Удивительно, как мало для счастья нужно человеку. Вот ещё недавно, я ехал верхом и мучился, а сейчас наслаждаюсь отдыхом среди благословенной тишины, спокойствия и полной безмятежности, в уединённом тенистом уголке, с журчащим у самых ног ручьём. Я чувствовал себя очень уютно. Особенно, когда содержимое моих доспехов, время от времени, обильно орошалось водой. И всё-же была некоторая досада. Отчасти, оттого, что не было спичек. Они нужны были мне, чтобы курнуть мою трубку. Вы не подумайте чего плохого, у меня уже давно был запущен завод по производству спичек. Просто я забыл их взять с собой. Также меня беспокоило отсутствие еды. Это ещё один пример почти детской непредусмотрительности этих людей и всей их эпохи. Бронированные люди, отправляясь в странствия, всегда полагались на случай в отношении фуража, и всех шокировала идея повесить на шею, рядом со щитом корзинку с едой. Можно не сомневаться, что во всей колоде Круглого Стола не нашлось бы рыцаря, который скорей предпочёл бы умереть, тому, чтобы его заметили с такой штукой. А ведь нет ничего более предусмотрительного. У меня было намеренье сунуть пару бутеров в шлем, но это заметили. Пришлось смущённо оправдываться и оставить их. Бутеры отдали псу.
Приближалась ночь, а вместе с ней пришла гроза. Быстро темнело. Нужно расквартироваться. Я отыскал под скалой удобное пристанище для демаузели. Потом нашёл другое, для себя. Я не стал снимать на ночь свои доспехи, потому что сам бы я не управился, и не желал позволить Сэнди помогать мне. Что-то я стеснялся. Не совсем конечно, потому что под обмундированием я был одет в обычную одежду, но было у меня это самое, относительно вежливых манер. Кроме того, всякие мысли, знаете. Я понимал, что всё равно придёт время снять этот железный смокинг, и я ещё посмущаюсь.
Гроза была ужасной. Дул сильный ветер, необузданный дождь хлестал вокруг. Становилось холодно. Весьма скоро всевозможные жучки, муравьи, гусеницы и тому подобные начали сбегаться под меня, прячась от дождя. Они заползали под броню поближе к теплу. Были наверно среди них те, которые вели себя прилично - они просто заползали, прижимались к моей одежде и сидели тихо. Но большинство из них были неугомонные. Очень. Им не сиделось на месте, они рыскали внутри одежды, и искали не знаю чего. Особенно, походу, старались муравьи - целый час, зудя, маршировала их процессия вдоль всего меня. В общем, не пожелал бы я ещё раз ночевать со всеми этими неведомыми мне насекомыми.
Мне и самому не помешал бы хороший совет, которым я теперь хочу поделиться с вами, как опытный странствующий путешественник: не катайтесь, пытаясь раздавить их внутри, не колотите по себе и по земле - этим вы только привлечёте новых. Каждому захочется сползать и самому поглядеть, что там за шум. И вам станет ещё хуже, чем было. И ругать их после этого придётся ещё сильнее.
Гроза закончилась. Всё-таки, в одном это ночное катание по земле и физические упражнения мне помогли. Они спасли меня от ещё большей опасности - переохлаждения. Я всё равно замёрз, но оценил согревающий эффект. Ландшафтный ночной обогреватель, так сказать. Я пообещал себе, после путешествия не надевать эти доспехи никогда.
Так я был спасён от холода, но, благодаря этому сообществу, лежал без сна, размышляя на тему - как люди выносят эти доспехи. Они же умудрялись поколениями делать это. Разве можно заснуть спокойно, думая, что завтра снова просыпаться и опять терпеть это мучение? Когда, наконец, наступило утро, я чувствовал себя плохо. Совсем не выспавшийся. Я думал только о том чтобы выспаться. Принять ванну, избавиться от насекомых, выспаться.
А как чувствовала себя урождённая аристократка демаузель Алисанди ля Картлуиз? Хм, она была свежа и бодра как белки в лесу. Она прекрасно проспала всю ночь. А что касается ванны, то, по-видимому, она вообще не переживала по этому поводу. У знати в их времена ванны случались нечасто, и чаще всех любили отмокать в больших баках, стоящих на огне, странствующие рыцари. Эта благородная дама даже не вспомнила о завтраке. Это было в духе их первобытной эпохи. Путешествующим бравым Британцам приходилось часто и подолгу поститься, и они знали, как к этому подготовиться. Они набивали пузо, на сколько хватало сил, и путешествовали, терпя голод, как поступают индейцы и анаконда. Судя по довольному утреннему виду Сэнди, она могла запросто выдержать ещё три дня.
Мы выдвинулись до рассвета. Сэнди ехала верхом, я ковылял рядом. Через полчаса мы набрели на кучку бедолаг в лохмотьях. Они собрались здесь, чтобы чинить то, что у них считалось дорогой. Ко мне они отнеслись с низкопоклонством. А когда я попросил у них чего-нибудь позавтракать, они были сильно удивлены и так ошеломлены этой просьбой, что сначала просто не могли поверить, что я говорю серьёзно. Моя леди состроила презрительную улыбку и отъехала поодаль, сказав при этом вслух, что она будет просто думать о еде в компании другого животного. Эти несчастные были сильно смущены, но только потому, что она вообще заговорила о них и дала им оценку, а не потому, что их оскорбило сравнение с животными. Они не обижались на такие нелестные сравнения со стороны знати. А это ведь были не рабы и не крепостные.
