Репетиция новой пьесы шла без энтузиазма. Актеры бубнили роли, ходили по кругу друг за другом и, цепляясь за расставленную мебель, сонно повторяли чужие и свои реплики.
Уставшие от безделья, выходили на крыльцо Дома, что - бы покурить или просто почесать языками об отсутствующих.
Среди актеров были два поколения - тридцати и сорокалетние. Мне шел двадцать девятый.
Этот год отличался от череды других. Я неожиданно созрел, чтобы жениться. Возможно, само сознание не подозревало о матримониальных планах на этот счет, но к своим подружкам я начал присматриваться более внимательно именно с этих, новых позиций. Для меня перестало быть безразличным их умение вести хозяйство, готовить, общаться в гостях , в конце концов ,просто хорошо и модно выглядеть.
Выбор был велик и разнообразен. Наш театральный коллектив состоял на семьдесят процентов из холостяков, что и привлекало к нам ,как бабочек на огонь, одиноких и не очень одиноких девушек и женщин. Мы действительно были в те времена ,как говорят ,в соку и делились разве что на три категории -красивые ,мужественные и умные. Только двое - я и Аркаша относились к четвертой - веселые и инфантильные.
Пчелиный рой разнообразных девиц и женщин вился вокруг нас ,
укрепляя наше чувство мужской самоуверенности.
Во время репетиций они сидели где-то, в наименее освещенной части большой комнаты, и время от времени, в случайных перерывах, кормили нас булочками, пирожками и бубликами, заботливо смахивая упавшие на платья крохи.
Девушки были разные.
Одни - сексапильные, беспрерывно курящие, легкие на язычок и на флирт. Они налетали на нас после репетиций, быстро, почти на лету, подхватывали и разносили по спальным районам города до утра , до первых петухов.
Другие - потомственные интеллигентки, сдержанные, внешне даже строгие, умные и начитанные. Они изредка выдергивали нас, актеров театра, свободных от репетиций, долго и внимательно говорили с нами о Хеме, Сартре, Тенесси Уильямсе, иногда переходя на более доступные темы - разговоры о жизни в сексе и сексе в жизни.
Чувствовалось, что эти темы их очень интересуют, но как - то теоретически. Так и говорили: - А как ты смотришь на ....и потом о французском сексе или о сексуальной революции. Они были серьезны и препарировали чувственную любовь как бабочек перед коллекционированием...
К концу репетиций интеллектуалки исчезали так же неожиданно, как и появлялись.
Текучесть женских кадров как одной, так и другой группы была необычайно велика. Мы не успевали запоминать имена. Одним надоедали мы, другие надоедали нам. Некоторые задерживались и со временем выбивали кого - то из нас из дружеской и пьяненькой среды холостяков.
Репетировали французскую пьеску-комедию с незамысловатым сюжетом. Речь шла о любви моложавого хипового гитариста и его подружки,молоденькой и неопытной. Гитариста должен был играть я ,а вот женщину-девочку на роль подружки ,режиссер сыскать все не мог.
В этот вечер у нас был полный состав участников. Должна была прийти очередная жертва Режиссера на эту роль.
Студентка, комсомолка, отличница и спортсменка. Все это соответствовало истине, вплоть до спорсменки.Девочка была чемпионом то ли города ,то ли области . Рапиристка.
Для нас,тщедушных телом и слабых духом - эта спортивная профессия звучала как музыка...Рапиристка - что-то высокое,стремительное и жалящее.
Должны били быть на этой репетиции несколько человек - режиссер, я, как будущий партнер, музыкальный руководитель театра, может быть еще пару нужных людей. Собрались все , делая вид ,что случайно оказались поблизости, как бы, между прочим...
Около восьми вечера открылась дверь в репетиционный зал и вошла девушка.
Сердца наши вздрогнули в унисон, и по комнате пронесся ветерок от коллективного выдоха мужской части театра. Из угла, где сидела женская половина коллектива, медленно поползли маленькие змейки с раздвоенными языками неприязни и черной зависти.
