Старый Змейсс : другие произведения.

Дорога домой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 2.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Initial D. Пейринг: Риоске/Такуми, Киоске/Риоске Предупреждение: ООС, АУ, присутствуют сцены жестокости и насилия, инцест (братья); ангст, драмма, ХЭ Примечание: Кроссовер с Wangan Midnight

  Позже он сам не мог понять, как так получилось. Наверное, он слишком устал. Последняя гонка выдалась изматывающей и очень сложной, а днем пришлось долго изучать трассу, так что и напряжение, и усталость свалились одновременно, вгоняя в странно-сумеречное состояние полусна. Впрочем, если опираться на мнение друзей, Такуми в этом состоянии пребывал большую часть времени. Наверное, только этим состоянием можно было объяснить его остановку в этой маленькой придорожной забегаловке, где, как оказалось, подавали замечательные булочки - самое то для раннего завтрака усталого водителя. Такуми жевал и почти дремал, пользуясь передышкой. Остальные давно уехали вперед, только Риоске-сан попросил обязательно позвонить по возвращении. Такуми не понял зачем, но спорить не стал - ему было, в общем-то, не сложно.
  За окном было еще темно, но эта была та особая темнота, которая в легкой предрассветной дымке оберегает подступающие сумерки. Она темнее всего, но она недолгая, и недаром говорят, что темнее всего - перед рассветом. С некоторых пор Такуми любил это время - когда он как обычно гнал на своей верной Хачироку по спуску Акины, возвращаясь домой после доставки тофу. Это было время почти-свободы и почти-счастья. И сейчас ему снова хотелось как можно скорее ощутить под шинами родную, знакомую до последнего камешка, до последней травинки трассу.
  Наверное, именно это ощущение его и подвело. Он слишком погрузился в себя, не замечая ничего вокруг. Быть может, именно поэтому он не услышал чужих шагов, и удар стал для него полной неожиданностью. Хороший удар. Это потом уже Такуми узнал, что так бьют не для того, чтобы причинить вред. Нет, так бьют, чтобы жертва потеряла сознание и не сопротивлялась дальнейшим действиям. А дальше была только темнота...
  Сознание возвращалось медленно и неохотно, и вместе с сознанием приходила боль. Непривычная, незнакомая боль, такой он никогда не испытывал еще за свои девятнадцать лет. И еще в реальности были чужие голоса, резкие, грубые. Чужой смех. Такуми осторожно приоткрыл глаза.
  Наверное, это место было детской площадкой, но сейчас его явно облюбовали какие-то гопники. Угол обзора был довольно странным, и прошло некоторое время, пока парень осознал, что висит вниз головой, крепко привязанный за ноги к турнику. И первое, что бросилось ему в глаза - его 86-я, сиротливо стоящая возе ограждения. Невредимая. На душе значительно полегчало: за себя Фудзивара боялся гораздо меньше. Точнее, он вообще не боялся. За себя.
  К сожалению, движение и стон привлекли к нему внимание, и чьи-то грубые руки больно схватили за волосы, заставляя вывернуть голову почти под невообразимым углом. Парень только зубы сжал - ничего, переживем. Ему в лицо дохнуло чудными ароматами дешевого табака и изрядного перегара.
  - Смотри, какой смелый. И гордый, - державший его хохотнул. - В порядке твоя машинка. Пока. А вот будет ли, завит от тебя. Понял, паря?
  - Да чего ты с этой подстилкой разговариваешь, братан, - в поле зрения Такуми возник какой-то тип лохматой наружности, неопрятный, в коже и цепях. И почему-то в солнечных очках. Но, даже не смотря на них, юный гонщик ощутил пристальный взгляд, пристальный и какой-то... липкий. - Не, я все же не въезжаю, на что тут можно польститься...
  - Да какая в жопу-то разница!
  - Точняк. Слышь, братан, может мы это, попробуем? Вдруг чего такое в этой шлюшке есть, что и нам сгодится?
  - Ша, - обладатель жесткой хватки явно был сердит. - У нас есть работа. Сначала она, развлечения потом. Если от этого чего останется.
  Разговор Такуми не нравился, и не нравился сильно. В свои девятнадцать он не то чтобы был совсем несмышленышем в таких делах, но особого интереса или тяги к ним не имел. У него были Хачироку и Акина, а с некоторых пор еще и Проект D, и этого для Фудзивары было вполне достаточно. Но о чем речь, он сообразил. Такуми несколько поплохело, но все же не настолько, чтобы не обратить внимания на слова, очевидно, главного "братка". Работа? Какая?
  О какой работе шла речь, Такуми понял очень быстро - с первого же удара, нанесенного битой по ребрам. Не так уж сильно, наверное, но непривычное тело отреагировало звездочками перед глазами и острой, резкой болью. Да и мотаться туда-сюда, напоминая грушу для битья, было совсем не весело. А потом мыслей не осталось - только боль. К работе ребята подошли добросовестно. И его явно не собирались забивать совсем уж насмерть. Но тогда ему было все равно.
  Когда кто-то разрезал веревку, Такуми мешком упал на землю, не чувствуя ничего, кроме боли, харкая кровью и недавним завтраком. Впрочем, побои от этого не прекратились, разве что стали веселее для его мучителей. Парень в полной мере осознал, как себя чувствует футбольный мяч, и это ощущение было весьма паскудным. Когда его снова куда-то потащили за волосы, ему уже было почти все равно - полуобморочное состояние, в котором он пребывал, не позволяло реагировать на действия напавших, и это их, судя по всему, страшно бесило. Позже Такуми удивлялся, как он умудрялся еще что-то понимать в том состоянии, но, на счастье или на беду, он мог - и это сыграло с ним очередную злую шутку.
  Первое стекло разбилось легко, словно хрустальное, и осколки больно впились в кожу. Их было так много, но Фудзивара закрыл глаза не от этого. Он просто не мог, не мог принять, что происходит - такое. Хачироку...его Хачироку.... Нет, он не умолял, не просил остановиться - просто по его щекам бежали слезы и смешивались с кровью многочисленных порезов и ран. Окончательно потерял сознание он на третьем стекле и остального уже не видел....
  
  Риоске беспокоился. Даже учитывая не слишком большую скорость 86-й, Такуми уже должен был быть дома, а значит, и позвонить. Но звонка не было, и Риоске беспокоился. Сильно. Хотя заметить это беспокойство мог разве что младший братишка, валяющийся на диване рядом и бесцельно щелкающий ленивчиком. Наконец, после очередного мрачного взгляда Риоске на телефон, и так невеликое терпение Киоске лопнуло мыльным пузырем.
  - Да езжай брат. Что ты дурью маешься-то, а?
  - Да, наверное, ты прав. Поедешь со мной? - Такахаши Риоске действительно не слишком любил попусту тратить время, это не вписывалось в его картину мира. В отличие от своего брата, слишком безалаберного и порывистого по натуре. Вот и сейчас Киоске буквально взлетел с дивана, выражая согласие привычно бурно. Риоске только улыбнулся про себя, в который раз искренне сочувствуя все тем девицам, которые так любят вешаться на младшего. - Тогда вперед.
  Он не сразу понял, почему эта разбитая, покореженная машина кажется ему знакомой. И только когда желтая FG брата резко вильнула к обочине, старший из братьев понял - Хачироку. Но в каком же ужасном состоянии! С выбитыми стелами и фарами, оторванными дверями и сиденьями... На приборной панели - сплошное месиво выдранных с корнем проводов. И ужасная вонь: кислый запах мочи, смешанной с алкоголем и рвотой. И - сквозь все это - едва уловимый металлический запах крови.
  А над миром гордо и равнодушно вставало золотое солнце.
  Наверное, у Риоске сейчас было такое же лицо, как и у его младшего брата. Наверное. Он не знал. Он просто смотрел. И смотрел. И смотрел. Несколько долгих, мучительно долгих мгновений не находя в себе сил двинуться с места, чтобы подойти к покалеченной машине. Чтобы увидеть то, о чем кричало буквально все. Чтобы сделать... что?
  Первым с места сорвался Киоске, в два огромных прыжка одолев расстояние до останков легендарной 86-й с Акины. Тихо и монотонно матерясь сквозь зубы, он почти целиком исчез в смердящем салоне, но уже через несколько мгновений вывалился обратно, бережно прижимая к груди драгоценную ношу. И вот тут Такахаши Риоске пришлось взять себя в руки. Потому что кроме него действовать было некому. И пока Киоске осторожно укладывал израненное тело, старший уже набирал номер скорой - это было сейчас самым важным. В голове билась только одна мысль: "Успеть". Успеть во что бы то ни стало. Потому что по-другому просто нельзя. И только потом подойти и опуститься рядом на колени, и осторожно искать пульс. И тихо выдохнуть одними губами: "Жив". И увидеть облегчение и надежду в глазах брата. Да. Жив. Пока.
  Наверное, никогда до этого Риоске так не радовался, что происходит из семьи потомственных врачей. Потому что ранее тяготившее его наследство, включавшее в себя и обязательное медицинское образование, вдруг обернулось шансом. Шансом спасти этого странного паренька, незаметно ставшего почти родным. Но прежде...
  - Киоске, в аптеку. Быстро. Нужны тампоны, перекись и самое сильное обезболивающее, какое тебе продадут. Гони.
  Сам он уже разрезал остатки одежды перочинным ножом, который всегда носил с собой. В ход пошли запасы обоих автомобильных аптечек, а Киоске уже и след простыл. На брата можно было положиться - все будет как надо.
  Состояние Фудзивары удручало. Из-за крови трудно было понять, насколько серьезны раны, но то, что у парня сломаны ребра, повреждены внутренние органы, явно что-то не то с дыханием - все это бросалось в глаза даже такому неопытному врачу, как Риоске. Лицо Такуми все было в маске засыхающей крови, волосы слиплись кровавыми колтунами... Осторожно проведя ладонью по лбу паренька, Такахаши почувствовал, как его руку что-то больно укололо. Стекло. Кажется, он начинал догадываться, чем неизвестные разбивали стекла 86-й. Риоске скрипнул зубами и продолжил заниматься оказанием первой помощи. Для всего остального будет время потом.
  Сосредоточившись на работе, он вздрогнул, когда пальцы Фудзивары слабо сжали его рукав, оставляя на белом костюме кровавые следы. Парень смотрел на него и едва слышно шептал:
  - Хачироку... Хачироку... что?
  Солгать было бы самым правильным, но Риоске не стал лгать. Не имел права. И потому он просто покачал головой, на мгновение опустив взгляд. И услышал всхлип, одинокий и полный усталой безнадежности. И боли, в которой ни Риоске, ни вернувшийся Киоске не могли помочь. Никто не мог. Больше Такуми не издал ни звука, даже когда старший из братьев обрабатывал самые поверхностные раны, а младший осторожно держал, не давая телу инстинктивно дергаться в сторону. Оба брата просто молились, чтобы парень снова впал в забытье - так было бы легче. Для всех.
  Сознание до приезда скорой Фудзивара Такуми так и не потерял.
  
  Знакомые коридоры больницы сейчас казались ему совсем незнакомыми и чужими. Стены давили, снующий туда-сюда персонал раздражал. А внутри тугим комом пульсировала тревога. Быть может, дело было в том, что впервые здесь от него ничего не требовалось и не зависело. Впервые ему оставалось только ждать, пока за дверями операционной уже второй час врачи буквально по кусочкам собирали его друга.
  Именно Риоске настоял на том, чтобы привезти Такуми в больницу своего отца - так он мог быть уверен: парню будет оказана самая лучшая медицинская помощь, какая только возможно. Отец ничего не стал спрашивать, только посмотрел внимательно в лицо старшего сына и приказал готовить операционную. И как же Риоске был ему благодарен! Потом у них будет крупный разговор, который, скорее всего, закончится для него переводом весьма солидной суммы на счет больницы - в качестве оплаты за лечение. Риоске готов был к этому - не большая цена за жизнь и здоровье человека, пострадавшего из-за его, Риоске, амбиций. Старший из братьев не обольщался: иных причин для нападения не было. Как хорошо, что у него достаточно собственных денег, не зависимых от семьи. Из них он приобретал все необходимое для Проекта. Из них теперь оплатит лечение.
  Ожидание казалось бесконечным. Риоске сидел и ждал, но даже его терпение, воспитанное долгими годами тренировок, давало сбои, хотя он и знал, что операция будет длиться еще долго: пока не сложат сломанные ребра и не извлекут максимальное количество осколков. Но ожидание изматывало. И приносило мысли и воспоминания. Первая встреча: досада Киоске, рев моторов, спокойное, немного даже унылое лицо Фудзивары, на котором читалось только одно: "Как напрягает....". Та, самая первая, гонка произвела неизгладимое впечатление на Риоске, как и сам водитель старенькой Хачироку из магазина "Тофу Фудзивары", походя положивший на все прогнозы и расчеты ни один болт. Именно тогда тот, кого называли Белой кометой Акаги, понял: его время прошло. Но как отчаянно Риоске не хотелось уходить, ведь он столько сил приложил к оттягиванию момента расставания с гонками. Он знал, такой момент неотвратимо настанет... И предвестником его стала старенькая 86-я с Акины. Легендарная Хачироку, о которой сейчас Риоске всеми силами старался не думать - слишком больно было помнить останки этого маленького монстрика. Эта почти игрушечная машинка всегда воспринималась им фактически как живое существо.
  - Не думай. Не надо.
  Когда, интересно, Киоске успел разделаться со всеми делами? Брат плюхнулся на сиденье рядом и закрыл глаза. Его бледное лицо было искажено гримасой едва сдерживаемой ярости. Сегодня Киоске вообще проявлял чудеса сдержанности. Быть может, он тоже понимал, что сейчас не время для бурного проявления эмоций.
  - Не могу. Эти ублюдки...
  - Эти ублюдки свое получат. Даже не сомневайся, - в голосе младшего брата Риоске уловил не только гнев, но и несгибаемую стальную решимость. И еще боль, почти незаметную, но оттого не менее острую. - Я уже сделал несколько звонков старым приятелям. Их из-под земли достанут.
  Риоске снова перевел взгляд на дверь операционной и даже вздрогнул от резкого звука, с которым кулак брата впечатался в стену, но останавливать младшего не стал: тому требовалось дать хоть какой-то выход накопившейся ярости.
  - Кстати, я позвонил Фудзиваре-сану по дороге. Он сообщил, что скоро будет.
  - Спасибо, - и Риоске действительно был благодарен. Потому что у него оставалось еще хотя бы немного времени, чтобы собраться с силами посмотреть в глаза человеку, чей сын так пострадал по вине и недосмотру Риоске. Старший никогда не был трусом, но сейчас - именно сейчас - он боялся. И сам толком не знал, чего же именно. Но опустившейся на плечо ладони не удивился. Брат всегда хорошо понимал его чувства.
  - Знаешь, позже я обязательно заберу оттуда Хачироку... Она не заслужила, чтобы ее бросили там, на дороге. - Киоске говорил тихо, словно стараясь успокоить брата. Но его собственная боль была не меньше. Да и ожидание давалось ему гораздо тяжелее, чем старшему. Натура Киоске требовала немедленных действий, которые в данных обстоятельствах были попросту невозможны. Но и молча ждать он не мог. Так что он говорил. Говорил о том, как отогнал FC брата на ближайшую стоянку, как по дороге вызвал полицию. Как ждал, стараясь не смотреть на останки 86-й. Как позвонил отцу Такуми, подробно рассказав о случившемся и дав адрес больницы. Киоске хорошо знал брата: никуда больше скорая увезти их попросту не могла. Как отвечал на вопросы приехавших оперативников и детективов. Тоже очень подробно. Как впервые в жизни затянулся сигаретой, которой угостил его один из подъехавших детективов. Как долго кашлял, но потом все равно курил: рвотные позывы от непривычного к крепкому табаку организма хорошо отвлекали от стоящей перед глазами картины, а детектив смотрел на него с жалостливым сочувствием и осторожно поддерживал за плечо. Киоске рассказывал. Риоске слушал. Обоих это отвлекало от мыслей о том, о чем думать не хотелось.
  Еще через полчаса приехал Фудзивара-сан. И Риоске поднялся навстречу, склоняясь в глубоком поклоне. Признавая свою вину. И почувствовал, как рядом в таком же поклоне склонил голову брат.
  - Как он? - Фудзивара-старший не тратил время.
  - Он жив. Остальное неизвестно, - Риоске незаметно сглотнул. В горле стоял тугой, противный ком. - Фудзивара-сан...
  - Потом, - мужчина отмахнулся от собственного имени, как он надоедливой мухи. - Этого следовало ожидать рано или поздно. Мой сын пострадал. Сейчас главное, чтобы он выкарабкался. Потом я лично займусь поисками этих подонков.
  - Мы уже приняли меры...
  - Насрать мне на ваши меры, детки, - голос Бунты был спокойным, но в нем боевыми трубами звучал металл. Тот, из которого делаются самые лучшие мечи. - Я сам найду этих тварей. И не смейте даже думать сунуться мне под руку.
  - Но...
  - Но вы можете оплатить лечение. И впредь думать прежде, чем втягивать в свои авантюры посторонних.
  Возможно, старший Фудзивара сказал бы что-то еще, но в этот момент погасло табло над дверями, да и сами двери распахнулись, пропуская усталых врачей, один из которых сразу же направился к ним.
  Новости были довольно обнадеживающими. Хотя травмы были серьезны, ни одна из них не была критической. Самым сложными травмами были переломанные во многих местах ребра и множественные осколки автомобильного стекла в области лица и шеи. Были и другие травмы, все их перечислять врач не стал, а они не спрашивали - потом. Угрозы для жизни не было, но лицо парня навсегда останется изуродованным шрамами от нескольких крупных осколков.
  - И как глаза-то сберег, - покачал головой врач, вызывая у Риоске отчаянное желание кого-нибудь немедленно придушить. Судя по приглушенным матам, брата терзало аналогичное желание. - Некоторое время ему придется провести в реанимации, чтобы мы могли быть полностью уверены в работоспособности поврежденных органов, а затем еще несколько месяцев - в обычной палате. Полное же выздоровление займет не меньше полугода, а скорее всего, гораздо больше. А теперь прошу прощения, мне пора.
  - Благодарю вас, Яманака-сан.
  Риоске действительно был благодарен. За успешную операцию. За подробные разъяснения. И за надежду.
  - Ну что ж... Я привезу необходимые вещи. - Бунта развернулся и ушел, не добавив ни слова. Риоске проводил мужчину взглядом и, отправив Киоске отбивать у полиции останки Хачироку (что было не самым удачным вариантом, но по крайней мере позволяло гневу брата вылиться во что-то конструктивное), быстрой походкой проследовал к кабинету отца.
  Как он и предполагал, разговор получился тяжелым. Риоске пришлось рассказать отцу всю правду об уличных гонках, Проекте D и о том, кто такой Фудзивара Такуми. И о том, к чему в итоге все привело. Выслушав сына, старший Такахаши долго молчал. Он не знал, что ему сказать. Новость о том, что его старший сын, спокойный, рассудительный, умный, оказывается, увлекался таким ужасным и опасным делом, как уличные гонки на горных дорогах, буквально не укладывалась в голове. Ну ладно еще шалопай Киоске, но чтобы Риоске! Но бегать от фактов было не в правилах семьи Такахаши, и мужчина справился с собой. Теперь многое в жизни старшего сына получило объяснение...
  - И что ты теперь намерен делать, сын? - Тяжелый взгляд отца буквально пригвоздил Риоске к месту, да и голос его был хоть и спокойный, но не менее тяжелый. Каждое слово падало, как камень, и Риоске чувствовал их вес. И завидовал младшему брату, которому никогда не испытать этой тяжести. По крайней мере, пока живы отец и сам Риоске.
  - Я оплачу операцию, отдельную палату и полный курс лечения и восстановительной терапии для Фудзивары Такуми из собственных средств, - голос свой Риоске старался тщательно контролировать, очистив от лишних эмоций. Эмоции сейчас могли лишь помешать. Временами его отец бывал чрезвычайно упрямым, и эмоции делу помогали крайне редко. - Кроме того, я сверну реализацию Проекта D, направив освободившееся время на учебу на последнем курсе и помощь в больнице. И больше никогда не буду участвовать в уличных гонках.
  - Хорошо, что ты это понимаешь, сын, - кажется, старик остался доволен. Риоске было грустно, но он полностью заслужил добровольно назначенное себе наказание. Возможно, самое тяжелое для него. А отец тем временем задумчиво продолжал. - А что насчет Киоске?
  - Думаю, пусть он лучше гоняет по улицам, чем ввязывается в драки и якшается с преступниками и отбросами общества. - Риоске пожал плечами, мысленно прося у брата прощения за такие слова.
  - Ты прав, - Такахаши-старший кивнул скорее собственным мыслям. - Он все равно бесполезен, так пусть хоть вреда поменьше приносит. А теперь иди, мне нужно работать. Сумму оплаты за лечение твоего друга обсудим позже.
  - Благодарю, отец.
  Риоске вышел, осторожно закрыв за собой дверь. Ему нужна была сигарета. Срочно. Да и усталость брала свое, навалившись тяжелым грузом. Вызвав такси, Риоске отправился домой. Отсыпаться.
  
  Сознание возвращалось какими-то смутными клочками, отрывистыми кадрами старого диафильма на заезженных карточках. Раз: белое как мел лицо Риоске-сана, которое почему-то видно очень смутно, и чьи-то сильные и осторожные руки, не позволяющие дернуться, но одновременно почти баюкающие и защищающие от всего-всего. Два: боль - от действий Риоске-сана, от прикосновений и от осознания случившегося. И сдержанные голоса суетившихся рядом людей, которых вдруг стало слишком много. Гудение сирен, взволнованный и гневный голос младшего из братьев Такахаши и требовательный, не терпящий возражений голос старшего. Мимолетное удивление - что они вообще здесь забыли? Почему не позволят ему просто уйти вслед за Хачироку? Остаться рядом с ней - вот единственное желание, которое еще теплилось в нем. Все остальное поглотили боль и усталость. Три: непонятные термины врачей и долгожданная темнота. Четыре: обрывки каких-то процедур в перерывах между забытьем, отсутствие боли, белые стены и лица врачей, которые казались одинаковыми. Мерное гудение каких-то приборов. И тишина, давящая на сознание - в промежутках между ними. И одиночество, такое острое, что можно было порезаться. И пустота где-то глубоко внутри. Непривычные ощущения, такие сильные, такие яркие. Он испытывал их только однажды - когда понял, наконец, что представляет из себя та, кого он любил. Но даже тогда все было гораздо бледнее, более приглушенно.
  Такуми вообще редко испытывал какие-то сильные эмоции. Он сам не знал, почему так происходит, но это никогда не мешало ему в жизни. Наоборот, именно это в критические моменты помогало ему мыслить трезво и ясно, позволяло объективно оценить ситуацию и найти наиболее верную траекторию движения. Эмоции мешали, затуманивали сознание, заставляя ошибаться. Так было в средней школе, когда он вступился за любимую девушку, наплевав на последствия. Так было, когда он вызвал на гонку Эволюцию, не будучи готовым к этой самой гонке ни на грамм, а потом бессильно плакал, сидя в остановившейся Хачироку. Тогда ее удалось починить благодаря отцу. Теперь... Глубоко внутри жила надежда, но Фудзивара не относился к людям, которые могут жить в мечтах. Наверное, он вообще не умел мечтать. И будучи реалистом, он предпочитал не обольщаться: наверняка ведь выбитыми стеклами дело не ограничилось. Иначе не стал бы Риоске-сан тогда отмалчиваться. Значит, уже ничего не исправить. Такуми только надеялся еще хотя бы раз увидеть верную 86-ю. Наверное, ему просто хотелось попрощаться.
  Всего три раза за всю жизнь он испытывал эмоции настолько сильно, чтобы действовать под их влиянием. Всего три раза с тех пор, как от них ушла мать. Сколько ему было тогда? Он не помнил, да и, честно говоря, не хотел. Он тогда даже не заплакал, просто продолжил жить как жил. Но теперь... Теперь он не знал, как жить дальше.
  Первым посетителем стал отец, который привез некоторые необходимые вещи и долго сидел рядом. Молча. Молчал и Такуми. Им обоим не о чем было говорить, да и незачем. Понимание, рожденное странным чувством близости, которого не было раньше. Такуми смотрел на своего старика и замечал новые морщинки в уголках глаз и седину, прячущуюся в густых темных волосах, и чуть дрожащие руки. "Наверное, он испугался", - думал Такуми. О чем думал Бунта, парень не знал, но в глазах отца впервые он видел не привычное равнодушие, а печаль и жесткую, несгибаемую волю. Почему-то это успокаивало гораздо сильнее, чем все заверения врачей в выздоровлении.
  Потом приходили друзья, и их визиты оставляли тягостное впечатление. Шумное веселье Ицки выглядело натянутым и наигранным, плоским, словно пустая картонная коробка. Косые взгляды семпаев и неловкое молчание бывших одноклассников никоим образом не добавляли хорошего настроения. Да, одноклассники тоже приходили: не потому, что хотели. Просто так было положено. Они все следовали долгу. Не то чтобы Такуми это трогало. Обычно он молчал.
  Из полиции к нему тоже приходили. Пожилой детектив подробно расспрашивал его о произошедшем, о количестве и внешности нападавших, о времени нападения и возможных его причинах. О многом он расспрашивал, вертя в руках незажженную сигарету. Такуми нравился его тон - спокойный и равнодушный, без лицемерного сочувствия или жалости. Профессиональный тон человека, привыкшего каждый день иметь дела с самыми темными сторонами людской натуры. Они разошлись, довольные друг другом. Оставленную детективом визитку Такуми осторожно спрятал в тумбочку.
  Совсем другими были визиты гонщиков. Фудзивара никогда не подозревал, что у него и Хачироку столько поклонников. Ему присылали фрукты и цветы, зачастую даже без записок. К нему приходили те, с кем он гонялся и кого побеждал. Разные люди, многих из которых он просто не помнил. И у каждого такого посетителя в глазах были сочувствие и жалость, и это раздражало. В конце концов он попросил медсестру не пускать никого, кроме отца.
  Многие приходили. Только братья Такахаши не приходили ни разу. Такуми думал, что это - правильно. Ведь больше их ничто не связывало друг с другом. И было только немного жаль, что он не сможет извиниться перед Риоске-саном за срыв проекта. И не сможет должным образом поблагодарить его за оказанную помощь. Хотя первое было уже не важно, а второе вполне могло потерпеть до выздоровления. Или хотя бы до той поры, пока ему разрешат ходить.
  
  Эти дни Такахаши Риоске был занят. Очень сильно занят. Свернуть Проект D оказалось довольно хлопотно: раздать приобретенные материалы, объяснить механикам, что их помощь больше не требуется, ответить на множество пришедших вызовов вежливым отказом, свернуть работу сайта... Много неприятной, но необходимой работы. Работы, которая помогала не думать о том, что вскоре он должен будет посмотреть в глаза Фудзиваре Такуми. Посмотреть в глаза пареньку, ставшему жертвой его стремления к идеальной гонке. Прочитав медицинскую карту парня, Риоске тогда долго курил у открытого настежь окна, жалея, что не может уснуть и никогда не просыпаться. И он тщательно позаботился о том, чтобы его глупый младший брат, носящийся по всей Гунме в поисках нападавших, никогда не увидел эту самую карту. Никогда.
  Но самым паршивым было другое. Риоске давно осознал, что молчаливый и странный Фудзивара прочно обосновался в его сердце, заняв там вполне определенную нишу. Причем Риоске даже не мог бы сказать, когда уважение и восхищение переросло во что-то гораздо большее. Такуми, со всеми его заморочками и странностями, был необходим Риоске как воздух. Быть может, это можно было бы назвать любовью, но по ощущениям самого Риоске это было чем-то другим, чем-то, что сильнее любви. Когда он смотрел, как несется по склону старенькая машинка, обгоняя своих куда более быстрых соперников, внутри неизменно что-то сжималось от безумной нежности к обоим - и к водителю, и к машине. И он часами мог наблюдать за тем, как Такуми готовится к гонке, как осматривает буквально каждый камешек незнакомой трассы. Или как иногда замирает, думая о чем-то своем. Очень часто Риоске гадал, чем же заняты мысли молодого гонщика - и никогда не угадывал. Впрочем, он и не спрашивал. Но когда Фудзивара забывал об отдыхе или о еде, именно Риоске заботился о том, чтобы напомнить парню о нуждах его собственного организма, и получал в ответ едва заметную благодарную улыбку. Этого было достаточно. Восхищение, уважение, нежность, забота и с какого-то момента - спокойная, ровная страсть. Риоске хотел этого парня, но головы не терял. Наверное, с Такуми и не могло быть по-другому.
  А еще он очень часто замечал огненные взгляды, которые украдкой бросал на Фудзивару младший брат. Видимо, не у одного него Такуми вызывал вполне определенные чувства и желания. И Риоске улыбался про себя, и молчал, не предпринимая ничего. Киоске и Такуми идеально дополняли друг друга. Порывистость и бесшабашная открытость одного дополняла замкнутость и молчаливость другого. Они были бы чудесной парой, и Риоске искренне порадовался бы за них, тем более что младший брат не только давно заслужил счастье, но и мог себе его позволить. Риоске же предпочитал не браться за заведомо бесперспективные затеи. Но к удивлению старшего брата, Киоске не предпринимал никаких попыток сблизиться с Фудзиварой. Это было настолько нехарактерно для младшего, что обязательно должна была быть веская причина, все это объясняющая. Однако Риоске ее не знал, а у брата никогда не спрашивал.
  Кстати о Киоске. Распахнувшаяся дверь комнаты ясно дала понять, что время на воспоминания и размышления закончилось. Брат, серый от усталости, буквально свалился на аккуратно застеленную кровать и с блаженным вздохом закрыл глаза.
  - Ты не поверишь, что я обнаружил, - голос Киоске был усталым, но в нем звучало что-то, что заставило Риоске подобраться. Кажется, намечались интересные новости.
  - Что-то накопал?
  - Ага, - Киоске открыл глаза и, все же приняв сидячее положение, посмотрел в глаза брата. - Я нашел этих мудаков. Не сдержался и поговорил с ними до тебя, прости. Потом сдал их полиции, пусть разбираются. Но самое интересное в другом. Оказалось, это вообще никак не связано с Проектом.
  - То есть как? - Сказать, что Риоске был изумлен, значило не сказать ничего. Он не мог даже представить, что спокойный, замкнутый и чудаковатый Фудзивара мог перейти кому-то дорогу настолько, чтобы отворить такое.
  - А вот так, - Киоске без спроса вытащил сигарету из пачки брата и закурил, не обращая внимания на неодобрительный взгляд. - В общем, вся история выглядит очень некрасиво. Помнишь, год назад 86-я вызвала на гонку Эволюцию? Тогда у нее еще мотор сдох, так что пришлось новый ставить? А мы не могли понять, что случилось с Фудзиварой, что он так себя повел. Оказывается, где-то в это время он расстался со своей девчонкой, узнав, что она спит за деньги с каким-то богатым мужиком и его сынком одновременно. А девка, между прочим, как раз послала своего хахаля ко всем чертям, чтобы быть с Фудзиварой. А козла этого старого задело сильно, что его бросили. Кстати, сыночка его наш Такуми зимой в блин раскатал на спуске с Акины. Причем этот факт как-то стал известен, и парень до сих пор является посмешищем всех гонщиков Гунма. В общем, сынок решил отомстить и придумал вот такой вот план, и я не удивлюсь, если там и папаша руку приложил. Но ни того, ни другого мы с тобой не достанем. Слишком высокого полета птицы. Даже для тебя, брат.
  Киоске замолчал, затягиваясь. Он уже не кашлял, только слегка морщился. Риоске было неприятно смотреть на такого брата, но он понимал его, а потому не мешал делать то, что требовалось в данный момент. Сигареты успокаивали чисто психологически, и сам Риоске тоже закурил. Судя по всему, это было не все. Ну, точно.
  - Брат, - взгляд Киоске был очень серьезен. - Ты ведь знаешь, да?
  - О чем ты? - И правда, о чем?
  - Ты ведь знаешь, что нам рассказали не обо всех травмах Такуми, - тихий голос Киоске требовал ответа, набатом отдаваясь в ушках. Беда не приходит одна, да? Риоске сжал зубы и не отвел взгляда от горящих мольбой глаз брата. Мольбой о чуде. "Опровергни! Опровергни - я поверю! Брат!", - кричал этот взгляд. И, как и тогда с вопросом Такуми, Риоске не посмел солгать.
  - Да, я знал. Я читал историю болезни.
  - Блядь... Почему, почему ты мне не сказал?! - В голосе брата звучала неподдельная мука. Огненная, неприкрытая мука смертельно раненого животного. Риоске быстро пересел на кровать, притянул закаменевшее тело брата к себе, обнимая. И отпустил собственную боль и муку со строгого поводка....
  - И что я должен был сказать, Киоске? - Боль, боль, бесконечная боль человека, который не смог помочь, не смог защитить самое дорогое, самое важное в жизни. Бессилие, безнадежность осознания значения слова "поздно". И тяжесть собственной вины. - Что, во имя богов, я должен был сказать?! Описать все медицинские подробности? Или что?
  Наверное, у него просто сдали нервы. Ведь невозможно все и всегда держать в себе, хотя до последнего времени Риоске это вполне удавалось. Но есть вещи, которые ломают даже самых сильных и стойких. У каждого они свои, но они обязательно есть. У Риоске просто дали нервы. Бывает. И Киоске уже сам обнял брата, ощущая, как того трясет. И внезапное, словно молния, понимание пронзило его, заставив задохнуться и притянуть брата еще ближе.
  - Ты... тоже, да? Тоже любишь его?
  Риоске лишь кивнул, не в силах говорить. В итоге он оказался таким слабым...
  - Не волнуйся, Киоске, я не собираюсь ничего предпринимать. Никогда не собирался, - когда Риоске все же заговорил, голос ему самому показался хриплым карканьем старого больного ворона. - А теперь тем более. Я только надеюсь, что вы все равно сможете быть вместе.
  - Дурак ты, братец. Хоть и умный, а все равно дурак, - Коске говорил размеренно и ровно, словно они поменялись местами и характерами. И продолжал крепко-крепко обнимать старшего брата. Он чувствовал, что сейчас, в этот момент, он должен оставаться сильным и спокойным, иначе такой умный и сильный всегда брат просто сломается. - Риоске, ты всегда все брал на себя. Ты всегда защищал меня. Думаешь, я не знаю? Что именно ты сумел убедить отца не отдавать меня в ту закрытую школу для трудных подростков? И на что тебе пришлось пойти ради этого? Или о том, как ты меня прикрывал все эти годы, подчищая все то дерьмо, что я после себя оставлял? Глупый старший брат. Я теперь не настолько беспомощен и давно уже не нуждаюсь в твоей опеке и защите. Ты ведь можешь жить для себя. Ты должен.
  - Нет, - Риоске глубоко вздохнул, усилием воли беря себя в руки и прекращая истерику. Хотя руки эти все еще подрагивали. - Не могу. Есть еще отец и долг перед семьей. После окончания университета в следующем году я должен буду жениться на подходящей женщине, которую уже выбрал для меня отец. Ты ее знаешь: Хинако-тян. Она милая, и мы с ней старые друзья, так что я даже доволен этим выбором. Потом я буду помогать отцу и в конце концов унаследую больницу. Ты же волен делать то, что считаешь нужным. И я сделаю все, чтобы так оно и оставалось.
  - Дурак, - Киоске беззлобно стукнул брата по макушке. - Пока-то ты можешь себе позволить немного счастья.
  - Ты тоже. И Фудзивара заслуживает гораздо большего, чем я могу дать ему. Он заслуживает тебя. А ты - его.
  Риоске было грустно, но грусть эта давно уже стала привычной. И вдобавок к грусти накатила усталость. Наверное, сказывалась недавняя истерика. Его голове было так удобно на плече у брата, и пальцы Киоске так приятно перебирали его волосы. Так успокаивающе. Так тепло. Так правильно.
  - Мы выдержим это вместе. На этот раз ты не будешь одинок, - по голосу чувствовалось, что Киоске улыбается, хотя голос его был решительным. - И мы обязательно справимся. Ведь никто, кроме одного человека, не смог победить роторных братьев.
  - Ты прав. Ты действительно повзрослел, знаешь?
  - Наверное, просто невозможно оставаться ребенком после такого, - Киоске снова помрачнел. - И я даже думать боюсь о том, что сейчас творится с Такуми.
  - Да, я тоже...
  Нет, боль и горе никуда не ушли. И вряд ли уйдут когда-нибудь. Они просто затаились за маской спокойствия. Они спрятались за теплотой и близостью, что царили сейчас в этой комнате. И это тоже было правильно. Им обоим нужно было отдохнуть хотя бы немного.
  - Тебе все равно придется к нему идти. И мне тоже, - Киоске откинулся назад и потянул брата за собой. Лежать было гораздо удобнее.
  - Я не знаю, как смотреть ему в глаза. Если бы я тогда не уехал вперед...
  - А если бы я не уехал, все тоже было бы иначе. Брат, я уже сказал: не бери все на себя. Мы все трое хороши вообще-то.
  - Да, но за наши ошибки расплатился Такуми.
  - Растравляешь себя. Зачем?
  - Не знаю. Наверное, пытаюсь наказать себя.
  - Дурак.
  - Ты слишком часто это повторяешь сегодня.
  - Потому что это правда. Кому будет лучше, если ты будешь себя терзать? Уж точно не Такуми.
  - Ему и от мести лучше не станет.
  - От мести станет лучше мне. И тебе. И Фудзиваре-сану тоже.
  - Какой ты сегодня мудрый, с ума сойти можно. Тебя не подменили по дороге?
  - Это я раньше маскировался тщательнее.
  - Оно и видно. Приспособленец.
  - От приспособленца слышу. И вообще, давай уже спать. Я устал как собака.
  - Это моя кровать, между прочим.
  - В курсе. Тебя что-то не устраивает?
  - В принципе, нет. Оставайся, если хочешь.
  - Вот и ладушки.
  - Тебя не переговоришь.
  - Во и не надо. Спи давай лучше.
  Так они и уснули, и, наверное, впервые за долгое время их обоих не мучили ни кошмары, ни ненужные мысли. А за окном ночь медленно уступала место новому дню.
  
