Вольный дух в крови у тюрка. Не давала Юлдуз уйти воспоминаниям о детстве, о семье, о том времени, когда она была вольной, как степная орлица. Только они помогали дышать, только они помогали жить в неволе, только мечта о воле, о побеге не давала все эти годы наложить на себя руки. Помнит она их кош 1 , отца Китана, брата, сестру Айлин, соплеменников, одетых в распашные кафтаны, полы которого обычно запахивались налево, нижние рубахи, штаны и сапоги. Волосы мужчин были заплетены в косы, а на голове носили остроконечные колпаки. Женщины носили головные уборы в виде рогов, сделанные из серебряных полуколец, нашитых на войлочные валики. Помнит синие воды Итиля, тюльпаны в степи, среди которых бегала она с другими детьми. Не забудет рассказы отца о былой кыпчакской славе: о том, как обращались к ним грузинские цари и ромейские императоры за помощью против печенегов. Но знали степняки, что нельзя верить лукавым ромеям. Говорили кипчаки: 'печенеги - волки, а ромеи - бараны'. И ушли они от византийцев подальше сразу после битвы, а те вырезали всех пленных печенегов.
- Правильно было сделано, - говорил отец Юлдуз. Нельзя верить лукавым ромеям! Печенеги были врагами, но они - дети степного волка, как и мы!
Терзали половцы ромеев, изнеженных роскошью, помогая восставшим дунайским болгарам - ведь в жилах их кровь тюркская текла! 2
Слышала Юлдуз и рассказы, как совсем недавно в союзе с русскими князьями сражались в Крыму с сельджуками, захватившими Сугдею 3 и наложившими джизью на местных православных жителей, но были ими разбиты, и только монгольское завоевание покончит с властью сельджуков.
1. Кош - кочевье половцев во главе с кошевым
2.Ряд украинских, венгерских, казахских и российских историков считает предводители восстания Петр и Асеня принадлежали болгаро-кипчакскому клану (см. статья Я. Пилипчук 'Кипчаки на Балканах и в Византии' в г. 'Реальное время')
3 Ныне город Судак
Слышала о лихих походах на русские земли и о степных красавицах, которых любили брать в жены и русские князья, и хорезмшахи, и грузинские цари. Слышала легенды и о первой женщине-султане Разии в далекой Индии, что была их кровей, и о Теркен-хатун, что правила в Хорезме вместе с мужем, а потом сыном, что руководила обороной столицы от таджиков Гуридов. Рассказывали и о суздальском князе сыне Юрия Долгорукого и дочери кыпчакского хана, что боролся с боярами за власть и был ими убит.
Только мать она не могла вспомнить - та скончалась, когда Юлдуз была еще младенцем. От нее дочерям остались серебряные серьги с дутыми рогатыми подвесками. А также металлические зеркала, отлитые из светлой бронзы. Воспитывали ее сначала тетки- сестры отца, затем старшая сестра, потом мачеха. Помнила она и звездный небосвод над степью, в честь этих звезд она и названа - Юлдуз. Помнила она каменные балбалы, посвященные предкам. И обряды в честь богини плодородия Умай. И женщины, жившие рядом, были подобны богиням: скакали на коне, не хуже мужчин, стреляли из лука, владели саблей. Айлин, в отличие от Юлдуз, чернявая и кареглазая, учила сестру стрелять из лука.
А еще слышала она разговоры отца с соплеменниками о грозных врагах, что появились с востока и завоевали множество земель. Пришел как-то отец от шамана и передал его рассказ о сне. А сон был странный, не к добру: встретились в пустынной степи два волка в степи, долго рычали и рвали друг друга зубами и перегрыз один глотку другому.
Кипчаки были главными из всех противников монголов, против которых был организован Великий Западный поход. Хан Котян со своей ордой бежал в Венгрию, где жили потомки таких же кочевников, только осевшие и принявшие латинскую веру. Но не примут католические феодалы степняков, нападут на Котяна, не спросив короля. Он станет семью, отбиваясь до последнего от кованых в доспехи рыцарей. Степняк не носит тяжелых доспехов и не строит каменные стены, как латинянин - он глядит смерти в глаза.
Бей Балдучак добровольно покорился монголам вместе со своим родом и стал сотником, его сын Тутук станет главнокомандующим Хубилая и генералом кипчакской гвардии, его правнук Эль-Тэмур будет сажать на трон ханов Юань. Долго будут терзать Поднебесную потомки половцев, пока не свергнут ханьцы монгольскую династию.
