Солнцев Иван Иванович : другие произведения.

Чужая Победа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Третье бумажное издание И.Солнцева в электронной версии. Включает в себя продолжение первого романа ("Усиливая Боль") в радикально измененной стилистике с абсолютно новыми героями и новеллу, отчасти вдохновленную романом Уэлша "Дерьмо", отчасти - окружающей реальностью. Разложение. Жизнь Дениса с каждым днем все мутнее и беспорядочнее. Развод больно ударил по его самолюбию и пониманию смысла жизни, и теперь он на пороге нового начала или... Встреча с очаровательной писательницей Юлей дает герою шанс на возрождение, но как им воспользоваться, и не окажется ли он шансом на окончательное саморазрушение, ему только предстоит выяснить. Чужая победа. Жизнь, как она есть. Или нет? В жизни главного героя - трудный период. Проблемы с девушкой, проблемы на работе, проблемы в творчестве. Все идет не как надо. Но его верный друг сосед Серега его всегда поддерживает. А идеальное понимание мира дает надежды на будущее. Что из этого правда? Все ли сам себе договаривает герой? Что может сотворить человек, зацикленный на самомнении, собственных горестях и патологической социопатии?

Иван Солнцев

Чужая Победа

0x01 graphic


   ISBN оригинального издания: н/п ("Свое Издательство", 2014)
  
   Год создания оригинального текста: 2014
  
   Год оригинального издания: 2014
  
   Официальный сайт автора: http://solntsev.su/
  
   Для отзывов: http://www.livelib.ru/book/1000975920
  
   Официальная группа автора: http://vk.com/solntsev_ii - другие книги, отзывы, обсуждения, новости.
  
  
  
   Третье бумажное издание И.Солнцева в электронной версии. Включает в себя продолжение первого романа ("Усиливая Боль") в радикально измененной стилистике с абсолютно новыми героями и новеллу, отчасти вдохновленную романом Уэлша "Дерьмо", отчасти - окружающей реальностью.
  
   Разложение.
   Жизнь Дениса с каждым днем все мутнее и беспорядочнее. Развод больно ударил по его самолюбию и пониманию смысла жизни, и теперь он на пороге нового начала или...
   Встреча с очаровательной писательницей Юлей дает герою шанс на возрождение, но как им воспользоваться, и не окажется ли он шансом на окончательное саморазрушение, ему только предстоит выяснить.
   Чужая победа.
   Жизнь, как она есть. Или нет?
   В жизни главного героя - трудный период. Проблемы с девушкой, проблемы на работе, проблемы в творчестве. Все идет не как надо. Но его верный друг сосед Серега его всегда поддерживает. А идеальное понимание мира дает надежды на будущее. Что из этого правда? Все ли сам себе договаривает герой? Что может сотворить человек, зацикленный на самомнении, собственных горестях и патологической социопатии?
  
  
   No Солнцев И., 2014
  
  
  
  
  
   Все упомянутые ниже в авторской речи, речи персонажей и иных частях текста события, а также имена, фамилии, отчества, названия торговых марок, адреса и иные имена собственные являются вымышленными или случайно подобранными. Любые совпадения с реально существующими лицами, местами и иными названиями и обозначениями, а также совпадения событий в сюжете произведений с реально происходившими событиями совершенно случайны, и автор не несет ответственность за возникающие на почве этих совпадений домыслы.
   Автор не признает за собой безусловное согласие с мнениями и суждениями тех или иных персонажей, в том числе при ведении повествования от первого лица и не осуществляет никаких призывов к тем или иным действиям, а только представляет картину повествования.
   Также автор не считает допустимым повторение в реальной жизни тех или иных негативных (в том числе противозаконных) опытов персонажей и не несет ответственности за субъективное восприятие читателем изложения данных полностью вымышленных событий.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   РАЗЛОЖЕНИЕ
  

- Господи, я просто хотела покоя и любви. Просто покоя и любви!

Усиливая Боль

  
  
   На третью минуту мне это начинает казаться странным.
   Мне кажется странным даже не столько сам факт, что я несколько минут тупо смотрю на закрытую дверь, сколько то, что это происходит со мной каждый день в течение недели - в разных местах, но в одно и то же время. Каждая дверь становится этой дверью.
   Стакан кажется тяжелее. Едва не выскальзывает из руки. Хватает реакции. Я обожаю "мартини". А оно, интересно, любит меня? Слегка взболтав, допиваю содержимое залпом. Чтобы узнать, любит ли меня "мартини".
   Не любит. Пытаюсь отдышаться. Надо или меньше пить, или, наоборот, больше - чтобы выработался иммунитет. Так я прочитал в одной книге когда-то. Не очень давно. Или десяток лет назад? Не знаю. Время - слишком нестабильный показатель. Гораздо удобнее мерить жизнь событиями. И надежнее, кстати. Если ничего не происходит - значит, жизнь и не идет. И перед самым последним моментом можно обнаружить, что прожил-то всего ничего, хотя по паспорту - шесть или семь десятков лет. Время ни о чем не говорит. Просто счетчик - относительный, как и множество отстающих и спешащих часов в одном городе.
   Сколько времени прошло с тех пор, как она ушла за эту дверь и не вернулась обратно? Я могу подсчитать. А сколько жизни? Ноль. Уверен. Жизнь прервалась. И попытки запустить ее снова ни к чему не приводят.
   Вздыхаю. Смотрю в пустой стакан. Отставляю его в раковину к сиротливо коротающей свои дни грязной посуде. Даю стакану молчаливое обещание не бросать его надолго и помыть со всем прочим уже завтра.
   Смотрю в окно. Где-то в глубине ночи - чужие окна с горящим в них светом. Вижу, как кто-то тупо засыпает под телевизор; как кто-то клеит девочек в интернете, задорно интересуясь их увлечениями и свойствами личности с целью просто трахнуть и забыть; как кто-то прижимается к своей второй половинке перед сном; как кто-то спит, накачавшись спиртным и снотворным и, возможно, уже не проснется.
   А я уверен в том, что проснусь.
   Потому что невозможно умереть, если не живешь.
  
   "Угу"
   Большая часть моих ответов - это "угу" и "да, знаю" с разными интонациями.
   Так, в общем-то, удобнее. Как ни странно, мы всегда отвечаем, исходя из своего состояния. Вымучить жизнерадостный ответ, когда ты ниже плинтуса, невозможно. Все равно, сколько пластмассовых улыбок ни натяни, горечь проскользнет. Резинки лопнут. Маски свалятся. Все приложенные усилия окажутся напрасными.
   "Да, знаю"
   Я закрываю лист "эксель", удовлетворенный калькуляцией. В таком виде заявку можно приложить к заказу. Я уверен. Ни копейки мимо. Все бонусы в мой карман. Вопрос лишь в том, в чей карман летят откаты от поставщиков.
   Эти счастливые лица светятся даже в темноте. Люди, которые больше всего любят свою работу - откатчики и аферисты. Им яснее цель. Никакой тренинг не помогает так ясно видеть цель, как наличие личного интереса.
   Зачем это им? Затем, что не бывает людей, которые не знают, что делать с деньгами. Как не бывает и слишком много денег. Мы ежедневно утопаем в лицемерии, вызванном недостатком денег. Из этого потока только два выхода - безграничное богатство или глубокая депрессия. Очень глубокая. Та, что ведет на эшафот. А ее еще надо заслужить. Я вот пока не заслужил.
   В дыхании - спирт. По дороге утром у меня едва не потели стекла, и я встретил троих ДПСников кряду. Они все могли вежливо попросить меня примкнуть к обочине и отправить дальше пешком на ближайшие три года. Но ни один этого не сделал. Всего лишь потому, что я прилично выгляжу, еду на новом "ауди", соблюдаю правила, аккуратно включаю поворотник перед перестроением. Но я знаю, что ночью я еще трижды вставал и наполнял стакан и выливал его содержимое - но не в раковину, а в себя. Я бы не сказал, что я пил. Я именно выливал.
   Мы ежедневно утопаем в лицемерии, вызванном недостатком денег. Изобретаем столько трудностей.
   - Достало это уже, - вздыхает Лиза из отдела контроля поставок, забирая порцию забракованных документов с моего стола.
   Я часто слышу бормотание вроде "Ненавижу эту работу", "Вот если бы не работа, я бы..."
   И я хочу смеяться на весь офис, на весь город, на весь мир! Если бы большинство из тех, кто вздыхает насчет того, как его достала работа, не работали в этом офисе, они благополучно стали бы бомжами и алкашами, сидящими у мусорного бака. Неоцененные герои, которых не взяли в фотомодели, актеры и космонавты. Толпа кретинов, каждый вечер читающих посты на "вконтакте" о том, что нужно заниматься тем, что нравится, чтобы получить успех, кивающих в ответ, а поутру бодро шагающих на ненавистную работу. Они лишь хотят мечтать о том, кем они могли бы быть вместо офисного планктона. Но и на качественные мечты их талантов не хватает.
   Жизнь человека - это, в сущности, две фазы. Работа для отдыха и отдых, чтобы запастись силами для работы, которая снова обеспечит отдых. Цикл хомячка в колесе. Даже краеугольные камни осмысления жизни - семья, дети, самореализация, как самца или самки человека - это лишь части фазы отдыха, за который нужно заплатить, работая. Мы все бегаем в своем колесе, пока оно не сорвется с петель и не пришибет нас. Намертво. Без вариантов. Жизнь рушится только один раз. Депрессия - всего лишь часть цикла. Думая обо всем этом, я пытаюсь вписать в существующие рамки тот факт, что я каждый день, со дня развода, заливаю желудок спиртным.
   Нет, наверное, со дня, когда она ушла.
   Или был еще какой-то промежуток?
   Ах да, точно. Несколько дней, в течение которых я пытался что-то исправить. Уговорить. Что-то поменять. И каждый раз, набирая ее номер, отбивался от собственных сомнений. Видимо, потому и вышло все так дерьмово. Чтобы убедить кого-то поменять решение, нужно хотя бы убедить себя в том, что это нужно. А после того, как я узнал об аборте...
   Наверное, что-то во мне надломилось слишком основательно. Что-то, что казалось прочным. Стальная балка оказалась соломинкой. И одного мощного удара, конечно же, хватило. Что греха таить - я не был уверен в том, что хочу ее вернуть. Но в момент, когда она ушла, сомнения исчезли. Но и уверенность в чем-либо тоже исчезла. Осталась лишь пустота.
   Вакуум.
   А в вакууме нельзя жить. Разорвет давление изнутри. И нужно было добавить давления извне. Воздух брать неоткуда. Вокруг тысячи, миллионы душ, и ни одна не близка мне. Приходится заливать пустоту жидкостью. А если это помогает, что в этом плохого?
   А оно, интересно, любит меня?
   Но время-то все равно не пошло. Событий все равно нет. И остается лишь целостность ничтожного. Что, впрочем, неплохое начало для чего-то стоящего.
   Меня дергает, когда к моему плечу прикасается кто-то.
   - Здорово, - Георгий Михайлович; начальник отдела долгосрочного планирования; порядочный зануда и потомственный жмот. - Как там дела с "Аллити", берем у них на вторичные расходы?
   - Не уверен, - холодно и максимально бесцветно; это его взбодрит. - Мне пока не поступила вторая часть конечного прайса.
   - Да? - нервничает; дергает краешком губ и вскидывает чуть ли не до облысевшего напрочь затылка тонкие брови. - Странно, я уже запрашивал от них все к утру. Нам надо иметь итоговую смету для отчета уже в...
   - Как только, так сразу, Георгий Михалыч, - ледяная улыбка; немного снисхождения.
   - Спасибо. Информируйте, - вздыхает, вроде как хочет еще что-то добавить, но не решается и уходит.
   Жора переживает за бюджет. Жора не спит ночами и не может вставить своей весьма симпатичной для своих лет жене, когда планы не сходятся с реальными, уже урезанными всяк, как только можно, сметами. Жора болеет затяжными депрессиями, когда тендерный отдел теряет очередной госзаказ, пусть и на каких-нибудь жалких триста тысяч.
   Жора большой специалист в своем деле. Жадность, накопительство, методика собаки на сене. Жора еще не знает, что выгода дела напрямую связана с уровнем вложений и считает, что везде можно обойтись, как он любит говорить, малой кровью. И когда партнеры, у которых он уже отсосал под столом ради выгодной сметы на поставку, оказываются неугодны закупщику - то есть, мне, - и закупщик это мотивирует директору, идеология Жоры в очередной раз терпит поражение, но это его ничему не учит. Советский склад ума, менталитет завмага. Увы.
   Сейчас Жора беспокоится насчет бюджета в сто с лишним тысяч на поставку вторичных средств обеспечения рабочего процесса в одном из региональных подразделений нашей компании. Со всеми этими переживаниями насчет того, что очередной мизерный бюджет потратят неэффективно или что кто-то из него что-то успеет оттяпать, Жора мне напоминает одну мою одноклассницу. Она была настолько жирной и некрасивой, что на нее могли смотреть разве что врачи на школьном медосмотре. Но при этом, она жутко боялась быть где-нибудь и как-нибудь изнасилованной. Этот идефикс ей передался от ее мамаши. Девочка пыталась всех учить, как жить, рассказывала жуткие байки в своей торопливо-захлебывающейся манере, говорила, что нельзя никуда ходить по вечерам и перечисляли список лиц, с которыми не следует общаться. До тех пор, пора ее громко и прилюдно - при всем классе, - не послала на три буквы другая одноклассница - Олеся. Стремление нести добро в массы у круглой девочки угасло. А инициатива Олеси была понятна - ведь она уже тогда отдавалась каждому встречному-поперечному, кто был ростом выше нее, за бутылку приличной водки, и тема изнасилований ее не беспокоила. Переживала она разве что за то, натянута ли у партнера резинка. Я как-то оказался свидетелем - к счастью, не участником, - запуска ее по кругу компанией парней на квартирнике. Отложив гитары и пиво, парни по очереди спускали - кто на Олесю, кто прямо внутрь. Она была пьяной в хлам. От кого она тогда залетела, так и осталось не выясненным. Мы были обычными питерскими школьниками. Мы не были чудовищами. Просто так было веселее.
   Жора боится, что круглая девочка потеряет девственность. Как-то так.
   А чего боюсь я?
   Я смотрю на лампы, встроенные в подвесной потолок. На стены офиса. На кресло, в котором сидит новенькая помощница из тендерного отдела - унылая сгорбаченная девочка, которая с пеной у рта бросается закуривать каждый раз, когда вылезает на свет божий из офиса.
   Черт, я боюсь разве что пустоты. Смерти, видимо. Наверное, наш страх смерти - это все то же natura abhorret vacuum, не иначе. Ведь до тех пор, пока мы живы, полный ноль звуков, ощущений и изображений невозможен - мы можем видеть и слышать себя, ощущать себя. И только смерть несет пустоту. Мы просто боимся по природной инерции боязни пустоты. Боимся осознать пустоту, боимся раствориться.
   При падении самолета у пассажиров от перегрузок вскипает кровь, а времени на то, чтобы помолиться и зажмуриться посильнее остается всего сорок секунд. Я думаю об этом каждый раз, когда сажусь в очередной самолет, отправляясь в командировку. Вчера я вернулся из очередной. Наконец, после нескольких дней чужих дверей компанию мне составляла своя, родная. Вчера я особенно остро, напряженно думал о том, что при падении самолета у пассажиров от перегрузок вскипает кровь. Не знаю, почему. Мы не можем представить то, что будет после этого. Боимся осознать пустоту, боимся раствориться.
  
   Изображение отпечатка пальца на мониторе смотрит на меня. Не я на него, а именно оно на меня. Оно неизменно уже который год. И который месяц к нему прикасаюсь я, чтобы включить личный компьютер. До утра оно будет меня ждать.
   Цикл хомячка в колесе.
   На улице свежо и тепло, но чувствуется какая-то напряженность. Тучи, кажется, становятся ближе. Возможно, будет гроза. Все это проплывает передо мной, как нечто столь банальное и незначительное, что не стоит и внимания. Но если подумать о людях, которые не могут выйти на улицу - больных кожными расстройствами; одиноких безногих инвалидах; прикованных к койке и живущих на капельницах? Если примерить на себя их шкуру? Кто-то отдал бы половину остатка жизни, чтобы дышать тем воздухом, которым дышу я, и видеть и ощущать мир таким, каким вижу я. Я хотел бы радоваться тому, что у меня есть. Но все это херня. Пока ты на своем месте, осознание того, что безусловные вещи имеют ценность, не приходит. Чем выше планка - тем выше проблемы. Если ты можешь ходить - есть проблема, куда идти, что сделать и как потом убежать от полиции. Может слышать - проблема, как укрыться от лишних шумов и убить соседа с дрелью. Есть миллион - думаешь, как получить второй, третий, десятый...
   Утром я припарковался через дорогу, чтобы не оказаться под ударом работающих эвакуаторов, и теперь иду к переходу, чтобы спокойно добраться до кусочка своей жилплощади внутри "ауди".
   Недалеко от выхода из офиса стоит, опершись о стену, бомж. Уродливый, грязный, что-то несвязно бормочущий. Его рука устала торчать вперед с мольбой о помощи и вяло обвисает перед ним. В приоткрытой ладони пусто. К счастью, с годами люди стали меньше обращать внимание на такой сброд. Представители человеческого мусора - алкаши, безумцы, наркоманы, - как мне кажется, не достойны вообще никакого сочувствия. Можно долго рассказывать, что, мол, "от тюрьмы и от сумы", да жизненные обстоятельства так сложились, но факт остается фактом - кто-то не ломается даже тогда, когда жизнь лишает его всего ценного, лишает здоровья, средств и близких. А кто-то ищет предлог превратиться в дерьмо и дожидается подходящего сюрприза от жизни. Всегда дожидается. Не более того.
   Когда я прохожу мимо бомжа, он вздрагивает, и это нервирует, и я поднимаю на него взгляд, и он пристально смотрит на меня, и я замираю.
   - Они... Они опять опаздывают... - бормочет бомж; по-моему, даже изо рта у него воняет дерьмом. - Они никогда не успевают, понимаешь? Завтра они опять не успеют, и мне снова придется уйти, и я...
   Умом я понимаю, что это просто бред, и мне следует спокойно идти дальше, но в глазах бомжа - какая-то искра, какой-то огонек жизни, и его тон кажется осмысленным. Я отхожу назад, оступаюсь, схожу на проезжую часть.
   - Я опять видел кого-то, похожего на нее, - уже громче и начиная плакать, бормочет бомж. - Опять!
   Я отступаю на проезжую, оглядываюсь, чтобы не оказаться сбитым, смещаюсь вправо, ближе к переходу, и бомж привстает, начинает двигаться, и вонь дерьмом от него усиливается, и я не свожу с него взгляда, ощущая явную опасность.
   - Я снова ее видел! - хнычет.
   Я разворачиваюсь, быстрым шагом двигаюсь к переходу, пропускаю одного не успевшего затормозить водителя, а в спину мне из уст бомжа звучит какое-то имя.
   Анна? Нина? Инна?
   Он произносит его так несвязно, скомкано, что невозможно разобрать. И уже открывая дверь машины, я слышу, как бомж вопит на всю улицу.
   - Она меня преследует! Она никогда меня не оставит!
   Бомж перебегает дорогу, и я поспешно включаю зажигание и слышу визг тормозов. Девушка на серебристом "кайене" не успевает затормозить, и бомж отскакивает от капота "кайена", влетает в лобовое и сваливается на асфальт. Я пытаюсь успокоиться, унять мгновенно одолевшую все тело дрожь, включаю поворотник и начинаю движение, стараясь не смотреть в сторону "кайена" и валяющегося рядом и постанывающего бомжа.
   Старый "кайен", года так тринадцатого, может четырнадцатого. Сейчас уже выпускают совершенно другие модификации кузова, с множеством фирменных решений - после последнего рестайлинга. И зачем девушке покупать шестилетний "кайен"?
   Я тону в этих мыслях и дорожной обстановке. Мне нужно попасть домой и закрыть дверь.
   Чем бы поужинать?
   Что бы приготовила...
   Она никогда меня не оставит!
  
   Из магнитолы играет старая, как мир, песня Muse, и меня почему-то зацикливает на фразе "your sex and your diamonds" - она бесконтрольно крутится у меня в голове, и я ударяю по магнитоле, но она не выключается. Ударяю еще раз, и меня осеняет, что мне необходимо и достаточно легонько дотронуться до сенсорной панели в нужном месте, и все выключится.
   После касания звук выключается, и я остаюсь в устроенном звукоизоляцией бункере машины. В последнее время я слишком многое пытаюсь сделать наотмашь. Слишком часто прикладываю усилия, которые того не стоят. А верное решение где-то рядом. Всегда. Жизнь, как правило, подсказывает его достаточно прозрачно, но мы упорно пытаемся проломить стену головой вместо того, чтобы взять соответствующий инструмент, а то и просто открыть дверь по соседству. Я слишком тороплюсь. Слишком.
   Она меня преследует...
   Ударяю по педали тормоза. Справа и слева - по одному ошалелому взгляду водителей, выехавших на законный "зеленый". Штраф с камеры фиксации стоп-линии обеспечен. Откатываюсь назад.
   Слишком тороплюсь.
  
   Дома, сидя на диване, включаю на домашней мультимедиа-системе Trentemoller - Miss You и пытаюсь расслабиться, впасть в приятную, осознанную прострацию, растворить внимание в музыке. Из колонок, расставленных по комнате, льются нежные ноты синтезатора, и проверенный многими десятилетиями мотив восхищает своей простой, честной глубиной, но...
   В холодильнике все стоит и ждет бутылка "мартини". И я знаю - стоит ей прийти в мой вечер, и головная боль, не проходящая с самого момента возвращения домой, и ноющее ощущение в правой скуле пройдут, растворятся. А если они и не пропадут, то угаснут в достаточной степени, чтобы дать мне покой и шанс уснуть.
   Какой сегодня день?
   Переключаю песню. Не могу понять, что это за исполнитель. Не могу сосредоточиться.
   Она никогда меня не оставит!
   Иду к холодильнику.
  
   Роюсь в интернете в поисках чего-то, что сможет помочь отвлечься. "Мартини" сегодня не в настроении и не работает, как того хотелось бы. Но потеряться во времени, в обстановке оно помогло.
   Натыкаюсь на несколько порно-видео в новостях соцсети. Писсинг, унижение, окунание девушки головой в унитаз. В целом, весело, но чего-то не хватает. Ищу тексты по разным запросам. Отпиваю еще спиртного. Ощущения вкуса притупились. Аппетита нет вообще, и это странно, ведь ужин оказался реализован только в мечтах.
   "Демо-версия текстов, совершенно бесплатно"
   Эта вывеска меня забавляет - ну как можно быть таким идиотом, чтобы платить за прочтение каких-то текстов в интернете. Решаюсь взглянуть на это "демо", открываю страницу.
   Странная история о каком-то парне. Или о девушке. Или об обоих. Черт, не особо разбираю - видимо, благодаря моему любимому "мартини". Повествование мутное, странное, но одна сцена меня цепляет. Немного ужасает, а потом заставляет вчитаться.
   "Андрей мертвецки пьян, но считает своим долгом сделать девушке приятно. Очень старательно, со всей присущей ему самоотдачей он делает кунилингус, но выходит у него довольно посредственно. Иногда он теряет инициативу, и Алису это раздражает, и она только и ждет того, чтобы он вернулся к набухшему и, кажется, почти готовому дать сигнал к оргазму клитору. 
   Тем неплох, но трезвость Андрея заставляет его безнадежно промахиваться. Алиса возмущается тому факту, что многие мужчины считают достаточным чуть ли не коснуться клитора, чтобы девушке стало божественно приятно, и она кончила. Она прикидывает, что, делай она  этому славному пьяному пареньку минет в таком же стиле, кончил бы он примерно к Новому Году или к следующему Дню Рождения.
   Тем не менее, даже  случайные удачные маневры Андрея приводят к результату, и Алиса ощущает, как волна оргазма накрывает ее, и он умудряется поймать этот момент и старательнее прежнего треплет языком ее клитор. Она хватает его за голову руками, сжимает ноги крепче, зажимая его лицо и не считаясь с тем, насколько это должно быть болезненно. Андрею же плевать на дискомфорт, он полон экзальтированной гордости за свой подвиг и продолжает уже медленно, основательно прижимать вялый язык к влагалищу девушки.
   Время ушло. И время настало.
   Спустя несколько секунд Андрея посещает легкая резь в горле. Его ощущения размыты и неестественны. Влагалищные соки текут ему в рот, но там и без того уже слишком влажно от чего-то еще. Его член, как ему кажется, готов извергнуться без единого прикосновения. Резь в горле усиливается. Парень захлебывается теплой жидкостью, ощущает, что нечем дышать, ощущает странное давление где-то в бронхах. Он начинает судорожно трясти головой, но ноги девушки его не отпускают, а ее руки уже давно оторвались от его кудрявой черной шевелюры, и левая лежит на кровати со сжатым кулаком, а в ладони правой - солидного вида хлебный нож с отверстиями  и крупно зазубренным лезвием. Алиса думает о слиянии. О процессе создания совершенства из двух несовершенств. О величине Вселенной.
   Парень недолго конвульсирует, пытается кричать, но ярко-красный, свежий  теплый поток заливает его попытки, как и пол из ламината, на котором он расположился и постель, на которой все еще лежит откинувшая лицо в сторону в экстазе девушка. Когда поток ослабляется, парень замирает, и Алиса разжимает ноги, щедро залитые кровью.
   Слияние. Совершенство. Тепло Большого Взрыва. Восхищение.
   Справедливость".
   Мой пьяный рассудок медленно реагирует на две последние строки, но всех остальных, в общем-то, уже хватило, чтобы создать впечатление. Я вздрагиваю, закрываю к чертовой матери эту жуткую страницу и стараюсь отвлечься на что-нибудь из легкого, традиционного порно.
   Мне вообще кажется, что порнография в наименьшей степени предназначена, чтобы просто возбуждаться и мастурбировать с ее помощью. По крайней мере, когда ей пользуются люди взрослые. Скорее - она помогает оказаться в атмосфере секса, которого у человека по тем или иным причинам нет, побыть в этой атмосфере и, таким образом, отвести душу. По крайней мере, на меня она влияет именно так. Я никогда не был сторонником случайных связей. Просто "жахнуть" случайную знакомую с улицы - не для меня. Но и заниматься онанизмом - дело болезненное, неприятное, разжигающее желание секса только сильнее. Порнография забивает желание секса.
   "...и девушка разжимает ноги, щедро залитые кровью"
   Чертов текст! Мне необходимо уйти от этого всего. Хотя бы на время. Хотя бы на ночь. Включаю порно на большой экран.
   Засыпаю под мерные звуки стонов девицы, принимающей в свой анус огромный негритянский член.
  
   Ночью мне что-то снилось, и странное ощущение необходимости вспомнить сон не покидает меня до самого выхода из дома. Объезжаю плотный трафик по свободному пока еще двору. Пугаю клаксоном здоровую черную кошку, не давая ей перебежать мне дорогу. На всякий случай. Во рту - горечь крепкого кофе и легкий аромат инерции от вчерашнего спиртного.
   Каждый день - одни и те же люди. Странно, но когда живешь несколько лет с одним и тем же человеком, это воспринимается нормально, а одни и те же люди, встречающиеся на улице, вызывают непонимание. В последнее время я часто спотыкаюсь об них. Одни и те же случайные люди, которых я встречаю в одних и тех же местах по прошествии совершенно случайных промежутков времени. Девушка в синем платье с огромным носом, странный мужик с татуировкой "220 вольт" на затылке, странная тощая стареющая женщина в черном платье - я встречал всех этих людей за один день по два раза в одном и том же месте. Не знаю, почему.
   Я часто стал натыкаться на тот факт, что выбранная мной случайно информация для развлечения притягивает также случайные упоминания о себе в другой информации, которую я изучаю параллельно или вскоре после первой. Не знаю, что это значит, но если так и будет продолжаться, моя и без того растущая паранойя усилится, и я окажусь уже не просто в замкнутом круге, а прямо посреди замкнутого круга, и он начнет сужаться, чтобы раздавить меня. И он сможет. Откуда-то я знаю это.
   Ножки на дороге, прямо на асфальте, из-за припаркованного "лексуса"...
   Бью в сцепление и тормоз, не успевая даже оглянуться назад. Не вписываюсь. Отпускаю тормоз и ухожу в сторону. Снова тормоз. Удар колесом. Покой.
   Открываю дверь. Острый запах жженой резины. Один колесный диск поврежден о бордюр. В остальном все цело. Оборачиваюсь.
   - Господи, простите, я правда... - лепечет, стоя на другой стороне дороги, женщина - стройная, около метра-восьмидесяти ростом, с кудрявыми темными волосами.
   - Отжигаете, - я упаковываю назад все то, что хотел ей высказать; у нее потрясающе глубокие, нежные глаза.
   - Я что-то заболталась, - показывает мобильник; убирает его в сумочку; подходит ко мне, озираясь на дорогу. - Черт, едва не устроила Вам "лежачего пешехода", - улыбается.
   - Ну, замену диска, возможно, и устроили, - усмехаюсь; злиться на нее нет смысла - на узкой односторонней дороге улицы Кудрявцева стоило держать скорость пониже.
   - Ой, правда? - подходит и вместе со мной рассматривает покореженный передний правый диск "ауди". - Послушайте, я очень виновата. Давайте, я... ммм... поеду и заплачу за Ваш ремонт.
   - Ага, - улыбаюсь. - Думаю, Вы можете торопиться дальше.
   Явно расстраивается. Мне кажется, я сказал последнее как-то излишне грубо, а грубить совершившей глупость женщине - не в моих правилах.
   - Мне очень неудобно, - вздыхает. - Я никогда еще не совершала такой глупости.
   - Все в порядке, - машу рукой и направляюсь к водительской двери. - Правда, это случайность, не переживайте.
   - Ну, хорошо, - снова достает мобильник; замечаю, что это "самсунг" на платформе "энвис", преемник "андроид", что нетипично для женщин того уровня, к которому я приписываю эту дамочку. - Тогда я Вам вот что хочу предложить. С меня тысяча извинений, и чтобы все их высказать, понадобится время, так что - если Вы не заняты, конечно, - давайте, поужинаем сегодня. Как Вам идея?
   Сказать, что я опешил - ничего не сказать. Чешу голову. Кажется, только сейчас, от испуга мой мозг окончательно проснулся и пытается что-то сделать с этим занятным предложением.
   В ее глазах я снова вижу что-то особенное, но это может быть просто эффект от какой-нибудь новомодной иллюминирующей подводки или тени, поэтому надо дышать ровнее. Но она чертовски симпатична, и она наивно, шутливо притягивает, почти прикусывая, нижнюю губу, а я...
   - То есть, Вы предлагаете...
   - Я предлагаю поужинать вместе, если Вы не заняты, - улыбается; едва не смеется, замечая мою озадаченность. - Если Вам неудобно, или Ваша возможная девушка будет против...
   - Нет-нет, - прочищаю горло. - В общем-то, я с удовольствием выслушаю... ммм... извинения.
   Глупо улыбаемся друг другу. Почему?
   - Меня зовут Юля, а Вас? - протягивает ладонь, сдобренную элегантными, ухоженными и окрашенными в ярко-красный ногтями.
   - Денис, - мягко пожимаю ладонь. - Назначайте, Юлия... - вроде как предлагаю назвать отчество.
   - Просто Юля, - пожимает плечами. - Давайте, скажем, в восемь в "Белой Ночи" на Невском.
   - Это недалеко от Фонтанки, верно?
   - Именно. Запишете мой номер?
   - Неужто мы уже мы живем в эпоху, когда дамы приглашают кавалеров? - смеюсь и вытаскиваю из машины мобильник.
   Она нежно, понимающе улыбается в ответ и диктует номер. После этого, обменявшись парой дежурных фраз, мы расходимся - она завершает, наконец, свой затянувшийся переход через Кудрявцева, а я сажусь в "ауди" и продолжаю путь на работу. Я бы соврал, как никогда в жизни, если бы сказал, что у меня за все последние годы - не говоря уже о последних месяцах, - было столь странное, неординарное и яркое утро, как это.
   Но что дальше? Как ни печально, но знакомство с женщиной чаще всего является наиболее ярким моментом в отношениях с ней. Видя новый объект обожания, интересуешься всеми его мельчайшим деталями - слушаешь голос, изучаешь фигуру, обдумываешь вопросы и выслушиваешь ответы, вожделеешь каждого прикосновения к новому, заводящему страсть в душе телу. А дальше - влюбленность, познание, изучение, привычки, автоматизм, безусловность, вынужденная адаптация к пребыванию иногда друг без друга, и - развилка. В одном направлении - расставание по тем или иным причинам, которых можно собрать море во всех случаях, кто бы что ни говорил о любви до гроба. В другом направлении - понимание в адрес того, что не устраивает обоих, и возможность наслаждаться тем фактом, что вы вместе. И выйти на одну из дорог можно лишь раз. Если вышел на одну, можно долго искать на ней признаки другой, но все ориентиры окажутся фальшивыми, созданными в оправдание себя, наивными. И либо не сможешь избавиться от необходимости быть с ней, сознательно расставшись, либо будешь вынужден жить с тем, что сам создал, глядя в сторону. Истинное счастье здесь - это выйти на одну дорогу и видеть только ее указатели и ориентиры. Какой бы она ни была.
   И мне это счастье, видимо, уже недоступно.
   Даже когда я думаю об этой слаженной, симпатичной женщине моего возраста Юле, где-то внутри просыпается функция проведения аналогий и начинает отрабатывать свое, заставляя вместе с чертами Юлии думать о ее чертах.
   Она никогда меня не оставит!
  
   После трех я должен зайти к директору. Рассказать, как все отлично по закупкам и как выкладываются на все сто ребята из поиска партнеров. Но расскажу я ему обо всем этом с видом, будто все не очень-то и складно, и я всецело напряжен и круглые сутки ищу решения текущих проблем. Потому что сказать Петру Сергеевичу, что все отлично - значит, подписать смертный приговор своей квартальной премии. Петр Сергеевич любит видеть, когда работают - даже больше, чем видеть результаты работы. Техника надзирателя за рабами. Весьма эффективная, кстати.
   С обеда я прихожу раньше прочих и шутки ради снова залезаю в интернет в поисках еще каких-нибудь историй в духе прочитанной вчера - надо укрепить нервы перед докладом. Нахожу соответствующий "материал, использованный с разрешения сайта-правообладателя" и открываю его. Вчитываюсь.
   "Алиса стоит на четвереньках, выгнувшись, как любят говорить врачи, "кошечкой". Ждет от партнера максимума деликатности.
   Его зовут Саша, и он музыкант в любительской рок-группе. Это все, что ей захотелось о нем узнать. Шутки ради.
   Она объяснила ему, как правильно применить презерватив, чтобы защитить язык при изучении ее ануса языком. Она уже получила немало удовольствия от работы языка парня в ее чувствительной попе и от его пальцев, нежно теребивших ее клитор. Она надеется, что и дальше все пойдет гладко. Но стоит его члену начать проникать в нее через задние ворота, иллюзии рушатся. Парню кажется, что он деликатен, но его якобы осторожные движения причиняют нешуточную боль, и через какое-то время Алиса останавливает его и гневно смотрит, улегшись на спину. Требует успокоить свой анус лизанием, иначе она просто уйдет. Парень хочет произвести впечатление искусного любовника, ему как-то неудобно от такого провала, и он врезается языком между ягодиц Алисы, напрочь забыв о презервативе или латексной салфетке. Через некоторое время Алиса, успокоившись и ощутив себя в своей тарелке, поднимает его, заставляет надеть презерватив на язык, чтобы не занести что-нибудь в ее влагалище и указывает на необходимость ублажить языком ее клитор. Парень принимает условия, хотя уже и с меньшей охотой, и Алиса легонько усмехается такой вялой попытке проявить уже утраченное рабским положением достоинство. Она требует передать ей ее сумочку, которая стоит невдалеке, и Саша передает, после чего продолжает кунилингус. 
   Алиса говорит "Спасибо", невозмутимо достает из сумки маленький черный пакет, разворачивает его и вытаскивает блестящий предмет, который быстро кладет себе под поясницу . Если бы Саша это видел, он бы наверняка подумал, что это секс-игрушка "на сладкое". Алиса подумывает, не предложить ли этому пареньку сыграть роль девочки, чтобы он понял, чего стоят его попытки войти в нее сзади, подыскивает подходящий продолговатый предмет, но не находит и со вздохом разочарования призывает парня прекратит лизать ее, сменить презерватив, лечь на нее и войти спереди. Немного классики. Ему понравится, наверняка.
   Прощальный подарок этому любителю подчиняться
   Как только Саша с радостью выполняет задуманное, и его твердый, готовый взорваться член входит в Алису, из ее уст раздается звонкий стон, и это еще сильнее подстегивает парня. В момент, когда все тело Алисы принизывает дрожь, она пытается выгнуться под напором мускулистого тела парня, продолжающего мощные, задорные фрикции, ее рука скользит под поясницу, достает предмет и вводит его в низ живота парня под углом, который не позволит пораниться самой девушке"
   Дальше - "Продолжение читайте на сайте..."
   Копирастия в ее расцвете. Кажется, люди помешаны на этом. Но платить за продолжения такого чтения я бы не стал. Хотя, что-то в нем есть. Какая-то позиция то ли наблюдателя, то ли участника. Не знаю.
  
   Петр Сергеевич доволен. Я в прострации. Все приготовленное ему я выдал, и это сработало, но во мне теперь - ощущение опустошенности. Кажется, задай он еще какой-нибудь простой вопрос - и я остолбенею и начну пороть чушь и все испорчу, но он не спрашивает больше ничего, а недолго разглагольствует на тему наших перспектив и отпускает меня.
   Уже стоя в дверях, я оглядываюсь на него через плечо. Он вяло улыбается своей псевдоголливудской или просто советской улыбкой, и я отворачиваюсь и ухожу.
   Петр Сергеевич. Директор. Одевается серо, уныло, в безынициативные цвета. Не зная его места работы, по его виду можно сделать вывод, что он за всю жизнь не заработал ничего, кроме геморроя, лысины и сварливой жены. Иногда он даже оставляет свой "пэтфайндер" и едет на работу на метро, объясняя это с полной актерской мудрости улыбкой, что, мол, так устает руководить, что хочет отдохнуть и дать кому-то везти его. Почему бы не использовать при этом личного водителя, кстати? Но это для Петра Сергеевича не аргумент. Он считает себя взрослым, философского склада ума человеком. Изображает моральную независимость от денег. Усердно. Но для мужчины в его возрасте изображать такую независимость - примерно как для женщины показывать свою интеллектуальность уродливой бесполой одеждой и отсутствием какого-либо макияжа. Эта техника давно ушла в прошлое. Конечно, той же женщине, чтобы быть в меру сексуальной, не нужно приходить в офис в сетчатом боди на голове тело и с меховыми наручниками - важно лишь соблюдать разумный баланс. И Петр Сергеевич мог бы не носить этот дерьмовый свитерок и брюки, в которые можно поместить пару крейсеров "Варяг". Но крайности сладки простотой их достижения. Золотая середина трудна необходимостью балансировать.
  