  Это утро было необычным - слишком уж выбивалось из привычного ритма больничной жизни. Такуми и сам не понимал, почему с тех самых пор, как он открыл глаза, его преследовало ощущение надвигающейся лавины. Или цунами. Или еще какого-нибудь стихийного бедствия.
  Первым его вестником был давешний детектив. Смущенно отводя глаза в сторону, что ранее за сим почтенным джентльменом не замечалось, полицейский осторожно расспрашивал, не помнит ли Такуми чего-нибудь еще. Не думает ли, что нападение может быть связано с совершенно другими вещами, нежели их проект. И вообще, пусть пострадавший подробнее вспомнит все произошедшее... Почти два часа подобного диалог - и даже спокойный Такуми готов был лезть на стенку. Он действительно не понимал, что же нужно от него этому детективу.
  Вторым происшествием стало явление братьев Такахаши. Оба они очень старались вести себя как обычно - и у обоих это получалось в высшей степени отвратительно. В итоге неловкость ощутил даже Такуми. Веселость Киоске была какой-то очень пришибленной, а Риоске почти все время молчал, глядя куда угодно, только не в глаза Фудзиваре. Но когда после очередного неловкого диалога Риоске потянулся было хлопнуть Такуми по плечу - и тут же отдернул руку, словно обжегшись, да еще и глянул эдак виновато, Такуми осознал, что уже ни черта не понимает. И что даже его терпение начинает всерьез сбоить. Но на прямой вопрос ответа не последовало.
  Глядя на закрывшуюся за братьями дверь, Такуми тихо, но от души выругался сквозь зубы. Ему нужно узнать, что произошло. Потому что в курсе, похоже, были все - и только сам парень оставался в неведении. При этом Фудзивара и сам не понимал, с чего его так трясет. Раньше он просто наплевал бы на все эти загадки и продолжил заниматься своими делами. Вот только это было раньше. До того, как он перестал засыпать без снотворного. Или до того, как ему стали сниться кошмары с собой и Хачироку в главных ролях.
  Причину такого выверта собственной психики Такуми не понимал, и это раздражало.
  Как и реакция окружающих.
  Проходили дни. Такуми поправлялся медленно, но верно, хотя потребовалось еще несколько операций, чтобы полностью удалить осколки стекла и вычистить все раны на лице. Как ему объяснили, лицо будет заживать дольше всего, но зато заживет полностью, исключая два-три особенно крупных шрама. Но и они должны со временем исчезнуть. Фудзивару это не беспокоило. Ему просто хотелось выйти, наконец, из этой гребаной больницы!
  А Киоске теперь приходил часто. Такуми удивлялся: младший из роторных братьев почти всегда молчал. Просто сидел рядом и дремал. Или телик смотрел. Или даже читал какой-нибудь журнал по гонкам. Фудзивара сначала удивлялся, но потом перестал. Мало ли чего у человека стряслось, может, он тут прячется от кого-нибудь. Такуми просто не обращал внимания. А Киоске, глядя украдкой на укутанное в бинты лицо гения спуска, с некоторым облегчением думал о том, что вроде бы все осталось по-прежнему. И все не решался заговорить о тех нескольких вещах, о которых действительно нужно было поговорить.
  Хачироку. Наверняка самый важный для Такуми вопрос. Риоске и Киоске, объединив усилия, вызволили малышку из загребущих лап полицейских экспертов, и теперь бывшие механики Проекта ломали голову над тем, как восстановить ту груду металлолома, в которую превратился этот монстрик. И при этом сохранить у их юного гения ощущение родства с этой машиной. Задачка была более чем серьезной, но и механики с восторгом приняли этот вызов. А пока ее почистили и отмыли, и даже Риоске принимал в этом участие. Теперь останки Хачироку тихонько стояли в углу одной из мастерских, скрытые брезентом от посторонних глаз. А в бывших участниках проекта зрел план ее восстановления.
  Произошедшее той ночью. Киоске не мог не думать об этом, никто из них не мог. Только Такуми оставался прежним - ровным и спокойным. Если бы не кошмары, которые мучили парня всякий раз, стоило ему уснуть, - можно было бы подумать, что ничего не произошло. Иногда Фудзивара засыпал днем, и тогда Киоске отчетливо понимал: вот оно. Рано или поздно загнанная в подсознание память проснется. Или тело само вспомнит произошедшее. И тогда придется иметь дело с последствиями. Только о последствиях Киоске думать не хотел, когда осторожно сжимал ладонь мечущегося в очередном кошмаре Такуми в своей. Когда тихонько вытирал ему пот. Когда делал вид, что спал и, соответственно, ничего видеть не видел, слышать не слышал. Когда старательно сдерживал желание прикоснуться, обнять, зарыться носом в вихрастую макушку и больше никогда никуда не отпускать это странное, глупое и неуклюжее чудо. Такое сильное и такое слабое одновременно.
  Риоске. Брат тоже не давал покоя Киоске. Их разговор той ночью казался сном, потому что наутро Риоске вел себя совсем как всегда. Словно брат просто в очередной раз уснул на его кровати - и все. Но Киоске намертво запомнил сказанное, и еще запомнил, что сам старший братец ничего предпринимать не будет, чтобы устроить свою личную жизнь. И пусть его семейную жизнь отец устраивает как сочтет нужным, но вот личную жизнь брата ему, Киоске, придется взять в руки самому - даже если это будет означать навсегда потерять то, что и так никогда ему не принадлежало.
  Киоске был далек от мысли, что Фудзивару вообще хоть каким-то боком привлекают парни. Особенно учитывая всю историю с этой маленькой шлюшкой. Иногда Киоске мечтал найти эту девку и... Каждый раз Киоске думал о разном, но все в итоге сводилось к весьма болезненным для нее методам объяснения некоторых вещей. И он бы так и сделал, если бы не ощущение, что Такуми никогда ему подобного не простит. А значит, надо было как-то заставить Фудзивару принять возможность быть с Риоске, быть даже после того, что сотворили с самим Такуми. Только вот как? По планированию спецом всегда был именно старший из братьев, и Киоске сейчас очень сильно не хватало его советов.
  В общем и целом в настоящий момент все сводилось к тому, что нужно убедить Такуми в том, что Риоске не стоит бояться. Только вот незадача: воплощение этого плана предполагало наличие брата в пределах видимости Фудзивары. А Риоске, судя по всему, вознамерился избегать парня всеми доступными способами. Да и младшего брата тоже. Постоянно пропадая то в университете, то в больнице, то с Ханако-тян, Риоске почти не появлялся дома.
  Отец и мать радовались подобному рвению несказанно.
  Киоске готов был придушить глупого старшего брата и за шкирку притащить к Такуми. Он бы так и сделал, если бы с этого мог выйти хоть какой-то толк.
  Но что ему делать еще, Такахаши Киоске не знал. Мозг напрочь отказывался работать в заданном режиме и направлении. А время утекало, словно вода в песок, и Киоске все острее ощущал свою беспомощность и никчемность. И гоняя ночью по самым опасным трассам Гунма, выжимая до предела газ на самых крутых и узких поворотах, Киоске понимал только одно: он просто не знает, что же ему делать дальше.
  Что?!
  
  Что же делать?
  Этот вопрос терзал и Риоске, и чем дальше, тем сильнее. В те редкие моменты, когда они сталкивались с братом дома, Киоске смотрел на старшего с укором и непониманием, и явно очень хотел поговорить, но молчал, вечно останавливаемый непроницаемо-спокойным взглядом. И говорил только о том, как чувствует себя Фудзивара. И новости Риоске не утешали совершенно.
  Расследование продолжалось. Полиция даже нашла ту девицу, и она даже приехала обратно в этот богом забытый городишко, чтобы... Ее планами Риоске не интересовался. Он только встретился с ней и не терпящим возражений тоном потребовал, чтобы она даже не смела приближаться к Фудзиваре. Он никому не признался бы, но боль на ее смазливом личике при упоминании о том, что все это - ее и только ее вина, доставили Такахаши непередаваемое удовольствие. Так ей и надо, думал Риоске, прогуливаясь вечером по парку. Хинако-тян о чем-то рассказывала, он не слушал, но это отвлекало от неприятных мыслей также, как и просьбы невесты принести мороженое или чего-нибудь попить. И только когда они сидели на какой-то лавочке, Хинако тихо спросила:
  - Все так плохо, Риоске?
  И он почему-то также тихо ответил:
  - Да.
  И закурил, а она просто прижалась к его плечу щекой и ни о чем больше не спрашивала. Наоборот, рассказывала. О своей мечте стать поваром, о том, как же ее достал медицинский, и о своем парне - капитане университетской баскетбольной команды, который недавно сделал ей предложение. Риоске курил и слушал, набросив пиджак ей на плечи. Он ничем не мог помочь своей подруге. Совершенно ничем.
  - Ты очень его любишь, да?
  - О чем ты, Хи-тян?
  - О том пареньке из новостей? Ну и твоя мать мне об этой истории кое-что рассказывала.
  - Не бери в голову, Хинако.
  - Не буду. Но это я к тому, что надо что-то делать. Я тебя не хочу. Ты меня - тоже. Ведь можно найти какой-то компромисс, который устроит и родителей, и нас всех. - Риоске перевел взгляд на невесту. Девушка смотрела на него внимательно и немного лукаво.
  - Например: мы можем сыграть свадьбу, но совершенно не обращать внимания на любовников друг друга. Знаешь, как в старых исторических романах.
  - Глупая. Во-первых, этого никто не позволит. А во-вторых... ты уверена, что твой парень согласиться на подобное?
  - Уверена, что нет. А твой?
  - У меня нет ни парня, ни девушки, - в голосе Риоске звучали холод и отстраненность. - И хватит об этом.
  - Как скажешь, дорогой. Но все же подумай. Это ведь действительно вариант.
  - Тебе домой не пора?
  - Ой, уже так поздно?! Пора, конечно! Подвезешь.
  - Разумеется.
  А после - долго курить на какой-то пустынной стоянке, только чтобы не ехать домой. Курить одну за одной, перебивая горечь вкусом табачного дыма. И думать о том, что все слишком уж очевидно - вот и Хинако заметила - а значит, заметили и родители. И надо быть вдвойне осторожным, чтобы не дать отцу даже повода прицепиться к Такуми или Киоске. И давить, давить нервную дрожь от желания хотя бы мельком увидеть Фудзивару.
  Как же он, оказывается, привык к совместным разъездам. К тому, что молодой гонщик слушает его, смотрит на него. К тому, что так просто и легко похлопать его по плечу или взъерошить волосы... Такуми всегда раздражала эта привычка Риоске, но старший из братьев все равно так делал, хотя и очень редко.
  Риоске никогда не думал, что без всего этого может стать так пусто. Но в то же время он считал эту пустоту вполне заслуженной. И все равно было больно...
  - Кончай дурью маяться, старший брат.
  Этот голос сложно ыло спутать с каким-либо другим. И откуда, скажите на милость, здесь взялся Киоске? Он же должен был быть либо дома, либо у Такуми в палате. А... понятно.
  - Просто иди туда, раз уж приехал.
  - Я к отцу...
  - Кому другому расскажи. Небось, сам не понял, где оказался.
  - Ну... да, вообще-то.
  - Так мне тебя за шиворот тащить?
  - Ты со мной не справишься.
  - Знаю...
  Наверное, впервые за все прошедшие годы братья не смотрели друг другу в глаза. Риоске было стыдно, стыдно перед Киоске, перед Фудзиварой, перед Ханако... Никто из них не заслужил такого обращения, но по-другому Риоске давно уже не мог. Разучился. Он слишком привык быть таким, каким хочет видеть его семья. И слишком поздно понял, что семья - это не только отец, но еще и младший братишка. Теперь же для всего было слишком поздно...
  - Как у вас?
  - Издеваешься?
  - Нет...
  - Дай сигарету. Кошмары не прекращаются. Он почти не спит, если без снотворного. А врач говорит, что скоро придется прекратить прием, потому что нельзя допустить привыкания. Я думаю, что переберусь в соседнюю палату, даже если мне придется сломать себе что-нибудь.
  - Не придется. Я поговорю с отцом. Будешь помогать в качестве младшего медперсонала.
  - Да я ж ни хрена не знаю!
  - Вот и будешь учиться заодно. Отец рад будет, что ты за ум взяться решил.
  - Да пошел он к едрене фене.
  - Не забывайся, Киоске.
  - Прости.
  - Ничего.
  - Но ты же в этой же больнице работаешь. Так какого черта не заходишь? Я не понимаю...
  - Просто... оставь.
  - Но сейчас-то отца здесь нет. Ночь же. Пошли.
  - Думаешь, ему не доложат?
  - А если и так? Скажешь, я тебя притащил. Или еще чего соврешь. Ты же не каждый день бываешь. Что, друга уже навестить не можешь, да?
  - Могу, наверное.
  Тишина больничных коридоров. В палате Такуми не горит свет, но ее обитатель явно не спит. Кииоске не включает свет, просто заходит и, привычный к расположению предметов, присаживается на небольшой диванчик, оставляя Риоске место рядом с кроватью. Единственное место, где можно сесть. "Злыдень", - думает Риоске и садится. И встречается взглядом с Такуми, впервые с того злополучного вечера. И не видит в этих глазах ни ненависти, ни упрека, ни чего-либо подобного - обычное выражение, спокойное и почти равнодушное.
  Наверное, именно это его в конце концов и добивает. Риоске чувствует, как глубоко внутри разгорается все сильнее холодный пожар, колет изнутри, так колет, что на глазах выступают слезы. Нет, он не плачет, просто склоняет голову и тихо шепчет, словно заведенный:
  - Прости. Прости прости прости прости...
  И ничего не понимающий Фудзивара растеряно переводит взгляд с Риоске на Киоске и обратно, так и не получив подсказки. И отвечает в своей обычной манере:
  - Да нормально все. И какого черта здесь происходит?
  И Киоске тихо смеется, глядя на неописуемое выражение лица старшего брата после подобных слов. Сам Киоске давно уже все понял. Брату же предстояло несколько незабываемых минут...
  
  - И что это, мать твою, значит?
  Киоске, которого брат с крейсерской скоростью вытащил в коридор и чувствительно приложил о стену, недовольно поморщился. Он как-то упустил из виду, что обычно сдержанный и спокойный брат несколько... терял самообладание, когда дело касалось Фудзивары Такуми. И вот теперь за эту досадную забывчивость Киоске поплатился спиной. Недовольно скривившись, младший из братьев демонстративно аккуратно высвободился из хватки старшего и плюхнулся на одну из стоящих в коридоре скамеек для посетителей.
  - А то и значит. Наш гений ни черта не помнит. То ли заставил себя забыть, то ли поимели его в бессознанке, - кулак Киоске со всей дури впечатался в стену. - Ублюдки больные...
  - Понятно, - Риоске опустился рядом и, достав платок, занялся сбитыми костяшками брата. - Это нужно будет обработать.
  - Забей, - отобрав руку, младший запустил ее себе в волосы. - Я не знаю, что делать, брат. Ему снятся кошмары, его тело помнит, но сам он не понимает, что произошло. И поверь, я очень не хочу быть тем, кто расскажет ему о произошедшем.
  - Думаешь, лучше будет, если он узнает от посторонних?
  - А мы для него не посторонние? - Киоске горько усмехнулся. - Его ведь ничего не связывает с нами теперь.
  - Я знаю. Возможно, лучше, чтобы так и оставалось.
  - Для кого лучше?! - Кажется, за прошедшее время Киоске исчерпал свой лимит терпения на всю оставшуюся жизнь вперед, но даже это не особо помогало. - Для нашего отца? Для тебя или меня? Или для самого Такуми? А что у него есть, кроме гонок? Сам подумай, братец.
  - Думаю, что это не наше дело, Киоске. У него есть отец...
  - Ему необходимо знать, - невпопад ответил Киоске и поднялся.
  - Но расскажем ему это не мы, - голос Риоске был тверд, и младший брат снова поднял глаза на старшего. Не лицо - маска, застывшая ледяная маска, полная непреклонности. - Это не наше дело, Киоске. Он вообще не должен понять, что мы знаем. Ясно?
  - Да. Хотя мне это и не нравится, - Киоске чуть усмехнулся. Усмешка эта была больше похожа на оскал. - Не считаешь, что для конспирации несколько поздновато?
  - Нет. Все можно объяснить, - и, помолчав, Риоске тихо продолжил. Настолько тихо, что Киоске пришлось напрягать слух. - Он не примет жалости, а любую заботу будет воспринимать именно как жалость. Разве ты не понимаешь, брат?
  - Мне сложно понять, я никогда не оказывался в подобной ситуации. Но теперь я понимаю, что значит беспомощность...
  Когда они вернулись, Такуми посмотрел на них со смесью удивления и раздражения. Он действительно не понимал, что происходит, и у Риоске защемило сердце от подступающей к горлу безнадежной нежности. От унизительного для Фудзивары желания защитить.
  Он не хотел, чтобы Такуми когда-нибудь узнал. Не хотел.
  
  Утром все было как обычно. Ровно до того момента, пока в палате не появился врач, выгнав и медсестру, и Ицки, и отца. Седеющий мужчина с какой-то папкой в руках, и Такуми видел, что врачу немного неловко. Это... настораживало.
  - Фудзивара-кун, прочти это, пожалуйста. Я подожду.
  Папка перекочевала в руки Такуми, и с первых же страниц заставила внимательно вчитываться в содержимое. Сухие медицинские термины мало что говорили далекому от медицины парню, но над самыми непонятными словами рукой врача были сделаны карандашные пометки. Такуми читал, внимательно читал простые и незатейливы факты медицинского обследования: отчет о повреждениях, ссылки на фотографии (Когда их делали? Кто?), рекомендации к лечению, выводы психолога... Снова и снова, словно не желая воспринимать написанное, понимать его смысл. А может, просто прятался за этой папкой от ожидающего вопросов врача. Вопросов - или срыва? Ни того, ни другого не последовало. Фудзивара просто протянул папку обратно и откинулся на подушки, переведя взгляд за окно.
  - Спасибо, что показали, Кошио-сан.
  - Фудзивара-кун, у тебя нет вопросов? Может?..
  - Кто в курсе?
  - Я, твой отец, детектив, ведущий дело, психолог. Теперь ты.
  - Понятно. Когда меня выпишут?
  - Не ранее, чем через пару недель, да и то будет слишком рано. Нужно позволить ранам зажить. И я бы рекомендовал продолжить общение с психологом.
  - Если вы считаете это необходимым, Кошио-сан.
  - Считаю. Вы молоды. У вас еще все впереди. Да и некоторые проблемы нельзя не решать.
  - Спасибо, Кошио-сан, - Такуми даже улыбнулся своей обычной, не совсем уверенной улыбкой. Правда, вряд ли врач мог ее видеть, но в голосе точно почувствовал.
  - Отдыхайте, молодой человек. И еще, - врач задержался на пороге. - С сегодняшнего дня я запретил давать вам снотворное. Оно может вызвать привыкание.
  Такуми ничего не ответил, по-прежнему глядя в окно. Он просто старался ни о чем не думать. Когда пришел Киоске, Фудзивара хмыкнул и спросил про Хачироку. Услышав, что машинка восстанавливается быстрее, чем поправляется водитель, парень снова хмыкнул. Киоске сидел рядом и чистил яблоко. Неумело, но очень-очень старательно. Фудзивара наблюдал за этим действом и спрашивал о последних новостях в мире гонок, о достижениях самого Киоске и о ребятах из Проекта. Спрашивал в своей обычной манере, но Киоске и этого было вполне достаточно, чтобы смеяться, шутить и нести всякую чепуху, искря, словно фейерверк на летнем фестивале.
  А ночью... Ночью Такуми долго лежал и просто смотрел в одну точку перед собой. Он попросил сестру никого не пускать к нему, никого, даже отца. Он лежал и отчаянно старался ни о чем не думать, давя желание тщательно вымыться. Ощущение того, что его облили помоями, никак не желало уходить. Такуми никогда не был мнительным, но в этот раз призрак запаха выгребной ямы буквально преследовал его, и парень ничего не мог поделать с этим.
  Наверное, единственное, чего ему хотелось - ощутить себя в Хачироку, снова мчаться по знакомому и родному спуску Акины на предельной скорости. До упора выжимать газ и ощущать за спиной крылья. Чувствовать, как в крови кипит что-то такое, чему и названия-то не знаешь, но от этого мир видится острее, реальнее и четче - настолько, что видны все возможные пути и способы прохождения поворота, каким бы сложным и крутым он не был. Но Такуми знал - сейчас для него невозможно подобное. Хачироку в ремонте, как и он сам, да и не даст другая - чужая, незнакомая - машина того ощущения кристальной ясности пути, ощущения полет и жизни. Ни одна и них не позволит понять, что же делать дальше с тем дерьмом, в которое неожиданно превратилась его жизнь.
  Нет, Такуми не сказал бы, что сильно переживает. Он был даже рад, что узнал, наконец, о случившимся. Он осознал и принял произошедшее, поняв, наконец, причину и визитов психолога, и кошмаров, и инстинктивного желания избежать прикосновений. Видимо, тело помнило, и это было, в общем-то, неплохо. Фудзивара почти всегда относился к происходящему в его жизни с философским созерцательным равнодушием. Опыт есть опыт, даже и вот такой. Есть что анализировать. Есть из чего делать выводы.
  Он так и сказал психологу в самый первый визит после... того утра. Эта милая женщина, годящаяся ему в матери, вздохнула и покачала головой. Они тогда долго проговорили, и Сугехару-сан все просила объяснить, каким же Такуми видит мир, что для него главное... Такуми честно отвечал на вопросы, пытаясь объяснить этой женщине все, что она хотела знать. Он не видел во всем этом никакого смысла, но так было лучше, чем лежать и смотреть в потолок, пытаясь забыть впечатавшиеся в мозг медицинские термины с карандашными пометками сверху. Самым главным было то, что Сугехару-сан не пыталась переубедить парня ни в чем - она просто задавала вопросы и слушала ответы, периодически что-то помечая в небольшом блокноте. В целом она понравилась Фудзиваре гораздо больше, чем постоянно приходивший ранее мужик. Парень даже улыбнулся, когда уходя, она легонько потрепала его по растрепанным волосам.
  В течение последующих дней Такуми почти не спал. Просто не мог уснуть. А если засыпал - просыпался в холодном поту через несколько минут. Врачи разводили руками, а психолог утверждала, что это нормально.
  - Ему нужно принять свершившийся факт не только разумом, - Сугехару-сан как всегда старалась разложить все по полочкам. Фудзивара-старший курил в ее кабинете и внимательно слушал. - Это сложно, невероятно сложно. Я вообще удивляюсь, как он не сорвался. Потрясающая сила воли в его возрасте! Со своей стороны могу посоветовать только одно: парень должен почувствовать, что отношение близких к нему не изменилось. Что он по-прежнему нужен и дорог, не смотря на произошедшее. Конечно, хорошо бы ему куда-нибудь уехать, отдохнуть, например. Хотя бы на пару недель. Разумеется, после выписки и полного выздоровления. Только не одному. И пусть он займется любимым делом, это тоже может помочь.
  - Он гонки любит. Его машину сейчас восстанавливают.
  - Понятно, - женщина сцепила руки в замок и задумчиво продолжала, словно размышляя вслух. - Но я бы его сейчас за руль не пускала. Тем более уличные гонки.... Слишком опасное занятие и весьма чреватое. Я, разумеется, далека от мысли, что Такуми-кун сделает что-нибудь сознательно, но одно невовремя всплывшее воспоминание или просто недосмотр - и вам придется сына не лечить, а хоронить.
  - Хн...
  Сугехару-сан только головой покачала. Насколько же отец и сын похожи!
  - Фудзивара-сан, вы, случайно, не гонщик?
  - Ага.
  - Почему-то я так и думала.... Делайте что хотите, но я вас предупредила.
  - Хн.
  Женщина мысленно возвела глаза к потолку. Ох уж эти мужики!
  Киоске ругался и гонял ночами по дорогам, каждый раз рискуя свернуть таки себе шею. Риоске молчал, и его лицо давно уже стало напоминать бесстрастную маску актера театра Кобуки. Да он и чувствовал себя примерно также. Оба брата не могли ждать и ничего не делать, но что именно предпринять, они тоже не знали.
  Отец, счастливый от того, что младший сын наконец-то взялся за ум, по полной загрузил его работой. Настолько, что даже к Такуми забегать не получалось. Занятия чередовались с дежурствами и новыми занятиями, и Киоске чувствовал, как его голова медленно, но верно распухает, грозя в итоге взорваться от непривычных усилий. В те редкие моменты, когда он видел старшего брата, тот выглядел не менее замученным. Кажется, ему тоже нехило доставалось.
  В какой момент Киоске окончательно стало наплевать на все: мнение окружающих, семью, даже мнение брата? Быть может, в тот момент, когда он случайно услышал разговор двух медсестричек о том, что еще чуть-чуть, и "тот симпатичный парень из сто первой" просто не выйдет из очередного обморока, вызванного банальным переутомлением. Именно тогда Киоске просто и без затей сорвало крышу.
  В палату Такуми он ворвался подобно фурии, не обращая внимания на пытавшуюся не пустить его сестру. Ворвался - и замер на мгновение. Одно дело - знать. Другое - видеть этот лихорадочный блеск запавших, покрасневших от усталости глаз. Понимать, насколько похудел и так не отличавшийся габаритами парень. Такуми казался собственной тенью, даже волосы поблекли. Киоске выругался. Громко. От души. Пройдясь по всему и всем, что подвернулось под горячую руку. Фудзиваре тоже основательно досталось, и это вызвало едва заметную улыбку на лице пациента. Киоске внутренне возликовал и, в пару шагов преодолев расстояние до кровати, схватил Такуми за плечи.
  - Ты что творишь, а? - Каждое слово Киоске сопровождал основательным встряхиванием, не обращая внимания ни на вырванную из вены иглу от капельницы, ни на попытки медсестры оттащить его от куклой болтающегося от этой тряски пациента. - Ты чего творишь, мать твою за ногу тридцать три раза и во все дырки?! Думаешь, опять меня на спуске обставишь?! Ага, щаз прям! Вот погоди, погоди! Тебе больше никакие трюки не помогут, гребаный ты гений! Ни от меня не оторвешься, ни от брата. Не позволю! Слышишь, ты! Не позволю....
  Киоске уже и сам не знал, что нес. Только бы достучаться, только бы пробить эту невозмутимость, эту непрошибаемую стену, о которую так легко разбиться вдребезги на полной скорости.
  - Киоске-сан...
  - Твою Хачироку уже почти закончили восстанавливать. Ребята постарались, она почти такая же. Только облегчили ее еще больше, но мы же и хотели сделать нечто подобное. Теперь дело за тобой. Но если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, то не выйдешь отсюда никогда.
  - Киоске-сан, отпустите.
  - И не подумаю! К черту все! Я так больше просто не могу...
  Фудзивара смирился. Это было трудно - не пытаться вырваться, но что он, в сущности, мог сделать? Гипс с рук и ног сняли недавно, но фиксирующие повязки оставались, да и сами руки были непривычно слабыми. Разве что ложку держали, и то тряслись. Только что делать с этой паскудной нервной дрожью, с отчаянным желанием вырваться, с ощущением того, что кошмары воплощаются наяву? Разум Такуми понимал, что все в порядке, но все остальное криком кричало от чужих объятий. И парень ничего не мог поделать с собою.
  - Киоске-сан... прошу вас. Отпустите.
  Такахаши разжал руки и тяжело опустился на стул рядом с кроватью. Забылся. Киоске подавил неуместное сейчас раздражение - на себя, но как же его бесила невозможность хоть что-нибудь сделать! Хотелось... много чего хотелось, но он слишком хорошо понимал, что все его желания, все его порывы и стремления совершенно не нужны этому замкнутому пареньку, давно уже ставшему для Киоске таким невозможно родным. Было больно, очень больно, он ненавидел собственную беспомощность. Он ненавидел себя сейчас за неумение вовремя остановиться и немного подумать головой.
  - Прости, Фудзивара. Просто... ты б видел себя сейчас. Краше в гроб кладут.
  - Вам-то какое дело? - В голосе Такуми слышались усталость и непонимание. - Проект завершен. Даже если Хачироку восстановят, нас больше ничто не связывает.
  Эти слова били наотмашь, и Киоске, никогда не обладавшему железной выдержкой брата, потребовались значительные усилия, чтобы не потерять лицо. Он должен был остаться спокойным. Но внутри... обида, гнев - на себя и эту чертову жизнь, на Фудзивару Киоске обижаться даже в голову не пришло, - и боль, острая, словно кинжал под ребра. Наверное, со своей точки зрения Такуми был прав.
  - Дурак ты, - голос Киоске был тихим и ровным. - Полный придурок. Так до сих пор и не понял, что я давно уже считаю тебя другом? И брат тоже. Мы беспокоимся о тебе.
  - Не нужно.
  - Да уж вижу, - скептический взгляд Киоске был красноречивей всяких слов. Фудзиваре даже стало немного стыдно. - Мне без разницы, что тебе побоку все, кроме Хачироку. Я считаю тебя своим другом. И Риоске тоже так думает. И остальные ребята из проекта. И куча левого народа. Ты себе не представляешь, как ты нас всех напугал. Ребята просто с ума посходили. Этих сук по всей Гунме искали. А когда нашли... Их полиции едва живыми сдали, тебе детектив не рассказывал? Один потом в больнице подох, - Киоске ухмыльнулся как-то очень хищно. Такуми никогда до этого не видел у этого парня такого выражения на лице. - По официальной версии - от полученных в автокатастрофе травм. Не вписался в поворот, бывает.
  Фудзивара слушал молча. Да и что тут можно было сказать? Наверное, Киоске был прав. Такуми никогда не рассматривал этих людей как своих друзей - просто люди, с которыми у него были совместные дела и интересы. Или соперники на трассе. Друзья? Не смешно. У него был один друг - Ицки, и этого было вполне достаточно для нормальной жизни. Было с кем провести свободное время, сходить в кино или еще куда, просто посидеть летним деньком на травке. В большем просто не было необходимости. Правда, приходилось терпеть шум и излишнюю жизнерадостность неугомонного одноклассника, но со временем Такуми приспособился и даже привык. Зачем столько друзей? Такуми просто не понимал. Не видел смысла.
  - И потом, ты об отце подумай, - Киоске продолжал, уловив некоторое замешательство упрямого парня. Во что бы то ни стало нужно было пробить его скорлупу. Пусть и не совсем честными способами. - Я, конечно, понимаю, что это не мое дело, но все же. Ты загоняешь себя в гроб, а ему-то каково? Смотреть, как его сын так с собой поступает? В отличие от моего старика, твоему на тебя явно не наплевать.
  - Киоске...
  И Киоске запнулся и замолчал. Потому что Фудзивара Такуми впервые не добавил вежливого суффикса. Маленькое и такое пушистое счастье одного мгновения.
  - Чего?
  - Я - дурак, да?
  - Полный придурок, помешанный на своей 86-й.
  - Извинись за меня перед Риоске-саном, ладно?
  - Сам извинишься.
  - Хн.
  - Это было "да" или "нет"?
  - Да.
  - Тогда я пошел дальше работать. А то мой папаша от меня даже тапочек на развод не оставит. Я попозже еще забегу.
  - Хн.
  Когда Риоске во время ночного дежурства заглянул в палату, то с тихой радостью увидел дремлющего брата и Такуми, тоже дремлющего. Он долго смотрел на них обоих, стараясь ничем не потревожить этот хрупкий покой. Смотрел - и улыбался. А картина и вправду была хороша. Хотя Киоске не касался Фудживары, но их руки лежали совсем рядом - на расстоянии тепла, и Такуми не метался, заходясь от кошмаров, как это было в последние несколько недель. Наконец-то он отдыхал, и значит, выздоровление теперь пойдет быстрее.
  Риоске улыбался. Он действительно был рад. Только вот никак не мог понять, откуда в сердце взялись эта тянущая боль и огромная пустота.
  
  Каждую свободную минуту Киоске теперь проводил в палате Фудзивары. Он таскал ему фрукты, и даже научился нормально чистить яблоки. Он не старался ни прикоснуться к Такуми, ни избегать случайных прикосновений, и постепенно Фудзивара переставал дергаться от этих случайных прикосновений. Медленно, осторожно, исподволь Киоске заново приучал парня к собственному присутствию в его жизни. Убеждал, что все хорошо, что Фудзивара в полной безопасности рядом с ним. И все чаще ловил тень искренней улыбки в серых глазах в ответ на свои, порой нелепые, шуточки. И чувствовал себя счастливым. И жалел только об одном: что брат совсем перестал появляться в этой палате. Им нужно было поговорить еще раз, поговорить серьезно и обстоятельно, но Риоске словно избегал младшего брата, хотя Киоске достаточно часто ловил на себе его взгляд. И тогда младший из братьев решился на отчаянный шаг: он поехал к Хинако-тян.
  Дом родителей Хинако располагался на краю их городка, и Киоске с какой-то радостью заметил, что за прошедшие с его последнего визита несколько лет ничего не изменилось. Разве что появилась скамейка в саду, да порожки выкрашены теперь в другой цвет. Хи-тян была дома и обрадовалась визиту друга детства, позволившему ей оторваться от подготовки к сессии.
  - Смотрю, здесь тоже ничего не изменилось, Хи-тян.
  - Смотрю, ты сильно изменился, Киоске, - Хинако ответила в тон, хотя за веселостью пряталась обеспокоенность. Хи всегда была чуткой. - Колись, зачем пожаловал. В прошлый раз, помниться, тебе срочно понадобилось занять деньжат на свидание с... как там ее звали?
  - Не помню.
  - О долге, надо полагать, ты тоже успел основательно подзабыть?
  - Я берегу его как предлог для визита к будущей старшей сестре.
  - Ничего, другой найдешь. Рассказывай давай. И в подробностях.
  - Да рассказывать-то почти нечего. Помнишь паренька, который с нами гонял, Фудзвару?
  - Это тот, про которого в новостях говорили, да? Друг Риоске?
  - В точку. В общем, много чего случилось, но Риоске избегает его. Ну и меня заодно. Бесит безумно, но поделать ничего не получается. Я изворачивался, как мог. Поможешь?
  - С чего бы это? - Хи прищурилась, внимательно и оценивающе глядя в глаза другу. Киоске поежился под этим взглядом. Сейчас Хи как никогда напоминала ему его собственного отца. - Я, между прочим, буду твоей старшей сестрой. Думаешь, мне есть резон помогать?
  - Не гони, Хи, - парень поморщился. - Лицемерие тебе совсем не идет. Риоске нужен тебе как прошлогодний снег. Крути роман со своим Танакой, брат тебе не помеха, знаешь ведь. А усидеть на двух стульях даже не пытайся.
  - Как страшно, Ки-тян, как страшно. И что же ты сделаешь, если я не послушаюсь?
  - Хинако, хватит. Я серьезно.
  - А вдруг я тоже? Ты еще не сказал, что я этой помощи получу.
  - Чего ты хочешь?
  - Вдруг тебя?
  - Если действительно хочешь этого, не вопрос.
  - Ты не понял, малыш Ки. Не на пару ночей - навсегда.
  - Хорошо, - Киоске даже не задумался. Ни на минуту. Он любил Такуми, очень любил. И брата любил. Он согласен был платить, если это могло сделать их обоих счастливыми. - Хочешь, чтобы я сделал вид, что отбил тебя у Риоске?
  - Да. И чтобы все было красиво и романтично. В конце концов, девушка имеет право на толику романтики в своей жизни, а родителям, по большому счету, начхать, за которого из братьев я выйду замуж, - девушка дернула плечиком и улыбнулась.
  - Хорошо, Хи. Ты поможешь?
  - Да. Как только получу от тебя красивое предложение. При свидетелях. А до этого я хочу романтики. Напряги свои заплесневелые извилины, дамский угодник, и сделай так, чтобы у меня возникло желание это предложение принять. А я подумаю, как свести Риоске и этого парня.
  - Тогда я пошел.
  - Ага, счастливого пути. До-ро-гой.
  - Сарказм тебе тоже не идет, дорогая.
  Потом он долго курил на стоянке у больницы. Курил и думал о том, что поступил правильно. Кто ж знал, что Хи на проверку окажется такой стервой? За каким лешим он сдался подруге детства в качестве мужа, Киоске не знал, но это было не важно. Потому что Киоске ни о чем не жалел. Наверное, он просто не умел жалеть о принятых решениях. Но ему однозначно стало легче, ушло чувство беспомощности и бесполезности, не отпускающее его с той ночи. Все-таки он всегда был человеком действия, им и останется до самого последнего своего вздоха. А еще он начинал понимать, каково все это время было Риоске, и от этого понимания хотелось выть в голос. Киоске чувствовал себя последней сволочью. Не мудрено, что брат не хотел видеть их вместе. Так больно... Брат всегда был сильным, но Киоске не слабее. Не в этом. Он не имеет права на слабость, потому что теперь пришел его черед защищать своего глупого старшего брата. И лишь приведя в относительный порядок свои чувства и мысли, Киоске оправился работать. И учиться. И нужно было подумать о поступлении в университет. Наверное, стоило выбрать экономический, потому что врач из него совершенно никакой, а вместе с братом они смогут замечательно управлять больницей.
  - Отец, можно войти?
  - Киоске. Что-то случилось?
  - Нет. Я просто отел обсудить с тобой одну мысль, пришедшую мне в голову.
  - Слушаю.
  - Я хотел бы продолжить обучение.
  - В университет? Думаешь, у тебя получится?
  - Я приложу все силы, чтобы не разочаровать тебя.
  - Ты не сможешь сделать ничего, что бы разочаровало меня еще больше. Чему ты хочешь учиться? Что-нибудь, связанное с этими твоими гонками?
  - Нет. Я хотел бы поступить на экономический. По окончании я мог бы помогать брату в больнице. Профессия врача - это точно не мое.
  - Да уж. Твое предложение очень логично. Молодец. Я подумаю. Но тебе придется много учиться, чтобы сдать экзамены. Я тебе помогать не буду.
  - Я понимаю, отец. И не прошу о большем.
  - Это все?
  - Да.
  - Тогда можешь идти. Я сообщу о своем решении позднее.
  - Благодарю, отец.
  
  - Слышал, ты собираешься в университет?
  - Да, брат. Я подумал, что тогда смогу помогать тебе в больнице.
  - Ты уверен, что ты этого действительно хочешь? Это не твое.
  - Я справлюсь. Я хочу быть полезным тебе.
  - Ты мне нужен любым.
  - Знаю и очень ценю это, поверь.
  - Хорошо. Если нужна будет помощь, обращайся.
  - Спасибо, брат.
  