Детство - это сокол, взлетающий с руки отца и порхающий под Вечным Синим Небом над степью и Итилем, чья вода, словно зеркало, отражала степную траву, солнце и облака. Детство - это кисло-соленый вкус жестких шаров курта и конской колбасы казы, заготовленных тетушками на зиму. Детство - это тюльпаны в степи, среди которых она бегала вместе с другими детьми, синие воды Итиля и лотосы в дельте. Никогда не забудется то чувство, когда Юлдуз впервые одна сидела на коне. Никогда до этого ребенок так не волновался - теперь она, как взрослые! Гордость переполняла душу.
Навсегда она запомнит, как плыла на лодке с братом и старшей сестрой Айлин по одному из рукавов Итиля, маленьких речек, на которые распадается дельта, соединяясь с Каспийским морем, а вокруг берега, поросшие тростником и ивами, донимающие насекомые, летящая стая диких лебедей и цветущие лотосы. Век этих бело-розовых цветков среди зеленых круглых листьев короток, как коротко детство. Как причалили они к берегу, взяла Айлин сестру за руку и повела в воду.
- Сейчас будем учиться плавать! - сказала она веселым голосом.
- Нельзя, сестра! - упиралась девочка. - Отец будет ругать, нельзя в реку заходить!
- Иди, не бойся! Отец уже не будет ругаться: надо учиться плавать, вдруг придется убегать и плыть вручную.
- А река не накажет? Не заберет с собой?
- Многие люди плавали, и ничего не случилось: все живы - здоровы! - засмеялась Айлин.
Юлдуз медленно заходила в прохладную воду.
- Окунайся быстрее, а то замерзнешь!
Сестра взяла ее за руки.
-Ляг прямо! Расслабься, насколько можно! Руки, ноги расслабь! Не бойся, я держу тебя!
Преодолев суеверный страх, Юлдуз расслабилась и почувствовала, как вода сама держит ее.
Выходя из воды, Юлдуз чувствовала холод от промокших шаровар, хотелось зайти обратно в воду, чтобы согреться.
Выходя из воды, она чувствовала холод от промокших шаровар, и все время хотелось зайти в воду, где было тепло. Потом Юлдуз сама тайком, пока никто не видит, стала заходить в реку, настолько было хорошо в воде, так и научилась плавать.
Ей было то ли восемь, то ли девять лет, когда их орда вместе с союзниками - аланами укрывались от монголов в зарослях тростника дельты Итиля, что люди звали 'лесом' и внезапно нападали на монгольские обозы. Назовут попом их вождя Бачмана персидские летописцы, служившие монгольским ханам, разбойником и 'кыпчакским негодяем'.
Помнит она, как играла у речки в тростниках с детьми Бачмна, а взрослые им говорили, чтобы не шумели, и не привлекали внимания. Во время очередного из нападений на монгольские отряды не вернулся брат. Айлин тоже туда ходила, взяв свой луки и стреляя в ненавистных нукеров, и улетая на вороном коне обратно, словно степной ветер, поднимая за собой клубы пыли. И не могли догнать ее вражеские стрелы. Они постоянно переходили из одного места в другое, стараясь не оставлять следов.
- Скажите, отец, многие сдались, почему мы все время бежим? Их больше, они сильнее, сможем ли мы их победить?
- Знаешь, Юлдуз, что самое страшное для кочевника?
- Смерть?
- Нет.
- Когда погибает родной человек?
- Это страшно, но бывает кое-что и страшнее. Это потерять свободу - жить по чужой воле. Если бы мы им сдались, то пришлось бы ходить в походы не ради своей добычи, а ради монгольского хана, ради расширения его владений, и ходить не куда пожелаем, а куда ОНИ скажут! А еще забыть имя нашего племени и взять их имя! Неужто такая жизнь не страшнее смерти? В нас течет кровь степного волка, а не барана! Помнишь сон шамана? Как один волк загрыз другого? Монголы, как и мы, считают себя потомками волка. Кто-то из волков должен победить, а кто-то погибнуть. Такова воля Тенгри - не быть двум волкам под единым Небом!
- Тот волк, что победит - это мы или монголы?
- Этого даже сам шаман понять не смог.
