На следующее утро я тихо переодеваюсь и выхожу из нашей с Никой комнаты - она сладко спит, свесив с края кровати руку и большую часть рыжих волос. Проскальзываю мимо медсестер, которые, либо не заметили меня специально, либо были слишком увлечены подготовкой к новому рабочему дню, что маловероятно.
Проверяю, крепко ли завязаны шнурки, снимаю кофту с капюшоном на молнии и кидаю её на лавку под старой, согнувшейся в три погибели, березой. Там же оставляю воду, цепляю плеер за край спортивных штанов сзади, вставляю в уши наушники и отправляюсь в увлекательный мир здоровья и мыслей.
Вчера Ника зашла в мою палату, велела садиться на кровать и, порывшись в стопах колес, вытолкала кровать в коридор и прикатила её в свою комнату со мной во главе всей экспедиции. Я ж, скрестив ноги и подрисовав себе карандашом для глаз усы, командовала "кроватной артиллерией", предупреждая, где "сладкая медсетричка", "кадки с цветами напастей" и "острые углы коридорных стен негодования".
- Не знаю, о чем вы шептались с Мценским, но, судя по всему, о чем-то определенно хорошем, - говорит Ника. - У тебя лицо прям светиться.
Если б оно и по утрам так светилось, то компании по производству косметики разорились бы. Хотя я бы точно продолжала покупать тушь и карандаши для бровей, ведь с белесыми ресницами и бровями лицо выглядит не особо броско и бодро.
Я несколько раз оббежала всю Рокотовку, повалялась на лужайке перед прудом с откормленными жирными утками, одна из которых умудрилась схватить меня за волосы, и решила возвращаться обратно только к завтраку [на самом деле - плеер нещадно садился].
- Так-так-так, - остановил меня сонный голос.
Стою возле лавочки и не решаюсь опустить взгляд. Он сидит сутуло, поставив локти на колени и наклонившись вперед. Руки скрещены в кистях, а между пальцами - зажигалка и сигарета.
- Курить не территории Рокотовки запрещено, - вот и всё, до чего в этот момент додумался мой мозг.
- Запреты писаны для тех, кому страшно, - он наклоняется ближе и смотрит на меня снизу вверх. - А ты не похожа на того, кому страшно. По крайней мере, вчера, - он приподнимает руку с зажигалкой, - ты точно не была таковой.
- Хочешь, чтобы я извинилась? - сажусь рядом и забираю у него зажигалку. Пачка лежит между нами. - Я извиняюсь за то, что укусила тебя, потому что ты решил помочь Мценскому ради его идиотского эксперимента.
- Эксперимент не может быть идиотским, - он вынимает сигарету и машет ей перед моими глазами, - если он удался. Судя по рассказам Ники, - вот это поворот! - Ты - упрямая ослица, которая после первой неудачной попытки отвернулась от всего мира.
- Так и сказала? - прижимаю сигарету между губами и поджигаю.
- Конечно нет, - его голос так и сквозит сарказмом. - Я просто добавил рассказы Мценского, свои наблюдения и получил целостную картину твоей личности. Но знаешь, в чем проблема? Тебе никто не поможет, пока ты сама себе не поможешь.
- Матвей, - я делаю паузу - звучание его имени напоминает мне о Максе. - Ты кажешься мне полным и бесповоротным идиотом, с замашками лузера в виде "я знаю о жизни всё, а вы, смерды продолжайте насмехаться над моим умом, придет день, и вы узнаете, как сильно ошибались!".
Он не отвечает. Курит, смотрит на редкую листву над нашими головами, что-то напевает себе под нос, но не отвечает, как будто я встала и ушла. Да и меня не особо тянет говорить.
- Черт побери!
Я вздрагиваю от его выкрика, а сигарета вылетает из моих пальцев. Несколько птиц, щебечущих в листве, срываются с веток и летят прочь. Он вскакивает, затаптывая брошенный окурок. Глаза мечутся из стороны в сторону, волосы взъерошены. Матвей хватает куртку с травы и бежит от меня прочь, поскальзываясь на мокрой от росы траве.
