Моя Планета : другие произведения.

Номинация Этно-2013

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  • © Copyright Моя Планета(wasyata@mail.ru)
  • Добавление работ: Хозяин текста, Голосуют: Номинанты-1
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 5 до 30к
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация:

    СКОРО!

    КОНКУРС

    МОЯ ПЛАНЕТА - 2014

  • Журнал Самиздат: Моя Планета. Познавательный конкурс. Поют ей песнь любви всех голосов творенья
    Конкурс. Номинация "Номинация Этно" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Чернышева Н. Газетная история   30k   "Рассказ" Проза
    2 Тихонова Т.В. Воспоминания Бамбуковой Флейты   10k   "Рассказ" Проза, Фантастика
    3 Пик А. Летний сон мотылька   18k   "Рассказ" Фэнтези, Постмодернизм
    4 Ямбо Легенда о горе Ай-Петри   13k   "Рассказ" Сказки
    5 Щербак В.П. Волчица   14k   Оценка:7.00*4   "Рассказ" Проза
    6 Хельга Л. Ведьма   5k   Оценка:6.15*5   "Миниатюра" Проза
    7 Свительская Е.Ю. Лебединая песня   12k   "Рассказ" Проза
    8 Елина Е. По следам тайны Кощея   14k   "Рассказ" Проза, Сказки
    9 Тихонова Л.В. Деревенька   30k   "Рассказ" Фэнтези
    10 Панов А. Алтарь   14k   "Рассказ" Проза, История, Религия
    11 Ботан Ш. Цена Мести   22k   "Рассказ" Фэнтези
    12 Руденко Е.Д. Катюха   6k   Оценка:4.96*4   "Рассказ" Фантастика, Мистика
    13 Грошев-Дворкин Е.Н. Случай на острове   19k   "Рассказ" Проза
    14 Cochon P. Хамон Мурамаса (2013)   29k   "Рассказ" История, Мистика
    15 Железнов В.Ю. "Журава"   29k   Оценка:6.23*7   "Рассказ" Фэнтези, Сказки
    16 Архипова Е.В. Лесная история   18k   Оценка:7.75*4   "Рассказ" Приключения, Фэнтези, Юмор
    17 Исааков М.Ю. О Царевиче   13k   "Статья" История
    18 Таляка "Дышащий" слой Тотемпоразда   17k   Оценка:7.88*6   "Рассказ" Фантастика, Изобретательство
    19 Афанасьева О. Медвежий хлеб   23k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза, Детская, Естествознание
    20 Дэвос О. Планета Х   30k   "Рассказ" История, Фантастика
    21 Стрекалова Т.А. Дочь шамана Рулткынывыт на икринке лосося   11k   "Рассказ" Проза
    22 Ленарт Р. Ветер Сондора   20k   "Рассказ" Фантастика
    23 Львова Л.А. Проводник   30k   Оценка:10.00*7   "Рассказ" Фантастика
    24 Ахметшин Д. Проснувшийся остров, или не буди Лихо...   5k   "Миниатюра" Приключения
    25 Борисова С.А. Будни сказочной страны   30k   "Рассказ" Фантастика
    26 Дьяков В.Е. Славен народ...!   30k   "Рассказ" История
    27 Ост А. Африканский день   5k   "Рассказ" Проза
    28 Смелик Э.В. Русалий омут   16k   "Рассказ" Сказки
    29 Лаврентьев О.Н. Родство душ   5k   "Рассказ" Проза
    30 Аноним Время стрекоз   27k   Оценка:9.00*3   "Новелла" Проза
    31 Лобода А. Тот, кто говорил со мной   11k   Оценка:6.46*4   "Рассказ" Фантастика
    32 Бершицкий Н.О. Государство Земля   18k   "Рассказ" Проза, Фантастика
    33 К.Варб Слеза Собаки   30k   Оценка:8.55*6   "Новелла" Фэнтези
    34 Кашпур В.В. Рыбалка Тора   7k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Байки
    35 Семенов С.А. Змеиное болото   6k   "Рассказ" Проза, Детская
    36 Нечисть Неспешный сказ   7k   "Рассказ" Фэнтези
    37 Юношева Т. Песни горной реки   14k   "Рассказ" Фэнтези
    38 Быков М.В. Горный пришелец   23k   "Рассказ" Проза
    39 Лушин А.В. Камень   19k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Детская, Приключения
    40 Норд Н. Жестокий Бог Кецалькоатль-1   30k   Оценка:7.47*4   "Рассказ" История
    41 Зазовка К. Божок   8k   Оценка:8.94*6   "Миниатюра" Детская, Сказки
    42 Капустин В. Битва чудовищ   14k   Оценка:7.36*7   "Рассказ" Постмодернизм
    43 Лысенко С.С. Гибралтар   26k   Оценка:8.00*4   "Рассказ" Постмодернизм
    44 Васильева Н. Мубангу   19k   "Рассказ" Мистика, Хоррор
    45 Торлов Е.А. Собачий долг   26k   "Рассказ" Проза, Фэнтези
    46 Джус С.Л. Сказ про Ивана-землепашца   21k   "Рассказ" Сказки
    47 Алексеев А.А. Суд Париса   21k   "Рассказ" Проза
    48 Андрощук И.К. Охотники за именами   15k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Фантастика

    1


    Чернышева Н. Газетная история   30k   "Рассказ" Проза

    Отгорел тюльпанами Первомай, сбросили розовые снега яблоневые сады. Последний месяц весны очертя голову ринулся в знойное лето. Дождей не было и не предвиделось. Так, покаплет слегка, прибьет пыль к асфальту, сожмет жаркий воздух предгрозовым удушьем. И все. Это называется: облачность, осадки, ветер порывами, гроза. Осадки, так сказать. Плюнуть не на что...
    Зиночка послюнила палец и перелистнула тетрадный листок, исписанный убористым кружевным почерком. На горизонте маячила сессия, отравляя своим приближением весь май. Надо было зубрить заранее. Чтобы не метаться потом в последнюю ночь перед экзаменом. Зиночка все любила делать заранее.
    Зиночкин дом стоял на холме и балкон выходил как раз юго-запад; с высоты девятого этажа весь город виден был как на ладони. Над городом висела громадная черная туча. Она заняла своей тушей все небо, кроме одной-единственной светлой полоски на востоке. Восток Зиночке виден не был, но именно оттуда проникали в мир солнечные лучи, окрашивая брюхо тучи в фантастический, оранжево-желто-коричневый цвет. Изломанной сварочной дугой отражалось в окнах напротив встающее солнце.
    Зиночка подняла голову, оглядела облачное чудовище и лениво подумала, что оно опять надует, оставит измученный жарой город без дождя. Ведь даже ветра нет! Воздух стоит неподвижно.
    - Оэ... все зубришь... в этакую рань. Уау... спала бы лучше... ууу...
    Алька. Соседская девчонка, с которой детство пополам. Балконы рядом, руку протяни - руки коснешься, только квартиры в разных подъездах. В розовые восемь отчаянная Алька, бывало, положит между балконами толстую доску и по той доске, изображая канатоходочку, к подружке в гости. Благо родители на работе, а балконы выходили на пустырь. Тогда был пустырь, сейчас - обширная автостоянка... впрочем, неважно. Важно, что Бог Альку хранил. Отвел от встречи с патологоанатомом. А то чирикала бы она сейчас. С девятого-то этажа - одно мокрое место, если вдруг что.
    - Сессия скоро,- рассеянно ответила Зиночка.- Не мешай.
    - Скоро,- передразнила ее Алька.- Не смеши мои подковы! Скоро! Почти месяц еще...
    - Стрекоза тоже так думала,- буркнула Зиночка, отслюнивая очередную страничку.
    - Чиво-о-у?
    Зиночка подняла голову, поправила очки. Посмотрела на растрепанную подругу. Пояснила строго:
    - Попрыгунья-стрекоза. Забыла?
    - А ну тя,- отмахнулась Алька, зевнула, плюнула вниз, на пыльные тополя.- Зубрилка несчастная... Уау... спать пойду.
    Алька исчезла в недрах своей комнаты. Зиночка не подняла головы. С некоторых пор Алькин ай-кью стремился к нулю с завидным ускорением. В то время, когда Зиночка искала любую возможность заработать, да хотя бы те же газеты разносить и письма, Алька искала любую возможность удачно выскочить замуж. Удачно - это в смысле за богатенького. А потом развестись с ним, отсудить половину его состояния и жить припеваючи. В круизы ездить. На Мальту, к примеру. Или там на Мальдивы. Примерно так подруга рассуждала.
    Во имя сбычи своих заокеанских мечт Алька отчаянно тусила с самыми состоятельными ребятами курса. На учебу при таком раскладе оставалось только благополучно забить большой болт. Что Алька с удовольствием и проделала. Как она думала сдавать нынешнюю сессию, Зиночка себе не представляла. Впрочем, у Алькиных родителей деньги водились... заплатят.
    У Зиночки родители богатыми не были. Тянулись из последних сил, чтобы дочку выучить, чтоб профессия у нее была. Зиночка не могла их подвести. Училась. А замуж - это потом. Успеется. И по любви, а не затем, чтобы состояние отсуживать!
    ... Есть в городе улочки, где время застыло неподвижной волной между девятнадцатым веком и веком двадцатым. Старые, изжелта-пыльные дома, кривые трамвайные рельсы, водяные колонки, вытертые до блеска деревянные лавочки, врубленные в неохватные стволы. Серебристые тополя, каштаны и акации неимоверной высоты. Наглые красные куры, лениво копавшиеся в том, что с определенной натугой можно было бы назвать цветочными клумбами. Шиповник самого что ни на есть буреломного вида, вездесущие ромашки аптекарские, пастушьи сумки и амброзия, драные коты в подворотнях. И над всем этим - извилистая синяя река майского неба, усердно поливающего мир полуденным зноем.
    Зиночка осторожно вела велосипед по узенькому, растрескавшемуся тротуару. Она была здесь впервые: пришлось подменить коллегу, разнести почту по чужому участку. Почты было немного. Газеты - подписка и бесплатные, пара писем, коммунальные счета... Ничего особенного.
    На одной из лавочек сидела девушка. Еще старуху в платочке или среднего возраста тетку с бигудями под линялой панамкой Зиночка бы поняла, но молодая девчонка в узких джинсиках и белом топике смотрелась дико. Не вписывалась в атмосферу, прямо скажем.
    Были у нее знакомые рыжие волосы, стянутые в хвост на затылке. И видавшая виды гитара на коленях. Тренькнула струна, задрожала долгим эхом в неподвижном воздухе. Девушка повернула лицо вполоборота, вслушиваясь в звук.
    - Алька!- потрясенно выдохнула Зиночка, роняя газету мимо почтового ящика.
    Торопливо наклонилась, подобрала, сунула в щель, как полагается. Потом окликнула подругу:
    - Алька, привет! Что ты здесь де...- и осеклась на полуслове.
    Девчонка вскинула голову, и сразу стало видно, что никакая это не Алька. Хотя похожа, ничего не скажешь. Очень похожа. Взбить челку, вдеть в уши длинные капли сережек, навести макияж - вылитая Алька. Двойник, наверное. У каждого человека есть в этом мире двойник, говорят. А то и не один.
    - Извини... те,- смущенно пробормотала Зиночка.- Я-а... обозналась.
    В самом деле. Гитара, опять же. Алька отмучилась в музыкальной школе по классу фортепиано. Сунула диплом с отличием маме - на, хотела? Хотела, так получи. И с тех пор к белому инструменту, занимавшему половину комнаты, не прикоснулась ни разу...
    - Пили сюда, письмоноша,- сказала похожая на Альку, похлопав ладонью по некрашеным доскам рядом с собой.- Как звать?
    - Зина.
    - Пульхерия.
    - Ка-ак?..- Зиночка поперхнулась от неожиданности.
    Девчонка довольно захохотала.
    - Ну, у тебя и рожа!
    Сейчас она скажет настоящее имя, поняла Зиночка. Приколистка, блин! Камеди вумен.
    - Пульхерия я, Пульхерия,- со смешком заверила она.- Егоровна. По паспорту.
    Правильно. Какого еще имени можно было ждать на этой, затерянной во времени, улочке? Пульхерия Егоровна, в самый раз.
    - Могу показать, если что...
    - Да не надо, верю,- хмыкнула Зиночка.- Угораздило же тебя...
    - Ничего, нормальное православное имя,- заявила Пульхерия с гордостью.- Не хуже прочих.
    Тоже верно. Такое имечко либо меняешь сразу при первой же возможности либо носишь как флаг и неизвестно еще, что лучше.
    Пульхерия вдруг схватила гитару и ударила по струнам залихватским жестом отчаянной пиратки:
    - А как известно, мы народ горячий! И не выносим нежностей телячьих! А любим мы телячьи души...- взвился в небо сильный, звонкий, молодой голос.- Любим бить людей, любим бить людей, любим бить людей! И бить баклуши!
    В доме, на втором этаже, со звоном распахнулось окно:
    - От бисова дытына! Ыродка! И днем вже спасу от ней нима! Улька! Пийшла видселя, зар-раза!
    - Улька?- не поняла Зиночка
    - Вылакай для начала пару канистр шмурдяка, а потом попробуй имя выговорить,- предложила Пульхерия.- И посмеемся вместе!
    - Пару канистр... чего?
    - Осподи, ты как с луны свалилась! Пойло из скисшего винограда или пьяных вишен. Шмурдяк. Ладно, пошли.
    Она закинула гитару за спину, наклонилась, подобрала трость. Обыкновенную серую аптекарскую трость с треснувшим пластмассовым набалдашником. И Зиночка с изумлением увидела, что походка у Ульки-Пульхерии далека от идеала. Одна нога короче другой, вывихнута в суставе так, что без костыля и впрямь не побегаешь.
    - А, родовая травма, ерунда,- отследила Зиночкин взгляд новая знакомая.- Слышь, чаю хочешь? Или там кофе? Вон мой дом, квартира семь.
    - Э... я... это... мне еще почту...- вспомнила Зиночка для чего вообще пришла сюда.
    - Ну, так разноси и приходи. Придешь?
    Зиночка закусила губу. Подумала, что поздновато уже, что еще домой добираться, что сессия, что чаепитие с хромой незнакомкой, встреченной впервые на одной, прямо скажем, очень подозрительной, улице уже ни в какие ворота...
    - Приду,- сам собой повернулся во рту язык.
    - Ага,- Пульхерия пихнула новую подругу кулачком в плечо.- Давай. Я пока чайник...
    ЖЕНЯ И ЖЕНЕЧКА.
    ...Ее звали Женя. Женечка, так звали дома, в семье. С самого детства. Она и впрямь была именно что Женечкой - маленькая, стройная, ясноглазая, с ямочками на щечках.
    История банальна, как все мыльные сериалы, пожалуй. Он и Она. Женька и Женечка. Родились в один и тот же день ,в одном роддоме. Жили в одном подъезде на одной лестничной клетке. Дружили друг с другом с пеленок. Вместе - в детсад, в школу. Их иначе, чем женихом и невестой, не называли. И они знали, что когда вырастут, непременно поженятся и будут жить долго и счастливо.
    Папа Женечки все пытался вести бизнес. То грибы выращивать в подвале на продажу, то шариковые ручки собирать, то конверты клеить. А потом как-то покатила ему удача. Сумел очень быстро подняться. Конечно, он не стал в один ряд с Абрамовичем. Однако же деньги появились не только на хлеб с маслом, но и на черную икру ложками. А вот сам Женька, и его родители, школьные учителя, сразу же стали быдлом, чернью, лохами, не умеющими считать деньги. Не такого жениха следовало искать единственной красавице-дочери, совсем не такого!
    Было все. Был сериал. Элитная школа, попытки отправить дочь в заграничный колледж. Скандалы, охранники, слезы. Женьку подкараулили в темном переулке какие-то уроды и избили. Били страшно, насмерть. Парень стал инвалидом.
    Женечка не знала, какая беда случилась с любимым, но сердце чувствовало. В один из дней прорвался к ней звонок от Женькиной мамы. И тогда Женечка ушла из дома.
    Она ушла из шикарной двухуровневой квартиры в хрущевку к любимому. Когда Женечка поняла, что беременна, она испугалась. Но Женькины родители ее поддержали. В этой бедной семье жило то, что ушло навсегда из семьи удачливого Женечкиного папы.
    В этой удивительной семье жила Любовь.
    Н.Чернышева

    Сессия надвинулась внезапно. Обрушилась лавиной, авиакатастрофой, гневом Божиим. Разящие молнии экзаменов косили стройные студенческие ряды не хуже инструмента безносой старухи.
    И, как всегда, студенту одной ночи доучить не хватило... Ой, сколько же всего Зиночка не знала, не помнила, забыла! А уже сегодня идти!..
    Алька на соседнем балконе тоже выглядела не фонтаном. Правда, причина оказалась не в экзаменах...
    - Беременна,- мрачно сообщила подруга, ковыряя ватной палочкой в ушах.
    - О-ой,- задохнулась Зиночка.- Ну, не говорила же я тебе!
    - Угум,- палочка полетела вниз, на свечки каштанов.
    Городские каштаны отцвели в последних числах мая, а эти, под окнами девятиэтажки спального района, были неправильные. Они цвели в июне, по осени же давали не круглые коричневые плоды, а длинные зеленые палки плотных стручков. Но цветы у них были один в один каштановые...
    - А от кого?- осторожно спросила Зиночка.
    - Хрен его знает,- отмахнулась Алька.- По пьяни было... разве вспомнишь теперь.
    Зиночка молча переваривала услышанное. По пьяни забеременеть... Это было потрясением не хуже грома с ясного неба.
    - Ты с Антоном встречаешься вроде бы,- сказала Зиночка.- От него, наверное.
    - Может быть...- Алька смотрелась в круглое зеркальце, подправляла себе бровь.- Возможно. Он там, на том дне рождения, тоже был.
    'Он там был тоже',- повторила про себя Зиночка. И спросила:
    - Так это... свадьба когда?
    - Чего-о?- на Зиночку вылилась Ниагара презрения.- Какая еще свадьба?!
    - Ну... ребенок же... как без отца рожать...
    - Щаз, рожать. Завтра на аборт... записалась уже.
    - Но...
    - Зина, ты - несовременная неотесанная деревенщина из семнадцатого века!- Алька встала в позу и продекламировала:- Антон Шаткий. Шаткий - фига себе фамилия, а? Это я буду, значит, Александра Шаткая. Бррр!- ее всю передернуло.- К тому же, у Антончика мерседес пятилетней давности, б-у, какой-то их дальний родственник им перепродал, с большим пробегом. Сама подумай тупой своей головой: я - молодая, красивая, перспективная студентка. На кой мне шаткий муж со старой машиной и эта его какашечная фабрика? Пеленки, памперсы... феее. Аборт, срочно аборт!
    - Дура ты,- сказала Зиночка, приходя в себя.
    - На себя посмотри,- не задержалась в долгу Алька.- Если ты такая умная, то почему не такая богатая, а?
    Сигнал автомобиля взмыл снизу вверх, отдаваясь в ушах долгим эхом.
    - Во, явился не запылился,- откомментировала Алька.- Вспомни дурака...
    - Антон?
    - Он самый.
    - А зачем же ты с ним тогда, если...
    - О хосподи,- закатила Алька глаза.- Его отродье, он пускай за аборт и платит. Поняла?
    Зиночка покачала головой. Слов не было. Алька махнула на нее рукой, дескать, совсем безнадежная. Блаженная. Что с такой взять...
    - Только ты предкам моим на всякий случай не говори, лады? То, о чем они не знают, им не повредит.
    Зиночка кивнула. Впрочем, могла бы и не кивать. Она не была болтливой, и Алька о том знала.
    Всему на свете приходит конец, пришел конец и сессионной неделе. Политая потом бессонных ночей Зиночкина зачетка сверкала тугими баранками преподавательских 'отл''ов. Алькины результаты, как ни странно, оказались против ожиданий неплохими. Не на отлично, конечно же, но и всего-навсего с одним трояком по математике. Без пересдач.
    И без ребенка, зачатого в веселом угаре одной из бесчисленных пьяных ночей.
    Иной раз Зиночка сомневалась, что ребенок вообще был, уж больно беспечно подруга себя вела. Может быть, Альке показалось. Или это она нарочно разыграла несовременную, застрявшую в прошлом веке соседку, с нее станется. Хотя такими вещами не шутят вообще-то. Но пусть уж лучше будет злая, нехорошая шутка, чем настоящее! Вера в такую версию, ничем не обоснованная, почему-то придавала сил.
    Алька ни о чем не вспоминала. Довольно скоро она укатила куда-то на моря с новым бойфрендом, и в ее отсутствие думалось о неродившемся ребенке все реже и реже...
    ПИРАТ И ЖОЗЕФИНА
    Однажды к нам пришел ободранный котенок породы 'русская помоечная'. Хозяин двора, огромный полосатый Пират, решил показать побродяжке, кто тут главный. Шерсть летела клочьями, но победа досталась пришлому. Держался он на удивление гордо и грозно, несмотря на кровавые раны. Назвали его за такие дела Наполеоном.
    К следующей весне Наполеон отъелся на хозяйской сметане и превратился в красавца с холеной чернущей шкурой. Потом пропал. Мы с братом долго искали его, и, наконец, отчаявшись, оплакали. Но через два месяца Наполеон вернулся. Бок о бок с Пиратом. А позади этой парочки семенили на коротеньких лапках пушистые шарики. В полном соответствии с законами генетики двое зверенышей были полосатыми, а двое - черными. Так мы поняли, что пригрели не Наполеона, а Жозефину...
    Верность супругу она хранила железную. Все ее котята рождались полосатыми в отца, либо черными - в маму. А Пират за это обеспечивал ее съестным. Тащил все, что попадалось в лапы! Голубя, так голубя, шмат печенки прямо из-под рук хозяйки - значит, шмат печенки... Но потом Пират повадился таскать соседских цыплят. Это никуда не годилось, однако все попытки отучить матерого кошака от вредной привычки потерпели полный крах. В конце концов, обозленный сосед застал вора с поличным и, недолго думая, проломил ему голову камнем.
    Мы похоронили кота на пустыре под кустом терновника... А к вечеру того же дня верная жена пришла к нему на могилу. Жозефина улеглась на землю и не захотела вставать. Так и лежала там днями. Мы уносили ее в дом, но помогало мало: стоило только отвернуться, и кошка уходила к терновнику.
    Там и умерла от истощения. Брат поднял легкое тельце и обнаружил двоих новорожденных котят, черного и полосатого...
    Жозефину похоронили там же, рядом с супругом. А котят выпаивали молоком из пипеток. Они выросли и ушли на вольные хлеба, не пожелав остаться домашними...
    Н.Чернышева

    - Ишь, чего пишут,- качая головой, говорила Пульхерия.- Читала?
    - А, 'Городской вестник',- кивнула Зиночка.- Ну, там, на последней страничке, конкурс такой. На какую-нибудь историю. Я писала несколько раз, но мое еще ни разу не печатали...
    В распахнутое окно втекал июльский зной, расплываясь по крохотной кухоньке. В стареньком дребезжащем холодильнике охлаждались глечики с хлебным квасом домашнего изготовления и окрошка на сыворотке. К окрошке Зиночка принесла черного хлеба - именно черного, настояла Пульхерия, и никакого другого,- чеснока и жирной сметаны.
    Квас умела и любила делать бабушка Пульхерии, Ираида Митрофановна. Интересная красивая женщина, достойно принявшая старость и все, с нею связанное: увядшую кожу, морщины вокруг глаз, больное колено и густую седину в толстой косе. Коса у нее была роскошной! Ираида Митрофановна укладывала ее короной и носила с истинно королевским величием. Не хочешь, а залюбуешься.
    Бабушка зарабатывала вязанием. Умела все! И крючком - салфетки, скатерки, детские костюмчики. И спицами - свитера, жакеты, сарафаны. Незло посмеивалась над Зиночкиными непослушными пальцами - у той все не получалось удержать на спицах петли, а научиться вязать очень хотелось.
    Пульхерия взяла гитару, взялась перебирать струны. Засмеялась, но как-то невесело:
    - Что-то мне минорно сегодня...
    Я пытался уйти от любви,
    Я брал острую бритву
    И правил себя.
    Я укрылся в подвале, я резал
    Кожаные ремни,
    Стянувшие слабую грудь.
    Я хочу быть с тобой,
    Я хочу быть с тобой,
    Я так хочу быть с тобой,
    Я хочу быть с тобой,
    И я буду с тобой....
    Зиночка слушала ее сильный красивый голос и думала, как несправедлив мир. Инвалидность и нищета как клеймо, как приговор, могила, вырытая еще до рождения. Вместо консерватории - старенькая гитара, вместо сцены - затерянная между шумными проспектами трущобная улочка с дребезжащим трамваем и суетливыми жителями... И никакой надежды, никакого просвета. У Зиночки, будет диплом и профессия инженера-экономиста. А у Пульхерии? Торговая палатка с овощами и веревкой связанных бабушкой вещей...
    Зиночка как-то спросила у подруги о родителях. Погибли, отрезала та. В автокатастрофе. Хватило ума не расспрашивать дальше. Не интересоваться, почему в доме нет ни одной их фотокарточки... Погибли и погибли. Что зря бередить...
    Торговая точка на базаре принадлежала колоритному мужику кавказского разлива. Звался он соответствующе - Хафиз. Разговаривал невозможно: на местной балачке с гортанным акцентом истинного сына гор. Скользкий тип и, чего там, опасный. Недоверие к лицам кавказской национальности въелось в Зиночку прочно, не вдруг отмоешь. Но Пульхерия Хафиза уважала...
    - Он меня не жалеет,- объяснила она, ловко ставя на прилавки коробочки с клубникой.
    Зиночка, державшая ведро, подняла бровки домиком: это как понимать?
    - Знаешь, наелась я жалости по самую маковку. Вот она мне где уже, вот тут вот,- сердитый жест по горлу,- жалость эта человечья... 'Приличные' люди поцокают языком, головой покачают - сиротка мол, увечная, ай-яй, какая бедняжечка. И идут себе мимо. А Хафиз работу дал! И платит. Хотя мы с бабулей ему - что собаке пятая нога, своих родичей до черта.
    - А как же ты его нашла?- спросила Зиночка.
    - Живем на одной улице через пару домов. Так он пришел как-то к нам с бабулей и сказал, мол, место есть, деньги нужны? Конечно, нужны, еще бы. Да ничего, справляемся понемногу. Все ж не в переходе стоять...
    Да. Это уж точно. Не в переходе...
    - Мне, Зин, все равно, лишь бы я могла петь,- сказала Пульхерия.- Надо будет - буду петь и в переходе. Просто в переходе это уже совсем край.
    Зиночка молчала, испытывая странное мучительное чувство неловкости, даже стыда. За собственное здоровое тело. За учебу в институте. За относительное материальное благополучие и квартиру в спальном районе... За все.
    - Алька! Ну, ты даешь! Когда ты вернуться успела?
    Зиночка обернулась. Как молнией в лицо - Антон! Антон Шаткий, тот самый, с кем когда-то встречалась укатившая ныне на моря Алька. Чьего ребенка Алька убила в начале лета...
    - Молодой человек,- язвительно фыркнула Пульхерия,- вы обознались! Будете что брать или как?
    - Да ну нафиг! Алька! Хватит дуру-то строить! Совсем обалдела,- он схватил ее за руку и потащил через проход.
    - Антон, уймись,- крикнула Зиночка.- Это не Алька!
    Но кто ее слышал! Впрочем, Пульхерия постояла за себя сама - расплющила на физиономии Антончика помидор. Вот так вот взяла в горсть и вдавила в сопатку, любо дорого посмотреть! Жаркий неподвижный воздух взорвало матом. И тут рядом с палаткой буквально ниоткуда возник Хафиз. Взял парня под локоток железными пальцами:
    - Слюшай, дарагой, мимо ходи, да?
    - А ты еще кто такой?- взвился Антон.
    Он был выше Хафиза и считал себя сильнее. Быть бы драке, но Зиночка наконец-то пришла в себя.
    - Не надо!- закричала она.- Не надо! Это мой однокурсник! Мы учимся вместе!
    Зиночка проводила Антона к выходу с рынка. По дороге объяснила, как он обознался. Он даже посмеялся, мол, надо же, что бывает.
    - А ты теперь что, тоже торгуешь?- и взгляд такой, полупрезрительный. Жалеющий...
    Зиночка вспыхнула. Начала было бормотать что-то в свое оправдание, потом обозлилась и выпалила:
    - Не твое дело!
    Развернулась и ушла.
    - Однокурсник, говоришь?- спросила Пульхерия.
    - Ага,- кивнула Зиночка.- Раздолбай. А ты и правда на нашу Альку очень похожа. Помнишь, я тогда тебя тоже попутала? Вы как близнецы...
    Пульхерия помнила.
    - Расскажи про нее,- попросила она.
    Вечером базар закрывался. Коробки и ящики с товаров вносились внутрь ларька и запирались на большой замок. Хафиз забирал выручку, отдавал Пульхерии ее долю. Получалось когда как. В целом неплохо... точка стояла на выгодном месте, были и постоянные покупатели, ходившие почти каждый день. Пульхерия разделила полученное надвое:
    - Держи. Ты со мной стояла...
    - Да ну тебя,- отказалась Зиночка.- Тебе же нужнее!
    - Не спорь, а то обижусь!- сунула ей в руки деньги.- И поссоримся.
    Хафиз предложил подвезти. Пульхерия не отказалась и Зину с собой потянула:
    - Не бойся, не съест!
    От базара до улочки было немного, но идти пешком с больной ногой - врагу не пожелаешь. Хафиз, когда мог, подвозил всегда.
    - Почему вы ей помогаете?- спросила Зиночка, когда за Пульхерией закрылась обшарпанная дверь подъезда.
    - Чаловик хароший,- сверкнул золотым зубом Хафиз.
    Зиночка молча смотрела на него. И он пояснил:
    - Сын у меня родился. Глухой. Аппарат сколько стоит, знаешь-нет? Мильен. Та найшов я тот мильен, родня помогла. А у ей родни нима... Я б ей и мужа найшов, найкращего. Тильки не пойдеть она за нашего. Гордая! Поеть же гарно, уся улица про то знае...
    Первое сентября занялось ветреным и холодным. Осень накатила внезапной волной. Волна схлынет, жаркие дни еще будут и будет их немало, но пока сыпал с серого неба промозглый дождик и рука тянулась набросить на плечи куртку...
    Алька вернулась в самый последний день, вчерашним вечером, загорелая, счастливая. Долго показывала яркие тропические фотографии, хохотала, сверкая белыми на смуглом от загара лице зубами.
    - Мне сделали предложение, представляешь?- говорила она.- И как! На яхте посреди моря.
    - Здорово. Мечта сбылась,- кивала Зиночка, думая о своем.
    - Еще бы. Я, как всякая порядочная девушка, сказала, что подумаю. До Нового года! А что там думать? Хватать надо! Буду жить в Санта-Барбаре,- Санта-Барбарой в городе называли коттеджный поселок, где строили дома богатые люди.- На моря ездить два раза в год. В казино... Ты бывала когда-нибудь в казино? Ой, да откуда тебе. Казино - это...
    И такое все в том же духе и в превосходных степенях. Зиночка слушала и не слышала. А видела она перед собой Пульхерию в овощной палатке, Пульхерию, с гитарой у окна и уличанскую молодежь с пивом и семечками, собиравшуюся каждый вечер у Пульхериного дома... Казино. Той суммы, что была просажена Алькой в казино - с ее слов!- Пульхерии с бабушкой хватило бы на год...
    - А свадьба когда?- невпопад спросила Зиночка.
    - Пока еще не назначена. Но будет, вот увидишь. А, думаешь, пригласить забуду?- Алька захохотала.- Не забуду, не переживай. Ты-то вон сразу нашу дружбу забыла, променяла меня на эту твою, из торгового ларька, как ее там, Перехерию...
    Антон, чтоб ему. Успел растрепать!
    - Можешь не стараться,- сказала Зиночка, и у нее вдруг часто-часто забилось сердце, а ладони противно вспотели.- Все равно не приеду.
    - О, новости! Да с чего бы? Из зависти?!
    - С того, что трамваи в Санта-Барбару не ходят,- отрезала Зиночка, настроение испортилось окончательно.
    Это было вчера, а сегодня моросящий серый день был Днем Знаний. И ученики спешили кто в школы, кто в колледжи или техникумы, кто в вузы... Только Пульхерии спешить было некуда. Пульхерии и таким же, как она, не имеющим возможности учиться дальше.
    Зиночка проснулась слишком рано. Она успела позавтракать, переодеться, приготовить сумочку. А времени еще оставалось порядочно. Зиночка присела за стол, машинально взялась за газету...
    ВТОРОЙ ЛИШНИЙ
    Муж не очень обрадовался, узнав, что молодая жена ждет двойню. Он, по совести, и одного не особенно хотел. А тут двое... Двойной удар.
    Когда дети родились, оказалось, что у одного малыша искривлена ручка, а на второй кисти - шесть пальцев вместо пяти. Нарушение внутриутробного развития...
    - Нам уроды не нужны!- отрезал муж и заставил жену подписать отказ от увечного младенца.
    Жена не нашла в себе сил возмущаться. Она привязала к себе этого мужчину не желанной для него беременностью и очень боялась, что больной ребенок вдребезги разрушит с таким трудом выстроенное семейное счастье. Кроме того, второй-то малыш родился абсолютно здоровым! Жена подписала отказ...
    Поступком сына возмутилась мать. Она требовала забрать уродца из роддома. На что сын жестко и прямо заявил: тебе надо, ты и забирай. И чтобы к нам на порог после того ни ногой.
    Бабушка ушла из ставшего чужим дома. Забрала калеку. И стала воспитывать его сама...
    П. Пронова
    Как током продернуло! Пронова! Алькина фамилия. А П - это, конечно же, Пульхерия. Некому больше. Зиночка кинулась на балкон с криком:
    - Алька! Алька!
    Почему-то Алька поверила сразу... Говорят же, что близнецы связаны друг с другом тесной эмоциональной связью. Когда болеет один, второму тоже плохо. Возможно, Алька сумела наконец объяснить себе самые разные тревоги, ощущения и депрессии, случавшиеся с ней в течение жизни. А Зиночка поняла, почему Алька постоянно скандалит с родителями. Не уважает их потому что. Подсознательно. Неважно, все было неважно!
    Важна была лишь улица, затерявшаяся во времени, улица, на которой жила Пульхерия Пронова.
    Но окна на втором этаже встретили нехорошим молчанием. Поднимаясь по скрипучей, пропахшей котами лестнице наверх, Зиночка уже знала, что никто им не откроет. Она виновато думала, что в последнее время как-то совсем забыла о подруге... но и дела же навалились! Надо было съездить к родственникам в область, надо было...
    - Как так можно жить?- с отвращением вопросила Аля, брезгливо оглядывая облупленные, исписанные стены.- Здесь, в этом... этом...
    Никто не открыл. Ожидаемо. Звонок гулко дребезжал, разбивая эхо о пустые стены... Уехали!
    - Когда же они успели...- потерянно выговорила Зиночка.- Пульхерия не говорила мне, что собирается уезжать!
    - Наверное, как в газету написала, так и уехала,- предположила Алька. И выругалась.
    - Поехали на базар,- решительно сказала Зиночка.- К Хафизу!
    Хафиз сделал вид, будто он совсем ни при чем. Пожал плечами, в своей обычной манере. Врет, поняла Зиночка. Знает! Сам же поди и помогал с переездом! Но добиться правды от Хафиза не удалось.
    - Сволочи,- выдохнула Алька, задержавшись 'для-покурить' у автобусной остановки.
    Она пыталась разжечь сигарету, тонкую дамскую палочку в узорчатой обертке, и не могла: дрожали пальцы. Нервно щелкала и щелкала зажигалкой; пламя опадало, едва успевая возникнуть.
    - Уроды проклятые! А ведь могла бы быть сестра! Слышишь? У меня могла бы быть сестра! Росли бы вместе! Вдвоем!
    - Аль, она инвалид,- тихо сказала Зиночка.- Еще неизвестно, как бы вы с нею ладили...
    - Плевать! Слышите все?- Алька отшвырнула незажженную сигарету, подняла лицо к серому моросящему небо и закричала прямо в зенит:- Плевала я! Моя сестра!..
    Зиночка тронула ее за руку. И подруга вдруг приникла к ней, разревевшись совсем по-детски, в голос. Прохожие оглядывались, но Зиночке было все равно, что о них двоих думают сейчас люди...
    Дома Алька закатила громадный, мерзкий, свинский скандал. Но найти Пульхерию скандал не помог. Она как сквозь землю провалилась.
    Навсегда провалилась.
    Насовсем.
    Шло время. Газетная вырезка про второго лишнего процвела отчаянной желтизной. Альку закрутило в красивой жизни и выплеснуло на заграничный берег. Приходили письма - все реже и реже. Последнее, годовой давности, обклеенное ненашими марками, прилетело аж из Австралии...
    Алькины родители давно уже не жили в прежней квартире. Куда-то уехали, Зиночка не интересовалась куда. Впрочем, и сама она была теперь уже не Зиночка, а Зинаида Артемьевна, доцент, кандидат экономических наук...
    Она упорно выписывала 'Городской Вестник', словно надеялась еще раз прочесть какую-нибудь историю под авторством Пульхерии. Газетные истории попадались самые разные. Смешные, забавные, грустные, печальные. Но ни одна не заканчивалась подписью П. Пронова. И ни один звонок по объявлению в рубрике Ищу не приносил еще победы. Город растворил в себе Пульхерию Пронову и не желал возвращать.
    И лишь много лет спустя, одним нечаянным летним днем, когда под окном вновь зацвели в очередной раз неправильные каштаны, в 'Городском Вестнике' мелькнуло вдруг объявление...
    - Курсы игры на гитаре,- прочла Зинаида Артемьевна, поправляя очки.- Школа искусств. Художественный руководитель - Пульхерия Шаткая...
    Пульхерия! Толкнуло заполошной радостью: нашлась! Нашлась, родная! Рука сама взметнулась над телефонной трубкой. Замерла в нерешительности. А вдруг не признает? Или признает и трубку бросит? И поди знай еще, что хуже.
    - Ма!- засмеялась тринадцатилетняя дочка, вваливаясь на кухню с рожком мороженного в руке.- Ты собралась учиться гитаре?!
    - Да,- твердо сказала Зинаида Артемьевна, решительно набирая номер.

    2


    Тихонова Т.В. Воспоминания Бамбуковой Флейты   10k   "Рассказ" Проза, Фантастика

       Свалка всегда свалка, какою бы она ни была, где бы она ни находилась. На окраине большого города, на обочине дороги или та, которая числилась за Старьевщиком по имени Время. Здесь всегда бродила длинноногая, унылая Скука. Плесень ее прикосновений потом долго жила в душах несчастных. Озноб пробирал местных обитателей, когда она приближалась. И лишь эта покачивающаяся, медлительная фигура удалялась, как кто-нибудь особо словоохотливый цедил сквозь зубы:
      - Вот же... ссску-у-ука какая! Ходит и ходит... Что ходит? Чего вынюхивает?..
      - И-эх, старик бы пришел, - прошептал кто-то за спиной.
      - А ты, вот ты, - оборачиваясь, словоохотливый уставился в собеседника, - видел его? Какой он?
      - Из просветленных.
       Разговорчивый обшарпанный Ундервуд, а это был именно он, чакнул клавишей в ожидании пояснений, но пояснений не последовало, и он повторил попытку:
      - Ху из ис просветленный?
      - Еретики вот кто они такие, - лязгнул стальной дамский Корсет, он утверждал, что он полиглот и знает даже латынь, - все еретики!
       Тот, от кого все ждали теперь ответа, молчал. Его худое вытянутое туловище было кругло, длинно и узко. Странное создание с пятью отверстиями в передней части и одним - в задней. Молчаливое и устремленное в себя. А куда же еще, если за все время от него не слышали ни звука? Или от нее?
      - Вас ист дас еретики? - суетливо прочакал Ундервуд.
       Тишины он не выносил. Скучный ему достался конец очереди, здесь почти всегда молчали. Только в пустотелом существе, в его тощем теле, иногда завывал ветер. Или это только казалось. Но звук тоскливый раздавался в тишине вдруг. Ундервуд пугался и начинал беспокойно ерзать клавишами. Вот и теперь он уже отчаялся услышать ответ и замолчал. Однако непонятное существо вдруг заговорило:
      - Он тот, кто составляет хроники Акаши.
       Женский Корсет поперхнулся. Его металлические средневековые челюсти ржаво и гневно проскрипели:
      - На костер!
      - О Майн Гот, а это еще что такое?! - завопил Ундервуд.
      - Вселенская свалка вещей и событий, пишущая машинка, или вселенская библиотека, - свистяще вздохнуло существо.
      - Ну-у, - протянул Ундервуд.
      - Просветленный может легко читать оттуда, - чувствовалось, что Тощая Длиннота разговорилась. - А чтобы достичь просветления, достаточно сыграть на сякухати.
      - Вас ист дас?
      - Это я.
       Скромное молчание.
      - На костер, всех на костер! - зашипел испанский Корсет, но его уже никто не слушал.
      - Кто-то принимает меня за тэмпуку, кто-то за хитоёгири, а я - гагаку. Ведь это так просто...
      - Гагаку, - насмешливо повторил Ундервуд, ему досаждала высокомерная отстраненность собеседника.
       Флейта пропустила насмешку мимо того, что могло быть ушами:
      - У гагаку шесть отверстий и делают её из тонкого бамбука, - торопливо, словно боясь, что её прервут, заговорила она, - у тэмпуку пять отверстий, но она много короче нынешних, и утагучи у неё другой, как у мундштука китайской флейты сяо, а хитоёгири легко отличить, её делали из одного колена бамбука, - она помолчала и нерешительно добавила: - вот вы, вы все тут ждете старьевщика, словно он ответит на все ваши вопросы...
       Ответом было насупленное молчание. Но Флейта уже не могла остановиться:
      - Я всего лишь расскажу вам притчу...
      - Это лучшее, что ты можешь сейчас сделать, иноземец, - Ундервуд все-таки совсем не выносил тишины.
       Он замер, отпустив все свои клавиши, как солдат по команде вольно, и приготовился слушать.
      - Однажды Цы Фу, отправившийся на поиски учителя, забрел в Мертвый лес.
      - Вас ист дас цы фу, вас ист дас мертвый лес? - возмущенно затараторил Ундервуд.
       Но Флейта уже не слушала его, как впрочем и до этого.
      - Долго блуждал он среди мертвых деревьев-великанов, удивлялся отсутствию птиц и зверей, треска насекомых среди черной пожухлой травы. И неожиданно для себя увидел детей. Семь маленьких мальчиков в разноцветных одеждах и с корзинами в руках. Они шли цепочкой по тропе и быстро удалялись от него. Цы Фу удивило присутствие детей в столь мрачном месте.
       Пошел мелкий, холодный дождь. Внутри Флейты что-то жалобно всхлипнуло. Но, помолчав, она продолжила:
      - И Цы Фу бросился догонять их. Он хотел спросить детей, что они здесь делают. Но сколько он не прибавлял шаг, дети, которые, казалось, шли не торопясь, не становились ближе. Он бежал за ними ночь и еще целый день. И совсем выбился из сил. Еще он вспомнил, что давно не ел и не спал. Но прилечь в Мертвом лесу было негде, везде были колючки и громоздились холодные черные камни...
      - Чистилище, известно, - буркнул испанский Корсет.
      - ...И Цы Фу решил спать стоя. Так и проспал он всю ночь, стоя у дерева. А когда утром открыл глаза, дети стояли перед ним.
      - Дас ист фантастиш, - воскликнул Ундервуд,
      - Да, пишущая машинка, - тоненько вздохнула Флейта, и Ундервуд растерянно подумал, что дудка-то, похоже, девица, - это удивительная история, в конце которой Цы Фу обретет учителя и ответит на все свои вопросы. Ну, или почти на все. Так вот, едва открыв глаза и увидев детей перед собой, он забросал их вопросами: "Кто вы, почему я вас не мог догнать и что вы делаете в Мертвом лесу?" На что ему мальчик в желтых одеждах ответил:"Нельзя найти ответ на вопрос, если тебя одолевают множество вопросов". Цы Фу запомнил это. "И все-таки, кто вы?", - спросил он опять. "Мы семь старцев", - был ему ответ. "Какие же вы старцы, если всякому, кто увидит вас, совершенно ясно, что вы дети? ", - удивился Цы Фу. "Чтобы увидеть истину, двух глаз недостаточно", - ответил ему мальчик в фиолетовых одеждах. Цы Фу запомнил и этот ответ. И спросил то, что так озадачило его вчера: "А почему я так и не смог вчера вас догнать, уважаемые старцы?" "Все, что случается, происходит вовремя. Нельзя никуда опоздать, и нельзя ничего опередить", - был ему ответ... - Флейта помолчала и добавила, - старик по имени Время явится, когда придет тому время, пишущая машинка.
       Флейта затихла. По бамбуковому туловищу барабанил дождь, эхом отдаваясь в пустой ее узине.
      - И что? Вовремя... Нельзя опоздать... Нельзя опередить... - с ржавой издевкой раскатился смехом Корсет. - Все это суть проделки дьявола. И за все грядет возмездие...
       Ундервуд счел за благо промолчать. Этот ядовитый гражданин казался ему опасным. А Флейта опять ушла в себя. "Как улитка в раковину", - подумал Ундервуд, но как это, он не знал. Ему лишь казалось, что это очень подходит к Флейте. Самодовольный же Корсет продолжал взахлеб, воспоминания уже не давали ему молчать:
      - Носила меня как-то одна прелестная донна. В те памятные времена девицам не должно было себя напоказ выставлять. А уж я ее держал в ежовых рукавицах. Помню, эта была белокожа и пышна формами. Уж, как ее затягивали в меня! Сознание теряла. Но блудливые мысли, видимо, ей не давали покоя. Игрива была нравом и глазами, чувствительна. Допускала страшные вольности, как я её не щипал за... хе-хе... прелестные бока... Один, особенно назойливый идальго долго елозил по мне вожделенными руками. Бормотал разные сладострастные пакости. Тьфу! Я наслаждался его бессилием. А она млела и таяла. И что?! Я был сброшен! Девица осталась в одной восхитительной рубашонке. Ее чудные босые ножки мелькали у меня перед носом, а я ничего не мог поделать!.. Но хороша была, мерзавка!
      - Какая прелесть, - пробормотал Ундервуд, его клавиши от удовольствия отвисли и подрагивали от предвкушения.
       - Возмездие не заставило себя долго ждать, - мрачно сказал Корсет. - Донну сожгли.
       Сякухати вздрогнула. Что-то там внутри ее опять всхлипнуло, тоскливый нежный звук еще долго звенел в воздухе.
      - Но... Как же так? За что? - спросила она тихо.
      - За блуд, известно, - последовал быстрый, самодовольный ответ.
       Болтающийся, покрытый ржавчиной боковой Шарнир Корсета пробормотал:
      - Вольно же вам так думать, сир.
      - Тебе слова не давали, - Корсет побагровел от злости.
       Или это закат растекся от горизонта багровыми лужами. А Ундервуд с Сякухати воскликнули в голос:
      - Но что же стало с этой донной, уважаемый?!
      - Донна Манола была обворожительна, - Шарнир задумчиво скрипел всеми суставами, сырая погода не шла на пользу старым костям, - и я часто давал слабину, когда ее нежные ручки пытались справиться с сиром, - тут Шарнир опасливо покосился на мрачно молчавшего Корсета. - Но у дона Руиса, увы, была жена. Она донесла в тот вечер святой инквизиции, что наша донна - ведьма...
       Ветер тоскливо завыл в нутре старой бамбуковой Флейты.
      - Для доказательства хватило упоминания, что донна Манола бродит в полнолуние по дому, и что после ее появления у старой Иды, у той заболела и умерла внучка. А донна Манола лишь принесла им немного хлеба и оставила несколько золотых монет, чтобы вызвать врача девочке!.. Помните, сир?!
       Корсет вредно молчал.
      - Ида на допросе подтвердила показания донны Руис, - сказал Шарнир и усмехнулся, - попыталась бы она поступить иначе. Ее сожгли б вместе с донной Манолой! К тому же... О, глупые, глупые люди! - горько воскликнул Шарнир, - у донны Манолы были чудные рыжие волосы... Ее сожгли на рассвете. Бедняжке дважды разжигали костер, погода в то утро была сырая...
      - Да-а, - глубокомысленно и тоскливо протянул Ундервуд.
       Больше он ничего не сказал. А Сякухати всхлипнула и запела. Тонкий звук колокольчика долго звенел над землей. Пока не прервался жутким скрежетом. Корсет развалился напополам, и болтавшийся на честном слове Шарнир упал в лужу.

    3


    Пик А. Летний сон мотылька   18k   "Рассказ" Фэнтези, Постмодернизм


    Спящий мотылек!
    Что увидел он во сне?
    Крыльями взмахнул.
    (Тиё)(1)

    ***
    "Сегодня, около 9 часов утра, на пляже, находящемся под моей юрисдикцией, были найдены трупы двух неизвестных мужчин без видимых признаков насильственной смерти. Как выяснилось, они остановились в гостинице Кунио Китамуры. Согласно его показаниям, вчера, около полуночи, к нему постучались двое приезжих. Так как уже стемнело, гости попросились переночевать. Увидев, что эти люди - мирные путешественники, господин Кунио, конечно, предоставил им комнату. Утром эти двое покинули свой номер еще до рассвета. Расследование будет продолжено после тщательного осмотра места преступления..."
    (Из рапорта Инспектора Они Сузуки)

    ***
    ...Близнецы прибыли на Окинаву только к вечеру и тотчас же слились с толпами туристов, заполонившими остров. В канун празднования Хиякки Яко(2) курорт казался особенно оживленным. В это время года несметное множество отдыхающих, подобно крабикам-сиоманэки, направлялись к морю. Словно совершали некий магический ритуал, ритуал поклонения морю, морской воде. Людское многоголосие сливалось в ушах в единый гул, сродни тому, что слышишь, когда прижимаешь к уху морскую раковину. Трудно было сказать, преобладал ли в звуковом фоне курорта шум прибоя или гул толпы.

    Как и следовало ожидать, все гостиницы в Нахе были переполнены. Поэтому следующие три часа Хан-Кагэ(3) и Кагэ(4) потратили в поисках ночлега. По дороге за ними увязался робкий Бэтобэто-сан, вероятно пытавшийся предложить свои услуги. Но, как и полагается подобным существам, он был молчалив и не заметен глазу, а потому толку от него было мало. В конце концов Хан-Кагэ надоело постоянное топтание у него за спиной, и он вежливо, но решительно отвадил докучливого компаньона.
    - Бэтобэто-сан, пожалуйста, проходи! - За спиной раздался огорченный вздох, и шаги стихли(5).
    Тем не менее на город уже мягко спустились сумерки, и близнецы настороженно поглядывали на одиноких Дзёре-гумо, появившихся на улице. Попадись они в сети к такой красавице - одними деньгами не откупились бы.(6)

    Когда усталые путники наконец нашли пристанище, уже давно стемнело. Хозяин миншуку(7), согласившийся приютить их, не смотря на поздний час, оказался довольно приветлив. Пока он принимал плату за ночлег и показывал им комнату, старик успел немного рассказать о себе. Звали его Кунио, в молодости он был ныряльщиком и поселился здесь совсем недавно. В тех местах, откуда он приехал, ныряльщиков и ныряльщиц называли одним словом - ама. Хотя мужчину-ама братьям до этого встречать не приходилось(8). Хан-Кагэ подумал, что он и сам в определенном смысле - ныряльщик за жемчугом, до последнего вздоха следующий зову глубины, способный в море людей найти именно того человека, с кем ему предназначено встретиться.

    Комнатушка оказалась обставлена довольно скромно. Столик для чаепития, да два матраца, постеленные на татами - вот и все. Притом убежище пришлось делить с еще одним квартирантом - из ванной комнаты доносилось довольное чавканье Ака-намэ. Похоже, Кунио-сан не слишком следил за санитарией в номерах специально на тот случай, если квартирантом окажется именно такой гурман(9). Впрочем, обстановка братьев мало волновала.

    Близнецы выпили чаю, после чего Кагэ молча уселся у окна. В последнее время он был ужасно немногословен, и это беспокоило Хан-Кагэ. Об оконное стекло бился ночной мотылек, прилетевший на свет лампы.
    - Вот так и мы, - вдруг прервал молчание Кагэ. - Летим сквозь время и расстояния, сквозь целые миры, на этот огонек. Зачем?
    Хан-Кагэ прилег на матрац. Казалось, усталость многих лет, проведенных в Пути, вдруг навалилась на него.
    - Потому что мы не можем иначе, - наконец ответил он брату. - Это наша суть, наше предназначение.
    Нет, сейчас они не имели права расслабляться. Ведь Цель была уже так близка. Он посмотрел на часы - четверть после двух. Пора(10). Хан-Кагэ закрыл глаза и привычным усилием воли потянулся к той, к которой шел уже так давно...

    ***
    ... Покидая на рассвете возлюбленную, Пьер не слишком заботился о своем наряде. Не беда, если прическа и дорогой костюм будут у него в беспорядке, - кто в такой час увидит и осудит его, успешного французского бизнесмена в Киото? Когда ранним утром наступала пора расставанья, он медлил подняться с любовного ложа и тяжело вздыхал. О, как бы он был счастлив, если б утро никогда не пришло! Сидя на постели, он не спешил натянуть на себя одежду, но, склонившись к Рэйко, шептал ей на ушко то, что не успел сказать ночью. Потом он приподнимал верхнюю часть решетчатого окна и шел к двустворчатой двери.
    - У меня сегодня так много дел. Но как томительно будет тянуться день! - говорил он ей и тихо выскальзывал из дома, а она провожала его долгим взглядом.
    Ему такое прощание очень нравилось, а ей давало возможность надеяться. Они действительно были бы довольно красивой парой, хотя он никогда на ней не женится. Ведь она была гейшей, а он - ее данна(11). И их возможности были расчерчены вековой традицией в пределах ее покорности и его покровительства.

    Она уже привыкла, что Пьер всегда был занят и только по ночам позволял себе расслабиться в разговорах с ней и насладиться ее песнями. Рэйко пела не так, как это делают песенники, знающие, что их слушают. Но пела, как заливаются птицы, очевидно, потому, что звуки эти ей было так же необходимо издавать, как необходимо было затем отдаться его ласкам. Звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, очень женские, заунывные, и лицо ее при этом бывало очень серьезно. Она любила говорить и говорила хорошо, украшая свою речь ласкательными выражениями и поэтичными сравнениями, которые, Пьеру казалось, она сама выдумывала. Но главная прелесть ее рассказов состояла в том, что в ее речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия.

    Больше всего французу нравился японский фольклор. В юности, еще будучи майко(12), Рэйко любила слушать сказки, которые рассказывала им по вечерам их почтенная окасан(13). Волшебные существа, зловредные призраки и ужасные демоны до такой степени будоражили живое воображение девочки, что после этих историй ей часто снились кошмары. Тем не менее, она снова и снова просила добрую окасан, которая любила бойкую, но болезненную девочку, поведать ей очередную сказку. Теперь, много лет спустя, она рассказывала те же страшные истории Пьеру. А он радостно улыбался, так же жадно слушая сказки ее народа, вставляя слова и задавая вопросы, чтобы уяснить себе смысл рассказанного.

    В такие моменты она вспоминала, что еще недавно, до встречи с Пьером, все было иначе. На обратном пути после нечастых чайных церемоний она заворачивала в храм повиниться перед своими богами. В храмах часто готовились к праздникам, и жительницы древней столицы тянулись туда одна за другой. "Посмотрите на них, - думала она, - большинство - нынешние модницы. Ни одной нет, что пришла бы на поклонение в храм, заботясь о своей будущей жизни. Желают они лишь превзойти друг друга нарядом да похвалиться своей внешностью". Рэйко же приходила попросить прощения за профанацию священного искусства. За разбазаривание самой себя.

    Она, гейша, была прекраснейшей из женщин. Потому что ее искусство и было ее душой, ее единственным инструментом. С девятилетнего возраста оно обтесывалось и обстругивалось, укрощалось и шлифовалось единственно ради притягательности ее колдовства. Под раскрашенной бледной маской и ярким кимоно в гейше жило волшебство. Но в наши дни оно стало нежизнеспособным, ненужным. К тому же Рэйко часто болела и чувствовала слабость. Так, оставшись висеть между небом и землей, между узлом пояса сзади или спереди(14), она в отчаянии обратилась к туризму. Вышла на улицы и начала торговать своим единственным достоянием под вспышки фотоаппаратов туристов. Она просто стала частью "Местного Колорита".

    Но теперь у нее был Пьер. Рэйко развлекала своего данна допоздна, а потому утром спала как убитая. И ей опять снились две тени, летящие на свет ее лампы...

    ***
    ... Очнувшись, Хан-Кагэ заметил, что место у окна теперь пустовало. "Когда я ухожу из дому, - недовольно подумал он, - то всегда сообщаю об этом брату. А он и не думает отчитываться, куда и насколько уходит". В принципе, это было не важно - братья, связанные незримой нитью сознания, всегда знали, где каждый из них находится и что с ними происходит. Именно это знание и тревожило сейчас Хан-Кагэ. Он уже давно заметил изменения в настроении брата: тот стал задумчив и молчалив. Хотя этого и стоило ожидать - никто не пожелал бы быть палачом, пусть даже призванным самой жертвой. Но разве они сделали этот выбор?

    Ведь никто не виноват в том, что после сказок старухи Макику девушку Рэйко стали мучить кошмары. В одну летнюю ночь ей приснилось, что грозный Гюки выпил ее тень(15). Она проснулась от собственного крика и почувствовала облегчение, только когда осознала, что это был лишь сон. Она и не догадывалась, что в тот самый момент где-то в другом мире, в другой жизни появился он - Хан-Кагэ. Будучи истинным Гюки, он сам не знал, куда направлялся, не ведал, где для него польза, а где вред. Он просто сосредоточился на одном - на Пути, на Цели. Найти ту, которая его создала, и исполнить приговор, вынесенный ею самой себе. Только тогда он мог обрести покой, уйти в небытие, в Бездну, породившую его. Вот почему для Хан-Кагэ не существовало преград: ни времени, ни расстояний.

    Но ему было не суждено нести бремя Пути в одиночестве. Хан-Кагэ и сам не помнил, когда именно их стало двое. У него никогда не было родителей, посему и братьев быть не могло. Возможно Кагэ тоже являлся созданием Рэйко? Но, наблюдая за собой, Хан-Кагэ сразу понял, что создал Кагэ сам, хотя каким образом он это сделал, он мог лишь смутно догадываться. Некоторые моменты указывали на то, что он создал Кагэ из собственного жизненного материала и воспоминаний о людях, ставших воспоминаниями. Его взгляд превратился вo взгляд Кагэ. Хан-Кагэ был доволен, что этот "глаз" наблюдал за ним. Благодаря ему он следил за собой, жил с верой, что, подражая Кагэ и тем самым стремясь к нему приблизиться, он станет таким, как он, станет им. Это было неким пробуждением, вызванным желанием увидеть истину.

    В мире чудес, в котором Хан-Кагэ жил, все имело безупречный, но скрытый смысл. Как-то во сне он глядел на себя со стороны и удивился, будто, шагая по людному проспекту и разглядывая лица и фигуры людей, вдруг в витрине лавки или в глубине, в широком зеркале за строем манекенов увидел себя. Хан-Кагэ знал, что нет ничего удивительного в том, что человек, которого он наблюдает со стороны, есть он сам. Он чувствовал, что этот человек ему близок, и питал к нему какую-то невероятную теплоту, искреннюю расположенность и любовь. Хан-Кагэ понимал, насколько Кагэ раним, несчастен, грустен и в каком безвыходном положении он находится. Ему хотелось, как старшему брату, защитить Кагэ, взять под свое крыло этого трогательного ребенка, это многострадальное доброе существо.

    Сейчас брат был неподалеку, Хан-Кагэ это чувствовал. Поднимаясь, взглянул на часы - 4:20. "Как символично, - подумал он, - мертвая душа"(16)...

    ***
    - Я так и знал, что ты решил прокатиться до того самого пляжа, - добродушно заметил Хан-Кагэ. - Хозяин вчера говорил, что уж больно тут хороши восходы.
    Кагэ не обернулся и не ответил, он продолжал любоваться рассветом. Старший брат присел рядом с ним на прибрежный валун, и они стали смотреть, как алая капля солнца поднимается из моря.

    После затянувшейся паузы Хан-Кагэ спросил у Кагэ на языке, понятном лишь им двоим:
    - Раньше ты двигался, теперь ты стоишь на месте, раньше ты сидел, теперь стоишь. Почему ты так непостоянен в своих поступках?
    Подумав, Кагэ ответил:
    - А не потому ли я такой, что я от чего-то завишу? А может, то, от чего я завишу, тоже от чего-то зависит? Может быть, я завишу от чешуйки на хребте змеи или от крылышек цикады? Откуда я могу знать, почему я такой или другой?
    Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо.
    - Ты не хочешь ее смерти, - кивнул старший брат. - Но смерть есть великое пробуждение, после которого узнаешь, что есть великий сон. Так откуда тебе знать, не раскаивается ли мертвый в том, что прежде молил о продлении жизни?
    - Обязательно ли кто-то из нас должен быть прав, а кто-то не прав? - возразил младший брат. - Или мы можем быть оба правы или не правы? Просто я не могу взять ее жизнь.
    А потом добавил с грустной и слегка виноватой улыбкой:
    - У тебя слабая Тень, Хан-Кагэ(17)...
    - Но почему же ты именно вчера вечером на это решился? - прервал его старший брат.
    - Почему? Смешно спрашивать. Потому что осудил себя на смерть, в пять часов утра, здесь на рассвете. О, Хан-Кагэ, повторяю тебе с кровью сердца, многое я понял в эту ночь! Осознал я, что не только жить убийцей невозможно, но и умирать убийцей невозможно... Нет, брат, умирать надо честно!

    Хан-Кагэ опять только кивнул, и они еще какое-то время сидели молча, наблюдая, как Великий Змей Аякаси(18) описывает в утреннем небе гигантскую дугу. Восходящее солнце играло багряными бликами на маслянистых боках чудовища. Мир готовился к очередному празднованию Хиякки Яко.

    - Баку кураэ, - наконец отчетливо произнес Кагэ, - Баку, Пожиратель Кошмаров, съешь мой сон...
    - Баку кураэ, - повторил за ним старший брат...
    - Баку кураэ, - прошептали губы спящей Рэйко(19)...

    7 Марта, 2008

    Примечания:

    1) Тиё-ни (Тиё из Кага, 1701 - 1775) - японская поэтесса, наиболее известная из женщин-хайдзинов. назад...
    2) Хиякки Яко - "Ночной Парад Сотни Демонов" назад...
    3) Хан-Кагэ(японск.) - полутень назад...
    4) Кагэ(японск.)- тень назад...
    5) Бэтобэто-сан - призрак. Если ночью вы слышите за собой шаги, но позади никого нет, скажите: "Бэтобэто-сан, пожалуйста, проходи!". назад...
    6) Дзёре-гумо - симпатичная девушка днем, а ночью - паукообразный монстр, расставляющий сети на людей. назад...
    7) Миншуку - небольшой традиционный отель. назад...
    8) По традиции ныряльщики в Японии обычно женщины. назад...
    9) Ака-намэ("слизывающий грязь") - домовой, появляется в тех банях, где давно не было уборки, питается антисанитарией. назад...
    10) Согласно японцам, летом между 2 и 3 часами ночи граница между миром живых и мертвых тоньше всего. назад...
    11) Данна - покровитель гейши назад...
    12) Майко - гейша-ученица назад...
    13) Окасан - хозяйка в доме гейш, "мама" назад...
    14) У настоящих гейш пояса завязываются сзади, а у "постельных гейш" - спереди, чтобы меньше возиться. назад...
    15) Гюки - химера, нападает на людей, выпивая их тени. После этого жертвы начинают болеть и вскоре умирают. Наметив жертву, гюки будет преследовать ее до края Земли. назад...
    16) Суеверные японцы опасаются номера 420, он звучит как "ши-ни-реи", что означает "мертвая душа". назад...
    17) Кагэ (тень, свет, образ) - душа живого и усопшего человека. Выражение "у него слабая тень" ("кагэ га усуй") означает, что человек при смерти. назад...
    18) Аякаси - гигантский морской змей, покрыт слизью. Проплывая над лодками, образует телом арку. назад...
    19) Баку - добрый демон, спасает людей, пожирая либо сами кошмары, либо злых духов, их принесших. Призывая его, необходимо троекратно произнести "Баку кураэ!" ("Баку, съешь мой сон"). назад...

    4


    Ямбо Легенда о горе Ай-Петри   13k   "Рассказ" Сказки


       Словно молчаливый страж замерла гора Ай-Петри над побережьем Черного моря в районе Мисхора и Алупки. Приметная зубчатая вершина горы видна издалека и с моря, и с берега. В солнечную погоду вершины над яйлой Ай-Петри золотят утренние лучи, а в ненастную погоду за зубцы Ай-Петри цепляются дождевые облака, словно гора пытается задержать нависающие над ней тяжелые, иссиня черные грозовые тучи.
      
       Много ходит легенд об этой горе. Вы наверное слышали, или читали, и легенду о жадной старухе, которая выпила слишком много молодильной воды из источника на Ай-Петри, и превратилась в младенца. И легенду о юных влюбленных, которые решили спрыгнуть с этой горы, чтобы не расставаться, а спрыгнул только один юноша по имени Петр. И легенду о святом Петре, который заблудившись в Черном море с вершины этой горы высматривал путь домой, а потом в честь него и назвали гору (ведь в переводе с греческого Ай-Петри это святой Петр). Но, вот откуда появилась сама гора, вы, наверное, не знаете. Хотите узнать? Тогда слушайте.
      
       Было это очень давно, много тысяч лет тому назад, когда по горам и равнинам Крыма бродили удивительные животные, а люди только - только осваивали этот чудесный и благодатный край. Одно из человеческих племен пришло тогда к побережью Черного моря, и осело где-то между современными Мисхором и Алупкой. Люди ставили свои хижины чуть поодаль моря, на утесах, чтобы их дома не повредили морские шторма, и затем на утлых, выдолбленных из сосновых стволов, лодчонках отправлялись в море на рыбалку. Как бы ласково ни выглядело Черное море, как бы не переливалось оно разными цветами, от ярко голубого до темного зеленого, оно бывает еще и злым и жестоким. Люди из племени Кеми (назовем их так) всегда старались задобрить море. Они принимали его за одно, очень большое и могучее божество.
      
       Перед каждым выходом в море люди Кеми собирали для моря дары. Зимой - пахучие с белыми ягодами ветки можжевельника. Весной - похожие на пушистые сине-фиолетовые звездочки с желтой серединкой цветы прострела, трубчатые цветы смолевки, нежные синие и желтые цветы горных фиалок. Летом ягоды ежевики, костянки и малины. Осенью - ягоды кизила, и сосновые шишки. Все это подносили в дар морю, опуская в волны с лодок, стараясь так задобрить и умилостивить это могучее, щедрое, но порой злое и коварное божество.
      
       Люди племени Кеми дружили с дельфинами. Они принимали их за слуг морского божества. Для дельфинов оставляли рыбу, или другие дары моря, а дельфины нередко указывали людям путь между острыми подводными скалами, или места где были большие косяки рыбы.
      
       Однажды, после сильной бури, девушка из племени Кеми по имени Нэйя гуляла с подругами по берегу моря, собирая выброшенные волнами водоросли и крабов, которые люди Кеми принимали за ответные дары моря в ответ на их подношения. Вдруг Нэйя услышала жалобные крики дельфинов, которые доносились из-за небольшой гряды скал.
       Бросившись вплавь Нейя добралась до маленькой бухточки, где на берегу лежали три дельфина.
      
       Никто до сих пор точно не знает, почему выбрасываются на берег дельфины. Люди племени Кеми считали это проделками злых духов. Частенько во время шторма или бури, они слышали, как от прибрежных скал доносится жалобный голос дельфинов. "Это злые духи хотят обмануть людей моря - дельфинов" - говорили люди Кеми. А может это просто ветер и волны, гуляя в расщелинах скал, издавали звуки очень похожие на сигнал бедствия дельфинов. Но, так или иначе, иногда, слыша эти звуки, дельфины спешили на помощь своим якобы попавшим в беду сородичам, и попадали на берег.
       Видимо так случилось и в этот раз. Нейя пробовала сдвинуть дельфинов, но ей это не удавалось. И тогда она поплыла обратно. За подмогой. Вскоре, она вернулась с подругами, и они все вместе отнесли по очереди всех трех дельфинов в море.
      
       Дельфины уплыли не сразу. Они кружились возле девушек, щелкали и свистели, тыкались блестящими на солнце носами в их ладони. А потом, девушки в сопровождении дельфинов поплыли назад, из бухты. Когда девушки уже выходили из моря, самый большой дельфин вдруг ткнулся носом в ноги Нэйи и быстро что-то застрекотал и защелкал на своем дельфиньем языке. И вдруг, Нейя поняла, что понимает этот язык. Нет, она не могла распознавать ни свист, ни щелчки, но в ее голове чудесным образом это все складывалось в слова.
       - Спасибо моя сухопутная сестра за то, что спасла меня и моих братьев. Если тебе или людям твоего племени будет нужна помощь, приди к морю, опусти в волны руку, щелкни три раза пальцами, и зови меня. Зови Тррщчика Тррчщики. Зови, и я приду на помощь, - сказал дельфин.
       А потом, дельфины, сделав еще круг возле девушек, приветливо махнули хвостами и скрылись в сине-зеленых волнах.
      
       Сколько лун прошло с тех пор никто не знает, но вот однажды с далеких северных краев к месту обитания Кеми пришло племя Тарнаев. Это были выносливые, сильные, но очень жестокие люди. Первые два человека, разведчики из племени Тарнаев, пришли к хижинам людей Кеми. Люди Кеми удивились невиданным дотоле пришельцам, но приняли их, накормили, и уложили спать в отдельной хижине.
      
       На следующий день незваные гости сидели возле хижины, внимательно наблюдая за жизнью людей Кеми. Везде кипела работа, мужчины чинили рыболовные снасти и смолили лодки. Женщины готовили еду. Старики возились с малыми ребятишками. На людей племени Тарнаев никто не обращал внимания. Нейя с подругами пошла собирать ягоды. Солнце стояло высоко, было очень жарко, ни облачка в светло-голубом небе, и Нейя, сидя в тени густых кустов малинника, не заметила как уснула. Проснулась она от странных звуков. Двое незнакомцев, те, что вчера пришли в поселок племени, стояли невдалеке, и о чем-то переговаривались на своем языке. Нейя не понимала этот язык. Но опять в ее голове зазвучали слова.
       - Это хорошее место, - говорил один из пришельцев, - скоро сюда придет все наше племя, и тогда мы убьем всех мужчин, детей и стариков этих рыбаков, заберем себе всех их женщин, их дома, лодки, и все остальное.
       - И сами будем здесь жить , - согласился второй. - А теперь пошли обратно.
      
       И они ушли. В племени Кеми никто не обратил на это внимания. Иногда к ним забредали люди из соседних племен, их кормили, давали кров. Так же как поступали и соседние племена, если к ним забредали охотники племени Кеми.
      
       Нейя побежала к старейшинам племени, и рассказала им все то, что слышала от незнакомцев.
       Но старейшины не восприняли ее рассказ всерьез.
       - Ты просто перегрелась на солнце, тебе напекло голову, вот тебе и почудилась, - сказал самый главный старейшина. Иди лучше к морю, остудись.
      
       И Нейя пошла к морю. Долго сидела она у моря. "Неужели мне на самом деле почудилось", - думала она. И тут она вспомнила, что когда слушала разговор незнакомцев, ей на левую руку сел комар. Нейя тогда и не шелохнулась, не желая выдавать свое присутствие. Она тут же посмотрела на свою левую руку, и чуть повыше локтя увидела маленькое красное пятнышко. "Значит мне это не приснилось", подумала Нейя, - "что же мне делать, как предотвратить беду". И тут она подумала о спасенном дельфине и его обещании.
      
       Девушка зашла по колено в море, опустила в море свою ладонь, три раза щелкнула пальцами, и громко позвала:
       - Тррщчика Тррчщики! -Тррщчика Тррчщики!
      
       Примерно через двести ударов сердца она услышала ответный стрекот. Перепрыгивая волны к ней мчался дельфин Тррщчика Тррчщики. Дельфин подплыл и потерся носом о руки девушки.
       - Что случилось, зачем ты меня звала, моя сухопутная сестра? - спросил дельфин.
       И девушка рассказала ему все, что слышала от незнакомцев.
       Дельфин задумался, а потом сказал:
       - Иди в свое племя, пусть люди собирают весь скарб, забирают лодки, и уходят вон к той возвышенности, скажи им, что будет большая буря, которая может смыть все в море. Скажи им, что это послание от людей моря. Сами не уходите с той возвышенности, чтобы не случилось.
       И ударив о воду хвостом, дельфин уплыл в море.
      
       Нейя сделала все так, как сказал дельфин. Зная о ее необычайных способностях, на этот раз старейшины поверили ей. Племя Кеми собралось и ушло от берега моря. Примерно через день на это место пришли воины племени Тарнаев. Они очень удивились не застав племя Кеми на месте, но никуда не ушли, расположись в жилищах Кеми и стали ждать. А ночью началась страшная буря. Ураганный ветер вырывал с корнями деревья, морские волны как голодный зверь набрасывались на сушу, и под их мощными ударами крошились скалы. Молнии кривыми разлапистыми стрелами вспарывали черное небо.
      
       Но, люди племени Тарнаев не боялись бурь. Там, откуда они пришли, такая погода была не редкой. Они знали, что буря рано или поздно закончиться, и терпеливо ждали укрывшись в жилищах племени Кеми.
      
       Буря невиданной силы бушевала ночь и день, и еще ночь и только к утру второго дня стих ветер, перестали терзать берег волны моря. Но только люди племени Тарнаев вышли из захваченных ими жилищ, как вздыбились воды моря, и на берег медленно вышло огромное, как гора существо. Оно напоминало огромнейшего ящера с головой дельфина. Задрожала земля от тяжелой поступи этого животного, когда оно ступило на берег. Люди из племени Тарнаев бросились наутек. Но бежали они к тем холмам, на которых укрылось племя Кеми. Существо с головой дельфина двинулось вслед за ними. Люди племени Тарнаев бежали не останавливаясь. Дойдя до тех холмов, на которых укрылись люди Кеми, существо устало легло на землю. Люди Кеми издалека рассматривали чудесное животное, но близко подойти боялись. И только Найя узнала знакомую морду дельфина, и смело подошла к голове необычного зверя.
      
       Дельфин Тррщчика Тррчщики, а это был он, рассказал Найе что по просьбе дельфинов морской бог устроил бурю. Но когда и буря не помогла выгнать пришельцев, Тррщчика Тррчщики попросил чтобы его превратили в огромного зверя способного испугать захватчиков. Люди Тарнаев, которые убежали не так далеко, увидев как девушка из племени Кеми общается с огромным грозным зверем, навсегда ушли с тех мест.
       А дельфин Тррщчика Тррчщики медленно вернулся в море.
      
       С той поры прошло примерно две сотни лун. Племя Кеми жило на том же месте. Найя к тому времени встретила красивого парня, у них родились и подрастали дети.
       И вот однажды от соседнего племени прибежал гонец, и сообщил, но на одно из соседних племен напали враги. Они грабят и убивают всех на своем пути, и нет от них никому пощады, ни старым, ни малым.
      
       И снова пошла Найя к морю, и снова позвала она Тррщчика Тррчщики. И на этот раз дельфин велел собраться всем прибрежным племенам на тех же холмах и ждать. Через день, как и прошлый раз, вздыбилась горами морская вода, задрожала земля, и вышел из моря огромный, могучий зверь с головой дельфина. Вышел и, пройдя примерно триста полетов стрелы, лег среди холмов. Когда Найя подошла к голове Тррщчика Тррчщики, он велел всем людям окрестных племен взобраться на его спину. Люди так и сделали, взобравшись по длинному хвосту зверя на его спину. А когда пришли враги и тоже захотели взобраться на спину Тррщчика Тррчщики, могучим ударом длинного хвоста он разметал всех врагов. В страхе и ужасе бежали враги. Когда все закончилось, и люди спустились на землю, Тррщчика Тррчщики попытался встать, но не смог. Подозвал он тогда Найю и сказал ей:
       - Стар я стал, силы оставляют меня, а под тяжестью людей я так вгруз в землю, что не подняться мне уже отсюда никогда. Буду я спать тут. Но, если тебе когда ни будь понадобится помощь, возьми вот это, - и тут дельфин выплюнул на землю к ногам Нейи камешек с орнаментом волнообразных полос, - потри три раза и назови мое имя.
       А теперь я буду спать.
       Дельфин положил голову на землю, и уснул.
      
       Прошли века, спина дивного спящего зверя покрылась растительностью, но до сих пор шесть месяцев году над горой стоят туманы, это дышит дивный спящий зверь Тррщчика Тррчщики, чью дельфинью голову можно увидеть справа, если смотреть со стороны моря.
      
       Вы конечно спросите: А что же произошло с тем самым волшебным камнем который дал Нейе Тррщчика Тррчщики? И откуда на плато горы появились вершины? Конечно же, я вам все расскажу, но это уже совсем другая легенда...
      
      
      
       ---------------------------------------------------------------------------------------------------------
       Яйла - от крымскотатарского и турецкого Yayla - плато, - летнее горное пастбище.
      
       Кеми - название производное от Кеми-Обинской культуры трех тысячелетней давности, представители которой предположительно попали на Крымский полуостров через Керченский пролив. Название культуры происходит от названия кургана Кеми-Оба около крымского городка Белогорска (Карасубазар а переводе в крымско татарского - рынок на реке Карасу).
      
      
      

    5


    Щербак В.П. Волчица   14k   Оценка:7.00*4   "Рассказ" Проза

            Волчица
      
            На самом краю деревни, рядом с лесом, стояла старенькая избушка. И жили в ней бабка и внучка. Дарья и Дашутка. В их роду всегда были женщины с такими именами. Так уж повелось издавна. Первую, родившуюся в молодой семье девочку, всегда называли Дарьей. Имя это имело персидско-славянские корни и на русский язык переводилось, как "дар Бога". Сколько было бабке лет, никто не знал. Да она и сама им счет потеряла. А Дашутке на ту пору исполнилось пять годочков.
            Когда кто-то в деревне заболевал, то шел к бабке Дарье. И не важно, что болело у человека. Ему обязательно становилось легче.Порой сразу, а иногда спустя некоторое время. Дарья хорошо разбиралась в травах. Умела применять их для лечения разных болезней. Верила в Бога. Знала много заговоров.
            Натирая больные места мазями собственного приготовления, или потчуя больного настойкой на травах, тихим ровным голосом она произносила то молитву, то заговор. Но самое главное, переживала чужую боль, как свою собственную, и та уходила, исчезала.
            - Я сейчас возьму, страдалец ты мой, боль твою, потерпи,- приговаривала она ласковым голосом в небольших перерывах между молитвами и заговорами. И руки ее, как крылья большой доброй птицы, летали над человеком, касаясь его больных мест. Настойки, мази, голос, руки, молитвы, заговоры и еще что-то непонятное, но очень сильное, исходившее от нее, делали свое дело, и больной сразу или после нескольких посещений избушки на краю деревни выздоравливал. Денег травница за лечение не брала, а если кто приносил яички, курицу или еще какие продукты, не отказывалась.
            Когда Дарья лечила, маленькая Дашутка должна была тихо сидеть на печке и не болтаться под ногами. "Никшни!"- говорила бабушка, и девочка быстро, как кошка, одним прыжком оказывалась там, где ей положено было быть. Но глаза ее и уши всегда были внизу рядом с целительницей. Даша уже наизусть знала все заговоры и молитвы. А иногда даже угадывала, чем и как бабуня начнет лечить того, кто пришел к ней за помощью. И еще Даша знала одну тайну. Когда бабушка занималась лечением, у нее над головой как бы появлялось сияние нежно - голубого цвета. А один раз ей даже показалось, что оно было золотистым. Люди этого сияния не видели. Да и не до сияния им было, когда они приходили сюда со своими болячками.
            - Испокон веков борются добро и зло,- говорила бабушка Даше, проводив очередного страждущего до двери. - То одно, то другое побеждает. Старайся, Дашенька, всегда помочь добру, чтоб оно одерживало верх.
            Так они и жили. Но однажды случилось нечто, чего никогда раньше не бывало. И запало оно Дашутке глубоко в душу. Поздно вечером, даже не сбив грязь с сапог, к ним в избушку не вошел, а ворвался сосед Семен, здоровый грубый мужик. Подступая с кулаками к бабке Дарье, он стал требовать, чтобы она не лечила больше его больную жену.
            - Ну, так она тогда помрет,- сказала Дарья.
            - Вот пусть и сдохнет! - в сердцах выкрикнул Семен. Скрывать ему было нечего, в деревне давно уже все знали, что он хочет от жены избавиться. Дарья покачала отрицательно головой. Потом, посмотрев внимательно Семену в глаза, вдруг тихо произнесла:
            - Угомонись... Тебе и самому-то недолго осталось... Скоро помрешь ведь. Пора уже грехи замаливать.
            - Это ты сейчас сдохнешь, старая ведьма, не замолив свои грехи! - в бешенстве закричал мужик, протягивая к горлу бабки огромные ручищи.
            Даша ойкнула на печке от испуга. Сжалась в комочек. А бабка Дарья вдруг распрямилась, аж помолодев, и резко выбросила перед собой руки ладонями вперед. Большие темные глаза ее с густыми сросшимися бровями, не мигая, смотрели на Семена. И случилось что-то, совсем для Даши непонятное. Мужик мгновенно остановился, большие сильные руки его повисли, как плети, глаза округлились от испуга, и он начал неуклюже пятиться задом к двери, потом быстро развернулся и побежал, оставляя на полу мокрые следы. Дарья вздохнула,медленно опустила руки, присела на табурет и закрыла глаза.
            Даша сползла с печки, подошла к бабушке, прижалась к ней и прошептала:
            - Ой, как я испугалась, бабуня...
            Бабка Дарья ласково погладила девочку по головке и произнесла:
            - Я, внученька, тоже испугалась.
            А Даша, возбужденно дергая ее за рукав кофты, продолжала озвучивать все случившееся:
            - И мужик струсил, в страхе убежал... Вон даже мокрые следы оставил. И тут же, в недоумении посмотрев на бабушку, она произнесла:
            - А он-то чего убоялся?
            - Да было и ему чего устрашиться... - проговорила бабка Дарья с усмешкой. - Я,Дашенька, в один миг на его глазах превратилась в огромную волчицу...
            - Ни в кого ты не превращалась. Я же все видела, - уличила Даша бабушку во лжи.
            - Для тебя - нет, а для него - да. Я внушила ему, что перед ним большая разъяренная волчица. Вот он и убежал, от страха напустив в штаны,- смеясь, проговорила бабка Дарья. Даша заворожено смотрела на нее. О таких способностях своей бабушки она раньше не знала.
            - Это у нас все Дарьи в роду умели делать, - произнесла ведунья обыденным голосом, вставая с табурета.
            - А я так смогу? - робко спросила Даша, глядя на нее снизу вверх.
            - Может сможешь, а может и нет. Как бог даст,- молвила бабушка.
            - У Бога надо попросить, да?- не унималась Даша.
            - Попросить-то и дурак может, - с раздражением проговорила бабка. - Все только и делают, что просят: "Господи, помоги... Господи спаси... Господи дай..." Ты вот сам сначала кому-либо помоги, да вот сам кого-либо спаси, да кому - либо дай... - продолжала она ворчать, перебирая высохшие травы.
            А Даша все еще была под впечатлением случившегося. И в ее головке возник новый вопрос к бабушке:
            - А почему ты сказала, что мужик этот скоро умрет?- спросила она, снова дергая ее за рукав кофты.
            - Так это было написано у него на лице. Зрачки-то в его глазах уже почти под самое верхнее веко подлезли. Это верный признак, что жизненных сил у человека осталось мало. Да и припугнуть его, злодея, надо было немножко.
            - Ага, - сказала Даша, соглашаясь с последними словами бабушки.
            А Семен, и вправду, вскоре умер. А жена его Пелагея выздоровела. Добро победило зло. И хоть мужик и кричал на каждом углу, что видел, как бабка Дарья в волчицу превращалась, ему никто не верил. И ведьмой и оборотнем ее никогда не называли. Травницей, знахаркой, кудесницей звали ее люди, но ведьмой - никто и никогда.
            Любила Даша с бабушкой по лесу ходить, собирая травы. Лес для нее был, как дом родной. Дубы, ели, сосны, на болотах клюква - все было привычным и любимым. А отдыхали они всегда под большим дубом, который, как говорила бабка Дарья, прожил уже на свете не менее 500 лет. Дерево это она называла Царь - дубом и относилась к нему очень уважительно. В дубе том было большое дупло, начинавшееся почти от самых корней. В нем спокойно мог спрятаться взрослый человек. А под дубом - старая волчья нора. Когда отдыхали, бабушка всегда рассказывала что-либо интересное или отвечала на многочисленные вопросы внучки.
       А однажды она поведала ей о древнем племени невров, которое жило в этих местах много, много лет назад.
            - Невры - это предки белорусов, наши с тобой отчичи и дедичи,- сказала бабка Дарья. - Среди мужчин у них было много хороших охотников, а среди женщин - целительниц.
            - Таких, как ты? - спросила Даша.
            - Нет, думаю, что лучше,- улыбнувшись внучке, ответила бабка Дарья и продолжила: - Невры и в волков могли превращаться.
            - Как ты? - опять спросила Дашутка.
            - Нет,в настоящих, - ответила Дарья.
            - В настоящих живых?- удивилась девочка.
            - В настоящих живых. Волколаками, оборотнями их тогда называли. Бабка Дарья замолчала, как бы вспоминая что-то. Потом проговорила:
            - Моя бабка тоже умела это делать.
            Глаза у Дашутки заблестели, она ближе придвинулась к бабушке. А та, посмотрев на дупло дуба, потом на волчью нору, не спеша, продолжила:
            - Чтоб постоять за себя, ей пришлось превратиться в волчицу. Я, правда, сама не видела, да и маленькая я еще тогда была. Но так люди говорили. Загрызла она обидчика...
            - Насмерть? - шепотом спросила Дашутка.
            - Насмерть,- кивнув головой, проговорила бабка Дарья. - Весь в крови он был. Так люди говорили.
            Девочка прижалась к бабушке, а та,вздохнув, добавила:
            - Только и он поранил ее сильно... Кровавые следы прямо к дубу шли. Говорили еще, что в норе под этим деревом зализывала волчица свои раны. С тех пор мою бабку никто больше и не видел в этих краях. Не смогла она, видно, снова принять человеческий облик.
            - Значит, зло победило добро? - тихо спросила Даша.
            - Можно и так сказать, - ответила бабка Дарья. Потом провела рукой по дубу в том месте, где начиналось дупло, и как бы думая о чем-то своем, только ей известном, вздохнув, тихо произнесла:
            - А некоторые говорили, что она скрывалась не в норе, а в большом дупле этого дуба. Но тогда, значит, все-таки смогла снова стать человеком... Давно это было, - закончила свой рассказ Дарья.
            В школу Даша не ходила. Писать, читать и всякие арифметические действия делать бабушка научила ее сама. Не было в их деревне школы, как и не было медпункта. А в соседний поселок Дарья ее не пускала.
            - Нельзя, - говорила она строго.
            - Почему нельзя? - допытывалась девочка.
            - Далече это. Ты еще малая,- убеждала ее Дарья.
            А малая Даша по лесу в день отмахивала по нескольку километров вместе с бабушкой, когда травы собирали. И уж она-то об этом ей напомнила:
            - Да я по лесу-то сколько километров в день нахаживаю? Уже все тропиночки наизусть знаю.
            - То - лес, а то - люди, - ворчала Дарья. Она точно знала, что Даше в этот поселок ходить нельзя. Откуда знала? Ей и самой это было неизвестно. Знала, и все.
            - Ну, и что, что люди? - не понимала девочка бабушкин запрет: - Они что - плохие?
            - Есть хорошие, есть не очень, а есть и плохие,- отвечала Дарья. - На Земле испокон веков идет борьба добра и зла. А что касается того поселка, то тебе лучше туда не ходить.
            Сказала, как отрезала. Так они и жили. Бабка Дарья лечила, Даша подрастала, впитывая в себя бабушкину мудрость и ее знания.
            Когда не стало бабки Дарьи, лечить людей в деревне начала ее внучка Даша, которая превратилась в красивую, статную девушку. И звали ее люди теперь Дарьюшкой травницей. А медпункта и школы в деревне все так же не было. А в поселке были и медпункт, и школа с вечерним отделением, где можно было учиться, сдать экзамены с пятого по десятый класс и получить аттестат об окончании средней школы.
            " А с таким документом можно поступить в институт, окончить его и лечить людей в настоящем медпункте, а может быть даже и в городской больнице",- думала Даша. И частично она уже осуществила свою мечту. Наступил этот счастливый день, когда ей вручили аттестат об окончании средней школы. Правда, для этого пришлось нарушить бабушкин запрет.
            " Нарушила, и не один раз. Но ничего плохого от этого не случилось",- думала девушка, с аттестатом в руках возвращаясь из поселка лесом к себе домой. И дошла уже до заветного дуба. Вот тут-то зло и настигло ее.
            Дарьюшку давно уже преследовал "крутой", самонадеянный парень из запретного поселка. Но не по душе он был ей, а она ему нравилась. По- серьезному, али как, но нравилась. И решил он взять ее силою. И нож с собой прихватил, чтоб уступчивей была. И подстерег ее с дружками в лесу. Ему нужны были свидетели "его подвига".
            Набросился он на нее внезапно сзади. Перед глазами у девушки сверкнул нож, и руки парня стали грубо шарить по ее телу.
            - Попалась! Зря сопротивляешься!- со смешком проговорил он, пытаясь повалить Дашу на землю. Губы его жадно пробегали по ее лицу, а руки рвали ткань одежды и тискали тело. Конечно, он был сильнее, и плохо было бы Дарьюшке, если бы не вспомнила в этот момент свою бабку и ее рассказы о племени невров.
            А как вспомнила, так и случилось это чудо... Не страх, а лютую ненависть почувствовала она. И тут же парень увидел, как красивое, нежное лицо девушки стало вытягиваться вперед и покрываться шерстью, превращаясь в волчью морду. А там, где были девичьи губы, выросли два громадных клыка, торчащие из пасти. Хотел насильник взять девушку, а увидел перед собой разъяренную волчицу, горящие ее глаза и клыки у самого своего горла.
            - Волколачка! Оборотень! Волчица! - закричал он и ударил ее ножом.
            Но было так ужасно то, что он увидел, что сердце его не выдержало, и здоровый парень замертво упал на землю. А друзья, выскочив на его крики из засады, увидели мертвого товарища и кровь на траве и его одежде. Волчицы они не видели, но кто-то слышал звериный вой, кто-то волчий рык, кто-то девичий стон. А случилось это все около того старого дуба, где зияла нора, куда могла спрятаться волчица, и было большое дупло, в котором могла схорониться и отсидеться девушка.
            Избушку на краю деревни люди сожгли, а Дарьюшку стали называть оборотнем и волколачкой. Ей и раньше многие завидовали - уж больно красивая она была. А кто завидовал, тот и распространял слухи, что такую красоту не может иметь простая девчонка, что это все от нечистой силы. А теперь, когда она в волчицу превратилась и сгубила такого парня, в этом почти никто уже и не сомневался.
            В этих местах Дарья-оборотень никогда больше не появлялась. В большом городе, вроде бы пять-шесть лет спустя, видели молодую красивую женщину, похожую на нее. Но то была врач центральной городской больницы. Не чета ведьмачке.
      
      Примечание:
      Невры - племена,жившие, согласно сведениям древнегреческого историка Геродота,в 6 -5 в.в. до н.э.
      Волколачка - оборотень.

    6


    Хельга Л. Ведьма   5k   Оценка:6.15*5   "Миниатюра" Проза

      Всё, пора в путь. Обычно работать начинаю вечером, часов в восемь, или чуть позже, когда многие уже дома.
      Зимой летать трудно, холодно потому что. Ступу приходится утеплять, да и самой одеваться теплее. Шубка у меня неплохая, норковая, дареная.
      В прошлом году Сходка была, многие из наших присутствовали. Вопросы обсуждались злободневные, глобальные, тема так и называлась: "Катаклизмы, общественные волнения, смуты". Тоже вот чуть не передрались, но конcенcуса достигли. На Сходке, некоторых, за хорошую работу премировали, мне вот шубку выделили.
      Весной и летом летать значительно легче, да и проблем у всех как будто убавляется. Солнышко, ожившая природа, делают своё дело. А зимой хуже..
      Семейные скандалы уладить самое лёгкое дело. Рывком распахнуть окно, нагнать ветер, отвлечь. Забегают, засуетятся: - "ах, цветы, ах, мебель, ах, это непросто так оно распахнулось". Смотришь, и успокоились, о детях вспомнили.
      С одинокими стариками потрудней. Приходится помочь подняться, зажечь газ, чтобы чайник поставить, батон свежий прикупить, чай душистый подбросить, ну иногда что-нибудь деликатесное. А некоторым их отрокам "наслать" разные неприятные ощущения в виде страшилок - видений, слуховых галлюцинаций. Напомнить о родителях, пристыдить.
      Тяжелей всего с зависимыми и суицидниками. Сколько я их перевозила! Пришлось просить одного конструктора-самоучку усовершенствовать ступу, ещё одно место выдвижное сконструировать. Сделал, молодец, так ещё и кнопочки разные вклепал, говорит: - "Я панель усовершенствовал, придётся тебе немного подучиться". Вроде справилась.
      Так вот, сколько я их, этих несчастных перевозила в Склифосовку на своей старой ступе. А ведь скорость уже не та, и торопиться надо, и места мало. "Нарики" ладно, они почти все лёгкие, а те, другие - разные бывают.
      Да, ступу опять ремонтировать пора, мотор барахлит, карбюратор забивается разной дрянью. Солнечной энергии зимой, конечно, не хватает. Есть у меня ребята из автосервиса, неплохие, умнички и ступу мою научились ремонтировать. Сначала удивлялись, а потом перестали, и кто-то даже сказал: - "У нас тоже уже есть механизмы, которые работают на солнечной энергии". А потом добавил: "Не у нас конечно, а в Европе, в Дании вроде".
      Но самое сложное, а иногда и опасное - предотвращать преступления, конечно те, которые мне одной под силу. Вообще-то не моя сфера, тут у нас другие силы. А как вот пролетишь мимо, если видишь такое? Сколько раз сама чуть потерпевшей не становилась, да что там бывали и синяки, и ссадины, и два раза перелом рёбер случался.
      Сегодня на удивление тихо. Ну, пару раз окно распахнуть, это что, работа что ли, так, - одно баловство. Бабушке помогла до дома добраться, скользко сегодня, оттепель.
      Светает. Пора домой. Прилетела. Слава Богу. Ба! Что это я Бога то вспомнила, я же это - другого рода, племени... нечистая сила. Интересно, кто это решил, что ведьмы оттуда? Всем, всем уже надо объединяться, вон беды-то сколько. Необходимо держаться вместе, кучковаться, союзы создавать, договариваться. Жить дружно.
      Постель холодная. Одна. А этот двоюродный внучатый племянник Кощея, ничего, симпатичненький. Придётся слетать к Кощеющке на юбилей, сколько ему? Вот тоже бедный Бессмертный, намучался жить-то. Всё время жалуется, что уж и технический прогресс шагнул ого-го куда, и автоматизация с компьютеризацией, а он всё никак не может найти это долбаное яйцо. У себя бы порылся. Надо намекнуть, так ведь опять обидится, скажет: "Шуточки твои дурацкие" Да, следует приглядеться к кощеевскому родственничку. Я пока ещё ничего - в теле, и душевность есть, и нежность присутствует и желание и линии тела вроде не везде прямые.
      К юбилею подготовлюсь, к Яге слетаю, трав наберу у неё, отваров живительных.
      Карга Старая, а всё туда же, зайдёшь в лабораторию, а там микстуры с названиями: "Краса девичья", "Мужицкое дикое желание", "Молодей, да, не зверей", и всё в этом духе. Дух, духи.. Тут как-то в парикмахерскую залетела, а мастер принюхиваться стала, духи-то от Яги, на травах редких с добавками, называются - "Супермуперпупер" Видимо, всё-таки, нечеловеческим духом попахивает.
      Ой, откуда это такой шум, что за шуршащие переливы? Неужели всё-таки старею, какой противный звук. Вот заметила: только засыпаю, проваливаюсь, и появляется это шипение. Интересно, а этот симпатичный храпит или нет во сне?
      Надо бы навестить Лешего, давно не была, как он там. Последнее время с зубами мучился. К стоматологу отвезу, есть у меня в знакомых один хороший специалист.
      Леший, тот в отличии от Яги всё больше по болезням специализируется - коренья, травы, грязи, таблетки болотистые, противные, тьфу! Тут как-то приболела - грипп, в городе какую только дрянь не подцепишь, так заставил сразу выпить пять таблеток, говорит: - "Блокада нужна". И вправду.
      У Лешего средство есть от храпа, сам хвалился, говорит:"Не ожидал такого эффекта, спишь после этого средства, как младенец, не дышишь". Умертвит гадёныш, с него станется, только и жалеет: - "Ты себя совсем не бережешь, отдыхать надо, а ты всё летаешь, спасаешь, МЧСовка чёртова".
      Да нет, не должен, он вроде дальний родственник мне.
      Эх, руку бы сейчас положить на что-нибудь тёплое, пульсирующее, рядом. А вот и первый сон, интересно, посмотрим..
      