По насмешке закона, столь ироничного по отношению к ним, они назывались свободные. Если сказать по сути, этот народ и был нацией. Семь десятых свободного населения страны принадлежало к этому классу - мелкие "независимые" фермеры, ремесленники и прочие. Они были почти единственными, кто приносил пользу, составлял ценность нации и был достоин называться - созидатель. Отними их от Нации, и в остатке получишь бесполезный отстой вроде знати и королей. Бездельники, не приносящие пользы, обученные только искусству разрушать, расхищать и расточать, которым не нашлось бы ни одного применения в более рационально устроенном мире. И всё же, было так хитро заведено, что это привилегированное меньшинство вместо того, чтобы плестись в хвосте общества, где от них было бы меньше вреда, маршировали во главе нации, с развевающимися стягами. Они сами избрали себя быть Нацией, а бесчисленная отара хомячков терпела это так долго, что, наконец, пришла к выводу, что это правильно, что так и должно быть навечно. А священнослужители учили их предков и их самих, что эта насмешка над ними была придумана самим Богом. И поэтому, они не шли дальше вдалбливаемой им истины и почтительно умолкали, не задумываясь, что развлечение такими вот шутками сильно не похоже на милосердного Бога. Как американцу мне было дико слышать такое.
Да, они были свободные, но они не могли покинуть владения их лорда или епископа без его дозволения. Они даже не могли делать свой собственный хлеб, который всю жизнь выращивали. Они должны были молоть своё зерно на мельнице господина и печь хлеб в его пекарне, и платить ему за это беспрестанно. Они не могли продать какую-то часть своего имуществ, не заплатив господину солидный процент, они не могли купить чего-нибудь, чтобы им не напомнили - нужно заплатить, потому что таков закон. Им приходилось задаром убирать чужой хлеб. Они с готовностью являлись, когда было угодно хозяину, оставляя свой урожай на полях, несмотря на опасность вернуться к нему уже в непогоду. Им приходилось мириться с тем, что господин приказывал сажать для себя фруктовые деревья на крестьянских полях. Сдерживать своё недовольство, когда небрежные сборщики фруктов вытаптывали урожай. Им приходилось проглатывать свой гнев, когда лорд со свитой во время охоты мчался галопом по полям, уничтожая результаты их мучительного труда. Им самим голуби были не нужны, но когда на их урожай слетались целые стаи из господской голубятни, они были обязаны терпеть, а за убитую птицу был положен высокий штраф.
Когда же, наконец, урожай созревал, являлась целая орда желающих снять сливки. Первой отнимала свою жирную десятину Церковь. Следом, королевские сборщики забирали двадцатую часть. Потом, люди господина налетали на остатки. И только после этого, остриженные до мяса, свободные люди складывали остатки в свой амбар. А потом были ещё пошлины. Пошлины за то, пошлины за это. Никаких пошлин не платили ни знать, ни церковь. И многочисленные трудовые повинности. Возьмём в пример Францию, где господа любили кушать лягушек, которых по этой причине было множество. Случалось, что знатный господин не мог заснуть из-за того, что те чересчур громко квакали, и тогда крестьянин был обязан сидеть в темноте с прутом и колотить по воде каждый раз, как земноводные пытались начать переквак.
Наконец, если такой "свободный человек" не выдерживал тяжести и сводил счёты с жизнью, церковь проклинала его, и закон велел хоронить таких только ночью, на перекрёстке дорог. В спину несчастному забивали осиновый кол. Его хозяин забирал себе его имущество, а его вдова и сироты выгонялись на улицу.
Вот, подобные люди собрались здесь, с утра пораньше, чтобы чинить то, что считалось дорогой. Каждый член семейства, каждый мужчина, был обязан три дня в месяц работать даром, ещё пара дней добавлялась для официальных рабов. В общем, это было практически тоже самое, когда читаешь про Францию времён, предшествовавших Революции, которая одной быстрой, но кровавой волной смела этот тысячелетний гнёт. Если посчитать кровь, пролитую тогда, и кровь высосанную тысячелетиями мучений ( которые в некоторых случаях удаётся сравнить только с адскими ), то понимаешь причину, которая приводит к такой развязке. Было два "режима насилия" - один быстрый, другой долгий. Однако, почему-то все вспоминают ужасы первого, который преподаётся как высший ужас, но, при этом, забывают тот кошмар, который привёл к нему. И наверно не нужно совсем исключать того, что может, для некоторых закостенелых сообществ, этот кровавый удар скальпеля - единственный выход из создавшегося положения, а не происки враждебных потусторонних сил.
