Никиту разбудил Мурзилка - выходило, что проспал Никита вместо двух все два с половиной часа. Проснулся он в липком, холодном поту, голова решительнейшим образом плыла, пришлось опять приобщатся к чудесам фармакологии. К тому же на повреждённой руке перестал слушаться мизинец, и выходило, что теперь не работает два пальца. Пришлось существенно поработать, что бы вернуть себе крохи трудоспособности.
Мурзилка вывел из подвала Гошу, остальных запер на замок. Замок по его разумению был некрепким, и семья сможет за пару часов выбить дверь. Никита не возразил.
На улице было уже темно, фонарей в этой области города не было, в окнах свет не горел. Выходили из дома, готовясь к засаде, но никто их не ждал - видимо изначально смогли подкрасться к дому незаметно.
Шли вместе несколько километров, избегая оживлённых улиц. Гоша показывал дорогу, а Октябрь держал на его шее руку, ставшую сейчас мягкой, как удавка.
Вблизи выглядели комично - одежды по размеру не нашлось, Петя был габаритами больше Никиты и Ловца, а детские костюмы даже близко не налазили на детей. К счастью, у семьи был ещё один сын, видимо, сейчас находящийся в отъезде, но от него осталось несколько костюмов. На тех пионеров, что были почище просто накинули Петровские пиджаки и рубашки, обрезав рукава и подолы. Надеялись что издалека, в темноте, сойдёт и так, и, вроде, сходило.
По плану раненные - Мурзилка, Никита, Чук и Алиса остановились возле освещённого электричеством здания Института Этикета, к ним примкнули Ловец и Гек. Митя, Витя и Октябрь, ведомые Гошей шли к Парфёну, выяснять, где Кибальчиш. Гоша утверждал, что охрана у Парфёна серьёзная, но к дому есть несколько, ориентировочно удобных подходов. Мурзилка что-то обсудил с Октябрём, все попрощались, пожелали друг другу удачи.
Город в массе своей спал - ночная жизнь бушевала в центре города, и изредка очаги её возникали по периферии, да вдоль границы ходили КГГ, ища тех, кто на самом деле уже пробрался внутрь, но в основном город спал, погружённый в ночь, и звёзды пророчили ему нехорошую судьбу.
КГГ могли видеть как к самой границе подходят бесплотные Красные Всадники, которые не светятся, но видимы при любом освещении - от того что не люди, а идеи. Нагие, они безмолвно смотрели на Энск, и те, кто видел это в ту ночь, чувствовал страх, если был рождён от женщины и мужчины, страх, которого никогда прежде не ощущал, потому что даже не суеверные знали, что ничего хорошего подобное зрелище не сулит. Шептались молитвы, лились скупые слёзы, не унималась дрожь, страх повис над границами Энска, которой Всадникам было не перейти - потому что здесь живут старым законом, и не верят их правде.
Сеня открывает глаза, и долго не может разобраться в мерцании цветных пятен вокруг себя - в них нужно найти порядок, иначе он так и останется на веки вечные среди этого калейдоскопа, и однажды сам растворится, потому что при взгляде со стороны он тоже - цветные пятна, и ничего больше, поэтому необходимо найти зацепку, что бы вернуться в привычный мир. Это тяжело, потому, что непонятно зачем, если вся жизнь - цветные пятна, думающие что они люди и не люди, и даже эти мысли - иллюзия, обусловленная цветом пятна, которое никогда не знает какого оно цвета, и даже слова "пятна", "цветные" - просто цветные пятна, и ничего больше нет.
Он даже немного разочаровывается, когда пятна начинают выстраиваться в предметы, а потом испытывает ужас, потому что знает, что сейчас вернётся страшная боль.
И боль возвращается.
Вместе с ней мир окончательно становится чем-то конкретным, и наваждение про пятна исчезают из памяти.
Вот так я сделался собой. Вот, посмотрите на меня, и ужаснитесь.
