Я проснулся когда жаркий поток солнечного света окончательно лишил меня надежды сохранить под тонкой простынёй хоть немного ночной прохлады. Капающий кран в ванной комнате моего номера оказался неважной заменой кондиционеру, а в огромное окно весь день жарило шальное солнце, так, что даже возвращаясь уже в темноте, я подолгу курил на узком балконе, глядя на неспешный провинциальный променад. Чужие жизни спешили домой или на работу, девушки гуляли собак и друг друга, юноши гуляли девушек и старенькие машины с оглушительной музыкой и нескромными претензиями на внешний тюнинг. Старики прогуливались в скверике, на стоянке у ресторана сменялись автомобили, светофоры моргали жёлтым, и почти во всех светящихся вывесках обязательно недоставало хотя бы по одной букве. Я смотрел вниз и неловко пытался жонглировать отяжелевшими мыслями. Мысли выпадали из скользких ладоней и падали на далёкие плиты тротуара, с хрустальным звоном рассыпаясь на множество мелких осколков. Не собрать. Потом я задергивал занавеску и нехотя укладывался.
Я проснулся, вспотев под тонкой неуютно пахнущей поездом, простынёй и решил съезжать сегодня. Если будет смысл остаться здесь ещё на одну ночь, то найдётся и возможность, а иначе, я уеду сегодня вечером. Через час мои вещички были уже в камере хранения, а я, на удачу, шагал по незнакомым улицам...
В светлом парке над неширокой рекой томно катящей сверкающую мелкую рябь было прохладно и уютно, плавящее асфальт пекло превращалось здесь в лёгкий, тёплый сквозняк, колышущий тёмные листья древних дубов и высоких радостных клёнов. Дела, приведшие меня в небольшой городок, где всё, даже коробчатые новостройки, казалось покрытым патиной минувших веков, пришли к довольно успешному завершению на сутки раньше, чем планировалось. Я, думая, на что употребить подаренный мне день, сбежал из раскалённого центра незнакомого города и, совершенно неожиданно, бредя куда придётся, наткнулся на этот парк. Приятно было сидеть на теплой скамейке под шуршащей листвой и смотреть на никогда не останавливающуюся воду, вдыхать смолистый запах скрюченных от излишнего простора сосен. Приятно было бы просто радоваться, но новые впечатления и лёгкая горячка, пусть даже такого незначительного путешествия, требовали от меня вполне определённых действий, а, для начала, хотя бы мыслей. Уже не я смотрел на сверкающую воду, а нечто. Нечто смотрело моими глазами на меня самого, сидящего на удобной скамейке под клёнами и дубами у простенькой набережной, лишая меня доброй половины ощущений.
- "Ну, ни одного сюжета!"
- "Думай!"
Скоро мне наскучила река и неразгаданный шёпот старых деревьев, а торопливое желание увидеть ещё что-нибудь, вновь погнало меня вверх, в город. Я бродил, выбирая улицы поуютнее и потенистее, покупал мороженное, смотрел на людей и думал над обрывками разговоров, что мне удавалось услышать. Я постоял на мосту, прогулялся по тесному старому центру, увидел всё, о чём знал и что мне хотелось бы увидеть. Краеведческий музей был мною отвергнут, а вот неожиданно большой выставочный зал заинтересовал кроме предлагаемой экспозиции, ещё и висящими над окнами кондиционерами. В одном из залов была керамика, три других занимала выставка работ местных художников. Всё как обычно: пара откровенных бездарностей, прикрывающихся постмодернизмом и сюрреализмом, несколько хороших, честных ремесленников и две три работы, ради которых стоило приехать и зайти. Я, присев, смотрел на очередное малопонятное буйство форм и красок, думая о том, что видел пару шагов назад. О том, как из несложного городского пейзажа посмотрел на меня человек, о том, как удалось ему передать настроение не только цветовыми акцентами и освещением, но и ещё чем- то... Чем-то, что нельзя увидеть глазами.
В зале было немноголюдно, пожалуй, даже пусто. Я заметил, может быть ещё троих - четверых любителей живописи и взрывов фантазии, увековеченных в глине, мужского пола и симпатичную девушку, смешно грызущую, в задумчивости, дужку очков. Она пришла чуть позже меня и, похоже, точно знала, что хочет увидеть, быстро переходя от картины к картине и подолгу задерживаясь примерно там же, где и я. К счастью друг другу мы не мешали.
Уже чуть устав и думая о дальнейшем маршруте, я вернулся к тому, что мне больше всего понравилось и, ненадолго присев напротив, задумался, как обычно бывает, о чём-то совершенно другом.
- Мне тоже очень понравилось...
Я медленно повернул голову на голос и увидел ту самую девушку с очками и гладко зачесанными волосами. Она задумчиво смотрела на полотно, и, казалось не имела никакого отношения к сказанному, потом, как-то чуть заметно встрепенувшись, посмотрела на меня чуть-чуть раскосыми глазами необычного сине-голубого цвета и смущённо сказала:
- Извините.
Голос мне понравился. И то, что при ближайшем рассмотрении она оказалась старше, чем говорила её миниатюрность - тоже понравилось.