Так называемые свободные люди, которые делили со мной завтрак, даже согласились пообщаться со мной. Они были полны покорного смирения перед королём, Церковью и знатью. Было в них что-то трагикомичное. Я их спросил, давайте представим нацию, в которой каждый член общества имеет возможность участвовать в выборе правителей. Могут ли они выбрать одну конкретную семью, чтобы эта семья и их потомки царствовали в стране вечно? Одарённые будут те потомки или бездари, это будет неважно, будут царствовать вечно, и всё тут. Остальные семьи будут навсегда лишены такой возможности. И вдобавок, выбрать ещё несколько сотен семейств, которые будут вознесены до головокружительных вершин общественного положения, от чего у них реально закружится голова. Они будут наделены несправедливейшими привилегиями и незаслуженной роскошью, а все остальные семьи будут лишены такого навек, в том числе и семья того который это выбирал. Ребята смущённо переглянулись и ответили, что не знают. Они даже не думали об этом раньше, и совсем не могут себе представить, что общество может быть устроено так, что каждый человек может высказывать своё мнение о правительстве. Я рассказал им, что видел одно такое. Рассказал, что такие безобразия будут твориться везде, где есть Государственная Идеология или Государственная Церковь. Они, как и в первый раз, смущённо переглянулись. Но внезапно один человек поднял на меня глаза и попросил разъяснить подробней то, что я им сказал. Разъяснить подоходчивей, а то он не уверен, что правильно меня понял. Я повторил. Некоторое время было заметно, что у него в голове крутятся какие-то мысли, потом он стукнул кулаком и сказал, что он не может поверить, что народ, в котором каждый человек имеет право выбирать, добровольно опустится до такого ничтожества. А втихую, обманным путём отнять у народа и присвоить себе и своим свиньям право политической жизни, это преступление, это самое преступное из всех преступлений. Я сказал про себя: "Вот это наш человек. Если бы меня поддержало достаточное количество таких, то я бы быстро осуществил поворот этой страны к благополучию. Я проявил бы себя преданнейшим гражданином, произведя благотворные перемены в государственном устройстве".
Как видите, моя преданность - преданность своей стране, а не государственным институтам или временщикам у власти. Конкретная страна - это реальная вещь. Она реально существует, в ней происходит какая-то реальная жизнь. Вот это и любит настоящий преданный стране человек, и ценит, и сам без подсказок бережёт в меру сил. А политические институты, это как одежда для человека. Она может стареть, ветшать и требовать замены. Общество может износиться в лохмотья, но продолжать цепляться за данное государственное устройство, придавая ему сакральный смысл. Настолько обожествлять эти лохмотья, что реально готовы жизнь отдать за них. Причем эта преданность старому неосознанная, почти как рефлексы у животных. Этим людям было комфортно при монархии, которую выдумала сама монархия, потому что они к этому привыкли. И позволяли это всё они сами. Я родом из штата Коннектикут, в Конституции которого записано:
"вся политическая власть принадлежит гражданам и любое суверенное правительство учреждается для блага народа и действует от имени народа. Играждане имеют неоспоримое право,во всякое время менять форму правления, как посчитают нужным".
Если мы посмотрим с этой точки зрения, то те граждане, которые видят прорехи в политическом костюме, но не пытаются обращать внимание остальных на это, хоть как-то, вот кто не предан. Его можно назвать - предатель. Сам по себе факт, что он видит прорехи, не делает его правым или правильным. Его долг, каким-либо способом агитировать остальных за свои идеи. А долг остальных прокатить его, если им покажется, что тот не прав.
А в той стране, где я находился сейчас, право решать, как управлять страной, было дано шести человекам на тысячу населения. И если бы кто-то из оставшихся девятиста девяносто четырёх выразил недовольство сложившимся порядком и предложил изменить этот порядок, то те шестеро единодушно содрогнулись бы от негодования, потому что это считалось так непреданно, постыдно, непатриотично, просто открытое предательство. Взять для примера акционерное общество, в котором девятьсот девяносто четыре человека осуществляют всю работу и вкладывают финансы, а оставшиеся шестеро сами избрали себя в пожизненный совет директоров и гребут под себя все дивиденды. Мне кажется, при таком бизнесе тем девяти с лишним сотням лучше поискать другое дело. Это правда, что та часть моей души, которая любила движуху и балаган, звала меня снять полномочия Шефа, устроить мятеж и раздуть его до революции. Но я помнил, что такое уже пытались делать Джек Кэд и Уотт Тайлер, и понимал, что без предварительной подготовки почвы, такую идею безусловно следует оставить. Однако я не собирался полностью отказываться от этой идеи. Просто в моей голове оформился другой план, который весьма сильно отличался от того что делали Кэд-Тайлер.
Поэтому я не стал подбивать на бунт и кровопролитие этого человека, который сидел тут и жевал свой чёрствый хлеб, среди забитого и смущенного стада овец в человеческой шкуре. Я просто отвёл его в сторонку и рассказал ему то, что ему нужно было знать, в соответствии с моим хитрым планом. Когда я закончил, то одолжил немного чернил из его вен, и лучинкой накарябал на куске коры:
Зачисли его на Фабрику людей
Дал ему эту кору и сказал:
- Ступай в замок Камелот и передай это лично в руки Амуа ле Поллету, он же Кларенс, он поймёт.
- Значит это церковник, - сказал тот. Воодушевление прочь ушло с его лица.
- Что? Церковник? Но я же тебе рассказывал, что рабам Церкви, прислужникам попов и епископов заказан проход на эту Фабрику. Разве я тебе не говорил, что ты сам туда не попал бы, будь ты подавлен религией? Всё что там нужно - нормальный взгляд на вещи. Вера - твоё личное дело.
