеяло утренней прохладой, затем снова села за стол, но уже не могла написать ни одного слова. Все написанное подлежало уничтожению - что ни строка, то нелепость. Она порвала письмо на клочки. Все ясно: участь ее решена. |
| After a fall of tears, upon looking at the scraps, she dressed herself, and sat by the window and watched the blackbird on the lawn as he hopped from shafts of dewy sunlight to the long-stretched dewy tree-shadows, considering in her mind that dark dews are more meaningful than bright, the beauty of the dews of woods more sweet than meadow-dews. It signified only that she was quieter. She had gone through her crisis in the anticipation of it. That is how quick natures will often be cold and hard, or not much moved, when the positive crisis arrives, and why it is that they are prepared for astonishing leaps over the gradations which should render their conduct comprehensible to us, if not excuseable. |
Поплакав над обрывками письма, она оделась, села у окошка и стала следить за прыжками черного дрозда по росистому газону; он то и дело перескакивал из полосок света в более длинные полосы теней, отбрасываемые деревьями. Насколько значимее, думала она, насколько милее эти темные владения росы, нежели яркий блеск ее на солнечной лужайке.
Словом, Клара успокоилась. В душе она уже пережила кризис, которому еще только предстояло наступить, - так оно обычно и бывает с живыми, нервными натурами. В минуту настоящего кризиса они оказываются тверды и невозмутимы и даже производят впечатление равнодушных. Поэтому-то они и способны на головокрркительные переходы, минуя те самые ступени, благодаря которым их поступки могли бы заслужить в глазах общественного мнения если не оправдания, то хотя бы некоторого снисхождения. |
| She watched the blackbird throw up his head stiffly, and peck to right and left, dangling the worm on each side his orange beak. Specklebreasted thrushes were at work, and a wagtail that ran as with Clara's own rapid little steps. Thrush and blackbird flew to the nest. They had wings. The lovely morning breathed of sweet earth into her open window, and made it painful, in the dense twitter, chirp, cheep, and song of the air, to resist the innocent intoxication. O to love! was not said by her, but if she had sung, as her nature prompted, it would have been. Her war with Willoughby sprang of a desire to love repelled by distaste. Her cry for freedom was a cry to be free to love: she discovered it, half shuddering: to love, oh! no--no shape of man, nor impalpable nature either: but to love unselfishness, and helpfulness, and planted strength in something. Then, loving and being loved a little, what strength would be hers! She could utter all the words needed to Willoughby and to her father, locked in her love: walking in this world, living in that. | Дрозд закинул голову, поклевал что-то в одном месте, в другом и замотал из стороны в сторону своим ярко-желтым клювом, из которого свешивался червяк. Заступила на работу пятнистая дроздиха; быстро, Клариной походкой, засеменила трясогузка, затем оба дрозда поднялись в воздух и разлетелись по гнездам. У них были крылья! В раскрытое окно ворвалось великолепное утро, напитанное упоительным ароматом земли. Слушая дружный хор, в котором сливались щебет, чириканье, посвист и нежная песенка ветра, трудно было не поддаться невинному опьянению утра. Любить! Этого слова она не произносила, но если бы она запела, - а душа ее так и рвалась в песню! - она пропела бы именно его. Ведь вся ее война с Уилоби и возникла оттого, что желание любить натолкнулось на преграду отвращения. Жажда свободы была жаждой свободы любить. И, поняв это, она не могла не содрогнуться. Любить! Но не какого-нибудь определенного мужчину. Ни даже необъятную природу. Любить самоотверженность, чуткость, душевную силу. И тогда, если бы она любила и могла хоть немного чувствовать себя любимой, сколько это придало бы ей сил! Любовь служила бы ей щитом, она нашла бы все нужные слова, какими говорить и с Уилоби и с отцом: она бы двигалась в их мире, а жила в своем. |
| Previously she had cried, despairing: If I were loved! Jealousy of Constantia's happiness, envy of her escape, ruled her then: and she remembered the cry, though not perfectly her plain-speaking to herself: she chose to think she had meant: If Willoughby were capable of truly loving! For now the fire of her brain had sunk, and refuges and subterfuges were round about it. The thought of personal love was encouraged, she chose to think, for the sake of the strength it lent her to carve her way to freedom. She had just before felt rather the reverse, but she could not exist with that feeling; and it was true that freedom was not so indistinct in her fancy as the idea of love. | Ей уже однажды случилось воскликнуть с отчаяньем: если б только меня любили! Но тогда в ней говорила зависть - она завидовала счастью, которое выпало на долю Констанции Дарэм, завидовала ее чудесному избавлению. Сейчас она вспомнила это восклицание, но уже была менее откровенна с собой. Она пыталась себя убедить, будто теперешний ее возглас означал: "Если бы Уилоби был способен любить по-настоящему!" Ибо от пламени, охватившего ее мозг, остались лишь пепел да зола, и в наступившем полумраке было где укрыться полуправде. Она думала о любви - так, во всяком случае, она себя уверяла - лишь как о средстве пробиться к свободе. Правда, минуту назад она думала нечто совершенно противоположное, а именно: что свобода нужна ей для любви, но сейчас такая мысль казалась ей неприемлемой. Впрочем, представление о свободе было у нее и в самом деле более отчетливым, чем представление о любви. |
|
Were men, when they were known, like him she knew too well?
The arch-tempter's question to her was there. She put it away. Wherever she turned it stood observing her. She knew so much of one man, nothing of the rest: naturally she was curious. Vernon might be sworn to be unlike. But he was exceptional. What of the other in the house? |
Не всякий ли мужчина, когда его узнаешь как следует, окажется подобным тому, которого она знала слишком хорошо?
Но нет, это вопрос от лукавого. Клара отгоняла его. Да не тут-то было! Вопрос этот всюду ее подстерегал. В самом деле, ведь она знала так много об одном представителе мужского пола и так мало - об остальных! Как же было не задаваться таким вопросом? Она могла бы поклясться, что Вернон на него не похож. Впрочем, он был исключением, его нельзя было равнять ни с кем. А тот, другой, живущий сейчас под одним с нею кровом? |
| Maidens are commonly reduced to read the masters of their destinies by their instincts; and when these have been edged by over-activity they must hoodwink their maidenliness to suffer themselves to read; and then they must dupe their minds, else men would soon see they were gifted to discern. Total ignorance being their pledge of purity to men, they have to expunge the writing of their perceptives on the tablets of the brain: they have to know not when they do know. The instinct of seeking to know, crossed by the task of blotting knowledge out, creates that conflict of the natural with the artificial creature to which their ultimately revealed double-face, complained of by ever-dissatisfied men, is owing. | Обычно девице, чтобы разгадать, каков человек, которому суждено сделаться господином ее судьбы, остается одно: положиться на собственное чутье. Если же это чутье от чрезмерной нагрузки притупилось, девицы вынуждены пренебречь своею девичьей щепетильностью и призвать на помощь рассудок. Но тут сызнова начинается игра в прятки, на этот раз с рассудком: ведь мужчина не должен знать, что его невеста способна здраво о нем судить! Полное невежество - вот единственный залог ее невинности в глазах мужчины. А посему - извольте стереть все, что занесено на скрижали вашей девичьей памяти, извольте забыть все, что знаете. Это-то сочетание инстинктивной пытливости с необходимостью скрывать свою осведомленность и создает ту смесь искусственности, из которой рождается пресловутое женское лицемерие, столь осуждаемое мужчинами, - право же, на них не угодишь! |
| Wonder in no degree that they indulge a craving to be fools, or that many of them act the character. Jeer at them as little for not showing growth. You have reared them to this pitch, and at this pitch they have partly civilized you. Supposing you to want it done wholly, you must yield just as many points in your requisitions as are needed to let the wits of young women reap their due harvest and be of good use to their souls. You will then have a fair battle, a braver, with better results. | Не удивляйтесь же, если девушки снисходят к вашему желанию видеть в них дурочек и с вашей легкой руки соглашаются играть эту роль, и не торопитесь презирать их за отсутствие умственного развития. Вы сами воспитали их такими. Они же, достигнув показанного им уровня, принимаются соответственно воспитывать вас. И вполне в этом преуспевают. Если же вам угодно, чтобы процесс взаимного воспитания был довершен, откажитесь хотя бы от части требований, которые вы предъявляете к женщине, дайте достойную пищу ее уму, способствуйте ее духовному развитию. Вот тогда вы можете вступить с ней в единоборство, и это будет справедливый, мужественный бой равных. Да и исход его будет плодотворнее. |
|
Clara's inner eye traversed Colonel De Craye at a shot.
She had immediately to blot out the vision of Captain Oxford in him, the revelation of his laughing contempt for Willoughby, the view of mercurial principles, the scribbled histories of light love-passages. She blotted it out, kept it from her mind: so she knew him, knew him to be a sweeter and a variable Willoughby, a generous kind of Willoughby, a Willoughby-butterfly, without having the free mind to summarize him and picture him for a warning. Scattered features of him, such as the instincts call up, were not sufficiently impressive. Besides, the clouded mind was opposed to her receiving impressions. |
Внезапно, внутренним чутьем, Клара разгадала де Крея. Для этого ей пришлось перечеркнуть привидевшийся ей в нем образ капитана Оксфорда, забыть его насмешливое презрение к Уилоби, гибкость его принципов и печать легких любовных побед.
Все это она перечеркнула, попросту выкинула из головы. Да, она знала, что он собою представляет, знала, что это просто более приятный, более богатый нюансами Уилоби; Уилоби-мотылек, наделенный, быть может, несколько большей душевной широтой. Но ей не хватало внутренней свободы в этом себе признаться, воспринять это как предостережение. Чутьем она угадывала отдельные черточки, но, не обобщенные рассудком, они не производили на нее достаточно отчетливого впечатления. К тому же ее утомленный ум отказывался воспринимать новые впечатления, |
| Young Crossjay's voice in the still morning air came to her cars. The dear guileless chatter of the boy's voice. Why, assuredly it was young Crossjay who was the man she loved. And he loved her. And he was going to be an unselfish, sustaining, true, strong man, the man she longed for, for anchorage. Oh, the dear voice! woodpecker and thrush in one. He never ceased to chatter to Vernon Whitford walking beside him with a swinging stride off to the lake for their morning swim. | В неподвижном утреннем воздухе раздался голос юного Кросджея. Милая, бесхитростная мальчишеская болтовня! Вот кого она действительно любит! И он ведь ее любит. Вот он, ее идеал, человек, на которого можно положиться всецело, - самоотверженный, мужественный и благородный! Ах, этот милый голос! В нем слышится попеременно то дрозд, то дятел. Легкий, нескованный, шагал он рядом с Верноном Уитфордом к пруду, куда они ходили каждое утро купаться. |
| Happy couple! The morning gave them both a freshness and innocence above human. They seemed to Clara made of morning air and clear lake water. Crossjay's voice ran up and down a diatonic scale with here and there a query in semitone and a laugh on a ringing note. She wondered what he could have to talk of so incessantly, and imagined all the dialogue. He prattled of his yesterday, to-day, and to-morrow, which did not imply past and future, but his vivid present. She felt like one vainly trying to fly in hearing him; she felt old. The consolation she arrived at was to feel maternal. She wished to hug the boy. | Счастливцы! Они шли, осененные святостью и свежестью раннего утра, и казались какими-то бесплотными существами, сотканными из предрассветного воздуха и прозрачных вод пруда. Голос Кросджея то поднимался, то падал, пробегая всю диатоническую гамму, время от времени обрываясь вопросом или звонкой нотой смеха. Интересно, о чем он говорит так безостановочно? Клара принялась сочинять в уме диалог. Он болтал о вчерашнем дне, о сегодняшнем, о завтрашнем, для него не существовало ни прошлого, ни будущего, а одно лишь сплошное лучезарное настоящее. Слушая его голос, она чувствовала себя птицей, которая тщетно машет крыльями, пытаясь взлететь. Как она стара! Чтобы хоть немного утешиться, она стала с материнской нежностью думать о мальчике. Ей хотелось прижать его к груди. |
|
Trot and stride, Crossjay and Vernon entered the park, careless about wet grass, not once looking at the house. Crossjay ranged ahead and picked flowers, bounding back to show them. Clara's heart beat at a fancy that her name was mentioned. If those flowers were for her she would prize them.
The two bathers dipped over an undulation. Her loss of them rattled her chains. |
Так они шли, эти двое, один шагом, другой вприпрыжку, не обращая внимания на мокрую от росы траву, и, войдя в парк, ни разу не оглянулись на Большой дом. Кросджей то и дело забегал вперед, срывал цветок и возвращался, чтобы показать его своему наставнику. Кларе почудилось, будто было упомянуто ее имя, и у нее забилось сердце. Ах, если цветы предназначаются ей, каким драгоценным будет для нее этот букет!
Купальщики скрылись за небольшим холмом. С их исчезновением Клара вновь явственно услышала звон своих цепей. |
|
Deeply dwelling on their troubles has the effect upon the young of helping to forgetfulness; for they cannot think without imagining, their imaginations are saturated with their Pleasures, and the collision, though they are unable to exchange sad for sweet, distills an opiate.
"Am I solemnly engaged?" she asked herself. She seemed to be awakening. She glanced at her bed, where she had passed the night of ineffectual moaning, and out on the high wave of grass, where Crossjay and his good friend had vanished. Was the struggle all to be gone over again? |
В молодости, когда начинаешь слишком уж углубляться в свои невзгоды, на выручку приходит спасительное забвение. Ибо молодая мысль - наполовину мечтания, а молодые мечты пронизаны радостью, и в результате столкновения этих двух начал, хоть грусть и не подменить весельем, образуется род наркотика.
"Неужто я навеки связана словом?" - спросила себя Клара вдруг, словно только что очнулась. Она взглянула на постель, в которой провела ночь, бесплодно сетуя на свою судьбу; затем перевела взгляд на высокую волнующуюся траву на холме, за которым исчезли Кросджей и его добрый друг. Неужели всю эту борьбу придется вести заново? |
|
Little by little her intelligence of her actual position crept up to submerge her heart.
"I am in his house!" she said. It resembled a discovery, so strangely had her opiate and power of dreaming wrought through her tortures. She said it gasping. She was in his house, his guest, his betrothed, sworn to him. The fact stood out cut in steel on the pitiless daylight. That consideration drove her to be an early wanderer in the wake of Crossjay. |
Постепенно истинное положение дел представилось ей со всей ясностью, сердце ее словно оборвалось.
"И я живу у него в доме, в его доме!" - воскликнула она. Эта мысль была равносильна открытию - так велико было действие упомянутого наркотика, этой способности мечтать, несмотря ии на какие мучения. Клара вздрогнула, произнеся эти слова. Она в его доме, его гостья, его невеста, суженая. В беспощадном свете дня этот факт предстал перед ней с отчетливостью гравюры на меди. Она почувствовала, что не может больше оставаться в комнате ни минуты, и побрела по направлению к пруду. |
|
Her station was among the beeches on the flank of the boy's return; and while waiting there the novelty of her waiting to waylay anyone--she who had played the contrary part!--told her more than it pleased her to think. Yet she could admit that she did desire to speak with Vernon, as with a counsellor, harsh and curt, but wholesome.
The bathers reappeared on the grass-ridge, racing and flapping wet towels. Some one hailed them. A sound of the galloping hoof drew her attention to the avenue. She saw Willoughby dash across the park level, and dropping a word to Vernon, ride away. Then she allowed herself to be seen. |
Она остановилась среди буков, мимо которых должен был пройти мальчик на обратном пути. Необычность ситуации, в которой она сейчас оказалась, - она, привыкшая быть дичью, вдруг выступает в роли охотника! - внезапно открыла ей глаза на нечто такое, чего она предпочла бы не замечать. Впрочем, почему бы ей не сознаться себе, что она поджидает именно Вернона - ей ведь нужно с ним поговорить, как с советчиком, жестким, суховатым, но для нее полезным.
На поросшем травою холме появились две фигуры. Размахивая мокрыми полотенцами, они бежали наперегонки. Кто-то их окликнул. Раздался топот копыт. Клара повернула голову и увидела, как Уилоби пронесся верхом по аллее, крикнул что-то Вернону на ходу и ускакал. Только тогда она решила показаться. |
|
Crossjay shouted. Willoughby turned his head, but not his horse's head. The boy sprang up to Clara. He had swum across the lake and back; he had raced Mr. Whitford--and beaten him! How he wished Miss Middleton had been able to be one of them!
Clara listened to him enviously. Her thought was: We women are nailed to our sex! She said: "And you have just been talking to Sir Willoughby." Crossjay drew himself up to give an imitation of the baronet's hand-moving in adieu. He would not have done that had he not smelled sympathy with the performance. |
Кросджей закричал. Уилоби повернул голову, не поворачивая, однако, коня. Мальчик в один скачок очутился подле Клары. Он переплыл пруд - туда и обратно! Они бежали с мистером Уитфордом наперегонки, и он вышел победителем! Ах, как жаль, что мисс Мидлтон не было с ними!
Клара слушала его с завистью. "Как, однако, мы, женщины, скованы в своем поведении", - подумала она. - Вы только что говорили с сэром Уилоби, - сказала она вслух. Кросджей вытянулся в струнку и, комически утрируя, изобразил прощальное приветствие баронета. Он бы не осмелился на такое, если бы не угадывал чутьем настроение аудитории. |
|
She declined to smile. Crossjay repeated it, and laughed. He made a broader exhibition of it to Vernon approaching: "I say. Mr. Whitford, who's this?"
Vernon doubled to catch him. Crossjay fled and resumed his magnificent air in the distance. "Good-morning, Miss Middleton; you are out early," said Vernon, rather pale and stringy from his cold swim, and rather hard-eyed with the sharp exercise following it. |
Клара, однако, не позволила себе улыбнуться, Кросджей со смехом повторил свою выходку. Между тем к ним присоединился Вернон.
- Послушайте, мистер Уитфорд, - воскликнул Кросджей, - кто это? - и повторил свою буффонаду в третий раз, еще выразительнее, чем прежде. Вернон наклонился, чтобы его схватить. Кросджей увернулся, отбежал и повторил жест, исполненный величия. - Доброе утро, мисс Мидлтон, как вы рано сегодня поднялись! - сказал Вернон. Его мокрые волосы свисали на лоб, а лицо побледнело после купания в холодном пруду. В глазах еще не погас жестковатый блеск, вызванный состязанием в беге. |
|
She had expected some of the kindness she wanted to reject, for he could speak very kindly, and she regarded him as her doctor of medicine, who would at least present the futile drug.
"Good morning," she replied. "Willoughby will not be home till the evening." "You could not have had a finer morning for your bath." |
Она ожидала встретить в нем немного той нежности, которую намеревалась отклонить, ибо знала, что он мог быть очень ласков, и смотрела на него, как на своего врача, который сделает хотя бы попытку предложить ей бесполезное лекарство.
- Доброе утро, - ответила она. - Уилоби уехал на весь день и вернется только к вечеру. - Какое прекрасное утро для купания! |
| "No." | - Да. |
|
"I will walk as fast as you like."
"I'm perfectly warm." "But you prefer fast walking." "Out." "Ah! yes, that I understand. The walk back! Why is Willoughby away to-day?" "He has business." After several steps she said: "He makes very sure of papa." "Not without reason, you will find," said Vernon. "Can it be? I am bewildered. I had papa's promise." "To leave the Hall for a day or two." "It would have been . . ." |
- Я могу шагать очень быстро, если хотите.
- Спасибо, я согрелся. - Но вы предпочитаете быструю ходьбу, я знаю. - Когда иду туда. - Понимаю. Ах, этот обратный путь домой! А почему Уилоби вздумалось уехать на весь день? - У него дела. Пройдя несколько шагов в молчании, она сказала: - Он, кажется, очень уверен в папе. - И, как увидите, не без оснований, - сказал Вернон. - Но отчего же? Я не понимаю. Ведь папа дал мне слово: - Ну да, уехать с вами на два дня. - Но даже это было бы: |
|
"Possibly. But other heads are at work as well as yours. If you had been in earnest about it you would have taken your father into your confidence at once. That was the course I ventured to propose, on the supposition."
"In earnest! I cannot imagine that you doubt it. I wished to spare him." "This is a case in which he can't be spared." "If I had been bound to any other! I did not know then who held me a prisoner. I thought I had only to speak to him sincerely." "Not many men would give up their prize for a word, Willoughby the last of any." "Prize" rang through her thrillingly from Vernon's mouth, and soothed her degradation. |
- Возможно. Но другие тоже не дремали. Если ваши намерения были серьезны, вам следовало бы поговорить с отцом начистоту, без проволочек. Это я и позволил себе вам посоветовать - полагая, что вы не шутите.
- Шучу?! Вы прекрасно знаете, что это не так. Я просто хотела пощадить отца. - В данном случае это невозможно. - Ах, если бы человек, с которым я себя связала, был иным! Я еще не знала своего тюремщика. Я думала, довольно объясниться с ним, и он меня отпустит. - Таких мужчин, которые согласились бы отказаться от завоеванного сокровища - только оттого, что с ними поговорили, - мало. Уилоби не из их числа. "Сокровища"! Это слово в устах Вернона отдалось в ее душе радостью, которая немного утешила ее в ее унижении. |
|
She would have liked to protest that she was very little of a prize; a poor prize; not one at all in general estimation; only one to a man reckoning his property; no prize in the true sense.
The importunity of pain saved her. "Does he think I can change again? Am I treated as something won in a lottery? To stay here is indeed more than I can bear. And if he is calculating--Mr. Whitford, if he calculates on another change, his plotting to keep me here is inconsiderate, not very wise. Changes may occur in absence." |
Она хотела бы возразить. Какое она сокровище? Никто ее так не воспринимает, кроме человека, который считает ее своей собственностью. На самом же деле никакое она не сокровище.
Впрочем, ей было не до тонкостей. - Неужели он думает, что я могу вновь перемениться? Или я приз, который можно выиграть в лотерею? Право же, я не в силах больше здесь оставаться. А если он рассчитывает: Мистер Уитфорд, если он в самом деле считает, что я могу снова перемениться, одуматься, то держать меня здесь хитростью не только жестоко, но и неумно. Еще в разлуке, быть может, и могло бы что-нибудь измениться, но здесь: |
|
"Wise or not, he has the right to scheme his best to keep you."
She looked on Vernon with a shade of wondering reproach. "Why? What right?" "The right you admit when you ask him to release you. He has the right to think you deluded; and to think you may come to a better mood if you remain--a mood more agreeable to him, I mean. He has that right absolutely. You are bound to remember also that you stand in the wrong. You confess it when you appeal to his generosity. And every man has the right to retain a treasure in his hand if he can. Look straight at these facts." |
- Умно или нет, но он вправе пускаться на любые уловки, вправе считать вас во власти заблуждения и полагать, что, если вы побудете здесь, вы настроитесь на лучший лад, - лучший с его точки зрения, разумеется. Это его полное право. Не забывайте также, что вы кругом перед ним виноваты. Вы сами это признаете, коли взываете к его великодушию. И всякий человек вправе пытаться удержать то, что ему дорого. Взгляните трезво на факты. |
|
"You expect me to be all reason!"
"Try to be. It's the way to learn whether you are really in earnest." "I will try. It will drive me to worse!" "Try honestly. What is wisest now is, in my opinion, for you to resolve to stay. I speak in the character of the person you sketched for yourself as requiring. Well, then, a friend repeats the same advice. You might have gone with your father: now you will only disturb him and annoy him. The chances are he will refuse to go." "Are women ever so changeable as men, then? Papa consented; he agreed; he had some of my feeling; I saw it. That was yesterday. And at night! He spoke to each of us at night in a different tone from usual. With me he was hardly affectionate. But when you advise me to stay, Mr. Whitford, you do not perhaps reflect that it would be at the sacrifice of all candour." "Regard it as a probational term." |
- Вы требуете, чтобы я была вся - рассудок?
- Попробуйте. Это единственный способ разобраться в себе до конца. - Я попытаюсь. Но будет еще хуже, вот увидите! - Не лукавьте. Я бы посоветовал вам покуда оставаться здесь. Я это говорю в качестве того лица, в котором, по вашим словам, вы нуждаетесь. Итак, вот вам совет друга. Вы чуть было не уехали с отцом. Но поскольку это не удалось, дальнейшие ваши попытки только встревожат его и вызовут раздражение. Скорее всего, он откажется ехать. - Судите сами, кто переменчивее - женщина или мужчина? Папа ведь согласился, сказал, что поедет: он отчасти догадывался о моем душевном состоянии - я это видела. Но то было днем. А вечером! Его словно подменили. Он со всеми говорил не так, как обычно. Даже со мной был неласков. Однако, мистер Уитфорд, советуя мне здесь оставаться, вы тем самым предлагаете мне поступиться своей искренностью. - Смотрите на это, как на испытательный срок. |
|
"It has gone too far with me."
"Take the matter into the head: try the case there." "Are you not counselling me as if I were a woman of intellect?" The crystal ring in her voice told him that tears were near to flowing. He shuddered slightly. "You have intellect," he said, nodded, and crossed the lawn, leaving her. He had to dress. She was not permitted to feel lonely, for she was immediately joined by Colonel De Craye. |
- Мне он уже не нужен. Я слишком далеко зашла.
- Пусть окончательный суд свершится не в сердце вашем, а в голове. - Вы со мной говорите так, словно я соткана из одного интеллекта. В голосе ее появились звенящие нотки, указывающие на близость слез. Вернон еле приметно вздрогнул. - У вас достаточно интеллекта, - кинул он на прощание и, наклонив голову, зашагал по газону прочь. Ему было пора одеваться. Клара недолго оставалась одна - полковник де Крей уже направлялся к буковой роще. |
|
Crossjay darted up to her a nose ahead of the colonel. "I say, Miss Middleton, we're to have the whole day to ourselves, after morning lessons. Will you come and fish with me and see me bird's-nest?" "Not for the satisfaction of beholding another cracked crown, my son," the colonel interposed: and bowing to Clara: "Miss Middleton is handed over to my exclusive charge for the day, with her consent?" "I scarcely know," said she, consulting a sensation of languor that seemed to contain some reminiscence. "If I am here. My father's plans are uncertain. I will speak to him. If I am here, perhaps Crossjay would like a ride in the afternoon." |
Кросджей, однако, ринулся наперерез полковнику и обогнал его на полноздри.
- Мисс Мидлтон! - кричал он. - Я сегодня свободен весь день после уроков. Пойдемте со мной удить рыбу, я вам потом покажу кое-какие гнезда. - Нет, нет, сынок, не выйдет, - перебил полковник. - Хоть и соблазнительно увидеть, как ты себе раскроишь черепушку, но мисс Мидлтон, - и полковник отвесил ей поклон, - вверена лично мне на весь день, - если только она согласна? - Право, не знаю, - сказала она, внезапно ощутив знакомую слабость. - Я еще сама не знаю, остаюсь ли я здесь. Отец как будто колебался. Мне нужно с ним поговорить. Если окажется, что мы не едем, быть может, Кросджей захочет прокатиться с нами верхом? |
|
"Oh, yes," cried the boy; "out over Bournden, through Mewsey up to Closharn Beacon, and down on Aspenwell, where there's a common for racing. And ford the stream!"
"An inducement for you," De Craye said to her. She smiled and squeezed the boy's hand. "We won't go without you, Crossjay." "You don't carry a comb, my man, when you bathe?" At this remark of the colonel's young Crossjay conceived the appearance of his matted locks in the eyes of his adorable lady. He gave her one dear look through his redness, and fled. |
- Да, да! - вскричал мальчик. - Перевалим через Борнден, оттуда к Клошамскому маяку через Мюси и вниз, к Аспенуэлу. Там есть выгон, на котором можно устроить бега. А затем переправимся через реку вброд.
- Видите, сколько соблазнов, - сказал полковник, обращаясь к Кларе. Она улыбнулась и стиснула руку мальчика. - Не бойся, милый, мы без тебя никуда не поедем, - сказала она. - Вы не имеете обыкновения носить с собою гребешок, когда ходите купаться, молодой человек? Замечание полковника заставило мальчика увидеть себя со стороны: до чего же он, должно быть, смешон с мокрыми, растрепанными волосами в глазах той, которую он так обожает! Он залился румянцем и, метнув на нее смущенный взгляд, пустился бежать со всех ног. |
|
"I like that boy," said De Craye.
"I love him," said Clara. Crossjay's troubled eyelids in his honest young face became a picture for her. "After all, Miss Middleton, Willoughby's notions about him are not so bad, if we consider that you will be in the place of a mother to him." "I think them bad." "You are disinclined to calculate the good fortune of the boy in having more of you on land than he would have in crown and anchor buttons!" "You have talked of him with Willoughby," |
- Хороший мальчишка, - сказал де Крей.
- Я очень его люблю, - сказала Клара. Она чувствовала, что долго будет помнить эти полуопущенные от смущения веки и открытую мальчишескую физиономию. - В конце концов, мисс Мидлтон, в вашем лице мальчик обретает любящую мать, и я нахожу, что Уилоби не так уж плохо распорядился его судьбой. - По-моему, плохо. - Вы не хотите принять в расчет, что сухопутная карьера позволит мальчику пользоваться вашим обществом гораздо больше, чем если он наденет бушлат с медными пуговицами. |
|
"We had a talk last night."
Of how much? thought she. "Willoughby returns?" she said. "He dines here, I know; for he holds the key of the inner cellar, and Doctor Middleton does him the honour to applaud his wine. Willoughby was good enough to tell me that he thought I might contribute to amuse you." She was brooding in stupefaction on her father and the wine as she requested Colonel De Craye to persuade Willoughby to take the general view of Crossjay's future and act on it. "He seems fond of the boy, too," said De Craye, musingly. |
- Итак, вы говорили о нем с Уилоби.
- Да, вчера вечером мы толковали с ним о всякой всячине. "О всякой всячине?" - подумала Клара про себя. - Уилоби сегодня же и вернется? - спросила она вслух. - Я знаю, что он намерен обедать дома, ибо он хранит ключ от погреба у себя, а доктор Мидлтон соблаговолил одобрить его портвейн. Уилоби любезно поручил мне немного вас развлечь. Вся душа Клары пришла в смятение при этом упоминании имени ее отца в связи с вином. Вслух же она только повторила де Крею свою просьбу - употребить все свое влияние на Уилоби и заставить его подумать о будущем Кросджея всерьез. - Он как будто и сам привязан к мальчику, - сказал де Крей раздумчиво. |
|
"You speak in doubt?"
"Not at all. But is he not--men are queer fish!--make allowance for us--a trifle tyrannical, pleasantly, with those he is fond of?" "If they look right and left?" It was meant for an interrogation; it was not with the sound of one that the words dropped. "My dear Crossjay!" she sighed. "I would willingly pay for him out of my own purse, and I will do so rather than have him miss his chance. I have not mustered resolution to propose it." |
- Но вы, кажется, склонны в этом сомневаться?
- Вовсе нет. Но он: впрочем: мы, мужчины, народ со всячинкой, с этим нельзя не считаться, - вы не находите, что Уилоби несколько деспотичен - о, любя, любя, конечно! - с теми, к кому он привержен душой? - Иначе говоря, он не терпит, чтобы ему противоречили: Клара хотела произнести последнюю фразу в виде вопроса, но интонация у нее получилась отнюдь не вопросительной. - Бедняга Кросджей! - вздохнула она. - Я бы с радостью заплатила за его учение из своего кармана, и если понадобится, я это непременно сделаю, - лишь бы мальчишка не упустил возможность стать на ноги. Но я еще не собралась с духом, чтобы предложить такую меру. |
|
"I may be mistaken, Miss Middleton. He talked of the boy's fondness of him."
"He would." "I suppose he is hardly peculiar in liking to play Pole-star." "He may not be." "For the rest, your influence should be all-powerful." "It is not." De Craye looked with a wandering eye at the heavens. |
- Не знаю, мисс Мидлтон, может, я ничего не понимаю, но Уилоби как будто считает, что и мальчик к нему привязан.
- Несомненно, считает. - Впрочем, желание служить путеводной звездой для своих близких - явление довольно распространенное. - Вероятно. - Во всем остальном, разумеется, ваше влияние всемогуще? - Оно равно нулю. Де Крей рассеянно оглядел небосклон. |
|
"We are having a spell of weather perfectly superb. And the odd thing is, that whenever we have splendid weather at home we're all for rushing abroad. I'm booked for a Mediterranean cruise--postponed to give place to your ceremony."
"That?" she could not control her accent. "What worthier?" She was guilty of a pause. De Craye saved it from an awkward length. "I have written half an essay on Honeymoons, Miss Middleton." "Is that the same as a half-written essay, Colonel De Craye?" |
- День обещает быть великолепным. Удивительное дело, стоит у нас установиться хорошей погоде, как все мы мчимся за море! Вот и я зачем-то уговорился отправиться на Средиземное море - и только немного отложил поездку, чтобы присутствовать на вашем бракосочетании.
- Ради этого?.. Голос выдавал ее с головой. - Вы можете назвать более достойный повод? Она не нашлась, что ответить, и де Крей сам решил прервать неловкое молчание. - Представьте, мисс Мидлтон, я задумал написать статеечку о медовом месяце, - сказал он, - и даже написал половину. - Половина статьи - это, верно, все равно что целая статья, но только написанная наполовину? |
|
"Just the same, with the difference that it's a whole essay written all on one side."
"On which side?" "The bachelor's." "Why does he trouble himself with such topics?" "To warm himself for being left out in the cold." "Does he feel envy?" "He has to confess it." "He has liberty." "A commodity he can't tell the value of if there's no one to buy." |
- Вы совершенно правы. Собственно, это целая статья, но только написанная с одной лишь точки зрения.
- С какой же? - С точки зрения холостяка. - Зачем же холостяку понадобился такой сюжет? - Ему холодно от одиночества, и он хочет согреться. - Неужели он завидует? - Увы! - Но он обладает свободой. - Пока он не найдет покупателя на этот товар, он не может знать ему цены. |
|
"Why should he wish to sell?"
"He's bent on completing his essay." "To make the reading dull." |
- Зачем же он стремится продать его?
- Он хочет окончить статью. - Чтобы сделать ее окончательно скучной? |
| "There we touch the key of the subject. For what is to rescue the pair from a monotony multiplied by two? And so a bachelor's recommendation, when each has discovered the right sort of person to be dull with, pushes them from the churchdoor on a round of adventures containing a spice of peril, if 'tis to be had. Let them be in danger of their lives the first or second day. A bachelor's loneliness is a private affair of his own; he hasn't to look into a face to be ashamed of feeling it and inflicting it at the same time; 'tis his pillow; he can punch it an he pleases, and turn it over t'other side, if he's for a mighty variation; there's a dream in it. But our poor couple are staring wide awake. All their dreaming's done. They've emptied their bottle of elixir, or broken it; and she has a thirst for the use of the tongue, and he to yawn with a crony; and they may converse, they're not aware of it, more than the desert that has drunk a shower. So as soon as possible she's away to the ladies, and he puts on his Club. That's what your bachelor sees and would like to spare them; and if he didn't see something of the sort he'd be off with a noose round his neck, on his knees in the dew to the morning milkmaid." | - Вот мы и подошли к самой сути вопроса. Как спасти нашу пару от скуки, помноженной на двоих? Наш холостяк рекомендует, как только каждый найдет себе подходящего партнера для скуки, тотчас после венчания ринуться в круговорот приключений, в которых непременно в качестве острой приправы присутствовал бы некоторый риск для жизни. С первого же или, на худой конец, со второго дня им следует подвергнуть свою жизнь опасности. Скука холостяка - его частное дело; ему не приходится стыдиться того, что он испытывает это чувство и даже внушает его другому. Одиночество служит ему чем-то вроде подушки; он может взбивать эту подушку, сколько ему заблагорассудится, может даже перевернуть ее, коль скоро он ощутит надобность в радикальных переменах, а может просто на ней уснуть и видеть сны. Между тем у нашей бедной пары - сна ни в одном глазу. Покончено и со сновидениями. Свой флакон с волшебным эликсиром они уже выпили или разбили. У нее появляется желание почесать язык, у него - позевать с приятелем. Разговор друг с другом уже не утоляет их жажду общения; это все равно что дождь, пролившийся над пустыней. Поэтому при первой возможности она устремляется к подружкам, он - в клуб. Таков результат наблюдений нашего холостяка, желающего уберечь молодоженов от подобной участи. И если бы не эти наблюдения, он давно подставил бы под ярмо собственную шею и бросился на колени среди увлажненной утренней росой лужайки перед какой-нибудь прекрасной коровницей. |
|
"The bachelor is happily warned and on his guard," said Clara, diverted, as he wished her to be. "Sketch me a few of the adventures you propose."
"I have a friend who rowed his bride from the Houses of Parliament up the Thames to the Severn on into North Wales. They shot some pretty weirs and rapids." "That was nice." "They had an infinity of adventures, and the best proof of the benefit they derived is, that they forgot everything about them except that the adventures occurred." "Those two must have returned bright enough to please you." |
- Ну что ж, - сказала Клара, - холостяк предупрежден об ожидающих его опасностях, и будем надеяться, что убережется от них.
Де Крею, как он и рассчитывал, удалось немного ее развлечь. - Какие же приключения вы предложили бы молодой паре? - Один мой приятель, например, сел со своей невестой в лодку возле парламента, и они поплыли вверх по Темзе, а затем по Сэверну до самого Уэльса. Можете себе представить, сколько им пришлось преодолеть порогов и водопадов! - Что ж, очень мило. - Всех их приключений не перечесть. И лучшим доказательством, что они пошли на пользу, может служить то, что молодые ни одного из них не запомнили. Помнят только, что приключения были, а какие - рассказать не могут. - Эта пара, во всяком случае, должна была вас порадовать. |
| "They returned, and shone like a wrecker's beacon to the mariner. You see, Miss Middleton, there was the landscape, and the exercise, and the occasional bit of danger. I think it's to be recommended. The scene is always changing, and not too fast; and 'tis not too sublime, like big mountains, to tire them of their everlasting big Ohs. There's the difference between going into a howling wind and launching among zephyrs. They have fresh air and movement, and not in a railway carriage; they can take in what they look on. And she has the steering ropes, and that's a wise commencement. And my lord is all day making an exhibition of his manly strength, bowing before her some sixty to the minute; and she, to help him, just inclines when she's in the mood. And they're face to face in the nature of things, and are not under the obligation of looking the unutterable, because, you see, there's business in hand; and the boat's just the right sort of third party, who never interferes, but must be attended to. And they feel they're labouring together to get along, all in the proper proportion; and whether he has to labour in life or not, he proves his ability. What do you think of it, Miss Middleton?" | - Еще как! Оба, возвратившись, сияли так, что я им радовался, как матрос свету маяка в ненастную ночь. Видите ли, мисс Мидлтон, к их услугам было все: живописный ландшафт, движение на свежем воздухе, а время от времени - и опасность. Их метод я бы смело рекомендовал всем. Ландшафт меняется беспрестанно, но и без резких переходов. Природа не подавляет своим величием - здесь нет эффектных горных вершин, требующих постоянных охов и ахов. Вас не кидает с волны на волну, вы мирно скользите по воде, сопутствусмыс ласковым зефиром. Свежий воздух и движение - причем, не в купе железнодорожного вагона. Нет, здесь в самом деле успеваешь наслаждаться тем, что проплывает перед твоим взором. К тому же у руля - она, как тому и следует быть с самого начала. Она имеет возможность любоваться крепостью мышц своего господина и повелителя; раз десять в минуту он ей кланяется, на что она время от времени вольна отвечать ему легким склонением головки. Они сидят друг против друга, но заняты делом, от них не требуется, чтобы взгляд их все время выражал неизъяснимые чувства. Да и лодка представляет собой идеальное третье лицо - ни во что не вмешиваясь, она требует к себе постоянного внимания. Каждый из партнеров трудится в меру своих возможностей, дабы продвигаться вперед, и даже если жениху не предстоит добывать средства к существованию, он доказывает, что на это способен. Что вы думаете о моем плане, мисс Мидлтон? |
|
"I think you have only to propose it, Colonel De Craye."
"And if they capsize, why, 'tis a natural ducking!" "You forgot the lady's dressing-bag." |
- Я думаю, полковник де Крей, что вам остается только предложить его на рассмотрение партнеру.
- Ну, а если лодка и перевернется, что ж, они искупаются, только и всего. - Вы забываете сундучок новобрачной с ее нарядами! |
| "The stain on the metal for a constant reminder of his prowess in saving it! Well, and there's an alternative to that scheme, and a finer:--This, then: they read dramatic pieces during courtship, to stop the saying of things over again till the drum of the car becomes nothing but a drum to the poor head, and a little before they affix their signatures to the fatal Registry-book of the vestry, they enter into an engagement with a body of provincial actors to join the troop on the day of their nuptials, and away they go in their coach and four, and she is Lady Kitty Caper for a month, and he Sir Harry Highflyer. See the honeymoon spinning! The marvel to me is that none of the young couples do it. They could enjoy the world, see life, amuse the company, and come back fresh to their own characters, instead of giving themselves a dose of Africa without a savage to diversify it: an impression they never get over, I'm told. Many a character of the happiest auspices has irreparable mischief done it by the ordinary honeymoon. For my part, I rather lean to the second plan of campaign." | - Небольшое пятнышко ржавчины на сундучке будет служить напоминанием о ловкости, с какой молодой супруг выудил его из пучины. А вот, если угодно, другой вариант, быть может еще лучший: пусть новобрачные, вместо того чтобы повторять все время одно и то же, покуда их барабанные перепонки в самом деле не превратятся в барабан, пусть они вместо этого читают друг другу вслух какие-нибудь пьесы; а незадолго до того, как поставить свои подписи в роковой Книге Записей, хранящейся у причетника, им следует договориться с какой-нибудь труппой провинциальных актеров и в день бракосочетания к ней примкнуть. И вот они садятся в карету четверней, она - в качестве мадам Пируэт, он - мосье Папильона. И - пошел крутиться медовый месяц! Просто удивительно, что еще ни одна парочка до этого не додумалась! Чем томиться в своей пустыне, не населенной даже дикарями, они могли бы наслаждаться жизнью, людей посмотреть, себя показать, а затем, сбросив личину, вернуться к той роли, какая им положена в жизни. Говорят, мало кому удается забыть гнетущее впечатление, которое обычно оставляет по себе медовый месяц. Даже самый счастливый брак не в силах вытравить его из памяти. Что до меня, я, пожалуй, предпочел бы второй вариант. |
|
Clara was expected to reply, and she said: "Probably because you are fond of acting. It would require capacity on both sides."
"Miss Middleton, I would undertake to breathe the enthusiasm for the stage and the adventure." "You are recommending it generally." "Let my gentleman only have a fund of enthusiasm. The lady will kindle. She always does at a spark." "If he has not any?" "Then I'm afraid they must be mortally dull." She allowed her silence to speak; she knew that it did so too eloquently, and could not control the personal adumbration she gave to the one point of light revealed in, "if he has not any". Her figure seemed immediately to wear a cap and cloak of dulness. |
Пора было и Кларе вставить слово.
- Вы, верно, говорите так оттого, что любите играть на сцене, - сказала она, - но ведь нужно, чтобы обе стороны имели к этому склонность. - Мисс Мидлтон, ручаюсь, что я мог бы внушить любовь к сцене и к приключениям кому угодно. - Вы считаете, что ваш метод хорош во всех случаях? - Был бы энтузиазм у милорда. Миледи загорится непременно. Стоит лишь забросить искру. - А если у милорда этой искры нет? - В таком случае обоих ожидает скука смертная. |
| She was full of revolt and anger, she was burning with her situation; if sensible of shame now at anything that she did, it turned to wrath and threw the burden on the author of her desperate distress. The hour for blaming herself had gone by, to be renewed ultimately perhaps in a season of freedom. She was bereft of her insight within at present, so blind to herself that, while conscious of an accurate reading of Willoughby's friend, she thanked him in her heart for seeking simply to amuse her and slightly succeeding. The afternoon's ride with him and Crossjay was an agreeable beguilement to her in prospect. |
Вполне сознавая, что молчание красноречивее слов оттеняет ее последнюю реплику, Клара тем не менее не раскрыла рта. Весь ее вид выражал упомянутую ее собеседником "скуку смертную".
Она была исполнена мятежных и гневных чувств, ее сжигало желание как можно скорее покончить со своим невыносимым положением. Ей было не до того, чтобы следить за тем, что творится у нее в душе. Если она и испытывала стыд за свое поведение, он тотчас уступал место ненависти - ненависти к человеку, который довел ее до отчаяния: во всем виноват был он один. Сейчас не время предаваться самобичеванию, это от нее не уйдет, покуда же у нее одна цель - свобода. Пусть у нее и не было иллюзий относительно личности полковника, она тем не менее не могла не испытывать к нему признательности за его бесхитростные - и притом небезуспешные - старания немного ее развлечь. И она с удовольствием думала о предстоящей верховой прогулке. |
| Laetitia came to divide her from Colonel De Craye. Dr. Middleton was not seen before his appearance at the breakfast-table, where a certain air of anxiety in his daughter's presence produced the semblance of a raised map at intervals on his forehead. Few sights on earth are more deserving of our sympathy than a good man who has a troubled conscience thrust on him. | Кларин тет-а-тет с полковником де Креем прервала подошедшая к ним Летиция. Доктор Мидлтон появился только к завтраку. Его ученое чело походило на рельефную карту, выдавая беспокойство, которое он, по-видимому, ощущал в присутствии дочери. Нет более печального зрелища, нежели физиономия порядочного человека, которого терзают угрызения совести! |
| The Rev. Doctor's perturbation was observed. The ladies Eleanor and Isabel, seeing his daughter to be the cause of it, blamed her, and would have assisted him to escape, but Miss Dale, whom he courted with that object, was of the opposite faction. She made way for Clara to lead her father out. He called to Vernon, who merely nodded while leaving the room by the window with Crossjay. | Смятенное состояние достопочтенного доктора не прошло незамеченным. Поняв, что причиной этого смятения являлась его собственная дочь, мисс Эленор и мисс Изабел не замедлили ее осудить и были готовы помочь ему скрыться; однако мисс Дейл, к которой доктор Мидлтон обратился в надежде избежать беседы с Кларой, принадлежала к другой фракции. Она сманеврировала и пропустила Клару вперед, так что та вышла вместе с отцом. Он окликнул было Вернона, но тот ограничился поклоном и вышел с Кросджеем через стеклянную дверь на террасу. |
| Half an eye on Dr. Middleton's pathetic exit in captivity sufficed to tell Colonel De Craye that parties divided the house. At first he thought how deplorable it would be to lose Miss Middleton for two days or three: and it struck him that Vernon Whitford and Laetitia Dale were acting oddly in seconding her, their aim not being discernible. For he was of the order of gentlemen of the obscurely-clear in mind who have a predetermined acuteness in their watch upon the human play, and mark men and women as pieces of a bad game of chess, each pursuing an interested course. His experience of a section of the world had educated him--as gallant, frank, and manly a comrade as one could wish for--up to this point | Полковнику де Крею достаточно было беглого взгляда на жалкую фигуру плененного доктора Мидлтона, чтобы увидеть, что дом раскололся на партии. Перспектива лишиться общества мисс Мидлтон на два, а то и на целых три дня казалась ему такой грустной, что он не мог понять, почему Вернон Уитфорд и Летиция Дейл как будто поддерживают Клару в ее намерении уехать. Де Крей принадлежал к разряду джентльменов ума острого, проницательного и вместе с тем как бы отуманенного предвзятостью, с какою они следят за сложной человеческой игрой, сводя ее к примитивной партии в шахматы; для людей этого толка мужчины и женщины - лишь фигурки в игре, и каждый ход такой фигурки продиктован единственно соображениями личного интереса. Привыкнув вращаться среди известного слоя общества, полковник де Крей, славный, прямой и мужественный по натуре, усвоил взгляд на жизнь, принятый в этом обществе. |
| But he soon abandoned speculations, which may be compared to a shaking anemometer that will not let the troubled indicator take station. Reposing on his perceptions and his instincts, he fixed his attention on the chief persons, only glancing at the others to establish a postulate, that where there are parties in a house the most bewitching person present is the origin of them. It is ever Helen's achievement. Miss Middleton appeared to him bewitching beyond mortal; sunny in her laughter, shadowy in her smiling; a young lady shaped for perfect music with a lover. | Впрочем, он тут же отказался от бесплодных догадок, которые только мешают добраться до истины, подобно тому как, встряхивая барометр, мы только мешаем стрелке установиться и предсказать погоду. Итак, положившись на собственное чутье, он направил свое внимание на главные действующие лица. Известно, что когда общество распадается на партии, виновника раскола следует искать среди представительниц наиболее обворожительной части этого общества и что во все времена подобная честь выпадает на долю Елены Прекрасной. Полковник этой истины не забывал, а мисс Мидлтон была божественно прекрасна: смех ее пронизан солнцем, улыбки полны таинственных теней, - словом, это девушка, созданная для счастья и любви. |
| She was that, and no less, to every man's eye on earth. High breeding did not freeze her lovely girlishness.--But Willoughby did. This reflection intervened to blot luxurious picturings of her, and made itself acceptable by leading him back to several instances of an evident want of harmony of the pair. | И нет такого мужчины на свете, кто бы мог думать иначе. Воспитание и хорошие манеры не заморозили ее милой девической непосредственности. Зато Уилоби действовал на нее как дыхание зимы. Эта мысль, заслонив собой ряд восхитительных картин, возникших было в воображении де Крея, таила в себе известную сладость: он перебрал в памяти все те сцены, свидетелем которых ему довелось быть, - сцены, которые красноречиво говорили о полнейшей дисгармонии, царившей между Уилоби и мисс Мидлтон. |
| And now (for purely undirected impulse all within us is not, though we may be eye-bandaged agents under direction) it became necessary for an honourable gentleman to cast vehement rebukes at the fellow who did not comprehend the jewel he had won. How could Willoughby behave like so complete a donkey! De Craye knew him to be in his interior stiff, strange, exacting: women had talked of him; he had been too much for one woman--the dashing Constantia: he had worn one woman, sacrificing far more for him than Constantia, to death. Still, with such a prize as Clara Middleton, Willoughby's behaviour was past calculating in its contemptible absurdity. And during courtship! And courtship of that girl! It was the way of a man ten years after marriage. | А коли так, долг джентльмена предписывал де Крею, хотя бы мысленно, изругать последними словами чудака, не умевшего оценить по достоинству доставшееся ему сокровище. Ну и осел же этот Уилоби! Де Крей и раньше знал - от женщин, с которыми в свое время его приятель имел дело, - что это человек вздорный, придирчивый и взбалмошный; знал также и то, что одна из них, блистательная Констанция, сбежала от него чуть ли не из-под венца, а другую, - ту, что пожертвовала ему гораздо большим, чем Констанция, - он довел до гробовой доски. И все же Гораций не мог допустить, что Уилоби окажется таким ничтожеством, что он так дурацки себя поведет и, завоевав девушку, подобную Кларе Мидлтон, пойдет на подобный риск, да еще в начальной поре, будучи только женихом этой девушки! Глядя на Уилоби, можно было подумать, что они уже по меньшей мере лет десять как женаты. |
|
The idea drew him to picture her doatingly in her young matronly bloom ten years after marriage: without a touch of age, matronly wise, womanly sweet: perhaps with a couple of little ones to love, never having known the love of a man.
To think of a girl like Clara Middleton never having at nine-and-twenty, and with two fair children! known the love of a man or the loving of a man, possibly, became torture to the Colonel. |
Дав волю своему воображению, де Крей мысленно набросал ее портрет - такой, какой она будет лет через десять: все еще юная, но уже по-женски умудренная и еще более женственная, чем в пору девичества; быть может, к коленям ее жмутся два-три малыша, которым она, не изведавшая любви к мужчине, отдает всю силу любящего сердца.
Но мысль о Кларе Мидлтон, матери двух прелестных малюток, в свои двадцать девять лет так и не изведавшей ни любви к мужчине, ни, быть может, настоящей любви мужчины, была для полковника невыносима. |
|
For a pacification he had to reconsider that she was as yet only nineteen and unmarried.
But she was engaged, and she was unloved. One might swear to it, that she was unloved. And she was not a girl to be satisfied with a big house and a high-nosed husband. There was a rapid alteration of the sad history of Clara the unloved matron solaced by two little ones. A childless Clara tragically loving and beloved flashed across the dark glass of the future. Either way her fate was cruel. |
Чтобы успокоиться, он напомнил себе, что ей покуда всего лишь девятнадцать и что она еще не замужем.
Да, но она помолвлена и нелюбима! Он готов об заклад побиться, что она нелюбима. А она не из тех девиц, что удовлетворяются большим домом и мужем с аристократическим профилем. Но вот в туманном зеркале будущего на смену печальной картине, рисующей Клару, которая материнством утоляет свою сердечную тоску, его глазам представилась другая картина: Клара бездетная, любящая и любимая роковой, трагической любовью. Так или иначе, удел ее был жесток. |
| Some astonishment moved De Craye in the contemplation of the distance he had stepped in this morass of fancy. He distinguished the choice open to him of forward or back, and he selected forward. But fancy was dead: the poetry hovering about her grew invisible to him: he stood in the morass; that was all he knew; and momently he plunged deeper; and he was aware of an intense desire to see her face, that he might study her features again: he understood no more. | В какую, однако, трясину увлекло его необузданное воображение! Он не знал, как из нее выбраться: вперед ли идти или назад? Чувство подсказывало, что вперед. Но воображение уже не освещало ему пути, поэтический ореол, окружавший мисс Мидлтон, растворился в тумане, де Крей увяз в своей трясине по колено, с каждой минутой она его затягивала все глубже, и он испытывал одно-единственное желание - вновь увидеть Кларино лицо и глядеть, глядеть на ее черты! Ни о чем другом он уже не мог думать. |
|
It was the clouding of the brain by the man's heart, which had come to the knowledge that it was caught.
|
Рассудок его оказался в полном подчинении у сердца - а это ли не доказательство, что сердце его пленено? |
| certain measure of astonishment moved him still. It had hitherto been his portion to do mischief to women and avoid the vengeance of the sex. What was there in Miss Middleton's face and air to ensnare a veteran handsome man of society numbering six-and-thirty years, nearly as many conquests? "Each bullet has got its commission." He was hit at last. That accident effected by Mr. Flitch had fired the shot. Clean through the heart, does not tell us of our misfortune, till the heart is asked to renew its natural beating. It fell into the condition of the porcelain vase over a thought of Miss Middleton standing above his prostrate form on the road, and walking beside him to the Hall. | Де Крей не переставал изумляться. Ведь до сих пор это он безнаказанно смущал сердца! Что же было в лице, во всем облике мисс Мидлтон такого, что заставило красивого светского сердцееда, насчитывающего тридцать лет и примерно столько же романов, попасться в ее сети? "У каждой пули - свое назначение". И вот предназначенная ему пуля наконец его настигла. Несчастный случай, приключившийся с Флитчем, сыграл роль спускового курка. Лишь после того как раненное навылет сердце пытается возобновить свое биение, обнаруживаются истинные размеры катастрофы. Сердце полковника, едва он позволил себе вспомнить мисс Мидлтон, склонившуюся над его поверженным телом и затем шагающую с ним по дороге к Большому дому, разделило судьбу злополучной фарфоровой вазы. |
| Her words? What have they been? She had not uttered words, she had shed meanings. He did not for an instant conceive that he had charmed her: the charm she had cast on him was too thrilling for coxcombry to lift a head; still she had enjoyed his prattle. In return for her touch upon the Irish fountain in him, he had manifestly given her relief And could not one see that so sprightly a girl would soon be deadened by a man like Willoughby? Deadened she was: she had not responded to a compliment on her approaching marriage. An allusion to it killed her smiling. The case of Mr. Flitch, with the half wager about his reinstation in the service of the Hall, was conclusive evidence of her opinion of Willoughby. | Быть может, все дело в ее речах? Да, но о чем же она говорила? Разве это обычная речь? Нет, это, скорее, мысли, оброненные невзначай. Де Крей ни на минуту не тешил себя надеждой, будто ему удалось ее обворожить; напротив, чары, под которые он подпал, были слишком волнующими, чтобы позволить фатовству поднять голову. Впрочем, его болтовня, видно, пришлась ей по душе. Слов нет, это она заставила забить фонтаном его ирландское красноречие, однако живительные струи этого фонтана заметно освежили и ее душу. Иначе и быть не могло: рядом с таким сухарем, как Уилоби, Клара с ее живым нравом должна была неминуемо сникнуть. А она приметно сникла: ведь она ничем не откликнулась на его попытку поздравить ее с предстоящим бракосочетанием. При одном намеке на это событие улыбка угасла на ее лице. Случай с мистером Флитчем, их полуспор относительно возможности его возвращения на службу в Паттерн-холле, недвусмысленно выдавал ее мнение об Уилоби. |
|
It became again necessary that he should abuse Willoughby for his folly. Why was the man worrying her? In some way he was worrying her.
What if Willoughby as well as Miss Middleton wished to be quit of the engagement? . . . For just a second, the handsome, woman-flattered officer proved his man's heart more whole than he supposed it. That great organ, instead of leaping at the thought, suffered a check. |
Де Крей вновь ощутил потребность ругнуть своего приятеля. За что он ее терзает? А он, несомненно, ее терзал.
А что, если Уилоби и сам мечтает о разрыве? При этой мысли в де Крее на секунду проснулся красавец офицер, избалованный вниманием дам, и ему показалось, что сердцу его нанесен не такой уж непоправимый урон; однако, вместо того чтобы забиться сильнее, сердце почему-то слегка сжалось. |
| Bear in mind that his heart was not merely man's, it was a conqueror's. He was of the race of amorous heroes who glory in pursuing, overtaking, subduing: wresting the prize from a rival, having her ripe from exquisitely feminine inward conflicts, plucking her out of resistance in good old primitive fashion. You win the creature in her delicious flutterings. He liked her thus, in cooler blood, because of society's admiration of the capturer, and somewhat because of the strife, which always enhances the value of a prize, and refreshes our vanity in recollection. | Не надо забывать, что в нашем полковнике билось не просто мужское сердце, а сердце мужчины-победителя. Он принадлежал к породе романтических героев, которые упиваются погоней, пленением жертвы и подчинением ее воли своей; отбить ее у соперника, быть свидетелем сомнений и колебаний свежей юной души и в конце концов добрым старым способом сломить ее сопротивление, словом, поймать красотку во всей ее трепетной прелести: А теперь, когда де Крею показалось, что сердце его лишь слегка задето, он мог судить о Кларе хладнокровно: ведь он стремился ее завоевать, во-первых, потому, что свет с восхищением глядит на завоевателя, и, во-вторых, оттого, что самая борьба обычно повышает цену трофея, а победа освежающим образом действует на тщеславие. |
| Moreover, he had been matched against Willoughby: the circumstance had occurred two or three times. He could name a lady he had won, a lady he had lost. Willoughby's large fortune and grandeur of style had given him advantages at the start. But the start often means the race--with women, and a bit of luck. |
Вступать в единоборство с Уилоби ему было не впервой. Бывало, победителем выходил он, бывало - Уилоби.
Огромное состояние и широкий образ жизни давали его приятелю преимущество у самого старта. А с женщинами старт зачастую решает дело. Ну, и, разумеется, удача. |
| The gentle check upon the galloping heart of Colonel De Craye endured no longer than a second--a simple side-glance in a headlong pace. Clara's enchantingness for a temperament like his, which is to say, for him specially, in part through the testimony her conquest of himself presented as to her power of sway over the universal heart known as man's, assured him she was worth winning even from a hand that dropped her. | Скачущее сердце полковника де Крея сжалось не долее чем на секунду, - это был всего лишь взгляд через плечо на полном галопе. Очарование, которое представляла Клара для человека его темперамента, точнее говоря, именно для него, де Крея, - хотя бы потому, что на собственном примере он убедился в ее власти над мужским сердцем, - это очарование было залогом того, что она достойна домогательства, даже в том случае, если соперник проявляет готовность ее выпустить. |
|
He had now a double reason for exclaiming at the folly of Willoughby. Willoughby's treatment of her showed either temper or weariness. Vanity and judgement led De Craye to guess the former. Regarding her sentiments for Willoughby, he had come to his own conclusion. The certainty of it caused him to assume that he possessed an absolute knowledge of her character: she was an angel, born supple; she was a heavenly soul, with half a dozen of the tricks of earth. Skittish filly was among his phrases; but she had a bearing and a gaze that forbade the dip in the common gutter for wherewithal to paint the creature she was.
Now, then, to see whether he was wrong for the first time in his life! If not wrong, he had a chance. |
Он вдвойне удивлялся безумию Уилоби. Его обращение с невестой могло означать только две вещи: либо досаду, либо полное охлаждение. Тщеславие, да и здравый смысл подсказывали, что первое предположение вероятнее. Относительно чувств, которые она питала к Уилоби, де Крей тоже пришел к кое-каким заключениям и решил, что так же точно разгадал и Кларин характер: это был ангел, но ангел, не лишенный лукавства; небожительница, заимствовавшая кое-какие земные повадки. В лексике полковника имелось такое определение, как "резвая кобылка", но было в Кларе - в ее манере держаться, во взгляде - нечто такое, что не позволяло опустить кисть в водосточную канаву, из которой де Крей привык черпать краски для своих повседневных этюдов.
Итак, предстоит выяснить, ошибся ли он на этот раз - впервые в жизни! - или нет. Если не ошибся, у него есть шанс на успех. |
| There could be nothing dishonourable in rescuing a girl from an engagement she detested. An attempt to think it a service to Willoughby faded midway. De Craye dismissed that chicanery. It would be a service to Willoughby in the end, without question. There was that to soothe his manly honour. Meanwhile he had to face the thought of Willoughby as an antagonist, and the world looking heavy on his honour as a friend. | Нет ничего бесчестного в том, чтобы спасти девушку от постылого брака. Де Крей попытался было убедить себя, что он оказал бы услугу и Уилоби, да устыдился такого жульничества с самим собой. В конечном результате Уилоби был бы безусловно в выигрыше. Но этой мыслью можно успокоить щепетильное чувство чести лишь задним числом, после совершившегося факта. Покуда же де Крею придется выступить противником Уилоби и вынести косые взгляды света, который обвинит его в вероломстве. |
| Such considerations drew him tenderly close to Miss Middleton. It must, however, be confessed that the mental ardour of Colonel De Craye had been a little sobered by his glance at the possibility of both of the couple being of one mind on the subject of their betrothal. Desirable as it was that they should be united in disagreeing, it reduced the romance to platitude, and the third person in the drama to the appearance of a stick. No man likes to play that part. Memoirs of the favourites of Goddesses, if we had them, would confirm it of men's tastes in this respect, though the divinest be the prize. We behold what part they played. | Полковник вновь с нежностью обратился к образу мисс Мидлтон. Надо, впрочем, признать, что предположение, будто обе стороны в равной степени тяготятся предстоящим браком, несколько охладило его пыл. Как ни желательно, чтобы стороны в этом сошлись, все же это снижает романтику и отводит третьему лицу этой драмы роль простого статиста. Нет мужчины, которого бы порадовала такая роль. Если бы те смертные, коих богини Олимпа удостоили своей любовью, оставили по себе мемуары, мы имели бы лишний случай убедиться в этой особенности мужского тщеславия. Даже любовь небожительницы не утешала избранников: всем известно, что за роль выпадала на их долю. |
|
De Craye chanced to be crossing the hall from the laboratory to the stables when Clara shut the library-door behind her. He said something whimsical, and did not stop, nor did he look twice at the face he had been longing for.
What he had seen made him fear there would be no ride out with her that day. Their next meeting reassured him; she was dressed in her riding-habit, and wore a countenance resolutely cheerful. He gave himself the word of command to take his tone from her. |
Де Крей вышел из лаборатории и, направляясь к конюшням, увидел Клару. Она в это время выходила из библиотеки. Бросив ей на ходу какую-то забавную реплику, он едва позволил своему взгляду скользнуть по тому самому лицу, по которому всего минуту назад так страстно тосковал.
Но и беглого взгляда было довольно, чтобы вселить в полковника беспокойство, как бы не сорвалась задуманная прогулка. Вскоре, однако, Клара вышла, одетая в амазонку, и его опасения рассеялись: черты ее выражали полнейшую безмятежность. Полковник приказал себе держаться того тона, какой изберет она сама. |
| He was of a nature as quick as Clara's. Experience pushed him farther than she could go in fancy; but experience laid a sobering finger on his practical steps, and bade them hang upon her initiative. She talked little. Young Crossjay cantering ahead was her favourite subject. She was very much changed since the early morning: his liveliness, essayed by him at a hazard, was unsuccessful; grave English pleased her best. The descent from that was naturally to melancholy. | Де Крей не уступал Кларе в живости характера. И если житейский опыт и позволял ему в мечтах заходить дальше, чем позволяла себе Клара, то этот же опыт служил для него уздой; он понимал, что инициатива должна исходить от нее. А Клара или молчала, или говорила о Кросджее, галопом мчавшемся впереди. Она очень переменилась по сравнению с тем, какой была утром. Он попробовал было рассмешить ее, но безуспешно. На этот раз степенная английская беседа, казалось, была ей больше по нраву. От серьезности к грусти - один шаг. |
| he mentioned a regret she had that the Veil was interdicted to women in Protestant countries. De Craye was fortunately silent; he could think of no other veil than the Moslem, and when her meaning struck his witless head, he admitted to himself that devout attendance on a young lady's mind stupefies man's intelligence. Half an hour later, he was as foolish in supposing it a confidence. He was again saved by silence. | Клара выразила сожаление, что в протестантских странах женщине заказан путь в монастырь. Де Крей был так занят своими мыслями, что ему вместо монастыря почудилось слово "сераль". У него хватило ума промолчать, а когда он понял свою ошибку, он вынужден был про себя отметить, что чрезмерное увлечение беседой с очаровательной девушкой ведет к притуплению умственных способностей у мужчины. |
|
In Aspenwell village she drew a letter from her bosom and called to Crossjay to post it. The boy sang out, "Miss Lucy Darleton! What a nice name!"
Clara did not show that the name betrayed anything. She said to De Craye. "It proves he should not be here thinking of nice names." Her companion replied, "You may be right." He added, to avoid feeling too subservient: "Boys will." "Not if they have stern masters to teach them their daily lessons, and some of the lessons of existence." |
Когда доехали до деревни Аспенуэл, Клара извлекла из-за корсажа письмо и попросила Кросджея опустить его в ящик.
- "Мисс Люси Дарлтон"! - прочитал мальчик нараспев. - Какое прелестное имя! Клара ничем не выдала своего отношения к этому имени. - Вот вам лишнее доказательство того, что ему здесь только и дела, что размышлять о прелестных именах! - сказала она. - Возможно, вы правы, - сказал ее спутник. - Впрочем, все мальчики думают об этом! - прибавил он, дабы не показаться подобострастным. - Да, если у них нет строгих учителей, которые бы задавали им урок на каждый день и преподавали им, кроме того, некоторые житейские уроки. |
|
"Vernon Whitford is not stern enough?"
"Mr. Whitford has to contend with other influences here." "With Willoughby?" "Not with Willoughby." He understood her. She touched the delicate indication firmly. The man's, heart respected her for it; not many girls could be so thoughtful or dare to be so direct; he saw that she had become deeply serious, and he felt her love of the boy to be maternal, past maiden sentiment. |
- Разве мистер Уитфорд недостаточно строг?
- Мистеру Уитфорду приходится сталкиваться с другими влияниями. - Уилоби? - Я этого не сказала. Он понял ее. Она отважно коснулась щекотливой темы. Де Крей проникся к ней глубоким уважением: не всякая девушка отнеслась бы к этому вопросу с такой вдумчивостью и прямотой. По глубокой серьезности, с какой она говорила о мальчике, он понял, что любовь ее к нему - не девичья прихоть, а чувство и в самом деле близкое к материнскому. |
| By this light of her seriousness, the posting of her letter in a distant village, not entrusting it to the Hall post-box, might have import; not that she would apprehend the violation of her private correspondence, but we like to see our letter of weighty meaning pass into the mouth of the public box. | То, что она пожелала отправить письмо из отдаленной деревушки, а не вверила его почтовому ящику Большого дома, представлялось ему исполненным глубокого значения. Опасаться домашней цензуры у нее, разумеется, не могло быть оснований, но все мы предпочитаем лично удостовериться в том, что важное для нас письмо попало на почту. |
|
Consequently this letter was important. It was to suppose a sequency in the conduct of a variable damsel. Coupled with her remark about the Veil, and with other things, not words, breathing from her (which were the breath of her condition), it was not unreasonably to be supposed. She might even be a very consistent person. If one only had the key of her!
She spoke once of an immediate visit to London, supposing that she could induce her father to go. De Craye remembered the occurrence in the Hall at night, and her aspect of distress. |
Итак, письмо чем-то для нее важно и указывает на некую последовательность в поведении девицы, весьма, казалось бы, непоследовательной. Об этом можно было заключить и по оброненному ею замечанию о монастыре, и по всему ее настроению, выражавшемуся не только в словах, но и во взглядах, жестах, в различных мелочах, которым трудно подобрать названия. Да, Клара на самом деле, должно быть, особа весьма и весьма последовательная. Если бы найти к ней ключ!
Она опять заговорила о поездке в Лондон, которую намеревалась предпринять, как только ей удастся убедить отца. Де Крей вспомнил вечернюю сцену в вестибюле и выражение отчаяния на ее лице. |
|
They raced along Aspenwell Common to the ford; shallow, to the chagrin of young Crossjay, between whom and themselves they left a fitting space for his rapture in leading his pony to splash up and down, lord of the stream.
Swiftness of motion so strikes the blood on the brain that our thoughts are lightnings, the heart is master of them. De Craye was heated by his gallop to venture on the angling question: "Am I to hear the names of the bridesmaids?" The pace had nerved Clara to speak to it sharply: "There is no need." "Have I no claim?" |
Наездники проскочили аспенуэлский выгон и очутились у брода, к живейшему огорчению Кросджея довольно мелкого. Де Крей и Клара пропустили мальчика вперед, чтобы он мог на своем коне без помехи шлепать по ручью и чувствовать себя его безраздельным властителем.
От быстрого движения кровь приливает к мозгу и мысли становятся молниями, послушными велению сердца. Галоп разгорячил де Крея настолько, что он рискнул закинуть удочку: - Нельзя ли мне узнать имена подружек, которые прибудут к вашему венчанию? Ответ Клары был, очевидно, также обусловлен стремительностью галопа. - В этом нет необходимости, - отрезала она. - Разве я не имею права? |
|
She was mute.
"Miss Lucy Darleton, for instance; whose name I am almost as much in love with as Crossjay." "She will not be bridesmaid to me." "She declines? Add my petition, I beg." "To all? or to her?" "Do all the bridesmaids decline?" "The scene is too ghastly." "A marriage?" "Girls have grown sick of it." "Of weddings? We'll overcome the sickness." "With some." |
Она промолчала.
- Например, мисс Люси Дарлтон; у меня, как и у Кросджея, при одном звуке ее имени забилось сердце. - Она не будет присутствовать при бракосочетании. - Неужели отказалась? Присоедините мою просьбу к вашей. - Просить ее? Или всех? - А разве отказались все подружки? - Это слишком мрачное зрелище. - Венчание? - Девушкам оно приелось. - Приелись венчания? Но мы их уломаем. - Всех не уломать. |
|
"Not with Miss Darleton? You tempt my eloquence."
"You wish it?" "To win her consent? Certainly." "The scene?" "Do I wish that?" |
- Неужели мисс Дарлтон не поддастся моему красноречию?
- А вы так жаждете:? - Добиться ее согласия? Еще бы! - Нет, этого события. - Какого события? |
| "Marriage!" exclaimed Clara, dashing into the ford, fearful of her ungovernable wildness and of what it might have kindled.--You, father! you have driven me to unmaidenliness!--She forgot Willoughby, in her father, who would not quit a comfortable house for her all but prostrate beseeching; would not bend his mind to her explanations, answered her with the horrid iteration of such deaf misunderstanding as may be associated with a tolling bell. | - Венчания! - воскликнула Клара и, в ужасе от собственного порыва и возможных его последствий, пришпорив лошадь, врезалась в воду. "Это все ты, - мысленно взывала она к отцу, - ты повинен в том, что я забыла всякий стыд!" В своем гневе на отца, не пожелавшего расстаться с комфортом, несмотря на ее почти коленопреклоненные мольбы, она забыла об Уилоби. Отец не хотел ее выслушать и, словно колокол, оглушенный собственным звоном, отвечал ей нудным, тупым повторением одного и того же. |
| De Craye allowed her to catch Crossjay by herself They entered a narrow lane, mysterious with possible birds' eggs in the May-green hedges. As there was not room for three abreast, the colonel made up the rear-guard, and was consoled by having Miss Middleton's figure to contemplate; but the readiness of her joining in Crossjay's pastime of the nest-hunt was not so pleasing to a man that she had wound to a pitch of excitement. Her scornful accent on "Marriage" rang through him. Apparently she was beginning to do with him just as she liked, herself entirely unconcerned. | Полковник дал Кларе присоединиться к Кросджею и не стал ее нагонять. Они въехали в узкую аллейку, полную таинственных примет, говорящих о наличии птичьих гнезд в майской зелени кустов. Втроем ехать было тесно, и полковник держался в арьергарде, утешаясь возможностью любоваться фигурой мисс Мидлтон. Впрочем, в ее готовности принять участие в охоте за птичьими гнездами было мало утешительного для человека, доведенного ею до крайней степени волнения. В его ушах все еще звучал презрительный тон, каким она произнесла "венчание". Очевидно, она уже вертит им, как хочет, ничуть при этом не связывая себя. |
|
She kept Crossjay beside her till she dismounted, and the colonel was left to the procession of elephantine ideas in his head, whose ponderousness he took for natural weight. We do not with impunity abandon the initiative. Men who have yielded it are like cavalry put on the defensive; a very small force with an ictus will scatter them.
Anxiety to recover lost ground reduced the dimensions of his ideas to a practical standard. |
Она не отпускала от себя Кросджея, пока не спешилась, и полковник был предоставлен собственным мыслям, неуклюжим и тяжелым, точно стадо слонов. Нет, безнаказанно выпускать инициативу из своих рук нельзя - тотчас попадешь в положение кавалерийского эскадрона, вынужденного перейти из наступления в оборону: самый незначительный отряд может его смять с одного удара.
Необходимость отвоевать потерянные позиции вернула его к действительности. Клара то удивляла де Крея, подтверждая догадку, мелькнувшую у него в первые же минуты знакомства, относительно ее чувств к Уилоби; то ему казалось, что она - завзятая кокетка, которая может преподать не один урок замужней даме или вдове. |
|
Two ideas were opposed like duellists bent on the slaughter of one another. Either she amazed him by confirming the suspicions he had gathered of her sentiments for Willoughby in the moments of his introduction to her; or she amazed him as a model for coquettes--the married and the widow might apply to her for lessons.
These combatants exchanged shots, but remained standing; the encounter was undecided. Whatever the result, no person so seductive as Clara Middleton had he ever met. Her cry of loathing, "Marriage!" coming from a girl, rang faintly clear of an ancient virginal aspiration of the sex to escape from their coil, and bespoke a pure, cold, savage pride that transplanted his thirst for her to higher fields. |
В голове полковника эти две мысли противостояли друг другу, как на поединке: противники обменялись выстрелами, но остались каждый на ногах. Исход дуэли был неясен. Зато одно было несомненно, - это что Клара Мидлтон - самое очаровательное существо, какое де Крею когда-либо приходилось встретить. Отвращение, с каким она выкрикнула "венчание!", напоминало древний клич амазонок; в нем слышался призыв к избавлению от цепей, холодная, свирепая гордость. И жажда победы над такой девушкой, не теряя своей остроты, обрела для де Крея новое, более благородное качество; она как бы перешла в иную, высшую сферу. |
| Sir Willoughby meanwhile was on a line of conduct suiting his appreciation of his duty to himself. He had deluded himself with the simple notion that good fruit would come of the union of temper and policy. |
Сэр Уилоби между тем по-прежнему придерживался линии поведения, продиктованной ему чувством долга по отношению к своей особе. Он исходил из распространенного и несколько наивного предположения, будто от союза стратегии с уязвленным самолюбием можно ожидать полезных плодов. Это одно из самых древних и самых естественных заблуждений, свойственных человеку, - ведь обе стороны и впрямь жаждут такого союза. |
| No delusion is older, none apparently so promising, both parties being eager for the alliance. Yet, the theorist upon human nature will say, they are obviously of adverse disposition. And this is true, inasmuch as neither of them win submit to the yoke of an established union; as soon as they have done their mischief, they set to work tugging for a divorce. But they have attractions, the one for the other, which precipitate them to embrace whenever they meet in a breast; each is earnest with the owner of it to get him to officiate forthwith as wedding-priest. And here is the reason: temper, to warrant its appearance, desires to be thought as deliberative as policy, and policy, the sooner to prove its shrewdness, is impatient for the quick blood of temper. | Однако люди, посвятившие себя изучению человеческой природы, настаивают на полном несоответствии характерову партнеров. И они правы, поскольку и та и другая сторона отказывается подчиниться ярму, которое накладывает всякий узаконенный союз. Едва свершив темное дело, ради которого они сошлись, партнеры начинают тянуть в разные стороны, изо всех сил добиваясь развода. При всем том взаимное влечение, которое они испытывают, так сильно, что всякий раз, как им доводится повстречаться в чьей-нибудь душе, они устремляются в объятия друг к другу и выражают страстное желание тут же идти под венец. Объясняется это вот чем: уязвленному самолюбию хотелось бы выступать с трезвой обдуманностью стратега, тогда как стратегия, со своей стороны, рада воспользоваться пылкой нетерпеливостью уязвленного самолюбия. |
| It will be well for men to resolve at the first approaches of the amorous but fickle pair upon interdicting even an accidental temporary junction: for the astonishing sweetness of the couple when no more than the ghosts of them have come together in a projecting mind is an intoxication beyond fermented grapejuice or a witch's brewage; and under the guise of active wits they will lead us to the parental meditation of antics compared with which a Pagan Saturnalia were less impious in the sight of sanity. This is full-mouthed language; but on our studious way through any human career we are subject to fits of moral elevation; the theme inspires it, and the sage residing in every civilized bosom approves it. | При первых же признаках сближения, каким бы случайным и временным оно ни казалось, эту влюбленную, но непостоянную парочку рекомендуется разлучать самым решительным образом. Ибо союз этот заманчив лишь в мечтах; как только мечта осуществляется и союз становится реальностью, он начинает туманить голову не хуже перебродившего виноградного сока или какого-нибудь ведьмовского отвара. Под видом домыслов изворотливого ума новобрачные выкинут такое, по сравнению с чем языческие сатурналии покажутся вам тихими и разумными забавами. Нас могут упрекнуть в преувеличении - но как избегнуть пафоса моралиста, если берешься проследить чей-нибудь жизненный путь? Такова уж избранная нами тема; и всякий мало-мальски развитой человек, поразмыслив, найдет наш пафос оправданным. |
| Decide at the outset, that temper is fatal to policy: hold them with both hands in division. One might add, be doubtful of your policy and repress your temper: it would be to suppose you wise. You can, however, by incorporating two or three captains of the great army of truisms bequeathed to us by ancient wisdom, fix in your service those veteran old standfasts to check you. They will not be serviceless in their admonitions to your understanding, and they will so contrive to reconcile with it the natural caperings of the wayward young sprig Conduct, that the latter, who commonly learns to walk upright and straight from nothing softer than raps of a bludgeon on his crown, shall foot soberly, appearing at least wary of dangerous corners. | Главное - с самого начала понять, что самолюбие лютый враг стратегии, и постараться, чтобы эти двое не соприкасались. Я рекомендовал бы всем и всегда, во-первых - подвергать сомнению разумность избранной стратегии, во-вторых - подавлять свое самолюбие. Иными словами - вести себя, как подобает человеку с головой на плечах. Обуздать себя, впрочем, под силу каждому, следует лишь призвать на помощь две-три избитые истины из великой армии трюизмов, завещанных нам мудростью веков, и поставить этих ветеранов во главе своих войск. Они свое дело знают: апеллируя к Разуму, они заставят к нему прислушаться и своевольного юнца, именуемого Поведением. Как правило, сей отрок научается ходить по-человечески лишь под ударами дубинки по черепу. Но, приставив к нему в дядьки наших командиров, мы можем хотя бы указать на опасности, подстерегающие его из-за угла. |
|
Now Willoughby had not to be taught that temper is fatal to policy; he was beginning to see in addition that the temper he encouraged was particularly obnoxious to the policy he adopted; and although his purpose in mounting horse after yesterday frowning on his bride was definite, and might be deemed sagacious, he bemoaned already the fatality pushing him ever farther from her in chase of a satisfaction impossible to grasp.
But the bare fact that her behaviour demanded a line of policy crossed the grain of his temper: it was very offensive. |
Уилоби, собственно, знал, что уязвленное самолюбие плохой советчик стратегу. Более того, он понимал, что ярость, которую он в себе разжигает, в корне противоречит избранной им стратегии. И хотя его утренний отъезд, предпринятый после того, как накануне он изъявил Кларе свое неудовольствие, можно было истолковать как хитроумный стратегический маневр, Уилоби уже сетовал на рок, заставлявший его в погоне за недостижимым все больше и больше отдаляться от Клары.
Уже одно то, что она вынуждала его прибегать к стратегии, вызывало в нем ярость. Он был глубоко оскорблен. |
| Considering that she wounded him severely, her reversal of their proper parts, by taking the part belonging to him, and requiring his watchfulness, and the careful dealings he was accustomed to expect from others, and had a right to exact of her, was injuriously unjust. The feelings of a man hereditarily sensitive to property accused her of a trespassing imprudence, and knowing himself, by testimony of his household, his tenants, and the neighbourhood, and the world as well, amiable when he received his dues, he contemplated her with an air of stiff-backed ill-treatment, not devoid of a certain sanctification of martyrdom. |
Мало того что она причинила ему страдание, она к тому же узурпировала роль, которая должна была по справедливости принадлежать ему: ведь это он был вправе требовать от всех - и от нее в первую очередь - особенной чуткости по отношению к себе.
Вверенное ему прадедами обостренное чувство собственника восставало против Клары, обвиняя ее в непозволительной дерзости. И, зная себя, - по свидетельству домочадцев, фермеров и соседей, - как человека покладистого (когда ему воздают должное), сэр Уилоби почитал себя обиженным и даже некоторым образом окруженным ореолом мученичества. |
|
His bitterest enemy would hardly declare that it was he who was in the wrong.
Clara herself had never been audacious enough to say that. Distaste of his person was inconceivable to the favourite of society. The capricious creature probably wanted a whipping to bring her to the understanding of the principle called mastery, which is in man. |
Злейший враг и тот вряд ли назвал бы его виновной стороной.
Даже у Клары не хватало дерзости это утверждать. Но представить себе, чтобы он, всеобщий баловень и любимец, мог просто-напросто ей не нравиться, тоже было невозможно. Капризницу следовало отхлестать, чтобы внушить ей основную истину, а именно: что глава всему - мужчина. |
| But was he administering it? If he retained a hold on her, he could undoubtedly apply the scourge at leisure; any kind of scourge; he could shun her, look on her frigidly, unbend to her to find a warmer place for sarcasm, pityingly smile, ridicule, pay court elsewhere. He could do these things if he retained a hold on her; and he could do them well because of the faith he had in his renowned amiability; for in doing them, he could feel that he was other than he seemed, and his own cordial nature was there to comfort him while he bestowed punishment. Cordial indeed, the chills he endured were flung from the world. | Да, но удастся ли преподать ей этот урок? Если она все еще ему принадлежит - безусловно; можно не спеша избрать тот или иной род наказания: игнорировать ее, заморозить холодностью, а затем слегка согреть, чтобы тут же сразить сарказмом; дарить ее улыбками сожаления, насмешкой, оказывать подчеркнутое внимание другой. Все это годится, если она еще ему принадлежит. И он тем успешнее справился бы со своей задачей, что знает себя как человека по сути кроткого. Подвергая ее всем этим казням, он бы не забывал, что на самом деле он не тот, каким представляется, и мысль об истинном своем добросердечии служила бы ему утешением в его вынужденпой жестокости. О, у него-то доброе сердце, это он страдает от холодности других! |
| His heart was in that fiction: half the hearts now beating have a mild form of it to keep them merry: and the chastisement he desired to inflict was really no more than righteous vengeance for an offended goodness of heart. Clara figuratively, absolutely perhaps, on her knees, he would raise her and forgive her. He yearned for the situation. To let her understand how little she had known him! It would be worth the pain she had dealt, to pour forth the stream of re-established confidences, to paint himself to her as he was; as he was in the spirit, not as he was to the world: though the world had reason to do him honour. |
Сэр Уилоби всецело поверил этому вымыслу, вымыслу, коим, кстати сказать, тешится едва ли не половина человечества. Казнь, которой он намеревался подвергнуть невесту, была всего лишь справедливым возмездием за боль, причиненную сердцу, исполненному добра. Только бы поставить Клару на колени - в переносном смысле (а впрочем, не худо бы и в прямом!), - и тогда он сам поднимет ее и простит.
Вот чего он жаждал, вот чего добивался: Пусть она убедится, как мало она его еще знает! Сладость возобновленных излияний искупила бы всю боль, которую ему пришлось претерпеть по ее вине. Он нарисовал бы для нее одной свой портрет, нарисовал себя таким, каков он есть на деле, а не таким, каким представляется свету. Впрочем, уважение, которым он пользуется в свете, тоже что-нибудь да значит. |
|
First, however, she would have to be humbled.
Something whispered that his hold on her was lost. In such a case, every blow he struck would set her flying farther, till the breach between them would be past bridging. |
Но прежде надо ее усмирить.
Внутренний голос нашептывал ему, что он утратил над ней власть. Если это и в самом деле так, то с каждым ударом, какой он ей нанесет, она будет все больше от него удаляться, и в конце концов между ними разверзнется пропасть, через которую уже не перекинуть мост. |
|
Determination not to let her go was the best finish to this perpetually revolving round which went like the same old wheel-planks of a water mill in his head at a review of the injury he sustained. He had come to it before, and he came to it again. There was his vengeance. It melted him, she was so sweet! She shone for him like the sunny breeze on water. Thinking of her caused a catch of his breath.
The dreadful young woman had a keener edge for the senses of men than sovereign beauty. It would be madness to let her go. |
Всякий раз, как он вспоминал свою обиду, мысли его, подобно лопастям старого мельничного колеса, шли по одному и тому же кругу, вновь возвращаясь к решению ни под каким видом не отпускать Клару. С этой мысли он начал, к этой мысли пришел. Вот в чем будет заключаться его месть! Как она, однако, хороша! Она была как сияющий летний день, когда легкий ветерок едва рябит водную гладь. У него дух захватывало, когда он о ней думал.
Эта отчаянная девица вызывала чувство более острое, чем какая-нибудь венценосная красавица. Отпустить ее было бы безумием. |
|
She affected him like an outlook on the great Patterne estate after an absence, when his welcoming flag wept for pride above Patterne Hall!
It would be treason to let her go. It would be cruelty to her. He was bound to reflect that she was of tender age, and the foolishness of the wretch was excusable to extreme youth. |
Она действовала на Уилоби, как вид паттерновских владений после долгих странствий, когда флаг, поднятый в его честь над Большим домом, казалось, плакал от гордости.
Отпустить ее было бы предательством. Жестокостью по отношению к ней самой. Он не должен забывать о нежном возрасте своей мучительницы, о том, что безрассудство ее объясняется крайней молодостью. |
| We toss away a flower that we are tired of smelling and do not wish to carry. But the rose--young woman--is not cast off with impunity. | Когда нам надоест вдыхать аромат цветка и не хочется больше держать его в руке, мы его бросаем. Но молодая женщина - не просто цветок, это драгоценная роза, и ее нельзя безнаказанно от себя отбросить. |
| A fiend in shape of man is always behind us to appropriate her. He that touches that rejected thing is larcenous. Willoughby had been sensible of it in the person of Laetitia: and by all the more that Clara's charms exceeded the faded creature's, he felt it now. | Ибо за нами по пятам неизбежно следует чудовище, именуемое мужчиной. Всякий, кто притронется к этой покинутой и, казалось бы, ненужной нам вещи, воспринимается нами как похититель. Так было с Летицией, и теперь он испытывал такое же чувство, но только гораздо более сильное, ибо Кларино очарование было во много раз сильнее бледных чар его подруги детства. |
| Ten thousand Furies thickened about him at a thought of her lying by the road-side without his having crushed all bloom and odour out of her which might tempt even the curiosity of the fiend, man. | |
| On the other hand, supposing her to be there untouched, universally declined by the sniffling, sagacious dog-fiend, a miserable spinster for years, he could conceive notions of his remorse. | Стоило ему себе представить Клару выброшенной, словно сорванный цветок, на обочину и склонившееся с любопытством над этим растоптанным, но еще не утратившим своего аромата и прелести цветком чудовище в мужском обличье, - стоило ему представить такую картину, как на него налетала стая фурий и начинала нещадно его терзать. |
|
A soft remorse may be adopted as an agreeable sensation within view of the wasted penitent whom we have struck a trifle too hard. Seeing her penitent, he certainly would be willing to surround her with little offices of compromising kindness. It would depend on her age. Supposing her still youngish, there might be captivating passages between them, as thus, in a style not unfamiliar:
"And was it my fault, my poor girl? Am I to blame, that you have passed a lonely, unloved youth?" |
Зато как сладко было мечтать, что, отвергнутая всеми, она так и останется там, на обочине, что до конца века пребудет старой девой! Вот когда он может предаться роскоши запоздалых сожалений! При виде иссохшей от раскаяния девушки, которую он подверг, быть может, чересчур строгому наказанию, он ощутит легкие уколы совести, но эти уколы будут, вероятно, таить в себе неизъяснимую сладость. О, разумеется, при виде ее непритворного раскаяния он будет рад подбодрить ее кое-какими знаками внимания - не слишком серьезными и ни к чему не обязывающими. Многое будет зависеть от возраста, в котором безумная придет к раскаянию. Предположим, что она еще не вовсе утратила свою молодость. Тогда между ними возможны прелестные сценки, вроде следующей:
- Бедная моя, кто же виноват в том, что ваша молодость прошла в одиночестве, без любви? Неужели я? |
|
"No, Willoughby! The irreparable error was mine, the blame is mine, mine only. I live to repent it. I do not seek, for I have not deserved, your pardon. Had I it, I should need my own self-esteem to presume to clasp it to a bosom ever unworthy of you."
"I may have been impatient, Clara: we are human!" "Never be it mine to accuse one on whom I laid so heavy a weight of forbearance!" "Still, my old love!--for I am merely quoting history in naming you so--I cannot have been perfectly blameless." "To me you were, and are." "Clara!" "Willoughby!" |
- Нет, нет, Уилоби! Я одна виновата во всем. Это я совершила непоправимую ошибку. И я оплакиваю ее всю жизнь. Я не прошу вашего прощения. Я его не заслуживаю. Даже если бы вы даровали мне прощение, я не дерзнула бы прижать его к сердцу, вовек недостойному вас.
- Быть может, Клара, я не проявил достаточного терпения. Все мы люди. - Никогда, никогда не позволю себе обвинить того, кто был столь безмерно ко мне снисходителен! - И все же, моя некогда любимая, - ибо называть вас своей любимой я могу лишь в прошедшем времени, - все же, должно быть, я и сам был не без греха. - Вы в моих глазах - совершенство. - Клара! - Уилоби! |
|
"Must I recognize the bitter truth that we two, once nearly one! so nearly one! are eternally separated?"
"I have envisaged it. My friend--I may call you friend; you have ever been my friend, my best friend! oh, that eyes had been mine to know the friend I had!--Willoughby, in the darkness of night, and during days that were as night to my soul, I have seen the inexorable finger pointing my solitary way through the wilderness from a Paradise forfeited by my most wilful, my wanton, sin. We have met. It is more than I have merited. We part. In mercy let it be for ever. Oh, terrible word! Coined by the passions of our youth, it comes to us for our sole riches when we are bankrupt of earthly treasures, and is the passport given by Abnegation unto Woe that prays to quit this probationary sphere. Willoughby, we part. It is better so." |
- Итак, я должен примириться с горькой мыслью, что мы, двое, - а ведь мы чуть не составили с вами одно! - разлучены навеки!
- Да, мой друг, я с этой мыслью смирилась давно. Я могу называть вас другом, не правда ли? Вы всегда были мне другом, лучшим моим другом! Ах, зачем я была так слепа! В темные ночные часы и на протяжении многих дней, которые для моей души были темнее ночи, я видела перед собой указующий перст и следовала своим одиноким путем по пустыне - путем, ведущим прочь из рая, того самого рая, из которого я сама себя изгнала, допустив столь непростительное легкомыслие. И вот мы вновь повстречались! Я не достойна и этого счастья. Теперь мы расстаемся. И на этот раз - я взываю к вашему милосердию! - пусть это будет навсегда. Навсегда! О, роковое слово! Порожденное заблуждениями молодости, оно одно только нам и остается, когда мы приходим к полному банкротству, к отказу от себя и мечтаем лишь о том, как бы скорее покинуть эту обитель печали. Итак, прощайте, Уилоби. Нам лучше расстаться. |
|
"Clara! one--one only--one last--one holy kiss!"
"If these poor lips, that once were sweet to you . . ." The kiss, to continue the language of the imaginative composition of his time, favourite readings in which had inspired Sir Willoughby with a colloquy so pathetic, was imprinted. |
- Клара! Один: всего лишь один: последний: святой поцелуй!
- Если эти бедные уста, некогда вам милые: И поцелуй, - говоря все тем же высоким стилем современных романов, избранные места из которых и вдохновили сэра Уилоби на сей полет фантазии, - поцелуй был запечатлен. |
| Ay, she had the kiss, and no mean one. It was intended to swallow every vestige of dwindling attractiveness out of her, and there was a bit of scandal springing of it in the background that satisfactorily settled her business, and left her 'enshrined in memory, a divine recollection to him,' as his popular romances would say, and have said for years. | О, это был настоящий, полнокровный поцелуй! Поцелуй, который должен был выпить всю ее угасающую прелесть до конца и оставить ее раздавленной, а ее образ - "божественным воспоминанием, погребенным в памяти навеки", как сказали бы авторы излюбленных романов сэра Уилоби и как они, собственно, говорили уже не раз. |
| Unhappily, the fancied salute of her lips encircled him with the breathing Clara. She rushed up from vacancy like a wind summoned to wreck a stately vessel. | Но воображаемое прикосновение Клариных уст, как на беду, обдало его живым Клариным дыханием. Оно обрушилось на него ветром, словно нарочно вызванным из небытия, чтобы сокрушить величественный корабль воображения. |
| His reverie had thrown him into severe commotion. The slave of a passion thinks in a ring, as hares run: he will cease where he began. Her sweetness had set him off, and he whirled back to her sweetness: and that being incalculable and he insatiable, you have the picture of his torments when you consider that her behaviour made her as a cloud to him. | Грезы, которым он предался, подняли целую бурю в его душе. Когда человек попадает в плен страсти, мысли его начинают кружить, подобно спугнутому зайцу, и неизменно возвращаются в исходное положение. Кларино очарование породило его грезы, а грезы вновь повергли его в плен этого очарования. Оно было безгранично, а он - ненасытен; прибавьте, что Кларино поведение тучей застлало его небосклон, и вы получите законченную картину его мучительного состояния. |
| Riding slack, horse and man, in the likeness of those two ajog homeward from the miry hunt, the horse pricked his cars, and Willoughby looked down from his road along the bills on the race headed by young Crossjay with a short start over Aspenwell Common to the ford. There was no mistaking who they were, though they were well-nigh a mile distant below. | Конь со своим седоком трусил неспешной рысцой, словно возвращаясь с охоты. Вдруг Ахмет насторожил уши, и Уилоби, скользнув взглядом вдоль холмов, спускающихся к аспенуэлскому выгону, узрел уже описанные нами конные состязания: впереди, приближаясь к переправе, скакал юный Кросджей. Несмотря на то что между сэром Уилоби и всадниками было не меньше мили, он тотчас их узнал. |
| He noticed that they did not overtake the boy. They drew rein at the ford, talking not simply face to face, but face in face. Willoughby's novel feeling of he knew not what drew them up to him, enabling him to fancy them bathing in one another's eyes. Then she sprang through the ford, De Craye following, but not close after--and why not close? She had flicked him with one of her peremptorily saucy speeches when she was bold with the gallop. They were not unknown to Willoughby. They signified intimacy. | Он отметил, что двое отставших как будто и не стремились нагнать мальчика: подъехав к переправе, они натянули поводья, придержали лошадей и продолжали разговаривать - их головы почти соприкасались! Новое чувство, еще не изведанное Уилоби, сделало то, что он этих всадников видел, словно они находились не на отдаленной равнине, а совсем рядом, в нескольких шагах от него. Он явственно представлял себе, как они смотрят друг на друга - глаза в глаза. Но вот она вдруг пришпорила лошадь и поскакала через ручей. Гораций последовал за Кларой. Почему они больше не едут рядом? Что заставило де Крея держаться на расстоянии? Разгоряченная ездой, Клара, верно, отбрила его каким-нибудь острым и дерзким словцом, - о, Уилоби знал эту ее манеру! Так она могла говорить только с человеком, с которым была в коротких отношениях. |
| Last night he had proposed to De Craye to take Miss Middleton for a ride the next afternoon. It never came to his mind then that he and his friend had formerly been rivals. He wished Clara to be amused. Policy dictated that every thread should be used to attach her to her residence at the Hall until he could command his temper to talk to her calmly and overwhelm her, as any man in earnest, with command of temper and a point of vantage, may be sure to whelm a young woman. Policy, adulterated by temper, yet policy it was that had sent him on his errand in the early morning to beat about for a house and garden suitable to Dr. Middleton within a circuit of five, six, or seven miles of Patterne Hall. | Он сам накануне предложил де Крею совершить с Кларой прогулку верхом, совершенно позабыв в ту минуту, что им с Горацием не раз доводилось выступать в роли соперников. Ему просто хотелось, чтобы Клара не скучала. Будучи ловким стратегом, он решил пустить в ход все средства, чтобы привязать Клару к Паттерн-холлу, а тем временем надеялся привести свой дух в равновесие и сломить сопротивление девушки - задача, казалось бы, несложная, посильная всякому мужчине, обладающему энергией и выдержкой и к тому же занимающему выгодную позицию. Ведь это стратегия - пусть не без примеси самолюбия, но все же стратегия - побудила его сесть спозаранку в седло и отправиться на поиски какого-нибудь дома с усадьбой в радиусе пяти - семи миль от Паттерн-холла, который мог бы служить жилищем для доктора Мидлтона. |
| If the Rev. Doctor liked the house and took it (and Willoughby had seen the place to suit him), the neighbourhood would be a chain upon Clara: and if the house did not please a gentleman rather hard to please (except in a venerable wine), an excuse would have been started for his visiting other houses, and he had that response to his importunate daughter, that he believed an excellent house was on view. Dr. Middleton had been prepared by numerous hints to meet Clara's black misreading of a lovers' quarrel, so that everything looked full of promise as far as Willoughby's exercise of policy went. | Если достопочтенному доктору понравится дом и он согласится его занять (а Уилоби видел дом, который, по его расчетам, должен был ему подойти), это будет еще одним звеном в цепи, удерживающей Клару; если же дом не удовлетворит взыскательного джентльмена (а ему угодить трудно - разве что выдержанным вином), у Уилоби будет предлог просить доктора погостить в Паттерн-холле, покуда не подвернется нечто более подходящее. А его неугомоиной дочери можно будет сказать, что у него есть кое-что на примете. Самого доктора сэр Уилоби уже подготовил, как бы невзначай проговорившись, что Клара склонна слишком близко к сердцу принимать обыкновенную ссору влюбленных. Словом, маневр Уилоби обещал окончиться удачей. |
| But the strange pang traversing him now convicted him of a large adulteration of profitless temper with it. The loyalty of De Craye to a friend, where a woman walked in the drama, was notorious. It was there, and a most flexible thing it was: and it soon resembled reason manipulated by the sophists. Not to have reckoned on his peculiar loyalty was proof of the blindness cast on us by temper. | Однако странная боль, внезапно пронзившая все его существо, говорила о том, что примесь любовной досады в его стратегических планах была большей, чем могло показаться. Понятие о лояльности по отношению к приятелю там, где дело касалось женщины, было у де Крея весьма растяжимо, и расправлялся он с этим понятием точно так же, как расправлялись с логикой античные софисты. То, что Уилоби не взял в расчет особый характер лояльности своего друга, лишний раз свидетельствует об ослепляющем действии уязвленного самолюбия. |
| And De Craye had an Irish tongue; and he had it under control, so that he could talk good sense and airy nonsense at discretion. The strongest overboiling of English Puritan contempt of a gabbler, would not stop women from liking it. Evidently Clara did like it, and Willoughby thundered on her sex. Unto such brainless things as these do we, under the irony of circumstances, confide our honour! | К тому же у де Крея, как у настоящего ирландца, язык, что называется, без костей. Послушный воле своего хозяина, он то мелет вздор, то произносит слова, полные здравого смысла. И как бы апглийское пуританство ни клеймило болтуна, женщины всегда будут упиваться его болтовней. Видно, и Кларе она пришлась по сердцу. Уилоби принялся метать громы и молнии по адресу слабого пола. И - такова ирония судьбы - этим-то безмозглым существам мы вынуждены вверять нашу честь! |
| For he was no gabbler. He remembered having rattled in earlier days; he had rattled with an object to gain, desiring to be taken for an easy, careless, vivacious, charming fellow, as any young gentleman may be who gaily wears the golden dish of Fifty thousand pounds per annum, nailed to the back of his very saintly young pate. The growth of the critical spirit in him, however, had informed him that slang had been a principal component of his rattling; and as he justly supposed it a betraying art for his race and for him, he passed through the prim and the yawning phases of affected indifference, to the pine Puritanism of a leaden contempt of gabblers. | Уилоби не был болтуном. В юные годы он, впрочем, мог трещать без умолку - не хуже всякого другого. Но он трещал с определенной целью, чтобы сойти за беспечного, веселого, славного малого, каким оно и подобает быть молодому джентльмену, осененному золотым нимбом в пятьдесят тысяч фунтов годового дохода. Со временем, однако, когда в нем развился критический дух, он понял, что основой его трескотни был мальчишеский жаргон, и справедливо решил, что подобное искусство ниже его личного и родового достоинства. Наступила пора сдержанности и нарочито пренебрежительных зевков, на смену которой пришло его теперешнее свинцово-пуританское презрение к болтунам. |
|
They snare women, you see--girls! How despicable the host of girls!--at least, that girl below there!
Married women understood him: widows did. He placed an exceedingly handsome and flattering young widow of his acquaintance, Lady Mary Lewison, beside Clara for a comparison, involuntarily; and at once, in a flash, in despite of him (he would rather it had been otherwise), and in despite of Lady Mary's high birth and connections as well, the silver lustre of the maid sicklied the poor widow. |
Они расставляют свои ловушки женщинам и даже не щадят девиц! О, недостойная порода! Или, во всяком случае, о, недостойная девица - та, что там, внизу, скачет через ручей!
Замужние дамы, те его понимали. Или, например, вдовы. Он невольно представил себе рядом с Кларой леди Мери Люисон, чрезвычайно красивую и обольстительную молодую вдову, но в ту же минуту, словно нарочно (ведь он рассчитывал на противоположный эффект), несмотря на благородное происхождение и связи леди Мери, серебристый блеск юной девушки затмил бедную вдову. |
| The effect of the luckless comparison was to produce an image of surpassingness in the features of Clara that gave him the final, or mace-blow. Jealousy invaded him. | Это неудачное сравнение, заставив Кларины черты выступить во всей их несравненной прелести, нанесло ему последний сокрушительный удар: ревность завладела всем его существом. |
| He had hitherto been free of it, regarding jealousy as a foreign devil, the accursed familiar of the vulgar. Luckless fellows might be victims of the disease; he was not; and neither Captain Oxford, nor Vernon, nor De Craye, nor any of his compeers, had given him one shrewd pinch: the woman had, not the man; and she in quite a different fashion from his present wallowing anguish: she had never pulled him to earth's level, where jealousy gnaws the grasses. He had boasted himself above the humiliating visitation. | До сих пор он не знал ревности и считал, что этот вульгарный недуг никогда не посмеет к нему подступиться; ревность, по его мнению, была болезнью, которой подвержены незадачливые, пошлые людишки - кто угодно, словом, только не он. Ни капитану Оксфорду, ни Вернону, ни де Крею, никому из них не удалось сколько-нибудь ощутимо задеть его самолюбие. Женщинам еще подчас удавалось, мужчинам - никогда. Да и ни одна женщина до сих пор не приводила его в состояние этой постыдной агонии, когда человек готов от ревности биться головой об стену. Он считал себя выше этой унизительной напасти. |
| If that had been the case, we should not have needed to trouble ourselves much about him. A run or two with the pack of imps would have satisfied us. But he desired Clara Middleton manfully enough at an intimation of rivalry to be jealous; in a minute the foreign devil had him, he was flame: flaming verdigris, one might almost dare to say, for an exact illustration; such was actually the colour; but accept it as unsaid. |
Если бы так оно и было, мы не стали бы особенно им заниматься: две-три притравки со стаей бесенят полностью бы нас удовлетворили. Но сэр Уилоби, что бы он о себе ни думал, был самый обыкновенный мужчина, он был влюблен в Клару Мидлтон и, как все мужчины, при первом же намеке на соперника испытал приступ самой обыкновенной ревности.
Вульгарная ревность овладела им, и он мигом вспыхнул, вспыхнул зеленым пламенем, цвета ярь-медянки, как хотелось бы сказать для точности, ибо именно таков был цвет этого пламени. |
|
Remember the poets upon jealousy. It is to be haunted in the heaven of two by a Third; preceded or succeeded, therefore surrounded, embraced, bugged by this infernal Third: it is Love's bed of burning marl; to see and taste the withering Third in the bosom of sweetness; to be dragged through the past and find the fair Eden of it sulphurous; to be dragged to the gates of the future and glory to behold them blood: to adore the bitter creature trebly and with treble power to clutch her by the windpipe: it is to be cheated, derided, shamed, and abject and supplicating, and consciously demoniacal in treacherousness, and victoriously self-justified in revenge.