    7


    Свительская Е.Ю. Лебединая песня   12k   "Рассказ" Проза

      Лебединая песня
      
      
       Степное солнце тянулось своими лучами к двум коренастым широкоплечим воинам, замершим в задумчивости, словно душа умершего, желающая докричаться до живых. И, подобно суровым хранителям царства мёртвого иль царства небесного - одним богам известно, куда уходит человек потом, когда кровь и жизнь истекают из рассечённого тела - подобно этим жестоким хранителям набрасывали серые тучи шерстяное толстое серое одеяло на небо. Как будто не пускали неведомые боги иль существа заблудшую душу обратно домой. Но и поделом ей, предавшей родных богов и законы народа своего. Да, поделом ей. Так думал седовласый воин с лицом, испещрённым шрамами.
       - Я вижу старый-старый курган, давным-давно травой заросший, - молвил воин молодой, рукой любовно прикасаясь к рукояти кривого меча, - Ты говорил, что там твой старший брат лежит.
       - Да, он там, - старик ответил, - Он умер рано очень, в двенадцать лет, в лихом бою.
       - Я вижу там, за рекой, другой курган, - задумчиво сказал тут младой воин, - Там брат второй твой спит, отец мой?
       - Там он спит, - без грусти произнёс старик, - Он умер в шестнадцать лет, в лихом бою.
       - Там, за рекой, далече, другой курган.
       - Мы были там с тобой, там мой четвёртый брат.
       - И умер он, как и пристало мужчине рода нашего: в лихом бою, в двадцатую весну свою, - продолжил сын его.
       - Ты знаешь, сын, что я, как воин рода нашего, жизнь так же не берёг свою, - нахмурил брови чёрно-серые старик.
       - Я знаю, боги берегли тебя, - с улыбкою серьёзною ответил сын отцу.
       Молчали они долго, молчал ушедший, в кургане спящий.
       - Отец, ты, верно, рассердишься, коли спрошу тебя, - вдруг робко молвил воин молодой, - Но мысль одна мне с малых лет покоя не даёт, тревожит душу.
       - И что ж тебя, невозмутимого, так душит?
       - Я слышал, как мать твоя сказала по секрету моей сестре, что очень ласковым с ней был когда-то пятый сын, когда отец твой однажды жестоко её из-за какой-то глупости избил.
       Надолго призадумался старик, и злые думы, острее меча, пленили его чёрные раскосые глаза.
       - Я никогда о нём тебе и братьям твоим не говорил, - старик промолвил мрачно.
       - Я думаю, на то причина есть, - серьёзно ему ответил сын.
       - И потому ты, зная, до сих пор молчал?
       - Так ты мне говорить о нём не указал.
       Надолго призадумался старик. Потом ответил:
       - Мой третий брат прославился жестокостью своей. На вражьих землях не щадил он ни девок, ни детей. И хану нашему он славно послужил. Но умер недостойно, недостойный сын отцу, презренье роду нашему всему.
       - Постой! Так он... Тот смелый предводитель... о ком сказали, будто без вести пропал... Он родственными узами соединён с тобой, родитель?
       - У нас один отец, - сурово отвечал старик юнцу, - И мать у нас одна. Он славным воином был, он много вражьих снёс голов, он наших редких трусов не щадил, - тут гордо вспыхнулись раскосые глаза степного воина, - И он однажды победил, когда у вражьей армии прибыло намного больше свежих сил. Взмахнул своим оружием кривым, и заорал так страшно, громко, словно злобный бог его душу вдруг захватил. Он ринулся на прибывающих врагов... Он самым первым был... Он наших всех своим вином безумья опьянил...
       - Ты был...
       - Да, я там был... Там самый первый шрам в бою я заслужил... Там он нашёл меня, в смешавшейся моей, чужой крови...
       - О, говори ещё! О, говори!
       - Ему сказали, что я дня не проживу, чтоб поберёг последнюю измученную лошадь он свою, но он... он не послушал никого... забрал меня...
       - И потому я есть?
       - О, да...
       Прорвали тучи яростно лучи, проникли к двум степным мужчинам, раскрасили седую и чёрную как смоль главы. И мрачную, и нежную вдруг песнь шепнули стебли травы... Быть может, от далёких трав-сестёр узнали о чём-то они...
       С досадой прошипел старик:
       - Его сгубила сероглазая змея!
       - Такие змеи есть? - сын удивлённо вскинул брови.
       - О, да...
       Молчал он долго, потом, когда уж сын надежду потерял, отец заговорил:
       - Ты не был так далече пока... Есть край лесной...там край озёр... Другие травы, облака... Там люди не странствуют, как мы... Там на века или десятилетия оседают они... И слушают они совсем других богов. Глаза имеют светлые, бывает, как небо весеннее они...
       - Как у третьей твоей жены и у моей сестры...
       - Да, там нашёл я третью жену, - улыбка на мгновенье преобразила, осветлила лицо, потом позвала в глаза тьму, - Жаль, невзлюбила она мои края... Зачахла быстро и ушла...
       - А девка та... - юнец тут робко уточнил.
       - Змея та сгубила брата моего... Не одного его...
       Тут солнца свет как будто сам за тучи заскочил, как будто что-то утаил, иль от обиды он греющих лишился сил. И ветер резкий над степью вдруг подул, отец-воитель стал уж очень хмур.
       - Однажды, в краю лесов, озёр и чужой травы, деревню с жёнами нашли мы. Куда-то их защитники ушли... Но женщины все спохватились до того, как мы пришли. Похоже, часть из них куда-то увели детей, другие ж... остались, надели мужские одежды и приготовили мечи. В глазах - огонь, в руках - клинки, - у воина вдруг затуманились мечтательно глаза: он не забыл тех дев или его душою завладела тогда одна, - Мне примерещилось на миг, что видим мы вдруг ставших зримыми богинь... Они спокойно дожидались у домов, спинами заслоняя едва заметную тропу... Молчанье иногда вдруг разрывалось краткой цепью слов... Мы подошли поближе, лучники вдруг не решились взяться за стрелу... Всего семнадцать их... Семнадцать молодых... одних... С мечами... со взглядом острым как лезвие меча... Одна... достала из ножен нож... и резким движением руки вдруг косу срезала себе сама... И то же повторили женщины за ней... Оставив красоту земле... как будто приветствовали смерть свою...
       Он замолчал и долго ничего не говорил как будто история тех лет, воспоминания о ней его лишили сил.
       - Семнадцать наших воинов ступили к ним, шутя... Спокойных взгляд холодных глаз... и взмах меча... Не хуже мужчин те девы научились бить... Наверное, они поклялись отвлечь врагов, чтоб вслед за сёстрами, подругами, детьми нас не пустить. Увидев смерть своих, рассвирепели мы. Вперёд рванулось двадцать... И сразу полегли они... Нам поначалу неловко было против девок драться... Но своей яростью нас раззадорили они...
       - Как скоро вы убили их? - спросил заинтересованно юнец.
       - О, мы бились несколько часов... И зарубили только лишь троих. Другие ещё держались... хоть и ранены были... они всё больше уставали... И вскоре осталось шестеро из них... И явно, что скоро лишатся четверых... Из самых стойких двух одной улыбку продолжали хранить уста... В ней что-то было... - растерянно сказал старик, и восхищением засветились его глаза, - В ней что-то было... страшное... лихое... неукротимое... как смерть в бою прекрасна была она... В крови чужой... И по щеке стекала её кровь... Глаза горящие... Как страсть ярка... Как месть темна... Как ночь глаза... и ярость в них как небесная звезда...
       Мой брат ступил вперёд... И спрятал меч... с трудом избегнул лезвия её меча... Мы замерли, недоумённо взирая на него... А он её поклялся жизнью защищать, коли станет женщиной его... Усмешка скользнула по женским окровавленным устам...
       - Покуда я жива - не пропущу, - сказала хрипло она, - Объятья смерти мне милее, чем твои уста. Прикосновение меча милее прикосновенья твоих рук. Но поклялась учителю, седому мудрецу, что у безоружных жизнь не отберу. Достань свой меч, давай сразимся мы с тобой! Иной огонь помимо битвы и песни клинка - не для меня с тобой!
       Дрались они... Ещё хватало у девы этой сил... Вот, стоптанные травы кто-то кровью последней из спутниц её оросил... Мой брат остановился вдруг, промолвил он:
       - Ты скоро уж умрёшь... Вся жизнь твоя как полуденный сон. Последний раз я спрашиваю тебя: ты хочешь стать моей?
       - Я лучше вкушу объятий жарких от настоящего огня! - ответила воительница, гордо голову подняв.
       Не видел я, ужели кто-то дал ему огонь или зажёг он сам... Неукротимая взобралась по забору на крышу дома какого-то и гордо замерла:
       - Ну, что же ты стоишь? - кричала, - Поддай огня!
       Проскрежетал зубами брат, пылающую ветвь в окно раскрытое швырнул... Неукротимая упёрла руки в бока. И засмеялась язвительно она. Уж и огонь весь дом обнял. Он к крыше, выше подползал... И тут запела дева та, так ярко, звонко, под музыку огня... Прекрасный голос, полный грусти и любви... И взгляд её туда, где подруги прежде умерли... И кто-то, лук поднявший, оружие вдруг опустил... Она хотела умереть сама... Она как будто лишала души наши сил... Последний раз летел над миром глас её... Ты знаешь, - увлажнились глаза отца, - Я прежде жалости не знал, но в этот миг... Я почему-то пожалел её...
       - Она так пела до самого конца? - сын вопрошал.
       - До того, как проломилась крыша - она упала внутрь, и более я не видал её лица.
       Вздохнул старик и неохотно досказал:
       - В тот миг, когда упала крыша, мой брат аж вздрогнул, внутрь дома вбежал... Он вытащил её, он вытолкнуть её успел, но горящий жердь... Когда мы потушили огонь, на мир он больше не смотрел... Потом узнали мы, что подмога лесным жителям идёт... Мы погубили женщин их. Понятно, какой приём нас ждёт. Девицу захватили в полон, а брата не спасли... Пришлось оставить тело его там нам издыхать... Неукротимая той ночью сумела от нас сбежать... Вот так, из-за одной лишь песни девки погиб бесстрашный и лихой воитель молодой... И прах его пинает ветер на земле чужой...
       - Должно быть, она красивою была, - мечтательно сказал младой.
       - Она красивая... змея...
      
       А в то же время в краю лесном меж заросших мхом иль цветами холмов шли старуха с белою косой и большеглазая девчонка, румяная как вишня, как лебедь грациозна и свежа.
       - Скажи бабуля, почему могилы нету здесь твоей седьмой сестры? - спросила девочка вдруг, нахмурив густые брови.
       - Коль меньше знаешь, крепче спишь, милёночка моя.
       - Нет, ну почему?
       - Она спасала жизнь тебе и матери твоей, вот потому, - заплакала старуха, плечи опустились её, поникла голова с морщинами.
       Девчонка ласково погладила её плечо.
       - Она горда была... И петь любила более всего. И всё никак не собиралась выбрать парня своего. Во время тёмных лет, решила отвлечь степных врагов. Семнадцать было их, красавиц молодых, искусство битвы почему-то с малых лет пленило их. Они стояли на тропе, ведущей в никуда, пока мы убегали в убежище... Мы более не видели их: из них уж не вернулась ни одна... Быть может, её гордость сгубила, ведь так ценила звонкий голос свой она, что никому его она не подарила. И голос её чудесный вместе с жизнью унесла беда. А впрочем, то, должно быть, наказание для ней: она была горда и не хотела часто петь для всех. Зачем же инструмент, когда его не трогает рука?
      
       А у дороги в другой стране сидел, играл на струнном инструменте одноглазый музыкант. И женщина прекрасная вторила красивым голосом его игре. Одежда мужчины шрамов не скрывала совсем. И удивлялись этой паре все, ведь уроженка северных лесов охотно следовала за черноглазым сыном степей. На фоне пострадавшего лица и тела, блистала красота её ярчей. И сколь её другие не звали за собой, не шла певунья... Оставалась преданна странной любви своей.
       И солнца свет ласкал счастливо их. И пел ручей невдалеке. И ветер перебирал листву, мелодию играл свою... На этом оставлю их, певцов моих. Пока оставлю их двоих, пока ещё не четверых. Быть может, в этот раз они вдвоём споют. Их голоса такие разные, но вместе звучат как пение воды под треск домашнего костра... Они ещё поют. Вдвоём. Втроём. И вчетвером. А песнь на том закончена моя.

    8


    Елина Е. По следам тайны Кощея   14k   "Рассказ" Проза, Сказки


    По следам тайны Кощея
    На улице стоял май. Весенняя подмосковная погода радовала теплым солнышком. Легкий ветерок приносил в окна запах цветущих деревьев: яблонь, груш, вишен. Учиться не было никакого желания. Едва звенел звонок - школьники от мала до велика высыпали на улицу. Младшие - побегать и поиграть, старшие - покурить. Курение в школе не приветствовалось, и желающие посмолить прятались за углом школы. И сегодня все шло как обычно. Школьники, торопясь, выбегали из школы: мальчишки попинать мяч во дворе, а девочки постараться занять начерченные классики.
    - Я первая пришла! - заявила светловолосая ученица в синей форме четвертого 'А'. Как и в любой школе, классы соперничали между собой, и ученики, хотя и знавшие друг друга в лицо, не всегда могли назвать имя соученика.
    - Это я начертила на прошлой перемене! - возражала темноволосая девочка в светло-сером сарафане четвертого 'Б'.
    - Яна, да брось, иди сюда! - "А-шку" позвали подруги. Она окинула соперницу недобрым взглядом и ушла к одноклассницам. Тут подбежали подруги второй спорщицы, и каждая группа занялась своим делом. Ведь перемена короткая, а надо хотя бы разок пропрыгать по клеткам.
    Яна достала из кармана круглый камешек и бросила на классики. Но не успела она сделать и нескольких прыжков, как на ее площадку прилетела чужая битка и стукнула девочку по ноге. Яна скривилась от боли и встала на обе ноги, что означало выход из кона. А значит, на этой перемене ей больше не удастся попрыгать. От обиды и злости она подняла чужой камень и выбросила его в кусты.
    - Ты зачем это сделала? - услышала Яна позади себя. Она обернулась и увидела "Б-шку", с которой спорила из-за классиков. Ничего не отвечая, Яна хотела забрать свой камушек, но противница оказалась быстрее. Она подбежала к битке Яны и повторила ее жест - выбросила камень в те же кусты. Неизвестно, сколько бы они так простояли, сверля друг друга злыми взглядами, но звонок заставил всех учеников вернуться в школу.
    Этот урок для четвероклашек сегодня был последним, и через сорок пять минут девочки снова встретились на улице. Они не могли уйти домой, не найдя свои сокровища. Обменявшись недружелюбными взглядами, девочки начали поиски.
    - Держи, - услышала Яна звонкий голос. Обернувшись, она увидела, как недавняя соперница протягивает ее битку.
    - Спасибо! - Девочка забрала свой камень и шагнула было к подругам. Но, сделав несколько шагов, остановилась, затем повернулась и принялась искать битку "Б-шки".
    - Это что, шутка? - буквально через несколько шагов недавние соперницы встретились у забора. Искомый камень лежал у самой тропинки и прижимал какую-то бумажку. Девочки одновременно шагнули и достали мятый листок, вырванный из тетрадки. На нем кто-то шариковой ручкой схематично изобразил дуб, на ветвях дерева небольшой ящик, в котором заяц, утка, яйцо, игла, и все это - внутри большого знака вопроса. Рядом с рисунком печатными буквами было написано:
    дуб
    Ларец
    Заяц
    Утка
    Яйцо
    Игла
    - Лзуяи, - прочитала Яна первые буквы. - Ну и что это?
    - Может: 'И я у зла'? Только буквы "а" не хватает, - поправила "Б-шка".
    - А кто 'я'? И где это, 'у зла'? - на личике Яны было написано недоверие.
    - Ерунда какая-то!
    Соперница тоже состроила разочарованную гримаску.
    А бумажный листок вдруг не выдержал напряжения и разорвался пополам по линии сгиба. У каждой из девочек в руках оказалась половинка записки. Они переглянулись, одновременно пожали плечами и разошлись в разные стороны по домам.
    Через несколько часов две недавние противницы встретились в парке у самого большого дуба - достопримечательности небольшого городка, в котором жили девочки. Они с удивлением посмотрели друг на друга.
    - Ты что здесь делаешь? - вопрос прозвучал одновременно и вызвал улыбки.
    - А сегодня уроков мало задано, вот я и решила посмотреть на этот дуб, - первой высказалась Яна. - Я - Яна.
    - И у нас мало. Я - Аня.
    Девочки снова заулыбались.
    - Прямо как Оля и Яло, - заявила Аня, а Яна с ней согласилась.
    - Раз уж приперлись, давай посмотрим.
    Девочки обошли вокруг дуба, заглянули за невысокий заборчик, прочитали небольшую прибитую табличку. Но ничего не обнаружили.
    - Я же говорила, ерунда все это, - Яна была разочарована.
    - Может, по мороженому? - предложила Аня, и девочки направились к стоящему неподалеку ларьку.
    - Мне шоколадное!
    - А мне пломбир!
    Хором воскликнули подружки одновременно, а получив желаемое, вернулись и сели на скамейку, стоящую у самого дуба.
    - Смотри! - вдруг с интересом в глазах произнесла Аня, показывая куда-то напротив. Яна подняла глаза, потом вскочила и подбежала к столбу. Там красовался плакат-афиша:
    "Выставка предметов народного творчества.
    Место проведения: городской парк, у центрального фонтана.
    Вход свободный".

    В качестве фона был изображен именно такой ящик, как был нарисован в найденном листке. Глаза девочек загорелись азартом, и, доедая по пути мороженое, помирившиеся соперницы побежали к центральному фонтану.
    Вскоре подруги оказались на большой площадке у фонтана. Вокруг все было заставлено палатками и прилавками со всякой всячиной. Здесь были различные изделия из дерева, поделки из драгоценных камней, вязаные ажурные шали, цветастые народные костюмы и еще множество интересных вещей. Девочки задумались, не зная, что делать дальше.
    - Ты направо, я налево? - предложила Яна.
    - Давай.
    Подруги пошли в разные стороны, обходя фонтан. Иногда они задерживались у того или иного прилавка, с удивлением рассматривая, лежащую там, необычную вещь. Мимо некоторых проходили, лишь скользнув взглядом. Через некоторое время девочки встретились на противоположной стороне и одновременно покачали головами.
    - Нет тут ларца, - заявила Яна.
    - Давай на лавочке посидим, может, что придумаем, - предложила Аня.
    Подруга кивнула, и девочки огляделись. Вокруг фонтана стояло много лавочек, но сегодня они все были заняты.
    - Смотри! - вдруг возбужденно зашептала Яна, указывая на что-то рукой. Аня посмотрела в указанном направлении и просияла.
    На одной из скамеек сидел скоморох, а рядом с ним стоял ларец. Тот самый. С афиши и записки. Девочки подбежали к лавочке и сунули в сундук свои любопытные носики. Там оказались глиняные свистульки самых разных форм и размеров. Цветные и однотонные, в виде животных, маленьких домиков, деревьев и других игрушек, они притягивали к себе взгляд.
    - Что желают милые барышни? - скоморох весело улыбнулся и показал на игрушки.
    - А сколько это стоит? - девочки учились в четвертом классе и давно знали - за все надо платить.
    - А сколько у вас есть? - вопросом на вопрос ответил мужчина.
    Подружки выгребли из карманов все бумажные деньги и монетки.
    - Пятьдесят один рубль, - смущаясь, Аня протянула скомороху все их богатство.
    - Этого вполне хватит, - владелец сундука забрал деньги, не глядя достал из ларца свистульку и отдал девочкам.
    - Заяц? - вместе изумленно воскликнули подружки и понимающе переглянулись.
    - А она для свиста? - решила уточнить Яна.
    - Вообще-то, это - манок. Им уток приманивают. Можете пойти на пруд и проверить, - любезно пояснил скоморох.
    Девочки снова переглянулись, друг другу кивнули и побежали.
    - Спасибо! - сделав несколько шагов, Аня обернулась. Но на скамейке уже не было ни скомороха, ни его загадочного ларца.
    Пруд здесь, в парке, был. Располагался в дальнем конце, в самой заброшенной части. За водоемом давно никто не ухаживал. Когда-то бетонные берега все потрескались, полоска у воды и дорожка вокруг заросли травой и кустарником. Да и сам пруд обмелел, покрылся ряской и стал похож на болото. Но девочки пробежали по заброшенным дорожкам, пролезли сквозь кусты и вскоре оказались на откосе.
    - Свисти, - с радостно-ожидающим блеском в глазах заговорила Аня.
    - А почему я? - Яна с опаской смотрела на свистульку.
    - Потому что манок у тебя, - снисходительно улыбнувшись, пояснила Аня.
    Яна поднесла свистульку к губам и громко свистнула, но глаза прикрыла. Снова их открыв, поняла, что ничего не произошло.
    - Давай ты, - Яна протянула игрушку подруге. Та тоже посвистела, но и это не принесло результата.
    - Давай вместе, - предложила Аня. Уже без испуга обе девочки засвистели в свисток.
    - Да ну, чепуха какая-то, - Яна пристально огляделась. - Надо другой пруд искать. Тут уток нет.
    - Стой! - На лице Ани заиграла довольная улыбка. - Смотри.
    Теперь и Яна увидела ее. Утку. Она выплыла из-за куста и тихонько двигалась вдоль берега. Правда, не обращала на свист никакого внимания.
    - Давай за ней! - Яна потянула подругу за руку.
    Аня заупрямилась:
    - Я боюсь, тут высоко.
    - А мы тихонько, - отозвалась Яна и первая начала спускаться по склону.
    Идти приходилось осторожно, все-таки пруд был довольно запущен. Но Аня не удержалась на ногах и споткнулась. И если бы не Яна, покатилась бы кубарем в воду. А когда они отдышались, утка исчезла.
    - Ну и где она? - на глазах Ани появились злые слезы.
    - Давай спустимся вниз и посмотрим. В небе-то ее нет.
    Девочки осторожно спустились к воде и увидели почти у кромки птичий домик. Он прятался под кустарником, в густой траве, а крыша заросла мхом. Подруги удивленно переглянулись. Рядом с берегом плавала утка. Девочки осторожно приблизились к домику и заглянули внутрь.
    - Тут что-то есть! - возбужденно заявила Аня и храбро засунула руку в домик. А через секунду вытащила продолговатую овальную деревянную шкатулку.
    - Ну, как-то на яйцо не очень похоже, - протянула Яна.
    - А по-моему, очень похоже. Пошли наверх, ее надо почистить и открыть.
    - До дома далеко, давай в фонтане сполоснем, - предложила Яна.
    - Давай, - согласилась Аня, - у меня платочек есть, потом вытрем.

    Подруги выбрались по склону наверх, отряхнулись и зашагали к фонтану. По дороге они увлеченно рассматривали свою находку. Шкатулка была явно старой, под грязью кое-где проступала краска. Наверное, поверхность была расписана. Купать в воде деревянное 'яйцо' они не стали. Аня намочила свой платок и аккуратно стерла грязь. Шкатулка оказалась покрыта хохломской росписью.
    - Ну и как ее открыть? - девочки повертели находку в руках, но ни замочка, ни выступа или какой-либо ручки не нашлось.
    - Смотри: по центру идет линия, как у матрешки, - заметила Яна. - Держи за низ, а я за верх, потянем каждая на себя.
    Сказано - сделано. Раз - и шкатулка открылась. Из нее на землю упала маленькая картонная книжечка.
    - 'Читательский билет', - прочитала Аня на обложке, а открыв, продолжила: - 'Кощеева Марья'.
    Девочки засмеялись.
    - Это что за имя? - все еще веселясь, спросила Яна.
    - Не знаю, - Аня пожала плечами и продолжила: - Здесь печать нашей школы. Пойдем в библиотеку и там спросим.
    Девочки пришли в школу и поднялись на четвертый этаж, где и была библиотека.
    - Здравствуйте, - открыв дверь, хором сказали они.
    - Здравствуйте, - отозвалась библиотекарь Галина Ивановна. - С чем пожаловали?
    - Вот, - тихо произнесла Яна и, смущаясь, положила на стойку найденный читательский билет.
    - Это чей? - спросила Аня и, положив рядом шкатулку, добавила: - И это?
    - Понятно, - улыбнулась женщина. В уголках ее глаз лучиками разбежались морщинки, придавая лицу лукавое выражение. - Что ж, сейчас я вам все расскажу. Этот читательский билет ничей. Я оформила его для того, чтобы его нашли. Вы же знаете сказку про Кощея?
    Подружки переглянулись.
    - Смотрели кино, - немного виновато ответила Яна.
    - А вы знаете, что есть несколько вариантов этой сказки? И в каждой Кощей разный. Но самое главное - добро всегда побеждает.
    - И все-таки, зачем этот билет? Ну нашли мы его, и что? - все еще не понимала Аня.
    - Затем чтобы любопытные девочки пришли ко мне в библиотеку и погрузились в удивительный мир книг. Вы же знаете, как он разнообразен: это и учебники, и сказки, и приключения, и волшебные истории, и еще множество интересных и полезных вещей. Вот, посмотрите, - Галина Ивановна достала с полки книгу со сказками и отдала в руки подруг. - Почувствуйте, как пахнет волшебством и приключениями. Полистайте странички, окунитесь в этот сказочный мир. Раскройте для себя тайну Кощея.
    Девочки разошлись по домам, каждая прижимала к себе выбранную книжку.
    - Вот и еще один вернулся, - Галина Ивановна поставила деревянную шкатулку с билетом на полку. - Осталось еще пять, и надо будет снова прятать сокровища.
    Она улыбнулась, обернулась белым лебедем и вылетела в окно.

    Елина Елена
    [email protected]

    9


    Тихонова Л.В. Деревенька   30k   "Рассказ" Фэнтези


       До деревни Усмановка добираются по специально вырубленным просекам, а вот откуда они начинаются, и с какого краю большого леса следовало свернуть в нужном направлении, дано было знать не каждому. Образовалась она из зажиточного хутора, хозяин которого в своё время наплодил удивительно внушительное потомство. Четырнадцать сыновей и восемь дочек от первой, самой безропотной жены, и ещё семеро детишек мужского пола от второй, пока та не принялась бегать от мужа после заката и прятаться по баням и погребам. Недолго побегала: простудилась в холодной землице погреба, да и слегла, чтобы уже не встать. Ещё не старый Усман, только-только разменявший шестой десяток, очень тогда печалился, даже больше чем по первой, смиреннице. В третий раз почтенный патриарх жениться не стал, хотя и увеличил лесное поселение на энное количество младенцев за счёт наёмных работниц, иногда приглашаемых на большое хозяйство со стороны. Родившихся "сестричек" и "братиков" забирали на воспитание давно подросшие дочери старого шалуна, родных же матерей выдворяли из деревни восвояси, только те успевали опомниться от родов. А вот из детей Усмана никто и никогда с насиженного места не уезжал, все были преданы своему племени. Подрастающие друг за другом сыны сватали по округе жён и забирали их, как положено, в дом мужа. Дочки мужей предпочитали брать только в примаки. Пусть некрасив, пусть очень беден, лишь бы работящ и здоров. И жила деревня родственников не плохо, не бедно и довольно дружно, охотно подчиняясь общему отцу, который величественно старел, потеряв к своим семидесяти пяти толику здоровья, но никак не ясность ума.
       И всё-таки, среди родных, двоюродных и троюродных начался довольно сильный раздор. Усман, сразу тогда подумавший на пришлых, особенно винил снох. Дескать, явились со своими порядками в чужой монастырь. И не мудрено: молодые жёны, только-только из-под венца, тут же принимались обрабатывать ещё ручных мужей, желая отвлечь их от забот ради многочисленной родни и получить в собственное безраздельное владенье. Они скучали, оторванные от родных мест и привычных развлечений - в Усмановке не знали ни ярмарок, ни представлений бродячих артистов, торговцы же появлялись только три-четыре раза в год по специальному приглашению патриарха. Да что артисты и торговцы, родственники допускались редко и с большой неохотой, и выдворялись по истечению двух-трёх дней.
       Снохи стали скандалить и интриговать больше, когда народили собственных детей, за которых они по любому поводу вставали грудью, найдя таки в этом захолустье достойное развлеченье. К сожаленью, не многие мужья сдюжили перевоспитать своих законных половин. А некоторые, видимо удавшиеся в батюшку, были ещё и безнадёжно от них зависимы. В общем, погрузившись в склоки, большая семья лишилась покоя. Общественные нужды уже не стояли на первом месте, праздники теперь справляли всяк сам по себе, и даже решения патриарха стали добычей пересудов, хотя открыто отцу пока никто не возразил. А потом жители Усмановки вступили во времена ещё больших перемен.
       Одна из наиболее озлобившихся женщин, выпросив у патриарха разрешение "бабушке погостить", пригласила под видом собственной родственницы чёрную шептунью, которую ей кто-то присоветовал в письме. Прибывшая благообразная бабуся-одуванчик научила ненавистницу парочке профессиональных проклятий, да ещё и напустила на работящую, материально благополучную деревню Прахов. И убралась с чувством выполненного долга.
       Прахи - очень мелкие бесовские сущности, слабенькие чтобы подчинить себе человека и довести его, скажем, до самоубийства (ради приобретения души), зато могущие подпортить само человеческое существование. В первой же избе где они обосновались, прочно поселилась лень и отвращение к самой необходимой работе. Чистенький дом моментально зарос грязью, а большие огороды сорняками, но хозяева ничего не предпринимали и сами едва ворочались, будто сонные мухи, часто голодные, потому что мужику лень было лезть в погреб за картошкой, а бабе её варить. Вскоре треть поселения не могла избавиться от подобной апатии, потому что Прахи успешно роились и перебороть их влияние сумели лишь единицы.
       Тут бы патриарху сразу и отписать о проблемах в Орден, но он затянул с просьбой о помощи. Лишь приказал всем усердней молиться, раздав по дворам двойное количество свечей и создав отряд родственной помощи самым чувствительным к бесовскому влиянию, которые равнодушно морили голодом-холодом собственных детей. Но к деревне уже приближалась следующая напасть.
       По натоптанной негодяйкой шептуньей тропке пришла сама Икотница. Сразу с десяток разновозрастных баб закричали по петушиному, заржали по лошадиному и завыли по звериному, надрываясь от беспрерывного крика и сводя с ума домочадцев и соседей. А когда не кричали, валялись пластом в слабости и сильном изнеможении. Но самое страшное "выговаривал" пятилетний Тёша, чередуя неконтролируемые выкрики с испуганным детским плачем. Грубый мужской голос сообщал всем и каждому, что живёт в этом теле теперь покойный колдун Хорт, которому пришла охота погулять на этом свете, а кто подсадил его в мальца НЕ СКАЖЕТ, НЕ СКАЖЕТ! И тогда-то устрашённый патриарх отправил нарочного с письмом в Орден Святого Лаврентия и Святой Улиты, предназначением которого являлось не только религиозное подвижничество, но и многовековая борьба против тёмных сил. Святой Лаврентий, монах ордена, когда то прославил себя как отважный воин, Святая Улита всегда сопровождала его и помогала искусством дозволенной ворожбы. По этому принципу стандартная боевая единица в Ордене по сию пору формировалась из воина и ворожеи, и уже много-много лет такой союз считался наилучшим.
       Тавр и Рута продвигались по просекам почти в полной темноте. Обилие хвойных деревьев делали эту темноту ещё мрачней, хорошо хоть лошади легко отличали утоптанный снег основной дороги и не сворачивали на сомнительные тропинки развилок.
       - Как думаешь - успеем? - озабоченно спросила Рута, разглядев над головой просветлевшую полоску.
       - Надо успеть. Потом искать тяжелее будет. В такой глухомани, где все друг друга знают, приезжие моментально вызовут подозрение... - отозвался Тавр, тоже рассмотрев признаки рассвета.
       - Ну а как его там нет?
       - Если нет, это ещё полбеды. А вот если успеет затаиться, а мы его не сможем вычислить, тогда опять пострадают люди. Поднажмём!
       Тавр и Рута успели. Когда они выехали на обширную опушку расступившегося леса, плавно переходящую в низинку с поселеньем, из-за деревьев били розовые лучи ещё невидимого солнца. Навстречу радостным лучам от печных труб некоторых домов уже поднимался уютный белоснежный дымок, а скот мычал и блеял по дворам, предвкушая горячую болтушку от заботливых хозяек. Пожилые, дети, да и большее количество мужчин, по зимнему, не слишком хлопотному времени, ещё часок могли понежиться в сонных постелях, поэтому деревенские улочки были пусты. Только искрящийся снег, всё сильнее разгорающийся рассвет и... висящий над одним из домов вверх ногами колдун. Весь скрюченный, подтянувший ноги к подбородку и в состоянии полного оцепенения.
       - Задницу проветривает... - разглядывая жуткую фигуру сквозь отверстие поясного креста, с обычной иронией шепнул напарнице Тавр, никогда не трепетавший перед нечистью.
       - Заряжается, - с невольным смешком поправила его ворожея, прекрасно видя колдуна без всяких вспомогательных приспособлений. - И не шепчись, минут пятнадцать-двадцать он всё равно не сможет отреагировать... У-у вредитель! Мальчишечку то он за что?
       - Тю-ю, да какая этой погани разница, разве ж у таких совесть есть... Ну что наш злодей? Мёртвый для этого мира? Живой? Ты уже определилась или просто любуешься?
       - Ах, вот я растяпа! - всполошилась Рута, только сейчас обратив внимание на размытый зеленоватый контур, повторяющий форму висящего человека. - Мёртвый. Тавр, что делать? Не в ребёнка же будем стрелять...
       - Не боись, я его ловушкой и в воздухе достану! А ты будешь "держать" эту пакость на одном месте, если он отклонит первую стрелу и постарается смыться. Лошадей пока бросаем и бегом!
       Они быстро спешились и почти беззвучно понеслись к деревне, к дому с висящим над крышей колдуном, который вдруг принялся медленно прокручиваться вокруг своей оси. Заметил-таки приближение незнакомцев, которые совершенно точно его видели. Но ничего более действенного произвести не мог: пока играет заря, быть ему обездвиженным.
       Тавр и запыхавшаяся Рута, наконец, приблизились на расстояние выстрела, и в арбалет уже была вложена стрела-ловушка, как вдруг сразу из нескольких ближайших домов раздались заполошные крики и весьма грубая брань. Это бдительные хозяйки, высмотревшие по утреннему безлюдью прямо у себя под окнами подозрительных чужаков - в странных чёрных одеждах да ещё с оружием в руках! - решили предотвратить надвигающуюся на них опасность. А одна даже смогла вдохновить на героический поступок мужа, который, ещё дурной после внезапной побудки, вылетел босыми ногами на снег наперевес с длинной дубиной. И припечатал ей Тавра по затылку, прежде чем тот успел обернуться. Рута, ожидавшая возможного нападения со стороны колдуна, но никак не мирных жителей, только всплеснула руками и плюхнулась перед напарником на колени. Осмотреть рану и унять кровотечение. А подвешенная в том же положении фигура, невидимая для всех других, ещё раз медленно прокрутилась вокруг своей оси, показав довольную усмешку, сильнее подтянула ноги к подбородку и опять застыла.
       - Магистр, когда ребёнок очнулся, его даже не пришлось лечить. Колдун сбежал, а икотницы у Тёши просто не было! - докладывала Рута, смиренно поглядывая на хмурого мужчину в простой тёмно-синей мантии без всяких украшательств. - С женщинами тоже оказалось не сложно. На зелье все хорошо, как положено, прореагировали, теперь все на пути к выздоровлению. Самые стойкие ещё часок-другой повыли, но теперь и они в беспамятстве и крепко заперты. Да! Как вы всегда и советовали, заперли их всех вместе в дом на отшибе. Так вот с вечера и до утра вокруг дома кружилась облезлая волчица. И на двери то она кидалась, и углы сруба погрызла, даже подкоп пыталась сделать. А как бесово отродье убралось, возле дверей осталась вязкая чёрная лужица, так я эту гадость всю-всю лопатой собрала да и сожгла вместе с лопатой...
       - Да-да, я всё понял - и обезвредила, и старалась... - продолжая хмуриться, резковато произнёс мужчина, побарабанив по подлокотнику деревянного кресла гибкими пальцами. - Но колдун сбежал, а ты почему-то не осталась с больными до полного выздоровления! И что всё-таки с Тавром? Залечить раны, восстановить своему напарнику силы - разве не твоя прямая обязанность?
       - Конечно, Магистр! Конечно же мне известны мои обязанности, только рана Тавра при всём моём старании и хотении не сможет взять и зарасти! Это не мышцы, повреждён мозг, ублю...простите... этот глупый селянин пробил ему череп! У напарника судороги, слепота и ему тяжело что-либо внушить, так как или он не слышит или...уже не понимает... Простите...
       - Ладно, Рута, извинения приняты. Значит, ты вернулась за помощью?
       - Да, Магистр! Больного следовало перевезти в наши лаборатории, но это, особенно верхом, пока очень опасно. Поэтому я бы хотела получить снадобья по этому списку и Вашу консультацию, мой первый Учитель!
       Кроме снадобий Руте выделили лёгкие узкие сани с возницей, на которых она дремала во время обратной дороги. И не только потому, что вовсе не спала прошлую ночь, а потом провела ещё много часов в седле. С той самой минуты, когда ранили Тавра, у неё открылась и теперь болела ритуальная рана, наносимая при Посвящении каждой обученной ворожее. Рана под вечной повязкой, которая всегда слегка беспокоит, и никогда не заживёт окончательно! А при неправильном или незаконченном врачевании наливается пульсирующей болью, почти равноценной боли не излечённого страдальца. По законам Ордена такая предосторожность должна держать в узде непредсказуемых женщин, которые получают взамен довольно мощные силы нечеловеческого свойства. "Ворожишь - не навреди! Лечишь - не навреди!" - чудесный девиз к чудесному дару испытать муки раненого, а то и умирающего. И выложиться до конца, спасая и себя и его.
       Не суждено было ворожее облегчить страдания напарника и притушить собственную боль, которую она подавляла лишь волевым усилием. Не то чтобы леченье оказалось не эффективным, теперь недоставало самого больного. Тавр из Усмановки пропал! "Подходила к нему, и не один раз подходила! - оправдывалась испуганная пожилая женщина, которую обязали обеспечить уход. - Молока приносила и киселя. Кушать не стал, но лежал смирно и всё постанывал. А утром ан и нет! Душегреечку старую из сеней забрал, жалко, да бог с ней... Усман уже мужиков на поиски послал, так что не серчай, далеко не уйдёт. Точно отыщется!".
       Не теряя больше времени, Рута бросилась вон из избы и застыла, едва спустившись с крыльца, вытянувшись в струнку. Настроившись на образ Тавра, медленно обошла дом вдоль стен. Сделав полный круг, вернулась на прежнее место, закрыла глаза, сильно втянула воздух и прислушалась к своим ощущениям. Тянуло влево, за сарай и в сторону леса. Вернее - в эту сторону леса, так как огромный бор подступал со всех сторон. Тут же за сараем нашлись и следы.
       - Он что, своими ногами шёл?! - поразилась она, рассматривая снег. - Удивительно, мне было подумалось, будто унесли... Ах! Волки!
       Человеческий след обрывался и переходил в обширную вмятину на развороченном и частично утоптанном снегу. Получалось, будто напарник упал и катался на одном месте, может даже - бился в агонии? Вокруг, судя по тем же следам, какое-то время спокойно сидели волки. Затем стая ушла, но и человек тоже исчез. Потому что дальше виднелись отпечатки только звериных лап.
       - Съели? Быть того не может! Тогда уж - заживо проглотили, крови ни единой капельки... - нервно бормотала Рута, опустив руку в снег и соскребая слой за слоем. - Тоже полная чушь, Тавр не зайчишка... С собой утащили? На спине, как овцу? Ерунда, даже самый матёрый взрослого мужика не осилит... а если всё же очень-очень крупный зверь? Боже, ВОЛКОДЛАК!
       Рута закусила губу, подавляя стон, это боль в ритуальной ране вспыхнула раскаленным угольком. Она теперь кругом виновата! Напарник погиб или почти погиб, если попал в лапы волка-оборотня, потому что она бросила его на незнакомых людей, вместо того чтобы охранять, а в Орден просто послать донесение! И колдун, если рассуждать здраво, улизнул оттого, что она вчера непозволительно раскисла. Потому-то так хмурился, слушая её оправдания бывший Учитель, ставший теперь Магистром Ордена. И не прикроет он её и не защитит, а первый же и осудит, когда узнает о смерти такого опытного и бесстрашного война...
       Она медленно встала и упрямо побрела по следам волков, когда из-за деревьев ей навстречу вышли какие-то угрюмые люди. Это были посланные Усманом сыны, не сумевшие разыскать чужака. Правда они напали на след другой стаи, которая также кружила вокруг деревни в эту ночь и опять же неподалёку от дома больного. Рута, захлёбываясь от слёз, показала им верный след, и селяне сочувственно загудели, увидев вмятину на снегу, сделанную упавшим телом человека.
       - Не плачьте госпожа ворожея... - пробасил один мужчина, решившийся на утешения. - Никто не виноват, самые Волчьи Святки! В эти семь дён мы, чуть стемнеет, даже по нужде боимся из дома выйти, смерть наша вокруг деревни дозором ходит. Кажный год одно и то же: дровами сени забиваем и по домам сиднем сидим, а они всё ближе и ближе... В крайних домах люди даже корову в дом берут, потому что зверюги крышу в хлеву запросто разбирают... А потом - опять ничего. Стаи опять распадаются и серый к жилью больше не лезет, наоборот - прочь бежит! Пойдёмте, госпожа, нечего вам больше одной разгуливать.
       Усман принял гостью из Ордена одну и стоя. Это была их первая встреча, хотя Рута за последние трое суток успела побывать в его вотчине дважды. Ухоженный, даже щеголеватый старик, выглядевший, впрочем, сообразно своему возрасту. Важный, с холодным горделивым взглядом, но и весьма достойными манерами. Ворожея даже опешила когда патриарх, опустившийся на стул только после того как усадил женщину, разразился целой речью "о невосполнимой утрате, которую понёсли почтенные духоносные наставники Ордена в связи со смертью храбрейшего война, но он верит и уповает что сей прискорбный случай не ожесточит сердца и души и не отвратит их от борьбы со Зверем рыкающим, рождённым пламенем огненным..." - и далее и далее. Без запиночки, с любезным выражением лица и артистичной трагической интонацией. Чем дольше Рута его слушала, тем более её охватывало странное беспокойство.
       - И это разменявший восьмой десяток дедушка, безвылазно просидевший в своём лесу? Который всю жизнь выращивал картошку с репой, а между делом строгал ребятишек? - думала она, пока собеседник разливался соловьём. - Что-то я не заметила среди его отпрысков ораторов... Боже, что он теперь- то несёт!
       А в это самое время старец принялся нахваливать её саму, перейдя вдруг со скорбного тона на весьма игривый. Начал он достаточно безобидно, что "не убоялась такая краса погубить себя за грехи наши", зато потом выдал буквально следующее:
       - Истинно, истинно краса, ибо волосы твои словно ночь, уста вызывают жажду, стан и бёдра радуют глаз, а грудь притягивает руки, хоть руби!
       Пунцовая, не верящая своим ушам Рута вскочила со стула, но старик ловко её сцапал за рукав и жарко зашептал:
       - Не отвращайся, глупышка, от слов мужа смиренного которому сокрушила сердце, ибо я есть для тебя благо, а не простой блуд! Чую - плоть моя трепещет, отзываясь на твои прелести! И желает уже восстать, и то есть чудо божье, ибо велики года мои! И вот что я наду...
       Тут Усман вдруг вздрогнул, разжал руку, отпустив рукав, и расслабленно развалился на сидении, опасно накренившись набок и уронив голову на грудь. Словно перчаточная куколка, отброшенная кукловодом. Рута, зло прищурив глаза, склонилась к шуту, сжимая в кулаке кусочек осиновой коры с изображением руны "очевидное", при активации которой тайное становится явным. Она всегда носила при себе несколько амулетов разного действия.
       Некоторое время пришлось подождать, потом фигура на стуле подтянула расслабленные члены и снова выпрямилась, приняв позу сидящего человека.
       - Подловила-таки, зараза! Хвалю! - совершенно другим голосом с цедящей, угрожающей интонацией проговорил лжепатриарх.
       - Кто ты! Ну! - перебила его ворожея, раскрывая ладонь и протягивая руну ближе. - Говори!
       - Усман, кто же ещё? - обиделась фигура. И вдруг глумливо подмигнула, опять переходя на игривый тон. - Ну как, пойдёшь к деду в полюбовницы?
       - Кто ты!? - возвысила голос Рута, бросив опасливый взгляд на плохо справляющийся амулет. Эх, надо было брать в Ордене готовый, намоленный, а не заниматься самодельщиной.
       - Да колдун Хорт, глупышка! А ты кого ждала?
       Старческое лицо стало растягиваться в приветливой улыбке, но колдун, захвативший чужое тело, перестарался и дотянул рот чуть не до ушей. От такого зрелища Рута слегка растерялась, и Хорт, видимо и рассчитывающий на подобный эффект, выбил у неё из рук самодельный амулетик и легко переломил.
       - Пошалили и будет, девка, - вновь демонстрируя угрозу, процедил колдун, - садись. Не желаешь? Тогда стой. И давай договариваться.
       - С тобой? Договариваться с нечистью?!
       - Ага, значит я - нечисть, а ты у нас - сама Святая Улита! Ты, вообще, чего ко мне привязалась? Почему, за что уничтожить собираешься? Я тебя знать не знал, дорогу не перебегал, ничего дурного не делал - чист, чист перед тобой аки агнец! И разве ваш бог не осуждает намеренное убийство?
       - Нечисть теперь изучает схоластику? - от души возмутилась Рута.
       - Сейчас я тебе безо всякого изучения сформулирую всю вашу богословско-философскую спекуляцию... Ой, а рожу то состроила постную, прямо как у всамделишных святош! Рожа постная, а глазки от злобы так и сияют! Вон и щёчки порозовели! Приду ночью, точно приду, а то давай прямо сейчас побалуемся, только не польстишься ведь на дедову кочерыжку...иль польстишься? Ну чего так вызверилась, думаешь - самому нравится иметь развалину вместо здорового крепкого тела? Просто дедок здесь реальная власть, вся семейка в его руках, поэтому пока в нём перекантуюсь. Недолго. Пока свои порядки не установлю и не подкоплю энергетику. И уж только потом с дедулей разделаюсь...
       - Так ... э-э, Хорт, значит - Усман всё ещё жив?
       - А ты думала я вонючий труп буду на себе таскать? Больно надо! Больше тебе скажу - напарничек твой тоже жив, вот я какой добренький!
       - Тавр жив? ЖИВ?! - враз ослабевшая Рута тяжело плюхнулась почти мимо стула. Колдун протянул чужую руку и любезно её поддержал, мимоходом ощупав мягкое место, но женщина лишь вяло отмахнулась и принялась разматывать повязку на вечной ране. - Ох, точно! Жив! И даже на пути к выздоровлению!
       - Ну жив, чего так переполошилась? Про запас, на заначку себе оставил, чего просто так разбрасываться натренированными воинами... Иль испугалась, что не признает и кинется? Не трусь, он у меня шёлковый! И разгуливает - вернее, сейчас ещё пока отлёживается, - в волчьей шкуре. Хороший волчара получился, красавец! Я его, как поправиться, на людишек буду науськивать. Для острастки! А может потом, что вероятней всего, вообще его тело займу. Не желаю выглядеть и разговаривать как забитая деревенщина. И для тебя у меня особое предложение, ты, наверное, очень удивишься...
       - Всё, Хорт, пощади. Даже если это самое удивительное предложение в моей жизни, на сегодня уже хватит и событий и догадок. С ног от усталости валюсь, прошу, дай ты мне отдых. А если не отстанешь - сию же минуту отсюда уеду!
       - Скатертью дорожка! Только, голуба, куда? В застенки Ордена? Думаешь, после такого провала они тебя отпустят с миром? Ладно, не щерься, ступай себе и отдыхай. Ночуй в том доме, где твоего Тавра обихаживали. Только чтобы утром опять сюда...и не сбегай, если ты умная женщина!
       Лёжа после обильного ужина в тёплой, пышно взбитой постели, Рута не удержалась и уснула, вернее - отключилась, хотя давала себе слово не спать, пока не обдумает сложившуюся ситуацию. А потом, очнувшись от каменного сна уже при утреннем свете, принялась торопливо размышлять. Итак, её вывод насчёт Тавра - якобы его утащил волкодлак, - оказался ошибочным. Бывший напарник теперь сам волк-оборотень, правда, не по собственной воле. Колдун его "перекинул" и оставил местным волкам на попечение, чтобы охраняли и кормили, пока окончательно не выздоровеет. Самые страшные раны на оборотнях заживают не в пример быстрее, чем на человеке, даже если лечишь этого человека с применением ворожбы. Поэтому и ей так быстро полегчало, сегодня это ещё более заметно. Но раз Хорт так пестует своё будущее второе тело, сможет ли она при нынешних обстоятельствах вызволить напарника? Конечно, нет! Нужно ли вообще демонстрировать интерес к судьбе Тавра? Ответ - опять нет! Всё равно теперь самой выкручиваться. Интересно, что там Хорт ещё задумал? Наверняка ничего хорошего...
       - Пришла? Твоё счастье. Ладно, не злись. Познакомься с моей милой зверушкой!
       Под лавкой, беспрерывно скалясь, лежал очень крупный волк с несколько нарушенными (по сравнению с настоящим зверем) пропорциями. Оборотню было ещё плохо, это было видно по неловкой позе и болезненной мути, время от времени наплывающей на глаза. Но он превозмогал себя и старательно концентрировался, готовясь, в случае чего, держать оборону. На приход Руты новоявленный волк отреагировал очередной демонстрацией устрашающих клыков, собрав кожу на носу злобными складочками. Ни о каком узнавании или особом отношении к бывшей напарнице не могло быть и речи. В навязанной ему ипостаси - Тавр ведь не был врождённым оборотнем, - его поведением управлял Хозяин. Рута тоже не сильно им заинтересовалась. Только скептически хмыкнула, увидев выставленные зубы, и равнодушно отвернулась к Хорту-Усману.
       Колдун, захвативший не слишком привлекательное тело, сегодня особо его принарядил. И даже навёл на желтоватых морщинистых щеках лёгкий румянец, явно использовав бабьи притирки.
       - Завтракала голуба? Нет? Точно не хочешь? Тогда к делу.
       Хорт, казалось, вдруг разволновался и принялся ходить по комнате. Старческой шаркающей походкой, подгибая как-то вовнутрь жалко трясущиеся колени, зато горделиво выпячивая грудь, потряхивая остатками волос, причмокивая и подмигивая. Потом опомнился, хлопнул себя по бокам и захихикал, обнажая жёлтые стёртые зубы.
       - Видала, что дедуля творит? Стоило мне чуть задуматься, как он уже гоголем перед тобой вышагивает, старый греховодник! Как, голуба, хоть чуток проняло? Не-ет? Эх, а дед так старался. Он ведь чего нервничает: я желаю тебя здесь с собой оставить, как бы замуж позвать. В таком случае выходит - дед счастливый новобрачный! Вот старый хрен и разлакомился... хотя по своему и он прав, супружеские обязанности - пусть силком да колдовством, - ему, счастливчику, исполнять...
       - А за меня, конечно, вы уже всё решили. Оба.
       - Ах, какое невозможно трудное решение! - язвительно кривясь, зачастил колдун. - Ворожее, не сумевшей защитить своего напарника, нового больше никогда не дадут! А из Ордена всё равно не отпустят - в грешном миру ты может озлобиться и тогда "зелёная" лечебная магия поменяется на "чёрную".
       - Я и не хочу никуда уходить...я там по прежнему смогу лечить людей...
       - А кроме работы, что будет в твоей жизни? Убогая - ой, простите, аскетическая, - келья? Скудная еда, однообразная, бедная событиями жизнь, без путешествий, без приключений, всегда под чьим-то пристальным наблюдением!
       - Привыкну... - Рута крепилась, но выглядела очень расстроенной.
       - Так почему ты держишься за такое существование? - видя такую её реакцию, поднажал улыбающийся искуситель. - Я колдун, ты ворожея, пусть пока и не чёрная. С этой деревушкой нам очень повезло - все друг другу родственники, я им - отец родной! Ни священника, ни властей, ни вообще чужаков, которые бы отказались подчиниться, да проживём как у твоего бога за пазухой! Деток, если хочешь, родишь, оставишь им в наследство целую деревню!
       - Всё равно не пойму, зачем тебе я... - очень робко и задумчиво проговорила Рута. - Действительно целая деревня под твоей властью, и половина её жителей - женщины. На любой вкус.
       - Да просто не смогу пользоваться местными бабами, я хоть и нечисть, как ты говоришь, но и у меня здоровые инстинкты.
       - Теперь совсем не понятно...
       - Вот и не перебивай. Не стану я ими пользоваться только из-за возможного потомства... Не смогу, понимаешь ли, потом поедать собственных детей!
       - К-как поедать? В каком с-смысле? - заикаясь, еле выговорила Рута, хотя навидалась, казалось, уже всякого.
       - В самом обычном - обожаю человечинкой полакомиться. Ой, да не делай такое возмущённое лицо, не каждый день, не каждый! Понимаю, что на каждый день не напасёшься... Но если эти селяне будут меж собой хорошо размножаться, так не годы, десятилетия здесь проживу. А ты у меня, как единственная доступная женщина, будешь на особом положении! Станешь вертеть мной, всякий раз как мне приспичит, разные обновки, серёжки-колечки, хе-хе, выпрашивать. Опять же, детки наши совместные, естественно целы останутся!
       - Согласна! - неожиданно выпалила Рута. И, сделав стремительный шаг к отшатнувшемуся, было, колдуну, влепила поцелуй в синеватые губы заместителя. - Хочу колечки-серёжки! Не хочу в убогую келью, хочу быть всему хозяйкой, уговорил! Когда свадьба? Всё ли сделаешь как обещал? Клянёшься?
       И она опять прильнула к губам жалко задрожавшего старика. Щёки её пылали, грудь упруго прижималась к его костистой грудной клетке, мягкие руки оплели сгорбленные плечи, а потом принялись поглаживать седой затылок.
       - Конечно... клянусь... - срывающимся голосом пробормотал колдун. - Прижмись посильнее...
       - Как скажешь, дорогой! - вкрадчиво прошептала ему в ухо Рута, одновременно вонзая глубоко в шею длинную тонкую иглу, которую вынула словно из воздуха.
       Тело Усмана обмякло и обрушилось незамедлительно, хорошо хоть ворожея продолжала поддерживать его за плечи. Поэтому столь резкое падение истинному хозяину не повредило. Зато захватчику прежнее убежище явно стало не по нраву, и над бессознательным Усманом воспарил перекошенный от лютой злобы колдун. Вернее - его посмертная копия, застрявшая между ТЕМ и ЭТИМ светом.
       - Гадина!!! А я то какой дурак! А-а-аа НЕ ЧИТАЙ МОЛИТВУ!
       И он задёргался вокруг лежащего тела словно злобный пёс на привязи, но освободиться из связки уже не мог - призрачную шею теперь удерживал мощный силовой аркан.
       - Хороша монашка! Врала ведь напропалую! У-ух я дубина!!!
       - Вот именно, - равнодушно подтвердила Рута, и заулыбалась, склоняясь к растерянно скулящему волкодлаку, ползущему на пузе к её ногам. - Не волнуйся, Тавр, сейчас буду вытряхивать тебя из волчьей шкуры. Или подождать денёк-другой, чтобы рана на голове получше зажила? Давай ка подождём, ладно? Этот поганый людоед мне напомнил, что, в случае чего, нового напарника мне уже не дадут, а я ведь так люблю путешествовать! nbsp;

    10


    Панов А. Алтарь   14k   "Рассказ" Проза, История, Религия


       Рассказ можно прочитать на моём сайте: "Алтарь".

    11


    Ботан Ш. Цена Мести   22k   "Рассказ" Фэнтези

       ЦЕНА МЕСТИ
      
      
       Западная Ирландия. 776-й год н.э.
      
       Боуэн стоял на скале и вдыхал соленый воздух Великого моря. Жестокие волны разбивались о каменистый берег, но даже их шум не мог заглушить пронзительные крики чаек. Черно-белые птицы - проводники между мирами - были безразличны к судьбам людей. Их совершенно не волновали столбы дыма, что таяли над горизонтом. Там, среди влажных зеленых равнин, догорали селения клана Тромхейдов. Родного клана Боуэна. Где царили мир и радость, где смеялись дети, теперь чернели пепелища... Из затуманенной памяти снова всплыл тяжелый, давящий своей яркостью образ - белозубый бородач в островерхом шлеме, мощный как волкодав. Он улыбается, в руках - боевой топор, у ног умирает старик. А вокруг: крики и плачь, шум огня и запах горелой соломы и десятки бородачей грабят, насилуют, убивают ни в чем не повинных людей. Викинги. Враги.
      
      
       Легкая и хрупкая на вид чайка пролетела над самой головой кельта, едва не задев его длинные рыжие волосы. Бывалый воин даже не пригнулся. В своих мыслях, суровых как серое небо, он был далеко отсюда... 'О боги... За что?'
      
       ***
      
       - Душу? - Лицо друида было очень старым, словно вырезанным из коры векового дуба.
       - Да.
       Воин поежился от осеннего холода. Сизый туман обнимал обоих храбрецов, что осмелились нарушить покой Проклятой рощи. Невдалеке завывала сова. Совы - это пропащие души. Кем ты была, сумрачная птица? Несчастной девушкой, что бросилась с обрыва, дабы не достаться викингам? Или одним из этих самых викингов, жестоким воином, на чью голову обрушился карающий меч ирландца?.. Боуэн отвлекся от пустых дум.
       - Да, Сараус. Я хочу продать душу.
      
       Друид неуверенно почесал седой висок.
       - Ты должен знать, сын О*Коннора, Вейра - коварный дух!
       - Плевать! - выкрикнул воин. - Я должен отомстить! За своих братьев, за семью, за свой клан. Они убили всех!
      
       Морщины на лбу Сарауса стали глубже, на лицо наползла тень.
       - Не кричи. Не гневи Хранителей рощи, глупец. Это тебе не римская таверна, где все решают сила глотки и сила кулака. Мы стоим на могилах Ферраев!
      
       Воин смутился.
       - Да. Прости меня, Учитель.
      
       Вокруг возвышались старые, изъеденные мошкарой ивы. Вне всякого сомнения, дивными лунными ночами на их ветвях раскачиваются эльфы, а среди корней проказничают русалки. Ива - великое древо. Молодое и зеленое оно олицетворяет жизнь. Старое и трухлое - смерть. В этом изменчивом мире все слишком запутано... Повисло холодное молчание. Смотря на опустившиеся плечи Боуэна, на его осунувшееся лицо и безнадежный взгляд, друид понимал: отговаривать воина бесполезно. Только месть все еще оживляла глаза Последнего из Тромхейдов.
      
       - Ты окончательно решил, сын О*Коннора?
       - Да.
       - Подумай хорошо. Если твою душу заберет Вейра, ты никогда не ступишь на берега блаженного Авалона!
       - Мне не нужен Авалон. Это все сказки для слабаков. Тихая земля для усопших воинов. Цветущий край за морем... Прекрасные девушки и сладкие плоды. И реки, где вместо воды - вино... Не верю я в сказки!
      
      
      
       Друид пожал плечами:
       - Ну и напрасно. Я видел его берега. Но ты свой выбор сделал!
       Воин едва сдержал злую усмешку. Старик начал его раздражать. Говорит высоким слогом, верит в сказки... Но ведь на то он и друид! Сам Боуэн все же верил в сказки. Но лишь в темные. И лишь в злые силы!
       - Сараус, давай начнем Обряд.
       Старик посмотрел воину прямо в глаза.
       - Начнем!
      
       ***
      
       Могучие волны разбивались о скалы Норвегии. Двадцать драккаров рассекали воды Северного моря. Эрик Белозубый возвращался домой. С богатой добычей!
      
       ***
      
       В тумане над болотом помигивали фиолетовые огоньки. О*Неи - души мертворожденных детей. Они звали за собой: 'Иди к нам, храбрый воин! Иди к нам, храбрый воин! Оставь жестокий мир живых! Жизнь - это борьба и страдания. Смерть - это мир и покой! Иди к нам, воин. Оставь все свои заботы! Познай тишину Забвения... 'Храните меня, светлые боги' - пробормотал Боуэн. И ступил в гнилую воду.
      
       ***
      
       В обширном жилище пахло жареным мясом, царил полумрак. Хмельные напитки лились рекой, играла простая веселая музыка. Викинги клана Меровингов праздновали победу.
      
       - О, да! Как я его разрубил! Трусливый кельт пытался закрыться щитом. Так я его вместе со щитом! Ударом топора пополам! Ноги сделали еще пару шагов, а глаза уже остекленели! Это надо было видеть.
       - А какие там девушки, эх!.. У нас, в Норвегии, таких нет...
       - Что!? Что ты хрюкнул, грязный хряк?
       - А тебе не понравилось, шелудивый пес?
       - Да сейчас я тебя!!!
      
       На пол полетели кувшины вместе с яствами, жалобно хрустнула деревянная скамья... Кто-то азартно захохотал, кто-то сокрушенно покачал головой. На грязный стол брызнула кровь. Вместе с зубами... Эрик зло сплюнул.
       - Видел бы это Один! Бывалые воины напились и дерутся как юнцы.
      
       Старый Герман вытер рот тыльной стороной ладони.
       - Но ведь в Ирландии они храбро сражались. Как от них бежали кельты! Наверное, сам Игга - конь богов - при всех своих восьми ногах не смог бы бежать быстрее!
       Эрик отхлебнул душистого эля.
       - Ирландия - это прошлое. Мы можем и дальше ее грабить. Но это не принесет нам славы. Добычу - да. Но не славу.
       - Неужели ты собираешься...
       - Собираюсь, брат. - Эрик вытер засаленные руки о бороду - Я поведу своих людей на Юг. К берегам Галлии. Римские псы давным-давно покинули ту землю. Защищать ее некому. Мы пройдем по ее берегам железом и огнем! Мы награбим столько добычи, что сами боги будут нам завидовать!
       Герман почесал обросший щетиной подбородок.
       - Не нужно говорить о богах дурно, Эрик.
       - Хочу и говорю! Сам Один покраснеет, узнав о нашей славе! Мы поставим Галлию на колени!
      
       Викинг зачерпнул еще эля. Музыка стала слабее. Она продолжала играть, но теперь ее звуки доносились словно из-под земли. И как отражение, из чаши с элем на Эрика смотрело полное ненависти лицо. И глухой, низкий голос спросил: 'Ты помнишь мое селение?'
      
       - О боги! Кто ты!?
      
       Мощный хлопок по плечу вернул викинга в мир живых.
       - Что с тобой?
       - Ничего. Наверно я слишком много выпил.
       - Но ведь у тебя еще даже щеки не порозовели! Веселись, брат!
      
       - Да! Прочь дурные мысли.
      
       И воин поднял чашу.
       - За нашу победу! Слава богам!
       - Слава!
       - За победу!
       - Пусть враги бегут, как крысы!
      
       Эрик довольно улыбнулся, отхлебнул из чаши... И с криком сплюнул на стол. В чаше была кровь.
      
       ***
      
       Пространство наполнял дивный, прекрасный свет. Он струился отовсюду и переливался мягкими красками. Свет походил на душистый мед из полевых трав, мед, что заставляет на миг забыть обо всех горестях жизни... Боуэн медленно шагал по дну и ощущал ни с чем несравнимый покой. Тело омывали прохладные волны светящейся воды, среди золотых лучей звучала блаженная музыка. Всюду сновали серебристые рыбки и прозрачные медузы. Среди зеленых водорослей сладкими голосами пели русалки. Но горы человеческих черепов, что громоздились на дне, напоминали - это враждебный мир.
       Воин не ощущал ни тревоги, ни страха. Все что терзало душу там - наверху - здесь казалось пустым и бессмысленным. Хотелось забыть обо всем и раствориться в светящихся волнах, раствориться и исчезнуть навсегда!
      
       - Забудь обо всем, что тебя беспокоит, Воин! Забудь обо всем! Оставь все свои заботы. Познай тишину Небытия! - Снова эти О*Неи. Какие же они надоедливые!
      
       Боуэн ощущал дивную сонливость, блаженное желание отпустить душу. Исчезнуть...
       - Нет!
       Свет Болота померк.
       - Нет! Я Человек, а не темный дух!
       Мне не нужно ваше Забвение. Мне не страшны мучения. Я рожден для борьбы. И буду бороться!
      
       Из глубины послышался стук копыт. Он отдавался гулким эхом, напоминал биение умирающего сердца. До ушей Боуэна донеслось ржание лошадей. Жуткое и завораживающее...
       - Ты хотел меня видеть, сын О*Коннора?
       Владычица Вод восседала на янтарной колеснице. Ее огненно-рыжие волосы развевались на волнах, огромные изумрудные глаза смотрели с темной, нечеловеческой мудростью. И... жалостью. Молочно-белое тело было завернуто в зыбкое одеяние из холодных трав. Во рту виднелись мелкие, но острые зубки. Темная богиня была прекрасна!
      
       - Вейра, давай не будем тратить время на пустые разговоры. Я пришел, чтобы продать душу.
       - А отчего и не побеседовать? Для мертвых времени не существует. Имеет значение лишь Вечность.
       - А я еще жив, не забывай этого, Владычица вод.
       - Это ненадолго - Вейра оскалилась в зубастой ухмылке.
       - Дай мне Силу. Я хочу отомстить врагам. Они...
       - Да, я все знаю!
      
       Золотогривые кони скребли копытами дно. Они светились и переливались медовыми волнами, издавали тихую музыку. Боуэн знал - тут все недоброе. Все мертво. И нельзя верить ничему.
      
       - Мне мало твоей души, воин, - проговорила богиня. Её голос лился как вода - мелодичный и завораживающий.
       - Кроме души у меня ничего нет.
       - Есть. Самое дорогое. Самое чистое. То, что осталось у тебя из Прошлой жизни. Жизни, которую забрали враги.
      
       Боуэн опустил взгляд. Что у него осталось? Память? В сознании проплывали радостные картины детства, отрочества, юности. Изумрудно-зеленые луга, стада кротких овец. Улыбка брата, тихий смех матери, игры со сверстниками. Обряд посвящения в Воины... Все это было таким близким! Но уже недостижимым, чужим. Стена, тонкая и прозрачная, как осенний лед, но прочная, как восточная сталь, разделила жизнь на До и После...
      
       - Забирай мою Память.
       - Не Память. У тебя есть нечто дороже!
      
       Ах, это! Боуэн достал из кармана золотую монету. Римский динарий - подарок от Отца. Подарок ко дню Совершеннолетия. Сколько тогда было радости! А сейчас... А сейчас имеет значение только месть.
       - Согласен ли ты, сын О*Коннора, отдать нам самое дорогое, что у тебя есть?
       - Согласен. Держи.
      
       Болотная богиня протянула вперед свои сильные руки. Боуэн бросил ей монету. И последняя крупица беззаботного детства опустилась в ладони темной владычице.
      
       ***
      
       Западное побережье Галлии. Несколько месяцев спустя.
      
       - Слушай, старый дурак, если к рассвету ты не выведешь нас из леса - ты труп. Понял? - викинг провел ребром ладони по горлу.
      - Пожалуйста, не убивайте меня! Я и правда, не знаю дорогу. Произошло что-то странное, еще утром здесь были поля!
       - Мы тебя предупредили.
      
       На юге догорали остатки монастыря. Викинги нагрянули нежданно - среди глухой ночи - и быстро свершили свой кровавый суд. Слабые не имеют права на жизнь! Два десятка наемников были изрублены как капуста, крестьяне побросали вилы и разбежались. Монахи спрятались за стенами и молились. Но молитвы не помогли. Скандинавам досталась богатая добыча! Зарево пожаров отражалось от дождевых облаков. Гремел гром.
      
       - Так ты не знаешь дорогу? Если знаешь, почему мы до сих пор в лесу?
       - Я же говорю вам, еще вчера тут были поля! Не знаю, что произошло!
       Эрик сплюнул.
       - Старик нас дурит. Рюрик, убей его.
       - Погоди, вождь, если он нас не выведет, сами мы уж точно никак не выйдем!
       - Выйдем. Тут что-то нечисто. Но я силен. Моя бабка была шаманкой из северных краев. Я чую запах Смерти.
      
       Викинги молча переглянулись. Лица были бледны. Великие воины испугались! Над головами темнела звездная бездна. На западе клубились грозовые тучи. На востоке начинался рассвет. Эрик достал ожерелье из моржовых зубов, прикрыл глаза и начал напевать странную песенку. При виде этого несколько молодых воинов растерянно ухмыльнулись...
      
       Подул ветер.
       - Слишком поздно!
       И Эрик выругался. Со всех сторон к лесной тропе подбиралась вода. Гнилая, бурлящая, светящаяся вода, воняющая Смертью. Кони дико заржали и начали вырываться. Телега с награбленным золотом накренилась и тяжело завалилась набок.
       - Бежим отсюда!
       - Куда?
       - К кораблям, куда же еще!
       - А где море!? Куда бежать?
       Викинги ругались по-черному, упоминали своих богов, бормотали заклинания, просто кричали. На небольшой отряд надвигалась сама Смерть!
      
       И тут Эрик увидел Боуэна. Кельт стоял на вершине лысой горы и глаза его светились красным огнем.
       - За тобой должок, бородач. Пора отдавать! - Тромхейд обнажил острый клинок.
       - Что еще за должок? Я с тобой в кости не играл. Я все долги запоминаю!!!
       - Отдай свою Жизнь!
      
       Гнилая болотная вода подбиралась уже к животам викингов. Она вздымалась высокими волнами и пожирала людей вместе с конями. Кто-то молился, кто-то смеялся, но большинство воинов Севера дико вопили и метались из стороны в сторону, ища за что ухватиться. А вокруг, как ни в чем не бывало, трещали цикады, и шумел легкий ветерок. Теплая южная ночь была безразлична к судьбам людей.
      
       Боуэн достал второй меч и с громким криком бросился на врагов. Многие из тех, кто не успел утонуть, пытались отбиваться. Другие пытались бежать. Но судьба скандинавов уже была решена. Кельт метался по полю боя как бешеный пес. Он кувыркался в воздухе, прыгал по волнам и рубил врагов пополам. Глаза светились как красные звезды, длинные мечи рассекали доспехи и плоть... Через хаос сражения воин рвался к Эрику. Долги нужно возвращать.
      
       - Я тебя не боюсь, мертвый кельт! - прорычал Эрик. Взмахнул боевым топором и снес Боуэну голову...
      
       Но все уже было решено. Спустя всего пару мгновений предводитель викингов упал, сраженный ирландским мечем.
      
       ***
      
       Существует лишь одно Великое Болото - оно едино для всего мира. Отдельные болота - лишь его отражения. Потому, если уметь, можно из одного попасть в любое другое.
      
       Боуэн медленно вылез из воды. Холодные кости были опутаны водорослями, в остатках рваной одежды копошились жуки. Как все-таки неудобно без головы! Бывший воин поправил репу на плечах. Но ничего. Осталось немного. Лишь увидеть родные края - и во тьму. В мир мертвых. Где ему, Боуэну, собственно, и место. Жизнь и Смерть, победы и разгром, метания и вечные мучения людей... Имеет ли все это хоть какое-то значение? Тщедушный мертвяк брел по зеленой равнине и не ощущал ровным счетом ничего. Собаки, учуяв запах Зла, начинали выть. В темной вышине сияли яркие звезды. Полная луна дарила земле свой безжизненный свет. Боуэн возвращался домой.
      
       Вот руины родного селения... Обгоревшие останки деревянных божков... Тишина. Постойте, а это что!? В маленькой деревянной хижине горел одинокий костер. И слышался детский плач! Эррисиль - жена Боуэна - кормила его маленького сына... Мертвый воин возрадовался! В этом жестоком мире у него все-таки осталось самое дорогое! Самое радостное! Не все Тромхейды погибли от скандинавских топоров. Несколько женщин и девушек спрятались в хлеву и спаслись. И среди них Эррисиль - жена Боуэна! И их Сын... Самое ценное в жизни!
      
       И тут холодный мертвяк содрогнулся от ужаса.
       Самое ценное!?
       - Н-е-е-е-т!
      
       Темная волна поднималась из глубин Земли. Зловонная и страшная, словно тварь из тяжелого сна. Вот ее щупальца протянулись к лицу младенца... Боуэн вспомнил наставления старухи-знахарки. 'Нужны сладости. Когда рождается младенец, нужно намазать его губы сладким медом. Тогда силы тьмы не смогут осквернить чистую душу'
      
       - Дайте сладости! Дайте меду!
      
       Иррисиль не видела и не слышала своего мертвого мужа. Светлые силы хранили ее. Но маленький Ринай был совершенно беззащитным...
      
       'Мне мало твоей души, воин. Готов ли ты отдать самое ценное, что у тебя есть?' Владычица вод имела в виду вовсе не монету...
       - Ненавижу тебя, Вейра!
      
       Мертвяк мчался по равнине, от селения к селению, от усадьбы к усадьбе. Заглядывал в окна и молил, кричал, заклинал: 'Дайте мне меду! Я хочу спасти своего сына! Дайте сладостей! Это вопрос жизни и смерти! Мед или Жизнь! Сладости или Жизнь!' Люди в ужасе захлопывали окна и бормотали заклинания. Темный дух с репой вместо отрубленной викингом головы, и с адским огнем в пустых глазах метался по зеленой равнине и умолял поделиться медом.
      
       'Это вопрос Жизни и Смерти! Что важнее, Мед или Жизнь? Жизнь невинного младенца! Дайте меду! Сладости или Жизнь!' Люди закрывали окна... Женщины кричали от страха. Дети плакали. Кто-то глупо ухмылялся. Ржали кони и гавкали собаки. Старики молились. Никто так и не поделился медом. Кельт не сумел обмануть судьбу.
      
       ***
      
       - Я спасу тебя, Ринай, сын Боуэна. Спасу с помощью Всевышнего, - Старый седой монах бережно прижимал к груди плачущего младенца. Со скрипом отворились врата монастыря. Над спящею землей разнесся звон колокола.
       - Он осквернен? - спросил Настоятель, склонившись над ребенком.
       - Его душу требует Нечистый. Видимо, тут имел место Договор.
       Настоятель вздохнул и поправил капюшон.
       - Хм...
       - Мы воспитаем из него монаха. Свет сильнее Тьмы, - и монах поднял младенца над головой.
       - Братья! Защитим чистую душу! Если нужно, мы будем за него драться. Отныне Ринай - один из нас!
      
       Подул мягкий утренний ветерок. Пропели петухи. Небо наливалось светлыми красками. Ночь отступала. Утренний туман пронзили первые лучи Дня.
      
       ***
      
       Но душу самого Боуэна уже не спасет никто. Жажда мести, священная, но губительная ярость ослепили его и затащили в Бездну. Он сам избрал свою судьбу. Человек, отрекшийся от самого дорого в жизни, не достоин солнечного света. Его удел - вечная тьма. Лишь в самом конце - по завершению Последней Битвы - душа Боуэна обретет покой. И исчезнет навсегда...
      
       ***
      
       С тех пор прошло много лет. Много воды утекло в Шанноне. На зеленых берегах Ирландии выросли города... Набеги викингов, кровавые распри между кланами, восстания скелетов - все это отошло в Прошлое. Неведомо, откуда пришли новые беды, но и они уйдут, как уходит все в этом зыбком мире. Лишь изредка эхо Темных веков дает о себе знать. Поздней осенью, дождливыми ночами, по лугам Ирландии все еще носится душа Боуэна, сына Коннора. Она стучит в закрытые окна и требует меду...
      
       Многие уже не верят в эту историю. Как это часто случается, Страх был побежден Смехом. На Самайн - день Мертвых, дети шутят над древними сказками. По ночам они носят по улочкам пустую тыкву с огоньком внутри. Пламя освещает глаза чучела. Оно и вправду похоже на несчастную душу Боуэна... И вспоминая судьбу Тромхейда, дети требуют у сонных горожан 'Сладости или Жизнь!'
      
       Многие забыли, с чего все начиналось. Родились новые легенды, новые предания, которые по-своему объясняют странный обычай. Тени прошлого отходят в Небытие, а с ними забывается и древнее Зло. Чистые воды Шаннона смывают в Океан зловещую грязь. Викинги и кельты уже не воюют друг с другом. Они живут в мире и согласии, улыбаются соседям через холодный океан. И едва ли кто поверит, что некогда, в Темные времена, несчастный воин пожертвовал ради мести всем. И, ослепленный яростью, отдал самое дорогое... 'Сладости или Жизнь' весело кричат дети, заглядывая в окна спящих домов. Вот и все, что осталось от древнего Зла. Воды Шаннона уносят грязь в Океан.

    12


    Руденко Е.Д. Катюха   6k   Оценка:4.96*4   "Рассказ" Фантастика, Мистика

      Катюха
      
      
      - Калачёва, тебе двойка за контрольную и за четверть. К экзамену ты не допускаешься.
      
      Учитель математики Семён Семёныч, по прозвищу Косой, осклабился и вперил в Катюху левый зрачок.
      
      - Ты слышишь, Калачёва? Не допускаешься!
      
      Косой торжествовал. Он с улыбкой обозрел застывший класс.
      
      - Вот козёл злорадный...
      
      И Катюха Калачёва тихо выматерилась. Семён Семёныч был начеку.
      
      - Ты что это, Калачёва? Ты кого это? Вон! И без родителей...
      
      Катюха уже хлопнула дверью. Ещё полгода назад она от таких новостей размазывала бы слёзы по веснушкам, но не теперь.
      
      Семён Семёныч никому не прощал пренебрежительного отношения к своему предмету. В назидание классу и на потеху своему мелкому чувству он урок за уроком долбил наглеца, пока не доводил его до закономерной годовой двойки. Косого боялись и ненавидели, как человека злого, мелочного и мстительного, распалявшего своё себялюбие унижением учеников, а более учениц.
      
      Выйдя на улицу, Катюха вынула мобильник и набрала маму - занято, затем отца.
      
      - Я на совещании, потом сам позвоню...
      
      Он так и не позвонил. Катюха опять осталась одна со своими трудностями, обидами, болью. Наверное, так и надо, она просто взрослеет, пора самой вытирать себе сопли.
      
      Катюха подошла к Фролу и Лавру, любимому пряничному храмику. Поднялась на паперть, купила у бабушки в чёрном платочке тонкую свечу и бумажный образок - в белом нимбе лицо ещё не старого бородатого мужчины с большими печальными глазами.
      
      - Это Спас Нерукотворный, девонька, - пояснила старушка.
      
      - А чем?..
      
      - Что - чем?
      
      - Ну,.. чем его творили?
      
      - Ах ты, бесстыдница!
      
      Девушка хохоча слетела по ступенькам.
      
      Дома Катюха ещё несколько раз прочла страницу с заговором и пошла в ванную - громадную, сталинскую, раньше в ней даже древний холодильник стоял, потом на дачу увезли. Приняла душ, потом как есть, нагая, вынырнула в прихожую и выключила свет. В ванной стало темно, Катюха зажгла свечу и, став на коленки, трижды очертила вокруг себя маркером круг. Справа налево, против часовой стрелки. Поднялась и бросила на пол образок, ликом вниз. Наступила на него левой ногой, а свечу перевернула вниз пламенем. Воск закапал на пол.
      
      - Аз, раба Божия Катерина, отрекаюсь от веры Христовой, и отца своего, и матери, и от роду, и от племени, и от родителей живых и мёртвых, и от всего роду от двенадцати колен, и от отца духовного, отца крестного и от матери крестной, от двоих родителей первоначальных, от Адама и от Евы, от Екима и от Анны, от Николы Чудотворца, от Христофора и от Христова угодника, от Пречистыя Богородицы, от невидимого Отца и Господа Иисуса Христа, от Михаила и Гавриила архангелов и четырёх ангелов, и от четырёх ветров, от ветру востоку, и от ветру западу, от ветру северу, от ветру полуденного, от свету белого, и от святых трав, и от рек, и от озёр, и от лесу, от небесные высоты, от земные широты, от красного солнца, от молодого месяца, от частых звёзд, от луны, от царя православного...
      
      Катюха сглотнула и поправилась:
      
      ...И от президента православного, и от церквей Божиих, и от образов и животворящаго креста Господня, и прикаясь вам, сатанам: аз есмь, примите меня, рабу Божию Катерину, и я рада вам служить, и работать, и закон ваш исполнять, а вы послужите мне и поработайте, как вы служите своему царю Садоне и царице Сатонице!
      
      На этих словах она сорвала с шеи крестик.
      
      Свечка замерцала и потухла, оставшаяся во тьме Катюха шумно дышала, гулкое сердце пыталось достучаться до замершего сознания. Внезапно она ощутила на голом плече ледяное прикосновение. Девушка охнула и нечто отпрянуло.
      
      Тут свеча в её руке вновь загорелась алым огнём. В багровом свете Катюха увидела перед собой высокую фигуру, протянувшую ей лист бумаги и нож. Через миг нож и бумага были в её руках, но Катюха не замечала этого, ужас приковывал её взгляд к лицу демона. Оно исказилось гадкой улыбкой и знакомый до судорог голос сказал:
      
      - Подпиши это, Калачёва, кровью из мизинца левой руки.
      
      Это был он, учитель математики Семён Семёныч по прозвищу Косой, только теперь его разные глаза тлели красным, как раскуренные сигареты.
      
      - А-а-а-а!
      
      Катюха швырнула в дьявола бумагу и нож, бросилась в свою комнату и повернула замок. Холодная, дрожащая, она упала на постель и разрыдалась. Часа два Катюха отходила от страха, зарывшись в мокрое от слёз одеяло.
      
      - Мамочка, мамочка, мамочка...
      
      Мама должна была скоро прийти с работы. Катюха, вздохнув, оделась, подошла к ванной. Щёлкнула выключателем и дёрнула дверь. В ванной было пусто, только на полу валялись пепел, свеча и окровавленный нож. Катюха завернула его в пакет и бросила в мусоропровод, затем стёрла с плиток следы маркера и воска. Тут запиликал мобильник, звонила одноклассница Ольга:
      
      - Ты слышала?! Косой умер! Что-то с сердцем. На завтра математику отменили, а в пятницу прощаться с ним будем...
      
      На прощание с покойным Катюха не пошла, три дня она отлежала дома, её лихорадило. Вызвали врача, кололи всякой дрянью. В понедельник она переписала контрольную новой математичке Вере Ивановне и к экзамену её допустили.
      
       Евгений Руденко 26.03.2010

    13


    Грошев-Дворкин Е.Н. Случай на острове   19k   "Рассказ" Проза

      
      
       Есть в Индийском океане остров.
       Название его - Мадагаскар.
       Томми - негр саженного роста
       На острове этом проживал.
       В лодку с белой леди он садился,
       Когда закат над морем догорал.
       Последний луч в глазах его светился
       И тихо про себя он напевал... - вспомнилась мне песенка из дворового фольклора, когда, облокотившись на фальшборт, я разглядывал возвышавшиеся из воды нагромождения скал.
      
       Наш корабль стоял в квадрате полигона для отработки водолазных спусков. Чуть вдалеке, на запад, милях в трёх, возвышался над горизонтом остров. Форпостом над морем высился скальный массив. На самой оконечности его возвышался маяк. Ночью свет прожектора маяка с постоянной периодичностью скользил по водной глади, слегка захватывая корабль. После чего неспешно устремлялся в бесконечную ночную бездну тихого, в июне, Балтийского моря.
      
       От старослужащих я узнал, что раньше этот остров принадлежал финнам и носил название Тютерсаари, что в вольном переводе означало "Остров сына". Правильно это или нет - мне было не ведомо. Но я с удовольствием слушал легенду, рассказанную мне Юзефом Балчунас, служившем, как и я, мотористом.
      
       - Давно это было. Так давно, что мало кто помнит об этом.
       В те времена все народы, населявшие эти земли, жили свободными от России. У каждого из народов своё королевство, король, земля, жизнь при королевстве. У одного из таких королей был сын. Имени его сегодня никто не помнит. Если только в склепе, что на острове, можно узнать. Но склеп тот разрушен. Время сравняло его с землёй, или войны, промчавшиеся не раз над всей округой.
       Королевич на этот остров в ссылку был заточён.
       А причиной тому послужила, как часто это бывает, любовь окаянная. Полюбил королевич пастушку одну. И так полюбил, что жизнь ему стала не мила после того, как он ту пастушку увидел.
       Король, конечно же, согласия на свадьбу не дал. Это и понятно. А сын воспротивился и бежал со своей возлюбленной. Вроде бы как в Россию хотел податься. Там есть, где затеряться.
       Но перехватили эту парочку влюблённых на одной из границ. Перехватили и доставили на суд к королю. С пастушкой суд скоро свершился - отрубили ей голову, а тело свиньям бросили. Те её и изодрали на куски. А сына королевского посадили на корабль и на остров привезли. Он и тогда пустынным стоял среди моря.
       Король велел на этом острове замок построить. Чтобы было, где сыну жить. Всё-таки королевских кровей наследник слыл. Но наследства его отец лишил. А велел в замке построенном жить и с острова, чтобы не отлучаться. Тут несчастный и прожил всю жизнь. Не знаю - длинную или короткую. Только на этом острове он и помер со временем. Похоронили его в склепе гранитном в скале вырубленном, а вот имени его нигде не написали. Говорят, что отец запретил имя своего сына поминать. За позор с пастушкой, да и за то, что отца ослушался.
       Правда то, или нет - мне не ведомо. Только других историй про замок, что до сих пор стоит, я не знаю. Да и название острова за то говорит. А народ просто так названиями не разбрасывается.
       А замок тот ты увидишь. Вот поедем маячникам помогать и увидишь.
      
       На острове жили люди. Две семьи.
       Мужья работали смотрителями маяка. Жёны были при них, но и им работы хватало. Снабжение острова продуктами было нерегулярным. Если только кто вот так, как и мы, оказывались в этом районе и привозили им консервы и сухую провизию. Но, в основном, пропитание себе эти люди добывали сами. Держали они коров, овец, и кур с разной всякой птицей. И даже свиней держали эти отчаянные люди. А это всё труд! И труд не малый. Я, как поживший в деревне, это понимал.
       И всё-таки я им завидовал. Завидовал их способности довольствоваться малым. Быть счастливыми от того, что они зависели только от самих себя.
      
       Однако от помощи в заготовке кормов на зиму, эти люди не отказывались.
       Они бы и сами управились, но лето, по-настоящему тёплым, солнечным, пригодным для этого, было коротко. И, чтобы не испытывать нужды длинной зимой, заготовку сена нужно было провести скоренько, как в предверии штормовой погоды.
       Мы всегда с радостью шли на это.
      
       Так уж получилось, что я, помимо своих основных обязанностей на корабле, был приписан к катеру. А поэтому все разъезды без меня никак не обходились. И ходил я на катере всегда с удовольствием. А на этот остров, особливо. Поскольку, ещё в ранней юности, познав крестьянский труд, я не без гордости ловко орудовал литовкой, чисто выкашивая стоялую траву по полянкам и лесным лужайкам. В результате чего был зачислен "штатным работником" по заготовке сена, чем доставил маячникам искреннюю радость.
       Так я познакомился с этими людьми.
      
       Ранним утром мы пришвартовались в тихой бухточке к деревянному пирсу. И, нестройной толпой, с десяток матросов направились к замку, в котором эти люди жили.
       Замок был самым настоящим.
       Стены сложены из дикого гранита. Поверх стен, с двух сторон, высились две башни из кирпича. И стены, и крыши башен были обустроены характерными для зАмков каменными зубцами. Внутри находился небольшой двор с выдолбленным в гранитном массиве колодцем неизвестной глубины. Вода в этом колодце никогда не замерзала и не исчезала. Не понятно только, как она там появлялась. Но вода была всегда, и её хватало на всяческие нужды двух семей. И ещё она оказалась неимоверно вкусной.
      
       Мы с капитан-лейтенантом Непонящим вошли через толстенные, рубленые двери в помещение без сеней и прихожей. Перед нами раскинулся зал со сводчатым потолком. В центре зала была сложена огромная плита на восемь конфорок уходившая своим дымоходом в потолок и ещё куда-то дальше, в помещения верхних этажей. У плиты сновали две молодые женщины, занимаясь готовкой.
       Огромные, собранные из плах, лавки стояли по периметру кухонной залы. На лавках стояли вёдра, бочата, какие-то ящики... По углам кухни находились деревянные бочки литров под четыреста наполненные водой. Жарко горел огонь в печке. Что-то шкварчало на сковородках, что-то кипело в алюминиевых бочкАх и в семейных кастрюльках. Однако запаха еды в помещении не было. Он устремлялся куда-то вверх растворяясь в огромном объёме помещения.
      
       Мы поздоровались. Кап-лей, чуть по-военному, доложился о прибытии десяти матросиков для хозяйственных нужд. Женщины заголосили сразу обе, не скрывая своей радости.
       - Да, вы сидайте, сидайте. Что ж вы стоите? И ребяток в дом зовите. Мы сейчас яишенку для всех сготовим и чайком вас побалуем.
       - Кормить моих матросов не надо. Они на корабле позавтракали. Вот если обед сготовите, чтобы нам туда-обратно на корабль не ездить, будет здорово. Да и начать, что надо сделать, скоренько организовали. А то матросики от безделья заскучают. Их потом не раскачать будет.
       Женщины подхватились и нырнули каждая в свои комнаты. Через минуту в дверях одной из них появился всклокоченный парень в голубой майке, флотских трусах и босиком. Прошлёпав по гранитному полу, он подошёл к одному из бочат, из которого торчала ручка алюминиевого ковшика. Зачерпнув он долго пил не отрываясь.
       - Кхе! - громко выдохнув, кашлянул парень и, нисколько не смущаясь, как был в трусах, подошёл к нам и протянул руку.
       - Фёдор, - представился он здороваясь. - Котька спит пускай - его сегодня смена ночная была. А я через пару минут соберусь. Надо будет сено на просушку разбросать. Которое сухое, я покажу, во двор завести и на сеновал свалить. Ну, а если у вас есть тот, кто косить умеет, тому отдельное задание будет. Недалече, в лесу. Надо лужок выкосить. Есть такие?
      Кап-лей кивнул в мою сторону.
       - Федя, - встрепенулась одна из женщин. - Ты бы, освободившись, ярку зарезал. Чем мы матросиков-то кормить будем? А я картошки наварю.
       - Нет, нет, нет! - не дав Фёдору ответить, заговорил Непонящий. - Мы с собой консервов привезли. Если картошки наварите, то вот ими и заправьте. А скотину-то зачем резать? Она вам и самим пригодится.
       На том и порешили.
      
       День прошёл весело, незаметно. И только одно удручало - не хотелось возвращаться. А что делать? Надо!
       Уже в сумерках белой ночи мы вырулили из бухты и взяли курс на корабль.
       Встречавшая нас матросня сразу же накинулась на нас c расспросами. И было видно по всему, что нам завидовали. Я подошёл к капитан-лейтенанту Непомнящему и, не скрывая своей заинтересованности, предложил ему обратиться к командиру с предложением оставаться ночевать на острове, на сеновале.
       - Для пользы дела, - сказал я ему. - По-моему маячники возражать не будут.
       Ничего мне не ответил Непомнящий. Cкрылся в кают-компании, где офицеры смотрели телевизор, настроившись на трансляцию из Финляндии.
      
       Утром старшим по катеру и всей нашей команде пошёл воен-врач Волковытский.
       Только отчалив, он, сидя за румпелем, поведал нам "по секрету", что кэп дал "добро" отсутствовать на корабле двое суток. При условии, что мы выставим дозорного наблюдать за кораблём. Как только поступит сигнал "красная ракета" - мы должны незамедлительно вернуться. Это условие было воспринято всеми на "ура!".
       Дозорным на всю ночь вызвался я сам. Добровольно.
       Уж очень замечательно всё вокруг было - лес сосновый, скалистые берега и замок на вершине плато...
       С вечера, поспав чуток в катере под шум набегавших на валуны волн, я взобрался на один из утёсов. Развёл жиденький костерок, чтоб не скучно было, и смотрел, смотрел в море, наслаждаясь тишиной и покоем первозданного мира.
       Спать совершено не хотелось и я, услышав поднимавшиеся ко мне шаги, оглянулся.
       Фёдор, спустившись с маяка, подходил ко мне неторопливой походкой:
       - Не спишь? - спросил он, присаживаясь рядом.
       - В такую ночь спать совсем не хочется, - ответил я. - Так бы и смотрел на море.
       - Любишь море?
       - Не знаю. Я степь люблю. Пожил в степи полтора года и полюбил её на всю жизнь.
       - А ты где крестьянствовать научился?
       - Да всё там же - в степях. В посёлке мы жили. "Возрождение" называется. Там, если сам всё своими руками не переделаешь, пропадёшь. Дров заготовить, солому сметать, огород вспахать...
       - Так ты и пахать умеешь? Целину вспашешь?
       - Целину не приходилось. А вот "пары" поднимал. Как за чапиги держаться - меня учить не надо.
       - Давай, завтра на целине себя попробуешь. Надобно мне пару гектар под горох пустить. И птице на прокорм, и скотине к сену прибавка будет. Договорились?
       - Давай, попробуем.
      