  С Хинако все шло как по маслу. Киоске пришлось припомнить основательно подзабытое за ненадобностью искусство охмурения девушек. Цветы, подарки, развлечения. Хотелось выть в голос, но Киоске держался. Когда он поцеловал ее впервые, то не почувствовал ничего, кроме отвращения, но ей понравилось. Понравилось и продолжение.
  Когда Киоске сделал ей предложение на каком-то вечере, она с улыбкой приняла его. А перед глазами Киоске стояло лицо брата и его взгляд, в котором недоумение и неверие медленно сменялись пониманием и грустью. Риоске ничего не сказал, просто ушел, и многие с сочувствием смотрели ему вслед. Еще бы, парня только что бросила невеста, да еще и увел ее родной брат! Киоске улыбался и танцевал с Хинако весь вечер. Только ночью, отговорившись дежурством, которое действительно было по расписанию, он вернулся в больницу. Такуми скоро должны были выписать, и Киоске знал, что больше они не увидятся. Фудзивара вернется в свой городок и будет учиться жить заново, стараясь забыть все произошедшее, как страшный сон. И Риоске теперь сможет быть с ним, пусть и не открыто, но вместе. И все будет хорошо. Но ему, Киоске, будет отчаянно не хватать этого тихого, замкнутого и странного парня, помешанного на своей машине. Но это ничего. Вот только сейчас, пока еще можно, он хочет быть с ним.
  Просто быть рядом. Брат простит ему эту маленькую слабость. Киоске собирался быть образцовым мужем для этой стервы Хинако и радовался, что избавил Риоске от подобной участи. Ему самому было глубоко наплевать на то, сколько у нее любовников и где теперь уже его невеста пропадает ночами. Лишь бы поменьше его трогала.
  Когда он вошел в палату, Такуми не спал - просто лежал, по своему обыкновению не включая свет. Киоске привычно устроился рядом и улыбнулся.
  - Привет. Я давно не заглядывал, прости.
  - Да уж слышал. Весь персонал обсуждает, как ты увел у брата невесту. И не стыдно?
  - Неа. Лучше расскажи, как ты тут без меня? Спишь хоть немного?
  - Хн.
  - Это "да" или "нет"?
  - Да.
  - Понятно. Это здорово. Скоро выписываешься?
  - Послезавтра.
  - Рад небось, что вернешься домой?
  - Хн.
  - Слушай, Фудзивара, - Киоске несколько смущенно глянул на внимательно слушающего его Такуми. Тот молча ждал. - Что ты думаешь о Риоске?
  - Ну, - Фудзивара на мгновение задумался, пытаясь сформулировать ответ на вопрос. - Я очень уважаю Риоске-сана.
  - Это я и так понял, - блондин запустил ладонь в волосы и сильно дернул. - Что ты думаешь о нем, как о личности? Как о друге?
  - Хн, - Такуми был явно удивлен и удивлен сильно, потому что это даже отразилось на его обычно маловыразительном лице, однако после нескольких минут задумчивого молчания все же ответил. - Риоске-сан очень надежный. Он хорошо умеет просчитывать ситуацию и всегда видит наиболее оптимальную траекторию движения. Он не боится рисковать, но все равно всегда осторожен. Он хороший организатор. Думаю, он хороший друг.
  - Понятно, - Киоске готов был застонать от отчаянья. Фудзивара был абсолютно непрошибаем. То есть совсем. Но с такой характеристикой у брата хотя бы был шанс. Хотелось еще спросить про планы Такуми на будущее, но Киоске решил не рисковать, боясь ненароком навести парня на не самые приятные вспоминания.
  Он долго сидел в палате. Под утро Такуми задремал, а Киоске просто смотрел на него, не отрываясь смотрел, словно хотел запомнить каждую черточку такого родного, такого любимого лица. Смотрел, не смея протянуть руку и прикоснуться к разметавшимся по подушке прядям, к спокойному, не искаженному очередным кошмаром лицу любимого - да, сейчас он мог это признать хотя бы перед самим собой, любимого - человека. Он мог смотреть на него часами, и быть счастливым просто оттого, что может делать этого. На самом деле жизнь - довольно простая штука. И быть в ней счастливым, оказывается, тоже очень просто.
  - Киоске, - на плечо опустилась рука брата. Когда он вошел? Как долго стоял здесь? Сколько успел увидеть? Младший из братьев беззвучно вздохнул и поднялся. Не следовало тревожить сон Фудзивары предстоящим разговором, а разговор явно предстоял крупный.
  
  В кабинете брата царил образцовый порядок, столь любимый аккуратистом Риоске. Иногда Киоске подозревал, что брат на самом деле совсем другой, просто, как всегда, старается соответствовать ожиданиям родителей. Потому раньше Киоске часто хотелось устроить в его комнатах качественный беспорядок и посмотреть, что получиться. Он никогда не делал ничего подобного, но желание не пропадало.
  Устроившись в кресле за столом, брат смотрел на Киоске внимательно и серьезно.
  - А теперь расскажи-ка мне, что за представление вы устроили с Хинако на вечеринке.
  - А что тут непонятного? - Киоске пожал плечами, поудобнее устраиваясь в кресле. - Я увел твою невесту у тебя из-под носа. Она приняла мое предложение руки и сердца. Свадьба состоится через два месяца.
  - Что-то ты не выглядишь особо счастливым.
  - Не волнуйся за меня. Я вполне счастлив, братец. Лучше о себе подумай.
  - О, не беспокойся. Разумеется, я страдаю от жестокого обмана и вероломства. Но мне важнее понять, какого черта ты творишь.
  - Я творю свое будущее. Смотри, и больницу у тебя отберу, оглянуться не успеешь.
  - Не получится. Да она тебе и даром не нужна, - Риоске устало потер переносицу и снова посмотрел на брата. Киоске действительно не выглядел счастливым, скорее уж наоборот. Он старался держаться, но... Но актером он был никудышным. В отличие от самого Риоске. Встав, старший брат обошел стол и просто обнял младшего, притягивая к себе. Как в далеком детстве обнимал, успокаивая после очередного нагоняя. Или очередной драки. Или разочарования от плохой отметки. И Киоске расслабился, как и в детстве прижимаясь к брату, греясь в таких надежных руках единственного близкого человека в этом мире. Его судорожный вздох о многом рассказал зарывшемуся лицом в вихрастую макушку брата Риоске.
  - Эх, ты... Глупый. Зачем ты это сделал?
  - Я хочу, чтобы ты был счастлив.
  - А я хочу счастья для тебя. И что нам делать, двум больным на всю голову придуркам?
  - Останься с ним. Ему нельзя быть одному.
  - Ты больше подходишь ему. Твой характер....
  - ...полный отстой. В этой ситуации, хотя вообще-то я им вполне доволен.
  - Да уж догадываюсь. Ты повзрослел, Ки-тян.
  - Да, теперь мои глупости стали масштабнее.
  - Не без этого. И все же, что делать будем?
  - Я женюсь на Хинако. Ты... просто постарайся быть счастливым, ладно? Ты и так дал мне столько времени на счастье, что мне вовек не выплатить этот долг.
  - Ты ничего не должен мне. Ты же мой любимый младший братик.
  - Я тоже тебя люблю, братишка, - чувствовалось, что Киоске улыбается. - Ну вот и решили.
  - А ты не думаешь, что право делать выбор все равно остается за Такуми?
  - Я думаю, что если ты пустишь это на самотек, он никогда его не сделает. Он слишком замкнут на себя. И думает только о своей драгоценной Хачироку и еще о гонках. Когда я спросил, что он думает о тебе, он назвал все качества лидера и гонщика, и ни одного твоего человеческого качества. Кроме надежности. Он доверяет тебе, даже сейчас. А мне пришлось заново приучать его к своему присутствию рядом, не вздрагивать от случайных прикосновений. Это говорит о многом.
  - Даже так...
  - Именно так, брат. Именно так.
  - Но...
  - Просто будь счастливым. И если не сумеешь сделать счастливым Такуми, я тебя точно взгрею так, что мало не покажется.
  - Договорились. Но я все равно этого так не оставлю.
  - Само собой, - Киоске высвободился из объятий брата и ухмыльнулся. Совсем как раньше. - Ты же у нас оскорбленная сторона. А еще тебе идут рожки, знаешь?
  - Точно прибью.
  Все время до выписки Киоске проводил с Такуми. Это было для него прощанием, с которым он смирился и даже как-то свыкся. Это ведь был его выбор, сознательный и необходимый. Он поступил как должно. Только непонятно было, кого же он все-таки уговаривает. Получалось, что самого себя.
  Риоске теперь тоже приходил, стараясь выбрать время, когда младшего брата не было. И сидел у изголовья, что-то читая, пока Фудзивара спал. Киоске оказался прав в своих наблюдениях и весьма точен в выводах. Такуми действительно не испытывал ни малейшего дискомфорта от присутствия или прикосновений Риоске. Почему так, Такахаши не знал, пока не обратился за разъяснением к работающему с Такуми психологу. По мнению Сугехару-сан, Фудзивара настолько безоглядно доверял Риоске, что это было даже сильнее памяти о пережитом наяву кошмаре. Психолог считала, что Такахаши-сан должен помочь своему другу приспособиться к новой реальности, свыкнуться с ней. Она даже предложила им пожить вместе какое-то время или хотя бы вместе съездить на какой-нибудь людный курорт. Наличие рядом столь надежного якоря, каким для него, судя по всему, являлся Такахаши-сан, вполне могло помочь Фудзиваре-куну вновь обрести психическую стабильность. Риоске выслушал и тепло поблагодарил доктора, которой явно не пришелся по душе тот факт, что он залез в историю болезни ее пациента. Доктор выразила надежду, что у Такахаши-сана достанет здравого смысла не ставить в известность о своих знаниях ни посторонних, ни самого пациента, в чем Риоске торжественно поклялся на томике Юнга, окончательно покорив сердце этой доброй женщины.
  У него было много тем для размышления. Киоске разрывался между учебой и подготовкой к свадьбе, и старший брат частенько думал о том, как помочь брату отделаться от этой женщины. Хи явно наслаждалась суматохой и устроенным тарарамом, предпочитая не замечать прохладного отношения к ней обоих братьев. Ей было откровенно плевать на их отношение. Все, что ей было нужно - это свобода, которую давал статус нелюбимой жены. Таким образом она убивала сразу двух зайцев, ведь все, что от нее в итоге требовалось для семьи - законный наследник. Она собиралась родить его как можно скорее, после чего просто и без затей подать на развод. Однако и про сделку она не забывала, даже сходила навестить Фудзивару до его выписки. Парень показался ей странным, но вполне нормальным, и Хи было Риоске искренне жаль. Однако делать было нечего, а условия ее договора с женихом были вызовом ее способностям, который она приняла без колебаний.
  Для начала Хинако постаралась подробно разузнать про Фудзивару все, что только могла. Его характер, привычки, увлечения. Встречался ли он с кем-нибудь. А выяснив, еще сильнее пожалела бывшего жениха. Тому, похоже, ничего не светило в принципе, и это было плохо не только для самого Риоске, но и для нее. Потому что без результатов Киоске на ней не женится, и тогда - прощай долгожданная свобода. А ее хотелось. В сущности, Хи не была той стервой, какой, наверное, представала перед братьями. Просто она была целеустремленной и всегда знала, как добиться цели. Причем в итоге должно было быть хорошо всем участникам ее планов. И она, и Киоске тоже получали свободу и право распоряжаться собой, а у мужа оставались еще и дети. Обе семьи также получали наследников, о которых мечтали. Бывший жених получал любимого человека, который просто обязан был ответить ему взаимностью. И в итоге все были счастливы. Хи улыбалась и вновь бралась за претворение таких гениальных планов в жизнь.
  Для начала она попробовала подружиться с Фудзиварой. Нелюдимый и молчаливый парень ей не особо нравился, с ним было скучно до зубовного скрежета, но Хи мужественно терпела, раз за разом ухитряясь перевести разговор сначала на будущего мужа, а затем и на его такого замечательного старшего брата. Фудзивара молча слушал ее дифирамбы в адрес обоих, и по его реакции невозможно было понять, достигли ли слова Хинако цели. Она мило улыбалась и продолжала, про себя матерясь, как пьяный в дребадан сапожник.
  Затем в ход пошли приглашения на вечеринки и всяческие предсвадебные хлопоты. Причем в процессе Хи обязательно вспоминала, что она что-то где-то забыла. Или не правильно указала время. Или вообще не тот день. Объяснение было одно и звучало как "я девушка, мне простительно".
  Риоске на самом деле был благодарен бывшей невесте. После отъезда Такуми, Риоске несколько раз разговаривал с его отцом, специально выбирая время, когда парня не было дома. Бунта сначала подозрительно молчал, но потом, видимо, решил, что от добра добра не ищут, и рассказал о вновь начавшихся кошмарах сына, о проявившемся снова отсутствии аппетита, о нежелании и так не слишком общительного Такуми покидать дом чаще необходимых выходов на работу. Он даже на восстановленной Хачироку не гонял, просто доставлял тофу. Вот только время его возвращения увеличилось едва ли не вдвое. Услышав последнее, Риоске забеспокоился всерьез. Бунта поймал его взгляд и многозначительно хмыкнул, прикуривая очередную сигарету. Кажется, они поняли друг друга. Именно в тот момент Риоске впервые проклял данное отцу обещание никогда больше не участвовать в уличных гонках. Сложись все иначе, он обязательно вытащил бы Такуми погонять, но... Риоске никогда не нарушал обещаний и начинать не собирался.
  Зато младший брат ничерта старику не обещал.
  Риоске улыбнулся про себя и достал мобильник. Кажется, у него появилась идея.
  
  Звонок брата был неожиданным и застал Киоске в разгар очередного мероприятия по подготовке предстоящей вскоре свадьбы. Замученный и встрепанный, жених явно не горел желанием во всем этом участвовать, что вызывало огромное количество смешков среди старших и сочувственные взгляды ровесников. Вообще, все знакомые и незнакомые участники сего действа как-то незаметно разделились на две группы. Первую составляли те, кто уже прошел через горнило брака или еще горел в нем. Вторые - холостяки и незамужние, включающие в себя преимущественно молодежь. Обе группы активно пытались подбодрить и поздравить молодых, дать кучу советов и наставлений, так что Киоске готов был прятаться от первых и лезть на стенку от вторых. Звонок брата стал счастливым поводом к бегству на крыльцо - подальше от любопытных ушей.
  - Слушаю.
  - Тебя там еще не сожрали?
  - Доедают, - в голосе Киоске звучали ехидство и смирение. - Ты там как?
  - Нормально. А вот один наш общий знакомый...
  - Что случилось? - На крыльцо вышла довольная Хинако, и Киоске пришлось изображать на лице радость лицезреть нареченную. Видимо, не особо удалось: Хи скорчила недовольную мину и показала знаками, что после разговора ждет его на кухне.
  - Нужна твоя помощь. К сожалению, я пообещал отцу больше никогда не участвовать в уличных гонках, а просить кого-то другого погонять с Такуми означает вызов на гонку. Сам понимаешь.
  - Без проблем. Но с тебя подробный рассказ.
  - Договорились. Созвонимся тогда. И... держись там.
  - Да куда я денусь с подводной лодки.
  Нажав на сброс, Киоске убрал телефон и закурил. Курить не хотелось, но идти к Хинако не хотелось еще больше. Однако в итоге все равно пришлось. Девушка сидела на кухне и пила чай. Выражение ее личика в отсутствие посторонних не светилось демонстративным счастьем, а было просто спокойным и немного задумчивым. Она дождалась, пока жених нальет себе чая и устроится напротив, и сразу приступила к делу.
  - Что касается нашего договора. Я навела справки о Фудзиваре и выяснила, что он встречался с какой-то девицей. То есть парень - стопроцентный натурал. И как ты предлагаешь заставить его полюбить Риоске?
  - А вот это уже твои проблемы, дорогая. Или мне напомнить условие? - Киоске снова закурил, не обращая внимания на недовольную гримасу собеседницы. - Если до конца этого месяца Фудзивара и брат не будут вместе, можешь попрощаться с мечтами о свадьбе. Я твое условие уже выполнил. Дело за тобой.
  - Ну ты и сволочь.
  - У меня хороший пример для подражания, милая, - Киоске издевательски поклонился и выдохнул дым в лицо невесты. Хи закашлялась. - Ты сама этого захотела. Я никогда не утверждал, что без ума от тебя.
  - Ладно. Значит, до конца месяца, - протянула Хинако задумчив.
  - И даже не думай о том, чтобы попытаться вынудить Такуми быть с Риоске против его воли.
  Хинако содрогнулась. Тон парня не предупреждал, не угрожал, но был настолько жестким, холодным и бескомпромиссным, что мороз продирал. Такой Киоске Хинако пугал, но и привлекал неимоверно, потому что эта сила в сочетании с его темпераментом... Хи впервые подумала, что может, она и не будет спешить с разводом.
  - Чего это ты так беспокоишься об этом парне? Тебе разве не наплевать на него, если Ри-тян будет счастлив?
  - Я тебя предупредил, - вопросы невесты Киоске проигнорировал. Встав и выплеснув остатки недопитого чая в раковину, парень направился к выходу. - Причинишь боль Фудзиваре, пеняй на себя.
  - Извращенцы поганые, - донеслось ему вслед, но Киоске проигнорировал и это.
  
  Брат позвонил ближе к вечеру, когда Киоске уже буквально готов был плюнуть на все и сбежать. Впрочем, после звонка он именно так и сделал.
  Они встретились на окраине родного города Фудзивары. Когда младший из братьев подъехал, на пустой стоянке бок о бок устроились FC брата и Хачироку. Киоске глубоко вздохнул, успокаивая забившееся быстрее сердце, и покинул спасительный салон свей родной FG.
  - Привет.
  - Привет, братец. Ты, кажется, хотел сегодня поразмяться? - Риоске был непроницаем и спокоен, как удав. И смотрел на брата с таким же примерно выражением.
  - Ну да, вообще-то.
  - Поскольку я сам не могу, Такуми-кун любезно согласился составить тебе компанию.
  Быстрый взгляд на Фудзивару заставил Киоске предположить, что "любезное предложение" потребовало как минимум пары часов значительных усилий со стороны Риоске. Младший благодарно кивнул брату, заметив в темных глазах огоньки понимания. Старший вообще всегда хорошо понимал Киоске.
  - Ну что, погнали?
  Это только называлось гонкой. Киоске не мог понять, что случилось с уверенным и бескомпромиссным стилем легендарной Хачироку с Акины. Такуми гнал, но его стиль изменился полностью, став неуверенным, словно у новичка. Даже когда он следовал за Киоске, эта неуверенность сохранялась. И это на домашней трассе, где знаком каждый камешек, каждый поворот! К концу заезда младший Такахаши с удовольствием схватился бы за голову, если бы не держался за руль. Это было более чем серьезной проблемой, которую - в кои-то веки - сознавал и сам Такуми. Достаточно было глянуть на его лицо, которое в данный момент было мрачнее тучи.
  - И что это было? - Философски поинтересовался Киоске, закуривая.
  - Не знаю. Не могу увидеть верную траекторию. Все время ошибаюсь.
  - С братом разговаривал?
  - Да. Риоске-сан говорит, что все дело в этом, - Фудзивара слегка стукнул себя по виску. - И дело во времени и практике. Но здесь у меня нет конкурентов даже сейчас, а гонять с приезжими в подобном состоянии означает проигрыш. Риоске-сан советует мне воздержаться пока от подобного.
  - Понятно. Хочешь погонять с нашими ребятами? На Акаги?
  - Было бы здорово.
  - Я поговорю с братом. Может, тебе тогда стоит на время перебраться поближе к нам? Жилье и работа - не проблема, думаю.
  - Хн.
  - Это было "да" или "нет"?
  - Да.
  - Ну что, поехали обратно?
  - Хн.
  
  Риоске ждал их, глядя на далекие огоньки ночного города внизу. Он думал о том, что младший братишка выглядит далеко не лучшим образом, а еще о том, как помочь Такуми и стоит ли для этого организовать его переезд в Акаги. Слова Сугехару-сан до сих пор не шли из головы, и Риоске всерьез собирался следовать рекомендациям этой замечательной во всех отношениях женщины. Ему пришлось прикладывать значительные усилия, чтобы не спешить, чтобы дать парню столь необходимое ему время. И еще Риоске с трудом представлял себе совместное проживание. Даже для него это было трудно - быть так близко и день за днем притворяться равнодушным и спокойным. Что случится, когда у него закончатся силы? Риоске боялся даже представить последствия. Потому, когда брат рассказал о своих выводах и предложениях, а Такуми не возразил, старший из братьев обреченно вздохнул. Что ж, этого следовало ожидать. Более того, это было абсолютно логично.
  - Я поговорю с твоим отцом. Если он согласится, сниму квартиру.
  - Сам могу.
  - Не спорь, - Киоске опустил ладонь на плечо молодого гонщика, и Фудзивара послушно замолчал. - Ты все равно его не переубедишь. Риоске бывает чертовски упрям.
  - На себя посмотри лучше, - Риоске ворчал, хотя больше для виду. Такуми в очередной раз удивлялся: такими он их еще ни разу не видел. Сейчас это были не легендарные гонщики, не команда и даже не его друзья. Это были братья. У Такуми никогда не было братьев. Он смотрел на них и думал о том, что могло бы быть, если бы мать не бросила их. Наверное, у него были бы младшие братья и сестры. Такуми попытался представить, каково это - и не смог. Он никогда не обладал богатым воображением. А Риоске между тем продолжал:
  - К тому же я давно хотел жить отдельно. Так что поживешь со мной. Возражения?
  - Хн.
  - Это "да" или "нет"? - Киоске ухмыльнулся. Кажется, этот диалог уже превратился в своеобразную традицию. Их персональную традицию, которую младший из братьев бережно хранил в памяти.
  - Нет.
  - Вот и замечательно, - Риоске улыбнулся. - Ну что, на сегодня по домам?
  - Хн.
  В этот раз они, не сговариваясь, проводили Такуми домой, сдав с рук на руки встревоженному отцу. Риоске не стал затевать разговор сразу, рассудив, что все это вполне подождет и до утра. Киоске ждал его на улице, явно не собираясь возвращаться в родной город: отель казался ему гораздо более уютным местом, чем родительский дом. Гораздо.
  Недорогой номер в придорожном мотеле не блистал изысками, но там были два футона, свет и горячая вода. А больше ничего и не требовалось. Уже укладываясь спать, Киоске все же рискнул спросить брата:
  - Как... он?
  - Нормально, насколько это возможно, учитывая обстоятельства. Я провожу с ним почти все время. Знаешь, он отсыпается днем - не может спать ночами. Я просто сижу рядом, и он засыпает. Мне этого достаточно.
  - А универ? Отец не взбесится, что ты пропускаешь занятия?
  - Я давно уже все сдал. Экстерном. Просто не поставил его в известность.
  - Ну ты и скользкий тип.
  - Жить захочешь... Как у вас с Хинако?
  - По-прежнему, - Киоске поморщился и перевернулся на живот, как в детстве. Он сейчас почему-то снова чувствовал себя маленьким мальчишкой, прибегавшим в комнату старшего брата, чтобы поваляться на его безукоризненно заправленной кровати и поотвлекать его от учебы. - Она с восторгом окунулась в предсвадебные хлопоты вместе с нашими матерями. Придушил бы гадюку.
  - И зачем влез?
  - Думал, мы это уже обсудили.
  - Обсудили. Но ты так и не сказал о том, зачем это понадобилось ей. И как ты ее уломал.
  - Риоске, оставь. Это мои проблемы. Я, правда, уже большой мальчик. Справлюсь.
  - Справишься, - Риоске растянулся рядом с братом и взъерошил его и без того растрепанные волосы. - Обязательно справишься. Я тобой горжусь, ты знаешь?
  - Спасибо, - и добавил после непродолжительного молчания. - Хинако сказала, что жалеет тебя, представляешь? А еще она сделает все, чтобы вы с Такуми были вместе. Будь осторожен. Боюсь, наша девочка заигралась в куклы.
  - Если она...
  - Я уже предупредил ее, но... сам понимаешь.
  - Если она попробует выкинуть что-нибудь подобное, то сильно об этом пожалеет. Никогда больше...
  Киоске почувствовал, как к горлу подкатил ком. Риоске не нужно было продолжать. Эта боль, эта вина - это все никуда не ушло и не уйдет никогда. Одна вина на них двоих: за искалеченную жизнь любимого человека, которого они не защитили и не спасли. И было совершенно не важно, что любимый - вполне взрослый и самостоятельный человек, парень, вполне способный постоять за себя. Риоске ткнулся лбом в плечо брата, и Киоске, повернувшись, крепко обнял его, притягивая ближе. Даже самым сильным людям иногда требуется обыкновенные поддержка, участие, тепло. И понимание, что они не одни. Невозможно всегда носить все в себе, не правильно, но брат всегда был таким. Таким же был и Такуми, и Риоске еще предстояло разобраться с этой проблемой. А здесь и сейчас, в тесной комнатке маленького придорожного мотеля, старший брат беззвучно плакал в объятиях младшего, выплескивая, наконец, боль и отчаяние прошедших месяцев, свое бессилие, свое одиночество.
  - Все будет хорошо, братишка. Все будет хорошо, - шептал он как заклинание, понимая всю невозможность этих слов. Есть вещи, исправить которые невозможно. Их можно только пережить. Они переживут. И помогут пережить Такуми. Киоске шептал и шептал всякую успокаивающую чепуху, осторожно поглаживая плечи брата, перебирая его волосы, обнимая крепко-крепко, почти баюкая. И чувствовал, что и его лицо давно стало мокрым от пролившихся, наконец, слез. И напряжение уходило с этими слезами, и Киоске чувствовал, как расслабляются закаменевшие мышцы, как судорожные, рваные всхлипы затихают сами по себе, а не подавляемые железной волей и жесточайшим самоконтролем.
  - Спасибо, Ки-тян. И прости, - Риоске не сделал попытки высвободиться, но было ясно: всплеск эмоций миновал. В голосе старшего брата слышалась усталость. И благодарность.
  - Дуралей, - Киоске улыбнулся сквозь слезы. - Заставил и меня реветь, как девчонку какую-нибудь.
  - Прости, - немного высвободившись, Риоске заглянул в лицо брата и осторожно провел ладонью по его щеке, стирая соленую влагу. - Тебе тоже нелегко, а я еще добавляю проблем.
  - Знаешь, я не против. Иногда полезно поменяться местами, - улыбка младшего брата стала шире, но тон был абсолютно серьезен. - Никто не может быть сильным всегда, Риоске. Ты можешь доверять мне. Я всегда буду рядом и поддержу, как ты всегда поддерживал меня. Для этого ведь и существуют братья.
  - Ты действительно повзрослел, Киоске. А еще стал мудрее.
  - Чувствую себя глубоким стариком.
  - А я - несмышленым ребенком, - Риоске вздохнул и снова прижался к брату, уютно устроив голову на его плече. - Никогда не думал, что придет день, когда ты не будешь больше нуждаться во мне.
  - Глупости говоришь. Я всегда буду нуждаться в тебе.
  - Нет, - чувствовалось, что Риоске улыбается. - Больше ты во мне не нуждаешься. Ты стал самостоятельным. И очень сильным. И красивым. Я так горжусь своим младшим братом. Черт, я тоже веду себя, как слезливая девчонка. Идиотизм.
  - Точно. Ночь, мотель и двое парней ревут горючими слезами в объятиях друг друга. Романтика.
  - Братьев, - Киоске хмыкнул. - Ты забыл эту пикантную деталь.
  - Не забыл. Просто опустил как несущественную в данной ситуации.
  - Вот теперь ты снова становишься похож на себя. Но знаешь, не был бы ты моим братом...
  - Ты чего несешь?!
  - Просто пытаюсь рассуждать абстрактно.
  - Молчи лучше.
  - Молчу. Давай спать.
  Они так и уснули, не разомкнув объятий. Эмоциональное опустошение и усталость действовали вернее любого снотворного. А утром Риоске снова поехал к Фудзиваре - договариваться с Бунтой о переезде его сына, а Киоске отправился на учебу. О прошедшей ночи ни один из них даже не заикнулся. Возможно, им обоим стоило хорошенько переварить случайную мысль, так некстати - или, может быть, наоборот весьма кстати - всплывшую в разговоре.
  Фудзивара-сан разрешил переезд Такуми, настояв только на том, чтобы Риоске очень тщательно присматривал за парнем и старался не оставлять его одного. Кажущийся равнодушным взгляд глаз Фудзивары-старшего прятал слишком много, и не Риоске было тягаться с ним в проницательности. Но пока Такуми собирал вещи, они курили перед входом, и Бунта тихо спросил:
  - Любишь его?
  - Да, - ответил Риоске, прокашлявшись и отойдя от неожиданного шока.
  - Позаботься о нем. Если что, шею сверну.
  - Конечно, Фудзивара-сан, - Риоске затушил сигарету и покосился на невозмутимого Фудзивару-старшего. - Вы разве не против?
  - Когда ты рядом, он может спать и не дергается от прикосновений. Ты можешь помочь ему. Какая разница, против я или нет?
  - Я понял, Фудзивара-сан. Спасибо вам, - Риоске поклонился мужчине со всем уважением, какое только мог выразить. Он действительно был благодарен. Очень.
  - Но если причинишь ему боль, я тебе яйца оторву, молокосос.
  - Не причиню. Никогда.
  - Хн.
  
  Пока они собирались, пока ехали, Киоске умудрился найти им квартиру. Она располагалась достаточно далеко от больницы и вообще от центра, и была просторной и удобной. Три комнаты: две спальни и общая гостиная, совмещенная с кухонным блоком. Небольшой коридор, удобства... В большие окна гостиной, выходящие на небольшую террасу, утром ярко светило солнце. Когда Риоске узнал, сколько брат заплатил за срочность, то чуть не прибил младшенького на месте. Однако Такуми квартира понравилась, и это решило дело. Себе Фудзивара выбрал спальню поменьше, и Риоске без возражений занял оставшуюся.
  Вопреки ожиданиям Риоске, жить вместе с Такуми оказалось довольно просто. Он был неприхотливым и спокойным, без возражений прибирался и вполне неплохо готовил. Днем Риоске обычно пропадал на работе, и Такуми было совершенно нечем заняться. Парень скучал, но потом его взяла в оборот Хинако, и о скуке пришлось забыть. Он мотался, как попавшая в колесо белка, свесив язык через плечо, и к концу дня часто просто падал от усталости и засыпал. А потом вернувшийся Риоске сидел рядом и ждал, когда Такуми отпустит очередной кошмар. И позволял себе изредка осторожные прикосновения к плечу или волосам парня, пытаясь успокоить и подбодрить, поддержать любимого. Иногда это получалось, чаще - нет, и тогда Риоске заваривал чай, и они пили ароматный, чуть горьковатый напиток, и молчали - каждый о своем. С Такуми всегда было удивительно легко молчать.
  Иногда к ним забегал Киоске, спасаясь в убежище их квартиры от предсвадебной суеты. Обычно в такие моменты он селился в гостиной и занимался, аргументируя подобное время провождение необходимостью поступления в универ. А вечером они втроем шли гулять, рассказывая спутнику разные забавные случаи из своего детства и шутливо подкалывая друг друга. И замкнутый Такуми мягко улыбался почти незаметной, но очень искренней улыбкой. В такие моменты прошлое отпускало, и Фудзивара чувствовал себя почти как раньше. Ему было спокойно с этими двумя, и постепенно стало приходить понимание, что они нужны ему. Братья Такахаши стали неотъемлемой частью его жизни, и Такуми это действительно удивляло. Раньше у него совсем не было действительно близких людей, кроме отца. Он думал, что Мицки сможет стать близкой, она и была близкой, Такуми верил ей, но она предала его так же, как предала их с отцом мать.
  Фудзивара знал, что не стоит привязываться к людям, потому что люди никогда не остаются рядом надолго, но этим двоим он почему-то верил. Верил, не смотря ни на что. Хотел верить, не взирая на все страхи и сомнения. А Такуми боялся, до дрожи боялся снова остаться один в темноте собственной души. Но еще больше его пугали набирающие силу эмоции, подобно весенним водам ломающие корку льда. Фудзивара всегда знал, что сильные эмоции ему практически недоступны, но сейчас с ним творилось что-то странное. Эмоции были слишком сильны, настолько сильны, что не привыкший к подобному Такуми с трудом удерживал контроль над слишком сильными, слишком яркими и слишком противоречивыми эмоциями и желаниями. Хорошо хоть лицо его пока еще не выдавало...
  
