Солев Гелий Владимирович : другие произведения.

Соло Льва

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В сборнике рассказов автор размышляет о роли красоты и любви в жизни, о поэзии и добрых книгах, которые помогают людям не потерять друг друга и сохранить свою любовь до глубокой старости. Для семейного чтения.

ГЕЛИЙ СОЛЕВ

СОЛО ЛЬВА

От автора

  
  
   Вероятно, эти тексты должны были бы написать мои родители: мама - Знаменская Елизавета Ивановна и папа - Собакин Владимир Иванович, но время распорядилось по-своему.
   Мама умерла при моём рождении, а папа через шесть лет в Гулаге. В трудовой книжке отца в графе специальность написано: литературный работник. После реабилитации, знакомясь с делом отца, я узнал, что самым заветным желанием его было создание словаря коренных слов славянских народов. И первое, что он сделал, поменял неблагозвучное Собакин на Солев, что означало - "соло льва". Соло отца не состоялось, а я, неожиданно для себя в 1992 году, заканчивая свою трудовую деятельность в качестве наладчика научной аппаратуры, написал свой первый текст под названием "Маленький оленёнок нашего счастья". Мой дебют состоялся в 1997 году в журнале "Лиза" текстом под названием "Аромат счастья". Выбрал я этот журнал вполне сознательно в память о матери, которую тоже звали Лиза.
   Эта книга написана как пишут художники картины : сначала этюды, потом большое полотно. Как оказалось большое полотно у меня ещё впереди.
   Все мои тексты - объяснения в любви: родителям, жизни, природе, поэзии и Творцу всего сущего на земле.
   Выражаю сердечную благодарность Семёновой Наташе за бескорыстную, многолетнюю, профессиональную помощь, а так же всем друзьям, родственникам и знакомым которые помогли мне издать эти тексты.
  

I. Рассказы

  
  

РАДОСТЬ ВСТРЕЧИ

  
   "Господа! Болезнь любви неизлечима" - писал Александр Сергеевич Пушкин. Так может, лучше не болеть ею вовсе, или любить и чувствовать себя робким, беззащитным просителем милостыни, или любить и чувствовать себя учителем, другом, покровителем, или любить и чувствовать себя тираном, повелевать, карать, снисходить, или?
   Какая глупость такой вопрос!
   Любовь... Она сваливается нам на голову случайно, где уж тут разглядеть, какая она, и заполняет все наше существо мыслями и желаниями иного мира. Где бутон надежды распускается цветком счастья, где плоды радостны и горьки, где время может сжиматься и расширяться, сны - становиться явью, а явь кажется сном, и где молодеешь в одночасье и старишься вмиг.
   А потом если возвращаешься снова в свой мир, то вспоминаешь об этом всю оставшуюся жизнь, как о своей командировке в рай, где все - благо, где все - Ты.
  
   Вот такую командировку в рай, такую радость безмерную я испытываю всякий раз, когда открываю томики стихов Зинаиды Александровны Миркиной. Они так поразили моё воображение, так пришлись по душе, что не поделиться этим со своими читателями я не мог. Зинаида Александровна разрешила включать мне в канву моих текстов своих стихотворений.
   В наше время прагматизма и бездуховности поэзия Зинаиды Миркиной - глоток свежего воздуха для души, эликсир надежды и выживания. Ведь для Зинаиды Миркиной и её поэзии - "жизнь есть бездонность собственного сердца и высота небес над головой".
  
  
   ГРАЦИЯ ДУШИ
   "Мои глаза, душа и руки -
   Едины в творчестве своём,
   Им никогда не ведать скуки,
   Они горят одним огнём.
   Цветов и контуров смешенье,
   Душа глазами узнаёт,
   И, восторгаясь, в повторенье,
   Руками чудо создаёт.
   Без глаз душа была б слепая.
   Без рук, бесплодна и пуста,
   А без души, кому такая,
   С руками, зрячая нужна?
   Галина Дашевская
   сёстрам Семёновым
  
  
   Когда я училась в школе, у меня умерла бабушка. Умерла случайно. Просто почему-то разволновалась, слушая радио, а потом легла и не проснулась. После этого я стала часто задумываться: почему одни люди живут долго, а другие мало? И что от них остаётся? И для чего они вообще живут? И как-то раз, читая стихи Пушкина, я вспомнила бабушку, вытерла слёзы, и записала в свою любимую тетрадь:
  
   "Но как вино - печаль минувших дней
   В моей, душе, чем старе, тем сильней".
  
   А однажды к нам в класс пришел священник. Классный руководитель Владимир Викентьевич представил его: дети, к нам в гости пришел батюшка - отец Сергий. Проведет с вами урок.
   Смешной такой. Молодой, а с бородой, усами, волосы длинные, говорит немного нараспев: "Братья и сестры, учитесь любить ближнего, как самого себя...". Объяснил, что Бог един, но существует в мире в трех ипостасях, как Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух Святой.
   Рассказывал о жизни Иисуса Христа, о душе человека, о том, что она бессмертна. Показал, как надо креститься перед тем, как обратиться к Богу.
   А на перемене Колька Малышев хлопнул меня тетрадкой по затылку и сказал:
   - Сидорова! Ты должна меня любить, потому, что я твой ближний - по парте.
   Я замахнулась на него указкой, которую несла в учительскую, но он выставил вперед руки, сделал испуганное лицо и зашептал:
   - Сидорова, осторожно, у меня душа смертна!
   Я так удивилась, что даже забыла ударить его.
   - Это почему же?
   - Вот ты замахнулась, а у меня душа затряслась и ушла в пятки.
   И вдруг захохотал, и умчался с Андреевым на школьный двор.
   А я даже рот открыла. Действительно, если бессмертна, то почему боится? Выходит, и у меня душа смертна? Она у меня часто замирает от страха и прячется в пятки.
   Родители отнеслись к этому как-то несерьезно. Папа сказал:
   - Наверное, ей жалко расставаться с такими глазками, - и посмотрел на маму. А мама обняла меня за плечи и ехидно заметила:
   - Наверное, ей очень нравится твой папин носище. - Тут они заспорили, чей у меня рот, папин или мамин, что мне было совсем неинтересно. Мне лишь бы в этот ротик положили что-нибудь вкусненькое.
   И я побежала к подруге. У Наташи сидела Семенова, и они пытались включить видик, который Наташин папа по утрам отключал от телевизора. А шнур уносил с собой. Семенова принесла свой шнур, и я бросилась помогать им. И скоро мы обо всем забыли. Кроме села Простоквашина, почтальона Печкина, кота Матроскина, и Семеновой, которая все время спрашивала: "кто там?" И заливалась смехом - и мы следом за ней. Но вдруг посреди смеха я подумала: а что же делает моя душа? Я даже пошарила руками по своему телу и посмотрела на пятки. Нет, все в порядке, душа была на месте, у меня в груди, и радовалась вместе со мной.
   Вот оно что! Ей, оказывается, нравились радости моего тела. Смерти она не боится. Она боится потерять радости и восторги нашего живого тела, которых там, куда они, души, улетают, может быть, и нет!?
   Нет у них такой красою вечною сияющей природы, от восторга перед которой замирает наше сердце.
   Выходит, они друзья. Моя душа и мое тело. И должны любить друг друга. Я её - как любимую ученицу, а она меня - как учительницу. Это мне очень понравилось. Выходит, я - воспитатель своей души. Я должна воспитать её так, чтобы она понравилась Богу.
   Когда на другой день я рассказала Владимиру Викентьевичу про свое открытие, он внимательно посмотрел на меня. Задумался. Подошел к доске, написал "младенческая грация души", подчеркнул, усадил нас и прочитал стихотворение Николая Заболоцкого "Некрасивая девочка". Заканчивалось оно замечательно:
   "И пусть черты ее нехороши
   И нечем ей прельстить воображенье, -
   Младенческая грация души
   Уже сквозит в любом её движенье.
   А если это так, то что есть красота
   И почему её обожествляют люди?
   Сосуд она, в котором пустота,
   Или огонь, мерцающий в сосуде?"
  
   Такой удивительный вопрос в конце, на который, по-моему, не надо ответа. Потому, что и то и другое может быть красотой. Но странно повел себя Владимир Викентьевич. Он как бы не заметил вопроса в конце. Закончив декламировать, он велел открыть тетради и продиктовал нам:
   "Каждый из вас должен так воспитывать свою душу по законам красоты окружающего мира, созданного для нас Творцом, чтобы младенческая её грация с годами не исчезала, а совершенствовалась, и посоветовал выучить наизусть стихотворение Николая Заболоцкого:
  
   "Не позволяй душе лениться!
   Чтоб в ступе воду не толочь,
   Душа обязана трудиться
   И день и ночь, и день и ночь!
   Гони её от дома к дому,
   Тащи с этапа на этап,
   По пустырю, по бурелому,
   Через сугроб, через ухаб!
   Не разрешай ей спать в постели
   При свете утренней звезды,
   Держи лентяйку в чёрном теле
   И не снимай с нее узды!
   Коль дать ей вздумаешь поблажку,
   Освобождая от работ,
   Она последнюю рубашку
   С тебя без жалости сорвет.
   А ты хватай её за плечи,
   Учи и мучай дотемна,
   Чтоб жить с тобой по-человечьи
   Училась заново она.
   Она рабыня и царица,
   Она работница и дочь,
   Она обязана трудиться
   И день и ночь, и день и ночь!
  
   С этих пор я подружилась со своей душой. Даже иногда разговаривала с ней. Нет, она мне не отвечала словами. Но мне, кажется, что ей будет жаль расставаться с моим телом.
  
  
  
   Рецепт Александра Блока
  
  
   Люде, моей доброй племяннице
  
   Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локон...
   "Не более, чем сон"
   Игорь Северянин
  
  
   Бабушка Лена была старая, добрая, играла на рояле и иногда пела любимую песенку своей старшей сестры Лизы. Помню только припев:
  
   "А не для леса, а не для поля,
Для тебя неизменно, под твоим оконцем"
  
   Бабушка о ней мне часто рассказывала. Какая Лиза была красивая, добрая, сильная, справедливая. Как хорошо училась и как отлично писала сочинения, которые никак не давались моей бабушке. Ха, ха, ха. Никак не могу представить, что бабушка тоже училась в школе и очень не любила писать сочинения. Их за нее писала ее сестра Лиза.
   И, вот, когда Владимир Викентьевич перед новогодними каникулами заставил нас писать в классе сочинения о творчестве Блока, я вспомнила одно сочинение Лизы, про которое мне рассказывала бабушка.
   Хотя писать о творчестве поэта это, по-моему, какая-то глупость, особенно об Александре Блоке. Ведь он романтик. У него все в единственном, штучно - неповторимом экземпляре, лучше не написать. Он посылает кому-то розу в бокале. Разве напишешь лучше его, что он чувствует в это время, тем более, что писать придется мне самой.
   А Лиза написала о стихотворении, которое мне очень нравилось, особенно конец:
  

"...Сотри случайные черты -

И ты увидишь: мир прекрасен".

   Это так красиво и правильно, что у меня дух захватывало. Рисовать я не умела, а вот стирать - это запросто. Вот ведь, если у Кольки Малышева стереть с лица и из характера кое-что, в него вполне можно влюбиться.
   Я принялась писать и закончила сочинение так: все люди на земле родились по рецепту Александра Блока. У всех родители однажды встретились, взглянули друг на друга, стерли случайные черты друг у друга, обнаружили, что оставшееся прекрасно и... создали нас с вами.
   Долго потом меня дразнили Рецептом Блока - я не обижалась. Я просто стирала случайные черты с них и улыбалась. А потом, мне нравилась моя мама, которую бабушка уж точно создала по рецепту Блока и я верила, что однажды и я сама...
   А Владимир Викентьевич, ничего, одобрил:
   - Правильно, Сидорова, - сказал он. - Ставлю четыре за оригинальность практических выводов из творчества Александра Блока. Только, советую, стирая, не применять холодное и огнестрельное оружие, - и грустно так улыбнулся.
   Теперь я понимаю, что он видел дальше и больше меня, но все же не дальше, чем бабушка и ее сестра Лиза.
   Ну, а стихи - они с тех пор всегда здесь, со мной. С ними мне легче дышать. Они - основа моего жизненного оптимизма, потому что я твердо знаю, что:
  
   "Жизнь без начала и конца.
   Нас всех подстерегает случай.
   Над нами - сумрак неминучий,
   Иль ясность божьего лица.
   Но ты, художник, твердо веруй
   В начала и концы. Ты знай,
   Где стерегут нас ад и рай.
   Тебе дано бесстрастной мерой
   Измерить все, что видишь ты.
   Твой взгляд - да будет тверд и ясен.
   Сотри случайные черты -
   И ты увидишь: мир прекрасен..."
  
   А недавно мне в голову пришла удивительная мысль, что время стерло не всю красоту бабушки. Нет! Частичка ее красоты на время задержалась во мне. Но, как сохранить? Как передать другим? Она это умела.
  
  

Я - Ева

  
   Сестрам Лавровым
  
  
   "И нарёк Адам имя жене своей: Ева,
   Ибо она стала матерью всех живущих."
   Первая Книга Моисеева. Бытие. Гл. 3.
  
  
   Когда Лиза в первый раз прочитала Священное Писание для детей, это её так потрясло, что она тут же решила идти в монастырь. "Как это прекрасно - жить в монастыре и служить Богу". Как раз в это время в школе появился батюшка - отец Сергий, и она тут же поведала ему об этом своем решении. Он сказал: "Похвально, похвально, дитя мое. А читала ли ты Библию?". Библия у них в доме была, и она несколько раз приступала к ее чтению. Потом бросала, потом снова начинала. И постепенно она стала привыкать к этому тексту, пока не осилила наконец Бытие и Евангелие. Евангелие пошло уже лучше. Мысль жить в монастыре не оставляла её, и она решила узнать, как туда поступить? И спросила об этом отца Сергия.
   Отец Сергий куда-то спешил, видно, на службу. Он внимательно на неё посмотрел, и спросил:
   - А как звали жену Адама?
   - Ева, - робко сказала она.
   - А что означает это имя?
   Лиза не знала.
   - "Ева" - это по-древнееврейски "жизнь". - И велел подумать, почему Адам дал ей такое имя?
   Она долго размышляла над этим. Ведь Ева была сотворена из ребра Адама. Значит, он участвовал в её создании и, наверное, решил лишний раз напомнить об этом? Или потому, что она для него - сама жизнь? Или, наоборот: он для неё сама жизнь. Или...
   Шло время. Она окончила школу и уже второй год училась в колледже. И как-то раз после занятий встретила Наташу, свою подругу, которая сразу после школы вышла замуж, и катала уже в колясочке дочку. Подруга спешила в магазин, и они пошли вместе. Подошли к магазину. Лиза осталась с коляской, а Наташа побежала за покупками. Девочка, которая спала, вдруг открыла глаза, поглядела по сторонам, увидела Лизу, сморщила личико и заплакала. И что только Лиза не делала, чтобы её успокоить - ничего не помогало, пока не появилась Наташа. Склонившись над коляской, она что-то заворковала, оттёрла слезки, прижалась к ней лицом, и девочка улыбнулась. Лиза поразилась, как изменилось лицо подруги. От него шло свечение доброты и нежности. "Так вот, что значит "жизнь", - подумала она. Это неузнаваемо изменившееся лицо подруги, когда она глядит на ребенка. Она состоялась как женщина, и теперь должна передать это же чувство дочери. "Как расширилась у неё область любви, - подумала Лиза.
   Вечером она спросила у папы: "Почему Иисус Христос не женился? Ведь его так любили женщины".
   Он удивленно посмотрел на неё: "Никогда в голову мне не приходил такой вопрос. Ведь Христос знал свой путь... Хорошо бы спросить у него самого. Не знаю. Он любил всех и, может, не хотел обижать остальных, выбрав - единственную? А как мужчина он состоялся, когда стал равным среди равных занимаясь, тяжелым физическим трудом в плотницкой артели. Именно поэтому так были удивлены и возмущены жители его родного города Назарета, когда он начал у них проповедовать новую религию. Они выгнали этого плотника, не разглядев в нем Сына Божья. "Нет пророка в своем отечестве", - сказал своим ученикам Христос. И это он тоже испытал на своем горьком опыте.
   И она вдруг подумала: "а состоялась ли я как женщина"? Судя по словам Кольки Малышева, состоялась. Она встретила его на остановке автобуса. Он, как всегда, в легком подпитии, увидев ее, раскрыл свои объятия, и сказал: "Сидорова! Ты вылитая Ева! А я твой Адам. И нам остается только найти подходящую яблоню".
   - А не кажется ли тебе, что это только тебе кажется? - засмеялась она.
   - Не, кажется, не, кажется, - завопил Колька и полез целоваться.
   И в это время с ними поздоровался Владимир Викентьевич - их бывший классный руководитель.
   - Вы что тут так развоевались? - спросил он.
   - Вот, Владимир Викентьевич, никак не уговорю Сидорову заехать со мной в загс. Все у неё времени нет.
   - Да ты, вроде бы, женат!
   - Ну что вы, Владимир Викентьевич. Я уже три месяца как холостой.
   - Ну-ну, дело молодое... А ты, Сидорова, значит, не замужем? Подружка твоя, Наташа, тебя обогнала. Зато ты стала настоящей красавицей. Где учишься?
   - В колледже, на дизайнера по костюмам.
   - Что ж, вкус у тебя хороший. И не только в одежде... А как же филологический?
   - Папа отговорил. Он сказал: "Лиза, а не всё ли равно, писатель или модельер? Модельер, может, даже лучше. Писатели, чаще всего, украшают души, а модельеры - и души и тело. Да и заработки у них более верные. А сочинительство будет твоим хобби. И если действительно у тебя талант, он пробьет себе дорогу".
   - А что сказала мама?
   - Не дури голову ребенку! Пусть делает, что ей нравится. А мне нравится и то и другое.
   - Может быть, твой папа и прав, - задумчиво сказал Владимир Викентьевич. Эволюция творческой личности дело сугубо индивидуальное. Набирайся опыта, впечатлений. Желаю успеха. Счастья вам, - и сел в автобус.
   Размышляя, Лиза чувствовала, что Наташа обогнала ее. Что-то сделала с ней эта плаксивая девочка, отчего подруга вдруг ушла от неё далеко вперед по дороге жизни. А мама, с которой она поделилась своим открытием, обняла её за плечи, и, поворошив рукой волосы, посмотрела на неё и сказала: "Как жалко. Вот и ты тоже начинаешь прощаться с детством. Знаешь, за год до твоего рождения мы с отцом отдыхали в Крыму в Коктебеле, недалеко от дома, в котором жил поэт Максимилиан Волошин. Под Москвой в это время ещё кое-где лежал снег. А в Коктебеле каменистую землю покрывал ковёр цветов, порхали бабочки, ветер с моря приносил лёгкую прохладу, шум волн и ещё что-то, отчего мы с твоим отцом вдруг превратились в детей, о которых заботится сама природа. Мы бегали по холодному еще прибою, забирались на голые скалы, и милостиво разрешали солнцу сушить и нежить наши тела, а волнам - шептаться с нашими, тоже впавшими в детство, душами. И целовались - как сумасшедшие, без конца". Она встала, нашла на полке томик стихов Волошина и прочитала:
  
   "Пройдемте по миру, как дети,
   Полюбим шуршанье осок,
   И терпкость прошедших столетий
   И едкого знания сок.
   Таинственный рой сновидений
   Овеял рассвет наших дней.
   Ребёнок - непризнанный гений
   Средь буднично - серых людей."
  
   И прокомментировала: "Большинство людей дважды проходят школу человечности. Первый раз в детстве, учениками. А второй раз уже учителями, воспитывая своих детей. Дети - зримая часть нашего смысла жизни под общим названием "Воспитание собственной души". Ведь что такое в конечном итоге душа? Это наше последнее послание Богу, в котором дети принимают самое активное участие". А Лизе почему-то вспомнились строчки Владимира Набокова:
   "Нет, бытие - не зыбкая загадка!
   Подлунный дол и ясен, и росист.
   Мы - гусеницы ангелов; и сладко
   въедаться с краю в нежный лист.
   Рядись в шипы, ползи, сгибайся, крепни,
   и чем жадней твой ход зеленый был,
   тем бархатистей и великолепней
   хвосты освобожденных крыл".
   И перед её внутренним взором предстала яркая картина: как её душа покидает тело, превращается в ангела, немного похожего на неё, в платье, которое она задумала на выпускной вечер в колледже, и эти чудесные крылья её души.
   Когда Лиза рассказала Наташе о своих беседах с родителями и, высказала своё восхищение, её жизнью, та доверительно улыбнулась и ответила: "Так далеко в свое будущее я, ещё, не заглядывала. Но когда пришла в себя после родов, только тогда вдруг ощутила, что я уже совсем не Наташа, маленькая девочка. А Ева, сотворенная Богом, чтобы в муках рождать новую жизнь, чтобы любить и быть любимой". Она помолчала немного, и добавила: "Во всяком случае, пока. А потом - кто знает, что я о себе ещё разузнаю? Но сейчас я - Ева, и для мужа, и для ребенка". Лиза поразилась её серьезности и пошутила: "Уж не Адам ли твой муж?" На что Наташа вдруг изрекла: "Все мы оттуда". Лиза рассмеялась. Наташа чуть впереди катила коляску. Из окон ресторана "У Пиросмани" звучала музыка. Они перешли дорогу, вошли в парк, и их как бы отсекло от города и окунуло в стихию, весеннего великолепия, нежнейшей майской зелени. Они постояли на берегу пруда, где плавали утки и лебеди, полюбовались на них, и тут раздался звон колоколов с колокольни Новодевичьего монастыря, и из тайников Лизы всплыли строчки Зинаиды Миркиной:
   "И продолжается во мне
   Миров незримое начало,
   Тот звук, затихнувший в струне,
   Та музыка, что отзвучала,
   Тот свет, разлитый в тишине,
   Заря, что в небе отгорела...
   И продолжается во мне
   Твоё, не конченое, Дело...
   Эти строки удивительным образом перевели её с Наташей разговор на другой более высокий уровень. Который делал её жизнь более значительной, причастной к великим свершениям прошлого. Эти строки открывали новые горизонты, окрыляли и в тоже время ставили перед Лизой новые вопросы. В том числе и о бесконечности этих вопросов. И она почти что пропела:
   "Тайна жизни - птица ночи,
   Крылья чуткие расправь!
   Тихий сон смежи нам очи,
   Чтобы сердцу видеть Явь".*
   И теперь рассмеялась уже Наташа. Они переглянулись и вполне довольные собой покатили коляску дальше в глубь парка.
  
   Мир прикосновений
   "Как мальчик, игры позабыв свои,
   Следит порой за девичьем купаньем,
   И, ничего, не зная о любви,
   Все ж мучится таинственным желаньем"

Н.Гумилев "Шестое чувство"

  
  
   Этот мир древнее нашего языка. И это понимаешь не разумом, а телом, которое старше нашего разума. Я это поняла, когда во мне заговорила созревающая плоть. Когда любое прикосновение ко мне мужской особи, даже взглядом, заставляли меня краснеть и трепетать от непонятной сладостной истомы. Слова только мешали. От них исчезала всепоглощающая внутренняя сосредоточенность на ощущениях своего тела, которое как бы увеличивалось в объеме. Хотелось оглянуться вокруг -- не заметно ли окружающим шевеление у меня в районе груди и внизу живота.
   Тело бунтовало, не слушалось голоса разума, руки сами тянулись к другому телу. В тесноте общественного транспорта тело как-то само собой случайно дотрагивалось до мужской плоти.
   И однажды парень, к которому меня прижало у входной двери автобуса, буквально выдернул меня из него и потребовал от меня больше, чем прикосновение... Я же, очутившись на улице, потеряла к нему всякий интерес. И он в сердцах пырнул меня ножом, и пырнул бы еще раз, если бы не пешеходы, вывернувшиеся из-за угла дома. Парень убежал. Я очутилась в больнице, и мир прикосновений закрылся для меня. Его убил голос разума. И если во сне кто-то прикасался ко мне, то вслед за сладостной истомой следовал удар боли, и я просыпалась, судорожно прижимая рукой старый шрам.
   Врач, с которой я советовалась, сказала мне: "Не торопитесь. Вы еще очень молоды. Раньше у вас тело опережало разум в развитии, а сейчас разум наложил запрет. Подождите - тело еще возьмет свое, и все вернется".
   Время шло. Я училась, много читала - беспорядочно и страстно. Как дикарь, переживала чужую жизнь и чужую боль, словно собственную. Встречи влюбленных, их ссоры, объятия и поцелуи я перечитывала по нескольку раз. И сладостная истома посещала меня иногда, рождая скрытую надежду на собственные будущие страсти. Я полюбила лес, стихи, и некоторые записывала в тетрадь.
   "О, как вы добры ко мне, сосны, берёзы!
   Простите, простите мне глупые слёзы.
   Я знаю - высокая братья лесная
   Не видит меня и не слышит, я знаю.
   И если меня и не станет на свете,
   Пробела берёзы мои не заметят.
   Да кто я? Случайно мелькнувший прохожий...
   Но как вы добры ко мне, Господи Боже!"*
   Стала приглядываться к миру. Если раньше красоту я воспринимала лишь в облике человека, то теперь видела ее всюду. В прямолинейной стройности улиц вокруг университета, где само высотное здание как экзотический цветок из другого мира. В покоряющей меня женственности Новодевичьего монастыря, его погруженности в стихию зелени, если смотреть на него со стороны Бережковской набережной. Или замирала от восторга на опушке леса, где березы, эти амазонки русских лесов, окружив могучий дуб, расчесывали свои роскошные волосы. То вдруг с удивлением любовалась обыкновенной мухой, неторопливо двигающейся по стеклу. У меня появилась какая-то нежность по отношению ко всему живому, их своеобразной красоте и гармоничности их сложения, покоряющей меня озабоченностью этих созданий своей жизнью, которая оказывается для них гораздо ценней моей собственной, и понимание хрупкости их тел, их зависимости от моего существования, моей прихоти, неосторожных движений. "Я люблю вас", - говорила я им, и они торопливо убегали и улетали от меня.
   То же самое я чувствовала по отношению к дошколятам, которые, как насекомые, не понимали своей нежной хрупкости и невыполнимости своих желаний, если они противоречили понятиям взрослых. "Я люблю вас", - говорила я им, легко и просто, и также просто они отвечали мне своей взаимной детскостью.
   Именно ребенок, мальчик, резвившийся у меня на коленях, разбудил однажды забытый мною мир прикосновений. Я как-то прижала его к себе и, любуясь его смеющимся лицом, обратила внимание, как похожи его глаза на глаза его старшего брата, который очень мне нравился, и почувствовала вдруг, что я неудержимо краснею. Поспешно передав мальчика его брату, я выскочила из комнаты в туалет. Меня всю ломала непонятная сила, управлять которой я не могла, руки дергались...
   Успокоившись, я вышла и стала собираться домой. Провожали они меня оба, а я все вглядывалась и вглядывалась в глаза старшего, уже предчувствуя сладость его прикосновений и, что-то говорила, а в сердце, в голосе, во всем моем теле ликовал Пушкин, повторяя и повторяя:
  
   "Я думал, сердце позабыло
   Способность легкую страдать,
   Я говорил, тому, что было,
   Уж не бывать! Уж не бывать!
   Прошли восторги, и печали,
   И легковерные мечты...
   Но вот опять затрепетали
   Пред мощной властью красоты".
  
   И снова: "Я думал, сердце позабыло..."
   Прощаясь, младший уткнулся мне лицом в живот, а старший наклонился, наконец, поцеловал меня и спросил:
   -- Что случилось? Ты опасно похорошела.
   -- Я проснулась, -- сказала я, и, улыбаясь, дотронулась до его губ пальцем.
   -- Так долго не спит даже мой брат, - сказал он, целуя уже мой палец, и его слова были как бы продолжением его тела, и также заставляли мое тело расти и расцветать. И я опустила глаза -- не заметил ли это младший?
  
   "Коль жаждешь ты любви
   Возьми кинжал свой острый
   И горло перережь
   Стыдливости своей".*
   *Руми
  
  
  
  

ГАММЫ ЛЮБВИ

  
  
   Я, бедный старатель, ищу свой алмаз,
   Единственный, мне предназначенный свыше -
   Любимую женщину, кажется - вас...
   Откликнитесь, где вы? Не слышу, не слышу!
   Михаил Шарапов
  
   Поверь, во мне воплощены
   и святость, и порок;
   с неудержимостью Весны
   бежит по жилам сок!
  
   Поверь, прекрасней нет меня:
   желанна, как запрет!
   Я - тишина. Я - сноп огня!..
   Меня прекрасней - нет!
   Светлана Степанова
  
   В этом году рано запели птицы, и снежная морозная зима таяла в людских сердцах, и они ощущали в себе легкое волнение и повышенную любознательность их душ к противоположному полу. А до Василия только сейчас дошло, как не хватало ему этих чистых, звенящих небесных голосов. Этих маленьких совершенных музыкальных инструментов Творца, которые беззастенчиво расхваливали себя всему свету. И ему тоже захотелось петь. Но так как голоса у него не было, он частенько заводил "Санта Лючию" в исполнении Робертино Лоретти. Его высокий птичий голос, поющий о безмерной радости, с такой чистотой и непосредственностью, напоминал ему о Лизе. И он поймал себя на мысли, что скучает по ней. По ее голосу, карим доверчивым глазам, трогательным пальчикам, ее худеньких рук. Они знакомы были еще со школы. Года на 3 она была, моложе и он дружил с ее одноклассником - Колькой Малышевым, который в школе даже приударял за Лизой, но женился на другой, заявив, что Сидорова - позор для любого донжуана, что она светит, но не греет. Что Колька под этим подразумевал, он не понял, но в последнее время на Лизу глядел с интересом. Ему нравились ее темно-каштановые волосы, миндалины ее глаз, в которых чудились ему иногда какие-то таинственные тени.
   Он позвонил ей в майские праздники, чтобы она зашла за третьим томиком "Властелина Колец" Толкина, который он приобрел по ее просьбе. И что-то произошло с ним, отчего он вдруг, провожая, засмотрелся на ее глаза, и неожиданно даже для себя, поцеловал, и долго ощущал на своих губах прикосновение ее пальца, которым она провела по его губам, прощаясь.
   Все это было странно, очень странно.
   Выходит, он влюбился в нее "от противного". Ведь в школе все ему в ней не нравилось. Чрезмерная худоба, кажущаяся беззащитность и неожиданный бескомпромиссный отпор, и неожиданные слезы. От нее возникало ощущение "третьего лица". Она была как бы посередине между женщиной и мужчиной, почти бесплотный дух. Сейчас она училась в колледже на дизайнера по костюмам, одновременно подрабатывала где-то, делая массаж. Поражало его лишь одно: все, за что она бралась, получалось на достойном уровне. Будь то музыка, шитье, вязание, рисунки. В ней было заложено поразительное трудолюбие. Способность выкладываться до предела выносливости. И понятно, после такого напряжения происходили нервные срывы. Для него Лиза олицетворяла интеллигента, который, по словам их классного руководителя, Владимира Викентьевича, может, если его вынудят обстоятельства, овладеть любой специальностью. Но то, что нужно по жизни - не обязательно любимое, не обязательно призвание. И поэтому очень скоро ей это, надоедало, и она увлекалась следующим.
   Не удавались ей лишь увлечения противоположным полом. Чтобы увлечься ей, мужчине нужна была слишком большая дистанция времени, чтобы понять, что находится под маской бесстрастности и рассудительности. Да еще поймать тот момент, когда душа ее откроется и сердце выплеснется через органы чувств, а твои руки успеют подхватить его, чтобы оно не разбилось. Но, не смотря на это, Лиза частенько летала в романтических грёзах любви. И в такие минуты она доставала с полки томик стихов, и он, сам собой, открывался на стихотворении
   Майкова:
   "Я б тебя поцеловала,
   Да боюсь: увидит месяц,
   Ясны, звёздочки увидят;
   С неба звёздочка скатится
   И, расскажет, синю морю,
   Сине - море скажет вёслам,
   Вёсла - Яни - рыболову,
   А у Яни - люба Мара;
   А когда узнает Мара -
   Все узнают в околотке,
   Как тебя я ночью лунной
   В благовонный сад впускала,
   Как ласкала, целовала,
   Как серебряная яблонь
   Нас цветами осыпала".
  
   Красота, напевность, целомудренность этих строк пленяла и наполняла её душу восторгом юности перед неизбежной, как думала она, радостью собственных свиданий.
   Еще в школе Лиза поняла, что женщина создана для любви. Мужчины другие. У них много заменителей, таких как долг, работа, призвание. У женщин тоже все это есть, но не так массово и не так фатально. И если на горизонте появляется мужчина, они склоняются к любви. К любви к мужчинам, похожим на отца, брата, актера, комментатора. У нее тоже было много такой любви. Но сейчас не только она любила Василия, но и он. Нет, в нее и раньше влюблялась, ей это тоже нравилось, но она не любила их. А здесь, с Василием... Господи, да никогда в жизни она не думала, что ее любимый будет с таким заплеванным анекдотами именем. И вдруг все исчезло. Остался Василий, ясно солнышко, и она с трепетом ждала следующего дня.
   Утром тщательно причесалась, надела свое любимое, недавно сшитое самой платье, в меру легкомысленное и свежее, как майское утро. И, наскоро позавтракав, выскочила на улицу. А здесь светило солнце, легкий ветерок нежил листву сирени, а птичий хор нежил людские сердца.
  
   "Счастье - это весенний салатовый цвет.
   Это первые эти листы,
   Это весь этот лепет и шёпот и бред,
   Это то, в чём запуталась ты.
   Счастье - чуть веющий ветер лесной,
   Это - сердце теряет края,
   Это - мир весь внезапно становится мной,
   Это - миром всем делаюсь я".*
  
   Василий увидел Лизу на ступеньках около дома. И почувствовал, что любуется ее парящей фигурой в новом платье, подол которого все время находился в движении, а края его как бабочки, порхали вокруг ее ног. Хотелось рукой ощутить холодок ткани, что так беззастенчиво облегала ее тело. А под платьем у Лизы пели соловьи, лопались и раскрывались все бутоны. Все росло, как на дрожжах, и не надо было ни от кого прятать этот напор плоти. Наоборот, хотелось, чтобы это непременно заметил Василий. Она ежеминутно поправляла свои волосы, потом, пританцовывая, поворачивалась к нему боком, отчего подол платья закручивался и раскручивался вокруг ее бедер. Она опускала руки, успокаивала подол, но через минуту снова поправляла волосы. А Василий смотрел на нее во все глаза и никак не мог понять, как он до сих пор не замечал такое чудо?
   Когда же они зашли за кустарник, распустивший молодые листочки, он положил руку на ее талию, легонько прижал ее к себе, и она не отстранилась, а с поднятыми руками, поправляющими волосы, прижалась к его бедру. Он наклонился и стал целовать ее лицо. Она откинула голову. Он, наконец, нашел ее губы, и почувствовал, что нетвердо стоит на ногах. Но руки Лизы легли на его плечи и она, в свою очередь, прижала его к себе. Они долго стояли, обнявшись. Наконец, он открыл глаза, чтобы посмотреть, так ли хорошо Лизе, как ему, увидел закрытые глаза, полуоткрытый для поцелуя рот. Это еще больше подхлестнуло его чувства, и губы сами собою произнесли эти такие старые и такие новые слова: "Я люблю тебя!" В ответ она еще крепче прижалась к нему, и вдруг руки ее разжались, и он еле успел подхватить ее.
   Когда она открыла глаза, и он снова повторил "Я люблю тебя!", она, закинув руки ему за шею, и уткнувшись лицом ему в расстегнутый ворот сорочки, всплакнула, и он, целуя ее, сказал:
   - Вот теперь я точно знаю, за что мужчины любят женщин.
   - Да, - удивилась она. - За что же?
   - За слёзы счастья, - ответил он.
   И они долго целовались, разучивая и совершенствуя гаммы любви...
   А потом вдвоём вспоминали строчки Вертинского:
  
   "Я безумно боюсь, золотистого плена,
   Ваших медно-змеиных волос.
   Я влюблён в ваше тонкое имя Ирена
   И в следы ваших слёз,
   И в следы ваших слёз"
  
   и снова целовались, без конца...
   * * *
  
   А, настоящая эта любовь, или нет - влюблённые узнают лишь со временем...
   Когда он возьмёт свою богиню на руки, снимет её с пьедестала богини, и, обнаружив в ней обыкновенную женщину с неизбежными недостатками, вдруг почувствует, что от этого она стала для него ещё ближе и родней. И в его чувстве к ней появится элемент, жалости, без которой нет настоящей любви.
   Или, когда она возьмёт его за руку, попросит сойти с пьедестала бога и обнаружит...
   Одним, чтобы это понять, требуется медовый месяц, другим на это не хватает и всей жизни.
   АКСИОМЫ ЛЮБВИ
  
   "Два дерева: в пылу заката
   И под дождем -- еще под снегом --
   Всегда, всегда: одно к другому,
   Таков закон: одно к другому
   Закон един: одно к другому".
   Марина Цветаева.
   "Назовешь вдруг случайно по-женски
   Сладко бабочка дрогнет моя,
   Точно солнечной сетью блаженства
   Ты счастливо поймаешь меня..."
   Тетрадка Петры. Петр Красноперов
   Лиза, вспоминая свою травму, удивлялась тому факту, что теперь блаженство прикосновений стало для нее строго индивидуально. Сейчас только Василий мог бросить ее в водоворот эротических мыслей, образов и желаний. Все остальные, кроме, разумеется, дружеских, казались ей ненужными, искусственными и вызывали у нее брезгливое раздражение или мудрое понимание, которое отрезвляет лучше холодного душа. Василий же в первое время все вглядывался и вглядывался в Лизу, любуясь то ухом, притемненным прядью волос, то пальчиками ее худеньких рук, то всматривался в движения ее губ, то капризно изогнутых, то розовых, резко очерченных, застывших в ожидании поцелуя.
   Она сначала смущалась его пристального взгляда, закрывала его глаза рукой, но со временем привыкла. И стала относиться к этому, как к любимой музыке, и даже обижалась, когда он не любовался ей. Она уже знала магию своего лица над ним. Знала, как воспламеняет его "ряд волшебных изменений милого лица". И любила его за это редкое качество - умение наслаждаться вдвоем. И скоро тела друг друга стали для них такими же родными, как их собственные. И теперь любой фрагмент ее тела и даже одежды вызывал в нем стойкий опоэтизированный образ. И сердце его переходило на бег, глаза - на улыбку, а гипертрофированное воображение, целиком, зависимое от предыстории, выдавало эмоции - от бурной радости до скорбной печали. Он стал по-другому понимать слова Лепорелло, что Дон-Жуану достаточно увидеть даже пятку любимой, чтобы дорисовать все остальное. Ему вдруг открылось, что это отнюдь не гипербола автора, а аксиома любви.
   Все было так близко - радость и печаль, восторг и скорбь, и все зависело от неуловимого движения губ, бровей, рук, небрежно сказанных слов, все превращалось в ярко окрашенные эмоции разной полярности. Размолвки у них случались часто, но были кратковременны, так как радостные воспоминания без усилий стирали их. И в этом состоянии перманентного блаженства постепенно стали входить неизбежные обязанности для поддержания свих физических тел, которые разводили их счастливые мгновения во времени, позволяя отдохнуть и перевести их любовь в область мыслей и воображения. Отчего эти образы становились, поистине, осязаемы, даже в отсутствие друг друга, и светлая печаль Пушкина посещала их тогда.
   -- Может, в этом заключается феномен любви как катализатора творчества, как тренинга мыслительного аппарата для создания голографических образов в недрах сознания, - думал Василий. А может быть, это опять очередной подарок Творца? И опять без всяких заслуг с их стороны? В одной надежде на будущее? Сколько же у него разочарований! И все-таки еще и еще дарит людям самое дорогое, самое желанное, и у него не умирает надежда.
   Каждое утро они расходились по своим делам. И в течение дня звонили друг другу, почти всегда на людях. От такого общения чаще всего возникал осадок отчужденности, и по вечерам, преодолевая эту отчужденность, они как бы влюблялись заново. Василий ждал этих вечеров вдвоем с нетерпением. Так хотелось быстрее рассеять мелкие дневные неопределенности, которые искупались вечерами доверия. Он твердо знал, что вечером, наедине, из них уйдет суета дневных дел и он, раздевая ее, или любуясь, как она это делает сама, взглядом купаясь в прелестях ее тела, поймает тот момент, когда у нее внутри качнется маятник равновесия, и она из любимой превратится в любящую. И руки ее начнут метаться по его телу, или застывать в нежной покорности. Губы станут все неотразимей. А, тело, будто созданным специально для Василия. Специально под его губы, глаза, руки, одна из которых покоилась у нее под головой, а другая, совсем невесомая, начнет слагать очередную сагу о любви. Но чаще всего это делали ее руки. Они как бы просили прощения за дневной деспотизм дел, и что-то происходило у нее с лицом - оно сказочно хорошело, а из тела Василия исчезала сила и оставалась одна нежность. Все его существо покоилось на грани тончайшего пианиссимо и тишины. В такую минуту он как-то сказал ей:
   -- Солнышко, ты создана для другой -- лесбийской любви. Мужчина может любить тебя разве что словами, и то лучше на расстоянии, и в письмах.
   -- Дурачок! Что ты говоришь, -- засмеялась она.
   А он продолжал:
   -- Ты слишком тонка, изящна, нежна. Грубые руки мужчины лишь поцарапают тебя своими медвежьими ласками. Тебе нужны тонкие пальцы гетеры, нежные девичьи губы, осторожный, все понимающий язык подруги. И пошутил: Ты похожа на нетающий леденец, который чем больше лижешь, тем вкуснее.
   -- Вот как? А знаешь, почему женщины так любят собирать полевые цветы? Они напоминают им мужчин. Сорванные, они тут же вянут в руке, но стоит только их поставить в воду, как они гордо поднимают свои головы. У-у-у. Мужчины хитры и дальновидны. Заменяя свою силу нежностью, они знают, что недалеко мгновение, и женщина вернет им эту силу сторицей. Он хочет что-то возразить.
   - Нет, нет молчи! И слушай рук движенье...
   Она смотрит на него, взгляд у нее теплеет.
   -- А еще я знаю, почему тебя назвали Василием. Ты родился слишком маленьким, слабым и нежным, как сорванный василек. Она мечтательно разглядывает его. -- Да, я обожаю целоваться с тобой. Твои прикосновения заряжают меня энергией, умножают мою силу и подхлестывают воображение. И мне хочется закрыть глаза и плыть за твоими губами, руками и своими надеждами прямо тебе в сердце и повторять только одно слово: ещё...
   Она замолкает.
   -- А что же дальше? -- спрашивает он.
   Она прижимается к нему, ерошит ему рукой волосы.
   -- А дальше я ничего не помню.
   -- Зато я помню это отлично, -- говорит Василий, целуя, ее, ушко.
   -- Так что же? Тебе нравится?
   -- Да не волнуйся, все прекрасно, солнышко. Ничего особенного.
   -- Ах, вот как?! Ничего особенного? -- взрывается она. Хватает подушку и бьет его по голове. Он, защищая согнутыми руками свою голову, кричит:
   -- Да подожди же, я еще не все сказал. Просто дальше происходит взрыв. Кажется, водородный. С помощью, которого ты пытаешься восстановить мои слабеющие силы.
   - А-а-а. И что же? Помогает? - спрашивает она, и, отбросив подушку, протягивает к нему руки...
  
  

ГИПНОЗ КРАСОТЫ

"В тебе огонь крылатой Ники

И мы, проигрывая бой,

Твои рабы, твои владыки,

Идём послушно за тобой."