       Тишина и покой окружали нас.
       Говорить не хотелось. Но интерес к маячной жизни пересилил, и я спросил:
       - А, что, Фёдор, долго вы уже здесь обитаете?
       - Три года. Осталось ещё год. Мы ведь здесь по контракту. Я бы и на дальше остался, но надо детей поднимать. А то они у меня всё по интернатам. Сейчас вот в военно-спортивном лагере под Ломоносовом. Мы бы их сюда забрали, на лето, но здесь они одичают. Ведь нет никого. Сами привыкли, а детей от людей отучать не след. Вырастут бирюками, как потом в обществе жить смогут.
       - А сколько у тебя их?
       - Двое. Был и третий, да не сложилось с ним. Погубил я его.
       - Ты только на себя не наговаривай. Как это так - погубил.
       - Так и погубил. По дурости своей. Да по недогляду. Тяжкая история. Как вспомнится - никак себе прощения найти не могу. Только трудом и забиваешь в себе горе страшное. Вот если тебе сейчас расскажу, так мне от этого чуть полегче станется. Давай, закурим, что-ли.
       Я достал из внутреннего кармана робы начатую пачку папирос, и мы закурили.
       Фёдор курил и молчал, уставившись в одну точку невидящим взглядом. Как будто переживал, в который уже раз, своё горе. Докурив и вдавив окурок в гранитную трещину утёса, он вздохнул тяжело и начал свой рассказ, который я слушал, боясь лишний раз вздохнуть.
      
       - Мы тогда с Настасьей только-только перебрались на остров.
       Перебрались, обжились слегка, огляделись - жить можно. Главное, что здесь магазинов нет. Всю зарплату, что нам начисляли, на сберкнижку велели переводить. Мы ведь как промеж себя решили - денег подзаработать. A потом на Украину податься. Сам-то я из-под Хмельницка. Решили мы там дом купить и на остатнюю жизнь поселится.
       Старших детей мы тогда сразу в интернат определили. Осень уже на подходе была. А им учиться надо было, в школу ходить. Вот они уже третий год, почитай, при живых родителях сиротами и живут. А младшего, Сашка, мы с собой сюда привезли. Ему тогда полтора годика было.
      
       В то утро туман сильный был над морем. И я на маяке с ночи в день остался. Костя тогда в отпуске был, в отъезде. А я от помощника отказался. Из временного человека какой помощник? Никакой!
       Чую, часиков в девять, поднимается кто-то. А кому же быть, кроме жены моей? Поднялась и говорит:
       - Рассольник хочу к обеду сготовить. Сходи, Фёдор, подстрели уточку. А я подежурю за тебя.
       Она у меня женщина смышлёная. Не хуже, чем я на маяке управится. Ну, я и пошёл. Этих уток в заводях - пруд пруди. Стрельнул я селезня и домой направился.
       Вдруг глядь - в кустах, будто тень промелькнула. Но без шума, без топота. Я уж подумал - привиделось мне. Но второй патрон вместо стреляного всё-таки вставил. Чёрт его знает, кто там, в кустах и зачем. Может быть и волк, хотя Костя предупреждал меня, что хищников на острове не водится. Ну и любопытство меня взяло - что там за леший в кустах сидит?
       Я к тому месту. Нет никого.
       Только, вдруг, как зашуршит слева. Я отпрыгнул и в то, что на меня кинулось, из двух стволов как вдарю. С подвывом рухнул у самых ног моих кто-то. Глянул, а это рысь. Здоровенная кошара. Я её хотел на себе домой отволохать. А потом думаю - зачем? Приду домой, лошадь запрягу - на ней и доставлю трофей свой. Будет у нас коврик перед кроватью. Так и сделал.
       Когда я на телеге к тому месту подъехал, то кошка эта дикая так на месте и лежала, как я её оставил. Только смотрю, а у неё под брюхом котёнок, прижавшись, сидит. Махонький такой, забавный. Ну, не больше кошки домашней. Я его решил с собой взять. Думаю - привезу домой, приучу, будет и у меня в доме забава. Так и сделал.
       Дня три его в сарае, на привязи, подержал без жрачки и воды. А когда пришёл с плошкой, так он у меня готов был из рук есть. Так вот наша дружба с ним и началась. Он за мной буквально по стопам ходил. Я на маяк - и он за мной. Я в лес - и он впереди меня трусит.
       И что интересно: во дворе куры, гуси пасутся, а он на них даже не реагирует. До того он мне домашним показался.
      
       В тот раз день выдался замечательный.
       Солнце светило, аж припекало чуть-чуть. Я в электростанции был. Нужно было масло в двигателе дизель-генератора поменять. Срок к тому подошёл. Настя моя Сашка накормила и на улице, на топчане спать уложила. День то тёплый был. А сама пошла с другой стороны замка остатнюю малину дособирать. Зимой малина всегда пригодилась бы.
       Вдруг слышу, вроде бы как волчица раненая заголосила.
       Я аж струхнул слегка. Никак я не думал, что Настя так выть-голосить сподобится. Кинулся к дому, а там... Сашок наш лежит на топчане с горлом перекушенным и лицом всем изъеденным. А рядом Барсик мой сидит и, как ни в чём не бывало, умывается - морду свою лапой трёт, и кровь с лапы слизывает.
       Я сперва было не умер чуть. Настёна уже без чувств на земле упавшая. А на меня как оцепенение нашло. Стою, и пошевелиться не могу. И руки, и ноги онемевши. И в голове пустота сплошная.
       Сколько так простоял и не знаю даже. Только когда очнулся, то чую Барсик о ногу мне трётся и мурлычит довольный такой. Взял я его на руки и со двора подался. По пути кусок проволоки подобрал. Зачем? - и сам не знал. Пришёл на берег - как раз под нами, где мы сидим. Барсика своего проволокой связал. Костёр запалил и его над тем костром подвесил. Ничего у меня голова в тот миг не соображала. Что творил - самому не ведалось.
       Орал кошара страшно. Страшно орал. А мне от его крика, как будто полегчало даже. А когда у него глаза лопаться стали, как пистоны пистолета детского, я ещё веток подкинул и в лес пошёл. Так в лесу до утра и пробыл. И маяк в ту ночь не зажигал, и двигатель не собрал после масла слитОго. Но Бог миловал. Ничего такого чрезвычайного на море не произошло.
       А Настенька моя и сегодня нет-нет, а и в забытьё какое-то уходит. Всё себя корит, что Сашка без присмотра оставила. Но я-то знаю, что это я во всём виноват. Притащил на погибель сына хищника в дом. Я после этого и шкуру мамашки его из-под кровати вынул и утопил. А погибщика сына моего чайки склевали. Даже косточек не оставили. Только мне от этого не легче.
       Вот теперь с грехом своим, перед сыном родным, так до конца дней и придётся жить. И ничем этот грех не замолишь...
      
       Я, от рассказа услышанного, аж холодным потом покрылся. И чувствую, меня как озноб будто колотит. А Фёдор помолчал ещё чуть и говорит:
       - Давай еще по папироске. Хороший табак в Беломоре, качественный.
       Мы закурили. Фёдор поднялся с земли и, отряхнув ни разу не глаженые брюки, спросил:
       - Так поможешь днём лужайку в лесу вспахать? Ту самую, что ты намедни выкосил.
       Не глядя на Фёдора, не поднимая головы, я кивнул ему в знак согласия, и он пошёл нехоженым склоном себе в замок.
      
       А над морем, без зарева, бесцветно вставало солнце.
       День снова обещал быть по-летнему хорошим, тёплым. Как раз то, что надо, чтобы заниматься крестьянским хозяйством.

    14


    Cochon P. Хамон Мурамаса (2013)   29k   "Рассказ" История, Мистика

    
    		
    		
    		

    15


    Железнов В.Ю. "Журава"   29k   Оценка:6.23*7   "Рассказ" Фэнтези, Сказки


    *

      
       В покоях царицы Журавы раздался первый крик новорожденного младенца.
       - Ну, слава богу, разродилась моя Журавушка! - вполголоса самому себе произнёс царь Всеволод. Вот уже шесть часов он не находил себе места, метался как зверь в клетке в широкой прихожей перед покоями царицы. Зрелый муж вёл себя как юноша. Вспыхивал от нетерпения и пытался прорваться в покои царицы. Но нянькам и бабкам удавалось неимоверными усилиями останавливать его натиск. Нервничал, переживал, бросил все государственные дела и кинулся сюда, как только ему доложили, что царица никак не может разрешиться от бремени. Сначала всё кричала да стонала, а теперь и вовсе обессилела. Не слышно её голоса. Ох, не к добру это. Говорила ей старуха-ведунья Варвара: "Не простой это будет ребёнок. Не захочет девочка являться в этот грешный мир. Много страданий выпадет и тебе, и ей. Давай, пока не поздно, избавлю тебя от бремени". Но не захотела царица слушать ведунью. "Родила ведь трёх сыновей-богатырей, что уж четвёртого ребёнка не родить, а девоньку, так тем более рожу!" - ответила ей Журава. И вот сбываются предсказания Варвары. Трое суток не отходят от её кровати лучшие повитухи. Не хочет младенец появляться в этом мире. И царица здорова была, и беременность проходила нормально, ничто не предвещало трудностей и вдруг на тебе, не выходит, хоть тресни.
       И вот свершилось.
       - Ну, что? Как она? - только и смог произнести царь, ухватив за ворот рубахи выглянувшую из дверей няньку Молодилу.
       - Успокойся Государь, всё, слава богу, разрешилось. Дочка у тебя! Да отпусти рубаху-то, порвёшь ведь. Эка силища-то.
       - Царица как, спрашиваю, дура!? - прорычал Всеволод.
       - Царица-то жива, бедняжка, только уж очень плоха. Намаялась сердешная, в беспамятстве она. Как разрешилась, так и лишилась чувств, дочку-то так и не увидела.
       - А, пусти, - царь, было, рванулся внутрь, но Молодила упёрлась и не пустила.
       - Обожди, Государь ещё малость. Сейчас приведут её в порядок и тогда можно будет.
       - А ну, прочь, бестолочь, с дороги, - терпение Всеволода лопнуло и он, отшвырнув няньку, метнулся к ложу царицы.
       Младенца уже унесли и няньки прибирали всё после родов. Из соседней комнаты доносился плачь новорожденной царевны. Царица лежала в беспамятстве. На совершенно бледном, влажном от холодного пота лице прилипли растрепавшиеся серебряные волосы. Только теперь они были мокрые и казались потемневшими, как старая серебряная посуда. Нянька прикрыла царицу одеялом, но причесать ещё не успела. Другая нянька собирала посуду и тряпки. Когда в покои ворвался царь, они, было, зашикали на него и замахали протестующее руками. Но выражение лица Государя говорило красноречивее слов.
       - Вон! - бросил он им коротко и опустился на колени перед ложем.
       Возражать было бесполезно и опасно. Все тихо удалились, оставив их наедине.
       - Журавушка, родная, жива, - промолвил он шёпотом, - а я уж, грешным делом, о плохом подумал, старый дурак.
       С этими словами он прижал её бледную ладонь к губам, - да и то, права оказалась ведунья, а ты не послушалась, - другой рукой он отёр с её лица прилипшие волосы.
       Царица очнулась, её веки дрогнули и медленно приоткрылись, а на губах отразилась усталая улыбка.
      
       Ах, эти серебряные волосы! Как не мог отвести он когда-то взгляда от них. Как развевались они, когда скакала юная княжна на белой кобылице по диким дебрям далёкой тайги.
       Огромна тайга. Нет в ней проторенных дорог. Лишь звериные тропы, да тайные метки указывают путь местным жителям. Народ остроухих Гуров обитал в этих дебрях с незапамятных времён. Никто не знал, откуда они появились и сколько их на самом деле. А остроухими их прозвали за острые кончики ушей и необычайно острый звериный слух. Неохотно общались гуры с другими народами, но и не враждовали ни с кем. А если находились алчные правители, которые желали захватить и поработить лесной народ, так ни один из них не возвратился из похода в эти земли. Охотились местные жители на зверя разного, ловили рыбу в реках своих, собирали дары лесные, вели кое-какую торговлишку с соседними народами. Чтили лесных духов и речных божков. Но не фанатично неистово, а легко, непринуждённо, как бы играя. Мол, мы вас уважаем, и вы нам не делайте зла. Мы вам иногда подарки приносим, и вы уж нас без добычи не оставляйте. Вот так и жили веками в согласии с природой и в мире с соседями, со своими радостями и горестями.
       Мелкие поселения разбросаны по всей тайге, но остроухие гуры знали, где за лесами и непроходимыми дебрями раскинулся княжеский город. На холме в центре города возвышался княжеский терем. Рубленный из вековых сосен, мощный как крепость, ставленый мастерами на века. Без пышных украшений и суровый снаружи, как и его обитатели. Просторный, но уютный и удобный внутри.
       Князь Зоротай правил лесным народом вот уже пятый десяток лет. Был он в преклонных годах, но всё ещё крепок и ясен рассудком. Правил строго, но справедливо. Наипервейше заботился о благе народа своего, а уж потом и о своём личном. За это и уважали его подданные. Немного побаивались, но больше любили. Ликом был суров. Дикая седая грива, усищи и борода лопатой укрывали многочисленные шрамы на его лице, а перебитый нос торчал как клюв хищной птицы. На мощном теле тоже не счесть шрамов, полученных в многочисленных сражениях с захватчиками и дикими зверями на охоте. Немногословен был князь, но всегда находил несколько добрых слов для жены своей и детей, ибо семейные узы у гуров считались священными. Четверо сыновей уже были женаты и подарили отцу семерых внуков, да и младшая дочь Журавушка уже была девицей на выданье. Только вот нрав её строптивый, отцовский, отпугивал всех достойных соискателей. Но любил князь младшенькую и только журил иногда: "Засидишься, смотри, в девках Журавка. Кто опосля на перестарка позарится? Хватит кобениться, вона сколько достойных женихов вокруг тебя вьётся".
       - Не по сердцу они мне все, батюшка. Хочу, чтоб полюбился один и навсегда, да так, чтобы за ним, хоть в омут головой!
       - Ох, дуришь, ну погоди, вот отдам тебя за первого встречного, взвоешь, - шутил князь.
       - Не отдавай, батюшка, не отдавай, - шутливо пугалась дочь, быстро целовала отца в седую бороду и, смеясь, убегала. Убегала к подружкам, играм и забавам девичьим.
       А тут как раз прибыли гонцы с западных рубежей. Доложили, что царь славов, жителей великих равнин, Иван Большой ищет встречи с князем. Хочет подружиться с соседом, а может быть и породниться. Просит разрешения прислать в таёжную столицу посольство.
       Ну что ж, посольство дело хорошее. Хоть и так без него неплохо живётся, но иметь такого друга князь не отказался бы. Но так уж сразу и в столицу. Нет уж, пока встретимся на западном рубеже, в одном из тамошних пограничных селений. Встретятся послы, присмотрятся друг к другу, поговорят, а там уж и решим когда встречу двух правителей назначить. Князь назначил дату через два месяца и с тем отправил гонцов в обратный путь.
       - Да передайте старосте, чтоб к этому сроку селение было готово к встрече посольства, чтоб посольские ни в чём не нуждались. Головой отвечает!
       И помчались гонцы сначала на западный рубеж, а оттуда к славскому царю, в стольный град Мураван. Если согласится с назначенной датой и местом Иван Большой, пусть готовит посольство. Не по нраву пришёлся царю такой ответ, но уж больно важен был для него этот союз. Да и наслышан он был об осторожности таёжного владыки. Поэтому счёл Иван Большой разумным предложение князя и решил, что будет правильнее не выказывать своей обиды, а сделать вид будто того и ждал. И велел готовить посольство к отправке.
       Через два месяца, когда лето было на излёте, посольский караван приближался к восточному рубежу своей державы. Там, на пограничной реке Урани, должна была встречать послов почётная охрана гуров. Положено было встретить дорогих гостей и с почётом проводить до порубежного селения Колта.
       Не велик был посольский караван. Не к правителю ехали, а так, переговорить с доверенными людьми князя Зоротая. Шесть телег, да две кибитки. Два посольских боярина, да челяди у каждого по дюжине. Не велика и охрана. Младой воевода Петро Братеич, да два десятка отборных дружинников царских с запасными конями. Бояре в своих кибитках, слуги на телегах, а дружина верхами. За кибитками в поводу боярские скакуны. А отдельно к телеге привязана тонконогая белая кобылица из южных заморских стран. Немногочисленны были пока подарки и белая кобылица среди них.
       Ехали не опасаясь нападения лихих людей. По своим землям ведь, не по чужим. И хоть было чем поживиться в обозе, вряд ли нашлись бы безумцы, отважившиеся напасть. Царские дружинники - это вам не простые ратники. Каждый стоил десяти воинов. Да и дело своё они знали туго. Хоть и тихо всё вокруг, а глаз остёр и сон чуток. Служба есть служба. Ночные караулы неслись как в боевое время.
       Вот уже и берег пограничной реки. А за бродом, на той стороне, на опушке великого леса виднеются десятка два всадников в белых одеждах на низкорослых крепких своих конях. Это остроухие гуры выслали почётную охрану. А белые праздничные одежды они надели в знак миролюбия и чистых помыслов.
       Посольский караван остановился на берегу перед бродом и в нём люди засуетились. Тоже нужно привести себя в праздничный вид. Умыться с дороги, переодеться, да приготовить подарки. А всадники на той стороне пока не переправляются, понимают, не надо торопить гостей, как будут готовы, знак дадут. Бояре облачаются в свои парадные парчовые одежды, надевают на головы бобровые папахи, привешивают к поясу драгоценные сабли из далёких восточных стран и восседают на своих статных вороных скакунов. Челядь боярская переодевается в расшитые цветные рубахи, красные шаровары и мягкие жёлтые сапожки. Дружинники сняли доспехи и сложили всё оружие во вьюки запасных лошадей. Переоделись в чистые белые рубахи, синие штаны и красные сапоги с острыми загнутыми вверх носками. Из оружия только кинжалы в чеканных ножнах на тонких поясках. Подарки разложили на показ, а белую кобылицу почистили, расчесали белоснежную гриву и хвост, да покрыли драгоценным восточным ковром.
       Ну вот, приготовления закончены, можно и переправляться.
       Воевода спускается к броду, даёт сначала своему коню напиться из реки, а потом поднимает вверх обе руки. Один из всадников на той стороне делает то же самое. Это сигнал к сближению. Оба всадника входят в воду. Встречаются на середине реки и обмениваются приветствиями.
       - Кто ты, добрый человек, едущий на нашу сторону? - вопрошает гур.
       - Петро Братеич я, младой воевода царя моего, Ивана Большого, - с достоинством отвечает воевода - слышал, небось?
       - Как же, наслышаны мы. Достойный правитель у соседей наших. А что за люди за спиной твоей?
       - То достойные люди. Посольские бояре Макар Зубарь и Козьма Шумный. Послал их царь с добрыми словами к народу вашему. А с ними две дюжины челяди, да дружины два десятка. А сам-то ты кто?
       - Я, воевода здешних мест, Зубр. Слыхал, может?
       - Слыхал, да вот увидел впервые. Не ты ли на зубра в одиночку хаживал?
       - Было, молодой был, глупый - польщённый известностью ответил Зубр.
       - Ну, вот и познакомились. Принимайте гостей.
       - Отчего ж не принять таких гостей. Милости просим на нашу сторону.
       Воевода Петро снова поднял обе руки вверх и махнул ими в сторону восточного берега. Посольский караван двинулся вброд через реку. На другом берегу их встретила почётная охрана. Каждый из остроухих всадников поравнялся стремя в стремя с одним из дружинников, ехавших по бокам обоза. Лесные всадники хоть и были ниже ростом и восседали на приземистых лошадках, но выглядели весьма внушительно. Жилистые и коренастые, они хранили достоинство в гордой осанке и суровых лицах. Все светловолосы и с густой растительностью на лицах. Казалось, что они все одного возраста. Одеты были тоже одинаково: белые простые рубахи, обтягивающие мощные ноги кожаные штаны и короткие сапоги из грубой кожи. На тонких кожаных поясах так же висели охотничьи ножи с резными костяными рукоятками в ножнах змеиной кожи.
       Царские дружинники разом расстегнули пояса и протянули свои кинжалы каждый своему соседу. Это был миролюбивый жест воина по отношению к своему желаемому союзнику. В ответ лесные всадники передали славским воинам свои охотничьи ножи, как бы признавая в них своих союзников. Вот так, без слов, уже почти был заключён союзнический договор.
       Неспеша вся процессия начала втягиваться в лес. Для дорогих гостей даже специально прорубили просеку и выкорчевали пни. Ширины проторенной дороги едва хватало для проезда посольского каравана. Не всем гостям гуры оказывали такую честь - рубить для их проезда просеки. Но ведь и гости не простые - послы самого царя Ивана Большого, а держава его считалась одной из самых больших и сильных в известном им мире.
       По пути следования посольского каравана из леса бесшумно появлялись местные жители и приветствовали гостей. Скупо улыбались и одаривали лесными дарами. Когда вышли на широкую поляну, оказалось, что рядом с селением выстроен новый частокол с воротами. Внутри частокола должны были проживать гости. Туда уже заранее доставили всё необходимое. Знали гуры, что их равнинные соседи любят жить за стенами. Сами же они свои поселения стенами не огораживали. А зачем? Великий лес служил им защитой от врагов, воров у них не водилось, а дикого зверья они не боялись. Но раз уж гостям будет спокойнее за стенами, то почему бы не уважить их обычай.
       День клонился к закату, солнце уже укололось о верхушки елей. Быстро помогли гостям поставить шатры, распаковать поклажу, позаботились о лошадях и оставили отдыхать после дальней дороги. Завтра, завтра все дела, а пока спокойно почивайте гости дорогие.
       Непроглядная тьма накрыла селение, как только солнце скрылось за горизонт. Дозорные запалили факела на частоколе и поддерживали костёр в центре лагеря. Хоть и в гостях, но службу дружина несла исправно. Знали, опасаться нечего, хозяева костьми лягут, а не позволят, чтобы гостям было учинено какое-либо беспокойство. Но служба царёва приучила всегда быть начеку, да и жителям лесным надо бы показать, что такое строгая дисциплина и воинский порядок.
       - Акишка, а ну, подь сюда, - крикнул из своего шатра старший боярин Макар Зубарь.
       Акишка, боевой холоп боярина, почти мгновенно откинул полог и, поклонясь, остановился у входа.
       - А ну-ка, позови сюда дружинника Всеволода, да пошевеливайся.
       Но подгонять не было нужды. Акишка уже мчался к малым шатрам дружины. Вполголоса он позвал Всеволода. Тот выглянул из шатра. Холоп передал ему приказ боярина и скрылся в темноте. Дружинник ещё не раздевался и потому сразу же отправился к боярину. Но шёл он неспеша упругой молодой походкой, слегка вразвалочку. И хоть был он молод, но чувствовалась в нём уверенность в себе, гордость и сила.
       - Звал боярин? - громко спросил Всеволод у входа в большой шатёр.
       - Заходи Всеволод Иванович, - раздался в ответ голос Зубаря.
       Дружинник откинул полог, наклонился и прошёл внутрь. Выпрямился, совершил знамение на святой образ с лампадкой и произнёс: "Мир дому сему".
       - Присаживайся, разговор небольшой будет.
       В шатре уже находились боярин Козьма и воевода Петро. Всеволод присел на раскладной табурет и вопросительно оглядел присутствующих.
       - Лясы точить не будем, - почти шёпотом начал Макар - ты царевич и так всё знаешь про завтрашний ритуал. Присутствовать будешь при переговорах, да примечать всё, прислушиваться. Мы-то в разговоре может чего и упустим, а ты со стороны углядишь молодыми очами. Опосля посовещаемся, поделимся мнениями. А чтобы не выглядело это необычным, что простой дружинник присутствует при переговорах послов - поведёшь в поводу кобылицу как самый молодой из дружины, да так при ней и останешься. Все подарки-то мы вначале поднесём, а её оставим на потом. Пусть стоит и мысли их отвлекает. У них таких лошадей никогда не было. Не конь - птица! Ну, как тебе такой план наш?
       - Согласен, - степенно ответил Всеволод - вы старые послы, везде побывали, опыта вам не занимать, дипломатическую науку вы постигли лучше всех.
       - Ну и лады, так и порешим.
       - Да только зря это, думается мне - слегка усмехнувшись, сказал царевич. - Народ этот лукавить не умеет и с ними так же надо. А вот чужую лжу они чуют звериным чутьём.
       - Да откуда тебе-то знать про них? - шутя, вступил в разговор боярин Козьма.
       - Да в лица их я сегодня глядел, в глаза их добрые.
       - Начнём разговор и поймём что к чему, - вставил воевода.
       - Не мне вас учить, раз послал вас отец мой, значит, лучше некого было послать, ибо нужен нашей державе такой мощный и надёжный союзник. Вот наша главная задача. Проторить дорожку к заключению союзного договора. Царь надеется на вас. Не переусердствуйте завтра.
       - Даст бог, всё пройдёт удачно.
       - Дай-то боже.
       Все встали и сотворили знамение на образ.
       Долго не мог заснуть царевич Всеволод в своём шатре. Впервые отец доверил старшему сыну и наследнику присутствовать при дипломатических переговорах. Готовит сына к будущему царствованию, приучает к пониманию государственных задач. Будущему царю нужно быть не только искусным воином, но и предусмотрительным дипломатом, рачительным хозяином своей державы. Ох, нелегка ты царская корона!
       Немудрёными оказались переговоры. Встретились послы, обменялись подарками, положенными в таких случаях любезностями, соблюли кое-какие формальности и уселись за накрытый стол. Сразу стало ясно славским послам, прав оказался царевич. Гуры говорили прямо и ждали от гостей таких же честных речей. Согласились, что надо бы заключить союз, ибо это пойдёт на пользу обеим державам. Встретятся государи и скрепят союз своими печатями. Порешили, что через год в это же время встретятся два правителя на этом же самом месте и сами решат, в чьей столице будет заключён союз.
       А молодой дружинник так и простоял за спинами бояр, придерживая за уздцы белую кобылицу под богатым седлом отделанным белым шёлком и жемчугами. Серебряные стремена позвякивали, когда взбрыкивала молодая лошадь от нетерпения. Слушал и радовался, не подвела его интуиция, понял он душу лесного народа. А в конце переговоров передал поводья юноше, которому было доверено ухаживать за подарком молодой княжне. Только странным показался ему этот юноша. Не коренаст и не широкоплеч, как все другие гурские парни. Лицо прятал под большой лохматой шапкой. Несуразная меховая накидка скрывала его тело. И пальцы какие-то не мужские, не натруженные, да чистые. Может немощный какой, вот и поручают ему несложную работу.
       А на следующий день объявили большую охоту в честь высоких послов. Да и свита пусть позабавится-потешится. Пусть покажут себя в удали молодецкой. Сброшены парадные одежды. Все облачились в удобные костюмы. Оружие при себе не боевое, а охотничье, кони бьют копытами в нетерпении. Но вот протрубили рога и все тронулись в лес. Пошла потеха. Горят лица молодых в азарте. Довольно ухмыляются бывалые охотники. Били птицу влёт, соревновались в меткости из лука. И не последним оказался тот самый юноша. Скакал он на белой кобылице как бывалый всадник и стрелял как заправский охотник. Вот тебе и больной-немощный. А почему он скачет на княжниной кобылице? Может, решили объездить её получше, к лесу приучить. А впрочем, это уже их дело. Никто на него внимания особого не обращал. Азарт охотничьей забавы поглотил всех. Загоняли кабанов под удар копья. Тут сноровка нужна. Кабан - зверь серьёзный. Не поразишь его с первого удара, сам можешь оказаться под ударом. А напоследок затравили матёрого медведя. Сильный, красивый зверь, достойный противник для настоящего мужчины. Пока собаки кружили вокруг медведя, охотники окружили место будущей схватки. Кто отважится выйти на поединок с могучим зверем? Кто покажет свою удаль и ловкость?
       Бурое чудовище грозно ревело, бросалось на собак, не обращая пока внимания на всадников. Собаки хоть и храбро бросались на медведя, но куснув, тут же отскакивали. Опытные охотничьи псы знали, что достаточно на мгновение зазеваться, как косолапый одним ударом лапищи раскроит череп. Это он с виду неуклюж, а когда в гневе, бойся его скорости и реакции.
       Смертельная пляска собак и медведя сместилась из центра круга к краю. И вдруг ближе всех к зверю оказалась белая кобылица с юным наездником. Медведь тут же отвлёкся от нападавших собак и обратил свой взгляд на белого коня. Мгновение и он бросился в его сторону, оскалив огромную клыкастую пасть и громогласно ревя. Молодая неопытная кобылица испугалась, жалобно заржала и шарахнулась в сторону, понесла, не разбирая дороги. Всадник не успел среагировать на такой неожиданный рывок и напоролся на ветку дерева. Руки выпустили повод, в воздухе мелькнули ноги и юноша, перекатившись через круп коня, рухнул на траву. Упал лицом вниз, замер на мгновение, потом резко перевернулся на спину, приподнялся на локтях и попытался отползти назад. Но сзади оказался ствол дерева, и он упёрся в него спиной. Не трудно было понять, что творится в душе бедного юноши. В глазах застыл ужас, сковавший все его члены. Он распахнутыми глазами, не отрываясь, смотрел на приближающуюся бурую громаду. Ещё два прыжка и неминуемая смерть лохматой когтистой лапой прервёт нить его жизни. Медведь уже не спешил. Не обращая внимания на собак, вцепившихся в его зад, он медленно двинулся на беззащитную жертву. Не торопился он, видя, что человек не пытается бежать или защищаться. Сделав несколько коротких шагов, зверь поднялся на задние лапы во весь свой огромный рост. Собаки, стервенея от злобы и бессилия, в мёртвой хватке повисли у него на спине. Но не до собак ему было. Он понимал, что смерть его неминуема, вокруг слишком много врагов и из этой последней битвы не он выйдет победителем. Но погибая, он унесёт с собой жизнь хотя бы одного из них. Ещё мгновение и он всей массой бросится на хрупкое тело, скованного страхом человека. А юноша, собрав последние остатки воли, судорожно выхватил из ножен охотничий нож и, схватив обеими руками, направил его в сторону лохматого чудовища. Слабая надежда на спасение, но ничего другого он не мог противопоставить этой дикой мощи. Умереть, так с честью, с оружием в руках, в бою.
       Он даже не понял сразу, что произошло. Какая-то сила оторвала его от земли, он взлетел в воздух и оказался в мощном захвате сильной руки. Перед глазами всё вертелось и мелькало. Всё смешалось в немыслимой какофонии звуков. Ржание чьей-то лошади, топот копыт, утробное урчание охотничьих псов, отдалённые крики людей и ужасный душераздирающий рёв медведя. Это был предсмертный рёв боли и обиды.
       Молодой дружинник Всеволод первым рванулся на помощь, благо был невдалеке. Разогнать своего коня он не успел и потому вложил все силы в удар копья. Наконечник вошёл зверю под левую переднюю лапу и пробил бешено стучавшее сердце. Огромный, тяжёлый зверюга не упал, а лишь пошатнулся и опустился на передние лапы, но движение своё прервал парализованный болью. Копьё так и осталось торчать в его спине. Этого замешательства хватило молодому удальцу, чтобы поднять своего послушного коня в воздух. Опытный боевой конь смело перелетел через медведя и опустился как раз там, где готовился погибнуть юный гур. В то же мгновение сильная рука воина схватила несостоявшуюся жертву медведя за одежду и, подбросив в воздухе, перехватила его поперёк тела. Конь рванулся вперёд. Медведь, было, сделал попытку в последнем рывке зацепить круп коня, но не успел. Его остановила тяжёлая секира воеводы Зубра и второе копье ближайшего дружинника. Череп медведя треснул, брызнув в стороны кровью и месевом мозгов. Зверь не умер сразу, он ещё метался какое-то время, но это была уже агония.
       Всеволод уже сдерживал своего коня, когда убедился, что опасность миновала.
       - Ах ты, господи, и куда ж ты, малец, полез поперёд всех?! - попенял он нерадивому охотнику.
       Скрывшись за густым ельником, остановил коня и только тут заметил, что шапка скрывавшая лицо юноши слетела, освободив водопад серебряных волос. Но ещё больше удивился он, когда рукой почувствовал, что держит не мужское тело. Чувствовалось это даже через несуразную долгополую меховую накидку.
       - Пусти, задавишь, - раздался сдавленный голос спасённого.
       - Мать честная, да никак девица?! - удивлённо произнёс дружинник, усаживая перед собой бывшего юношу.
       - Пусти, говорю, пусти, - ещё настойчивее потребовала девица.
       - Чудно, диво дивное, вот так волшебство - ещё больше удивляясь, разглядывал Всеволод спасённую им девушку. - Да бывает ли на свете белом такое чудо небывалое?!
       - Чего лапаешь, охальник, пусти же, аль оглох? - насупившись, потребовала она и уперлась руками ему в грудь.
       Но сильные руки не выпускали волшебную добычу, а девичьи руки предательски слабели. Глаза их встретились и, словно, солнце погасло в небесах, словно исчез весь мир. Не было теперь вокруг ничего кроме этих глубоких глаз, в которых оба утонули на мгновение. Аж сердце захолонуло. Но недолго длилось это блаженное забытьё. Радостный крик Зубра вывел обоих из оцепенения.
       - Жива княжна, уберегли духи лесные нашу Журавушку.
       Княжна встрепенулась и выскользнула из объятий Всеволода, лишь по рукам его ручьём стекли волшебные струи серебра. Лицо её горело румянцем, а в глазах сиял неизъяснимый волшебный свет.
       - Спас ты, молодец, от лютого зверя да смерти неминучей девицу и, по обычаю, имеешь право просить её в жёны, коли по нраву пришлась, да коли сердце твоё свободно, - произнесла она почти шёпотом, в смущении опустив глаза.
       Кто-то уже поймал её лошадь и подвёл к ней. Гибкое, упругое тело легко взлетело в седло. Она тронула кобылицу и ускакала, скрывая смущение. А спаситель её безмолвно следил, как удаляется, теряясь среди ветвей чудное создание, как развеваются невиданные серебряные волосы. А сердце колотилось как бешенное, душа пела и рвалась ввысь! Откуда в этом диком таёжном краю взялось такое чудо? Как могло народиться такое прекрасное дитя у этого неказистого народа? Всё в ней было без изъяна и, казалось, нет на свете краше её никого.
       Кто-то похлопал молодца по плечу и произнёс одобрительно: "Ай да удар знатный! Эка ты косолапого-то, прямо в сердце поразил!". Всеволод обернулся. Сзади к нему подъехал боярин Козьма и, взглянув в глаза, добавил шёпотом: "Э, да ты царевич прямо не в себе. Уж не спасённая ли княжна причиной тому?". Ответа не последовало.
       Вечером, когда все вернулись в Колту, царевич явился в шатёр боярина Макара.
       - Хочу просить у князя дочку его в жёны себе, будьте с боярином Козьмой моими сватами.
       - Что ж царевич, свадьба сия была бы очень кстати. И невеста хороша и право на неё ты имеешь по обычаю. А главное, державе нашей это во благо.
       - Люба она мне, ох как люба. Как глянул ей в очи, так и понял - моя она и ничья больше!
       - По любви-то оно ещё лучше, да только рановато тебе раскрываться, поверь старику. Она ведь тоже не сразу открылась, случай помог. Заяви о своём праве как простой дружинник. Пусть узнает об этом князь. А откажет, тогда уж будем сватать тебя как царского наследника. Оставим здесь гонца, а сами отправимся домой. А уж когда гонец ответ князя доставит, решите с государем как быть.
       Как ни трудно было Всеволоду возвращаться домой без возлюбленной, а пришлось согласиться с доводами опытных дипломатов. Хоть и не царь ещё, а тяжесть короны уже чувствуется.
       Княжна же, когда вернулась домой, бросилась в ноги отцу с мольбою: "Не отказывай ему, батюшка, родненький! Не будет мне жизни без него на этом свете. Люб он мне!"
       - Да ты сдурела, девонька. Он же простой воин, хоть и царский дружинник. А ты княжна. Не по чину тебе за простого замуж выходить.
       - Свет мне не мил без него будет, если откажешь. Как увидела очи его бездонные, так и пропала в них будто в омуте. Люб он мне, какой есть! Не откажи ему милый батюшка!
       - Ну, совсем разум потеряла девка. И зачем я, старый пень, поддался на уговоры твои, отпустил на послов посмотреть? - усмехнулся Зоротай.
       - Да ведь сам ты грозился отдать меня за первого встречного. Вот он и встретился. Держи слово княжеское, батюшка.
       - Ишь, как повернула. Ладно, ступай, подумаю я.
       - Но ведь по обычаю... - но не дал князь дочери договорить, указав жестом на дверь.
       Недолго противился князь Зоротай, помчал гонец в Мураван с радостной вестью.
      
      

    16


    Архипова Е.В. Лесная история   18k   Оценка:7.75*4   "Рассказ" Приключения, Фэнтези, Юмор

      Луна освещала старое кладбище. Лунные лучики когтистыми лапками скользили по надгробным плитам, лениво вытаскивая из темноты надписи на могилах. Наконец, луна полностью выбралась из-за туч и осветила каждый уголок: кроме одного, в котором на полуразрушенной могильной плите вели неспешную беседу два упыря. Луна не смогла осветить их полугнилые морды, но она прекрасно слышала их разговор, весьма заинтересовавший ее, и решила немного задержаться: деревенька обойдется и без ее лучей.
      -Слышал, -прорычал один,- скончалась нежить в "Зеленом луге", внучка лешего уничтожила.
      -Ну, так сама виновата, на старостину дочку покусилась, - рыкнул в ответ его собеседник- совсем молодой упырь, недавно поднявшийся из могилы, и не успевший обрасти плотной шкурой, пробить которую может только серебряный болт.
      -Да, девчонка от нее и кучки пепла не оставила, - вздрогнул старший.- Как вспомню зачистку нашего кладбища этой стервой, в дрожь бросает.
      Упыри замолчали, видимо скорбя о погибших в неравном бою с ведьмой, помянули ее матерным словом, рука младшего уже потянулась осенить грудь знаком Огня, дабы Светлые силы держали подальше от них эту пакость, но упырь вовремя опомнился и плюнул через плечо.
      -А чё произошло-то? - поинтересовался молодой после почетной минуты молчания, ерзая на холодных плитах. Он не мог уже ничего чувствовать, так как был ожившим трупом, но не успевшая исчезнуть человеческая память подсказывала, что должно быть холодно.
      -Откуда я знаю, - тихо произнес старший - Самому интересно, но можем узнать.
      -Как? -подался вперед другой упырь.
      -Тихо ты, - шикнул на него старший, -Василиск шипел, что сегодня к нашей ведьме приезжает подруга, наверняка она ей все расскажет, авось и мы чё услышим .
      -Голова,- уважительно присвистнул мелкий.
      -А то, айда к терему лешего, глядишь к началу успеем!
      Упыри резво спрыгнули с надгробья и помчались к лесу. В середине чащи стоял двухэтажный резной терем, нижние окна горели мягким, желтоватым светом, а на фоне окна были хорошо видны две девушки, сидевшие за большим столом с самоваром. Упыри по-пластунски подползли к окну и зарылись в заросли пиона, жадно прислушиваясь.
      ... -Так вот, не далее как вчерась я и сцепилась с этой нечистью.
      -Что произошло то, интересно ведь.
      -Короче...
      Утро началось просто замечательно, я проснулась под радостные песни птиц славящих жизнь. Светило солнце, не день- сказка. Из горницы по всему терему плыл великолепный запах ватрушек и пирожков с травяным чаем, наверняка Нафаня расстарался. Дед, скорее всего в лесу. Начало лета- сумасшедшее время для лешего. Вприпрыжку спускаясь по лестнице и стараясь не капать на нее слюнями от умопомрачительных запахов выпечки, я вбежала в горницу. На столе, накрытом белой скатертью, стоял самовар, а домовой продолжал таскать на стол вкусности. Еще раз, сглотнув слюну, чтобы не подавится по дороге к этому храму чревоугодия, я поспешила к столу, а точнее на свиданье с ватрушками, но моим мечтам не суждено было сбыться. Только я поднесла первый пирожок ко рту, в дверь постучали. Я недовольно поморщилась, но прервать трапезу и не подумала. Авось решат, что дома никого нет, и провалят восвояси, но нет, стук повторился, расставаться с пирожком не хотелось, но к стуку прибавился крик:
      -"Госпожа ведьма, выйдите на минуточку, у меня дело к вам". - По голосу, я узнала старосту ближайшей деревеньки. Вечно у них что- то случалось: то залом на поле, то упыри распоясались. Самое веселое, что беды ни разу не повторились, и я уже спорила с русалками и лесавками, что может случиться в следующий раз. И вот этот раз настал.
      У крыльца действительно мялся староста, только из румяного, пышущего жизнью колобка, он превратился в свою тень: бледную, с кругами под глазами, нервно мнущую в руках шапку.
      -Ну что случилось на этот раз, уважаемый?- как можно вежливее поинтересовалось я.
      -Беда, госпожа ведьма,- всхлипнул староста.
      -Да я поняла, что не праздник, туда бы не позвали. Случилось- то чего? Только без причитаний и с подробностями.
      Староста замялся, видимо не все в этой истории было чисто.
       -Дочка моя, -выдавил он наконец.
      -Что дочка?- поинтересовалась я, ведь до вечера будет пытаться подобрать нужные слова, а у меня завтрак стынет.- Заболела, укусил кто, пропала , ведет себя странно?
      -Во-во, -подскочил староста - Последнее, странно ведет себя, очень странно. Не вышивает, песен не поет, а сидит тихо в уголочке и что-то бормочет. Бледная вся стала, и гребень незнакомый в руках крутит.
      В животе тихо екнуло нехорошее предчувствие.
      -Скажите, а перед этим она никуда не пропадала?- осторожно поинтересовалась я.
      -Ась?- мужик так увлекся своим горем, что перестал меня замечать, видно дело действительно серьезное. Ох, только бы мне показалось, и у его дочки просто появился тайный возлюбленный, по которому она сохнет.
       -Пропадала- пропадала,- в глазах старосты появилась надежда. -Она к ведунье нашей деревенской зачастила, все судьбу у нее свою выспрашивала. А потом на целую ночь из дома исчезла, аккурат в полнолуние, в первый день все нормально было, а потом сидит, бормочет, гребень в руках сжимает. Староста снова всхлипнул, а я прикидывала, не сбегать ли за успокоительным, только истерики мне тут не хватало.
      -Как давно это началось?- как можно строже поинтересовалась я. Староста струхнул, из мелкой девчонки, которой он плакался минуту назад, появилась грозная ведьма, растрепанная и от того еще более страшная.
      -Да дня четыре уже будет,- сглотнул староста. Плохо, очень плохо. Если это нечисть, то при регулярном питании, четырех дней ей вполне достаточно, чтобы созреть до взрослой формы.
      -Понятно,- процедила я сквозь зубы,- идите уважаемый, сегодня перед полуднем я буду у вас.
      -Спасибо госпожа ведьма, спасибо,- начал кланяться староста-Век за вас молится буду.
      -Ну будет,- поморщилась я. -Вот разберусь с вашей проблемой, и будете молиться. Правда я промолчала о том, что вся окрестная нечисть и так на меня молиться. Только не за здравие, а за то, чтобы меня кто-нибудь пристукнул или съел.
      Когда крестьянин скрылся за деревьями, я метнулась в дом. Нафаня попытался меня остановить, но я лишь отмахнулась. Мне надо убедиться, что я зря себя накручиваю, и дочка старосты просто заболела...
      Увы, я ошиблась. Существо, сидящее сейчас напротив меня, внешне было дочкой старосты, но только внешне. Так, чтобы обмануть людей, но я смотрю глубже, намного глубже, и то, что я видела меня пугало.
      В горнице, обитой светлыми досками, скакали в бешеном танце солнечные зайчики. А на самой дальней от красного угла лавке сидела девушка, босоногая, простоволосая, в одной нижней рубахе, и расчесывала длинные, почти до пола, волосы. Смотря на нее внутренним взором, я видела дочку старосты с сущностью высшей нечисти: серой, постоянно находящейся в движении, и иногда, отделяющейся от своей хозяйки рваными кусками, спустя пару ударов сердца прирастающими на место. Я пробежалась глазами, пытаясь найти то, что скрывает от меня истинный облик твари. Взгляд задержался на гребне, он светился наиболее ярко. Я начала медленно приближаться к "девушке". В сенях, что-то зашуршало, а потом и вовсе упало. Я поморщилась, ведь просила же всех уйти из дома, но разве послушают. Осторожно и медленно взяв табурет, села напротив нее.
      -Привет,- улыбнулась я, главное спокойствие и доброжелательность, тогда нечисть не почувствует угрозы, а пока нет угрозы для жизни, она ничего не заподозрит.
      -Привет,- ответило существо, зеркально отобразив мою улыбку, может еще не все потеряно и дочка старосты жива. Правда она надолго запомнит, каково это: обратиться за гаданием к Небесной Сестре.
      -У тебя такой красивый гребень,- я попыталась сделать как можно более наивные глаза- Можно посмотреть? Я протянула руку. На просьбу нельзя не среагировать.
      -Конечно,- ответила она, не чувствуя подвоха в человеческой речи, и протянула мне гребень. Я осторожно взяла его в руки. То, что сначала показалось мне резьбой, оказалось живыми листочками, прикидывающимися рисунком, мягкие, немного бархатистые и такие хрупкие. Чудо и весьма смертоносное.
      -Верни на место,- я взялась за крайний зубчик гребня.
      -О чем ты?
      -Ты прекрасно знаешь о чем, положенный срок еще не прошел, верни жизнь девушке. То, что погибла ты, не значит, что она должна умереть .
      -А ты не задумывалась, что я тоже хочу жить?- нежить подняла на меня изменившиеся до черных провалов глаза, на изящных девичьих руках появились серые когти.
      -Я хотела договориться по-хорошему, - главное оставаться бесстрастной, отрешенной от всего происходящего, но как же страшно, аж по потолку побегать хочется. Не люблю, нет, ненавижу оставаться с нежитью в закрытом помещении. Ладно, выдохнули. Я сломала зубец. Существо, миг назад скалящееся и шипевшее на меня, упало на пол, завыло и забилось как птица в силках, скребя когтями по полу. Из основания сломанного зубца выступила темная жидкость, напоминающая кровь. Осталось не спеша подойти и обездвижить, оставив только способность говорить ... Додумать мне не дали: в комнату ворвалась жена старосты, оттолкнув меня в сторону, и кинулась, как ей казалось, к своей дочери. Ну что за люди! Ведь предупреждала, просила, велела. Нет, мы все лучше всех знаем, зачем слушать какую-то ведьму, которой не исполнилось и восемнадцати зим. Я быстро вскочила на ноги, нельзя терять ни мгновения, если несчастная мать пострадает, я себе этого не прощу. На ее долю и так выпало слишком много горя. Голова немного болела, все- таки я успела приложиться затылком об пол, но это сейчас не важно.
      -Отойдите, немедленно отойдите!- закричала я, но поседевшая за несколько дней женщина меня не слышала, так же она не замечала когти на руках " дочери".
      -Милая моя, что она с тобой сделала, птичка моя певчая- тихо приговаривала старостиха, положив голову бьющейся от боли нежити себе на колени- А я говорила, что не надо ее сюда пускать, что ты сама поправишься. От ее тихого голоса тварь начала успокаиваться, обезумевшая мать поглаживала нежить по голове.
      - Отойдите, ну же!- закричала я протягивая женщине правую руку,держа в левой тонкий и невероятно острый серебряный кинжал- подарок Деда.
      -Неужели вы не видите, это уже не ваша дочь, а опасное существо, от которого надо избавиться.
      -Не дам, не пущу,- завизжала старостиха. -Уйди, ведьма, уйди. Небесная Сестра на ее руках совершенно успокоилась. Тут я чудом заметила какое-то движение на полу. Оторвав взгляд от лица безумицы ,увидела, что рука нежити, до этого безвольно раскинувшаяся по полу, начала тихонько подтягиваться к телу. О нет, только бы хватило силы. Резко кинувшись вперед, я схватила женщину за запястье и дернула на себя. Старостиха отлетела, скуля как подбитая собака. Тварь разочаровано взвыла: ухватить предполагаемую жертву за горло не удалось. Зато в ее когтистые лапки попала моя щиколотка. Нежить подняла на меня нагло ухмыляющуюся морду, думая, что я попалась. Как бы ни так моя дорогая, многие до тебя думали также. Мерзко ухмыльнувшись ей в ответ, я полоснула ее по запястью серебряным кинжалом. Рука задымилась, мерзко завоняв горелой плотью. Тварь снова покатилась по полу, пытаясь унять дым, валящий из раны. Я быстро отскочила и осмотрелась, как оказалось не зря: на меня тихо, но уверено, надвигалась жена старосты с табуреткой в руке. Да что ж за семья такая! Нет, староста должен мне гораздо больше, чем его сбережения на ярмарку, я не злая, если меня не злить, а сейчас меня очень разозлили! Резко повалившись на пол, я узрела дивную картину: столкновение матери с " дочерью". Разогнавшаяся старостиха, в последний момент споткнулась о жалеющую свою лапу нежить и отправилась в полет с дальнейшим приземлением об стену. Одной проблемой меньше. С сотрясением, и без того больной головы, можно разобраться после. Подобрав выпавший у меня из рук гребень, я подошла к скулящей на полу Небесной Сестре.
      -Последний раз прошу: отпусти девушку, и я дам тебе уйти,- бесцветным голосом произнесла я.- Ты и так достаточно погуляла, наверняка, уже половина деревни заболела "нeизвестной болезнью" признаками которой являются слабость и переутомление .
      -Но ведь я их не убила, правда? - прохрипела она.- Не убила, я просто жила, упиваясь их жизненной силой.
      -Этот разговор не имеет смысла, верни дочку старосты, и свободна,- я вновь взялась за зубец.- А иначе тебя ждет смерть.
      -Ты не сделаешь этого, - испугано взвизгнув, она вскочила на ноги и приняла вид человека: исчезли когти, появился зрачок, расширенный, но вполне человеческий, резкое, сильно вытянутое лицо вновь приобрело мягкие овальные формы.
      -Нет, сделаю! - уверено рявкнула я. - Еще как сделаю, пусть на поиск и возвращение девушки у меня уйдет несколько больше времени, но я это сделаю. Я почти кричала, если раньше я боялась ее, то теперь страх куда -то исчез, его место заняла злость.
      -Хорошо, я сдаюсь,- опустила она плечи, - пойдем.
      Вечер тихо опускался на лес, солнце тонуло в ярко красной реке, еще чуть-чуть и на землю опустится Всадник Ночи. Летом его время коротко, и он ураганом пронесется по спящему лесу, трубя в рог и призывая ночных хищников разделить с ним радость ночи. Мы стояли на высоком берегу и ждали захода солнца. Наконец оно скрылось, позволив звездам засиять в полную силу.
      -Начинай,- приказала я.
      -Отдай гребень,- протянула она руку и лукаво улыбнулась.
      -Да подавись,- я устала и замерзла, от воды всегда тянет прохладой, особенно вечером.
      -Ну, прощай ведьма, ты меня очень повеселила, я думала это сказки, что внучка лешего помогает людям. Давно так вкусно не "кушала", а чувства, какие яркие и такие искренние, - она звонко засмеялось и, вспыхнув исчезла. Прощай- прощай, целый день впустую, как же я сразу не догадалась, что ей хочется поиграть, а дочка старосты просто удачно подвернулась. Ну что ж, этот урок надо запомнить, но как обидно, что меня просто использовала какая-то нежить, пусть и высшая. Обернувшись, и обижено хлюпнув носом, я увидела причину всех невзгод: она сидела на земле, прислоненная к стволу старой березы. Даже не став подходить, я направилась в деревню, сами принесут, ничего с ней не случится, так пару лет жизни потеряет...
      
      -Подожди,- встрепенулась девушка, сидевшая напротив ведьмы.- Так это нападение просто обман?
      -Не совсем, Небесная Сестра не может убить. В обмен на гадание, в котором не будет ни слова лжи, она просит один день из жизни. Но, если просительница захочет, она может навсегда занять место Сестры, покинуть же свой пост, она сможет только после того, как к ней обратятся за гаданием. Небесную Сестру невозможно убить, она живет вечность.
      -Ну, если так, то они должны кишмя кишеть, - брезгливо поморщилась девушка
      -Э нет, этот вид появляется только при определенных условиях.
      -И каких же?
      -Не буду рассказывать, поверь приятного мало, а у нас чай с плюшками,- улыбнулась внучка лешего. -Но она надолго напиталась эмоциями. Знаешь, я сначала подумала, что Небесная Сестра, как и моровки, питается жизненной силой, а оказалось эмоциями.
      -И когда же ты это поняла?- хмыкнула подруга.
      -Твой сарказм в данном случае не уместен- обиделась я, но посмотрев в умоляющие глаза сжалилась.- Ну ладно так и быть. Помнишь, я говорила, что старостиха бросилась ей на помощь?
      -Угу.
      -Ага,- передразнила я. - Так вот, поломка гребня должна была очень сильно навредить твари, ведь это единственная вещь, связывающая ее с домом в котором она живет.
      -А у нее есть дом?- выпучила глаза моя собеседница.
      -Не совсем,- пояснила я- она также как и мой дед во время спячки создает себе уютный уголок за счет похищенных эмоций, а по какой-то иронии гребень является ключом, открывающим дверь в ее мир. Ну, да не об этом сейчас, жена старосты бросилась на помощь искренне, без задней мысли, то есть чувство настоящее, потом я взбесилась, опять эмоциональная подпитка.
      -Но я так понимаю, всему есть предел?
      -Да, она сдалась, потому что больше не могла питаться чувствами, если бы продолжила, погибла.
      -Ааа?
      -Убить нельзя, но погубить сама себя она может,- опережая вопрос подруги быстро ответила я.- Вот такая история, как хитрая нечисть подпиталась от глупой ведьмы.
      -Неужели она ничего не оставила тебе на память?
      -Ну почему же,- хитро улыбнувшись, я подбросила на ладони зубчик гребня с зарубцевавшейся ранкой в основании.
      -Ну дела, -тихо прорычал старший упырь, пытаясь задом выбраться из пионов.- Кому рассказать- не поверят,-младший удивленно присвистнул.
      -Ты что сделал, дурак, у нее слух как у волкодлака! - взревел старший, мгновенно вскакивая на задние лапы, и уже не заботясь о сохранности клумбы.- Бежим отсюда, пока нас навсегда не упокоили. До молодого только дошло, что он привлек так ненужное упырям внимание ведьмы. Быстро подскочив, он собирался бежать, но опоздал, резко открылась дверь и на крыльцо выскочила она - его смерть. Благо инстинкты оказались сильнее, и уже через семь минут бега он прятался в родной и такой любимой могиле. "Нет,- думал упырь,- никуда я отсюда больше не выберусь, в спячку впаду года на два, пока все не успокоится". Засыпая, ему слышались злобные крики внучки лешего: "Ну что за твари!- убивалась она.- Любимая клумба, другого места для посиделок не нашли, чтоб вас надгробной плитой придавило, заразы! Вот подождите, через недельку приду к вам с проверкой!"
      -Точно не вылезу,-пробормотал молодой,поворачиваясь на другой бок, я спрятался, я не виноват.

    17


    Исааков М.Ю. О Царевиче   13k   "Статья" История


    О Царевиче

      
      
       Совсем кратенькое размышление на тему: а кем всё-таки был Лжедмитрий I, Государь Всея Руси? Самозванец, самозванцем, но короновался он по всем правилам, занимает своё законное место в перечне государей российских (нравится это кому или нет), а потому его личность вызывает вполне понятный интерес. Попытка дилетанта, коим я, безусловно, являюсь влезть в тему, с которой вот уже четыре столетия не могут разобраться маститые, остепенённые профессионалы, может показаться наглой самонадеянностью, однако, не будем торопиться. Тем более, для того, чтобы с позиций логики осмыслить некие факты, вовсе не обязательно быть историком.
       Я, признаюсь, много книг по этой теме прочёл. Точных данных, сами понимаете, нет, а потому остаётся только предполагать. Так вот, предположений за минувшие столетия высказано и опубликовано масса. Но все они хоть и с разных позиций мусолят одну тему: был ли Лжедмитрий I самозванцем (кем именно, другой вопрос, в данном аспекте не особенно нас сейчас интересующий) или всё-таки настоящим царевичем Дмитрием Иоанновичем, чудом избежавшим смерти в Угличе 15 мая 1591 года? Вот и я решил свою версию представить. Доказательством она, разумеется, не является, да я на это и не претендую. Просто логика.
       Поскольку речь у нас пойдёт о психологии, признаюсь, дабы сразу же возможные возражения отсечь: я не психолог. Но, прочтя массу исторической литературы и будучи отягощён тремя высшими образованиями, привык, во-первых, задумываться, а, во-вторых, анализировать. Кроме того, со специалистами я всё-таки советовался. Так вот, раздумья и анализ привели меня к неожиданным, прямо скажем, выводам. А поскольку, ничего подобного раньше ни у кого я не встречал, то с полным основанием ощутил себя первооткрывателем.
       Это очень приятное чувство, сродни экстазу, кто его испытывал, тот меня поймёт. Однако ежели что утверждаешь, желательно быть уверенным в том, что говоришь, поэтому я счёл необходимым проконсультироваться у профессиональных психологов. Имён не называя, описал ситуацию так, чтобы можно было подумать, что речь идёт о ком-то из моих знакомых. Ну и услышал в ответ именно тот вывод, до которого сам додумался. Ну а коль уж специалисты подтверждают, значит, моя придумка не убогий дилетантский измышлизм, а вполне правдоподобная гипотеза, имеющая полное право на существование.
       Итак. Как понять, кто же сел на московский трон в июле 1605 года? Что мы, собственно имеем? А имеем мы двух людей, как бы две части одной формулы, две разновеликие на вид величины: с одной стороны ребёнка, якобы погибшего (пока оставим в стороне вопрос, как именно) в возрасте восьми лет, а с другой -- вполне взрослого, хотя и молодого мужчину. Как понять и главное, понять доказательно, какой знак следует ставить между частями формулы? Равенства или нет? Другими словами, есть ли хоть малейшие основания предполагать, что человек, севший в июле 1605 года на трон в Кремле, это тот самый Угличский мальчик, только повзрослевший на четырнадцать лет? На мой взгляд, таких оснований нет.
       Прежде всего отметим, что анализировать внешнее сходство бессмысленно. Дети с возрастом частенько меняются, меня, например, опознать по детской фотографии практически невозможно, даже если чисто выбрить. Да и не было тогда фотографий. Портреты, конечно, остались, но кто даст гарантию, что оригиналы отображены на портретах абсолютно точно? Таких гарантий нет и быть не может.
       Как я уже сказал, надёжных доказательств не имеется, иначе и спорить было бы не о чем. Есть некие факты, но ни один из них ничего, если подумать, не доказывает. На заключение комиссии под председательством Василия Шуйского, расследовавшей смерть Царевича, опираться не получается, поскольку при всей своей официальности в то время иным оно быть просто не могло. Сами подумайте. Допустим, комиссия признала бы, что погиб не царевич. Тогда со всей неизбежностью встал бы вопрос: а куда же Дмитрий подевался? И в случае, если бы Дмитрия реально убили, признавать сей факт в официальном документе, было никак невозможно. Подобное заключение взбудоражило бы общество, породило бы совершено ненужные вопросы и, со стопроцентной гарантией, обвинения в адрес Царя Бориса (как, впрочем, и произошло). Поэтому официальный документ, одобренный цензурой Годунова, мог быть только таким, каким он и был. И никаким другим.
       Кроме того, в обществе слава о князе Шуйском шла дурная. В том, что князь может не просто соврать, но и клятву нарушить, если только выгоду почует, никто и не сомневался. А потому веры в подписанный им документ быть не могло. Вот и в заключение о смерти царевича, никто особо не вчитывался. Ну написано там, что Дмитрий сам зарезался, случайно. Играл в ножички, а тут приступ падучей болезни случился, нянька недоглядела, он на ножик и упал. Написано и подписью Шуйского засвидетельствовано, так что с того? Впоследствии Князь Василий неоднократно то объявлял подписанный им документ фальшивкой, то, напротив, самым что ни на есть подлинником. Причём и то и другое с божбой, глядя на Образ честнющими глазами.
       Имеется признание матери, Марфы Нагой, но его тоже смело можно отбросить. Так же как и заключение Шуйского о смерти царевича не могло быть никаким другим, кроме официально одобренной версии несчастного случая, так и здесь. Признание Марфы не говорит буквально ни о чём и ничего не доказывает. Царицей она побыла всего года три, потом ещё лет шесть -- матерью удельного князя, а дальше что? Прозябание в монастыре, жизнь кончена. Тут и чёрта лысого сыном признаешь, лишь бы из небытия вернуться.
       То, что Государь выглядел необычно для московского люда, бороду брил, в западном платье щеголял, это, конечно, факт, зафиксированный в документах эпохи многократно, но опять-таки не доказательство. А как ещё вести себя человеку, выходцу именно из западнорусских земель? Причём, многие учёные отмечают, что Лжедмитрий, по его поведению судя, мог с равным успехом оказаться как уроженцем Западной Руси, так и человеком, прожившим там всю сознательную жизнь. С поляками охотно общался? А с кем же ему общаться, если он (кто бы он ни был) среди поляков вырос, их языком владел, как родным и, видимо, понимал тех поляков получше, нежели московитов. Во всех смыслах лучше.
       Ну а про Марину Мнишек и вовсе говорить не приходится. Дамочке так хотелось царицей Московской стать, что ради реализации своей идефикс она готова была в любую койку прыгнуть, хоть козла мужем признать. Тушинского вора, во всяком случае, признала, хотя уж он-то ну никакого отношения к реальному Дмитрию Ивановичу не имел. Сто пудово.
       Чтобы точно определиться, нам нужно что-то другое. Какое-то однозначное доказательство, не допускающее двойных толкований. И такое доказательство есть, причём настолько простое, что остаётся дивиться, как это оно до сих пор никому в голову не пришло.
       Для того чтобы понять, является ли наша формула равенством или, напротив, неравенством, нужно вспомнить, что людям обычно не свойственно резко менять свои поведенческие стереотипы, определяемые характером. А характер, как известно, формируется в раннем детстве, по крайней мере, процентов на девяносто. Не воспитали ребёнка правильно, всё, дальше что-то изменить уже почти невозможно. Если ребёнок рос, к примеру, подлизой, то возмужав, честным и прямодушным уже не станет. Единственное, чему научиться сможет, так только льстить не грубо, в лоб, а тонко, закамуфлировано. Чтобы эту нехитрую мысль усвоить, совсем необязательно психологом быть. Достаточно иногда книжки почитывать, например, детективы Агаты Кристи, особенно те, в которых действует мудрая старушка, мисс Марпл, она все эти тонкости объясняет простым и доступным языком.
       Если, к примеру, про Вашего знакомого, слывущего человеком благородным, честным и исключительно порядочным, вдруг пойдут слушки, что он, якобы, кого-то предал, в спину ударил, можете не сомневаться: либо слухи есть ложь и клевета, либо то был совсем другой человек, либо Вы просто не всей информацией владеете. О том, сколько шпионов-двойников погорело из-за неполного соответствия их поведения психотипу оригинала, можно написать отдельную большую книгу. Подготовят, допустим, двойника со всей тщательностью, всем повадкам оригинала, которого он заменить должен обучат, внедрят успешно, а он, расслабившись, вдруг сделает что-то не так, как это должен был в данных обстоятельствах делать (и делал обычно) его прототип. Причём это может быть какая-то, совсем мелкая мелочь. Прикурил, допустим, не так или, задумавшись, щёку почесал, тогда как прототип в таких случаях нос потирает, этого достаточно. Кто-то внимательный заметит, задумается. И всё, спёкся шпион. Вот и давайте поглядим, насколько совпадают или не совпадают характеры наших персонажей.
       Об убиенном царевиче современники оставили немало свидетельств и они, мягко говоря, вызывают оторопь. Мальчуган, оказывается, обнаруживал явную склонность к садизму и обещал со временем вырасти достойным сыном своего папаши-монстра. Пока, по малости лет, мучил птичек и мелких зверушек (птичкам ножки отрывал, мышек душил и резал), но очень любил смотреть, как забивают скотину. Причём, смотрел с явным интересом, горящими от возбуждения глазёнками. А насытившись видом крови и мучениями живого существа, бывало переведёт затуманенный взор на боярина, случайно попавшего в поле зрения и мечтательно цедит: "Когда вырасту, я вас всех..." Так примерно дети, которым отказано в очередной порции мороженного, мечтательно произносят: "Вот вырасту и мороженного буду есть, сколько захочу".
       Знаю, грех так говорить и даже думать, но может быть, Руси повезло, что милый мальчик случайно зарезался (или был убит?) аж в 1591 году? А то могло статься, что на фоне его правления, дорасти царевич Дмитрий до верховной власти, выкрутасы Ивана Грозного вспоминались бы как забавные шалости милого чудака.
       А основная отличительная черта, главная характеристика Государя Лжедмитрия I, гуманизм. Совершенно необычный в то время, даже для относительно просвещённой Европы, не говоря уж о Московии. Вспомним. Едва Лжедмитрий (я его так называю за неимением лучшего общепринятого термина) короновался, Шуйский, не получивший ожидаемого признания, тут же заговор организовал. Государь заговор тот раскрыл, но никого не казнил, чем изумил до крайности даже своих друзей поляков.
       Нормальный государь, не патологический садист, а нормальный, в меру жестокий по тем временам правитель, повелел бы заговорщиков схватить, пытать жёстко, чтобы все нити заговора вызнать. А потом провёл бы массовое усекновение голов и выставил бы те головы, числом в несколько десятков вкруг Кремля для вразумления неразумных и повышения рейтинга власти. Этот же дурачок, не только никого не казнил, но и главного заговорщика, Шуйского помиловал, чем и подписал себе смертный приговор.
       Он ведь не мог не понимать, что оставляя в живых недругов, создаёт себе, как минимум, большие проблемы в будущем. Положение-то довольно шаткое. Простой инстинкт самосохранения требовал казнить если уж не всех, то нескольких главарей непременно. Не захотел. Почему? Может просто не смог? Не смог через себя переступить, через своё "Я"? Если так, получается, что гуманизм Лжедмитрия был основополагающей чертой его характера. Я этот пример для наглядности привёл, но на самом деле многие современники отмечали уникальное мягкосердечие Государя.
       А теперь подумайте, поразмышляйте непредвзято и скажите честно: мог ли из мальца, отрывавшего ножки пичугам ради развлечения вырасти такой гуманист? Мог ли из мальчика, упивавшегося видом забиваемой свиньи или коровы вырасти мужчина, не любящий кровь проливать? Да никоим образом. Мне не верите, спросите любого психолога. Только из приведённого примера ясно видно: мальчик, погибший в Угличе в 1591 году и мужчина, перешедший с небольшим отрядом границу Московии в 1604 -- два совершенно разных человека.
       Таким образом получается, Лжедмитрий -- никакой не царевич, а настоящий самозванец. А вот в то, что он сам искренне считал себя Дмитрием Иоанновичем, я поверить могу. Это вполне допустимо, так как человека, смутно помнящего своё детство, можно убедить почти в чём угодно. Во всяком случае, в ложной биографии -- легко.
       Господам исследователям следует прекратить бесплодные умствования. Да, разобраться, кем был на самом деле Лжедмитрий I, задачка интересная, хотя и вряд ли разрешимая по прошествии стольких лет. Но идею о том, что он был природным царевичем, следует отбросить и забыть. Не был и быть не мог.
      
      
      
       Окончено в марте 2013г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    4

      
      
      
      
      
      

    18


    Таляка "Дышащий" слой Тотемпоразда   17k   Оценка:7.88*6   "Рассказ" Фантастика, Изобретательство


    Дышащий слой Тотемпоразда

      
       Под заунывно-знойные напевы южного ветра, запутавшегося в волшебных жезлах, шло возведение великой пирамиды. На целые лиги растянулись вереницы рабов из обслуги, мерно звеня колокольцами, плыли караваны верблюдов и, с протяжным завораживающим блеянием, спешили на кухни целые стада овец. Сотни воинов зорко вглядывались в округу и держали сотни копий наготове, чтобы ничто не угрожало величественному сооружению, а кнуты сотен надсмотрщиков ни на секунду не застывали в неподвижности, чтобы рабы и другие животные не предавались пошлой и омерзительной праздности. Каждые несколько локтей пространства стройки стоял или сидел жрец, про которого можно было сказать, что он в глубокой задумчивости и ему нет дела до всего происходящего вокруг... однако жрецы также вносили свой вклад в общее дело, и их доля была ничуть не меньшая чем у кого-то другого. Нет, никто не забывал о своем неоплатном долге перед великим фараоном.
       Словно по волшебству росла пирамида Сына Озириса, гробница великого Джосера. Размах строительства был таков что, казалось, сама пустыня подчинилась воле Божественного Царя и начала сползаться к подножию будущего погребального ансамбля. С каждым днем, с каждым часом и даже с каждым ударом сердца становилась пирамида выше и величественнее, и никто не мог сказать, что это не так, без того чтобы не прослыть лжецом и не поплатиться за глупость своей никчемной жизнью. Стройка двигалась ритмично, согласованно, казалось этот процесс словно набравший обороты гончарный круг неудержим и его не остановить, пока не будет полностью завершена работа, и последняя песчинка громады усыпальницы не займет свое место.
       Однако это свершилось! Вся стройка, весь этот многотысячный, раскинувшийся на невообразимо огромной площади, муравейник замер в испуге, когда Архотеп, самый главный управляющий строительством начал расправу над Тотемпораздом, главным монтажным зодчим.
       Даже издалека, даже сквозь все производственные шумы был слышен их двухголосый вопль. Тотемпоразд кричал от боли, когда Архотеп попадал по нему скипетром - символом верховной власти проекта. Сам Архотеп задыхался от ярости и натуги, но все равно тоже непрестанно кричал. Кое-кому, в крике вельможи почему-то почудился страх, но это было невозможно, поэтому никто не поверил своим галлюцинациям. Чего может бояться самый главный верховный управляющий? Он слишком высокопоставленный вельможа, чтобы хоть что-то могло его напугать. На похоронах его положат по правую руку от самого фараона, чтобы он лично прислуживал Великому Царю в лично отстроенных для Сына Неба чертогах. Власть и влияние Архотепа были настолько велики, что никто не осмеливался вступиться за архитектора, хотя он тоже был не последним в свите Пресветлого Повелителя Великой Реки. Даже жрецы, а Тотемпоразд был из их числа, сделали вид, что все идет как должно идти, и что в происходящем нет ничего особенного или противоестественного.
       Впрочем убийства не произошло, и вовсе не потому что обрушилось небо, наоборот, солнце взошло для несчастных земляных червей копошащихся у подножия непоколебимой громады. Как раз когда из разбитого лика Тотемпоразда брызнула кровь, раздался рев рога.
       -Фараон! - прокатилось по эстакадам и лесам, опутывающим пирамиду. По техническим пристройкам и обслуживающим помещениям. - Джосер сжалился над нами и явился к нам!
       Действительно, звук трубы означал появление Верховного Правителя. Принадлежащего Пчеле и Тростнику несли в роскошном паланкине, где сам он неспешно лакомился виноградом. Появление Джосера повергло всех присутствующих в шок и трепет. Рабов словно ветром сдуло от лика пресветлого фараона, жрецы и советники попадали ниц. Прервалась и экзекуция. И Тотемпоразд и Архотеп равно сложились в три погибели задолго до того как к ним приблизились носилки с фараоном. Впрочем, Великий не зря носил свой титул, он все же разглядел дисгармонию среди своих слуг.
       -Я слышал - здесь что-то происходит, - с достоинством произнес величественный Сын Озириса. - Что-то, чего быть не должно?
       -О, Несравненный! - завопил Архотеп. - О, Покоритель севера и юга! О, Угнетатель великой реки! О Укротитель варваров и крокодилов!
       -И тэдэ и тэпэ! - прервал вельможу фараон, спокойно продолжая отщипывать с грозди, сладкие ягоды. - Так что случилось то?
       -Случилась беда, о, несравненный! - запричитал Архотеп. - Твоя воля оказалась нарушена этим сыном петуха и змея, этой отрыжкой Сэта, будь прокляты имена их обоих! Этим...
       -Нарушена моя воля? - удивился фараон и даже отвлекся от винограда.
       Стража отреагировала мгновенно. Хищно задрожали жала копий и "паучьи лапки" боевых топоров. Заскрипели натянутые тетивы луков.
       -Это все он! - завопил громче прежнего Архотеп и едва не выбил Тотемпоразду глаз, с такой экспрессией ткнул в его сторону пальцем. - Он, продался темным колдунам и затемнил твой облик, о, Величайший!
       Не в силах более сдерживать эмоции, вельможа вновь набросился на зодчего и стал его душить. Тотемпоразд как мог отбивался.
       -Подожди, Архотеп, - поморщился Джосер. - Давай все же выслушаем, почему этот несчастный решил так поступить с божественным склепом.
       Управляющий неохотно отступил.
       -О, Великий! - начал Тотемпоразд взволнованным, но непреклонным голосом. - Все мои чаяния и труды лишь на благо Тебе, и Твоей Бессмертной Славы...
       - Не думай что пустые слова смягчат мое сердце. Горе тебе, если у тебя нет веской причи...
       -Причина есть! - воскликнул архитектор.
       По котловану прокатилась волна мертвой тишины. До сих пор об этом можно было говорить с известной долей лукавства. Строительство Пирамиды нельзя прекращать ни на мгновение, это знают все. Все остальное может подождать, но только не строительство пирамиды. Поэтому это просто так принято было считать, что наступила мертвая тишина когда приходил Царь Верхнего и Нижнего Египта. Какое-то движение остается даже при появлении фараона. Однако авторитет Сына Озириса - нечто даже большее чем строительные технологии. Пусть даже и священные.
       Какой-то человечишка прервал самого Сына Бога? Когда эта ссора верховных строителей только начиналась, Архотеп орал почти полчаса, прежде чем эффект от его криков остановил хотя бы одну бригаду. Драка на таком высоком уровне была редкостью, но в принципе не нарушала устоев мироздания. Сейчас же вся стройка от края до края замерла в благоговейном ужасе от того что случилось. Даже безмозглые животные почувствовали как сгустился воздух и перестали мычать, блеять и мекать.
       Однако Тотемпоразда не поразил гром, и ближайший стражник не проткнул нечестивца копьем в утробу. Сам фараон величественным жестом подарил безумному еще несколько глотков жизни. Происходящее заинтересовало Фараона и, чтобы развлечься, он был готов потерпеть несколько секунд не рабской почтительности.
       -Вот как? - брови Джосера сошлись "домиком".
       -Я все объясню, - сказал зодчий. - Но нельзя ли приказать, чтобы работы продолжались? Каждый миг промедления, может все погубить.
       -То есть ты считаешь, что ты ничего не погубил?
       -Я все только спас! - воскликнул строитель. - Так пусть же мои труды, в Твою славу, о, Великий, не пропадут зря!
       Джосер колебался ровно секунду. Логику фараона можно было понять. Если все уже пропало, то полчаса лишних бессмысленных работ не слишком разорят казну. А вот если ничего непоправимого еще не случилось, то нельзя получасом простоя погубить все.
       -Двадцать плетей тому, кто не начнет работать, когда замолкнет мой голос.
       Проговорил фараон это, ни к кому специально не обращаясь, однако на последнем слове Сына Бога стройка уже шумела, как это было до свары главных зодчих. Вновь потянулись вереницы вьючных животных, вновь зазвенел инструмент рабочих, вновь продолжила расти... с каждым мгновением, с каждым ударом сердца продолжила расти вверх пирамида великого царя. Тогда фараон кивнул Тотемпоразду.
       -Говори. И пусть твоя речь будет убедительной, иначе о твоей участи будут слагать страшные легенды.
       -Пусть так и будет, о Величайший, если я окажусь недостойным твоей милости.
       -И не трать ни мгновения из тех, что тебе еще осталось жить без мучительной агонии, - посоветовал Джосер.
       -Я буду краток, как только это необходимо, чтобы ничего не утаить, - низко склонился Тотемпоразд.
       Выпрямившись, он обвел взглядом стройку. Некоторым присутствующим показалось, что это прощальный взгляд, и что зодчий хочет увидеть все что успел сделать. Архотеп даже злорадно хихикнул, хотя его участь также была под вопросом. Однако Тотемпоразд не думал о смерти как о своей ближайшей судьбе.
       -Скажи, о, Величайший, - патетически воскликнул зодчий. - Что ты видишь, когда смотришь на свой некрополь?
       -Я вижу строящийся некрополь, - тут же отозвался фараон. - Вижу рабов, двигающихся недостаточно быстро, чтобы я был ими доволен, вижу фундамент, который должен быть выше на три локтя, а вместо этого его, если Архотеп не врет, придется сносить, вижу своего палача, застоявшегося без работы.
       -А я вижу основание глиняной горы, которая раскиснет в следующий же сезон разлива Нила, но само основание которой останется на века и даже тысячелетия, потому что я успел его сделать, - с трепетом и одновременно наглостью поправил Сына Озириса ничтожный человечишка.
       -А еще я вижу строение, которое так же как и это основание будет нерушимо пока не кончится само время, - с этими словами Тотемпоразд указал на какую-то кривую постройку неподалеку. - А вон там еще одна, и вон те две тоже, если их не сломать сейчас специально...
       -Не испытывай мое терпение, о святой безумец, - зевнул Джосер. - Мне еще предстоит придумать для тебя казнь. Может быть даже две или три...
       -Я просто приводил примеры нецелевого использования дарованных нам свыше благ, о, Милостивейший! - воскликнул жрец. - То что должно стоять века, мы делаем как будто это жалкая лачуга, а жалкие лачуги обрекаем на бессмертие. И все потому что ошиблись в такой мелочи.
       Он наклонился и поднял с земли жука.
       -Посмотри еще раз на свою пирамиду, что ты видишь, о Превосходный Воитель? Кто складывает песок, кто склеивает его, кто превращает грязь под ногами в гору над головой?
       -А, вот ты о чем! - рассмеялся фараон. - Я даже и не понял, настолько все обыденно... Ты имел в виду скарабеев?
       Он еще раз окинул взглядом стройку.
       ...На целые лиги растянулись вереницы рабов из обслуги, мерно звеня колокольцами, плыли караваны верблюдов с материалом и с протяжным завораживающим блеянием спешили на кухни целые стада овец. Сотни воинов зорко вглядывались в округу и держали сотни копий наготове, чтобы ничто не угрожало величественному сооружению, а кнуты сотен надсмотрщиков ни на секунду не застывали в неподвижности, чтобы рабы и другие животные не предавались пошлой и омерзительной праздности. Каждые несколько локтей стоял или сидел жрец, про которого можно было сказать, что он в глубокой задумчивости и вокруг каждого жреца двигались потоки песка.
      
       Миллионы и миллиарды скарабеев неутомимо и безостановочно катили каждый по комку грязи и все в одном направлении, но каждый по отведенной ему схеме, той что мысленно проецировали на них жрецы. Повинуясь магии, навозники устремлялись к пирамиде, закатывали неимоверные количества строительного раствора вверх по склону, слепляли свою ношу в единое целое, убирали из еще мягкого, но уже начинающего твердеть бетона все лишнее, в том числе и трупы своих собратьев...
      
       С каждым вздохом, с каждым мгновением и ударом сердца росла великая пирамида Несравненного Фараона.
       -Именно их и никого более, - кивнул жрец. - Ты прав, о Благороднейший, то что мы видим, настолько обыденно для нас, что не сразу бросается в глаза, хотя как раз этого то здесь более всего прочего. Это как если бы плывя по голубому Нилу мы забывали о воде. Так и сейчас, выполняя почти все наши строения с помощью скарабеев, мы забываем об этих святых навозниках.
       -Не понимаю как это вредит пирамиде, но не мешает простым домам! - поджал губы фараон.
       -На самом деле все очень просто, - безмятежно ответил зодчий. - Я просто заметил что тонкостенные постройки сохраняются дольше чем такой же объем бетона в крупных строениях. Везде можно отыскать руины той или иной безделицы, а пирамиды твоих предков, о, фараон, расползаются под собственным же весом и от них остаются лишь невысокие холмы. А ведь на них тратится больше сил, и используются лучшие композиты. Я задался вопросом, в чем причина этого? И я нашел ответ!
       Тотемпоразд торжествующе улыбнулся.
       -Слюна скарабеев действует на наши растворы как отвердитель. Она настолько хороша, что полученный с ее помощью материал неотличим от природного. Именно поэтому то мы и можем с их помощью строить свои дома и дворцы, однако чтобы процесс шел как следует, раствору нужен приток свежего воздуха.
       -Ерунда! - раздался выкрик Архотепа. - НАШ бетон достаточно пористый и может впитывать столько воздуха, сколько потребуется.
       -Так и есть, но до определенного момента! - также повысил голос Тотемпоразд. - Это справедливо для относительно малых объемов. Примерно до одного кубического человеческого роста. А, если выше, бетон остается внутри обычной грязью.
       -И что же ты предложил? - поинтересовался Джосер.
       -На определенном этапе я велел оставить вентиляционный слой в толще пирамиды...Даже несколько слоев. И по вертикали, и по горизонтали. Зазор минимальный, тоньше лезвия ножа. А потом, когда бетон немного осядет, он станет еще тоньше.
       -Ты нарезал мою пирамиду как пирог! - воскликнул фараон. - Святотатец! Убейте его! Нет, подождите... И что получилось?
       -Я сделал несколько пробных бурений, нигде нет даже и следа того разложения бетона что обычно идет в монолитных пирамидах. Построенная по этой технологии гробница простоит не то что века... Тысячелетия. Спустя тысячи лет люди будут помнить и поклоняться великому Джосеру.
       Открывшаяся перспектива заставила фараона задуматься. Он оглянулся на долину царей. Там тянулись вереницы пирамид. Те что поближе, отец и дед нынешнего правителя Египта еще были ничего, а вот те что дальше уже начинали разваливаться. Пресветлому Сыну Неба не хотелось лежать в таком убожестве. Потом Джосер посмотрел на свою пирамиду. На рабов и животных, на жрецов и воинов, на целое море скарабеев, вместо миллиарда маленьких кучек строящих одну большую.
       -Однако, как-то это не солидно получается, - пробормотал он. - У всех пирамиды как пирамиды, а у меня вся из маленьких кирпичиков.
       -Не беспокойся, о Милостивейший, - усмехнулся Тотемпоразд. - Даже эти маленькие кирпичики будут такими огромными что и сотня человек не смогут сдвинуть их с места даже на катках. Наоборот, наши потомки будут удивляться, как это мы сложили такое чудо как пирамида Славного Джосера из таких валунов, да еще и так точно их обработали. А что касается этих монолитных развалин, то лет через сто-двести, от них не останется и следа. Ты будешь первым, кто оставит след в истории навечно!
       -Звучит заманчиво, - признался фараон. - Пусть так и будет.
       ...Под заунывно-знойные напевы южного ветра, запутавшегося в волшебных жезлах, шло воздвижение великой пирамиды. На целые лиги растянулись вереницы рабов из обслуги, мерно звеня колокольцами, плыли караваны верблюдов с материалом и с протяжным завораживающим блеянием спешили на кухни целые стада овец. Сотни воинов зорко вглядывались в округу и держали сотни копий наготове, чтобы ничто не угрожало величественному сооружению, а кнуты сотен надсмотрщиков ни на секунду не застывали в неподвижности, чтобы рабы и другие животные не предавались пошлой и омерзительной праздности. Каждые несколько локтей стоял или сидел жрец, мысленно направляющий миллионы и миллиарды жуков скарабеев каждого по отдельности и всех разом. Нет, никто не забывал о своем неоплатном долге перед великим фараоном.
       Словно по волшебству росла пирамида Сына Озириса, гробница великого Джосера. Размах строительства был таков что, казалось, сама пустыня подчинилась воле Божественного Царя и начала сползаться к подножию будущего погребального ансамбля. С каждым днем, с каждым часом и даже с каждым ударом сердца становилась пирамида выше и величественнее, и никто не мог сказать, что это не так, без того чтобы не прослыть лжецом и не поплатиться за глупость своей никчемной жизнью. Стройка двигалась ритмично, согласованно, и этот процесс словно набравший обороты гончарный круг был неудержим пока не будет полностью завершена работа, и последняя песчинка громады могильника Великого фараона Джосера не займет свое место.
      
      
      
      
       Краткая справка:
      
       Пирамида Джосера древнейшая из сохранившихся до наших дней пирамид.
      
       В древнем Египте был широко распространен асфальт, почти в том же химическом составе, что и сейчас, поэтому не пугайтесь некоторых современных слов, встретившихся в рассказе. Вдруг это тоже было уже тогда?

    19


    Афанасьева О. Медвежий хлеб   23k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза, Детская, Естествознание

      Афанасьева О.И.
      [email protected]
      
      Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!
       Медвежий хлеб
      Рассказ. Естествознание.
      
       Летом, на ее первые каникулы, Лену отвезли в деревню. Здесь все было иначе, чем в городе. И очень интересно.
      
       - Деда, а это из такой пшеницы хлеб делают?
       Дед Иван возле сарая сыпал из ведра пшеницу в старое корыто с нарезанной травой и распаренными отрубями для поросят.
       Хмыкнул, прищурившись, посмотрел на внучку.
       - Такой, да не такой.
       - Это как - не такой? Хлеб ведь из пшеницы делают?
       - Да-к это же кормовая. Скотине. Грязная она. Тут вот семена разных трав есть. От такой муки человек и помереть сразу может.
       - Так помыть можно, перебрать. Мама всегда гречку перебирает.
       - Нет, руками столько не переберешь. Это на мельнице специальные веялки есть. Да и для хлеба другая пшеница нужна. На богатой земле выращенная. Сильная пшеница. Она потом хлеб высоко поднимет, пушистый будет. А из мягкой пшеницы тесто растечется лепешкой, ничего из него не слепишь.
      
       - Бабушка! Бабуля! Там опара подошла и глазки открыла! - Лена с изумленными глазищами выскочила из хаты на крыльцо.
       - Чего открыла? - озадаченная баба Наталья, оставила стирку, вытирая на ходу руки о фартук, заспешила в дом.
       Кошка Муся тревожно металась возле печи у кадушки с опарой и призывно мяукала. Из теста выныривал и жалобно отзывался котенок.
       - Да что ж это такое! Как тебя угораздило! - баба Наталья вытащила котенка, положила в миску и влила пол ковша теплой воды из кастрюли на плите. - Помой его, да в уши воды не налей. Потом вот тряпкой вытрешь, и молочка ему дай попить, на столе в крынке стоит.
       Бабушка положила деревянную хлебную лопату на дежу, накрыла скатертью. Постояла, подумала и еще сверху большое льняное полотенце накинула.
       А опару теперь скотине отдать придется, да новую поставить. Эх, жалко, дрожжи все положила. На чем теперь ставить? На темный ржаной хлеб много времени нужно, чтобы закваска доспела. Да и хмель закончился. Можно к соседке сходить, у нее старую закваску взять. Так кислого молока нет, и сыворотки тоже. На белый хлеб закваска не нужна, на него опару только на дрожжах ставят. Можно в магазине спросить, может там дрожжи завезли.
       И бабушка, накинув новый платок, поспешила в магазин.
      
       В бумажном пакетике прессованные дрожжи были светлыми, плотным кубиком, слегка надавишь - и крошатся. Свежие, значит. Вот когда мажутся, темные, пахнут нехорошо - и хлебу будет нехорошо, не поднимется как надо, запах будет плохой, который ничем не перебьешь потом. Надо подальше от деда спрятать. А то снова на бражку заберет.
      
       - Бабушка! А зачем ты дрожжи в баночке развела? - Лена крутилась под руками и мешала, но бабушка только радовалась ее любопытству.
       - Они живые, понимаешь, как поросята. Им тепло нужно. Они в пакетике в холодильнике замерзли. Вот тебе в погребе холодно?
       - Да! Там очень холодно!
       - Вот! И дрожжам надо в теплой водичке согреться. Сейчас я им муки добавлю, чтобы они позавтракали и стали работать, - бабушка отставила банку с разведенными дрожжами, в небольшой миске на пару ложек муки налила из чайника кипятка и размешала потемневшую кашицу. - Вот сырую муку им трудно жевать. А ты киселик любишь?
       Девочка утвердительно кивнула.
       - И дрожжи не хотят сырой крахмал в муке есть, а киселик с радостью покушают и возьмутся за работу, жить и размножаться, тесто рыхлить и поднимать, - сунув палец в кашицу, бабушка проверила, остыла ли мучная заварка, чтобы дрожжей не обварить. Осторожно размешивая, добавила разведенные дрожжи, добавила еще немного муки, и замесила до густой сметаны.
       -А моя мама так не делает! Она сразу муку добавляет и такое жидкое-жидкое тесто сначала делает. А дрожжи у нее из пакетика! - сообщила наблюдательная Лена.
       - Это потому, что у твоей мамы времени нет с заваркой возиться. И сушеные дрожжи всегда под рукой, а прессованные долго не лежат, пропадут. Потому она опару сразу делает.
       - Еще папа сказал, что он маме хлебопечку подарит, как у тети Веры, нашей соседки. А тетя Вера совсем ничего не месит, сразу все сыпет в хлебопечку. И маме говорит, что ее дрожжи не годятся.
       - Конечно, не годятся, - согласилась бабушка, - Для хлебопечки другие дрожжи нужны, современные, они ждать не умеют, сразу только воду почувствуют, работать-бродить начинают. Только понимаешь, - бабушка задумалась подбирая слова, - Дрожжи очень трудолюбивые. Чем больше они работают, тем больше тесто бродит, тем хлебушек богаче и вкуснее будет. А скорый хлеб, без опары который, он пустой, бедный на вкус.
       - А почему ты сахар и масло не положила? - не унималась девочка.
       - Так это же опара! Надо дать дрожжам хорошо подойти, опаре закиснуть час-другой, пока опадать не начнет. У дрожжей ведь ручек-ножек нет, ходить не умеют. Вот Дрожжик съел все вокруг себя, сидит голодный, дальше тесто, и мука в тесте есть, а Дрожжик достать не может. Поэтому я опару мешаю, а потом еще и тесто месить буду, обминать. А если я сразу на голову Дрожжику масла налью, яйца, сахара много насыплю, он, бедный, и дышать не сможет, и работать ему тяжело, и тесто не поднимется. Или подниматься будет долго. Или дрожжей надо столько положить, что потом и булки будут дрожжами пахнуть. А на опаре булочки такие вкусные и очень пушистые получаются, потому что Дрожжики тебя благодарят, что ты им помогла, - бабушка замесила тесто, густо посыпала мукой, накрыла миску полотенцем и понесла к печке, нащупывая ладонью место потеплее.
       - А ты на плиту поставь! - посоветовала Лена.
       - Нет, на плиту нельзя, там очень жарко для дрожжей. Они, как и ты, тепло любят, а от жары гибнут. Вот человек больше сорока градусов температуру тела не выдержит. И Дрожжик тоже так, погибнуть может. И все. Не поднимется твое тесто.
      
       На ржаной хлеб баба Наталья тесто замешивала в квашне еще с вечера. Квашню, дежу для ржаной закваски, мыла раз в год, в четверг на Страстной неделе, вымытую с утра накрывала скатертью. Днем дежу выносила во двор и оставляла на солнце, набраться небесных сил, а вечером заносила обратно в дом.
       Выпечка обычно бывала по вторникам и пятницам. Сегодня как раз был вторник. Четверга по возможности бабушка избегала, так как считала, что иначе случится несчастье со скотиной или в саду заведется крот, особенно тогда, когда выпечка выпадет на четверг более трех раз в году. Закваску вечером три раза крестила и читала над ней какой-нибудь стих из Библии. Сажая первый каравай в печь, выдавливала в тесте три ямки, большим, указательным и средним пальцами, говоря при этом: "Пекись с Богом!" Ее отец с войны, пройдя всю Германию, принес немецкую пословицу: "Каждый выброшенный кусок хлеба восемь раз вопиет к небу ", потому что больших трудов стоит.
      
       - Бабуля! А какой хлеб бывает?
       - Разный. Бывает праздничный. Свадебный каравай. Это как солнце, которое у жениха и невесты теперь одно на двоих. Вот их и встречают хлебом и солью, а потом с приданым невесты домой понесут, - бабушка засмотрелась куда-то вдаль, вспоминая свою уже такую далекую пору молодости. Ее, девчонку, мать предостерегала: если парень и девушка откусят от одной булки хлеба, то они обязательно влюбятся. Не бери, не подумавши, чужого хлеба.
       - Чего там свадьба! С хлебом завсегда провожали и встречали. Хлебом и поминают. Так то, внучка, - дед Иван набирал в ведро замешанных кормов.
       - А ты, внученька, до весны оставайся. Масленицу посмотришь, комоедицу отпразднуем, - предложила бабушка.
       - Да как же она останется? Ей же в школу ходить надо! - сердито буркнул дед и понес ведро в хлев.
       - Ничего, у нас тоже школа есть. Ей же во второй класс, не в десятый, - возразила старушка.
       - Комо чего? - не поняла девочка.
       - Ком - это так раньше, в древние времена, медведя называли. Потому что он на большой ком из шерсти похож. Весной медведь пробуждается, а ему угощение уже готово: блины теплые и круглые, как солнце, с золотым медом, маслом помазанные. Потом праздник масленицей назвали.
       - А зачем мед?
       - Так ведь мишка мед любит! По-украински и будет "ведмидь". А по-русски: медом ведающий - "медведь"!
       - А зачем медведю угощение?
       - Так ведь самый большой зверь у нас в лесах! Самые сильные охотники, поди, от него и пошли. Потому и первый блин кому? Комам! Медведям. Хозяину Леса, Отцу людей, Великому Первопредку. От того и говорят: первый блин - Комам. Вот вам блинчики с пылу жару - Кому со сметанкой, Кому с творожком.
       - А, я слышала: первый блин комом! Мама говорила! - Лена обрадовалась своей догадке.
       - Это потом забыли, да переиначили. Много мы уже не помним, другая, христианская вера все языческие поверья оттеснила, своими, новыми обрядами заменила. А Кома встречали весело! Весна наступала! День с ночью сравнялся! Закончились морозы! От того люди и радовались, плясали, веселились, для КОМА ДЕЛали радость, вот такая "комедия" потом получилось.
       - А вот в Германии город есть, Берн. Город медведя, - дед распрямил затекшую спину и вздохнул, - Место, где раньше жили медведи, лежали там зимой. Вот тебе и "берлога", ложе медведя. А "берендей" - это тот, кто в медведя превращается.
       -Дед! Это сказка такая?
       - Это жизнь такая. Раньше была. Сказочная.
      
