Через два часа вокзал заняли белые. Раненных красноармейцев загнали в одну из подвальных комнат, оставив наверху четверых, бешенных барабанщики выгнали на улицу - пастись на воле в последние часы своей жизни. Красные были напуганы и деморализованы - когда в здание ворвались те бешенные, что двигались через чёрный ход, начался настоящий бардак. До этого основные силы просто стянули на второй этаж, и часть отстреливала пытающихся подняться, а часть стреляла из окон по белым. Несколько раз бешенные всё-таки прорывались на этаж, и успевали вцепиться кому-нибудь в щёку, или в горло. Таких раненных насчитывалось пять человек, им наскоро обрабатывали раны, и на это медицинская помощь для них кончалась. Уже через несколько минут они начинали испытывать сначала непреодолимую слабость, а потом, через полчаса, первый из них начал чесаться, как будто пытаясь содрать с себя кожу, рыдать, а потом кинулся на ближайшего товарища. У кого-то не выдержали нервы, и дебошира застрелили, но никому и в голову не пришло, что это наиболее мудрое решение. Остальные раненные начали проявлять признаки агрессии спустя час, но ничего серьёзного предпринять не успели, потому что из чёрного хода, который для стороживших здание был просто стеной, полезли ещё бешенные. В здании не было дверей чёрного хода - в здании была тонкая, фанерная стена, о чём не знали коммунисты. Бешенные долго плутали в неосвещённых коридорах, но в конце концов нашли нужную стену со своей стороны...
Впрочем, ещё до этого запустили Витязя, и это помогло весьма слабо. Витязь продержался несколько минут, и был уничтожен.
А после этого через огромны двери, через которые надлежало проезжать паровозам, въехал зелёный фургон. В здании был большой лифт, на ручной тяге, и шестеро белых принялись крутить огромное колесо, что бы поднять платформу на второй этаж. Увы, гиперболоид не отделялся от фургона, а располагать его на первом этаже было бы неправильные решением.
Всего штурм пережило пятнадцать красных, и четверо из них теперь стояли перед Табаченко и Овсовым. Руки коммунистов были связанны за спинами, головы были опущены.
- Ну что же вы не сражаетесь до последней капли крови? - Спросил Овсов - Вы ж герои у нас, нет? До основанья, а затем, и прочая марсельеза. Хотя, конечно, наших вы побили нормально так, не скрою. Только с нашей стороны - семерых насмерть, уж не знаю как с другой.
- Четверых. - Доложил Табачекно.
- Четыре да семь это сколько, кто знает?
- Перестань - Поморщился Табаченко - Кончить их и дело с концом. Надо послать вестового что вокзал занят, и, пока бешенные есть, идти на Зимний Вокзал.
- Деревенские к вечеру сдохнут, а местных мало. Парфюмер уже взял у них кровь, попробует смешать сейчас, новых надо делать. Да и сам посуди - на кого вокзал оставить? Недавно наших выбили тоже со станции местечковой - может слышал, там девчонка выбила, зверьё вызвала, так там их вдвое больше было. Нет, родной, тут у нас всё только начинается. Надо послать весточку что бы прислали кого-нибудь держать здесь.
- У нас гиперболоид и эта зараза...
- Эта зараза долго не живёт. Сможет ли парфюмер мазь сделать в кустарных условиях - большой вопрос. Это же непросто.
- Не могли что ли сделать долгоживущих?
- Это специально, что бы их после операции не отлавливать. Вот они пасутся по периметру - зато два часа нашим отдыхать. Потом часовых поставим, но пока - пока отдохнут ребята.
- Ладно, давай пока здесь. Хотя... У меня гиперболоид же.
- На станции тоже был гиперболоид. Не спорь.
- Как можно. Что с этими будем делать?
Овсов улыбнулся.
- Мне нравится как на стенах Вокзала смотрелось красное. Вот и мы повесим красное. В назидание.
Коммунистов увели.
Табаченко закурил.
- Жаль, не вышло Витязя захватить. А то, выходит, нам и оборонятся нечем?
- Я не думаю, что сейчас нападут. Да и твой гиперболоид, правда, есть.
- Думаю, не думаю - это лирика. У нас два три десятка человек.
- Ну, во-первых, часть патронов инфицированные. Этого у красных не было. То-то, небось, приятно было лицом к лицу столкнуться с крестьянами. Да и оборону здесь держать удобно. Главное, пускай подходят поближе, в идеале - что бы на этаж забрались. А мы их, тварей, гранатами.
- Плохие у меня предчувствия - мрачно сказал Табаченко.