Бату поручил своему двоюродному брату Мункэ разгром мятежных эльбори. Мункэ приказал построить суда и перекрыть Бачману путь по дельте. В Каспийском взморье есть множество островов, красуются над ними алые закаты, отражаясь в воде вместе с облаками, гуляет по ним буйный ветер, срывая шапки с отчаянных рыбаков. На одном из них и укрылся отряд Бачмана. Юлдуз навсегда запомнит тот закат над островом - алый, как кровь и воющий ветер-волк. Подошло войско Мункэ к воде, поднялись волны, подул ветер с могучей силой, как обычно здесь бывает, остановились монгольские кони, заржали. Казалось, сама природа воспротивилась встрече новых хозяев этих мест. Суеверный страх охватил нукеров: и зловещее ли это предзнаменование? Страх исчез, когда двое нукеров, отправившись на разведку, увидели, что глубина мелкая - до острова можно добраться.
Юлдуз стояла на берегу, глядя вдаль, вдруг увидела, как с противоположного берега по мелководью идут всадники на конях, а за ними тьма таких же.
- Монголы! Монголы! - кричали испуганные от неожиданности люди. Бегите на другой конец острова! - крикнул детям Бачман детям - Айлин! - охраняй детей! Отобьемся!
Мужчины сели на коней и приготовились к бою. Звон сабель и свист стрел слышались на другом конце острова. Столкнулись воины Мункэ в куяках и пластинчатых шлемах с кипчаками Бачмана в кольчугах и остроконечных шлемах с масками на лице. Подбежали к Юлдуз двое нукеров.
- Бегите! - приказала она детям, а сама вынула саблю из ножен и сразилась с одним, порубив его, потом - со вторым, потом - с третьим. Прекрасное лицо девы половецкой было обрызгано кровью убитых монгольских нукеров, на самом деле, кипчаков, мобилизованных в войско Мункэ.
Так бы и сражалась Айлин, пока не вонзилась стрела в спину, и выпала сабля из рук гордой степнячки. Потом вторая стрела - в грудь, и упала она в реку, оставив на воде пятно алой воинственной крови.
- Айлин! - закричала Юлдуз, побежав к реке, но почувствовала, как чьи-то крепкие руки схватили ее, подняли, и потащили, а она кричала со слезами, брыкаясь руками и ногами.
Взятые в плен женщины и дети глядели, Бачмана со связанными за спиной руками подвели к Мункэ, слезавшего с коня. Бачман, высокий туранец батырского вида, лицо которого сочетало азиатские и европейские черты и двумя косами, дергался локтями, не давая нукерам - таким же кипчакам, как и он, поставить его на колени.
- Вставай на колени, - по-азиатски спокойным, но строгим тоном приказал Мункэ.
Бачман с брызгами крови на лице, задыхаясь, не столько от усталости после боя, сколько от волнения перед последними мгновениями жизни, отвечал:
- Я был владетелем государства и могу ли дорожить жизнью? Сверх того, я не верблюд, для чего мне становиться на колено? Я, убежав в море, воображал себя рыбой, но взят в плен. Так Небу угодно. А теперь убей меня, удостой чести умереть от рук кого-нибудь из Золотого Рода.
- Бучек! - позвал Мункэ младшего брата. Отруби ему голову.
Опустилась сабля в руке Бучека на шею, и слетела с плеч буйная голова вождя.
Юлдуз отдали в услужение жене тысячника Баяна-нойона. Ей вместе с другими служанками, половчанками и славянками, полагалось сопровождать госпожу Энхчимэг повсюду, надевать на нее дээл и боку, шить ей одежду, готовить еду. Ничего сложного для степной девочки, но каждый шаг - по её приказу. Правильно говорил отец: нет ничего хуже, чем жить по чужой воле. Он погиб вместе с другими воинами на том каспийском острове... С утра Юлдуз думала: 'Скорее бы наступила ночь, чтобы увидеть во сне отца, сестру, брата, тетушек, степные просторы, цветущие лотосы в реке и тюльпаны в степи, себя, бегающей среди цветущих трав весной и валяющейся в снегу зимой. Девочка, которую отец с сестрой воспитывали как воина, должна была стоять с опущенной головой в присутствии Энхчимэг, а кто поднимет голову, того сразу била главная служанка. Теперь ей повторяют одни и то же слова - 'покорность' и 'рабыня'. Иногда, когда госпожа отвлекалась, болтая с торговцами, несторианскими священниками или суфийскими мудрецами, Юлдуз поднимала голову, чтобы поглядеть на парящего в голубом небе среди редких облаков степного орла. Вот бы ей такие крылья и когти, полетела бы она над степью туда, где Итиль впадает в Каспийское море. Лет в двенадцать она попыталась осуществить свою мечту: украла фляжку с водой и арауул и попыталась убежать ночью из ставки. Уже было дошла до конца, еще бы чуть-чуть, и попала бы в безлюдную степь, но встретилась с нукером, охранявшим ставку.