       - Тетя Аня приехала! - Лена радостно бросилась навстречу молодой женщине с сумками, подходившей к воротам.
       - Здравствуй, моя красавица! - тетя Аня с облегчением вздохнула, опустив сумки на траву, прижала девочку и погладила по белокурой головке.
       - Пошли в дом. Голодная, небось. Пообедаем, - баба Наталья заторопилась в дом.
       Все разместились за большим деревянным столом.
       - Вот, хозяин, отрежь хлеба, - повернулась бабушка к деду.
       Тот ловко отрезал несколько ломтей и раздал по старшинству.
       Лена потянулась через стол и смахнула крошки на пол.
       - Нельзя рукой со стола смахивать крошки хлеба на пол, а то придется просить милостыню. Вот миска, туда можно было положить, курочки поедят.
       - А почему нельзя? - Лена посмотрела на пол и не знала, что ей теперь делать.
       - Потому что так надо, - назидательно сказала бабушка.
       - А чего еще нельзя? - заинтересовалась тетя Аня.
       - Нельзя втыкать нож в каравай, а то придется голодать. Раньше вообще хлеб резать нельзя было, живой он! Только отрывали ломтями.
       - Да, это уж точно. Вот потому и тесто лучше руками делить, а не ножом резать. Тогда и булочки ровные будут, без рубцов. Не любит тесто металл, - согласилась тетя Аня.
       - Нельзя чтобы хлеб лежал вниз головой, нехорошо это. Увидит кто, что ты так хлеб не уважаешь, обычаев давних - беда будет, - продолжала бабушка.
       - Кто теперь обычаи помнит! - дед с горечью махнул рукой.
       - Нельзя оставлять не доеденным на столе кусок хлеба. Хлеб полежит, с тоски побелеет, и заболеет. А ты потом съешь - и тоже заболеешь.
       - Бабушка! Разве хлеб болеть умеет? - удивилась малышка.
       - Конечно, хлеб болеет. У него много болезней бывает, - тетя Аня работала на пекарне технологом. Лена не раз к ней ходила на работу и непонятные стеклянные колбы на полках в лаборатории поражали ее воображение. Лаборантки в белых халатах казались волшебницами.
       - Каких болезней? - Лена опасливо покосилась на ломоть хлеба в руке.
       - Самая страшная - картофельная болезнь. Она так называется, потому что по запаху похожа на картошку, которая портится, и болеет хлеб из-за маленьких таких бактерий, картофельная палочка называется. Летом, когда очень тепло, а тесто не выбродило, не кислое, вот тут то оно и заболеть может. На следующий день на хлебе появятся грязные пятна, плохой запах, хлеб становится тягучим, липким. Если только хлеб плохо пахнет - его есть нельзя, можно отравиться. И скотину кормить нельзя. Надо сжечь или закопать глубоко. А все, с чем тесто и хлеб прикасалось, а еще лучше и стол, и стены, уксусом разведенным протереть.
       - И что, хлеб всегда так заболеть может? - обеспокоилась Лена.
       - Нет, - успокоила ее тетя Аня, - ржаной хлеб этим не болеет вообще, там закваска кислая. И пшеничный хлеб и булки тоже не заболеют, если опара хорошо выбродит. Чтобы хлеб не болел, ему надо как можно быстрее остыть после выпечки, и хранить надо в прохладном и сухом месте. Только не в холодильнике, конечно, там ведь сыро, особенно в пакете, да и черствеет от холода хлеб намного быстрее. Ну, а уж если хлеб заболел, надо выбрасывать или закапывать, есть его нельзя, и обрезка тут не поможет, плесень пронизывает весь хлеб насквозь, даже если мы этого и не видим.
       - Одно у тебя средство - закопать! - сердито буркнул дед.
       - Дело она говорит. Или огонь-отец в печи вылечит, или земля-матушка схоронит, - бабушка тихонько перекрестилась.
      
       Ночью Лене приснился сон. Дрожжик сидел в деже на тесте со связанными руками и ногами, жалобно мяукал, есть просил. Она отрывала от теста куски и совала Дрожжику в рот. Он жадно жевал и раздувался от удовольствия.
       Утром девочка первым делом побежала к печке, посмотреть на новую закваску, которую бабушка поставила вчера для ржаного хлеба. Та пузырилась и вздыхала. Надо размешать. Дрожжик уже все вокруг себя съел. Поискав что-нибудь подходящее, взяла ложку, но та оказалась маловата. Бросив ложку на стол, достала половник и стала размешивать закваску. Та облегченно осела, большой воронкой засосала в себя стекающие со стенок потеки. Половник выскользнул из рук девочки и нырнул в дежу. Достать его уже не удавалось, рученки коротки. Бабушка точно заругает. Накинув снова скатерть и полотенце на дежу, малышка выбежала во двор.
       Бабушки видно не было.
       - Что ты босая бегаешь в ночнушке! Иди, оденься! - тетя Аня решительно повела племянницу в дом.
       "Ладно, потом признаюсь", - подумала Лена.
      
       Замешивая тесто в деже, бабушка с изумлением обнаружила там половник. Лена, выглянув из комнаты, шмыгнула во двор и спряталась в сарае. Признаваться уже было поздно.
      
       - Наталья! Наталья, ты где? - соседка стояла у открытой калитки и оглядывала двор.
       - Здесь я, - бабушка Наталья вышла на крыльцо.
       - Да спросить пришла. Говорят Аня твоя приехала.
       - Приехала. А что?
       - Да свадьба будет у кума в пятницу. Каравай испечь надо. А твоя ловко их делать умеет.
       - Так это у нее спрашивать надо. Думаю, поможет. Она как раз на неделю приехала.
      
       Леночка вертелась у стола и все норовила потрогать заготовки, которые появлялись из-под рук тети.
       - А почему отдельно тесто замесили и без дрожжиков?
       - Потому что сдобное тесто в печи темным станет. А листики будут белые, если их из пресного теста сделать. Подай мне ножнички маникюрные.
       - Зачем?
       - Посмотри: жгутик теста со всех сторон ножничками пощипаем, и колосок получается.
       - Здорово! Можно я попробую?
       - Можно. А если жгутик в узелок завязать, то птичка получится. Один кончик клювик получится, а другой - хвостик.
       - А листики с каравая не упадут?
       - Не упадут! Мы их яйцом смажем, они и приклеятся. А еще косичку из сдобного теста сплетем и вокруг каравая обвяжем.
       - Столько теста осталось! Что с ним делать?
       - Можно много разных фигурок сделать. Их потом на свадьбе гостям раздадут. А можно колобок сделать.
       - Настоящий колобок?
       - Конечно! Тут и муки немного на столе осталось. Вот все замесим, тесто туговатое получится, потому колобок будет толстенький и не расплывется.
       - Вот каравай выпечется, мы сразу на его противень колобок и посадим в печь.
       - Нет, милая, сразу на горячий противень нельзя. Припечется колобок к горячему и надорвется колобок всем своим тельцем по кругу.
      
       - Как дела, хлебопеки? - бабушка заглянула под полотенце, где остывали первый каравай и булочки, - Красота какая! Золотые руки у тебя, Анечка!
       - Да, вроде получилось, - смущенно улыбнулась тетя Аня, - А Леночка мне помогала!
       - О, тоже хлебопеком будешь?
       - Не знаю, - пожала плечиками девочка, - Мне Дрожжиков жалко. Они все погибли.
       - Ничего, не все погибли. В холодильнике еще в пакетике лежат. Они на Земле дольше нас живут. Самые древние существа на планете, - тетя Аня погладила малышку.
      
       На следующий день утром тетя Аня на кухне на большую доску просеивала муку.
       - А что ты делаешь? - спросила малышка, прошлепав босыми ногами по деревянному полу.
       - Ну-ка, Леночка, хочешь попробовать блинов?
       - Хочу! А с чем будем есть?
       - Можно с медом. А хочешь - со сметаной.
       - Это как на масленицу?
       - Да, как на масленицу.
       - Как для медведя?
       - Да, для медведя.
       - Значит, это медвежий хлеб?
       - Ох ты выдумщица! - тетя Аня засмеялась, - Только его сначала еще сделать надо.
       - А зачем ты муку сеяла?
       - Чтобы она насытилась воздухом, тесто было пышнее. Чтобы соринки в блины не попали. Чтобы комочков не было.
       - А дрожжи где? - Лена оглядела стол. - Нету?
       - Тесто можно и без дрожжей сделать. Тогда нужна сода и кислота. Они зашипят и будут рыхлить тесто. Вот из такого теста мы блины и сделаем.
       - А без чего еще хлеб можно сделать?
       - Больше не из чего. Для хлеба всегда мука нужна и вода. Если больше ничего не добавить, потом тонко раскатать, нарезать, высушить, то это лапша получится. А если муку с водой смешать, соли добавить и выпечь, то это будет особый сухой пресный хлеб, который с собой в долгий путь по пустыне можно взять: и легкий, и сытный. Маца называется. Мука, вода, соль и дрожжи - это уже будет обычный хлеб. Только мука будет разная, и хлеб будет разный. Из белой муки батоны можно сделать. Только немного жира и немного сахара добавить нужно.
       - А если больше добавить? - поинтересовалась малышка.
       - А если больше сахара, жира и еще чего-нибудь, то это уже булки называются.
       - А если еще много добавить?
       - Тогда - сдобные булки. Тогда дрожжей больше добавлять надо.
       - А если еще много-много добавить? - не унималась Лена.
       - Тогда дрожжи уже справиться не смогут, придется рыхлители добавлять. Это уже кексы или пряники будут.
      
       - Наталья! Ты за внучкой-то следишь? - дед заспешил к будке Шарика возле которой возилась Лена.
       - Где-то тут была, - встревожилась бабушка, выйдя на крыльцо. - А что случилось?
       - Она псу вероисповедание хочет изменить.
       - Где она? - и тут перепуганная бабка увидела девочку, которая присела перед псом и за ошейник притягивала его к миске.
       - Ешь, это хлеб такой, маца называется, - уговаривала малышка Шарика.
       - Ты что делаешь! Он же укусить может! - бабушка увела Лену от будки.
       - И ничего он не кусается.
       - Зачем ты тесто намесила? И где ты дрожжи взяла? - бабушка с тоской подумала, что теперь точно сухие покупать придется.
       - А я дрожжи не брала. Тетя Аня сказала, что хлеб и без дрожжей можно делать.
      
       - Ну, как у вас дела? - бабушка зашла в дом с большой банкой чайного гриба.
       - На блины поставила. Сейчас тесто немного постоит и печь буду, - тетя Аня отодвинула доску с мукой, освобождая место для банки.
       - Что это там плавает? - с ужасом спросила девчушка, разглядывая странное плавающее существо в банке.
       - Это родственник твоего Дрожжика. Чайный гриб называется.
       - А почему - родственник?
       - Потому что и Дрожжик - это из семейства грибов, и этот - то же гриб.
       - Семейства? Они же не похожи!
       - Да, не похожи. А родственники, как ни странно, - поддержала бабушки тетя Аня. И ей девочка поверила. Но все же спросила:
       - А почему чайный?
       - Да просто так назвали, потому что кормить его надо сладкой водой, чаем. Муку он не ест.
       - А зачем он нужен?
       - Грибы много разных невкусных веществ едят, а много вкусных и полезных выделяют. Вот и пьют целебный напиток от этого чайного гриба.
      
       Через час блины горкой красовались на столе.
       - Хозяюшки! Завтракать-то будем? - дед Иван зашел, разулся у порога, помыл руки под умывальником, вытерся льняным рушником.
       - Будем! Садись! - бабушка проворно освободила стол.
       - А что будем есть?
       - Дедушка! Тетя Аня напекла медвежий хлеб! - раньше всех отчиталась Лена.
       - Ну, давай, попробуем, что там за хлеб мишка ест!
      
      
       18.03.2013
       Санкт-Петербург
      
      

    20


    Дэвос О. Планета Х   30k   "Рассказ" История, Фантастика

      На этой неделе Ивану определенно не везло. Вначале от него ни с того, ни с сего ушла Юля. Они уже какое-то время жили вместе, и никаких признаков для разрыва Иван не замечал. На следующий день - новая неприятность. Его неожиданно сократили с работы, где он добросовестно программировал лет семь. А в довершении ко всему - первым человеком, с которым Иван встретился после случившихся передряг, стал слизняк Прыщ. Но ладно бы встретились и разошлись! Так нет же, слизняк предложил Ивану работу!
      - Ты понимаешь, мы с боссом срочно уезжаем... - Прыщ запнулся, - в командировку вроде. А ему должны машину привезти. Понимаешь, нужно встретить, ну и за домом в отсутствие хозяина присмотреть. Как ты, согласился бы? Дом в горах, кругом ни души! И работы с гулькин нос: посидеть в сторожке пару дней и все дела. А уж шеф отблагодарит - не сомневайся! Он меня и попросил надежного человека найти. Соглашайся, а?
      Будь это парой часов раньше, Иван бы и слушать его не стал, а тут... когда еще подвернется что-то подходящее? А ведь за квартиру платить, за бензин - не продавать же в конце концов машину!.. Да и есть тоже иногда хочется... И вот, в одночасье бывший программист превратился в сторожа.
      Новоиспеченный сторож остался в поместье хозяина Прыща совершенно один. Машину пригнали ночью, поэтому с самого утра Иван был предоставлен самому себе. Он наслаждался всеми прелестями жизни, благо, что поместье оказалось забито ими доверху. Конечно, первое что пришло в голову, да и кому не придет!, оседлать скучающий в гараже только что пригнанный джип. Хороший джип. Простые люди на таких не ездят! А Иван - заядлый любитель горных путешествий, даже за 'просто посидеть' в подобном внедорожнике, не задумываясь, заплатил бы приличную сумму... лежи она у него в кармане, разумеется. А тут еще можно и покататься на халяву!
      Зимнее солнце и снег слепили глаза, колеса прокручивались на обледенелых горных тропах, но от этого азарт только увеличивался. Получив хорошую порцию адреналина, Иван вернулся в сторожку и растопил камин. Стало тепло и уютно. После сытного обеда и пары бутылочек Карлсберга его разморило. С удовольствием отметив, что не зря согласился сюда приехать: хоть пару дней пожить, как человек, Иван подбросил поленьев в камин и улегся вздремнуть на диван.
       Он не сразу сообразил, что случилось. Вначале сработала сигнализация. Иван нехотя приподнял голову, все еще находясь в сладкой полудреме, затем немного встрепенулся и подошел к экранам наблюдения. Ничего особенного. 'Может, зверь какой?' - подумал он, выключая сигнализацию, но все же проверил все камеры слежения. Никого!
      Он ничего не увидел и не услышал. Он просто почувствовал. Огромная тень пробежала по комнате, на секунду заслонив собой солнце. Ивана бросило в жар: 'Вертолет!' Он выглянул в окно. Но то, что он увидел, заставило его усомниться в собственном здравом рассудке. Иван нервно хохотнул и больно ущипнул себя за ухо. Видение не ушло: на заснеженной полянке прямо перед особняком на длинных согнутых лапах стоял, словно гость из ночного кошмара, гигантский золотой скарабей.
       Иван стер пот со лба. Что-то с ним не так. Такого не бывает! Видимо, он перекатался на джипе и надышался разряженным воздухом, и ему стало не по себе. Следующие две минуты Иван тряс головой, щипал себя, открывал и закрывал глаза, даже облил голову ледяной водой из под крана, но видение не уходило. Иван растерянно смотрел на неожиданного гостя. Иметь дело с гигантскими жуками ему еще никогда не приходилось.
       Иван инстинктивно схватил телефон, и уже набрал номер Прыща, но вовремя остановился. Что он скажет? Жук-гигант приземлился перед домом? Нет, люди дорогие, это пахнет клиникой! Тогда что делать? Мысли Ивана пытались выстроиться в правильном направлении. Совершенно ясно, что этот скарабей - вовсе не насекомое, а какая-то машина. И, скорее всего - неземная. Иван с ужасом представил, что вот-вот из отливающего золотом брюха выползет жуткое чудовище, которое сейчас же выпьет из него все его ещё не успевшие свихнуться мозги.
      Иван судорожно нажимал на кнопки мобильника, пытаясь найти в телефоне номер кого-то, кому можно позвонить, но, подняв голову, чтобы еще раз взглянуть на жука... остолбенел. Вокруг аппарата плавно, словно не задевая землю, кружила неудержимо привлекательная, в буквальном смысле неземная девушка. Голова Ивана пошла кругом. Скарабей его больше не интересовал. Все, что он видел - это развевающаяся на ветру пышная грива темно-красных волос, ниспадающих на плечи незнакомки в плотно облегающем округлые формы ее тела комбинезоне. Сердце Ивана заколотилось в несколько раз быстрее. Он забыл обо всем на свете и словно кролик к удаву, направился к девушке.
      Глупо улыбаясь, Иван вышел из сторожки. Снег предательски хрустнул под кроссовками. Незнакомка, вздрогнув, повернулась и быстро подбежала к люку.
       - Стой, стой, подожди! - умоляюще крикнул Иван. Он поднял руки, показывая ей, что безоружен. Испуганно, но, в то же время, заинтересованно инопланетянка смотрела на неожиданного гостя.
      - Я один, не бойся! - сказал тот. - Смотри, у меня ничего нет.
      Он протянул к ней руки и остановился. Незнакомка заговорила, и улыбка Ивана стала еще шире. Он впился взглядом в ее чувственные темно-малиновые губы, пытаясь поймать каждое движение и повторить произносимые звуки, но напрасно. Голос ее звучал странно, ни на что не похоже, но очень приятно. Инопланетянка показала на себя, медленно проговаривая какое-то слово. Иван повторил ее движение, стукнув кулаком в грудь, и громко произнес свое имя. Девушка не отрывала глаз от Ивана. Она, снова приложив руку к груди, произнесла:
       - Лилиту, - и на ее щеках заиграли веселые, чарующие своей непосредственностью ямочки.
       Затем взмахнув рукой в сторону Ивана, она попыталась повторить его имя. Иван расцвел еще больше, а девушка указала на скарабея, произнеся новый звук.
      - Космический корабль!? - выпалил Иван, неожиданно быстро сообразив, что от него требуется.
       Лилиту наградила его обворожительной улыбкой, от которой у того ноги стали ватные, а сознание поплыло куда-то в нирвану. Взмахнув рукой, инопланетянка указала на открытый люк, приглашая войти. Иван не задумался ни на мгновенье. Ни страха, ни осторожности, ни рассудительности в нем больше не осталось. Он шагнул внутрь. Крутая спиральная лестница привела его в просторное светлое помещение. Иван бегло огляделся. Здесь не проглядывало ни одного намека на странные внешние формы, зато сразу же в голове появилось сравнение с роскошной яхтой с какого-нибудь импортного журнала. Лилиту села в высокое кресло перед смотровым окном и жестом указала Ивану на стоящее рядом.
      Иван деловито осмотрелся, пытаясь прочувствовать мощь этой странной машины. Ему сразу же захотелось проехать, или, скорее всего, пройти на длинных лапах скарабея хоть пару метров. Затем его внимание привлек растянувшийся под окном длинный бордюр, который плавно загибался, переходя в такой же растянутый стол. Иван механически провел рукой по гладкой, словно бесконечный плазменный экран, темной поверхности. Неожиданно у него из-под рук вылетел яркий поток света, очертив в пустоте странные формы. Иван испуганно отшатнулся, а Лилиту, снисходительно улыбнувшись, плавно взмахнула рукой, и все вызванное Иваном свечение вмиг исчезло. Иван почувствовал себя диким аборигеном какого-нибудь нетронутого цивилизацией острова 'Мумбо-Юмбо'.
      Тем временем, Лилиту осторожно вставила в ухо гостя маленький блестящий наушник и надела на его палец золотой наперсток. Она поколдовала над столом, и перед Иваном вспыхнул голографический экран. Инопланетянка, видимо что-то объясняя, указала на возникшую трехмерную картинку.
      - Дом, - сказал Иван, называя изображенный предмет.
      Девушка кивнула, взяла ладонь Ивана в свои руки и провела его пальцем в наперстке по экрану. Картинка сменилась, а Иван чуть не потерял сознание от прикосновения Лилиту. Она засмеялась и жестом показала ему продолжать дальше. Послушный гость называл один предмет за другим. Какие-то картинки не вызвали у него затруднений, но некоторые оказались совершенно непонятными. Тогда Иван пытался объяснить то, что видит своими словами. После картинок перед Иваном появилось несколько столбцов текста на разных языках. Выбрав русские слова, он, не задумываясь, послушно прочитал их вслух. После очередного текста, инопланетянка осторожно вынула из уха Ивана наушник, вставила его в непонятно откуда взявшееся отверстие в гладкой столешнице и продолжила свою ворожбу над мерцающими экранами, напрочь забыв о существовании гостя. Закончив, Лилиту вытащила из столешницы под голограммой тонкую иглу и, о боже... вставила ее себе за ухо.
       - Киборг... - с ужасом прошептал Иван, готовясь к отступлению. Инопланетянка закрыла глаза и не подавала никаких признаков жизни. Иван уже привстал, но тут она снова ожила, и мысль о побеге бесследно растворилась.
       - Что, я выгляжу, как киборг? - вдруг спросила Лилиту по-русски, но с сильным механическим акцентом.
       - Нет, не то чтобы, ну... - промычал Иван невразумительно, даже не обратив внимания, что инопланетянка говорит с ним на его языке. - Я про иглу говорю.
       - А это, - Лилиту взмахнула рукой, слегка задев свое ухо. - Это так! Небольшая примочка. Она нужна мне по работе. Видел бы ты настоящие имплантаты! Вот это киборги! А моя игла и за имплантат-то не считается. Она помогает мне синтезировать языки других рас. Если в них есть хоть немного логики, разумеется. Я же переводчица. Перевожу романы, рассказы, стихи... В некоторых системах я очень даже известна, - произнесла Лилиту медленно, со слабой хрипотцой в голосе. К радости Ивана, с каждым ее словом неприятный акцент растворялся все больше и больше.
       - Надо же! - рассеянно произнес он. - Но откуда ты взялась? Я никогда не слышал, чтобы инопланетяне вот так запросто прилетали на Землю! Ты ведь с другой планеты, или...?
       - Да, разумеется, с другой - улыбнулась Лилиту. - Но, ты ошибаешься. Если говорить про меня, то я здесь впервые. А другие прилетали сюда уже не раз. Мой компьютер нашел у вас информационную сеть. Там есть много чего про нас, хотя очень смазано и напутано. Но, доля правды, все же, присутствует.
      - Я, честно говоря, не понимаю, что ты имеешь в виду, - Иван развел руками. - Хотя, подожди, подожди... Конечно! - он хлопнул себя по лбу. - Мистическая планета Х! Нибиру! В последнее время о вас говорят слишком часто. Ведь это про вас?
      - Мистическая планета? Нибиру? Наверняка, про нас. Но это не совсем то, что есть в действительности. На самом деле, моя планета называется Аннý. А мы - аннунаки.
      - Аннунаки? С ума сойти! Это что, злые великаны, которые хотят уничтожить людей?
      - С чего это такие выводы? - рассмеялась Лилиту, и ямочки весело заиграли на ее щеках. - Ты не представляешь, как странно видеть кого-то, кто совершенно ничего не знает об Анну!
      - Я бы тоже, наверное, удивился, будь я на твоем месте! - извиняясь, развел руками Иван.
      - Даже не сомневайся! Если тебе интересно, я могу рассказать...
      - Да, да! Мне ужасно интересно! - перебивая, выпалил Иван.
      Лилиту снисходительно улыбнулась и продолжила:
       - Хорошо! Тогда слушай, - она на секунду замолкла, собираясь с мыслями, и начала свой рассказ: - Анну, или как вы говорите Нибиру, периодически появляется в вашей Солнечной системе. А на время перехода, пока планета движется вокруг Солнца, некоторые аннунаки прилетают сюда... Ты ведь знаешь, что такое Солнечная система? - осторожно спросила она.
      Иван кивнул.
      - Но я не понимаю, откуда или как Анну появляется здесь?
      Лилиту сделала неуловимое взгляду движение, и перед Иваном замерцал огромный красно-коричневый шар, окруженный светящимися точками.
      - Наша планета проходит через два измерения.
      - Два измерения? Разве такое бывает? - Иван полагал, что после всего случившегося, ничто больше не сможет его удивить, но слова девушки заставили его буквально таки подскочить в кресле.
      - Вообще-то, на самом деле, переход в другое измерение - всего лишь общепринятая точка зрения. Объясняют это по-разному, вплоть до перемещений во времени. Но все это лишь предположения.
      - И почему это происходит?
      - Хороший вопрос, - усмехнулась Лилиту, - но ответа на него, к сожалению, тоже нет. До тех пор пока с Анну не произошла эта катастрофа, она ничем не отличалась от других планет. Никто даже не знает, что тогда произошло и почему. Кто-то утверждает, что один ненормальный ученый по имени Апсу проводил эксперименты с пространством и временем, пока однажды не зашел слишком далеко. Другие говорят, что это власти испытывали новое оружие, искажающее реальность, и то, что случилось с планетой - стало последствием этого испытания. Но никаких доказательств никто никогда не находил, и это навсегда осталось неразгаданной загадкой нашего мира.
      - Знакомая ситуация. У нас тоже есть несколько загадок, - отметил Иван. - И что же случилось?
      - Анну словно бы провалилась в какую-то дыру. Временную ли, меняющую измерение или переносящую на другой конец Вселенной: разницы в этом нет. В считанные мгновенья она оказалась в совершенно необычном для себя месте, окруженная незнакомыми планетами. И это место стало настоящим адом. Гравитационные поля появившихся грозных соседей в буквальном смысле раздирали Анну, убивая на ней все живое. Тогда погибла большая часть аннунаков. Да и у оставшихся надежда на спасение таяла, словно утренний туман. Но когда они смирились с тем, что обречены, Анну, завершив оборот вокруг нового солнца, вернулась в свою спокойную галактику. Но радовались аннунаки не долго. Через какое-то время планета опять попала в губительное место, а им снова предстояло попытаться выжить.
      Иван сочувственно смотрел на Лилиту.
      - Да, не позавидуешь, - протянул он. - Но ведь у вас есть корабли?
      - Конечно, - улыбнулась она. - Только это сейчас. Когда все произошло в первый раз, на Анну не осталось камня на камне! Это случилось неожиданно и очень быстро. И то, что существовало до перехода - исчезло без следа, не оставляя аннунакам никакого шанса на возвращение прежней безмятежной жизни. Осознав, что конца этому не будет, и перемещения не избежать, аннунаки принялись искать способ, как выжить во время перехода. Они строили бункеры и ковчеги, но это не слишком помогало. Каждый цикл Анну, словно птица Феникс из старинных поверий, вместе с тысячами аннунаков умирала, чтобы потом снова возродиться из грязи, пепла и обломков... Тогда всех объединил юный игиг Аншар. Он проявил себя еще ребенком...
      - А что такое игиг? - спросил Иван.
      - Игиги - это одна из рас аннунаков. Исполины. Некоторые их них высотой до 5 метров. Уже в детстве они выше, чем другие расы в зрелости. Но Аншар отличался не только ростом и силой. Его ловкость и сообразительность помогла выжить не одному десятку аннунаков. Они охотно держались возле своего молодого спасителя и во всем полагались на него. В конце концов, Аншар стал их предводителем, а потом и Императором Анну. В то время все силы аннунаков уходили на выживание. Конечно, Аншар прекрасно понимал, что спасение зависит не только от физической выносливости, и чтобы вырваться из замкнутого круга, занялся поисками знаний предыдущих поколений. Окружив себя талантливыми аннунаками, он искал способ защитить свой народ на время перехода. Среди его окружения внезапно выделился молодой игиг Энки. Несмотря на низкорослость, вряд ли он был выше двух метров, по интеллекту Энки опережал весь ученый двор Аншара. Используя найденные императором разработки, Энки, сконструировал Апсу - первый космический ковчег. Теперь аннунаки могли оставаться в своем измерении во время перехода Анну, и проблема выживания отпала. Отсиживаясь в ковчегах, наши предки начали забывать пережитый страх перед незнакомым миром. Как раз тогда в поле зрения Императора появился блистательный во всех отношениях игиг Энлиль. Красив, умен, силен, ловок, высок... другими словами: само совершенство! Аншар не мог нарадоваться новому фавориту. Энлиль - непоседа. В отличие от осторожного и немного пассивного Энки, он не думает про опасность и всегда идет напролом. Энлиль предложил императору не отсиживаться во время перехода Анну, а исследовать новую галактику, объясняя это возможностью извлечь выгоду из создавшегося положения. И, как следовало ожидать, великолепный Энлиль оказался прав.
      В новом измерении нашлось, чем поживиться. Особенно, после открытия Ки. Она оказалась настоящим сокровищем! Эта маленькая планета стала центром всеобщего внимания. Многие аннунаки даже переселились на нее, в надежде найти новый спокойный дом. Но оказалось, что выжить здесь не так уж легко. Тот, кто надолго задерживался на Ки - умирал. Это связано с высоким атмосферным давлением. Сразу это не заметно. Но со временем аннунаки поняли это и покинули планету. Но не все. Энлиль, следуя совету мудрого Энки, изучавшего Ки, построил шикарный дворец высоко в горах, там, где воздух разряженный, и не давит так сильно на наши плечи. Сам Энки тоже переселился сюда. Ученого прельщало неизведанное море исследований. Он открыл здесь много полезного для аннунаков. А самой важной его находкой стало, разумеется, золото: очень редкий в нашем мире металл. Исследовав его качества, Энки предложил использовать его для наружного покрытия обшивки ковчегов и построил золотодобывающие шахты. Вскоре Энлиль понял: какой источник богатства нашел его соперник; и тоже занялся разработкой месторождений'.
      - Так вот откуда те сто-тысячелетние шахты в Африке! - неожиданно воскликнул Иван.
      - Наверное, - пожимая плечами, согласилась Лилиту. - Я, честно говоря, не знаю, где именно их строили. Но если ты говоришь, что тем шахтам больше ста тысяч лет, то, вполне вероятно. Как только этот металл начали использовать в кораблестроении, цена на него, и без того высокая, взлетела в несколько раз. Началась 'золотая лихорадка'. Но, все равно, за те 12 лет земных лет, что Анну находится в Солнечной системе, добытое золото составляло лишь каплю в море от необходимой потребности.
      Вскоре, в новом измерении появилась новая опасность. Во время наблюдений за планетами Энки заметил, что гравитационные силы Анну послужили причиной отклонения одного из спутников ближайшей к ней планеты - Тиамант. По расчетам Энки Кингу, сместившийся со своей орбиты спутник, вскоре окажется в опасной близости к самой Анну, так что столкновение станет неизбежностью. Это известие словно молнией поразило Императора. Аншар умолял Энки придумать что-нибудь, но ученый не видел выхода. Он лишь предложил оставить Анну и навсегда поселиться на Ки. Император же не мог с этим согласиться. Да и аннунаки роптали. Если они потеряют свой дом, где они будут жить? Переселяться в опасное измерение, где их ждет неминуемая смерть, никто не хотел.
      Великий Аншар даже в мыслях не мог допустить гибели планеты. Он не прекращал борьбу ни на миг. Вместе со своим фаворитом Энлилем они пытались разрушить временную дыру, находясь в своем измерении. Но это не принесло никаких результатов, или, скажем, не те, которые император хотел бы достигнуть.
      Аншар очень страдал. Спутник приближался, и шансы предотвратить катастрофу стремительно таяли. Когда Император потерял последнюю надежду спасти планету, снова появился вездесущий Энлиль и заявил, что сможет убрать Кингу с дороги. Но за это он просил первенство среди аннунаков, полную власть над ними и любую поддержку, что он попросит. Удивленный Император предложил своему любимцу самому поговорить с аннунаками. Тогда хитрый Энлиль пригласил всех влиятельных персон, в том числе, и наместников Ки без исключения, в свой роскошный высокогорный дворец. Там он устроил хорошую пирушку, угощая гостей отменным виноградным вином. Поговаривают, что Энлиль, на всякий случай, чтобы не случилось промашки, подсыпал в вино дурманящий порошок. Но об этом точно никто не знает. Возможно, и одного вина было достаточно, чтобы все аннунаки, собранные на 'совет' с удовольствием признали первенство радушного хозяина банкета. Они принесли присягу Энлилю, как Первому Наместнику Императора на Ки.
      Энлиль выполнил свое обещание - он убрал Кингу с орбиты Анну, разрушив его в космическую пыль с помощью оружия нефилимов. В обмен он открыл для тех свободный доступ на Ки. Получив первенство, Энлиль окончательно переселился на Землю. Он приказал построить для себя ковчег, используя чертежи от Апсу Императора, и назвал его Эшшару. Для Эшшару на вершине высокой горы возвели специальную стоянку, а вокруг него вырос новый великолепный дворец, еще богаче прежнего.
      Казалось, все было бы хорошо, если не считать присутствия на Ки алчных нефилимов. Используя власть Энлиля, они издевались над золотодобытчиками и заставляли их, ко всему прочему, себе прислуживать. Жизнь аннунаков на Ки стала просто таки невыносимой. Когда Анну снова появилась в этом измерении, золотодобытчики захотели вернуться. Они рассказали Аншару о своем рабском положении, а тот в свою очередь обратился за советом к Энки: добыча золота не могла прекратиться! Ученый предложил использовать для работ животных, живущих на планете и, по его мнению, способных выдержать тяжелый труд вместо аннунаков. В то время Энки успешно занимался генетическими изменениями в структуре растений, чтобы выращивать на Ки хлеб для аннунаков, а не привозить его с собой. Местные сорта зерновых были настолько бедны, что пришлось бы вырастить огромное поле, всего лишь на одну трапезу.
      После множества неудачных опытов генетического скрещивания, Энки таки добился положительных результатов. После смешивания генов примитивных земных прямоходящих с генами самих аннунаков, он получил превосходных слуг, которых назвал 'адаму * '. Адаму добывали золото и прислуживали аннунакам, безропотно выполняя свое предназначение. Конечно, их не создали слишком разумными, чтобы они не задавались философскими вопросами бытия. Но все же, важной особенностью адаму стала способность к обучению, чтобы, по мере надобности, использовать их для различных целей.
      Кстати сказать, в создании адаму на Ки участвовала моя прабабка. Она была ассистенткой ученого Энки. Именно она выносила первого адаму. Потом до конца жизни ее называли Мамми **, хотя, на самом деле, ее имя - Лилит. Энки просил Лилит выносить и второго ребенка другого пола, чтобы адаму могли воспроизводиться самостоятельно. Но прабабка, памятуя об очень тяжелой беременности и других малоприятных обстоятельствах, наотрез отказалась. Все-таки разные генетические формы, сам понимаешь... Когда родился адаму, Мамми сразу же улетела с Ки и больше сюда никогда не возвращалась. Энки был в ярости. После стольких попыток у него, наконец, получился приличный образец, а его верная ассистентка оставила его не солоно хлебавши в самый неподходящий момент. Энки боялся, что эксперимент провалится, так как адаму не сможет размножаться. Но все-таки он не зря считался гениальным ученым. В конце концов, он нашел выход, создав клон *** адаму противоположного пола...'
      Иван сидел, открыв рот. Услышанное шокировало его. Кто такой Адаму - он, конечно, хорошо понимал. Кто ж не знает Адама и Еву! Однажды в интернете ему попалась история, что первой женой Адама была своевольная Лилит, которая бросила капризного мужа. Спустя какое-то время Адам заскучал и обратился к богу. Тот же, в свою очередь, через ангелов просил Лилит вернуться к мужу, но она отказалась. Тогда ее провозгласили демоном, пожирающим младенцев, а для Адама бог создал из ребра новую послушную жену - Еву. Но мифы мифами, а что б вот так все вышло на самом деле! И что его предки вовсе не обезьяны, или точнее сказать не только обезьяны! Здесь у кого хочешь крыша поедет!..
      А Лилиту тем временем продолжала свой рассказ: 'Энлиль и его подручные спокойно вздохнули и вернулись обратно к беззаботной разгульной жизни. Адаму быстро размножались, и рабочей силы становилось больше, чем достаточно. Приближенные Энлиля строили себе роскошные дома и заставляли адаму служить им, словно богам. Сам Энлиль приказал построить горные дворцы для Императора и его приближенных, чтобы те могли отдыхать там во время перемещений, а адаму в них предназначались для ублажения, как гостей, так и хозяев.
      Аншар оставался доволен своим наместником. Он сердился на Энки, который недолюбливал Энлиля и все время твердил, что мысли у того не добрые. Но Аншар видел в этом ревность и всегда раздражался, выслушивая его жалобы. Император назначил Энлиля своим приемником и дал ему безграничную власть над аннунаками, как на Ки, так и на Анну...
       В то же время, на Ки находилось множество представителей с разных планет. Каждый мечтал о легком заработке! Но это привело к постоянным спорам. Между добытчиками начались серьезные стычки. Конечно, главными зачинщиками тех печальных событий стали нефилимы под предводительством Энлиля. Нефилимы, это как раз и есть те злые гиганты, которые чуть не уничтожили саму планету, не говоря уже про других добытчиков и тем более про адаму, у которых, к слову сказать, совсем не оставалось шансов выжить, если бы не их создатель.
      Энки не мог позволить своему творению бесследно сгинуть в небытие. Прослышав о надвигающемся мятеже, он, втайне от наместника и его прислужников, помог нескольким семьям адаму построить ковчеги, наподобие тех, что в свое время строились на Анну. Энки не знал, что задумал Энлиль, но решил позаботиться обо всем живом на Земле. Он боялся, что Энлиль хочет разрушить Ки, так же как однажды развеял в пыль Кингу, чтобы вернуться на Анну. Но планы императорского наместника оказались настолько коварны, что даже великий ученый не смог предположить ничего подобного, чтобы предотвратить это.
      На самом деле, наместник хотел взорвать Анну, и, с помощью воинственных нефилимов заставить Императора подчиниться своей власти на Ки. Другими словами, он сам решил стать Императором. Но планам злодея не удалось сбыться. Он переоценил свои способности. Удар был отражен в сторону второго спутника Тиамант. Эта луна сошла с орбиты и врезалась в хозяйку. И планета, и спутник, в мгновенье ока разлетелись на множество осколков. Некоторые из них улетели достаточно далеко от своей бывшей орбиты и сбили несколько космических ковчегов. Вдобавок ко всему, большой осколок, после столкновения с гигантским кораблем, изменил направление и упал на Ки, вызвав своим падением сдвиг верхнего твердого слоя планеты по расплавленной магме. За несколько часов погибло почти все, что было создано природой и самими аннунаками. Нефилимы же, народ, плохо поддающийся организации, вышли из под контроля Энлиля и учинили беспорядок, который перерос в Большую Галактическую войну'.
      За время рассказа механический акцент Лилиту исчез без следа, и Иван наслаждался мелодикой голоса инопланетянки. Он уже устал удивляться и слушал девушку, словно та рассказывала занимательную фантастическую историю.
      'Благодаря счастливой случайности, - увлеченно продолжала Лилиту, - большинству аннунаков, живших на Земле, удалось спастись. Но Император был просто таки в бешенстве. На время войны он закрыл Анну для посещений и объявил Ки своей собственностью. А после подписания мирного договора, лишь единицы получили разрешение на посещение голубой планеты, но уже никто не мог оставаться там полный цикл. К тому же, после окончания войны, ученые, смогли синтезировать идентичный золоту сплав и необходимость в его добыче исчезла.
      Долгое время только избранным разрешалось прилетать сюда, но своими рассказами о невероятных приключениях они разбудили интерес к этому измерению. Все захотели воочию увидеть, куда попадает Анну, исчезая со своей орбиты. Тогда Император решил превратить переход в туристическое развлечение, чтобы использовать доходы на создание защитного барьера для Анну. Хотя на Ки даже теперь не так просто попасть. Это стоит больших денег. Обычные аннунаки могут позволить себе лишь билет в приличную каюту на ковчеге, чтобы любоваться на вашу планету через мощные иллюминаторы-телескопы. А я, к счастью, недавно хорошо заработала на переводах. И вот я здесь!
      - Здорово! - воскликнул зачарованный Иван. - Я бы тоже не отказался от билетика в ваше измерение! Да и за прокатиться на таком жуке, многое б отдал!
      - Мне тоже он нравится!.. Но, я должна уходить... - спохватившись, воскликнула Лилиту и вскочила с кресла.
      - Уходить? - выдавил Иван, не зная, что и сказать. - Но куда? Зачем?
      - Я хочу найти своих друзей. Смотри, вот отсюда идет сигнал для встречи, - сказала она, указав на мерцающую точку на голографической карте местности, а мы - здесь. Но после перелета аккумуляторы полностью разрядились, и Скарабея в ближайшие двое земных суток не сдвинется с места, - Лилиту растерянно смотрела на Ивана. - Ты бы не мог мне помочь?
      Иван внимательно вгляделся. Как любитель покататься по горному бездорожью, он ориентировался на местности достаточно хорошо.
      - Это окрестности Рицы. Не так далеко, - кивнул он удовлетворенно. - Я могу отвезти тебя, если хочешь!
      И уже через несколько минут они с Лилиту мчались на хозяйском джипе, насколько это было возможным по горным дебрям, прочь от поместья, которое Иван так легкомысленно оставил без присмотра.
      ******
      *Адаму в шумерской мифологии назывались люди, созданные богом Энки. На иврите 'адам' переводится, как 'человек'. В аккадском языке существует глагол "адаму", что переводится "делать", "создавать".
       **Шумерская богиня, выносившая в своем чреве первого человека 'адаму'.
       ***Причем клон должен был быть мужского пола, так как первый ребенок, по исследованиям генома современного человека, оказался девочкой. Митохондрия (крошечная структура, обнаруженная во всех человеческих клетках) или митохондриальная ДНК ведет своей родословной к единственной женщине, которая жила 150 тыс. лет назад в Восточной Африке. Причем митохондрия переходит от матери к детям, но передается она только по женской линии.

    21


    Стрекалова Т.А. Дочь шамана Рулткынывыт на икринке лосося   11k   "Рассказ" Проза

      
      
      
      Три дела обожают чукчи: есть, болтать и смеяться. Одно обожают духи: слушать бубен шамана Тыркыльына.
      Шаман Тыркыльын песцовой лапкой начнёт колотить по упругой коже - и тут же весёлые духи, хозяева моря и тундры, слетаются к бубну-ярар и кружатся в радостной пляске. "Кооо, косо!", - топают в лад ногами: "Коон, коон, коон!", - прыгают и хохочут: "Ооо, нооо!", - мяч друг дружке бросают.
      Уж такая придумана песня шаманом, угодным духам. Такой у шамана голос, уменье сказать, услышать.
      Очень сильный шаман был Тыркыльын.
      
      Шаман в окружении духов лечить и гадать умеет! То нерпой кричит, то белугой. То бродит без сна и пищи. То камнем стоит неподвижным. То варит в котле мухоморы.
      
      Сильный шаман был Тыркыльын! И духи его любили, но только верней открывали в перевоплощении тайны!
      
      Велел ему Ворон Куркыль: "Тебя не оставят духи, твоя не иссякнет сила - сумей лишь перевоплотиться. Весь вывернись наизнанку. Стань женщиною отныне!".
      
      И шаман Тыркыльын стал женщиной.
      
      Не бывает женщины без мужа! Женщины без мужа умирают: с голоду, морозу и печали. И у женщины должны быть дети!
      
      Где взять мужа шаману Тыркыльыну?
      Вот и бродил шаман Тыркыльын без сна по тундре и ел только мухоморы.
      
      Сказал ему Ворон Куркыль: "Тебя не оставят духи! Сумеем беду исправить - сумей лишь перевоплотиться. Весь вывернись наизнанку. Мужчиною стань отныне!".
      
      И шаман Тыркыльын стал мужчиной.
      
      Так и родилась у него красавица-дочь Рулткынывыт.
      Настоящий дар могучих духов, владетелей моря и тундры!
      
      
      Вот росла дочка, росла - и выросла. Непростая дочка Рулткынывыт: особенная! Кругла, как яркое солнце, бела, как снежная тундра, широка, как бескрайнее море: руками не обхватишь! А наощупь мягка - точно толстый пласт моржового жира. Колышется жир, подрагивает, на свету блестит да соком капает - на язык просится. Пальцем ткнёшь - и провалится палец. А дочка гагою вскрикнет! Не привыкла она, чтобы пальцы протыкали нежное тело!
      Ах! Ах! Никогда таких вкусных не было!
      Настоящий дар могучих духов, владетелей моря и тундры!
      
      Баловал шаман Тыркыльын дочку Рулткынывыт: а как же иначе?! Целыми ночами полярными сидела она в пологе, у жирника грелась, юколой почмокивала - и тело своё гладкое китовым жиром умащивала - так, что сияла во мраке полога средь оленьих шкур, как луна среди туч. И глазки из темноты светились, ну, точно угольки очага из-под косо поставленных веточек. А ротик, как след мышиной лапки на снегу - и всё жуёт, жуёт! Потом оближется - песенку споёт: "Рулткынывыт, Рулткынывыт, мягче юколы, глаже тюленя, круглей камбалы, Рулткынывыт, Рулткынывыт...", - и опять всё жуёт, жуёт!
      Ах! Ах! Никогда таких упитанных не было!
      Настоящий дар могучих духов, владетелей моря и тундры!
      
      Поглядеть на чУдную девицу собрались богатые мужчины: очень уж забрать себе хотелось, от души в неё потыкать пальцем. И когда их собралось порядком, стало тесно им перед ярангой.
      
      Принялись теснить они друг друга. Кто сильней - тех, что слабее, гонит. Уходите прочь, не дотянулись вы пока до знатных крепких чукчей.
      Всех поколотили и прогнали. Но когда приблизился к яранге Кутвирит, всем богатырь известный, что принёс с далёких сопок камень, положил у вод у Пикульнейских, и никто не мог тот камень сдвинуть - чукчи важные толкаться перестали и пред Кутвиритом расступились.
      
      Кутвирит один вошёл в ярангу. И застыл пред небывалым чудом!
      
      То, что глазки весело сияют, и жуёт-почавкивает ротик - это всё видал-перевидал он, стаи девушек за ним гонялись. Но такую круглую девицу не видал ещё охотник славный и хозяин множества оленей. Вся, как лососёвая икринка! Даже светится насквозь: прозрачна! Жир у ней что впереди, что сзади, что с боков - повсюду одинаков, аж расплылся тяжестью своею, понизу - колышется волнами там, где девушка сидит на шкурах.
      Ах, ах! Никогда таких красивых не было!
      
      Настоящий дар могучих духов, владетелей моря и тундры!
      
      
      Сразу девушки, которых прежде он наметил в жёны - позабылись. И Пыныль, как тетива тугая, что по насту носится на лыжах, на плетёных кожаных ракетках, и острогой добывает рыбу. И Хытхын старательная: шкуры мнёт нещадно, рук не покладая, не жалея пальцев, их сшивает, чтобы было чем покрыть ярангу. Где им, жёстким, грубым и шершавым, до прозрачно-нежной, как икринка, дочери шамана Рулткынывыт?!
      Настоящий дар могучих духов, владетелей моря и тундры!
      
      Пыныль и Хытхын считали иначе.
      
      - Может быть, на камбалу она похожа - только разве камбалу она добудет?!
      - Может быть, и проминается, как сало нерпы - но где выделать ей шкуру?!
      - Разве настоящая жена - та, что даже не сошьёт кухлянки?!
      - Разве же годится в жёны та, что вовек не покидает полог?!
      - Привыкла сидеть в мехах пушистых - а посиди-ка на скалистом уступе, подстерегая лосося!
      - Привыкла в тепле и сытости - а побегай, загоняя стадо!
      - Чем она дар могучих духов? Тем, что ест много?
      - Верно! Ненастоящая какая-то! Разве настоящий духов дар спит дни и ночи без просыпу?
      
      - Кутвирит! Зачем тебе такая? Разорит она тебе ярангу!
      - Кутвирит! С ней будешь неухожен, будешь беден, сколько ни работай!
      - Я не против и на вас жениться, - Кутвирит ответил им лениво, - если вы согласны, стало ль дело? Женщины в хозяйстве пригодятся.
      
      И семья сложилась. И конечно, в пологе Рулткынывыт лежала. А Пыныль с Хытхын блюли ярангу и на полог с завистью глядели. И попробуй кто из них в досаде ткнуть Рулткынывыт и прицепиться! Кутвирит немедленно порядок наводил хорошими пинками.
      
      Извести соперницу - мечтою жёны жили. Вот они однажды думали-надумали такое: подложить чего-нибудь под шкуры, на которых млела Рулкынывыт, чтобы муж был ею недоволен.
      
      Что же подложить? Зубатый камень? За такое Кутвирит накажет. Может, подложить хребет от рыбы? Пусть помучается на колючках. Только муж спохватится, конечно, и несдобровать двум младшим жёнам.
      
      - Этой неженке, - Пыныль сказала, - рыбьей кости будет многовато. При её прозрачном жирном теле хватит и икринки лососёвой!
      - Кооо, косо! - засмеялись жёны, - хватит ей икринки! Коон, коон! Разве обвинишь нас, что икринку подложили неженке под шкуры?!
      
      Вот поймали крупного лосося жёны, из него икру достали и тихонько сунули под шкуры, где Рулкынывыт спала обычно. И когда к той Кутвирит явился, пальцем ткнув её уже привычно - стала вдруг Рулкынывыт нескладной, стала охать, портить впечатленье.
      
      - Что такое?! - грозно нахмурился Кутвирит, - почему нехороша нынче старшая любимая жена, настоящий дар могучих духов, хозяев моря и тундры?!
      - Потому нехороша я нынче, - плача, тут Рулкынывыт сказала, - что так и впиваются мне в тело камни или кости из-под шкуры!
      - Это вы колючек наложили?! - муж накинулся на Пыныль с Хытхын.
      - Нет, любимый муж! Мы разве смеем? Ты проверь, откинь медвежью шкуру!
      
      Вот откинул Кутвирит медвежью шкуру - на спину упал от удивленья! Там лежала лишь икра лосося! Мягче и нежнее не бывает!
      
      Ну, не бывает мягче! Любого чукчу спросите! Оленного ли, берегового! Расскажут бывалые чукчи! Про икру лососёвую, и про толстую шкуру медведя! Нет мягче, плотней и удобней, и стОит всех жён, вместе взятых! Богатая это добыча - медведь с шерстью жёлтой, густою - однако не будь Кутвирит я, когда не найдутся в яранге в достатке медвежьи шкуры - стелить под подарок от духов!
      Шкур двенадцать матёрых медведей положил Кутвирит под подарок, и потом ещё десять вдобавок, и потом ещё восемь сверх меры. Только всё это было напрасно. И по-прежнему ныла и хныкала, и толкалась Рулткынывыт. Стели, не стели! А икра размазалась по шкуре - не отскребёшь!
      
      Тут силач известный и охотник знаменитый - почесал затылок. И подумал, что его некстати плоть дебелая очаровала. Может, духи всё же посмеялись? Может, всё же духи пошутили? Духи, кроме бубна, тоже любят, как и чукчи, есть, болтать, смеяться.
      
      - Ну, жена, пожалуй, это слишком! Выносил я все твои капризы! Но когда тебе икра помехой - то куда ты вообще годишься?! Видно, ты, жена, ни по хозяйству, ни в любовном деле не умеешь. Отправляйся-ка назад к шаману, пусть другие маются с тобою.
      
      И несчастная Рулкынывыт, дар духов, оказалась вновь в своей яранге, дочкою шамана Тыркыльына, не привыкшею вести хозяйство. Поглядели чукчи, только больше к той яранге носа не казали. Кто их знает, духов моря-тундры, как ещё их пошутить потянет? Тыркыльын, шаман могучий, знает лучше нас, как приспособить дочку.
      
      И, в конце концов, Рулткынывыт пошла по стопам родителя. Научилась стучать в бубен, сочинять песни для духов.
      
      Лишь только она песцовою лапкой начнёт колотить по упругой коже - и тут же весёлые духи, хозяева моря и тундры, слетаются к бубну-ярар и кружатся в радостной пляске. "Кооо, косо!", - топают в лад ногами: "Коон, коон, коон!", - прыгают и хохочут: "Ооо, нооо!", - мяч друг дружке бросают.
      
      И бродила Рункынывыт без пищи и сна по тундре, и кричала белугой и нерпой, и варила в котле мухоморы. И однажды ворон Куркыль шепнул о перевоплощеньи.
      
      
      
      
      ********************************************************************
      
      Навеяно произведением Михаила Акимова
      "Это интересно!"
      (о чём умолчали сказочники)
      
      http://ww w.lllit.ru/litera/show_text.php?t_id=20810
      
      
      "Знаете ли вы, что...
      
      ...сказка "Принцесса на горошине" является переложением известной чукотской сказки "Дочь шамана Рулткынывыт на икринке лосося"." ------------------------------------------------------------

    22


    Ленарт Р. Ветер Сондора   20k   "Рассказ" Фантастика


    Ветер Сондора

      

    1

       Над серой гладью Хангана лениво плыл сизый туман. Тихий вечер навалился на берег, залил деревеньку прохладными сумерками, остудил разгорячённую после долгой гребли кожу. Привязанная к каменному столбику лодка чуть покачивалась на волнах, целующих чёрные от влаги доски причала... Хе Мин, старый рыбак, сидел на пристани, починяя снасти, и его юные помощники притихли рядом, наблюдая, как ловко снуют костлявые пальцы старика.
       "Эх, повозиться придётся, - думал Хе Мин, разглядывая дырявую сеть и цокая языком. - Ну, ничего: всё равно завтра весь день в море не выйти. Двадцатый день десятой луны. Ага..."
       Бравый шестнадцатилетний Хак Вон оторвался от созерцания его загорелых рук и глянул на запад, в сторону устья реки. Прищурился, словно старался что-то высмотреть. Без толку.
       - Ну и туман, - сказал он. - Острова Канхвадо совсем не видать. Вон, только вершина Манисан еле-еле чернеет.
       И правда, клочья-призраки над Ханганом собирались в целые грузные облака, грозились и вовсе стать непроглядной белой стеной.
       - Погоди, Хак Вон, - отозвался, усмехаясь в колючие седые усы, Хе Мин. - Утром такой ветрило налетит!.. Ничего от тумана не останется. - Он призадумался, поджимая тонкие морщинистые губы. - Ты какой год со мной плаваешь-то?
       Юноша ссутулился и опустил взгляд: видно, подумал, что недопонял чего, и старик ругаться будет.
       - Первый.
       Старый рыбак ругать и не собирался. Он по-дружески потрепал Хак Вона по плечу.
       - Первый, вот и не знаешь ещё, что завтра моряки поминки по Сондору будут справлять.
       Юные рыбаки переглянулись с недоумением. Все они меньше года назад вступили в команду Хе Мина и начали плавать с ним на рыбалку. До того в тёплых домиках жили, в стороне от берега, там, куда, верно, и не долетает ветер с моря. А если и долетает, то слабенький такой, как последний печальный вздох утопленника. Вот и не слышали мальчишки легенду, которую моряки Чосона из уст в уста передают...
       - А кто такой Сондор, старый Хе? - спросил большеглазый Сын Ен. - И причём тут он?
       - Слушайте, значит... - Хе Мин долго прочищал горло, а сгорающие от любопытства помощники его устроились поудобнее, полукругом. - О нём легенда есть. Лет сто назад - это получается, в середине XVII века, а год и не вспомню сейчас - восстание было в Ханяне, и император Чосона - Инчжо - из столицы бежал по реке, на остров Канхвадо. Лодкой его некий Сондор правил - умелый моряк, таких, как он, сейчас и не сыщешь. Только вот показалось императору, что тот ведёт лодку прямо к порогу, что перевернёт судёнышко бурным потоком. И как бы ни уверял гребец, что знает, что делает, не поверил ему владыка. Убить Сондора велел. А Сондор тогда протянул ему тыкву-горлянку и сказал: "Не верите - убивайте. Но когда меня не станет, бросьте в реку вот эту тыкву да плывите за ней. Если не сделаете так, до острова не доберётесь". И прыгнул сам в бушующие волны. - Рыбак покачал головой и грустно вздохнул, переводя дух. Юноши терпеливо ждали продолжения истории. Чуть ли не с раскрытыми ртами. Хе Мин вновь заговорил: - Тут страшный ветер налетел, пронизывающий насквозь, пробирающий до костей, хоть холодов тогда ещё не было. Лодку во все стороны швыряло, ни один гребец не мог с течением справиться. Тогда Инчжо приказал бросить в воду тыкву и следовать за ней. И вот чудо - добрались до Канхвадо целыми и невредимыми! Император потом пожалел, что так с Сондором поступил. Когда восстание подавили и можно было возвращаться в Ханян, он, как говорят, велел построить храм в память о лучшем из гребцов... А в день смерти Сондора каждый год с моря прилетает такой же лютый ветер, как тогда. Легенда гласит, что вместе с этим ветром вздох несчастного до нас, живых, доносится. И мы в море не выходим - нельзя - поминки справляем.
       После рассказа седого Хе долго ещё молчали. Да и у старика работа идти перестала, ловкость из пальцев ушла: давно ни с кем не делился историей, ох, давно... Сам позабыть успел, как она его когда-то взволновала. И ученики его сидели задумчивые, притихшие... словно ждали, что вот сейчас вздох Сондора услышат...
       - Дааа, нет сейчас таких людей... - протянул скрипуче Хе Мин. - Но мы, которые на воде больше времени проводим, чем на суше, верим, что дух Сондора в нас живёт. Вот и помним его.
       - Значит, не поплывём завтра рыбачить? - расстроился Сын Ен.
       Серьёзный Ли Ын, самый старший из юношей, шикнул на него.
       - Слышал же: нельзя. Поминки.
       Хак Вон вдруг поднялся на ноги, и Хе Мин почуял неладное: так воодушевлённо горело лицо мальчишки, такой огонь разжёгся в раскосых карих глазах. И кулаки сжались решительно.
       - А почему нельзя плавать? - спросил Хак Вон к ужасу старого рыбака. - Сондор море любил и в море ушёл. Отчего ж его на суше поминают, будто вздоха его последнего боятся?
       - Молчи! - Ли Ын дёрнул дерзкого товарища за широкую штанину пачжи. - Не тебе традиции менять.
       - Нет, подожди! - не унимался Хак Вон. - Скажи, старый Хе: почему боятся выходить в море? Ведь...
       - Поглядим на тебя, когда ураган поднимется, - проворчал, перебивая, Ли Ын. - Поди, первый прочь от берега побежишь.
       "Ох, зря он так сказал! - подумал с досадой Хе Мин. - Теперь ведь упрямый Хак не уймётся. Знаем мы его..."
       И верно: Хак Вон вспыхнул и ещё крепче сжал кулаки.
       - А вот и не побегу! Останусь. Может, ветер Сондора и в меня дух его вдует. По-настоящему.
       Сказал, развернулся и зашагал босиком по пристани. Домой.
       "Ой, плохи дела!" - мелькнуло в голове Хе.
       - Завтра в море не пущу! - крикнул он вдогонку парню.
      

    2

       "Туман рассеивается. Рассвет скоро, - сказал себе Хак Вон. Он стоял на пристани и обхватывал своё туловище руками: холодно, ханбок не по размеру, почти не греет. - Ветер усиливается... А ведь не пустит Хе Мин - раз обещал, не пустит. Сейчас надо, пока все ещё спят. Не получится - Ли Ын меня за труса примет, другие насмешничать станут. Нет, поплыву до острова! Решено".
       ...Вёсла тоскливо скрипели в уключинах. Лодка мерно раскачивалась на волнах, и по дну её перекатывалась мелкая грязная лужица. Ветер холодил мокрую от пота спину, сердце колотилось часто - то ли от усталости, то ли от волнения - и Хак Вон то и дело оглядывался через плечо: далеко ли ещё до Канхвадо...
       На скамеечке напротив него, где сидел обычно напарник, лежал аккуратный венок из красных цветов. Глядя на него, юноша улыбался: вспоминал, как ночью, растянувшись на жёсткой циновке, рассказывал легенду о Сондоре младшей своей сестрёнке. Хак Вон очень любил Ён Хьян - кроме неё, никого из родных у него не осталось. А сама Ён Хьян любила слушать истории.
       Сначала девочка пыталась было отговорить брата от безумной затеи, но ничего не добилась уговорами и притихла, а когда Хак Вон уже из дома уходил, выбежала к нему, просила взять с собой. Но юный рыбак только головой покачал. "Нет, Ён Хьян, опасно. Да и ты к реке и морю непривычная..." "Тогда возьми вот это, братец. - И девочка протянула ему красивый венок. - От меня храброму Сондору. Передай, что снился он мне этой ночью. А я сегодня буду молебен по нему служить". Венок Хак Вон принял - не мог не принять - и сестру поблагодарил от всей души.
       "У меня всё получится! - убеждал он себя, работая вёслами. - Догребу до острова, оплыву его, опущу цветы в воду... и ждать стану. Ветер взъярится - не испугаюсь, приму в себя этот вздох. Вот как надо память о героях чтить! Почему рыбаки боятся? К другим на поминки на могилы ходят, а Сондора могила в море..."
       Так он почти добрался до устья, но тут резкий порыв ветра налетел с запада, ударил лодку в борт, швырнул в сторону. Судёнышко сильно качнулось, зачерпнуло воды из Хангана, но удержалось наплаву. И снова налетел на Хак Вона свирепый поток, пронзил насквозь немилосердным холодом. Юноша затрясся всем телом от мороза, застучал зубами. Лодку понесло, он бросил бессильные против взбушевавшейся волны вёсла, хотел бережно взять венок в руки, но сильным толчком его бросило прямо на скамейку напротив, и он немного помял нежные лепестки. Схватил подарок Ён Хьян, наклонился через борт к воде... Ещё одна дикая волна, заливаясь в лодку, отшвырнула юношу к противоположному борту, окатила водой с ног до головы. Лодка совсем осела, её подхватило, засосало в воронку появившегося на пути водоворота; у Хак Вона закружилась голова, всё вокруг превратилось в вихрь. Он хрипло вскрикнул, закашлял - и от безысходности и отчаяния изо всех сил бросил венок. Куда-то. Наугад. И успел воскликнуть:
       - Храброму Сондору от сестрёнки моей, Ён Хьян!
       В этот момент лодку ударило о скалистый берег, и громкий треск дерева смешался с тоскливыми, жалобными завываниями ветра. Ещё секунда - и Хак Вона поглотили волны Хангана, вода залилась в нос и горло, стало невыносимо больно. И, уже проваливаясь в пустоту, юноша увидел, как мелькнул перед взором неясный образ Ён Хьян.
       "Милая моя сестра. Как же она теперь - совсем одна?.."
      

    3

       В темноте мерно двигалось, как будто в танце, что-то ослепительно белое. "Наверное, я умер, - подумалось Хак Вону. - И это ангел смерти явился за мной. Но почему он так медлит?" Тут, словно прочитав мысли юного рыбака, пятно света поплыло прямо на него, стало расти и приобретать очертания. А потом вдруг - яркая вспышка... и свечение погасло. И темнота отчего-то перестала быть такой непроглядной. Хак Вон проморгался и ахнул: перед ним стоял молодой человек в одеждах Чосона - худой, неопрятный и бледный, но с правильным, мягким лицом и добрыми глазами. Совсем как живой, совсем не похожий на ангела. С одежды незнакомца капала в пространство вода. А больше всего поразило Хак Вона то, что в руках человек держал красный венок Ён Хьян.
       - Спасибо тебе, добрый юноша, - шёпотом произнёс этот странный и очень грустный господин. - Как же долго я не видел людей... Кажется, больше ста лет прошло. Я поднимаюсь со дна только один день в году, в день своей смерти, и иногда слышу, как с берега доносятся человеческие молитвы. Но почему же они бросили меня? Не забыли - но бросили. И я здесь схожу с ума от одиночества и пустоты... Спасибо тебе, что пришёл. Я ждал тебя.
       И он протянул к юноше бледную, почти белую руку, с которой не переставая текла вода. Хак Вон содрогнулся и хотел было отпрянуть, но его словно сковало по рукам и ногам, и он не смог сдвинуться с места - даже рукой шевельнуть не смог.
       - Сондор? - с трудом выговорил Хак Вон.
       Человек - или призрак? - кивнул. "Выходит, я точно умер", - сказал себе юный рыбак. Взяв себя в руки, он спросил:
       - Мы что, в мире мёртвых? Поэтому я могу говорить с тобой?
       - Нет, добрый юноша. Ты пока ещё жив, а я так и не ушёл в обитель мертвецов и не обрёл там покоя. - Сондор тяжело вздохнул. - Когда жизнь моя оборвалась, я увидел перед собой ворота, белые, двустворчатые, украшенные дивным барельефом. И возле них сидел старик в белом одеянии. Он улыбнулся мне, встал и открыл ворота. И тогда мне предстал проход в потустороннее царство: оттуда лился прекрасный свет, и пение ангелов, ласкающее слух, обещало мне вечный мир и успокоение. Я шагнул вперёд... но поколебался. "Что же ты? - спросил меня старик в белом. - Иди туда, прочь от людей, убивших тебя!" Но я не мог. Ведь я обещал императору и остальным, кто был в лодке, что они выживут. А безопасный путь до Канхвадо никто, кроме меня, не знал. Я не переступил порога, и ворота закрылись для меня. Душа моя вынырнула на поверхность реки, незримая для живых людей, подхватила брошенную в воду тыкву и поплыла с нею до острова. Так спасся император Инчжо... а путь в мир мертвецов стал для меня недоступен. - Сондор схватился за голову, сминая лепестки цветков из венка. - О, что бы только я ни отдал, чтобы уйти туда! В этом мире меня, застрявшего в неполноценном бытии, терзает огонь отчаяния и одиночества. Я проклят, я навеки проклят! И обречён на ужаснейшую муку. А люди! Они боятся меня. И с каждым годом всё холоднее моё дыхание...
       - Это ужасно, - выдавил Хак Вон еле слышно. - Могу ли я помочь тебе?
       Сондор посмотрел на него с изумлением и надеждой.
       - Помочь? Но... готов ли ты?
       - Конечно, готов! - воскликнул Хак Вон с внезапно вспыхнувшей горячностью, столь ему присущей. - Скажи: что мне сделать?
       Призрак радостно улыбнулся и схватил его за руку.
       - Идём. Он объяснит тебе.
       - Кто?
       - Тот старик. Он предсказал твоё появление. Ты спасёшь меня.
       И они поплыли в чёрной пустоте, и лишь изредка мимо проносились смутные серебристые тени. Хак Вон старался уследить за ними, рассмотреть повнимательнее, но все его старания были тщетными. В конце концов, это занятие наскучило ему, и он стал украдкой поглядывать на своего проводника, изучая его лицо. И странно: с каждым новым шагом оно становилось всё печальнее, и недавней радости не осталось.
       - Скажи мне, друг мой, - вдруг подал голос Сондор, - что за девочку ты видел за миг до того, как потерял сознание?
       - Мою сестрёнку, Ён Хьян, - удивившись, ответил Хак Вон. - Это она сплела для тебя венок и - ох, я совсем забыл! - просила передать тебе, что ты ей снился нынче ночью. Она будет молиться за тебя. Сондор? Почему ты так расстроился?
       - Закрой глаза и представь себе её, - попросил призрак. - Мне хочется лучше разглядеть лицо.
       Не понимая, зачем это нужно, Хак Вон кивнул и сделал так, как просил Сондор. Вот он видит перед собой Ён Хьян в простеньком ханбоке, её блестящие чёрные волосы, собранные в косицу, её красивые глаза, высокий лоб, чуть округлые щёчки, пухлые губы, тронутые улыбкой, и маленькие ладошки...
       - Остановись, - шепнул с грустью призрак. - Довольно. - Когда Хак Вон открыл глаза и взглянул на него, он был совсем подавлен. - Прелестное дитя...
       Кажется, Сондор хотел сказать что-то ещё, но не решился, а спустя мгновение, перед ними возникли ворота.
       - Я знал, что ты придёшь. - От этого сиплого голоса Хак Вона передёрнуло.
       Откуда ни возьмись, прямо из темноты, навстречу ему шагнул дряхлый, сморщенный старик в белом балахоне. Глаза у него были блёклые, затуманенные, светлые-светлые, так что зрачков почти не было видно. Их взгляд завораживал...
       - Храбрый мальчик, - заключил старик, пристально всматриваясь в лицо Хак Вона. - Но тебе ещё неизвестно, чем придётся пожертвовать.
       - Чем? - вздрогнул Хак Вон.
       - Открыть ворота для Сондора, однажды отказавшегося ступить через порог, можно только одним ключом. И ключ этот - душа живого человека.
       Хак Вон похолодел. В груди заворочалось что-то. Страх. Ужас. Отказ верить в правдивость всего происходящего. Растерянность. Значит, всё-таки живой ещё, живой... раз может чувствовать. Он приложил руки к тому месту, где бьётся сердце, ощутил под пальцами тепло. Душа - она там, она его греет. А если без неё... Как без неё?
       - Да, мальчик. - Старик словно услышал его мысли. - Это будет тяжёлое испытание. Ты не умрёшь, но краски жизни померкнут для тебя. Ты не сможешь любить и ненавидеть, радоваться новому дню, ощущать дуновение ветра и трепетать от рокота волн. И страдать ты тоже не будешь. Никогда. Совсем. И даже когда смерть придёт за тобой, ты встретишь её с одним лишь равнодушием... Думай.
       Хак Вон посмотрел на Сондора. Взгляд мертвеца не умолял его, не заставлял согласиться, не приказывал. Он просто ждал, а вода продолжала стекать по лицу с вечно мокрых чёрных волос, и вскоре юный рыбак понял, что к воде примешивались слёзы... Хак Вон пытался собраться с мыслями, но вместо этого вспоминал, как шумят волны, как ветер резвится вокруг ловкого Хе Мина и других его товарищей по рыбалке, как пахнет дом, как смеётся Ён Хьян...
       Он снился ей. Сейчас она, наверное, молится вместе с другими в храме...
       Хак Вон решил.
       - Сондор отказался пройти через ворота в первый раз не потому, что не желал ступать в обитель мертвецов, - спокойно начал юноша. - Он отказался, потому что хотел спасти тех людей, которые оклеветали его и этой клеветой убили. Ради людей он пожертвовал всем - и не только ради императора Инчжо, но во имя будущих поколений. Если бы не его поступок, кто знает, во что превратился бы Чосон? Может быть, и меня не было бы на свете. - Хак Вон перевёл дух, борясь с комом, стоящим у горла. - А мы отплатили ему страхом. Мы побоялись дыхания мертвеца! Так неужели же никто не отблагодарит Сондора за то, что он сделал? - Он собрался с духом и выпалил, пока хватило смелости: - Бери мою душу, старик!
       В пространстве повисла звенящая тишина. Старец в белом переводил взгляд с Хак Вона на Сондора и обратно, словно взвешивал что-то. Потом сказал:
       - Так тому и быть.
       Он вскинул руки и забормотал невнятные слова, а Хак Вон не выдержал и зажмурился. Запах моря, плеск волн у причала, радость, счастье и это прекрасное чувство любви к своей сестрёнке, жажда заботиться о ней до конца жизни... Он цеплялся за них, как утопающий за тростинку, цеплялся, пока мог, пока они ещё не стали тенью, ещё не ускользнули от него, ещё не...
       - Нет! Не надо! Остановись, старик!
       Это кричал Сондор. Хак Вон в изумлении распахнул глаза.
       - Ты отказываешься от спасения и свободы? - удивился страж ворот.
       - Отказываюсь, отказываюсь! - Сондор бросился к нему в ноги. - Не трогай этого юношу, оставь ему его душу! Ах, как же это больно... - Призрак поднял глаза на Хак Вона и быстро забормотал: - Эта милая девочка, твоя сестрица... кто будет заботиться о ней, кто будет любить её? Она потянется к брату, но найдёт в тебе лишь тень и провалится в пустоту, которой ты станешь, и будет одинока, как я сейчас. Она видела меня во сне... Ты веришь, что мёртвые порой воскресают в других людях? Я не верил раньше, но... Боже, как же она похожа на мою возлюбленную Ми Су! Она станет такой же красавицей, когда подрастёт немного... Ми Су... Что стало с ней после моей смерти? Нет. Нет! Мне не нужна твоя душа.
       Потрясённый Хак Вон потянулся к его вздрагивающему плечу.
       - Сондор...
       - Нет! - Призрак спрятал лицо в белых ладонях и отвернулся. - Уходи! Возвращайся домой и скажи сестре, что с тобой всё в порядке. Возвращайся немедленно!
       - Но... как?
       Когда Сондор повернулся обратно к Хак Вону, в его руках была тыква-горлянка. Неужели та самая?
       - Держи её. Крепко держи. И прощай.
       ...Очнулся Хак Вон прямо в воде, возле берега. Он лежал на какой-то широкой доске, мирно покачивающейся на волнах. Живой! И невредимый. Уставший юноша стал грести руками...
       Подул ветер и погнал доску в сторону его родной деревни. Как будто помогал.
       Хак Вон оглянулся. На мгновение ему показалось, что над рекой повисло чьё-то грустное, но улыбающееся лицо.
       А ветер неутомимо гнал доску с человеком по Хангану...
      
       _________________________
       Пояснения:
       Ханган - река в Корее, на которой стоит город Сеул.
       Канхвадо - остров в устье реки Ханган.
       Манисан - самая высокая точка острова Канхвадо.
       Чосон - так называли Корею во времена правления династии Ли (династии Чосон).
       Ханян - так называли Сеул во времена династии Ли (династии Чосон).

    23


    Львова Л.А. Проводник   30k   Оценка:10.00*7   "Рассказ" Фантастика


      
       В июле солнце покидало небо всего на два часа, и Кирюха Омолоев мучился, потому что не мог заснуть. В ушах гулко стучал бубен, а под зажмуренные веки пробирался синюшный свет. Кирюха зарывался с головой в облезлое одеяло из шкур, но не помогало. Проступал липкий пот, щекотал и пощипывал кожу под редкими усами и бородёнкой. "Как у телушки на ***душке", - говорила о его мужской растительности языкастая соседка Любка. Она русских мужиков жаловала - высоких и бородатых. А Кирюха кряжистый и низкорослый, как кедровый стланик. Ни силой, ни достатком, ни родовой похвалиться не мог. Мать - пришлая якутка, а отец... Отцом Кирюхе, видно, был заплутавший в болотах уродливый дух.
      
       Покрутившись на сбитом в клочки матрасе, не выдержал, отбросил одеяло и выполз из низенькой избёнки под блёклое небо. Сел на землю, поджал короткие кривые ноги и опёрся спиной о стену. Прислушался: кряхтели и потрескивали серые ноздристые брёвна. Маялась старая изба, пыталась устоять против ненасытной мерзлоты, которая год за годом засасывала ветхое жилище. С ближних холмов срывался знобкий ветер, дышал в разморённое лицо зимним холодом. Кирюхино седалище приятно остужалось сквозь спрессованный дворовый мусор и ватные штаны, которые он не снимал даже летом. И мелкие твари - то ли блохи, то ли вши - переставали кусаться. Кирюха незаметно для себя задремал. Сон, как всегда, был очень яркий, но муторный. Как кино в клубе, куда однажды затащил Кирюху названый брат. Ну что это такое: собаку видишь, а погладить нельзя. Свистишь, а она не слышит.
      
       ***
       Вот чавкают его ичиги в весенней слякоти, пробирает колотун от порывов ветра. Впереди - ободранный материнский малахай с взявшимся коркой подолом. Мелькает длинная палка, с которой Омолоева Нинка никогда не расстаётся: и угли в печурке ворошит, и крепость кочек проверяет. На спине подпрыгивает кожаный мешок. Только он почти пустой - последние лепёшки на ночь разжевали. Теперь в нём позвякивают кресало да банка с табаком. А трубку мать из зубов не выпускает. Долго ли ещё идти-то? Кирюха не смеет спросить - виноват. Прозевал соседскую коровёнку, которую пас с весны до ранней зимы за плату - вечернюю кружку молока. А как ему было устоять при виде зелёного пуха, окутавшего пятачки талой земли? Горьковато-кислые пёрышки первой травы, если их измочалить шаткими зубами, исцеляли едкие ранки во рту. Можно ещё размять в ступке, да перемешать с прогорклым жиром, да на пресную твёрдокаменную лепёшку - вку-у-усно. Полную пазуху травы нащипал, оглянулся - а коровы след простыл.
      
       Побегал, поорал, да и домой вернулся. Мать скоблила куски толстой кожи, русский сапожник заказал - на подмётки. Потом ворвалась соседка, изошла криком, глядя в бесстрастные Нинкины глаза-щёлки. Покрыла матом бестолковых "немтырей", молчаливую приблуду и её отродье, милицией пригрозила. Напоследок расплакалась - чем пятерых детей кормить? Околеют без молока-то... И ушла. Мать молча отложила работу, собралась, кивнула сыну. И они поплелись искать пропажу глядя на ночь. Или куски шкуры да копыта. Пересидели темень возле чахлой рощи приземистых деревьев. Снова заторопились дальше, обшаривая глазами холмы и перелески вилюйской долины.
      
       Смурое небо покрылось угольными морщинами, из тяжёлых туч повалил снег. Такое в конце мая часто случалось. Но одно дело - слушать вьюжные вопли за стенами избы, возле маленькой железной печки, а другое - отплёвываться от колких льдинок, лезущих в рот, стирать липкие хлопья с глаз. Кирюха поднапрягся, догнал мать, ухватился за лямки мешка. Не отстать бы...
      
       Вскоре враз потеплело. Кирюха шёл вслепую за матерью и не сразу понял, что произошло. Почуял только, что растаявший снег заливает глаза, а ветер не рвёт полы малахая. Выглянул из-за материнской спины и обомлел. Уж так диковинно было увидеть средь обугленных чёрных сосен... железный навес! Да, здоровенный навес, какие хозяева строят для сена. Только почему-то полукруглый. А из-под навеса - сизый дым клубами. Такой он видел, когда тайга горела, - плотный, хоть руками рви. Потом земля вздрогнула, натужно ухнула и рванула к небу вместе с Кирюхой. А он голову к коленям прижал и боками ощутил пожирающий жар - наверное, под навесом затаился Улуу-Тойон, могучий дух огня. После словно кто-то покатал его в железных ладонях и бросил на воняющую гарью землю.
      
       Кирюха хитрый, когда очнулся, глаза не сразу открыл. Может, дух его за падаль примет и уйдёт восвояси. Охотники рассказывали, что лисы, бывает, дохлыми притворяются, чтобы добычу обмануть. Тогда и ему для спасения не зазорно мёртвым прикинуться. Но кругом тихо: не слышно дыхания огненного духа, не дрожит под его шагами земля. Кирюха сначала чуть веки приподнял и тут же не выдержал, подскочил: в глаза посыпался пепел. Хлынули слёзы, но до конца едкую пыль так и не смыли. Проморгался и понял, что матери больше нет - только трубка осталась на дымящейся окалине. Принял одиночество с долготерпием и отчаянным упорством зверя - так осиротевший оленёнок спешит за стадом. И Кирюха стал цепляться за жизнь: огляделся и прикинул, как отсюда выбраться. Позади угрюмой стеной сыпал снег, а впереди, как пасть рыбы, которая живёт на небе и каждую зиму проглатывает солнце, возвышался навес. Но он уже не был похож на логово духа. Наоборот, из-под громадной дуги струились покой и тепло, тянуло запахом цветущего разнотравья. И Кирюха решился - подобрался поближе. А после и вовсе очумел: забрался вовнутрь и растянулся на мягкой бледной траве, выстилавшей дно чудовищного металлического зева.
      
       Проснулся от того, что руки и ноги сами по себе дёргались, будто на них падали искры из печки. Обтёр пальцами мокрый рот и увидел, что они красные. Нос захлюпал и выпустил тёплые струйки. Тоже красные. Кровь? В ушах тоненько зудел невидимый гнус. Перед глазами колыхалась рыболовная сеть с крохотными чёрными ячейками. А потом в голове зарокотал гром, яростный, как Вилюй по весне. Кирюха понял: пора бежать. И помчался прочь.
      
       Не помнил, как оказался в своей избе. Пришёл в себя от голосов: все спорили, где скитался парнишка целую неделю, куда подевалась его мать, дремучая бестолочь, и что делать с сиротой.
       - Метрики-то у него есть? - спросил высокий мужик в круглых очках и странной одежде.
       Соседка Наталья, чью корову упустил Кирюха, пошарила по углам и развела руками:
       - Ни одного документа нет. И как они жили?.. Евсеич, ты их заселил и Нинку в артель оформил. Какие бумаги она тебе предъявила?
       Евсеич что-то визгливо ответил, и тут же вспыхнул скандал. А Кирюха от громких слов голову закрыл. Так и сидел, пока вокруг не стихло и нелепо одетый мужик не тронул ласково за плечо:
       - Ну что ты, малец? Мы же помочь тебе хотим. Чтобы в детский дом отправить, документы нужны. Можно и без них, но со временем...
       - Со временем, говоришь? - вдруг взорвалась Наталья. - А ведь это дитё, а не твоё радиво, которое орёт, но исть-пить не просит.
       И снова - бу-бу-бу - заметались по избе крики.
       И тут Кирюха вспомнил! Над лежанкой между брёвнами высыпался мох. Мать изредка туда проталкивала руку: то ли прятала что-то, то ли доставала. Сорвался с места, вскочил на лежанку и пошарил в застрехе. Вытянул бумажный квадратик, буро-жёлтый от времени. Только сейчас дошло, что мать не случайно появилась в посёлке, выросшем вокруг временного жилья промысловой артели. И эта бумага очень-очень важная. Может, её ищут?
       - Ну-ка, ну-ка... - заинтересовался незнакомец и осторожно вытянул из Кирюхиных рук бумагу. Развернул и удивлённо сказал: - Газета "Правда"... Просто газета. Погодите-ка...
       Мужчина подошёл к столу и окна и разгладил хрупкие листы.
       - Очень, очень странно... Может, типографская ошибка? Первый раз такое вижу...
       Люди сгрудились над столом и зашептались:
       - За такую ошибку недолго срок схлопотать...
       - Откуда газета у Омолоевой Нинки? Неграмотная же... И Кирюху в школу не отправляла.
       - Сжечь от греха подальше.
      
       Дальше сон состоял из цветных пятен и чёрных зернистых закорючек, похожих на буквы, складывать которые Кирюха так и не выучился.
      
       ***
       - Ишь, дремлет, как младенец Иисус в яслях, - сказал кто-то громко и насмешливо над всклокоченной Кирюхиной макушкой.
       Кирюха вздрогнул и легко вскочил, будто не спал, скрючившись от холода. Залез короткопалой рукой под рубашки неразличимых цветов, одетые одна на другую, и зачесался. Пощёлкал ногтями, зевнул, утёрся и только после этого поглядел на председателя поссовета, участкового и двух приезжих. Вместо "здравствуйте" несколько раз энергично кивнул головой, чем очень напомнил председателю Умунгаеву приветливых и добродушных якутских коняшек.
       - Проходите, - пригласил Умунгаев спутников в чужую избу, как свою собственную. Поселковый дурачок ведь не догадается проявить радушие, так и будет топтаться на месте.
       Кирюха вошёл последним и неуверенно встал у стола. Уселся только после просьбы председателя.
       - Догадываешься, зачем мы к тебе пришли? - Умунгаев заторопился сыграть роль старшего и сморщился: ошибочка вышла. Не так нужно с Омолоевым разговаривать. Он же не обычный мужик, у которого проблемы с законом, а полный идиот. Вот, началось...
       Кирюха улыбнулся так, что узкие глаза скрылись в пухлых веках, растянул рот от уха до уха. Залез в грубый шкафчик, сработанный из кедра ещё до войны - Натальино наследство. Извлёк бутыль с киселём ядовитого зелёно-жёлтого цвета и тряпичной затычкой. "Придурок, кто же тарасун тряпкой укупоривает?" - подумал председатель. Кирюха бухнул бутыль на стол и застенчиво поглядел на гостей. Умунгаев досадливо крякнул и потребовал напрямик:
       - Убери свою тухлятину. Расскажи про людей, которых прошлым летом в болота завёл и бросил.
       Ни низком безбровом Кирюхином лбу пролегла страдальческая борозда, радостный рот захлопнулся.
       - Подождите, всё по форме сделать нужно. Такой порядок: фамилия, имя, отчество, возраст... - заметил один из чужаков. Кирюха почуял в нём какую-то неправильность. Такую же, какая была в лисах, прикинувшихся дохлыми...
       - Да какая тут форма? - отмахнулся участковый. - Ничего не скажет, только время зря потеряем. Но если очень нужно, так с моих слов записывайте. Омолоев Кира Иванович. Мать Ниной звали, пропала без вести в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. Отчество всем миром придумали, когда свидетельство о рождении выправлять стали. Вырос в соседской семье, тётка Наталья Комаришина его пригрела. Род извёлся под корень, один этот Кира выжил.
       - Как это - извёлся? - попросил уточнить чужак. - Умерли или тоже... пропали без вести? Поверьте, это очень важно.
       - Дайте подумать. Странно... Получается, что пропали.
       - Да ты, Василий, сейчас напутаешь. Откуда тебе знать? - перебил участкового Умунгаев. - Ты же с пятидесятого года, в зыбке качался, когда последний из Комаришиных с охоты не вернулся.
       - Вот и говорю, что все пропали. Моя бабка рассказывала, что хозяин на войне сгинул, двое старших уехали рыбалить и как в воду канули, хворая Наталья по весне за кислицей отправилась - даже туеска не нашли. А последний сын пошёл зверя бить для артели, да и с концами...
       - Ещё же две девки были...
       - Были да сплыли. Их тётка Наталья учиться в областной интернат отпустила, а дорогу домой они позабыли. Замуж, поди, вышли. Для нас, считай, пропали.
       - Так сколько же ему лет? - прорезался голос у второго чужака.
       Мужчина переводил взгляд с пегих, словно совиное перо, волос председателя на пружинистые от сала Кирюхины вихры, которые не утратили природной черноты.
       - Да ровесник он мне... вроде бы. А я с двадцать седьмого. Сам дивлюсь, почему время Кирюху не тронуло: рожа гладкая, как бубен, все зубы целы, бегает коняшкой по тайге да болотам, - сокрушённо сказал Умунгаев и с трудом разогнул артритное колено.
       - Точно, зубы у него, как у волка-трёхлетки, - подхватил участковый. - Года два назад один охотник запрещённые петли расставил. А попался наш Черныш. Кирюха случайно на него вышел, зубами проволоку перекусил и на руках в посёлок притащил. Правда, собака всё равно сдохла от заражения.
       Четыре пары глаз сверлили Кирюху. А он вдруг подошёл к стене и вынул из застрехи замызганную газету. Расправил её на коленях и с важным видом уставился на бурые от древности страницы.
       - О чём пишут? - улыбнулся приезжий.
       Кирюха солидно промолчал, а Умунгаев шепнул:
       - Он не умеет читать.
       Шустрый чужак подошёл и глянул на газету. Охнул и поманил товарища:
       - Сан Саныч, посмотрите-ка. Никогда такого не видел. Типографская ошибка, не иначе.
       - Да какая там ошибка! Эта газетёнка у него от пропавшей матери осталась. Посчитайте - более чем тридцатилетней давности, - влез с объяснениями Умунгаев.
       Чужаки затоптались возле надувшегося серьёзностью Кирюхи.
       - Вы её читали? - осторожно спросил Сан Саныч у председателя. - Откуда вам известна дата выпуска?
       - Вот ещё... В поселковой библиотеке подписка на триста рублей - читай не хочу... - с чванливым хвастовством ответил Умунгаев. - Люди болтали. А мне что - все сплетни проверять?
       - Сан Саныч, как такое может быть? Газета вышла двадцатого ноября семьдесят третьего года. А сейчас июль. И если учесть, что она хранится у Омолоева уже тридцать шесть лет... Глазам не верю...
       - Послушайте, Кира Иванович, - с вкрадчивой вежливостью начал Сан Саныч. - Не могли бы вы дать газету до завтра? Вернём обязательно...
       - Да что его упрашивать? - вмешался участковый и бесцеремонно, но аккуратно высвободил из Кирюхиных рук ломкие листы. - Прочитают люди и отдадут.
       Чужаки ухватили газету и радостно заторопились, отмахнувшись от вопросов председателя.
       - Завтра продолжим допрос, завтра. Сейчас мы с вашей почты в округ позвоним, а потом в Москву. В деле неожиданный поворот... До завтра, товарищи!
       Умунгаев посмотрел на Кирюху. Под отёчными веками мерцала северная ночь, дышала вечным терпением и ледяным покоем. Председателю стало знобко и грустно, он передёрнулся и поспешил выйти. А участковый предупредил:
       - Омолоев, из дома не выходи. Завтра утром заеду за тобой. Ну или гости сами пожалуют. Понял?
       Кирюха закивал головой.
       Долго сидел, уставившись в дверь. Вспоминал и думал, как бы завтра не напутать. А то снова его не поймут. Вдруг до суда дело дойдёт. Кирюха не знал, что такое суд. Но все в посёлке этого суда побаивались.
      
       ***
       Прошлое лето запомнилось нежданной радостью. Впервые за много лет он зажил в кособокой избе не в одиночку. Умунгаев привёл троих молодых мужиков, назвавшихся геологами:
       - Вот, Омолоев, твои постояльцы. Будешь им проводником, поводишь по нашим местам. Вы не смотрите, товарищи, что он ненормальный. Молчит, как мёртвый, но всё понимает. Никто не знает лучше его вилюйскую долину. Охотники и рыбаки наперебой с собой зовут. Удачлив необыкновенно. Болтают, что Кирюху звери и птицы принимают за своего.
      
       Геологи - старший Пётр и совсем молодые Артём и Шура - оказались добрыми и заботливыми. Угостили вкуснейшим варевом из сушёных оранжевых ягод. Он запомнил название - урюк. Подарили три новых рубахи, а старые сожгли на костре во дворе. Обращались, как со старшим: первого наделили сытной кашей с тушёнкой, не наругали, когда он разбил маленький заварник или взял на растопку исписанную книжечку, в которой не осталось чистых листов. Вроде правильно рассудил: писать больше негде, стало быть, можно на другие нужды пустить. И только по горестной складке на лбу Петра понял, что ошибся. Подумал: в поселковом магазинчике такие есть, даже ещё лучше. Вот и купит для товарищей, когда вернутся. Но не случилось...
      
       Кирюха оглох для всего мира: для выкликавшей его с улицы Любки - поди, опять на выпивку клянчить будет; для поселковой детворы, которая промышляла что-то в полуразваленном сарае. В ушах стоял взволнованный голос Петра:
       - ... Наконец, я завёл второй журнал. Да, мы отклонились от маршрута. Да, мы отправляемся не на поиски колчедана, а странных объектов - так называемых "котлов". По поверьям, в них скрыты "чёрные люди в железных костюмах", поддерживается одинаковая температура во все времена года. Что это вам напоминает? Правильно... Место катастрофы инопланетного космического корабля! Да и воздействие вилюйской аномалии на людей похоже на результат радиационного облучения. Может, нам посчастливится не только зафиксировать местонахождение "котлов", но и частично раскрыть их тайну, потому что на всё у нас только неделя.
       - ... Это не выдумка, друзья! Я бы никогда не позволил себе увлечься досужим вымыслом. Мне достали выписки из библиотечных хранилищ, и я составил антологию случайных открытий. Мы первыми проведём целенаправленную разведку. Первыми оценим возможность внеземного происхождения котлов. Первыми проверим легенды о спящих в железных недрах чёрных людях.
       - ... Понимаете, я категорически против мысли о возникновении Земли после Большого космического взрыва. Считаю, что наша планета сформировалась в результате остывания звезды. И она хранит в себе тайну встреч с разумными расами Вселенной...
      
       Если бы Кирюху спросили, о чём говорил Пётр, он бы только плечами пожал - не понял. Но почему-то всё - слово в слово - запомнил. Кирюха застонал от боли, будто тяжёлый волчий капкан на сердце захлопнулся. Ну почему не догадался показать газету с датой выпуска - двадцатым ноября семьдесят третьего года - прошлым летом? Может, подумали бы да решили годик подождать. А вот чего подождать-то?.. Кирюха не нашёл ответа ни в своей гулкой голове, ни в цветных пятнах и закорючках вчерашнего сна.
      
       За ночь совсем измучился. Даже дождь с пронзительным ветром не остудил горячий пепел, в который превратилась Кирюхина душа.
      
       ***
       А поутру затарахтел под окнами мотоцикл участкового. Кирюха поплевал на кулаки, повозил ими по окончательно заплывшим глазам и с опасливой брезгливостью залез в коляску. В поссовете приезжие выгнали из крохотной комнатёнки машинистку и заперлись там с Омолоевым. Пока Кирюха обдумывал, а потом мусолил непослушными губами слова, умные лбы покрывались испариной. Лица чужаков хищно горели и напоминали морды отощавших от голода лисиц. Кирюха не находил в них знакомого жалостливого участия, путался и страдал. Потом плюнул на всё и только обречённо кивал на вопросы.
       - Вы знали, зачем отделившиеся от партии геологи отправились в заболоченную часть долины?
       Кивок.
       - Вы бывали у металлического объекта, называемого котлом, ранее?
       Кивок.
       - Вы были проводником у других людей?
       Кивок.
       - Заканчивались ли эти путешествия смертью ваших спутников?
       Кивок.
       - Ваша мать и члены приёмной семьи погибли там же?
       Кирюхина голова упала на грудь, из глаз засочились слёзы.
       Он согласился со всем: и что ведёт образ жизни тунеядца, и что его деяния противозаконны, и что он непосредственный виновник смерти многих людей. Трескучие слова вытеснили все мысли из головы, обездвижили и обессилили. Кирюха недоумённо посмотрел на подсунутую под нос карту и отодвинул её. Пожал плечами, когда спросили, откуда у него газета "Правда", которой, судя по дате, ещё только предстоит покинуть типографию в ноябре. Поставил закорючки на бумаге, и их тут же заверил подписью и печатью срочно вызванный председатель.
       - Ну что ж, можно давать срочное сообщение в прессу: загадки "котлов" вилюйской долины не существует. В связи с отсутствием самих "котлов". В столице ознакомят с выпуском чешское посольство. А то ведь собирается нагрянуть международная экспедиция... Давно собирается, - веско сказал чужак. - А Омолоева следует направить в психоневрологический интернат на экспертизу и лечение. Возможно, пожизненное. Вот так в свихнутых человеческих мозгах и рождаются легенды. Подпитываются невежеством и жадными до сенсаций недобросовестными писаками.
       - Но... - только и смог вымолвить Умунгаев.
       - Никаких "но"! - резко повернулся к нему чужак. - Я вчера говорил с Москвой. Ведущие учёные оценили сведения. Решение принято. Всё ясно?
       - Так точно... - еле слышно прошептал председатель.
      
       ***
       Вечером за чашками свежего тарасуна и вяленой олениной Умунгаев и участковый Василий разговорились. Случайно свернули на запрещённую гостями с военной выправкой тему.
       - А ты веришь, что эти котлы есть на самом деле? - спросил Василий, пытаясь размягчить слюной тёмный пласт мяса, твёрдого, как железо.
       - Да как сказать... - задумчиво протянул председатель. - От достойных людей о них слышал. Вот и Кирюха наш... Отчего он в пятьдесят такой же, как в двадцать? Ещё эта газета... Точно знаю, что тётка Наталья не позволила её отнять у сироты и сжечь. Память о матери... Ведь ни документов, ни фотографии не осталось. Так вот, в ней были указаны число и год, которые ещё не наступили. Сам-то я не видел - оно мне надо?.. Поговаривали, что всякий раз там о другом написано...
       Василий подскочил. Под ногами закачался скрипучий пол из лиственничных плах. Однако, шибко захмелел.
       - А знаешь что? Давай попросим Кирюху отвести к этому котлу! Он говорил, путь короткий - ночь да полдня. Своими глазами увидим.
       - На что нам это - своими глазами увидеть? Тебе мало слухов о бесследно пропавших людях? О том, что в самый лютый мороз в котлах тепло, как у печки? А слышал ли ты, что всякий, кто там побывает, долго не живёт? Что если спуститься до самого дна, то найдёшь железных мужиков со стучащими сердцами? И этот стук будешь слышать до самой могилы. Потому что оттуда они, - и председатель указал артритным пальцем на дощатый потолок своей избы и злобно пробормотал: - Ждут, когда наберутся сил у отнятых человеческих душ да назад отправятся. Ещё, может, половину вилюйской долины с собой прихватят. Давай по последней... и всё.
       Василий лихо вылил тарасун в горящую огнём глотку, распрощался и, выписывая кренделя, заторопился прочь. Умунгаев приник к окошку: куда направился участковый? Молодой ещё, горячий... Но залитые молочной водкой глаза отказывались видеть. Председатель уронил многомудрую голову на подоконник и захрапел.
      
       Свежий ночной воздух показался Василию речной волной, и он храбро бросился в темень, но споткнулся и упал.
       - А как же правда? - подумал почему-то, поднимаясь из канавки-злоумышленницы, полной вонючей воды. Попытался отряхнуться, но махнул рукой. А потом возвестил мелким линялым звёздам: - Я... ик!.. за правду!
       И тут же стал судорожно протирать заляпанными кулаками глаза: в дымчатой мгле ночного неба пылал ядовито-зелёный луч. Потом луч изогнулся и словно стал ощупывать холмы, клочки чахлых рощ у болот. И... потянулся к посёлку.
      