Она была очаровательна, и аромат ее очарования был замешан на огуречном запахе молодости и нежно-терпком - симпатии.
Большие серые глаза, аккуратный овал лица, две милые ,детские косички. Стройная, казалась высокой и стильной , словно модель.
Взгляд ее был веселый и дерзкий.
-Это Света, сказал Режиссер, - прошу не обижать и любить... как дочь коллектива.
Речь его вызвало живой отклик в наших сердцах. Мы уже готовы были любить, но вот слова - "как дочь" несколько смутили нас .Как кони при виде арабской лошадки мы встали на дыбы и призывно заржали.
Она вошла в нашу среду легко, без напряжения, какое бывает у юной души перед "дядьками". Через пару встреч на очередных репетициях она уже держала в своих тонких и изящных ручках наши сердца , жонглируя ими в зависимости от собственных желаний.
Дуэт наш не удавался. Роль веселого и подвижного французского гитариста, хипаря и циника не ложилась на мою романтичную и расхристанную душу. Это раздражало режиссера. Он пробовал различные методы, что бы расшевелить актера, но все это разбивалось о мою меланхолию и отсутствия в характере легкости и шарма.
-Светка, - крикнул он на одной из репетиций, - да влюби ты его в себя. Мне надоело с ним возиться.
-Хорошо, - сказала Света, -и посмотрела на меня своими огромными глазами,как смотрит мать на любимое,но нерадивое дитя.
-Не подорвись, деточка, -обиделся я. -Я тяжелый и большой!
Мне было стыдно .Материал роли не давался. Ожили мои комплексы и ползли по мне как лианы по дереву.
Я вскочил и вышел из комнаты. Сигарета показалась сырой и горькой. Я сидел в небольшом зимнем саду в холе Дома. Было тихо. Лишь из бара в подвале доносился шелест людских голосов, и фоном ему звучала музыка.
Хлопнула дверь, и раздался легкий цокот каблучков.
-Вот ты где! Не скучаем? - улыбка осветила ее лицо и вновь спряталась за пухлыми губками.
-Не скучаем! Пойди и скажи этому... Я не буду играть французского шибздика. Я не могу его играть! Иди, Светочка! Иди, маленькая! Обойдемся без... деток!
Я отвернулся и с таким усердием занялся сигаретой, что стал похож на грудничка с соской.
-Они уже уходят. Леня отменил репетицию. Я посижу с тобой?
-Зачем?
-Как зачем? -она села на кресло, стоящее в самой глубине зимнего сада, вытащила сигарету из пачки, лежащей на столе рядом с зажигалкой, -Леня же сказал! - и она засмеялась.
Света закурила, закашлялась, скомкала сигарету и бросила в стоящую рядом напольную пепельницу. - Я тебе не нравлюсь... дядя Саша?
Света смотрела на меня заинтересованно и серьезно, будто задала задачу и ждала - смогу ли ее решить...
Я молчал, распухая изнутри, сдерживая готовые вырваться обидные слова. Спустя столько лет не могу понять, что вывело меня из себя - то ли явная насмешка этой молодой и строптивой кошечки или то, что у меня не находилось достойного ответа на ее вызов.
-Да! Ты мне не нравишься! Не нравиться в тебе все! Как говоришь! Как ходишь! Откуда у тебя такая победная гримаса? От возраста, деточка. Говорил резко, будто наносил пощечины. На меня накатила белая волна злости Меня, девочка не просто влюбить! Ты не смотри, что плюгавенький, тебе здорово поработать придется. - Я не выдержал и встал.
Ловлю себя на том, что говорю неправду. Сегодня я понимаю, что уже тогда я сделал свой первый шаг к влюбленности. Еще тогда ,когда впервые увидел ее .Отсюда и скованность при репетициях и эта неприязнь при разговоре.
