Темно. Мягкая и влажная темнота не пугала, а наоборот - успокаивала. Звуки доносились глухо и неразборчиво. Не хотелось говорить, не хотелось даже думать.
- Андрес, глянь там на чайник, не закипел?
Женский голос звучал, казалось, ниоткуда, и он его узнал. Он знал эту женщину много лет. Он помнил каждую морщинку на её лице, каждое её движение, вкусы, привычки...
Внезапная мысль обожгла, словно огонь. Он гнал её, но мысль упрямо лезла в голову и тащила за собой на ниточке панический страх. Не может этого быть! Это запрещено человеческим разумом... А если может, что тогда, что ждёт его? Ничто?
***
Ульрих шёл по солнечному берегу. Уставшие волны после долгого пути радостно встречал мягкий песок. Впереди показалась коса. Скоро его встретит родня, посадит за стол, мать будет молча улыбаться и, смущаясь, вытирать слёзы. Отец с трубкой в зубах будет расспрашивать о службе, о командирах, вспоминать свои армейские будни.
Вот и дома.
- Уль, Уль! - это маленькая Тая, как же она выросла за эти три года. - Ты вернулся, мы так по тебе соскучились. Пошли скорее в дом. Мама, мама, Ульрих вернулся!..
Ну вот, в точности, как и предполагал: слёзы, смех, объятия. Как он отвык от всего этого, а точнее - его отучили. Солдат должен быть солдатом, и ничего более - грубо, но действенно.
- Андрес, что ты стоишь столбом? Ты или помогай на стол накрывать, или отойди и не мешай. - Это мама. В ответ неразборчивое бу-бу-бу и тяжёлые шаги на кухню. В дверном проёме появилась старуха. "Какая древняя, - успел подумать Ульрих и поздоровался, - лет триста, не меньше. Как её ещё ноги держат".
- Здравствуй, паренёк, ты, никак, с армии?
Ульрих кивнул. Старуха зыркнула на него и бодренько потопала к столу. Сын отвёл отца в сторонку:
- Где вы надыбали эту бабу? Неужели очередная родственница припёрлась?
- Тише ты, - Андрес перешёл на трагический полушёпот, - эта карга слышит лучше нас всех вместе взятых. Она у нас уже третий день живёт. Попросила ночлега на неделю, пока кто-то там из родни её к себе не заберёт. У нас тут недавно буря была порядочная. Говорит, дом у неё развалило, крышу сорвало. А я чувствую - поживёт она здесь ещё чуть-чуть и у меня самого крышу сорвёт. - Андрес сделал круглые глаза. - Ходит по дому всё время, смотрит, не скрыться - не спрятаться. Я бы её выпроводил, но твоя мама... - отец предусмотрительно заговорил ещё тише. - Сам знаешь, на неё только посмотри жалобно - напоит, накормит и спать уложит. Не жаль тебе, что ли, говорит, немощную старушку? Ага. Немощную. Она ещё нас переживёт. Гляди, как уплетает пироги!
- А где вы её поселили? - Ульрих заглянул в комнату. Старуха тянулась за очередным пирогом.
- Да пока в твоей комнате. У неё там куча пузырьков всяких, мешочков. Говорит - лекарства, а я говорю - ведьма она. Пуд золота даю - ведьма. И надо оно нам, такое счастье? Ты с мамой поговори, может убедишь...
Старуха встала из-за стола. "Спасибо, хозяева", - и неспешно поплелась из комнаты.
Ночь. Что может быть приятнее мягких одеял и подушек! А если не спится? А не спится - звёзды, нет звёзд - воздух, или ночные звуки, или собственные мысли. Во всём можно найти свою прелесть и отдохнуть в этой прелести после дальней дороги.
В окне комнаты Ульриха горел свет. Старуха негромко шелестела и звякала своими пузырьками и мешочками, сбегала в кухню, погремела чем-то там и вернулась в комнату. Ульрих расположился в небольшой гостиной. Завтра они со старухой поменяются местами. Кстати, он даже не узнал её имени. А вдруг она и вправду... ведьма. Нет, ведьм не бывает. Это бабушки придумали, чтобы внуков пугать. Да что тут думать - возьми да посмотри! Неудобно? Неудобно спать на потолке - одеяло спадает.
Ульрих скользнул в дверной проём гостиной. Их учили неслышно ступать, подкрадываться, искусству маскировки и многим шпионским штучкам. Из-за двери комнаты раздавались шелест и бормотание. Внезапно Ульрих услышал шум битвы - звон оружия, крики доносились словно издалека, словно за дверью открывалась необъятная равнина, на которой развернулось грандиозное сражение. И он забыл всё, чему его учили - стоял заворожённый, не в силах пошевелиться, сдерживая дыхание. Дверь внезапно распахнулась, и Ульрих ввалился в комнату. Все звуки разом стихли, кроме скрипучего голоса старухи:
- Ты чего припёрся среди ночи? - прищуренные глаза старухи уставились в широко распахнутые квадратные глаза Ульриха.