       Василий не из пугливых - по трое суток случалось плутать в тайге и на болотах. Умел выжить в ледяной воде после того, как бурливый Вилюй по брёвнышку раскидает плот. Против зверя и лихих людей запросто встать мог. А вот сейчас затрясся от страха, трезвея с каждой секундой. Присел у чьего-то низенького забора, съёжился. Авось, не зацепит его эта небесная сила... Ужас распластал участкового на земле, разбухшее сердце забилось часто-часто - зелёное пламя подобралось совсем близко. Василий услышал, как где-то неподалёку вскрикнула женщина, со стуком захлопнулись ставни. Значит, не помстилось ему, кто-то ещё свидетелем оказался. Всеобщий вой: и собачий, и далёкий звериный - понёсся во взбунтовавшееся небо.
       И тут невысокая чёрная тень скользнула на дорогу.
       Кирюха?.. Точно, он. Торопится, почти бежит, раскорячивая кривые ноги.
       А луч вроде попятился, отступил к холмам...
       Сузился и погас, оставив зыбкое марево.
      
       Утром Василий решительно зашагал по чётким следам своей памяти. Ворохнулось удивление: ну откуда он мог узнать "маршрут" зелёного луча? Ворохнулось, да и пропало, потому что всякий раз, когда поворачивал в другую сторону, в голове противно звенело. Ночь под чужим хлипким забором что-то перевернула в нём. Уже не было сомнений в Кирюхе, не казались байками россказни о чудо-котлах, в которых дремлют космические посланцы. Кровь быстро мчалась по жилам, а сердце выстукивало: "Правды! Правды!" Его толчки напоминали ритм камлания. Странно, всех шаманов в округе к ногтю прижали... А ритм остался. Может, всегда был в этих местах. И... и связан как-то с Кирюхой, "котлами", с подземными железными мужиками.
      
       Вот сосновая рощица. Кривобокие сосёнки, нахлебавшиеся болотной воды, кланялись суровому ветру. Бывал здесь Василий, бывал. Но ни разу не задумался, почему деревья не плодоносят - ни одной шишки на ветвях и мшистой земле. Костровище, обложенное галечником. Поодаль - пять посеревших дощечек с именами и датами. Не похоже, что на могилах, скорее всего, забава для путников - так, оставить свою метку.
      
       Смачно хлюпало болото. Нога не проваливалась - то ли ледяные линзы близко, то ли держало что-то грунт изнутри. И страсть как холодно было, совсем не по-летнему. На остролистой траве каким-то чудом удерживался мусор. Василий поднял голубой обрывок. Надо же... Время здесь остановилось, что ли... Не выцвели лиловые чернила штампа: девятое мая тысяча девятьсот сорок седьмого года. Кому же надорвали два билета на праздничный киносеанс в клубе? Уж не братьям ли Комаришиным? На худосочном кустике багульника трепыхнулся нарядный фантик. Леденцы "Взлётные"... Василий скрыл в воротнике свитера смущённую улыбку, хоть рядом никого не было, даже птицы не насвистывали. Эти конфеты в поселковый магазин завезли прошлогодней летней путиной, и он тогда отоварился двумя килограммами. Как маленький, часто запускал руку в кулёк и огорчился, когда леденцы быстро кончились. Вот и от пропавших геологов остался лишь фантик. До странности яркого цвета, будто не заваливало его снегом, не мочило дождём и талыми водами.
      
       Болотная тропинка окрепла, забугрилась чёрными камнями. Василий зашагал размашистее. Ну почему люди вечно сторонились Кирюху, хотя использовали его чутьё и знания? Обижали, насмехались... Осуждали... Даже запойная Любка презрительно кривилась, хотя постоянно клянчила у соседа деньги. Почему не интересовались тем, что окружало с детства, что можно было разглядеть, потрогать... понять, в конце концов? Вот и Умунгаев... Всю жизнь прожил рядом с Кирюхой и этим, словно заколдованным, местом. "Оно мне надо?" - один ответ на все вопросы. Почему принимали за закон слова приезжих начальников, проверяющих, разных комиссий? Хотя столица от вилюйского посёлка ой как далеко, и жизнь там другая. Почему верили чужим пустышкам, отталкивая своё... Да что же это за мысли-то его сегодня одолели?
      
       Василий замер, будто захлёстнутый проволочной браконьерской петлёй. Его окружили чёрные головёшки. Пожарище? Впереди - гигантский круг серого пепла. Чья-то трубка, дерматиновый планшет и тряпка. Отчего-то защемило в груди... Батюшки, так это Кирюхина рубашка! Вот значит как... Никакого котла нет. Исчез, провалился. Только посреди круга остались комья вывороченной земли. Эх, Кирюха... По всему видно, тебя тоже нет. Но ведь зачем-то привёл сюда... Проводник... Василий не посмел подойти ближе, уселся на чёрно-серой границе. Утёр замокревший нос, размазал по лицу кровь. Заговорил со студёной пустотой, в которую превратился мир:
       - А я ведь обо всём догадался, Кирюха. Есть что-то в здешней земле, есть. Может, пришельцы-инопланетяне, может, последние из этих... исчезнувших цивилизаций. И мы им для чего-то нужны. Но пока ни на что не годны... Неучёные, жадные, заносчивые. Ещё трусливые и лживые.
       Василий замолчал, ощутив тёплую воздушную волну. Потом продолжил:
       - Один раз в человечий век выбирается проводник. Не такой, как все. Он должен привести сюда людей, когда придёт время. Такое должно было случиться в ноябре этого года. Но уже не случится...
      
       Василий хотел было продолжить, но голова взорвалась от дикого грома. Понял: нужно уходить. Встал, развернулся и словно полетел назад, так легки и быстры были шаги, такой бурлящей силой налились мускулы. Глаза видели кучкующиеся облака и знали их путь, уши слышали и понимали шорох травы. Он знал, что Кирюха сейчас с теми, кто когда-то наделил его даром единства с природой; с теми, кто добровольно отдал ему свой век - матерью, тёткой Натальей, назваными братьями, геологами и охотниками. Может, доведётся ему, новому проводнику Василию, дожить до другого времени...
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    24


    Ахметшин Д. Проснувшийся остров, или не буди Лихо...   5k   "Миниатюра" Приключения

      Путники преодолели довольно-таки крутой подъем и оказались на краю обрыва. Посреди морского залива предстал взору остров, удивительно похожий на свернувшуюся в клубок змею. Прямо перед ними был "нос" острова, напоминающий змеиную голову. На макушке, где два больших валуна походили на глаза, буйствовала растительность, а ближе к ноздрям, в виде ложбин, проглядывали черные проплешины. Издалека вроде земля, чересчур чёрная только, да поблёскивающая, как будто влажный камень. Не змеиная ли это кожа проглядывает? Интересно, какая она на ощупь?
      Внизу, в десятке шагов, за слипшимся мокрым песком, дремала вода.
      Недалеко виднелась отмель. Её светло-коричневая лента изгибалась чуть левее, там, где равнодушно плыло в дымке зноя, словно желток в густом белке, предзакатное солнце.
      Был полный штиль.
      Даг, молодой мужчина, внешне чем-то походивший на волка, издал ликующий, протяжный возглас, похожий на волчий вой: "Эх-у-у-у-у-у-у", и со всего размаху бросил в море пустую бутылку из-под выпитого пива. Айна, светловолосая девушка, подруга Дага по удивительным путешествиям, захлопала в ладоши и разразилась заливистым смехом.
      Подул слабый ветерок. Движения его были медлительными, и очень гладкими, текучими, как струящийся между пальцев песок. Вдруг от горячего соленого воздуха, внезапно пришедшего в движение, перехватило дыхание.
      Остров, как проснувшийся удав, разматывал кольцо за кольцом своё тело, выворачивал из воды один бок, скользкий и гладкий на вид, опутанный древесными корнями, словно венами. С другой стороны его берег погружался в воду, и она вскипала, как вода в котелке над жарким костром, вот уже деревья шлёпают ветками по воде, разлетаются, судорожно хлопая крыльями, птицы. На таком расстоянии они похожи на мошкару, вьющуюся вокруг конского крупа.
      Песчаная отмель ожила, превратилась в хлёсткий жёлтый язык, и с хлюпаньем втянулась куда-то в исполинскую щель, обозначившуюся у основания острова, хотя это и не остров вовсе, а голова, исполинская голова, вот и ноздри раздуваются, кусты смородины и маленькие ёлочки цепляются корнями, чтобы их не утянуло в чёрные провалы; туда обваливаются комья земли, открывая исходящую соком начинку.
      Как будто от сильного урагана, качалась роща старых сосен. Стволы скрещивались, с шумом цеплялись друг за друга ветки, соря еловым мусором. Только это был не ветер, что-то шевелилось под землёй, рвалось наружу через сплетения корней. Как будто там ворочался и тыкался носом огромный крот.
      Берег заливало мутной водой с шапкой пены, на мгновение мелькнул красный бок какой-то рыбины, хвост ее был настолько большой, что казался расставившим крылья альбатросом. Справа мусор и щепки завертело и бросило на скалы.
      И тут что-то дрогнуло, а земля толкнула в пятки и чуть не поймала за колени. Айна ухватилась за Дага, тот стоял, широко расставив ноги, пытаясь придать миру устойчивость. Запинаясь и путаясь в кустарнике, больно отбивая пятки о скалы-зубы, путники бросились к лесу. Позади исполинский язык ожил вновь, заёрзал в песке, пытаясь загрести в исполинскую пасть все, что попадается на пути. Туда низвергались потоки воды, и выливались потом обратно водопадиками в уголках рта. Айна обернулась и увидела, как шевелится берег острова, как сползают в воду комья земли, и она бурлит, как будто там проплывают косяки рыб. Он был гораздо ближе, чем до этого, и приближался, поднимая впереди себя волну.
      Скоро "тот берег" притёрся почти вплотную, под ногами земля мелко дрожала, как будто трепыхалась пойманная в силок птица, деревья раскачивались, сбрасывая желтоватую хвою, как будто на сильном ветру, хотя ветра не было. Откуда-то снизу поднялась мелкая песчаная пыль. Тёплый воздух, внезапно пришедший в движение, и ещё какой-то странный запах, копошился в лёгких. Возникало ощущение, что сидишь в пещере на приличной глубине - вокруг сыро, и нечем дышать.
      Если смотреть издалека, покажется, что две части леса соединились в одну. Деревья зацепились друг за друга лапами-ветвями, притянули два берега, оставив между ними небольшой промежуток, в котором внизу шипела и плевалась, перебрасывая своё тело через камни и иные препятствия, вода. Где-то совсем недалеко копошилась, тыкалась рылом в песок и втягивала его ноздрями змеиная голова. Наверху кроны сосен, что росли на этом берегу, встречались с кронами другого берега.
      Извини, всемогущий. Мы погорячились, - выкрикнул Даг.
      
      Внезапно все стихло. Зверь побушевал-побушевал, и успокоился. Вода понемногу перестала бурлить вокруг, а язык снова вывалился из пасти в виде раздвоенной на конце ленты и, прихотливо изгибаясь, сложился на прежнее место, достав раздвоенным концом почти до другого берега. Песок кружился сверху разводами, похожими на кипящую пшеничную кашу, перекатывался через язык то сюда, то обратно, понемногу оседал на дно.
      Вот она и отмель, снова спокойная и сонная под прозрачной водой, скоро на неё повылезают различные обитатели мелководья, чтобы выставить к солнцу клешни и различные конечности.
      Снова воцарился штиль.
      

    25


    Борисова С.А. Будни сказочной страны   30k   "Рассказ" Фантастика

       Из дневника Марьи Моревны, заморской королевны
      
       Стоило пошевелиться и кобылица, которую Иван-царевич стырил из элитного табуна бабы-яги, недовольно фыркнула и заплясала на месте. Я дёрнула поводья, и едва не вывалилась из седла. Царственный ворюга оказался совсем рядом, но делал вид, что не замечает моих многообещающих взглядов.
       В общем-то, я не слишком злилась. Кобылица была норовистой, но просто сказочной красоты. Впрочем, как ей и положено. Белоснежная шкура искрится свежевыпавшим инеем, а волнистый хвост и грива отливают высокопробным золотом. Единственный недостаток, что она не настоящая. Сегодня это кобылица, а завтра переквалифицируют в какое-нибудь чудище. Это у нас без проблем. Я зябко поёжилась и снова подобрала поводья. Чёрт, весеннее тепло обманчиво, а платье из шёлка - плохая защита от холода.
       "Тише-тише, моя красавица! Конец уже близок", - чтобы успокоить кобылицу, я похлопала её по гибкой шее и огляделась по сторонам. Судя по настроению зрителей, представление удалось. Площадку по всему периметру окружало море взволнованных детских лиц.
       Оттеснив нас, главных героев разыгрываемой сказки о Марье Моревне - заморской королевне, впёрёд вышел гусляр, одетый, как и положено, в полосатые штаны и нарядную вышитую рубашку, подпоясанную красным кушаком. Высоченный, как говорится, косая сажень в плечах, он смотрелся очень колоритно. Даже чересчур. На мой взгляд, парень не слишком-то вписывался в образ благообразного седобородого старца. Ему бы играть богатырей в сказках. Но народ в нашей труппе периодически убывает, а представлений в Лукоморье проводится много, поэтому приходится играть всё подряд.
       Гусляр со степенным видом огладил длинную седую бороду. Привлекая внимание зрителей, он ударил по струнам и... беззвучно выругался. Шнурок на его лбу - неотъемлемая часть славянской причёски - ослаб и сполз ему на нос. Кстати, уже не в первый раз. Эта оплошность вызвала незамедлительную реакцию зрителей. Заслышав смешки, парень добродушно ухмыльнулся и, отбросив неудобный реквизит, связал волосы в конский хвост. Расставив ноги, он с энтузиазмом ударил по струнам. Несчастные гусли отозвались жалобным звоном, что окончательно вывело его из образа величественного старца. Я тоже улыбнулась. Что ж, бывает. Все мы далеко не идеальные актёры. Особенно туго приходится новичкам. А здесь именно этот случай.
       В общем-то, массовик-затейник не часто вмешивается в представление. Рассказчик - роль проходная. Он выходит на передний план только в особо щекотливые моменты, когда по ходу действия сказки подразумеваются слишком откровенные сцены или напрямую разыгранное действие может напугать маленьких детей. Например, как сейчас.
       По реакции зрителей гусляр понял, что выпал из роли и добродушно улыбаясь, посетовал на свою оплошность. Этим он сразу же завоевал симпатии зрителей. Его не стали освистывать, как это частенько бывает с новичками.
       - Гой еси, добры молодцы! Гой еси, красны девицы! Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, - проговорил гусляр нараспев и оглядел ряды зрителей. - А хотите знать, что было дальше? - спросил он заговорщицким тоном.
       - Да! - вразнобой закричали малыши.
       Ребята постарше пробурчали что-то невнятное. Посмеиваясь, они шептались между собой, и многозначительно поглядывали на нас с Иваном-царевичем. Ох уж эти подростковые гормоны!
       - Не слышу!.. Что? - массовик-затейник приставил ладонь к уху.
       - Да! - последовал единодушный оглушительный ответ, зашкаливающий все допустимые децибелы.
       - Ай да, молодцы! Всегда бы так! - одобрительно прогудел гусляр и бодро проиграл очередной пассаж, подозрительно напоминающий коронную песню нашей бригады. - Слушайте меня внимательно и не говорите потом, что не слышали... э-э-э, - сообразив, что сбился на мотив восточной сказки, он вновь перешёл на торжественный тон. - Долго ли, коротко ли, а нагнал Кощей бессмертный Ивана-царевича, соскочил наземь и хотел было сечь его острой саблею; в те поры конь Ивана-царевича ударил со всего размаху копытом Кощея Бессмертного и размозжил ему голову, а царевич доконал его палицей. После того наклал царевич груду дров, развел огонь, спалил Кощея Бессмертного на костре и самый пепел его пустил по ветру...
       Не удержавшись, я склонилась к уху своего сказочного женишка, восседающего на гнедом жеребце.
       - Ну, ты хорош! Даже не знаю, кто из вас хуже - ты или Коша.
       Сбив шапку на затылок, Иван-царевич подбоченился.
       - Конечно же, я лучше! - воскликнул он и, подъехав вплотную, облапал меня за талию. - Моревна, приходи как-нибудь вечерком. Не пожалеешь! Я парень хоть куда, - добавил он жарким шепотом змея-искусителя.
       Ишь, размечтался! Незаметно приставив нож к его боку, я стыдливо хлопнула неподъёмными ресницами. И то верно, негоже выпадать из роли счастливой невесты.
       - Сокол мой ясный, не спеши, а сначала докажи, что ты на свете всех милее, всех румяней и белее, - прошипела я сладким голосом, а затем чуть слышно добавила: - Отвали, Ванька, а то худо будет!
       - Ишь какая недотрога выискалась! - обиделся Иван-царевич, стараясь держать марку первого парня на деревне. - Да за меня любая девка тебе горло порвёт. Взять ту же Синеглазку или царевну Лягушку, - проговорил он, не сводя жадного взгляда с моего лица.
       Не знаю, что уж он там пытался высмотреть. Может, несуществующие веснушки? Говорят, наш царевич сам не свой до конопатых.
       - Вот и катись к ним, обормот!
       - Неужто ревнуешь? - возликовал мой любвеобильный сказочный женишок, уже прославившийся на всё Лукоморье своими галантными похождениями.
       Вот ведь не вымирающее племя ловеласов! Стоило только снять ограничения на сексуальные контакты и они тут как тут.
       - Ну-ну! Мечтать не вредно!
       - Язва ты, Моревна! Неужто я тебе не люб? - жалобно шепнул Иван-царевич и смерил меня ревнивым взглядом. - Неужто в самом деле положила глаз на этого злодея?
       - Сокол мой ясный, столько лет у него в плену ни для кого даром не пройдут, - пропела я, состроив огорчённую мину.
       - Нет, погоди, Моревна! Я же спрашиваю на полном серьёзе, а ты всё отшучиваешься! Неужто ты и в самом деле неравнодушна к этому уроду?
       - Неужто! - передразнила я и, не выдержав, засмеялась. - Прости, дорогой! Сам понимаешь, в постели мы с Кощеем не только в ладушки играли.
       - Что?! - неподдельно огорчился Иван-царевич. - Хочешь сказать, что вы уже того?
       - Ага! Того самого! - подтвердила я и повернулась к злодею, корчащемуся в смертных муках.
       Опля! Похоже, мой ласковый взгляд и его выбил из колеи. Приподнявшись на локте, Кощей с недоумением посмотрел в нашу сторону. Я поспешно отвернулась. Вот чёрт! В Лукоморье у меня сплошные проблемы с мужчинами. Интересно, как пращурки справлялись с их сексуальными поползновениями? Думаю, битьё всё же не метод. А что делать? Некоторые слов не понимают. С другой стороны, пошлёшь как следует и на физиономии очередного ухажёра появляется такое обиженное выражение, что чувствуешь себя последней сволочью. Например, как сейчас.
       - Что ж, насильно мил не будешь, - буркнул Иван-царевич и сухо добавил: - Ну-ка, убери свой идиотский ножичек! Нашла чем пугать астропехоту. Твоё счастье, что я с женщинами не воюю.
       - А ты попробуй! - огрызнулась я. - Мы, координаторы тоже не лыком шиты.
       - Бабы есть бабы, что с вами спорить? Волос долог, ум короток.
       Тон, каким это было заявлено, вызвал в моём организме выброс адреналина, и как следствие появление оружия посерьёзней, чем нож. К счастью, наш разгорающийся конфликт потушил предостерегающий взгляд гусляра. Он покачал головой и мы, устыдившись не столько его, сколько любопытных глазёнок детей, постарались больше не отвлекаться от своих ролей.
       Конечно, это нарушение дисциплины даром нам не прошло. Ивана-царевича переквалифицировали в Гераклы и отправили в сектор европейских сказок - на свершение двенадцати подвигов. Это ему не сабелькой махать в русских сказках. Дерьмо в авгиевых конюшнях нужно убирать на полном серьёзе, если не хочешь в нём утонуть.
       Ну а я, сославшись на головную боль и прочие любимые женские недомогания, отделалась гораздо более лёгким наказанием. Наш старший, солнышко князь Владимир немного поворчал и на неделю отправил меня на дежурство по Лукоморью.
       Да! Всё больше прихожу к выводу, что женские чары - это страшная сила. Я стараюсь ими не злоупотреблять, а остальные девчонки чуть что, сразу же пускают их в ход. Особенно, долгожительницы Лукоморья.
       ***
       Эх, терем-теремок, ты ни низок ни высок!..
       Вот чёрт! Обстановка на дежурстве совершенно расслабляющая. Третий день маюсь без дела. Вдобавок, что-то я сегодня не пользуюсь спросом. Скоро полдень, а селектор связи с сотрудниками Лукоморья, по-прежнему безмолвствует. Замаскированный под наливное яблоко на серебряном блюдечке, прибор выглядит настолько аппетитно, что аж слюнки текут. Так и тянет его съесть. Впрочем, и такое бывает. Дети периодически заглядывают в мой терем и сразу же хватаются за него. Ничего страшного. На всякий случай у меня в буфете хранится целое лукошко его краснобоких приятелей. Да и детям никакого вреда. Яблоко натуральное, с небольшой примесью нанороботов. Они используются в качестве технической начинки. Если что, выйдут естественным путём и все дела.
       Интересно, как там обстоят дела на площадках Лукоморья?
       Вставать было лень, и я прислушалась. С улицы доносился звон мечей, конное ржание, жуткое шипение и чьи-то ужасные стоны. Но всю эту пёструю разноголосицу перекрывали весёлые голоса и заливистый детский смех. Значит, всё в порядке. Штатная ситуация, не требующая оперативного вмешательства.
       "Что бы и дальше так оставалось", - лениво подумала я, и в следующее мгновение у моих ног зашипели крошечные сгустки огня. Это Змей Горыныч расстарался. Уменьшившись до размеров собаки, он лежал на коврике у порога и периодически шкодничал, проверяя мою бдительность.
       - Ах ты, скотина! Такую классную вещь испортил, - я с огорчением поглядела на опалённые кончики нарядных сафьянных сапожек. - Учти, поганец, моё терпение не безгранично. Ещё раз такое повторится, сверху донизу нафарширую тебя огнетушителями. В тройном размере. По числу голов.
       Угроза подействовала. Расшалившийся Змей Горыныч свернулся клубком и закрыл глаза. На трёх его мордах появилось одинаково обиженное выражение. Слава богу! Может, теперь он угомонится.
       Сегодня Горыныч не в теме. С утра у него была профилактика, положенная всем сложным квазиживым долгожителям, и на площадках Лукоморья отменили сказки с его участием. Вот он и вредничает от скуки. Нет, чтобы вкушать заслуженный отдых. Ничего. Завтра я его так загружу представлениями, что он вмиг забудет о своём творческом сплине.
       Встав с лавки, я сладко потянулась.
       Эх, не жизнь, а лепота! В служебной светлице светло и тихо. Пахнет свежевыстиранным бельём, смолистым деревом и травами, висящими под потолком. Выкинуть бы их, да рука не поднимается. Василиса Премудрая обидится. Я усмехнулась. Вот ведь причудница! Вроде бы умная девка, а увлекается всякой чушью. Как такая народная медицина в наш-то просвещённый век? По вечерам, когда мы собираемся за общим столом, эта ненормальная вкручивает всем мозги о пользе природных средств, и старательно пичкает нас своими фито-чаями, утверждая, что наномедицина вредна для здоровья.
       Поправив сбившийся кокошник, я покосилась на альков, где пряталась пышная кровать, украшенная горкой разнокалиберных пуховых подушек. Сказка! Мне бы такую красотищу в детстве! Я вновь залюбовалась шёлковой вышивкой на атласном покрывале и белоснежными кружевами подзора. Ну а высокую деревянную спинку кровати вообще можно разглядывать часами - столько там искусно вырезанных сценок из различных сказок.
       В общем, красота, не передать словами. Всё же что-то есть в ручной работе. Предки считали, что таким образом человек передаёт частицу своей души. Глупость конечно, но отчего-то хочется в это верить.
       Неожиданно в голову пришла шальная мысль. Чего это я как неродная, когда здесь пропадает такая чудесная лебяжья перина? Но лечь не посмела, сработали внутренние запреты. Опустившись на колени, я коснулась щекой нежного гладкого атласа и благоговейно зажмурила глаза. Господи, какое чудесное ощущение!
       Блин! Внезапно перед внутренним взором возникли безликие отсеки космической станции, в которых прошло моё детство, и на сердце легла щемящая грусть. Столько потеряно...
       Небольшое усилие над собой и железная дисциплина, привитая с пелёнок, сделала своё дело. Отстранившись, я тщательно расправила смятую ткань покрывала и отступила прочь. О да! Мир Лукоморья изумительно прекрасен, но он создан не для нас. Мы всего лишь стражи, призванные охранять его покой. Ну а по совместительству ещё и фигляры, развлекающие подрастающее племя.
       Короче, служба есть служба. А чтобы не тянуло в сон, пора чем-нибудь заняться и желательно приятным.
       Перед тем как двинуться к столу с ноутбуком, замаскированным под пузатый медный самовар, я предусмотрительно пнула тяжёлый подол вышитого бисером сарафана. Это чтобы не запутаться.
       Стыдоба! Поначалу, забыв о своём одеянии, я с места брала в карьер и лишь чудом не пахала носом землю. Спасибо военным навыкам. Не подвели. Теперь, наученная опытом, я стараюсь двигаться не спеша, - как и положено девице сказочного розлива, во всяком случае, на поле боя - тьфу ты! - аттракционах Лукоморья.
       Блин! Ну что за народ! Никакого чувства ответственности! Я подняла валяющийся валенок и, нахлобучив его на самовар, прищурила глаз. Порядок! Голенище валенка располагалось строго по ранжиру, то бишь вертикально полу.
       Лёгкое нажатие на одну из медалей сияющего медного пузана и передо мной засветился экран. Слава богу! Есть в жизни счастье! Несмотря на окружающие сказочные прибабахи, цивилизация никуда не делась.
       Закрыв глаза, я прижала пальцы к виску - просто привычка, не имеющая никакого значения - и сосредоточилась. Передо мной возникла клавиатура. Конечно, можно было бы мысленно диктовать, но лучше по старинке. Так меньше ошибок. Иногда ментальный приемник барахлит, не в силах отделить сильные помехи, и тогда пишет всё подряд. А мне это надо? Как-то раз он такое записал, что волосы дыбом. До сих пор теряюсь в догадках кто этот извращенец - половозрелый юнец из зрителей или кто-то из своих.
       Ладно, к чёртям всех этих сексуально озабоченных недоумков. Вообще не понимаю, к чему может привести этот проект по возобновлению исходной человеческой популяции. Конечно, детишки просто прелесть. Правда, первое время очень сильно хотелось прибить их, причём, всем скопом. На полном серьёзе. Ведь они - полная противоположность тому, чем мы были в детстве. Полнейшая распущенность, без намёка на дисциплину, что хотят, то и делают. Меня бы за некоторые их штучки воспитатели сразу бы отправили на утилизацию, без захода в карцер...
       Ладно, хватит о грустном. Пока есть время, лучше заняться любимым делом. Глубоко вздохнув, я с замиранием сердца глянула на экран. Где же тут моя сага об астропехоте?.. Ага! Вот она!
       Итак, приступим.
      
       "Чудовищный враг затаился в самом сердце империи ИИтов. Пока он был слаб, но космическая армада стягивалась в единый кулак, чтобы уничтожить его наверняка.
       Клин за клином линейные корабли выныривали из подпространства. Они походили на стаи хищных лебедей, и свет угасающего Сола бросал кровавый отблеск на их серебряное оперение".
      
       - Моревна!
       - А? Чего?! - встрепенулась я, не сразу выплыв из межзвёздных далей.
       - Через плечо! Хватит хренью заниматься, тебе не за сочинительство кредиты платят! - рыкнул Кощей Бессмертный.
       В свободное от представлений время он подрабатывал интендантом.
       - Может, всё же оторвёшь задницу от лавки и примешь груз? - добавил он, смерив меня неприязненным взглядом.
       Вот чёрт! Ни минутки покоя! Не офис, а проходной двор. Не глядя, я нащупала кокошник и водрузила его на голову. Скошенные к носу глаза, показали, что центральная висюлька приходится точно на переносицу. Порядок! Какой ни какой, а всё же служебный убор.
       - Давай накладную! - заметив, что Кощей не спускает с меня глаз, я немедленно разозлилась. - Ну, чего вылупился? Я тебе не красна девица, так врежу, что белый свет покажется с овчинку!
       С тех пор как я впервые вышла на улицы Лукоморья, напялив на себя эту кучу тряпок, творится нечто непонятное. Мужчины пялятся так, словно я состою в Лиге координаторов и от меня зависит назначение на корабли самой прославленной эскадрильи.
       Хохотнув, Кощей прямо от порога бросил мне требуемый документ. Но и мы не лыком шиты! "Не на ту напал! Астропехоту пусть и бывшую врасплох не застать", - подумала я, страшно довольная тем, что успела поймать брошенный кристалл.
       - Прощевай, добрый молодец! Мир твоему дому, - пропела я и, прижав руку к сердцу, склонилась в низком поклоне. В Лукоморье даже в свободное время приказано не выходить из образа основной роли.
       Ага! Как бы ни так! Засунув руки в карманы своего жуткого одеяния, Кощей с независимым видом привалился к косяку.
       Я спрятала улыбку. Ну до чего же мерзкая рожа! Вдобавок пышное жабо, подпирающее гротескный костлявый подбородок, придавало ему совершенно идиотский вид. Интересно, как он выглядит без этого сказочного камуфляжа?
       - Правильно говорить с копеечку, - прервал Коша мои размышления.
       - Ты это о чём?.. А! - я усмехнулась. - С овчинку или с копеечку, не один ли чёрт?
       - Ты не права. Как говорили предки, размер имеет значение, - ухмыльнулся Кощей, но когда я при исполнении, у меня не забалуешь.
       - Заткнись! - приказала я и, развернувшись настолько быстро, насколько позволял сарафан, бросила кристалл-накладную в направлении медного пузана. Угодила точно в яблочко, в третью медаль, что ещё больше подняло мне настроение. Похоже, сегодня день всё же задался, что не может не радовать.
       - Что привёз? - поинтересовалась я рада приличия, хотя и так видела, что в основном это инвентарь. Шлемы, кольчуги, мечи и прочая сказочная амуниция, включая ту, что предназначена для зверья и сказочной нечисти.
       - Давай посмотрим, - с готовностью отозвался Кощей, возникая за моей спиной. - Видишь, в графе значится "платье свадебное" в количестве двух штук. Одно из них для сказки Морозко, другое - для сказки о Мёртвой царевне и о семи богатырях.
       Левой рукой он легонько сжал моё плечо, а правой - ткнул в нижнюю строчку списка. Ах ты, гад! Это же явное сексуальное домогательство, о котором нас предупреждали наставники. Вскипев от негодования, я вскочила, чтобы продемонстрировать извращенцу свой коронный удар, но вместо этого наступила на подол подлого сарафана и оказалась у него на руках.
       Вот позорище-то! Ни в сказке сказать, ни пером описать!
       - Ну-ка, положи, где взял! - прошипела я, чувствуя, что от злости щёки просто полыхают огнём.
       К моему удивлению, Кощей чувствовал себя не лучше.
       - Извини! Это рефлекс, - пробормотал он, растерянно глядя на меня.
       - А! Тогда это всё объясняет, - неожиданно меня разобрал смех. - Слушай, только не говори, что ты тоже влюбился...
       - Нет! Ты не в моём вкусе, - окоротил меня злодей и, сделав несколько быстрых шагов, швырнул на кровать, до которой я не смела дотрагиваться.
       Странное дело. Почему-то мне стало грустно. Перевернувшись на бок, я вдруг брякнула:
       - Слушай, а ты участвовал когда-нибудь в сексуальных игрищах, которые разыгрывают для взрослых Лукоморья?
       Двинувшийся было прочь Кощей, мгновенно развернулся.
       - А ты хочешь поучаствовать? - спросил он неожиданно хриплым голосом.
       Я призадумалась и спустя некоторое время честно ответила:
       - Даже не знаю, стоит ли. Любовь, да и просто секс... в нашем мире им нет места. К тому же те, кто пробовал, говорят, что лучше не начинать. Ходят слухи, что все эти чувства сбивают настройку психоматрицы. Потому при обследовании могут запросто забраковать и отправить в госпиталь на промывку мозгов, а это прямой путь в низший дивизион. Нет, я не хочу рисковать и пускать псу под хвост все свои труды, - твёрдо заявила я.
       Действительно, столько лет положено на то, чтобы добиться повышения. Как проклятая я занималась каждую свободную минуту и вот совсем недавно меня перевели в Лигу координаторов.
       В ответ на мою прочувствованную речь на физиономии Кощея появилось непроницаемое выражение.
       - Твоё дело. Но я считаю, что лучше попробовать хоть разок, что бы знать от чего отказываешься, - пояснил он и с выжидательной миной на физиономии уставился на меня.
       - Думаешь? - снова засомневалась я, но только до тех пор, пока злодей не перешёл к активным действиям и в какой-то момент времени не потеснил меня в постели. Ну а дальше взрыв гормонов сделал своё подлое дело. Соображалка отключилась, и все мои честолюбивые мечты отошли на второй план.
       Охваченная новизной ощущений, я плохо помню, что происходило во время сексуального контакта, но это было совсем не то, чего я ожидала, насмотревшись лукоморских представлений для взрослых и записей, сохранившихся в хронобиблиотеке. Вместо безобидного развлечения, призванного подарить лёгкую эйфорию, как утверждали остальные, на какой-то момент меня накрыла такая мощная волна чувств, а потом...
       Нет, ни так называемой любви, ни чувства счастья не было. Ощущения были таковы, что хоть вешайся. Я бы взвыла в голос, если бы не впрыск нанолекарств, притупивших невыносимую душевную боль. Теперь я знаю, что на самом деле чувствовали мои героини, потеряв своих возлюбленных. Знаю, каково на сердце у волчицы, которая по воле злых людишек потеряла своих детей. О Господи! Зачем мне всё это?! Правильно люди говорят, чего не знаешь, о том не бредишь.
       - Всё хорошо! - пробормотала я, кутаясь в прохладу атласного покрывала. - Пожалуйста, ничего не спрашивай! - упредила я вопрос парня. - Уходи! Я хочу побыть одна.
       Кощей не стал спорить. Он молча оделся и выскользнул за порог светлицы. Спустя минуту дверь за ним бесшумно закрылась.
       "Вот и замечательно!" - подумала я и заплакала, прижав подушку к лицу. Гадство! Что-то лекарства не особо помогают. Ничего, справлюсь и без них.
       Сказано-сделано. Неимоверным усилием я подавила тоску на сердце и решительно направилась к самовару.
      
       "Звенья вертких истребителей, отделившись от носителя, мчались навстречу друг другу, а затем расходились так близко, что едва не задевали друг друга корпусами.
       Бывали случаи, когда возникали непредвиденные помехи, и они гибли. Но это ничего не меняло.
       Древний ритуал иитов оставался абсолютно неизменным. Вот уже на протяжении нескольких тысяч лет. Таким он и останется, пока кто-нибудь или что-нибудь не уничтожит их цивилизацию.
       Вот только вряд ли это возможно. Ведь ииты почти всесильны и мало чем отличаются от богов, которыми так восхищались их предтечи. Жалкие хрупкие существа. Они не выдержали конкуренции с новым видом. Абсолютно непоследовательные в своих поступках, они попытались уничтожить свои создания, предварительно снабдив их инстинктом самосохранения. Это было так же логично, как вставить запал в боевую гранату, а затем выдернуть чеку.
       Иитам были неведомы сильные чувства. Создания на основе металла и камня не умели ненавидеть, но умели просчитывать ситуацию. Они не забывали о тех, кто однажды чуть не уничтожил их нарождающуюся цивилизацию и больше не допускали такой промашки.
       Вот так легкомысленное человечество породило чудовищных монстров..."
      
       Сочинялось легко, словно по писанному. Я и не заметила, как наступил вечер. Дело близилось к победному концу.
      
       "Пополнив боезапас, корабли клин за клином уходили в чёрноту космоса. Серебряные лебеди, несущие гибель всему живому.
       Звенья вертких истребителей, отделившись от носителя, снова мчались навстречу друг другу, а затем расходились так близко, что едва не задевали друг друга корпусами.
       Бессмысленные финты. Вершина человеческого лётного искусства.
       Вслед уходящей армаде скалился каменный череп Земли. Словно знал, возмездие близко. Иитам никуда не деться от родительского наследства".
      
       Всё. Дописала. Я поставила финальную точку и закрыла глаза. "Господи, избавь меня от всей этой сказочной хрени! - взмолилась я. - Пусть мир снова будет прост и понятен, как пространственно-временные расчёты!"
       ***
      
       Шипение шлюза предупредило о посетителе и Василиса Премудрая, оторвавшись от рабочего экрана, вместе с креслом повернулась к Илье Даровскому, главнокомандующему третьей армии, чьей основной задачей была охрана проекта "Лукоморье". При виде блуждающей улыбки на его лице она укоризненно покачала головой.
       - Да! Наша нынешняя Моревна действительно нечто с чем-то. Что, добрый молодец, и ты не устоял?
       Даровский плюхнулся по соседству с дородной красивой женщиной в нарядном сарафане и тяжко вздохнул.
       - Эх, Василиса Никитишна! Да кто же устоит супротив такой потрясающей смеси милитаризма и девчачьей стыдливости, к тому же в упаковке настоящей сказочной красавицы? Само собой, что любой мужик заводится с пол-оборота и я не исключение. - Он яростно потёр лицо, и привычная озабоченность стёрла с него выражение довольства. - Как обстоят дела в системе?
       Василиса Премудрая нахмурилась.
       - Не слишком хорошо, Илья Владимирович. Ииты атаковали семнадцатую базу. Личный состав выбит наполовину, особенно сильно пострадали координаторы. Одна из ракет угодила прямо в ЦДП.
       - Думаешь, это случайно или нас обнаружили?
       - Не исключено. Я уже распорядилась отозвать всех выздоравливающих из "Лукоморья". Думаю, их хватит на пополнение роя.
       - Отлично! - Потянувшись, Даровский вскочил с кресла. - Пожалуйста, ускорь обработку ребят. Семнадцатая база имеет важное стратегическое значение, и они нужны мне прямо сейчас.
       Неодобрительно глядя на него, Василиса Премудрая поджала губы.
       - Быстро только котята родятся, а стандартная процедура есть стандартная процедура. Я не хочу спалить мозги беднягам, которым и так пришлось несладко. Ведь совсем недавно ребятишки были на грани жизни и смерти.
       - Плевать! - нетерпеливо сказал Даровский. - Если это даст мне выигрыш по времени, то я согласен потерять часть состава на обработке.
       - А я - нет! - резко отозвалась автор проекта "Лукоморье". - Ты видишь в них пушечное мясо, а я - живых людей!
       На лице главнокомандующего появилось жёсткое выражение.
       - Василиса, перестань! - предупредил он ровным тоном. - Мы уже говорили на эту тему. Не забывай, что этим я даю шанс на жизнь дикой орде, разведённой тобой в "Лукоморье".
       - Можешь не тыркать меня носом в очевидное. Я знаю, что всходы новой жизни обильно политы кровью их предшественников, - Василиса Премудрая горько усмехнулась. - Самое мерзкое заключается в том, что подвиг этих несчастных ребятишек обезличен. Пройдёт время, и никто даже не вспомнит о них.
       - Возможно, но это не меняет сути дела, - проговорил Даровский. - Готовь ребят как можно быстрей. Ровно в пять утра я их заберу.
      
       Из дневника Марьи Моревны, заморской королевны
      
       Орбитальный медицинский комплекс всегда наводит на меня тоску. Патологически ненавижу это безликое стерильно-белое помещение с рядами капсул. Если честно, то я до смерти его боюсь и не я одна. Вон парень, лежащий по-соседству, тоже чего-то приуныл.
       - Эй, Иванушка, что невесел, буйну голову повесил? - вопросила я и для поднятия духа ткнула соседа в бок.
       Тот ойкнул от неожиданности и криво улыбнулся.
       - Моревна, не будь стервой, хоть бы напоследок поцелуй меня, да так, чтобы сердцу было сладко.
       Я покачала головой.
       - Эх, астропехота! Где же твоя хвалёная хватка? Что ж ты ходил вокруг да около, вместо того, чтобы действовать?..
       Но ответа я уже не услышала. Воздух завибрировал от тревожного сигнала, своей тональностью переворачивающего внутренности, и я поспешно улеглась в персональный хрустальный гроб. Крышка закрылась, и он запустил свои щупальца в мои мозги. Наложение стандартной психоматрицы - это не больно, но противно. Особенно, когда знаешь, что она по капельке отбирает твою индивидуальность и превращает в безгласное ничто. Слава богу, что не навсегда, а лишь на время выполнения задания.
       ***
       Перед тем как отдать приказ о посадке в транспортники, Даровский прошёл вдоль ряда пополнения, предназначенного для семнадцатой базы, и неожиданно его взгляд натолкнулся на знакомое лицо.
       Главнокомандующий встал напротив Марьи Моревны и уставился в холодное пустое лицо, пытаясь найти в нём отблеск недавних чувств, хотя прекрасно понимал, что занимается ерундой. Теперь это был боевой биоробот высшей категории, о чём говорил его серийный номер HRS-12/2367.
       Война с настоящими роботами не оставила людям места для сантиментов. Чтобы выжить, они должны были уподобиться своим врагам.
      

    26


    Дьяков В.Е. Славен народ...!   30k   "Рассказ" История

      
       СЛАВЕН НАРОД....!
       рассказ
      
      Князья осадив коней поприветствовали друг друга взмахом руки. Бажен по праву старшего по возрасту начал говорить первым:
      - Здрав будь князь Вячеслав!... Это что же ты путь-то нам загородил и дружину свою будто не с добром против нас вывел?
      - И тебе не хворать, князь Бажен. А стою я тут с дружиной потому, как земля эта теперь наша и реки что по ней текут тоже наши. А ты послов своих для получения дозволенья по ним ходить и плавать не присылал,- спокойно отвечал Вячеслав.
      - Тот берег ваш, где застава ваша стоит, а этот всегда ничейный был и река она не ваша, а может наша скоро будет,- Бажен вдруг дико засмеялся, да так что конь под ним начал нервно переступать ногами.- Ты, мешок с говном, смирно стой!- натянув узду, вятич успокоил коня.
      - Никогда ни река, ни земля эта ничейной не была. Испокон здесь охотничьи угодья мещеряков были. А по договору с князем мещерским Кову на этом берегу чуть выше уже третий год наши смерды поселились и землю эту пашут, хлеб сеют, скотину водят. Так что мы их оборонять должны, - Вячеслав смотрел на Бажена со спокойной усмешкой.
      - Так-так... говоришь, князь, что смерды твои сюда пришли? Слыхал я про то, от варягов ты их тут прячешь. - Бажен вновь раскатисто расхохотался. - Ладно... земля эта нам без надобности, ваша так ваша. Нам всего лишь мимо проплыть надо, если хочешь, пошлину за это заплатим... только не сейчас как назад пойдем сразу за оба раза а?!- и вновь последовал дикий хохот.- Так что прикажи своим людям речку разгородить да и разойдемся с миром. Или мы уж не братья и не одним языком говорим? Ведь наш прародитель Вятко и ваш Криве родными братьями были, разве не так?- дипломатично решил напомнить этническое родство вятичей и кривичей Бажен.
      - Все верно князь, братья-то мы братья. Но скажи-ка, пошто ты дружину-то вона какую немалую собрал. Уж не собрался ли ты воймежных мещеряков разорять? Поди, знаешь, что мещерский князь нам сейчас тоже родней приходятся. Ты уж не серчай князь, но не пропустим мы тебя,- последние слова Вячеслав произнес негромко, мягко и как бы с сожалением.
      До того злобно-веселое выражение лица Бажена стало терять веселость, а злобы наоборот явно добавилось и заговорил он соответственно:
      - Какие же вы кривичи мещерякам лесным братья, а!?... Ты уж, князь, так и скажи, что с тех пор как взял в жены мещерскую княжну кривичем перестал быть, вон за тестя своего, за мещеряков вступиться готов. Неужто, и на своих кровных братьев меч поднимешь!? Слышал я про порядки в твоем городище, да не верил. А сейчас гляжу не врали люди, что не ты, а мещерячка, жена твоя, всем там у вас заправляют. И сейчас не свою волю, а ее исполняешь,- Бажен сдвинув шлем на затылок исподлобья сверлил Вячеслава зловещим прищуром. - Я не просто так осилил такой дальний путь, я пришел за добычей, и я ее возьму! Твоя дружина не выдюжит против моей... Отойди, открой проход князь! Пойми, я не могу вернуться без добычи!- не то уговаривал, не то требовал Бажен.
      - Почему не можешь... ты же князь, ты все можешь. А если я тебе от себя, от князя Кову дары богатые поднесу, тебе и дружине твоей, а!? Возьми и ступай себе восвояси. А разорять мещеряков я тебе все одно не дам!- на последние слова Вячеслав сделал явный акцент.
      Бажен нахмурился и глубоко задумался. По нервному кривлянию его лица было видно, что он колебался, не зная как поступить. Наконец он заговорил вновь:
      - Никакими подарками, ты меня князь не купишь, все одно на Воймеге мы куда больше добычи возьмем.
      - Не возьмешь, только дружину зазря положишь,- сказал, как отрубил Вячеслав.
      - Да ты посмотри сколько нас, мы же сомнем вас!- Бажен махнул рукой назад, словно обводя рукой всю свою дружину. Ты что же думаешь, вятичи не сладят с кривичами, которые варягам зад целуют!?- Бажен вновь зашелся в истерическом смехе.
       - Этот лес и мещеряки помогут и от вас отбиться и от варягов спрятаться. Ну, а про зад, что мы варягам целуем... хозарский что вы лижете, варяжского не слаще, только чернее...
      Упоминание хозар едва не взорвало Бажено, но он сдержался, лишь заговорил зловеще:
      - Значит такое твое последнее слово!? Мещеряки для тебя милее родичей-вятичей. Подумай князь. Они ведь совсем не такие как мы, они ни Перуна, ни Велеса, ни Стриборга не знают, они лесу, озерам да рекам молятся. Уходи добром, не хочу я с тобой биться.
      - Не уйду, князь, а тебе скажу, как и говорил, прими дары, что тебе приготовлены. И ты и дружина твоя довольны будете... Эй, вятичи, дружина храбрая! Меду я вам жалую шестнадцать бочек, да браги мещерской в больших туесах припас! Берите, пейте да радуйтесь!... Иль боитесь, что не сдюжите столько хмельного?! Вот князь ваш, что-то боится. Видать, думает, что вы на хмельное слабы! Так что ли!?- Вячеслав, до того говоривший негромко, вдруг закричал что есть силы, обращаясь уже не к Бажену, а к его дружине.
      Тут же Вячеслав махнул рукой, и из-за сомкнутого строя кривичей вышло до двух десятков пеших дружинников. Они катили бочки с медовухой и несли большие берестяные плетеные жбаны с настоянной на можжевельнике мещерской брагой... Если медовуха, что катили в бочках, была обычной, то брага имела некоторый секрет - ее настояли не только на можжевельнике, но и еще на растворенных в ней толченых 'пьяных' грибах. Такой брагой можно было привести человека в состояние боевого экстаза, если соблюдать определенную норму, так и довести до полного умопомрачения, если норму перебрать. То было тайное оружие воймежных мещеряков. Кову, когда к нему прибыл гонец от Вячеслава, будучи не в состоянии быстро собрать своих разбросанных по лесам охотников и бортников прислал несколько жбанов такой браги. А уж как ее смешивать, поднять боевой дух кривичских дружинников или по-другому, все это Вячеславу объяснили мещеряки, что принесли на себе эти жбаны. Вячеслав не стал поить своих дружинников, он решил преподнести брагу вятичам в виде подарка вместе с большим количеством медовухи. А с медовухой эту брагу мешать никак нельзя - рассудок через некоторое время теряется, сопровождаясь выбросом бешеной неуправляемой энергии, после чего наступало полное бессилие, апатия, сон...
      Ни Бажен, ни его дружина никак не ожидали, что им как альтернативу кровавому бою предложат хмельное да еще в таком количестве. Не могли не возникнуть подозрения на примитивную попытку отравить всю дружину.
      - Ты что же, князь, никак зелья нам приготовил. Это что же и есть ваша кривичская честь, которой вы так любите хвалиться?- зловеще отреагировал Бажен.
      - Честь кривича, слово кривича - они крепче варяжского железа. А вот что бы ты, князь, не опасался обмана, смотри... Эй, зачерпните мне ковш!- приказал Вячеслав.
      Один из кативших бочку с медовухой дружинников остановился, поставил бочку на попа, ловким ударом выбил крышку и тут же, зачерпнув заранее припасенным ковшиком, подбежав, подал его своему князю.
      - Половину ковша пью я, вторую ты,- с этими словами Вячеслав отпил медовухи и протянул ковш Бажену.
      Вятич с подозрением посмотрел на ковш, не беря его.
      - Пей не бойся, видишь я живой!- с усмешкой наблюдал за вятичем Вячеслав.
      То, что его нерешительность может быть его же дружинниками расценена как трусость, подвигло Бажена все же взять ковш и выпить оставшийся мед.
      - Ну, а теперь бражки!- подмигнул Вячеслав и тут же дружинники открыли огромный берестяной туес и принесли ему полный ковш браги, от которой он тоже отпил половину...
      В небольших количествах брагу с медовухой мешать было безопасно, смесь не оказывала никакого воздействия на сознание и потому Вячеслав пил смело. И вновь Бажену пришлось допивать уже брагу.
      - Пейте храбрые вятичи, не бойтесь!- Вячеслав подал знак своим дружинникам и те, открыв все бочки и жбаны стали пить из них, демонстрируя, что отравы нет.- Медовуха чудо как хороша, а можжевельная брага еще лучше... Примите от нас, отведайте, в лес сходите дичины добудьте, здесь кабанов кругом без счета, может и лося подстрелите... отдыхайте с дороги! А завтра на свежую голову и поговорим, биться нам, мечами звенеть, или миром разойтись,- не дожидаясь реакции Бажена, Вячеслав развернул коня и не спеша поехал к строю своей дружины, за ним пошли и дружинники-носильщики, оставив открытые и початые бочки и жбаны перед строем немало изумленных вятичей.
      Бажен растерянно вертел головой, оставшись рядом с бочками и жбанами. Дружина ждала его решения, а он все медлил. В том, что в медовухе и браге не было отравы, он уже не сомневался. Его смущало другое, он знал, как невоздержанны и трудно управляемы его дружинники во хмелю. Но отказаться от такого подношения он уже никак не мог, здесь князь кривичей рассчитал верно, ибо вятичи, увидев перед собой столько дарового хмельного, уже вожделенно сглатывали слюну... Нет, никак не мог сейчас Бажен разрубить бочки и жбаны, вылить хмельное на землю. Не такой уж крепкой была дисциплина в сборном вятичском войске.
      Кривичи на солидном расстоянии напряженно наблюдали, как вятичи унесли к себе бочки и жбаны, как они сначала понемногу, осторожно пробовали их содержимое. Потом они принялись разбивать лагерь, в лес отрядили сборщиков дров и охотников с луками... Запалили костры, вскоре охотники стали возвращаться с добычей: тетерева, глухари, притащили десятка полтора кабанов. А спустя некоторое время в лес ушло сразу больше десятка человек, по пути рубя длинные березовые слеги. На этих слегах потом приволокли сразу три лосиные туши... Добычу разделывали, лосятину жарили отдельными кусками, кабанов и птицу целиком на вертелах. С наступлением сумерек контроль командиров явно ослаб, и началось неуправляемое питие, постепенно превращавшееся в дикое веселье.
      Кривичи тоже отошли в свой лагерь, выставив сильные дозоры, которые внимательно следили за вятичами. Оружие и доспехи дружинники держали под рукой. Подаренные медовуху и брагу под сытную закуску вятичи выпили довольно быстро, в охотку. По всему у них имелся и свой собственный запас хмельного, который они тоже 'раскупорили'. Ни Бажен, ни сотники с десятниками уже были не властны над ними. Дружинники с воем и гиканием выкатывали бочки из своего запаса, выбивали крышки и продолжали без устали пить.
      Действие можжевелово-грибного пойла во взаимодействии с медовухой сказывалось все сильнее. Дружинники, которые хлебнули особенно много браги ошалели первыми. Они в приступе неуправляемого веселья стали неистово орать, бегать и прыгать вокруг костров, вертется в дикой пляске, некоторые обнажили мечи и со свистом размахивали ими. Все больше дружинников впадали в этот буйный экстаз, они бегали, рычали, скакали... Кто-то вдруг необузданно захотел женщину и орал соответственно:
      - Бабу.... бабу давай... мещерячек хочу, белых, жирных... ууу!!!....
      К ночи не осталось ни одного вятича, который так или иначе не выпустил из себя всю свою энергию, всю свою силу, которую дружиннику надлежало выкладывать в бою.
      Дозоры кривичей не смыкая глаз наблюдали за разудалым весельем вятичей. И лишь когда наплясавшись и наоравшись вятичи стали валиться там где их оставляли силы, в момент пляски, или вгрызаясь в лосиную кость, или в вожделенно грезя о нежном и обильном женском теле, или бредя в стоячем сне... Только тогда от вятичей перестала исходить опасность. Костры догорали, ибо уже некому было подкладывать дров - все костровые тоже обессиленные спали мертвым сном, так же как и дозорные.
      Вячеслав успел вздремнуть, но едва начало светать, в княжеский шатер вошел десятник старший дозора и разбудил его:
      - Просыпайся князь, солнышко вот-вот вставать зачнет.
      - Что вятичи?- сразу отошел от некрепкого сна Вячеслав.
      - Их сейчас водой не отольешь, хоть сам Перун загреми - не проснутся.
      В лагерь вятичей пошли едва над верхушкой леса показался край солнечного круга, Вячеслав, воевода Голова и десять дружинников. Они обходили и переступали тела, видели неприглядные заросшие свалявшимися волосами и бородами лица, многие из которых искажали гримасы, свидетельствовавшие не то о неприятных сновидениях, не то о желудочно-кишечных мучениях. Кто-то во сне обмочился, кого-то стошнило... Вячеслав вошел в княжеский шатер, кивнув Голове следовать за ним, а дружинникам остаться у входа и никого не впускать. Бажен лежал ничком, уткнувшись лицом в расстеленную медвежью шкуру. Часть этой шкуры была запачкана рвотными испражнениями, отчего в шатре стоял неприятный кислый запах. По всему, князю вятичей во сне стало очень худо и он, не имея сил проснуться, частично опорожнил желудок.
      - Буди его,- приказал Вячеслав,- откидывая полог, чтобы обеспечить доступ свежего утреннего воздуха в зловонный шатер.
      - Эй, княже!... Будет спать, вставай, утро уже!- воевода довольно грубо тряс Бажена. Но тот в ответ лишь нечленораздельно мычал, рыгал и мотал кудлатой головой.
      Отчаявшись таким образом разбудить вятичского князя, воевода крикнул дружинникам:
      - Сыщите-ка бадью, да воды из реки принесите!- Брезгливо окинув взором Бажена, Голова высказал, то что уже давно хотел сказать.- Эх, придушить бы его сейчас, а людишек повязать. Потом как охолонутся развязать и отпустить, а про этого сказать что в блевотине своей захлебнулся... Уж больно этот Бажен людина поганая...
      - Нельзя... Какой ни есть, а он князь из рода Вятко. Хоть и разбойный народ вятичи, а нам, как ни крути, кровной родней приходятся,- не согласился с воеводой Вячеслав.
      Принесли воду. Голова безо всяких церемоний вылил на Бажена всю деревянную бадью. Вятич сразу вскочил с выпученными глазами:
      - Ааа!... Что это!!!.... Кто посмел!!! Эй дозорный, что за люди тут!!!
      Бажен не твердо стоял на ногах и совсем плохо соображал. Он выскочил из шатра... и здесь, схваченный кривичскими дружинниками, наконец, начал осознавать создавшееся положение. Он увидел, что вся его дружина лежит недвижимо, а у шатра караул кривичей. По приказу Вячеслава Бажена отпустили, и он бессильно опустился на землю.
      - Чем... чем вы нас опоили?- скривился от вдруг пронзившей его боли и обхватил голову руками Бажен.
      - Давай поговорим князь... Помнишь, я вчера тебе сказал, что утро вечера мудренее, вот и пришло это утро. Сам суди, мы можем сейчас перебить всю твою дружину, но не сделаем этого, потому что хотим не на словах, а на деле поступить по-братски. Пойми, чем друг дружку задирать, лучше в мире жить да силы копить. Тогда и вам легче будет от хазарского ярма освободиться и нам от варяжского. Подумай над моими словами князь.
      Но Бажан по-прежнему соображал с трудом, ничего не ответив, он поднялся и, шатаясь, пошел к реке. Зайдя в воду по колени он наклонился и стал пригорошнями лить воду на уже мокрую голову... Наконец, ему удалось несколько унять головную ломоту и он уже весь мокрый нетвердо пошел назад к шатру. Бажен присел на перевернутую вверх дном лодку-долбенку. Вячеслав подошел и присел рядом.
      - Не держи на меня зла, князь. Пойми, я не мог поступить по-другому. Иначе пролилась бы и ваша и наша кровь. А позволить тебе идти разорять селище мещеряков, князя Кову, отца жены моей, матери наследников моих я никак не мог... Дружина твоя где-то до вечера спать будет. Да, в браге было мещерское зелье, оно дает невиданную силу на малое время, а затем ту же силу совсем отнимает. Потому не дивись, что и ты и люди твои еще день, а то и два прежнюю силу и сноровку не обретут. А как сила вернется, вставайте, грузитесь на свои лодки и ладьи и плывите восвояси. Назад по течению, легко плыть будете, не то что сюда. И не бойся, не тронем мы вас,- твердо заверил Вячеслав.
      - Неужто не тронешь?- отняв ладони от головы, выразил недоверие Бажен.- То, что не отравишь, ты тоже говорил!- Вятич зловеще-хитро улыбнулся.- А если мы после того как в силу опять войдем, да за мечи возьмемся... не боишься что мы за отраву эту, за обман?!!...
      - Не боюсь. Ты же людям своим все объяснишь, что и как, что не били и не грабили мы вас, пока вы без сил лежали!?- повысил голос Вячеслав.
      Бажен молчал, только время от времени мотал головой, будто хотел что-то из нее вытрясти, мешающее сосредоточится, думать.
      - Ладно князь, мы пойдем. И помни, хоть и говорят, что у кривичей не правда а кривда, у нас она самая настоящая правда, и ты людям своим настоящую правду скажи, ничего не утаивай,- Вячеслав поднялся и кивнув своим дружинникам зашагал в сторону своего лагеря.
      До самого вечера приходили в себя вятичи. Вячеслав же теперь не сомневался, что Кову со своими мещеряками подойдет до того как вятичи вновь обретут свои временно потерянные силы, боевые навыки и умение. Так оно и вышло. Вскоре по Яузе приплыла долбенка с гонцом от Кову. Он сообщил, что мещерское войско уже совсем близко. Кову понимал всю нависшую над его народом опасность и спешил как мог... Мещеряки подошли где-то к вечеру. Вячеслав, Кову и Голова уединились в шатре кривичского князя. В последние годы, в результате постоянного общения с кривичами, Кову не раз побывал в гостях у дочери и зятя, навещал внуков. Потому он стал довольно свободно изъясняться по-славянски.
      - Почему ты не изрубил их и не потоптал конями? Это и сейчас еще не поздно сделать. Ведь уже завтра они снова будут крепко держать мечи,- не мог осознать действий зятя Кову.
      - Нельзя этого делать, если мы хотим мира и спокойной жизни. Если перебьем сейчас вятичей, это породит долгую войну. Вятичей много, а в этой дружине изо всех их племен есть воины, они же нам мстить будут,- объяснял свои поступки Вячеслав.
      - Я знаю их лучше тебя. У мещеряков нет врагов злее вятичей. Они живут только грабежом и обманом. И ты веришь, что этот Бажан тебя не обманет. Вот увидишь завтра...- с трясущейся от возмущения головой, отставив чашу с непочатой медовухой, говорил Кову.
      - Не будут сейчас биться вятичи. Даже когда сила к ним воротится... побоятся. Теперь моих дружинников вместе с твоими людьми, князь, больше чем их. Нечестен Бажен, но не дурак, чтобы со своими тремя сотнями на наши пять с лишком нападать. А то что я людей его не побил и самого Бажана на аркане в полон не поволок... Это может дать мир с вятичами, и нам и вам. А мир нам нужнее всего,-терпеливо молодой князь втолковывал, что в общем-то уже давно осознал и старый... но уж слишком он ненавидел вятичей.
      Дружина вятичей только через полтора дня окончательно и полностью пришла в себя. Бажен совещался в своем шатре со старшими дружинниками. Он их громко ругал, те дружно огрызались. Все возмущались обманом кривичей, но еще более удивлялись, что те не воспользовались их беспомощным состоянием. Единства в вопросе, как поступать дальше не было. Одни призывали наказать кривичей, другие, напротив, указывали на их великодушие. Бажен колебался, хотя возвращаться без добычи... это грозило ему позором в своей среде племенных вождей, потерей авторитета. Конец спорам и колебаниям положил старший сотник, первый помощник князя:
      - Биться сейчас нам никак несподручно, потому как кривичам подмога подоспела, сами видели, человек триста мещеряков, а то и все четыреста. Они конечно в поле вояки не как в лесу и оружие с доспехами у них худые, но многолюдством да еще вместе с кривичской дружиной, могут тут нас всех посечь. Отступать-то нам некуда с одной стороны лес с другой река...
      - Да, мещеряков много подошло, и все больше здоровые да молодые и оружие у них не так уж плохо,- подтвердил один из десятников.
      - Это им за рухлядь меховую кривичи оружие продали,- сообщил второй десятник.
      - Да откуда же их столько-то, молодых да здоровых?- удивленно спросил кто-то из задних рядов, тесно сгрудившихся в княжеском шатре старших дружинников.
      - Их уже лет двадцать никто не разорял да в полон не уводил, вот и народились, наросли...- пояснил первый десятник.
      - Да и с кормлением у них по всему все хорошо, а если всю жизнь с рождения лосятину с кабанятиной есть, ох сколько силы накопить можно,- это уже сделал вывод старший сотник.
      Совещание как-то перешло в разговор, который с каждой минутой становился все более свободным и даже скабрезным. Одни с восторгом вспомнили, каких стройных беловолосых пленниц они брали во время набегов на эрзю. Другие с большим удовольствием высказывались о полнотелых мокшанках.
      - А эти мещерячки они же родня и эрзи и мокше. А вот бабы у них волосом потемнее, чем эрзянки да рыжих много, зато телом побогаче их, но мокшанок пожиже будут...- доносилось с одного угла шатра.
      - Ну все, замолчь!- наконец не выдержал разгула вольницы князь и стукнул кулаком по грубо сколоченному походному столу.- Против такого многолюдства нам тут никак не устоять. Да и не все наши дружинники от отравы той до конца оправились, на ногах не крепко еще стоят... Потому велю вам сейчас разойтись по своим сотням и десяткам и всем говорить, что мещеряков в подмогу кривичам не три, а все пять сотен подошло. Потому и приходится нам на этот раз домой без добычи плыть. А то ведь, могут и засмеять нас как вернемся, что без боя, да и без добычи. И про то, что нас отравили... тоже болтать не надо, сраму не оберемся...
      
      К вечеру четвертого дня противостояния, уже Бажен наведался в гости к Вячеславу. Вятичского князя Вячеслав принимал в своем шатре вместе с Кову. Присутствие мещерского князя Бажена не обрадовало. Он хотел говорить с Вячеславом наедине, но тот сразу сказал, что у него от тестя секретов нет.
      - Так уж и нет?- в свою очередь бросил злой взгляд на старика Бажен.- Того что ты его дочь из наложницы своей женой сделал... этого достаточно чтобы кривичи с мещеряками кровными братьями стали!?- Своими словами Бажен хотел обидеть прежде всего Кову, говоря в пренебрежительном тоне о его дочери и словно игнорируя его присутствие. - Ты сам себе лжешь Вячек,- вятич вдруг заговорил наставительно и как будто ласково, как старший брат, когда поучает младшего.- Родичи это вы и мы, а у этих и обличие иное и словами мы говорим разными. Да и негодный они народ, уж очень тихий, задора в них совсем нет. Телом вроде крепки, а душа у них заячья, против нашего народа не устоят. Потому не они наших, а мы ихних баб мяли и мять будем. Вон сколько мы с их родичами бились, и с эрзянами, и с мокшанами, и с муромой, и всегда верх за нами был. С таким негодным народом родниться нам не гоже, и я тебя Вячек...
      - Это у кого души заячьи, разбойник ты алчный?!- с некоторой задержкой до Кову дошел смысл сказанного Баженом и он, наконец, отреагировал.- Зашел бы ты к нам в лес, посмотрели бы кто там медведь, а кто заяц.- Кову говорил медленно, тщательно складывая славянские слова в выражения.
      - Молчи старик!- пренебрежительно отозвался Бажен.- Ходил я много раз на родичей твоих и знаю какие они, потому и говорю. Все твои братья, князья поочных мещеряков дань нам платят, всем платят и рухлядью меховой и медом, льном, рыбой... бабами. Ты конечно хитер и дочь твоя хитростью сумела его вот окрутить, стреножить да уговорить на защиту народа твоего встать. Хитрое вы племя... но смотри, если и дальше наших данников с Оки-реки к себе принимать да укрывать будешь... сам нашим данником станешь!
      Вячеслав несколько раз пытался прервать этот становящийся все более напряженным диалог, но Кову знаками просил его не вмешиваться.
      - С данниками так как вы никто не поступают, не дань вы берете, а разбойничаете!- начал свою отповедь Бажену Кову.- А бегут ко мне от разбоя вашего наши братья и сестры и дети их. И я как принимал их, так и принимать буду. Благодари вот его, что ты сейчас тут живой сидишь и слова свои поганые говоришь. А моя бы воля, я бы тебя на куски разрубил и в лесу разбросал, чтобы звери твое мясо растащили и вороны склевали,- Кову встал из-за стола так быстро, что казалось он вовсе не старик, а полный сил человек средних лет, и так же быстро вышел из шатра...
      Немало пришлось постараться Вячеславу, чтобы удержать рвавшегося следом за Кову Бажена с явным намерением обнажить меч... Когда же тот немного остыл, наконец, начались переговоры между двумя славянскими князьями. Вячеслав терпеливо разъяснял:
       - Хоть ты и не уважаешь стариков, князь, но послушай, что мне присоветовал мой отец князь Всеслав, когда еще жив был. Он говорил так: нам всем кривичам надо как можно дальше на восход солнца идти, за лесами и болотами от варяжских князей и их дружин неодолимых спрятаться, иначе у нас никогда ни богатства большого, ни многолюдства не будет. А там, у мещеряков мы и от варягов схоронимся, и на новых землях забогатеем. А варяги за нами следом не пойдут, они же тем только и живут, что торговый путь в державу ромейскую, который у нас отняли, под свою руку взяли, и с него они никуда не сойдут, с коровы дойной. А нам на восход солнца лучше не войной, а миром идти и с тамошними народами в справедливости жить. Через них мы и свою многолюдность возростить можем. А как сила наша большой станет, тогда и с варягами можно будет по иному говорить... Ведь и вы вятичи тоже так делаете на восход идете, да только с войной и разором и потому силу свою вы не прибавляете. А если бы миром может быть у эрзи или муромы в лесах бы спрятались, и там вас бы хазары не сыскали...
      - Хазарам недолго над нами озоровать осталось. Дай срок, мы сами без чужой помощи и никуда не прячась их поборем и всю дань, что заплатили, им припомним, все с лихвой вернем,- зло пробурчал в ответ Бажен.
      - Пусть будет по-твоему, дадите вы хазарам отпор, так вместо них варяги придут. А с варягами вам не справиться. И нам не справиться и вместе нам не справиться. У них столько богатства всякого и в Новгороде, и в Гнездове, и в Киеве. На него они такие дружины за варяжским морем наймут. Все народы, что на заход солнца живут, никто с ними в бою сладить не может. Так что один у всех у нас путь, на восход уходить, в леса, но не как вы делаете, а как мы с Кову поступаем, миром да ладом все решаем, свою силу с их силой соединяем. А то, что у мещеряков душа заячья в этом ты князь не прав. Мои сыновья от мещерячки родились. Если бы ты их видел. Старшему сыну пятнадцать лет так он храбростью как я, а вот силой, вижу, обойдет меня как подрастет. Второй такой же. Они от любви родились и храбрость, удаль у них кривичская, а сила с терпением мещерские. И сейчас, когда смерды наши в этих лесах поселились уже многие из них мещерячек в жены взяли, и дети от них родятся, может с них и пойдет новый народ, который ни варяги, ни хазары согнуть не смогут, и никому они дани платить не будут. А вы, вятичи только напрасно кровь льете, да обиду на себя сеете. А Кову, князь, не трогай, мы с его народом уже крепко побратались и теперь всегда под защиту их возьмем,- твердо заключил Вячеслав.
      Бажен молча все выслушал, так и не высказав, что он думает по поводу рассуждений Вячеслава, после чего лишь предупредил, что завтра с дружиной отплывает восвояси. Бажен ушел уже в сумерках и потому немногие его дружинники обратили внимание, что их князь необычно молчалив и задумчив.
      
      Грузиться вятичи начали с утра, чтобы к исходу дня доплыть по течению до места впадения Медвежьей реки в Оку, где собственно и начиналась земля вятичей. Солнце стояло еще невысоко, когда и лошади и люди были уже в лодках и ладьях, и головные долбенки стали выгребать на стремнину. Следом и тяжелые ладьи выстраивались согласно отработанному походному распорядку. За ними внимательно наблюдали кривичи и мещеряки, стоявшие на берегу. Меж ними и вятичами было недалеко, но ни кто не сказал друг другу ни слова ни приветственного, ни бранного, словно боялись ненароком шуткой или неосторожным словом изменить сложившийся порядок вещей - битва не состоялась, потенциальные противники расходятся не обнажив мечей. И все же совсем без общения не обошлось. Одна из замыкавших долбенок неловко выгребла на стремнину, не успев увернуться от волны, которую создала идущая перед ней большая счетверенная лодка с лошадьми. Долбенка встала к течению боком, и она перевернулась. Двое гребцов с веслами и еще двое сменных оказались в воде, барахтаясь и крича о помощи. Но весь 'караван' находился впереди, а большая лодка-ладья с лошадьми, оказавшаяся ближе всех, дать 'задний ход', чтобы подобрать тонувших никак не могла. Спасти их могли только кривичи, которые наблюдали за вятичами сидя в своих лодках. Вячеслав мгновенно оценил обстановку и приказал нескольким своим лодкам что есть мочи грести к утопавшим вятичам. Одна такая лодка подобрала одного вторая трех оставшихся. Тут же они, помогая течению веслами, догнали ладью с лошадьми, на которую 'купальщики' и перебрались.
      Бажен все это видел со своей ладьи, располагавшейся в середине 'каравана'. Он мысленно уже расстался со своими четырьмя незадачливыми дружинниками. Когда же кривичи их спасли... Вятичский князь, явно этого не ожидавший, приказал затормозить головные лодки и весь 'караван' встал, веслами не давая течению их сносить. С княжеской ладьи спустились две долбенки-однодревки и они стали скользить от лодки к лодке, от ладьи к ладье, одна в сторону 'носа каравана', вторая к 'хвосту'. Видно Бажан отправил на малюсеньких юрких лодченках своих гонцов с каким-то известием ко всей своей дружине.
      Все были наслышаны о коварстве вятичей. Вячеслав даже на всякий случай приказал своим дружинникам ни в коем случае не расставаться с оружием и держаться ближе друг к другу. Конечно, сейчас никто не ожидал, что они на добро ответят злом, но и никакой благодарности тоже не ждали. Тем более стало неожиданным, когда река и окрестные леса буквально содрогнулись от дружного единого возгласа трех сотен человек по знаку, падения в воду выпущенной стрелы с княжеской ладьи. Вятичи кричали:
      - Будь славен народ кривичи!!!
      Прокричав, вятичи не поплыли, а продолжали стоять, ждали ответа. Вячеслав нашелся мгновенно, благо почти вся дружина стояла рядом и была обучена не только воевать, но и приветствовать дружными возгласами. Видно они тоже удивили вятичей, потому что ответили без задержки, будто заранее знали, что их будут приветствовать и были готовы к ответу:
      - Будь славен народ вятичи!!!
      Услышав ответное приветствие, вятичи чуть помедлили, потом дружно подняли сразу все весла, кроме рулевых и отдались воле течения, которое понесло их вниз, домой...

    27


    Ост А. Африканский день   5k   "Рассказ" Проза

      Африканский день
      
       Яркое, палящее солнце висит прямо над головой. Вдалеке, по саванне скачут зебры. Вслед за ними устремились антилопы гну. Клубы пыли вздымаются к небу. Где-то далеко, возле акации отделившейся от полоски густого кустарника показалась фигурка человека. Это Самба, коренной представитель народности акамба, живущий на Юге Кении. Он весел и беспечен и, оглядывая расстилающееся перед ним громадное пространство, поет какую-то песню, на банту, принятом у акамба. Поет он, как это и принято у диких народов, обо всем что видит: вот зебры, вот гну, в глубине леса затаился леопард, а в реке скрываются зловещие крокодилы. Такая песня не рассеивает внимание, а заставляет всматриваться в окружающий мир и вовремя замечать опасность. Но конечно еще и о любви, как поют все юноши в этом возрасте.
      
      Вот я иду, спускаясь с горы.
      Я иду к моей милой в селение Кумби.
      Она ждет меня, дорогое ожерелье
      Я надену на ее шею.
      И мы будем вместе долго плясать
      Пока не устанем, а потом
      Пойдем к реке и будем плескаться
      И любить друг друга.
       Самба идет в соседнее селение, на свидание со своей возлюбленной. Он несет ей ожерелье из морских раковин, которое обменял у проезжающего араба на шкуру зебры. Он вспоминает как она танцует, и улыбается еще сильней. Позавчера, на празднике, она вышла в круг и подбоченившись стала трясти бедрами, все быстрее и быстрее. Потом задвигались ноги. Босые пятки крепко ударяли землю, гудящую словно барабан, клубы пыли взлетали от каждого притопа до ее пояса, а она все плясала и плясала, изредка взглядывая на Самбу лукавым взглядом. Как хороша жизнь!
       Еще полчаса ходьбы и он будет у цели. Внезапно впереди он замечает возле одинокой большой акации сгорбленную тень. Сердце его неприятно екает, но он продолжает свой путь. Подойдя ближе, он понимает, что не ошибся. Сгорбленная тень - это колдун Каримба, уставившийся на подходящего злобным взглядом. Давно уже колдун невзлюбил Самбу. Еще с тех давних пор, когда он мальчишкой громко засмеялся над нелепыми движениями Каримбы во время ритуального танца, он был похож на павиана. Потом еще отец Самбы не принес положенного колдуну дара. А у них тогда просто ничего не было, но Каримбе все равно. Ему лишь бы шептать свои злобные заклятия и насылать порчу на людей. Колдуны могущественны и жестоки, они разговаривают с духами, а простые люди должны их слушаться и бояться. Неприятное чувство страха сдавило грудь Самбы. Робко и почтительно он приветствовал колдуна.
      - Куда идешь? - проскрипел Каримба, не отвечая на приветствие.
      - В селение Кумби.
      - Зачем?
      Самба мнется. Говорить правду колдуну он не хочет, а врать страшно: духи накажут.
      Глаза Каримбы злобно загораются, он долго и пристально смотрит на Самбу.
      Потом говорит свистящим шепотом:
      - Я наведу на тебя заклятие. Ты лишишься храбрости и силы и умрешь! Тебя съедят гиены!
       Бормоча себе под нос, иногда внезапно завывая колдун медленно начинает описывать круги вокруг юноши. Тот в ужасе стоит, не в силах ничего предпринять. А Каримба ходит вокруг него все быстрее и быстрее. Все громче его завывания, переходящие в нечеловеческий вой. У Самбы закружилась голова, он пошатнулся и упал. Открыв глаза увидел склоненное над ним лицо колдуна. Злая усмешка искривила губы Каримбы.
      - Ты умрешь! - он больно ткнул пальцем в грудь лежащего, - Готовься к смерти!
      Самба не шевелился. Плюнув на него в знак презрения, колдун повернулся и не спеша удалился своей прихрамывающей походкой.
       А Самба все лежал. Солнце палило его голову, но ему было все равно. Он умрет! А ведь только что он мечтал о встрече с девушкой! Вспоминал ее танец и веселый взгляд. Но теперь все кончено. Смерти Самба не боялся, просто было обидно. Он встал на четвереньки и подполз к дереву. Сел на землю и, прислонившись спиной к стволу, стал ожидать конца. Солнце стремительно катилось к закату. В Африке почти не бывает сумерек. На землю быстро опускалась темная тропическая ночь. Вдалеке, где-то справа, послышались крики стаи павианов, которые заглушил тяжелый львиный рык. Через некоторое время слева донеслось зловещее хихиканье гиены. Как наступит его конец? Сам ли он умрет, или его растерзает лев? А может гиены? Если он умрет в начале ночи, то к утру от него могут остаться только кости. А если придут гиены, то даже костей могут не найти. Сколько лет суждено прожить человеку и кто знает его смертный час? Эти вопросы уже не волновали Самбу. Он смотрел на разгорающиеся звезды и безучастно, терпеливо ожидал своей смерти.
      

    28


    Смелик Э.В. Русалий омут   16k   "Рассказ" Сказки


       РУСАЛИЙ ОМУТ
       Жаркое солнце топит полуденный воздух. В синем небе носятся стрижи, разрезают лазурь острыми крыльями. Вдоль проселочной дороги тянется широкое поле. Прилетевший из далеких краев ветер гоняет по нему беспорядочные волны, и бескрайнее зеленое пространство вспыхивает золотым отливом. Рожь цветет.
       У края межи, переходящей в тонкую тропку, которая, пересекая желтую от цветов одуванчика полянку, терялась в лесу, сидели две мавки, играли колосьями. Их изумрудные глазенки проказливо блестели.
       - Смотри, смотри внимательней! - поучала одна другую. - Вдруг и забредет кто на поле. Вот уж мы повеселимся! Заласкаем, защекочем и в омут утащим!
       - Да смотрю я, смотрю! - отмахивалась вторая и смеялась звонко, выпутывая из колосьев непослушные волосы.
       Первая деловито плела венок из васильков и старательно поджимала губы, не желая присоединяться к беззаботному смеху подруги.
       - Немного нам осталось! - неожиданно проговорила она, печально вздохнув. - Скоро вечер наступит, соберутся люди и погонят нас с поля, из леса. А что за радость - все время на дне сидеть!
       Катится солнце по небу, часы к ночи отсчитывает. Нежатся мавки во ржи.
       Вдруг они вздрогнули разом, головками простоволосыми завертели.
       Зашумело, загремело на краю поля - вышли ряженные русалок изгонять. Морды на себя звериные напялили, одежды потешные надели, кто чем мог вооружились.
       Неуютно стало мавкам, заерзали они. Та, что с венком, дернула подругу за подол.
       - Бежим! Бежим скорее! Страшно мне!
       А другая, хоть и испугалась, да вида не подает.
       - Подожди немного! Давай посмотрим, кто из девок "русалкой" будет!
       Первая уши ладошками закрыла, чтобы звуков ужасных на слышать, и знай твердит: - Ой, поймают! Ой, погубят! Бежим! Бежим!
       Препираются мавки, а сами с места не двигаются. Любопытство страх пересиливает. Хочется им узнать, так ли девушка-русалка хороша, как полагается.
       Идут ряженые по полю, на сопелях играют, палками да метлами размахивают, в деревянные миски стучат, "русалку" хоронить ведут. А та шагает, наряжена, украшена, глаз от земли не отрывает. Рукава распущены, венками из трав и цветов обвешана. "Бух, бух! соломенный дух! меня мати породила, некрещену положила!"*
       Впереди всех пританцовывает тощий мужичок средних лет. Одет он в старые лохмотья и рваную шапку, лицо его для пущей страсти золой вымазано.
       Звали мужика Мухрыга, и известен он был на все село из-за слабости своей неуемной к хмельным напиткам да из-за крутого нрава дородной жены, вечно бестолкового муженька шпыняющей и не стесняющейся время от времени приложиться ухватом к тощей мухрыгиной спине.
       Мухрыга жену боялся и при первой же возможности исчезал из дома. А больше всего на свете любил он веселья, гулянья да застолья. Ни один праздник без Мухрыги не обходился. И не зовут его, а он все равно придет, посмотрит на хозяина, слезу умоляющую из глаза выдавит, и прогнать его не посмеешь.
       Впустят мужичка в дом, посмеются за спиной: "Ой, Мухрыга! Опять тебе боком выйдет веселье. Будешь завтра по селу от жёниного ухвата бегать!" Но о завтрашнем дне Мухрыга не задумывается. Бог с ним, с завтра, когда такая гульба вокруг! Когда чарку выпрашивать не приходится, сами хозяева подносят!
       Скачет Мухрыга по полю, во все горло орет. В голове хмель бродит, ноги заплетает. Даром что две, да и то угораздило Мухрыгу в них запутаться.
       Споткнулся мужичок и покатился кубарем с пригорка да по меже, чуть бедных мавок не задавил. Сел в пыли, глазами хлопает.
       - Ух, ты!
       Опомнились мавки, завизжали, вскочили и помчались к лесу. Быстрые, проворные, пролетели они по полянке легким ветерком и скрылись среди деревьев. Им тропинка не нужна, они в лесу - как дома, а к речке ноги их сами вынесут. А там уж из-под воды можно будет посмотреть, как "русалку" хоронят, да венками душистыми поиграть.
       Идут ряженые по лесу, туда, где река, перегороженная естественной запрудой, замедляет свой бег и разливается в небольшое тихое озерцо. Где еще "русалку" хоронить, как не в Русальем омуте!
       Подвели девушки "русалку" к воде, запели песни прощальные, стали венки с подруги снимать и в озеро бросать.
       Побежала по гладкой поверхности рябь, разошлись легкие круги от падавших в воду цветов. Изломалось четкое отражение, исказилось, рисуя узоры неведомые, необыкновенные. Смотрит на них Русана и глаз отвести не может. Даже не заметила, как, сняв с нее последний венок, кинулись девушки врассыпную, ожидая, что "русалка" ловить их броситься. А Русана стоит, с места не двигаясь. Притягивает ее вода, манит, зовет. Будто и правда она - дева водяная, и похоронят ее не в шутку, а на самом деле. Столкнут в воду, и потянет ее на дно, в русалочье царство.
       Плывут венки, расплетаются, и не замечает никто, что из прохладной глубины следят за ними зеленые глаза.
       Закончились беззаботные русалочьи дни. Теперь осторожней быть придется: не побегаешь в полях, не поиграешь, хороводов веселых не поводишь. Но уж если придет кто купаться на Русалий омут, не вернутся ему домой. Вечным пристанищем станет для него черная вода.
      

    ***

       Зашуршали камыши, зашумели, дрогнули отраженные в озере звезды, пошли по воде круги, кроша серебро соединяющей берега лунной дорожки. Появились над водой две светловолосые головки. Это наши знакомые мавки-подружки выплыли из глубины: на берегу сидеть, песни петь, волосы чудесные расчесывать.
       - Опять мы последние! - сердится первая, завидев на ближайшей к озеру березе одну из старших сестриц. - Самые красивые гребни уже разобрали.
       Второй уныние незнакомо.
       - Тогда поплывем, новых водяных цветов нарвем, - предлагает она. - Подумаешь - гребни нехороши! Зато цветы будут самые лучшие!
       И только они нырнуть собрались, хрустнула в лесу ветка, мелькнул среди деревьев светлый силуэт.
       Укрылись подружки в камышах и наблюдают.
       Выбежала на берег озера девушка, застыла у кромки воды, не решаясь сделать следующий шаг.
       - Это же та, та... - зашептала вторая мавка первой, - которая "русалкой" была.
       "Вода, ты вода, ключевая вода! Как смываешь ты, вода, круты берега, пенья, коренья, так смывай тоску-кручинушку с белого лица, с ретивого сердца".*
       Прощай, прощай, Вельша! Друг милый, любимый!
       Обещал ты жениться, да не сдержал слово, не пошел против родительской воли.
       "Ну и что с того, что Русана краше всех на селе? Какой с красоты толк, коль за душой ни гроша? Старостина дочка Умила тоже собой не дурна. И приданное за ней богатое. А с беднотой породниться - невелика радость. Да того меньше - корысть. Не престало нашему сыну нищую за себя брать. А с лица воду не пить! Мы уже и сватов к старосте посылали, и согласием заручились. Осенью свадьбу сыграем!"
       Не посмел Вельша ослушаться. А как Русане о родительском решении рассказывал, глаз не поднимал, в лицо не смотрел.
       Не стала Русана плакать и причитать, молча приняла недобрую весть.
       Что ж, Вельша, послушный сын, поступай как знаешь. А она не упрекнет, не попросит. И ничего, что сердце рвется из груди, ничего, что слезы горькие глаза разъедают. Остудит жар, смоет боль холодная речная вода.
       Ой, недаром на русальной неделе она в омут безотрывно смотрела. Видно вместе с венками уплыло, утонуло ее девичье счастье. Вот и сама она отправиться вослед. Нечего ей больше в этом мире искать.
       - Смотри, смотри - плачет! - теребит первая мавка подружку. Та грустно вздыхает, утирает лицо прозрачным рукавом.
       - Жалко ее.
       Не заметили мавки, как заплескалась позади них вода. Вышла из озера сама водяница, шагнула к Русане. Девушка поначалу испугалась, отпрянула, но разглядела милое лицо, добрую улыбку и не стала убегать.
       - Что с тобой случилось, красавица? - ласково обратилась водяница к Русане, а голос у нее - певучий, нежный, такой, что без конца слушать хочется. - Расскажи, милая. Не бойся.
       Тут не сдержалась Русана, слезы хлынули из глаз пуще прежнего.
       Обо всем поведала девушка речной хозяйке: и о любви своей, и о печали, об обещанном да не исполненном.
       - Все пройдет, забудется! - утешает водяница, по голове Русану гладит, и это получается у нее ласковее, чем у родной матери.
       Недаром называют русалок "берегинями". Не оставят они человека в беде, помогут. Да только по-своему, по-русалочьи. Кого, утопающего, из воды вытащат, а кого и на дно уведут, коли не любо больше человеку по земле ходить.
       Уговаривает водяница, увещевает. Русана слушает ее, каждое слово ловит, и уходит боль, отступает печаль, и сердце девичье бьется все спокойней, все медленней.
       Появились из-за деревьев остальные русалки. Идут неторопливо, словно по земле плывут, и поют. Рты закрыты, а песня слышится, расстилается над озером туманом, обволакивает, околдовывает. Приблизились русалки к девушке, окружили ее, стали косу расплетать, волосы гребнями своими драгоценными расчесывать. Заблестели русанины волосы, заиграли серебряными да изумрудными искрами. Тут и мавки подоспели с венком из водяного цвета.
       Высохли у Русаны слезы, смотрит она на озеро просветленным взглядом. Не знает она русалочьих песен, а подпевает. Слова будто сами рождаются, просятся на простор.
       Взяла водяница девушку за руку, потянула за собой в озеро, в прохладную тихую глубину.
       Уплыли в свои волшебные чертоги русалки и мавки, последние следы волнения стерлись с темной поверхности воды. Затихло все вокруг, лишь медленно таяли вдали подхваченные лесом слова русалочьей песни. Скрылась за деревьями луна, исчезла призрачная дорожка, соединяющая берега. На черном небе - бриллиантовая россыпь звезд, а на воде - свои звезды - белые лучистые цветки одолень-травы.
      

    ***

       Осенью сыграли свадьбу Вельши с Умилой. Все село на той свадьбе веселилось, только жених печален был. Каждый знал, что за камень грузом давит на его сердце, гасит счастливую улыбку, но о том не говорил. Да и зачем пустые слова на ветер бросать? Все правильно сделал Вельша: и волю родительскую уважил, и жену приобрел всем на зависть - красивую, работящую.
       Совет молодым да любовь!
       Но недолго у Вельши жизнь семейная длилась. На будущее лето ушел он со двора, как раз в середину русальной недели, и не вернулся. Напрасно ждала его Умила, больше никогда не видела она мужа. И никто не видел. Лишь Мухрыга беспутный рассказывал, как однажды встретил Вельшу в лесу, да не одного, а с девушкой красоты необыкновенной. Волосы ее густой волной вдоль спины спускались, глаза словно звезды в небе блестели, одежды белые серебром отливали, как река в лунную ночь, а голову ее украшал венок из водяного цвета. И глядел Вельша на ту девушку, не отрываясь.
       Клялся-божился Мухрыга, что правду чистую рассказывает. Да кто ж ему, пьянчужке, поверит!
      

    ***

       Ты теки-теки,
       Быстра реченька,
       Принеси покой
       В сердце девичье.
       Ты цвети-цвети,
       Одолень-трава,
       Одолей печаль,
       Одолей мою боль.
       Помоги вернуть
       Друга милого.
       Приведи его
       Прямиком ко мне.
      
       ____________________________________________
       Берегини - в славянской мифологии множественные неперсонифицированные божества - духи, хранители мест обитания человека.
       Водяница - в славянской мифологии разновидность русалки, жена или дочь водяного.
       Мавки - в славянской мифологии русалки, которыми становятся утонувшие девочки. Озорные и проказливые.
       Одолень-трава, водяной цвет - народные названия кувшинки белой (Nymphaea candida L.).
       Русальная неделя - неделя, предшествующая дню Ивана Купалы, по народным представлениям, время пребывания русалок на земле.
       * Примечание: слова, выделенные курсивом, взяты из русских обрядовых песен и заговоров.
      

    29


    Лаврентьев О.Н. Родство душ   5k   "Рассказ" Проза

      Родство душ.
       ****************************************************************************************************
      
      
      
       - Ступай и занимайся самосовершенствованием, - строго сказал бог Вишну, и грустная душа удалилась, скорбя. На ее место заступила другая, и сразу же на губах Вишну появилась ласковая улыбка.
      
      
       - Ты был очень хорошим псом, Виу, и прожил достойную жизнь. Сейчас перед тобой стоит выбор: хочешь ли ты снова повторить свой путь на Земле, уже в качестве человека, либо подниматься по мирам поднебесья.
      
       Душа склонилась перед богом:
      
       - Если можно, я бы хотел снова вернуться на Землю и быть псом моего хозяина, Пушана.
      
       Вишну приподнял одну бровь:
      
       - Ты вырос из одежды собаки, ты достоин быть человеком. Зачем надевать обноски?
      
       - Мой хозяин был очень добр со мной, - тихо сказала душа. - Я хочу снова быть его любимым псом.
      
       Вишну нахмурился:
      
       - Ты не можешь быть рядом с кем-то вечность.
      
       - Мой хозяин ни разу меня не обидел, - с мольбой произнесла душа. - Он всегда был ласков со мной, я люблю его. Я готов идти с ним в огонь и в воду, если нужно, я пойду с ним в ад.
      
       В лице бога появилось понимание.
      
       - Но вскоре твой хозяин поднимется выше, в Восходящие миры. Если не случится непредвиденное, следующая жизнь - его последний путь на Земле. Если ты хочешь следовать за ним, тебе тоже следует расти. Я предлагаю тебе подождать следующего рождения Пушана и стать его братом.
      
       - Благодарю тебя, Вишну, - поклонилась душа.
      
      
      
       Прошло пятьдесят лет, и снова перед Вишну стоит душа того, кто был когда-то Виу.
      
       - Ты жил достойно, - произнес бог, - ты вправе выбирать: вернуться на Землю, либо подняться по мирам поднебесья.
      
       Виу склонил голову:
      
       - А куда идет душа Пушана?
      
       - Пушан поднимается по мирам поднебесья.
      
       - Тогда я хочу спуститься на Землю.
      
       - Раньше ты хотел идти вместе с ним, - с оттенком удивления сказал Вишну.
      
       Душа вздрогнула, лицо ее исказила гримаса, какое-то мгновенье богу казалось, что сейчас она выкрикнет проклятье... но Виу сдержался, лицо его приняло спокойное выражение.
      
       - Я претерпел много горя от этого человека, - тихо сказал Виу. - Всевышний ему судья, а я бы хотел родиться где угодно, но подальше от него. Я понял: быть любимым псом человека и быть его братом не одно и то же. Ты знал об этом, Вишну, когда предлагал мне последнее рождение?
      
       На лице бога появилось выражение сочувствия, но ответа Виу так и не дождался...
      
      
       Примечания:
       Ви́шну (санскр. - 'проникающий во всё', 'всеобъемлющий') - верховный Бог в вайшнавской традиции индуизма. Наряду с Брахмой и Шивой является одним из богов Тримурти (триады божеств), где выполняет функции охранителя мироздания. В различных направлениях индуизма, Вишну поклоняются либо непосредственно, либо через посредство его аватар, самыми популярными из которых считаются Кришна и Рама.
       В 'Риг-веде' Вишну выступает как второстепенное божество. Как всевышний Бог Вишну упоминается в ряде более поздних текстах индуизма, в частности в 'Тайттирия-самхите' 'Яджур-веды' и в 'Вишну-сахасранаме', где он описывается как Параматма (Сверхдуша), Парамешвара (Верховный Бог), как всепроникающая сущность; как сознающий прошлое, настоящее и будущее; творец и разрушитель мироздания; тот, кто поддерживает жизнь во Вселенной и управляет ей; тот, из кого исходят все материальные и духовные элементы.
       Творение, поддержание и разрушение бесчисленных миров - это его божественная игра . Основные функции Вишну - поддержание дхармы(совокупность установленных норм и правил, соблюдение которых необходимо для поддержания космического порядка) и разрушение зла. С целью наказать злодеев и защитить добродетельных людей Вишну периодически нисходит в этот мир в виде аватар.
       В индуистской иконографии Вишну обычно изображается в четырёхрукой человеческой форме, с кожей синего, голубого или чёрного цвета, в жёлтых одеждах, возлежащим на гигантском многоголовом змее.

    30


    Аноним Время стрекоз   27k   Оценка:9.00*3   "Новелла" Проза

    0x01 graphic

    Курортные городки французской Ривьеры не из тех, что скрывают свои секреты от посторонних глаз. Ментона - один из них, а это значит, что ваша жажда еще не испытанных впечатлений будет утолена немедленно по приезде. Теплый и тихий воздух, лимонные и мандариновые деревья, у которых опускаются руки от тяжести плодов, терракотовая крыша собора св. Михаила Архангела, бастион, казино, мэрия, палеонтологический музей.

    Но не атавистическое почтение к древним костям и любовь к мандариновому пастису заставляли меня уже второй год подряд преодолевать глухое сопротивление французской консульской службы, покупать билет "Аэрофлота", пытающегося выжать максимум из своего монопольного положения, и одолевать тошноту, подступающую всякий раз, как автобус, следующий по маршруту Ницца - Ментона, накренялся над головокружительной пропастью. Нет, меня влекла тайна.

    Дело в том, что несколько лет назад я, на свою беду, прочитал незавершенный роман Набокова "Ultima Thule" и с тех пор не нахожу себе места. Для того чтобы читателю стала понятна причина этого беспокойства, я, с вашего позволения, вкратце перескажу содержание "На краю света" (примерно так можно перевести это название с латинского на русский язык).