Молча смотрю ему вслед, вспоминая о том, что точно также мчалась прочь из "Сезанна". Что там Мценский загонял про аниму и анимуса?
- Ты где была? - Ника щелкает пальцами перед моим носом. - Твой телефон звонил не прерываясь.
Она кладет его передо мной, тыкая длинным пальцем в экран - 13 непрочитанных сообщений и 16 пропущенных звонков. Тут же хватаю его и начинаю просматривать сообщения.
- Сейчас я должна быть в школе на литературе, а до этого должна была выпить свой диетический коктейль и пойти на пробежку с ДианойЭндКо, но я тут, - нажимаю кнопку блокировки и откладываю мобильник в сторону. - Я хотела у тебя кое-что спросить.
- Давай, - Ника перелистывает страницу какой-то книги.
Мы сидим в библиотеке, решив, что тут к нам точно не будут приставать с таблетками, терапиями и прочим.
- Мы гаптофобки, Марта анорексчика, Дима страдает от лейкемии, а что с Матвеем?
Она замирает, так и не перевернув страницу.
- Ты мне рассказывала про фильм, в котором главный персонаж вылетает из реальности, в свои мечты.
- Хочешь сказать, что Матвей как Уолтер Митти?
- Не помню, как зовут того персонажа, - она морщится. - Но да. Иногда, он может часами сидеть и смотреть в одну точку, а иногда - 10 минут и он снова с вами. Его доставили в Роктовку, когда он не различал, где реальность, а где его мечты. Говорят, что он был сыном то ли какого-то делегата, то ли посла, но среди золотой молодежи изрядно крутился, где и подсел на наркоту.
- То есть его психику повредили наркотики?
- Отчасти, - кивает она. - Он был весьма одаренным, учился в каком-то престижном вузе на бюджете и бесился, когда к его личным достижениям привязывали высокое положение его отца. Матвей как-то за три часа объяснил мне весь курс математики за среднюю школу.
Я совершенно забыла о том, что, пока Ника находилась в Рокотовке, то она училась так же, как и я, но по более упрощенной программе. И единый государственный экзамен не обходил её стороной, который она будет сдавать теперь без "больных" поблажек. Вчера перед сном, когда ты находишься на той самой грани сна и реальности, она с упоением рассказывала мне о том, как ждет не дождется пойти в школу, вернуться жить к родителям и двум младшим братьям - они уже ждут её. Тогда, моей последней мыслью перед провалом в сон было то, сколькими же надеждами она полна и как ей будет неприятно, если они рассыплются в прах прямо через её пальцы.
- Я говорила вчера с мамой, - Ника отрывает глаза от страниц. - Возможно, я пойду в твою школу одинаковых пиджаков и юбок, так что жди пополнения в команде нелюдимых лузеров.
- Школа - это единственное место, в котором я хочу спрятаться от проблем, - моя рука лежит рядом с её рукой. Как только я замечаю это, она берет меня за руку. - Ника!
Она не отпускает - продолжает держать, зажмурившись и прикусив губы. Я чувствую, как теряю нить мыслей и слов, но не могу отдернуть руку - она крепко вцепилась в неё. Сначала меня обдает жаром, затем холодом - дыхание сбивается. Дергаю руку, но не могу ослабить её хватку.
А потом чувствую на своем предплечье пальцы. Открываю глаза и вижу худосочную руку с некрасиво торчащими сухожилиями.
- Мы все знаем, - Марта резко и грубо разъединяет наши руки, - что у вас появилась надежда на избавление от гаптофобии, но давайте не сразу, иначе наша беловолосая красавица превратиться в Халка и разнесет всю библиотеку.
- Очень смешно, - прижимаю руку к груди и максимально отодвигаюсь от стола.