And still there is no change in what men feel, though in what they do the modern may be judicious. |
Вспомним, чт? говорят поэты о ревности. Испытывать ее - это в раю, предназначенном для двоих, постоянно ощущать присутствие третьего, ощущать, что этот проклятый третий, - будь то предшественник ваш или преемник, - все время с вами, не отступает от вас ни на шаг, сжимает вас в своих предательских объятиях; испытывать ревность - это значит лежать на ложе негашеной извести; в сладости поцелуя чувствовать привкус золы; взирая на пройденный путь, убеждаться, что ваш недавний рай отдает серным запахом преисподней; заглядывая в ворота будущего, видеть впереди вместо блаженства кровавые муки. Испытывать ревность - это значит втрое больше прежнего обожать ту, что сделалась вам ненавистной, и с утроенной яростью мечтать схватить ее за горло; это значит - быть обманутым, осмеянным, опозоренным, просить и пресмыкаться и, добиваясь сладкой мести, не останавливаться перед коварством, достойным самого сатаны. В человеческих чувствованиях пока еще не заметно никаких перемен, разве что поступки современных людей стали несколько сообразнее с требованиями разума. |
| You know the many paintings of man transformed to rageing beast by the curse: and this, the fieriest trial of our egoism, worked in the Egoist to produce division of himself from himself, a concentration of his thoughts upon another object, still himself, but in another breast, which had to be looked at and into for the discovery of him. By the gaping jaw-chasm of his greed we may gather comprehension of his insatiate force of jealousy. | Кто из нас не видел картин, где изображен человек, который неким проклятьем превращен в дикого зверя? Такому же раздвоению был подвергнут наш Эгоист: одна часть его сохраняла человеческий облик и с пристальным изумлением вглядывалась в другую. Эта, другая часть, тоже была сэром Уилоби, но она лязгала зубами, широко разевала пасть, и, глядя на Уилоби-зверя, Уилоби-человек мог судить о ненасытной силе своей ревности. |
| Let her go? Not though he were to become a mark of public scorn in strangling her with the yoke! His concentration was marvellous. Unused to the exercise of imaginative powers, he nevertheless conjured her before him visually till his eyeballs ached. He saw none but Clara, hated none, loved none, save the intolerable woman. What logic was in him deduced her to be individual and most distinctive from the circumstance that only she had ever wrought these pangs. She had made him ready for them, as we know. An idea of De Craye being no stranger to her when he arrived at the Hall, dashed him at De Craye for a second: it might be or might not be that they had a secret;--Clara was the spell. So prodigiously did he love and hate, that he had no permanent sense except for her. The soul of him writhed under her eyes at one moment, and the next it closed on her without mercy. She was his possession escaping; his own gliding away to the Third. | Предавшись непривычной для него работе воображения, Уилоби вызвал перед собой образ Клары - яркий до рези в глазах. Он видел, ненавидел, обожал только ее одну, невозможную Клару Мидлтон. Не вовсе лишенный способности логически мыслить, он понимал, что Клара, как таковая, - одно, а Клара, как женщина, впервые вызвавшая в нем муки ревности, - другое и что в этом последнем обстоятельстве личность ее ни при чем. Почва для этих терзаний, впрочем, как мы знаем, была подготовлена ею самой. Мелькнувшее было подозрение о тайном сговоре, якобы существовавшем между Кларой и де Креем уже в день его прибытия, на какой-то короткий миг направило внимание Уилоби на де Крея - но только на миг: Клара вовлекла его в свой магический круг, и он мог думать лишь о ней одной. Любовь и ненависть к ней достигли такого накала, что исключали мысль о чем-либо другом. Он то пресмыкался перед ней в пыли, то с безоглядной свирепостью разрывал ее на части. Он чувствовал, как добыча ускользает из его рук, как его собственность уплывает к Другому. |
|
There would be pangs for him too, that Third! Standing at the altar to see her fast-bound, soul and body, to another, would be good roasting fire.
It would be good roasting fire for her too, should she be averse. To conceive her aversion was to burn her and devour her. She would then be his!--what say you? Burned and devoured! Rivals would vanish then. Her reluctance to espouse the man she was plighted to would cease to be uttered, cease to be felt. |
Впрочем, этот Другой тоже выпьет свою чашу до дна! Стоять подле алтаря и видеть, как нерасторжимая цепь приковывает его возлюбленную душой и телом к сопернику, - вот пытка, вот огонь, на котором предстоит изжариться Другому!
Да и для нее самой, коли ей так уж противен этот брак, алтарь превратится в раскаленные уголья. Да, да, на уголья ее, раз она испытывает к нему отвращение! Изжарить и проглотить! Вот когда она будет принадлежать ему по-настоящему, - испепеленная, проглоченная им! И - конец всем соперникам! От ее нежелания соединиться с тем, кому она дала слово, не останется и следа: она об этом не посмеет и заикнуться, даже подумать не посмеет. |
| At last he believed in her reluctance. All that had been wanted to bring him to the belief was the scene on the common; such a mere spark, or an imagined spark! But the presence of the Third was necessary; otherwise he would have had to suppose himself personally distasteful. | Итак, он наконец уверовал, что Кларе и в самом деле претит мысль о браке с ним. Для того чтобы в этом убедиться, видно, не хватало как раз сценки на выгоне - этой малой искры, к тому же, быть может, воображаемой! Другой, впрочем, был необходим: иначе пришлось бы признать, что в основе Клариного нежелания вступить в брак лежало отвращение к нему самому, к сэру Уилоби Паттерну. |
| Women have us back to the conditions of primitive man, or they shoot us higher than the topmost star. But it is as we please. Let them tell us what we are to them: for us, they are our back and front of life: the poet's Lesbia, the poet's Beatrice; ours is the choice. | Женщины либо отбрасывают нас назад, в состояние дикости, либо возносят к самой высокой звезде небосвода. Все дело в нас самих. Чем бы мы ни были для них, для нас они могут стать либо самым низменным в жизни, либо самым высоким: Лесбией{38} Катулла или Дантовой Беатриче. Выбор целиком в нашей воле. |
| And were it proved that some of the bright things are in the pay of Darkness, with the stamp of his coin on their palms, and that some are the very angels we hear sung of, not the less might we say that they find us out; they have us by our leanings | Даже если б можно было установить, что иные прекрасные создания и в самом деле несут службу у Князя Тьмы и что на их белых ручках - след его огненного клейма, меж тем как другие являются ангелами небесными, о которых поется в гимнах, то и тогда удел наш определялся бы нашими склонностями; кому быть нашей владычицей - ангелу или исчадию ада, - зависит от нас самих. |
| They are to us what we hold of best or worst within. By their state is our civilization judged: and if it is hugely animal still, that is because primitive men abound and will have their pasture. | В обоих случаях похитительница нашего сердца отражает то лучшее - или худшее, - что в нас заключено. Это по ним, по женщинам, следует судить об уровне цивилизации, которого мы достигли. Если они покуда стоят на низшей ступени развития, то это лишь оттого, что по свету бродят стаи дикарей в поисках новых пастбищ. |
| Since the lead is ours, the leaders must bow their heads to the sentence. Jealousy of a woman is the primitive egoism seeking to refine in a blood gone to savagery under apprehension of an invasion of rights; it is in action the tiger threatened by a rifle when his paw is rigid on quick flesh; he tears the flesh for rage at the intruder. The Egoist, who is our original male in giant form, had no bleeding victim beneath his paw, but there was the sex to mangle. Much as he prefers the well-behaved among women, who can worship and fawn, and in whom terror can be inspired, in his wrath he would make of Beatrice a Lesbia Quadrantaria. | Ведь вожаком стаи всегда бывает самец, а судят о стае по вожаку. Ревность - это первобытный эгоизм, пробуждающийся в мужчине при мысли о возможном посягательстве на его права; это - тигр, под дулом охотника заносящий лапу над жертвой: в ярости на смельчака, дерзнувшего ему помешать, он вонзает в нее когти и рвет ее на части. Наш Эгоист, который является всего лишь обычной мужской особью, но только выросшей до гигантских размеров, еще не сподобился держать свою жертву в когтях. Зато в мыслях он уже терзал все женское сословие. И как бы он ни благоволил к преданным, кротким и подобострастным женщинам, готовым перед ним трепетать, в своем теперешнем настроении он и в божественной Беатриче увидел бы грошовую Лесбию. |
| Let women tell us of their side of the battle. We are not so much the test of the Egoist in them as they to us. Movements of similarity shown in crowned and undiademed ladies of intrepid independence, suggest their occasional capacity to be like men when it is given to them to hunt. At present they fly, and there is the difference. Our manner of the chase informs them of the creature we are. | Но пусть лучше женщины сами расскажут нам о своем участии в этом единоборстве. Ведь это они обычно пробуждают в нас Эгоиста, а не мы в них. Правда, в тех исключительных случаях, когда женщине - в силу ли ее высокого титула или просто независимого характера - выпадает роль охотника, она выказывает способности, ничуть не уступающие мужским. Но это - исключение. Как правило, женщина не охотник, а дичь и судит о своем преследователе по тому, в какую форму облекается его преследование. |
| Dimly as young women are informed, they have a youthful ardour of detestation that renders them less tolerant of the Egoist than their perceptive elder sisters. What they do perceive, however, they have a redoubtable grasp of, and Clara's behaviour would be indefensible if her detective feminine vision might not sanction her acting on its direction. Seeing him as she did, she turned from him and shunned his house as the antre of an ogre. She had posted her letter to Lucy Darleton. Otherwise, if it had been open to her to dismiss Colonel De Craye, she might, with a warm kiss to Vernon's pupil, have seriously thought of the next shrill steam-whistle across yonder hills for a travelling companion on the way to her friend Lucy; so abhorrent was to her the putting of her horse's head toward the Hall. Oh, the breaking of bread there! It had to be gone through for another day and more; that is to say, forty hours, it might be six-and-forty hours; and no prospect of sleep to speed any of them on wings! | Несмотря на то что молодые девицы имеют лишь смутное представление о мужчинах, свойственная молодости нетерпимость помогает им угадывать Эгоиста и судить его значительно строже, нежели их старшие, умудренные опытом, сестры. А уж раз составив мнение, девушка цепко за него держится. Эта-то девичья проницательность и определяла поведение Клары, казалось бы столь непростительное. Итак, проникнув в сущность своего жениха, она решительно от него отвернулась и хотела бежать из его дома, словно то была пещера, где обитает кровожадное чудище. К сожалению, она уже опустила свое письмо к Люси Дарлтон. А то она, быть может, нашла бы способ избавиться от полковника де Крея и, нежно поцеловав на прощание питомца мистера Уитфорда, ускакала бы на станцию и умчалась к своей подруге на поезде, призывный гудок которого раздавался где-то вдали, за холмами - так претила ей мысль о возвращении в Большой дом! Пользоваться его гостеприимством день, сутки, больше - целых сорок часов, а то и все сорок шесть! И никакой надежды на сон, который один был бы в состоянии придать этим часам крылья! |
|
Such were Clara's inward interjections while poor Willoughby burned himself out with verdigris flame having the savour of bad metal, till the hollow of his breast was not unlike to a corroded old cuirass, found, we will assume, by criminal lantern-beams in a digging beside green-mantled pools of the sullen soil, lumped with a strange adhesive concrete. How else picture the sad man?--the cavity felt empty to him, and heavy; sick of an ancient and mortal combat, and burning; deeply dinted too:
With the starry hole Whence fled the soul: very sore; important for aught save sluggish agony; a specimen and the issue of strife. |
Бедный Уилоби меж тем выжигал свое сердце ядовитой медной ярью ревности, и теперь оно походило на освещенную фонарем кладбищенского вора старую, ржавую кирасу, валяющуюся в луже, затянутой зеленой тиной. С чем еще сравнишь несчастного? В груди его тяжко ныла образовавшаяся пустота; чувство жжения и усталости от вековечной гибельной борьбы, глубокая вмятина - на месте, где "звезда спалила душу". И как же саднила эта рана! Жертва рокового сражения и одновременно пример того, чем кончаются подобные сражения, он выдохся совсем и впал в состояние вялой агонии. |
| Measurelessly to loathe was not sufficient to save him from pain: he tried it: nor to despise; he went to a depth there also. The fact that she was a healthy young woman returned to the surface of his thoughts like the murdered body pitched into the river, which will not drown, and calls upon the elements of dissolution to float it. His grand hereditary desire to transmit his estates, wealth and name to a solid posterity, while it prompted him in his loathing and contempt of a nature mean and ephemeral compared with his, attached him desperately to her splendid healthiness. The council of elders, whose descendant he was, pointed to this young woman for his mate. He had wooed her with the idea that they consented. O she was healthy! And he likewise: but, as if it had been a duel between two clearly designated by quality of blood to bid a House endure, she was the first who taught him what it was to have sensations of his mortality. | Даже безграничная ненависть не в состоянии избавить от боли. Он это познал. Точно так же обстояло и с презрением: он и это чувство исчерпал до дна. Подобно телу утопленника, которое отказывается тонуть, на поверхность его сознания вновь и вновь всплывала мысль о Клариной молодости, о ее цветущем здоровье. Благородное намерение - передать свои угодья, богатства и имя надежному потомству - укрепляло сэра Уилоби в его презрении и ненависти к натуре настолько низменной и ничтожной по сравнению с его собственной, но оно же роковым образом привязывало его к ней, как к воплощению здоровья. Совет старейшин, чьим потомком он являлся, предписывал ему сделать эту женщину своей женой. И, чуя их благословение, он к ней посватался. Что и говорить - в здоровье ей не откажешь! Да и сам он в этом ей не уступал. Казалось, в их лице скрестились в поединке две породы - те самые две породы, которым следовало бы слиться в одну, дабы придать прочность его древнему дому. Это благодаря ей, Кларе, он впервые почувствовал свою уязвимость. |
|
He could not forgive her. It seemed to him consequently politic to continue frigid and let her have a further taste of his shadow, when it was his burning wish to strain her in his arms to a flatness provoking his compassion.
"You have had your ride?" he addressed her politely in the general assembly on the lawn. "I have had my ride, yes," Clara replied. "Agreeable, I trust?" "Very agreeable." |
Нет, он не мог ее простить. И хоть он горел желанием стиснуть ее в своих объятиях, соображения стратегии предписывали ему держаться с прежней холодностью, дабы Клара вкусила всю горечь его неудовольствия.
- Вы сегодня катались? - спросил он учтиво, подойдя к ней, когда все собрались на газоне перед домом. - Я? Да, - ответила Клара. - Надеюсь, вы довольны прогулкой? - О да, очень. |
|
So it appeared. Oh, blushless!
The next instant he was in conversation with Laetitia, questioning her upon a dejected droop of her eyelashes. "I am, I think," said she, "constitutionally melancholy." He murmured to her: "I believe in the existence of specifics, and not far to seek, for all our ailments except those we bear at the hands of others." She did not dissent. |
Оно и видно было. Бесстыдница, хоть бы покраснела! Сэр Уилоби с подчеркнутым участием обратился к Летиции, спросив, отчего у нее такие грустные глаза.
- Должно быть, от врожденной меланхолии, - сказала она. - Я полагаю, что можно найти средство от всех недугов, кроме тех, от которых мы страдаем по чужой вине, - вполголоса проговорил он. Летиция ничего не возразила. |
|
De Craye, whose humour for being convinced that Willoughby cared about as little for Miss Middleton as she for him was nourished by his immediate observation of them, dilated on the beauty of the ride and his fair companion's equestrian skill.
"You should start a travelling circus," Willoughby rejoined. "But the idea's a worthy one!--There's another alternative to the expedition I proposed, Miss Middleton," said De Craye. "And I be clown? I haven't a scruple of objection. I must read up books of jokes." "Don't," said Willoughby. |
Де Крею хотелось уверить себя, что Уилоби так же равнодушен к мисс Мидлтон, как та равнодушна к Уилоби; глядя на обрученных, он утвердился в своем убеждении и принялся рассказывать о прогулке, с восхищением отзываясь об искусстве верховой езды, проявленном его спутницей.
- Вам бы следовало сколотить труппу странствующих циркачей, - отозвался Уилоби. - Отличная мысль! Вот, мисс Мидлтон, еще один способ провести нашу экспедицию, - подхватил де Крей. - А мне в этом цирке, видно, выпадет роль клоуна? Ну что ж, не возражаю. Надо только заглянуть в какой-нибудь сборник острот. - Вам это ни к чему, - сказал Уилоби. |
|
"I'd spoil my part! But a natural clown won't keep up an artificial performance for an entire month, you see; which is the length of time we propose. He'll exhaust his nature in a day and be bowled over by the dullest regular donkey-engine with paint on his cheeks and a nodding topknot."
"What is this expedition 'we' propose?" De Craye was advised in his heart to spare Miss Middleton any allusion to honeymoons. "Merely a game to cure dulness." |
- Вы боитесь, как бы я не испортил свою роль? Видите ли, ни один дилетант не в состоянии поддерживать клоунаду в течение целого месяца - а мы говорили именно о таком сроке. Он в первый же день исчерпает свои ресурсы, и самый тупой профессионал с размалеванной физиономией и хохолком на макушке заткнет его за пояс.
- О какой такой "нашей экспедиции" идет речь, позвольте спросить? Де Крей сердцем понял, что следует избавить мисс Мидлтон от лишнего намека на медовый месяц. - Так, игра, средство от скуки. |
|
"Ah!" Willoughby acquiesced. "A month, you said?"
"One'd like it to last for years." "Ah! You are driving one of Mr. Merriman's witticisms at me, Horace; I am dense." Willoughby bowed to Dr. Middleton, and drew him from Vernon, filially taking his turn to talk with him closely. De Craye saw Clara's look as her father and Willoughby went aside thus linked. It lifted him over anxieties and casuistries concerning loyalty. Powder was in the look to make a warhorse breathe high and shiver for the signal. |
- Так, - сказал Уилоби, - игра на месяц, говорите?
- Ах, если бы ее можно было продлить на годы! - Ну вот, Гораций, я вижу, вы уже начинаете меня морочить, как завзятый клоун. Извините, но я туп. С этими словами Уилоби поклонился доктору Мидлтону и, оторвав его от Вернона, взял его по-сыновнему под руку и отвел в сторонку. Клара посмотрела им вслед. Де Крей перехватил ее взгляд, и необходимость для успокоения совести прибегнуть к казуистике отпала сама собой: в этом взгляде было довольно пороху, чтобы заставить боевого коня вздрогнуть и захрапеть в ожидании призывной трубы. |
| Observers of a gathering complication and a character in action commonly resemble gleaners who are intent only on picking up the cars of grain and huddling their store. Disinterestedly or interestedly they wax over-eager for the little trifles, and make too much of them. Observers should begin upon the precept, that not all we see is worth hoarding, and that the things we see are to be weighed in the scale with what we know of the situation, before we commit ourselves to a measurement. And they may be accurate observers without being good judges. They do not think so, and their bent is to glean hurriedly and form conclusions as hasty, when their business should be sift at each step, and question. | Сторонний наблюдатель надвигающихся событий, ожидающий развязки какой-либо жизненной ситуации или решительного шага одной из центральных фигур, подобен тому, кто вслед за жнецом подбирает оставшиеся на поле колосья. Увлеченный стремлением - корыстным или бескорыстным, в данном случае это все равно - собрать их как можно больше, он сосредоточивает внимание на каждом колоске. Между тем наблюдателю следует помнить, что не все, попадающееся ему на пути, заслуживает коллекционирования и что ценность всякого нового наблюдения можно определить, лишь сопоставив его с теми фактами, которыми он уже располагает. Точность наблюдения к тому же не есть гарантия верности суждения. Но наблюдатели этого не понимают, они спешат собрать свои колоски и, вместо того чтобы кропотливо рассортировать всю коллекцию, торопятся со своими заключениями. |
| Miss Dale seconded Vernon Whitford in the occupation of counting looks and tones, and noting scraps of dialogue. She was quite disinterested; he quite believed that he was; to this degree they were competent for their post; and neither of them imagined they could be personally involved in the dubious result of the scenes they witnessed. They were but anxious observers, diligently collecting. She fancied Clara susceptible to his advice: he had fancied it, and was considering it one of his vanities. Each mentally compared Clara's abruptness in taking them into her confidence with her abstention from any secret word since the arrival of Colonel De Craye. Sir Willoughby requested Laetitia to give Miss Middleton as much of her company as she could; showing that he was on the alert. Another Constantia Durham seemed beating her wings for flight. | И мисс Дейл и Вернон Уитфорд, оба, занимались подсчетом интонаций, взглядов и собирали обрывки разговоров. Добросовестность наблюдателей не подлежала сомнению, поскольку Летиция была и в самом деле лицом незаинтересованным, а Вернон искренне почитал себя таковым. И уж конечно, ни тот, ни другая не подозревали, что все эти эпизоды и пассажи, за которыми они следят с таким пристальным вниманием, имеют непосредственное отношение к их собственной судьбе. Они были всего лишь старательными наблюдателями, прилежно подбирающими колоски. Летиция полагала, что Вернон имеет влияние на Клару; в свое время Вернон и сам так думал, но теперь решил, что то была пустая, самонадеянная мечта. Оба сопоставляли внезапное доверие, которым их одарила Клара, со столь же внезапно сменившей его сдержанностью, как только на сцене появился полковник де Крей. Сэр Уилоби просил Летицию уделять мисс Мидлтон как можно больше времени - признак того, что и он был настороже. Казалось, еще одна Констанция Дарэм бьет крылами, пробуя их силу перед отлетом. |
| The suddenness of the evident intimacy between Clara and Colonel De Craye shocked Laetitia; their acquaintance could be computed by hours. Yet at their first interview she had suspected the possibility of worse than she now supposed to be; and she had begged Vernon not immediately to quit the Hall, in consequence of that faint suspicion. She had been led to it by meeting Clara and De Craye at her cottage-gate, and finding them as fluent and laughter-breathing in conversation as friends. Unable to realize the rapid advance to a familiarity, more ostensible than actual, of two lively natures, after such an introduction as they had undergone: and one of the two pining in a drought of liveliness: | Летицию поразила молниеносность, с какой Клара оказалась на короткой ноге с полковником де Креем: ведь все их знакомство исчислялось часами! Впрочем, подозрения, запавшие было в душу Летиции, когда она впервые увидела обоих вместе, и заставившие ее просить Вернона помедлить с отъездом, сейчас несколько поутихли. Искрящаяся весельем, непринужденная, дружеская беседа, за которой Летиция застала тогда Клару и полковника де Крея у калитки своего дома, и удивила и испугала ее. Она не понимала, что поразившая ее фамильярность их отношений была неизбежна, что когда жизнь сталкивает две столь живые и непосредственные натуры - да притом еще таким необычным образом, - иначе и быть не может; не понимала, что Клара все это время задыхалась в окружавшей ее атмосфере чопорной сдержанности. Не понимала, наконец, и того, что фамильярность эта была условной, как бы наигранной и отнюдь не означала подлинной близости. |
| Laetitia listened to their wager of nothing at all--a no against a yes--in the case of poor Flitch; and Clara's, "Willoughby will not forgive"; and De Craye's "Oh, he's human": and the silence of Clara and De Craye's hearty cry, "Flitch shall be a gentleman's coachman in his old seat or I haven't a tongue!" to which there was a negative of Clara's head: and it then struck Laetitia that this young betrothed lady, whose alienated heart acknowledged no lord an hour earlier, had met her match, and, as the observer would have said, her destiny. |
Летиции довелось краем уха слышать их бессвязный спор о Флитче. - Уилоби его ни за что не простит, - утверждала Клара. - Ну что вы, - возражал полковник, - не каменный же он, в самом деле? Клара промолчала. Когда же, в ответ на уверенное заявление де Крея: "Вот увидите, Флитч еще воцарится на паттерновских козлах, - или я утерял свой дар красноречия!" - Клара лишь покачала головой, Летицию вдруг осенило: эта девушка, еще час назад не признававшая господина над своим холодным сердцем, несмотря на то что была просватанной невестой, нашла наконец достойного партнера или, как говорится - свою судьбу. |
| She judged of the alarming possibility by the recent revelation to herself of Miss Middleton's character, and by Clara's having spoken to a man as well (to Vernon), and previously. That a young lady should speak on the subject of the inner holies to a man, though he were Vernon Whitford, was incredible to Laetitia; but it had to be accepted as one of the dread facts of our inexplicable life, which drag our bodies at their wheels and leave our minds exclaiming. Then, if Clara could speak to Vernon, which Laetitia would not have done for a mighty bribe, she could speak to De Craye, Laetitia thought deductively: this being the logic of untrained heads opposed to the proceeding whereby their condemnatory deduction hangs.--Clara must have spoken to De Craye! |
С тех пор как Летиции открылся характер мисс Мидлтон, особенно после того, как она узнала, что Клара еще прежде, чем довериться ей, излила свою душу мужчине, такой грозный исход представлялся ей вполне возможным. Летиции казалось невероятным, чтобы юная девушка решилась коснуться своей святая святых в разговоре с мужчиной, пусть даже таким, как Вернон Уитфорд. Впрочем, разве жизнь не вереница чудовищных и необъяснимых фактов, неумолимо увлекающих нас за собой и не дающих нам опомниться? Что же, если Клара могла открыться Вернону - поступок, немыслимый для Летиции ни при каких обстоятельствах, - следовательно, ей ничто не мешало точно так же поделиться и с де Креем.
Как все люди, не имеющие навыка мыслить логически, Летиция обратилась к дедуктивному методу, забывая при этом, что и заключения свои, и приговор она строит на основании собственных, априорных предпосылок. Ну, конечно же, Клара призналась во всем де Крею! |
| Laetitia remembered how winning and prevailing Miss Middleton could be in her confidences. A gentleman hearing her might forget his duty to his friend, she thought, for she had been strangely swayed by Clara: ideas of Sir Willoughby that she had never before imagined herself to entertain had been sown in her, she thought; not asking herself whether the searchingness of the young lady had struck them and bidden them rise from where they lay imbedded. Very gentle women take in that manner impressions of persons, especially of the worshipped person, wounding them; like the new fortifications with embankments of soft earth, where explosive missiles bury themselves harmlessly until they are plucked out; and it may be a reason why those injured ladies outlive a Clara Middleton similarly battered. | Вспомнив покоряющую силу Клариной искренности, Летиция подумала, что под обаянием ее речей всякий мужчина способен забыть о своем долге джентльмена и друга. Да разве и сама она не поддалась этому обаянию? Клара посеяла в ней мысли о сэре Уилоби, которые, как казалось Летиции, никогда раньше не приходили ей в голову; она бы очень удивилась, если б ей сказали, что эти мысли давно уже незаметно прозябали в глубинах ее сознания и что Кларина бесстрашная пытливость всего лишь вызвала их к жизни. У женщин с повышенной чувствительностью обычно так и бывает: где-то, на дне своей уязвимой души, они, сами того не ведая, хранят верное представление о человеке, который причиняет им боль, - особенно если человек этот им бесконечно дорог; они, эти женщины нежной души, подобны только что возведенным укреплениям: убийственные снаряды падают в еще рыхлую землю, не причиняя вреда, и лежат там, пока их не извлечет лопатка сапера. Быть может, поэтому женщины такого склада, как Летиция Дейл, менее уязвимы под ураганным огнем, нежели, например, такие, как Клара Мидлтон. |
| Vernon less than Laetitia took into account that Clara was in a state of fever, scarcely reasonable. Her confidences to him he had excused, as a piece of conduct, in sympathy with her position. He had not been greatly astonished by the circumstances confided; and, on the whole, as she was excited and unhappy, he excused her thoroughly; he could have extolled her: it was natural that she should come to him, brave in her to speak so frankly, a compliment that she should condescend to treat him as a friend. Her position excused her widely. But she was not excused for making a confidential friend of De Craye. There was a difference. | Если Летиция не понимала, что на Клару следует смотреть, как на человека, охваченного горячкой, почти невменяемого и недоступного доводам разума, то Вернон и подавно этого не понимал. То, что она открылась ему, он считал - в ее обстоятельствах - извинительным. Существо того, что она ему открыла, не явилось для него совершенной неожиданностью. Он видел, что она страдает и мечется, и мало того что оправдывал ее всей душой, готов был чуть ли не превозносить ее за это: то, что она пришла к нему, было вполне естественным, то, что говорила так откровенно, свидетельствовало о ее отваге, а то, что обращалась с ним, как с другом, было лестным знаком ее доверия. Словом, обстоятельства, в каких очутилась Клара, извиняли многое. Но никакого оправдания не было тому, что таким же дружеским доверием она дарила полковника де Крея. Это - совсем другое дело! |
| Well, the difference was, that De Craye had not the smarting sense of honour with women which our meditator had: an impartial judiciary, it will be seen: and he discriminated between himself and the other justly: but sensation surging to his brain at the same instant, he reproached Miss Middleton for not perceiving that difference as clearly, before she betrayed her position to De Craye, which Vernon assumed that she had done. Of course he did. She had been guilty of it once: why, then, in the mind of an offended friend, she would be guilty of it twice. There was evidence. | Другое хотя бы потому, что де Крей в своем отношепии к женщинами не отличался тем щепетильным чувством чести, какое было присуще Вернону. Итак, разницу между собою и полковником он определял правильно, со всем беспристрастием ученого; дальше, однако, чувство в нем взяло верх над рассудком, и он принялся в душе упрекать Клару в том, что она этой разницы не ощущает. А отсюда само собой напрашивался вывод, что она всеми обстоятельствами своего положения поделилась с полковником де Креем. Да и могло ли быть иначе? Если она отважилась открыть свою душу однажды, рассуждал ее обиженный друг, стало быть, она могла поступить так и во второй раз. Вот вам и доказательство! |
| Ladies, fatally predestined to appeal to that from which they have to be guarded, must expect severity when they run off their railed highroad: justice is out of the question: man's brains might, his blood cannot administer it to them. By chilling him to the bone they may get what they cry for. But that is a method deadening to their point of appeal. | Пусть те дамы, которые покидают предписанный им путь и с роковой непоследовательностью ищут защиты там, где их подстерегает наибольшая опасность, пусть они не рассчитывают на снисхождение - справедливого суда им не дождаться. Мужской рассудок иной раз способен на справедливость, мужское сердце - никогда. Конечно, если вы заморозите мужчину до мозга костей, быть может, вы и добьетесь от него справедливого суждения. Но тем, кто ищет справедливости во имя тепла, а не во имя холода, подобный способ не даст ожидаемых результатов. |
| In the evening, Miss Middleton and the colonel sang a duet. She had of late declined to sing. Her voice was noticeably firm. Sir Willoughby said to her, "You have recovered your richness of tone, Clara." She smiled and appeared happy in pleasing him. He named a French ballad. She went to the music-rack and gave the song unasked. He should have been satisfied, for she said to him at the finish, "Is that as you like it?" He broke from a murmur to Miss Dale, "Admirable." Some one mentioned a Tuscan popular canzone. She waited for Willoughby's approval, and took his nod for a mandate. | Вечером мисс Мидлтон и полковник исполнили вместе дуэт. Последнее время она отказывалась петь. Сейчас, как не преминул заметить Уилоби, голос ее звучал в полную силу. "Вы снова обрели свой голос, Клара, - сказал он, - во всем его великолепии". Она улыбнулась и казалась довольной, что ему угодила. Он упомянул какой-то французский романс, и она тотчас разыскала его среди нот и, не дожидаясь его просьбы, спела. Казалось, сэр Уилоби должен был быть доволен, тем более что, спев романс, Клара обратилась к нему и спросила, понравилось ли ему ее исполнение. Оторвавшись от беседы, которую он вел вполголоса с мисс Дейл, он произнес: "Отличное исполнение". Кто-то вспомнил какую-то тосканскую песенку. Клара вопросительно взглянула на Уилоби и, приняв небрежный кивок, которым он ее удостоил, за одобрение, пропела и тосканскую песенку. |
|
Traitress! he could have bellowed.
He had read of this characteristic of caressing obedience of the women about to deceive. He had in his time profited by it. |
О, коварная! Уилоби готов был рычать от негодования.
Где-то он вычитал, что подобная кротость у женщины - верный признак, что она замышляет измену. Было время, когда и сам он терпеливо выжидал появления этого благоприятного симптома! |
| "Is it intuitively or by their experience that our neighbours across Channel surpass us in the knowledge of your sex?" he said to Miss Dale, and talked through Clara's apostrophe to the 'Santissinia Virgine Maria,' still treating temper as a part of policy, without any effect on Clara; and that was matter for sickly green reflections. | - Любопытно бы узнать, отчего наши соседи по ту сторону Ла-Манша так превосходят нас в понимании прекрасного пола? - вопрошал сэр Уилоби свою собеседницу, в то время как Клара мелодично взывала к пресвятой деве Марии. - Что это - интуиция или знание, приобретенное опытом? |
|
he said to Miss Dale, and talked through Clara's apostrophe to the 'Santissinia Virgine Maria,' still treating temper as a part of policy, without any effect on Clara; and that was matter for sickly green reflections.
The lover who cannot wound has indeed lost anchorage; he is woefully adrift: he stabs air, which is to stab himself. Her complacent proof-armour bids him know himself supplanted. |
Уилоби все еще казалось политичным делать вид, будто он сердит на Клару. Но его пресловутая стратегия по-прежнему не оказывала на нее никакого действия, и это, в свою очередь, наводило на тягостные, ревнивые размышления. Любовник, утративший способность ранить любимую, потерял все: его ладья плывет по воле волн. Кинжал его вонзается в пустоту, и несчастный ранит им лишь самого себя. А неуязвимость брони его возлюбленной говорит о том, что другой владеет ее сердцем. |
| During the short conversational period before the ladies retired for the night, Miss Eleanor alluded to the wedding by chance. Miss Isabel replied to her, and addressed an interrogation to Clara. De Craye foiled it adroitly. Clara did not utter a syllable. Her bosom lifted to a wavering height and sank. Subsequently she looked at De Craye vacantly, like a person awakened, but she looked. She was astonished by his readiness, and thankful for the succour. Her look was cold, wide, unfixed, with nothing of gratitude or of personal in it. The look, however, stood too long for Willoughby's endurance. | К концу вечера, когда пение сменилось общим разговором и дамы уже подумывали о том, чтобы удалиться на покой, мисс Эленор упомянула предстоящее бракосочетание, а мисс Изабел подхватила эту тему и обратилась с каким-то вопросом к Кларе. Де Крей ловко отпарировал удар. Клара не проронила ни звука. Грудь ее высоко вздымалась, выдавая волнение. Она взглянула на де Крея - это был пустой, ничего не выражающий взгляд, какой бывает у человека, только что очнувшегося ото сна. Но пусть взгляд этот был холодным, рассеянным и безучастным, пусть в нем нельзя было прочитать признательного восхищения, все же адресован этот взгляд был именно Горацию. А с Уилоби и этого было довольно. |
| Ejaculating "Porcelain!" he uncrossed his legs; a signal for the ladies Eleanor and Isabel to retire. Vernon bowed to Clara as she was rising. He had not been once in her eyes, and he expected a partial recognition at the good-night. She said it, turning her head to Miss Isabel, who was condoling once more with Colonel De Craye over the ruins of his wedding-present, the porcelain vase, which she supposed to have been in Willoughby's mind when he displayed the signal. Vernon walked off to his room, dark as one smitten blind: bile tumet jecur: her stroke of neglect hit him there where a blow sends thick obscuration upon eyeballs and brain alike. | "Фарфор!" - произнес он и, не вставая с места, слегка переменил положение ног. Мисс Изабел и мисс Эленор, как по сигналу, стали прощаться на ночь. Клара поднялась со стула, и Вернон отвесил ей поклон, за весь вечер она ни разу не взглянула в его сторону, и он надеялся, что она хотя бы на прощание удостоит его каким-нибудь знаком привета. Но, пожелав ему "покойной ночи", Клара сразу обратилась к мисс Изабел; та же, решив, что возглас Уилоби относится к фарфоровой вазе, возобновила свои сетования по поводу разбитого свадебного подарка. Вернон побрел к себе. Словно человеку, пораженному внезапной слепотой, ему показалось, будто все кругом погрузилось во мрак: "Bile turnet jecur:"[15]{39} Удар, который ему нанесла Клара своим небрежным отношением, был из тех, что затуманивают не только зрение, но и мозг. |
| Clara saw that she was paining him and regretted it when they were separated. That was her real friend! But he prescribed too hard a task. Besides, she had done everything he demanded of her, except the consenting to stay where she was and wear out Willoughby, whose dexterity wearied her small stock of patience. She had vainly tried remonstrance and supplication with her father hoodwinked by his host, she refused to consider how; through wine?--the thought was repulsive. | Клара видела, что причинила ему боль, и пожалела об этом, когда они расстались. Ведь он ее истинный друг! Однако он задал ей непосильный урок. К тому же разве она не сделала все, что он от нее требовал? Все, кроме одного: она не могла здесь оставаться дольше; взять Уилоби измором было ей не под силу. Изворотливость этого человека истощила ее и без того небольшой запас терпения. Разве она не пыталась объясниться с отцом? Но гостеприимный их хозяин каким-то непонятным образом обвел его вокруг пальца. Неужели все дело в вине? Такая мысль была слишком невыносима. |
|
Nevertheless, she was drawn to the edge of it by the contemplation of her scheme of release. If Lucy Darleton was at home; if Lucy invited her to come: if she flew to Lucy: oh! then her father would have cause for anger. He would not remember that but for hateful wine! . . .
What was there in this wine of great age which expelled reasonableness, fatherliness? He was her dear father: she was his beloved child: yet something divided them; something closed her father's ears to her: and could it be that incomprehensible seduction of the wine? Her dutifulness cried violently no. She bowed, stupefied, to his arguments for remaining awhile, and rose clear-headed and rebellious with the reminiscence of the many strong reasons she had urged against them. |
А между тем мечты об избавлении всякий раз невольно подводили ее к этой мысли. Если Люси Дарлтон окажется дома, если Люси пригласит ее к себе, если можно будет бежать к ней: Но тогда у отца будут все основания сердиться. А все из-за этого ненавистного вина!..
Должно быть, в выдержанном вине заключена какая-то таинственная сила, побеждающая и доводы разума, и отцовскую любовь. Ведь он - ее отец, она - его дочь, они нежно любят друг друга, и, однако, есть нечто, что их разделяет, отчуждает друг от друга; нечто такое, что делает его глухим к ее мольбам. Неужто это соблазнительное нечто - всего лишь бутылка-другая старого вина? Дочерние чувства восставали против такого объяснения. Она была ошеломлена, подавлена, и минутами доводы отца казались ей неоспоримыми; но мятежный рассудок не мог их принять, и ей вновь и вновь приходили на ум все те многочисленные и убедительные причины, по которым им следовало немедленно покинуть Паттерн-холл. |
| The strangeness of men, young and old, the little things (she regarded a grand wine as a little thing) twisting and changing them, amazed her. And these are they by whom women are abused for variability! Only the most imperious reasons, never mean trifles, move women, thought she. Would women do an injury to one they loved for oceans of that--ah, pah! | Она дивилась загадке, какую являет собой мужчина - молодой ли, старый, все равно, - дивилась власти, какую над ними имеют пустяки (в своей наивности она почитала первоклассное вино пустяком!). И они еще смеют женщину обвинять в переменчивости! Но ведь только очень серьезная, очень значительная причина, рассуждала Клара, может побудить женщину перемениться. Море вина не заставит ее причинить страдание тому, кто ей дорог! |
| And women must respect men. They necessarily respect a father. "My dear, dear father!" Clara said in the solitude of her chamber, musing on all his goodness, and she endeavoured to reconcile the desperate sentiments of the position he forced her to sustain, with those of a venerating daughter. The blow which was to fall on him beat on her heavily in advance. "I have not one excuse!" she said, glancing at numbers and a mighty one. But the idea of her father suffering at her hands cast her down lower than self-justification. She sought to imagine herself sparing him. It was too fictitious. | И тем не менее женщине положено уважать мужчину. Да и как же дочери не уважать отца? "Милый, милый папа!" - повторяла Клара, сидя одна в своей комнатке. Опа заставляла себя думать о его нежности и доброте, стараясь примирить дочернее почтение с мятежными чувствами, вызванными отчаянием. Она заранее, на себе, испытывала всю тяжесть удара, который готовилась нанести отцу. "Мне нет оправдания!" - восклицала она, между тем как в голове у нее проносилось их великое множество - не говоря уже о единственном, главном оправдании. Мысль о боли, которую она причинит отцу, пересиливала желание оправдаться в собственных глазах. Нельзя ли как-нибудь пощадить его, не причинять ему такого страдания? Но нет, это невозможно! |
| The sanctuary of her chamber, the pure white room so homely to her maidenly feelings, whispered peace, only to follow the whisper with another that went through her swelling to a roar, and leaving her as a suing of music unkindly smitten. If she stayed in this house her chamber would no longer be a sanctuary. Dolorous bondage! Insolent death is not worse. Death's worm we cannot keep away, but when he has us we are numb to dishonour, happily senseless. | В белой целомудренной комнатке, в этом убежище, столь гармонировавшем с ее девическими чувствами, все, казалось, нашептывало: "Мир, покой:" Но тут же раздавался другой голос, звучавший грозным ревом и заставлявший ее трепетать, как струна, задетая грубой рукой. Если она останется здесь, эта комнатка перестанет служить ей убежищем. О, горький плен! Нет, лучше дерзкие объятия смерти! Могильный червь неотвратим, но к тому времени, как он завладеет нашей плотью, мы уже охвачены спасительным бесчувствием. |
| Youth weighed her eyelids to sleep, though she was quivering, and quivering she awoke to the sound of her name beneath her window. "I can love still, for I love him," she said, as she luxuriated in young Crossjay's boy's voice, again envying him his bath in the lake waters, which seemed to her to have the power to wash away grief and chains. Then it was that she resolved to let Crossjay see the last of her in this place. He should be made gleeful by doing her a piece of service; he should escort her on her walk to the railway station next morning, thence be sent flying for a long day's truancy, with a little note of apology on his behalf that she would write for him to deliver to Vernon at night. | Наконец молодость взяла свое, веки ее смежились, и, несмотря на смятение, Клара уснула. С тем же смятением в душе она проснулась, оттого что услышала, как кто-то ее зовет. "Нет, я еще не совсем утратила способность любить", - подумала она, упиваясь звуками мальчишеского голоса, и снова позавидовала утренним купаниям Кросджея, которые в ее представлении способны были смыть все - и сердечные горести, и позор цепей. Она решила, что Кросджей будет последним, кто ее здесь увидит. Да, она доставит ему эту радость и позволит оказать ей последнюю услугу - проводить ее на другое утро до станции железной дороги. Она даст ему записку, в которой попросит учителя извинить ученика за долгое отсутствие. Эту записку Кросджей должен будет вручить Вернону не раньше вечера. |
|
Crossjay came running to her after his breakfast with Mrs Montague, the housekeeper, to tell her he had called her up.
"You won't to-morrow: I shall be up far ahead of you," said she; and musing on her father, while Crossjay vowed to be up the first, she thought it her duty to plunge into another expostulation. |
Позавтракав с миссис Монтегю, Кросджей прибежал к Кларе и радостно объявил ей, что это он ее разбудил.
- Зато завтра не разбудишь, - сказала Клара. - Я проснусь намного раньше тебя. Продолжая думать о своем под протестующие заверения Кросджея, она решила, что долг велит ей сделать еще одну попытку объясниться с отцом. |
|
Willoughby had need of Vernon on private affairs. Dr. Middleton betook himself as usual to the library, after answering "I will ruin you yet," to Willoughby's liberal offer to despatch an order to London for any books he might want.
His fine unruffled air, as of a mountain in still morning beams, made Clara not indisposed to a preliminary scene with Willoughby that might save her from distressing him, but she could not stop Willoughby; as little could she look an invitation. He stood in the Hall, holding Vernon by the arm. She passed him; he did not speak, and she entered the library. |
У Уилоби было какое-то дело к Вернону, а доктор Мидлтон, по своему обыкновению, отправился после завтрака в библиотеку. "Смотрите, как бы я вас не разорил!" - бросил он на ходу в ответ на предложение сэра Уилоби выписать из Лондона любую книгу, какая ему только понадобится.
Чело доктора было ясно и невозмутимо, как горная вершина в лучах утреннего солнца. У Клары защемило сердце - она охотно начала бы с Уилоби, лишь бы отложить беседу с отцом. Но ей не удалось перехватить своего жениха, когда он выходил из столовой, как и не удалось привлечь его внимание в коридоре, когда он стоял, придерживая Вернона за плечо. Он молча посторонился, и она вошла в библиотеку, плотно притворив за собой дверь. |
|
"What now, my dear? what is it?" said Dr. Middleton, seeing that the door was shut on them.
"Nothing, papa," she replied, calmly. "You've not locked the door, my child? You turned something there: try the handle." "I assure you, papa, the door is not locked." "Mr. Whitford will be here instantly. We are engaged on tough matter. Women have not, and opinion is universal that they never will have, a conception of the value of time." "We are vain and shallow, my dear papa." |
- Ну, что, дитя мое? Что там у тебя случилось? - спросил доктор Мидлтон.
- Ничего, папа, - спокойно ответила она. - Уж не заперла ли ты дверь, детка? По-моему, ты что-то там повернула. Дерни-ка ручку! - Уверяю тебя, папа, дверь не заперта. - Я жду мистера Уитфорда с минуты на минуту. Нам с ним предстоит расколоть один крепкий орешек. Что у женщин отсутствует начисто - и полагают, что так оно и будет до скончания века, - это представление о ценности времени. - Что делать, папочка, мы народ суетный и пустой. |
| "No, no, not you, Clara. But I suspect you to require to learn by having work in progress how important is . . . is a quiet commencement of the day's task. There is not a scholar who will not tell you so. We must have a retreat. These invasions!--So you intend to have another ride to-day? They do you good. To-morrow we dine with Mrs. Mountstuart Jenkinson, an estimable person indeed, though I do not perfectly understand our accepting.--You have not to accuse me of sitting over wine last night, my Clara! I never do it, unless I am appealed to for my judgement upon a wine." | - Ну, ну, ну, Клара! Ты знаешь, что к тебе это не относится! Я всего лишь хотел сказать, что если бы ты занималась наукой, ты понимала бы, как это важно: как важно начинать трудовой день в спокойствии и тишине. Спроси любого ученого. Нам необходимо убежище, где бы никто не смел нас беспокоить. А эти вторжения!.. Итак, ты и сегодня собираешься совершить прогулку верхом? Что ж, тебе это на пользу. Завтра мы обедаем у миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, особы безусловно достойной, хоть я и не совсем понимаю, что побудило нас принять ее приглашение: И, пожалуйста, дорогая Клара, не осуждай своего отца за то, что вчера он весь вечер просидел за бутылкой! Ты ведь знаешь, я не слишком увлекаюсь этим делом - разве когда меня попросят высказать свое мнение о вине. |
|
"I have come to entreat you to take me away, papa."
In the midst of the storm aroused by this renewal of perplexity, Dr Middleton replaced a book his elbow had knocked over in his haste to dash the hair off his forehead, crying: "Whither? To what spot? That reading of guide-books, and idle people's notes of Travel, and picturesque correspondence in the newspapers, unsettles man and maid. My objection to the living in hotels is known. I do not hesitate to say that I do cordially abhor it. I have had penitentially to submit to it in your dear mother's time, [Greek], up to the full ten thousand times. But will you not comprehend that to the older man his miseries are multiplied by his years? But is it utterly useless to solicit your sympathy with an old man, Clara?" |
- Я пришла умолять тебя, папа, увезти меня отсюда.
Доктор Мидлтон резким движением откинул волосы со лба и, задев локтем лежавшую на столе книгу, уронил ее на пол. - Куда? В какой угол земного шара? - воскликнул он, не забывая среди сумятицы чувств, в которую его ввергла Кларина нелепая просьба, водворить книгу на место. - А всё эти путеводители, путевые записки бездельников да живописные очерки в газетах - такое чтение хоть кого собьет с толку! Но ведь ты знаешь, что я не переношу гостиниц! Я, кажется, никогда не скрывал, что ненавижу их всей душой. При жизни твоей драгоценной матушки мне поневоле приходилось с ними мириться, ??? ??????????????,[16]я безропотно подвергал себя этой муке несчетное число раз. Пойми же наконец, что возраст усугубляет всякую невзгоду. Неужели моя Клара не пожалеет старика? |
|
"General Darleton will take us in, papa."
"His table is detestable. I say nothing of that; but his wine is poison. Let that pass--I should rather say, let it not pass!--but our political views are not in accord. True, we are not under the obligation to propound them in presence, but we are destitute of an opinion in common. We have no discourse. Military men have produced, or diverged in, noteworthy epicures; they are often devout; they have blossomed in lettered men: they are gentlemen; the country rightly holds them in honour; but, in fine, I reject the proposal to go to General Darleton.--Tears?" "No, papa." |
- Мы можем погостить у генерала Дарлтона, папа.
- У него отвратительный стол. Но об этом уж я молчу. Его вино - сущий яд. Ну, да пусть его - хоть это далеко не безделка. Но мы с ним кардинально расходимся во взглядах на политику. Ты скажешь, что нам нет нужды говорить о политике - да, но о чем нам говорить, когда мы с ним не сходимся ни в чем? Спору нет - среди военных, особенно отставных, подчас и встретишь человека, понимающего толк в хорошей кухне и вине не хуже завзятого эпикурейца. Но это, скорее, исключение из правила. Многим из этой среды нельзя также отказать в истинном благочестии; попадаются среди них и начитанные люди. Разумеется, все они настоящие джентльмены, и почет, которым они у нас пользуются, вполне заслужен. При всем том, однако, я отклоняю предложение ехать к генералу Дарлтону. Слез не будет? - Нет, папа. |
| "I do hope not. Here we have everything man can desire; without contest, an excellent host. You have your transitory tea-cup tempests, which you magnify to hurricanes, in the approved historic manner of the book of Cupid. And all the better; I repeat, it is the better that you should have them over in the infancy of the alliance. Come in!" Dr. Middleton shouted cheerily in response to a knock at the door. | - Ну, и отлично. Мы гостим у превосходного человека, и к нашим услугам все, о чем только можно мечтать! А что до происходящих между вами бурь в стакане воды, которым, верная заветам Купидона, ты склонна придавать значение вселенских ураганов, то они неизбежны. Тем лучше, говорю я: лучше пройти через эти бури теперь, на заре вашего союза, нежели позже. Войдите! - бодрым голосом крикнул доктор Мидлтон в ответ на стук в дверь. |
|
He feared the door was locked: he had a fear that his daughter intended to keep it locked.
"Clara!" he cried. She reluctantly turned the handle, and the ladies Eleanor and Isabel came in, apologizing with as much coherence as Dr. Middleton ever expected from their sex. They wished to speak to Clara, but they declined to take her away. In vain the Rev. Doctor assured them she was at their service; they protested that they had very few words to say, and would not intrude one moment further than to speak them. |
Он подозревал, что дверь все же заперта и что дочь его не намерена ее отворить.
- Клара! - приказал он. Клара неохотно повернула ручку и впустила мисс Эленор и мисс Изабел, которые вошли, бормоча извинения - бессвязные, как и все, что, по мнению доктора Мидлтона, исходит из уст представительниц слабого пола. Ах, они хотели бы поговорить с Кларой, но нет, нет, они ни за что не согласятся быть причиной хотя бы временной разлуки ее с отцом! Напрасно уверял их достопочтенный доктор, что готов предоставить дочь в полное их распоряжение; они уверяли в ответ, что им нужно сказать всего лишь два слова и что они не задержатся ни на минуту после того, как их произнесут. |
|
Like a shy deputation of young scholars before the master, these very words to come were preceded by none at all; a dismal and trying cause; refreshing however to Dr. Middleton, who joyfully anticipated that the ladies could be induced to take away Clara when they had finished.
"We may appear to you a little formal," Miss Isabel began, and turned to her sister. "We have no intention to lay undue weight on our mission, if mission it can be called," said Miss Eleanor. "Is it entrusted to you by Willoughby?" said Clara. "Dear child, that you may know it all the more earnest with us, and our personal desire to contribute to your happiness: therefore does Willoughby entrust the speaking of it to us." |
Но, как это бывает со студентами, растерявшимися перед профессором, именно эти два слова точно застряли в горле непрошеных гостий, и в библиотеке воцарилась тягостная пауза. Доктор Мидлтон, впрочем, рассчитывал, что ему удастся уговорить дам, как только они произнесут свои два слова, забрать Клару с собой.
- Быть может, манера наша покажется вам несколько торжественной, - начала мисс Изабел и повернулась к сестре. - Но мы вовсе не имеем намерения придавать нашему посольству (если можно так выразиться) чрезмерное значение, - сказала мисс Эленор. - Вы ко мне с поручением от Уилоби? - спросила Клара. - Дитя мое, именно затем, чтобы вы убедились, что мы всецело разделяем пожелание Уилоби, больше того, что мы ничего так не хотим, как вашего счастья, - для этого Уилоби и посылает нас поведать вам о его намерении. |
|
Hereupon the sisters alternated in addressing Clara, and she gazed from one to the other, piecing fragments of empty signification to get the full meaning when she might.
"--And in saying your happiness, dear Clara, we have our Willoughby's in view, which is dependent on yours." "--And we never could sanction that our own inclinations should stand in the way." "--No. We love the old place; and if it were only our punishment for loving it too idolatrously, we should deem it ground enough for our departure." |
Сестры обращались к Кларе по очереди, и она поворачивала голову то к одной, то к другой, пытаясь из обрывков их маловразумительных речей извлечь какое-то подобие смысла.
- :а говоря о вашем счастье, дорогая Клара, мы разумеем, конечно, счастье нашего Уилоби, которое всецело зависит от вашего: - :и мы не потерпели бы, чтобы наши личные склонности оказались помехой: - :ну, конечно же, нет. Это правда, что мы всем сердцем привязаны к Паттерн-холлу. Но даже если бы не было никаких иных причин, мы бы покинули его безропотно, приняв это, как справедливую кару за то, что мы сотворили себе кумир из старинной усадьбы: |
|
"--Without, really, an idea of unkindness; none, not any."
"--Young wives naturally prefer to be undisputed queens of their own establishment." "--Youth and age!" "But I," said Clara, "have never mentioned, never had a thought . . ." "--You have, dear child, a lover who in his solicitude for your happiness both sees what you desire and what is due to you." "--And for us, Clara, to recognize what is due to you is to act on it." |
- :и мы не сочли бы это за лишение, право же, нет:
- :и естественно, что всякая молодая жена хочет царить безраздельно в своем королевстве. - :молодость и старость несовместимы! - Но ведь я никогда, - вставила Клара, - никогда не говорила и не думала, что: - Да, милое дитя, на то у вас любящий жених, он печется о вашем счастье и предугадывает все ваши желания, он не потерпит ни малейшего ущемления ваших прав. - :а для нас, милая Клара, ваши права - закон. |
|
"--Besides, dear, a sea-side cottage has always been one of our dreams."
"--We have not to learn that we are a couple of old maids, incongruous associates for a young wife in the government of a great house." "--With our antiquated notions, questions of domestic management might arise, and with the best will in the world to be harmonious!" |
- :не говоря уже о том, что поселиться в коттедже на берегу моря - наша давнишняя мечта.
- :мы прекрасно понимаем, что две старые девы - совсем неподходящее общество для молодой хозяйки. - :с нашими устарелыми взглядами, между нами и вами могли бы возникнуть трения: всякие там хозяйственные вопросы: и при всем желании жить в мире: |
|
"--So, dear Clara, consider it settled."
"--From time to time gladly shall we be your guests." "--Your guests, dear, not censorious critics." "And you think me such an Egoist!--dear ladies! The suggestion of so cruel a piece of selfishness wounds me. I would not have had you leave the Hall. I like your society; I respect you. My complaint, if I had one, would be, that you do not sufficiently assert yourselves. I could have wished you to be here for an example to me. I would not have allowed you to go. What can he think of me! Did Willoughby speak of it this morning?" |
- :так что, милая Клара, считайте вопрос решенным.
- :разумеется, мы будем рады время от времени приезжать к вам гостить: - :да, дитя мое, мы будем только гостьи, а отнюдь не старые бабки, сующиеся всюду со своими советами. - Неужто вы считаете меня такой жестокосердой эгоисткой! - воскликнула Клара. - Милые мои! Я ни за что не хотела бы, чтобы вы покинули Большой дом! Одно предположение о такой возможности причиняет мне боль. Мне ваше общество приятно, и я уважаю вас всей душой. Если бы я и вздумала на что жаловаться, так это на то, что вы слишком деликатны. Вы служили бы мне образцом для подражания. Нет, я не позволила бы вам уехать! За кого, однако, он меня принимает? Он, верно, говорил с вами об этом сегодня? |
|
It was hard to distinguish which was the completer dupe of these two echoes of one another in worship of a family idol.
"Willoughby," Miss Eleanor presented herself to be stamped with the title hanging ready for the first that should open her lips, "our Willoughby is observant--he is ever generous--and he is not less forethoughtful. His arrangement is for our good on all sides." "An index is enough," said Miss Isabel, appearing in her turn the monster dupe. "You will not have to leave, dear ladies. Were I mistress here I should oppose it." |
Каждый из двух голосов казался отголоском другого, и Клара не могла решить, которой из сестер отдать пальму первенства: которую из них считать наиболее убежденной идолопоклонницей.
- Уилоби, - произнесла мисс Эленор, тем самым заявив притязание на этот титул, которым Клара про себя решила наградить ту, что первая откроет рот, - наш Уилоби чрезвычайно наблюдателен: великодушен: и притом обладает мудрым предвидением. То, что он придумал, послужит к общему благу. - Для нас достаточно одного его намека, - вставила мисс Изабел, как бы оспаривая у сестры право на почетное звание. - Но вам не придется покидать этот дом, мои дорогие! Если б я и сделалась его хозяйкой, я бы не допустила этого. |
|
"Willoughby blames himself for not reassuring you before."
"Indeed we blame ourselves for not undertaking to go." "Did he speak of it first this morning?" said Clara; but she could draw no reply to that from them. They resumed the duet, and she resigned herself to have her cars boxed with nonsense. "So, it is understood?" said Miss Eleanor. "I see your kindness, ladies." "And I am to be Aunt Eleanor again?" "And I Aunt Isabel?" |
- Уилоби сокрушается, что вовремя не дал вам это понять.
- А мы казним себя за то, что не догадались сами. - Следовательно, он заговорил об этом только сегодня? - спросила Клара, но так и не добилась ответа. Сестры возобновили свой дуэт, и Клара покорно подставляла то одно, то другое ухо для очередной порции бессмыслицы. - Итак, мы договорились, не правда ли? - сказала мисс Эленор. - Вы очень, очень добры. - И я снова буду для вас "тетушкой Эленор"? - А я - "тетушкой Изабел"? |
|
Clara could have wrung her hands at the impediment which prohibited her delicacy from telling them why she could not name them so as she had done in the earlier days of Willoughby's courtship. She kissed them warmly, ashamed of kissing, though the warmth was real.
They retired with a flow of excuses to Dr. Middleton for disturbing him. He stood at the door to bow them out, and holding the door for Clara, to wind up the procession, discovered her at a far corner of the room. |
Клара была в отчаянии; деликатность не позволяла ей объявить им истинную причину, по которой она больше не могла называть сестер так, как называла их вначале, когда еще верила, что ей суждено стать женою Уилоби. Стыдясь того, что делает, она с чувством поцеловала каждую; впрочем, к ним она испытывала неподдельную нежность.
Сестры попятились к дверям, волоча за собой длинный шлейф извинений, обращенных к доктору Мидлтону за причиненное беспокойство. Он проводил их до двери и, раскланявшись с ними, продолжал держать ее открытой, рассчитывая, что и Клара последует за ними. Но та оказалась в противоположном углу комнаты и, по-видимому, не была намерена двигаться с места. |
|
He was debating upon the advisability of leaving her there, when Vernon Whitford crossed the hall from the laboratory door, a mirror of himself in his companion air of discomposure.
That was not important, so long as Vernon was a check on Clara; but the moment Clara, thus baffled, moved to quit the library, Dr. Middleton felt the horror of having an uncomfortable face opposite. |
Доктор Мидлтон уже подумывал, не выйти ли самому, как увидел в коридоре Вернона Уитфорда. Тот только что закрыл за собой дверь лаборатории и направлялся в библиотеку. Лицо его могло бы служить зеркалом для доктора Мидлтона: оно выражало такую же растерянность.
Доктор был ему рад, как помехе, избавляющей его от необходимости продолжать тягостное объяснение с Кларой, и, только когда, отчаявшись в возможности довести свое дело до конца, та двинулась к двери, он с ужасом спохватился, что человек, с которым она его оставляет, по-видимому, тоже выведен из душевного равновесия. |
|
"No botheration, I hope? It's the worst thing possible to work on. Where have you been? I suspect your weak point is not to arm yourself in triple brass against bother and worry, and no good work can you do unless you do. You have come out of that laboratory."
"I have, sir.--Can I get you any book?" Vernon said to Clara. |
- Вы как будто чем-то озабочены? - спросил он. - Состояние, отнюдь не способствующее занятиям. Где вы были? Я подозреваю, что вы не обладаете умением заковаться в тройную броню от житейских невзгод, между тем как для плодотворной работы это необходимо. Вы, насколько я понимаю, только что из лаборатории?
- Да, сэр: Вам нужна какая-нибудь книжка? - обратился Вернон к Кларе. - Позвольте, я вам помогу ее достать. |
|
She thanked him, promising to depart immediately.
"Now you are at the section of Italian literature, my love," said Dr Middleton. "Well, Mr. Whitford, the laboratory--ah!--where the amount of labour done within the space of a year would not stretch an electric current between this Hall and the railway station: say, four miles, which I presume the distance to be. Well, sir, and a dilettantism costly in time and machinery is as ornamental as foxes' tails and deers' horns to an independent gentleman whose fellows are contented with the latter decorations for their civic wreath. Willoughby, let me remark, has recently shown himself most considerate for my girl. As far as I could gather--I have been listening to a dialogue of ladies--he is as generous as he is discreet. There are certain combats in which to be the one to succumb is to claim the honours;--and that is what women will not learn. I doubt their seeing the glory of it." |
Она поблагодарила и сказала, что сейчас уйдет.
- Ты стоишь у полки с итальянской литературой, моя дорогая, - сказал доктор Мидлтон. - Ох, уж эта мне лаборатория, мистер Уитфорд! Если измерить количество работы, которая в ней производится за год, вряд ли ее хватит, чтобы провести электрический провод отсюда до железнодорожной станции - расстояние, равное четырем милям, если не ошибаюсь. Что ж, сэр, дилетантизм, сопряженный с большой затратой времени и аппаратуры, неплохое украшение для джентльмена со средствами - это ничем не хуже лисьих хвостов и оленьих рогов, которыми довольствуются его соседи. Надо признать, что Уилоби оказал моей дочери чрезвычайную любезность. Насколько я мог уловить из разговора наших дам, он показал себя столь же великодушным, сколь мудрым. Есть сражения, в которых почетнее сдаться, нежели победить, но женщины этого упорно не желают понять. Они не способны оценить славу, какою в этих случаях покрывает себя побежденный. |
|
"I have heard of it; I have been with Willoughby," Vernon said, hastily, to shield Clara from her father's allusive attacks. He wished to convey to her that his interview with Willoughby had not been profitable in her interests, and that she had better at once, having him present to support her, pour out her whole heart to her father. But how was it to be conveyed? She would not meet his eyes, and he was too poor an intriguer to be ready on the instant to deal out the verbal obscurities which are transparencies to one.
"I shall regret it, if Willoughby has annoyed you, for he stands high in my favour," said Dr. Middleton. |
- Да, я слышал, - поспешил вставить Уитфорд, желая оградить Клару от витиеватых выпадов ее отца. - Я был сейчас у Уилоби. - Вернон хотел бы намекнуть Кларе, что в аудиенции с Уилоби ему не удалось продвинуть ее дело и что ей следует сейчас же, пользуясь его присутствием, объясниться с отцом. Но как ей это сообщить, когда она избегает его взгляда, между тем как, не искушенный в интригах, он не находил нужных слов, смысл которых был бы ясен ей одной?
- Мне было бы жаль услышать, что Уилоби вас огорчил, я о нем очень высокого мнения, - сказал доктор Мидлтон. |
|
Clara dropped a book. Her father started higher than the nervous impulse warranted in his chair. Vernon tried to win a glance, and she was conscious of his effort, but her angry and guilty feelings, prompting her resolution to follow her own counsel, kept her eyelids on the defensive.
"I don't say he annoys me, sir. I am here to give him my advice, and if he does not accept it I have no right to be annoyed. Willoughby seems annoyed that Colonel De Craye should talk of going to-morrow or next day." |
Клара выронила книгу из рук. Ее отец преувеличенно высоко подскочил в кресле. Вернон - она это чувствовала - пытался поймать ее взгляд, но досада и сознание своей вины побуждали ее упорствовать и не поднимать на него глаз.
- Меня Уилоби огорчить не может, - сказал он. - Я здесь для того, чтобы помогать ему советом, и не вправе огорчаться, когда он моих советов не принимает. Это Уилоби как будто огорчен, узнав, что полковник де Крей на днях уезжает. |
|
"He likes his friends about him. Upon my word, a man of a more genial heart you might march a day without finding. But you have it on the forehead, Mr. Whitford."
"Oh! no, sir." "There," Dr. Middleton drew his finger along his brows. |
- Да, он любит окружать себя друзьями. Можно обойти полсвета и не найти человека такого радушия, как сэр Уилоби. Впрочем, мистер Уитфорд, ваше лицо вас выдает: вы чем-то озабочены.
- Да нет же, сэр! - А это что? - И доктор Мидлтон провел пальцем над своими бровями. |
|
Vernon felt along his own, and coined an excuse for their blackness; not aware that the direction of his mind toward Clara pushed him to a kind of clumsy double meaning, while he satisfied an inward and craving wrath, as he said: "By the way, I have been racking my head; I must apply to you, sir. I have a line, and I am uncertain of the run of the line. Will this pass, do you think?
'In Asination's tongue he asinates'; signifying that he excels any man of us at donkey-dialect." |
Вернон пощупал свой лоб. Не в силах отвлечь мысли от Клары, он с досадой пустился на неуклюжую хитрость.
- Откровенно говоря, - сказал он, - я и впрямь в некотором затруднении, сэр, и хотел бы с вами посоветоваться. Я тут сочинил один стих и не уверен, правильно ли он построен с точки зрения просодии. Как вы думаете, годится такое? "Ослиными ушами он прядет". Я хочу этим сказать, что некто уперся, как осел, и стоит на своем. |
|
After a decent interval for the genius of criticism to seem to have been sitting under his frown, Dr. Middleton rejoined with sober jocularity: "No, sir, it will not pass; and your uncertainty in regard to the run of the line would only be extended were the line centipedal. Our recommendation is, that you erase it before the arrival of the ferule. This might do:
'In Assignation's name he assignats'; signifying that he pre-eminently flourishes hypothetical promises, to pay by appointment. That might pass. But you will forbear to cite me for your authority." "The line would be acceptable if I could get it to apply," said Vernon. "Or this . . ." Dr. Middleton was offering a second suggestion, but Clara fled, astonished at men as she never yet had been. Why, in a burning world they would be exercising their minds in absurdities! And those two were scholars, learned men! And both knew they were in the presence of a soul in a tragic fever! |
Выдержав глубокомысленную паузу, доктор Мидлтон нахмурил чело и изрек со всей тяжеловесной игривостью ученого филолога:
- Нет, сэр, ваш стих никуда не годится. Чередование ударных слогов совершенно искусственное. Сотрите-ка вашу строку, да поскорее, покуда учитель не извлек свою грозную ферулу. Впрочем, может быть, вы хотели сказать так:? - И доктор Мидлтон собрался было предложить свой вариант, но тут Клара не выдержала и удалилась, дивясь больше прежнего мужской породе. Господи, да они способны упражняться в своей нелепой просодии, когда кругом пожар! И это ученые, люди, которым, казалось бы, дано все понимать! И - ведь обоим известно, что рядом с ними душа, изнывающая в трагической борьбе! |
|
A minute after she had closed the door they were deep in their work. Dr. Middleton forgot his alternative line.
"Nothing serious?" he said in reproof of the want of honourable clearness on Vernon's brows. "I trust not, sir; it's a case for common sense." "And you call that not serious?" |
Не прошло и минуты, как за ней закрылась дверь, а наши ученые уже погрузились в работу. Доктор Мидлтон позабыл о варианте, который хотел предложить.
- Надеюсь, у вас в самом деле ничего серьезного? - спросил он, как бы пеняя Вернону за отсутствие ученой ясности на его челе. - Думаю, что нет, сэр. Речь идет всего лишь о здравом смысле. - И вы называете это несерьезным? |
|
"I take Hermann's praise of the versus dochmiachus to be not only serious but unexaggerated," said Vernon.
Dr. Middleton assented and entered on the voiceful ground of Greek metres, shoving your dry dusty world from his elbow. |
- На мой взгляд, похвала, которою Герман{40} удостаивает versus dochmiacus[17]{41}, не только весьма серьезна, но и ничуть не преувеличена, - сказал Вернон.
Доктор Мидлтон с ним согласился и, отряхнув от ног своих прах мирских забот, ступил на благодатную почву классического стихосложения. |
| The morning of Lucy Darleton's letter of reply to her friend Clara was fair before sunrise, with luminous colours that are an omen to the husbandman. | В день, когда, по Клариным расчетам, должен был прийти ответ от мисс Люси Дарлтон, заря занялась рано. Окинув глазом роскошный пурпур, разлившийся в небе по всему его восточному краю, хлебопашец сказал бы: "Быть дождю". |
| Clara had no weather-eye for the rich Eastern crimson, nor a quiet space within her for the beauty. She looked on it as her gate of promise, and it set her throbbing with a revived belief in radiant things which she had once dreamed of to surround her life, but her accelerated pulses narrowed her thoughts upon the machinery of her project. She herself was metal, pointing all to her one aim when in motion. Nothing came amiss to it, everything was fuel; fibs, evasions, the serene battalions of white lies parallel on the march with dainty rogue falsehoods. She had delivered herself of many yesterday in her engagements for to-day. Pressure was put on her to engage herself, and she did so liberally, throwing the burden of deceitfulness on the extraordinary pressure. | Но Кларе было не до погоды, не было также в ее душе места для любования красотой. Занявшееся утро распахнуло перед ней ворота на обетованную волю, и она трепетала от радости, что может вновь, как прежде, когда мир представал ей в лучезарном сиянии зари, отозваться на его яркие краски. Но этот же сердечный трепет возвращал ее к настоящему, и, собравшись с мыслями, она принялась обдумывать план своих будущих действий. Подобно магнитной стрелке, Клара устремлялась к одной-единственной цели. Для достижения этой цели она не гнушалась ничем: уловки, хитрости, вымыслы - все это невозмутимое полчище благовоспитанных отклонений от истины бодро вышагивало рядом со стройными батальонами лукавых и, как фарфор, хрупких недомолвок. Еще накануне, обдумывая свой план, она бестрепетно бросила эти резервы в бой. В ответ на всевозможные проекты развлечений, которые ей назойливо предлагали, пытаясь связать ее обещанием, она ловко лавировала этой армией, внутренне оправдывая свои маневры бесцеремонностью давления, которое на нее оказывали. |
| "I want the early part of the morning; the rest of the day I shall be at liberty." She said it to Willoughby, Miss Dale, Colonel De Craye, and only the third time was she aware of the delicious double meaning. Hence she associated it with the colonel. |
- Мне не хотелось бы занимать раннее утро, - отговаривалась она. - Всю остальную часть дня я свободна. Эту фразу ей пришлось повторить трижды: один раз - сэру Уилоби, второй - Летиции Дейл, а в третий - полковнику де Крею. И только на третий раз ей открылось истинное значение этих слов, произнесенных, казалось бы, без всякой задней мысли и исполнивших ее душу ликованием. И должно быть, оттого, что последний раз она обратила слова: "Я свободна", к полковнику де Крею, они в ее памяти так и остались связанными с его образом. |
| Your loudest outcry against the wretch who breaks your rules is in asking how a tolerably conscientious person could have done this and the other besides the main offence, which you vow you could overlook but for the minor objections pertaining to conscience, the incomprehensible and abominable lies, for example, or the brazen coolness of the lying. Yet you know that we live in an undisciplined world, where in our seasons of activity we are servants of our design, and that this comes of our passions, and those of our position. Our design shapes us for the work in hand, the passions man the ship, the position is their apology: and now should conscience be a passenger on board, a merely seeming swiftness of our vessel will keep him dumb as the unwilling guest of a pirate captain scudding from the cruiser half in cloven brine through rocks and shoals to save his black flag. Beware the false positons. | Когда мы даем волю своему негодованию на того или на ту, кто нарушил общепринятое правило, мы обычно возмущаемся не столько самим проступком, сколько сопутствующими ему или связанными с ним прегрешениями. Мы клянемся, что готовы извинить основной проступок, если бы не эти прегрешения. "Как только у человека хватило совести, - восклицаем мы, - на такую отъявленную ложь, а главное - лгать с таким бесстыдным хладнокровием?" Как будто всему миру не известно, что человек - существо, не ведающее дисциплины, что все его действия подчинены желаниям, желания продиктованы страстями, а те, в свою очередь, - положением, в какое он попадает. Иначе говоря, желание - капитан, экипаж корабля - страсти, которые поведут себя в зависимости от положения, в какое по воле волн попадает корабль. И даже если на борту окажется Совесть, то стремительность, с какой несется корабль, заставит этого пассажира молчать, подобно пленнику на пиратском судне, которое, разрезая волну и лавируя между подводными рифами, спасается от погони. Итак, остерегайтесь ложных положений! |
| That is easy to say: sometimes the tangle descends on us like a net of blight on a rose-bush. There is then an instant choice for us between courage to cut loose, and desperation if we do not. | Впрочем, легко советовать. Бывает, что вся эта неразбериха обрушится на вас вдруг, как тля на розовый куст, и вы поставлены в необходимость сделать мгновенный выбор: либо, набравшись мужества, порвать сети, либо предаться отчаянию. |
| But not many men are trained to courage; young women are trained to cowardice. For them to front an evil with plain speech is to be guilty of effrontery and forfeit the waxen polish of purity, and therewith their commanding place in the market. They are trained to please man's taste, for which purpose they soon learn to live out of themselves, and look on themselves as he looks, almost as little disturbed as he by the undiscovered. Without courage, conscience is a sorry guest; and if all goes well with the pirate captain, conscience will be made to walk the plank for being of no service to either party. | Но мужество - добродетель, которую мы и в мужчинах воспитываем редко. О женщинах и говорить не приходится: им с детства прививают малодушие. Ту, что отважится открыто выступить против зла, непременно обвинят в нескромности, она тотчас утратит нежную дымку святого неведения, а следовательно, и обесценится на ярмарке девичьей чистоты. Женщину с детства приучают угождать мужскому вкусу, приучают смотреть на себя глазами мужчины и так же мало, как те, заботиться о неизведанной стороне своей личности. А совесть, не поддержанная мужеством, - жалкий пассажир! И если капитану пиратов будет сопутствовать удача и он спасет свое черное знамя, то совесть - за то, что она не сумела угодить ни той, ни другой стороне, - выкинут за борт. |
| Clara's fibs and evasions disturbed her not in the least that morning. She had chosen desperation, and she thought herself very brave because she was just brave enough to fly from her abhorrence. She was light-hearted, or, more truly, drunken-hearted. Her quick nature realized the out of prison as vividly and suddenly as it had sunk suddenly and leadenly under the sense of imprisonment. Vernon crossed her mind: that was a friend! Yes, and there was a guide; but he would disapprove, and even he, thwarting her way to sacred liberty, must be thrust aside. | В это утро Клару меньше всего тяготила мысль о мелких обманах и недомолвках, к которым она была вынуждена прибегнуть накануне. Из двух возможностей избрав отчаяние, она отважилась бежать от человека, который внушал ей отвращение. На душе у нее было легко, но то была легкость, какую дарует хмель. При мысли о предстоящей свободе она воспрянула духом, воспрянула с той же стремительностью, с какой было сникла под свинцовым гнетом неволи. На миг перед ней мелькнул образ Вернона. "Вот настоящий друг! - подумала она. - Друг и руководитель". Да, но он не одобрил бы ее замысла, а поскольку он мог бы оказаться препятствием на ее пути к священной свободе, следовало отвергнуть и его. |
|
What would he think? They might never meet, for her to know. Or one day in the Alps they might meet, a middle-aged couple, he famous, she regretful only to have fallen below his lofty standard. "For, Mr. Whitford," says she, very earnestly, "I did wish at that time, believe me or not, to merit your approbation." The brows of the phantom Vernon whom she conjured up were stern, as she had seen them yesterday in the library.
She gave herself a chiding for thinking of him when her mind should be intent on that which he was opposed to. It was a livelier relaxation to think of young Crossjay's shame-faced confession presently, that he had been a laggard in bed while she swept the dews. She laughed at him, and immediately Crossjay popped out on her from behind a tree, causing her to clap hand to heart and stand fast. A conspirator is not of the stuff to bear surprises. He feared he had hurt her, and was manly in his efforts to soothe: he had been up "hours", he said, and had watched her coming along the avenue, and did not mean to startle her: it was the kind of fun he played with fellows, and if he had hurt her, she might do anything to him she liked, and she would see if he could not stand to be punished. He was urgent with her to inflict corporal punishment on him. "I shall leave it to the boatswain to do that when you're in the navy," said Clara. |
Что он о ней подумает? Быть может, они никогда больше не увидятся. Или встретятся где-нибудь в Альпах, когда молодость у обоих будет уже за плечами. Он к тому времени сделается известным ученым, а она будет сожалеть лишь о том, что не сумела подняться до уровня его нравственных требований.
- Поверьте, мистер Уитфорд, - скажет она ему со всей искренностью, - я ведь очень хотела тогда заслужить ваше одобрение! Но брови воображаемого Вернона нахмурятся, как вчера, в библиотеке. Клара попеняла себе за то, что думает о Верноне, когда следовало сосредоточиться на исполнении того самого замысла, который он бы осудил. Она позволила себе отдохнуть на мысли о юном Кросджее: то-то он смутится, когда обнаружит, что проспал, а она уже давно гуляет по утренней росе! Клара даже засмеялась, представив себе его физиономию. Но в эту же минуту из-за дерева выскочил Кросджей, и от неожиданности Клара схватилась за сердце: заговорщики плохо переносят сюрпризы! Кросджей был в отчаянии, что так ее напугал, и со всей солидностью взрослого мужчины старался ее успокоить. Он уже "вечность" на ногах, сказал он, и видел, как она идет по аллее; он вовсе не хотел ее напугать - это у них с мальчишками такая игра, - но если он причинил ей боль, пусть она с ним сделает что хочет - он даже не пикнет. Кросджей умолял ее подвергнуть его какому-нибудь телесному наказанию. - Этим пусть занимается боцман, когда ты попадешь во флот, - сказала Клара. |
|
"The boatswain daren't strike an officer! so now you see what you know of the navy," said Crossjay.
"But you could not have been out before me, you naughty boy, for I found all the locks and bolts when I went to the door." "But you didn't go to the back door, and Sir Willoughby's private door: you came out by the hall door; and I know what you want, Miss Middleton, you want not to pay what you've lost." |
- Много вы знаете о флоте, - возразил Кросджей. - Боцман не смеет офицера и пальцем тронуть.
- А все-таки не может быть, чтобы ты вышел раньше меня, негодный ты мальчишка! - сказала Клара. - Когда я выходила, двери были заперты изнутри. - А вы не пробовали заднюю дверь и ту, через которую ходит сэр Уилоби! Вы шли через парадный вход. Я знаю, к чему вы клоните, мисс Мидлтон, вы не хотите платить штраф, вот и все! |
|
"What have I lost, Crossjay?"
"Your wager." "What was that?" "You know." "Speak." "A kiss." |
- Какой еще штраф, Кросджей?
- А на что мы спорили - забыли? - На что же? - Сами знаете, на что. - Да ну, говори же! - На поцелуй. |
|
"Nothing of the sort. But, dear boy, I don't love you less for not kissing you. All that is nonsense: you have to think only of learning, and to be truthful. Never tell a story: suffer anything rather than be dishonest." She was particularly impressive upon the silliness and wickedness of falsehood, and added: "Do you hear?"
"Yes: but you kissed me when I had been out in the rain that day." "Because I promised." "And, Miss Middleton, you betted a kiss yesterday." |
- Ничего подобного. Но, милый мой мальчик, я ведь тебя и так люблю, без поцелуев. Все это вздор, ты должен думать об одном лишь учении и всегда быть правдивым. Никогда не сочиняй - иди на любую муку, только не лги, слышишь?
Она прибавила еще несколько слов, которые должны были убедить его в неразумности и безнравственности лганья. - Но поцеловали же вы меня тогда, когда я уснул под дождем! - Да, потому что обещала. - Ну вот, мисс Мидлтон, а вчера вы поспорили со мной на поцелуй. |
|
"I am sure, Crossjay--no, I will not say I am sure: but can you say you are sure you were out first this morning? Well, will you say you are sure that when you left the house you did not see me in the avenue? You can't: ah!"
"Miss Middleton, I do really believe I was dressed first." "Always be truthful, my dear boy, and then you may feel that Clara Middleton will always love you." "But, Miss Middleton, when you're married you won't be Clara Middleton." |
- Я уверена: впрочем, нет. Кросджей, я не могу поклясться, что этого не было. Но так ли ты уверен, что в самом деле встал сегодня раньше меня? Можешь ли ты, положа руку на сердце, сказать, что, когда ты выходил из дома, меня еще не было в саду? Ага, не можешь!
- Правда, правда, мисс Мидлтон, по-моему, я был одет прежде, чем вы! - Будь всегда правдив, мой мальчик, и Клара Мидлтон будет всегда тебя любить. - Но, мисс Мидлтон, когда вы выйдете замуж, вы уже не будете больше Кларой Мидлтон. |
|
"I certainly shall, Crossjay."
"No, you won't, because I'm so fond of your name!" She considered, and said: "You have warned me, Crossjay, and I shall not marry. I shall wait," she was going to say, "for you," but turned the hesitation to a period. "Is the village where I posted my letter the day before yesterday too far for you?" Crossjay howled in contempt. "Next to Clara, my favourite's Lucy," he said. |
- Буду, буду, Кросджей.
- Нет, не будете: а я так люблю ваше имя! Она задумалась на минуту и сказала: - Хорошо, что ты меня предупредил, Кросджей. Раз так, я не выйду замуж. Я подожду. - Она хотела прибавить: "тебя", но вовремя поставила точку. - А что, если я тебе предложу пройтись со мной до поселка, куда мы третьего дня ездили верхом? Ты не устанешь? Кросджей даже вскрикнул от негодования. - После имени "Клара" мое любимое имя "Люси", - сказал он. |
|
"I thought Clara came next to Nelson," said she; "and a long way off too, if you're not going to be a landlubber."
"I'm not going to be a landlubber. Miss Middleton, you may be absolutely positive on your solemn word." "You're getting to talk like one a little now and then, Crossjay." "Then I won't talk at all." He stuck to his resolution for one whole minute. |
- А я думала - Нельсон. Вот имя, которое должно быть твоим любимым, если ты, конечно, не собираешься сделаться сухопутной крысой.
- Нет, мисс Мидлтон, я ни за что не сделаюсь сухопутной крысой, верьте моему слову! - Иногда ты позволяешь себе говорить, как сухопутная крыса, - сказала Клара. - Тогда я буду молчать. И на протяжении целой минуты Кросджей в самом деле не открывал рта. |
|
Clara hoped that on this morning of a doubtful though imperative venture she had done some good.
They walked fast to cover the distance to the village post-office, and back before the breakfast hour: and they had plenty of time, arriving too early for the opening of the door, so that Crossjay began to dance with an appetite, and was despatched to besiege a bakery. Clara felt lonely without him: apprehensively timid in the shuttered, unmoving village street. She was glad of his return. When at last her letter was handed to her, on the testimony of the postman that she was the lawful applicant, Crossjay and she put out on a sharp trot to be back at the Hall in good time. She took a swallowing glance of the first page of Lucy's writing: |
Кларе нравилось думать, что в это утро, утро своего вступления на рискованный, но неизбежный путь, ей удалось сделать хотя бы одно доброе дело.
Они прибавили шагу, чтобы успеть дойти до почты и вернуться к завтраку; в результате они прибыли в поселок еще до того, как почта открылась. Кросджей уже приплясывал от голода и был отправлен Кларой в булочную. Одна, на пустынной улице, среди домов с закрытыми ставнями, Клара немного оробела - и была очень рада, когда ее спутник опять к ней присоединился. На почте, после того как почтальон засвидетельствовал, что Клара и есть адресат, ей наконец вручили письмо, и они с Кросджеем быстро зашагали домой. Первую страничку письма от подруги Клара проглотила залпом. |
|
"Telegraph, and I will meet you. I will supply you with everything you can want for the two nights, if you cannot stop longer."
That was the gist of the letter. A second, less voracious, glance at it along the road brought sweetness:--Lucy wrote: "Do I love you as I did? my best friend, you must fall into unhappiness to have the answer to that." |
"Пришли телеграмму, - писала та, - и я тебя встречу. Я снабжу тебя всем необходимым на те две ночи, что ты собираешься у меня провести, - а почему бы тебе не побыть дольше?"
К этому, собственно, и сводилась деловая часть письма. Второй, уже несколько менее жадный глоток, сделанный на ходу, принес душевное утоление: "Люблю ли я тебя по-прежнему? Дорогой мой друг, чтобы испытать меня, тебе только остается попасть в беду". |
|
Clara broke a silence.
"Yes, dear Crossjay, and if you like you shall have another walk with me after breakfast. But, remember, you must not say where you have gone with me. I shall give you twenty shillings to go and buy those bird's eggs and the butterflies you want for your collection; and mind, promise me, to-day is your last day of truancy. Tell Mr. Whitford how ungrateful you know you have been, that he may have some hope of you. You know the way across the fields to the railway station?" "You save a mile; you drop on the road by Combline's mill, and then there's another five-minutes' cut, and the rest's road." "Then, Crossjay, immediately after breakfast run round behind the pheasantry, and there I'll find you. And if any one comes to you before I come, say you are admiring the plumage of the Himalaya--the beautiful Indian bird; and if we're found together, we run a race, and of course you can catch me, but you mustn't until we're out of sight. Tell Mr. Vernon at night--tell Mr. Whitford at night you had the money from me as part of my allowance to you for pocket-money. I used to like to have pocket-money, Crossjay. And you may tell him I gave you the holiday, and I may write to him for his excuse, if he is not too harsh to grant it. He can be very harsh." |
Клара заговорила первой.
- Да, да, милый Кросджей, - сказала она, - если хочешь, мы с тобой совершим еще одну прогулку после завтрака. Но помни, ты никому не должен говорить, куда мы ходили. Я дам тебе двадцать шиллингов на твою коллекцию бабочек и птичьих яиц, а ты обещай мне, что больше никогда не будешь сбегать с уроков. А мистеру Уитфорду скажи, что понимаешь, как нехорошо, как неблагодарно ты поступил. А то он совсем на тебя махнет рукой: Ты знаешь, как идти на станцию полем? - Да, это на целую милю короче. У мельницы Комблайна выходишь на проселок, потом еще пять минут прямиком, а дальше уже по шоссейной дороге. - Хорошо. Сразу после завтрака беги на птичий двор, к фазанам, я тебя там найду. А если кто-нибудь тебя увидит до того, как я приду, скажи, что любуешься оперением гималайского петуха. Если же нас застанут вместе - сделаем вид, будто мы бегаем наперегонки. И ты, конечно, меня нагонишь - только потом, когда нас уже не будет видно. А вечером скажи мистеру Вернону, то есть мистеру Уитфорду, скажи ему, что эти деньги - часть карманных денег, которые я буду тебе посылать. Я знаю по себе, как это приятно иметь карманные деньги, Кросджей. Скажи ему, что это я позволила тебе не заниматься сегодня - да я, может, сама ему напишу, - и он тебя простит, если не слишком рассердится. Он ведь бывает очень строг. |
| "You look right into his eyes next time, Miss Middleton. I used to think him awful till he made me look at him. He says men ought to look straight at one another, just as we do when he gives me my boxing-lesson, and then we won't have quarrelling half so much. I can't recollect everything he says." | - А вы смотрите ему прямо в глаза, мисс Мидлтон. Я и сам его знаете как боялся! Это он научил меня смотреть ему в глаза. Он говорит: кабы люди всегда смотрели друг другу в глаза, - как когда он дает мне уроки бокса, - на свете было бы гораздо меньше ссор. Только вот я не помню всего, что он говорил. |
|
"You are not bound to, Crossjay."
"No, but you like to hear." "Really, dear boy. I can't accuse myself of having told you that." "No, but, Miss Middleton, you do. And he's fond of your singing and playing on the piano, and watches you." "We shall be late if we don't mind," said Clara, starting to a pace close on a run. |
- Но ты и не обязан запоминать все, Кросджей.
- Да, но вы любите, когда я вам про него рассказываю. - Мальчик мой, право же, я не помню, чтобы когда-нибудь тебе это говорила! - Говорить не говорили, а любите, я знаю. А он любит слушать, когда вы поете или играете на рояле. И вообще любит на вас смотреть. - Как бы нам не опоздать, - сказала Клара и прибавила шагу. |
|
They were in time for a circuit in the park to the wild double cherry-blossom, no longer all white. Clara gazed up from under it, where she had imagined a fairer visible heavenliness than any other sight of earth had ever given her. That was when Vernon lay beneath. But she had certainly looked above, not at him. The tree seemed sorrowful in its withering flowers of the colour of trodden snow.
Crossjay resumed the conversation. "He says ladies don't like him much." "Who says that?" "Mr. Whitford." |
Они почти бежали, и когда дошли до парка, оказалось, что у них еще есть время в запасе. Они решили сделать круг и взглянуть на уже отцветающую махровую вишню. Клара закинула голову, чтобы вновь увидеть те миры, которые недавно показались ей волшебными, исполненными райской прелести. Тогда под сенью этой вишни лежал Вернон. Впрочем, это не имеет значения: ведь она смотрела вверх, на крону дерева, а не на него! Теперь это дерево с его поблекшими соцветиями, напоминавшими истоптанный снег, казалось печальным.
- Он говорит, что не умеет нравиться дамам, - продолжал Кросджей. - Кто говорит? - Мистер Уитфорд. |
|
"Were those his words?"
"I forget the words: but he said they wouldn't be taught by him, like me, ever since you came; and since you came I've liked him ten times more." "The more you like him the more I shall like you, Crossjay." |
- Он так и сказал?
- Я не запомнил точно слов, но только он сказал, что дамы не желают слушать его наставления - совсем как я - с тех пор, как вы сюда приехали. А знаете, с тех пор, как вы здесь, я полюбил его в десять раз больше. - Чем больше ты будешь его любить, Кросджей, тем больше я буду любить тебя. |
| The boy raised a shout and scampered away to Sir Willoughby, at the appearance of whom Clara felt herself nipped and curling inward. Crossjay ran up to him with every sign of pleasure. Yet he had not mentioned him during the walk; and Clara took it for a sign that the boy understood the entire satisfaction Willoughby had in mere shows of affection, and acted up to it. Hardly blaming Crossjay, she was a critic of the scene, for the reason that youthful creatures who have ceased to love a person, hunger for evidence against him to confirm their hard animus, which will seem to them sometimes, when he is not immediately irritating them, brutish, because they can not analyze it and reduce it to the multitude of just antagonisms whereof it came. | Мальчик вдруг вскрикнул и понесся навстречу сэру Уилоби, от одного вида которого Клару покоробило, как осенний лист, Кросджей бежал к нему, всем своим существом изъявляя радость. А ведь он ни разу за всю прогулку не упомянул его имени! Должно быть, мальчик заметил, что сэру Уилоби доставляют удовольствие внешние проявления привязанности, сказала себе Клара, вот он и подлаживается к нему. Она не думала осуждать за это Кросджея и только взирала критическим оком на сцену его встречи с сэром Уилоби. В молодости, когда нам доводится в ком-либо разочароваться, мы жаждем все новых свидетельств, подтверждающих справедливость наших претензий к развенчанному кумиру, - иначе мы склонны упрекать себя в чрезмерной суровости; неопытному сердцу невдомек, что чувство это складывается из множества разнообразных элементов. |
| It has passed by large accumulation into a sombre and speechless load upon the senses, and fresh evidence, the smallest item, is a champion to speak for it. Being about to do wrong, she grasped at this eagerly, and brooded on the little of vital and truthful that there was in the man and how he corrupted the boy. Nevertheless, she instinctively imitated Crossjay in an almost sparkling salute to him. | Невысказанное, оно тяжелым грузом ложится на душу, и всякое новое, даже самое малое подтверждение справедливости этой неприязни принимается с радостью, как еще один свидетель обвинения! Вот и сейчас, готовясь совершить поступок, который она в глубине души осуждала, Клара с жадностью ухватилась за это новое доказательство: как все в этом человеке фальшиво и мелко, подумала она, и как он калечит детскую душу! Тем не менее, инстинктивно подражая Кросджею, она встретила Уилоби приветливой улыбкой. Она так и сияла радостью! |
|
"Good-morning, Willoughby; it was not a morning to lose: have you been out long?"
He retained her hand. "My dear Clara! and you, have you not overfatigued yourself? Where have you been?" "Round--everywhere! And I am certainly not tired." "Only you and Crossjay? You should have loosened the dogs." "Their barking would have annoyed the house." |
- Добрый день, Уилоби, - сказала она. - В такое утро невозможно усидеть дома. Вы давно встали?
- Дорогая моя Клара! - воскликнул он, задерживая ее руку в своей. - Не утомились ли вы? Где вы были? - Где я только не была! И ничуть не устала. - Одни с Кросджеем? Что же вы не спустили собак? - Я боялась, как бы они кого-нибудь не побеспокоили своим лаем. |
|
"Less than I am annoyed to think of you without protection."
He kissed her fingers: it was a loving speech. "The household . . ." said Clara, but would not insist to convict him of what he could not have perceived. "If you outstrip me another morning, Clara, promise me to take the dogs; will you?" "Yes." "To-day I am altogether yours." "Are you?" |
- Меня в сто раз больше беспокоит мысль, что вы подвергаете себя риску.
Он поцеловал кончики ее пальцев. Его слова дышали нежностью. - Да, но другие: - начала было Клара и не стала продолжать: какой смысл обвинять человека в том, чего он все равно понять не может? - Когда вы в следующий раз опередите меня, Клара, обещайте взять с собой собак - очень вас прошу! - Хорошо. - Сегодня - я ваш на весь день. - Право? |
|
"From the first to the last hour of it!--So you fall in with Horace's humour pleasantly?"
"He is very amusing." "As good as though one had hired him." "Here comes Colonel De Craye." "He must think we have hired him!" |
- С первого и до последнего часа! Итак, веселый нрав Горация пришелся вам по душе?
- Он очень забавен. - О да, его хоть за деньги показывай! - А вот и полковник де Крей! - Можно подумать, что он и в самом деле к нам нанялся! |
|
She noticed the bitterness of Willoughby's tone. He sang out a good-morning to De Craye, and remarked that he must go to the stables.
"Darleton? Darleton, Miss Middleton?" said the colonel, rising from his bow to her: "a daughter of General Darleton? If so, I have had the honour to dance with her. And have not you?--practised with her, I mean; or gone off in a triumph to dance it out as young ladies do? So you know what a delightful partner she is." |
Горечь, с какой он произнес эти слова, не ускользнула от Клары. Уилоби пожелал полковнику доброго утра и ушел, заметив, что ему пора наведаться в конюшни.
Де Крей поклонился Кларе. - Дарлтон, - начал он с места в карьер. - Ее фамилия Дарлтон? Уж не дочь ли она генерала Дарлтона? Если так, то я имел честь танцевать с нею в паре. Верно, и вы тоже: то есть дома, разучивая па, или, как это водится у барышень, в избытке чувств, после очередного триумфа. И вы, конечно, знаете, какой она прекрасный партнер! |
| "She is!" cried Clara, enthusiastic for her succouring friend, whose letter was the treasure in her bosom. | - О, удивительный! - воскликнула Клара, в приливе благодарности к подруге, согласившейся поддержать ее в несчастье. Письмо мисс Люси бесценным сокровищем покоилось у нее на груди. |
|
"Oddly, the name did not strike me yesterday, Miss Middleton. In the middle of the night it rang a little silver bell in my ear, and I remembered the lady I was half in love with, if only for her dancing. She is dark, of your height, as light on her feet; a sister in another colour. Now that I know her to be your friend . . . !"
"Why, you may meet her, Colonel De Craye." "It'll be to offer her a castaway. And one only meets a charming girl to hear that she's engaged! 'Tis not a line of a ballad, Miss Middleton, but out of the heart." |
- Как ни странно, мисс Мидлтон, вчера это имя мне ничего не сказало. И вдруг, среди ночи, в ушах моих словно зазвенел серебристый колокольчик: я вспомнил особу, в которую был почти влюблен - во всяком случае, я был положительно влюблен в ее манеру танцевать! Черненькая такая, вашего роста и столь же легкая в движениях - словом, ваша сестрица, но другой масти. А уж теперь, узнав, что она ваша подруга, я:
- Да вы ее, может, еще и повстречаете, полковник де Крей! - Увы, я буду в состоянии предложить ей всего лишь отвергнутое сердце. К тому же, стоит познакомиться с очаровательной девицей, как узнаешь, что она уже сговорена! Право, мисс Мидлтон, это не слова из романса, а крик души. |
| "Lucy Darleton . . . You were leading me to talk seriously to you, Colonel De Craye." | - Так вот, Люси Дарлтон: Вы хотели, чтобы я говорила с вами серьезно, полковник де Крей? |
| "Will you one day?--and not think me a perpetual tumbler! You have heard of melancholy clowns. You will find the face not so laughable behind my paint. When I was thirteen years younger I was loved, and my dearest sank to the grave. Since then I have not been quite at home in life; probably because of finding no one so charitable as she. 'Tis easy to win smiles and hands, but not so easy to win a woman whose faith you would trust as your own heart before the enemy. I was poor then. She said. 'The day after my twenty-first birthday'; and that day I went for her, and I wondered they did not refuse me at the door. I was shown upstairs, and I saw her, and saw death. She wished to marry me, to leave me her fortune!" | - И вы в самом деле готовы снизойти? И перестанете видеть во мне вечного шута? Вам, верно, известно, что существует порода печальных клоунов. О, если б вы могли разглядеть под гримом мое истинное лицо, оно вам не показалось бы смешным! Тринадцать лет назад я был любим, но моя милая почила в могиле. С тех пор я никак не могу найти своего места в жизни. Должно быть, оттого, что не могу найти другую, которая бы сжалилась надо мной. Добиться женской улыбки нетрудно, нетрудно даже добиться от женщины ее руки, но как завоевать сердце женщины, на которую можно положиться, как на самого себя? Я был беден. "Как только мне исполнится двадцать один", - сказала она. Я дождался этого дня и пришел за ней. К моему удивлению, меня пропустили в дом, и провели прямо к ней в комнату. Я увидел ее, и рядом с нею - смерть. Она хотела обвенчаться со мной, чтобы завещать мне свое состояние! |
|
"Then, never marry," said Clara, in an underbreath.
She glanced behind. Sir Willoughby was close, walking on turf. "I must be cunning to escape him after breakfast," she thought. He had discarded his foolishness of the previous days, and the thought in him could have replied: "I am a dolt if I let you out of my sight." |
- О, тогда не женитесь ни на ком! - вырвалось у Клары, как вздох.
Она обернулась. По газону, в нескольких шагах от них, прохаживался сэр Уилоби. "Надо как-нибудь изловчиться и улизнуть сразу после завтрака", - подумала она. Но Уилоби уже отказался от своего нелепого поведения и мог бы мысленно ответить ей: "Я не такой дурак, чтобы выпустить тебя из моего поля зрения". |
|
Vernon appeared, formal as usual of late. Clara begged his excuse for withdrawing Crossjay from his morning swim. He nodded.
De Craye called to Willoughby for a book of the trains. "There's a card in the smoking-room; eleven, one, and four are the hours, if you must go," said Willoughby. "You leave the Hall, Colonel De Craye?" "In two or three days, Miss Middleton." |
Появился Вернон, корректный и сдержанный, как всегда. Клара попросила прощения за то, что по ее вине Кросджей пропустил утреннее купанье. Вернон молча наклонил голову.
Де Крей спросил у Уилоби, нет ли в доме расписания поездов. - Оно висит в курительной, - сказал Уилоби. - Одиннадцать, час и четыре, если вам так уж необходимо уезжать. - Вы покидаете Большой дом, полковник де Крей? - Да, мисс Мидлтон, дня через два-три. |
| She did not request him to stay: his announcement produced no effect on her. Consequently, thought he--well, what? nothing: well, then, that she might not be minded to stay herself. Otherwise she would have regretted the loss of an amusing companion: that is the modest way of putting it. | Клара не выказала ни малейшего желания удержать его; его заявление, казалось, оставило ее равнодушной. Следовательно, подумал полковник, следовательно: Но нет, вздор!.. А впрочем, не следует ли отсюда, что и сама она не намерена здесь задерживаться? Иначе ей все же было бы жаль потерять занятного собеседника. |
| There is a modest and a vain for the same sentiment; and both may be simultaneously in the same breast; and each one as honest as the other; so shy is man's vanity in the presence of here and there a lady. She liked him: she did not care a pin for him--how could she? yet she liked him: O, to be able to do her some kindling bit of service! | Как видите, полковник не обольщался на свой счет. Скромность и тщеславие прекрасно уживаются в одной и той же груди, и при этом на равных правах. Ибо в присутствии дамы мужское тщеславие подвержено приступам застенчивости. Он ей нравится: Ей до него дела нет: Да и как могло быть иначе? И все же он ей нравится! О, если бы ему было дано оказать ей какую-нибудь услугу, чтобы вызвать в ней более нежное чувство! |
| These were his consecutive fancies, resolving naturally to the exclamation, and built on the conviction that she did not love Willoughby, and waited for a spirited lift from circumstances. His call for a book of the trains had been a sheer piece of impromptu, in the mind as well as on the mouth. It sprang, unknown to him, of conjectures he had indulged yesterday and the day before. This morning she would have an answer to her letter to her friend, Miss Lucy Darleton, the pretty dark girl, whom De Craye was astonished not to have noticed more when he danced with her. She, pretty as she was, had come to his recollection through the name and rank of her father, a famous general of cavalry, and tactician in that arm. The colonel despised himself for not having been devoted to Clara Middleton's friend. | Таково было логическое заключение мыслей, которые, одна за другой, пронеслись в его голове; а за всеми этими мыслями скрывалась уверенность в том, что Клара не любит Уилоби и только ждет избавителя. Вопрос о расписании был чистейшей импровизацией, удивившей его самого. Но мысли и догадки, которым он предавался все предыдущие дни, незаметно подвели его к этому экспромту; ведь нынешним утром Клара должна была получить ответ от своей подруги Люси Дарлтон, хорошенькой брюнетки, на которую он, к своей досаде, не обратил достаточного внимания, когда танцевал с ней в паре. Несмотря на ее миловидность, де Крей и теперь вспомнил ее лишь благодаря имени и чину ее отца, известного генерала от кавалерии. Полковник проклинал себя за то, что в свое время не взял на себя труда поухаживать за подругой Клары Мидлтон. |
| The morning's letters were on the bronze plate in the hall. Clara passed on her way to her room without inspecting them. De Craye opened an envelope and went upstairs to scribble a line. Sir Willoughby observed their absence at the solemn reading to the domestic servants in advance of breakfast. Three chairs were unoccupied. Vernon had his own notions of a mechanical service--and a precious profit he derived from them! but the other two seats returned the stare Willoughby cast at their backs with an impudence that reminded him of his friend Horace's calling for a book of the trains, when a minute afterward he admitted he was going to stay at the Hall another two days, or three. The man possessed by jealousy is never in need of matter for it: he magnifies; grass is jungle, hillocks are mountains. | Утренняя почта была, как всегда, сложена на бронзовом подносе, в прихожей. Клара прошла мимо, даже не взглянув на поднос. Де Крей взял письмо, адресованное ему, вскрыл конверт и поднялся к себе, чтобы написать ответ. Сэр Уилоби, который, по своему обыкновению, читал перед завтраком домочадцам главу из Библии, не преминул отметить отсутствие обоих. Собственно, за столом пустовало три стула. Ну, да Вернон придерживался особого мнения относительно такого рутинного благочестия - далеко же он уехал со своим мнением! Но те два стула - как дерзко отражали их спинки гневный взгляд Уилоби! Они словно повторяли недавнюю сценку, когда его друг Гораций потребовал расписание и тут же, через минуту, объявил, что остается еще на два-три дня. Человек, одержимый ревностью, всегда найдет ей пищу. Все в его глазах обретает гиперболические размеры: трава превращается в джунгли, неровности почвы - в горные вершины. |
| Willoughby's legs crossing and uncrossing audibly, and his tight-folded arms and clearing of the throat, were faint indications of his condition. | Ноги, которым сэр Уилоби, казалось, никак не мог найти места под столом, судорожно скрещенные на груди руки, поминутное откашливание - все это были лишь слабые проявления того, что творилось у него на душе. |
|
"Are you in fair health this morning, Willoughby?" Dr. Middleton said to him after he had closed his volumes.
"The thing is not much questioned by those who know me intimately," he replied. "Willoughby unwell!" and, "He is health incarnate!" exclaimed the ladies Eleanor and Isabel. Laetitia grieved for him. Sun-rays on a pest-stricken city, she thought, were like the smile of his face. She believed that he deeply loved Clara, and had learned more of her alienation. He went into the ball to look into the well for the pair of malefactors; on fire with what he could not reveal to a soul. |
- Вы вполне здоровы, Уилоби? - спросил доктор Мидлтон, как только глава дома закрыл свой фолиант.
- Никому из тех, кто меня знает, не пришло бы в голову задать мне подобный вопрос, - ответил тот. - Уилоби - и нездоровье! - Уилоби - воплощенное здоровье! - в один голос воскликнули мисс Эленор и мисс Изабел. Летиция сочувствовала сэру Уилоби всей душой. Его вымученная улыбка казалась ей солнечным лучом, упавшим на зачумленный город. Он любит Клару, любит безгранично, думала она, и, видно, только сейчас начал постигать всю меру ее отчуждения. Снедаемый тайным пламенем, сэр Уилоби вышел в вестибюль взглянуть на лестницу, но которой должны были спуститься нечестивцы. |
|
De Craye was in the housekeeper's room, talking to young Crossjay, and Mrs. Montague just come up to breakfast. He had heard the boy chattering, and as the door was ajar he peeped in, and was invited to enter. Mrs. Montague was very fond of hearing him talk: he paid her the familiar respect which a lady of fallen fortunes, at a certain period after the fall, enjoys as a befittingly sad souvenir, and the respectfulness of the lord of the house was more chilling.