Внешне Светлана была спокойной. Только подергивание губ выдавала растерянность. Она вытащила сломанную сигарету из пепельницы, выправила ее, небрежно сунула в рот и поднесла огонек зажигалки.
-Прощай девочка! - я ушел.
В репетиционной никого не было, только сиротливо висели две куртки, ее и моя.
Дверь вытолкнула меня на улицу. Вечер прохладен и чист . Город полон людьми. Я шел по бульвару и молча повторял и повторял наш разговор, досадую на ее, на себя .Настроение было испорчено окончательно.
Звонок раздался в три ночи.
-Привет!Дядя Саша,ты спишь?
Неприязнь моя мгновенно достигла белого свечения.Я бросил трубку на рычаги,повалился на кровать...
-Иди ты...,сказал про себя я...-и иди!
Через минуту телефон зазвонил вновь.Родители спали и, не желая их будить ,я схватил трубку.
-Чего ты хочешь,племяшка?-голос мой звучал буднично ,спокойно -дядя хочет спать!
-А я не хочу...Мне так одиноко...Влюбись в меня...дядя Саша...
-Зачем тебе это?-я слушал ее дыхание и ждал.Ждал долго,может быть минуту или даже две.
- Я тоже...влюблюсь в тебя...Я влюбчивая, - ее тихий смех лег на плечи теплым покрывалом и откуда-то, из нутра моего, высунул голову конек-горбунок и заржал и зацокал копытами .
-Зачем? - вопрос выглядел совершенно глупо, но мне нужно было время, чтобы очнуться.
-Дурачок ты, дядя Саша! Это же так хорошо - влюбиться... Хорошо?
-Что?
-Ты влюбишься?
-Я подумаю...И не называй меня - дядя Саша .Так ты избежишь инцеста.
Ее смешок свернулся у меня под сердцем и затих.
Потом мы говорили долго и бессистемно. Она о родителях. Я о работе, о театре. Она об учебе и подругах . Я читал стихи, вспоминал забавные случаи из прошлого,а она слушала,иногда смеялась,иногда затихала и тогда , казалось, что говорю в никуда и никому.
Свет фонарей тускнел. На улицу выплывало серое и туманное утро, а там, на городской окраине, за дощатыми заборами и бетонными домами высунулся краешек кипящего солнца.
Спать уже не хотелось .Начинался новый день.
Мы встречались каждую ночь.Ровно в три звонил телефон, и тихий голос произносил из далека:
-Привет, дядя Саша! Ну что, влюбился?
-Нет, деточка! Все как-то не ко времени! Работа, девочки, то да се..
-Я подожду, дяденька.
Мы снова говорили о важном. И ни о чем. Я о своем прошлом. Она о будущем. Она о встречах. Я о разлуках. Потом наступало новое утро. Иногда шли дожди, а иногда солнце грело землю своими серебренными, теплыми лучами.
Встречаясь на репетициях, мы ни словом, ни взглядом не давали понять себе и другим о нашей той, телефонной, жизни и только интонации наших героев в пьесе становились все правильней, и я видел, как внимательно смотрят на нас во время репетиций случайные зрители. Во мне появилась легкость, фрондерство, эдакий французский шик. Пьеса пошла.
Однажды мы ушли после репетиции вместе. Мы шли по парку, шурша золотистой листвой, затем спустились в нижнюю часть города. Долго шли по набережной. Вновь говорили обо всем , но ни слова о ночных встречах, будто там, в ночи, жили другие люди, и это было их, охраняемая молчанием , тайна.
Мы не целовались, ни держали друг друга за руки, но рядом с ней я вновь чувствовал и влюбленность, и томное волнение, и легкость в мыслях и походке.
Однажды мы зашли к ней домой. Они жили на набережной в современном доме на восьмом этаже. Двухэтажная квартира c огромной прихожей и гостиной. Отец ее работал главным военпредом на крупном ракетном заводе.