"Красота" Павел Хмара

  
   Почему я женился? Припадочный был. Женщины на меня так действовали. Но, не все. А на иную взгляну - и немею. Глаз оторвать не могу. Язык не поворачивается. Тело в теплый мрамор превращается. Всё становится твёрдое, как кость. Такая женщина могла взять меня за руку и увести куда угодно, и сделать со мной что угодно.
   Первый раз так случилось. Пошёл к врачу.
   Добрая такая, долго расспрашивала. Потом советоваться ходила. Пришла, и говорит:
   - Молодой человек, у вас редкая форма аллергии. На красивых, фигуристых женщин. И выписала димедрол.
   Действительно! С тех пор припадки стали проходить легче. В основном во сне. Но тут стал я замечать, что от димедрола у меня энурез приключился. Ну, тот, что Кашпировский гипнозом лечит. Не знаете, что такое энурез? Это когда человек в детство впадает. Просыпается, а ещё не просохло. Чувствую - тоже, пропускать начал. Но немного пока. Видно, болезнь ещё только в самом начале. Да к врачу сразу не пошёл. Ну, и запустил болезнь - то. Боялся, сны спугнуть. Больно хороши. В основном девушки снятся, и такие славные. Захочу поцеловать - пожалуйста. Обнять - пожалуйста. А в другой раз сами, всю ночь, без спросу, обнимают и целуют. И не поймешь уже - спишь или не спишь? Бессонница, значит, началась. Видно, болезнь моя метастазы дала, в голову ударила и мокрее стало.
   Пошёл снова к врачу. Нельзя ли, дескать, энурез остановить, а сны оставить?
   Опять долго расспрашивала. Кто обнимает? Как? Куда целует? Что ласкает? Потом опять советоваться пошла.
   Пришла такая довольная, - видно, с профессором беседовала.
   - Молодой человек, - говорит, - у вас болезнь роста. С возрастом это проходит. Вам очень повезло. У меня раньше тоже так было.
   - Что, тоже девушки? - удивился я.
   Она внимательно посмотрела на меня и строго сказала:
   - Больной, не отвлекайтесь! Необходимо, чтобы около вас всё время находилась добрая, ласковая девушка, к которой вы постепенно привыкнете.
   Отменила димедрол, прописала глюконат кальция для укрепления костей и дала мне для сопровождения патронажную сестру, чтобы со мной в дороге припадок не приключился.
   Сестра провела со мной инструктаж.
   - Больной! Если увидите женщину, смотрите лучше на меня.
   Одета она была в белый халат, на голове белая медицинская шапочка, лицо такое строгое. Я ее побаивался.
   Ходила - ходила эта сестричка ко мне. И, однажды, я уговорил её выпить со мною чаю. Но когда она сняла свою шапочку, и волосы кинулись ей на плечи, а под халатом обнаружилась фигура индийской танцовщицы, со мной случился припадок...
   Когда я очнулся, я понял, что сама судьба постучалась в мою дверь. Что без неё я пропаду. И попросил её руки и сердца.
   Вскоре мы поженились. Болезнь пошла на убыль. Правда, сны стали реже, зато энурез исчез.
   Но со временем стал я замечать, что жена, вроде бы, этому и не рада. Ей, оказывается, нравилась моя болезнь. Нравилось ей любой спор, любое мое возражение пресекать легко ей доступным способом. Она поднимала руки кверху и, глядя на меня как в зеркало, поправляла волосы, отчего грудь её поднималась, и уже не два, а как бы четыре глаза одновременно гипнотизировали меня.
   Я застывал, глядя, как её руки неторопливо расстёгивают верхние пуговички кофты. И рельеф груди непреодолимо манил меня заглянуть на самое дно ущелья.
   Потом она брала меня за руку и вела меня туда, куда ей хотелось, и делала со мной то, что ей нравилось, и я молча соглашался со всеми её предложениями и аргументами.
   Она гордилась своей фигурой, холила её, носила облегающие одежды, яркие украшения. На работу наряжалась как на званый вечер. И я тихо сходил с ума от ревности.
   И, однажды, когда она посадила всю семью на режим строгой экономии, потому, что все наши сбережения на покупку машины в условных единицах и всю мою получку в конвертируемых рублях она истратила на приобретение 2-х браслетов (которые ей так идут!), мы с ней крепко поцапались. И тогда, назло ей, чтобы досадить и уйти от этого наваждения, я просто закрыл глаза, чтобы её не видеть, и вдобавок повернулся к ней спиной.
   Но после непродолжительного молчания она нашла гениальное решение этой проблемы. Она сказала:
   - Больной! Смотрите лучше на меня.
   И тогда перед моими закрытыми глазами возникла белая медицинская шапочка, которую медленно приподнимали её руки, и лавина волос кидалась на её плечи...
   А всё остальное вы уже знаете... Но всё же помните Роберта Бёрнса:
  
   "Сперва мужской был создан пол,
   Потом, окончив школу,
   Творец вселенной перешёл
   К прекраснейшему полу"*

Аромат счастья

  
  
   М.Козакову
   Сегодня особенно грустен твой взгляд,
   И руки особенно тонки, колени обняв.
   Послушай, далеко-далеко на озере Чад
   Изысканный бродит жираф.
   Н.Гумилев "Жираф"
  
   Мы поругались. Плачет она. Она -- моя дорогая жена.
  
   -- Василий! Скажи мне, что же такое любовь?
   -- Солнышко, -- отвечает он, целуя ее заплаканные глаза. -- Любовь, это когда после ссоры, как у нас, целуются.
   -- Нет, ты серьезно скажи!
   -- Серьезно? Священники говорят, что Бог -- это любовь. Но когда у них спрашиваешь, что вкладывают они в это понятие -- Бог, выясняется, что это весь мир и еще что-то.
   -- Нет, Василий. Я про любовь между нами: тобой и мной, между мужчиной и женщиной. Про нашу любовь -- такую нежную, робкую, беззащитную, но без которой так тяжело и грустно жить.
   -- Ну, тогда тебе повезло, это знаю только я. Такая любовь называется "счастьем". Хотя счастье -- это не только любовь.
   -- Да, это верно, Василий. Но что же тогда есть счастье?
   -- Лизонька, если бы я это знал, то давно бы работал в ЗАГСе, и в этот ЗАГС никогда не ходили бы разводиться, а только регистрировать браки и детей. Мно-о-го детей. -- Он помолчал, а потом, целую поочередно пальчики ее худеньких рук, сказал:
   -- Секрета счастья я, к сожалению, не знаю, но могу рассказать тебе об аромате счастья.
   -- Как это? Разве оно пахнет?
   -- Иногда да, например, у меня. Когда я чувствую аромат твоих духов или туалетной воды, мне хочется, как охотничьей собаке, взять след и идти, идти -- словно на поводке у твоего аромата. А чаще слово "аромат" употребляется в переносном смысле, вроде как "аура" или "обстановка". Ты помнишь наш весенний байдарочный поход? Когда вся речка была закрыта сводом цветущей черемухи. Запах которой ты терпеть не можешь, а я обожаю. Ты вдруг заметила в реке барана, уткнувшегося носом в берег, вероятно, после безуспешных попыток выйти из воды. Он стоял, упираясь всеми четырьмя копытцами в дно реки, и над водой у него была только голова. Шерсть у него была густая, длинная, и, намокнув, он весил не менее центнера. Мы вчетвером еле втащили его на высокий берег под ласковое весеннее солнце. А ты, нащипав ему молодой травки, все порывалась согреть его своим телом. А вечером вся байдарочная эскадра из десяти лодок дружно посмеивалась над нами за оставленный на берегу такой могучий шашлык. На что ты тоже смеялась, заглядывала в мои глаза и не выпускала мою руку из своей, вымазанной сажей.
   А помнишь, в театре на "Сирано" ты наклонилась и прошептала мне на ухо "что значит поцелуй? Ничто! Одна мечта, к нам залетевшая нечаянно из Рая..." -- и вдруг вынула платок, и сказала, что это от счастья.
   А помнишь, как мы дружно ругали нашего милого скотчика Чапа, который мокрый и грязный вернулся ночью с мышиной охоты в палатку, и улегся между нами. А помнишь ту цветущую липу в Лужниках, где мы целовались, и ты сказала, что этот запах будет всегда ароматом нашей любви.
   -- Все, Василий, не заговаривай мне зубы. Все это доказывает просто, что ты неисправимый романтик.
   -- Браво солнышко, вот ты и сказала это слово -- "романтика". Она и есть аромат нашего счастья. Именно романтика пропитывает насквозь все наше существование. Любовь и войну, дружбу и семейные предания, книги и театр, кино и цирк, все времена и годы, все племена и народы. И, как видишь, даже нашу с тобой, Солнышко, жизнь.
   А само счастье порхает, как мотылек, между нами. И осчастливливает нас, как подарок судьбы или улыбка Бога.
   Она, закрывает ладошкой ему рот.
   -- Молчи! Бог уже улыбается.
   Он смотрит на нее и Лиза, расцветая под этим взглядом, поднимает руки, потягивается, прижимается к нему бедром, поправляет волосы.
   Он хочет что-то сказать, но она решительно закрывает ему рот поцелуем.
   Они замолкают и чудесный мир прикосновений стирает последние следы печали на ее лице.
   "Не верю в красоту земную
   И здешней правды не хочу.
   И ту, которую целую,
   Простому счастью не учу.
   По нежной плоти человечьей
   Мой нож проводит алый жгут:
   Пусть мной целованные плечи
   Опять крылами прорастут!"
   В.Ходасевич.
  
  
  
  

Семь божественных нот

  
  
   моей дочери
  
   "...Любви я в ответ не прошу,
   Но тем беззаветней
   По-прежнему произношу
   Обет долголетний.
   Так бабочку тянет в костёр
   И полночь к рассвету,
   И так заставляет простор
   Кружиться планету".
  
   Перси Биши Шелли "К. ***" (пер.Б.Пастернака)
   Василий по роду своей работы много ездил, и не уют общественного транспорта принимал, как должное. От тараканов стыдливо не отворачивался, а съестные припасы осмотрительно прятал от мышей и крыс гостиниц и общежитий. И, естественно, находясь в такой обстановке, идеализировал свою жену - театралку и меломанку, которая героически боролась с пылью их однокомнатной квартиры и детворой детского сада на Мосфильмовской улице. Письма свои из командировок он неизменно начинал словами:
  
   Моя прекрасная Беатриче!
   Моя несравненная Роксана!
   Живая вода души моей!
   Здравствуй - это я!
  
   От этих слов таяло деспотическое сердце его супруги, и она уже с сочувствием читала неторопливую вязь невзгод и неурядиц командировочной жизни.
   Когда он входил в автобус или вагон электрички, то инстинктивно оглядывался кругом, отыскивая лица, чаще всего женщин, которые вызывали бы у него приятные ассоциации, - и время от времени поглядывал на них. И постепенно внешние, неприятные раздражители, как-то: теснота, духота, грязь, пьяные откровения соседей отходили на второй план и, в конце концов, оставались только эти светлые маяки лиц. Между ними у него устанавливалась какая-то таинственная связь. Они тоже чувствовали его заинтересованность. И иногда их взгляд отдыхал на его лице. Возникал какой-то молчаливый диалог. Каждое движение заинтересовавшего его лица рождало в нём разнообразный спектр радостных переживаний или как писал в своем стихотворении "Неотвязная мысль" поэт Джакомо Леопарди, Василий ощущал, что "как в плодоносный сад к тебе иду, чтоб чувства расцветали в том саду". В это время он становился мистиком - испытывал благоговейный трепет и благословлял природу человека, способную на сверхъестественное воздействие на расстоянии одного человеческого существа на другое. И слава Творцу перекликалась в его душе с желанием счастья этому другому, несравненно более совершенному созданию, и он говорил про себя: "Счастья тебе!" - и закрывал глаза, чтобы этот, всякий раз неповторимый образ, подольше сохранялся в его памяти.
   Но в то же время его очень огорчало, что девушки, приводившие его в восторг с первого взгляда, при общении вызывали у него просто оторопь. Одни - своим полнейшим равнодушием к его словам, другие - неадекватной его словам неприязненностью. Третьи - откровенной грубостью или скукой. Смотришь на такую - какое-то волшебство обаяния. Отвернешься, в душе светлый праздник остается, и хочется смотреть на нее снова и снова. А заговоришь - и очарование внешнего облика исчезает, остается кукольность, демонизм, глупость. И ему пришла в голову дикая мысль: как непросто быть красивой. Зародилось сомнение в целесообразности этой красоты. И словно ответом на его сомнение явилась встреча его с интересной собеседницей. Ею оказалась девушка, которая в ответ на его комплимент об ангельской внешности, поблагодарив его, сказала: "быть внешне привлекательной - значит всегда носить с собой эталон, с которым все, кто с тобой общается, сравнивают твои пять чувств, эмоции, слова и поступки. И чаще всего в этом сравнении выигрывает внешность. Но внешностью ее они любуются, а с ее эмоциями, делами, пятью чувствами - они общаются. И вскоре случается грустная история: к внешности привыкают, а то, что остается - остается".
   Она была музыкантом по образованию, а Василий, сам, не умея играть, был благодарным слушателем. "Каждый человек, - говорила она, создание Творца. У каждого своя благородная цель, но каждый идёт к этой цели своей дорогой, вольно сочиняя и исполняя свою симфонию жизни. Да, да, да! Человек, сродни музыке. Те же божественные семь нот: слух, вкус, зрение, осязание, обоняние, плюс внешность и разум".
   Василий насторожился: "а как же мой любимый Бальмонт?" - он процитировал:
  
   "Пять чувств - дорога лжи, но есть восторг экстаза,
   Когда нам истина сама собой видна..."
  
   - Тут нет никакого противоречия, успокоила она его. Это, знаете, как в увертюре. Вначале, вроде, какая-то несогласованность в оркестре. Но вот появляется мелодия, которая все нарастает и нарастает, вовлекает в свою орбиту все новые и новые инструменты, и вот уже главная тема оперы захватила весь оркестр. Так и здесь, в ваших стихах, пять чувств действуют несогласованно с двумя нотами, но внешность и разум человека ведут свою тему, и случается, в свою орбиту они захватывают все пять чувств. Вот в этот момент, наверное, и может осуществиться прорыв к истине. Восторг экстаза родил озарение и приоткрыл истину.
   Она, несомненно, была так же умна, как и прекрасна. Но полюбил Василий не ее, а свое Солнышко, которая рядом с музыкантшей, проигрывала ей во внешности, и, наверное, в уме, но общеизвестно: браки от нас не зависят, они совершаются на небесах. Любовь выбирает не лучшее, а созвучное её душе. Это был период семейного романтизма и максимализма под девизом:
  
   "Отбросим пустое,
   Так хочется жить
   На свете лишь стоит,
   Летать, да любить".*
   Галина Дашевская
  
   Прелесть его Солнышка заключалась в том, что она умела обострять его семь нот и расставлять их в определенном порядке по нотным строчкам, в том числе и на добавочных. А он рядом с ней чувствовал, что наконец-то сам научился играть на прелестном Страдивари. Это был дуэт, это была музыка. Музыка божественная, слышимая только им.
   Они наслаждались этой музыкой до тех пор, пока им не пришла в голову такая простая мысль, что дуэт хорошо, но, может, хор или оркестр лучше? И тогда стали появляться дети. И выяснилось, что эти "инструменты" не так просто вырастить. И как это часто бывает в жизни, средства для достижения цели заслонили саму цель. Осталось только накормить, помыть, одеть, не дать в обиду, и на всё это нужны деньги, которые нужно заработать, а в сутках только 24 часа. И иногда закрадывалась мысль - не лучше ли было остаться дуэтом? И тогда они шли в консерваторию - на Минина или Дмитряка, виртуозов Москвы, или Ростроповича: с его детской непосредственностью, когда он говорит о политике, и мудростью музыканта, расставляющего акценты своими удивительными пальцами, которыми управляют его гениальные семь нот, и которые дают радость общения с ним тысячам слушателей.
   "Что ж ты просишь взаимной любви у того,
   Кто ласкает тебя ненасытно - до боли.
   И, молясь партитурой, встречая его,
   Укрываешь в мелодии женской юдоли.
   Он ласкает собой твоих струн наготу,
   И, напевно греша, в пропасть падают ноты.
   Ты ему отдаёшься в пьянящем бреду
   Под сюиты и блюзы, паденья и взлёты.
   Хрупкость женских изгибов, смиренье души,
   Виртуозность слияния тел от сближенья
   Замирает на миг в благодатной тиши,
   Продлевая мистический вкус наслажденья.
   Преломляется таинство в звучности струн,
   Где в бродячих аккордах богиня хмелеет,
   И от выпитой неги влюблённый колдун
   Пьяных чар колдовских для любви не жалеет.
   Обезумев от страсти и боли разлук,
   Стонет нежностью соло, смычок обнимая,
   И пронзает сердца вдохновляющий звук,
   Светлой музыкой чувств целый мир покоряя".*
   *Лариса Павловская
   Но особенно их восхищал камерный хор Геннадия Дмитряка. Такой маленький, такой домашний, свой. Им казалось, что ему удалось осуществить их мечту. Хористы жили на сцене по-домашнему. Сходились, расходились, появляясь из-за кулис, шествовали по залу, и все время, когда солировали, побеждали друг друга. И всегда побежденные с восхищением глядели на победителя. Сам Дмитряк, такой худенький, всегда подросток, мальчик-вундеркинд за дирижерским пультом, подтягивающий всех до себя. И Нина, его жена, всегда на фланге, любуется профилем своей талантливой семьи, и, гордясь ею, озорно улыбается эффекту своих экзотических музыкальных инструментов. А рядом с ней Ларин, как патриарх, ревниво следит за своим внуком, который воплощает его мечты, и улыбка иногда трогает его губы. А солисты - дети его мечты, настолько органично поют в хоре, так слитно он звучит, что забываешь, что каждый из них, солируя, свободно подчиняет себе зал. Легко ли этого добиться, и как это удается дирижеру, Василий с женой не знали. И, наверное, об этом не сможет рассказать и сам Дмитряк, потому, что музыкальный язык богов еще не научились переводить на язык людей. Его надо слушать в подлиннике. Сесть в зале, увидеть просветлённые лица хористов, - и слушать. И счастье придет, исчезнет зал, хор, дирижер. Останется только любовь.
   "Музыка, музыка, музыка, мука -
   Древняя тайна рождения звука,
   Что существует, в природе кочуя,
   Мучая душу и душу врачуя".*
   Они шли после концерта, умиротворенные, и им снова хотелось мыть, стирать, учить, кормить, стареть и верить.
   *Лариса Миллер
   Из писем Василия к Лизе:
  
   "О, этот благовест в тиши -
   Лесной покой, прозрачно чуткий...
   Поэзия - язык души,
   Который не понять рассудку."
   З.Миркина
  
   Лизонька! Я не знаю помнишь ли ты миф о богине земледелия Деметре и её прекрасной дочери Персефоне, которую Зевс обещал в жёны своему брату Аиду - богу подземного царства. Обрадовался Аид и стащил Персефону, когда она рвала цветы в Нисейской долине. Умчалась золотая колесница Аида в подземное царство. Услышала мать страшный крик дочери, узнала о судьбе Персефоны, оделась в тёмные одежды, забросила все земные дела. Голод стал править миром. Не захотел гибели людей Зевс. Послал быстроногого Гермеса к Аиду с приказом вернуть Персефону. Согласился Аид, но велел проглотить Персефоне зерно плода граната, символ семьи. И с тех пор две трети года живёт у матери Персефона, а одну треть года у своего мужа в подземном царстве. Сильно скучает Деметра без дочери, оставляет свои дела и на земле наступает зима. Но лишь только возвращается Персефона, Деметра веселеет и на земле начинается весна. Осенью же начинается портиться настроение у Деметры. Печально идёт она по земле, а следом за ней торжественно и величаво, неся в руке гранат, идёт покровительница семьи богиня Персефона, направляясь к мужу в подземное царство. Кто её встретит - тому дарит она любимого или любимую - и свадебное веселье царит на земле до конца осени.
   Этот миф из жизни Древней Греции я вспомнил, листая одиннадцатый номер журнала "Новый мир" за 1989 год. В этом номере в рубрике "Из литературного наследия" (публикация Е. Витковского.) я обнаружил стихи поэтессы Татьяны Ефименко. Она погибла, двадцати восьми лет от роду, в 1918 году от рук деревенских погромщиков вместе со своей матерью, известнейшим русским египтологом. Её стихотворение на тему древнегреческого мифа мне безумно понравилось. Привожу его целиком:
  
   Любви
   Уж лето рожь свезло, возы его скрипят,
   Ветра холодные окрепли.
   Вот осень. Плащ на ней, разорванный до пят
   И косы бронзовые в пепле.
   Я на пороге жду. Я трепетно зову
   И от желания бледнею.
   Я жду, но не её, безумную вдову,-
   Тебя, идущую за нею.
   Пускай вокруг ветра холодные гремят,
   Как будто плачут: "поздно, поздно",-
   Ведь ты придёшь ко мне, неся в руке гранат,
   Так молчаливо и серьёзно.
   Тверда нагая грудь, невинный козий взгляд
   Янтарных глаз, совсем открытых;
   Усталые ступни нечайно запылят
   Меня, лежащую на плитах.
   Не знаю: голос твой - он нежен или груб,-
   И плоть до самых тайных складок,
   И тяжкий зрелый плод полураскрытых губ
   Мне будет горек - или сладок!..
  
   Я пишу эти строки, думою, о её судьбе и мне хочется плакать. Это стихотворение она написала в августе 1913 года, когда ей было двадцать три года. Как ярко, образно, лирично и заинтересовано написано. Насколько сильно проигрывает миф в моём прозаическом исполнении. Всё как в нашей жизни Лизонька: ты - поэзия, я - проза.
   А вот, написанное в этом же году, стихотворение на философскую тему о смысле жизни. Как сформулировано! Подписываюсь обеими руками:
  
   Из моря вечности - бежали,
   Как волны, длинные года,
   Стирая медленно скрижали
   И разрушая города.
  
   В отливе мерном и негромком
   Не всё ль с песков вода сотрёт?
   Не так ли, жизнь моя, обломком
   И ты мелькнёшь в водоворот?
  
   Но всё же дом мой я готовлю,
   Сады взращаю, стерегу
   И пашню тучную, и ловлю,
   И козье стадо на лугу.
  
   Как будто силы отдавая -
   Через преемственность плода, -
   Я жизнь мою переливаю
   В иные формы навсегда.
  
   А вот, Лизонька, написанное Татьяной Ефименко за год до своей трагической гибели, стихотворение, наполненное миром, покоем и любовью, отчего, дома:
  
   "Шаги прошелестели за дверью невысокой,
   Я снова посмотрела, как убран тихий дом,
   Посыпан пол полынью и яркою осокой,
   Гардины на окошке, от солнца золотом.
  
   В столовой пахнет сладко нарезанная дыня,
   В гостиной розы в блюде привянули давно,
   Гремит сияньем запад, но словно стало сине
   И затянуло дымкой восточное окно.
  
   Я прислонилась к двери и слушаю без грусти
   Тот лёгкий, лёгкий шелест шагов и нежных рук.
   Как быстры реки жизни. И вот я в тихом устье,
   А завтра я не буду. Ни лиц, ни дней, ни мук.
  
   Как сладко это было: любить. И сладко кинуть...
   По дому тянет запах от дыни, роз и трав.
   И вот спешу на вечер окно своё задвинуть,
   Зовущий, нежный голос за дверью услыхав.
  
   Да минует нас и близких наших чаша её страшной кончины.
   Василий.
   Лизонька!
  
   Нельзя стихию музыки описать словами. На языке жестов слиться с ней старается балет. Музыку и пластику своего тела идеально совмещают разве что кошки. Немудреное их мурлыканье, и мяуканье, и плавно изгибающееся тело, трущееся у наших ног, неотвратимо привлекает наше внимание и неумолимо приводит нас к холодильнику. Или же мы берём их на руки, и наша душа начинает "мурлыкать" в такт кошки.
   Среди людей стихию музыки и слова пытаются соединить композиторы, поэты и актёры, исполняющие их произведения. Магия этого соединения, если оно состоялось, завораживает зал. И люди переносятся туда - где их понимают.
   Я, понравившееся мне стихотворение, проверяю на звук, пытаюсь учить его наизусть и, в этом процессе заучивания, обнаруживается музыка слов, уточняется смысл, ритм, наличие и долгота пауз. Вообще настоящая поэзия - это музыкальное произведение, написанное для лучшего музыкального инструмента - человеческого голоса. А раз музыка, - значит, учи ноты. В нашем случае учи слова текста - про себя, вслух, отдельными фразами, вразбивку или сложные слова отдельно, шлифуй дикцию.
   И, если музыка есть, она проявится обязательно, и ты почувствуешь, что желала душа поэта. Поэтому может быть прав был молодой двадцатитрёхлетний поэт Иосиф Бродский написавший строчки, имеющие полное право быть вытканными на занавесе любого театра:
  
   "Поэта долг - пытаться единить
   края разрыва меж душой и телом.
   Талант игла. И только голос - нить.
   И только смерть всему шитью - пределом".
  
   А, может, это написал и не Бродский, а, провидение, водившее его молодое перо. И действительно голоса актёров сшивают в единое целое все музы театра. Все усилия драматурга, режиссёра, художника, композитора, гримёра, костюмёра, осветителя всё, всё - сшивают голоса актёров в волшебную одежду для наших душ. И мы замираем от восторга, или погружаемся в пучину отчаяния, или равнодушно смотрим на сцену, если волшебство не состоялось.
   Иосиф Бродский, уже умудрённый опытом, в своей нобелевской лекции буквально поёт гимн языку, как основному продукту человечества - как вида. Слова этого языка напрямую лечат, как настрои Георгия Сытина, а чаще всего рождают образы, медитируя над которыми, мы видоизменяем наши души, что собственно и является целью искусства. Именно поэтому так важен нам повседневный, культурный язык обихода, рождающий соответствующую этику наших взаимоотношений друг с другом, когда "феня" буквально врывается в быт калеча и разрушая семейный уклад. Справиться с этой бедой можно только настойчиво приучая наших детей в семье и школе к классическому литературному языку, пропагандируя в том числе и поэзию Бродского. Его стихи, на прекрасном русском языке - это калейдоскоп образов, которые изменяют наше душевное состояние в широчайшем диапозоне: от любви и созерцания - до страдания и покоя.
   Попробуй Лизонька выучить наизусть стихотворение Бродского "Ниоткуда с любовью", написанное им в 1975 году, или просто прочитай его вслух медленно несколько раз:
   "Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но не важно
   даже кто, ибо черт лица, говоря
   откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
   и не чей, верный друг вас приветствует с одного
   из пяти континентов, держащегося на ковбоях;
   я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
   и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;
   поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
   в городке, занесённом снегом по ручку двери,
   извиваясь ночью на простыне -
   как не сказано ниже, по крайней мере -
   я взбиваю подушку мычащим "ты"
   за морями, которым конца и края,
   в темноте всем телом твои черты,
   как безумное зеркало повторяя".
  
   Прочитала... прочувствовала... как страдание сменяет тоска одиночества, и вечность покоя проглядывает между строк. Вот это и означает, что слияние музыки и слова состоялось.
   Лизонька!
  
   В последнее время я увлёкся Мариной Цветаевой, читаю и перечитываю её стихи и любуюсь её портретом (рисунок А Билис написанный в 1931 году).По-моему это портрет её души. Глаз не могу оторвать. В это время передо мной возникают одновременно: бронзовый бюст Вольтера скульптура Гудони и портрет "Незнакомки" кисти Крамского. Мы их видели с тобой в музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина. Такое вот сочетание прекрасной женщины, мудреца и гениальной поэтессы.
   Смотрю на портрет и хочу стать Пигмалионом, чтобы немедленно оживить эту прелестную голову, которая также прекрасна, как её стихи. Проницательный, всё понимающий взгляд её завораживает, и я смотрю и смотрю, а потом снова принимаюсь читать и перечитывать.
  
   "Стихи растут, как звёзды и как розы,
   Как красота - не нужная в семье.
   А на венцы и на апофеозы
   Один ответ: - Откуда мне сие?
  
   Мы спим - и вот, сквозь каменные плиты,
   Небесный гость в четыре лепестка.
   О мир, пойми! Певцом - во сне - открыты
   Закон звезды и формула цветка".
  
   Муза Цветаевой - это максимализм человеческой природы, это бури, тайфуны, землетрясения, извержения вулканов, ураганы человеческого сердца. Максимализм чувств от нежнейшего "си" до рычащего "до". Читать её не просто. Надо до её стихов дорасти сердцем, овладеть багажом культуры людей, которые её окружали, и тогда слова, звуки её стихов, сами собой, обернутся музыкой, как стихи Пушкина, Гёте, Гейне, Блока, Пастернака обернулись в Марине Цветаевой любовью, которая всю жизнь переполняла её сердце. И любовь эта наполняет меня желанием сделать ей что-то приятное, как будто она здесь рядом... и я не могу оторвать взгляд от её портрета.
  
   "Кто создан из камня, кто создан из глины, -
   А я серебрюсь и сверкаю!
   Мне дело - измена, мне имя - Марина,
   Я - бренная пена морская.
  
   Кто создан из глины, кто создан из плоти -
   Тем гроб и надгробные плиты...
   В купели морской крещена - и в полёте
   Своём - непрестанно разбита!
  
   Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
   Пробьётся моё своеволье.
   Меня - видишь кудри беспутные эти! -
   Земною не сделаешь солью.
  
   Дробясь о гранитные ваши колена,
   Я с каждой волной - воскресаю!
   Да здравствует пена - весёлая пена -
   Высокая пена морская!"
  
   * * *
   Если душа родилась крылатой -
   Что ей хоромы и что ей хаты!
   Что Чингизхан ей и что - Орда!
   Два на миру у меня врага,
   Два близница - неразрывно-слитых;
   Голод голодных - и сытость сытых!
  
  
   Когда Марина Цветаева любила, она умела опоэтизировать каждое мгновение своей жизни. Что стоит хотя бы вот это пробуждение:
  
   "Здравствуй! Не стрела, не камень:
   Я - живейшая из жён:
   Жизнь. Обеими руками
   В твой невыспавшийся сон.
  
   Дай! (На языке двуостром:
   На! - Двуострата змеи!)
   Всю меня в простоволосой
   Радости моей прими!
  
   Льни! - Сегодня день на шхуне,
   - Льни! - на лыжах - Льни! - льняной!
   Я сегодня в новой шкуре:
   Вызолоченной, седьмой!
  
   - Мой! - и о каких наградах
   Рай - когда в руках, у рта -
   Жизнь: распахнутая радость
   Поздороваться с утра!"
  
   - Лизонька! Как приеду, будить тебя буду - только так.
   И ещё немного о Марине Цветаевой. Она всю жизнь искала себе вторую половину яблока, под стать своему поэтическому дару. Это чуть не случилось с Борисом Пастернаком, с Иосифом Мандельштаном, с Райнером Мария Рильке. Они, как никто, понимали силу её таланта, а она - их. Души их пересекались неоднократно, а тела, зримый человеческий образ, всегда не поспевал к месту встречи. Так она и жила. Каждой встрече - вот он! И, нет, опять обозналась. И каждый раз, после этой невстречи, на листках белой бумаги оставались стихи о любви и одиночестве:
  
   РОЛАНДОВ РОГ
  
   Как нежный шут о злом своём уродстве,
   Я повествую о своём сиротстве...
  
   За князем - род за серафимом - сомн,
   За каждым - тысячи таких, как он.
  
   Чтоб, пошатнувшись, - на живую стену
   Упал и знал - что тысячи на смену!
  
   Солдат - полком, бес - легионом горд,
   За вором - сброд, а за шутом - всё горб.
  
   Так, наконец, усталая держаться
   Сознаньем: пёрст и назначеньем: драться,
  
   Под свист глупца и мещанина смех -
   Одна из всех - за всех - противу всех! -
  
   Стою и шлю, закаменев, от взлёту,
   Сей громкий зов в небесные пустоты.
  
   И сей пожар в груди тому залог,
   Что некий Карл тебя услышит, Рог!
  
   Лизонька! Мне бы хотелось, чтобы ты услышала этот призыв Марины Цветаевой так же, как я, с сочувствием и любовью.
   Василий
  
  
   Лизонька!
  
   Нет слов, как я рад, что ты выбрала для нашего детского фотоальбома одно из самых любимых мною стихотворений Осипа Мандельштама:
  
   Дано мне тело - что мне делать с ним,
   Таким единым и таким моим?
  
   За радость тихую дышать и жить,
   Кого, скажите мне, благодарить?
  
   Я и садовник, я же и цветок,
   В темнице мира я не одинок.
  
   На стёкла вечности уже легло
   Моё дыхание, моё тепло.
  
   Запечатлеется на нём узор,
   Неузнаваемый, с недавних пор.
  
   Пускай мгновения стекает муть -
   Узора милого не зачеркнуть.
  
   Вот так. Хотел написать только первую строку, но магия слов сделала своё дело, и я машинально воспроизвёл стихотворение полностью. Начнёшь, и хочется продолжать дальше: читать, вслушиваться, всматриваться, вдумываться.
   Это уже магия поэзии с большой буквы.
   Разум же схватывает изумление и восторг перед величием Творца создавшего нас в штучном, неповторимо-единственном зкземпляре. И конечно не для того чтобы разрушать себя, своих собратьев по разуму или экологию Земли. Нет! Неповторимость дана человеку, чтобы оберегать, любить, прощать, милосердствовать, заботиться друг о друге и окружающей природе. Как знать, может, наша вселенная создана Творцом только для того, чтобы на Земле появился Разум, сберегающий её неповторимость в мире безжизненных планет.
   У стёкол вечности один параметр - время, которое не остановить.
   Природа и человек с его культурой и предрассудками вечная тема у Осипа Мандельштама.В этом плане я очень люблю его "Раковину":
  
   "Быть может, я тебе не нужен,
   Ночь; из пучины мировой,
   Как раковина без жемчужин,
   Я выброшен на берег твой.
  
   Ты равнодушно волны пенишь
   И несговорчиво поёшь;
   Но ты полюбишь, ты оценишь
   Ненужной раковины ложь.
  
   Ты на песок с ней рядом ляжешь,
   Оденешь ризою своей,
   Ты неразрывно с нею свяжешь
   Огромный колокол зыбей;
  
   И хрупкой раковины стены,
   Как нежилого сердца дом,
   Наполнишь шопотами пены,
   Туманом, ветром и дождём..."
  
   Весь жемчуг его стихов ещё впереди и не однажды ему придётся, любуясь и тоскуя, заряжаться у природы энергией для вдохновения и покоя.
  
   "В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа.
   Нам пели Шуберта - родная колыбель.
   Шумела мельница, и в песнях урагана
   Смеялся музыки голубоглазый хмель.
  
   Старинный песни мир - коричневый, зелёный,
   Но только вечно - молодой,
   Где соловьиных лип рокочущие кроны
   С безумной яростью качает царь лесной.
  
   И сила страшная ночного возвращенья
   Та песня дикая, как чёрное вино:
   Это двойник, пустое привиденье
   Бессмысленно глядит в холодное окно!"
  
   Чёрное вино сталинской жизни отнимало воздух: друзей, жильё, работу, еду, но до самого ареста гений его творчества был далёк от бытовых проблем. Достаточно вспомнить стихотворение написанное им в Воронеже незадолго до ареста:
  
   "Вооружённый зреньем узких ос,
   Сосущих ось, земную, ось земную,
   Я чую всё, с чем свидеться пришлось,
   И вспоминаю наизусть и всуе.
  
   И не рисую я, и не пою,
   И не вожу смычком черноголосым:
   Я только в жизнь впиваюсь и люблю
   Завидовать могучим хитрым осам.
  
   О, если б и меня когда-нибудь могло
   Заставить, сон и смерть минуя,
   Стрекало воздуха и летнее тепло
   Услышать ось земную, ось земную..."
  
   Через два месяца у него отобрали и природу. Остались нары, тюремные камеры, тюремные вагоны, пересылки, владивостокский тюремный барак, и боль утраты у всех истинных ценителей русской поэзии, а теперь ещё и наш фотоальбом Лизонька, который открывается стихотворением Осипа Мандельштама. Спасибо тебе!
   Василий
  
   Лизонька
  
   Взял в дорогу томик Василия Гроссмана - его позднюю прозу. Он гигант в нашей литературе. Его первый рассказ отметил Горький. Его ценили Бабель и Булгаков. С ним дружил Платонов. Его прозой восхищался Виктор Некрасов. Он много ярко, искренно и правдиво писал о войне. Выход в свет его романа "Жизнь и судьба" стал событием мирового масштаба. Одним из его шедевров - рассказом "Дорога" - я зачитываюсь уже несколько дней подряд. Читаю и перечитываю. Он так меня задел, что хочется выучить его наизусть. В этом рассказе такая боль за людей, за их гибельное для всего живого неразумие, что слёзы наворачиваются на глаза. Моё сердце кавалериста (моя воинская специальность) трепещет от сострадания к этим мирным, трудолюбивым созданиям, которых истязают и правые и виноватые в любой войне. Не могу объяснить почему так задел меня этот рассказ, написанный от лица мула, (гибрид кобылы с ослом). Какая-то магия в этом неторопливом повествовании, как люди обрушивают на мула все ужасы войны, словно он главный виновник её возникновения. Как методично убивают в нём все признаки живого.
   Когда же человек научится владеть своим разумом, не превращаясь в монстра?
   Привожу несколько строк из рассказа Василия Гроссмана "Дорога":
  
   А когда обоз остановился, и ездовой распряг их. И они вместе поели и попили воды из одного ведёрка, лошадь подошла к мулу и положила голову на его шею, и её шевелящиеся мягкие губы коснулись его уха. И он доверчиво посмотрел в печальные глаза колхозной лошадёнки, и его дыхание смешалось с её тёплым, добрым дыханием.
   В этом добром тепле проснулось то, что заснуло, ожило то, что давно умерло, - любимое сосунком сладкое материнское молоко, и первая в жизни травинка, и жестокий красный камень абиссинских горных дорог, и зной на виноградниках, и лунные ночи в апельсиновых рощах, и страшный сверхтруд, казалось, до конца убивший его своей равнодушной тяжестью, но всё же, оказывается, до конца не убивший его.
   Жизнь мула Джу и вологодская лошадиная судьба внятно им обоим передовались теплом дыхания, усталостью глаз и какая-то чудная прелесть была в этих, стоящих рядом, доверчивых и ласковых существах среди военной равнины под серым зимним небом.
   - А осёл, мул-то, вроде обрусел, - сказал один ездовой.
   - Нет, глянь, они плачут оба, - сказал другой.
   И правда, они плакали.
   - Боже, помилуй детей наших от этого безумия.... И, как хорошо, что ты Лизонька есть на свете:
   "Люблю я заполуночной порой,
   Когда от дел устала голова,
   В воображеньи, вызвать образ твой,
   Чтоб нежные сказать тебе слова.
  
   Приходишь ты, стремительно легка,
   В волшебном свете сладкой наготы.
   И тянется ко мне твоя рука,
   И жаждой ласки вспыхиваешь ты.
  
   И верится, в душевной простоте,
   Что исчезает город твой и мой,
   Что слышишь ты меня в минуты те,
   И шепчешь, и касаешься рукой".*
   Вл. Меджиев
   Целую Василий.
  
   Лизонька
  
   Читаю и перечитываю стихи Есенина и как будто нахожусь рядом с ним. Ясно вижу всё что написано, как наяву: лес, поле, гулянка, клён... Господи, я же всё это тоже видел тысячи раз. Задыхался от нежности весной, грусти осенью, тосковал по любимой.Только сказать не мог. Попросту я по сравнению с ним немой. Всё что я написал или сказал, на эти темы, - мычание какое-то.
   Лизонька, какая неповторимая личность этот Есенин, какое непостижимое блаженство читать и перечитывать, какие родные, завораживающие образы, как органичен человек в его природе.
   А вот наизусть Есенина знаю мало. Со мной какая-то мистика происходит, когда я учу его стихи. Запоминаются вроде быстро, но через некоторое время ты замечаешь, что невольно перешёл на другую страницу и с упоением начинаешь листать томик. Хочется выучить всё. Знаю много, но ничего до конца. Привожу три наиболее любимых, почти выученных стихотворений Сергея Есенина, (только, если бы ты знала, как это трудно было сделать, выбрать любимое из любимых):
  
   "Нивы сжаты, рощи голы,
   От воды туман и сырость.
   Колесом за сини горы
   Солнце тихое скатилось.
  
   Дремлет взрытая дорога.
   Ей сегодня примечталось,
   Что совсем - совсем немного
   Ждать зимы седой осталось.
  
   Ах, и сам я в чаще звонкой
   Увидал вчера в тумане:
   Рыжий месяц жеребёнком
   Запрягался в наши сани".
  
Пишу, читаю и блаженно улыбаюсь, как будто сам написал это чудо.

   "Не жалею, не зову, не плачу,
   Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
   Увяданьем золотом охваченный,
   Я не буду больше молодым.
  
   Ты теперь не так уж будешь биться,
   Сердце, тронутое холодком,
   И страна берёзового ситца
   Не заманит шляться босиком.
  
   Дух бродяжий! ты всё реже, реже
   Расшевеливаешь пламень уст.
   О, моя утраченная свежесть,
   Буйство глаз и половодье чувств.
  
   Я теперь скупее стал в желаньях,
   Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
   Словно я весенней, гулкой ранью
   Проскакал на розовом коне.
  
   Все мы, все мы в этом мире тленны,
   Тихо льётся с клёнов листьев медь...
   Будь же ты вовек благословенно,
   Что пришло процвесть и умереть".
  
   Как твой конь, Лизонька, не спотыкается? Мой, что-то понёс. Радуйся! в твою сторону.
   Несказанное, синее, нежное,
   Тих мой край после бурь, после гроз.
   И душа моя, поле безбрежное,
   Дышит запахом мёда и роз.
  
   "Я утих. Годы сделали дело,
   Но того, что прошло, не кляну.
   Словно тройка коней оголтелая
   Прокатилась во всю страну.
  
   Напылили кругом. Накопытили.
   И пропали под дъявольский свист.
   А теперь вот в лесной обители
   Даже слышно, как падает лист.
  
   Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
   Всё спокойно впивает грудь.
   Стой, душа, мы с тобой проехали
   Через бурный положенный путь.
  
   Разберёмся во всём, что видели,
   Что случилось, что сталось в стране,
   И простим, где нас горько обидели
   По чужой и по нашей вине.
  
   Принимаю, что было и не было,
   Только жаль на тридцатом году -
   Слишком мало я в юности требовал,
   Забываясь в кабацком чаду.
  
   Но ведь дуб молодой, не разжолудясь,
Так же гнётся, как в поле трава...
Эх, ты, молодость, буйная молодость,
Золотая сорви - голова!"
  
   Лизонька! Как тебе строчки: " Напылили кругом. Накопытели. И пропали под дьявольский свист" Как припечатал! Вещие строки. Обещаю к приезду домой выучить наизусть все три стихотворения.

Целую Василий.

   Лизонька!
  
   Читаю и перечитываю сонеты Бунина. Особенно захватывает меня его сонет "Бог":
  
   "Дул с моря бриз, и месяц чистым рогом
   Стоял за длинной улицей села,
   От хаты тень лежала за порогом,
   А хата бледно-белая была.
  
   Дул южный бриз, и ночь была тепла.
   На отмелях, на берегу отлогом
   Волна, шумя, вела беседу с богом,
   Не поднимая сонного чела.
  
   И месяц наклонялся к балке тёмной,
   Грустя, светил на скалы, на погост.
   А Бог был ясен, радостен и прост:
  
   Он в ветре был, в моей душе бездомной -
   И содрогался, синим блеском звёзд
   В лазури неба, чистой и огромной".
  
   Почти сто лет разделяет нас с момента написания Буниным этих строк, а как современно и совершенно прочтение Бога. Как будто он уже настрадался от грязи и автомобильного удушья городов. Какое растворение Бога в пейзаже, пейзажа в Боге и Бога в твоей душе. Гениально! Божественно! Напрашивается иллюстрация: Бунин и ангел, диктующий эти строки.
   А вот погружение в мир многобожия и единения людей с ними.
  
   БОГ ПОЛДНЯ
  
   "Я чёрных коз пасла с меньшой сестрой
   Средь красных скал, колючих трав и глины.
   Залив был синь. И камни, грея спины,
   На жарком солнце спали под горой.
  
   Я прилегла в сухую тень маслины
   С корявой серебристою корой -
   И он сошёл, как мух звенящий рой,
   Как свет сквозной горящей паутины.
  
   Он озарил мне ноги. Обнажил
   Их до колен. На серебре рубашки
   Горел огнём. И навзничь положил.
  
   Его объятья сладостны и тяжки.
   Он мне сосцы загаром окружил
   И научил варить настой ромашки".
  
   Вот ведь как Лизонька. Не ветер обнажил её ноги до колен, а бог солнца - Гелиос. Вот что значит вера в Древней Греции. Она для греков уже черта характера. И недаром со временем Греция станет оплотом Православия. Умение людей верить, как мать верить в своё дитя, дисциплинирует разум, и умножает силу человека для познания самого себя и ближнего своего.
   А вот старинный спор египетских богов:
  
   "Ра-Озирис, владыка дня и света,
   Хвала тебе! Я, бог пустыни, Сет,
   Горжусь врагом: ты, побеждая Сета,
   В его стране царил пять тысяч лет.
  
   Ты славен был, твоя ладья воспета
   Была стократ. Но за ладьёй вослед
   Шёл бог пустынь, бог древнего завета -
   И вот о, Ра, плоды твоих побед:
  
   Безносый сфинкс среди полей Гизеха,
   Ленивый Нил да глыбы пирамид,
   Руины Фиф, где гулко бродит эхо,
   Да письмена в куски разбитых плит,
   Да обелиск, в блестящей политуре,
   Да пыль песков на пламенной лазури".
  
   Казалось бы, Лизонька Сет торжествует, но боги вечны и борьба продолжается. В современном Египте происходит стремительное наступление на пустыни.Бог солнца Ра и Посейдон, объединившись, призвали на помощь предпринимателей со всего света. И те начали строить на берегах Красного моря отели, превращая пустыню в цветущий сад с многочисленными бассейнами, окружёнными пальмами и английскими газонами. Комфортабельные коттеджи отелей, оснащённые по последнему слову техники, требовали самых квалифицированных специалистов, и египтяне стали учиться. Застроив линию прибоя, строители начали строить вторую, третью, четвёртую линии отелей, а за ними стали подниматься спальные города для обслуживающего персонала. Индустрия развлечений требует всё новые и новые площади под застройку, всё больше рабочих рук и бог Сет всё отступает и отступает в глубь пустыни.
   Ра и Посейдон торжествуют. У отдыхающих каждый день начинается и заканчивается парадом белоснежных катеров, доставляющих любителей подводного плавания в самые заманчивые уголки Красного моря и Посейдон открывает им свои самые сокровенные тайны.
   Число же любителей солнца и тёплого моря всё увеличивается и, может быть, мы с тобой тоже Лизонька махнём зимой в этот тёплый аквариум Творца и окружим наши сосцы загаром, как некогда, недалеко от этих мест наши прародители - Адам и Ева.
   Лизонька ты спрашиваешь, что такое ИДЕАЛ? Для меня - это то к чему я стремлюсь, но боюсь достигнуть. Бред! Чепуха какая-то! Верно? Боишься - так не стремись. А если хочется? Парадокс, какой-то!
   Вот такой идеал для меня - Бунин Иван Алексеевич.
   "Сказочно только рядовое, когда его коснётся рука гения!" - написал Борис Пастернак в романе "Доктор Живаго". И я задумался: чем же они отличаются друг от друга, эти гении? И пришёл к выводу, что временем. Временем своей гениальности! У одних эта гениальность исчисляется днями, у других - часами, у третьих - минутами. А у кого и секундами. Вот касается тебя моя рука, Лизонька, - и лицо твоё сказочно хорошеет. В такие секунды и я чувствую себя гением. До скорого прикосновения.
   Ps. Лизоньке - ПРЕКРАСНЕЙШЕЙ ИЗ ПРЕКРАСНЕЙШИХ.
  
   История нашей любви на фоне мировой поэзии от Шекспира до наших дней.
  
   НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ! ТЫ ПРЕКРАСНА!
   "Создав тебя, природа превзошла
   Всё, что доселе сотворить могла".
   Шекспир.
  
   . Лизонька! Как только мои глаза встретили твои, а твоя рука коснулась моей руки, а ритм наших сердец начал отплясывать рок-н-ролл от любого прикосновения друг к другу, я понял, что:
   "Любовь, как солнце тем и хороша,
   Что красит всё для любящего взора.
   Веселье грусть в душе сменяет скоро,
   Затем, что к солнцу тянется душа." Мирра Лохвицкая
   И с тех пор:
   "Среди миров, в мерцании светил,
   Одной Звезды я повторяю имя...
   Не потому, что я её любил,
   А потому, что я томлюсь с другими" Иннокентий Анненский
   "Телеграфируйте в пространство дорогая, что бриз и рейс вас сделали добрей, и я рванусь, навстречу содрогаясь, как чёрный истребитель в серебре". Михаил Светлов
   "Ведь сердце грезит об одном:
   О счастье райском в бытии земном". Эдмунд Спенсер
   И теперь всегда и везде:
   "Как небеса безбрежностью,
   Как разноцветьем луг,
   Я переполнен нежностью
   К тебе, мой милый друг.
   И на волнах той нежности,
   Во сне и наяву,
   К тебе, как к неизбежности,
   Корабликом плыву". Владимир Меджиев
   "Под лиливою истомой
   Два сокрыта бугорка.
   Омывает их река
   Моей нежности к живому". Юрий Рост
   Любимые женщины это розы, когда мы улыбаемся им, они расцветают, и цветут потом всю жизнь в наших мужских сердцах.
   На вечное хранение в Твоём сердце.
   Василий.
  
  
  

ВАСИЛИЙ

  
   "Это видели вечные звезды:
   время шло сквозь людей,
   как сквозь дым, -
   из одних оно сделало гвозди
   и загнало в ладони другим".

Валерий Левенко "Звёзды"

  
  
   "Цветут
   на длинных
   стеблях
   пчёлы".

Сергей Нагатин "Лето"

  
  
   Всю жизнь Василий, сколько себя ни помнил, любил книги. Боже! Как хотелось побыстрее научиться читать самому и по собственному выбору. Читать, читать и читать! Особенно сказки, которые начинались у него с Пушкина из Полного собрания сочинений в одном громадном томе на тонкой рисовой удивительно стойкой бумаге, с иллюстрациями. Поэзия поражала своей краткостью и емкостью понятий. Как грубо, длинно и косноязычно выражались люди, которые окружали его. Зачем так много говорить, уже все ясно. Нравилось слушать, как общаются другие, сравнивать, как о том же писали в книгах, и наблюдать, как уличный хулиганский жаргон врывается в домашнюю жизнь, калеча и взрывая ее. В нем нарастало желание оградиться от нее классическим языком литературы. То же самое он замечал в матери, бабушке. "В доме не должно быть улицы, - постоянно твердили они. - Дом - это остров любви, дружбы и безопасности". - Так они по-своему боролись с пьянством, жаргоном ГУЛАГа, засильем серости и страха в окружающем их дом мире. Книги и музыка царили в доме. Концертный рояль занимал половину зала. Так именовали мы, братья, большую комнату на три окна по фасаду дома, которые смотрели на церковь. В этом зале мы проводили все вечера. Хотя стихотворные опыты у Василия давно стерлись из памяти, но нескольких строф, в том числе об атмосфере вечеров в старом доме он цитировал до сих пор:
   "Домик мой старый, чердак обветшалый,
   Мне ли тебя позабыть?
   Свет абажура, рояль престаринный,
   Мне ли тебя не любить?
   Вечер. Все стихло. Кто-то запел.
   Витя тихонько к роялю присел,
   Скрипку берет из футляра Свет -
   И полился задушевный дуэт".
  
   Витя, самый старший из нас, заменил нам отца. Он всегда был первым помощником матери по хозяйству: мыл полы, стирал чаще всего он. С 12-ти лет зарабатывал игрой на аккордеоне на свадьбах, днях рождения, в пионерских лагерях. У него был абсолютный слух и он моментально подбирал любую мелодию, и был дирижером всех наших песенных и танцевальных тусовок.
   По вечерам часто первой запевала мать, у которой было 5 сыновей, которая всю жизнь мечтала быть пианисткой, а работала машинисткой. В самые трудные послевоенные годы, когда всех особенно донимала нищета, она поменяла наш престаринный рояль на более приличный инструмент, который ей по случаю в рассрочку продали ее знакомые. Когда мы чуть подросли, то начали зарабатывать, заготовляя дрова одиноким женщинам в ближайшей деревне. И первой нашей покупкой был радиоприемник АРЗ и волейбольный мяч. А любимым развлечением по вечерам у нас было слушать в темноте старого дома классическую музыку.
   Свет, который учился уже в педагогическом училище, приучал нас к поэзии, разучивая "Демона" под аккомпанемент "Лунной сонаты". А потом он же, постигая нотную грамоту и мучая скрипку, заставил нас всех переслушать всю скрипичную классику. Сен-Санс, Брамс, Сарасате, Лист, Шуберт, Мендельсон, Прокофьев, звучали у нас постоянно, чаще всего в исполнении Когана или Ойстраха. И сейчас, когда Василий слушал музыку, в его душе оживала атмосфера детской доверчивости и покоя отчего дома, романтика "Серебряных коньков" и "Водителей фрегатов".
   В этом доме царили женщины - "бабочек" и "маманя" - так мы называли бабушку и маму, и, конечно мы, из которых они пытались сделать своих идеальных мужчин, невзирая на нищету и море бараков вокруг. Они пытались воссоздать атмосферу, которая царила в доме на заре их самостоятельной жизни, когда были еще живы родители и мужья.
   Взрослея, Василий пытался сочинять стихи, но вскоре понял, что классика лучше. Увлекся законами стихосложения, настольной книгой стал у него "Поэтический словарь" Квятковского. Он был влюблен в поэтические примеры этого словаря, и скоро большинство из них знал наизусть. Он взял за правило, если ему нравился какой-нибудь поэт, обязательно выучить какое-нибудь стихотворение наизусть. А потом стал их группировать по эмоциям: радость, ревность, любовь и так далее. И скоро у него закрепились стойкие классические штампы на самые разнообразные темы. А потом он стал записывать свои ассоциации, которые возникали у него по прочтении какого-нибудь полюбившегося стихотворения. Восхищаясь Достоевским, его умением в грязи находить изюминку красоты, Василий поражался, что при прочтении его романов он становился немного чище, чем был до... А при прочтении его последователей ему хотелось посмотреться в зеркало - не измазался ли он сам в грязи, описанной авторами. Достойным его современником и продолжателем был, по мнению Василия, Лев Толстой. Он, так же, как Достоевский, принял из рук Пушкина культ красоты. Его облагораживающую силу. В своем романе "Война и мир" он показал, на фоне ужаса войны, гибель такого количества красивых мужчин, одетых с пышностью того времени, настроенных любить и побеждать. Что даже такому чудовищу, как Наполеон, на Бородинском сражении приходит мысль о бессмысленности этой бойни. Где гибли и калечились тысячи красивых и отважных людей России и Европы.
   А, казалось бы, в конце 19 века до лучшей части человечества уже дошло, что зло, ненависть, войны - это энтропия разума. Ведь война - это хаос и рабское ограничение свободы. Но ни Пушкин, ни Достоевский, ни Толстой, ни гениальное полотно Иванова "Явление Христа народу," ни Герника Пикассо, ни Чарли Чаплин своим "Диктатором" не спасли мир ни от Первой ни от Второй мировых войн, ни от ужаса ГУЛАГа, ни от бури страха, захлестнувшей Россию.
  
   "Я помню странный вид упорства -
   Желанье мир держать в горсти,
   С глотком воды и коркой чёрствой
   Всё перечесть, перерасти"*
   Павел Антокольский
  
   Правда, человечество выжило, и осталась классическая литература. Но снова повис вопрос: "что же дальше?" И вот, что интересно - количество произведений искусства человечество всё накапливает, а люди в общей массе не становятся лучше. В чём же дело? Может так разрушителен для культуры урон наносимый герастратами всех времён и народов? Или уровень культурных ценностей всё-таки не поспевает за ростом населения на земном шаре? А может самая главная беда - это тотальное отлучение людей от природы в наших, непомерно разросшихся, городах? Природы - этого удивительного создания Творца - главного источника духовной красоты, намного превосходящего, все запасы произведений искусства, накопленных за всю историю человечества.
   В том числе природы нашего Отечества, создавшей нас Россиянами, и которую "в нищем виде Царь Небесный обошёл, благославляя", с душой, неразрывно связанной с природой России. С душой, в которую можно только верить, опасно обижать и, не дай Бог, воевать. И на память приходят вещие строки Олеси Николаевой:
  
   "Ходила я по земле Отечества моего
   И поняла я, что не всё оно здесь перед глазами.
   Ибо и на безднах и реках имя его
   И кадильница его полна туманами, облаками.
   Кажется - вот оно: размахивает тысячами ветвей,
   А оно в небе своими корнями нас защемило,
   Ибо нет у Отечества моего отошедших в персть сыновей,
   Но почившие, да усопшие до побудки архангела Михаила"...
  
   И вот, когда Василий стал писать, все его мысли завертелись в области красоты, которая спасает мир, зажигая в нас огонь любви. А чтобы не надоесть читателям, он стал писать очень кратко. Он любил цитировать Басе, Сайге, Хайяма, Руми, Блейка, и везде - Пушкина. Недостижимый идеал музыки и слова, божественной мудрости и греховной человечности. Всегда и везде хотелось донести такую простую истину, что человек может жить полнокровной жизнью только одновременно в трех временных ипостасях: прошлом, настоящем и будущем одновременно. Уже младенец несет за собой шлейф прошлого, а каждая его болезнь, методы воспитания, экология, диета - все проектируется на его будущее. Человечество уже поняло, что жить по принципу "после нас хоть потоп" - нельзя, как нельзя жить, забывая прошлое. Россия дорого заплатила, отряхнув прах со своих ног в 1917 году, когда не умные и благородные Вавиловы, а серые и нахрапистые Лысенки стали править Россией. Мучительное, но целительное возвращение к прошлому - удел России конца 20 века и начала 21-го. В нем одном надежда на человечное будущее. Поэтому Василию везде хотелось видеть преемственность. Он любил эпиграфы, цитаты, и произведения, в которых целенаправляющая идея прослеживалась, подхватывалась самыми разнообразными авторами. Ведь Толстой стал Львом Великим, прочитав Пушкина и Достоевского. Великий старец почти на 30 лет пережил Достоевского. Что же написать мне? Как донести до людей ужас войны и ГУЛАГа. Этот океан горя, который обрушился на народы России. Как мир может жить после этих катастроф? А самое главное - что делать, чтобы они не повторялись? Как обуздать экстремистов, для которых цель - все, средства - ничто? Он понимал, что страшное время не закончится, пока оно воссоздает таких бесов, как Гитлер, Сталин и тысячи их последователей в виде террористов всех мастей. Может, вернуться снова к притчам? Люди, сидя перед экранами телевизоров и компьютеров уже разучились читать толстые романы? Может, их надо учить театром абсурда, чтобы дошло до самых крепкоголовых? Но ведь их надо еще заманить в театр. Одна надежда, казалось ему, на детей. Их еще можно научить впитывать в себя красоту прошлого и настоящего, и тем сберечь будущее?
   Значит, дети. Писать коротко и ёмко. Но где же черпать вдохновение? И снова глаза уходят в горизонт, мысли - в красоту неба, а ручка уже пишет о животных, которые идеально вписались в экологию Земли, давно уже осуществили мечту человечества о крыльях, обладают знаниями фармакологии и запасом духовной красоты, чтобы всем делать добро. Эти животные - пчелы. Василию иногда казалось, что именно они живут по Христу. Дерево, которое они облюбуют под свое жилище, дольше живет, дупло больше не увеличивается в объеме, растения, которые они посещают, лучше плодоносят, трава под их жилищем лучше растет. Даже самых главных своих грабителей - людей - они снабжают едой и целым спектром лекарственных препаратов. Даже их укусы целебны для людей. Многие ученые считают, что во время роения пчелы, сцепляясь, друг с другом, образуют единую сеть своих нервных клеток - нейронов, и количество их сопоставимо с количеством нейронов человеческого мозга. В это время пчелы решают свои главные проблемы, выслушивая доклады своих разведчиков. Правда, надо отдать должное, всего этого они достигли за 40 миллионов лет. А человек, по самым оптимистическим прогнозам, получил разум лишь 8 миллионов лет назад. Он еще, по сравнению с пчелами, имеет детский возраст. Ходит по закромам Природы еще в "коротких штанишках". Отсюда у него многочисленные нелады с экологией. Отсюда неумение сотрудничать с природой, с ее стихийными силами. Человек никак не хочет понять, что без природы, без ее красоты и стихий ему не выжить. Он все пытается подмять ее под себя, перекроить, переделать, покорить, властвовать, вместо "любить", "жалеть", "прощать", "понимать", "милосердствовать", "сопереживать"...
   Василий наблюдал, как цветы с охотой впускают к себе пчел - этих неутомимых добрых тружеников, и ловил себя на том, что эта встреча казалась ему встречей влюбленных. Пчеле давали приют, еду, нежное прикосновение лепестков и пъянящий аромат тычинок и пестиков, которые они обходят, щекоча их своими ножками. А потом они, сытые и обласканные, нагруженные дарами своих любимых цветов, летят домой, чтобы вещественную красоту этого общения превратить в мед. Также и человек, думалось Василию, влюбляясь в красоту природы, вырабатывает в себе запас духовной красоты.
   Только духовная красота, причем не отдельно взятой личности, а человечества в целом, в которую входят такие понятия, как любовь к ближнему, доброта, милосердие, сопереживание, жертвенность, и, конечно, любовь к Богу приведет к успеху в борьбе людей: с варварским отношением к природе, с безнравственностью их правителей, чиновников, генералов, ученых, деятелей искусств, служителей различных религиозных конфессий. Россия иногда достигала поразительных результатов именно оттого, что дворяне, стоявшие у власти, в большинстве своем были высокообразованными, культурными и нравственными людьми.
   Сейчас суммарная величина духовной красоты человечества - это бесконечно малая величина, и только, возможно, в Японии, где культ влюбленности в красоту природы восходит к 1 тысячелетию, уровень духовной красоты, несколько, выше. Только сейчас в России появились прозаические произведения японских писателей, живших тысячу лет назад: "Записки у изголовья", "Гендзы-моногатари". А в поэзии - такие поэты, как Меэ, Сайге, Догэн, Басе, и наконец, наш современник, нобелевский лауреат Ясунари Кавабата - писатель, не растерявший ни капли из творческого наследия Японии, и показавший, что и в наш железный, атомный век можно жить в гармонии с природой и добиваться успехов.
   Читая его роман "Старая столица", сначала решаешь, что описываются времена тысячелетней давности - такая у персонажей близость к природе. И лишь в конце повести приходит озарение, что так живут японцы в середине 20 века. Может, отсюда их успехи в других областях жизни? А, может быть, это просто сказка Ясунари Кавабаты? Но как же по душе она мне думал Василий. Может, все это у него от старого дома? Заброшенного сада и любимой груши, под которой стояла под навесом тахта? И опять на память приходят детские стихи:
  
   Грушу любил я в нашем саду.
   Выйдешь, бывало, весной поутру,
   Взглянешь на грушу - а груши-то нет,
   Виден лишь белый огромный букет.
  
   Полчаса отдыха на этой тахте снимали любую усталость. Мы любили друг друга - груша и братья, которые сначала, как белки, лазили по ней, а потом азартно целовались под ней с девочками.
   Какая радостная близость с природой возникает у человека, живущего в своем доме, с растениями в своем саду, с птичками на ветках, с кошками и собаками на своем дворе. Возникает такой естественный культ красоты природы. Его пытыются сейчас заново создать в Европе, в Америке. Не миновать этого и нам. Здесь нет альтернативы. Об этом говорят любимые Василию книги: "Алые паруса" Грина, рассказ "Дорога" Гроссмана, "Живи и помни" Распутина, "Ниоткуда с любовью" Бродского, "Можжевеловый куст" Заболоцкого, "Виноградная косточка" Окуджавы, заброшенные парки дворянских усадеб, цветущая груша в старом саду Василия и нобелевские лауреаты: Солженицын, Сахаров, Горбачёв, духовная красота которых повернула политическую жизнь России в сторону демократии.
  
  
  

Свет прекрасной неординарности

  
   Солеву С.В.
  
   "В гармонию из хаоса и праха
   без Высших сил не выстроить моста.
   Что б ни было, Хайаму от Аллаха
   являлся свет. И Данту - от Христа.

Ю.Карабчиевский

  
   Последнее время Василий чувствовал, что в его жизни чего-то не хватает. Какая-то рутина и пресность подавляли его. Душе не хватало воздуха. Хотелось чего-то яркого, светлого, что озарило бы его настоящую жизнь светом прекрасной неординарности.
   Раньше, когда у него возникало подобное настроение, он шёл в кино, в театр, на концерт или просто раскрывал книгу, и если ему везло, и он попадал на настоящего мастера, это ощущение покидало его, и он вновь чувствовал полноту жизни. Некоторые из таких моментов запомнились на всю жизнь. Так, например, поход в кинотеатр "Кадр"- вместо занятий в вечерней школе. Показывали какой-то итальянский фильм, полный музыки и любви молодых кино - героев. Мелодия этого фильма буквально заполнила всё его существо, и он, выходя из кинотеатра всё, напевал, напевал её, одновременно любуясь впереди идущей девушкой. И постепенно красота мелодии, и эта девушка как бы слились в одно нечто прекрасное и неделимое. А в то же время ноги вынесли его на перекрёсток, и надо было перейти узкую ленту дороги. Неожиданно девушка оказалась по другую сторону улицы. Как? Она там, а я здесь? Она смогла, а я стою? И он стремительно шагнул на проезжую часть дороги. И в туже секунду бежевая "Волга", прошуршав по его плащу и оцарапав ему руку, унеслась через Садовое Кольцо в сторону Старого Арбата.
   Это сразу отрезвило и разлучило его с девушкой, но в памяти на всю жизнь осталась ликующая музыка и это состояние неразделённости с прекрасной незнакомкой.
   Другой раз это было на концерте Давида Ойстраха в актовом зале МГУ на Воробьевых горах. Бесконечная вязь его "Вечного движения" зарядила Василия на всю жизнь любовью к скрипке.
   А через несколько лет такой же заряд любви, но уже к балету, он получил в Большом театре на спектакле "Спартак", где танцевали Лиепа, Васильев, Гордеев, Плисецкая, а дирижировал оркестром Растропович. Уже то, что Василий достал билет, было чудом. А музыка и танец повергли его в волшебный транс, где явь соседствует с воображением и действие на сцене превращается в реальность.
   Он ощущал себя таким же, как Спартак, Красс, их глазами любовался искрометными танцами их подруг и верил, что только так и надо любить и ненавидеть. И верилось, что полнота жизни - в этом бесконечном переплетении любви и трагедии, что только так и надо жить и умирать, как эти, невыразимо яркие люди, живущие на сцене под музыку динамичных завораживающих мелодий Хачатуряна.
   А совсем недавно он открыл для себя Толкина, и целый год для него длился праздник души по мере того, как он доставал книгу за книгой его трилогию "Властелин Колец". Он узнал, что этим замечательным миром, наполненным хоббитами, эльфами, орками, гномами, верзилами, драконами, добрыми и злыми волшебниками, были увлечены миллионы людей. По всему миру возникли клубы толкинистов, которых покорил Джон Рональд Руэл Толкин добрыми и мужественными сердцами своих сказочных героев.
   А сейчас он решил сходить на выставку картин Костаки, который собирал полотна художников русского авангарда: Кандинского, Шагала, Явленского, Малевича, Поповой, Филонова, Ларионова и других.
   Нельзя сказать, что Василий как-то особенно интересовался живописью. Нет, просто хотелось увидеть мир другими глазами, для которых свет и тень, и цвета спектра позволяли не только останавливать мгновение, но рассказать о нем что-то новое зрителю, а может, предостеречь его о чём-то, или сообщить о мире нечто такое, что невозможно выразить другими видами искусства.
   Но сначала Василий попал в зал, где было выставлено современное искусство, где проглядывало всё то, что так намозолило ему глаза, когда он бродил по Москве в поисках работы. Роскошь и безвкусица домов "новых русских", кварталы безликих домов "зрелого социализма" и женские тела, плоть которых буквально росла на глазах, и цветы, цветочные базары, так украсившие вестибюли метро.
   Быстро пробежав по залам, он, наконец, попал на выставку Костаки, который в 20-е годы работал шофером в иностранном посольстве и занимался коллекционированием картин русских художников. Василий попал сразу в другой мир. В нем чувствовалась разделённость души и тела. Здесь царила духовная сосредоточенность перед наступлением страшного "нечто", когда нельзя сохранить целостность души, тела и духа. Художники словно предчувствовали, что грядет время массового перехода людей в другие состояния, они словно предостерегали людей о надвигающейся человеческой бойне, их взор проникал в уже другие измерения, другие сферы человеческой жизни. Они разъяли гармонию возрождения и показали красоту кирпичиков, из которых созданы картины великих мастеров. На их полотнах люди жили уже в других мирах или находились в период перехода в другое состояние. А некоторые, как у Филонова уже сами из другого мира наблюдали кровавое шествие "красного колеса" и "коричневой чумы". На этой выставке Василий как-то очень наглядно понял, что искусство для человека - это способ познания мира и общение с духовным полем художника, который опережает реальную жизнь. Классический пример такого предвидения, рокового для России двадцатого века, у поэта Павла Антокольского в 1916 году, написавшего:
  
   "Странное бремя дала мне судьба.
   Это не серп и не заступ раба.
   Это не меч, и не крест, и не лук,
   Даже не флейта - серебряный друг.
  
   Мечется кто-то в ночной тишине.
   Чается что-то в седой старине.
   Пёстрое, глупое платье шута.
   Алые, злые, кривые уста.
  
   Детская кукла и отблеск ножа .
   Просьба о чуде и крик мятежа.
   Странное бремя... Как будто во мне
   Тысячи глаз, не закрытых во сне.
  
   Тысячи жизней и тысячи ран.
   Тысячи копий, пронзивших туман.
   Тысячи добрых и злых голосов,
   С дикою песней идущих на зов.
  
   Вот, что такое вещее слово поэта! Предвестие, предчувствие, предостережение - всё есть в этом стихотворении.
   Но сердце человека жаждет гармонии. Вечером он долго не мог заснуть. Встал рано, в пятом часу. Пели соловьи, белые вишни невестились, вершины деревьев были закрыты туманом, но голоса соловьёв и лучи солнца уже разбудили деревья, и те гнали прочь туман. Они словно впитывали его в себя, отчего зелень листьев выглядела ещё нарядней. Он вышел со двора, долго стоял, любуясь соловьём, который самозабвенно выводил свои рулады. Прошёл дальше. Вернулся. Соловей пел по-прежнему, лишь поменял ветку на более, высокую.
   - Земля все-таки рай, - подумал Василий, вдыхая весенний воздух вместе с соловьиными трелями. В природе царит красота и необузданность стихии. Человек же стремится к гармонии невзирая ни на что. И страсти, которые иногда потрясают его существование, лишь подчёркивают ежедневный ритм его жизни. А что такое ритм как не стремление к гармонии, всё более, высшего порядка.
   Вот почему так важно людям присутствие красоты. Это вершина гармонии. Вот для чего сияет красою вечною природа - чтобы человек не сошел с ума, чтобы он умел восторгаться, и чтобы восторг рождал любовь - чувство из иного мира - мира Творца. Наверное, и разум нужен человеку, главным образом, для того, чтобы в хаосе находить гармонию, ибо долго существовать в хаосе разум не может - человек сходит с ума.
   Почему не стареют трели соловья? Почему так нежна зелень листьев? Почему солнце так долго смотрит на Землю в это время года? Может, просто Бог в это время любуется своим творением. И люди становятся лучше, в них просыпается любовь, и гармония двух душ рождает третью, более, высшего порядка?
   А что выше, что ниже? Где образцы? В искусстве? В эстетике будней? В интуитивном творчестве народа? Что жаждет художник от своего творчества? Какие мысли лелеют все поэты и писатели? Об этом замечательно написал Пушкин в своём стихотворении "К портрету Жуковского":
  
   "Его стихов пленительная сладость
   Пройдёт веков завистливую даль
   И внемля им, вздохнёт о славе младость,
   Утешится безмолвная печаль,
   И резвая задумается радость..."
  
   Как сейчас задумываюсь я, радуясь, что живу. Художник - это путь от пользы к красоте и радости, от сиюминутности к вечности, от ремесла к творчеству и от творчества к искусству. Искусство же, соперничая с красотой природы, открывает в людях шлюзы любви, милосердия, добра, вызывает в них цепную реакцию творчества красоты, которая спасает человеческий разум от излишней рассудочности, концентрируя их внимание на создание новых совершенств и, этим, отсекая множество негативных вариантов их развития, стремящих вернуть человечество в хаос. В конечном же итоге искусство, творя красоту, приближает плоды человеческого труда к гармонии Творца.
   Это стремление к гармонии заложено в людях генетически и солнечным эталоном сияет в их сердцах, рождая неутолимую жажду любви и человечности.
   Он вернулся домой, сел за стол и написал сказку о самом коротком стихотворении на русском языке. О волшебной красоте природы и её чудесном воздействии на человека.
   Он собрался и поехал в редакцию. А в метро на эскалаторе, отводя глаза, от нашедших друг друга влюбленных, сочинил притчу о любви. И тут же записал ее под шум проносящихся вагонов.
   А вечером в переполненной электричке, любуясь школьниками, возвращающимися домой, после ярко проведенного дня в столице, написал монолог девочки о ликующей, победоносной красоте молодости.
   Закончив писать, Василий понял, что всё это время, проведённое после посещения выставки Костаки. Всё его существо протестовало против разделённости в восприятии мира и искало подтверждения гармонии в настоящей, реальной жизни. И ему показалось, что он нашёл, выбрал из великого множества эти главные стимулы соединённости в мире людей, которые действуют на них с самого раннего возраста, когда они ещё только прижались к материнской груди, и здесь же навсегда и бесповоротно определили, что самая прекрасная линия на земле - овал. И здесь же у них впервые открылись в груди двери счастья.
   Ведь что такое человек, как не Аполлон, которого несет по Свету, сотворенному для него Творцом, квадрига коней, имя которым Красота, Творчество, Любовь и Дети.
   Надо только внимательно смотреть на постоялых дворах, чтобы тебе по ошибке или по злому умыслу не впрягли коней из табуна Аида по имени Зависть, Ревность, Обида, Месть и т. д.

Поле духовной близости

  
  
   С Юрскому

"Свет мысли неземной

Лишь от нее исходит..."

Франческа Петрарка

"Когда как солнца луч..."

(перевод Ивана Бунина)

  
  
   Василий ехал в вагоне метро из школы, где он читал старшеклассникам свою литературно-поэтическую композицию "Красота спасет мир" и вспоминал молодые лица своих слушателей и думал: у кого же в памяти останется урок? И останется ли? Он вспоминал себя в школе, и Якова Смоленского, вдохновенно читающего "Маленького Принца" Экзюпери. И Святослава Рихтера, который вместе с Олегом Коганом исполнял свои концерты в музыкальной школе N10 на Арбате, где училась его дочь.
   Потом его мысли скользнули снова к теме урока -- о многоликости красоты, о том, что она пронизывает своим светом все существование человека, являясь полем духовной близости людей. О том, что служение красоте богоугодно. И что известные строки Пушкина
   "И пусть у гробового входа
   Младая будет жизнь играть,
   И равнодушная природа
   Красою вечною сиять"
   написаны им, чтобы показать неразрывную связь человека с этой красотой. Что человек вне этой красоты просто не сможет существовать. Она -- залог его эволюции. Только в "сумасшедшей прелести Земли" красота человеческой личности будет так завораживающе притягательна для людей. Не будь этого, может быть, не появился бы идеал духовной красоты человека -- Христос.
   Гений Пушкина воспел красоту, и полудикая Россия его глазами оглянулась вокруг и по-другому стала любить и оценивать свои силы и возможности. Он вызвал к творчеству плеяду своих последователей, подхлестнул эволюцию духовной жизни России.
   Красою вечною сияющую Природу создал Творец. И как казалось Василию, Творец не может хотеть гибели своего создания. Он желает, чтобы эта красота сохранялась, воспроизводилась. Искусство же существует для того, чтобы восторгаться и соперничать с его творением. Поэтому вечно увлечение художников, писателей, драматургов главной героиней нашей природы -- Женщиной. Венцом красоты, а по определению Пушкина "святыней красоты", "властью красоты", которая берет в добровольный плен человека. И раздумывая на эту тему, Василий иногда поглядывал на сидевшую напротив него женщину. Уже немолодую, с лицом, которое раньше, вероятно, как бы ни одевалась хозяйка, доминировало над любым ее нарядом. Лицо ее и сейчас было привлекательно. И Василий с удовольствием поглядывал на нее. Но больше всего его поразило ее пальто -- ослепительной белизны, из тонкого шелковистого велюра. Она явно отвыкла от метро. Белизна одежды ее резко контрастировала с немаркой, безликой одеждой сидящих рядом пассажиров. Расположилась она слишком широко, не замечая неудобства, которое испытывали от этого соседи.
   Ее пальто наверняка стоило несколько годовых заработков Василия. Но глаза ее были грустны. И он улыбнулся про себя своей мысли, что, пожалуй, бедные вдвое счастливее богатых. Бедным, чтобы испытать счастье, можно внезапно разбогатеть или полюбить, а богатым -- только полюбить. Любоваться женщиной опасно, -- записал он как-то себе в записную книжку, -- потому, что при этом все недостатки ее превращаешь в достоинства, а достоинства увеличиваешь в геометрической прогрессии.
   И все-таки, когда место у женщины, сидящей напротив освободилось, Василий пересилил свою стеснительность и записную мудрость, подсел к ней и спросил:
   -- Отчего так грустны Ваши глаза, мадам?
   -- Вам хочется поговорить? -- отшила она
   -- Нет, только восхищаться.
   -- Тогда лучше молча.
   -- Уже не могу, -- сказал Василий. -- У меня этот этап уже прошел, когда я сидел напротив Вас. А потом я вспомнил интересную запись, которую оставил Александр Сергеевич Пушкин в своей записной книжке, увидев Вас в первый раз.
   -- Как, был и второй? Какая честь.
   -- Да.
   Она улыбнулась.
   -- Как же это ему удалось? Ведь скоро мы, вроде бы, справляем его 200-летний юбилей.
   Ответ ему понравился. Он почувствовал ее заинтересованность.
   -- Все гении, конечно, люди, -- сказал он, -- но они наделены зоркостью, чтобы "попадать в цели, которые обычные люди не видят". И как знать, может быть, он видел и нас с Вами в этом вагоне.
   Она улыбнулась.
   -- Так что же написал Александр Сергеевич в своей записной книжке в первый раз?
   Он наклонился к ней поближе и, любуясь ее порозовевшим лицом, процитировал:
  
   Я думал, сердце позабыло
   Способность легкую страдать,
   Я говорил, тому, что было,
   Уж не бывать! уж не бывать!
   Прошли восторги, и печали,
   И легковерные мечты...
   Но вот опять затрепетали
   Пред мощной властью красоты.
   Она улыбнулась с оттенком горечи, и сказала:
   -- Это было, наверное, давно. Но что же Александр Сергеевич написал после второй встречи?
   -- Это произошло, когда он спешил на свидание к своей Натали. И невольно остановился, увидев Вас. А вечером написал стихотворение. И в нем про Вас такие строчки:
   Куда бы ты ни поспешал,
   Хоть на любовное свиданье,
   Какое б в сердце не питал
   Ты сокровенное мечтанье;
   Но, встретясь с ней, смущенный, ты
   Вдруг остановишься невольно,
   Благоговея богомольно
   Перед святыней красоты.
   -- Так сейчас не увлекаются, -- сказала она задумчиво и добавила: -- А Вы хорошо читаете.
   -- Но это еще не все, мадам, -- сказал он, воодушевленный ее похвалой. -- Я могу прочитать, что написал Владимир Высоцкий, увидев Вас.
   -- О, это уже ближе к истине. Так что же?
   -- Мадам! -- торжественно объявил Василий, -- В это мгновение я люблю Вас по Высоцкому. Слушайте:
   Люблю тебя сейчас,
   Не тайно, напоказ.
   Не после и не до
   В лучах твоих сгораю.
   Навзрыд или смеясь,
   Но я люблю сейчас.
   А в прошлом -- не хочу,
   А в будущем -- не знаю.
   Глаза ее уже улыбались. Она глядела на него и не видела его морщин, седых висков и потертой куртки. Он цитировал знакомые ей с детства стихи Пушкина и Высоцкого, в одной компании с которым она однажды даже гуляла. Но никогда в голову ей не приходило, что эти стихи -- о ней, про нее, про них. Благодарная ему за это открытие, она улыбнулась и сказала:
   -- Да, Пушкин -- это чудо.
   -- Он пленяет нас в любом возрасте, -- подхватил Василий. -- Пушкин -- наше детство и щемящая душу мудрость нашего взросления. Высоцкий другой. Он всем брат по боли, певец боли и пира во время чумы.
   -- Я люблю его песни, -- сказала она, -- и еще вот это четверостишие:
  
   "Чистоту, красоту мы у предков берем.
   Саги, сказки из прошлого тащим,
   Потому, что добро остается добром
   В прошлом, будущем и настоящем."
   -- Хорошо сказано, -- согласился Василий.-- Здесь чувствуется уже пушкинское:
   "Два чувства дивно близки нам;
   В них обретает сердце пищу:
   Любовь к родному пепелищу,
   Любовь к отеческим гробам.
  
   На них основано от века
   По воле Бога самого
   Самостоянье человека,
   Залог величия его".
  
   На них уже обращали внимание. Ждали продолжения. Но они вдруг замолчали, думая каждый о своем.
  
   И странность заключалась в том, что так же как одежда, края их воспоминаний где-то соприкасались тоже. И возникало острое желание взглянуть друг на друга. Василий поднял глаза и откровенно любовался ее лицом, которое подобрело, и уже не грусть была в ее глазах, а радость от близости души с душой родной.
   А в это время поезд замедлил ход, остановился, открылись двери. Она встала и метнулась к выходу. Остановилась. Повернулась. Встретила его взгляд, улыбнулась и крикнула из дверей:
   -- Спасибо Вам.
   Тело его рванулось следом за ней, чтобы продлить, развить, завершить, но что-то заставило его остаться на месте, оглянуться, всмотреться, вдуматься... Те же усталые лица, глаза, полные созерцания своих проблем, и нищая, ничего не говорящая, а только мелко крестящаяся сухой рукой себя и подающего. Он машинально положил ей в ладонь мелочь. И тут до него дошло, что эта женщина, так просиявшая для него в этом вагоне, оттого и просияла, что она плоть от плоти этих людей, как Пушкин плоть от плоти крепостной России. И что судьба подбросила ему живую иллюстрацию только что прочитанной им лекции о красоте, которая спасает мир, пробуждая в сердцах огонь любви.
   О той красоте, которую умел находить Федор Михайлович Достоевский в грязи, пошлости и жестокости русской действительности девятнадцатого века и лучшие российские поэты, и писатели века двадцатого и двадцать первого.
  
  
  
  

Они находят нас сами

  
  
   Баутову А.С.
  
   "У грудей благой природы
Все, что дышит, Радость пьет!"
"Песнь Радости" Ф.Шиллер,
пер. Ф.Тютчев.
  
   "Покорми кота и пса -
   Тебя прокормят небеса".
   Уильям Блейк
   "Изречения невинности"
   Пер.В. Л. Топорова .
   - Василий! Когда мы живем на природе, они находят нас сами, - любил повторять Анатолий, слегка заикаясь и рассеянно закусывая. Жалко только, что кобели долго не живут. начинают бегать по округе и пропадают. Кто под машину, кто под поезд, кто на шапку, кого просто своруют, продадут, и он находит нового хозяина. Вот суки - дело другое. Они привязываются к месту, к дому, и за ворота выходят редко, потому и живут долго. Вот, Пальма уже лет десять здесь.
   Мы сидели с Анатолием, бывшим владельцем моего участка, за столом под яблоней, а Пальма юлила роскошным лисьим хвостом здесь же. Мне вспомнилась осень 1982 года, когда на месте дома стоял сарай. Пальма спала у меня в ногах на кровати, а я ворочался и прислушивался к шороху бегающих мышей, а иногда и крыс. Поскольку они совершенно не боялись Пальмы, я не мог заснуть до тех пор, пока часа в два ночи не заявлялся кот. Тогда сразу наступала удивительная тишина, будто никто никогда не скребся и не бегал. Кот съедал тушку минтая с головой и костями, пристраивался мне под бок - и мы блаженно засыпали. А каждое утро повторялась пасторальная сцена, когда я шел к умывальнику в саду, а кот обгонял меня и валился на спину мне под ноги. Я нагибался, гладил ему живот, он блаженно мурлыкал, и тут ко мне подбегала Пальма, которую тоже надо было погладить. Затем я перешагивал через кота и шел дальше, а кот снова обгонял меня и валился мне под ноги. Такая сцена повторялась раза три, пока я шел к умывальнику. А затем кот с Пальмой с удовольствием смотрели, как я умываюсь. Это было прекрасно. Они излучали добро, любовь, преданность, и сердце мое таяло от ответной любви к ним.
   Эту сцену и Толины слова о собаках я вспоминал часто, наблюдая, как весело носится Тиша по участку от дома к воротам, облаивая прохожих и собак. Помесь болонки с тибетским терьером, он состоял из задорного султана хвоста и серых кисточек ушей, которые весело, как две птички, подпрыгивали, когда он несся к воротам или гонялся за воронами.
   Появился он у меня на даче как-то очень естественно, без свар и драк. Вечером, покормив собак, я заметил, что у ворот пасется собака, отдаленно напоминающая болонку грязно-серого цвета. Это был кобелек. Я дал ему поесть, и он неторопливо поплелся вдоль улицы, а утром уже как свой гулял по двору. Машка, понюхав, лизнула его в нос, как одного из своих щенков; Паша и Добряк отнеслись подозрительно, но снисходительно: слишком мал, чтобы связываться. А Булька даже пыталась с ним заигрывать, но он огрызнулся, и она тут же легла на спину, признавая его силу, хотя была вдвое больше его. Он потом тиранил ее ужасно, но только до первой течки, а после этого доставалось уже ему.
   Я его покормил, и он уселся на крыльце и, как только дверь открывалась, стремительно прорывался в дом и располагался на диване, где обычно спал мой брат. Поскольку он был не только грязно-серый, но и вонял какой-то дрянью, мы решили его вымыть. Нашли старую детскую ванну, налили теплой воды, а он с удовольствием стоял в ней и терпел все процедуры, которые мы с ним проводили. Вероятно, это делали с ним не впервые. Помыть-то мы его помыли, но он так и остался грязно-серого цвета. Оказалось, это был у него естественный окрас, а вот запах, мы ликвидировали, и теперь он гордо садился на диван и бывал крайне недоволен, когда его сгоняли. Конуры он не признавал и вечером даже в самый лютый холод лежал на крыльце и ждал хозяина. Зато утром никакой забор не мог его удержать, когда он по своим собачьим делам отправлялся навестить своих друзей. Никакие запреты не помогали. Стоило отвлечься хозяину, и он тут же находил дырку в заборе или делал подкоп, - и, свободный, отправлялся в автономное плавание по полному опасностей житейскому морю. "Не пропадай, живи долго", - говорил я ему, а он с удовольствием слушал и предлагал мне погулять с ним за воротами.
   А глаза у него были просто человеческие! Этим глазам, этой пройдошистой морде нельзя было отказать, когда они просили, умоляли поделиться последним кусочком колбасы или мяса. Вообще глаза домашних животных, когда они смотрят на хозяина - это глаза любви, которые открывают нам дорогу добра, человечности и ответственности за всех, кого мы приближаем к себе. Это глаза любви, которая с годами только крепнет и не зависит ни от нашей внешности, ни от уровня и чистоты наших доходов.
   Живите долго и делайте нас лучше, лающие, мяукающие жильцы наши! Без ваших любящих, преданных глаз, морд, лап и ушей мы перестанем чувствовать себя добрыми милосердными богами. Мы не выживем в этом мире железа.
   Не пропадай, живи долго, Тиша! Даже если ты сменишь хозяина, живи долго.
  
  

Бестия

  
  

"Человек - это звучит гордо", -

шепнула мне одна кошка.

  
   - Василий! Эта маленькая бестия опять прыгнула с дивана и растянулась на полу как лягушка. Никак ей не сидится на месте, - с восхищением сказала жена. - А какие у нее глаза! Во всю мордашку. Она будет у нас красавицей, но с характером. Посмотри, Василий, спит, а голову положила на братца и никогда наоборот. Вот бестия!
   Это было месяц с небольшим назад. А сейчас жена брезгливо отбрасывала котят от себя. Надоели, и Василий, к тому же не получил зарплату, а ее любимая кошка ест, как крокодил, и все больше рыбу и мясо. Зато котята растут как на дрожжах.
   Василий с удовольствием понаблюдал, как они наскакивают друг на друга. Всех бы оставил. Но как прокормить? Помыв руки, он поел, а потом сунул Бестию за пазуху, и пошел в сберкассу. Там милые, как на подбор, девицы заахали от восторга, увидев мордашку Бестии, но взять отказались. Он пошел в соседний подъезд, где работал его знакомый сторож, но тот сказал - "бесполезно, Василий, у нас не возьмут". Тогда он развернулся и пошел в ресторан. "Если возьмут, хоть сыта будет," - подумал он.
   На площадке перед рестораном стояло несколько машин. В одну из них русоголовый молодой человек усаживал блондинку. Она хорошо смотрелась. И Василий с удовольствием прошелся взглядом по ее фигуре, пока до него не дошел смысл фразы ее спутника. "Он раньше работал киллером". Василий перевел взгляд на ее лицо. Девушка не удивилась, а спокойно села в машину.
   "С каких это пор киллеры стали работниками? На Руси они всегда были разбойниками, бандитами и душегубами, но работниками - никогда", - мелькнуло у него в голове, - "Может, правы острословы, которые утверждают, что киллеры выбрасывают свое оружие, чтобы их хозяева знали, кто именно провел очередную акцию, и знали, кому платить." Он затормозил перед дверью. Но, вспомнив недовольное лицо жены, решительно шагнул вперед, прикрыв рукой мордашку Бестии.
   Посетителей в ресторане еще не было. У входа сидел за журнальным столиком дежурный, и рядом в фойе тусовались несколько парней.
   -Добрый день, господа! Я коробейник, - сказал Василий.
   -Что продаешь? - спросил Дежурный.
   - Товар у меня особенный, он делает людей добрее и человечней, и мечтает без лесенки влезть в душу хозяина. И с этими словами Василий вытащил Бестию и посадил ее на журнальный столик.
   Сердце у него сжалось - такая она была маленькая, и он решительно отодвинул огромную хрустальную пепельницу от нее подальше.
   - Господа, обратите внимание! Зовут ее Бестия. Кошечка трехцветная, а значит, она приносит счастье хозяину. А яркая рыжая полоса на ее мордашке свидетельствует о ее трудолюбии, упорстве и некоторой доле сумасбродства. Но тот, кого она полюбит, приобретет себе верного друга.
   При последних словах к столику подошли еще двое.
   - Кимыч, - обратился дежурный к одному из вновь пришедших. - Вот, мужик предлагает нам кошечку.
   - Кошечка - это хорошо, - сказал спутник Кимыча, вероятно, кладовщик. - Кошки ловят мышей лучше, чем коты, а трехцветные - отличные крысоловы.
   Василий посмотрел на Бестию. Она сидела, как загипнотизированная, от страха.
   - И самое главное, господа, - зачастил он, - по гороскопу, составленному видным звездочетом страны, явствует, что владелец кошки станет президентом в двухтысячном году.
   - Ну, это мне не грозит, я неграмотный, - пошутил Кимыч. А дежурный добавил:
   - Он и так президент. - И с этими словами судьба Бестии была решена. Кимыч решительно сгреб Бестию со стола и направился с ней внутрь ресторана.
   - Надо бы что-то заплатить, - сказал дежурный. Кимыч оглянулся и спросил:
   - Сколько он хочет?
   - Я работаю за чаевые, - сказал Василий.
   - Дай ему тыщ пять, - бросил Кимыч и удалился.
   - Негусто, - подумал Василий, но торговаться не стал.
  