- Куда собралась в такое время одна?
И поволок ее за локоть к хозяевам. Главная служанка, которую Юлдуз звала за глаза Ведьмой, такая же половчанка, как и она по приказу Энхчимэг била непокорную рабыню палкой на улице.
Только бы не закричать и не заплакать, - стиснув зубы, кривя лицо от боли и тяжело дыша, думала она. Но, продержавшись немного, все-таки стала вскрикивать от ударов.
Анастасия, русская пленница из Владимира, старше Юлдуз на год, говорила, промывала ей раны на ногах и руках:
- Ты не убежишь, отсюда некуда бежать! Кругом степь безлюдная!
- Ну и что! Я родилась в степи!
- Но ты же с людьми жила. А как девочка может одна выжить здесь?
- Я смогу выжить одна! Это как здесь, в рабстве, смогу я жить? Я все равно убегу, когда буду взрослой, у меня будет больше сил, я смогу все продумать, - заговорила она шепотом сквозь слезы. - И Энхчимэг... - замолчала она, проведя пальцем по своей шее.
Шли годы... Неказистый подросток постепенно превращался во взрослую девушку: ее тело приобретало женские очертания, зеленые раскосые глаза и каштановые косы приковывали взгляды своим необыкновенным сочетанием двух сторон света. Юлдуз периодически стала ощущать взгляд мужа хозяйки, падающий на нее.
- Нет! Только не это! - думала она про себя. Ни один мужчина не будет ей владеть. Уж этого она не допустит!
Служанки весь день хлопотали, готовя борцоги и хушууры, разливая айраг и вино - ожидался визит очень важного гостя.
- Говорят, приедет младший брат самого Батыя Беркай! - полушепотом говорила Анастасия, разрезая мясо на мелкие куски.
Юлдуз громко захохотала.
- Что смешного? - растерянно спросила Анастасия.
- Как-то ты странно их всех называешь! Он же Бату!
- У нас его все так называют, - пожала плечами Настасья.
- Ну-ка скажи настоящее имя Ведьмы!
- Ай.. Айба... Айбага
Юлдуз еще сильнее рассмеялась.
- Что?!
- Айбеге!
- Скажи 'Энхчимэг'
- Зачем?! Услышат же!
- Боишься или знаешь, что все равно не выговоришь?
- Скажи 'Темуджин' - сказала она полушепотом, закрыв свой рот рукой, поняв свою наглость. - Скажи 'Чуцай'!
- Чучий... Чучай
- Тайцзун! - услышали девушки голос вошедшей в юрту Энхчимэг. Анастасия опустила голову от страха. - Точно не выговоришь. Это первый император династии Тан, наших кровей! Мужчины у них женились на девушках из тоба 4 и дугу 5. Да, наши предки веками правили ханьцами!
Анастасия глядели на нее и Юлдуз, не понимая, о чем и о ком речь.
Энхчимэг, маленькая худая монгольская женщина, приехала к своему мужу сразу после завоевания Западных земель. Обладая спокойным нравом, она не была склонна слишком часто кричать на служанок или наказывать их, любимым занятием было мастерить боктаг, прикрепляя павлинье перо подлиннее, а драгоценный камень, укаршавший верхнюю часть убора, покрупнее, и царапать на маленьких берестяных светках свои желания, пряча их затем в металлическом футляре внутри верхней части боки. Вся женская часть гэра была заставлена боками. Любила заводить разговоры и с подругами, и с гостями, и со служанками то об Иисусе, то о Будде: говорила о Колесе Сансары, вечной череде перерождений, жизней, наполненных желаниями и страстями, вызывающими страдания, откуда могут выбраться те немногие, совершающие благие деяния.
- Вот ты скажи, - говорила она Анастасии. У вас человек умирает и попадает в Ад или Рай. И все? На Землю он не вернется?
- Нет.
-А у буддистов он переродится, а в кого, зависит от поступков. И не Бог их наказывает, а сами они своими поступками свою карму портят. Только они хотят вырваться из колеса Сансары, мне кажется, жить легче, думая, что после смерти переродишься и твои родные переродятся. Что скажешь?
- Не знаю..., - неуверенно проговорила Анастасия.