Комната Светланы была на втором этаже. Небольшая, очень уютная, совсем девичья, с куклами, большим велюровым мишкой и креслом в виде мягкой кожаной тумбы. На письменном столе стоял телефонный аппарат, и я подумал, что по ночам именно отсюда доносится до меня тихий и ясный голос. Мы оба посмотрели на телефон, но вновь ни слова не сказали о ночных разговорах.
Через четверть часа позвали вниз к столу. Нас было четверо за ужином. Родители и мы, рядом. Тогда я впервые подумал, что все это - семья, звяканье посуды, тихий, заинтересованный разговор, суета матери, круглой и моложавой, степенные реплики ее отца - мне нравилось. Я представил Свету рядом навсегда, и это тоже вызвало теплую волну в душе.
Уходил за полночь. В доме все спали, и провожала меня до дверей Светлана.
-Спасибо, - сказал я, - Все было очень хорошо! Набросил плащ и шагнул к открытой двери. Света оказалась передо мной и, прижавшись, она поцеловала меня, словно клюнула, в щеку. Дверь захлопнулась. Я не поехал на лифте. Я спускался по лестнице, улыбался, чему-то своему, что сидело во мне и щекотало мою душу.
Наши отношения были детские, почти дошкольные. Мне это нравилось. Нравилось, что страсть не корежит мысль, что руки, когда они касались ее, просто теплели, а не дрожали от возбуждения.
В три снова раздался звонок, и тот же тихий голос сказал:
-Привет...дядя! Ты еще не влюбился?
-Нет, - сказал я. - Все не ко времени. Вот сегодня думал все! Влюблюсь! Да был в гостях. Не успел.
-Ничего. Я подожду. Только ты влюбляйся быстрее - у меня скоро сессия!
И вновь разговор до утра. За эти месяцы я оброс телефонным уютом. В моей комнате появилось кресло из гостиной, в которое был брошен теплый плед, а на столе пачка сигарет, которые курил только в эти часы ночных разговоров. Откуда брались темы, я уже не помню. Однажды мы заговорили о любви. Говорил больше я, она слушала. Ночь рождала тонкие романтичные нити-слова. Я говорил о любви, как о чувстве, ради которого живешь. Что все в этом мире возникает, создается и совершенствуется ради нее. Для нее живут и умирают.
-А неразделенная? Это ведь больно?!
-Больно! Но это лучше, чем отсутствие ее. Боль сладкая ,мучительная, но если она проходит ,то остается только пустота и тоска, невыносимая и смертельная. Уж лучше любить так, чем никак !
Ты думаешь? Спокойной ночи, дядя Саша. И она повесила трубку.
Потом был спектакль, и мы справились с этим. Были восторги, смех, накрытый стол. Об меня бились как об утес новые люди, старые друзья. Светлану, держа за руки, водил по кругу наш красавец ,бывший десантник, Женька ,что -то втолковывая ее на ушко.
К концу вечера, распаренные и слегка пьяные, мы вышли гурьбой на улицу, сто раз прощаясь и не желая расставаться.
Света подошла ко мне, - Папа прислал машину, мы уезжаем! - Она привычно поцеловала меня в щеку и ушла первой. Потом постепенно разбрелись все - пьяно обнимаясь и шумно перебрасываясь словами с уходящими.
В три ночи я проснулся, сел в кресло и стал ждать. Сказывалась привычка. Но ни в три, ни в четыре звонка не было.
А потом был рабочий день, суматоха , выволочка у начальства, вызов подчиненных на ковер. День улетел, и пришло время ночи.
Но опять звонка не было, и я просидел у телефона до утра, думая о том, что у меня даже нет ее телефона.
На следующий день прошел мимо ее дома, запомнил адрес и вечером , через справочную, имел номер ее телефона.
Ровно в три ночи я набрал ее номер.
Трубку подняли сразу. Щелчок и голос.
-Привет, дядя Саша! Как дела?
-Погоди, девочка, ты должна спросить меня - не влюбился ли я?!