  
   Кимыч сидел в кабинете. На коленях у него блаженно мурлыкала Бестия. Он размышлял. За последние два года, с тех пор, как появилась кошка, ему удивительно везло. Удачно спрятаны концы бывших киллерских дел; с ним считаются все главари группировок в районе; удалось, наконец, приобрести своего человека в МВД, и теперь он легально носит оружие - имеет разрешение из милиции. Вот и сейчас, когда назревала крупная разборка, позвонили из милиции и сообщили, что главарь этой группировки попал в аварию на Кутузовском проспекте. На его машину, где находились четыре человека, наскочил "жигуль" с уснувшим водителем. Все, кто были в машинах, погибли. А с преемником он договорится быстро, тот уже наводил мосты... С Бестией же они подружились. Когда он был в ресторане, она всегда находилась в его кабинете. Все дела свои она делала в унитаз в туалетной комнате, отгороженной в углу кабинета. Любимым местом наблюдения за своим хозяином у нее была площадка над вешалкой, где он раздевался. Когда он входил, то заранее протягивал правую руку, и она прыгала ему на плечо. Прыгала она на плечи и других посетителей. Те, кто работал в ресторане, быстро привыкли к этому. А если приходил кто-то чужой, с кем надо было считаться, он запирал ее в туалетной комнате. Когда ресторан не работал, Бестия могла ходить по всем комнатам и наводила ужас на мышей и крыс. Охотничий инстинкт у нее был на высоте, за что ее любили все в ресторане. Трофеи она складывала у кабинета, но есть - не ела. Все еще размышляя, Кимыч встал, прошелся по кабинету с кошкой на руках, и у него мелькнула мысль, что кошка - это единственное живое существо, которое его никогда не предаст. Это так его растрогало, что он прямо с кошкой прошел в зал.
   Посетителей было двое, официант брал у них заказ. Кимыч обратил внимание только на красивую кожаную сумку девушки, которая висела сбоку ее стула. "Такая на лимон потянет", - прикинул он. Все было в порядке. Он довольно улыбнулся и отправился в кабинет. Надо было просмотреть несколько документов. Но его отвлекла Бестия, которая спрыгнула на пол и направилась к кожаной сумке. Обнюхав ее, она потерлась о ногу посетительницы. Девушка взяла ее на руки, и направилась к Кимычу.
   - Какая у вас красивая кошка! И трехцветная. Говорят, они приносят удачу.
   - Да, - сказал он, принимая кошку, - И хорошая охотница. А вы ей чем-то понравились. Она редко к кому идет на руки.
   - У меня дома кот, - сказала она.
   - Вот оно что", - протянул он и направился в кабинет, а вслед за ним направился в туалет спутник посетительницы.
   Запершись в кабинке, молодой человек вытащил пистолет и навернул глушитель. План его был прост. До кабинета не более пяти шагов. Он входит в кабинет, закрывает за собой дверь и стреляет. Выстрел должен быть один - второй сделать ему не дадут, это он знал точно. А затем он, взяв ключ у хозяина от второй двери кабинета, через эту дверь попадает в соседнее предприятие, откуда спокойно выходит прямо к оставленной за углом машине. А его спутница в это время, оставив свою сумку в ресторане, должна была уже сидеть в машине. Участь ее была уже решена, ее адрес он запомнил намертво - лишних свидетелей ему не нужно.
   Он широко расправил плечи, вздохнул: "как там говорил красивый молодой путешественник в "Часе пик" у Разбаша про искусство выживания: "предвидеть - планировать - действовать!" - и с этими словами он решительно направился к кабинету...
   Кимыч, вошел в кабинет, устроил кошку над вешалкой, сел за стол - и сразу зазвонил телефон. Звонил преемник главаря, погибшего в автокатастрофе.
   - Кимыч, - сказал он. - Я не хочу ссор, поэтому предупреждаю тебя. Умерший послал тебе "клиента", и мы никак не можем связаться с ним, чтобы остановить. Я пришлю человека, пусть он посидит в ресторане.
   Кимыч весь подобрался. Приготовил пистолет. Почему-то вспомнилась сумка. Что за парень с ней? Он нажал кнопку внутренней связи.
   - Да, шеф, - ответил дежурный.
   - Что делают посетители? - спросил он.
   - Девица курит на улице. Сумка ее висит на стуле. А парень пошел в туалет. Других нет.
   - Пришли мне кого-нибудь из охраны, - сказал он.
   Дежурный пошел за охранником. Тем временем девушка, курившая у входа в ресторан, с тоской посматривала через стеклянную дверь на дежурного, который в это время разговаривал по внутреннему телефону, и как ей показалось, о ней тоже. Увидев, что дежурный зашел за перегородку, она стремительно направилась к машине за углом. На углу она услышала отдаленный звук выстрела, потом другого, и, подождав немного, села за руль. Доехав до первой же станции метро, она остановила машину, не спеша, стерла с лица макияж, и растворилась в московском метрополитене, совершенно забыв эту чудную трехцветную кошку с ярко-рыжей полосой на голове, которая подарила ей жизнь.
   Кимыч положил трубку и обратил внимание, что Бестия приготовилась к прыжку. Машинально он взвел курок. Дверь открылась. Но первой выстрелила Бестия, стремительно бросившись на руку киллера. Тот от неожиданности не только не закрыл дверь, но и рванул курок. От щелчка выстрела, хоть и с глушителем, Бестия со страху инстинктивно подпрыгнула вверх. И тут раздался оглушительный выстрел Кимыча, который был точнее, и остановил не только нахального "клиента", но и потрясающее везение директора ресторана Акима Новикова.
   Василий шел к дому не торопясь, одолевали невеселые мысли. Последние два года ему катастрофически не везло. Он работал наладчиком научных приборов, а наука, процветавшая в восьмидесятых годах, в девяностые катастрофически хирела. Приборный парк стоял, денег на ремонт и обслуживание не было. Два института, которые он обслуживал, купил банк и использовал их площади под офисы. Приборы, которые Василий купил по дешевке, продать было некому, они пылились на даче. Выручала одна машина - четвертая модель жигулей, на которой он иногда перевозил приборы более удачливым коллегам, или просто отбивал клиентов у такси. Но на прошлой неделе угнали и машину. Причем поразительно нагло и открыто. Он остановил машину у палатки, чтобы купить сигареты. Даже не заглушил мотор. И пока он нагнулся к окошку - передавал деньги, потом забирал сигареты, - в машину забрался угонщик, и она рванула вперед вдоль Садового Кольца... Как ищет машины милиция, он знал, и надеялся только на везение, которого ему как раз и не хватало. Вдобавок ко всему в машине уехал его подарок жене ко дню рождения - роскошная кожаная сумка, которую он купил по дешевке у старшего брата, большого любителя играть в шахматы на ставку. Брат ее выиграл и жаждал быстрее реализовать. "Придется снова занимать у брата", - подумал он.
   Дома его встретила зареванная жена.
   - Что еще случилось?
   - Ты представляешь, я шла из почты, а тут человек из ресторана выбросил в мусорный контейнер дохлую кошку. Они убили нашу Бестию! - она всхлипнула.
   - Почему ты решила, что это наша?
   - Развернешь шарф - увидишь.
   Только теперь он обратил внимание на сверток. Он осторожно развернул шарф. Перед ним лежало тело кошки, только вместо головы висел кусок шерсти с ярко-рыжей полосой посередине. Он заторопился, снова завернул кошку в шарф и пошел на балкон за лопатой. Жена засобиралась с ним вместе, но он сказал:
   - Не надо, Солнышко, я один.
   Она как-то странно взглянула на него и сказала:
   - Василий, я думала, ты позабыл это слово.
   На что он виновато пробормотал:
   - Это все наша трехцветная Бестия. Она и мертвая заботится о нас.
   - Да, Василий, забыла тебе сказать, звонили из ГАИ - они нашли нашу машину. С другим номером, другого цвета, но с нашим номером на двигателе. Просили заехать опознать. А из милиции спрашивали насчет какой-то кожаной сумки, которую оставила женщина в ресторане. Тоже просили зайти.
   Когда Василий пришел в себя от столбняка, вызванного таким везением, он сел на табурет, стоявший около входной двери, и положив сверток с кошкой на колени, пододвинул жене стул и сказал:
   - Посидим немного. Надо проститься. - А потом, обращаясь к жене, а может, больше к себе самому, произнес речь, как и полагается на похоронах.
   - У священнослужителей есть паства: это мы, простые смертные. А у нас с тобой паства - это они, братья наши меньшие. Но иногда кажется, что все наоборот.
   Жена печально кивнула, а Бестия промолчала. Наверное, в знак согласия. И только мать Бестии, которую жена не пустила в прихожую, чтобы ее не расстраивать, отчаянным "мяу" решительно заявила, что только так и бывает. Они, четвероногие, пастыри людей. Они в чистоте сохранили то, что заложил в них Творец
  
  
  
  

Поцелуй памяти

  
  
   Юре Карабчиевскому
  
   "Нет времени! И каждое мгновенье,
   Как бусина нанижется на нить...
   Заглохнет горе, можно разлюбить,
   Но вдруг воскреснут прошлого виденья.
   И станет настоящее бледней,
   А то, что было, будет правдой снова,
   От ярко загоревшихся огней,
   От образов мучительных былого!"
   Вера Лурье. Б.Н.Б
   Первое чудо для любого человека - это его рождение, а потом, - думала Лиза, - любовь. Но, Господи, как же трудно говорить о любви в первый раз. Но, оказалось, еще труднее это делать в сотый, тысячный раз, после многих лет совместной жизни. Что сделать, чтобы слова, повторённые уже много раз, звучали по-новому и рождали ответное чувство? Как просто было в первые годы после замужества. Слов почти нет. Одни легкие прикосновения рук, губ, глаз - и вот уже в твоих объятиях счастье. Счастье влюбленных, в сравнении с которым даже звезды бледнеют.
   Вспомнилось стихотворение Гёте "Ночные мысли", так поразившее ее когда-то тем, что кто-то посмел смеяться над звездами:
  
   "Вы мне жалки, звезды-горемыки
   Так прекрасны, так светло горите
   Морехрдцу светите охотно,
   Без возмездья от богов и смертных!
   Вы не знаете любви - и ввек не знали!
   Неудержно вас уводят Оры
   Сквозь ночную беспредельность неба
   О, какой вы путь уже свершили
   С той поры, как я в объятьях милой
   Вас и полночь сладко забываю"
   пер. Ф.Тютчева
   Вот так. Только влюблённые выше звёзд.
   А сейчас, когда дети, а Василий без работы, убивает время на даче, вместо того, чтобы искать её, эту проклятую работу! Нельзя же жить за счёт детей. Им и так не сладко. А Василий заладил: "А почему бы и не так? И для чего тогда дети?"
   А после этого целовать его в постели, что порой случается, и чаще всего, когда на ум приходят все те же дети. И отмечаешь невольно, как они хороши, и чем-то неуловимо похожи на Василия. И тут что-то случается, как поцелуй памяти, и перестаешь видеть морщины, и седые виски, и опять в объятиях Аполлон, и счастье поглаживает твои волосы. А из тела ушли тревоги и сомнения, и оно тает, тает... и рвется навстречу.
   Почему-то вспомнилось, как её знакомый, намного старше, любитель поесть, просил, чтобы она отвернулась, пока он вылезает из пруда. Она отворачивалась, смеялась над ним и говорила: "А почему ты не стесняешься своего живота, когда бегаешь в одних трусах на волейбольной площадке?" Но он только виновато отводил глаза и спешил одеться. У него был очень приятный добрый голос. Разговор с ним был как добрая бабушкина рука, и она часто пользовалась этим. Звонила ему время от времени, умиротворялась, и снова забывала. Он ей никогда не звонил. У него рано умерла жена, которая была старше его лет на десять. Дочка вышла замуж, у нее было двое детей, которые боготворили своего деда. Лето он проводил с ними на даче, остальное время года - в своей однокомнатной кооперативной квартире на Мосфильмовской улице, которую построили ему дочь и зять. И однажды она взяла фотографию своих детей и послала ему с надписью "Самому доброму и волшебному голосу на земле. На длинную память." Почему "на длинную", а не "вечную" или "добрую"? - Просто хотелось, чтобы он длился, и всё. Он был уже частью её души, как дети или Василий.
   Вот так, всё равно все мысли возвращаются к нему. Хотя у поцелуя другие краски, у счастья другие ориентиры, а объятия иногда заканчиваются ссорой.
   Но вспоминаются и другие, когда после объятий, целуя её, он говорил:
   - Нет, учёные ничего ещё не знают о человеке. Вот ведь, утверждают, что 95% информации мы получаем посредством зрения. Но дотрагиваются мои губы до тебя - и меня просто заливает поток информации о тебе, так что хочется закрыть глаза, и видеть только губами и руками. На что она, вся расслабленная, счастливая, отвечала:
   - Наверное, в это время все тело становится органом зрения наших душ.
   А в другой раз он говорил, что как рад тому, что у неё чёрные вьющиеся волосы. Потому что в детстве ему нравились девочки только с чёрными волосами. А старшие братья, шутя, утверждали, что жена у него будет блондинкой, потому, что он сам блондин. И блондины обязаны жениться на блондинках. Да, в то время ему нравилось в ней всё, как нравились её карие глаза, по его мнению, загадочные, таинственные, в которые он мог смотреться без конца, без конца спрашивая, где нашли такие глаза её родители? И сам высказывал всё новые и новые истории их происхождения - одна фантастичнее другой. Она смеялась, глаза её лучились радостью, вызывая у него все большее и большее восхищение.
   Так что же такое семья? Непрерывное жертвоприношение? Сознательное ограничение свободы? Почему это маленькое человеческое сообщество не умирает, несмотря на многочисленные поражения? Почему люди, разрушив одну семью, тут же создают другую? В чем феномен семьи? В чем ее притягательность, очарование, магнетизм и трагедия? В чем ее крепость? Ответ один. Он в Библии. Семья в этом мире строится на самом крепком, божественном фундаменте - на любви. "Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью".
   Всё время ждешь чуда. Возвращения в молодость, к ярким снам и фантазиям юности, и очень часто это возвращение происходило, когда они с Василием были вместе, и перебирали старые фотографии. А иногда, когда она слушала музыку, и тогда из жизни уходили войны, смерть, безденежье, болезни детей, ссоры, бесправие, бандитизм, оставалась улыбающаяся мать, с её годовалой дочерью на руках распевающая: "Семейка у нас не хуже, чем у вас", радостное лицо отца с очками на лбу, Василий, его письма, его радостная возня с детьми, их первые шаги, их первая любовь. А иногда это происходило на улице. Когда она наблюдала, как дети с руководителем переходят улицу, и движение замирает, а дети, взявшись за руки, беспечно смеются, а машины смирно ждут последнего малыша. В такие минуты она иногда вынимала платок и думала, что мир юн, что дети, эти цветы, которые расцветают в любое время года, - вечны, и когда вырастут, найдут выход из любых проблем. А они с Василием, пока есть дети, так же молоды, как их воспоминания.
   Лиза подошла к окну и понаблюдала немного, как снежная крупа билась о стекло и обессиленная падала вниз, потом присела к столу Василия, на котором лежал раскрытый том Мандельштама, и начала читать вслух, неторопливо вслушиваясь в каждое слово:
  
   "Возможно ли женщине мёртвой хвала?
   Она в отчужденье и силе...
   Её чужелюбая власть привела
   К насильственной жаркой могиле.
  
   И твёрдые ласточки круглых бровей
   Из гроба ко мне прилетели
   Сказать, что они отлежались в своей
   Холодной стокгольмской постели.
  
   И прадеда скрипкой гордился твой род,
   От шейки её хорошея,
   И ты раскрывала свой маленький рот,
   Смеясь итальянясь русея...
  
   Я тяжкую память твою берегу -
   Дичок, медвежонок, миньона -
   Но мельниц колёса зимуют в снегу,
   И стынет рожок почтальона.
   От этого стынущего рожка на Лизу повеяло такой печалью невозвратности, что она, невольно, сдавила пальцами виски: Господи! Как же я могла забыть? Сегодня у него день рождения.
   Лиза прошлась по комнате, задумчиво постояла у книжного шкафа, отыскала тоненькую книжечку в мягком переплёте, на котором было написано:
   "Прощание с друзьями". Юрий Карабчиевский.
   Открыла её, на оборотной стороне обложки на неё внимательно смотрел автор - друг и напарник Василия по работе, Юра, её ровесник, на глаза которого она часто заглядывалась. Это были какие-то живые магические драгоценности, в которые хотелось вглядываться и смотреться. В них было чудо понимания, одобрения и сочувствия. В них нельзя было не влюбиться. Весь же остальной облик его был не более, чем оправа для глаз. Во всяком случае, для неё. Эта книга вышла после его трагической смерти с иллюстрациями его сына Дмитрия. Она открыла знакомую страничку, и, чувствуя, что маленький худенький человек стоит рядом, и с сочувствием смотрит на неё, прочитала:
  
   "Художник, расчётливый малый,
   я понял, а ты отвечай:
   за что ты звёздой шестипалой
   венчаешь людскую печаль?
   Зачем твой старик на портрете
   Твердит Моисеев закон?
   Не так ли все люди на свете
   бедны и несчастны, как он?
   Но волосы вьются. И сгусток
   теней. И в прожилках щека.
   Так цепко хватает искусство
   За пуговицу пиджака!
   И вот уж - откуда берётся? -
   возникло и бродит в крови,
   к измученным единоверцам
   постыдное чувство любви!"
  
   И поймала себя на мысли, что он для неё не умер, а только ушёл в мир иной, более близкий его душевной организации, и с ностальгией смотрит своими дивными глазами на мир неразумных белков. И всплыли строчки Ахматовой:
   "Чтоб вечно жили дивные печали,
   Ты превращен в моё воспоминанье!"...
   Все мы в жизни когда-то с кем-то прощались надолго или навсегда, думала Лиза, но не бесследно. Нет! След остаётся. Только его никогда не найдёт следопыт-охотник. Не учует самая чуткая собака. Её найдёт и почувствует только другой человек, настроенный на волну вашей души и она сама. Тогда волна воспоминаний нахлынет, накатит, зарезонирует с мгновением сегодняшней жизни. И она из будничной превратится в праздник или отчаяние, лёгкую грусть или блаженство, и ты светлеешь лицом или наклоняешься над подоконником одиннадцатого этажа..., бросаешь что-то в засаленную сумку бомжа или просыпаешься, ловя руками воздух...
   И Лиза подумала, что может быть вот такое объяснение в любви, такой след, такой поцелуй памяти будет и последним чудом в её жизни. И на память ей пришли стихи её подруги Альбины Белозёровой:
   "Я хотела тебе позвонить
   Собиралась не раз написать;
   Вопреки всем желаньям своим,
   Научилась безропотно ждать.
   Год за годом, как бусы на нитке,
   Стали чувства спокойней, ровней;
   Встречи редкие - золота слитки
   На обочине будничных дней".
  
  
   Две ипостаси красоты
   С.З.Ошерову
  
   Есть таинство богоявленья:
   Кто видел Сына, зрел Отца.
   Чей взгляд проник во внутрь творенья,
   Тот знает своего Творца.
   Зинаида Миркина
   Я появился на свет, как все. Девять месяцев жил у мамы в животе, а потом, когда стал большим, сильным и тяжелым, мама разрешила мне выйти наружу и посмотреть на белый свет. Он был такой яркий - этот белый свет, что я зажмурился от неожиданности и заплакал. Но мама прижала меня к груди, и моя голова легла на теплую, мягкую круглую подушечку. Это и была первая моя любовь. Потому, что эта подушечка была самая нежная, самая теплая, самая родная и самая красивая на всем белом свете. И именно поэтому самая прекрасная линия на Земле у меня овал.
   Я долго бы еще лежал так, прижавшись к маме, но мне очень досаждал неизвестно откуда взявшийся на подушечке бугорок. Он то впивался мне в щеку, то в глаз, то в нос - и я снова заплакал. И тогда мамины руки повернули меня, и упрямый бугорок провалился в мой плачущий рот, и мои соленые слезы превратились вдруг в сладкое молоко. Я перестал плакать, и тут же снова влюбился на этот раз в упрямый, но самый красивый бугорок в мире.
   Потом я влюблялся в мамины руки, голос, а потом уже в свои руки, которыми так ловко можно было хватать все что угодно и подносить ко рту, и бросать на пол, и слушать, как оно гремит.
   А однажды меня вынесли на улицу, где вместо потолка было одно огромное окно. Это было самое красивое окно на свете, по которому плывут облака, ходит солнце, а по вечерам зажигаются звезды и появляется луна. И понятно, что я влюбился в это небо, солнце, луну и звезды. Область любви моя все расширялась и расширялась. В нее уже входили отец, бабушка и дедушка, знакомые кошки и собаки, бабочки, стрекозы, птицы, которые будили меня по утрам, и многое другое. Я влюблялся во все, что мне казалось красивым.
   Когда я подрос, уже ходил и разговаривал, я спросил однажды маму:
   - Куда девается наша любовь, когда мы расстаемся?
   Она рассмеялась и сказала:
   - Глупый, никуда она не уходит, а остается в нашей душе и все время напоминает нам друг о друге. Ведь ты вспоминаешь меня, когда меня нет?
   - Конечно, мамочка.
   - Вот и я тоже вспоминаю тебя на работе. Даже чаще, чем когда ты рядом.
   А бабушка, которой я задал тот же вопрос, правда, через несколько лет, погладила меня по голове и сказала:
   - Надо же, до каких трудных вопросов ты уже дорос. Слушай, вот ты летом был на даче?
   - Да, там было очень красиво. Я сразу влюбился в лес, в речку, в деревья и даже в соседских кур.
   - Это была не просто любовь, - сказала бабушка, - а прямо страсть. Знаешь, что такое страсть? Это когда я тебя хворостиной выгоняла из воды. Вот такая любовь, вернее, вспышка любви, и называется страстью.
   - Ну, бабушка, так же страстно я люблю и лес.
   - Вот-вот, красота природы обладает удивительным свойством: зажигать в людях любовь, а все, во что ты влюбляешься, остается у тебя в душе. И чем больше любви у человека в душе - тем он лучше.
   А когда я был уже классе в девятом, я напомнил однажды эти разговоры отцу.
   - Что ж, - согласился он, - мама и бабушка правы. И все, что они сказали, очень верно. Но здесь есть еще одна тонкость. Человек, влюбляясь в красоту, вносит в нее нечто свое, отчего у него в душе возникает новая красота. Это почти, как у пчел. Ульи у дедушки видел? Пчелы - это удивительная цивилизация насекомых, которые идеально вписываются в природу. Они всем делают добро, и прежде всего людям. Растениям, у которых они берут нектар, они опыляют цветы. Дупло, которое они облюбуют под свое жилище, уже не увеличивается, и дерево дольше живет. А главное благо пчел - это мед, который они делают из нектара растений. Цвет, запах, свежесть, глубину цветка пила пчела неутомимо", метко заметила поэтесса Екатерина Козырева. Что-то происходит с нектаром в улье, отчего он становится медом. Что-то похожее происходит при общении человека с красотой природной физической. Влюбляясь в нее, человек превращает ее в красоту духовную, идеалом которой для многих является Иисус Христос... И прочитал мне строчки из Николая Рыленкова:
   Вокруг тебя леса и воды,
   Цветенье трав, налив хлебов,
   Но выше всех щедрот природы
   Твоя забота и любовь.
   И будешь, сколько б ты не прожил,
   Считать счастливым тот из дней,
   Когда хоть чем-нибудь умножил
   Ты сам красу земли своей!
  
   И вот прошло много лет, я уже женат и у меня дети, и у моих детей тоже дети. И я поднимаю тот же вопрос о влиянии красоты на человека со своим приятелем, который ждет посвящения в духовный сан священнослужителя. Я спрашиваю его:
   - Отчего весь мир словно сошел с ума от этой крылатой фразы Федора Достоевского "Красота спасет мир"?
   - Друг мой, - ответил он, - да вы просто неандерталец.
   И тут же произнес перед моей семьей импровизированную проповедь:
   - Дорогие братья и сестры. Иисус Христос, родившись, как и всякое дитя, тут же влюбился в свою мать, самую прекрасную женщину на свете: в ее руки, в ее глаза, голос, потом в небо, с его солнцем, звездами, облаками. А жил он в красивейшем уголке Земли - в городе Назарете. Эти места в то время олицетворяли собой патриархальную красоту южной природы. Оазис зелени, солнца и неба на фоне гор. Вернее, холмов, покрытых лесом и садами. Тема нежности доминировала в красоте этой местности. И иногда, по вечерам, от холмов веяло прохладой и умиротворенностью Рая. И тогда в сердцах у людей сама собой приглушенно начинала звучать музыка Небес.
   Вот такой была колыбель всечеловеческой любви Христа. Любовь к людям у него была так сильна, что когда ему явился Бог-Отец, и рассказал о том, что он недоволен поведением людей, Христос заступился за них. Он сказал Отцу, что все сделает, чтобы люди исправились. Он даст им такой Новый Завет, что люди станут больше любить друг друга, и потому станут добрее, счастливее. А все грехи людские он возьмет на себя, и на себя возьмет все наказание за эти грехи, даже если это наказание - мучение на кресте.
   И Он выполнил свое обещание. Его Новый Завет, главной заповедью которого являются строчки из Евангелия от Иоанна:
   "... да любите друг друга: как Я возлюбил вас, так и вы да возлюбите друг друга",
   живет в людских сердцах уже две тысячи лет. Несмотря на гонения властей, его Новый Завет идет по земле, перешагивая моря, океаны и континенты.
   Люди влюбляются в красоту природы, созданной для них Творцом и, влюбляясь в создания Бога, начинают стремиться к его духовной красоте. В этом - залог будущего нашего мира.
   Это очень хорошо понял Александр Сергеевич Пушкин, не только гениальный поэт, но и мудрец, и ненавязчивый учитель. Он писал о власти красоты, о святыне красоты и про плен опасной красоты. И то же самое кратко выразил Федор Достоевский своей мифологемой "красота спасет мир" и другим не менее важным высказыванием, что красота - это поле, на котором дьявол с Богом борется. Под этим надо понимать, что красота природная, красота физическая, замешанная на зле, ненависти и корысти ведет человека назад к дьяволу. А путь человека вперед - это путь любви от красоты природной, физической к красоте духовной. И выходит, что красота, которую мы созерцаем любя и создаем в любви, никуда не исчезает, а обогащенная возвращается вместе с нашей душой к Богу.
   Он закончил, все зааплодировали. И лишь один маленький мальчик Саша с обидой сказал:
   - Да-а. Все Богу. А что же нам, детям?
   Теперь все засмеялись, а мой приятель улыбаясь нагнулся к нему и шепнул на ушко:
   - А детям любовь Бога, который глядит на них глазами мам и пап, бабушек и дедушек.
   И уже обращаясь к взрослым добавил:
   - Ведь у человека в старости, по большому счету, есть только одна забота - передать детям вместе с любовью свою духовную красоту, чтобы их жизнь стала богаче: красками, любовью, радостными воспоминаниями и верой в Отца, Сына и Святого Духа. Красота это всегда загадка, что-то заставляет нас задержать свой взгляд, задуматься:
   "Красота - это Божий урок
   Нам Творец преподал красоту
   Тихо падает лёгкий листок,
   Задержался, дрожит на свету...
  
   Бог велел: "разгадай и пойми",
   Но загадка трудна - иль проста -
   Между Богом самим и людьми
   Вечным сфинксом молчит красота.
  
   Отдана в нашу полную власть...
   Что ж нам делать с загадкою той?
   Мы вольны, иль убить, иль украсть,
   Или, может быть стать, красотой?"...
  
   А совсем недавно, осенью, в пору листопада, мы с женой гуляли в лесу в незнакомой местности вдоль небольшого ручейка, впадавшего в пруд. Солнечные закатные лучи еле пробивались сквозь свинцовые тучи, северный порывистый ветер обрывал последние листы, лес двигался, шумел, вершины раскачивались, и деревья, казалось, роптали. Странно знакомым показался вдруг Василию этот лес. Как будто он был уже здесь много лет назад. И только когда ему на память пришло стихотворение Алексея Кравецкого, он понял, что это просто его живая иллюстрация:
   Мы - тени друг друга, мы вместе всегда,
   В болезни и здравии, счастье и горе,
   Осенние листья зовут нас сюда,
   Сплетясь в желто-красном узоре.
  
   А тем, что упали обидно подчас -
   Опять от корней бы добраться до веток.
   Нас двое, и нет никого, кроме нас,
   На скромном прощании с летом.
  
   Идем не спеша, все нормально пока,
   Ведь эту дорогу мы выбрали сами -
   Холодный рассудок, свинец в облаках
   И шорох листвы под ногами.
  
   Мы остановились, слушали музыку леса, смотрели как тонкие ветви ольхи рвутся за листьями вслед, было печально, трогательно и прекрасно.
   - Ветви, как с детьми прощаются, - сказала жена.
   - Я бы сказал, со своей красотой. Ведь они не знают, что эти листья тайными тропами земли вернутся обратно в лес, и напоят его своими живительными соками.
   - Да, только это почему-то сейчас не радует, - печально сказала жена. - Хотя это почти как у людей, духовная красота которых тайными тропами Творца всегда возвращается назад.
   - Почему тайными? Есть ведь давно открытые.
   - Ты имеешь в виду творчество?
   - Да, но не все, а лишь то, что поднимается на уровень искусства и рождает красоту.
   - Выходит, влюбляясь в красоту природы, вкладывая в нее частичку своей души, мы накапливаем в себе духовную красоту, которую творческая личность превращает в произведения искусства.
   - Браво, - сказал Василий. - Закон превращения красоты мы с тобой открыли. Дело осталось за малым: стать творческими личностями.
   - Наверное, нам это уже не грозит, - сказала жена.
   - Ну что ж, я верю, за нас это сделают другие.
   - Возможно, а как?
   - Так ведь пути Господни неисповедимы. Я верю, красота, в которую влюбляется человек, просто так уже не исчезает. Это катализатор, как сказал бы химик. Цепная реакция, сказал бы физик. Знак Творца, сказал бы человек верующий.
   И они пошли, попирая ковер из листьев, и я вместе с ними верил. Красота, в которую влюблен человек, уже не исчезнет. Ведь душа вечна. И я повторил про себя две строки поэтессы Аллы Бобровой:
   Душа крылата изначально
   И невещественно легка.
   Сокрыта в ней бессмертья тайна,
   Как яблоко внутри цветка.
  
   Под трепетными лепестками
   Незримо зреет до поры,
   Чтобы предстал перед очами
   Того, Кто создаёт миры.
  
  
  
  
  
  

Она вечна

  
  
   Счастье, любовь, красота, вам привет!
   Нет перемены вам, смерти вам нет,
   Только бессильны, мы вас сохранить,
   Рвём вашу тонкую, светлую нить!
   Перси Биши Шелли "Мимоза"
   (пер. К. Бальмонта)
  
   В детстве, купаясь в местном водоёме, мы смело, заявляем, что половина жизненного удовольствия человека в воде. А потом, лёжа на спине и купаясь в беспредельной голубизне неба, мы заявляем, что нет ничего, более прекрасного, чем этот, подвенечный газовый наряд Земли, это усыпанное звёздами "голое платье" королевы, которое лучше любой брони хранит всё живое на Земле. Затем, взрослея, купаясь уже в лучах любви, мы постигаем всю полноту и глубину счастья.
   Человек чаще всего влюбляемся много раз. Импровизирует всю жизнь. Любви всегда мало. Хочется больше. Время раздвигает область любви: сначала мать - тепло и нежность ее груди, потом отец - рука мужская: семья и дом, друзья. И, наконец, весь мир: душа и сердце, красота и разум, видения и сны, Творец и мы.
   Любовь это безмерная глубина взаимопонимания. Я - это ты, ты - это я на фоне влюбленности во весь мир. Но это как ощущение счастья. Оно пришло, ушло и снова ожидания, поиски, обновление отношений, обоюдные увлечения кем-то или чем-то, или поиски каждого в своем направлении. В результате, которого снова ощущение единства двух одиноких сердец, нашедших друг друга. И снова они - и этот изменчивый мир людей и природы. Но сейчас они нашли друг друга. Они уже едины. Волшебство состоялось. Мир прекрасен.
   Судьба же семейной пары часто трагична. Потому, что супружеская любовь - это искусство дарения своей духовной красоты и своего тела друг другу. Скорость же физической и духовной эволюции у каждого человека своя, а с ней - свое представление о любви. И бывает что со временем один из них (или оба) обнаруживают свой идеал не в своей спальне. Или, выражаясь языком философии, полигамная природа человека всё врёмя восстаёт против верности. Основа, которой нравственно-этические нормы общества и конкретной личности. И эта борьба нравственности с природой, с переменным успехом той или другой стороны, вечна, пока живы люди на земле.
   Но к счастью бывает и так, как у Владимира Игнатова в стихотворении "Млечный путь":
   Жена подробностей полна,
   В которых можно заблудиться.
   Их исчерпать нельзя до дна
   И средства нет остановиться.
   Непостижимый млечный путь -
   Кормящей труженицы грудь.
   Живой пылинкой Мирозданья
   Я прикоснулся к этой тайне.
   И, как восторженный супруг
   И соучастник дел сердечных,
   В очередной пустился круг
   Прикосновений бесконечных!
  
   А рождение любви - это всегда тайна. Чудо внезапного притяжения, светлое озарение. Это почти как возникновение произведения искусства:
   "Оно бесплотное витало.
   Пересекая многих путь,
   И воплощенья ожидало
   От осторожного чуть-чуть".
   И, родившись, любовь - эта мелодия души и сердца, этот заряд духовной красоты никуда не исчезает. Он, как душа, вечен!
   Размышляя на эту тему, я стоял около расписания электричек и, случайно повернув голову, увидел ее лицо с немного длинноватым носом, как бы говорящим "посмотрите на мои губы", которые были сама доброта и чувственность, "и на мои глаза, от которых вы уже не оторветесь, и на"...
   Но все остальное было скрыто дубленкой, удивительно ладно облегающей ее полноватую фигуру. Весь ее облик был живым открытым вызовом мертвой прямолинейности вокзала. Ее лицо, неровности ее тела приковывали внимание немногих полуночных пассажиров как магнит, и их глаза, равнодушно скользя по стенам, плакатам и объявлениям, неизменно спешили остановиться на ее фигуре.
   - Будет ли еще электричка? - обратилась она ко мне.
   - Да, в ноль сорок пять, - ответил я. - А вы из Железнодорожного? - Да.
   - Значит, вы моя землячка, - улыбнулся я, надеясь разговорить ее.
   Но она вдруг повернулась и пошла из кассового зала на улицу.
   Двигалась она удивительно легко, несмотря на полночь, и чувствовала себя достаточно уверенно, как человек, у которого все есть, не хватает только какого-нибудь пустяка, чтобы ее легкая поступь превратилась бы в радостный полет. Я еле сдержался, чтобы не побежать за ней.
   Она походила на молодого скворца, удачно слетевшего из скворечника, и теперь уверенно разгуливающего по земле, и которому не хватает лишь счастливого мгновения восторга, или внезапной опасности, чтобы взлететь.
  
   "Чуть-чуть коснись предмета чувства
   Касаньем вкуса и чутья -
   Произведение искусства
   Возникнет из небытия"...
  
   процитировал я опять про себя Петра Войцеховского, глядя ей вслед. И пожалел, что не молод. Что не могу дать ей той единственной нотки или мазка, которые превратили бы ее жизнь в полет. Вероятно, как и мне, ей не хватало любви. А вам?..
   Я снова смотрю ей вслед, и теперь уже утешительные строчки Евгения Баратынского определяют ее судьбу:
  
   "И утехам и печали
   На изменчивой Земле
   Боги праведные дали
   Одинакие криле."
  
   А потом, разбуженное мимолетной встречей воображение легко дорисовало судьбу незнакомки.
   Крыло любви еще вернется. Это только говорят, что любовь кратковременна, преходяща - это неверно. Просто она растворяется в окружающей нас природе, постройках, людях. И когда нам кажется, что мы ее потеряли, мы кидаемся к нашим беседкам, лужайкам, пляжам, барам, подворотням и пытаемся соединить эти кусочки, рассыпанные вокруг нас. И часто находим там других счастливчиков, которые нашли свою любовь. В ужасе мы бежим в другие, новые места, новые лица, новые обстоятельства и постепенно со временем уходит злость, ревность, отчаяние, зависть и сердце наполняется одним только желанием любить. Мы начинаем оглядываться, вокруг, и понимаем, что все на земле только и живет любовью или ожиданием ее.
   И они находят. Бомж - бомжиху, белый - черную, воробей - воробьиху, змея - змею. Все достойны любви. Только у каждого она своя.
   И когда мы начинаем понимать это, значит, любовь наша собрана и скоро она выплеснется из нас и заполнит окружающее пространство. И однажды она растопит одиночество случайно подсевшего к вам попутчика. И он, удивленный, оглянется вокруг, и увидев ваш длинный нос, длинные ресницы и простуженные губы вдруг поймет, что лучше их нет ничего на свете.
   Нет, любовь не проходит. Она вечна. Только раздариваем мы ее сами, а собирают нам ее другие. И...
  
  

Декабрьские вечера

  
   Г.Дмитряку
  
   "Я не ищу не цели и не смысла.
   Душа звездой средь чёрной пустоты
   На кончике мелодии повисла...
   Лишь музыкой одною держишь Ты
   Меня над бездной.
   Я жива, покуда
   Ты этот звук в струне незримой длишь,
   Пока ещё не оборвалось чудо,
   Пока ещё полна звучаньем тишь".
   Зинаида Миркина.
  
   После концерта мы вышли из Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Полюбовались на эффектно подсвеченный дворик перед Музеем, на просвечивающие, сквозь
   голые ветви деревьев, золотые купола храма Христа - Спасителя, и плотно набились в машину дирижёра. Лицо у него было усталое и озабоченное:
   - Катастрофа! Один хормейстер уехал за границу зарабатывать деньги, другой ушёл в отпуск, да ещё надо где-то доставать 15 тысяч рублей, чтобы заплатить хористам.
   Катастрофа!
   А на заднем сидении один из хористов вкрадчиво уговаривал свою подругу:
   - Радость моя! Я человек старый, нервический, без любви рассыхаюсь, становлюсь язвительным, морщины сухой осени наступают на моё лицо. А ты: завлекаешь глазами, сияешь лицом, меняешь дублёнки на курточки, коньяк на мартини, и никаких скидок на возраст! О! Стоп! Стоп! Шеф! Мы дома. Спасибо маэстро, что подвезли. Бай, бай, покедова! - озорно улыбнулся он, нам напоследок.
   Шумная пара вышла, а мы втроём продолжали путь - по безлюдной, немного освободившей свои дорожные артерии, Москве. После непродолжительного молчания дирижёр произнес:
   - Завидую я такому характеру! Я его целый день мучил по работе, он меня доставал своим язвительным юмором, и хоть бы хны! Сидит и хихикает с девицей на заднем сидении моего автомобиля. Я так не могу. Долго остываю. А потом, эти чёртовы 15 тысяч! Где же достать спонсора?
   Когда мы приехали на место, стали прощаться, мой приятель, большой любитель поэзии, сказал:
   - Маэстро! У гениального голландского живописца Рембрандта есть, как вы знаете, картины на библейские и мифологические сюжеты. Но я хочу обратить ваше внимание на две из них: на одной изображена Даная, в ожидании своего возлюбленного - Зевса, который является к ней в виде золотого дождя, а на второй иллюстрация библейской притчи - о возвращении блудного сына. Так вот, эти картины, и свет от куполов храма Христа-Спасителя напомнили мне стихотворение поэтессы Зинаиды Миркиной, где ей удалось, совершенно замечательным образом, соединить, феномен природы и искусства с человеческим сердцем! Соединить, казалось бы, не соединимое. Проиллюстрировать рост души, при общении человека с красотой! Вот послушайте:
   "В закатный час стволы горят
   И облака - как откровенье,
   А осенью весь день - закат,
   Творец приблизился к творенью.
   Весь день пылает Божий след-
   Сквозь мир проложена дорога:
   Невыносимый этот Свет,
   Который ждёт душа, как Бога.
   От Духа - Дух, тела - от тел -
   Закона жизни не нарушить.
   Рембрандт когда-то подглядел,
   Как этот свет втекает в душу.
   Чуть приоткрыл внутрь тайны вход,
   И вот во тьме затрепетало
   То, что до мира, что грядёт-
   То светоносное начало,
   Что мир сей оплодотворит
   Не знаю - как, когда - не знаю,
   Но только вход Ему открыт -
   Возлюбленного ждёт Даная.
   О, из каких ночных глубин
   Восходит память тыщелетий,
   Когда рыдает блудный сын,
   Затосковав об этом свете..."
   - Маэстро! Вот такой же свет в наши души проливаете и Вы, с Вашим хором. Спасибо Вам! Будьте счастливы! Удачи Вам!
   И они обнялись...
   - Дорогой вы мой - растрогано произнёс дирижёр - Вам спасибо! Побольше бы - таких слушателей! Глядишь бы - и мир подобрел!
  

II. Литературный сценарий

Доминанта любви

  
   Веселовскому С.В.
  
   "Но гораздо теплее сейчас...
   Я не вижу протянутых рук, но вживаюсь в приветливость лиц,
   Доверяю риторике глаз
   И политике длинных ресниц,
   И смотрю, как чудная толпа перед солнцем стареющим падает ниц.
  
   Нет оскала, нет злого напора
   Принимаю, как добрую весть,
   Что теперь изменился сам дух разговора,
   Видно, что-то в согревшемся воздухе есть".
   Алексей Кравецкий
   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
  
   Марк - выпускник колледжа, 17 лет
   Вера - его сестра, на три года моложе.
   Елена Ивановна - их мать.
   Владимир Иванович - их отец.
   Дарья Калошина - подруга Веры
   Маша - соседка по даче.
   Андрей - ее сын, 5 лет.
   Сергей - отец Андрея
   Владимир Викентьевич - друг Владимира Ивановича и Елены Ивановны, проподаватель литературы, 51 год.
   Пассажиры
   Дачники
   Автор
  
  
  

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  
   Вагон электрички. В купе на одной стороне женщина с мальчиком лет 5-6. Он дремлет. Рядом мужчина лет 45-50. Напротив девочка лет 15-16. Рядом с ней женщины. Они читают. Мужчина обращается к соседке: "Может, Вы тоже что-нибудь почитаете?" - роется в своей сумке. Она: "Нет, спасибо. Не люблю в дороге читать. Гораздо интереснее наблюдать и разговаривать". Он: "Хорошо... Тогда определим Ваш балл коммуникабельности". Она: "Не надо, я и так знаю. У меня с общительностью все нормально. Интересно, а в каких единицах Вы ее измеряете?" Он: "В одесситах. Например, у Жванецкого 3 од, у Карцева 5 од..." Она: "Почему у Карцева больше?" Он: "Он не только общается с помощью языка, но умеет выразительно разговаривать молча - своей потрясающей мимикой. А Жванецкий большой интеллектуал. А с увеличением интеллекта коммуникабельность падает. А Вы, между прочим, исключение из правил. У красивых женщин коммуникабельность уменьшается за счет желания отшить, отбрить, отгородиться от нежелательных поклонников". Она: "По Вашей классификации у Вас как минимум 2 од". Он: "Я много раз бывал в Одессе. Она для меня прежде всего - одесситы. Их любовь к общению. Вот, как пишет об этом в своей оде Юрий Карабчиевский:
   Одесса, небо в звездах, аэродромный гул.
   Как влажен этот воздух - от глаз твоих и губ!
   Как жарко этим стенам - от рук твоих и плеч!
   Как трудно в тесноте нам дыханье уберечь.
   Чтоб соль твоя и копоть, и пыль твоих дорог,
   и ласковый твой шепот - не въелись между строк.
   Чтоб после заиканий не сдался, не привык
   волной твоей, как камень, обкатанный язык.
   Второе - это, конечно, море. А третье - это театр. Это драгоценная жемчужина Одессы. Я обожал старый город и вечера в оперном театре, где чувствуешь себя царедворцем, шествуя по ее мраморным ступеням с флиртующими золочеными фигурами. Театр всегда полон за счет отдыхающих из многочисленных санаториев и домов отдыха. Состояние легкой беззаботности отдыхающих, усиленное зеркалами, мраморными лестницами и золотом светильников, приближало слушателей к персонажам спектаклей и рождало атмосферу доверия и единения артистов с залом". Она: "По-моему, я слишком занизила Ваш рейтинг в одесситах". Он: "Спасибо. В ответном жесте - моя притча о любви:
   (Все купе уже с интересом прислушивается к разговору)
   - Солнышко, - сказал он, обнимая свою подругу, - как нам повезло, что у нас родился маленький олененок.
   - Глупый, ну почему так скоро? Ведь ты только вчера осмелился поцеловать меня. И почему олененок, я люблю больше котят?
   - Нет, нет, - сказал он, любуясь ее лицом и нежно перебирая ее волосы. - Именно Маленький Олененок нашего счастья. И теперь, если мы постараемся, и если нам еще повезет немного, мы вырастим это маленькое капризное чудо, и оно останется у нас навсегда.
   Она замерла в его руках, обдумывая.
   А потом, обнимая его большое, сильное тело, прошептала:
   - Нет, это ты - мой Маленький Олененок".
   Она: "Замечательно. Как жаль, что это не про нас". Он: "Как знать? Но если Вам понравилось, я Вам расскажу еще один рассказ о самом коротком стихотворении на русском языке. Она: "Да, да, рассказывайте", - обводит глазами купе - "Мы слушаем". Он:
   "Все знают, что маленькую серенькую птичку, распевающую весной в наших лесах и садах, зовут соловей, но мало кто знает, почему дали ему такое имя. И кто? Да и не имя это вовсе, а ...
   Давно это было. В один солнечный весенний день, когда Творец всего сущего на Земле создавал наш мир. Утомленный работой, Он вытер пот со лба и с удовольствием посмотрел на цветущую вишню, только что очнувшуюся ото сна, и всю трепетавшую от радости пробуждения в этом море света. Она так Ему понравилась, что Он захотел поговорить с ней, но ведь известно, что деревья не говорят. И тогда Он обратил внимание на маленькую серенькую птичку, которая широко открывала рот, но ничего не пела и не говорила. Просто Он еще не научил ее этому. Птичка подсела ближе, широко раскрыла свой клюв и Он разрешил душе вишни входить весной в эту птичку и рассказывать Ему свои весенние новости птичьим языком. Птичка запела, и весь мир, покоренный ее голосом, с восхищением слушает весенний разговор вишни с Творцом.
   Влюбленные в это время перестают хвалить друг друга, замолкают, и переходят на волшебный язык прикосновений, а поэты, в отчаянии перед мастерством певца рвут свои вирши, а один из них в порыве белой зависти, глядя на маленькую серенькую птичку, воскликнул:
   - Господи, как внешность обманчива!
   И сочинил в честь певца самое короткое стихотворение на русском языке, состоящее только из двух слов.
   На первой строке он написал слово "СОЛО", и поставил многоточие. А наискось, на второй строке слово "ВЕЙ" с восклицательным знаком, что в переводе на прозу означает: "весенний разговор о любви цветущей вишни с Творцом всего сущего на Земле на птичьем языке".
   А маленькую серую птичку, похожую на воробья, с тех пор в России так и зовут: СОЛОВЕЙ. Хотя и не имя это вовсе, а самое короткое стихотворение на русском языке, состоящее только из двух слов.