Он лежит на полу, в окружении человеческих тел, покинутых жизнью, сломанных и раненых - число им десять, а он - одиннадцатый, задержался как-то. В животе рана, кажется, задета печень, и сломана коленная чашечка на одной из ног - только невозможно собраться с силами и понять - на какой. Он не может поверить, что всего в несколько секунд в его биографии могли произойти такие изменения - сегодня даже не его смена, он подменился с Потёмкиным, потому что Потёмкин женится. Сеня вспоминает свою жену, с которой он в ссоре, и к которой он должен был ехать вскоре - замаливать грехи, и она обязательно бы согласилась, простила его, потому что любит.
Происходящее кошмарный сон, не сомневается он, и надо проснуться, и может повезти, и оказаться так, что и ссора эта - тоже часть сна.
Но проснуться некуда - потому что это не сон, во всяком случае, если допустить что что-то на свете не сон, и уж во всяком случае - не Сенин сон, и вместо пробуждения он погружается в воспоминания.
Двери распахнулись, вспоминает он, и вошёл странный человек, волокущий за собой охранника Ваню за ногу. Охранник Ваня - скорее швейцар, чем охранник, и где ему справится с этим человеком. Вошедший повернулся к стоящим в фойе спиной, взял двумя руками ногу Вани, и через секунду охранник уже летел прямо на Сеню. Он ещё летел, когда вошедший - Сене неоткуда узнать что это - Кирилл Ловец, хотя он и слышал о таковом, одним прыжком оказался возле Саши, и вогнал пальцы ему в глазницы, а другая рука коснулась Сашиного бедра - и в этом жесте было что-то нежное, содомитское, потому что все движения Кирилла были невероятно грациозны и женственны, но рука на бедре искала кобуру, и пистолет, и когда все они, девятеро, опомнились, Ловец уже стрелял.
Две пули вошли в тело Мишы, две в тело Коли, а с ещё одним, которого Сеня не знает, как зовут, но который много матерится, выходит так: Он наклоняется вперёд, и первая пуля проходит мимо, но из-за этого вторая, предназначенная в живот, попадает прямо в макушку, и матершинник, хватаясь за голову, падает.
Они начали стрельбу, кроме Сени, который только скидывал с себя труп Вани, игнорируя мысль о том, что он был бы неплохим прикрытием, но Ловец прыгнул на крепкий дубовый стол, и повалил его, и сам упал за него, и не стало возможности спокойно вести огонь, но хорошо было что у него кончились патроны.
Дверь распахнулась снова, и в фойе влетели мужчина с винтовкой, и огромный красный человек с каким-то схематичным лицом, даже не человек, а красный силуэт, держащий в руках серп, только и серп был частью силуэта - это Чук и Гек соединились.
Гигант одним ударом снёс полголовы Калмынину, а человек с винтовкой расстрелял Чубашина. Сеня оглянулся снова на Кирилла и увидел, как тот приблизился молниеносно, и, нежно заглянув в глаза, ударил рукой в колено, отчего то хрустнуло и разразилось болью, а Ловец, оттолкнув Сеню, прыгнул к стреляющему в Гиганта Терещеву, и ударил его в затылок, от чего тот упал на колени.
Осталось только трое, и их судьба была так же незавидна - охранник с усами выпустил целую обойму в Гиганта, но не понял этого, и продолжил нажимать на курок впустую, и Ловец пробил ему висок, метнув упавшую со стола тяжёлую чернильницу. красный Гигант тем временем догнал пытавшегося убежать Носикова, и вонзил ему серп под рёбра - сзади. Гуленько стрелял с двух рук в человека с винтовкой, заставив того спрятаться за дверью, и Ловец просто взял одну из его рук, и заставил выстрелить себе в челюсть.
Потом человек с винтовкой, которого Гигант назвал Воронцовым, добил кричащего Сашу, что бы он не только не видел, но и сам стал беспросветным мраком, в голову, и Терешева - в спину, потому что тот так и стоял, будто изображая козлика. Сеня схватил пистолет, превзнемогая боль, но рядом оказался вдруг Ловец, а в правом боку - целых два ножа, вонзённых одним кулаком разом, они прежде лежали на столе, и на одном из них было масло.