  Наверное, рано или поздно это должно было произойти. Наверное, даже хорошо, что это произошло тогда, когда Риоске не было дома, когда не привыкший к подобным сильным эмоциям парень окончательно потерял над ними контроль. Наверное, это можно было назвать эмоциональным срывом. Или истерикой. Или еще десятком красивых и правильных слов. Для Такуми название не имело значение, это просто было.
  Он даже не мог потом вспомнить, с чего все началось, что послужило тем пальцем, который нажал спусковой механизм. Наверное, он смотрел телевизор. Или слушал радио. Такуми плохо помнил то, что предшествовало взрыву, но, так или иначе, он произошел. Боль, гнев, беспомощность, отчаянье, ненависть, страх и снова боль - эмоции сменяли друг друга с такой частотой и силой, что сливались в один ком, и лавина, вызванная маленьким камешком, набирала обороты. Нет, Такуми не пытался ни выплеснуть это, ни навредить себе самому, чтобы унять это чувство, разрывающее в клочья душу, сердце и разум... Он просто застыл, не в силах выбраться из-под этой лавины, не в силах даже убежать от нее - от себя! - не в силах вновь спрятаться за казавшимся таким надежным барьером.
  Он действительно не умел справляться с подобным, зная лишь один выход. Наверное, стоило сразу воспользоваться им. Карандаш удержать было трудно, слишком сильно тряслись руки, но Такуми справился и, оставив на видном месте записку, почти выбежал из квартиры.
  Он гнал Хачироку, гнал изо всех сил, наплевав на правила движения и на возможные последствия. Скорость была сейчас единственным, что имело значение, единственным, что могло помочь. Такуми гнал, до упора давя педаль газа и словно забыв про тормоза. Гнал, распугивая редких в это время водителей, особенно на поворотах, которые проходил на дрифте, игнорируя полосы и предупреждающие знаки. Машина виляла, он не чувствовал Хачироку, и от этого было еще больнее. Такая родная, такая знакомая с детства машинка стала чужой и незнакомой, просто механизмом, предназначенным для быстрой езды. Фудзивара больше не чувствовал ее, не мог стать с ней единым целым. Это сводило с ума, терзая даже сильнее, чем все остальное. Он до упора выжимал газ, плохо видя дорогу из-за наконец-то пришедших слез. Легче не становилось, но на это парень и не рассчитывал. Как он умудрился не угробиться и не попасться полицейским, он не знал, да его это и не интересовало. Как и то, куда он ехал. Только в какой-то момент Такуми четко осознал одно: он не хочет больше находиться за рулем 86-й, потому что это - не его Хачироку. Его Хачироку погибла тогда, в ту самую ночь, а эта машина...
  Возвращался парень уже медленнее и осторожнее, и обратная дорога заняла гораздо больше времени. Буря не улеглась, но теперь он снова мог хотя бы управлять собственным лицом, пусть руки все еще дрожали. Он так и не смог понять, как жить дальше, как справляться с подобными срывами, но первый из них он пережил. Такуми не был настолько наивен, чтобы полагать, что этим все и ограничится. Нет, пройдет еще много времени, прежде, чем он научиться контролировать себя и заново сознательно выстроит ту плотину, которую раньше держал неосознанно.
  А в квартире его ждали Риоске и ужин, и беспокойство в глазах спокойного и сдержанного обычно друга вызывало чувство стыда. Риоске ни о чем не спрашивал, ни слова не говорил про записку - так, словно этого и не было вовсе. Но Фудзивара все равно заметил и легкую дрожь его рук, и тщательно скрываемую тревогу во взгляде, и нежелание оставлять его, Такуми, одного. Фудзивара не возражал, и они вместе смотрели телевизор, говорили о каких-то мелочах, а потом Риоске читал, удобно устроившись на диване, а вымотанный борьбой с самим собой Фудзивара задремал, и его голова незаметно, но очень естественно легла на плечо Такахаши. Уютно и спокойно. Засыпая, Такуми думал о том, что впервые за много лет чувствует себя дома. Риоске уснул там же, на диване, не желая тревожить чуткий сон любимого, разрушать это хрупкое мгновение абсолютного доверия. Еще одна маленькая драгоценность в небольшой нити подобных, тщательно хранимой в самой глубине сердца.
  Разбудило их солнце, лучи которого золотым потоком заливали комнату. Кажется, они так и забыли вчера задернуть шторы. Такуми, которому было тепло и удобно, поморщился и инстинктивно попытался зарыться лицом поглубже в довольно жесткую подушку. Странно, она такой раньше не была... Спустя мгновение парня едва ли не подбросило от понимания, что он всю ночь проспал на плече Риоске, и что это именно его рука так уютно обнимает плечи, и в его шею он уткнулся носом. Подушка, как же! Но долго размышлять не получилось: недовольное ворчание потревоженного Риоске, и вот Такуми уже притянут обратно, в крепкое кольцо рук, а Такахаши зарылся носом в его волосы, довольно хмыкнул и, видимо, продолжил спать дальше. Солнце ему явно не мешало.
  Фудзивара замер. Проклятые чувства снова грозили выйти из-под контроля, но Такуми не хотел, чтобы ни в чем неповинный Риоске-сан попал под раздачу, а именно так и случится - парень слишком хорошо знал это. И это при том, что Риоске-сану он доверял, доверял безоглядно, и не только разумом. И пусть объятия не были неприятны, да и отторжения не вызывали, но расслабить закаменевшие мышцы все равно не получалось. Оставалось только неподвижно лежать и пытаться разобраться в нахлынувших непривычных ощущениях. С одной стороны, было не по себе, сильно не по себе - просто от факта, что его обнимают чужие руки, от близости другого парня... С другой, эта близость не несла опасности, скорее наоборот. Руки Риоске были теплыми и... нежными, осознал Такуми. Так обнимают хрупкую девушку... Эта мысль была очень смущающей, настолько, что Фудзивара почувствовал приливающую к щекам жаркую волну. Видимо, Риоске-сан снилось что-то вполне определенное, но легче от объяснения не становилось. А еще, и в этом Такуми не желал признаваться даже себе, было приятно - эти защищенность, тепло и нежность. И в ответ на них внутри рождались такие же чувства, и это пугало парня сильнее, чем все остальное. Потому что было непонятно. Потому что эти чувства он испытывал, наверное, впервые за все свои девятнадцать лет. Даже с Мицки все было по-другому, но это и должно было быть по-другому - в конце концов, Мицки была девушкой, и нежность по отношению к ней была явлением вполне нормальным.
  Фудзивара не знал, что чувствовать чужую нежность и защиту настолько приятно. Он не понимал, что делать с собственными эмоциями. Потому что, помимо всего прочего, осознание, что чувства Риоске предназначены совсем не для него, вызывало досаду. И это тоже было непонятно.
  Окончательно запутавшись, парень осторожно попытался выбраться из крепкого кольца рук, и это предсказуемо разбудило Риоске. Несколько мгновений осознания реальности - и руки разжались, выпуская Такуми из плена.
  - Извини.
  - Нормально. Это вы извините, Риоске-сан.
  Уже в ванной Такуми медленно выдохнул и сунул голову под холодную воду, надеясь, что это поможет. "Идиот. Придурок больной", - эта мысль билась в сознании все время, пока парень умывался, переодевался и готовил завтрак, который чуть не спалил в итоге всех переживаний. Посвежевший после душа Риоске сидел за столом и наблюдал, что совершенно не придавало Такуми душевного спокойствия. Видимо, все переживания парня были для него очевидны, потому что после завтрака Такахаши вздохнул и спросил:
  - Что с тобой? - И в его голосе явственно слышалась тревога.
  - Ничего, - привычно односложный ответ собеседника явно не удовлетворил, потому что Риоске раздраженно вздохнул и внимательно посмотрел на парня.
  - Такуми-кун, я же вижу. С тобой что-то не так, и я не могу понять, что именно.
  - Все нормально.
  - Знаешь, нормально - понятие растяжимое. Что для тебя "нормально"?
  - Хн, - кажется, отмолчаться в этот раз явно не получалось. - Я не понимаю, что со мной происходит. Слишком много... всего. Непривычно.
  - Что именно?
  - Чувства. Слишком сильно. Много. Не могу контролировать.
  - То есть, - Риоске подобрался, словно перед броском в ледяную воду, - твои эмоции стали сильнее, и у тебя не получается с ними справиться?
  - Хн.
  - Ты поэтому уехал гонять вчера?
  - Хн.
  - Какие это эмоции? - Риоске старался выглядеть бесстрастным и незаинтересованным, хотя выяснить это было не только необходимо, но и любопытно. Потому что без этой информации он не сможет помочь Такуми ничем, а просто быть рядом и ждать срыва - не выход, совсем не выход. И ведь к психологу это чудо не оттащишь. Фудзивара просто не пойдет. Оставалось только одно: пытаться разговорить этого молчуна, привыкшего со всем справляться самостоятельно и никогда никому не открывать своих мыслей и чувств.
  - Риоске-сан...
  - Какие это эмоции, Такуми-кун? - Добавить немного стали в голос. Риоске не доставляли удовольствия эти интонации и вообще весь этот разговор. Но он слишком хорошо умел делать то, что необходимо, а не то, что хочется. Хотелось притянуть мрачного парня к себе, обнять - как утром, крепко и нежно, защищая от всего мира. Хотелось - да, и это Риоске тоже признавал - целовать, зарываться пальцами в волосы, дарить удовольствие и нежность... Что такое "нельзя" Риоске накрепко усвоил еще в шесть лет, когда за "бесполезные капризы" его заперли на сутки в темной комнате без еды и воды. Их с Киоске родители всегда умели достигать своих целей. Риоске не хотел быть таким же, но сейчас жесткость была необходима также, как скальпель необходим вскрывающему нарыв хирургу. Так что он продолжал: - Я слушаю.
  - Гнев, - Такуми не хотел говорить, вообще не хотел поднимать эту тему, но властный тон Риоске-сана не оставлял выбора. Да и слишком многим Такуми был обязан старшему из братьев Такахаши. Впрочем, младшему он обязан был не меньше. И потому он говорил, с трудом проталкивая слова сквозь разом пересохшее горло и не замечая, как постепенно его начинает трясти. - Отчаянье. Бессилие. Страх.
  - Подробнее, - возможно, Риоске поступал неправильно, необдуманно и даже глупо. Такуми был не таким человеком, чтобы простить давление или поддаться ему. И если сейчас он продолжал говорить, то только из каких-то собственных соображений. В любом случае, после этого разговора между ними что-то закончится. А вот начнется ли что-то еще... Кто знает? Уж точно не он. И как же он жалел сейчас о невозможности прикоснуться к Такуми, которого явно трясло от этого разговора. Но он боялся сделать только хуже. Возможно, потом он сможет успокоить парня, если тот все еще будет доверять ему...
  - Риоске-сан, я...
  - Подробнее!
  - Я не чувствую Хачироку. Совсем. Ее нет, она погибла тогда, - Такуми, не осознавая того, обхватил себя руками, словно ему было холодно. Наверное, так и было, только холод был внутри. Сейчас вокруг снова было так пусто, так темно... и в этой темноте жили призраки. - Иногда я понимаю, что умер тогда, вместе с ней. Или чуть позже. Когда...
  - Когда что?
  - Я... - Такуми сглотнул. Слова не шли, он не хотел, не хотел говорить об этом. Никому, в особенно Риоске-сану. - Я не хочу об этом говорить. Разве вам не нужно на работу?
  - Рассказывай.
  - Нет, - было сложно, но Фудзивара не отвел взгляда, когда подошедший Риоске заставил его поднять голову. Хватка пальцев была жесткой, почти болезненной, и Такуми инстинктивно дернулся, пытаясь освободиться. У него не получилось. Призраки в глубине сознания насмехались над его беспомощностью. - Отпустите.
  - Фудзивара, я не отпущу тебя, пока не услышу ответов на свои вопросы. Твои отношения с Хачироку - это еще не все, не так ли?
  - Пустите.
  - Нет. Рассказывай.
  Такуми сам не сообразил, когда успел нанести удар, сознав это лишь когда голова Риоске мотнулась назад и из разбитой губы алой струйкой потекла по подбородку кровь. Такахаши стер ее тыльной стороной ладони, с некоторым удивлением посмотрел на испачканную руку и усмехнулся. И в этой усмешке не было ничего хорошего. Хотя если бы Такуми не был так перепуган происходящим, возможно, он заметил бы тщательно скрываемые боль и тоску в глазах Риоске. Но Фудзивара смотрел на свои руки так, словно не верил, что это он только что нанес удар.
  - Риоске-сан... простите.
  - Я все еще жду ответов, Фудзивара. И поверь мне, я их обязательно получу. Так или иначе.
  - Прошу... Это вас абсолютно не касается.
  - Я сам решаю, что меня касается, а что - нет.
  - Риоске-сан...
  - Фудзивара, я действительно хочу помочь, - Такахаши подошел ближе. Такуми явно было плохо: бледное лицо, кулаки сжаты так, что костяшки побелели, губы того и гляди в кровь искусает. Дрожит, словно перепуганное животное. Да так оно, наверное, и есть. И Риоске сменил тактику, пытаясь ровными, мягкими интонациями прогнать страх и темноту, которые терзали парня: - Позволь мне помочь. Позволь нам с Киоске помочь тебе. Не закрывайся от нас. Верь нам, мы не причиним тебе боли. Никогда не предадим тебя, никогда не бросим и не оставим. Не нужно быть сильным, не с нами. Ты можешь доверять нам. Мне. Не закрывайся, пожалуйста...
  Такуми застыл, не зная, что делать. Он верил Риоске-сану, верил всегда, с тех самых пор, как признал его лидерство и стал его учеником. Он верил, но... Но были вещи, на которые не может повлиять даже вера. Даже доверие. Но так хотелось, так отчаянно хотелось снова ощутить тепло, а рядом с Риоске-саном было тепло. Тепло и спокойно. И когда осторожные руки обняли, притягивая ближе, легкими движениями поглаживая плечи и спину, Такуми позволил это.
  Наверное, он просто устал.
  Устал быть один...
  Внутри нарастал ком, ком эмоций, от которых не спрятаться, не сбежать и не защититься. Эти эмоции, эти чувства были яркими и пронзительно острыми, словно тысячей кинжалов впиваясь в сердце. Наверно, именно от этой боли на глазах выступили совсем ненужные слезы - а разве была другая причина? Сколько он себя помнил, Такуми всегда справлялся со всем сам. Разве что в детстве с некоторыми вещами отец все же помогал ему, а мать парень почти и не помнил уже. Наверное, все было иначе, когда она была с ними. Быть может, это даже было похоже. Потому что Риоске обнимал его осторожно, ласково и нежно, и Такуми казалось, что он снова стал маленьким маменькиным сынком, которым был когда-то. Воспоминание о матери словно сдвинуло лавину. Судорожно вздохнув, Фудзивара даже не расслабился - как-то обмяк в руках Риоске, позволяя ему усадить себя на диван и снова притянуть ближе, еще ближе, в крепкие объятия. Такуми уткнулся носом в такое надежное плечо и долго молчал, уже даже не пытаясь справиться ни со слезами, ни с никак не желающей уходить нервной дрожью, ни с наплывом эмоций, а Риоске обнимал его, по-прежнему мягко и ласково поглаживая по плечам и спине, шепча что-то неразборчиво и тихо успокаивающим тоном. И постепенно Фудзивара начал говорить - хрипло, с паузами, отрывисто и тяжело роняя фразы. Кто придумал байку о том, что слезы очищают? Что после них становится легче? Раньше Риоске тоже думал, что именно так и происходит, но оказалось, что все это - бессмысленная чепуха. Фудзиваре явно не становилось легче, только тяжелее, и накал негативных эмоций все рос и рос, а у старшего из братьев Такахаши волосы дыбом становились от понимания, сколько же держал в себе этот спокойный, тихий парень. И как раньше не сорвался? Как мог столько всего носить внутри - и оставаться спокойным, доброжелательным и тихим?
  Риоске слушал. Молчал и слушал, а Фудзивара говорил. О матери, об отце, об одноклассниках и о Мицки. О том, как впервые сел в 86-ю, как было страшно впервые делать дрифт на крутых поворотах, как он много раз чуть не гробился, особенно в дождь или зимой на льду. Как подрался с парнем из-за того, что тот плохо отзывался о девушке, в которую были поголовно влюблены все парни его школы. О том, что пришлось бросить футбол, который Такуми действительно нравился. О том, как было страшно в ту ночь, страшно не за себя - за беззащитную, ни в чем не повинную Хачироку, как он пытался сопротивляться, действительно пытался. Как уродовали его машину, и ему казалось, что это его медленно убивают. О боли, о страхе, о ненависти, о гневе, о бессилии и отчаянии. О том, что почти ничего не помнит о том, что было дальше - только боль, сливающиеся в один гул голоса и усталость. О том, что ему было уже все равно - потому что больше не было его Хачироку. Потому что она была единственным смыслом жизни. Единственным, что позволяло жить, а не существовать, как раньше. Жить, испытывая хоть какие-то эмоции. А теперь этих эмоций слишком много, так много, что не удержать. Они яркие, сильные, слишком сильные, и это пугает, и страх тоже яркий и сильный, и из этого замкнутого круга никак не получается вырваться, а эмоции нарастают, их становиться все больше. И снова. И снова. И даже скорость, даже гонка уже не помогают - потому что его Хачироку мертва. Потому что он, Такуми, до сих пор чувствует, как впиваются в лицо осколки лобового стекла, как режут руки осколки фар, до сих пор чувствует тяжелые удары, калечащие корпус. Говорил о том, что чувствует себя так, словно тонет в выгребной яме, что он - грязный, что никак не получается ни вспомнить, ни забыть. И, сглатывая, выдавливая слова почти по буквам, - о том, что рассказал ему лечащий врач. О медицинских документах, о карандашных пометках над самыми трудными словами, о фотографиях... О том, что не понимает, не помнит, но каждое случайное чужое прикосновение рождает внутри страх и отчаяние. Что не получается, совсем не получается не дергаться, словно тело реагирует само по себе, не подчиняясь больше своему хозяину, как не подчиняется ему восстановленная Хачироку - незнакомая и такая чужая...
  Такуми говорил.
  Риоске слушал. Молча.
  Так тяжело, так больно и горько слушать эти отрывистые слова, полные безнадежности, усталости и одиночества. Риоске чувствовал, как огнем жгут глаза непролитые слезы, которые не могли принести ни очищения, ни спасения. Да и кому это может помочь? Ему? Такуми? Киоске? Фудзиваре-сану? Бессилие, глухое и непреодолимое бессилие с привкусом полынной горечи. И все силы уходят только на то, чтобы продолжать осторожно и ласково поглаживать содрогающуюся спину любимого человека, открывшего ему часть своей души, и не сбиться с успокаивающего ритма движений. Темнота, пустота, одиночество... И единственное, что есть в жизни - старая неказистая машинка и несколько минут безумного полета с горы, без ограничений и тормозов. Стоило ли удивляться, что Фудзивара был настолько хорошим гонщиком? Когда это - единственное, что позволяет хотя бы существовать...
  Риоске молчал. И слушал. Такуми нужно было выговориться, выговориться впервые в жизни - и за все прожитые года. Риоске слушал, и в нем все сильнее становилось восхищение этим юношей: его силой, его мужеством, его стойкостью. И когда Такуми затих, окончательно затих в его руках, Риоске мягко и осторожно зарылся пальцами в растрепанные вихры, просто перебирая волосы ласковыми, нежными и мягкими движениями. И Такуми не возражал, хотя, наверное, он просто устал от этого разговора, от этих эмоций. Риоске откинулся на диван, и потянул Фудзивару за собой, устраивая поудобнее их обоих. Уснул Фудзивара быстро, а Риоске долго-долго лежал и смотрел на небо за окном. Голубое-голубое небо без единого облачка. Такое высокое и чистое - словно насмешка над всем этим миром. Боги любят посмеяться над смертными...
  Проснулся Такуми разбитым и с дикой головной болью. Так однажды уже было, когда он случайно выхлебал чашку отцовского сакэ. Состояние сейчас очень напоминало то, что последовало за тем пробуждением. С тихим стоном Такуми открыл глаза. На то, чтобы осознать случившееся, потребовалось много времени, но в итоге осознание только заставило парня снова их закрыть. Потому что вряд ли он сможет теперь смотреть в глаза Риоске-сану, после того, что он тут наговорил - точно не сможет...
  - Такуми, - голос Риоске-сана был мягким, в нем звучали понимание, но и настойчивость. Да уж, отмолчаться явно не получится. Такуми снова застонал, на этот раз уже про себя. - Все хорошо. Правда.
  - Риоске-сан...
  - Думаю, вежливые суффиксы давно можно опустить.
  - Риоске, - имя без вежливого обращения слегка обжигало язык. - Прости.
  - Не надо. Тебе было необходимо выговориться.
  - Я... пойду.
  - Никуда ты не пойдешь. Ты будешь отдыхать, набираться сил и учиться жить дальше. А я тебе в этом постараюсь помочь.
  - Но...
  - Никаких "но" не существует. Я никогда не оставлю тебя, не предам и не отпущу. Такуми... сейчас не лучшее время для этого разговора. Давай я лучше принесу тебе обезболивающего.
  Такуми кивнул и поморщился от пронзившего висок укола боли. Он понял, что ненавидит не только сакэ, но и нервные срывы. Весь остаток дня он отлеживался, а Риоске сидел рядом и занимался. Они больше ни о чем не говорили, но Такуми чувствовал, что ему стало немного легче. Буря улеглась, оставив опустошение, усталость и стыд, но одиночество ушло, и Фудзивара был рад этому. А вечером к ним заглянул замороченный Киоске, и они втроем пили чай, и Такуми слушал разговор братьев о предстоящей свадьбе, планах на будущее, и думал о том, что для него здесь нет места. У братьев была своя жизнь, свои планы, и мешать им не хотелось. Такуми думал, что давно уже пора перестать злоупотреблять гостеприимством Риоске и вернуться домой. Снова помогать отцу с доставкой тофу и вообще вернуться к обычной жизни... Но когда он заикнулся о возвращении, оба брата так посмотрели на него, что стало понятно - действительно не отпустят. Оба. И это понимание привело за собой мягкое, робкое и неуверенное тепло там, где раньше была лишь пустота.
  А потом, когда Киоске уехал на ночное дежурство в больнице, Риоске устроился рядом с Такуми, и снова обнял его, и это было так уютно, так по-домашнему тепло, что Фудзивара только благодарно прикрыл глаза, окончательно сдаваясь осознанию, что больше он не один, что этот человек - сильный, надежный, добрый - он рядом. И прикосновение осторожной ладони к лицу воспринял как что-то само собой разумеющееся. А Риоске осторожными, почти невесомыми прикосновениями гладил его лицо, очерчивал скулы, касался щеки - это было так приятно и так естественно, что не вызывало ни страха, ни беспокойства. Такуми наслаждался этими легкими касаниями, впитывал эту ласку, нежность и тепло, и не замечал, что и сам обнимает сидящего рядом парня. А Риоске так боялся спугнуть это мгновение неосторожным движением или словом и был счастлив, до безумия счастлив сейчас. Он знал, что Такуми доверяет ему, но не думал, что настолько - не после произошедшего с ним. Но он доверял, все еще доверял, и Риоске так боялся... боялся утратить это, хотя хотелось поцеловать эти губы, дать понять Такуми, что его любят, что он нужен, что он необходим Риоске... И когда желание это стало невыносимым, Риоске чуть склонился и мягко коснулся губ Такуми, готовый отступить в любой момент, готовый и к более жесткой реакции, чем простое "нет". Которой не последовало - только изумление в широко открытых серых глазах и легкая дрожь, пробежавшая по телу в его объятиях. Риоске не стал углублять поцелуй или продолжать: просто замер, все также касаясь таких сладких, таких родных губ. Давая время осознать то, что скрывалось за этим жестом. Готовый в любое время разжать объятия и отпустить. Просто давая время.
  - Риоске-сан...
  - Мы же договорились, - чуть укоризненный шепот. И взгляд, прямой и откровенный. Риоске знал, что Такуми не примет большего, возможно, он и этого-то не сможет принять...
  - Риоске, я... не могу.
  Точно.
  - Я знаю. Я буду ждать. Столько, сколько потребуется. Только не уходи. Останься со мной.
  - Я...
  - Тссс... Тише. Я люблю тебя, - вот и все. Он это сказал.
  - Прости...
  - Не надо. Я понимаю. Просто... позволь мне помочь.
  Такуми сглотнул и отодвинулся. Он... не мог. Слишком. Все это было слишком. Понимание причин, собственная противоречивая реакция, которую, хоть и с трудом, но удалось взять под контроль. И знание, что он, может быть, никогда не будет готов принять то, что с такой щедростью предлагает ему сейчас Риоске. Фудзиваре было стыдно, стыдно и больно - потому что он ничего не мог дать столько сделавшему для него человеку. И еще потому, что где-то в самой глубине звучал настойчивый голосок, твердивший, что с Мицки было по-другому, и стоило бы продолжить, ведь ему понравилось. Возможно, он и прислушался бы к нему, вот только тело совсем-совсем не слушалось. А Риоске и не настаивал, только уронил руки, отпуская, и просто смотрел в глаза. По-прежнему прямо, открыто и беспощадно искренне. Он только просил, оставляя выбор за Такуми, и тот был бесконечно благодарен за это. Он не думал, что смог бы сопротивляться сейчас. Наверное, Риоске это тоже понимал, потому что продолжал, и в голосе звучали печаль, боль и едва сдерживаемый гнев.
  - Такуми, я никогда ни к чему не буду тебя принуждать. Мне важен ты: твое доверие, твоя дружба. Я никогда не причиню тебе боли. И не позволю никому больше сделать это. Никогда.
  - Прости, - Такуми опустил голову, чувствуя, как к горлу снова подступает ком. От нежности и заботы, от понимания и терпения, от искренности и любви, исходивших от всегда сдержанного и закрытого Риоске, щемило сердце. И хотелось стереть боль и грусть, за которые Такуми чувствовал свою вину так остро и ясно. Наверное, поэтому он сам пододвинулся ближе и сам обнял старшего парня, опуская голову на его плечо. И почувствовал неуверенное объятие в ответ и то, что Риоске, вздохнув, зарылся лицом в его волосы. И тихо повторил: - "Прости".
  - Тебе не за что извиняться. Ты совершенно не виноват в моих чувствах и их полной неуместности, - чувствовалось, что Риоске улыбается. Такуми не верил этой улыбке.
  - Я действительно не могу даже подумать об этом. Но, - Такуми смущенно ткнулся носом в ключицу Риоске, пряча лицо. - Я не против, когда ты просто обнимаешь. Мне... спокойно. Так, словно... ничего не было. Когда я... рядом с тобой... и Киоске, мне... кажется, что я... дома. Я... не привык к такому. Не знаю, как сказать.
  - Я понимаю, - сердце замерло на мгновение от счастья, которое несло это робкое почти-признание. Такое неожиданное, совершенно нехарактерное для Фудзивары. Он сейчас казался совсем другим: таким юным, таким беззащитно-доверчивым, какими бывают только маленькие дети. И это само по себе было величайшей драгоценностью. Видеть такого Такуми, каким его, наверное, давно уже не видел даже его собственный отец. Таким, каким и сам парень себя не знал... Ребенок, который никогда не знал тепла, заботы или любви. Такой щедрый и неожиданный подарок, эти мгновения.
  - Понимаешь, - тихий голос, незнакомые Риоске интонации. - Ты все понимаешь, да?
  - Не все, но сейчас это не важно. - И после паузы: - Ты как?
  - Нормально.
  - Тогда спать? Поздно уже.
  - Хн.
  Мгновение ушло, и рядом с Риоске снова был знакомый и до боли любимый Фудзивара - замкнутый, спокойный и неразговорчивый. Тот, который высвободился из его рук и ушел спать к себе. Тот, который снова - как и много раз до этого - разбудил Риоске криком, полным отчаяния, боли и ужаса. Тот, с которым Риоске сидел рядом остаток ночи, ласково гладя мокрый от пота лоб, отгоняя кошмары. И все произошедшее казалось сном, полным волшебства, чудесного и грустного одновременно.
  А утром... Утром Такуми явно чувствовал себя неловко, и Риоске сбежал на работу, чтобы не смущать парня еще больше и дать ему время обдумать все произошедшее. Насколько он знал Фудзивару, тот никогда не был особо быстрым в том, что касалось чувств и эмоций, а сейчас - тем более. Такуми же занялся поисками работы: давно пора было, а то его сбережения тоже были не бесконечными. Брать деньги у отца Такуми и в голову не приходило с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать. Сидеть же на шее у Риоске он не собирался ни при каких обстоятельствах. Возможно, ему стоило бы снять собственную квартиру, но вчерашние слова Такахаши не шли из головы. Вообще все произошедшее из головы уходить не желало, и после достижения договоренности о временной работе в качестве грузчика в одном из магазинов Такуми отправился просто гулять. Бесцельно бродить по городу. Просто так. Он не знал, что же ему делать со всем этим: с признанием Риоске, с собственными чувствами и с противоречием между ними и физической реакцией тела. Хорошо хоть прикосновения Риоске не вызывали инстинктивного желания ударить и сбежать. Хотя нет, сбежать все же хотелось, но по другой причине.
  Страх. Страх был внутри, жил там, в глубине души и сердца, выползая на волю тогда, когда был совершенно не к месту. Разум понимал, что бояться нечего - в конце концов, Риоске нормальный адекватный парень, - но что-то внутри не желало признавать никаких доводов разума. Тогда, когда Такуми почувствовал прикосновение его губ к своим, он не успел испугаться, но сейчас одна только мысль о более близком контакте с кем бы то ни было, даже и с Риоске, вызывала ощущение тошноты. Объятия он воспринимал нормально. Обо всем остальном не мог даже думать: ему становилось плохо физически. Плохо и очень страшно. Такуми закрыл лицо руками и глубоко вздохнул. Кажется, не стоило об этом думать, совсем не стоило.
  - Что с тобой, сынок? Тебе плохо? - Из калитки высунулась обеспокоенная старушка. Такуми постарался улыбнуться и покачал головой, но бабулька попалась проницательная. Спустя несколько минут Фудзивара обнаружил себя сидящим на веранде незнакомого дома на старой, видавшей виды табуретке и пьющим прохладную воду, пахнущую почему-то травами. Бабушка стояла рядом и ласково гладила его по голове, приговаривая: "Вот так, сынок. Не торопися, водички попей, охолони чуток. Жара-то какая ноныча, а ты белый весь, словно мукой посыпанный. Можа тебе того, дохтура позвать, а?"
  - Не надо, бабушка, - Фудзивара постарался улыбнуться. Старушка метнула на него неожиданно острый взгляд и качнула головой.
  - Ну тады посиди тута малёк, передохни. Усё образуется. Уж поверь ты старой кошелке. А как выходить будешь, калиточку за собой плотно закрывай, чтобы замок щелкнул. Бог с тобой, сынок.
  - Спасибо, бабушка...
  Эта встреча была странной, Фудзивара никогда не думал, что существуют такие вот люди: которые способны пригласить в дом совершенно постороннего человека и оставить его на крыльце просто так. Да еще и переживать за него, словно за знакомого. Но почему-то именно эта встреча стала тем, что позволило успокоиться и собраться, осознать, что нужно просто жить так, как получается. Позволить событиям развиваться так, как пойдет, и не терзаться ненужными мыслями, от которых все равно ничего не изменится.
  Домой он вернулся под вечер, и к приходу Риоске как раз успел приготовить ужин.
  А потом были дни, наполненные работой, и тихие, спокойные вечер, наполненные уютным молчанием или тихими разговорами ни о чем. И выходные, когда они гуляли вдвоем по тихим улицам, сидели в скверах или помогали Киоске готовиться к подступающей все ближе свадьбе. Младший из братьев с приближением этого знаменательного события мрачнел все больше и почти перестал улыбаться, и Такуми невольно тревожили тени под глазами всегда бодрого Киоске и несвойственное ему молчание. Все чаще Киоске оставался ночевать у них, и Такуми, который по-прежнему редко долго спал ночами, видел его курящим на террасе сигарету за сигаретой. Риоске только головой качал, и в его взгляде, обращенном к брату, читались сочувствие и вина. Между братьями явно что-то произошло, и ни один из них не собирался посвящать в это Фудзивару. Тот не лез, считая, что не его это дело, но и на такого Киоске просто так смотреть не мог.
  - Не спится?
  Такуми вышел на террасу, когда Киоске закурил очередную, пятую по счету, сигарету. Хотелось поддержать и ободрить друга, хотя Фудзивара никогда не был особо силен в этом. Вот действовать он мог, как тогда, когда Ицки пострадал из-за него. А разговаривать... это не было его сильной стороной. Хотя, а что было? Все чаще Такуми приходил к осознанию, что ничего толком не может и не умеет, даже гонять больше не в состоянии.
  - Да и тебе тоже. Опять кошмары?
  - Да. Они не прекращаются, не смотря ни на что.
  - Расскажешь?
  - Хн.
  - Это "да" или "нет"?
  - Нет.
  - Понятно. Как знаешь, - Киоске глубоко затянулся и прикрыл глаза, из-под ресниц наблюдая за собеседником. Такуми явно чувствовал себя не очень уверенно, и Киоске было интересно, что послужило причиной подобной неуверенности по отношению к нему. Впрочем, ему много чего было интересно: - Как у вас с братом?
  - Хн, - вопрос был неожиданным, и Такуми не успел собраться, чувствуя, как жаркая волна заливает щеки. А Киоске с легким изумлением стал свидетелем того, как Фудзивара покраснел.
  - Это не ответ, - упустить удовольствие поддразнить любимого Киоске не мог.
  - Нормально.
  - Правда? - Бычок присоединился к остальным в пепельнице, а Киоске достал очередную сигарету. - Он ведь признался, да?
  - Хн.
  - И что ты думаешь об этом? - Парень был совершенно серьезен, шутливость напрочь исчезла из тона и глаз, и теперь он смотрел на Такуми, уже не таясь. - Я спрашиваю потому, что вы оба мне далеко не безразличны, и я желаю вам обоим только счастья.
  - Я... не знаю, - Такуми оперся на перила и теперь смотрел вниз невидящим взглядом. - Мне... сложно говорить о чувствах. Риоске... я не могу дать ему то, чего он хочет.
  - А ты уверен, что знаешь, чего хочет брат? - Ладонь Киоске мягко опустилась на плечо парня, и Такуми вздохнул. - Не делай поспешных выводов. Риоске очень замкнут и скрытен, но тебя он действительно любит. И хочет быть рядом. Тебе неприятно его присутствие теперь, после того, как ты узнал о его чувствах и мотивах?
  - Нет, - Такуми снова тихо вздохнул, но ответ его был уверенный, и это безумно порадовало Киоске. Кажется, брат все же сумел достучаться до Фудзивары, не смотря на все преграды и обстоятельства.
  - Тогда в чем проблема, Такуми?
  - Я, - смущение все никак не желало уходить, оно было таким мучительным и острым... Обсуждать... это было странно. - Риоске хочет... меня. А я не могу... пойти дальше, чем объятия. Мне даже о... поцелуях... думать... сложно. Это... нечестно по отношению к Риоске.
  - Кажется, понимаю, - Киоске собрал волю в кулак, чтобы сохранить лицо. Он не ожидал, что будет так больно. Он думал, что смирился. В конце концов, это был его выбор, осознанный и необходимый. Но черт возьми, ему было больно! Больно и обидно. Но не Такуми и не Риоске были в этом виноваты. И внешне Киоске оставался спокоен и сдержан. - Тогда не думай об этом. Просто оставь все как есть. Позволь себе привыкнуть к мысли о том, что тебя любит парень. Все остальное либо придет, либо нет. Со временем.
  - Это нечестно, - Такуми упрямо тряхнул головой.
  - Это нормально. Не думаю, что будет честно отказывать Риоске, не дав даже шанса.
  - Хн.
  - Это "да" или "нет"?
  - Не знаю, - Такуми поежился, и Киоске набросил на его плечи собственную куртку, заработав немного удивления и благодарности. Парень не знал, что тут можно сказать, чтобы не выдать свою осведомленность. Кажется, ему стоило поговорить с братом на несколько очень скользких тем, и чем раньше, тем лучше. Идеи были, и их требовалось обсудить. Киоске действительно хотел помочь им обоим преодолеть это препятствие.
  - Но тебе он нравится?
  - Мне... хорошо с ним. Уютно. Тепло.
  - Но тогда зачем лишать этого вас обоих? Насколько я знаю брата, он будет принимать то, что ты готов дать ему. Риоске очень терпелив.
  - Любое терпение имеет предел.
  - Да, - Киоске не видел смысла отрицать очевидное. - Но ни ты, ни я не знаем пределов терпения Риоске. Дай ему шанс и посмотри, что получится.
  - Хн.
  Киоске снова закурил. Близость любимого человека сводила с ума, вызывая желание прикоснуться. Вот только он знал, что - не стоит. Потому что не был уверен, что сможет остановиться. Потому что этот человек сейчас пытался научиться жить заново в той реальности, которая настала после той ночи. Потому что Такуми отчаянно искал причину жить, и этой причиной постепенно становился его, Киоске, брат. И мешать этому было нельзя. Фудзиваре покой и стабильность нужны были как воздух, и становиться очередным дестабилизирующим фактором Киоске не желал совершенно. А потому Такуми не должен был узнать о его чувствах, да и не имело подобное смысла в виду предстоящей свадьбы. Киоске улыбнулся звездам сквозь сигаретный дым.
  - Иди спать.
  - А ты?
  - А я тут посижу. Не хочу задымлять вам квартиру.
  - Привык.
  - Риоске курит в доме?
  - Отец. Дома.
  - Понятно. И все же, попробуй уснуть.
  - Не получится, - Такуми потер лицо ладонями. Ему явно хотелось спать, но Киоске понимал: сложно уснуть после кошмаров.
  - Может, с тобой посидеть?
  - Хн.
  - Это "да" или "нет"?
  - Да.
  Оставшуюся ночь Киоске сидел рядом со спящим Такуми и любовался его спокойным сейчас лицом. Ближе к утру проснулся Риоске, посмотрел на эту идиллическую картину и, хмыкнув, отправился в ванную. Утро явно начиналось весело.
  Они расположились на террасе так, чтобы видеть спящего на диване Такуми - обоих тревожили непрекращающиеся кошмары любимого. Разговор явно не спешил начинать никто из них, и молчание висело в воздухе утренней дымкой. Наконец, Киоске не выдержал: у них было не слишком-то много времени на разговор.
  - Брат, я ночью разговаривал с Такуми...
  - Да? - Риоске поощряюще приподнял бровь.
  - Он не сможет. Ему же физически плохо становиться при одной только мысли о чем-то более серьезном, чем самые невинные прикосновения.
  - Я знаю, - в голосе Риоске звучали боль и покорная обреченность принятия. - Для меня это не важно. Мне достаточно, чтобы он был рядом.
  - И долго тебе будет этого достаточно? - Голос Киоске звучал непривычно жестко. - Давай откровенно. Ты хочешь его. И когда твое желание станет сильнее здравого смысла?
  - Не заговаривайся, брат, - теперь и в голосе Риоске звучала подступающая гроза. - Не смей обвинять меня в таком.
  - Я не обвиняю. Лишь пытаюсь объяснить, что это не сможет продолжаться бесконечно. Рано или поздно тебе станет недостаточно простого его присутствия рядом. Именно потому, что рядом.
  - Я выдержу.
  - Брат, послушай, - Киоске набрал побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и выдохнул, надеясь, что его не убьют на месте. - Есть выход. Действительно есть, но все зависит от тебя.
  - Слушаю, - вот теперь он полностью завладел вниманием брата.
  - Дай ему.
  - В смысле?
  - Отдай ему инициативу, - Киоске был абсолютно серьезен. С такими вещами не шутят. И кроме того, он был далек от мысли, что его умный старший брат не думал о подобном варианте. Вот только не сказать Киоске не мог. - Возможно, он никогда не сможет стать твоим. Отдай ему себя. Это может помочь.
  - Возможно, - теперь, когда первый шок прошел, Риоске всерьез задумался. Это действительно было выходом. Возможно, наилучшим из всех вариантов, но требовалось серьезно все обдумать.
  Киоске кивнул в ответ на этот задумчивый тон. Они с братом поняли друг друга. Теперь все зависело от Риоске, и, зная брата, Киоске мог сказать, что тот поступит наилучшим образом. Дело было во времени, а его у обоих в достатке. А значит, все будет хорошо.
  - Как ты? - Неожиданный вопрос Риоске удивил младшего брата.
  - В порядке. Кстати, послезавтра репетиция, не опаздывай. Такуми тоже приглашен.
  - И как это воспринял отец?
  - Без понятия, - Киоске выдохнул дым. - Это моя свадьба и мой друг.
  - Ясно. Хотя вообще-то я спрашивал не об этом.
  - Я понял, - Киоске неожиданно резким движением затушил сигарету и закрыл лицо руками. Сейчас, с Риоске, он мог позволить себе немного слабости. В конце концов, слабость у них была одной на двоих. - Это трудно. Разговаривать с ним о возможности секса с тобой, давать советы... Никогда не думал, что может быть так больно.
  - Прости.
  - Забей, - глубокий вдох, столь же глубокий выдох, и вот Киоске уже улыбается брату, обеспокоенно глядящему в его лицо. - Все нормально. Говорил же, что справлюсь. Ты же справлялся как-то.
  - Я привык.
  - Значит, я тоже привыкну. Все, - Киоске хлопнул брата по плечу и поднялся. - Закрыли тему. Лучше скажи, у вас тут кофе водится? А то если я усну на встрече со священником, боюсь, моя дражайшая этого не оценит.
  - Пошли, я даже сварю тебе приличный кофе. А то ты, с твоими-то талантами, опять нальешься растворимой бурдой.
  - Тогда, чур, с корицей! И сахаром!
  - Сладкоежка...
  