- Нет, ничего. Действительно хорошо.
- А что ещё? Понравилось? Вам?
Я немного растерялся, почувствовав её, возможно профессиональную, заинтересованность и неловкость от того, что не запомнил фамилии художников. - Хотите, покажу?
Она кивнула почти радостно, и мы долго ещё ходили по залам, от картины к картине.
- А это тоже ученик моего отца! И это. Мы немножко знакомы. А мои детки ещё маленькие. А может, когда-нибудь и они.
Мне уже хватило картин, но оторваться от неё было очень трудно. Как от семечек. Я, опуская подробности, слушал голос и, стоя чуть позади, смотрел на бог знает сколькими поэтами воспетый завиток, выбившийся из причёски. Говорят, так бывает, и в юности это бывает со всеми настолько часто, что мы просто перестаём верить. К тому же нас усердно учат, что нужно поступать как должно, а не как нравится. Если бы я мог подвести свои ощущения под определение "нравится", то легко поступил бы "как должно", но... Увы. Даже ехидный голос, утверждающий: " Тебя "сняли", приятель!", похоже, не был в этом уверен...
Мы вышли на высокое крыльцо, попав в до озноба жаркие объятия июльского дня и оба немного замялись.
- Спасибо за замечательную экскурсию! - я посмотрел на часы. - Знаете, как порядочный человек я просто обязан накормить Вас обедом. Я хочу пригласить Вас куда-нибудь.
Она чуть помолчала, глядя на меня или сквозь меня - я не мог понять.
- Хорошо. С удовольствием! До завтрашнего утра я совершенно свободна!
И никаким намёком это не звучало. Просто человек сказал, то что думает, может лишнее, но без задних мыслей - с первых минут меня не оставляло странное чувство реальности, ненужности игры с полутонами и сложными мизансценами.
- Но выбираете Вы!
- Идёт. Не волнуйтесь, я вас не разорю.
- Зря!
Город плыл за зеркальными окнами кафе с плетёной мебелью, купаясь в зыбком мареве, шумел вокруг нас листвой и шагами прохожих, прибоем автомобилей и голубиными крыльями. Что-то менялось вокруг, придавая загадочную глубокомысленность дребезжанию трамваев и солнечным бликам на асфальте. Мы бродили вдвоём по тем же тесным улицам, и они тихо светились её неподдельной любовью - очень простым, не требующим осмысления чувством признательности и гордости. Я удивлённо смотрел вокруг себя и с улыбкой - на неё. Смотрел, думая то об одном, то о другом, путаясь в мыслях и отдавая себя ощущениям. Её образ сплетался для меня со старыми фасадами, спрятанными за темными липами; с аккуратными сквериками и укрытыми пахнущей зноем черёмухой, скамейками; с матовыми шарами чугунных фонарей и мощёными горбатой брусчаткой тротуарами. Время бежало, спотыкаясь, будто опаздывая на уже отходящий поезд. День мелькнул короткой вспышкой, сверкнул красным диском уходящего за реку солнца и на набережную тихо вполз вечер. Мы стояли у высокого парапета, бросали в воду камушки и говорили обо всём сразу, торопясь, перепрыгивая с одной темы на другую...
- Красиво. Очень редко удаётся угадать нужный ракурс, чтобы картина не стала похожа на фотографию... Пожалуй, всё дело лишь в том, чтобы найти этот ракурс.
- Наверное, художникам живётся чуть легче, чем литераторам. Не нужно как вампиру вытягивать сюжеты из ближних. Сюжет - вот он, просто подумай, с какой стороны его описать.
- Не знаю. Это трудно - видеть, хотеть и не уметь передать, то, что чувствуешь. Когда получается что-то другое... Всем нравится, но никто не видит того что тебе хотелось показать.
- А это возможно вообще?
- Знаешь, даже и не знаю. - она, улыбнувшись, пожала плечами.
Я, не замахиваясь, бросил последний камешек. Внизу тихо плеснула вода.
- Теперь моя очередь кормить тебя. Ужином.
- Мне это не очень нравится. Не ужин, нет.
- Значит всё в порядке. Пойдём, ты, как гость, обязан меня слушаться!
Мы немного прошлись, подождали уютно светящийся жёлтыми окошками, пустой трамвай и, дрожа, поехали мимо белых шаров маленьких уличных солнц.
- Ой. У меня нет ничего спиртного. Не держу.
- Ну и что? Это не важно.
- Правда? Хорошо. - она нашла в крохотной сумочке ключи и отперла дверь. - Подожди, я свет включу.
Все свободные стены старой, двухкомнатной квартиры были увешаны множеством картин. Там были пейзажи, натюрморты, портреты, крохотные миниатюры. Она, как-то умудряясь заниматься сотней дел сразу, рассказывала мне о людях на портретах, о местах, изображённых на пейзажах, об отце, чьей кисти принадлежала большая часть работ, об удивительно красивой девочке на одном из портретов - её дочери, у которой завтра заканчивается смена в летнем лагере. Потом мы ужинали на маленькой кухне с таким высоким потолком, что казалось, если уложить комнату на бок, то она станет значительно больше; пили крепкий чай, глядя, как опускается на город ночь. Ночь была словно из другого мира, из другой жизни.