Теперь же Сеня слышит звон тревожного колокола - скоро здесь будет вся, что называется, королевская рать. Он не может встать, но ползёт к каждому из коллег, и вскоре обнаруживает, что Терешев ещё дышит, и он недолго рыдает над Терешевым, пуская сопли, как в детстве, и дышит ещё Коля, только держит нехорошо запрокинув голову, и Сеня подкладывает ему под затылок руку лежащего тут же Мишы, потому что больше подложить нечего, а что-то подложить надо, а самому Мише уже всё равно - нет уже самого Мишы, и нет ничего, что ему интересно.
Вдруг Коля перестаёт дышать, и Сеня делает ему искуственное дыхание рот в рот, но это не помогает - хотя он даже поднимается на правом локте, массируя левой рукой Колино сердце. Сеня ложится затылком на живот Коли, и просто ждет, когда придет подмога, что бы дождаться спасения.
Он дождётся - придут уже через минуту, и его заберут, и перебинтуют, и он уснёт, что бы увидеть во сне свою первую любовь, по имени Галя, с которой рос в деревне, и которую защищал от страшных коров, и страшного Дела Максима, у которого рожа от падучей похожа на бесовскую, и который потом заболеет непосредственно рожей, и умрёт, утопившись по пьяни. Потом он переехал в Энск, а в Энске после определенного возраста нужно было или иметь опыт семейной жизни, или становиться маргиналом, и он как-то рефлекторно женился на девушке, которая полюбила его всем сердцем, а он только мучился от того что не может ответить ей тем же.
Странно - настоящей окажется именно эта детская любовь, теперь это понятно, раз она придет проводить его из жизни, потому что он уже не откроет глаз снова, а умрёт, что бы этой ночью предстать вместе с коллегами перед глазами Ленина.
Вошли без проблем - пока Никита, Ловец и Чук и Гек, образовавшие Красного Гиганта, который, по совести был - ну два с небольшим метра, но что бы уж гигант - такого, пожалуй что и не было, зачищали первый этаж, Мурзилка - в человеческом обличии, и Алиса выбивали стёкла в окнах второго этажа, кидая камни.
На входе оставили троих недобитых - деморализовать подмогу. По хорошему не стоило добивать ослеплённого Ловцом, но Никита не выдержал. Пока собирали оружие и патроны, и даже несколько гранат - это у охраны на входе-то - подошли Мурзилка и Алиса, и все двинулись на третий этаж, не заглядывая специально в попадающиеся на пути кабинеты, но зачищая коридор и все помещения, двери в которые были уже открыты. Больше всего Институт напоминал советскую школу - коридор, кабинеты, окна... И Никите подумалось, что есть ещё подземные этажи, потому что то, что он видел никак не тянуло на те функции, которые заведение должно было выполнять.
Мурзилка знал, в какой стороне тревожный колокол, и они шли ровно в противоположную, что бы не мешать врагу стягивать силу на этот участок.
Закрепились в одном из кабинетов третьего этажа - вытащили в коридор несколько столов, второпях построив по обе стороны от двери кабинета небольшие баррикады, и стали ждать. Вскоре зазвенел колокол. Красный Гигант выглядел устало, хотя у него и не было черт лица, но Чука и Гека должно было хватить ещё минут на десять.
Кирилл вдруг перепрыгнул через баррикаду, и отправился на второй этаж - Никита, конечно, освободил его ещё перед входом в здание.
Алиса скинула шмотки, оставшись в своём равном пионерском наряде - так она чувствовала себя увереннее, а потом послышались шаги множества людей, сменившиеся выстрелами и криками.
Это Ловец перехватил первую партию подмоги - ещё людей, он был в другом конце длинного коридора, когда увидел их, и не смог сделать ничего, кроме как кинуть гранату, которая по неизвестной причине так и не взорвалась, но обратила на себя всеобщее внимание, чем и воспользовался Кирилл, в три прыжка сократив расстояние до боевого.
Врагов было десять, снизу шли ещё, и Кирилл убил троих - ударом сломал локоть ближайшему, выхватил пистолет, и вручил по две пули троим идущим впереди, и кинулся к своим.
Увидев, что Кирилл возвращается, Мурзилка стал быстро раздеваться, что бы на этот раз сохранить одежду, и когда на этаж вошли солдаты, Мурзилка был уже в зверином обличии.