СОЛО............

...............ВЕЙ!"

  
   Она: - А Вы романтик.... Он: - Но реальность стучится в дверь. Кучино на подходе. Я выхожу". Она: - Я тоже.
   Поднимаются и идут к выходу. Следом за ними выходит девушка, сидевшая напротив.
   Он: - А вы знаете, почему в Кучино так много красивых женщин?
   Она: - Почему же?
   Он: - Всё дело в кирпичном заводе. Туда стекались самые энергичные гены со всего Советского Союза. И конечно, не для того, чтобы всю жизнь таскать кирпичи из печи. Нет! У них был дальний прицел - покорить Москву. Правда, не всем это удавалось. Но синтез москвичей, четырёх кучинских институтов и этих энергичных генов кирпичного завода благотворно повлиял на внешность женщин. Правда, заговаривать с ними опасно. Можешь нарваться на такой сленг...
   Она (насмешливо): - Как же вы решились?
   Он: - Слишком высок балл коммуникабельности в одесситах. А потом (шепчет ей на ухо) соблазн был слишком велик. Красота - страшная сила.
   Она: - Да, горки вас ещё не укатали.
   Он: - Нет (проводит рукой по лысине). Только голову слегка пригладили.
   Они смеются.
   Девушка, стоящая сзади, спрашивает: - А вы не знаете, где в Кучине улица "Молодой ленинец"?
   Он: - Держитесь за мной. Я туда иду.
   Она: - Мы с Андреем тоже.
   Он: - Боже мой! Такие попутчики просто подарок судьбы. Меня зовут Владимир. А вас?
   - Маша.
   Девушка (независимо): - Дарья.
   Мальчик протягивает руку: - Андрей Сергеевич.
   Все улыбаются.
   Он: - Очень приятно. Пожимает ему руку.
  
   ***
  
   Дачный поселок. Вера и Марк возвратились с купания. Переодеваются.
   Вера: - Марк, с тобой хочет познакомиться одна моя подруга. Зовут ее Даша.
   Марк: - Как?!
   Вера: - Дарья! Калошина.
   Марк: - Господи! Стиральный порошок какой-то! Да еще в калошах. Почему ее так назвали?
   Вера: - Это ты сам у нее спросишь. Кстати, она сама любит об этом рассказывать. Она видела тебя где-то на волейбольной площадке и ты ей ужасно понравился.
   Марк: - Ты же знаешь, мне сейчас не до знакомств.
   Вера (с вызовом): - Знаю-знаю! Удивительно, что тебя тянет к женщинам с детьми. Разве мало у тебя девиц? Что ты нашел в этой Марии с ее вечно болеющем Андреем?
   Марк (обнимает сестренку за плечи и шепчет ей на ухо): - Мне кажется, они знают одну удивительную тайну.
   Вера: - Какую еще тайну?
   Марк: - Они знают, что такое любовь.
   Вера: - Это я тоже знаю! Любовь - это весна человеческой жизни. Когда распускается бутон чувств и просыпается огонь желаний.
   Марк (с удивлением): - О-о-о... Красиво говоришь, сестренка. Только это не твое. Это теория. Это у тебя от книг. А они уже любят друг друга. Они уже прошли школу любви. Что-то сделал с ней этот цыплёнок, и родилась любовь. А у Марии с Андреем взаимное обожание. Это любовь в квадрате. Вот это самое мне в них и нравится, и привлекает меня к ней.
   Вера: - Угу. Роковой треугольник, а ты третий лишний.
   Марк: - Теоретически так, но практически им все равно хочется видеть рядом с собой мужчину. И это для меня прекрасно, но ужасно трудно, так как она знает, что такое любовь. Знает, как надо любить, знает, что она хочет. Она хочет, наверное, чтобы ее любили так же, как она любит своего сына. Я же еще ничего не знаю, я только хочу, только желаю. Я хочу быть мальчиком Андреем, чтобы влюбить ее в себя.
   Вера: - Так спроси нашу маму. По твоей теории она уже дважды прошла школу любви - и с тобой и со мной (она загадочно улыбается). И заметь, сначала с папой! Дети рождаются после любви. Сначала надо научиться любить своих сверстников, тогда и проснется любовь к матерям - одиночкам, вроде Машки (показывает ему язык).
   Марк: - В том-то и дело, у нее не было любви. Ее просто изнасиловал кто-то а она почему-то не захотела сделать аборт.
   Вера открывает рот, чтобы что-то спросить, но Марк перебивает ее.
   - Только ты, дура, молчи! Мне это по секрету сказали. Достала ты меня. (Задумывается) Интересная мысль. Может, все-таки она успела полюбить его?
   Вера (кричит): - Мама!
   Марк показывает ей кулак. В дверях показывается Елена Ивановна.
   Вера: - Ты нас любишь?
   Елена Ивановна, (озабоченно): - Ну да, а в чем дело, что такое? (спускается с крыльца к ним во двор).
   Марк: - А почему?
   Елена Ивановна: - Почему-у-у? (улыбается) Сначала потому, что маленькие, беззащитные, а потом вы так много с Верой кричали, капризничали и болели, и я столько потратила на вас сил и времени, что не любить вас я уже не могла, не могу и не хочу.
   Она обнимает их.
   Вера: - Нет, мама, серьезно.
   Елена Ивановна: - Не знаю. Вероятно, от ощущения невозможности жизни этого маленького существа без меня, без моих рук, без моих знаний.
   Она задумалась.
   - Да, да, полная невозможность его существования без материнской заботы пробуждает у женщины первобытные инстинкты любви. А предшествующее воспитание усиливает или глушит это великое чувство, заложенное в нас Творцом. Да и сама я на первых порах казалась себе творцом, когда от моей деятельной, заботливой, уважительной и ответственной любви вы изменялись, и у вас рождалось ответное чувство любви. Этот катализатор моих сил, которые часто, кажется, уже на пределе. Только с годами начинаешь замечать, что в своем творении ты, оказывается, не полностью и властна. Это касается не только формы, но и черт характера. Словно кроме матери и отца существует еще один, третий, невидимый, но властный, знающий что-то такое о нас с вами, что не знаем ни мы, ни природа наша. И тут к нам приходит мысль о Боге, и рождается молитва матери о ребенке.
   Марк: Вот это здорово! Любовь рождает мысль о Боге? Природа Бога - любовь? Какая прекрасная формула!
   Он задумался.
   - Вот только верна ли, мама?
   Елена Ивановна улыбается с грустью.
   - Мне кажется, что верна. А впрочем, читайте Евангелие, любите и делайте выводы сами.
   Вера (задумчиво): - Но чтобы зажглась любовь, нужна красота (обращается к матери). Мама, вот Марк считает, что любовь матери к детям - одно и то же, что любовь между мужчиной и женщиной.
   Елена Ивановна: - Ну, нет, конечно. Но много общего между ними есть. И та и другая любовь должна быть деятельной, но не созерцательной. Заботливость, уважение, ответственность, желание счастья своему избраннику - как раз эти качества и наполняют счастливыми мгновениями как любовь матери к ребенку, так и любовь между мужчиной и женщиной. Так что Марк во многом прав. В любви матери к ребенку меньше эротики и нет секса - в этом главное отличие.
   Вера: - Ну, мама! - смеется, - Какая еще эротика с родителями?!
   Елена Ивановна: - А как же! Я очень часто любуюсь вашими фигурками, посадкой ваших голов, глазами, цветом кожи, вашими нарядами. А тебе разве безразлично, как выгляжу я, как выглядит папа? Все это элементы эротики.
   Вера: - Мамочка, как я тебя люблю. Ты все знаешь, с тобой так интересно поговорить, ты все понимаешь (обнимает ее). (Лукаво) Неужели всему этому тебя научил папа?
   Елена Ивановна (улыбается): - Мы учились взаимно.
   Марк: - Семья - школа любви. Да здравствует любовь! - Целует мать в щеку.
   Входит Владимир Иванович: - О-о-о, семейная идиллия.
   Вера: - Папочка! Это поцелуй уважения и любви
   Владимир Иванович: - Да, интересно. А меня здесь уважают?
   Вера (с вызовом): - Да, будут уважать, если ответишь, что такое любовь.
   Владимир Иванович: - Ну, это очень просто. Любовь, это когда мужчина теряет голову, и за него принимает все решения будущая жена.
   Елена Ивановна:
   - А мне казалось, что принимал решения всегда ты.
   Владимир Иванович:
   - Значит, терял голову не один я. (Он обнимает ее за плечи, целует). И все решения принимали за нас наши души.
   Марк: - А что такое, по-вашему, душа?
   Владимир Иванович: - Души - это наши невидимые двойники. Они живут по другим законам, видят дальше нас, у них другое время, скорость, пространство. Но каким-то непостижимым образом они способны влиять на нас. И что совсем непостижимо, мы на них действуем тоже.
   Марк: - Значит, подружились сначала не вы, а ваши души?
   Владимир Иванович: - Возможно, но полюбили точно мы сами.
   Марк: - Может, тогда ты скажешь, что такое любовь?
   Владимир Иванович: - Слава Богу, этого никто не знает. Потому, что она всегда нова и неповторима. Но в древности в Индии был написан трактат "Ветка персика". В ней говорилось о трех человеческих влечениях, которые являются истоками любви:
   Влечение душ рождает дружбу.
   Влечение разума рождает уважение друг к другу.
   Влечение тел рождает желание.
   А все вместе они рождают любовь.
   Вера: Как интересно! Надо записать.
   Елена Ивановна: А вот Александр Сергеевич Пушкин в эту триаду внес еще одно человеческое влечение: влечение к красоте, без которой нет любви. Он говорил о святыне красоты, о власти красоты, о плене опасной красоты.
   Владимир Иванович: - И что не менее важно, красота поддерживает горение любви. Да, а вы знаете, что записал Александр Сергеевич Пушкин про Вашу маму? Слушайте! (декламирует)
   Я думал, сердце позабыло
   Способность легкую страдать,
   Я говорил, тому, что было,
   Уж не бывать! уж не бывать!
   Прошли восторги, и печали,
   И своенравные мечты...
   И вдруг опять затрепетали
   Пред мощной властью красоты.
   Марк: - Ай да Пушкин, ай да молодец!
   Вера обнимает мать, а Марк и Владимир Иванович одновременно целуют ее с двух сторон в щеки. Даша появляетя из-за забора и успевает сфотографировать их в этот момент.
   Елена Ивановна: - Но первая любовь - это только первая дверь в мир любви. Бездна открывается с возрастом. Особенно у нас, женщин. Ты встречаешь мужчину - одна любовь, ты рожаешь ему ребенка, и ваша любовь сияет уже новыми гранями. Ты изменила не только свое мироощущение, но и отношение к миру своего любимого. Ты вышла замуж и решила, что навечно закрепила любовь мужа к себе, и вдруг замечаешь, что для многих узы брака - это не табу, не запрет, соперниц это никогда не останавливало. Ты замечаешь, что твой муж так же привлекателен для них, как и для тебя. Это уже опять новые грани. Ты заново открываешь для себя косметику, моду. Увлечение кино сменяешь на увлечение театром, и неожиданно для себя замечаешь, что крепче всего привязывает людей друг к другу дружба, которая возникла у тебя с мужем, когда вы с азартом молодости создавали своего первого ребенка, вместе переживали роды, и все свои и его болезни, беды и радости. И это опять новые грани любви. Время начинает уносить твоих родителей, друзей, знакомых - опять новые грани, и так до конца.
   Владимир Иванович:
   - Но любовь - это не только счастье влюбленных, но и разочарование, обида, зло, ревность - для соперников, а также непреходящая грусть - для влюбленных. Ведь они отказываются от других претендентов на свое сердце.
   Над забором появляются головы Даши, Владимира Викентьевича с Андреем на плечах и Маши.
   Даша (кричит):
   Они, увы, прекрасны тоже.
   Как здесь, их девственное ложе
   Не смято бренною рукой.
   Вера (кричит):
   - Дашка! (Бежит встречать их к калитке).
   Все входят, здороваются.
   Маша:
   - Вот, привела к вам гостей.
   Елена Ивановна:
   - Посидите с нами, Маша. Мы по вас соскучились. Где вы пропадали с Андреем?
   Маша:
   - Ездили в Москву.
   Елена Ивановна:
   - Надо было оставить нам Андрея.
   Маша:
   - Ему не терпелось навестить свои игрушки. (Андрей показывает в одной руке пластмассовых индейцев, в другой - автомобиль).
   Владимир Викентьевич (сажает Андрея в гамак):
   - У вас тут очень мило. Сад, трава, гамак и прекрасное общество. Что еще нужно для усталого городского человека?
   Все рассаживаются. Вера подводит Дашу к Марку, знакомит их.
   Вера:
   - Марк, это моя новая подруга Даша. Будет учиться в нашем классе. Недавно переехала жить в наш район.
   Марк:
   - Дарья Калошина? Как же, мне Вера о тебе говорила.
   Даша:
   - А что?
   Марк: Что ты интересуешься волейболом, и что имя твое многозначительное.
   Даша:
   - Мне нравилось, как ты вел себя на площадке. Ты разыгрывающий, ты в тени, и в то же время скрепляешь всех своим верным плечом.
   Марк:
   - Важно уметь работать на идею.
   Даша: В этом есть для меня что-то близкое. Я очень люблю общаться с людьми, причем так, чтобы находить общие точки соприкосновения.
   Марк:
   - Какой разный подход у вас с Верой к волейболу. Сестренка все оценивает по красоте поз, а ты как тренер. А, кстати, откуда эти строчки, которые ты кричала нам из-за забора?
   Даша: - Это Тамара из "Демона" Лермонтова. А ты любишь Лермонтова?
   Марк: - Раньше мне нравился "Мцыри", а сейчас лирика. (Цитирует) Без Вас хочу сказать Вам много...
   Подходят Маша с Владимиром Викентьевичем.
   Маша: - При вас я слушать вас хочу...
   Марк смотрит на Машу.
   Марк: - Но молча вы глядите строго, и я в смущении молчу...
   Владимир Викентьевич: Какой-то грустный конец. Давайте вспомним другого "Демона", его гениального двойника (декламирует Блока, обращаясь, прежде всего, к Маше):
   Прижмись ко мне крепче и ближе,
   Не жил я - блуждал средь чужих.
   О сон мой! Я новое вижу
   В бреду поцелуев твоих!
   В томленьи твоем исступленном
   Тоска небывалой весны
   Горит мне лучом отдаленным
   И тянется песней зурны.
   Маша: - Как хорошо: тянется песней зурны. Кто это?
   Владимир Викентьевич: - Это Александр Блок. А как замечательно:
   - Не жил я - блуждал средь чужих.
   Подходит Владимир Иванович:
   - Володя на любимом коньке поэзии?
   Владимир Викентьевич (улыбаясь ему): - А скажи пожалуйста, вот ты живешь на природе. В чем разница в поиске второй половины у животных и у людей?
   Владимир Иванович: - Наверное, полное отсутствие в природе ханжества. Вот, скворец у меня - только появился, сразу поднял крик: -"я здесь, я прилетел, погляди, какой я хороший, у меня самый лучший дом, лучшее дерево, лучший голос и перышки" - и так целый день в любую свободную минуту. А у людей везде этикет, везде рогатки: сам не знакомься, на улице нелья, в транспорте нельзя, и так далее и тому подобное.
   То есть, их действия сильно ограничены, как в классическом балете. И часто соблюдение этого этикета не приближает, а отгораживает их от цели (смотрит на него многозначительно). Это одна из причин поздних браков и одиночества мужчин и женщин. На природе этикет смягчается, поэтому я тебе советую чаще приезжать на природу. То есть, к нам.
   Маша: - А еще люди при знакомстве чаще всего спрашивают друг о друге. Себя хвалить неприлично.
   Владимир Иванович: - Но редко кто соблюдает это. Многие и здесь поступают по принципу: "Хвали себя. Источник забудется, похвала останется".
   Елена Ивановна (кричит): - Маша, подойди, пожалуста, сюда.
   Маша направляется к Елене Ивановне.
   Владимир Иванович: - Кстати, как тебе Маша?
   Владимир Викентьевич: - Слишком молода.
   Владимир Иванович: - С каких это пор молодость стала недостатком? Ты же педагог, всегда среди молодежи. Я прошу тебя, поухаживай за ней. Она изнемогает от наивности Андрея. Ей нужен такой, как ты - умный, рассудительный. романтик. И отец для сына.
   Владимир Викентьевич: - А кто против? Я - за!
   Маша собирается уходить. Марк берет ее сумку и вместе с Дашей хочет ее проводить. Подходит Владимир Викентьевич.
   Владимир Викентьевич: - Марк, тебя зовет папа. Просит разжечь мангал. (Берет у него из рук сумку). А я провожу Машу с Андреем.
   (Даша с Марком уходят)
   Андрей тут же цепляется за палец Владимира Викентьевича.
   Марк оглядывается, смотрит им вслед.
   Маша (улыбаясь): - Спасибо, я тут рядом. Снимаю маленькую комнату. У нас тоже есть гамак.
   Владимир Викентьевич: - И часто вы лежите в нем?
   Маша: - Иногда. Когда у Андрея "мертвый час", а у меня уже нет сил, чтобы что-нибудь делать.
   Подходят к калитке. Владимир Викентьевич целует Маше руку. Удерживает в своей руке и говорит:
   Владимир Викентьевич: - Не хочется отпускать (легонько тянет руку на себя. Она делает шаг ему навстречу, цепляется ногой за корень и оказывается в объятиях Владимира Викентьевича. Он целует ее. Она не спешит освободться.)
   Маша: Вы удивительно похожи на отца Андрея. Вечером, когда я уложу спать Андрея, я договорилась с Еленой Ивановной придти пить с вами чай. А сейчас мы отдохнем немного.
   Владимир Викентьевич (отпускает ее): - Вот так всегда. Только собирешься петь о себе птичьи песни, как петь их уже некому.
   Маша (улыбается): - Нет, правда, мне самой хочется поисповедоваться. Оставим на вечер свои птичьи трели.
   Расходятся.
   Марк с Дашей хлопочут около мангала.
   Марк: - Надо взять зажигательный снаряд. (Кричит) Вера! Принеси спички. (Идет к сараю, выносит литровый пакет из-под кефира, набитый сухими ветками и щепками. Говорит, обращаясь к Даше) Папино ноу-хау. Видишь, набито щепками и сухими веточками. Теперь немного бумаги - и любые дрова загорелись.
   (Появляется Вера со спичками и газетой. Суетятся около мангала)
   Даша: - Здорово. Дай, я тоже зажгу. (Поджигают вдвоем с Верой, огонь лениво лижет пакет и тот нехотя загорается) Почему так приятно смотреть на огонь?
   Марк: - Потому, что знаешь - он до тебя не доберется.
   Даша: - А насекомые?
   Марк: - Те летят на свет. Им все равно, лампочка, фонарь, свеча, костер. Им важен свет.
   Даша: - А что заставляет людей лететь навстречу друг другу?
   Вера: - Огонь любви.
   Даша (обращается к Марку): - Тоже огонь. Как здорово. А где же у них зажигательный снаряд?
   Вера: - У любви один зажигательный снаряд. Зато горит он в любую погоду - это красота.
   Даша: - Красота!? Она у каждого своя.
   Вера: - И хорошо, что своя. Зато всегда новая.
   Марк: - Вот вы с Верой такие разные, но одно вас очень объединяет. Вы каждая по-своему красивы.
   Вера: - Какая приятная мысль. Раньше ты говорил, что я только глупая. Но красота лишь привлекает взоры. Лишь заставляет посмотреть друг на друга.
   Даша: - Тут, к сожалению, есть одна тайна. Не у всех одна и та же красота вызывает любовь. Возможно, Парис не влюбился бы в Клеопатру, а Антоний - в Елену.
   Марк: - У греков был для этого Эрот со своими стрелами.
   Вера вдруг срывается с места и бежит в дом.
   Вера: - Я сейчас!
   Марк с Дашей смотрят друг на друга.
   Марк: - Да, а почему тебя Дарьей назвали?
   Даша: - Мама рассказывает это так: когда она вынесла меня из роддома, ее встретил довольный папа. Она спросила его: - Доволен? Папа, улыбаясь, ответил: - ДА! А мама сказала: - А я так натерпелась здесь, что теперь все, ША! Больше никаких детей! Папа обнял ее, и, смеясь, сказал: - Ну, что ж, так и назовем: - ДА-ША". А уж потом выяснилось, что полное имя у меня Дарья - одноименное со стиральным порошком. Но ничего, зато после встречи со мной люди становятся чище.
   Марк (с улыбкой смотрит на нее): - Я это чувствую уже на себе. Сажа на моих руках на глазах бледнеет (оба смеются).
   С листком в руке появляется Вера.
   Вера: - Вот, слушайте, папа сегодня рассказывал о трех человеческих влечениях, которые рождают любовь:
   Влечение душ рождает дружбу.
   Влечение разума рождает уважение друг к другу.
   Влечение тел рождает желание.
   А все вместе они рождают любовь.
   Вера (продолжает): - А мама сказала, что Пушкин нашел еще одно влечение, без которого нет любви. Это влечение к красоте.
   Даша: - Замечательно. Значит, красота привлекает взор будущего влюбленного, влечение их душ зажигает в них дружбу, а все остальное лишь поддерживает горение любви.
   Марк: - Даш, но не надо забывать, что костер поддерживают все-таки дрова.
   (Даша улыбается и идет к сараю за дровами)
   Даша: - Сейчас принесу.
   Марк (Вере): - Я очень доволен, что ты подружилась с Дашей. С ней интересно общаться.
   Вера: - Прекрасно. Будем надеяться, что ваши души уже подружились.
   (Даша приносит дрова, включает магнитофон, танцеут. Вера с Марком присоединяются к ней. В калитке появляется Владимир Викентьевич. Он направляется к хозяевам дачи, которые сидят и смотрят, как молодежь танцует около мангала. Усаживается в кресло, и говорит):
   - В конце 80-х годов я случайно был в Доме Союзов, где отчитывались участники Марша Мира по Америке. Они сделали там для себя 2 открытия: во-первых, что Америка в основном двухэтажная. Оказывается, со времен Ильфа и Петрова, которые в 40-м году путешествовали по Америке, и написали книгу "Одноэтажная Америка", американцы за эти 50 лет разбогатели на этаж. И Америка превратилась в двухэтажную. И во-вторых вечером, когда их развозили ночевать по домам, и в любом захолустье, где стоят всего два-три домика, где живут одни пенсионеры, входишь в дом - и в нем все удобства. Раз живут люди, должны быть и удобства. А у нас до недавнего времени, если в деревне кто-то построит дом со всеми удобствами, тут же резолюция: "пора раскулачивать". Я очень рад, что вам удалось построить эту дачу.
   Владимир Иванович: Да. Вода, душ, отопление, канализация - это есть. А вот связь - с этим плохо. Очень дорого. Если бы ни отсутствие связи, мы бы жили здесь постоянно. Но главное в загородном доме - это близость к природе. Здесь особенно ощутима наша взаимозависимость. У меня на эту тему целая теория. Созерцая красоту природы, влюбляясь в нее, человек как бы вкладывает в эту красоту частичку себя и в ответ в его душе рождается новая красота - красота духовная, которая никуда не исчезает, а передается близким, и вместе с душой является нашим последним посланием Богу, который своими неисповедимыми путями возвращает это духовное богатство обратно людям.
   Владимир Викентьевич: - Красивая теория. Назад, к природе. Но дикари, растворившись в природе, так же жестоки, и к тому же подвержены всяким предрассудкам. Как там у Пушкина в "Цыганах":
   Но счастья нет и между вами,
   Природы бедные сыны!
   И под издранными шатрами
   Живут мучительные сны,
   И ваши сени кочевые
   В пустынях не спаслись от бед,
   И всюду страсти роковые,
   И от судеб защиты нет.
   Владимир Иванович: - Это верно. Но не будем вдаваться в крайности. Здесь, конечно, нужен некоторый запас прочности в виде культурного слоя. На нем быстро поднимаются ростки человечности. Сейчас это мы наблюдаем в Японии, где издревле сильны традиции любования красотой природы. Подъем уровня общей культуры, и цивилизации в Японии помог решить им многие проблемы.
   Владимир Викентьевич: - Здесь я с тобой полностью согласен. Например, у нас войну в Чечне никогда не выиграют ни террористы, ни русские генералы. Ее может только погасить подъем уровня культуры как в России, так и в Чечне. Это наглядно доказал всей своей жизнью один знаменитый, любимый всеми чеченец - Махмуд Эсамбаев. Который покорил не только Россию и Чечню, но и весь мир красотой своих танцев. Но жить у себя в Чечне он не смог. Одни соотечественника построили ему дом, другие ограбили, а русские войска и террористы разрушили его город.
   Елена Ивановна: - Господа, хватит о грустном. Посмотрите, какая замечательная погода. Красота, какая кругом!
   Владимир Викентьевич: Вот именно (читает стихи Гарольда Регистана):
   Жаркое лето. Яркое лето.
   В белое платье березка одета.
   Красные серьги горят на малине.
   Небо в рубашке немыслимо синей.
   Елена Ивановна: - Володечка, ты стихами от нас не отделаешься. Ты нам лучше расскажи, как тебе понравилась наша соседка Маша с Андреем? Они ведь тоже часть нашей загородной природы. Возможно, даже лучшая ее часть.
   Владимир Викентьевич: - С Андреем мы уже друзья. А с Машей сложнее. Она так хороша, что невольно чувствуешь свою неполноценность.
   Владимир Иванович: - Не прибедняйся. По-моему, у тебя неплохо всё компенсируется интеллектом и добрым характером.
   Елена Ивановна: - А твои морщины - это патина времени, она прекрасна, когда сочетается с умом.
   Владимир Викентьевич: - Спасибо, друзья мои за добрые слова, но в любви, как известно, горе от ума.
   Елена Ивановна: - Не паникуй. Это у драматургов, а ты живой. В любви раз на раз не приходится. Только ты поосторожней с Машей. У нее какая-то драма, связянная с появлением Андрея, вернее, с его отцом.
   Владимир Викентьевич: - А что такое? Что за проблема?
   Елена Ивановна: - Я думаю, что это лучше пусть расскажет она сама.
   Марк (кричит): - Папа! Угли уже почти готовы. Где мясо?
   (Елена Ивановна идет в дом, приносит шомпуры. Мужчины колдуют с мясом. В калитке появляется Маша с Андреем)
   Елена Ивановна: - Заходите, заходите, Маша!
   Маша: - Андрей что-то капризничает. Не хочет спать. Чем-то заворожил его Владимир Викентьевич. Без него не уложить.
   Елена Ивановна: - Это не проблема. Сейчас мы выделим им персональную кровать.
   (Уходит вместе с Владимиром Ивановичем. Владимир Викентьевич берет на руки Андрея)
   Владимир Викентьевич: А мы говорили о вас, Маша. Вас тут очень хвалят. Говорят, что вы - лучшая часть здешней природы.
   Маша: - Это для меня большая честь.
   Владимир Викентьевич: - А я бы, наверное, обиделся, если бы про меня так сказали.
   Маша: - Вы слишком городской человек. Вы принимаете природу как обстановку, а Владимир Иванович смотрит на свою семью как на часть природы. Она у него как любимая жена. Природа может быть капризна, гневлива, солнечна, дождлива и он смотрит на нее с улыбкой понимания любящего мужа. Ваши друзья удивительно милые, добрые люди. Я теперь хорошо понимаю советы бывалых дачников: не ищи хорошего места, а ищи хорошего соседа. Они меня так часто радуют и выручают.
   Владимир Викентьевич: - Уж не влюбились ли вы?
   Маша: - Да, причем во Владимира Ивановича, в Елену Ивановну и в их детей. Во всех вместе. Мне кажетя, они божественно дополняют друг друга.
   Владимир Викентьевич: - Это сейчас так редко.
   Маша: - А вы? Как поживает Ваша семья?
   Владимир Викентьевич: - Я один. Я долго жил под опекой матери, потом она жила под моей опекой. И нам было хорошо. Но недавно я ее похоронил, а желание опекать осталось. Поэтому, наверное, я так тянусь к детям.
   Маша: - Это я уже заметила. Да и Андрюша тоже.
   (Из дома выходят Владимир Иванович, Елена Ивановна с раскладушкой, складным креслом и постельными принадлежностями. Все суетятся, укладывают Андрея на раскладушку под яблоней. Рядом в кресло усаживается Владимир Викентьевич)
   Владимир Викентьевич: - Ну, рассказывай, Андрей, что тебе говорит мама, когда укладывает спать?
   Андрей: - Сначала я говорю мамины стихи (читает):
   Я зеваю сладко-сладко,
   Потому, что я в кроватке,
   А кроватка так мягка,
   Как на небе облака.
   Владимир Викентьевич: - Замечательно! А давай я тебе расскажу, как мальчик помогал маме (читает):
   Мама уходит, спешит в магазин.
   Лемеле, ты остаешься один.
   Мама сказала: - Ты мне услужи -
   Вымой посуду, сестру уложи.
   Дров наколоть не забудь, мой сынок,
   Поймай петуха и запри на замок.
   Сестренка, тарелки, петух и дрова -
   У Лемеле только одна голова.
   Схватил он сестренку и запер в сарай,
   Сказал он сестренке: - Ты здесь поиграй.
   Дрова он усердно помыл кипятком,
   Четыре тарелки разбил молотком,
   Но долго пришлось с петухом воевать -
   Ему не хотелось ложиться в кровать.
   (Андрей хохочет. Елена Ивановна и Маша накрывают на стол. Вера, Даша, Марк и Владимир Иванович жарят шашлыки).
  
  

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  
   Конец августа. Елена Ивановна и Владимир Иванович стоят у калитки и разговаривают.
  
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА:
   - Посмотри, как здесь хорошо. Еще все зелено, но уже первые листочки на земле. Какие роскошные березы. Как чутко отзываются их веточки на малейшее дуновение ветерка. Как нравится ветру играть кончиками их ветвей. Здесь Пушкин, Фет и Тютчев вместе.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ:
   - С тех пор, как к нам зачастил Владимир Викентьевич, все заболели поэзией.
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА:
   - И я ему очень благодарна за это. У него хороший вкус и дети его любят.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ:
   - Да, я тоже рад за Володю. Он прямо-таки засверкал около Маши.
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА: А она перестала сверкать только своим отражением. Засветилась изнутри.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ:
   - Они как губка, впитывают друг друга.
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА:
   - Я им немного завидую. Они так дополняют друг друга.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ:
   - Да, в отличие от нас. Мы, наоборот, очень похожи. Наши чувства и желания почти всегда совпадают. Но это мне тоже нравится. И даже очень. (целует ее)
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА:
   - Зато дети у нас совершенно разные.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ:
   - Да, мальчик и девочка (смеются).
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА:
   - Маша мне сказала, что Володя очень похож на отца Андрея. Это была ее первая любовь и дело шло к свадьбе. Они гуляли вдоль реки. Ушли далеко в лес. Было тепло, солнечно и на душе у нее не было даже легкого облачка. Рядом был такой надежный, все понимающий, боготворивший ее спутник, которому она безгранично доверяла. Прошедший афганскую войну, уверенный в себе мужчина, старшее ее лет на 10. И тогда она неожиданно даже для себя вдруг сказала, что он у нее не первый. И что она уже жила с другим. Надеясь, что он, как всегда пошутит и простит ей это. Ведь она тогда еще не знала, что он есть на свете. А потом она скажет ему, что пошутила. Но реакция его была ужасна. Он грязно выругался и добавил: "Вот оно что! Ты такая же, как все! Одно притворство!" И просто изнасиловал ее. И в этой жестокости, в этом насилии бесследно растворилась вся ее любовь к нему.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ:
   - Вот-так так. Началось со здравия. Бедная Маша.
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА:
   - Она долго ничего никому не рассказывала. А когда сказала матери, аборт делать было уже поздно...
   И вдруг Владимир Викентьевич - удивительно похожий на отца Андрея, только с новым внутренним содержанием - это было для нее как удар молнии в незащищенное сердце, полное любви к сыну и неясными сожалениями по поводу своей юношеской шутки.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ: Пожалуй, Владимиру Викентьевичу повезло. У Маши доброе, отзывчивое сердце.
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА:
   - Она работает продавщицей в магазине готового платья и выглядит всегда как модель на подиуме. Поклонников хоть отбавляй. Просто удивительно, как она сумела сохранить себя в этом мире торгашей и сутенеров.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ:
   - Да, это непросто. Надо иметь характер.
   ЕЛЕНА ИВАНОВНА:
   - Я боюсь за Марка. Его увлечение Машей не угасло, несмотря на все усилия Даши. Я с ним говорила, но он меня не слушает. Боюсь не наделал бы он глупостей.
   ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ:
   - Я поговорю с Володей.
  
   Комната Маши. Андрей спит в гамаке на улице. Владимир Викентьевич с Машей сидят на диване, целуются.
  
   МАША: Знаешь, Володя, такой, какой я стала сейчас, виноват Андрей. Он меня сделал такой. Что-то произошло у меня внутри, когда я прижала его впервые к груди и почувствовала его невесомость и беспомощность. Мне кажется, здесь открывается в женщине сущность любви, ее облагораживающая сила, заложенная в нас Творцом.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ (любуясь ею):
   - А я рос младшим в семье. Отец вернулся с войны израненным и рано умер. Меня все баловали, особенно мать. Один из всех я ходил в музыкальную школу, подрос - работал чертежником, вечером учился в институте. В армии три года был строителем, работал на автокране. Когда демобилизовался, братья к этому времени уже все переженились, у каждого была своя семья. Я стал работать в строительном институте недалеко от дома, обедать приходил домой, мама кормила меня и опекала со всех сторон. Все время искала для меня невест, но все были "недостойны" меня, и незаметно прошли годы. Я обнаружил у себя лысину, мама все чаще стала попадать в больницы, и уже я взял на себя все домашние заботы. Немного помогали братья, но в основном старался обходиться сам. Так что меня сделала таким, какой я сейчас, мама. И в том, что я чувствую к тебе - много от мамы. Любовь к музыке, к поэзии, вообще к искусству - тоже все от нее. От отца - мастеровитость, желание все сделать своими руками, и эта лысина - тоже его.
   МАША:
   - Нет, это от ума. За это время, что мы знакомы, я так много от тебя узнала!
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - Я так много благодаря тебе перечувствовал!
   МАША:
   - Я так сладко нацеловалась!
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - Да, твои поцелуи мне говорят больше, чем твои слова. Как будто я напрямую говорю с твоей душой, которая так же молода и совершенна, как твое тело.
   МАША:
   - Странно. Мне всегда нравились люди старше меня. Может оттого, что больше знают? И у них есть чему поучиться?
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ: Да, но любовь у стариков всегда трудная. Влюбляются они, как правило, в женщин намного моложе себя, и у них всегда очень сильный соперник - свет, который беспристрастно высвечивает все прелести молодого тела, и все признаки наступления у них неумолимого времени.
   МАША:
   - А если я люблю твои морщины?
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - Нет, ты любишь мой язык, а ведь это только слова.
   МАША:
   - Да, слова, но которые я ждала много лет, которые ложатся мне прямо в душу, и воскресают во мне как цветы после дождя. Чаще всего вечером, под душем, когда мои пальцы скользят по телу и вспоминают, что один мой холмик Венерин, а два других намела горная метель, а талия и бедра мои как шелковая трава одновременно холодят и согревают твои руки. А мой рот, мои губы, мои глаза радуют тебя даже во сне.
   Ты умеешь говорить мне то, что хочу сказать о себе я, только словами, которые я никогда в себе не нашла бы. Я чувствую, ты мне льстишь, и хочу еще и еще - твоих слов, твоих морщин, твоего тела, которое уже во мне, и душ смывает слезы моего счастья.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - А я не знаю, что с собой делать. Скоро на работу, а в голове у меня только ты. Стоит тебе куда-нибудь уйти - я начинаю заново переживать все наши разговоры и забываю обо всем, кроме твоих глаз, рук, ног, а перед моими закрытыми глазами тут же возникаешь ты, неторопливо несущая свое совершенство навстречу моим глазам, и руки сами собой начинают обнимать воздух.
   Они смеются, и, обнявшись, замирают. Только руки медленно скользят по телу.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - Когда ты в первый день нашего знакомства улыбаясь, упала в мои объятия, почему ты решила, что я только и жду этого?
   МАША:
   - Я просто споткнулась о корень - это раз, мужчины в твоем возрасте очень закомплексованы, они очень боятся отказа - это два. А потом - твое лицо, на котором было написано восхищение, и твои руки, пытающиеся при любом случае дотянуться до меня - это три. И самое главное, мне так хотелось все это самой, что этот корень тут же вырос у меня под ногой.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - Нет, что-то есть в твоей фигуре, походке, посадке головы, во взгляде, что действует на мужчин независимо от их разума. Что-то на уровне инстинкта, когда разум еще не подключается к ситуации. Ты слепишь, как встречная машина ночью. Мужчина успевает только раскрывать свои объятия.
   МАША:
   - Да, это так. Но не все так нежны, не все так много знают и имеют желание поделиться этим.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - Все-таки это ужасно, что я выглядел таким ослепленным дураком.
   МАША:
   - Нет, это прекрасно. Я ничего не знаю и не имею, кроме своего тела, и восхищения на лицах встречных мужчин. И не хочу думать о времени. Ведь на тебя оно не действует.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - Только возле тебя.
  
   Маша выходит из комнаты. Возвращается. Идет, как шествует.
  
   МАША:
   - Спит мой бэби, спит мое счастье. Не спит только любовь.
  
   Смотрит в зеркало, поправляет волосы.
  
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ (любуясь ею):
   - "Встала из мрака младая, с перстами пурпурными Эос" (обнимаются)
   МАША: Что это?
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ: Так древние греки говорили о заре.
   МАША: Расскажи мне о них.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ: Это было время, когда люди жили с природой и со своими богами как одно целое. В полной гармонии. Они обладали удивительным для современного человека образным мышлением. Каждым явлением природы у них управлял бог или богиня. Пастушка под жарким солнцем пасет коз и воображает, что она общается с богом солнца. Вот как это описывает Иван Бунин :
   Я черных коз пасла с меньшой сестрой
   Меж красных скал, колючих трав и глины.
   Залив был синь. И камни, грея спины,
   На жарком солнце спали под горой.
   Я прилегла в сухую тень маслины
   С корявой серебристою корой -
   И он сошел, как мух звенящий рой,
   Как свет сквозной горячей паутины.
   Он озарил мне ноги. Обнажил
   Их до колен. На серебре рубашки
   Горел огнем. И навзничь положил.
   Его объятья сладостны и тяжки.
   Он мне сосцы загаром окружил
   И научил варить настой ромашки.
   МАША:
   - Как здорово! Я хотела бы пожить там. Хоть денек. С тобой.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - У каждого бога была своя жизнь, своя история, свои взлеты и падения. Вот еще один сонет Бунина уже из жизни богов Древнего Египта:
   Ра-Озирис, владыка дня и света,
   Хвала тебе! Я, бог пустыни, Сет,
   Горжусь врагом: ты, побеждая Сета,
   В его стране царил пять тысяч лет.
   Ты славен был, твоя ладья воспета
   Была стократ. Но за ладьей вослед
   Шел бог пустынь, бог древнего завета -
   И вот, о Ра, плоды твоих побед:
   Безносый сфинкс среди полей Гизеха,
   Ленивый Нил да глыбы пирамид,
   Руины Фив, где гулко бродит эхо,
   Да письмена в куски разбитых плит,
   Да обелиск в блестящей политуре,
   Да пыль песков на пламенной лазури.
   МАША:
   - Да, это история. Время измеряется в веках. Ну что мне до египетских богов. Сейчас у меня свои боги - маленький и большой. И я рядом. То большая и сильная, когда они смотрят на меня влюбленными глазами. То маленькая и беспомощная, когда они отворачиваются от меня или болеют. Мне страшно - как легко ты завоевываешь сердца женщин, Володечка.
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ:
   - Солнышко, ты, оказывается, еще и ревнива! Сегодня ты увидишь сама, как я обольщаю женщин. Вера и Марк пригласили меня почитать стихи и что-нибудь из своей прозы. Они собирают своих друзей и приглашают всех дачников с нашей улицы...
   Слушай, а что это за письмо у тебя?
   МАША:
   - Не знаю, я еще не читала. По-моему, это какая-то ошибка. Не пойму от кого. Какая-то женщина.
  
   Вскрывает конверт. Там 2 листочка. Читает.
  
   МАША:
   - "Сергей умер. Его убили браконьеры. Я нашла неоконченное письмо, адресованное вам. Я присоединяюсь к его просьбе".
  
   Маша берет следующий листок (читает):
  
   - "Маша, это Сергей. Прости меня, если сможешь. Военные навыки, решительность и мгновенная реакция приносят иногда отрицательный результат. Разрубая гордиев узел, веревку потом выбрасывают. Оказывается, не хватает длины, чтобы снова связать. Работа лесничим столкнула меня напрямую с дикой природой. И здесь ко мне пришла такая простая мысль, что они, эти дикие звери, лучше людей. Они в чистоте сохранили то, что заложил в них Творец. А люди, получив разум, не умеют им пользоваться, и только множат и множат преступления. Слишком большая свобода выбора у человека увеличивает возможность ошибок. У хищника, чтобы убить, нет сомнений. Если голоден - убьет, если сыт - пройдет мимо. А "человек разумный" может убить, чтобы отомстить. Может убить, развлекаясь, может убить, чтобы запугать других. Творец, даруя человеку разум, взвалил на его плечи божественные заботы, но трудно быть Богом. Легче - зверем, учит история человечества. Только красота и любовь сохраняют человека на уровне человека разумного, даруя ему красоту духовную и детей наших. Узнал, что у тебя сын. Если это наш, то прошу тебя, не препятствуй общаться ему с моими детьми Костей и Машей.
   И ещё я здесь понял, что женщины это розы, когда мы улыбаемся им, они расцветают и цветут потом всю жизнь в нашей душе, в наших детях..."
  
   МАША:
   - Какой ужас! И все от моей шутки. Почему, порой, мы так слепы и глухи друг к другу? (плачет)
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ (обнимает ее):
   - Да... "Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется". Маша, ты прелесть. Я люблю тебя. Мне повезло.
   МАША: (всхлипывая):
   - Нам повезло. А ему....
  
   ***
  
   Вечер. Около дачи Владимира Ивановича и Елены Ивановны накрыт скатертью стол, подходят дачники. Марк с Верой и Даша рассаживают гостей. Постепенно шум стихает, присутствующие начинают хлопать в ладоши. Поднимается Владимир Викентьевич, выходит к столу и садится на стул лицом к сидящим и говорит:
   Господа, прежде всего я бы хотел, чтобы вы обратили внимание на то, как здесь хорошо. Какой здесь пир зелени, как эта зелень срослась с землей, как легко и радостно зелени от общения с ветром. Наверное, в такой же вечер Ирина Снегова написала :
   Я люблю эту тихую пору,
   Эту острую чуткость земли,
   Когда в ноги зеленому бору
   Листья пригоршней первой легли.
   Когда все еще так, как в начале,
   Только съехали дачники с дач.
   Когда птицы вокруг замолчали,
   И сквозь зелень проглянул кумач.
   Когда полдни светлы и погожи,
   А ночами ни зги у крыльца,
   Когда лето, как сердце, не может
   Осознать неизбежность конца.
  
   Я обожаю, очеловечивание природы, когда ей приписывают лучшие человеческие качества. И одно из самых ярких чувств присущее всему живому - это любовь, которая у каждого, конечно, своя, но в то же время каждая эпоха накладывает на влюбленных свой рисунок, свое неповторимое обаяние.
   При первом знакомстве я всегда рассказываю три небольших стихотворения о том, как любили в пушкинские времена, как любили в 20-е, революционные годы, и о том, как любят, к сожалению, очень часто, в наше время.
   В данное время любят все больше по Высоцкому:
   - Люблю тебя сейчас,
   Не тайно, напоказ.
   Не после и не до
   В лучах твоих сгораю.
   Навзрыд или смеясь,
   Но я люблю сейчас.
   А в прошлом - не хочу,
   А в будущем - не знаю.
   В этом стихотворении - весь Высоцкий. Вся его бескомпромиссная душа.
   А 20-е, революционные, годы у меня представляет поэт А.Ширяевец. В 23 года он написал замечательное стихотворение "Звезда":
   "Ночь, засвети-ка звездинки - хрусталинки,
   Месяц - всезнайку поставь на виду!
   Девоньки! Бабоньки! Дуй к сеновальнику!
   Станем отыскивать нашу звезду!
   Парень я шалый, пьян соком березовым,
   Смолоду льну к вам, как к сотам медведь...
   Эка напасть - располнеть доведется вам, -
   Счастью до старости звездно гореть!
   А пушкинские времена у меня представляет Адам Мицкевич, который в то время был выслан из Варшавы в Петербург и познакомился там с Пушкиным. Они понравились друг другу, и Пушкин даже нарисовал профиль Мицкевича на полях рукописи "Калмычки". Адам Мицкевич и переводчик Аполлон Григорьев любят здесь "от противного":
   Я ее не люблю, не люблю...
   Это - сила привычки случайной!
   Но зачем же с тревогою тайной
   На нее я смотрю, ее речи ловлю?
   Что мне в них, в простодушных речах
   Тихой девочки с женской улыбкой?
   Что в задумчиво - робко смотрящих очах
   Этой тени воздушной и гибкой?
   Отчего же - и сам не пойму -
   Мне при ней как-то сладко и больно,
   Отчего трепещу я невольно,
   Если руку ее на прощанье пожму?
   Отчего на прозрачный румянец ланит
   Я порою гляжу с непонятною злостью
   И боюсь за воздушную гостью,
   Что, как призрак, она улетит?
   И спешу насмотреться, и жадно ловлю
   Мелодически-милые, детские речи;
   Отчего я боюся и жду с нею встречи?..
   Ведь ее не люблю я, клянусь, не люблю.
   "А недавно я сам написал объяснение в любви по Георгию Сытину, который лечит людей словами:
   Огромная, колоссальная, животворящая сила наполняет всё моё тело, когда я вижу тебя. Твой взгляд животворит, животворит, животворит.
   Когда ты улыбаешься, во мне нарождается, нарождается, нарождается юная, весёлая душа. Я становлюсь сильным, смелым, неотразимым.
   Когда я слышу твой смех, морщины на моём лице исчезают, исчезают, исчезают. Сердце бьётся мощно, ритмично, уверенно. Румянец появляется на моём лице, а руки невольно тянутся к тебе, чтобы ещё раз прикоснутся к бархату твоей кожи. "И счастье я готов представить на земле и в небесах я вижу Бога". Аплодисменты.
  