   Когда я иду к машине, неподалеку роется в большой урне тот самый бомж. По крайней мере, мне кажется, что это он. Вытягивает из урны пакет из "макдональдс", достает объедки чего-то и доедает, причмокивая. Уезжаю быстро, чтоб он не успел за мной снова увязаться.
   К ресторану я подъезжаю раньше и решаю дождаться времени в машине. Вытягиваю мобильник и проверяю наличие номера Юли. Номер на месте. Минут десять думаю, набрать ли ее. Убираю мобильник. Над Фонтанкой кружатся чайки. Что они там нашли?
   Вытаскиваю телефон и все-таки набираю номер Юли.
   - Привет. Это...
   - Да-да, я знаю. Я уже на месте, так что жду Вас.
   - Оу, - впадаю в замешательство. - Ну, я скоро. Скоро буду.
   - Хорошо, - ее слова улыбаются; не знаю, как, но я это четко ощущаю.
   Ловлю себя на мысли, что и не подумал зарезервировать стол, хотя следовало бы - этот ресторан нынче пользуется приличной популярностью. Позитивные отзывы на ресторанных сайтах и в журналах так и сыплются на него и по сей день. "Лучший средний счет" и "Лучшее обслуживание" в девятнадцатом и двадцатом годах.
   Смотрю на часы. Потом на залитую солнечными потоками водную гладь. Хочу удивиться тому факту, что Юлия пришла раньше, но не могу. Трудно удивляться, трудно вообще испытывать искренние эмоции, свойственные живому человеку, когда не уверен, живешь ли вообще.
   Моя новая знакомая встречает меня улыбкой. Рукопожатие - нежное, деликатное. Тенденция времени. Мне даже неудобно теперь уже при организованной личной встрече пожимать ей руку. Но и целовать в щечку будет неэтично. А целовать руку - слишком старомодно, да и может создаться впечатление, что я паясничаю, а мне оно ни к чему. Слушая короткий рассказ Юлии о том, почему она предложила это место, я пытаюсь разобраться - для чего, все-таки, сюда пришел, но ни времени, ни внимание не хватает, потому что я уже слишком заинтересован этой женщиной. На ней синее платье. Ее ногти покрашены в тот же цвет. Прическа безупречно спонтанна. Взгляд все такой же живой, нежный и игривый одновременно. Черты лица немного ожесточены, и я не могу понять, в чем причина.
   - А у Вас? - разрушает она плен моей задумчивости своим вопросом.
   - Да, в общем-то... - судорожно выдергиваю из зоны бокового слуха то, что туда попало из ее речи. - Замечательный день, скажем так. Обычный.
   - А "обычное" для Вас - это "замечательное"? - спрашивает с улыбкой.
   - Не совсем, - смущаюсь; прошу официанта принести винную карту.
   - Слава богу, - театрально выдыхает. - А то я боялась, что любой Ваш комплимент можно толковать, как проявление безразличия.
   - А я успел сказать какой-то комплимент? - удивленно.
   - Ну, а вдруг я заслужу, - хихикает и отпивает из своего бокала для воды газированную воду. - И, кстати, я еще раз прошу прощения за утренний инцидент.
   - Забудьте уже, - отмахиваюсь и принимаю у официанты меню в кожаном переплете. - Пусть Вашим лучшим извинением будет забыть об этом.
   - Я просто сама часто ругаю идиотов, которые так поступают - бросаются под колеса, забывая, что так можно попрощаться с жизнью. А тут...
   - Все мы иной раз оказываемся на месте тех, кого порицаем, - не отводя глаз от строк меню, выдаю.
   - К сожалению, Вы правы. Или к счастью.
   - К счастью? - закрываю меню, поняв, чего хочу.
   - Я люблю, когда в споре или просто беседе мужчина оказывается прав и несет знамя здравого смысла, - пожимает плечами; проводит кончиком ногтя по краю бокала. - Это внушает должное доверие.
   Скромно улыбаюсь в ответ и ничего не говорю. Странный, сдержанный, в чем-то изысканный вариант флирта.
   - Ну, раз наш маленький инцидент исчерпан, я предложила бы начать знакомство. Если Вы не против, конечно.
   - Я только за, - киваю; жестом подзываю официанта и обозначаю ему свой заказ - бутылку приличного красного полусухого вина.
   - Вы не будете заказывать закуски? - интересуется Юля.
   - Мы сильно торопимся?
   - Нужно успеть хотя бы до глубокой ночи, - смеется.
   - Ну, если до трех часов я не уложусь, придется забрать стол с собой, - качаю головой. - Вы все также пешком?
   - О да, я никогда не умела водить, да и не научусь, мне кажется, - признается.
   - У Вас не было даже попыток? - несколько удивляюсь несоответствию давно устоявшейся тенденции - мне всегда казалось, что женщины возраста Юли все поголовно получили права еще в юности.
   - Представьте себе, - разводит руками. - Трудно поверить, но в течение всей жизни меня кто-то да возил, - улыбается - немного загадочно, немного игриво. - А Вы водитель со стажем?
   - Ну, не с гигантским, но приличным. Права получил в двадцать.
   - И сколько же это стажа дает?
   - Около тринадцати лет, кажется, - болтаю ладонью в воздухе, пытаясь показать непринужденный характер подсчета.
   - Важно не запоминать точных цифр возраста, - кивает Юля. - И стажа - ну, Вы понимаете. Нам помогают эти примерные значения. С ними легче жить.
   - Возможно, - пожимаю плечами; я бы хотел спросить о ее возрасте, который мне довольно трудно определить, но даже через какой-нибудь намек это будет неэтично. - Куда Вы, кстати, так торопились поутру?
   - О, это была встреча с редактором в офисе интернет-издательства. Знаете, в последнее время пошла тенденция обсуждать такие вещи, как критические изменения в изданиях непосредственно, с глазу на глаз. Своего рода хороший тон, в противовес месседжерам и "скайпу".
   - Понимаю. Так Вы пишете?
   - Есть немного, - кивает. - Я пишу для журналов, для платной интернет-библиотеки и так далее. Эксклюзивные материалы, все такое.
   - Художественная проза или интересное жизнеописание?
   - Хм, - приоткрывает рот, чтобы продолжить, но запинается; смотрит на меня с пару секунд, прикусывает верхнюю губу. - В общем-то, есть и тематические статьи, но преимущественно - художественная проза. Знаете, особый формат, плотные короткометражные зарисовки, вложенные в концепцию масштабного повествования. Для читателей электронных изданий пока что. Издание бумажных книг планируется, но несколько позже.
   - Не постесняюсь спросить - прибыльное это дело? - говорю, вспоминая недавнее посещение платного сайта для чтения.
   - Все зависит от материала, - снова кокетливо пожимает плечами. - Если поймать тенденцию к интересам интернет-читателей, можно неплохо оборачиваться. Но первые значительные прибыли я вложила в приличное дело, и теперь ими заведует один мой хороший знакомый, имеющий там свой интерес. Понемногу отщипывает кусочки стабильной прибыли и отправляет на мой счет. А у меня из гарантий того, что это не прекратится - приоритетное право выкупа акций.
   - Выкуп третьим лицом только по отказному письму, - понимающе киваю.
   - Верно, - отпивает воды. - А чем Вы занимаетесь?
   - Все это крайне скучно и уныло, - глядя в окно, отвечаю.
   - Но все же.
   - Закупки для нужд компании. Контроль рационального использования финансовых активов, подбор подходящих поставщиков, контроль за логистикой грузов, которая в благодарность контролирует меня. Ну, и так далее.
   Официант приносит бутылку и два бокала.
   - Ну, что ж, когда-то имела с этим нечто общее, - улыбается; облегченно вздыхает. - К счастью, то время уже позади. Не поймите меня неправильно, но офис - это рутина, мне она не по зубам. Здесь надо быть, наверное, более стойким, мужественным человеком.
   - "Офисы давно стали галерами нового времени", - усмехаюсь. - Не помню, кто это сказал, но человек был мудрый.
   - Марк Романский, известный журналист и публицист прошлого десятилетия, - уточняет она, едва не заставляя меня уронить только что поднятый бокал для вина.
   - Преклоняюсь перед Вашей осведомленностью. У меня всегда было трудно с фамилиями, - ставлю бокал рядом с собой и берусь за второй.
   - Денис, Вы мне льстите, - смеется. - Романский же был еще и литературным критиком. Я знакомилась со многими зарубежными авторами только благодаря его уморительным, но качественным рецензиям.
   - Поверю на слово. Поднимаем бокалы?
   - Замечательное предложение, - с улыбкой берет в руку уже наполненный мною бокал.
   - В первую очередь - за наше случайное знакомство.
   - Нет, - качает головой, погружая меня в короткое, но цепкое недоумение. - За наше неслучайное знакомство.
   - Принято.
   Мы сидим еще несколько часов, как мне кажется. Разговор идет постоянно, и мы минут двадцать обсуждаем, какие холодные закуски взять, потом - еще, наверное, час спустя, - придумываем, что бы съесть на горячее. Я обнаруживаю, что у меня впервые за последние дни действительно появился здоровый, цивилизованный аппетит. За нашим столом холодок первого знакомства переходит в тепло дружеской встречи, а под конец вечера, когда уже выпито немало, и ужин подходит к логическому завершению, я чувствую, что мне совершенно не хочется с ней расставаться сейчас. Когда я в последний раз вот так говорил с людьми? Все мои разговоры последнего времени - функциональная механика деловых отношений. Я впервые за долгое время смотрю на мир и на людей своими глазами, а не через пелену безразличия, граничащего с презрением.
   А Юля бесподобна. Она может долго болтать без умолку, не переходя при этом некую границу эстетики, не становясь ни базарной бабой, ни пустоголовой девчушкой и при этом отбрасывая какие-либо комплексы, нормальные для первой встречи еще утром не знакомых друг с другом людей. Я осекаю себя на том, что это может быть лишь иллюзией, результатом долгого сочувствия своей социопатии и действия алкоголя, но каждый раз Юля возвращает меня к себе, и темы разговора появляются сами собой, и мы просто без умолку болтаем.
   - И вечер плавно переходит в ночь, - словно продолжая мою мысль, заявляет Юля.
   - Ваша правда.
   - Господи, это ужасно, Денис! - возмущается.
   - Простите?
   - Почему люди "выкают" постоянно? Почему так часто отказываются от близости беседы на "ты" в пользу мнимого проявления уважения? Ведь если ты уважаешь меня, как человека, то любое обращение будет преисполнено этим. А если нет - то "выкай" - не "выкай" - я буду обходить тебя стороной.
   - Прости, это правда как-то тупо, - смотрю ей в глаза.
   На несколько секунд мы оба замираем. Смотрим друг другу в зеркала души, можно так сказать. Потом что-то срабатывает - словно детонатор, подсоединенный к нам обоим, - и мы оба начинаем смеяться. Смех переходит в хохот, и я едва не бьюсь лицом о пустую тарелку, которую почему-то не унес официант. Оглядываясь, я вижу, что на нас смотрят со всех трех оставшихся занятыми столов, и меня жутко смешит лысина одного мужичка в зеленой рубашке-поло, и я пытаюсь сказать об этом Юле, но кроме смеха не могу из себя ничего извлечь. Официант подходит и интересуется, все ли у нас в порядке, и это заставляет нас взять себя в руки, и я прошу счет, и после этого мы еще какое-то время перехихикиваемся, прежде чем успокоиться.
   - Что это было? - интересуется Юля.
   - Зеленое поло, - отвечаю спокойно.
   Юля снова хохочет, потом откашливается.
   - Нет, я не про лысого мужика в очках.
   - Господи, Юля, это... Я не знаю, правда, не знаю.
   - Нам надо проветриться.
   - Здесь кондиционер. На улице еще душно, я думаю.
   - Ни одна золотая клетка никогда не заменит открытого, пусть и пустого неба.
   - А это кто сказал?
   - Юлия С. - улыбается. - Можете записать и передать мою цитату потомкам.
   - Обязательно. На диктофон запишу, с Вашего позволения, - начинаю демонстративно икать в карманах телефон.
   Юля улыбается и принимает за меня меню.
   - Ах, черт - я же совершенно неразборчиво говорю в микрофон. Просто ужасно. Лучше не стоит, - махаю рукой. - И позвольте вот эту папочку мне.
   - Я приглашала. Этикет не позволяет гостю платить, - качает головой и вкладывает банковскую карту в папку со счетом. - Но я с радостью приму встречное приглашение. Если Ваша жена не против.
   - Да, - киваю; в голову падает игла боли; оставляет свой тонкий след. - Ее уже нет, так что все в порядке.
   - Прости. Прости, я...
   - Нет, здесь не ничего, на счет чего стоит извиняться. Правда, все очень банально. Можно я скажу одну вещь?
   - Ну...
   - Вещь, которую ты можешь не понять и которая тебе может не понравиться.
   - Имеешь полное право высказать мне за мою шутку.
   - Ты - лучшее, что я встречал за... за всю жизнь, наверное. Просто я не знаю, где начало моей жизни сейчас. Знаешь, и то, что мы встретились, то, что мы сейчас здесь - это лучшее, что со мной происходило за последние дни, недели, может, месяцы, а может, и годы.
   - Не преувеличивай. Ты пьян. И я тоже, - тяжело вздыхает.
   - Я хорошо привык к опьянению, - отрицательно мотаю головой. - Поверь, я знаю, о чем говорю.
   - Хорошо. Тогда вызови мне такси, мне трудно говорить по телефону, когда я под шафе, - нежно, ласково улыбается.
   Еще до полуночи приходит такси, и я, придерживая дверь черного "лачетти" с "шашечками", прошу ее позвонить, как доедет, и она говорит, что это очень мило, и что ей очень понравилось со мной, и я спешно приглашаю ее поужинать завтра, и она также спешно соглашается, и такси уносит ее домой.
   Через несколько секунд габариты "лачетти" исчезают за поворотом, и я отвожу взгляд от улицы и смотрю на небо. Уже успело стемнеть, но на часах нет еще и полуночи. "Ауди" одиноко стоит на том же месте, где я ее оставил, и смотрит на меня как-то грустно, понимая, что сегодня я на ней никуда не поеду. Почему-то желание ездить пьяным наотмашь, без оглядки на последствия угасло. Вероятно, все дело в том что сегодняшний день включал в себя не только обычное прозябание в рутине, но и жизнь, которой у меня давно не было. И есть понимание того, что завтра это может продолжиться, а, значит, уже есть, что терять, и это делает более чутким к осознанию важности своих поступков. Возможно, менее смелым. Возможно, когда есть, что терять, становишься слабее. Пусть так.
   Я приму любой вариант.
   И пойду к метро.
  
   На исходе вечера в метро всегда безлюдно. Летом, конечно, в наименьшей степени - гуляет молодежь, люди едут с вечерних променадов по паркам, по центру. Тем не менее, между одиннадцатью и полуночью, перед закрытием почти всех станций пассажиров становится мало, места много, и не чувствуешь себя существом третьего сорта, забитым в бочку с живым мясом, как это бывает в часы пик. С тех пор, как метро по выходным стало круглосуточным, насладиться этой низкой плотностью населения в метро можно и ночью. Но сейчас рабочая неделя, и я немного торопливо прохожу мимо местных полицейских, задерживая, на всякий случай, дыхание, наивно полагая, что это наверняка поможет.
   Как только я собираюсь сойти с эскалатора на "Площади Восстания", меня кто-то хлопает по плечу, и я одергиваюсь.
   - Пройдемте в отделение, гражданин, - незнакомец вместе со мной соскакивает с эскалатора и виснет на мне, положив руку на плечи.
   Голос оказывается знакомым, и я смеюсь, несмотря на то, что только что был готов ударить обидчика в живот и убежать.
   - Попался, хлыщ?! - смеется мне в унисон Леха - мой старый добрый друг с института.
   - Какими судьбами? - пожимаю протянутую руку; рука Лехи больше моей, да и сам он гораздо выше и крепче меня.
   - Да, тачку в ремонт отдал - мудак один в крыло вошел, да заодно и ступицу сломал сдуру.
   - По страховке хоть?
   - А то, - кивает. - Я с него чуть живьем кожу не содрал - я ж за ребенком в школу ехал, а тут такое чмо нарисовалось. Ладно, ты сам-то как?
   - Да вот - со встречи одной еду.
   - Судя по запашку, встреча удалась, - бодро хлопает меня по предплечью.
   - Не совсем, - рассеянно улыбаюсь. - Но, в целом, неплохо прошло.
   - Как твоя?
   - Да, никак.
   - Не всосал, - лицо Лехи серьезнеет.
   - Развод.
   - Вашу маму грубым образом, - вздыхает. - И давно?
   - Прилично.
   - Ладно, значит, сама судьба нас свела. Надо посидеть как-нибудь на днях. Перетрем все дела, да и от суеты надо лечиться, ты какой-то затраханный, да и я уже устал порядком.
   - Согласен.
   - Работаешь-то все там же?
   - А куда еще нынче деваться? Кризис обещают.
   - Базара нет. И как оно?
   - Бюджеты, обход законов о закупках, откаты и обхваты.
   - Так это логично. Как можно делать бабки в продажах или закупках, просто работая и никого не облапошивая? Нонсенс.
   - Не без того.
   - Ты налево или направо? - показывает на стороны станции метро.
   Тупо смотрю прямо на пол станции. Куда мне, на самом деле?
   - Налево.
   - А мне направо. Короче, созвонимся еще. А сейчас извиняй - надо гнать, а то жена разорвет на тряпки, - протягивает руку.
   - Ну, да. Созвон, - рассеянно пожимаю.
   - Не пропадай, - добавляет, уже на ходу.
   Я замираю на миг. Сомневаюсь в ответе.
   "Постараюсь?"
   "Ага?"
   "Не пропаду?"
   - Давай.
   Именно так.
   Просто не хотелось бы вкладывать в ответ хоть какой-то смысл.
   Не хотелось бы говорить слишком много правды.
  
   На "Достоевской" поезда нет уже пять минут, и меня тянет сесть на корточки, уютно прижаться к стенке, но я стойко держусь на ногах.
   На платформе, на самой последней ограничительной линии перед краем стоит парень в футболке с надписью "Welcome to Malta" и изображением веселого человечка. Парень неотрывно смотрит вперед, на табличку, на которой изображена линия станций "оранжевой" ветки - от "Театральной" до "Улицы Дыбенко". Он смотрит на табличку, а я смотрю на него, и когда поезд, наконец, приходит, он делает шаг назад, но смотрит все также прямо, и мне становится чертовски любопытно, что же он там увидел, но поезд мешает. Я решаю подождать следующего, несмотря на то, что это займет минут восемь. Когда поезд уходит, я вижу, что поверх линии станций на белой табличке выведена надпись красными буквами "Хватит блуждать, ты уже дома".
   Интересно, как они умудрились сделать эту надпись? Днем это невозможно, вечером их быстро заметили бы. Ночью здесь только местные сотрудники и полтора пассажира, которым это не нужно. Я замечаю, что тот парень уехал. Подхожу к стене и опираюсь на нее и борюсь с желанием сесть.
   Кому это нужно - совершать невозможные и бессмысленные при этом поступки? Кто самоутверждается при помощи этого? Зачем? Ведь иногда достаточно просто...
  
   ...и открыв глаза, я понимаю, что уже приехал, потому что меня за плечо теребит сотрудница метро - красивая голубоглазая девушка с замершей маской усталости на округлом лице. Мне кажется, что прошло уже полночи, но часы говорят иначе.
   На улице прохладно. Ветерок, поначалу кажущийся легким и нежным, спустя некоторое время начинает раздражать и обжигать. Я ловлю первого попавшегося "бомбилу" и даю ему сто рублей и называю адрес. Уже спустя пять минут я захожу в свой подъезд.
   Поездка в лифте кажется бесконечной, меня все тяготит, проявляет себя желание сесть и уснуть, но потом я смотрю на цифры на экране, вижу "девятнадцать", и само собой становится легче.
   Закрыв дверь, я подхожу к кровати и падаю на нее. Какое-то время упрямо повторяю про себя, что надо сходить в душ, что так нельзя, что такими темпами можно превратиться в бомжа, как тот, что стоит около моего офиса. Потом меня осеняет мысль. Странная, теплая, яркая. И она поднимает меня на ноги и ведет в душ.
   Что со мной произошло сегодня?
   Еще час назад мне это не казалось странным. А сейчас я не понимаю, как это все было возможно, сомневаюсь, не сон ли это. Становясь под теплый поток воды, отдавая ему все свое бренное тело, я с усмешкой думаю о том, что если красивая женщина сама предлагает знакомство, то что-то тут нечисто. Наверняка, завтра она предложит вложить деньги в какой-нибудь сверхприбыльный проект или еще как-то развести и смыться.
   Но, если это нужно будет для продолжения общения с ней, я вложу что надо и куда надо. Плевать.
   Я смеюсь своим же мыслям. Намыливаюсь с головы до ног. Потираю самопроизвольно вставший член. Откидываю мысль о мастурбации перед сном.
   Кровать принимает меня - чистого и непорочного, - как мне кажется, с радостью.
  
   Короткий сон становится сплошным разочарованием. Прошло не больше часа, и я уже не ощущаю возможности уснуть, хотя скопившаяся усталость никуда не подевалась. Сидя на кровати, всматриваюсь в окно, но не различаю в нем ничего особенного - только привычный пустой вид на эту старую и захолустную, по своей сути, часть города.
   Сажусь к ноутбуку. Зависаю на несколько секунд, глядя на черный экран. Кажется, могу уснуть прямо так, сидя. Или нет? Нажимаю на кнопку включения и ухожу налить себе чего-нибудь освежающего.
   Из-за дверцы аптечки, стоящей на кухне, на меня наверняка украдкой смотрит какое-нибудь снотворное или остаток ее легкого антидепрессанта. И черта с два я туда полезу. Налив шипящего тоника в стакан для виски, закрываю мини-бар холодильника.
   Ввожу в поиск "Юлия С." - шутки ради. Сверху - какие-то странные, левые варианты из социальных сетей, чужие фотографии. Добавляю "писатель" и получаю в верхней строке сайт интернет-издательства. Страница, посвященная Юлии С., пестрит ссылками на платное чтение ее творчества и какими-то несуразицами в духе "лучший автор десятилетия в своем жанре". Верится с трудом, хотя всякое может быть. Мы ведь, как правило, все не верим, что с нами на "ты" может говорить кто-то действительно значимый и талантливый, потому что слишком привыкли к офисному планктону и работягам, которые нас окружают с утра до вечера.
   Перехожу на актуальные ссылки для чтения. Предлагают отрывками прочитать "леденящую кровь историю женщины, которая взяла власть над окружающими ее мужчинами весьма нетрадиционным путем". Что-то это мне напоминает, и я не гнушаюсь оплатить прочтение одного из фрагментов.
   Текст для интернет-ридера, конечно - копировать его традиционным способом нельзя, после скачивания в офф-лайн декодировать из изображения долго и муторно, и это здорово усложняет жизнь пиратам, в отличие даже от традиционного "pdf". Шрифт по умолчанию довольно крупный, но у меня в глазах все равно периодически появляется расфокусировка, и строки ненадолго расползаются.
   "Алиса ласкает ладонью мужское достоинство Артема, пока он старательно вылизывает ее интимную зону, то обнимая руками ее талию, то раздвигая пошире ягодицы и игриво проводя носом между ними. Алиса замечает, что член этого парня действительно хорош, и его не грех попробовать на вкус, и она делает это, причем нежно и с удовольствием. Артем стонет от возбуждения, стоит Алисе ввести его крепкий член поглубже. Наверняка, он может кончить всего от пары фрикций, думает Алиса. Решив, что хорошего - понемножку, она принимается стимулировать парня вручную, заодно доводя до оргазма себя своими влажными от слюны пальчиками. Как только она кончает клиторально, ей начинает хотеться обычного секса, и она переворачивается и ложится на партнера, насаживаясь при этом на его член.
   - Скажи мне, когда будешь на подходе, - она приказывает.
   Он тяжело дышит и только кивает. Около минуты секса вынуждают его застонать "О, господи...", и Алиса соскакивает с члена, хватает его в руку, но, вопреки ожиданиям партнера, не доводит дело до логического завершения, а крепко обхватывает до предела напряженный член ладонью, сбивая подступающий поток спермы. В другой ее руке мелькает что-то тонкое и металлическое. Она думает о том, что это было довольно весело, но уж в этом-то случае и сомнений нет, что ее партнер должен быть наказан за свою дерзость и глупость. Слишком крепка предыстория.
   - Боже...
   Артем на краю оргазма, его рассудок затуманен, и он не понимает, почему Алиса делает взмах правой рукой, но сразу после этого все его ощущения перекрываются острой болью в груди. Он дергается вверх, заставляя Алису подпрыгнуть и удариться головой о потолок машины, но когда скальпель в ее руке вонзается в его горло, его волю парализует внезапно нахлынувшая слабость, и уже после еще пяти размашистых надрезов он может только едва шевелить конечностями и губами в попытке что-то сказать, и его глаза выражают мольбу, но Алисе плевать, потому что для нее все уже предопределено. Она хватает его еще стоящий по инерции член и начинает его быстро стимулировать, пока не происходит эякуляция. Она смеется, потому что не была уверена, что этот рефлекс сработает после того, как будет нарушено кровообращение, но Артем был слишком близок к оргазму, и опыт удался. Взяв на заметку этот интересный факт, Алиса с деликатностью художника размазывает вытекшую сперму по лицу умирающего и перебирается на переднее сиденье. Находит влажные салфетки. Вытирает испачканные участки тела. Разбрасывает грязные салфетки по салону. Замечает только сейчас, что покойный пытался зачем-то убрать ее ногу, надавил слишком сильно и, наверное, на этом месте будет синяк. Вздыхает. За этот синяк она еще несколько раз ожесточенно, с придыханием тыкает скальпелем в уже почти мертвое тело - в грудь, в живот, в лобок. Успокоившись, выходит из машины и закрывает ее снаружи с помощью брелка сигнализации. Потом, уже по дороге домой, он выкинет этот брелок в урну. На этой заброшенной стоянке никого, и она немного удивляется тому, как вообще Артем согласился поехать не в его трехкомнатную квартиру, а сюда, на отшиб. В любом случае, жажда экстрима привела его к этой развязке. Алиса прикидывает, когда в наглухо затонированном "икс-трейле" найдут тело. Увы, ей не с кем поспорить. Одиночество только стало крепче, но сегодня она провела вечер с пользой.
   Справедливость.
   Уже на другом конце города, выкинув ключи в урну, она снимает испачканные сверхтонкие перчатки и складывает их в пакетик.
   Закрывает его и поджигает, отправляя туда же"
   Глаза жутко болят, и я закрываю ноутбук, не выключая его. Ирония судьбы - видимо, сценыЈ которые я читал ранее, тоже принадлежат перу Юли. Вот только почему она пишет этот откровенный трешак? Сказать, что она похожа на одну из этих стремных, обиженных жизнью страшных девочек, идущих в искусство, чтобы компенсировать свою нереализованность, как женщин, я не смог бы. Хотя, черт его знает. Нам обоим за тридцать, и мы одиноки. Почему? Свою историю я, по крайней мере, знаю. И кто-то со стороны, с такой же логикой, что у меня, может посмотреть на эту историю и сказать: "Да ты ж полный мудак, парень!", и даже объяснить, почему и за что. Трудно себя осуждать, когда получаешь только боль и неопределенность. Гораздо легче себя клеймить, когда стоишь в победителях.
   Все-таки, я явно выпил лишнего. Ну, какая разница, что она там пишет? Если сейчас покупают такое чтиво, значит, его следует писать, и она поймала волну и зарабатывает на этом. Что такого? Можно сколь угодно обсуждать и ругать поп-звезд с интеллектом уровня медузы, но на них и для них зарабатывают миллионы и миллиарды - а все только потому, что есть те, кто эти деньги отдает за шанс слушать и видеть этих шутов. Pecuniam et non odorabunt.
   Я добился своего. Чтение меня в достаточной мере утомило. Допив из стакана уже выдохшийся тоник, направляюсь к своему сольному ложу, некогда бывшему семейным.
  
   Я разбираю разрозненные записи в своем бумажном архиве. Здесь все довольно важно, но я делаю это небрежно. Почему-то все листки с записями, документами лежат в яме - как будто их недавно откопали прямо здесь. Я чувствую, что кто-то или что-то ждет, пока я разберусь, и поэтому начинаю немного торопиться. Меня вроде как спрашивают, все ли я забрал, и я вытаскиваю последние листки, кажущиеся мне важными, кладу их то ли в карман, то ли в сумку, и яму начинают заливать бетоном. А потом я смотрю на залитую яму и начинаю жутко переживать. Меня даже начинает трясти, потому что я понимаю, что самое важное я забыл вытянуть, и это осталось там, и я не решаюсь засунуть руки в бетон, и он уже начинает твердеть, и тут я понимаю, что жить без того, что там осталось, не смогу, и я падаю на бетон, бьюсь об него, но он уже удивительно крепко затвердел, и я кричу в бессилии, и...
   ...просыпаюсь, рефлекторно сжимая зубы до боли, сажусь на кровати, осматриваюсь и понимаю, что сон исчез, и я все также дома и все также один.
   Вместе со сновидением снова пропало желание спать. Снова иду за тоником.
   Такие одинокие ночи слишком хорошо знакомы и понятны мне. После месяца попыток переговорить, решить вопрос мирно, после множества приходов к двери квартиры ее родителей наступило время признать, что все кончено, что формальный развод превратился в фактический крах, и одиночество предстало передо мной во весь рост. Тогда я почти сходил с ума по ночам, пока не подружился с "мартини" и его друзьями - водкой, виски и прочими.
   Что у меня осталось от нее?
   Она говорит, что в этом году листья желтеют уже весной.
   Почему я вижу первой именно эту фразу? Так часто бывает - со многими вещами ассоциируется нечто странное, совершенно случайное. Наверное, то, о чем сильнее всего задумался в момент, когда услышал.
   Мы дома. Она нашла в своей коробке со всяким хламом рукописи стихов, которые писала в детстве. Или будучи подростком. Она говорит, что точно не помнит, да и какая, к черту, разница. Она скромничает, и я знаю, что ей хотелось бы показать себя с такой стороны, и что ей будет приятен мой интерес.
   - Вообще, это, конечно, все глупо. Наивно так, - говорит она.
   - А, может, и нет? - возмущенно махаю головой. - Может, в том, что ты писала тогда, было больше правды и искренности, чем во всей коммерческой туфте из сборников классиков?
   - Вряд ли. То есть - конечно, это было откровенно, но...
   - Что?
   - Не знаю, я писала о несчастной любви, о том, что действительно происходило со мной. Вот это стихотворение, например, - тыкает пальцем в строки на одной из страниц тетрадки, - оно кажется затянутым, бессмысленным, но оно все также отражает то, что я чувствовала, когда разрывалась между возможностью что-то поменять и полнейшей бессмысленностью этого. Понимаешь?
   - Конечно, - киваю. - Это всегда трудно - понимать, что физически что-то поменять можешь, но тебе и твоей инициативе все равно будут не рады.
   - Вот именно. Ладно, - улыбается. - Раз уж ты меня, похоже, понимаешь и не стебешь, я прочитаю его вслух.
   Спутанные слова, странные аллегории - стихотворение было полно этого, но я могу точно воспроизвести и даже записать заново его с точностью до каждой запятой. Что-то от него осталось во мне глубже, чем мне хотелось бы. И что-то в нем актуально для меня сейчас. Почему?
  
   На той глубине, где не видно небес,
   Где все есть постольку, поскольку - иначе,
   Смотрю и выдерживаю этот вес
   Над сводом души, где есть место лишь плачу,
   Рожденному болью. Но лишь тишина
   Вокруг. И она-то меня и спасает -
   Единственно вечная, и темнота
   Меня легким саваном сна укрывает.
   И, падая в эту безмолвную ночь,
   Оставлю все то, чего так не хватало.
   Сомнение дня устремляется прочь,
   Хоть завтра и этого будет мне мало.
   Стирая границы для этой души,
   Вливаясь в поток, где спасенье осталось,
   Покой подорву новым, ясным "Дыши!",
   Пока все, что важно, еще не сломалось
   На части от силы удара моим
   Осипшим, избитым ветрами дыханьем,
   Держась исступлением только одним,
   Застрявшим в душе вместе с тем ожиданьем
   Тебя в новом дне. Все осталось лишь в нем.
   А ночь свои правила вновь начертала,
   И вечности, созданной нами вдвоем,
   Теперь также просто, как света, не стало.
   Спасая себя, убегаю, теперь
   Лишь боль заменяет твои поцелуи.
   Тянусь в темноту, это нужно, поверь,
   От света тянусь,
   На дорогу иную.
  
   Не чувствую горечи тоника.
   Меня топит поток слов. Вдавливает в глубину ночи. Надеюсь, это шанс уснуть. Может, еще можно...
  
   ...но зачем? Хватит блуждать, ты ведь уже дома!
  
   Уже под утро я снова просыпаюсь. Беру телефон. Мне кажется, что что-то еще можно исправить. Может, замотать изолентой старые швы, а, может, спасти себя. Мне трудно дышать. Я открываю окно. Оттуда мне шепчет теплая летняя ночь. Легкий, едва уловимый шум еще дремлющего, но готового окончательно проснуться города.
   Я нахожу ее номер. Поднимаю палец к набору цифр на экране и хочу нажать, но что-то меня одергивает.
   Я ничего не могу поменять. И я не хочу возвращаться в тот же дом отчаяния - дом с четырьмя стенами и ямой посреди для архивов того времени, когда я был счастлив. Мне нужно просто оставить это все там, на глубине ямы. Нужно просто смириться. Это всегда звучит уродливо и по-скотски - смирись, признай поражение, склони голову. Но что еще здесь можно сделать? У меня нет средства против этого поражения.
   Мне приходит смска. Я легонько шлепаю себя по щеке, чтобы уточнить, не сон ли это
   "Ты нормально добрался? Я была никакая, дома сразу выключилась, ты в порядке?"
   У меня нет средства против этого поражения. Но у меня может быть средство для приближения новой победы.
  
   Утро не позволяет понять, какой будет погода днем.
   Я уже ответил Юле, что все в порядке, и что надо договорится о времени и месте на сегодня, и с тех пор она молчит. Звонить в столь ранний час творческому человеку, который вряд ли с утра бодрствует, я считаю излишним. По крайней мере, мне кажется, что все люди, не привязанные к офисам или станкам, высыпаются, чтобы продуктивно работать. А на галерах нового времени никто не спрашивает, каково тебе заниматься работой с крупными деньгами и значительным заказами после ночи, в которой было не больше трех часов чистого сна.
   Тот самый бомж снова кормится из урны недалеко от офиса. Он явно облюбовал это место, хотя раньше я его здесь не видел. Кидает на меня пугающий взгляд. Я ускоряю шаг, но он ухмыляется и дальше занимается приемом пищи из какого-то бумажного пакета. Где полиция? Почему он еще не уехал в распределительный центр на обработку? Впрочем, от правовой теории до правоприменительной практики в этой стране всегда было далеко.
   Днем не происходить практически ничего существенного, и я обедаю десять минут и снова работаю, и только за час до конца рабочего дня думаю о том, что надо бы уже позвонить Юле, и когда мобильник оказывается у меня в руке, на экране появляется информация о входящем вызове от нее. Вдыхаю и выдыхаю, чтоб настроиться и беру трубку.
   - Алло, - немного понижаю голос; зачем?
   - Привет. Я думала, звонить тебе или нет, и решила рискнуть.
   - Почему рискнуть?
   - Ну, - хихикает, - я вчера так нажралась, что думала, ты и видеть меня больше не захочешь с таким первым впечатлением.
   - Я был не лучше, - усмехаюсь.
   - Ты, по крайней мере, был в состоянии уйти из ресторана пешком. Я-то еле доползла от такси до кровати.
   - Ну, зато поговорили неплохо.
   - Да, ты много интересного сказал, - протягивает.
   - Ну, все, что я сказал, насколько я помню, было правдой, - твердо. - То есть, до пьяного бреда я не добрался.
   - М-м-м, - многозначительно. - Хорошо. Так что насчет сегодня?
   - Повторим? - заманчиво, насколько только возможно.
   - Боюсь, я наломаю дров, - снова хихикает - в это есть нечто девичье, нежное, невинное.
   - Я возьму переноску для дров и второй топор. Ужинаем?
   - Знаешь, мне что-то сегодня не хочется куда-либо идти.
   Вздыхаю.
   - Ну, тогда...
   - Поэтому я предлагаю тебе взять что-нибудь на свой вкус и приехать ко мне.
   Поворот довольно резкий, и меня от него немного занесло.
   - Да?
   - Ну, а что такого? - смеется. - На маньяка или серийного убийцу ты не похож, одеваешься прилично, пахнешь приятно - такого гостя грех не встретить.
   - Ну, очень смешно, - слушаю, как она заливается смехом и сам улыбаюсь, как идиот.
   - Ну, прости-прости, все, прекращаю, - покашливает. - В общем, приезжай, как сможешь - я весь вечер дома. Договорились?
   - А что на твой вкус брать?
   - Бери на свой. Вот я тебя и раскушу - кто ты есть. Ну, я, конечно, могу сама что-нибудь приготовить, но что-то сегодня мне трудно сосредоточиться.
   - Логично. А адрес?
   Она диктует адрес, и я сразу вписываю его в строку поиска в "яндексе", поскольку адрес областной, а с областью у меня всегда были топографические проблемы.
   - Могу еще координаты для ГЛОНАСС дать, надо?
   - Не, - отвечаю. - Я сторонник традиционного...ммм... подхода.
   - Во всем? - игриво.
   - Почти.
   Ухожу на полчаса раньше, игнорируя робкую попытку Георгия Михайловича подойти ко мне и что-то там у меня узнать. Захожу в ближайший ресторан и изучаю меню. Беру кое-что с собой, а в ближайшем "Нормане" подбираю бутылку довольно дорогого вина, проверенного на вкус лично мной.
  
   Дом Юли стоит немного поодаль прочих в поселке, но это меня не смущает, а наоборот - только радует. Лучшая обзорность, меньше шансов быть замеченным. Паркуюсь около забора и иду к крыльцу. Только поднимаю руку, чтобы постучаться, дверь открывается, и меня встречает Юля, одетая в черное легкое платье и излучающая улыбкой и выражением глаз радость от моего прихода. Протягиваю купленные по дороге цветы - одиннадцать ярко-красных роз.
   - Надеюсь, у тебя нет на них аллергии?
   - О, господи, - кокетливо прикрывает рот ладошкой; берет другой рукой цветы и нюхает. - Какие красивые. Спасибо. У меня аллергия только на синие.
   - Угадал, - усмехаюсь.
   - Заходи, пока не передумал, - предлагает жестом пройти внутрь.
   - А есть повод?
   Пожимает плечами. Жестом предлагает отдать ей пакет в моих руках. Прохожу внутрь
   Внутри довольно просторно, причем везде - начиная от прихожей и заканчивая гостиной, где я сажусь на диван и жду, пока хозяйка разогреет принесенный мной ужин, а заодно открываю вино. Обстановка говорит о достаточно тонком вкусе хозяина вкупе с его застарелой урбанистической направленностью - Юля явно раньше жила в городе, вероятно, в типичной постиндустриальной квартире с мебелью "икеа" или вроде того.
   - Какие выводы по вкусам? - спрашиваю, когда она приносит пару массивных, тонкого стекла бокалов для красного вина.
   - Ну, они в целом совпали, - ставит бокалы на стол передо мной. - Я тоже люблю морепродукты, овощи-гриль и сливочные соусы.
   - Не может быть! Я все угадал? - изображаю удивление.
   - Да-да, - смеется. - Если ты уже сделал все, что хотел, с бутылкой, давай, я провожу тебя в ванную.
   - Эм, - наверное, краснею; холостяцкая жизнь успела приучить меня к небрежности, которая позволяет считать, что машина и дом - это единое целое, и мыть руки по приходу домой не столь важно; тихая, незаметная деградация. - Да, конечно.
   В ванной и туалете - светлый кафель с красными полосами. Красный у Юли прослеживается почти везде - в косметике, в одежде, в мебели, в цвете обоев, даже здесь. Что там говорят о людях, которые любят красный? Читал как-то одну статью...
   "Они легко возбуждаются и наслаждаются сексом любыми способами. Однажды воспламененные, они могут гореть часами в спальне"
   Ну, конечно, я подумал, в первую очередь, об этом. А что удивительного? Несколько месяцев без секса - это не в командировку съездить.
   А дальше - разговор. Один постоянный, безостановочный разговор. Фоном проходит ужин, понемногу пустеет бутылка с вином, букет которого Юля очень одобрила. Но самое главное - мы не прекращаем говорить, мы словно знакомы не первый год, хотя я узнал ее вчера. Обсуждение гастрономических пристрастий и вкусов в интерьере переходит в обсуждение карьеры, интересов и судьбы мирового искусства и экономического курса.
   В какой-то момент мы начинаем обсуждать то, насколько возможно в настоящее время сделать карьеру и не свихнуться. Юля утверждает, что темпы жизни так высоки, что скоро станут несоизмеримы с обычной человеческой адекватностью. Я утверждаю, что это может служить только оправданием для слабаков. Это мое заявление почему-то ее смущает.
   - То есть, я считаю, - в несколько оправдательном тоне продолжаю, - что все зависит только от того, насколько хочешь чего-либо добиться, от того, какие усилия к этому прикладываешь. Помнишь, как в детской сказке - один из сыновей человека так ловко фехтовал над головой, что сбил все капли дождя над его головой. Кто-то скажет, что это фантастика а кто-то - что всего лишь отработанная долгими стараниями механика. Я сторонник второго.
   - "Так быстро вертит, что ни одна капля на него не попадает..." - цитирует Юля. - "Три Брата", Братья Гримм.
   - Ты ходячая энциклопедия искусств, ей-богу, - вздыхаю. - Самая прекрасная ее материализация.
   - Льстишь, - качает головой; становится немного серьезнее; встает и подходит к большому окну, вид из которого мне недоступен. - Молодость несет красоту, и молодость покидает нас с каждым днем.
   - Ты молода.
   - Чушь, - кидает, не глядя на меня; складывает ладони за спиной в один большой кулак. - Мы все стареем. Мы боимся этого, но что поделать?
   - Господи, о чем ты? - встаю и приближаюсь к ней - осторожно, чтобы не показаться слишком нахальным; меня немного пугают ее откровения на второй день знакомства. - Ты сама молодость. Ты очаровательна.
   - Знаешь, зеркало для женщины с годами может стать окном в ад, - бормочет, разбивает большой кулак и складывает руки на груди; мне кажется, немного дрожит. - Мы боимся старости - ее тревожных звоночков на лице, на руках, - потому что старость - это напоминание о безысходности, о смерти вчерашнего дня, о смерти...
   Глубоко, тяжело вздыхает. Я рассматриваю ее фигуру. У нее прекрасные, гармоничные очертания, и они влекут меня, но я осекаюсь, понимая, что могу совершить ошибку, поддавшись желанию прикоснуться к женщине после долгого перерыва в отношениях и своеобразного карантина, могу все испортить.
   - Мы станем стары и слабы только тогда, когда захотим. Мы сами хозяева своей жизни, - твердо заявляю.
   Она оборачивается ко мне. Ее глаза, кажется, готовы наполниться слезами. На лице удивление. Руки скрещены на груди, но сжаты в кулаки.
   - Думаешь?
   - Я знаю. Я пережил клиническую смерть - считай так. Считай, я переступил через собственный труп. И ничего страшного. И сейчас, здесь, я рядом с тобой, и я не знаю, что будет в следующий момент, но я хотя бы думаю о том, что этот момент настанет, и мне не плевать.
   Я приближаюсь, и она не отступает, а немного подается вперед, и я развожу ее руки, ощущая, как сильно напряжены ее кулаки и кисти.
   - Пойдем наверх, - она вздыхает, и напряжение в ее руках пропадает. - Выйдем на балкон.
  