Первая группа была уничтожена за несколько секунд. Кирилл выскочил из окопа, и, добежав до тел, обыскал их, и бросил Никите и детям всё оружие, которое нашёл.
Снизу уже поднималась новая партия, и Кирилл кинул туда две гранаты, на это раз обе взорвались. Двое из группы выжили, и вернулись к своим, доложить что ситуация куда как тяжелее чем предполагалось.
У здания действительно были подземные этажи, и среди них был тоннель, ведущий к Кожевным Цехам, так что вскоре из подвала стали подниматься клоны и кентавры. Кентавры справлялись с лестницей не без труда.
На то время, пока вызывали подмогу из Цехов, коммунистам была предоставлена передышка, так что Красный Гигант в какой-то момент обмяк, упал на землю, и стал обретать черты лица и рельеф тела, переставая быть силуэтом - потом получившийся человек стал превращаться в кучу костей и пузырящегося, клубящегося мяса, и этот конгломерат, в конце концов, стал Чуком и Геком. Алиса кинула им одежду, и они облачились в пионерские наряды, запачканные кровью, хотя в глазах их было темно, а в ушах звенело - быть Красным Гигантом невероятно тяжело, и требует огромных затрат со стороны организма. Они взяли по винтовке, Никита, глядя на них, закурил.
Все они сейчас были сильнее, чем обычно - конфеты настоящей храбрости из жёлтого чемоданчика не только подавляли инстинкты и снижали болевой порог, но и подстегивали организм. Никита подумал, что за последние дни употребил больше лекарств, чем за всю прожитую жизнь, и, скорее всего, что-то в его теле уже разбалансировалось, и механизмы уже не будут работать исправно. Мысль была отвлеченной, как о книжном персонаже, которому сочувствуешь, но никак не больше, чем самому себе, даже если его проблемы куда как серьёзнее.
Наконец, в коридоре появились клоны, зачастую вооружённые только саблями и дубинами, но случались и с винтовками и пистолетами.
Сначала они просто лезли через столы, что бы встретить на этой стороне свою смерть, потому что никто не собирался позволять им перелезть, и всё-таки через несколько минут Чук был ранен в ногу, его подстрелил человек с недоделанным лицом, напоминающим в спешке обтянутый кожей череп.
Потом в окоп залетела граната, но Кирилл успел отправить её обратно, она взорвалась ещё в полёте, но уже перелетев баррикаду. От взрыва упал верхний, составляющий баррикаду, стол, прямо на Никиту - он успел уклониться, но хищный предмет мебели всё-таки схватил его за щиколотку и сломал её.
Отступили в кабинет, задвинули шкафом окно, опрокинули столы, что бы прятаться за ними, и отстреливали появляющихся в дверном проёме. Почему-то больше враги не кидали гранат.
Наконец, Мурзилка и Гек задвинули вторым шкафом дверь, что бы перевести дыхание. Дверь сразу же начали ломать. Вскоре шкаф рухнул, и входящие клоны были встречены залпами винтовки, а когда пришла пора перезаряжаться, в проём полетели гранаты. В узком проходе было удобно отстреливать врага, но кончались снаряды, а клоны уже шли вооружённые для рукопашной - враг учел, что единственный источник вооружения для коммунистов - Энские воины, и стал посылать просто волны мяса, что бы красная зараза исчерпала свои ресурсы, и была вынуждена сражаться в рукопашную, что неизбежно приведёт к краху ввиду явного численного превосходства противника.
Так и вышло, не прошло и нескольких минут, как последний патрон вонзился в глаз очередного клона, и застрял навеки в его мозгу.
Тогда вперёд вышли Мурзилка и Ловец.
Между тем что-то громыхнуло прямо за стенами, и всё затряслось, потом ещё раз, ещё раз, а на четвертый раз фрагмент стены разлетелся от взрыва, и в образовавшийся проём кинулись клоны, вооружённые резиновыми жгутами.
Никита с помощью Гека кинул в них стол, и, кажется, кого-то даже задавило, хотя и не фатально, а в следующее мгновение кабинет напоминал муравейник, куда вторглись пятеро пауков.