  Это был странный день, гораздо более странный, чем все прошедшие. Репетиция свадьбы, задумчивый Риоске, мрачный и какой-то потерянный Киоске, старающийся не смотреть на Фудзивару и вообще явно его избегающий. Невеста Киоске, Айко Хинако, старательно прячущая в глазах ненависть и презрение, и такое же сдержанное презрение в глазах старшего поколения семьи Такахаши. Фудзивара чувствовал себя не в своей тарелке настолько, что старался как можно меньше светиться, и заметивший это Риоске увез его домой, при свидетелях поругавшись с отцом...
  Отвратительный день для всех. И виноват в этом он. Не хватало еще испортить Киоске свадьбу.
  А дома... Дома было молчание, которое почему-то не казалось сегодня уютным. В нем не было отчуждения, нет, но было что-то другое, чему Фудзивара затруднялся дать какое бы то ни было определение.
  Он уже собрался ложиться, когда в его комнату вошел Риоске. Вошел - и присел на край кровати так, словно она вот-вот провалится в тартарары, и весь мир следом за ней. От него исходили ощутимые волны напряжения, волнения и решимости, и Такуми действительно начинало все это тревожить. Сильно.
  - Такуми, - нерешительность, совсем несвойственная этому человеку, заставила сердце сжаться в предчувствии. Но Фудзивара молчал, ожидая продолжения. И оно последовало. - Я просто хотел сказать... Мне все равно, что... Кто. Не могу четко выразиться.
  Риоске запустил руку в волосы, став ужасно похожим на младшего брата, и Такуми пододвинулся поближе, осторожно коснувшись ладонью плеча старшего из братьев. Риоске волновался, с ним было явно что-то не так, и Такуми отчаянно хотел помочь.
  - Это связано с тем, что последние два дня ты ходил задумчивый?
  Такахаши кивнул. Он никогда не лез за словом в карман, но сейчас действительно не знал, как сказать то, что считал необходимым - и при этом не оттолкнуть и не напугать любимого.
  - Тогда просто скажи это.
  - Черт, это сложно, - ладонь Риоске накрыла ладонь Такуми на плече, словно ища поддержки. Фудзивара ничего не понимал, кроме того, что сейчас, кажется, его черед выслушивать и помогать. - Такуми, я просто хочу, чтобы ты знал: я готов ждать, хотя это действительно сложно, Киоске прав. Но я буду ждать. И неважно, если ты не сможешь преодолеть себя. В конечном итоге, я просто хочу быть с тобой. Быть твоим.
  Выразить свои мысли, свои чувства было так нелегко. Раньше у Риоске проблем с выражением собственных желаний не возникало. За свою жизнь он успел много чего попробовать, совершенно не ставя родителей в известность. Бунтарем у них всегда был Киоске, не считавший нужным что-либо скрывать, а Риоске был скрытным, хотя и предпочитал называть это осторожностью. Так что он прекрасно знал, что делать и чего ожидать. Другое дело, что это был Такуми - и это меняло практически все. Это был Такуми - самый любимый, самый дорогой человек в этом мире. И Риоске отчаянно и глупо надеялся, что, возможно, в такой форме Фудзиваре будет легче попытаться принять его помощь. Для самого Риоске это было бы счастьем - ему действительно было все равно, пусть даже Фудзивара и будет рассматривать это просто как помощь попавшему в беду другу. Вот только кто из них кому поможет - это большой вопрос. За последние дни Риоске о многом думал, многое и переоценил. Такуми был дня него главным, самым главным в этой жизни. Риоске хотел, чтобы парень принял его помощь, сознавая и собственные, весьма эгоистичные, мотивы.
  А Такуми сидел, чуть склонив голову к плечу, замерев с задумчивым выражением лица. Так, словно пытался вникнуть в смысл сказанных Риоске слов. Так, словно у него это не получалось. А может быть, получалось слишком хорошо?
  - Я не уверен, что получится. Возможно, я все равно не смогу.
  Риоске вздохнул про себя. Такуми действительно воспринял это как предложение помощи. А еще Риоске понял одну простую вещь: сидящий сейчас рядом с ним паренек не верит в любовь. Просто не умеет верить, потому и не может осознать, что слова признания, сорвавшиеся с губ Такахаши несколько дней назад, были о той самой любви. Нет, Фудзивара не был глупцом, он прекрасно видел желание, заботу, нежность... вот только не соотносил совокупность этих чувств с понятием "любовь". Само это слово было дня него пустым звуком. Как раньше - Риоске знал об этом со слов друзей Такуми - пустым звуком для него были марки машин. Наверное, этого следовало ожидать, но все равно было грустно.
  - Если хочешь, мы можем попробовать, - следить, чтобы тон оставался ровно-доброжелательным, не более того. Собственное желание было связано жесточайшим самоконтролем. Сейчас для него не время и не место. Возможно, когда-нибудь и будет иначе. Возможно, ведь никто не может запретить надеяться...
  - Сейчас? - Легкая тревога в голосе, слегка побледневшее лицо, капельки пота на висках и над верхней губой. Страх, пока еще не осознанный. Страх тела, но не разума. Даже перед ним, Риоске, страх. Больно, так больно, но сейчас не время ни для боли, ни для гнева. Ни следа их не должно быть в интонациях, прикосновениях, выражении лица...
  - Не обязательно. Такуми, я не буду вынуждать тебя что-то делать. Я здесь. Если хочешь, можешь попробовать.
  Риоске откинулся на кровати, раскинув руки в стороны так, чтобы вся поза кричала лишь об одном: "Я не собираюсь двигаться. Я не причиню вреда". Быть может, именно это, да еще нежная грусть понимания в темных глазах позволили Такуми решиться.
  Осторожное, почти невесомое прикосновение к лицу.
  Риоске закрыл глаза, призывая на помощь всю волю и все терпение, чтобы держать себя под контролем. Ему понадобится много, чертовски много терпения и воли...
  Пальцы гладят лицо, изучают, исследуют - лоб, брови, виски, скулы, нос, губы...
  Пересохшие губы - проклятье. Такая невинная, такая простая ласка - а он уже с трудом справляется с реакцией собственного тела, ошалевшего от долгого воздержания, да и от близости объекта желания тоже. Но Риоске все равно был уверен в себе, и не двинулся ни на миллиметр. Потому что стоило сейчас сделать хоть что-то, и все пойдет псу под хвост, причем, вероятно, навсегда. Выбор за Такуми, только за ним, и если он в итоге остановится и скажет "нет"... что ж, собственная рука - это тоже вариант. Или холодный душ, что гораздо вероятнее. Но пока можно просто не открывать глаза и наслаждаться этими невинными ласками, этими прикосновениями, невесомыми, словно крылья бабочки. И такими же нежными.
  Губы касаются губ - едва ощутимо, словно боясь чего-то, и Риоске чувствует дрожь любимого. И открывает глаза. Сейчас лицо Такуми очень близко, и в его распахнутых глазах - смесь страха и нежности. В них совсем нет желания, но Риоске и не рассчитывал на это. Если Такуми позволит, желание придет, Риоске готов постараться ради этого. Если же нет, то и нежности вполне достаточно, чтобы быть счастливым. Но что делать с этим страхом, Риоске не знает, так что он просто смотрит в родные глаза и тихо говорит:
  - Можно.
  И ощущает, как губы снова осторожно касаются его губ намеком на поцелуй, а пальцы теперь исследуют шею, ключицы, грудь - с той же неторопливостью и осторожностью. А Риоске уже не закрывает глаза и внимательно вглядывается в лицо Фудзивары, ища признаки плохого самочувствия. И когда находит, спрашивает:
  - Ты в порядке?
  И слышит в ответ:
  - Да. Хотя это трудно.
  То, что тело Фудзивары не испытывает ни малейшего желания - понятно. Риоске давно смирился с этим, зная, что именно так все и будет. Но он не хочет, чтобы Такуми заставлял себя, не хочет - вот так.
  - Не заставляй себя.
  Но Такуми не останавливается, и Риоске чувствует, как учащается пульс, как становиться тяжело дышать, а внизу живота нарастает что-то горячее, скручивая внутренности тугим узлом желания. Так хочется прикоснуться, поцеловать, зарывшись пальцами в волосы. Обнять крепко-крепко, а потом ласкать так, чтобы любимый в его руках забыл обо всем на свете, отдаваясь наслаждению... Но Риоске остается неподвижным. Так надо. Только так и надо.
  Им обоим трудно, очень трудно, хотя и по-разному. И понимание этого держит вернее, чем самые надежные цепи.
  Незатейливые ласки, неумелые совсем - и Риоске хочется проклясть все на свете от понимания: у Такуми это действительно впервые. Не только с мужчиной - вообще. И воля столь же привычно давит дикий, всепоглощающий гнев обещанием - "позже". Такуми не должен увидеть гнев, только удовольствие, желание и нежность.
  - Можно я... прикоснусь к тебе?
  Просить разрешения, потому что, задыхаясь от ощущений, хочется доставить удовольствие любимому. И Такуми неуверенно кивает, и напрягается так, словно его резать собрались вот прямо сейчас. Но Риоске не делает ничего больше, чем Такуми уже позволял ему: осторожно гладит плечи, спину, касается лица кончиками пальцев. И чувствует, как постепенно расслабляются сведенные судорогой страха мышцы, ведь ничто не угрожает, ведь нечего бояться. А Фудзивара вновь возвращается к таким же осторожным прикосновениям, исследуя тело Риоске, на пробу касаясь сухими, чуть обветренными - и где успел? - губами шеи... И Риоске не сдерживает хриплого стона, тихого, но откровенного стона бесконечного удовольствия. Но Такуми этот стон все равно заставляет дернуться в сторону, но затем в серых глазах мелькает чувство, и это чувство носит имя "вина". И Риоске приходится малодушно закрыть глаза, потому что - больно, так безумно больно, что от этой боли разрывается сердце. Но и это беспощадно давится в зародыше и хоронится в самом темном и глубоком уголке души. Про запас, хотя запас этот уже напоминает Форт-Нокс по количеству запиханных туда чувств и мыслей. Отравленное золото эмоций и воспоминаний.
  Открывает глаза Риоске от того, что все прекращается. Такуми, смущенный донельзя, сидит рядом, и на бледном лице румянец выделяется так четко... и даже уши пылают. От возбуждения темно в глазах, но Риоске приподнимается, опираясь на локти, и спрашивает, борясь с прерывающимся дыханием:
  - Что случилось?
  - Я... ты...
  И Риоске понимает, и понимание заставляет улыбнуться - мягко и ласково, - и взять ладонь Такуми в свою, чтобы положить на свой возбужденный орган, скрытый тканью домашних штанов. И задохнуться от ощущений.
  - Это ведь тоже я. Не надо смущаться или бояться. Просто продолжай, если хочешь, - и старательно изгонять из тона просительные интонации. - Я не причиню тебе вреда. Никогда.
  Такуми верит, но боль его почти ощутима, и Риоске сдается. Наверное, для всего этого просто слишком рано. Возможно, Такуми просто нужно больше времени. И Риоске останавливает Такуми, и садится, на несколько мгновений притягивая парня к себе, вдыхая запах его волос.
  - Не надо. Хватит. Тебе же плохо...
  - Но ты...
  - Не волнуйся за меня. Лучше отдыхай. И... прости за сегодня.
  - Не извиняйся. Ты же хотел помочь.
  - Да уж... Пожалуй, мне стоит отправиться в ванную. А ты ложись-ка спать. Уже довольно поздно.
  - Прости.
  - Все нормально, - Риоске коснулся губами макушки Такуми и выпустил его из объятий. Кажется, парень постепенно приходит в себя, и его вполне можно было оставить одного на некоторое время. Так что Риоске действительно направился в ванную.
  Сидя на полу под прохладными струями, Риоске, закусив губу, разрешал стоящую проблему. Проблема разрешалась легко, но потом вставала снова - стоило вспомнить об осторожных прикосновениях, о робком касании губ, о... Тихий стон, заглушаемый кляпом из собственного предплечья. Киоске был прав - сколько он сможет выдержать вот так? Так близко - и так невероятно далеко. И не перейти, не преодолеть эту пропасть. И боль внутри почти равна пришедшему наконец освобождению...
  А затем остается только боль. И бессильные слезы отчаянья, смываемые струями воды так же, как и следы возбуждения.
  Когда Риоске возвращается из ванной комнаты, Такуми дремлет, и Такахаши нежно касается кончиками пальцев его щеки и шепчет: "Спокойной ночи", а затем отправляется спать, зная, что у него есть лишь пара часов до того, как его любимого разбудит очередной кошмар. Риоске лишь надеется, что когда-нибудь они смогут это преодолеть, и неважно - станут ли они при этом любовниками или нет.
  Риоске засыпает, едва его голова касается подушки. Во сне он видит Такуми, Хачироку и их самый первый спуск с Акины. Риоске улыбается во сне счастливой, светлой улыбкой.
  Лишь утром, застилая кровать, он обнаруживает, что его подушка мокра от слез.
  
  Вина - за собственную никчемность, за неспособность сделать хоть что-то с самим собой.
  Боль - острая боль от осознания, что ничего невозможно изменить.
  Нежность - от воспоминаний, нежность, почти потерявшаяся в боли и вине.
  Утро.
  Солнечные лучи, просачивающиеся сквозь неплотно задернутые шторы. Запах кофе с корицей, плывущий по квартире, дразнящий и зовущий. Его ждут. Понимание, что придется вставать и смотреть в глаза человека, столько сделавшего для него - и для которого он ничего не смог сделать. Так и не смог.
  И снова - вина и боль, разрывающие изнутри.
  Так много. Так сильно. Так непривычно. Так неправильно.
  Такуми чувствовал, как чертит дорожку по виску слеза, срываясь вниз, впитываясь в подушку. Вчерашний вечер был шансом: шансом попытаться преодолеть страх, сомнения и боль, начать все с начала, с чистого листа. Шансом, который он упустил.
  Бесполезный, никчемный человек.
  Зачем все это? Это тепло, этот запах кофе и ждущий его в гостиной Риоске. Зачем?
  Такуми никогда раньше не думал о том, что он хочет в этой жизни. Все было ясно и просто: магазин тофу, гонки, Мицки, друзья. Тихие вечера, бешеные ночи, полные адреналина, любимая машина и любимая девушка. Расписанная, скучная жизнь.
  У него ничего не было.
  Кто он? Что он может? Такуми никогда не задавался этими вопросами, ему было спокойно и скучно от этого спокойствия. Мир виделся сквозь мутное стекло, и эта муть стирала яркость цветных красок, которыми разукрашена была жизнь для остальных. Скука не имела цвета, как и равнодушие. Отчуждение и одиночество, но даже они были пыльными и застоявшимися.
  Гонки... А что гонки? У него больше не было сил гонять, сил садиться за руль Хачироку - чужой и далекой. Неживой. А больше он ничего не умел в этой жизни. Да и жизни-то не было.
  Отчетливое понимание этого пришло после той самой ночи, после - когда он лежал без сна в одноместной палате. Не включая свет потому, что боялся наплыва этих красок, боялся, что глаза не выдержат этого странного, чужого калейдоскопа. Дни были не меньшим кошмаром, чем ночи. Он не рассказывал никому. Никто и не стремился узнать.
  Забота братьев - что-то новое, незнакомое. Это было так странно, ощущать заботу и тепло, которые прятались за каждым жестом, каждым словом любого из братьев. Чувствовать - и не иметь сил ответить. Не знать, как выразить, что сделать. А когда узнать - по-прежнему не суметь.
  В бессильной ярости сжимал кулаки Такуми. В бессильной ярости - на себя.
  Входная дверь хлопнула: не дождавшийся Риоске ушел на работу.
  Теперь можно было встать.
  Заботливо накрытый полотенцем завтрак. Записка: "Обязательно поешь. Домой не жди - ночное дежурство".
  Боль. Вина. Ярость - на себя.
  Отчаянье и ненависть - тоже к себе.
  Так много. Так сильно. Настолько, что со всего размаха - кулаком о зеркало, в котором отражается ненавистное теперь лицо в уродливых шрамах. Такие же шрамы - внутри, и с ними невозможно ничего сделать. Острые осколки по полу и кровь - собственная, алая-алая кровь. И боль физическая не заглушает боли внутри. Так остро, так... знакомо.
  Такуми опускается на пол среди стеклянной остроты осколков, обхватив себя руками за плечи, и закрывает глаза. Быть может, если он сумеет вспомнить, то сумеет и преодолеть это. И он пытается, отчаянно пытается вспомнить, но приступ тошноты не позволяет ему четко видеть то, что было. Когда он проходит, Такуми просто сидит, упираясь руками в пол и не чувствуя, как стекло впивается в руки, разрезая ладони. Кровь смешивается с блевотиной, и Такуми трясет. Внутри - пустота, а в пустоте живут призраки без лиц и имен, даже без чувств. Они смеются над ним, они шепчут детали и подробности, но все эти подробности - лишь сухие медицинские слова того чертового отчета с карандашными пометками, а все детали - больное воображение. Но даже это вызывает новый приступ тошноты, хотя и после первого раза уже ничего не осталось - и сухие спазмы сотрясают тело, а на губах остается горький вкус желчи.
  Когда получается встать, Такуми первым делом убирает эту грязь, и эти осколки тоже, и стирает ярко-алую кровь с пола. И долго смотрит в пустую раму на месте большого зеркала в гостиной. Смотрит, осознавая, что есть лишь один выход из этой ситуации - уйти. Просто уйти. Подальше от Риоске, Киоске, воспоминаний. Поехать в Токио, вот просто поехать туда, даже не собирая вещи. Просто сесть в поезд. Или на автобус. Уйти. Чтобы никогда больше не причинять никому боли своей никчемной бесполезностью.
  Мысль о том, что им с Хачироку самое место на кладбище, приходит позднее. Приходит, но тут же отбрасывается прочь также, как до этого была отброшена мысль о спонтанном переезде. Он не должен, не может поступить с Риоске так, как поступила мать с ним самим и с его отцом. Он не имеет права отплатить за терпение и заботу новой болью.
  Он еще не знает, что некоторые вещи не подвластны даже времени. Он только хочет надеяться, что желание и нежность Риоске - не из таких вещей. Такуми думает, что со временем Риоске найдет себе более интересный объект желания. Такуми будет рад этой девушке - и сможет поздравить их обоих. И уйти, наконец уйти. Вернуться туда, где ему самое место - в старый, едва сводящий концы с концами магазинчик тофу. К отцу, которого никогда особо не интересовал. К пустоте и одиночеству, которые сполна заслужил, ведь мы имеем только то, чего стоим сами. Ни больше. Ни меньше.
  Сегодня Риоске не вернется до утра, а у Такуми - выходной, и он отправляется снова бродить по сонному городку, почти не видя перед собой дороги. Ему все равно - только бы не оставаться дома, только бы не сидеть в четырех стенах, которые давят на него сегодня так сильно. Наверное, у него что-то не в порядке с головой. И почему его не отправили в соответствующую больницу? Наверное, отец снова зажал денег на лечение. Такуми все равно. Он знает, что сходит с ума - все эти эмоции сводят его с ума.
  Почему он приходит сюда, на эту небольшую детскую площадку? Почему сидит возле турника, отчетливо помня, как болтался на нем? Почему он так хорошо помнит это - а самое нужное сейчас забыл? Такуми не хочет вспоминать, и знает, что в этом-то все и дело. В отсутствии желания. Но он все равно пытается, пытается до тех пор, пока его не сгибает пополам острая боль.
  Такуми тихо плачет, закрыв лицо руками. Плачет без слез, и это похоже на смех.
  - Братик, что смешного?
  Девочка лет пяти, маленькая, со смешными тонкими косичками, торчащими в стороны и завязанными непропорционально большими бантами. В руках у нее ярко-рыжий, солнечный мячик. В глазах - обида: видимо, приняла на свой счет предполагаемый смех. Такуми качает головой и гладит девочку по голове.
  - Прости. Это просто мне хорошо. Знаешь, люди смеются, когда им весело.
  - Знаю! - Девочка улыбается. - А хочешь поиграть со мной?
  Такуми соглашается, и они долго играют в мячик, пока за девочкой не приходит мама и не уводит ее куда-то, поблагодарив Такуми низким поклоном. Фудзивара снова остается в одиночестве, и снова чувствует, как начинает тонуть, тонуть в этом водовороте, и его затягивает все глубже, глубже и глубже. Не выбраться.
  Воспоминания приходят ночью, и Такуми просыпается от кошмара с криком ужаса и боли. Так кричит раненое животное, смертельно раненое. Он и ранен - прошлым. Такуми долго лежит, ощущая, дрожь и фантомную боль во всем теле. Воспоминания не четки, они расплываются в пелене боли и животного ужаса, но теперь он помнит грубые голоса, издевательский смех, чужие руки на собственном теле, запах алкоголя, сигарет и еще тот специфический запах машин, который есть у всех автолюбителей. Он снова чувствует, как врезается в живот капот его Хачироку, и это едва ли не больнее, чем все остальное. Унижение, издевательства - ему кажется, что это можно вынести, но его 86-я... Но это ему только кажется, и он кричит, кричит отчаянно, совсем по-детски, когда...
  Такуми сворачивается клубочком, содрогаясь от этого потока расплывчатых образов, от боли в теле и в душе. И ему хочется исчезнуть, не быть, никогда не существовать в этом мире, в котором его и так нет - только почему-то держат, так крепко держат руки Риоске, которого сейчас нет рядом - Такуми прекрасно понимает это - но все равно он здесь, так близко, и его спокойная уверенность, его надежные, осторожные объятия - они не позволяют сделать все те глупости, которые Такуми мог бы сделать сейчас. Его тихий шепот: "Я люблю тебя" - набатом отдается в ушах. И еще почему-то вспоминаются неумелые движения пытавшегося почистить яблоки Киоске. И его смех.
  Почему? Зачем?
  Когда усталый Риоске под утро возвращается домой и видит пустую раму на месте зеркала, он первым делом кидается в комнату Такуми. И застывает в дверном проеме, видя свернувшееся жалким комочком тело. Риоске осторожно присаживается на корточки рядом с кроватью и легко касается любимого, получая в ответ крик - отчаянный, почти нечеловеческий вой, полный ужаса и боли. Риоске все понимает - он вспомнил. И удерживая в объятиях бьющегося, вырывающегося парня, шепча что-то успокаивающее, лаской, нежностью, заботой убеждая Такуми вернуться, Риоске клянет себя последними словами за отсутствие, за то, что оставил любимого один на один с этим кошмаром.
  Такуми успокаивается - не скоро, но успокаивается.
  - Риоске...
  Первое слово срывается с пересохших, в кровь искусанных губ, и Такахаши притягивает Такуми ближе, укачивая в крепких объятиях, словно ребенка.
  - Все хорошо, родной мой, любимый... Все закончилось. Это прошлое. Этого не было. Я рядом, я здесь. Ты в безопасности. Любимый мой, радость моя, свет мой. Не уходи от меня, не оставляй одного, прошу. Будь со мной, я помогу тебе. Тшшшш... тише, мой хороший, мой малыш, мой любимый... Тшшш...
  Такуми замирает в его объятиях, но не каменеет - это просто усталость, опустошение. И Риоске ненадолго отрывается от него - чтобы, наплевав на все, принести Такуми снотворного. Доза достаточно, чтобы парень проспал часов двенадцать, но измученному Фудзиваре как никогда нужен отдых, иначе тело и сознание могут просто не выдержать. И когда Такуми засыпает, Риоске, не в силах выносить больше эту боль, набирает номер, который давно уже знает наизусть, и после короткого разговора долго курит на террасе...
  Киоске приезжает быстро, очень быстро, и видно, что звонок Риоске поднял парня с постели. До свадьбы остается меньше недели, и младший брат выглядит совсем замученным и мрачным. Риоске чувствует вину за происходящее, но брат слишком ясно дал понять, что в этом случае не потерпит вмешательства. Риоске смирился, но все равно чувствовал вину. Что с ними со всеми творится?!
  - Что произошло? - Киоске сразу переходит к делу. Он взволнован, ведь дело касается двух самых родных и самых дорогих для него людей, которым сейчас плохо. И Риоске рассказывает все, абсолютно все, начиная с позапрошлого вечера. Рассказывает о действиях, мыслях, чувствах. Рассказывает о вернувшихся к Такуми воспоминаниях, опуская подробности, о которых Киоске и так знает после той памятной беседы с пойманными нападавшими. Риоске рассказывает, Киоске слушает, и это кажется вдруг таким неправильным, что старший из братьев замолкает на полувздохе, отчаянно пытаясь снова стать самим собой, снова взять под контроль собственные чувства. И не замечает, как незаметно брат подходит ближе, как оказывается притянутым в крепкие объятия - такие же, какими он сам обнимал Такуми. А Киоске, его младший братишка, мягко целует его в волосы, лоб, глаза, щеки... Просто поддержка и чуть-чуть тепла и нежности - ни страсти, ни желания нет в этих поцелуях. Но Риоске знает, слишком хорошо знает, что такая нежность и поддержка могут завести ой как далеко. Но Киоске не пускает брата, только тихо шепчет на ухо:
  - Расслабься. Успокойся. Просто получай удовольствие. Тебе нужно это, братишка...
  А потом приходит жар желания - не сразу, но он приходит, и губы Киоске такие уверенные и такие нежные. Его брат порывист и неосторожен, но Риоске сейчас все равно, они просто вместе пытаются хотя бы ненадолго избавиться от боли и вины. А еще отдать кому-то то, что не принимает и вряд ли когда-либо примет паренек, спящей сейчас в соседней комнате. И в момент разрядки именно его имя срывается в губ обоих, и это кажется правильным. А потом они какое-то время лежат вместе, не размыкая объятий, греясь в тепле друг друга, словно два замерзших путника в лютую зимнюю метель. И вместе идут в душ, и потом Риоске готовит любимый обоими кофе с корицей, а Киоске молчит - и это так странно: понимать, что они стали любовниками уже давно - наверное, тогда, когда разделили одну на двоих любовь. И дело совсем не в сексе - это просто физическая потребность, как еда или сон, ничего больше - дело в чувствах, мыслях, желаниях, сфокусировавшихся для обоих в одной точке с именем "Фудзивара Такуми". Но чтобы это принять, тоже нужно немного времени, и они расходятся по своим делам, точнее, Киоске уезжает, а Риоске остается.
  Он засыпает в комнате Такуми, на полу, устроив голову на кровати любимого - усталый после ночной смены, эмоциональной бури и секса. Он засыпает, до последнего глядя в спокойное лицо человека, которого любит больше жизни.
  
  Несколько дней, остававшихся до свадьбы Киоске, пролетели незаметно. У обоих братьев было много хлопот, и даже Такуми загрузили по полной программе. Времени не оставалось ни на что, и, возможно, это было к лучшему. Они не говорили ни о вернувшихся воспоминаниях, ни о срыве - ни о чем из произошедшего за последние дни. Только Такуми теперь, просыпаясь, всегда видел рядом Риоске: спящего, бодрствующего или просто дремлющего рядом с его кроватью. Фудзивара молчал. Это почему-то придавало сил не думать о... тех воспоминаниях. Просто... не думать.
  Сама свадьба прошла замечательно с точки зрения родственников и гостей, и просто ужасно с позиции Киоске. Ханако была до отвращения милой, и хотелось придушить эту лицемерную дрянь, да только это все равно только ухудшило бы ситуацию. Киоске был весел и жизнерадостен, и, наверное, только Риоске да Такуми замечали, что это все просто маска. Но они молчали, а большего Киоске и не надо было.
  Вечер после гулянки был странным: тихим и спокойным, какие не выдавались уже довольно давно. Уставшие парни ввалились в квартиру и первым делом разбрелись по комнатам переодеваться. И правда, официальные костюмы хороши, но даже самые удобные из них почему-то заставляют уставать в два раза быстрее.
  А затем можно было валяться на диване в гостиной, смотреть телевизор или - в случае Риоске - читать очередную нудную книгу из серии профессиональной литературы. Такуми как-то, любопытства ради, заглянул в одну из них - и больше никогда не интересовался тем, что же читает его друг, ибо ощущение шевелящихся волосков по всему телу парню совершенно не понравилось.
  А Риоске читал спокойно и неторопливо, но мысли его были далеко. Напряжение и усталость последних дней давали о себе знать рассеянностью и постоянной усталостью, но иначе Риоске не мог. Внутри жило постоянное, не проходящее беспокойство за любимого. После того срыва Фудзивара, казалось, снова стал самим собой, стал спокойнее, кошмары ушли... И, возможно, Риоске поверил бы в это, если бы не знал, что каждое утро таблеток снотворного становится меньше, чем было вечером. Он отслеживал это с той же скрупулезностью, с какой исследовал трассу перед гонками или доводил настройки машины. И происходящее ему очень не нравилось. По всему выходило, что Фудзивара опять загоняет проблему вглубь, пряча ее даже от себя самого. Это была обычная для Такуми реакция, Риоске был таким же и прекрасно знал это, но... Но сейчас он не мог позволить парню действовать по привычной схеме. Потому что это не решало проблемы, а только создавало новые.
  Выбрать удачный момент для начала разговора оказалось трудно. Такуми словно каким-то шестым чувством понимал - Риоске его молчание так не оставит, и словно бы избегал Такахаши. Возможно, Киоске, с его напором и открытостью, мог бы сделать все быстрее, но Риоске не торопился. И он дождался - вот этого самого вечера. Только разговор начинать не хотелось, потому что старший из братьев слишком хорошо представлял себе, к чему все может привести в конечном итоге. Но глядя в спокойное лицо Фудзивары, он понимал, что не начать разговор нельзя. Время уходило слишком быстро, его уже почти что и не было вовсе. А может, это Риоске только казалось.
  - Такуми, - Риоске обратил на себя внимание парня, и лишь тогда пересел ближе к нему. Такуми не отшатнулся, но все равно напрягся. Риоске скрипнул зубами: даже зная, что бояться нечего, он все равно боится. - Послушай, я...
  - Думаю, пора отправляться спать. Мы все сегодня устали, и...
  - Не делай этого, - голос Риоске был ровен, но полон скрытого, спрятанного напряжения. Секрет Полишинеля. - Не повторяй этого снова. В итоге ты только угробишь себя.
  Фудзивара вздрогнул. Слова Риоске попали в одно из самых уязвимых мест его и так не слишком прочной брони, и посмотрев в лицо Такахаши - обеспокоенный, внимательный взгляд, напряжение и ожидание, прячущиеся за маской спокойствия, - Такуми чувствовал, как начинает трескаться по шву эта самая броня. Но он все еще надеялся. Зачем Риоске делает это? Раз за разом вдребезги разбивает спокойствие одним своим присутствием?
  - Да все в порядке. Извини за зеркало тогда.
  - Такуми. Не надо.
  - Риоске, - парень выключил телевизор и внимательно посмотрел на Такахаши. - Что ты хочешь услышать?
  - Я хочу, чтобы ты не закрывался снова в своей скорлупе. Чтобы ты позволил помочь.
  - Я не закрываюсь. Не надо беспокоиться за меня.
  - Ты закрываешься. Думаешь, я не знаю, что ты принимаешь снотворное? Ками-сама, я же врач. И я как врач говорю, что это плохо кончится. Ты снова сбился с верного пути.
  - А ты всегда знаешь, какой путь верен, - Такуми вздохнул. В его словах не было ни язвительности, ни насмешки, ни вызова. Это была простая констатация факта. Риоске не зря всегда был лидером, "Белая комета Акаги" выбирал только верные пути. И никогда не ошибался.
  - Не всегда, - Риоске словно отвечал на мысли парня, и Такуми даже хмыкнул, что в его случае явно означало улыбку. - Действительно, не всегда. Вот, например, сейчас я совершенно не знаю, как поступить. С одной стороны, я хочу обнять тебя. С другой же, боюсь только хуже сделать. Но я знаю, что замыкаться в себе снова - не выход. И еще меньший выход справляться с таким в одиночку.
  - Наверное, - Такуми опустил голову, чуть отвернувшись. Так, словно не хотел, чтобы Риоске сейчас видел его лицо. - Нет, даже наверняка ты прав. Но я просто не могу ничего с собой поделать. Я не могу заставить себя рассказать об... этом. Особенно тебе.
  - Почему особенно мне?
  - Потому что, - Фудзивара вздохнул и замолчал. Ну правда, как он мог выразить все то противоречие, что поселилось внутри? Все эти чувства, мысли, желания... Нет, он по-прежнему не желал близости, да и как - если от одной мысли об этом буквально выворачивает наизнанку? Но Такуми действительно нравились тепло, забота, нежность Риоске, его надежность. Именно от него, да еще от Киоске, парень узнал, что это такое: когда о тебе действительно заботятся, когда ты не безразличен, нужен и... наверное, любим. Может быть, это действительно было тем, что люди обычно называли словом "любовь". Фудзиваре Риоске тоже был нужен. Иногда Такуми сравнивал себя с подсевшим на иглу наркоманом, о которых иногда читал в газетах. Только его иглой был Риоске - и тот островок относительного покоя и стабильности, который он создавал вокруг них обоих. Такуми понимал, как это сложно, как сложно сейчас с ним... Понимал и был благодарен.
  Но не только благодарность заставляла его оставаться рядом, не смотря даже на неподконтрольный страх, иногда переходящий в ужас от чужих прикосновений. А после возвращения воспоминаний даже прикосновения Риоске пугали, но он хотя бы мог контролировать себя, пока дело не заходило дальше простых объятий. Риоске молчал и принимал это, и бесконечное терпение Такахаши заставляло острее чувствовать себя неполноценным, бесполезным куском мусора. Такуми никогда не говорил об этом ни с кем и никогда не будет. Незачем кому-то знать - но Риоске знать хотел. И это тоже было проблемой.
  - Я не буду настаивать. Просто не держи все в себе, - и тихо попросил. - Можно... я обниму тебя?
  Такуми кивнул. Теперь было только так, и не получив разрешения, Риоске никогда не пытался прикоснуться. Сначала Такуми не понимал, потом - осознал, почему так происходит. Наверное, он в конце концов смирится с этим. Но это будет не сейчас, а грусть и вина не уйдут никогда. Объятия Риоске были теплыми и надежными, даря чувство покоя и защищенности. И Фудзивара очень постарался расслабиться, привалившись спиной к груди Такахаши и закрывая глаза. Риоске мягко поглаживал его по плечам и шее, без всякого подтекста - просто успокаивая, просто желая доставить немного удовольствия, расслабить и ободрить.
  Близость, которую мог принять Такуми.
  Близость, которая была отчаянно ему нужна.
  Наверное, это то, что люди называют необходимостью.
  Ладони Такуми накрыли ладони Риоске, и тот так естественно и нежно переплел их пальцы... Дыхание Такахаши ерошило волосы, оно было спокойным и ровным, и Такуми постепенно покидал страх. Так, словно эти прикосновения убеждали: "Нет ничего страшного. Никто не причинит тебе вреда". Наверное, он постепенно начинал в это верить не только разумом.
  Это стало их своеобразной традицией, каждый раз продолжаясь чуть дольше. Риоске было трудно, очень трудно контролировать себя, оставаясь спокойным и собранным, но эти минуты полного доверия стоили затраченных усилий. Доверие возвращалось, а с ним в сердце Риоске возвращалась надежда на благополучный для Такуми исход. О себе он думал меньше всего - с ним итак все было в полном порядке, а свое либидо он под контролем удержит - чай не пацан пятнадцатилетний уже.
  А еще они втроем частенько зависали в гараже. Просто однажды в их квартиру ввалился Киоске, на чем свет стоит матеря свою благоверную и всю родню до пятнадцатого колена включительно. Оказалось, что их мать все же настояла на совместном проживании, и теперь молодые буквально в голос выли от опеки любимой мамы и - соответственно - свекрови. Особенно доставалось, как заметил Киоске с мстительным удовольствием, именно Ханако, абсолютно подобного поворота не ожидавшей. И если Киоске на нее было откровенно наплевать, то вот Такахаши-сан следила за невесткой в оба глаза и оба уха. А потом, выхлебав пару банок пива, притащенных с собой, Киоске предложил отправиться в гараж к механикам и по винтику перебрать Хачироку. Втроем. Такуми сначала отказался, но его сумели убедить попробовать. В настоящий момент Риоске и Такуми перебирали мотор под присмотром одного из бывших технарей проекта Ди, а Киоске, матерясь сквозь зубы, пытался изогнуться и долезть о нужного места на корпусе, которому нужно было добавить жесткости. Иначе в один далеко не прекрасный момент он мог просто не выдержать мощности двигателя, а это грозило серьезной опасностью для Фудзивары.
  Дни проходили почти незаметно. Почти как раньше. И это полностью устраивало всех троих.
  Перебирать двигатель, возиться с корпусом, искать нужные настройки... Это было интересно, это занимало много времени и позволяло не думать о многих вещах... Вот только совсем не думать не получалось, и даже присутствие рядом других людей - друзей! - не давало ощущения безопасности. Каждый раз, приходя в гараж после очередной смены, Такуми не мог не вздрагивать при виде собственной машины. То, что прежде было родным, давало ощущение безопасности и жизни, теперь стало тяготить и пугать. Те подонки все же сумели отнять у него то единственное, что было важным в его жизни - его Хачироку.
  Такуми осторожно погладил свою машинку и вздохнул. Сегодня никого больше в гараже не было: у кого-то были дела, Риоске маялся в ночную, а Киоске должен был выдержать очередной семейный ужин. Фудзивара был один - и сам не знал, зачем пришел сегодня в гараж. Раньше, когда ему было плохо, одиноко или грустно, он всегда приходил к Хачироку - и в стремительном полете по Акине все эти чувства уходили, их сдувал резкий встречный ветер, а они мчались вниз, без тормозов проходя повороты, и были единым целым. Теперь... между ними остались лишь страх, боль, бессилие и отчаянье. Такуми опустился рядом, прислонившись лбом к прохладному металлу дверцы.
  Хачироку была ни в чем не виновата.
  Фудзивара знал, что несправедлив к ней. Машинка тоже пострадала, да и не могла она ничем помочь хозяину в такой ситуации, но... Но это ничего не меняло. Такуми не обвинял 86-ю, но и не мог больше доверять ей, как раньше - полностью и без остатка. Наверное, именно в этом была причина того, что гонять он больше не мог. Но и на другой, чужой машине, он тоже не мог ездить так, как это было раньше.
  Наверное, ему действительно пора было завязывать с гонками и пытаться найти что-то другое в жизни. Но что? У него ничего не было кроме гонок. Кроме Хачироку. А теперь у него не было и этого тоже. Перед ним была пустота, позади клубились призраки, и ничего нельзя было сделать: разве что шагнуть в эту пропасть. Да только этого тоже нельзя было сделать - пока рядом был Риоске, боль и нежность в глазах которого держали гораздо надежнее, чем все цепи мира.
  - Что мне делать теперь, ты знаешь?
  Тихий вопрос в пустоту - машина никогда не сможет ответить. Машина - не живое существо, она не сможет быть рядом всегда. Машина - это только машина, только механизм, предназначенный для передвижения. Созданный людьми. Но почему-то Такуми чувствовал, что действительно был привязан к ней, как ни к кому из людей. Всегда больно, когда умирает кто-то близкий. Кто-то родной. Такуми не был уверен, но если для Риоске он действительно дорог, то он не хотел бы отплатить за заботу и терпение Такахаши подобной болью. Но призраки подступали все ближе, а крыльев за спиной у Фудзивары больше не было.
  Да и сил совсем не осталось.
  