   Мы стоим на обширном балконе ее дома уже минут десять и молчим. Я замечаю пачку сигарет, неловко спрятанную за номер какой-то газеты на полке, недалеко от края балкона.
   Мне хотелось бы слышать ее мысли. Я иногда поднимаю взгляд на ее лицо, но она смотрит куда-то вдаль, и на улице уже темно, и перед нами, в основном, природный ландшафт - лес, дорога, ведущая в одну сторону - к озеру, а в другую - туда, где мне предстоит провести очередную одинокую ночь. Я это чувствую сейчас. Или нет? Я не могу ее понять.
   Встаю посередине балкона, упираюсь руками в большую деревянную панель и вдыхаю свежий ночной воздух. Вдыхаю треск сверчков, редкое пение ночных птиц и холодок приходящей ночи.
   - Знаешь, я поеду, пожалуй. Ты, наверное, устала сегодня.
   - Нет, я в порядке, - у нее несколько удивленный, озадаченный вид; она походит и становится рядом.
   - У тебя несколько усталый вид, - замечаю; хотя, это и неправда.
   - Просто иногда... - потирает лицо, проводит пальцем по губам. - Знаешь, иногда мы скорее хотим верить, что знаем себя и свое будущее, чем действительно знаем хотя бы часть этого. Прости, у меня слова путаются.
   - Всякое бывает, - пожимаю плечами. - Я не хочу тебя утомлять.
   - И что теперь? - осторожно смотрит на меня; не поднимает взгляда до уровня моих глаз.
   - Я поеду. Домой. Спать.
   - Но ты выпил.
   - Знаешь, в последнее время я не сильно переживаю об этом. Как-то плевать стало. Сейчас ночь. Наверняка доеду...
   - ...до первого поста ДПС, - усмехается; ее лицо посветлело, стало более живым, более знакомым.
   - Возможно. В этом нет ничего... - ищу слово, - ...смертельного.
   Кивает.
   - А я бы хотела, чтобы ты остался, - она кладет свою ладонь поверх моей; крепко прижимает ее - так, чтобы я ощутил ее тепло.
   Я ловлю ее взгляд, и нам обоим становится все ясно. Удивительно быстро.
   В воздухе становится больше кислорода. Мир перестает быть холодным и пустым, и ночь становится глубже и нежнее, и я впервые за долгие месяцы чувствую, что я там, где действительно хочу быть.
  
   Я просыпаюсь уже под утро. Как и последней ночью. Юля лежит рядом, и тонкое одеяло прикрывает только ее ноги ниже коленей. Наверное, у нее мерзнут ступни. Я улыбаюсь сам себе, но тут же одергиваюсь, опасаясь, что она ощутит эту улыбку и проснется. А она слишком сладко спит. У нее на лице почти улыбка. Ее красота - лучший аргумент остаться, но утром мне нужно быть на работе, забрав предварительно кое-что из дома. Я должен уйти.
   Я закрываю глаза, и перед внутренним взором пробегают последние пара часов перед сном. Стоны Юли, изящные изгибы ее тела, ощущение крепкого, горячего слияния наших тел, ее взгляд. Странные, очевидные, казалось бы, вещи поражают меня. Я очерствел еще в последний период жизни с ней - той, что ушла через дверь...
   Я уже второй день, как не смотрю на двери, не ищу в них ответа.
   ...и не вернулась, и сейчас я снова ощутил то, что сближало меня когда-то с другой женщиной - то, чего не получишь даже от самой искусной проститутки.
   Разумеется, я хотел бы сейчас разбудить ее, ощутить вкус ее тела, войти в нее...
   - Который час? - шепчет мне Юля.
   Я открываю глаза и обнаруживаю, что она проснулась и смотрит на меня, медленно потягиваясь и поглаживая свои груди и живот.
   - Не знаю, - шепчу в ответ.
   - Ты уходишь?
   - Я должен.
   - Тебя не поймают?
   - Кто?
   - Те, кто не должны услышать, как мы шепчемся, - переходит на тихий смех.
   - Я люблю твой смех. Ты красиво улыбаешься, - говорю уже в полный глосс.
   - Я красиво улыбалась, когда ты кончил мне на грудь? - игриво.
   - Это было круто, - наверное, краснею.
   - Не смущайся. Я люблю разнообразный секс. Я не монашка.
   Встаю. Немного смущенно ищу взглядом свою одежду.
   - Это ищешь? - Юля с улыбкой показывает мне мои же трусы, каким-то образом оказавшиеся на ее стороне кровати.
   - Будьте так любезны, - усмехаюсь и протягиваю руку.
   Она передает мне искомый объект, после чего облизывает два пальца и спускает руку вниз, под натянутое уже выше, до пояса одеяло.
   - Ты точно уходишь? - спрашивает, наглядно демонстрируя движение своей ладони под одеялом.
   - Ну, да, - немного нервно сглатываю.
   - И не попрощавшись? - зажимает между двумя пальцами сосок и продолжает ласкать себя под одеялом.
   Вздыхаю. Откладываю трусы на тумбочку и срываю одеяло.
   - Надо кое-что обсудить напоследок.
  
   Уже дома я открываю окно и смотрю вглубь обычного урбанистического двора. Ночью прошел дождь. Влажно. Серое небо не обещает ничего, оставляя гадать, какой будет погода дальше. Во дворе - множество мелких луж. Вдыхаю. В воздухе висит запах дождя. Почему-то этот запах ассоциируется у меня с днями, когда я был ребенком и только начал ходить в школу. С сентябрем, наверное. С местами, где я жил тогда. С тягомотиной официозных школьных процедур и чистым, незамутненным проблемами и ответственностью взглядом на мир.
   С местами, где я жил...
  
   Сегодня мне уже кажется странным, что бомжа, обитавшего эти дни рядом с офисом, нет. Урна переполнена - очевидно, стараниями гуляющей по ночам молодежи. Осматриваюсь - словно потеряв нечто важное и используя последний шанс это найти.
   Захожу в офис.
  
   Спустя три часа после начала рабочего дня большая часть офиса мается дурью. Вяло перебирая данные, неторопливо составляя отчеты и параллельно нет-нет, да и посиживая на "вконтакте" сотоварищи через мобильники, которые наши "айтишники" контролировать не могут, как ни крути.
   Миша Стеганцев - мой ближайший из адекватных и разговорчивых соседей по офису, - рассказывает о прочитанном им в одной статье казусе.
   - И вот, эта бабуся решила организовать убийство какого-то 63-летнего родственника, потому что его сын что-то там мутил и вроде как шлепнул ее внучку еще в пятнадцатом году.
   - Не поздновато одумалась? - усмехается Дима Белов, зашедший к нам в отдел просто посидеть от крайнего безделья.
   - Ну, как-то так, - пожимает плечами Миша. - Теперь ей, говорят, могут впаять реальный срок. Она типа бомжу какому-то дала аванс, а вообще - предлагала пойти на дело чуть ли не каждому встречному.
   - И все, finita la comedia, - смеется еще один мой товарищ по офису Дима Чертков. - Потому что думать надо сначала.
   - И ты считаешь что бабку надо посадить из-за такой херни на старости дет? - с некоторым унынием в голосе спрашиваю у Черткова.
   - Так пусть знает, каково это - быть крутым мафиози, - невозмутимо отвечает Дима, и все, кроме меня, смеются.
   Да черт с ней, именно с этой бабушкой. Но вообще, я не очень понимаю - как можно осуждать человека всего лишь за заказ, тем более - невыполненный. Покушение? Чушь, им тут и не пахнет. Мы все заказываем и поучаем по заказу. Регулярно. Мы привыкли к этому. Для каждого из нас убивают регулярно. Днями и ночами - убивают и продают результаты убийств. Who cares? Каждый из нас приходит в магазин, покупает мясо, и факт этой покупки - знак того, что надо убить еще животных для мяса. И черта с два мы будем жить без этого мяса - многим оно вообще жизненно важно, так о какой нравственности может идти речь в вопросе заказа? Я, например, люблю иной раз перекусить нежной свининкой под сливочным соусом, но я не готов пойти убивать свиней, и я просто плачу в магазине тем, кто их выращивает и убивает. Мои руки чисты. В чем тогда вообще проблема, если руки бабушки чисты?
   - А у меня, на "Броневой", - добавляет Миша, - прямо около входа в метро нашли мертвого бомжа. Утром видел. Там менты собрались, описывали его, уже собирались в карету грузить. Накрыли так еще пакетиком. Мерзкая картина. Он уже при жизни начал разлагаться, мне кажется.
   - Ты его еще и разглядывал? - усмехаюсь.
   - Да, даже карманы обшмонал - на проезд не хватало, - гогочет Миша.
   - Фу, бля, я только собирался сходить на обед. Теперь точно не пойду, - морщится Дима Чертков.
   - С твоим-то вечным жором? - усмехается Белов и встает с мишиного стола. - В общем, звоните, как соберетесь подышать. У меня срочная инет-конференция.
   - В "контакте" сидишь, буржуй злостный? - Дима Чертков - с намеком на то, что Белов - один из немногих руководящих менеджеров среднего звена с открытым уже который год выходом на любые ресурсы "сети".
   - Вся страна работает, какой "контакт"? - Белов; уже выходя из офиса.
   Меня посещает какая-то странная мысль насчет последнего мишиного рассказа, но я ее отбрасываю.
   Who cares?
  
   Ближе к вечеру - стою и курю вместе с коллегами. Курю не в затяг. Дима Белов рассказывает, что его старая знакомая, давно переехавшая в Самару из того же загибающегося городка, откуда он сам родом, на днях потеряла дочь. Ребенок выскочил перед поездом, пока мать отвлеклась. А ее муж, торопясь домой, попал в автокатастрофу. Женщина едва не свихнулась, но смогла добраться до больницы, в палате которой приходил в себя ее супруг, где ее, потерявшую сознание от стресса и истощения, благополучно уложили в соседнюю палату.
   На это ни у кого не находится подходящей циничной шутки, и мы просто молча киваем. Я курю не в затяг. Бросил, в общем-то, довольно давно - душила жаба регулярно платить триста рублей за пачку приличных сигарет, не говоря уже о премиальных, - но сам ритуал иногда провожу. Стоять в компании курящих с пустыми руками - знак неуважения, как ни отмазывайся.
   Смотрю на часы. С искренним удивлением вижу, что сегодня уже пятница. Понимаю, что мне необходимо срочно придумать что-нибудь оригинальное в адрес Юли, пригласить ее куда-нибудь или типа того. В крайнем случае - пригласить ее к себе.
   - Господа, последний рывок на амбразуру - и выходные, - словно прочитав мои мысли, заявляет Дима Белов, швыряет окурок мимо урны и приглашает всех пройти за ним внутрь здания офиса.
   - Оптимист, блин, - вздыхает Миша.
   - Уже завтра мы поймем, что, на самом деле, все прекрасно, - добавляет Дима.
  
   "Мне надо уехать на выходные. Очень срочные дела. Извини, если подвела сегодня. Я тебе обязательно позвоню, как только вернусь"
   С этой смски от Юли начинается завершается период одних раздумий и начинается период других. Честно говоря, такого расклада я не ожидал. С другой стороны, она - свободный человек, что тут скажешь? Странная, едкая нотка ревности отыгрывает в глубине сознания, но это слишком несерьезно. Происходившее вчера казалось мне вполне откровенным, переходом на некий уровень близости, но что творилось в голове Юли - неизвестно, а потому и напрягаться не следует.
   Еще рано ревновать. Или поздно.
   Но ведь, если взглянуть в глаза фактам, можно увидеть, что дело не в ревности. Просто я чертовски боюсь сегодня остаться один. Кажется, может произойти что-то, чего я сам не ожидаю, нечто худшее, чем я могу от себя ожидать.
   Спустя полчаса я выключаю рабочий компьютер, и становится совсем тихо. Большая часть обитателей офиса разошлась, и сейчас первая волна одиночества уже катится на меня. По часам - почти конец "всеобщего" рабочего дня. И рабочей недели, которая оказалась самой странной за все последние месяцы, если не сказать - за всю жизнь.
   Подумываю позвонить Лехе - его номер у меня определенно есть, да и почему бы не перетереть все с ним? Как только нахожу нужный пункт в справочнике, поступает входящий звонок с номера, который мне совершенно не знаком.
   - Привет, - женский голос; немного жестковатый с легкой хрипотцой, но довольно молодой.
   - Привет. С кем имею честь?
   - Ой, точно, я же не давала тебе этот номер, - хихикает. - Аня Калинина, помнишь?
   Помню ли я Аню Калинину? Ну, да - работал с ней, еще когда не был женат, в другой конторе. После моего перехода мы переписывались временами на "вконтакте", пару раз созванивались по какой-то практической нужде, но вот уже больше года я ничего о ней не слышал. Боюсь, сейчас это не самый интересный для меня человек.
   - Ну, а как же. Какими судьбами?
   - В общем, у меня беда. Подруги регулярно сваливают за город, а мне что-то влом. Вот и ищу, чем заняться в городе с пользой да удовольствием, так скажем, - делает паузу, покашливает; продолжает. - Недавно вот встречалась с Мишкой Меньковым.
   - О, - смутно вспоминаю, кто такой Мишка Меньков; ну очень смутно. - И как он?
   - А, что-то калдырит часто, женился не очень удачно - по залету. Такие дела. А сегодня решила разведать - как там Дениська поживает.
   Ее тон меня бодрит. Есть в нем нечто знакомое, вылезшее из глубин памяти, из массы людей, которых я знал, и которых уже нет для меня, из полных эмоций ситуаций и событий, которые стали бесполезной пылью прошлого...
   ...из мест, где я жил.
   ...жил...
   - Дениська, - кривлю голос в тон ее издевательскому обращению. - Как я это ненавижу, знаешь ли, - улыбаюсь, слыша ее смех. - Ладно, давай посидим сегодня. Я, в принципе, уже свободен.
   На пару секунд тишина заполняет пространство между нами.
   - И я свободна.
  
   Мы договорились о встрече в средней паршивости кафе, потому что Аня не любит пафосные, как она выражается, рестораны, а идти в шаверму с водкой в стаканчиках было бы как-то не под стать такой встрече. Сошлись на забегаловке "Таймс Сквер" на Лиговке.
   Аня опаздывает минут на десять, но меня это не сильно напрягает. Я задумываюсь о том, как ехать домой - пьяным за рулем или на такси. Опустошенность, возникшая с момента получения смски от Юли, снова толкает меня на первый вариант. Но она недостаточно велика чтобы решить за меня. Надеюсь.
   - Боже ж ты мой, как ты похорошел, - улыбается и обнимает меня; целует в щеку, а я - ее, по старой традиции.
   Она стала стройнее, порядком похудела, а ее лицо стало светлее, но какой-то болезненный нагар на губах и легкая желтизна на щеках есть. Ее грудь выпирает крайне соблазнительно и кажется больше чем раньше - в пропорции к похудевшему телу.
   - Ты что-то не загоревшая, - замечаю, предлагая жестом пройти к кафе.
   - А некогда. Я нынче задрот, - вздыхает. - Да, еще и спортзал без солярия. В общем, все как-то не вырваться.
   - А подруги?
   - Ненависть, - прикладывает ладонь ребром к горлу.
   - Женская дружба - она такая, - усмехаюсь.
   Мы садимся за столик, который я решился, вопреки "антипафосности", зарезервировать по дороге.
   Мы заказываем сразу, чтоб не выслушивать через каждый пять минут вежливые вопросы официанта неопределенной национальности. Я заказываю салат с мясом и бокал вина, а Аня - то же вино и нарезанное авокадо.
   - Плотно питаешься, смотрю, - с улыбкой замечаю, отдавая меню официанту.
   - Ой, да куда там. Каждый грамм - жир на жопе, - махает рукой. - Знаешь, есть у меня одна знакомая - жирная, как теплоход, кривоносая, сиськи первого размера - в общем, некомплект.
   - Кому как, - смеюсь.
   - Прости господи, - кивает. - Так вот, я с ней тут как-то встретилась и спрашиваю - мол, а че ты не худеешь, ты ж давно собиралась. А она мне, такая, мол - мне врач говорит, что у меня такой метаболизм сложный, и сердце пошаливает, поэтому физические перегрузки нежелательны, а пить жиросжигатели я вообще боюсь - все эти аминокислоты - от них вообще, мол, сдохнуть можно, и я сижу на диете, но не помогает.
   - Ну, бывает.
   - Ну, я ей - мол, понятно. Стоим такие, курим уже на разводе по своим. А у нее, я заметила, когда она сигареты в сумочку убирала, торчит прямо из внутреннего кармана здоровый такой "сникерс".
   На слове "сникерс" я впадаю в приступ смеха.
   - Как подлодка размером, - еле говорит через свой растущий смех Аня. - И я ее типа невзначай так спрашиваю - а че ты, мол, сладкое-то ешь? А она мне - типа, стресс надо снимать иногда.
   - Прелесть какая, - вздыхаю и поднимаю весьма оперативно доставленный бокал вина. - За встречу.
   - За то, чтобы почаще - заодно, - улыбается.
   Мы молчим недолго. Мне вспоминается один факт.
   - Кстати, видела по соседству - через дом, - ресторан?
   - Угу.
   - Несколько нет назад его капитально восстанавливали после того, как придурок на машине влетел в витрину.
   - Это как? - ошарашено улыбается.
   - Ну, умудрился на своем "бентли" как-то зацепиться, вскарабкаться и протаранить все помещение. Там, по-моему, кого-то даже насмерть придавило.
   - Дебилы. Понапокупают прав, - вздыхает.
   К тому времени, как приносят заказ, мы уже вовсю обсуждаем жизнь и трудовые подвиги каждого из нас. Я стараюсь уклоняться от темы развода, но доходит и до нее. В общем-то, лично мою бывшую жену Аня знать не могла, поэтому никакого особого эмоционального отклика она не дает. Сама она нынче одна. Бокалы на столе сменяют стаканы для виски, и их содержимое обновляется довольно часто.
   Со временем доходим и до темы ее последнего расставания с парнем. Они были вместе год. Он плотно сидел на каких-то веществах, но она хотела его увести в здоровый мир, потом начались ссоры, приоритеты сменились, и она плюнула на это излечение.
   - Дерьмо случается, в конце концов, - она проводит пальцем по окружности стакана.
   Я смотрю в окно. В сторону "обводника". На пару секунд прикрываю глаза. Открыв снова, несколько удивляюсь картине вокруг, хотя ровным счетом ничего не изменилось. Я снова буду в пьяном угаре. И того, что было у меня последней ночью, уже нет. Смотрю на Аню.
   - Как-то у нас в классе... - внезапно продолжает она. - У нас в школе, - уточняет, - нам дали задание. Надо было написать, что бы мы хотели купить, чтобы стать счастливыми. Эксперимент это был или еще что-то - не знаю. Может, глупая шутка педагогов. Каждый написал свое. Кто-то - машину, кто-то - свой дом, кому-то понадобился вагон пирожных, кому-то крутой мобильник. Один мальчик написал "Чтобы мама была здорова и чтобы девочка, которая мне нравится, в меня влюбилась". Училка ему такая: "Но это же нельзя купить, ты что, Вова?"
   Пауза. Она втягивает сигаретный дым. Почему я не заметил, как она прикурила? На улице моросит неожиданно начавшийся дождь. Далекие огни фонарей "лиговки". Вечер скоро иссякнет, и начнется настоящая ночь.
   - А он ей: "Можно", - вздыхает. - Тихо так, будто бы со страхом. Она его отругала. Над ним все смеялись. Все знали, что ему нравилась Таня. Блондинка, из благополучной семьи.
   Снова затяжки. Я слушаю. Я не слушаю. Я здесь и за окном. Я растворяюсь в ночи.
   - Но вот какая штука. Оказалось, что его мама болела тяжелой формой рака, а папаня бухал, как свинья, и в семье не было денег на лечение, и мама его вскоре умерла. А он все понимал, и он хотел купить ее здоровье, понимаешь?
   Киваю.
   - А Таня связалась с интересной компанией. Начала нюхать кокс. Потом попробовала "крокодил". Потом пошла по рукам и начала подрабатывать в эскорте, а потом - в "веб-камах". А потом... - затяжка. - А потом просто пропала. Никто о ней больше ничего не слышал. Мама умерла от недостатка денег, а Таня оказалась шлюхой, которую можно было купить незадорого. Маленький мальчик знал наперед все. А мы смеялись и не верили.
   - Логично. Вы были детьми.
   - Ха, - качает головой. - Мы и остались ими. Мы и сейчас слишком сильно верим в людей. Наивно. Вокруг море мусора. Большинство людей вокруг - свалки дерьма. Одинаковые фантики от конфет, шоколадок, коробки от сока, пакеты от чипсов. Просто мусорные баки с одинаковой начинкой в разных конфигурациях. Маленький мальчик это видел и сказал. Может, сам того не понимая, но сказал. А мы слишком взрослые, чтобы называть дерьмо дерьмом. Мы боимся, что нас испачкают. И параллельно сами зарастаем грязью. И не ищем свежих, не ставших свалками отходов людей, потому что боимся, что они окажутся лучше нас. Так и живем.
   - Маленькому мальчику просто нужна была живая мама.
   - Маленькому мальчику просто нужно было все, но купить он это не мог.
   - Хочешь сказать, все покупается?
   - Хочу сказать, что маленький мальчик так и будет мечтать о том, как все придет само собой, если не начнет жить по-новому.
   Поднимаю взгляд на ее лицо. Несколько секунд смотрим друг на друга. Она махает рукой, отрицательно мотает головой и откидывается на стуле.
   - Забей.
   - Да нет, ты права.
   Молчим.
   - Значит, у тебя и официально уже все оформлено, и по факту вы разошлись, - констатирует.
   - Угу, - не хочу распространяться дальше; не хочу снова поднимать подробности.
   - Это все верно.
   - То есть?
   - Все, - затягивается - уже, следующей сигаретой, за которой я снова не уследил. - Ничего случайного. Просто все становится на свои места, рано или поздно.
   - А потом умираешь, и некому делать выводы, правильно все было или нет, - пожимаю плечами; смотрю в стакан, на самом донышке которого еще что-то поблескивает.
   - Никто не умирает, - усмехается. - Просто есть точки - начало и конец отсчета. Нам недоступно таинство смерти. Мы плывем по течению. Плывем и плывем, и что-то обходим, а с чем-то сталкиваемся.
   - А я сейчас как кое-что в проруби, - вздыхаю; мир немного покачивается, когда я привстаю на секунду.
   Она молчит. Официант вежливо интересуется, не желаем ли мы чего-то еще. Аня с тоном умудренной опытом стервы говорит "Нет, мальчик, у нас все уже есть", а я просто прошу его дать счет.
   - Такси надо вызвать, - Аня лезет в сумочку, достает кошелек и мобильник.
   - Я тебя отвезу.
   - Свихнулся что ль? - усмехается; замирает на пару секунд; откладывает кошелек. - Ты серьезно, Дениска?
   - А че такого? - оттягиваю уголок рта. - Ночь нежна.
   - Я пока еще готова пожить, - с серьезным видом. - А вообще... - вздыхает. - Чертово лето. Так всегда. Всегда блудняки. Всегда неопределенность. Мы все теряемся именно летом. Почему?
   - Потому что не страшно замерзнуть, - отвечаю. - Потому что мы не боимся исчезнуть. Раствориться.
   - Хотя и хотим этого, в глубине души.
   - Но не так, как приходится.
   - Давай-ка, я переночую у тебя. Как тебе идея?
   - Давай, - пожимаю плечами; предложение не ломает мою апатию, и безразличие берет свое. - Места у меня хоть отбавляй.
   - А то что-то ты совсем никакой, - берет счет. - Выпили-то, как украли.
   Достаю кошелек и вытаскиваю пятитысячную банкноту.
   - Даже не думай, - махает руками Аня.
   - Сейчас трудно думать, - кладу банкноту рядом с ней. - Кажется, тебе сейчас деньги нужнее.
   - Хоть раз бы дал погулять за свои, - горестно вздыхает; кладет мою купюру в счет. - За чаевыми сам следи.
  
   Я отлично вижу дорогу. Ясность взора и концентрация внимания появились сами собой - стоило сесть за руль. Видимо, условный рефлекс активации мозга за рулем в пьяном состоянии вырабатывается довольно быстро. Странно, что я раньше не обращал на это внимания. Возможно, из-за того, что раньше я никогда столько не пил. Вечерами. Неделями. Месяцами.
   - О сексе даже не думай, - внезапно находится уютно свернувшаяся на пассажирском сиденье Аня. - Не потому, что ты урод, а потому что сегодня я просто не хочу. А так ... - пожимает плечами.
   Улыбаюсь с некоторым снисхождением. Она кидает на меня озорной взгляд и отворачивается к дороге, проносящейся за стеклом.
  
   Я устраиваю Аню на диван, а сам иду принять душ. Быстро обмывшись, выхожу на кухню и смотрю в окно, вглубь очередной странной ночи. Я потерял дверь, которая заставляла меня изучать себя, требовать у себя ответа на вопрос, который, видимо, так и останется окаменевшим набором слов.
   Летом мы действительно меньше боимся умереть. Занятная вещь. Люди гуляют и веселятся, предполагая, что уж сейчас, когда вокруг столько жизни, дневных солнца и тепла, нежного ночного воздуха, с ними ничего не может произойти. Но ведь кто-то же умирает летом.
   Вспоминаю, как я когда-то, лет в двадцать, наверное, впервые задумался о том, что когда-то умру. Впервые по-настоящему подумал об этом. Осознал тот факт, что все, чем я живу, что вижу и понимаю - все это сотрется в один момент. Что мир продолжит жить без меня, выплюнув мои сгнившие останки в цикл круговорота веществ. Просто наступит момент, когда все перестанет иметь какой-либо смысл, и я исчезну. Я тогда был жутко перепуган этими мыслями, и несколько дней ходил сам не свой. Тогда лишь я понял, почему так бессмысленно счастливы те, кто по слабоумию или наивной глупости верит в тот свет и загробную жизнь. Они не встают перед той стеной осознания того, что смерть лишит их всего, сотрет их, сделает все, что происходило в их головах, пустым воспоминанием в головах других людей, которые тоже рано или поздно исчезнут. И в какой-то момент, о каждом из нас забудут все - то есть, рано или поздно появится поколение, которое и знать-то не будет ничего о том, кто умер десятки и сотни лет назад. Перешагнув эту пустоту, я стал жить дальше, опираясь на то, что нет смысла и рассуждать о том, что безоговорочно нагрянет, и это оказалось единственным выходом. Мы все живем под топором палача, который слишком хорош в своей профессии, чтобы дать нам шанс жить вечно. Топор в любом случае опустится - рано или поздно. С палачем можно договориться об отсрочке - чем больше финансовых вливаний, тем милосерднее экзекутор, но долг для него превыше всего. Люди, которые безумно, сказочно богаты и управляют всем миром, и грязные бомжи с улицы умирают одним и тем же путем. Вопрос лишь в том, кто спокойнее относится к смерти. С одной стороны, достойный человек, обладающий многомиллиардным состоянием, и проживет дольше, и будет похоронен красиво - бомж-то, понятное дело, протянет до первого туберкулеза или гангрены. Вот только бомж, скрючившийся в проулке между домами и умирающий своим прогнившим телом, уже в безрассудстве, и он уже потерял связь с миром, и ему уже плевать, как он умрет - он лишь ждет последнего момента покоя, чтобы хоть на дол секунды ощутить свободу от боли и страданий. А миллиардер думает о том, как он будет похоронен - о почестях, о семейном склепе, о шикарных похоронах, о которых расскажут в новостях. А зачем?
   И миллиардер, и бомж рано или поздно превратятся в одну и ту же мертвую болванку из мяса, жира и костей. И веры в то, что при этом душа останется бессмертной, может быть и у одного, и у другого одинаково. Разочароваться в ней ни один, ни другой, не успеет. Боль потери самого себя будет заглушена вплоть до остановки обменных процессов в организме. Ослепить себя верой - единственное, что может сделать человек, чтобы получить обезболивающее.
   - Мне было шестнадцать, - возникает сзади Аня; она в красном лифчике и своих стильных дырявых джинсах; босиком. - Я до одури влюбилась в одного парня из соседней школы. У его отца были крепкие связи в одном институте, ему светило большое будущее. А мы... - на секунду притягивает внутрь верхнюю губу, - ...мы были счастливы - могли гулять и разговаривать часами, так классно понимали друг друга, и я все хотела ему отдаться, стать к нему еще ближе, но он был слишком стеснительным, не решался пойти на близость, а я ждала его активности. Как-то, его отец договорился об отправке его на месяц в Германию по какой-то там крутой программе. Он опаздывал, и, когда он подбегал к автобусу, который собирал всех, чтобы отвезти в аэропорт, его сбил черный "ленд ровер". Я хорошо помню, что это был черный "ленд ровер", потому что в новостях потом рассказывали, что эта машина была сожжена какими-то бомжами через некоторое время, и я знала, что это сделали не просто какие-то бомжи, а те, которых нанял отец этого парня. Но ничего ведь от этого не поменялось. И я сходила с ума, долго мучалась, не могла осознать все это, каждый день находила себя в какой-то чужой реальности, где одиночество стало для меня нормой. Тогда я решила, что никого и никогда больше не полюблю.
   - И как?
   - Так и не полюбила. Не смогла. Мне никто так и не стал по-настоящему близок. А время идет, - качает головой. Но что бы я ни говорила тебе сейчас, какой бы умный и мудрый вид ни делала, я понимаю, что я - полная дура. И, все-таки, стоит самому зашивать свои раны. Наживую, без обезболивающего, - махает рукой в сторону стоящих на столе полупустой бутылки с "мартини". - Да, это больно. Это мерзко. Иногда - просто невыносимо. Но если ты выдержишь это, раны заживут, и все это останется страшным сном. А если сдашься - раны будут гноиться всю жизнь. И всю жизнь ты проведешь в ступоре от боли. А это тяжело, Денис, очень тяжело. И - что самое дерьмовое, - абсолютно неблагодарно.
   - Нас никто не поблагодарит за страдания, - киваю. - Я знаю. Мне надо лечить себя.
   - Не ломай себя этим, - на ее глазах выступают слезы; она скрещивает руки на груди. - Как бы я хотела дать себе такой же совет.
   Я подхожу и крепко обнимаю ее. Она плачет, вытирая слезы о мою грудь. Глубокая ночь. Глубокая, как все последние. Я не жалею, что потратил время на Аню. Это нужно было мне больше, чем ей. Или, по крайней мере, также.
  
  
   Ранним утром я, проснувшись и обнаружив, что Аня спит без задних ног - тушь размазана по лицу, поза эмбриона, - открываю ресурс, с которого читал юлины сочинения и оплачиваю еще один текст. Я хочу понять хоть какую-то логику этого повествования. Понять, откуда растут уши этого жуткого вымысла. Почему-то мне кажется, что с этим я и Юлю пойму лучше. Гудит голова. Медленно моргаю. Глубокий вдох.
   "Парень Алисе по душе. Возможно, его не стоило бы истязать, но он сам обрек себя на все это - сам позвонил и сам захотел, чтобы все прошло именно так. Все, за исключением...
   Он лежит перед ней на кровати, привязанный по рукам и ногам и с завязанными глазами, и тяжело дышит и несет какую-то нелепицу, и вожделение окончательно застилает ему внутренний взор. Ни осторожности, ни презерватива. Наивно и глупо. Алиса нежно поглаживает уродливое, с широким отверстием и массивными зазубринами лезвие ножа для сыра. Подходит к кровати, и решает наградить паренька за его страстные речи, обращенные к ней. Кончиками пальцев ласкает его дрожащий, накачанный кровью член, подтянутую мошонку, бедра. Он стонет, и это почему-то разъяряет Алису, и она решает перейти непосредственно к основному действию. Она забирается на голову парня и прижимается клитором к его рту, и хватается руками за спинку кровати, ощущая, как старательно работает язык чрезмерно возбужденного парня"
   К чертовой матери все эти тексты. Все, не хочу их больше видеть. Они ничего не дают. Только отнимают силы на попытки понять, в чем их глубинная суть. Элементарное гуро для особо одаренных. Нет никакой сути.
   Закрываю ноут. Нахожу на кухне все ту же бутылку. Урча от злости, делаю пару больших глотков. Ухожу спать дальше.
  
   Природа
   Начинают свои звонкие дневные песни птицы. Солнце понемногу заливает окрестности, и краски меняют свои тона. Мир в этом своем уголке становится подвижным, тепло ускоряет темп развития жизни, и все - от самого крупного животного в местном зоопарке до тоненькой травинки на лужайке, - начинают новый день, ожидая от него роста, новых перспектив, новых возможностей, пусть и примитивных. На небе - ни облачка. Яркость дня обещает быть максимальной. Мир стремится к радости и росту.
  
   Город.
   Шум автомобилей растет, подобно взрывной волне - от центра и до окраин ускоряется движение, и движение несется за город, в парки, в места массовых развлечений, на семейные и экстремальные аттракционы, в аэропорты и на вокзалы, на выходные рабочие смены и на гулянки. Здания - от стареньких "кораблей" и "хрущевок" до тридцатипятиэтажных небоскребов, - освещаются солнцем, оживают, словно воскресают из гибельного ночного сумрака и становятся хранилищами жизни, находящейся в постоянном движении - движении к радости и росту.
  
   Я
   Я встаю на своей кровати и тут же падаю обратно от смеси головной боли и круговорота головы вокруг земной оси. Спустя какое-то время - может, через минуту, может, через три часа, - повторяю попытку, но уже более тщательно, с меньшей жалостью к себе. Успешно. Встаю на ноги и, качаясь, иду в туалет. Слив избыток влаги, подхожу к дивану и обнаруживаю, что Аня уже ушла, оставив записку.
   "Круто погудели. Повторим как-нибудь. Не проспи все на свете. Анечка"
   Мне казалось, что она была более ужрата, чем я. А во время ночного разговора нам обоим, наверное, казалось, что мы абсолютно трезвы, просто немного расстроены. Чертов алкоголь - его шутки иногда еще веселее, чем проделки тяжелых наркотиков.
   Сегодня, определенно, выходной. Меня мутит. Я полон ненависти к себе. Я стремлюсь к ненависти и дальнейшему грехопадению.
   Весь день проходит впустую. Квартира кажется мне наполненной сырым яичным белком - я продвигаюсь в нем, скользя и чертыхаясь, но выходить наружу не хочу. Разогреваю полуфабрикаты где-то в районе трех-четырех часов дня и уничтожаю их с циничным видом, полным безразличия к судьбам мира.
   Вечером обнаруживаю, что мне в "скайп" писал брат - Кирилл, - и решаю перезвонить ему. Он живет в Москве. Уехал туда пару лет назад, найдя какую-то там телку по переписке. Их роман оказался довольно крепок, и спустя год-другой знакомства они поженились. При этом, переехать он решился где-то за месяц до свадьбы, а до этого они просто встречались, когда она к нему приезжала на выходные, праздники и тому подобное, ну, или когда он позволял себе вырваться и свалить в Москву, как я тогда это называл, "на блядки". Меня забавляло то, как искренне девочка верила в непорочность своего парня на расстоянии, в то время, как он совершенно невозбранно перепихивал пару-тройку не подозревающих о существовании друг друга питерских девчонок. Что его невеста там делала - тоже неизвестно, но масштабы его кобелизма на тот момент были довольно высоки, и перекрыть их ей вряд ли было легко.
   Обмениваемся малополезной информацией о том, как кто живет. Скидываем друг другу какие-то приколы, параллельно черпаемые из интернета. Мы всегда неплохо общались - вероятно, потому, что разница в возрасте у нас всего в год - он младше меня.
   Кирилл рассказывает, что одного нашего общего знакомого из Москвы благополучно закрыли за торговлю детьми. Этакий продавец "сладенького" для богатых извращенцев.
   - Ну, вот так не повезло чуваку, - вздыхает под конец рассказа.
   - Не повезло? Если он торговал детьми, туда ему и дорога.
   - Ой, да ладно, - махает рукой, едва не попадая по экрану своего ноутбука. - Всякое может быть.
   - Ну, ты сам-то понимаешь, - не унимаюсь, - что чувак торговал детскими задницами, не?
   - Слушай, это бизнес. Никто не безгрешен, - разводит руками. - Вернее, так - мы все по уши в дерьме. И оправдывать себя только потому, что мы не совершаем одних поступков и совершаем другие - не вариант. В конце концов, он же сам не педофил. Просто организатор.
   - Ну, может, на "зоне" ему мозги вправят.
   - Ни черта ему там не вправят, - усмехается. - Знаешь, если есть желание исправить человека, который преступил черту типа работорговли, педофилии, изнасилования, легче его сразу убить, чтоб не мучился. Тюрьма никого не исправляет. Только делает большим моральным уродом.
   - Думаешь?
   - Знаю. Есть знакомые такого толка. Ну, то есть, формально, тюрьма должна быть исправительным учреждением. Но это как с ментами - они тоже должны бы работать на благо общество - например, ловить пиздюков малолетних, которые пьют и курят, проводить разъяснительную работу. А при тебе хоть раз за эти семь лет, что действует закон, хоть кого-то ловили за курение в общественном?
   - Боюсь, нет, - смеюсь.
   - То-то и оно. На словах - полиция, стражи порядка, а на деле - те же кассиры "макдональдса", которые отабатывают на своем поприще часы от сих до сих. И им, по сути, глубоко насрать на общественные тенденции - лишь бы премию за квартал нормально закрыли, и план выполнился.
   - Но Геша-то все равно не прав, - говорю, имея в виду того самого торговца детьми. - Мне кажется, всегда можно одуматься и остановиться.
   - Думаешь? - со скепсисом. - А как насчет людей, которые его крышевали, насчет клиентов и так далее? Ему бы часом бошку не снесли?
   - Придумал бы что-нибудь. Лег на дно. Не знаю. Всегда можно остановиться, как бы ни перло, если знаешь, что итог плачевен.
   - А кто знает? - отпивает что-то из старой потертой фирменной кружки "СОЧИ 2014", стоящей рядом с ноутбуком. - У меня знакомый работал в психушке. Для наркоманов - типа диспансер. Не суть. Так вот, как-то попал к нему один его знакомый через третьи руки - ну, типа седьмая вода на киселе. Был нормальным парнем - девушка, учеба, родители хорошие, успешные. Начал по совету хороших друзей ширяться. Попал на облаву в одном притоне под дозняком, в результате - свихнулся напрочь. В один прекрасный день мой этот кореш ночью на обходе застал этого паренька в толчке, жрущим дерьмо из унитаза под присмотром нескольких архаровцев со спущенными штанами, дрочащих на него. Потом выяснилось, что жрать фекалии его уговорили за коробку спичек. Черт его знает, зачем она нужна ему была. Может, прикуривать хотел, как блатной.
   - Пиздец, - только и нахожу, что вставить в паузу, в течение которой Кирилл снова отпивает из своей кружки.
   - То-то и оно. Он тоже думал, что всегда сможет остановиться. Думал, что система его не касается. А система жрет всех. Вступая в дерьмо, можешь читать себя чем угодно - хоть Иисусом, единственным и неповторимым, - но измазан будешь, как и все. Зачастую остановиться в принципе невозможно. Как пелось в одной хорошей песне, "с карусели не слезешь, пока ее не остановишь".
   - А крутят ее другие, - согласно киваю.
   - То-то и оно. Ты какой-то задерганный. Сам-то не подсел ни на что?
   - Есть немного, - показываю в камеру пустую бутылку от "мартини".
   - Из-за нее все? - понимающе спрашивает. - Ден, не губи себя. Найди приличную телку, трахни, как следует, и заживешь по-новому. Смой с себя эту грязь.
   - Хороший совет.
   - А я тебе говорю - рабочий совет. Главное - не по проституткам иди, а именно как положено. Профит обеспечен.
   - Подумаю, че можно сделать, - искренне улыбаюсь.
   Некоторые люди сами не представляют, как близко к состоявшимся фактам то, что они предвещают.
   После еще часа вялотекущего разговора мы отключаемся друг от друга. Вечер. Мобильник Юли выключен. Не представляю, где она может быть. Мог бы поехать и проверить, не дома ли она, но не хочу выходить сегодня. Никуда.
   Как уснуть?
   - Когда я была маленькой и не могла уснуть, папа клал мне под подушку свои часы. Механические. Они тикали сквозь подушку, и меня это гипнотизировало и усыпляло. Всегда срабатывало - без сбоев. Даже когда я болела, и было плохо. Как-то папа уехал в командировку, а часы оставил, чтобы мама их заводила и запихивала мне под подушку, пока его самого нет. Потом я узнала, что папа никуда не уехал. Папа умер от рака. А часы остались у меня. Но с тех пор, как я узнала, что он умер, этот трюк больше не действует.
   Это она рассказывала мне когда-то давно. Все, связанное с ней, было давно. Слишком давно. Но на некоторые вещи наша психика слишком крепко западает. Самые крепкие ассоциации - за тем, о чем не задумываешься. За странными, рваными фразами, запахами, вкусами, нотами...
  