- Нуу.. ну да, говорил, мне это понравилось. Но теперь я даже сомневаюсь, мне не понравилось, что там церковник.
- Да не церковник он, я тебе говорю.
Человек посмотрел на меня без тени доверия, и сказал:
- Как же так, не церковник, а может читать?
- А вот так. И тебя научат читать, и писать научат тоже, кстати. Я сам его научил.
Лицо человека прояснилось. Я продолжал:
- И это первое чему ты будешь учиться там...
- Я? Да я всё готов отдать за то, чтобы понять это искусство.
- Всё отдавать не нужно. Забирай свою семью и в путь. Твой лорд конфискует всё твоё жалкое имущество, но это не беда. Кларенс тебя оформит как надо.
ГЛАВА XIV
"ЗАЩИЩАЙСЯ, ЛОРД"
Я заплатил за завтрак двенадцать пенсов, и это была, совершенно непомерная цена, поскольку на эту сумму могла позавтракать дюжина человек. Но после завтрака я подобрел. А кроме того, я и раньше был типа неэкономный, а теперь вообще привык жить на широкую ногу. И потом, эти люди готовы были накормить меня и без денег, уделить мне из своих скудных припасов, и для меня было огромным удовольствием подчеркнуть, что я это оценил, и сердечно отблагодарить их солидной финансовой помощью. Эти деньги принесут им куда больше пользы, чем останься они в моём шлеме. Монеты изготавливались из железа и весили немало. Те полфунта, которые я захватил с собой в дорогу, финансовым бременем легли на мою голову. Ещё одна причина, по которой я так расточительно тратил деньги, была в том, что мне не приходилось самостоятельно заниматься бытовыми покупками, и я всё ещё не прочувствовал, так сказать, курс валют, даже после стольких лет пребывания в Британии. А между тем, один пенни в стране короля Артура и пара долларов в Коннектикуте имели совершенно одинаковую покупательную стоимость. Если бы мой отъезд из Камелота можно было отсрочить на несколько дней, я вообще смог бы расплатиться с этими людьми прекрасными новыми монетками нашей собственной чеканки. Я подогнал курс новой валюты к Американскому рыночному курсу. Уже через недельку-другую новёхонькие центы, пятаки, десярики, четвертаки и полтинники, и даже доллары из золота начнут медленно, но верно вливаться в коммерческие кровеносные сосуды королевства, и мне не терпелось увидеть, как новая кровь взбодрит общественную жизнь.
Теперь этим фермерам очень хотелось одарить меня чем-нибудь, за мою щедрость, несмотря на мои возражения. Единственное что я позволил подарить мне, кремень и огниво. Как только они уютно усадили нас с Сэнди на коня, я дунул свою трубку. Едва первый клуб дыма показался из щелей забрала, все эти люди ломанулись в лес, а Сэнди опрокинулась и упала на землю с глухим шлепком. Они сообразили, что я, видимо, один из тех, извергающих огонь и дым драконов, про которых они были изрядно наслышаны от странствующих рыцарей и профессиональных врунов. Стоило невероятных усилий убедить этих людей вернуться. На безопасное расстояние. После чего, я рассказал, что это доброе волшебство, от которого нет вреда никому, а только злым духам. Я поклялся, приложив руку к сердцу, что у того, в чьём сердце нет ко мне вражды, могут смело подойти и встать рядом со мной, и мы вместе посмотрим, как те, кто остался там упадут замертво. Все бодро и проворно подошли. При этом ни один человек не пострадал. Ни у одного не оказалось столько любопытства, чтобы остаться там и посмотреть, что из этого выйдет.
Мне пришлось подзадержаться потому что, как только у этих взрослых детей прошёл страх, их охватило превеликое любопытство. Они были так очарованы этим вселяющим трепет зрелищем, что мне пришлось остаться и курнуть ещё, а потом ещё. К тому же выяснилось, что в этом была и польза. Задержка позволила Сэнди прийти в себя и перестать бояться, ей ведь предстояло ехать со мной дальше, вы понимаете, да? Это дало ей столько пищи для размышлений, что её словесная молотилка замолкла на продолжительное время, и я спокойно погрузился в навеянные дымом размышления. В том числе, я размышлял, что с такой магией я полностью готов к встрече с великанами, или людоедами, которые могли попасться нам.
Ту ночь мы провели у благочестивого отшельника, и ближе к обеду следующего дня у меня появилась возможность проверить магический артефакт в действии. Дело было так. Мы двигались напрямик через широкий луг, я рассеяно размышлял, ничего не слыша и никуда не глядя. Вдруг, Сэнди прервала молчание, в котором пребывала с самого утра, и крикнула:
- Защищайся, лорд! Жизненная опасность впереди!
Я поднял глаза, и разглядел вдали под тенью деревьев шестерых вооружённых рыцарей с оруженосцами. Тотчас у них начался переполох. Они оседлали лошадей. Моя трубка была уже забита, и я бы давно её подкурил, если бы не ушёл с головой в мысли о том, как сбросить иго с этой страны, и вернуть людям попранные права и гражданское мужество, и чтобы при этом, пришлось заплатить цену поменьше. Я тут же разжёг девайс и приготовился набрать полный рот и лёгкие дыма.