  Он действительно надеялся, что кропотливая работа с Хачироку поможет. И они дни и ночи проводили в этом гараже, перебирая и настраивая ее. Иногда Такуми перехватывал обеспокоенный обмен взглядами между двумя братьями, но не придавал этому особого значения, полностью поглощенный борьбой с самим собой. Борьбой, которую проиграл вчистую.
  Продолжать существовать было так сложно...
  - Тебе тоже, да?
  Он больше не слышал Хачироку, не понимал ее, но все равно продолжал разговаривать с ней, словно с живым существом. Интересно, а можно ли человеческие тела воспринимать как механизмы? Совершенные и несовершенные, нуждающиеся в настройках, доводке и тюнинге. Так часто ломающиеся механизмы. Изнашивающиеся со временем...
  Люди так похожи на машины, а машины - на людей.
  Наверное, у всего есть свой предел, выйти за который невозможно. И если ты считаешь, что преодолел предел - значит, ты просто еще его не достиг. Такуми чувствовал, что достиг своего предела. Почему-то осознание этого не вызывало ни боли, ни отчанья - только легкую грусть изрядно приправленную сожалением. Такие новые эмоции - такие яркие, но такие бессмысленные.
  - Она не сможет тебе ответить, - на плечо мягко опустилась ладонь. Знакомый голос, знакомое тепло рук. Понимание, нежность и забота...
  - Риоске. Думал, ты на дежурстве.
  - Я сменился раньше. Так и знал, что ты будешь здесь.
  Такуми промолчал, да утверждение и не предполагало ответа. Он не пошевелился, и Риоске устроился рядом, не убирая руки, щедро делясь своим теплом.
  - Она не сможет тебе ответить. Это только машина.
  - Я знаю.
  - Хачироку - только машина. Она неживая. Это всего лишь механизм.
  - Я знаю!
  - Это - только машина. Всего лишь вещь. Неживая.
  И обнял, притягивая ближе - без спросу, и наплевать на секундное напряжение тела под руками. Пусть, сейчас он может достучаться, объяснить, заставить понять все, что понять было необходимо.
  - Отпусти.
  - Нет. Не отпущу.
  - Пусти! - Такуми рванулся прочь, но Риоске всегда был сильнее. Объятия лишь стали крепче.
  - Кому ты сейчас это сказал, Такуми? Мне? Или тому, кто... держал тебя... тогда?
  Говорить подобное было больно, не говорить - невозможно. Как заставить принять реальность того, кто не хочет ее принимать, но и в мире иллюзий жить не может? Того, у кого под ногами вдруг неожиданно разверзлась пропасть, а солнце уже растопило воск казавшихся столь надежными крыльев? Боль невозможно унять разговорами, но если не разговаривать, она станет лишь сильнее - чтобы сожрать изнутри своего носителя. Она подпитывается кровью и плотью носителя, словно паразит, и если не удалить это, если оставить все как есть - носитель умрет. Рано или поздно, так или иначе. Риоске не хотел видеть, как постепенно гаснет Такуми. Не хотел - и не мог этого видеть. И потому говорил, не разжимая рук, намеренно добавляя жесткости в объятия. Один раз это сработало... Сработает ли теперь?
  Фудзивара вдруг обмяк в его руках и тихо всхлипнул - без слез. Словно марионетка, которой обрезали ниточки. Словно брошенная, сломанная кукла.
  -Я... не знаю, - откровенное признание. Признание, сказанное Риоске. Значит, он нашел в себе силы не потеряться окончательно в этих воспоминаниях, а значит, будут силы и принять их. Такахаши зарылся лицом в волосы Фудзивары и тихо продолжил:
  - Но ты понимаешь, что я - не они. Расскажи мне. Расскажи.
  - Я... не хочу... Риоске, пожалуйста, не надо.
  - Хорошо, - все тот же тихий голос, мягкий и ласковый. - Тогда я расскажу. Сначала они тебя избили. Сильно. Так, что ты больше не мог сопротивляться. Потом - занялись Хачироку, а тебя заставили смотреть на это. Потом кому-то из них пришла в голову идея поразвлечься, и они продолжили калечить и тебя, и машину.
  Пальцы Риоске осторожно, бережно и нежно очерчивали шрамы на лице Такуми, а тот дрожал в его руках, отчаянно желая испариться, исчезнуть, не быть. Мягкий голос, ласковые интонации - и рассказ о том, что произошло. Такое несоответствие тона и смысла слов. И откуда, откуда он знает...
  - Гадаешь? Я достаточно наблюдателен, Такуми-тян. И выводы делать умею. Потому ты и согласился стать моим учеником, помнишь? Но я продолжу... Потом они решили, что раз ты спишь со мной, то значит в тебе есть что-то особенное. Они захотели и этого, а чтобы сделать еще больнее - они использовали останки Хачироку. Твоей Хачироку. И ты позволил... позволил им...
  - Хватит... пожалуйста...
  - Ну почему же?
  Ласка бархата, прячущего острейшую сталь меча. Такуми казалось, что он снова тонет в одном из своих кошмаров. Он не видел, не замечал, как по щекам Такахаши катятся слезы, какой болью искажено его лицо... Такуми тонул, тонул все глубже в зловонном призрачном тумане, и со всех сторон к нему тянулись чужие руки, причиняющие только боль.
  - Ты позволил им. Это было больно? Или тебе понравилось? Что ты не хочешь рассказывать? Может быть, ты даже кончил? Тебе нравится боль, Такуми-тян?
  - Перестаньте... не надо... хватит...
  - Зачем же так официально? Ты такой сладкий... сладкий мальчик... давай же...
  - НЕ-Е-Е-ЕТ!!!
  Крик, полный звериного ужаса, отчаянной безнадежности. Крик, выплескивающий все те чувства, которые раньше оставались заперты внутри. Крик, за которым последовали наконец-то слезы - словно прорвало плотину. Слезы истерики, очередного нервного срыва - Риоске отчаянно надеялся, что последнего. Он просто укачивал в руках содрогающееся от рыданий тело, шептал что-то утешающее и пытался избавиться от неуместного чувства вины. И надеялся еще и на то, что Такуми никогда не спросит, откуда он, Риоске, знает все это.
  Постепенно истерика проходила. Такуми даже сумел пробормотать что-то вроде извинений и благодарности, и Риоске с облегчением понял, что парень его ни в чем не обвиняет. Кажется, Фудзивара понимал, что и почему сделал сейчас Риоске...
  - Мне действительно стало легче, - Такуми пил прохладную воду и постепенно приходил в себя, а Риоске сидел рядом и любовался парнем.
  - Я рад. Обидно было бы, если бы все было впустую.
  - Да. Но нужно время, пока я не пойму, что именно изменилось во мне.
  - Знаю. Хорошо уже, что ты выплеснул эту боль, пусть и не полностью.
  - Что бы я делал без тебя?
  - Спокойно доставлял бы тофу и не попадал в разные переделки.
  Серые глаза взглянули на Риоске неожиданно проницательно, и под этим взглядом он опустил глаза.
  - Винишь себя? Поэтому возишься со мной и с Хачироку?
  - Виню. Если бы я только поехал с тобой...
  - ...то они подкараулили бы меня в совсем другом месте. Или ты бы попал под раздачу вместе со мной. Хорошо, что вы тогда уехали. Лучше так.
  - Дурак ты, Такуми...
  - Наверное...
  
  - Подожди меня, ладно? Смена заканчивается через полчаса.
  - Хн.
  Сегодня они должны были ехать в Токио на пару дней - больнице требовалось закупить новое оборудование, и отец отправлял за ним Риоске, а тот, в свою очередь, предложил поехать и Такуми. С той ночи они о прошлом больше не говорили, но Риоске заметил, что его друг стал намного спокойнее. Это выражалось не внешне, но что-то в Фудзиваре словно бы сгладилось, хотя и не исчезло полностью, и это позволило парню лучше контролировать себя и больше не шарахаться от Риоске, будто перепуганная лошадь от волка. Что-то изменилось и между ними. Такуми словно приоткрыл прежде надежно запертую дверь, и до Риоске теперь доносились отзвуки его мыслей и чувств. А может, просто сам Такахаши стал лучше понимать своего друга и любимого. Так или иначе, но к теме последнего срыва они не возвращались, предпочитая спокойные, ровные отношения - стабильность и покой. И поездка в Токио была хорошим способом развлечься, да и Такуми поймет, что жизнь не замыкается маленьким мирком с двумя людьми рядом. По крайней мере, Риоске очень на это понимание надеялся.
  Это случилось, когда до конца смены оставалось минут пятнадцать. Их больница была единственным медицинским учреждением в округе, достаточно оборудованным для приема действительно тяжелораненых пациентов или лечения каких-то сложных случаев, и Риоске знал, что отец сделал все, от него зависящее, чтобы так оно и оставалось. И совсем не было удивительным, что наиболее пострадавших в случившемся инциденте везли именно к ним. А пострадавших в этот раз было много: на трассе общего пользования на высокой скорости попали в аварию две машины, перегородив дорогу бензовозу, водитель которого в итоге не справился с управлением и по касательной задел проезжавший мимо автобус. Так что ночь предстояла веселая.
  Рук не хватало. На работу были вызваны все врачи, весь младший медперсонал - и все равно не хватало рук. В перерывах между операциями Риоске только что и успел сказать Такуми, чтобы тот шел домой - в ближайшие дни они точно никуда не поедут. Фудзивара кивнул, и Такахаши убежал дальше, но его тревожный взгляд и руки в хирургических перчатках никак не шли у парня из головы. Он совсем уж было собрался уйти, когда какая-то сестричка, пробегавшая мимо и, видимо, принявшая его за работника больницы, только что пришедшего по вызову, кинула ему белый халат и, взяв на буксир, припрягла помогать размещать пациентов, разносить воду и делать кучу всякой другой нужной работы. На робкое признание Фудзивары, что он "не умеет ничего особо", девушка окинула его далеким от восхищения взглядом и сквозь зубы процедила:
  - Плевать, умеешь или нет. Просто сделай это, - и вернулась к обработке несложной раны на плече какого-то парня. Тот смотрел на Такуми, а потом перевел взгляд на девушку, и в этом взгляде Фудзивара увидел восхищение и благодарность вперемешку с болью. И это будто что-то сломало в нем самом. Так что когда сестричка закончила, Фудзивара тихо сказал:
  - Я действительно ничего не умею. Но если вы покажете как - сделаю.
  - Стажёр, что ли? - Кажется, девушка действительно не думала о таком варианте, и теперь у нее даже кончик носа заалел от смущения. - Ты прости, что я так резко. Просто... сам видишь. Держись меня, я тебе подскажу, что делать. Ты хоть на каком курсе учишься?
  - На первом, - неожиданно для себя выдал Такуми. И правда, скажи он, что является совершенно посторонним человеком, никак с медициной не связанным, то его, пожалуй, отправили бы домой, чтоб под ногами не путался.
  - Понятно, - девушка вздохнула сквозь сжатые зубы, а затем резко тряхнула головой. - Совсем зеленый, и сразу так влип. Тогда точно будешь у меня на подхвате. Делать будешь только то, что я говорю, и никакой самодеятельности, понял?
  - Да.
  - Тогда погнали. Вон, новую партию везут. И, - девушка обернулась и вдруг улыбнулась парню, и ее улыбка была похожей на маленькое солнышко. - Меня зовут Кейко. Можно просто Ко и без всяких церемоний. Но только сейчас.
  - Такуми.
  - Ну, вот и познакомились. Итак, вперед! Спасем этот чертов мир!
  А потом Такуми напрочь забыл про время, про этот "чертов мир" и собственные заботы и проблемы. Потому что все оказалось таким сложным и простым одновременно. Разве сложно перевязать чью-то рану? Но сделать это правильно оказалось очень непросто. Кейко обладала просто потрясающим терпением, она показывала и объясняла, и постепенно Такуми стал понимать, что и как надо делать. Когда он, спустя пару часов, самостоятельно наложил вполне качественную повязку, Ко показала ему большой палец в жесте одобрения и снова взялась за дальнейший процесс образования. Но это ее одобрение почему-то было таким важным и было так приятно, что Фудзивара улыбнулся девушке, хоть она этого и не видела, занятая делами. Зато видела старушка, которой он помогал. Хитро прищурившаяся женщина слегка стукнула его ладонью по руке и прошлась на извечную и любимую тему всех старых людей: "Эх, молодёжь, молодёжь". Фудзивара покраснел и поспешил ретироваться подальше.
  За работой время летело незаметно, и вот уже кто-то стал разносить среди персонала бутерброды и чай в пластиковых стаканчиках, а Такуми только тогда понял, как же он устал. Голова буквально пухла от объема полученных за сегодня знаний и навыков, руки болели от таскания разных тяжестей - его частенько за это время припрягали чего-нибудь куда-нибудь перенести, и рядом устало вытянула ноги Кейко, потягивая чай и тихо шипя сквозь зубы на то, что он так обжигал пальцы.
  - А знаешь, Такуми, ты здорово справился для несмышленыша. Пожалуй, из тебя выйдет толк, - Ко была прямолинейной, да и не видела смысла скрывать похвалу. Этот чудной парень действительно оказался вполне сносным помощником, и без него она вряд ли успела бы переделать столько дел. Да, он ничего не знал о первой помощи, совершенно не разбирался в лекарствах и ранах, но учился быстро и не бухался в обморок при виде крови или ожогов. А большего по-первости и требовать-то было нельзя. А еще он был симпатичным, и даже явно свежие, не очень аккуратные шрамы не могли это испортить. Пожалуй, парень ей понравился, и она была совершенно не против продолжить с ним знакомство даже после этого проклятущего кризиса.
  - Хн, - усталый Такуми был в своем репертуаре. Говорить не хотелось, хотелось спать. Но их перерыв вскоре должен был закончиться, так что даже закрывать глаза смысла особого не имело.
  - А ты на чем собираешься специализироваться? - Отставать Кейко явно не собиралась.
  - Не знаю.
  - Думаю, тебе пошло бы быть терапевтом. Или хирургом - ты такой спокойный и непрошибаемый! Или педиатром, это тоже неплохо. Да и деньги хорошие приносит.
  - Хн.
  - Да уж, бревно разговорить и то проще, - девушка досадливо дернула плечиком и поднялась. - Ладно, поднимай свою задницу со скамейки, перерыв окончен. Сейчас буду тебя учить обрабатывать ожоги. Не запомнишь названия лекарств, пеняй на себя, понял? Устрою тебе потом стажировку по помывке сортиров.
  - Хн.
  - Ками-сама, дай мне терпения!
  Когда поток пострадавших наконец иссяк - часть их разместили в гостинице, часть забрали к себе несколько маленьких домашних больниц, - измотанный Риоске буквально рухнул на кушетку в коридоре. Такой аврал у них бывал очень, очень редко, и теперь с ног валились абсолютно все. Добровольные помощники из числа местных жителей снова разносили горячую еду и напитки. И, наверное, только это и спасло самих работников больницы.
  - Как ты? - знакомый голос заставил кое-как поднять тяжелые веки. И когда это он успел задремать?
  - Нормально, - ответ на автомате, а затем уже более осмысленно. - А ты чего тут делаешь?
  - Помогаю, как видишь, - хмыкнул Такуми, и Риоске заметил на нем когда-то белый, а теперь перепачканный чем-то неопределимым халат, усталые тени под глазами и еще что-то новое, появившееся во взгляде парня. Но что именно - Риоске определить не смог, мешала тяжелая голова и отчаянно слипающиеся глаза.
  - Может, тебя домой отвезти? Выглядишь паршиво.
  - Нет, - Такахаши со стоном поднялся. - Еще полно работы.
  - И как ты будешь работать в таком состоянии? Давай, не упрямься.
  - Ладно, только отца предупрежу.
  Уставший отец только рукой махнул. Самый пик кризиса миновал, и теперь большую часть персонала можно было отпустить отдыхать хотя бы на ближайшие сутки. Оставались дежурные, оставались телефоны и, в общем-то, особого смысла в личном присутствии старшего сына Такахаши-сан не видел. С Такуми они договорились встретиться на стоянке, и Риоске издалека увидел, как к Фудзиваре так и липнет какая-то сестричка.
  - Такуми, слушай, ты к какому отделению приписан? Давай завтра встретимся, и я тебе помогу выучить что-нибудь.
  - Хн.
  - А это твоя машина?
  - Нет. Друга.
  - Классная. А у тебя машина есть?
  - Хн.
  - А...
  - Такуми, - подошедший Риоске явно был не настроен слушать дальше. - Поехали?
  - Поведу я.
  - Хорошо. Уверен, что все нормально?
  - Да.
  Кейко, немного оторопевшая от понимания, чья же это машина, тихо пискнула. Риоске обратил на нее холодный взгляд и молча кивнул. Под этим взглядом Ко явно почувствовала себя не очень уютно.
  - Благодарю Вас за помощь моему другу, - вежливость в его исполнении прозвучала как приказ оставить их обоих в покое, но Кейко уже оправилась от первоначального удивления и только мило улыбнулась в ответ.
  - Не за что, Такахаши-сан. Работать с Такуми - истинное удовольствие. Из него получится замечательный врач.
  - Я в этом не сомневаюсь, - Риоске добавил холода в голосе, но на девицу это явно не действовало, а Такуми уже сидел за рулем и явно ждал, когда Такахаши закончит. Так что Риоске устроился на пассажирском месте и устало прикрыл глаза. - Всего хорошего.
  - До свидания, Кейко-сан.
  - Пока! Но ты все же подумай о моем предложении, ладно?
  Кейко смотрела вслед белой FC и думала о том, что за всем этим явно прячется какая-то история. И ее девичье любопытство настоятельно требовало выяснения подробностей. Хмыкнув, девушка направилась прочь от больницы. Она действительно устала.
  Дома Риоске сразу же отправился в душ, а Такуми занялся готовкой - даже не смотря на перекусы, есть хотелось безумно, и Фудзивара думал, что и Такахаши проголодался не меньше. Так что выползшего из ванной старшего парня ждал уже почти готовый ужин - или завтрак, смотря как время считать, а Такуми сам отправился купаться. Потом они ужинали, не торопясь, отдыхая от тяжелого во всех отношениях дня, и молчание было уютным и легким, словно вся тяжесть осталась за порогом.
  - Рассказывай, что ты там делал? - Риоске развалился на диване и с ленивой задумчивостью перебирался волосы устроившегося на полу Такуми. Как бы он ни устал, но отказаться от их своеобразного ритуала в пользу отдыха не смог бы никогда. - И что это была за девица?
  - Я собрался домой, но Кейко-сан, видимо, приняла меня за одного из сотрудников. Так что я помогал ей все это время. Она меня многому научила.
  - Ну-ну, - ворчание Риоске было недовольным. - И как?
  - Нормально, - Такуми хмыкнул. И чего Риоске ворчит? - Теперь я умею обрабатывать самые простые раны, накладывать тугие повязки, оказывать первую помощь при несильных ожогах и знаю название нескольких лекарств. А Кейко-сан думает, что я стажер в вашей больнице и что учусь в университете.
  - Понятно. Она тебе нравится?
  Риоске постарался ничем не выдать своей заинтересованности в этом вопросе. Сегодня Такуми выглядел почти как раньше, и это радовало, но Такахаши не мог отделаться от мысли, что не он сумел помочь любимому, а какая-то посторонняя девица. И мысль о том, что Такуми вполне мог запасть на нее, была очень, очень неприятной. И - черт возьми, да! - Риоске ревновал.
  - Да, - Фудзивара кивнул, скорее самому себе, чем собеседнику. Риоске скрипнул зубами, но ни на мгновение не позволил себе сбиться с ритма движений. Такуми был не виноват ни в том, что не мог ответить на его чувства, ни в том, что Риоске никак не мог смириться с этим. Но эту девку он проверит сам! - Ко милая, добрая и очень терпеливая. Она хороший профессионал в своем деле.
  - Но тебе она нравится как женщина?
  - Как женщина? - Такуми был задумчив, а Риоске чуть не застонал от досады.
  - Как Мицки, - предпринял еще одну попытку Такахаши.
  - Нет, - ответ Фудзивары не задержался ни на мгновение, и Риоске немного отпустило.
  - Понятно. Иди ко мне.
  Такахаши сел на диване и притянул пересевшего с пола Такуми ближе, обнимая. Он готов был признать, что Фудзиваре нравились девушки, а после произошедшего о парнях он даже думать не мог, но пока Такуми оставался с ним, у Риоске оставалась и надежда, слабая и призрачная, но надежда. И Такуми грелся в кольце его рук, а Риоске вдыхал запах его волос, и это было счастьем. Их маленьким счастьем. Но следующий вопрос друга поверг Такахаши в настоящий шок.
  - Риоске, можно я буду иногда помогать в больнице?
  Фудзивара говорил совершенно серьезно, а Риоске никак не мог поверить. Неужели произошедшее разомкнуло, наконец, этот жуткий круг? Вернуло Такуми хоть какой-то интерес к жизни? Потому что с того происшествия несколько месяцев назад Фудзивара впервые заинтересовался чем-то, и упускать этот шанс Риоске не собирался даже из-за ревности.
  - Конечно, - все же ему не удалось скрыть радость и счастье, и они заставили Такуми удивленно поднять глаза на друга. - Я рад, что ты заинтересовался хоть чем-то. Может быть, ты сможешь найти свое место в жизни.
  - Ты не против?
  - Разумеется, нет, - Риоске усмехнулся. - Я хочу, чтобы ты поправился. И чтобы был счастлив, даже если не со мной. Хотя и просто так я тебя не отдам.
  Такуми смутился, и эта маленькая победа заставила сердце затрепетать. Кажется, Фудзивара за одни эти сутки изменился гораздо сильнее, чем Такахаши мог даже надеяться.
  - Я не знаю, заслуживаю ли такого отношения...
  - Мне все равно. Я просто люблю тебя.
  - Риоске, я, наверное, просто не знаю, как это - любить.
  - Я понимаю, Такуми. Не надо оправдываться.
  Риоске улыбался. Он действительно был сейчас очень счастлив. Дело сдвинулось с мертвой точки, и впервые за последние месяцы Такуми был действительно спокоен и расслаблен. Конечно, Такахаши понимал, что это не сможет решить всех проблем, что все не сможет измениться сразу. Но сейчас это его не волновало. Если Такуми понравиться заниматься медициной, Риоске готов был предоставить ему все возможности для этого вплоть до оплаты обучения. Деньги были не важны, потому что здоровье и счастье любимого человека было бесценным. За его искреннюю улыбку Риоске готов был отдать все на свете, даже если улыбка эта предназначалась совсем не ему. И сидя вот так, обнимая любимого, касаясь губами его виска и не чувствуя сопротивления и напряжения от этой простой ласки, Риоске был по-настоящему счастлив.
  - Как ты думаешь, я смогу снова нормально прикасаться к людям?
  - Конечно, мой хороший. Обязательно. Что ты чувствовал, когда помогал им сегодня?
  - Хн, - Такуми задумался над этим простым вопросом всерьез. - Я... беспокоился за них. Я знал, что раны - это больно, и хотел, чтобы больно не было. Хотел помочь.
  - Но тебе не было страшно или неприятно?
  - Нет. Думаю, что нет. Меня тогда не заботили свои эмоции.
  - Ты держал их под контролем?
  - Наверное. Хотя они все равно были яркими и сильными, но не беспокоили и не отвлекали.
  - Это нормально, - Такахаши тихо вздохнул. Наверное, это было правильно, только ему было слегка грустно оттого, что это не он помог парню преодолеть этот барьер. Но теперь, кажется, яркие чувства и сильные эмоции уже не так пугали Фудзивару. - Так чувствуют все люди. Ты научишься, и все будет хорошо.
  - Спасибо, Риоске, - Фудзивара чуть отодвинулся и внимательно посмотрел в лицо друга. - Если бы не ты...
  - Не надо, - Такахаши мягко прижал палец к губам любимого. - Я так счастлив, что ты не отталкиваешь меня, что позволяешь помогать и просто быть рядом. Пока это так, для меня есть надежда.
  - Надежда?
  - Да. Что когда-нибудь ты сможешь ответить на мои чувства. Может быть, даже сможешь полюбить меня. Я надеюсь.
  - Я... хотел бы... попробовать....
  Смущенный, неуверенный взгляд серых глаз. Распахнутые в шоке черные. Недоверие и счастье, смущение и легкий испуг. Что-то изменилось, очень сильно изменилось. Риоске не знал, что именно, хотя потом он это обязательно выяснит. Не сейчас. Сейчас он просто прижал к себе своего любимого, крепко-крепко, и отчаянно старался не заплакать - видимо, за последнее время его нервы тоже стали совсем ни к черту. Эти простые слова значили для него слишком много, чудовищно много. Он никогда не ожидал услышать их, и теперь ему нужно было время, чтобы осознать их смысл.
  - Такуми... ты уверен? Не надо торопиться или принуждать себя. Ты ничего не должен...
  - Я хочу попытаться... полюбить тебя. Я не уверен, что получится.
  - Конечно.
  - И я не знаю, как это - любить, - напомнил Такуми с серьезностью ребенка. Да он и был в этом сущим ребенком: так много не знал, столь много не умел.
  - Я постараюсь показать тебе это. Если ты позволишь.
  - Я... не знаю, смогу ли... в физи...
  - Тшшш, - Риоске снова закрыл его губы пальцем, не позволяя продолжать. - Я же говорил, не надо торопиться. Это или придет, или нет. Не буду скрывать, я очень хочу тебя. Очень. Но любовь не ограничивается только сексом. Поверь мне. Главное, что ты - рядом. Что позволяешь заботиться о тебе, помогать тебе. Эти объятия, эти тихие вечера, приготовленный тобой ужин, твоя любовь к гонкам, твое молчание - все это мне нравится в тебе, и это куда больше простого секса. Ты делишь это со мной, ты позволяешь мне увидеть себя - такого, какой ты есть на самом деле, и я люблю тебя всего, каким бы ты ни был.
  - Риоске, я...
  - Не говори ничего. Я просто хочу, чтобы ты послушал. Я буду убеждать тебя в моих чувствах столько, сколько потребуется. Даже если на это уйдет вся моя жизнь. Потому что я очень хочу, чтобы ты не только доверял мне, я хочу, чтобы ты мне поверил.
  Риоске говорил, и в голосе его звучала беззащитная, беспредельная искренность. Он говорил, отчаянно желая, чтобы Такуми поверил не только разумом, чтобы понял, что именно чувствует Риоске. Чтобы осознал, что способен вызывать подобные чувства. Чтобы смог принять их как должное. Потому что Фудзивара, как никто другой, был достоин любви и уважения. И Риоске очень хотел, чтобы парень понял и принял это.
  - И потому я буду ждать столько, сколько потребуется. Я никогда и ни к чему не буду принуждать тебя. Ты сам решаешь, с кем быть, кого любить и как жить. Я только хочу, чтобы ты увидел, чтобы понял, что жизнь не закончилась той ночью. Что впереди еще много дней и ночей. Что боль, одиночество, отчаяние - это все только одна сторона жизни. Позволь мне показать тебе другую.
  - Риоске...
  - Не отвечай ничего. Просто будь рядом со мной, и мне этого будет вполне достаточно.
  - Может быть. Но ты ведь можешь найти хорошую девушку, жениться, создать нормальную семью... С детьми...
  - Могу, - Риоске улыбнулся. - Но мне нужен ты. Только ты.
  - Но почему?
  - Не знаю. Так получилось.
  - Не понимаю.
  - Поймешь когда-нибудь.
  Такуми вздохнул и снова прижался к парню, и Риоске ласково гладил его плечи и спину. И думал, что и сам не знает, почему этот нескладный, молчаливый, замкнутый и нелюдимый парень так прочно обосновался в его сердце. Он знал, почему ему нравится Такуми, но вряд ли смог бы четко определить, почему любит. Да и кто смог бы? Любят ведь не за что-то, любят просто так, со всеми достоинствами и недостатками принимая человека.
  А Фудзивара думал о том, что не понимает сидящего рядом парня, совсем не понимает, но тепло его тела, его нежная, ласковая забота так приятны, так нужны, что, наверное, он никогда не сможет отказаться от них. Поэтому хочет быть рядом и хочет попытаться хотя бы что-то дать взамен. Хоть как-то отплатить за эту доброту, нежность, заботу, за терпение и понимание... Он хотел, чтобы Риоске был счастлив, и если для этого нужно было просто оставаться рядом, Такуми с радостью останется. И сделает все, чтобы преодолеть реакцию собственного тела, чтобы быть с ним. Может быть, это тоже была любовь? Парень не знал. Но он действительно хотел попытаться, и потому в какой-то момент осторожно провел ладонью по щеке задремавшего Риоске, мягко очертил пальцами скулы, линию носа, губы. Сонный Такахаши тихо вздохнул и потянулся за ласкающей рукой, и Такуми продолжил, понимая, что доставляет Риоске удовольствие, хотя бы немного. Такуми понимал, что играет с огнем, он не был уверен, что сможет продолжать, но хотел попытаться. Чутко прислушиваясь к себе, он продолжал. На пробу легко коснулся губами шеи, добившись нового довольного вздоха, а затем прижал ладонь к груди Риоске, чувствуя, как бьется под рукой чужое сердце, сильно и быстро. Кажется, все было в порядке - и с Риоске, и с ним самим. Будто бы что-то ушло в последние сутки, что-то, что мешало почувствовать не только страх, но и удовольствие от прикосновений. Страх не ушел совсем, он притаился за какой-то неведомой границей, но уже не мешал, и Такуми просто отдался теплу чужого тела рядом. Вскоре он уже спал...
  Утро было странным и чудесным настолько, что Риоске никак не верилось в его реальность. Когда он проснулся, Такуми был рядом, обнимая его во сне, и на лице его была едва заметная улыбка. Спокойная и немного нежная. И это было самым большим чудом. Риоске так боялся спугнуть это чудо, что постарался даже не дышать - только смотрел, смотрел и не мог насмотреться на это лицо и эту улыбку. Внутри пушистым комочком свернулось маленькое персональное солнышко и щекотало, заставляя губы неудержимо расползаться в счастливой улыбке. А потом было еще много моментов полного счастья, вогнавших Риоске в состояние безоблачной прострации. Отсутствие даже проблеска страха в глазах проснувшегося Такуми, робкая, неуверенная нежность прикосновения к руке, любимый кофе, в который Такуми положил слишком много корицы... На работу он поехал на такси, поскольку не доверял своему состоянию, и весь день настолько витал в облаках, что это заметили все. Кто-то вспомнил, что перед отъездом домой Риоске разговаривал с медсестричкой из травматологического, и по больнице поползли слухи. Кейко, когда ей рассказали часть этих слухов, загадочно промолчала. Так слухи получили почву, и к концу дня уже сложилось стойкое мнение о том, что Такахаши Ханако вышла за своего нынешнего мужа потому, что уличила жениха в том, что тот за ее спиной крутил роман с Нигошитой Кейко. Риоске не отрицал - ему было все равно. Кейко тоже только улыбалась в ответ на завистливые взгляды подруг. И все были, в общем-то, вполне довольны. Даже отец Риоске, которому очень не нравилась излишняя увлеченность старшего сына этим своим... другом. Он даже готов был предпринять определенные действия, чтобы исправить ошибку Риоске, но теперь этого, кажется, уже не требовалось. А в остальном... какая разница, пока он не приживает ублюдков и не собирается ввести эту девку в семью? Пусть порезвится, нюхнет вольного воздуха, а то все за книгами да за гонками. Разве ж дело?! Еще бы парень этот, Фудзивара, убрался бы туда, откуда пришел, и все бы снова стало на свои места. Но Такахаши-сан был умным человеком и прекрасно понимал, что стоит ему заикнуться об этом, он потеряет сына. А этого как-то не хотелось, тем более что теперь и повода не было.
  Ни Риоске, ни Киоске, ни тем более Такуми ничего не знали о мыслях, бродящих в голове Такахаши-старшего. Они просто жили так, как хотели и могли. Когда Риоске рассказал брату о произошедших с Такуми изменениях, тот был счастлив. Это счастье светилось в глазах, звучало в голосе, дышало и жило вместе с ним, и Риоске крепко обнял брата, и тот смеялся и плакал в его объятиях. И Риоске смеялся вместе с ним. И снова, как и в прошлый раз, все было спонтанно - и даже сказать, кто принял такое решение, кто начал первым, было невозможно. Просто в какой-то момент они осознали, что целуются, а руки бродят по телам друг друга, доставляя удовольствие, деля нежность на двоих, и обоим хотелось большего. Никто из них не остановился: раз это происходило между ними, значит, было необходимо обоим. Они не представляли себя с кем-то другим, но в порывах страсти и удовольствия звали лишь одного человека, шептали нежности и глупости только ему, только ему признавались в любви. Физическое удовольствие тел, сытая истома и нежность понимания царили между ними, и оба предпочитали не мучиться моральными дилеммами, которых и без того в их жизни хватало. Между ними не могло быть ничего, кроме тепла, понимания, заботы, нежности. Они искали спасение и утешение в объятиях друг друга, и находили - ведь кто еще сможет поддержать, понять и помочь, если не родная кровь, родной человек, знающий тебя с самого детства? Им даже не нужно было говорить о чем-то, чтобы понять друг друга. В объятиях друг друга они находили утешение и покой, и этого было вполне достаточно, чтобы продолжать - до полного изнеможения, до блаженной усталости, до заглушаемых подушкой криков удовольствия. Но даже на самом пике оба достаточно контролировали себя, чтобы не оставлять меток на телах друг друга, зная, что ни один из их партнеров не примет подобного. На Хинако Киоске было плевать, но она обязательно рассказала бы родителям - и тогда проблемы начались бы у всех. А Киоске не мог допустить, чтобы у брата были из-за него проблемы. Риоске же знал, что стоит Такуми понять, что он спит с кем-то, и на возможности любых отношений можно будет ставить крест. Так уже было однажды в жизни Фудзивары, а Риоске предпочитал извлекать уроки из ошибок других, а не учиться на своих собственных.
  Усталые и расслабленные, они просто лежали, отдыхая, восстанавливая дыхание, и молчание было уютным и родным. Голова Риоске лежала на плече брата, а тот рассеянно перебирал его волосы. Они понимали друг друга без слов, но иногда даже этого было мало.
  - Значит, у вас все хорошо?
  - Да. Я действительно не ожидал услышать это от него. Он изменился. Стал более открытым.
  - Ты счастлив?
  - Да.
  Несколько минут молчания и сигаретного дыма.
  - Может, ты расскажешь ему?
  - Зачем? Вам и так хватает проблем. Не хочу, чтобы он снова замкнулся в себе. Хотя, - Киоске тихо вздохнул. - Я хотел бы хоть раз увидеть его улыбку.
  - Увидишь. Обязательно. Ты также нужен ему, как и я.
  - Нет, братишка, не так. Я нужен ему только в качестве друга. А тебе он готов подарить любовь.
  - Не думаю, что готов.
  - А я уверен в этом. Он просто не знает, что уже любит тебя. Всегда любил.
  - Он любил только свою машину, и ты это знаешь. Наверное, больше всего я ревную его к его же Хачироку. Никогда не думал, что буду ревновать любимого человека к машине.
  - Да уж, это Такуми, - Киоске мягко рассмеялся и, затушив бычок, притянул брата в поцелуй. Сейчас это было лучшим способом забыть про неуместную грусть. У них еще было несколько часов, и это время Киоске не собирался тратить просто так.
  Такуми учился. Каким-то ему одному ведомым образом Риоске выхлопотал у отца разрешение, и Такуми теперь официально работал санитаром в больнице семьи Такахаши. Кейко так и не отстала от парня, постепенно выудив у него сжатое изложение его истории, и с той поры постоянно присматривала за новеньким. Когда Такуми нужна была помощь, она почему-то всегда оказывалась рядом, помогая, объясняя и показывая, и Такуми учился. Учился оказывать первую помощь, определять симулянтов, работать с людьми. Некоторые вещи он запоминал быстро, некоторые не давались ему ни в какую, но Кейко была терпеливой, спокойной и всегда веселой. Она говорила за двоих и следила, чтобы Фудзивара вовремя ел, не забывал про меры безопасности и не задерживался на работе дольше необходимого. Она воистину стала его ангелом-хранителем и совершенно не обращала внимания на демонстративное недовольство Риоске. Персонал шушукался и обсуждал последние вести с любовных фронтов, и Кейко с удовольствием подыгрывала, частенько заставая Риоске врасплох в самых людных и отнюдь неподходящих местах. В один из таких моментов раздраженный уже этим бесстыдным поведением девушки Риоске сорвался. Очень холодно он пригласил сестру присесть и откровенно попросил вести себя хотя бы относительно пристойно.
  - Но это вам же на пользу, Такахаши-сан. И вы сами это знаете, - девица явно была слишком уж наблюдательной. А еще она была права, но Риоске от этого почему-то легче не становилось.
  - Моя польза - это мое дело. И Вас я попросил бы не совать нос в мои личные дела, Нагошита-сан.
  - Такуми - мой друг, - девушка сверкнула глазами на начальство и дерзко вскинула голову. - Если откровенно, то он мне очень нравится. И я хотела бы затащить его в постель. Но я не буду этого делать. Из общения с Такуми я поняла одну вещь. Хотите узнать? - Она дождалась неохотного кивка и только потом продолжила. - Я поняла, что он знает, что такое предательство женщины, а я не хочу его предавать. Не буду говорить, что люблю его, но он мне действительно очень нравиться. Только я ему - нет. По крайней мере не в этом плане. Пока. Пока он ваш, но все может измениться в любой момент.
  - Да. Например, тебя могут уволить.
  - Могут, - Кейко улыбнулась, показав острые зубки. Вызов и легкая насмешка. - Но вы уверены, что это поможет вам его удержать?
  - Выбор за Такуми.
  - Вот именно. И не стоит этого забывать, - девушка поднялась и, приблизившись к Риоске, вдруг поцеловала его, крепко и взасос. И оторвавшись, заботливым жестом поправила ему галстук. - И не забывай, что слухи выгодны прежде всего тебе. Так что не мешай мне их поддерживать, милый.
  - Можете идти, Нагошита-сан.
  - Благодарю вас, шеф.
  Когда дверь кабинета закрылась, отсекая кокетливый стук каблучков, Риоске опустился в кресло и глубоко вздохнул. Вот уж не было печали. Впрочем, выбор в данной ситуации действительно оставался за Такуми, и Риоске не имел права лишать его этого выбора. Он долго курил, стараясь придумать хоть что-нибудь, что позволило бы отвадить неожиданную соперницу. В голову, как назло, ничего не шло, кроме воспоминаний о легкой ласке рук Такуми, когда тот думал, что Риоске спит. Тогда он сумел удержать себя в руках, и Фудзивара так и не понял, что Такахаши бодрствовал. Риоске запомнил все, запомнил и сохранил - это было впервые, когда Такуми сам подарил ему свою нежность. Драгоценные мгновения.
  Риоске держал слово. Он не торопил Такуми, не подталкивал его, просто принимая все то, что дарил ему любимый. Принимая с благодарностью и возвращая сторицей, постепенно добившись того, что иногда Фудзивара даже оставался с ним на ночь. В такие ночи Риоске лежал, притворяясь спящим, и просто наслаждался их близостью, а Фудзивара спокойно спал, и его руки обнимали Такахаши даже во сне. Кошмары иногда еще возвращались, и тогда Риоске приходилось долго успокаивать парня, но это было поправимо. Постепенно Такуми обретал стабильность, учась контролировать эмоции и чувства, учась принимать тепло и нежность и отдавать их в ответ. Шло время, лето сменилось осенью, а осень - зимой, они гуляли по городу, припорошенному первым снегом, и Такуми улыбался ему. И Киоске, если тот присоединялся к прогулкам, что, правда, бывало довольно редко - теперь, когда парень поступил в универ, времени у него было не особо много. Киоске никогда не был таким умным, как брат, и наука давалась ему с ощутимым трудом, но он справлялся, к вящему удовольствию отца и брата. Несколько раз Такуми и Риоске ездили на Акину, и Бунта, как всегда невозмутимо спокойный, с легким удивлением выслушивал рассказы сына о его новой работе и только затылок чесал, получая от Риоске подтверждение слов сына. А когда Такуми спал в своей старой комнате наверху, они с Риоске тянули подогретое сакэ и обсуждали будущее Фудзивары-младшего. Риоске настаивал, что вполне способен оплатить его учебу, если тот захочет учиться дальше на врача, а Бунта возражал, что и сам вполне способен позаботиться о своем сыне и оплатить его учебу "без всяких сопливых молокососов". Риоске не обижался, признавая правоту Фудзивары-сана, но и уступать не хотел. К третьей бутылке они обычно сходились на том, что оплатят расходы напополам, после чего начинали четвертую и отрубались прямо в гостиной.
  Новый год они встречали втроем: Риоске, Киоске и Такуми. Как оба брата сумели отвертеться от домашней вечеринки, они не рассказывали, а Такуми не спрашивал. Но эта ночь была настоящим волшебством, как и положено уважающей себя новогодней ночи. Они долго гуляли по ночному городу, а потом отправились в храм и слушали все положенные сто восемь ударов колокола, отпускающего людям все сто восемь грехов и возвещающих новую чистую и праведную жизнь. Пили горячий чай, заедая его традиционным новогодним угощением, продающимся здесь же в храме для всех желающих подкрепить свои силы. Встречали рассвет на вершине Акаги, обнявшись, чтобы хоть как-то сохранить тепло. И это действительно был лучший праздник в жизни всех троих. А дома были подарки, и Такуми с изумлением рассматривал подаренное Риоске огромное пособие по оказанию первой помощи. А Киоске до колик смеялся и потом еще долго подкалывал брата излишней серьезностью. Сам он подарил Такуми два полностью оплаченных флаерса на посещение одного из самых шикарных ночных клубов Токио - и где только денег достал! - смутив Такуми до того, что у парня пылали даже уши. Вручая свой подарок, он так хитро посматривал на брата, что в итоге заработал по макушке тем самым толстеньким пособием. И в ответ на обиженный вопль - колкий комментарий о том, что надо же, мол, Такуми на ком-то практиковать полученные знания. В результате братья затеяли шутливую возню, а Такуми смотрел на это и смеялся. И этот тихий искренний смех был гораздо лучшим подарком для обоих, нежели недорогие запонки или неброская и тоже недорогая, явно мужская, подвеска.
  А потом было ленивое утро, плавно переходящее в день, и уехавший Киоске, на прощание скорчивший брезгливую гримасу. А Риоске остался, в ответ на звонок отца спокойно и твердо заявив, что устал после праздника и хотел бы отдохнуть дома. И посиделки в гостиной, и горячий чай с фасолевым мармеладом, и робкий, настороженный и короткий поцелуй, на который обалдевший Риоске даже не сообразил ответить. Смущение Такуми и крепкие объятия. И новый поцелуй - уверенный, нежный, очень осторожный и совсем не настойчивый - Риоске. Только нежность, бесконечная и теплая, словно летнее море. Только ласковая осторожность в каждом движении. Только то, что позволяется - и ни шага дальше за те границы, которые устанавливает Такуми. И беспредельное счастье оттого, что границы эти постепенно расширяются, пусть медленно, но неотвратимо. Ни намека на настойчивость, ни намека на желание самого Риоске...
  Такуми так и не смог пойти дальше поцелуев, и вина в его взгляде яснее слов говорила о том, что для него пока невозможно нечто большее. Риоске предполагал, что и это возможно только потому, что те твари не додумались проделать это с его любимым. Но как бы там ни было, сейчас Фудзивара мог хотя бы спокойно думать о физической близости между двумя людьми, не воспринимая ее как что-то обязательно причиняющее боль. Ему хотя бы больше не было так плохо, как было раньше при одном только упоминании о ней. И это Риоске тоже считал огромным прогрессом в душевном выздоровлении Такуми. И еще это давало Такахаши надежду, что придуманный когда-то Киоске план может со временем увенчаться успехом. Не сейчас, но когда-нибудь Фудзивара сможет быть с ним, и тогда сумеет полностью излечиться от последствий этого нападения.
  Каждый раз, вспоминая о той ночи и последовавших за ней событиях, Риоске сжимал кулаки в бессильной ярости. Полиция так и не арестовала организаторов нападения, ей пришлось удовлетвориться непосредственными исполнителями, но уж эти подонки получили по полной программе. Они еще долго не выйдут из тюрьмы, если вообще выйдут. Вот только ни Риоске, ни Киоске, ни Фудзиваре-сану этого достаточно не было. Но сделать ничего было нельзя. По словам Бунты, закрывая дело, детектив объяснил, пряча глаза, что наказание таких людей вне компетенции обычных окружных полицейских и детективов, а вышестоящие органы вряд ли будут заниматься такой мелочевкой. Он долго извинялся, но суть от этого не менялась. Никто ничего не мог сделать. И, возможно, братья или отец попытались бы самостоятельно разрешить эту небольшую коллизию права, но каждый из троих понимал, что это означает осуждение, а Такуми нуждался в мести гораздо меньше, чем в них самих. Месть не могла бы излечить его, в отличие от живого тепла рядом. Тепла, которое помогало искалеченному парню выживать. И жить дальше, оставив прошлое прошлому. Потому они не стали предпринимать ничего, но мысли эти лично Риоске из головы не выбросил, и был полностью уверен в том, что и остальные двое ничего не забыли и не простили. Никому.
  Но здесь и сейчас Такуми был рядом, и, держа его в объятиях, Риоске понимал, что это - самое главное.
  Время летело стрелой, и для Такуми, ушедшего с головой в учебу и новую работу, оно летело быстрее вдвойне. Перед парнем открылся новый мир - сложный, но интересный. Мир, в котором он мог приносить реальную пользу и видеть результаты своей работы. Учиться было сложно, но Риоске и Кейко помогали, и постепенно Фудзиваре становилось все проще и проще. Но интерес не уходил, и Такахаши с удовольствием наблюдал, как вечерами в гостиной их квартиры парень сосредоточенно покусывал кончик карандаша, сидя над очередным пособием или справочником. Возможно, весной он уже сможет попробовать даже поступить в училище...
  А еще были другие вечера, наполненные нежностью и лаской, и к удовольствию Риоске они повторялись достаточно часто. В такие вечера они долго сидели обнявшись, пока Риоске не спрашивал разрешения на поцелуй - это была их традиция. Такахаши никогда не делал ничего, что не получило бы одобрения любимого, и часто Фудзивара мог только восхищаться своим другом, понимая, сколько терпения и усилий приходится прикладывать тому, чтобы так поступать. Наверное, многие не сумели бы понять того, что происходило между ними, но и Риоске, и Такуми было абсолютно все равно.
  Получив разрешение, Риоске осторожно касался губами губ Такуми и на несколько мгновений замирал, прислушиваясь к реакции любимого, и тогда Такуми обнимал его, зарывался пальцами в короткие черные волосы и целовал в ответ. И только тогда Риоске позволял себе большее - но все равно не больше того, что разрешал сам Фудзивара. И поэтому Такуми приходилось говорить, приходилось объяснять и рассказывать, а сам Риоске всегда озвучивал любые свои действия. Сначала Фудзивара краснел, смущался и молчал - но тогда Риоске останавливался, не продолжая до тех пор, пока младший парень ломким и тихим от смущения и стыда голосом не выговаривал, наконец, свое желание. Постепенно Такуми привык к этому, и привычка эта постепенно прогоняла страх все дальше и дальше. Потому что когда Риоске ласкал губами его шею, чуть прихватывая кожу, но сразу же отпуская, когда слегка прикусывал соски, когда гладил его грудь, плечи, спину, руки, лицо своими чуткими пальцами - это приносило удовольствие и нежное тепло, но не боль. Никогда - боль.
  Поездку в Токио за оборудованием было решено совместить с походом в клуб, в который подарил флаерсы Киоске, хотя Риоске ненавидел подобные заведения еще со времен старшей школы. В ту ночь он постоянно был рядом с Такуми, не отпуская парня от себя ни на шаг в этой галдящей разношерстной толпе, но все же не мог он держать Фудзивару на привязи, и это привело к вполне предсказуемым результатам.
  Когда ушедший в туалет Такуми не появился через десять минут, Риоске отправился следом. Глазам его предстала весьма неприглядная картина, от которой глаза застлало какой-то темной пеленой: двое хулиганского вида ребят крепко держали Такуми, а другой с издевательской ухмылкой пытался заставить белого, как смерть Фудзивару, взять в рот, что-то приговаривая при этом на тему педиков, которым все равно чей хуй сосать. И что с такой изуродованной мордой только и остается, что быть благодарным за подобное снисхождение. Дальше Риоске просто не помнил. Очнулся он, удерживаемый несколькими парнями из числа посетителей. Троица лежала на полу и признаков жизни не подавала, кто-то вызывал скорую, кто-то пытался выяснить, живы ли они вообще, а Риоске видел только отчаянный взгляд любимых глаз, трясущиеся губы и посеревшее лицо. Тени прошлого вернулись, и Риоске не мог уже ничего сделать. Больше он не мог ничего... Глухое бессилие, боль и пустота в душе. Когда его отпустили, он направился было к любимому, но тот качнул головой и сам подошел к парням, потихоньку начавшим приходить в себя благодаря холодной воде и нескольким пощечинам. На Такуми смотрели кто с любопытством, кто с сочувствием, кто с брезгливым равнодушием, но постепенно образовавшаяся толпа рассасывалась, а Фудзивара мягко попросил:
  - Риоске, помоги. Ты же врач.
  - Оставь их. Сами оклемаются.
  - Помоги.
  Риоске вдохнул и помог - а что ему еще оставалось. Когда приехала скорая, с пацанами все было даже относительно в порядке. От всех троих шел характерный, чуть сладковатый запах травки, и это рассказало Риоске все, что ему было нужно. Душа настоятельно требовала крови, но ладонь Такуми на плече не позволяла снова сорваться, хотя во всей этой истории именно ему досталось больше всех.
  - Риоске... поехали домой. Не могу здесь больше.
  - Конечно. Для больницы все куплено, доставят без нас, так что только вещи из гостиницы заберем. Кто за рулем?
  - Ты, - Риоске заметил, что парня сотрясает легкая дрожь, и крепко обнял его, притягивая ближе, поглаживая и успокаивая, как делал это в самом-самом начале. И Такуми благодарно опустил голову на его плечо. - Я не уверен, что справлюсь с управлением в таком состоянии.
  - Конечно.
  Такуми по-прежнему почти не садился за руль. Причем не только других машин, но и Хачироку, одиноко и неприкаянно стоящей в гараже. Иногда Риоске даже жалел этого маленького монстрика, верного и надежного, без вины заброшенного хозяином. Но Хачироку ждала, и иногда Риоске думал, дождется ли она того, кого сама воспитала и вырастила. И надеялся - да, дождется.
  Всю дорогу Риоске гнал, не смотря на усталость. Такуми явно было плохо, бледность никак не проходила, взгляд казался беспомощно-затравленным, и водителю отчаянно хотелось убить с особой жестокостью тех нариков, походя похеривших все, чего они с Такуми с таким трудом добивались почти год. И, сознавая это желание, он вел машину осторожнее вдвойне. Немного успокоился Риоске только дома, когда, едва закрыв входную дверь, обнял любимого, прижимая к себе, утыкаясь носом в его затылок. Такуми замер в его руках, и Риоске бессильно застонал от нахлынувшего на него с непреодолимой силой ощущения катастрофы.
  - Риоске...
  - Тшшш... Дай мне немного времени. Пожалуйста.
  - Конечно, - Фудзивара снова замолчал, а Риоске вдыхал его запах, чувствуя легкую дрожь любимого, которая, видимо, так и не прошла до конца. Такахаши не знал, что можно сказать или сделать теперь. Наверное, у него тоже что-то переклинило в голове в тот момент, когда он увидел ту сцену в туалете клуба, переклинило и никак не желало отпускать.
  Сколько они так простояли? Риоске не знал, но когда Такуми пошевелился, высвобождаясь из объятий, Такахаши без возражений разжал руки. Он выглядел сейчас таким одиноким, таким потерянным и беспомощным, что Такуми словно что-то подтолкнуло изнутри. Он осторожно коснулся ладонью щеки Риоске, заставляя того поднять опущенную голову, и заглянул в глаза своему другу и - наверное, все же да - любимому. Такуми по-прежнему не мог сказать, любит ли он Риоске, точнее, любит и он его так, как желает того сам Такахаши, но сейчас это не имело значения. Внутри все буквально скручивалось в узел от отчаянного страха, сердце стучало, словно сумасшедшее, и его стук набатом отдавался в висках, когда Такуми тихо попросил враз пересохшими губами:
  - Риоске... Займись со мной любовью... Пожалуйста.
  Шок - это была первая реакция Такахаши на подобную просьбу. Шок и неверие - потому что после происшествия в клубе Риоске уже не верил в возможность даже тех отношений, которые сложились у них сейчас. И тут - подобная просьба.
  - Ты... уверен?
  - Нет, - Такуми ответил честно. Он действительно не был уверен, что сможет... Но он готов был попытаться. Снова. Тогда они поторопились, но сейчас ситуация была другая. Фудзивара отдавал себе отчет, что не готов, но с не меньшей ясностью он понимал и то, что не хочет, никогда больше не хочет видеть всегда уверенного Риоске таким. - Но я хочу попытаться. Возможно, это поможет мне справиться с... прошлым. И тебе это тоже нужно. Прошу тебя. Сделай это.
  Риоске кивнул, принимая логику любимого и его желание. Пусть будет так. Пусть будет хотя бы так. Возможно, Такуми не осознавал этого, но просьба нелегко ему далась, и Риоске не мог отказать. Он вообще не мог отказать Фудзиваре. Ни в чем.
  - Тогда не будем торопиться, хорошо? Я в душ. Ты со мной или позже?
  - После тебя.
  - Хорошо.
  Такуми слишком явно нервничал, и Риоске не торопился с душем, давая парню время немного успокоиться. Да и ему самому нужно было время. Сейчас он должен был быть спокойным и сдержанным, и, как никогда до этого, осторожным. Он хотел, чтобы любимый получил удовольствие, и готов был сделать для этого абсолютно все. И когда потом Такуми занял ванную комнату, Риоске расстелил постель и приготовил несколько необходимых, по его мнению, вещей. В тумбочке у кровати прочно заняли место успокоительное и снотворное - на всякий случай, обычная вода и массажное масло.
  Такуми вошел в его комнату осторожно, словно в логово тигра, и Риоске порадовался тому, что парень все же не стал одеваться. Он был серьезен, и Такахаши встал навстречу, делая шаг вперед и обнимая, просто обнимая. Ласка, нежность - привычные уже прикосновения. Мягкие, осторожные поцелуи - лоб, нос, глаза, щеки, скулы, губы. Все та же нежность, ни следа страсти или желания. Пока - нельзя. Не время.
  - Все хорошо? - Тихий шепот. Риоске действительно беспокоился за душевное и физическое состояние любимого, зная о том, что может последовать после любого неосторожного действия.
  - Да, - уверенности не было, но и голос Такуми не дрогнул. - Я скажу, если что-то будет не так. Обещаю. Продолжай.
  - Хорошо.
  Поцелуи становились все увереннее, откровеннее. Риоске позволил появиться в них желанию, собственному желанию - такому сильному, что сам почти боялся его силы. Но нельзя было допустить нетерпения, нельзя было допустить страха. Такахаши мягко подтолкнул любимого к кровати и заставил опуститься на нее, чуть надавив на плечи ладонями. Так было удобнее обоим, это позволило Риоске целовать, ласкать и нежить Такуми, добиваясь хоть какой-то реакции, кроме напряжения. И постепенно Фудзивара расслаблялся, отдаваясь ласковой надежности этих рук. А Риоске продолжал - была у него одна идея, за воплощение которой он и взялся с присущей ему методичностью.
  - Пожалуйста, ляг на живот. Не бойся, я не буду ничего делать.
  И испытал теплую радость оттого, что Фудзивара послушался, хотя и слегка напрягся. Он словно ждал, что Такахаши набросится на него, но на свой счет Риоске это не относил. Ему просто было радостно и грустно одновременно. Достав масло, одним из компонентов которого был легкий афродизиак, он вылил немного на ладонь и стал растирать руки, согревая их, а затем приступил к тому, что, собственно, и планировал с самого начала - к массажу. И под его руками напряженные, почти сведенные судорогой мышцы расслаблялись, и вскоре Такуми начал оживать: ежиться, фыркать от щекотки, пытаться устроиться поудобнее... Риоске улыбнулся - такого Такуми он еще не видел, это была новая, ранее незнакомая грань, и Такахаши с удовольствием наблюдал за этими изменениями, не прекращая массажа и иногда добавляя немного масла. А когда дыхание любимого слегка участилось, Такахаши сменил ритм движений, делая их более долгими, более чувственными, уже не расслабляя, а доставляя удовольствие. Афродизиак начинал действовать, и тело под его руками отзывалось на эти ласки так, как и должно было отзываться.
  - Риоске...
  Его имя в тихом выдохе заставило замереть на несколько мгновений, чтобы перевести дыхание, чтобы пережить приступ этого желания, сумасшедшего желания обладать этим осторожным и недоверчивым чудом. Но желание не причинить боли, не сломать и не ранить было гораздо сильнее.
  - Да, мой хороший? Что-то не так? - Ласковая и терпеливая нежность в голосе, но изгнать полностью страсть не получилось, ее тень звучала отчетливо в чуть охрипшем голосе Такахаши.
  - Что ты сделал? - Легкое недоумение в приглушенном подушкой голосе Такуми, учащенное дыхание. Это - маленькая победа. Конечно, парень не знал, каково это, когда главное - удовольствие партнера, его желания и нужды. Но вопрос требовал ответа.
  - Я сделал тебе массаж, ты был очень напряжен. Если бы я продолжил без этого, тебе могло быть больно, - Риоске вновь вернулся к массажу, который сейчас был уже откровенно эротическим. В свое время он научился ему из любопытства от одной из любовниц, и почти никогда не использовал до сегодняшнего дня. Теперь он был рад, что Эрика настояла тогда на этой науке. - В массажном масле был легкий афродизиак. Прости, я действительно хочу, чтобы ты получил удовольствие.
  - Все нормально, - Такуми чуть повернул голову, глядя на Риоске из-под упавшей на глаза челки. - Наверное, ты прав. Без него я не смогу... ничего. Продолжай.
  - Хочешь, чтобы я комментировал свои действия?
  - Да, - и все равно в голосе парня слышалось смущение, даже после полугода существования подобной традиции между ними.
  - Хорошо, любовь моя. Сейчас я буду продолжать массаж до тех пор, пока ты полностью не расслабишься и не начнешь по-настоящему получать удовольствие от моих прикосновений, - слова Риоске сопровождал действиями, и вскоре Такуми почувствовал реакцию своего тела на эти чувственные, откровенные уже ласки. Удовольствие все росло, набирало силу, собираясь где-то внизу живота жарким, тяжелым комом, и прикосновение простыней теперь чувствовалось сильнее... С губ парня сорвался первый тихий и протяжный стон, и Такахаши почувствовал, как перехватывает дыхание. Ему удалось... действительно удалось. И пусть по большей части возбуждение любимого вызвано было искусственно, но оно было, а значит, все получится. Обязано получиться.
  - Пожалуйста, повернись. Позволь мне увидеть тебя, - Риоске просил мягко, и Такуми послушался. Пылающее от смущения и желания лицо, приоткрытые губы, расширенные зрачки и эрекция - все это чуть не сорвало Риоске крышу. Он тоже не был железным, но сейчас он обязан был выдержать - ради любимого. Он посмотрел в глаза Такуми и тихо произнес:
  - Я буду целовать тебя и ласкать, и не только твое лицо или грудь. Я буду ласкать всего тебя: каждый миллиметр твоего тела. Я прикоснусь к твоему члену, вот так, - ладонь Риоске мягко коснулась напряженного органа Такуми, и тот вздрогнул одновременно от ужаса и удовольствия, сам не зная, от чего больше. Было страшно - но было и очень хорошо, а когда любовник слегка двинул рукой, Такуми прикусил губу, чтобы сдержать вскрик. И получил мягкий поцелуй. - Не надо, не сдерживайся. Просто запомни, насколько приятным это может быть. Ты так прекрасен, я так люблю тебя... мой любимый...
  - Риоске...
  Беспомощность в голосе, но эта беспомощность рождена удовольствием, и Риоске только улыбается, продолжая ласки. Шея, грудь, живот Такуми подвергаются тщательному исследованию, и Риоске на пробу слегка прикусывает напряженный сосок, слыша в ответ уже несдерживаемый стон. Кончиком языка чертит линию до пупка - и ниже, собирая прозрачные капельки смазки. И поднимает голову на протестующий вскрик. Такуми явно встревожен, и в его глазах возбуждение мешается с этой тревогой, почти паникой. И стыдом. Та-ак... Подтянувшись, Такахаши устраивается рядом и прижимает к себе своего родного, своего любимого мальчика, и тот прячет лицо на его груди.
  - Что случилось? Расскажи мне, чтобы я больше не делал так... Не молчи, Такуми.
  - Это... не надо.
  - Не надо - что? Я не смогу понять, если ты не расскажешь.
  - Разве тебе не противно? - Неожиданно спрашивает Такуми, в его голосе звучит тот самый стыд. - Это же неприятно и унизительно.
  - Мне не неприятно, - Риоске вздыхает, начиная понимать, в чем дело. Снова приходит тупая боль где-то в районе груди, привычная и знакомая. - Я люблю тебя. Люблю всего, а это - тоже часть тебя. Твой вкус, твой запах... В этом нет унижения, потому что я хочу доставить тебе удовольствие.
  - Но...
  - Нет никаких "но". Если ты скажешь, я не буду этого делать. Но я этого хочу. Решение за тобой.
  - Ты действительно... хочешь? - Неверие и непонимание в широко распахнутых глазах. Риоске призывает на помощь всю силу воли, чтобы не выдать себя, чтобы ответить только нежностью, искренностью и любовью. И Такуми сдается, позволяя продолжить, и Такахаши снова возвращается к прерванному занятию, начиная с простых касаний языком уздечки, чтобы потом пробежать им по головке и, наконец, взять в рот. Постепенно, неторопливо. У Риоске маловато подобного опыта, но он учится, он делает то, что всегда нравилось ему самому в подобных ласках, и Такуми стонет от удовольствия и смотрит, смотрит, смотрит на Риоске, не отрываясь ни на мгновение, запоминая. Смотрит до тех пор, пока Риоске не убыстряет ритм движений, пока его руки не начинают ласкать внутреннюю сторону бедер, пока накал желания и нежности не достигает пика, и тогда Такуми кричит, кричит в голос - от удовольствия. И довольный Риоске устраивается рядом и обнимает дрожащее от, наверное, первого в жизни любимого удовольствия подобного рода, и слизывает с губ белые капельки его спермы.
  Проходит довольно много времени, прежде чем Такуми приходит в себя достаточно, чтобы снова осознавать свои и чужие действия. Риоске рядом, и его руки обнимают парня крепко и надежно, и Такуми чувствует, как возбужден его любовник, и теперь понимает, как сложно ему приходилось все это время. И тихо шепчет.
  - Спасибо... И прости.
  - Дурачок, - тихо смеется Риоске и целует влажный от пота висок. - Все нормально.
  - Ты...
  - Все нормально. Не думаю, что нам стоит спешить. Для первого раза и так многовато.
  - Но...
  - Но если ты позволишь, я сделаю это сам, здесь, - Риоске совершенно серьезен, хотя даже его несколько смущает собственное спонтанное предложение. Впрочем, он смущения не показывает. - Чтобы ты видел, как сильно я хочу тебя. Как сильно люблю. Ты позволишь?
  - Мы извращенцы. Оба.
  - Да, точно. Так мне можно?
  - Да...
  И Риоске прикасается к себе так, как прикасался бы к Такуми, пальцами теребит соски, гладит себя, не скрывая удовольствия. И тихо стонет, когда накрывает ладонью собственный пах, когда начинает долгие, неторопливые движения, когда останавливается, чтобы пальцами погладить головку, пощекотать уздечку, и вновь вернуться к тому ритму, который ему нравится больше всего. Тяжелое дыхание, стоны и вздохи, пересохшие губы, движения ласкающих рук - Такуми не выдерживает, он накрывает ладонью руку любовника, и широко распахнутые глаза и вскрик удивления и страсти - это награда, лучшая из возможных. После этого кончает Риоске быстро, у него просто не остается сил сдерживаться - не тогда, когда он чувствует прикосновения Такуми, такие желанные, такие несмелые. И, восстанавливая дыхание после головокружительного оргазма, Такахаши чувствует, как любимый сам обнимает его, и эти объятия прекраснее всего, что доводилось ему испытывать в жизни. И кажется, что сегодня первый раз и для него тоже. И он шепчет, шепчет о том, как любит своего родного мальчика, как счастлив сейчас, как все было чудесно, как благодарен за все... И чувствует нежные, чуть шершавые губы на своем лице, и это и есть счастье, полное, яркое, удивительное счастье, негаданное и долгожданное.
  - Риоске, - Такуми говорит тихо и очень мягко. - Это было незабываемо. Спасибо тебе.
  - Не мне. Тебе спасибо. Что позволил быть с тобой. Ты в порядке? - Афродизиак был легким, и теперь его действие должно было уже проходить. И Риоске начинал беспокоиться, беспокоиться всерьез. Чуть отстранившись, он внимательно вглядывался в родное лицо, ища признаки плохого самочувствия или страха. И не находил.
  - Со мной все в порядке, Риоске. Это же ты. С тобой не может быть плохо.
  - Ты - чудо. Я так счастлив сейчас.
  - Все же тебе не хватало физической близости, - в глубине серых глаз метнулись вина и боль.
  - Не хватало. Но это не было главным. Я люблю всего тебя. Люблю. Такого, какой ты есть - со всеми достоинствами и недостатками, со всеми проблемами - всего. Даже если больше ты никогда не позволишь мне быть с тобой, я все равно останусь рядом, все равно буду любить тебя. Секс - это не самое важное в любых отношениях, хотя он может на многое влиять.
  - Мицки спала с тем мужиком за деньги. Я не смог простить до конца. И ты говоришь, что секс - не главное?
  - Не главное, - Риоске был очень серьезен. Впервые за все время их знакомства Такуми сам заговорил о своем прошлом, поднимая одну из проблем. И сейчас от ответа Такахаши зависело очень многое. - Мне кажется, что ты не смог простить ей не самого факта секса с кем-то другим. Ты не смог простить ей предательства ваших чувств. Того, что она - не такая, какой ты ее представлял себе. Не такая, какую ее ты любил. И то, что она обманывала тебя, притворялась и не доверяла. Так часто бывает в отношениях между людьми. Если между любящими нет искренности, если хоть кто-то что-то скрывает - крепких отношений не получится никогда. Такие пары всегда рано или поздно распадаются. Так было и у вас с Мицки. Но все это только мое мнение. Оно не обязательно правильное. Я ведь тоже могу ошибаться.
  - Ты думаешь, что если бы она сама рассказала мне, объяснив причины, все было бы иначе?
  - Вполне возможно. Я не знаю, что было бы, но сейчас ты со мной. И я не допущу повторения. Я никогда тебя не предам.
  - Я люблю тебя... наверное....
  Неожиданное признание. Риоске закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подступает плотный комок... чего-то, и становится тяжело дышать. И от этого, конечно от этого, слезы чертят по лицу мокрые дорожки. И Такуми стирает их подушечками пальцев.
  - Я тоже люблю тебя. Очень.
  
