Она прижалась к лоскутам старой кожи, собрала рваные края в ладонь, с истлевших одежд на неё посыпалась пыль.
- Я люблю тебя, папочка, - сказала она, заглядывая в пустые глазницы пожелтевшего черепа. - Купишь мне сегодня альбом для рисования?
Пожелтевший череп склонился в умилении, старые кости позвоночника треснули в нескольких местах, удержавшись только чудом.
- Конечно, сегодня зарплата, - ответил мертвец.
Тонкие белесые пальцы погладили золотисто-русые волосы на голове ребёнка, полупустые рукава заключили его в объятия.
- Вечером? - спросила девочка.
- Вечером. Хочешь, закажем суши?
- Конечно! Иди быстрее на работу, чтобы быстрее вернуться!
- Уже иду, уже иду...
Мертвец склонился у порога, сильнее стягивая шнурки на старых ботинках с железным носом. Иначе свалятся. Рядом стоял рюкзак с термосом горячего чая и контейнером для пары бутербродов. Накинув лямки на тощие плечи, покрытые плащом-дождевиком, он осторожно открыл дверь и вышел прочь.
Источая зловоние, на лестничной клетке стояла компания гниющих трупов. Они втягивали в себя дым, почти ничего не выдыхая - сизые струйки вырывались из отверстий в их телах, когда они имитировали дыхание.
Не здороваясь, мертвец прошёл мимо.
Снаружи, как желоб с щебёнкой, кипела шумом улица. Пыль и треск стояли в воздухе, тысячи живых людей спешили по своим живым делам, двигая прогресс и время, кристаллизируя хаос, который сами и порождали. Все они были не то, что он. Все они были совсем другие.
Тропа, усеянная окурками и сухими листьями, виляла между старых тополей, их стволы напоминали лёгкие курильщика. Такие же чёрные и рельефные. Шаркая ногами по асфальту, мертвец добрался до остановки, стая голубей унеслась прочь, когда мальчишка кинул в них палку. Бродячая кошка почти агрессивно принялась тереться об ноги прохожих, ожидающих автобус.
Мертвец пялился на всё это пустыми глазницами, стиснув лямки рюкзака, накинутые на плечи. Никто не обращал на него внимания, да и зачем? Что он такого сделал, чтобы привлечь их?
Транспорт трясло на колдобинах, бросало из стороны в сторону, пейзажи за окном теряли краски и разнообразие форм. Совсем недолго понадобилось автобусу, чтобы доставить кучку пассажиров в мир чёрно-белых прямоугольников, измазанных грязью и гарью. Да и сами люди посерели, их лица утратили выражения, однако трансформация была вынужденной.
Живые стали чуть менее живыми, чтобы дотянуть до вечера. В отличие от мертвеца, что поднявшись с места, оставил на сидении пару своих рёбер. Кажется, они отломились на "лежачем полицейском", прямо перед въездом на территорию комплекса.
Минуты потянулись одна за другой, сцепленные обязанностями и инструкциями. Громыхали станки, кричали люди. Тут и там вспыхивало зарево, изрыгая раскалённые комья металла, люди в сварочных масках утирали пот с голых предплечий. Звенели цепями рабочие в униформах, наматывая на барабаны виток за витком, после чего бригадир кричал кому-то наверх, чтобы из тьмы выныривал крюк кран-балки. Сноровистые работники накидывали чалки, закрепляя грузы, уносимые в соседний цех.
Мертвец бродил среди людей, безучастный и одинокий, выполняя странные задачи, прописанные контрактом. От его пояса, чуть выше таза, тянулась верёвка, усиленная металлическими тросиками. Она была настолько длинной, что никто не мог сказать бы, где находится другой её конец. Знал только мертвец, иногда он останавливался и гладил канат, слегка дёргая его, проверяя прочность.
День мертвеца, в сто раз длиннее, чем любой из дней, прожитых живыми, вынуждал его бродить так долго, что забывалась цель, полученная утром. Петляя от цеха к цеху, от станка к станку, из блока в блок и далее, он едва ли мог вспомнить, с чего всё началось и чем должно закончиться.
Люди уходили и приходили, здоровались друг с другом, иногда обращали внимание на мертвеца, но быстро отворачивались, чтобы найти себе дела интереснее. Иногда они запинались об канат, переступали его, дёргали сами или даже пытались разрезать. Иные били мертвеца словами, сбивая пыль с его истлевшего тела, лезли пальцами в глазницы, ковыряя мозг. Но занятие это, скучное донельзя, быстро им надоедало.
Вечер, ничем не отличимый от дня, добавлял миру вокруг чуть больше чёрного цвета. Вдали вспыхивал прожектор, освещая ржавые железные ворота, это значило, что пора идти домой. Живые и мёртвый шли прочь, сливаясь в единый поток грязных кителей, покрытых мазутом и пятнами гари. Оранжевые каски, одна за другой, слетали с потных голов. Потных голов, все как одна, покрытых смолисто-чёрными волосами. Среди них желтел единственный череп, увлекаемый потоком, прочь из комплекса.
На проходной, вместо касок, выдавали зарплату. Цветные бумажки и помутневшие монеты ссыпались в карманы работников, стирая с лиц серость, растягивая грязные губы в улыбке, заставляя обнажать гнилые зубы. Деньги, как волны, разносились по городу, цепляясь за коряги магазинов и пивнушек, теряясь в раковинах копилок, собираясь в углублениях и переулках, измазанных кровью.
Оказавшись за воротами, мертвец останавливался на обочине. Он брал в руки верёвку, наматывал её на кулак, дёргал со всей силы, пытаясь понять, куда же она всё-таки ведёт? Это длилось долго, каждый раз так долго, что вблизи никого не оставалось, только светлела пасть на боку пустого автобуса, подсвеченная мутной лампочкой.
По ту сторону маршрута мертвец выныривал из будки, окунаясь в ядовитое сияние рекламных баннеров. Костяшки его пальцев ссыпали в пластиковые блюдца часть монет, забирая альбом для рисования и набор фломастеров. Затем он шёл домой, хватаясь за канат из последних сил. Его кости, сухие от времени, всегда норовили рассыпаться, но он хватался за тело и канат, стискивал всего себя, обматывая одеждой, чтобы дойти до конца.
В подъезде, на лестничной клетке, курили мужики из соседних квартир, они дружелюбно здоровались с ним, протягивая потные ладошки, пропахшие сигаретами. Спрашивали, как дела, как здоровье, приглашали выпить "по сотке", но в ответ мертвец всегда качал черепом, скрываясь в дверях квартиры.
Дома он хватался за последние сантиметры каната, что крепко-крепко стискивала в руках девочка с золотисто-русыми волосами, вручал ей подарки. На кухне возилась с посудой жизнерадостная богиня света, она обнимала мертвеца, целуя его в скулы и останки зубов, брала за руку и усаживала за стол.
Еда высыпались сквозь дырки в челюсти, кусками сваливаясь на ноги, где их аккуратно сметали на совок и выбрасывали в мусорное ведро. Всё ему прощалось, всё ему было допустимо. Мама и дочка знали: ещё немного улыбок, ещё немного тёплых слов, и мертвец снова станет отцом.
Нужно только потерпеть, это ведь так не сложно.
Ещё немного улыбок, ещё немного тёплых слов.