И тут они двинулись. Все разом конечно. Не так, как пишут в книжках, которых столько много написано, где великодушные рыцари вежливо нападают по одному, в то время, как остальные стоят в сторонке и наблюдают честную битву. Нет, они двинулись в полном составе. Головы наклонены вперёд, плюмажи развеваются назад, копья направлены на меня. Очаровательное зрелище, превосходное. Они мчались стремительно, с грохотом - безвыходное положение. Я и не шевельнул своим копьём. Сердце колотилось. Стальной поток уже был готов разбить меня. И тут сквозь забрало я выпустил потрясающую струю дыма. Вы бы видели, как поток разорвало в клочья и бросило врассыпную. Зрелище - приятней не придумаешь. А ведь могли и напасть... Однако, они остановились метров через сто, и это обеспокоило меня. Моя убеждённость в полной победе сдулась, и пришёл страх, что второй раз эффекта неожиданности не будет и теперь они не испугаются. Я понял, что я пропал.
Сэнди сияла. Она готова была прыгать от радости, но я остановил её и сказал, что походу моя магия почему-то даёт сбой. И что Сэнди должна подниматься на борт, и поскорее. Мы утекаем. Но она не собиралась. Она сказала, что моя магия сразила этих рыцарей. Они остановились, потому что не могут скакать дальше. Сейчас они вообще повыпадают из сёдел, и мы заберём их лошадей и доспехи. Во мне не было такой простодушной доверчивости, и я сказал ей, что это не так. Сказал, что эта магия дыма действует таким образом, что когда срабатывает, то убивает сразу. Но эти люди не умерли. Что-то произошло с моей волшебной трубкой, и я пока не могу понять, что именно. Нужно поторапливаться и убираться, эти люди могут броситься в атаку каждую минуту. Сэнди рассмеялась и сказала:
- О, сэр, это не того теста люди! Сэр Ланселот - вот тот бросился бы на дракона, он бы выдержал это. Он бы нападал на него снова и снова, и снова, пока не одержал бы победу. Он бы поверг его. Или такой как сэр Пилинор, или как сэр Игловайл или сэр Карабас, или может кто-то ещё. Но больше никто не осмелится. Сразиться с драконом, это просто только на словах. Вы что думаете, этим перепуганным храбрецам мало и они захотят получить ещё?
- Ладно, тогда какого им ещё нужно? Почему они не бегут дальше? Им никто не мешает. Елки-палки, я не собираюсь задерживать их, это точно.
- Не убегают? О, не беспокойтесь об этом. Они даже не осмеливаются о таком мечтать. Они хотят сдаться нам в плен.
- Да? В самом деле? Это они тебе сказали? Почему они тогда не сдадутся, а стоят?
- Думаю, что им этого хочется, но Вы же знаете, как люди опасаются драконов. Вы не должны их за это осуждать. Они просто бояться подойти.
- Ну хорошо, давай тогда я подойду к ним.
- Знаете, они не вынесут, если Вы к ним пойдёте. Лучше я подойду.
И она пошла. Ловкая особа, в странствиях очень полезна. У меня это дипломатическое поручение вызывало опасения, но очень скоро рыцари ускакали, а Сэнди пошла назад. Облегчение. Поначалу я рассудил, что она сказала им что-то не то, иначе переговоры не могли закончиться так быстро. Но оказалось, она сделала всё в лучшем виде. Она поведала мне, что рассказала этим людям, что я - Шеф. Они были в шоке, но из сёдел не повыпадали: "они были сражены страхом и трепетом", как это назвала она. Они были готовы сложить оружие и выполнить все её требования. Она же взяла с них клятву явиться ко двору короля Артура в течение двух дней, чтобы сдаться с лошадьми и доспехами. И с этого времени они считаются моими рыцарями и служат мне.
Она так классно управилась. Я бы сам даже не додумался! Замечательная.
ГЛАВА XV
БАЙКИ СЭНДИ.
- Значит, я теперь собственник нескольких рыцарей, - сказал я, когда мы покатили дальше. - Никогда бы не подумал, что разживусь имуществом такого рода. Даже не знаю, что теперь с ними делать. Хоть чучела для музея делай. Сколько их там, Сэнди?
- Семеро, с Вашего позволения, и ещё оруженосцы.
- Нормальный трофей. А кто они? Где они тусуются?
- Тусуются?
- Ну, откуда они, где живут?
- Ах, вот что. А я Вас сразу и не поняла. Это я Вам расскажу.
И она принялась задумчиво и приятно повторять на все лады:
- Тусуются.. где они тусуются... хм.. где они тусуются... Эх. Как хорошо сказано. Где они тусуются? Какая изящная и красивая фраза. Здорово сказано, и к месту самое главное. Я её хорошенько запомню и на досуге ещё потренируюсь, и тогда нет сомнения, я выучу её. Где они тусуются? Как получается? Она уже слетает с моих губ, будто я её тыщу...
- Сэнди, что там с этими ковбоями-то?
- Ковбоями?
- Да. Теми рыцарями. Ты собиралась мне рассказать о них. Ты сказала мне, что расскажешь, помнишь? Давай информацию.