   Я беру телефон. Звонит она. Не знаю, почему. Долго выжидаю. Не сбрасывается. Поднимаю трубку. Тишина. Мое "Алле". На том конце - мой же голос.
   "Извини, но ее уже нет"
   Я хочу спросить что-то, но голоса нет. Потому что он там. Он в трубке. Он повторяет. А я плачу.
   "Извини, но ее уже нет"
  
   После пробуждения в холодном поту от этого сна, я засыпаю снова - теперь уже до двух часов дня. Чувствую себя разбитым и иссушенным. С трудом встаю и нахожу мобильник. Звонила Аня. А я вчера так и не узнал, нормально ли она добралась утром. И теперь звонить смысла нет. Мне ни с кем нет смысла говорить. Мобильник скоро сядет, а завтра рабочий день, и его нужно зарядить.
   Выхожу на кухню и выпиваю почти литр уже постоявшей кипяченой воды. У нее мерзкий привкус накипи. У всей моей жизни такой привкус. Снаружи - прозрачная чистота свежевыбритого менеджера на блестящем не сильно стареньком "ауди". Внутри - сущее дерьмо, затхлость и застой.
   До вечера я бессмысленно прокручиваю новостные ленты в социальных сетях, пока глаза не начинают просто пылать, а правая рука отваливается от гудящей боли в запястье. Старательно игнорирую непрочитанные личные сообщения. Наверное, Аня писала мне. Не хочу ни с кем говорить. Завтра.
   Вечером я жую заказанную через интернет пиццу - курьер оказывается единственным, с кем я за день обмолвился словечком, - и бессмысленно смотрю в стену - туда, где проявился дефект поклейки обоев - тоненькая вертикальная полоска, которую практически невозможно заметить, если не знать, куда смотреть. Уничтожая последний кусок пиццы и запивая его кока-колой, подумываю заняться рукоблудием, но тут же признаю, что сейчас у меня ни на что не встанет - моя апатия разрослась до масштабов, покрывающих какие бы то ни было инициативы, и сам факт, что я заказал пиццу вместо того, чтобы умереть с голоду, выглядит проявлением героизма с моей стороны.
   Почему-то вспоминаю, как однажды, еще в 19 лет мы с приятелем - еще тем разгильдяем и экспериментатором по жизни, - решили заказать одну проститутку на двоих. Точнее - придумал все это он, а я решил - чем черт не шутит. У той проститутки были шикарные груди пятого размера. Это точно помню, потому что на них я тогда кончил. А в целом - мой товарищ лежал сзади и совокуплялся с девицей, как положено, а я предпочел одновременно сношать ее в задний проход. Было довольно весело. И если кто-нибудь спросит, практиковал ли я групповуху, я скажу - да, а что такого? Большинство людей стесняются всего, что относится к сексу, а разве это верно? То есть, допустим, тех, кто не принимает никакие вещества, включая алкоголь, я понимаю - чистота рассудка, организма, туда-сюда. Но как можно отказываться от естественного - от секса?
   Мы часто врем себе в своих интимных желаниях. Лицемерие обездоленных - так это можно было назвать раньше, в эпоху скрытности и стыдливости. Эхо прошедшей войны за избыток серой, унылой нравственности - так это выглядит сейчас. Мы все и всегда хотим секса, если у нас все в порядке с головой. Кроме как в жутких болезненных депрессиях, Но если у человека есть любимый рядом, и он все равно в дерьмовом унынии - это уже проблема с головой. И мы постоянно скрываем свои желания, морщимся, чванимся, делаем вид, что нам все равно. Потом рождается культура сдержанности. Точнее - она уже родилась. Культура, которая приводит к появлению дебильных шоу с показыванием сисек в качестве юмора и убогими полупошлыми шутками. Сдержанный, скованный обыватель реагирует на это дерьмо, как на "остренькое", повышает рейтинг, улучшает показатели по рекламе. Если обыватель будет достаточно раскрепощен, ему будет плевать, он будет относиться к этому философски, рейтинги упадет, и реклама загнется. Так что, пуританская мораль лучше всего поддерживает маркетинг. Чем больше недоступного и постыдного, тем больше шансов делать из медийного дерьма конфетку за скромнейшие деньги.
   На меня что-то давит - то ли изнутри, то ли снаружи.
   Медленно, но верно засыпаю.
  
   С утра, по дороге на работу, я мало похож на то жалкое существо, которое все выходные просидело в своей норе. Подтянутый, бодрый, эффективный. А как иначе?
   После обеда приходят уведомления о том, что телефон Юли в зоне доступа, но я не успеваю ее набрать, потому что она уже звонит. Приглашает сегодня к себе. Говорит, она немного устала с дороги, но обязательно приготовит ужин сама, а остальное - на мое усмотрение. Я не задаю вопросов о том, куда она ездила и почему бы нам не сходить куда-нибудь, хотя хотел бы. Говорю, что с радостью приеду. Что перезвоню. На этом и договариваемся.
   Дима Белов появляется после обеда, на перекуре. Говорит, что ему снова надо съездить домой. Говорит, его отец при смерти. Его тон - ровный, как водная гладь. Взгляд - холодный, сухой. Все стараются молчать. Потом все, как по команде, начинают подбадривать его, но он отмахивается. Докурив, кивает всем одновременно и быстро уходит. За ним - прочие. Я остаюсь последним, говорю, что скоро буду. Сегодня холоднее, чем в выходные. Ветрено. Мир на что-то мне намекает, и я догадываюсь, что это как-то связано с Юлей, но после выходных горького болезненного карантина трудно быть хоть в чем-то уверенным.
   Ровно в шесть я уже стою на тротуаре. Пожимаю руку Мише, и он уходит к метро. Какое-то время стою и смотрю вокруг. Все кажется нереальным. Я хотел бы понять, почему так, и что за период жизни у меня настал, но, видимо, это вне моих возможностей. Вокруг проходит множество людей. Улица понемногу забивается машинами - светофоры создают все более длинные хвосты, звучат клаксоны, кто-то кричит что-то в открытое окно.
   Потираю лицо рукой. Смотрю на часы и обнаруживаю, что стою на одном месте уже пять минут, если не больше. Когда-то в детстве я считал, что "потеряться" - это пройти не в тот отдел магазина и оторваться от родителей, которые это не сразу заметили. Теперь, прожив больше тридцати лет, я понимаю истинное значение этого слова. Стоять и не понимать, куда идти дальше. Предложив самому себе пойти куда-то, не понимать, зачем туда идти.
   Мне нужно купить цветы.
   Мне нужно зайти в ювелирный магазин на углу.
   Мне нужно ни в коем случае не спрашивать себя "зачем?", нужно потерять само это слово.
   Я иду в магазин и покупаю золотую подвеску с крупным зеленым изумрудом. В ларьке неподалеку беру букет из семнадцати крупных алых роз. Все это - не задумываясь и не оглядываясь на то состояние, из которого я только что вышел. Кажется, стоит мне притормозить и прикинуть, что будет дальше - и я упаду прямо на асфальт, расплачусь и начну пускать сопли. Страх этого превыше всех прочих страхов.
   Пробка на выезде из города уверенно принимает меня в свои объятья, но уже через полчаса я проезжаю по единственной свободной полосе мимо валяющегося посреди дороги микроавтобуса, торчащего из-за обочины "камаза" и двух легковушек - целых наполовину. У каждой легковушки снесены передние части. Рядом стоят пожарные, отъезжает последняя "скорая", суетятся ДПСники.
   Реальность, в которой нет никого из тех, кого я знаю.
   Другая реальность. Реальность, в которой убивают людей, уничтожают целые города, превращают живых существ в куски кровавого мяса - это же не наша, не обывательская реальность. Очень просто отказаться от всего этого, если проезжаешь мимо и просто утапливаешь педаль газа в пол, стараясь ни в коем случае не смотреть даже в зеркало заднего вида, пока картина в нем не станет наверняка привычной и обыденной. Шесть или семь лет назад, когда мирных людей в Славянске закидывали фосфорными бомбами, я сидел и смотрел репортажи о той войне, перекусывая китайской лапшой с кисло-сладким соусом и попивая легкое пиво. Когда конфликт обострился, и началась полномасштабная война, я смотрел новости с полей сражений, запивая кока-колой пышную пиццу с ветчиной и пепперони. Когда в конце июне вечером я услышал о первых сорока погибших детях, мне стало скучно, и я лег спать, хотя был соблазн досмотреть матч Камеруна с Бразилией. В моей реальности никогда не было смерти. Не было войны. Не было настоящего насилия. Оглядываясь назад на все эти годы жизни, я могу сказать, что не знаю, что такое война, что такое боль, что такое потери. Я знаю лишь, что мне хватило аборта помимо моей воли и развода, чтобы начать уничтожать себя по кусочкам. И только сейчас я могу взглянуть правде в глаза. Сейчас, когда впереди - Юля, ее дом и покой этого вечера.
   Мы слабы тем, что не знаем, что такое действие настоящей силы.
  
   - Боже, я скоро смогу перепродавать их, - Юля восхищенно обнимает букет, который вышел действительно очень пышным, хотя цветов в нем не так уж много.
   - У меня есть хорошие знакомые поставщики, это надо обсудить, - осторожно придерживая ладонью ее щеку, целую ее губы; сладкий привкус; нежный аромат духов.
   - Ты что-то долго, - уже внутри, в гостиной, поставив цветы в большую керамическую вазу, замечает Юля.
   - Пробки. Там авария, недалеко от выезда из города.
   - Да? - с некоторым удивлением. - Печально, - уходит на кухню с кувшином - очевидно, набрать воды для цветов.
   - Я тут проходил мимо одной лавки, - достаю из кармана коробочку с подвеской и выжидаю, пока Юля вернется с кухни.
   - И ограбил ее? - она возвращается и заливает воду в вазу.
   - Немного, - открываю коробочку и демонстрирую Юле подарок.
   - Тво... - она явно немного опешила, и ее рот открыт, но слова уже слетели с языка куда-то в обратную сторону.
   - Я долго выбирал, правда, - слегка смущенно улыбаюсь. - И решил играть от того, что твой любимый цвет красный, значит, логично пойти в инверсию.
   - Сомнительная логика, - смеется и принимает коробочку из моих рук и достает подвеску. - Спасибо. Черт, я, правда, не ожидала. Очень красивая.
   - Гора с плеч, - театрально вытираю лоб.
   - Ты меня балуешь, ей-богу, - подходит и обнимает меня, целует в щеку. - Пора тогда и мне сделать ход, - отстраняется. - Бегом мыть руки, пока не остыло.
   - Ты, случайно, не работала в детском саду? - отвешиваю по дороге в ванную.
   - Нет, но меня когда-то тянуло... - речь ее замирает, - ...к детям. Недолго.
   - И чем сегодня ты меня шокируешь? - интересуюсь, повысив голос по шум воды.
   - Сегодня у нас лазанья. Оригинальный, можно сказать, авторский рецепт соуса "бешамель".
   Выхожу, вытерев руки о толстое розовое полотенце. Юля уже суетится, сервируя стол.
   - Слушай, ты прекрасно выглядишь. Ты образец стройности. И при этом ни в чем себе не отказываешь. Никакой диеты. В чем секрет?
   - Хороший вопрос.
   - Женщины всегда переживают на этот счет. Как правило, переживают.
   - Ну, я много времени уделяю спортзалу. Как ни странно, - вздыхает, расставляя посуду на столе. - А вообще, я довольно скромно питаюсь. Только по случаю позволяю себе такие излишества, - уходит на кухню.
   - А, так вот почему ты так рада меня видеть, - выдаю вслед.
   С кухни раздается юлин хохот и какой-то шум. Кажется, она едва не уронила что-то.
   - О, господи, да, твой приход - для меня единственная возможность как следует пожрать! - уже входя обратно, отвечает, не переставая улыбаться.
   - Рад быть полезным, - улыбаюсь в ответ.
   Уже опробовав и похвалив изысканными эпитетами действительно довольно аппетитную лазанью, я решаю полюбопытствовать насчет прошедших выходных.
   - Да, в общем-то, все прошло, как надо, - задумчиво кивает, не поднимая глаз, Юля.
   - Ну, здорово.
   Не хочет распространяться. Нужно ли искать причины? Нужно ли начинать ревновать? Хочу я того или нет, какие-то капли подозрительности и ревности уже просачиваются сквозь внутренние блокировки, но это вряд ли чревато серьезными проблемами. Пока что.
   - Устала немного, - добавляет; ее голос становится немного выше. - А как твой уик-энд?
   - Бесцельно, в основном, - не мешкая, отвечаю. - Ровно и гладко.
   - Это лучше, чем что-то другое, - оптимистично. - Как тебе сок?
   - Очень вкусно. Сама выжимала?
   - Конечно, - улыбается; вздыхает. - немного не та пропорция, которую хотела сделать, но в целом - коктейль именно таков.
   - А что там? - принюхиваюсь к своему стакану.
   - Киви, манго, яблоко... - начинает перечислять. - И еще кое-что, в общем, это мой любимый состав. Пить только охлажденным и свежим. И главное - пропорции.
   - Красота всегда в пропорциях, - подтверждаю, поднимаю стакан. - За лучшее окончание понедельника, что можно представить.
   - Не имею право не согласиться, - легонько цокает своим стаканом о мой.
  
   После ужина мы недолго стоим на балконе, обсуждая что-то. Потом Юля говорит, что замерзла, и мы идем в спальню первого этажа. Разговор продолжается, все также органично вписываясь в атмосферу вечера. Ответив на очередной мой вопрос, Юля ложится на кровать и потягивается.
   - Хочу в ванную, - изрекает, мечтательно глядя в потолок. - Согреться.
   - Помощь нужна? - интересуюсь.
   - Не-а, - хихикает и встает с кровати. - Вообще, у меня есть бзик. Я принимаю душ только одна. Всегда. Мне так комфортнее.
   - Ну, тогда я начинаю ждать, - вздыхаю и откидываюсь в кресле с широкими подлокотниками.
   На меня накатывает волна блаженного спокойствия, и в течение примерно получаса, пока Юля принимает душ, я дремлю. Удивительная пелена чистого покоя, какой я давно не видел и не ощущал у себя дома, накрывает меня с головой. Я тону в этом вечере.
   Юля возвращается. На ней красный халатик немного выше колена. Ее волосы - еще немного влажные и вьются сильнее обычного. Во всей ее фигуре и манерах читается какая-то элегантная усталость, и это меня очаровывает и будоражит одновременно, вызывает желание быть к ней ближе и заставляет просто любоваться ей. Она садится на кровать, и я ловлю ее дыхание в движениях ее умеренно пышной груди под халатиком. Перевожу взгляд на ее элегантно скрещенные ноги.
   - Ты начинаешь меня смущать, - с улыбкой заявляет.
   - Кажется, это взаимно.
   - Меня начинает мучить... жажда, - снова встает с кровати, заставляя мой взгляд строго следить за ее движениями. - Пойдем, посмотрим, что есть в баре.
   Мы долго перебираем разные вариации на тему алкогольных коктейлей, но останавливаемся на простом апельсиновом соке и, взяв по стакану, неспешно идем по юлиному дому, куда глаза глядят. Я замечаю, что мне еще не довелось пройтись по второму этажу, кроме как в верхнюю спальню вечером прошедшего четверга, и Юля пригласительным жестом обозначает мне путь наверх по лестнице цвета ореха.
   - Я никогда не понимал, в чем смысл жить одному в двухэтажном доме, - бормочу, осматривая большую комнату, минималистично обставленную мебелью из "икеа".
   - Я тоже когда-то думала, что лучше всего жить в однокомнатной квартире, - улыбается, говорит медленно и словно бы немного в сторону, совещаясь со своими мыслями. - Но потом образ жизни подсказал, что мне нужно больше пространства.
   - А я пока еще не перешел на эту стадию, - пожимаю плечами и неторопливо отпиваю сока, уверенно направляясь к большому синему дивану. - Это, наверное, нечто из элементов взросления.
   - Чушь, - махает рукой и подходит к массивному окну, из которого открывается вид на небольшой скромный дворик за домом. - Просто разновидность предпочтений.
   - Значит, я кролик. Или мышь, - сажусь на диван и смотрю на светильник, теряющийся на высоком потолке. - Короче, норное животное.
   - Всякое может быть, - отвечает с придыханием. - Но для кролика ты слишком долгоиграющий.
   - Медлительный, наверное. Я всегда долго принюхивался ко всему и долго определялся с решениями, старался не упустить ничего. Меня в детстве часто дразнили за это. Дети. В основном, нехорошими словами.
   - Люди часто пытаются угнетать то, что им кажется ненормальным. И дети, и взрослые.
   - Ну, люди любят самоутверждаться, становиться сильнее за счет тех, кто слаб, - произношу это очевидное утверждение, несколько смущаясь его простоты. - Когда мишень преподносит себя сама, это легко.
   - Ну, а у меня в жизни вышло так, что люди, пытавшиеся меня затоптать, уничтожить... - прерывается и оборачивается ко мне; ее взгляд слегка растерян, она часто моргает. - Эти люди сделали меня сильнее. Сделали меня такой, какая я есть.
   - Им следует быть за это благодарной? - уточняю.
   - Наверное.
   Решаю сменить тему. Что-то во всем этом разговоре начинает угнетать ее, и мне это совершенно не нравится.
   - А у тебя есть бумажные издания? Ну, настоящие книги?
   - Нет, - облегченно выдыхает и улыбается. - Я из того ряда авторов, кто издается в электронном виде не из-за неспособности создать коммерческий продукт, а из-за привычки и тенденций времени.
   - Говорят, бумажные книги ничто не заменит, - осторожно замечаю.
   - Да, так и есть, - кивает и отпивает сока. - Но ест вещи, которые приходят со временем - новые технологии вывода изображения, новые техники письма. В конце-концов, много лет назад появились экраны на электронных чернилах, а они уже тогда неплохо имитировали бумагу. Все это спорно. Но я пока и не из тех, кого следует издавать в бумаге, мне кажется.
   - Почему? - с улыбкой. - Не прошла бы цензуру?
   - Так ты уже почитал? - смеется и усаживается на широкий подоконник. - Нет, просто уровень популярности еще далеко не тот. Люди читают и покупают, но это пока не стоит вложений в печать. Впрочем, если мой издатель скажется "надо" - придется согласиться.
   - Я вообще не представляю, каково это на практике, - развожу руками, изображая нечто огромное, - быть известным, именитым человеком. Мне всегда это виделось далеким, неподвластным смертным.
   - И дорогим, наверное, - вздыхает. - Да, известность - это всегда большие деньги. Что бы ни говорил знаменитый автор, певец, композитор - да кто угодно, - и к какому общественному движению или политической структуре ни относился, важно делить его слова надвое, потому что это слова миллионера, у которого в жизни уже все отлично, и все его попытки казаться ближе к своей публике - это пиар для заработка больших денег.
   - Но и до этого надо дойти.
   - Конечно. Ничего не дается просто так. Ведь надо немало пережить и оказаться чем-то... - запинается; отворачивается; насильственно топит взгляд в окне, - ...кем-то уникальным, чтобы о тебе написали и защитили диссертацию, например.
   Улавливаю печаль в ее голосе. Встаю и подхожу к ней. Кладу руку на ее вздрагивающее от прикосновения плечо.
   - А еще лучше иметь богатых родителей, - спокойно продолжаю разговор. - Тогда тебя везде примут с распростертыми объятиями, какой бы шлак ты ни извергал.
   - Согласна, - ее голос дрожит. - Но с моей матери был спрос не велик, а мой биологический отец оказался слишком слабым человеком. Немощным и уродливым изнутри. Покалечившим свою жизнь, свое тело и душу своими же руками.
   - Вероятно, вы не были близки, раз ты называешь его просто "биологическим", - усмехаюсь.
   - О, да. Более того, удаленность от него могла быть счастьем для любого здравомыслящего человека.
   - Я хочу осмотреть спальню на этом этаже, - шепчу ей на ушко, осторожно прикасаясь к ее талии.
   - Хочешь затереть улики? - хихикает.
  
   Спальня второго этажа просторнее, и даже воздух в ней свежее. Юля задерживается в гостиной и подходит минуту спустя.
   - Все же, здесь ну о-очень много места для одного, - усаживаясь на кровать и отставляя стакан на прикроватную тумбочку, повторяюсь.
   - А почему мы все еще одиноки? - задумчиво спрашивает Юля.
   Вопрос зависает в воздухе. Юля потягивается и стоя разминает руки и ноги.
   - У тебя время гимнастики?
   - Я всегда разминаюсь перед сном, чтобы с утра ничего не было затекшим, - отвечает, не отвлекаясь от разминки. - Это особая китайская техника упражнений, как-нибудь покажу пособие в интернете. Очень полезная штука.
   - Верю на слово, - закидываю руки за голову и пристально изучаю телодвижения Юли.
   - Так почему мы оба еще одиноки? - снова задает вопрос она. - Ведь мы уже в том возрасте, когда можно определиться с социальным статусом. И общество нас подгоняет. Тем не менее, есть какие-то причины для нас обоих быть одинокими.
   - Не знаю, - вздыхаю; не раскрыться; оставить внутри небольшую каморку для одного; только не тема о ней. - Такие вещи иногда трудно объяснить. Я имею в виду комплексно, всецело. Конкретику дать просто.
   - Или мы не слишком хороши, или те, на кого мы ставили, не оправдали своих ожиданий, - голос Юли стал бодрее, и она явно отвлеклась от своих странных раздумий, сути которых я так и не уловил.
   - Наверное, есть еще какие-то варианты, - предполагаю. - Промежуточные.
   - Мне как-то рассказали одну притчу, - Юля медленно выдыхает и садится в кресло, подобное тому, что стоит в нижней спальне. - В одной стране жил когда-то одинокий человек. Много лет он был один, ни с кем не имел дела, и в хозяйстве его, по словам побывавших поблизости странников, царил бардак. Человек никого не подпускал к себе, но однажды, улучив момент его слабости, к нему пришла добрая девушка из ближайшего поселка, наслышанная о его уделе. Она молча убралась в его хозяйстве, молча навела порядок в его доме, молча разделила с ним ложе, молча приготовила ему еду. Она сделала все то, для чего он стал уже слишком слаб из-за своего вечного одинокого безделья. А потом эта девушка спросила его: "С тобой так легко, ты так красив и спокоен, так почему же ты до сих пор один? Позволь мне быть рядом", а он ответил ей: "Уйди, ты меня утомляешь болтовней". Отверг этот подарок судьбы. И она ушла. А когда на следующий день она вернулась, чтобы спросить, не передумал ли он, человек был мертв. И смотрел пустыми глазами в потолок. Но на лице его была счастливая беззаботная улыбка.
   - Какие-то у тебя сплошь жуткие истории, - тяжело выдыхаю.
   - Да не у меня одной, поверь, - смеется. - Сказки с плохим концом ближе к жизни, потому и толку от их почтения больше.
   - Так в чем мораль этой притчи? Если смотреть от первоисточника?
   - Ну, насколько я понимаю, можно сделать три вывода. Точнее - так и заложено изначально, - немного смущенно реагирует на мою машинально выскочившую снисходительную улыбку. - Первый - каждый сам кузнец своего счастья, и никто ему не мешает быть таким, каким он хочет быть. Второй - если ты не мешаешь другим, ты можешь быть счастлив в той участи - пусть даже самой ужасной, - что предпочтешь для себя.
   - Ну, а как же девушка? - воспользовавшись паузой, вставляю. - Она-то поверила на какой-то момент, что он может стать нормальным - этот одинокий парень.
   - А это третий вывод, - Юля поднимает пальчик вверх. - Даже если ты совершенно одинок, всегда найдется тот, за кого ты в ответе. Нонсенс? Абсурд? Но, увы, это так. Слепота самомнения против осознания своей связи с кем-то еще.
   - Невозможно оспорить, - беззвучно изображаю аплодисменты.
   - Издеваешься, гад, - с улыбкой цедит Юля.
   - Да нет, на самом деле, изображать такие фундаментальные вещи в конкретных примерах всегда нужно, - оправдываюсь. - На самом деле, я всегда снимал шляпу перед людьми, которые могут высказаться посредством вымысла так, чтобы раскрыть кому-то глаза на правду жизни. Это сложно, мне кажется.
   - Надеюсь, ты не ищешь посылов в моих текстах на продажу, - на секунду стыдливо накрывает лиц рукой.
   - Я отчаялся, признаюсь.
   Мы оба недолго смеемся над этой фразой.
   - Хотя, везде и во всем что-то да заложено. Труднее всего говорить о вещах, запрещенных законодательно, - рассудительно выдает Юля.
   - Так всегда было.
   - Ну, с какого-то момента стало возможным сесть на срок якобы за пропаганду наркотиков в книгах, агитирующих на отказ от них, а то и сесть за разжигание какой-то там розни за гуманистический труд, и это напрягает.
   - Зато за кражу миллиардов судят годами в условиях домашнего ареста, а людей, спустивших националистов и армию на мирное население на Украине, и по сей день называют политиками, а не бандитами.
   - Увы, так всегда. Есть хорошие строчки на эту тему, - Юля прикусывает нижнюю губу, словно бы что-то уточняя или вспоминая, и продолжает. - Да будет наказан заблудший бедняк, да будет рассмотрен богатый злодей. Пожизненный крест - за заживший синяк, а орден - за смерть сотен тысяч людей.
   - Сдаюсь, - улыбаюсь. - Не знаю автора.
   - Максим Лисевич, довольно известная личность. Вел даже одну программу на центральном телевидении. Недолго, правда - политические взгляды подвели, как он их ни сдерживал, и его закрыли не только на ТВ, но и, как это модно говорить, IRL.
   - Ну, у меня с телевизором сложные отношения. После того, как лет шесть или семь назад увидел на "Евровидении" в победителях больного ублюдка с бородой и в женском платье, принципиально отказался смотреть телевизор. Решил - хватит с меня.
   - Не смотрела, кстати, тот год, - улыбается. - Правда, такое было?
   - Увы, да, - вздыхаю; отпиваю из своего бокала. - Да еще и ночью все это на весь экран. Нечто жуткое.
   - А за год до этого педофилию где-то признали сексуальной ориентацией, - несколько печально.
   - Такие дела.
   - Вообще, жизненный опыт помогает понять, что гендерные стереотипы - это не всегда зло.
   - Смотря какие, - замечаю. - Некоторые довольно мерзко выглядят на практике, даже если на теории звучат круто.
   - Конечно, это касается только некоторых из них, - Юля встает и подходит к большому зеркалу, под которым на столешнице расставлены различные косметические средства. - И базовых, как ни странно. Все, что мерзко в этой части - скорее надстройки - шовинистические, в основном. Хотя, я раньше тоже этого не понимала.
   - А что помогло понять? Если не секрет, конечно, - я привстаю и сажусь на кровати, сложив ноги по-турецки.
   - Жизнь, как она есть. Или нет, - замирает на секунду. - Жизнь, из которой можно сделать выводы.
   - А в части творчества эти стереотипы не мешают? Ну, в том смысле, что есть мнение...
   - Я понимаю, о чем ты, - кивает. - Но это лишь предрассудок, с которым и само общество успешно справляется. По крайней мере, я к нему отношусь с пониманием. Так уж сложилось исторически - мужчина - борец и творец, женщина - хозяйка и наложница. Грубо звучит, но трудно отказаться, что задача женщины - помимо того, чтобы самореализоваться, - красиво подать себя, поиграть своим телом со своим мужчиной, заставить его вожделеть себя. Если женщина не справляется и оставляет за бортом свою сексуальность, то и интерес к ней понемногу угасает, и сама она опускается до бесполого нечто.
   - Поразительно это слышать от женщины, - почесываю шею. - Правда, ты меня восхищаешь.
   Юля усмехается и неторопливо снимает свой красный халатик, под которым оказываются черный корсет, черный пояс для чулок и, собственно, чулки сеточкой. Когда и как она все это успела одеть, и почему я этого не заметил, даже думать не хочу. Я в искреннем восхищении о того, сколь прекрасны формы в этом наряде, как подчеркнута ее грудь и как идеально выглядит ее талия.
   - Заставить вожделеть, говоришь? - смотрю на нее, не в силах оторваться.
   Юля снова игриво хихикает.
   - Как ты себя чувствуешь? - неожиданно спрашивает.
   - Прекрасно. Я в той точке мира, где должен быть.
   - То есть, не ошибся домом? - эта фраза смешит нас обоих.
   - То есть, все вокруг прекрасно. И лучшее во всем этом - ты.
   - Мир жесток. Я тоже могу оказаться таковой.
   - Ага, - с легким раздражением. - А еще скоро обещали очередной кризис. Мы не можем всегда думать только о худшем.
   Юля подходит к диммеру освещения, висящему на стене около двери. Приглушает свет, оставляя комнату в полумраке
   - А что, все-таки, будет, если придет какая-нибудь Морра и сядет на все свечи мира? Как думаешь?
   Я смотрю на потолок, едва освещенный, и мне кажется, что где-то в комнате горит свеча, и ее тепло согревает меня, как и ожидание того, что Юля станет еще ближе ко мне уже через считанные минуты.
   - Не знаю. Мы все живем в страхе глобального краха. Мы не властители мира и не их прислужники военные и даже не их самый нужный трудовой резерв, поэтому нас вряд ли кто-то будет спасать, - отвечаю, обдумывая каждое слово. - Мы живем под страхом и возможной болью поражения, лишь в надежде на то, что Морра не придет.
   - И в этом мы прекрасны, - твердо заявляет Юля и начинает приближаться к кровати.
   - Но, - вздыхаю, - мне кажется, я слишком одет для тебя.
   Она подползает ко мне на кровати и обнимает.
   - Я это исправлю.
  
   Моя ладонь лежит на юлином плече, и Юля мирно дремлет. Не знаю, сколько прошло времени. Осматриваясь по сторонам, я опять ищу себя вчерашнего здесь, в своем теле, но не нахожу. Что-то меняет меня всякий раз, когда я с ней.
   Осторожно убираю руку. Ухожу в душ.
   Когда я возвращаюсь, Юля лежит также, и я некоторое время стою и смотрю на нее. Вытираюсь вторым полотенцем насухо и осторожно ложусь на кровать.
   - Ты хотел убежать от меня? - раздается шепот Юли, хотя ее глаза все также закрыты, и лишь легкая, тонкая улыбка появилась на ее лице.
   - Скоро мне придется убежать.
   - Скоро? - все также шепотом.
   - Наверное. У тебя здесь есть часы? Мои далеко.
   - А тебе нужно знать время? - она открывает глаза и вздыхает; пристально смотрит на меня нежным полусонным взглядом.
   - Я люблю оставаться... - облизываю губы, - ...сориентированным.
   - Мир еще не проснулся, - улыбается она. - Нам некуда торопиться.
   Я только улыбаюсь в ответ, потому что эта фраза звучит, как нечто свыше, и Юля приподнимается и берет мою ладонь в свои руки. Мне кажется, ее ладони слишком холодные, и я начинаю согревать их руками. И спустя некоторое время я целую ее и укладываю спиной на кровать и вхожу в нее - плавно, нежно, не встречая никакого сопротивления ни со стороны ее воли, ни со стороны тела.
  
   В спальне стою напротив зеркала. Абсолютно голый. Юля ушла то ли пописать, то ли подмыться, то ли еще за чем-то, и я впервые за долгое время рассматриваю свое тело. Почему-то в наибольшей степени оно начинает меня беспокоить только тогда, когда им я должен отчитаться перед своей женщиной. Наверное, это нормально. Когда я выпрямляюсь, остается небольшой, но уже уверенно закрепившийся живот. Когда-то я считал себя конченым эктоморфом, мог пить и есть всякую дрянь, не переживая о полноте и оставаясь стройным донельзя. Годы взяли свое, и нынешний режим питания и частого употребления алкоголя превращает меня в жирное чудовище. Забавно. То, что должно ломать и просто истощать, убивает надстройкой лишнего груза.
   - Нравится? - Юля возникает словно из ниоткуда.
   Я смотрю на ее отражение - она стоит справа от меня, - и восхищаюсь. Возвращаюсь к своему - и вздыхаю.
   - Я не в лучшей форме.
   - Тогда давай так, - она подходит и перекрывает мне обзор собой и обнимает меня, заставляя новую горячую волну растущего возбуждения пройтись по всему моему телу.
   Я не представляю, когда усталость не даст мне завестись от нее. Наверное, скоро утро.
   Но сейчас Юля уже на коленях передо мной, ласкает меня, и времени нет.
   Ведь...
   Мир еще не проснулся.
  
   Я паркую машину на соседней улице от той, где стоит мой офис. Дохожу до пешеходного перехода. Рядом со светофором стоит удивительно худая девушка в белой куртке. Она положила руку в белую же сумочку и замерла и стоит так, не шевелясь и глядя в пустоту несколько секунд. Потом я вижу "зеленого человечка" и начинаю переходить, и, когда я оказываюсь на другой стороне дороги, что-то подсказывает мне обернуться, и я вижу, что девушка все также стоит, словно бы что-то выискивая в сумке, но по факту - совершенно неподвижно.
  
   - Мы тридцать процентов контракта потеряли из-за твоей неторопливости, - Саша Антонов - один из менеджеров среднего звена, ответственный за исполнение ключевой группы контрактов, - упорно елозит мне по мозгам, вроде как аргументируя это пачкой каких-то бумаг, которыми от потрясает передо мной уже минуты полторы. - Мы не сможем взять нормальный прайс для предприятий области, и расходы вырастут. Тебя это не беспокоит?
   - А должно? - скрещиваю руки на груди, намекая на непродуктивность спора, но Антонова это не останавливает.
   - По крайней мере, Георгий Михалыч может быть недоволен, - поднимает брови, вроде как намекая на глубокую серьезность заявления. - Ну, ты понимаешь, какой вой поднимется.
   - Не очень понимаю, о чем ты, - парирую под аккомпанемент глубокого сочувственного вздоха, - но дозакупка трети по этому контракту выглядит нецелесообразной у данного поставщика, и я тебе сам предложу три-четыре альтернативных варианта.
   - У них лучший прайс! - повышает голос, и я начинаю переживать, не потечет ли пена из его губастого рта.
   Саша Антонов думает, что у него есть секрет. Он думает, что тут все тупее его, включая директора. Даже нет - первым в списке тупых идет, как раз таки, директор, ведь его он кидает на наибольшие суммы разницы. Тот факт, что странные склонности Антонова к подаче вариантов поставщиков для определенных закупок я просек уже не первый месяц как и уточнил некоторую информацию путем перекрестного обзвона нескольких менеджеров разных поставщиков, может убить всю самонадеянность Сашеньки, но подать ему это на блюдечке я пока не готов, ведь гораздо интереснее наблюдать, как он будет выкручиваться из интересных ситуаций на этой почве.
   - Уверен?
   - По соотношению цена/качество - лучший, - вскидывает указательный палец вверх; наивно.
   - Ну, я тебе скину на "электронку" ряд предложений - посмотри, уточни, - спокойно отвечаю. - Если убедишь меня, что у "Норд Лэйк" действительно best of the bests, подумаем.
   - Ты бредишь, мне кажется.
   - Уймись, - пытаюсь уйти от дальнейшего разговора; становится грубо и неинтересно.
   - От тебя ж недавно ушла жена, я слышал, да? Я не уверен, что ты в адекватном состоянии нынче. Уже довольно давно
   А вот тут ты промахнулся, мудило. Вот теперь я резко стал готов убивать твое взбунтовавшееся эго.
   - Да ты что? Правда?
   - Да, определенно, - настаивает на своем, хотя я всей позой, мимикой, взглядом намекаю на то, что черту он уже перескочил, причем резво, как олимпиец перекладину, и падение будет неприятным.
   - Хорошо. Это ты интересно подметил, - с улыбкой начинаю резать по живому. - Теперь смотри - я в течение, - смотрю на часы, - часа, как старший специалист по закупкам, приостановлю все поставки от "Норд Лэйк" в связи с отсутствием одного из сертификатов и под предлогом якобы готовящейся проверки поставщика Роспотребнадзором, и все откаты, которые ты с них имеешь, благополучно испарятся. Сгорят к чертовой матери.
   Саша с секунду осознает услышанное. Саше оно не нравится. Саша отдергивается от меня, как ужаленный. Замедленная реакция. Регулярное пиво после работы и не такое с людьми делает.
   - Блядь, ты просто сдвинудлся, - выдает с ошалелой улыбкой.
   - Так я не понял - закрывать или нет? - уточняю, учтиво склонив голову.
   Разворачивается и уходит, ничего не отвечая.
   - Твое решение! - развожу руки и почти кричу ему в спину; на меня оглядываются окружающие.
   Шипит в отчет сквозь зубы. Видимо, ему кажется, что выходит очень неразборчиво, но я-то достаточно четко слышу "Пошел ты на хуй", и уж это точно подводит черту.
   - Суровый ты себе приговор вынес, - негромко завершаю этот разговор.
   Через час меня вызывает директор. Вежливо приглашает присесть. Сообщает мне, что на меня поступила устная жалоба касаемо недоработки по поставкам ключевого поставщика.
   - Антонов утверждает, что мы на этом теряем деньги, и ты это дело инициируешь.
   - Иными словами, я мудак конченый, и все эти годы прошли впустую, - бормочу себе под нос.
   - Короче, я тебя слушаю, - складывает руки на столе; дерьмовой расцветки свитер; пора залить ему по полной.
   В течение примерно пяти минут я с чувством, с толком, с расстановкой расписываю все "прелести" нашего сотрудничества с доблестным "Норд Лэйк". Рассказываю о прайсах, о якобы только на днях обнаруженных мной серьезных альтернативах и о том, что эти альтернативы могли быть предложены и ранее, о логистических проблемах и задержках, которые мы терпим ради поставок этих парней. Ну, и напоследок...
   - А вы в курсе, что Антонов имеет откаты от "Норд Лэйк"? - как бы невзначай.
   - Эм, - облизывает губы. - Это серьезное обвинение.
   - Нет-нет, Петр Сергеевич, это не обвинение. Это констатация факта. Я буквально сегодня завершил проверку на этот счет. На соседней странице справочника, например, сидит "Аттика", которая поставляет тот же товар в полтора раза дешевле. "Аттика" же предлагала в свое время нам свои услуги - точнее, предлагала партнер-сикерам, - но в свое время она не сообразила предложить кому надо индивидуальную пошлину, и теперь мы подписаны на "нордов".
   Он белеет - быстро, за пару секунд, - и прочищает горло.
   - Информация достоверна?
   - Достовернее некуда, - легковесно, без напряжения выдаю. - Тут, по ходу, весь офис об этом знал, а мы с Вами, Петр Сергеевич, оказались последними. Мне кажется, такая ситуация недопустима, - отрицательно качаю головой, хотя хочется уже откланяться благодарной публике.
   - Мне нужно будет... - начинает говорить больше себе, чем мне, опускает взгляд на стол, скользит им куда-то в сторону. - Мне нужны конкретные цифры. Надо вскрыть его документально. Хотя, черт, просто поговорю... Знаешь, Денис, - вздыхает и снова возвращается ко мне, - а я ведь ему доверял. Крупные контракты подбирать и контролировать доверял.
   Только развожу руками примерно в той же манере, что за спиной у Антонова.
   - Я бы советовал ставить вопросы поиска на контроль закупки. Только совет, я не претендую на критику Вашей системы двойной оценки сделок.
   - Подумаем, - кивает. - Работай. Понадобишься - вызову.
   Возвращаюсь на свое место. Работы еще навалом.
   - Тебя тут Антонов искал, - замечает Дима Чертков. - Пару минут назад.
   - Правда? - изображаю удивление. - Не нашел?
   Дима улыбается.
   - Вид у него был такой, будто он тебе с утра отсосать забыл и хочет исправиться. Очень нервный.
   - Времена нервные, - театрально вздыхаю. - Кредиты, непропорциональные расходы, семейные дрязги.
   Пара смешком проходит по офису, и все дружно забывают об инциденте.
   Проходит обед. Пишу Юле смску с вопросом о том, не занят ли у нее вечер. Ответа нет. Решаю дождаться.
   Лиза из отдела контроля поставок, забирая порцию забракованных документов с моего стола, на этот раз молчит, но как-то странно на меня поглядывает. Я проявляю требуемое этикетом внимание и тоже несколько секунд изучаю Лизу. На ее руках полно колец. С несколькими мелкими дешевыми камушками, с небольшим аметистом, с бриллиантами. И все золотые. Желтое золото. Ходячее пособие по практической психологии. Вот только на правом безымянном кольца не хватает. Интересно - это обилие колец предназначено, как у восточных женщин, чтобы уносить из мужеского дома на себе все ценное или всего лишь выделяет пустоту на правом безымянном? Мол, где ты, счастливчик? Я тебя жду, мол. Или это, все-таки, те же неудовлетворенность и надутое самомнение, на которую ссылаются психологи, анализируя украшенных горами перстней и цепей мужчин? Но очевидным для меня выглядит тот факт, что жениться на Лизе из отдела контроля поставок может либо обдолбанный всем списком запрещенных препаратов, либо полоумный от природы.
   Кем нужно быть, чтобы выйти замуж за меня?
   Кто это сможет быть?
   Может...
   Может, Лиза из отдела контроля поставок?
   Ага.
   Why not?
  