Первым упал Гек - он уже потерял свою белоснежную улыбку, оставшись всего при десятке зубов, и десятке обломков зубов, и под конец отбивался лёжа на спине, ногами, но его схватили за ноги, и что-то тяжёлое несколько раз опустилось ему на челюсть, но не раздробило, а потом ударило его в левый висок, и Гек утратил себя.
Чук отбивался стулом с металлическими ножками, но вот - он неудачно промазал по подставленной руке, и на секунду подставил врагу спину, из-за того что крутанулся вслед за стулом, и тут же получил удар прямо по почкам, а потом его шея оказалась в плену жгута, и он был придушен до потери сознания.
Никита колол и резал штыком винтовки, и справился бы с людьми, потому что люди бы испугались подходить к тому, кто разрубает щёки и прокалывает промежности, но этим страх был неведом, а между тем поврежденные рука и нога болели всё сильнее, и вот - руки просто разжимают оружие, а ноги просто подкашиваются, и он падает на спину, и тут же переворачивается, кашляя кровью, и успевает заметить как нога в тяжёлом, кованном ботинке, совершенно не подходящем к одеянию всех клонов - брюкам, пиджакам и белым рубашкам, направляется прямо в его переносицу.
Алиса не выпускает из рук пистолетов, благодаря которым её удары обретают дополнительную силу, но её хватают за волосы, и, когда она отвлекается, поднимают за ноги - и она висит над бетонным полом, и её держат за ноги и за волосы, и раскачивают, и кидают в окно, зарытое шкафом, и от этого шкаф, покачнувшись, падает на неё, проламывая заодно голову одному из клонов.
Мурзилка убивает даже больше Ловца, он просто размахивает когтистыми лапами, он уже не жёлтый, а грязно-красный, но поскальзывается, как бы это комично не выглядело, на подвернувшейся под лапку половине лица, и падает, но и упав продолжает рубить ноги, рубить ноги, рубить ноги, и тут поспевает кентавр, он неумело пятится на задних лапах, так что достать его лёжа не получается, а потом острые копыта несколько раз вонзаются в грудь, ломая рёбра, и Мурзилка закрывает глаза, и не спеша превращается в окровавленного нагого мальчика.
Кирилл Ловец неотразимо улыбается, не на секунду не замирая, выбивая кадыки и пробивая рёбра, закрываясь трупами, и швыряя их в толпу, но и он не всесилен, тот же кентавр, так же, поднявшись на дыбы, лягает его в висок - Ловец не успевает отреагировать, потому что как раз уклоняется от сильного удара мускулистого клона, и выходит так что он уклоняется ровно на копыто, и успевает только отметить что удар, от которого он уклонился пробивает стену почти насквозь.
Митя и Витя идут вслед за Гошей, а юный Октябрь идёт впереди. Парфён живёт на самом краю центра города, ещё в той зоне, где ночная жизнь ограничена, и никто не должен видеть того, что вот-вот здесь произойдёт. Они идут, что бы нести смерть и боль свои врагам, потому что смерть и боль - это те гостинцы, которые надлежит приносить тем, кто решил стать твоим врагом, они идут на выручку своему товарищу, оцененному в несколько жизней, среди которых Алиса. Вите тяжело это понимать - он не надеется увидеть Алису вновь, потому, что часть миссии, выпавшая её отряду самоубийственна - кто они, даже со Стражем Старого Мира Кириллом Ловцом против полчищ живых и исскуственных воинов Энска? Витя всерьёз обдумывает самоубийство после выполнения задания, но это кажется ему - не трусливым, нет, не правильным, ему кажется, что лучше было бы увековечить любимого человека, так что бы каждая сволочь на земле, за которую прольётся сейчас кровь, узнала, что была на свете вот такая девочка, и бесстрашно волочила она свои ноги, одна из которых почти не работала навстречу верной гибели, что бы живущие как слепые черви, недостойные песен и сказок, могли и дальше есть свой хлеб и пить свои вина, и оправдывать её смерть ударными победами. Нет сейчас иной любви в Вите, кроме любви к ней, нет в нём сочувствия и симпатии к тем, ради кого был создан Боевой Пионерский Отряд "Красные Дьяволята", нет в нём ничего кроме понимания что бывают скотства, которые уже не искупить никакими райскими кущами - что бы не случилось с человечеством в будущем, какая бы гармония его не настигла, верный идеям партии коммунизма пионер Витя сейчас не верит, и не умеет хотеть верить, и не хочет уметь верит, что это может окупить несправедливую судьбу Алисы. И всё-таки он идёт, с каждым шагом переступая через себя, вращая землю своими шагами - от себя, от себя, от себя, что бы солнце отправлюсь вспять, и внезапно взошло на востоке, и что бы другим, более везучим влюблённым пришлось встретиться раньше, и утонуть в неге поцелуев, которой уже не достанется Витя. Что бы судьба девочки стала хоть немногим менее напрасной.