- Так и знала, ничего не поймешь. Только мямлить и можешь!
- Мы люди православные, госпожа, - не выдержала Анастасия. - Нам грех верить языческим учениям.
- Какое язычество, глупая рабыня?! - разозлилась. - Я тебе про учение Будды, дхарму, а не язычество!
Так и заканчивались все эти разговоры фразой: 'Так и знала, ничего не поймешь, глупая рабыня!'
Для дорогого гостя специально поставили шатер. По его прибытию после всех обрядов приема гостя служанки разложили горячее мясо. Его аромат и пар навеивали жуткий аппетит. Лицом двадцатипятилетний мужчина, скорее напоминал среднеазиатского тюрка, нежели монгола.
- Я надеюсь, Энхчимэг-гуай, не станет отказываться от мяса? - спросил он, глядя с улыбкой на жену хозяина. - А то, судя по тому, что рассказывал о вас муж...
- Нет, Берке-гуай, - ответила хозяйка виноватым голосом. - От мяса я точно не могу отказать!
- И пришлось снова испортить карму, зарезав очередного барана! - громко засмеялся Баян.
- Что смеетесь? - обиделась жена - Это не смешно!
Мужчины засмеялись еще сильнее.
Зорким взглядом своих широких раскосых черных глазищ он обжог обеих рабынь с головы до ног.
- Откуда такая бледная и желтоволосая? Аланка? - спросил он своим мягким высоким голосом, улыбаясь, когда Анастасия наливала ему вино в золотой кубок.
Та молчала в ответ, глядя на него оленьими глазами.
- Нет, русская, - ответил Баян грубым низким голосом. Я обеих приобрел, когда они были еще девчонками. О певой ничего не знаю, а у второй отец - то ли родственник, то ли друг Батмана. Ее взяли вместе с его женой и детьми. У нас они выросли, погляди, какие вымахали! Нравятся? Хотите кого-нибудь из них к вам сегодня отправлю?
Юлдуз взглянула в лицо Берке, ее зеленые глаза говорили: 'Согласишься, убью!' Просила она Мать Умай сделать ее страшной, чтобы не возникало у мужчин похотливых мыслей, глядя на нее, но нет...
- Нет. Не нравятся, - вдруг неожиданно для хозяина ответил гость. Баян чуть не поперхнулся вином.
- Мне нравятся черноволосые, кареглазые, а у тут одна желтоволосая, другая каштановая.
На самом деле Берке неподуше было, когда женщина сопротивляется, кричит или просто дрожит от страха. Сказать прямо - засмеют, своим в мужской компании не признают. Сколько лет прошло, он уже не помнит. Смутно предстает перед глазами картина, как слышит маленький Берке крики матери из отцовской юрты, заходит туда, а она лежит рядом с отцом и рыдает вслух. Только повзрослев, он понял, что это было.
- Ааа... Я понял! - улыбался хозяин, стараясь всячески угодить дорогому гостю. - Люди говорят, мужчинам нравятся женщины, похожие на мать. Вам подуше прекрасные хорезмийки?
- Ошибаются люди, - отвечал гость, улыбаясь, хоть и не понраву ему было, что упомянули мать, потеря которой оставила вечную рану в его душе. - Нет глаз прекраснее, чем у монгольских женщин! Никакие кипчачки и ороски не сравнятся с нашими красавицами!
Лицо Энхчимэг расплылось в улыбке. Только легкий толчок локтя мужа заставил ее убрать эту улыбку с лица.
Сколько помнит мать, ее большие черные глаза все время грустные, печальные. Помнил Берке и ее мечту - чтобы сыновья правили улусом, но как это возможно? Пойти против старшего брата, заботившегося о нем, Беркечаре и Бури? Нет. Единственное в чем он винил Бату, что поверил он своей жене-татарке, виновной в смерти матушки, встал на ее сторону, еще прощение просить заставил. Но это вина женских чар колдовских. Нет, не станет он чинить вред брату, брат велик, как их дед, он и Субедей привели монголов к величайшим победам, только на Бату сейчас держится империя. Но брат не вечен, а Берке немногим старше его избалованного сынка со смазливым личиком. Пусть Бату готовит Сартака себе в преемники, решать будет каган, и выбирать будет из самых видных, способных, уважаемых среди знати и воинов. Поэтому ему, Берке нужно налаживать связи: не скупиться на подарки нойонам и их женам, не брезговать их обществом, хлопотать за них перед братом. 'Да, матушка, может, я безумен, но постараюсь исполнить Вашу волю' - звучало в его мыслях.