- Я это... я услышал шум... там битва была. Простите меня, - Ульрих наконец-то пришёл в себя, - я вам помешал.
- Ничего, заходи, вместе посмотрим.
- Куда посмотрим? - Ульриху очень хотелось уйти.
- Никуда. Телевизор будем смотреть.
Старуха подошла к квадратному ящику, наклонилась к нему. Ящик затрещал и передняя его стенка ярко вспыхнула радужными кольцами.
- Ты труп, Джо! - раздался резкий звук, похожий на... ни на что не похожий. Один из всадников закачался и упал, второго, того, который говорил, окутало дымом.
- За что ты застрелил его, Дик? - это третий всадник.
- Он слишком много знал.
Двое всадников медленно двинулись по дороге. Картинка была маленькая, но чёткая.
- Это мне племянник из Времени притащил, - старуха посмотрела на обалдевшего Ульриха, - сказал, что всё, что он показывает, это неправда, выдумка. Просто, чтобы развлечься. Племяш-то у меня - учёный муж императорской академии. Время изучает.
Девушка в ящике рассказывала, какой вкусный и полезный апельсиновый сок.
От ящика вился толстый шнурок к матовому стеклянному шару на столе. Шар вспыхивал изнутри и искрился с лёгким потрескиванием. Старуха поймала взгляд Ульриха:
- А он без этой штуковины не работает. Племяш сказал, там молния сидит. Так что ты туда того... не лезь.
Девушка из ящика сказала, что завтра ветер будет северный, порывистый...
***
Тая вела свою небольшую лодочку туда, где на лазурной глади моря отчётливо виднелись два темно-синих пятна. Сегодня мама особенно упорно не пускала её в море:
- Сдался нам тот жемчуг. Страсть-то какая, в такую глубь нырять.
Ответом послужило настойчивое "Ну ма-а-ам", повторённое для большего эффекта пару раз.
- Я ведь осторожно, и недолго, и неглубоко, и недалеко, и...
В итоге мама подняла белый флаг, и Тая благополучно погребла к Ямам. Ямы были вроде бы и не глубокими, но от чего-то там было темно. Тая прицепила к кожаному поясу верёвку и взяла камень. Всплеск - через миг в ушах упрямо застучали молотки, в глазах потемнело. В темноте изредка вспыхивали и гасли огоньки-искорки. Может животные, а может кажется... Камень коснулся дна. Тая нащупала три раковины, отковыряла две и сложила в сумочку на поясе. Отпустила камень и взмыла вверх. Жутко кружилась голова. Тая залезла в лодку и отдышалась. Взяла нож и вскрыла первую раковину - пусто. Взялась за вторую, нож соскочил, и Тая со свистом втянула воздух. Собака злая! Чуть палец себе не оттяпала. Оторвала от рубахи полоску материи, перетянула палец и подняла руку вверх, чтобы остановить кровь.
Во второй раковине Тае улыбалась маленькая жемчужина, а Тая улыбалась ей.
Ну ладно. Ещё разок, и домой. Всплеск. На этот раз целых три раковины в сумочке. Жаль, повязка спала, ранка оставляла в воде бурый след. Теперь наверх. Над головой в ярком и мягком свете скользнула тень, привлечённая обещающим запахом крови.
Вечером к берегу прибило лодку. В ней улыбалась уходящему солнцу маленькая жемчужина...
Утром пришли рыбаки, сказали, что нашли лодку. Ульрих не верил, что судьба может быть к нему настолько жестока. Три года разлуки, море накопленных мыслей и впечатлений, и на всё это судьба выделила ему один день времени. Он ещё даже толком не поговорил с ней, с его маленькой Таей. Время, почему тебя нельзя повернуть вспять? А почему, собственно, нельзя?
Ну что, бабка, говоришь, племяш Временем занимается?
- ...Была у меня одна вещь, - старуха только что проснулась и не слишком обрадовалась бесцеремонному гостю, - племянничек подарил. Вертает немножко время. Это тебе, говорит, если вдруг молоко сбежит, или посуду какую разобьёшь, - бабка странно улыбнулась, показав порядочное для её возраста количество зубов, - только не работает она теперь, поломалась что ли.
Старуха достала из сундучка металлический обруч.
- Одеваешь на голову, зажмуриваешься - и всё.
Ульрих скептически посмотрел на старуху.
- А откуда обруч узнает, куда именно мне нужно?
- А пёс его... Постой, постой. А я то думаю, чего он не работает, тут же вот ещё... - она с головой зарылась в свою рухлядь и вынула оттуда сомнительного вида пузырёк, - надо сверху посыпать... Чем больше насыплешь, тем дальше окажешься.