  В этот день Такуми раньше освободился с дежурства. Сегодня у Риоске был день рождения, и парню очень хотелось прийти домой пораньше. Кейко согласилась подменить его с условием, что в ближайшую же свободную субботу они обязательно съездят в Токио вдвоем - просто погулять по Шибуе или Гиндзе. Такуми пришлось согласиться, на что-то меньшее девушка не шла. Но эту проблему он будет решать тогда, когда она приблизится, а пока главным был день рождения любимого. Фудзивара слабо представлял, как нужно отмечать дни рождения. В их семье они не праздновались, а друзей у него не было. Для него это были обычные дни, но ведь день рождения Риоске - это совсем другое дело. Такуми хотелось сделать что-то особенное, что-то приятное, и начать он решил с хорошего ужина. Для реализации этой задумки были закуплены любимые продукты Риоске и парочка кулинарных книг - на всякий случай. Парню было немного смешно. Сам себе он сейчас напоминал влюбленную девушку из какой-то романтической дорамы, и это действительно не могло не смешить. Но и остановить не могло. Банальность - это не повод отказываться от задуманного.
  В квартире кто-то был, и Такуми настороженно замер на пороге, но затем успокоился, узнав голоса братьев и Ханако-сан. Это были свои, и вполне логично, что Киоске с женой решили поздравить брата в его день рождения. Такуми не хотел мешать разговору, но снова замер, уловив в рассерженных и резких голосах свое имя. Нужно было уйти, но он не нашел в себе сил поступить как должно...
  - Извращенцы поганые, все трое.
  - Милая, я уже не раз предупреждал тебя, - голос Киоске был холодным и резким, Такуми никогда не думал, что веселый и добрый парень может говорить так. - Еще одно слово о Такуми в подобном тоне, и я за себя не ручаюсь.
  - Такуми, Такуми, Такуми... Только о нем и думаете оба! Что в этой шлюшке такого, чего нет у меня? Он как-то по-другому раздвигает ноги? Или вам просто больше нравится иметь в задницу? Так могли бы сразу так сказать, я не против повеселиться....
  Голос женщины прервал отчетливый звук пощечины. Такуми закусил губу, понимая, насколько не к месту он здесь оказался. Этот разговор не был предназначен для него, он не должен был этого слышать. Но что означают ее слова? Неужели... неужели Киоске хочет его? По телу прошла волна почти неконтролируемой дрожи.
  - Я предупреждал.
  - Подонок! Педик поганый! - Ханако кричала, и голос ее прерывался всхлипами. - Нравятся бэушные вещи, да? Думаешь, я не знаю, как его пользовали?! Небось, хорошо заплатили, раз на лечение хватило!
  - Если ты не замолчишь, я тебя убью, - голос Риоске был страшен: пустой, мертвый. Перепуганная женщина издала тихий писк, а Такуми впился в собственное запястье, чтобы не вскрикнуть. Так Риоске не говорил никогда. Такого Риоске Такуми просто не знал. - Ханако, ты можешь не любить Такуми, ты можешь ненавидеть его, но если ты словом или делом попытаешься причинить ему вред, я просто не знаю, что с тобой сделаю. И на последствия мне будет плевать. Мы с Киоске любим Такуми, и это не изменится, сколько бы гадостей ты про него не говорила.
  - Ты совсем с ума сошел! Правильно Такахаши-сан хочет тебя женить, - Ханако, видимо, собрала остатки сил, чтобы достойно ответить на эту угрозу. - Он тянет из тебя деньги, сидит на твоей шее и разыгрывает невинность, а ты и рад. Развесил уши, сопли до полу и думаешь только о том, подходит ли твой член к его дырке. Да любой подойдет, проверено. Сколько там было? Пятеро, шестеро? Он тебе не рассказывал, сколько раз кончал? А может, вы его по очереди ебете? Или сразу вместе?
  - А откуда ты знаешь об изнасиловании, дорогая? - Тон мужа был почти ласковым, но это было гораздо страшнее откровенной угрозы его старшего брата.
  - У меня свои источники, - нашлась Ханако. - И я не собираюсь их лишаться.
  - Пошла вон, - тон Киоске был безжалостен. И Ханако почувствовала, что пути назад больше нет. И не будет никогда. Что она потеряла Киоске, которого, наверное, все же успела полюбить. Потеряла навсегда. - И не забудь про наше соглашение. Если Такуми и Риоске расстанутся, я разведусь с тобой сразу же. Поскольку ребенка у нас нет и вряд ли появится, это не будет проблемой. А общественное мнение не слишком благосклонно к гулящим женам.
  - Не думайте, что я так это оставлю, - прошипела женщина и покинула квартиру, оставляя поле боя за братьями. Такуми в тот момент в коридоре уже не было, он ушел тогда, когда окончательно осознал, что просто не выдержит больше. Ему нужно было осознать и принять то, что он услышал, но теперь он вполне мог сделать это, не впадая в бабские истерики. Он знал, что до конца жизни ему не отмыться от той грязи, в которой изваляли его те подонки. Он никогда не будет чистым, и никогда не сможет быть с кем-то, не испытывая подспудного страха повторения того кошмара. Риоске был терпеливым и нежным, постепенно приучая Такуми к тому, что секс может доставлять удовольствие обоим партнерам, но Фудзивара все равно пока не смог пойти дальше, чем они с Риоске зашли в тот вечер, около месяца назад, а Риоске отказывался пользоваться стимулирующими препаратами еще хотя бы раз. Он объяснял это отсутствием необходимости и тем, что ему вполне достаточно той близости, которая сложилась между ними. Такуми же объяснял это другим - и Ханако-сан замечательно озвучила причину. Никому не нужны бэушные вещи. И Такуми действительно не понимал, зачем старший из братьев остается с ним до сих пор, но сам он уйти был не в состоянии. Покинуть Риоске для Такуми было немыслимо. Так и жил - приживалкой на чужой шее.
  В то, что Киоске действительно хотел его, Такуми поверить было трудно. Причем хотел настолько, что вдрызг разругался с женой, и было ясно, что это - не первый уже скандал подобного рода. Но слова Риоске о том, что оба брата любят его, были подобны грому над головой. Киоске всегда заботился о Фудзиваре, всегда оказывался рядом, когда нужна была помощь или поддержка, но никогда даже намеком не подавал повода считать это чем-то большим, нежели дружба. Но любовь? Эта мысль в голове укладываться никак не желала, и Такуми оставил ее для дальнейшего обдумывания.
  А еще была новость о желании Такахаши-сана женить своего старшего сына. Такуми полагал, что это, возможно, к лучшему. Во всяком случае, для самого Риоске так будет намного полезнее, чем оставаться рядом с ним. Вот только Фудзивара не был уверен, что имеет право судить, что будет лучше для его любимого. Наверно, стоило бы поговорить хотя бы с Киоске, но в свете последних новостей парень не был уверен еще и в том, сможет ли спокойно поговорить с младшим из братьев. Впрочем, сможет, если хочет действительно помочь Риоске принять правильное решение, а не висеть обузой на его шее. Более того, он обязан сделать это.
  Домой он направился только тогда, когда на улице совсем стемнело, рассудив, что сейчас возвращаться уже безопасно, и он никому не помешает. Он все же хотел, чтобы у Риоске был день рождения, а значит, следовало хорошенько держать себя в руках, чтобы его любимый не узнал о том, что Такуми слышал это разговор.
  А дома был Риоске - его ласковые руки, с порога взявшие в свой плен, тихий смех развалившегося на диване Киоске, ужин, в итоге все же приготовленный Такуми, и тихая радость, в которой без следа растворялись все проблемы и переживания.
  С Киоске удалось поговорить только через несколько дней, и Фудзивара думал, что оно и к лучшему - он успел свыкнуться с мыслью, что интересует младшего из братьев и в интимном плане тоже, и даже принять эту мысль. Так что когда он звонил Киоске и просил заехать, как будет время, Такуми вполне себя контролировал. Такахаши приехал через пару часов, и Такуми это вполне устраивало. Риоске сегодня дежурил в ночной, и они могли спокойно поговорить.
  - Привет, - Киоске улыбался, и Такуми впервые, наверное, заметил, что эта улыбка зажигает немного лукавые огоньки в его глазах. И это заставляет отвечать на улыбку также искренне. - Что-то случилось?
  - Да... Нет...
  - Так да или нет? - Киоске устроился на диване и потребовал порцию любимого кофе.
  - Я не знаю, - поставив чашку перед другом, Фудзивара устроился в кресле напротив. - Я хотел поговорить о Риоске, но не знаю, с чего начать.
  - Между вами что-то случилось? - Вот теперь Киоске насторожился всерьез: Такуми был не уверен, стоит ли говорить, но давить на него не следовало. В случае с Такуми под давлением все имело свойство ухудшаться особенно сильно. Но и не спрашивать Киоске не мог. Если что-то случилось с братом, он должен был знать.
  - Нет. Пока нет, - Фудзивара был задумчив. - Я просто во многом не уверен, многого не знаю и не понимаю. Мне кажется, что сейчас я только мешаю ему.
  - Глупости говоришь.
  - Возможно. Но посуди сам: я живу в квартире, за которую он платит. Работаю в больнице, которая принадлежит вашей семье. Учусь тоже за счет Риоске. И... сплю с ним.
  - И это прекрасно. Счастья вам обоим! - Киоске отсалютовал чашкой с кофе. Он больше не улыбался, но его серьезность и внимание были тем, чего требовала ситуация. Такуми подумал о том, насколько изменился Киоске с их первой встрече на ночном склоне Акины. - А ты не думаешь, что об этом тебе нужно поговорить с самим братом?
  - Да. Но сначала я хотел поговорить с тобой, - Такуми вздохнул и продолжил. - Я слышал, что ваш отец настаивает на свадьбе Риоске. Я думаю, что, может, было бы лучше, чтобы он действительно женился. Тогда у него была бы нормальная жизнь.
  - Дурак, - Киоске уже был рядом. Присел рядом с креслом и осторожно взял ладони Такуми в свои. - Брат безумно любит тебя. Только с тобой он будет счастлив. Поверь мне, - Киоске смотрел в серые глаза - и тонул в их глубине. Ничего никуда не ушло, и не собиралось даже, и прошедший год никак не повлиял на его чувства и желания. Так близко... так далеко. Безумно далеко. Время приглушило боль потери, но не любовь. Киоске опустил взгляд.
  - Киоске, я...
  - Он действительно любит тебя. Ему никто больше не нужен. Ни деньги, ни общественное мнение не имеют значения, пока ты остаешься рядом. Он все отдаст за одну твою улыбку. А чтобы ты был счастлив, он пойдет на все. Не бросай его, Такуми. Он не сможет без тебя.
  - Но я не хочу быть ему обузой.
  - Даже думать не смей о себе, как об обузе! - В голосе Киоске звучала подступающая гроза. - Кажется, я догадываюсь, откуда у тебя такие мысли. И если это правда, кое-кто дорого за это заплатит...
  - Я уже давно думаю об этом. Я ведь ничего не могу дать взамен вам обоим.
  - Нам ничего не нужно. Такуми, пойми, ты дорог нам обоим, пусть и по-разному, - Киоске гордился собой, его голос даже не дрогнул. - Риоске любит тебя не потому, что чего-то хочет от тебя. Он просто любит. А когда любишь, отдаешь все, что имеешь, не требуя ничего взамен. Ты ведь тоже любишь Риоске. Разве ты не готов ради него на все?
  - Хн.
  - Это "да" или "нет"?
  - Да.
  - Вот видишь. Тебе же ничего не нужно от брата, иначе ты не затеял бы этот разговор и не изводил бы себя всякими глупостями. И Риоске чувствует то же самое. Позволь ему отдать тебе все - и тоже отдай ему все, что есть у тебя. И будь счастлив. Я очень этого хочу.
  - Спасибо, Киоске. Ты... очень хороший друг и брат. Хотя я и не знаю, какими должны быть братья.
  - Я покажу тебе, - Киоске снова улыбнулся и вернулся на свое место, допивать остывший уже кофе. - Считай меня своим старшим братом, и мы будем в полном расчете.
  - Конечно... брат.
  - Вот и замечательно. А еще кофе можно?
  При этом Киоске скорчил такую жалобную и одновременно смешную гримасу, что Такуми тихо рассмеялся и отправился готовить новую порцию столь любимого братьями кофе с корицей. И почему они сами никак не научатся это делать?
  