   По завершению рабочего дня набираю Юле. Она говорит, что плохо себя чувствует и, возможно, простыла. Отвечаю, что готов приехать и привезти что-нибудь - лекарства или типа того, и что у меня иммунитет позволяет.
   - Нет-нет, ни в коем случае, не приезжай. Я буду потом только переживать. Напьюсь лекарств и буду крепко спать. Я буду рада с тобой увидеться завтра.
   - У тебя все в порядке?
   - Кроме того, что я клюю носом и немного температурю - да, - легонько хихикает; понурый голос.
   - Точно? Не бойся, скажи.
   - Ты меня расстраиваешь. Не бойся за меня.
   - Прости. Может, я, все-таки, приеду?
   - Не нужно. Я хочу отдохнуть. А завтра что-нибудь придумаем.
   - Сходим куда-нибудь? Нам надо выбраться и своих клеток.
   - Отличная идея, - голос бодрее. - Все, завтра решим, что и куда - у тебя много времени, чтоб изобрести велосипед.
   - Тогда спокойной ночи, наверное, - с сомнением.
   - Спасибо. Веди себя хорошо, ладно?
   - Ну, ничего не могу обещать.
   - Пока.
   - Пока.
   Прокручивая в голове этот разговор, осознаю, что мы говорим, как подростки. Как-то просто, наивно, без задней мысли. Без мысли о том, что мы уже взрослые люди, и в начинающихся отношениях может быть нужен какой-то официоз или типа того. Это нечто большее, чем у меня было когда-либо. Но, возможно, так кажется только потому, что мне за тридцать, а я к этому факту оказался не готов.
   В сущности, свободный вечер оказывается кстати, потому что мне нужно навести порядок дома и в голове и заодно забрать их ремонта планшет, который сдал туда пару недель назад на гарантийный ремонт.
   Отстояв положенную пробку, паркуюсь рядом с сервис-центром на Кузнецовской.
   Пока ищут мой заказ, я обращаю взор в сторону висящего на стене широкоэкранного телевизора. По нему крутят какой-то фильм о мумификации. Я вижу, как на экране мертвая крыса, лежащая на боку, быстро лысеет, разлагается, наблюдаю, как остается только ее скелет, а вокруг растет и выцветает трава, и все это в ускоренном темпе, и через какое-то время скелет крысы превращается в прах, и девушка за стойкой тонким голоском обращает мое внимание на то, что заказ готов, и я могу его забрать.
   Картинка с крысой крутится передо мной раз за разом по дороге домой. Крыса двигается, живет, но потом - умирает, уснув, и разлагается. Ее не мумифицируют и не поместят в зоологический музей, но какая, к черту разница, если ты уже умер, между уделами быть наглядным пособием для малолетних кретинов, бегающих вокруг террариумов, и просто пойти на удобрения?
   Дома я долго смотрю на висящие на магните ножи. В основном - на лезвие большого поварского ножа. Мне нужно начать готовить, но лень несет меня к телефону и заказу пиццы. Лень может сломить и разложить структуру личности, оставив лишь мумию с внешне безупречными формами. Лень может сделать из человека деграданта и мразь, поливая гной его души своим сладким сиропом безграничного покоя.
   Разложение структуры - это самое ужасное, что есть в этом мире. Расщепление на атомы. Превращение в тлен. Структура, созданная миллионами лет эволюции, миллиардами построений и перестроений, квадриллионами сочетаний, проб и ошибок, может быть разрушена в одночасье. Осознание этого сейчас, под пристальным ответным взглядом со стороны лезвия большого поварского ножа, вызывает страх и отторжение.
   Отворачиваюсь от лезвия. Лезвие может решить все проблемы жизни. Перечеркнуть их. И это не страшно. Это не так уж и больно, если на то пошло. Но вот потом - разложение...
   Мы боимся раствориться?
   Мы боимся старости?
   Слабости?
   Смерти?
   Разложения, на самом-то деле.
   Смерти при жизни.
   Саморазрушения.
   Жизни без шанса.
   Сна без пробуждения.
   И иногда - каждый день - обычного сна без шанса проснуться утром.
  
   Мир еще не проснулся. Нам некуда торопиться.
   Эта фраза звучит в моей голове под леденящий душу звон, и я...
   ...просыпаюсь на полу. Момент падения отражается в глубине сознания - там, куда я сам его загнал. Осматриваюсь. Никого. Тишина и покой. Тишина скребется по моей черепной коробке. Странное, навязчивое ощущение дискомфорта.
   Чувствую легкий голод. Обнаруживаю остатки нашинкованного вчера салата в холодильнике. Я хорош, как никогда.
   Из чего состоит моя жизнь? Эта мысль постепенно развивается в моей голове в течение всего времени, пока я чищу зубы, умываюсь, завтракаю вчерашними объедками и пью горький кофе, лишь на середине чашки понимая, что забыл положить сахар.
   Моя жизнь состоит из нестабильных моментов. Из переживаний, не связанных друг с другом. Из разочарований в сегодняшних ценностях в пользу завтрашних. Но почему-то именно сейчас осознание этого мне не дает покоя - именно в этот период жизни.
   Почему?
   Потому что я понемногу подхожу к черте, за которой придется сделать выбор.
   Потому что лезвие большого поварского ножа наточено достаточно остро, чтобы...
  
   Пока я стою в ожидании лифта на этаж, на меня как-то странно смотрит какой-то унылый сутулый парень - или мужик, - стоящий на другом конце короткого коридора, ведущего в другую литеру здания. Я раздраженно отворачиваюсь, но уже когда звонок оповещает меня о прибытии лифта, смотрю снова в ту же сторону и понимаю, что это было зеркало. Выпрямляю спину. Задерживаю дыхание. Захожу в лифт.
  
   Днем мне оказывается срочно необходимо приехать в офис партнеров с кое-какими документами, и я в кои-то веки выхожу из офиса больше, чем на несколько метров в рабочее время.
   Мне приходится поверить, что дневной мир вне стен офиса существует. Каждый день, кроме субботы, воскресенья и праздников, я, фактически, не вижу мира с утра до шести. В сущности, мне трудно поверить в эти улицы, дома, людей вне помещений. Что, как я предполагаю, есть здесь каждый день? Вероятно, здания, связанные интернетом и мобильниками и пустоту на улицах. А вечером - расщепление структур внутри зданий и рассредоточение их по улицам.
   Разложение структур...
   Это не дает мне покоя. До сих пор. Одна навязчивая идея за другой мешают сосредоточиться.
   На парковке около офиса партнера все забито, и я ставлю "ауди" на "аварийку" и выхожу. Сегодня прохладно. Прошлое дето было, кажется, холодным. Наш отношения с ней охладевали. Весь мир замерзал. Чего еще следовало ждать в перспективе?
   Сухо обмолвившись несколькими рабочими фразами с низкорослой девушкой, представившейся заместителем директора, я передаю документы, получаю ответные и удаляюсь и здания на нижнем пределе вежливости.
   Чтобы объехать дьявольски крутую пробку, сворачиваю и делаю крюк через Кудрявцева. Мелькает мысль о том, что этим путем можно поехать домой, а потом что-нибудь придумать. Усмехаюсь сам себе. Перевожу взгляд направо, в сторону открытой террасы какого-то кафе и на миг замираю. Возможно, мне показалось, но я увидел Юлю, сидящую за столиком с каким-то мужиком. Взбудораженный слишком ярким характером этой иллюзии, останавливаюсь, включаю "аварийку" и двигаюсь задним ходом, пока не оказываюсь снова напротив террасы. Действительно, Юля. Паркуюсь абы как напротив кафе и выхожу поздороваться.
   - Привет, - махаю рукой, подойдя ближе к кафе.
   Юля улыбается и машет в ответ. Мужик, сидящий с ней - некто в очках в черной оправе, немного сутулый, - кидает на меня презрительный взгляд, вскидывает бровь и отворачивается.
   - Ой, Денис, какими судьбами? Ну-ка, присоединяйся к нам.
   - Да, я по работе выехал, - немного смущаюсь, но поднимаюсь по невысокой лесенке террасы и подхожу к столу.
   - Ну, бывает же, - Юля восхищенно улыбается и разводит руками. - Присаживайся.
   Я думаю, проявить фамильярность к ней и поцеловать или воздержаться; почему-то выбираю второе.
   Юлин собеседник брезгливо посматривает на меня, но когда я сажусь и смотрю на него, он, вроде как, скептично улыбается. Или мне просто кажется.
   - Познакомишь? - интересуюсь у Юли.
   - Ой, ну, а как же, - хихикает. - Ты же с ума сойдешь от ревности.
   Парень в очках смеется под эту шутку, достает из пачки какую-то сигарету темно-зеленого цвета, больше напоминающую "косяк" и прикуривает. Запрет на курение на террасах его явно не смущает. Рядом с ним - почти полный стакан апельсинового сока. Рядом с Юлей - почти опустошенный бокал с красным вином.
   - Это Иван, мы знакомы где-то год. Очень интересный человек, рекомендую, - Юля обрывает речь и тянется в свою пачку, лежащую рядом на столе; тоже прикуривает, но обычную сигарету.
   - Скромно и подозрительно, - с усмешкой замечает Иван.
   - Господи, - Юля выдыхает облачко дыма, - ну, ты же сам как-то говорил, что женщины ни о чем толком рассказать не могут. А написать и подавно.
   - Тебя-то это явно не касается, - галантно выдает Иван.
   - А Вы... - вроде как предлагаю ему самому что-нибудь рассказать о себе.
   - Иван - писатель. Мой коллега, так сказать, - Юля округляет слово коллега, вроде как на что-то намекая. - Ты мог читать его "Шаг спустя" про то, как офисный планктон приезжает посмотреть на родную деревню, или "Самоидентификацию" про разгулы золотой молодежи, Юля морщится, глядя на мое, кажется, недоумевающее и задумчивое лицо. - А, может, "Индульгенции" - большой сборник рассказов о том, как умело люди гробят свою жизнь. А?
   - Боюсь, не читал, - признаюсь со вздохом.
   - Никто не читал! - резко, словно с некой радостью бросает Иван; затягивается и выдыхает дым носом. - Кстати, ты не упомянула первую книгу.
   - Эм, - Юля морщит лоб, - боюсь, не припоминаю, о чем она.
   - Ну, да, так и было задумано, - улыбается Иван - уже более добродушно.
   - Значит, Вы писатель, - вроде как пытаюсь подытожить вышесказанное.
   - Я - тот самый офисный планктон, - заявляет в ответ; делает паузу, глубоко затягивается. - Нет, я - полевой планктон. Не знаю. Я занимаюсь какой-то херней. Это моя основная деятельность. Так меня и воспринимайте, в принципе.
   - Он очень сильно скромничает, - Юля теперь тоже немного смущена, но держится бодро. - У него большие перспективы.
   - Сомнительные перспективы, дорогая, - качает головой Иван. - Мне уже за "тридцак", и меня читают считанные единицы.
   - Дорогой, нам всем тут за "тридцак", ты меня обижаешь, - обиженно тянет Юля.
   - К тебе это отношения не имеет, - спокойно парирует Иван. - Все мои вложения никак не окупились. Ты сама прекрасно понимаешь, что то, на чем я был сосредоточен несколько лет подряд, оказалось невостребованным, ненужным обществу, где уважают мусор и ценят дефекты. А вот у тебя перспективы есть. И отличные. Ты поймала свою волну.
   - Это ужасно, - бормочет Юля. - То, что ты говоришь о себе. А я, в таком случае, просто конъюнктурщица. И это правда, кстати, - оборачивается, вроде как донося последнее до меня.
   Я предпочитаю пока не вмешиваться.
   - Ты в потоке. В те времена, когда я шагал в сторону минимализма, люди уже ленились читать. Но культура чтения оставалась признаваемой. Сейчас все еще глубже. В бумажных книгах они читают мертвые слова признанной классики, а слова сегодняшнего дня они глотают с сенсорного экрана, улавливая только сюжет, не задумываясь, не переживая, как того хотелось бы автору. Разница между дебильным детективом или соплями для полоумных теток и прозой, обращенной к тому, что действительно важно, для обывателя практически стерта. Классика дает базовые мотивы, но не дает объяснений тому, что с нами происходит сегодня. Не дает шанса осознать и свое внутреннее...
   Я почему-то ужасно боюсь того слова, которое должен произнести этот человек, но он просто замолкает и задумчиво тушит сигарету и край пепельницы.
   - Мне нужно спешить. Встреча, понимаешь? - продолжает Иван.
   - Конечно, дорогой, - улыбается Юля. - Увидимся?
   - Обязательно.
   - Не падайте духом, - скромно замечаю, когда Иван уже встает и собирается уйти. - Наверняка, есть люди, для которых важно то, что Вы делаете.
   - Да ладно, - он на пару секунд замирает; нервно усмехается. - В конце концов, мы все равно всегда будем вынуждены извиняться.
   Он уходит, быстро покидает террасу, садится в черный седан "вольво", которому, как мне кажется, лет восемь-десять, и уезжает.
   - Он немного странный, - задумчиво смотрю вслед уносящемуся "вольво". - Даже страшный в каком-то смысле, не?
   - Да, с ним иногда страшно, - вздыхает Юля. - Человек, разочаровавшийся в том, что несло ему смысл жизни - это всегда страшно. Но чаще с ним интересно.
   - Кстати, мне тоже надо торопиться. И я не придумал, куда нам пойти. Может...
   - Может, просто увидимся вечером? Без походов, я имею в виду. Или ты заскучал?
   - Да, конечно, можем спокойно отдохнуть. Как скажешь.
   - Приедешь ко мне?
   - Обязательно.
   - Тогда до вечера.
   - Договорились, - поднимаюсь и теперь уже уверенно целую ее в губы.
   Ухожу.
  
   Вторая половина дня вышла загруженной, и я только и ждал возможности приземлиться у Юли и найти покой.
   После долгого ужина, полного обсуждения того, с какими мудаками мне приходится работать и того, насколько будет актуальна литература для людей лет через двадцать, я лежу с Юлей на диване и смотрю какой-то новый фильм на огромном плазменном экране. Степень моей удовлетворенности вечером так высока, что я готов замурлыкать. Мешает лишь легкая головная боль неизвестного генезиса. Я жалуюсь Юле на этот странный момент, и она предлагает обезболивающее, но я отказываюсь.
   Мой взгляд падает на книжную стойку, на которой, помимо всего прочего, виднеются корешки схожего дизайна, но разных цветов. На одной из них я различаю название "Самоидентификация".
   - Я вот что, кстати, не понял, - обращаюсь к Юле, осторожно поглаживая ее плечо, - что этот твой знакомый имел в виду, когда говорил об извинениях?
   - В смысле?
   - В конце.
   - Ах, это, - вздыхает и приподнимается; усаживается. - Это на тему свободы слова. "Автор, обращенный к реалиям этой жизни, всегда вынужден извиняться". Так сформулирована основная мысль этого автора из одного эссе, которое он написал в соавторстве с Аленой Глинской пару лет назад. Тогда многие говорили - вот, мол, что такой молодой человек может знать о разочарованиях и о гнете цензуры и о страданиях творца, у него все впереди, и это все нытье. А теперь...
   - А в чем там суть-то? Если для смертных, - улыбаюсь.
   - Ну, извинения - в данном случае, уступки требованиям цензуры, требованиям общественного мнения, требованиям законов, ограничивающих свободу мысли в литературе, кино, музыке и так далее. Автор всегда вынужден оставлять свое мнение о тех или иных людях в рамках цензуры - даже тогда, когда речь заходит о явном оголении уродств, есть необходимость скромничать, что-то замалчивать, ни в коем случае не вдаваться в конкретику. А с каждым годом законы, фильтрующие мысль, все сильнее. Началось все с пропаганды экстремизма, потом пошла религиозная тема, потом еще что-то по мелочи, и...
   Она прерывается, но я жду продолжения. Не дожидаюсь.
   - Но все равно, люди пишут много разного... - чешу голову в поиске подходящего определения, - ну, разного, понимаешь?
   - Конечно, - согласно кивает. - Вот только все равно некоторые уродства общество защищает, опекает, облизывает, потому что они делают людей слабее, а, значит, ближе к роли подчиненных базовому общественному мнению, - взмахивает рукой. - На самом деле, я все очень просто и немного неверно объясняю, а там все было изложено очень конкретно и основательно.
   - Мысль я понял, - кивком подтверждаю свои слова и целую Юлю в лоб. - Я отойду, никуда не уходи.
   В ванной, умыв руки, долго смотрю на свое отражение. Странные черты, которые я раньше не замечал, раздражают. Головная боль постукивает в висок. На доли секунды расползается шире и снова сосредотачивается где-то в глубине черепа.
   Вернувшись в комнату, я подхожу к книжной полке и под пристальным взглядом Юли снимаю с нее синюю книгу с названием "Самоидентификация".
   - Самое большое разочарование былых времен, - говорит Юля, заставляя мой взгляд оторваться от раскрытой книги и направиться в сторону ее прекрасного лица. - Так он говорил об этой книге. Говорил, что вложил в нее мысли, которые хотел донести до каждого, но интереса к книге почти не было. То есть, был, но какой-то скомканный, и все обернулось провалом.
   - Но он же не перестал писать?
   - Нет. Как говорится, если есть, о чем рассказать, почему бы это не сделать? - пожимает плечами. - Но надежды на то, что конкретно эта книга дойдет до своего читателя, были практически разрушены. Так вот печально.
   Надежды были разрушены.
   Разрушение...
   Разложение структур...
   Трясу головой и ставлю книгу обратно.
   Меня почему-то подмывает спросить Юлю, не кажется ли ей, что все, что между нами происходит, слишком быстро, но я боюсь того, что она спросит в ответ - а что, собственно, происходит? - и я не найду, что ответить, и это может ранить ее, да и меня самого.
   - Ты пишешь о проявлениях жестокости, о насилии, - я подходжу и сажусь обратно на диван. - Ты ведь сама переживала что-то в этом роде - типа насилия и так далее?
   Она нервно усмехается. Встает и подходит к мини-бару, стоящему у дальней стены.
   - Тебе так кажется?
   - Раньше не казалось. Ну, не пойми меня неверно, - немного путаюсь в мыслях; ощущаю прилив жара к щекам. - Я к тому, что, наверняка, все эти картины они идут откуда-то из подсознания или типа того, и их что-то когда-то спровоцировало. Не так?
   - Неужели ты один из них? - открывает бар и вздыхает.
   Будоражит ее тон; вскакиваю.
   - Сиди, - не оборачиваясь, твердо говорит Юля и наливает себе что-то в стакан.
   - Один из кого? - сажусь обратно, не желая ее сильнее раздражать.
   - Один из тех, кто пытается найти в авторе какие-то комплексы вместо того, чтобы искать их в себе, - поворачивается ко мне; в стакане - явно виски. - И все это - чтобы сказкть - человек написал что-то не потому, что он может понять и постигнуть определенную тематику и преподнести ее людям, а потому что его в детстве изнасиловали шваброй.
   - Юль, ты совершенно не так меня...
   - Знаешь, что говорил один питерский контркультурный автор о таких анализаторах? - не слушает мои оправдания. - Он говорил: "Есть три вида пидорасов - это гомосексуалисты, это те, кто называют Петербург Ленинградом и те, кто пытаются анализировать психику, а не работы авторов"
   - Жестоко, - улыбаюсь. - Ты красиво злишься.
   - Я не злюсь, - осушает стакан. - Я нервничаю. А что у тебя с комплексами? - возвращается на диван, садится, опираясь рукой о спинку, и смотрит на меня. - О чем ты переживаешь? Что тебя беспокоит?
   - Наверное... - провожу ладонью по лицу; все, что должно было прийти, пришло само собой; нет смысла таить. - Наверное, меня все также беспокоит, почему она решила, что так будет лучше.
   - Любимая?
   - Жена.
   - И что она сделала?
   - Не знаю. Я до сих пор не понял. Я хотел ей только лучшего. Просто все пошло не так.
   - А конкретно?
   - У нас все было вполне благополучно с точки зрения финансов, но когда... - комок в горле встает, немного толкается, но после глубоких вдоха и выдоха проваливается. - В общем, она сделала аборт без моего ведома. Потом, конечно, я об этом узнал. Наши и без того начавшие в тот период скрипеть отношения начали рушиться. Я пытался что-то исправить, но она ушла. Дальше - развод. Все вполне себе обыденно.
   - Мы никогда не признаем обыденным превращение любимых и близких в чужих, - снова встает. - Пойдем на балкон.
   На улице свежо, немного ветрено и удивительно тихо. Я молчу. Не хотелось бы что-то добавить, но все как-то резко усложнилось, и я не знаю, откуда начать. Не понимаю юлиного настроя. Она закуривает, смотрит куда-то вдаль.
   - Сколько прошло? - спрашивает.
   - Меньше года.
   - Сомневаюсь, что ты мог бы это понять так просто. Иногда нужны десятилетия. Видишь, у каждого внутри что-то да дремлет днем, чтобы вырваться ночью.
   - Это я знаю.
   - Вот и славно. А то я думала, - загадочно улыбается, кидает на меня взгляд и снова уходит им куда-то вдаль, - я одна такая. А вообще - я как-то спросила одного писателя, как ему удается так тонко описывать людские взаимоотношения, и почему он так сосредоточен на проблемах обычных людей. Ждала типичных гуманистических лекций. А он возьми и скажи: "Знаешь, я всегда презирал людей. Всю жизнь. Наверное, поэтому они мне так интересны и поэтому я о них так беспокоюсь. Ведь их - людей, которых не знаешь лично, - можно либо оставлять в области равнодушия, либо презирать"
   - У тебя много креативных знакомых?
   - Весьма, - кивает. - Я стараюсь насыщаться этой сферой время от времени, чтобы чувствовать себя в седле.
   - Интересная позиция. Но мы не можем презирать всех. Есть те, кого мы... - задумываюсь, - ...любим.
   - Конечно. Именно поэтому нас убивают не те, кого мы не знаем, а те, кого мы любим. Или в кого влюбляемся. Чаще всего.
   - Или мы просто не знаем даже тех, кого любим, - вздыхаю. - Может, все-таки прогуляемся в ближайшее время? - боюсь неловко повисшей тишины. - Съездим за город или снимем яхту, прогуляемся по Заливу. Или за границу на пару дней. В выходные или в любой другой день, это легко.
   - Хорошая идея. Все идеи хорошие, - вздыхает и тушит окурок в металлической пепельнице-полусфере. - Но точно не сегодня.
   - Ну, понятное дело. Сегодня странный вечер, - соглашаюсь; иду вслед за ней обратно в дом. - Послушай, если я тебя...
   - Нет, все в порядке, - прерывает меня уверенным тоном. - Не переживай, ты ничего такого не сказал.
   Молчим. Уже внутри Юля замирает, осматривается.
   - Мне кажется, тебе пора. Да, тебе пора. Сегодня не лучшая ночь.
   - Почему? - зная ответ, спрашиваю.
   - По ощущениям. У нас обоих головная боль. Это плохой знак. Тебе пора.
   - Ты уверена?
   - Да. Я должна быть уверена.
   - Что это значит?
   - Мы всегда должны быть уверены в своих решениях. Даже в неверных. Это наполняет наши жизни смыслом. Делает их неслучайными, пусть и неудачными.
   - Давай, обсудим все позже.
   - Конечно.
   Дежурные фразы прощания, легкий поцелуй, закрытая дверь - и я уже в своем "ауди". Впервые за все время, что я езжу на этой машине, внутри нее мне неуютно. Вечер оказался разрушен. Я хотел понять Юлю правильно, но оказалось, что я хотел понять ее так, как было удобно мне. Да и черт с ним. Время покажет, кто прав. Завтра поговорю с ней.
   Еду домой.
  
   Рабочий день проходит сквозь меня. В перерыве я вижу ссутулившегося Антонова, на ходу что-то громко обсуждающего по телефону то ли с партнером, то ли с женой. Его жизнь начала круто меняться. Моя тоже, и что теперь? Мы оба стали хреновыми кузнецами своего счастья. Вот только я уже успел к этому привыкнуть, а ему это только предстоит.
   Дима Белов вернулся. Он стал молчаливее. Но это и ясно. В двух словах объяснил, что успел только на похороны. Отец умер практически одновременно с его приездом. Очень быстро. Смерть всегда напоминает о себе - рано или поздно. В детстве я не мог понять, почему не стало моего кота Барсика. Осознать мысль, что сам когда-то окажешься на месте Барсика, дано не каждому. Кому-то легче жить без нее. Но итог-то у всех один и тот же.
   Юлин мобильник выключен. Догадываюсь, что вчерашний разговор мог сильно повлиять на ее мнение обо мне. Я здорово ошибся с пределом наглости и близости. Но не давиться же из-за этого.
   Вечером я покупаю большую охапку белых роз и еду к ней. Звоню в дверь десяток раз, но ее дом заперт, шторы закрыты и либо мне не открывают, либо ее действительно нет. Она могла устроить очередной отъезд. И где ее искать - я понятия не имею. Я так мало знаю о ней, как оказывается, но мне просто необходимо с ней поговорить - хотя бы напоследок.
   Сижу минут десять рядом с дверью. Погода сильно ухудшилась, и небо обещает дождь. Оставив цветы на пороге, ухожу в машину. Чего-то жду, прежде чем включить зажигание. Когда перед отъездом я в последний раз кидаю взгляд на дверь, усилившийся ветер начинает разносить розы в стороны, и их большие цветки развеваются своими лепестками и понемногу разлетаются на части под действием ураганной силы.
  
   Всю неделю - с пятницы до пятницы, - я не могу дозвониться до Юли. Еще одна поездка к ней оказалась столь же продуктивна, и мои надежды понемногу угасают. Вряд ли она переехала из-за меня и моих заскоков, но если она захочет меня игнорировать - это будет нетрудно. Я же не стану ломиться к ней через окно.
   Черт, о каких комплексах я говорил насчет нее? О каком насилии? Она просто творец, и все. Осознать это оказалось так трудно, что для этого понадобилась целая неделя. Неделя тишины, однообразия, бессмысленного просмотра фильмов и футбола по вечерам и тяжелого сна под успокоительным.
   Комплесы? Она сама познакомилась со мной с полтычка, сама предложила контакт, с ней было удивительно легко, и я сам стал ощущать себя выше. Каждое утро, когда мы расставались, я ощущал себя совершенно особенно. Наверное, примерно также, как когда-то, в 17 лет, когда впервые занимался сексом с первой своей девушкой. Одногруппницей, простой серой девочкой из области. Не то, чтобы я действительно ее любил, но ощущение некой призрачной, невесомой и окрыляющей свободы, другое ощущение мира - все это заставляло меня продолжать тогда отношения с ней. Ощущение новизны. Жизни, которой я раньше не знал. Свободы от дома, который мне опостылел, как это бывает у большинства подростков.
   Все это я променял на попытку утвердить свое эго, детскую шалость, причинившую боль. Можно сказать, что со стороны Юли было глупо так реагировать на это, но это было ее право. Оправдать причиненные близким страдания легче всего, если заботиться только о своем благе. Вот только самому же, в итоге, можно от этого пострадать.
   Сегодня конец недели, а в четверг, как ангел спасения, звонил Леха. Мы договорились на вечер пятницы, и сейчас я оставляю машину на работе, потому что не хочу лишний раз напрягаться и куда-то ехать за рулем. Либо я заберу ее в выходные, либо в понедельник, возможно, с перегаром от загула по второму или третьему кругу, заявлюсь на работу пешком. Вообще, когда начинаешь жить один, перестаешь париться на тему того, где оставить машину, где оставить себя и где найти себя на следующий день. Ответственность, самоконтроль - все это остается на втором плане по сравнению с желанием уйти от некоторых вещей, которыми полна действительность. Небольшой бонус от одиночества - натянутая независимость.
   Леха тоже двигается пешком и просит меня подождать его на Электросиле. Шагаю по станции в ожидании и вижу издалека на скамейке странную сумку, из которой торчит черный пакет. Явно неприкаянную. Немного дрожа, подхожу к диспетчеру и сообщаю об этом. Через пару минут вижу, как местный полицейский уносит сумку с собой наверх, торопливо взбегая по эскалатору. По крайней мере, взрыв какого-нибудь дерьма не испортит мой вечер, и это стоило того, чтобы напрячься и сообщить о сумке.
   Леха прибывает минут через двадцать, и мы обнимаемся, как старые друзья, не видевшиеся десяток лет. Едем в предложенный им ресторан. По его словам, там все нормально. Мне как раз не хватает сюрпризов, так что спорить смысла нет.
   - Ты думаешь, развод это ужасно? - после нескольких минут спокойного разговора на тему того, как проходят наши дни, выдает Леха. - Ни хера! Ужасно - это вон, - показывает пальцем на девушку в другой стороне вагона, - красный берет, красные кожаные перчатки, бомжовские резиновые ботинки и рюкзак, полный какого-то говна. Вот это - пиздец, как ужасно. Мурашки по коже. А то, что твоя свалила - туда и дорога. Я тебе все позже объясню.
   - После третьего литра? - уточняю со смехом.
   - Я думаю, между вторым и третьим, - жестикулирует, будто отмеряет на глаз объем. - О, вот еще, - снова нагло тыкает пальцем - теперь уже в дамочку с приятной фигурой, сидящую неподалеку. - А я думал, из этого материала делают только подстежки для дешевых китайских курток. Ну, типа "пума", написанная "паму" или типа того.
   - Это ж мода пятилетней давности - сеточка для стирки белья вместо платья, - усмехаюсь.
   Напротив нас сидит легко одетая девушка, которую явно смущает лехино поведение. На ее руках, на груди и на правой ступне - множество татуировок из текстов то ли на староанглийском, то ли на какой-то тарабарщине, и идиотизм ее округлых синих глаз меня раздражает и, оценив размер ее груди, я отворачиваюсь к Лехе и интересуюсь его мнением насчет последних новостей экономики.
   - Слушай, ну, мне кажется, все-таки, в этом году кризис будет. Я вот поэтому и подкапливаю на черный день
   - И почему так? - спрашиваю.
   - Да, потому что у власти уже не человек, который мог присоединить пол-Украины и послать всех в жопу. Нет контроля и нормальной стратегии. У власти толпа идиотов, которых этот человек правильно расставил по шахматному полю перед уходом, но которые, при этом, умудряются ходить не по правилам.
   - Базара нет, - соглашаюсь и смотрю на информационное табло вагона, на котором красной строкой идет какое-то несвязное рекламное сообщение.
   У соседа по скамье рассматриваю в тонкой желтой книге заголовок "Как люди создают себе болезни. Что такое болезнь". Усмехаюсь и собираюсь уже отвесить что-нибудь на этот счет в адрес Лехи, но тот находится первым и говорит, что мы приехали.
   Ресторан действительно оказывается приличным заведением с хорошей системой очистки и кондиционирования воздуха и просторным залом. Мы занимаем зарезервированный Лехой столик и сразу получаем все три меню и обширную винную карту к ознакомлению.
   - Вот это мне интереснее всего, - Леха с улыбкой берет винную карту и начинает листать.
   Я молча изучаю меню и прикидываю, чем закусить, а чем просто поужинать.
   - Ты затюканный какой-то. Для неженатого, - ухмыляется и подмигивает Леха. - Хоть выбираешься куда?
   - Да не, знаешь, - многозначительно махаю рукой, - все работа, занятость, очень крепко.
   Стараюсь пока держаться подальше от истины. Не могу же я ему сейчас рассказать, как провел предпоследние, да и последние выходные. Не могу сказать, насколько я стал морально зависим от женщин и от Юли - в частности. Засмеет. Не могу сказать, насколько близок я из-за этого к разложению...
   Разложению структуры...
   - Это ты зря. Все тлен - работа, бабки, планы, - вздыхает, смотрит на миг в меню, переворачивает лист и продолжает. - А я вот недавно отпросился у жены на "Scrapers".
   Взглядом и идиотской улыбкой даю ему понять, что понятия не имею, о чем он.
   - А, ну да, ты же у нас старпер, - отрешенно махает на меня рукой. - Короче, концерт их был. Типа мощная группа - то ли альтернативная, то ли все такие металлисты, в общем - крутые парни. Просто звери. Очень быстро поднялись, буквально за пять лет вылезли в топы всех самых крутых чартов или типа того. Там была у них еще одна песня - в общем, когда ее исполняли, солист всю песню таскал за собой по сцене какую-то телку.
   - Бывшую жену? - усмехаюсь.
   - Ну, типа шлюху какую-то наняли, а, может, поклонница согласилась, - пожимает плечами. - И вот, он всю песню таскал эту швабру - кстати, очень симпатичную, - за волосы, за шкирку, орал типа на нее, а когда прокричал последние слова, смачно плюнул ей в рожу - я из первых рядов это видел, - и столкнул на хрен со сцены - ну, там типа маты какие-то расстелены были.
   - Нехило, - киваю.
   - Еще бы. Живое, динамичное шоу, без комплексов. Нам сейчас этого здорово не хватает.
   - Вот тут точно соглашусь. Весь мир... - почесываю голову, - ...комплексует.
   Мы останавливаем свой выбор на трех позициях спиртного, четырех закусках и паре горячих блюд и с этим отпускаем официанта. Из-за столика неподалеку подходит какой-то парень в очках с огромной копной черных волос.
   - Ребят, можно к вам на пару слов?
   - Ну, рискни, - усмехается Леха, жестом приглашая парня присесть.
   - Меня Влад зовут, - парень торопливо усаживается. - В общем, суть какая - мне нужны совершенно новые люди, потому я и обращаюсь к вам - нормального, современного вида мужикам. В общем, так...
   И тут он начинает заливать о том, какой крутой бизнес у него развивается и как ему нужны новые равноправные партнеры. Совершенно внезапный лично для меня поворот, и профиль этого Влада мне совершенно не внушает доверия, и мне все становится ясно в момент, когда он начинает рассказывать о требуемых вложениях.
   - А что ж ты сразу-то не сказал, что бабки нужны? - смеется Леха. - А бабок-то нет, увы. Как бы ни была гениальна твоя идея, в отсутствие подсоса денег она загнется. Так что, давай-ка мы расстанемся по-хорошему, пока нашими с тобой переговорами никто больше не заинтересовался, ага?
   Парень расстроено встает, бубнит что-то вроде "Всего доброго" и уходит за свой стол.
   - Шаристые наркоманы, - замечает, глядя ему вслед, Леха. - Уже пытаются в приличных местах людей агитировать.
   - Уже натыкался на них?
   - Лохотрон во все времена был. Только с каждым годом все дорожает. Ладно, давай уже о наших баранах.
   Очень кстати официант приносит выпивку и холодные закуски, и мы начинаем столь долгожданный марафон. Леха по моей просьбе рассказывает о своей семье, о работе, о периодических, хоть и редких, тусовках.
   Со временем разговор переходит в мою плоскость, и я рассказываю Лехе подробности развода. Стараюсь держать тонкую грань между приличествующим и постыдным, но второй стакан виски после нескольких заходов по водке старательно размывает эту грань.
   - Помнишь, я обещал тебе объяснить? - серьезность Лехи и плавающие ноты его голоса говорят о том, что вечер удается. - Знаешь, проблема не в том, что она ушла от тебя. Проблема в том, что ты загоняешься из-за этого.
   - Я стараюсь отвлекаться, - со вздохом стучу своим стаканом о протянутый, видимо, в честь мудрого высказывания, лехин. - Опять же, искать что-то новое.
   - Ты смотри, - тыкает в меня пальцем. - Задумайся о том, что это может тебя сломать. И как только просто подумаешь об этом - станешь неуязвимым. Не ломайся. А то с кем я через месяц буду шашлыки на Ладоге жарить?
   - Отпуск что ли?
   - А как же. Опа, смотри-ка, - кивком, на редкость для себя элегантно показывает мне на столик, за которым сидят и что-то обсуждают две девицы с соблазнительными формами в экстремально коротких платьях. - Вон та блондинка - сиськи мощные, фигурка приличная - пятизвездочное пиздохранилище. И подружка у нее, по крайней мере, на четыре с половиной потянет. Айда?
   - Бля, ну не сейчас, - со страданием протягиваю. - Дай отдохнуть спокойно.
   - Да ты гонишь, - вздыхает с расстройством. - Ладно, я пробью почву, - встает и уходит, не выпуская стакана из рук, к столику с девицами.
   Начинаю наблюдать эту картину, готовясь к знатному шоу. Леха подошел. Леха подсел. Леха галантен и грациозен, как бегемот. Стакан уравновешивает его руки - благодаря тому, что он в правой, левая более грациозно смотрится на спинке кресла, в котором сидит целевая блондинка. Ее подруга начинает хихикать, прикрыв рот, как только Леха начинает свою речь. Через несколько реплик начинается самое интересное.
   - Послушайте, Дашенька, давайте будем честны - Вы бы занялись со мной сексом, если отбросить все, так сказать, социальные предрассудки и глупые комплексы? Только честно?
   - О, господи, - Даша - та самая "пятизвездочная" блондинка, смеется во весь голос, что вызывает интерес половины ресторана. - Давайте, обсудим это позже. Нет, не сейчас точно, - заливается смехом.
   - Ну, что ж, - Леха нарочито громко вздыхает. - Я к Вашим услугам. И мой друг, - не глядя, но удивительно точно тыкает пальцем за спину в сою сторону, - тоже всегда готов - ну, Вы понимаете, - поворачивается к дашиной подруге - брюнетке.
   - Боюсь, я не готова, - она вся краснеет, и даже хохот блондинки-подруги ее не спасает.
   - Ясно, - громко констатирует факт Леха и возвращается ко мне.
   - Провал? - уточняю.
   - Херня, - махает рукой, ударяя ладонью по столу. - Выпьем за тех, кто дает без лишних споров.
   Через какое-то время, после обсуждения музыкальных пристрастий, Лехе приходит на ум очередная интересная идея. Он подзывает официанта и громко просит у него включить вместо "этого говна" - он имеет в виду нежную инструментальную музыку, наполняющую атмосферу ресторана, - "че-нибудь наше, пацанское, Цоя там "Пачку сигарет" или типа того" и сует официанту пятитысячную банкноту, на что тот обещает выяснить, возможно ли это и чинно уходит от получения быстрых чаевых.
   Что тут скажешь? Леха - менеджер по контролю качества и соблюдению сопутствующих договорных обязательств в среднего пошиба фирме. Он женат. У него семья. Он серьезный человек, который может иногда сорить крупными банкнотами.
   - У нашего официанта какие-то проблемы с лицом, - замечаю, глядя вслед быстро удаляющемуся парню.
   - Ага. Оно, как у коровы, тупое, - кивает Леха.
   - Нет, - тыкаю в него пальцем в его манере. - Оно как будто приклеенное. Сраный лицемер. Хочет нас послать, а вид делает, как будто обосрался.
   - Давай за... - снова поднимает "пузырь" водки и разливает по рюмкам. - Короче, за то, чтоб лицемеры сдохли. Подчистую.
   - Но мы-то не лицемеры? - уточняю у него, прикрывая свою рюмку - пока не поздно.
   - Обижаешь, - тяжело вздыхает; зависает с бутылкой в руке. - Ты лицемер? Ты мне пиздишь?
   - Нет.
   - Я лицемер?
   - Нет.
   - Ну, так вот, - рассудительно, - пусть те, кто сейчас лицемерят, сдохнут.
   - Наливай, - убираю руку.
   После залпа мы молчим. Потом Леха, опершись локтем о стол и задумчиво обняв пятерней подбородок, снова начинает рассказ.
   - А мой ребенок рисует муравьев.
   - Че? - мой пьяный рассудок отказывается воспринимать это, как целостную информацию.
   - Он зачем-то рисует муравьев на своих руках, на партах, на тетрадках, - кажется, Леха сейчас начнет всхлипывать. - Везде рисует. Много мелких муравьев. Его учителя спрашивают - зачем, мол, а он говорит - просто прикольно, мол, и все, и че тут сделаешь? Почему-то именно в школе их рисует. Я уже заебался с классным руководителем объясняться, заебался с ним говорить, он ведь ни хрена не слушает, и все рисует и рисует. Заебал рисовать, ей-богу.
   Понимающе киваю.
   - И вообще, - Леха вроде как собирается продолжить, но тут что-то замечает и замирает взглядом где-то в стороне, а когда я оборачиваюсь, вижу, что столик, за которыми сидели блондинка с брюнеткой, уже свободен, а сама эта сладкая парочка виднеется в районе гардероба.
   - Ну, ты попробуй психолога там или типа того, - предлагаю Лехе, возвращаясь к теме разговора.
   - Нас вот не водили к психологам, - отрицательно мотает головой. - В итоге, мы выросли людьми. А их сейчас везде водят, в какие-то секции, хуекции, дополнительные занятия для даунов и так далее. А пыху? Кем они растут? Можно много оплатить, а получить - ни хера, полного дурака.
   - Много от человека зависит. Но и от бабок много.
   - Не спорю, - разводит руками. - Но вот есть у меня один знакомый - в интересных кругах вращается. Мужик очень деловой, с хорошим оборотами, без шлюх, без лишних растрат, а прибыли атомные, живет, как сыр в масле, короче.
   - Угу.
   - Так вот, как-то встречались мы по делу - ну, он там мне кой-чего пробивал, - и он подъезжает такой за мной на своем белом "мазератти" - "кабрио", делаем дело, а потом едем посидеть поболтать в один их его загородных домов. Шикарная вилла, территории усраться, ну ты понял. И он живет, ни о чем не парясь, он пальцем не пошевелит за те бабки, которые мы с тобой вместе за год зарабатываем. И тут, после литра, он мне признается - говорит, ты думаешь, у меня все есть, у меня полные карманы счастья? Мол, знаешь, какие мысли у меня чаще всего в голове? "Как лучше сделать очередную подтяжку моей тощей злобной жене?", "Кинет ли меня партнер на пару-тройку миллиардов?", "Че бы еще придумать, чтоб развлечься?" А дороги назад у меня, говорит, уже нет, потому что там я слишком многим насолил. Говорит: "Ты можешь стать очень богатым, но ты не сможешь остаться собой. Я был молодым, был веселым, и мне все это было нужно - я шел, шел, подкидывал кому надо на лапу, тянулся к госбюджету, общался с бандитами, а когда всего этого достиг, задался вопросом - и что теперь? И тогда я понял, что мне это все уже не нужно, а нужно то, что было тогда, но теперь - все так, как есть, есть подтяжки, есть выбор между машинами за пятьдесят или сто миллионов, есть выбор места отдыха там, куда обычному человеку в жизнь не добраться, но что дальше?"
   - У богатых свои причуды, - дергаю плечом и выпиваю немного из своего стакана.
   - Я так не думаю, - Леха поднимает бутылку с водкой и целится в мою рюмку. - А думаю я, что, действительно, мы молимся на то, чтобы все можно было купить, а когда все можно купить - то и люди не нужны, а потом и сам себе станешь не нужен.
   - Лучше быть нищим? - резонно замечаю.
   - Лучше быть в поиске, - Леха поднимает стопку, - и, желательно, молодым и здоровым.
   Пауза на залп и пауза для размышлений.
   - А эти телки... - Леха тяжко вздыхает. - Черт, лицемерие на лицемерии. Они ведь поглядывали на меня, когда собирались уходить
   - И что? Они не сильно трезвее тебя, по ходу.
   - Херня, - взмах рукой, едва не опрокидывающий полупустую бутылку водки. - Важно вот что. Они не дают и даже не дают шанса парням, которые могут дать то, что им нужно - просто потому, что это парни с улицы. Нет, конечно, я имею в виду только нормалных русских парней, как мы с тобой, например... ик... - прикрывает рот, покашливает. - Так вот, женщины скорее влюбляются в неудачников или недоделанных успешных, - пальцами изображает кавычки, - менеджеров, которые ни хрена не могут их удовлетворить, а потом жалуются на то, что, вроде, все есть - и деньги, и дом, и дети появились, - но кайфа-то от жизни нет. Все пресно. Чем больше комплексов - тем больше шансов на смертном одре пожалеть о жизни - я тебе говорю.
   - Да, комплексы... - качаю головой; комплексы, которых нет; я - конченый мудак, и даже Леха сейчас это подтвердил.
   - Да и потом, огрызок от айфона недалеко падает - рожают детей и делают из них таких же, как они сами - ханжей, алкоголичек, затупков. И все! - хлопает в ладоши так, что пол-ресторана оборачивается в нашу сторону. - Finita la comedia! Готова смена.
   Я жую маленький ломтик говядины из салата, потеряв нить происходящего. Леха пытается танцевать под ритмичный IDM-саундтрек, который включили в ресторане, видимо, чтобы подбодрить засыпающих клиентов, но ритм оказывается слишком замысловатым, и мой друг отчаивается.
   - А знаешь, чему я поражаюсь, как специалист по обязательствам? - отдышавшись, продолжает.
   - Ну?
   - Дерьмовой рекламе. Дешевой некачественной рекламе с даунскими слоганами. Ты прикинь - люди выделяют бюджет, хотят качественную замануху, а получают че-нибудь в духе "Размеры маленькие и большие, цены маленькие", и слабоумный выпускник ПТУ их убеждает, что это привлечет целевую аудиторию. Я бы вообще не оплачивал такую шнягу. Это прямое невыполнение договора.
   Ничего на это не говорю. Я уже далек от конкретики. Меня размыло. Я выплевываю надоевший ломтик говядины прямо на скатерть. Я устал.
   - Никому нельзя верить. Телки продажные, бизнес весь на кидалове, - ноет Леха.
   - Не знаю. Кому-то верить надо, - пожимаю плечами. - Вот, у нас в группе в универе был парень, у которого периодически ни с того, ни с сего, шла кровь носом. Все над ним прикалывались, говорили - вот, мол, месячные носом идут. Никто не верил, что ему хреново. Давление, типа того, меньше кофе пей. А потом оказалось - у парня был рак мозга.
   Через некоторое время разговор заходит в тупик, и мы решаем рассчитаться. Леха посылает куда подальше мое предложение скинуться и всовывает в счет свою кредитку.
   Перед выходом мы идем в туалет. Справив нужду, подхожу помыть руки, а Леха уже собирается выходить. Замирает.
   - Ты еще руки моешь? - удивленно спрашивает.
   - А че?
   - В этой воде из-под крана больше бактерий, чем на твоем хрене.
   Пожимаю плечами. Домываю и сушу руки. Выхожу вслед за Лехой.
   По дороге к метро Леха зачем-то покупает "сникерс" и съедает его, предложив мне половину и получив уверенный отказ.
   Фантик он демонстративно оставляет в метро - на скамейке, на которой мы сидим в ожидании поезда. С укоризной смотрю на своего друга и собутыльника.
   - А че такого? Знаешь, мне кажется, тут нужно постоянно мусорить, оставлять горы склянок, фантиков, хабариков - только тогда, возможно, эти ублюдки решат, наконец, поставить в метро урны. Жмоты, - на последнем слове Леха, кажется, выдыхается.
  