- С нами Бог - наставительно отозвался Овсов - Да и нападать уже почти и некому. Перестань ныть, пошли героев вешать.
Горелая смотрела на здание вокзала. С крыши свисала верёвка, в которой болтался повешенный красноармеец - длинная такая верёвка, не пожалели. На самом деле висели красноармейцы с четырёх сторон. Примерно соответствующих сторонам света, но горелая видела только одного. Васька крутился у ног, поскуливая и подвывая, они рассеянно гладила его по голове. Стоять на ногах было тяжело, говорить не получалось. Она легла на живот, и загрустила. Васька лёг рядом, и посмотрел ей в глаза. Горелая улыбнулась, и Васька заметно повеселел, но не подал виду - вздохнул тяжело, и закрыл глаза. Горелая почесала за ухом - там полз какой-то жучёк. Надо было собраться с силами, и попасть внутрь...
Зашумели кусты, и Горелая опять поднялась на ноги, готовясь в любой момент помчаться прочь. Васька смешно зарычал.
Из кустов к ним полз совсем тощий человечек, он уже не могу даже передвигаться на четвереньках, а мог только ползти - выкидывая вперёд руки, и подтягивая вперёд тело, не помогая непослушными ногами. Пена и кровь на лице уже засохли, и по всему выходило, что жить ему оставалось не больше получаса, откуда-то Горелая это знала. С утробным, жалобным рыком, человечек посмотрел на неё, и она вспомнила кто это. Вспомнила с трудом, как будто это было не её памятью, а чьей-то чужой, и всё здесь было чьим-то чужим, но уж как вспомнила. Это её сосед - дед Семён. Дедом он был только потому что были у него внуки, а так - сорок лет мужику было. Косой владел, как будто сам её придумал, помогал ремонтировать дома, был ми и ласков со всеми, и даже пил в меру.
- Сеня - прошелестела она, и не смогла закончить фразу, потому что дар речи постепенно утекал от неё, как речка, и уже почти весь утёк.
Сеня не почувствовал в ней свою, решил, что она не больная, и что её можно убить и съесть, и совсем не оценил её скорби о печальной судьбе его. Поравнявшись с растерявшимся Васькой, он неуклюже махнул рукой - удар получился слабым, немощным. Горелая схватила Ваську за ногу, и оттащила - ей стало жалко убивать Семёна, пусть даже и такого. Тем более, что, похоже, Семён потратил на удар последние силы свои - он так и лежал, вытянув вперёд руку, и шумно и редко вдыхал и выдыхал. Горелая прижалась к Ваське.
Вдруг, с другой стороны появился высокий, статный, красивый красноармеец. Сначала он проткнул саблей Семёна, а потом поглядел на Горелую и улыбнулся. Он был ранен, этот красноармеец,, и ранен серьёзно, и это был, конечно, Самсонов.
- Вот и ты, девочка, а я тебе везде ищу - сказал он.
Васька угрожающе вышел вперёд. Самсонов спокойно прошёл мимо него, и склонился над горелой. Потом он поцеловал её. Поцелуй был долгим, при этом горелая не шевелилась, так и сидела, опёршись на руки, и Самсонов не шевелился, неудобно согнувшись, а Васька дважды кидался на него, но Самсонов отстранял его лёгким движением.
- Вот теперь, девочка, можно будет поговорить. - Сказал он - Объясни своему кавалеру, что так надо было.
- Ну иди сюда - ласково сказала он непослушным голосом Ваське, и тот обижено подполз, косясь на Самсонова - Ну что ты... Ну так надо было, а что ты сделал? - Обратилась она к Самсонову.
- Я отдал тебе часть силы, полученной в русских лесах.
- Я всё равно не вылечусь, да? Я всё равно скоро умру. Но так я хотя бы говорить могу... и думать... Вот он - указала горелая на Ваську - от меня заболел, после меня, а ему уже хуже чем мне. Так странно. Спасибо тебе, товарищ, спасибо. Ты тоже пришёл на защиту вокзала?
- Да. Но я вижу, мы опоздали?
- Не страшно. Мы отвоюем его.
- Конечно, смелая девочка. Без сомнений. Для начала... Нам, наверное, следует попросить твоего кавалера добраться до наших, скажем, до осеннего вокзала. Он ориентируется в пространстве?
- Пока ориентируется, но он раньше был сыном нашего лесника, и вряд ли знает где вокзалы.