Старуха взяла щепотку порошка. Ульрих надел обруч и наклонился.
- Это примерно на день назад, - проскрипела старуха и внезапно чихнула, высыпая всё содержимое пузырька Ульриху на голову.
Мир взорвался миллиардами огней и закружился, увлекая Ульриха за собой. Пёстрые картины сменяли друг друга с головокружительной быстротой. Голова и вправду начала кружиться. Нужно будет непременно по возвращению засунуть старуху в её телевизор.
Картинка прояснилась. Тая бежала к своей лодке. Ульрих закричал, но она не слышала. Земля стремительно менялась с небом местами, и Ульрих терял опору. Как в заторможенном сне, последним усилием он посылает лежащий на земле камень в Таю и проваливается прямо в... да кто его знает, куда он проваливается. Камень попадает в цель - по лбу течёт тонкая струйка крови. Тая удивлённо охает - какая же шишка будет, но сегодня в море она уже не пойдёт.
...Ульрих шёл по солнечному берегу. Уставшие волны после долгого пути радостно встречал мягкий песок... Нет! Это уже было! Это было гораздо раньше. Ага, вот и дом.
Вспышка - яркая и пугающая - обожгла глаза. Что-то ударило по голове.
- Ты что, уснул, что ли? Держи удар. Я ж тебе голову чуть не отбил. Хорошо, что командир не видел, а то десять суток - как пить дать. Да что с тобой, Ульрих?
К нему наклонился Сократ. В правой руке он держал длинный шест. Такой же валялся рядом.
И снова огненный вихрь оторвал его от земли. Сквозь мутный дрожащий воздух он видел себя, Сократа, товарищей на плацу. Они застыли в нелепых позах и медленно таяли. В воздухе появился аромат свежескошенной травы.
- Держись, держись, сынок, - раздался голос отца, - она смирная. Правда, Бетти? Веди себя хорошо, и я накормлю тебя отборнейшим овсом и яблоками. Бери поводья, Ульрих, давай, трогай!
Отцовский Тамар подался вперёд, за ним не спеша семенила копытами Бетти.
Краски летнего луга начали смешиваться, словно кто-то невообразимо большой кистью водил по свежей картине. Художник нарисовал его гостиную, только мебель стояла по-другому...
Он хорошо помнил тот день. Из комнаты доносились мамины крики, но его туда не пускали, а потом раздался другой крик, не мамин. И улыбающийся отец вынес на руках маленькое существо - его Таю.
Возникло странное ощущение полёта, но Ульрих стоял на месте. Свободный полёт - это хорошо, жаль, что он должен окончиться падением, которого сейчас почему-то не последовало. Вместо падения ноги ощутили ласковые объятия волн.
- Ульрих, домой!
Подожди, мама, как можно "домой", если я ещё не узнал её имени. Давно забытые мысли сами собой появились в голове, как будто пытались ужиться друг с другом два сознания.
- Привет, мальчик, а как тебя зовут?
Надо же - сама подошла.
- Меня - Ульрих, а тебя?
- Китана. Давай вместе играть.
- Ульрих, я кому сказала, домой!
Ну что дома? Дома ужин, а здесь - Китана. И море. И песок.
Поднявшийся ветер сдул и море и песок. Оказалось, всё это может уместиться в крохотной детской. Теперь ветер шевелил занавески.
Он совсем не помнил няню. А вот ведь какая она была - большая, тёплая, добрая...
- Смотри, Улик, чего я тебе принесла.
Мягкие руки няни старательно запихивали ему в рот клубнику:
- Расти большой.
Расти, расти, береги себя, береги остатки разума. Хотя зачем они тебе? Чтобы помнить всё, что было... в будущем? Почему разум не становится с тобой всё моложе, превращаясь в разум младенца, а только посылает тебе мысли из прошлого? Ведь тогда было бы легче, потому что ты бы тогда не боялся. Не боялся бы того, что с тобой будет дальше, не знал бы этого. Ожидание убивает...
Тяжёлые мысли будто давили изнутри. С потолка сорвалась снежинка, за ней вторая, третья. Вскоре белесая пелена скрыла всё: и комнату, и Ульриха, и тяжёлые мысли. Буря металась, точно раненый зверь, но не могла погасить скромный огонёк лампы, возникшей из темноты.
- Андрес, смотри, какой крепыш. О, уже руками машет. Поздравляю, Маргарита, у тебя родился сын.
Кто-то нереально огромный наклонился над Ульрихом и гигантским ножом перерезал толстую красную нить, казалось растущую у него прямо из живота. "Ужас какой", - успел подумать Ульрих и закричал. И зажмурился. В голове сверкали молнии и рвались наружу, но не освещали его маленький мир.