She bewailed the boy's trying his constitution with long walks before he had anything in him to walk on. |
Из комнаты экономки раздавались голоса полковника и юного Кросджея. Миссис Монтегю только что поднялась к себе, чтобы позавтракать с мальчиком. Проходя мимо, де Крей услышал его болтовню, просунул голову в открытую дверь и получил приглашение войти. Миссис Монтегю любила с ним поболтать: он усвоил по отношению к ней ту фамильярно-почтительную манеру, которая так безошибочно действует на женщин, лелеющих память о лучших днях; дни эти уже давно отодвинулись в прошлое, и обращение полковника представляло как бы скорбный сувенир ее былого величия, меж тем как корректная почтительность сэра Уилоби обдавала ее холодом.
Миссис Монтегю пожаловалась, что мальчик подрывает себе здоровье слишком долгими прогулками натощак. |
|
"And where did you go this morning, my lad?" said De Craye.
"Ah, you know the ground, colonel," said Crossjay. "I am hungry! I shall eat three eggs and some bacon, and buttered cakes, and jam, then begin again, on my second cup of coffee." |
- Куда же вас носило этим утром, молодой человек?
- Да все туда же, полковник, куда мы с вами ездили, - сказал Кросджей. - Ну и проголодался же я! Я съем яичницу из трех яиц с беконом, кусище пирога с маслом и с вареньем, а потом, со второй чашкой кофе, начну все сначала. |
|
"It's not braggadocio," remarked Mrs. Montague. "He waits empty from five in the morning till nine, and then he comes famished to my table, and cats too much."
"Oh! Mrs. Montague, that is what the country people call roemancing. For, Colonel De Craye, I had a bun at seven o'clock. Miss Middleton forced me to go and buy it" "A stale bun, my boy?" |
- Не подумайте, что он хвастает, - заметила миссис Монтегю. - Он вскакивает в пять и постится до девяти, а потом вваливается полумертвый от голода и наедается, как удав.
- А вот и нет, миссис Монтегю! Правда, правда, полковник де Крей, я в семь часов съел булочку! Мисс Мидлтон заставила меня пойти и купить себе булочку в семь утра. - Булочка была, верно, черствая? |
|
"Yesterday's: there wasn't much of a stopper to you in it, like a new bun."
"And where did you leave Miss Middleton when you went to buy the bun? You should never leave a lady; and the street of a country town is lonely at that early hour. Crossjay, you surprise me." |
- Вчерашняя. Конечно, это не то что свежая булка, ею не наешься.
- Где же ты оставил мисс Мидлтон, когда пошел покупать себе булку? Нельзя ведь оставлять даму одну, а в этот ранний час сельские улицы пустынны. Этого, Кросджей, я от тебя не ожидал. |
|
"She forced me to go, colonel. Indeed she did. What do I care for a bun! And she was quite safe. We could hear the people stirring in the post-office, and I met our postman going for his letter-bag. I didn't want to go: bother the bun!--but you can't disobey Miss Middleton. I never want to, and wouldn't."
"There we're of the same mind," said the colonel, and Crossjay shouted, for the lady whom they exalted was at the door. |
- Но раз она меня заставила, полковник? Право же! Как будто я не мог прожить без этой булки? Только опасности не было никакой. На почте уже начали шевелиться, и я повстречал нашего почтальона, который шел туда за своей сумкой. Я и не подумал бы уйти - очень она мне была нужна, эта булка! Но попробуйте не послушаться мисс Мидлтон. Мне всегда хочется делать все, о чем она ни попросит.
- Вот тут я с тобой спорить не стану, - сказал полковник. Кросджей вскрикнул, потому что дама, которой они оба так дружно присягали, появилась в дверях. |
|
"You will be too tired for a ride this morning," De Craye said to her, descending the stairs.
She swung a bonnet by the ribands. "I don't think of riding to-day." "Why did you not depute your mission to me?" "I like to bear my own burdens, as far as I can." |
- Вы, должно быть, утомились, - сказал де Крей, спускаясь с ней по лестнице, - и не захотите сегодня ехать верхом?
- А я и не собираюсь сегодня кататься, - сказала она, помахивая шляпкой. - Почему вы не поручили вашего дела мне? - Я предпочитаю, по возможности, обходиться без услуг. |
|
"Miss Darleton is well?"
"I presume so." "Will you try her recollection for me?" "It will probably be quite as lively as yours was." "Shall you see her soon?" "I hope so." Sir Willoughby met her at the foot of the stairs, but refrained from giving her a hand that shook. "We shall have the day together," he said. |
- Мисс Дарлтон здорова?
- Надо полагать. - Сделайте милость, попытайтесь у нее выведать, помнит ли она меня? - Уж верно, так же прекрасно, как вы ее. - Вы ее скоро увидите? - Надеюсь. - Сегодня мы вместе весь день, - объявил сэр Уилоби, подойдя к Кларе у подножия лестницы, но не решаясь подать ей руку - так она дрожала. |
|
Clara bowed.
At the breakfast-table she faced a clock. De Craye took out his watch. "You are five and a half minutes too slow by that clock, Willoughby." "The man omitted to come from Rendon to set it last week, Horace. He will find the hour too late here for him when he does come." |
Клара наклонила голову.
Она уселась на свое место за столом, против стенных часов. - Ваши часы отстают на пять с половиной минут, Уилоби, - сказал де Крей, справившись со своими. - Вы правы, Гораций. Человек, который приходит из Рендона их заводить, так и не явился на той неделе. Ну что ж, если он теперь и появится, он увидит, что опоздал, и безнадежно. |
|
One of the ladies compared the time of her watch with De Craye's, and Clara looked at hers and gratefully noted that she was four minutes in arrear.
She left the breakfast-room at a quarter to ten, after kissing her father. Willoughby was behind her. He had been soothed by thinking of his personal advantages over De Craye, and he felt assured that if he could be solitary with his eccentric bride and fold her in himself, he would, cutting temper adrift, be the man he had been to her not so many days back. Considering how few days back, his temper was roused, but he controlled it. They were slightly dissenting as De Craye stepped into the hall. |
Одна из тетушек сверила свои часы с часами де Крея, а Клара, взглянув на свои, обнаружила, что они отстают на четыре минуты, и, мысленно поблагодарив полковника, переставила стрелки.
Ровно без четверти десять Клара поцеловала отца и покинула столовую. Уилоби тем временем, взвесив все свои преимущества перед де Креем, успел приободриться и проследовал за Кларой. Только бы остаться наедине с этой эксцентричной особой, думал он, и, презрев обиды, вовлечь ее в свою атмосферу, и он вновь сделается тем, чем был для нее всего несколько дней назад. Два-три дня - неужели эта перемена произошла в такой короткий срок? Сэр Уилоби почувствовал, как в нем вновь закипает обида, но усилием воли ее подавил. Нагнав их в прихожей, де Крей, однако, не застал между ними стройного согласия. |
|
"A present worth examining," Willoughby said to her: "and I do not dwell on the costliness. Come presently, then. I am at your disposal all day. I will drive you in the afternoon to call on Lady Busshe to offer your thanks: but you must see it first. It is laid out in the laboratory."
"There is time before the afternoon," said Clara. "Wedding presents?" interposed De Craye. "A porcelain service from Lady Busshe, Horace." |
- Подарок, смею вас уверить, заслуживающий внимания, - говорил Уилоби. - И притом весьма ценный - ну, да не в этом дело. Приходите же поскорей! Я в вашем распоряжении весь день. Под вечер мы с вами поедем к леди Буш, и вы сможете выразить ей вашу благодарность, но раньше, конечно, вам следует посмотреть ее подарок. Я приказал расставить сервиз в лаборатории.
- До вечера еще есть время, - сказала Клара. - Свадебные подарки? - вмешался де Крей. - Да, Гораций, фарфоровый сервиз от леди Буш. |
|
"Not in fragments? Let me have a look at it. I'm haunted by an idea that porcelain always goes to pieces. I'll have a look and take a hint. We're in the laboratory, Miss Middleton."
He put his arm under Willoughby's. The resistance to him was momentary: Willoughby had the satisfaction of the thought that De Craye being with him was not with Clara; and seeing her giving orders to her maid Barclay, he deferred his claim on her company for some short period. |
- И он цел? Я непременно должен его видеть! Меня преследует мысль, что все фарфоровое неминуемо разбивается. Я хочу взглянуть на сервиз, чтобы набраться ума-разума. Итак, мисс Мидлтон, мы вас ждем в лаборатории.
С этими словами он подхватил Уилоби под руку. Уилоби хотел было воспротивиться, но тут же сообразил, что, удерживая де Крея подле себя, он тем самым помешает ему быть с Кларой; увидев, что та отдает какие-то распоряжения камеристке, он решил предоставить ее самой себе, - разумеется, ненадолго. |
| De Craye detained him in the laboratory, first over the China cups and saucers, and then with the latest of London--tales of youngest Cupid upon subterranean adventures, having high titles to light him. Willoughby liked the tale thus illuminated, for without the title there was no special savour in such affairs, and it pulled down his betters in rank. He was of a morality to reprobate the erring dame while he enjoyed the incidents. He could not help interrupting De Craye to point at Vernon through the window, striding this way and that, evidently on the hunt for young Crossjay. | Между тем де Крею удалось задержать его в лаборатории. Отдав дань восхищения фарфору, он перешел на последние лондонские сплетни о проделках сорванца Купидона, пересыпая свою повесть именами и титулами, которые, подобно факелам, освещали эти сомнительные похождения. Уилоби с удовольствием слушал его рассказы, не отличающиеся, по чести говоря, хорошим тоном. В этих скандальных историях Уилоби привлекало помимо прочего и то, что в них развенчивались люди, стоявшие выше его на общественной лестнице. Нравственный кодекс Уилоби позволял ему, осуждая знатную грешницу, упиваться подробностями ее падения. Но, как он ни был увлечен рассказом, а все же не удержался и перебил рассказчика, чтобы показать в окно на мечущуюся из стороны в сторону фигуру Вернона, который, по-видимому, силился разыскать юного Кросджея. |
| "No one here knows how to manage the boy except myself But go on, Horace," he said, checking his contemptuous laugh; and Vernon did look ridiculous, out there half-drenched already in a white rain, again shuffled off by the little rascal. It seemed that he was determined to have his runaway: he struck up the avenue at full pedestrian racing pace. |
- Никто, кроме меня, не умеет с ним справиться, - сказал он с презрительной усмешкой. - Ну, да продолжай, Гораций!
Вернон, искавший своего ученика под проливным дождем, и в самом деле выглядел смешным. Видно было, однако, что отступать он не намерен, так как, решительно свернув на аллею, он зашагал по ней своим энергичным и быстрым шагом. |
| "A man looks a fool cutting after a cricket-ball; but, putting on steam in a storm of rain to catch a young villain out of sight, beats anything I've witnessed," Willoughby resumed, in his amusement. | - Достаточно нелепое зрелище, когда игрок в крикет бежит за мячом, - не удержался снова Уилоби. - Но разводить пары в дождь, чтобы поймать негодника, которого и след простыл, - это уже сверхнелепо. |
|
"Aiha!" said De Craye, waving a hand to accompany the melodious accent, "there are things to beat that for fun."
He had smoked in the laboratory, so Willoughby directed a servant to transfer the porcelain service to one of the sitting-rooms for Clara's inspection of it. "You're a bold man," De Craye remarked. "The luck may be with you, though. I wouldn't handle the fragile treasure for a trifle." "I believe in my luck," said Willoughby. Clara was now sought for. The lord of the house desired her presence impatiently, and had to wait. She was in none of the lower rooms. Barclay, her maid, upon interrogation, declared she was in none of the upper. Willoughby turned sharp on De Craye: he was there. |
Де Крей присвистнул.
- Да, пожалуй, можно найти занятие повеселей, - сказал он. Так как Гораций накурил в лаборатории, Уилоби приказал слуге перенести сервиз в одну из гостиных. - Вы смелый человек, - заметил при этом де Крей. - А может, - просто счастливый, и вам везет. Я уже и прикоснуться не смею к такому хрупкому сокровищу. - О да, я верю в свое счастье, - сказал Уилоби. Он послал за Кларой и с нетерпением стал ее ждать. Внизу ее не нашли, камеристка Баркли засвидетельствовала, что ее нет и наверху. Уилоби резко повернулся к де Крею: тот был на месте. |
|
The ladies Eleanor and Isabel and Miss Dale were consulted. They had nothing to say about Clara's movements, more than that they could not understand her exceeding restlessness. The idea of her being out of doors grew serious; heaven was black, hard thunder rolled, and lightning flushed the battering rain. Men bearing umbrellas, shawls, and cloaks were dispatched on a circuit of the park. De Craye said: "I'll be one."
"No," cried Willoughby, starting to interrupt him, "I can't allow it." "I've the scent of a hound, Willoughby; I'll soon be on the track." |
Обратились к мисс Изабел, мисс Эленор и мисс Дейл, но никто из дам не видел Клары, и они только могли подивиться ее непоседливости. Погода меж тем испортилась не на шутку. Небо почернело, грохотал гром, багровые зарницы освещали сплошную пелену дождя. Всех переполошила мысль, что Клара, быть может, находится под открытым небом. Во все концы парка были разосланы слуги, снаряженные зонтами, шалями и плащами.
- Я тоже пойду, - вызвался де Крей. - Нет! - воскликнул Уилоби и вскочил, преграждая ему дорогу. - Я не допущу этого. - У меня чутье охотничьей собаки, Уилоби, я непременно наскочу на след. |
|
"My dear Horace, I won't let you go."
"Adieu, dear boy! and if the lady's discoverable, I'm the one to find her." He stepped to the umbrella-stand. There was then a general question whether Clara had taken her umbrella. Barclay said she had. The fact indicated a wider stroll than round inside the park: Crossjay was likewise absent. De Craye nodded to himself. Willoughby struck a rattling blow on the barometer. |
- Дорогой мой Гораций, я не могу вас пустить.
- Адье, мой милый! Если кому и суждено разыскать прекрасную даму, то это мне! Он подошел к стойке для зонтов. Все принялись гадать, взяла ли с собой Клара зонт. Баркли утверждала, что взяла. А это значило, что Клара задумала прогуляться за пределы парка. Кросджея также обнаружить не удалось. Полковник многозначительно покачал головой. Уилоби с силой щелкнул по барометру. |
|
"Where's Pollington?" he called, and sent word for his man Pollington to bring big fishing-boots and waterproof wrappers.
An urgent debate within him was in progress. Should he go forth alone on his chance of discovering Clara and forgiving her under his umbrella and cloak? or should he prevent De Craye from going forth alone on the chance he vaunted so impudently? |
- Поллингтон! - крикнул он камердинера и приказал подать дождевик и сапоги для рыбной ловли.
В душе его происходил экстренный совет. Идти ли ему одному - в надежде обнаружить Клару и под плащом и зонтиком подвергнуть ее своему прощению? Или все свои силы бросить на то, чтобы помешать де Крею в его одинокой погоне - на случай если он в самом деле добьется удачи, которою заранее так дерзко похвалялся. |
|
"You will offend me, Horace, if you insist," he said.
"Regard me as an instrument of destiny, Willoughby," replied De Craye. "Then we go in company." "But that's an addition of one that cancels the other by conjunction, and's worse than simple division: for I can't trust my wits unless I rely on them alone, you see." "Upon my word, you talk at times most unintelligible stuff, to be frank with you, Horace. Give it in English." "'Tis not suited, perhaps, to the genius of the language, for I thought I talked English." "Oh, there's English gibberish as well as Irish, we know!" |
- Гораций, если вы будете упорствовать, я не на шутку обижусь, - сказал Уилоби.
- Смотрите на меня, как на орудие судьбы, - ответил де Крей. - В таком случае я иду с вами. - Но это ведь тот случай, когда сумма двух слагаемых равна нулю. Видите ли, я могу полагаться на свой нюх только когда я один. - Сказать по чести, Гораций, вы иногда несете такой вздор, что уши вянут. Попробуйте говорить по-английски! - Должно быть, то, что я хотел сказать, попросту не в духе этого языка - мне казалось, что я говорю по-английски. - И на английском языке можно нести чушь с неменьшим успехом, чем на ирландском. |
|
"And a deal foolisher when they do go at it; for it won't bear squeezing, we think, like Irish."
"Where!" exclaimed the ladies, "where can she be! The storm is terrible." Laetitia suggested the boathouse. "For Crossjay hadn't a swim this morning!" said De Craye. No one reflected on the absurdity that Clara should think of taking Crossjay for a swim in the lake, and immediately after his breakfast: it was accepted as a suggestion at least that she and Crossjay had gone to the lake for a row. |
- Да, но на английском она выглядит куда нелепее - с английским языком нельзя обращаться так безбожно, как с нашим.
- Но где же она, где? - восклицали дамы. - В такую непогоду! Летиция предложила посмотреть, нет ли Клары в лодочном сарае. - Ах да, ведь Кросджей сегодня пропустил свое утреннее купанье! - воскликнул полковник. Никого не остановила нелепость предположения, будто Кларе могло прийти в голову повести Кросджея купаться, да еще тотчас после завтрака! Мало ли что - быть может, ей вздумалось покататься с ним на лодке, рассуждали они. |
| In the hopefulness of the idea, Willoughby suffered De Craye to go on his chance unaccompanied. He was near chuckling. He projected a plan for dismissing Crossjay and remaining in the boathouse with Clara, luxuriating in the prestige which would attach to him for seeking and finding her. Deadly sentiments intervened. Still he might expect to be alone with her where she could not slip from him. | Увлеченный новой надеждой, Уилоби решился отпустить полковника одного и уже мысленно потирал руки. Обдумав, как он избавится от Кросджея и останется в лодочном сарае наедине с Кларой, он заранее упивался победой: ведь это он ее нашел! Но черные мысли снова его одолели. Он их отогнал: как бы то ни было, можно было рассчитывать, что он останется с нею наедине, - и уж на этот раз ей не дождаться пощады! |
|
The throwing open of the hall-doors for the gentlemen presented a framed picture of a deluge. All the young-leaved trees were steely black, without a gradation of green, drooping and pouring, and the song of rain had become an inveterate hiss.
The ladies beholding it exclaimed against Clara, even apostrophized her, so dark are trivial errors when circumstances frown. She must be mad to tempt such weather: she was very giddy; she was never at rest. Clara! Clara! how could you be so wild! Ought we not to tell Dr. Middleton? |
Когда перед джентльменами распахнулись парадные двери, глазам их предстала картина всемирного потопа. Мокрая молодая листва, потеряв всякий оттенок зелени, сверкала, как темная сталь. Песня дождя слилась в сплошное журчание.
Дамы принялись громко порицать Клару, обращая к ней риторические упреки, ибо неблагоприятные обстоятельства обладают свойством превращать самый ничтожный проступок в тягчайшее преступление. Нет, надо быть безумной, чтобы в этакую погоду искушать судьбу! Как она, однако, легкомысленна, как непоседлива! Клара, Клара, разве можно быть такой неразумной? Не известить ли доктора Мидлтона? |
|
Laetitia induced them to spare him.
"Which way do you take?" said Willoughby, rather fearful that his companion was not to be got rid of now. "Any way," said De Craye. "I chuck up my head like a halfpenny, and go by the toss." |
Летиция, однако, уговорила их пощадить старика.
- Вы в какую сторону? - спросил Уилоби. Он уже сам мечтал избавиться от спутника. - В какую угодно, - ответил де Крей. - Я подброшу свою башку, как монету: орел или решка! |
|
This enraging nonsense drove off Willoughby. De Craye saw him cast a furtive eye at his heels to make sure he was not followed, and thought, "Jove! he may be fond of her. But he's not on the track. She's a determined girl, if I'm correct. She's a girl of a hundred thousand. Girls like that make the right sort of wives for the right men. They're the girls to make men think of marrying. To-morrow! only give me a chance. They stick to you fast when they do stick."
Then a thought of her flower-like drapery and face caused him fervently to hope she had escaped the storm. |
Уилоби был не в состоянии больше сносить эту дикую белиберду. Де Крей заметил, как его приятель украдкой обернулся - проверить, не следуют ли за ним по пятам, и подумал: "Черт побери, а ведь этот чудак и в самом деле влюблен! Только не там он ее ищет. Эта девица, насколько я понимаю, особа решительная. Таких, как она, - одна на тысячу. Впрочем, из них получаются превосходные жены. Лишь бы они попали в хорошие руки. Такую встретишь - и в самом деле захочешь нацепить ярмо. Дайте мне только случай! Такая, если полюбит, будет верна до гроба".
Он вдруг вспомнил ее всю: ее лицо и ее платье - легкое, прозрачное, словно сотканное из лепестков цветка. Только бы она успела вовремя укрыться от ненастья! |
|
Calling at the West park-lodge he heard that Miss Middleton had been seen passing through the gate with Master Crossjay; but she had not been seen coming back. Mr. Vernon Whitford had passed through half an hour later.
"After his young man!" said the colonel. The lodge-keeper's wife and daughter knew of Master Crossjay's pranks; Mr. Whitford, they said, had made inquiries about him and must have caught him and sent him home to change his dripping things; for Master Crossjay had come back, and had declined shelter in the lodge; he seemed to be crying; he went away soaking over the wet grass, hanging his head. The opinion at the lodge was that Master Crossjay was unhappy. |
У сторожки возле Западных ворот парка ему сказали, что мисс Мидлтон проходила здесь вместе с Кросджеем и обратно не возвращалась. А полчаса спустя через эти же ворота прошел мистер Уитфорд.
- Верно, в погоне за своим молодцом? - спросил полковник. Жена и дочь сторожа знали о проделках Кросджея; да, мистер Уитфорд справлялся о нем и, должно быть, его настиг и погнал домой сменить одежду; Кросджей вернулся и на предложение отдохнуть и обсохнуть в сторожке ответил отказом (обитателям сторожки даже почудилось, что он плачет) и поплелся по мокрому газону, понуря голову, - видно, на душе у бедняги было не слишком весело! |
|
"He very properly received a wigging from Mr. Whitford, I have no doubt," said Colonel Do Craye.
Mother and daughter supposed it to be the case, and considered Crossjay very wilful for not going straight home to the Hall to change his wet clothes; he was drenched. |
- Должно быть, мистер Уитфорд дал ему хороший нагоняй, - сказал полковник де Крей. - И поделом!
Обе согласились. Да, да, похоже, что полковник прав. А услышав, что Кросджей так и не пошел в Большой дом переодеться, весьма осудили его своеволие - ведь на нем ниточки сухой не было! |
| Do Craye drew out his watch. The time was ten minutes past eleven. If the surmise he had distantly spied was correct, Miss Middleton would have been caught in the storm midway to her destination. By his guess at her character (knowledge of it, he would have said), he judged that no storm would daunt her on a predetermined expedition. He deduced in consequence that she was at the present moment flying to her friend, the charming brunette Lucy Darleton. | Де Крей взглянул на часы: десять минут двенадцатого. Если его смутная догадка о намерениях мисс Мидлтон верна, буря должна была ее застигнуть на полпути к цели. И, насколько он представлял себе (или, как сказал бы он сам, изучил) Кларин характер, никакая непогода не могла сбить ее с намеченного пути. Вследствие чего полковник пришел к заключению, что поезд, должно быть, уже мчит ее в объятия очаровательной черненькой Люси Дарлтон. |
| Still, as there was a possibility of the rain having been too much for her, and as he had no other speculation concerning the route she had taken, he decided upon keeping along the road to Rendon, with a keen eye at cottage and farmhouse windows. | Впрочем, дождь - это де Крей допускал - мог ее задержать, и так как никакой другой маршрут не приходил ему в голову, он решил отправиться в Рендон, на станцию, заглядывая по дороге в окна всех встречных коттеджей и ферм. |
| The lodge-keeper had a son, who was a chum of Master Crossjay's, and errant-fellow with him upon many adventures; for this boy's passion was to become a gamekeeper, and accompanied by one of the head-gamekeeper's youngsters, he and Crossjay were in the habit of rangeing over the country, preparing for a profession delightful to the tastes of all three. Crossjay's prospective connection with the mysterious ocean bestowed the title of captain on him by common consent; he led them, and when missing for lessons he was generally in the society of Jacob Croom or Jonathan Fernaway. | У сторожа был сын, приятель юного Кросджея, разделявший многие его шалости и приключения. Сей отрок страстно мечтал стать лесничим и вместе с Кросджеем и неким юнцом из выводка нынешнего лесничего имел обыкновение бродить по окрестностям, готовясь к профессии, вполне отвечающей также и вкусам его товарищей. Предначертанная Кросджею судьба, связывавшая его с таинственными просторами морей, снискала ему у приятелей звание капитана, и с их согласия он являлся предводителем этого отряда из трех. Когда ему удавалось улизнуть с урока, его почти всегда можно было обнаружить в обществе Джейкоба Крума и Джонатана Фэрневея. |
| Vernon made sure of Crossjay when he perceived Jacob Croom sitting on a stool in the little lodge-parlour. Jacob's appearance of a diligent perusal of a book he had presented to the lad, he took for a decent piece of trickery. It was with amazement that he heard from the mother and daughter, as well as Jacob, of Miss Middleton's going through the gate before ten o'clock with Crossjay beside her, the latter too hurried to spare a nod to Jacob. That she, of all on earth, should be encouraging Crossjay to truancy was incredible. Vernon had to fall back upon Greek and Latin aphoristic shots at the sex to believe it. |
Вернон, увидев в сторожке Джейкоба Крума, восседающего на табурете и уткнувшегося в книжку - ту самую, что он же ему некогда и подарил, - уже не сомневался, что набрел на след. Одна эта поза прилежного ученика служила достаточно прозрачным намеком на то, что здесь что-то нечисто. Каково же было его удивление, когда и мать и сестра Джейкоба подтвердили его рассказ; еще не пробило десяти, поведал сей отрок, когда мисс Мидлтон вышла через эти ворота в сопровождении Кросджея, причем последний так торопился, что даже не кивнул своему приятелю! Вернон никак не ожидал, что мисс Мидлтон станет поощрять мальчика манкировать занятиями; чтобы в это поверить, ему пришлось призвать на помощь ряд афоризмов, посвященных слабому полу древними авторами. |
| Rain was universal; a thick robe of it swept from hill to hill; thunder rumbled remote, and between the ruffled roars the downpour pressed on the land with a great noise of eager gobbling, much like that of the swine's trough fresh filled, as though a vast assembly of the hungered had seated themselves clamorously and fallen to on meats and drinks in a silence, save of the chaps | Дождь хозяйничал повсюду, широким пологом расстилаясь от холма к холму; в отдалении слышался гром, а в перерывах между его глухими раскатами ливень бил по земле с жадным урчанием, словно кто-то до краев наполнил свиное корыто, и огромное голодное сборище с громким чавканьем набросилось на еду. |
| A rapid walker poetically and humourously minded gathers multitudes of images on his way. And rain, the heaviest you can meet, is a lively companion when the resolute pacer scorns discomfort of wet clothes and squealing boots. South-western rain-clouds, too, are never long sullen: they enfold and will have the earth in a good strong glut of the kissing overflow; then, as a hawk with feathers on his beak of the bird in his claw lifts head, they rise and take veiled feature in long climbing watery lines: at any moment they may break the veil and show soft upper cloud, show sun on it, show sky, green near the verge they spring from, of the green of grass in early dew; or, along a travelling sweep that rolls asunder overhead, heaven's laughter of purest blue among titanic white shoulders: it may mean fair smiling for awhile, or be the lightest interlude; but the watery lines, and the drifting, the chasing, the upsoaring, all in a shadowy fingering of form, and the animation of the leaves of the trees pointing them on, the bending of the tree-tops, the snapping of branches, and the hurrahings of the stubborn hedge at wrestle with the flaws, yielding but a leaf at most, and that on a fling, make a glory of contest and wildness without aid of colour to inflame the man who is at home in them from old association on road, heath, and mountain. | Какие только сравнения и образы не придут человеку на ум во время быстрой ходьбы, особенно если человек этот от природы наделен поэтической душой и чувством юмора! А проливной дождь - веселый попутчик тому, кто, не обращая внимания на промокшую одежду и на жалобный визг, издаваемый его башмаками, бодро шагает вперед. К тому же дождевые тучи, что идут с юго-запада, хмурятся недолго; они прижимают землю к своей груди и в избытке чувств покрывают ее сочными поцелуями, а затем, подобно закинувшему голову соколу, к клюву которого пристали перья зажатой в когтях жертвы, водянисто-туманным силуэтом поднимаются ввысь. В любую минуту пелена эта готова прорваться, обнажив пронизанную солнцем верхнюю гряду облаков да кусочек неба, по краям зеленый, как лужайка, омытая предрассветной росой. Или вдруг, подпираемые белыми плечами титана, небеса разверзаются лазоревым смехом. Смех этот может обернуться долгой, ясной улыбкой, а может в тот же час оборваться. Впрочем, водянистые силуэты, бег облаков, погоня их друг за другом, их крутые подъемы, смутная лепка светом и тенью, взбудораженная листва деревьев, машущая им вдогонку, треск ломающихся сучьев, победные крики упрямых придорожных кустов, воюющих с ветром и уступающих его порывам один или, самое большее, два листочка, и то с боем, - вся эта упоительная борьба, вся эта картина разбушевавшейся стихии не нуждается в ярких красках, чтобы зажечь восторгом сердце того, кто издавна привык к большой дороге и к пустынным, поросшим вереском холмам. |
| Let him be drenched, his heart will sing. And thou, trim cockney, that jeerest, consider thyself, to whom it may occur to be out in such a scene, and with what steps of a nervous dancing-master it would be thine to play the hunted rat of the elements, for the preservation of the one imagined dryspot about thee, somewhere on thy luckless person! The taking of rain and sun alike befits men of our climate, and he who would have the secret of a strengthening intoxication must court the clouds of the South-west with a lover's blood. | И пусть он вымок до нитки, душа его поет. А ты, насмешливый столичный щеголь, как бы выглядел ты, если бы дождь и буря застигли тебя в поле, под открытым небом? Посмотрел бы я, какие бы откалывал ты антраша в тщетном стремлении сохранить сухим хоть клочок своей одежды - несчастный, загнанный мышонок, жалкая игрушка стихий! Нет, под нашим небом человек должен уметь равно переносить и дождь и солнце. Тот, кто хочет испить таинственный эликсир, кружащий голову и дарующий силу мышцам, пусть влюбится в тучи, бегущие с юго-запада, пусть влюбится в них со всей страстью любовника! |
| Vernon's happy recklessness was dashed by fears for Miss Middleton. Apart from those fears, he had the pleasure of a gull wheeling among foam-streaks of the wave. He supposed the Swiss and Tyrol Alps to have hidden their heads from him for many a day to come, and the springing and chiming South-west was the next best thing. A milder rain descended; the country expanded darkly defined underneath the moving curtain; the clouds were as he liked to see them, scaling; but their skirts dragged. Torrents were in store, for they coursed streamingly still and had not the higher lift, or eagle ascent, which he knew for one of the signs of fairness, nor had the hills any belt of mist-like vapour. | Если бы не тревога за мисс Мидлтон, ничто не омрачало бы безмятежного упоения Вернона. Но, даже испытывая эту тревогу, он наслаждался, как чайка, кружащая над пенистыми валами океана. Пусть Швейцарские и Тирольские Альпы на долгие месяцы спрятали от него свои снежные вершины, никто не отнимет у него залихватского пения юго-западного ветра, скачущего во весь опор! Ливень сменился кротким дождем, под колышущимся пологом которого проступил темный рельеф раскинувшейся кругом земли. Облака начали свое столь милое сердцу Вернона восхождение, волоча за собой, однако, длинный шлейф, предвещающий новый ливень. Это было плавное движение по диагонали, а не крутой, орлиный полет ввысь, сулящий ясную погоду, да и отдаленные холмы не были опоясаны туманной лентой. |
|
On a step of the stile leading to the short-cut to Rendon young Crossjay was espied. A man-tramp sat on the top-bar.
"There you are; what are you doing there? Where's Miss Middleton?" said Vernon. "Now, take care before you open your mouth." |
На ступеньке перелаза, ведущего в поле, через которое пролегала тропинка, сокращавшая порогу на станцию, сидед юный Кросджей. Рядом с ним, на верхней жерди, примостился какой-то бродяга.
- Вот ты где! - сказал Вернон. - Что ты здесь делаешь? Где мисс Мидлтон? Подумай, прежде чем отвечать. |
|
Crossjay shut the mouth he had opened.
"The lady has gone away over to a station, sir," said the tramp. "You fool!" roared Crossjay, ready to fly at him. "But ain't it now, young gentleman? Can you say it ain't?" "I gave you a shilling, you ass!" "You give me that sum, young gentleman, to stop here and take care of you, and here I stopped." "Mr. Whitford!" Crossjay appealed to his master, and broke of in disgust. "Take care of me! As if anybody who knows me would think I wanted taking care of! Why, what a beast you must be, you fellow!" |
Кросджей, только было открывший рот, снова его захлопнул.
- Барышня пошла на станцию, сэр, - сообщил бродяга. - Ах ты, болван! - зарычал Кросджей и чуть не набросился на него с кулаками. - А что, разве я соврал, молодой человек? Скажешь, неправда? - Я же дал тебе шиллинг, осел! - Вы дали мне шиллинг, молодой человек, чтобы я побыл с вами и за вами присмотрел. Вот я и сижуздесь подле вас. - Мистер Уитфорд! - воззвал Кросджей к своему наставнику, но тут же не выдержал и вскинулся на бродягу: - Присмотреть за мной! Как будто я нуждаюсь в присмотре! Экая же ты скотина! |
|
"Just as you like, young gentleman. I chaunted you all I know, to keep up your downcast spirits. You did want comforting. You wanted it rarely. You cried like an infant."
"I let you 'chaunt', as you call it, to keep you from swearing." "And why did I swear, young gentleman? because I've got an itchy coat in the wet, and no shirt for a lining. And no breakfast to give me a stomach for this kind of weather. That's what I've come to in this world! I'm a walking moral. No wonder I swears, when I don't strike up a chaunt." |
- Как вам угодно, молодой человек! А только я пропел вам все свои песни, чтобы поддержать вас и утешить. А вы нуждались в утешении. Еще как нуждались! Вы плакали, словно младенец.
- Я не мешал вам петь, потому что, когда вы не поете, вы бранитесь дурными словами. - А с чего я, по-вашему, бранюсь? Да оттого, что куртка мне карябает кожу, когда намокнет, - прокладочки-то, сорочки, у меня нет. Да и шуточное ли дело - этакая непогода да на голодное брюхо! До чего я дожил! Я живое нравоучение, вот я кто. Оттого-то я и бранюсь, когда не пою. |
|
"But why are you sitting here wet through, Crossjay! Be off home at once, and change, and get ready for me."
"Mr. Whitford, I promised, and I tossed this fellow a shilling not to go bothering Miss Middleton." "The lady wouldn't have none o" the young gentleman, sir, and I offered to go pioneer for her to the station, behind her, at a respectful distance." |
- Ты что здесь расселся, Кросджей? Ведь ты насквозь промок. Отправляйся сейчас же домой, переоденься и жди меня.
- Мистер Уитфорд, я дал слово, а этому негодяю я кинул шиллинг, чтобы он не приставал к мисс Мидлтон. - Барышня все отсылала молодого человека, сэр. Не хотела, чтобы он с ней шел. Вот я и предложил свои услуги - проводить ее до станции, - я бы шел себе позади на почтительном расстоянии. |
|
"As if!--you treacherous cur!" Crossjay ground his teeth at the betrayer. "Well, Mr. Whitford, and I didn't trust him, and I stuck to him, or he'd have been after her whining about his coat and stomach, and talking of his being a moral. He repeats that to everybody."
"She has gone to the station?" said Vernon. Not a word on that subject was to be won from Crossjay. "How long since?" Vernon partly addressed Mr. Tramp. |
- Ах ты, предатель! Собака! - Кросджей заскрипел зубами. - Ну, а я ему не доверяю, мистер Уитфорд, я от него - ни на шаг, чтобы он не тащился за ней следом и не ныл, что промок, что не ел с утра и что он живое нравоучение. Он ко всем с этим пристает.
- Так она пошла на станцию? - переспросил Вернон. Но из Кросджея нельзя было выудить больше ни слова. - Давно ли? - обратился Вернон - не столько к Кросджею, сколько к джентльмену, именовавшему себя живым нравоучением. |
|
The latter became seized with shivers as he supplied the information that it might be a quarter of an hour or twenty minutes. "But what's time to me, sir? If I had reglar meals, I should carry a clock in my inside. I got the rheumatics instead."
"Way there!" Vernon cried, and took the stile at a vault. "That's what gentlemen can do, who sleeps in their beds warm," moaned the tramp. "They've no joints." |
Последний, трясясь от холода, сообщил, что тому прошло минут пятнадцать, а то и все двадцать.
- Ах, да что мне время, сэр? - воскликнул он. - Питался бы я как следует, так у меня были бы часы в нутре. А у меня там один ревматизм. - А ну-ка, пропусти! - крикнул Вернон и перемахнул через изгородь. - Вон они как умеют, эти господа, - высыпаются в своих теплых постельках, - простонал бродяга. - У них и костей-то нет. |
|
Vernon handed him a half-crown piece, for he had been of use for once.
"Mr. Whitford, let me come. If you tell me to come I may. Do let me come," Crossjay begged with great entreaty. "I sha'n't see her for . . ." "Be off, quick!" Vernon cut him short and pushed on. The tramp and Crossjay were audible to him; Crossjay spurning the consolations of the professional sad man. |
Вернон протянул ему полкроны: как-никак, а бродяга оказался полезен.
- Мистер Уитфорд, можно, я с вами? Ну, позвольте! Ну, можно? - взмолился Кросджей. - Теперь я ее до-о-олго не увижу: - Сейчас же домой! - перебил его Вернон и пошел дальше. Он слышал, как позади перебранивались Кросджей и бродяга и как Кросджей отказывался принимать утешения профессионального горемыки. |
| Vernon spun across the fields, timing himself by his watch to reach Rendon station ten minutes before eleven, though without clearly questioning the nature of the resolution which precipitated him. Dropping to the road, he had better foothold than on the slippery field-path, and he ran. His principal hope was that Clara would have missed her way. Another pelting of rain agitated him on her behalf. Might she not as well be suffered to go?--and sit three hours and more in a railway-carriage with wet feet! | Вернон быстро шагал по полю. Он поставил себе целью, - для чего, он не задумывался, - достичь станции не позже, чем без десяти минут одиннадцать. Выйдя вновь на мощеную дорогу, дававшую ногам большую опору, чем пролегающая через поле скользкая тропинка, он пустился бегом. Вся его надежда была на то, что Клара не найдет дороги. Дождь снова яростно захлестал, и Вернона снова охватила тревога. А может быть - пусть себе едет? Как? Чтобы она целых три часа тряслась в поезде с мокрыми ногами? Невозможно! |
| He clasped the visionary little feet to warm them on his breast.--But Willoughby's obstinate fatuity deserved the blow!--But neither she nor her father deserved the scandal. But she was desperate. Could reasoning touch her? if not, what would? He knew of nothing. Yesterday he had spoken strongly to Willoughby, to plead with him to favour her departure and give her leisure to sound her mind, and he had left his cousin, convinced that Clara's best measure was flight: a man so cunning in a pretended obtuseness backed by senseless pride, and in petty tricks that sprang of a grovelling tyranny, could only be taught by facts. | Он мысленно прижал к груди эти ножки, чтобы согреть их своим теплом. А все же - поделом Уилоби за его дурацкую самонадеянность! Да, но ни Клара, ни ее отец не заслужили такого позора. А если она доведена до отчаяния, если она уже недоступна доводам разума? Как воздействовать на нее тогда? Он не мог ничего придумать. Накануне у него был крупный разговор с Уилоби; он убеждал своего кузена отпустить мисс Мидлтон, дать ей время поразмыслить наедине с собой. Но разговор этот только убедил Вернона в том, что единственное спасение Клары - в бегстве. Такого человека, как Уилоби, человека, который напускает на себя притворную тупость, опирается на безрассудную спесь и прибегает ко всем уловкам трусливого и изощренного деспота, способно отрезвить лишь одно: совершившийся факт. |
| Her recent treatment of him, however, was very strange; so strange that he might have known himself better if he had reflected on the bound with which it shot him to a hard suspicion. De Craye had prepared the world to hear that he was leaving the Hall. Were they in concert? The idea struck at his heart colder than if her damp little feet had been there. | Все это так, но чем объяснить странную перемену в обращении Клары с ним, Верноном? Он и не подумал, что прежде всего ему следовало разобраться в себе самом и понять, как могло случиться, что на основании одной этой перемены он был готов заподозрить ее в самых черных грехах? Де Крей оповестил обитателей Большого дома о своем намерении вскорости его покинуть, рассуждал Вернон. Следовательно, де Крей и Клара в стачке! Мысль эта обдала Вернона холодом, словно к его сердцу и в самом деле прикоснулись озябшие ножки Клары. |
| Vernon's full exoneration of her for making a confidant of himself, did not extend its leniency to the young lady's character when there was question of her doing the same with a second gentleman. He could suspect much: he could even expect to find De Craye at the station. | Пусть он не видел ничего дурного в том, что она доверилась ему, но то, что она открылась другому, не заслуживало никакого снисхождения, и Вернон был готов предположить что угодно - вплоть до того, что встретит на станции де Крея. |
| That idea drew him up in his run, to meditate on the part he should play; and by drove little Dr. Corney on the way to Rendon and hailed him, and gave his cheerless figure the nearest approach to an Irish bug in the form of a dry seat under an umbrella and water-proof covering. | Мысль эта заставила его задуматься над ролью, которая в таком случае выпала бы ему самому. Он даже на мгновение остановился. И в ту же минуту с ним поравнялась пролетка доктора Корни, державшего путь в Рендон. Кругленький доктор окликнул Вернона и - что было равносильно крепкому ирландскому объятию - предложил ему сухое место под зонтом и непромокаемым фартуком. |
| "Though it is the worst I can do for you, if you decline to supplement it with a dose of hot brandy and water at the Dolphin," said he: "and I'll see you take it, if you please. I'm bound to ease a Rendon patient out of the world. Medicine's one of their superstitions, which they cling to the harder the more useless it gets. Pill and priest launch him happy between them.--'And what's on your conscience, Pat?--It's whether your blessing, your Riverence, would disagree with another drop. Then put the horse before the cart, my son, and you shall have the two in harmony, and God speed ye!'--Rendon station, did you say, Vernon? You shall have my prescription at the Railway Arms, if you're hurried. You have the look. What is it? Can I help?" | - Впрочем, от этого мало толку, если вы не зайдете в "Дельфин" завершить лечение небольшой дозой коньяка с горячей водой, - сказал доктор. - Смотрите же, выполните мое предписание в точности! Я направляюсь в Рендон помочь одной душе покинуть бренное тело. Чем очевиднее бесполезность лекарств, тем суевернее за них цепляются бедняги. Пилюлька и священник - под этим конвоем они безбоязненно пускаются в свой последний путь. "Скажи, Пат, что у тебя на душе?" - "Ах, ваше преподобие, я все думаю, как бы вы не отказали мне в благословении, если я выпью еще одну каплю?" - "Не откажу, сын мой, запрягай телегу и поезжай с богом!" Вы, кажется, сказали, что вам надо на станцию? Ну, что же, коли вам так некогда, предъявите мой рецепт в привокзальной гостинице. Но вы, я вижу, чем-то встревожены. Я не могу вам помочь? |
| "No. And don't ask." | - Нет. И пожалуйста, не расспрашивайте меня ни о чем. |
| "You're like the Irish Grenadier who had a bullet in a humiliating situation. Here's Rendon, and through it we go with a spanking clatter. Here's Doctor Corney's dog-cart post-haste again. For there's no dying without him now, and Repentance is on the death-bed for not calling him in before. Half a charge of humbug hurts no son of a gun, friend Vernon, if he'd have his firing take effect. Be tender to't in man or woman, particularly woman. So, by goes the meteoric doctor, and I'll bring noses to window-panes, you'll see, which reminds me of the sweetest young lady I ever saw, and the luckiest man. When is she off for her bridal trousseau? And when are they spliced? I'll not call her perfection, for that's a post, afraid to move. But she's a dancing sprig of the tree next it. Poetry's wanted to speak of her. I'm Irish and inflammable, I suppose, but I never looked on a girl to make a man comprehend the entire holy meaning of the word rapturous, like that one. And away she goes! We'll not say another word. But you're a Grecian, friend Vernon. Now, couldn't you think her just a whiff of an idea of a daughter of a peccadillo-Goddess?" | - Как сказал ирландский гренадер, получив пулю в место, о котором он не хотел распространяться. Вот, однако, и Рендон. Сейчас мы лихо загремим по его булыжнику. Доктор Корни несется на всех парах в своей тележке, ибо кто нынче отважится помереть без него? Несчастных терзает на смертном одре раскаяние в том, что они не обратились ко мне вовремя. Добрая доза самообмана никому не повредит. И обращаться с нею надо бережно, - особенно когда имеешь дело с дамой. И вот, пожалуйста, ваш доктор несется метеором в своей колымаге, а к окнам коттеджей, следя за его полетом, прилипли носы и носишки! Кстати, как поживает прелестнейшая из девиц, какую мне когда-либо довелось видеть, а также - счастливейший из смертных? Когда она отправляется за своими свадебными нарядами? И когда нити их судеб сплетутся воедино? Я не стану говорить, что она совершенство, ибо совершенство - нечто неподвижное, как столб. Она же - развевающаяся веточка на дереве, которое растет где-то совсем рядом, в двух шагах or совершенства. О ней можно говорить только стихами. Вы скажете, что у меня легко воспламеняющееся ирландское сердце, но, право же, я впервые вижу девушку, при взгляде на которую всякому вдруг откроется значение священного слова "восхитительная". Ну, да разве она для нашего брата? Миг - и ее подхватили. Но - ни звука больше! А все же, дружище Вернон, - на вас ведь почиет дух античности, - скажите по чести: когда вы на нее глядите, у вас не возникает мысль, что перед вами дочь одной из богинь Олимпа, согрешившей со смертным? |
|
"Deuce take you, Corney, drop me here; I shall be late for the train," said Vernon, laying hand on the doctor's arm to check him on the way to the station in view.
Dr Corney had a Celtic intelligence for a meaning behind an illogical tongue. He drew up, observing. "Two minutes run won't hurt you." He slightly fancied he might have given offence, though he was well acquainted with Vernon and had a cordial grasp at the parting. |
- Черт бы вас побрал, Корни, остановитесь же здесь, а то я опоздаю к поезду! - воскликнул Вернон, дергая его за рукав, хоть они еще не подъехали к станции.
Достойный потомок кельтов, доктор Корни понял, что за этим нелогичным возгласом кроется какой-то другой смысл. - Ну что ж, вам не вредно пробежаться, - сказал он, натягивая вожжи. Несмотря на то что Вернон на прощание крепко пожал руку доктору Корни, у того осталось смутное опасение - не обидел ли он чем своего старого приятеля. |
| The truth must be told that Vernon could not at the moment bear any more talk from an Irishman. Dr. Corney had succeeded in persuading him not to wonder at Clara Middleton's liking for Colonel de Craye. | Если говорить начистоту, все дело было в том, что Вернон в эту минуту меньше всего был расположен смаковать ирландское красноречие доктора Корни. Оно как бы оправдывало предпочтение, которое Клара Мидлтон оказывала соотечественнику доктора, полковнику де Крею. |
|
Clara stood in the waiting-room contemplating the white rails of the rain-swept line. Her lips parted at the sight of Vernon. "You have your ticket?" said he. She nodded, and breathed more freely; the matter-of-fact question was reassuring. "You are wet," he resumed; and it could not be denied. "A little. I do not feel it." |
Клара стояла в зале для ожидания и смотрела в окно на побелевшие от дождя рельсы. Завидев Вернона, она от изумления приоткрыла рот.
- Вы уже взяли билет? - спросил он. Она кивнула и стала дышать ровнее. Деловитый тон его вопроса успокоил ее. - Вы промокли, - продолжал он. Этого она отрицать не могла. - Немного, - сказала она. - Но я этого не чувствую. |
|
"I must beg you to come to the inn hard by--half a dozen steps. We shall see your train signalled. Come."
She thought him startlingly authoritative, but he had good sense to back him; and depressed as she was by the dampness, she was disposed to yield to reason if he continued to respect her independence. So she submitted outwardly, resisted inwardly, on the watch to stop him from taking any decisive lead. "Shall we be sure to see the signal, Mr. Whitford?" |
- Привокзальная гостиница совсем рядом. Мы по семафору узнаем о приближении вашего поезда. Вам там будет лучше. Идемте.
Властный тон Вернона несколько удивил Клару, но она не могла не признать его правоты: она порядком вымокла и - поскольку он как будто не собирался покушаться на ее независимость - была готова внять голосу рассудка. Итак, подчинившись ему внешне, она продолжала сопротивляться в душе, готовясь пресечь малейшее посягательство на ее свободу. - Вы уверены, что мы увидим семафор, мистер Уитфорд? |
|
"I'll provide for that."
He spoke to the station-clerk, and conducted her across the road. "You are quite alone, Miss Middleton?" "I am: I have not brought my maid." "You must take off boots and stockings at once, and have them dried. I'll put you in the hands of the landlady." "But my train!" "You have full fifteen minutes, besides fair chances of delay." |
- Ручаюсь.
Сказав несколько слов дежурному по станции, он вместе с Кларой перешел дорогу. - Мисс Мидлтон, вы одни? - Да. Я не взяла с собой камеристку. - Вам надо сейчас же снять туфли и чулки и высушить их. Я поручу вас заботам хозяйки. - А я не опоздаю? - У вас целых пятнадцать минут впереди, не говоря уже о том, что поезд, скорее всего, придет с опозданием. |
| He seemed reasonable, the reverse of hostile, in spite of his commanding air, and that was not unpleasant in one friendly to her adventure. She controlled her alert distrustfulness, and passed from him to the landlady, for her feet were wet and cold, the skirts of her dress were soiled; generally inspecting herself, she was an object to be shuddered at, and she was grateful to Vernon for his inattention to her appearance. | Слова Вернона были разумны, в тоне его не слышалось ничего враждебного, а некоторая его категоричность была скорее приятна, ибо говорила о сочувствии. Клара последовала за хозяйкой гостиницы, ноги ее и в самом деле промокли и прозябли, а полы платья были забрызганы грязью. Взглянув в зеркало, она мысленно себя поздравила с тем, что Вернон не обратил внимания на ее плачевный вид. |
| Vernon ordered Dr. Corney's dose, and was ushered upstairs to a room of portraits, where the publican's ancestors and family sat against the walls, flat on their canvas as weeds of the botanist's portfolio, although corpulency was pretty generally insisted on, and there were formidable battalions of bust among the females. All of them had the aspect of the national energy which has vanquished obstacles to subside on its ideal. They all gazed straight at the guest. "Drink, and come to this!" they might have been labelled to say to him. He was in the private Walhalla of a large class of his countrymen. The existing host had taken forethought to be of the party in his prime, and in the central place, looking fresh-fattened there and sanguine from the performance. By and by a son would shove him aside; meanwhile he shelved his parent, according to the manners of energy. | Вернон заказал лекарство доктора Корни и проследовал за слугой наверх, в комнату, увешанную портретами родни и предков трактирщика. Распластанные на стене, как растения в гербарии, несмотря на полноту мужчин и на округлые формы дам, все они дышали британской энергией, преодолевающей любое препятствие для достижения своего идеала. И все глядели на гостя в упор. "Пейте, - казалось, призывали они, - и станете, как мы!" Вернон попал в своего рода фамильную Валгаллу{42}, где целая плеяда его соотечественников пользовалась заслуженным бессмертием. В самом центре, свежераспластанный и довольный, красовался ныне здравствующий хозяин, который, очевидно, решил занять свое место заблаговременно, еще в расцвете сил. С годами сын заставит его потесниться; пока же, верный энергичной традиции предков, он сдвинул своего родителя в угол. |
|
One should not be a critic of our works of Art in uncomfortable garments. Vernon turned from the portraits to a stuffed pike in a glass case, and plunged into sympathy with the fish for a refuge.
Clara soon rejoined him, saying: "But you, you must be very wet. You were without an umbrella. You must be wet through, Mr. Whitford." "We're all wet through, to-day," said Vernon. "Crossjay's wet through, and a tramp he met." |
Впрочем, человек, промокший до мозга костей, - плохой ценитель живописи. Оторвав взор от портретной галереи, Вернон принялся разглядывать чучело щуки, выставленное в стеклянном ящике. Рыба вызывала у него гораздо больше сочувствия, нежели экспонаты человеческого гербария, размещенные на стенах.
Вскоре к нему присоединилась Клара. - Но вы сами, наверное, ужасно промокли! - воскликнула она. - У вас даже зонта нет! Вы, должно быть, промокли до нитки, мистер Уитфорд! - Мы все сегодня промокли до нитки, - сказал Вернон. - И Кросджей промок, и бродяга, что с ним. |
| "The horrid man! But Crossjay should have turned back when I told him. Cannot the landlord assist you? You are not tied to time. I begged Crossjay to turn back when it began to rain: when it became heavy I compelled him. So you met my poor Crossjay?" | - Ах, этот противный человек! Но я велела Кросджею идти домой. А вам хозяин гостиницы ничем не может помочь? Вы ведь не связаны временем. Я умоляла Кросджея вернуться, как только начался дождь. Когда же полило как из ведра, я его наконец заставила уйти. Итак, вы встретили бедняжку Кросджея? |
|
"You have not to blame him for betraying you. The tramp did that. I was thrown on your track quite by accident. Now pardon me for using authority, and don't be alarmed, Miss Middleton; you are perfectly free for me; but you must not run a risk to your health. I met Doctor Corney coming along, and he prescribed hot brandy and water for a wet skin, especially for sitting in it. There's the stuff on the table; I see you have been aware of a singular odour; you must consent to sip some, as medicine; merely to give you warmth."
"Impossible, Mr. Whitford: I could not taste it. But pray, obey Dr. Corney, if he ordered it for you." "I can't, unless you do." "I will, then: I will try." She held the glass, attempted, and was baffled by the reek of it. |
- Он вас не предавал, будьте покойны. Выдал бродяга. Я совершенно случайно набрел на ваш след. Простите, что я позволяю себе вами командовать. Не опасайтесь меня, мисс Мидлтон, вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Но только я не могу допустить, чтобы вы рисковали своим здоровьем. По дороге сюда я встретил доктора Корни, и он прописал мне коньяк с горячей водой. Вот это снадобье на столе. Вы, вероятно, уже почувствовали странный запах. Пожалуйста, отпейте немного - как лекарство, просто чтобы согреться!
- Невозможно, мистер Уитфорд! Не могу! А вы следуйте предписанию доктора Корни, раз он так велел. - Я не стану без вас. - Хорошо. Я попробую. Она поднесла стакан ко рту и тут же отпрянула: запах был ужасен. |
|
"Try: you can do anything," said Vernon.
"Now that you find me here, Mr. Whitford! Anything for myself it would seem, and nothing to save a friend. But I will really try." "It must be a good mouthful." "I will try. And you will finish the glass?" "With your permission, if you do not leave too much." They were to drink out of the same glass; and she was to drink some of this infamous mixture: and she was in a kind of hotel alone with him: and he was drenched in running after her:--all this came of breaking loose for an hour! "Oh! what a misfortune that it should be such a day, Mr. Whitford!" "Did you not choose the day?" "Not the weather." |
- Сделайте усилие! Ведь для вас нет ничего невозможного, - сказал Вернон.
- Вы вправе так говорить, мистер Уитфорд, после того как застали меня здесь! Я способна на что угодно, это верно - но только, как оказывается, ради собственного спасения; увы, для спасения друга я, выходит, ни на что не способна. Впрочем, попробую. - Только смотрите же - настоящий глоток! - Сейчас. А вы потом допьете? - С вашего разрешения. Если вы не оставите мне слишком много. Им предстояло пить из одного стакана! Ей придется проглотить эту невозможную смесь. Они одни, в гостинице, без посторонних! Рискуя здоровьем, он бросился за ней! Вот к чему привел ее рывок на свободу! И все это случилось так стремительно - в какой-то час! - Ну, не досадно ли, мистер Уитфорд, что день выдался такой ужасный? - Разве вы не сами выбрали день? |
|
"And the worst of it is, that Willoughby will come upon Crossjay wet to the bone, and pump him and get nothing but shufflings, blank lies, and then find him out and chase him from the house."
Clara drank immediately, and more than she intended. She held the glass as an enemy to be delivered from, gasping, uncertain of her breath. "Never let me be asked to endure such a thing again!" "You are unlikely to be running away from father and friends again." |
- Да, но не погоду.
- Хуже всего то, что Уилоби наскочит на мальчишку, промокшего до костей, начнет выпытывать, а тот будет вилять и сочинять небылицы. Кончится тем, что Уилоби уличит его во лжи и выгонит из дому. Клара собралась с духом и сделала глоток - причем больший, чем намеревалась. Она отставила руку со стаканом, словно отстраняясь от противника. У нее захватило дыхание. - Да не потребуют от меня такой жертвы во второй раз! - Вряд ли вам придется второй раз убегать от отца и друзей. |
|
She panted still with the fiery liquid she had gulped: and she wondered that it should belie its reputation in not fortifying her, but rendering her painfully susceptible to his remarks.
"Mr. Whitford, I need not seek to know what you think of me." "What I think? I don't think at all; I wish to serve you if I can." "Am I right in supposing you a little afraid of me? You should not be. I have deceived no one. I have opened my heart to you, and am not ashamed of having done so." "It is an excellent habit, they say." "It is not a habit with me." |
Все еще задыхаясь от обжигающей влаги, Клара подивилась тому, что вопреки репутации этого напитка он ее ничуть не взбодрил - напротив, она чувствовала себя еще уязвимее, и резкости Вернона ранили ее сильнее, чем обычно.
- Мистер Уитфорд, мне даже спрашивать не нужно, какого вы обо мне теперь мнения. - Мнения? А у меня никаких мнений нет. Я просто хочу быть вам полезным, по мере возможности. - А мне почему-то кажется, что вы меня побаиваетесь. Право же, напрасно! Я никого не обманывала. Я открыла вам душу и ничуть этого не стыжусь. - Что ж, похвальная привычка. - У меня такой привычки нет. |
|
He was touched, and for that reason, in his dissatisfaction with himself, not unwilling to hurt. "We take our turn, Miss Middleton. I'm no hero, and a bad conspirator, so I am not of much avail."
"You have been reserved--but I am going, and I leave my character behind. You condemned me to the poison-bowl; you have not touched it yourself" "In vino veritas: if I do I shall be speaking my mind." "Then do, for the sake of mind and body." "It won't be complimentary." "You can be harsh. Only say everything." |
Он был невольно тронут, и именно поэтому, от недовольства собой, ему захотелось причинить ей боль.
- Каждому свой черед, мисс Мидлтон. Я не герой, в заговорщики не гожусь и посему вам бесполезен. - Вы очень сдержанны, Впрочем, я уезжаю, и всякому вольно думать обо мне, как ему угодно. Однако вы приговорили меня к этому яду, а сами к нему не прикоснулись. - In vino Veritas.[18] Боюсь, как бы не выболтать того, что у меня на уме. - Коли так, вам непременно следует выпить - в интересах здоровья, не только телесного, но и душевного. - Комплиментов вы от меня не услышите. - Вы можете быть суровым, я знаю. Но так и быть, скажите все. |
|
"Have we time?"
They looked at their watches. "Six minutes," Clara said. Vernon's had stopped, penetrated by his total drenching. She reproached herself. He laughed to quiet her. "My dies solemnes are sure to give me duckings; I'm used to them. As for the watch, it will remind me that it stopped when you went." |
- У нас еще есть время?
Оба сверились со своими часами. - Шесть минут, - сказала Клара. У Вернона часы остановились, так они вымокли под дождем. Клара стала корить себя за это. Чтобы ее успокоить, Вернон принялся шутить: - Мои dies solemnes[19] всегда кончаются холодным душем. Я к этому привык. Что до часов, они помогут мне помнить время, когда вы нас покинули. |
|
She raised the glass to him. She was happier and hoped for some little harshness and kindness mixed that she might carry away to travel with and think over.
He turned the glass as she had given it, turned it round in putting it to his lips: a scarce perceptible manoeuvre, but that she had given it expressly on one side. It may be hoped that it was not done by design. Done even accidentally, without a taint of contrivance, it was an affliction to see, and coiled through her, causing her to shrink and redden. |
Она протянула ему стакан. У нее вдруг прояснилось на душе, появилась надежда увезти с собой воспоминание о добром и суровом друге.
Принимая стакан из ее рук, он едва уловимым движением повернул его, прежде чем поднести к губам. Клара и не заметила бы этого маневра, если бы нарочно не подала ему стакан краем, которого не касались ее губы. Будем считать, что это у него получилось непроизвольно. Но даже так, даже не предполагая злонамеренности, Клара внутренне съежилась и покраснела. |
|
Fugitives are subject to strange incidents; they are not vessels lying safe in harbour. She shut her lips tight, as if they had stung. The realizing sensitiveness of her quick nature accused them of a loss of bloom. And the man who made her smart like this was formal as a railway official on a platform.
"Now we are both pledged in the poison-bowl," said he. "And it has the taste of rank poison, I confess. But the doctor prescribed it, and at sea we must be sailors. Now, Miss Middleton, time presses: will you return with me?" "No! no!" |
Беглецы подвержены всяким случайностям - это вам не суда, стоящие на якоре в тихой гавани. Клара плотно стиснула губы, словно ее ужалили. Да и как было такой чуткой, отзывчивой натуре не ощутить этого недозволенного прикосновения? А между тем человек, который нанес этот удар ее девичьей чувствительности, хранил невозмутимую корректность железнодорожного чиновника.
- Ну вот, оба мы испили из фиала с ядом, - сказал он. - И надо признаться, вкус у него в самом деле преотвратительный. Впрочем, таково предписание врача, а уж коли вышел в море, будь матросом. Итак, мисс Мидлтон, время не терпит, а посему отвечайте мне прямо: намерены вы со мной возвратиться или нет? - Ах, нет, нет! |
|
"Where do you propose to go?"
"To London; to a friend--Miss Darleton." "What message is there for your father?" "Say I have left a letter for him in a letter to be delivered to you." "To me! And what message for Willoughby?" "My maid Barclay will hand him a letter at noon." "You have sealed Crossjay's fate." "How?" |
- Куда вы едете?
- К подруге, в Лондон. К мисс Дарлтон. - Что прикажете передать вашему отцу? - Скажите, что я оставила ему письмо в конверте, адресованном вам. - Так. А сэру Уилоби? - Моя камеристка Баркли ровно в полдень вручит ему письмо. - Итак, вы решили участь Кросджея. - Каким же это образом? |
|
"He is probably at this instant undergoing an interrogation. You may guess at his replies. The letter will expose him, and Willoughby does not pardon."
"I regret it. I cannot avoid it. Poor boy! My dear Crossjay! I did not think of how Willoughby might punish him. I was very thoughtless. Mr. Whitford, my pin-money shall go for his education. Later, when I am a little older, I shall be able to support him." "That's an encumbrance; you should not tie yourself to drag it about. You are unalterable, of course, but circumstances are not, and as it happens, women are more subject to them than we are." |
- Он, должно быть, в эту самую минуту подвергается допросу. Как он будет отвечать, догадаться нетрудно. Ваше письмо разоблачит мальчика, а Уилоби не из тех, кто прощает.
- Это ужасно! Но что делать? Бедный мальчик! Я не подумала о том, как его может наказать Уилоби. Это с моей стороны непростительное легкомыслие. Мистер Уитфорд, все мои карманные деньги пойдут на его образование. А позже, когда я достигну совершеннолетия, я целиком возьму на себя его содержание. - Это большая обуза, вам не следует себя так связывать. Сами вы, конечно, не переменитесь, я знаю, но обстоятельства меняются, а женщины еще больше подвержены их влиянию, нежели наш брат. |
|
"But I will not be!"
"Your command of them is shown at the present moment." "Because I determine to be free?" "No: because you do the contrary; you don't determine: you run away from the difficulty, and leave it to your father and friends to bear. As for Crossjay, you see you destroy one of his chances. I should have carried him off before this, if I had not thought it prudent to keep him on terms with Willoughby. We'll let Crossjay stand aside. He'll behave like a man of honour, imitating others who have had to do the same for ladies." |
- Я не позволю каким бы то ни было обстоятельствам мне помешать!
- Что вы и доказали сегодня. - Разве я не доказала свою решимость быть свободной? - Ничуть. Напротив - вы ничего не доказали, вы просто убегаете от трудностей и предоставляете их расхлебывать друзьям и близким. Что касается Кросджея, вы сами убедились, что одного шанса он, по вашей милости, лишился. Я бы давно увез его отсюда, если бы не считал целесообразным заручиться для него расположением Уилоби. Но оставим Кросджея. Он будет держаться, как человек чести, подражая всем тем, кто готов принести себя в жертву ради дамы. |
|
"Have spoken falsely to shelter cowards, you mean, Mr. Whitford. Oh, I know.--I have but two minutes. The die is cast. I cannot go back. I must get ready. Will you see me to the station? I would rather you should hurry home."
"I will see the last of you. I will wait for you here. An express runs ahead of your train, and I have arranged with the clerk for a signal; I have an eye on the window." "You are still my best friend, Mr. Whitford." "Though?" "Well, though you do not perfectly understand what torments have driven me to this." |
- То есть всем тем, кто готов лгать, лишь бы выручить малодушных? Вы это хотели сказать, мистер Уитфорд! Ах, я знаю, Осталось две минуты. Жребий брошен! Возврата нет! Пора собираться. Вы проводите меня на платформу? Впрочем, я предпочла бы, чтобы вы поспешили домой.
- Я вас провожу. Я буду здесь, пока вы не уедете. До вашего поезда должен пройти экспресс. Дежурный обещал дать мне знать, когда он пройдет. Я все время гляжу в окно. - Все же, мистер Уитфорд, вы остаетесь моим лучшим другом. - Несмотря на:? - Несмотря на то, если вам угодно, что вы не совсем понимаете, какие муки вынудили меня решиться на подобный шаг. |
|
"Carried on tides and blown by winds?"
"Ah! you do not understand." "Mysteries?" "Sufferings are not mysteries, they are very simple facts." "Well, then, I don't understand. But decide at once. I wish you to have your free will." |
- Вынудили вас мчаться сломя голову по воле ветра и валов?
- Ах, вы ничего не понимаете! - Здесь кроется тайна? - Не тайна, а страдания. И самые настоящие. - Ну, значит, я в самом деле ничего не понимаю. Но решайте сейчас. И помните - вы совершенно вольны в своих решениях. |
|
She left the room.
Dry stockings and boots are better for travelling in than wet ones, but in spite of her direct resolve, she felt when drawing them on like one that has been tripped. The goal was desirable, the ardour was damped. Vernon's wish that she should have her free will compelled her to sound it: and it was of course to go, to be liberated, to cast off incubus and hurt her father? injure Crossjay? distress her friends? No, and ten times no! She returned to Vernon in haste, to shun the reflex of her mind. He was looking at a closed carriage drawn up at the station door. "Shall we run over now, Mr. Whitford?" "There's no signal. Here it's not so chilly." |
Она вышла.
Слов нет, в сухих чулках и обуви путешествовать куда приятнее, чем в мокрых, однако, натягивая их, Клара почувствовала, что сбита со своих позиций. Она не отказалась от цели, но пыл ее несколько поугас. Предложение Вернона руководствоваться собственными желаниями заставило ее их пересмотреть: больше всего ей, разумеется, хотелось уехать, вырваться, освободиться от кошмара, - но причинить боль отцу? Повредить Кросджею? Огорчить друзей? Нет, сто раз - нет! Она поспешила назад к Вернону, чтобы покончить со своими колебаниями. Он стоял у окна и смотрел на подъезжавшую закрытую карету. - Не пора ли бежать на станцию, мистер Уитфорд? - Сигнала еще не было. Здесь теплее. |
|
"I ventured to enclose my letter to papa in yours, trusting you would attend to my request to you to break the news to him gently and plead for me."
"We will all do the utmost we can." "I am doomed to vex those who care for me. I tried to follow your counsel." "First you spoke to me, and then you spoke to Miss Dale; and at least you have a clear conscience." "No." |
- Я решилась вложить письмо к отцу в письмо, адресованное вам, где прошу вас как можно мягче сообщить ему обо всем и молить его о снисхождении.
- Ваши друзья сделают все, что возможно. - Видно, мне суждено огорчать тех, кому я дорога. Я пыталась следовать вашему совету. - Сперва вы говорили со мной, затем с мисс Дейл; у вас, во всяком случае, совесть чиста. - Ах, нет! |
|
"What burdens it?"
"I have done nothing to burden it." "Then it's a clear conscience." "No." Vernon's shoulders jerked. Our patience with an innocent duplicity in women is measured by the place it assigns to us and another. If he had liked he could have thought: "You have not done but meditated something to trouble conscience." That was evident, and her speaking of it was proof too of the willingness to be dear. He would not help her. Man's blood, which is the link with women and responsive to them on the instant for or against, obscured him. He shrugged anew when she said: |
- Что же ее отягощает?
- Я ничего не совершила против своей совести. - В таком случае она чиста? - Нет. Вернон пожал плечами. Наше отношение к невинному лукавству женщины определяется тем, какую роль эта женщина предназначает нам, а какую - другому. Вернон имел все основания возразить: "Пусть вы формально и не совершили ничего против вашей совести, однако такие намерения у вас, по-видимому, были". И то, что она заговорила на эту тему сама, означало желание объясниться начистоту, подтверждая его предположение. Но он не пошел ей навстречу. Инстинкт, подсказывающий мужчине, стать ли ему на сторону женщины или против нее возмутиться, на этот раз его подвел. И он вторично пожал плечами, когда она заявила: |
| "My character would have been degraded utterly by my staying there. Could you advise it?" | - Оставаться значило бы для меня - потерять к себе уважение. Неужели вы посоветовали бы мне такое? |
|
"Certainly not the degradation of your character," he said, black on the subject of De Craye, and not lightened by feelings which made him sharply sensible of the beggarly dependant that he was, or poor adventuring scribbler that he was to become.
"Why did you pursue me and wish to stop me, Mr. Whitford?" said Clara, on the spur of a wound from his tone. He replied: "I suppose I'm a busybody; I was never aware of it till now." |
- Разумеется, я не советовал бы вам терять к себе уважение, - мрачно сказал он.
Его все еще мучила мысль о де Крее, а Кларин вопрос напомнил ему о его собственном положении нахлебника, которое он собирался променять на немногим более почтенное положение писаки-поденщика. - Почему вы бросились за мной, мистер Уитфорд, и пытаетесь меня остановить? - спросила Клара, задетая его тоном. - Должно быть, я люблю совать свой нос, куда не следует, - ответил он. - До сих пор я этого за собой не знал. |
|
"You are my friend. Only you speak in irony so much. That was irony, about my clear conscience. I spoke to you and to Miss Dale: and then I rested and drifted. Can you not feel for me, that to mention it is like a scorching furnace? Willoughby has entangled papa. He schemes incessantly to keep me entangled. I fly from his cunning as much as from anything. I dread it. I have told you that I am more to blame than he, but I must accuse him. And wedding-presents! and congratulations! And to be his guest!"
"All that makes up a plea in mitigation," said Vernon. |
- Нет, нет, вы мой друг! Но эта ваша постоянная ирония: Вот и о чистой совести вы говорили иронически. Да, я открылась вам и мисс Дейл. А затем - поплыла по течению. Неужели вы не понимаете, что всякое упоминание об этом обжигает, как раскаленная печь? Уилоби опутал моего отца. Он все время что-то замышляет, чтобы опутать и меня. Я бегу от его коварства. Я боюсь его. Я как-то говорила вам, что чувствую себя более виноватой, чем Уилоби, но все же не могу не винить и его. А свадебные подарки! Поздравления! И все это время пользоваться его гостеприимством!
- Конечно, здесь есть смягчающие обстоятельства, - сказал Вернон. |
|
"Is it not sufficient for you?" she asked him timidly.
"You have a masculine good sense that tells you you won't be respected if you run. Three more days there might cover a retreat with your father." "He will not listen to me. He confuses me; Willoughby has bewitched him." "Commission me: I will see that he listens." |
- Но вас они не смягчают, - робко возразила Клара.
- Послушайте, мисс Мидлтон, у вас мужской ум. Неужели здравый смысл вам не подсказывает, что, обратившись в бегство, вы потеряете уважение общества? Еще три дня, и вы будете в состоянии организованно отступить под прикрытием отца. - Но он не желает меня слушать! Я не понимаю его: Уилоби его околдовал. - Поручите это мне: я его заставлю вас выслушать! |
|
"And go back? Oh, no! To London! Besides, there is the dining with Mrs. Mountstuart this evening; and I like her very well, but I must avoid her. She has a kind of idolatry . . . And what answers can I give? I supplicate her with looks. She observes them, my efforts to divert them from being painful produce a comic expression to her, and I am a charming 'rogue', and I am entertained on the topic she assumes to be principally interesting me. I must avoid her. The thought of her leaves me no choice. She is clever. She could tattoo me with epigrams."
"Stay . . . there you can hold your own." |
- И вернуться? Ни за что! Нет, в Лондон, в Лондон! К тому же этот обед у миссис Маунтстюарт! Я ничего против нее не имею, но предпочитаю ее избегать. Она боготворит Уилоби: И потом - что я ей скажу? Я смотрю на нее с мольбой, она это видит, но мои старания скрыть боль, которую я чувствую, производят на нее комическое впечатление, и вот я - "плутовка", и она заговаривает со мной о том, что, по ее мнению, должно интересовать меня больше всего на свете. Нет, я должна избежать встречи с ней! При одной мысли о миссис Маунтстюарт я чувствую, что у меня нет выбора. Она умна. Она способна засыпать меня эпиграммами, так что на мне живого места не останется!
- Ну, уж тут вы ей не уступите! |
|
"She has told me you give me credit for a spice of wit. I have not discovered my possession. We have spoken of it; we call it your delusion. She grants me some beauty; that must be hers."
"There's no delusion in one case or the other, Miss Middleton. You have beauty and wit; public opinion will say, wildness: indifference to your reputation will be charged on you, and your friends will have to admit it. But you will be out of this difficulty." "Ah--to weave a second?" |
- Ах да, она говорила, что вы находите меня остроумной. Не могу сказать, чтобы я ощущала в себе этот дар. Мы с ней именуем это вашим заблуждением. Миссис Маунтстюарт угодно считать меня красивой. Это - ее заблуждение.
- Ни то, ни другое не заблуждение: вы и красивы и остроумны, а свет еще прибавит, что у вас взбалмошный характер; вас обвинят в том, что вы не дорожите своей репутацией, и вашим друзьям придется согласиться с таким приговором. Впрочем, из этой истории вы так или иначе выпутаетесь. - Затем лишь, чтобы впутаться в другую? |
| "Impossible to judge until we see how you escape the first. And I have no more to say. I love your father. His humour of sententiousness and doctorial stilts is a mask he delights in, but you ought to know him and not be frightened by it. If you sat with him an hour at a Latin task, and if you took his hand and told him you could not leave him, and no tears!--he would answer you at once. It would involve a day or two further; disagreeable to you, no doubt: preferable to the present mode of escape, as I think. But I have no power whatever to persuade. I have not the 'lady's tongue'. My appeal is always to reason." | - Трудно сказать - пока мы не увидим, как вы разделаетесь с первой. Больше мне, собственно, нечего прибавить. Я люблю вашего отца. Его дидактический тон и педантство - всего лишь маска, в которую он рядится, - но вы-то уж должны бы его знать и не пугаться этой маски. Если бы вы посидели с ним часок за латынью, а затем, взяв его за руку, сказали, что не в силах с ним расстаться, - только не вздумайте плакать! - он бы тотчас отозвался. Вам бы пришлось потерпеть еще два-три дня - томительных, не спорю, - и все же, на мой взгляд, это лучше, чем такое бегство. Впрочем, я не умею уговаривать. Я не владею языком гостиных. Я могу лишь взывать к человеческому разуму. |
|
"It is a compliment. I loathe the 'lady's tongue'."
"It's a distinctly good gift, and I wish I had it. I might have succeeded instead of failing, and appearing to pay a compliment." "Surely the express train is very late, Mr. Whitford?" "The express has gone by." "Then we will cross over." |
- Что для меня весьма лестно. Терпеть не могу этот язык гостиных.
- И напрасно. Это - великий дар, и я хотел бы им обладать. Тогда, быть может, мне удалось бы не только польстить вашему самолюбию, но и убедить вас. - Вам не кажется, мистер Уитфорд, что экспресс опаздывает? - Он уже прошел. - Так пойдемте же на станцию! |
|
"You would rather not be seen by Mrs. Mountstuart. That is her carriage drawn up at the station, and she is in it."
Clara looked, and with the sinking of her heart said: "I must brave her!" "In that case I will take my leave of you here, Miss Middleton." She gave him her hand. "Why is Mrs. Mountstuart at the station to-day?" "I suppose she has driven to meet one of the guests for her dinner-party. Professor Crooklyn was promised to your father, and he may be coming by the down-train." |
- Вряд ли вы захотите встретиться с миссис Маунтстюарт. Видите: к вокзалу подъехал экипаж - это ее карета.
Клара выглянула в окно и сказала упавшим голосом: - Придется рискнуть! - В таком случае, мисс Мидлтон, нам лучше расстаться здесь. Она подала ему руку. - Но зачем сюда приехала миссис Маунтстюарт? - Должно быть, встречает кого-нибудь из гостей, прибывающих к ней на обед. Вашему отцу посулили профессора Круклина; возможно, это он и едет из Лондона. |
|
"Go back to the Hall!" exclaimed Clara. "How can I? I have no more endurance left in me. If I had some support!--if it were the sense of secretly doing wrong, it might help me through. I am in a web. I cannot do right, whatever I do. There is only the thought of saving Crossjay. Yes, and sparing papa.--Good-bye, Mr. Whitford. I shall remember your kindness gratefully. I cannot go back."
"You will not?" said he, tempting her to hesitate. "No." |
- Вернуться в Большой дом?! - воскликнула Клара, - Невозможно! У меня больше нет никаких сил. Добро бы, у меня была хоть какая-то поддержка! Или если бы я чувствовала, что иду наперекор собственной совести, сознавала бы за собой какую-нибудь вину: быть может, я выдержала бы: Но я запуталась в паутине. Что бы я ни сделала, я окажусь виновата. Вот только мысль, что я гублю Кросджея, не щажу отца: Прощайте, мистер Уитфорд! Я не забуду вашей доброты, но вернуться не могу.
Вернон сделал еще одну попытку поколебать Кларину решимость: - А может, все-таки вернетесь? - Нет! |
|
"But if you are seen by Mrs. Mountstuart, you must go back. I'll do my best to take her away. Should she see you, you must patch up a story and apply to her for a lift. That, I think, is imperative."
"Not to my mind," said Clara. |
- Если миссис Маунтстюарт вас заметит, вам придется вернуться. Я постараюсь ее увезти. Если же вы попадетесь ей на глаза, придумайте наспех какую-нибудь историю и попроситесь к ней в карету. Это я вам говорю категорически. Тут уж не может быть двух мнений.
- Не нахожу, - сказала Клара. |
| He bowed hurriedly, and withdrew. After her confession, peculiar to her, of possibly finding sustainment in secretly doing wrong, her flying or remaining seemed to him a choice of evils: and whilst she stood in bewildered speculation on his reason for pursuing her--which was not evident--he remembered the special fear inciting him, and so far did her justice as to have at himself on that subject. He had done something perhaps to save her from a cold: such was his only consolatory thought. He had also behaved like a man of honour, taking no personal advantage of her situation; but to reflect on it recalled his astonishing dryness. The strict man of honour plays a part that he should not reflect on till about the fall of the curtain, otherwise he will be likely sometimes to feel the shiver of foolishness at his good conduct. | Вернон поспешно поклонился ей и вышел. После столь своеобразного заявления, что она была бы способна почерпнуть силы в тайном сознании своей вины, он уже не знал, которое из двух зол считать за меньшее - ее побег из Большого дома или пребывание в нем? А когда она с таким искренним недоумением старалась разгадать мотивы, побудившие его отправиться за ней вдогонку, - а мотивы эти не были ясны и ему самому, - он со стыдом вспомнил свои подозрения. Впрочем, - и это была единственная утешительная мысль, - ему, быть может, удалось спасти ее от насморка. К тому же он держал себя, как человек чести, и не извлек ни малейшей личной выгоды из ситуации, в которой очутился, - ах, он и сам поражался собственной холодности! Но такова уж роль человека строгих правил, и, если он не хочет показаться самому себе смешным, ему лучше не задумываться ни о чем, покуда не упадет занавес. |
|
Posted in observation at a corner of the window Clara saw Vernon cross the road to Mrs. Mountstuart Jenkinson's carriage, transformed to the leanest pattern of himself by narrowed shoulders and raised coat-collar. He had such an air of saying, "Tom's a-cold", that her skin crept in sympathy. Presently he left the carriage and went into the station: a bell had rung. Was it her train? He approved her going, for he was employed in assisting her to go: a proceeding at variance with many things he had said, but he was as full of contradiction to-day as women are accused of being. The train came up. She trembled: no signal had appeared, and Vernon must have deceived her. |
Заняв наблюдательный пост у окна, Клара смотрела, как Вернон переходит улицу и направляется к экипажу миссис Маунтстюарт-Дженкинсон; он, казалось, существовал лишь в двух измерениях - так сжал он плечи, так высоко поднял ворот пальто. От всей его фигуры так и веяло "бедным Томом"{43}. Глядя на него, Кларе самой стало холодно, и она поежилась.
Затем она увидела, как он прошел в здание вокзала. Зазвонил станционный колокол. Неужели это ее поезд? Он одобряет ее отъезд, иначе зачем бы он - в противовес всем своим словам - стал ей помогать? Впрочем, сегодня он казался сотканным из противоречий - совсем как женщина в представлении мужчин! Подошел поезд. Клара вздрогнула: никто ей не подал сигнала, - неужели Вернон ее обманул? |
|
He returned; he entered the carriage, and the wheels were soon in motion. Immediately thereupon, Flitch's fly drove past, containing Colonel De Craye.
Vernon could not but have perceived him! But what was it that had brought the colonel to this place? The pressure of Vernon's mind was on her and foiled her efforts to assert her perfect innocence, though she knew she had done nothing to allure the colonel hither. Excepting Willoughby, Colonel De Craye was the last person she would have wished to encounter. |
Но вот он снова вышел, сел в карету, и - завертелись колеса! В ту же минуту мимо нее промчалась коляска Флитча, в которой сидел полковник де Крей.
Вернон его заметил - это вне сомнения! Да, но что принесло сюда полковника? Кларе не в чем было себя упрекнуть: ни взглядом, ни намеком она не дала понять полковнику де Крею о своих намерениях. Однако мысль, что должен был подумать Вернон, увидев его, так ее угнетала, что она невольно чувствовала себя виноватой. Меж тем полковник де Крей был последний человек - за исключением Уилоби, - которого бы ей хотелось сейчас видеть. |
|
She had now a dread of hearing the bell which would tell her that Vernon had not deceived her, and that she was out of his hands, in the hands of some one else.
She bit at her glove; she glanced at the concentrated eyes of the publican's family portraits, all looking as one; she noticed the empty tumbler, and went round to it and touched it, and the silly spoon in it. A little yielding to desperation shoots us to strange distances! |
Она уже боялась услышать станционный колокол, который должен был возвестить, что Вернон ее не обманул и она не опоздала на поезд, а главное, что она больше уже не в его руках, что она уже попала в другие руки.
Нервно покусывая перчатки, она окинула взглядом все эти взирающие на нее со стен фамильные портреты, похожие друг на друга как две капли воды, затем перевела глаза на пустой стакан и, подойдя к столу, потрогала и самый стакан, и торчавшую из него нелепую ложку. Куда только не заведет нас тоскующий дух под впечатлением минутного отчаяния! |
| Vernon had asked her whether she was alone. Connecting that inquiry, singular in itself, and singular in his manner of putting it, with the glass of burning liquid, she repeated: "He must have seen Colonel De Craye!" and she stared at the empty glass, as at something that witnessed to something: for Vernon was not your supple cavalier assiduously on the smirk to pin a gallantry to commonplaces. But all the doors are not open in a young lady's consciousness, quick of nature though she may be: some are locked and keyless, some will not open to the key, some are defended by ghosts inside. She could not have said what the something witnessed to. If we by chance know more, we have still no right to make it more prominent than it was with her. | Вернон спросил ее, одна ли она. И вот теперь, уставившись на пустой стакан, Клара вспомнила и его странный вопрос, и тон, каким он был задан. Она не могла уловить связи между стаканом, из которого они оба пили обжигающую жндкость, и этим вопросом и только еще раз повторила: "Ах, он, наверное, заметил полковника де Крея!" Пустой стакан представлялся ей немым свидетелем чего-то такого, что она сама затруднилась бы определить. Ведь Вернон не принадлежал к разряду любезных кавалеров, которые вводят в самые обыденные поступки оттенок галантности. У всякой девушки имеются в душе тайники, куда и ей самой - каким бы живым умом она ни обладала - не дано проникнуть: от одних ключ утерян, к другим он еще не подобран, третьи охраняются призрачной стражей изнутри. Итак, Клара не могла бы сказать, о чем, собственно, свидетельствует пустой стакан. А если мы с вами случайно знаем больше, чем она, то мы не вправе навязывать кому-либо свои догадки. |
|
And the smell of the glass was odious; it disgraced her. She had an impulse to pocket the spoon for a memento, to show it to grandchildren for a warning. Even the prelude to the morality to be uttered on the occasion sprang to her lips: "Here, my dears, is a spoon you would be ashamed to use in your teacups, yet it was of more value to me at one period of my life than silver and gold in pointing out, etc.": the conclusion was hazy, like the conception; she had her idea.
And in this mood she ran down-stairs and met Colonel De Craye on the station steps. |
Самый запах, исходивший от стакана, был ей отвратителен, в нем было что-то постыдное. В каком-то необъяснимом порыве она чуть было не схватила ложку - на память? Да нет же, в предостережение внукам. "Взгляните, дети, на эту ложку, - сказала бы она им, - вы, наверное, погнушались бы размешивать ею чай в своей чашке; между тем в некоторую пору моей жизни, она была мне дороже золота и серебра, потому что благодаря ей я поняла:" - и так далее и так далее: мораль ее наставления была так же туманна, как мысль, его породившая. Впрочем, Клара уже знала, что ей делать. |
|
The bright illumination of his face was that of the confident man confirmed in a risky guess in the crisis of doubt and dispute.
"Miss Middleton!" his joyful surprise predominated; the pride of an accurate forecast, adding: "I am not too late to be of service?" She thanked him for the offer. "Have you dismissed the fly, Colonel De Craye?" |
Она сбежала вниз и столкнулась с полковником де Креем на ступенях, ведущих на платформу.
- Мисс Мидлтон! В голосе полковника радостное изумление смешалось с торжеством самонадеянного человека, выигравшего рискованное пари. - Я не опоздал, чтобы предложить свои услуги? Она поблагодарила его. - Вы отпустили коляску, полковник де Крей? |
|
"I have just been getting change to pay Mr. Flitch. He passed me on the road. He is interwound with our fates to a certainty. I had only to jump in; I knew it, and rolled along like a magician commanding a genie."
"Have I been . . ." "Not seriously, nobody doubts you being under shelter. You will allow me to protect you? My time is yours." "I was thinking of a running visit to my friend Miss Darleton." |
- Нет еще, я как раз шел разменять деньги, чтобы расплатиться с мистером Флитчем. Он меня нагнал на дороге. В той роли, какую ему приходится всякий раз играть в нашей судьбе, есть нечто фатальное, вы не находите? Мне оставалось одно - вскочить в коляску и покатить в ней с уверенностью волшебника, в распоряжении которого имеется собственный джинн.
- Обо мне тревожатся:? - Немного: Впрочем, все уверены, что вы нашли где-нибудь пристанище от непогоды. Вы позволите мне вас сопровождать? Я весь к вашим услугам. - Я думала было слетать к моей подружке мисс Дарлтон. |
|
"May I venture? I had the fancy that you wished to see Miss Darleton to-day. You cannot make the journey unescorted."
"Please retain the fly. Where is Willoughby?" "He is in jack-boots. But may I not, Miss Middleton? I shall never be forgiven if you refuse me." "There has been searching for me?" "Some hallooing. But why am I rejected? Besides, I don't require the fly; I shall walk if I am banished. Flitch is a wonderful conjurer, but the virtue is out of him for the next four-and-twenty hours. And it will be an opportunity to me to make my bow to Miss Darleton!" |
- Вы разрешите?.. Я так и подумал, что вы именно сегодня вознамерились повидаться с подругой. Но вам нельзя ехать одной.
- Пожалуйста, задержите коляску. Где Уилоби? - В ботфортах! Но позвольте же, мисс Мидлтон! Мне не простят, если я отпущу вас одну. - Меня искали? - Так, немного поаукали. Но почему вы мне отказываете? Да и не нуждаюсь я в коляске, так или иначе. Если вы меня прогоните, я отправлюсь пешком. Флитч превосходный джинн, но на ближайшие сутки он, видно, утерял свои волшебные качества. К тому же я горю желанием вновь представиться мисс Дарлтон! |
|
"She is rigorous on the conventionalities, Colonel De Craye."
"I'll appear before her as an ignoramus or a rebel, whichever she likes best to take in leading-strings. I remember her. I was greatly struck by her." "Upon recollection!" |
- Мисс Дарлтон - сторонница пунктуальнейшего соблюдения этикета, полковник де Крей.
- Тогда я предстану пред ней либо в качестве невежды, либо - бунтаря, как ей заблагорассудится. Я ее помню. Она произвела на меня огромное впечатление. - Задним числом? |
| "Memory didn't happen to be handy at the first mention of the lady's name. As the general said of his ammunition and transport, there's the army!--but it was leagues in the rear. Like the footman who went to sleep after smelling fire in the house, I was thinking of other things. It will serve me right to be forgotten--if I am. I've a curiosity to know: a remainder of my coxcombry. Not that exactly: a wish to see the impression I made on your friend.--None at all? But any pebble casts a ripple." | - Нет, просто при первом упоминании имени этой дамы память моя была в отлучке. Как у некоего генерала, сказавшего о своем обозе с амуницией: "А вот и моя армия!" - в то время как та плелась где-то в тылу. Или, если хотите, я был как слуга, уснувший во время пожара и сказавший в свое оправдание: "Я думал о другом". Если я позабыт - так мне и надо! Однако меня разбирает любопытство, вы скажете - остатки былого фатовства. По правде же говоря, мне просто не терпится проверить, какое впечатление я тогда произвел на вашу подругу - неужели никакого? Ведь и самый малый камешек воду рябит. |
|
"That is hardly an impression," said Clara, pacifying her irresoluteness with this light talk.
"The utmost to be hoped for by men like me! I have your permission?--one minute--I will get my ticket." "Do not," said Clara. |
- Если вы это называете впечатлением, - парировала Клара, стремясь светской болтовней заглушить внутренние колебания.
- С меня и такого впечатления было бы довольно! Итак, если позволите, я пойду купить себе билет. - Не надо, - сказала Клара. |
|
"Your man-servant entreats you!"
She signified a decided negative with the head, but her eyes were dreamy. She breathed deep: this thing done would cut the cord. Her sensation of languor swept over her. De Craye took a stride. He was accosted by one of the railway-porters. Flitch's fly was in request for a gentleman. A portly old gentleman bothered about luggage appeared on the landing. "The gentleman can have it," said De Craye, handing Flitch his money. "Open the door." Clara said to Flitch. |
- Ваш слуга умоляет вас!
Клара решительно мотнула головой, однако в глазах ее появилось мечтательное выражение. Она глубоко вздохнула: одним ударом она могла бы отрезать все! Как тогда, во время ее ночных размышлений, на нее нахлынула сладкая истома. В это время к де Крею подошел носильщик: какому-то приезжему требовалась коляска Флитча. На платформе показался грузный старик, обремененный багажом. - Джентльмен может занять коляску, - сказал де Крей и полез в карман, чтобы расплатиться с Флитчем. - Откройте дверцу, - приказала Клара. |
|
He tugged at the handle with enthusiasm. The door was open: she stepped in.
"Then mount the box and I'll jump up beside you," De Craye called out, after the passion of regretful astonishment had melted from his features. Clara directed him to the seat fronting her; he protested indifference to the wet; she kept the door unshut. His temper would have preferred to buffet the angry weather. The invitation was too sweet. |
Флитч радостно дернул ручку. Дверца распахнулась, Клара уселась в коляску.
- Ну что ж, забирайся на козлы! - крикнул де Крей, еще не оправившись от постигшего его разочарования. - Я сяду с тобой. Клара, однако, указала ему на место против себя. Де Крей возразил было, что теперь ему и непогода нипочем, но Клара продолжала держать дверцу открытой. В досаде на свою неудачу, де Крей предпочел бы отдаться на волю разъяренных стихий. Однако приглашение было слишком заманчиво. |
|
She heard now the bell of her own train. Driving beside the railway embankment she met the train: it was eighteen minutes late, by her watch. And why, when it flung up its whale-spouts of steam, she was not journeying in it, she could not tell. She had acted of her free will: that she could say. Vernon had not induced her to remain; assuredly her present companion had not; and her whole heart was for flight: yet she was driving back to the Hall, not devoid of calmness. She speculated on the circumstance enough to think herself incomprehensible, and there left it, intent on the scene to come with Willoughby.
"I must choose a better day for London," she remarked. |
Зазвонил станционный колокол, и, проезжая вдоль насыпи, Клара увидела, как мимо промчался поезд, извергая фонтаны пара наподобие кита. Она взглянула на часы: поезд опоздал на восемнадцать минут. Клара затруднилась бы объяснить, почему она сидит в коляске Флитча, а не там, в вагоне. Одно она знала наверное - что поступила так по собственной воле. Возвратиться ее заставил не мистер Уитфорд и, уж во всяком случае, не теперешний ее попутчик; да, она рвалась уехать всей душой, и, однако, вот как ни в чем не бывало возвращается в Паттерн-холл. Успокоившись на том, что поведение ее необъяснимо, она стала обдумывать свое предстоящее объяснение с Уилоби.
- В такую погоду нет смысла ехать в Лондон, - произнесла она. |
|
De Craye bowed, but did not remove his eyes from her.
"Miss Middleton, you do not trust me." She answered: "Say in what way. It seems to me that I do." "I may speak?" "If it depends on my authority." "Fully?" "Whatever you have to say. Let me stipulate, be not very grave. I want cheering in wet weather." |
Де Крей поклонился, не отрывая глаз от ее лица.
- Мисс Мидлтон, вы мне не доверяете. - Из чего это следует? По-моему, доверяю, - ответила она. - Сказать? Можно говорить откровенно? - Если на это требуется мое разрешение, извольте. - Совсем откровенно? - Говорите. Но только, пожалуйста, не так торжественно. Этот дождь и без того нагоняет уныние. |
|
"Miss Middleton, Flitch is charioteer once more. Think of it. There's a tide that carries him perpetually to the place where he was cast forth, and a thread that ties us to him in continuity. I have not the honour to be a friend of long standing: one ventures on one's devotion: it dates from the first moment of my seeing you. Flitch is to blame, if any one. Perhaps the spell would be broken, were he reinstated in his ancient office."
"Perhaps it would," said Clara, not with her best of smiles. Willoughby's pride of relentlessness appeared to her to be receiving a blow by rebound, and that seemed high justice. |
- Флитч снова наш возничий, мисс Мидлтон. Вдумайтесь в это! Волна вновь и вновь выбрасывает его на тот самый берег, откуда он был изгнан, и какая-то невидимая нить связывает нас с его судьбой. Не имея счастья претендовать на вашу дружбу, сославшись на давность знакомства, единственное, на что я уповаю, это на мою преданность - а она зародилась в моей душе с самой первой минуты нашей встречи. Тому виною Флитч - если уж непременно искать виновного. Как знать, быть может, эти чары распались бы, если бы он водворился на своем прежнем месте?
- Как знать? - повторила Клара, улыбнувшись через силу. Непреклонность, которою так гордился Уилоби, оборачивалась против него самого, и это ей казалось высшей справедливостью. |
|
"I am afraid you were right; the poor fellow has no chance," De Craye pursued. He paused, as for decorum in the presence of misfortune, and laughed sparklingly: "Unless I engage him, or pretend to! I verily believe that Flitch's melancholy person on the skirts of the Hall completes the picture of the Eden within.--Why will you not put some trust in me, Miss Middleton?"
"But why should you not pretend to engage him then, Colonel De Craye?" "We'll plot it, if you like. Can you trust me for that?" |
- Боюсь, впрочем, что вы были правы и что у бедняги нет ни малейшего шанса, - продолжал де Крей. И, выдержав паузу, которую требовало приличие перед лицом чужого несчастья, он весело засмеялся. - Разве что мне взять его к себе на службу или сделать вид, будто беру! - сказал он. - Впрочем, унылая физиономия Флитча, маячащая на границе владений Большого дома, только оттеняет картину рая, раскинувшегося в пределах этих владений, не правда ли? Мисс Мидлтон, почему бы вам не довериться мне, хоть немного?
- В самом деле, почему бы вам не прикинуться, будто вы берете Флитча к себе? - Мы могли бы с вами разработать этот план, если вам угодно. Настолько-то вы мне доверяете, я надеюсь? |
|
"For any act of disinterested kindness, I am sure."
"You mean it?" "Without reserve. You could talk publicly of taking him to London." |
- Я верю, что вы способны на любой поступок, продиктованный бескорыстной добротой.
- Вы это серьезно? - Вполне серьезно. Вы могли бы объявить во всеуслышание, что берете Флитча с собой в Лондон. |
|
"Miss Middleton, just now you were going. My arrival changed your mind. You distrust me: and ought I to wonder? The wonder would be all the other way. You have not had the sort of report of me which would persuade you to confide, even in a case of extremity. I guessed you were going. Do you ask me how? I cannot say. Through what they call sympathy, and that's inexplicable. There's natural sympathy, natural antipathy. People have to live together to discover how deep it is!"
Clara breathed her dumb admission of his truth. The fly jolted and threatened to lurch. |
- Мисс Мидлтон, вот вы сейчас собирались уезжать. Мое появление заставило вас изменить свое намерение. Следовательно, вы мне не доверяете. Оно и естественно. Было бы куда удивительнее, если бы вы мне доверяли. Все, что вы обо мне слышали, говорит о том, что мне доверять не следует - даже в минуту крайности. Я догадался, что вы собрались уезжать. Вы спросите, каким образом? Право, не знаю. Здесь, должно быть, действуют пресловутые силы симпатии, но это - явление необъяснимое. Существует естественная симпатия, также как и естественная антипатия. И только когда поживешь с человеком рядом, обнаруживаешь, какая же это сила!
Клара вздохнула, без слов согласившись со справедливостью этого замечания. Коляску вдруг подбросило, - казалось, еще немного, и она опрокинется. |
| "Flitch, my dear man!" the colonel gave a murmuring remonstrance; "for," said he to Clara, whom his apostrophe to Flitch had set smiling, "we're not safe with him, however we make believe, and he'll be jerking the heart out of me before he has done.--But if two of us have not the misfortune to be united when they come to the discovery, there's hope. That is, if one has courage and the other has wisdom. Otherwise they may go to the yoke in spite of themselves. The great enemy is Pride, who has them both in a coach and drives them to the fatal door, and the only thing to do is to knock him off his box while there's a minute to spare. And as there's no pride like the pride of possession, the deadliest wound to him is to make that doubtful. Pride won't be taught wisdom in any other fashion. But one must have the courage to do it!" |
- Ах, Флитч! Пощади! - воззвал де Крей.
Клара улыбнулась. - Нет, право же, - продолжал он, - с ним мы не можем считать себя в безопасности, как бы мы ни бодрились. Он вытряхнет из меня душу, вот увидите!.. Не все, однако, потеряно, если антипатия обнаружится вовремя, прежде, чем те, кто ее испытывает, соединят свои жизни - лишь бы у одной стороны хватило мужества в этом признаться, а у другой - ума! Иначе им вопреки собственному желанию пришлось бы надеть на себя ярмо. Тут самый опасный противник - Гордость, она-то и усадит обоих в карету и повезет их к роковым дверям. Единственный выход - пока не поздно, столкнуть этого возничего с козел. Высшая гордость на свете - это гордость обладания, и существует только один способ нанести ей смертельный удар: посеять сомнение. Иного способа научить Гордость уму-разуму нет. Надо только запастись мужеством. |
|
De Craye trifled with the window-sash, to give his words time to sink in solution.
Who but Willoughby stood for Pride? And who, swayed by languor, had dreamed of a method that would be surest and swiftest to teach him the wisdom of surrendering her? "You know, Miss Middleton, I study character," said the colonel. "I see that you do," she answered. "You intend to return?" "Oh, decidedly." "The day is unfavourable for travelling, I must say." "It is." |
Де Крей принялся опускать окно кареты, чтобы дать Кларе время обдумать его слова.
Кого же он разумел под Гордостью? Ну конечно, Уилоби! И разве сама она, поддавшись минутной слабости, не мечтала заставить его отказаться от нее тем самым способом, какой предлагал полковник? - Вы знаете, мисс Мидлтон, я ведь немного разбираюсь в людях, - сказал он. - Я это вижу. - Итак, вы решили вернуться? - О да. - В самом деле, погода не располагает к путешествиям. - Совсем не располагает! |
|
"You may count on my discretion in the fullest degree. I throw myself on your generosity when I assure you that it was not my design to surprise a secret. I guessed the station, and went there, to put myself at your disposal."
"Did you," said Clara, reddening slightly, "chance to see Mrs. Mountstuart Jenkinson's carriage pass you when you drove up to the station?" De Craye had passed a carriage. "I did not see the lady. She was in it?" "Yes. And therefore it is better to put discretion on one side: we may be certain she saw you." "But not you, Miss Middleton." |
- Вы можете полностью рассчитывать на мою скромность. Будьте великодушны - поверьте, что сюда меня привело не желание застигнуть вас врасплох и подглядеть вашу тайну. Я догадался, что вы поехали на станцию, и просто хотел предложить свою помощь.
- Скажите, вам не повстречалась карета миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, когда вы подъезжали к станции? - спросила Клара, чуть краснея. Де Крей вспомнил, что точно, какую-то карету он видел. - Но самой миссис Маунтстюарт я не заметил - так это она была в карете? - Да. Поэтому ваша скромность делу не поможет. Уж она-то вас заметила наверное. - И вас тоже, мисс Мидлтон? |
|
"I prefer to think that I am seen. I have a description of courage, Colonel De Craye, when it is forced on me."
"I have not suspected the reverse. Courage wants training, as well as other fine capacities. Mine is often rusty and rheumatic." "I cannot hear of concealment or plotting." "Except, pray, to advance the cause of poor Flitch!" "He shall be excepted." |
- Я предпочитаю думать, что меня видели. Когда иного выхода нет, я могу быть храброй, полковник де Крей.
- Я в этом не сомневался. Но только храбрость, как и прочие способности, нуждается в постоянной тренировке. Моя часто ржавеет и страдает ревматизмом. - Мысль о тайных заговорах мне претит. - Сделайте, пожалуйста, исключение для бедняги Флитча! - Для него - так и быть. |
|
The colonel screwed his head round for a glance at his coachman's back.
"Perfectly guaranteed to-day!" he said of Flitch's look of solidity. "The convulsion of the elements appears to sober our friend; he is only dangerous in calms. Five minutes will bring us to the park-gates." Clara leaned forward to gaze at the hedgeways in the neighbourhood of the Hall strangely renewing their familiarity with her. Both in thought and sensation she was like a flower beaten to earth, and she thanked her feminine mask for not showing how nerveless and languid she was. She could have accused Vernon of a treacherous cunning for imposing it on her free will to decide her fate. |
Полковник высунул голову в окно и взглянул на спину своего будущего кучера.
- Сегодня на него можно положиться, - сказал он. - Разбушевавшиеся стихии отрезвляюще действуют на нашего друга. Он опасен только в ясную погоду. Через пять минут мы будем у ворот парка. Клара подалась вперед, чтобы взглянуть на изгороди по обочинам дороги, ведущей к Большому дому, как бы возобновляя свое знакомство с ними. И ум и сердце ее были подавлены, она была как цветок, прибитый дождем и ветром к земле; и только благодаря женской привычке скрывать свое душевное состояние лицо ее не выказывало растерянности и беспомощности, которые она ощущала. Она была готова укорять Вернона за то, что он предоставил ей самой решать свою судьбу. |
|
Involuntarily she sighed.
"There is a train at three," said De Craye, with splendid promptitude. "Yes, and one at five. We dine with Mrs. Mountstuart tonight. And I have a passion for solitude! I think I was never intended for obligations. The moment I am bound I begin to brood on freedom." "Ladies who say that, Miss Middleton!. . ." "What of them?" "They're feeling too much alone." |
Невольный вздох вырвался из ее груди.
- Есть еще один поезд, в три часа, - с великолепной находчивостью откликнулся де Крей. - И еще один, в пять. Сегодня мы обедаем у миссис Маунтстюарт. А я так жажду одиночества! Я не создана для обязательств. Как только меня связывают словом, я начинаю мечтать о свободе. - Когда дама заявляет подобное, мисс Мидлтон: - То что? - То это значит, что она тяготится одиночеством. |
|
She could not combat the remark: by her self-assurance that she had the principle of faithfulness, she acknowledged to herself the truth of it:--there is no freedom for the weak. Vernon had said that once. She tried to resist the weight of it, and her sheer inability precipitated her into a sense of pitiful dependence.