- Давай... а...
- Да, да, да. Валяй. Я хочу сказать, лезь уже в свою базу данных. Не трать спички, я уже горю от нетерпения.
- Хорошо, я это самое. Я даже уже начала Вам рассказывать. Итак, эти двое отправились в путь и заехали в тёмный лес.
- К лешему лес!
Сами понимаете - это была ошибка. Я снова привёл в действие её лингвистическую машину. По неосторожности. Теперь она будет тринадцать дней продираться через лес подробностей. Она начинала свои рассказы безо всяких прелюдий, а заканчивались они вообще непонятно чем. Если я её перебивал, она, либо продолжала чесать, не подавая виду, либо отвечала парой слов, а потом начинала прерванное предложение сначала. Поэтому лучше было её не перебивать. И всё же, сейчас её нужно прервать, и прервать как можно скорей, ради спасения моей жизни. Человеческий мозг может перегреться и вытечь через ухо, если позволить ей подкидывать в топку шелуху подробностей весь день. Поэтому:
- К лешему лес! - воскликнул я в отчаянии. Она перемотала назад и начала заново:
- Итак, эти двое отправились в путь и заехали в тёмный лес.
- Которые эти двое ?
- Сэр Гавейн и сэр Ювейн. Они приехали в аббатство, в котором проживали монахи, и там они нашли хороший приют. Потом их разбудили к заутрене, и они отправились в путь и заехали в тёмный лес. Там сэр Гавейн узрел на поляне башню и рядом двенадцать прекрасных дам и двух рыцарей в доспехах. А дамы ходили около дерева. И тут сэр Гавейн узрел, что на нём висит белый щит, на том дереве. И когда каждая дама подходила к щиту, то плевала на него, а некоторые даже бросали в щит грязь...
- Если б я сам не видывал подобное в этой стране, Сэнди, не поверил бы в такое. Но я уже в курсе, и словно своими глазами вижу, как эти создания прогуливаются вереницей перед щитом и делают то, о чём ты говоришь. Они делают это темпераментно, словно одержимые. Да, и замечу вдобавок - это самые сливки общества. Простая телефонистка могла бы дать урок вежливости, терпения и доброты герцогине высочайшего круга.
- Телефонистка?
- Да, только не проси объяснять. Это такие девушки. Их ещё не существует у вас. Кое-кто бывало, резко говорил с ними, хотя она была не виновата ни в чём, а теперь не может справиться с чувством вины за это, и будет жить в собственном непрощении ещё тыщютриста лет. Это жалко и низко вести себя так. Она была ни в чём не виновата. И скажу тебе, что это не какой-то кое-кто поступал так не по-джентельменски, признаюсь тебе я сам...
- Может это...
- Нет, не может. Выбрось это из головы. Говорю тебе, я не смогу тебе сейчас объяснить это так, чтобы ты поняла.
- Так тому и быть. Потом Вы подумаете, как объяснить. И затем сэр Гавейн и сэр Ювейн приблизились и приветствовали их и спросили, почему они выказывают такое пренебрежение к щиту. Сэры, сказали дамы, мы расскажем вам. В нашей стране есть рыцарь, которому принадлежит этот белый щит, он очень славный, умелый воин и очень храбрый человек, но он не любит женщин и благородных дам. Поэтому мы все выказываем пренебрежение щиту. Я вам скажу, сказал сэр Гавейн, что такое говорит о пороке, если достойный рыцарь с презрением относится ко всем женщинам и благородным дамам. Но может статься, что хотя он и не любит вас, у него есть на то причины, и может статься, что он в других краях любит женщин и благородных дам. И сам любим ими. И может он, в самом деле, такой умелый боец как вы говорите...
- Умелый боец, вот от кого тащится этот народ, Сэнди. Башковитый парень - такое им и в голову не приходит. Мохаммед Али, Майк Тайсон, или Холифилд - жаль, но вас тут нет. Через двадцать четыре часа вы бы сидели за Круглым Столом, а приставка сэр красовалась перед вашими именами. А в следующие двадцать четыре часа вы перетасовали бы расклад замужних принцесс и герцогинь при дворе. Почесноку, это генно-модифицированная версия двора Команчей. Там нет такой скво, которая не бросила бы своего самца, ради большущей пачки скальпов за поясом.
- И может он, в самом деле, такой умелый воин, как вы говорите. Сказал сэр Гавейн. Назовите мне его имя. Сэр, сказали они, его имя Мархаус, королевский сын Ирландии.
- Сын короля Ирландии - так говорят. Как сказала ты - неверно. А теперь внимание, держись крепче, нам нужно перепрыгнуть ручей. Але-оп. Этому коню только в цирке выступать. Он родился не в своё время.
- Я хорошо знаком с ним, сказал сэр Ювейн, он весьма достойный рыцарь из всех живущих ныне...
- из всех живущих ныне. Ты так говоришь, Сэнди, что твои слова получаются какими-то очень древними. Но это не проблема, продолжай.