Зверь шелохнулся.
Опускаю руку и начинаю дергать резинку, чтобы ни Марта, ни Ника не обратили внимания.
- Но получается же! - Ника щенячьими глазами смотрит на Марту. - Не могу поверить, что скоро уйду отсюда!
- И Матвей уйдет, - кивает Марта. - Что делать с Димой?
Я рада повисшей в воздухе тишине после этого вопроса. Паника отходит в сторону, позволяя нормально вдохнуть и выдохнуть.
- Если бы ваш всеобщий любимец не раздавал пустых обещаний, то всем было бы легче.
Марта неотрывно смотрит на меня, нахмурившись и изогнув губы отнюдь не в улыбке.
- Тебе-то откуда знать, вольная девочка? - она наклоняется ближе ко мне. Её короткие, торчащие в разные стороны волосы касаются моих щек. - Ты ничего не знаешь, Рената Ремизова. И вряд ли сможешь понять - большинство из нас умирают, а ты...
- Прости, - меня начинает раздражать эта Марта. Я игнорирую упоминание капуцинов Ники. - Но тебя морили голодом? Или ты блуждала по лесам Сибири, изредка жуя траву и находя какие-то ягоды? Анорексия приобретается двумя путями - ты либо ничего не ешь и пожираешь таблетки, чтобы похудеть, либо из-за серьезных заболеваний и побочных эффектов теряется аппетит, но не по своей воле. И я сильно сомневаюсь, что у тебя гормональная дисфункция или злокачественная опухоль.
Первая мысль после всей этой речи - я перешла границы. Вторая мысль - у Марты очень тяжелая рука. Она вскакивает со своего места, ударяет меня по лицу и выбегает из комнаты. Ника, с бегающими глазами, сначала рвется за ней, потом смотрит на меня, а затем порывается пойти к двери, но останавливается.
У Марты на каждом тоненьком пальце было по кольцу с огромным камнем или шипами, а на руке бесчисленные железные браслеты, что отлично сказалось на моем лице. Нет, она не сжала руку, чтобы повредить мне нос или зубы, а просто со всего маху врезала рукой плашмя.
Молча встаю из-за стола и направляюсь к выходу, не слушая Нику и не глядя на неё. Всё-таки кое-что изменилось в Рокотовке с нашего поколения - подростки от 16 и старше стали более жестокими и нервными.
Иду к туалетам и слышу, как кто-то яростно громит что-то, может, кидает в стену, а, может, нещадно топчет ногами. Открываю белую дверь ногой, захожу внутрь и проверяю, есть ли швабра или какой-нибудь веник. И, поскольку мы находимся в заведении лечебного характера, то максимум, что тут может быть в туалетах - бумага, которой невозможно задушиться, наесться или пораниться. Про мыло вообще отдельная бравада.
Так что я просто не придумываю ничего лучше, как прощупать окна, чтобы лишний раз убедиться в том, что я отсюда никуда не выйду. Набираю в автомате с бумагой кучу листочков, сажусь на пол спиной к двери и начинаю вытирать лицо от крови. Со стороны это выглядит так, будто спящая на ветке белка упала мне на голову.
Замечаю, как одна дверь из ряда плотно закрытых кабинок начинает резко открываться, а затем закрываться с характерным "хлоп".
- Ну и кто здесь? - вопрос повис в воздухе. - Выметайся или я сама тебя отсюда выкину через окно.
Дверь неуверенно открывается и из-за неё высовывается темная кудрявая голова.
- Я первый начал использовать это место, чтобы спрятаться.
Он подходит ко мне и встает напротив, разглядывая мое лицо и брошенные на пол салфетки.
- Кто это тебя так?
- Белка, - фыркаю я. - Курила под соснами, а одна из этих хвостатых упала мне на голову.
- Здесь слишком жирные белки, чтобы карабкаться и скакать по деревьям. Так что я не верю тебе.