Half an hour earlier it would have been a perilous condition to be traversing in the society of a closely scanning reader of fair faces. Circumstances had changed. They were at the gates of the park. "Shall I leave you?" said De Craye. "Why should you?" she replied. He bent to her gracefully. |
Кларе нечего было возразить: увы, она знала, что способна привязаться к человеку всей душой. Нет свободы для слабых! Так ей оказал когда-то Вернон. И вот первая же ее попытка опровергнуть эту истину показала ей всю меру ее зависимости.
Как знать - будь это получасом раньше, в присутствии такого тонкого физиономиста, каким был полковник де Крей, когда дело касалось дам, подобное настроение могло бы оказаться для Клары роковым. К счастью, коляска уже подъезжала к воротам парка. - Прикажете мне удалиться? - спросил де Крей. - Нет, отчего же? - возразила она. Полковник поблагодарил ее изящным наклоном головы. |
|
The mild subservience flattered Clara's languor. He had not compelled her to be watchful on her guard, and she was unaware that he passed it when she acquiesced to his observation, "An anticipatory story is a trap to the teller."
"It is," she said. She had been thinking as much. He threw up his head to consult the brain comically with a dozen little blinks. |
В его манере было столько обезоруживающей покорности, что Клара почувствовала себя совершенно непринужденно.
- Заранее придуманная история - западня для рассказчика, - сказал он. - Это верно, - с готовностью согласилась Клара, не замечая, что тем самым вступает с ним в тайный сговор. Откинув голову, он комически заморгал в знак того, что напрягает свои умственные способности. |
| "No, you are right, Miss Middleton, inventing beforehand never prospers; 't is a way to trip our own cleverness. Truth and mother-wit are the best counsellors: and as you are the former, I'll try to act up to the character you assign me." | - Вы правы, мисс Мидлтон, - когда заранее придумываешь, что сказать, ничего путного не выходит: сам же и увязнешь в собственных хитросплетениях. Правдивость и врожденная сообразительность - лучшие советчики. Поскольку вы олицетворяете собой правдивость, мне придется взять на себя второе. |
| Some tangle, more prospective than present, seemed to be about her as she reflected. But her intention being to speak to Willoughby without subterfuge, she was grateful to her companion for not tempting her to swerve. No one could doubt his talent for elegant fibbing, and she was in the humour both to admire and adopt the art, so she was glad to be rescued from herself. How mother-wit was to second truth she did not inquire, and as she did not happen to be thinking of Crossjay, she was not troubled by having to consider how truth and his tale of the morning would be likely to harmonize. |
Клара смутно чувствовала, что впереди ее ожидает еще большая путаница, но была благодарна своему собеседнику уже за то, что он не старается поколебать ее намерения объясниться с сэром Уилоби начистоту. В умении полковника изящно манипулировать фактами она не сомневалась - последнее время она и сама ощущала в себе не только некоторые способности в этой области, но и искушение их применить; избавляя ее от этой необходимости, де Крей как бы спасал ее от самой себя.
Каким образом его природная сообразительность должна будет поддержать Кларину правдивость, оставалось не совсем ясно, а поскольку она совершенно забыла о Кросджее, то и не подумала, как привести собственный правдивый рассказ в соответствие с отчетом мальчика об их утренней прогулке. |
| Driving down the park, she had full occupation in questioning whether her return would be pleasing to Vernon, who was the virtual cause of it, though he had done so little to promote it: so little that she really doubted his pleasure in seeing her return. | Пока коляска катила по парку, Клару больше всего занимала мысль, как примет ее возвращение Вернон. Ведь это он, собственно, и был его причиной, несмотря на то что сам приложил к тому так мало усилий, так мало, что она даже сомневалась, доставит ли оно ему радость. |
|
THE Hall-dock over the stables was then striking twelve. It was the hour for her flight to be made known, and Clara sat in a turmoil of dim apprehension that prepared her nervous frame for a painful blush on her being asked by Colonel De Craye whether she had set her watch correctly. He must, she understood, have seen through her at the breakfast table: and was she not cruelly indebted to him for her evasion of Willoughby? Such perspicacity of vision distressed and frightened her; at the same time she was obliged to acknowledge that he had not presumed on it. Her dignity was in no way the worse for him. But it had been at a man's mercy, and there was the affliction. |
Башенные часы над конюшней пробили двенадцать - время, когда, по Клариному замыслу, должно было раскрыться ее бегство. В том состоянии смятения и смутных предчувствий, в каком она пребывала, совет де Крея сверить свои часы с башенными, вызвал на ее щеки румянец стыда. Разумеется, он уже тогда, за утренним завтраком, видел ее насквозь, - теперь ей это было ясно. Да и не он ли помог ей избавиться от общества Уилоби? Жестокая мысль! Такая проницательность и смущала и страшила ее; однако де Крей, - надо отдать ему справедливость, - не преступил границ скромности, ни в чем не злоупотребил своим положением и во всех отношениях проявил себя истинным джентльменом. Тем не менее факт оставался фактом: Клара поставила себя в такое положение, когда честь ее зависела от благородства мужчины. |
| She jumped from the fly as if she were leaving danger behind. She could at the moment have greeted Willoughby with a conventionally friendly smile. The doors were thrown open and young Crossjay flew out to her. He hung and danced on her hand, pressed the hand to his mouth, hardly believing that he saw and touched her, and in a lingo of dashes and asterisks related how Sir Willoughby had found him under the boathouse eaves and pumped him, and had been sent off to Hoppner's farm, where there was a sick child, and on along the road to a labourer's cottage: | Она выпрыгнула из коляски с ощущением человека, избавившегося от опасности. Повстречайся ей Уилоби в эту минуту, она приветствовала бы его дружеской улыбкой. Двери Большого дома растворились, и Кросджей пулей вылетел к ней навстречу. Он так и припал к ее руке и, не выпуская ее, прыгал от восторга. Он словно не верил своему счастью; захлебываясь, заикаясь, перемежая свою речь междометиями, он рассказал, как сэр Уилоби обнаружил его в лодочном сарае и пытался выведать у него все и как он отослал своего покровителя на ферму к Хоппнеру, сказав, что мисс Мидлтон пошла проведать больного ребенка, а оттуда дальше, в лачугу поденщика. |
|
"For I said you're so kind to poor people, Miss Middleton; that's true, now that is true. And I said you wouldn't have me with you for fear of contagion!" This was what she had feared.
"Every crack and bang in a boys vocabulary," remarked the colonel, listening to him after he had paid Flitch. |
- "Мисс Мидлтон любит помогать бедным", - сказал я ему. И ведь это правда, ведь это-то уж сущая правда! И я сказал, что вы меня услали из боязни, как бы я не заразился!
Итак, худшие опасения Клары подтвердились. Полковник расплатился с Флитчем и прислушался к рассказу Кросджея. - О, да я вижу, весь арсенал мальчишеского красноречия был пущен в ход, - заметил он. |
| The latter touched his hat till he had drawn attention to himself, when he exclaimed, with rosy melancholy: "Ah! my lady, ah! colonel, if ever I lives to drink some of the old port wine in the old Hall at Christmastide!" |
Флитч между тем стоял перед ними, подняв руку к полям шляпы, пытаясь этим жестом привлечь к себе внимание.
- Миледи! Полковник! - меланхолично воскликнул он; впрочем, сквозь меланхолию пробивался розовый луч надежды. - Если только мне доведется на рождество пить старый портвейн Большого дома!.. |
|
Their healths would on that occasion be drunk, it was implied. He threw up his eyes at the windows, humped his body and drove away.
"Then Mr. Whitford has not come back?" said Clara to Crossjay. "No, Miss Middleton. Sir Willoughby has, and he's upstairs in his room dressing." "Have you seen Barclay?" "She has just gone into the laboratory. I told her Sir Willoughby wasn't there." |
Возглас этот надлежало понять в том смысле, что, если его мечта осуществится, он непременно выпьет за здоровье своих пассажиров. Обратив прощальный взор на окна, он понуро отъехал прочь.
- Значит, мистер Уитфорд еще не вернулся? - спросила Клара. - Нет. А сэр Уилоби наверху, переодевается. - Ты видел Баркли? - Она только что пошла в лабораторию. Я ей сказал, что сэра Уилоби там нет. |
|
"Tell me, Crossjay, had she a letter?"
"She had something." "Run: say I am here; I want the letter, it is mine." Crossjay sprang away and plunged into the arms of Sir Willoughby. |
- Скажи, Кросджей, не было ли у нее в руках конверта?
- Она что-то держала в руке, это точно. Но только - что, не знаю. - Беги к ней! Скажи, что я здесь и чтобы она вернула мне письмо. Кросджей кинулся бежать и попал прямехонько в объятия сэра Уилоби. |
|
"One has to catch the fellow like a football," exclaimed the injured gentleman, doubled across the boy and holding him fast, that he might have an object to trifle with, to give himself countenance: he needed it. "Clara, you have not been exposed to the weather?"
"Hardly at all." "I rejoice. You found shelter?" "Yes." "In one of the cottages?" "Not in a cottage; but I was perfectly sheltered. Colonel De Craye passed a fly before he met me . . |
- Этого постреленка приходится ловить, как футбольный мяч! - воскликнул тот, крепко обхватив мальчика. - Клара, вас дождь не застит? - спросил он и, чтобы скрыть свое замешательство, продолжал энергичную борьбу с извивавшимся в его руках Кросджеем.
- Самую малость. - Я счастлив это слышать. Вы нашли, где укрыться? - Да. - В одном из коттеджей? - Нет, не в коттедже, но меня ничуть не намочило. Полковнику де Крею посчастливилось встретить коляску еще до того, как он меня нагнал, и: |
|
"Flitch again!" ejaculated the colonel.
"Yes, you have luck, you have luck," Willoughby addressed him, still clutching Crossjay and treating his tugs to get loose as an invitation to caresses. But the foil barely concealed his livid perturbation. "Stay by me, sir," he said at last sharply to Crossjay, and Clara touched the boy's shoulder in admonishment of him. She turned to the colonel as they stepped into the hall: "I have not thanked you, Colonel De Craye." She dropped her voice to its lowest: "A letter in my handwriting in the laboratory." |
- И снова Флитч! - подсказал полковник.
- Да, да, вам везет, вам везет, - бормотал Уилоби, все еще сжимая Кросджея в своих объятиях и делая вид, будто отчаянные попытки мальчишки вырваться - всего лишь игра. Мертвенная бледность, однако, выдавала его волнение. - Да стой же ты, непоседа! - прикрикнул он вдруг на Кросджея. Клара ласково коснулась плеча мальчика, и тот мигом успокоился. Все поднялись в дом. - Я не успела вас поблагодарить, полковник де Крей, - сказала Клара, на мгновение задержавшись в дверях. И, понизив голос почти до шепота, прибавила: - Конверт, надписанный моей рукой. В лаборатории. |
|
Crossjay cried aloud with pain.
"I have you!" Willoughby rallied him with a laugh not unlike the squeak of his victim. "You squeeze awfully hard, sir." "Why, you milksop!" |
Кросджей вскрикнул от боли.
- Ага, попался! - поддразнил его Уилоби и залился смехом, который звучал ненамного веселее, чем писк его жертвы. - Вы очень больно щиплетесь, сэр! - Эх ты, девчонка! |
|
"Am I! But I want to get a book."
"Where is the book?" "In the laboratory." Colonel De Craye, sauntering by the laboratory door, sung out: "I'll fetch you your book. What is it? EARLY NAVIGATORS? INFANT HYMNS? I think my cigar-case is in here." |
- Я не девчонка! Мне просто нужно достать книжку.
- Где же твоя книжка? - В лаборатории. Меж тем полковник де Крей уже подходил к дверям лаборатории. - Я принесу тебе твою книжку! - крикнул он нараспев. - Какая тебе нужна? "Мореплаватели древности"? "Детские гимны"? Я, кажется, оставил здесь свой портсигар. |
|
"Barclay speaks of a letter for me," Willoughby said to Clara, "marked to be delivered to me at noon!"
"In case of my not being back earlier; it was written to avert anxiety," she replied. "You are very good." "Oh, good! Call me anything but good. Here are the ladies. Dear ladies!" Clara swam to meet them as they issued from a morning-room into the hall, and interjections reigned for a couple of minutes. |
- Баркли говорит, что у нее для меня письмо, - сказал Уилоби, обращаясь к Кларе, - будто бы вы поручили ей доставить его мне в полдень!
- Ну да, на случай, если бы я не вернулась к тому времени: чтобы не причинить вам беспокойства. - Ваша внимательность делает вам честь. - Ах, нет! Не хвалите меня, Уилоби! Не говорите мне о чести. А вот и ваши тетушки. Дорогие мои! Клара грациозно двинулась им навстречу, и прихожая огласилась восклицаниями. |
|
Willoughby relinquished his grasp of Crossjay, who darted instantaneously at an angle to the laboratory, whither he followed, and he encountered De Craye coming out, but passed him in silence.
Crossjay was rangeing and peering all over the room. Willoughby went to his desk and the battery-table and the mantelpiece. He found no letter. Barclay had undoubtedly informed him that she had left a letter for him in the laboratory, by order of her mistress after breakfast. He hurried out and ran upstairs in time to see De Craye and Barclay breaking a conference. |
Уилоби отпустил наконец Кросджея, который тотчас же кинулся к лаборатории. Его мучитель пошел за ним следом и, подойдя к дверям, молча посторонился, чтобы пропустить выходившего оттуда де Крея.
Кросджей рыскал глазами по всей комнате, Уилоби подошел сперва к письменному столу, затем к электрической батарее и, наконец, к каминной полке: письма не было нигде. А ведь Баркли сказала - он это точно помнил, - что еще утром, после завтрака, мисс Мидлтон велела ей отнести к нему в лабораторию письмо и что она выполнила распоряжение своей госпожи. Уилоби бросился вон из лаборатории, взбежал наверх и увидел Кларину камеристку и спину удаляющегося де Крея. |
|
He beckoned to her. The maid lengthened her upper lip and beat her dress down smooth: signs of the apprehension of a crisis and of the getting ready for action.
"My mistress's bell has just rung, Sir Willoughby." "You had a letter for me." "I said . . ." "You said when I met you at the foot of the stairs that you had left a letter for me in the laboratory." "It is lying on my mistress's toilet-table." "Get it." |
Он подозвал Баркли. Та выпятила верхнюю губу и стала оправлять на себе платье - пантомима, свидетельствовавшая о готовности принять бой.
- Простите, сэр Уилоби, меня зозет госпожа. - У вас было ко мне письмо. - Я сказала, что: - Вы мне сказали, когда я встретил вас внизу, у лестницы, что оставили в лаборатории письмо, адресованное мне. - Оно лежит на туалетном столике в комнате госпожи. - Принесите его сюда. |
|
Barclay swept round with another of her demure grimaces. It was apparently necessary with her that she should talk to herself in this public manner.
Willoughby waited for her; but there was no reappearance of the maid. |
Баркли плавно повернулась, еще раз скорчив свою ханжескую гримаску - эти ужимки должны были, очевидно, означать, что на все случаи жизни у нее имеется свое особое мнение.
Уилоби остался на лестнице; служанка больше не появлялась. |
| Struck by the ridicule of his posture of expectation, and of his whole behaviour, he went to his bedroom suite, shut himself in, and paced the chambers, amazed at the creature he had become. Agitated like the commonest of wretches, destitute of self-control, not able to preserve a decent mask, be, accustomed to inflict these emotions and tremours upon others, was at once the puppet and dupe of an intriguing girl. His very stature seemed lessened. The glass did not say so, but the shrunken heart within him did, and wailfully too. | Поняв всю нелепость своего ожидания, да и всего своего поведения вообще, он поднялся к себе и стал шагать из комнаты в комнату. Он себя не узнавал: страдать и волноваться, как те жалкие людишки, которых он презирает! Потерять над собой всякую власть, уронить свое достоинство! Он, привыкший вертеть другими по собственному усмотрению, вдруг превратился в марионетку, в доверчивую игрушку в руках ловкой интриганки! Уилоби даже почудилось, будто он сделался меньше ростом. Правда, зеркало этого не подтвердило, это сказало его собственное, болезненно сжавшееся сердце. |
| Her compunction--'Call me anything but good'--coming after her return to the Hall beside De Craye, and after the visible passage of a secret between them in his presence, was a confession: it blew at him with the fury of a furnace-blast in his face. | "Не говорите мне о чести!" Покаянные слова, произнесенные Кларой после ее возвращения в обществе де Крея, с которым она к тому же перед самым носом у Уилоби вела какой-то таинственный разговор, прозвучали как исповедь; они опалили ему лицо, словно пламя, вырвавшееся из горнила. |
| Egoist agony wrung the outcry from him that dupery is a more blessed condition. He desired to be deceived. | Боль - а что может быть эгоистичнее боли? - исторгла из его души беззвучный вопль: "Нет, только не это! Пусть лучше обман!" Да, он предпочитал быть обманутым. |
| He could desire such a thing only in a temporary transport; for above all he desired that no one should know of his being deceived; and were he a dupe the deceiver would know it, and her accomplice would know it, and the world would soon know of it: that world against whose tongue he stood defenceless. | Впрочем, это было лишь временное помрачение разума, вызванное отчаянием. Мысль, что и другим станет известно, что он обманут, была все же нестерпимее всякой другой муки. Ведь если он согласится быть обманутым, об этом будут знать и обманщица, и ее сообщник, а следовательно, и весь свет. Против молвы он был бессилен. |
| Within the shadow of his presence he compressed opinion, as a strong frost binds the springs of earth, but beyond it his shivering sensitiveness ran about in dread of a stripping in a wintry atmosphere. This was the ground of his hatred of the world: it was an appalling fear on behalf of his naked eidolon, the tender infant Self swaddled in his name before the world, for which he felt as the most highly civilized of men alone can feel, and which it was impossible for him to stretch out hands to protect. | Тень, которую он от себя отбрасывал, сковывала общественное мнение, подобно тому как сильный мороз сковывает ручьи, но за пределами этой тени он был беспомощен, и его чувствительность трепетно сжималась от страха, как бы ее не обнажили на зимнем ветру. В этом страхе за своего нагого кумира, за нежного младенца "я", которого он, как пеленкой, укрывал от холодного дуновения громким именем сэра Уилоби Паттерна, - в этом смертельном страхе и таился источник его ненависти к свету. Любовь и нежность к этому младенцу достигали в нем той остроты, какую они достигают лишь у людей, стоящих на самой высокой ступени цивилизации. |
| There the poor little loveable creature ran for any mouth to blow on; and frostnipped and bruised, it cried to him, and he was of no avail! Must we not detest a world that so treats us? We loathe it the more, by the measure of our contempt for them, when we have made the people within the shadow-circle of our person slavish. | Он чувствовал, что бессилен его оградить, что всякий может обдать своим ледяным дыханием это милое, беззащитное существо! Окоченевшее от холода, покрытое синяками и ссадинами, оно напрасно взывало к нему о помощи. Ну, как после этого не возненавидеть свет! |
| And he had been once a young prince in popularity: the world had been his possession. Clara's treatment of him was a robbery of land and subjects. |
Сэр Уилоби был некогда юным принцем, окруженным поклонением подданных, ему принадлежал весь мир. По рабам, что пресмыкались у его ног, он судил весь род людской, и чем тот был в его глазах презреннее, тем больше он его ненавидел.
Кларино обращение с ним было равносильно грабежу, захвату его владений. |
| His grander dream had been a marriage with a lady of so glowing a fame for beauty and attachment to her lord that the world perforce must take her for witness to merits which would silence detraction and almost, not quite (it was undesireable), extinguish envy. But for the nature of women his dream would have been realized. | В его величавых мечтаниях небывалая преданность и победоносная красота той, которой он отдаст свою руку и сердце, должны были свидетельствовать о его собственном совершенстве, заставить умолкнуть голос осуждения и подавить ропот зависти - совсем его заглушить было бы, разумеется, нежелательно. |
| He could not bring himself to denounce Fortune. It had cost him a grievous pang to tell Horace De Craye he was lucky; he had been educated in the belief that Fortune specially prized and cherished little Willoughby: hence of necessity his maledictions fell upon women, or he would have forfeited the last blanket of a dream warm as poets revel in. | И вот коварная природа женщины воспрепятствовала этой мечте осуществиться. Сэр Уилоби не мог унизиться до того, чтобы винить в этом судьбу. О, с какой болью обратил он к Горацию де Крею слова: "Вам везет!" Ведь он вырос в убеждении, что фортуна приберегает свои улыбки для маленького Уилоби, и ему оставалось одно - обрушить проклятия на женщин. Иначе ему пришлось бы отказаться от последнего покрова, согревающего зябкие плечи всякого мечтателя и поэта. |
| But if Clara deceived him, he inspired her with timidity. There was matter in that to make him wish to be deceived. She had not looked him much in the face: she had not crossed his eyes: she had looked deliberately downward, keeping her head up, to preserve an exterior pride. | Но если Клара его обманывает, не следует ли из этого, что она все же робеет перед ним? Что ж, это еще одна причина, заставляющая его желать обмана. Он вспомнил, как она тогда стояла, потупившись, не решаясь встретиться с ним глазами и только из гордости не опуская головы. |
| The attitude had its bewitchingness: the girl's physical pride of stature scorning to bend under a load of conscious guilt, had a certain black-angel beauty for which he felt a hugging hatred: and according to his policy when these fits of amorous meditation seized him, he burst from the present one in the mood of his more favourable conception of Clara, and sought her out. | Эта поза была не лишена своеобразной прелести: горделивая дева, не желающая склониться под бременем, отягощающим ее совесть! Да, в этом было демоническое очарование, вызывающее одновременно и ненависть, и жажду прижать преступную к груди. Как и всегда, когда на него находили эти припадки любовной тоски, он старался вызвать в себе другой образ Клары - тот, который он создал в своем воображении. |
| The quality of the mood of hugging hatred is, that if you are disallowed the hug, you do not hate the fiercer. | Но оттого, что ненавистную нельзя прижать к груди, ненависть к ней отнюдь не возрастает. |
| Contrariwise the prescription of a decorous distance of two feet ten inches, which is by measurement the delimitation exacted of a rightly respectful deportment, has this miraculous effect on the great creature man, or often it has: that his peculiar hatred returns to the reluctant admiration begetting it, and his passion for the hug falls prostrate as one of the Faithful before the shrine; he is reduced to worship by fasting. | Напротив, предписанное этикетом почтительное расстояние (в два фута десять дюймов) оказывает - за редким исключением - удивительное воздействие на его величество Мужчину. |
| (For these mysteries, consult the sublime chapter in the GREAT BOOK, the Seventy-first on LOVE, wherein nothing is written, but the Reader receives a Lanthorn, a Powder-cask and a Pick-axe, and therewith pursues his yellow-dusking path across the rubble of preceding excavators in the solitary quarry: a yet more instructive passage than the overscrawled Seventieth, or French Section, whence the chapter opens, and where hitherto the polite world has halted.) | (Подробные сведения о сих таинствах можно почерпнуть в Великой Книге - смотри главу Семьдесят Первую, раздел, посвященный любви. Вооружив читателя пороховницей, шахтерской киркой и фонарем, его снаряжают в путь по смутно освещенным тропам, пролегающим среди кучек земли, оставшихся от предыдущих землекопов в этом пустынном карьере. Это гораздо поучительнее, нежели вся Семидесятая глава, или французский раздел, куда до настоящего времени люди из порядочного общества остерегались заглядывать.) |
|
The hurry of the hero is on us, we have no time to spare for mining works: he hurried to catch her alone, to wreak his tortures on her in a bitter semblance of bodily worship, and satiated, then comfortably to spurn. He found her protected by Barclay on the stairs.
"That letter for me?" he said. "I think I told you, Willoughby, there was a letter I left with Barclay to reassure you in case of my not returning early," said Clara. "It was unnecessary for her to deliver it." |
Однако герой и нас заразил своей спешкой, и нам недосуг заниматься археологическими раскопками. Сэр Уилоби торопится поймать свою жертву, захватить ее, пока она одна, под видом страстного обожания подвергнуть ее мукам, - сколько горечи в этом притворстве! - а затем, насытившись, отбросить ее от себя.
Он настиг Клару на лестнице. Общество ее камеристки Баркли служило ей надежным прикрытием. - Мое письмо? - спросил он. - Ах да, я ведь говорила, что оставила Баркли записку для вас, с тем чтобы она ее вручила, на случай если я задержусь, а вы будете беспокоиться, - сказала Клара. - Но, как видите, все обошлось. |
|
"Indeed? But any letter, any writing of yours, and from you to me! You have it still?"
"No, I have destroyed it." "That was wrong." "It could not have given you pleasure." "My dear Clara, one line from you!" "There were but three." |
- Вот как! Но любое ваше словечко! От вас - ко мне! Ваш почерк! Вы его сохранили, конечно?
- Нет, порвала. - Напрасно. - Оно бы не доставило вам радости. - Возлюбленная моя Клара! Всякая строчка из-под вашего, пера:! - Их всего-то было три. |
| Barclay stood sucking her lips. A maid in the secrets of her mistress is a purchaseable maid, for if she will take a bribe with her right hand she will with her left; all that has to be calculated is the nature and amount of the bribe: such was the speculation indulged by Sir Willoughby, and he shrank from the thought and declined to know more than that he was on a volcanic hillside where a thin crust quaked over lava. This was a new condition with him, representing Clara's gain in their combat. Clara did not fear his questioning so much as he feared her candour. | Баркли стояла, поджав губы. Служанку, владеющую тайной своей госпожи, всегда можно купить, ибо если правая рука берет взятку, то возьмет и левая. Надо лишь сообразить характер и размеры взятки. Так размышлял сэр Уилоби - и одновременно отгонял от себя эти мысли. Он не хотел знать больше того, что знал, а именно - что он стоит на склоне вулкана и что всего лишь тонкий пласт земли отделяет его от кипящей лавы. Эта новая ситуация давала Кларе некоторый перевес: она меньше боялась его расспросов, чем он - ее откровенных ответов. |
| Mutually timid, they were of course formally polite, and no plain speaking could have told one another more distinctly that each was defensive. Clara stood pledged to the fib; packed, scaled and posted; and he had only to ask to have it, supposing that he asked with a voice not exactly peremptory. | Но робели оба, и, разумеется, оба соблюдали все формы, которых требовали приличия; да и без слов понятно, что каждый занял оборонительную позицию. Клара была вынуждена лгать - у нее не было иного выхода; она была связана по рукам и ногам. Сэру Уилоби оставалось только попросить - не прибегая, конечно, к слишком категорическому тону, - и она с готовностью преподнесла бы ему желанную ложь. |
| She said in her heart, "It is your fault: you are relentless and you would ruin Crossjay to punish him for devoting himself to me, like the poor thoughtless boy he is! and so I am bound in honour to do my utmost for him." | Ты сам виноват, мысленно обращалась она к нему, ты не знаешь жалости и готов раздавить Кросджея, чтобы наказать этого бедного глупенького мальчика за его преданность мне! Честь обязывает меня оградить его любым способом. |
| The reciprocal devotedness, moreover, served two purposes: it preserved her from brooding on the humiliation of her lame flight, and flutter back, and it quieted her mind in regard to the precipitate intimacy of her relations with Colonel De Craye. Willoughby's boast of his implacable character was to blame. She was at war with him, and she was compelled to put the case in that light. Crossjay must be shielded from one who could not spare an offender, so Colonel De Craye quite naturally was called on for his help, and the colonel's dexterous aid appeared to her more admirable than alarming. | Привязанность к мальчику и чувство ответственности за его судьбу сослужили Кларе двойную службу: отвлекли ее от унизительной мысли о ее несостоявшемся побеге и заглушили тайное недовольство собой - за то, что она так неожиданно оказалась в столь коротких отношениях с полковником де Креем. Разумеется, во всем была виновата непреклонность Уилоби, которой тот так бахвалится. Этот человек не умеет прощать. Надо было во что бы то ни стало оградить Кросджея от его гнева; поэтому ей и пришлось обратиться к услугам полковника, изворотливость и ловкость которого не так пугала, как восхищала ее. Ведь Клара находилась в состоянии войны, Уилоби был противник, и, следовательно, только так и можно было смотреть на дело. |
| Nevertheless, she would not have answered a direct question falsely. She was for the fib, but not the lie; at a word she could be disdainful of subterfuges. Her look said that. Willoughby perceived it. She had written him a letter of three lines: "There were but three": and she had destroyed the letter. Something perchance was repented by her? Then she had done him an injury! Between his wrath at the suspicion of an injury, and the prudence enjoined by his abject coveting of her, he consented to be fooled for the sake of vengeance, and something besides. | При всем этом на прямо поставленный вопрос она бы ответила правдой. Она могла себе позволить уклончивые ответы, отговорки, но прямою ложь - никогда. Одно неосторожное слово с его стороны, и она отбросит всякое лукавство. Уилоби прекрасно это понимал. Итак, Клара написала ему записку в три строчки ("Их всего-то было три"), а затем эту записку уничтожила. Следовательно, одумалась, раскаялась, значит - она и в самом деле чувствовала себя пред ним виноватой? Поколебавшись между яростью и благоразумием, которое диктовала ему малодушная страсть, он решил во имя будущей мести не давать покуда воли своим подозрениям. |
|
"Well! here you are, safe; I have you!" said he, with courtly exultation: "and that is better than your handwriting. I have been all over the country after you."
"Why did you? We are not in a barbarous land," said Clara. "Crossjay talks of your visiting a sick child, my love:--you have changed your dress?" "You see." |
- Ну, и слава богу, - произнес он галантно. - Вы в безопасности и снова со мной! Это даже лучше, чем ваш драгоценный почерк. Я обрыскал всю округу, чтобы вас найти.
- Зачем же? Мы ведь живем не среди дикарей, - сказала Клара. - Кросджей говорил о каком-то больном ребенке. Надеюсь, душа моя, вы переменили платье? - Как видите. |
|
"The boy declared you were going to that farm of Hoppner's, and some cottage. I met at my gates a tramping vagabond who swore to seeing you and the boy in a totally contrary direction."
"Did you give him money?" "I fancy so." "Then he was paid for having seen me." |
- Кросджей сказал мне, будто вы направились к Хоппнерам и еще дальше, в какую-то лачугу. Но у ворот парка мне повстречался бродяга, который божился, будто видел, как вы пошли совсем в другую сторону.
- Вы, должно быть, дали ему денег. - По правде сказать, да. - Следовательно, вы заплатили ему за то, что он меня видел. |
|
Willoughby tossed his head: it might be as she suggested; beggars are liars.
"But who sheltered you, my dear Clara? You had not been heard of at Hoppner's." "The people have been indemnified for their pains. To pay them more would be to spoil them. You disperse money too liberally. There was no fever in the place. Who could have anticipated such a downpour! I want to consult Miss Dale on the important theme of a dress I think of wearing at Mrs Mountstuart's to-night." |
Уилоби тряхнул головой. Быть может, так оно и было - нищие ведь всегда лгут.
- Где же вы, однако, спасались, мой друг? У Хопперов о вас и не слышали. - Не беспокойтесь. Тем, кто дал мне прибежище, заплачено. Дать им еще денег было бы сущим баловством. Вы слишком щедро бросаетесь деньгами. Оказалось, что болезнь прошла стороной. Каков потоп, однако! Я хочу зайти к мисс Дейл, посоветоваться с ней о своем туалете для вечера у миссис Маунтстюарт. |
|
"Do. She is unerring."
"She has excellent taste." "She dresses very simply herself." "But it becomes her. She is one of the few women whom I feel I could not improve with a touch." "She has judgement." He reflected and repeated his encomium. |
- Да, да, у нее отменный вкус.
- Безукоризненный. - Несмотря на то что сама она одевается чрезвычайно просто. - И всегда притом к лицу. Летиция - одна из немногих женщин, которым не хочется посоветовать убрать лишний бантик на лифе или прибавить еще одну складку на юбке. - У нее верный глаз, - сказал Уилоби и, помолчав, еще раз повторил свою похвалу: - Да, глаз у нее верный. |
| The shadow of a dimple in Clara's cheek awakened him to the idea that she had struck him somewhere: and certainly he would never again be able to put up the fiction of her jealousy of Laetitia. What, then, could be this girl's motive for praying to be released? The interrogation humbled him: he fled from the answer. | Едва обозначившаяся у Клары ямочка на щеке показала, что Уилоби попался. Он понял, что ему уже не удастся возродить версию о Кларотной ревности. Но если так, что же дало этой девице повод молить его вернуть ей свободу? Вопрос показался ему унизительным, и он не стремился найти на него ответ. |
| Willoughby went in search of De Craye. That sprightly intriguer had no intention to let himself be caught solus. He was undiscoverable until the assembly sounded, when Clara dropped a public word or two, and he spoke in perfect harmony with her. After that, he gave his company to Willoughby for an hour at billiards, and was well beaten. | Уилоби отправился разыскивать де Крея. Сей беспечный заговорщик, однако, не пожелал встретиться с ним с глазу на глаз. Он объявился лишь тогда, когда прозвенел колокольчик, призывающий к трапезе. За столом Клара обронила два-три словечка, которые послужили де Крею камертоном. После завтрака он провел с Уилоби час в бильярдной и умудрился проиграть ему несколько партий. |
| The announcement of a visit of Mrs. Mountstuart Jenkinson took the gentlemen to the drawing-room, rather suspecting that something stood in the way of her dinner-party. As it happened, she was lamenting only the loss of one of the jewels of the party: to wit, the great Professor Crooklyn, invited to meet Dr. Middleton at her table; and she related how she had driven to the station by appointment, the professor being notoriously a bother-headed traveller: as was shown by the fact that he had missed his train in town, for he had not arrived; nothing had been seen of him. She cited Vernon Whitford for her authority that the train had been inspected, and the platform scoured to find the professor. | Весть о прибытии миссис Маунтстюарт заставила джентльменов вернуться в гостиную. Все решили, что она по какой-нибудь причине собирается отменить сегодняшний банкет. Но миссис Маунтстюарт приехала всего лишь посетовать на то, что им, быть может, предстоит лишиться одного из лучших украшений ее вечера - великого профессора Круклина, которого она пригласила нарочно для доктора Мидлтона. Она поехала, как было у них условлено, встречать его на станцию, так как профессор славился своей беспомощностью - о чем, собственно, и свидетельствовало его отсутствие. Он, верно, опоздал на поезд - во всяком случае, о нем нет ни слуху ни духу. Миссис Маунтстюарт сослалась на Вернона, который по ее просьбе обыскал все вагоны; он исходил также всю платформу вдоль и поперек, но так и не обнаружил профессора. |
|
"And so," said she, "I drove home your Green Man to dry him; he was wet through and chattering; the man was exactly like a skeleton wrapped in a sponge, and if he escapes a cold he must be as invulnerable as he boasts himself. These athletes are terrible boasters."
"They climb their Alps to crow," said Clara, excited by her apprehension that Mrs. Mountstuart would speak of having seen the colonel near the station. |
- И вот, - заключила она свой рассказ, - пришлось мне отвезти вашего водолаза домой, чтобы он мог скорее обсушиться: бедняга промок насквозь и стучал зубами. Он был похож на завернутый в губку скелет, и если не схватил простуду, значит, он и в самом деле неуязвим, и это не пустое бахвальство с его стороны. Ведь все эти спортсмены ужасные хвастуны.
- Да, да, они взбираются на Альпы, только для того чтобы прокричать об этом на весь свет, - подхватила Клара, испугавшись, как бы миссис Маунтстюарт не заговорила о том, что видела на станции полковника. |
| There was a laugh, and Colonel De Craye laughed loudly as it flashed through him that a quick-witted impressionable girl like Miss Middleton must, before his arrival at the Hall, have speculated on such obdurate clay as Vernon Whitford was, with humourous despair at his uselessness to her. Glancing round, he saw Vernon standing fixed in a stare at the young lady. | Все рассмеялись, и всех громче полковник де Крей. "Бедная мисс Мидлтон!" - подумал он. Быть может, до его собственного появления в Большом доме она останавливалась мыслью на мистере Уитфорде. И полковнику представилась досада, которую должна была испытать живая и впечатлительная девушка при встрече с этим ученым сухарем. И вдруг, повернув голову, он увидел Вернона, уставившего неподвижный взгляд на Клару. |
| "You heard that, Whitford?" he said, and Clara's face betokening an extremer contrition than he thought was demanded, the colonel rallied the Alpine climber for striving to be the tallest of them--Signor Excelsior!--and described these conquerors of mountains pancaked on the rocks in desperate embraces, bleached here, burned there, barked all over, all to be able to say they had been up "so high"--had conquered another mountain! He was extravagantly funny and self-satisfied: a conqueror of the sex having such different rewards of enterprise. | - Что, Уитфорд, получили? - сказал он и, заметив на лице у Клары преувеличенное, как ему казалось, выражение раскаяния, продолжал высмеивать альпинистов, называя их "синьорами Эксельсиорами"{44} и описывая комический вид этих покорителей вершин: покрытые глиной с головы до ног, обгорелые, обветренные, исцарапанные в кровь, они отчаянно цепляются за выступы скал, - и все для того, чтобы похвастать, что побывали "на такой-то высоте" и покорили еще один пик! Полковник острил напропалую и был чрезвычайно доволен собой - ведь покорителей дамских сердец ожидают награды куда более лестные, чем те, что выпадают на долю альпинистов. |
|
Vernon recovered in time to accept the absurdities heaped on him.
"Climbing peaks won't compare with hunting a wriggler," said he. His allusion to the incessant pursuit of young Crossjay to pin him to lessons was appreciated. Clara felt the thread of the look he cast from herself to Colonel De Craye. She was helpless, if he chose to misjudge her. Colonel De Craye did not! |
Вернон меж тем оправился от удивления и добродушно выслушивал сыпавшиеся на него остроты.
- Карабкание по горам - ничто в сравнении с ловлей угрей, - сказал он. Все поняли, что он имеет в виду свои постоянные заботы по водворению юного Кросджея в классной. От Клары не ускользнул взгляд Вернона, тонкой ниточкой связавший ее с полковником де Креем. Что же, если ему угодно судить о ней столь превратно: Зато полковник де Крей, тот ее понимает! |
| Crossjay had the misfortune to enter the drawing-room while Mrs. Mountstuart was compassionating Vernon for his ducking in pursuit of the wriggler; which De Craye likened to "going through the river after his eel:" and immediately there was a cross-questioning of the boy between De Craye and Willoughby on the subject of his latest truancy, each gentleman trying to run him down in a palpable fib. They were succeeding brilliantly when Vernon put a stop to it by marching him off to hard labour. Mrs. Mountstuart was led away to inspect the beautiful porcelain service, the present of Lady Busshe. | Кросджей имел несчастие появиться в гостиной в ту самую минуту, когда миссис Маунтстюарт выражала сочувствие Вернону в его "ловле угрей", за которыми, по словам полковника, приходилось нырять на дно реки. Де Крей и Уилоби не замедлили открыть по мальчишке перекрестный огонь, спрашивая, где он на этот раз прятался от своего наставника, и пытаясь уличить его во лжи. Они совсем уже было преуспели в этом занятии, когда Вернон прервал потеху и увел ослушника, чтобы задать ему штрафной урок. Миссис Маунтстюарт повели осматривать великолепный фарфоровый сервиз - подарок леди Буш. |
| "Porcelain again!" she said to Willoughby, and would have signalled to the "dainty rogue" to come with them, had not Clara been leaning over to Laetitia, talking to her in an attitude too graceful to be disturbed. She called his attention to it, slightly wondering at his impatience. She departed to meet an afternoon train on the chance that it would land the professor. "But tell Dr. Middleton," said she, "I fear I shall have no one worthy of him! And," she added to Willoughby, as she walked out to her carriage, "I shall expect you to do the great-gunnery talk at table." | - Опять фарфор! - воскликнула миссис Маунтстюарт, обращаясь к Уилоби, и собралась было поманить "плутовку" с собой, но Клара в эту минуту с непередаваемой грацией склонилась к мисс Дейл. Миссис Маунтстюарт не захотелось прервать оживленный разговор подруг. Ее немного удивил жест досадливого нетерпения, вырвавшийся у Уилоби, когда она попыталась обратить его внимание на грациозную позу его невесты. Она начала прощаться, объявив, что намерена еще раз наведаться на станцию, в надежде встретить профессора - быть может, он прибудет со следующим поездом. - Передайте все же доктору Мидлтону мои опасения, - сказала она, уходя, - что у него не будет достойного собеседника. Смотрите же, - прибавила она, обращаясь к сэру Уилоби, провожавшему ее до кареты, - я рассчитываю на вас: весь огонь тяжелой артиллерии вам придется принять на себя. |
|
"Miss Dale keeps it up with him best," said Willoughby.
"She does everything best! But my dinner-table is involved, and I cannot count on a young woman to talk across it. I would hire a lion of a menagerie, if one were handy, rather than have a famous scholar at my table, unsupported by another famous scholar. Doctor Middleton would ride down a duke when the wine is in him. He will terrify my poor flock. The truth is, we can't leaven him: I foresee undigested lumps of conversation, unless you devote yourself." "I will devote myself," said Willoughby. |
- Лучше всех справляется с ним мисс Дейл, - сказал Уилоби.
- Она все делает лучше всех! Но это мой банкет, и я не могу все бремя застольной беседы возложить на молодую женщину. Нет, я предпочла бы взять напрокат настоящего льва из зверинца, чем видеть у себя за столом ученое светило, которому не могу противопоставить другое ученое светило. Посадите доктора Мидлтона за стол с герцогом - он заговорит и герцога! Боюсь, как бы он не навел тоску на мою бедную паству. И откровенно говоря, нам его некем сдобрить. Я так и вижу большие комки непереваренного разговора, - словом, вся надежда на вас! - Постараюсь ее оправдать! - сказал Уилоби. |
| "I can calculate on Colonel De Craye and our porcelain beauty for any quantity of sparkles, if you promise that. They play well together. You are not to be one of the gods to-night, but a kind of Jupiter's cup-bearer;--Juno's, if you like; and Lady Busshe and Lady Culmer, and all your admirers shall know subsequently what you have done. You see my alarm. I certainly did not rank Professor Crooklyn among the possibly faithless, or I never would have ventured on Doctor Middleton at my table. My dinner-parties have hitherto been all successes. Naturally I feel the greater anxiety about this one. For a single failure is all the more conspicuous. The exception is everlastingly cited! It is not so much what people say, but my own sentiments. I hate to fail. However, if you are true, we may do." | - По части блеска я рассчитываю на полковника де Крея и на нашу фарфоровую куколку. Они хорошо сыгрались. Для вас же я сегодня готовлю другую роль. Вам предстоит быть не богом, а как бы виночерпием при Юпитере или - если угодно - при Юноне. Леди Буш, леди Калмер и все прочие ваши поклонницы будут извещены о вашем подвиге. Вы видите, в какой я тревоге. Я никак не предполагала, что профессор Круклин способен меня подвести, а то ни за что бы не рискнула пригласить доктора Мидлтона. Не удивляйтесь, что я так волнуюсь. До сих пор мои обеды всегда проходили с успехом. Тем ощутимее будет неудача. Об исключительных случаях говорят больше всего! Да и не в том дело, что скажут другие, а в том, что буду чувствовать я сама. Мне так не хочется ударить лицом в грязь! Впрочем, если я могу рассчитывать на вашу верность, все, быть может, и сойдет, как следует. |
|
"Whenever the great gun goes off I will fall on my face, madam!"
"Something of that sort," said the dame, smiling, and leaving him to reflect on the egoism of women. For the sake of her dinner-party he was to be a cipher in attendance on Dr. Middleton, and Clara and De Craye were to be encouraged in sparkling together! And it happened that he particularly wished to shine. The admiration of his county made him believe he had a flavour in general society that was not yet distinguished by his bride, and he was to relinquish his opportunity in order to please Mrs. Mountstuart! Had she been in the pay of his rival, she could not have stipulated for more. |
- Всякий раз, как пушка выпустит свой заряд, сударыня, я даю вам слово падать ниц!
- Вот-вот, нечто в этом роде и требуется, - с улыбкой сказала его старая приятельница и покатила на станцию, оставив Уилоби размышлять о женском эгоизме. Ради того, чтобы ее обед прошел успешно, он должен смириться с ролью полного ничтожества при докторе Мидлтоне, предоставив Кларе блистать в дуэте с де Креем! Между тем на этот раз ему особенно необходимо было блистать. Успех, которым он всегда пользовался в обществе, внушал ему мысль, что его невеста еще не имела случая оценить всю силу его обаяния, и вот, в угоду миссис Маунтстюарт, он должен отказаться от такого случая! Если бы она была подкуплена его соперником, она не могла бы причинить ему большего зла. О, Уилоби не был тупицей! |
| He remembered young Crossjay's instant quietude, after struggling in his grasp, when Clara laid her hand on the boy: and from that infinitesimal circumstance he deduced the boy's perception of a differing between himself and his bride, and a transfer of Crossjay's allegiance from him to her. She shone; she had the gift of female beauty; the boy was attracted to it. That boy must be made to feel his treason. But the point of the cogitation was, that similarly were Clara to see her affianced shining, as shine he could when lighted up by admirers, there was the probability that the sensation of her littleness would animate her to take aim at him once more. And then was the time for her chastisement. | Для него не прошло незамеченным, как мгновенно - после легкого прикосновения Клариной руки - успокоился юный Кросджей, изо всех сил перед тем рвавшийся из его объятий. Этот небольшой штрих показал ему, что мальчик почуял размолвку между женихом и невестой и что отныне он всю свою преданность перенес на Клару. Она блистала красотой, на ее стороне были преимущества женского очарования, и мальчик подпал под это очарование. Надо будет проучить его за измену. Но сейчас для Уилоби главное было не это. Надо, чтобы Клара увидела своего жениха во всем блеске, - а в лучах поклонения он и в самом деле начинал светиться, - и тогда она, осознав свое ничтожество, быть может, снова захочет вернуть его расположение. Вот когда наступит сладкий час возмездия! |
| A visit to Dr. Middleton in the library satisfied him that she had not been renewing her entreaties to leave Patterne. No, the miserable coquette had now her pastime, and was content to stay. Deceit was in the air: he heard the sound of the shuttle of deceit without seeing it; but, on the whole, mindful of what he had dreaded during the hours of her absence, he was rather flattered, witheringly flattered. What was it that he had dreaded? Nothing less than news of her running away. Indeed a silly fancy, a lover's fancy! yet it had led him so far as to suspect, after parting with De Craye in the rain, that his friend and his bride were in collusion, and that he should not see them again. He had actually shouted on the rainy road the theatric call "Fooled!" one of the stage-cries which are cries of nature! particularly the cry of nature with men who have driven other men to the cry. |
Наведавшись к доктору Мидлтону в библиотеку, он удостоверился, что Клара не говорила больше о своем желании покинуть Паттерн-холл. Нет, нет, несчастная кокетка нашла себе развлечение здесь и успокоилась! Весь воздух был напитан изменой. Уилоби ее чуял, слышал, как она вьется вокруг него и летит с легким свистом, словно волан, посланный невидимой ракеткой.
При всем том, сопоставляя действительность с теми опасениями, которые он питал во время исчезновения Клары, он был даже склонен толковать все в лестном для себя смысле - правда, лестный этот смысл таил в себе также немало и горечи. Спрашивается, чего же опасался Уилоби? Он боялся, как бы не оказалось, что Клара сбежала. Ох, уж эти страхи влюбленных! И, однако, в своей мнительности он зашел так далеко, что, расставшись с де Креем в парке, готов был заподозрить приятеля в заговоре со своей невестой и поверить, что он никогда больше не увидит ни ту, ни другого; оставшись один на один с дождем, он даже издал театральный возглас: "Одурачен!" Подобные возгласы, несмотря на их театральность, подчас являются подлинным криком души. |
| Constantia Durham had taught him to believe women capable of explosions of treason at half a minute's notice. And strangely, to prove that women are all of a pack, she had worn exactly the same placidity of countenance just before she fled, as Clara yesterday and to-day; no nervousness, no flushes, no twitches of the brows, but smoothness, ease of manner--an elegant sisterliness, one might almost say: as if the creature had found a midway and borderline to walk on between cruelty and kindness, and between repulsion and attraction; so that up to the verge of her breath she did forcefully attract, repelling at one foot's length with her armour of chill serenity. Not with any disdain, with no passion: such a line as she herself pursued she indicated to him on a neighbouring parallel. | Констанция Дарэм в свое время научила его, что женское коварство может проявиться внезапным взрывом, без всякого предупреждения. И, удивительное дело, словно затем, чтобы доказать, что все женщины - одной породы, Констанция за день до своего побега казалась воплощением безмятежного спокойствия - точно такого же, какое он наблюдал последние два дня у Клары: ни нервозности, ни лихорадочного румянца, ни подергивания бровей! Напротив, она держалась с ним ровно и непринужденно, с изящной невозмутимостью сестры. Казалось, она нащупала грань между жестокостью и добротой и идет по ней, не оступаясь, не отталкивая его от себя, но и не привлекая. Весь ее вид как бы говорил: подходите, но только не ближе, чем на расстояние вздоха - еще шаг, и вы натолкнетесь на броню холодного безразличия. Она вас отбросит бесстрастно, словно не замечая. И вам только останется, последовав ее примеру, держаться с такой же невозмутимостью где-то на соседней параллели. |
| The passion in her was like a place of waves evaporated to a crust of salt. Clara's resemblance to Constantia in this instance was ominous. For him whose tragic privilege it had been to fold each of them in his arms, and weigh on their eyelids, and see the dissolving mist-deeps in their eyes, it was horrible. Once more the comparison overcame him. Constantia he could condemn for revealing too much to his manly sight: she had met him almost half-way: well, that was complimentary and sanguine: but her frankness was a baldness often rendering it doubtful which of the two, lady or gentleman, was the object of the chase--an extreme perplexity to his manly soul. Now Clara's inner spirit was shyer, shy as a doe down those rose-tinged abysses; she allured both the lover and the hunter; forests of heavenliness were in her flitting eyes. Here the difference of these fair women made his present fate an intolerable anguish. | Вся страстность ее натуры, казалось, испарилась, оставив по себе, словно волны прибоя, лишь полоску застывшей соли на берегу. В этом сходстве между Кларой и Констанцией крылось что-то зловещее, и оно было поистине мучительным для Уилоби, которому досталось трагическое счастье держать и ту и другую в своих объятиях, целовать веки обеим и видеть, как тают таинственные туманности в глубине их глаз. Невольное сравнение повлекло за собой новую пытку для Уилоби. У него были основания винить Констанцию в некотором отсутствии девичьей скромности - она чуть ли не шла ему навстречу. Разумеется, такая ее готовность была лестной, и, однако, он подчас невольно задумывался над тем, кому из них выпала роль охотника, а кому - дичи. А для его чувства мужского достоинства вопрос этот был далеко не маловажным. Клара, напротив, была застенчива и робка, как лань, что прячется в ущельях, освещенных розовым светом зари. Она пробуждала и страсть влюбленного, и азарт охотника, за ее опущенными ресницами мелькали видения райского блаженства. Таким образом, разница между этими чаровницами лишь усугубляла терзания Уилоби. |
| For if Constantia was like certain of the ladies whom he had rendered unhappy, triumphed over, as it is queerly called, Clara was not. Her individuality as a woman was a thing he had to bow to. It was impossible to roll her up in the sex and bestow a kick on the travelling bundle. Hence he loved her, though she hurt him. Hence his wretchedness, and but for the hearty sincerity of his faith in the Self he loved likewise and more, he would have been hangdog abject. | Ибо, если Констанция походила на некоторых дам, которых ему удавалось сделать несчастными или, как почему-то принято говорить, одержать над ними победу, то Клара никак не принадлежала к их числу. Ему оставалось только склониться перед цельностью этой женской натуры. Ее нельзя было смешать в кучу со всем женским сословием и разделаться с ней раз и навсегда. Несмотря на муки, которые она ему причиняла, он не мог ее не любить, не мог не чувствовать себя несчастным. И если бы не всесильная его вера в себя, в свое "я", которое он любил еще больше, он бы окончательно пал духом. |
| As for De Craye, Willoughby recollected his own exploits too proudly to put his trust in a man. That fatal conjunction of temper and policy had utterly thrown him off his guard, or he would not have trusted the fellow even in the first hour of his acquaintance with Clara. But he had wished her to be amused while he wove his plans to retain her at the Hall:--partly imagining that she would weary of his neglect: vile delusion! In truth he should have given festivities, he should have been the sun of a circle, and have revealed himself to her in his more dazzling form. He went near to calling himself foolish after the tremendous reverberation of "Fooled!" had ceased to shake him. | А тут еще де Крей! Горделивые воспоминания Уилоби о собственных победах давно уже подорвали его веру в мужскую лояльность, и если бы роковая мысль - сочетать уязвленное самолюбие со стратегией - временно не вытеснила присущую ему бдительность, он бы и на час не оставил этого малого вдвоем со своей невестой. Но ему представлялось необходимым занять ее, покуда он плел свои хитроумные силки, призванные удержать ее в Большом доме. Безумец, он рассчитывал ранить ее напускной небрежностью! На самом деле нужно было совсем не то, нужно было давать один за другим банкеты, на которых он сиял бы, как солнце, ослепляя ее своими лучами. Едва оправившись от громовых раскатов, рожденных его собственным возгласом: "Одурачен!" - он был на волосок от того, чтобы назвать себя дураком. |
| How behave? It slapped the poor gentleman's pride in the face to ask. A private talk with her would rouse her to renew her supplications. He saw them flickering behind the girl's transparent calmness. That calmness really drew its dead ivory hue from the suppression of them: something as much he guessed; and he was not sure either of his temper or his policy if he should hear her repeat her profane request. | Как же ему себя с ней держать? Уж одно то, что он вынужден задаваться таким вопросам, было пощечиной его гордости. Всякая попытка объясниться с этой девицей привела бы лишь к тому, что она снова повторила свою просьбу. Он чувствовал, что где-то, за прозрачным покровом спокойствия, просьба эта трепещет в ней, готовая вырваться наружу. Мраморно-мертвенная белизна этого спокойствия говорила об усилии, которого оно ей стоило. Настолько-то он ее понимал. Понимал также и себя, понимал, что может не выдержать и что, если она снова повторит свою кощунственную просьбу, его снова подведет либо уязвленное самолюбие, либо пресловутая стратегия. |
| An impulse to address himself to Vernon and discourse with him jocularly on the childish whim of a young lady, moved perhaps by some whiff of jealousy, to shun the yoke, was checked. He had always taken so superior a pose with Vernon that he could not abandon it for a moment: on such a subject too! Besides, Vernon was one of your men who entertain the ideas about women of fellows that have never conquered one: or only one, we will say in his case, knowing his secret history; and that one no flag to boast of. Densely ignorant of the sex, his nincompoopish idealizations, at other times preposterous, would now be annoying. He would probably presume on Clara's inconceivable lapse of dignity to read his master a lecture: he was quite equal to a philippic upon woman's rights. This man had not been afraid to say that he talked common sense to women. He was an example of the consequence! | Он подавил в себе желание завести с Верноном шутливый разговор о детской причуде некоей молодой особы, которая - быть может, под впечатлением минутной ревности - пытается выскользнуть из-под брачного ига. Он слишком привык подчеркивать свое превосходство над Верноном, чтобы хоти бы на миг от этого превосходства отказаться - да еще в таком вопросе! К тому же Вернон принадлежал к разряду людей, которые держатся самых фантастических представлений о женщинах, - быть может, оттого, что не имеют за душой ни одной победы. Одну победу, правда, Вернон - как о том было известно узкому кругу посвященных - в своей жизни одержал, но это была не из тех побед, что приносят лавры. Непроходимое невежество Вернона и его романтические взгляды, нелепые во всякое время, сейчас были бы просто невыносимы. Он, пожалуй, использовал бы непростительное легкомыслие Клары как повод прочитать своему господину нотацию, да еще разразился бы тирадой на тему о женском равноправии! Ведь этот человек считал возможным разговаривать с женщинами, как с разумными существами. Ну, да он сам - прекрасный пример того, к чему приводит такое заблуждение! |
| Another result was that Vernon did not talk sense to men. Willoughby's wrath at Clara's exposure of him to his cousin dismissed the proposal of a colloquy so likely to sting his temper, and so certain to diminish his loftiness. Unwilling to speak to anybody, he was isolated, yet consciously begirt by the mysterious action going on all over the house, from Clara and De Craye to Laetitia and young Crossjay, down to Barclay the maid. His blind sensitiveness felt as we may suppose a spider to feel when plucked from his own web and set in the centre of another's. Laetitia looked her share in the mystery. A burden was on her eyelashes. | Быть может, в силу этого заблуждения в разговорах с мужчинами Вернон подчас бывает и вовсе невразумителен. Помимо всего прочего, Уилоби бесило то, что Клара посмела обсуждать его собственную персону с Верноном. Нет, нет, подобная беседа ни к чему бы не привела; она бы только унизила его несравненное превосходство. Итак, не желая ни с кем делиться своими страданиями, он пребывал в полной изоляции и вместе с тем чувствовал, что вокруг него вершатся какие-то таинственные дела и что в этот круг включены все, начиная от Клары с полковником, Летиции с юным Кросджеем и кончая Клариной камеристкой Баркли. Подобно пауку, которого перенесли в чужую паутину, он мог лишь руководствоваться слепым инстинктом. Летиция всем своим видом выдавала причастность к тайне: тайна эта трепетала на кончиках ее ресниц. |
| How she could have come to any suspicion of the circumstances, he was unable to imagine. Her intense personal sympathy, it might be; he thought so with some gentle pity for her--of the paternal pat-back order of pity. She adored him, by decree of Venus; and the Goddess had not decreed that he should find consolation in adoring her. Nor could the temptings of prudent counsel in his head induce him to run the risk of such a total turnover as the incurring of Laetitia's pity of himself by confiding in her. He checked that impulse also, and more sovereignly. For him to be pitied by Laetitia seemed an upsetting of the scheme of Providence. Providence, otherwise the discriminating dispensation of the good things of life, had made him the beacon, her the bird: she was really the last person to whom he could unbosom. | Каким образом ей стали известны некоторые обстоятельства, Уилоби понять не мог - разве что, в силу глубокого ее проникновения во все, что касалось ее кумира, здесь действовало шестое чувство? Он думал о ней с нежной жалостью, с почти отеческой снисходительностью. Велением Венеры она его обожала, но богиня не распорядилась вложить в его сердце ответное чувство. И, как ни соблазнительно было бы обратиться за советом к мудрому другу, он не мог поддаться этому соблазну, ибо сделаться объектом жалости в глазах Летиции означало бы полный переворот в их отношениях. Так что и этот порыв он подавил в себе еще более категорически, чем первый. Допустить, чтобы Летиция стала его жалеть, казалось ему равносильным вмешательству в планы самого провидения. Ведь провидение, иначе говоря - разумное распределение благ в этом мире, предназначило ему быть маяком, а ей - птицей, устремляющейся на свет этого маяка. Нет, конечно, она последний человек, которому он мог бы открыть душу. |
| The idea of his being in a position that suggested his doing so, thrilled him with fits of rage; and it appalled him. There appeared to be another Power. The same which had humiliated him once was menacing him anew. For it could not be Providence, whose favourite he had ever been. We must have a couple of Powers to account for discomfort when Egoism is the kernel of our religion. Benevolence had singled him for uncommon benefits: malignancy was at work to rob him of them. And you think well of the world, do you! | Уже одна мысль, что подобное желание могло у него возникнуть, - хотя бы на миг, - приводила его в ярость, более того - в ужас. Очевидно, здесь действовала еще какая-то другая сила, та самая, что уже однажды так жестоко его унизила. Провидением он эту силу признать не мог, ибо привык, что оно неизменно было на его стороне. Когда ядро нашей религии составляет эгоизм, как же обойтись без посторонних сил? Надо же чем-то объяснить наши неудачи! Силы добра избрали Уилоби объектом своих неисчислимых даров. Силы зла - сиречь общество, свет - стараются у него эти дары отнять. Можно ли после этого быть хорошего мнения о свете? |
| Of necessity he associated Clara with the darker Power pointing the knife at the quick of his pride. Still, he would have raised her weeping: he would have stanched her wounds bleeding: he had an infinite thirst for her misery, that he might ease his heart of its charitable love. Or let her commit herself, and be cast off. Only she must commit herself glaringly, and be cast off by the world as well. Contemplating her in the form of a discarded weed, he had a catch of the breath: she was fair. He implored his Power that Horace De Craye might not be the man! Why any man? An illness, fever, fire, runaway horses, personal disfigurement, a laming, were sufficient. And then a formal and noble offer on his part to keep to the engagement with the unhappy wreck: yes, and to lead the limping thing to the altar, if she insisted. His imagination conceived it, and the world's applause besides. | Уилоби был вынужден отождествлять Клару с этими темными силами, направившими острие своего ножа на самую чувствительную точку его самолюбия. И все же он был готов поднять ее, рыдающую у его ног, готов остановить ток крови, хлынувший из ее ран. Он желал ей несчастья, дабы излить на нее свое милосердие. Или - пусть она разоблачит себя, покажет себя в своем истинном свете, и тогда он ее отринет! Но только разоблачение это должно быть публичным, скандальным, чтобы и свет ее отринул тоже. Он попробовал представить себе Клару в виде безжалостно выполотого сорняка, и чуть не задохнулся: она была так прекрасна!.. Только бы Клариным избранником не оказался Гораций де Крей! Да и так ли непременно нужно вмешательство мужчины? Болезнь, горячка, дорожная катастрофа, физическое увечье, хромота - самый заурядный несчастный случай вполне его удовлетворит. А затем - его благородное заявление: он готов выполнить свое обязательство и, если она будет настаивать, повести хромоножку к венцу. Да, он мог представить себе эту картину, при условии что аккомпанементом к ней будет восхищенный ропот толпы. |
|
Nausea, together with a sense of duty to his line, extinguished that loathsome prospect of a mate, though without obscuring his chivalrous devotion to his gentleman's word of honour, which remained in his mind to compliment him permanently.
On the whole, he could reasonably hope to subdue her to admiration. He drank a glass of champagne at his dressing; an unaccustomed act, but, as he remarked casually to his man Pollington, for whom the rest of the bottle was left, he had taken no horse-exercise that day. |
Впрочем, брезгливость вместе с сознанием своего долга по отношению к роду заставили его тут же отказаться от столь неприглядного образа подруги, предназначенной ему судьбой. Из всей картины, начертанной его воображением, он оставил собственный портрет: рыцарь, сохраняющий верность своему слову, и этот лестный автопортрет прочно укоренился в сознании Уилоби.
В конечном счете можно было надеяться, что, унизив Клару, он пробудит в ней восхищение его особой. Одеваясь, он выпил бокал шампанского - несвойственная ему вольность, но, как он объяснил своему камердинеру Поллингтону, которому и досталась остальная часть бутылки, ведь в этот день он пренебрег своей прогулкой верхом. |
| Having to speak to Vernon on business, he went to the schoolroom, where he discovered Clara, beautiful in full evening attire, with her arm on young Crossjay's shoulder, and heard that the hard task-master had abjured Mrs. Mountstuart's party, and had already excused himself, intending to keep Crossjay to the grindstone. Willoughby was for the boy, as usual, and more sparklingly than usual. Clara looked at him in some surprise. He rallied Vernon with great zest, quite silencing him when he said: "I bear witness that the fellow was here at his regular hour for lessons, and were you?" He laid his hand on Crossjay, touching Clara's. |
Вспомнив, что у него какое-то дело к Вернону, он направился в классную и застал там Клару. Она сидела во всем великолепии вечернего туалета рядом с юным Кросджеем, положив руку ему на плечо. Вернон, как выяснилось, отказался от приглашения миссис Маунтстюарт и был намерен посвятить это время муштровке своего ученика. Искрясь остроумием, Уилоби, как всегда, вступился за мальчика. Клара глядела на него с удивлением. Оживленно подтрунивая над Верноном, он поставил его в тупик, заявив:
- Я свидетель, что в назначенный час Кросджей был на месте. Можете ли вы, сэр, сказать то же самое о себе? Уилоби опустил руку на плечо мальчика, пытаясь коснуться Клариной руки. |
|
"You will remember what I told you, Crossjay," said she, rising from the seat gracefully to escape the touch. "It is my command."
Crossjay frowned and puffed. "But only if I'm questioned," he said. "Certainly," she replied. "Then I question the rascal," said Willoughby, causing a start. "What, sir, is your opinion of Miss Middleton in her robe of state this evening?" "Now, the truth, Crossjay!" Clara held up a finger; and the boy could see she was playing at archness, but for Willoughby it was earnest. "The truth is not likely to offend you or me either," he murmured to her. |
- Помни, что я тебе говорила, Кросджей, - сказала она, легко поднимаясь со скамьи и таким образом избегнув прикосновения своего жениха. - Это приказ.
Кросджей насупился и запыхтел. - Только если меня спросят, - сказал он. - Разумеется, - ответила она. - В таком случае позвольте мне задать негоднику вопрос, - неожиданно вмешался Уилоби. - Как вы находите, сэр, мисс Мидлтон в парадном туалете? - Правду, только правду, Кросджей! - воскликнула Клаpa, подняв палец. Кросджей прекрасно понимал, что кокетство ее наигранное, но Уилоби решил принять его за чистую монету. |
|
"I wish him never, never, on any excuse, to speak anything else."
"I always did think her a Beauty," Crossjay growled. He hated the having to say it. "There!" exclaimed Sir Willoughby, and bent, extending an arm to her. "You have not suffered from the truth, my Clara!" Her answer was: "I was thinking how he might suffer if he were taught to tell the reverse." "Oh! for a fair lady!" "That is the worst of teaching, Willoughby." |
- В данном случае правда навряд ли окажется оскорбительной как для вашего слуха, так и для моего, - вполголоса произнес он.
- Я хочу, чтобы он никогда и ни под каким предлогом не говорил неправды. - Мне она всегда кажется красивой, - нехотя пробурчал Кросджей. - Ну, вот! - воскликнул сэр Уилоби и, наклонившись, предложил Кларе руку. - Я говорил, что правда вам не страшна, что вы не можете от нее пострадать! - Я думала не о себе, а о том, как пострадал бы Кросджей, если б ему внушили говорить неправду, - ответила она. - Ну, ради прекрасной дамы!.. - Это самое вредное учение, Уилоби! |
|
"We'll leave it to the fellow's instinct; he has our blood in him. I could convince you, though, if I might cite circumstances. Yes! But yes! And yes again! The entire truth cannot invariably be told. I venture to say it should not."
"You would pardon it for the 'fair lady'?" "Applaud, my love." He squeezed the hand within his arm, contemplating her. |
- Положимся на инстинкт этого молодого человека. В конце концов в его жилах течет кровь моего рода. Впрочем, я мог бы убедить вас в два счета, если бы только посмел привести кое-какие примеры. Да, да, и еще раз - да! Я утверждаю, что бывают обстоятельства, когда сказать всю правду невозможно.
- А сами вы простили бы ложь во имя "прекрасной дамы"? - Не только простил бы, моя дорогая, но и одобрил бы от всего сердца. Он прижал ее руку к себе и оглядел ее с головы до ног. |
|
She was arrayed in a voluminous robe of pale blue silk vapourous with trimmings of light gauze of the same hue, gaze de Chambery, matching her fair hair and dear skin for the complete overthrow of less inflammable men than Willoughby.
"Clara!" sighed be. "If so, it would really be generous," she said, "though the teaching h bad." "I fancy I can be generous." "Do we ever know?" |
В голубом шелковом платье, ниспадающем широкими складками и отделанном прозрачным газом того же оттенка, столь идущего к ее русым волосам и нежному цвету лица, она могла бы свести с ума и менее пылкого кавалера, чем Уилоби.
- Ах, Клара! - выдохнул он. - Это было бы более чем великодушно, - сказала она. - Но самый принцип вое равно предосудителен. - Я умею быть великодушным. - Кто из нас знает самого себя? |
|
He turned his head to Vernon, issuing brief succinct instructions for letters to be written, and drew her into the hall, saying: "Know? There are people who do not know themselves and as they are the majority they manufacture the axioms. And it is assumed that we have to swallow them. I may observe that I think I know. I decline to be engulphed in those majorities. 'Among them, but not of them.' I know this, that my aim in life is to be generous."
"Is it not an impulse or disposition rather than an aim?" |
Повернувшись к Вернону, Уилоби в коротких, отрывистых фразах отдал распоряжения касательно своей корреспонденции и, увлекая за собою Клару, вышел в коридор.
- Кто? - повторил он. - Это верно. Есть люди, и таких большинство, которым так никогда и не удается достигнуть самопознания; они-то и придумывают подобные афоризмы, преподнося их нам в качестве аксиом. Однако, смею заметить, сам я себя знаю. Я отказываюсь причислять себя к инертной массе, именуемой большинством. "И хоть средь них, не с ними"{45}. Так вот, о себе я знаю одно, а именно, что цель моей жизни - быть великодушным. - Разве это - не врожденное качество, не сердечная склонность и разве надо ставить себе такую цель? |
| "So much I know," pursued Willoughby, refusing to be tripped. But she rang discordantly in his ear. His "fancy that he could be generous" and his "aim at being generous" had met with no response. "I have given proofs," he said, briefly, to drop a subject upon which he was not permitted to dilate; and he murmured, "People acquainted with me . . .!" She was asked if she expected him to boast of generous deeds. "From childhood!" she heard him mutter; and she said to herself, "Release me, and you shall be everything!" |
- Да, настолько-то я себя знаю, - продолжал Уилоби, предпочитая пропустить мимо ушей ее вопрос, который тем не менее поразил его слух диссонирующей ноткой: его сентенции о великодушии не встретили сочувственного отклика. - Я не раз давал тому доказательства, - коротко заключил он, убедившись, что ему не предоставят возможности дальше распространяться на эту тему, и, уже вполголоса, словно укоряя ее за то, что она вынуждает его хвастать своими подвигами великодушия, промямлил: - Те, кто знают меня: с детства:
"Отпусти меня, и я всему поверю!" - мысленно ответила она. |
|
The unhappy gentleman ached as he talked: for with men and with hosts of women to whom he was indifferent, never did he converse in this shambling, third-rate, sheepish manner, devoid of all highness of tone and the proper precision of an authority. He was unable to fathom the cause of it, but Clara imposed it on him, and only in anger could he throw it off. The temptation to an outburst that would flatter him with the sound of his authoritative voice had to be resisted on a night when he must be composed if he intended to shine, so he merely mentioned Lady Busshe's present, to gratify spleen by preparing the ground for dissension, and prudently acquiesced in her anticipated slipperiness. She would rather not look at it now, she said.
"Not now; very well," said he. His immediate deference made her regretful. "There is hardly time, Willoughby." "My dear, we shall have to express our thanks to her." "I cannot." |
Бедняга Уилоби жестоко страдал: беседуя с мужчинами, да и с женщинами, к которым был равнодушен, он никогда не опускался до такого бессвязного лепета, никогда не сбивался со свойственного ему тона внутреннего превосходства и чеканной точности формулировок. Но в Кларином присутствии - он и сам не знал, чем это объяснить, - он неизбежно впадал в состояние жалкой растерянности, и лишь поддавшись порыву гнева, ему удавалось выйти из этого состояния. Сегодня же, когда ему предстояло блистать на вечере, он должен был сохранить спокойствие - и не мог ради одного лишь удовольствия услышать собственный повелительный голос позволить себе подобную вспышку. Правда, он упомянул о подарке леди Буш, на который Клара так и не удосужилась взглянуть, но лишь затем, чтобы потешить свою желчь. Он прекрасно знал, что Клара от него вновь ускользнет, и заранее смирился с ее ответом, в котором она сослалась на недосуг.
- Ну, хорошо, потом, - сказал он. Его покорность вызвала в ней прилив раскаяния. - Понимаете, Уилоби, я просто боюсь, что не успею, - сказала она. - Милая, но ведь нам придется выразить ей свою благодарность. - Не могу. |
|
His arm contracted sharply. He was obliged to be silent.
Dr Middleton, Laetitia, and the ladies Eleanor and Isabel joining them in the hall, found two figures linked together in a shadowy indication of halves that have fallen apart and hang on the last thread of junction. Willoughby retained her hand on his arm; he held to it as the symbol of their alliance, and oppressed the girl's nerves by contact, with a frame labouring for breath. De Craye looked on them from overhead. The carriages were at the door, and Willoughby said, "Where's Horace? I suppose he's taking a final shot at his Book of Anecdotes and neat collection of Irishisms." "No," replied the colonel, descending. "That's a spring works of itself and has discovered the secret of continuous motion, more's the pity!--unless you'll be pleased to make it of use to Science." |
Он судорожно прижал к себе локоть, на котором покоилась ее рука. Однако промолчал.
Присоединившимся к ним доктору Мидлтону, Летиции и тетушкам Изабел и Эленор предстали два смутных силуэта, две распавшиеся половинки целого, которые едва удерживала вместе последняя тоненькая нить. Уилоби сгибом локтя прижимал к себе Кларину руку, судорожно цепляясь за этот символ их нераздельности, меж тем как каждый нерв у девушки бунтовал против навязанной ей неволи. Де Крей смотрел на них с лестничной площадки. К крыльцу начали съезжаться кареты. - Где же Гораций? - спросил Уилоби. - Верно, выжимает последние капли из своего сборника ирландских анекдотов? - Ну, нет, - сказал де Крей, спускаясь по ступеням, - этот ключ не иссякнет никогда - он, как вечный двигатель, работает бесперебойно! Это явление можно даже рассматривать как вклад в науку. |
|
He gave a laugh of good-humour.
"Your laughter, Horace, is a capital comment on your wit." |
И де Крей добродушно рассмеялся.
- Хорошо, что вы всегда готовы смеяться собственным шуткам, де Крей, а то ведь без такого комментария не всякий бы понял их соль. |
|
Willoughby said it with the air of one who has flicked a whip.
"'Tis a genial advertisement of a vacancy," said De Craye. "Precisely: three parts auctioneer to one for the property." "Oh, if you have a musical quack, score it a point in his favour, Willoughby, though you don't swallow his drug." "If he means to be musical, let him keep time." "Am I late?" said De Craye to the ladies, proving himself an adept in the art of being gracefully vanquished, and so winning tender hearts. |
В реплике Уилоби слышался свист плетки, опустившейся на спину обидчика.
- Я почитаю за долг облегчить эту задачу для прекрасных слушательниц, - обратился де Крей к дамам, еще раз выказав свое искусство грациозно принимать поражение и тем самым одерживать победу над нежными сердцами. |
| Willoughby had refreshed himself. At the back of his mind there was a suspicion that his adversary would not have yielded so flatly without an assurance of practically triumphing, secretly getting the better of him; and it filled him with venom for a further bout at the next opportunity: but as he had been sarcastic and mordant, he had shown Clara what he could do in a way of speaking different from the lamentable cooing stuff, gasps and feeble protestations to which, he knew not how, she reduced him. Sharing the opinion of his race, that blunt personalities, or the pugilistic form, administered directly on the salient features, are exhibitions of mastery in such encounters, he felt strong and solid, eager for the successes of the evening. De Craye was in the first carriage as escort to the ladies Eleanor and Isabel. Willoughby, with Clara, Laetitia, and Dr. Middleton, followed, all silent, for the Rev. Doctor was ostensibly pondering; and Willoughby was damped a little when he unlocked his mouth to say: | Уилоби несколько приободрился. Правда, где-то в глубине сознания у него мелькнуло подозрение, что противник не признал бы себя побежденным с такой готовностью, если бы не имел основания втайне ощущать себя победителем. Но это подозрение только подхлестнуло в сэре Уилоби желание при первом же случае сцепиться с ним вновь; к тому же он был рад, что ему удалось продемонстрировать жало своего сарказма перед Кларой, в присутствии которой он почему-то терялся, лепетал жалкий любовный вздор, издавал бессвязные междометия или беспомощно в чем-то оправдывался, Уилоби, разделявший мнение своих соотечественников, которые в личных выпадах и кулачных ударах склонны видеть проявления мужской доблести и могущества, чувствовал себя сейчас сильным и неуязвимым и рвался к лаврам, которые должен был ему доставить предстоящий вечер. Де Крей уселся в первой карете, сопровождая тетушек Изабел и Эленор, а во второй разместились Уилоби с Кларой, Летиция и доктор Мидлтон. Последний казался погруженным в свои мысли, и все хранили почтительное молчание. Тирада, которою наконец разразился ученый богослов, несколько обескуражила Уилоби. |
| "And yet I have not observed that Colonel de Craye is anything of a Celtiberian Egnatius meriting fustigation for an untimely display of well-whitened teeth, sir: 'quicquid est, ubicunque est, quodcunque agit, renidet:':--ha? a morbus neither charming nor urbane to the general eye, however consolatory to the actor. But this gentleman does not offend so, or I am so strangely prepossessed in his favour as to be an incompetent witness." | - Позвольте вам заметить, сэр, - начал доктор, - я не вижу оснований уподобить полковника де Крея Кельтибериту Эгнацию{46} и не считаю поэтому, что он заслуживает осмеяния; он не ищет предлога показать белизну своих зубов. "Quicquid est, ubicunque est, quodcunque agit, renidet"[20] - так, кажется? Подобная склонность к зубоскальству - сущая болезнь: для постороннего глаза в ней нет никакой прелести и страдающий ею, какой бы приятной она ни казалась ему самому, нарушает элементарные требования вежливости. Но, насколько мне кажется, упомянутый джентльмен этой болезнью не страдает ни в какой мере, - впрочем, я, быть может, слишком к нему пристрастен, чтобы выступать в роли свидетеля. |
|
Dr Middleton's persistent ha? eh? upon an honest frown of inquiry plucked an answer out of Willoughby that was meant to be humourously scornful, and soon became apologetic under the Doctor's interrogatively grasping gaze.
"These Irishmen," Willoughby said, "will play the professional jester as if it were an office they were born to. We must play critic now and then, otherwise we should have them deluging us with their Joe Millerisms." "With their O'Millerisms you would say, perhaps?" Willoughby did his duty to the joke, but the Rev. Doctor, though he wore the paternal smile of a man that has begotten hilarity, was not perfectly propitiated, and pursued: |
Постоянные обращения доктора к собеседнику, все эти "не так ли?" и "правда ведь?", которыми он пересыпал свою речь, и паузы, во время которых он поворачивал к нему свое лицо с вопросительно поднятой бровью, вынудили Уилоби наконец на ответ. Под немигающим взором доктора он очень скоро сбился с легкой, небрежной насмешки на тон человека, который пытается оправдаться.
- Эти ирландцы, - сказал он, - непременно хотят играть роль профессиональных шутов, словно они для нее рождены. И время от времени кому-то приходится выступать в роли сурового критика. Достопочтенный доктор, однако, не был еще умиротворен. |
| "Nor to my apprehension is 'the man's laugh the comment on his wit' unchallengeably new: instances of cousinship germane to the phrase will recur to you. But it has to be noted that it was a phrase of assault; it was ostentatiously battery; and I would venture to remind you, friend, that among the elect, considering that it is as fatally facile to spring the laugh upon a man as to deprive him of his life, considering that we have only to condescend to the weapon, and that the more popular necessarily the more murderous that weapon is,--among the elect, to which it is your distinction to aspire to belong, the rule holds to abstain from any employment of the obvious, the percoct, and likewise, for your own sake, from the epitonic, the overstrained; for if the former, by readily assimilating with the understandings of your audience, are empowered to commit assassination on your victim, the latter come under the charge of unseemliness, inasmuch as they are a description of public suicide. Assuming, then, manslaughter to be your pastime, and hari-kari not to be your bent, the phrase, to escape criminality, must rise in you as you would have it fall on him, ex improviso. Am I right?" | - К тому же, - продолжал он, - ваш афоризм о смехе, как комментарии к шутке, не отличается новизной. Вы и сами, вероятно, припоминаете речения, которые можно считать дальними родственниками вашему. Между тем он носил характер настоящего выпада: вы открыли огонь по противнику. Да, мой друг, среди избранных, к числу которых вы питаете благородное стремление принадлежать, насмешка над ближним, - по роковой легкости, с какой всякий может к ней прибегнуть, - приравнивается к покушению на жизнь: в обоих случаях требуется лишь снизойти до выбора оружия, и чем оружие обыденнее, тем оно вернее разит. А надо сказать, что люди, стоящие на определенной ступени развития, стараются в первую очередь избегать обыденных, избитых средств, которые в силу своей общедоступности обеспечивают легкую победу над жертвой; так же исключаются общие места, трюизмы и натяжки, ибо они отдают дурным тоном, а для того, кто ими пользуется, оборачиваются орудием публичного самоубийства. Итак, исходя из предпосылки, что целью вашей было убийство, а отнюдь не харакири, то - оставив лексикон криминалистики - афоризм ваш ex improviso,[21] предназначенный вами для вашей жертвы, со всей силой обрушится на вас самих. Быть может, я ошибаюсь? |
|
"I am in the habit of thinking it impossible, sir, that you can be in error," said Willoughby.
Dr Middleton left it the more emphatic by saying nothing further. Both his daughter and Miss Dale, who had disapproved the waspish snap at Colonel De Craye, were in wonderment of the art of speech which could so soothingly inform a gentleman that his behaviour had not been gentlemanly. |
- Сударь, я привык считать, что вы никогда не ошибаетесь, - сказал Уилоби.
Доктор Мидлтон не прибавил ни слова к своей нотации, чем придал ей еще больший вес. Его дочь и мисс Дейл, которые обе с неодобрением отнеслись к злобной выходке Уилоби против полковника де Крея, могли только подивиться искусству и такту, с какими ученый дал джентльмену понять, что считает его поступок неджентльменским. |
|
Willoughby was damped by what he comprehended of it for a few minutes. In proportion as he realized an evening with his ancient admirers he was restored, and he began to marvel greatly at his folly in not giving banquets and Balls, instead of making a solitude about himself and his bride. For solitude, thought he, is good for the man, the man being a creature consumed by passion; woman's love, on the contrary, will only be nourished by the reflex light she catches of you in the eyes of others, she having no passion of her own, but simply an instinct driving her to attach herself to whatsoever is most largely admired, most shining. So thinking, he determined to change his course of conduct, and he was happier. In the first gush of our wisdom drawn directly from experience there is a mental intoxication that cancels the old world and establishes a new one, not allowing us to ask whether it is too late.
|
Некоторое время Уилоби чувствовал себя подавленным докторской тирадой - по крайней мере, той частью ее, которая оказалась доступной его пониманию. Но, вспомнив, что ему предстоит вечер в кругу старинных его поклонников и поклонниц, он воспрянул духом. Как, однако, глупо было с его стороны, подумал он, замкнуться со своей невестой в одиночестве, вместо того чтобы непрерывно задавать балы и банкеты! Уединение, рассуждал он, годится для мужчины, ибо мужчина - существо, одержимое страстью; женская любовь, напротив, питается отраженным светом, который она обнаруживает в глазах окружающих, ибо сама она бесстрастна и послушна лишь велениям инстинкта, побуждающего ее привязываться ко всему, что вызывает наибольшее восхищение света. Придя к этому заключению и решившись впредь изменить свою линию, Уилоби даже повеселел. Первые глотки мудрости, почерпнутой из опыта, хмелят, заставляя нас отречься от привычных взглядов и уверовать в возможность новой жизни. В своем счастливом опьянении мы только забываем спросить себя: не поздно ли? |
| Vernon and young Crossjay had tolerably steady work together for a couple of hours, varied by the arrival of a plate of meat on a tray for the master, and some interrogations put to him from time to time by the boy in reference to Miss Middleton. Crossjay made the discovery that if he abstained from alluding to Miss Middleton's beauty he might water his dusty path with her name nearly as much as he liked. Mention of her beauty incurred a reprimand. On the first occasion his master was wistful. "Isn't she glorious!" Crossjay fancied he had started a sovereign receipt for blessed deviations. He tried it again, but paedagogue-thunder broke over his head. | Вернон и юный Кросджей довольно прилежно поработали два часа, почти без перерыва, если не считать появления слуги с тарелкой жаркого для учителя да неоднократных попыток ученика завести разговор о мисс Мидлтон. Кросджей открыл, что ее именем можно безнаказанно увлажнять пыльную дорогу учения. Но только не следовало говорить о ее красоте - малейшее упоминание об этом качестве мисс Мидлтон тотчас вызывало строгое замечание мистера Уитфорда. Когда Кросджей первый раз воскликнул: "Какая она красавица!" - ему показалось, что лицо учителя приняло мягкое, мечтательное выражение. Столь благосклонный прием, казалось, открывал дорогу для серии лирических отступлений. Но когда он повторил свой маневр, над его головой разразилась педагогическая гроза. |
|
"Yes, only I can't understand what she means, Mr. Whitford," he excused himself "First I was not to tell; I know I wasn't, because she said so; she quite as good as said so. Her last words were: 'Mind, Crossjay, you know nothing about me', when I stuck to that beast of a tramp, who's a 'walking moral,' and gets money out of people by snuffling it." "Attend to your lesson, or you'll be one," said Vernon. "Yes, but, Mr. Whitford, now I am to tell. I'm to answer straight out to every question." |
- Я только хотел сказать, мистер Уитфорд, что я не всегда ее понимаю, - оправдывался Кросджей. - Сперва она велела мне не рассказывать - ну да же, она сама мне сказала! Или почти так и сказала. Ее последние слова были: "Смотри же, Кросджей, ты ничего не знаешь". Это - когда мне пришлось остаться с тем проклятым бродягой, который называет себя "живым нравоучением" и канючит у всех деньги.
- Если будешь все время отвлекаться, ты и сам сделаешься "живым нравоучением", - оборвал его Вернон. - Я понимаю, мистер Уитфорд, но теперь выходит, я, если меня будут спрашивать, должен рассказать все, как было. |
|
"Miss Middleton is anxious that you should be truthful."
"Yes; but in the morning she told me not to tell." "She was in a hurry. She has it on her conscience that you may have misunderstood her, and she wishes you never to be guilty of an untruth, least of all on her account." |
- Мисс Мидлтон хочет, чтобы ты говорил правду.
- Да, но утром она мне велела не говорить! - Она очень торопилась. И теперь боится, как бы ты не понял ее превратно, и хочет, чтобы ты никогда не отступался от истины, тем более - ради нее. |
|
Crossjay committed an unspoken resolution to the air in a violent sigh: "Ah!" and said: "If I were sure!"
"Do as she bids you, my boy." "But I don't know what it is she wants." "Hold to her last words to you." "So I do. If she told me to run till I dropped, on I'd go." "She told you to study your lessons; do that." Crossjay buckled to his book, invigorated by an imagination of his liege lady on the page. |
У Кросджея было свое мнение, которое он и выразил бурным вздохом.
- Ах, если б я точно знал, чего она хочет! - сказал он. - Поступай так, как она тебе велит, мой мальчик. - Но я не всегда понимаю, что она велит. - Делай так, как она говорит, вот и все. - Разумеется. Если бы она велела мне бежать, пока я не свалюсь замертво, я бы побежал. - Она тебе велела заниматься, вот и слушайся. Подкрепившись мыслью, что образ его прекрасной дамы осеняет страницы учебника, Кросджей прилежно над ним склонился. |
|
After a studious interval, until the impression of his lady had subsided, he resumed: "She's so funny. She's just like a girl, and then she's a lady, too. She's my idea of a princess. And Colonel De Craye! Wasn't he taught dancing! When he says something funny he ducks and seems to be setting to his partner. I should like to be as clever as her father. That is a clever man. I dare say Colonel De Craye will dance with her tonight. I wish I was there."
"It's a dinner-party, not a dance," Vernon forced himself to say, to dispel that ugly vision. |
Однако после нескольких минут штудировки образ этот померк, и он продолжал:
- Она такая странная! Совсем как девочка, и притом настоящая леди. Я такими как раз и представлял себе принцесс! А полковник де Крей! Так и видно, что он танцор! Скажет что-нибудь забавное, поклонится и станет в позицию - словно сейчас пустится в пляс. А знаете, я хотел бы быть таким же умным, как ее отец. Вот голова! Верно, полковник де Крей будет сегодня танцевать с нею в паре. Ах, как бы мне хотелось быть там! |
|
"Isn't it, sir? I thought they danced after dinner-parties, Mr. Whitford, have you ever seen her run?"
Vernon pointed him to his task. They were silent for a lengthened period. "But does Miss Middleton mean me to speak out if Sir Willoughby asks me?" said Crossjay. "Certainly. You needn't make much of it. All's plain and simple." |
- У них обед, а не танцы, - принудил себя ответить Вернон, чтобы отогнать невыносимое видение.
- Правда? А я думал, после обеда танцуют. Мистер Уитфорд, а вы видели, как она бегает? Вернон постучал пальцем по странице учебника. Воцарилось долгое молчание. - Ну, хорошо, а если сэр Уилоби начнет меня обо всем допрашивать, мисс Мидлтон в самом деле хочет, чтобы я отвечал правду? - Разумеется. Да и что ж тут особенного? Все совершенно просто. |
|
"But I'm positive, Mr. Whitford, he wasn't to hear of her going to the post-office with me before breakfast. And how did Colonel De Craye find her and bring her back, with that old Flitch? He's a man and can go where he pleases, and I'd have found her, too, give me the chance. You know. I'm fond of Miss Dale, but she--I'm very fond of her--but you can't think she's a girl as well. And about Miss Dale, when she says a thing, there it is, clear. But Miss Middleton has a lot of meanings. Never mind; I go by what's inside, and I'm pretty sure to please her."
"Take your chin off your hand and your elbow off the book, and fix yourself," said Vernon, wrestling with the seduction of Crossjay's idolatry, for Miss Middleton's appearance had been preternaturally sweet on her departure, and the next pleasure to seeing her was hearing of her from the lips of this passionate young poet. |
- И все-таки, мистер Уитфорд, я уверен, ей не хотелось, чтобы он узнал про то, как мы с ней утром ходили на почту. А молодчина этот полковник де Крей! Как только ему удалось настигнуть ее и привезти назад в коляске старины Флитча? Ну, да он взрослый, куда вздумается, туда и пойдет: Я бы и сам ее нашел, если бы меня всюду пускали. Вы знаете, я люблю мисс Дейл, но она: она очень хорошая: Но разве ее примешь за девочку? Потом с мисс Дейл, если она что скажет, все ясно. Как она сказала, так и есть. А у мисс Мидлтон - попробуй-ка разберись! Ну, да ладно, - поступай, как самому кажется правильным, и тогда наверняка ей угодишь.
- Не подпирай голову рукой, сними локоть с книги и не отвлекайся! - скомандовал Вернон. Мисс Мидлтон была и в самом деле ослепительно хороша в своем вечернем наряде, и, лишенный блаженства любоваться ею воочию, Вернон был бы не прочь утешиться гимнами ее красоте, льющимися из груди пылкого молодого поэта. |
| "Remember that you please her by speaking truth," Vernon added, and laid himself open to questions upon the truth, by which he learnt, with a perplexed sense of envy and sympathy, that the boy's idea of truth strongly approximated to his conception of what should be agreeable to Miss Middleton. | - Она прежде всего хочет, чтобы ты говорил правду, - прибавил Вернон, дав таким образом своему ученику возможность открыть дискуссию, в ходе которой, со смешанным чувством зависти и одобрения, он убедился, что представления о правде у мальчика почти полностью совпадали с его представлениями о том, что было бы приятно мисс Мидлтон. |
| He was lonely, bereft of the bard, when he had tucked Crossjay up in his bed and left him. Books he could not read; thoughts were disturbing. A seat in the library and a stupid stare helped to pass the hours, and but for the spot of sadness moving meditation in spite of his effort to stun himself, he would have borne a happy resemblance to an idiot in the sun. He had verily no command of his reason. | Когда он уложил юного барда в постель и остался один, его охватила тоска. Читать он не мог, одолевали тревожные мысли. Он пошел в библиотеку, уселся в кресло и, тупо уставившись в одну точку, с грехом пополам скоротал два-три часа. Если бы не глубокая печаль, заставлявшая мысль Вернона работать, несмотря на все его попытки ни о чем не думать, он бы походил на блаженного идиота, греющегося на солнце. Ах, он ничего не мог с собой поделать! |
| She was too beautiful! Whatever she did was best. That was the refrain of the fountain-song in him; the burden being her whims, variations, inconsistencies, wiles; her tremblings between good and naughty, that might be stamped to noble or to terrible; her sincereness, her duplicity, her courage, cowardice, possibilities for heroism and for treachery. By dint of dwelling on the theme, he magnified the young lady to extraordinary stature. And he had sense enough to own that her character was yet liquid in the mould, and that she was a creature of only naturally youthful wildness provoked to freakishness by the ordeal of a situation shrewd as any that can happen to her sex in civilized life. | Она была слишком хороша. Как бы она ни поступала, она была права. Таков был рефрен неумолчно звучавшей в нем песни - песни о ее капризах, непостоянстве, непоследовательности, лукавых уловках, о ее колебаниях между добродетелью и пороком, между благородством и вероломством, о ее искренности и коварстве, ее мужестве и малодушии, о том, что она равно способна подняться до высот героизма и опуститься до бездны предательства. По мере того как он внимал этой песне, образ девушки вырастал до гигантских размеров. Разум говорил ему, что характер ее еще пребывает в расплавленном состоянии, не вылился еще в определенную форму и что причудливость ее поступков - всего лишь результат воздействия обстоятельств на порывистую молодую натуру: ведь она очутилась едва ли не в самом затруднительном положении, в каком может очутиться женщина в наш просвещенный век! |
| But he was compelled to think of her extravagantly, and he leaned a little to the discrediting of her, because her actual image ummanned him and was unbearable; and to say at the end of it: "She is too beautiful! whatever she does is best," smoothed away the wrong he did her. | Но, думая о ней, он невольно впадал в преувеличения и, чтобы сохранить остатки трезвости, нарочно выискивал в ней отрицательные черты. А когда, осудив ее в уме, он мысленно прибавлял: "Она слишком хороша, и, как бы она ни поступала, она права", он тем самым смывал несправедливость, в которой был повинен минуту назад. |
| Had it been in his power he would have thought of her in the abstract--the stage contiguous to that which he adopted: but the attempt was luckless; the Stagyrite would have faded in it. What philosopher could have set down that face of sun and breeze and nymph in shadow as a point in a problem? |
Из этой стадии, казалось бы, логически вытекала следующая - стадия полного беспристрастия. Но на это он был неспособен, и попытка оценить Клару объективно тотчас терпела крах.
Да и какой философ мог бы смотреть на это лицо, в котором то проглядывал солнечный луч, то проносилось легкое дуновение зефира, то проскальзывала лукавая нимфа лесов, какой философ мог бы смотреть на него и видеть в кем всего лишь условие задачи? Сам Аристотель навряд ли бы в этом преуспел. |
| The library door was opened at midnight by Miss Dale. She dosed it quietly. "You are not working, Mr. Whitford? I fancied you would wish to hear of the evening. Professor Crooklyn arrived after all! Mrs. Mountstuart is bewildered: she says she expected you, and that you did not excuse yourself to her, and she cannot comprehend, et caetera. That is to say, she chooses bewilderment to indulge in the exclamatory. She must be very much annoyed. The professor did come by the train she drove to meet!" |
Ровно в полночь дверь библиотеки приоткрылась, и в нее просунулось лицо мисс Дейл.
- Я вам не помешаю, мистер Уитфорд? - спросила она, входя и тихонько притворяя за собою дверь. - Я подумала, что вам, быть может, интересно, как прошел вечер. Представьте себе, профессор Круклин в конце концов явился! Кстати, миссис Маунтстюарт полна недоумения: она говорит, что ожидала видеть вас у себя, что вы ей ничего не говорили, что она ровно ничего не понимает, и так далее, и так далее. Словом, она дала полную волю своей страсти к восклицаниям. Можно себе представить ее огорчение! Ведь профессор прибыл тем самым поездом, который она встречала! |
|
"I thought it probable," said Vernon.
"He had to remain a couple of hours at the Railway Inn; no conveyance was to be found for him. He thinks he has caught a cold, and cannot stifle his fretfulness about it. He may be as learned as Doctor Middleton; he has not the same happy constitution. Nothing more unfortunate could have occurred; he spoilt the party. Mrs. Mountstuart tried petting him, which drew attention to him, and put us all in his key for several awkward minutes, more than once. She lost her head; she was unlike herself I may be presumptuous in criticizing her, but should not the president of a dinner-table treat it like a battlefield, and let the guest that sinks descend, and not allow the voice of a discordant, however illustrious, to rule it? Of course, it is when I see failures that I fancy I could manage so well: comparison is prudently reserved in the other cases. I am a daring critic, no doubt, because I know I shall never be tried by experiment. I have no ambition to be tried." |
- Я так и предполагал, - сказал Вернон.
- Бедняге пришлось часа два провести в станционной гостинице - не было ни одного экипажа. Он уверен, что схватил простуду, и не в силах подавить свое раздражение по этому поводу. О его учености я судить не берусь, но ему далеко до благодушия нашего доктора Мидлтона. Словом, вышло крайне неудачно - он испортил весь вечер! Миссис Маунтстюарт стала было за ним усиленно ухаживать, но этим лишь привлекла к нему общее внимание, и раздражение профессора передалось остальным. Она совсем потеряла голову: она была непохожа на себя. Вы скажете, не мне бы выступать в роли критика, но я всегда считала, что хозяйке следует смотреть на свой стол, как на поле сражения, предоставляя павших собственной судьбе и не допуская, чтобы командовал кто-либо, кроме нее, будь то самый прославленный генерал. Конечно, все эти мысли возникают лишь при виде чужой неудачи, и тогда мне кажется, что я на месте хозяйки с честью выдержала бы этот бой. Да я, верно, и критиковать-то отваживаюсь лишь от сознания, что самой мне никогда не придется испытать свои силы на этом поприще, которое, по правде сказать, не представляется мне особенно привлекательным. |
|
She did not notice a smile of Vernon's, and continued: "Mrs Mountstuart gave him the lead upon any subject he chose. I thought the professor never would have ceased talking of a young lady who had been at the inn before him drinking hot brandy and water with a gentleman!"
"How did he hear of that?" cried Vernon, roused by the malignity of the Fates. |
И, не обратив внимания на улыбку, промелькнувшую на лице Вернона, Летиция продолжала:
- Миссис Маунтстюарт предоставила выбор темы профессору, а он только и говорил что о какой-то молодой особе, которая, как ему доложили, незадолго до него сидела в этой же гостинице и вдвоем с каким-то джентльменом потягивала горячую воду с коньяком. - Откуда он об этом узнал? - воскликнул Вернон, пораженный коварством судьбы. |
|
"From the landlady, trying to comfort him. And a story of her lending shoes and stockings while those of the young lady were drying. He has the dreadful snappish humourous way of recounting which impresses it; the table took up the subject of this remarkable young lady, and whether she was a lady of the neighbourhood, and who she could be that went abroad on foot in heavy rain. It was painful to me; I knew enough to be sure of who she was."
"Did she betray it?" "No." "Did Willoughby look at her?" "Without suspicion then." "Then?" |
- От хозяйки гостиницы, которая пыталась его утешить. Да, и еще он рассказывал, со слов все той же хозяйки, будто та снабдила эту особу своими чулками и башмаками, покуда сушилась ее собственная обувь. Профессор неплохой рассказчик, и его язвительная манера производит впечатление. Весь стол принялся гадать, откуда появилась эта эксцентричная особа, живет ли она где-нибудь по соседству и как могло случиться, что она рискнула отправиться в такую погоду пешком. Я слушала с болью. Увы, я не могла сомневаться в личности дамы, о которой шла речь!
- А она? - И глазом не моргнула! - А Уилоби - он на нее смотрел? - Да, но без тени подозрения сначала. - Сначала? |
| "Colonel De Craye was diverting us, and he was very amusing. Mrs. Mountstuart told him afterward that he ought to be paid salvage for saving the wreck of her party. Sir Willoughby was a little too cynical; he talked well; what he said was good, but it was not good-humoured; he has not the reckless indifference of Colonel De Craye to uttering nonsense that amusement may come of it. And in the drawing-room he lost such gaiety as he had. I was close to Mrs. Mountstuart when Professor Crooklyn approached her and spoke in my hearing of that gentleman and that young lady. They were, you could see by his nods, Colonel De Craye and Miss Middleton." | - Полковник де Крей всячески старался нас отвлечь и был чрезвычайно забавен. Миссис Маунтстюарт под конец даже сказала, что ему следовало бы выплатить премию за спасательные работы. Сэр Уилоби тоже говорил неплохо, но в его речах слишком уж чувствовалась горечь. Он говорил умно, но со злостью. Ему не хватает беспечности полковника де Крея, позволяющей тому молоть всякий вздор ради увеселения общества. А когда мы перешли в гостиную, даже полковник растерял последние остатки своей безмятежности. Я сидела подле миссис Маунтстюарт, когда к ней подошел профессор Круклин, и слышала, как он заговорил с ней о "вот этом джентльмене" и об "этой молодой даме", кивая в сторону полковника де Крея и мисс Мидлтон, так что уже нельзя было сомневаться, кого он имел в виду. |
|
"And she at once mentioned it to Willoughby?"
"Colonel De Craye gave her no chance, if she sought it. He courted her profusely. Behind his rattle he must have brains. It ran in all directions to entertain her and her circle." "Willoughby knows nothing?" "I cannot judge. He stood with Mrs. Mountstuart a minute as we were taking leave. She looked strange. I heard her say: 'The rogue!' He laughed. She lifted her shoulders. He scarcely opened his mouth on the way home." |
- И что же, она тотчас сообщила это Уилоби?
- Ну, нет! Полковник де Крей не отпускал ее ни на шаг. Он неустанно за ней ухаживал. У него трезвая голова, хоть он и кажется болтуном. Он изо всех сил занимал своей болтовней миссис Маунтстюарт и ее гостей. - Следовательно, Уилоби не знает? - Трудно сказать. Когда мы прощались, он задержался на минуту возле миссис Маунтстюарт. У нее было странное выражение лица, и я слышала, как она произнесла слово "плутовка". Он засмеялся. Она пожала плечами. По дороге домой он ни разу не раскрыл рта. |
| "The thing must run its course," Vernon said, with the philosophical air which is desperation rendered decorous. "Willoughby deserves it. A man of full growth ought to know that nothing on earth tempts Providence so much as the binding of a young woman against her will. Those two are mutually attracted: they're both . . . They meet, and the mischief's done: both are bright. He can persuade with a word. Another might discourse like an angel and it would be useless. I said everything I could think of, to no purpose. And so it is: there are those attractions!--just as, with her, Willoughby is the reverse, he repels. I'm in about the same predicament--or should be if she were plighted to me. That is, for the length of five minutes; about the space of time I should require for the formality of handing her back her freedom. How a sane man can imagine a girl like that . . . ! | - Ну, что ж, предоставим дальнейшее естественному ходу событий, - сказал Вернон с тем философским видом, за которым так часто прячется отчаяние. - Уилоби получил по заслугам. Взрослый человек должен понимать, что нельзя искушать судьбу, связывая молодую женщину словом, наперекор ее желаниям. А эти двое: они испытывают взаимное влечение: Оба они: Словом, они встретились, и этим все сказано. Ни ему, ни ей не откажешь в блеске. Он обладает даром убеждения. Другой, будь у него ангельское красноречие, ничего бы не добился на его месте. Я сказал ей все, что мог, - и безуспешно. Что поделаешь - такова природа сердечных влечений! Уилоби, напротив, действует на нее отталкивающим образом. Я примерно в таком же положении или, вернее, был бы в таком положении, если бы она связала себя словом со мною. Впрочем, я бы находился в нем ровно пять минут - срок, потребный для того, чтобы объявить ей по всей форме отказ от всяких притязаний на ее свободу. Надо быть безумцем, чтобы вообразить, что такая девушка: |
| But if she has changed, she has changed! You can't conciliate a withered affection. This detaining her, and tricking, and not listening, only increases her aversion; she learns the art in turn. Here she is, detained by fresh plots to keep Dr. Middleton at the Hall. That's true, is it not?" He saw that it was. "No, she's not to blame! She has told him her mind; he won't listen. The question then is, whether she keeps to her word, or breaks it. It's a dispute between a conventional idea of obligation and an injury to her nature. Which is the more dishonourable thing to do? Why, you and I see in a moment that her feelings guide her best. It's one of the few cases in which nature may be consulted like an oracle." |
Если она разлюбила, значит, разлюбила - и все тут! Угасшего чувства не оживить. Все эти уловки, попытки ее удержать, нежелание выслушать - лишь увеличивают ее отвращение, и она, в свою очередь, учится лукавить. Вот и сейчас, разве не хитростью удержали ее в Большом доме, нарочно так подстроив, чтобы доктор Мидлтон не захотел его покинуть? Разве я не прав?
Заручившись молчаливым согласием собеседницы, Вернон продолжал: - Нет, она ни в чем не виновата. Она была с ним откровенна, а он не захотел ее выслушать. Остается лишь вопрос: будет ли она верна своему слову или нарушит его? Поступится ли условным понятием чести или пойдет против своей природы? Где больше истинного бесчестья? Разве нам с вами не ясно, что ей следует прислушаться к велению своего сердца? Это один из тех редких случаев, когда единственным оракулом может служить природа. |
|
"Is she so sure of her nature?" said Miss Dale.
"You may doubt it; I do not. I am surprised at her coming back. De Craye is a man of the world, and advised it, I suppose. He--well, I never had the persuasive tongue, and my failing doesn't count for much." "But the suddenness of the intimacy!" "The disaster is rather famous 'at first sight'. He came in a fortunate hour . . . for him. A pigmy's a giant if he can manage to arrive in season. Did you not notice that there was danger, at their second or third glance? You counselled me to hang on here, where the amount of good I do in proportion to what I have to endure is microscopic." |
- Да, но знает ли она, чего хочет ее сердце?
- Для меня это не подлежит сомнению. Я удивляюсь только одному - что она вернулась. Должно быть, по совету де Крея - он как-никак обладает житейским опытом. Он: впрочем, у меня никогда не было дара убеждения, и моя неудача, конечно, не в счет. - Но такая внезапная близость! - Это и есть пресловутое - "с первого взгляда". Он появился на сцене в счастливую минуту - счастливую, разумеется, для него. Пигмей может показаться великаном, если он правильно рассчитает свой выход. А вы сами - разве вы не почуяли опасность со второго или с третьего взгляда, которыми они обменялись? Ведь это вы советовали мне здесь задержаться, хоть доля пользы, которую принесло мое пребывание, микроскопически мала по сравнению с неприятностями, какие я здесь терплю. |
|
"It was against your wishes, I know," said Laetitia, and when the words were out she feared that they were tentative. Her delicacy shrank from even seeming to sound him in relation to a situation so delicate as Miss Middleton's.