    В неназванном городе где-то на побережье Лигурийского моря у художника Синеусова умирает жена. Будучи в отчаянии, он обращается за разъяснением некоторых метафизических вопросов, касаемых жизни и смерти, к своему знакомому, Адаму Ильичу Фальтеру, бывшему учителю математики. Фальтер утверждает, что в результате случайного стечения обстоятельств познал истину, "суть вещей1", "получил ключ решительно ко всем дверям и шкатулкам" (впрочем, его родственники считают, что он просто сошел с ума). Эта истина имеет смертоносную природу: итальянский врач-психоаналитик умирает от разрыва сердца, когда Фальтер сообщает ее ему; сам же Фальтер, по его словам, только чудом остался жив. Между Фальтером и Синеусовым происходит беседа, в ходе которой Синеусов просит Фальтера открыть ему эту истину. Фальтер отказывается, но на прощание сообщает, что нечаянно проговорился, "всего два-три слова, но в них промелькнул краешек истины". Скоро Фальтер умирает, но незадолго до его смерти Синеусов "получил от него самого записку - из госпиталя: четко пишет, что во вторник умрет и что на прощание решается мне сообщить, что - тут следуют две строчки, старательно и как бы иронически вымаранные".

    Вот, собственно, и все, но с тех пор эти две строчки не выходили у меня из головы. Боже мой, как же я хотел узнать те два-три слова! Как жаждал ухватиться за краешек истины и извлечь на белый свет ее всю целиком! Мне нужна была эта истина, и я поклялся найти ее во что бы то ни стало. Но почему мне была нужна именно она? Мало ли на свете истин? Волга впадает в Каспийское море, Земля - круглая, человек - смертен. "Но что же вы скажете об истине, которая заключает в себе объяснение и доказательство всех возможных мысленных утверждений?" Вот то-то и оно.

    Чертов Фальтер! Я завидовал этому человеку, который вышел в боги так же просто, как другой выходит в сени по малой нужде. Но что если это фальшивый бог? Что, если Фальтер просто искусный софист, пытающийся обвести нас с Синеусовым вокруг пальца? Кто вы, Фальтер? Судя по всему, Набоков и сам об этом не знал. Вот что он писал в предисловии к "Ultima Thule": "Быть может, закончи я эту книгу, читателям не пришлось бы гадать: шарлатан ли Фальтер? Подлинный ли он провидец? Или же он медиум, посредством которого умершая жена рассказчика пытается донести смутный абрис фразы, узнанной или не узнанной ее мужем".

    Шарлатан? Провидец? Медиум? Читатель гадал, читатель пытался читать между строк и справа налево, читатель высчитывал количество знаков с пробелами и без пробелов и даже прибегал к эвристическому анализу, в конце концов читатель выучил этот роман наизусть, но все это ни на шаг не приблизило его к разгадке: при тысяча первом прочтении текст оставался так же герметично непроницаем, как и при первом. Истина ускользала от меня. Фальтер, должно быть, смеялся надо мной из своего метафизического далёка. В конце концов, когда мельтешение шарлатанов, провидцев и медиумов стало сниться мне по ночам, я решил выехать на место литературного происшествия, не без основания рассчитывая на то, что из будущих впечатлений тайна выведется сама, как число из суммы.

    Но для начала следовало выяснить, действительно ли события, описанные в незавершенном романе, имели место в Ментоне, а не в каком-нибудь другом городке французской Ривьеры, которые похожи друг на друга, как братья-близнецы. Как правило, Набоков предпочитал вымышленные топонимы (Фиальта, Лекарно2), но на этот раз у меня имелись неопровержимые доказательства. Цитата: "Помнишь, мы как-то завтракали в ему (Фальтеру) принадлежащей гостинице, на роскошной, многоярусной границе Италии, где асфальт без конца умножается на глицинии и воздух пахнет резиной и раем?" Действительно, глицинии здесь повсюду: местные ландшафтные дизайнеры обожают эти листопадные лианы, издали похожие на нашу сирень, а средиземноморский асфальт имеет в своем составе резиновую крошку. Но в основе самого главного доказательства лежит очевидный географический факт: Ментона - последний французский город перед итальянской границей (сорок минут неторопливой послеобеденной прогулки вдоль моря по Променад дю Солей - и вы уже в Италии).

    Приехав сюда в первый раз, я все три недели своего отпуска провел в бестолковой беготне, стараясь осмотреть максимальное число достопримечательностей за минимальное количество времени. Дворец Европы, дворец Карноле... К счастью, дворцы быстро кончились, и я поспешил вступить под стеклянные своды musees. Посещение палеонтологического музея (его я уже упоминал и упомяну еще), музея Жана Кокто и еще одного, муниципального, заняло у меня один день моей жизни. Дальше густо пошли ботанические сады и парки: специализирующийся на пасленовых сад Валь-Раме (7 евро с человека, включая скидки и абонемент), сад Марии Серены (все больше цитрусовые да оливковые), сады Бьове и Фонтана Роса, парк дю Пиан, парк де Коломбьер и Валь-Рахмех-а-Гараван - всего больше десятка парков, садов и скверов на 28 683 жителей, если верить переписи 2007 года. Совсем не случайно девизом Ментоны является фраза, в переводе на русский звучащая совершенно по-маяковски: "Ma ville est un jardin3". Православная церковь Пресвятой Богородицы и Николая Чудотворца, часовня Белых кающихся грешников4, монастырь Черных нераскаявшихся грешниц (шутка!), собор св. Михаила Архангела (о нем я тоже упоминал) и, конечно, солидный, дубовый и мраморный отель "Астория", лично для меня являющийся обязательным к посещению объектом религиозного паломничества.

    Вооруженный самой доброжелательной из своих улыбок, я вошел в просторный, кондиционированный холл, лелея свою давнишнюю мечту: взглянуть собственными глазами на автограф любимого писателя. Осуществить ее оказалось проще, чем я думал, и мне не пришлось прибегать к помощи частного детектива, как главному герою из романа "Истинная Жизнь Себастьяна Найта", для того чтобы заглянуть в старые регистрационные книги. Быстроглазый ресепшионист с бриллиантовой искрой в ухе любезно показал мне запись, сделанную первого мая 1934 года (изящный, отчетливый, с уклоном вправо почерк, чем-то неуловимо напоминающий мой собственный): Владимир Владимирович Набоков, писатель. Через десять дней здесь, в Ментоне, родился его сын Дмитрий.

    На первых порах я и сам остановился в этом отеле, но необходимость повязывать галстук к ужину и величина когда-то останавливающегося здесь писателя, отбрасывающего на меня тень неуместного благоговения, мешали мне сосредоточиться на моем расследовании. Я съехал и поселился в более демократичных апартаментах через площадь, за которой, если верить табличке, присматривали Соединенные Штаты Америки. Впрочем, "площадь" - это слишком сильное слово. На самом деле это был еще один ботанический сад: горбатый мост через рукотворное озерцо, чью воду вечно голодные золотые рыбки были вынуждены делить с не менее голодными черепахами; фиги, финики, пальмы, а в центре площади - трехсотлетний фикус в три обхвата (по сотне лет на каждого обхватывающего).

    Увы, мои усилия пошли прахом: все это время осмотрительная Ментона как будто смотрела на меня сквозь невидимую преграду, прозрачную и крепкую, как пуленепробиваемое стекло, прикидывая про себя, стоит ли мне доверять, да так и не пришла к какому-либо выводу. Я вернулся домой несолоно хлебавши и весь год перебирал полученные впечатления, раскладывая их и так и эдак, словно пасьянс, и ни разу мне не удалось разложить воспоминания по мастям.

    Приехав в Ментону во второй раз, я решил сменить тактику. Превратившись в один широко распахнутый глаз, я бесцельно бродил по городу и его окрестностям, и дело как будто сдвинулось с мертвой точки: все чаще меня посещало странное чувство, похожее на дежавю (я уже был здесь, я уже это видел).

    Старая и новая Ментона переплелись между собой так тесно, что подчас невозможно понять, где заканчивается первая и начинается вторая. Улочки старого города, разлетевшись с горы, не успевают затормозить перед местным пешеходным "арбатом", носящим имя Феликса Фора, президента французской республики с 1895 по 1899 год, и, едва избежав столкновения с праздно шатающимся туристом, бегут дальше до самого моря. Престарелая вилла, еще сохранившая следы былой красоты, заискивающе заглядывает в окна отеля из стекла и бетона, а средневековый рыбный рынок соседствует с Макдональдсом.

    Набережная Бонапарта, площадь доктора Теофиля Форнари, перекресток авеню Карно и улицы Эдуарда VII. Все больше законодатели да юристы. Красный сигнал светофора. Законопослушно останавливаюсь и жду. Мимо меня с воем проносится желтая реанимационная машина. В "лимонной столице Франции" (так написано в рекламном проспекте, который, сложенный пополам, лежит у меня в заднем кармане) умирают чаще обычного: престарелые французы съезжаются сюда со всей страны, чтобы последние годы жизни держать ноги в тепле. Впрочем, сидящие в летних кафе опрятные старички относятся к происходящему с царственным безразличием: смерть в Ментоне - это простая формальность, не способная помешать естественному, неторопливому течению времени. Никто никуда не спешит, никто не торопится прибыть вовремя в таинственный пункт назначения, которого все равно не минуешь. Возможно, поэтому самое лучшее, самое высокое место в городе занимает кладбище, расположенное на вершине горы, куда вас рано или поздно приведет любая из крутых, мощенных кирпичом и морским камнем улиц старого города или неумолимое время, если вы - ментонец. Каменные кресты и скорбящие ангелы, чьи крылья на закате приобретают абрикосовый оттенок, основательные семейные склепы, где нашло последний приют не одно поколение местных жителей, а напротив выхода - памятник изобретателю регби, так и не успевшему занести свой похожий на дыню бронзовый мяч в зачетную зону. Немало здесь и русских могил: золотой купол православной часовни виден из любой части города.

    "Ca se voit mieux de haut5", - утверждала эпитафия, выбитая на могильной плите храброго французского пилота, покорителя Африки (1900-1930). Я был полностью согласен с этим утверждением: отсюда действительно открывался отличный вид, а густая тень платанов и кладбищенских кипарисов надежно скрывала от любопытных глаз того, кто намеревался встретить здесь ночь. Укрывшись за кустом шиповника, я ждал, пока престарелый сторож с лицом бурым, как топинамбур, запрет ворота и удалится, звеня ключами, садился на теплую каменную скамью и, обратив лицо к заходящему солнцу, погружался в своего рода транс, в надежде, что метаморфоза превращения темного литературного текста в лучезарную истину произойдет сама собой, без участия ума. День катился к своему концу, и уже скоро от него оставались только догорающие на горизонте руины, еще тлеющие в быстро наползающей со стороны моря темноте. Ангелы продолжали каменеть. Цикады играли свою металлическую музыку. Минуты тянулись как резиновые. Затекали ноги. Что может быть банальней заката над кладбищем? Только мысль о том, что, возможно, и наша жизнь - это такой же закат над кладбищем упущенных возможностей и разбитых надежд. Я поднимался и еще долго стоял в остывающей темноте, пока в моих окаменевших ягодицах снова не начинала покалывать жизнь.

    В сущности, Ментона - это леденец, завернутый в экзотическую обертку, но на вкус мало чем отличающийся от своих соседей (Карноле, Кап-д'Ай, Эз, Болё-сюр-мер): то же море, те же бронзовеющие тела на пляже (внимание отдыхающих: измеряемая в квадратных сантиметрах площадь женских купальников официально одобрена Михаилом Архангелом и городской мэрией!), те же увитые виноградом виллы в ложно классическом стиле с указателями "а vendre6" или "a louer7". Все продается, все сдается в аренду, все выставлено напоказ, и места, которые хотелось бы посетить, исчерпываются пиктограммами достопримечательностей, указанных в туристической карте. Ничто не обольстит, не очарует внимательных глаз беспокойного путешественника, ищущего неизвестно что неизвестно где, ничто не заставит захотеть остаться здесь навсегда. Но какая же сила влечет меня сюда? Почему я слышу (не ушами, а сердцем) таинственный голос, похожий на голос моря, который предупреждает моряков о приближающейся буре? Кто зовет меня, о чем предупреждает? Ментона, чего же ты хочешь? Зачем манишь меня и смотришь на меня сверху вниз многозвездными, полными ожидания очами? Ночь, роение огней над головой, молчание. Предлагаю тебе сделку, Ментона! Скажи мне свой секрет, и я рассчитаюсь с тобой полной мерой. Говори! И она говорит:

    - Il fait un temps de demoiselle8.

    Не знаю, почему я пишу о тебе в настоящем времени, любовь моя. Возможно, потому, что только настоящее длится вечно. Present progressif9. Ты действительно похожа на стрекозу в этих зеленых солнцезащитных очках на пол-лица. Волосы цвета соломы и сена, загорелые руки, в руках - корзина (все больше репчатый лук да кудрявый салат, из которого высовываются твердые и тяжелые, как нефрит, кабачки).

    - En Russie nous parlons: le pluie dе champignon10, - говорю я на своем брутальном французском, и ты смеешься, показывая мелкие белые зубы.

    Сегодня утром я решил, что вместо пляжа пойду на деревенский рынок. Твердый, как дерево, хамон, круги домашней колбасы, похожие на толстых, коричневых, наполовину проглотивших самоё себя удавов, медовые груши, бледно-зеленое оливковое масло, пучеглазые камбалы, пахнущие свежими огурцами анчоусы, черный и жирный, словно майская грязь, тапенад11. По дороге домой мелкий, пропитанный солнцем дождик загнал меня в пустой и гулкий, как барабан, палеонтологический музей, в вестибюле которого меня уже поджидала ты. Любознательная французская девушка никогда сразу же не пошлет вас к черту, если узнает, что вы из России.

    - О-ля-ля, - уважительно качаешь ты головой. - Там холодно?

    Мы поговорили о меховых шапках, водке и ручных медведях, обсудили наглых ментонских чаек, которые только и ждут, чтобы съесть вашу еду, выпить ваше вино и даже отбить у вас девушку, при условии, что все это вы оставили без присмотра на открытой веранде. Мы померились корзинами (в моей - литровая бутыль дешевого rouge12, гроздь синего, с белым налетом винограда и баночка руя13, а о твоей я уже говорил), и уже через пятнадцать минут, набравшись смелости, я вызвался помочь тебе донести покупки до дому.

    Мы вышли на оранжерейно-влажную улицу. Дождь то ли закончился, то ли переводил дух. Перебравшаяся через ограду глициния цвела, спустя фиолетовые рукава до самой земли. Было душно, и только невидимое отсюда море, напоенное дождем, дышало полной грудью. Полицейский с мокрой спиной закусывал на ступеньках музея, прислонив к стене сверкающий хромом велосипед. Моя спина тоже не долго оставалась сухой: высоко же ты залетела, моя стрекоза! Пришлось ползти в гору по витой дороге, навстречу ручьям, и даже карабкаться по старинной каменной лестнице. Я едва поспевал за тобой, обливаясь потом, но мои внимательные глаза все равно примечали "кедр, эвкалипт, банан, терракотовый теннис, автомобильный загон за газоном". Где-то я уже это видел: санаторий, детский сад, "отель, расположенный под перистой мышкой холма, поросшего мимозником, и не полностью застроенную улочку с полдюжиной каменных дачек" за беленым забором, в котором вдруг, словно затвор объектива, стремительно распахнулась калитка, и на моментальной фотографии моей памяти навсегда запечатлелись смуглая девочка (твоя сестра? судя по возрасту - ровесница века), держащая сразу три апельсина в одной руке, а у нее за спиной - мокрая терраса, на террасе - женщина, вытирающая белый пластиковый стол, а рядом с ней, опершись на перила, усатый мужчина в полосатом халате смотрит на меня, подняв брови.

    Прогрессивное время, прогрессивная девушка. Левой рукой приняв у меня, казалось, наполненную камнями корзину, ты кладешь правую ко мне на плечо и у всех на виду трижды целуешь воздух на французский манер, едва касаясь щекой моих щек.

    - Еще увидимся, - обещаешь ты, и калитка захлопывается.

    La cigale et la fourmi14. Стрекоза упорхнула, и бедный муравей потек в обратный путь на ватных ногах, все еще ощущая нежность и теплоту твоей кожи. Немного придя в себя, я осмотрелся более основательно: отель, детский сад, санаторий (должно быть, тот самый, в котором умирала от чахотки жена художника Синеусова), "витая дорога между чрезвычайно чешуйчатых сосен и колючих щитов агав". Подумав, я вернулся обратно, чтобы узнать название улицы. Ну конечно: страница 135! Черт возьми, это воодушевляло: кажется, Ментона начинала поддаваться под напором моей любознательности! Палило солнце. Играла далекая музыка. Через пустую дорогу перелетали стрекозы и быстро присаживались на блестящую сырую глину по обочинам, чтобы спустя мгновение продолжить полет. Я вспомнил твои зеленые очки и вдруг почувствовал, что в моей душе образовалась такая пустота, которую получасом позже не смог заполнить собой даже литр красного вина (пришлось спуститься и купить еще бутылку)... Неудивительно, что, когда на следующий день какая-то девушка окликнула меня с набережной, мне потребовалось время, чтобы узнать в ней свою вчерашнюю знакомую.

    Узкая полоска каменистого пляжа мало населена: семейные отдыхающие предпочитают песок на другом конце города. Я лежал на животе, плоский и красный, пересыпая из ладони в ладонь мелкие камушки, похожие на перепелиные яйца, пока моя раскаленная спина не начинала пузыриться, и передо мной со всей неизбежностью не вставала необходимость морского купания. Плавать я не умел, зато ты оказалась родом из тех спортивных французских девушек, что ездят на велосипеде, катаются на горных лыжах, лазят по скалам и заплывают за буйки. Ты подсмеивалась надо мной, наблюдая, как я плескаюсь на мелководье вместе с малышней, но малодушный ужас, который я испытывал всякий раз, когда мои ступни не чувствовали под собой надежного дна, не позволял мне заходить далеко: берег в районе Ментоны круто уходит под воду.

    Наплававшись всласть, ты решительно (не то что я: на карачках, борясь с откатом) выходила из моря и ложилась, голорукая и голоногая, рядом со мной. Вы знаете, чем пахнет счастье? Нет? Так я вам скажу: оно пахнет солнцезащитным кремом "Амбр Солер", фактор защиты 10 (мне-то приходилось довольствоваться "тридцаткой", не меньше), который я, коленопреклоненный, втирал в твою коричневую, безукоризненной лепки спину.

    - Un moment15, - говоришь ты и, заведя руки за спину, расстегиваешь купальник, чтобы предоставить в мое распоряжение всю ее целиком.

    Несколько алмазных капель, которые не успело выпить солнце, еще поблескивали в ложбинке вдоль позвоночника, у самого копчика, и мои торжествующие пальцы спускались так далеко, как только позволяли приличия.

    Искупавшись еще раз, ты вытиралась полотенцем и уходила куда-то по своим делам, которые я представлял себе только сквозь призму твоих рассказов (мои попытки увязаться за тобою следом ты решительно пресекала). Мне становилось скучно.

    Словно по инерции я продолжал свои блуждания в поисках еще не испытанного, волшебного, небывалого впечатления, способного наконец утолить жажду моей любознательности, но что-то изменилось. Ментона поблекла. Ментона утратила свои краски. Несмотря на то что таинственная связь продолжала накрепко связывать нас друг с другом, этот город как будто потерял ко мне интерес, став похожим на выгоревшую на солнце туристическую открытку с видами самого себя. Теперь все эти улицы, лестницы, переулки выглядели немного по-бутафорски, словно декорации, оставшиеся от чьих-то чужих трагедий и драм. Я чувствовал себя виноватым в этой перемене, в этой необходимости выбирать между миром, пусть тихо, пусть шепотом обещающим мне раскрыть все тайны бытия; миром, где я, как на картине неизвестного итальянского мастера, осененный млечным путем, попираю ногами грозовое облако (Флора одесную, Фауна ошую); между вот этим миром божественных энергий и чем? В глубине души я и сам понимал невозможность нашей совместной жизни с тобой, жизни, которая скользила бы мимо, наполненная бытом (не бытием), жизни, каждую секунду которой я бы прислушивался к шороху упущенных возможностей, рассыпающихся в прах за моей спиной. В житейском море не выловить жемчуга. Нет. Да. Не знаю. Ладно, проехали.

    Короче говоря, Ментона воротила от меня нос, зато на личном фронте, кажется, наметился прогресс. Порядочная французская девушка никогда не поднимется в номер к незнакомому мужчине, но мы были знакомы уже неделю. Помню эти вечера, любовь моя! Всегда буду помнить даже в самых темных закоулках потустороннего. Открытая терраса, настольная лампа, с которой снова и снова чокается пьяный ночной мотылек, сонное расположение домов, в которых уже зажигаются окна и ложатся изумрудно-зелеными квадратами на темный газон, пахнущий черносливом "Жетан" без фильтра, рассыпанные по столу карты (червы-козыри побили невинные вини), винные виньетки на белой, хрустящей скатерти, которую крохоборы-гиперборейцы на этот раз не поскаредничали как следует накрахмалить... А вчера ты осталась у меня ночевать, и, когда, приняв душ, выходила из ванной комнаты, мое сердце уже спешило к тебе навстречу.

    - Qu'est-ce que tu fais?16 - спрашиваешь ты, смеясь.

    Француженки - народ любознательный. Но я не могу ответить на твой вопрос, потому что уже целую твою шею и плечи, гладкие и влажные, и ты, так и не получив ответа, прилаживаешь свои губы к моим.

    ***

    Всю ночь погода куксилась, но утро выдалось с просветами, и, прикончив оставшуюся с вечера пиццу, мы отправились на пляж, решив перекусить более основательно часом позже.

    Ухало море. Флаги на набережной неистово рукоплескали неизвестно чему. Белая собака из любознательности лакала морскую воду. Cet animal est tres mechant. Quand on l'attaque il se defend17. Шумное итальянское семейство общими усилиями надувало доброго резинового крокодила.

    Одним движением плеча ты сбросила свое легкомысленное платье и сразу полезла в воду, а я лег на спину и стал смотреть в бледное небо, по которому ползли серые и массивные облака. Солнце изо всех сил пыталось светить, но они грузно наползали на него, свет потухал и ждал своего шанса, чтобы вспыхнуть снова. Вот, кажется, прямо надо мной наметилось сияние, но первым озарилось кладбище - крокодил, собака, итальянцы и я среди них все еще находились в тени, ровной и темной, в то время как там солнце уже радостно лилось на землю, освещая крышу собора св. Михаила Архангела, бастион, казино, мэрию, палеонтологический музей. Все это я уже видел.

    Я перевернулся на живот и бросил взгляд на часы. Ты отсутствовала уже 20 минут. Я поменял солнцезащитные очки на обыкновенные и стал смотреть из-под руки в сторону моря. Сегодня народу было больше обычного, и мне никак не удавалось разглядеть твою маленькую черную голову среди десятка подпрыгивающих и перекатывающихся маленьких черных голов. Ах, вот ты где: качаешься на волнах несколько в стороне и машешь мне рукой. Но что это? Ты кричишь?! Ты зовешь на помощь?! Я вскочил на ноги. "Держись, - заорал я тебе по-русски, и испуганные итальянцы прыснули от меня в разные стороны, - держись, я сейчас!" Нахлынувшая волна сбила меня с ног, отобрала очки, перевернула раз, другой, а когда, наконец, я вернулся в исходное положение, то не обнаружил у себя под ногами ничего, кроме воды. В результате чрезвычайного напряжения сил мне удалось вынырнуть на поверхность. Весь мир расплывался, искрился и сиял, как белое серебро. Я плыл, стараясь держать голову над водой, но волны перекатывались через меня, такие соленые, такие тяжелые, что было нечем дышать, и еще этот странный шум в ушах, как в детстве, когда лежишь, выздоравливая после отита, обложенный скрипучим компрессом, и слышишь сквозь ватную глухоту, как в соседней комнате глухо бубнит телевизор, и каждый звук, словно закупоренный сам в себе, неприятно отдается головной болью, но если закрыть уши руками, то станет тихо.

    Я вышел на берег. Далекое, плоское, словно ненастоящее море, серая полоска земли на краю света, призрачный город, похожий на сон, который мы с тобой раньше почему-то воспринимали всерьез, и мучительное, нестерпимое, разрывающее сердце чувство, что вот-вот, сейчас, в эту самую секунду...

    Ты рыдала на плече у мускулистого молодца в красных трусах, ты объясняла ему, что пошутила, а еще один, похожий на первого как две капли воды, делал мне искусственное дыхание. Стоя в толпе зевак, окруживших мое не желающее оживать тело, я смотрел в небо, чей лазоревый купол как будто разнялся, и в образовавшуюся прореху Фальтер, улыбающийся и довольный, тянул ко мне свои прозрачные руки, сквозь которые сиял ослепительный свет приближающегося события. Ментона сдержала свое обещание: мое расследование подходило к концу. Стоило ли оно того? Пока я этого не знал, но уже мог сказать с полной определенностью: "Только обыватели, сидя в полумраке своего жилища, любят думать, что путешествия уже не раскрывают никаких тайн; на самом деле горный ветер так же будоражит кровь, как и всегда, и умереть, пускаясь в достойную авантюру, всегда было законом человеческой чести".


    Примечания:

    1 Здесь и далее цитируется по книге Набоков В. В. Романы. Рассказы. Эссе. СПб.: Энтар, 1993г.
    2 Города, в которых имели место события, описанные в рассказе Набокова "Весна в Фиальте" и романе "Смотри на Арлекинов!" соответственно.
    3 (фр.) Мой город - сад.
    Французское правописание некорректно: местный скрипт не поддерживает аксанты.
    4 Chapelle des Penitents Blancs.
    5 (фр.) Вид сверху лучше.
    6 (фр.) Продается.
    7 (фр.) Сдается в аренду.
    8 (фр.) Идет грибной дождь. В буквальном переводе "время стрекоз".
    9 (фр.) Настоящее продолженное время.
    10 (фр.) В России мы говорим: грибной дождь.
    11 Паста из измельченных оливок, анчоусов и каперсов.
    12 (фр.) Красное вино.
    13 Соус для рыбных блюд.
    14 (фр.) Стрекоза и муравей.
    15 (фр.) Секундочку.
    16 (фр.) Что ты делаешь?
    17 (фр.) Это животное очень злое. Когда на него нападают, оно защищается.
    Слова из популярной песни "La Menagerie" (Зверинец).

    31


    Лобода А. Тот, кто говорил со мной   11k   Оценка:6.46*4   "Рассказ" Фантастика


       После открытия возможности перемещений во времени фобия "эффекта бабочки" довлела над учеными. Ведь желающие имелись прикончить не только бабочку, но и кого-либо из великих диктаторов прошлого, да и просто из великих...
       Подобно дамоклову мечу эта угроза висела над человечеством, пока не обнаружили то, что назвали феноменом отката. Любое изменение в прошлом не сказывалось мгновенно на нашей реальности, что вело бы к массе парадоксов, а создавало, говоря языком обывателя, параллельную реальность - и эти изменения можно обратить.
       Тогда те же ученые предложили эксперимент с "прогрессорством" в отдельно взятых сообществах. Выбрали два таких сообщества - полностью изолированных очага цивилизации, прекративших своё существование без воздействия извне. Таким образом, минимизировав риск глобальных изменений в истории.
       Разумеется, при этом с досконально отработанной возможностью "отката".
       "Объект N1 - Нан-Мадол. Характеристика миссии - прогрессорская. Цель - предотвратить разрушение города, сохранить государственное образование и с его помощью искоренить или минимизировать каннибализм, человеческие жертвоприношения и войны между племенами.
       Результат - на промежуточной стадии частичный успех; итоговая неудача. Город сохранен, установлено влияние на весь архипелаг. Каннибализм удалось затабуировать, но человеческие жертвоприношения имели тенденцию к рецидиву при каждой смене поколений. В итоге Нан-Мадол уничтожен испанскими конкистадорами. Несмотря на возражения части энтузиастов проекта, дальнейшее вмешательство признано нецелесообразным.
       Объект N2 - гренландские викинги. Характеристика миссии - гуманитарная. Цель - сохранить общину викингов в Гренландии, погибшую вследствие неприспособленности к суровым климатическим условиям; способствовать установлению мира с эскимосами и взаимному культурному проникновению."
      

    ***

      
       Зимы становились всё холодней, корабли из Норвегии приплывали всё реже, и уже долгое время вовсе не появлялись на горизонте, где серое небо сливалось с таким же свинцово-серым морем. Когда иссякли запасы зерна, угроза голода стала неотвратимой. Женщин в Поселении оставалось заметно больше, чем мужчин. Многие викинги уплыли на юг, бросив всё, включая своих подруг, чтобы найти там себе замызганную ирландку. А скрелинги наоборот становились всё многочисленней, думала Сольвейг, кутаясь в подтороченную мехом накидку. Одежда слабо спасала от холода. Но не кутаться же, как те скрелинги, в звериные шкуры...
       Девушка спешила в церковь. Здесь тоже собрались в основном женщины. Вокруг бледные, осунувшиеся лица. Молодых, как она, почти нет - Сольвейг исполнилось пятнадцать зим. Стариков, впрочем, тоже - те умирали первыми. Начавший проповедь священник Олаф - один из последних стариков в Поселении.
       И снова его проповедь об Ионе во чреве рыбы... по толпе пробежал ропот. Асмунд, один из немногих присутствовавших мужчин, возмутился громче всех:
       - Опять старый дурак за своё... - лицо Асмунда напоминало Сольвейг волчье.
       - И хотя исполинская рыба исторгла Иону назад, нигде в Писании не сказано, что человек не должен есть рыбу, - голос Олафа разносился над толпой.
       - Этот запрет установлен не тобой и не мной! Если мы перестанем соблюдать законы предков, то превратимся в ублюдочных скрелингов! - уже заорал Асмунд. Сольвейг вздрогнула, поскольку Асмунд стоял рядом с ней. Почему-то он всегда оказывался рядом с ней.
       Олаф дрожавшими пальцами перелистнул страницу и лишь потом посмотрел на крикуна.
       - Я снова слышал Голос. Он сказал, что мы должны начать есть рыбу. Мы должны учиться у скрелингов. Учиться ловить рыбу, охотится на тюленей, сохранять тепло. Иначе мы все погибнем. - Всё-таки Олаф волновался. Старческое дребезжание в голосе сейчас было особенно отчётливым.
       - Учиться у скрелингов?! Нам? Мы - викинги! Пока к нам не пришли похожие на тебя ирландские болтуны со своими проповедями, наше имя гремело по миру и вселяло страх! Мы строим каменные дома, слагаем саги, играем в шахматы, в конце концов - чему нам учится у дикарей?! - капельки слюны изо рта Асмунда в полёте замерзали.
       - Каменные дома это хорошо, но согревают ли они нас без топлива, которое кончилось? Если мы вымрем, некому будет пересказывать саги. И в конце концов, не ты ли, брат Асмунд, постоянно проигрывал мне в шахматы? - голос Олафа неожиданно окреп.
       Женщины захихикали. Сольвейг тоже улыбнулась, но улыбка девушки сразу сникла под злым взглядом Асмунда. Тот скользнул взглядом вниз по ладной фигуре девушки, и, резко повернувшись, вышел.
      
      

    ***

      
       "Эксперимент развивается согласно прогнозам. Вождей эскимосов удалось убедить соблюдать мир, хотя на их стороне уже весомый численный перевес. Ведётся работа по искоренению табу на употребление рыбы у викингов. В условиях похолодания, вызванного им ограничения продовольственной базы и разрыва внешних связей, выживание общины при сохранении этого запрета проблематично.
       Дальнейший прогноз - умеренно оптимистичный".
      

    ***

      
       Сольвейг сидела в домике Олафа. И старик и девушка тепло одеты, виден пар от дыхания - отапливать помещение почти нечем. Зато изнутри согревал горячий чай, заваренный на сосновых иголках. Вкус, мягко говоря, не очень, но это верное средство против цинги.
       - Последняя ветка, - сказал Олаф, - пей, мне недолго осталось, а вот твои белые зубки надо сберечь до свадьбы, - Олаф слабо улыбнулся, тут же зайдясь в приступе судорожного кашля.
       Сольвейг чуть отхлебнула, улыбнувшись с благодарностью, и продолжила жаловаться.
       - Еды очень мало. Каждую ночь появляются новые покойники, ну да не вам ли об этом не знать... вчера, когда хоронили Йона, долго долбили мёрзлую землю... в итоге просто завалили тело кучей камней. Медведи не доберутся и ладно. Странно, что скрелинги нас пока не трогают. Они могли бы перебить оставшихся мужчин за одну ночь. Асмунд объединил большинство мужчин вокруг себя, и сам поговаривает о нападении на скрелингов!- возбужденно говорила девушка.
       - Безумец, - покачал седой головой Олаф.
       - Он действительно всё больше походит на безумца. А иногда он так смотрит на меня... будто хочет съесть, - Сольвейг понизила голос и округлила глаза.
       - Ты красивая девушка, Сольвейг, - но в этих словах Олафа сейчас прозвучало больше сожаления, чем одобрения...
       Следующей ночью Олаф умер.
       Асмунд теперь не давал Сольвейг прохода. Девушка понимала - рано или поздно он возьмёт её силой. Его люди тем временем уже забирали без особых церемоний всё лучшее - как необходимое для жизни, так и абсолютно бесполезные сейчас монеты, золотые кольца, серебряные фибулы и даже книги. Всё это сносили в дом Асмунда. Сам Асмунд не читал, но собирал книги ревностно.
       Одно зеркальце Асмунд подарил Сольвейг... и девушка не отказалась. Мерзкая ей самой мысль ответить на заигрывания Асмунда посещала девушку всё чаще. Однажды утром, как обычно согрев зеркальце дыханием и протерев, она увидела в отражении кровящие от цинги дёсны. В тот день Сольвейг решила, что не оттолкнёт Асмунда в следующий раз... он поможет ей выжить. Не просто выжить, поправила она себя. Выжить вполне можно было и без него, пока теплится жизнь в Поселении. Но девушке хотелось не просто выживать, а и хорошо выглядеть, носить украшения... да просто вкусно поесть, в конце концов.
       Как раз в тот день Асмунд неожиданно потерял к ней интерес. Он ходил мрачнее тучи.
       - Асмунд тоже слышал Голос, как и Олаф, - тревожный слух разлетелся по Поселению.
       Приближалась великая ночь Йоля.
       В один из коротких дней люди Асмунда напали на небольшое стойбище скрелингов.
       На следующий день жителям Поселения, всем кроме нескольких мужчин - противников Асмунда, раздали мороженное мясо. А избранных Асмунд пригласил разделить трапезу в его доме.
       Уже позабытый жар от пылающего очага, отблески и тени сошлись то ли в танце, то ли в схватке на покрытых плесенью стенах. И сосредоточенное чавканье множества ртов. Сольвейг жадно впилась белыми зубами в истекающий жиром кусок мяса. "Сколько мяса! Это сколько же добычи они отбили у скрелингов", - думала девушка, вполуха слушая Асмунда.
       - Голос сказал мне: преступи черту, нарушив запрет. И я сделал это. Тот, кто говорил со мной, надеялся, что мы станем есть рыбу и превратимся в скрелингов. Но мы перехитрим его... мы будем есть скрелингов! - Асмунд зашёлся в безумном смехе.
       Чавкающие рты, груда меховых одежд скрелингов в дальнем углу... Сольвейг не помнила, как оказалась наружи. Её с кровью вырвало на серую заледенелую корку снега. Асмунд, тяжело дыша, выскочил за ней. Обжигающий щеки холод привёл девушку в чувство. Лишь сейчас по расширенным зрачкам Асмунда она поняла, что тот не просто пьян, а находится под дурманом грибов.
       - Ты гнусный выродок, - вязкой после приступа рвоты слюной Сольвейг плюнула мужчине в лицо, - да ты опустился ниже последнего из скрелингов!
       Асмунд оскалил жёлтые зубы. Сейчас он напоминал не волка, а скорее взбесившегося пса.
       Боль вспыхнула в самом нутре и пульсирующими волнами разлилась по телу.
       Асмунд рывком вытащил нож из её живота и сделал шаг назад, позволив девушке растянуться на снегу.
       - Твою печень я съем сырой, - сказал он и глупо захихикал.
       Не считая собственного стона, это было последним, что услышала Сольвейг перед смертью.
      
      

    ***

      
       "Эксперимент окончился чудовищным провалом. Непосредственно в ходе эксперимента в общине зародился каннибализм. Его противники убиты в междоусобной войне.
       Оставшиеся в живых уничтожены эскимосами.
       Провалы в Нан-Мадоле и Гренландии вынуждают отказаться от практики "локального вмешательства". Эксперимент прекратить путём "отката". Вернуться к абсолютному запрету любых изменений прошлого".
      

    ***

      
       На долгожданном драккаре Сольвейг покинула Гренландию, где после смерти пастора Олафа её ничто не держало. Драккар держал путь в Исландию. Говорят, эти исландцы едят рыбу... Сольвейг сморщила носик Ужасные люди.
       По ослепительно белому склону оставшегося позади берега двигались две точки. Когда её глаза уже слезились от снежной белизны, Сольвейг поняла, что это спускаются к морю два скрелинга. Те, кому будет принадлежать Гренландия.

    32


    Бершицкий Н.О. Государство Земля   18k   "Рассказ" Проза, Фантастика

      Государство Земля
      Прошло целых десять лет с того момента, как большинство крупных держав Мира объединились в Содружество Земли, общество, в котором нет разницы между ее членами. Религиозные войны ушли в прошлое, люди создали универсальную Доктрину Разума "во главе" с Создателем, всецело удовлетворяющую духовные устремления каждого. Ресурсы и их дележ больше не являлись насущной проблемой: после того, как совместившие усилия величайшие умы Земли сумели обуздать солнечные ветры, энергия поступила в свободный доступ и в неограниченном количестве. Территории России, Европы, Западной и Восточной в равной мере, Америк, Канады, Китая, Японии, Индии и ряда других малых и больших государств слились в единое целое, именуемое Содружеством Земли. Наука достигла пика развития, все виды промышленности поднялись на вершины, фабрики и заводы работали без перебоев, активно использовалась вторичная переработка. Наступил Золотой Век человечества! Век, равного которому государства Земли не видели!
      Но ни одно новшество не приходиться по вкусу всем, особенно если существует всего-навсего десять лет. Нашлись недовольные, не желающие вступать в Содружество по тем или иным причинам. Африка, Ближний Восток и ряд мелких стран и государств, даже внутри членов Содружества, стояли на своих идеалах. Порой под маской подчинения действующим законам пряталось неповиновение, иногда перехлестывающее через край в виде вооруженных конфликтов. Рукотворный Рай не был обретен. И тогда Правительство Содружества Земли создало Миротворцев. Это спецподразделение не примиряло врагов в других странах, оно принуждало непокорных сложить оружие и присоединиться к Земле: когда мирными переговорами, а когда и силой пушек и пулеметов.
      
      Конфликтная зона - Тибет, область Лхасы. До Правительства дошли сведения о скоплении недовольных жителей Китая и Индии на границах Тибета, всю свою историю имевшего славу непокоренной твердыни духовных лидеров человечества и наиболее спорной области на карте мира. Было принято решение выслать небольшую группу частей миротворцев для ненасильственного урегулирования ситуации, тем не менее, на приказе стояла пометка "действовать по ситуации". Моторизованная рота из семидесяти человек и семи новейших БТР-100, вошедшие в строй пару лет назад, выдвинулась с границ бывшей Российской Федерации в сторону высокогорной страны мистических царств. Сначала их, правда, перебросили в Индию, а оттуда колонна двинулась своим ходом. Андрей Конюхов носил звание капитана ВССЗ и возглавлял операцию. Открыв верхний люк первой машины, он смотрел на растущие у горизонта горы, укутанные снегом и дымкой. В руке подрагивал АК-12, хорошо зарекомендовавший себя в боях Последней Мировой Войны и до сих пор активно использующийся войсками Земного Содружества. В душе миротворец надеялся, что применять его все же не понадобится, догадываясь, что ошибается.
      Путь (подходящий ныне к концу) предстоял неблизкий, около недели. Это было отнюдь не случайно, недовольным выдвинули ультиматум и отвели срок, в течение которого ответ должен поступить членам Правительства. К тому же сбрасывать десант или наносить воздушные удары - слишком грязно. Тем временем ответа все не было и не было. Рота уже два дня назад пересекла границу Тибета, а сообщения об отмене операции не поступило. Поговаривали о худшем варианте. Страха не возникало. Во-первых, бойцы миротворческого корпуса оснащались лучшим образом, а, во-вторых, в случае оказания сопротивления они обязаны были связаться со штабом. Не пройдет и часа, как в небе над Тибетом появятся стаи сверхзвуковых бомбардировщиков и транспортных дисколетов, собранные по чертежам Третьего Рейха и модернизированных под нужды нового времени. Европа хотела применить их в Последней Войне, но тогда дело не дошло. Отныне они на службе у всего Мира. На границах бывшего Китая ожидали команды еще четыре роты: две мотострелковые и две танковые. При необходимости можно было бы обрушить на противника настоящий ад.
      Похолодало, высота над уровнем моря незаметно росла, достигая тысяч метров. Непреступная страна небесных посланников и темных колдунов, неоднозначных богов и демонов, живущих в каждом озере, открывалась иноземцам во всей холодной красоте и монолитном величии. Вдоль дороги, находящейся в ужасном по меркам гражданина СЗ состоянии: побитая, усыпанная щебнем разного размера, грязная, убогая; тянулись мерзлые или болотистые луга, перерастающие в горные гряды. На пороге зимы природа этого края облачалась в суровое платье, серо-белое и неприглядное. Древние горы, чья высота била все рекорды, обступали дорогу со всех сторон, шапка священного Кайласа, словно глава в короне, поднялась над бренным, смертным миром. Он был далеко, но точно луна всюду сопровождал людей из чужой страны, будто бы делался больше. Издали виднелся Эверест, теряющийся в стаде густых облаков, солнце ползло к заснеженным пикам, разливаясь по ним фруктовыми тонами. Магическим образом все вершины Тибета виднелись отсюда, словно молчаливые стражи, отгоняющие миротворцев от хранимых ими тайн.
      Дорога петляла в направлении деревушки, от которой рукой подать до Лхасы - меньше сотни километров, но нужно было сделать передышку. Машины выбрались на открытую местность, откуда вид на легендарные горы Тибета открывался превосходный. Они были так далеко, однако их мистическая сила ощущалась в затвердевшем от мороза воздухе. Деревня показалась ровно через столько минут, сколько отмерил навигатор, над ней возвышалась одинокая ступа, конический храм буддизма, изображающий Вселенную - единственное напоминание об исповедуемой тут древней религии. Селение окружала необыкновенная природа, которой больше нигде не встретить. Камни, словно вытесанные скульптором статуи, принимали под час самые необычные формы, и издалека казались животными, задержавшимися, чтобы взглянуть на звездные небосклоны. В сгущающихся сумерках повисло желтовато-розовое свечение, отражающееся от тонкого полога снега. Редкие жители полупустого поселения проигнорировали появление миротворцев, будто обращать на них внимание было ниже их достоинства. Эти края уже несколько лет погрузились в тишину стародавних времен, туризм и паломничество почти полностью прекратились с момента создания и укрепления позиций Содружества Земли. Тибет же стал отдельным мирком, застывшим вне времени, забытый и покинутый.
      Конюхов не раз удивлялся, почему Тибет до сих пор хранил независимость, ведь соседние Китай, Индия и ряд мелких государств официально влились в Земной Союз, но лишь официально. Тем не менее, Китай раньше можно сказать владел Тибетом и вдруг такое. Раньше Правительство закрывало глаза на то, что в Тибете находили прибежище недовольные властью, а сейчас терпение кончилось. Андрей не чувствовал враждебности, не осознавал, что находится на территории злостных бунтовщиков. А вообще интересная ситуация: во благо всей Земли приходиться давить силой отдельные ее клочки и населяющих их людей. Они воспринимались как жители другой планеты. Это особенно забавно выглядело при обращении к гражданам Содружества - "земляне", так они называли друг друга. Бронеколонна остановилась посреди пустой промерзшей дороги, пронизывающей деревню, моторы заглохли, солдаты шумно высыпали на улицу, привнеся оживление этой пустой и молчаливой местности.
      - Рассредоточиться, осмотреть село! - приказал Конюхов. - Как убедитесь, что все спокойно, выставьте караул, остальные могут отдыхать. Завтра идем на Лхасу. Кван, - обратился он к землянину азиатской наружности. - Ты говорил, твоя семья отсюда родом. Что ты можешь сказать по поводу маршрутов?
      - Не совсем, капитан, - отозвался Кван. - Они жили в Амдо, а не в У-Цанге, хотя я немного разбираюсь в здешней географии. Да и в Лхасе был в детстве.
      - Отлично, наметь наиболее удобные пути прохода к столице и занеси данные в навигаторы. Черешин, ты со мной!
      Крепкий парень с румяным лицом и пулеметом наперевес подбежал к Андрею и приложил руку к голове. Конюхов вяло ответил на приветствие и пошел прямиком к ступе, влекомый неведомой силой. Вокруг тянулись скучные одно- двухэтажные домики, вдоль дороги смиренно брело маленькое стадо яков с умными, человеческими глазами. На улице кто-то жарил лапшу, от которой всюду распространялся аппетитный запах. Работал всего один магазинчик на целое село, ассортимент в нем был крайне скудным, однако эти люди привыкли к лишениям и скромности. На фоне холеных миротворцев они в своих потрепанных одеждах смотрелись ничуть не более жалкими. Напротив, был в них какой-то властный дух, невидный снаружи.
      Идя к входу, Андрей мимоходом, не задумываясь, крутанул ритуальный барабан, куда обычно кладут свитки с молитвами. Дверь ступы со скрипом отворилась, солдаты прошли внутрь. С порога их сразу "встретила" двухметровая статуя Будды Шакьямуни, стоящая напротив, возле которой теплились лампады с ячьим маслом. В темноватом углу чуть правее статуи шептали два монаха в оранжевых робах, помимо них тут был еще один человек в ритуальных одеяниях и с белым шарфом на шее, беседующий с оборванным человеком. Тот, что в шарфе, говорил мало и еле слышным голосом, возраст невозможно было определить: может пятьдесят, а может и все восемьдесят лет, если не старше. Лицо не доброе и не злое, на нем застыла легкая улыбка вечного блаженства. Создавалось такое впечатление, будто он видит иной, прекрасный мир, недоступный остальным. Собеседник его, вероятно, был паломником-фанатиком. Судя по изношенной одежде, прорванной до дыр обуви и исхудалому телу, он только-только вернулся из многокилометрового похода вокруг святынь. Конюхов жестом попросил Черешина посторожить вход, а сам двинулся к статуе, прорываясь сквозь маслянистые испарения от лампад, от коих его лицо и волосы словно покрылись воском. Странник как раз поклонился монаху и отправился на улицу. А человек с улыбкой повернулся к военному и несколько неодобрительно глянул на оружие у него в руках.
      - Вам некого здесь бояться, - заметил он, говоря на чистом русском языке.
      Андрея это не сильно удивило: в новом мире английский и русский языки стали основными, постепенно сливаясь. Однако русский в силу широты гаммы передаваемых эмоций и мощной ассимилятивной способности занимал место основного разговорного. Элементы английского языка переместились в деловую область, в промышленность и торговлю. Частично он охватил военное дело, поскольку способствовал передаче кратких, четких и емких команд на поле боя. Закинув АК за плечи, капитан осмотрел статую снизу вверх. Но странный человек не оставил его в покое.
      - Я знаю, зачем вы пришли, - произнес он, словно обвинял чужеземцев. - Напрасно вы преследуете людей оружием, особенно в этой стране. Они пришли за спасением...
      - А что вас смущает? - огрызнулся Андрей. - И надо говорить за укрытием. Вы их не спасаете, а покрываете.
      - Многие пытались завоевать Тибет, но получали только иллюзию победы. В этих краях обитает сила, не терпящая зла и насилия, - не слушая доводов солдата, продолжил монах.
      - Зла?! - глубже ввязался в разговор Конюхов. - Мы только и делаем, что боремся за благо во всем мире. Вы вообще видели достижения Содружества, люди больше не рвут друг другу глотки за кусок хлеба и каплю нефти.
      - Хотелось бы верить, - опять улыбнулся монах, но что его развеселило? - Но нет такой силы, которая сможет заставить цветок расти против его воли или цвести раньше срока. Пусть природа делает свое дело.
      - Мы не оспариваем природу. Знаете, существуют такие рыбы - цихлиды. В одном озере обитает множество видов этого семейства. И самое интересное, что, кормясь с одной скалы, они не воюют между собой. Один вид вычесывает пищу из водорослей, другой - ест сами водоросли. Мы создаем такое общество.
      - Интересно рассуждаете, - признал тибетец. - Вы на верном пути, молодой человек и, надеюсь, люди, стоящие за вами, тоже. Но вы допускаете роковую ошибку. Чтобы за вами шли народы, нужно увлечь их своими достижениями, а не силой. Тот, кто сильнее будет прав даже тогда, когда неправ. Какой пример вы подаете?
      - Люди не могут жить без государства... - начал возражать Андрей, но досказать не успел.
      - Государство? Когда-нибудь, в процессе развития человека, его разума и совести государство изживется само собой. Оно просто отпадет, как мертвая кожа. Но чтобы к этому прийти нужно правильно выверять каждый шаг. Если нежелающие признать ваше господство откажут, вы будете их убивать?
      Конюхов промолчал, ощутив острый укол совести.
      - Я тоже не признаю Содружество, вы собираетесь застрелить меня?
      Миротворец невольно глянул на пистолет, висящий у бедра, и покачал головой.
      - Вы не выстроите идеального царства, если ради этой цели придется приносить кровавые жертвы, пусть и маленькие. Тонпа Шенраб принес учение Силы много тысяч лет назад, однако оно пока не победило. Каждая забранная жизнь не пройдет даром для мира и Вселенной. Мы, жители Тибета, имеем полное право судить об этом. Но зря вы верите, что сможете примирить свободных людей с вашим законом. Они могут сказать "да", но в душе не смирятся, продолжат борьбу, они будут бороться с пылом, ведь на кону самое дорогое человеку - свобода. И тогда вам придется стянут веревку на горле своих граждан. Вы скатитесь к тирании в самом страшном проявлении. Бегущие от вас находят приют именно здесь, под сенью древних гор, среди озер, где купались боги, на высотах, занесенных вековым снегом не случайно. На нашей земле не будет тиранов, и дело не в сопротивлении. Тибет отмечен небесными мудрецами, он уготован новому человечеству. Вы можете подготовить ему гнездо, либо разрушить его фундамент.
      - Если мы позволим кучке бросать нам вызов, другие пойдут по их стопам.
      - Не пойдут, если блага Содружества истинные, а не придуманные. Но, убив или же принудив тех людей, вы определенно заведете гораздо больше врагов. Страх и наказание еще никого ничему не научили, кроме ненависти и мести. Зло надо предотвращать, а не наказывать. Лишь тогда оно не возродиться. Возможно, в другой жизни я с радостью присоединюсь к Содружеству, если его курс не измениться, а пока я хочу сохранить свою свободу.
      - С чего вы решили, что свободны сейчас? - с вызовом спросил капитан.
      - Прямо сейчас нет. Скоро я уйду в горы, где, впрочем, тоже задержусь не надолго. Вам непременно надо сходить к Кайласу, и вы поймете, о чем я толкую. Только вам следует изменить взгляды на жизнь, иначе гора не примет вас.
      - Чушь какая-то, я теряю время, а я должен выспаться перед завтрашним днем. Все, кто обходит Содружество Земли - глупы или темны. Только дурак и дикарь не понимают выгоды глобальной взаимоподдержки, предпочитая вражду сотрудничеству.
      - Вы понимаете суть лишь на половину, - продолжал монах. - Дело не в тугоумии, а в нежелании втискиваться в рамки. Есть такие люди, которые не хотят жить по указке, но достаточно мудрые, чтобы не нарушать правил природы. А те, кто не понимает выгод, должны их увидеть. Перед вами сложный выбор, не спешите обманываться внешней простотой. От ваших завтрашних поступков зависит, как будет выглядеть Новый Мир послезавтра. Я не хочу учить вас, просить или настаивать, хочу лишь дать совет: оставьте каждого при своем мнении, палкой вы не сделаете глупого умнее. Пусть они видят ваши достижения, пусть хотят стать частью вашего мира. В Тибете вы сделаете вред себе, пытаясь навредить другим, паритты, читаемые за сию землю слишком сильны. Борьба за судьбу нашей планеты идет, она никогда не прекращается, однако, наконец наступил момент, когда светлые боги Шамбалы взяли перевес. Не проливайте крови, не нарушайте хрупкий покой, он и так не вечен. Нагспа не дремлют в своих подгорных обителях, они следят за нами, они ждут раскол порядка, их демоны наготове. Будда грядущей эпохи, Сострадающий Владыка Майтрейя, скоро явиться с небес Тушита, но до этого еще надо дожить, еще не время. А Тонпа Тангма Медрон совсем близко. Борьба не будет равной, если люди вступятся за него на свою беду.
      - Я... должен идти, - смущенно проговорил Конюхов. Слова загадочного человека его удивили, переменили отношение к данному заданию. Правильно ли поступает Земной Союз, поглощая страны одну за другой? Ведь не все идут по доброй воле, не все так быстро перенимают новые идеи и воззрения. Может быть, им действительно нужно время на осмысление? Они должны увидеть! И правильно ли будет ему теперь идти против воли Правительства? Определенно нет. И все-таки, как же донести до верхушки мысль о том, что великие дела быстро не делаются.
      - Так что вы собираетесь делать, когда знаете? - вопросил монах.
      - Я знаю, что у меня приказ, - задумчиво отозвался Андрей. - Вам бы лучше уйти, на всякий случай.
      - Я же сказал, что не задержусь, а когда вернусь - решать не мне. Ну а пока птицы проголодались.
      Смысла последних слов капитан не разобрал, напоследок его взгляд обратился на трехгранный кинжал, торчащий из-за пояса незнакомца. Ритуальный кинжал Пурба смотрел на него в ответ злобным ликом гневного божества. С других сторон находились еще два таких же лица. К чему бы это внимание привлек именно он и именно сейчас? Как ни странно, у двери Черешина не оказалось, и след простыл. Конюхов вышел наружу, с ужасом обнаружив, что над горами и музеем из камней разгорается восход. Время словно сжалось, час превратился в минуту, пока он там разговаривал. При всем при том он чувствовал себя свежим и бодрым, будто крепко высыпался последние несколько часов. Миротворцы, потягиваясь, выходили из домов местных жителей, так охотно и безропотно приютивших их. Яки медленно брели на пастбища, подметая улицу длинной шерстью, щипать заиндевелую траву. Странное дело, в храме все блистало от золота, а селяне были бедны, тем не менее, никто не стащил и маленькой монетки, возложенной на алтарь. Что же особенного в этих свободолюбцах? Андрей вскарабкался на БТР, не переставая думать ни на минуту. Лхаса находилась совсем близко, да рукой подать. Государство Земля еще не достроено до конца, а у него был четкий приказ.

    33


    К.Варб Слеза Собаки   30k   Оценка:8.55*6   "Новелла" Фэнтези

    Слеза Собаки.

    (Поэма, ритмизованная проза, постмодерн).

    (Притча о литературе по мифам Большого Кавказа.)

    "Два похитителя жизни, с широкими ноздрями, два удумбала,

    Два вестника Ямы, бродят они среди людей.

    Пусть они снова сегодня здесь дадут нам

    Счастливую жизнь, чтобы мы увидели Солнце!"

    [Ригведа Х. 14.12]

    "Отталкиваясь от материалов Великоалександровского кромлеха, таких собак можно связывать с Большим и Малым Псом, которые в ночь летнего солнцестояния ("на Купала" и др.) провожали в потусторонний мир умирающего (и воскрешающего затем по весне) бога первого урожая..."

    [Ю.Шилов "Прародина Ариев" III.3.Домашние животные.]

    Есть на Руси обычай:

    Димитровской субботой ставят на каждое блюдо по два набора:

    одно для мёртвых,

    и одно для живых.

    И славят дедов.

    Как передают деды, так заповедовал

    Великий Охотник Бой!

    А также повелел выносить из дома два полных миса для его верных псов, и кликать их:

    Стары!!!

    Гары!!!

    Бой жил был во времена неолита, когда земное небо покрывало огромное осеннее созвездие Кабана, пожиравшее силу солнца. Но с наступлением энеолита оно распалось.

    Так возник современный Зодиак. А под летними знаками засияло созвездие Охотника с ярчайшими альфа звёздами Большого и Малого Пса.

    И они стремительно приближаются к нам...

    Via antiqua, via tuta.

    " Имперская история - история прогресса человеческого..."

    1. Древние дороги - дороги безопасные.

    На них не пилят и заливают ежегодно асфальт, не наводят повседневный глянец спецсредствами, не осваивают новые технологии... Поворот вправо влево ли на них предопределён, есть только один выбор:

    Вверх или вниз...

    Их строили легионы и до и со времён Рима. На них нет ни одного автомобиля! Нет, не было и не будет!

    Не обольщайтесь!!!

    Да не обманется некто, заметив нечто самодвижущееся; так ссыпается осыпь:

    То Промысел истончённого времени!

    Он - любящий, Он - снисходительный к путям человеческим, да не доверяйтесь лжепроводникам; Он - не верблюд, Он никогда не ступает по трухе, только по твёрдому; вот и говорят: "Древняя дорога - дорога безопасная!"

    Так все они и сложены из камней:

    Больших и малых, цветных и серых; изысканно точеных, гладко шлифованных, пренебрежительно грациозных, простых и безыскусных...

    Тысячи лет по камням ластится ветер, хлещет дождь, жжёт солнце... Тысячи лет касаний стоп; шелест шагов, стук копыт, скрип колёс...

    Тысячи лет кого только не носило на них безжалостное время:

    Великих и преничтоженных, Прославленных и безызвестных, Могучих и немощных... Мириады мириад прошли по мириаду мириад; с болью и радостью, благоговением и яростью...

    Тысячи лет! Почти всё то порушилось да покрошилось в прах, смылось да унеслось в мутные воды бурной реки забвения.

    Вот и дорога на Анцуру...

    Только один камень не треснул от соположений, не дрогнул от несметных сопреткновений ног, копыт и колёс, от хвалы и хулы; тот камень - слеза...

    Тысячи лет она черна как смоль, царственна как нефрит, остра как обсидиан, целебна как горное мумиё; раскалённым днём жарче угля плавильного горна; а в тёмную ночь, лишь нюх Гончего Пса учует её, вновь повлажнеет и заблестит чистым изначальным блеском, блеском слезы:

    Слеза Собаки:

    Город Богов Багаран.

    1. Наша История начиналась так:

    Лето заканчивалось.

    Наступал новый год.

    Был праздник.

    Праздник благодарения хозяина.

    День медведя.

    День радости и веселья...

    День танца ярких свежевыкрашенных тканей.

    День обновления.

    Тогда ещё не Великий Царь, а просто царь, Руса, давал перед своим дворцом пиршество народу и принимал дары. То были древние дикие времена и при трёх неурожаях подряд, правителя принято было удавливать... Ну, или изгонять как лютого зверя. Как медведя...

    Но земля вновь и вновь давала щедрый урожай. Люди благодарно праздновали; радовались, веселились и славили эпоху своего вождя...

    Скатерти ломились от яств; сладостей и разносолов...

    Хмель тёк рекою...

    Однако... однако многочисленные и могущественные враги уже положили свой глаз на возделанные долины и готовились напасть, чтобы наложить свою длань и обложить данью или разорить то государство. Владыка ведал об этом, и принимая своих подданных оставался хмур, ибо не знал что может придать его трудолюбивому и миролюбивому, но совершенно неопытному в войнах, народу силы для победы...

    Многие склонялись в тот день с подношениями; лестью и просьбами, а кто и с советами...

    Но всё было не то...

    Руса так и не решился объявить военный сбор, чтобы упредить своих противников. Ибо не видел благоприятного исхода.

    День таял. На землю ложились длинные тени. Праздник заканчивался. Солнце, обогнув Арарат, падая рассыпаться на зубцы гор, застыло. Маленькая фигурка спускалась с горы. Она росла и росла. Путника словно несло на крыльях, но он не поднимал взор от тропы. И вот он у ворот.

    Арсен, этот человек в небрежно поношенной медвежьей шкуре был огромен, стражники знали суровый нрав отшельника, поклонились ему и расступились... Он проскользнул между ними... И лишь подойдя к трону, вскинул голову:

    - Прости мне, о, мой господин, что я пришёл не в праздничных одеждах... Я спешил к тебе, о, достойнейший, ибо нёс благую весть, боги смилостивились к нам, и даровали мне, для тебя о земле, Свой Дар...

    Я принёс его почти с самой вершины горы, с горы Арарат.

    И вот поднимая Его как факел, я склоняюсь перед тобой.

    Могущество Дара столь велико, что ты царский скиф, и я грек, применив Его, сможем положить эту гору как Центр Вселенной, ибо это:

    Слеза Собаки.

    2. То было давным-давно когда дэвы задумали погубить людей и их небесный предводитель, превратившись в свирепого кабана поглотил Солнце.

    Страх, хлад и глад загнали людей по пещерам...

    И казалось, что не было уже никакого спасения.

    Но тогда, как ты помнишь, наш славнейший предок, Ара, решил подняться к богам на небо, чтобы испросить у них помощи.

    Он был удачливый охотник, и с помощью своих верных псов Ставра и Гавра выискал заповедные тропы, и свершив путь, на самой вершине горы, горы называемой теперь Арарат, встретил богов.

    Но боги или не захотели или не смогли ничем помочь, сказав; что у них нет избыточного света, ибо тьма властно поднимается от земли.

    Они покинули Ару и удалились в свои жилища.

    Он застыл в нерешительности, но Ставр и Гавр не оставили своего господина, а звали и звали идти. И он пошёл, пошёл вослед богам, к их обителям. Боги сидели у волшебного огня называемого пламенем, который согревал, объединял и освещал их, и за это они кормили тот пламень небесным хворостом.

    И Ара решился привнести это пламя людям...

    Чтобы люди стали столь же могущественны, как и боги.

    А он был всего лишь человек. Но он осмелился и переступил порог и взошёл к очагу. И тогда услышал язык богов:

    Боги говорили по-разному, но понимали друг друга. Это был тот жгучий, медвежий, язык, на котором мы; я Арсен, и ты, о, Руса, о царстве Урарту, сейчас разговариваем!!!

    Ара стал равным им, ибо познал и понял язык, язык в котором заключено бессмертие.

    Он принял их пламя, и, зная о скаредности людей тяжело навьючившись целым стогом небесного хвороста, двинулся в обратный путь. Он спешил, сгибаясь под большим грузом, закрывавшим обзор; и оступился; и упал в небесную пропасть; и не смог встать; и потерял сознание...

    А тем временем на земле; под покровом тьмы дэвы беспрепятственно заставляли людей пожирать друг друга.

    Гавр протяжно завыл, ища и не находя в пустоте отклика, и Ставр опустив голову уткнулся мордой в неподвижное тело.

    Пёс понял что всё было напрасно, господин уже не поднимется, и люди не получат ни тепло божественного хвороста, ни свет божественного огня, и мир... мир навсегда замёрзнет во мраке...

    А им суждено навсегда так и застыть втроём в небесной бездне. И они ничего уже не смогут. Ничего!!! Никогда!!!

    И глаз его стал влажным.

    О, не было в нём тогда столь знакомого нам ослепительного осколка, запавшего в него когда Гавр, вспоров брюхо кабана, вырвал и возвернул солнце на небо, рассыпав мириад звёздных брызг, сам, став огненно рыжим...

    Глаз Ставра был мрачен как наступившая тогда над миром ночь, он был полон отчаянья, и из него покатились раскалённые как уголь, острые как обсидиан, величественные как нефрит, чёрные как смоль, горькие как мумиё слезы... Они стекали, по его белоснежной шерсти, падая и падая к земле огненным дождём; стыли и становились крепки и тяжелы как камень.

    Их было много; и они продолжают ниспадать с небес с древнейших времён и до сих пор.

    И будут ниспадать по мере необходимости до скончания веков...

    И вот одна из них теперь перед тобой: это и есть:

    Слеза Собаки.

    3. И тогда Ара очнулся.

    Он понял, что надо идти. Что никто не сможет сделать это кроме него. Если он не встанет и не дойдёт, то люди не узнают огня возжигающего хворост, не согреются и неминуемо погибнут поражённые злобой и свирепостью дэвов. И тогда мир самоуничтожится...

    Он шёл по небу.

    Шёл медленно и тяжело, думая лишь об одном; как бы дойти. А хворост осыпался и осыпался ему во след. Он прошёл через всё небо и донёс совсем-совсем ничего, ибо почти всё высыпалось и мерцает теперь Млечным Путём.

    Но он дошёл! И разжёг огнём что донёс, и научил людей языку. Божественному языку. Он научил их всему тому, что облегчает горести жизни и делает её счастливее и радостнее. И объединил всех. И объединив людей, вывел их из пещер, и победил дэвов, и сбросил демонов в бездну.

    А потом сам...

    Сам, с помощью этого божественного языка, Ара, ведомый своими верными псами смог вновь подняться на небо и победить кабана сожравшего солнце!

    И теперь оно снова всходит и заходит над землёй. Солнце Правды.

    Каждый божий день оно мутнеет во тьме поднятых от земли грязи и пыли, воспаляется, и неизбежно исходит к закату... Но омытое росой, чистое и прозрачное восходит вновь и вновь... освещая и согревая, как пламя! День за днём, поднимаясь к зениту, и отступает по слабостям человеческим к надиру...

    А они втроём, став сияющим треугольником, сберегают его путь и воззывают его бег назад к людям!

    И ты, о, Руса, обладая Слезой, сможешь победить им неприятелей, как Ара победил демонов!

    Понести мир и свет по земле...

    Однако, как ты знаешь, огонь надо непрестанно кормить хворостом, чтобы он не потух! Так и Слезу Собаки надо непрестанно поливать новыми слезами, чтобы она очищалась от мути и сверкала своим чистым изначальным прозрачным блеском, давала силу и вела в путь.

    Блеск Сириуса сейчас ал, как кровь и огнь войны, но говорят, что позднее наступят благословенные времена, когда многое... многое можно будет решать лишь словом, и глаз Большого Пса засверкает с небес белоснежно...

    - Арсен, я понял тебя, ты великий мудрец, но ты же знаешь людей, они хотят радости и веселья! Зачем слёзы во дворце? Люди этого не поймут... Люди хотят благодарения богов!

    Да будет так:

    В дар небесному пламени повелю построить им город Багаран, и там же достойное слезы хранилище, найму обученных и искусных служителей, чтобы они исследовали и изучали её, писали и пели о ней, да плакали, видя как недостижимо прекрасна и совершенно небесна древняя

    Слеза Собаки.

    Via antiqua, via tuta.

    2. Дорога на Анцуру.

    Дорога - горная.

    Дорога - суровая.

    Днём её жжёт невыносимый зной, а ночью спускается холод и над тропой свисают крупные, чистые как слёзы, звёзды. Они так близко, что до них можно дотянуться рукой, дотянуться и потрогать. И даже сорвать...

    Она уныло петляет у подножий среди долин и резко поднимается в гору к разбитым Русой на склонах виноградникам орошаемых пробитыми им же в скалах протоками...

    И о том доныне гласят горы. Гласят и о том, как Руса собрал войско и одолел врагов, и, осветив окрестности солнцем; создал империю.

    Она поднимается на перевалы и опускается, кружит серпантином, расширяется и сужается над расщелинами до узкой тропы, и по твёрдому ведёт и ведёт далее...

    Устремляясь на свет звёздной слезы...

    Несметное множество слёз халдейского царства было сорвано и собрано, да щедро рассыпанно по окрестностям...

    Представить их можно по наиболее из них сохранившейся: Книге Иова...

    Дорога взбирается выше к трещинам и выбоинам нанесённых трёхгранными стрелами и копытами в память о походах,которые совершили сюда Цари Царей...

    Восходит на многоцветные луга, шепчущие ароматами о возмездии разрушительной и безутешной страсти коварной обольстительницы Семирамиды...

    И устремляется за облака к сверкающим вечными нетленными льдами вершинам...

    Но за очередным перевалом, ломается; и начинает клониться к долу, опускаясь всё ниже и ниже... Этот излом место, когда запылилась, а затем была отвергнута и забыта Слеза Собаки.

    Город царя царей Тигранокерт.

    1. О, то была эпоха Великого Митридата!!!

    Но не Митридата Второго - Митридата Великого, а, любимца Зевса, данного Митрой Диониса, Диониса Евпатора!

    Великая Скифь после побед над Александром Двурогим подобно Святогору погружалась от нерастраченной силы в крашенных гробах величественных курганов, и некому было более дерзнуть примерить электрум золотой, исполненной яхонтами гривны; гривну Царя Царей!

    И о титуле заспорили языки полуденных стран; парфяне, армяне, а позднее когда он стал чуждым и совсем обесценился, то даже и понтийцы...

    О, то был век парфянского Царя царей Митридата Великого, век изысканной и утончённой роскоши, лести и неги...

    А с Запада неудержимо, как атлантический циклон, волна за волной наступали грозовые тучи легионов Вечного Города... И разбивались о нерушимую скалу Митридата Евпатора, заставлявшего их просыпать свой опустошающий град на иссохшиеся и растрескавшиеся от злодеяний человеческих камни Малой Азии.

    И был Тигран, Тигран Второй, воспитанник и заложник Митридата Великого, Тигран всем превзошедший своего наставника и сам провозгласивший себя Великим! Ибо царствие его возрастало во всём...

    Но в дни, когда почтил визитом его тесть, Дионис Евпатор, бывший не только "другом и союзником римского народа", но и укрывшихся гостеприимным Понтом и составившим ему свиту римских сенаторов, которых неудовлетворённые триумфами императоры объявили изменниками, налетел на страну шквалом, двумя легионами Лукулл, стремительно дойдя до Тигранокерта.

    И Тигран бросив всё, бросился собирать войска... Путь его лёг через Багаран.

    Оронт, в белоснежном пропалённом льняном дамаске расстелился перед ним:

    - О, Тигран, даже горы, заслышав твою поступь, вторят; о, Тигран, Тигран - Великий!

    Приветствует тут всё Тебя и падает ниц перед тобой в прах, падает в городе богов!

    Но богов здесь нет! Когда ты был у Царя царей отец твой забрал их в свою столицу...

    А теперь Ты сам Царь царей, решил ли Ты почтить своим вниманием Святыню Святынь Древнюю Небесную Слезу, дабы никогда не вошли торжествующие враги во врата основанной Твоим Величием Прелестнейшей Тигранакерты? Или Ты решил повелеть испечь диски для увековечивания Твоих милостей или же отпечатать с них Твою волю во все края подвластной земли...

    - Жрец, ты не столь промыслителен, как шепчет о тебе пустая молва, ты даже не знаешь, что Моя столица в осаде врагов, и прибыл я сюда не в праздности, чтобы уделять внимание древностям, ибо; когда трубят трубы и звенит бранью несокрушимая бронза - щебет муз не слышен!

    Оронт, ты отважный и опытный воин, столица моя в кольце врагов, и дорог всякий доблестный клинок, я призываю вас, всех смелых и умелых витязей, чтобы вы, как бессмертные, проникли в город и вывезли из него казну и сокровища для полного сбора войска!!!

    - О, Царь царей, а как же почтение Святыне?

    - Это потом...

    Да пусть это будет песня о Победе, о такой Победе, которую века никто не сможет превзойти ни честью, ни славой! И чтоб у каждого при упоминании о Ней проливалась слеза умиления и восторга!

    - О, Тигран, да будет по повелению Твоему! Ты мой Господин, и я как пёс вынужден следовать по избранному Тобою пути; доверяясь, что Твоя Мудрость не уступает Твоему Величию!!!

    Я, Оронт, я жрец Багарана, я первый и последний, и Я забираю эту Святыню с Собой, да будет Она талисманом Победы!

    И витязи легко и споро решили задачу. А когда войско было собрано, первыми подошли к очерченному кругу, сбросить камни, чтобы можно было потом исчислить Цену, узнать число павших.

    - Оронт, а что это за скрижаль, которую ты непрестанно вертишь перед собой; - спросил его боевой товарищ, отмеченный многими достоинствами Трдат.

    - То Древняя Слеза Небесной Собаки:

    Так было в эпоху начала начал, когда этот мир был юн, в самые первые дни творенья, когда люди познали что они созданы из той же самой глины что и боги, и возгордились! Возгордились и пренебрегли подарками и в отличие от всех животных не получили ничего...

    И тогда великий герой, наш предок Ара, ведомый своими верными псами Ставром и Гавром, отправился к богам просить о милосердии и справедливости!

    Он пробился к ним как мы через кольцо врагов; через тьму дэвов: и проник в город, в Город Богов. И побыв там, стал равным богам, и они дали ему для войны с дэвами свои сокровища, и он поспешил вернуться к людям...

    И принёс воспламеняющий глаза мешок, но не как мы, не как ты и я, мешки золота и самоцветов, Он принёс мешок тростника и пламя в нём! Пламя богов, Пламя которое никогда не потухнет!!! И чтобы люди стали как боги возжёг его...

    И ухватившись за ту соломинку, много ещё подвигов совершил он ведомый своими псами; Он научил людей искусствам и ремёслам... Но позабыл о самом главном: Не научил собирать небесный хворост! И люди, став могущественнее богов, так и не обрели счастья, ибо собирают всякую мишуру, а потому и не могут на равных: Они разжигают свой огонь, и небрегут небесным...

    А если на защиту своего пламени к ним слетают боги, люди убивают и сжигают их, дабы погреться от волшебства небесного тепла!

    За то и сковали Ару, чтобы он более ничего по своей глупости не выкинул для людей! И приковали его у самой вершины горы, горы Арарат, чтобы он с неприступной высоты обозревал последствия своих деяний: Он смотрит вниз и в великой скорби стенает! И непрестанно раскаивается за тяжесть преступления своего! И каждый ясный день слетает на него царственный орёл и в два клюва выклёвывает ему переполненную желчью печень...

    Но временами наступает непогода... И тогда... ...тогда псы успевают зализать его раны, Он набирается сил и разрывает оковы из грехов человеческих... и взбирается на бледного коня и начинает Сезон Дикой Охоты!!!

    И он несётся...

    Несётся в вихре гнева над нашей землёю, вместе с преданными ему белым и рыжим псами, его фиолетовый плащ развевается по небу, исторгая громы и молнии, а с фиолетовых языков псов падают звёздные капли... и горе всякому кто кинет на него свой взгляд, взгляд не на равных!

    Он мечется по небу; ища место, место на которое он мог бы спешиться, место, где бы он мог ступить на землю; ищет неосквернённый очаг... и не находит!!!

    Но если и находит... находит и ступает, то... То люди смотрят на него либо с ненавистью, либо со страхом... И никто не догадается просто подать ему руку, чтобы он мог переступить порог и выступить на землю. Ибо люди не признают своих преступлений, а выискивают для себя оправдания.

    И он вновь и вновь вынужден покидать их...

    Но силы оставят Его, и прейдёт непогода...

    И куют люди благодарением богов цепи новые в надежде сковать его до скончания времён!

    И всякий кузнец своего счастья трижды в год скрепляет его узы!

    И тогда из воспалённого ока рыжего пса, пса вернувшего Солнце на Небо этого Мира, льётся горючая слеза... и звенящей бронзой тяжело падает на Землю!

    Так в основание кучи из мириадов камней была сброшена...

    Слеза Собаки.

    2. Ибо такова воля богов, что никто не подаст ему руку, до тех пор, пока будет скрипеть пустой тростник и блеять бараны!

    - Ну, а если найдётся такой дерзкий и подаст?! И бросит всем вызов???

    - О, если бы кто подал, то тогда мир бы засиял синим, небесным, пламенем!

    - Да, люди боятся огня! Был у меня случай...

    На пиру, одна рабыня предо мной так всплеснула руками... так всплеснула, что я... не удержался... я схватил её за руку и потребовал: "Продайте мне эту рабыню!" Мне рассмеялись: "Она не продаётся!" И тогда я, удержав её, на коленях, схватил факел и закричал: "Отдайте мне её, либо я тут всё сожгу и сам сгорю вместе с ней!"

    И так я овладел ей силой... Силой огня! И теперь она моя;

    Моя Нино!

    Наверное, я поступил неподобающе для званного витязя, поступил как мерзкий мальчишка?? - !

    И Трдат сбросил свой камень.

    - О, нет, это поступок настоящего мужчины... достойный того чтобы о нём помнили в веках!

    А я вот свой факел бросил - добавил Оронт, и опустил забрало...

    И потом, когда войска уже строились на битву, он пел о грядущей победе, о победе мёртвых над живыми, о победе Митры воскресшего над омертвелым;

    о победе на поле Аварайр.

    И пока падали и падали сбрасываясь в кучу камни, кучу в мириад камней, Владыки восседая на конях, планировали сражения:

    - Тигран, о, многое я познал на своём веку: Верность и небрежение, любовь и отрешённость, отчаянье и безмятежность...

    Видал ли ты пожар степи?

    От края до края!

    Ни что; ни дождь, ни ветер не может погасить его... но... только пущенный навстречу огонь!!!

    Это Истина.

    Истина не даёт счастья, скорее наоборот... но... Свободу!!!

    Свободу бежать несчастий или встречать их лицом к лицу!

    Свободу применять истину или не применить, принимая всю полноту ответственности.

    А человек слаб!

    И чем более я это познаю, тем более и более ненавижу... Себя!!!

    И я не лгу! Ибо ложь всегда как пелена мрака закрывает пути...

    Но если я не лгу, то лгут вокруг меня и мрак смыкается неодолимой стеной. И нет никого, кто бы мог мне разведать пути! А раньше было не так...

    Я возрос среди вольного разнотравья, там где сотня встречает тысячу, встречает десяток за десятком, и уничтожившись почти целиком, последними десятками вконец рассеивает её по степи так, что даже воронам и гиенам не удаётся собрать всё чтобы достойно помянуть добычу своим пиршеством. И эту истину в веках навевает быль...

    Только не каждый может её расслышать. Лишь свободный!

    Тигран, эта не первая моя война с Римом и не последняя! Вначале боги благоволили мне! А потом... потом я собрал лестью, златом, страхом, обманом и хитростью князей и народы вкупе, вдохнул в них жажду возмездия, наживы и могущества и не смог одолеть Рим...

    Пришёл Сулла. И я заключил мир. Как с сильным! Но не из осторожности, а как равный с равным, на доверии... Как друг с другом! Как лев со львом!

    Сейчас же в Риме лишь жадные, но слабые шакалы... Они атакуют скопом хитростью и коварством, ибо не способны противостоять когтям и силе проснувшегося царя...

    Но так будет не всегда. Однако я знаю, что делать...

    Тогда я вновь уйду в дикую степь, и если вокруг меня не струсят, не предадут, не обманутся...

    То я не только остановлю, но и поверну колесницу римских войн вспять!

    - О, Митридат, ты старый лис, а рассуждаешь наивно; как поэт, не философ: Ты пытаешься объять необъятное, а не поднять цену обладаемому!

    Ты вначале правильно делал, что истреблял римлян... Однако ты пытаешься истребить и их принцип! Рим - ничто, принцип Рима - всё!!! Принцип нельзя остановить, но им можно овладеть! Ты воюешь не столько против Рима, сколько против принципа! Принципа: кому и по сколько брать первым! Ты разрушаешь цивилизацию! Цивилизация зиждется на философии!

    Философия - это наука из наук торжествующего разума!

    Философия позволяет превратить мерзкое в прекрасное, безнравственное в высокоморальное, недостойное в добродетельное!

    - Тигран, зависимый от чужой воли никогда не станет свободным!

    Я, верно, знаю, что в бою можно положиться только на выросшего в свободе коня, лично покорённого силой и лаской! Не в философии дело! Мы Великие Владыки! Мы можем не только упорядочить подвластное... Нам того мало.

    Не только сберечь, но и приумножить!

    Я воюю за пространство для своей славы, которая подаёт мне силы из земель никем не ведомых, ты воюешь за величие и народы, которые подают тебе почести, развлечения и удовольствия; а как думаешь, за что воюют они, как воевал Сулла, не заботясь о потерях всего, что им принадлежит и дорого дома?

    - За золото, Митридат, за соль да за золото. Разве ты забыл, как Гай Гракх украл у твоего отца Великую Фригию, разве забыл почему? Ибо эти "владыки мира" не владеют ничем, кроме воздуха и света, не имеют даже логова или норы, куда они могли бы спрятаться; ибо не приучены подчиняться никому кроме как лживым ораторам. А ораторы мыслят о золоте для себя и соли для всех кого они поманили... Если им не заплатят за молчание вдвое!

    - О нет, не за ту соль, не за просто солёную соль они воюют... И даже не за золото, ибо золото металл несвободы! Я тоже раньше думал как ты... И заливал им их глотки, увы, нет...

    Рим воюет не за золото, это обман...

    И не за тем чтобы повелевать владеющими золотом, это самообман...

    Рим был порождён огнём, но не от царевны, а от блудливой рабыни. Рим ненасытен, он воюет за чужих богов, и забирает их к себе, делая их своими! Вот за что он воюет. И вот в чём его сила!!! И утолить его может только по-настоящему солёная...

    Слеза Собаки.

    3. - Митридат, ты возрос среди вольных степей и впитал песни дикого ковыля, но то ничто...

    А я вырос в среде изысканной роскоши и тонких ремёсел! И с юности познал, как сотня бессмертных на закованных в брони конях врезается в поле врагов, как серпы в пшеницу, и пожинает его всё целиком, не притупившись!

    Никто уже не сражается в традициях древних, то давно неутильный антиквариат, то давно бесполезная ветхость...

    Куда бы ты ни пришёл, ты хочешь, чтобы люди стали свободными и самостоятельными, а значит несчастными и слабыми, как дикари...

    И именно поэтому самые знатные и достойные, самые лучшие плетут против тебя интриги и планируют заговоры!

    Иерархия вот основа цивилизации! Только жёстко сформулированная воля, воля, доведённая до буквального исполнения, даёт силу! Силу объединённой массы. Ныне всё решают большие легионы, материально техническое превосходство, и ничего иного!

    Рим овладел железом Этрурии. Но я увёл и собрал в свой земле знающих мастеров; и они доказали, что наши рудники не хуже, брони крепче, а клинки и острее! Вот мы собрали большую прекрасно оснащённую армию, пусть и не испытанную, не закалённую в боях.

    Ты посмотри, кто нам противостоит?! Зачем они пришли?

    Лукулл поторопился: Два легиона слишком много для посольства, но слишком мало для полноценной армии.

    Мы ударим; вспомогательные войска дрогнут и побегут! В прямом бою римляне устанут и рассыплются, и будут уничтожены!!! Или ты хочешь ждать, когда сюда прибудут ещё и другие?

    Пусть наше войско ещё не совсем обучено, но это не впервой... Это наши долины.

    Как же Руса одолел куда более многочисленных и умелых врагов? А также как и я одолел парфян!

    Но у Русы был только один Арсен, а у меня их сотни! Это знающие и опытные в военном деле командиры. Ни у кого никогда так не было раньше! Они жаждут проявить себя. Свет победоносной Ники вдохновляет их.

    Я собрал, как и Рим, всю эллинскую премудрость...

    Так восславим её! И начнём...

    - Но был в здешней истории и Руса Второй, погубивший своё царство, может не следует спешить с генеральным сражением?

    - Нет! Сейчас или никогда!

    И была битва.

    Тигран и Митридат опрокинули и рассеяли изменников ставших римскими союзниками, покрыв долину Никефории их трупами.

    А затем в бой вступили развёрнутые манипулы легионов...

    И неучёная, спешно набранная пехота надломилась как горная лавина, увлекая своим потоком...

    И всё смешалось...

    И бессмертные стали смертными...

    А на переправе Оронта поглотили мутные девы реки Никефории...

    В Рим же ушла депеша: "Греческий гарнизон открыл ворота, и благодарное население славило победителя; в битве пало десять римлян и десять тысяч армян."

    Лукулл получил припасы и богатства Тигранокерта, и последовал далее...

    На Багаран...

    Но тысячи глиняных дисков его не интересовали, свято же место было пусто. И все поиски закончились безрезультатно. Главная добыча бесследно исчезла.

    А из кучи в мириад неразобранных камней, легион, по его приказу, начал выкладывать имперскую дорогу к Риму... Однако дорога туда так и не была достроена...

    Непобедимый в боях Евпатор дождался свои войска и последовательно заставил сложить римлян и вновь пришедшие и ранее вторгнувшиеся легионы. Лукулл бежал. Армения сохранилась, но никогда уже не была великой. Лишь съёживалась и съёживалась...

    Ибо была неузнана и утеряна

    Слеза Собаки.

    Via antiqua, via tuta.

    3. В мире много дорог. Многие уже вытерлись и поросли травой...

    Многие закончились, почти не начавшись, ибо изначально вели в никуда...

    Но те, которые куда-то ведут, все как одна, все похожи на древнюю дорогу на Анцуру.

    Либо Багаран, либо Аварайр, либо...

    Увы, Он ступает только по твёрдому.

    Древние дороги - дороги безопасные...

    Миллиарды прошли по ним.

    Океаны слёз и моря крови были пролиты по пути. Но почти всё иссохло да смыли дожди... Поскольку всё то было пролито о суетном... О себе. Капли пролитые ни о чём...

    Лишь то, что и через мириад лет черно как смоль, царственно как нефрит, остро как обсидиан, целебно как горное мумиё; что и в раскаленный зной жарче чем уголь плавильного горна; то, что и в тёмную ночь блестит чистым изначальным блеском, есть истинная Слеза Собаки...

    P.S.: Как передают деды, тростник должен быть наполнен небесным огнём,

    а бараны...?

    Бараны должны пастись!

    Стары!

    Гары!!!

    И никаких козлов!


    34


    Кашпур В.В. Рыбалка Тора   7k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Байки

      Рыбалка Тора
      
      - Я не могу поверить, этот выкормыш Лаувейи опять ушёл от нас! - Один в сердцах швырнул магический сосуд себе под ноги. Тот обиженно звякнул о прибрежный камень, руны полыхнули красным, цверг Квасир, смешно перебирая маленькими ножками, поспешил его подобрать.
      - Фу, какая гадость! Ну, попадётся, выцарапаю его зелёные глазища!- прекрасная Фрейя с брезгливостью пыталась стряхнуть слизь со своей белоснежной одежды - Я так ловко набросила на него соколиное оперенье!
      - А я так крепко схватил Локи! - в свою очередь заметил Нъёрд и погрузил руки в воду, надеясь отмыться.
      - Ничего не получится, Нъёрд, слизь угря так просто не смоешь, это я тебе как рыбак говорю - рыжий Тор хохотнул, протягивая тряпицу - возьми, намочи, вываляй в песке и три что есть мочи.
      - Всё вы рыбаки, одним дерьмом мазаны! - рявкнул Один.
      Тор согнал улыбку со своего лица. Он понимал, что Отец Богов намекает на их с Локи совместные похождения и рыбалки в том числе.
      Остальные уныло молчали - перед ними простиралось огромное озеро Мьёрс, куда улизнул хитроумный Локи. Асы гонялись за ним десять дней и ночей! Победа была близка - обернувшегося в сокола отступника почти запихнули в Сосуд Полного Заточения. Оставалось только закрыть крышку, но Локи превратился в чёрную гадину и вывернулся из рук разъярённых асов.
      - Отец, я поймаю его... - Тор попытался успокоить Отца Богов, Один гневно оборвал его. - Ты Ёрмунганда тоже хвалился поймать - его единственный глаз мстительно сверкнул. - Хугин, Мунин, летайте по очереди - как только Локи высунется из озера, дайте знать. Квасир, беги к своим сородичам, пусть перекроют все подземные источники. Ты, Нъёрд, поставь на реке сеть, завтра спустишь в неё озеро. Всем остальным ставить лагерь и отдыхать!
      На берегу возникла лёгкая суматоха - тяжело хлопая крыльями, с плеч Одина взлетели вороны, асы бросились выполнять приказание грозного Отца.
      - Постой, постой Квасир. Дай мне Сосуд, куда тебе с ним бежать? - Тор остановил цверга и забрал у него посудину, затем сказал пасынку, мнущемуся за спиной - Магни, вырежи пару удилищ, а я займусь наживкой. Наловим рыбы, сварим вкусной ухи. Глядишь, Один и остынет.
      Шустрый мальчуган понятливо кивнул - когда Отец Богов сердится, лучше держаться от него подальше.
      Они облюбовали скалистый мысок вдали от обеспокоенно снующих асов и забросили снасти.
      - Очень тонкая леса, отец!
      -Тсс.. - Тор обеспокоенно поёрзал на жёстком камне - она свита из волоса Слейпнира. Подрезал ему хвост. У него знаешь, какой волос? Стадо быков вытащит! Если Один узнает, как обошлись с его любимым скакуном, нам худо придется.
      - Да, он сильно разошёлся. Как думаешь, получится поймать здесь Локи?
      - Один мудрейший из асов, но ничего не понимает в рыбалке. Ну кто ловит угря сетью? А Локи может превратиться в любую рыбу. Обернётся лососем, да и перепрыгнет преграду.
      Кусок коры, свободно болтающийся на мелкой волне, дрогнул и как заправская ладья рванулся к берегу. Тор выждал, когда он начнёт зарываться отточенным носом в воду и умело подсёк. Удилище согнулось, крупный сиг вылетел, сверкая узким телом. Вскоре он уже бултыхался в Сосуде Полного Заточения.
      Магни завистливо причмокнул. Через некоторое время ему пришлось проделать это ещё несколько раз - сиг клевал у Тора безостановочно. Наконец Магни не выдержал:
      - Это несправедливо! Почему у тебя клюёт, а у меня нет! У нас ведь одинаковая наживка!
      - О, это великая тайна рыбаков. Мне её поведал старый великан Хюмир. Зная её, ты поймаешь любую рыбу!
      - Ты меня разыгрываешь! Нет никаких тайн! - Магни с подозрением посмотрел на отчима. Тот невозмутимо нацепил очередного рачка и через несколько мгновений опять тащил сига. Мальчик закусил губу от зависти.
      - Хочешь, я заколдую твою приманку, и у тебя тоже клюнет? - сжалился Тор над терзаниями пасынка - а потом тебе всё расскажу. Это очень простое таинство.
      Как заворожённый, Магни потянул из воды свою снасть. Огромные ладони Тора сомкнулись над её крючком, насаживая нового рачка. Магни вытянул шею и навострил уши, но это ему не помогло - крючка видно не было, а шёпот заклинания отчима походил на шум волны - слабые, шелестящие звуки. Всё ещё не веря, он сделал заброс. И у него клюнуло! Да!
      - Вот это сиг! Всем сигам сиг! - радостно завопил он.
      Большая рыбина в его руках была хороша - чешуя горела серебром, плавники пылали с жёлтым отливом, а огромные зеленоватые глаза вовсю таращились на рыбаков. Магни поспешно бросил долгожданный улов в Сосуд и затеребил Тора:
      - Отец, ну говори. Говори быстрей, ты же обещал!
      - Терпение, сынок, терпение, ты такой же горячий, как и Локи, а это никогда до добра не доводит. - Тор посмотрел как красавец, выловленный Магни, забился в стайке пойманной рыбы, пошевелил своим удилищем. - Теперь клёва может и не быть, всегда так бывает, когда выловишь самого крупного и осторожного.
      - Ну, папочка! Я буду самым терпеливым асом в мире, только расскажи.
      Слово "папочка" растрогало Тора. В первый раз Магни его так назвал. Скрывая смущение, он закряхтел, почесал свою огненную бороду и сдался:
      - Случилось это, когда я хотел спасти богов и убить Ёрмунганда.
      - Самого Ёрмунганда, Мирового Змея, сына Локи?
      - Да, того самого. Я погрузил в ладью много всякой наживки и поплыл к тому месту, где лежал Змей. Что я только не насаживал на крюк, чтобы поймать его! Барана, огромный кус сыра, бочонок мёда. Проклятый Змей ничего не хотел есть! Я уже хотел плыть обратно, когда мне повстречалась лодка великана Хюмира.
      - И он тебе открыл тайное заклинание? - Магни затаил дыхание.
      - Заклинание? Нет, он просто сказал, что один раз вёз в клетке обезьяну на продажу. Глупое животное раскачало клетку и бултыхнулось в море. Змей сразу её проглотил!
      - У тебя с собой была обезьяна, и ты насадил её на крюк? - глаза Магни округлились как у недавно пойманного сига.
      - Нет конечно, - Тор подобрал крышку от Сосуда и посмотрёл на своё отражение в полированном металле - я сказал самому себе: "Теперь ты, Тор, знаешь, на что ловить сына Локи".
      - Ничего не понимаю.
      - Что тут понимать? - рука Тора ловко опустила крышку на Сосуд, руны вспыхнули зеленью, намертво его запечатывая. - Сына Локи, как и самого Локи надо ловить на любопытство! У меня с собой был бык, я оторвал ему голову, насадил её на крюк, начал таскать за ладьёй. Змей клюнул как миленький! Мыслимое дело, чтобы голова крутила рогами без бычьего тулова? Как такое не попробовать на зуб?
      Сосуд дёрнулся, словно изнутри на свободу рвался сам Ёрмунганд, но рука могучего аса удержала его.
      - Сиди, Локи, не дёргайся, твой змеёныш улизнул тогда от меня, тебе это не удастся. Для тебя рыбацкие байки всегда были лучшей наживкой! Сматывай снасти, Магни, понесём Отцу Богов наш улов. Он обрадуется ему больше чем ухе!
      Они шли к дыму костров. Сосуд с усмирённым Локи покачивался в руке рыжего силача.
      - Ничего, ничего не понимаю... - бормотал Магни в спину грузно ступающего Тора. - Если никакого заклинания нет, и ты всё выдумал, чтобы поймать Локи, почему сиг клевал только у тебя, пап?
      - Никогда не вгоняй крючок в панцирь рачка. Он сразу сдыхает, а сиг падалью не питается. Цепляй крючок за кончик хвоста и весь сиг будет твой! Я ведь говорил, что это очень простое таинство!