   ВЛАДИМИР ВИКЕНТЬЕВИЧ: А теперь выбирайте, что Вам больше нравится.
  
   Маша вдруг поднимается с места, подходит к Владимиру Викентьевичу и целует его.
  
   МАША:
   - А мне выбирать не надо. Да! Да! Да! Володечка! Я тебя люблю и как Высоцкий, и как революционерка, и по-польски, как Адам Мицкевич. А когда ты обнимаешь меня, я становлюсь сильной, смелой и неотразимой по Георгию Сытину.
   Владимир Викентьевич и Маша целуются. Марк меняется в лице, поднимается со стула и идет в дом. Даша провожает его взглядом и через несколько минут идет в дом следом за ним. Открывает комнату Марка. Марк сидит за столом и механически бросает себе в рот таблетки. Над ним большая фотография - групповой портрет, сделанный Дашей.
   МАРК:
   - Он же старый, старый...
   ДАША (кричит):
   - Не надо, Марк! Посмотри сюда! Что будет со мной?
   МАРК:
   - Старый...
   ДАША:
   - Зато я молодая! А ты классный парень, Марк. Посмотри, какая я красивая! Посмотри, какие у меня ноги, грудь...
   Даша снимает с себя кофточку, включает музыку, танцует, и медленно движется к нему. Он заторможено смотрит на нее.
   ДАША:
   - Посмотри! Эти маленькие груди уже растут от одного твоего взгляда! Они ждут прикосновения твоих рук, губ, глаз.
   Подходит ближе, берет его руку, кладет себе на грудь.
   ДАША:
   - Смотри! Они увеличиваются от твоего прикосновения. Чувствуешь, как они нежны, какие твердые мои пички. Они тоже ждут твоих губ, рук и губ наших детей. Да, да, да! Ты убиваешь и их!
   Он тупо смотрит на нее.
   ДАША:
   - Господи, твои глаза уже не мои. Смотри на мои губы: они ждут твоих. Ты же убьешь их. Я хочу счастья видеть тебя еще много - много раз. Я хочу счастья видеть тебя еще хотя бы сто лет. Вспомни хоть родителей, Веру! И я не хочу любить мертвого! Мне нужно все твое, но только живое! Глаза, руки, губы, и все слова любви из твоего сердца, из твоей души.
   В комнату заглядывает Вера и убегает.
   Марк машинально берет следующую таблетку.
   ДАША:
   - Ах, так?! (Вырывает таблетки) Тогда я тоже не хочу жить!
   Берет таблетку в рот и проглатывает.
   МАРК(потрясенно смотрит на нее):
   - Что ты делаешь?
   Даша берет вторую таблетку. Жует.
   ДАША:
   - То же, что и ты. Я не хочу жить без тебя.
   МАРК:
   - Господи, какая же ты дура! (Пытается отнять у нее таблетки).
   Открывается дверь. В дверях появляется Елена Ивановна, Владимир Иванович, Вера, Владимир Викентьевич, Маша.
   МАРК:
   - Помогите же мне...

III. СКАЗКИ

Как я стал гением

(или амазонки среди нас)

  
   Вообще, я должен был родиться девочкой - мама этого очень хотела, и, когда она почувствовала, что я могу появиться на свет, сказала об этом папе. Он очень обрадовался, обнял её и сказал: "Лизонька, у нас уже есть сын Свет, если родится девочка, назовём её Тьма, и будет у нас Свет и Тьма. Мама не на шутку перепугалась, и снова родила светленького мальчика, и папа назвал меня в честь древнегреческого бога солнца Гелиоса "Гелием". Так я и рос - Гелий, солнечный, счастливый. Но, уже, будучи студентом, изучая химию, я заметил, что если в моём имени заменить одну букву, то я, из солнечного, легчайшего газа превращаюсь, в гения. Я стал интересоваться, кто же они такие. Мнения оказались самые разнообразные. От демона до выдающейся творческой личности. Кое-какую ясность для меня внёс философ Артур Шопенгауэр. Рассуждая, о природе гения и таланта, он сказал, что талант попадает в цели, в которые обычные люди попасть не могут, а гений попадает в цели, которые обычные люди не видят. Это сильно огорчило и приземлило меня. Зрение у меня было неважное, да и стрелял не как Робин Гуд. Пришлось остаться Гелием. Но на склоне лет перечитывая роман Бориса Пастернака "Доктор Живаго" я наткнулся на фразу: "Сказочно только рядовое, когда его коснётся рука гения". Выходит, чтобы стать гением, мне надо написать сказку. Мечта моя воскресла. Я снова захотел стать гением. Я распахнул окно, и перед моими глазами возникли двенадцать соток земли, окаймлённые соснами, берёзами, яблонями и кустами малины, и я написал о них сказку - "Амазонки среди нас":
   Наверное, все знают, что сосны, березы, яблони и кусты малины широко расселились по всему миру. И некоторые из них так привлекательны для человеческого взгляда, что буквально влюбляют людей в себя. Но мало кто знает, что появились эти влюбляющие в себя растения в тот день, когда на земле навсегда исчезло государство прекрасных, воинственных амазонок.
   Давно это было. Еще в те далёкие времена, когда амазонки помирившись с греками, после трагической гибели царицы Антиопы, отбивались от натиска степных кочевников и лесных жителей севера.
   Дело в том, что слух о воинских доблестях, красоте и волшебных целительных руках амазонок, вызвал сильнейший интерес в соседних областях. Каждый мужчина там просто мечтал иметь амазонку женой или рабыней. Правда, добыть амазонку было не просто. Чаще выходило наоборот. Они похищали мужчин. Ведь им покровительствовала сама богиня-охотница Артемида.
   Но, когда степные кочевники объединились с лесными жителями севера, борьба стала слишком не равной. В несметном количестве подступили они к столице амазонок Фемискире. Надежды отсидеться за крепостными стенами не было. Слишком много народа и мало еды. Выходило или сдаваться, или умереть в бою. Выбрали второе и вывели на рассвете под покровом темноты и тумана свои войска из крепости.
   Грозное и непреклонное стояло воинство амазонок в ожидании утренней зари, чтобы встретить смерть как подобает воинам.
   Но не захотели боги гибели амазонок, и превратили их войско в сосновый бор, девушек, не достигших еще воинского возраста - в березы, детей же - в кусты малины, а женщин ожидавших рождения своих детей - в яблони.
   И вот, когда туман рассеялся, перед бесчисленными ордами кочевников и лесных жителей севера, вместо грозных амазонок, предстал сосновый бор, благоухающий свежевыделенной смолой. Когда же тараном взломали крепостные ворота, город оказался пуст. Все пространство города занимала березовая чаща, дорожки к строениям заросли кустами малины, а в окна домов заглядывали ветви яблонь, изнемогающие под тяжестью золотистых плодов.
   Грозно шумели верхушки сосен, от бессилья, сбрасывая шишки на головы победителей. Кусты малины, как дети, цепляясь за их одежды, ловко прятали в листьях свои красные серьги. Яблони, так высоко, подняли свои ветви, что плоды приходилось сбивать палками, а с тонких ветвей берез на головы воинов, что-то капало иногда похожее на слезы.
   Ничего не тронули победители в городе. Лишь каждый на память об этом чуде унес с собой, или сосновую шишку, или яблоко, или куст малины. И разнесли они их по всему миру. А тонкие ветви берез так влюбили в себя небосвод, что он вознамерился заселить березами весь мир, приказав ветрам разносить их семена по всему белому свету.
   Вот почему и в России до сих пор на любом пустыре первыми вырастают березы, только почему-то плачут они по весне. Люди собирают эти слезы и пьют. Мужчины от них становятся мужественнее, а женщины нежнее. И до сих пор в России любимое плодовое дерево - яблоня, а любимая ягода - малина. А сосновый бор - любимое место для прогулок. Благоухающий аромат сосен лечит многие недуги людей. А из их смолы делают много полезных веществ, в том числе канифоль, которой натирают смычки музыкальных инструментов, чтобы они открывали в людях шлюзы любви, милосердия и добра. СолевГВ
   А амазонки, жившие в семьях кочевников и лесных жителей севера, не исчезли, а нарожали много детей и научили их многому, что знали их древние предки. Вот почему, до сих пор, Россия славится красотой, умелыми руками своих женщин и боевой стойкостью мужчин.
   А олимпийским богам так понравился новый облик амазонок, что они до сих пор любуются красотой своего творения. Но среди кочевников и жителей севера долго ещё существовало поверье, что оживают иногда амазонки и помогают в бою, по своей женской прихоти, той или другой стороне, решая тем самым исход битвы. Так, одно время они помогали Чингисхану, а на Куликовом поле - Дмитрию Донскому.
   ***
   Соло Творца
   " Нет, я не случайность, не чья-то ошибка,
   За замыслом тайным, застыв, проследи -
   Смычком, как резцом, чудотворная скрипка
   Меня высекала из Божьей груди..."
   З. А. Миркина.
  
  
  
   "Бог создал нас для себя"...Человек явился к Нему во сне, как смутное желание увидеть на Земле существо не только, как трепещущее перед ним животное, но как существо Разумное, способное понять и оценить Его Творчество, если и не во всей полноте, то хотя бы в частности.
   И тогда появились Адам и Ева.
   Он зачастил к ним на Землю и время текло здесь для Него незаметно, но не для Мира, который Он создавал, ибо планета Земля была лишь песчинкой в Его Мироздании.
   Человека Он создавал, как музыку, используя семь божественных нот: Вкус, Слух, Зрение, Осязание, Обоняние, Внешность, Разум. Чтобы, как в музыке, сочетание этих нот рождало всегда что-то новое, неповторимое, единственное в своём роде. И действительно, Адам и Ева хорошо смотрелись на фоне Райского сада своей единственностью и неповторимостью дополняя друг друга и Он любил подолгу наблюдать за ними, отмечая как они постепенно познают окружающий мир, незаметно устраняя опасности на их пути. Только Его всё время беспокоил их Разум, который, как солнце, направлял свои лучи во все стороны, в том числе и ведущие их к гибели. Они были в безопасности, только когда Он был рядом.
   Людей надо было научить жить самостоятельно.
   И тогда Он вложил в их Разум программу "Красоты и Гармонии", которая должна была отсекать вирусы зла и насилия, вражды и ненависти и, концентрируя их внимание на создание новых совершенств, открывать, друг в друге, шлюзы любви, милосердия, добра, направляя своё властолюбие, корыстолюбие и честолюбие на благо цивилизаций и культур, которые ждали их ещё впереди.
   И Он выпустил их из Райского сада!
   И они пошли по Земле, восхищаясь, вдохновляясь и влюбляясь в Творения Отца, создавая и разрушая свои цивилизации в стремлении понять и оценить Замыслы и Свершения Его.
   "Да" - писал Августин Блаженный - "Бог создал нас для Себя и, мятётся сердце наше, пока не успокоится в Тебе".
  
   РОДСТВЕННИКИ
  
   Светлой памяти Цогик Хореновны и
   Лии Яковлевны Сис и Масис символ не только
   армян, но и всего человечества. Гелий Солев
   Весь мир знает, что евреи и армяне очень близки по духу, по истории бед своего существования, по притеснениям их римской империей, по геноциду армян и евреев в двадцатом веке, по их приверженности к финансовым операциям, к их трогательному отношению к своим детям, к их умению выращивать сады среди скал и в безводной пустыне, к их умению защищать свою родину....
   А всё дело в том, что они можно сказать родственники. Вот какую легенду мне рассказала
   одна старая, мудрая, армянка:
   Давно это было. Ещё в те далёкие времена, когда корабль Ноя носило по волнам всемирного потопа, а семья Давида и Цогик с детишками поднималась всё выше и выше по горе Арарат, спасаясь от воды, которая, казалось, лилась ото всюду. Спасло их то, что они жили на горе выше всех и, когда поток грязи смыл их жилище, их не было дома. Давид, который был охотником, вовремя, одному ему известными тропами вывел их на вершину горы. Где они, укрывшись под навесом скалы рядом с гнездом орла, с ужасом наблюдали, как разгневанное небо смывает страшным ливнем всё живое на земле. СолевГВ
   Когда же ливень закончился, и вода перестала прибывать, они стали обустраивать своё жилище, вылавливая из воды куски разрушенных построек и просто деревья для костра, на, которых сидели чудом спасшиеся животные.
   Они очень обрадовались, когда к их скале пристал корабль Ноя, и стали жить рядом, дружить домами, вместе охотиться. Шли годы. Дети подрастали, влюблялись, женились, выходили замуж и постепенно заселяли гору и Араратскую долину. Часть семей осела здесь же, а другие, двигаясь вслед за отступающими водами потопа, направились в сторону родины Ноя.
   Так, что всё ясно, почему судьбы их так схожи. Родственники они.
   А для вновь народившивося после потопа человечества Армения - это Мать, а Израиль - Отец.
  

СПАСИБО ВАМ

  
   Елене Солевой
  
  
   Я проснулся оттого, что меня разбудил разговор папы с мамой. Хотя этого не могло быть. Они уже давно на другом свете. А почему на другом? Может, свет все-таки един, а у нас лишь разное зрение, и мы не можем видеть и телесно ощущать друг друга?
   Боже мой, как это просто. Свет един, мы живем вместе, и они иногда будят нас, чтобы поделиться своими воспоминаниями, чтобы мы додумали их думы, дописали их книги, доделали то, без чего они не могли жить в свое время. Вот и я все тянусь к тетради, вероятно, оттого, что что-то недописали в свое время папа с мамой.
   Так вот отчего я проснулся. От голоса отца. Он рассказывал маме как волшебно подействовали на него ее глаза. Как сразу изменился весь мир, слетела сонливость, сердце перешло на бег, мысли - на обожание. Как изменился обшарпанный трамвай, серое небо и грязные лужи за окном, как радостно засияли купола Новодевичьего. Только глаза, лицо, руки, округлости эти, каштановая прядь волос. Какой сегодня счастливый день, какое доверчивое доброе лицо, какая роскошная женщина. Как мало нужно человеку для счастья. Эти банальности, эти избитости пронеслись в одно мгновение. А в следующее - я уже был самым счастливым человеком: как будто проснулся утром от луча солнца, полный сил и уверенности в своей неотразимости для наступающего дня.
   Тут мама заметила, что я открыл глаза и продолжала уже она...
   "Она рассказывает это для меня?! И, значит, отец говорил тоже мне!" - пронеслось у меня в голове. - "Значит, общение наше возможно? Живая связь времен есть! Но где же они, почему я их не вижу? Но так ли это важно, если их речь звучит во мне?"
   А мама рассказывала дальше:
   "Он дремал, когда я вошла и села напротив него. Я устала от суматохи дня и пожалела немного сидящего напротив меня и, видимо, тоже уставшего мужчину, и подумала почему-то, что он одинок, и что, как не странно, залысины ему к лицу. И тут он открыл глаза, посмотрел на меня, и я поразилась изменению, которое произошло с ним. Глаза мгновенно ожили, он глядел на меня, и взгляд этот становился добрым, восторженным, изумленным. И я невольно оглянулась. Позади никто не сидел. Значит, это я так поразила его воображение. Ответная волна благодарности окрасила мое лицо, а желание довериться ему стало непреодолимым. Я улыбнулась, и он сказал, что ему пригрезилось, будто он дома в Петрограде, и его разбудил разговор отца с мамой.
   Так мы познакомились..." - добавил отец.
   Я снова закрыл глаза и сказал: "Спасибо Вам".
  
  

Самое короткое стихотворение

на русском языке

  
   Верно, вишен цветы
   Окраску свою подарили
   Голосам соловьёв.
   Как нежно они звучат
   На весеннем рассвете
   Из японской поэзии. Сайгё.
   Перевод Веры Марковой
  
   Все знают, что маленькую серенькую птичку, распевающую весной в наших лесах и садах, зовут соловей, но мало кто знает, почему дали ему такое имя. И кто? Да и не имя это вовсе, а ...
   Давно это было. В один весенний, солнечный день, когда Творец всего сущего на Земле создавал наш мир. Утомлённый работой, Он вытер пот со лба и с удовольствием посмотрел на цветущую вишню, только что очнувшуюся ото сна, и всю трепетавшую от радости пробуждения в этом море света. Она Ему так понравилась, что Он решил поговорить с ней, но ведь известно, что деревья не говорят. Тогда Он обратил внимание на маленькую серенькую птичку, которая широко открывала рот, но ничего не пела и не говорила.
   Просто Он еще не научил её этому.
   Птичка подсела ближе, старательно раскрыла клюв. И Он разрешил душе вишни входить весной в эту птичку и рассказывать Ему свои весенние новости птичьим языком. Птичка запела, и весь мир, покорённый её голосом, с восхищением слушает весенний разговор вишни с Творцом.
   Влюблённые в это время перестают хвалить друг друга, замолкают, и переходят на волшебный язык прикосновений, а поэты, в отчаянии перед мастерством певца, рвут свои вирши, а один из них в порыве белой зависти, глядя на маленькую серенькую птичку, воскликнул:
   - Господи, как внешность обманчива!
   И сочинил в честь певца самое короткое стихотворение на русском языке, состоящее только из двух слов.
   На первой строке он написал слово "СОЛО", и поставил многоточие. А наискось, на второй строке слово "ВЕЙ" с восклицательным знаком, что в переводе на прозу означает: "весенний разговор о любви цветущей вишни с Творцом всего сущего на Земле на птичьем языке".
   А маленькую, серенькую птичку, похожую на воробья, с тех пор в России так и зовут: СОЛОВЕЙ. Хотя и не имя это вовсе, а самое короткое стихотворение на русском языке, состоящее только из двух слов:

СОЛО............

......ВЕЙ!

Маленький оленёнок нашего счастья

(притча о любви)

   В день рождения Будды
   Он родился на свет,
   Маленький оленёнок.
   Из японской поэзии: Басё
   (Перевод Веры Марковой)
   - Солнышко, - сказал он, обнимая свою подругу, - как нам повезло, что у нас родился маленький оленёнок.
   - Глупый, ну почему так скоро? Ведь ты только вчера осмелился поцеловать меня. И почему оленёнок, я люблю больше котят?
   - Нет, нет, - сказал он, любуясь её лицом и нежно перебирая её волосы. - Именно Маленький Оленёнок нашего счастья. И теперь, если мы постараемся, и если нам ещё повезёт немного, мы вырастим это маленькое капризное чудо, и оно останется у нас навсегда.
   Она замерла в его руках, обдумывая.
   А потом, обнимая его большое, сильное тело, прошептала:
   - Нет, это ты - мой Маленький Оленёнок.
   В чем счастье любви - в обладании?
   Нет, счастье любви - это радость желания.
   Желания счастья ему или ей.
  
  

Двери счастья

  
   Когда я был маленьким, то думал, что весь состою из дверей счастья, которые открывают мне родители. Вот иду я с отцом по улице, мне 5 лет, отец держит меня за руку, и вдруг спрашивает:
   - Скажи-ка, сынок, а иголки у ёлки колючие?
   - Колючие, - отвечает он.
   - А у сосны?
   - Тоже колючие, - отвечает он.
   - А вот эти? - говорит отец и наклоняет ветку.
   Иголки нежат и холодят ему ладонь, он сжимает кулачок и чувствует, что дверка счастья маминой руки открылась у него в груди.
   - Что это, папа?
   - Это лиственница, сынок, - говорит отец и медленно отпускает ветку.
   И я вижу, как она плавно скользит сквозь неплотно сжатый кулак отца. Я смотрю на его лицо и понимаю, что дверка счастья маминой руки открылась и у него.
   А потом я научился открывать двери счастья сам. Погладжу кошку - она замурлычет. Побегаю со щенком по двору - он помашет мне хвостиком, и это значит, и у них открылись двери счастья общения со мной. А потом двери счастья стали открывать мне книги, природа, учителя, друзья, музыка, кино, театр, живопись. И вот, когда накопительный багаж счастливых мгновений, - думал я - станет достаточным, только тогда Творец всего сущего на земле открывает нам дверку счастья творчества.
   Только Он открывает для нас эту заветную дверь, и только ей под силу соперничать с дверью счастья любви и Господь Бог любуется творением своим. Спрашивается, кто же открывает нам двери творчества зла, насилия и болезней?
   Оказывается, чаще всего это мы сами - от нашей собственной лени, отсутствия любознательности и любви к природе, или в изоляции от нее.
   Не накопив достаточного количества впечатлений от различных дверей счастья, мы начинаем открывать одну и ту же дверь, но "счастье покроется плесенью, если его не обновлять". И, вскоре, скука съедает наши души. А бескрылое воображение, не оплодотворенное запасом счастливых мгновений, рождает ревность и зависть, которые открывают двери творчества зла, построенные на простых правилах: "деньги решают все", "для достижения цели все средства хороши," "после нас хоть потоп" или по классической формуле зависти: "чёртов сосед спать не даёт: богато живёт" и другие. Солев ГВ
   И только души, воспитанные на дверях счастья, способны устоять перед соблазном зла, ненависти, корысти и неутомимо открывают двери счастья себе и окружающим.
  
  

Победа

   Ксении П.
   "Осуществлённая любовь
   есть красота".
   Павел Флоренский
   - Я бабочка, я однодневка. Я утром рождаюсь, а вечером замираю. У меня чёрные локоны, карие глаза и улыбчивый рот. Утром я улыбаюсь себе в зеркале, надеваю клипсы, в виде крыльев, и становлюсь Никой, богиней победы. Целый день побеждать или наслаждаться победой - мой девиз. Мне весело, я скачу на одной ноге. И крылатые клипсы в обнимку с локонами выносят меня из дома.
   Сегодня солнечный день и значит, я наслаждаюсь. Я впитываю солнце и восхищённые взгляды прохожих. Я бабочка, я однодневка, я побеждаю свой день и купаюсь в лучах славы. Все любят, меня, и, кажется, даже Бог улыбается и посылает попутный ветерок в мои крылья. Вот только, Сам, не показывается мне, наверное, Он живёт на солнце, чтобы Его никто не видел, а Он видел бы всех.
   Но иногда, в пасмурные дни, когда я устаю одаривать и побеждать всех своей улыбкой, сияющими глазами и порхающими крыльями моих клипсов в обнимку с локонами, вечером, в маминых глазах я, иногда, вижу Его и тогда я улыбаюсь Ему, и говорю:
   - Я бабочка, я однодне...
  
  

Волшебник

  
   Серёже Р.
  
   С утра я воин. Я индеец, вышедший на тропу войны. Движения мои легки и быстры. Стрелы бесшумны, точны и неотразимы. Даже чуткая лисица не услышит моих шагов. Даже змей не проскользнет мимо, когда я стою на дозоре.
   Но вечером, когда деревья устают размахивать своими ветвями, а из-за поворота появляется знакомая фигура, дозор мой заканчивается. Радость безмерная наполняет все мое тело, я высоко подпрыгиваю, сердце мое птицей вырывается вперед и я, чтобы не отстать от него, становлюсь ветром - самым легким и стремительным на свете. Я лечу, и тугой воздух подхватывает меня и бросает в объятия волшебника.
   И он превращает меня в мальчика.
  
  
   Самый короткий роман на русском языке
   "Создав тебя, природа превзошла
   Всё, что доселе сотворить могла".
   Шекспир
   Вечером стою, жду электричку и вижу: по противоположной платформе шествует юное создание. Она так хороша, что мое сердце и душа тут же перепархивают через рельсы к ней. Глаза же, чтобы не ослепнуть, любуются издали, привыкая. А мое немощное тело вдруг всё выпрямилось, и я на 20 лет помолодел... СолевГВ
   - Ты прекрасна! Я люблю тебя! - пропела моя душа, провожая глазами твою электричку.
  
  
  

Почему люди так любят смотреть на звезды

  
   Бабочке и мамане*
   Я - как земля, скриплю, мечтая
   Вернуться к состоянью рая,
   Где люди, звери, птицы, гады
   Друг другу, помню, были рады.
   Инна Лиснянская
   Все знают, что женщины добрее и милосерднее мужчин, и что современная Библия - это творение патриархального мира, попросту патриархата. Писали ее мужчины и, конечно, во всех земных грехах обвинили женщину - дескать, соблазнила, совратила, дала съесть не то яблоко. Но знающие люди говорят, что была Библия и при матриархате. Ту, что передавали из поколения в поколение устно, как говорится, из уст в уста. Ведь письменности тогда еще не было. И первой ёё рассказала Ева своим детям, а ей сам Творец. Так вот, некоторые тексты из этой Библии до сих пор нет-нет, да и всплывут в памяти какой-нибудь женщины.
   Один такой текст, под названием "Почему люди так любят смотреть на звезды" мне и рассказала одна старая женщина.
   Давно это было. В один весенний, солнечный день, когда Творец всего сущего на Земле создавал наш мир. Утомленный работой, он задремал, пригревшись на солнышке. И во сне, в тишине ему пригрезилась Ева. Он проснулся с улыбкой на устах и тут же из своего ребра сотворил Еву, во плоти.
   Вот почему женщины так восхитительно прекрасны. Они изначально созданы из божественного материала.
   И действительно, Ева была так хороша, что Бог тут же влюбился в нее. И конечно, у них пошли дети. Мно-о-о-ого детей. Они нежно любили их, баловали, дарили им подарки. И дети отвечали им своей взаимной любовью. Жили они в Райском саду очень дружно и весело. Каждый день у них начинался танцами, а заканчивался хороводом, где все - и люди, и звери довольные друг другом радостно пели и плясали.
   Вот почему люди до сих пор так любят петь и танцевать.
   Бог, которого Ева звала Адамом, что значит "первый", часто отлучался по своим делам, - он в это время как раз достраивал Млечный путь, - но возвращался всегда с подарками. Однажды, вернувшись, он подарил Еве Луну, чтобы ей было удобнее укладывать детей спать при свете Луны. А в другой раз сотворил Полярную звезду, чтобы дети не заблудились в Райском саду. А иногда устроит детям фейерверк - подпалит ближайший вулкан.
   Ева, когда Бог отправлялся по своим делам, грустная сидела на берегу райского пруда и расчесывала свои длинные волосы. А за детьми в это время присматривал Змей, который жил под яблоней, и заодно сторожил яблоки, которые Бог категорически запретил есть.
   Но так как детей было много, Змей часто уставал. И однажды задремал от усталости. Дети расшалились, влезли на яблоню, нарвали яблок и поели их. Кто много, кто мало. И тут же почувствовали, что все они разные! И сразу перессорились.
   Когда Бог вернулся, он страшно рассердился. Он выгнал всех из Райского сада, Змея превратил в страшного дракона и приказал ему больше никогда не пускать людей в Райский сад.
   Вот почему люди до сих пор не могут найти его.
   А Ева с детьми вышла из Райского сада и стала искать себе и своим детям другой Райский сад.
   Так началась на Земле эра матриархата.
   А Бог улетел на небо. И там, далеко-далеко от Земли, он часто грустит о Еве, о своих детях, и тогда из его глаз выкатываются горючие слезы и, застывая, превращаются в звезды.
   Вот почему люди так любят смотреть на звезды. Солев ГВ
  
  

ВЕНЕЦ ПРИРОДЫ

  
   "Я голову к его плечу склонила,
   и мы с ним стали: он - ветвистым дубом,
   я - тихой ветвью из его ствола,
   которой ласточек дождаться суждено".
   Весна Парун "Адам и Ева"
   Пер. Беллы Ахмадулиной
   "О ради Бога, не благодари
   И слов восторженных не говори.
   Ты - женщина! И только эта данность -
   Сама уже любовь и благодарность".
   Семен Богуславский
  
  
   Считается, что человек на земле, как вид, венец природы, а семья - его творческий шедевр. А в семье из двух человек кто венец природы? Мужчина или женщина. Для меня ответ очевиден: для мужчины венец природы женщина, для женщины венец природы мужчина. А если один из них или оба думают иначе, семьи не будет, она вскоре развалится от ссор. Семья создаётся для того, чтобы каждый человек, наилучшем образом, самореализовался. Нашёл и осуществил своё призвание, свой смысл жизни. И, когда меня спрашивают о смысле жизни человека, я отвечаю, что смысл жизни у каждого свой, а жить надо так, чтобы деяния человека совпадали с желаниями Творца. А вот как формулирует это поэтическим языком Зинаида Миркина:
   "И надо нам совсем не много -
   Вот только совпаденья с Богом...
   Вот так, не много и не мало -
   Вот так, как море с ним совпало,
   Как море, валуны и лес,
   И птицы посреди небес..."
   Каковы же эти желания Бога? Мне кажется их, как минимум, три.
   Первое желание Бога - самое очевидное, человеку надо родится, и прожить свою длинную или короткую жизнь. Ведь даже самая короткая жизнь, даже только рождение или не рождение, может повлиять на судьбы многих людей.
   Второе желание Бога - человек должен оставить потомство, чтобы дети продолжили или исправили деяния своих предшественников. Кроме этого, когда в семье появляется ребёнок, начинается невероятный духовный рост мам и пап, бабушек и дедушек. А, о том, что это значит для малыша, замечательно написал детский поэт Валентин Берестов:
   "Любили тебя без особых причин:
   За то, что ты внук,
   За то, что ты сын,
   За то, что малыш,
   За то, что растёшь,
   За то, что на маму и папу похож.
   И эта любовь до конца твоих дней
   Останется тайной опорой твоей".
   Если же по какой-нибудь причине родители не могут иметь детей, они компенсирует это, исполняя другое желание Бога. Яркой иллюстрацией этого - жизнь и творческое горение, рождающее духовную красоту, великих балерин России: Павловой, Улановой, Плисецкой....
   О третьем желании Бога лучше всего скажет "Притча о Великой Книге":
  
   Я только переводчик. Знали б вы,
   Как мало мне оставлено свободы,
   Как будто ждёт лишенье головы
   За каждую неточность перевода.
   Зинаида Миркина
   Эту книгу начали писать очень давно, но дописывают до сих пор. И до сих пор чтение, перевод и её дописывание, является смыслом жизни каждого человека. Да и сама жизнь, тоже, зародилась на страницах этой книги. И именно для общения с ней Творец всего сущего на земле одарил людей слухом, вкусом, зрением, осязанием, обонянием, разумом и десятью заповедями. Эта книга неистощимый источник духовного богатства человека. Ибо, влюбляясь в неё, он растёт душой. И все религии мира, и вся наша наука, и искусство посвящены чтению, переводу и дописыванию этой книги. И делают это все -­­ от бомжа до президента.
   Так что же это за книга?
   Многие отвечают, что это - "Библия", другие, - что "Коран", а, некоторые, - что "Тора".... А пастух, которому я задал тот же вопрос, в ответ радостно засмеялся, глядя в даль, и, не задумываясь, ответил:
   "Эта книга называется "Природа". Читают, переводят и дописывают её все, даже они". И он, ткнув кнутовищем в сторону стада, щёлкнул кнутом, словно расписался.
   А, потом, мы со стадом неторопливо двинулись в сторону деревни, вместе дописывая ещё одну страницу этой Великой Книги. Cолев ГВ
   Человек, влюбляясь в эту Великую книгу, растёт душой. И, умирая, отдаёт это богатство Богу, а Бог, своими неисповедимыми путями, возвращает это духовное богатство назад людям, озаряя и вдохновляя земных гениев, которые в ответ создают новые шедевры, в которые вновь влюбляются люди, увеличивая духовное наследие человечества.
   Но это сухие слова прозаика. А вот, как тоже самое, излагает Зинаида Миркина:
   А Моцарт лёгкими перстами...
   Едва дотронулся... чуть-чуть...
   И - с сердца снят тяжелый камень,
   И так свободно дышит грудь!
   Да, Моцарт лёгкими перстами,
   Как ангел - веющим крылом...
   Какая высь над всеми нами!
   Каким простором полон Дом!
   О, эти льющиеся волны -
   Потоки жизнетворных сил!
   Кто б ни был тот, кто грудь наполнил
   И светом сердце озарил,
   Как бы тебя не называли, -
   Я чувствую Твои персты.
   В начале - музыка. В начале
   Начал, в глубинах сердца - Ты!
   В этой "Великой книге" есть и глава под названием "Человек". Но люди так возмутительно стали вести себя, что Творец всего сущего на земле вынужден был продиктовать людям десять заповедей, этим нравственным законом ограничивая взаимоотношения людей между собой и поведение их в природе.
   Так родилась "Библия"
   А, идеальным, ярчайшим примером исполнения всех желаний Бога является - жизнь, смерть и воскресение Его Сына - Иисуса Христа. Только не надо думать, что путь к Богу лежит только через страдания. Нет! Путей к Богу неисчислимое множество. Но каждый длиной в целую жизнь и для каждого человека свой, как рисунок на пальце или на радужке его глаз. И ближе мы к Богу или дальше в конце пути определяет размер нашего духовного богатства и щедростью, с какой мы делились им, читая, переводя и дописывая Его Великую Книгу под названием "ПРИРОДА".
   Божественная логика
  
   А. Баталову
  
   Чтоб в свет и благодать дорога
   Мне открывалась бы опять,
   Чтоб с ласковым желаньем Бога
   Своим желаньем совпадать.
   Пётр Краснопёров
   Не знаю!? Знаю ль я себя?
   А, как же мне, понять Тебя?
   С.З.Ошеров
  
   Никогда в жизни я не думала, что меня причислят к лику святых, что я стану доверенным лицом самого Творца, и буду помогать людям больше любить друг друга.
   Странное состояние испытывала я первые три дня после смерти. Я находилась на земле, всё слышала, всё понимала, и двигалась с немыслимой скоростью в любом направлении пространства. Я побывала везде, где мне хотелось побывать при жизни. Что было безумно интересно, но возвращалась я каждый раз к себе домой, потому что самые приятные чувства возникали у меня в кругу истинных друзей. Я поразилась ясновидению поэтессы Олеси Николаевой, которая нашла поразительно верное ощущение души после смерти:
  
   "Говорят, когда человек умирает и уже не чувствует боли душа его еще три дня по земле бродит устало,
   бродит она по дорогам земной юдоли -
   там, где любила она, там, где она страдала.
   И уже совлекши с себя одежды немощи человечьей
   и житейские попеченья, складывая у порога, как впервые, вглядывается она в лица, вслушивается в речи,
   словно хочет что-то понять о жизни из эпилога..."
  
   А на 4 день меня позвали наверх и отвели в рай. Мне показали такую мою жизнь на земле, какую я могла бы прожить, если бы использовала все заложенные во мне Творцом способности. Какую радость я бы принесла своим близким... Это было безумно интересно. Я заново проигрывала свою жизнь, варьируя тысячи вариантов, и 6 дней прошли как одно мгновение. А на 10-й день ко мне пришли и отвели меня вниз, в ад, и показали такую мою жизнь на земле, если бы я реализовала все свои негативные мысли. Это было настолько ужасно, что я потеряла сознание.
   Муж меня очень любил. Но, как вы знаете, кроме любви человеку надо уметь делать массу дел для того, чтобы есть, пить, одеваться и иметь место, где преклонить на ночь голову. Ничего этого он не умел. Он умел только говорить и писать на нескольких языках, и мечтать о том, как он составит такой словарь корневых слов славянских народов, что после его выхода все славяне станут понимать друг друга, объединяться и везде наступит мир и процветание. Ибо известно издревле, говорил он, что если славяне не воюют друг с другом, они начинают так быстро строиться, что безработица в Европе исчезает, а продовольствия они начинают выращивать столько, что могут прокормить даже всех китайцев с индусами вместе.
   Но словарь все не составлялся и не составлялся, поэтому славяне все воевали и воевали и, естественно, забывали выращивать урожай. Отчего люди мучились от голода, среди них торжествовало творчество зла, насилия и корысти, и они забывали о творчестве любящих, влюбленных в красоту людей, забывали о творчестве добра и милосердия.
   Словом, зарабатывать на жизнь приходилось мне. А Володя пестовал нашего сына и строил летнюю пристройку к дому - чтобы хоть летом не спать в общей комнате со всеми. Когда сыну было уже 2 года, я почувствовала, что у нас может появиться еще кто-то, и сказала об этом Володе. Он очень обрадовался, обнял меня, сказал: "Лизонька, у нас уже есть сын Гелиос, если родится девочка, назовем ее Тьма". Я перепугалась, и родила снова мальчика, такого же светленького, как и первый. Володя назвал его Лучиком. Я не успела его ни понянчить, ни покормить грудью. После родов я умерла, и как всякая женщина, заплатившая за своего ребенка самую дорогую цену, по канонам православной церкви была причислена к лику святых. И уже оттуда, из сонма святых, наблюдала и гибель мужа в ГУЛАГе, и войну, и рост своих сыновей, которых воспитывала моя мама и младшая сестра Лена, у которой тоже было двое сыновей. А после войны ее муж, увидев, что семья его увеличилась вдвое, сделал моим сыновьям еще одного братика и уехал в Прибалтику, где завел себе новую семью. А сейчас мой Лучик (уже дед) часто говорит, что они с братом остались живы лишь потому, что я присматривала за ними с того света.
   Это верно. Но одновременно я училась логике Творца, которая чаще всего не совпадает с логикой людей, совсем недавно получивших разум и свободу распоряжаться им. К сожалению, люди редко прибегают к дружбе с Учителями, предпочитая дружбу с себе подобными по знанию жизни, по возрасту, по образованию. Отчего эволюция их разума замедляется или останавливается совсем. Исключение составляют дети, которые тянутся к старшим, более опытным. Но детей люди учат как неразумных животных. От этого гениальные способности каждого ребенка вызывают у родителей испуг и раздражение. И они делают все, что в их силах, чтобы дети стали "как все", то есть, более животными, чем людьми, ибо разум у них на службе у животных, природных потребностей. Но природа - это не только красота, но и необходимость. И она не разбирает средства для достижения своих целей. Это не жажда, а именно необходимость, заданная физическими законами. Нет! Не жажда, а Молох: "когда Тимур в унылой злобе народы бросил к их мете", он на миг своей жизни сравнялся с природной, стихийной ее силой, и перестал быть человеком. Он стал зверем, тигром, которого мучает неутолимый голод. Он стал цунами, землетрясением, лавиной, чумой. Цель - все, средства - ничто. Есть формула Молоха в облике человека. Только вместо голода здесь выступает идея. Это все персонажи театра абсурда. Такими были Чингисхан, Македонский, Наполеон, Гитлер, Сталин и тысячи других, в том числе и все разновидности террористов.
   Логика же Творца основана на опыте любви. Именно поэтому ею чаще всего пользуются люди влюбленные. И женщины, у которых родились дети, и которые приняли их как дар небесный, как подарок Бога в качестве примера, "как славно любить другого, как самого себя". В этом знании и заключается облагораживающая сила материнского обаяния. Это очень хорошо поняли иерархи христианства. В храмах на самых видных местах сияют лики Мадонн с младенцем на руках, написанные художниками, которых вдохновил сам Христос, и которые пробуждают в человеке желание делать добро, проявлять милосердие, учат любить и прощать, и зажигают в них огонь творчества красоты.
   При жизни я очень любила перечитывать в Библии Экклезиаста. И только здесь, в сонме святых, поняла, почему так нравилось мне это. Экклезиаст умело пользовался свободой, предоставленной ему Творцом, и неутомимо искал смысл своего земного существования. И, самое главное, он верно и вовремя понял это. Накапливая и накапливая свои впечатления от суеты сует, Экклезиаст, невзирая на то, что "во многой мудрости много печали", писал и писал свои тексты.
   Каждый человек тоже задумывается над смыслом своего существования. И большинство думают, что это нечто общее для всех,. забывая, что человек сделан в единственном, штучно-неповторимом экземпляре. И смысл жизни, поэтому, у каждого свой. Но к этому человек приходит не сразу. Сначала он решает, что смысл жизни - это состояние счастья, но со временем замечает, что без любви счастье вроде бы и неполное. Тогда он решает, что смысл жизни - это любовь, и большинство только под конец своего земного существования прозревают: счастье и любовь и десять заповедей - лишь средства для лучшего воплощения смысла своего существования, определенного для каждого из них Творцом.
   Творец дарит самые драгоценные подарки людям не за заслуги, а в надежде на них. Самый большой подарок - это жизнь. Затем - любовь, и все это ни за что, с одной только надеждой на будущие успехи. И сейчас я с тревогой и печалью гляжу уже на своих внуков и внучек. Особенно меня поражала и огорчала самая младшая. У нее была заботливая мать, добрейшие дедушка и бабушка, но советы людей не доходили до нее. Она хотела учиться только на собственных ранах и синяках. Разум спал у нее глубоким сном, зато животные инстинкты действовали как часы. Особенно в части: "что мое - то мое", а, своего, у нее было много. Особенно фигура, на которую заглядывались мужчины, от мала до велика. Учиться долго она не хотела. Окончила после школы какие-то курсы и ринулась "завоевывать Москву". Но таких, как она, оказалось очень много, и не только среди женщин, но и среди мужчин. И тут у нее возникли разногласия с матерью, которая к тому времени развелась с мужем. Дочери была нужна свобода. "Я все могу, весь мир лежит передо мной" - так думала она. И это было правдой. Но, как говорят англичане, "дьявол прячется в деталях". Эти детали и стали камнем преткновения на ее пути. Она устранила их максималистски быстро. Заставила мать продать дачу, обменять двухкомнатную квартиру в центре на однокомнатную на окраине, а сама сняла однокомнатную квартиру в центре, куда заказала мебельный французский гарнитур, оставив в магазине задаток.
   Особенно запомнился мне ее переезд из двухкомнатной квартиры в две однокомнатных. Перевозка заняла целый день. Два старика, Гелиос и Лучик в поте лица трудились целый день. Внучка же моя в белом облегающем костюме распоряжалась на улице. Наблюдая все это, я очень хотела разбить что-нибудь самое дорогое из ее мебели - я еле сдержалась. И тогда сказал свое слово Творец. Он подарил ей мужа - такого же красавца, как она, с машиной "BMV" и без разума в голове. Это был неслыханный подарок! Три месяца они упивались своей любовью. Но вскоре выяснилось, что он любит не только ее, и как-то странно работает, чаще всего, валяясь дома. Тогда Творец подарил им дивного сынишку. Вот этого подарка не выдержал отец. Они развелись. А мама, моя внучка, впервые в жизни, наконец, поняла, что есть на свете существо, дороже ее собственной жизни. Это ее поразило и озадачило. Впервые логика Творца овладела ее разумом. Оказалось, что любить - приятнее, чем быть любимой.
   А к этому времени закончились все деньги, она вынуждена была переехать снова к матери, на этот раз - в однокомнатную квартиру. У мужа никогда не хватало денег на алименты, и тут неожиданно для нее к ней пришли на выручку старые папочка и мамочка, которые сидели с ее ребенком, вкладывая в это занятие свое время и душу. Маленький человек требовал от нее любви и внимания, ничего не обещая взамен, и она с радостью дарила эту любовь. Впервые она начала задумываться о духовных ценностях, о будущем - своем и ребёнка. Ревизия своей жизни вернула ее к отцу и матери. Она захотела заново понять их жизнь. Она корила отца за его одежду, за то, что он совсем не следит за своей внешностью, вообще ведёт себя совсем не так, как её кумиры с телеэкрана. Он же, улыбаясь, говорил:
   - Ты же любишь меня не за одежду, не за прическу.
  
   "...Лихая мода, наш тиран,
   Недуг новейших россиян."
  
   Это Пушкин, "Евгений Онегин"- двести лет тому назад. Этой болезнью я не болею.
   Меня любят уже давно не за то, как я выгляжу. А за то, что скажу, что сделаю, как погляжу... А расхожие понятия телеведущих о моде, вроде тех, что "кто не следит за модой, тот не уважает других" - это профессиональная агрессивная реклама кутюрье своей продукции. Бомж и кутюрье - одного поля ягоды. Это те некритичные крайности, которые, по мнению польского педагога Януша Корчака, заведут в тупик любой благороднейший принцип. И тот и другой по-своему шокируют общество, которое в основном состоит из людей, никогда не щеголяющих в обносках бомжей, и никогда не покупающих изделий от кутюрье. Одежда - лишь одна нотка человеческого содержания.
   У нас в поселке 4 института и кирпичный завод, на который со всего Советского Союза вербовался народ. И конечно, они приезжали - молодые, красивые, честолюбивые - не для того, чтобы всю жизнь таскать кирпичи. У них был далекий прицел - покорение Москвы. Правда, не всем это удавалось. А вот смешение генов кирпичного завода, институтов и москвичей благотворно повлияло на женское общество. Я часто любуюсь ими на пляже, но не рискую заговорить, ибо в ответ получу такой сленг, такую словесную помойку, что лучше заткнуть уши. То есть, налицо отсутствие гармонии формы и содержания.
   - Дочь, - говорил он, - я очень люблю кинокомедию "Иван Васильевич меняет профессию". Там вор в исполнении Леонида Куравлева внезапно становится царедворцем, но и в одежде царедворца он - прежний. Его выдает мимика, привычки, речь. Зрители аплодируют артисту, восхищаясь великолепно исполненной дисгармонией формы и содержания.
   - Папа, ты слишком сгущаешь краски. Просто тебе не везет на встречи, или на этом пляже около нашего дома собираются одни придурки.
   - Да, если бы это было так!
   В матери ее стала восхищать способность к коррекции своего поведения, своих поступков. Мать стала принимать все поступки дочери как неизбежную данность молодого организма. Идеалом человека для матери стал Экклезиаст, который по её мнению говорил о жизни: "суета сует", но который прожил долгую, богатую событиями жизнь. Стал царем, любил многих женщин, увлекался искусством, астрономией, земледелием, был окружен друзьями и врагами. Жил полной жизнью, которой позавидовала бы добрая половина человечества. И, вероятно, именно это подвигло его на создание своих записок, которые по праву заняли своё место в Библии. И моя внучка, иногда, глядя на сына, думала:
   - Может быть это маленькое глазастое, ничего не говорящее чудо, которое без лесенки залезло в её сердце и сердца всех её родственников - и есть смысл её существования. Она стала снова и снова оглядываться назад, пытаясь анализировать жизнь своих родителей, бабушек и дедушек. Стала замечать в себе некоторые родительские черты - взрывной характер отца, его страсть к игре, к риску, заботливость и страсть к чистоте матери. И неожиданно для себя она пришла к выводу, что, в сущности, сделала как человек лишь первый шаг. Как всё живое на земле, родила себе преемника, исполнила лишь природную часть смысла жизни, а человеческая, разумная, у ней ещё впереди.
   Она взяла раскрытый томик стихов Зинаиды Миркиной, лежащий на столе отца и прочитала:
   "Я в дождь войду. Я погружусь
   В поток сей неостановимый.
   Часы проходят... Ну и пусть.
   Часы проходят... но не мимо.
  