The same sentiment guarded him from betraying himself, and he said: "Partly against. We both foresaw the possible--because, like most prophets, we knew a little more of circumstances enabling us to see the fatal. A pigmy would have served, but De Craye is a handsome, intelligent, pleasant fellow." |
- Это было противно вашим желаниям, я знаю, - произнесла Летиция, тут же испугавшись собственной бестактности: одна мысль, что Вернон мог подумать, будто она пытается зондировать его в столь деликатном вопросе, заставила деликатную мисс Дейл внутренне сжаться.
Вернон и в самом деле насторожился. - Да, это отчасти шло вразрез с моими планами, - ответил он. - Впрочем, мы оба, - и вы и я, - кое-что предвидели, не правда ли? Это и не удивительно, ибо, подобно большинству пророков, мы основывали свои предчувствия на фактах, о которых догадаться не составляло особого труда. Для уготованной роли, как мы уже говорили, годился бы и пигмей, а полковник отнюдь не пигмей - он хорош собою, симпатичен и умен. |
|
"Sir Willoughby's friend!"
"Well, in these affairs! A great deal must be charged on the goddess." "That is really Pagan fatalism!" |
- Но ведь он - друг сэра Уилоби!
- Дружба в делах такого рода!.. В подобных случаях принято сваливать вину на Пенорожденную{47}. - Вы исповедуете языческий фатализм? |
|
"Our modern word for it is Nature. Science condescends to speak of natural selection. Look at these! They are both graceful and winning and witty, bright to mind and eye, made for one another, as country people say. I can't blame him. Besides, we don't know that he's guilty. We're quite in the dark, except that we're certain how it must end. If the chance should occur to you of giving Willoughby a word of counsel--it may--you might, without irritating him as my knowledge of his plight does, hint at your eyes being open. His insane dread of a detective world makes him artificially blind. As soon as he fancies himself seen, he sets to work spinning a web, and he discerns nothing else. It's generally a clever kind of web; but if it's a tangle to others it's the same to him, and a veil as well. He is preparing the catastrophe, he forces the issue. Tell him of her extreme desire to depart. Treat her as mad, to soothe him. Otherwise one morning he will wake a second time . . . ! It is perfectly certain. And the second time it will be entirely his own fault. Inspire him with some philosophy."
"I have none." |
- Нынче это называют Природой. Ученым угодно ссылаться на естественный отбор. Взгляните на нашу парочку! Оба изящны, обаятельны и остроумны, оба радуют сердце и глаз, - словом, эти двое, что называется, созданы друг для друга. Его можно понять. К тому же его вина еще не установлена. Мы знаем лишь одно: к чему это ведет. Если у вас подвернется случай дать Уилоби дружеский совет, - а вам это более с руки, чем мне, ибо уже одно то, что я слишком много знаю, должно его раздражать, - намекните ему, что у вас тоже открылись глаза. Его безрассудный страх перед общественным мнением мешает ему видеть вещи в их истинном свете. Едва Уилоби почудится, что ему грозит разоблачение, он начинает плести паутину и уже ничего кругом себя не видит. Хитроумная эта паутина застилает ему глаза, и он первый в ней запутывается. Он сам себе роет яму, он торопит события! Скажите ему, что ее желание уехать непреложно. Назовите ее безумной, чтобы его успокоить. Иначе в одно прекрасное утро он проснется - и тогда снова: еще раз!.. А ведь это непременно случится! И ему уже не на кого будет пенять, кроме как на себя. Внушите ему каплю вашего философского отношения к жизни.
- А если у меня самой нет ни капли философии? |
|
"I if I thought so, I would say you have better. There are two kinds of philosophy, mine and yours. Mine comes of coldness, yours of devotion."
"He is unlikely to choose me for his confidante." Vernon meditated. "One can never quite guess what he will do, from never knowing the heat of the centre in him which precipitates his actions: he has a great art of concealment. As to me, as you perceive, my views are too philosophical to let me be of use to any of them. I blame only the one who holds to the bond. The sooner I am gone!--in fact, I cannot stay on. So Dr. Middleton and the Professor did not strike fire together?" |
- Позвольте вам не поверить. Но, так или иначе, у вас есть нечто большее. Философия бывает двоякого рода. Моя философия - плод безразличия, ваша - преданности.
- Сомневаюсь, чтобы сэр Уилоби избрал меня своей наперсницей. Вернон задумался. - Никогда не знаешь, чего от него ожидать, - сказал он после паузы, - ибо не знаешь, какова температура той центральной точки его души, от которой исходят импульсы его поступков. Он очень скрытен. Я, как видите, чересчур философ, и поэтому от меня толк небольшой. Если я кого и осуждаю, то тех, кто стоит за сохранение оков во что бы то ни стало. И чем скорее я уеду: Словом, я не могу здесь дольше оставаться. Значит, не удалось, говорите, столкнуть доктора Мидлтона с профессором так, чтобы от этого столкновения зажглась искра? |
|
"Doctor Middleton was ready, and pursued him, but Professor Crooklyn insisted on shivering. His line of blank verse, 'A Railway platform and a Railway inn!' became pathetic in repetition. He must have suffered."
"Somebody has to!" "Why the innocent?" "He arrives a propos. But remember that Fridolin sometimes contrives to escape and have the guilty scorched. The Professor would not have suffered if he had missed his train, as he appears to be in the habit of doing. Thus his unaccustomed good-fortune was the cause of his bad." "You saw him on the platform?" |
- Доктор Мидлтон был во всеоружии и с места в карьер предпринял атаку, но профессор Круклин только дрожал да поеживался. Он повторял на все лады один и тот же усеченный гекзаметр: "О, эта станция, эта гостиница!" Всех разжалобил. Бедняге, видно, и в самом деле досталось.
- Должен же кто-то страдать! - Да, но почему это должен быть ни в чем не повинный человек? - Да просто потому, что он вовремя подвернулся. Впрочем, бывает и так, что Фридолину{48} удается избегнуть огненной печи и в нее в конце концов попадает виновный. Профессору не пришлось бы претерпеть все эти страдания, если бы он не изменил себе и, против обыкновения, не поспел бы на поезд. Потому-то и получилось, что его случайная удача так неудачно для него обернулась. - И вы не заметили его на платформе? |
|
"I am unacquainted with the professor. I had to get Mrs Mountstuart out of the way."
"She says she described him to you. 'Complexion of a sweetbread, consistency of a quenelle, grey, and like a Saint without his dish behind the head.'" "Her descriptions are strikingly accurate, but she forgot to sketch his back, and all that I saw was a narrow sloping back and a broad hat resting the brim on it. My report to her spoke of an old gentleman of dark complexion, as the only traveller on the platform. She has faith in the efficiency of her descriptive powers, and so she was willing to drive off immediately. The intention was a start to London. Colonel De Craye came up and effected in five minutes what I could not compass in thirty." |
- Я не знаю профессора Круклина в лицо, к тому же я думал только о том, как бы поскорее увезти миссис Маунтстюарт.
- Она утверждает, что нарисовала вам его портрет: "Лицо цвета коровьего вымени, рыхлое, как тефтелька, а общий облик - святого без нимба". - Сравнения миссис Маунтстюарт отличаются поразительной меткостью, но она забыла описать мне его со спины, а я видел всего лишь узкие покатые плечи и покоившуюся на них широкополую шляпу. Я ей сообщил, что, кроме какого-то старого джентльмена в черном, я больше никого не встретил. Она так верит в свой дар портретиста, что тотчас захотела уехать: Мисс Мидлтон собиралась в Лондон. Но тут подоспел полковник де Крей и за пять минут добился того, чего я не мог добиться за полчаса. |
|
"But you saw Colonel De Craye pass you?"
"My work was done; I should have been an intruder. Besides I was acting wet jacket with Mrs. Mountstuart to get her to drive off fast, or she might have jumped out in search of her Professor herself." "She says you were lean as a fork, with the wind whistling through the prongs." |
- И вы не заметили, как мимо вас проехал полковник де Крей?
- Я свое дело сделал и не хотел быть лишним. К тому же я боялся, как бы миссис Маунтстюарт не вздумала отправиться на розыски своего профессора сама, и хотел заставить ее покинуть станцию как можно скорее. Я дал ей понять, что погибаю от холода. - Да, да, она рассказывала, что вы походили на вилы, между зубьями которых так и свистел ветер. |
|
"You see how easy it is to deceive one who is an artist in phrases. Avoid them, Miss Dale; they dazzle the penetration of the composer. That is why people of ability like Mrs Mountstuart see so little; they are so bent on describing brilliantly. However, she is kind and charitable at heart. I have been considering to-night that, to cut this knot as it is now, Miss Middleton might do worse than speak straight out to Mrs. Mountstuart. No one else would have such influence with Willoughby. The simple fact of Mrs. Mountstuart's knowing of it would be almost enough. But courage would be required for that. Good-night, Miss Dale."
"Good-night, Mr. Whitford. You pardon me for disturbing you?" |
- Видите, как легко провести человека, который упивается фразой. Берегитесь фразы, мисс Дейл! Она ослепляет, мешая проникнуть в суть явления. Потому-то людям типа миссис Маунтстюарт так мало дано увидеть: они слишком увлечены подбором блестящих эпитетов. Впрочем, это добрая душа, и я как раз нынче вечером подумал, что было бы неплохо, если бы мисс Мидлтон поговорила с миссис Маунтстюарт начистоту. Как знать, не помог ли бы такой разговор разрубить этот узел? Никто не имеет такого влияния на Уилоби, как миссис Маунтстюарт. Уже одно то, что она будет в курсе событий, может сыграть решающую роль. Впрочем, чтобы сделать такое признание, мисс Мидлтон потребовалось бы немало мужества. Покойной ночи, мисс Дейл!
- Покойной ночи, мистер Уитфорд! Вы не сердитесь, что я вам помешала? |
|
Vernon pressed her hand reassuringly. He had but to look at her and review her history to think his cousin Willoughby punished by just retribution. Indeed, for any maltreatment of the dear boy Love by man or by woman, coming under your cognizance, you, if you be of common soundness, shall behold the retributive blow struck in your time.
Miss Dale retired thinking how like she and Vernon were to one another in the toneless condition they had achieved through sorrow. He succeeded in masking himself from her, owing to her awe of the circumstances. She reproached herself for not having the same devotion to the cold idea of duty as he had; and though it provoked inquiry, she would not stop to ask why he had left Miss Middleton a prey to the sparkling colonel. It seemed a proof of the philosophy he preached. |
Вместо ответа Вернон пожал ей руку. Провожая мисс Дейл взглядом, он вспомнил всю ее историю и подумал, что кузена Уилоби постигла заслуженная кара.
Да, да, друзья мои, рано или поздно всем вам, если вы не вовсе лишены здравого смысла, придется убедиться, что всякий, кто обидит малютку Купидона, - будь то мужчина или женщина, - понесет за это примерное наказание. Мисс Дейл меж тем, расставшись с Верноном, думала о схожести его судьбы со своею: они оба как бы потускнели от горестных переживаний, выпавших на их долю. Смятение, в какое ее повергло все происходящее, мешало ей заглянуть под маску невозмутимости, за которой прятался Вернон. Она сетовала, что не обладает его холодным чувством долга, и хоть и не могла понять, как Вернон мог оставить мисс Мидлтон в жертву блистательному полковнику, не решалась допытываться о его мотивах. Они, должно быть, находились в полном соответствии с философией, которую он исповедовал. |
|
As she was passing by young Crossjay's bedroom door a face appeared. Sir Willoughby slowly emerged and presented himself in his full length, beseeching her to banish alarm.
He said it in a hushed voice, with a face qualified to create sentiment. "Are you tired? sleepy?" said he. She protested that she was not: she intended to read for an hour. He begged to have the hour dedicated to him. "I shall be relieved by conversing with a friend." |
Поравнявшись со спальней юного Кросджея, она вдруг увидела, как дверь из этой комнаты отворилась и из нее высунулась голова сэра Уилоби.
- Не пугайтесь, - сказал он, выходя из спальни и прикрыв за собой дверь. - Это я. Однако приглушенный голос, каким он произнес эти слова, и выражение его лица были таковы, что не испугаться было мудрено. - Вы устали? Хотите спать? - спросил он. Она уверила его, что не собиралась спать, а что, напротив, хотела еще почитать часок. Он попросил ее подарить этот часок ему. - Дружеская беседа принесла бы мне облегчение, - сказал он. |
| No subterfuge crossed her mind; she thought his midnight visit to the boy's bedside a pretty feature in him; she was full of pity, too; she yielded to the strange request, feeling that it did not become "an old woman" to attach importance even to the public discovery of midnight interviews involving herself as one, and feeling also that she was being treated as an old friend in the form of a very old woman. Her mind was bent on arresting any recurrence to the project she had so frequently outlined in the tongue of innuendo, of which, because of her repeated tremblings under it, she thought him a master. | Ей и в голову не пришло, что Уилоби ее подстерегал. Было что-то бесконечно трогательное в том, что он заглянул к мальчику среди ночи; сердце ее сжималось от жалости к Уилоби, и она уступила его странной просьбе. Старухам не пристало жеманиться, подумала Летиция, и даже если ее полночная беседа с Уилоби сделается достоянием молвы, не беда: ведь он обратился к ней, как к старому другу - к старому другу и старой-престарой женщине. Она твердо решила тотчас же пресечь всякую его попытку намеками (а она слишком хорошо знала, сколь он искусен в такого рода разговоре, слишком часто доводилось ей трепетать от его обиняков и недомолвок!) возвратиться к некоему старинному проекту, о котором она и сама, наедине с собой, позволяла себе думать одними намеками. |
|
He conducted her along the corridor to the private sitting-room of the ladies Eleanor and Isabel.
"Deceit!" he said, while lighting the candles on the mantelpiece. |
Они прошли несколько шагов по коридору, откуда он провел ее в гостиную мисс Эленор и мисс Изабел.
- Обманут! - воскликнул он, зажигая свечи на камине, и сердце Летиции исполнилось сострадания. |
| She was earnestly compassionate, and a word that could not relate to her personal destinies refreshed her by displacing her apprehensive antagonism and giving pity free play. | Произнесенное им слово не имело ни малейшего отношения к ее собственной судьбе и позволяло, откинув всякую настороженность, пожалеть его от всей души. |
|
Both were seated. Apparently he would have preferred to watch her dark downcast eyelashes in silence under sanction of his air of abstract meditation and the melancholy superinducing it. Blood-colour was in her cheeks; the party had inspirited her features. Might it be that lively company, an absence of economical solicitudes, and a flourishing home were all she required to make her bloom again? The supposition was not hazardous in presence of her heightened complexion. She raised her eyes. He could not meet her look without speaking. |
Оба уселись. Он не спешил нарушить молчание, предпочитая, по-видимому, с меланхолической задумчивостью любоваться ее темными опущенными ресницами. На щеках ее проступил румянец, черты лица еще хранили оживление, вызванное застольной беседой. Как знать - быть может, общество, отсутствие материальных забот и счастливая жизнь вернули бы ей краски молодости? Сейчас, глядя на ее румянец, такое предположение не казалось Уилоби невероятным.
Но вот она подняла глаза. Дольше молчать становилось неловко. |
|
"Can you forgive deceit?"
"It would be to boast of more charity than I know myself to possess, were I to say that I can, Sir Willoughby. I hope I am able to forgive. I cannot tell. I should like to say yes." "Could you live with the deceiver?" "No." "No. I could have given that answer for you. No semblance of union should be maintained between the deceiver and ourselves. Laetitia!" "Sir Willoughby?" |
- Вы были бы способны простить обман? - начал он.
- Боюсь, сэр Уилоби, что это было бы свыше моих сил. Я всей душой стою за прощение. Но не знаю, способна ли я сама прощать. Хотелось бы сказать: да. - И вы могли бы жить с тем, кто вас обманул? - Нет. - Разумеется, нет. Я мог бы сам за вас ответить. Нет, с тем, кто нас обманывает, союз невозможен: Летиция! - Сэр Уилоби?.. |
|
"Have I no right to your name?"
"If it pleases you to . . ." "I speak as my thoughts run, and they did not know a Miss Dale so well as a dear Laetitia: my truest friend! You have talked with Clara Middleton?" "We had a conversation." Her brevity affrighted him. He flew off in a cloud. |
- Неужели я не вправе называть вас по имени?
- Если вам угодно: - Я говорю все, что приходит мне в голову, а в голову мне приходит то, что я меньше знаю некую мисс Дейл, нежели мою дорогую Летицию, - ах, вернейший мой друг! Вы говорили с Кларой Мидлтон? - Да. Было что-то зловещее в лаконичности ее ответов, и он снова спрятался в клубы туманностей. |
|
"Reverting to that question of deceivers: is it not your opinion that to pardon, to condone, is to corrupt society by passing off as pure what is false? Do we not," he wore the smile of haggard playfulness of a convalescent child the first day back to its toys, "Laetitia, do we not impose a counterfeit on the currency?"
"Supposing it to be really deception." |
- Так вот, возвращаясь к вопросу об обманщиках. Не кажется ли вам, что, прощая и попустительствуя им, мы тем самым способствуем развращению общества, ибо ложь выдаем за правду? Ведь это все равно, Летиция, - на устах Уилоби блуждала вымученная улыбка ребенка, еще не оправившегося от тяжелой болезни, но возвратившегося к своим игрушкам, - все равно что пускать в обращение фальшивую монету!
- Да, но был ли обман? |
| "Apart from my loathing of deception, of falseness in any shape, upon any grounds, I hold it an imperious duty to expose, punish, off with it. I take it to be one of the forms of noxiousness which a good citizen is bound to extirpate. I am not myself good citizen enough, I confess, for much more than passive abhorrence. I do not forgive: I am at heart serious and I cannot forgive:--there is no possible reconciliation, there can be only an ostensible truce, between the two hostile powers dividing this world." | - Помимо инстинктивного отвращения, какое вызывают у меня обман и фальшь в любом обличье, я считаю своим непременным долгом разоблачать ложь, карать ее, гнать без оглядки. Да, гражданский долг честного человека - с корнем истреблять этот омерзительнейший из пороков. Должен признаться, впрочем, что собственная моя гражданственность не простирается дальше пассивного отвращения. Но прощать я не прощаю: в душе я отношусь к этому всерьез и не могу простить обмана: Между двумя враждующими силами, разделяющими общество, возможно одно лишь показное перемирие. Подлинного мира между ними я не допускаю! |
|
She glanced at him quickly.
"Good and evil!" he said. Her face expressed a surprise relapsing on the heart. |
Она метнула в него быстрый взгляд.
- Силы добра и зла! - выкрикнул он. Лицо ее выражало недоумение и глубокую тоску. |
|
He spelt the puckers of her forehead to mean that she feared he might be speaking unchristianly.
"You will find it so in all religions, my dear Laetitia: the Hindoo, the Persian, ours. It is universal; an experience of our humanity. Deceit and sincerity cannot live together. Truth must kill the lie, or the lie will kill truth. I do not forgive. All I say to the person is, go!" |
- Но ведь всякая вера зиждется на разграничении добра и зла, - продолжал он, приписывая набежавшие на ее чело морщинки тому, что она осуждает нехристианский дух его речей. - Такое разграничение вы найдете и у христиан, и у индусов, и у персов - повсюду. Оно основано на общечеловеческом опыте. Обман и искренность несовместимы. Правда должна убить ложь, иначе ложь убьет правду. Нет, я не прощаю. Единственное, на что я способен, это сказать обманщику: изыди! |
| "But that is right! that is generous!" exclaimed Laetitia, glad to approve him for the sake of escaping her critical soul, and relieved by the idea of Clara's difficulty solved. | - Но так оно и следует! Это великодушно! - воскликнула Летиция, радуясь, что может одобрить его и заглушить ропот, поднявшийся было в ее строгой душе. К тому же и участь Клары таким образом решалась благополучно. |
|
"Capable of generosity, perhaps," he mused, aloud.
She wounded him by not supplying the expected enthusiastic asseveration of her belief in his general tendency to magnanimity. He said, after a pause: "But the world is not likely to be impressed by anything not immediately gratifying it. People change, I find: as we increase in years we cease to be the heroes we were. I myself am insensible to change: I do not admit the charge. Except in this we will say: personal ambition. I have it no more. And what is it when we have it? Decidedly a confession of inferiority! That is, the desire to be distinguished is an acknowledgement of insufficiency. But I have still the craving for my dearest friends to think well of me. A weakness? Call it so. Not a dishonourable weakness!" |
- Быть может, я и способен к великодушию, не знаю: - как бы вслух подумал он - и остановился, чтобы дать ей возможность торжественно и с жаром подтвердить, что все его поступки носят на себе печать великодушия и благородства.
Летиция этой паузой не воспользовалась. - Впрочем, - продолжал он, задетый ее молчанием, - свет признает только то, что на потребу дня. Люди, видно, меняются: с годами мы перестаем быть героями. Сам я, например, не замечаю в себе перемены: нет, я этого обвинения не приемлю. Единственное, в чем я изменился, это в своих честолюбивых - назовем это так - стремлениях. Их я начисто лишился. Да и что такое честолюбие? Признание собственного несовершенства, не более! Желание выделиться говорит лишь о сознании своей посредственности. Зато я по-прежнему дорожу мнением тех, кто дорог моему сердцу. Вы скажете - это слабость? Допустим - но, во всяком случае, не постыдная. |
| Laetitia racked her brain for the connection of his present speech with the preceding dialogue. She was baffled, from not knowing "the heat of the centre in him", as Vernon opaquely phrased it in charity to the object of her worship. | Летиция ломала голову, пытаясь сообразовать эту тираду со всем предшествующим разговором. Она терялась в догадках, ибо не знала "температуры центральной точки его души", как, щадя ее кумира, туманно выразился Вернон. |
| "Well," said he, unappeased, "and besides the passion to excel, I have changed somewhat in the heartiness of my thirst for the amusements incident to my station. I do not care to keep a stud--I was once tempted: nor hounds. And I can remember the day when I determined to have the best kennels and the best breed of horses in the kingdom. Puerile! What is distinction of that sort, or of any acquisition and accomplishment? We ask! one's self is not the greater. To seek it, owns to our smallness, in real fact; and when it is attained, what then? My horses are good, they are admired, I challenge the county to surpass them: well? These are but my horses; the praise is of the animals, not of me. I decline to share in it. Yet I know men content to swallow the praise of their beasts and be semi-equine. | - Ну что ж, - продолжал он, снова не дождавшись ее реплики, - быть может, я изменился не только в том, что утратил страсть первенствовать повсюду, быть может, во мне несколько ослабла жажда всех тех развлечений, которые свойственны джентльменам моего круга. Меня уже не увлекает мысль о чистокровном жеребце: хотя когда-то, признаться: Да и охотничья свора - тоже. А ведь было время, когда я поставил себе целью сделаться обладателем самой лучшей псарни и самых резвых скакунов в королевстве. Какое ребячество! Много ли чести от того, что обладаешь чем-то таким, чего нет у других, или от того, что сам в чем-то искуснее, чем другие? Ведь, по существу, от этого не становишься выше. Гоняясь за превосходством такого рода, мы лишь признаем собственное ничтожество. Да и что с того, что мы достигнем этой цели? Положим, кони мои хороши, все ими восхищаются, во всем графстве нет им равных. А дальше что? Ведь это всего лишь лошади, ведь все хвалы расточаются не мне, а моей конюшне. По правде сказать, такая слава меня не прельщает. Меж тем я знаю людей, которые с жадностью глотают комплименты, предназначенные четвероногим, и таким образом признают себя чем-то вроде кентавров. |
| The littleness of one's fellows in the mob of life is a very strange experience! One may regret to have lost the simplicity of one's forefathers, which could accept those and other distinctions with a cordial pleasure, not to say pride. As, for instance, I am, as it is called, a dead shot. 'Give your acclamations, gentlemen, to my ancestors, from whom I inherited a steady hand and quick sight.' They do not touch me. Where I do not find myself--that I am essentially I--no applause can move me. To speak to you as I would speak to none, admiration--you know that in my early youth I swam in flattery--I had to swim to avoid drowning!--admiration of my personal gifts has grown tasteless. Changed, therefore, inasmuch as there has been a growth of spirituality. We are all in submission to mortal laws, and so far I have indeed changed. I may add that it is unusual for country gentlemen to apply themselves to scientific researches. | Поистине, удивления достойно ничтожество тех, с кем трешься бок о бок на житейском торжище! И можно только позавидовать простодушию наших предков, которые тешились этими пустяками и даже гордились ими. Я, например, считаюсь метким стрелком. По этому поводу я могу сказать одно: "Адресуйте ваше восхищение, господа, моим предкам, от которых я унаследовал твердость руки и остроту зрения. Меня эти восторги ни в коей мере не касаются". Я равнодушен к любой хвале, если она относится не ко мне, не к моей личности, сути моего "я". С вами, Летиция, я могу говорить, как не говорю ни с кем, и вы можете мне поверить, если я вам скажу, что восхищение, - а в молодости, как вам известно, я буквально плавал в лести, да и что было делать: если бы я не научился плавать, я бы утонул! - восхищение, говорю я, преимуществами, коими одарила меня природа, потеряло для меня свою сладость. Итак, если я переменился, припишите это росту во мне духовного начала. Все мы смертны, все подвержены земным законам, а стало быть, и перемене. Могу прибавить, что среди помещиков не принято посвящать себя науке. |
| These are, however, in the spirit of the time. I apprehended that instinctively when at College. I forsook the classics for science. And thereby escaped the vice of domineering self-sufficiency peculiar to classical men, of which you had an amusing example in the carriage, on the way to Mrs. Mountstuart's this evening. Science is modest; slow, if you like; it deals with facts, and having mastered them, it masters men; of necessity, not with a stupid, loud-mouthed arrogance: words big and oddly garbed as the Pope's body-guard. Of course, one bows to the Infallible; we must, when his giant-mercenaries level bayonets." | Но таково уж веяние времени, и я, должно быть, почувствовал его инстинктивно, когда еще студентом покинул классическую филологию ради естественных наук. Таким образом, мне удалось избежать свойственной классикам самонадеянно-властной манеры, забавный образец которой вам довелось наблюдать сегодня в карете, когда мы с вами ехали к миссис Маунтстюарт. Точные науки - занятие более скромное и, если угодно, более кропотливое. Они имеют дело с фактами, а овладев фактами, вы овладеваете умами, и вам незачем прибегать к надменному краснобайству филологов, щеголяющих красивыми оборотами, пестрыми и нарядными, словно личная охрана папы римского! Разумеется, нельзя не склонить голову перед Непогрешимым - да и как же иначе, когда штыки его наемных великанов упираются вам в грудь! |
|
Sir Willoughby offered Miss Dale half a minute that she might in gentle feminine fashion acquiesce in the implied reproof of Dr. Middleton's behaviour to him during the drive to Mrs. Mountstuart's. She did not.
Her heart was accusing Clara of having done it a wrong and a hurt. For while he talked he seemed to her to justify Clara's feelings and her conduct: and her own reawakened sensations of injury came to the surface a moment to look at him, affirming that they pardoned him, and pitied, but hardly wondered. |
Сэр Уилоби сделал здесь передышку, чтобы дать мисс Дейл возможность - с присущей ей женской деликатностью - выразить свое согласие с его завуалированным выпадом по адресу доктора Мидлтона в отместку за его неблаговидное поведение в карете.
Мисс Дейл, однако, промолчала. Она мысленно корила Клару за непоправимый урон, который та нанесла ее сердцу: слушая разглагольствования сэра Уилоби, она чувствовала, что оправдывает ее в душе. Собственная застарелая боль заговорила в ней, и она взглянула на сэра Уилоби новыми глазами: такого человека можно простить, можно даже пожалеть, но удивить ее он уже ничем не может. |
|
The heat of the centre in him had administered the comfort he wanted, though the conclusive accordant notes he loved on woman's lips, that subservient harmony of another instrument desired of musicians when they have done their solo-playing, came not to wind up the performance: not a single bar. She did not speak. Probably his Laetitia was overcome, as he had long known her to be when they conversed; nerve-subdued, unable to deploy her mental resources or her musical. Yet ordinarily she had command of the latter.--Was she too condoling? Did a reason exist for it? Had the impulsive and desperate girl spoken out to Laetitia to the fullest?--shameless daughter of a domineering sire that she was! Ghastlier inquiry (it struck the centre of him with a sounding ring), was Laetitia pitying him overmuch for worse than the pain of a little difference between lovers--for treason on the part of his bride? Did she know of a rival? know more than he?
When the centre of him was violently struck he was a genius in penetration. He guessed that she did know: and by this was he presently helped to achieve pathos. |
"Центральная точка" в душе сэра Уилоби меж тем достигла полного накала, и он немного воспрянул духом; однако тех заключительных нот, которые он так любил слышать из женских уст, этой подчиненной гармонии, которую ждешь после того, как солирующий инструмент исполнит свою партию, не последовало. Хоть бы два-три такта! Летиция молчала. Бедняжка, должно быть, - как это с ней бывает, - слишком подавлена его вниманием. В ней дрожит каждый нерв, и она не в силах выказать ни умственных, ни музыкальных своих способностей. Впрочем, до сих пор он всегда мог рассчитывать на ее музыкальность: Или уж слишком она ему соболезнует? Но разве есть для этого основание? Неужели эта отчаянная, безрассудная девица сделала ее своей наперсницей? О, бесстыжая дочь высокомерного родителя! Быть может:? Но нет, это было бы слишком ужасно (мысль эта, ударив его по сердцу, тотчас со звоном от него отскочила): Неужели Летиция полагает, что здесь кроется нечто большее, нежели обычная любовная размолвка: Измена?! Или она слышала о сопернике? Быть может, ей известно нечто такое, чего еще не знает он сам? Стоило задеть пресловутую центральную точку, как Уилоби становился ясновидящим. Итак, Летиция знает все. Следовательно, ему остается прибегнуть к пафосу. |
|
"So my election was for Science," he continued; "and if it makes me, as I fear, a rara avis among country gentlemen, it unites me, puts me in the main, I may say, in the only current of progress--a word sufficiently despicable in their political jargon.--You enjoyed your evening at Mrs. Mountstuart's?"
"Very greatly." "She brings her Professor to dine here the day after tomorrow. Does it astonish you? You started." "I did not hear the invitation." |
- Ну, так вот, - продолжал он, - я остановил свой выбор на Науке. Пусть я кажусь среди моих соседей белой вороной, это объединяет меня со всеми, кто стремится вперед, кто ступил на путь прогресса, - о, я знаю, что самое слово "прогресс" является для некоторых едва ли не бранным! Как вам понравился вечер у миссис Маунтстюарт?
- Чрезвычайно. - Послезавтра миссис Маунтстюарт обедает у нас со своим профессором. Вы удивлены? Вы как будто вздрогнули. - Я не слышала приглашения. |
|
"It was arranged at the table: you and I were separated--cruelly, I told her: she declared that we see enough of one another, and that it was good for me that we should be separated; neither of which is true. I may not have known what is the best for me: I do know what is good. If in my younger days I egregiously erred, that, taken of itself alone, is, assuming me to have sense and feeling, the surer proof of present wisdom. I can testify in person that wisdom is pain. If pain is to add to wisdom, let me suffer! Do you approve of that, Laetitia?"
"It is well said." |
- Мы договорились за столом. Нас ведь с вами разлучили; когда я пожаловался хозяйке на ее жестокость, она сказала, что мы и так слишком много бываем вместе и что мне полезно иногда с вами разлучаться. Ни с тем, ни с другим я, разумеется, не согласился. Я могу ошибаться, не знать своего сердца, но о том, что мне вредно, а что - полезно, позвольте мне судить самому. И пусть я в молодые годы совершил вопиющую ошибку, уже одно это, - если вы, конечно, признаете во мне наличие ума и сердца, - уже одно это должно служить доказательством, что теперь я стал мудрее. Увы, я убедился на собственном опыте, что мудрость есть боль! Но пусть, пусть, говорю я, если нельзя достигнуть мудрости иначе, как через страдание, я готов страдать! Вы со мной не согласны, Летиция?
- Это хорошо сказано. |
|
"It is felt. Those who themselves have suffered should know the benefit of the resolution."
"One may have suffered so much as to wish only for peace." "True: but you! have you?" "It would be for peace, if I prayed for any earthly gift." |
- Сказано от души. И оценить это может лишь тот, кто сам страдал.
- Бывает, что человек страдал так долго, что уже не в силах мечтать ни о чем, кроме покоя. - Верно. Но вы: вы сами? - Из всех земных даров я молила бы о покое. |
|
Sir Willoughby dropped a smile on her. "I mentioned the Pope's parti-coloured body-guard just now. In my youth their singular attire impressed me. People tell me they have been re-uniformed: I am sorry. They remain one of my liveliest recollections of the Eternal City. They affected my sense of humour, always alert in me, as you are aware. We English have humour. It is the first thing struck in us when we land on the Continent: our risible faculties are generally active all through the tour. Humour, or the clash of sense with novel examples of the absurd, is our characteristic. I do not condescend to boisterous displays of it. I observe, and note the people's comicalities for my correspondence. But you have read my letters--most of them, if not all?"
"Many of them." |
Сэр Уилоби удостоил ее улыбкой.
- Я недаром сейчас вспомнил гвардейцев папы в их разноцветных камзолах. Когда я был молод, их наряд меня поразил. Говорят, у них теперь другая форма. А жаль! Это одно из самых ярких моих воспоминаний о Вечном Городе. Они действовали на мое чувство юмора, которое, как вы знаете, у меня развито до чрезвычайности. Мы, англичане, обладаем чувством юмора. Оно первым отзывается на все, что мы видим, когда попадаем в Европу, и не покидает нас все время путешествия. Юмор, иначе говоря, реакция здравого смысла на всякую нелепость - характернейшая наша черта. Я, однако, не позволяю себе слишком бурных проявлений этой национальной особенности, а просто беру на заметку все комичное, что вижу в людях, и впоследствии запечатлеваю это в своих письмах. Ну, да вы их читали - большую часть, если не все. - Да, я читала ваши письма. |
| "I was with you then!--I was about to say--that Swiss-guard reminded me--you have not been in Italy. I have constantly regretted it. You are the very woman, you have the soul for Italy. I know no other of whom I could say it, with whom I should not feel that she was out of place, discordant with me. Italy and Laetitia! often have I joined you together. We shall see. I begin to have hopes. Here you have literally stagnated. Why, a dinner-party refreshes you! What would not travel do, and that heavenly climate! You are a reader of history and poetry. Well, poetry! I never yet saw the poetry that expressed the tenth part of what I feel in the presence of beauty and magnificence, and when I really meditate--profoundly. Call me a positive mind. I feel: only I feel too intensely for poetry. By the nature of it, poetry cannot be sincere. I will have sincerity. Whatever touches our emotions should be spontaneous, not a craft. I know you are in favour of poetry. You would win me, if any one could. But history! there I am with you. Walking over ruins: at night: the arches of the solemn black amphitheatre pouring moonlight on us--the moonlight of Italy!" | - О, я был с вами все время! Но я хотел сказать - и Эти этелохранители напомнили мне, - что вы ведь не бывали в Италии. Как я об этом всегда жалел! Уж кому-кому, а вам следовало бы побывать в Италии, вы созданы для Италии. Я не знаю никого, ни одной женщины, о ком бы я мог Это эсказать. Никого, с кем я чувствовал бы себя там в столь полной гармонии. Италия и Летиция! Как часто в мыслях своих произносил я рядом эти два слова! Впрочем, я не оставляю надежды. Ведь вы тут совсем закисли. Даже небольшой вечер, как сегодняшний, вас оживляет. А как бы на вас подействовало путешествие и этот благодатный климат! Вы любите историю и стихи. Что касается стихов: Я еще не набрел на ту строку, которая выразила бы и десятую долю того, что я испытываю при лицезрении красоты и величия, - десятую долю тех глубоких мыслей, что приходят в голову, когда мне случается погрузиться в задумчивость. Вы скажете, у меня слишком прозаический ум. Но нет, я способен чувствовать, только чувства мои так интенсивны, что я не нахожу им соответствия в поэзии. Поэзия, по самой природе своей, не может быть искренней. А я стою за искренность. Все, что трогает наше чувство, должно возникать стихийно, а не через посредство ремесла. Вы сторонница поэзии, я знаю, и только вы одна и могли бы обратить меня в свою веру. Зато история! Тут уж я с вами, целиком. Бродить среди развалин - ночь, сквозь арки черной громады амфитеатра струит свое сияние лунный свет. Лунный свет Италии! |
|
"You would not laugh there, Sir Willoughby?" said Laetitia, rousing herself from a stupor of apprehensive amazement, to utter something and realize actual circumstances.
"Besides, you, I think, or I am mistaken in you"--he deviated from his projected speech--"you are not a victim of the sense of association and the ludicrous." "I can understand the influence of it: I have at least a conception of the humourous, but ridicule would not strike me in the Coliseum of Rome. I could not bear it, no, Sir Willoughby!" |
- Там вы, надеюсь, не стали бы смеяться, сэр Уилоби? - произнесла Летиция, пытаясь вернуться к действительности и выйти из оцепенения, в которое ее погрузили его бессвязные речи.
- Мне кажется, что и вы, если я в вас не ошибся: - Сэр Уилоби сбился с тона: - Вы ведь не из тех, кто поддается неуместным ассоциациям, как другие, и чувство нелепого вас: - О, я понимаю, как оно может действовать! Во всяком случае, я способна понять, что может показаться забавным иному. Но в римском Колизее мне было бы не до смеха. Ах, нет, сэр Уилоби, я бы не вынесла насмешки в Колизее! |
|
She appeared to be taking him in very strong earnest, by thus petitioning him not to laugh in the Coliseum, and now he said: "Besides, you are one who could accommodate yourself to the society of the ladies, my aunts. Good women, Laetitia! I cannot imagine them de trop in Italy, or in a household. I have of course reason to be partial in my judgement."
"They are excellent and most amiable ladies; I love them," said Laetitia, fervently; the more strongly excited to fervour by her enlightenment as to his drift. |
Летиция, по-видимому, приняла его слова всерьез, раз она так настойчиво призывала его не смеяться в Колизее.
- К тому же, - продолжал он, - вы бы прекрасно ужились с моими тетушками. Ах, Летиция, это замечательные женщины. Ни в Италии, ни дома я не мог бы себе представить, что они de trop, лишние. Впрочем, здесь, быть может, я недостаточно беспристрастный судья. - Это прелестные, приятнейшие дамы, - сказала Летиция с жаром, - и я очень их люблю. |
|
She read it that he designed to take her to Italy with the ladies: --after giving Miss Middleton her liberty; that was necessarily implied. And that was truly generous. In his boyhood he had been famous for his bountifulness in scattering silver and gold. Might he not have caused himself to be misperused in later life?
Clara had spoken to her of the visit and mission of the ladies to the library: and Laetitia daringly conceived herself to be on the certain track of his meaning, she being able to enjoy their society as she supposed him to consider that Miss Middleton did not, and would not either abroad or at home. |
Ее энтузиазм был вызван отчасти тем, что она, как ей казалось, поняла, наконец, к чему клонит сэр Уилоби: он, должно быть, намерен повезти ее и тетушек в Италию - разумеется, после того, как возвратит мисс Мидлтон свободу. Это было по-настоящему великодушно с его стороны. Да он и был великодушен - Летиция помнила, каким он был в юности, помнила щедрость, с какой он разбрасывал золото и серебро! В последующие годы, должно быть, произошло какое-то недоразумение, и он нечаянно дал повод к неверному толкованию своих поступков.
Летиция вспомнила рассказ Клары о посольстве тетушек в библиотеку, и ее осенила дерзкая мысль: ну, конечно же, сэр Уилоби хотел этими словами дать понять, что считает ее способной оценить общество тетушек - дома ли, за морем ли, все равно, - в то время как мисс Мидлтон, по его предположениям, должна была ими тяготиться. |
|
Sir Willoughby asked her: "You could travel with them?"
"Indeed I could!" "Honestly?" "As affirmatively as one may protest. Delightedly." "Agreed. It is an undertaking." He put his hand out. "Whether I be of the party or not! To Italy, Laetitia! It would give me pleasure to be with you, and it will, if I must be excluded, to think of you in Italy." |
- Ведь вы согласились бы с ними путешествовать, правда?
- Разумеется, согласилась бы! - Честно? - Совершенно честно. С восторгом! - Отлично. По рукам! - Сэр Уилоби протянул руку. - Независимо от того, поеду я сам с вами или нет! В Италию, Летиция! Я был бы счастлив сопровождать вас в вашем путешествии, но если этому и не суждено сбыться, я буду счастлив мыслью, что вы в Италии! |
| His hand was out. She had to feign inattention or yield her own. She had not the effrontery to pretend not to see, and she yielded it. He pressed it, and whenever it shrunk a quarter inch to withdraw, he shook it up and down, as an instrument that had been lent him for due emphasis to his remarks. And very emphatic an amorous orator can make it upon a captive lady. | Сэр Уилоби не убирал руки, и Летиции оставалось либо сделать вид, будто она ее не замечает, либо подать ему свою. Но на притворство у нее не хватило духу. Он завладел ее рукой, и всякий раз, как она робко пыталась ее высвободить, встряхивал ею, словно желая придать больше весу своим словам. Способ этот подчас бывает весьма действенным и опасным для дамы, имевшей неосторожность оставить свою ручку в руках влюбленного джентльмена. |
| "I am unable to speak decisively on that or any subject. I am, I think you once quoted, 'tossed like a weed on the ocean.' Of myself I can speak: I cannot speak for a second person. I am infinitely harassed. If I could cry, 'To Italy tomorrow!' Ah! . . . Do not set me down for complaining. I know the lot of man. But, Laetitia, deceit! deceit! It is a bad taste in the mouth. It sickens us of humanity. I compare it to an earthquake: we lose all our reliance on the solidity of the world. It is a betrayal not simply of the person; it is a betrayal of humankind. My friend! Constant friend! No, I will not despair. Yes, I have faults; I will remember them. Only, forgiveness is another question. Yes, the injury I can forgive; the falseness never. In the interests of humanity, no. So young, and such deceit!" | - Покуда я еще не имею возможности с полной определенностью говорить об этом - как и вообще о моих ближайших планах. Я пребываю в состоянии, которое вы, помнится, определили словами поэта: "Подобен былинке в волнах". Я могу говорить только за себя и ничего не могу сказать о другом лице. Я предельно измучен. Ах, если бы я мог сказать: "В Италию! Завтра же:" Не думайте, что я жалуюсь. Я знаю - таков удел человека. Но обман, Летиция, обман! О, какой горький привкус оставляет он во рту! Начинаешь ненавидеть человечество. Это все равно что землетрясение - кажется, что почва уходит из-под ног. Ведь это род предательства, причем преданным оказывается не тот или иной человек, а все человечество в целом! Друг мой! Мой добрый, верный друг! Нет, я не впаду в отчаяние. У меня есть свои недостатки, я знаю, и я стараюсь постоянно напоминать себе о них. Но простить - это уже другое дело. Причиненные мне страдания я еще мог бы простить, обман - никогда! Нет, говорю я, ибо здесь затронуты интересы человечества. Столь юное существо и - обман! |
| Laetitia's bosom rose: her hand was detained: a lady who has yielded it cannot wrestle to have it back; those outworks which protect her treacherously shelter the enemy aiming at the citadel when he has taken them. In return for the silken armour bestowed on her by our civilization, it is exacted that she be soft and civil nigh up to perishing-point. She breathed tremulously high, saying on her top-breath: "If it--it may not be so; it can scarcely. . ." A deep sigh intervened. It saddened her that she knew so much. | Грудь Летиции вздымалась. Рука ее все еще была в плену - не может же девушка высвободить свою руку силой, после того как сама, доброй волей подала ее мужчине! Те самые бастионы, что призваны ее защищать, служат коварным прикрытием противнику, который пользуется ими, чтобы нанести удар по самой цитадели. Цивилизация наделяет женщину шелковой броней, требуя взамен деликатной уступчивости, которая подчас таит в себе гибель. Летиция полепетала с усилием: "Но: если: быть может, это и не так: неужели?.." У нее перехватило дыхание от жалости. Увы, она слишком много знала! |
| "For when I love I love," said Sir Willoughby; "my friends and my servants know that. There can be no medium: not with me. I give all, I claim all. As I am absorbed, so must I absorb. We both cancel and create, we extinguish and we illumine one another. The error may be in the choice of an object: it is not in the passion. Perfect confidence, perfect abandonment. I repeat, I claim it because I give it. The selfishness of love may be denounced: it is a part of us. My answer would be, it is an element only of the noblest of us! Love, Laetitia! I speak of love. But one who breaks faith to drag us through the mire, who betrays, betrays and hands us over to the world, whose prey we become identically because of virtues we were educated to think it a blessing to possess: tell me the name for that!--Again, it has ever been a principle with me to respect the sex. But if we see women false, treacherous . . . | - Так вот, когда я люблю, то люблю, - продолжал сэр Уилоби. - Это знают и друзья мои, и слуги. Середины я не признаю. Я отдаю себя всего! А взамен я требую от человека, чтобы и он отдавался мне целиком. Любовь - это взаимное поглощение, это постоянное отречение от собственной личности, за которым следует ее возрождение. Каждый из нас то гасит другого, то озаряет его новым светом. Ошибка моя лишь в выборе предмета страсти, но отнюдь не в характере этой страсти. Полное доверие, я повторяю, полное самоотречение! Я требую того же, что даю сам. Пусть ругают эгоизм любви - он неизбежен, он часть нас самих. Подобный эгоизм, сказал бы я, удел избранных. Любовь, Летиция! Я говорю о любви. Но та, что нарушает клятву и втаптывает нас в грязь, та, что предает нас, предает и выставляет на посмешище, та, чьей жертвой мы становимся в силу тех самых добродетелей, обладание которыми нам казалось высшим благом, - скажите мне, как это назвать?.. |
|
Why indulge in these abstract views, you would ask! The world presses them on us, full as it is of the vilest specimens. They seek to pluck up every rooted principle: they sneer at our worship: they rob us of our religion. This bitter experience of the world drives us back to the antidote of what we knew before we plunged into it: of one . . . of something we esteemed and still esteem. Is that antidote strong enough to expel the poison? I hope so! I believe so! To lose faith in womankind is terrible."
He studied her. She looked distressed: she was not moved. |
И вот еще: я воспитан в благоговейном почитании прекрасного пола. Но если женщины лживы, коварны?.. Зачем прибегать к обобщениям, спросите вы? Свет вынуждает нас к этому, являя самые гнусные примеры предательства и вероломства. Он тщится с корнем вырвать наши принципы, он смеется над нашим благоговением, издевается над нашей верой. Горький опыт заставляет нас удалиться от света и искать противоядия в прошлом, - в том, что мы знали прежде, чем окунулись в светский омут - там: у той, которой мы некогда поклонялись, которой не переставали поклоняться никогда! Но хватит ли силы у этого противоядия, чтобы окончательно обезвредить отраву? О, я надеюсь! Верю! Ужасно было бы утерять веру в женщину!
Он пристально глядел на нее. У нее был вид расстроенный, но не растроганный. |
| She was thinking that, with the exception of a strain of haughtiness, he talked excellently to men, at least in the tone of the things he meant to say; but that his manner of talking to women went to an excess in the artificial tongue--the tutored tongue of sentimental deference of the towering male: he fluted exceedingly; and she wondered whether it was this which had wrecked him with Miss Middleton. | Она думала о том, что, несмотря на некоторую долю высокомерия, сэр Уилоби был прекрасным собеседником с мужчинами - по крайней мере, когда он разговаривал с ними, тон его речей не расходился с их содержанием; с женщинами же он прибегал к какому-то ходульному языку, к тому сентиментально-почтительному языку, которому обучают джентльменов, дабы те могли говорить с высоты своего мужского превосходства. Слушая, как сэр Уилоби заливается флейтой, Летиция подумала, что, быть может, эти-то флейтовые нотки и погубили его в глазах мисс Мидлтон. |
| His intuitive sagacity counselled him to strive for pathos to move her. It was a task; for while he perceived her to be not ignorant of his plight, he doubted her knowing the extent of it, and as his desire was merely to move her without an exposure of himself, he had to compass being pathetic as it were under the impediments of a mailed and gauntletted knight, who cannot easily heave the bosom, or show it heaving. | Интуиция подсказывала ему, что единственный способ растопить сердце Летиции - это разжалобить ее. Но в том-то и заключалась трудность: он видел, что ей кое-что известно о его плачевном положении, но не думал, чтобы она была посвящена в истинные размеры катастрофы. С одной стороны - ему хотелось ее растрогать, с другой - не хотелось себя выдавать, поэтому свою роль мученика любви ему приходилось играть как бы в рыцарских доспехах, а они мешали увидеть, как вздымается его грудь от любовных вздохов. |
|
Moreover, pathos is a tide: often it carries the awakener of it off his feet, and whirls him over and over armour and all in ignominious attitudes of helpless prostration, whereof he may well be ashamed in the retrospect. We cannot quite preserve our dignity when we stoop to the work of calling forth tears. Moses had probably to take a nimble jump away from the rock after that venerable Law-giver had knocked the water out of it.
However, it was imperative in his mind that he should be sure he had the power to move her. He began; clumsily at first, as yonder gauntletted knight attempting the briny handkerchief. |
У жалости свои приливы и отливы, и того, кто пытается ее пробудить в другом, волна подчас сбивает с ног, крутит по своему произволу и шваркает о берег вместе с его броней и латами, вынуждая принимать позы настолько мало героические, что впоследствии стыдно вспомнить. Да, когда хочешь выжать слезу у другого, трудно сохранить достоинство! Надо полагать, что и Моисею, этому почтенному законодателю, пришлось ловким прыжком отпрянуть от скалы, из которой он исторгнул воду.
Как бы то ни было, сейчас сэру Уилоби представлялось необходимым утвердиться в своей власти источать слезы из глаз Летиции. Он приступил к делу поначалу несколько неуклюже и неуверенно - мешали все те же рыцарские доспехи: руке, облаченной в железную рукавицу, нелегко поднести к глазам платок! |
|
"What are we! We last but a very short time. Why not live to gratify our appetites? I might really ask myself why. All the means of satiating them are at my disposal. But no: I must aim at the highest:--at that which in my blindness I took for the highest. You know the sportsman's instinct, Laetitia; he is not tempted by the stationary object. Such are we in youth, toying with happiness, leaving it, to aim at the dazzling and attractive."
"We gain knowledge," said Laetitia. "At what a cost!" |
- Что такое человек? Как кратковременно пребывание его на земле! - воскликнул он. - Казалось бы, живи в свое удовольствие, утоляй свои аппетиты, - чего же больше? Право, я сам порою задумываюсь - почему бы и мне так не жить? Ведь к моим услугам все. И вот, подите, я почему-то должен стремиться к какому-то высокому идеалу - вернее, к тому, что в слепоте своей я принял за идеал. Вы, верно, слышали об инстинкте охотника: неподвижная цель не привлекает его. Таковы и мы в наши молодые лета - мы играем счастьем, пренебрегаем им и стремимся к тому, что слепит нас своим сиянием.
- Мы становимся мудрее, - сказала Летиция. - Да, но какой ценой! |
|
The exclamation summoned self-pity to his aid, and pathos was handy.
"By paying half our lives for it and all our hopes! Yes, we gain knowledge, we are the wiser; very probably my value surpasses now what it was when I was happier. But the loss! That youthful bloom of the soul is like health to the body; once gone, it leaves cripples behind. Nay, my friend and precious friend, these four fingers I must retain. They seem to me the residue of a wreck: you shall be released shortly: absolutely, Laetitia, I have nothing else remaining--We have spoken of deception; what of being undeceived?--when one whom we adored is laid bare, and the wretched consolation of a worthy object is denied to us. No misfortune can be like that. Were it death, we could worship still. Death would be preferable. But may you be spared to know a situation in which the comparison with your inferior is forced on you to your disadvantage and your loss because of your generously giving up your whole heart to the custody of some shallow, light-minded, self--! . . . |
С этим возгласом он ощутил новый прилив жалости к себе.
- Ценою половины жизни, ценою всех наших надежд и упований! - произнес он с неподдельным пафосом. - Да, мы становимся мудрее, и личность моя, пожалуй, теперь содержательнее, нежели тогда, когда я был счастлив. Но сколько я потерял! Душевная свежесть - то же здоровье. Утратив ее, мы превращаемся в калек. Ах, нет, мой друг, бесценный друг, не отнимайте у меня ваши пальчики! Они для меня что обломок корабля для потерпевшего кораблекрушение. Я их отпущу, не бойтесь. Но, поверьте, Летиция, они - все, что у меня осталось!.. Мы говорили об обмане. А каково узнать правду! Когда та, которую ты боготворил, стоит перед тобой развенчанной, и ты даже лишен жалкого утешения - знать, что кумир твой был достоин обожания!.. Что может быть горше этого? Если бы та, на кого мы молились, умерла, можно было бы, по крайней мере, боготворить ее память. О, лучше смерть! Какое счастье, что вам не дано испытать такого - знать, что вам предпочли человека, который неизмеримо ниже вас: А все из-за того, что вы вверили ваше сердце пустой, ветреной эгои: |
| We will not deal in epithets. If I were to find as many bad names for the serpent as there are spots on his body, it would be serpent still, neither better nor worse. The loneliness! And the darkness! Our luminary is extinguished. Self-respect refuses to continue worshipping, but the affection will not be turned aside. We are literally in the dust, we grovel, we would fling away self-respect if we could; we would adopt for a model the creature preferred to us; we would humiliate, degrade ourselves; we cry for justice as if it were for pardon . . ." | Впрочем, к чему эпитеты? Змея останется змеей, и даже если подобрать для нее столько же бранных слов, сколько на ее коже пятен, она от этого не сделается ни лучше, ни хуже: Но одиночество! Но мрак! Светоч погас. Чувство собственного достоинства запрещает любить, но упрямое сердце не желает повиноваться. Мы унижаемся, пресмыкаемся в пыли, отказываемся от чувства собственного достоинства, готовы подражать жалкому образцу, которому нас предпочли, идем на все - и взываем к справедливости, словно молим о прощении: |
| "For pardon! when we are straining to grant it!" Laetitia murmured, and it was as much as she could do. She remembered how in her old misery her efforts after charity had twisted her round to feel herself the sinner, and beg forgiveness in prayer: a noble sentiment, that filled her with pity of the bosom in which it had sprung. There was no similarity between his idea and hers, but her idea had certainly been roused by his word "pardon", and he had the benefit of it in the moisture of her eyes. Her lips trembled, tears fell. | - О прощении! Когда это вас должны о нем молить, когда перед вами так виноваты: - пролепетала Летиция, еле владея собою. Она вспомнила, как некогда и сама, подавленная горем, в своем стремлении обелить того, кто ей это горе причинил, пыталась во всем винить себя и в тайных своих молитвах просила о прощении: и, вспомнив это благородное чувство, прониклась жалостью к душе, изнывающей под таким же бременем. И хоть на самом деле между тем ее чувством и теперешним состоянием сэра Уилоби не было ни малейшего сходства, одно слово "прощение", произнесенное им, всколыхнуло в ней все пережитое. Губы ее дрожали, глаза увлажнились, и слезы брызнули из них. |
|
He had heard something; he had not caught the words, but they were manifestly favourable; her sign of emotion assured him of it and of the success he had sought. There was one woman who bowed to him to all eternity! He had inspired one woman with the mysterious, man-desired passion of self-abandonment, self-immolation! The evidence was before him. At any instant he could, if he pleased, fly to her and command her enthusiasm.
He had, in fact, perhaps by sympathetic action, succeeded in striking the same springs of pathos in her which animated his lively endeavour to produce it in himself. |
Он не мог разобрать ее слов, но понимал, что они выражали сочувствие; ее волнение было в том порукой. Он нашел то, что искал: женщину, готовую преклоняться перед ним во веки веков. Да, такая женщина существует, он получил этому неопровержимое доказательство. Женщина, которой ему удалось внушить самозабвенную жертвенную страсть! В любую минуту, когда ему заблагорассудится, он может обратиться к ней, в уверенности, что встретит горячее, восторженное сочувствие.
В Летиции и в самом деле - должно быть, по закону симпатии - забили ключом те чувства, которые Уилоби безуспешно стремился вызвать в себе. |
|
He kissed her hand; then released it, quitting his chair to bend above her soothingly.
"Do not weep, Laetitia, you see that I do not; I can smile. Help me to bear it; you must not unman me." She tried to stop her crying, but self-pity threatened to rain all her long years of grief on her head, and she said: "I must go . . . I am unfit . . . good-night, Sir Willoughby." |
Он поцеловал ей руку.
- Не плачьте, Летиция, - сказал он, поднявшись с кресла и склонившись над нею в позе утешителя. - Вы видите, я не плачу. Помогите же мне справиться с собой, не лишайте меня остатков мужества. Тщетно старалась она унять слезы; разбуженная жалостью память о долгих годах собственных страданий должна была излиться дождем. - Я не могу больше оставаться: я должна идти: покойной ночи, сэр Уилоби, - пролепетала она. |
|
Fearing seriously that he had sunk his pride too low in her consideration, and had been carried farther than he intended on the tide of pathos, he remarked: "We will speak about Crossjay to-morrow. His deceitfulness has been gross. As I said, I am grievously offended by deception. But you are tired. Good-night, my dear friend."
"Good-night, Sir Willoughby." |
Испугавшись, что он слишком унизился перед ней и позволил пафосу увлечь его дальше, чем входило в его расчеты, он сказал:
- О Кросджее поговорим завтра. Он оказался наглым лгунишкой. А всякая ложь, как я уже говорил, оскорбляет меня до глубины души. Но вы устали. Покойной ночи, дорогой друг! - Покойной ночи, сэр Уилоби! |
|
She was allowed to go forth.
Colonel De Craye coming up from the smoking-room, met her and noticed the state of her eyelids, as he wished her goodnight. He saw Willoughby in the room she had quitted, but considerately passed without speaking, and without reflecting why he was considerate. |
Летиции наконец удалось покинуть гостиную.
Поднимаясь к себе из курительной, полковник де Крей встретил ее и пожелал ей доброй ночи; ее покрасневшие веки не ускользнули от его внимания. Затем, проходя мимо комнаты, из которой она вышла, он заметил сэра Уилоби, но почему-то - не отдавая себе отчета в причине своей сдержанности - предпочел с ним не заговаривать. |
| Our hero's review of the scene made him, on the whole, satisfied with his part in it. Of his power upon one woman he was now perfectly sure:--Clara had agonized him with a doubt of his personal mastery of any. One was a poor feast, but the pangs of his flesh during the last few days and the latest hours caused him to snatch at it, hungrily if contemptuously. A poor feast, she was yet a fortress, a point of succour, both shield and lance; a cover and an impetus. He could now encounter Clara boldly. Should she resist and defy him, he would not be naked and alone; he foresaw that he might win honour in the world's eye from his position--a matter to be thought of only in most urgent need. The effect on him of his recent exercise in pathos was to compose him to slumber. He was for the period well satisfied. | Перебирая в памяти разыгравшуюся сцену, наш герой остался собой доволен; он уверился в своей власти хотя бы над одной женской душой. А ведь Клара так его истерзала, что он начал уже сомневаться и в этом. Разумеется, одна женщина - не бог весть что, но голод, который ему довелось испытать в течение последних нескольких дней и - в особенности - часов, заставил его наброситься и на это скромное пиршество с жадностью, не лишенной, правда, оттенка пренебрежения. Эта победа, пусть и ничтожная, была его крепостью, оплотом, одновременно копьем и щитом, прикрытием и источником силы. Теперь он мог смело предстать перед Кларой. Если она будет упорствовать в своей дерзости и непокорстве, он не одинок, не беззащитен. Он уже предвидел комбинацию, которая поможет ему, - разумеется, только на худой конец, - с честью выйти из положения в глазах света. А покуда его патетические экзерсисы вызвали у него приятную сонливость. Итак, Уилоби был доволен. |
| His attendant imps were well satisfied likewise, and danced around about his bed after the vigilant gentleman had ceased to debate on the question of his unveiling of himself past forgiveness of her to Laetitia, and had surrendered to sleep the present direction of his affairs. | Довольны были и бесенята, к нему приставленные: и еще долго после того, как наш осторожный джентльмен вверил себя Морфею, так и не решив, заслуживает ли Летиция прощения в будущем за то, что он вывернулся перед ней наизнанку, отплясывали они свой лихой танец вкруг его изголовья. |
|
Clara tripped over the lawn in the early morning to Laetitia to greet her. She broke away from a colloquy with Colonel De Craye under Sir Willoughby's windows. The colonel had been one of the bathers, and he stood like a circus-driver flicking a wet towel at Crossjay capering. "My dear, I am very unhappy!" said Clara. "My dear, I bring you news," Laetitia replied. |
На следующий день, рано поутру, Клара, едва завидев Летицию, оставила полковника де Крея, с которым болтала под окнами сэра Уилоби, и двинулась через газон навстречу подруге. Полковник только что вернулся с утреннего купанья и пощелкивал мокрым полотенцем на манер дрессировщика, меж тем как Кросджей резвился вкруг него, как цирковая лошадка.
- Милая, я в таком горе! - воскликнула Клара. - Милая, у меня для вас новости, - ответила Летиция. |
|
"Tell me. But the poor boy is to be expelled! He burst into Crossjay's bedroom last night and dragged the sleeping boy out of bed to question him, and he had the truth. That is one comfort: only Crossjay is to be driven from the Hall, because he was untruthful previously--for me; to serve me; really, I feel it was at my command. Crossjay will be out of the way to-day, and has promised to come back at night to try to be forgiven. You must help me, Laetitia."
"You are free, Clara! If you desire it, you have but to ask for your freedom." "You mean . . ." "He will release you." |
- Правда? Но вы знаете, что бедного мальчика изгоняют отсюда? Этой ночью Уилоби ворвался к Кросджею, вытащил его сонного из постели и принялся допрашивать, пока тот не рассказал ему всей правды. Я рада, конечно, что Кросджей сказал правду, но он будет изгнан из Большого дома за то, что прежде лгал - а лгал он, чтобы выгородить меня и, откровенно говоря, по моему приказанию. Мы тут сейчас решили, что Кросджею следует весь день держаться подальше от дома, и взяли с него обещание, что вечером он явится и попробует испросить себе прощения. Вы должны мне помочь, Летиция.
- Вы свободны, Клара! Вам остается только сказать, что вы хотите свободы, и вы ее получите. - Как это понять? - Он вас отпустит. |
|
"You are sure?"
"We had a long conversation last night." "I owe it to you?" "Nothing is owing to me. He volunteered it." Clara made as if to lift her eyes in apostrophe. "Professor Crooklyn! Professor Crooklyn! I see. I did not guess that." "Give credit for some generosity, Clara; you are unjust!" |
- Вы уверены?
- Этой ночью мы с ним долго беседовали. - И этим я обязана вам? - Вы мне ничем не обязаны. Он сам вызвался вернуть вам слово. Клара воздела очи к пебу. - Профессор Круклин. Понимаю. Я об этом не подумала! - Зачем вы отказываете ему в великодушии, Клара! Вы несправедливы. |
|
"By and by: I will be more than just by and by. I will practise on the trumpet: I will lecture on the greatness of the souls of men when we know them thoroughly. At present we do but half know them, and we are unjust. You are not deceived, Laetitia? There is to be no speaking to papa? no delusions? You have agitated me. I feel myself a very small person indeed. I feel I can understand those who admire him. He gives me back my word simply? clearly? without--Oh, that long wrangle in scenes and letters? And it will be arranged for papa and me to go not later than to-morrow? Never shall I be able to explain to any one how I fell into this! I am frightened at myself when I think of it. I take the whole blame: I have been scandalous. And, dear Laetitia! you came out so early in order to tell me?"
"I wished you to hear it." "Take my heart." |
- Дайте срок, милая Летиция. Я стану более чем справедлива - со временем. Я научусь трубить ему хвалу, читать лекции о величии мужской души, которое постигается по мере того, как мы ее узнаем. Покуда же мы постигли ее лишь наполовину и еще несправедливы в своих суждениях. Но не обманываетесь ли вы, Летиция? И он не собирается говорить с отцом? Вы уверены, что тут нет ошибки? Я так взволнована! Я чувствую себя полным ничтожеством. Я начинаю понимать тех, кто так им восхищается. И он просто возвращает мне свободу, без всяких условий? И не будет этих ужасных проволочек, сцен и писем? И мы с отцом можем завтра же уехать? Но как же могла я так запутаться? Мне этого ни за что не понять! Когда подумаю обо всем, мне становится страшно. Конечно, я кругом виновата, я вела себя непростительно. А вы, дорогая Летиция, вы так рано встали ради меня?
- Я хотела дать вам знать. - Возьмите мое сердце - оно ваше всецело! |
|
"Present me with a part--but for good."
"Fie! But you have a right to say it." "I mean no unkindness; but is not the heart you allude to an alarmingly searching one?" |
- Лучше подарите мне частицу, но только - навсегда.
- Фи! Впрочем, вы вправе так говорить. - Я не хотела вас задеть, но согласитесь, что сердце, о котором идет речь, и в самом деле несколько переменчиво. |
|
"Selfish it is, for I have been forgetting Crossjay. If we are going to be generous, is not Crossjay to be forgiven? If it were only that the boy's father is away fighting for his country, endangering his life day by day, and for a stipend not enough to support his family, we are bound to think of the boy! Poor dear silly lad! with his 'I say, Miss Middleton, why wouldn't (some one) see my father when he came here to call on him, and had to walk back ten miles in the rain?'--I could almost fancy that did me mischief. . . But we have a splendid morning after yesterday's rain. And we will be generous. Own, Laetitia, that it is possible to gild the most glorious day of creation."
"Doubtless the spirit may do it and make its hues permanent," said Laetitia. |
- О, оно очень эгоистично, ведь вот же я сразу и позабыла о Кросджее! Но если сегодняшнему дню суждено пройти под знаком великодушия, то, быть может, и он получит прощение? Ведь мальчик заслуживает чуткости, хотя бы из уважения к его отцу, который изо дня в день рискует жизнью ради отечества, получая за это гроши, на которые нельзя прокормить семью. Бедный глупый мальчонка! Ах, это его: "Послушайте, мисс Мидлтон, почему: некто: не принял моего отца, когда он сюда приезжал, и ему пришлось десять миль тащиться под дождем?" Право, быть может, это и заставило меня впервые: Однако какое великолепное утро после вчерашнего дождя! Будем же великодушны! Согласитесь, Летиция, что самый прекрасный день можно позолотить и заставить сиять еще ярче!
- Разумеется, можно. Дух наш способен заставить этот день навсегда сохранить свои радужные краски. |
|
"You to me, I to you, he to us. Well, then, if he does, it shall be one of my heavenly days. Which is for the probation of experience. We are not yet at sunset."
"Have you seen Mr. Whitford this morning?" "He passed me." "Do not imagine him ever ill-tempered." |
- Вот и я так говорю. Вы можете озарить сегодняшний день золотым сиянием для меня, я - для вас, сэр Уилоби - для нас обеих. А раз так, то день этот останется в памяти поистине райским на всю жизнь. Впрочем, испытательный срок еще не прошел: солнце едва взошло.
- Вы видели сегодня мистера Уитфорда? - Я видела, как он проходил мимо. - И, конечно, решили, что он не в духе. Но, право, это не так. |
| "I had a governess, a learned lady, who taught me in person the picturesqueness of grumpiness. Her temper was ever perfect, because she was never in the wrong, but I being so, she was grumpy. She carried my iniquity under her brows, and looked out on me through it. I was a trying child." | - У меня была гувернантка, весьма ученая дама, и я изучила сварливый менторский нрав во всем его живописном многообразии. Про нее никогда нельзя было сказать, что она не в духе! У нее всегда было ровное настроение. Просто она была всегда права, а я - всегда виновата. Поэтому она вечно хмурилась. Мои прегрешения вечно стояли у нее перед глазами, и она смотрела на меня сквозь них, как сквозь очки. Впрочем, я была довольно трудным ребенком. |
|
Laetitia said, laughing: "I can believe it!"
"Yet I liked her and she liked me: we were a kind of foreground and background: she threw me into relief and I was an apology for her existence." "You picture her to me." "She says of me now that I am the only creature she has loved. Who knows that I may not come to say the same of her?" "You would plague her and puzzle her still." "Have I plagued and puzzled Mr. Whitford?" "He reminds you of her?" |
Летиция засмеялась.
- В этом я не сомневаюсь, - сказала она. - Вместе с этим мы прекрасно ладили. Мы с ней как бы составляли задний и передний план одной и той же картины. - Я так и вижу ее, - сказала Летиция. - Теперь она даже говорит, будто одну меня и любила в жизни. Как знать, быть может, на старости лет мне придется сказать то же самое о ней? - Я думаю, вы и теперь доставили бы ей немало хлопот и терзаний. - Вы хотите сказать, что я доставила мистеру Уитфорду много хлопот и терзаний? - Вы хотите сказать, что он вам ее напоминает? Вы же сами говорите, что видите ее портрет. |
|
"You said you had her picture."
"Ah! do not laugh at him. He is a true friend." "The man who can be a friend is the man who will presume to be a censor." "A mild one." "As to the sentence he pronounces, I am unable to speak, but his forehead is Rhadamanthine condemnation." "Dr Middleton!" |
- Ах, не смейтесь над ним! Это верный друг.
- Всякий мужчина, который провозглашает себя нашим другом, непременно выступает в роли нашего судьи. - Не слишком сурового, надеюсь? - Я не знаю, каков будет его окончательный приговор, но его грозное чело достойно самого Радаманта{49}. - Мне слышится голос доктора Мидлтона! |
| Clara looked round. "Who? I? Did you hear an echo of papa? He would never have put Rhadamanthus over European souls, because it appears that Rhadamanthus judged only the Asiatic; so you are wrong, Miss Dale. My father is infatuated with Mr. Whitford. What can it be? We women cannot sound the depths of scholars, probably because their pearls have no value in our market; except when they deign to chasten an impertinent; and Mr. Whitford stands aloof from any notice of small fry. He is deep, studious, excellent; and does it not strike you that if he descended among us he would be like a Triton ashore?" |
Клара оглянулась.
- Как? Где? Понимаю! Это вам в моих словах поослышался отзвук его речей? Впрочем, он никогда не поставил бы Радаманта судьею над европейцами, тот ведь как будто судил одни азиатские души. Так что вы не правы, мисс Дейл. К тому же отец очарован мистером Уитфордом. Интересно, что он в нем увидел? Таинственные глубины этих ученых джентльменов недоступны для женщин. Должно быть, оттого, что сокровища, которые там таятся, не котируются на нашем рынке. Правда, ученые мужи порою снисходят до нас, грешных, - но лишь затем, чтобы поставить дерзкую на место. Мистер Уитфорд не любит расходовать свое внимание на мелюзгу. Он сосредоточен, глубокомыслен, прилежен, он - совершенство. И если бы он спустился к нам на землю, он уподобился бы Тритону, выброшенному на сушу, - вы не согласны? |
| Laetitia's habit of wholly subservient sweetness, which was her ideal of the feminine, not yet conciliated with her acuter character, owing to the absence of full pleasure from her life--the unhealed wound she had sustained and the cramp of a bondage of such old date as to seem iron--induced her to say, as if consenting: "You think he is not quite at home in society?" But she wished to defend him strenuously, and as a consequence she had to quit the self-imposed ideal of her daily acting, whereby--the case being unwonted, very novel to her--the lady's intelligence became confused through the process that quickened it; so sovereign a method of hoodwinking our bright selves is the acting of a part, however naturally it may come to us! and to this will each honest autobiographical member of the animated world bear witness. |
- Вы полагаете, что в обществе он должен чувствовать себя, как в чуждой стихии? - робко спросила Летиция.
Острый ум, которым ее наделила природа, пугал ее. Не изведавшая полноты ощущения жизни, страдающая от раны, которая еще не затянулась, и скованная предрассудками, она поддалась своей кроткой привычке к подчинению и ответила так, что могло показаться, будто она соглашается с собеседницей. Привычка эта зиждилась на идеале женственности, некогда воспринятом Летицией. Ей хотелось бы решительнее встать на защиту друга, но тогда пришлось бы поступиться своим идеалом. А это было для нее так непривычно, так ново, что мысли ее сейчас же потеряли форму и стройность. Такова расплата, ожидающая всех, кто отказывается от своей подлинной сущности и берет на себя роль, какою бы естественной эта роль ему ни казалась: обманывая свой ум, мы неизбежно его притупляем. Всякий представитель рода людского найдет подтверждение этому правилу, заглянув в собственную биографию. |
| She added: "You have not found him sympathetic? He is. You fancy him brooding, gloomy? He is the reverse, he is cheerful, he is indifferent to personal misfortune. Dr. Corney says there is no laugh like Vernon Whitford's, and no humour like his. Latterly he certainly . . . But it has not been your cruel word grumpiness. The truth is, he is anxious about Crossjay: and about other things; and he wants to leave. He is at a disadvantage beside very lively and careless gentlemen at present, but your 'Triton ashore' is unfair, it is ugly. He is, I can say, the truest man I know." | - Вам кажется, что он лишен дара сочувствия? Но это не так, - отважилась все же Летиция. - Вы находите его суровым и мрачным? Опять ошибка. Он веселый человек и никогда не падает духом, какие бы невзгоды на него ни обрушивала судьба. Доктор Корни утверждает, что никто не умеет так заразительно смеяться, как Вернон Уитфорд, никто не обладает таким чувством юмора. Последнее время он, правда, немного: но ваше жестокое "сварливый" к нему неприложимо. Дело в том, что он очень озабочен судьбой Кросджея и кое-какими другими обстоятельствами. Он собирается покинуть Паттерн-холл. Быть может, он и проигрывает рядом с теми, кто, не имея его теперешних забот, в состоянии безмятежно отдаться своему веселому нраву, но ваше определение: "Тритон, выброшенный на сушу", столь же не точно, сколь несправедливо. Я не знаю более превосходного человека, чем мистер Уитфорд. |
|
"I did not question his goodness, Laetitia."
"You threw an accent on it." "Did I? I must be like Crossjay, who declares he likes fun best." "Crossjay ought to know him, if anybody should. Mr. Whitford has defended you against me, Clara, even since I took to calling you Clara. Perhaps when you supposed him so like your ancient governess, he was meditating how he could aid you. Last night he gave me reasons for thinking you would do wisely to confide in Mrs. Mountstuart. It is no longer necessary. I merely mention it. He is a devoted friend." "He is an untiring pedestrian." "Oh!" |
- Я не сомневаюсь в его достоинствах, Летиция.
- Да, но ваш тон: - Неужели? Должно быть, я вроде Кросджея, который утверждает, что он больше всего любит, чтобы было весело. - Кому-кому, а Кросджею должно быть известно, каков мистер Уитфорд на самом деле. Мистер Уитфорд всегда, - с тех пор как я начала называть вас "Кларой", - защищал вас в разговоре со мной. И быть может, в те минуты, когда он больше всего напоминал вам вашу старую гувернантку, он размышлял о том, как бы вам помочь. Не далее как вчера вечером он говорил мне, что вам следовало бы довериться миссис Маунтстюарт. Теперь это уже не нужно. Я это вам просто так говорю. Он преданный друг. - И неутомимый ходок. - Ах! |
|
Colonel De Craye, after hovering near the ladies in the hope of seeing them divide, now adopted the system of making three that two may come of it.
As he joined them with his glittering chatter, Laetitia looked at Clara to consult her, and saw the face rosy as a bride's. The suspicion she had nursed sprung out of her arms a muscular fact on the spot. |
Полковник де Крей, который все это время маячил поодаль, тщетно дожидаясь, чтобы девушки расстались, решил присоединиться к ним, в надежде образовать трио и впоследствии расщепить его на дуэт и на соло.
Клара зарделась, как невеста. Летиция бросила на нее быстрый, тревожный взгляд. Подозрение, которое младенцем покоилось у ее груди, точно выпрыгнуло у нее из рук и крепко стало на мускулистые ножки. |
|
"Where is my dear boy?" Clara said.
"Out for a holiday," the colonel answered in her tone. "Advise Mr. Whitford not to waste his time in searching for Crossjay, Laetitia. Crossjay is better out of the way to-day. At least, I thought so just now. Has he pocket-money, Colonel De Craye?" "My lord can command his inn." "How thoughtful you are!" |
- Где мой дружок? - спросила Клара.
- Празднует свободу, - в тон ей ответил полковник. - Летиция, посоветуйте мистеру Уитфорду не тратить времени на поиски Кросджея. Мальчику лучше сегодня не мозолить кое-кому глаза. Во всяком случае, мне так кажется. Ах, но есть ли у него карманные деньги, полковник де Крей? - Милорд располагает собственным казначеем. - Как вы внимательны! |
|
Laetitia's bosom swelled upon a mute exclamation, equivalent to: "Woman! woman! snared ever by the sparkling and frivolous! undiscerning of the faithful, the modest and beneficent!"
In the secret musings of moralists this dramatic rhetoric survives. |
Грудь у Летиции вздымалась в лад непроизнесенному восклицанию, которое звучало бы примерно так: "О, женщина, женщина! Вечно ты попадаешься на приманку ложного блеска и мишуры. А того, кто верен, скромен и добр, не замечаешь!"
Да, театральная риторика эта еще бытует в тайных монологах строгих моралистов. |
| The comparison was all of her own making, and she was indignant at the contrast, though to what end she was indignant she could not have said, for she had no idea of Vernon as a rival of De Craye in the favour of a plighted lady. But she was jealous on behalf of her sex: her sex's reputation seemed at stake, and the purity of it was menaced by Clara's idle preference of the shallower man. When the young lady spoke so carelessly of being like Crossjay, she did not perhaps know that a likeness, based on a similarity of their enthusiasms, loves, and appetites, had been established between women and boys. Laetitia had formerly chafed at it, rejecting it utterly, save when now and then in a season of bitterness she handed here and there a volatile young lady (none but the young) to be stamped with the degrading brand. Vernon might be as philosophical as he pleased. To her the gaiety of these two, Colonel De Craye and Clara Middleton, was distressingly musical: they harmonized painfully. The representative of her sex was hurt by it. | Летиция и сама не могла бы сказать, почему ей в голову пришло сравнивать этих двоих: не могла же она думать о Верноне как о сопернике де Крея, - не говоря уже о неуместности самой мысли о подобном соперничестве в сердце девушки, связанной словом с третьим! Как бы то ни было, Летиция чувствовала себя оскорбленной за весь свой пол: легкомысленное предпочтение, которое Клара оказывала человеку, безусловно менее достойному, словно набрасывало тень на всех женщин, заставляя усомниться в их нравственной чистоте. Клара, когда она так беспечно, мимоходом, сравнивала себя с Кросджеем, по всей вероятности, и представления не имела о том, что между молодыми женщинами и мальчишками давно уже установлено сходство и что считается, будто их роднят пылкость, влюбчивость и общие вкусы. Летицию сравнение это всегда коробило, и она решительно его отвергала; лишь изредка, когда ей попадалась какая-нибудь очень уже ветреная девица (и то среди совсем молоденьких), соглашалась она признать его справедливость. Не обладая философским равнодушием Вернона, она с тревогой внимала дуэту, который Клара Мидлтон исполняла с полковником де Креем: гармония этой музыки резала Летиции слух. |
| She had to stay beside them: Clara held her arm. The colonel's voice dropped at times to something very like a whisper. He was answered audibly and smoothly. The quickwitted gentleman accepted the correction: but in immediately paying assiduous attentions to Miss Dale, in the approved intriguer's fashion, he showed himself in need of another amounting to a reproof. Clara said: "We have been consulting, Laetitia, what is to be done to cure Professor Crooklyn of his cold." De Craye perceived that he had taken a wrong step, and he was mightily surprised that a lesson in intrigue should be read to him of all men. Miss Middleton's audacity was not so astonishing: he recognized grand capabilities in the young lady. Fearing lest she should proceed further and cut away from him his vantage-ground of secrecy with her, he turned the subject and was adroitly submissive. |
Оставить их, однако, она не могла: Клара держала ее под руку и не отпускала. Временами голос полковника понижался почти до шепота. Кларины ответы, впрочем, звучали отчетливо и громко. Сметливый полковник понял намек и, следуя лучшим традициям опытного интригана, принялся усиленно ухаживать за мисс Дейл, но и тут получил нечто вроде отповеди.
- Мы говорили с полковником о том, как бы нам вылечить профессора Круклина от его насморка, - сказала Клара. Де Крей спохватился, что сделал ложный шаг; вот уж не ожидал он, что его, такого завзятого интригана, будут учить такту. Впрочем, смелость мисс Мидлтон его уже не удивляла: он догадывался, что в этой молодой особе таятся недюжинные силы. Опасаясь, как бы она не пошла дальше и не лишила его преимуществ, какие ему давало наличие общей с ней тайны, он ловко, с подчеркнутой покорностью, переменил тему разговора. |
| Clara's manner of meeting Sir Willoughby expressed a timid disposition to friendliness upon a veiled inquiry, understood by none save Laetitia, whose brain was racked to convey assurances to herself of her not having misinterpreted him. Could there be any doubt? She resolved that there could not be; and it was upon this basis of reason that she fancied she had led him to it. Legitimate or not, the fancy sprang from a solid foundation. Yesterday morning she could not have conceived it. Now she was endowed to feel that she had power to influence him, because now, since the midnight, she felt some emancipation from the spell of his physical mastery. He did not appear to her as a different man, but she had grown sensible of being a stronger woman. He was no more the cloud over her, nor the magnet; the cloud once heaven-suffused, the magnet fatally compelling her to sway round to him. | Когда к ним присоединился сэр Уилоби, на Кларином лице можно было прочитать робкое дружелюбие и скрытый вопрос, понятный, впрочем, одной Летиции, которая изо всех сил уверяла себя, что правильно истолковала его ночные речи. Но какие же тут могли быть сомнения? Ну, конечно же, ей удалось убедить сэра Уилоби даровать Кларе свободу. Законное ли это было заключение или нет, оно зиждилось на прочном фундаменте. Еще вчера утром она не могла бы себе представить подобное. Теперь же она уверовала в то, что может влиять на сэра Уилоби, ибо после полуночной беседы впервые почувствовала, что начинает освобождаться от почти физического ощущения его превосходства. Ее словно расколдовали. Он не казался ей другим, это сама она стала сильнее. Он не нависал над нею больше, как туча, не манил, как магнит: туча, которая, как ей некогда казалось, вобрала в себя все сияние небес, рассеялась; магнит был бессилен вертеть ею, как стрелкой компаса. |
| She admired him still: his handsome air, his fine proportions, the courtesy of his bending to Clara and touching of her hand, excused a fanatical excess of admiration on the part of a woman in her youth, who is never the anatomist of the hero's lordly graces. But now she admired him piecemeal. When it came to the putting of him together, she did it coldly. To compassionate him was her utmost warmth. Without conceiving in him anything of the strange old monster of earth which had struck the awakened girl's mind of Miss Middleton, Laetitia classed him with other men; he was "one of them". And she did not bring her disenchantment as a charge against him. | Она и сейчас видела в нем человека, достойного восхищения; его благородная осанка, прекрасное сложение, изящество, с каким он склонился к Кларе, легко касаясь ее руки, - все это оправдывало фанатический восторг, испытываемый ею в ранней юности, когда она еще не была способна подвергнуть очарование своего героя строгому анализу. Зато теперь, воздавая должное отдельным его качествам, она была в состоянии хладнокровно слагать их в целое. Самое большее, что она могла чувствовать к нему, - это жалость. Она не видела в нем чудовища, каким он предстал перед пробудившимся сознанием мисс Мидлтон. Она просто отнесла его к разряду прочих мужчин; он сделался в ее глазах "одним из них". Свое разочарование она не ставила ему в укор. |
| She accused herself, acknowledged the secret of the change to be, and her youthfulness was dead:--otherwise could she have given him compassion, and not herself have been carried on the flood of it? The compassion was fervent, and pure too. She supposed he would supplicate; she saw that Clara Middleton was pleasant with him only for what she expected of his generosity. She grieved. Sir Willoughby was fortified by her sorrowful gaze as he and Clara passed out together to the laboratory arm in arm. | Напротив, она винила одну себя, объясняя происшедшую в ней перемену тем, что молодость ее ушла - иначе разве волна жалости, поднявшаяся в ее душе, не увлекла бы ее дальше на своем гребне? Но Летиция в самом деле испытывала жалость - жгучую жалость, и больше ничего. "Должно быть, все еще надеется уговорить Клару", - подумала она, взглянув на Уилоби. Клара же - Летиции было ясно и это - была с ним мила постольку, поскольку рассчитывала на его великодушие. Летиция вздохнула. Почерпнув силы в печальном взгляде, которым она их проводила, сэр Уилоби взял Клару под руку и повел ее в лабораторию. |
|
Laetitia had to tell Vernon of the uselessness of his beating the house and grounds for Crossjay. Dr. Middleton held him fast in discussion upon an overnight's classical wrangle with Professor Crooklyn, which was to be renewed that day. The Professor had appointed to call expressly to renew it. "A fine scholar," said the Rev. Doctor, "but crotchety, like all men who cannot stand their Port."
"I hear that he had a cold," Vernon remarked. "I hope the wine was good, sir." |
Летиции нужно было передать Вернону, чтобы он не искал Кросджея понапрасну ни в доме, ни где-нибудь в пределах усадьбы. Но доктор Мидлтон ухватился за него, чтобы поведать о своем споре с профессором Круклином по поводу писателей античности - профессор обещался прийти и продолжить этот спор.
- Превосходный ученый, - заметил о нем достопочтенный доктор, - но капризный, как, впрочем, все люди, не умеющие пить. - Он, кажется, простудился? - спросил Вернон. - Надеюсь, сэр, вино пришлось вам по вкусу? |
| As when the foreman of a sentimental jury is commissioned to inform an awful Bench exact in perspicuous English, of a verdict that must of necessity be pronounced in favour of the hanging of the culprit, yet would fain attenuate the crime of a palpable villain by a recommendation to mercy, such foreman, standing in the attentive eye of a master of grammatical construction, and feeling the weight of at least three sentences on his brain, together with a prospect of Judicial interrogation for the discovery of his precise meaning, is oppressed, himself is put on trial, in turn, and he hesitates, he recapitulates, the fear of involution leads him to be involved; as far as a man so posted may, he on his own behalf appeals for mercy; entreats that his indistinct statement of preposterous reasons may be taken for understood, and would gladly, were permission to do it credible, throw in an imploring word that he may sink back among the crowd without for the one imperishable moment publicly swinging in his lordship's estimation:--much so, moved by chivalry toward a lady, courtesy to the recollection of a hostess, and particularly by the knowledge that his hearer would expect with a certain frigid rigour charity of him, Dr. Middleton paused, spoke and paused: he stammered. | Представьте себе старшину присяжных, которому его товарищи поручили в точных и недвусмысленных выражениях доложить суровому судье их заключение относительно виновности подсудимого. Он знает, что от него зависит судьба человека, и хоть злодеяние преступника не подлежит сомнению, сентиментальный старшина хотел бы как-нибудь смягчить роковой вывод; он удручен и подавлен, на языке его вертятся, по крайней мере, три взаимоисключающих друг друга ответа, он сам на время становится подсудимым и понимает, что искушенный в нюансах казуистики судья выудит у него точный смысл его словесных нагромождений; бедняга начинает заикаться, он вновь и вновь возвращается к сказанному и, от одной боязни запутаться, запутывается безнадежно; он уже не о преступнике печется, а о себе самом и дошел до того, что готов взывать о пощаде, молить, чтобы его невнятное бормотание и нелепые доводы были приняты, как нечто разумное и окончательное, - ах, если бы судья отпустил его с богом, позволил бы ему смешаться с толпой и избежать незабываемого и постыдного мига, когда он будет всенародно болтаться в петле судейского презрения! В таком-то жалком состоянии и застиг доктора Мидлтона вопрос Вернона: связанный двойным долгом, долгом джентльмена по отношению к даме, и гостя - к хозяйке, подавленный сознанием, что его собеседник с холодной непреклонностью ожидает ответа, проникнутого великодушием, он не сразу нашелся: сказал два-три слова, умолк, еще слово - и вновь запнулся. Всю свою речь он произнес, заикаясь. |
| Ladies, he said, were famous poisoners in the Middle Ages. His opinion was, that we had a class of manufacturing wine merchants on the watch for widows in this country. But he was bound to state the fact of his waking at his usual hour to the minute unassailed by headache. On the other hand, this was a condition of blessedness unanticipated when he went to bed. Mr. Whitford, however, was not to think that he entertained rancour toward the wine. It was no doubt dispensed with the honourable intention of cheering. In point of flavour execrable, judging by results it was innocuous. | Дамы, сказал он, еще в средние века прославились как отравительницы. По его мнению, в Англии существует целый разряд виноторговцев, которые только и делают, что подстерегают доверчивых вдов. Впрочем, справедливость требует отметить, что он проснулся наутро в обычное время, минута в минуту, и без головной боли. С другой стороны, состояние, в каком он лег спать накануне, не предвещадо, казалось, столь блаженного пробуждения. Но мистер Уитфорд отнюдь не должен отсюда вывести, будто доктор питает хоть малейшее чувство досады по отношению к вышеупомянутому вину. Он не сомневается, что хозяйка чистосердечно видела в своем вине средство для увеселения гостей. И если по вкусовым своим качествам оно и должно быть отнесено к самому низшему разряду, то по конечному воздействию его следует считать вполне безобидным. |
| "The test of it shall be the effect of it upon Professor Crooklyn, and his appearance in the forenoon according to promise," Dr. Middleton came to an end with his perturbed balancings. "If I hear more of the eight or twelve winds discharged at once upon a railway platform, and the young lady who dries herself of a drenching by drinking brandy and water with a gentleman at a railway inn, I shall solicit your sanction to my condemnation of the wine as anti-Bacchic and a counterfeit presentment. Do not misjudge me. Our hostess is not responsible. But widows should marry." | - Окончательным критерием, впрочем, будет служить состояние профессора Круклина и то, появится он нынче или нет. Он обещал приехать утром, - сказал доктор Мидлтон в заключение своей тирады, исполненной виртуозной эквилибристики. - Если я еще раз услышу о дюжине ветров, спущенных разом на железнодорожную платформу, или о девице, обсыхавшей после дождя в обществе молодого человека и кувшина горячей воды с коньяком, я попрошу вашего разрешения заклеймить вино, о котором идет речь, как антивакхический подлог. Не поймите меня превратно. Я не думаю осуждать любезную хозяйку. Но я рекомендовал бы вдовам выходить замуж. |
|
"You must contrive to stop the Professor, sir, if he should attack his hostess in that manner," said Vernon.
"Widows should marry!" Dr. Middleton repeated. He murmured of objecting to be at the discretion of a butler; unless, he was careful to add, the aforesaid functionary could boast of an University education; and even then, said he, it requires a line of ancestry to train a man's taste. The Rev. Doctor smothered a yawn. The repression of it caused a second one, a real monster, to come, big as our old friend of the sea advancing on the chained-up Beauty. |
- Надо пресечь дальнейшие поползновения профессора, если ему вздумается и в дальнейшем тиранить хозяйку подобными разговорами.
- Вдовам следует выходить замуж, - повторил доктор и проворчал что-то о том, как тяжело зависеть от вкуса дворецкого. - Если только, - поспешил он прибавить, - последний не может похвастать университетским образованием. А впрочем, и этого недостаточно, - заключил он. - Воспитание вкуса - дело нескольких поколений. Достопочтенный доктор подавил зевок. Но это насилие над природой породило второй - настоящее чудовище, размером с морского монстра, выходящего из океана, чтобы поглотить прикованную Андромеду. |
|
Disconcerted by this damning evidence of indigestion, his countenance showed that he considered himself to have been too lenient to the wine of an unhusbanded hostess. He frowned terribly.
In the interval Laetitia told Vernon of Crossjay's flight for the day, hastily bidding the master to excuse him: she had no time to hint the grounds of excuse. Vernon mentally made a guess. |
Обескураженный этим явным признаком несварения желудка, он всеми чертами лица выразил раскаяние по поводу своего слишком снисходительного заключения относительно вина, поданного к столу вдовы мистера Маунтстюарта-Дженкинсона. Гроза казалась неминуемой.
Воспользовавшись паузой, Летиция наспех сообщила Вернону об исчезновении Кросджея и попросила наставника извинить своего ученика; вдаваться в причины было некогда. Впрочем, Вернон и сам о них догадывался. |
| Dr Middleton took his arm and discharged a volley at the crotchetty scholarship of Professor Crooklyn, whom to confute by book, he directed his march to the library. Having persuaded himself that he was dyspeptic, he had grown irascible. He denounced all dining out, eulogized Patterne Hall as if it were his home, and remembered he had dreamed in the night--a most humiliating sign of physical disturbance. "But let me find a house in proximity to Patterne, as I am induced to suppose I shall," he said, "and here only am I to be met when I stir abroad." |
Доктор Мидлтон взял его под руку и, разразившись гневной филиппикой против заумных теорий профессора Круклина, повел своего друга в библиотеку, дабы, вооружась книгами, окончательно разбить оппонента. Чувствуя себя жертвой диспепсии, доктор дал волю своему раздражению. Он обрушился на обычай обедать в гостях, принялся восхвалять Паттерн-холл, словно это было его собственное родовое поместье, и вспомнил, что ночью ему приснился сон, - а уж это самый унизительный признак физического недомогания!
- Но погодите, дайте мне найти для себя жилье поблизости от Паттерн-холла (а меня обнадеживают, что таковое найти можно), - и вот увидите, что, кроме этого дома, я оттуда ни ногой! - заключил он. |
| Laetitia went to her room. She was complacently anxious enough to prefer solitude and be willing to read. She was more seriously anxious about Crossjay than about any of the others. For Clara would be certain to speak very definitely, and how then could a gentleman oppose her? He would supplicate, and could she be brought to yield? It was not to be expected of a young lady who had turned from Sir Willoughby. His inferiors would have had a better chance. Whatever his faults, he had that element of greatness which excludes the intercession of pity. | Летиция прошла к себе. Она волновалась, но в меру, ровно настолько, чтобы предпочесть книгу общению с живыми людьми. Ее тревожила судьба Кросджея. За Клару она была более или менее спокойна. Та была исполнена решимости, а раз так, то какой джентльмен станет ей перечить? Разумеется, он будет уговаривать, но девушка, которая способна пренебречь сэром Уилоби, вряд ли поддастся на уговоры. Люди менее достойные скорее могут рассчитывать у нее на успех. При всех своих недостатках, сэр Уилоби обладал известным величием, величием того типа, которое исключает апелляцию к жалости. |
| Supplication would be with him a form of condescension. It would be seen to be such. His was a monumental pride that could not stoop. She had preserved this image of the gentleman for a relic in the shipwreck of her idolatry. So she mused between the lines of her book, and finishing her reading and marking the page, she glanced down on the lawn. Dr. Middleton was there, and alone; his hands behind his back, his head bent. His meditative pace and unwonted perusal of the turf proclaimed that a non-sentimental jury within had delivered an unmitigated verdict upon the widow's wine. | Просьба в его устах прозвучала бы, как снисхождение, ибо гордость сэра Уилоби носила характер монументальный, несгибаемый - таков, во всяком случае, был образ, который Летиция сохранила, как реликвию, как обломок разбитого кумира. Подобными мыслями заполняла Летиция промежутки между строк и наконец, заметив страницу, отложила книгу и выглянула в окно. По загону, заложив руки за спину и склонив голову на грудь, прохаживался доктор Мидлтон. Его задумчивая походка и взор, против обыкновения устремленный под ноги, говорили о том, что заседающие в его душе присяжные сейчас настроены отнюдь не на сентиментальный лад и что приговор, вынесенный ими напитку, которым угощала вдова, формулирован в выражениях самых недвусмысленных. |
|
Laetitia hurried to find Vernon.
He was in the hall. As she drew near him, the laboratory door opened and shut. "It is being decided," said Laetitia. Vernon was paler than the hue of perfect calmness. "I want to know whether I ought to take to my heels like Crossjay, and shun the Professor," he said. They spoke in under-tones, furtively watching the door. "I wish what she wishes, I am sure; but it will go badly with the boy," said Laetitia. "Oh, well, then I'll take him," said Vernon, "I would rather. I think I can manage it." |
Летиция поспешно вышла из своей комнаты в надежде разыскать Вернона.
Он был внизу, в прихожей. В ту минуту, когда Летиция к нему приблизилась, дверь в лабораторию открылась и вновь захлопнулась. - Сейчас решается ее судьба, - сказала Летиция. Побледневшее лицо Вернона отнюдь не свидетельствовало о философическом спокойствии. - Мне, вероятно, было бы лучше последовать примеру Кросджея, - сказал он, - и пуститься в бега, чтобы не попадаться на глаза профессору. Они говорили вполголоса, украдкой поглядывая на дверь. - Конечно, я хочу, чтобы все кончилось так, как хочет она, - сказала Летиция. - Но боюсь, что мальчику не поздоровится. - В таком случае я возьму его к себе, - сказал Вернон, - это будет, пожалуй, лучше. Думаю, что справлюсь. |
|
Again the laboratory door opened. This time it shut behind Miss Middleton. She was highly flushed. Seeing them, she shook the storm from her brows, with a dead smile; the best piece of serenity she could put on for public wear.
She took a breath before she moved. Vernon strode out of the house. Clara swept up to Laetitia. "You were deceived!" |
Дверь в лабораторию вновь открылась и захлопнулась. На этот раз она выпустила мисс Мидлтон. Лицо ее горело. Увидев своих друзей, она попыталась скрыть бурю, бушевавшую в каждой черточке ее лица, и явила им мертвенную улыбку, - на большее она была неспособна.
Перед тем как сделать шаг от двери, она вздохнула всей грудью. Вернон вышел в сад. Клара устремилась к Летиции. - Вы обманулись! - сказала она. |
|
The hard sob of anger barred her voice.
Laetitia begged her to come to her room with her. "I want air: I must be by myself," said Clara, catching at her garden-hat. She walked swiftly to the portico steps and turned to the right, to avoid the laboratory windows. |
Из ее горла вырвалось гневное жесткое всхлипывание, и она не могла продолжать.
Летиция принялась упрашивать ее подняться к ней в комнату. - Мне нужно на воздух, я должна быть одна, - сказала Клара, схватила шляпу и, сбежав по ступеням каменного крыльца, повернула направо, чтобы не проходить под окнами лаборатории. |
|
Clara met Vernon on the bowling-green among the laurels. She asked him where her father was. "Don't speak to him now," said Vernon. "Mr. Whitford, will you?" "It is not advisable just now. Wait." "Wait? Why not now?" "He is not in the right humour." She choked. There are times when there is no medicine for us in sages, we want slaves; we scorn to temporize, we must overbear. On she sped, as if she had made the mistake of exchanging words with a post. |
Клара дошла до лужайки для игры в шары. Там, возле лаврового куста, она увидела Вернона и спросила, где ее отец.
- Не советую говорить с ним сейчас, - сказал Вернон. - Мистер Уитфорд, быть может, вы возьмете это на себя? - Сейчас это было бы неразумно. Надо подождать. - Ждать? Но почему? - Он не в подходящем настроении. Она чуть не задохнулась. Бывают минуты, когда мы ищем в друге не мудрого советчика, а покорного раба. В такие минуты доводы благоразумия нам ни к чему. Мы идем напролом. Клара стремительно покинула Вернона, словно обнаружила, что заговорила по ошибке с дорожным столбом. |
| The scene between herself and Willoughby was a thick mist in her head, except the burden and result of it, that he held to her fast, would neither assist her to depart nor disengage her. | Сцена с Уилоби оставила в ее сознании густое облако тумана, сквозь которое явственно проступало лишь одно: что он будет держаться за нее до последнего и не намерен вернуть ей свободу или хотя бы позволить ей уехать на время. |
| Oh, men! men! They astounded the girl; she could not define them to her understanding. Their motives, their tastes, their vanity, their tyranny, and the domino on their vanity, the baldness of their tyranny, clinched her in feminine antagonism to brute power. She was not the less disposed to rebellion by a very present sense of the justice of what could be said to reprove her. She had but one answer: "Anything but marry him!" It threw her on her nature, our last and headlong advocate, who is quick as the flood to hurry us from the heights to our level, and lower, if there be accidental gaps in the channel. For say we have been guilty of misconduct: can we redeem it by violating that which we are and live by? | О, мужчины! Клара, с ее неискушенной девичьей душой, решительно отказывалась их понять. Таинственные мотивы, которые ими движут, их необъяснимые пристрастия, тщеславие, которое они стыдливо облекают в маскарадное домино, и, с другой стороны, деспотизм, который бесстыдно выставляют напоказ, - все это ее отталкивало, и ее женская натура восставала против грубой силы, лежащей в основе их могущества. Разумеется, она признает справедливость упреков, которые можно адресовать ей. Но это ничуть не меняет существа дела. На все упреки у нее был один-единственный ответ: "Что угодно, только не быть его женой!" Исчерпав все средства защиты, она вверилась инстинкту, который со стремительностью горного потока низвергает нас с несвойственных нам высот, возвращая к естественному уровню, а подчас - если в русле потока повстречается омут, - то и ниже этого уровня. Хорошо, рассуждаем мы, пусть мы совершили проступок, - но разве тем, что мы пойдем наперекор собственной природе, мы его искупим? |
|
The question sinks us back to the luxuriousness of a sunny relinquishment of effort in the direction against tide. Our nature becomes ingenious in devices, penetrative of the enemy, confidently citing its cause for being frankly elvish or worse. Clara saw a particular way of forcing herself to be surrendered. She shut her eyes from it: the sight carried her too violently to her escape; but her heart caught it up and huzzaed. To press the points of her fingers at her bosom, looking up to the sky as she did, and cry: "I am not my own; I am his!" was instigation sufficient to make her heart leap up with all her body's blush to urge it to recklessness. A despairing creature then may say she has addressed the heavens and has had no answer to restrain her.
Happily for Miss Middleton, she had walked some minutes in her chafing fit before the falcon eye of Colonel De Craye spied her away on one of the beech-knots. |
И, успокоив таким рассуждением совесть, мы блаженно отдаемся несущей нас волне. Инстинкт наш изощряется в уловках, проникает в замыслы противника и, ссылаясь на его козни, охотно оправдывает не только наши проказы, но даже проступки менее невинного свойства. Клара знала, что есть способ получить свободу. Но она умышленно закрывала глаза: слишком ликовало ее сердце при одной мысли о таком способе! Прижать руки к груди, возвести очи к небу и воскликнуть: "Мое сердце принадлежит другому!" О, как билось оно, как все в ней взывало к такому безоглядному решению! Неужто, доведенная до отчаяния, она не вправе сказать, что обращалась к небу и что оно не удержало ее от такого шага?
К счастью для мисс Мидлтон, ястребиный взор полковника де Крея разыскал ее среди буковой рощи на холме уже после того, как пыл ее раздражения несколько поутих. |
| Vernon stood irresolute. It was decidedly not a moment for disturbing Dr. Middleton's composure. He meditated upon a conversation, as friendly as possible, with Willoughby. Round on the front-lawn, he beheld Willoughby and Dr. Middleton together, the latter having halted to lend attentive ear to his excellent host. Unnoticed by them or disregarded, Vernon turned back to Laetitia, and sauntered, talking with her of things current for as long as he could endure to listen to praise of his pure self-abnegation; proof of how well he had disguised himself, but it smacked unpleasantly to him. | Вернон между тем пребывал в нерешительности. И в самом деле, рассуждал он, трудно было бы избрать более неподходящую минуту для разговора с доктором Мидлтоном. Быть может, еще раз дружески поговорить с Уилоби? И тут же увидел обоих: Уилоби шел по газону к доктору Мидлтону, а тот остановился, готовый подарить гостеприимному хозяину все свое внимание. Его они то ли не заметили, то ли не пожелали заметить. И он повернул назад к Летиции и зашагал с ней рядом. Вскоре, однако, ему стало невмоготу слушать славословия его самоотверженности и великодушию. Правда, похвалы ее свидетельствовали о том, что ему удалось скрыть свою сердечную тайну, и все же было в этих комплиментах нечто неприятное. |
| His humourous intimacy with men's minds likened the source of this distaste to the gallant all-or-nothing of the gambler, who hates the little when he cannot have the much, and would rather stalk from the tables clean-picked than suffer ruin to be tickled by driblets of the glorious fortune he has played for and lost. If we are not to be beloved, spare us the small coin of compliments on character; especially when they compliment only our acting. It is partly endurable to win eulogy for our stately fortitude in losing, but Laetitia was unaware that he flung away a stake; so she could not praise him for his merits. | Наделенный юмором и незаурядным знанием человеческого сердца, он сравнивал себя с игроком; провозгласив азартное: "Все - или ничего!" - тот отвергает с презрением мелкий выигрыш, раз крупный не дается в руки: лучше горделиво покинуть стол, оставив на нем последний грош, нежели унести жалкие крохи того умопомрачительного выигрыша, на который он рассчитывал. Если нам не повезло в любви, то избави нас бог от разменной монеты комплиментов нашей добродетели! В особенности, когда мы знаем, что она чисто внешняя. Добро бы Летиция похвалила его за стоицизм, с каким он переносит свой проигрыш! Но как раз этого она не была в состоянии оценить, ибо даже не подозревала о его фантастической ставке. |
| "Willoughby makes the pardoning of Crossjay conditional," he said, "and the person pleading for him has to grant the terms. How could you imagine Willoughby would give her up! How could he! Who! . . . He should, is easily said. I was no witness of the scene between them just now, but I could have foretold the end of it; I could almost recount the passages. The consequence is, that everything depends upon the amount of courage she possesses. Dr. Middleton won't leave Patterne yet. And it is of no use to speak to him to-day. And she is by nature impatient, and is rendered desperate." | - Уилоби согласен простить Кросджея на известных условиях, - сказал он, - и требует от тех, кто за него хлопочет, гарантии, что они будут выполнены: Но неужели вы предполагали, что Уилоби добровольно от нее откажется? Разве он может? Да и всякий на его месте: Конечно, ему следует отказаться. Но это легко сказать! Хоть я и не присутствовал при их беседе, я ни минуты не сомневался, чем она кончится. Я даже представляю себе, что говорилось каждым из них. Теперь все зависит от того, насколько у нее хватит мужества. Доктор Мидлтон не захочет сейчас покинуть Паттерн-холл. И нет никакого смысла говорить с ним об этом сегодня. Она же нетерпелива от природы, а сейчас доведена до отчаяния. |
|
"Why is it of no use to speak to Dr. Middleton today?" cried Laetitia.