   Меня сковывает усталость. Мир качается во все стороны, и меня немного подташнивает. В бегущей строке светового табло я явственно читаю "Если вы обнаружили себя не там, где хотели бы, машинист Вам ничем не поможет, попробуйте броситься под поезд или выйти на ходу". Смеюсь - один, в пустом вагоне, в двух остановках от той, где мне выходить.
   По выходу из метро я сажусь в трамвай, который идет куда-то в сторону моего дома. Мне нужно упасть и уйти из реальности. Я получил, что хотел. Вечер удался.
  
   Суббота проходит в вакууме. Сон, еда, какой-то фильм, под который я засыпаю. В воскресенье, ближе к вечеру, приходят смс - сначала от оператора, о том, что юлин аппарат в зоне действия сети, а потом - от нее, с предложением сегодня заехать к ней поговорить.
   Недолго думая, я привожу себя в порядок - бреюсь, брызгаюсь самой приличной туалетной водой от "дольче", одеваюсь и выбегаю на улицу. Добравшись до машины, сажусь за руль, и тут меня скручивает дикая боль в желудке. Это явно не обычное отравление - слишком острая боль. Несколько минут я не могу пошевелиться, но потом приступ прекращается, и я завожу "ауди" и еду к Юле - выяснять, для чего нужна была эта неделя. По дороге едва не сношу неудачно решивший подрезать меня "сааб", очень быстро произношу множество матерных слов и, заметив невдалеке цветочный ларек, веду машину в его сторону. Снова покупаю белые розы. На всякий случай.
   Юля встречает меня прямо на улице. После быстро обмена приветствиями я сразу интересуюсь, как она.
   - Извини. Я была сильно занята, - жестом призывает меня пройти в дом с ней. - Мне нужно было кое с чем определиться.
   - И как? - я замедляю шаг, пытаясь осмыслить значение ее слов и ее тон.
   - Безуспешно. Проходи уже, - оборачивается и улыбается. - Все оказалось лучше, чем я думала.
   Какое-то время я вкратце рассказываю, как прошла эта неделя у меня. Потом интересуюсь, нет ли у Юли спазмолитика, потому что желудок сводит страшной болью. Выпиваю "но-шпы" и устраиваюсь в кресле гостиной. Юля приносит поднос с фруктовым чаем, и мы долго говорим, вроде как, ни о чем, словно бы этой недели не было. Что-то в ней не так. Она вроде как ведет себя наиграно, но я не могу понять, в чем именно.
   - Это хорошо, когда есть такие друзья, которые вытягивают погулять, - рассеянно замечает Юля, вроде как совершенно не к месту.
   - Безусловно. А у тебя такие есть?
   - Наверное, нет. Нет. Все очень... - отпивает чая. - У меня все очень формально.
   - Я сильно переживал из-за того разговора, - возвращаюсь к наиболее актуальной, на мой взгляд, теме.
   - Я все обдумала. Ты просто сказал, что на ум пришло. Это здорово, когда не стесняешься говорить при человеке что угодно. Это знак близости.
   - Наглости, - ухмыляюсь.
   - Ну, и этого тоже, - улыбается в ответ.
   Позже мы выходим на балкон, и Юля закуривает, немного нервно дергая зажигалкой. Шумно выдыхает.
   - Послушай, - обращаю ее внимание на себя.
   Она резко поворачивается, изображает официозную улыбку.
   - Тебе это нравится? - показываю на сигарету.
   - А тебе нет?
   - Нет. Не особо.
   - Ты уверен? - слегка прикусывает верхнюю губу; прищуривается.
   - Ага. Просто факт. Конечно, это не значит...
   Она жестом просит меня замолчать, сминает и выкидывает во двор пачку, из которой достала сигарету. Потом основательно тушит зажженную сигарету и выкидывает туда же окурок. Потом достает из двух тайничков на балконе еще две закрытые пачки и, скомкав их, выкидывает туда же.
   - Это нечто показное, не так ли?
   - Нет, я действительно больше не буду курить, - пожимает плечами. - К черту. Мне это уже не нужно.
   - А что нужно?
   - Ты сам можешь догадаться. Мне просто трудно говорить... некоторые вещи.
   Она дрожит. Заметно. Смотрит на меня.
   - Это здорово. Это большой шаг. Вот это мне нравится.
   - Спасибо тебе.
   - За что?
   - За меня. За то, что со мной происходит, - нервно сглатывает. - Жаль только...
   Вопросительно вскидываю брови.
   - Неважно, - махает ладонью. - Я поду в душ, если ты не против. Надо освежиться.
   - Конечно.
   Пока ее нет, я прохаживаюсь по спальне второго этажа и обнаруживаю, что один из ящиков в небольшом шкафчике, пристроенном в угол, приоткрыт. Подхожу, вроде как, чтобы его закрыть, но обнаруживаю, что внутри лежат какие-то документы, бумаги, а из-под них выглядывает розовый краешек чего-то ламинированного. Вздыхаю и, оглянувшись и прислушавшись, аккуратно, кончиком пальца выдвигаю розовый краешек наружу.
   Водительское удостоверение. Фотография Юли, но явно на несколько лет моложе. Неудивительно - ведь права даются на десять лет. Удивительно другое - на правах совершенно другое имя. И фамилия не на ту букву, которую ранее обозначала Юля.
   Кошкина Екатерина Ивановна.
   Перемещаю права обратно и закрываю ящик. В сущности, Юля - писатель, и у нее может быть псевдоним, и в этом нет ничего странного. Но почему она мне не сообщила настоящее имя? Или этот документ - поддельный? Я растираю лицо руками, ощущая легкую резь в животе и там же - нервозную тяжесть.
   Сажусь в кресло и пытаюсь привести в порядок мысли. Юля - или Катя? - возвращается.
   - Ты хочешь остаться? - сразу спрашивает.
   - Почему бы нет? - пожимаю плечами.
   - Не знаю. Что-то мне нехорошо, - пытается оправдаться.
   - Честно говоря, и мне не очень. Желудок болит, да и вообще - что-то нездоровится.
   - Но главное - что мы повидались. Может, останешься, если плохо? - она вроде как невзначай оборачивается к шкафчику, проводит рукой по мокрым волосам и снова смотрит на меня.
   - Нет, не переживай. Все будет в порядке, - встаю; ноги держатся неуверенно.
   - Встретимся, - он улыбается.
   Я подхожу к ней. Смущенно прикасаюсь к ее талии, накрытой только большим белым полотенцем.
   - Разумеется, - целую ее немного сжатые, напряженные губы. - И завтра наверняка куда-нибудь сходим.
   Она молчит и улыбается. Меня это немного пугает.
   Я снаружи.
   Я еду домой.
   Я ни черта не понимаю.
  
   Умельцы из служб провайдера отключили мне интернет за неуплату, причем еще вчера. Идти сейчас за банковской картой мне исключительно лень, поэтому попытку проверить в интернете фамилию, имя и отчество, которые я нашел на правах в Юлином столе, я откладываю на завтра. Странные боли в животе меня все еще преследуют, поэтому, закинувшись обезболивающим, я решаю лечь и уснуть, чтобы уже завтра начать разбираться во всем происходящем.
  
   Уже ночью меня будит звонок. Взглянув на часы и поняв, что прошло где-то два часа с тех пор, как я упал в кровать, беру трубку. Это Юля.
   - Привет. Прости, что разбудила.
   - Откуда ты знаешь, что я сплю?
   - Сейчас ночь. Ночью спят. Ты один?
   - А с кем же?
   - Приезжай ко мне.
   Сажусь на кровати, прочищаю горло.
   - Прости? У тебя какие-то проблемы?
   - Да. Мне очень плохо. Мне нужно с тобой поговорить.
   - Ну, хорошо, я сейчас соберусь.
   - Приезжай, пожалуйста. Я очень прошу.
   - Хорошо, ты только не нервничай.
   Бросает трубку.
   Все это начинает становиться похожим на какой-то фарс, но, вместе с тем, мне все интереснее, что же, на самом деле, с Юлей, и я одеваюсь и сажусь в машину и двигаюсь в строну ее дома, игнорируя, по возможности, красные светофоры и опасность влажного от прошедшего недавно дождя дорожного покрытия.
   Она же никогда не водила!
   У нее не может быть прав.
  
   Ночью юлин дом ночью смотрится еще более одиноко, потерянно. Паркуюсь абы как. Быстро подхожу к крыльцу. Дверь открыта. Замираю и прислушиваюсь. Практически абсолютная тишина, нарушаемая только пением редких ночных птиц вдалеке. Редкие дуновения ветра. Осторожно подхожу к двери, открываю ее и вхожу внутрь.
   В прихожей никого. Прохожу дальше, и уже рядом с гостиной меня встречает Юля. Она абсолютно голая, лишь на ее запястье висит браслет "пандора" с какими-то элеменами, которые я не успеваю рассмотреть, потому что подтянутое голове тело Юли вводит в меня в ступор. Вижу шрам на ее бедре. Странно, что раньше я его не замечал.
   - Привет, - нежно произносит Юля.
   - Тебе стало так плохо, что ты решила раздеться?
   - Что-то в этом духе, - улыбается и подходит ко мне.
   Ее соски напряжены, грудь мерно и страстно вздымается. Кажется, она сильно возбуждена, и ее тепло переходит ко мне, когда она прикасается своими ладонями к моей груди.
   - А ты снова слишком одет для меня. Я хочу, чтобы мы с тобой были на равных
   - Почему бы нет.
   Она игриво пожимает плечами и начинает снимать с меня одежду. Поняв, что все гораздо лучше, чем мне казалось, я помогаю ей, и уже спустя пару минут я стою рядом с ней в одних трусах, натянутых крепкой эрекцией.
   - Снимай и это, - она проводит руками по самому напряженному участку моего тела и, запустив руки под резинку трусов, плавно снимает их, при этом присаживаясь. Перед тем, как встать, она быстро, вроде как невзначай целует головку моего члена, и от этого моя кровь, кажется, вскипает, и мне уже плевать на то, что было до этого и на ее поддельные, как я понимаю, права. Мне кажется, Юля сейчас решила демонстративно подтвердить, что все в порядке.
   - Знаешь, есть вещи, которые просто необходимо узнать. Вещи, которые могут показаться странным или страшными. Но предстать перед ними необходимо. Ты можешь отвернуться от них, отказаться, и все пройдет гладко. Но тогда можно всю жизнь провести в мучениях, сомнениях, прожить жизнь в лишении чего-то важного.
   Или нет?
   - О чем ты?
   - Ты готов?
   - Возможно.
   - Ну, вот и отлично, теперь пойдем и займемся делом,- она берет мня за руку и ведет за собой.
   В гостиной, прямо посередине стоит стол, а на нем, к моему тихому шоку, лежит связанный по рукам и ногам голый мужик далеко не спортивной комплекции, с обвисающим брюхом и обильной растительностью по всему телу.
   Я останавливаюсь, и Юля дергает меня за руку, а потом вопросительно смотрит мне в лицо.
   - А он... - не нахожусь, что сказать, и решаю хотя бы поинтересоваться значением этого мужика здесь.
   - Он здесь по доброй воле, правда? - Юля отпускает мою руку и подходит к своему гостю.
   - Конечно, - мужик улыбается и поднимает большой палец правой руки вверх. - Тебя как зовут, дружище?
   Я настолько опешил от этого всего, что не знаю, что ответить, но имя свое сообщать точно не хочу.
   - Его зовут Саша, и он достоин быть твоим хозяином. И вообще, - юлин голос грубеет, - я тебе давала слово?! - она начинает хлестать мужика по щекам.
   - Нет, госпожа, - трусливо визжит мужик.
   - Что надо сказать?! - кричит на него Юля.
   - Спасибо, госпожа! Спасибо! Спасибо! - торопливо и едва не задыхаясь, повторяет мужик.
   - Юль, что это за хрень? - я поднимаю руки над головой в порыве наступающей паники.
   Она резко оборачивается ко мне, что-то берет со стола, к которому привязан мужик, прячет за спину и движется в мою сторону.
   - Вещи, которые необходимо знать, - улыбается дьявольской, агрессивной улыбкой.
   В момент ее приближения я пытаюсь сделать шаг назад, но страх от всего происходящего сковывает движения, и я едва не спотыкаюсь, а когда Юля подскакивает ко мне, что-то прикасается к моей спине гладкой холодной поверхностью, и я по контурам понимаю, что это нож.
   - Осторожно, ты можешь упасть и пораниться, - вздыхает Юля. - Пойдем, этот раб хочет начать, да и я тоже.
   Нож, крепко прижатый к спине, выглядит довольно приличным аргументом в пользу того, чтобы прислушаться к этой команде, и я иду вместе с Юлей к лежащему и ждущему своей участи "рабу" или "слейву" - как они там себя любят называть, эти долбанные садомазохисты?
   У мужика уверенно стоит, и Юля дает мне в руку какое-то резинотехническое изделие и дает понять, что его следует одеть на короткий стоячий член "раба", и я это делаю, а она, не отпуская моей спины гладью приличных габаритов ножа, начинает дрочить мужику этой секс-игрушкой, но делает это совсем недолго, до первого блаженного стона со стороны мужика.
   - Ты что-то сказал, раб?! - кричит она, снимая игрушку с члена мужика и шлепая появившейся откуда-то плеточкой по его крошечным сжатым яйцам.
   - Нет, госпожа! Прости меня! - орет мужик.
   Я думаю, как быстро и безболезненно выйти из этого бреда, но непонимание того, что вообще уготовано мне, в конечном итоге, сбивает с толку, и я не могу понять, как грамотно лишить Юлю оружия и обездвижить, в то время, как она уже дает мне очередное указание.
   - Встань на стол. Без глупостей, милый.
   - Какого...
   - Встань на стол напротив меня! - рявкает и толкает меня, после чего забирается на стол и становится над мужиком спиной в сторону его лица. - Быстрее, прошу тебя!
   - Хреновая идея, - качаю головой, но потом решаюсь и залезаю на стол и встаю так, как того хочет Юля. - Послушай, я не любитель этой темы, и я, конечно, понимаю, что ты решила меня с ней познакомить вот так резко, но...
   - Мочись ему в рот. Быстрее.
   - Да ты свихнулась! - возмущенно пытаюсь слезть со стола, но Юля напоминает о своем доминировании ножом, которым она взмахивает в воздухе передо мной.
   - Прошу, не спорь.
   - Госпожа, я хочу, чтобы меня быстрее напоили, - мученическим тоном протягивает мужик.
   Я странно, истерически смеюсь, глядя в лицо Юли, но потом что-то меня останавливает, и я ловлю странную, бесформенную мысль, и мне становится удивительно легко и абсолютно плевать на моральные рамки, которые говорят мне, что надо уйти отсюда, что надо связать Юлю и сдать ее кому-нибудь типа полиции или психиатров. Мужи ведь не обращает внимание на нож, хотя прекрасно его видит. Почему?
   - Зачем тебе нож?
   - Чтобы угрожать тебе, милый, - отвечает Юля.
   - Господин, ты как будто не в курсе нашей игры, - мужик уже возмущается.
   - Открой рот и молчи, кусок животного! - Юля легонько бьет раба стопой по голове, и тот снова благодарит ее.
   - Да, и плевать. Хочешь развлечься - не вопрос, - смеюсь я и беру в руки член.
   Мужик широко открывает рот, и струя мочи залетает в него и обливает лицо, волосы.
   - Осторожно, не попади на меня, - весело смеется Юля, расставляя ноги шире.
   Когда вымученное желание писать пропадает, я, тяжело дыша, смотрю в лицо Юли и вижу в нем потрясающий, едва ли не детский задор. Она садится на лицо мужика и приказывает ему целовать ее анус, а в это время делает мне минет, от которого я просто не могу отказаться. Я быстро, энергично и с огромным удовлетворением кончаю ей в рот, и сразу после этого она щелкает наручниками на моей руке, скидывает меня со стола, спрыгивает сама, рывком скручивает мне, еще не успевшему опомниться после падения, вторую руку и защелкивает наручники и на ней. Удивительно сильными, мощными движениями она подводит меня к стулу, стоящему напротив стола, и усаживает на него. Карабин на сидушке стула удивительно быстро защелкивается на наручниках. К тому времени, как я очухиваюсь от всего этого рывка, от оргазма и от падения, мне уже не пошевелиться. Стул оказывается прикрученным к полу и, поняв это, я в отчаянии выдыхаю и начинаю просто смотреть за тем, что будет происходить дальше. Кажется, я ввязался в игру, правил которой не знал.
   Юля, тем временем, забирается обратно на стол и снова садится так что ее попа оказывается ровно надо ртом мужика.
   - Ты любишь получать в ротик, раб? - спрашивает она.
   - Да, моя госпожа, - в экзальтированном благоговении бормочет мужик. - Пожалуйста, дай мне еще.
   - Хорошо, тебе сегодня везет, - она слегка тужится, и в рот мужика поступает струя газов.
   На дальнейшее я не могу смотреть и отворачиваюсь, насколько возможно, вправо. Слышу странное хлюпанье, но потом, после секунды затишья, что-то дергается, и я оборачиваюсь и вижу, что в одной руке Юли - крепко сжатый спущенный шприц, игла которого воткнута в живот мужика, а в другой - тот самый длинный нож, который она погружает ему прямо в задницу. Когда нож входит по рукоятку, изо рта "раба" поступают какие-то гулкие звуки, но мужик парализован, он не может пошевелиться, а Юля, не теряя времени, быстро вскрывает ножом его живот, а потом, до кучи, отрезает член вместе с яйцами.
   Мне становится дурно. Я знаю, что бежать некуда, да и прикручен я сейчас довольно крепко. Все происходит настолько быстро, что я не могу уследить за последовательностью событий и не могу связать их с тем, что происходило еще недавно - с быстрым знакомством, с прекрасным сексом, с неделей раздумий и кое с чем еще, без чего я точно не пришел бы сюда и уже тем более - не стал бы участвовать в садомазохистском развлечении Юли.
   Она подходит ко мне с ножом в руке, слегка улыбаясь, поглаживая лезвие, перебирая пальцами по рукоятке. Я пару секунд думаю, что мне сделать, как напасть на нее, но потом понимаю, что это бессмысленно и просто пытаюсь понять, что она вообще будет делать.
   Она смотрит на меня, удерживая нож в руке. Перестает улыбаться. Откладывает нож и достает откуда-то сзади, то ли из шкафа, то ли из какого-то тайника ключи и расстегивает наручники. Я выдергиваю руки и потираю левое запястье. Продолжаю сидеть. Она отходит назад и садится на пол напротив меня, упираясь спиной в стойку стола, на котором лежит тело гостя. Нож остается рядом со мной.
   - Вот и все, - вздыхая, произносит Юля, а за ее спиной истекает кровью тело "раба".
   - Я не понимаю, - говорю, не двигаясь, пристально следя за движением глаз, рук, губ Юли. - Зачем все это? Что это? Почему?
   - Потому что так сложилось, - пожимает плечами. - Потому что это было со мной. Ты был прав, увы. Наверное, это меня и расстроило. Не бойся, тебя я не трону.
   - Круто, - быстро моргаю, разминаю ладони.
   - Вижу, ты боишься. Но мне всего лишь нужно было, чтоб ты знал, кто я. Знаешь, теперь я хотя бы свободна от постоянного угнетения этим. А это очень много, поверь. Но далеко не все.
   - Так почему же не меня? Почему этого, - киваю в сторону трупа.
   - Потому что за все эти годы ты оказался единственным, кто прочувствовал меня, единственным, кто стал мне действительно близок. С тобой я ощутила себя предназначенной кому-то, но это, конечно, ничего не значит для тебя теперь.
   Молчу.
   - В сущности, можно сказать, что я сама сейчас убила тебя для себя. А этот, - она махает ладонью в сторону тела, - просто один из тех уродов, с которыми я знакомилась в интернете. В свое время я отработала схему. Я писала, что готова поучаствовать в самых адовых извращениях и тому подобном, с условием, что они расскажут мне про себя, но без имен, паролей, явок и так далее.
   - И они приходили, чтобы заняться... - почесываю щеку и облизываю губы в поиске определения.
   - "Копро", "садомазо", всякая хрень, - устало бормочет Юля. - У многих из них были семьи - жены, дети. Много открытой информации. Обо мне они знали только координаты дома, куда надо подъехать. Знаешь, я не трогала нормальных людей, но с некоторой периодичностью лишала мир кого-то из этих ублюдков, с которыми общество и их семьи только мучаются.
   - А к обычной проститутке им было не сходить? - усмехаюсь.
   - Нет, они хотели необычную проститутку, которая не называет себя шлюхой априори. А знаешь, что их всех убивало? Анонимность и наивность. А у меня было то, что им нужно было - готовность оттянуться и искреннее на то желание. Каждый из них считал себя уникальным только потому, что приходил со своим грузом неудовлетворенных комплексов. Знаешь, человека легко заподозрить в убийстве - вот тебе жертва, пришедшая в гости, вот тебе люди, которые знали об этом визите. А о них никто не знал. Будет ли человек рассказывать знакомым, что он едет в гости к девушке, которая его накормит дерьмом или заставит пить воду из унитаза?
   - И как давно ты этим занимаешься?
   - В широком смысле - очень давно. Конкретно этим - меньше года. Я поменяла специфику после некоторых душевных переживаний, так сказать, - разминает спину и встает, опираясь на окровавленный стол. - И сейчас, спустя стол долгое время без проблем, тебе я даю карт-бланш на решение моей участи. Иди. Делай, что хочешь. Я буду здесь всегда.
   - Ага, - киваю и встаю со стула, отчасти не ощущая тела и покачиваясь.
   - Только оденься, а то простынешь, - саркастическая нотка в ее голосе полна горечи.
   Я молча одеваюсь, кидаю последний взгляд на стоящую на выходе из гостиной обнаженную и испачканную кровью "раба" Юлю и ухожу.
   Это все слишком для одного дня. Я сбегаю. Мне нужно уйти от этого.
   Еще недавно я бы не мог подумать, что буду так сбегать из дома Юли.
  
   В следующий понедельник, спустя неделю, мне звонит Юля. Я оглядываюсь вокруг - не обратил ли кто из офисных соседей внимания на звонок моего мобильника, - и беру трубку.
   Юля интересуется, как у меня дела. Спрашивает о самочувствии и о том, не травмировала ли она меня. Я с сарказмом интересуюсь, сделала ли она уборку. Жуткая картина, представшая передо мной совсем недавно, теперь кажется мне самому далекой и нереальной.
   - Знаешь, я сегодня впервые за все эти месяцы и даже годы никого не ищу, - как бы невзначай говорит Юля. - Словно бы нашла... - слышу усмешку, - ...и потеряла. И не могу больше искать вторичный материал, играть с ним по его правилам, быть жестокой до безумия.
   - Почему?
   - Как-то так вышло. Ты видел, что я делала. Ты понимаешь, кем я была. А сейчас я смотрю на это со стороны. И все чаще тянет плакать. Так странно. Не могу больше жрать пластик этих развлечений. Все, что мне казалось важным и необходимым много лет, стало мусором. И больше ничего у меня нет. Пустое место.
   - Правда?
   - Ощутив вкус настоящего дорогого вина, уже не сможешь жрать ларечный портвейн.
   - Я...
   - Да? - проблеск надежды.
   - Я не знаю, что сказать. Прости.
   Не могу ответить. Никак.
   Короткая, постукивающая пульсом в висках тишина.
   - Женщины обычно раздеваются только перед любимым мужчиной, а душу могут открыть множеству разных людей. Так вот, у меня сейчас все ровно наоборот.
   - Женщину в течение жизни обнаженной видят разные мужчины.
   - Сейчас видишь меня такой только ты. Это предел. Я не могу иначе.
   - Но что дальше?
   - Не знаю. У меня, в сущности, никого в этой жизни нет. Если не будет и тебя, все будет просто также. Как сейчас. Но не так же, как раньше. Просто не осталось того, с чего я началась. И, кажется, даже меня самой у меня больше не будет.
   А кто есть у меня?
   - Прости.
   Она в ответ кладет трубку.
  
   Я звоню Лехе, и мы встречаемся и снова нажираемся в хлам, и Леха начинает приставать к девушке за соседним столиком - миловидной, миниатюрной блондинке, - и, когда он заходит слишком далеко - а вернее - подходит слишком близко, - он получает от девицы крепкую пощечину, и его стройная теория о несчастных женщинах терпит крах, когда к нам подходит парень этой девушки - здоровый крепкий накаченный брюнет, - и предлагает нам покинуть заведение, пока все хорошо, и мы соглашаемся и выходим на улицу и идем по уже холодному ночному городу, куда глаза глядят - два одиночества - одно абсолютное, другое - украшенное нелюбимой женой и утомляющим ребенком.
  
   По ночам я вижу странные сны, полные тоски, душераздирающей печали, и когда просыпаюсь, я на пару секунд теряюсь в пустоте одинокой квартиры и сижу в страхе, и лишь отдышавшись и успокоившись, пытаюсь продолжить спать, упорно уходя от мысли, что завтра будет такая же одинокая ночь, насыщенная странными, неразличимыми образами, полными горечи и сожаления.
   Время превратилось в нитевидный пульс усопшего. Луч, начатый на рывке в пропасть и устремленный в ее бесконечность. Иллюзорную бесконечность. Бегать можно от кого и от чего угодно - от близких, от работы, от правосудия. И бегать успешно. Вот только от себя бегать не выйдет. Стать своим же хвостом, который убегает от владельца - не лучшая идея. И когда круг замкнется, я буду вынужден признать, что был неправ. Как назло, этим чревато любое мое решение.
  
   Проснувшись в начале ночи, я переживаю жуткую паническую атаку и не могу больше уснуть. Разбив вручную стекло шкафа-купе, я понимаю, что пора прийти в себя и падаю на пол. Мне кажется, во мне роются миллионы сущностей - крошечных паразитов со своим индивидуальным мнением, - и они вот-вот вырвутся наружу и сожрут мое тело, и я одеваюсь и выхожу на улицу и иду гулять, пока на улице не стало слишком холодно.
  
   В конце очередной ночи, полной салютов и толп молодежи в центре города, я обнаруживаю себя сидящим на каменном бордюре около входа в подземный переход у метро. Тупо озираюсь вокруг, понимая, что уже скоро утро, а я даже не знаю, где я, но конкретики на этот счет не возникает, потому что я еще в странной прострации между сном и реальностью. Я спасаюсь этим состоянием, когда снова вспоминаю о Юле, о том, во что я поверил, когда начал регулярно видеться с ней и когда ощутил, что она моя, и о том, что я увидел в последнюю встречу с ней. Я не могу поверить, что все это происходило в одной реальности и иногда хочу думать, что это лишь шизофрения в моей голове построила эту иллюзию, но каждый очередной день убеждает меня, что с моей психикой все даже слишком хорошо, гораздо лучше, чем могло бы быть, и это потому, что где-то в глубине души у меня все еще теплится странная, наивная надежда на то, что все еще исправится.
   Я закрываю глаза, и их обжигают первые утренние слезы.
  
   Здесь чертовски спокойно, по сравнению с городом. На третью минуту мне начинает казаться странным, что я все еще смотрю на дверь вместо того, чтобы пойти к ней. И это значит, что пора что-то изменить, как когда-то то же самое дало мне понять, что так дальше нельзя.
   Я нажимаю на кнопку звонка. Зачем-то нервно поправляю волосы на голове.
   Что я здесь ищу? Видимо, ту часть себя, которую безвозвратно оставил с ней.
   Дверь открывается, и ее лицо за мимолетное мгновение становится из деловито-серьезного и даже унылого в сияющее, радостное. И мне даже кажется, что она становится моложе в этот момент. И я забываю, какой я ее видел в последний раз. Забываю шрам и забываю весь тот день. У меня есть, что помнить вместо этого.
   Она осторожно улыбается и с придыханием говорит "Привет" и жестом приглашает зайти.
   И я уверенно вхожу в ее дом.
   Потому что она дает мне больше, чем я могу потерять.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЧУЖАЯ ПОБЕДА
  

You left me living inside of this hole!

I tearing away from my soul

I feel myself losing control...

I'm living for nothing

  

Linkin Park "Forget"

"...она обнаруживает, что совершила какие-то ошибки,

но сейчас это уже неважно, потому что она здесь,

и до нее никому нет дела, и она хочет снова заплакать,

но глаза не слушаются, слезы не льются,

и боль вращается по кругу в ее голове, напоминая о том,

что искупление иллюзорно, а вина совершенна".

Усиливая Боль

"Надобно знать, что вышеупомянутый идальго

в часы досуга, -- а досуг длился у него

чуть ли не весь год, -- отдавался чтению рыцарских романов

с таким жаром и увлечением, что почти совсем

забросил не только охоту, но даже свое хозяйство"

Мигель де Сервантес Сааведра "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский"

  
  
  
   Почему я должен об этом сказать?
   Почему?
  
   Мне кажется, я зачастил вот так говорить с самим собой, правда, Серега?
   Черт, мне показалось, он меня услышал, но я не сказал ничего вслух. А он сейчас на кухне. И даже если бы мысли создавали хотя бы еле слышный шепот, он бы меня не услышал. Но есть вещи, которыми просто нельзя делиться. И даже лучше, что я промолчал.
   Элементарная усталость. Немного паники. Надо поспать.
  
   Я бы мог сказать все, все, что только на ум приходит. Но я должен чаще молчать. Это как приговор. Как ultima sententia для меня всего, для целостного "я", которое я взрастил. Дерьмовенько.
  
   Я ничего так и не увидел. Город пустынен. Все разъехались. Выходные проходят "на ура". Иду домой. Бреду - точнее. Бреду в бреду, можно так сказать. Потому что я не знаю, что делать дома. Скучно и пустынно. Серега точно уехал. Счастливчик. Шашлыки, девочки, пиво. А у Анны выключен телефон. Что мне сейчас делать? Я бреду и бреду в бреду.
   Я точно не виноват в таком раскладе. Люди иногда просто не хотят быть с кем-то, им просто нужно отсутствие определенных персон. Это нормально, и многим даже одиночество выгоднее общества с некоторыми личностями. Но когда ты сам превращаешься в persona non grata, это ощущается совсем иначе. Совсем несладко.
   Ну, и плевать. Временное явление. В конце концов, все устаканится. Стакан. Выпить. Захвачу по дороге бутылочку чего-нибудь бюджетного.
   В магазине нет очереди. И кондиционера. Маленькая дворовая лавка. Что взять? Черт, да почему я должен пить дешевку? Возьму маленький шкалик "белой кобылы", и все тут. Элегантно, изысканно.
   Бред превращается в брод после нескольких глотков на ходу. Закрываю бутылку. Дверь в подъезд приоткрыта. Смотрю по сторонам. Ключи замерли в руке. Ничего страшного. Открываю дверь. Немного двигаю обратно. Приоткрываю еще. Замираю. Двигаю обратно, но на этот раз электромагнит схватывает дверь, и она закрывается. Вздыхаю и прикладываю ключ к сенсору. Такие моменты иногда наступают. Надо абстрагироваться от лучших побуждений и лучших перспектив. И только. Все будет замечательно, надо только...
   Дома попахивает мусором. Надо вынести те пакеты, что скопились на балконе. И вынести на балкон те два, что стоят в углу. Иногда я не узнаю свою комнату в однокомнатной квартире, которую снимаю. Как я сюда попал? Откуда здесь этот старый стол, этот сервант, этот изгрызенный неизвестным мне чудовищем диван? А я?
   Я начал когда-то снимать эту квартиру по знакомству. Так ведь? Да, конечно. Откуда бы у меня были деньги на то, чтобы снимать что-то дорогое? В конце концов, я не нашел пока еще свою стезю. Не нашел кормушку. Но все будет отлично. Надо абстрагироваться от лучших побуждений и лучших перспектив. И только.
   Из-за дивана выглядывает краешек диплома. Высшее образование. Да, я получил его. Но работать инженером телекоммуникационных сетей мне что-то неохота. Конечно, барахтаться в магазине продавцом вечно я не смогу. Но пока - только так. C'est la vie. Некоторые вещи необходимо пережить, просто чтобы оглянуться и сказать "Пока-пока, мы больше не увидимся". Просто чтобы вспомнить и забыть.
   Я забуду Анну?
   Почему это? Черт, что за мысли? Бред сучий. Сущий, то есть. Мне душно. Нужно проветрить комнату. Но балкон и так открыт нараспашку. Нужно проветрить себя? Еще немного?
   "...немного... до кондиции..."
   Тыкаю кнопку на ноутбуке. Пытаюсь зайти на первую попавшуюся страницу. Мои подозрения подтверждаются. Отключили интернет. Твари. Не могли подождать хоть ночь. Всего один обещанный платеж. Я чувствую себя уязвленным.
   Я забуду Анну?
   Встряхиваю голову. Что за странные мысли?
   "...и я еще должен платить за это?.."
   Что?
   "Не должен..."
   Тьфу ты. Не понимаю себя. Сереги еще нет. И номера его нет, чтобы попросить закинуть деньги. Мне нужен интернет. Я не снял обувь, пройдя в квартиру. Под ногой фантик от "сникерса".
   Мне нужен интернет.
   Ранний вечер. Я обнаруживаю себя снова на улице. Фляга с "кобылой" осталась дома. Воздух насыщен теплом. Нежностью. Я хочу снова встретиться с Анной. Путь завтра. Она не смогла бы взять меня сейчас в свою компанию. Я понимаю. Это трудно. Трудно сделать fallback так быстро, без проблем с окружением. Они все смотрят. Это малоприятно.
   Аппарат принимает платежи для моего оператора без комиссии. Как раз последние пятьсот "деревянных" в кармане и остались - минимальный платеж. Несколько раз проверяю номер счета, сверяя с написанным на крохотном клочке бумаги. Нажимаю "Подтвердить". Выхватываю чек, оглядываюсь по сторонам и выхожу из магазина, где стоит аппарат.
   Замираю перед подъездом. Кажется, кто-то меня заметил. А со мной что-то не так? Вворачиваюсь штопором в едва открывшуюся дверь. Всякое бывает. Район неспокойный.
   Все-таки, дома у меня бардак. Творческий беспорядок, то есть. Включается холодильник. Старый, советского типа, но надежный.
   Сажусь на диван. Я порядком устал. Я хотел бы уснуть, но...
   "Не должен..."
   Ох, черт! Что-то странное, бесформенное возникает передо мной, и я вскакиваю на диване. Встаю под скрип его пружин. Я, видимо, задремал на пару минут. Ужасное ощущение. Но теперь я не могу и глаз сомкнуть. Захожу на электронный ящик. Несколько писем от каких-то знакомых. Так, кажется. Игнорирую. Десяток сообщений на "вконтакте". Игнорирую. Не до этого. Я успокаиваюсь и пытаюсь снова задремать прямо в кресле. Спинка немного прогибается, потому что расшатано ее крепление к каркасу.
   "Знаешь, я не хочу..."
   Нежный голос...
   Анна?
   "Знаешь, я не хочу..."
   Это звучит в полной тишине, потом слова превращаются в звон, в шум, и я...
   ...кричу, падаю с кресла, барахтаюсь по полу и обретаю относительный покой только на диване. Мать твою! Нет, так нельзя. Я сильно, очень сильно устал. Открываю "белую кобылу" и делаю несколько мощных, затяжных глотков. Вкус обволакивает сознание, успокаивает, дарует легкость. Элегантно, изысканно.
   Смотрю в окно. Высокое окно, характерное для дома-"корабля", сливающееся с выходом на балкон. Ночь прекрасна. Ее дыхание ощущается на пустеющих тротуарах, и я понимаю, что мне необходимо погулять. День был монотонным, дьявольски бессмысленным, и я не знаю, как выбрался из него. Теперь пора наградить себя. Еще несколько глотков из сильно похудевшей бутылки - и я готов. Я свободен...
   Я свободен идти куда угодно. Это отличает меня сейчас от Анны, кстати. И от Сереги, вероятно, тоже. У них все предопределено, они прагматики, цинично выстраивающие цепи дней, событий, развлечений и обязательств. А я обладаю той незримой свободной, вкус которой невозможно познать типичному обывателю. Иногда это трудно. Но иногда - слаще меда.
   Я снаружи. И снова внутри. Теперь это троллейбус. Кондуктор что-то просит меня сделать, но я лишь зловеще смотрю на него, дожидаюсь остановки и выпрыгиваю из едва открывшихся дверей. Выпрямившись в полный рост, демонстрирую опешившему кондуктору средний палец. Он показывает свой, скрюченный ревматизмом, но куда уж там ему до моей жестикуляции. У меня со школы отличные способности объясняться жестами. Меня даже глухонемые понимали. Я знал одного соседского мальчика. Он был глухонемым. Как-то мы гуляли вместе, и его сбила машина. Размазала по асфальту. Я просто не сказал ему, что переходить еще нельзя, не остановил его. Зачем? Ущербным трудно жить в этом мире. Мир принадлежит таким, как я - молодым, здоровым, энергичным. С этой мыслью я сажусь в подъехавший автобус, и уже теперь...
   ...около метро я останавливаюсь и проверяю карманы. В автобусе было людно, и мне показалось, что кто-то шлифанул мой карман. И точно - не хватает двадцати пяти рублей. Твари. Пусть подавятся. В любом случае, это вышло выгоднее, чем...
   Вагоны полупусты. В основном - заканчивающая гулять молодежь, уставшие от отдыха и возвращающиеся домой, немного стариков. Куда едут старики? Я никогда не понимал, куда они едут. Иногда по лицам некоторых из них ясно, что они уже приехали. Но утром, днем и вечером они все куда-то спешат.
   Рядом со мной распухшая от избытка здорового питания барышня читает бесплатную газету. Ее заинтересовала статья о том, что в ближайшее время подорожают форель и семга. Норвегия, пошлины. Ох, ей ведь так нужна жирная рыба. Это здорово, что я в отличной форме и не толстею. Я худ, строен, подтянут. Когда-то я созрею для фитнес-клуба и тренажеров. Анна хотела, чтобы мы ходили туда вместе, но так уж сложилось...
  