Все вино в шатре было выпито до дна, хозяйка отправила девушек в ее юрту за вином за новой флягой с ручками в виде драконов, на поверхности также был изображен дракон.
- Фух, пронесло! - сказала тихо, вздохнув, Юлдуз. - Повезло, что сам отказался. ЕМУ повезло!
- Знаешь, Юлдуз, - полушепотом загадочным голосом заговорила Анастасия. - Грех, конечно, об этом говорить, но Берке красивый! Видела, какие глаза, и от других чем-то отличается, что-то в нем особенное!
- Наивная, не обольщайся! Он такой же, как и все, просто устал или не в настроении.
- Аккуратнее неси! - ругалась Айбеге на Юлдуз. - Прольешь - я тебя палкой так поколучу!
Разлив вино в кубки, девушки ушли в юрту хозяйки.
- Госпожа, у вас все белила стерлись, позвольте, накрашу! - неожиданно сказала Юлдуз.
- Правда? Ну-ка дай сюда зеркало!
- Может, вам бокку поменять? Эта больше подойдет по цвету, - говорила она, подавая красную бокку.
- Я думала, мне желтая больше подходит, - задумчиво сказала хозяйка.
- Госпожа, а расскажите про Нестория, - вдруг попросила Анастасия. - Почему его назвали еретиком? Потому что он Богородицу Богородицей не признал?
- Да зачем тебе? Ты же, глупая рабыня, ничего не поймешь! Нестрий был прав, это фанатичные священники его осудили! А что это вы обе так засуетились?
Из шатра слышались пьяные голоса мужчин.
- Понятно... - помолчав несколько секунд, сказала Энхчимэг.
Зашла Айбеге:
- Девушки! Вас хозяин зовет! Живо в шатер!
- Госпожа, - снова обратилась Юлдуз к Энхчимэг. - Вам что-нибудь нужно?
- Я сказала, хозяин зовет! - ругалась Айбеге.
- Они мне нужны, так и скажи Баяну, - приказала хозяйка. Девушки вздохнули с облегчением.
Берке сидел с холодным, равнодушным взглядом, держа в руке золотой кубок с вином в руке. Опять вы позвали этих страшных рабынь, - спокойным ровным тоном говорил он.
- Страшные? Я бы не сказал..., - пьяным голосом отвечал Баян.
- Это сколько кубков мне придется еще выпить, чтобы они показались красивыми?
4 Тоба - монголоязычный народ, основавший государство Северная Вэй
5 Дугу - тюркоязычный клан, родственники суйского императора Вэнь-ди
Зимой они вместе со всей ставкой Бату перекочевывали поближе к строящейся столице. Город был назван джуваном персидским словом, пришедшим в тюркский, обозначающий 'дворец' - Сарай. Юлдуз и Анастасии приходилось постоянно бродить с госпожой по улицам города. Проходя мимо строящихся домов из кирпича, она не глядела, как Анастасия на стены, не поворачивала голову в сторону возводившихся минарета и армянской церкви. Стены, облицованные изразцами, богато украшенными разноцветной глазурью и растительными орнаментами, не привлекали глаз. Стены, плиты, камень, здания - нет в этом жизни. Степные просторы, чистое небо, реки и кони. А еще степной орел, летающий над головой - вот это жизнь! Только скрип тонкого слоя снега на желтой засохшей степной траве напоминал о детстве. Энхчимэг постоянно останавливалась у какого-нибудь строящегося здания, подробно расспрашивая зодчих, что и для кого строится. От зодчего-булгара Юсуфа она узнала, что строящийся дворец с изразцами предназначается для самого Бату, а приезжает смотреть на то, как идет строительство, только его старшая жена. Сам он приезжал с ней только один и глядел на все равнодушно, как будто и не для себя строит.
Потом разговорилась она со странствующим уйгурским монахом, прибывшим из далекого Турфана, чтобы нести учение Будды. Он рассказал ей о стране, о которой она мечтала узнать - о Тибете.
- Мой учитель побывал там.
- Не может быть? Расскажите, как живут монахи?
- Ему посчастливилось там обучаться основам махаяны. Отличие махаяны от тхеравады не только в том, чтобы самому достичь Нирваны. Цель человека - это приносить благо всем живым существам, не важно, маленьким или большим.