"He drank wine yesterday that did not agree with him; he can't work. To-day he is looking forward to Patterne Port. He is not likely to listen to any proposals to leave to-day." "Goodness!" |
- Почему нет смысла говорить с доктором Мидлтоном сегодня? - спросила Летиция.
- Потому что вчера ему подали вино, которое пришлось ему не по вкусу. Он не в форме и не в состоянии заниматься. Единственное, что его утешает, это мысль о предстоящем обеде с паттерновским портвейном. Так что никакие силы не заставят его сегодня покинуть Большой дом. - Господи! |
|
"I know the depth of that cry!"
"You are excluded, Mr. Whitford." "Not a bit of it; I am in with the rest. Say that men are to be exclaimed at. Men have a right to expect you to know your own minds when you close on a bargain. You don't know the world or yourselves very well, it's true; still the original error is on your side, and upon that you should fix your attention. She brought her father here, and no sooner was he very comfortably established than she wished to dislocate him." |
- Я прекрасно понимаю, что кроется за этим возгласом!
- Я не вас имею в виду, мистер Уитфорд. Вы - исключение. - Отнюдь нет, я такой же, как все. Ну, хорошо - мужчины вызывают законное недоумение. Допустим. Но, если женщина сделала выбор - разве мужчина не вправе требовать, чтобы она от него уже не отступалась? Правда, женщины плохо знают жизнь, да и себя тоже. И все же не следует забывать, что исходную ошибку совершила она. Ведь это из-за нее доктор Мидлтон очутился здесь, и вот не успел он освоиться и привыкнуть к чрезвычайно удобному для него образу жизни, как его хотят сорвать с места. |
|
"I cannot explain it; I cannot comprehend it," said Laetitia.
"You are Constancy." "No." She coloured. "I am 'in with rest'. I do not say I should have done the same. But I have the knowledge that I must not sit in judgement on her. I can waver." |
- Тут я ничего не понимаю и ничего не могу объяснить, - сказала Летиция.
- Это оттого, что сами вы - олицетворенное постоянство. На щеках ее выступил румянец. - Нет, я тоже "как все". Не скажу, что на ее месте я поступила бы, как она. Впрочем, не мне бросать в нее камень. Я и сама не чужда колебаний. |
| She coloured again. She was anxious that he should know her to be not that stupid statue of Constancy in a corner doating on the antic Deception. Reminiscences of the interview overnight made it oppressive to her to hear herself praised for always pointing like the needle. Her newly enfranchised individuality pressed to assert its existence. Vernon, however, not seeing this novelty, continued, to her excessive discomfort, to baste her old abandoned image with his praises. They checked hers; and, moreover, he had suddenly conceived an envy of her life-long, uncomplaining, almost unaspiring, constancy of sentiment. If you know lovers when they have not reason to be blissful, you will remember that in this mood of admiring envy they are given to fits of uncontrollable maundering. | Летиция вновь покраснела. Она хотела дать ему понять, что вовсе не представляет собою нелепую статую Постоянства, с обожанием устремившую свой каменный взор на фигляра, имя которому Обман. После вчерашней полночной беседы Летиции было неприятно, что о ней до сих пор думают как о магнитной стрелке, неизменно устремленной к полюсу. Чувство собственной индивидуальности, столь недавно ею обретенное, настоятельно требовало признания. Меж тем Вернон, не подозревая о происшедшей в ней перемене, к величайшему ее смятению, продолжал хвалить прежнюю Летицию, к которой нынешняя уже не имела никакого отношения. Зато ему удалось остановить поток ее комплиментов. Он, словно нарочно, проникся внезапной завистью к ее пожизненному, безропотному и, можно сказать, самозабвенному постоянству чувств. |
| Praise of constancy, moreover, smote shadowily a certain inconstant, enough to seem to ruffle her smoothness and do no hurt. He found his consolation in it, and poor Laetitia writhed. Without designing to retort, she instinctively grasped at a weapon of defence in further exalting his devotedness; which reduced him to cast his head to the heavens and implore them to partially enlighten her. Nevertheless, maunder he must; and he recurred to it in a way so utterly unlike himself that Laetitia stared in his face. She wondered whether there could be anything secreted behind this everlasting theme of constancy. He took her awakened gaze for a summons to asseverations of sincerity, and out they came. She would have fled from him, but to think of flying was to think how little it was that urged her to fly, and yet the thought of remaining and listening to praises undeserved and no longer flattering, was a torture. | Люди, страдающие от неразделенной любви, как известно, склонны к подобному завистливому восхищению и готовы болтать всякий безотчетный вздор. К тому же, воздавая хвалу постоянству Летиции, Вернон ощущал смутную сладость от того, что таким образом как бы наказывает - слегка, не причиняя боли, но все же немного ее задевая - некую непостоянную особу. Так он тешил себя, терзая бедную Летицию. Далекая от мстительного умысла, Летиция инстинктивно нащупала орудие защиты и принялась превозносить его преданность, а он, мысленно взывая к небесам, чтобы его собеседница хотя бы частично прозрела, продолжал вопреки своей обычной сдержанности без умолку болтать. Летиция смутно чувствовала, что гимны ее постоянству неспроста, что за ними что-то кроется. Она вскинула на него глаза, и, уловив в ее взгляде сомнение, Вернон разразился торжественными заверениями в искренности своих слов. Летиция не знала, куда деваться. Она бы охотно убежала, но как могла она объяснить свое бегство? Вместе с тем подвергаться незаслуженным похвалам, которые уже не казались ей лестными, было для нее сущей пыткой. |
|
"Mr. Whitford, I bear no comparison with you."
"I do and must set you for my example, Miss Dale." "Indeed, you do wrongly; you do not know me." "I could say that. For years . . ." "Pray, Mr. Whitford!" "Well, I have admired it. You show us how self can be smothered." |
- Ах, мистер Уитфорд, если б вы знали, как мне далеко до вас! - сказала она.
- Напротив, мисс Дейл, это я смотрю на вас, как на образец для подражания. - Вы ошибаетесь, уверяю вас. Вы меня не знаете. - Я могу лишь повторить ваши слова. Однако хранить: все эти долгие годы: - Пожалуйста, мистер Уитфорд!.. - Да, я восхищен. Вы являете пример того, как человек может полностью от себя отрешиться. |
|
"An echo would be a retort on you!"
"On me? I am never thinking of anything else." "I could say that." "You are necessarily conscious of not swerving." "But I do; I waver dreadfully; I am not the same two days running." |
- Эхо ответило бы вам лучше меня.
- Но ведь я только и думаю что о себе! - Я могу лишь повторить ваши слова. - Но ведь вы сами знаете свою непоколебимость! - Это не так, уверяю вас. Я только и делаю, что колеблюсь. Я и двух дней подряд не бываю одинаковой. |
|
"You are the same, with 'ravishing divisions' upon the same."
"And you without the 'divisions.' I draw such support as I have from you." "From some simulacrum of me, then. And that will show you how little you require support." "I do not speak my own opinion only." "Whose?" "I am not alone." |
- Нет, вы всегда одна и та же, разве только с "чарующими вариациями"{50}.
- А вы - даже без "вариаций". Глядя на вас, я черпаю силы. - Глядя на какое-то сомнительное подобие меня, должно быть. Это лишь доказывает, что все свои силы вы черпаете в самой себе и не нуждаетесь ни в каких иных источниках. - Но мое мнение о вас разделяют и другие. - Кто же? - Ну, мало ли кто. |
|
"Again let me say, I wish I were like you!"
"Then let me add, I would willingly make the exchange!" "You would be amazed at your bargain." "Others would be!" "Your exchange would give me the qualities I'm in want of, Miss Dale." "Negative, passive, at the best, Mr. Whitford. But I should have . . ." |
- Позвольте мне повторить: я хотел бы быть таким, как вы!
- Тогда позвольте мне прибавить: я бы охотно поменялась с вами! - О, результаты подобной сделки вас бы чрезвычайно удивили. - И вас, и вас! - Я бы обрел качества, которых мне очень недостает. - В лучшем случае негативные, мистер Уитфорд. Зато я: |
|
"Oh!--pardon me. But you inflict the sensations of a boy, with a dose of honesty in him, called up to receive a prize he has won by the dexterous use of a crib."
"And how do you suppose she feels who has a crown of Queen o' the May forced on her head when she is verging on November?" |
- Простите, но вы заставляете меня чувствовать себя школьником, которого награждают призом, заработанным им с помощью шпаргалки.
- А как, по-вашему, должна чувствовать себя та, которую венчают Королевою Мая, когда она стоит в преддверье ноября? |
| He rejected her analogy, and she his. They could neither of them bring to light the circumstances which made one another's admiration so unbearable. The more he exalted her for constancy, the more did her mind become bent upon critically examining the object of that imagined virtue; and the more she praised him for possessing the spirit of perfect friendliness, the fiercer grew the passion in him which disdained the imputation, hissing like a heated iron-bar that flings the waterdrops to steam. He would none of it; would rather have stood exposed in his profound foolishness. | Он отверг ее сравнение, она - его. Ни Летиция, ни Вернон не могли объявить причину, благодаря которой каждому из них было нестерпимо выслушивать незаслуженную хвалу. Прославляя с таким жаром ее постоянство, он вынуждал ее с еще большим пристрастием устремлять свой критический взор на того, кто якобы внушал ей это постоянство; а чем больше хвалила она Вернона за истинный дух дружбы, которым он якобы руководился, тем свирепее отказывался он от приписываемой ему доблести: это было невыносимо - нет, уж лучше бы предстать перед нею во всей нелепости своих пустых мечтаний! И Вернон шипел, как раскаленный утюг, отталкивающий от себя капли влаги, которые тут же превращаются в пар. |
|
Amiable though they were, and mutually affectionate, they came to a stop in their walk, longing to separate, and not seeing how it was to be done, they had so knit themselves together with the pelting of their interlaudation.
"I think it is time for me to run home to my father for an hour," said Laetitia. "I ought to be working," said Vernon. Good progress was made to the disgarlanding of themselves thus far; yet, an acutely civilized pair, the abruptness of the transition from floweriness to commonplace affected them both, Laetitia chiefly, as she had broken the pause, and she remarked:--"I am really Constancy in my opinions." |
Как ни расположены они были друг к другу, как ни сильна была их взаимная приязнь, они вдруг замедлили шаг и остановились, желая разойтись и не зная, как это сделать; они закидывали друг друга похвалами, словно камнями, и чувствовали себя безнадежно запутавшимися.
- Мне бы следовало отлучиться на часок проведать отца, - проговорила Летиция. - А мне бы следовало позаниматься, - сказал Вернон. Казалось, мелькнула надежда, что они выпутаются из гирлянды, которою сами же себя оплели, но чувствительность, обостренная воспитанием, не могла допустить такого резкого перехода к обыденному после столь цветистых словосплетений. Особенно шокировал этот переход Летицию, которая внесла поправку, сказав: |
|
"Another title is customary where stiff opinions are concerned. Perhaps by and by you will learn your mistake, and then you will acknowledge the name for it."
"How?" said she. "What shall I learn?" "If you learn that I am a grisly Egoist?" "You? And it would not be egoism," added Laetitia, revealing to him at the same instant as to herself that she swung suspended on a scarce credible guess. |
- В одном я и в самом деле воплощенное постоянство: это в моем мнении о вас.
- Я мог бы предложить другое слово для обозначения негибкости раз установившегося мнения. Со временем, когда вы поймете, сколь оно ошибочно, вы сами это слово подберете. - Каким образом? - возразила она. - Что же я должна понять? - Хотя бы то, что я - отъявленный эгоист. - Вы? Но какой же это эгоизм? Реплика эта вырвалась у нее против воли и смутила ее не меньше, чем самого Вернона; осенившая ее внезапная догадка не успела еще полностью дойти до ее сознания. |
|
"--Will nothing pierce your ears, Mr. Whitford?"
He heard the intruding voice, but he was bent on rubbing out the cloudy letters Laetitia had begun to spell, and he stammered, in a tone of matter-of-fact: "Just that and no better"; then turned to Mrs. Mountstuart Jenkinson. "--Or are you resolved you will never see Professor Crooklyn when you look on him?" said the great lady. Vernon bowed to the Professor and apologized to him shufflingly and rapidly, incoherently, and with a red face; which induced Mrs. Mountstuart to scan Laetitia's. |
- Мистер Уитфорд, вы совсем не желаете нас слушать!
Вернон слышал голос, ворвавшийся в их беседу, но ему во что бы то ни стало надо было стереть туманные начертания слов, которые Летиция с трудом, по складам, начала было разбирать. - Нет, нет, уверяю вас, - пробормотал он таким тоном, словно разговор у них шел о самых обыкновенных вещах и только тогда повернулся к миссис Маунтстюарт-Дженкинсон. - Или вы дали себе зарок не узнавать профессора Круклина? - продолжала сия величественная дама. |
|
After lecturing Vernon for his abandonment of her yesterday evening, and flouting his protestations, she returned to the business of the day. "We walked from the lodge-gates to see the park and prepare ourselves for Dr. Middleton. We parted last night in the middle of a controversy and are rageing to resume it. Where is our redoubtable antagonist?"
Mrs. Mountstuart wheeled Professor Crooklyn round to accompany Vernon. "We," she said, "are for modern English scholarship, opposed to the champion of German." "The contrary," observed Professor Crooklyn. |
Вернон поклонился профессору и принялся лепетать извинения. Миссис Маунтстюарт перевела испытующий взгляд с его смущенного лица на Летицию.
Затем, прочитав Вернону нотацию за вчерашнее дезертирство и не приняв его оправданий, она перешла к сегодняшним делам. - Мы остановили карету у ворот, чтобы пройтись по парку и приготовиться к встрече с доктором Мидлтоном. Мы расстались с ним ночью в самый разгар спора и теперь рвемся возобновить его. Где же наш грозный противник? И миссис Маунтстюарт круто повернула профессора, чтобы продолжать прогулку в обществе Вернона и Летиции. |
|
"Oh! We," she corrected the error serenely, "are for German scholarship opposed to English."
"Certain editions." "We defend certain editions." "Defend is a term of imperfect application to my position, ma'am." |
- Итак, мы стоим за современную английскую науку, - произнесла она, - и оспариваем сторонников германской.
- Только наоборот, - заметил профессор Круклин. - Ну да, - поправилась она, нимало не смущаясь, - мы за германскую науку, против английской. - Речь идет всего лишь об отдельных ученых трудах. - Итак, мы выступаем в защиту отдельных ученых трудов. - Слово "защита", сударыня, не совсем точно определяет мою позицию. |
|
"My dear Professor, you have in Dr. Middleton a match for you in conscientious pugnacity, and you will not waste it upon me. There, there they are; there he is. Mr. Whitford will conduct you. I stand away from the first shock."
Mrs. Mountstuart fell back to Laetitia, saying: "He pores over a little inexactitude in phrases, and pecks at it like a domestic fowl." Professor Crooklyn's attitude and air were so well described that Laetitia could have laughed. |
- Мой дорогой профессор, в лице доктора Мидлтона вы найдете достойного соперника по части скрупулезной точности формулировок, и вам не следует расходовать ваше искусство на меня. А вот и они! Вот наш доктор! Мистер Уитфорд вас к нему проводит. Позвольте мне уклониться от первого залпа.
И миссис Маунтстюарт взяла под руку Летицию. - Он похож на обитателя птичьего двора: разгребет землю в поисках неточных формулировок и - давай клевать. Летиция едва удержалась от смеха - сравнение как нельзя лучше подходило профессору Круклину. |
| "These mighty scholars have their flavour," the great lady hastened to add, lest her younger companion should be misled to suppose that they were not valuable to a governing hostess: "their shadow-fights are ridiculous, but they have their flavour at a table. Last night, no: I discard all mention of last night. We failed: as none else in this neighbourhood could fail, but we failed. If we have among us a cormorant devouring young lady who drinks up all the--ha!--brandy and water--of our inns and occupies all our flys, why, our condition is abnormal, and we must expect to fail: we are deprived of accommodation for accidental circumstances. How Mr. Whitford could have missed seeing Professor Crooklyn! And what was he doing at the station, Miss Dale?" | - Впрочем, эти ученые обладают особым, им одним свойственным достоинством, - поспешила прибавить миссис Маунтстюарт, опасаясь, как бы Летиция не усомнилась в том, что ученые мужи служат украшением стола. - Как ни смешны их призрачные сражения, они привносят в застольную беседу свой особый аромат. Вчерашний вечер не в счет: забудем о нем - раз и навсегда. Мы с треском провалились. Это был блистательный провал, не спорю; никто у нас в округе не способен на такой провал, и все же это был провал. Но если среди нас вдруг объявляется таинственная дева, с неутолимой жаждой поглощающая - хм! - все запасы горячей воды с коньяком, имеющиеся на постоялом дворе, и похищающая местные коляски, посудите сами, в какое положение это ставит всех нас! Провал почти неминуем. Мы не застрахованы от непредвиденных обстоятельств. Удивительно, как это мистер Уитфорд умудрился не заметить профессора Круклина! А кстати, мисс Дейл, сам-то он каким образом попал на станцию? |
|
"Your portrait of Professor Crooklyn was too striking, Mrs Mountstuart, and deceived him by its excellence. He appears to have seen only the blank side of the slate."
"Ah! He is a faithful friend of his cousin, do you not think?" "He is the truest of friends." "As for Dr. Middleton," Mrs. Mountstuart diverged from her inquiry, "he will swell the letters of my vocabulary to gigantic proportions if I see much of him: he is contagious." "I believe it is a form of his humour." |
- Его, по-видимому, ослепил блеск, с каким вы обрисовали ему профессора Круклина. К тому же он видел лишь оборотную сторону портрета, ту, на которой не было изображения.
- Вот оно что! Как он, однако, предан своему кузену! - Он верный друг. Миссис Маунтстюарт переменила тему. - Что касается доктора Мидлтона, - сказала она, - то если я буду часто с ним общаться, мой лексикон распухнет до гигантских размеров. Я нахожу его манеру заразительной. - Это лишь форма, в которую облекается его чувство юмора. |
|
"I caught it of him yesterday at my dinner-table in my distress, and must pass it off as a form of mine, while it lasts. I talked Dr. Middleton half the dreary night through to my pillow. Your candid opinion, my dear, come! As for me, I don't hesitate. We seemed to have sat down to a solitary performance on the bass-viol. We were positively an assembly of insects during thunder. My very soul thanked Colonel De Craye for his diversions, but I heard nothing but Dr. Middleton. It struck me that my table was petrified, and every one sat listening to bowls played overhead."
"I was amused." |
- Вчера, когда, сидя за собственным столом, я чуть было не впала в отчаяние, эта форма, как видно, передалась и мне, и я до сих пор не могу от этой формы отделаться. Чуть ли не всю ночь - о, что это была за ночь! - я обращалась к собственной подушке с монологами а-ля доктор Мидлтон. Как вам показался вечер, моя милая? Но только правду! У меня у самой сложилось совершенно определенное мнение: это был концерт для соло на контрабасе. Аудитория напоминала собрание насекомых, оглушенных грозою. Я испытывала живейшую признательность к полковнику де Крею за его интерлюдии, но слышала одного доктора Мидлтона. Все мои гости, казалось, оцепенели от шума, - словно кто-то катал шары у них над головою.
- А мне было занятно. |
| "Really? You delight me. Who knows but that my guests were sincere in their congratulations on a thoroughly successful evening? I have fallen to this, you see! And I know, wretched people! that as often as not it is their way of condoling with one. I do it myself: but only where there have been amiable efforts. But imagine my being congratulated for that!--Good-morning, Sir Willoughby.--The worst offender! and I am in no pleasant mood with him," Mrs. Mountstuart said aside to Laetitia, who drew back, retiring. | - В самом деле? Вы меня радуете. Как знать, быть может, мои гости были искренни, когда поздравляли меня с исключительно удачным вечером? Видите, до чего я докатилась! Как будто я не знаю, что эти бессовестные люди избрали такую форму, чтобы выразить мне свое соболезнование! Я и сама так поступаю, когда вижу, что хозяйка приложила все силы, а вечер все равно не удался. Но дожить до того, чтобы самой услышать подобные утешения!.. А, вот и преступник номер один! Доброе утро, сэр Уилоби! Вот кем я особенно недовольна, - шепнула она Летиции, которая тотчас ретировалась. |
|
Sir Willoughby came on a step or two. He stopped to watch Laetitia's figure swimming to the house.
So, as, for instance, beside a stream, when a flower on the surface extends its petals drowning to subside in the clear still water, we exercise our privilege to be absent in the charmed contemplation of a beautiful natural incident. A smile of pleased abstraction melted on his features. |
Сэр Уилоби сделал шаг, другой и остановился, чтобы посмотреть вслед Летиции, плавно удалявшейся в направлении к дому.
Так мы порою останавливаемся на берегу ручья и, забывшись в созерцании природы, любуемся тем, как, распластав свои лепестки, цветок погружается в прозрачную воду. Сэр Уилоби, как бы в блаженном забытьи, стоял и чему-то улыбался. |
|
"Good morning, my dear Mrs. Mountstuart," Sir Willoughby wakened himself to address the great lady. "Why has she fled?" "Has any one fled?" "Laetitia Dale." |
- Доброе утро, дорогая миссис Маунтстюарт! - словно очнувшись, приветствовал сэр Уилоби почтенную гостью. - Отчего она убежала?
- Кто убежал? - Летиция Дейл. |
|
"Letty Dale? Oh, if you call that flying. Possibly to renew a close conversation with Vernon Whitford, that I cut short. You frightened me with your 'Shepherds-tell-me' air and tone. Lead me to one of your garden-seats: out of hearing to Dr. Middleton, I beg. He mesmerizes me, he makes me talk Latin. I was curiously susceptible last night. I know I shall everlastingly associate him with an abortive entertainment and solos on big instruments. We were flat."
"Horace was in good vein." "You were not." "And Laetitia--Miss Dale talked well, I thought." |
- Ах, Летти Дейл? Если у вас это называется убегать: Вероятно, она хочет продолжить интимную беседу с Верноном Уитфордом, которую я прервала. Ваш элегический тон, признаться, меня напугал. Пойдемте, сядемте на какой-нибудь скамейке, подальше от доктора Мидлтона. А то его присутствие оказывает на меня гипнотическое действие, и я сама начинаю говорить по-латыни. Вчера я совсем поддалась его влиянию. Отныне и во веки веков имя доктора Мидлтона будет связано для меня с воспоминанием о неудавшемся вечере и соло на контрабасе. Мы не спелись.
- Зато Гораций был в ударе. - Чего нельзя сказать о вас, дорогой сэр Уилоби. - Да и Летиция: то бишь мисс Дейл, говорила, как мне показалось, чрезвычайно хорошо. |
|
"She talked with you, and no doubt she talked well. We did not mix. The yeast was bad. You shot darts at Colonel De Craye: you tried to sting. You brought Dr. Middleton down on you. Dear me, that man is a reverberation in my head. Where is your lady and love?"
"Who?" |
- Она разговаривала с вами, а следовательно, хорошо. Но тесто не поднялось - дрожжи оказались негодными. Вы пускали шпильки по адресу полковника де Крея и навлекли на себя неудовольствие доктора Мидлтона. У меня до сих пор гудит голова от звуков его голоса, право! Но где же ваша повелительница?
- Которая? |
|
"Am I to name her?"
"Clara? I have not seen her for the last hour. Wandering, I suppose." "A very pretty summer bower," said Mrs. Mountstuart, seating herself "Well, my dear Sir Willoughby, preferences, preferences are not to be accounted for, and one never knows whether to pity or congratulate, whatever may occur. I want to see Miss Middleton." "Your 'dainty rogue in porcelain' will be at your beck--you lunch with us?--before you leave." "So now you have taken to quoting me, have you?" "But 'a romantic tale on her eyelashes' is hardly descriptive any longer." |
- Неужели нужно называть ее по имени?
- Ах, вы о Кларе? Верно, где-нибудь бродит. Вот уже час, как она мне не попадалась. - Какая славная беседка, - сказала миссис Маунтстюарт, усаживаясь. - Наши вкусы и пристрастия, дорогой мой сэр Уилоби, - кто может дать себе в них отчет? Никогда не знаешь, радоваться ли тому, что должно произойти, или сожалеть. Я хотела бы поговорить с мисс Мидлтон. - Фарфоровая плутовка будет к вашим услугам - ведь вы с нами завтракаете, надеюсь? - О, да вы, я вижу, принялись меня цитировать! - Я вас цитирую во всех случаях жизни. Впрочем, ваше определение: "Целый роман на кончиках ресниц", пожалуй, уже несколько устарело. |
|
"Descriptive of whom? Now you are upon Laetitia Dale!"
"I quote you generally. She has now a graver look." "And well may have!" "Not that the romance has entirely disappeared." "No; it looks as if it were in print." "You have hit it perfectly, as usual, ma'am." |
- Роман? Ах, вы о Летиции Дейл!
- Разумеется, о ней. Вы не находите, что в ее чертах появилось нечто более серьезное? - Еще бы! - Но я не хочу этим сказать, что роман совсем улетучился с ее ресниц. - Разумеется, нет. Он просто уже вышел из печати. - Вы, как всегда, попали в точку, сударыня. |
|
Sir Willoughby mused.
Like one resuming his instrument to take up the melody in a concerted piece, he said: "I thought Laetitia Dale had a singularly animated air last night." "Why!--" Mrs. Mountstuart mildly gaped. "I want a new description of her. You know, I collect your mottoes and sentences." "It seems to me she is coming three parts out of her shell, and wearing it as a hood for convenience." "Ready to issue forth at an invitation? Admirable! exact!" "Ay, my good Sir Willoughby, but are we so very admirable and exact? Are we never to know our own minds?" |
Сэр Уилоби погрузился в задумчивость. Затем, подобно музыканту в оркестре, он взмахнул смычком и вновь подхватил мелодию.
- Мне показалось, что Летиция Дейл была вчера в необыкновенном ударе, - исполнил он свою партию. - Летиция? - с некоторым недоумением переспросила его собеседница. - Найдите для нее новое определение. Я, да будет вам известно, коллекционирую ваши афоризмы. - Я бы сказала, что она уже на три четверти выползла из своей раковины и носит ее, как капюшон. - И готова скинуть его по первому знаку? - подхватил он. - Великолепно! И какая точность! - Да, все это хорошо, любезнейший сэр Уилоби, но сами-то мы так ли уж великолепно себя ведем? Когда же мы будем точно знать, чего хочет наше сердце? |
|
He produced a polysyllabic sigh, like those many-jointed compounds of poets in happy languages, which are copious in a single expression: "Mine is known to me. It always has been. Cleverness in women is not uncommon. Intellect is the pearl. A woman of intellect is as good as a Greek statue; she is divinely wrought, and she is divinely rare."
"Proceed," said the lady, confiding a cough to the air. |
Сэр Уилоби ответил протяжным многосложным вздохом, напоминающим составные слова, столь излюбленные поэтами, пишущими на тех трижды благословенных языках, которые позволяют выразить так много в едином слове.
- Что касается меня, то я всегда знал, чего хочу. Ум живой и острый не такая уж редкость среди женщин. Зато подлинный интеллект - это перл. Женщина, обладающая интеллектом, прекрасна, как греческая статуя. Это божественный дар, редкий, как все, что нам ниспосылает небо. Миссис Маунтстюарт хмыкнула, как бы адресуясь к кому-то невидимому. - Продолжайте, я вас слушаю, - сказала она. |
|
"The rarity of it: and it is not mere intellect, it is a sympathetic intellect; or else it is an intellect in perfect accord with an intensely sympathetic disposition;--the rarity of it makes it too precious to be parted with when once we have met it. I prize it the more the older I grow."
"Are we on the feminine or the neuter?" "I beg pardon?" "The universal or the individual?" He shrugged. "For the rest, psychological affinities may exist coincident with and entirely independent of material or moral prepossessions, relations, engagements, ties." |
- Редкость этого явления, - заметьте, я имею в виду не просто интеллект, а интеллект чуткий, иначе говоря, гармонически сочетающийся с отзывчивым сердцем, - итак, уже одно то, что явление это столь редкостно, заставляет нас крайне неохотно отказываться от него если нам посчастливилось его встретить. С каждым годом я ценю его все больше и больше.
- Я что-то не пойму: это исповедь или философский трактат? - Простите? - Это рассуждение общего порядка или имеется в виду некая определенная особа? Он пожал плечами. - Душевное сродство может существовать совершенно независимо от прочих наших отношений, связей и привязанностей - как материальных, так и духовных. |
|
"Well, that is not the raving of passion, certainly," said Mrs Mountstuart, "and it sounds as if it were a comfortable doctrine for men. On that plea, you might all of you be having Aspasia and a wife. We saw your fair Middleton and Colonel de Craye at a distance as we entered the park. Professor Crooklyn is under some hallucination."
"What more likely?" The readiness and the double-bearing of the reply struck her comic sense with awe. |
- Ну что ж, все это, пожалуй, не отдает голосом страсти, - заметила миссис Маунтстюарт, - и к тому же весьма удобная доктрина для мужчин. Согласно ей, всякий вправе запастись своей Аспазией{51} и одновременно наслаждаться радостями законного брака. У входа в парк мы видели краем глаза прекрасную Мидлтон с полковником де Креем. Профессор Круклин все еще под впечатлением странной галлюцинации.
- Меня это ничуть не удивляет. Готовность, с какой была произнесена последняя реплика, и двойной смысл, который можно было в ней усмотреть, заставили миссис Маунтстюарт, несмотря на весь ее юмор, насторожиться. |
|
"The Professor must hear that. He insists on the fly, and the inn, and the wet boots, and the warming mixture, and the testimony of the landlady and the railway porter."
"I say, what more likely?" "Than that he should insist?" "If he is under the hallucination!" "He may convince others." "I have only to repeat. . ." |
- Жаль, что профессор Круклин вас не слышит, - сказала она, - он продолжает настаивать на своем: на коляске, на гостинице, на промокших башмаках, согревательном декокте, свидетельствах хозяйки гостиницы и носильщика - словом, на всем.
- Повторяю: меня это ничуть не удивляет. - То есть вас не удивляет, что он настаивает на своем? - Ну да, коль скоро он страдает галлюцинациями! - Как бы и другие не поддались его галлюцинации! - Мне остается только сказать еще раз: |
|
"'What more likely?' It's extremely philosophical. Coincident with a pursuit of the psychological affinities."
"Professor Crooklyn will hardly descend, I suppose, from his classical altitudes to lay his hallucinations before Dr. Middleton?" "Sir Willoughby, you are the pink of chivalry!" |
- Что вас это нисколько не удивит? Чрезвычайно философично с вашей стороны. И прекрасно сочетается с вашей проповедью о сродстве душ.
- Полагаю, что профессор Круклин не спустится со своих классических высот и не станет делиться своими галлюцинациями с доктором Мидлтоном. - Сэр Уилоби, вы - настоящий рыцарь! |
|
By harping on Laetitia, he had emboldened Mrs. Mountstuart to lift the curtain upon Clara. It was offensive to him, but the injury done to his pride had to be endured for the sake of his general plan of self-protection.
"Simply desirous to save my guests from annoyance of any kind", he said. "Dr Middleton can look 'Olympus and thunder', as Vernon calls it." "Don't. I see him. That look! It is Dictionary-bitten! Angry, homed Dictionary!--an apparition of Dictionary in the night--to a dunce!" |
Его разглагольствования о совершенствах Летиции придали миссис Маунтстюарт смелость намекнуть на его отношения с Кларой. Как это ни уязвляло его гордость, интересы самосохранения вынуждали его смириться.
- При чем тут рыцарство! Мне просто хотелось бы оградить тех, кто пользуется моим гостеприимством, от неприятностей какого бы то ни было рода, - сказал он. - А доктор Мидлтон умеет, по выражению Вернона, принимать облик Зевса-громовержца. - Я так и вижу его в этом качестве. Ходячая энциклопедия во образе разъяренного быка! Ночной кошмар школьника, не приготовившего урока! |
| "One would undergo a good deal to avoid the sight." | - Да, чего не сделаешь, чтобы избежать такого видения! |
| "What the man must be in a storm! Speak as you please of yourself: you are a true and chivalrous knight to dread it for her. But now, candidly, how is it you cannot condescend to a little management? Listen to an old friend. You are too lordly. No lover can afford to be incomprehensible for half an hour. Stoop a little. Sermonizings are not to be thought of. You can govern unseen. You are to know that I am one who disbelieves in philosophy in love. I admire the look of it, I give no credit to the assumption. I rather like lovers to be out at times: it makes them picturesque, and it enlivens their monotony. I perceived she had a spot of wildness. It's proper that she should wear it off before marriage." | - Он должен быть страшен во гневе! Как хотите, вы все же великодушнейший из рыцарей, раз вы печетесь о том, чтобы оградить ее от родительских громов. Но скажите мне откровенно, почему вы отказываетесь снизойти к некоторым тактическим тонкостям? Послушайте вашего старого друга! Вы чересчур высокомерны. Ни одна женщина не простит своему возлюбленному, если он позволит себе быть таинственным и непостижимым больше тридцати минут подряд. Спуститесь с вашего пьедестала хотя бы на ступеньку. Только не вздумайте читать нотации. Властвуйте, если угодно, но незаметно! Сказать по правде, я не признаю философской невозмутимости в любви. Все это, разумеется, выглядит достойно, да только не верю я в искренность тех, кто надевает на себя личину философического равнодушия. Я ничего не имею против любовных ссор: они придают влюбленной паре живописность и нарушают однообразие. Я сразу заприметила в ней мятежную жилку. И конечно, желательно, чтобы она исчерпала свое бунтарство до брака. |
|
"Clara? The wildness of an infant!" said Willoughby, paternally, musing over an inward shiver. "You saw her at a distance just now, or you might have heard her laughing. Horace diverts her excessively."
"I owe him my eternal gratitude for his behaviour last night. She was one of my bright faces. Her laughter was delicious; rain in the desert! It will tell you what the load on me was, when I assure you those two were merely a spectacle to me--points I scored in a lost game. And I know they were witty." |
- Кларино бунтарство? Пустое ребячество! - произнес Уилоби, пытаясь покровительственно-отеческим тоном скрыть внутреннее содрогание. - Когда вы входили в парк, вы видели ее только издали, а то наверняка услышали бы ее серебристый смех. Гораций ее чрезвычайно забавляет.
- Да, я благодарна ему по гроб за вчерашний вечер. Ее веселое личико озаряло мой стол. Смех ее был дождем в пустыне! Вы поймете всю тяжесть бремени, которое меня придавило, если я вам скажу, что буквально упивалась этой парочкой, - это было единственное очко в мою пользу в партии, которую я безнадежно проиграла. Хоть я и не могла расслышать их слов, но уверена, что они были остроумны. |
|
"They both have wit; a kind of wit," Willoughby assented.
"They struck together like a pair of cymbals." "Not the highest description of instrument. However, they amuse me. I like to hear them when I am in the vein." "That vein should be more at command with you, my friend. You can be perfect, if you like." "Under your tuition." |
- О да, в остроумии им не откажешь - ни ей, ни ему, - согласился Уилоби. - В остроумии известного рода.
- Разговор их был слажен, как чистый и звонкий звук, издаваемый кимвалами. - Я бы не сказал, что кимвалы - самый изысканный музыкальный инструмент. Впрочем, я нахожу их болтовню забавной и сам не прочь послушать ее, когда бываю в настроении. - Вам следует почаще бывать в настроении, мой друг. Вы умеете быть образцовым собеседником, когда захотите. - Под вашим руководством, сударыня! |
|
Willoughby leaned to her, bowing languidly. He was easier in his pain for having hoodwinked the lady. She was the outer world to him; she could tune the world's voice; prescribe which of the two was to be pitied, himself or Clara; and he did not intend it to be himself, if it came to the worst. They were far away from that at present, and he continued:
"Probably a man's power of putting on a face is not equal to a girl's. I detest petty dissensions. Probably I show it when all is not quite smooth. Little fits of suspicion vex me. It is a weakness, not to play them off, I know. Men have to learn the arts which come to women by nature. I don't sympathize with suspicion, from having none myself," |
Уилоби томно склонился перед ней. Ему стало немного легче оттого, что удалось провести миссис Маунтстюарт, которая олицетворяла для него общество: она задавала тон светским пересудам и могла предписать свету, кого из них двоих жалеть - его или Клару. И если уж на то пошло, он не собирался брать на себя роль жертвы.
Впрочем, до этого еще было далеко. - В искусстве скрывать свои чувства мужчине не угнаться за девицей, - продолжал он. - Я терпеть не могу мелких свар, и на моем лице, должно быть, отражаются все огорчения, какие я испытываю. Кларины вспышки подозрительности раздражают меня. Я знаю, что это слабость - мое неумение преодолеть минутную досаду. Но мужчине приходится учиться тонкостям и уловкам, в которых женщины искушены от колыбели. Подозрительность и недоверие настолько мне несвойственны, что я не в состоянии сочувствовать им в других. |
| His eyebrows shot up. That ill-omened man Flitch had sidled round by the bushes to within a few feet of him. Flitch primarily defended himself against the accusation of drunkenness, which was hurled at him to account for his audacity in trespassing against the interdict; but he admitted that he had taken "something short" for a fortification in visiting scenes where he had once been happy--at Christmastide, when all the servants, and the butler at head, grey old Mr. Chessington, sat in rows, toasting the young heir of the old Hall in the old port wine! Happy had he been then, before ambition for a shop, to be his own master and an independent gentleman, had led him into his quagmire:--to look back envying a dog on the old estate, and sigh for the smell of Patterne stables: sweeter than Arabia, his drooping nose appeared to say. |
Внезапно брови сэра Уилоби стрельнули вверх. Из кустов в нескольких шагах от скамьи, на которой сидели собеседники, вынырнул Флитч.
Злополучный кучер начал с того, что отвел обвинение, будто это он спьяна нарушил запрет и дерзнул появиться на территории усадьбы. Дело обстояло совсем не так: он почувствовал неудержимое желание посетить места, где некогда был так счастлив, и потому, да и то лишь для бодрости, хлебнул малую толику. А как он бывал здесь счастлив! На рождестве, например, когда все слуги усядутся за стол под председательством седовласого дворецкого, мистера Чесингтона, и пьют старинный портвейн за здоровье молодого наследника старинного рода! То была блаженная пора, когда бес честолюбия еще не завел его в трясину, внушив ему желание сделаться собственным господином и завести собственную лавку! Увы, он готов завидовать последней собаке в Паттерн-холле и вздыхает по запаху паттерновских конюшен, который ему теперь представляется слаще аравийских благовоний. |
| He held up close against it something that imposed silence on Sir Willoughby as effectively as a cunning exordium in oratory will enchain mobs to swallow what is not complimenting them; and this he displayed secure in its being his licence to drivel his abominable pathos. Sir Willoughby recognized Clara's purse. He understood at once how the must have come by it: he was not so quick in devising a means of stopping the tale. Flitch foiled him. "Intact," he replied to the question: "What have you there?" He repeated this grand word. And then he turned to Mrs. Mountstuart to speak of Paradise and Adam, in whom he saw the prototype of himself: also the Hebrew people in the bondage of Egypt, discoursed of by the clergymen, not without a likeness to him. |
Произнося свою тираду, Флитч все время держал в поднятой руке некий предмет, один вид которого заставил сэра Уилоби молчать. Флитч в данном случае поступал как опытный оратор, который с помощью хитроумного вступления заставляет толпу безропотно выслушивать самые нелестные для нее истины. Итак, Флитч беспрепятственно произнес свою жалкую, исполненную слюнявой патетики речь, держа перед носом предмет, в котором сэр Уилоби безошибочно признал Кларин кошелек. Он без труда сообразил, каким образом кошелек этот попал к Флитчу, но не сразу нашелся, как пресечь рассказ кучера на корню.
- Что это у вас такое? - строго спросил он, на что Флитч внушительно ответил: - В целости и сохранности. Фраза эта, по-видимому, так ему полюбилась, что он произнес ее дважды: - В целости и сохранности. Затем, повернувшись к миссис Маунтстюарт, он заговорил об изгнании Адама, в судьбе которого, должно быть, видел некоторую аналогию с собственной судьбой, а также о евреях в плену египетском, о которых рассказывал в церкви священник, - Флитч, по-видимому, приравнивал себя также и к ним. |
| "Sorrows have done me one good, to send me attentive to church, my lady," said Flitch, "when I might have gone to London, the coachman's home, and been driving some honourable family, with no great advantage to my morals, according to what I hear of. And a purse found under the seat of a fly in London would have a poor chance of returning intact to the young lady losing it." | - Невзгоды пошли на пользу моей душе, сударыня, - продолжал он, - я не переехал в Лондон, в это пристанище кучеров, которые (если верить тому, что рассказывают об этом городе) развозят знатных вельмож в каретах, рискуя своим душевным спасением; вместо этого я обратился к церкви и прилежно слушаю наставления своего пастыря. И уж поверьте, сударыня, кабы нашей барышне случилось обронить кошелек в какой-нибудь лондонской карете, вряд ли она получила бы его обратно - в целости и сохранности! |
|
"Put it down on that chair; inquiries will be made, and you will see Sir Willoughby," said Mrs. Mountstuart. "Intact, no doubt; it is not disputed."
With one motion of a finger she set the man rounding. Flitch halted; he was very regretful of the termination of his feast of pathos, and he wished to relate the finding of the purse, but he could not encounter Mrs. Mountstuart's look; he slouched away in very close resemblance to the ejected Adam of illustrated books. |
- Положите его вон на то кресло, - сказала миссис Маунтстюарт. - Мы наведем справки, и сэр Уилоби вас вызовет. В целости и сохранности кошелька никто не сомневается.
И мановением пальчика показала Флитчу, что он свободен и может идти. Флитч, однако, мешкал: он еще не насладился произведенным впечатлением, и, кроме того, ему не терпелось обстоятельно поведать о том, как он нашел кошелек. Не смея, однако, встретиться глазами с величественным взглядом миссис Маунтстюарт, он понуро удалился, всей своей фигурой и в самом деле напоминая Адама, покидающего райские кущи, - каким его рисуют в детских книжках. |
|
"It's my belief that naturalness among the common people has died out of the kingdom," she said.
Willoughby charitably apologized for him. "He has been fuddling himself." Her vigilant considerateness had dealt the sensitive gentleman a shock, plainly telling him she had her ideas of his actual posture. Nor was he unhurt by her superior acuteness and her display of authority on his grounds. He said, boldly, as he weighed the purse, half tossing it: "It's not unlike Clara's." He feared that his lips and cheeks were twitching, and as he grew aware of a glassiness of aspect that would reflect any suspicion of a keen-eyed woman, he became bolder still! "Laetitia's, I know it is not. Hers is an ancient purse." |
- Нынче у нас в народе днем с огнем не сыщешь человека, который бы изъяснялся просто, без вычур, - обратилась она к Уилоби.
Тот был весь снисхождение. - Бедняга пьян, - сказал он. Он был потрясен быстротой и ловкостью, с какою миссис Маунтстюарт разделалась о Флитчем. Это могло означать лишь одно: она его щадит, а следовательно, ей известно истинное положение вещей! Он был уязвлен также и тем, что она оказалась настолько находчивее его и так властно распоряжалась в Паттерн-холле. - Пожалуй, это и в самом деле Кларин кошелек, - отважно признал он, как бы взвешивая его на ладони. Он был не в силах подавить дрожь в уголках губ и, чувствуя, что его остекленевший взгляд не может ускользнуть от внимания проницательной миссис Маунтстюарт, собрался с духом и продолжал: - Во всяком случае, это не кошелек Летиции. Это-то я знаю наверное: он у нее совсем старенький. |
|
"A present from you!"
"How do you hit on that, my dear lady?" "Deductively." "Well, the purse looks as good as new in quality, like the owner." "The poor dear has not much occasion for using it." "You are mistaken: she uses it daily." "If it were better filled, Sir Willoughby, your old scheme might be arranged. The parties do not appear so unwilling. Professor Crooklyn and I came on them just now rather by surprise, and I assure you their heads were close, faces meeting, eyes musing." "Impossible." |
- И верно, ваш подарок!
- Как вы догадались, дражайшая миссис Маунтстюарт? - Чисто умозрительно. - Впрочем, ее кошелек совсем как новый - он сохранился не хуже его хозяйки. - Бедняжке не слишком часто приходится им пользоваться? - Смею вас разуверить, сударыня, вы ошибаетесь. Она пользуется им ежедневио. - Если бы он был набит потуже, сэр Уилоби, ваш старинный проект мог бы быть приведен в исполнение. Ни та, ни другая сторона, насколько я могу судить, не стали бы чинить препятствий. Мы с профессором Круклином только что повстречали обоих и, как мне показалось, застигли их врасплох. Право! Они говорили, близко склонясь друг к другу, к в глазах их было что-то мечтательное. - Это совершенно невозможно! |
| "Because when they approach the point, you won't allow it! Selfish!" | - Но отчего же? Получается, что, едва доходит до дела, вы не в силах этого допустить? Какой эгоизм! |
| "Now," said Willoughby, very animatedly, "question Clara. Now, do, my dear Mrs. Mountstuart, do speak to Clara on that head; she will convince you I have striven quite recently against myself, if you like. I have instructed her to aid me, given her the fullest instructions, carte blanche. She cannot possibly have a doubt. I may look to her to remove any you may entertain from your mind on the subject. I have proposed, seconded, and chorussed it, and it will not be arranged. If you expect me to deplore that fact, I can only answer that my actions are under my control, my feelings are not. I will do everything consistent with the duties of a man of honour perpetually running into fatal errors because he did not properly consult the dictates of those feelings at the right season. I can violate them: but I can no more command them than I can my destiny. | - Нет, право, спросите Клару. - Сэр Уилоби чрезвычайно оживился. - Расспросите ее хорошенько, моя дорогая миссис Маунтстюарт! Вы убедитесь, что я возобновлял свои попытки еще совсем недавно - наперекор собственному сердцу, если угодно. Я просил ее помочь мне в этом, снабдил ее подробнейшими инструкциями, предоставил ей carte blanche.[22] Кто-кто, а Клара не имела оснований сомневаться в моей искренности! Вот увидите, она поможет развеять последние сомнения, которые как будто еще гнездятся в вашей душе. Я предлагал, я уговаривал, я настаивал, но, поверьте, ничего из этого дела не выходит. Но если вы считаете, что я должен еще и сокрушаться по этому поводу, то могу ответить вам лишь одно: поступки мои мне подвластны, сердце - нет. Я намерен сделать все, что требуется от меня, как от человека чести, иначе говоря - от человека, обреченного совершать одну ошибку за другой, в наказание за то, что он в свое время не послушал велений своего сердца. Заставить это сердце молчать я способен, но повелевать им - столь же бессилен, как повелевать собственной судьбой. |
| They were crushed of old, and so let them be now. Sentiments we won't discuss; though you know that sentiments have a bearing on social life: are factors, as they say in their later jargon. I never speak of mine. To you I could. It is not necessary. If old Vernon, instead of flattening his chest at a desk, had any manly ambition to take part in public affairs, she would be the woman for him. I have called her my Egeria. She would be his Cornelia. One could swear of her that she would have noble offspring!--But old Vernon has had his disappointment, and will moan over it up to the end. | Свои чувства я давно поборол, и не надо ворошить прошлого. Итак, не станем говорить о чувствах, хоть они, как вы знаете, играют известную роль в жизни общества или, говоря на современном жаргоне, являются ее факторами. О чувствах я привык молчать. Я мог бы говорить о них только с вами. Впрочем, к чему? Если бы старина Вернон, вместо того чтобы корпеть над рукописями, ощутил в себе честолюбие настоящего мужчины и захотел принять участие в общественной жизни, он нашел бы в ее лице достойную подругу. Я называл ее своей Эгерией. Для него она сделалась бы Корнелией{52}. И я готов поклясться, что дети, которых она принесла бы супругу, оказали бы ему честь!.. Ну, да старина Вернон не таков - беднягу в свое время постигло большое разочарование, и он будет носиться с ним до конца своих дней. |
| And she? So it appears. I have tried; yes, personally: without effect. In other matters I may have influence with her: not in that one. She declines. She will live and die Laetitia Dale. We are alone: I confess to you, I love the name. It's an old song in my ears. Do not be too ready with a name for me. Believe me--I speak from my experience hitherto--there is a fatality in these things. I cannot conceal from my poor girl that this fatality exists . . ." | А она? Похоже, что и она также. Я старался - о да, я говорил с ней сам! Но все напрасно. В чем другом я, быть может, имею на нее влияние, в этом - никакого. Отказ, и все! Говорит, что намерена умереть, как жила, - Летицией Дейл. Мы с вами сейчас одни, и вам я могу признаться, что мне сладок звук этого имени. Сладок, как старинная песня, к которой привык с детства. Но не спешите меня осуждать. Поверьте, над делами подобного рода - я утверждаю это на основании опыта - тяготеет некий фатум. И я не могу скрыть от бедняжки существование этого фатума: |
|
"Which is the poor girl at present?" said Mrs. Mountstuart, cool in a mystification.
"And though she will tell you that I have authorized and Clara Middleton--done as much as man can to institute the union you suggest, she will own that she is conscious of the presence of this--fatality, I call it for want of a better title between us. It drives her in one direction, me in another--or would, if I submitted to the pressure. She is not the first who has been conscious of it." |
- Позвольте, которую из бедняжек вы имеете в виду сейчас? - спросила миссис Маунтстюарт с холодным недоумением.
- И она вам сама скажет: Как - которую? Клару Мидлтон, разумеется: она сама признает, что хоть я и сделал все, что можно, дабы способствовать этому союзу, тут, видно, мы имеем дело с противодействием, - за неимением лучшего определения, я вновь вынужден прибегнуть к этому слову, - да, с противодействием некоего тяготеющего над нами фатума. Это он тянет нас в противоположные стороны, вернее, тянул бы, если бы я поддался. Она не первая; другие тоже были вынуждены признать существование этих роковых сил. |
| "Are we laying hold of a third poor girl?" said Mrs. Mountstuart. "Ah! I remember. And I remember we used to call it playing fast and loose in those days, not fatality. It is very strange. It may be that you were unblushingly courted in those days, and excusable; and we all supposed . . . but away you went for your tour." | - А сейчас, если не ошибаюсь, мы, кажется, имеем в виду уже третью "бедняжку"? - спросила миссис Маунтстюарт. - Как же, я не забыла! Правда, тогда мы это как будто называли не фатумом, а просто капризом. До чего же все это странно! В ту пору, впрочем, за вами ухаживали без зазрения совести, и это вас до некоторой степени извиняло. Помню, мы все думали, что: Но вы внезапно отправились путешествовать. |
| "My mother's medical receipt for me. Partially it succeeded. She was for grand marriages: not I. I could make, I could not be, a sacrifice. And then I went in due time to Dr. Cupid on my own account. She has the kind of attraction. . . But one changes! On revient toujours. First we begin with a liking; then we give ourselves up to the passion of beauty: then comes the serious question of suitableness of the mate to match us; and perhaps we discover that we were wiser in early youth than somewhat later. However, she has beauty. Now, Mrs Mountstuart, you do admire her. Chase the idea of the 'dainty rogue' out of your view of her: you admire her: she is captivating; she has a particular charm of her own, nay, she has real beauty." | - Да, по рецепту моей матушки. И, надо признаться, рекомендованное ею средство отчасти помогло. Она мечтала для меня о блестящей, аристократической партии. Я не разделял ее честолюбивых планов. Своим чувством я еще способен жертвовать, но приносить в жертву себя самого, свою личность - увольте! А затем я уже сам обратился прямо к доктору Купидону: Она обладает обаянием того рода, который: Но человек переменчив! On revient tоujours:[23]{53} Начинается с необъяснимого влечения: Затем тебя воспламеняет красота. Наконец, задаешь себе серьезный вопрос: подходит ли тебе эта девушка, как подруга жизни, - и вот тут-то, быть может, обнаруживаешь, что в ранней юности ты лучше, нежели в последующие годы, понимал, что тебе нужно. Впрочем, она ведь и в самом деле красива. Это неоспоримо. Она вас восхищает, миссис Маунтстюарт, не отрицайте! Выкиньте из головы придуманную вами формулу: "Фарфоровая плутовка", и вы увидите, что просто-напросто очарованы ею. Она прелестна. У нее особое, своеобразное очарование. Да что там говорить - это настоящая красавица. |
|
Mrs. Mountstuart fronted him to say: "Upon my word, my dear Sir Willoughby, I think she has it to such a degree that I don't know the man who could hold out against her if she took the field. She is one of the women who are dead shots with men. Whether it's in their tongues or their eyes, or it's an effusion and an atmosphere--whatever it is, it's a spell, another fatality for you!"
"Animal; not spiritual!" "Oh, she hasn't the head of Letty Dale." Sir Willoughby allowed Mrs. Mountstuart to pause and follow her thoughts. |
- Такая красавица, мой дорогой сэр Уилоби, - сказала миссис Маунтстюарт, глядя на него в упор, - что клянусь, я не представляю себе мужчину, который бы мог перед нею устоять! Это ружье, которое стреляет без промаха: прямо в сердце. Не знаю, чем берут женщины этого типа - разговором ли, или взглядом, или дело в атмосфере, которую они распространяют вокруг, но только это колдовство или, если хотите, - тот же ваш фатум!
- Да, но тут больше животной прелести, нежели духовного обаяния. - Конечно, ей далеко до серьезности Летти Дейл. Миссис Маунтстюарт задумалась, и Уилоби не стал перебивать течение ее мыслей. |
|
"Dear me!" she exclaimed. "I noticed a change in Letty Dale last night; and to-day. She looked fresher and younger; extremely well: which is not what I can say for you, my friend. Fatalizing is not good for the complexion."
"Don't take away my health, pray," cried Willoughby, with a snapping laugh. |
- А знаете, - воскликнула она, помолчав, - наша Летти Дейл очень переменилась! Я это еще вчера заметила. Да и сегодня тоже. Она удивительно посвежела, помолодела - она чудесно выглядит! Чего не скажешь о вас, дорогой друг. Видно, "фатум" не способствует хорошему цвету лица.
- Как, вы мне отказываете уже и в здоровье! - воскликнул Уилоби со смехом, в котором, однако, послышались какие-то скулящие нотки. |
| "Be careful," said Mrs. Mountstuart. "You have got a sentimental tone. You talk of 'feelings crushed of old'. It is to a woman, not to a man that you speak, but that sort of talk is a way of making the ground slippery. I listen in vain for a natural tongue; and when I don't hear it, I suspect plotting in men. You show your under-teeth too at times when you draw in a breath, like a condemned high-caste Hindoo my husband took me to see in a jail in Calcutta, to give me some excitement when I was pining for England. The creature did it regularly as he breathed; you did it last night, and you have been doing it to-day, as if the air cut you to the quick. You have been spoilt. You have been too much anointed. What I've just mentioned is a sign with me of a settled something on the brain of a man." | - Берегитесь! - сказала миссис Маунтстюарт. - Вы впадаете в сентиментальный тон. Упоминаете какие-то "давние чувства", "прошлое, которого не следует ворошить". Правда, вы говорите с женщиной, а не с мужчиной, но все же такие разговоры - скользкая почва. Я прислушиваюсь к вашим речам и тщетно пытаюсь уловить в них естественную интонацию. Когда же я не нахожу естественности, я обычно подозреваю, что со мною хитрят. К тому же вы подчас как-то странно скалите зубы, напоминая мне индуса из калькуттской тюрьмы, которого меня водил смотреть покойный муж, чтобы рассеять мою тоску по Англии. Несчастный с каждым вздохом оскаливал зубы. Вы точь-в-точь так же скалились вчера вечером, да и сейчас - словно вам больно дышать. Вы очень избалованы. Вас слишком долго умащали елеем. Зато в нынешнем вашем состоянии я узнаю все признаки человека, что-то в себе затаившего. |
|
"The brain?" said Sir Willoughby, frowning.
"Yes, you laugh sourly, to look at," said she. "Mountstuart told me that the muscles of the mouth betray men sooner than the eyes, when they have cause to be uneasy in their minds." "But, ma'am, I shall not break my word; I shall not, not; I intend, I have resolved to keep it. I do not fatalize, let my complexion be black or white. Despite my resemblance to a high-caste malefactor of the Calcutta prison-wards . . ." |
- Затаившего? - повторил Уилоби и нахмурил брови.
- Да, да, вы слишком кисло улыбаетесь, - сказала она. - Покойный Маунтстюарт меня учил, что когда на душе у мужчины тревога, его выдают не столько глаза, сколько выражение рта. - Нет, нет, сударыня, я не нарушу слова. Ни в коем случае. Я намерен, я твердо решил его сдержать. Никаким фатумам я не позволю себе поддаться. И пусть я похож на вашего смуглого преступника из калькуттской тюрьмы: |
|
"Friend! friend! you know how I chatter."
He saluted her finger-ends. "Despite the extraordinary display of teeth, you will find me go to execution with perfect calmness; with a resignation as good as happiness." "Like a Jacobite lord under the Georges." |
- Ах, мой друг! Вы же знаете: язык мой - враг мой!
Он наклонился и поцеловал кончики ее пальцев. - Итак, несмотря на мой страшный "оскал", вы увидите, что я пойду на казнь, и покорность судьбе заменит мне счастье. - Подобно лорду, приверженцу якобитов, когда воцарилась Ганноверская династия? |
| "You have told me that you wept to read of one: like him, then. My principles have not changed, if I have. When I was younger, I had an idea of a wife who would be with me in my thoughts as well as aims: a woman with a spirit of romance, and a brain of solid sense. I shall sooner or later dedicate myself to a public life; and shall, I suppose, want the counsellor or comforter who ought always to be found at home. It may be unfortunate that I have the ideal in my head. But I would never make rigorous demands for specific qualities. The cruellest thing in the world is to set up a living model before a wife, and compel her to copy it. In any case, here we are upon the road: the die is cast. I shall not reprieve myself. I cannot release her. Marriage represents facts, courtship fancies. She will be cured by-and-by of that coveting of everything that I do, feel, think, dream, imagine . . . ta-ta-ta-ta ad infinitum. Laetitia was invited here to show her the example of a fixed character--solid as any concrete substance you would choose to build on, and not a whit the less feminine." | - Да, да, я помню, вы рассказывали, что проливали слезы, читая об одном из этих несчастных. Хорошо: подобно ему, если вам угодно. И пусть я переменился, устои мои тверды, как всегда. В молодые годы я лелеял мечту о жене, которая разделяла бы все мои мысли и чаяния, о женщине романтической души и трезвого ума. Рано или поздно я намерен посвятить себя общественной деятельности и тогда, быть может, обнаружу, что мне недостает советчика и утешителя, которого так необходимо иметь у домашнего очага. Беда моя, должно быть, в том, что я ношу в душе идеальный образ такого друга. Впрочем, я никогда не стал бы настаивать на тех или иных качествах. Нет ничего более жестокого, нежели указать супруге живой образец и требовать, чтобы она ему следовала. Как бы то ни было, мы сами избрали свой путь. Жребий брошен. Я не дам поблажки себе и ее не освобожу от данного ею слова. Брак - это реальность; все, что до венца, - мечты. Со временем она излечится от своего жадного стремления разделять со мной все мои действия, чувства, помыслы, грезы и мечты: И так далее, и так далее, до бесконечности. Я пригласил Летицию, с тем чтобы показать Кларе, что такое твердый, сложившийся характер, прочный, как цементный фундамент, и ничуть от этого не потерявший своей женственности. |
|
"Ta-ta-ta-ta ad infinitum. You need not tell me you have a design in all that you do, Willoughby Patterne."
"You smell the autocrat? Yes, he can mould and govern the creatures about him. His toughest rebel is himself! If you see Clara . . . You wish to see her, I think you said?" "Her behaviour to Lady Busshe last night was queer." |
- И так далее, и так далее, до бесконечности. Можете мне не рассказывать - я и так знаю: все, что вы ни предпринимаете, есть результат тщательно продуманного плана.
- Вы почуяли во мне самодержца? Что ж, он может лепить из своих подданных все, что ему нужно. Единственный мятежник в его государстве - он сам! Если вы будете говорить с Кларой: Ведь вы, кажется, изъявляли желание ее видеть? - Признаться, меня несколько удивило то, как она вчера держалась с леди Буш. |
|
"If you will. She makes a mouth at porcelain. Toujours la porcelaine! For me, her pettishness is one of her charms, I confess it. Ten years younger, I could not have compared them."
"Whom?" "Laetitia and Clara." |
- Понимаю. Она дуется на фарфор. Toujours la porcelaine![24] Но, сказать по правде, ее капризы составляют для меня часть ее очарования. Впрочем, десять лет назад я бы и не подумал их сравнивать.
- Сравнивать? Кого? - Летицию и Клару. |
|
"Sir Willoughby, in any case, to quote you, here we are all upon the road, and we must act as if events were going to happen; and I must ask her to help me on the subject of my wedding-present, for I don't want to have her making mouths at mine, however pretty--and she does it prettily."
"'Another dedicatory offering to the rogue in me!' she says of porcelain." |
- Путь избран, сэр Уилоби, говоря вашими же словами. Будем же исходить из предположения, что вы намерены следовать по этому пути. Я хочу просить мисс Мидлтон помочь мне в выборе свадебного подарка, ибо не желаю, в качестве благодарности, получить одну из ее гримасок - хоть она и очень мила, признаться, когда надувает свои пухлые губки.
- Итак, еще одно подношение "плутовке", говорит она, завидя фарфор. |
|
"Then porcelain it shall not be. I mean to consult her; I have come determined upon a chat with her. I think I understand. But she produces false impressions on those who don't know you both. 'I shall have that porcelain back,' says Lady Busshe to me, when we were shaking hands last night: 'I think,' says she, 'it should have been the Willow Pattern.' And she really said: 'He's in for being jilted a second time!'"
Sir Willoughby restrained a bound of his body that would have sent him up some feet into the air. He felt his skull thundered at within. "Rather than that it should fan upon her!" ejaculated he, correcting his resemblance to the high-caste culprit as soon as it recurred to him. |
- Ну, так фарфора не будет. Я хочу посоветоваться с ней самой и прибыла сюда с твердым намерением с ней переговорить. Мне кажется, что я ее понимаю. Но она производит ложное впечатление на тех, кто не знает вас обоих так хорошо, как я. "Боюсь, как бы мне не вернули мой сервиз", - заявила мне вчера леди Буш, прощаясь. И прибавила, - я привожу ее слова в точности: "Как бы и эта невеста не сбежала от него перед венцом!"
Сэр Уилоби чуть не подскочил на месте. В висках у него нестерпимо стучало. - Вот у кого поистине фарфоровые мозги! - воскликнул он, стараясь совладать со своим калькуттским оскалом. |
| "But you know Lady Busshe," said Mrs. Mountstuart, genuinely solicitous to ease the proud man of his pain. She could see through him to the depth of the skin, which his fencing sensitiveness vainly attempted to cover as it did the heart of him. "Lady Busshe is nothing without her flights, fads, and fancies. She has always insisted that you have an unfortunate nose. I remember her saying on the day of your majority, it was the nose of a monarch destined to lose a throne." | - Ну, да вы знаете леди Буш, - продолжала миссис Маунтстюарт, искренне желая утешить своего самолюбивого друга. Ибо, как бы ловко, прибегая к виртуознейшим ухищрениям гордости, ни удавалось ему скрывать от нее то, что делается в глубинах его сердца, взор ее все же проникал сквозь тонкую кожу его чувствительности. - Это известная фантазерка, голова ее вечно забита всевозможными причудами. Так, например, она всегда утверждала, что у вас незадачливый нос. Я помню, в день вашего совершеннолетия она сказала, что это нос монарха, обреченного потерять престол. |
|
"Have I ever offended Lady Busshe?"
"She trumpets you. She carries Lady Culmer with her too, and you may expect a visit of nods and hints and pots of alabaster. They worship you: you are the hope of England in their eyes, and no woman is worthy of you: but they are a pair of fatalists, and if you begin upon Letty Dale with them, you might as well forbid your banns. They will be all over the country exclaiming on predestination and marriages made in heaven." |
- Боюсь, что, сам того не подозревая, я чем-то сильно обидел леди Буш?
- Что вы! Она только и знает, что трубить вам хвалу. А леди Калмер ей подпевает. Погодите, она еще сюда нагрянет, будет загадочно кивать головой, туманно намекать на что-то и подарит какую-нибудь вазу из алебастра. Они вас обе боготворят. Вы в их глазах - надежда Англии, и нет такой женщины, которую бы они почитали достойной вас. Но они фаталистки, видите ли, и если вы вздумаете при них заикнуться о Летти Дейл, то лучше уж прямо объявите о расторжении вашей помолвки с мисс Мидлтон. Толкам о предопределении, о том, что браки совершаются на небесах, и всякому прочему вздору конца не будет. |
|
"Clara and her father!" cried Sir Willoughby.
Dr Middleton and his daughter appeared in the circle of shrubs and flowers. "Bring her to me, and save me from the polyglot," said Mrs Mountstuart, in afright at Dr. Middleton's manner of pouring forth into the ears of the downcast girl. |
- А вот и Клара! И с нею доктор Мидлтон! - воскликнул сэр Уилоби.
Из-за кустов и клумб показались фигуры доктора Мидлтона и его дочери. Доктор о чем-то увлеченно разглагольствовал, тогда как Клара шла молча, понурив голову. - Приведите мне ее сюда, но, ради бога, увольте от общества этого полиглота! - воскликнула миссис Маунтстюарт, которую представшая перед ними картина повергла в ужас. |
|
The leisure he loved that he might debate with his genius upon any next step was denied to Willoughby: he had to place his trust in the skill with which he had sown and prepared Mrs Mountstuart's understanding to meet the girl--beautiful abhorred that she was! detested darling! thing to squeeze to death and throw to the dust, and mourn over!
He had to risk it; and at an hour when Lady Busshe's prognostic grievously impressed his intense apprehensiveness of nature. |
Уилоби любил, прежде чем предпринять какой-либо шаг, взвесить его и обсудить с самим собой на досуге; но на этот раз досуга не было, и оставалось лишь положиться на мастерство, с каким ему удалось подготовить миссис Маунтстюарт перед ее встречей с Кларой - такой красивой и такой коварной! О, милая, о, ненавистная! Стиснуть бы ее в своих объятиях, задушить и отбросить на пыльную дорогу, а потом горько оплакивать!
Пришлось идти на риск, и, главное, в ту самую минуту, когда прогноз леди Буш так больно отозвался в его душе, и без того исполненной болезненных предчувствий. |
|
As it happened that Dr. Middleton's notion of a disagreeable duty in colloquy was to deliver all that he contained, and escape the listening to a syllable of reply, Willoughby withdrew his daughter from him opportunely.
"Mrs. Mountstuart wants you, Clara." "I shall be very happy," Clara replied, and put on a new face. An imperceptible nervous shrinking was met by another force in her bosom, that pushed her to advance without a sign of reluctance. She seemed to glitter. |
Поскольку в представлении доктора Мидлтона разговор на неприятную тему сводился к тому, чтобы высказать все, что надо, и не дать высказаться оппоненту, появление Уилоби, пришедшего за Кларой, оказалось для него весьма своевременным.
- Миссис Маунтстюарт хочет вас видеть, Клара. - Я к ее услугам, - сказала Клара, мгновенно просияв. Хоть она и испытывала легкий трепет, в ее груди поднялась другая, более могучая сила, которая заставляла ее идти вперед напролом, не выказывая ни малейшего колебания. Лицо ее светилось чистой радостью. |
|
She was handed to Mrs. Mountstuart.
Dr Middleton laid his hand over Willoughby's shoulder, retiring on a bow before the great lady of the district. He blew and said: "An opposition of female instincts to masculine intellect necessarily creates a corresponding antagonism of intellect to instinct." "Her answer, sir? Her reasons? Has she named any?" |
Сэр Уилоби подвел ее к миссис Маунтстюарт.
Отвесив поклон величественной миссис Маунтстюарт, доктор Мидлтон ретировался вместе с Уилоби, положив руку ему на плечо. - Уф! - выдохнул доктор. - Когда женский инстинкт восстает против мужского интеллекта, антагонистическая реакция интеллекта неизбежна. - Что она сказала, сэр? Ее доводы? Она их привела? |
| "The cat," said Dr. Middleton, taking breath for a sentence, "that humps her back in the figure of the letter H, or a Chinese bridge has given the dog her answer and her reasons, we may presume: but he that undertakes to translate them into human speech might likewise venture to propose an addition to the alphabet and a continuation of Homer. The one performance would be not more wonderful than the other. Daughters, Willoughby, daughters! Above most human peccancies, I do abhor a breach of faith. She will not be guilty of that. I demand a cheerful fulfilment of a pledge: and I sigh to think that I cannot count on it without administering a lecture." | - Надо полагать, - начал доктор Мидлтон и вобрал в легкие воздуху для последующего монолога, - надо полагать, что кошка, изогнувшая спину в форме буквы h или китайского мостика, привела свои доводы собаке, в объяснение принятой ею позы. Но тот, кто захотел бы перевести ее объяснения на человеческий язык, с таким же успехом мог бы придумать еще одну букву алфавита или написать продолжение "Одиссеи" Гомера. Оба эти предприятия равно фантастичны. Ох, уж эти мне дочери, Уилоби! Нарушить слово! Я не знаю другого проступка, который был бы мне так ненавистен! Нет, нет, я не допущу, чтобы моя дочь его совершила! Радостное исполнение своего обязательства - долг всякого человека. Но я с грустью предвижу, что мне придется прочитать ей лекцию на эту тему. |
|
"She will soon be my care, sir."
"She shall be. Why, she is as good as married. She is at the altar. She is in her house. She is--why, where is she not? She has entered the sanctuary. She is out of the market. This maenad shriek for freedom would happily entitle her to the Republican cap--the Phrygian--in a revolutionary Parisian procession. To me it has no meaning; and but that I cannot credit child of mine with mania, I should be in trepidation of her wits." |
- Скоро, сэр, я сниму с вас все заботы, связанные с вашей дочерью.
- Да, да, не сомневаюсь. Собственно, вы и сейчас вправе требовать от нее повиновения, как если бы она уже была вашей супругой. Она стоит в преддверии алтаря. Она живет в доме, который уже является ее домом: Она: да что там говорить? Она уже покинула ярмарку и вошла в святилище. Где-нибудь в парижской толпе, охваченной революцией, этот ее вакхический вопль о свободе удостоил бы ее республиканского колпака, фригийской шапки. Для меня же это пустой звук. И если б я мог сомневаться в душевном здоровье собственной дочери, я бы, право, подумал, не имеем ли мы дело с какой-нибудь манией. |
| Sir Willoughby's livelier fears were pacified by the information that Clara had simply emitted a cry. Clara had once or twice given him cause for starting and considering whether to think of her sex differently or condemningly of her, yet he could not deem her capable of fully unbosoming herself even to him, and under excitement. | Страхи сэра Уилоби несколько рассеялись, когда он узнал, что дальше "вопля" Клара не пошла. Раза два-три ей случалось приводить его в недоумение, и он чувствовал, что должен либо пересмотреть свое отношение к женскому полу, либо решить, что его невеста недостойна представлять этот пол. Несмотря на кое-какие выходки, он все же не считал Клару способной высказаться с полной откровенностью - даже перед ним, даже в пылу досады. |
| His idea of the cowardice of girls combined with his ideal of a waxwork sex to persuade him that though they are often (he had experienced it) wantonly desperate in their acts, their tongues are curbed by rosy prudency. And this was in his favour. For if she proved speechless and stupid with Mrs. Mountstuart, the lady would turn her over, and beat her flat, beat her angular, in fine, turn her to any shape, despising her, and cordially believe him to be the model gentleman of Christendom. | Его твердое убеждение, что девушки - народ малодушный, в сочетании с незыблемым взглядом на все женское сословие, как на собрание восковых фигур, поддерживало его уверенность, что есть вещи, которые розовая печать благопристойности не позволит женщине высказать словами, на какие бы отчаянные поступки она ни отважилась (а на какие поступки способна женщина, он знал по опыту). Обстоятельство утешительное. Ибо, если Клара предстанет перед миссис Маунтстюарт растерянной и бессловесной, та с нею ловко разделается; подобно кузнецу, имеющему дело с куском раскаленного железа, она придаст Кларе любую форму, какую ей вздумается, и будет ее презирать, а его по-прежнему считать безупречнейшим джентльменом из всех, кто населяет христианский мир. |
| She would fill in the outlines he had sketched to her of a picture that he had small pride in by comparison with his early vision of a fortune-favoured, triumphing squire, whose career is like the sun's, intelligibly lordly to all comprehensions. Not like your model gentleman, that has to be expounded--a thing for abstract esteem! However, it was the choice left to him. And an alternative was enfolded in that. Mrs. Mountstuart's model gentleman could marry either one of two women, throwing the other overboard. | Миссис Маунтстюарт сама заполнит красками контуры автопортрета, набросанные его небрежной кистью. Слов нет, полученное изображение безукоризненного джентльмена, нуждающегося в доброжелательном комментаторе, будет не совсем выгодно отличаться от его прежнего образа - баловня судьбы, феодала, триумфально, как солнце, шествующего по своей орбите. Однако выбора не было. К тому же этот новый образ представлял собой одно неоспоримое удобство - он допускал вариации. Безукоризненный джентльмен добрейшей миссис Маунтстюарт мог жениться на любой из этих женщин и любою из них пренебречь. |
| He was bound to marry: he was bound to take to himself one of them: and whichever one he selected would cast a lustre on his reputation. At least she would rescue him from the claws of Lady Busshe, and her owl's hoot of "Willow Pattern", and her hag's shriek of "twice jilted". That flying infant Willoughby--his unprotected little incorporeal omnipresent Self (not thought of so much as passionately felt for)--would not be scoffed at as the luckless with women. A fall indeed from his original conception of his name of fame abroad! But Willoughby had the high consolation of knowing that others have fallen lower. There is the fate of the devils to comfort us, if we are driven hard. "For one of your pangs another bosom is racked by ten", we read in the solacing Book. |
Так или иначе, он женится - не на той, так на другой, - и в обоих случаях вырвется из когтей леди Буш, избавится от вороньего каркания этой Сивиллы. И тогда над маленьким, беззащитным, бесплотным и вездесущим "я" сэра Уилоби (о котором не столько думалось умом, сколько болелось сердцем) - над этим Уилоби никто уже не будет смеяться, как над неудачником в любви. И пусть он и упадет с высоты, которую завоевало его имя, - Уилоби мог черпать благородное утешение в мысли, что другим доводилось падать еще ниже. Когда нас очень прижмет, мы готовы утешаться судьбой самого Люцифера.
Если вы и страждете, - читаем мы в великой Книге Утешения, - то другой страждет вдесятеро сильнее. |
| With all these nice calculations at work, Willoughby stood above himself, contemplating his active machinery, which he could partly criticize but could not stop, in a singular wonderment at the aims and schemes and tremours of one who was handsome, manly, acceptable in the world's eyes: and had he not loved himself most heartily he would have been divided to the extent of repudiating that urgent and excited half of his being, whose motions appeared as those of a body of insects perpetually erecting and repairing a structure of extraordinary pettiness. He loved himself too seriously to dwell on the division for more than a minute or so. But having seen it, and for the first time, as he believed, his passion for the woman causing it became surcharged with bitterness, atrabiliar. | Предаваясь этим тонким расчетам, Уилоби откуда-то сверху взирал на работу своей душевной механики, которую он мог частично критиковать, но остановить был не в силах. Дико было ему наблюдать стремления, планы и страхи того, кто в глазах света пребывал таким красивым, мужественным и желанным! Если бы любовь к своей личности не была в нем столь всепоглощающей, он бы раздвоился и осудил ту часть ее, которая суетилась и хлопотала, своими торопливыми движениями напоминая насекомых, без конца воздвигающих и возобновляющих постоянно разрушаемое здание, размеры которого поражают своею малостью. Но он слишком любил себя и не мог допустить такого раздвоения своей личности. Призрак этого раздвоения, однако, на какой-то миг и - насколько он себя помнил, впервые - перед ним промелькнул. И отныне глубокая печаль и горечь примешались к страсти, которую он питал к женщине, повинной в этом мимолетном видении. |
| A glance behind him, as he walked away with Dr. Middleton, showed Clara, cunning creature that she was, airily executing her malicious graces in the preliminary courtesies with Mrs. Mountstuart. | Шагая рядом с доктором Мидлтоном, он обернулся и увидел, как его коварная Клара беспечно и грациозно опутывает миссис Маунтстюарт своими гибельными чарами. |
|
"Sit beside me, fair Middleton," said the great lady. "Gladly," said Clara, bowing to her title. "I want to sound you, my dear." Clara presented an open countenance with a dim interrogation on the forehead. "Yes?" she said, submissively. |
- Посидите со мною, прекрасная Мидлтон, - приказала миссис Маунтстюарт.
- С удовольствием, - сказала Клара, с поклоном принимая титул, которым сей влиятельной даме угодно было ее наградить. - Я вас хочу кое о чем порасспросить, моя дорогая. Клара обратила к ней ясный взор и, наморщив лоб, кротко переспросила: - Меня? |
|
"You were one of my bright faces last night. I was in love with you. Delicate vessels ring sweetly to a finger-nail, and if the wit is true, you answer to it; that I can see, and that is what I like. Most of the people one has at a table are drums. A ruba-dub-dub on them is the only way to get a sound. When they can be persuaded to do it upon one another, they call it conversation."
"Colonel De Craye was very funny." "Funny, and witty too." "But never spiteful." |
- Вчерашний вечер ваше оживленное личико было для меня лучом света. Я положительно в вас влюбилась. Вы как тончайший хрусталь: к нему только притронься ногтем, и он издает музыкальный звук. Так и вы отзываетесь на подлинное остроумие. Это я понимаю, это мне по душе. А то обычно собираешь у себя за столом одни барабаны. Как по ним ни стучи, они знают только одно: тра-та-та да тра-та-та. И эта-то барабанная дробь именуется у них застольной беседой!
- Полковник де Крей был очень забавен. - И забавен, и по-настоящему остроумен. - Да, и остроумие его никогда не переходило в злость. |
| "These Irish or half Irishmen are my taste. If they're not politicians, mind; I mean Irish gentlemen. I will never have another dinner-party without one. Our men's tempers are uncertain. You can't get them to forget themselves. And when the wine is in them the nature comes out, and they must be buffetting, and up start politics, and good-bye to harmony! My husband, I am sorry to say, was one of those who have a long account of ruined dinners against them. I have seen him and his friends red as the roast and white as the boiled with wrath on a popular topic they had excited themselves over, intrinsically not worth a snap of the fingers. In London!" exclaimed Mrs. Mountstuart, to aggravate the charge against her lord in the Shades. "But town or country, the table should be sacred. I have heard women say it is a plot on the side of the men to teach us our littleness. I don't believe they have a plot. It would be to compliment them on a talent. I believe they fall upon one another blindly, simply because they are full; which is, we are told, the preparation for the fighting Englishman. They cannot eat and keep a truce. Did you notice that dreadful Mr. Capes?" | - Мне самой по душе эти ирландцы или полуирландцы - разумеется, я имею в виду джентльменов, а не каких-нибудь там политиканов. Отныне я твердо решила не устраивать званых обедов, не заручившись заранее хотя бы одним ирландцем. На наших мужчин нельзя положиться. Они всегда полны собой. Вино пробуждает в них воинственный пыл, начинаются политические дебаты, и - прощай гармония! На совести моего покойного супруга, к сожалению, не один такой загубленный банкет. Его лицо становилось то красным, как ростбиф, то бледным, как вареная говядина, - в такую ярость приводил его очередной модный вопрос, который сам по себе яйца выеденного не стоил. Да и дружки его были ничуть не лучше. И это - в Лондоне! - воскликнула миссис Маунтстюарт с возмущением, словно одно название этого города усугубляло вину ее господина и повелителя, отошедшего в царство теней. - Ну, да все равно, - в городе ли или в деревне, - продолжала она, - обеденный стол - святыня. Есть женщины, которые подозревают мужчин в заговоре, утверждая, будто те хотят таким образом подчеркнуть наше ничтожество. Я этому не верю. Никакого заговора у них нет - много чести! Просто-напросто - наедятся до отвала и давай бросаться друг на друга, от сытости. У англичанина сытость, как известно, пробуждает воинственный пыл. Он не может есть в мире и согласии. Вы обратили внимание на этого ужасного мистера Кейпса? |
|
"The gentleman who frequently contradicted papa? But Colonel De Craye was good enough to relieve us."
"How, my dear?" "You did not hear him? He took advantage of an interval when Mr. Capes was breathing after a paean to his friend, the Governor--I think--of one of the presidencies, to say to the lady beside him: 'He was a wonderful administrator and great logician; he married an Anglo-Indian widow, and soon after published a pamphlet in favour of Suttee.'" |
- Вы имеете в виду джентльмена, который все время возражал моему отцу? Зато наш любезный полковник де Крей заставил его умолкнуть.
- Каким образом, мой друг? - Ах, вы не слышали? Когда мистер Кейпс посреди очередного дифирамба во славу своего друга, губернатора одной из индийских провинций, остановился, чтобы передохнуть, полковник де Крей, воспользовавшись паузой, сказал своей соседке: "Это был замечательный правитель и к тому же человек железной логики: вскоре после того, как он женился на некой вдове, он опубликовал брошюру, в которой восхвалял обычай "сатти" - сожжения вдов". |
|
"And what did the lady say?"
"She said: 'Oh.'" "Hark at her! And was it heard?" "Mr. Capes granted the widow, but declared he had never seen the pamphlet in favour of Suttee, and disbelieved in it. He insisted that it was to be named Sati. He was vehement." |
- А что сказала на это соседка полковника де Крея?
- Она сказала: "О!" - Вот как! И все слышали? - Мистер Кейпс не отрицал брака со вдовой, но заявил, что никакой брошюры не видел и не верит в ее существование. К тому же он настаивал, и притом с необычайной горячностью, что следует говорить не "сатти", а "сэти". |
| "Now I do remember:--which must have delighted the colonel. And Mr. Capes retired from the front upon a repetition of 'in toto, in toto'. As if 'in toto' were the language of a dinner-table! But what will ever teach these men? Must we import Frenchmen to give them an example in the art of conversation, as their grandfathers brought over marquises to instruct them in salads? And our young men too! Women have to take to the hunting-field to be able to talk with them, and be on a par with their grooms. Now, there was Willoughby Patterne, a prince among them formerly. Now, did you observe him last night? did you notice how, instead of conversing, instead of assisting me--as he was bound to do doubly owing to the defection of Vernon Whitford: a thing I don't yet comprehend--there he sat sharpening his lower lip for cutting remarks. And at my best man! at Colonel De Craye! | - Да, да, помню. Полковник, я думаю, был в восторге. Мистер Кейпс вышел из линии огня, бормоча себе под нос: "In toto, in toto:"[25] Тоже мне застольная беседа: "In toto"! Ах, эти мужчины - что они понимают? Или в самом деле пригласить сюда джентльменов из-за Ла-Манша, чтобы те научили нас разговаривать, подобно тому как наши деды выписывали маркизов, дабы научиться у них приготовлению салатов. А наша молодежь! Чтобы говорить с нынешними молодыми людьми на языке грумов - единственном, какой они признают, - женщине остается одно: посвятить себя охоте. Взять хотя бы Уилоби Паттерна - было время, когда он возвышался над ними всеми, как какой-нибудь принц крови. А как он вел себя вчера? Вместо того чтобы поддерживать беседу и всячески меня выручать - это был его долг вдвойне - из-за дезертирства Вернона Уитфорда (должна сказать, для меня непостижимого), - вместо этого он сидел и точил зубы. И на кого же? На самого драгоценного для меня гостя, на полковника де Крея! |
|
If he had attacked Mr. Capes, with his Governor of Bomby, as the man pronounces it, or Colonel Wildjohn and his Protestant Church in Danger, or Sir Wilson Pettifer harping on his Monarchical Republic, or any other! No, he preferred to be sarcastic upon friend Horace, and he had the worst of it. Sarcasm is so silly! What is the gain if he has been smart? People forget the epigram and remember the other's good temper. On that field, my dear, you must make up your mind to be beaten by 'friend Horace'. I have my prejudices and I have my prepossessions, but I love good temper, and I love wit, and when I see a man possessed of both, I set my cap at him, and there's my flat confession, and highly unfeminine it is."
|
Добро бы он напал на мистера Кейпса с его губернатором "Бомби" (вы заметили, как он произносит Бомбей?), или на полковника Уайлдджона с его кличем: "Протестантская церковь в опасности!", или на сэра Уильяма Петтифера с его "монархической республикой", или еще на кого-нибудь! Нет, ему, видите ли, вздумалось помериться силами со своим другом Горацием! Ну, и конечно, потерпел поражение. Что может быть глупее подобных перепалок! Ну, скажите, чего добился наш Уилоби своими сарказмами? Эпиграммы его завтра же будут забыты, и в памяти у всех останется лишь добродушие того, против кого они были направлены. Да, да, моя милая, вы должны быть готовы к тому, что на подобных ристалищах "друг мой Гораций" всегда будет выходить победителем. У меня свои пристрастия и предубеждения, но я обожаю добродушие и острый ум, и когда я встречаю человека, наделенного этими качествами, я готова отдать ему свое сердце. Вот вам моя исповедь, и вы скажете, что она не делает женщине чести. |
|
Not at all!" cried Clara.
"We are one, then." Clara put up a mouth empty of words: she was quite one with her. Mrs. Mountstuart pressed her hand. "When one does get intimate with a dainty rogue!" she said. "You forgive me all that, for I could vow that Willoughby has betrayed me." |
- Ах, что вы! - воскликнула Клара.
- Значит, мы с вами заодно. Одним движением губ, без слов, Клара подтвердила: о да, они заодно! Миссис Маунтстюарт пожала ей руку. - Вот к чему приводит общенье с плутовкой! - сказала она. - Я вижу, вы мне прощаете "плутовку", - а ведь, признайтесь, Уилоби меня выдал. Я готова поклясться, что это так! |
|
Clara looked soft, kind, bright, in turns, and clouded instantly when the lady resumed: "A friend of my own sex, and young, and a close neighbour, is just what I would have prayed for. And I'll excuse you, my dear, for not being so anxious about the friendship of an old woman. But I shall be of use to you, you will find. In the first place, I never tap for secrets. In the second, I keep them. Thirdly, I have some power. And fourth, every young married woman has need of a friend like me. Yes, and Lady Patterne heading all the county will be the stronger for my backing. You don't look so mighty well pleased, my dear. Speak out."
"Dear Mrs. Mountstuart!" |
Кларино лицо просияло ласковым лукавством, но при последующих словах миссис Маунтстюарт подернулось тенью.
- Если бы вы только знали, какое это будет для меня счастье - иметь у себя под боком такого дружка, прелестную молодую женщину! - говорила та. - Я понимаю, что для вас дружба старухи не представляется такой заманчивой, понимаю и охотно прощаю. Но я вам еще пригожусь, вот увидите. Во-первых, я не из тех, что стремятся во что бы то ни стало выведать чужие тайны. Во-вторых, я умею их хранить. В-третьих, я пользуюсь здесь некоторым влиянием. И в-четвертых, молодая замужняя женщина нуждается в таком друге, как я, - не забывайте этого. Да, да, положение леди Паттерн, первой дамы в графстве, может с моей поддержкой сделаться еще блистательней. Но вы, я вижу, не в восторге. В чем дело, мой друг? - Дорогая миссис Маунтстюарт! |
| "I tell you, I am very fond of Willoughby, but I saw the faults of the boy and see the man's. He has the pride of a king, and it's a pity if you offend it. He is prodigal in generosity, but he can't forgive. As to his own errors, you must be blind to them as a Saint. The secret of him is, that he is one of those excessively civilized creatures who aim at perfection: and I think he ought to be supported in his conceit of having attained it; for the more men of that class, the greater our influence. He excels in manly sports, because he won't be excelled in anything, but as men don't comprehend his fineness, he comes to us; and his wife must manage him by that key. | - Послушайте, я очень люблю Уилоби, но я видела его недостатки и тогда, когда он еще был ребенком; вижу их и сейчас. У него самолюбие венценосца, и не дай бог его задеть. Великодушие его неиссякаемо, но прощать он не умеет. Что до его собственных ошибок, вам следует быть ангелом и закрывать на них глаза. Это одна из тех высокоразвитых натур, что претендуют на совершенство. И всем нам, по-моему, следует поддерживать его в этом заблуждении, ибо чем больше таких мужчин, как он, тем соответственно сильнее наше влияние на них. Во всем, что составляет мужскую доблесть, он, конечно, непревзойден, ибо не потерпел бы чьего-либо превосходства. Однако всех его совершенств мужчинам не постичь - за этим он обращается к нам. Вот ключ, который поможет вам управлять своим мужем. |
| You look down at the idea of managing. It has to be done. One thing you may be assured of, he will be proud of you. His wife won't be very much enamoured of herself if she is not the happiest woman in the world. You will have the best horses, the best dresses, the finest jewels in England; and an incomparable cook. The house will be changed the moment you enter it as Lady Patterne. And, my dear, just where he is, with all his graces, deficient of attraction, yours will tell. The sort of Othello he would make, or Leontes, I don't know, and none of us ever needs to know. My impression is, that if even a shadow of a suspicion flitted across him, he is a sort of man to double-dye himself in guilt by way of vengeance in anticipation of an imagined offence. Not uncommon with men. | Вам эта идея, разумеется, претит. Но мужьями необходимо управлять. В одном можете не сомневаться: он будет гордиться вами. И если, сделавшись его женой, вы не почувствуете себя счастливейшей женщиной на свете, значит, вы себя не любите. У вас будут самые породистые лошади, самые нарядные туалеты, самые дорогие брильянты во всей Англии. И уж разумеется, ни у кого не будет такого повара, как у вас. Дом Паттернов, как только вы вступите в него полновластной госпожой, весь преобразится. К тому же ваше обаяние, моя дорогая, восполнит те недостатки, которых, при всех своих прекрасных качествах, Уилоби не лишен. Не берусь сказать, какой бы из него получился Отелло или Леонтес{54} - да и никто из нас никогда этого не узнает. Насколько я понимаю его характер, допустив в свое сердце хотя бы тень подозрения, он - ради того, чтобы отомстить воображаемую обиду, - не погнушался бы выставить себя самого перед светом в роли коварного изменника. Впрочем, мужчины нередко прибегают к такому приему. |
| I have heard strange stories of them: and so will you in your time to come, but not from me. No young woman shall ever be the sourer for having been my friend. One word of advice now we are on the topic: never play at counter-strokes with him. He will be certain to out-stroke you, and you will be driven further than you meant to go. They say we beat men at that game; and so we do, at the cost of beating ourselves. And if once we are started, it is a race-course ending on a precipice--over goes the winner. We must be moderately slavish to keep our place; which is given us in appearance; but appearances make up a remarkably large part of life, and far the most comfortable, so long as we are discreet at the right moment. He is a man whose pride, when hurt, would run his wife to perdition to solace it. If he married a troublesome widow, his pamphlet on Suttee would be out within the year. Vernon Whitford would receive instructions about it the first frosty moon. You like Miss Dale?" | О, я наслышалась подобных историй! Со временем услышите их и вы - но только не от меня. Я бы никогда не стала рассказывать молодой женщине того, что ей не подобает слушать. Но раз уж мы заговорили об этом, то я позволю себе дать вам один-единственный совет: не пытайтесь ударом отвечать на удар. В этой игре он даст вам сто очков вперед, между тем как вас она заведет дальше, чем вы рассчитываете. И сколько бы ни говорили, будто победительницами выходим мы, в конечном счете цена нашей победы - собственная гибель. Беговая дорожка, на которую мы ступаем, кончается обрывом - миг, и победительница летит в бездну! Если вы хотите занимать подобающее вам высокое положение в глазах света, вы должны до некоторой степени смириться с домашним рабством. Вы скажете, что это высокое положение - одна видимость, но разве видимость не составляет большую, и притом приятнейшую часть нашей жизни? Соблюдайте такт, остерегайтесь ложного шага, и вы будете спокойно царствовать. Но избави вас боже задеть его гордость! Такой человек ни перед чем не остановится, он скорее сам толкнет жену на гибельный путь, нежели согласится потерпеть афронт. Если бы он женился на вдове, а та проявила бы норов, он, не мешкая, выпустил бы свою брошюрку в защиту "сатти": при первом же дуновении мороза Вернон Уитфорд получил бы соответственные указания. Как вам нравится мисс Дейл? |
|
"I think I like her better than she likes me," said Clara.
"Have you never warmed together?" "I have tried it. She is not one bit to blame. I can see how it is that she misunderstands me: or justly condemns me, perhaps I should say." "The hero of two women must die and be wept over in common before they can appreciate one another. You are not cold?" "No." "You shuddered, my dear." "Did I?" |
- Боюсь, она мне нравится больше, чем я ей, - ответила Клара.
- Вам не удалось побеседовать с ней по душам? - Я пыталась, но безуспешно. И я ее не виню. Я сама вижу, что мои поступки дают повод к неправильному толкованию или, если угодно - к справедливому осуждению. - Ну, да известное дело, женщины способны оценить друг дружку по достоинству не раньше, чем умрет их общий кумир и они вместе его оплачут. Вам холодно? - Нет. - Но вы как будто поежились, моя дорогая? - Разве? |
|
"I do sometimes. Feet will be walking over ones grave, wherever it lies. Be sure of this: Willoughby Patterne is a man of unimpeachable honour."
"I do not doubt it." "He means to be devoted to you. He has been accustomed to have women hanging around him like votive offerings." "I . . .!" "You cannot: of course not: any one could see that at a glance. You are all the sweeter to me for not being tame. Marriage cures a multitude of indispositions." "Oh! Mrs. Mountstuart, will you listen to me?" |
- Со мной это тоже бывает. Где бы ни была наша могила, кто-то по ней нет-нет да и пройдет. В одном вы можете быть уверены: Уилоби Паттерн - человек безукоризненной чести.
- Я в этом не сомневаюсь. - Он стремится быть преданным кавалером. Но он так привык, что женщины готовы принести себя ему на заклание: - А я: - Вы так не можете. Еще бы! Это ясно всякому с первого взгляда. Тем-то вы мне и нравитесь, что вы не ручное животное. Но брак излечивает от множества недугов. - Ах, миссис Маунтстюарт! Если б вы меня выслушали: |
|
"Presently. Don't threaten me with confidences. Eloquence is a terrible thing in woman. I suspect, my dear, that we both know as much as could be spoken."
"You hardly suspect the truth, I fear." |
- Все в свое время. И не грозите мне, пожалуйста, исповедью. Женщине не следует пускаться в красноречие. Я подозреваю, мой друг, что нам обеим все ясно и без слов.
- Боюсь, что истинного положения вы все же не подозреваете. |
|
"Let me tell you one thing about jealous men--when they are not blackamoors married to disobedient daughters. I speak of our civil creature of the drawing-rooms: and lovers, mind, not husbands: two distinct species, married or not:--they're rarely given to jealousy unless they are flighty themselves. The jealousy fixes them. They have only to imagine that we are for some fun likewise and they grow as deferential as my footman, as harmless as the sportsman whose gun has burst. Ah! my fair Middleton, am I pretending to teach you? You have read him his lesson, and my table suffered for it last night, but I bear no rancour."
"You bewilder me, Mrs. Mountstuart." |
- Позвольте сообщить вам кое-что о ревнивцах - речь идет, разумеется, не о маврах, что женятся на непокорных дочерях венецианских патрициев, - я имею в виду цивилизованных посетителей наших гостиных. И притом, заметьте, не мужей, а влюбленных: женатый человек и холостой - это две совершенно разные породы. Ревности бывает подвержен только тот влюбленный, кто сам склонен к непостоянству. Зато, испытав на себе жало ревности, он обычно остепеняется: стоит такому молодцу себе представить, что и нам может прийти в голову порезвиться, и он становится почтительным, как мой дворецкий, и безобидным, как охотник, у которого поломано ружье. Ах, прекрасная Мидлтон, мне ли вас учить? Вы преподнесли ему хороший урок, за что я вчера и была наказана. Но я на вас не в обиде.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, миссис Маунтстюарт! |
|
"Not if I tell you that you have driven the poor man to try whether it would be possible for him to give you up."
"I have?" "Well, and you are successful." "I am?" "Jump, my dear!" "He will?" |
- А если я вам скажу, что вы довели беднягу до того, что он даже задумался, не отказаться ли ему от вас?
- Правда? - Да, да, вы одержали победу. - Что вы говорите? - Пляшите, моя дорогая! - Он откажется? |
| "When men love stale instead of fresh, withered better than blooming, excellence in the abstract rather than the palpable. With their idle prate of feminine intellect, and a grotto nymph, and a mother of Gracchi! Why, he must think me dazed with admiration of him to talk to me! One listens, you know. And he is one of the men who cast a kind of physical spell on you while he has you by the ear, until you begin to think of it by talking to somebody else. I suppose there are clever people who do see deep into the breast while dialogue is in progress. | - Так он вас и отпустил! Неужели он предпочтет черствую корку свежему хлебу, увядший цветок - бутону, абстрактное совершенство - совершенству ощутимому? Все эти разговоры о женском интеллекте, о нимфе, обитающей в уединенном гроте, или о Корнелии с ее Гракхами - пустая болтовня и не больше. Он, должно быть, думает, что мое восхищение совсем меня ослепило, если решается нести эту чушь при мне. Но он умеет заставить себя слушать. Его слушаешь невольно, в каком-то оцепенении, и только потом, когда принимаешься обсуждать его речи с кем-нибудь другим, выходишь из этого состояния и вникаешь в их истинный смысл. Не знаю, быть может, иные и способны видеть, что творится в душе у собеседника - тут же, пока он с тобой говорит. |
| One reads of them. No, my dear, you have very cleverly managed to show him that it isn't at all possible: he can't. And the real cause for alarm, in my humble opinion, is lest your amiable foil should have been a trifle, as he would say, deceived, too much in earnest, led too far. One may reprove him for not being wiser, but men won't learn without groaning that they are simply weapons taken up to be put down when done with. Leave it to me to compose him.--Willoughby can't give you up. I'm certain he has tried; his pride has been horridly wounded. You were shrewd, and he has had his lesson. If these little rufflings don't come before marriage they come after; so it's not time lost; and it's good to be able to look back on them. You are very white, my child." | Я о таких умниках читала только в романах. Нет, нет, моя дорогая, вы как нельзя лучше доказали ему, что он отпустить вас не в силах. Единственно, чего я в своем скромном разумении опасаюсь, это как бы милый проказник, которого вы избрали своим орудием, не поддался на удочку и не принял вашей безобидной уловки за чистую монету. Это было бы весьма неразумно с его стороны, но мужчинам и в голову не приходит, что мы на них смотрим лишь как на послушное орудие, которое бросаешь, едва в нем минует надобность. Их проучить может только опыт. Ну, да я приведу его в чувство - предоставьте это мне. Нет, Уилоби не в силах от вас отказаться! А что он всерьез об этом подумывал, я не сомневаюсь: ведь вы больно ранили его самолюбие. Что ж, вы умница, и он получил хороший урок. Все эти шероховатости, даже если их удается избежать до венца, все равно дают о себе знать впоследствии. Так что ни о чем не жалейте. Зато как вам будет приятно, когда все это окажется уже позади! Но вы побледнели, дитя мое! |
|
"Can you, Mrs. Mountstuart, can you think I would be so heartlessly treacherous?"
"Be honest, fair Middleton, and answer me: Can you say you had not a corner of an idea of producing an effect on Willoughby?" Clara checked the instinct of her tongue to defend her reddening cheeks, with a sense that she was disintegrating and crumbling, but she wanted this lady for a friend, and she had to submit to the conditions, and be red and silent. |
- Ах, миссис Маунтстюарт, неужели вы могли подумать, что я способна на такую бессердечную игру?
- Не лукавьте со мной, прекрасная мисс Мидлтон, и отвечайте по чести: можете ли вы положа руку на сердце сказать, что не задавались целью помучить сэра Уилоби - самую малость? Краска залила Кларины щеки, ей казалось, что она куда-то проваливается. Она хотела бы возразить, словами опровергнуть то, о чем как будто так красноречиво говорил ее румянец, но дружба миссис Маунтстюарт и в самом деле была ей необходима, и ей оставалось одно: молча, с пылающими щеками, ее выслушать. |
|
Mrs. Mountstuart examined her leisurely.
"That will do. Conscience blushes. One knows it by the conflagration. Don't be hard on yourself . . . there you are in the other extreme. That blush of yours would count with me against any quantity of evidence--all the Crooklyns in the kingdom. You lost your purse." "I discovered that it was lost this morning." |
Миссис Маунтстюарт окинула ее испытующим взглядом.
- Прекрасно, - заключила она. - Итак, совесть нас немного жжет - об этом говорят наши зардевшиеся щечки. Но вот вы и ударились в другую крайность: не надо быть к себе чересчур суровой. Этот румянец для меня убедительнее любых доказательств - убедительнее всех Круклинов на свете. Итак, вы потеряли кошелек. - Да, я его хватилась нынче утром. |
|
"Flitch has been here with it. Willoughby has it. You will ask him for it; he will demand payment: you will be a couple of yards' length or so of cramoisy: and there ends the episode, nobody killed, only a poor man melancholy-wounded, and I must offer him my hand to mend him, vowing to prove to him that Suttee was properly abolished. Well, and now to business. I said I wanted to sound you. You have been overdone with porcelain. Poor Lady Busshe is in despair at your disappointment. Now, I mean my wedding-present to be to your taste."
"Madam!" "Who is the madam you are imploring?" "Dear Mrs. Mountstuart!" "Well?" |
- Флитч его доставил. Он - у Уилоби. Вы попросите его вернуть вам кошелек; он потребует вознаграждения; вы зальетесь румянцем - и дело с концом. Убитых нет, один раненный - и то всего лишь меланхолией. Что ж - в утешение я предложу пострадавшему свою руку и сердце и постараюсь, чтобы он не вздыхал по старинному обычаю "сатти". Но к делу. Я ведь сказала, что хочу у вас кое-что выпытать. Фарфор, я вижу, навяз у вас в зубах. Бедная леди Буш в отчаянье оттого, что вы недовольны ее подарком. Я же твердо решила, что мой подарок должен прийтись вам по вкусу.
- Сударыня! - Что это еще за "сударыня"? - Моя дорогая миссис Маунтстюарт! - Продолжайте, я вас слушаю. |
|
"I shall fall in your esteem. Perhaps you will help me. No one else can. I am a prisoner: I am compelled to continue this imposture. Oh, I shun speaking much: you object to it and I dislike it: but I must endeavour to explain to you that I am unworthy of the position you think a proud one."
"Tut-tut; we are all unworthy, cross our arms, bow our heads; and accept the honours. Are you playing humble handmaid? What an old organ-tune that is! Well? Give me reasons." "I do not wish to marry." "He's the great match of the county!" "I cannot marry him." |
- Я рискую потерять ваше уважение. Но никто, кроме вас, не в состоянии мне помочь. Я в плену, я играю роль, которая навязана мне против воли. Ах! Я не собираюсь изливать вам душу - вы этого не любите, да и я тоже. Но мне необходимо, чтобы вы поняли, насколько я недостойна занять положение, которое вам представляется столь почтенным.
- Ну, ну, ну! Все мы недостойны. А посему - сложим ручки на груди, склоним головку и примем предложенную нам честь. Итак, вы решили взять на себя роль смиренной судомойки. Старая песня! Ну? Ваши мотивы? - Я не хочу замуж. - Но это же лучшая партия в графстве! - Я не могу стать его женой. |
|
"Why, you are at the church door with him! Cannot marry him?"
"It does not bind me." "The church door is as binding as the altar to an honourable girl. What have you been about? Since I am in for confidences, half ones won't do. We must have honourable young women as well as men of honour. You can't imagine he is to be thrown over now, at this hour? What have you against him? come!" "I have found that I do not . . ." "What?" |
- Как? В преддверье алтаря - и не можете стать женой?
- Я еще не связана. - Преддверье алтаря связывает девушку не меньше, нежели алтарь. Что вы там затеяли? Раз уж на то пошло и я взялась быть вашим исповедником, я не могу довольствоваться частичной исповедью. Девушка обязана быть человеком чести и держать слово так же, как мужчина. Неужели вы считаете возможным сейчас, в последнюю минуту, бросить сэра Уилоби? Но что вы против него имеете? Говорите! - Я обнаружила, что: - Вы обнаружили:? |
| "Love him." | - Что я его не люблю. |
|
Mrs. Mountstuart grimaced transiently. "That is no answer. The cause!" she said. "What has he done?"
"Nothing." "And when did you discover this nothing?" "By degrees: unknown to myself; suddenly." "Suddenly and by degrees? I suppose it's useless to ask for a head. But if all this is true, you ought not to be here." "I wish to go; I am unable." |
Миссис Маунтстюарт скорчила гримаску.
- Это не ответ, - сказала она. - Причина? Что он сделал? - Ничего. - И когда же вы обнаружили это "ничего"? - Постепенно. Сама того не зная. Вдруг. - Так: "Постепенно и вдруг". Докапываться до смысла этих слов нет, вероятно, никакого смысла. Но если все это правда, то вам здесь не место. - Я очень хочу уехать. |
|
"Have you had a scene together?"
"I have expressed my wish." "In roundabout?--girl's English?" "Quite clearly; oh, very clearly." "Have you spoken to your father?" "I have." "And what does Dr. Middleton say?" "It is incredible to him." |
- Вы сделали ему сцену?
- Я высказала ему свое желание. - На девичьем языке намеков и недомолвок? - Нет, совершенно ясными словами. Ах, очень ясными! - А с отцом вы говорили? - Говорила. - Что же сказал доктор Мидлтон? - Он отказывается меня понять. |
|
"To me too! I can understand little differences, little whims, caprices: we don't settle into harness for a tap on the shoulder as a man becomes a knight: but to break and bounce away from an unhappy gentleman at the church door is either madness or it's one of the things without a name. You think you are quite sure of yourself?"
"I am so sure, that I look back with regret on the time when I was not." "But you were in love with him." "I was mistaken." |
- Я тоже! Недоразумения, маленькие ссоры, каприз, причуда - все это я прекрасно понимаю. Чтобы убедить девушку надеть ярмо, недостаточно поставить ее на одно колено и коснуться ее плеча, словно речь идет о посвящении в рыцарское звание. Но вырваться из-под венца и бросить несчастного жениха чуть ли не накануне свадьбы! Это либо безумие, либо - я не знаю, какое тут можно подобрать слово. И вы уверены в своих чувствах?