   Я поднимаюсь. Узкий тоннель. Здесь мало пространства. Кажется, стоит разогнуться в полный рост - и ударишься головой о выступ стены. Пятна людей на эскалаторе.
   Обнаруживаю вокруг себя Восстания. Прохожу к "Галерее". Смотрю вокруг. Урны. Гранитные кубы. Волны городского шума пронзаю меня, и иногда это вызывает глубинную боль и легкий озноб.
   Легкий озноб, давящая боль, приятное давление...
   Странные ассоциации. С кем-то я здесь когда-то встречался, и мы...
   Бумага горит, горит все сильнее...
   Нет, что-то было после этого...
   Он мило улыбается. Даже слишком. Я улыбаюсь в ответ. Немного нервничаю. Он делает вид, что знает, что к чему. Или он знает?
   И тогда еще не было "Галереи", но уже была толпа народа, несущаяся невесть куда, был единый водоворот, но я не видел никого, кроме него, и он вел меня куда-то... Чушь! Это неважно. Прошлое. Люди не ценят настоящее. Не верят в будущее. Или верят с избытком и не ценят вообще ничего. Каждый живет в своих иллюзиях. Они не ценят ни черта.
   На другой стороне дороги - четко, как на идеального качества фотографии, я вижу бомжа с замотанной ногой - у него нет ничего, но он улыбается своим друзьям-бомжам. Он видит лучшее в своей доле. А на кубе рядом с "Галереей" сидит и плачет, накрыв лицо рукой, симпатичная блондинка. В другой ее руке тонкая сигарета. Ее подруга сидит рядом и успокаивает ее. У каждого свое горе. Но и бомж, и эта - блондинка - всего лишь набор фиктивных элементов, озвученные картинки. Сейчас я уйду отсюда, и они исчезнут. Как и все пятна прохожих вокруг.
   Анна говорила, что надо ценить людей такими, какие они есть. Чушь. Я оглядываюсь на "Галерею" еще раз. Она зловеще смотрит на меня своими звериными формами.
   Он входит и проникает глубже...
   Черт возьми, что за наваждение? Мне пора отсюда. Мне пора...
  
   Я вижу перед собой огромный шар из стекла и металла. Почему я здесь? Потому что это Комендантский, и тут я когда-то жил. Жил пару месяцев у одного знакомого. Мы жестко квасили, курили траву и играли в его настольный футбол, который привез из Италии его отец. Было весело. Все было иначе. На тусовке в этой квартире я познакомился с...
   У него голубые глаза, и он считает, что он весь из себя такой красавчик, но я думаю не об этом. Я думаю о том, знают ли парни...
   Звенит в ушах. Давление? Иду мимо торгового центра. Осматриваюсь. Упираюсь взглядом в девушку, стоящую на автобусной остановке на другой стороне улицы. Она мне кого-то здорово напоминает. Я жду, прикусив нижнюю губу, пока она повернется так, чтобы я разглядел ее лицо, и когда она поворачивается и кладет в рот вытащенную из сумки сигарету, я с облегчением вздыхаю. Мне просто показалось. Я скучаю по Анне. Мы не виделись с пятницы или с четверга. Точнее не знаю, я был так расстроен ее заявлением, что она уедет на выходные, а Серега говорил, что это нормально, и что не стоит париться, и я ему поверил. Я позвоню Анне, как только приду домой. Пусть ждет. В любое время. Я ждал ее год. По сути, одну ее.
   Около метро существо неопределенного пола - слишком округлое для парня, но слишком грубое для девушки, - с пирсингом в нижней губе раздает газеты с заголовком ЛДПР. Когда я подхожу, оно оборачивается ко мне, и его взгляд замирает. Мой вопрос к нему - что же будет в стране, когда к власти придут либералы? - остается без ответа. Оно просто пожимает плечами и предлагает мне взять две газеты. Я вздыхаю. Качаю головой. Меня смущает прозрачная дверь.
  
   Около метро "Большевиков" толстая, как бочка с порохом, тетка исполняет совершенно невнятную песню. Что-то из народного или советского. Посредством протянутой руки она требует за это вознаграждения. Я подумываю кинуть ей в руку фантик от только что съеденного "сникерса", но решаю проявить гуманизм и кидаю его в район переполненной урны.
   Иду пешком в сторону улицы Дыбенко. Странные места. С приходом темноты здесь становится душно, тесно. Когда прохожу мимо магазина торговой сети, в которой я работаю, плюю на стену. Суеверие, вроде как. Парк между магазином и торговым центром кажется непроходимым лесом. Четверо "местных парней" с пивом кажутся мне агрессивными чудовищами, и я ускоряю шаг, чтобы оторваться от них. Оглянувшись, я не вижу преследования, и...
  
   В моей руке банка с пивом. Уже на три четверти пустая. Поднимая глаза, не сразу понимаю, где я. Странное здание. Странные окна и стены. Тускло-оранжевые прямоугольники. Здание кажется ирреальным. Но внутри меня что-то дергается, начинают мелькать образы, фразы, и я отворачиваюсь от фасада, и...
   Он говорит, что все будет хорошо. Что каждому - свое. Что мы созвонимся. Что его, на самом деле, зовут Леша, но это никому из моих знакомых лучше не знать.
   Я сам понимаю, что некоторые вещи лучше не знать обществу, но в моей голове - ветер безрассудного отчаяния, я не понимаю, что я теряю, а что приобретаю сейчас, и во рту...
   Я протираю глаза и прохожу вглубь. Прохожу мимо двора, огороженного забором. Выхожу на задний двор. Ярко-оранжевые стены. Они заставляют меня остолбенеть. Они обжигают меня. Я знаю, что это неспроста...
   После тусовки на квартире я просыпаюсь с туго перехватившей задницу болью, и, попытавшись встать, ощущаю ее усиление и проверяю, что там. С криком боли, смазав слюной все, что доступно, вытаскиваю из своего ануса банан. Какая-то тварь, когда я отрубился от бухла, это сделала.
   "Какая сука это сделала?"
   Но все, кто уже не спит, молчат, грузятся, и всем плевать, и все тупят взгляд. Я собираюсь, одеваюсь, увлажняю волосы водой и убегаю.
   Это все было тогда, я понимаю это, выходя на задний двор, все еще шокированный ярко-оранжевым цветом стен.
   Вкус спермы. Опыт. Значение. Это были просто слухи, доказываю я всем, и никто больше не вспоминает про инцидент на тусовке, а я так никогда и не смогу узнать, кто это придумал и сделал, а Леша...
   Кто узнал об этом? И каким образом? И почему после инцидента больше никто об этом не заикался?
   Я теряю чувство реальности, и стены, рамы здания, его странные, угловатые окна, кажется, уже начинают падать на меня, вот-вот рухнут и убьют меня, и меня покачивает, и я пытаюсь пятиться...
   Я хочу узнать, что с ним. Зачем? У меня уже есть девушка, и все в порядке. Я выдержал испытание. Что дальше? Я предельно осторожен. Я вспоминаю, как мы с ним сидели и болтали несколько часов и пили вино и смотрели что-то по телевизору перед тем, как... Я спрашиваю только у тех, кто не может ничего выдать, а потом я узнаю, что Лешу нашли...
   Я закрываю лицо руками. Что это? Отхожу на парковку, пятясь, но стоящие под углом окна мне все также угрожают, и я срываюсь на бег. Влево. Рывком. Отбросив банку в сторону, спотыкаюсь о поребрик. Меня встречает высокая трава неподстриженной лужайки. Я пытаюсь дышать ровнее, но сердце колотится слишком резво.
   Все это было со мной. Было. Анна живет на Авиаконструкторов. Я знаю. Она тоже училась в "бонче". Мы в связи с этим и познакомились.
   Я встаю, стряхиваю что-то со штанов и бреду к метро.
   "А ты тоже в "бонче" училась"?
   "Да, а ты на каком факультете?
   Мы встречаемся, болтаем в кафе, катаемся на каруселях. Крестовский. Мы идем к пристани. Она держится за поручень и говорит, что жутко боится воды, но эта линия горизонта - она ее чарует, и ей хочется сделать шаг туда, в безвестность, в солнечное небо...
   Я осторожно прикасаюсь к ней и обнимаю. Она вздрагивает. Я чувствую каждый момент.
   Мне стало плевать на это все со временем. Черт, я ведь должен взрослеть, не так ли? Надо перейти на асфальт. Надо запахнуться, начинает надувать. Я хочу пойти домой. Но не хочу ехать. Не хочу толпы и замкнутых пространств. Я иду домой пешком. За мной следит небо.
   Ее пальцы перебираются по моему торсу. Спускаются ниже. Я чувствую ее, я люблю ее, как никого. Мы вместе уже целую вечность, но когда расстаемся, вечность становится лишь сладострастным моментом.
   "Все стало сложно"
   "Я знаю. Я не боюсь. Почему ты такой?"
   "Из-за тебя все запуталось"
   "Я не верю, что ты это говоришь"
   "Я не верю тебе"
   "А я тебе верю. Почему ты такой?"
   "Я один всегда"
   "Я не справлюсь с этим"
   Она плачет. Я хочу ее обнять. Делаю шаг вперед. Меня дергает. Делаю шаг назад. Отрываю ногу от пола, опускаю. Отрываю, опускаю. Отрываю, опускаю. Как остановиться? Как? Что со мной?
   "Я не смогу. Прости. Я должна отдохнуть"
   Она вернется. Я знаю. Я прекращаю попытки начать что-то. Падаю на диван.
   За окном лето.
   Всегда будет лето.
  
   На часах почти севшего мобильника уже три ночи. Вваливаюсь в квартиру. Круто иметь свой дом. Угол. Пристанище. Сажусь на пол, упираясь спиной в диван. Комната становится то слишком маленькой, то слишком большой для меня. Закрываю глаза и считаю до десяти.
   Один...Два...Два...Два...Т-три...
   Открываю. Только сейчас замечаю, что Серега лежит на разложенном кресле и дремлет. Покашливаю. Это его будит.
   - Который час? - медленно вставая и потягиваясь.
   - Три, - вздыхаю. - Давно приехал?
   - Не знаю, - пожимает плечами; встает и уходит на кухню. - Будто никуда и не уезжал, - на ходу.
   - Понятно, - киваю. - Завтра на работу?
   Бормочет что-то с кухни. Не разбираю и махаю рукой. Мне нужно, необходимо помыться. Усталость в каждой клеточке. Над щекой, прямо под глазом - какое-то воспаление. Смотрюсь в зеркало. Русые волосы до плеч надоедают со временем. Начинают смотреться тряпкой. Но иногда это неординарно, оригинально, привлекает взгляды. Элегантно, изысканно.
   - Мне надо съездить до знакомой, - сообщает Серега. - Так что, квартира в твоем распоряжении, - усмехается. - Трах приветствуется.
   - Ну, да, - криво улыбаюсь.
   С чего он решил, что я сомневаюсь в том, что квартира в моем распоряжении?
  
   Шампунь кончился, и приходится мыть голову гелем для душа. Воспаление на лице стало шершавым, и вода заставляет его жечь сильнее. Сильно чешется спина. Не знаю, почему.
   Добавляю горячей, которая постоянно куда-то пропадает. Принимаю горячий душ. Говорят, контрастный душ - горячий с ледяным вперемешку, - помогает обмену веществ. Мудаки. Они считают, я поверю, что принимающий ледяной или ошпаривающий душ имеют больше шансов выжить по сравнению с тем, кто методично сохраняет тепло в организме? Сучий бред. То есть, сущий. Вот.
   Мне становится интересно...
   "Знаешь, я не хочу..."
   Мотаю головой. Замираю. Мне становится интересно, что будет, если попробовать отскоблить плитку ногтями. Представляю кровь, раны, но мысль не покидает, и я то прикладываю руку к стене, то убираю. Прикладываю и убираю. Прикладываю и убираю. Немного успокаиваюсь, хотя глубоко внутри что-то ноет, и истерика может нагрянуть внезапно. Я не готов. Не домывшись, выключаю воду и уходу из душа.
   Вытираюсь почти насухо. Яйца сами досохнут. И голова тоже. Дверь на балкон открыта. Обдувает. Меня начинает знобить от одного только дуновения ветра. Постукивает что-то прямо в центре черепа. Простуда? Хрень. Быть не может. У меня железный, титановый иммунитет. Слегка прикасаюсь к пятну под глазом. Саднит. Пытаюсь подуть туда, скривив губы.
   Контрастный душ. Бред собачий. Глубоко вдыхаю. Ноздри прочистились. И теперь вонь с балкона и с кухни доносится гораздо четче. Сажусь и пытаюсь что-то написать. Я иногда пишу. Открываю "ворд" и пишу, что на ум придет, и понемногу из этого структурируется нечто гениальное, я знаю. Но это следует делать только тогда, когда посещает волна вдохновения. Техника обречена на...
   Боже, какая вонь! Не могу так сидеть. В глазах темнеет на миг, когда я встаю.
   Делаю рывок к балкону, беру первые же два попавшихся пакета и швыряю вниз, через разбитое стекло. Беру еще два и еще парочку. Все. Вопрос решен. Гулкие удары. Пакеты внизу могут кого-то расстроить поутру, но мне-то что?
   Постояв немного около стола и посмотрев на комнату, снова сажусь. Пишу. Строку за строкой. Ощущения, направление действия, имя героя. Он идет, он садится, он говорит с другим персонажем. Все играет роль. Все тонко, деятельно, осмысленно. Каждое слово играет роль...
  
   Видео открывается слишком медленно. Возможно, дело в том, что я сижу через прокси или в загруженности сервера или в сраных "интернетчиках", которым платишь за одно, а получаешь другое.
   Я смотрю, широко раскрыв глаза и иногда отпивая пива, снафф-фильм, который называется "Раздвоение". В нем голую привязанную женщину - черноволосую, фигуристую, очень симпатичную, молодую, - медленно разрезают зазубренным лезвием от ануса до горла, выпуская кишки. Потом ее палач с огромной "балдой" трахает ее, еще живую, в рот, в гортань, в матку, душит ее кишками. Отвлекшись, покашливаю и ощущаю, что у меня крепко, уверенно стоит.
   На это?! Быть такого не может! Я не долбанный извращенец.
   Интерес иссякает и я закрываю на месте, где палач кончает на торчащий из рассеченного тела желудок жертвы.
   Серега приходит и молча ложится спать на свое вечно раздвинутое кресло. От него слегка попахивает чем-то тонким, цветочным. Иногда мне кажется, он жил здесь всегда. Но на самом деле, мы вместе где-то год. И платим за съем квартиры пополам. Ну, то есть, он кладет свою долю в верхний ящик комода, а я рассчитываюсь с хозяйкой. Старой грымзой, косящей под божий одуванчик. В пластиковых очках. Старая тварь. Худощавая и вечно пытающаяся обучить меня, как жить. Единственный плюс - я снимаю за дешево для города, поскольку косметическое состояние квартиры никакое, и вкладываться в не никто не планирует. Потолок в трещинах. Линолеум местами задран. Паркет в прихожей скрипит. Обои устало смотрят, покосившись на жильцов.
   Серега не парится. Он спит. Даже не раздеваясь.
  
   Ранее утро буднего дня - это седьмой круг ада. Мне понятна ненависть к понедельникам. Отдыхая выходные, аккумулируя энергию, отдаешь ее за секунды и минуты, в течение которых поднимаешь себя за шиворот с кровати. Дерьмовенько.
   У меня была знакомая, которая каждое утро втягивала две дорожки "пыли". И это только утром. У нее каждое утро было добрым. Она жила по соседству. С ее подачи я в первый и последний раз попробовал "пыль". Разумеется, мне понравилось, но денег было маловато, и я боялся увлекаться. Ее звали Диана. Ее папа - крупный бизнесмен. Как мы могли познакомиться? Не знаю. Случай, и только. У нее были огромные прелестные сиськи, и мне хотелось между них вставить всякий раз, когда я ее видел, но я делал вид, что внимательно слушаю ее обдолбанную болтовню, а потом, чаще всего, бежал в туалет и спускал, представляя, что спускаю на эти божественные буфера. Когда ее и ее девушку-лесбиянку вывезли на каталке с кровью из носа, пеной изо рта и без признаков жизни, мне больше всего было жаль эти сиськи. Я бы даже забальзамировал их отдельно. Но увы.
  
   Я выхожу в торговый зал гипермаркета, в котором я работаю. Уныло, дурно пахнет и воздух полон фригидности и лени. Я настолько привык к проходу через охрану, что даже не заметил, как оказался уже на пути к рабочему месту. Захожу в отдел. Лена - худая, как заборная доска, продавщица, - смотрит на меня со смесью удивления и возмущения.
   - А паллеты еще не вывезли? - лениво и с унынием спрашиваю ее.
   Она вздыхает, качает головой.
   "Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комиссарши"
   Это точно про нее. Классики знали. Отворачиваюсь и иду в сторону роллеты, за которой - подсобные помещения. Огромный коридор подсобных помещений, охватывающий магазин. Когда тяжелый занавес с визгом и урчанием поднимается, я сталкиваюсь лоб в лоб с Мишей - грузчиком, или, как официально называют его специальность, - логистом. Он останавливает меня, странно смотрит.
   - Здорово, - вяло протягиваю руку.
   - При-в-вет, - также вяло ее пожимает. - Ты куда?
   - Да, спросить Дениса, что из товара уже можно выставлять. Вывезешь, если что?
   - Эм, - покашливает; роллета пытается опуститься, но датчик фиксирует на ее пути мишину голову, и занавес снова поднимается. - Слушай, я понимаю, у тебя трудный период, и...ммм...ну, знаешь...
   - У меня? - смеюсь. - Трудный период? Да у меня все отлично, как никогда.
   Взглянув в сторону, обращаю внимание, что стоящий невдалеке охранник в черной форме "АБ-секьюрити" странно посматривает на меня.
   - Ну, так после того последнего разговора он... не ждет твоего визита, мне кажется, - скривившись, заявляет Миша.
   - М-да, - качаю головой и про себя прикидываю - что за разговор и когда он произошел и о чем он был. - Слушай, я просто поговорю по делу с ним, и все.
   - Ладно, - сдается Миша и уходит в торговый зал.
   Я оглядываюсь снова на охранника. Он поднимает рацию, что-то бормочет. Пожимаю плечами и прохожу под роллету.
   Денис Сергеевич. Руководитель отдела, в котором я работаю. Еще тот мудак, но с должной мерой понимания. Прохожу на склад отдела. Все те же обычные серые унылые лица. Зеленая униформа. Опускаю взгляд на себя и понимаю, в чем дело.
   Я же не переоделся! То-то на меня так и смотрят! Ладно, не страшно. Сейчас, только...
   - Молодой человек, - сзади чей-то голос, но это вряд ли ко мне.
   - Всем привет, - изображаю жизнерадостность.
   Маркировщица, пара продавцов и один постоянно работающий здесь мерчандайзер смотрят на меня, как на исчадие ада. Маркировщица оседает в своем раздолбанном кресле.
   - Молодой человек, - охранник подходит и прикасается к моему плечу; одергиваюсь.
   - Что?! - меня уже достало неадекватное поведение людей вокруг; еще немного, и я...
   "...дойду до кондиции..."
   Но я ведь...
   "Не должен..."
   - Пройдемте, - предлагает охранник.
   - Я что-то нарушил? - закипаю. - Да что за херня? Ты не узнаешь меня? Я тут работаю уже больше года. Я, мать твою, тут свой в доску! - оборачиваюсь к продавцам; они отступают на шаг к стеллажам с товаром. - Что?! Что за дерьмо в вас всех? Сколько можно вести себя как черт-те кто? Кто вы вообще такие все?!
   Действительно, достало чванство обслуги.
   - Че такое, ребята? - голос Дениса Сергеевича я узнаю сразу; обернувшись, вижу, что за мной уже стоят двое охранников, и руководитель отдела обращается к ним обоим.
   Когда он видит меня, его взгляд столбенеет. Заостряется на моем лице. Воспаление так заметно?
   - Знаете что? - не могу больше держать это внутри. - Да ебал я ваш магазин, понятно? И все на этом! Достало каждый день одно и то же дерьмо! - даже самые активные здесь - охранники, - просто стоят и смотрят на меня, шокированные моим заявлением. - Смотрят на меня, как на идиота! Первый день после выходного пришел, и уже никто знать не хочет! Вы больные! Помешанные! - рывком ухожу от охранников в сторону служебного выхода; один из "парней в форме" подбегает к сидящему за столом у выхода коллеге и что-то поспешно объясняет ему. - Желаю вам еще одного обрушения крыши и пожара. Еще одного. Всего наилучшего! Выпустите меня!
   Охранник за столом послушно нажимает на кнопку, дверь открывается, и я выхожу и иду подальше от этого магазина, и полы моего пальто развеваются, подстегиваемые попутным ветром. Элегантно, изысканно.
  
   В конце концов, я могу найти работу и получше. Я достоин лучшего! Я могу быть признанным гением! Я знаю, что мне нужно! Мне нужно немного отдохнуть, и потом...
  
   Я ухожу. Нет, меня несут. Вспышки пламени. Огромная воронка пламени. Меня чарует огонь. Не тряси так! Я хочу посмотреть! Хочу потрогать! Хочу...
  
   Я набираю Анне. Самое время. Ночью ее телефон был выключен, да и я, набирая, был в полусне, и разговор бы не задался.
   Она долго не берет. Потом я слышу вздох. Здороваюсь. Молчит. Вздыхает. Пытаюсь поговорить. Спрашиваю, как дела. Она говорит, что все, как обычно. Интересуется, чего я хочу. Говорю прямо, что хочу ее. Что день был тяжелым. Она заявляет, что еще рано так говорить. Меня это раздражает. Я прошу ее перезвонить, когда она будет не занята. Она снова вздыхает. Мне кажется, она всхлипывает.
   - Что с тобой, детка?
   - Все нормально.
   - Не ври мне.
   - Не вру.
   - Боже, ты плачешь?
   - Я устала. Очень. Вот и все. Не мучай меня.
   - Прости. Работай. Набери мне, как будет удобно.
   Она молчит.
   - Люблю тебя.
   Всегда будет лето.
   Всхлипывает в ответ. Кладет трубку.
   Наверняка, что-то случилось. А я не в теме. Вышло неловко, я ведь повысил на нее голос. За что? Я должен буду извиниться. Она любит, когда я прошу прощения на коленях, и она стоит, изогнув одну ногу, встав ей на стол, чтобы я мог удобно вылизывать ее сладкую...
  
   Лягу спать. Утро вышло стрессовым. Чрезвычайно. Допиваю бутылку пива и кидаю в открытый мусорный пакет рядом с выходом на балкон. Я почти расслаблен, когда ложусь на диван, но меня слегка знобит. Со вчерашнего, видимо. Возможно, у меня температура. Мысли растекаются по черепу...
   "...как сырое яйцо..."
   Странные ассоциации. Свет лупит в окно. Я встаю и решаю снять пальто. На нем несколько странных пятен. Пора наведаться в химчистку. Встаю напротив окна. Открываю взгляд навстречу солнцу. Ярость пламени. Нежность прикосновения. Жар...
   "Бумага горит..."
   Вешаю пальто на крючок в прихожей. Через несколько секунд крючок отваливается, и пальто падает на крышку старого, как кости мамонта, пенала. Не страшно. Все равно - в химчистку.
  
   Я вздрагиваю от звонка мобильника.
   К чертовой матери мобильник!
   Проходят звонки - десять или двенадцать. Судя по разным мелодиям - от разных людей. Пусть ищут. Пусть переживают. Мне плевать. В моменты, когда одиночество сковывает человека по рукам и ногам, никто не торопится его поддержать. Стоит придти в себя - и тут же понимаешь, что кому-то нужен. Каждый ищет лишь свою выгоду. Под трель мелодии очередного звонка я снова засыпаю.
   Вспышки пламени... воронка пламени... огонь...
   Не тряси так!
  
   Что-то встряхивает меня, и я просыпаюсь и вскакиваю, и в комнате темно, но я вижу - ясно, удивительно четко, - вспышку в окне. Вторую. Третью.
   Нет, только не сейчас!
   Внутри вскипает огромный котел с болью, с ощущением огромного горя, обреченности, потери. Страха.
   Я не хочу поддаваться панике, но это неконтролируемо. Я бегу к двери из квартиры, дергаю ручку. Закрыто. Замок? Я не знаю, как он работает. Почему?!
   Бегу к балкону. Ударяюсь лицом о стекло. Стекло дребезжит. Реальность падает на меня теплым покрывалом. Мне становится спокойно и уютно. Вспышек больше нет. Все кончилось. Я подхожу к дивану. Я...
  
   Открываю один глаз. Вижу Серегу. Он вернулся - видимо, с работы.
   В последний раз, когда я видел комнату, мне казалось что уже ночь. А что было потом? Не знаю. Неважно.
   - Ты как? - интересуется.
   Я пытаюсь сказать что-то из стандартного, но рот не слушается, и я только вяло улыбаюсь в ответ.
   - Выглядишь скверно. - вздыхает. - Тебе бы встряхнуться. Выпить как следует. По бабам пройтись.
   - Зачем? - бубню. - Просто встречусь с Анной.
   - Когда? - усмехается; садится на край разложенного кресла и кладет ногу на ногу. - Когда ты был с ней в последний раз?
   - Не знаю, - пожимаю плечами. - Недавно созванивались...
   - Ты не понял. Когда ты ее в последний раз трахал?
   Молчу. Ищу ответ. Не уверен. Не могу ничего сказать. Врать Сереге бесполезно. Он уже достаточно хорошо меня знает.
   - Ты подумай - а не появился ли у нее кто? Подумай - почему она так редко решает побыть с тобой? Всякое может быть.
   - Дерьмо собачье, - резко встаю; кружится голова; повышаю голос. - Я ее знаю. Мы слишком близки. Ей трудно. Она такая.
   Серега разводит руками в стороны, пожимает плечами.
   - Тебе виднее.
  
   Сажусь и открываю файл с рукописью. Набираю еще несколько страниц. Ловлю мысль, как самое тонкое иголочное ушко. Оставляю, когда понимаю, что мысль ускользнула, и повествование идет не туда, и герой в тупике.
   Проверяю мобильник. Видимо, система смартфона сама сбросила все пропущенные вызовы. На экране - ни одного уведомления. Да и черт с ними. Жаль, конечно, что мне теперь не узнать, кто звонил - входящие очищены мной самим, а пропущенные - видимо, системой. Мне надо набрать Анну. Сейчас, только соберусь.
  
   - Привет.
   - Привет.
   - Может, встретимся сегодня?
   - Слушай, я немного нездорова.
   - Может, что-то нужно?
   - Да нет. В общем-то, обычная простуда. Я...
   - Да?
   - Я соскучилась.
   - Когда к тебе приехать?
   - Хочешь - приезжай сейчас.
   - Ты одна?
   - Не поняла.
   - Ну... никого в гостях или типа того?
   - Что за странные вопросы? Конечно, я одна.
   - Прости.
   - Что ты там себе надумал?
   - Ничего. Я скоро. Люблю тебя.
   - Жду.
  
   В квартире Анны просторнее, чем у меня. Что неудивительно для двухкомнатной новостройки.
   Она уже почти раздета, и я поглаживаю красные чулки на ее ноге. Она отталкивает меня, заставляет встать, а сама встает на колени и стаскивает с меня трусы. Ладошками поглаживает член. Мне кажется, я могу кончить прямо сейчас, даже не входя в нее. Она гладит моим членом свои щеки. Я бормочу "господи", и она недовольно хлопает меня по животу и говорит, что она верующая, и это богохульство. Я усмехаюсь.
   Ее теплый влажный ротик поглощает меня целиком. Посасывая, погружая меня в себя до самой глотки, она заставляет меня ощутить кипение крови по всему телу.
   Встает. Спрашивает, что я с ней сделаю. Я ставлю ее коленями на диван белой кожи, и она одной ладонью упирается в спинку, а другой оттягивает свою ягодицу, и мне больше не нужно намеков, и я бросаюсь жадно лизать ее половые губы, клитор. Покрываю поцелуями ее ножки в чулках. Каждый ее томный стон словно бы вызывает микрооргазм в моей голове, и я раздвигаю ее ягодицы шире и смотрю на ее упруго сжатый анус, и, осторожно попробовав его кончиком языка, начинаю проникать в него все глубже, и вкус ее тела заставляет меня требовать более глубокого проникновения. Она стонет и требует еще. Ее сфинктер крепко обхватывает мой язык, и я двигаюсь туда-обратно, заодно проникая в ее влагалище двумя пальцами и массируя область, где поджидает меня ее хорошо знакомая точка G.
   Я еще не вошел в нее, а она уже кончила трижды - один раз клиторально, и дважды - от моих пальцев, пропитанных ее соками, как мне кажется насквозь. Она просит немного отдыха, но уже спустя несколько секунд начинает ласкать мой член, запускает его в рот, жадно сосет, а потом требует, чтобы я, наконец, вошел в нее и кончил внутрь.
   Мы меняем несколько поз, и ее оргазмы словно бы передаются мне, но я сдерживаю эякуляцию, чтобы получить максимум удовольствия от завершения, но в какой-то момент меня накрывает такая волна кайфа, что мне не удержаться, и я впускаю во влагалище все, что так стойко носил все это время. От напора каждой струи спермы меня едва не выносит из Анны, но я крепко обхватываю ее бедра, и в последний момент, когда я делаю последний рывок с последней струей, она громко сообщает мне о том, что снова кончила.
  
   Мы лежим на ее кожаном диване, разложенном до состояния тахты. Молча. Нам и так все ясно. Я краем глаза замечаю, что из ее влагалища подтекла сперма, и это заводит меня снова. Уже через минуту я снова готов к труду и обороне. На этот раз Анна говорит, что хочет сначала получить порцию спермы в свою попу, а потом, на третий раз готова высосать из меня все до капли, и от этого предложения я не готов отказаться.
  
   Я лежу у себя дома на диване. Абсолютно голый. Не хочу иди в душ. Я чувствую только ее запах и знаю, что все мое тело пропитано им. Поэтому я не хочу идти в душ. Мне плевать сейчас на факты, которые должны меня огорчать - работу, состояние жилья, еще что-то смутное. Мне нужно немного покоя. Я буду ждать только следующей встречи с ней.
  
   Выпив немного крепкого пива, я продолжаю писать о том, как герой попадает в безвыходную ситуацию и ведет себя так, как подобает обстоятельствам, хотя это и вызывает диссонанс с мнением общества. Конечно, парня осуждают все его знакомые, но, знаете ли, quod licet jovi non licet bovi, ведь совершать подвиги, значимые для истории поступки - удел далеко не третьесортных пешек из продуктово-мусорных магазинов.
  
   "Как стереть пыль с крышки старого рояля"
   Так Анна охарактеризовала восстановление наших отношений. Но рояль оказался здорово расстроенным. Ничего удивительного, что настроить его заново сейчас - дело далеко не одного дня и даже не одного месяца. Но мы оба поняли, что нам нужно. Почти год ни у кого из нас не было пары. Мы устали. Мы встретились в нашем любимом кафе на Восстания. Мы говорили долго, несколько часов. На нас странно поглядывали парочки с соседних столов. Завидовали. Мало кто может вот так взять и поднять чувства, кажущиеся мертвыми, спустя год после разлуки. Время доказало, что мы нужны друг другу. Но ей трудно сейчас определиться с направлением своих действий. Она часто не хочет говорить ни об этом, ни о чем-то еще. Просит дать ей время. Просит не мучить ее. Но это все пройдет. Я знаю.
  
   Солнце наполнило весь мир вокруг.
   Всегда будет лето.
   Я прищуриваюсь, глядя в окно. Потом смотрю на Анну. Она задумчива. Серьезна. Я спрашиваю, почему так. Она молчит. Отпивает молочный коктейль через трубочку. Сосет его до тех пор, пока мерзкий звук в трубочке не сообщает, что коктейль иссяк.
   Я снова спрашиваю, что не так. Она почесывает щеку. Задумчиво смотрит в окно.
   - Знаешь, я все равно всегда хочу чего-то большего, - она.
   - Прости?
   - Я хочу чего-то нового. Я засиделась на старых позициях. Где мы?
   - Кафе. "Адмиралтейская", - удивленно; странный вопрос с ее стороны; возможно, перегрев на солнце? - Центр.
   - Круто, - кивает. - Хочу, чтоб ты оттрахал меня прямо на улице. В Центре. Чтоб ты долго имел меня стоя прямо на дворцовой, и если кто-то из похожих тоже захочет мне вставить, дал бы ему это сделать. Чтобы я лизала его потные яйца, а ты кончил в меня по полной.
   - А ты на таблетках? - смущенно спрашиваю, стараясь спокойно, с пониманием относиться к ее заявлению.
   - Нет. Но в случае чего - я сделаю аборт. Не проблема.
   Через полчаса мы на дворцовой. Нас уже снимают на мобильники, планшеты, цифровые камеры прохожие, и мы скрываем лица - Анна тонким платком, я - рукой. Я не могу держаться дольше трех минут и изливаю в нее, мне кажется, океан спермы. Обстановка заводит меня и давит на голову одновременно. Анна еще стонет от последнего оргазма, а потом к нам подходит темный паренек, предлагает свое участие, и она расстегивает ему штаны, выдергивает его длинный и уже готовый к употреблению член, а дальше я даже не могу смотреть, хотя и вынужден. Но через минуту у меня снова встает от этого странного зрелища, и я озираюсь, ищу глазами ментов, но их нет - вокруг только зеваки, и я вставляю ей снова.
   На этот раз, мой оргазм так силен, что я боюсь пробить ее насквозь последними фрикциями, а потом мы собираемся и уходим, и она шаловливо дразнится кончиком своего умелого язычка, на котором заметна пленка спермы незнакомца, которая все еще у нее во рту. Она требует поцеловать ее, и я смущенно соглашаюсь, и у меня во рту оказывается ее слюна вместе с чужой спермой, и я сглатываю, и ей это нравится, а я...
   Потом я обнаруживаю себя в том же кафе. Она заплатила за нас обеих и ушла. Я выхожу и направляюсь домой. Пешком. Пыльно. Летний Питер - это один сплошной комок пыли и липкой духоты. Из него не выбраться. Во рту послевкусие кофе, и только. Ничего больше.
   Чертовски хочу быстрее оказаться дома. Не знаю, почему. Возможно, потому, что Анне пришлось быстро уйти из-за рабочего звонка в выходной. Возможно, еще почему-то.
   Не поднимаю глаз до самого дома. Однообразные ноги, однообразные брюки, юбки, джинсы, ботинки - несколько типажей, воспроизведенных бессчетное число раз. Иногда мне кажется, что мир, который окружает меня с детства, - лишь постановка, странный театр, за сценой и декорациями которого - реальная жизнь, до которой рукой подать. Надо лиш сделать верный шаг - и все придет. И круг разорвется, и бегать по нему больше не понадобится.
   Воспаление под глазом только растет. Чувствую наощупь. Кожа шелушится. Но это-то нестрашно. Пройдет. Я так и не донес пальто до химчистки. Но ведь в ближайшее время я и не буду его носить. Уже достаточно тепло. Позже разберусь.
   Дома снимаю штаны, кидаю в район корзины для стирки белья, которая уже переполнена. Надо запустить стирку.
   Черт, у меня же сломалась "стиралка". Ладно, позже решу. В крайнем случае, отнесу к Анне. Постирает, чего уж там. Вряд ли она скажет...
   "Знаешь, я не хочу..."
   Мотаю головой. Я знаю, как вывести героя из этой ситуации. Сейчас, только что понял.
   Сажусь и пишу дальше. Парень должен плюнуть в лицо обществу и стать, благодаря этому, сильнее. Пусть он договорится с теми, кто противопоставляет себя обществу, строю. Пусть станет революционером новой эры, пусть выйдет в лидеры. Элегантно, изысканно.
   Меня мутит. Кажется, вот-вот вырвет, но я терплю до последнего и набираю текст, пока не стало совсем дурно. Потом встаю и выбегаю на балкон. Мерзкая вонь. Наверное, что-то из тех пакетов выпало, но смотреть туда я сейчас не могу. Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Ноет под ложечкой. Я нерегулярно питаюсь. Важно восстановить обмен веществ. С этой работой чуть в горб себя не загнал. Буду питаться, как положено. Но сейчас...
   Отпиваю из стакана немного "флагмана". Едва не тошнит, но жжение помогает прийти в себя, словно бы заводит организм. Вливаю залпом внутрь остальное содержимое стакана. Бутылка смотрит на меня на редкость приветливо. Я улыбаюсь ей в ответ. Наливаю еще.
  
   ... продольное рассечение вен...
   "Делаю с ним, что хочу!"
   ...из-за дивана...
  
   Просыпаюсь дома. К счастью. Мне думалось почему-то, что я у кого-то на "вписке". В последний час сна. Или это была дрема?
   Я определенно выпил лишнего. И сейчас у меня усилился озноб, и покалывает в голове - то с одной стороны, то с другой.
   Сереге лежит на своем кресле. Пялится в потолок.
   - Здорово, - вяло бормочу.
   - И тебе не хворать, - хмыкает. - Хотя, тебе это уже явно не грозит.
   - К'торый ч'с, - язык немного отклоняется от задаваемой мозгом линии поведения.
   - Десять вечера, вроде.
   - М'л'дец я.
   - Ты младенец? - смеется. - Не, ты еще не обоссался, вроде, и палец не сосешь.
   - Я г'ворю - м'л'дец, - настойчиво.
   Махает рукой.
   - Как с твоей-то дела?
   - Пр'личн'.
   - Типа помирились?
   - Не ссорились, - наконец, выговариваю, как хотелось бы; сажусь на диване; смятое постельное выглядывает из-под покрывала, которое в последний раз стирали в прошлой жизни.
   - Допустим. Ты уволился?
   - Послал на хуй всех там.
   - Правильно сделал. Может, к себе смогу тебя перетащить, так что ты пока особо не надрывайся. Получи расчет, полежи на дне малость.
   - Сколько?
   - Пару недель. Я пробью почву.
   - Спасибо.
   - Не за что еще. Короче, я спать.
   Киваю. Понимаю, что и я пока что к подвигам не готов. Заваливаюсь на бок и засыпаю, как младенец.
  