- Вся их жизнь - труд: труд над душой, телом, умом. С раннего утра до вечера. Они говорят: 'Не разделяй работу и действие, вкладывай в работу свое сердце, весь свой ум, тогда время работы станет времени покоя', а еще, что все страхи рождаются в уме, укротить их можно, укротив свой ум.
- Они никогда не едят мясо?
- Убийство любого живого существа накладывает отпечаток на карме. Любого. И я не ем. Молоко и яйца едят, для этого не нужно убивать. Мы должны понимать, что все взаимозависимо, связано, и поведением своим не наносить вреда живому.
- А как же вы живете?
- Нормально живем, - улыбнулся монах.
- Вы отчаянный человек, если беретесь это проповедовать среди тех, чья жизнь - война, кого избрало Небо для покорения мира, - засмеялась женщина.
- Благодаря терпимости кагана и правителей улусов, я имею возможность донести учение как можно большему числу людей. Уверен, то же самое скажут последователи других учений.
Юлдуз не слушала эти нудные, как ей казалось, разговоры, а думала, как бежать и когда лучше бежать и, главное, куда. Ответ один - на юг, там, где земля алан, которых монголы уже долго не могут покорить. Аланы - древний народ, говорящий на языке иранской группы, родственный скифам и сарматам, высокие, светловолосые люди. Говорят, они выходят из ущелий, угоняют скот и обратно в горы.
Все сильнее половецкая рабыня приковывала взгляд Баян, словно околдовала, ведьма проклятая! Знает, что жена обидится, она даже о других женах слышать не хотела, говорила, сыновья есть, для работы по хозяйству рабыни сгодятся, но что поделаешь: годы идут, она дурнеет, а рабыня растет, все краше и краше становится.
Юлдуз убиралась в юрте, пока хозяйки не было, когда зашел Баян, обжог на нее похотливым взглядом, подошел сзади, обхватил за пояс. Запах женины возбуждал животные инстинкты, но, вдруг почувствовав резкую боль от удара ее пяткой по ноге и локтем по бокам, не успел удержать разомкнувшую его руки рабыню.
- Как ты разговариваешь, жалкая рабыня?! Я могу тебе отрубить голову за непокорность!
- Ну и руби! Я это жизнью не дорожу!
На крики прибежала Энхчимэг и Айбеге.
- как ты разговариваешь рабыня, сейчас поколочу тебя! - ругалась служанка.
- Юлдуз, сходи, принеси воды, - спокойным голосом приказала хозяйка, с молчаливым укором взглянув на мужа.
Возвращуюся с водой Юлдуз встретила Айбеге и стала наставлять:
- Если хозяин захочет сделать тебя своей наложницей, ты не сможешь противиться! Да и не надо - жизнь станет легче.
Юлдуз подняла на нее свои зеленые глаза и взглянула на нее в упор и сказала так, что каждое слово звучало твердо:
- Никогда ни один мужчина не будет мной владеть!
Поняла Юлдуз: больше тянуть нельзя. Готовился большой праздник: по приказу Бату должны состояться состязания в честь курултая, что проводят в далеком Каракоруме. Ходили слухи о его вражде с Гуюком, но показывать народу и ока еще не покоренным иноземцам это нельзя. Она рассказала Анастасии об этом. В этот день вино и кумыс станут литься рекой, все будут навеселе - самое время бежать!
- Бежим вместе!
- Куда же? Нас убьют! Бежать некуда - повсюду земля татарская. Да и не уйдем далеко, поймают нас!
- Такая жизнь тебе не страшнее смерти?
- Нам досталась участь лучше других пленных: госпожа Энхчимэг добрая, кровь не пьет, как другие.
- Ага, добрая! Помнишь, как она приказала меня поить, когда первый пыталась бежать?
- Будь кто-то другой на ее месте, приказал бы отрубить голову!
- Пойми, Анастасия, нет жизни степняку в неволе! Нет счастья больше, чем мчаться на коне навстречу ветру среди ковыля и тюльпанов!
Прости, тебя не выдам, но бежать не смогу. Страшно мне! Поймают или волки съедят, или змеи ужалят!
- Как знаешь. Одной мне даже будет проще.
Порезав мясо для супа, Юлдуз украла маленький ножик, быстро спрятав за пояс. Спрятав фляжку с кумысом, арауул, огниво, Юлдуз украла нож, быстро спрятав за пояс.
После того, как Баян с женой ушел смотреть на состязания, она отвязала одного из хозяйских коней и поскакала.