- Садись, Шерлок, - отодвигаюсь в сторону, позволяя ему сесть рядом.
- Ты не похожа на остальных.
Комкаю очередную бумажку с кровью и кидаю в стенку первой кабинки. Дима, звонко засмеявшись, берёт красный сухой комок и кидает туда же, куда и я.
- Никто не похож на остальных - генетика и всё такое.
- Нет, я про больничных людей. Тут либо сразу сдаются, либо живут с верой в лучшее, либо есть такие, как ты и Матвей.
- Что в нас особенного?
- Вы не сдались, но и не поверили в лучшее - вы просто привыкли. Я хочу так же.
Краем глаза смотрю на Диму. Он с энтузиазмом комкает следующую бумажку, и целиться прямо в центр кабинки. К чему ему привыкать? К мысли о скорой смерти? Или к мысли о том, что когда-нибудь он сможет выздороветь?
- Привыкание - это выработавшееся со временем безразличие. А страшнее безразличия я пока ещё ничего не видела.
- Вы скоро уйдете отсюда, и мне будет спокойнее глотать таблетки и лежать под капельницами, зная, что кто-нибудь снаружи точно позаботиться о Матвее.
- Обо мне бы кто позаботился, - просьба мальчика вызывает у меня приступ необъяснимой иронии. - Как видишь, я кусаюсь, на меня набрасываются люди, а сама я страдаю из-за своего сарказма. У Матвея есть родители, пусть они о нем и заботятся.
- У тебя есть парень? - его вопрос ставит меня в тупик. - Ты симпатичная и не такая костлявая, как Ника. Может, твоему парню будет легче смотреть за ним - просто не давай ему далеко уходить в себя. Или у тебя нет парня? Или он не знает о том, что ты больна?
- Ты умный парень, - я поворачиваюсь и смотрю на него, а он - на меня. - Так вот скажи, откуда у меня может быть парень, если я боюсь прикосновений?
- Не знаю. Вы просто смотрите друг на друга и томно вздыхаете.
- Прекрасная история любви. И умрем мы в один день.
- Полегче, - усмехается он. - Тебе еще рано умирать. Может, если будет сын, Дмитрием назовешь.
- Это ты так, невзначай предлагаешь?
- Ну а что? Может, твой сын откроет новый подвид морских котиков или докажет, что сахарная вата - самое оптимальное питание для космонавтов на орбите. И так я войду в историю.
- Ты?
- Ну да. Ты или твой сын будут говорить, что это прекрасное имя получено от одного давнего друга, - он улыбается. - А когда про твоего сына напишут в "Википедии", то в интересных фактах упомянут, откуда взялось его имя. Ну так что? - после недолгой паузы спрашивает он. - Присмотришь за Матвеем?
- Я...
- Кстати, забыл сказать. Как бы моя жизнь под вопросом, так что ты не сможешь уклониться от моей просьбы, хотя можешь попытаться отказать. На это я могу сделать огромные слезливые глаза, и у тебя язык не повернется сказать мне "нет".
- Бегбедер оценил бы твою самоиронию и саморекламирование, но я не он, - отталкиваюсь от двери и кое-как встаю. Отряхиваюсь и подаю Диме руку. Он молча смотрит на исполосованную резинкой руку и ждет ответа - по глазам вижу. - Да присмотрю я за твоим ненаглядным, так уж и быть.
Он хватает меня за руку и встает, бодро улыбаясь. Затем достает из кармана телефон и серьезно говорит мне:
- А теперь запиши мой номер. На всякий случай.
- Это ты просто решил похвастаться своим крутым мобильником или серьезно думаешь, что если что-то случится с Матвеем, ты поможешь лучше, чем скорая или его родители? - я не смогла удержаться от этого вопроса. - Мальчик, у тебя комплекс Бога?
- У меня много чего, - улыбается он и начинает диктовать свой номер, не дожидаясь, пока я достану свой мобильник.