   Деревья, ветки наклоня,
   Становятся темней и гуще.
   О, только не оставь меня
   Весь день, всю ночь, весь век, Идущий..."*
   - Господи, - подумала я, - неужели помогло?!
  
  
  
  
   Солев Гелий Владимирович т. 8 916 659 20 17 E-mail: [email protected]
  
  

IV. Проза и поэзия жизни

Рай для двоих

   .
   Солевой Н. Н.
   "О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
   А счастье всюду. Может быть, оно
   Вот этот сад осенний за сараем
   И чистый воздух, льющийся в окно".
   И. А. Бунин "Вечер"
  
   Мы часто ссорились с самого начала нашей супружеской жизни. Сначала от любви друг к другу, от желания сделать друг друга ещё лучше, а потом от невзгод, от житейских неурядиц, безденежья, от любви к детям, к своим родителям, от расстройства своей нервной системы. Шло время, мы старели, вышли на пенсию, но по-прежнему работаем. Я чаще живу на даче, жена в городе.
   Глядя на зелень деревьев, трав и кустарников я понял, что каждый жаждет счастья. Деревья - стать выше и ближе к солнцу, малина - перебраться на чернозем, цветок - стать ярче и пахучей, чтобы на него чаще садились насекомые. У каждой живинки на земле своё понятие счастья.
   Это светлая солнечная мысль, вероятно, случайно слетевшая с небес в мою инфантильную голову, не давала мне покоя. И вот однажды, в воскресенье после обеда, я вдруг сказал жене: "Господи, как мы похожи!" Хотя она круглая как бочка, а я худой как жердь.
   Жена посмотрела на мой неряшливый костюм, саркастически улыбнулась, оглядела свою маленькую кухоньку, где всё сияло и блестело, и изрекла: "Никогда и ни за что!"
   Я понял, что спорить и доказывать что-то бесполезно, прошел в комнату, взял книгу, устроился на диване и прочитал:
   "Себя как в зеркале я вижу,
   И это зеркало мне льстит..."
  
   Это Пушкин о своем портрете. А моя жена - явно не мой портрет. Сказать, что она, похожа на меня, мог только марсианин. Поскольку у меня, как и у неё, есть глаза, уши, нос, рот, две руки и две ноги. Но я-то, слава богу, не марсианин. Да все у нас разное! Если я люблю строить, мастерить что-то по дому, пилить, строгать, бить стены для всевозможных полок, то жена только ждёт мгновения, чтобы всё вернуть на место: вытереть, вымыть, подкрасить, чтобы не нарушался порядок, чтобы не страдало её чувство стиля. Дикую природу она не любит, а предпочитает городской парк, дорожки, ухоженный газон. Я же нахожу удовольствие, созерцая дикорастущие растения. Поэтому во дворе у нас сплошной конфликт: ей везде надо подрезать, подкосить, прополоть, а мне - пусть растёт. Все хотят жить. "Глаза б мои не глядели!" - говорила она и уходила в дом.
   Так что заставило меня сказать эту идиотскую фразу? Ах да, мысль, что жена так же, как и я, желает себе счастья. И это желание делает её похожей на меня. Вот оно что! Желание счастья роднит нас со всем, что живёт на земле! "В желанье счастья - счастье..."* В каждом человеке надо видеть себя. А наш дом - по сути, рай для двоих - может стать адом для двоих, если мы не пытаемся дополнить счастье друг друга.
   Но, боже мой, как оно изменчиво, это счастье! Как оно меняется во времени, даже у влюбленных. Когда этот захватывающий их поток счастливой информации друг о друге вдруг начинает иссякать, весенние разливы становятся всё меньше, ледники тают всё реже, а летние и осенние дожди только слегка поддерживают этот поток, чтобы он не пересох совсем.
   От этих мыслей мне стало грустно. Я отложил книгу и вышел во двор.
   День клонился к вечеру, птичий хор стал потише, пуховые облака дремали и таяли греясь на солнце. Легкий ветерок искал место, где бы прилечь. Кот Алтай, готовясь к ночным приключениям, точил когти об опору крыльца. Дворовый пёс Пегас, блаженствуя в тени забора, открыл глаза и слегка шевельнул хвостом, приветствуя хозяина. У его миски две вороны важно, неторопливо, по-хозяйски разгуливали, на земле что-то поклёвывали. А в саду чаши с нектаром были ещё открыты и счастливые насекомые купались в аромате цветов.
   Я же залюбовался жуком - бронзовщиком, который пасся на зонтиках сныти.
   Жена подошла к окну, увидела, как я трогаю пальцем жука, открыла окно и крикнула: -
   "Не впадай в детство! А лучше покоси траву".
   Я отдернул руку - она рассмеялась.
   Я посмотрел на неё, и увидел, как её счастье подаёт руку моему счастью, и исчезает во времени. А когда оно вернётся, и в каком облике, и вернётся ли? - знают только Бог и маленькие дети, которые засыпают, обняв свою любимую игрушку, а просыпаются от родительских слов: "ты проснулось, счастье моё?"
   "Мы ловим радости в пути.
   Пугливо наше счастье,
   Оно исчезнет - и найти
   Его не в нашей власти".*
   *Роберт Бернс. Пер. С.Я. Маршака.
   *Игорь Севяринин "Голубой цветок"
  
  

Мой старший брат Свет

  
   Ни сонета, ни сонаты сочинить я не могу.
   Буду делать шахи-маты и во сне и наяву.
   ...................................................
   Все невзгоды и печали прогоняем мы игрой, Чтобы где-то в светлой дали повстречаться нам с мечтой.
   А.В.Лавров май 2009г.
   Свет игрок по натуре. Он из всего делает игру, поэтому дети его обожают. Но самым ярким увлечением моего брата шахматы. Этого увлечения не выдержали три его жены, потому что играть он мог днями и ночами. В портфеле у него всегда находились и находятся до сих пор шахматные часы и шахматы. И конечно множество шахматных рассказов. Вот один из них:
   "Две ничьи, которые сделали меня почти мастером".
   Это было ещё в те далёкие времена, когда на шахматном олимпе царил Ботвинник, а ярчайшим его соперником был международный гроссмейстер Бронштейн. Личность необыкновенная, можно сказать легендарная. Ему некоторые даже приписывают создание новых правил расстановки шахматных фигур, которые потом приписал себе Фишер. Так вот в те времена в шахматный клуб на Гоголевском бульваре пускали всех желающих поболеть и поиграть. На втором этаже турнир, на первом болельщики, а чтобы болеть было интересней, существовал буфет. "Вхожу в буфет" - рассказывает брат - "а навстречу мне идёт Бронштейн с чашечкой кофе и двумя бутербродами с икрой. Быстро прохожу мимо и заказываю себе кофе и четыре бутерброда с икрой. И победоносно, гордо и величаво шествую мимо столика, где сидит Бронштейн. Он посмотрел на мой поднос, на меня, потом встал и заказал себе ещё два бутерброда с икрой. Затем мы сели за столики, посмотрели друг на друга, на свои бутерброды и согласились на ничью".
   "Вторую знаменитую ничью и приз в виде бюста Пушкина скульптура Сычёва мне помог завоевать один любитель шахмат и алкоголя. Турнир проводился в парке культуры имени Горького среди любителей. Я сыграл уже все свои партии и займу ли я первое место, зависело от того, как сыграет мой соперник с аутсайдером этого соревнования большого любителя выпить. Чтобы стимулировать его игру, я отвёл его в сторону, отвернул полу своего пиджака и показал ему пузырёк с прозрачной жидкостью. Глаза его загорелись, и невозможное стало возможным. Он сделал ничью с моим соперником, а я получил приз - бюстик Пушкина. Потом мой соперник в разговоре со мной недоумевал: "Почему он так яростно сопротивлялся? Ему же всё равно ничего не светило"! А бюстик Пушкина я подарил брату - литератору и он стоит у него на столе под настольной лампой и вдохновляет его на писательские подвиги".
  

Свет между Свет

  
   Свет обожает своё имя, и представлялся раньше, не иначе, как Свет Советского Союза. А в детстве он стеснялся своего имени и говорил всем, что он Сергей. Даже, когда учился в педагогическом училище, все звали его Сергеем и лишь на выпускном вечере при вручении дипломов все узнали, что его зовут Свет. И гул долго стоял в актовом зале. Если он узнаёт, что девушку зовут Светой, он говорит: "А меня тоже зовут как вас" Те начинают гадать: Святослав, Светлан. Редко кто скажет Свет. А потом он им рассказывает, как, став между двух Свет, выиграл большой приз.
   "Дело было так - говорит он. Днём забегаю я как-то в магазинчик. Вижу, две продавщицы скучают у прилавка. Спрашиваю: Кто из вас Света? А они хором:
   - А мы обе Светы.
   - Ну, думаю, что-то будет. Становлюсь между ними и говорю: ставьте чай и попробуйте найти в этой груде чипсов фирмы "Довгань", такие чтобы последние цифры на упаковке были такие-то. Девочкам развлечение, ищут. Жду. Вдруг крик: "Нашла"!
   Забираю чипсы. Пьём чай с конфетами. Потом я целую их в щёчки и бегу домой. Нахожу тиражную таблицу фирмы "Довгань". Проверяю и не верю своим глазам: я выиграл бесплатную поездку во Францию. Подарил выигрыш дочери. Правда оформить документы в текущем году она не успела. Зато в следующем году съездила по этой путёвке в Италию.

Вот, что, значит, Свет между двух Свет"!

   Шпионский ритуал
  
   Во времена Михаила Горбачёва феноменальным успехом в СССР пользовался журнал "Огонёк", возглавляемый Виталием Коротичем, чтобы его купить у киосков чуть свет выстраивались гигантские очереди и доставался он не всем, несмотря на многомиллионный тираж. Чтобы купить без очереди "Огонёк" у Света был приятель киоскер, большой любитель шахмат. Чтобы любители "Огонька" не роптали, у них был разработан шпионский ритуал с паролем и отзывом. Утром в день выхода журнала, по дороге на работу Свет решительными шагами направлялся к киоску, наклонялся к окошку и громко на всю очередь изрекал:
   - "Огонёк" сгорает на рассвете!
   В ответ киоскер высовывал голову из окошечка и так же торжественно на всю очередь изрекал отзыв:
   - "Из искры возгорится пламя!"
   И вручал ему бесплатно журнал. Очередь неудомевала:
   - Кто такой? Но не протестовала. Шпионский ритуал завораживал.
  
  

"Пур ля мур"

   Светлой памяти Поляка Наума Моисеевича
   Мы жили с ним в одном доме, и подружило нас его несчастье. Он был инвалидом войны и ползучая болезнь - постепенное отмирание мускулатуры тела лишило его сначала возможности передвигаться. А в последние годы своей жизни он не мог уже даже поднимать телефонную трубку. Когда раздавался звонок, он, сидя в кресле, нагибался (поясничные мускулы еще работали) носом сдвигал трубку в сторону, с усилием разгибался, поворачивал голову к другой телефонной трубке, закрепленной на уровне его головы, и говорил: "Алло! Здравствуй старик! Как поживаешь?"
   Изъяснялся он со мной по телефону исключительно по-французски. Раздавался звонок и он говорил мне: "Пур ля пти", что означало - нужна утка пописать, а никого нет поблизости. "Пур ля мур", означало - у меня женщины и надо поддержать компанию, и только горькое "Пур ля гран" звучало в телефонной трубке его жены и она с киностудии "Мосфильм" мчалась к нему на машине выполнять самые черные работы.
   В пятьдесят с небольшим, прикованный к креслу, он яростно цеплялся за работу, но в конце концов вынужден был уйти со студии "Мосфильм" и погрузился в мир простых человеческих отношений - без приказов, насилующих волю, а созданных по законам милосердия и добра.
   И тут он, имея, светлую голову, открыл для себя огромное поле деятельности. Много читал, слушал музыку, заново открыл для себя Высоцкого, постоянно пополнял свою коллекцию бутылочек с винно-водочными изделиями, которые везли ему друзья со всего мира, сочинял стихи, удивительно умело пользовался телефоном для решения всех дел, как хозяйственных, так и личных.
   Дверь его днем никогда не запиралась. В его квартире образовался своеобразный мужской клуб. Здесь бывали его старые друзья, среди которых были дипломаты, профессора, научные сотрудники, врачи, учителя, рабочие. Бывали, конечно, и женщины, которые любили его до последних дней его жизни. Самой многочисленной группой были киношники, которые держали его в курсе всех дел на Мосфильме и в Союзе кинематографистов, членом которого он был. Свой Дом Кино он любил преданно и нежно, и посещал, пока позволяла болезнь. Помню, однажды Неля, его жена, была чем-то занята, и он пригласил меня на просмотр какого-то фильма. На первое отделение мы не пошли, а пошли с ним в бар, где бармен принес нам по две кружки пива и соленые орешки - недоступное в то время лакомство. Было тепло, чисто, уютно, Наум постоянно с кем-то раскланивался, к нему подходили, заговаривали, и он весь лучился радостью, хотя и с некоторой грустинкой, вероятно уже тогда понимая, что это не продлится долго, хотя еще мог с палкой передвигаться по лестнице.
   Он любил говорить: "Я продюсер, а главное в продюсере - умение соединить несоединимое. Людей разных специальностей, пола, наклонностей и возрастов - ведь кино затрагивает все сферы человеческой жизни". Когда настали тяжелые времена, Наум, чтобы, провести в жизнь свой последний киносценарий (я его назову "Пур ля мур"), собрал киногруппу, которую искал всю свою жизнь. Работали все не за зарплату, а по законам доброты, дружбы, мужской и женской солидарности. Сценарий, хоть и назывался "Я тебя люблю", но заканчивался не по-американски. Нет, у него был русский конец. Наум был душой и руководителем, продюсером, режиссером и главным героем, Неля, его жена, - директором группы, а мы, - его друзья и знакомые, - актерами, работниками сцены, грузчиками и статистами.
   Эта киногруппа просуществовала почти 10 лет и поэтому в ней было всё: и ссоры, и примирения, и праздники, и дни рождения, и забастовки грузчиков, и запой работников сцены, свадьба сына, свадьба дочери, рождение внука и внучки. Периодически киногруппу будоражили адюльтеры, в которых Наум принимал самое горячее участие, смерть любимой фокстерьерши Джуди I и появление Джуди II и празднование шестидесятилетия главного героя киносценария, которое продолжалось целую неделю. Гуляла вся киногруппа, в том числе величественный Марк Шадур с обаятельной Кирой Ивановной, неутомимый шутник и возмутитель женского сословия Б.Криштул, друг семьи Саша Кельштейн, прилетевший по такому случаю специально из Заполярья, посол России в Финляндии Юрий Дерябин с женой - русской красавицей Люсей Комиссаровой, Герман Еремеев - профессор Плехановского института с женой, доктор медицинских наук, первая жена Наума - Лидия Васильевна Гранова с сыном Мишей Поляком и его очаровательной женой - артисткой Еленой Шаниной. Все многочисленные поклонницы и поклонники главного героя обрывали звонками телефонные провода. Принесли адреса с Мосфильма и Союза кинематографистов. Все посетители расписывались на большом листе картона и писали пожелания. Всю неделю шли поздравления.
   Да. Поляк Наум Моисеевич провел профессионально свой последний киносценарий и снял этот фильм не на скучной черно-белой пленке Шосткинского производства, а на самой чувствительной цветной пленке душ и сердец своей последней киногруппы "Пур ля мур".
   Светлая тебе память за это дорогой Наум.
  
   Светлой памяти Юрия Карабчиевского в год шестидесятилетия.
  
   "Услышав голос глуховатый,
   Связать разорванную нить
   И пережитое когда-то,
   Ожогом боли оживить,
   Чтоб, словно колокол печали
   Из-под обрушенной стены,
   Слова из прошлого звучали
   Напоминанием вины;
   Чтобы вернувшимся мгновеньем
   Взметнуть и переворошить
   Увядшую листву забвенья
   В запущенном саду души";
   Михаил Эфрус "Високосный век"
   Когда я вспоминаю Юру Карабчиевского, невольно вижу его глаза необыкновенной красоты и притягательной силы. Глаза любви и чистоты помыслов. Зеркало души. Вот такие громкие слова, и не могу иначе.
   Наши судьбы пересекались с детства. Учились мы в одной московской школе N 78. Только он на два класса ниже. Я жил в своем доме на "Поповке" -- четыре дома около Храма Животворящей Троицы на Мосфильмовской улице. Он в коммуналке около овощной базы на Потылихе, где живу я сейчас. В школе мы с ним не общались. Мне в это время всегда хватало для общения своих четырех братьев и двух двоюродных сестер, которые жили тоже в нашем доме. Общаться с ним мы стали в семидесятых годах, когда я его взял к себе в бригаду после настойчивых уговоров бывших его коллег по работе во Втором медицинском институте. Вот тогда, при приеме на работу я отметил его глаза, и сказал ему об этом. "Да, пошутил он, -- вероятно, поэтому, с женщинами я как-то быстрее нахожу общий язык".
   Он был мастером с хорошей теоретической подготовкой. Закончил Электротехнический техникум и Энергетический институт. Я его брал, чтобы он немного подтянул общий уровень технических знаний в бригаде. Мы быстро росли, осваивая все новые и новые приборы физхиманализа и устраивая летучие курсы по изучению отдельных блоков приборов, где Юра и привлекался как специалист.
   Дружеские отношения у нас возникли с ним в совместной командировке в Ереван. О ней Юра написал повесть "Тоска по Армении", где он соперничал со своими кумирами Мандельштамом и Битовым, которые побывали в тех же краях и оставили о них свои воспоминания. За свой труд Юра был награжден армянами тем, что его произведение читали по радио во время ликвидации последствий Спитакского землетрясения.
   Юра в это время быстро рос как литератор, общался с западной прессой, работал над лебединой песней своего диссидентского мышления "Воскресение Маяковского", встречался с очевидцами, которые знали Маяковского лично. Работа на нашем заводе "Эталон" его тяготила, но была необходима и как материальная база для содержания семьи, так и для милиции, которая особо "опекала" его. Иногда, приехав на завод, он вместе с начальником цеха отправлялся в кабинет директора, где его "прорабатывал" товарищ из органов КГБ, ему достаждали анонимные звонки домой.
   В дни олимпиады в Москве Юру срочно послали в командировку в другой город, где его приход на работу каждый день лично проверял сотрудник первого отдела. Все время Юра опасался ареста. Легче стало, как ни странно, после выхода в свет во Франции журнала "Метрополь", где были напечатаны его стихотворения "Осенняя хроника" и "Элегия".
   Больше всего на свете он любил, конечно, поэзию, и очень огорчался, что его сыновья совершенно не интересуются ею. Не читают поэтических сборников, не пытаются заучить что-нибудь.
   -- Ты только подумай, Гелий, -- говорил он мне, -- В Древней Греции из девяти муз четыре олицетворяли поэзию.
   Юра был влюблен в поэзию души и духа, а я был влюблен в поэзию сказки. Нас с ним объединяла детская литература, на которой мы были воспитаны: сказки Пушкина, Ершова, Квитко, "Серебряные коньки", "Водители фрегатов", "Клуб знаменитых капитанов". Сейчас мне кажется, что и все наше диссидентство выросло из детской литературы. В том числе и Юра. Когда я с удовольствием слушаю господина Парамонова по радио "Свобода", где он громит советскую литературу, я улыбаюсь и представляю, как он -- маленький мальчик -- сидит и, разинув рот от удовольствия, слушает "Клуб знаменитых капитанов", и говорю ему: "привет вам, господин Парамонов, я с вами, рядом, на стуле. И весь ваш и мой максимализм отрицания заложены здесь, на стуле, перед радиоприемником". Оттуда же и Юра: из детской литературы, где нет компромиссов, где добро побеждает, а зло обязательно наказано. Где нет демократии, а есть одна справедливость.
   В начале 90-х годов Юра как талантливый писатель и мыслитель увидел не только плюсы, но и минусы демократии, и снова стал диссидентом. И диссидентство это было горькое, больше похожее на похмелье. "Меня сейчас печатают, мне хорошо", -- говорил Юра на семинаре преподавателей русского языка Московской области. "Я стал выездным, побывал в Канаде и Америке, но сказать, что у нас демократия, и это хорошо, я не могу. Потому, что для матери, у которой убит сын в Карабахе, такая демократия -- это ужасно". Юра раньше нас увидел бездны горя своих сверстников, людей старше 55 лет, большинство из которых остались без работы, без накопленных средств, а некоторые без жилья и без родины, потерявшись на просторах Союза, в дебрях российской демократии. И честь его -- честь не демократа, а справедливолюбца, -- была смертельно задета. И легкоранимая душа не выдержала. Но он любил нас и старался, "чтоб всеобщая прибыль и трата не затмили событий и лиц" -- так писал он в одном из своих стихотворений. Любил он и двух своих сыновей, таких разных, увлекающихся, ироничных, но любящих своего "больного поэзией" отца.
   0x08 graphic
Я пишу эти строки, и вспоминаю пейзажи его сына Дмитрия, и портрет Юры, который глядит на нас глазами мудреца и бесконечно доброго чадолюбивого еврея.
   А убили Юрия Карабчиевского мы, его друзья и знакомые, его родственники и почитатели его таланта. Нам некогда. Мы заняты. Мы такие. И нет нам за это прощения и покоя.

02.06.98    Солев Гелий

  
  
  
  

Объяснение в любви

  
   Сёстрам Гимазетдиновым
  
   "А сердце грезит только об одном -
   О счастье райском в бытии земном".
   Эдмунд Спенсер пер. В.Рогова "Учись любви! Познать её не сложно;
   Познав же, разучиться невозможно".
   Шекспир "Венера и Адонис"
   Она: "Почему-то при вас мне хочется петь и танцевать".
   Он: "Это потому, что ты меня любишь, а я тебя обожаю".
   - Как это обожаю?
   - Ты для меня богиня: весны, наивности и красоты!
   - А почему весны?
   - Потому что при встрече с тобой морщины на моём лице тают, а сердце расцветает.
   - Замечательно...! Только зачем же наивность сюда приплели?
   - Не обижайся! С возрастом это проходит. Зато будет, о чём грустить в старости.
   - Это о чём же?
   - Да всё о том же! О наивности молодости и о мудрости старости, в которой много печали.
   Самый короткий роман на русском языке
   "Создав тебя, природа превзошла
   Всё, что доселе сотворить могла".
   Шекспир
  
   - Девушка! Как хорошо, что мы с вами опять встретились.
   - Мы знакомы?
   - Да, то-есть нет. Вы меня к сожалению тогда не заметили. Но вы так поразили моё воображение, что я тут же написал самый короткий роман на русском языке.
   - Уу, интересно! Вы писатель?
   - Слушайте! Не бойтесь! У меня всё коротко.
   - Вечером стою, жду электричку и вижу: по противоположной платформе шествует юное создание. Ты так хороша, что мое сердце и душа тут же перепархивают через рельсы к тебе. Глаза же, чтобы не ослепнуть, любуются издали, привыкая. А мое немощное тело вдруг всё выпрямилось, и я на 20 лет помолодел...
   - Ты прекрасна! Я люблю тебя! - пропела моя душа, провожая глазами твою электричку.
   - Спасибо! Улыбается.
   - Вы подняли мне настроение.
   - Для того и пишу.
  
  
  
  
  

О'кей!

  
   Окей - удивительное слово! Окей - это хорошо и плохо! Окей - это, и да, и нет! И хорошо, если это слово, как у американцев сопровождается ослепительной улыбкой усиливающей окей-да и смягчающей окей-нет. А если по СМС?
   Одна моя подруга чуть было не развелась с мужем из-за этого слова. В зарубежной поездке, сидя на полу в зале ожидания отлёта чартерного рейса она, ища сочувствия у мужа, послала ему СМС сообщение: вылет отложен на пять часов. И тут же получила лаконичный ответ: - Окей, с улыбающимся смайликом.
   После немой сцены, глотая слёзы, она отправила ему сообщение о разводе. И тут же получила СМС:
   - Окей, с плачущим смайликом.
  
  

Третьим будешь?

   В девяностых годах завод наш окончательно обанкротился, и меня, уволили.
   - Ничего - сказал я жене,­ проживём и так.
   - Будем жить на даче. Как ни как двенадцать соток земли! Прокормимся.
   ­И, действительно, около года продержались. Закончилось же это так:
   - Лето. Тепло. Солнечно. Иду от платформы Новогиреево к метро. Иду не спеша. Ботинки пыльные. Слышу, сзади кто-то догоняет меня. Бьёт по плечу. Оборачиваюсь. Стоят два бомжа и спрашивают у меня:
   - Третьим будешь...?
   Пришлось вновь менять мировоззрение. Искать работу.
  
  

Боюсь, побьют!

  
   Иду по рынку. Прохожу мимо палатки, из неё выходит продавец и спрашивает у меня:
   - Не хотите ли поменять свою курточку?
   - Боюсь, побьют - отвечаю.
   - Почему...?
   - А представь себе: вечером иду я в вашей новой куртке к себе домой по узкой грязной тропинке, а навстречу бомжи. И тут же один из них обязательно скажет:
   - А куртка то у этого бомжа лучше, чем у меня!
   И тут же предложит поменяться. А не согласишься: боюсь, побьют.
  
   Пешеходы и железная дорога.
  
   Издревле известно, что пешеходы любят кратчайшие пути. Городские власти даже тротуары для пешеходов намечают там, где уже протоптана дорожка пешеходами. Любит кратчайшие пути и железная дорога. И часто пути пешеходов и железной дороги совпадают и тогда рядом с железной дорогой прокладывают пешеходные дорожки. Но последнее время об этом почему-то забывают. И пешеходы топают прямо по шпалам и конечно попадают по неосторожности под поезда. В нашем дачном посёлке руководство железной дороги даже поставила заборы, но люди по-прежнему ходят по шпалам, так как рядом с забором руководство железной дороги забыло проложить пешеходную тропу. И по-прежнему гибнут люди. Забыла железная дорога, что она проложена по пешеходным тропам и не хочет отдавать дань пешеходам. Заматерела видно, а может задубела?
  
   ПАМЯТЬ ДЕТСТВА КРЕПКА
  
   Природа мать - тебе под стать,
   Лишь больше в ней терпения,
   Не хочет ничего терять
   Всё ищет продолжения.
  
   Отец толкнул камень и я с восхищением смотрю, как он, кувыркаясь по склону оврага, с плеском и брызгами плюхнулся в речку Сетунь.
   Это было прекрасно. Отец, старший брат, далёкий шум электрички, пологий склон оврага, золотистый песчаный пляж, четыре бревенчатых дома у церкви, колокольня, робкие голубые подснежники, могучая липа на другой стороне оврага. Мне четыре, брату семь лет. Многолюдное веселье в старом доме, гости, рояль, пение, конфета из-под подушки бабушки и цветущий букет груши в конце сада.
   Всё проходит. Отца съел Гулаг, овраг завалили городскими отбросами и заровняли. Липу спилили на дрова. Речка Сетунь настолько грязна, что в ней не живут даже лягушки. Наши четыре дома не устояли перед натиском гаражей. Мы все стали жить в тесных городских квартирах, но память детства возвращает нас к началу.
   И вот я снова на крыше своего нового дома на склоне песчаного холма. Лес, речка Пехорка, электричка, могучие деревья парка Рябушинского, робкие голубые подснежники, далекий колокольный звон. Во дворе детское многоголосье вокруг старшего брата. А за зеленью деревьев на том берегу Пехорки уже проступает раковая опухоль железных гаражей.
   Ничего! Они ещё не скоро переползут на этот берег. Дети успеют подрасти, а память детства крепка. И как знать может они, ещё построят свой дом на берегу чистой реки с золотистым песчаным пляжем?
  
  

Слониха Бетти

  
   Летом сорокового года тётя Лена отвезла меня с братом в Ленинград к бабушке Варе. И теперь, когда меня спрашивают о моём возрасте, я отвечаю, что настолько стар, что видел в парке Петродворца скульптуру Самсона, раздирающего пасть льва, в подлиннике. Ведь сейчас там стоит копия, а оригинал фашисты вывезли в Германию. Но самое яркое воспоминание у меня осталось от посещения зоопарка. Там я впервые увидел слона. Он был такой огромный. А рядом стоял маленький служитель, и он совсем не боялся слона. Зрители и, мы с братом, бросали в клетку слона денежки. Слон хоботом поднимал их и осторожно опускал в карман служителю. В ответ служитель кланялся нам и говорил: "Это ему на морковку". И мы все громко хлопали и смеялись. Бабушка Варя каждый день готовила нам, что-нибудь вкусненькое и покупала нам земляные орехи, которые мы с братом ели после игры в войну, сидя в противоположных углах комнаты, усыпанной бумажными снарядами. А, провожая нас, бабушка почему-то плакала.
   На следующий год началась война. Фашисты окружили бабушкин город, и жители сильно голодали. А мы ничего не могли сделать. Только писали письма и в каждое письмо подсыпали немного сахарного песку. И бабушка в ответ писала: "Как это замечательно пить чай с сахаром". Но всё равно, несмотря на наш сахар, она умерла от недоедания.
   А совсем недавно я, слушая радио, узнал, что слон, который так поразил нас с братом вовсе не слон, а слониха по имени Бетти и, что она тоже умерла в блокаду. В её клетку попала бомба.
   С тех детских лет я не люблю фашистов.
  
  

Солнечный восторг

  
   Конец августа. Тихое утро. Привычно прошумела электричка. Я один, в доме тихо. Не слышно сирены Ванечки, настойчиво призывающего маму, его изумлённых воплей, озорства Даши и стука палки неутомимого исследователя Сашеньки. И только цветущие подсолнухи своим солнечным восторгом напоминают мне о них.
  
  

Высоцкий и семечки

  
   Зачем вам так много семечек? - спросила продавщица у покупателя.
   - Это подарок птицам на Рождество - ответил он. Она улыбнулась.
   - Хороший вы человек! Моя бабушка любила повторять:
   - Что в церковь сходить, что птичек покормить.
   - Да, да, - улыбнулся покупатель.
   - И то, и другое доброе дело.
   А я, задумался?:
   - Ведь Бог есть любовь. Где любовь - там желание делать добро и себе, и ближнему. А птицы? У священнослужителей есть паства - это мы, люди. А у нас, простых смертных, паства - наши домашние и дикие животные, которых мы к себе приближаем. И мне, почему-то вспомнились строчки Владимира Высоцкого:
   Чистоту, красоту мы у предков берем.
   Саги, сказки из прошлого тащим,
   Потому, что добро остается добром
   В прошлом, будущем и настоящем.
   А, когда подошла моя очередь, я сказал:
   - Мне семечек. И продавщица, улыбнувшись, спросила:
   - Тоже для птичек? И я небрежно ответил:
   - Конечно.
   А, вернувшись, домой, срочно соорудил кормушку для птиц и повесил её во дворе.
  
  

"Мечты, мечты, где ваша сладость?"

  
   Всю жизнь я мечтал быть чтецом. Нравилось мне это. Все на тебя смотрят. Вдруг скажет что-нибудь интересное? И вот мне уже за шестьдесят и я, наконец, записался в драматический кружок. Близился какой-то юбилей французской революции, и наш режиссер для коллективного прочтения взял рассказ Стефана Цвейга "Гений одной ночи" про Руже де Лиля автора текста и мелодии гимна Франции "Марсельезы". Человека неординарного. Это была личность. Он был военным и, чтобы не стать послушным исполнителем злодеяний конвента, предпочёл выйти в отставку. На заигрывания с ним Наполеона, который в это время как раз утвердил Марсельезу гимном Франции, он ответил отказом. Он для него был тираном. Он открыто заявил Наполеону, что голосовал против него. Для Цвейга же Руже де Лиль лишь "мелкая мещанская душа, скромное дарование, жалкий дилетант" и всё это в угоду своей писательской концепции - "Гения одной ночи", что в принципе вполне допустимо для вымышленного героя, но не для реального человека - автора гимна Франции. Для меня Цвейг выступил здесь, как классический пример русской пословицы: "Он для красного словца не пожалеет и отца".
   Но мне пришлось с этим смириться. С режиссером не поспоришь. Себе дороже! Вдобавок мне пришлось читать как раз эти слова, где писатель клеймит Руже де Лиля, как мелкую мещанскую душу.
   Это было для меня большим испытанием. Но зато я понял, что жизнь актёра не мёд, и в будущем здесь надо действовать, как Михаил Козаков, сам выбираешь тему для чтения, сам выбираешь героя и сам исполняешь. А ещё лучше, если сам напишешь и текст произведения, как Михаил Жванецкий. Да и надо для этого такая "малость": вкус, да обаяние.
  
  

Живите в конюшне! Дворец не для вас!

  
   Как-то весной накануне дня победы я зашёл в музей города Железнодорожного поинтересоваться, чем жил мой родной город во время войны? Замечательная композиция. Город, как и вся страна, трудился, голодал, залечивал раны под девизом - всё для фронта, всё для победы. Героическое прошлое. Я заинтересовался большой фотографией дворца. Под фотографией надпись: дворец промышленника Рябушинского во время войны использовался, как госпиталь для раненых. Красота! Широкие мраморные лестницы спускаются к реке, фонтан, колонны фасада. Город отдал для раненых самое красивое здание в городе. "Лучшего памятника героического патриотизма горожан не найти" - подумал я. "Где можно посмотреть на это чудо?" - спросил я у служителя музея.
   - Только у нас - ответил он. Сейчас на этом месте здание гидро-техникума.
   - Кто же дал санкцию на разрушение этой красоты? Где фамилии этих герастратов?
   Об этом композиция музея молчит. Но местные люди живущие рядом с гидротехникумом рассказали мне, что дворец-то разрушили, а дворцовые конюшни оставили, приспособили под жильё.
  
  
  
   В начале было слово...
  
   У меня есть друг. Он музыкант. Преподаёт в музыкальной школе. Поёт в церковном хоре. Большой книгочей и библиофил. Живёт в Подмосковье, в своём доме, но бывал и за границей.
   Я его спросил как-то: "Что его больше всего привязывает к России"? Он мне ответил: "Слово, язык, русская речь. Здесь есть всё: образность, музыкальность, многообразие оттенков и великое литературное наследие. И вдруг ты всё это теряешь, просто оттого, что ты переехал границу, где твой словарный запас никому не нужен, и ты вынужден перейти на язык "Эллочки", приправляя его мимикой и нелепой жестикуляцией. В конце концов, это тебе страшно надоедает и хочется крепко выразиться по-русски".
   Справедливость этого я ощутил на себе, когда впервые в 1978 году попал за границу, ощущая окружающий мир визуально, в основном изучая витрины магазинов Будапешта. Поражали радушие и улыбчивость продавцов, изобилие товаров, обилие машин и твоя немота. Только когда теряешь, доходит, наконец, как много значит для тебя, во - время, сказанное тобой слово. Начинаешь учить новый язык и попадаешь всё врёмя впросак, как школьник первоклашка. Оказывается понимание тебя окружающими жиздится на оттенках, интонациях, ударениях, которые расставлены у тебя неверно, а твоя речь - неудобоваримая каша из непонятных слов. И ты начинаешь понимать какую огромную работу проделали Набоков и Бродский, чтобы писать на втором языке так же, как на родном. И какое богатство они получили, овладев языком с великими литературными традициями. Они это понимали. Бродский в своей нобелевской речи так и говорил, что язык это главный продукт человечества, как вида.
  
  
  
   "МУЗЫКИ СЛОВЕСНОЙ ЧУДО"*
   Моему внуку. (Эссе)
  
  
   "Белой яхты движенья легки,
   Ускользающий парус всё меньше.
   Есть на свете ещё чудаки,
   Что влюбляются в яхты, как в женщин,
   Эти с берега долго глядят
   На гонимую ветром Психею,
   На её подвенечный наряд,
   На рассыпанный жемчуг за нею..."
   Н. Крандиевская-Толстая
  
   Известно, что всё начинается с детства.
  
   "Жил маленький мальчик,
   Был ростом он с пальчик.
   Лицом был красавчик,
   Как искры глазёнки,
   Как пух волосёнки".**
  
   Он сидит на своём высоком детском стульчике за большим обеденным столом. Ему всего один год от роду. Он умеет произносить уже два слова. Ну конечно, "мама" и "папа". И он обожает сдавать экзамены.
   - Боренька, - спрашивает мама, - А где у нас бабушкино солнышко?
   Боря радостно улыбается и тычет себя пальчиком в грудь.
   - А где Пушкин?
   Боря пальчиком показывает на бюстик Пушкина.
   - Боренька, а где тётя Зина?
   Боря глазками и пальчиком показывает на репродукцию автопортрета Зинаиды Серебряковой,
   где она перед зеркалом расчёсывает свои бессмертные волосы.
   А, где кораблик? - спрашивает папа.
   Мальчик круто поворачивается и пальчиком показывает на настенный календарь, где красуется белый парусник. Папа вместе с Борей любуются яхтой, и папа в это время читает:
  
   "Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет:
   Он бежит себе в волнах на раздутых парусах -
   Мимо острова крутого, мимо города большого;
   Пушки с пристани палят - кораблю пристать велят".
  
   Мальчик, всё это время, пока папа декламирует, внимательно слушает отца. Такие экзамены, всё время, улыбаясь, Боря сдаёт несколько раз за день. Количество вопросов всё увеличивается и увеличивается. И неизменно, когда у него спрашивают про кораблик, папа
   декламирует: "Ветер по морю гуляет, и кораблик подгоняет...".
   - Да что же это такое? - думает Василий. - Ведь он же ещё ничего не знает. Ни волн, ни моря, ни островов, ни пушек, ничего! Так что же он так внимательно слушает?
   И однажды я понял это: мальчик слушает музыки словесной чудо. Да, да, да! Он слушает музыку неповторимых, завораживающих стихов Пушкина. Ведь значение слов ему ещё неведомо, а музыку, этих строк, он уже впитывает своим маленьким чутким сердцем. И вероятно, права поэтесса Зинаида Миркина, написавшая:
  
   "А дерево под музыку растёт
   И сердце человеческое - тоже.
   Ведь музыка - приказ волшебный тот,
   Таинственное повеленье Божье
  
   Идти, куда прикажет Божество:
   Иного сердцу и стволам не надо.
   О, только б не ослушаться Его
   И не прервать божественного лада".
  
   А на другой год Боря снова, вместе с родителями, жил у меня. Мальчик подрос. Забавно коверкал слова: "Боя хам" (Боря сам), "пупая" (крупная), "ячая" (горячая), "ёвник )(крыжовник), а на вопрос "Боря, где ты?", деловито кричал из малинника "Он здесь!". После обеда с трудом засыпал, и меня часто посылали гулять с ним в парк. Боря сидел в коляске, вертел во все стороны головой, а я вспоминал колыбельные песни. Но оказалось, что колыбельные песни Боре не нравились. Не нравились ему и стихи Квитко ("Стук лошадка, стук-стук дрожки"), под которую быстро засыпал другой внук. Если я начинал напевать "спи мой сынок, берег далёк". Или "спи моя радость, усни". То "нет, деда, нет", - просил Боря. "Айга-айга", - требовал он. И я запевал марш из своего детства:
  
   "Вы слыхали, что тайга это лес дремучий?
   Там под соснами снега прячутся под тучи.
   Тайга, тайга, высокие снега...
   Вьюгами таёжными выходит тайга".
  
   И снова: "Вы слыхали, что тайга...". И, смотришь, - через несколько минут, Боря затих, и уже не сопротивляется, когда я откидывал ему спинку прогулочной коляски и превращал её в кроватку.
   А иногда Боря просил: "пиль-пиль, деда!". И он пел припев знаменитой песни на стихи Киплинга:
   "И только пыль-пыль-пыль
   Из-под шагающих сапог.
   Отпуска нет на войне солдату".
  
   Но последнее время он всё чаще требовал солдатскую строевую, которую я пел, когда служил в армии:
  
   "Там, где пехота не пройдёт,
   И бронепоезд не промчится,
   Тяжёлый танк не проползёт,
   Там пролетит стальная птица".
  
   Понравилась Боре и песенка американского солдата:
  
   "Возьму шинель и вещмешок и каску,
   В защитную окрашенную краску.
   Ударим мы по улочкам горбатым
   Как славно быть солдатом, солдатом..."
  
   И иногда я думал: господи, что же за судьба будет у мальчика с такими пристрастиями к маршам? И вообще, почему иная мелодия буквально липнет к человеку? А иногда просто овладевает массами людей. А может действительно права поэтесса Наталья Крандиевская-Толстая в своём сонете "Памяти Скрябина":
  
   "Начало жизни было - звук,
   Спираль во мгле гудела, пела,
   Торжественно сужая круг,
   Пока ядро не затвердело.
  
   И всё оцепенело вдруг,
   Но в жилах недр, в глубинах тела
   Звук воплотился в сердце стук
   И в пульс и ритм вселенной целой.
  
   И стала сердцевина, твердь,
   Цветущей, грубой плотью звука
   И стала музыка порукой
   Того, что мы вернёмся в смерть.
  
   Что нас умчат спирали - звенья
   Обратно в звук, в развоплощенье".*
  
   И каждому человеку соответствует своя мелодия, свой ритм - пишет З.Миркина:
  
   "И только музыка права.
   Наперекор земным законам,
   Она в наш смертный час - жива,
   Она в загробном сне - бессонна.
  
   И ты душа, идя за ней,
   Сумеешь сбросить все оковы
   И очутиться, как Орфей,
   В пространстве царствия иного.
  
   Не внешнего, а своего.
   Его закон в тебя впечатан.
   И содрогнётся естество,
   Познавши таинство возврата
  
   Внутрь. В сверхъестественную суть...
   Он стал земному уху слышным,
   Тот неисповедимый путь,
   Которым нас ведёт Всевышний".
  
   Выходит, что музыка - это высшая форма языка. Эсперанто душ для диалога с вечностью. И эта вечность постоянно напоминает о себе. То музыкой радости и света Моцарта, во времена расцвета клерикализма и инквизиции в Европе. То седьмой симфонией Шостаковича в разгар второй мировой войны. То Хачатуряна - в разгар бури страха на просторах России, с его спартаковской темой борьбы, стойкости и любви - этими атрибутами вечности. И таких примеров можно привести множество, когда опыт вечности приходит на помощь людям, в виде музыки, мобилизуя их на борьбу со злом. Или, как писал Всеволод Рождественский, -
   "Века в своей развёрнутой поэме
   Из тьмы выходят к Свету, к вечной теме".
   И лучшие образцы мировой поэзии это соединение музыки и слова, начиная от гекзаметров Гомера совпадающих с ритмом моря - тоже атрибутом вечности, и заканчивая лучшими образцами поэзии наших современников. Да, взять хотя бы, светоносное, наполненное музыкой и любовью, стихотворение Крандиевской-Толстой "Белой яхты движенья легки...", написанное во время войны в 1942 году, и взятое мною в качестве эпиграфа этого текста. Или взять стихотворение Олеси Николаевой такое же светлое, наполненное музыкой и любовью к своему Отечеству и людям его населяющим:
  
   Ходила я по земле Отечества моего.
   И поняла я, что не всё оно здесь перед глазами,
   ибо и на безднах и реках имя его,
   и кадильница его полна туманами, облаками...
   Кажется - вот оно; размахивает тысячами ветвей,
   а оно в небе своими корнями нас защемило,
   ибо нет для Отечества моего отошедших в персть сыновей,
   но - почившие, да усопшие до побудки архангела Михаила!
   И когда в день особого поминовения мы говорим:
   "Вечная память воину Игорю, заблудшему Сергию, убиенному Глебу," -
   мы всё ниже спускаемся по лестнице рода - к ним
   и всё выше восходим по ступеням Отечества - к небу.
   И когда человек выходит на дневные труды
   и зерно опускает в землю, и оно гибнет под градом -
   у него остаётся надежда, что небесные уцелели плоды
   и они обрастают кроною, окружаются вертоградом.
   Так гадай после этого - как, где, отчего,
   да откуда докуда Отечество распространилось;
   вот оно, под рукой, - а никак не ухватишь его,
   вот оно, необъятно, а в сердце сполна уместилось!
  
   Поэт это дипломат, который всю жизнь добивается с помощью слов "союза волшебных звуков, чувств и дум". А вот, как это происходит, на самом деле, блестяще описал в своём стихотворении "Искусство поэзии" французский поэт Раймон Кено в переводе Михаила Кудинова:
  
   Возьмите слово за основу
   И на огонь поставьте слово,
   Возьмите мудрости щепоть,
   Наивности большой ломоть,
   Немного звёзд, немножко перца,
   Кусок трепещущего сердца
   И на конфорке мастерства
   Прокипятите раз, и два,
   И много-много раз всё это.
  
   Теперь пишите! Но сперва
   Родитесь всё-таки поэтом.
  