- ...ибо некогда я видел его в деле, и он доказал это. Тогда собралось множество рыцарей, и в тот раз не было того, кто смог бы устоять перед ним. И вот, сказал сэр Гавейн, дамы, думается мне, что вы неправы, поскольку возможно такому быть, что тот, который повесил сюда свой щит, не будет долго отсутствовать, и тогда он сможет сразиться верхом с теми двумя рыцарями, и он заслуживает большего уважения за это, чем иначе. А я больше не могу выносить смотреть, как рыцарский щит предаётся поруганию. И с этими словами сэр Ювейн и сэр Гавейн уехали от них недалеко, и тогда они узрели сэра Мархауса, который мчался на огромном коне прямо к ним. И когда двенадцать дам увидели сэра Мархауса, они бросились в башню, словно дикие. Так, что некоторые даже падали по дороге. Тогда один из рыцарей башни поднял свой щит и громко сказал, сэр Мархаус, защищайся. И они сошлись в битве и рыцарь преломил своё копьё о сэра Мархауса и сэр Мархаус обрушил на него такой удар, что сломал ему шею, а его коню спину.
- Ну это не беда. Единственное что плохо в этих забавах - гибнет очень много лошадей.
- Это увидел второй рыцарь башни и приготовился против Мархауса, и они ринулись друг на друга, и тот второй рыцарь был сражён, и конь и рыцарь были убиты насмерть.
- Ещё одна лошадь. Говорю тебе, этот обычай нужно искоренять. Не понимаю, как люди, у которых есть хоть капля жалости, могут аплодировать и радоваться такому.
***
- И вот эти два рыцаря кинулись друг на друга стремглав...
Я понял, что вздремнул и пропустил главу этой многосерийной истории, но ничего не сказал. Я рассудил, что у Ирландского рыцаря теперь проблемы с приезжими, и оказалось что угадал.
-... и сэр Ювейн ударил сэра Мархауса копьём так, что оно раскололось о щит в щепы, а сэр Мархаус столь сильно ударил его, что конь и человек распростёрлись на земле, а у сэра Ювейна был пробит левый...
- Скажу тебе отрыто и честно, Алисанди, все эти архаизмы, как бы слегка чересчур пресноваты. Словарный запас скудноват, и как следствие этого, описания страдают в плане разнообразия. Это просто каменные джунгли фактов. Им недостаёт живописных деталей. Тень уныния ложится на твой рассказ. У тебя все битвы получаются такими: двое ринулись друг на друга стремглав... стремглав удачное слово, не спорю, ну а как же "в остервенении, бешено, словно шальные", а? Нет же, двое ринулись друг на друга стремглав, и преломили свои копья в щепы, у одного раскололся щит, а другой был выбит из седла, упал и сломал себе шею, потом следующий кандидат стремглав ринулся, преломил своё копьё, а у другого раскололся щит, человек был выбит из седла и упал и сломал себе шею, а потом нашёлся ещё один, и потом другой и потом ещё и так далее, пока все не закончились. В итоге, одну битву не отличишь от другой, только узнаешь, кто победил. А где живописные картины, где неистовство, где грохот сражения, а? Дорогая, ну как с таким словарным запасом рассказать о более впечатляющих происшествиях? О пожаре Рима при Нероне, например? Ага, получится типа того: "Город сгорел дотла, страховые премии выплачены не будут, люди, спасаясь, разбивали окна в щепы, пожарный сломал шею". Где пища для воображения?
Урок красноречия был что надо, IMHO, но я видел, что Сэнди это не колышит. Она переваривала с минуту, что я сказал, и в оконцове выдала:
- Тогда сэр Мархаус развернул коня и поскакал на сэра Гавейна, с копьём наперевес. И когда сэр Гавейн увидел это, он поднял щит, и они, направив друг на друга копья, сошлись на полном скаку их коней. И каждый со всей силой ударил другого в центр щита, и сэр Гавейн преломил своё копьё...
- Я и не сомневался.
- ...а копьё сэра Мархауса выдержало, и сэр Гавейн и его конь распростёрлись на земле...
- И тот сломал себе шею.
- ...после чего сэр Гавейн легко вскочил на ноги и выхватил свой меч и направил на сэра Мархауса, который спешился. После чего оба яростно бросились друг на друга и рубили друг друга мечами так, что от щитов отлетали куски, и их шлемы и кольчуги стали иссечены и оба были ранены. Но сэр Гавейн, забыла сказать - они бились с девяти часов, и все три часа пока они бились, сэр Гавейн становился только сильнее и сильнее, и его силы утроились. Это заметил сэр Мархаус, и сильно удивлялся, что его силы увеличивались, хотя они оба были весьма изранены. И наступил полдень и...
Эта монотонная баллада перенесла мои мысли в дни моего детства, и перед мысленным взором пронеслись сцены и звуки тех дней:
-Нью-ю-ю Хе-е-евен! Стоянка десять минут! Кондуктор даст сигнал за две минуты перед отправкой поезда. Пассажиров следующих до Побережья, просим занять места в следующем вагоне, этот вагон дальше не идёт. Я-я-блоки, а-а-пельсины, м-а-а-ндарины, бан-а-а-ны, с-э-э-ндвичи, п-о-о-п к-о-о-рн.
- ... и прошёл полдень и время пошло к вечеру. Силы сэра Гавейна слабели, и начали иссякать, и он не мог уже сражаться столь сильно. А сэр Мархаус, наоборот, становился всё сильнее и всё больше...