- Так уверена, что с раскаянием оглядываюсь на то время, когда у меня еще этой уверенности не было. - Но ведь вы были в него влюблены? - Я ошиблась. |
|
"No love?"
"I have none to give." "Dear me!--Yes, yes, but that tone of sorrowful conviction is often a trick, it's not new: and I know that assumption of plain sense to pass off a monstrosity." Mrs. Mountstuart struck her lap. "Soh! but I've had to rack my brain for it: feminine disgust? You have been hearing imputations of his past life? moral character? No? Circumstances might make him behave unkindly, not unhandsomely: and we have no claim over a man's past, or it's too late to assert it. What is the case?" |
- И в вашем сердце нет ни капли любви?
- У меня нет сердца. - Вот оно что! Впрочем, этот смиренно-скорбный тон может ровно ничего не значить. Сколько раз я наблюдала, что за подобной мнимой трезвостью скрывается самый нелепый вздор. И миссис Маунтстюарт хлопнула себя по колену. - Та-ак, - протянула она. - Но я все ломаю голову: в чем же дело? Девичий стыд? Или вы узнали что-нибудь о его прошлом? Какое-нибудь пятно на его репутации? Нет? В известных обстоятельствах он мог быть жестоким, но непорядочным - никогда. Что касается прошлого мужчины, у нас нет на него никаких прав, а хоть бы и были, уже поздно на них настаивать. В чем же дело? |
|
"We are quite divided."
"Nothing in the way of . . . nothing green-eyed?" "Far from that!" "Then name it." "We disagree." |
- Мы слишком разные люди.
- Быть может, все дело в чудовище с зелеными глазами{55}? - Ах, нет! - Что же? - Мы расходимся во взглядах. |
|
"Many a very good agreement is founded on disagreeing. It's to be regretted that you are not portionless. If you had been, you would have made very little of disagreeing. You are just as much bound in honour as if you had the ring on your finger."
"In honour! But I appeal to his, I am no wife for him." "But if he insists, you consent?" "I appeal to reason. Is it, madam . . ." "But, I say, if he insists, you consent?" "He will insist upon his own misery as well as mine." |
- Но сколько раз бывало, что такое несогласие оказывалось прочным фундаментом для согласия. Как жаль, что вы не бесприданница. Если бы у вас не было приданого, вас бы не смущало несходство во взглядах, уверяю вас. Но долг чести обязывает вас ощущать себя связанной с ним не меньше, как если бы на вашем пальце уже красовалось кольцо.
- Долг чести?! Но я взываю к его чести. Я не могу быть его женой. - А если он будет настаивать? - Я взываю к рассудку. Неужели, сударыня: - Если он будет настаивать, повторяю, вы должны подчиниться! - В таком случае он будет настаивать не только на моем несчастье, но и на своем собственном. |
| Mrs. Mountstuart rocked herself "My poor Sir Willoughby! What a fate!--And I took you for a clever girl! Why, I have been admiring your management of him! And here am I bound to take a lesson from Lady Busshe. My dear good Middleton, don't let it be said that Lady Busshe saw deeper than I! I put some little vanity in it, I own: I won't conceal it. She declares that when she sent her present--I don't believe her--she had a premonition that it would come back. Surely you won't justify the extravagances of a woman without common reverence:--for anatomize him as we please to ourselves, he is a splendid man (and I did it chiefly to encourage and come at you). We don't often behold such a lordly-looking man: so conversable too when he feels at home; a picture of an English gentleman! | - Бедный, бедный сэр Уилоби! - воскликнула миссис Маунтстюарт, раскачиваясь из стороны в сторону. - Ну и судьба! Да и я хороша! Вот, думала, какая она умница! Я восхищалась тем, как вы им вертите! А теперь выходит, что леди Буш преподнесла мне урок. Дорогая моя, добрая Мидлтон, неужели вы допустите, чтобы люди говорили, будто леди Буш оказалась проницательнее, чем я? Для меня это вопрос самолюбия, не скрою. Она уверяет - только я все равно не верю, - будто, посылая вам подарок, она уже предчувствовала, что он к ней вернется. И этой-то сумасбродке, для которой нет ничего святого, вы дадите восторжествовать? Но ведь сколько бы мы с вами ни перемывали ему косточки, - а я начала с этого, лишь чтобы вызвать вас на разговор, - он все равно остается превосходным человеком. Где еще вы увидите такую осанку? А какой он прекрасный собеседник, когда чувствует себя в своей тарелке! Образец английского джентльмена! |
| The very man we want married for our neighbourhood! A woman who can openly talk of expecting him to be twice jilted! You shrink. It is repulsive. It would be incomprehensible: except, of course, to Lady Busshe, who rushed to one of her violent conclusions, and became a prophetess. Conceive a woman's imagining it could happen twice to the same man! I am not sure she did not send the identical present that arrived and returned once before: you know, the Durham engagement. She told me last night she had it back. I watched her listening very suspiciously to Professor Crooklyn. My dear, it is her passion to foretell disasters--her passion! | Он должен жениться - это необходимо для блага всего графства! И вот объявляется женщина, которая утверждает, будто такому джентльмену могут натянуть нос - да еще дважды! Вас это коробит, я вижу. Еще бы! Такое никому и в голову не взбредет - разве что леди Буш, которая бог весть как пришла к этому дикому заключению и нечаянно оказалась прорицательницей. Нет, но какова женщина - представить себе, что такое несчастье может постигнуть человека дважды! Ну, да это леди Буш - и этим все сказано. Как знать, быть может, она и впрямь прислала вам тот самый подарок, что уже раз к ней возвращался, - вы понимаете, что я имею в виду? Его первую помолвку с мисс Дарэм! Не далее как вчера она сама рассказывала, что в тот раз ей вернули ее подарок. Надо было видеть, как жадно прислушивалась она к рассказу профессора Круклина! У нее просто страсть, мой друг, сущая страсть - предсказывать несчастья! |
| And when they are confirmed, she triumphs, of course. We shall have her domineering over us with sapient nods at every trifle occurring. The county will be unendurable. Unsay it, my Middleton! And don't answer like an oracle because I do all the talking. Pour out to me. You'll soon come to a stop and find the want of reason in the want of words. I assure you that's true. Let me have a good gaze at you. No," said Mrs. Mountstuart, after posturing herself to peruse Clara's features, "brains you have; one can see it by the nose and the mouth. I could vow you are the girl I thought you; you have your wits on tiptoe. How of the heart?" | И разумеется, она торжествует, когда предсказания ее сбываются. Вот когда она задерет нос! Чуть что, примется многозначительно покачивать головой. Теперь от нее житья не будет! Возьмите свои слова обратно, моя Мидлтон! И пусть я разболталась - это не значит, что вы должны отвечать мне односложно, как оракул. Нет, нет, попробуйте излить мне душу, пожалуйста! Вот увидите, ничего у вас не получится, вы исчерпаете ваши доводы в одну минуту. Дайте-ка мне на вас взглянуть как следует! Нет, нет, - произнесла миссис Маунтстюарт, всматриваясь в Кларино лицо. - Нет, вы не лишены ума. Это видно по очертаниям вашего носа, по изгибу губ. Я готова поклясться, что вы именно та, за кого я вас принимала: голова у вас на месте. Но вот как обстоит с сердцем? |
|
"None," Clara sighed.
The sigh was partly voluntary, though unforced; as one may with ready sincerity act a character that is our own only through sympathy. |
- Ах, никак, - сказала Клара со вздохом - не то чтобы наигранным, но и не совсем невольным. Так бывает с человеком, когда он искренне входит в избранную им роль. |
| Mrs. Mountstuart felt the extra weight in the young lady's falling breath. There was no necessity for a deep sigh over an absence of heart or confession of it. If Clara did not love the man to whom she was betrothed, sighing about it signified what? some pretence; and a pretence is the cloak of a secret. Girls do not sigh in that way with compassion for the man they have no heart for, unless at the same time they should be oppressed by the knowledge or dread of having a heart for some one else. As a rule, they have no compassion to bestow on him: you might as reasonably expect a soldier to bewail the enemy he strikes in action: they must be very disengaged to have it. And supposing a show of the thing to be exhibited, when it has not been worried out of them, there is a reserve in the background: they are pitying themselves under a mask of decent pity of their wretch. | Все эти нюансы не ускользнули от внимания миссис Маунтстюарт. Итак, сердце у девушки свободно, а она почему-то сопровождает такое признание вздохом! Если Клара и в самом деле не любит своего жениха и вместе с тем находит нужным так тяжко вздыхать по этому поводу, значит, тут что-то неладно и мы имеем дело с притворством, а притворство, как известно, - мантия, в которую облачается тайна. Девушки не вздыхают так от жалости к человеку, которому не принадлежит их сердце, а если уж вздыхают, то лишь оттого, что их мучит сознание или опасение, что оно принадлежит другому. Как правило, у них нет жалости - с таким же успехом можно ожидать, чтобы солдат в пылу сражения оплакивал убитого им противника. И если девица выказывает подобную жалость, когда никто ее об этом не просит, надо полагать, что это неспроста: под маской пристойной скорби о несчастном она скрывает жалость к самой себе. |
| So ran Mrs. Mountstuart's calculations, which were like her suspicion, coarse and broad, not absolutely incorrect, but not of an exact measure with the truth. That pin's head of the truth is rarely hit by design. The search after it of the professionally penetrative in the dark of a bosom may bring it forth by the heavy knocking all about the neighbourhood that we call good guessing, but it does not come out clean; other matter adheres to it; and being more it is less than truth. The unadulterate is to be had only by faith in it or by waiting for it. | Мысли эти, равно как и лежавшее в их основе подозрение, хоть и не были далеки от истины, не отличались тонкостью, а главное - били мимо цели. Даже те, кто считает проницательность своим призванием, вынуждены долго выстукивать молоточком темные недра чужой души, прежде чем нащупают булавочную головку истины, и этот процесс, именуемый удачной догадкой, все равно не доставляет нам истины в чистом виде - к ней всегда пристают чуждые наслоения. А все, что больше истины, тем самым меньше ее. В чистом виде истина достается либо тому, кто верит в нее непреложно, либо тому, кто готов терпеливо выжидать, чтобы она раскрылась сама. |
|
A lover! thought the sagacious dame. There was no lover: some love there was: or, rather, there was a preparation of the chamber, with no lamp yet lighted.
"Do you positively tell me you have no heart for the position of first lady of the county?" said Mrs. Mountstuart. Clara's reply was firm: "None whatever." |
"Другой!" - решила наша умудренная жизнью дама. А между тем другого не было; было лишь зарождающееся чувство, вернее, для такого чувства готовилось место, но светильник еще не был зажжен.
- И вы решительно утверждаете, что не жаждете занять положение первой дамы в графстве? - Решительно утверждаю. |
| "My dear, I will believe you on one condition. Look at me. You have eyes. If you are for mischief, you are armed for it. But how much better, when you have won a prize, to settle down and wear it! Lady Patterne will have entire occupation for her flights and whimsies in leading the county. And the man, surely the man--he behaved badly last night: but a beauty like this," she pushed a finger at Clara's cheek, and doated a half instant, "you have the very beauty to break in an ogre's temper. And the man is as governable as he is presentable. You have the beauty the French call--no, it's the beauty of a queen of elves: one sees them lurking about you, one here, one there. Smile--they dance: be doleful--they hang themselves. No, there's not a trace of satanic; at least, not yet. And come, come, my Middleton, the man is a man to be proud of. You can send him into Parliament to wear off his humours. To my thinking, he has a fine style: conscious? I never thought so before last night. I can't guess what has happened to him recently. He was once a young Grand Monarque. He was really a superb young English gentleman. Have you been wounding him?" | - Дитя мое, я вам поверю при одном условии. Ну-ка, взгляните на меня. Вот у вас какие глаза! Если вы рождены для каверз, то лучшего оснащения и не нужно. Впрочем, я не понимаю, почему бы вам, завоевав приз, не успокоиться на этом и не вступить во владение им? Положение леди Паттерн, первой дамы в графстве, даст вам неограниченный простор: ведь вы поведете за собой все общество и можете делать, что только не взбредет в вашу взбалмошную головку. Уилоби дурно вел себя вчера, не спорю, но с этакой красотой, - и миссис Маунтстюарт нежно коснулась Клариной щеки, - с этакой красотой можно укротить любого монстра. А наш Уилоби так же легко управляем, как хорош собою. У вас красота такого рода, которую французы называют: Впрочем, нет, у вас красота королевы эльфов: они так и вьются вкруг вас. Улыбнетесь - и они начинают плясать, затоскуете - повесят голову. Нет, нет, в вас нет ничего инфернального - или, во всяком случае, пока нет. И, послушайте, милая Мидлтон, таким человеком, как он, можно ведь и в самом деле гордиться! Отправьте его в парламент, пусть себе там изливает свою желчь! На мой взгляд, у него великолепные манеры - чуть скованные, вы скажете? Возможно. До вчерашнего вечера, впрочем, я этого не замечала. Не понимаю, что с ним сделалось? Он обычно величав, как венценосец! Словом, образцовый английский джентльмен. Уж не обидели ли вы его чем? |
|
"It is my misfortune to be obliged to wound him," said Clara.
"Quite needlessly, my child, for marry him you must." Clara's bosom rose: her shoulders rose too, narrowing, and her head fell slight back. Mrs. Mountstuart exclaimed: "But the scandal! You would never, never think of following the example of that Durham girl?--whether she was provoked to it by jealousy or not. It seems to have gone so astonishingly far with you in a very short time, that one is alarmed as to where you will stop. Your look just now was downright revulsion." |
- Да, мне пришлось его обидеть - такова моя печальная участь, - сказала Клара.
- И напрасно, дитя мое, ибо все равно вам придется сделаться его женой. Клара выпрямилась, потом сжалась вся и слегка откинула голову назад. - Подумайте, какой бы это был скандал! - воскликнула миссис Маунтстюарт. - Не захотите же вы последовать примеру девицы Дарэм? Я не знаю, чем было вызвано ее поведение - то ли ревностью, то ли еще чем. Вы же, по-видимому, успели зайти так далеко и в такой поразительно короткий срок, что, право, страшно подумать, где вы намерены остановиться. На вашем лице непритворное отвращение! |
|
"I fear it is. It is. I am past my own control. Dear madam, you have my assurance that I will not behave scandalously or dishonourably. What I would entreat of you is to help me. I know this of myself . . . I am not the best of women. I am impatient, wickedly. I should be no good wife. Feelings like mine teach me unhappy things of myself."
"Rich, handsome, lordly, influential, brilliant health, fine estates," Mrs. Mountstuart enumerated in petulant accents as there started across her mind some of Sir Willoughby's attributes for the attraction of the soul of woman. "I suppose you wish me to take you in earnest?" |
- Боюсь, что так оно и есть. Я ничего не могу с собой поделать. Нет, дорогая миссис Маунтстюарт, ничего я не совершу недостойного и бесчестного - это я вам обещаю. А вас я хотела бы молить о помощи. У меня много недостатков, я знаю. Я ужасно нетерпелива. Я не могу быть хорошей женой. Чувства, которые я испытываю, открыли мне глаза на скверные стороны моего характера.
- Богатство, красота, аристократизм, влияние, отменное здоровье, прекрасные угодья, - сварливым голосом перечисляла миссис Маунтстюарт все эти столь соблазнительные для женского сердца качества, которыми сэр Уилоби был так щедро одарен. - И вы хотите, чтобы я приняла ваши слова всерьез? |
|
"I appeal to you for help."
"What help?" "Persuade him of the folly of pressing me to keep my word." "I will believe you, my dear Middleton, on one condition: your talk of no heart is nonsense. A change like this, if one is to believe in the change, occurs through the heart, not because there is none. Don't you see that? But if you want me for a friend, you must not sham stupid. It's bad enough in itself: the imitation's horrid. You have to be honest with me, and answer me right out. You came here on this visit intending to marry Willoughby Patterne." "Yes." |
- Я прошу вас помочь мне.
- Чем? - Убедите его освободить меня от слова. Заставьте его понять, что все остальное - бессмысленно. - Лишь при одном условии, моя дорогая Мидлтон, соглашусь я вам поверить. Все эти разговоры о том, что у вас якобы нет сердца, разумеется, вздор. Такой перемене, если верить, что она и в самом деле произошла, вы обязаны именно сердцу, а не отсутствию его. Неужели вы сами этого не понимаете? Но если вы хотите, чтобы я была вам другом, не притворяйтесь дурочкой. Достаточно плохо быть дурочкой, а уж притворяться ею - совсем не годится. Вы должны быть со мной откровенны до конца и отвечать на мои вопросы, не увиливая. Итак, вы сюда прибыли с намерением выйти замуж за Уилоби? - Да. |
|
"And gradually you suddenly discovered, since you came here, that you did not intend it, if you could find a means of avoiding it."
"Oh, madam, yes, it is true." "Now comes the test. And, my lovely Middleton, your flaming cheeks won't suffice for me this time. The old serpent can blush like an innocent maid on occasion. You are to speak, and you are to tell me in six words why that was: and don't waste one on 'madam', or 'Oh! Mrs. Mountstuart' Why did you change?" |
- А затем, уже после того, как приехали, постепенно и вдруг обнаружили, что выходить за него не намерены.
- Ах, сударыня! Да, это так. - А теперь перейдем к главному. И на этот раз, прекраснейшая моя Мидлтон, вы не отделаетесь пылающими щечками. Даже змей-соблазнитель и тот может при случае краснеть, как девушка. Вы должны объяснить мне, как все это получилось. Даю вам на это шесть слов, не больше. И без всяких "сударыней" и "ах, миссис Маунтстюарт!". Итак - чем объясняется перемена в ваших чувствах? |
|
"I came--When I came I was in some doubt. Indeed I speak the truth. I found I could not give him the admiration he has, I dare say, a right to expect. I turned--it surprised me; it surprises me now. But so completely! So that to think of marrying him is . . ."
"Defer the simile," Mrs. Mountstuart interposed. "If you hit on a clever one, you will never get the better of it. Now, by just as much as you have outstripped my limitation of words to you, you show me you are dishonest." "I could make a vow." |
- Я приехала: когда я приехала, у меня уже были некоторые колебания. Право же, я не выдумываю. Я обнаружила, что не испытываю к нему тех чувств, каких он, вероятно, заслуживает. Я переменилась: я сама была поражена, я не перестаю удивляться и сейчас. Ну, совсем, совсем переменилась! Так что думать о том, чтобы быть его женой, для меня все равно что:
- Только без сравнений: - перебила ее миссис Маунтстюарт. - А то, если оно окажется удачным, оно так и застрянет в вашей памяти навсегда. И позвольте вас заверить, что вы, мало того что превысили количество отпущенных вам слов, еще и лукавите со мной. - Я готова поклясться, что нет! |
|
"You would forswear yourself."
"Will you help me?" "If you are perfectly ingenuous, I may try." "Dear lady, what more can I say?" "It may be difficult. You can reply to a catechism." "I shall have your help?" |
- И окажетесь клятвопреступницей.
- А вы мне поможете? - Если вы расскажете мне все начистоту, может, и попытаюсь. - Милая миссис Маунтстюарт, что я еще могу сказать? - Вам трудно, я понимаю. Но отвечайте хотя бы на вопросы. - И тогда вы мне поможете? |
|
"Well, yes; though I don't like stipulations between friends. There is no man living to whom you could willingly give your hand? That is my question. I cannot possibly take a step unless I know. Reply briefly: there is or there is not." Clara sat back with bated breath, mentally taking the leap into the abyss, realizing it, and the cold prudence of abstention, and the delirium of the confession. Was there such a man? It resembled freedom to think there was: to avow it promised freedom.
"Oh, Mrs. Mountstuart!" "Well?" "You will help me?" "Upon my word, I shall begin to doubt your desire for it." "Willingly give my hand, madam?" |
- Ну, хорошо. Хоть не в моих правилах торговаться с друзьями. Итак, существует ли человек, которому бы вы были готовы отдать свою руку и сердце? Вот мой вопрос. Пока я не получу на него ответа, я не могу сделать и шагу. Отвечайте: существует такой человек - да или нет?
У Клары захватило дыхание: броситься очертя голову в бездну, всю глубину которой она измерила, отдаться упоению полной исповеди или прислушаться к трезвому голосу благоразумия? Существует ли такой человек? Одна мысль, что он существует, была почти равносильна свободе; признаться в том, что он существует, было бы гарантией ее. - Ах, миссис Маунтстюарт! - Ну? - И вы мне поможете? |
|
"For shame! And with wits like yours, can't you perceive where hesitation in answering such a question lands you?"
"Dearest lady, will you give me your hand? may I whisper?" "You need not whisper; I won't look." Clara's voice trembled on a tense chord. "There is one . . . compared with him I feel my insignificance. If I could aid him." "What necessity have you to tell me more than that there is one?" |
- Право, я начинаю сомневаться в том, что вы заинтересованы в моей помощи!
- Которому я была бы готова отдать руку и сердце? - Постыдитесь! С вашим умом не понимать, в какое положение вы себя ставите, отлынивая от ответа! - Дорогая миссис Маунтстюарт! Дайте мне вашу руку! Можно, я скажу шепотом? - Зачем шепотом? Я отвернусь. - Такой человек существует: - произнесла Клара дрожащим голосом. - Я чувствую себя ничтожеством по сравнению с ним. Если бы я могла быть ему полезной: - Незачем продолжать. Итак, такой человек налицо. |
|
"Ah, madam, it is different: not as you imagine. You bid me be scrupulously truthful: I am: I wish you to know the different kind of feeling it is from what might be suspected from . . . a confession. To give my hand, is beyond any thought I have ever encouraged. If you had asked me whether there is one whom I admire--yes, I do. I cannot help admiring a beautiful and brave self-denying nature. It is one whom you must pity, and to pity casts you beneath him: for you pity him because it is his nobleness that has been the enemy of his fortunes. He lives for others."
Her voice was musically thrilling in that low muted tone of the very heart, impossible to deride or disbelieve. |
- Ах, сударыня, дело не в этом! Это не то, что вы думаете. Вы требуете, чтобы я была скрупулезно правдивой. Вот я и хочу: Я хочу, чтобы вы поняли, что это чувство совсем не того порядка, какое имеют в виду, когда речь идет об: исповеди. Стать женой этого человека: я не позволяю себе об этом мечтать. Если бы вы спросили, есть ли человек, который вызывает у меня восхищение, я бы ответила: да, есть. Я не могу не восхищаться прекрасной, мужественной и самоотверженной душой этого человека. Его удел вызывает невольную жалость, но, жалея его, чувствуешь, насколько неизмеримо он вас выше, ибо виною его несчастий одно лишь собственное его благородство. Он живет ради других.
В низком, приглушенном голосе ее слышалась волнующая музыка сердца, не допускающая насмешки или недоверия. |
|
Mrs. Mountstuart set her head nodding on springs.
"Is he clever?" "Very." "He talks well?" "Yes." "Handsome?" "He might be thought so." "Witty?" "I think he is." |
Голова миссис Маунтстюарт покачивалась, как на пружинах.
- Он умен? - Очень. - Хороший собеседник? - Да. - Красив? - Пожалуй. - Остроумен? - По-моему, да. |
|
"Gay, cheerful?"
"In his manner." "Why, the man would be a mountebank if he adopted any other. And poor?" "He is not wealthy." Mrs. Mountstuart preserved a lengthened silence, but nipped Clara's fingers once or twice to reassure her without approving. "Of course he's poor," she said at last; "directly the reverse of what you could have, it must be. Well, my fair Middleton, I can't say you have been dishonest. I'll help you as far as I'm able. How, it is quite impossible to tell. We're in the mire. The best way seems to me to get this pitiable angel to cut some ridiculous capers and present you another view of him. I don't believe in his innocence. He knew you to be a plighted woman." |
- Веселого, беспечного нрава?
- По-своему. - Разумеется, по-своему. Иначе он был бы фигляром. И беден? - Он небогат. Миссис Маунтстюарт задумалась на несколько минут: не выпуская из рук Клариных пальцев, она раза два слегка их сдавила, дабы, не выражая одобрения, все же немного ее подбодрить. - Ну, конечно же, беден, - произнесла она наконец. - Ведь вам требуется прямая противоположность тому, что было. Что ж, моя прекрасная Мидлтон, я не могу пожаловаться на недостаток откровенности с вашей стороны. И постараюсь вам помочь по мере своих сил. Каким образом, предсказать не берусь. Сейчас мы с вами увязли в трясине. Лучше бы всего, на мой взгляд, чтобы этот ваш горемычный ангел выкинул какую-нибудь дурацкую штуку, и вы получили бы возможность увидеть его в несколько ином свете. Я что-то не очень верю в его непогрешимость. Ведь он знал, что вы помолвлены с другим. |
|
"He has not once by word or sign hinted a disloyalty."
"Then how do you know." "I do not know." "He is not the cause of your wish to break your engagement?" "No." "Then you have succeeded in just telling me nothing. What is?" "Ah! madam!" "You would break your engagement purely because the admirable creature is in existence?" |
- С его стороны не было ни слова, ни намека, ни взгляда:
- В таком случае откуда вы знаете, что: - А я и не знаю. - Следовательно, не он является причиной, по которой вы решили порвать с женихом? - Нет. - В таком случае вы мне ровно ничего не объяснили. В чем же причина? - Ах, сударыня! - Вы готовы отказаться от своего слова оттого, что на свете существует столь достойная восхищения личность? |
|
Clara shook her head: she could not say she was dizzy. She had spoken out more than she had ever spoken to herself, and in doing so she had cast herself a step beyond the line she dared to contemplate.
"I won't detain you any longer," said Mrs. Mountstuart. "The more we learn, the more we are taught that we are not so wise as we thought we were. I have to go to school to Lady Busshe! I really took you for a very clever girl. If you change again, you will notify the important circumstance to me, I trust." |
Клара только мотнула головой. Она не могла отвечать. Все было как в тумане. Так откровенна она не была еще и сама с собой и теперь, высказавшись, чувствовала, что переступила некую черту, за которую прежде не решалась и заглядывать.
- Ну, что ж, не буду вас дольше задерживать, - сказала миссис Маунтстюарт. - Чем больше мы узнаём, тем больше убеждаемся, что мы отнюдь не так умны, как думали. Видно, придется мне идти на выучку к леди Буш! А я-то и в самом деле приняла вас за тонкого политика! Если еще раз передумаете, вы, надеюсь, известите меня о столь чрезвычайном происшествии. |
|
"I will," said Clara, and no violent declaration of the impossibility of her changing again would have had such an effect on her hearer.
Mrs. Mountstuart scanned her face for a new reading of it to match with her later impressions. "I am to do as I please with the knowledge I have gained?" "I am utterly in your hands, madam." "I have not meant to be unkind." "You have not been unkind; I could embrace you." |
- Извещу, - сказала Клара, и этот ее ответ прозвучал убедительнее, чем если бы она с жаром принялась уверять миссис Маунтстюарт в незыблемости своего решения.
Миссис Маунтстюарт испытующе посмотрела ей в лицо, чтобы в свете последних открытий прочитать его по-новому. - Вы мне разрешаете распорядиться полученными сведениями по своему усмотрению? - Я всецело в ваших руках, сударыня. - Не сердитесь, если я показалась вам черствой. - Вы ничуть не черствая, я готова вас расцеловать! |
|
"I am rather too shattered, and kissing won't put me together. I laughed at Lady Busshe! No wonder you went off like a rocket with a disappointing bouquet when I told you you had been successful with poor Sir Willoughby and he could not give you up. I noticed that. A woman like Lady Busshe, always prying for the lamentable, would have required no further enlightenment. Has he a temper?"
Clara did not ask her to signalize the person thus abruptly obtruded. "He has faults," she said. |
- Я совсем расклеилась, и ваши поцелуи меня не починят. А я-то смеялась над леди Буш! Теперь я понимаю, почему, когда я поздравила вас с успехом и сообщила вам, что бедный сэр Уилоби не в силах от вас отказаться, вы так и сникли, как подмокший фейерверк. Я сразу это заметила. Женщина с нюхом леди Буш, которая во всем ищет подвоха, не нуждалась бы в дальнейших разъяснениях. А у него хороший характер?
Несмотря на внезапный переход, Клара без труда догадалась, кого ее собеседница имеет в виду. - Он не лишен недостатков, - сказала она. |
|
"There's an end to Sir Willoughby, then! Though I don't say he will give you up even when he hears the worst, if he must hear it, as for his own sake he should. And I won't say he ought to give you up. He'll be the pitiable angel if he does. For you--but you don't deserve compliments; they would be immoral. You have behaved badly, badly, badly. I have never had such a right-about-face in my life. You will deserve the stigma: you will be notorious: you will be called Number Two. Think of that! Not even original! We will break the conference, or I shall twaddle to extinction. I think I heard the luncheon bell."
"It rang." |
- Тогда и в самом деле - сэру Уилоби конец. Впрочем, я не говорю, что он отпустит вас, даже когда узнает все, а узнать он должен, это в его интересах. Да я и сама не считаю, что ему следует вас отпустить: ведь тогда роль горемычного ангела выпадет на его долю. Потому что вы: впрочем, я не намерена говорить вам комплименты, это было бы безнравственно. Вы себя вели дурно, очень дурно. В жизни не встречала такого внезапного и полного поворота! Вы заслужите всеобщее осуждение - о вас будут говорить, вас назовут "номером вторым". Подумайте только! Вам даже откажут в оригинальности. Впрочем, давайте разойдемся, а то я доболтаюсь до того, что и в самом деле рассыплюсь. Кажется, нас зовут к столу?
- Да, звонят. |
|
"You don't look fit for company, but you had better come."
"Oh, yes; every day it's the same." "Whether you're in my hands or I'm in yours, we're a couple of arch-conspirators against the peace of the family whose table we're sitting at, and the more we rattle the viler we are, but we must do it to ease our minds." |
- Вы не очень-то годитесь сейчас для общества, но вам все же лучше явиться.
- Я знаю. У меня каждый день так. - Вы ли в моих руках, я ли в ваших - все равно; теперь мы обе вероломные заговорщицы, покушающиеся на покой того самого дома, гостеприимством которого пользуемся, и чем непринужденнее мы будем болтать за столом, тем непригляднее наша роль. Что делать? |
| Mrs. Mountstuart spread the skirts of her voluminous dress, remarking further: "At a certain age our teachers are young people: we learn by looking backward. It speaks highly for me that I have not called you mad.--Full of faults, goodish-looking, not a bad talker, cheerful, poorish;--and she prefers that to this!" the great lady exclaimed in her reverie while emerging from the circle of shrubs upon a view of the Hall. Colonel De Craye advanced to her; certainly good-looking, certainly cheerful, by no means a bad talker, nothing of a Croesus, and variegated with faults. |
Миссис Маунтстюарт расправила складки своего пышного платья и продолжала:
- Когда достигнешь известного возраста, твоими учителями становится молодежь, и, если хочешь узнать что-нибудь новое, приходится оглядываться на нее. Впрочем, я вменяю себе в заслугу то, что не назвала вас сумасшедшей. И, выйдя из-за кустарников на газон, почтенная дама остановилась, чтобы полюбоваться фасадом Большого дома, мысленно заключив свой монолог следующими словами: "Не лишен недостатков, довольно хорош собой, неплохой собеседник, веселого нрава и беден - вот что она всему этому предпочла!" |
|
His laughing smile attacked the irresolute hostility of her mien, confident as the sparkle of sunlight in a breeze. The effect of it on herself angered her on behalf of Sir Willoughby's bride.
"Good-morning, Mrs. Mountstuart; I believe I am the last to greet you." "And how long do you remain here, Colonel De Craye?" "I kissed earth when I arrived, like the Norman William, and consequently I've an attachment to the soil, ma'am." |
Меж тем ей навстречу шел полковник де Крей - весьма недурной собою, безусловно веселого нрава, безусловно неплохой собеседник, совсем не Крез, и в довершение всего - молодой человек, исполненный всевозможных недостатков.
Миссис Маунтстюарт нахмурилась было, но его улыбка, безмятежная, как ветерок в солнечный день, мигом разогнала тучи. Поддавшись обаянию этой улыбки, миссис Маунтстюарт, однако, вспомнила, что это-то обаяние, должно быть, и возмутило покой невесты сэра Уилоби, и снова сделала строгое лицо. - Доброе утро, миссис Маунтстюарт. Кажется, во всем доме один я не имел еще чести приветствовать вас сегодня. |
|
"You're not going to take possession of it, I suppose?"
"A handful would satisfy me." "You play the Conqueror pretty much, I have heard. But property is held more sacred than in the times of the Norman William." |
- Вы еще долго намерены обретаться в этом доме, полковник де Крей?
- Подобно Вильгельму Завоевателю, я поцеловал эту землю, едва на нее вступив, - ответил он, - и это привязывает меня к здешним местам, сударыня. - Уж не намерены ли вы их завоевать? - О, я бы удовольствовался горсточкой здешней земли. - Вы, кажется, весьма успешно справляетесь с ролью завоевателя. Но я должна вам напомнить, что в наше время права собственности пользуются большим уважением, чем во времена великого нормандца. |
|
"And speaking of property, Miss Middleton, your purse is found." he said.
"I know it is," she replied as unaffectedly as Mrs. Mountstuart could have desired, though the ingenuous air of the girl incensed her somewhat. Clara passed on. "You restore purses," observed Mrs. Mountstuart. |
- Кстати, о собственности, мисс Мидлтон. Ваш кошелек нашелся.
- Я знаю, - ответила Клара с невозмутимостью, которая, казалось бы, должна была порадовать сердце миссис Маунтстюарт, но ту даже немного покоробило искусство, с каким эта девушка напустила на себя простодушный вид. Клара прошла вперед. - Кошельки вы возвращаете, - заметила миссис Маунтстюарт. |
|
Her stress on the word and her look thrilled De Craye; for there had been a long conversation between the young lady and the dame.
"It was an article that dropped and was not stolen," said he. "Barely sweet enough to keep, then!" "I think I could have felt to it like poor Flitch, the flyman, who was the finder." |
Ударение, которое миссис Маунтстюарт сделала на слове "кошельки", вместе с ее взглядом приятно взволновали де Крея: ведь эта дама имела длительную беседу с мисс Мидлтон!
- Кошелек просто упал, он не был похищен, - сказал он. - И потому эта вещь не стоила того, чтобы ее утаить? - О, я, верно, расстался бы с этой вещью, испытав колебания не менее мучительные, чем те, что выпали на долю бедняги Флитча! |
|
"If you are conscious of these temptations to appropriate what is not your own, you should quit the neighbourhood."
"And do it elsewhere? But that's not virtuous counsel." "And I'm not counselling in the interests of your virtue, Colonel De Craye." "And I dared for a moment to hope that you were, ma'am," he said, ruefully drooping. They were close to the dining-room window, and Mrs Mountstuart preferred the terminating of a dialogue that did not promise to leave her features the austerely iron cast with which she had commenced it. She was under the spell of gratitude for his behaviour yesterday evening at her dinner-table; she could not be very severe. |
- Если вы не можете смотреть на чужую собственность, не испытывая искушения, я бы советовала вам немедленно покинуть этот дом.
- Чтобы подвергнуться такому же искушению в другом доме? И это вы называете добродетельным советом! - Меньше всего я пекусь о вашей добродетели, полковник де Крей. - А я-то возомнил, будто вам дорого мое спасение, сударыня! - сокрушенно произнес он. Они подошли к дверям столовой, и миссис Маунтстюарт предпочла прекратить разговор, чувствуя, что ей становится все труднее сохранить на лице выражение непреклонной суровости. Слишком признательна была она ему за вчерашний вечер. |
|
Vernon was crossing the hall to the dining-room as Mrs Mountstuart stepped in. She called to him: "Are the champions reconciled?" He replied: "Hardly that, but they have consented to meet at an altar to offer up a victim to the gods in the shape of modern poetic imitations of the classical." "That seems innocent enough. The Professor has not been anxious about his chest?" "He recollects his cough now and then." "You must help him to forget it." |
Миссис Маунтстюарт перехватила Вернона на пути в столовую.
- Ну, как наши противники - пришли к согласию? - спросила она. - До этого еще далеко. Во всяком случае, они согласились встретиться вновь, дабы принести совместную жертву богам, избрав для этого кого-нибудь из современных подражателей древним. - Что ж, это вполне безобидно. Профессор не жалуется больше на простуду? - Так, время от времени вспоминает о своем кашле. - Приложите все усилия, чтобы он о нем забыл. |
|
"Lady Busshe and Lady Culmer are here," said Vernon, not supposing it to be a grave announcement until the effect of it on Mrs. Mountstuart admonished him.
She dropped her voice: "Engage my fair friend for one of your walks the moment we rise from table. You may have to rescue her; but do. I mean it." "She's a capital walker." Vernon remarked in simpleton style. |
- Приехали леди Буш и леди Калмер, - сообщил Вернон очередную новость, которая, к его удивлению, произвела на миссис Маунтстюарт ошеломляющее действие.
- Как только все встанут из-за стола, выведите мою прекрасную Мидлтон прогуляться, не теряя ни минуты, - сказала она, понизив голос. - Ее, быть может, придется выручать. Смотрите же, я не шучу. - Она неутомимый ходок, - с самым простодушным видом ответил Вернон. |
|
"There's no necessity for any of your pedestrian feats," Mrs Mountstuart said, and let him go, turning to Colonel De Craye to pronounce an encomium on him: "The most open-minded man I know! Warranted to do perpetual service, and no mischief. If you were all . . . instead of catching at every prize you covet! Yes, you would have your reward for unselfishness, I assure you. Yes, and where you seek it! That is what none of you men will believe."
"When you behold me in your own livery!" cried the colonel. |
- Я не думаю, что вам с ней придется устанавливать небывалые рекорды, - ответила миссис Маунтстюарт.
Вернон отошел, и она снова обратилась к де Крею и принялась расхваливать молодого ученого. - Вот открытая душа! - восклицала она. - На него всегда можно положиться и - никаких фокусов. Если б вы все были таковы: вместо того чтобы поддаваться любому соблазну: Да, да, уверяю вас, ваше бескорыстие было бы вознаграждено! И именно таким образом, каким бы вам хотелось. Вот чего мужчине никогда не понять! - Вы говорите это мне - человеку, который носит вашу ливрею? |
|
"Do I?" said she, dallying with a half-formed design to be confidential. "How is it one is always tempted to address you in the language of innuendo? I can't guess."
"Except that as a dog doesn't comprehend good English we naturally talk bad to him." The great lady was tickled. Who could help being amused by this man? And after all, if her fair Middleton chose to be a fool there could be no gainsaying her, sorry though poor Sir Willoughby's friends must feel for him. She tried not to smile. "You are too absurd. Or a baby, you might have added." "I hadn't the daring." |
- Так ли это? - спросила миссис Маунтстюарт, все еще колеблясь - поговорить ли с полковником начистоту или нет. - Почему-то с вами я всегда изъясняюсь на каком-то эзоповом языке, - продолжала она. - Сама не пойму, что тут за причина.
- Вероятно, та же причина, по какой с собакой непременно говорят на ломаном английском: считается, что иначе она не поймет. Величественная миссис Маунтстюарт с трудом удержалась от улыбки: нет, этот человек положительно забавен, и в конце концов, как бы ни сокрушались друзья сэра Уилоби, сумасбродство прекрасной Мидлтон можно понять. - Какой вздор! Вы могли бы с таким же успехом приравнять себя к младенцу. - Я не посмел. |
|
"I'll tell you what, Colonel De Craye, I shall end by falling in love with you; and without esteeming you, I fear."
"The second follows as surely as the flavour upon a draught of Bacchus, if you'll but toss off the glass, ma'am." "We women, sir, think it should be first." "'Tis to transpose the seasons, and give October the blossom and April the apple, and no sweet one! Esteem's a mellow thing that comes after bloom and fire, like an evening at home; because if it went before it would have no father and couldn't hope for progeny; for there'd be no nature in the business. So please, ma'am, keep to the original order, and you'll be nature's child, and I the most blessed of mankind." |
- Послушайте, полковник, кончится тем, что я в вас влюблюсь, и, как ни грустно, это будет любовь без уважения.
- Уважение - дело наживное, сударыня, оно как букет вина: его ощущаешь только после того, как сделаешь первый глоток. - Однако мы, женщины, привыкли думать, что уважение должно предшествовать любви. - Это все равно что нарушить последовательность времен года, заставить октябрь цвести, а март приносить плоды, и, право же, кислые! Уважение - продукт зрелости, оно наступает после расцвета, после знойного полдня, как вечер у домашнего камелька. Начинать с него значило бы обмануть природу: оно явилось бы на свет сиротою и исчезло, не оставив потомства. Поэтому заклинаю вас, сударыня, придерживайтесь заведенного порядка, и вы покажете себя достойной дочерью природы, а меня сделаете счастливейшим из смертных! |
|
"Really, were I fifteen years younger. I am not so certain . . . I might try and make you harmless."
"Draw the teeth of the lamb so long as you pet him!" "I challenged you, colonel, and I won't complain of your pitch. But now lay your wit down beside your candour, and descend to an every-day level with me for a minute." "Is it innuendo?" |
- Право, будь я моложе лет на пятнадцать: я и в самом деле попыталась бы вас укротить.
- Вы и тигра укротите. А я всего лишь овечка: вырвите мне зубы, если угодно, но только приласкайте. - Полковник, я сама задала этот игривый тон и не вправе жаловаться. Но теперь я прошу вас - отложите на время ваше остроумие и снизойдите со мной до будничной прозы. - На эзоповом языке? |
|
"No; though I daresay it would be easier for you to respond to if it were."
"I'm the straightforwardest of men at a word of command." "This is a whisper. Be alert, as you were last night. Shuffle the table well. A little liveliness will do it. I don't imagine malice, but there's curiosity, which is often as bad, and not so lightly foiled. We have Lady Busshe and Lady Culmer here." |
- Нет, полковник, хоть вам он, верно, дается легче всякого иного.
- При первом же требовании я готов сделаться самым прямолинейным человеком на свете. - Я хочу шепнуть вам словцо: будьте начеку, как вчера. Перетасуйте гостей как следует, расшевелите их, как вы умеете. Я не подозреваю злого умысла, но иной раз любопытство - хуже злости, и его подчас труднее отразить, чем злость. Леди Буш и леди Калмер решили почтить нас своим присутствием. |
|
"To sweep the cobwebs out of the sky!"
"Well, then, can you fence with broomsticks?" "I have had a bout with them in my time." "They are terribly direct." "They 'give point', as Napoleon commanded his cavalry to do." "You must help me to ward it." "They will require variety in the conversation." "Constant. You are an angel of intelligence, and if I have the judgeing of you, I'm afraid you'll be allowed to pass, in spite of the scandal above. Open the door; I don't unbonnet." |
- Вооружившись метлами - чтобы ни в одном из наших закоулков не осталось паутины?
- Примерно так. Вы когда-нибудь фехтовали на метлах? - Я имею некоторое знакомство с этим видом оружия. - Но только помните: эти дамы идут напролом. - Иначе говоря, следуя завету Наполеона, они собирают всю свою мощь в кулак? - Да, и вы должны мне помочь отразить их нападение. - Надо будет почаще менять тему разговора. - Непрестанно. Вы умны, как ангел; боюсь, что если бы мне было доверено сторожить вход в райскую обитель, я бы вас туда пропустила беспрепятственно - воображаю, какой бы там, наверху, разразился скандал! Итак, вперед! |
|
De Craye threw the door open.
Lady Busshe was at that moment saying, "And are we indeed to have you for a neighbour, Dr. Middleton?" The Rev. Doctor's reply was drowned by the new arrivals. "I thought you had forsaken us," observed Sir Willoughby to Mrs. Mountstuart. "And run away with Colonel De Craye? I'm too weighty, my dear friend. Besides, I have not looked at the wedding-presents yet." |
Де Крей распахнул двери в столовую.
- Правда ли, что мы заполучим вас в соседи, доктор Мидлтон? - послышался оттуда голос леди Буш. Приветствия по адресу вновь прибывших заглушили ответ преподобного доктора. - А я уже решил, что вы нас покинули, - сказал сэр Уилоби, обращаясь к миссис Маунтстюарт. - И сбежала с полковником де Креем? Нет, мой друг, я стала тяжела на подъем и уже не гожусь для таких подвигов. К тому же я еще не видела свадебных подарков. |
|
"The very object of our call!" exclaimed Lady Culmer.
"I have to confess I am in dire alarm about mine," Lady Busshe nodded across the table at Clara. "Oh! you may shake your head, but I would rather hear a rough truth than the most complimentary evasion." "How would you define a rough truth, Dr. Middleton?" said Mrs. Mountstuart. |
- Вот и мы за этим приехали! - воскликнула леди Калмер.
- Признаться, я порядком трушу за свой подарок, - сказала леди Буш, кивая в сторону Клары, сидевшей против нее за столом. - Нет, нет, моя милая, не качайте головой! Мне вежливых отговорок не надо - мне подавай истину, грубую истину. - Как бы вы определили грубую истину, доктор Мидлтон? - вступила миссис Маунтстюарт. |
|
Like the trained warrior who is ready at all hours for the trumpet to arms, Dr. Middleton waked up for judicial allocution in a trice.
"A rough truth, madam, I should define to be that description of truth which is not imparted to mankind without a powerful impregnation of the roughness of the teller." "It is a rough truth, ma'am, that the world is composed of fools, and that the exceptions are knaves," Professor Crooklyn furnished that example avoided by the Rev. Doctor. |
Доктор Мидлтон, как завзятый воин, услышавший призывный глас трубы, тотчас на него отозвался.
- Грубая истина, сударыня, по моему разумению, - это истина, замешанная на грубости, присущей лицу, эту истину высказывающему, - произнес он. Профессор Круклин не замедлил дополнить формулу доктора Мидлтона, который не почел нужным пояснить свое философское обобщение примером. - Афоризм, гласящий, что мир состоит из дураков и что плуты - всего лишь исключения, подтверждающие общее правило, - образец такой грубой истины, сударыня, - сказал он. |
|
"Not to precipitate myself into the jaws of the foregone definition, which strikes me as being as happy as Jonah's whale, that could carry probably the most learned man of his time inside without the necessity of digesting him," said De Craye, "a rough truth is a rather strong charge of universal nature for the firing off of a modicum of personal fact."
"It is a rough truth that Plato is Moses atticizing," said Vernon to Dr. Middleton, to keep the diversion alive. |
Полковник де Крей внес свою лепту в академическую дискуссию.
- Рискуя быть ввергнутым в пасть первого определения, - начал он, - определения счастливого, как кит, заполучивший в свою утробу Иону и не столкнувшийся притом с необходимостью переварить ученейшего мужа своего времени, - я бы определил грубую истину как заряд грубости, свойственной человеческой природе в целом, в который вкраплены дробинки истины. - Сказать, что Платон - это Моисей на аттический образец, было бы грубой истиной, - сказал Вернон, обращаясь к доктору Мидлтону, чтобы не дать разговору угаснуть. |
|
"And that Aristotle had the globe under his cranium," rejoined the Rev. Doctor.
"And that the Moderns live on the Ancients." "And that not one in ten thousand can refer to the particular treasury he filches." "The Art of our days is a revel of rough truth," remarked Professor Crooklyn. "And the literature has laboriously mastered the adjective, wherever it may be in relation to the noun," Dr. Middleton added. |
- Или - что весь мир уместился в черепе Аристотеля, - ответил доктор.
- Или - что современные поэты живут за счет древних. - И что разве лишь одна сотая процента этих хищников в состоянии указать точный адрес ограбленной ими сокровищницы. - Наше нынешнее искусство - оргия грубых истин, - заметил профессор Круклин. - Причем, делая ударение на прилагательном "грубая", оно подчас и вовсе упускает из вида существительное "истина", - подхватил доктор Мидлтон. |
|
"Orson's first appearance at court was in the figure of a rough truth, causing the Maids of Honour, accustomed to Tapestry Adams, astonishment and terror," said De Craye. That he might not be left out of the sprightly play, Sir Willoughby levelled a lance at the quintain, smiling on Laetitia: "In fine, caricature is rough truth."
She said, "Is one end of it, and realistic directness is the other." He bowed. "The palm is yours." |
- Орсон, явившийся во дворец к своему брату Валентину{56} и насмерть перепугавший фрейлин, воспитанных на благопристойных Адамах с гобеленов, - вот вам грубая истина в чистейшем виде, - вставил де Крей.
Чтобы не отстать от гостей в этой оживленной битве умов, сэр Уилоби нацелил свою стрелу на всю пятерку. - Словом, карикатура и есть грубая истина, - изрек он, улыбаясь одной Летиции. - С одной стороны - карикатура, - сказала та, - а с другой - плоский, прямолинейный реализм. Сэр Уилоби отвесил ей полупоклон и воскликнул: - Вот кому следует вручить пальму первенства! |
| Mrs. Mountstuart admired herself as each one trotted forth in turn characteristically, with one exception unaware of the aid which was being rendered to a distressed damsel wretchedly incapable of decent hypocrisy. Her intrepid lead had shown her hand to the colonel and drawn the enemy at a blow. | Миссис Маунтстюарт была довольна. Затея ее удалась на славу: все, за исключением бедной Клары, не искушенной в искусстве светского лицемерия и не понимающей, что все это делается ради ее спасения, - все по очереди продефилировали, как на параде, каждый в своем качестве. Успех был несомненен: своим отважным маневром миссис Маунтстюарт одновременно подала сигнал полковнику и произвела диверсию в рядах противника. |
|
Sir Willoughby's "in fine", however, did not please her: still less did his lackadaisical Lothario-like bowing and smiling to Miss Dale: and he perceived it and was hurt. For how, carrying his tremendous load, was he to compete with these unhandicapped men in the game of nonsense she had such a fondness for starting at a table? He was further annoyed to hear Miss Eleanor and Miss Isabel Patterne agree together that "caricature" was the final word of the definition. Relatives should know better than to deliver these awards to us in public.
"Well?" quoth Lady Busshe, expressive of stupefaction at the strange dust she had raised. |
Ей не понравился, однако, тон сэра Уилоби, это его как бы подытоживающее: "словом". Не понравилась и томная манера а-ля Лотарио{57}, с какой он улыбнулся и поклонился мисс Дейл. Ее недовольство не ускользнуло от сэра Уилоби, и он, в свою очередь, почувствовал себя обиженным. В самом деле, каково было ему, изнемогающему под тяжким бременем забот, состязаться с беспечными гостями в этом турнире вздора, который миссис Маунтстюарт так любила затевать за столом? Не менее покоробил его стройный дуэт мисс Изабел и мисс Эленор Паттерн, которые объявили его определение наиболее исчерпывающим и удачным: родственникам не пристала роль жюри.
- Та-ак! - протянула леди Буш, ошеломленная клубами пыли, которые она подняла невзначай. |
|
"Are they on view, Miss Middleton?" inquired Lady Culmer.
"There's a regiment of us on view and ready for inspection." Colonel De Craye bowed to her, but she would not be foiled. "Miss Middleton's admirers are always on view." said he. "Are they to be seen?" said Lady Busshe. |
- Так что же, мисс Мидлтон, они выставлены для всеобщего обозрения или нет? - спросила леди Калмер.
- Перед вами готов выстроиться целый полк, - заявил ей с поклоном полковник де Крей, но леди Калмер продолжала глядеть в упор на Клару. - Рыцари мисс Мидлтон всегда на виду, - не унимался полковник. - Нельзя ли на них взглянуть? - настаивала леди Буш. |
|
Clara made her face a question, with a laudable smoothness.
"The wedding-presents," Lady Culmer explained. "No." "Otherwise, my dear, we are in danger of duplicating and triplicating and quadruplicating, not at all to the satisfaction of the bride." |
Клара с завидной невозмутимостью обратила к ней недоуменный взгляд.
- Свадебные подарки, - пояснила леди Калмер. - Они не выставлены. - Очень жаль. Понимаете, милая, мы боимся, как бы не вышло так, что все подарят вам одно и то же. А это, признайтесь, было бы досадно. |
|
"But there's a worse danger to encounter in the 'on view', my lady," said De Craye; "and that's the magnetic attraction a display of wedding-presents is sure to have for the ineffable burglar, who must have a nuptial soul in him, for wherever there's that collection on view, he's never a league off. And 'tis said he knows a lady's dressing-case presented to her on the occasion fifteen years after the event."
"As many as fifteen?" said Mrs. Mountstuart. "By computation of the police. And if the presents are on view, dogs are of no use, nor bolts, nor bars:--he's worse than Cupid. The only protection to be found, singular as it may be thought, is in a couple of bottles of the oldest Jamaica rum in the British isles." |
- Совершенно верно, миледи, но существует другая опасность, еще большая, чем та, о которой говорите вы, - сказал де Крей, - а именно - магнитное притяжение, коим свадебные подарки обладают для вездесущего вора. У него, должно быть, особое чутье к бракосочетаниям: стоит где-нибудь выставить свадебные подарки напоказ, и он тут как тут. Говорят, он и через пятнадцать лет способен узнать несессер, подаренный даме по случаю ее бракосочетания.
- Ну, уж и пятнадцать! - отозвалась миссис Маунтстюарт. - По данным полиции. И если выставить подарки на всеобщее обозрение, их ничто не спасет: ни замки, ни затворы, ни сторожевые собаки. Вор хуже проказника Эрота. И как ни удивительно, единственное спасение в таких случаях - парочка бутылок самого выдержанного ямайского рома. |
| "Rum?" cried Lady Busshe. | - Рома? - воскликнула леди Буш. |
| "The liquor of the Royal Navy, my lady. And with your permission, I'll relate the tale in proof of it. I had a friend engaged to a young lady, niece of an old sea-captain of the old school, the Benbow school, the wooden leg and pigtail school; a perfectly salt old gentleman with a pickled tongue, and a dash of brine in every deed he committed. He looked rolled over to you by the last wave on the shore, sparkling: he was Neptune's own for humour. And when his present to the bride was opened, sure enough there lay a couple of bottles of the oldest Jamaica rum in the British Isles, born before himself, and his father to boot. 'Tis a fabulous spirit I beg you to believe in, my lady, the sole merit of the story being its portentous veracity. The bottles were tied to make them appear twins, as they both had the same claim to seniority. And there was a label on them, telling their great age, to maintain their identity. They were in truth a pair of patriarchal bottles rivalling many of the biggest houses in the kingdom for antiquity. They would have made the donkey that stood between the two bundles of hay look at them with obliquity: supposing him to have, for an animal, a rum taste, and a turn for hilarity. Wonderful old bottles! | - Да, да, миледи, рома, этого благородного напитка, стодь излюбленного теми, кто состоит на службе в королевском флоте. Если позволите, я расскажу вам одну историю в подтверждение моих слов. У моего приятеля была невеста. А у невесты был дядюшка, этакий морской волк, капитан старой закалки, школы адмирала Бенбоу{58} - деревянная нога, косица, все честь честью. Насквозь просоленный моряк. Глядя на него, казалось, что его минуту назад повергла к вашим стопам последняя волна прибоя. А уж юмор такой, какой только и встречается среди истинных сынов Нептуна. Ну вот открывает невеста пакет со свадебным подарком от дядюшки и видит две бутылки ямайского рома - самого старого, какой можно достать на Британских островах, старше самого дядюшки и дядюшкина отца в придачу. Умоляю вас, миледи, поверить в эту фантастическую историю, ибо вся прелесть ее в том, что в ней нет ни слова вымысла. Бутылки были связаны вместе, в знак того, что они близнецы, ибо каждая имела право на первородство. На обеих красовался ярлычок, указывающий их возраст. Это были поистине патриархальные бутылки, они могли тягаться древностью с самыми родовитыми фамилиями в королевстве. Буриданов осел, очутись он вместо стогов сена между этими бутылками, не знал бы, к которой из них потянуться, - если только предположить у него благородную страсть к рому. Уникальнейшие бутылки! |
| So, on the label, just over the date, was written large: UNCLE BENJAMIN'S WEDDING PRESENT TO HIS NIECE BESSY. Poor Bessy shed tears of disappointment and indignation enough to float the old gentleman on his native element, ship and all. She vowed it was done curmudgeonly to vex her, because her uncle hated wedding-presents and had grunted at the exhibition of cups and saucers, and this and that beautiful service, and epergnes and inkstands, mirrors, knives and forks, dressing-cases, and the whole mighty category. She protested, she flung herself about, she declared those two ugly bottles should not join the exhibition in the dining-room, where it was laid out for days, and the family ate their meals where they could, on the walls, like flies. | Ну вот, а на ярлычках, поверх года рождения, было выведено крупными буквами: "Свадебный подарок дяди Бенджамена его любимой племяннице Бесси". Слез, которые бедняжка Бесси пролила в своей обиде и негодовании, хватило бы, чтобы потопить дядюшку вместе с его судном. Она утверждала, что дядюшка прислал ей такой подарок с умыслом, - от скупости, чтобы ей досадить, ибо терпеть не мог этого обычая и только ворчал, разглядывая ее выставку сервизов, чашек с блюдцами, вазонов, чернильниц, зеркал, столового серебра, несессеров - словом, всего могучего полчища свадебных подарков. Она была в отчаянье, клялась, что ни за что не поставит эти безобразные бутылки среди подарков, выставленных для обозрения на обеденном столе, - домашние, в скобках сказать, все это время питались, кто как мог, ползая по стенам, точно мухи. |
| But there was also Uncle Benjamin's legacy on view, in the distance, so it was ruled against her that the bottles should have their place. And one fine morning down came the family after a fearful row of the domestics; shouting, screaming, cries for the police, and murder topping all. What did they see? They saw two prodigious burglars extended along the floor, each with one of the twin bottles in his hand, and a remainder of the horror of the midnight hanging about his person like a blown fog, sufficient to frighten them whilst they kicked the rascals entirely intoxicated. Never was wilder disorder of wedding-presents, and not one lost!--owing, you'll own, to Uncle Benjy's two bottles of ancient Jamaica rum." | Нельзя было, однако, забывать о маячившем в отдаленном будущем наследстве дядюшки Бенджамена - так что в конце концов его две бутылки заняли подобающее им место среди прочих подарков. И вот в одно прекрасное утро в доме поднялся страшный переполох: вопли, визг, стоны, прислуга кричит: "Караул! Убивают!" Бог знает что! Девушка и ее родители спускаются, и что же они видят? На полу растянулись два здоровенных вора, у каждого в руке бутылка дядюшкиного рома, у каждого на физиономии отпечаток ночных кошмаров. Мерзавцы так и не очухались - даже после того, как их выбросили на улицу. Беспорядок среди свадебных подарков ужасающий - но ни один не украден! Признайтесь, что в этом был повинен свадебный подарок дядюшки Бенджамена: две бутылки старого ямайского рома! |
|
Colonel De Craye concluded with an asseveration of the truth of the story.
"A most provident, far-sighted old sea-captain!" exclaimed Mrs. Mountstuart, laughing at Lady Busshe and Lady Culmer. These ladies chimed in with her gingerly. "And have you many more clever stories, Colonel De Craye?" said Lady Busshe. "Ah! my lady, when the tree begins to count its gold 'tis nigh upon bankruptcy." |
В заключение рассказа де Крей вновь принялся уверять общество в полнейшей его достоверности.
- Какой, однако, дальновидный старик! - воскликнула со смехом миссис Маунтстюарт, обращаясь к леди Буш и леди Калмер. Дамы нерешительно захихикали. - У вас еще много в запасе таких забавных историй, полковник де Крей? - спросила леди Буш. - Ах, миледи, когда дерево примется перебирать свои золотые листочки, считайте его банкротом. |
|
"Poetic!" ejaculated Lady Culmer, spying at Miss Middleton's rippled countenance, and noting that she and Sir Willoughby had not interchanged word or look.
"But that in the case of your Patterne Port a bottle of it would outvalue the catalogue of nuptial presents, Willoughby, I would recommend your stationing some such constabulary to keep watch and ward." said Dr. Middleton, as he filled his glass, taking Bordeaux in the middle of the day, under a consciousness of virtue and its reward to come at half-past seven in the evening. "The rascals would require a dozen of that, sir," said De Craye. "Then it is not to be thought of. Indeed one!" Dr. Middleton negatived the idea. |
- Весьма поэтично! - провозгласила леди Калмер, искоса взглянув на подернувшееся зыбью лицо мисс Мидлтон и отметив про себя, что та за весь завтрак не обменялась с сэром Уилоби ни единым словом или взглядом.
- Если бы бутылка вашего паттерновского портвейна, Уилоби, не стоила всех свадебных подарков, вместе взятых, - начал доктор Мидлтон, наливая себе бордо в предвкушении ожидавшей его к вечеру награды за скромность во время полдневной трапезы, - если бы она не была ценнее их всех, говорю я, то я рекомендовал бы расставить подобную стражу среди ваших подарков. - Что вы, сэр, - этим негодникам понадобилось бы не меньше дюжины паттерновского портвейна, - возразил де Крей. Доктор Мидлтон пришел в ужас от столь кощунственной мысли. |
|
"We are no further advanced than when we began," observed Lady Busshe.
"If we are marked to go by stages," Mrs. Mountstuart assented. "Why, then, we shall be called old coaches," remarked the colonel. |
- В таком случае и думать нечего, - сказал он. - Да тут и одной жаль!
- Однако мы ничуть не продвинулись, - заметила леди Буш. - Считайте, что мы едем на перекладных, - сказала миссис Маунтстюарт. - И что лошади скверно подкованы, - прибавил полковник. |
|
"You," said Lady Culmer, "have the advantage of us in a closer acquaintance with Miss Middleton. You know her tastes, and how far they have been consulted in the little souvenirs already grouped somewhere, although not yet for inspection. I am at sea. And here is Lady Busshe in deadly alarm. There is plenty of time to effect a change--though we are drawing on rapidly to the fatal day, Miss Middleton. We are, we are very near it. Oh! yes. I am one who thinks that these little affairs should be spoken of openly, without that ridiculous bourgeois affectation, so that we may be sure of giving satisfaction. It is a transaction like everything else in life. I, for my part, wish to be remembered favourably. I put it as a test of breeding to speak of these things as plain matter-of-fact. You marry; I wish you to have something by you to remind you of me. What shall it be?--useful or ornamental. For an ordinary household the choice is not difficult. But where wealth abounds we are in a dilemma."
"And with persons of decided tastes," added Lady Busshe. "I am really very unhappy," she protested to Clara. |
- Вам хорошо, - возразила леди Калмер. - Вы имели возможность изучить вкусы мисс Мидлтон и знаете, насколько ей по душе те маленькие сувениры, что все еще сокрыты от постороннего глаза. А мы бредем, как в тумане. Вот и леди Буш в смертельном страхе. Еще не поздно совершить замену - хоть роковой день и близится, мисс Мидлтон. Он, можно сказать, на носу. Я считаю, что об этих пустяках следует говорить открыто, без нелепых мещанских экивоков, так, чтобы уж угодить наверняка. Это ведь дело, как и всякое другое. Мне, например, хотелось бы, чтобы меня вспоминали с добрым чувством. Да и хороший тон, по-моему, требует, чтобы об этих вещах говорили просто. Вы выходите замуж. Я хочу подарить вам какую-нибудь вещицу. Что вы предпочитаете? Вещь, которой можно пользоваться или просто любоваться? Для обычной семьи подобрать подарок нетрудно. Но там, где купаются в роскоши, это настоящая задача.
- В особенности, когда у невесты столь определенные вкусы, - прибавила леди Буш. - Право же, я очень огорчена, - сказала она, обращаясь к Кларе. |
|
Sir Willoughby dropped Laetitia; Clara's look of a sedate resolution to preserve silence on the topic of the nuptial gifts made a diversion imperative.
"Your porcelain was exquisitely chosen, and I profess to be a connoisseur," he said. "I am poor in Old Saxony, as you know; I can match the country in Savres, and my inheritance of China will not easily be matched in the country." "You may consider your Dragon vases a present from young Crossjay," said De Craye. "How?" |
Сэр Уилоби оторвался от Летиции. Спокойная решимость не нарушать молчания, которую он прочитал на Кларином лице, требовала его вмешательства.
- Леди Буш, ваш сервиз превосходен, а я в фарфоре знаю толк, - сказал он. - Со старинным саксонским фарфором, как вам известно, у меня бедновато, зато такого севра, как мой, не найдешь ни у кого в нашем графстве. О китайском фарфоре и говорить нечего - такого вы и во всем королевстве не сыщете. - Вы можете считать ваши две вазы с драконами подарком юного Кросджея, - сказал де Крей. - Каким образом? |
|
"Hasn't he abstained from breaking them? the capital boy! Porcelain and a boy in the house together is a case of prospective disaster fully equal to Flitch and a fly."
"You should understand that my friend Horace--whose wit is in this instance founded on another tale of a boy--brought us a magnificent piece of porcelain, destroyed by the capsizing of his conveyance from the station," said Sir Willoughby to Lady Busshe. |
- Да ведь он воздержался от того, чтобы их разбить! Ну, не молодец ли? А фарфор и мальчонка под одной крышей - ситуация, не менее чреватая катастрофой, чем Флитч и его колымага.
- Надо вам сказать, - обратился сэр Уилоби к леди Буш, - что друг мой Гораций, чья шутка относится к приключению известной давности, героем которой был Кросджей, привез нам изумительную фарфоровую вазу, разбившуюся вдребезги оттого, что опрокинулась карета, в которой он ехал со станции. |
|
She and Lady Culmer gave out lamentable Ohs, while Miss Eleanor and Miss Isabel Patterne sketched the incident. Then the lady visitors fixed their eyes in united sympathy upon Clara: recovering from which, after a contemplation of marble, Lady Busshe emphasized, "No, you do not love porcelain, it is evident, Miss Middleton."
"I am glad to be assured of it," said Lady Culmer. "Oh, I know that face: I know that look," Lady Busshe affected to remark rallyingly: "it is not the first time I have seen it." |
Леди Буш и леди Калмер принялись ахать и охать, меж тем как мисс Эленор и мисс Изабел Паттерн вдались в подробности этого происшествия. Затем обе гостьи устремили сочувственные взгляды на Клару. Наконец, оторвав глаза от мраморного лика, который она им явила, леди Буш отчеканила:
- Ну, да сразу видно, что мисс Мидлтон не охотница до фарфора. - Хорошо, что я вовремя это узнала, - сказала леди Калмер. - Ах, как мне знакомо это выражение лица, этот взгляд, - произнесла леди Буш, пытаясь быть игривой. - Мне его видеть не впервой. |
|
Sir Willoughby smarted to his marrow. "We will rout these fancies of an overscrupulous generosity, my dear Lady Busshe."
Her unwonted breach of delicacy in speaking publicly of her present, and the vulgar persistency of her sticking to the theme, very much perplexed him. And if he mistook her not, she had just alluded to the demoniacal Constantia Durham. It might be that he had mistaken her: he was on guard against his terrible sensitiveness. Nevertheless it was hard to account for this behaviour of a lady greatly his friend and admirer, a lady of birth. And Lady Culmer as well!--likewise a lady of birth. Were they in collusion? had they a suspicion? He turned to Laetitia's face for the antidote to his pain. |
Сэр Уилоби был пронзен до мозга костей.
- Дорогая леди Буш, - сказал он. - Право же, ваша чересчур щепетильная щедрость породила какие-то фантастические предположения, и мы употребим все силы, чтобы их развеять. Он был обескуражен неслыханной вульгарностью, с какой она позволила себе говорить в обществе о своем подарке, и бестактностью, с какой настаивала на этой теме. В ее словах ему даже почудился намек на несчастную Констанцию Дарэм. Впрочем, быть может, это ему и показалось, быть может, это всего лишь его болезненная мнительность? И однако - чем иначе объяснить поведение дамы, называющей себя его другом и поклонницей, аристократки и по рождению и по воспитанию! Неужели здесь в самом деле заговор? Неужели они что-то заподозрили? Он повернулся к Летиции, чтобы почерпнуть силы в ее взгляде. |
|
"Oh, but you are not one yet, and I shall require two voices to convince me," Lady Busshe rejoined, after another stare at the marble.
"Lady Busshe, I beg you not to think me ungrateful," said Clara. "Fiddle!--gratitude! it is to please your taste, to satisfy you. I care for gratitude as little as for flattery." "But gratitude is flattering," said Vernon. "Now, no metaphysics, Mr. Whitford." |
- Но вы и мисс Мидлтон еще не сделались плотью единой, - возразила леди Буш, снова кинув взгляд на мраморную статую, какую являла собой Клара. - Мне нужно, чтобы два голоса подтвердили, что я ошибаюсь.
- Леди Буш, прошу вас, не считайте меня неблагодарной, - сказала наконец Клара. - Благодарность! Вздор! Я хочу угодить вашему вкусу, сделать вам приятное. Благодарность трогает меня так же мало, как лесть. - Но ведь благодарность бывает лестной, - сказал Вернон. - Избавьте меня от вашей метафизики, мистер Уитфорд. |
| "But do care a bit for flattery, my lady," said De Craye. "'Tis the finest of the Arts; we might call it moral sculpture. Adepts in it can cut their friends to any shape they like by practising it with the requisite skill. I myself, poor hand as I am, have made a man act Solomon by constantly praising his wisdom. He took a sagacious turn at an early period of the dose. He weighed the smallest question of his daily occasions with a deliberation truly oriental. Had I pushed it, he'd have hired a baby and a couple of mothers to squabble over the undivided morsel." | - Почему вы так равнодушны к лести, миледи? - спросил де Крей. - Это ведь самое тонкое из искусств. Я назвал бы лесть нравственной скульптурой - тот, кто владеет этим искусством, может придавать своим друзьям любую форму, какая ему понадобится. Мне и самому, хоть я и не очень-то в нем преуспел, довелось однажды заставить своего приятеля вести себя, как Соломон. Я добился этого тем, что постоянно восхвалял его мудрость. Уже после первых доз он стал проявлять благоразумие и с истинно восточной предусмотрительностью заранее взвешивать каждый свой шаг. Как знать, быть может, если бы я продолжил над ним работу дальше, он нанял бы младенца и парочку матерей, чтобы сотворить над ними Соломонов суд. |
|
"I shall hope for a day in London with you," said Lady Culmer to Clara.
"You did not forget the Queen of Sheba?" said Mrs. Mountstuart to De Craye. "With her appearance, the game has to be resigned to her entirely," he rejoined. "That is," Lady Culmer continued, "if you do not despise an old woman for your comrade on a shopping excursion." "Despise whom we fleece!" exclaimed Dr. Middleton. "Oh, no, Lady Culmer, the sheep is sacred." |
- Я хотела бы провести с вами день в Лондоне, - сказала леди Калмер, обращаясь к Кларе.
- А как бы он обошелся с царицей Савской?{59} - спросила полковника миссис Маунтстюарт. - С ее появлением дальнейший ход игры уже всецело зависел бы от нее самой, - ответил он. - Если только вам не скучно ходить по магазинам и лавкам в обществе старухи, - не унималась леди Калмер, - и вы не станете над нею смеяться. - Смеяться над теми, кого мы стрижем! - воскликнул доктор Мидлтон. - Как можно, леди Калмер? Нет, овечка - животное священное. |
|
"I am not so sure," said Vernon.
"In what way, and to what extent, are you not so sure?" said Dr. Middleton. "The natural tendency is to scorn the fleeced." "I stand for the contrary. Pity, if you like: particularly when they bleat." "This is to assume that makers of gifts are a fleeced people: I demur," said Mrs. Mountstuart. |
- Я в этом не совсем уверен, - отозвался Вернон.
- Обоснуйте свои возражения, - потребовал доктор Мидлтон. - Инстинкт, побуждающий людей смеяться над теми, кого они стригут, заложен в них самой природой. - Не могу с этим согласиться. Овечки, скорее, вызывают к себе инстинктивную жалость. В особенности, если они блеют, когда их стригут. - Но вы исходите из того, что дарящие - это овцы, которых стригут. Я протестую, - сказала миссис Маунтстюарт. |
| "Madam, we are expected to give; we are incited to give; you have dubbed it the fashion to give; and the person refusing to give, or incapable of giving, may anticipate that he will be regarded as benignly as a sheep of a drooping and flaccid wool by the farmer, who is reminded by the poor beast's appearance of a strange dog that worried the flock. Even Captain Benjamin, as you have seen, was unable to withstand the demand on him. The hymeneal pair are licensed freebooters levying blackmail on us; survivors of an uncivilized period. But in taking without mercy, I venture to trust that the manners of a happier era instruct them not to scorn us. I apprehend that Mr. Whitford has a lower order of latrons in his mind." | - Сударыня, от нас ожидают даров; нас всячески подстрекают к тому, чтобы мы дарили; по милости прекрасного пола, свадебные подарки вошли в обычай. На того, кто не хочет или не может сделать ожидаемое подношение, смотрят с такой же неприязнью, как фермер на овцу со свалявшейся и ободранной шерстью: несчастная тварь только будит в нем воспоминание о соседской собаке, напавшей на его стадо. Даже капитан Бенджамен и тот, как вы видели, не мог противиться этому требованию. Нет, пара, собирающаяся связать себя узами Гименея, - это привилегированные пираты, шантажирующие нас всех; обычай этот достался нам в наследство от эпохи варварства. Но если и сегодня нас ощипывают столь же беспощадно, как в ту отдаленную пору, то я позволю себе все же сказать, что современные пираты больше не смеются над нами и не третируют нас, как прежде. Я полагаю, что мистер Уитфорд имел в виду разбойников более низкого пошиба. |
|
"Permit me to say, sir, that you have not considered the ignoble aspect of the fleeced," said Vernon. "I appeal to the ladies: would they not, if they beheld an ostrich walking down a Queen's Drawing Room, clean-plucked, despise him though they were wearing his plumes?"
"An extreme supposition, indeed," said Dr. Middleton, frowning over it; "scarcely legitimately to be suggested." "I think it fair, sir, as an instance." "Has the circumstance occurred, I would ask?" "In life? a thousand times." "I fear so," said Mrs. Mountstuart. |
- Позвольте заметить, сэр, что вы забываете комический вид жертвы, - возразил Вернон. - Я взываю к дамам: если бы на приеме у королевы им повстречался ощипанный страус, неужели он не показался бы им смешным, несмотря на то что в их плюмаже красуются перья этой бедной птицы?
- Вы избрали несколько экзотический пример, - сказал доктор Мидлтон, насупившись. - А это, на мой взгляд, - недозволенный прием. - Отчего же, сэр? Мне кажется, что в данном случае мой пример вполне правомочен. - Да, но возможен ли такой случай, позвольте вас спросить? - В жизни? Тысячу раз! - Увы, это так, - подтвердила миссис Маунтстюарт. |
|
Lady Busshe showed symptoms of a desire to leave a profitless table.
Vernon started up, glancing at the window. "Did you see Crossjay?" he said to Clara. "No; I must, if he is there," said she. She made her way out, Vernon after her. They both had the excuse. "Which way did the poor boy go?" she asked him. |
Леди Буш уже проявляла симптомы нетерпения: оборот, который принял разговор, ничуть не приближал ее к цели.
Вернон поднялся и взглянул в окно. - Вы не видели Кросджея? - спросил он Клару. - Нет, но я непременно хочу его разыскать, - сказала она и вышла из столовой. Вернон последовал за ней. У обоих был уважительный предлог. - Как вы думаете, где наш бедный мальчик? - спросила она. |
|
"I have not the slightest idea," he replied. "But put on your bonnet, if you would escape that pair of inquisitors."
"Mr. Whitford, what humiliation!" "I suspect you do not feel it the most, and the end of it can't be remote," said he. Thus it happened that when Lady Busshe and Lady Culmer quitted the dining-room, Miss Middleton had spirited herself away from summoning voice and messenger. |
- Не имею ни малейшего представления. Но наденьте шляпу и идемте со мной, если хотите избавиться от этой парочки инквизиторов.
- Ах, мистер Уитфорд, какое унижение! - Я подозреваю, что для вас оно меньше, чем кой для кого. К тому же дело идет к концу. Таким образом, к тому времени, как леди Буш и леди Калмер покинули столовую, мисс Мидлтон улетучилась. Ее не видно было поблизости, никто не знал, в какую сторону она направилась, так что нельзя было ни позвать ее, ни послать за ней гонца. |
|
Sir Willoughby apologized for her absence. "If I could be jealous, it would be of that boy Crossjay."
"You are an excellent man, and the best of cousins," was Lady Busshe's enigmatical answer. The exceedingly lively conversation at his table was lauded by Lady Culmer. "Though," said she, "what it all meant, and what was the drift of it, I couldn't tell to save my life. Is it every day the same with you here?" "Very much." |
Сэр Уилоби извинился за ее исчезновение.
- Если бы я был доступен ревности, - сказал он, - то ревновал бы к этому мальчишке Кросджею. - Вы - превосходный человек и великодушнейший из кузенов, - загадочно ответила леди Буш. Леди Калмер стала изливать свои восторги по поводу необычайного оживления, которое царило за столом. - Хотя, по правде сказать, я и словечка не поняла изо всего, что тут говорилось! У вас здесь всегда так? - Да, пожалуй. |
|
"How you must enjoy a spell of dulness!"
"If you said simplicity and not talking for effect! I generally cast anchor by Laetitia Dale." "Ah!" Lady Busshe coughed. "But the fact is, Mrs. Mountstuart is made for cleverness!" "I think, my lady, Laetitia Dale is to the full as clever as any of the stars Mrs. Mountstuart assembles, or I." |
- Должно быть, короткие периоды скуки воспринимаются вами, как благодатный отдых.
- Вы совершенно правы. Но только слово "скука" я заменил бы словами "безыскусственность и простота". Всякий раз, что я стоскуюсь по этим качествам, я бросаю якорь подле Летиции Дейл. - Хм! - произнесла леди Буш и кашлянула. - Зато миссис Маунтстюарт помешана на блеске. - Я полагаю, миледи, что Летиция Дейл не уступит в блеске ни одной из звезд, которых мы с миссис Маунтстюарт собираем вокруг себя. |
|
"Talkative cleverness, I mean."
"In conversation as well. Perhaps you have not yet given her a chance." "Yes, yes, she is clever, of course, poor dear. She is looking better too." "Handsome, I thought," said Lady Culmer. "She varies," observed Sir Willoughby. The ladies took seat in their carriage and fell at once into a close-bonnet colloquy. Not a single allusion had they made to the wedding-presents after leaving the luncheon-table. The cause of their visit was obvious. |
- Я имела в виду блеск остроумия, проявляющийся в разговоре.
- О, она не отстанет и по части разговора. Быть может, вы просто не дали ей случая блеснуть. - Да, да, конечно, бедняжка умна. К тому же она очень похорошела. - А мне так она сегодня показалась просто красавицей, - сказала леди Калмер. - У нее день на день не приходится, - заметил сэр Уилоби. Едва усевшись в карету, дамы погрузились в одну из тех бесед, при которых соприкасаются шляпки собеседниц. Цель их визита была достигнута, и говорили они отнюдь не о свадебных подарках. |
| That woman, Lady Busshe, had predicted, after the event, Constantia Durham's defection. She had also, subsequent to Willoughby's departure on his travels, uttered sceptical things concerning his rooted attachment to Laetitia Dale. In her bitter vulgarity, that beaten rival of Mrs. Mountstuart Jenkinson for the leadership of the county had taken his nose for a melancholy prognostic of his fortunes; she had recently played on his name: she had spoken the hideous English of his fate. Little as she knew, she was alive to the worst interpretation of appearances. No other eulogy occurred to her now than to call him the best of cousins, because Vernon Whitford was housed and clothed and fed by him. She had nothing else to say for a man she thought luckless! | Эта ужасная женщина, леди Буш, в свое время напророчила, - правда, задним числом, - бегство Констанции Дарэм. Она же, после того как Уилоби отправился в кругосветное путешествие, весьма скептически отозвалась о его якобы глубокой привязанности к Летиции Дейл. Незадачливая соперница миссис Маунтстюарт, претендовавшая на руководство общественным мнением округи, в своей непроходимой вульгарности объявила, будто самая форма его носа говорит о нависшем над ним роке. А теперь, со свойственной ей бестактностью, вынесла ему безапелляционный приговор. Как ни скудны были сведения, коими она располагала, она самым гадким образом толковала все чисто внешние приметы, попадавшиеся ей на глаза. А ее комплименты! Единственное, что она вменила ему в достоинство, это что он великодушный кузен. Велика заслуга - предоставить Вернону Уитфорду кров и пищу! Да и что еще могла она сказать человеку, которого почитала неудачником? |
|
She was a woman barren of wit, stripped of style, but she was wealthy and a gossip--a forge of showering sparks--and she carried Lady Culmer with her. The two had driven from his house to spread the malignant rumour abroad; already they blew the biting world on his raw wound. Neither of them was like Mrs. Mountstuart, a witty woman, who could be hoodwinked; they were dull women, who steadily kept on their own scent of the fact, and the only way to confound such inveterate forces was to be ahead of them, and seize and transform the expected fact, and astonish them, when they came up to him, with a totally unanticipated fact. "You see, you were in error, ladies." |
Безмозглая, дурно воспитанная женщина, она тем не менее была богата, мастерица на сплетни - они так и разлетались от нее веером, как искры от наковальни! - и, в довершение всего, полностью подчинила своему влиянию леди Калмер. Обе эти дамы, едва покинув гостеприимный стол, отправились разносить зловещие слухи по всему графству. Он уже чувствовал, как из их уст на его свежую рану повеяло морозным дыханием света. Они совсем - ни та, ни другая - не походили на миссис Маунтстюарт, на эту умнейшую женщину, которую так легко обвести вокруг пальца! С тупым упорством, раз напав на след, они уже не позволяли себе сбиться с него, и единственный способ с ними разделаться было опередить их, схватить ожидаемое ими событие за рога и вывернуть его наизнанку, поразив их новым, совершенно непредвиденным оборотом дела. |
|
"And so we were, Sir Willoughby, and we acknowledge it. We never could have guessed that!"
Thus the phantom couple in the future delivered themselves, as well they might at the revelation. He could run far ahead. Ay, but to combat these dolts, facts had to be encountered, deeds done, in groaning earnest. These representatives of the pig-sconces of the population judged by circumstances: airy shows and seems had no effect on them. Dexterity of fence was thrown away. |
- Как видите, сударыни, вы заблуждались.
- Да, сэр Уилоби, мы заблуждались и пришли с повинной. Но нам и в голову не приходило такое! Сэр Уилоби представил себе подобный диалог со своими мучительницами, когда тем наконец откроется истинное положение вещей. Сэр Уилоби был мастер заглядывать вперед. Все это хорошо, но чтобы перехитрить этих дурочек, надо прежде всего разделаться с фактами, принять самые решительные меры - увы, не в воображении, а в жизни! Тупорылая толпа судит по реальным делам. Воздушные замки, игра в "как будто" не производит на нее впечатления. Искусством фехтовальщика, даже самым виртуозным, ее не возьмешь. |
| A flying peep at the remorseless might of dulness in compelling us to a concrete performance counter to our inclinations, if we would deceive its terrible instinct, gave Willoughby for a moment the survey of a sage. His intensity of personal feeling struck so vivid an illumination of mankind at intervals that he would have been individually wise, had he not been moved by the source of his accurate perceptions to a personal feeling of opposition to his own sagacity. He loathed and he despised the vision, so his mind had no benefit of it, though he himself was whipped along. He chose rather (and the choice is open to us all) to be flattered by the distinction it revealed between himself and mankind. | На какой-то миг Уилоби трезвым взором философа окинул это всемогущее торжище тупости, вынуждающее нас, - если мы намерены вступить в единоборство с толпой и перехитрить ее низменные инстинкты, - совершать поступки, несвойственные и даже противные нашей натуре. В такие минуты, когда острота переживаемого им страдания проливала яркий свет на человеческое общество, он, возможно, и был бы способен подняться до мудрого постижения его. Но в том-то и беда, что источником этого света была та самая нестерпимая боль, пронизывающая все существо Уилоби и заставляющая его поступать наперекор рассудку. Ненависть и гадливость, которые он испытывал от зрелища, представавшего перед ним в эти минуты озарения, ослепляли его разум и только взвинчивали нервы. Каждый делает свой выбор - и сэр Уилоби предпочел извлечь из этой картины лестное представление о своем отличии от остальной части человечества. |
| But if he was not as others were, why was he discomfited, solicitous, miserable? To think that it should be so, ran dead against his conqueror's theories wherein he had been trained, which, so long as he gained success awarded success to native merit, grandeur to the grand in soul, as light kindles light: nature presents the example. His early training, his bright beginning of life, had taught him to look to earth's principal fruits as his natural portion, and it was owing to a girl that he stood a mark for tongues, naked, wincing at the possible malignity of a pair of harridans. Why not whistle the girl away? | Да, но если он не таков, как все, - то откуда эта растерянность и тревога? Отчего он чувствует себя несчастным? Все это противоречило доктрине победителя, в которой он был взращен и соответственно которой привык считать - покуда фортуна ему улыбалась, - что успех венчает достойного и что величие принадлежит тому, кто его заслуживает. Подтверждение этой доктрины мы находим в самой природе - ведь зажечь огонь можно лишь с помощью огня! Воспитание, полученное им с детства, безмятежное начало жизни - все это научило его смотреть на земные радости, как на принадлежащие ему по праву. И вот из-за какой-то девчонки он сделался мишенью злоязычия и дрожит от мысли, что о нем скажут две зловредные ведьмы. Так почему бы ему не прогнать девчонку? |
| Why, then he would be free to enjoy, careless, younger than his youth in the rebound to happiness! | Он бы вновь обрел свободу, вновь мог бы наслаждаться жизнью и от этого внезапно возвратившегося счастья сделался бы беспечнее и моложе, чем даже в годы юности. |
| And then would his nostrils begin to lift and sniff at the creeping up of a thick pestiferous vapour. Then in that volume of stench would he discern the sullen yellow eye of malice. A malarious earth would hunt him all over it. The breath of the world, the world's view of him, was partly his vital breath, his view of himself. The ancestry of the tortured man had bequeathed him this condition of high civilization among their other bequests. Your withered contracted Egoists of the hut and the grot reck not of public opinion; they crave but for liberty and leisure to scratch themselves and soothe an excessive scratch. Willoughby was expansive, a blooming one, born to look down upon a tributary world, and to exult in being looked to. | Но смрадные миазмы, подымающиеся от земли, заставляют вздрагивать его чуткие ноздри. Сквозь тлетворный туман он различает мутные, желтые глаза человеческой злобы, и ему некуда податься от этого взгляда: на всей земле нет такого закоулка, где бы его не достигло это болотное дыхание. Ведь сам он дышит тем же воздухом, которым дышит свет, смотрит теми же глазами, какими смотрит на него свет. В наследство от предков нашему страдальцу досталась также и утонченность чувств - это проклятие цивилизованного человека. То ли дело - маленькие эгоисты, обитающие в своем маленьком мирке. Им незачем заботиться об общественном мнении. Эти обитатели пещер и хижин почесываются себе на досуге, зализывают свои расчесы и требуют только одного: чтобы им никто не мешал. Тогда как Уилоби был эгоистом большого масштаба, эгоистом в цвету, он был рожден смотреть на общество сверху вниз, слушать его славословия, упиваться его поклонением. |
| Do we wonder at his consternation in the prospect of that world's blowing foul on him? Princes have their obligations to teach them they are mortal, and the brilliant heir of a tributary world is equally enchained by the homage it brings him;--more, inasmuch as it is immaterial, elusive, not gathered by the tax, and he cannot capitally punish the treasonable recusants. Still must he be brilliant; he must court his people. He must ever, both in his reputation and his person, aching though he be, show them a face and a leg. | Как же после этого удивляться ужасу, который охватил его при первом дуновении мороза? Положение принца крови налагает обязательства, ибо в конечном счете он не отличается от прочих смертных. Тот, кто наследует поклонение общества, связан обязательствами еще большими, чем наследный принц, ибо его связывает нечто нематериальное, не поддающееся определению, и это эфемерное нечто не соберешь с подданных в виде налога, не оградишь от мятежников казнями. Он обязан блистать, обязан ухаживать за своими подданными. Всегда и везде, как бы он ни страдал, он должен являться перед ними с безмятежным лицом, подрагивая своей аристократической ногой, доставшейся ему в наследство от придворных кавалеров времен Карла Первого. |
| The wounded gentleman shut himself up in his laboratory, where he could stride to and fro, and stretch out his arms for physical relief, secure from observation of his fantastical shapes, under the idea that he was meditating. There was perhaps enough to make him fancy it in the heavy fire of shots exchanged between his nerves and the situation; there were notable flashes. He would not avow that he was in an agony: it was merely a desire for exercise. | Жестоко страдая от полученных ран, Уилоби заперся в лаборатории и, скрытый от нескромных взоров, ходил из угла в угол, судорожно размахивая руками. Ему казалось, что он занят обдумыванием своего положения, - и в самом деле, нервные вспышки, которыми он отвечал на стоявший в его ушах гул неприятельской артиллерии, можно было принять за стремительную работу мысли. Странные его телодвижения отнюдь не были признаками агонии - нет, он всего лишь испытывал потребность в гимнастике! |
| Quintessence of worldliness, Mrs. Mountstuart appeared through his farthest window, swinging her skirts on a turn at the end of the lawn, with Horace De Craye smirking beside her. And the woman's vaunted penetration was unable to detect the histrionic Irishism of the fellow. Or she liked him for his acting and nonsense; nor she only. The voluble beast was created to snare women. Willoughby became smitten with an adoration of stedfastness in women. The incarnation of that divine quality crossed his eyes. She was clad in beauty. | В дальнем окне - словно нарочно, чтобы напомнить ему о свете, - мелькнула миссис Маунтстюарт; ее пышные юбки колыхнулись на повороте аллеи, и из-за них показался Гораций с его неизменно самодовольной ухмылкой. Подумать только, что женщина, столь гордящаяся своею проницательностью не в состоянии проникнуть в сущность того фигляра, разыгрывающего роль неукротимого ирландца! Впрочем, быть может, он ей оттого и мил, что готов вечно кривляться и без умолку молоть всяческий вздор. Да и не ей одной! Этот болтун рожден завлекать женские сердца. Уилоби ощутил свежий прилив восхищения перед женским постоянством. Перед его мысленным взором возникла та, что была олицетворением этого божественного достоинства: она была прекрасна. |
|
A horrible nondescript convulsion composed of yawn and groan drove him to his instruments, to avert a renewal of the shock; and while arranging and fixing them for their unwonted task, he compared himself advantageously with men like Vernon and De Craye, and others of the county, his fellows in the hunting-field and on the Magistrate's bench, who neither understood nor cared for solid work, beneficial practical work, the work of Science.
He was obliged to relinquish it: his hand shook. "Experiments will not advance much at this rate," he said, casting the noxious retardation on his enemies. |
Страшная, неописуемая судорога - нечто среднее между зевотой и стоном - свела ему челюсти, и, чтобы не дать этому ужасу повториться, Уилоби поспешно обратился к своим заброшенным пробиркам и колбочкам. Устанавливая их, он провел выгодное сравнение между собою и такими людьми, как Вернон и де Крей, да и прочими обитателями графства - товарищами по охоте и судейскому креслу, которые не понимали и не ценили Науку, это единственное полезное поприще человеческой деятельности.
Впрочем, ему так и не пришлось предаться своему любимому занятию - слишком тряслись руки. "Нет, так далеко не уедешь", - произнес он, приписывая и эту свою неудачу вражеским козням. |
|
It was not to be contested that he must speak with Mrs Mountstuart, however he might shrink from the trial of his facial muscles. Her not coming to him seemed ominous: nor was her behaviour at the luncheon-table quite obscure. She had evidently instigated the gentlemen to cross and counterchatter Lady Busshe and Lady Culmer. For what purpose?
Clara's features gave the answer. |
Он знал, что надо во что бы то ни стало овладеть мускулатурой своего лица, подойти к окну и заговорить с миссис Маунтстюарт. То, что она не подошла сама, казалось зловещим симптомом. Да и все ее поведение за столом было довольно недвусмысленным. Это, несомненно, она вдохновила его гостей на словесный турнир, чтобы не дать леди Буш и леди Калмер раскрыть рта. Да, но с какой целью?
Он вспомнил Кларино лицо во время завтрака: вот где разгадка! |
|
They were implacable. And he could be the same.
In the solitude of his room he cried right out: "I swear it, I will never yield her to Horace De Craye! She shall feel some of my torments, and try to get the better of them by knowing she deserves them." He had spoken it, and it was an oath upon the record. |
Оно выражало непреклонность. Ну что ж, он тоже может быть непреклонным.
- Я не уступлю ее Горацию де Крею, клянусь! - воскликнул он. - Пусть она почувствует на себе всю силу мук, какие мне причинила, и пусть утешается тем, что сама их на себя навлекла. От клятвы, произнесенной вслух, не отступаются, даже если ни одно постороннее ухо ее не слышало. |
|
Desire to do her intolerable hurt became an ecstasy in his veins, and produced another stretching fit that terminated in a violent shake of the body and limbs; during which he was a spectacle for Mrs. Mountstuart at one of the windows. He laughed as he went to her, saying: "No, no work to-day; it won't be done, positively refuses."
"I am taking the Professor away," said she; "he is fidgety about the cold he caught." Sir Willoughby stepped out to her. "I was trying at a bit of work for an hour, not to be idle all day." "You work in that den of yours every day?" "Never less than an hour, if I can snatch it." "It is a wonderful resource!" |
Жажда причинить Кларе несказанную боль достигла в нем экстатического накала. Он еще раз потянулся всем телом. И опять это гимнастическое упражнение закончилось судорогой. В эту-то минуту, когда его била лихорадка отчаяния, миссис Маунтстюарт и заглянула в комнату. Он подошел к окну и со смехом произнес:
- Нет, нет, видно, о работе сегодня не приходится и думать - не идет, и все тут! - Я хочу увезти профессора, - сказала она. - Он что-то опять стал беспокоиться о своей простуде. Сэр Уилоби вышел к ней в сад. - Я хотел было поработать часок, - сказал он. - А то целый день прошел в праздности. - Вы каждый день работаете в своем логове? - Не меньше часа, когда удается его выкроить. - Прекрасная отдушина! |
|
The remark set him throbbing and thinking that a prolongation of his crisis exposed him to the approaches of some organic malady, possibly heart-disease.
"A habit," he said. "In there I throw off the world." "We shall see some results in due time." "I promise none: I like to be abreast of the real knowledge of my day, that is all." "And a pearl among country gentlemen!" |
От этого замечания его сердце забилось с такой силой, что он подумал, как бы и в самом деле не разболеться.
- Привычка, - сказал он. - Здесь я забываю все и вся. - Можно надеяться, что мы со временем увидим результаты ваших трудов? - Этого я не обещаю; я всего лишь стараюсь не отставать от современной научной мысли. - И служить примером для соседей! |
|
"In your gracious consideration, my dear lady. Generally speaking, it would be more advisable to become a chatterer and keep an anecdotal note-book. I could not do it, simply because I could not live with my own emptiness for the sake of making an occasional display of fireworks. I aim at solidity. It is a narrow aim, no doubt; not much appreciated."
"Laetitia Dale appreciates it." |
- В вашем любезном представлении, сударыня. Вообще же говоря, быть может, лучше было бы сделаться болтуном и держать записную книжку, полную анекдотов на случай. Но я на это не способен по той простой причине, что не мог бы существовать один на один с собственной пустотой - лишь ради того, чтобы время от времени пускать фейерверки. Я во всем люблю основательность! Вы упрекнете меня в узости. Быть может, вы и правы. Во всяком случае, мало кто сочувствует моим стремлениям.
- Кроме Летиции Дейл, не так ли? |
|
A smile of enforced ruefulness, like a leaf curling in heat, wrinkled his mouth.
Why did she not speak of her conversation with Clara? "Have they caught Crossjay?" he said. "Apparently they are giving chase to him." The likelihood was, that Clara had been overcome by timidity. "Must you leave us?" "I think it prudent to take Professor Crooklyn away." |
Меланхолически горестная улыбка, которою сэр Уилоби отозвался на звук этого имени, напоминала покоробившийся от зноя древесный листок.
Почему она не заговаривает о своей беседе с Кларой? - Ну что, удалось им поймать Кросджея? - По-видимому, погоня продолжается. Клара, должно быть, порядком оробела и не решается показаться ему на глаза. - Неужели вы нас покидаете? - Благоразумие требует, чтобы я поскорее увезла отсюда профессора. |
|
"He still . . . ?"
"The extraordinary resemblance!" "A word aside to Dr. Middleton will dispel that." "You are thoroughly good." This hateful encomium of commiseration transfixed him. Then she knew of his calamity! "Philosophical," he said, "would be the proper term, I think." "Colonel De Craye, by the way, promises me a visit when he leaves you." |
- Он все еще:?
- Он поражен сходством! - Достаточно шепнуть словцо доктору Мидлтону, и все уладится. - Как вы великодушны! Столь явственно прозвучавшее в ее комплименте соболезнование заставило его вздрогнуть. Итак, она знает о его несчастье! - Скажите лучше: философичен, - ответил он, - и вы будете ближе к истине. - Между прочим, полковник де Крей обещал погостить у меня после того, как расстанется с вами. |
|
"To-morrow?"
"The earlier the better. He is too captivating; he is delightful. He won me in five minutes. I don't accuse him. Nature gifted him to cast the spell. We are weak women, Sir Willoughby." She knew! "Like to like: the witty to the witty, ma'am." "You won't compliment me with a little bit of jealousy?" "I forbear from complimenting him." |
- Когда же это? Завтра?
- Чем раньше он покинет усадьбу Паттерн, тем лучше. Он прелестен и неотразим. Он в пять минут завоевал мое сердце. Я его не виню. Просто у него природный дар обаяния. Мы, женщины, слабые существа, сэр Уилоби! Все знает! - Подобное к подобному, сударыня, остроумие тянется к остроумию. - Уж не думаете ли вы подарить меня своею ревностью, сэр? Очень лестно! - Нет, это было бы слишком лестно для де Крея. |
|
"Be philosophical, of course, if you have the philosophy."
"I pretend to it. Probably I suppose myself to succeed because I have no great requirement of it; I cannot say. We are riddles to ourselves." Mrs. Mountstuart pricked the turf with the point of her parasol. She looked down and she looked up. "Well?" said he to her eyes. "Well, and where is Laetitia Dale?" He turned about to show his face elsewhere. |
- Ну что ж, будьте философом, если можете.
- Я стараюсь, и - верно, оттого, что у меня нет особой нужды прибегать к философии, - мне кажется, что мне это удается. Впрочем, всякий человек для самого себя загадка. Миссис Маунтстюарт потупилась, копнула зонтиком землю и - вскинула на него глаза. - Итак? - спросил он, в ответ на ее взгляд. - Итак, где же наша Летиция Дейл? Он на минуту отвернулся. |
|
When he fronted her again, she looked very fixedly, and set her head shaking.
"It will not do, my dear Sir Willoughby!" "What?" "I never could solve enigmas." "Playing ta-ta-ta-ta ad infinitum, then. Things have gone far. All parties would be happier for an excursion. Send her home." "Laetitia? I can't part with her." |
Когда он вновь обратил лицо к миссис Маунтстюарт, та пристально на него взглянула и покачала головой.
- Нет, мой дорогой сэр Уилоби, оставьте. - Что я должен оставить? - Вы знаете. - Я не мастер разгадывать ребусы. - Это ваше "и так далее, и так далее" до бесконечности: Дело зашло слишком далеко. Небольшая разрядка пошла бы на пользу обеим сторонам. Отошлите ее домой. - Отослать Летицию? Немыслимо. Я не могу с ней расстаться. |
|
Mrs. Mountstuart put a tooth on her under lip as her head renewed its brushing negative.
"In what way can it be hurtful that she should be here, ma'am?" he ventured to persist. "Think." "She is proof." "Twice!" |
Прикусив губу, миссис Маунтстюарт продолжала покачивать головой.
- Но что плохого, сударыня, в том, что она здесь? - продолжал настаивать сэр Уилоби. - Подумайте сами. - Она неприступна. - Дважды! |
|
The word was big artillery. He tried the affectation of a staring stupidity. She might have seen his heart thump, and he quitted the mask for an agreeable grimace.
"She is inaccessible. She is my friend. I guarantee her, on my honour. Have no fear for her. I beg you to have confidence in me. I would perish rather. No soul on earth is to be compared with her." Mrs. Mountstuart repeated "Twice!" The low monosyllable, musically spoken in the same tone of warning of a gentle ghost, rolled a thunder that maddened him, but he dared not take it up to fight against it on plain terms. |
Это был выстрел из мощного орудия. Взгляд его пытался изобразить тупое недоумение, но трепет его сердца, казалось, можно было увидеть невооруженным глазом. Он скорчил гримаску.
- Она неприступна. Она мой друг. Я ручаюсь за нее честью. О, не тревожьтесь за нее. Я бы скорее согласился умереть. Никто на свете не может с ней сравниться. - Дважды! - повторила миссис Маунтстюарт. Эти два слога, которые она произнесла тихо, нараспев, тоном благожелательного духа, явившегося предупредить об опасности, оглушили его и одновременно привели в ярость. Но он не смел и вида показать, что понял. |
|
"Is it for my sake?" he said.
"It will not do, Sir Willoughby." She spurred him to a frenzy. |
- Уж не тревожитесь ли вы за меня? - спросил он.
- Сэр Уилоби, вам меня не обмануть! Он был близок к неистовству. |
| "My dear Mrs. Mountstuart, you have been listening to tales. I am not a tyrant. I am one of the most easy-going of men. Let us preserve the forms due to society: I say no more. As for poor old Vernon, people call me a good sort of cousin; I should like to see him comfortably married; decently married this time. I have proposed to contribute to his establishment. I mention it to show that the case has been practically considered. He has had a tolerably souring experience of the state; he might be inclined if, say, you took him in hand, for another venture. It's a demoralizing lottery. However, Government sanctions it." | - Дорогая моя миссис Маунтстюарт, вы, видно, наслушались сказок. Я не деспот, не тиран. Я самый покладистый человек на свете. Давайте соблюдать те условности, каких требует общество, говорю я. Вот и все. Что касается бедняги Вернона, всякий вам скажет, что я к нему отношусь по-братски. Я хотел бы, чтобы он женился - и на этот раз благопристойно. Я обещал помочь с устройством его материальных дел. Говорю вам это лишь затем, чтобы вы поняли, что я все обдумал также и с практической стороны. Он, правда, один раз обжегся, но если взяться за него, как следует, если бы вы, например, согласились помочь, его, вероятно, можно было бы убедить сделать еще одну попытку. Как во всякой лотерее, здесь имеется известный риск. Данная лотерея, впрочем, пользуется покровительством государства. |
|
"But, Sir Willoughby, what is the use of my taking him in hand when, as you tell me, Laetitia Dale holds back?"
"She certainly does." "Then we are talking to no purpose, unless you undertake to melt her." He suffered a lurking smile to kindle to some strength of meaning. "You are not over-considerate in committing me to such an office." |
- Но предположим, сэр Уилоби, что я и попытаюсь взять мистера Уитфорда в оборот! Какой в этом смысл, если, как вы утверждаете, Летиция Дейл не согласна?
- Она не согласна, это верно. - В таком случае мы ведем бесполезный разговор - разве что вы сами возьметесь растопить ее сердце. Он позволил затаившейся в углах губ улыбке обозначиться чуть явственнее. - С вашей стороны довольно жестоко поручать мне такую задачу. |
|
"You are afraid of the danger?" she all but sneered.
Sharpened by her tone, he said, "I have such a love of stedfastness of character, that I should be a poor advocate in the endeavour to break it. And frankly, I know the danger. I saved my honour when I made the attempt: that is all I can say." "Upon my word," Mrs. Mountstuart threw back her head to let her eyes behold him summarily over their fine aquiline bridge, "you have the art of mystification, my good friend." "Abandon the idea of Laetitia Dale." |
- Ах, вы считаете, что это опасно?
Почти нескрываемая насмешка в голосе миссис Маунтстюарт задела его за живое. - Видите ли, - ответил он, - я слишком уважаю такую черту характера, как постоянство, и не мне бы ратовать против нее. И, если уж на то пошло, ваши опасения, конечно, не лишены оснований. Предпринимая эту попытку, я спасал свою честь; вот и все, что я могу сказать. Закинув свою аристократическую голову с тонким, орлиным носом, миссис Маунтстюарт посмотрела на него долгим, испытующим взглядом. - Нет, мой друг, - подытожила она полученное впечатление, - право же, вы прирожденный мистификатор. - Забудьте о Летиции Дейл. |
|
"And marry your cousin Vernon to whom? Where are we?"
"As I said, ma'am, I am an easy-going man. I really have not a spice of the tyrant in me. An intemperate creature held by the collar may have that notion of me, while pulling to be released as promptly as it entered the noose. But I do strictly and sternly object to the scandal of violent separations, open breaches of solemn engagements, a public rupture. Put it that I am the cause, I will not consent to a violation of decorum. Is that clear? It is just possible for things to be arranged so that all parties may be happy in their way without much hubbub. Mind, it is not I who have willed it so. I am, and I am forced to be, passive. But I will not be obstructive." |
- Но ведь мы, кажется, собираемся женить Вернона? На ком же тогда? Что-то я ничего не пойму.
- Как я уже говорил, сударыня, я человек покладистый. Показаться тираном я могу лишь сумасбродке, которая, едва продев голову в ярмо, - причем, заметьте, добровольно! - пытается его скинуть. Но тут я тверд: я самым категорическим образом против скандальных разрывов, против открытого нарушения торжественного обета, против беспардонного манкирования общественным мнением. Даже если считать, что повод дан мною самим, я не допущу нарушения приличий. Надеюсь, это ясно. Впрочем, быть может, еще удастся, не поднимая шума, уладить дело так, чтобы все стороны были довольны. Не забывайте, однако, что инициатива здесь принадлежит не мне. Моя роль - пассивная, вынужденно пассивная. Я всего лишь обязуюсь не чинить препятствий. |
|
He paused, waving his hand to signify the vanity of the more that might be said.
Some conception of him, dashed by incredulity, excited the lady's intelligence. "Well!" she exclaimed, "you have planted me in the land of conjecture. As my husband used to say, I don't see light, but I think I see the lynx that does. We won't discuss it at present. I certainly must be a younger woman than I supposed, for I am learning hard.--Here comes the Professor, buttoned up to the ears, and Dr. Middleton flapping in the breeze. There will be a cough, and a footnote referring to the young lady at the station, if we stand together, so please order my carriage." |
Сэр Уилоби замолк, жестом давая понять всю тщету дальнейших разговоров на эту тему.