-Зачем? - и тишина...
Я оторопел. А действительно, зачем?
-Спектакль прошел, и актеры разъехались? - спросил я.
Да! Цирк уехал...
Я отбросил трубку, как будто она стала нестерпимо горячей. Сердце захолодело, покрываясь ледяной коростой.
Звонок. Я не дал ей заговорить первой.
-Ты всегда выполняешь обещанное, Светочка? Ты молодец! - Я положил трубку на черные уши аппарата.
Она обещала влюбить и влюбила, действуя с тонким женским цинизмом, который достается не с опытом, а от рождения, а со временем только совершенствуется.
Мне было плохо, но я легко заснул. Мне снилось, что зубы во рту у меня крошатся, превращаясь в белоснежную пыль.
Еще много дней я сохранял чувство обиды. Я не злился на нее. Я удивлялся себе.
Наступил Новый год, потом в институтах прошли каникулы, и наш театр тоже не работал. Я подрабатывал в это время особенно активно, писал и сдавал сценарии для детских утренников, играл в них .
Время кружило, собирая события то в яркие и пестрые узоры, то серым полотном стелились под ногами.
Весна в том году наступила рано, принеся в город птичьи голоса, грязные лужи и особый запах - едва слышный аромат лопнувших почек и влажной, теплой земли.
На следующий, после моего рождения, день раздался звонок.
-Здравствуй, Саша! - я узнал ее голос. - Я хотела вчера поздравить тебя, но телефон был занят. У тебя много друзей?
-Много. Как дела?
-Все нормально... - в трубке повисла напряженная тишина. - Я могу увидеть тебя?
Теперь молчал я.
-Зачем? - спросил.
-Пожалуйста... мне очень хочется!
-Хорошо! - И я назвал небольшой скверик возле ее дома на набережной.
В трубке раздались гудки.
Я опустил голову на руки, сидел и вспоминал. Я вспомнил зимний сад Дома Ученых, наши тихие ночные разговоры, репетиции на которых прорывались, скрытые от других отношения и тот семейный ужин, где впервые родилось во мне желания сохранить эти минуты навсегда.
Следующий день прошел впопыхах и я ловил себя на том, что время от времени впадаю в ступор и сижу в своем кабинете, уставившись взглядом в какую - то точку на стене, а рваные мысли ползли из меня без смысла и связи между собой.
Я пришел на место встречи раньше, оговоренного срока, сел на скамейку и закурил сигарету...Прошло полчаса ...
-Привет!
Я не узнал ее.
На голове веселые кучеряшки парика ,они входили тогда в моду. Губы в яркой, жирной помаде, глаза подведены зеленым карандашом, розовые тени, усыпанные блесками. Коротенькая шубка и длинный, пушистый шарф завершал эту композицию взрослой и опытной женщины.
-Привет, тетя Света!
Я почувствовал такое неодолимое желание уйти, какое бывает у мужчины уже переспавшим с нелюбимой и случайной женщиной.
-Ты хорошо выглядишь! - Я улыбнулся... Даже слишком хорошо. Не советую тебе гулять в этом по городу.
-Тебе не понравилось? Она растерянно посмотрела на меня.
-Я сказал то, что сказал! И прости меня, но я должен уйти. Когда мы говорили с тобой, я забыл, но у меня деловая встреча и я не могу ее пропустить. Прости!
-Мне жаль, - сказала она, и ее губы чуть скривились, как тогда, в зимнем саду. - Мне тоже надо идти! И она, не прощаясь, пошла через газон к дороге, по которой неслись, сбитые в стада, автомобили.
-Прощай, Светик! - сказал мой внутренний голос.
Уходил, не оглядываясь.
Я шел по городу, подталкиваемый легким ветром свободы. Я уходил от чувств, от этой девочки, от части моего прошлого, от себя.
На лице моем блуждала, от уголка к уголку губ, довольно противная улыбка мстителя.