   А ему вторит не менее блистательно наш соотечественник Пётр Войцеховский:
   "Отринь бесстрашно повседневность,
   От вечных истин отступи
   И нежность, пламенность и гневность
   В единый сплав перетопи.
   Чуть-чуть коснись предмета чувства
   Касаньем вкуса и чутья --
   Произведение искусства
   Возникнет из небытия.
   Оно бесплотное витало,
   Пересекая многих путь,
   И воплощенья ожидало
   От осторожного "чуть-чуть".
   Но,
   "Когда возникнет мастерство
   Из упражнений многократных,
   Из приношений безвозвратных,
   Проникновений в естество,
   Из неустанного труда,
   Отделки форм, мазков, звучаний,
   Из утверждений, умолчаний
   И мыслей, стертых без следа, --
   Поднявши кисть, перо, резец,
   Ждет мастер редкого мгновенья,
   Когда мечта и вдохновенье
   В душе сольются, наконец
   И на поверхности пустой
   Возникнет образ отраженный
   И, мастерством преображенный,
   Вдруг обернется красотой...
   Но как узнать, готов ли ты,
   Сквозь пелену своих сомнений,
   Средь бесконечных изменений
   Принять явленье красоты?"
  
   Вот ведь как! Оказывается, к явлению красоты нужно ещё себя подготовить. Оказывается, нужно ещё уметь распознать явленье союза волшебных звуков, чувств и дум, чтобы не отбросить его вместе с мусором. Надо расти душой. Воспитывать свой вкус. Любуясь природой, развивать в себе чувство прекрасного. Изучая произведения искусства вырабатывать в себе образное мышление, чувство такта, некое шестое чувство для диалога с вечностью.
   А иногда вечность властно вмешивается в судьбу художника, диктуя роковые для него строки. Так было, когда маленький, робкий, беззащитный Осип Мандельштам, вдруг, влепил - звонкую, на весь мир, - пощёчину вечности кремлёвскому тирану, написав:
  
   "Мы живём под собою не чуя страны,
   Наши речи за десять шагов не слышны,
   А коль хватит на пол разговорца,
   То припомнят кремлёвского горца..."
  
   А в другом стихотворении Осип Мандельштам напрямую говорит с вечностью, не скрывая по сравнению с ней, своей малости. И даже не говорит, а почти поёт, так много в нём музыки:
   Я в хоровод теней, топтавших нежный луг,
   С певучим именем вмешался,
   Но всё растаяло, и только слабый звук
   В туманной памяти остался.
  
   Сначала думал я. Что имя - серафим,
   И тела лёгкого дичился,
   Немного дней прошло, и я смешался с ним
   И в милой тени растворился.
  
   И снова яблоня теряет дикий плод,
   И тайный образ мне мелькает,
   И богохульствует, и сам себя клянёт,
   И угли ревности глотает.
  
   А счастье катится, как обруч золотой,
   Чужую волю исполняя,
   И ты гоняешься за лёгкою весной,
   Ладонью воздух рассекая.
  
   И так устроено, что не выходим мы
   Из заколдованного круга.
   Земли девической упругие холмы
   Лежат спелёнатые туго.
  
   Это начало двадцатого века, а вот всё тот же разговор с вечностью в конце двадцатого века, поэта Леонида Завальнюка:
  
   Скитальцы думали: "На родину пойдём..."
   А родина стояла в отдаленье,
   И были её голые колени
   Обрызганы таинственным дождём.
  
   Она была, как солнце молода,
   И эти старцы ей внушали жалость.
   Не молодость, хотя бы моложавость,
   Ей увидать хотелось в них тогда.
  
   Но вечер плыл туманом по полям,
   И обострялись жёсткие морщины.
   И видела она, как старые мужчины
   С щемящей кротостью молились тополям
  
   Но вот один поднялся и прозрев,
   В себе дорогу вечного распятья
   Смешал с молитвой неизбывный гнев
   И прокричал слова любви - проклятья.
  
   Он молод был тогда, как древний бог,
   Он молод был, как вечный дух свободы.
   Шуршащею листвой слетели дни и годы
   И распростёрлись родиной у ног.
  
   И он переступил через неё
   И к дальним звёздам простирая руки,
   Дорогою последней смертной муки,
   Ушёл туда в бессмертие своё.
  
   ...Поныне плачет родина, тая
   Свой вдовий лик в легко плывущих тучах
   И посылает журавлей плакучих
   В чужие невозвратные края.
  
   Вот, что такое, осень на земле,
   Её тоска бессмертию подобна,
   Несбыточной мечтой она приводит ночь под окна,
   И млечный путь любви горит, горит во мгле.
  
   Вот почему поэзия никогда не потеряет своё значение в жизни людей. Она симбиоз людей с вечностью. Поэзия это синтез: языка, - "как продукта человечества как вида",* и музыки, - как языка наших бессмертных душ. А иногда на поэтические строки барды или композиторы сочиняют музыку, которая, резонируя с музыкой внутри стихотворных строк, многократно усиливает их восприятие. И покорённые слушатели рукоплещут - поэтам, композиторам, бардам, певцам, дирижёрам. То-есть, поэзия, пройдя через горнило самого лучшего музыкального инструмента - человеческого голоса, окрашенная тембральным своеобразием исполнителя и его личности, покоряет миллионы сердец, оставляя свой благотворный образ в читателях, слушателях, исполнителях. Поэтому случаю не могу отказать себе в удовольствии, снова, процитировать поэтессу Зинаиду Миркину:
  
   "А музыка на самом деле входит
   В пространство мёртвых,
   Чтобы вызвать души. И они
   Приходят к нам из глубины покоя
   И в мир приносят эту глубину,
   И так родятся души - океаны,
   И души - горы, души - облака,
   И души, возжигающие свет,
   Как звёзды в небе. - Всех их привела
   В мир музыка, вот та, что вхожа
   В пространство мёртвых.
  
   И эта версия появления гениев мне безумно нравится. Может быть от того, что верна?!
   Но, чтобы поэты и композиторы не очень заносились от своего величия, надо сказать, что с вечностью, общаются и многие другие, напоминает нам Олеся Николаева:
  
   "Возле трюмо или перед осколком стекла
   с сумочкой вечной, с задачей своей непростою,
   этак и так, изгибая, хребет как пчела,
   трудится женщина вся над своей красотою.
   Тоненькой кисточкой пишет она по лицу
   древние символы, знаки, историю рода,
   лёгкой пуховкой взмахнёт, собирая пыльцу,
   воск так податлив, потомкам накоплено мёда!
   Щипчики, пилочки, кремы, помады, букет
   красок и запахов - розово, тонко, беспечно...
   Что ты скривился, философ?
   Что скажешь поэт?
   Уж, не о том ли, что это не прочно, не вечно?
   Может, ты веришь, что сам гениальностью строк,
   Фундаментальное знанье, оставив в наследство,
   переживёшь этих хрупких усилий чертог,
   прядей игру и отточенных линий кокетство?
  
   Стоя пред вечностью с длинной свечой золотой,
   пахнущей воском, и мёдом, и летом измятым,
   всю её вспомнишь - со всею её красотой -
   дурочку-жизнь перед зеркальцем подслеповатым.
  
   А поэтесса Елена Тюменева приобщает к этому разговору с вечностью и цветы:
  
   О, ЧТО ЭТО?!
  
   О, что это?! Чувствую лёгкий толчок ...
   Проклюнулось семя, выходит росток,
   К весеннему солнышку тянет листы,
   В бутонах его - колыбель красоты.
  
   О, что это?! Чувствую лёгкий толчок ...
   Раскрылся бутон, расцветает цветок!
   Над полем летит неземной аромат,
   И радуги, радуги в небе звенят.
  
   О, что это?! Чувствую лёгкий толчок ...
   Выходит из чаши упругий поток,
   Где сходятся вместе цветка лепестки,
   Хрустальную песню поют родники.
  
   О, что это?! Чувствую лёгкий толчок ...
   Меня поднимает лучистый поток,
   В движении лёгком сияю, горю!
   И белою птицею в небе парю.
  
   О, что это?! Чувствую лёгкий толчок ...
   Меня принимает Единый Исток!
  
   Как видим, с вечностью общаются все на самых разнообразных языках. Долголетие же человеческого языка заключено в литературе, в сердце её поэзии, там, где слово слилось воедино с музыкой. И развитие любой страны тоже напрямую связно с языком, с поэтическим словом. Как пишет поэтесса Вера Дёмина:
  
   Слово любит и ласкает.
   Слово бьёт и понукает.
   Слово сказки сочиняет.
   Слово в жизни всё меняет.
  
   Слово образы рождает.
   Слово скажешь - убивает.
   Слово может ранить нас.
   Слово - это Божий глас!
  
   Все завоевания великих полководцев мира бледнеют перед завоеваниями, Гомера, Шекспира, Пушкина, которые продолжаются до сих пор. И Россия великая держава, до тех пор, пока её народ, её читатели прислушиваются к языку своих поэтов и писателей, и пытаются дорасти до них.
   А поэты и писатели, внимая голосу вечности, прислушиваются к говору толпы и в меру своего дара стараются облагородить его, приблизить к литературному слову. Это взаимное обогащение и рождает великие языки и великую литературу, где истинная поэзия, по определению З.Миркиной, вестник Творца:
  
   Поэзия.... О, где она гнездится?
   В каких высотах свой возводит дом?
   Слетая к нам сияющей Жар-птицей
   Или легчайшим золотым дождём?
  
   А я слежу притихнувшей Данаей
   Её неслышный, веющий полёт,
   И каждый миг от Духа зачинаю
   И в глубине вынашиваю плод.
  
   Встающая из облака и пены,
   Светящаяся в непроглядной мгле,
   Поэзия, о, будь благословенна! -
   Господень Вестник на немой Земле!
  
  

Когда я вхожу в библиотеку...

  
   Очень часто мне не хочется писать, оттого что на все общечеловеческие темы написано до меня огромное множество книг. Их просто хочется вспоминать и цитировать. Но даже самые запойные книгочеи не в силах прочитать всё, что написано до них. Поэтому так важна для человечества поэзия - это сублимация слов, музыки и чувств в образах.
   Весною к нам Господь приходит,
   А осенью - зовёт к себе.
   Две строки Зинаиды Миркиной, которые пробуждают в нас тысячи книг о людях, об их взаимоотношениях с Богом, природой. Вот почему я так люблю миниатюры - они предельно ёмки от Пушкина:
   Всё в жертву памяти твоей:
   И голос лиры вдохновенной,
   И слёзы девы воспаленной,
   И трепет ревности моей,
   И славы блеск, и мрак изгнанья,
   И светлых мыслей красота,
   И мщенье, бурная мечта
   Ожесточённого страданья.
   До нашего современника Вишневского:
   Ты не сдавался и тогда,
   Ты зубы стискивал и вёсел,
   С течением, борясь, не бросил,
   Но превращалась в лёд вода.
   Или тоже наша современница из города Железнодорожного Виктория Топоногова, написавшая строчки, которым мог бы позавидовать даже Басё:
   Забирается дождь в рукава,
   Хочет согреться...
   Хватит ли на весь дождь
   Этого сердца?
   И даже до любого начинающего поэта. Ибо никто не знает, кто диктовал, кто водил его перо. Кто направлял полёт его фантазии в этот счастливый миг его творчества, когда Юрий Цымбалист из города Железнодорожного писал:
   В хрупкий лёд, живописно разбросанных луж,
   Вмёрзли листья, с деревьев снесённые ветром,
   Как следы, чьих-то в небо вознёсшихся душ,
   Как признанья в любви - без ответа.
  
   Или у москвички Н.В.Парфёновой:
   Ночью был мороз. Светло и тихо.
   Слушаю, как падает листва...
   Красота уходит быстро, лихо,
   Превращаясь в мысли и слова.
  
   А для самого пишущего, как говорил в нобелевской речи Иосиф Бродский, "стихосложение - колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения". И всё это в независимости от произведённого эффекта. В этот миг - гармонии души и сердца, происходит погружение пишущего в мир языка, в мир всего того, что до него написано, в мир образов и истории человечества.
   Вот почему, когда я вхожу в библиотеку, мне хочется читать, читать и читать.... И особенно поэзию.
  
  
  

Правдоискатель

  
   Сальери знаете? Ну, того, что с Моцартом славу не поделил? И правду всё искал! Его слова ещё Пушкин в своей трагедии приводит: "Все говорят, нет счастья на земле...."
   Я тоже долго правду искал. Но всё же нашёл. Есть она!
   И, как ни странно, открылась она мне в стоматологическом кабинете. Вы никогда не задумывались, почему зубные врачи такие счастливые? Союз разбежался, экономика рухнула, наука развалилась, а стоматологи цветут и пахнут. Работы навалом, платят наличными, безналичными, подарками....
   Загадка - почти, как с правдой на земле. Долго я с этой проблемой бился. Но разобрался, нашёл. Товарищ Сталин помог. Верней его кредо: "Нет человека - нет проблем"! Правда, пришлось долго изучать вопрос - кто у кого эту формулировку спёр? Сталин у Чарли Чаплина или Чарли - у Иосифа? Пришлось обратиться к энциклопедии. И всё стало на свои места. Чарли плагиатом занимался. Он оказывается, ещё под стол пешком ходил, а Сталин уже свободно решал главный вопрос Гамлета: "Быть или не быть"? За, что его и выкинули из мавзолея.
   А Чарли - ведь он гений. Он от чистого сердца подправил формулировку сына сапожника - и решил проблемы у друга-стекольщика. Теперь вы догадываетесь, как она звучит?
   Совершенно верно! "Нет стекла - нет проблем"! И в результате - Нобелевская премия, молодая жена и аплодисменты всего мира! Гений есть гений!
   И, вот, сижу я в стоматологическом кресле. Передо мной сияет белозубой улыбкой протезист, и спрашивает: " Где это вы все зубы подрастеряли"? Шутит, значит. А меня как громом поразило. Зубные врачи-то - все сталинисты! Чарли Чаплин им в подмётки не годится! Они - гениальнее гения! Решили не только свои проблемы и проблемы друга протезиста, но и пациента - ведь боль-то у него проходит! И всё, потому, что у них девиз: "Нет зуба - нет проблем". И так мне от этой гениальности горько стало, что в глазах потемнело - и я отключился.
   Прихожу в себя - рядом жена с хрустом ест антоновское яблоко и мне подаёт. Я говорю: "Ты, что"? А сам палец в рот...
   Мать моя родная! Как заново родился! А жена рукой машет, мол не бери в голову, это нас физики в антимир перенесли. Теперь кто был без зубов - с зубами. А все наши проблемы теперь - у протезиста. Вскочил я тут с кресла, жену под руку и на выход. В дверях оглянулся на беззубого протезиста, и тут меня, как молнией поразило: правда-то, оказывается, в антимире!
  
  
  

Семейная реликвия

  
   Туникам - Марине и Мише
  
   Мой зять Миша по специальности программист установил мне компьютер на старой ножной швейной машинке фирмы Зингер.
   - Не могу выкинуть. Семейная реликвия - оправдывался он.
   И теперь, когда моему внуку Боре надоедает играть в свою любимую компьютерную игру, под названием "ТАЧКИ", он начинает крутить колесо швейной машины своей прапрабабушки. И Миша с сестрой Мариной смеются и говорят Боре:
   - А мы тоже любили крутить это колесо, когда были маленькими.
   И однажды они рассказали как бабушка с дедушкой, который работал точильщиком, с помощью этой швейной машины спасли от голодной смерти своих друзей.
   Было это в двадцатых годах прошлого столетия. В городе Саратове, где жили, бабушка с дедушкой с едой было полегче, а в районе, где жили их друзья, было совсем плохо. Люди там умирали от голода. И помочь им было нельзя. Кругом свирепствовали заградительные отряды, которые отнимали всё продовольствие под предлогом борьбы со спекуляцией. Тогда бабушка, которая шила костюмы для Саратовского театра, сшила деду ватник, попросту говоря телогрейку, где, во многих местах вместо ваты были мешочки, в которые они с дедом насыпали крупу или муку. Дед надевал ватник, брал свой точильный станок и ехал к голодающим друзьям под предлогом поиска работы.
  
   О благотворном влиянии.
  
   Господа, вы все знаете моё негативное отношение к Сидорову после того, как он раскритиковал моё творчество, но, глядя правде в глаза надо отметить, что после прочтения Сидоровым моей книги, он стал писать значительно лучше.
   Ps И, что самое главное, короче!
  
  

Счастливое семейство

(шутка)

  
  
   Случилось это не в кино:
   Я налегаю на вино,
   Все увеличивая дозу,
   Внезапно превратился в розу,
   И ароматом нежным, тонким
   Переместился к милой в бронхи,
   Поскольку к сердцу недотроги
   Короче не было дороги.
   .....................................
   .................................................
   Чего же лучшего желать?
   До сердца там рукой подать".
   Владимир Игнатов
  
   -- Вань?
   -- Ну?
   -- Идем мы сегодня в гости или нет?
   -- Ну?
   -- Надо же что-то купить.
   -- Ну?
   -- Белую или красную?
   -- Ну-у-у...
   -- А из закуски что?
   -- Ну...
   -- Думаешь, Галка сготовит что-нибудь?
   -- Ну!
   -- А Танечку с кем оставим?
   -- Ну...
   -- А почему это всегда у моей мамы? Самая свободная что ль?
   -- Ну. (Разводит руками).
   -- Также ведь, как и твоя, работает!
   -- Ну. (Опять разводит руками).
   -- Ну что ты разнукался, горе мое? Что я тебе, лошадь?
   -- (Он обнимает ее)...
  
   -- Мань?
   -- Ну?
   -- Обещала?
   -- Ну.
   -- Придешь?
   -- Ну.
   -- Сегодня?
   -- Ну.
   -- Вечером?
   -- Ну.
   -- Или утром?
   -- Ну-у-у...
   -- А где Танечку оставим?
   -- Ну...
   -- А почему это у моей мамы?
   -- Ну... (Разводит руками).
   -- У твоей и комната побольше и соседей поменьше.
   -- Ну-у-у... (Разводит руками).
   -- А что ты на меня разнукалась? Запрягла что ли?
   -- (Она обнимает его)...
  
   -- Вань...
   -- Ну?
   -- А откуда у тебя деньги?
   -- Ну! (Гордо).
   -- Что ли получку, наконец, дали?
   -- Ну! (Гордо).
   -- А почему так мало?
   -- Ну-у-у...
   -- И зачем только я запрягла тебя, Вань?!
   -- Ну?
   -- (Смеются и целуются).
  
   ОСЁЛ В УПРЯЖКЕ
  
   Однажды тёплым летним утром я вышел на улицу прогулять свою собаку и увидел старую мебель, которую выбросили из нашего дома новые хозяева квартиры. Мебель была в жутчайшем состоянии, но мне очень понравилась, особенно кресло. Две передние ножки - изогнутые, резные венчали бронзовые туфельки. Они меня просто восхитили, и их тут же пометил мой пёс, вероятно в знак солидарности с хозяином. Но я, вспомнив недовольное лицо чистюли жены, собрал всю свою волю, сжал сердце в кулак и гордо прошёл мимо. Вечером же, прогуливая собаку, я заметил, что мебель всю растащили, и осталось лишь старое кресло своим жалким видом отталкивающее всех старьёвщиков и любителей свалок.
   Пёс снова пометил кресло и вопросительно посмотрел на меня. И тут мое сердце профессионального ремонтника не выдержало. Я оборвал кой-какие лохмотья и обнаружил под ними ёжик гвоздей от многочисленных ремонтов. Но это меня уже не остановило. Жребий был уже брошен, и кресло очутилось в нашей малогабаритной двухкомнатной хрущёбе 23кв на паркетном полу в центре большой проходной комнаты. Я нервно расхаживал вокруг кресла, ожидая прихода дочери и жены.
   Первой пришла дочь. Увидела кресло, прищурилась, надела очки и заговорщицки посоветовала:
   - Пока не пришла мама, я спущусь вниз, и ты сбросишь эту рухлядь с одиннадцатого этажа, а что останется, я отнесу на свалку.
   Но я был непреклонен и расписывал, какое это будет замечательное кресло после моего ремонта, который продлится всего дней десять.
   - Что это? С ужасом произнесла жена, открыв дверь.
   - Новое увлечение папы антиквариатом - горько изрекла дочь и удалилась в свою комнату, а я выслушал какое это удовольствие жить с мусорщиком и, что брат у меня такой же, и отец, и в старом доме у нас был один хлам и здесь тоже всё повторяется. Но я был как скала.
   - Всё равно завтра уйдёшь на работу, а мы выбросим - пригрозила жена и покрутила пальцем у виска. Меня поддержал только пёс, деловито устроившись под креслом.
   Слава Богу, угрозу она не выполнила, а я, разобрав кресло, методично стал осваивать смежные профессии: слесаря лекальщика, по изготовлению полукруглых стамесок, резчика по дереву, драпировщика, полировщика. Целый год всё свободное время я резал, строгал, шкурил, клеил, полировал или учился прятать шляпки гвоздей в ткань драпировки. Насколько было повреждено кресло, говорит тот факт, что в каждый подлокотник я вклеил пятнадцать, двадцать латок.
   Наконец, кресло было готово. И, теперь, если приходила гостья, я усаживал её в кресло и говорил:
   - Чувствуете, как делали раньше мебель, это не кресло под вами - это драгоценная оправа для принцессы. В нём вы молодеете и сияете уже, как королева.
   Но со временем я решил сделать копию кресла, чтобы и самому себе казаться королём сидя рядом с королевой. Но, оказалось, сделать копию кресла в нашей квартире труднее, чем реставрировать. Нужны станки, нужна мастерская.
   И, тогда я стал строить дачу и строю её до сих пор, а до мастерской всё руки не доходят, но на стене дачи весит остов сиденья от нового кресла в виде дуги с двумя задними ножками, вырезанными ещё в московской квартире. Внутри дуги вмонтировано зеркало и, когда я смотрюсь в него, изображение в нём напоминает мне осла в упряжке.
   ВЕНЕЦ ПРИРОДЫ
  
   "Я голову к его плечу склонила,
   и мы с ним стали: он - ветвистым дубом,
   я - тихой ветвью из его ствола,
   которой ласточек дождаться суждено".
   Весна Парун "Адам и Ева"
   Пер. Беллы Ахмадулиной
   О ради Бога, не благодари
   И слов восторженных не говори.
   Ты - женщина. И только эта данность -
   Сама уже любовь и благодарность.
   Семен Богуславский.
  
   Считается, что человек на земле, как вид, венец природы, а семья - его творческий шедевр, если конечно в ней царит доверие друг к другу. А в семье из двух человек кто венец природы? Мужчина или женщина. Для меня ответ очевиден: для мужчины венец природы женщина, для женщины венец природы мужчина. А, если один из них или оба думают иначе, семьи не будет, она вскоре развалится от ссор. Семья создаётся для того, чтобы каждый человек, наилучшем образом, самореализовался. Нашёл и осуществил своё призвание, свой смысл жизни. И, когда меня спрашивают о смысле жизни человека, я отвечаю, что смысл жизни у каждого свой, а жить надо так, чтобы деяния человека совпадали с желаниями Творца. А вот как формулирует это поэтическим языком Зинаида Миркина:
   "И надо нам совсем не много -
   Вот только совпаденья с Богом...
   Вот так, не много и не мало -
   Вот так, как море с ним совпало,
   Как море, валуны и лес,
   И птицы посреди небес..."
   Каковы же эти желания Бога? Мне кажется их, как минимум, три.
   Первое желание Бога - самое очевидное, человеку надо родиться, и прожить свою длинную или короткую жизнь. Ведь даже самая короткая жизнь, даже только рождение или не рождение, может повлиять на судьбы многих людей.
   Второе желание Бога - человек должен оставить потомство, чтобы дети продолжили или исправили деяния своих предшественников. Кроме этого, когда в семье появляется ребёнок, начинается невероятный духовный рост мам и пап, бабушек и дедушек. А, о том, что это значит для малыша, замечательно написал детский поэт Валентин Берестов:
   Любили тебя без особых причин:
   За то, что ты внук,
   За то, что ты сын,
   За то, что малыш,
   За то, что растёшь,
   За то, что на маму и папу похож.
   И эта любовь до конца твоих дней
   Останется тайной опорой твоей.
   Если же по какой-нибудь причине родители не могут иметь детей, они компенсирует это, исполняя другое желание Бога. Яркой иллюстрацией этого - жизнь и творческое горение, рождающее духовную красоту, великих балерин России: Павловой, Улановой, Плисецкой....
   О третьем желании Бога лучше всего скажет "Притча о Великой Книге":
   "Я только переводчик. Знали б вы,
   Как мало мне оставлено свободы,
   Как будто ждёт лишенье головы
   За каждую неточность перевода".
   Зинаида Миркина
   Эту книгу начали писать очень давно, но дописывают до сих пор. И до сих пор чтение, перевод и её дописывание, является смыслом жизни каждого человека. Да и сама жизнь, тоже, зародилась на страницах этой книги. И именно для общения с ней Творец всего сущего на земле одарил людей слухом, вкусом, зрением, осязанием, обонянием, разумом и десятью заповедями. Эта книга неистощимый источник духовного богатства человека. Ибо, влюбляясь в неё, он растёт душой. И все религии мира, и вся наша наука и искусство посвящены чтению, переводу и дописыванию этой книги. И делают это все -­­ от бомжа до президента.
   Так что же это за книга?
   Многие отвечают, что это - "Библия", другие, - что "Коран", а, некоторые, - что "Тора".... А пастух, которому я задал тот же вопрос, в ответ радостно засмеялся, глядя в даль, и, не задумываясь, ответил:
   "Эта книга называется "Природа". Читают, переводят и дописывают её все, даже они". И он, ткнув кнутовищем в сторону стада, щёлкнул кнутом, будто расписался.
   А, потом, мы со стадом неторопливо двинулись в сторону деревни, вместе дописывая ещё одну страницу этой Великой Книги.
   Человек, влюбляясь в эту Великую книгу, растёт душой. И, умирая, отдаёт это богатство Богу, а Бог, своими неисповедимыми путями, возвращает это духовное богатство назад людям, озаряя и вдохновляя земных гениев, которые в ответ создают новые шедевры, в которые вновь влюбляются люди, увеличивая духовное наследие человечества.
   Но это сухие слова прозаика. А вот, как тоже самое, излагает Зинаида Миркина:
   "А Моцарт лёгкими перстами...
   Едва дотронулся... чуть-чуть...
   И - с сердца снят тяжелый камень,
   И так свободно дышит грудь!
   Да, Моцарт лёгкими перстами,
   Как ангел - веющим крылом...
   Какая высь над всеми нами!
   Каким простором полон Дом!
   О, эти льющиеся волны -
   Потоки жизнетворных сил!
   Кто б ни был тот, кто грудь наполнил
   И светом сердце озарил,
   Как бы тебя не называли, -
   Я чувствую Твои персты.
   В начале - музыка. В начале
   Начал, в глубинах сердца - Ты!"
   В этой Великой книге есть и глава под названием "Человек". Но люди так возмутительно стали вести себя, что Творец всего сущего на земле вынужден был продиктовать им десять заповедей, этим нравственным законом ограничивая взаимоотношения людей, друг с другом и с природой.
   Так родилась "Библия"
   А, идеальным, ярчайшим примером исполнения всех желаний Бога является - жизнь, смерть и воскресение Его Сына - Иисуса Христа. Только не надо думать, что путь к Богу лежит только через страдания. Нет! Путей к Богу неисчислимое множество. Но каждый - длиной в целую жизнь и для каждого человека он свой, как рисунок на пальце или на радужке его глаз. И ближе мы к Богу или дальше в конце пути определяет размер нашего духовного богатства и щедростью, с какой мы делились им, читая, переводя и дописывая Его Великую Книгу под названием "ПРИРОДА
  
   ПРАВ ЛИ ИДИОТ ДОСТОЕВСКОГО?
   Но я убедился, что нет предписания,
   которого не довела бы до абсурда
   не критичная крайность.
   Януш Корчак
   Это утверждение знаменитого польского педагога, легенды двадцатого века шагнувшего в газовую печь вместе со своими воспитанниками, пришло мне на память, когда я смотрел передачу "Апокриф" по каналу "культура", где обсуждался вопрос: "Спасёт ли мир красота?". Большинство приглашённых приходило к мысли, что красота приносит с собой людям в равных долях и добро, и зло. Примерило меня с этой передачей, только выбор, ведущего передачи, В.Ерофеева книги на эту тему японской писательницы пятнадцатого века Сен-Сенагон "Записки у изголовья", которая, всю жизнь, черпала себе нравственные силы, созерцая красоту природы Японии.
   Размышляя на тему красоты надо понять, что зло здесь, как раз, та некритичная крайность. Люди, любуясь красотой, влюбляясь в неё, духовно растут и, лишь редкие извращенцы, черпают здесь для себя силы для зла. Об этом красноречиво говорят братья наши меньшие - собаки. Лежат себе посредине дороги, а люди старательно, чтобы не задеть, обходят их стороной. Редко кто пнёт их ногой. Это биологический индикатор. Собаки за тысячи лет жизни рядом с людьми твёрдо знают - добрых среди них абсолютное большинство. А доброта, как известно, не что иное, как одна из составляющих духовной красоты, которая и спасает человечество от гибели.
   В этом залог непотопляемости рода людского и правоты князя Мышкина заявившего:
   - Красотою спасётся человек.
  
   КАК СТАТЬ КНЯЗЕМ МЫШКИНЫМ?
  
   Скоро мир очнется, иль не скоро ли,
   Но сейчас, у бездны на краю,
   Я лечусь Господними просторами,
   В их объятьях прячу боль мою.
   Зинаида Миркина.
   Сколько на земле праведников? Одни говорят - мало, другие - много. А просто растворились они в природе и так скромны, что ничем не афишируют себя. А некоторые говорят, что все люди на земле праведники и все дело во времени. Одни пребывают в этом состоянии годы, другие месяцы, а некоторые - часы, минуты или секунды. Их часто не замечают, как воздух или природу, которая вхожа в любой дом, в любую семью. Она сопровождает нас на любой прогулке. И, как полноправный член нашей семьи, то улыбается нам во все небо, то гневно размахивает ветвями, то ласково поливает нас грибным дождем. Праведна ли природа? Сказать нельзя. Она, такая как есть. Она наша данность, и как мать, ее нельзя не любить. Человечество для нее одна большая семья.
   Князь Мышкин - литературный образ ИДЕАЛЬНОГО ПРАВЕДНИКА, созданный гением Достоевского. И СТАТЬ ИМ НЕЛЬЗЯ! НА ТО ОН И ИДЕАЛЬНЫЙ. К нему можно только стремиться, как к любому идеалу. Вопрос только как? В смысле, что делать для этого? Самый распространенный и общий ответ - жить с открытым, обнаженным сердцем, как князь Мышкин, как некоторые герои Андрея Платонова, Василия Гроссмана, Льва Толстого. Легко сказать! А как открыть свое сердце? Когда оно у нас чаще всего открывается, обнажается? Ну, конечно же, когда мы любим. И не обязательно человека. Князь Мышкин смотрит на дерево и счастлив. То есть, любуясь красотами природы, как бы влюбляясь в эту красоту, мы тоже накапливаем духовную красоту, которая и обнажает наше сердце навстречу людям. Накопленное нами духовное богатство никуда не исчезает. Оно является нашим последним посланием Богу, а Он, своими неисповедимыми путями, возвращает все это назад людям, озаряя и вдохновляя земных гениев, которые в ответ создают новые шедевры, в которые тоже влюбляются люди, увеличивая духовное богатство рода людского. Созерцая красоту человек чувствует, видет за ней Творца и доверие к нему, любовь к нему у людей возрастает.
   Но тут есть одна тонкость. Накопление духовного богатства для человека не самоцель. Важно, как распорядится он своим богатством. Князь Мышкин, исцеленный и обогащенный природой Швейцарии, стремится поделиться своим накопленным богатством с соотечественниками. Найти родственников, обзавестись семьей, друзьями и знакомыми - этими самоорганизующимися ячейками человеческого общества. Ведь человек оценивается (по большому счету) степенью щедрости, с которой он делится своим духовным богатством с окружающими его людьми.
   Так что влюбляйтесь чаще, берегите друг друга и помните, что пути к открытию сердец есть и другие, такие как, доброта, страдание, сопереживание милосердие.... И надо дерзать, открывать свои. Ведь мы все созданы по образу и подобию Творца, как часть природы, которая все время эволюционирует и может обойтись и без нас. Или, как писал Максимилиан Волошин, в своём программном стихотворении "Дом поэта": "Ветшают дни, проходит человек,
   Но небо и земля извечно те же".
   И смысл жизни каждого человека своим духовным богатством продлевать прохождение человека по земле - пока небо и земля извечно те же.
  
   КОГДА МЫ ВЗРОСЛЕЕМ
  
   Когда мы взрослеем, мир семьи, а иногда даже государства, становится, нам тесен. Наверное, это естественно. Мы удаляемся от родителей, от родственников, чаще всего в большие города, и в полной мере получаем миллион проблем, которые надо решать самостоятельно. И тогда на помощь нам приходит опыт наших родителей, родственников, который мы впитали с молоком матери, с натруженных рук отца, дедушек и бабушек. И, постепенно, накопив уже свой опыт жизни в большом городе, нам нетерпится поделится им с родителями. Мы приглашаем их в гости. Они приезжают и меняются с нами местами. Они превращаются в детей, а дети во взрослых, которые всё и вся знают в этом скопище народа и машин. Родители с почтением глядят на повзрослевших детей, которые свободно, как рыба в воде, ориентируются в городе. Забота детей их радует, но жить в городе они не хотят. Разлука с природой побеждает разлуку с детьми. И они в городе тоскуют о своём тесном деревенском домике, в котором, открыв дверь, сразу попадаешь в удивительный храм зелени, необозримый небесный свод которого расписан самим Творцом. Но, вот что интересно, живя в деревне, они всего этого как бы не замечают, а в городе всё это воскресает такой прекрасной явью, такой гармонией, что... Но тут, почему-то вспоминаются скептические строчки молодого Пушкина:
   "Привычка свыше нам дана
   Замена счастию она".
   Но с ним перекликается другой гений - Лев Николаевич Толстой, который на склоне лет утверждал, что гармония важнее развития. Ведь гармония для человека есть ощущение счастья.
   А, что мы без счастья?
   Ведь человек - это союз Земли с Небом.
   Глина земная оживает под руками Отца Небесного и превращается в человека. Отрывается человек от Земли и, как Антей, теряет свою силу. Загораживается от Неба и слабеет его разум. Когда же соединяет человек силы Земли и Неба, из-под рук его рождается красота и наполняет сердце его гармонией. Вот в такие часы возникли фрески и скульптуры Микеланджело, мадонны Рафаэля, и все сокровища, хранящиеся в храмах и музеях всего мира. Вот так родились и умиротворяющие строки Лермонтова:
   Когда волнуется желтеющая нива,
   И свежий лес шумит при звуке ветерка,
   И прячется в саду малиновая слива
   Под сенью сладостной зелёного листка;
   Когда росой обрызганный, душистый,
   Румяным вечером иль утра в час златой
   Из-под куста мне ландыш серебристый
   Приветливо кивает головой;
   Когда студёный ключ играет по оврагу
   И погружая мысль в какой-то смутный сон,
   Лепечет мне таинственную сагу
   Про мирный край, откуда мчится он:
   Тогда смиряется души моей тревога,
   Тогда расходятся морщины на челе,
   И счастье я могу постигнуть на земле,
   И в небесах я вижу Бога.
  
   ГДЕ ТЫ СПОНСОР?
  
   С 1992 года я все свои опусы издавал за свой счёт, но когда исполнилось 70 лет, мне пришла в голову светлая мысль, а не поискать ли спонсора. И я тут же принялся за дело. Отправил в издательства по электронной почте свои предложения: твёрдая обложка, 250 страниц, бумага офсетная, электронная копия текста книги, пять тысяч экземпляров. Откликнулись три издательства. Текст одобрили, но цены на издание меня ошеломили своим разбросом: 599 т., 240т., 310т..Я понял, что нужно ориентироваться примерно на 400т. рублей.
   Открыл справочник издательств и наткнулся на государственный фонд "Природное наследие". Название мне очень понравилось. Выходило, что кроме меня о природе заботится и государство. Созваниваюсь с управляющим фонда, представляюсь и говорю:
   - У меня беда господин директор! Написал притчу о "Великой книге" а мне не кто не может ответить, что же это за книга? Может, вы мне поможете?
   Начинаю расшифровывать. Молчит не каких версий. Потом останавливает меня и говорит:
   - Гелий Владимирович, я сейчас сажусь в самолёт. Лечу во Францию на конференцию, а когда вернусь, мы с вами поговорим.
   Дал свой мобильный телефон и даже домашний. И пока он заседал, я даже успел пообщаться с его женой и рассказать ей свою притчу до коронного вопроса:
   - Что же это за книга?
   Ответа тоже не последовало, но супруга сообщила, что управляющий прилетит тогда-то. Созваниваюсь. Договариваемся о встрече. Приезжаю в институт. Пьём кофе, и я рассказываю свою притчу.
   О Великой книге
  
   "Я только переводчик. Знали б вы,
   Как мало мне оставлено свободы,
   Как будто ждёт лишенье головы
   За каждую неточность перевода".
   Зинаида Миркина
   Эту книгу начали писать очень давно, но дописывают до сих пор. И до сих пор чтение, перевод и её дописывание, является смыслом жизни каждого человека. Да и сама жизнь, тоже, зародилась на страницах этой книги. И именно для общения с ней Творец всего сущего на земле одарил людей слухом, вкусом, зрением, осязанием, обонянием, разумом и десятью заповедями. Эта книга неистощимый источник духовного богатства человека. Ибо, влюбляясь в нее, он растёт душой. И все религии мира, и вся наша наука, и всё наше искусство посвящены чтению, переводу и дописыванию этой книги. И делают это все: от бомжа до президента.
   Так что же это за книга?
   Многие отвечают, что это - "Библия", другие, - что "Коран", а, некоторые, - что "Тора".... А пастух, которому я задал тот же вопрос, в ответ радостно засмеялся, глядя в даль. И, не задумываясь, ответил:
   "Эта книга называется "Природа". Читают, переводят и дописывают её все, даже эти". И он, ткнув кнутовищем в сторону стада, щёлкнул кнутом, словно расписался.
   А, потом, мы со стадом неторопливо двинулись в сторону деревни, вместе дописывая ещё одну страницу этой Великой книги.
  
   - Так вот говорю я, в этой Великой книге есть и глава под названием "Человек". Но люди так возмутительно стали вести себя на земле, что Творец всего сущего на земле вынужден был продиктовать им десять заповедей. Этим нравственным законом, ограничивая, взаимоотношения людей друг с другом и их поведение в природе.
   Всё время пока я читаю притчу, мой профессор молчит, и внимательно слушает. И никаких версий. Но когда я сказал о пастухе, он реабилитировался и сказал:
   - Природа!
   Но денег не дал.
   - Кто будет читать её эту вашу книгу!
   Пренебрежительно заметил он.
   Разошлись мы мирно. Он подарил мне две брошюры фонда. Я ему два экземпляра своей книги "Две ипостаси красоты". Где я доказываю, что человек влюбляясь в природную красоту, растёт душой. Эта духовная красота накапливается и является нашим последним посланием Творцу. А Он, своими неисповедимыми путями, возвращает всё это назад людям, озаряя и вдохновляя земных гениев на создание новых шедевров, в которые снова влюбляются люди, увеличивая духовное богатство рода людского. В этом залог непотопляемости человечества.
   Разглядывая, брошюры фонда, я обратил внимание, что тираж их всего пятьсот экземпляров, а у моей книги три тысячи экземпляров. Я пришёл к выводу, что деньги им дают лишь на представительские расходы на международных симпозиумах, конгрессах съездах и на оплату командировочных. А денег для литературы рассказывающей о путях духовного роста людей пока у них нет, но я до сих пор надеюсь, что они когда-нибудь появятся.
  
   Второго претендента на спонсорство нашла моя дочь:
   - Смотри пап! Фирма использует нашу фамилию как бренд.
   И подаёт мне листок. Распечатка из Интернета. Фирма "Солев" и ещё две фирмы заключают договор о намерении на сумму девять миллиардов долларов. Я решил познакомиться с таким богатым однофамильцем. Созваниваюсь. Приезжаю 15 декабря знакомиться. Выходит ко мне высокий, красивый мужчина, выше меня ростом примерно на голову, с небольшим брюшком и говорит:
   - Знаете Гелий Владимирович, когда я организовывал свою фирму, название пришло само. Жена у меня Софья, а я Лев и получилось "Солев". Мы посмеялись. Я подарил ему десяток книг "Две ипостаси красоты" с тайной надеждой, чтобы они хотя бы поздравили меня с Новым Годом. Но они меня забыли...
  
   Прошло три года. Я написал несколько сказок и решил переиздать свою книгу, включив туда цикл сказок. Начал снова искать себе спонсора и вспомнил о фирме "Солев". Звоню туда. Секретарша говорит, что Лев Иосифович сейчас в Германии, будет в Москве после 13 января. После тринадцатого звоню. Секретарша мне говорит:
   - Гелий Владимирович приезжайте завтра, у директора в три часа совещание. Когда закончится вы с ним и поговорите. На следующей день приезжаю. Жду. Наконец дверь открывается. Человек десять выходят, а за ними появляется директор. Я его еле узнал. Худой, без живота и кажется стал выше ростом. Я говорю ему:
   - Вы узнаёте меня Лев Иосифович?
   Он внимательно посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.
   - Нет, не помню.
   Я говорю:
   - Как же так! Я Солев, помните дарил вам книги?
   - А... как же книгу помню. Даже прочитал. Я не каждую книгу читаю.
   - Лев Иосифович как вы справляетесь с такой работой. Вы же мой ровесник. Я по себе знаю с каждым годом всё тяжелее работать.
   - Да сокрушённо произнёс он. К тому же с кризисом приходится бороться. А какие у вас проблемы?
   - Да вот стал писать сказки и хочу переиздать книгу. Прошу спонсорской поддержки.
   Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
   - Ну что ж надо помочь такому однофамильцу. Давайте ваши сказки я прочитаю и позвоню вам.
   Я как на крыльях полетел домой. Жду месяц, второй, на третий звоню сам, а секретарша мне говорит:
   - Лев Иосифович сорок дней назад скончался. Дела принимает его дочь.
   Я понял, что им не до меня. Но в конце года всё же позвонил. Секретарша меня узнала, но сказала, что дела фирмы идут не очень хорошо.
   - Я попросил передать привет от меня Анне Львовне и напомнить, что папа обещал помочь мне.
   Ответного звонка я жду до сих пор.
  
   Судьба подбросила мне и третий вариант. Иду как-то от электрички к Курскому вокзалу смотрю, что-то блестит под ногами. Нагнулся и сунул в карман куртки. Дескать, пригодится. Прошло время, жена решила постирать мою куртку и обнаружила в кармане висюльку с блестящими прозрачными камнями. Я тут же стал царапать этими камнями стекло, сталь. Везде камни оставляли след. Звоню другу. Он антиквар, любитель женских украшений, скептически посмотрел на мою подвеску:
   - Дешёвка, стекло - изрёк он. Но я ему не поверил. А через несколько дней ко мне пришла убираться девушка с сестрой первоклассницей и я стал хвастаться перед ними, что нашёл брюлики и скоро переиздам книгу и подарю каждой сестре по экземпляру с дарственной надписью. Говорю это, а сам размахиваю подвеской перед их глазами. И тут меня приземлила первоклассница Наиля:
   - Да, дедушка Гелий такие брюлики висели у меня на ботиночках.
  
   Четвёртый вариант подбросила мне природа. Рабочии закапывали на даче два бетонных кольца и обнаружили золотой песок. Я велел собрать песок в старую выварку и решил посоветоваться со специалистами. Одну пробу отнёс соседу геологу, а другую аж в город Мирный, где в своё время работали наши родственники. Ответы пришли неутешительные. Сосед геолог сказал, что это соединение меди, и что оно скоро окислится и перестанет блестеть, и посоветовал высыпать песок из выварки на тропинку в его саду, где у него была выбоина, что мы и сделали. А через месяц пришёл и неутешительный ответ из Мирного. Сосед мой оказался прав. Я побежал к нему и убедился - песок перестал блестеть.
  
   Но я до сих пор жду пятого реального варианта явления спонсора. Правда, мысль найти его мне кажется уже не столь светлой, сколько горькой. И видно надо опять:
   "Работать, работать, работать
   Пчелой заполняющей соты,
   Покуда, как рыбка с налёта,
   Не выпадет на пол игла".
  
   Если соединить...
  
   Как хочется иногда соединить прошлое с настоящим, чтобы войти в будущее, имея за плечами, опыт тысячелетий.
   Как хочется порой схватить и не отпускать сиюминутное чудо, продлить желание, удержать чувство восторга, остановить мгновение...
   Как хочется порой забыть прошлое.
   Как хочется порой закрыть глаза и не видеть настоящее.
   Как хочется порой увидеть мир, где смерти нет.
   И вот, если соединить все эти хочется, то получится путь длиной в целую жизнь. И она уже прожита. А всё хочется и хочется! И мне вспоминается стихотворение поэта, режиссёра ста документальных фильмов Михаила Эфруса, с которым я общался в литературном объединении "Тальянка" и к мнению которого всегда прислушивался:
   Пройдёт пора - и снова, как ни странно,
   душа запросит нового обмана,
   но только старый будет позабыт,
   как будто прошлых мало ей обид.
   Захочется ей взмыть в седьмое небо,
   на взмахе вдохновенного крыла.
   Захочется простить любую небыль,
   лишь только бы прекрасною была.
   Ей заново захочется упрямо
   из темноты метнуться на свечу,
   захочется удач не по карману,
   захочется мечты не по плечу.
   Захочется ей мучиться, пылая,
   проклясть, благоразумье и расчёт...
   И я за то её благословляю,
   что этого ей хочется ещё.
  
  
   Контакты:
   Солев Гелий Владимирович
   [email protected]
   (916)-659-20-17
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"