   День проходит незаметно. Начавшись в районе двух часов, пробуждение вяло перетекает в скромный обед из лапши быстрого приготовления с банкой холодного пива из неприкосновенного запаса.
   Потом - попытки осмыслить происходившее в течение последних дней, сидя на диване и укрутившись в одеяло.
   Потом - звонок Анне.
   "Абонент временно недоступен"
   Работа. Она съедает нас по кусочкам, отрывая самое вкусное в первую очередь. Мы зализываем раны, теряем кровь от ее укусов и становимся анемичными и вялыми.
   Закрываю дверь на балкон. Сегодня надувает снаружи. Не горю желанием простыть. Озноб и так не отступил до конца. Иногда некоторые телодвижения вызывают легкую боль. Легкую, но со смещенным центром тяжести, безумно скачущую своими слабыми отголосками по всему телу.
  
   Темнеет. Сереги не видно, хотя рабочий день уже час как закончен. Возможно, личная жизнь. Уведомлений о появлении Анны в сети нет. Как нет и обратных звонков.
   Полежав какое-то время в Серегином кресле, чувствую волнение внизу живота. Встаю и спускаю штаны. Резкий запах, хотя и вполне естественный. Беру член в руку и начинаю поглаживать. Пытаюсь мастурбировать, представляя огромные сиськи симпатичной блондинки, стоящей на коленях и требующей кончить ей на лицо. Член стоит, но идет сухо, и головка начинает саднить, и я плюю на нее, но этот маневр вызывает мысли об Анне, и у меня начинает падать.
   Нет, я не должен. Я не должен так поступать!
   Черт, я должен ей дозвониться и поговорить. Я не должен спускать на пол ради ее спокойствия. Несколько вдохов-выдохов - и эрекция спадает "в ноль".
   Уже в час ночи приходит уведомление о том, что "абонент "Анна" доступен для звонка".
   Набираю ей.
   После доброго десятка гудков она берет трубку. Голос сонный, усталый, хриплый.
   Черт, от этой хрипотцы у меня снова встает. Обожаю ее.
   - В чем дело?
   Странный тон. Да, она устала и спит, но... Черт, она говорит так, будто бы еще недавно ничего между нами не происходило. Будто бы ничего не было. А дальнейшие ее слова только подтверждают это. Она просит хоть временно оставить ее в покое. И забыть все, что было.
   - Все? - ору я в трубку, едва не срываясь на вопль и матершину. - И "Дворцовую"? И загородные прогулки? И восстановление отношений? Старый рояль, который мы чиним? Да? Все?!
   Я жду ответа, но она уже отключилась. Набираю снова.
   "Абонент временно недоступен"
   Она не захотела выслушать. Ей стыдно? Она переосмыслила все наши милые безумства? Она думает теперь также, как общество?
   Мне нужно удалить романтические моменты из моего текста. Женщина убьет главного героя. Сделает его зависящим от мнения общества. А это конец. Край. Потеря себя.
  
   Утро проявляется, как изображение на фотобумаге. Странные, неестественные цвета медленно становятся привычными. Размытие расфокусировки сходит на нет. Сереги нет. Был ли он ночью дома - не знаю. Я выпил немного пива, и где-то в середине ночи меня накрыл сладкий сон. Картина странного разговора с Анной сменила яркость и покрылась сепией, и от этого изучать ее стало проще, появилась возможность размеренно, методично рассмотреть все произошедшее и сделать верные выводы.
   Но сначала мне необходимо прогуляться. Развеяться.
   В квартире душно и тесно.
   И так здесь всегда?
  
   Я хочу понять, как так вышло. Хочу понять, что еще сказать Анне. Как не обидеть ее, как с первого раза угадать верный подход?
   Старая джинсовая куртка соответствует погоде, но немного давит в запястьях, и я расстегиваю рукава. На улицах мало пешеходов, но предостаточно машин, несущихся куда-то день и ночь. Куда люди едут? Мне всегда было это интересно, так же, как и в случае с пенсионерами. Большинство работает на местах - в офисах, гаражах, магазинах и так далее. Сменные выходные - допустим. Но откуда днем такое количество людей, несущихся куда-то на легковым машинах, кроссоверах - иными словами, личном транспорте? Может, все-таки, люди, в большинстве своем, не работают, но живут припеваючи? А что со мной?
   Я устал шагать по тротуару. Песок, поднимаемый с него ветром, залетает мне в лицо, и я понимаю, что еще слишком ветрено, чтобы дойти до метро пешком, и оглядываюсь в поисках стремящегося мне навстречу общественного транспорта, но ничего не вижу.
   Я смотрю вверх, и почему-то мне кажется что вместо двух проводов на троллейбусных линиях висят четыре. Зачем? Мурашки по коже. Отворачиваюсь. Оглядываюсь снова. Нет, их точно два. Отворачиваюсь. Снова оглядываюсь. Отворачиваюсь, оглядываюсь.
   Нет, само это не пройдет. Я в страхе перехожу на бег и несусь в сторону ближайшей остановки и, добежав до нее, плюхаюсь на покрытую толстым слоем пыли металлическую скамейку.
   Мимо медленно проходит девушка в футболке с надписью "KISS ME COS I'M CUTE", и у нее каменное выражении лица, и оно становится испуганным, когда она замечает, что я читаю надпись, расположенную первыми двумя словами на ее сиськах, и я усмехаюсь, а она ускоряет шаг.
   Троллейбус подходит, и я ныряю внутрь. Слишком жарко. Пять человек на весь салон. Кажется, форточки закрыты...
   Болит очаг воспаления на лице. Прикасаюсь. Пятно стало немного влажным. Чертовщина какая-то. Надо смазать...
   В метро я сажусь прямо напротив плаката с надписью "На что ты готов потратить 300 рублей?". Прикидываю среднюю стоимость грамма бюджетного "вещества" и бутылочки лимонада в пластике. Вроде, сходится.
   Анна сейчас, определенно, на работе. Мне неприятна сама мысль, что я не могу, допустим, заявиться к ней в любое время и потребовать разговора. Я не могу себе позволить ранить ее, сделать ей больно. Хотя...
   "Знаешь, я не хочу..."
   На остановке входит дед. Отвратительного вида. Высокий, в берете, в нестиранном уже который год плаще. На нем синие носки, сомнительно сочетающиеся с черными дырявыми ботинками и грязно-серыми брюками, и один из носков сполз внутрь ботинка. При этом всем дед разыгрывает столь серьезный и глукбокомысленный вид, что я едва удерживаюсь от смеха. Рядом с дедом подсаживается черноволосая круглолицая молоденькая сучка, и я пытаюсь рассмотреть, какого цвета ее трусики, которые должно быть видно из под мини-юбки.
   Еду на север. Есть места, которые помогают отвлечься от происходящего. Места глубокого прошлого. Места, запрятанные в глубины воспоминаний.
   По вагону проходит унылого вида паренек, держащий под ручку девушку с сильно искривленной ногой. Девушка едва передвигается даже с помощью трости и поддержки парня. Это смотрелось бы мило, если бы не было столь мерзко.
   Это неправильно. Молодые и здоровые, как я и Анна, должны составлять пары, заниматься сексом, размножаться. А такие упадочные существа не имеют на это права. Ущербным трудно жить в этом мире. Мир принадлежит таким, как я...
   Когда я подхожу к эскалатору, мне кажется, что на оголенной спине бредущей впереди черноволосой девки - огромная трещина. Черная, гнойная. Через несколько секунд я присматриваюсь, и оказывается, что это - замысловатая Т-образная татуировка с острыми краями. Хрень сущая.
  
   Под ногами скрипят камушки. Хруст. Шорох.
   Оглядываясь вокруг, я узнаю и не узнаю это место одновременно. Вдалеке - одноэтажные дома. В одном из них я жил. Это было время, которого я, в сущности, не знаю. Детство дает лишь смутные очертания реальности.
   Я здесь жил. Именно здесь. На этом пустыре, частично засыпанном щебнем, отсыпающимся из громадной кучи, стоял еще один дом. В один прекрасный день...
   Отец выносит меня. Хватает на руки.
   Зачем?
   Вспышки пламени. Огромная воронка пламени. Меня чарует огонь. Не тряси так! Я хочу посмотреть! Хочу потрогать! Хочу остаться!
   Я кричу, но отец меня не слушает.
   Мой отец спился в хлам и оставил нас с матерью. Ну, что поделать. Он ушел под активным давлением матери. А я длительное время подавал надежды на успех. Через какое-то время надежды иссякли. А через еще некоторое время умерла мать. И прошлое в том виде, в котором оно меня мучило сильнее всего, заставляя задавать самому себе вопросы без ответа, перестало играть роль. Когда это произошло? Я не знаю точно. Но сейчас я снова столкнулся с этим прошлым.
   "Делаю с ним, что хочу!"
   Сажусь на отсыпавшуюся от громадной горы кучку щебня. Он с хрустом оседает. Что меня привело сюда? Не знаю. Темнеет. Это странно. Ведь сейчас самый разгар дня. На небе - уродливые рваные тучи. Что-то будет.
   Я здесь жил.
   Протираю глаза. Саднит. Как и воспаление под глазом.
   Когда я здесь жил, все было иначе. Вещи, которые сейчас следуют за мной по пятам, еще только ждали меня. Это было время, где все были живы, и все еще могло быть. А что теперь? Что осталось?
   - Тебе пора домой, брат, - голос Сереги за спиной.
   Я ошарашен самим фактом, что он оказался здесь.
   - Пора, - повторяет.
   Я оглядываюсь. Но никого рядом нет. Показалось, и только. Спутал шум с голосом. Так бывает. Это усталость. Усталость от суеты, от постоянных встреч с тупиками, и в этом всем Анна играет не последнюю роль.
   Мать рассказывает, что отец тогда выпил бутылку водки залпом и даже не ощутил ничего. Как воду. А я лежал на больничной постели с вывалившимся языком, и никто не знал, что делать. Врачи ничего не могли понять. Потом лишь, спустя какое-то время, пришли к выводу, что это случайное отравление сульфатом атропина. Паралич нервной системы. Но я выжил. Я не знаю, почему. Видимо, так было предначертано. Я слушаю и думаю лишь о том, что я мог умереть и о продольном рассечении вен, потому что...
   Леша...
   Я никуда не ухожу. Начинает накрапывать дождь. Я плотно одет. Не страшно.
   С чего начался наш разлад с Анной? А, точно - я изменил ей с одной телкой. Знакомой по работе. По тогдашней работе, которую я сменил. Как же ее звали? Нина, кажется. Да, вроде, Нина. Случайных перепих. И только. Так сложилось. Я не смог скрыть от Анны. Та дурочка, Нина решила, что это все серьезно, а мне просто понравилось то, как она облизала мне яички, и все.
   Дилдо...
   Это будет выглядеть как... звучать как... педик... На всю жизнь? Так может остаться на всю жизнь?
   Я клялся, что это был случайностью, просил простить меня. Но она что-то говорила, говорила постоянно, и я хотел заткнуть ее и заставить меня выслушать, но это было невозможно, потому что для этого в тот момент необходимо было сделать ей больно, а это было недопустимо. Это было допустимо только когда я брал ее за волосы, наматывая их на кулак и имел сзади, как резвую кобылку...
   Краешек... Из-за дивана...
   "Это лишь горящая бумага"
   "Нет, не бумага! Это твое будущее! Понимаешь?!"
   Но работать инженером телекоммуникационных сетей... Пять лет горят быстрее, чем несколько секунд...
   Да, ее звали Нина. Как я с ней познакомился? Как произошла измена? Почему именно тогда? Что сказала Анна?
   Вкус спермы...
   Двор с оранжевыми стенами...
   Не столь важно. Во мне сворачиваются настоящее, прошлое и будущее. Что я натворил тогда? Почему это все снова...
   Слово "ДИПЛОМ" - все, что осталось из различимого на горящей бумаге...
   Тогда я кончил в нее, но она была на таблетках... Так она сказала, и я не парился. И не говорил об этом Анне, конечно. Анне уже было плевать. Или она хотела, чтобы я в это поверил.
   "Какая тебе разница, мам? Делаю с ним, что хочу!"
   И на этом наше знакомство иссякло.
   "Знаешь, я не хочу, не хочу иметь с тобой дела. Никогда! Ты просто ничтожество. Ты никто, понимаешь?! Я просто дура, раз надеялась на нечто большее. С меня хватит!"
   "Я не смогу без тебя"
   "Пробуй"
   На лице влага...
   Вкус спермы - примерно, как сырое яйцо, ничего особенного...
   Теперь я это знаю. Вытираю губы.
   Влага? Я трогаю лицо. Дождя уже нет. Не раскачался и угас. Раздражение над щекой саднит. Соленая жидкость на лице. Я утираюсь рукавом пальто. Я ничего не могу изменить. А нужно ли? Ведь сейчас все в порядке, правда? Ведь я все сделал правильно. Неважно, что несет с собой прошлое. Важно, что я знаю о себе сейчас. О себе, об Анне, о том, что мне и нам делать дальше...
   Слезы иссякли.
   Пора домой.
   Лешу нашли мертвым в ванной. Передоз и продольное рассечение вен. Он не выдержал травли, которая началась после того, как не те парни узнали о его пристрастии.
  
   Я снова дома. Грызу острые чипсы. Пью легкое пиво. Вонь пронизывает все вокруг. Серега, по ходу, успел намусорить тут, пока меня не было. Неудивительно, что мне показалось, что он рядом. Вроде приметы.
   Нет, это выше моих сил. Беру пару мусорных пакетов и выкидываю их с балкона. Проходит "на ура". Только один пакет зацепился на вылете за край разбитого стекла и порвался в хлам еще по дороге вниз, но это так, незначительный нюанс.
   Когда-то это можно было назвать лоджией. Теперь язык не поворачивается. Сломаны рамы. Стекло разбито. Остался только балкон. Хозяйке плевать, видимо. Мне тем более.
   Пишу несколько строк, но не сосредоточиться на долгое время. Значит, не сейчас. Значит, чего-то я еще не нашел.
   Набираю Анне. Мне слишком одиноко сейчас. Говорю ей, что хочу встретиться. Срочно. Она бросает трубку. Через какое-то время выключает. Я тоже выключаю - пусть понервничает, когда придет в себя и начнет мне перезванивать.
   Открываю холодильник. Надо начинать питаться, как следует. Пачка киви. Открытая, но почти целая. Анна обожает киви. Назло ей я готов их уничтожить. Все до единого.
   Смотрю подборку "фейлов" за этот месяц на ютубе. Они забавны, но я не смеюсь. Не улыбнуться. Это всегда трудно - ждать чужого прозрения. Съедаю еще киви. Рот горит. Губы обжигает. Еще киви и еще один, и еще парочку.
   Что-то густое лезет в горло. Кашляю. Отплевываюсь в шкурку киви.
   Кровь. Кровь?
   Бегу в ванную. Сплевываю. Густой, ярко-красный комок крови. Щупаю пальцем нёбо. Черт, да оттуда хлещет только так. Сплевываю еще. Нахожу в аптечке перекись. Заливаю в рот. Больно. Пена изо рта. Смотрю на себя в зеркало и замираю. На губах - пена. В глазах - отчаяние. Полощу рот водой из-под крана. Бегу в комнату, открываю сервант и распечатываю бутылку "флагмана". Прикладываюсь прямо из горла. Отлично идет. Прекращаю пить.
   Боже, какая адская боль!
   Падаю на пол, верчусь юлой. Вашу же мать!
   Лежу какое-то время. Из краешка рта подтекает кровь. Вытираю рукавом рубашки, которая когда-то была белой.
   Через какое-то время кровь останавливается, и я сплевываю остатки прямо на пол. Позже уберу. Надо отдохнуть. Надо...
  
   Сереги нет. Я бы хотел его натыкать носом в эти мусорные пакеты. Их определенно нужно вынести на помойку, иначе в скором времени кто-нибудь, недовольный моей методикой, придет и решит заставить выносить еще и его мусор.
   Нахожу на кухне пакетики со специями. Орегано, кинза, куркума, эстрагон, какая-то смесь. Рассыпаю содержимое пакетиков по комнате - по полу, по стенам, по мебели. Ароматизирую помещение. Временно это может помочь, а потом специи можно просто убрать.
  
   Приходит хозяйка. Ноет, что в квартире бардак. Ей-то какое дело? Стараюсь говорить с ней в меру любезно. Она начинает интересоваться состоянием оплаты. Я вскакиваю с кресла. В глазах темнеет, но это быстро проходит.
   Меня срывает ее жадность. Неужто не видно, в каком упадке я сейчас? Ору, что не готов заплатить. Что у меня трудный период. Что она получит свои сраные деньги, как только я выпутаюсь из этого.
   Отворачиваюсь и смотрю через окно на улицу. Пытаюсь успокоиться.
   Визжит, что выселит меня. Что ее не волнуют мои проблемы.
   Конечно, сука ты старая, тебя ничего не волнует, кроме твоей вонючей старой жопы!
   Не выдерживаю этот разговор. Окно не спасает. Оттесняю хозяйку в прихожую. Делаю рывок к двери и открываю ее. Призываю старую клячу покинуть помещение по-хорошему. Отказывается. Бью наотмашь по лицу ладонью. Выталкиваю на лестничную клетку. Закрываю дверь на оба замка.
   Возвращаюсь в комнату. Снова слегка темнеет в глазах. Осматриваю все вокруг. Меня что-то дергает, и я подхожу к комоду.
   Все-таки, зря я отвернулся, когда она орала. Недостача в верхнем ящике комода, где лежали последние бабки. Старая паскуда все- таки свистнула у меня свое. Но не все. К счастью. Трудно войти в положение! Это же последние! Теперь остались последние три "штуки" на кармане после того, как она забрала свое. Черт, а ведь она не признает, что я ей платил. Она потребует еще. Надо позвонить в милицию. То есть, полицию. И что я скажу? Старая пизда свистнула у меня деньги, а я, будучи лохом, не удосужился это отследить? И что теперь?
   Чертова кошелка...
  
   Вечером приходит Серега. Он выглядит странно. Как-то ярко, что ли.
   - Откуда ты? - спрашиваю.
   - С работы, вестимо.
   - Нет, я не о том.
   - Че? - стоит и смотрит в окно.
   - Я о том, откуда ты вообще взялся.
   - У тебя с головой все хорошо?
   - Отлично!
   - Мужик, у тебя серьезные проблемы, если ты не знаешь уже, откуда я и как долго с тобой живу.
   - Да?
   - Ты бы еще у члена своего спросил, как долго он с тобой и откуда взялся. Выпей лучше и ляг отоспись.
   - Что-то нашло. Нервы. Извини. Хозяйка приходила.
   - Рассчитался?
   - Не совсем.
   - Что значит?
   - Значит, повздорил с ней немного.
   - Ты крут. А зачем?
   - Не знаю.
   - Спи, мужик. У тебя трудный период. Скоро все будет.
   Киваю. Пытаюсь согласиться. Серега похож на человека, с которым грех не согласиться.
  
   Поздний вечер. Я звоню Анне на городской. Достала эта блокада. Буду требовать внимания. Мне плевать, что ты там себе надумала. Я не ее игрушка.
   - Господи, ну зачем тебе это? - приглушенно стонет в ответ на мои требования. - Я не могу говорить, успокойся уже.
   Я явственно слышу, как фоном начинает болтать по мобильнику какой-то мужик.
   - Кто там у тебя?
   - А тебе-то что?
   Она совсем сбрендила?
   - Что значит... Ну, знаете ли...
   Бросаю трубку. Вот оно что. Серега, прости, что я сомневался в твоих советах. Ты оказался ближе к истине, чем я. Вон оно как. Элементарный развод. Элементарное блядство.
   Надеваю пальто, обтряхиваю его и выхожу из квартиры.
   Я должен знать наверняка.
  
   Мимо меня проходит пара телок, от вида которых мне хочется заплакать. Две типовые крашеные блондинки с короткими стрижками и одинаково оттопыренными задницами в легких меховых жилетках. Их лица не обезображены интеллектом, зато покрыты прыщами и угрями. Это ужасно. Это убивает надежду на продолжение отношений с женщинами после возможного разрыва с Анной. Вокруг одни помои. Помои и помойки...
   На спуске в метро я вижу рыжеволосую девушку, у которой почему-то заткнуты уши ватой. Меня пугает это, но, с другой стороны, это интересный способ звукоизоляции, отстраения от окружающего мира.
   "Еще немного, и я дойду до кондиции"
   "О чем вы?"
   Не понимаю этих слов. Не знаю, откуда это. Неважно. Вокруг парочки. Одна, вторая, третья. Чертовы безработные!
   На перроне - низкая девушка с неимоверно жирными ногами, и обнимает ее парень на полметра выше нее. Странно смотрится. И его лицо - слабоумное, наивно скрытое за бесформенным кустарником усов и бороды, - тоже вызывает непонимание.
   Парочки... Они повсюду...
   Поздний вечер, и они все едут домой. Я представляю, как этот жлоб будет трахать свою жирную свинку. Как его длинный хрен будет торчать из ее жирного зада. Ну и что?
   Какая-то телка с дорожным чемоданом смотрит на парня на скамейке напротив и лыбится. Он не подает признаков понимания. Она, по ходу, не в своем уме. Жутко. Сколько вокруг людей, уже напрочь свихнувшихся, отдалившихся от реальности! Как в этом всем жить?
   "Ты приходишь, ни хрена не делаешь, слоняешься, хуи пинаешь, так еще и опаздываешь на это все, а я должен тебе за это платить? Я должен подписывать твой табель?"
   "Не должен"
   "Правда? Ах ты умница ты моя..."
   Это было? С кем это было? Чьи это слова? Я обхватываю голову руками. В ушах звенят громкие, отчетливые фразы.
   "...а я должен тебе за это платить?"
   Девка с чемоданом продолжает улыбаться. Это ужасно.
   "Умница...давай, теперь я приму у тебя..."
   Мне не нравится это слово. Но я спускаю трусы и даю ему возможность взять мой член в рот.
   Озноб усиливается. Наверное, перепады давления. Чертово метро! Но я должен добраться и увидеть все своими глазами.
   "Я не люблю это слово..."
   "Тогда иди на хуй отсюда! Ты уволен! Служба контроля будет в курсе!"
   Всхлипываю. Нет, я должен быть сильнее всего этого. Странные фразы отбивают свой замысловатый такт в моей голове.
   Рядом со мной тетка вырывает из журнала страницы. Одну за другой - избирательно, методично. Звук рвущейся бумаги кажется работой напильника по затылку. Она вырывает страница с кроссвордами, какую-то рекламу, еще какие-то страницы, а потом складывает удаленное вчетверо и кладет в маленькую сумочку, а потом продолжает читать то, что осталось.
   "Знаешь, я не хочу..."
   "Умница..."
   "...уволен!"
   Рядом с улыбающейся телкой освобождается место, и она хлопает по сиденью, призывая того парня подсесть, и он садится рядом с ней, и она целует его в щечку. Я вырываюсь из вагона. Моя станция.
   Оглядываюсь на перрон, стоя уже около эскалатора. Восьмого марта прошлого года я вроде как случайно спихнул мужика на рельсы на Ладожской.
   Я прохожу мимо и толкаю его локтем и быстро отбегаю в сторону и потом ухожу со станции. Оглядываясь, вижу, как поезд с визгом тормозов врезается в него, разбивается стекло кабины, кровь брызгает вокруг, а мужик - или его тело, - скатывается под поезд. Потом я снова подхожу, сделав круг через эскалаторы, и не понимаю, что происходит, и мне кто-то обрывочно рассказывает, и из-под поезда достают мужика, и его живот поднимается и опускается, и он явно еще жив, и на его голове и на губах кровь. А я делаю вид, что не знаю, в чем дело. Или я действительно не знаю? Я не уверен. Мне нужно уехать.
  
   Анна живет на втором этаже. Я нахожу способ забраться по стене. Водосточная труба, перекрытия лоджий и немного ловкости - и я на лоджии Анны. Это я точно знаю.
   Всматриваюсь через небольшой промежуток между шторами.
   Черт возьми, почему?!
   Она стоит на коленях перед каким-то левым мужиком - темноволосым, высоким, крепкого телосложения, - и делает ему минет. Он отрывает ее от своего члена, поднимает ее в воздух, и она смеется, и он кладет ее на кровать и, немного погладив ее между ног, входит в нее, а я...
   Взвизгивает сирена патрульной машины. УАЗик внизу. Я спешно слезаю с лоджии, мент по громкой связи что-то бормочет - явно в мой адрес. Мне крупно повезло, кажется. Осталось сделать еще один шаг, и...
   Я срываюсь, падаю вниз, на асфальт перед домом. Кричу от боли. Явно подвернул ногу. Вскакиваю, потому что времени страдать нет. Мне что-то кричит вышедший из машины мент, но это не столь важно, и я бегу изо всех сил, ищу место во дворе, чтобы спрятаться, но тут все слишком открыто, и я ныряю в кусты, а потом отказываюсь на тротуаре, и на него уже выезжает, мигая синими и красными вспышками, УАЗик.
   Я делаю рывок обратно в кусты, превозмогая боль. Несусь к соседним дворам. УАЗик следует параллельно, по тротуару. Слышу его. Топот шагов. Видимо, мент с пассажирского сиденья гонится за мной пешком. Возможно, он вооружен.
   С этими парнями мне нечего ловить. Что я им объясню - моя девушка, предположительно, трахается с левым мужиком, и я это как раз уточнял, когда меня накрыли? Бред собачий.
   Я оказываюсь в старом квартале. Здесь все более дружелюбно, дворы уютнее, нет обшиорных площадок. Но УАЗик уже каким-то образом вычислил меня, и я слышу его звонкую поступь на дороге двора. Дверь одного из подъездов приоткрыта и медленно покачивается от порывов ветра. Забиваюсь в парадную. Замок решетки, за которой следует подвал, снят. Я открываю решетку и падаю в зловонную вонючую яму, сжимаюсь и сворачиваюсь в клубок. Меня не должно быть видно. Решетка за мной закрылась. Жду.
  
   Не знаю, сколько времени прошло. Шума снаружи уже нет. И я успел привыкнуть к вони подвала. Моча, гниль, горячие испарения.
   Пора выбираться. Пора домой.
   Мобильник сел напрочь, и я не знаю который час. Добираюсь пешком до метро, но оно уже закрыто, и мне остается лишь двинуть пешком домой. Или попытаться снять тачку. Черт, я же не взял толком денег. Кто меня повезет за "сотку" через весь город? Ночь будет длинной.
  
   Вхожу в квартиру и сажусь прямо на пол в прихожей. Усталость сковывает меня.
   Серег выходит с какой-то сумкой.
   - Здорово. Горячую воду вырубили.
   - С какого? - с вялым возмущением интересуюсь.
   - Числа?
   - Забей. Я понял.
   - Я пойду, помоюсь у своей телки.
   - У твоей телки?
   - Ну да, знаешь, у моей...ммм... чики, у...
   Он назвал имя, но я не расслышал.
   Инны? Анны? Нины?
   Что-то в этом духе.
   - Только тебя я не смогу к ней взять, понимаешь? Ну, неудобно, что ли.
   - Да ладно. Я так как-нибудь.
   - Давай, - открывает дверь. - Слушай, а что там у тебя с твоей-то?
   - Дерьмо собачье, - отрезаю. - Она ебется с другим.
   - Ну, брат, это такое дело, - кивает. - Слушай, мне кажется, тебе надо с ней поговорить. Знаешь, жестко, требовательно. Пусть хотя бы все признает. Пусть выслушает тебя. А то - че за херня? Ты мучаешься, а она устраивает параллельную личную жизнь? Я бы за такое...
   - Иди. Удачи, - сквозь зубы.
   Уходит.
  
   Утро.
   Копаюсь в шмотках. Одеваю не сильно грязную рубашку и наименее засаленные брюки. Хотелось бы выглядеть немного приличнее.
   Смотрюсь в зеркало. Воспаление под глазом загноилось. Но не сильно. Заживет. Аккуратно стираю пальцем немного белого налета.
   Пишу пару страниц. Увы, это пока что просто хобби, которое мне ничего не стоит. И не оплачивается. Я смогу стать кем-то большим, чем просто продавец. Наверняка. Но для этого нужно время. Сейчас мне нужно привести героя к развязке. Нужно определить его место в мире. Нужно избавить его от оков сомнений.
   Немного утомившись пялиться в экран, подхожу к стеллажу и изучаю стоящие на нем книги. В основном, со старыми, потрепанными обложками.
   Открываю книгу с темно-зеленой обложкой. На одной из случайных страниц - немного помятый уголок, и я осматриваю этот разворот. На полях - следы тонкого давления, словно бы кто-то тискал страницу ногтем или чем-то не очень острым. В глаза мне врезается фраза...
   "Как стереть пыль с крышки старого рояля"
   Я немного теряюсь. Перечитываю снова. Смотрю на следы ногтей. Мне это все как-то неприятно. Дерьмовая книга. Что-то с ней не так. Швыряю ее с балкона. Наотмашь. Пусть бездомные почитают.
   Потом замечаю на полке флакончик "дольче габбана". Женский. Такой же, каким пользовалась Анна. Точнее - это тот флакон, который она когда-то забыла у меня. Вроде как. Плевать. Не хочу его видеть. Хотя, это и есть ее запах - тот, что я старался сохранить тогда...
   Нет. Никаких ностальгий. Кидаю в приоткрытый мусорный пакет рядом с балконом.
   Присматриваюсь к пакетам на балконе. Один из них медленно шевелится. Даже нет, два. На их поверхности - ребристая подвижная структура. Не знаю, что это. Подташнивает. Знобит.
   Набираю Анну. Берет трубку. Приглашаю ее к себе. Говорю, что мне очень плохо. Плохо без нее. Она говорит, что постарается как-нибудь вырваться и помочь мне. Что это все, и не надо повторяться.
   Бросает трубку.
   Сука.
   Но нет, я должен спокойно с ней поговорить.
  
   Звоню снова. Скидывает вызовы. Один, второй, третий. Могу представить - она скидывает вызовы и плачет, а между ее ножек уже более влажно, чем на лице, и это значит...
   Ее не может удовлетворять тот мужик. Она слишком привыкла ко мне.
   Черт, он не может не любить меня. Она не может никому давать лизать свою писечку и попочку, кроме меня! Это преступление!
   Я буду ждать.
  
   Мысль приходит сама собой. И ведет меня.
   Я завершаю произведение победой героя над обществом. Он уделывает всех. Он становится лидером нового движения, которое будет править миром, объединит мировые регионы - все континенты будут прислушиваться к его голосу. А всего-то надо было - избавить его от слабости романтических отношений. Устранить его главную проблему.
   Но что насчет меня? Это моя победа? Или нет?
  
   Звонит домофон. Я отсидел ногу, и она не слушается. Делаю рывок со стула и с криком падаю на пол. Поднимаюсь так быстро, как могу. Открываю дверь в подъезд.
   Открываю дверь в квартиру по стуку.
   Конечно, она пришла.
   Она входит так быстро, пролетает мимо меня, что я еще какое-то время ошарашено стою и смотрю в пустой дверной проем, в котором, казалось, еще только что она стояла. Медленно закрываю дверь. Я должен изображать само спокойствие. Я не должен делать вид, будто бы она - моя спасительница. Возможно, мой путь к победе там же...
   - Чего ты хотел? - садится на стул, кладет ногу на ногу; красные трусики мелькают из-под короткой юбки.
   - Поговорить. Услышать тебя, - стою; скрещиваю руки на груди.
   - О чем поговорить?
   Я хотел бы стоять перед ней на коленях и погружать свой язык в ее влагадище...
   - О нас. О том, почему ты себя так ведешь.
   - Так?
   - Динамишь меня.
   - Ха, - она меняет позу, широко раздвигая ноги; издевается. - А почему нет?
   - Потому что мы вместе. Все так же.
   - Правда?
   - Конечно, черт возьми, - развожу руками. - Мы не просто так сошлись через такое время.
   - И ты действительно в это веришь?
   - А как можно не верить в факты?
   - Не знаю, сейчас ведь трудное время - стресс у всех, неудовлетворенность, - вздыхает.
   - Что за хрень ты несешь? - меня будоражат ее заявления. - Хочешь сказать, я тебя не удовлетворял? Ты это серьезно?
   - Хочу сказать, что ты тонешь в иллюзиях. И это серьезно.
   - Черта с два. Ты не открестишься от того, что между нами было.
   - Забудь. Ничего не было, - встает со стула, толкает и отбрасывает его ногой назад.
   - То есть? - подхожу к ней, руки трясутся.
   Она отступает на шаг. Бледнеет.
   - Ты хочешь сказать, что между нами ничего не было? Что это был блеф? Игра?
   - Возможно. Послушай, я не...
   - Хрен тебе! - ору прямо ей в лицо, подойдя ближе. - Ты никогда не избавишься от этого! Ты моя!
   - Забудь меня! - рвется в сторону. - Ты ничтожество! Ты мне не нужен!
   - Да? Ну, тогда и ты мне тоже! - ору и, схватив со стола огромный поварской нож, которым недавно пытался обрезать провода для чего-то, делаю рывок вперед.
   Она с визгом оступается, падает на спину, а я падаю на нее, прижимаю телом к полу и несколькими взмахами лезвия перерезаю ей горло. Кровь хлещет из раны, пульсирует с ее попытками выдохнуть из ее рта, а я наношу новые и новые раны на ее теле. Кромсаю ее лицо, разрезаю одежду, режу, как колбасу, ее большие упругие груди, вставляю нож во влагалище, пропихиваю в матку, а потом срезаю красные трусики и запихиваю внутрь, в окровавленное отверстие.
   Понимаю, что у меня стоит, как никогда, от всего произошедшего, и теперь я могу себе позволить расслабиться. Срываю с себя штаны, вытаскиваю член и после нескольких секунд мастурбации кончаю на разрезанное, изуродованное лицо Анны.
   Сижу на полу рядом с ней. Смотрю на смесь крови и спермы на ее лице, точнее - на том, что от него осталось.
   Я улыбаюсь. Мне становится смешно. Я начинаю смеяться - сначала негромко, потом - во весь голос.
   - Ха-ха-ха, о, да. Это эффектно, знаете ли. Элегантно, изысканно, - говорю.
   Ответом мне - лишь тишина.
   - Так чего ж вы теперь молчите, а? - на меня смотрят, я знаю; и меня слышат; встаю, чтоб легче было кричать. - Вот вы уморы-то, а! Восхитительно! Смешно на вас смотреть. Но это ведь все вы! Что? Вы на меня смотрите? Вы меня оцениваете? Бля, да мне насрать! Слышите?! Имел я вас! Всех! Это из-за вас и таких, как вы, люди стареют и умирают раньше времени. У меня был шанс жить другой жизнью, но вы - вы все, включая эту сучку, попивающую свою кровь на полу, - сделали меня таким, какой я есть. И мне срать на ваше мнение! Ясно? Срать! С высокой колокольни!
   Падаю в кресло. Смеюсь, утирая с лица слезы, которые льются рекой.
   Через какое-то время дверь в квартиру открывается. Приходит Серега. Смотрит на бардак в комнате и вздыхает. Кидает ключи в прихожей.
   Мне кажется, я зачастил вот так говорить с самим собой, правда, Серега?
   Черт, мне показалось, он меня услышал, но я не сказал ничего вслух. А он сейчас на кухне. И даже если бы мысли создавали хотя бы еле слышный шепот, он бы меня не услышал. Но есть вещи, которыми просто нельзя делиться. И даже лучше, что я промолчал.
   Серега говорит, что все будет нормально. Что так бывает, и с этим нужно смириться. Предлагает перекусить, но кроме заплесневелых объедков на кухне и пива ничего нет. Говорю, что не голоден.
   Через какое-то время я решаюсь выпить пива. Уже ночь, судя по картине снаружи. Выпиваю все пиво, что есть в запасе. Шлифуюсь водкой. Так будет легче это перенести.
  
   Утро.
   Серега говорит, что уйдет ненадолго, а потом поможет мне решить мои проблемы. Я благодарю его за то, что он есть. Он покашливает, качает головой и уходит.
  
   Заходит хозяйка - видимо, снова спросить об оплате. Старая воровка. Я хотел бы убить и ее, но она довольно быстро замолкает и смотрит на труп - темно-синего оттенка кожу, нагноения на ранах. Шепчет, что вызовет полицию, достает мобильник, и ее шепот резонирует в моей голове криком, и я ору "Вызывай же, сука!", и она убегает.
  
   Устав от напитков без закуски, отгрызаю немного от ломтика хлеба, отломав от него плесневый кусок и швырнув на балкон - прямо на шевелящийся пакет.
  
   День.
   Открываю свои файлы с записями. Преимущественно, пустые страницы. Какие-то бессмысленные фразы на некоторых. Наверное, я вчера большую часть удалил. Сам того не заметив. И оставил пробелы. Или произошло еще что-то - я получил подсказку вдохновения, что-то создал, сфокусировал, направил, но... оставил во вчерашнем дне. Потерял. И как это вернуть? Верно.
   Никак.
  
   Прошли почти сутки, и труп принял странный оттенок, подгнил. Над ним летает рой мух. Но я не чувствую трупной вони - видимо, потому, что комната крепко ароматизирована мусором. Серега должен вынести пакеты. Почему один я забочусь о чистоте здесь? Что за бред сучий?
   Сущий, то есть.
  
   День.
   Трезвонит домофон. Это, наверняка, полиция, говорю я Сереге. За мной.
   - Забей. Не открывай. Пусть думают, что ты в бегах, - советует. - Пусть ищут где угодно, только не здесь.
   - Не могу. Не хочу. Пусть будет, что будет. Я устал.
   - Не будь слабаком.
   - А что мне делать? Ради кого скрываться?
   - Хотя бы ради меня.
   - А тебе-то что?
   - Ты мне нужен.
   Серега удивительно похож на кого-то, кого я знал. У него голубые глаза, и он довольно симпатичный. Но это точно не он. Я не смог бы жить с...
   - Плевать, - встаю. - Мне не важно.
   Иду в прихожую. Беру ключи со стойки.
   - Не уходи, - говорит он, подходя ко мне.
   Я смотрю на него, качаю головой. Он вздыхает, отходит от меня и идет куда-то в комнату...
   ...и уходит. Я не знаю, куда. Но в следующий миг его уже нет здесь. В окно бьет солнце. Отличный день для перемен.
   Закрываю дверь и ухожу из квартиры.
   Наверняка, меня сразу примут. Я даже специально спускаюсь пешком, чтобы не пройти мимо кассы. Пусть они сделают свое дело. Я все им расскажу.
   Мне нужно кому-то об этом рассказать. Я должен сказать в лицо кому-то, что так надо, что я сделал сознательный выбор, что иначе нельзя было. Я готов это сделать.
   Почему я должен об этом сказать?
   Почему?
   Потому что нужно ответить самому себе. Пусть знают. Пусть верят в меня. Хотя бы так.
   Выхожу из подъезда.
   Внизу нет полиции. Они, видимо, не дождались и пошли меня искать, хотя, когда я выходил из квартиры, домофон еще трезвонил.
   Около подъезда стоит и удивленно и даже с ужасом смотрит на меня какая-то девушка. Она что-то говорит мне, но я ее не слышу и только улыбаюсь. Я раскидываю руки в стороны и принимаю на себя все солнце, что мне доступно. Я свободен. Я ухожу подальше отсюда.
   В спину мне вырываются обрывки фраз этой девушки.
   "...беременна от тебя..."
   "...Сережа, стой..."
   Точно обозналась. Дура какая-то. Не знаю ее.
  
   Я где-то между Старо-Петергофским и Циолковского. На набережной. Швыряю в воду ключи, которые мне больше не понадобятся. Надо иметь в себе силы уйти от прошлого. Плюю вслед ключам в темную воду Обводного канала и ухожу в свободное плавание - не побежденный, а победитель.
  
   Через полгода, отходя от моего верного товарища, сидящего рядом с урной около входа на станцию "Площадь Восстания", я вижу девушку, удивительно похожую на Анну. Она смотрит на меня с диким, животным страхом в глазах. Наверное, мое новое пальто смущает. С ей высокий темноволосый мужик. Он торопит ее куда-то, и они уходят. В любом случае, она всего лишь очень сильно похожа на Анну. А той уже давно и труп сгнил.
   Я подхожу к урне и обнаруживаю там банку, в которой осталось немного пива. Я свободен. День удался.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Официальный сайт автора: http://solntsev.su/
  
   Для отзывов: http://www.livelib.ru/book/1000975920
  
   Официальная группа автора: http://vk.com/solntsev_ii - другие книги, отзывы, обсуждения, новости, прямой контакт с автором.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Иван Солнцев
  
   Чужая Победа
  
  
   82
  
  
   81
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"