Никогда я не отзывался на своё имя с такой, захлёстывающей сознание, дрожью. Никогда так не хотел услышать его вновь...
За окнами было уже серо, когда она вдруг спросила:
- Ты умеешь делать глупости?
- Я думал, ты спишь.
- А ты разве спишь? Ты умеешь? - её ладонь бродила по моему лицу.
- У тебя ещё есть какие-то сомнения?
- Я не это имела в виду. Язык вечно меня подводит. Другие, большие...
- Думаю, да.
- А я думаю - нет.
Я хотел что-то сказать, но она накрыла мои губы ладонью - Я тебе расскажу, а ты... Ты умный. Не делай глупостей.
Я кивнул, улыбнувшись. Она молчала несколько минут, прежде, чем начать.
- Я не знаю, кто отец моей дочери. Молчи. Я не знаю, кто именно из четверых. Восемнадцатилетним девушкам нужно быть осторожнее, когда они возвращаются домой поздно вечером. Отца уже не было тогда, да и что это изменило бы? Пусть лучше соседские бабушки косо смотрят, чем... Мама болела, но вместе нам было не плохо. Плохо стало, когда она умерла. Несколько лет мне казалось, что мы никогда не выкарабкаемся, но постепенно что-то менялось, и жизнь потихоньку устраивалась, а я привыкала. Потом я познакомилась с мужчиной, который стал для меня очень многим. Мы стали жить вместе. Здесь. Было хорошо. Иногда я боялась, что всё слишком хорошо - наверное, я уже всё понимала, но не хотела в это верить, пока не столкнулась. Однажды зимой я возвращалась домой. Вышла из автобуса на остановке, что напротив, стояла у перехода, ждала, когда загорится зелёный и вдруг увидела, что она бежит через дорогу. Бежит ко мне, неодетая в домашних тапочках, машинам наперерез... Совсем молодой парень... он просто не мог ничего сделать. Мне безумно жаль было, что его наказывают, пусть даже у неё было по несколько переломов на обеих ногах... Потом приходилось ломать и снова складывать, но у меня никогда не получалось думать о нём плохо, потому что виноват был тот с кем я прожила несколько лет, кому я верила и у кого искала защиты. Я не знаю, что случилось. Знаю только, что она бросилась из дому, когда увидела меня на остановке. Если бы он попытался что-то объяснить мне. Но он просто собрал свои вещи и ушёл. И глаза у него были чужие, незнакомые... Рассказчик из меня, конечно... - она нервно усмехнулась. - Знаешь, у меня нет никакой злости, и страшных клятв я не давала, просто больше рядом с нами никого нет, и не будет. Это не страх, это нежелание его испытывать. Я хочу, чтобы мне было спокойно. Можешь думать обо мне всё, что угодно.
Говорят, в ситуации, когда ничего нельзя сказать, имеет смысл заменить слова поцелуем. Это всё, что мне оставалось.
Когда она уснула, ночь за открытой балконной дверью уже сменялась утренними сумерками. Я тоже задремал, но скоро очнулся от невыносимого желания курить. Накинув, для приличия, рубашку, я вышел на крохотный балкон, нависающий над тихой воскресной улицей, и жадно затянулся, даже не выплюнув первый, пахнущий спичечной серой, дым. Город спал теплым и ленивым утренним сном, где-то за углом нечасто шаркала дворничья метла, покачивался под лёгким ветерком жестяной лист с расписанием движения автобусов на остановке напротив. Я стоял босиком на прохладном выгоревшем линолеуме, чувствуя голыми пятками каждый случайный камушек, что остался под ним, и думал. Пытался думать, но сам не знал о чём. Передо мной мелькали картинки вчерашнего дня, сегодняшней ночи, зимнего вечера пятилетней давности, какие-то лица, слова, опять прошедшая ночь - всё вперемешку... Я прикурил следующую сигарету от окурка, прежде чем щелчком отправить его на середину проезжей части и снова глубоко затянулся. Через час мне нужно быть на автовокзале, но прежде мне хотелось ещё, хотя бы раз, услышать своё имя.
Сидя на неудобной скамейке со слишком прямой спинкой, я смотрел, как большой рыжий кот мягко ступает по узкому парапету вокруг клумбы полыхающей ярко-красными цветами. Город был чуть ниже и со своего места я мог рассмотреть сетку тонущих в листве улиц и зелёные крыши, и ползущие по улицам машины, и золотые маковки колоколен. Солнце уже поднялось и приятно припекало затылок... Подали автобус и пассажиры, уложив багаж, вытянулись в очередь перед дверью. Я обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на старый город, и будто толстая басовая струна оборвалась, защекотав обрывком горло и лишив меня устойчивости, превратив на мгновение в тряпичную куклу. Сплюнув в ближайшую урну, я скрежетнул зубами и зло крикнул в себя, в тревожную пустоту: "Нет сюжета! Ни одного!"