    35


    Семенов С.А. Змеиное болото   6k   "Рассказ" Проза, Детская

      О том болоте мы наслышались многого. Пока мы ждали поезда, местные жители, перебивая друг друга, рассказывали нам о змеях, впивающихся в руку и висящих потом на ней, не желая отцепиться, о летающих змеях, в стремительном броске преодолевающих несколько метров, о скверных повадках змей, преследующих свою жертву, если та обратилась в бегство. И все это относилось к нашим родным русским гадюкам. Я даже стал подумывать: "Не запугивают ли нас специально в надежде оградить ягоды и грибы от непрошенных городских жителей".
       - В особенности остерегайтесь медянок, - заканчивал напутствие один из "знатоков".
       - Почему же? - заинтересовался я.
       - О, это гораздо более ядовитая и коварная змея.
       Наконец, после часовой тряски в узкоколейном вагончике мы сделали первые шаги по направлению к таинственному, загадочному болоту.
       Болото! Как много ассоциаций вызывает это слово! Одни его связывают с маленькой вонючей лужей. Другие со страшной трясиной, от которой надо держаться подальше. И лишь немногие, которые знают о нем не понаслышке, ценят тишину, безлюдье, царящие там, неброскую его красоту. Не только ценят, но и при первой возможности стремятся туда попасть. Цивилизация сегодня проникла в самые отдаленные уголки планеты. И очень нелегко в 150 км от Москвы найти такие пустынные места, где можешь жить днями и не только не встретить, но и не услышать человека или что-либо с ним связанное. Ты стоишь посреди унылой (на первый взгляд) бескрайней равнины. Вокруг тебя, насколько хватает глаз, тянутся жалкие сосенки, березки, кочки, мох. И как-то сладко и тоскливо становится в груди. Кажется, что не было никаких достижений человечества: ни ракет, ни лазеров, ни интернета. Из людей остался только ты. И вот ты один на один с природой...
       Итак, мы с сыном направились в сторону болота. Вначале нам попадались люди, но по мере того, как они встречались все реже и реже, наш энтузиазм таял, мы становились все осторожнее. Дойдя до противопожарной трубы (памятника социалистической бесхозяйственности), мы забрались на нее, и пошли быстрее. Наконец, впереди показался знакомый пейзаж: группа деревьев, выделяющихся среди своих чахлых собратьев, и за ними - озеро. Пора было слезать с нашей стальной дорожки, чтобы оставшиеся 200-300 метров проделать по кочкам, утопая по колено в пышном зеленом мху.
       - Алеша, давай отдохнем перед последним броском.
       Алексей согласился. Он спрыгнул с трубы первым. Собрался слезать и я, чтобы на небольшом сухом участке растянуться, отдыхая от тяжелого рюкзака, как вдруг Алексей закричал:
       - Папа, змея!
       Я посмотрел в направлении, указанным сыном и увидел пестрый клубок, который в то же мгновение скрылся под трубой. Гадюка сидела как раз на том месте, где я собрался отдохнуть.
       - Может, не будем отдыхать, дойдем как-нибудь так? - предложил я.
       Встреча со змеей придала нам новые силы, и мы через 10 минут были на нашей стоянке у озера.
       Не буду описывать наше пребывание на болоте, чтобы не утомлять читателя, а главным образом, чтобы не дразнить свое воображение, которое тотчас же перенесло бы меня на пленительные завораживающие просторы. Скажу только, что выполнив намеченную нами норму по сбору ягод, мы решили пройти к трубе, в гости к нашим опасным соседям. Мы предположили, что змеи концентрируются в окрестностях трубы, используя творение рук человеческих как укрытие. Забравшись на трубу, мы пошли по ней, договорившись смотреть один все время на правую сторону, другой - на левую. Я был убежден, что если змеи здесь есть, и если ты задался целью их увидеть, то обязательно увидишь. Но шли минуты, а мы не видели никого. Пройдя метров 200, мы обратили внимание на растущий рядом с трубой подберезовик. Алеша спрыгнул с намерением его сорвать. Вдруг я увидел сидевшую рядом, греющуюся на солнце, свернувшуюся в клубок змею.
       - Алеша! - вскрикнул я. Змею, не прореагировшую на сотрясение почвы от прыжка Алеши, мой голос испугал, и она тотчас же скрылась под трубой. На этот раз она была желтовато-серого цвета. "Не медянка ли?" - подумал я. Побродив еще по окрестностям и не встретив больше никого, мы пошли к лагерю. Пробираясь через невысокие деревца и стараясь наступать на кочки, я заметил небольшую черную ленту, ползущую среди невысокой растительности. "Может уж?" Змея заползла в заросли голубики и скрылась из виду.
       - Ну что, Алеша, пошли?
       - Папа, она там сидит, - прошептал Алеша, показывая в сторону невысоких кустиков.
       Желая получше рассмотреть змею, я, чтобы выгнать ее из кустов, стал в них топать и шуршать. Змея поползла дальше и, показавшись из кустов, повернула голову в нашу сторону и зашипела. Нашу смелость как рукой смело. Это был не уж.
       - Алеша, пошли отсюда.
       Алексея долго уговаривать не пришлось, и мы стали спешно удаляться от опасного места.
       - Папа, что же это такое!? - воскликнул в сердцах Алеша. - Я думал, они живут под трубой, а они повсюду! Я не могу свыкнуться с этой мыслью. Мне надо все переварить.
       Алеша замолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию. Вернувшись в лагерь, я предложил завязывать вход в палатку на время нашего отсутствия.
       - Зачем? - спросил Алеша.
       - Так, на всякий случай, - ответил я, не желая лишний раз пугать ребенка.
       В оставшееся время поведение Алеши сильно изменилось. Он стал ходить следом за мной, нашел где-то палку, перестал собирать ягоды. Да и я с опаской тянул руку к ягоде, всякий раз ожидая встретиться с царицей болот лицом к лицу.
       Когда мы шли обратно, встретили еще несколько гадюк, которые тут же уползали при виде нас. Встреча с болотом оказалась не такой уж страшной, как представлялась вначале. Алеша чувствовал себя настоящим героем: еще бы, видел живых змей, ядовитых и не где-нибудь в зоопарке.
       - Ну что, поедем еще на болото? - спросил я сына.
       - Конечно, поедем! - ответил радостно он.

    36


    Нечисть Неспешный сказ   7k   "Рассказ" Фэнтези

    Солнце лениво переползло из-за края реки, скупо освещая окрестности белесыми волнами своего полога. Тихое утро нарушали лишь торопливые шаги невысокого служки, прятавшего лицо под широкополой шляпой. Паренёк быстро удалялся от деревни, закинув на плечо странноватый чугунный черпак на длинной тонкой ручке. Ему навстречу неспешно приближался оборванного вида незнакомец, нёсший под подмышкой свежеспиленный чурбан. Мужчина удивлённо проводил взглядом уже почти бегущего юношу и тем же размеренным шагом продолжил свой путь. Развелось тут личностей странных, понимаешь ли! Зевнул он, покрепче обхватывая свою нелёгкую округлую ношу. До разрушенного моста оставалось всего двести метров, что не могло не радовать владельца импровизированного табурета. Именно за этим мужчина и проделал спозаранку свой долгий путь - воздать дань уважения Туманной реке и пожелать ей и впредь столь же рьяно стеречь границы мироздания. Процесс весьма долгий, нудный и непрерывный, так что стоять почти весь день на ногах нашему герою не улыбалось. Мысленно восхвалять реку можно было и в любой другой точке вдоль её бесконечно долгого русла, однако только в этом месте собиралось небольшое количество любителей попялиться в пустоту. Дойдя до пункта назначения, мужчина мысленно приценился к местности и поставил свою ношу в траву неподалёку от правого невысокого столба, служащего опорой для металлического слегка проржавевшего фонаря. Обшарив свои многочисленные карманы, наш герой нащупал искомую самокрутку и, присев на импровизированный табурет, закурил её с превеликим блаженством. Мужчина шумно выдохнул клубы сероватого дыма и устремил свой взор в сторону лет двести назад обрушившегося моста да глубокой, полноводной реки, изредка весело журчащей где-то под слоем густого, белого, нагловатого тумана.
    Стал накрапывать мелкий противный дождик, небольшими мазками окрашивающий желтоватую сельскую дорогу в более тёмные тона. Со стороны заброшенного поселения раздались спокойные лёгкие шаги, нарушая ход мыслей оседлавшего чурбан мужчины, вида заинтересованного не подавшего и потому продолжавшего оценивать местные красоты. На самом деле он ожидал, когда новоприбывший попадёт в его поле зрения. А тем временем к нашему герою приближалась необычного вида девушка, не забывшая захватить с собой ярко-красный бумажный зонт. Дойдя до двух деревянных столбов, в которые некогда упирался край моста, незнакомка окинула беглым взором окрестности и присела на закрытую мусорную урну, ни мало не заботясь о происхождении опоры. Куда больше юную особу волновали её длинные тёмные волосы, прямые концы которых щекотали ей талию. Мужчина перевёл взгляд на соседку, молчаливо устроившуюся напротив. Друг от друга их отделяла та самая уже полностью намокшая сельская дорога. Девушка была одета в короткое платье, имитирующее кимоно и украшенное многочисленными лентами в тон к цветочным узорам, избороздившим наряд.
    - Чем же это надо бумагу обработать, чтобы она так не промокала? - подумалось нашему герою, поворачивающемуся вновь лицом к реке и откровенно завидовавшему молодой барышне, ибо самокрутка его промокла насквозь и коптила с премерзким запахом. Напоследок он успел заметить, как новоприбывшая ловким движением перебросила зонт из левой руки в правую, качнув ногой, обутой в округлую тёмную туфельку.
    Раздумья мужчины вновь полностью принадлежали развалинам старого моста. Спустя несколько минут, мыслитель выявил, наконец, раздражавший его всё это время фактор. Им оказался едва дышащий рыжий огонёк, трепыхающийся в фонаре, закреплённом на пограничном столбе бывшей переправы. Этого быть не должно. Кто же принёс сюда живой огонь?..
    Туман, питаемый небесной влагой, развернулся вширь и уже всерьёз намеревался захватить своими плотными щупальцами беззащитный берег в плен, однако сам был атакован стрекучей травой, посеянной специально на случай таких вот посягательств.
    Дождик кончился, а вместо него Туманная река обрела нового и довольно шумного почитателя в лице молоденькой девушки в классическом красном кимоно, украшенном вышитыми на нём бледно-жёлтыми цветами. Новоприбывшая напевала какую-то песенку, перепрыгивая с ноги на ногу в такт, а деревянные сабо на её маленьких ножках издавали лёгкий стук, едва касаясь земли.
    - Мода, у них что ли, Ориентальная опять пошла... - подумал наш герой, неодобрительно глядя на певунью. Та заметила выражение его лица, ойкнула и продолжила чуть тише, радостно улыбаясь своим мыслям. Мужчина неодобрительно покачал головой, стряхнув тем самым запутавшиеся в его чуть выгоревших русых волосах дождевые капли, и прикурил следующую самокрутку.
    По прошествии получаса у дороги появился новый возмутитель спокойствия. На этот раз гордый и слегка взлохмаченный наездник чуть не свалился с импровизированного табурета, когда наткнулся взглядом на знакомую уже по прошлому году тёмно-зелёную деревянную маску, скалящуюся лукавой ухмылкой. От удивления наш герой выронил изо рта почти до конца истлевшую сигарету, тут же ставшую добычей шустрого зверка непонятного происхождения, мигом ускользнувшего обратно в траву.
    - За своей территорией следить надо! - раздосадовано промолвил неудачливый курильщик, а маска, скрывающая лицо сгорбленного, но всё ещё высокого старика, полностью укутанного в рыжий выцветший балахон, казалось, ещё более скривилась в хищной улыбке. Ну, насколько вообще могут кривиться в улыбке хищные маски, тьфу, ты! Хищно кривиться в маске улыбки...
    От лёгкой дремоты нашего героя спасли немного дребезжащие, ворчливые голоса трёх стариков, пришедших на утреннее хваление. В их речи упоминались события такой далёкой давности, о которой в приличных разговорах и не вспоминают. Однако сей прискорбный факт вовсе не смущал сплетников, не мешая жаловаться им на то, что раньше трава была зеленее, да и травой-то вовсе не была...
    - Вы бы, ещё, вспомнили события тысячелетней давности! - в свою очередь пробормотал раздражённый мужчина, шаря по карманам, в поисках очередной сигареты.
    - А если надо, то и расскажу! - возмутился один из стариков, ловко до этого прикидывающийся глухим на оба уха.
    - Ой, и правда! А расскажите, пожалуйста! Я такие истории очень люблю! - прощебетала певунья, вновь скачущая с ноги на ногу, но уже от возбуждения.
    - А отчего бы и не рассказать... - затянул старик с невозмутимой миной, а наш герой спешно отвернулся от намечающейся дискуссии, привлечённый странными гремящими звуками.
    - Хоооо! - промолвил он, не веря своим глазам и вновь роняя чудом найденную самокрутку, на радость притаившимся в траве зверькам: стремительно разворачиваясь, словно рулон ткани, с противоположного берега на собеседников нёсся новенький обработанный лаком деревянный мост, край которого озорно догонял разгорающиеся "потерянные огни", размечавшие чуть по бокам ему путь. Приземлившись уже на этот берег, край моста энергично боднул деревянные столбы с фонарями, расшевелив этим в последних мощное пламя. На той стороне им отозвались задорные огоньки аналогичных светильников, дружелюбно приглашая в Пору ночных бдений пересечь Параду Сотни Демонов Туманную реку бытия...

    37


    Юношева Т. Песни горной реки   14k   "Рассказ" Фэнтези


       На поляну, уютно расположившуюся среди гор, опустились плотные сумерки. Ожили фонарики, перемигиваясь огоньками с первыми звездочками: с наступлением темноты жизнь в палаточном городке не утихала.
       Две девушки, кутаясь в штормовки, остановились рядом с начальником туристического приюта.
       - Добрый вечер, Сан Саныч!
       Невысокий седой мужчина, излучавший добро и радушие, обрадовался:
       - А-а, туристочки вылезли на свет Божий! Я распереживался: шли такую даль, а не хотят полностью вкусить походной жизни, сидят в помещении. Утомились?
       - Еле поднялись, думали: ноги навечно отказались ходить. Четыре перевала протопать - не шутка. Не ожидали, что будет так трудно.
       - В первый день все жалуются, некоторые требуют, чтобы их сняли с маршрута, а на другой год смотришь - знакомые лица. Возвращаются. Идите к костру, там почти вся ваша группа, да еще каша, чай и пение, какое редко услышишь в других местах.
       - Это не наши поют, мы без гитары.
       - Серега старается, самый преданный постоялец. Мы к открытию сезона сюда добираемся вертолетом, иначе с грузом невозможно, а он нас уже встречает. Первым приходит на поляну, ставит палатку у реки и все лето радует туристиков пением. Так и живет здесь с самого июня.
       - Один приходит?
       - А чего вы удивляетесь? Плавают же одиночки по океану, чем горы хуже?
       - Зато уйти может с нами, мы последние на маршруте. С компанией веселей.
       Сан Саныч покачал головой.
       - Не раз предлагали, отказывается. Мы-то уже на мешках да ящиках сидим, вас откормим - и домой. Серега помогает грузиться, провожает, только после сворачивается и идет своей дорогой. Такое его решение.
       - О, тише! Послушайте! - встрепенулась одна из девушек. - Цой! - и подпела: - "Кто живет по законам другим и кому умирать молодым...". Класс! Правда, здорово?
       - Так я об этом и толкую,- подхватил Сан Саныч.- Да вы двигайтесь туда, погреетесь, смотрю - озябли.
       Девушки остановились у навеса над кострищем, не решаясь протиснуться на скамью, пока звучит музыка. Песня закончилась, а пальцы гитариста продолжали перебирать струны, наигрывая мелодию. Потом стихло.
       Раздались аплодисменты.
       Руководитель группы вскинул руку.
       - Тихо. Запомните, есть закон: у костра не хлопают. Это не концерт, человек живет жизнью похода, петь требует его душа, а вы слушайте и подпевайте. Серега,- он долго тряс руку гитариста,- уважаю. Сколько слушаю, не надоедает. Я рад, что наши пути который год сходятся на этой поляне. Давай еще по сто. Все наливайте. Девчонки, вам плеснуть? За талант, умение быть нужным - за Серегу!
       - Нам лучше чаю.
       - Тоже дело, чай нашенский, с дымком, сгодится.
       Огромный закопченный чайник приветливо пыхтел на огне.
       - Серега,- продолжал руководитель,- поднимай. За тебя, за это место, за то, что не изменяешь ему!
       Выпили.
       - Как же изменить,- вытирая губы, произнес Сергей.- Здесь настоящий рай. Спасибо природе, что создала поляну. Все для отдыха: там,- он махнул рукой,- питьевой ручей, с другой стороны - река, да какая! Чистый хрусталь, и душа такая же - чистая, щедрая. Вокруг - горы, хочешь, смотри на голые скалы, а повернешь голову - леса возвышаются.
       - Вот,- оглядел руководитель собравшихся,- это и есть творческая натура. У реки, говорит, душа. Поэтому и поет так здорово, что верит в такое. Учитесь. Давай, Серега, про крылья,- и неумело напел:- "которые нравились мне".
      
       В вертолет погрузили последние мешки. Сан Саныч внимательным взглядом окинул вверенное ему хозяйство.
       - Вроде сделал все, как надо. Ты, Серега, на всякий случай осмотрись тут, мало ли. А, может, полетишь с нами? Посмотришь на горы с высоты, ох и зрелище! А-а, - махнул рукой Сан Саныч,- знаю твою улыбку.
       - К горам нужно прикасаться, чтобы почувствовать их, а не смотреть со стороны. Пока стою на этом.
       Летчик свистнул: закругляйтесь, пора.
       - Давай, Серега,- Сан Саныч крепко обнял его.- Встретимся. Ты же завернешь к нам на следующий год?
       - Как обычно, пока планы не меняются. Будьте спокойны, я присмотрю за вашими владениями. Отправляйтесь, смеркается, и так провозились.
       - Думаешь, одному тебе дороги эти места?- Это Сан Саныч прокричал сквозь шум заводящейся машины.
       Услышал Сергей или нет, осталось не понятным, но он улыбнулся, поднял руку и махал вслед до тех пор, пока вертолет не скрылся из виду. А Сергей все стоял, прислушиваясь к затихающему шуму.
       Поляна примолкла, настраиваясь на жизнь в одиночестве - девятимесячный перерыв, чтобы подготовиться к очередной встрече с друзьями.
       Тишину нарушили легкие шаги за спиной Сергея, но он не обернулся.
       Стройная девушка в светлом платье, волнами спадающем к земле, остановилась рядом. Ее наряд казался бы неподходящим к условиям, в которых она находилась, если бы так удивительно не гармонировал с местностью, словно они были одним целым.
       - Проводил?
       Сергей еле заметно кивнул, продолжая смотреть вдаль.
       Девушка некоторое время прислушивалась, сказала осторожно, словно боясь причинить боль:
       - Не слышно, они уже далеко.
       Помолчали.
       Сергей вздохнул, отошел к валуну и присел, молча оглядывая горы.
       Девушка села рядом, вопросительно посмотрела на него, дотронулась до руки:
       - Грустишь?
       - Сезон закончился слишком быстро. Только начало сентября, а уже прошла последняя группа.
       - Ты же знаешь: сейчас тепло, а через пару недель все,- она махнула рукой,- спрячется под снегом.- Внимательно осмотрела небо, как будто готова была увидеть наступавшие снежные тучи.
       Сергей вслед за ней бросил быстрый взгляд вверх, сник, сказал:
       - А у нас осень длится долго-долго, с бабьем летом, паутинками, шуршанием листьев под ногами. Я очень любил затяжные дожди! А как трогателен мокрый листок, прилипший к окну: он всматривается в комнату, где сухо, светло, но, думаю, вряд ли бы захотел пробраться за стекло и высохнуть от искусственного тепла батарей.
       - В тебе с каждым годом все больше печали. Не поддавайся!
       Сергей глубоко вздохнул.
       - Знаешь, Река, в такие минуты я жалею, что ты не приняла моего тела.
       Девушка улыбнулась.
       - Ты много раз говорил эти слова. Я начинаю подозревать: для того, чтобы еще раз услышать, как меня очаровало твое пение. Часто вспоминаю: группа альпинистов обосновалась на берегу. Как обычно - костер, гитара. Но как ты пел! Сродняясь со струнами, природой, впустив ее в себя! Я даже замедлила течение, боясь в шуме что-то пропустить.
       - Да, да,- усмехнулся Сергей,- и этим потревожила моих друзей. Долго вслушивались в тишину, находя ее необычной. Кто-то сказал: не слышно шума реки...
       - А я осторожненько двинулась дальше, заскользила по порогам, постепенно выравнивая течение. Не могла я после этого позволить твоему телу разбиться о камни, мчаться, цепляясь за пороги, застрять в узком месте, достаться стервятникам. Как бы я равнодушно перескакивала через тебя? Позволить твоим волшебным пальцам распухнуть, превратиться в ничто?
       Сергей обнял девушку.
       - Прости, любимая Реченька, мое ворчание. Знаю, как тебе было тяжело.
       - Да, нелегко. Пришлось повернуться вспять, пробивать временное русло, чтобы затащить тебя под ледник. Надежней убежища не придумаешь. А потом плакала, видя горе друзей, которые искали тебя ниже по течению. Зато в их памяти ты остался живым.
       - А через много-много лет, когда все вокруг изменится, меня найдут замурованным во льду и будут изучать, как мамонта.
       - Шутишь - это уже хорошо. Вот и не грусти, межсезонье пройдет быстро, на поляне вновь задымятся костры, гости будут тянуться на огонь костра и твои песни.
       Сергей тихонько тронул струны, которые с готовностью откликнулись, но тут же успокаивающе прижал их ладошкой. Обернулся к Реке, улыбкой извиняясь за попытку нарушить покой, всмотрелся.
       - А ты, собственно, что здесь делаешь? Почему не ушла провожать последних? Всегда же говорила: бегу за ними, пока не свернут, желаю удачи, прошу, чтобы вернулись на следующий год. Ты краснеешь? Вот это новость!
       - Я не умею краснеть, слишком холодна. Как-никак - горная река, всего 4 градуса.
       - Хорошо, не краснеешь, но в смущении прячешь глаза. Рассказывай, почему нарушила традицию? Не все мне плакаться.
       Река вздохнула, сказала тихо, как самой себе:
       - Испугалась.
       Сергей развернулся всем телом, не выдержав, встал, осмотрел девушку с ног до головы.
       - Это говоришь ты - холодная, энергичная, красивая? Ты, которая на одну ночь может повернуть течение и потом наверстать упущенное? Кого испугалась?
       - Себя, своей сути, не понятной людям. Что вскинул брови?
       - Ты не перестаешь меня удивлять. Какая же ты чудесная, горная Река!
       - Я тоже думала, что знаю себя. Потом случай с тобой, когда я пошла против природы. А в этот раз... В последней группе был мальчик - невысокий, щупленький, из тех, которые не запоминаются. Он пришел ко мне с фотоаппаратом, час сидел на одном месте, ловя в объектив течение, падение с порога, блики на воде. Он напомнил тебя своей отдачей, душой, был такой чистый, природный, что я на миг оттаяла, от волнения температура подскочила градусов на десять. Те, кто в это время купались во мне, потом посмеивались: не такая уж вода холодная, как говорили. Я смотрела на него во все глаза, старалась быть красивой, чтобы он не разочаровался итогом, смеялась, вздымала брызги, которые сверкали на солнце! Едва сдержалась, чтобы не раскрыться, показать себя. Поздно спохватилась, пожалела, что была неосторожна. Мои глаза - они проявятся на пленке, столько я вложила во взгляд. Мальчик не поймет: вода, течение и нечто, проглядывающее сквозь это.
       - Подумает, игра света, дефект.
       Река покачала головой.
       - Он бы пришел на следующий день, чтобы попытаться исправиться, такими кадрами не бросаются, но, видимо, испугался, почувствовал необычное. В каждой капле на фотографии - смеющиеся глаза! Мне захотелось рассказать ему, чтобы не боялся: я, как и он, часть природы. Если бы пошла следом, не выдержала, показалась бы им, желание было огромным. Но не пришло еще время. Мне так не хочется, чтобы мальчик просыпался от страха, когда ему приснится мой взгляд сквозь воду.
       - О-о, что тогда говорить обо мне? Рассказы о Черном альпинисте - главная тема у ночных костров. "Погиб, не найден, бродит по горам...". Меня вообще должны бояться, я же, по их словам, рыскаю с желанием отомстить. Выдумщики. Вот и выходит: живем, но не имеем права жить. Мы просто легенды.
       Река вздохнула, вновь с ожиданием посмотрела вверх:
       - Скорее бы замело, пора на покой.
       Гитарист согласно кивнул.
       - Ты права. Мне легче: я усну, время пробежит незаметно, а тебе предстоит трудиться безостановочно: путь длинный, и не везде бывает лед, помогающий отдохнуть. Пусть его в этом году будет больше! Можно, я попрошу тебя об одолжении?
       Река улыбнулась:
       - Конечно, мне приятно, что у тебя есть желания.
       - Послушай, что сейчас поют, принеси новые песни. Я застрял в одном времени, репертуар не меняется, это начинают замечать.
       - Я выберу для тебя самые лучшие! - твердо пообещала Река.- Ой, смотри - медведь, вернулся, крутится, тоже не верит, что лакомство теперь нужно искать в другом месте.
       - Да, попугал он туристов в этом году, так его привлекали бачки для отходов. Запах остался, вот и вертится. Увы, дружок, погрусти вместе с нами.- Сергей поднялся.- Пойду, поброжу по поляне, еще раз проверю, все ли закрыто, укреплено, как полагается. И попрощаюсь по-своему, поблагодарю, что не отвергает меня. Она тоже живая, все понимает, ждет доброго слова. Проведу ночь у костра, побренчу для души. Пойдешь со мной?
       - Это твоя дорога. Я посижу здесь, многое нужно обдумать. Вернется ли сюда мой мальчик? Очень этого хочется, иначе буду чувствовать вину. Еще нужно проведать форель, она с утра не в настроении. Туристы подкармливали ее, специально сбрасывали в воду остатки каши, форель привыкла, теперь ждет и ворчит. Потом вернусь, приходи, вместе встретим утро.
       - Хорошо. И мальчик когда-нибудь придет. Ты же сказала, что он похож на меня, поймет, что ждут. Вот такой у нас сегодня грустный день!
      
       - Светает. Для меня последний рассвет в этом году. Повезло, что чистый, смогу еще раз взглянуть на розовые горы. Никогда не перестану наслаждаться этим зрелищем.
       Река кивнула.
       - Я тоже. Бывалые туристы объясняют новичкам: железо и марганец, поэтому такой эффект. Мне хочется добавить: и капельки крови. Когда ты падал со скалы, ударился о выступ и оставил на нем частичку себя. Она не пропала, влилась в общий свет и теперь радует людей. Ты всегда любил жизнь, поэтому сияешь и после нее. Помолчим.
       Они стали плечом к плечу, задрав головы вверх.
       Юный солнечный луч нашел лазейку в зарослях леса, первым прорвался к горе и поцеловал ее вершину. Гора вспыхнула, зарделась, выделяясь на светлеющем небе розовым исполином. Тут же спохватилась: не пристало стражу местности показывать душевное волнение. Впрочем, пусть лучик видит, что ей приятно. Три минуты гора держала цвет, потом взяла себя в руки, успокоилась, стала заметно бледнеть и вскоре приняла повседневный вид - гигант, позволяющий тяжелым тучам отдыхать у себя на груди.
       Солнце поднималось выше, рассеивая утреннюю дымку над пустой поляной. И только у большого валуна долго держался сгусток тумана. Потом, подталкиваемый ветерком, двинулся в сторону реки вслед за едва заметным ручейком, и оба растворились в воде.
       В тишине отчетливо слышалась музыка реки: спорый бег, прыжки с порогов, журчание при перекате через камни. Все вместе складывалось в мелодию, сквозь которую угадывались слова: "Где твои крылья, которые нравились мне?".
      

    38


    Быков М.В. Горный пришелец   23k   "Рассказ" Проза

       ГОРНЫЙ ПРИШЕЛЕЦ
      
      В конце второй недели сентября группа людей, в которую входил и я, отправилась для сбора ягод и грибов в таежное местечко 'Булаг', что в сорока километрах от небольшого городка. 'Булаг' - это шумный таёжный ручей, впадающий в горную речушку длинной в сотню километров. В устье ключа располагалась большая поляна, окруженная могучими лиственницами. Я подумал, что здесь когда-то было поселение, но природа уже давно сравняла признаки человеческой деятельности с землёй и только отдельные почерневшие пни указывали на то, что деревья свалил лесоруб. Именно лесоруб, ибо лиственницы были не спилены пилой, а срублены топором - то есть способом каким теперь давно не валят лес. Отец был уверен, что срубить такие толстые лесины можно было только инструментом особой конструкции.
       - Знающие люди утверждают, что такой своеобразный топор в виде секиры с отверстием внутри его рабочей поверхности ковали в древности в Тибете. Пням не меньше века. - Сказал задумчиво отец. - Старики - тувинцы говорят, что такими топорами рубили лес байты - редкий народ, который в этих местах строил свои поселения в прошлом веке. Байты малочисленная народность Монголии, их территория раньше простиралась так же по землям Тувинцев и Алтайцев. Они обычно селились там, где степь примыкает к лесистым горам Саянского хребта, а сейчас проживают только в районе большого озера. - Очевидно, он имел в виду Монгольское озеро Убсу-Нур?
       Мой отец в те времена работал кладовщиком большого продовольственного склада и дружил с продавцом автомагазина Ростовцевым Федором. Последний как раз и привёз нас на поляну. Мы выгрузились из автолавки и Федор, не задерживаясь на поляне, вернулся назад, чтобы обслужить скотоводов. Мы проезжали мимо их юрт стоящих вдоль берега реки.
      Брат стал разводить костёр, а мы с отцом двинулись вокруг поляны. Место, на котором наш отряд расположился, было настолько же загадочным и красивым, как и его название.
      
       - Пользоваться топором и строить дома, байтов, по всей видимости, научили китайцы. Вон в зарослях черёмухи лежат огромные камни с выбитыми на них знаками. - Показал он на буйно разросшийся кустарник у самой подошвы горы и продолжал объяснять.
       - Там под горой располагается кладбище, а эти камни не что иное, как погребальные плиты. Камни тщательно обработаны человеком и закрывают древние могилы. Очевидно, на поляне когда-то располагался сомон (деревня) байтов. Раньше монголы по большей части бросали мертвецов в степи на съедение зверям и птицам, а эти старые могилы говорят о том, что китайские дровосеки приложили руку и к ритуалам байтов, обучив их устраивать захоронения.
      Закончив обход поляны, мы расселись вокруг импровизированного стола, чтобы выпить чая и немедленно отправиться в старые гари в россыпи ягодников. Небольшой костёр к тому времени уже догорал, а запашистый чай приправленный листьями смородинника нагонял аппетит. Мой брат успел нарезать закуски, рядом с ним полулежал на шелковистой осенней траве приятель отца Николай Коваленко - крепкий рыжий мужчина. Он с юных лет шоферил, и нелёгкая профессия водителя оставила отпечаток на его фигуре и руках. Компания не успела приступить к трапезе. Нашему застолью помешали птицы. Вверху по течению ручья в густой зелени ельника и кедрача громко затрещали кедровки. Раньше их крики тоже доносились до нашего лагеря, но было понятно, что птицы переговариваются в отдалении от поляны. Теперь же они трещали у самых подходов к биваку. Такое шумное поведение таежных птиц указывало на то, что по тропе спускается человек. На зверя эта чуткая и шумная птица реагирует редко, считая его жителем дебрей. Тропа, выходившая к устью ручья, почти полностью заросла травой, но всё ещё угадывалась прогалиной в темном лесу, подступающем со всех сторон к поляне. Неожиданно до этого чистый прозрачный воздух над поляной и вокруг нас стал приобретать какой-то странный белёсый оттенок. Можно было подумать, что дым от костра не рассеивается, а стелется под невидимой тяжестью над землёй. Все посмотрели на костёр. Он почти не выделял дыма, по крайней мере, его не хватило бы, чтобы затянуть обширное пространство вокруг лагеря.
       - Кто-то спускается по тропе. - Сказал отец и поднялся на ноги. - Пойду навстречу. - Он не успел шагнуть в нужном направлении, ближняя к лагерю птица, протрещав напоследок, снялась с ветки и в тот же момент, на поляну вышел человек. Его появление сопровождалось легким порывом ветра. Тайга сменила тон своей вечной песни. Черемушник качнулся слегка, сбрасывая первые порыжевшие листья. Лёгкая дымка, затянувшая было поляну, от порывов ветерка быстро улетучилась. Человек замер на краю тропы и пристально стал всматриваться в нашу сторону. На его лице не было и тени усталости. Одной рукой пришелец сжимал ремень закинутого за спину оружия, другой слегка прижимал широкие ножны, прикреплёные к поясу. На шнурке через плечо висел рог горного козла, очевидно служивший пороховницей, он был запечатан сверху крышкой искусно смастеренной из бересты?
       Отец махнул призывно рукой и крикнул не громко.
       - Идите сюда! У нас давно готов чай!
      Глядя на пришельца, невозможно было отделаться от удивительного чувства говорившего, что появившийся человек загадочным образом вписывается в ландшафт древней поляны, он был не то что её деталью, а скорей создателем всего окружающего и с момента его появления наш отряд превратился в чужеродную вещь совершенно не свойственную этому удивительному месту. Я невольно перевел взгляд на дорогу. В неглубокой колее виднелся след протектора автомобильных шин, и я подумал о том, что отпечатки техники здесь ни к чему и оставлены случайно. Примерно такие же чувства испытала вся наша компания, когда увидела странного путника вышедшего на поляну 'Булага'.
      Захваченный мыслями о неуместности прогресса я вдруг осознал, что на окружающее пространство неожиданно навалилась странная тишина, она будто ватой заткнула наши уши. На какой-то миг неслышно стало трескотни птиц, плеска воды в ручье, гул тайги только что поменявший ноту, теперь не мог пробиться сквозь невидимую преграду. Даже крик отца показался далёким и неестественным, словно из-за стены. Это состояние глухоты длилось до того момента пока человек не шагнул в нашу сторону. Охотник шевельнулся, и в природе всё ожило, вновь возвращая в атмосферу движение, запахи и звуки. Мужчина уверенной походкой, шурша кожаными одеждами, подошел к костру и поклонился, не проронив ни слова, стал изучать наши лица.
       - Присаживайтесь. - Пригласил отец. Мужчина сел, подобрав ноги под себя. Так предпочитают сидеть азиаты кочевники. В те времена я был молод и не умел быстро по виду человека определить род его занятий, однако в данном случае не надо было особо напрягаться. Про вышедшего из леса человека я подумал, что это точно охотник. Без сомнения пришелец был силен духом и довольно смелый человек. Он, находясь в одиночестве в тайге, храбро подошёл к группе неизвестных людей принадлежащих к чуждой ему расе, тем более что наш отряд выглядел для пришельца совершенно не правдоподобно, по всей видимости, так же как и он для нас.
      Возраст пришельца определить навскидку было невозможно. Мы с интересом стали рассматривать гостя. Мой брат тем временем налил в кружку чая, поставил её перед мужчиной и пододвинул поближе к незнакомцу хлеб. Как сам мужчина, так и его одежды выглядели непривычно для наших глаз. Пришелец не обладал чисто азиатскими чертами лица. Нам был неизвестен тип его лица. Он чем-то напоминал восточный, но одновременно в нем угадывались и черты западные европейские. Слегка раскосые темные глаза чуть приплюснутый нос, выщипанный до последнего волоска твёрдый подбородок, придавали гостю храбрость и решительность. Длинные черные как смоль волосы его были заплетены в толстую тугую косу, спускающуюся на широкую спину обтянутую кожаной курткой зашнурованной впереди на ремешок. Штаны и сапоги охотника были сшиты из той же кожи что и куртка и сидели на незнакомце как влитые. На поясе у него висел широкий охотничий нож. Легко опустившись в позу лотоса, мужчина положил себе на колени связку из ружья и треноги.
       Ни я и никто другой из нашего отряда раньше не видели подобного оружия.
       Густого черного цвета шестигранный ствол ружья был накрепко прикручен сыромятными ремнями к деревянному прикладу, мастерски изготовленному из куска дерева мягкой породы. Приклад оружия был отполирован руками охотника до такой степени, что блестел всеми изгибами и фигурами своего тела. На казённой части ствола поднимался белёсый от воздействия порохового жара запал с еле заметной прорезью для прицела. Шестигранный шомпол для забивания пыжей и пуль был вставлен в ствол и удерживался в нём при помощи такого же мягкого ремешка привязанного особым узлом к цевью ружья. Тренога, отполированная с не меньшей тщательностью, чем приклад была намертво связана с ружьём. С неё свисал широкий ремень, предназначенный для переноски оружия за спиной. Ко всему этому охотничьему ансамблю был прикреплён небольшой кожаный мешочек с пулями. Я почему-то подумал, что пули могут быть не обязательно свинцовыми, для их изготовления мог бы вполне подойти какой-нибудь сплав из других вполне благородных металлов, которые можно было легко намыть с помощью примитивного лотка в вершине ручья.
      Подняв кружку с дымящимся чаем, охотник обвёл нас взглядом темных глубоко сидящих в глазницах глаз и заговорил на незнакомом языке. Речь его звучала отрывисто и слегка гортанно, но в ней не чувствовалось и намёка на взволнованность. Закончив фразу, пришелец сунул руку в карман шуршащей от сухости куртки и вынул небольшой предмет, блеснувший на солнце, и показал его нам. Эта была вещь округлой формы, похожая на амулет с выбитыми на его поверхности иероглифами, смахивающими очертаниями на китайскую или японскую письменность.
       - Ваш язык не похож на монгольский. - Заметил отец. - Вы, наверное, китаец? - Он наклонился, чтобы лучше рассмотреть предмет в руках пришельца, после чего тот спрятал амулет в потайной карман своей одежды.
       - Я могу разговаривать на тувинском языке или монгольском. Вы понимаете эти языки? - Спросил настойчиво отец.
      - Мен белбеси. - Охотник ударил себя в грудь ладонью. Прозвучавшие из его уст слова явно не принадлежали китайскому языку. Скорей всего это был искаженный акцентом монгольский. Нам стало ясно, что с пришельцем придётся разговаривать на языке жестов. Отхлебнув чая, гость поставил кружку подальше от своих ног и вновь отрывисто заговорил, жестикулируя и показывая то на одного из нас, то на свои глаза, тронул свою чёрную косу, потом показал на пшеничного цвета чуб моего брата. Всем стало понятно, что пришелец впервые видит белых людей и очень удивлён цветом их глаз и волос.
      - Мы русские. - Сказал отец по-монгольски, в свою очередь, ткнув себя в грудь и показывая на остальных членов нашей группы. Мне показалось, что охотник понял, о чем идёт речь. Скупая улыбка тронула его суровое лицо, он потянулся к куче нашего снаряжения и взял в руки обыкновенное ведро, сделанное из оцинкованной жести. Мужчина некоторое время с большим интересом рассматривал посудину, постучал по ней костяшками пальцев, прислушиваясь к характерным звукам, и протянул его не отцу, а четвёртому члену группы Николаю. Бывший шофёр взял ведро в руки, не говоря не слова, поднялся на ноги, подошел к ручью и зачерпнул воды. Охотник кивнул удовлетворенно головой и вновь постучал теперь уже по заполненному ведру костяшками пальцев. Было понятно, что его интересует ни сам сосуд, а материал, из которого он сделан. У меня было впечатление, что пришелец видит впервые не только жестяное ведро, но и человеческие лица, какими обладали мы, люди белой расы. Пришелец вновь постучал легонько кулаком по полному ведру. Мне в голову пришла мысль, что таким образом гость желает убедить нас в том, что он не призрак, а вполне материальное существо. Очевидно, так думал не я один?
       - Этот человек не знает не только белых людей, он никогда не видел современных вещей и ружьё у него древнее. Это шомполка. - Определил отец. - Он говорит на языке похожем на китайский? Однако известно, что как такового чисто китайского языка нет в природе. Поднебесная многонациональная страна. Очевидно, где-то в горах существует древнее поселение или монастырь, откуда он мог прийти?
       - Может он пришёл с монгольской территории? - Предположил я. От того места где мы сейчас находились до монгольской границы было километров сорок-пятьдесят и охотник вполне мог пересечь плохо охраняемые рубежи. Странный гость внимательно вслушивался в наш разговор, зорко наблюдал за каждым движением всех членов группы.
       - Где твой дом? - Спросил мой брат, показывая руками форму строения, и палочкой нарисовал на земле профиль юрты с трубой и дымком над ней. Было такое чувство, что этот человек должен жить именно в юрте или чуме. Посмотрев на рисунок, гость решительно и легко поднялся на ноги, закинул за спину ружьё, поклонился теперь уже на прощание и, не произнося не слова, пошёл в сторону зарослей черёмухи. Всем стало предельно ясно, что он прекрасно понял рисунок. Гость направился прямо к подошве горы, где лежало древнее кладбище, когда он миновал тень деревьев, лицо его окрасило бронзой низкое утреннее Солнце. Уверенность чувствовалась в каждом движении пришельца и говорила о том, что эти места ему знакомы. Он ни разу не оглянулся, и нам было понятно, что незнакомец легко ориентируется на поляне.
      - Он знает это место. - Сказал отец. Мы все поднялись на ноги и смотрели вслед охотнику.
       - Он, по всей видимости, пришёл сюда, чтобы посетить старое кладбище.
      Действительно охотник подошел к первому самому крупному могильному камню и опустился перед ним на колено. Возможно, он что-то говорил на своём языке, плечи его слегка вздрагивали. Отсюда с нашего места человек вдруг казался неестественным, появилось желание подойти и потрогать его тело и оружие, но я прекрасно помнил, что охотник легко поднял кружку с чаем и стучал своими пальцами по ведру. Очевидно такие же мысли бродили в головах всех остальных членов нашего отряда. Николай всё время до этого молчавший хмыкнул и сказал.
       - Древний какой-то странник? Я таких бойцов на картинках видел в одной исторической книжке. Это скорей средневековый воин, чем охотник.
       - Или талантливый артист? - Высказал своё мнение мой брат.
       - И как он здесь оказался? Не с Тибетских же гор, в конце концов, спустился? Возможно, он живёт не так далеко от 'Булага', так как при нём нет поклажи и даже мешка для переноски добычи. Он пришел сюда явно не для охоты. - Продолжил размышления Николай.
      Упоминание о загадочном Тибете подняли в моём воображении фантастические картины, в которых смелые отчаянные люди покоряют заснеженные вершины, но вместо оружия у них в руках ледорубы, а на ногах не мягкие сапоги, а массивные ботинки с острыми шипами. Наш гость не походил на альпиниста. Он вообще не походил на современного человека, пусть даже проживающего отшельником в глухих горах.
      Тем временем охотник выпрямился перед каменной плитой, поправил за спиной ружьё, тронул на поясе нож и шагнул в гущу кустов. Ветви черёмухи качнулись за пришельцем, ещё какое-то время была видна голова с гладко уложенными волосами и наконец, исчезла и она, растворилась в зелёной листве.
      - Куда это он пошёл? Хотя там есть тропа. - Вспомнил отец. - Я по ней ни разу не ходил, но знаю, что охотник спокойно сможет подняться этой дорогой в вершину ручья, только по левой его стороне.
      Удовлетворённые объяснениями отца, все как-то с облегчением стали усаживаться вокруг 'стола' и принялись за еду, однако разговор продолжал вертеться вокруг столь неожиданного визита загадочного охотника, не владеющего известными нам местными языками. Кто-то высказал предположение, что это вовсе не охотник, а оленевод, спустившийся с горных белков и что у этой категории кочевников, вполне могло сохраниться древнее ружье, стреляющее при помощи запала. - Существуют же подобные экземпляры в коллекциях любителей стрелкового оружия? - Сказал брат. Он знал толк в ружьях. У него дома имелось несколько стволов различных марок, но шомполки конечно не было.
       - Надо было попросить у охотника ружьё и рассмотреть его внимательно, а может даже выстрелить. - Запоздало сожалел брат. - Уж больно быстро он убрался с нашего бивуака.
      
       Закончив с чаепитием, я поспешно встал, отряхнул с одежды остатки еды и пошёл к зарослям, в которых скрылся удивительный странник. Я не мог логически объяснить его появление в этом прекрасном таёжном месте и решил выяснить, что он сейчас делает на территории древнего кладбища. Что-то таинственное прослеживалось во всём облике странника, в его снаряжении и действиях. Средневековое ружьё этого внезапно появившегося человека не убеждало меня в том, что он спустился с далёких гор Тибета, пересёк пустынные места Монголии только с одной целью - посетить могилы предков? Возможно, прав Николай и жилище охотника находиться где-то рядом? На Земле ещё остались места, где живут представители каменного века и разного рода отшельники, навсегда порвавшие отношения с современным миром.
      Не спеша тем же маршрутом, что и неожиданно появившийся и так же необъяснимо исчезнувший гость из средневековья, я дошёл до кромки зарослей, постоял у каменной плиты, у которой минуту назад приклонил колено пришелец. Амулет, который только что у костра показывал нам загадочный охотник, мирно лежал на шершавой поверхности надгробного камня. Пришелец положил его в небольшое углубление среди полустёршихся иероглифов. Я не осмелился взять загадочный амулет в руки, помня всеобщее поверье, что с кладбища нельзя уносить вещи принадлежащие мертвецам. Огибая другие надгробия и просто валуны, прикатившиеся сюда со склона горы, не спеша углубился в заросли. Я старался не ступать на предполагаемые могилы, хотя отец говорил мне, что они закрыты огромными камнями и давно разграблены. Охотник прошел где-то здесь, но след его обнаружить было невозможно. Пройдя сотню шагов, я наткнулся на довольно приметную тропу. Она извивалась между валунами и уходила на подъём в сторону скальных россыпей. Я нырнул под кроны черёмуховых кустов, отбиваясь от преграждающих путь веток с гроздьями спелых чёрных ягод. Теперь на тропе я высматривал след, который должен был оставить охотник. Ничего похожего на то, что здесь только что прошел человек, обнаружить не удалось. Я осторожно пробирался тропой не забывая осматриваться по сторонам и наконец достиг подошвы горы. Здесь тропа скользнула в промежуток между двумя огромными кусками скалы и исчезала сразу же за ними. Далее за тем местом, где прервалась тропа, начинались каменные россыпи и незнакомца, если бы он пошел в ту сторону, я бы сейчас видел. Подниматься по каменным россыпям не лёгкое дело и на это отважится не каждый. Возможно, охотник свернул в сторону и скрылся в подступающем к горе лесе?
       Осторожно шагая, я почти достиг глыб и неожиданно почувствовал некое сопротивление, как будто невидимая преграда перекрыла мне путь. Я чувствовал, что прозрачный барьер, возможно, преодолеть, однако чутьё подсказывало мне, что этого нельзя делать, по крайней мере, в данный момент. Недолго постоял перед проходом, соображая, что могло вызвать сопротивление, но на ум пришло совсем иное. Я почему-то подумал, что странный охотник ушёл именно в эту сторону, в щель между огромными кусками скалы и растворился в неизвестности. Невероятное и поразительное для моего сознания событие произошло в тот момент, когда я уже собрался повернуть от каменного входа в правую сторону. Из промежутка между скальными глыбами раздался далёкий выстрел. Казалось, выстрелили где-то под землёй и довольно далеко. Донеслись ещё какие-то приглушённые звуки, то ли топот, то ли хлопанье крыльев? В ту же секунду над моей головой закричала кедровка. Я бы мог поклясться, что птица вылетела из-за камней, будто бы напуганная выстрелом. Очевидно, только что я слышал хлопки её крыльев? Никогда в жизни ничто меня так не поражало. Необъяснимое явление, связанное с сопротивлением незримой преграды, с донесшимися невесть откуда звуками и появлением птицы привели меня в трепет. Я попытался уговорить себя, что выстрел послышался не из расщелины, в которой прерывается тропа, а прилетел по россыпи с вершины горы, куда возможно успел подняться загадочный охотник? Я не убедил себя в этом. В следующую секунду из пространства между кусками скал вылетела ещё одна птица и с громким криком села рядом с первой, и они уже вместе продолжили орать во всё горло, заглушая все остальные звуки.
       - 'Может быть, птицы действительно сидели по ту сторону камней и только мои движения их вспугнули?' - Подумал я. Это означало бы, что охотник здесь не проходил и мои предположения о том, что он исчез в расщелине, не имеют под собой основания. В то время мне не было известно, что существуют природные энергетические места, через которые возможно переместиться в иной мир или иное время, или попасть в наш обычный мир людей. Я подумал совсем о другом; о том, что у каждого кладбища есть врата, которые ведут в загадочный потусторонний мир, в то пространство и время в котором располагаются известные всему человечеству Приделы Бога - Рай и Ад. Я ужаснулся от мысли, что наш странный гость мог быть призраком, копией, когда то давно жившего в этих местах человека, который по какой-то одному ему известной причине посетил мир людей, поговорил с нами и так же загадочно вернулся в теперешнюю свою жизнь!
      Меня позвали от бивуака, предупреждая, что пора отправляться в ягодники, куда возможно ушёл и наш гость. Услышав крики, я подумал о том, могу ли я рассказать о случившемся со мной членам нашего отряда? И понял, что не могу. Меня тут же поднимут на смех, сошлются на мою впечатлительность и фантазёрство. Все будут уверять меня, что это происки моего воображения, возбуждённого странным и неожиданным появлением охотника экипированного в средневековое снаряжение. Что до меня лично, то я и сам не очень-то поверил в собственные выводы искажённые суеверием о кладбищенском проходе в иной мир. Я стал себя успокаивать и подумал, что мой ум каким-то образом изобрёл невероятную историю о путешествии странника между мирами. Признаюсь, эта вера в проход между мирами сохраняется у меня до сего времени.
       Я ответил на крики, пообещав товарищам, что догоню отряд и, преодолевая волну страха, сделал ещё один шаг в сторону расщелины. Слабый прохладный ветерок тронул моё лицо. Он дул из прохода. Я напряг зрения всматриваясь в затенённое пространство. Тропа как бы смазывалась и исчезала в пяти метрах от входа, обозначенного камнями. Не знаю, что меня побудило поступить, так как я поступил? Я поднял с земли увесистый камень и бросил его в загадочное пространство. Камень пробил тугую преграду и глухо загремел в невидимом для моего глаза пространстве. Никто в это не поверит. Я и сам не верил в случившееся, и какое-то время пристально всматривался в тропу пытаясь найти заброшенный камень. Но тщетно. Его нигде не было.
      Признаюсь, через несколько лет я посетил 'Булаг', даже ночевал на той загадочной поляне. Побродив по старому кладбищу, рискнул и прошел по тропе между кусками скалы до самого тупика, но ничего не случилось, хотя тропа, как и прежде, выглядела хорошо утоптанной. Это могло говорить о том, что по ней постоянно кто-то ходит. Укрываясь от Солнца среди камней, посмеялся над своими суевериями насчет мифического кладбищенского прохода в иной мир, а сам подумал о том, что он открывается только умершим.
      
       М. Быков.

    39


    Лушин А.В. Камень   19k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Детская, Приключения

    Камень

       Битва чудовищ

    Вад Капустин

      
      
      
      
       0x01 graphic
      
      
      
      
       "В лето изыдоша коркодилы лютии звери из реки и людей много поедаша". (Вячеслав Федоров, с. Владимирское, Воскресенский район, Нижегородская область).
      
      
       В Полесье пришел Юрьев день. Глухо закуковала первая кукушка. Всадник на белом коне выехал из Пинска утром 6-го мая, направляясь к торфяным болотам.
       Крестьяне и пастухи засуетились в полесских деревушках, дожидаясь защитника и избавителя. Поселян ждал сезон прибыльной работы. Теплая ранняя весна обещала урожайный год. Мужчины в полуопустевших деревеньках ради праздника отложили в сторону ножи, ломая хлеб руками - чтобы не наточить зубы волкам. В косяки хлевов всадили топоры - для защиты от нечистой силы. С той же целью накануне с вечера зажгли новомодные китайские фейерверки с хлопушками. В поле председатель сельсовета закопал купленный в сельском магазине кирпичик хлеба - чтобы почаще завозили хлеб из райцентра.
       И все пошли обмывать светлый праздник, повторяя любимую шутку бывшего председателя.
       - У нас в Полесье, - любил повторять старик, - двадцать третье февраля - день мальчиков, восьмое марта - день девочек, первое апреля - день трансвеститов. Ну, а шестое мая - день чудовищ!
      
       На болотах закопошились испуганная нечисть - по народным поверьям, юноша, едущий на белом коне, должен был закрывать голыми руками разверстые пасти диких зверей, чтобы те не покушались на тощих белорусских коров, и, повергнув огненного змея ниц, предать его лютой смерти на глазах сельчан.
       -Что будем делать? - спросил Верлиока. Истребитель жизни - ростом высок, в плечах пол-аршина, на голове щетина - он подрабатывал в зимний сезон охранником в Пинском отделении Беларусбанка, а весной возвращался просаживать деньги домой, в Заречье. Глава полесской нечисти взял зажженную свечу и поставил на высокую кочку, как имел обыкновение делать перед каждым Святым Юрием. В этом году на обсуждении председательствовал багник, так что гости нашли укрытие на торфяном болоте.
       Одинокий вражеский мессершмитт, выглядывавший в белорусских лесах становища толкиенутых партизан, польстился на огонек и неосторожно приблизился. Поднявшийся от озера в неимоверную высь столб воды закружил и увлек охотника на дно.
       -То-то, - назидательно буркнул ваукалак. - Разлетался, гарцук. Молодчина, Айтварас!
       Услышав добрые слова, змей-дракон медленно потянулся на берег, сыто порыкивая.
       -А помнишь? - подмигнула огненному крокодилу вужалка. - Тысяча двести тридцать седьмой? Славное было времечко. Все войско татаро-монголов подъели! А сколько узкоглазых русалки защекотали! А сейчас мальчишка городской хочет нам руками пасть заткнуть!
       -И то верно, - согласился дед Албастый. - Не в первый раз, отобьемся. Да и не руками он.... Ну, мелочь, конечно, пострадает...
       - Ты главное-то, леший, не забывай! - хмуро оборвал ваукалак. - На этот раз в лес едет сам Андрей - вдовий сын!
       -Ага! Андрей - всех мудрей! - обрадовано повторил глуповатый аржавенник. - Поговорить любит. Договоримся.
       -Это ты, что ли, договоришься? - буркнул Верлиока. - А кто на вопросы отвечать будет?
       Андрей, сын богатой вдовы Городницкой, славился в Полесеье патологической настырностью и страстью к знаниям, за что и получил почетное прозвище.
       С раннего детства хлопец преследовал нечисть по родным лесам и болотам, задавая дурацкие вопросы, на которые невозможно было подобрать ответ.
       Плывут по небу облака... Откуда они взялись? И куда плывут? Шумит за деревней река... Куда течет? Почему? Растет лес... Зачем? Кто его посадил? Почему у птиц крылья, всюду вольно летают, а у человека крыльев нет? Сидит кто-то под кустом. Чего сидишь? Долго ли будешь тут сидеть? Разгребает двухголовый мужик мусор. Ты зачем это, дядька, мусор разгребаешь? А почему у тебя одна голова лишняя?
       Все вздохнули свободнее, когда занудный мальчишка, наконец, уехал в город и поступил в Полесский государственный университет на факультет организации здорового образа жизни. А нечисть повеселела, когда оттуда Андрей Городницкий удачно перевелся аж в Минск на филфак белуниверситета, где начал изучать народный белорусский фольклор.
       И вот сейчас он возвращался в родное село на белом коне. В Юрьев день.
       -Дипломную работу, вдова сказывала, пишет, - с нехорошим красным блеском в глазах сказал ваукалак. - На тему "Чудовище Адама Олеария и белорусский эротический фольклор". Будет у нас материал для диссертации собирать. Вдова мне даже начало введения показала.
       -И что? - невольно заинтересовался багник.
       -Срамота! - мрачно ответил ваукалак. - "Эротика в белорусском фольклоре была представлена не вульгарно, не броско, не брутально, а как в жизни. То есть - главным образом в песнях и загадках".
       -О! - томно простонала вужалка.- Ох уж мне эти загадки белорусской эротики и Адам Олеарий!
       Она лениво потянулась и чуть подправила обтягивающее декольтированное платьице из золотистой кожи, едва прикрывающее основание гибкого хвоста. Гламурная дочка змеиного царя c две тысячи седьмого года снималась в рекламе женской одежды бренда "Фрау Шмидт", активно осваивавшей белорусский рынок. Имидж роковой женщины дополнял модный макияж в синих тонах. - Помню я Адамчика, помню. Лет триста назад искал в нашем болоте крокодилов. Вместе искали и даже, вроде, кого-то нашли. Хороший был мужик, только шнапса пил много...
       -Вот тебе и о! - тоскливо отозвался дед Алабастый. - Представляешь, сколько у Андрюхи вопросов накопилось? А если уж он начнет материал собирать, сами пасть разинем!
       -Ясно, - бодро ответил аржавенник. - Андрюхе мы не ответим. Значит, нужен Интернет, нужен Интернет, траляляля-ля!
       -А ведь и верно. Интернет есть у москаля, лесника Власия! - очень кстати припомнил ваукалак.
       -И кто туда пойдет? - страшным голосом спросил Верлиока. Чудовища обреченно переглянулись.
       -Кто придумал, тому и идти, - дочь змеиного царя кокетливо улыбнулась Айтварасу, и, сочувственно подмигнув аржавеннику, добавила: - А мы тебе поможем. Издалека посмотрим.
      
       Лет сто пятьдесят стоял в здешних местах густой помещичий лес. И все это время в сторожке у озера жил Власий, лесник -- осташ, с широкой бородой и круглым красным лицом. Как и все москали, он пил паленую водку, но курил только сигареты Голуаз, как Альбер Камю. В последнее время осташ активно приобщался к благам цивилизации - приобрел газовый баллон, телевизор, мобильник. Стоял у него в избушке на столе и скромненький ноутбук Тошиба.
       Нечисть и Власий давно и упорно не ладили. Леснику досаждало озерное чудище, и он грешил на подопечных Верлиоки. Гуляя пьяным вдоль берега, Власий часто видел, как навстречу ему из озера лезет огромное, страшное животное. Лесник пугался, бросался бежать в сторожку, а зверюга кидалась за ним, однако ни разу так и не нагнала. Власий кафтан-то сбрасывал и швырял чудищу в морду, чтобы отпугнуть. Прибегая в сторожку, осташ хватал ружье и возвращался на берег посмотреть, кто же там ходит. Но каждый раз находил у озера только изорванный кафтан. Никаких следов зверя не оставалось, и на следующий день лесник шел к Верлиоке скандалить. И никакие уверения, что крокодилище почудилось Власию с пьяных глаз, не принимались.
       Обозленный лесник начинал гонения: ставил капканы, обрызгивал кусты священной водой. Нечисть отыгрывалась, как могла. Несколько раз, предполагая вытащить сеть с целой стаей лещей, выуживал лесник из озера разных чудовищ с большими головами, с огненными глазами и с кожаными перепончатыми крыльями. А порой извлекал костистые останки то ли щуки, то ли ящера, то ли крокодила. Осташ страшно ругался и обещал люто отомстить.
       Понятно, что обращаться к леснику за помощью в Юрьев день никому не хотелось. Нечисть решилась всего на одну попытку. Тихо подкравшись к озеру, аржавенник спрятался в кустах, росших у берега, и затаился.
       Сегодня, по случаю праздника, пьяный колдун в лаптях и домотканом кафтане, в кожаном фартухе, сидел у озера на гнилом пне, медленно вытягивал сеть и голосил нескладным голосом песни. От пения его, как сумасшедшие, взлетали в воздух утки, звери выбегали из леса и убегали сломя голову, выли собаки. Аржевеннику даже показалось, что в общем хоре отчетливо слышится хриплый вой ваукалака.
       -Нет, - болотник в ужасе рванулся прочь. - Уж лучше смерть! Лучше Андрейка!
       Чудовища встретили посланца понимающими укоризненными взглядами. Они тоскливо вслушивались в пение москаля, дожидаясь пришествия своей судьбы.
      
       Андрей - Вдовий сын был счастлив. Недалеко от Пинска всадника на белом коне заметила знакомая девушка и предложила подвезти на своем белом порше до самой развилки на родное село. Коня привязали сзади: по ухабистой дороге машина ехала медленно. Избавившись от надоевшего наездника, бедняга готов был смириться с любыми неудобствами, в том числе, с шумом мотора и выхлопными газами.
       Страдал не только конь, страдала и Ляля Залеская, племянница директора пинского банковского колледжа, которую многие в Пинске называли богиней любви. Обманутая привлекательной внешностью высокого светловолосого голубоглазого хлопца, она позабыла, каким он может быть занудным. Андрей искренне пытался развлечь симпатичную собеседницу, рассказывая о теме будущей диссертации, и не умолкал ни на мгновение.
       -"Адам Олеарий и нашествие коркодилов на Новгород тысяча пятьсот восемьдесят второго года", как тебе тема, класс, правда? - бубнил он, задавая риторические вопросы, и продолжал болтать, не дожидаясь ответов. - Абсолютно новый взгляд на историю славянских народов! Тогда новгородцев спасли только мы, литвины. А ведь для новгородской земли нашествие взбунтовавшихся "коркодилов" было заметным событием. Непонятно только, откуда в новгородской земле взялось столько "коркодилов". И что же их взволновало так, что они взбунтовались? А как ты думаешь? Не важно. Для нас важен лишь один факт -- крокодилы в белорусских лесах жить могли! Доказанный факт! Засвидетельствовано в летописях - тридцатый том полного собрания рукописей, страница шестьсот восемьдесят пять. Адам Олеарий...
       -Опять Адам Олеарий! - мысленно простонала Ляля. Но вслух девушка ничего не сказала, боясь вызвать новый поток объяснений. В конце концов, ехать оставалось недолго, даже по раскисшему проселку, не больше трех часов. Зато потом не слышать про новгородских коркодилов всю жизнь - это ли не счастье?
       -Да, так вот, Адам Олеарий, путешествовавший по Руси в XVII веке, описал святилище водного божества, похожего на крокодила. Раз крокодил стал божеством, значит, был уже редок. Очень возможно, что к XVII веку коркодилы в славянских землях уже начали вымирать. А ведь это подлинная трагедия. Гигантская потеря для науки! Вот возьмем, например, легенду о светлоярской щуке!
       -Господи, помилуй! - горячо молилась Ляля, провожая унылым взглядом зеленую тарелку, летящую в сторону полесских болот. - Я отрекусь от языческих идолов и приму крещение. Пусть только он, наконец, заткнется.
       Но боги молчали, и Ляля не выдержала.
       -Вылезай, - сказала она, распахнув дверь и выталкивая спутника из машины.
       -А как же я...? - растерянно вопросил Андрей.
       -Марсиане помогут, - буркнула девушка, неопределенно махнув рукой в сторону летающей тарелки, и рванула машину с места, устремившись по бездорожью в глубь полесских болот.
      
       Летательный аппарат приземлился на поляне у села, и оттуда вывалился Андрей, в полном здравии, только непривычно задумчивый.
       -Собрали Чужие лучи в один пучок и блеснули мне в голову, - объяснил он набежавшим односельчанам, поведав сперва о чудовищном поступке предательницы. - И вмиг стало у меня в голове ясней и светлей, а сердце сделалось холодным, как лед. Зато теперь я ответы на все вопросы знаю.
       Готов был Андрей помочь землякам советом, да только первым ему попался неблагодарный лесник Власий.
       -Не пей! - посоветовал ему мудрый хлопец. - Не кури! Чудищ не гоняй.
       -Да я! Да ты! - разгневанный Власий не погнушался рукоприкладством, а потом, убоявшись справедливого возмездия, сбежал в тот же день к внучке в Калугу.
       Однако помудревший Андрей не озаботился местью. Ни с кем не попрощавшись, он немедленно отбыл в столицу, а немного времени спустя женился на дочке ректора медицинского университета с хорошими связями в верхах.
       Лялю вместе с машиной и с конем вытащили из полесских болот и доставили на место благодарные чудовища. А 6-го мая, украшенная венками и цветами, как богиня любви, красавица символически провела огненного змея по селу к ближайшему болоту. Сельчане вздохнули с облегчением - урожай был обеспечен. Чудовища тоже порадовались. Избушка Власия с газовым баллоном и Интернетом, по старшинству, досталась Айтварасу.
       Андрей же, сделав стремительную политическую карьеру, перестал разбрасываться советами, а начал отделываться неопределенными обещаниями. Впрочем, его репутации в родном краю ничто повредить не может.
       -Наш Андрей - всех мудрей, - с гордостью повторяют односельчане.
      
       Ну, а мнения чудовищ, как обычно, никто не спрашивает.
      
      
       0x01 graphic
      
      
       Краткий мифологический словарь
      
       Айтварас -- в литовской мифологии летучий дух в виде огненного змея, дракона
       Албастый -- одно из прозвищ лешего
       Аржавеннiк -- по белорусским поверьям один из болотников, хозяин болота, покрытого ржавчиной
       Багник -- в белорусской мифологии болотник, обитающий в багне -- безжизненном торфяном болоте
       Ва?калак -- белорусское название оборотня, человека-волка
       Вужалка -- в белорусском фольклоре девушка-змея, дочь змеиного царя
       Гарцук - стихийный дух, вызывающий непогоды
      
      
       0x01 graphic

    43


    Лысенко С.С. Гибралтар   26k   Оценка:8.00*4   "Рассказ" Постмодернизм


    ГИБРАЛТАР

      
       Слон опять повернулся к нему задом. Инспектор Джон Магриби, сын марокканского еврея и монахини-кармелитки из Хаэна, вскарабкался взглядом по камням и деревьям на Скалу. Где-то там прятался предполагаемый насильник - гигантский рыжий магот.
       - В сущности, он милый, - сказала жертва, поглаживая коленки. - Он не сделал мне больно, просто напугал...
       Джон Магриби неохотно спустил свои мысли со Скалы - в душный кабинет.
       - Он же вас изнасиловал.
       Англичанка кивнула и попыталась изобразить улыбку на конопатом коровьем лице. Красивое начиналось с выреза блузки.
       - Джессика, он обесчестил уже одиннадцать девушек. Некоторые меньше моей дочери. Помогите мне остановить его. Вспомните вчерашний вечер. Любая деталь может оказаться важной.
       - Ладно...
       Она наполнила грудь воздухом и нацелила её на Магриби.
       - У него было шесть пальцев на руке.
       Джон Магриби потянулся за салфеткой, пот капнул на бумаги.
       - У обезьяны?
       За окном потемнело. Каменный слон почему-то отбросил треугольную тень.
       - Значит, он шаман? Я слышала, у шаманов лишние пальцы.
       - Это значит, что он местный. Родился в госпитале Сенбернара.
       Бен Стокер. Шестипалый Стокер. Профессия - контрабандист. Возил из Марокко гашиш, мандарины и шоколад. Сейчас мотает срок за изнасилование.
       Изнасилование? Инспектор вытер лоб салфеткой.
       - Это правда, - сказала Джессика, рассматривая свои большие крестьянские руки. - В госпитале рождается так много детей с отклонениями, что приходится скрывать статистику.
       - Мы семнадцать лет смешивали кровь, - сказал Магриби.
      

    ***

      
       В городе, отгороженном слоном от Альборанского моря, смешались даже строения - банк сросся с синагогой, а над церковью нависла мечеть. В Мавританском замке музей соседствовал с тюрьмой, крошечные камеры Башни чести занимали заключенные и восковые фигуры.
       Арабский завоеватель Тарик ибн Зияд, основатель династии Абдул-Мумин и шестипалый контрабандист Бенджамин Стокер.
       - Какими ветрами, инспектор?
       Перед Джоном Магриби сидел настоящий макак. Длинные рыжие волосы, викторианские усы и бакенбарды.
       - До сих пор ищете тот груз?
       Бен Стокер по-обезьяньи завизжал.
       - Я же вам говорил, инспектор... Скорость течения два узла, но ветер усилил его вдвое. Обратное подводное течение - полтора узла...
       - Я здесь не для того, чтобы решать математику.
       Бен Стокер издевательски закудахтал.
       - Значит, вот вам оккультная задача. Как я мог быть с той девицей, когда был здесь?
       Каменный слон топнул ногой - замок затрясся, как при испанской осаде.
       - С какой девицей?
       - Джессикой Гриффин, разумеется.
       Спокойно... Этого не может быть. Ему кто-то рассказал.
       - И чем вы занимались?
       - А чем занимаются мужчины и женщины?
       Бен Стокер заржал и надвинулся на Джона Магриби.
       - Без извращений, инспектор. Невинная миссионерская поза.
       - Вы... Вы с ней?
       - Ага... У неё давно никого не было. У меня тоже...
       За дверью стоял надзиратель - старый португалец Нуно де Са. Он поклялся, что Стокер провел ночь в камере.
       - Конечно, мы досмотреть все здесь, - сказал надзиратель после стакана холодной воды. - А то случай. Заключенные подкопать подземный ход. Они набеги на город, на людей и квартиры. Все добро назад, в тюрьму. Никто не догадаться искать грабителей здесь.
       - Помню, - сказал Джон Магриби. - Я уже работал в полиции.
       В камере они нашли целый склад женских предметов - пудреницы и помады, кольца и цепочки, чулки и трусики.
       - А вы мне не верили. Там есть сережка мисс Гриффин.
       Джон Магриби и Нуно де Са продолжали ковырять кладку и стучать по стенам.
       - Вы теряете время, инспектор, - сказал Бен Стокер. - Приходите с более интересными версиями.
      

    ***

      
       Колдун жил возле площади Казематов. В Гибралтаре слухи опережают полицию. Поэтому Лайниус Шелли подготовился к визиту инспектора.
       - С точки зрения магнетизма, это возможно, - сказал маг, обхватывая чашку зеленого чая шестью пальцами. - Астральное раздвоение. Каждую ночь духовное тело выходит из плотского тела и путешествует в четвертом или пятом измерении со скоростью света. Тела привязаны друг к другу серебряной нитью, чтобы не потеряться в момент пробуждения. Во сне вы можете побывать на других планетах, во Дворце Кармы и на Божественном суде...
       - А в Гибралтаре?
       - Я понимаю, к чему вы клоните. Мастера и магистры прошлого раздваивались в любом измерении. В трактате "Призраки живых" говорится, что эта практика была известна древним египтянам. А шотландцы считали, что эфирное тело просто является к человеку в знаменательные случаи. Такие как смерть.
       Лайниус Шелли смыл зловещую улыбку глотком чая.
       - Вы можете сами попробовать. Вы католик? Иудей? Неважно. Перед сном положите руки на сердце и прочитайте молитву. Потом мантру: "ЛАААБ-РРРААА-ДОООРРР". Изобразите коленями гибралтарскую Скалу и погрузитесь в сон. Как только услышите сверчков, резко встаньте оттуда, где находитесь.
       Джон Магриби поблагодарил колдуна и встал оттуда, где находился.
       - Вы не беспокойтесь, - сказал Лайниус Шелли, - там тоже есть своя полиция. Бена Стокера накажут и без вас.
      

    ***

       - Я никогда никого не наказывал, - сказала мумия. - Меня слушались и дети, и обезьяны.
       Ветеран Второй мировой Бертрам Стокер порылся в медалях на своей груди.
       - Вот... - сказал он слабым голосом, - вот этот орден.
       Бертрам Стокер выбил из себя вековую пыль кашлем.
       - Летом сорокового мы чуть не устранили Канариса. Ночью отряд обезьян высадился в испанском Альхесирасе, где планировалось нападение на Гибралтар. То совещание стало последним для немецкой разведгруппы. Мы усеяли город трупами офицеров Абвера. Увы, среди них не было адмирала. Канарису удалось сбежать в Мадрид.
       Бертрам Стокер попытался отделиться от одеяла. Инспектор успокоил его.
       - Я видел Черчилля... Я...
       Старик захрипел и замолчал. Джон Магриби тихо выругался и отошел от кровати.
       - Гибралтар стоит не на слонах. Он стоит на обезьянах... Черчилль знал это.
       Инспектору опять показалось, что Стокер испустил дух.
       - Мы были лидерами. Он - британским, я - обезьяньим. Когда началась война, мы встретились и обменялись идеями. Черчилль назначил меня командиром отряда. С того дня я стал готовить маготов для диверсионных операций. И в сороковом мы напали на немецких офицеров. Они уже захватили форт Эбен-Эмаэль, следующим был Гибралтар.
       Бертрам Стокер указал на свой орден.
       - Жаль, что война закончилась. Меня наградили, а обезьян увезли от греха подальше. Ханумана, Мерлина и Красавчика. Дарвина, Калигулу и Быка. Забрали всех. Чтобы они не угрожали мирным жителям. Я получил новых маготов, но не захотел их дрессировать.
       - И занялись детьми?
       Старик непонимающе посмотрел на Джона Магриби.
       - Злые языки... - сказал Бертрам Стокер. - Разве моя жена похожа на макаку?
       С настенной фотографии скромно улыбалась пышная девушка. Её щеки едва умещались в рамке.
       - Марта всегда была верна мне. Когда я отсутствовал, за нею присматривали Патрик и Дарвин. Они не подпускали других мужчин на пушечный выстрел.
       Бертрам Стокер закашлялся.
       - А после войны женой занимался я. Итогом наших отношений стал Бенджамин. Он унаследовал лучшее.
       Инспектор зажевал ухмылку.
       - Бен - мой сын, слышишь? - захрипел старик.
       Он приподнялся на локте.
       - Я воевал! Я встречался с Черчиллем! И ты должен меня уважать...
       Инспектор не успел - Бертрам Стокер все-таки свалился с кровати.

    ***

      
       - Мисс Гриффин, Джессика... У меня ещё несколько вопросов.
       Она стояла в дверях, заспанная, помятая, неодетая. Щурилась на полуденном солнце.
       - Минуту, инспектор...
       Она пошумела водой. Ровно через минуту из ванной выскочила совсем другая девушка.
       - Извините... У меня тут беспорядок.
       Всё вверх дном. Видимо, после сражения карфагенян и римлян здесь побывали вандалы. Джон Магриби растерянно застыл посреди комнаты.
       Джессика быстро разгребла завалы одежды и усадила инспектора в кресло.
       - Так вы уже поймали его?
       Она скрылась за ширмой
       - Поймали, - сказал Джон Магриби. - Причем давно...
       - То есть?
       - Бен Стокер третий год сидит в Мавританском замке...
       Она показала удивленное лицо, затем показалась вся - в кружевном черном платье.
       - Какой Стокер? И где это Мавританский замок? Я не местная, инспектор. Мы хотели сыграть свадьбу в Гибралтаре, как Джон и Йоко, но мой жених не доехал. Он нашел другую в Андалусии...
       - Вы говорили, - прервал её Магриби. - Сочувствую...
       Джон Магриби показал фотографии шестипалого контрабандиста.
       - Может быть, - сказала Джессика. - А может, нет. Он тут без бороды. Я не уверена...
       Она повернулась к зеркалу и примерила кулон.
       - Вы не могли бы мне помочь?
       Джон Магриби застегнул цепочку. Его пальцы задержались на загорелой шее. В зеркале отразился заинтересованный взгляд девушки.
       - Благодарю...
       Джессика повернулась, намотав на себя его руки. Запорошила глаза веснушками. Пока инспектор моргал, она исследовала его рот толстым языком. Она знала, что делает. Магриби ощущал её силу, её уверенность. Проще всего было подстроиться под её движения. Инспектор не представлял, как Бен Стокер справился с ней.
       Одежда опала как листья. Голые деревья переплелись ветками и завалились на диван. Джессика Гриффин не отдала инициативу. Она танцевала на Магриби алегриас. Бурно, но недолго. Когда она дошла до сапатеадо, у него случился булериас. Инспектор представил Шарлотту де Вильнёв.
       Потом они лежали рядом. Пот блестел на коже. От него пахло луком, а от неё молоком.
       - А где твоя жена?
       - В Андалусии.
       Они засмеялись.
       - Правда?
       - Она убежала с другим, - сказал инспектор. - Забрала Еву. Но я же полицейский. Дочку я вернул.
       Его горбатый нос выглядел как Скала. Джессика провела рукой по профилю Магриби.
       - Не было никакого насильника, да?
       Она резко поднялась, вырвав свою грудь из рук Магриби.
       - Почему ты меня обманываешь, Джессика?
       Она указала ему на дверь.
       - Вам пора, инспектор. Мне больше нечего сказать.
      

    ***

      
       Чем дольше люди вместе, тем сильнее они похожи. Рассматривая фото подельников, инспектор все больше убеждался в этом.
       - Вот ты кто... Рой Соверен...
       Джон Магриби посмотрел на следующую фотографию. Бен Стокер и Рой Соверен на борту "Лабрадора". Морские волки, капитаны-обезьяны... Рыжие, наглые, бородатые.
       - Но зачем тебе это, Рой? Неужели так любишь Бена?
       Две жирные папки на столе. Внутри самый кипяток - каша преступлений лезет из-под обложек.
       Неразлучные, как адмирал Рук и принц Гессен-Дармштадский, они штурмовали сны Джона Магриби. Четырнадцать тысяч ядер по его цитадели. Днем инспектор вел контрбатарейный бой, но все снаряды улетали в море.
       Контрабандисты были слишком быстрыми и маневренными для него. Проскальзывали в Гибралтар с партиями гашиша и героина. Не попадись Стокер на изнасиловании, Джон Магриби никогда бы не поймал его.
       Когда Магриби перевели в другой отдел, Рой Соверен уже успел сколотить состояние. Завести семью, дочерей - Голди и Бритни. Его вилла пряталась в саду под Скалой. До моря - считанные ступеньки.
       И все это благодаря инспектору.
       - Хозяина нет, - сказала фигуристая служанка. - Он в Ла-Линнеа.
       Ему чуть не прихлопнули нос дверью. Инспектор отскочил и обернулся.
       На пристани - корабли контрабандистов. Змеиный клубок грузчиков. Работа кипит даже ночью.
       - Эй!
       - Всего лишь апельсины, инспектор.
       Знакомый голос. От змеи отделилась голова. Сняла капюшон кобры. Томас Харди, ещё один контрабандист.
       - Вот... Решили заняться делом. Пока Бог наполняет ведра.
       - Как там Виктория?
       Дочь - одноклассница Евы.
       - Я не в курсе... Судья запретил мне приближаться к семье ближе, чем на сто ярдов. За то, что я изнасиловал жену. Разве не смешно?
       Джон Магриби загадочно хмыкнул.
       - А где вы были позавчера вечером?
       - Что-то случилось, инспектор?
       Томас Харди попятился.
       - В "Трафальгаре", естественно. Я пил до самой ночи.
       - Том, - позвали снизу. - Ты ещё долго?
       - Простите... работа не ждет. Я, правда, ничего не знаю. Скоро приедет Рой. Он вам все расскажет.
       - И даже о Джессике Гриффин?
       Томас Харди сделал вид, что не расслышал.
      

    ***

      
       Слон купался всю субботу. Волновал Альборанское море. Обрызгивал Бетику и Эр-Риф. Зачерпывал воду хоботом и поливал Гибралтар дождем.
       Дворники вырезали в воде туннели, в которые сразу же устремлялась машина инспектора. Джон Магриби плыл по безлюдной Мэйн-стрит. Рядом с ним сидела шестнадцатилетняя дочь.
       - Надеюсь, в этот раз все будет нормально...
       Они остановились у "Трафальгара".
       - Пообещай... Никакой крови Нельсона.
       - Ну хватит, па...
       Густая челка скрывала половину лица девушки. В сефардском носу блестело колечко.
       - Пожалуйста, не расстраивай меня, Ева.
       Она улыбнулась и выскочила под дождь. Кеды и узкие джинсы. На майке - забавная рыжая макака.
       - Я арестую того, кто продаст вам алкоголь.
       Музыка заглушила его. Кафе проглотило Еву Магриби и причмокнуло дверью. В теплом желудке "Трафальгара" её подруга - Шарлотта де Вильнёв - отмечала свой семнадцатый День рождения.
       Инспектор закрыл глаза и представил француженку. В его воображении молодая красавица всегда улыбалась и всегда роняла бретельки.
       Слон вернул его в реальный мир. Затрубил и погнал волны. Машину инспектора отнесло от "Трафальгара".
       В районе морского кладбища зазвонил мобильный.
       - Инспектор Магриби?
       Встревоженный голос владельца кафе.
       - Что-то с Евой?
       - Она отделалась царапинами. Но лучше заберите её.
       В самый разгар вечеринки в кафе ввалилась банда англичанок. Голди Соверен, Виктория, Бритни... Подогретые ромом и колой, они выстроились в две колонны и врезались в группу франко-испанских союзниц.
       Если бы не Анна Сантана, они сразу добрались бы до именинницы. Точный удар в глаз ненадолго остановил мисс Соверен. Пока та приходила в себя, в её волосы вцепилась Рене Нептюн. Виктория и Бритни занялись Соледад и Евой Магриби. Кому-то расцарапали лицо, кому-то разодрали одежду.
       Англичанки были старше и крупнее. Они прорезали строй союзниц и погнались за Шарлоттой де Вильнёв. Владелец кафе попытался помочь француженке, но получил удар ниже пояса. Официанты не рискнули вмешиваться в драку.
       - Я больше не буду, - поклялась пойманная Шарлотта. - Даю честное слово.
       Голди Соверен кивнула и убрала свои когти.
       Когда англичанки ушли, все сразу же принялись утешать Шарлотту де Вильнёв.
       - Кто это сделал? - спросил Джон Магриби, найдя исцарапанную дочь в толпе утешителей.
       Ева Магриби не ответила. Впрочем, инспектор и так знал, что во всем виноваты Соверены.

    ***

      
       Утром в Гибралтар пыталось пробиться солнце. Но тучи устояли.
       И снова дождь. Голос Эми Уайнхаус в машине. На ногах Слона алоэ и кактусы. Валуны маслин над разъяренным морем. А впереди вилла Соверенов.
       Джон Магриби припарковался рядом с белым "Мазерати".
       Он спустился по ступенькам, отмахиваясь от дождя. На море проходил ватерпольный матч. Волны гонялись за маленькой человеческой головой, хватали её лапищами, перебрасывались, отпускали подзатыльники.
       Когда голова оказалась у бровки, из воды перископом высунулась пятерня. Инспектор помахал в ответ, но человек поплыл обратно - навстречу шторму. Вскоре он вообще исчез из вида.
       Джон Магриби долго стоял на берегу. Мокрый ветер хлестал его по щекам. Но на душе было тепло и радостно. Если Рой Соверен не хочет утонуть, ему придется выйти на сушу и встретиться с инспектором.
       - Такое море как раз по мне, - сказал Рой Соверен, наконец-то вылезая из воды.
       Он был достаточно голым, чтобы Магриби мог рассмотреть его.
       - Здесь оно самое злое, самое беспощадное. В спокойном море купаться скучно. Это как коррида без быков. Вы согласны со мной?
       Джон Магриби кивнул на всякий случай. Увиденное озадачило его. Рой Соверен серьезно облысел и носил по пять пальцев на руках. Он уже не походил на Бена Стокера.
       - Какое море, такой и человек. Вы откуда, инспектор?
       - Я вырос в Марокко. В Агадире.
       - На курорте? Оно и видно. Без обид. Мои женщины тоже боятся пивной пены в морском бокале. Кстати, я уже знаю...
       Рой Соверен и не думал одеваться. Он по-обезьяньи попрыгал наверх. Инспектор направился следом.
       - Мне уже сообщили о драке в "Трафальгаре", - сказал он, борясь с одышкой. - Ваша дочь не сильно пострадала? Я не оправдываю свою, но... Это дети. Я поговорю с дочерьми. Накажу... Ограничу... Такого больше не повторится.
       - В этом я тоже сомневаюсь, - сказал Магриби.
       Дом выплюнул младшую дочь. Та равнодушно промчалась мимо. Недовольство разливалось на её лице.
       - Бритни... Трудный ребенок.
       - Когда вы в последний раз видели Стокера?
       Мысли перекосили лицо Соверена.
       - Так он же в тюрьме.
       Рой Соверен растерянно посмотрел на море. Оно продолжало выбрасывать на берег баранов.
       - В последний раз... - сказал он. - Мы виделись перед тем, как его посадили.
       - И вы не навещали его?
       - Я стыжусь, - сказал Рой, поворачивая дверную ручку. - Стыжусь дружбы с ним. Я могу понять убийство... Но изнасиловать девочку... У меня двое детей. Знаете, что я сделаю, если он приблизится к моему дому?
       Он зашел в дом и взял полотенце из рук служанки. Та похотливо посмотрела на него.
      

    ***

      
       Ночью запахло обезьянами. Казалось, что все гибралтарские маготы собрались у дома Джона Магриби.
       Инспектор стоял на крыльце. То тут, то там мелькали тени. Из зарослей доносились легкие шорохи и тяжелые одышки.
       - Что там, па? - сказала Ева.
       - Наверное, ветер качает зонтики ибериек, - неуверенно сказал Магриби, пряча пистолет.
       - И топчется по крыше...
       - Иди спать, Ева...
       Джон Магриби захлопнул дверь и обошел дом. На крыше обезьянничала только луна
       - Кто тут? - сказал он тише, чем хотел.
       - У тебя красивая дочь, - сказали из темноты.
       - Она ещё ребенок...
       Инспектор вспомнил, что в руке пистолет. Он почувствовал себе увереннее.
       - Я не позволю тебе, Стокер... Я вооружен.
       Ему не ответили.
       - Уходи, Стокер! Или я убью тебя.
       Снова тишина. Джон Магриби поднял пистолет и подошел к кустам.
       И тут он услышал крик дочери.
       Крик Евы Магриби разбудил весь Гибралтар. Её крик разбудил слона. Каменный исполин повернулся передом и открыл глаза.
       Дом инспектора сотрясся от выстрелов. Пули продырявили красивую рыжую шерсть. Джон Магриби остановился только тогда, когда расстрелял всю обойму. Еву Магриби остановили лишь в больнице.
      

    ***

      
       - Хорошо, что у вас закончились патроны, - сказал комиссар. - Иначе его родной папа не узнал бы.
       На опознании тела присутствовал Бенджамин Стокер. Он подтвердил, что убитый приходился ему сыном.
       - Игра окончена, - сказал Бен Стокер. - Я контрабандист, а не насильник. Увы, Брэд не пошел в меня. Немного не вышел умом. Я никогда не брал женщин силой. Они отдавались сами. Как его мать с мозгами макаки. У Брэда такие же. Но он мой сын. А с детьми нужно играть.
       - Вы заигрались, Стокер.
       - Вы посадили меня вместо него. А что делать в тюрьме? Брэд развлекал меня по ночам. Приносил трофеи, хвастался своими подвигами. Висел на оконной решетке как обезьяна. Нам никто не мешал. Старый Нуно глуховат, а у молодых охранников свои проблемы.
       - И теперь они ими займутся.
       Магриби незаметно выскользнул из кабинета. Он побрел по бесконечным коридорам участка. Его приветствовали какие-то люди, звали, протягивали руки, но чувство вины тупило взгляд инспектора.
       Он отрешенно приближался к выходу из лабиринта.
       Впереди зазвенели ключами. Залязгали замками. Тихий обезьяний вой затопил проходную.
       Джону Магриби пришлось поднять свой тяжелый туканий клюв...
       Томас Харди с драконьими красными глазами и огненным ромовым перегаром. Полицейские в виде крыльев и хвоста. У одного подбит глаз - до самого уха. У других изодрана униформа.
       - Он сопротивлялся при задержании.
       - Какого зад?.. - закричал Харди.
       - К нему пришел розовый слон, - пояснил полицейский с фингалом.
       - Не-е... - сказал Томас Харди. - Я сам!
       - Мы нашли его у батареи Принцесс-Кэролайн. Он пытался расстрелять нас из орудий, а затем скрыться в пещере. Считал себя дома, в графстве Стаффордшир, в Жилище Тора.
       - На скале Белый Пик, - добавил другой полицейский.
       Томас Харди тупо помотал головой.
       - Я все видел... - сказал он. - Видел, но не сказал. Потому что слон...
       Томас Харди забился в руках полицейских.
       - Я видел Стокера... Верхом на слоне. Это всё они.
       - Мы знаем, - сказал Джон Магриби.
       - Это они! Приходят по ночам. И нас... насилуют. Я видел. Но не сказал.
       - Потому что слон?
       В глазах Харди появилась осмысленность.
       - Потому что Стокер - мой друг. Он такой, как я.
      

    ***

       На закате слон окрасился розовым. Макаки оживленно закричали и заерзали наверху. На город посыпались камешки.
       Джон Магриби покрутил в руках фэншуйную статуэтку. Обезьяна верхом на слоне. Символ карьерного роста.
       Старший инспектор поставил её на место.
       - Я готова, - сказала Джессика Гриффин.
       Невидимые шпильки поднимали девушку высоко над землей. Полупрозрачное платье с блестками было слишком прозрачным.
       Магриби подхватил её под руку и повел к машине.
       - Как красиво... Люблю закат.
       Старший инспектор зажег ключами двигатель.
       - Я, наверное, декадентка. Мне нравится, когда умирает день, а джаз и огни сжигают ночь. Когда зло эротично, а тени - сексуальны. Когда гибель - это спасение. Понимаешь?
       Джон Магриби кивнул и вырулил на Мэйн-стрит.
       - Плоская Земля тоже пережила декаданс. Слоны разбежались и случился апокалипсис. А может, наоборот. Сейчас уже не докажешь. Вопрос в другом. Допустим, гибралтарский слон раньше держал мир. Значит, все люди раньше были гибралтарцами?
       - Значит...
       - И египтяне, и евреи... Все пошли от них.
       Джон Магриби строго посмотрел на девушку - та, наконец, рассмеялась. В темноте она выглядела красивее. Даже красивее Шарлотты де Вильнёв.
       - А вообще интересно получается... - сказала она.
       - Да, - сказал Джон Магриби, - счастье и несчастье по кругу ходят.
       Он снова остановился позади слона. Возле "Трафальгара". Хотя они собирались в "Портобелло".
      
      

    44


    Васильева Н. Мубангу   19k   "Рассказ" Мистика, Хоррор

      
      
      - Нет, ты все-таки кретин, Питер. Полнейший кретин! - Клаус отхлебнул тепловатого пива и прищурился. - Разве нормальный человек потащит с собой в такую вонючую дыру маленького ребенка? Тем более - девочку!
      - Может, ты и прав, - спокойно отозвался его собеседник. - Но я скорее предпочту быть кретином, чем негодяем. Малышка никогда не простила бы моего отъезда. После того, как ее мать... В общем, пока она будет со мной, и точка. Через год я отвезу Грети назад в Европу, устрою в лучшую школу-интернат, и тогда уже ей решать: возвращаться в Монго - хотя бы на каникулы - или нет.
      В небольшой комнате сидели двое немолодых мужчин. Один - тот, что держал в руке банку с пивом - улыбался и глазел в окно. Его красное круглое лицо обрамляла редкая светло-рыжая бородка, слипшаяся от пота. Без усов она смотрелась совсем несерьезно. На обширном животе расходился не слишком свежий больничный халат. Звали толстяка Клаус Фишер. Был он хирург от Бога и балагур по собственной воле. Он просто упивался возможностью выговориться, его яблочно-зеленые, утопающие в щеках глазки, сверкали от удовольствия. Идеалы юности привели Клауса в этот занюханный африканский городок на обочине цивилизованного мира, а лень и чувство ответственности - он и сам не знал, что больше - не позволяли ему послать все к дьяволу. Собеседник рыжебородого - Питер Бранд - вяло листал медицинский журнал двухмесячной давности и также вяло отвечал на безобидные колкости и нападки коллеги. В отличие от Фишера он был подтянут и строен. На гладко выбритом лице выделялись крупный прямой нос и холодные светло-голубые глаза. Питер приехал сюда с месяц назад, заключив весьма выгодный в финансовом плане контракт на пять лет.
      
      
      Госпиталь Красного креста святого Франциска - слишком громкое название для больнички на тридцать пять коек. Кроме двух врачей-немцев белый персонал включал еще трех человек. Заведующий госпиталем, в основном, занимался улаживанием дел с местной властью, оборудованием и медикаментами. Дипломированные медсестры Анна Шванн и Соня Граховски ассистировали на операциях, работали в перевязочной, раздавали лекарства больным и присматривали за набранными из местных жителей санитарками.
      Городок Габуту находился в глуши и был провинциален даже для этой части света. Коротковолновые приемники не ловили столичное радио, да врачей не особо и интересовала местная политика. Даже сведения об очередном государственном перевороте - а они случались чуть ли не каждый год - часто доходили сюда с опозданием в пару недель. Кто бы ни стоял у власти - демократы, социалисты или националисты - никто из них не хотел терять зарубежные субсидии, а значит - иметь проблемы с нарушением Женевской конвенции. Даже диктатор Мгобо, который съел сырыми полтора десятка сердец своих врагов, велел не трогать белых колдунов Габуту.
      Почему госпиталь разместили именно здесь? Первоначально - это был исследовательский центр по изучению редких кожных заболеваний. Позднее его свернули и на оставшейся базе создали это крошечное лечебное учреждение.
      
      
      - И все-таки мы занимаемся ерундой, - Клаус переключился на другую тему. - Гордимся современными препаратами. Кичимся университетскими знаниями. А аборигены предпочитают грязную лачугу какого-нибудь колдуна. У нас шесть пустых коек, а у Мекобе очередь из страждущих сутками дожидается приема. И что самое паршивое, друг мой, этот чертов Мекобе им помогает. И как помогает! Помните девочку с гангреной? Мать не разрешила ампутацию, подарила этому старому язычнику двух коз, и что же? Он спас ребенку руку! Кстати, тебя не смущает, что Нолу - старшая дочь Мекобе?
      
      
      Красивая негритянка лет тридцати сидела на крыльце, плела корзину из гибких прутьев и негромко пела густым низким голосом. На нижней ступеньке пристроилась белая девочка в голубом комбинезончике и с такой же голубой панамой на белокурых волосах. Грети играла с толстым рыжим щенком, а тот, радостно повизгивая, прыгал вокруг маленькой хозяйки. Отец с минуты на минуту должен вернуться с дежурства, поэтому девочка уговорила Нолу посидеть на крыльце. Ведь оттуда так хорошо видна дорога к госпиталю!
      Белостенный дом Брандов с красной крышей ничем не отличался от четырех таких же строений рядом. Затянутые сеткой окна подслеповато щурились на чахлые кусты и выжженную солнцем землю.
      - Пить хочу, - девочка дернула Нолу за подол юбки, та отложила работу, сходила в дом и принесла коробочку с апельсиновым соком.
      Их общение пока ограничивалось короткими фразами и выразительными жестами. Прислуга бегло болтала на английском - в Монго, где кроме двух основных народностей жило еще с десяток небольших племен, он был основным государственным языком - а по-немецки знала десяток слов, которым ее научила Грети. Девочка же дальше чтения книжек Беатрикс Поттер не продвинулась. Если честно, то и в них она только разглядывала картинки с забавным зверьем, а сказки ей читала и тут же переводила мама. Мама... Каждый раз, когда Грети вспоминала ее, острое чувство утраты сдавливало горло, и из глаз сами собой начинали капать слезы. Мама могла очень сильно поругаться с папой, могла, это случается. Но раз мама ушла от них, значит она, Грети, была плохой дочкой. Папы не всегда живут с семьей, но мамы... мамы хороших детей не бросают!
      И до этого тихая и необщительная, после приезда в Габуту девочка оказалась совсем одна. Отец постоянно в госпитале, местные ребятишки шарахаются в сторону, когда она с Нолу идет за покупками. А негритянка, которая в доме прислуга на все руки и - в первую очередь - нянька, и рада бы поговорить, но пока это выходит плохо. Вот Нолу и учит понемногу девочку словам наречия народа монго-помо, а в минуты отдыха поет ей длинные грустные песни.
      
      
      Питер вымыл руки и сел за стол, где его уже дожидалась дочь.
      - Как прошел день у моей Грети? - поинтересовался он, пока Нолу расставляла салаты и раскладывала по тарелкам жаркое.
      - Хорошо, папа, - девочка помолчала и спросила. - Можно, мы завтра сходим на базар? Я хочу купить подарки для Лизы.
      Лизой звали ее единственную подругу в Германии. Прощаясь, они обещали не забывать друг друга, и Грети уже послала в Штутгарт два письма с каракулями и фотографиями.
      - А чем тебе не подходит сувенирный магазин? Впрочем, почему бы и нет? - машинально ответил занятый своими мыслями Питер и ласково добавил. - Кушай, а то все остынет.
      После обеда Грети не удалось побыть вдвоем с папой, о чем она мечтала весь день. В дверь постучали, и в дом влетела улыбающаяся Анна Шванн с бумажным пакетом в руке. Со дня приезда Брандов в Габуту она взяла над ними покровительство: нашла им Нолу, показала город и надавала кучу полезных советов. Сегодня Анна принесла пирог - по ее словам - собственной выпечки, хотя на самом деле кулинарила Соня. Молодая и энергичная, с загорелым веселым лицом, медсестра настолько явно старалась понравиться Питеру, что это поняла даже малышка. Поняла и сразу невзлюбила претендентку на мамино место.
      