- Понимаю. По нам нельзя мешкать - они наверняка уже передали весточку своим, и скоро их будет отсюда выбить тяжелее. Надо действовать где-нибудь, в идеале, сегодня ночью. К тому времени они уже расслабятся после боя, но ещё не отдохнут. - Самсонов задумчиво повертел перед собой руками - что же, твой кавалер всё равно не сможет добраться в срок. Нет, всё-таки... Всё-таки надо его отправить. Сегодня лес за нас, и он придёт к месту, не заблудившись. Храбрая девочка, он уже не может говорить?
- С ним это всё случилось из-за меня - грустно молвила горелая - а со мной из-за них. Я не помню, кто я такая, и как жила до их прихода, хотя помню соседей и весь наш уклад, который они растоптали. Он полюбил меня, и из нас обоих только я жалею, что с ним случилось всё это. Нет, он не умеет больше говорить, а скоро отучится дышать. Он может просто не успеть добраться до наших.
- Что же, когда проникнем внутрь, первым делом надо будет добраться до бумаги, я сделаю голубя. Но тогда нам придётся делать всё самим, храбрая девочка.
Горелая его почти не слушала, обнимая Ваську. Васька облизывал её лицо, и никак не получалось поймать губами его губы, что бы поцеловать его, он страшно суетился, и тогда она просто уткнулась в его спину, приставшие к его драной одежде репьи кололи кожу, и заплакала.
Самсонов отошёл в сторону, глядя на здание. Из кустов появилось трое бешенных - девушка, и два парня. Один из парней был на ногах, он издал торжествующий рёв, и кинулся на Самсонова, а его попутчики вяло поползли за вожаком. Самсонов спокойным взмахом сабли отсёк бешенному голову, пропустил мимо себя тело, сделавшее по инерции ещё четыре шага, и только потом неохотно опустившееся на одно колено - как будто ожидая, что его теперь посветят в рыцари. Не дождавшись посвящения, тело дёрнулось, как бы пожимая плечами, и завалилось на левый бок. Остальных Самсонов обезглавил, размышляя уже о своём. Выходит, скоро белые, если они не дурни, выставят обычную человеческую охрану. Лучше всего напасть именно когда охрана уже будет выставлена - например, ночью. Уставшие после боя и дороги солдатики будут рассеяны, возможно, напуганы. Если дети окажутся внутри, можно будет бить врага его же оружием. За деревьями показалось что-то непонятное. Самсонов приблизился, и понял, что это легендарный Витязь, приведённый в состояние полной нетрудоспособности. Мрачно свистнув, Самсонов вернулся к детям. Девочка всё рыдала, в глазах мальчика читалась паника и тоска - он не могу понять причин её грусти и помочь ей.
- Хватит - оборвала она себя, и поднялась, продолжая поглаживать Ваську по голове. - Пора действовать.
- Не спеши, храбрая девочка. Я знаю, что сюда идёт ещё кто-то, тоже созданный белыми, но ополчившийся на них. В сущности, всю революцию сделали именно они - веди они себя иначе, их не пришлось бы свергать. Как бы то ни было, мне сказали, что к вокзалу нас идёт трое, а твой кавалер не в счёт.
- Бедный - опять посмотрела она ласково на Ваську - Ты даже, говорят и не в счёт - что они понимают? Кто бы меня спас из дома, если бы не ты? Он мне лекарства ставил. По-моему я плохо заболела не из-за них, но, наверное, и они как-то помогли? А вы говорите не в счёт. Кто вам такое сказал-то?
- Понятия не имею, храбрая девочка. Я не хотел обидеть твоего друга, и тем задеть тебя, но ведь его создала ты, а не белые.
- Он сам себя создал - с тоской ответила горелая - через меня.
- В любом случае, надо немного уйти в глубь леса, и ждать ночи. Если до темноты никого не появится, будем действовать своими силами. Ещё надо обыскать людей - может быть, у кого-нибудь найдётся подходящая бумага. Ты знаешь, как делают голубей?
- Нет.
- Нужна бумага в клеточку, таким небесно-голубым цветом. В общем, если у кого в кармане будет сложенный листок - неси ко мне.
Подходящей бумаги они не нашли, а к темноте горелая опять почувствовала, что ей тяжело говорить. Точнее было так, она вдруг ощутила, что силу, данную ей теперь, не обязательно расходовать на разговоры и общую схожесть с человеком - и стала изучать куда ещё её можно потратить.
А потом вдали раздалось шелестение. Горелая замерла, Васька сначала вяло, и как-то истерично зарычал в сторону, откуда донеслись звуки, Самсонов поглядел с неподдельным интересом - что там ещё приготовила жизнь? Жизнь приготовило двухметровую бетонную божью коровку. Существо шло, роняя деревья, но отчего-то было понятно, что боятся его незачем.
- Свои - убеждённо сказал Самсонов горелой. - Пора.