- И его доспехи растягивались вместе с ним, конечно. И этим людям никогда не приходит в голову даже такой простой факт.
- ... и, значит, сэр Рыцарь, сказал сэр Мархаус, я уже понял, что Вы очень доблестный рыцарь, и на удивление сильный человек, из всех с кем я имел дело. Но Ваши силы покидают Вас, и у нас нет особых причин для ссоры, и поэтому мне очень жаль наносить Вам увечья, поскольку я чувствую, как Вы слабеете. О, сказал сэр Гавейн, вот это благородный рыцарь, Вы сказали те же слова, что я сам сказал бы на Вашем месте. И вслед за этим, они сняли шлемы и обнялись, и они поклялись также любить друг друга словно братья...
Тут я потерял нить рассказа, поскольку задремал, размышляя о том, как жаль, что люди такой выдающейся силы, которая позволяла им выдерживать тяжкое обременение железом, позволяла рубить, колотить и взбивать друг друга в тесто в течение шести часов, такие люди не родились в то время, когда они смогли бы направить энергию в полезное русло. Возьмём, например, осла. Осёл почти такой же сильный и его сила приносит пользу, за то и ценится в этом мире осёл.
Когда я снова открыл глаза и продолжил слушать, я понял, что пропустил ещё одну главу, и Алисанди, уже далеко уехала вместе со своими героями:
- И потом они поскакали и заехали в долину полную камней, а неподалёку они увидели красивый ручей с водой. Кроме того, это был родник, который красиво бил ключом и три девы сидели около него. В этих землях, сказал сэр Мархаус, с тех пор как здесь побывали миссионеры, не было рыцаря, с которым не произошло бы удивительных приключений...
- Это не хороший стиль, Алисанди. Сэр Мархаус, королевский сын Ирландии, а говорит как все остальные. Он должен говорить, как человек с окраины, или хотя бы добавь в его речь отличительное любимое словцо. Тогда можно будет узнать его сразу, как он заговорит, даже не называя его. Это распространённый литературный приём, так поступают крупные писатели. Он должен говорить, типа: "В этих землях, ёптыть, с тех пор как побывали миссионеры, ёптыть, не было рыцаря, с которым не произошло бы удивительных приключений, ёпэрэсэтэ". Замечаешь, как лучше звучит?
- ...не было рыцаря, с которым не произошло бы удивительных приключений, ёпэрэсэтэ. О, и в самом деле да, доблестный лорд, хотя это трудно выговорить, но может статься, что я научусь говорить это быстро и без запинок, когда потренируюсь. И затем они подъехали к девам, и они поприветствовали друг друга. У самой старшей на голове был венец из золота, и ей было три раза по двадцать лет или больше...
- Это деве?
- Всё-таки да, дорогой лорд, и её волосы под венцом были белы...
- И вставная целлулоидная челюсть за девять баксов, которую нужно закреплять, чтобы не выпадала, и которая во время еды ездит вверх-вниз, а во время смеха и вправду может выпасть.
- Второй деве было тридцать зим от роду, а на голове её был золотой ободок, а третьей было всего лишь пятнадцать лет...
Поток воспоминаний захлестнул мою душу. Остальные слова пролетали мимо ушей.
Пятнадцать! О моё бедное сердце! О моя ненаглядная! Ей было именно столько, такая ласковая, такая прекрасная, она была для меня всем, а теперь я её никогда не увижу снова! Мысли о ней полностью завладели моим вниманием и перенесли меня через океан воспоминаний, за тьму тысячелетий. Счастливые времена. Тогда бывало, я тёплым летним утром выбирался из пелены снов о ней, и говорил "Ало, центральная!", чтобы услышать её милый голос, как она нежно отвечает мне "Ало, Хэнк!". Для меня это была музыка небес. Она получала три доллара в неделю, и она их заслуживала, без вариантов.
Я больше не следил за объяснениями Сэнди по поводу того, кто же были захваченные мной рыцари. По крайней мере, я думал, что она доберётся когда-нибудь до этого момента. Мне это стало неинтересно, мои печальные мысли витали далеко. Из расслышанных мной случайных обрывков этой бесконечной истории, я смутно уловил, что каждый из этих рыцарей посадил на своего коня по деве и один поскакал на север, другой на восток, а третий на юг, искать приключения, и они договорились встретиться снова через год и один день. Через год и один день. На ура, собрались и разъехались. Типичное проявление той эпохи.
Солнце уже садилось. А ведь когда Алисанди начала свой рассказ о том, кто были те ковбои, было около трёх часов дня. Она продвинулась в своём повествовании весьма далеко. Она доберётся до цели, не сегодня так завтра, нет сомнений. Просто она такая вот рассказчица.
Тут мы вывернули из-за поворота, и перед нами возник устремлённый ввысь замок. Мощные укрепления старинной постройки. Серые башни и зубчатые стены были великолепно задрапированы плющом. Вся его внушительная громада была залита золотым светом заходящего Солнца. Это был самый большой замок, какой мне приходилось видеть. Я подумал, может это и есть тот замок, в котором живут великаны? Тот, который мы ищем. Но Сэнди сказала, что нет. Она миновала его, когда шла к нам в Камелот.