Зазвенел колокол - это товарищи, выждав положенный срок, удачно начали свой штурм Института Этикета, заставляя Энск стягивать свои силы для их подавления, и это может позволить захватить Парфёна.
Чук и Гек отдали Мите и Вите свои доски, а пистолеты они добудут сами.
Гоша не пытался убежать, покорно шёл навстречу судьбе, в душе надеясь, что всё обойдётся, и вскоре привёл пионеров к дому Парфёна. Дом был не слишком шикарный - двухэтажный особняк с прудом во дворе, окружённый большим забором. По территории прогуливались люди в полицейской форме, потому что Парфёна охраняли именно они. Обыкновенно он жил безо всякой охраны, и не нашуми они при переходе границы, его можно было бы взять голыми руками.
Гоша показал место, о котором говорил, и Октябрь с досады чуть не задушил его насмерть, еле остановился: пионеры ему не мешали. Гоша думал, что небольшой квадрат позади дома не проглядывается, а он проглядывается. Идти там нельзя. Вернулись к парадному входу, и увидели, как Парфён выбежал из дома, на ходу застёгиваясь, и кинулся в дизельный автомобиль. Охранников в поле зрения было четверо, и Октябрь скомандовал:
- Сейчас.
Митя и Витя схватили Гошу на руки, и потащили перед собой, а Октябрь кинулся на перехват машине, которая ещё не тронулась. Октябрь разбил лобовое стекло, и, схватив удачный осколок прижал его к горлу Парфёна
- Спокойно.
Не отнимая осколка от горла, он передвинулся одними ногами в кабину. Выглядело это как па из африканского танца.
Митя и Витя дошли до машины, и только тут охранники открыли стрельбу, попадая в Гошу, и пионеры пошли дальше, прикрываясь трупом, пока не сочли возможным атаковать. Кинулись врассыпную - на каждого приходилось по два врага. Витя вонзил доску куда-то под рёбра первому, и потянулся к пистолету, но тот уже падал на землю, пришлось прикрываться стонущим человеком, хватать левой рукой пистолет и и вслепую стрелять во второго. Только одна из пуль попала в него - в живот, и раненный согнулся.
Митя кинулся на первого по сложной траектории, так что было очень удобно схватить его за руки, и подсечь, но тут в его бок вонзилась сталь, выпущенная вторым. Митя ойкнул, но выстрелил в ответ, попав в левое плечо, и ещё раз, попав в горло, но тут его за ногу схватил первый, и Митя упал, и выронил пистолет, а первый дотянулся до него, и послал две пули в Витю, попадая оба раза в левую руку - в бицепс и ниже локтя. Митя вонзил в затылок полицейского доску с гвоздём, и от этого движения испытал в развороченном боку такую боль, что немедленно перевернулся на живот.
Октябрь надавил на осколок, так что бы пошла кровь
- Где наш друг?
- Хотите вашего друга - улыбается нехорошо Парфён - будет вам. Я так понимаю, нападение на Институт этикета - ваших рук дело?
- Где. Наш. Друг.
На Митю и Витю спикировали люди с крыльями, подняли их на небольшую высоту, и выпустили, а потом стали бить по головам, что бы те потеряли сознание.
Октябрь напрягся.
- Заводи.
- Заводить?
- Заводи.
Парфён пкачал головой
- Я не могу вести, когда мы в шею упирается стекло - это не только против всех существующих правил, но и небезопасно. Машина развивает немаленькую скорость - да и что толку? Мою машину знают все.