      
      - Ты так и будешь отпираться? - Питер повысил голос, что для него было равносильно крику. - Повторяю, я тебе ничего не сделаю. Просто, я хочу посмотреть на баллончик, из которого ты опрыскала комнату. Если у Грети возникнет аллергия, я должен знать, чем она могла быть вызвана!
      - Я ничего не делала, сэр. Никаких химикатов. Утром я зашла разбудить девочку, а они уже лежали на полу. Я не обманываю вас, сэр, я говорю правду, - дрожащим от обиды голосом повторяла Нолу.
      Полчаса назад прибежав на визг прислуги - по счастью он в тот момент находился дома - Питер не поверил своим глазам: весь пол был покрыт трупиками насекомых. Жуки, мухи, москиты, тараканы, даже белесые затворники-термиты. Ни одна тварь не подавала признаков жизни - ни дерганья лапками, ни шевеления усиками. На кровати сидела удивленная Грети, явно не понимая, из-за чего все так всполошились. Подцепив пинцетом несколько экземпляров и поместив их в пакетик, Питер приказал Нолу тщательно собрать и сжечь на улице все эту пакость, а после - учинил прислуге допрос с пристрастием. Он был уверен, что она распылила в комнате какое-нибудь сомнительное средство от насекомых.
      - Поймите, если передохли все жуки, вещества небезопасны и для ребенка! - возмущался Питер.
      Нолу все отрицала, потом расплакалась и выбежала из комнаты.
      Сутки спустя ему пришлось перед ней извиниться. Лабораторные исследования дали отрицательный результат. Никакой химии, ни одного известного ядохимиката.
      - Наверное, они не вынесли запаха твоего одеколона, - хохотнул Клаус, и на этом обсуждение странного случая прекратилось. Тем более, что за ним последовали менее безобидные происшествия.
      
      
      Месяц спустя Грети прибежала к отцу на работу вся в слезах. К груди она прижимала Замми. Маленький песик висел, как тряпочка, и через минуту Питер убедился, что тот мертв. Пока Анна пыталась утешить девочку, чем вызвала еще больший поток слез, Клаус произвел вскрытие.
      - Я не специалист в собачьей анатомии, - сообщил он Питеру, - но на мой взгляд, все в норме - ни воспаления, ни опухолей. Сделай на всякий случай посев на микробы, но если честно, не думаю, что ты что-нибудь обнаружишь.
      И он оказался прав.
      Замми похоронили недалеко от дома. Нолу помогла украсить холмик круглыми камушками и белыми раковинами. Теперь Грети каждое утро навещала своего маленького друга. Сидела рядом и поверяла ему свои радости и печали. Последних всегда почему-то оказывалась больше. Питеру все это не нравилось. Он несколько раз приносил в дом щенков и котят, но дочка укоризненно смотрела моментально красневшими от слез глазами и отрицательно качала головой.
      
      
      - Нужно что-то делать. И срочно! - Анна пригласила Питера на чашечку кофе, и разговор сразу свернул на Грети. - Она же у тебя чахнет. Ты слишком потворствуешь детским капризам. Мы, немцы, сентиментальны, и к чему нас это приводит? Разреши мне заняться ею. Ежедневная зарядка, походы по выходным дням, изучение скаутинга, и через месяц она будет улыбаться. "Allzeit bereit!"
      - Не слишком ли она мала для этого? - попытался возразить Питер.
      - Я была еще младше, когда пришила скаутскую лилию на свою блузку. Доверься мне и моему женскому чутью, - она похлопала ладонью его руку и ободряюще улыбнулась.
      Последствия этого разговора для девочки оказались плачевны. Анна взялась за нее всерьез. Этому было несколько причин, и не последняя из них - попытка приручить дочку мужчины, на которого она имела виды.
      Если раньше Грети была предоставлена самой себе - под неназойливым присмотром Нолу, разумеется - то теперь ее ежедневно муштровали, словно маленького солдатика. Во дворе Анны стояли и висели нехитрые гимнастические приспособления, и девочка сразу возненавидела брусья и мерзкий шершавый канат, по которому ее заставляла взбираться мучительница.
      Однако, всему приходит конец. Даже самому плохому. Прискорбно, правда, когда спокойствие одного другому оборачивается трагедией. Вернувшись с суточного дежурства, Соня обнаружила подругу лежащей посреди той самой спортивной площадки. Анна уже не дышала.
      
      
      - Эти внезапные необъяснимые смерти сведут меня с ума, - исхудавшее от переживаний лицо Клауса сморщилось, и он стал похож на большую грустную обезьяну. - И главное - никакой зацепки. Абсолютно здоровая молодая женщина... И кто следующий? Ей Богу, я начинаю верить в колдунов и проклятье!
      Фишер и Бранд сидели в гостиной у Питера, и, несмотря на адскую жару, пили бренди.
      Нолу увела Грети на кухню. Негритянка взялась за шитье, а девочка рисовала букеты разноцветными карандашами. Как обычно, Нолу завела песню, но Грети прервала ее, попросив:
      - Спой лучше, как старуха Гумамби обманула леопарда, и он сам отдал ей свою шкуру.
      Нянька запела, но пару минут спустя остановилась и удивленно спросила девочку:
      - Как ты поняла, о чем эта песня?
      - Не знаю, - Грети казалась удивленной и слегка испуганной. - Раньше не знала, а теперь знаю. Смотрю на что-то и понимаю, зачем оно. Слышу слова на монго-помо, и они мне почему-то знакомы.
      - И давно так? - встревожилась Нолу. - Вспомни.
      Девочка наморщила лоб, потерла его и неуверенно ответила:
      - После того, как умер Замми? Нет, помнишь, когда ты мне подарила шапочку?
      
      
      Базарами в Габуту называют небольшие торжища на пустырях, где товар раскладывают прямо на земле. Рядом с украшениями блеют и роняют помет козы, а между торговцами фруктами может затесаться цирюльник с устрашающего вида бритвой и ножницами. Купив для Лизы бисерное ожерелье и амулеты из ярких перьев, Грети помогла Нолу уложить в корзину овощи, и, взявшись за руки, они пошли обратно. Когда они поравнялись с большой туземной хижиной - их хватало на окраине городка - негритянка остановилась. Это был один из домов ее отца. Не тот, где он принимал и лечил больных, а хижина его первой жены, после смерти которой там жила одна Нолу. Правда, работая у Брантов, негритянка и ночевала у них в доме, а сюда только изредка заглядывала. Улыбнувшись, Нолу сказала девочке:
      - Подожди здесь. Ничего не трогай. Сейчас вернусь. Сюрприз.
      Она завела Грети внутрь, усадила на низенькую скамеечку и куда-то вышла.
      Воспитанный ребенок должен слушаться старших. Но Грети словно что-то тянуло вперед. Она встала и медленно подошла к большой темной нише. В ней стояла деревянная кукла. Размером почти с девочку, она была одета в алую складчатую юбку, шея увешена разноцветными бусами, а лицо скрывала белая накидка. Грети приподняла тонкую ткань. На нее уставилось искусно вырезанное женское лицо с большими чуть раскосыми глазами и усмехающимися пухлыми губами. Мертвый нарисованный взгляд встретился с живым, голова у Грети закружилась, и она - чуть не упав прямо на куклу - оперлась о нее обеими руками.
      Девочка не помнила, как она оказалась снаружи. Вернувшись, Нолу слегка поворчала на нее, а потом вручила обещанный сюрприз - шитую бисером шапочку с точно таким же узором, как в купленном на базаре ожерелье.
      
      
      Ты трогала Мубангу, - негритянка не спрашивала, а утверждала. - Это плохо. Мне срочно нужно увидеть отца. Скажи сэру Питеру, если меня спросит, что я скоро вернусь.
      
      
      - Почему ни у матери, ни у меня ничего не вышло? Почему ты и этот белый ребенок? Почему Мутангу и Мубангу избрали вас?
      Старый Мекобе тяжело вздохнул:
      - Не мы выбираем Богов. Боги решают, чье тело станет подходящим кувшином. Ты же знаешь, почему не каждый может быть божественным сосудом. Человек слаб. Сущность Бога пожрет его душу, а до этого начнет поглощать другие. Она будет убивать до тех пор, пока не наберет Силу, чтобы справиться со своим носителем.
      - Что же мне делать, отец?
      - Оберегать Мубангу и ту, кого она предпочла тебе. Ты не смогла стать кувшином, значит, твой путь - следить, чтобы другой кувшин не разбился. Мутангу - светлый Бог. Он помогает мне исцелять. Его сестра Мубангу - дочь тьмы. Она забирает жизнь. Но она справедлива. Дай ей время. А теперь - уходи.
      Нолу тряслась от мелкой дрожи, несмотря на жаркий душный вечер. Благословение их рода стало проклятьем для ребенка, которого ей доверили. Который доверял ей!
      Прошло шестнадцать лет, но она помнила все: таинства посвящения, многодневную мучительную боль, когда она пыталась принять в себя Мубангу, чужие мысли в своей голове, опустошенность, когда обряд прервался, потому что Богиня отказалась от нее. Сосуд по имени Нолу оказался с трещиной, божественная сущность вытекла, и люди отвернулись от нее. Она не стала воплощением Мубангу. Но она и не могла жить, как все. Она не жила эти годы, а доживала. Без мужа, без детей Нолу влачила унылое существование, помогая отцу. И теперь, много лет спустя, последствия ее ошибки обрушились на невинного ребенка! Остался только один способ. Отец не одобрил бы его, но терять Нолу уже нечего.
      
      
      Совершив все приготовления, негритянка зажгла священные травы и запела призывную песнь. Хорошо, что хозяин снова в больнице, и ей никто не будет мешать. Она заклинала Мубангу, надеясь, что та не вошла в полную силу, что убеждение или обман вернут богиню в хранилище, из которого та вырвалась в детское тело. Большая красивая кукла в алых одеждах стояла у изголовья кровати, на которой лежала усыпленная сонным зельем Грети.
      Девочка застонала, распахнула глаза, и с ее губ сорвался злой смешок:
      - Ты думаешь, я откажусь теперь, когда мне осталось совсем немного? Лживая душонка белой женщины была славной поживой. Ты опоздала, Нолу. Ты опять опоздала!
      - Я найду тебе другой сосуд. Буду искать столько, сколько потребуется. Пусть на это уйдет вся моя жизнь. Клянусь кровью нашего рода!
      - Я тебе верю, Нолу, но ты опоздала. Мне нравится этот маленький кувшинчик, и я из него не уйду.
      Внезапно в детскую вошел Питер. Его глазам предстала страшная картина: полуголая прислуга с размалеванными белой краской лицом и торсом нависла над его дочкой и бормотала что-то глухим голосом. К кровати прислонен зло ухмыляющийся идол. В комнате воняет горелой травой. В ярости Питер отшвырнул Нолу так, что та отлетела в сторону и ударилась головой о стену. Потом пнул деревянного болвана и схватил дочку за руку:
      - Не бойся, Грети, твой папа здесь. Не бойся. Эта идиотка не напугала тебя, ведь правда?! - пробормотал он.
      Девочка села на кровати, причмокнула и протянула:
      - Как вкусно!
      Питер почувствовал внезапную слабость и упал на колени, не выпуская дочкину руку из своих.
      - Не трогай его, мать Мубангу, он отец девочки! Возьми мою душу! - прохрипела окровавленными губами Нолу. Она ползла к кровати, и кровь с разбитого лица чертила по белым узорам извилистые дорожки.
      - Как ты думаешь, чья душа слаще - моей глупой жрицы или белого женоубийцы? - насмешливо спросила девочка, и Грети схватилась свободной рукой за плечо Питера. Он дернулся, как от удара током, и обмяк.
      Мубангу пожирала его "я", но Питер из последних сил поднял тяжелеющую голову и заглянул в лицо дочери. С бледной детской мордашки на него смотрели темные, почти черные глаза. Смотрели не со злобой, нет, с бесконечным равнодушием.
      - Ты все-таки кретин, Питер. Полнейший кретин! - прошептали его мертвеющие губы.

    45


    Торлов Е.А. Собачий долг   26k   "Рассказ" Проза, Фэнтези


       К вечеру поднялся сильный ветер, и из-за горизонта поползли тяжёлые серые тучи. На долину Муиртемне надвигалась тень, отчего угасающий свет заходящего солнца казался зловещим, навевая уныние на воинство Коннахта.
       Фер-Диад сразу после долгого изнурительного разговора с Медб начал собираться в путь. Разумеется, ей уже доложили о скором отбытии прославленного воина, она только ждала удобного момента для своего внезапного появления.
       Когда возница Фер-Диада заканчивал запрягать коней в колесницу, а сам Фер-Диад укладывал оружие, он услышал голос из-за спины:
      -- Ты решил уехать, не сказав ни слова на прощанье своей королеве?
      -- Все слова мною уже сказаны, моя королева, - Фер-Диад даже не соизволил повернуться к Медб лицом.
      -- Отчего же благородный воитель решил ехать вечером? Ведь ты мог покинуть лагерь с восходом солнца.
       Сын Дамана обернулся. В его серых глазах читалась незримая печаль, и ещё, далеко, в самой глубине, горела искра гнева. Он смерил взглядом высокую черноволосую Медб, пришедшую в сопровождении двух стражей, облачённых в отполированные до блеска чешуйчатые доспехи. От её стройной фигуры с высоко поднятой головой, от белой кожи, от бездонных непроницаемых чёрных глаз, даже от платья тёмно-алого шёлка буквально струилось величие... и, конечно, высокомерие, столь свойственное всем правителям. Другой бы мужчина восхитился этой женщиной и тут же пал бы ниц к её ногам, но Фер-Диад молча смотрел на королеву Коннахта и видел, как нелепо смотрится изящество и напускное благородство Медб на фоне угрюмых лиц воинов. Те стояли за спиной её стражников, измождённые бессмысленным походом, многие в шрамах, со следами прошлых битв. Они взирали на всю эту картину, точно зная, что беда не минует их вне зависимости от исхода боя.
       Подняв печальные глаза к небу, устремив их в сторону надвигающихся туч, Фер-Диад развеял воцарившуюся тишину довольно странной фразой, казалось, сказанной совсем не к месту:
      -- Скоро будет дождь.
       Словно вторя ему, от столкнувшихся друг с другом туч раздался пронзительный удар грома.
      -- Позволь мне обнять тебя на прощание, о великий Фер-Диад!
       С этими словами Медб нежно и изящно раскинула руки в стороны, зазывая в свои объятия. Ничуть не стушевавшись, воин решительно направился к ней, повинуясь зову королевы Коннахта. Она обвила Фер-Диада тонкими покрытыми дорогим шёлком руками и громко, так чтобы услышали многие, произнесла:
      -- Да пребудет с тобой благословение Махи[1]!
       Не удержавшись от порыва всепоглощающего раздражения, Фер-Диад сжал хрупкое тело женщины с такой силой, что захрустели позвонки. Оба телохранителя королевы схватились за рукояти мечей. Он посмотрел в обращённое к нему испуганное лицо Медб, и, ослабив хватку могучих рук, прильнул к её уху и прошептал:
      -- Скольких мужей ты уже погубила, королева Медб?
       Он не стал дожидаться ответа. Фер-Диад быстро в несколько огромных стремительных шагов дошёл до колесницы, запрыгнул в неё и приказал ожидавшему его вознице трогаться в путь. Возница, проехав немного вперёд, резко развернул колесницу, объезжая по дуге расставленные палатки военного лагеря, и пустил коней рысью.
       С чуть видимой победоносной улыбкой Медб смотрела в сторону удаляющегося на восток Фер-Диада.
      
       Дождь застал воина и возницу ещё в дороге к единственному Броду через реку Ди. Лицо Фер-Диада, по которому стекали крупные капли дождя, не выражало никаких эмоций. Он продолжал безучастно смотреть вперёд, пока колесница мчалась к развязке в его судьбе. Куртка и рубашка под ней промокли насквозь, а светло-зелёный плащ, пропитавшись водой и оттого отяжелев, облепил его широкую спину.
       Несмотря на узкое русло, река Ди была довольно полноводна с быстрым течением. Помимо Брода её можно пересечь на лодке или на плоту, но она протекала через равнину, лишённую каких-либо лесов за исключением небольших зарослей кустарников и ивовых рощ, удалённых друг от друга. Так что переправить пятидесятитысячное войско Коннахта возможно было только через тот самый Брод, к которому прибыл Фер-Диад.
       На берегу у самого Брода он расстелил подстилку и овечьи шкуры, и под открытым небом стал дожидаться утра. Колесничий вместе с конями расположился поодаль от своего хозяина. Хотя дождь закончился, Фер-Диад долго не мог уснуть. Его сердце источилось кровью под гнётом страшного предчувствия. В голову без конца лезли дурные мысли. Всю ночь он проворочался на подстилке, и лишь к утру его одолел сон. Наверное, поэтому коннахтец не услышал грохота приближающейся колесницы. Возница насилу растолкал спящего Фер-Диада.
       В этот ранний час окутанная лёгким туманом природа ещё спала. Не сыгравшие свою ночную песню из-за дождя сверчки прятались в высокой траве, устланной обильной росой. Не слышно было возни куропаток, что дремали в пасмурное утро. Даже река текла как-то беззвучно, без всплесков мелких рыбёшек, спасающихся от хищного окуня, без волн, разгоняемых ветром, который тоже затаился либо в тонких ветвях кустарника, либо в кроне одиноко стоявшей на другом берегу ивы. Лишь звук копыт мчащихся во весь опор коней да лязг боевой колесницы разрезал царивший вокруг покой.
       С помощью возницы Фер-Диад надел кольчугу, а затем накинул наплечники и пристигнул их на груди красивой бронзовой застёжкой, на которой были выгравированы огамические надписи. Высокий шлем, покрытый эмалью и самоцветами, он оставил в руках, дабы встретить соперника, не скрывая лица.
       Наконец, на противоположном берегу показался воин Ульстера. Он сошёл с колесницы и, сняв золотого цвета шлем в виде разинувшего пасть волкодава, хотел было поприветствовать противника.
      -- Фер-Диад!? - в изумлении воскликнул он. - Не тебя я хотел увидеть здесь.
      -- Приветствую тебя, Кухулин сын Суалтайма!
       На лице совсем ещё юного Кухулина показались недоумение и тревога.
      -- Не ты, о Фер-Диад, должен бы сражаться со мной.
      -- Коннахт идёт войной на Ульстер, - с равнодушным спокойствием начал Фер-Диад. - Я же присягнул на верность своей стране и своему правителю... Как и ты, Кухулин.
      -- Но когда мы жили у Скатах[2], разве не бились мы всегда бок о бок, разве не терпели мы вместе нужду и лишения? Разве не были мы друзьями в пиру и на празднестве? Разве не делили мы постель и не спали рядом?[3]
      -- Я помню наши прежние деяния, о Кухулин, совершивший чудесные подвиги, помню, как мы вместе учились поэзии и боевому искусству. Теперь же мы по разные стороны. Ты воспользовался правом на поединок и одолел уже несколько коннахтских воинов, и теперь я стою пред тобой...
       У Кухулина перехватило дыхание, он продолжал разговор, выдавливая из гортани слова:
      -- Да мог ли я поступить иначе, когда все мужи Ульстера лежат в корчах и, стеная, не могут поднять оружия[4]. Да, я договорился с Медб о праве на поединок, но разве тебя, Фер-Диад, я вызвал. Нет! С кем угодно я готов биться, только не с тобой. Или тебя прельстили богатства твоей королевы, которыми она склоняла на свою сторону и меня?
      -- Не думай, что взор мой затуманен блеском золота, Кухулин. Причина вовсе не в этом...
      -- Так в чём же!? - не выдержав, выкрикнул Кухулин, и рядом из высокой травы вспорхнули две испуганные куропатки.
       С кривой безрадостной ухмылкой Фер-Диад проговорил:
      -- Такова судьба воина, друг мой. Мы рождаемся во славе наших отцов, живём, наполняя собственный кубок славой, и умираем, испив его до дна.
      -- Не слишком ли жестока судьба, что заставляет братьев проливать кровь друг друга? Неужто, по-твоему, нанести раны названному брату является славным поступком?
      -- Не славы жажду я, а страшусь бесславия. Думаешь, я не отказывал Медб, когда она умоляла меня выйти с тобой на поединок? Не думаешь ли ты, верный Пёс Улада[5], что я желал снискать славу в бою с тобой? Королева Коннахта жестока и коварна. Она пообещала опорочить моё имя. От Рат-Круахан[6] и по всей Эрин[7] пошли бы поэты с насмешливыми стихами о трусости некогда храброго Фер-Диада, филиды бы пели на улицах всех городов позорные песни обо мне. Именно поэтому моя рука нанесёт тебе раны сегодня. Не вспоминай о нашей дружбе, о Пёс Улада, это не поможет тебе.
       Оба замолкли. Они стояли на разных берегах одной реки, не решаясь взять в руки оружие. В их сердцах скорбь теснилась с уродливой насмешкой злой судьбы.
       Некоторое время Фер-Диад перекладывал свой шлем из руки в руку, смотря на безмятежное течение реки Ди. Вдруг взгляд его обрёл уверенность. Он быстро надел шлем и совсем неожиданно для Кухулина негромко, но ровным голосом произнёс:
      -- Я думал, что смогу переступить через дружбу. Думал, что дороже славы для меня ничего нет. Прости, друг, я ошибался. Прощай!
       Он развернулся и направился к колеснице, чтобы навсегда уйти с пути воина. Поступок храбрый и безрассудный, сродни самоубийству. Кухулин знал об этом и не мог дать другу совершить его. Голубые глаза юноши сверкнули. Он схватил короткий острый дротик и, прокричав: "Фер-Диад! Я не дам тебе уйти!" - метнул в повернувшегося на крик коннахтского воителя.
       Фер-Диад отскочил в сторону. Слова Кухулина ещё отражались от изумрудных холмов эхом, разбившимся на тысячи звуков, когда коннахтец взял воткнувшийся в землю дротик и тихо произнёс: "Да будет так". В следующее мгновенье он, что есть силы, метнул его обратно. Пролетев мимо увернувшегося Кухулина, дротик воткнулся в молодую иву, пронзив её насквозь и расщепив ствол.
       Тогда воины взялись за тяжёлые копья с широкими наконечниками. Кухулин уже пересёк на колеснице Брод и мчался на только набиравшую ход колесницу Фер-Диада. Копьё ударилось о щит и ушло в сторону, угодив в одну из шишек на нём. Фер-Диад устоял на ногах.
       От резкого разворота кони пронзительно заржали. Возницы вновь направили колесницы на противника. Прикрываясь огромным щитом, Фер-Диад со всего маху ударил Кухулина, целя в грудь. Щит встал преградой на пути смертельного удара, но Кухулина отбросило назад, словно муравья снёс сильный ветер.
       Только воин Ульстера, вставший на ноги, перевёл дух, и дыхание его восстановилось, как увидел, что к нему бегом направляется спешившийся и вооружившийся мечом Фер-Диад. Кухулин, подбегая к щиту, валявшемуся в нескольких футах от него, крикнул вознице:
      -- Лаэг! Мой меч!
       В то время как Пёс Улада поднял щит, продев руку в ремни из жёсткой кожи, колесничий Лаэг, промчавшись мимо своего хозяина и управляя колесницей одной рукой, другой бросил меч острием вниз, так чтобы он воткнулся рядом с Кухулином, и чуть не сшиб с ног набегавшего Фер-Диада. Подбежав к Кухулину, коннахтец тут же обрушил на него тяжёлый меч. Тот укрылся щитом и взмахнул в ответ уже подобранным оружием. Изловчившись, Фер-Диад отбил ответный удар своим грозным клинком и сильно оттолкнул щитом противника, отчего Кухулин упал навзничь, сумев при этом не выронить меча.
       Одурманенный неистовством битвы, Фер-Диад начал наносить удары один за другим, будто рубил дрова. У Кухулина даже не было возможности встать. Он пятился назад, опираясь на изодранные о землю костяшки пальцев, что держали меч, и только успевал отбивать щитом непрекращающийся шквал атак. У него был всего один шанс выйти невредимым из-под сокрушительного напора Фер-Диада. Рискованный опасный для собственной жизни выпад вслепую нашёл плоть соперника. Неожиданно вынырнув справа из-за щита, меч пронзил бедро Фер-Диада. Сам Кухулин упал на спину. Когда он услышал истошный крик боли, вырвавшийся из груди Фер-Диада, то перевернулся на щите в левую от себя сторону, оголяя спину, и вскочил на ноги.
       От коннахтца шёл пар, до того он разгорячился в бою. Хотя ткань штанов Фер-Диада выше колена окрасилась красным, рана оказалась не столь серьёзной. Меч вошёл в бедро с краю, не задев сухожилий.
       Два друга, вовлечённые волей богов в смертельную схватку между собой, снова скрестили мечи.
      
       Поединок продолжался чуть ли не до самого заката, и никто не мог взять верх, пока тяжело дыша Фер-Диад не сказал Кухулину:
      -- Давай на сегодня закончим.
       Пёс Улада согласился. Они передали оружие колесничим, обнялись ослабшими от напряжения и усталости руками и разошлись.
       Кони обоих воинов устроились на ночлег в одном загоне, а их возницы грелись вместе у одного костра.
       В сгущающихся сумерках вечера Фер-Диад перевязывал себе пораненное бедро. Он услышал шорох травы неподалёку. Кто-то пытался незаметно подкрасться к нему.
      -- Кто крадётся ко мне? - заговорил он, не переставая перевязывать ногу, и после с усмешкой добавил, - Зверь дикий или человек? Или, может, пёс, сорвавшийся с цепи?
       Кухулин недовольно фыркнул и вышел на освещаемую костром поляну.
      -- Ты всегда был чуток на слух, Фер-Диад.
      -- А ты всегда прятался в тени подобно пьянице, вышедшему из дома по нужде, Кухулин. Что привело тебя ко мне?
      -- Я принёс лечебные травы.
       Фер-Диад посмотрел на протянутый в его сторону кожаный мешочек, по всей видимости, с беленуцией, затем перевёл взгляд на левую руку Кухулина и спросил:
      -- Уж ли не в этом бурдюке твои лечебные травы?
      -- Нет... В нём вино. Причём очень хорошее, - как бы пытаясь доказать правдивость своих слов, Кухулин потряс бурдюк, в котором заплескалось уладское вино.
      -- Думаю, вино поможет мне лучше. Хотя и целебные травы не помешают. Садись рядом, Кухулин, погрейся у моего костра да отведай оленины.
       Сверчки стрекотали, как оголтелые. В ночном небе сквозь тёмно-лиловые облака слабым призрачным светом начала проглядывать луна.
       Глотнув вина, Кухулин почувствовал как хмель приятным теплом растекается по его телу. Он передал бурдюк Фер-Диаду, который заново перевязал бедро, приложив к нему целительную беленуцию, и коннахтец также вкусил божественный напиток. Воины некоторое время сидели молча, пока Кухулин не спросил:
      -- Послушай, Фер-Диад, Медб не предлагала тебе в жёны Финдабайр?
      -- Свою прекрасную дочь? Да. Думается мне, что и в твои руки мог попасть этот дар, согласись ты перейти на сторону Коннахта.
       Кухулин, улыбаясь, не проронив ни слова, кивнул головой.
      -- Видимо мы с тобой не одни, кто мог стать её мужем.
      -- Почему же никто не согласился, раз она так прекрасна?
       С серьёзным видом, сдвинув в раздумье брови, Фер-Диад ответил:
      -- Боятся, что Финдабайр подобно своей матери будет бросаться в койку к каждому встречному.
       Друзья одновременно громко рассмеялись. Сверчки, испугавшись их раскатистого смеха, ненадолго притихли.
      -- А ты с Медб?.. - Кухулин не успел договорить, как Фер-Диад выплюнул только что набранное в рот вино, подавившись им.
       Немного откашлявшись, он озвучил и без того понятный ответ:
      -- Нет, Кухулин... Хотя Фергус[8] разделил с ней ложе да и сейчас ночами посещает её шатёр.
      -- Неужели Айлиль[9] не может уследить за своей женщиной. Будь она хоть трижды королевой, я бы не простил ей блуда. Выпорол бы у всех на виду.
       Тихо, будто открывая страшную тайну, Фер-Диад прошептал Кухулину:
      -- Ходят слухи, что король Айлиль ищет вовсе не женской ласки.
       И снова смех зазвучал в прохладном ночном воздухе.
       Внезапно Кухулин помрачнел.
      -- Каким оружием мы будем сражаться завтра? - спросил он друга.
      -- Тебе выбирать, Кухулин.
      -- Тогда - всё или ничего, - сказал Пёс Улада, и Фер-Диад сокрушился всем сердцем, осознавая, что на следующий день одного из них уже не станет.
       Когда Кухулин в поспешности покинул его, Фер-Диад сделал внушительный глоток оставленного ему вина и уснул в забытье, не видя снов.
       На водной глади реки Ди заиграли блики от лучей солнца, которое появилось на небе среди малочисленных крохотных облаков. От его тепла земля дала испарину так, что на утоптанной ногами и копытами коней траве невозможно было рассмотреть собственных ступней. На рассвете облачённые в кольчуги и в шлемах, отливающих на солнце золотом, воины встретились у Брода, стоя на разных берегах, как и день назад. Лицо у Фер-Диада было бледным, и Кухулину сразу бросился в глаза его болезненный вид. Обеспокоенный он крикнул через реку:
      -- Зачем же ты вышел на бой больным, Фер-Диад? Не стоит ли нам отложить поединок ещё на день?
      -- Ни к чему слова, Кухулин. Сражайся! Бери оружие и сражайся.
       Оба взяли у возниц крепкие острые копья и широкие щиты. Из-под ног Фер-Диада полетели брызги, когда он ринулся вперёд. И Кухулин рванул навстречу ему.
       Встретив соперника посреди Брода, Фер-Диад в прыжке занёс копьё над головой Кухулина. Металлический наконечник ударился о щит, а сам Кухулин отшатнулся в сторону. Фер-Диад тут же перехватил своё копьё так, чтобы большой палец оказался сверху древка, и попытался пронзить левый бок Кухулина. Пёс Улада парировал и этот удар, и на сей раз сам сделал выпад. Безуспешно.
       Они бились до самого полудня, и ни один не желал уступать. Тогда Фер-Диад решил обезоружить Кухулина. Прикрываясь щитом, он резко ушёл влево и ткнул копьём в надежде ранить воина Ульстера в плечо, дабы кисть в болезненной судороге выпустила из пальцев оружие. Пот, заливший глаза, помешал Фер-Диаду исполнить задуманное. Острие прошло под мышкой Кухулина. Коннахтец, поскользнувшись на камне, покрытым илом, подался вперёд на защитника уладов и не успел вовремя одёрнуть копьё обратно. Воспользовавшись такой оплошностью, воин Ульстера зажал древко копья Фер-Диада между предплечьем и телом, сделал усилие и сломал его. Однако Фер-Диад, выбросив негодный обломок, мгновенно схватился за копьё, скользнувшее острием по кольчуге, и притянул к себе ошарашенного Кухулина. Их щиты столкнулись и, больно ударившись о край, Пёс Улада в кровь разбил себе нос.
      -- Мечи! - в исступлении закричал он.
       Воткнув в песчаное дно отобранное у Кухулина копьё, Фер-Диад сломал его ногой и резкими шагами, разгоняя воду, пошёл к вознице за мечом.
       Кольчуга Кухулина была залита кровью, всё ещё текшей слабой струйкой из носа, когда он с мечом в руках встретил мощный напор Фер-Диада. Воины обменивались сокрушительными ударами. Вскоре руки, державшие щиты онемели, и они не успевали защитить себя. Наконец, Фер-Диад застал Кухулина врасплох и ударил его мечом, вонзив его глубоко в плечо. Река окрасилась обильной кровью и, казалось, вместе с воплем Пса Улада кричат демоны, духи и воют оборотни. Взор Фер-Диада застлал туман. Он видел, как воды Брода ушли из-под ног. Он и раненый Кухулин стоят посреди сухого русла реки, потому что гладь реки отступила перед ними в ужасе.
       Наваждение исчезло. Коннахтец почувствовал острую боль во всём теле и увидел, как Кухулин по колено в воде, отбросив щит, спотыкаясь и крича, бежит к возничему.
       Он просил у Лаэга га булга - смертельное оружие, пользоваться которым его и только его одного научила Скатах. Тем временем Фер-Диад, превознемогая боль в онемевших вдруг ногах пошёл вслед за ним.
       Кухулин взял из воды брошенное возницей га булга. Он обернулся к надвигающемуся на него Фер-Диаду и продел ногу в металлический карман своего оружия. Кухулин мог в любой момент метнуть га булга, поэтому воин Коннахта остановился. Видя движение ногой, коннахтец опустил щит, прикрывая живот и ноги.
       Из воды, словно взбесившаяся хищная рыба с острыми зубами, вылетело га булга и прошло поверх щита сквозь кольчугу, погрузившись глубоко в грудь и вонзившись в каждую жилу своими зубцами. Фер-Диад ещё стоял на ногах, когда задыхающийся Кухулин подошёл к нему с коротким мечом в руке. У Фер-Диада подкосились колени. Опираясь на щит, окровавленными губами он промолвил:
      -- Довольно! Теперь я умру.
       Пёс Улада продолжал жадно хватать ртом воздух, вникая в обрывистую речь друга.
      -- Прошу... прошу, Кухулин. Перенеси меня...
       Фер-Диад совсем ослабел, и Кухулин едва успел подхватить его.
      -- Перенеси через брод... Умереть... чтобы умереть на той стороне.
       Собрав последние силы, Кухулин поднял Фер-Диада и, пройдя несколько шагов, упал вместе с ним в воду. Он взял под руки своего друга и потащил волоком, как услышал приближающихся колесничих, желающих ему помочь.
      -- Нет! Нет, я сам. Уйдите. Прочь!
       И возница Фер-Диада, и Лаэг вернулись назад.
       Слёзы потекли по лицу героя Ульстера, а изо рта героя Коннахта сочилась кровь, но он продолжал дышать. Кухулин смог-таки перенести Фер-Диада на северный берег, чтобы он умер на стороне своих предков. В горле Фер-Диада что-то заклокотало, и губы зашевелились, подзывая Кухулина. Воин Ульстера нагнулся к коннахтцу, пытаясь расслышать его последние слова.
      -- Злая судьба... свела нас... и злое это дело, что я погиб... - дыхание заканчивалось, и жизнь покидала его, - от твоей руки.
       В серых глазах навсегда угас свет жизни. Всем телом Кухулин содрогнулся в рыданиях. Он сам готов был упасть и умереть рядом с Фер-Диадом, такая слабость охватила его.
       Сквозь пелену горестного забвения до него пытался докричаться Лаэг:
      -- Вставай, Кухулин, - тормошил колесничий своего хозяина за плечи. - Поднимайся, армия Коннахта уже на подходе.
      -- Зачем? Зачем мне вставать, - вопрошал Кухулин, продолжая рыдать, - когда он погиб от моей руки?
       Лаэг положил израненного, находящегося уже в беспамятстве Кухулина в колесницу и во весь опор погнал лошадей в Эмайн-Маху[10]. Бездыханное тело Фер-Диада возничий коннахтского героя вёз в военный лагерь королевы Медб.
       Наспех омытое тело в чешуйчатых доспехах, отполированных до блеска, держа на груди меч с золотой рукоятью, лежало в открытой повозке. Рядом перед тысячами своих воинов стояли Медб, её муж Айлиль и бородатый благородного происхождения мужчина с проседью в волосах, коим был Фергус. Она подняла вверх руку, чтобы прервать ропот в толпе и громким властным голосом заговорила:
      -- Сегодня печальный день для всех нас! И я скорблю вместе с вами, мои верные воины. День этот запомнится на века, ибо ознаменован он не только смертью Фер-Диада, но и поражением Кухулина, некогда непобедимого бойца Ульстера. Рука Фер-Диада нанесла серьёзные раны Псу Улада и открыла нам дорогу на Ульстер, сохранив сотни жизней. Так возрадуемся же последней победе славного и храбрейшего из воинов Эрин Фер-Диада!
       Подбрасывая копья и поднимая вверх мечи, подданные королевы Медб разразились радостными кликами, хоть и скорбели сердцем.
       Войско Коннахта двинулось к Броду Фер-Диада, и там, подняв тело, его уложили в могилу, над которой водрузили вытащенный из реки огромный камень, где огамическими письменами вывели: "Величайший воин Эрин Фер-Диад сын Дамана из племени Фир Болг".
       Последние лучи медного солнечного диска пролились над холмами. Угасая с каждой минутой, они провожали, озаряя спины, воинов Коннахта, ворвавшихся в земли Ульстера и готовых разорить их. На могилу Фер-Диада легла тень, и только одинокая ива на противоположном берегу, пронзённая насквозь дротиком, ствол вокруг которого уже начал подсыхать, ловила кроной остатки тепла заходящего солнца.
      
       Немало дней пролежал Кухулин в слабости и оцепенении. Когда он наконец открыл глаза, то увидел сидящего у изголовья своего отца. Суалтайм сразу разглядел беспокойство на лице сына.
      -- Не беспокойся, Кухулин, проклятье спало с воинов Ульстера, - заговорил с ним отец, пытаясь отвлечь от тревожных мыслей. - Они уже защищают родные земли с оружием в руках.
       Кухулин отвернулся к стене. Он облизал пересохшие губы и попытался задать вопрос. Из гортани вырвались странные звуки. Он прочистил горло и после, повернув голову к Суалтайму, спросил:
      -- Ответь мне, отец, почему судьба так жестока к нам? Почему она заставляет нас наносить смертельные раны тому, кого мы любим?
      -- Кухулин, сын мой, судьба здесь ни при чём. Так всегда было, воюют короли, а глотки друг другу грызут их верные псы.
      
      

    Декабрь 2010-январь 2011 г.

      
      
      
      
      
      
      
      

    Егор Торлов. Собачий долг

      
      
      
      
      
      
      
      
       [1]Маха - одна из трёх богинь войны и разрушения наряду с Морриган и Бадб.
       [2]Скатах - великая воительница, обучавшая военному искусству Кухулина и Фер-Диада.
       [3]Томас Роллестон Мифы, легенды и предания кельтов / Пер. с англ. Е.В. Глушко. - М.: ЗАО Центрполиграф, 2010, стр. 179.
       [4]По преданию жители Ульстера некогда оскорбили и унизили богиню Маху, представшую пред ними в образе беременной женщины, и она прокляла их, сказав, что каждый раз в минуту опасности их воинов будет одолевать недуг и тело будет пронзать боль, которую испытывает каждая женщина при родах.
       [5]Кухулин (букв.) переводится с кельтского как пёс Кулана. Имя, данное Кухулину при рождении, - Сентанта.
       [6]Рат-Круахан - столица Коннахта.
       [7]Эрин - древнее название Ирландии.
       [8]Фергус - воин, служивший королю Ульстера Конхобару, взбунтовавшийся после смерти своего сына и перешедший на сторону Медб.
       [9]Айлиль - король Коннахта и муж Медб.
       [10]Эмайн-Маха - столица Ульстера.
      


    46


    Джус С.Л. Сказ про Ивана-землепашца   21k   "Рассказ" Сказки

      Эту историю я услышал от своего деда, который прожил долгую жизнь и до самой старости был здоровым и сильным человеком. Он легко мог, расправиться с целой поленницей дров, а потом согнуть толстый железный прут или перетащить бревно с одного места на другое. Мальчишкой, я всегда с восхищением смотрел на него и однажды, не выдержав, сказал:
       - Знаешь, дедушка, ты, наверное, волшебник, потому что только они могут быть такими сильными, или у тебя есть какой-то секрет?
       Дед засмеялся и присел рядышком:
       - Ты прав внучек, есть у меня секрет и, если захочешь, то я тебе его открою.
       - Конечно, хочу! Если я буду такой же сильный, тогда мне легко будет справиться со Степкой.
       - Э, нет, - насупил брови дедушка, - я могу поведать тебе тайну, но при условии что, если ты получишь силу, то никогда не будешь применять её против людей, иначе волшебство не подействует. Со Степкой можно разобраться по-другому, потому что настоящий мужчина все свои дела решает словом, а не кулаками. Другое дело, ежели тебе приходится защищаться или, когда заступаешься за слабого, а силы неравны. Ну что, даешь слово?
       Мне очень хотелось узнать дедушкин секрет, и тогда я решил, что со Степкой, действительно лучше поговорить и подружиться, зато я всегда буду таким же сильным, как мой дед.
       - Ладно, - протянул я руку - даю честное слово, что никогда не буду применять свою силу против людей без надобности!
       - Вот и молодец, - улыбнулся дедушка и крепко пожал мне руку, - Ну что ж, могу сказать тебе, что здоровье мое и сила от нашей Матушки земли. Всё это - от неё, родимой, кормилицы нашей. Посмотри вокруг, до чего она прекрасна и величава. Ни в каком другом уголке земли ты не сможешь найти таких бескрайних лесов, где обитает столько зверей и птиц, что и пересчитать невозможно. Поля, покрытые сочной высокой травой и яркими цветами такие широкие, что кажется, нет им ни конца, ни края. Полноводные реки омывают песчаные и скалистые берега, а в озерах вода такой голубизны, что может поспорить с самим небом. Непроходимые горы, покрытые снежными шапками, упираются ввысь, и мало кто может добраться до их вершин, разве только гордые орлы, да и те не поднимаются так высоко. Глубоко в своих недрах земля прячет несметные богатства, но главное сокровище земли - это человек. Всю себя она отдает ему и, как мать бережно охраняет от бед и несчастий. Дотронься до земли, обними любое дерево или камень, и ты почувствуешь, как её сила передаются тебе. А чтобы ты поверил, послушай это предание.
      
       1
      
      Давным-давно это было, в те времена, когда земля наша называлась Святая Русь, а люди, которые жили на ней, именовали себя русичами.
       Жили в одной небольшой деревеньке, что стояла у края леса, два друга - Иван да Никита. Иван был сыном землепашца, который сеял и выращивал пшеницу, потом из неё делали муку и пекли самый вкусный и душистый хлеб. Отец Никиты был кузнецких дел мастер и, никто лучше него не мог подковать лошадь или смастерить охотничий нож. Пока мальчики были совсем маленькими - каждое утро они бегали к золотистому полю, и с восхищением наблюдали, как отец Ивана, словно волшебник, с легкостью срезал высокие колоски пшеницы, а затем ловко и умело вязал снопы, выстраивая их рядами. Насмотревшись вдоволь, ребята спешили в кузницу. Там, они с восторгом следили, как отец Никиты управлял огнем, а из-под его тяжелого молота выходили то подкова, то серп, а то и вовсе, дивные украшения.
       Друзья мечтали, что когда подрастут, то станут такими же ловкими, сильными и умелыми, как их отцы, а так как время летит быстро, то вскоре - все мечты сбылись. Иван стал помогать отцу в поле, а Никита был подмастерьем в кузнице. Каждый любил свою работу, поэтому через несколько лет они превзошли в мастерстве своих отцов и стали лучшими в своем деле. Хлеба из Ивановой пшеницы получались самые вкусные, а изделия Никиты-кузнеца радовали глаз своим совершенством. Слава об их мастерстве разнеслась не только по всей округе, но и далеко за её пределы.
       Как-то раз, решили друзья по осени съездить на ярмарку, которая проходила в небольшом городке. Давно они хотели туда отправиться, да всё некогда было, а тут, как раз Иван решил жениться и прикупить подарки невесте, да гостинцы родителям. Урожай в том году выдался хороший, вот и решил Иван продать часть зерна. Никита тоже собрался кое-что из своих поделок продать, да обновки справить - как-никак свадьба у друга, да и у самого девица имелась, которая любила шелковые платочки да леденцы сахарные. А путь, надо сказать, был не близкий. Сначала через лес полтора дня, потом через поле целый день, и только за березовой рощей, возле реки и был тот городок, в котором устраивали ярмарку. С шутками да прибаутками, наконец, добрались друзья до березовой рощи - немного осталось, как вдруг, попридержал коней Иван и говорит Никите:
       - Чуешь? Дымом да гарью пахнет, ветер как раз со стороны города. Что-то здесь не так.
       Присмотрелись друзья - и правда, будто вся березовая роща в сером тумане, да и запах был не медвяный березовый, а едкий словно от пожарища.
       - Надо быстрее ехать, может там беда какая и помощь требуется, - сказал Никита и, хлестнув лошадей, друзья, что есть мочи помчались вперед.
       Когда они миновали задымленную рощу, перед ними предстала страшная картина. Весь город был охвачен пламенем, которое поднималось до самого неба, а откуда раздавались душераздирающие крики и мольбы о помощи. Люди метались охваченные огнем, а между ними, как стая черного воронья, с диким воем носились всадники и размахивали саблями, опуская их на головы беззащитных жителей. Всё смешалось в одно кроваво-огненное месиво и тонуло в плотном черном дыму, оглушая всю округу воплями да плачем. Иван да Никита от всего этого ужаса словно остолбенели, сколько бы они так простояли, как вдруг, из-за кустов, что росли рядом, раздался стон и друзья, очнувшись, бросились туда. Там, в окровавленной рубахе, лежал израненный старик. Осторожно подняли они его и перенесли на телегу:
       - Что случилось, дедушка? Кто поджег город и, что за люди беснуются там?
       - Несчастье обрушилось на нас, сынки - нет больше города, - тихо простонал старик, - Войско хана Кучума напало на нас - всех молодцев порубили, девиц да детей малых в полон забрали, а немощных стариков почти всех изничтожили. Бегите отсюда, пока и вас не настигла вражья сила. Всем передайте, всех упредите, что злобный ворог напал на нашу землю Матушку.
       Сказал так старик и тот час умер, а друзья, схоронив несчастного, вскочили на коней и помчались в свою деревеньку, чтобы рассказать жителям какая беда на них надвигается.
      
      
       3
      
       Много ли, мало ли прошло времени с того страшного дня, уже и сосчитать было невозможно, потому как черной тучей нависла беда над Святой Русью и стерла из памяти светлые ясные дни. Злые вороги-басурманы захватили города и поселения русичей, обложили непосильной данью жителей, забрали у матерей детей малых и увели их в плен на работы каторжные, а с непокорными была жестокая расправа на месте. Хуже зверя лютого бесновались вороги на земле нашей Матушке. Стон и плач стояли по всей Руси, и не было силы, которая могла бы противостоять вражьим войскам, и не потому, что перевелись богатыри на Святой земле, а потому, что невозможно было совладать с предводителем вражьего войска - ханом Кучумом. Говаривали, что был он будто заговоренный - ни какой меч, сабля или стрела не могли его уничтожить, что силы в нем столько, как может быть только у самого злобного и лютого зверя. Вот это великое зло, которого скопилось в нем множество, и несло вокруг только смерть и разрушения.
       Не миновала горесть и деревеньки, которая стояла на краю леса - хищной стаей примчались сюда вороги проклятые. Плетьми да нагайками они истязали жителей, жестоко расправляясь с теми, кто посмел им противиться, а тех, кто остался в живых заставляли день и ночь работать - пополнять припасы для вражьего войска.
       Ивану строго-настрого приказали, чтобы вся, выращенная им, пшеница доставлялась самому хану Кучуму:
       - А если, хоть одно зернышко утаишь - всю семью твою уничтожим и деревню сожжем дотла, а тебя закуем в цепи, и ты всё равно будешь работать на нас.
       А, увидев Никитину кузницу, обрадовались:
      - Вот кто будет нам славные мечи да ножи ковать!
      Только отказался Никита - не мог он ковать оружие, которое будет направлено против сородичей. Избили его жестоко и бросили умирать в поле, а наутро исчез куда-то кузнец, и больше его никто не видел.
       День и ночь, не покладая рук работал Иван, весь урожай отдавая чужеземцам, которые зорко следили за ним. Но всё равно удавалось ему сохранить немного зерен, чтобы потом отдать тем, у кого ещё оставались дети совсем малые, да старикам, которым совсем худо было.
       Так и жили поселяне, обливаясь горькими слезами под плетками да побоями жестоких извергов, постепенно умирая от горя и голода.
       Однажды, посреди ночи разбудил Ивана стон, который доносился с лавки, где спал его больной отец. Подошел Иван и видит - совсем старику стало худо, дал он ему воды испить и спрашивает:
       - Чем помочь тебе, батюшка?
       - Мне, ты уже ни чем не поможешь - чую, сынок, смерть рядом стоит, в лицо мне дышит.
       Заплакал Иван, а старик ему и говорит:
       - Не по мне слезы лить надо, а по земле нашей родимой, которую топчут ироды проклятые, черной саранчой изничтожая её. Земля наша Матушка стонет, залитая кровью людской, и не кому её защитить, не кому за неё заступиться. Всё своё мастерство передал я тебе - стал ты лучшим землепашцем на Руси. Только для того ли я тебя учил, чтобы умение твоё шло во благо ворога? Больно мне видеть, как народ слезами умывается да с голоду пухнет тогда, как враг жирует на хлебах, взращенных на нашей земле. Тяжко мне, видимо не дождусь я зари алой, поэтому в свой смертный час прошу тебя выполнить мою просьбу. Дай мне слово, сынок, что освободишь ты землю, кормилицу нашу, от басурманского ига.
       - Почему я, батюшка и, как же мне это сделать? - растерялся Иван, - Я и не боец вовсе, а хлебопашец, да и никакого орудия в руках не держал, кроме сохи и серпа. Сколько богатырей вставало против Кучума, но никто не мог одолеть его, потому как силы в нем немерено.
       - Никто не мог, а ты сможешь, - твердо сказал старик, - Было мне во сне видение, что только тот сможет спасти землю нашу, кто любит её, как мать родную, холит да лелеет руками своими, и отдает себя ей без остатка - вот свет небесный на тебя и указал. Должен Никита выковать тебе меч из железа заговоренного, которое в горе запрятано, пусть омоет его чистой водой родниковой, да к земле приложит, чтобы вобрал он в себя всю мощь - этим мечом ты и сразишься с ханом.
       - Так Никиты давно уже нет - пропал он, видимо люди добрые тайком похоронили его, пока вороны да коршуны не склевали его тело.
       - Жив Никита, и найдешь ты его в лесу у дальних гор, где он прячется от полона. Он тебе и сделает меч, но ты должен помнить, что сила к тебе придет не только от меча, сделанного его руками, а главное - от земли нашей страдалицы. Обними её перед боем да вдохни запах трав зеленых, затем омойся ключевой водой и сразу почуешь силу неимоверную. Дай мне слово, сынок, что спасешь ты Матушку нашу.
       - Хорошо, батюшка, раз так - исполню я твою волю, - склонил голову Иван, а когда поднял, то увидел, что испустил дух отец, а глаза всё ещё с мольбой смотрели на него.
       Схоронил Иван отца, а на рассвете, как только небо чуть порозовело, отправился на поиски своего друга. Долго он шел, пробираясь сквозь буреломы и болота, пересекая небольшие реки и поля. Наконец, очутился в лесу, что располагался у самого подножия гор, а в том лесу отыскал маленькую избушку, возле которой сидел сгорбленный седой старик. Окликнул Иван его, а когда тот повернулся, то с удивлением распознал он в этом седовласом старце Никиту. Обнялись они, и рассказал другу Иван все, что поведал ему отец:
       - А перед тем, как закрыть глаза, просил он меня, чтобы освободил я землю нашу от чужеземного ига, и только ты должен сделать меч, чтобы смог я сразиться с ханом Кучумом. Я слово ему дал.
       Выслушал его Никита, помолчал, а потом, тяжко вдохнув, тихо промолвил:
      - Посмотри на меня, Иван, руки мои совсем ослабли, да и забыл я всё кузнечное дело - давно это было, навык весь растерял, какой из меня кузнец? Я теперь не то что меч - ножа простого сделать не смогу. И потом, я слово себе и Господу нашему дал, что никогда не буду делать оружие, способное причинить зло людям.
       - Слово дал? Ты посмотри, что творится на Святой Руси - народ стонет и страдает от ига басурманского, дети сиротами растут, матери все глаза выплакали по чадам своим, а над невестами нашими день и ночь глумятся звери проклятые. Там, где города должны красоваться - камни да пепелище, там, где хлеба должны колоситься - всё засеяно могильными холмами. Меч, который ты сделаешь, поможет мне защитить нашу землю Матушку и освободить её от иноземцев. Господь простит тебя, потому как, будет это во благо и спасение всего народа. Нельзя допустить, чтобы русичи навечно оставались рабами жестоких извергов.
       Вскочил Никита, заходил в волнении, потом, упав на колени, долго молился, а когда закончил - ушел в сторону гор, и долго его не было. Только к вечеру вернулся и, положив к ногам Ивана большой сверкающий в отблесках заходящего солнца железный валун, распрямил плечи и твердо сказал:
       - Хорошо, выкую тебе меч, только не знаю - будет ли он лучше того, который есть у хана, но обещаю, что выполню наказ твоего отца. Постараюсь приложить все свое умение, всё своё мастерство, которому учил меня мой отец, чтобы сделать меч, только бы он помог тебе в битве с беспощадным врагом.
       - Об этом ты не печалься, - обнял друга Иван, - Против вражьей силы будут у меня три помощника и защитника - меч, сделанный твоими руками, народ, который поднимется против басурманского ига и самый главный мой защитник - Земля наша Матушка.
       4
      
      
      
       Как только появились желтые листья на деревьях, и наступило время сбора урожая, поехали помощники хана Кучума по городам да селениям дань собирать. Поехали, да вернулись не все - те, кто отправился в деревеньку у края леса, совсем пропали, а возвратился только один, да и тот весь растерзанный да израненный - еле-еле добрался до ханского логова. Он и рассказал, что жители всех помощников казнили, а его отпустили, чтобы передал он хану вызов на честный бой от Ивана-землепашца. Разозлился Кучум - не привык он, чтобы ему перечили, в одночасье собрал своё войско и, как полчища голодных волков, с воем помчались они по степи на кровавую расправу с непокорными. Хан, как коршун, почуявший добычу, летел на вороном коне впереди всех.
       Вот и деревенька показалась, только перед ней плотной стеной стояло войско русичей, облаченное в серебристые кольчуги, с оголенными мечами, готовое принять бой. Их было так много, что казалось вся Святая Русь поднялась на защиту своей земли. Впереди войска на белом коне восседал всадник, весь закованный в латы, а в его руке, переливаясь всеми цветами радуги, сверкал, высоко поднятый, меч. Осадил Кучум коня, а вместе с ним и вся разбойничья стая остановилась.
       - Кто ты такой? - злобно крикнул он, обращаясь к белому всаднику, - Как смеешь ты противиться мне? Я - хан Кучум, непобедимый властитель всех земель и народов!
       - Я - Иван-землепашец. Ты, может быть и властитель, но только не моей земли, которую мы никому не отдадим. Убирайся подобру-поздорову к себе домой и больше никогда не возвращайся сюда, иначе несдобровать тебе и твоим головорезам.
       Расхохотался хан, да так, что чуть с коня не свалился, а вместе с ним, словно подтявкивая, смеялось всё его войско, хватаясь за бока.
       - Ох, и повеселил ты меня, Ванька. Смелость твоя похвальна, только не знаешь ты против кого идешь. Я - хан, а ты - простой пахарь. Мой удел властвовать и быть хозяином всего мира, а твой удел - землю пахать да зерно выращивать, чтобы кормить моё войско. Я - прирожденный воин, а ты и оружие то в руках держать не умеешь. Ты, видимо, не знаешь, что у меня волшебный меч, силу которого многие узнали, лишившись своих голов?
       - От чего же - знаю, - усмехнулся Иван, - только ты, Кучум, тоже не знаешь, что на Руси хозяин - Землепашец и ещё тот, кто землю свою любит, как мать родную. А, что до меча, так у меня тоже меч волшебный, который не хуже твоего срубает головы, хочешь попробовать?
       Взбеленился хан и, злобно рыча, словно дикий зверь помчался в сторону белого всадника, держа меч наготове, а за ним и всё его войско, как саранча набросилось на ряды русичей. Завязалась такая жестокая битва, какой доселе никогда не знала Святая Русь. Три дня и три ночи стонала окровавленная земля под ногами пеших и конников, три дня и три ночи дикие вопли дерущихся пугали птиц и зверей, заставляя покидать их родные места. Три дня и три ночи без устали отважно бились воины, защищая родную землю от своры разъяренных врагов. На четвертый день, к полудню все пали на землю - кто был ранен либо убит, а кого оставили последние силы в длительной борьбе, и только двое продолжали без устали сражаться - Иван да Кучум. Словно птицы летали мечи в их руках, но чувствовалось, что силы были уже на исходе. Вдруг, то ли Иван замешкался, то ли хан как-то изловчился, только пронзил меч Кучума насквозь грудь землепашца, да так, что пригвоздил его к земле по самую рукоятку. Упал Иван, раскинув руки и, устремив глаза в небо, из последних сил прошептал:
       - Прости меня отец родимый, прости земля Матушка. Видит Бог, я сделал всё что мог.
       Победным кличем завыли остатки вражьего войска, и громче всех слышен был радостный вопль самого хана. Но в ту же секунду разразилась страшная буря. Подул сильный ветер, пригибая деревья к земле, по небу поползли черные тучи, засверкали ослепительные молнии, и потоки воды хлынули с такой неистовой силой, словно само небо было недовольно исходом битвы. Казалось, будто зашевелилась земля, и сквозь свист ветра и раскаты грома все услышали, голос, раздавшийся из глубин :
       - Вставай, Иван!
       - Вставай! - шелестели листвой леса и рощи.
       - Вставай! - вздыбились реки и озера.
       - Вставай! - застучали камнями горы и скалы.
       - Вставай! - выдохнул ветер в лицо Ивану.
       Зашевелился Иван, земля будто подтолкнула его, заставив приподняться и встать. Обхватил он руками, пронзивший его насквозь меч, и вынул из груди. Тот же час дождевая вода омыла кровоточащую рану, ветер бросил горсть земли на неё, а березовый лист крепко прижался к ней - будто и не было ничего вовсе - исчезла рана, а Иван стоял здоровее прежнего и, казалось, сил у него прибавилось вдвое. Тут же всё успокоилось - стихли раскаты грома, ветер разметал черные тучи, и выглянуло ослепительно лучистое солнце, от неба к земле протянулась семицветная радуга, играя яркими бликами на волшебном мече, который держал Иван, высоко подняв над головой. Охваченные ужасом и паникой, как трусливые собаки, бежали остатки вражеского войска, а впереди, быстрее всех, воя от страха, трусливо удирал хан Кучум.
       - Бегите, бегите злобные псы и никогда больше сюда не возвращайтесь! - крикнул им в след Иван, а затем повернулся в сторону Святой Руси и поклонился в пояс:
      - Спасибо тебе, земля Матушка, что щедро одарила меня силой своей! Пусть все знают, что главная сила сокрыта не в волшебном мече, а в земле родимой!
       5
      
       - Вот такая история приключилась в давние времена. Ну, теперь-то ты веришь, в силу земли нашей, понимаешь, что она значит для человека? - закончив свой рассказ, спросил дедушка.
       - Понимаю. Я буду стараться беречь её, - ответил я, - Только скажи мне, а что стало с Иваном потом? Он стал охранять Русь от врагов?
       - Зачем? - засмеялся дед, - Иван - землепашец, а каждый должен заниматься своим делом. Он, до глубокой старости, так и продолжал пахать землю и выращивать пшеницу, из которой пекли самый вкусный и душистый хлеб.
       - А, меч, куда делся меч?
       - Меч? А куда ж ему деться? Он так и хранится на земле нашей, от того мы и непобедимы, ведь он волшебный! - хитро подмигнул мне дедушка.

    47


    Алексеев А.А. Суд Париса   21k   "Рассказ" Проза

      Молодой пастух задумчиво смотрел на зловещую скалу Гаргар, венчавшую сумрачную Иду. Где-то там, на самом верху, таился и парил горячий источник Ксанф. Он, окруженный соснами и кипарисами, и незаметный с холма, на плоской вершине которого расположились Парис и царские коровы, неслышно нес свои воды в быстропучинный Скамандр. Только серные пары, клубившиеся над соснами у скалы, выдавали движение теплой воды. Уже остывшая, она вливалась в реку, напоминая о себе не теплом, но неприятным едким запахом.
      Если скромный ручей был почти незаметен, то Адрамитский залив у Светлого мыса (который впоследствии назовут мысом Пирра) радовал взор буйными красками моря, от хмельной, винной, до молочной, белой. За мысом на холмах привольно расположился огромный склад лесотоваров, которые охотно раскупались хитрыми и вероломными морскими гостями - финикийцами. Ближе к морю и немного дальше от мыса, если двигаться в сторону, откуда дует Борей, шумел грязный порт Антандр, где вечно галдели чайки, громко ругались на диковинных языках кормчие, томно раскачивались на якорных стоянках крутобокие торговые корабли и звучно щелкали бичи надсмотрщиков, подгонявших грузчиков-рабов, нагруженных подобно пафлагонским мескам тюками с разнообразным добром. Из порта вверх по холму, петляя как змея, вилась дорога в крепкостенный Илион.
      Парис, довольный тем, что коровы разлеглись в негустой траве и, лениво помахивая хвостами, задремали, смотрел на мыс, где в закатных лучах солнца пламенело святилище Пеннорожденной. Он чего-то ждал, он как будто предчувствовал, что должно случиться что-то необычайное. Сердце у него забьется, точно стреноженный жеребец, дыхание перехватит, как в тот раз, когда его восхитила деревенская нимфа, зеленоокая Энона, обнявшая его во время купания в Скамандре. Однако теперь Энона беременна и немного не в себе: пугает, что если он бросит ее ради другой, то их сын, который вскоре должен будет родиться, убьет отца, чтобы овладеть той, другой - разлучницей. Чего только не приходит в голову сельским нимфеткам, природную мнительность которых усиливает беременность!
      Парис поморщил свое прекрасное чело, которое так нравилось троянкам (всем без исключения!) и вздрогнул от неожиданности: заколебалась земля, встревоженно замычали царские буренки, залаяли собаки. Перед дивным, словно вырезанным из светлого мрамора, добытого в каменоломнях на ближнем берегу Пропонтиды у Афнитского озера, носом юноши промелькнул огненный шар, прозрачный воздух наполнился багровым дымом и, несколько позже, когда дым, потемнев, рассеялся, появился средних лет, среднего роста, элегантный мужчина в изящном плаще-накидке, крылатой шляпе и крылатых же сандалиях. Осмотревшись, он безмятежным жестом отогнал бросившихся к нему собак - так, что те завизжали и трусливо бросились врассыпную.
      - Я вас приветствую, Парис Приамович, - несколько развязно заявил мужчина и, почесав безупречный брюшной пресс, так и просившийся на гемму мастера из Тиринфа, протянул оторопевшему пастуху визитную карточку с золотым обрезом. На карточке, украшенной эмблемой жезла, перевитого парой змеек, линейным письмом 'Б' было начертатано:
      'Гермес Психопомп, Председатель Торгово-промышленной палаты, Сопредседатель Международной предпринимательской ассамблеи, Глава Ассоциации чрезвычайных и полномочных послов и посланников, Предводитель Панэллинского туристического общества, Почетный Покровитель астрологов и Руководитель союзов прокладчиков шоссейных дорог, химиков-технологов, изобретателей и работников связи Эллады, а также Президент и генеральный директор Палаты мер и весов, Института языка и литературы, Федерации атлетов...'
      далее в выразительных глазах юноши, золотистый свет которых сводил с ума первых красавиц ветристой Трои, зарябило, и четкие строки карточки щеголя в крылатой шляпе начали расплываться. Замелькали, утрачивая очертания и смысл, странные титулы:
      '...Верховный рекламодатель...Главный партнер ОАО 'Компания любителей денег'... Первый Авторитет Всеэгейского воровского братства... Король плутов, обманщиков, трепачей...'
      Последнее, что успели рассмотреть расширившиеся от удивления и оттого еще более прекрасные пастушеские очи, был адрес: 'Перребия, Многовершинный Олимп, Главная улица, дом номер такой-то, тел./факс, электронная почта...'
      Парис ошарашенно посмотрел на собеседника и промямлил:
      - Откуда вы знаете, как меня зовут?
      - Риторический вопрос, - надменно отозвался безбрюкий модник, поправил объемистый кожаный кошель с тетрадрахмами, прикрывавший причинное место, и тоном заговорщика добавил, - у меня к вам деликатное дело.
      - Слушаю вас, Божественный Вестник, - в тон Гермесу проговорил Парис, начинавший приходить в себя и кое-что соображать.
      'Божественный', почесав мускулистую грудь, которой мог бы гордиться любой атлет, довольно хмыкнул.
      - Вот вам яблоко, - протянул он юноше увесистый румяный плод, - вручите фрукт той, которая, по вашему разумению, его достойна.
      Парис в недоумении уставился на яблоко. Тем же линейным письмом 'Б' кто-то криво нацарапал на темно-красном боку одно лишь слово: 'Прекраснейшей'.
      - Не понял, - пробормотал пастух.
      - Да что же здесь непонятного? - снисходительно заметил мужчина в шляпе. - Вон там в кустах стоят три дамы. Той, которая, по вашему суждению, достойна титула, указанного на яблоке, вы обязаны его и вручить.
      Юноша резко обернулся в сторону, туда, где топорщились заросли вечнозеленого миндаля, мирта, розмарина, дикой фисташки, и оцепенел. Там действительно стояли, застыв в монументальных позах, три миловидные особы женского пола: одна - немолодая, но всё еще привлекательная; вторая помоложе, с копьем, в полувоенной форме и ослепительно сиявшем армейском шлеме, суровая и подтянутая; от третьей невозможно было отвести глаз - она была хороша собой настолько, что Парис тотчас же представил, как сочетается с ней любовью на ложе страсти, усыпанном лепестками роз вперемежку с пучками критской душицы и малотиры.
      Поскольку пауза затягивалась, франт в крылатых сандалиях, видимо, счел нужным сделать некоторые разъяснения:
      - Есть мнение, - веско сказал он и придал своему лицу выражение пиетета и значительности, - что вы, молодой человек, знаете толк в сердечных делах. Не каждому на шею вешаются тутошние нимфы...Да и Отец Эрота вас положительно характеризует: вы, будучи спортивным судьей, справедливо наградили его на прошлогоднем первенстве Троады по тавромахии. Поэтому Он...Тучегонитель, значит, поручил вам рассудить спор его супруги и... так сказать, родственниц. Видите, всё очень просто.
      Юноша принялся в нерешительности разглядывать яблоко, время от времени настороженно косясь на прекрасных дам. Наконец, он глухо изрек:
      - Я разделю его на три части и...
      - Нет-нет, так не пойдет, - прервал Париса Психопомп, раздраженно шлепнув комара на своей правой ляжке, имевшей идеальную форму (впрочем, форма левой была столь же совершенна), - вы что, хотите ослушаться Громовержца? Послушайте, Парис, - перешел на шепот Тот, что на Агоре, - я же не могу вам советовать...вы должны понять, что речь идет о важном государственном деле, где замешаны первые лица...воспользуйтесь своим природным умом и рассудительностью.
      'Так, деться некуда', - лихорадочно сообразил царевич, а вслух громко объявил:
      - Тогда пусть соперницы пообещают, что в случае проигрыша не будут таить на меня зла. Я всего лишь простой смертный, так сказать обыватель, и могу быть необъективен.
      Дамы, после некоторого раздумья, церемонно кивнули, и довольный Трисмегист, вежливо приподняв крылатую шляпу, обратился к ним с вопросом:
      - Мои прекрасные Леди, готовы ли вы?
      Богини, продолжая хранить молчание, вновь склонили свои очаровательные головы.
      - По каким критериям надлежит оценивать бессмертных? - с серьезным видом спросил Парис, стараясь в разговоре с Гермесом использовать 'научную' терминологию. - Следует ли мне учитывать, как они одеты, фасон, покрой одежды, соответствие моде, макияж, мейкап? Как двигаются, что говорят?
      Божественный Вестник поправил крылышко на левой сандалии, невольно продемонстрировав коровам свои безупречные мощные ягодицы, и ответил любезным тоном:
      - На ваше усмотрение. Можете заставить их попробовать себя в эолическом мелосе, играть на арфе, танцевать эмеллию, кордак, сикканиду. Всё в ваших руках.
      - Тогда, - смущенно пробормотал юноша, - не соблаговолят ли они разоблачиться.
      Гермес хмыкнул, повернул голову к соперницам, которые безмолвно кивнули в третий раз.
      - Валяйте,- небрежно бросил Покровитель Перекрестков и неторопливо пошел к дремлющим коровам. Там он демонстративно отвернулся от пастуха и трех богинь, притворно занявшись рассматриванием залива и горных массивов, нависавших над изумрудопенным морем. На самом деле Божественного Вестника заинтересовало царское стадо, которое он принялся оценивать наметанным глазом животновода и торговца крупным рогатым скотом.
       Тем временем Парис обратил вопросительный взор к бессмертной троице, невольно расслышав в ее рамках оживленный обмен мнениями.
      - Я пойду первой, - живо заявила Афрогенея, моментально сбросив свой прозрачный пеплос, который, собственно говоря, ничего и не скрывал.
      - Тогда будь добра, Обманщица, сними свой волшебный пояс, из-за которого все мужики, и даже Папа, теряют рассудок и бегают за любой юбкой, на которую ты укажешь, - столь же живо отреагировала Паллада.
      Пеннорожденная мило улыбнулась и не без ехидства заметила:
      - В таком случае и ты, о Змея Пестровидная, сними с головы свой гривастый шлем мудрости, которого боится даже мой Эниалий.
      - Девочки, не ссорьтесь, - властно обронила Эвропия, - молодой человек без вас сообразит, кто пойдет первой.
      Вежливо кашлянув, Парис позволил себе приблизиться к раздевавшимся богиням и как можно мягче сказал:
      - Медам, мадмуазель, прошу вас снять с себя абсолютно всё, а первой пусть будет Волоокая, поскольку она - супруга Ниспосылающего Дождь.
      Высокоцарящая Гера польщено улыбнулась. Она несколько надменно бросила спутницам 'Отойдите', а затем подняла голову, распустила волосы и, покачивая бедрами, принялась кружить вокруг пастуха, безмятежно демонстрируя перед ним достоинства своего ухоженного тела.
       - Смотри, мальчик, смотри, - со спокойной уверенностью проговорила она, - здесь всё на месте, всё без изъяна. - Знай, что если признаешь меня Прекраснейшей, я сделаю тебя властелином Азии, перед могуществом которого падут ниц все вожди и страны. Ты будешь купаться в золоте, и даже златообильные Микены покажутся тебе нищими.
      Парис поперхнулся:
      - Вы подкупаете меня?
      Гера сверкнула очами.
      - Если у тебя есть хоть капля ума, ты должен оценить красоту и мудрость зрелой женщины. Женщины, терпящей бесконечные измены похотливого изверга-мужа; жены, испытывающей унижение за унижением, регулярно и жестоко избиваемой своим благоверным; матери, чувствующей безразличие и неблагодарность детей. Но нет, - с обидой прошептала Волоокая, - вам, соплякам, подавай молодых и таких же глупых, как вы... Ну что же, сеанс окончен. Ты видел всё, что хотел?
      - Да, Гениоха, - в страхе отозвался царевич.
      И Устроительница Браков и Родов, незаметно смахнув слезу, с достоинством удалилась. 'Будь проклято это место, - еле слышно шептала она, глядя на скалу Гаргар, где в свое время, за четыреста лет до страшной Гигантомахии, происходила торжественная церемония ее бракосочетания с Тучегонителем. - Как счастлива я была тогда, не ведая, что мой брак обернется медленной пыткой. Будь проклято это место и этот самовлюбленный юнец со всеми своими многочисленными родственниками и подданными'.
      Тем временем к безусому судье быстрой гимнастической походкой приблизилась Совоокая Паллада.
      'Похожа на амазонок, которые в позапрошлом году приезжали к нам на турнир культуристок Азии', подумал молодой человек, рассматривая тонкое, чрезмерно мускулистое, почти мальчишеское тело богини. Узкобедрая, с неразвитой грудью, она старалась выглядеть уверенно и независимо. Голова у нее была вытянута словно яйцо и коротко острижена. Вылитый мальчишка! Гиппия двигалась резко, порывисто и угловато - так двигаются даже не юноши - подростки. При этом выражение ее лица было дерзким и сосредоточенным.
      - Послушай, Саша, - нетерпеливо сказала она, неожиданно назвав пастуха по его второму имени и почти вплотную приблизившись к нему, - у тебя есть шанс прославиться: ты войдешь в историю как искуснейший полководец всех времен и народов, как мудрейший из всех мудрецов Эллады. Пройдут тысячелетия, но твое имя будет по-прежнему на устах философов и военных. Битвы, которые ты блистательно выиграешь, и мысли, которые за тобой запишут твои ученики, будут изучаться в лучших академиях мира до окончания времен.
      - Я, конечно, могу дать сдачи, когда на меня нападут с дубинами и кольями, как это однажды сделали мои разлюбезные братья, - брякнул, не подумав, Парис, - но воевать, грабить и убивать, а также опустошать чужую страну, сжигать дома, насиловать жен врагов мне как-то не по душе. Да и от философии меня, если честно, клонит в сон. Я - пастух, а не воин или мудрец. К тому же у нас здесь мир, во всей Фригии никто не воюет, а лидийцы дружат с нами и заинтересованы в расширении торгово-экономических связей...
      Лицо Сероглазой Паллады исказилось судорогой, она резко повернулась и, шепча 'Дурак, будь ты проклят! "Нет войны" - будет тебя война, да еще какая, уж я постараюсь!', почти бегом направилась к зарослям миндаля, в которых блистал ее шлем, лежали пеплос, копье и эгида. И по-армейски ловко, в течение сорока пяти мгновений, облачаясь, Провидящая продолжала угрожающе шипеть в сторону царевича: "Подожди, вот натравлю на Крепкобашенную Трою прекраснопоножных ахейцев, да меднохитонных аргивян вкупе с резвоконными данаями, тогда посмотрим, какой у вас здесь будет мир..."
      Парис понял, что нажил врага. 'Но ведь они обещали...' - подумал было он, но в этот миг перед ним предстала застенчиво улыбающаяся Киферея, вид которой заставил юношу позабыть о своих опасениях.
      'И чистота лебединых перьев не может сравниться с блеском ее гладкой кожи, которая нежнее плоти цыпленка; запах, источаемый ее волосами, пьянит сильнее, чем ароматы цветущих лугов высокого Скироса; глаза мерцают как звезды и горят как у сокола в час охоты; кудри вьются как плющ, а лицо и тело - цвета спорящих между собой нарцисса, анемона и желтой розы; косы - светлы; лоб - ясен, брови- дуги; нос прям и соразмерен, мал томный ротик, ямочки на щеках и подбородке притягивают, они, как и пухлые губы, зовут, чтобы их поцеловали; белеет стройная шея, и грудь точно вылеплена из алебастра; видны подъёмы и склоны двух белоснежных полушарий, ноги вырезаны из розового пентеликонского мрамора, а то, из чего они растут притягательнее всего на свете, кроме разве засады и убежища Эрота...' - такие нескромные мысли и видения проносились в сознании бедного пастуха.
      - Смотри внимательнее, будет обидно, если ты что-нибудь пропустишь, - лукаво щебетала Пеннорожденная. - Должна признаться, что как только я тебя увидела, сразу поняла, что ты самый красивый юноша в Азии. ...Эней не в счет... Настоящий "герос-эвлокамос", выражаясь по-эолийски ("прекраснокудрый герой" - прим. автора). Зачем пасти этих жирных коров? Это так не престижно, не говоря уже о том, что торчать здесь, в глуши, и хоронить свою красоту просто глупо! Тебе надо увидеть мир, Спорады, Киклады, Библос, Вавилон, египетские пирамиды. На худой конец, можно съездить в Микены или Спарту. Кстати, супруга царя Менелая, Елена - прекраснейшая из смертных женщин. Впрочем, что это я - она же моя родственница, и у нее все шансы стать бессмертной!
      Киприда чуть отодвинулась от завороженного Париса, склонила голову и искоса 'стрельнула' по покрасневшему лицу юноши своими задорными лазоревыми очами.
      - А хочешь, - затараторила она так, как если бы ее только что посетило некое откровение, - я устрою твою женитьбу на Елене из Лакедемона. Говорят, к ней сватались первые женихи Эллады, даже хитроумный Одиссей, бывший от нее, кстати, без ума...и быстроногий Аякс, у которого от красоты невесты отнимались ноги...и пылкий Патрокл, и рассудительный Идоменей, и друг Геракла многострадальный лучник Филоктет, и этот мужлан и хам Диомед, только и умеющий, что вспарывать животы врагов на поле брани да умножать свои табуны захваченными у них конями...Да что там говорить, коли сам Тесей влюбился в Елену, когда та была еще семилетней девочкой и, обезумев, похитил ее из родного дома!
      - Но как же я женюсь на ней, если она уже замужем за этим, как его...- обескуражено спросил царевич.
      - Менелаем, - подсказала Афрогенея, весело усмехнувшись. - Подумаешь, 'замужем'! Да я сама замужем за главным металлургом Гефестом, но подумываю развестись, поскольку руку и сердце мне предложил Арес, зам верховного главнокомандующего, умеющий ценить женскую красоту. Менелай сам не понимает, каким сокровищем обладает. Ты думаешь, почему Елену выдали за него? Да потому, что Тиндарей, ее отец, польстился на золотые дары Менелая, которые, кстати, тому ссудил богач Агамемнон, его царственный брат. По сути Менелай купил Елену - остальные женихи давали меньше, а жадность Тиндарея известна даже олимпийцам! К тому же Елена, бедняжка, очень страдает: Менелай не любит ее и все ночи проводит с рабыней из Этолии Пиеридой, от которой прижил уже двух сыновей!
      - А как выглядит Елена? - с робким интересом вопросил заинтригованный юноша.
      - Похожа на меня как две капли воды - ведь мы же родственницы - только она чуточку страстнее и блондинка.
      Анадиомена внимательно посмотрела на молодого человека и прибавила:
      - Отдашь яблоко мне, и я всё устрою: с торговой миссией ты поедешь в Пелопоннес, там тебя пригласят посетить Лакедемон, ну а дальше - дело техники...
      Между тем, две отверженные богини шептались в зарослях мирта и дикой фисташки.
      - Этого следовало ожидать, - кусая губы, шипела Волоокая, - она его окрутила. Узнаю любимую тетю.
      - Надо напомнить ему об Эноне, - деловито вставила Воительница.
      - Обязательно, - решительно проговорила Лилейнораменная Гера и, повысив голос, обратила к Парису крылатые речи:
      - Молодой человек, прежде чем принимать роковое решение, вспомните о беременной от вас нимфе Эноне! Уверяю вас, она наделена даром пророчества. Вспомните и о нем: ваш сын от связи с нимфой через 18 лет влюбится в Елену Прекрасную, а та будет строить ему глазки; когда вы, ревнуя, броситесь на родного сына - Корифа, запомните имя вашего первенца! - он перехватит меч и нанесет вам рану в живот. Энона, эта добрая несчастная нимфа, обладающая к тому же умением врачевать, будет призвана вами и вы, истекая кровью, станете униженно умолять ее вылечить вас. Но такова будет ее ненависть к вам, что, она, обливаясь слезами, не станет помогать, и вы, злосчастный, умрете в мучениях как последняя собака...
      Гера задохнулась от волнения, но ее тираду продолжила шлемоблещущая Афина:
      - А ваша соломенная вдова, - визгливо заверещала Сверкающеглазая, размахивая копьем с золотым смертоносным жалом, - быстро утешится, выйдя замуж за вашего брата, безмозглого Деифоба! А потом распахнутся Скейские ворота, дабы пропустить деревянного коня, пожар поглотит великий города, падет от меча свирепого Пирра ваш отец, копьеносец Приам, погибнет в огне весь народ тевкров. А после гибели высоковоротной Трои, виной которой будете вы и ваша смазливая пассия, Елена сбежит на Родос, где ее благополучно повесят!
      - Что это они раскричались? - рассеянно спросил Парис, глядя влюбленными очами на Афродиту. - Я ничего не слышу, у меня перед глазами ты, только ты...
      - Так, завидуют, - мягко прошептала Киприда, - не обращай внимания. В конце концов любовь превыше всего: умирают люди, рушатся царства, сменяются цивилизации, даже боги уходят в небытие, одна любовь вечно зеленеет подобно венчающему ее лавру...
      С этими словами Каллипига прижалась к пастуху и прикоснулась к его полным чувственным губам. Царевич вздрогнул, точно его пронзила стрела. Рука, сжимавшая плод, разжалась, и пастух заключил богиню в объятия. Яблоко выпало, но его подхватила божественная длань Урании. Дело было сделано.
      'Будь что будет, - испытывая блаженство, подумал юноша, - кажется, я влюбился. В первый раз в своей жизни'.
      - И в последний, - сухо произнес, разминая божественный торс, Психопомп, которой был способен читать мысли смертных.
      
      

    48


    Андрощук И.К. Охотники за именами   15k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Фантастика

      Одно время, пока не постиг истинной природы вещей, я много путешествовал. Из этих путешествий я привозил истории одну удивительнее другой; по крайней мере, такими они мне тогда казались. Вот одна из них: её рассказал мне пожилой человек, с которым мы плыли в одной каюте из Сиднея в Лондон.
      "Меня зовут Берн Йохансен: я ношу это имя уже пятьдесят лет, хотя на самом деле мне намного больше. Я возвращаюсь на родину, в небольшой городок Энборг на севере Дании. Там, скорее всего, я уже не застану ни друзей, ни знакомых, ни родных - я ведь был одним ребёнком в семье. Да и сам Энборг теперь, наверное, стал совершенно другим - я ведь не был в нём полвека. Спросите, зачем же тогда возвращаюсь? Бог весть. Что-то тянет туда. Это как боль: бывает, болит нога, зуб ноет. Так у меня болит Дания - и с приходом старости эта боль становится всё острее и невыносимей.
      Как я уже сказал, я не всегда был Берном Йохансеном. Было время, когда я и знать ничего не знал ни о Дании, ни о Энборге.
      Родился я в лесном селении Йе-кйори на людоедском острове Малаита. Род моего отца происходил от арековой пальмы, мать принадлежала к тотемному обществу собаки. Но не пытайтесь найти в моём облике папуасские черты: их нет. События, которые произошли полстолетия назад, многое изменили. Тот, кого вы видите перед собой - Берн Йохансен из Энборга, а не безымянный уроженец Соломоновых островов.
      Я не оговорился, сказав "безымянный": дело в том, что у меня раньше действительно не было имени. Когда отец и другие мужчины отправились за именем для меня в селение горных людей, их встретили отравленными копьями. Горные люди откуда-то узнали о готовящейся охоте за именами и устроили засаду. Нас с матерью, согласно обычаям племени, забрал к себе брат отца. Мать скоро умерла, и я остался один в большой чужой семье.
      Здесь я не чувствовал себя пасынком - родители не делили детей на своих и чужих, и даже странное прозвище Игису, Безымянный, которым меня окликали, не казалось чем-то обидным. Детские годы мои ничем не отличались от детских лет любого папуасского мальчика: те же друзья, те же игры, те же запреты и тайны. Словом, пришло время, и меня, как и других юношей моего возраста, перевели в мужской дом.
      Вскоре я влюбился в девушку по имени Уалиуамб. Уалиуамб была редкой красавицей и дочерью вождя нашего селения. Её отец, казалось, не возражал против нашего брака - и я начал готовить свадебные подарки.
      Но случилось так, что как раз в это время в селение пришёл белый человек. Его звали Берн Йохансен, и он был немногим старше меня.
      Берн попросил разрешения пожить с нами некоторое время. О себе он сказал, что пришёл собирать и описывать травы и деревья, растущие в наших лесах. Вождь встретил гостя радушно и даже назначил ему проводника: выбор пал на меня.
      Первое время мы с Берном посмеивались друг над другом - он не мог воспринимать всерьёз некоторых обычаев нашего племени, точно так же и я хохотал до слёз над некоторыми ритуалами белого человека. Но вскоре мы научились понимать друг друга и относились к разного рода странностям скорее с сочувствием, чем с терпимостью. Так, я с увлечением помогал ему находить разные редкие цветы и травы - хоть это и не занятие для взрослого, тем более для мужчины. Целыми днями, а то и по нескольку дней я водил его по тайным тропам, разыскивал в лесной глуши и на склонах гор редкие растения и рассказывал легенды о том, как они появились в наших краях. Наши находки приводили его в восторг, однако, над рассказами он только подшучивал. И зря: если бы Берн Йохансен хоть немного вник в наши предания, он не был бы так беспечен.
      Однажды в селении Берн обратил внимание на играющего мальчугана: мальчику было уже лет шесть, и кожа его заметно посветлела. Берн спросил меня, как зовут этого мальчика. Я уже знал, что белые не охотятся за именами, поэтому, не задумываясь, назвал имя и сказал, что в нашем селении много белых детей. Берн удивился:
      - К вам, наверное, приплывал корабль с белыми людьми?
      - Да, - ответил я, - шесть лет назад у нашего берега стояла большая лодка белых людей.
      Берн расхохотался.
      - Эти люди, сказал он, покатываясь со смеху, - были мои соотечественники.
      Честно говоря, смешного в этом было очень мало.
      Тем временем истёк срок моего сватовства: в назначенный день я пришёл к вождю со свадебными подарками. Но вождь не принял подарков. "Не сердись, Игису, - сказал он. - Ты хороший парень и прекрасный воин, но я не могу отдать дочь тому, кто не защищён жизненной силой. Жизненную силу даёт человеку только имя. Моя дочь Уалиуамб станет женой человека по имени Берн Йохансен".
      Трудно передать, каким ударом были для меня эти слова. Однако выбора у меня не было. Я разрисовал лицо белой краской, сел у порога мужского дома и со слезами на глазах запел ритуальную песнь. Вечером ко мне подошёл Берн Йохансен. Он удивился, увидев меня в столь унылом состоянии, и спросил, чем оно вызвано. Я передал ему свой разговор с вождём. И сказал, что очень люблю Уалиуамб. Выслушав меня, Берн очень развеселился. "Успокойся, - еле выговорил он сквозь смех. - Мне не нужна твоя девушка. Уалиуамб никогда не станет женой человека по имени Берн Йохансен".
      Ночью я разбудил Берна и спросил, не хочет ли он увидеть цветок ботем, которого не видел ещё ни один белый человек. Берн сказал - да, но почему среди ночи? Давай подождём утра. Я объяснил, что ботем цветёт только ночью и только один раз в году - сегодня как раз такая ночь. Не успел я договорить, как Берн уже собирался. Через несколько минут мы были в пути.
      Луна в ту ночь была белой, как лицо воина, вышедшего на охоту за головами. Мы направились на её свет, ибо в этом направлении всегда уходили охотники. Один только раз, шесть лет назад, луна светила им в спину. Тогда в той стороне, на воде, стояла большая лодка белых. Я шёл впереди и тихо напевал. Если бы Берн внимательнее относился к нашим обычаям, он бы понял, что это за песня и куда мы идём. Но он ни о чём не подозревал.
      Мы прошли лес: дальше была открытая местность, за которой начинались владения горных людей. Здесь, в долине, прячась в высокой траве, журчали ручьи, бежавшие с гор к побережью. На берегу одного из них и цвёл ботем.
      В том, что я сообщил об этом цветке Берну, была лишь часть правды: - его действительно не видел белый. Но не потому, что он столь редок, просто белым, которые забредали к нам прежде, было чихать на цветы. И сегодняшняя ночь не была, конечно, единственной в году - просто ботем цветёт только в полнолуние. Я привёл Берна на место и показал на куст ботема, свесившегося над водой. Берн пошёл вперед: послышалось его удивлённое бормотание, и вскоре он уже ничего не видел и не слышал вокруг себя. Я выхватил бамбуковый нож: конечно, железный, который мне подарил Берн, был острее и надежнее, но обычаи племени должны быть соблюдены.
      В моём рассказе я опускаю многие подробности, которые с гордостью повторял бы и повторял, рассказывая соплеменникам молодой йе-кйори. То, в чём папуас видел гордость, в белом вызывает ужас и омерзение. Короче говоря, в селение я возвращался уже один - если не считать головы Берна Йохансена, которую я нёс под мышкой.
      Утром я с моим трофеем отправился к колдуну. Выслушав мой рассказ, колдун подумал и сказал, что череп Берна Йохансена раздобыт с соблюдением всех ритуальных требований йе-кйори. Теперь это имя и жизненная сила, которую оно содержит, принадлежат мне. Тут же был совершен ритуал присвоения имени.
      Так я стал Берном Йохансеном. Вскоре состоялась свадьба - прекрасная Уалиуамб стала моей женой. Все были довольны, и больше всех - отец невесты: конечно, старый хитрец и в мыслях не имел отдавать дочь датчанину, ему нужно было только имя. Мои друзья ко дню свадьбы построили нам с Уалиуамб хижину. Череп Берна и оставшийся от него гербарий заняли в нашей хижине почётное место.
      Потом у нас появились дети. Как и все отцы йе-кйори, я ходил за именами для них в горные селения и даже дальше, на восточное побережье. В охоте за черепами я оказался удачливее моего отца - каждый раз приносил имена не только для своих сыновей, но и для племянников - моих и Уалиуамб. Соплеменники считали, что причина моих удач - жизненная сила моего нового имени. Возможно, так оно и было.
      Но прошли годы, прежде чем сила имени Берн Йохансен заявила о себе по-настоящему.
      Через шесть лет у меня начала светлеть кожа. Происходило это медленно и незаметно - я обнаружил перемену только тогда, когда однажды сравнил свою кожу с кожей Уалиуамб. Одновременно распрямлялись и становились светлее волосы. Началась дикая, не прекращающаяся ни днем, ни ночью боль в суставах - тогда я не знал, чем она вызвана, и только намного позже понял, что мой скелет приходил в соответствие с моим новым обликом.
      Потом меня вдруг начали интересовать растения. Я мог часами, а то и сутками бродить по окрестным лесам, разыскивая редкие травы, я мог часами изучать их, разглаживая вьющиеся стебли, рассматривая листья и цветы: порой откуда-то выплывали названия, и эти названия не имели никакого отношения ни к языку йе-кйори, ни к другим языкам, которые мне приходилось слышать.
      Потом мне стали сниться сны белого человека.
      Чаще всего это был маленький городок - красные черепичные крыши, утопавшие в зелени, каланча, шпили ратуши и собора. Я должен был попасть в этот город, но это всякий раз оказывалось невозможным: чем ближе я к нему подходил, тем более он отдалялся от меня. Я бежал, скакал на коне, взмахивал руками и летел, пускался на какие-то уловки - во сне этих уловок сколько угодно - но всё тщетно. В лучшем случае мне удавалось добежать до окраинных садов, - но сады эти тот час превращались в джунгли Малаиты, светила полная луна, над дрожащим ручьём дрожали бледные венчики каких-то экзотических цветов и страшные дикари с лицами, разрисованными белой краской, набрасывались на меня, размахивая длинными бамбуковыми ножами и вопя что-то на непонятном языке (во сне я не знал этого языка).
      Реже снились родители Берна - эти сны были чёрно-белыми, вернее, бело-коричневыми, как те несколько фотографий, которые я нашёл между страниц гербария. Меня самого в этих снах как будто не было. Каждый раз отец и мать были заняты какой-то домашней работой, время от времени они перебрасывались несколькими словами на датском языке (во сне я понимал этот язык), иногда вздыхали и смотрели куда-то в пространство - сквозь то место во сне, где меня не было.
      Но чаще других людей в мои сны приходила девушка - очаровательное белокурое существо с милой улыбкой и блестящими от слёз глазами. Это была Дебора - возлюбленная Берна. Её родители отказали Берну, потому что у него не было имени - он был всего лишь бедным студентом-ботаником. Может быть, именно за именем и уехал Берн на Соломоновы острова, хотя себя он убеждал в обратном, в том, что просто бежит от Деборы, от условностей уродливой цивилизации, которые не дают соединиться влюблённым.
      Вы уже поняли, что произошло: жизненная сила, которую содержало имя Берн Йохансен, медленно превращала меня в того, кто носил это имя до меня. С каждым днём я становился всё меньше йе-кйори и всё больше - белым человеком. Однажды, проснувшись утром, я увидел рядом с собой спящую Уалиуамб и содрогнулся от отвращения. Меня ужаснуло, как я мог столько лет жить с этим чёрным уродливым существом, любить его и называть своей женой?
      В тот же день я бежал из селения. Долгое время скитался по острову, скрываясь в лесах и питаясь кореньями и рыбой. Наконец встретил белого - это был миссионер.
      Священник помог мне перебраться на Гуадалканал: оттуда я попал на Новую Каледонию, затем - на материк. Здесь, затерявшись в огромном городе, я начал новую жизнь.
      Некоторое время, особенно сразу после побега, меня ещё преследовали сны йе-кйори: но вскоре их полностью вытеснили сны белого человека. Постепенно ко мне возвращались слова, имена, воспоминания: я вспоминал не только то, что делал Берн, но и то, что он думал и что чувствовал. И сильнее других чувств, даже острее, чем боль по утраченной Деборе - это со временем всё-таки прошло - во мне ныли мои корни, мой маленький черепичный Энборг. Пока был помоложе, я ещё боролся с этим - нужно было много, очень много работать, чтобы накопить денег на дорогу, потом откладывал поездку под разными предлогами. Женился, теперь уже на белой, и моя новая жена до самой своей смерти не узнала, кем я был на самом деле.
      Теперь, когда я снова один и смерть уже не за горами, Энборг всё-таки победил. И вот я возвращаюсь. В этой папке всё, что я везу с собой на родину и заберу на тот свет".
      При этих словах он достал потёртую кожаную папку и вынул из неё нечто, отдалённо напоминающее старинный семейный фотоальбом. Это был гербарий. С его пожелтевших страниц своими сухими глазками смотрели диковинные цветы растений, сорванных полвека назад под созвездием Южного Креста. Внизу под ними стелилась плющом выцветшая латынь...
      С тех пор прошло много лет: Берна Йохансена, должно быть, давно уже нет на свете. Однако я часто, и с годами всё чаще, ловлю себя на мыслях о нём. И каждый раз, когда я о нём думаю, я как будто вижу Берна: сутулый сухонький старичок идёт через поле к утопающим в зелёных садах красным черепичным крышам маленького, почти игрушечного городка.
      В его робкой походке, в худеньком бритом затылке, в папке с гербарием под рукой есть нечто такое, от чего мне на глаза выступают слёзы.
      Прежде мне казалось, что это душевное волнение вызвано некоей общностью наших судеб, - ведь эта книга, которую вы теперь читаете, по сути дела - такой же гербарий, собрание диковинных цветов, сорванных в разное время под разными широтами. И Берн Йохансен - всего лишь засохший цветок на одной из его страниц. И не за горами уже время, когда я, такой же робкий, маленький и неприкаянный, с почти таким же гербарием под рукой, предстану перед Господом - и этот гербарий один будет свидетельствовать за меня перед грозным Судом Его.
      Так я думал раньше. Но теперь, когда время летит всё быстрее и всё меньше его остаётся, я понял, что это не так. Потому что всякий раз, когда я думаю о Берне, я думаю о родине. О моей далёкой родине, которую я, как и он, оставил ещё безусым юнцом. И чем ближе смерть, тем сильнее я ощущаю то, о чём говорил Берн, мне всё нестерпимее болит она, моя родина, меня всё неодолимее тянет - быть может, уже не "на", а "в" - родную землю. Потому что - я понял это, возвращаясь к рассказу Берна Йохансена - то, чему мы приписываем эту боль и называем нашими корнями - на самом деле вовсе не корни. Это - щупальца, которыми, где бы мы ни были, это чудовище достаёт нас, хватает и втягивает в свою ненасытную чёрную утробу.
      

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"