Робкая догадка относительно истинной сущности этого человека, догадка, которой она едва решилась поверить, промелькнула в голове его старинной приятельницы. - Ну и ну! - воскликнула она. - Вы меня завели в какой-то лабиринт. Но оставим покуда этот разговор. Я, должно быть, много моложе, чем думала, ибо мне многому еще предстоит научиться. Но вот застегнутый на все пуговицы профессор Круклин, а с ним - доктор Мидлтон с развевающимися по ветру полами сюртука. Если нас застанут вдвоем, последует кашель, а затем - подстрочное примечание с ссылкой на некую молодую особу и станционную гостиницу. Распорядитесь же, чтобы подали карету. |
|
"You found Clara complacent? roguish?"
"I will call to-morrow. You have simplified my task, Sir Willoughby, very much; that is, assuming that I have not entirely mistaken you. I am so far in the dark that I have to help myself by recollecting how Lady Busshe opposed my view of a certain matter formerly. Scepticism is her forte. It will be the very oddest thing if after all . . . ! No, I shall own, romance has not departed. Are you fond of dupes?" "I detest the race." |
- В каком настроении духа застали вы Клару? Смиренном? Или плутовском?
- Я навещу вас завтра утром. Вы чрезвычайно облегчили мою задачу, сэр Уилоби, - если только я правильно поняла вас на этот раз. Но покуда я еще бреду на ощупь и вынуждена воскресить в своей памяти высказанное мною некогда предположение, тут же отвергнутое нашим великим скептиком леди Буш. А что, если и в самом деле:? Нет, нет, надо признаться, что романтика еще не исчезла с лица земли. Как вы относитесь к простофилям? - Мне ненавистен весь их род! |
|
"An excellent answer. I could pardon you for it." She refrained from adding, "If you are making one of me."
Sir Willoughby went to ring for her carriage. She knew. That was palpable: Clara had betrayed him. |
- За такой ответ я готова простить вам многое.
Миссис Маунтстюарт едва удержалась, чтобы не прибавить вслух: "Даже если к этой категории вы причисляете и меня". Сэр Уилоби позвонил и распорядился, чтобы подали карету миссис Маунтстюарт. |
| "The earlier Colonel De Craye leaves Patterne Hall the better:" she had said that: and, "all parties would be happier for an excursion." She knew the position of things and she guessed the remainder. But what she did not know, and could not divine, was the man who fenced her. He speculated further on the witty and the dull. These latter are the redoubtable body. They will have facts to convince them: they had, he confessed it to himself, precipitated him into the novel sphere of his dark hints to Mrs. Mountstuart; from which the utter darkness might allow him to escape, yet it embraced him singularly, and even pleasantly, with the sense of a fact established. | Она все знает! Это ясно: Клара его предала. "Чем раньше он покинет Паттерн-холл, тем лучше", - сказала миссис Маунтстюарт о де Крее. И еще: "Небольшая разрядка пошла бы на пользу обеим сторонам". Да, кое-что ей известно, а об остальном она догадывается. И, однако, подлинной сущности человека, который упражнялся с ней в фехтовальном искусстве, она все же не знала. Проникнуть в его душу ей не было дано. Он стал размышлять о разнице между людьми острого ума и тупицами. Последние-то и представляют наибольшую опасность. Им подавай факты. Это они и вынудили его вступить в новую область смутных намеков, которыми он прилежно обволакивал миссис Маунтстюарт. Правда, самая расплывчатость этих намеков давала возможность при случае пойти на попятный, но он чувствовал, что и сам в них запутался, - он не мог отделаться от ощущения свершившегося факта, ощущения, надо сказать, чем-то даже и приятного. |
| It embraced him even very pleasantly. There was an end to his tortures. He sailed on a tranquil sea, the husband of a stedfast woman--no rogue. The exceeding beauty of stedfastness in women clothed Laetitia in graces Clara could not match. A tried stedfast woman is the one jewel of the sex. She points to her husband like the sunflower; her love illuminates him; she lives in him, for him; she testifies to his worth; she drags the world to his feet; she leads the chorus of his praises; she justifies him in his own esteem. Surely there is not on earth such beauty! | И не просто приятного, но даже очень приятного. Конец его терзаниям. Спокойное плавание по спокойным водам с женщиной твердых правил, отнюдь не "плутовкой". Прелесть твердого характера облекала Летицию красотою, недостижимой для Клары. Женщина, чья твердость прошла сквозь все испытания, - ведь это настоящая жемчужина! У такой женщины лицо всегда обращено к мужу, как подсолнух к солнцу, ее любовь озаряет его своим светом. Она дышит им одним, живет ради него одного. Весь мир, благодаря ей, повергнут к его стопам. Она - предводительница стройного хора, поющего ему дифирамбы. Она укрепляет в нем его веру в свое назначение. Что может быть прекраснее этого? |
|
If we have to pass through anguish to discover it and cherish the peace it gives to clasp it, calling it ours, is a full reward. Deep in his reverie, he said his adieus to Mrs. Mountstuart, and strolled up the avenue behind the carriage-wheels, unwilling to meet Laetitia till he had exhausted the fresh savour of the cud of fancy.
Supposing it done!-- It would be generous on his part. It would redound to his credit. |
И если для того, чтобы обрести такую драгоценность и насладиться покоем, которым она одаряет душу, нужно пройти через муки мученические, то разве право прижать ее к груди, назвать своей навеки не стоит всех этих мук?
Погруженный в мечты, он рассеянно простился с миссис Маунтстюарт и побрел вслед за ее каретой, предпочитая встрече с самой Летицией сладостную работу воображения, получившего новый толчок. А что, если в самом деле?.. С его стороны это было бы очень благородно. Репутация его только бы выиграла. |
|
His home would be a fortress, impregnable to tongues. He would have divine security in his home.
One who read and knew and worshipped him would be sitting there star-like: sitting there, awaiting him, his fixed star. It would be marriage with a mirror, with an echo; marriage with a shining mirror, a choric echo. |
Дом его сделался бы крепостью, куда не достигает злоречье, и он, как небожитель, наслаждался бы безмятежным покоем.
Та, что читала в его душе, знала все ее изгибы и преклонялась перед ним, светила бы ему, как звезда, как неизменная звезда его небосклона. Это был бы союз с собственным зеркалом, с собственным эхом; с зеркалом, в котором он всегда встречал бы свое сияющее отражение; с эхом, которое всегда отвечало бы ему ликующим хоралом. |
|
It would be marriage with an intellect, with a fine understanding; to make his home a fountain of repeatable wit: to make his dear old Patterne Hall the luminary of the county.
He revolved it as a chant: with anon and anon involuntarily a discordant animadversion on Lady Busshe. Its attendant imps heard the angry inward cry. |
Союз с интеллектом, с утонченным пониманием. В его доме забил бы фонтан неиссякаемого остроумия, и его любимый старый Паттерн-холл сделался бы ярким светочем для всего графства.
Он повторял это про себя, как заклинание, как молитву, в которую лишь изредка вторгались диссонансы проклятий по адресу леди Буш. Приставленные к сэру Уилоби бесенята не преминули отметить эти гневные нотки. |
|
Forthwith he set about painting Laetitia in delectable human colours, like a miniature of the past century, reserving her ideal figure for his private satisfaction. The world was to bow to her visible beauty, and he gave her enamel and glow, a taller stature, a swimming air, a transcendency that exorcized the image of the old witch who had driven him to this.
The result in him was, that Laetitia became humanly and avowedly beautiful. Her dark eyelashes on the pallor of her cheeks lent their aid to the transformation, which was a necessity to him, so it was performed. He received the waxen impression. |
Наступила очередь живописи. Он принялся расцвечивать образ Летиции теми прелестными нежными красками, к которым прибегали миниатюристы минувшего столетия. Духовным ее образом он мог упиваться наедине с собой, обществу же надлежит преклониться перед наружной красотой Летиции, и, не жалея эмали и золота, Уилоби погрузился в работу; он прибавил ей росту, придал ее движениям величавую плавность, наделил ее непревзойденным очарованием - а все из-за проклятой ведьмы, вынудившей его обратиться к подобным упражнениям!
Занятие это привело к тому, что Летиция сделалась в его глазах и в самом деле прекрасной - не только духовно, но и физически. Темные ресницы, оттеняющие бледность ланит, помогли свершиться этому необходимому преображению: идеальный слепок, снятый с Летиции его деятельной фантазией, заслонил ее прежний образ. |
|
His retinue of imps had a revel. We hear wonders of men, and we see a lifting up of hands in the world. The wonders would be explained, and never a hand need to interject, if the mystifying man were but accompanied by that monkey-eyed confraternity. They spy the heart and its twists.
The heart is the magical gentleman. None of them would follow where there was no heart. The twists of the heart are the comedy. |
Свита бесенят предалась необузданному веселью. Вечно-то мы удивляемся людям, вечно всплескиваем руками! Но все эти чудеса объяснились бы, и не было бы этого всплескивания руками, если бы обезьянье братство постоянно сопровождало таинственное существо, именуемое человеком, и во всеуслышание докладывало о каждом его шаге. Это племя прослеживает каждый изгиб человеческой души, оно видит человеческое сердце насквозь.
В сердце, и только в сердце, заключены все чудеса. Ни один представитель упомянутого племени не избрал бы объектом своих наблюдений человека, лишенного сердца. Ибо кружение сердца и составляет основу комедии. |
|
"The secret of the heart is its pressing love of self ", says the Book.
By that secret the mystery of the organ is legible: and a comparison of the heart to the mountain rillet is taken up to show us the unbaffled force of the little channel in seeking to swell its volume, strenuously, sinuously, ever in pursuit of self; the busiest as it is the most single-aiming of forces on our earth. And we are directed to the sinuosities for posts of observation chiefly instructive. Few maintain a stand there. People see, and they rush away to interchange liftings of hands at the sight, instead of patiently studying the phenomenon of energy. |
"Любовь к себе - вот ключ к человеческому сердцу", - читаем в Книге.
С этим ключом и надо подходить к изучению вышепоименованного органа. Не мешает также сравнить его с горным ручейком: здесь та же неистребимая энергия маленькой струйки, стремящейся увеличиться в объеме и причудливо извивающейся в упорном поиске своего русла. Это самая трудолюбивая, самая целеустремленная сила на нашей планете. Наиболее полезные наблюдения можно делать, сосредоточив внимание на извилинах потока. Беда в том, что как раз эти-то наблюдательные посты почти никто не занимает. Едва взглянув, люди, вместо того чтобы терпеливо изучить проявления этой силы, обращают друг к другу удивленные возгласы и всплескивают руками. |
| Consequently a man in love with one woman, and in all but absolute consciousness, behind the thinnest of veils, preparing his mind to love another, will be barely credible. The particular hunger of the forceful but adaptable heart is the key of him. Behold the mountain rillet, become a brook, become a torrent, how it inarms a handsome boulder: yet if the stone will not go with it, on it hurries, pursuing self in extension, down to where perchance a dam has been raised of a sufficient depth to enfold and keep it from inordinate restlessness. Laetitia represented this peaceful restraining space in prospect. | Потому-то нам и представляется невероятным, чтобы человек, влюбленный в одну женщину и находящийся в полном - или почти полном - рассудке, был в состоянии, как бы усилием воли, едва прикрывая свое намерение благовидным предлогом, заставить себя влюбиться в другую. Между тем дело объясняется очень просто: ненасытным голодом могучего и вместе с тем гибкого органа, именуемого сердцем. Узенький горный ручей у нас на глазах превращается в мощный поток; вот он обтекает с двух сторон красивый валун, и если камень не дает себя увлечь, устремляется дальше, дальше - искать себя, искать запруду, которая бы наконец его остановила и успокоила. Такой спокойной запрудой, ожидавшей нашего героя, представлялась ему Летиция. |
| But she was a faded young woman. He was aware of it; and systematically looking at himself with her upturned orbs, he accepted her benevolently as a God grateful for worship, and used the divinity she imparted to paint and renovate her. His heart required her so. The heart works the springs of imagination; imagination received its commission from the heart, and was a cunning artist. | Летиция Дейл была молодая, но уже увядшая женщина. Он это знал; но, привыкнув смотреть на себя ее воздетыми вверх глазами, он принимал ее со всем доброжелательством божества, признательного за поклонение, и с помощью божественной силы, коею она его наделяла, возвращал ей все краски молодости и утраченную свежесть. Сердце его требовало, чтобы она была такой. Сердце управляет пружинами нашего воображения, а воображение, получив заказ от сердца, действует, как искусный художник. |
| Cunning to such a degree of seductive genius that the masterpiece it offered to his contemplation enabled him simultaneously to gaze on Clara and think of Laetitia. Clara came through the park-gates with Vernon, a brilliant girl indeed, and a shallow one: a healthy creature, and an animal; attractive, but capricious, impatient, treacherous, foul; a woman to drag men through the mud. She approached. |
Настолько искусный, что соблазнительный шедевр, который оно нарисовало, давал возможность сэру Уилоби думать о Летиции даже в присутствии Клары.
Клара появилась в воротах парка вместе с Верноном: блистательная, но пустая девушка; существо, источающее животное здоровье, привлекательное, но капризное, нетерпеливое, коварное и злое; женщина, которой дано втаптывать мужчин в грязь. Она приближалась. |
|
They met; Vernon soon left them. "You have not seen Crossjay?" Willoughby inquired. "No," said Clara. "Once more I beg you to pardon him. He spoke falsely, owing to his poor boy's idea of chivalry." "The chivalry to the sex which commences in lies ends by creating the woman's hero, whom we see about the world and in certain courts of law." |
Они встретились. Постояв с ними минуту, Вернон отошел.
- Нашли Кросджея? - спросил Уилоби. - Нет. Но я хочу повторить свою просьбу: простите его! Бедняга ведь сказал неправду из-за мальчишеского представления о рыцарской чести. - Рыцарская честь, которая начинается со лжи, приводит к тому, что подобный "рыцарь" становится героем известного толка, столь милого дамскому сердцу и столь распространенного в свете, - героем, который подчас кончает скамьей подсудимых. |
|
His ability to silence her was great: she could not reply to speech like that.
"You have," said he, "made a confidante of Mrs. Mountstuart." "Yes." "This is your purse." "I thank you." |
Он всегда умел заставить ее умолкнуть: она терялась и не знала, как отвечать на подобные тирады.
- Итак, - сказал он, - вы сделали миссис Маунтстюарт своей наперсницей. - Да. - Вот ваш кошелек. - Благодарю вас. |
|
"Professor Crooklyn has managed to make your father acquainted with your project. That, I suppose, is the railway ticket in the fold of the purse. He was assured at the station that you had taken a ticket to London, and would not want the fly."
"It is true. I was foolish." "You have had a pleasant walk with Vernon--turning me in and out?" "We did not speak of you. You allude to what he would never consent to." |
- Профессору Круклину удалось познакомить доктора Мидлтона с вашим неосуществленным намерением. Это, по всей видимости, ваш железнодорожный билет в складке кошелька. На станции профессора Круклина заверили, будто вы взяли билет до Лондона и не нуждаетесь больше в коляске.
- Это правда. И я жалею об этой глупости. - А сейчас вы уютно поболтали с Верноном и, надо полагать, вывернули меня наизнанку? - Мы о вас не говорили. Я понимаю, что вы имеете в виду, но он бы никогда не пошел на такое. |
|
"He's an honest fellow, in his old-fashioned way. He's a secret old fellow. Does he ever talk about his wife to you?"
Clara dropped her purse, and stooped and picked it up. "I know nothing of Mr. Whitford's affairs," she said, and she opened the purse and tore to pieces the railway ticket. |
- Да, он славный малый, у него есть понятие о чести, пусть и несколько старомодное. И притом он чрезвычайно скрытен. Кстати, он ничего вам не рассказывал о своей жене?
Кошелек выпал из Клариных рук, и она наклонилась, чтобы его поднять. - Я ничего не знаю о личных делах мистера Уитфорда, - сказала она, извлекая из кошелька железнодорожный билет и разрывая его на мелкие клочки. |
| "The story's a proof that romantic spirits do not furnish the most romantic history. You have the word 'chivalry' frequently on your lips. He chivalrously married the daughter of the lodging-house where he resided before I took him. We obtained information of the auspicious union in a newspaper report of Mrs. Whitford's drunkenness and rioting at a London railway terminus--probably the one whither your ticket would have taken you yesterday, for I heard the lady was on her way to us for supplies, the connubial larder being empty." | - Его история - лишнее доказательство того, что эти романтические души в жизни весьма неромантичны. Вы любите говорить о "рыцарской чести". Побуждаемый этой самой рыцарской честью, он, верно, и женился на дочери хозяйки меблированных комнат, где проживал, пока я не взял его к себе. О сем благословенном союзе мы узнали из газетной хроники, в которой говорилось о нетрезвом поведении миссис Уитфорд, учинившей дебош на одном из лондонских вокзалов - скорее всего, том самом, на который вы должны были вчера прибыть, - ибо скандал этот произошел, как выяснилось, в день, когда мадам Уитфорд направлялась сюда за пополнением несколько оскудевшего хозяйства супругов Уитфордов. |
|
"I am sorry; I am ignorant; I have heard nothing; I know nothing," said Clara.
"You are disgusted. But half the students and authors you hear of marry in that way. And very few have Vernon's luck." "She had good qualities?" asked Clara. Her under lip hung. It looked like disgust; he begged her not indulge the feeling. |
- Я очень огорчена. Я ничего не слышала и ничего не знаю, - сказала Клара.
- Все это вызывает у вас понятную брезгливость. Впрочем, добрая половина студентов и писателей именно таким образом и женится. И мало кому из них так везет, как повезло Вернону. - У нее были какие-то достоинства? Клара выпятила нижнюю губу, что и в самом деле придало ее лицу брезгливое выражение. Уилоби стал убеждать ее не предаваться этому чувству. |
|
"Literary men, it is notorious, even with the entry to society, have no taste in women. The housewife is their object. Ladies frighten and would, no doubt, be an annoyance and hindrance to them at home."
"You said he was fortunate." "You have a kindness for him." "I respect him." |
- Сочинители, даже те из них, кто имеет доступ в общество, славятся полным отсутствием вкуса там, где дело касается женщин. Им нужна хозяйка. Порядочные женщины их отпугивают и, вероятно, были бы для них помехой.
- Вы сказали, что ему повезло. - Я вижу, он вам не безразличен. - Я его глубоко уважаю. |
|
"He is a friendly old fellow in his awkward fashion; honourable, and so forth. But a disreputable alliance of that sort sticks to a man. The world will talk. Yes, he was fortunate so far; he fell into the mire and got out of it. Were he to marry again . . ."
"She . . ." |
- Да, он хоть и чудак, но добрый малый, честный и все такое прочее. Но, конечно, столь малопочтенный союз оставляет на человеке пожизиенное клеймо. Свет не заставишь молчать. Да, пока что ему везет. Он шлепнулся в грязь и поднялся из нее. Но если ему доведется жениться во второй раз:
- А разве она:? |
| "Died. Do not be startled; it was a natural death. She responded to the sole wishes left to his family. He buried the woman, and I received him. I took him on my tour. A second marriage might cover the first: there would be a buzz about the old business: the woman's relatives write to him still, try to bleed him, I dare say. However, now you understand his gloominess. I don't imagine he regrets his loss. He probably sentimentalizes, like most men when they are well rid of a burden. You must not think the worse of him." | - Умерла. Нет, не пугайтесь: своей смертью. Молитвы его близких были услышаны. Он похоронил эту женщину, и я приютил его. Взял с собою, когда отправился в свое знаменитое путешествие. Второй брак, возможно, покрыл бы позор первого. Конечно, люди вспомнили бы ту, прежнюю историю, пошумели бы немного; родные той женщины все еще продолжают ему писать - должно быть, клянчат у него деньги. Теперь вы понимаете, отчего он так угрюм. Не думаю, чтобы он слишком сожалел об этой утрате. Разве что вздыхает время от времени - из сентиментальности, как все мужчины, после того как избавятся от тяжкого груза. Но вы не должны думать о нем плохо. |
|
"I do not," said Clara.
"I defend him whenever the matter's discussed." "I hope you do." "Without approving his folly. I can't wash him clean." They were at the Hall-doors. She waited for any personal communications he might be pleased to make, and as there was none, she ran upstairs to her room. He had tossed her to Vernon in his mind, not only painlessly, but with a keen acid of satisfaction. The heart is the wizard. |
- Я и не думаю, - сказала Клара.
- Всякий раз, как заходит речь об этом эпизоде, я за него вступаюсь. - Разумеется. - Но я не оправдываю его глупости. Совсем обелить его я не берусь. Они подошли к дверям дома. Клара подождала, не захочет ли он сказать ей что-нибудь еще, но он молчал, и она побежала к себе наверх. Мысленно он уже швырнул ее Вернону, и не только без всякой боли, но с острым чувством удовлетворения. Ну, не чудотворец ли человеческое сердце? |
|
Next he bent his deliberate steps to Laetitia.
The mind was guilty of some hesitation; the feet went forward. She was working at an embroidery by an open window. Colonel De Craye leaned outside, and Willoughby pardoned her air of demure amusement, on hearing him say: "No, I have had one of the pleasantest half-hours of my life, and would rather idle here, if idle you will have it, than employ my faculties on horse-back," "Time is not lost in conversing with Miss Dale," said Willoughby. |
Сэр Уилоби решительным шагом направился к Летиции.
Впрочем, решительной была только походка; в душе он еще колебался. Летиция сидела подле открытого окна за вышиванием. По эту сторону окна, опершись о подоконник, стоял де Крей. Уилоби решил простить ей сдержанное оживление, с каким она слушала своего собеседника. - Уверяю вас, - говорил полковник, - я провел самые приятные полчаса в моей жизни и предпочитаю бездельничать с вами, если вам угодно называть нашу беседу бездельем, чем болтаться в седле. - Беседа с мисс Дейл никогда не бывает праздной тратой времени, - произнес Уилоби. |
|
The light was tender to her complexion where she sat in partial shadow.
De Craye asked whether Crossjay had been caught. Laetitia murmured a kind word for the boy. Willoughby examined her embroidery. The ladies Eleanor and Isabel appeared. They invited her to take carriage exercise with them. |
Она сидела в лестном для нее полумраке.
Полковник осведомился о Кросджее, Летиция вполголоса замолвила словечко за мальчика. Уилоби принялся разглядывать ее рукоделье. Появились тетушки Эленор и Изабел. Они пришли пригласить Летицию на прогулку в карете. |
|
Laetitia did not immediately answer, and Willoughby remarked: "Miss Dale has been reproving Horace for idleness and I recommend you to enlist him to do duty, while I relieve him here."
The ladies had but to look at the colonel. He was at their disposal, if they would have him. He was marched to the carriage. Laetitia plied her threads. |
Летиция ответила не сразу, и Уилоби сказал вместо нее:
- Мисс Дейл только что упрекала Горация в безделье, и я предлагаю вам завербовать его к себе на службу, а я сменю его здесь. Дамы взглянули на полковника - он не заставил себя просить и направился с ними к карете. |
|
"Colonel De Craye spoke of Crossjay," she said. "May I hope you have forgiven the poor boy, Sir Willoughby?"
He replied: "Plead for him." "I wish I had eloquence." "In my opinion you have it." |
- Полковник де Крей говорил со мной о мальчике, - возобновила разговор Летиция, не поднимая головы от рукоделья. - Позвольте надеяться, сэр Уилоби, что вы простите беднягу?
- Что вы можете сказать в его защиту? - Если бы я обладала даром красноречия! - По-моему, вы им обладаете. |
|
"If he offends, it is never from meanness. At school, among comrades, he would shine. He is in too strong a light; his feelings and his moral nature are over-excited."
"That was not the case when he was at home with you." "I am severe; I am stern." "A Spartan mother!" "My system of managing a boy would be after that model: except in this: he should always feet that he could obtain forgiveness." "Not at the expense of justice?" |
- Он виноват, безусловно, но побуждения у него были самые благородные. В школе, среди товарищей, он считался бы образцовым мальчиком. А здесь он вечно перевозбужден, его душевные силы в постоянном напряжении.
- Этого не было, когда он жил с вами в вашем доме. - Я сурова и строга. - Спартанская мать! - Если бы мне пришлось воспитывать мальчика, я бы, верно, придерживалась спартанской системы - но только не в одном: он всегда чувствовал бы, что может рассчитывать на мое снисхождение. - Но не за счет правосудия, надеюсь? |
|
"Ah! young creatures are not to be arraigned before the higher Courts. It seems to me perilous to terrify their imaginations. If we do so, are we not likely to produce the very evil we are combating? The alternations for the young should be school and home: and it should be in their hearts to have confidence that forgiveness alternates with discipline. They are of too tender an age for the rigours of the world; we are in danger of hardening them. I prove to you that I am not possessed of eloquence. You encouraged me to speak, Sir Willoughby."
"You speak wisely, Laetitia." |
- Ах, я не стала бы судить столь юное существо по всей строгости закона! Мнe кажется, что, запугивая детей, мы их губим. Ведь мы рискуем вызвать то самое зло, которое хотим искоренить, не правда ли? Дети делят свое время между школой и домом; и, мне кажется, они вправе рассчитывать, что точно так же дисциплина чередуется со снисхождением. Характер у них еще не сложился, и к ним нельзя предъявлять моральные требования, рассчитанные на взрослых. Ведь ожесточить юное сердце ничего не стоит! Вот видите, сэр Уилоби, я и доказала, что не обладаю красноречием. Впрочем, вы сами вызвали меня на этот разговор.
- Все, что вы говорите, Летиция, чрезвычайно разумно. |
|
"I think it true. Will not you reflect on it? You have only to do so to forgive him. I am growing bold indeed, and shall have to beg forgiveness for myself."
"You still write? you continue to work with your pen?" said Willoughby. "A little; a very little." |
- Во всяком случае, справедливо. Не поразмыслите ли вы над тем, что я сказала? Я уверена, что, подумав, вы и сами захотите его простить. Однако я чересчур осмелела, - боюсь, как бы мне не пришлось просить у вас прощения за себя.
- Вы еще пишете? Продолжаете трудиться? - спросил Уилоби. - Немного, совсем немного. |
|
"I do not like you to squander yourself, waste yourself, on the public. You are too precious to feed the beast. Giving out incessantly must end by attenuating. Reserve yourself for your friends. Why should they be robbed of so much of you? Is it not reasonable to assume that by lying fallow you would be more enriched for domestic life? Candidly, had I authority I would confiscate your pen: I would 'away with that bauble'. You will not often find me quoting Cromwell, but his words apply in this instance. I would say rather, that lancet. Perhaps it is the more correct term. It bleeds you, it wastes you. For what? For a breath of fame!"
"I write for money." |
- Мне не нравится, что вы растрачиваете свои силы на публику. Вы слишком драгоценны, чтобы кормить это чудовище. Постоянное расходование энергии неминуемо ведет к истощению. Лучше поберегите себя для друзей. За что вы их обкрадываете? Разве не резонно полагать, что чем больше вы сбережете сил, тем больше богатства внесете в свой домашний круг? И я вам честно признаюсь, что, имей я на это право, я бы конфисковал ваше перо. Я бы сказал: "Прочь эту погремушку!"{60} Я не имею обыкновения цитировать Кромвеля, но его слова приложимы к данному случаю. Только вместо "погремушки" я употребил бы слово "ланцет". Право, это было бы точнее. Ваше перо и в самом деле стоит вам крови, изнуряет вас. И ради чего? Ради дуновения славы!
- Я пишу ради денег, сэр Уилоби. |
|
"And there--I would say of another--you subject yourself to the risk of mental degradation. Who knows?--moral! Trafficking the brains for money must bring them to the level of the purchasers in time. I confiscate your pen, Laetitia."
"It will be to confiscate your own gift, Sir Willoughby." "Then that proves--will you tell me the date?" "You sent me a gold pen-holder on my sixteenth birthday." "It proves my utter thoughtlessness then, and later. And later!" |
- На это, если бы речь шла не о вас, а о ком-либо другом, я сказал бы, что в конечном счете вам грозит умственная деградация и даже - как знать? - нравственная! Торговля умом не может продолжаться безнаказанно. Она неизбежно низводит его до уровня тех, кто его покупает. Нет, Летиция, я конфискую ваше перо.
- В таком случае, сэр Уилоби, вы конфискуете ваш собственный дар. - Это только доказывает: постойте, когда же я сделал вам этот подарок? - Вы прислали мне золотую вставочку для пера к моему шестнадцатилетию. - Это доказывает полнейшее мое легкомыслие в те годы. Ах, и в более поздние тоже! |
|
He rested an elbow on his knee, and covered his eyes, murmuring in that profound hollow which is haunted by the voice of a contrite past: "And later!"
The deed could be done. He had come to the conclusion that it could be done, though the effort to harmonize the figure sitting near him, with the artistic figure of his purest pigments, had cost him labour and a blinking of the eyelids. That also could be done. Her pleasant tone, sensible talk, and the light favouring her complexion, helped him in his effort. She was a sober cup; sober and wholesome. Deliriousness is for adolescence. The men who seek intoxicating cups are men who invite their fates. |
Облокотившись о колено, он прикрыл глаза рукою. Откуда-то, словно из бездны, где обитает неумолчный голос прошлого, еще раз глухо раздалось: "И в более поздние тоже!"
Да, в этом не было ничего невозможного, решил он. Правда, попытка привести сидящую перед ним живую девушку в гармонию с художественным произведением, которое он расцветил такими чистыми и яркими красками, стоила ему немалого труда. От усилия он даже зажмурился. Впрочем, задача была ему по плечу. Приветливый голос Летиции, ее разумный разговор и милосердный полумрак - все это значительно облегчало дело. Да, это трезвый напиток, трезвый и благотворный. Предоставим безумствовать желторотым юнцам. В зрелые годы тянуться к хмельному - только искушать судьбу. |
|
Curiously, yet as positively as things can be affirmed, the husband of this woman would be able to boast of her virtues and treasures abroad, as he could not--impossible to say why not--boast of a beautiful wife or a blue-stocking wife. One of her merits as a wife would be this extraordinary neutral merit of a character that demanded colour from the marital hand, and would take it.
Laetitia had not to learn that he had much to distress him. Her wonder at his exposure of his grief counteracted a fluttering of vague alarm. She was nervous; she sat in expectation of some burst of regrets or of passion. |
И в самом деле, человек, женатый на женщине, подобной Летиции, мог бы трубить о ее добродетели и нравственном совершенстве, не стесняясь ничем, в то время как, если бы жена его славилась необыкновенной красотой или незаурядным талантом, он был бы вынужден молчать. Это звучит парадоксально, и тем не менее это так. Сама нейтральность Летиции, ее бесцветность, оборачивалась достоинством, ибо давала возможность наделять ее какими угодно красками.
Летиция прекрасно понимала, что сэр Уилоби пребывает в расстройстве чувств. И вскоре смутная тревога, которую она поначалу ощутила, уступила место изумлению: он даже не считал нужным притворяться перед нею! Но тревога все же не проходила: Летиция опасалась, как бы он не разразился запоздалыми сожалениями или какой-нибудь страстной тирадой. |
|
"I may hope that you have pardoned Crossjay?" she said.
"My friend," said he, uncovering his face, "I am governed by principles. Convince me of an error, I shall not obstinately pursue a premeditated course. But you know me. Men who have not principles to rule their conduct are--well, they are unworthy of a half hour of companionship with you. I will speak to you to-night. I have letters to dispatch. To-night: at twelve: in the room where we spoke last. Or await me in the drawing-room. I have to attend to my guests till late." |
- Так можно надеяться, что Кросджей прощен? - спросила она.
Сэр Уилоби оторвал ладонь от глаз. - Друг мой, я всегда руковожусь принципами. Докажите мне, что я ошибаюсь, и я не стану упорствовать. Вы меня знаете. Люди, которые не сообразуют свои поступки с принципами, они: словом, они не достойны провести и получаса в вашем обществе. Мы еще поговорим попозже. Сейчас мне нужно отправить кое-какие письма. Итак, сегодня в полночь. В той самой комнате, где мы с вами беседовали последний раз. Или нет, ждите меня, пожалуй, в гостиной. Ведь мне придется занимать гостей до самой ночи. |
|
He bowed; he was in a hurry to go.
The deed could be done. It must be done; it was his destiny. |
Он поклонился. Он спешил.
Да, задача вполне выполнима. Так он решил, так он и сделает. Таково предопределение судьбы. |
| But already he had begun to regard the deed as his executioner. He dreaded meeting Clara. The folly of having retained her stood before him. How now to look on her and keep a sane resolution unwavering? She tempted to the insane. Had she been away, he could have walked through the performance composed by the sense of doing a duty to himself; perhaps faintly hating the poor wretch he made happy at last, kind to her in a manner, polite. Clara's presence in the house previous to the deed, and, oh, heaven! after it, threatened his wits. Pride? He had none; he cast it down for her to trample it; he caught it back ere it was trodden on. Yes; he had pride: he had it as a dagger in his breast: his pride was his misery. But he was too proud to submit to misery. | Тем не менее в судьбе было нечто от палача. Уилоби с ужасом думал о предстоящей встрече с Кларой. Зачем только удерживал он ее здесь все это время? Иметь ее перед глазами - и не отступиться от своего благоразумного решения, когда один ее вид лишает его всякого благоразумия! Если бы ее не было рядом, быть может, поддерживая себя сознанием долга по отношению к самому себе, он и проделал бы все, что от него требовалось, - не без тайной ненависти к несчастной, которую готовился осчастливить, но с полным соблюдением приличий: он был бы учтив и по-своему великодушен. Однако мысль о том, что Клара будет здесь все это время до и даже - о, ужас! - после того, как он сделает этот роковой шаг, одна эта мысль выводила его из равновесия. Гордость? Но у него не осталось ее ни капли - всю свою гордость он кинул Кларе на растоптание. Впрочем, нет, его гордость осталась при нем - он успел подхватить ее вовремя, еще до того, как Кларина нога на нее ступила. Да, ему удалось сохранить свою гордость, но лишь затем, чтобы она кинжалом вонзилась ему в сердце, по самую рукоятку. Его гордость была его горем, но он был слишком горд, чтобы этому горю поддаться. |
| "What I do is right." He said the words, and rectitude smoothed his path, till the question clamoured for answer: Would the world countenance and endorse his pride in Laetitia? At one time, yes. And now? Clara's beauty ascended, laid a beam on him. | "Я поступаю правильно". Как только он произнес эти слова, сознание собственной правоты выровняло все ухабы и рытвины на его пути. Но тут же перед ним встал вопрос, требовавший немедленного ответа: одобрит ли свет его выбор, позволит ли ему гордиться Летицией? В свое время он мог бы в этом не сомневаться. Но теперь? Кларина сияющая красота вновь коснулась его сердца своими лучами. |
| We are on board the labouring vessel of humanity in a storm, when cries and countercries ring out, disorderliness mixes the crew, and the fury of self-preservation divides: this one is for the ship, that one for his life. Clara was the former to him, Laetitia the latter. But what if there might not be greater safety in holding tenaciously to Clara than in casting her off for Laetitia? No, she had done things to set his pride throbbing in the quick. She had gone bleeding about first to one, then to another; she had betrayed him to Vernon, and to Mrs. Mountstuart; a look in the eyes of Horace De Craye said, to him as well: to whom not? He might hold to her for vengeance; but that appetite was short-lived in him if it ministered nothing to his purposes. | Все мы, люди, находимся на борту корабля, который буря кидает с волны на волну: кругом раздаются крики и вопли, экипаж в замешательстве, инстинкт самосохранения заставляет одних спасать тонущее судно, других - свою жизнь. Клара представляла для него обломки корабля, Летиция - жизнь. Впрочем, как знать, быть может, истинное спасение в том, чтобы изо всех сил цепляться за Клару, а не в том, чтобы отбросить ее ради Летиции? Нет, нет, Клара слишком глубоко уязвила его самолюбие! Ведь она чуть ли не на глазах у него откровенничает с каждым по очереди. Она предала его - сперва Вернону, затем миссис Маунтстюарт, а судя по глазам Горация де Крея, и ему, - словом, всем, кому не лень. Быть может, и стоило держаться за нее, чтобы ей отомстить, но жажда мести, коль скоро ее утоление не сулило реальных выгод, не являлась достаточно побудительной силой для сэра Уилоби. |
| "I discard all idea of vengeance," he said, and thrilled burningly to a smart in his admiration of the man who could be so magnanimous under mortal injury; for the more admirable he, the more pitiable. He drank a drop or two of self-pity like a poison, repelling the assaults of public pity. Clara must be given up. It must be seen by the world that, as he felt, the thing he did was right. Laocoon of his own serpents, he struggled to a certain magnificence of attitude in the muscular net of constrictions he flung around himself. |
"Я не признаю мести", - произнес он, и в душе у него защемило от сладкой боли восхищения перед человеком, способным на такое великодушие, несмотря на причиненное ему зло. Но чем больше достоин он был восхищения, тем больше заслуживал и жалости. И он отмерил две-три капли жалости к себе и проглотил их, в качестве противоядия против возможных проявлений общественного соболезнования. |
| Clara must be given up. Oh, bright Abominable! She must be given up: but not to one whose touch of her would be darts in the blood of the yielder, snakes in his bed: she must be given up to an extinguisher; to be the second wife of an old-fashioned semi-recluse, disgraced in his first. And were it publicly known that she had been cast off, and had fallen on old Vernon for a refuge, and part in spite, part in shame, part in desperation, part in a fit of good sense under the circumstances, espoused him, her beauty would not influence the world in its judgement. The world would know what to think. As the instinct of self-preservation whispered to Willoughby, the world, were it requisite, might be taught to think what it assuredly would not think if she should be seen tripping to the altar with Horace De Craye. Self-preservation, not vengeance, breathed that whisper. He glanced at her iniquity for a justification of it, without any desire to do her a permanent hurt: he was highly civilized: but with a strong intention to give her all the benefit of a scandal, supposing a scandal, or ordinary tattle. | Итак, от Клары следует отказаться. Надо убедить свет в том, в чем был убежден он сам, а именно - что он поступает правильно. Он был Лаокооном, но Лаокооном, борющимся со змеями, которых сам же и вызвал, и эта его поза борца, напрягшего все мышцы, была не лишена известного величия. Да, от Клары следует отказаться. О, прекрасная! О, ненавистная! Надо от нее отказаться, но только не уступать ее тому, чьи ласки отравленными стрелами вонзались бы в сердце Уилоби. Нет, ее следует отдать тому, кто заставил бы померкнуть ее блеск: пусть она сделается второй женой старомодного отшельника, опозорившего себя своим первым браком! И если люди узнают, что она отвергнута и брошена старине Вернону и что, движимая досадой, стыдом, отчаянием, под давлением обстоятельств и собственного благоразумия, решилась обвенчаться с ним, то в глазах света ее красота утратит свое былое значение! Люди поймут все надлежащим образом. Инстинкт самосохранения нашептывал Уилоби, что, в случае если бы Клару к алтарю повел не Вернон, а Гораций де Крей, свет посмотрел бы на это совсем другими глазами. Нет, не мстительное чувство, а именно инстинкт самосохранения подсказывал ему этот ход. Еще раз окинув мысленным взором ее проступок, он почувствовал себя полностью оправданным - нет, он вовсе не желал ей зла! Уилоби был джентльменом, и притом джентльменом в высшей степени цивилизованным. Но он был не прочь подвергнуть ее всем прелестям публичного скандала, или если не скандала, то, по крайней мере, светских пересудов. |
| "And so he handed her to his cousin and secretary, Vernon Whitford, who opened his mouth and shut his eyes." | Итак, он передал ее с рук на руки Вернону Уитфорду, своему кузену, исполнявшему при нем обязанности секретаря, который согласился зажмурить глаза и открыть рот. |
| You hear the world? How are we to stop it from chattering? Enough that he had no desire to harm her. Some gentle anticipations of her being tarnished were imperative; they came spontaneously to him; otherwise the radiance of that bright Abominable in loss would have been insufferable; he could not have borne it; he could never have surrendered her. Moreover, a happy present effect was the result. He conjured up the anticipated chatter and shrug of the world so vividly that her beauty grew hectic with the stain, bereft of its formidable magnetism. He could meet her calmly; he had steeled himself. Purity in women was his principal stipulation, and a woman puffed at, was not the person to cause him tremours. |
Слышите, что говорят в обществе? Разве заставишь людей молчать? Довольно уже того, что он не желает ей зла. Но, и не желая ей зла, он, разумеется, не мог не предвидеть, что блеск ее неминуемо потускнеет - такая мысль невольно приходила ему в голову, иначе он не перенес бы утраты Прекрасной и Ненавистной. Без этого он не мог бы уступить ее другому.
Все эти мысли были хороши еще тем, что доставляли ему облегчение уже в настоящем. Представив себе пересуды, какие пойдут в обществе, и недоуменное пожимание плеч, он увидел Кларин образ запятнанным и лишенным своего обычного магнетизма. Теперь он может спокойно встретиться с ней лицом к лицу. На нем броня неуязвимости. Нетронутость - основное условие, которое он предъявляет женщине, а женщина, о которой говорят, не способна вызвать в нем сердечный трепет. |
| Consider him indulgently: the Egoist is the Son of Himself. He is likewise the Father. And the son loves the father, the father the son; they reciprocate affection through the closest of ties; and shall they view behaviour unkindly wounding either of them, not for each other's dear sake abhorring the criminal? They would not injure you, but they cannot consent to see one another suffer or crave in vain. The two rub together in sympathy besides relationship to an intenser one. Are you, without much offending, sacrificed by them, it is on the altar of their mutual love, to filial piety or paternal tenderness: the younger has offered a dainty morsel to the elder, or the elder to the younger. Absorbed in their great example of devotion do they not think of you. They are beautiful. | Будем, однако, снисходительны и постараемся вникнуть в положение Эгоиста, в чьем лице нежность родителя сочетается с сыновним почтением, причем объектом и того и другого чувства является он сам. Отец и сын, соединенные в одном лице, связаны теснейшими узами родственной любви. Как же им спокойно взирать на поступки, ранящие одного из них, не испытывая лютой ненависти к обидчику? Нет, они не желают вам зла, но ни один из них не допустит, чтобы другой страдал и понапрасну томился. Взаимное сочувствие, которым так крепко спаяна эта пара, не мешает каждому в отдельности испытывать еще более интенсивную любовь к себе. И пусть даже им случится принести вас в жертву, вас, ни в чем не повинного человека, - это будет жертва, возложенная на алтарь взаимной любви: сыновней почтительности и отцовской нежности: Младший предложил старшему лакомый кусочек или, напротив - старший младшему. Они слишком поглощены своей взаимной преданностью, чтобы думать о вас. Они поистине великолепны! |
| Yet is it most true that the younger has the passions of youth: whereof will come division between them; and this is a tragic state. They are then pathetic. This was the state of Sir Willoughby lending ear to his elder, until he submitted to bite at the fruit proposed to him--with how wry a mouth the venerable senior chose not to mark. At least, as we perceive, a half of him was ripe of wisdom in his own interests. The cruder half had but to be obedient to the leadership of sagacity for his interests to be secured, and a filial disposition assisted him; painfully indeed; but the same rare quality directed the good gentleman to swallow his pain. That the son should bewail his fate were a dishonour to the sire. He reverenced, and submitted. | Однако не следует забывать, что младшему свойственны все страсти юноши, вследствие чего между нашей трогательной парой намечаются разногласия - а это уже состояние трагическое, взывающее к жалости. В таком-то горестном положении и пребывал сэр Уилоби-мдадший, когда, вняв совету сэра Уидоби-старшего, он согласился отведать протянутый ему горький плод. Старший при этом старался не замечать сведенных судорогой челюстей младшего. Как бы то ни было, одна часть сэра Уилоби постигла мудрость, заключающуюся в соблюдении собственных интересов, а другой его части, менее зрелой, оставалось только, призвав на помощь сыновнее чувство, этой мудрости покориться. Разумеется, здесь не обошлось без боли, но тот же сыновний долг велел мужественно эту боль превозмочь: сын, ропщущий на судьбу, бросает тень на отца. Итак, Уилоби, исполненный сыновней преданности к Уилоби, покорился Уилоби. |
| Thus, to say, consider him indulgently, is too much an appeal for charity on behalf of one requiring but initial anatomy--a slicing in halves--to exonerate, perchance exalt him. The Egoist is our fountain-head, primeval man: the primitive is born again, the elemental reconstituted. Born again, into new conditions, the primitive may be highly polished of men, and forfeit nothing save the roughness of his original nature. He is not only his own father, he is ours; and he is also our son. | Из всего этого мы видим, что нам, собственно, и незачем было взывать к снисхождению. Жалость здесь ни при чем. Если мы прибегнем к элементарной анатомии и расщепим Эгоиста на две его составные части, то убедимся, что он достоин не то что оправдания, а быть может, даже и восхищения. Все мы ведем свое происхождение от Эгоиста, от первобытного человека. В каждом новом эгоисте возрождается и заново утверждается в своих правах его древний предок. Возрожденный дикарь в условиях современной цивилизации может быть весьма отшлифованным джентльменом, не утратившим от своей самобытности ничего, кроме корявой прямолинейности патриарха, зачинателя рода. Сам себе отец, он также и наш отец, но он же и наш сын. |
| We have produced him, he us. Such were we, to such are we returning: not other, sings the poet, than one who toilfully works his shallop against the tide, "si brachia forte remisit":--let him haply relax the labour of his arms, however high up the stream, and back he goes, "in pejus", to the early principle of our being, with seeds and plants, that are as carelessly weighed in the hand and as indiscriminately husbanded as our humanity. | Мы породили его, он - нас. С этого мы некогда начали, к этому мы со временем вернемся. Да, мы всего лишь, как говорит поэт, гребцы, работающие веслом против течения - "si brachia forte remisit:"[26]{61}; как бы далеко мы ни заплыли вверх по течению, если мы хоть на минуту прекратим работать веслом, нас отбросит вместе с лодкой назад, к исходным началам нашего существования. Ведь все мы не более как семена, небрежно раскинутые рукою сеятеля. |
| Poets on the other side may be cited for an assurance that the primitive is not the degenerate: rather is he a sign of the indestructibility of the race, of the ancient energy in removing obstacles to individual growth; a sample of what we would be, had we his concentrated power. He is the original innocent, the pure simple. It is we who have fallen; we have melted into Society, diluted our essence, dissolved. He stands in the midst monumentally, a land-mark of the tough and honest old Ages, with the symbolic alphabet of striking arms and running legs, our early language, scrawled over his person, and the glorious first flint and arrow-head for his crest: at once the spectre of the Kitchen-midden and our ripest issue. | Правда, здесь можно бы процитировать и других поэтов, которые скажут нам, что возвращение к примитиву отнюдь не является признаком вырождения; напротив, оно скорее служит доказательством нерушимости нашей породы, первозданной энергии, сметающей на своем пути все, что мешает развитию особи; примитивный человек - это образец, и всякий из нас мог бы стать таким, если бы обладал сосредоточенной энергией своего предка. Он сумел сохранить самобытную невинность, простодушие во всей его чистоте. Это мы сами, смешавшись с обществом, растворившись в нем и утеряв свою сущность, олицетворяем собой спад, измельчание породы. А он стоит посреди нас, незыблемый, как монумент, как веха честной и грубой старины, испещренная символами нашего первобытного языка - изображениями ног, устремленных в беге, и могучих рук, разящих противника; славный кремень, впервые высекший огонь, и оперенная стрела - вот герб, осеняющий этот памятник. Мусорной кучей истории, этой радостью археолога, высится он среди нас, и быть может, эта мусорная куча и есть венец творения. |
| But Society is about him. The occasional spectacle of the primitive dangling on a rope has impressed his mind with the strength of his natural enemy: from which uncongenial sight he has turned shuddering hardly less to behold the blast that is blown upon a reputation where one has been disrespectful of the many. By these means, through meditation on the contrast of circumstances in life, a pulse of imagination has begun to stir, and he has entered the upper sphere or circle of spiritual Egoism: he has become the civilized Egoist; primitive still, as sure as man has teeth, but developed in his manner of using them. | Однако общество обступило Эгоиста со всех сторон. Оно напоминает ему о себе, время от времени отрезвляя его зрелищем виселицы, на которой болтается какой-нибудь простодушный сын природы. С содроганием отворачивается он от этого зрелища, но едва ли с меньшим содроганием взирает на казнь, постигающую смельчака, дерзнувшего бросить вызов обществу: эта казнь - полное уничтожение его репутации. Размышляя над контрастами, какие жизнь являет взору, он чувствует, как в нем начинают бродить начатки воображения, и поднимается в новую сферу Эгоизма - духовную. Он становится цивилизованным эгоистом. В нем, разумеется, сохранился прежний дикарь, подобно тому как у современного человека сохранились зубы, хоть пользуется он ими уже иначе, нежели его прародитель. |
| Degenerate or not (and there is no just reason to suppose it) Sir Willoughby was a social Egoist, fiercely imaginative in whatsoever concerned him. He had discovered a greater realm than that of the sensual appetites, and he rushed across and around it in his conquering period with an Alexander's pride. | Словом, являлся ли сэр Уилоби жертвой вырождения (а у нас нет никаких оснований это утверждать) или нет, он был эгоистом цивилизованным, наделенным могучим воображением, которое начинало работать всякий раз, как затрагивались его коренные интересы. Он открыл для себя область более обширную, чем область чувственных аппетитов, и, как новоявленный Александр Македонский, покорил ее. Во время этих горделивых походов он и подхватил к себе в седло - сперва Констанцию, а затем и Клару. |
| On these wind-like journeys he had carried Constantia, subsequently Clara; and however it may have been in the case of Miss Durham, in that of Miss Middleton it is almost certain she caught a glimpse of his interior from sheer fatigue in hearing him discourse of it. What he revealed was not the cause of her sickness: women can bear revelations--they are exciting: but the monotonousness. He slew imagination. There is no direr disaster in love than the death of imagination. He dragged her through the labyrinths of his penetralia, in his hungry coveting to be loved more and still more, more still, until imagination gave up the ghost, and he talked to her plain hearing like a monster. It must have been that; for the spell of the primitive upon women is masterful up to the time of contact. | Каким именно образом тайники его души открылись взору мисс Дарэм, мы не беремся объяснить, но в случае с мисс Мидлтон несомненно, что ее прозрению немало способствовали его собственные изнурительные разглагольствования об оной душе. Впрочем, не существо открытия вызвало в ней это чувство пресыщения, - женщины редко возражают против подобных открытий, которые сами по себе подчас даже кажутся им увлекательными, - а монотонность, с какой он внедрял в нее эти открытия. Он убил в ней воображение. А для любви нет страшнее катастрофы, нежели гибель воображения. В своем ненасытном желании заставить ее любить его все больше и больше он протащил ее сквозь дремучие лабиринты мужской души. Он подрезал крылья ее воображению, и когда, обескрыленная, она внимала его речам, они казались ей чудовищными. Да, несомненно, это и было причиной, ибо магическое обаяние дикаря обычно сохраняет свою власть над женщиной до ее окончательного сближения с ним. |
|
"And so he handed her to his cousin and secretary, Vernon Whitford, who opened his mouth and shut his eyes."
The urgent question was, how it was to be accomplished. Willoughby worked at the subject with all his power of concentration: a power that had often led him to feel and say, that as a barrister, a diplomatist, or a general, he would have won his grades: and granting him a personal interest in the business, he might have achieved eminence: he schemed and fenced remarkably well. |
Итак, он передал ее с рук на руки Вернону Уитфорду, своему кузену, исполнявшему при нем обязанности секретаря, который согласился зажмурить глаза и открыть рот.
Весь вопрос в тем, как это осуществить. Со свойственным ему упорством и сосредоточенностью Уилоби принялся разрабатывать план действий. Он любил говорить, что достиг бы высоких степеней, если бы чувствовал в себе призвание адвоката, дипломата иди военного стратега. И это не было пустым бахвальством: если бы к деятельности на любом названном поприще примешался его личный интерес, он и в самом деле мог бы занять выдающееся место, ибо, как никто, владел искусством интриги. |
| He projected a scene, following expressions of anxiety on account of old Vernon and his future settlement: and then Clara maintaining her doggedness, to which he was now so accustomed that he could not conceive a change in it--says he: "If you determine on breaking I give you back your word on one condition." Whereupon she starts: he insists on her promise: she declines: affairs resume their former footing; she frets: she begs for the disclosure: he flatters her by telling her his desire to keep her in the family: she is unilluminated, but strongly moved by curiosity: he philosophizes on marriage "What are we? poor creatures! we must get through life as we can, doing as much good as we can to those we love; and think as you please, I love old Vernon. Am I not giving you the greatest possible proof of it?" | Он мысленно проредетировал предстоящее объяснение. Начав с того, чтс онвсегда принимал живое участие в судьбе Вернона и что будущее бедняги его весьма тревожит, он затем, если Клара будет по-прежнему упорствовать (а при ее характере рассчитывать, что она сойдет с раз занятой ею позиции, не приходилось), скажет: "Хорошо, поскольку вы настаиваете на разрыве, я готов отказаться от своих претензий и возвратить вам свободу - но с условием". Клара вздрагивает всем телом. Он настаивает, что она заранее обещала принять его условие. Она отказывается. Они возвращаются к исходному положению. Она капризничает, требует, чтобы он назвал условие. Он говорит ей, что хотел бы видеть ее членом своей семьи, в том или ином качестве. Она польщена, она недоумевает, любопытство ее достигает предела. Он пускается в философствование о браке. "Что такое человек? Пешка в жизненной игре! Ему дано лишь прожить свою жизнь, как он может, и стараться по мере сил помогать тем, кто ему дорог. А как хотите, старина Вернон дорог моему сердцу. Разве я не даю вам величайшего доказательства моего к нему расположения?" |
| She will not see. Then flatly out comes the one condition. That and no other. "Take Vernon and I release you." She refuses. Now ensues the debate, all the oratory being with him. "Is it because of his unfortunate first marriage? You assured me you thought no worse of him," etc. She declares the proposal revolting. He can distinguish nothing that should offend her in a proposal to make his cousin happy if she will not him. Irony and sarcasm relieve his emotions, but he convinces her he is dealing plainly and intends generosity. She is confused; she speaks in maiden fashion. | Она все еще не понимает. И тогда он предъявляет ей ультиматум. Без обиняков. "Возьмите Вернона, и я вас освобождаю". Она отказывается. Начинаются дебаты, во время которых ораторствует в основном он. "Быть может, вас отталкивает мысль о его первом браке? Но ведь вы сами сказали, что уважаете его ничуть не меньше" - и так далее, и так далее. Она заявляет, что его предложение для нее неприемлемо. Он не видит ничего оскорбительного в предложении осчастливить его кузена, коль скоро она отказывается осчастливить его самого. Он отводит душу в иронии и сарказмах, но вместе с тем уверяет ее, что действует из лучших побуждений, желая всем добра. Она смущена, по-девичьи жеманится. |
| He touches again on Vernon's early escapade. She does not enjoy it. The scene closes with his bidding her reflect on it, and remember the one condition of her release. Mrs. Mountstuart Jenkinson, now reduced to believe that he burns to be free, is then called in for an interview with Clara. His aunts Eleanor and Isabel besiege her. Laetitia in passionate earnest besieges her. Her father is wrought on to besiege her. Finally Vernon is attacked by Willoughby and Mrs. Mountstuart:--and here, Willoughby chose to think, was the main difficulty. But the girl has money; she is agreeable; Vernon likes her; she is fond of his "Alps", they have tastes in common, he likes her father, and in the end he besieges her. Will she yield? De Craye is absent. There is no other way of shunning a marriage she is incomprehensibly but frantically averse to. She is in the toils. Her father will stay at Patterne Hall as long as his host desires it. She hesitates, she is overcome; in spite of a certain nausea due to Vernon's preceding alliance, she yields. | Он снова возвращается к неудачному супружеству Вернона. Ей это неприятно. Под конец он советует ей подумать о его предложении и помнить, что только на таком условии он согласен даровать ей свободу. Затем для беседы с Кларой призывается миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, которая к этому времени уже полностью уверилась в его горячем желании быть свободным. Тетушки Изабел и Эленор осаждают ее. Летиция поддерживает его всей душой и тоже не оставляет Клару в покое. Заручаются помощью доктора Мидлтона. И, наконец, Уилоби и миссис Маунтстюарт вместе принимаются за Вернона. Здесь-то, как угодно было думать Уилоби, он и встретит основное сопротивление. Но ведь девушка богата, у нее приятные манеры, она симпатична Вернону, любит эти его "Альпы", разделяет его вкусы. Вернон дружит с ее отцом. В конце концов удается его уломать, и он тоже начинает осаждать Клару. Сдастся ли она? Де Крей удален со сцены. Ей не на кого опереться в своем необъяснимом и упорном нежелании вступить в предлагаемый брак. Она в западне. Ее отец останется гостить в Паттерн-холле столько времени, сколько угодно хозяину. Она начинает колебаться, мало-помалу уступает и, несмотря на отвращение, вызванное предыдущим браком Вернона, наконец, сдается. |
| Willoughby revolved the entire drama in Clara's presence. It helped him to look on her coolly. Conducting her to the dinner-table, he spoke of Crossjay, not unkindly; and at table, he revolved the set of scenes with a heated animation that took fire from the wine and the face of his friend Horace, while he encouraged Horace to be flowingly Irish. He nipped the fellow good-humouredly once or twice, having never felt so friendly to him since the day of his arrival; but the position of critic is instinctively taken by men who do not flow: and Patterne Port kept Dr Middleton in a benevolent reserve when Willoughby decided that something said by De Craye was not new, and laughingly accused him of failing to consult his anecdotal notebook for the double-cross to his last sprightly sally. | Уилоби продолжал мысленно разыгрывать всю эту драму и в присутствии Клары. Это помогало ему сохранить хладнокровие. Подавая ей руку, чтобы повести к столу, он добродушно заговорил о Кросджее. А за столом, довольный своей подспудной работой режиссера, даже воодушевился - отчасти под влиянием вина, отчасти от лицезрения своего друга Горация, которого он всячески подбивал щегольнуть ирландским красноречием. Он позволил себе два-три выпада против него, самого, впрочем, безобидного характера. Впервые за все это время он испытывал к нему такое искреннее расположение. Паттерновский портвейн помог доктору Мидлтону благодушно промолчать, когда Уилоби, в ответ на какую-то реплику де Крея, показавшуюся ему не слишком свежей, со смехом рекомендовал тому, дабы впредь не повторяться, почаще заглядывать в свою записную книжку. |
| "Your sallies are excellent, Horace, but spare us your Aunt Sallies!" De Craye had no repartee, nor did Dr. Middleton challenge a pun. We have only to sharpen our wits to trip your seductive rattler whenever we may choose to think proper; and evidently, if we condescended to it, we could do better than he. The critic who has hatched a witticism is impelled to this opinion. Judging by the smiles of the ladies, they thought so, too. | Даже когда Уилоби прибег к довольно дешевому каламбуру, де Крей не огрызнулся, а доктор Мидлтон опять не проронил ни слова. Достаточно чуть-чуть навостриться, и при случае всегда можно подставить ножку этим завзятым острякам, а стоит лишь снизойти к этому занятию, как окажется, что мы им ни в чем не уступаем. Так, во всяком случае, приходится рассуждать критику, который позволил себе опуститься до каламбура. Впрочем, судя по улыбкам дам, они разделяли его мнение. |
| Shortly before eleven o'clock Dr. Middleton made a Spartan stand against the offer of another bottle of Port. The regulation couple of bottles had been consumed in equal partnership, and the Rev. Doctor and his host were free to pay a ceremonial visit to the drawing-room, where they were not expected. A piece of work of the elder ladies, a silken boudoir sofa-rug, was being examined, with high approval of the two younger. Vernon and Colonel De Craye had gone out in search of Crossjay, one to Mr. Dale's cottage, the other to call at the head and under-gamekeeper's. They were said to be strolling and smoking, for the night was fine. Willoughby left the room and came back with the key of Crossjay's door in his pocket. He foresaw that the delinquent might be of service to him. | Незадолго до того, как часы показали одиннадцать, доктор Мидлтон стоически отклонил предложение распить третью бутылку знаменитого портвейна и, прикончив вместе со своим гостеприимным хозяином положенные две бутылки, поднялся с ним в гостиную. Дамы, не ожидавшие подобной чести, стояли, склонясь над стеганым шелковым покрывалом для дивана - плодом прилежания и искусства мисс Изабел и мисс Эленор и предметом восторгов мисс Мидлтон и мисс Дейл. Сославшись на желание покурить на свежем воздухе, Вернон с полковником отправились на поиски Кросджея, первый - к коттеджу мистера Дейла, второй - к сторожке лесничего. Уилоби покинул гостиную и вскоре вернулся с ключом от спальни Кросджея в кармане. Он предвидел, что юный проказник может сослужить ему службу. |
| Laetitia and Clara sang together. Laetitia was flushed, Clara pale. At eleven they saluted the ladies Eleanor and Isabel. Willoughby said "Good-night" to each of them, contrasting as he did so the downcast look of Laetitia with Clara's frigid directness. He divined that they were off to talk over their one object of common interest, Crossjay. Saluting his aunts, he took up the rug, to celebrate their diligence and taste; and that he might make Dr. Middleton impatient for bed, he provoked him to admire it, held it out and laid it out, and caused the courteous old gentleman some confusion in hitting on fresh terms of commendation. | Летиция и Клара исполнили дуэт. У Летиции лицо разрумянилось. Клара была бледна. Ровно в одиннадцать они подошли к тетушкам Изабел и Эленор и обменялись с ними поцелуями. Уилоби пожелал обеим девушкам покойной ночи, отметив про себя разницу, с какой каждая приняла его прощальный привет: скромно потупленный взгляд Летиции и прямой холодный взор Клары. Он догадывался, что они отправились поговорить на самую для них животрепещущую тему - о Кросджее. Прощаясь с тетушками, он принялся расхваливать их усердие и вкус и, взяв покрывало за уголки, размахивал им перед носом у доктора Мидлтона, как бы приглашая и его выразить свое восхищение мастерицами. Расчет оказался верным - старый ученый пришел в замешательство, пробормотал какой-то витиеватый комплимент и почувствовал острое желание как можно скорее удалиться на покой. |
| Before midnight the room was empty. Ten minutes later Willoughby paid it a visit, and found it untenanted by the person he had engaged to be there. Vexed by his disappointment, he paced up and down, and chanced abstractedly to catch the rug in his hand; for what purpose, he might well ask himself; admiration of ladies' work, in their absence, was unlikely to occur to him. Nevertheless, the touch of the warm, soft silk was meltingly feminine. A glance at the mantel-piece clock told him Laetitia was twenty minutes behind the hour. | К полуночи гостиная опустела. Но когда, выждав время, Уилоби вернулся в нее, он не нашел в ней Летиции. Разочарованный в своих ожиданиях, он начал ходить из угла в угол и в рассеянности подхватил край вышитого покрывала - зачем оно ему понадобилось, он и сам затруднился бы сказать: вряд ли ему пришло бы в голову восхищаться рукоделием тетушек в их отсутствие. Но прикосновение мягкого теплого шелка было так женственно, так нежно! Он взглянул на каминные часы и убедился, что Летиция запаздывала уже на двадцать минут. |
|
Her remissness might endanger all his plans, alter the whole course of his life. The colours in which he painted her were too lively to last; the madness in his head threatened to subside. Certain it was that he could not be ready a second night for the sacrifice he had been about to perform.
The clock was at the half hour after twelve. He flung the silken thing on the central ottoman, extinguished the lamps, and walked out of the room, charging the absent Laetitia to bear her misfortune with a consciousness of deserving it. |
Ее неаккуратность рисковала опрокинуть все его планы, изменить весь последующий ход его жизни. Яркие краски, какими он ее наделил, грозили потускнеть. Его безумный порыв мог пройти. И уж во всяком случае, его готовности принести эту жертву не хватило бы еще на сутки.
Часы пробили половину первого. Бросив шелковое покрывало на стоявшую посреди гостиной оттоманку и погасив лампы, он вышел, мысленно предлагая Летиции пенять на себя за ее несостоявшееся счастье. |
| Young Crossjay was a glutton at holidays and never thought of home till it was dark. The close of the day saw him several miles away from the Hall, dubious whether he would not round his numerous adventures by sleeping at an inn; for he had lots of money, and the idea of jumping up in the morning in a strange place was thrilling. Besides, when he was shaken out of sleep by Sir Willoughby, he had been told that he was to go, and not to show his face at Patterne again. On the other hand, Miss Middleton had bidden him come back. There was little question with him which person he should obey: he followed his heart. | Юный Кросджей упивался выпавшей ему свободой и, покуда не стемнело, даже и не вспоминал о доме. На склоне дня он оказался в нескольких милях от Паттерн-холла и подумывал о том, не завершить ли свои многочисленные приключения ночлегом на постоялом дворе. Денег у него было много, и он с удовольствием представлял себе, каково это было бы - проснуться утром в незнакомом месте! К тому же: разве сам сэр Уилоби, растолкавший его прошлой ночью, не приказал ему забыть дорогу в Паттерн-холл? Впрочем, мисс Мидлтон велела ему возвратиться, а чтобы решить, кого из них слушать, Кросджею не понадобилось долго размышлять: он следовал велению сердца. |
| Supper at an inn, where he found a company to listen to his adventures, delayed him, and a short cut, intended to make up for it, lost him his road. He reached the Hall very late, ready to be in love with the horrible pleasure of a night's rest under the stars, if necessary. But a candle burned at one of the back windows. He knocked, and a kitchen-maid let him in. She had a bowl of hot soup prepared for him. Crossjay tried a mouthful to please her. His head dropped over it. She roused him to his feet, and he pitched against her shoulder. | Ужин на постоялом дворе, где он нашел аудиторию, готовую слушать рассказы о его приключениях, несколько его задержал, а избрав для скорости какую-то тропинку вместо дороги, он сбился с пути и окончательно заблудился. Было уже совсем поздно, когда Кросджей подошел к Большому дому, и он со сладким замиранием сердца готовился заночевать в поле под звездами. Однако на кухне горела свеча. Кросджей постучал в окно, и судомойка Мери отперла ему дверь. Она поставила перед ним миску с горячим супом. Кросджей из вежливости попробовал проглотить несколько ложек, но голова его тут же опустилась на миску. Мери подняла его на ноги, он уткнулся ей в плечо. |
| The dry air of the kitchen department had proved too much for the tired youngster. Mary, the maid, got him to step as firmly as he was able, and led him by the back-way to the hall, bidding him creep noiselessly to bed. He understood his position in the house, and though he could have gone fast to sleep on the stairs, he took a steady aim at his room and gained the door cat-like. The door resisted. He was appalled and unstrung in a minute. The door was locked. | Горячий воздух кухни доконал юнца. Мери с трудом довела его черным ходом до передней и велела тихонько пробираться к себе в комнату. Кросджей с удовольствием растянулся бы на одной из ступенек лестницы, но, понимая, что у него и без того щекотливое положение, крадучись по-кошачьи, добрался до своей комнаты. Дверь не поддавалась: она была заперта! Кросджей растерялся. |
| Crossjay felt as if he were in the presence of Sir Willoughby. He fled on ricketty legs, and had a fall and bumps down half a dozen stairs. A door opened above. He rushed across the hall to the drawing-room, invitingly open, and there staggered in darkness to the ottoman and rolled himself in something sleek and warm, soft as hands of ladies, and redolent of them; so delicious that he hugged the folds about his head and heels. While he was endeavouring to think where he was, his legs curled, his eyelids shut, and he was in the thick of the day's adventures, doing yet more wonderful things. | Его охватил ужас, словно сам сэр Уилоби сторожил его здесь. Ноги у него подкашивались. Он опрометью сбежал вниз по лестнице. Где-то наверху скрипнула дверь. Он бросился через коридор и стремглав влетел в гостиную, благо дверь в нее стояла настежь. Там, в темноте, он споткнулся об оттоманку, повалился на нее и укрылся чем-то гладким, теплым и ласковым, как прикосновение женской руки. Ощущение было так восхитительно, что он весь, с головой, завернулся в эту нежную ткань. Он еще пытался сообразить, где он находится, но в ту же минуту глаза его закрылись, он куда-то провалился и вновь попал в самую гущу приключений истекшего дня, готовый к еще более удивительным подвигам. |
| He heard his own name: that was quite certain. He knew that he heard it with his ears, as he pursued the fleetest dreams ever accorded to mortal. It did not mix: it was outside him, and like the danger-pole in the ice, which the skater shooting hither and yonder comes on again, it recurred; and now it marked a point in his career, how it caused him to relax his pace; he began to circle, and whirled closer round it, until, as at a blow, his heart knocked, he tightened himself, thought of bolting, and lay dead-still to throb and hearken. | Но вот кто-то назвал его по имени - и хоть всем своим существом он следовал за своими сновидениями, самыми увлекательными, какие когда-либо являлись смертному, он знал, что его имя было произнесено наяву. Назвавший его голос не сливался со сновидением, он был где-то вне его, возникая то тут, то там. Так в зимнем озере среди льда торчит столбик, предупреждающий конькобежца об опасности. Вот он указывает на конечную точку поворота, вот - вынуждает конькобежца замедлить бег. Кросджей начал делать круги, все ближе и ближе подвигаясь к предостерегающей вехе, как вдруг что-то словно ударило его по сердцу - он подобрался весь, подумал о бегстве и: остался. Сердце его отчаянно билось, уши жадно ловили каждое слово. |
|
"Oh! Sir Willoughby," a voice had said. The accents were sharp with alarm. "My friend! my dearest!" was the answer. "I came to speak of Crossjay." "Will you sit here on the ottoman?" |
- Ах, сэр Уилоби! - произнес голос. В нем звучала неподдельная тревога.
- Мой друг! Моя дорогая! - послышалось в ответ. - Я пришла поговорить с вами о Кросджее. - Присядьте сюда, на оттоманку. |
|
"No, I cannot wait. I hoped I had heard Crossjay return. I would rather not sit down. May I entreat you to pardon him when he comes home?"
"You, and you only, may do so. I permit none else. Of Crossjay to-morrow." "He may be lying in the fields. We are anxious." "The rascal can take pretty good care of himself." "Crossjay is perpetually meeting accidents." "He shall be indemnified if he has had excess of punishment." |
- Нет, нет. У меня нет времени. Я надеялась услышать от вас, что Кросджей вернулся. Нет, право, я не могу сидеть. Позвольте мне обратиться к вам с просьбой: простите Кросджея, когда он вернется!
- Вам позволю, и только вам. Никому другому. Но о Кросджее завтра. - Он, может быть, лежит в поле, под открытым небом! Мы все очень встревожены. - Ничего с ним не сделается. - Кросджей вечно попадает в беду. - Чем сильнее негодник будет наказан, тем больше у него шансов на прощение. |
|
"I think I will say good-night, Sir Willoughby."
"When freely and unreservedly you have given me your hand." There was hesitation. "To say good-night?" "I ask you for your hand." "Good-night, Sir Willoughby." |
- Разрешите пожелать вам покойной ночи, сэр Уилоби.
- Да, но не прежде, чем вы, своею волею и с открытой душой, согласитесь пожаловать мне вашу руку. Летиция несколько опешила. - Чтобы пожелать вам покойной ночи, сэр Уилоби? - Я прошу вашей руки. - Покойной ночи, сэр Уилоби. |
|
"You do not give it. You are in doubt? Still? What language must I use to convince you? And yet you know me. Who knows me but you? You have always known me. You are my home and my temple. Have you forgotten your verses of the day of my majority?
'The dawn-star has arisen In plenitude of light . . .'" "Do not repeat them, pray!" cried Laetitia, with a gasp. "I have repeated them to myself a thousand times: in India, America, Japan: they were like our English skylark, carolling to me. 'My heart, now burst thy prison With proud aerial flight!'" |
- Да, но ваша рука! Вы колеблетесь? Вы все еще можете колебаться? Каким языком прикажете с вами говорить, чтобы убедить вас? Казалось бы, вы должны меня знать. Кто меня знает, если не вы? Вы знаете меня всю мою жизнь. Вы - мой дом, мое святилище. Или вы забыли ваши собственные стихи, посвященные мне в день моего совершеннолетия?
Когда птицы разбудят зарюИ яркое солнце засветит, - продекламировал он. - О, не повторяйте их, прошу вас! - воскликнула Летиция. - Я их повторял про себя тысячу раз - и в Индии, и в Америке, и в Японии. Мне казалось, что я слышу голос нашего родного английского жаворонка. Мое сердце покинет темницу свою И лучам его взмоет навстречу. |
|
"Oh, I beg you will not force me to listen to nonsense that I wrote when I was a child. No more of those most foolish lines! If you knew what it is to write and despise one's writing, you would not distress me. And since you will not speak of Crossjay to-night, allow me to retire."
"You know me, and therefore you know my contempt for verses, as a rule, Laetitia. But not for yours to me. Why should you call them foolish? They expressed your feelings--hold them sacred. They are something religious to me, not mere poetry. Perhaps the third verse is my favourite . . ." |
- Ах, пожалуйста, не заставляйте меня слушать вздорный лепет шестнадцатилетней девочки! Ни одной строчки больше, прошу вас! Если б вы знали, каково писать, презирая собственную писанину, вы не стали бы так терзать меня. Позвольте же мне удалиться, поскольку вам сейчас не угодно говорить о Кросджее.
- Вы меня знаете, Летиция, а следовательно, знаете и о моем пренебрежительном отношении к стихам. Но только не к вашим стихам, обращенным ко мне. Почему вы называете их вздорными? Они выражали ваши чувства и для меня священны. Они для меня не просто поэзия, я к ним отношусь, как к святыне. Особенно мне по душе, пожалуй, третья строфа: |
|
"It will be more than I can bear!"
"You were in earnest when you wrote them?" "I was very young, very enthusiastic, very silly." "You were and are my image of constancy!" "It is an error, Sir Willoughby; I am far from being the same." |
- Ради бога, избавьте меня - ни строчки больше!
- Но ведь вы писали их искренне? - Я была молодой, восторженной, глупенькой девочкой. - Вы всегда были я есть образец постоянства в моих глазах. - Это ошибка, сэр Уилоби. Я очень изменилась. |
|
"We are all older, I trust wiser. I am, I will own; much wiser. Wise at last! I offer you my hand."
She did not reply. "I offer you my hand and name, Laetitia." No response. "You think me bound in honour to another?" |
- Мы оба повзрослели и, надо думать, поумнели. Я, во всяком случае. Да, да, я поумнел! Наконец-то! И я предлагаю вам свою руку.
Она молчала. - Я предлагаю вам свою руку и сердце, Летиция! Молчание. - Быть может, вы считаете, что долг чести связывает меня с другой? |
|
She was mute.
"I am free. Thank Heaven! I am free to choose my mate--the woman I have always loved! Freely and unreservedly, as I ask you to give your hand, I offer mine. You are the mistress of Patterne Hall; my wife." She had not a word. |
Летиция не проронила ни слова.
- Но я свободен. Слава богу! Я волен выбирать себе подругу - ту, что любил всю жизнь! Своею волей и от всей души я предлагаю вам руку, в надежде что и вы с тем же чувством дадите мне свою. Итак - вы хозяйка Паттерн-холла: моя жена! Никакого ответа. |
| "My dearest! do you not rightly understand? The hand I am offering you is disengaged. It is offered to the lady I respect above all others. I have made the discovery that I cannot love without respecting; and as I will not marry without loving, it ensues that I am free--I am yours. At last?--your lips move: tell me the words. Have always loved, I said. You carry in your bosom the magnet of constancy, and I, in spite of apparent deviations, declare to you that I have never ceased to be sensible of the attraction. And now there is not an impediment. | - Моя дорогая! Неужели вы все еще меня не понимаете? Рука, которую я вам предлагаю, - свободная рука. Я предлагаю ее той, которую уважаю, как никого на свете. Я убедился, что для меня не может быть любви без уважения. А поскольку я не намерен жениться без любви, я свободен, я ваш. У вас как будто дрогнули губы? Вы хотели бы сказаты "Наконец!" Нет, я вас любил всегда. Знайте это. В вашей груди заключен магнит постоянства, а я: несмотря на все видимые отклонения, я заявляю, что не было минуты, когда бы я не чувствовал притяжения этого магнита. Итак, все препятствия побоку! |
| We two against the world! we are one. Let me confess to an old foible--perfectly youthful, and you will ascribe it to youth: once I desired to absorb. I mistrusted; that was the reason: I perceive it. You teach me the difference of an alliance with a lady of intellect. The pride I have in you, Laetitia, definitely cures me of that insane passion--call it an insatiable hunger. I recognize it as a folly of youth. I have, as it were, gone the tour, to come home to you--at last?--and live our manly life of comparative equals. At last, then! | Мы двое - против всего света! Мы с вами - одно. Позвольте признаться вам в одной слабости - о, это слабость, присущая молодости, и вы так на нее и взглянете, я не сомневаюсь! Да, было время, когда я мечтал поглотить чужую личность, поработить ее целиком. Я был мнителен, в этом и заключалась моя беда, теперь я это понимаю. Вы показали мне разницу между прежней моей мечтой и союзом с женщиной, которая обладает самостоятельным умом. Бесценное сокровище, которое я приобрету в вашем лице, Летиция, полностью излечит меня от этой безрассудной страсти, - называйте ее ненасытностью, если угодно. Я в ней вижу всего лишь неопытность юноши. Я возвращаюсь к вам как бы из дальних странствий. Наконец, хотели вы сказать? Да, чтобы вести с вами достойную жизнь двух равноправных личностей. Итак, пусть будет по-вашему - наконец! |
| But remember that in the younger man you would have had a despot--perhaps a jealous despot. Young men, I assure you, are orientally inclined in their ideas of love. Love gets a bad name from them. We, my Laetitia, do not regard love as a selfishness. If it is, it is the essence of life. At least it is our selfishness rendered beautiful. I talk to you like a man who has found a compatriot in a foreign land. It seems to me that I have not opened my mouth for an age. I certainly have not unlocked my heart. Those who sing for joy are not unintelligible to me. If I had not something in me worth saying I think I should sing. In every sense you reconcile me to men and the world, Laetitia. Why press you to speak? I will be the speaker. As surely as you know me, I know you: and . . ." | Но помните, что, случись это раньше, вы имели бы в моем лице тирана - и, быть может, ревнивого тирана. Молодые люди, да будет вам известно, в вопросах любви разделяют все предрассудки восточных деспотов. Это благодаря им так скомпрометировано самое понятие любви. Но мы с вами, моя дорогая Летиция, не смотрим на любовь, как на выражение себялюбия. Она - суть жизни, ее квинтэссенция. А если и себялюбие, то облагороженное, сделавшееся прекрасным. Я говорю с вами, как человек, который обрел родную душу на чужбине. Мне кажется, что я вечность не раскрывал рта. Сердца своего я, во всяком случае, не открывал ни перед кем. Теперь я понимаю людей, которые от счастья принимаются петь, и если бы я не чувствовал, что есть нечто такое, что должно быть высказано словами, я бы запел. Благодаря вам, Летиция, я готов примириться со всем родом людским. Вы можете ничего не говорить. Я сам скажу за вас. Я ведь знаю вас так же, как знаете вы меня: досконально и: |
|
Laetitia burst forth with: "No!"
"I do not know you?" said he, searchingly mellifluous. "Hardly." "How not?" "I am changed." "In what way?" "Deeply." |
- Нет! - вырвалось у Летиции.
- Я ли вас не знаю? - спросил он с медоточивой вкрадчивостью. - Не знаете. - Как так? - Я переменилась. - В чем? - Кардинально. |
|
"Sedater?"
"Materially." "Colour will come back: have no fear; I promise it. If you imagine you want renewing, I have the specific, I, my love, I!" "Forgive me--will you tell me, Sir Willoughby, whether you have broken with Miss Middleton?" |
- Остепенились?
- Увы! - Но к вам вернутся ваши краски, ручаюсь! Если вам кажется, что вы нуждаетесь в возрождении, то знайте: средствами для этого владею я, - я, моя любовь, я, я, я! - Простите меня, сэр Уилоби: Но: вы порвали с мисс Мидлтон? |
| "Rest satisfied, my dear Laetitia. She is as free as I am. I can do no more than a man of honour should do. She releases me. To-morrow or next day she departs. We, Laetitia, you and I, my love, are home birds. It does not do for the home bird to couple with the migratory. The little imperceptible change you allude to, is nothing. Italy will restore you. I am ready to stake my own health--never yet shaken by a doctor of medicine:--I say medicine advisedly, for there are doctors of divinity who would shake giants:--that an Italian trip will send you back--that I shall bring you home from Italy a blooming bride. You shake your head--despondently? My love, I guarantee it. Cannot I give you colour? Behold! Come to the light, look in the glass." | - Будьте покойны, дорогая Летиция. Она свободна, как и я. Я не могу сделать большего, нежели требует долг честного человека. Она меня отпускает. Завтра или через день она отсюда уедет. Мы с вами, Летиция, вы и я - птицы, привыкшие к родному гнезду, и нам не пристало связывать свою судьбу с перелетными птицами. Та небольшая, еле заметная перемена, о которой вы говорите, - ничто. Италия возвратит вам молодость. Я готов поклясться собственным здоровьем - а ни одному доктору медицины еще не удалось его поколебать, - я подчеркиваю: "медицины", ибо иной доктор богословия способен подорвать здоровье самого Геркулеса, - итак, клянусь своим здоровьем, что поездка по Италии: что я привезу свою жену из Италии румяной, цветущей и молодой! Вы качаете головкой? Не верите? Любимая моя, я вам ручаюсь! Что? Я не способен вернуть краску на эти щеки? Но взгляните сами! Идите сюда, на чвет, взгляните на себя в зеркало! |
|
"I may redden," said Laetitia. "I suppose that is due to the action of the heart. I am changed. Heart, for any other purpose, I have not. I am like you, Sir Willoughby, in this: I could not marry without loving, and I do not know what love is, except that it is an empty dream."
"Marriage, my dearest. . ." "You are mistaken." "I will cure you, my Laetitia. Look to me, I am the tonic. It is not common confidence, but conviction. I, my love, I!" |
- Быть может, я и раскраснелась сейчас, - сказала Летиция. - Но это, верно, оттого, что кровь от сердца прилила к щекам. Я не та, что прежде, поверьте. И сердца - в другом значении этого слова - у меня больше нет. Так же, как и вы, сэр Уилоби, я не могу вступить в брак без любви, а что такое любовь, я не знаю. Для меня она - пустая мечта.
- Супружество, моя дорогая: - Вы ошибаетесь. - Я вас вылечу, моя Летиция. Я ваше лекарство. Это не самоуверенность, а полнейшее мое убеждение. Я, любовь моя, я, я, я! |
|
"There is no cure for what I feel, Sir Willoughby."
"Spare me the formal prefix, I beg. You place your hand in mine, relying on me. I am pledge for the remainder. We end as we began: my request is for your hand--your hand in marriage." "I cannot give it." "To be my wife!" "It is an honour; I must decline it." "Are you quite well, Laetitia? I propose in the plainest terms I can employ, to make you Lady Patterne--mine." |
- Увы, сэр Уилоби, болезнь, от которой я страдаю, не поддается лечению.
- О, зачем этот официальный тон, - оставьте его, молю вас! Дайте вашу ручку и положитесь на меня. Все остальное я беру на себя. Итак, мы пришли к тому, с чего начали. Я прошу вашей руки для вступления с вами в законный брак. - Я не могу ее вам дать. - Вы не согласны быть моей женой?! - Это большая честь, которую я вынуждена отклонить. - Вы здоровы, Летиция? Я предлагаю вам, в самых ясных выражениях, какие возможно употребить, сделаться моей женой, леди Уилоби Паттерн! |
|
"I am compelled to refuse."
"Why? Refuse? Your reason!" "The reason has been named." He took a stride to inspirit his wits. "There's a madness comes over women at times, I know. Answer me, Laetitia:--by all the evidence a man can have, I could swear it:--but answer me; you loved me once?" "I was an exceedingly foolish, romantic girl." |
- Я не могу принять ваше предложение.
- Как? Вы отказываетесь? Но причина? - Я ее уже назвала. Он прошелся по комнате, надеясь, что движение взбодрит его, поможет найти новые убедительные доводы. - На женщин порой находит безумие, я знаю, - сказал он. - Но отвечайте мне, Летиция. Ведь вы меня любили когда-то. Я поклясться готов, что любили: тому было слишком много доказательств. - Я была глупа и романтична. |
| "You evade my question: I am serious. Oh!" he walked away from her booming a sound of utter repudiation of her present imbecility, and hurrying to her side, said: "But it was manifest to the whole world! It was a legend. To love like Laetitia Dale, was a current phrase. You were an example, a light to women: no one was your match for devotion. You were a precious cameo, still gazing! And I was the object. You loved me. You loved me, you belonged to me, you were mine, my possession, my jewel; I was prouder of your constancy than of anything else that I had on earth. It was a part of the order of the universe to me. A doubt of it would have disturbed my creed. Why, good heaven! where are we? Is nothing solid on earth? You loved me!" |
- Вы уклоняетесь от ответа. А я не шучу. Ах!
И с этим междометием, которое должно было показать, что он решительно отметает ее временное умопомрачение, он отошел от Летиции. - Но ведь это было ясно всему свету! - продолжал он, стремительно подойдя к ней вновь. - Это сделалось легендой. Любить, как любит Летиция Дейл, - это почти вошло в поговорку. Вы были примером для всех женщин, своего рода путеводной звездой. Никто не мог сравниться с вами в преданности. Вы были как драгоценная камея, но только с живым взором. И взор этот был устремлен на меня. Вы меня любили. Вы любили меня, принадлежали мне, вы были моею, моей собственностью, моим сокровищем. В жизни я ничем так не гордился, как вашей верностью! Она была частью моего мироздания, которое рухнуло бы в ту самую минуту, в какую я позволил бы себе в ней усомниться. Но что же это такое? Неужто нет ничего прочного на земле? Вы меня любили! |
|
"I was childish, indeed."
"You loved me passionately!" "Do you insist on shaming me through and through, Sir Willoughby? I have been exposed enough." "You cannot blot out the past: it is written, it is recorded. You loved me devotedly, silence is no escape. You loved me." "I did." |
- Это было ребячество.
- Вы любили меня страстно! - Вы хотите заставить меня провалиться со стыда, сэр Уилоби? Разве я и без того недостаточно унижена? - Прошлого не зачеркнуть. Оно занесено в скрижали моей памяти. Вы любили меня беззаветно. Вам не отделаться молчанием. Вы меня любили. - Любила. |
| "You never loved me, you shallow woman! 'I did!' As if there could be a cessation of a love! What are we to reckon on as ours? We prize a woman's love; we guard it jealously, we trust to it, dream of it; there is our wealth; there is our talisman! And when we open the casket it has flown!--barren vacuity!--we are poorer than dogs. As well think of keeping a costly wine in potter's clay as love in the heart of a woman! There are women--women! Oh, they are all of a stamp coin! Coin for any hand! It's a fiction, an imposture--they cannot love. They are the shadows of men. Compared with men, they have as much heart in them as the shadow beside the body. Laetitia!" | - Нет, вы никогда меня не любили, пустая, легкомысленная женщина! "Любила"! Как будто можно перестать любить! На что же нам остается рассчитывать? Мы ценим женскую любовь, как сокровище: мы бережно ее храним, верны ей, мечтаем о ней - в ней все наше богатство, наш талисман! Мы открываем заветную шкатулку, - и что же: она пуста! И мы беднее бездомной собаки. Скорее можно сохранить драгоценное вино в глиняном черепке гончара, нежели сберечь любовь в женском сердце! Бывают женщины: А впрочем, все они на один образец - ходячая монета! Все это выдумка и самообман - они не способны любить! Женщина - лишь тень человека. В груди у нее лишь тень сердца. Летиция! |
|
"Sir Willoughby."
"You refuse my offer?" "I must." "You refuse to take me for your husband?" "I cannot be your wife." |
- Сэр Уилоби?
- Вы мне отказываете? - Я не могу иначе. - Вы не хотите, чтобы я был вашим мужем? - Я не могу быть вашей женой. |
|
"You have changed? . . . you have set your heart? . . . you could marry? . . . there is a man? . . . you could marry one! I will have an answer, I am sick of evasions. What was in the mind of Heaven when women were created, will be the riddle to the end of the world! Every good man in turn has made the inquiry. I have a right to know who robs me--We may try as we like to solve it.--Satan is painted laughing!--I say I have a right to know who robs me. Answer me."
"I shall not marry." "That is not an answer." "I love no one." |
- Вы ко мне переменились?.. Вы отдали сердце другому?.. Вы могли бы выйти замуж за другого?.. Он существует?.. И вы готовы за него выйти! Отвечайте и перестаньте играть со мной в молчанку! О чем думал создатель, когда сотворил женщину, останется загадкой до конца света! Нет человека, который бы не задавался таким вопросом. Но я имею право знать имя похитителя: Кто только не ломал голову над этой загадкой!.. Недаром сатану изображают смеющимся!.. Я настаиваю на своем праве знать имя того, кто меня ограбил. Отвечайте!
- Я не намерена выходить замуж. - Это не ответ. - Я никого не люблю. |
| "You loved me.--You are silent?--but you confessed it. Then you confess it was a love that could die! Are you unable to perceive how that redounds to my discredit? You loved me, you have ceased to love me. In other words you charge me with incapacity to sustain a woman's love. You accuse me of inspiring a miserable passion that cannot last a lifetime! You let the world see that I am a man to be aimed at for a temporary mark! And simply because I happen to be in your neighbourhood at an age when a young woman is impressionable! You make a public example of me as a for whom women may have a caprice, but that is all; he cannot enchain them; he fascinates passingly; they fall off. Is it just, for me to be taken up and cast down at your will? | - Но вы меня любили: Молчите?.. Вы сами признались. Следовательно, вы любили меня любовью, которая могла умереть! Но неужели вы не видите, какую это бросает тень на мою репутацию? Вы меня любили и: разлюбили. Тем самым вы как бы утверждаете, что я не способен удержать женскую любовь. Что я гожусь лишь на то, чтобы внушить жалкое, мелкое чувство, которого не может хватить на всю жизнь! Я, видите ли, оказался вашим соседом в том возрасте, когда сердце молодой девушки особенно восприимчиво к впечатлениям! Меня выставляют на позор, делают из меня человека, способного вызвать лишь минутный каприз. Вы считаете, что меня можно любить, когда вздумается, а потом так же внезапно бросить? |
| Reflect on that scandal! Shadows? Why, a man's shadow is faithful to him at least. What are women? There is not a comparison in nature that does not tower above them! not one that does not hoot at them! I, throughout my life, guided by absolute deference to their weakness--paying them politeness, courtesy--whatever I touch I am happy in, except when I touch women! How is it? What is the mystery? Some monstrous explanation must exist. What can it be? I am favoured by fortune from my birth until I enter into relations with women. But will you be so good as to account for it in your defence of them? Oh! were the relations dishonourable, it would be quite another matter. Then they . . . I could recount . . . | Представьте, что станут обо мне говорить! Я сказал: тень человека? Да ведь тень ему, по крайней мере, верна! Что же такое женщина? Во всем мироздании нет ничего ее чудовищнее, в природе нет ничего на нее похожего! Я, который всю свою жизнь преклонялся перед женской слабостью, был любезен и почтителен с женщинами, который был счастлив во всем, к чему бы ни прикасался, - и вдруг так несчастлив в любви! Как это может быть? В чем здесь секрет? За этим, должно быть, кроется какая-то страшная тайна. Фортуна улыбается мне с самой колыбели и отворачивается от меня, как только я подхожу к женщине! Быть может, вы объясните мне, в чем дело, хотя бы для того, чтобы оправдать своих сестер? Когда речь идет о любви незаконной, бесчестной, тогда все иначе. Тогда они: Я мог бы порассказать: |
| I disdain to chronicle such victories. Quite another matter. But they are flies, and I am something more stable. They are flies. I look beyond the day; I owe a duty to my line. They are flies. I foresee it, I shall be crossed in my fate so long as I fail to shun them--flies! Not merely born for the day, I maintain that they are spiritually ephemeral--Well, my opinion of your sex is directly traceable to you. You may alter it, or fling another of us men out on the world with the old bitter experience. | Но я не стану ссылаться на победы подобного рода. То совсем другое дело! Верно, женщина - это мотылек-однодневка, а я нечто устойчивое, неизменное. Да, все они однодневки. А я смотрю за пределы сегодняшнего дня. У меня есть долг по отношению к моему роду. Они мотыльки. И пока я не научусь их избегать, меня будут преследовать неудачи - это ясно. Мотыльки! Они живут всего лишь день, и я утверждаю, что и духовная жизнь их не менее эфемерна: Как видите, мое суждение о вашем сословии всецело зависит от вас. В вашей власти изменить это мнение или увеличить число тех, кто его придерживается. |
| Consider this, that it is on your head if my ideal of women is wrecked. It rests with you to restore it. I love you. I discover that you are the one woman I have always loved. I come to you, I sue you, and suddenly--you have changed! 'I have changed: I am not the same.' What can it mean? 'I cannot marry: I love no one.' And you say you do not know what love is--avowing in the same breath that you did love me! Am I the empty dream? My hand, heart, fortune, name, are yours, at your feet; you kick them hence. I am here--you reject me. But why, for what mortal reason am I here other than my faith in your love? You drew me to you, to repel me, and have a wretched revenge." | Одумайтесь: ведь если в моих глазах навсегда померкнет идеал женщины, в этом будете виноваты вы, и только вы. Еще не поздно, вы можете его восстановить. Я люблю вас. Я внезапно прозреваю и вижу, что только вас и любил всю жизнь. Я иду к вам, прошу вашей руки, и вдруг - вы ко мне переменились! "Я переменилась, я не та, что прежде". Но что это значит? "Я не могу выйти замуж; я никого не люблю". Вы утверждаете, будто вам непонятно самое значение слова "любовь", называете ее "пустой мечтой" и в то же время объявляете, что когда-то меня любили! Значит, это я и есть - "пустая мечта"? Моя рука, мое сердце, мое состояние, имя - все сложено к вашим ногам, и все это вы отвергаете. Я пришел к вам - а вы меня гоните прочь. Но зачем я здесь, какая иная цель могла бы меня сюда привести, если не вера в вашу любовь? Вы меня приманили, а теперь отталкиваете и, верно, наслаждаетесь своею жалкой местью. |
|
"You know it is not that, Sir Willoughby."
"Have you any possible suspicion that I am still entangled, not, as I assure you I am, perfectly free in fact and in honour?" "It is not that." "Name it; for you see your power. Would you have me kneel to you, madam?" "Oh, no; it would complete my grief." |
- Вы знаете, сэр Уилоби, что это не так.
- Неужели вы не верите мне, когда я говорю, что мое сердце свободно и что я также не нарушаю требований чести? - Не в этом дело! - В чем же, скажите! Вы видите, какую имеете надо мною власть. Хотите, сударыня, чтобы я стал перед вами на колени? - Ах, нет! Мне было бы еще тяжелее. |
|
"You feel grief? Then you believe in my affection, and you hurl it away. I have no doubt that as a poetess you would say, love is eternal. And you have loved me. And you tell me you love me no more. You are not very logical, Laetitia Dale."
"Poetesses rarely are: if I am one, which I little pretend to be for writing silly verses. I have passed out of that delusion, with the rest." |
- Так вам тяжело? Следовательно, вы верите в мою привязанность и отвергаете ее. Вы ведь поэтесса и, несомненно, считаете любовь вечной. И вы меня любили. А теперь говорите, что не любите. Где же тут логика, Летиция Дейл?
- Логика не свойственна поэтессам, если и считать меня за таковую на основании нескольких глупых стишков. Сама я себя поэтессой не считаю - среди прочих иллюзий я отделалась и от этой. |
| "You shall not wrong those dear old days, Laetitia. I see them now; when I rode by your cottage and you were at your window, pen in hand, your hair straying over your forehead. Romantic, yes; not foolish. Why were you foolish in thinking of me? Some day I will commission an artist to paint me that portrait of you from my description. And I remember when we first whispered . . . I remember your trembling. You have forgotten--I remember. I remember our meeting in the park on the path to church. I remember the heavenly morning of my return from my travels, and the same Laetitia meeting me, stedfast and unchangeable. Could I ever forget? Those are ineradicable scenes; pictures of my youth, interwound with me. I may say, that as I recede from them, I dwell on them the more. Tell me, Laetitia, was there not a certain prophecy of your father's concerning us two? I fancy I heard of one. There was one." | - Не клевещите, Летиция, на ту святую пору. Я ее помню, словно это было вчера: вот я проезжаю верхом мимо вашего коттеджа, вы сидите возле окна с пером в руке, волосы свесились на лоб. Когда-нибудь я закажу ваш портрет художнику, и он напишет его с моих слов, Да, вы были романтичны и простодушны, но глупой - никогда. Вы думали обо мне - так ли уж это глупо? Я помню тот день, когда мы с вами впервые шепнули друг другу заветное словцо - как вы затрепетали! Вы забыли, я - нет. Я помню, как повстречал вас на тропинке, когда вы шли в церковь. Я помню божественное утро моего возвращения из странствий, помню, как меня встретила прежняя Летиция, неизменная в своем постоянстве. Могу ли я это забыть? Эти картины моей юности я ношу с собою всю жизнь, они никогда не потускнеют. Напротив, чем дальше я от них удаляюсь, тем пристальнее вглядываюсь в них. Скажите, Летиция, разве ваш отец не изрек в свое время некоего пророчества? Сдается мне, я кое-что об этом слышал. Да, да, это точно. |
|
"He was an invalid. Elderly people nurse illusions."
"Ask yourself Laetitia, who is the obstacle to the fulfilment of his prediction?--truth, if ever a truth was foreseen on earth. You have not changed so far that you would feel no pleasure in gratifying him? I go to him to-morrow morning with the first light." "You will compel me to follow, and undeceive him." "Do so, and I denounce an unworthy affection you are ashamed to avow." |
- Он больной и старый человек. А старые люди цепляются за иллюзии.
- Спросите себя, Летиция, кто мешает его пророчеству сбыться? Ведь то, что он предсказывал, правда, если только правде дано восторжествовать в этом мире! Неужели вы переменились настолько, что не захотите порадовать отца? Я пойду к нему завтра, чуть свет. - В таком случае мне придется пойти вслед за вами и вывести его из заблуждения. - А я тогда объявлю, что вы питаете недостойное чувство к другому и стыдитесь в этом чувстве признаться. |
|
"That would be idle, though it would be base."
"Proof of love, then! For no one but you should it be done, and no one but you dare accuse me of a baseness." "Sir Willoughby, you will let my father die in peace." "He and I together will contrive to persuade you." "You tempt me to imagine that you want a wife at any cost." "You, Laetitia, you." |
- Это вам ничуть бы не помогло, хоть и было бы достаточно низко.
- Ват вам доказательство моей любви! Вы одна способны толкнуть меня на такой поступок, и никому, кроме вас, я не позволил бы обвинить меня в низости. - Сэр Уилоби, я надеюсь, что вы дадите моему отцу спокойно умереть. - Мы с ним вместе постараемся убедить вас. - Можно подумать, что вы решили жениться во что бы то ни стало, на ком угодно, - лишь бы жениться! - Только на вас, Летиция, только на вас! |
| "I am tired," she said. "It is late, I would rather not hear more. I am sorry if I have caused you pain. I suppose you to have spoken with candour. I defend neither my sex nor myself. I can only say I am a woman as good as dead: happy to be made happy in my way, but so little alive that I cannot realize any other way. As for love, I am thankful to have broken a spell. You have a younger woman in your mind; I am an old one: I have no ambition and no warmth. My utmost prayer is to float on the stream--a purely physical desire of life: I have no strength to swim. Such a woman is not the wife for you, Sir Willoughby. Good night." | - Я устала, - сказала она. - Сейчас очень поздно, и я предпочла бы закончить нашу беседу. Я не хотела причинить вам боль. Я верю, что вы говорили со мной искренне. Я не стану защищать ни весь женский род, ни себя. Скажу только, что в моем лице вы видите женщину все равно что умершую. Я могу еще быть счастливой по-своему, но во мне так мало жизни, что никакого иного счастья я уже не способна испытать. Что касается любви, я рада, что мне удалось вырваться из этого плена. Вы имеете в виду молодую женщину, в то время как я - старуха. У меня нет никаких стремлений, никакого тепла. Все, что у меня осталось, - это чисто инстинктивное желание сохранить жизнь, и я молю только о том, чтобы меня несло по течению, - самой плыть у меня нет сил. Нет, сэр Уилоби, не такая вам нужна жена. Покойной ночи. |
|
"One final word. Weigh it. Express no conventional regrets. Resolutely you refuse?"
"Resolutely I do." "You refuse?" "Yes." "I have sacrificed my pride for nothing! You refuse?" "Yes." "Humbled myself! And this is the answer! You do refuse?" "I do." |
- Скажите ваше последнее слово. Взвесьте его как следует. И - никаких условных сожалений. Итак, вы решительно отказываетесь?
- Решительно отказываюсь. - Отказываетесь? - Да. - И для этого я принес в жертву свою гордость! Вы отказываетесь? - Да. - Унизился перед вами! И вот ваш ответ! Вы отказываетесь? - Отказываюсь. |
|
"Good night, Laetitia Dale."
He gave her passage. "Good night, Sir Willoughby." "I am in your power," he said, in a voice between supplication and menace that laid a claw on her, and she turned and replied: "You will not be betrayed." "I can trust you . . . ?" |
- Покойной ночи, Летиция Дейл.
Он пропустил ее вперед. - Покойной ночи, сэр Уилоби. - Я в ваших руках, - сказал он голосом, в котором одновременно слышались и мольба и угроза. - Я вас не предам, - сказала Летиция. - Могу я вам верить? |
|
"I go home to-morrow before breakfast."
"Permit me to escort you upstairs." "If you please: but I see no one here either to-night or tomorrow." "It is for the privilege of seeing the last of you." They withdrew. Young Crossjay listened to the drumming of his head. Somewhere in or over the cavity a drummer rattled tremendously. |
- Я уеду отсюда утром, до завтрака.
- Позвольте проводить вас наверх. - Если вам угодно. Но я ни с кем не буду говорить, ни этой ночью, ни завтра утром. - Я просто хотел продлить наше свидание хоть на миг. Они покинули гостиную. Юный Кросджей продолжал лежать, прислушиваясь к невидимому барабанщику, который нещадно выбивал свою дробь - то ли где-то внутри его черепа, то ли извне. |
|
Sir Willoughby's laboratory door shut with a slam.
Crossjay tumbled himself off the ottoman. He stole up to the unclosed drawing-room door, and peeped. Never was a boy more thoroughly awakened. His object was to get out of the house and go through the night avoiding everything human, for he was big with information of a character that he knew to be of the nature of gunpowder, and he feared to explode. He crossed the hall. In the passage to the scullery he ran against Colonel De Craye. "So there you are," said the colonel, "I've been hunting you." |
Дверь в лабораторию сэра Уилоби с шумом захлопнулась. Кросджей кубарем скатился с оттоманки, подкрался к оставшейся открытой двери гостиной и выглянул в коридор. Пробуждение Кросджея было полным! Он решил во что бы то ни стало выбраться из дому и провести остаток ночи не встречаясь ни с одним представителем человеческой породы, ибо нечаянно подслушанная новость превратила его в пороховой склад, который грозил вот-вот взорваться. Он пошел коридором и возле буфетной наткнулся на полковника де Крея.
- Так вот ты где! - воскликнул полковник. - А я-то за тобой повсюду охочусь. |
|
Crossjay related that his bedroom door was locked and the key gone, and Sir Willoughby sitting up in the laboratory.
Colonel De Craye took the boy to his own room, where Crossjay lay on a sofa, comfortably covered over and snug in a swelling pillow; but he was restless; he wanted to speak, to bellow, to cry; and he bounced round to his left side, and bounced to his right, not knowing what to think, except that there was treason to his adored Miss Middleton. |
Кросджей сообщил, что нашел дверь в свою комнату запертой, что он не знает, где ключ, и что сэр Уилоби в лаборатории.
Полковник повел мальчугана к себе в комнату и уложил на диван, укрыв его одеялом и подложив ему под голову подушку. Но мальчик не мог успокоиться. Ему хотелось говорить, плакать, рычать. Он ворочался с боку на бок, не зная, что и думать, и понимая только одно: по отношению к его обожаемой мисс Мидлтон совершено предательство. |
| "Why, my lad, you're not half a campaigner," the colonel called out to him; attributing his uneasiness to the material discomfort of the sofa: and Crossjay had to swallow the taunt, bitter though it was. A dim sentiment of impropriety in unburdening his overcharged mind on the subject of Miss Middleton to Colonel De Craye restrained him from defending himself; and so he heaved and tossed about till daybreak. At an early hour, while his hospitable friend, who looked very handsome in profile half breast and head above the sheets, continued to slumber, Crossjay was on his legs and away. |
- Послушай, мой милый, этак из тебя никогда не выйдет солдата! - крикнул ему полковник, приписывая беспокойство Кросджея его непривычке спать на узком диване.
Кросджею пришлось проглотить эту горчайшую из пилюль. Безотчетное чувство помешало ему облегчить свою смятенную душу и оправдаться, рассказав полковнику о мисс Мидлтон, и он так и проерзал на диване до рассвета. С первыми же лучами зари, когда его гостеприимный друг покоился на подушке, выставив наружу свой красивый профиль и обнаженные плечи, Кросджей вскочил на ноги и удрал. |
|
"He says I'm not half a campaigner, and a couple of hours of bed are enough for me," the boy thought proudly, and snuffed the springing air of the young sun on the fields. A glance back at Patterne Hall dismayed him, for he knew not how to act, and he was immoderately combustible, too full of knowledge for self-containment; much too zealously excited on behalf of his dear Miss Middleton to keep silent for many hours of the day.
|
"Он говорит, что из меня не выйдет солдата, а я вот поспал два часа, и с меня довольно!" - с гордостью подумал мальчик, вдыхая упругий воздух полей, разбуженных лучами еще неокрепшего солнца. Но, оглянувшись на Большой дом, он пришел в смятение, ибо не знал, как ему быть: он чувствовал, что готов взорваться и что рыцарственное рвение постоять за свою обожаемую мисс Мидлтон не позволит ему держать язык за зубами. |
|