- Заводи и веди.
Октябрь не замечает как возле двери машины, как раз с его стороны появляется ещё один человек с крыльями, выбивает стекло, и вытаскивает мальчика прямо через узкое окошко, и нокаутирует его.
- Вот оно, значит, как - говорит Парфён, которому осколками посекло лицо, но он не обращает на это внимания - этих в дознание, раз хотят к другу, но в другие камеры. Я потом разберусь, пока хоть в какие-то, но в разные. Тех, кто в Институте Этикета брать живьём - любой ценой. Лети. передавай.
Человек с крыльями отталкивается ногами от земли, и взлетает.
Кибальчиш всё ещё жив, хотя растоптан морально. За него ещё не брались всерьёз, только иглы и небольшие надрезы, хотя Дяденька всё говорит, что впереди его ждёт что-то, что точно его сломает. Взвейтесь, кострами.
Зоя уже давно не кричит, и Дяденька говорит, что её убили нечаянно - и это плохо, потому что она должна была промучься, и промучить Кибальчиша хотя бы три дня. Кибальчиш спрашивает, что с ней делали, и получает ответ что делали с ней всё, и пальцы кислотой жгли, и на пах кипяток лили, и пальцы ломали и резали, и глаз выкололи.
Мы и тебе глаз выколем. Ты пока подумай об этом. Задачка вот такая. Или ты лишаешься левого глаза, или правого. Если ты нажмёшь кнопку, которую мы дадим, останешься без левого, а если мы будем тебе выкалывать - без правого. Вот такая тебе моральная задачка.
Он всё ещё молчит, хотя уже прикидывает про какое место сказать что там схрон? Надо будет говорить не сбиваясь, и так что бы поверили, и тогда он выиграет несколько часов, а то и дней. А там - может быть, что-нибудь подвернётся, может быть удастся сбежать...
Ничего не удастся. Во-первых, ноги уже не слушаются. Во-вторых, я не знаю где я, и как тут что где.
Она кричала до самой смерти, говорит ему Дяденька, а с тобой мы пока просто играем, не правда ли - повезло?
В пище, которую ему дают - в холодной, склизкой каше, в которой плавает что-то что царапает горло, содержится и ещё что-то, что немного подстёгивает его мозг, и не даёт ему провалиться слишком глубоко в отупение и оцепенение, и через это он постигает что ему специально создают условия лучше, чем у Зои, но, несмотря на то, что он понимает что это сделано что бы сломать его ещё быстрее, метод всё равно действует, и он ломается, ломается, и каждый раз думает, что уже сломан, но всегда есть куда ломаться дальше.
Дяденька разминает ему ногу, от чего её сразу сводит, когда застоявшаяся кровь возвращается к привычному ритму жизни, и это длится довольно долго - почти десять минут, он считает сколько раз меняются данные на обманчивых часах, хотя ему кажется, что они врут не только показывая время, но и не соблюдают временные интервалы.
Когда нога уже ощущается, Дяденька опять пристёгивает её к креслу, и берёт огромный нож, подкладывает его под бедро, и длинным тягучим движением, которое никогда не закончится, которое приносит ему удивительную боль, ощущаемую как холод, срезает с бедра кусок мяса. Кибальчиш не кричит, только гортанно хрипит и кряхтит.
Рану Дяденька перебинтовывает, бинт пропитан чем-то тоже причиняющим боль.
Сколько проходит времени? Он не знает.
К нему приводят Мурзилку. Значит, их поймали... Только его или их всех? Мурзилке везёт, его вешают вниз головой. Кибальчиш кричит - стойте, я скажу, и Мурзилка кричит - стойте, он скажет, он скажет, не надо, нет, он ещё не знает, что ему повезло, и его смерть будет быстрой - ему вспарывают живот, и всё кончается уже через несколько минут, и он избегает смерти от постановленной на его спину метки.
Кибальчиша спрашивают, что он хотел сказать, но он может только глухо рыдать и всхлипывать, смерть именно Мурзилки - самого из них стального и боевого, самого жёсткого, истинного дьяволёнка, символична - она показывает что отсюда не выбраться.