Толпа глядела на борцов, монгольские и кипчакские красавицы нежными пальцами девушки играли на шанзе. Где-то вдалеке виднелся шатер джувана, сидели на конях в окружении стражников его сыновья и младшие братья. Один из воинов, следивших за порядком
Под завораживающе звуки горлового пения манили воина глаза прекрасной половчанки. Отойдем подальше! - сказала она, улыбаясь. Трудно было выдержать отвращения, когда его руки и губы касались ее тела. Страсть настолько овладела нукером, что не заметил он, как вытащила она из-за пояса нож и вонзила в тело, мигом вынув саблю из ножен, и полоснула по шее. За криками толпы, его крики не услышали. Мертвое тело с окровавленной шеей рухнуло на землю.
- Да! Получилось! - подумала Юлдуз и стала торопливо стягивать с трупа верхнюю одежду.
Юлдуз, надев шлем и доспех, пошла за конем, и, запрыгнув на него, поскакала в сторону юга. Патрулировавшие ставку воины приняли ее за одного из них и не заметили ускакавшую девушку ночью. Все получилось!
И пусть путь освещают только луна и звезды, пусть на нет людей вокруг, а из звуков только волчий вой - она сама потомок волка, она и есть та степь, то небо звездное.
Нащупав в траве сухой кизяк и ветки, Юлдуз разожгла костер и стала искать большую палку, чтобы можно было ее зажечь и отпугивать волков, если подойдут близко. Ходить вокруг пришлось медленно, прислушиваясь к каждому шороху в траве, чтобы не наступить на змею.
Первая ночь на воле, пусть полна опасностей, но самая счастливая. Теперь ей хозяева - только степные просторы да Вечное Небо, одетое в звездное платье, а кто попытается это отнять - на того есть острая сабля. Больше нет угрозы, что какой-то мужчина может ею овладеть, а кто попытается, острую саблю на шее почувствует.
На рассвете увидела Юлдуз то самое чистое небо и тот ковер и трав степных и цветов, что были ее домом родным. Первое утро на воле! Нет счастья больше, чем мчаться по степи навстречу ветру. Солнце палило все сильнее, под кожаным доспехом пот лился ручьем. Она остановилась, слезла с коня и сняла его, бросив на земле - маскироваться уже незачем - вокруг ни души. А если кто и встретится, такое одеяние, наоборот, навредит - подумают, что дезертир, поймают или сообщат. Вся одежда промокла от пота, оно и к лучшему - долго жара не будет ощущаться.
Кумыс закончился во фляге, конь давно не пил, и саму мучила дикая жажда, а вокруг ни одной речушки, сколько ни ехала верхом, ни шла пешком. Всюду на пути лежали кости и черепа погибшей скотины.
Нашла заброшенную яму, очень давно служившую водопоем. Выкапывали их обычно там, где есть источник воды. Юлдуз вырыла яму, набралась вода, грязная, мутная, потом всю воду вычерпала, новая вода заполнила, уже чище - можно пить. Вода в степи на вкус соленая, но и такую найти - уже удача! А коня поить по-прежнему нечем.
Вдруг конь отчаянно заржал.
- Да знаю, что ты хочешь пить! Потерпи еще немного! Обязатльно найду воду! Она стала рыть рядом новую яму, теперь для коня. - Подожди, сейчас вода наберется. Конь продолжал ржать. Оглянувшись, Юлдуз увидела две приближающиеся издалека серые фигуры. Это были волки. Увидев, как от страха убегает конь, она поняла, что встречи не избежать.
- Спокойно, Юлдуз, - говорила она себе. - Ты сама - волчица.
Она стала вынимать саблю, бесшумно отступая назад. Один из них направлялся в ее сторону все ближе и ближе.
- Прости, брат, но ты первый начал, - говорила она, готовясь защищаться саблей. Вдруг неожиданно прилетевшая откуда ни возьмись стрела поразила серого, а затем другого, что ходил подальше.
Чувствую, как слабеет тело и темнеет в глазах, Юлдуз потеряла сознание.
Продолжение следует...
6 Основан одним из первых иерархов школы по имени Кхон Кучок Гьяпо в 1073 году. Современный вид приобрел в 13-м веке при поддержке основателя династии Юань великого монгольского хана Хубилая. Владение Сакья (букв.: Бледная земля) - небольшое княжество на западеЦентрального Тибета - выступило на большую центральноазиатскую арену в первойполовине XIII в. и стало центром заново объединенного Тибета.