  Счастье так хрупко, и оно всегда рушится слишком быстро и неожиданно. А люди собирают его кусочки, в кровь разрезая руки об острые края, и никак не понимают, что счастье невозможно склеить - только создать новое, совсем другое счастье. Их счастье и так длилось слишком долго. Почти полтора года счастья. Многие не имеют даже этого. Но от понимания не становится менее больно.
  Кто был виноват в том, что однажды Риоске, вернувшись домой, тихо сказал:
  - Отец нашел мне невесту. Сказал, что свадьба через месяц, - и замолчал, безнадежно закрыв лицо руками. Плечи его дрожали, и Такуми тихо сел рядом и осторожно обнял любимого, притягивая к себе. Он ожидал этого, но разве ожидание удара могло уменьшить боль?
  - Я могу чем-то помочь? - Улыбка была насквозь фальшивой, но сейчас Фудзивара не был способен ни на что большее. Хорошо хоть голос не подвел.
  - Нет, - Риоске вздохнул, стараясь взять себя в руки. Он знал, что должен быть сильным ради себя и любимого, но сейчас это было сложно. Разговор с отцом он не хотел даже вспоминать. Видимо, Хинако рассказала все, что знала, предъявив убедительные доказательства своей правоты, и крутой нрав отца взял верх и над его разумом, и над его любовью к сыну. Риоске много разных слов услышал и о Такуми, и о себе, а под конец отец поставил его перед фактом: он женится. Или больше не будет его сыном и может убираться на все четыре стороны. Риоске не хотел терять семью, которую любил, не смотря ни на что, но потерять Такуми для него было не менее больно. Ему нужно было сделать выбор, и для этого ему отчаянно нужно было знать, останется ли Такуми с ним. Потому что если потом Фудзивара уйдет, для Риоске все будет кончено.
  - Ты должен немного успокоиться, - Фудзивара говорил мягко и решительно. Он не знал, что будет дальше, но сейчас именно Риоске нуждался в его поддержке. И Такуми готов был сделать все, чтобы помочь любимому человеку. - Ты должен принять душ, а потом поесть. А потом ты мне все расскажешь. Хорошо?
  - Да, ты прав, - Риоске поднялся. Даже спустя полтора года Такуми не переставал удивлять его новыми гранями своей личности. Этот Такуми был рассудительным и логичным, напоминая Такахаши те времена, когда он и Хачироку были легендой Акины, легко и спокойно побеждая лучших гонщиков Гунма.
  Потом они говорили долго. Риоске рассказывал все с самого начала, а Такуми молча слушал любимого, обнимая его и легко поглаживая по плечам. А затем долго молчал, прежде чем сказать:
  - Ты не должен бросать свою семью. Я уйду.
  - Такуми, - Риоске дернулся было, но хватка Фудзивары оказалась крепкой. - Не глупи.
  - Риоске, - голос парня был серьезен и ровен. - Это твоя семья. Самые близкие тебе люди. Ты не сможешь порвать с ними. Даже если я останусь с тобой, без них тебе будет плохо. Я не хочу, чтобы ты лишился семьи.
  - Моя семья - это ты. Без тебя я тоже не смогу.
  - Без меня ты сможешь. Без них - нет. Я уйду.
  - Это мне решать, Фудзивара, - в голосе Риоске появились металлические нотки.
  - Конечно, - Такуми не стал вступать в спор. Он думал о том, что будет гораздо проще, если он просто уйдет, поставив Риоске перед фактом. И тогда ему не придется выбирать между болью и болью. Он знал, что обратного пути не будет, они с Риоске во многом были очень похожи, и Такахаши никогда не поймет и не простит, как отец самого Такуми так и не смог простить жену. Но так было лучше, и это было главным. Самый разумный выход. Но это было действительно больно. И Фудзивара поступил так, как поступал всегда, когда ему было больно: он потянулся к Риоске за поцелуем. И губы любовника, как и всегда до этого, стерли всю боль, печаль и отчаянье своей безумной нежностью. Этой ночью Такуми впервые сумел преодолеть себя, и они были вместе, и счастье в глазах любимого было для Такуми дороже всех сокровищ мира.
  А спустя две недели Риоске вернулся в пустую квартиру. Все вещи Такуми исчезли, исчезла из гаража и Хачироку. Он сидел в гулкой пустоте и не мог даже заплакать. Слез не было, а боль разрывала изнутри, мешая дышать и связно мыслить. Так его и нашел пришедший в гости Киоске. Едва поняв, что произошло, младший из братьев взялся за поиски. У него все еще было много знакомых среди уличных гонщиков, да и среди бывших хулиганов тоже хватало связей, и он поднял на ноги всех до последнего человека. Он забрал Риоске к себе - не домой, где все еще жила его, теперь уже бывшая, жена, а в свою небольшую квартирку, которую снимал как убежище от родни. Он обнимал и утешал брата, проклиная в душе и отца, и Хинако, и упрямый характер Фудзивары, вбившего себе в голову, что он помеха и решившего проблему таким поистине идиотским способом, самым дурацким из всех возможных.
  Нашли беглеца спустя неделю, полную тревоги, боли и пустоты. Риоске поругался с отцом, полностью порвав все связи с семьей. В ответ на проклятие отца, он ледяным тоном заявил, что если это и есть семья, то он никогда не желает иметь свою собственную. После чего хлопнул дверью и ушел. Заявление об уходе он написал в тот же день. Киоске с отцом тоже поругался, откровенно заявив, что Фудзивара Такуми и брат ему дороже отца, матери и бывшей жены вместе взятых. И что отец может подавиться своей властью, своей больницей и своими деньгами - все это не стоит боли и горя двух самых дорогих для него, Киоске, людей. В те дни брат был в таком состоянии, что Киоске боялся подступиться к нему, чтобы ненароком не сделать хуже. Он ожил только тогда, когда Киоске сообщил, что Фудзивару нашли, нашли аж в Токио - и то только по слишком приметной машине. Брат рвался поехать сразу, но Киоске не пустил.
  - Пусть он успокоится. Да и тебе успокоиться не помешает. С ним все хорошо. За ним присмотрят, - и добавил так тихо, что Риоске едва расслышал. - Ты слишком сильно держишь его. Такуми давно поправился, а ты ведешь себя с ним так, словно он смертельно болен. Он должен понять, что ты нужен ему как любимый человек, а не как нянька. А для этого какое-то время он должен пожить один.
  - Это трудно принять.
  - Знаю. Но так будет лучше для него. Ты должен его отпустить, чтобы потом он смог вернуться к тебе. И быть с тобой не потому, что так получилось, а потому что он сам сделал выбор.
  - Киоске, ты стал гораздо сильнее меня. Я кажусь себе сейчас просто тряпкой.
  - Глупости. Просто тебе плохо, - Киоске крепче обнял брата, ласково касаясь губами его виска. - И еще мне проще, ведь я отпустил его давным-давно. Отпустил к тебе. Я пережил это, хотя и было очень больно. Ты тоже сможешь. Ты очень сильный, брат. И очень умный. И ты всегда можешь положиться на меня, ведь теперь у нас действительно нет больше никого, кроме друг друга.
  - Ты снова прав.
  Киоске чуть склонился и мягко поцеловал брата в чуть приоткрытые губы. Они уже давно не делили подушку, потому что оба знали: стоит Такуми узнать, и он уйдет, даже не выслушав. Но сейчас... сейчас это снова было необходимо. Потому что больно отпускать и больно терять, и от этой боли было только одно спасение - единственный близкий человек рядом. Киоске очень хотелось выразить свою привязанность и любовь к брату, а Риоске... Риоске просто отдался моменту, позволив себе утонуть в нежных ласках брата и ни о чем не думать. Пусть всего только на одну эту ночь.
  
  А дальше был переезд в Токио, поиски работы, поиски квартиры. Риоске было легче, у него был диплом врача и неплохой опыт работы. Киоске пришлось хуже, особенно учитывая то обстоятельство, что оплачивать университет теперь нужно было самому. Впрочем, в конце концов они преодолели и это. Их квартира была большой и светлой. В ней было четыре комнаты - три спальни и гостиная. А еще в ней тоже была терраса, и небольшая, но отдельная кухонька, большая удобная ванная комната и мебель. Это была аренда с правом выкупа, и Риоске надеялся на то, что года через два-три вполне сумеет приобрести ее в окончательную собственность для их семьи. Не сговариваясь, одну из комнат братья оставили пустой. В ней будет жить их любимый, если когда-нибудь вернется к ним. Но эта тема больше не всплывала.
  
  Такуми было плохо, действительно плохо. Не физически - тут все было в порядке, хотя тело, привыкшее к теплу и ласковым рукам, отчаянно скучало по Риоске. Такуми скучал по Риоске. И чем дальше, тем больше становилась пустота в душе и сердце. Спустя пару дней после переезда Такуми впервые понял, что не может спать без любимых объятий, а еще спустя неделю начали возвращаться кошмары. Только теперь они были другими. В них жила пустота, она пожирала его изнутри, и он растворялся в ней, переставая существовать. Совсем. Его и не было никогда. И он звал единственного, кто мог помочь, кто мог протянуть руку и вырвать Фудзивару из этого ада, но каждый раз в ответ на крик о помощи он видел презрение в таких родных прежде глазах и нежную улыбку, адресованную какой-то девушке в белом платье невесты. Она кидала букет, и Такуми чувствовал, как впиваются в лицо шипы роз, терзая призрачной болью старых шрамов. И просыпался.
  Один. В маленькой комнатушке, в которой не было даже стола - только один встроенный в стену шкаф. Просыпался и долго пытался успокоить сотрясавшую тело дрожь. Он напоминал себе наркомана во время ломки - однажды Кейко описывала ему похожий случай. Риоске был его наркотиком, его островком спокойствия и безопасности, а теперь этого островка не было. Но Такуми должен был научиться жить без него. Должен прежде всего самому Риоске.
  Работа помогала, выматывая до потери сознания. В прямом смысле: несколько раз он действительно терял сознание на улице после особенно тяжелых смен. Но его это не волновало. Из больниц, куда его доставляла скорая, он сбегал при первой же возможности, а искать его было некому.
  Одиночество, боль, иногда голод - когда он зарабатывал настолько мало, что денег едва хватало, чтобы уплатить за квартиру. Кошмары, потеря аппетита и сна. Тоска, словно голодный пес идущая попятам. Но даже в самые тяжелые моменты у него не возникало и мысли продать машину - Хачироку была только его, и он скорее разбил бы ее, чем позволил кому-то сесть за ее руль. И когда тоска стала непреодолимой, Такуми просто сел в машину. Он не знал, куда ехал - перед глазами была какая-то черная пелена. Он помнил только скрежет метала о металл, тревожные голоса, какие-то вопросы. Чьи-то руки, встряхивавшие его словно тряпичную куклу и призывающие держаться, открыть глаза. Он открыл, но, видимо, это не удовлетворило тех людей. Такуми не понимал, что им нужно от него...
  Очнулся он в больнице. Рядом попискивали приборы, в руку была воткнута игла капельницы с физраствором, и Фудзивару посетило стойкое чувство дежавю. На миг ему показалось, что он снова там, в больнице Такахаши, и скоро в дверь войдет Риоске, и все снова будет хорошо - как раньше. И дверь действительно открылась, вот только стоявшего на пороге парня Такуми не знал. Тот был примерно одного с ним возраста, его красная куртка выглядела вполне прилично, взгляд был взволнованным и сердитым.
  - Очнулся? И что это, мать твою, было?
  - В смысле? - Собственный голос показался Такуми хриплым карканьем старого ворона, страдающего к тому же одышкой.
  - Я спрашиваю, зачем тебе потребовалось бросаться с моста вместе с машиной? - парень устроился рядом и выжидательно глядел на Такуми. Тот честно попытался вспомнить.
  - Я... не помню. А я попытался?
  - О да, - незнакомец хмыкнул скорее заинтересованно, чем осуждающе. - Если бы не моя Леди, тебе бы это даже удалось. Но за крыло ты мне еще ответишь, в смысле, заплатишь. Да, я Акио.
  - Такуми, - рукопожатие было крепким. Его новый знакомый улыбнулся и кивнул.
  - Что ж, Такуми-сан, приятно познакомиться.
  
  Первая же попытка сбежать и из этой больницы провалилась с таким треском, что Такуми больше о подобном даже не думал. Тогда его поймал на выходе какой-то врач и невозмутимо сообщил, что если пациент желает покинуть стены больницы, то делать это нужно по правилам и желательно после оплаты счета за лечение, и что он здесь уже проворачивал подобный фокус и снова этот номер у уважаемого пациента не пройдет. После чего вызвал сестру и приказал проводить загулявшегося пациента обратно в палату, поскольку его организм еще не оправился от крайней степени истощения. После этого Такуми чувствовал, что за ним достаточно хорошо наблюдают, и не рыпался. Особенно после того, как лечащий врач зачитал ему список его болячек и расписал возможные последствия. Что бы там не думали окружающие, но убивать себя Фудзивара действительно не намеревался, что в итоге и подтвердил полицейский психолог. Да, разумеется, о попытке самоубийства было сообщено в полицию. И, разумеется, сие заведение взяло Такуми на заметку. Впрочем, самого парня это не слишком волновало.
  Акио заходил не слишком часто и всегда ненадолго, иногда один, иногда с девушкой по имени Рейна, которая своей жизнерадостной болтовней сильно напоминала Кейко. Разговоры же между Такуми и Акио сводились к обмену вопросами о самочувствии. Только один раз между ними состоялся более или менее нормальный разговор - почти сразу после того, как Такуми настолько пришел в себя, что мог, по мнению врачей, достаточно адекватно воспринимать реальность. С момента несостоявшейся аварии прошло два дня, наполненных для Фудзивары вернувшейся тоской, отчаяньем и пустотой одиночества. Больница ассоциировалась с Риоске, а Риоске нужен был ему как воздух. Все еще. Всегда.
  Акио тогда пришел и устроился на стуле рядом с кроватью, опустив на тумбочку пакет с яблоками.
  - Как ты?
  - Нормально, - Такуми был не настроен на разговор. Ему хотелось как можно быстрее свалить из больницы и вернуться в свою комнатушку, чтобы можно было свернуться клубочком на полу, пережидая очередной приступ боли и тоски.
  - Ни черта, - Акио хмыкнул. Врач рассказал ему о том, что парень, похоже, просто не справился с управлением, потеряв сознание от голода и усталости. Несколько дней в больнице и нормальные отдых и питание легко решали эту проблему. Впрочем, судя по всему, проблем у Такуми было гораздо больше, начиная хотя бы с оплаты счетов. Страховки при нем не нашли, сведений о работе не было, денег тоже. И хотя сумма была не такой уж большой, но ее тоже нужно было как-то выплачивать. Акио заплатил сам, деньги были, а проигнорировать тихий голос своей Леди он просто не мог. Тогда, на Вангане, он даже не успел понять, что произошло. Он просто перестраивался в другой ряд, когда его любимая Леди на мгновение перестала слушаться руля. Красиво вильнув, она успела подставиться и сбить с траектории какую-то старенькую машину, в которой на руле бессильно лежал молодой парень. И в урчании мотора Леди Акио тогда расслышал: "Спаси их. Спаси". И вот теперь он выполнял Ее желание. - Ты как умудрился дойти до такой жизни?
  - Хн.
  - Понятно. Что ж, - Акио вздохнул. - Учти, ты должен мне за больницу и за помятое крыло Леди. Так что ищи нормальную работу. Я подожду, но не слишком долго. Если что, могу подкинуть пару вариантов.
  - Спасибо, Акио-сан.
  - Не за что. Так хочет моя Леди.
  - Поблагодарите ее от меня.
  - О, заговорил! - Акио ехидно ухмыльнулся. - Сам поблагодаришь. Выйдешь когда отсюда. Она не прочь с тобой встретиться, когда ее закончат восстанавливать.
  - Леди - это машина?
  - Догадливый! Конечно, машина. Самая быстрая на Вангане.
  - Вы говорите о ней, как о человеке.
  - Да, - Акио кивнул. Он знал, что это не нормально, что он просто помешался на своей машине, не зря прозванной "Дьявольской Z", но это его не волновало. Z и скорость были его единственной любовью, смыслом его жизни, а все остальное было лишь досадной необходимостью. Если бы он только мог гнать на ней по трассе, никогда не останавливаясь, он сделал бы это. Но он не мог, так что приходилось довольствоваться еженощными гонками по Вангану.
  - Понятно, - Такуми действительно были понятны чувства Акио. Он ведь тоже не воспринимал Хачироку только как средство передвижения. Она была для него чем-то гораздо большим. Возможно, именно она, а не Мицки, была его первой любовью. Почти забытое чувство толкнулось в груди от этих воспоминаний. Наверное, это было раскаянье. И Такуми посмотрел на все еще почему-то не ушедшего посетителя и улыбнулся, благодарно и тепло. - Спасибо, Акио-сан. Я благодарен вам и вашей Леди за помощь.
  - Вот и замечательно. Тогда как выпишешься, я тебя отведу кое к кому, а там уж сам разберешься. С деньгами можешь пока особо не торопиться, главное поправляйся. И не калечь больше чужие машины, ага?
  - Спасибо.
  Вот с тех пор Акио и не появлялся почти. Да и о чем им было говорить - все уже было сказано и понято. Но именно Акио забрал Такуми из больницы после выписки, чтобы отвезти в какую-то мастерскую с надписью "RGO Speed factory" на вывеске, где старый мастер, видимо, владелец этой фирмы, внимательно осмотрел Такуми и кивнул.
  - Будешь стажером. Посмотришь, что к чему, а там разберемся. Много платить не буду, но Акио говорил мне о твоей проблеме, так что на жилье как раз хватит. И бензин твоей машинке. Хорошая она у тебя, давно таких не видел. Кое-что переделать, и вполне можно попробовать погонять по Вангану. Ну да сам решишь потом. Есть будешь здесь, с нами, три раза в день. Моя жена так сказала, так что не отвертишься. Устроит?
  - Да, спасибо.
  - Не за что. За тебя Акио просил. Приступаешь завтра. Рабочий день с восьми утра.
  Такуми кивнул и вышел, не замечая обеспокоенных взглядов старого мастера и его почтенной супруги.
  - Мальчик совсем отощал. Кожа да кости.
  - Ты его окормишь быстро.
  - Хочешь сказать, что так потолстел вовсе не из-за пива? - Жена шутливо стукнула мужа по животу. - Но вообще ты прав. Не знаю, что там у него случилось, но выглядит он ужасно.
  - Ладно, если не будет полным бездарем, я возьму его на постоянную работу.
  - Ты добрый, - женщина обняла мужа и улыбнулась.
  
  Работа Такуми неожиданно понравилась. Он помогал механикам. Чистил и мыл детали, убирал мастерские, в общем, работал на подхвате, и, возвращаясь вечерами домой, понимал, что от машин ему не деться уже никуда. Но его это больше не тревожило - это был действительно его мир, хотя Такуми и понимал, что хорошего механика из него не получится никогда. Тоска не отпускала, но, по крайней мере, пока ее вполне можно было терпеть. Такуми терпел, стараясь поменьше думать о любимом и прошлой жизни, которая казалась теперь такой далекой и почти нереальной. И со временем парень смог смириться и даже привыкнуть к такой жизни, и не последнюю роль в этом сыграли его спасители - Акио и его Леди.
  Эта машина поразила Такуми. Маленькая, легкая, невероятно быстрая, она, казалось, обладала собственным сознанием, и Фудзивара теперь еще лучше понимал Акио. Хотя его Хачироку все равно была лучше. И мнение это не изменилось даже после того, как Акио позволил Такуми сидеть рядом во время одной из гонок. От скорости захватывало дух, мир становился нереальным и зыбким, и все, кроме скорости, переставало иметь значение. Вот только Такуми отчаянно не хватало неожиданных поворотов извилистых горных дорог, дрифта на больших скоростях и ощущения опасности. Он так и сказал Акио, когда потом они пили чай в одной из небольших забегаловок, и парень кивнул.
  - Да, на Вангане тебе делать нечего. Тебе нужна не скорость. Но каждому свое.
  - Хн, - согласился Такуми.
  Эта новая жизнь даже нравилась ему. Вот если бы еще любимый человек был рядом... Теперь, по прошествии времени, Такуми понимал, что раньше - это была не любовь. Это была зависимость, он не мог обходиться без Риоске, превращаясь рядом с ним в какое-то подобие истеричной девицы. Теперь он, наверное, мог бы быть с ним самим собой, но... Для всего этого было уже слишком поздно. Такуми учился жить без любимого, и он научился этому. Уже прошло почти полгода с тех пор, как Такуми ушел, ушел, чтобы больше никогда не возвращаться обратно. Любовь и тоска, и боль потери не пропали, но, перебирая вечерами воспоминания о прошедших полутора годах, Фудзивара теперь улыбался, испытывая, по большей части, светлую грусть. Ведь только эти воспоминания у него и оставались.
  Когда однажды в мастерскую заехала до боли знакомая желтая FG, Фудзивара сначала не поверил своим глазам. Но сердце забилось сильнее, и улыбка Киоске была подтверждением реальности. Младший из братьев действительно был здесь и приехал явно не просто так.
  - Привет, - выдал Киоске после пристального осмотра. Они сидели в небольшой подсобке, и Фудзивара молчал, просто не зная, что сказать. Почему-то видеть Киоске здесь было... неправильно. - Ну, как ты тут, беглец?
  - Нормально, - наверное, у него что-то было с голосом, потому что Киоске протянул руку и накрыл ладонью ладонь Такуми. Это легкое пожатие заставило улыбнуться.
  - Это хорошо. Ты домой не собираешься?
  - Моя смена еще не закончилась. Потом буду свободен до утра. Ты не торопишься?
  - Нет, я не тороплюсь, - довольно выдохнул Такахаши. - Но вообще я о другом спрашивал. Вернуться не собираешься? Риоске...
  - Не надо, - Такуми вскинул руку, останавливая готовые сорваться слова. - Не надо, братишка.
  - Он любит тебя, - тихий голос Киоске был полон печали. - И ждет. Возвращайся.
  - Он ведь теперь женат.
  - Кто ж тебе такое сказал, дуралей? - Брови Такахаши полезли вверх. Вот это было новостью, но зато многое объясняло, в том числе и причину столь неожиданного ухода Такуми. Брат о ней никогда не говорил. - Мы с Риоске теперь тоже живем в Токио. Он работает в больнице, его там ценят. Мы очень скучаем по тебе.
  - Я тоже очень скучаю, - Такуми поднял глаза на Киоске, на лице которого было написаны изумление и радость. Да и было от чего. Такуми стал другим: спокойным, сдержанным, более взрослым, что ли. Он по-прежнему явно не любил говорить, но теперь свободно признавал свои чувства. Кажется, эти полгода действительно пошли ему на пользу. - Но я не вернусь. Киоске, твой брат не простит мне ухода. Пусть все останется как есть.
  - Но ты ведь его любишь. И он тебя. Он простит, уже простил.
  - Нет, - Фудзивара упрямо мотнул головой. Кажется, некоторые вещи не изменятся никогда. - Я люблю его, он по-прежнему дорог мне, и именно поэтому я не вернусь. Он забудет.
  - Какой же ты иногда бываешь дурак, - младший из братьев только головой покачал. Переубедить Такуми быстро было невозможно, он должен был сам осознать свою неправоту, и только тогда он сможет вернуться. - Ладно. Вот наш адрес, ключи от квартиры и номер моего телефона. Надеюсь, ты не будешь против общения со мной?
  - Нет. Конечно, нет, - Фудзивара улыбнулся. - Я скоро сменюсь, подождешь?
  - Спрашиваешь.
  Вечер прошел чудесно. Они долго гуляли, перекусили в кафе - Киоске настоял, что расплатится сам - и потом снова гуляли. Такахаши проводил парня до дома и был неприятно поражен его комнаткой. Но на предложение помочь получил категоричный отказ в стиле "сам справлюсь" и оставил эту тему. Риоске он об этой встрече не рассказал. Брат работал, как проклятый, явно стремясь утопить тоску в делах, но вечерами Киоске часто видел, как он украдкой разглядывает фотографии или тихонько гладит немногие вещи - подарки любимого. Да младший и сам ловил себя на том, что в минуты грусти или раздражения поглаживает подаренную Фудзиварой подвеску, с которой не расставался даже во сне. Им обоим отчаянно не хватало любимого...
  С Такуми Киоске теперь встречался достаточно часто. Близость и доверие между ними сохранились, но воспринимались теперь по-другому. Что-то изменилось в самом Такуми, и Киоске с удовольствием знакомился с этим новым, изменившимся парнем и с каждым днем влюблялся все сильнее. Он не предпринимал ничего, довольствуясь просто общением, доверием и случайными прикосновениями рук, но любовь и желание не становились меньше. Исподволь, понемногу он убеждал их упрямого мальчика в том, что его по-прежнему любят и по-прежнему ждут, и с течением времени Такуми стал задумываться о возвращении. Ключ от квартиры, отданный ему Киоске еще в первую встречу, он всегда носил с собой, и в один из вечеров ноги сами привели его к дверям квартиры братьев. Замерев на несколько долгих минут, он все же открыл дверь, понимая, что больше не вынесет неопределенности. Он должен был знать.
  - ...ти, Киоске, я не могу больше.
  - Я знаю, братик. Прости, что все еще прошу тебя об этом.
  - Тшшш... не надо просить прощенья. У меня - не надо. Мы ведь оба его любим. Я понимаю и помогу, но спать с тобой я больше не буду. Если он вернется...
  - Когда он вернется, - голос Киоске был приглушен, он постанывал, и Такуми начинал понимать, что происходит сейчас между братьями.
  - Он не простит.
  - Он поймет. Но он не узнает. Да... вот так...сильнее...
  - ...не надо кусать губы... не надо... Вот так...
  - ...еще... пожалуйста....
  Тихий стон... и вскрик. Занятый поцелуями, Риоске не заметил застывшего на пороге Такуми. Но его заметил Киоске, и на его лице страсть и удовольствие сменились ужасом. Белый, как мел, парень оттолкнул брата, судорожно приводя себя в порядок. Оглянувшийся Риоске застыл, словно изваяние, и его лицо... Страшная, мертвенная бледность. Ужас понимания, что любимый все видел... слышал... Боль и отчаянье. Вина и горе. Беспредельные, огромные настолько, что, казалось, он вот-вот не выдержит их тяжести. Слабый вскрик, протянутая рука - удержать, хоть на мгновение, объяснить, рассказать... бессильно опустившаяся рука. Тишина.
  - Такуми, это моя вина, - Киоске метнулся вперед, перекрывая дорогу к выходу, но Такуми и не собирался уходить. Он просто смотрел на них, чуть отойдя в сторону, чтобы видеть сразу обоих. Он никак не мог осознать, что же почувствовал, увидев эту сцену. - Это я настоял. Не вини Риоске, пожалуйста. Поговори с ним, я уйду. Только сам не уходи. И не молчи. Он, правда, не виноват...
  - Вы спите друг с другом, - спокойный голос Такуми прервал отчаянную, сбивчивую речь. Киоске замотал головой, но брат сказал лишь:
  - Да, - и снова замолчал. Он уже знал, что потерял любимого, потерял навсегда, и сам был виноват в этом. Скрывать что-либо не имело смысла, как не имела смысла дальнейшая жизнь. Внутри была только пустота.
  - Вы оба любите меня.
  - Да, - снова тот же ответ. Киоске сжал кулаки, не в силах больше выносить эту сцену. Внутри разливалась вина: если бы он не попросил брата сегодня об еще одной ночи, если бы не дал Такуми ключ, если бы... Но реальность не приемлет сослагательных наклонений. "Если бы" не существует, существует лишь "есть". Это было. Это разрывало на куски всех троих - в клочья и насмерть.
  - Вы оба хотите меня.
  - Да, - окончательным приговором.
  - Но спите друг с другом. Вы любите друг друга.
  - Нет, - Риоске вскинул голову. - Не так. Я люблю тебя. Киоске любит тебя. Но ты не сможешь быть с нами обоими. Мы оба готовы на все, лишь бы ты был счастлив. Мы с Киоске хорошо понимаем, что нужно друг другу и когда. Да, мы занимались сексом друг с другом, чтобы помочь. Я знал, что ты никогда не простишь мне этого.
  - Брат...
  - Не надо, Киоске. Мы оба это знали. И мы на это пошли. Я пошел. Киоске ни в чем не виноват. Это было моим решением. Не вини брата, он просто не смог мне отказать.
  - Снова пытаешься взвалить все на себя, - в голосе Киоске появились опасные интонации. - Нет уж. Мы оба виноваты, Такуми.
  - Я понял, - Фудзивара вздохнул про себя. И что с этим двумя теперь делать? Герои...
  - Я не прошу о прощении. Я прошу о возможности быть хотя бы рядом, - Риоске уже немного пришел в себя, хотя бледность никуда не ушла, но это было уже не застывшее мертвое изваяние, это был живой человек - комок боли и вины. Он пытался держать себя в руках, пытался быть сильным, хотя больше всего ему хотелось умолять, умолять любимого понять, остаться и, быть может, со временем простить.
  - Риоске, - когда Такуми заговорил снова, его голос был спокоен и ровен. - Ты сделал это из-за того, что не мог быть со мной? Потому что я не мог дать тебе того, чего ты хотел?
  - Да.
  - Киоске, почему ты пошел на это?
  - Потому что люблю и хочу тебя, - младший сглотнул, но ответил честно. Сейчас уже не имело смысла что-либо скрывать. - Я не мог выносить Хинако, она вызывала у меня лишь отвращение. Я хотел помочь брату.
  - Почему ты никогда не говорил, что любишь меня?
  - Потому что тебе моя любовь была не нужна. После того нападения, после того, как те твари изнасиловали тебя, ты боялся прикосновений. Но брат был единственным из чужих тебе людей, кого ты не боялся. Кому ты доверял. Только он мог помочь, с его терпением и любовью. Я женился на его невесте, а он смог заботиться о тебе. И время показало, что я поступил правильно.
  - Когда это началось?
  - Когда я понял, что ты не сможешь принять его желание. Я соблазнил его.
  - Я согласился.
  - Значит, все слова о том, что секс - не главное в отношениях, были ложью? - Такуми сам не осознавал, что прикусил губу до крови, пока Киоске, стоявший почти рядом, не стер выступившую кровь подушечками пальцев. И нежность прикосновения сказала Такуми гораздо больше, чем все слова до этого.
  - Нет, это не ложь. Секс - один из способов выразить любовь, желание и нежность. Доставить любимому удовольствие. Но ты не получал удовольствия. Если бы ты почувствовал то желание, которое вызываешь у меня, ты испугался бы. Я не хотел причинить тебе вреда. После того, как мы смогли быть вместе, эти отношения прекратились.
  - И возобновились, когда я ушел.
  - Да.
  Больше сказать было нечего. Никому из них. Теперь решение было за Такуми, а он молчал, внимательно и задумчиво глядя на обоих.
  - Я понимаю. Действительно понимаю, - тихий голос Фудзивары уже не был спокойным, он был полон боли. - Не вы виноваты в этом. Виноват только я. Вы сможете меня простить?
  - Глупый, - Риоске подошел совсем близко, бережно обнимая любимого, привлекая к себе. Такуми позволил, он не мог сопротивляться этим рукам. Он любил Риоске, любил настолько сильно, и сейчас все эти чувства нахлынули на него. И Фудзивара прижался к груди любовника, греясь в кольце его рук. - Ты ни в чем не виноват. Не смей винить себя, понял?
  - Да, - Фудзивара вздохнул и чуть отодвинулся, переводя взгляд на Киоске. Тот опустил глаза. - Иди сюда. Обними меня, Киоске. Просто обними.
  - Уверен?
  - Да, - Такуми действительно был уверен. От объятий Киоске хуже ему не будет, да и его любимый рядом. И младший из братьев обнял их обоих, и в тихом, прерывистом вздохе выплеснулось все напряжение и отчаянье, которое испытывал парень. И его объятия тоже были осторожными и нежными, и Фудзивара расслабился, по-настоящему расслабился впервые за последние полгода, прижимаясь к ним обоим.
  - Вы оба нужны мне. Действительно нужны. Я потому и вернулся, - тихо-тихо, но братья хорошо его слышали. - Я не знаю, смогу ли быть с вами обоими. Я люблю тебя, Риоске, в этом я теперь полностью уверен. Киоске, ты мой друг, но я не знаю, смогу ли полюбить тебя так же, как люблю твоего брата. Но я попробую.
  - Я не прошу этого, - Киоске мягко коснулся губами макушки любимого. - Просто оставайся моим другом. И младшим братишкой. Мне этого будет достаточно.
  - Не будет, - Такуми был непреклонен. - Тебе будет больно, как было больно до этого. Я не хочу причинять боль двум самым дорогим людям в моей жизни. Я не знаю, получится ли у меня что-нибудь. Но мы можем попробовать. Если Риоске не будет против.
  - Не буду, - старший брат улыбнулся. - Думаю, стоит попытаться.
  - Ты будешь рядом? - Такуми заглянул в глаза любимому и утонул в них, как тонул раньше. Но он чувствовал: что-то изменилось. Риоске был ему необходим, но эта необходимость была другой, и Такуми не мог бы сказать, в чем отличие. Просто оно было, но почему-то от этого Риоске от этого казался еще ближе, еще роднее.
  - Если ты этого хочешь, родной мой.
  - Я думаю, стоит сделать иначе, - Киоске улыбнулся. - Это я буду рядом с вами. И если Такуми позволит, приму участие.
  - Извращенцы, - фыркнул Фудзивара, и в голосе его звучали любовь, нежность и легкая насмешка.
  - Конечно. Все трое, - Риоске улыбнулся, щелкнув любимого по носу. Комнату наполнил тихий смех всех троих.
  А потом были поцелуи, по которым оба успели так истосковаться, были ласки - сначала мягкие, осторожные, но постепенно становившиеся все смелее и откровеннее. Были вздохи и стоны, были нежность и ласка. Риоске целовал и ласкал любимого так, словно тот мог исчезнуть в любой момент, и Такуми отвечал на каждое прикосновение. И Киоске был рядом с ними, и обнимал, и легко касался губами лица и волос Такуми, пока брат был занят другими ласками, неторопливыми и тягучими, словно патока, и время тянулось золотой карамельной нитью. И вздыхал, и стонал Такуми, прожимаясь к Киоске и чувствуя, как сильно и часто стучит его сердце. И целовались братья, а Фудзивара смотрел, и гладил, и ласкал обоих, уже почти не различая, кто из них где. И когда Риоске готовил его, когда он брал его - осторожно, неторопливо и нежно, Киоске целовал прикушенные от короткой боли губы любимого, и гладил, гладил его шею, плечи и спину, и помогал себе рукой, потому что собственное возбуждение было слишком сильным, чтобы терпеть его. И Такуми смотрел в его глаза своими шалыми омутами, и тяжело дышал, и стонал, почти кричал от страсти, нежности и удовольствия, выгибаясь под умелыми ласками Риоске, и Киоске тонул, тонул, тонул в этих омутах, ему не хватало воздуха, и с губ обоих в порыве страсти слетали слова нежности, и только одно имя повторяли их губы:
  - Такуми...
  И после, когда они лежали на смятых, скомканных простынях, обессиленные этой страстью, этой близостью, и Такуми грелся в их объятиях, вдыхал их запах, Риоске обеспокоено спросил:
  - Ты в порядке? Все хорошо?
  - Да, - Фудзивара улыбнулся своему любимому. - Со мной все в порядке, хотя в начале мне было страшно. Но ты был рядом.
  - Расскажешь, как жил все это время?
  - Наверное. Все, что помню.
  - Киоске говорил, что ты работал в мастерской по ремонту и тюнингу авто.
  - Да. А до этого на каком-то складе, грузчиком. И еще в паре мест, где не требовалось образование.
  - Ты бы видел, в какой дыре он живет!
  - Правда?
  - Да, - Фудзивара вздохнул. Кажется, стоило сразу рассказать все. - Когда я... уехал, я просто не знал, что делать. Не знал, как жить. Я устроился грузчиком, снял самую дешевую комнату и выматывал себя работой. Часто у меня не было денег, чтобы поесть, и я несколько раз падал в обмороки. Все было словно в тумане. Я тосковал без тебя, Риоске, и очень скучал по тебе, братишка. Однажды я, видимо, потерял сознание за рулем Хачироку. Дело было на Вангане, и очнулся я в больнице. Проезжавшая мимо машина спасла меня. Акио, водитель машины по прозвищу "Дьявольская Z" спас меня тогда, оплатил лечение и договорился насчет работы. Владелец мастерской очень хороший человек. Я числюсь стажером, он платит мне мало - хватает только на жилье и бензин, но в оплату входит еда три раза в день, и за этим его жена и дочь следят очень строго. Я подрабатываю еще в нескольких местах, и постепенно выплачиваю долг Акио - за крыло его машины и за больничные счета. Вот, собственно, и вся история.
  Братья слушали внимательно и молча, и по тому, как потемнели глаза Риоске, Такуми понял, что про голод он сказал лишнего.
  - Ты переезжаешь к нам, - в голосе старшего брата звенел металл. - Можешь делать что хочешь, но я не позволю тебе голодать и жить в трущобах.
  - Я не против, - Такуми улыбнулся ему, давая понять, что все в порядке и чувствуя, как осторожно гладит его бедро ладонь Киоске. Тот не вмешивался, просто легонько ласкал любимого, успокаивая.
  - Ты не говорил мне, что все так плохо, - голосе младшего брата звучали слегка обиженные нотки.
  - Я не хотел, чтобы ты беспокоился по пустякам. Ведь у меня все было в порядке.
  - Это не пустяки. Это очень серьезно. Полгода такой жизни, - Риоске качнул головой. - Ты должен пройти полное обследование. Я организую это. Нагрузка на организм была очень тяжелой.
  - Все в порядке.
  - Но ты пройдешь обследование?
  - Конечно, если это вас успокоит.
  - Хорошо. Тогда завтра перевезем вещи и пройдемся по магазинам за необходимым.
  - Хочешь, чтобы твой любовник производил впечатление?
  - Хочу, чтобы наш с братом любимый, - Риоске выделил это, и его интонации были мягкими и чуть укоряющими, - выглядел достойно, как он того и заслуживает.
  - Прости...
  - Я люблю тебя. Мы тебя любим.
  Киоске коснулся губами плеча любимого, словно подтверждая эти слова. И ставя точку в этом разговоре. Он знал, что еще долго будет третьим, пусть и не лишним, но все же третьим в этой паре, но был счастлив уже тому, что это было возможно. И Такуми, и брата он любил беззаветно, отдавая всего себя этой любви, и никогда не рассчитывал, что получит взамен что-то настолько прекрасное. Это были его родные, самые дорогие ему люди, в них был смысл его жизни, и теперь, наконец-то, они были счастливы и позволяли ему разделить с ними это счастье. После всего, что они втроем пережили за прошедшие два года, это поистине было чудом, и внутри, где-то в районе солнечного сплетения, зажигалось маленькое пушистое солнышко. От его света мир снова становился ярким и красочным. И пусть у них еще будет много проблем и трудностей, но пока они вместе, они преодолеют все. Потому что они - семья, и большего счастья просто не могло существовать на свете.
  Киоске вытер навернувшиеся слезы о подушку и, теснее прижавшись к Такуми, потянулся к Риоске за поцелуем.
   ~ FIN ~
Оценка: 2.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"