Из воспоминаний и впечатлений фотографа Аполлона Лядащева (за период 2010-2020 гг.)
В Мариинском парке снова видел вампиров. Шли за детской колясочкой так же медленно и печально. Тёмные лица, суровые складки морщин - эти вампиры очень закрытые люди. Да и люлька элитной коляски надёжно закрыта от весеннего солнца: занавешена так, что ни лучика не попадает внутрь.
Что за несчастный ребёнок катается в этой коляске? Если, конечно, присутствует там вообще - под занавеской не видно. Достоверного факта, что он там реально лежал хоть когда-то, не удалось наблюдать ни мне, ни жене - ни единого раза за все эти десять лет.
Но что факт, уже десять лет эта пара вампиров продолжает кого-то (или что-то) возить в той же самой чёрной коляске - занавешенной наглухо даже в жаркие летние дни.
Десять лет - это ещё как минимум. Что было раньше, кто знает? Но при рождении старшей нашей дочурки мне и жене в этом парке пришлось регулярно бывать. Тоже с коляской, очень похожей, от 'Пако', только не чёрной - в приятных цветах 'сафари'. Вот в ту пору вампиры в глаза и бросились - правда, сначала жене, а мне уж потом. Я-то, гуляя по парку, скажем прямо, всё больше любуюсь природой, а на людей не особо смотрю, даже на собратьев-колясочников - если, конечно, не лезут в кадр, претендуя на то, чтоб испортить мои пейзажи.
В парке можно на многое посмотреть, многое просится увековечить - в духе прекрасных мгновений доктора Фауста. Здесь не только оставшийся от советской эпохи памятник над могилой генерала Ватутина, здесь ещё и прекрасные виды на Мариинский дворец (в стиле барокко, 18-й век, растреллиевский проект) и на два старинных фонтана (цельнолитые, век 19-й), и видовая площадка над склоном Днепра, чтоб лицезреть левый берег, и наконец, замечательные деревья, что по-новому открываются взору внимательного человека в разные времена годовых и суточных циклов.
Я, коль изволите знать, увлекаюсь художественной фотографией, но я именно пейзажист, а ни разу не портретист. И ещё не любитель всяких живых натюрмортов. Не случайно они нам встречаются, ох, не случайно.
Кто они: пожилые родители, или дедушка с бабушкой? Ясно одно: что катали дитя без любви, без надежды. Отстранённо, должно быть, из чувства долга. Ограждая, ничуть не пытаясь развить. От чего ограждая: от солнца, от ветра, от воздуха?
Кличку 'вампиры' прилепил к ним, наверное, я. На жену мою Лену не похоже бросаться такими словами. Что похоже, так это вписать Елизавету и нас в социальный фон, а для того зорко смотреть на чужих детей и родителей, сопоставлять разные стили поведения тех и других, сравнивать развивающие эффекты. Лена всегда говорит: 'Детей никогда не сравнивай!'. На словах она твёрдо знает, что сравнивать их грешно. Но в невысказанной, неуловимой мысли вряд ли может она избежать подобных сравнений. Наша-то девочка - вон какая живая, прыткая, вон как рвётся познать многокрасочный мир! Из колясочной люльки начала вылезать где-то на пятом месяце жизни, чуть засунешь назад - заголосит на весь парк!
А дитя у вампиров? Тихо себе лежит, люльки не покидает, к миропознанию из пещеры не прорывается. Не подаёт недвусмысленных признаков жизни. Подозрительно не подаёт. Да, подозрительно: скоро год ведь уже на исходе, за год редкий ребёнок ногами не побежит!
Славное дело коляска-трансформер. Лёгким движением полностью преображается, люльку долой - и возишь дитя повзрослевшее в положении сидя. Да, незаметно опутав ремнями для безопасности: мало ли, что за момент изберёт наша девочка, чтобы вскочить. Ездить сидя, мне думается, сущее удовольствие: знай, верти головой, созерцая ландшафты парка. Правда, наша-то неуёмная Елизавета норовила и этот режим познания мира перевернуть по-своему. От постылой езды на коляске прорывалась как будто бы к реализации права на прямохождение, но на деле-то - на руки; и попробуй-ка заново усадить её на коляску и ремнями сковать свободную детскую волю!
А у вампиров? Их катафалк так и не был трансформирован в позу сидя. Что за дитя в нём лежало, что за призрачное дитя?!
- Мне всё понятно, - порой говорила Лена. - Этот ребёнок, наверное, инвалид. У него паралич или что-нибудь вроде. И родные родители от него отказались. Муж ушёл из семьи - это очень на них похоже! Ну а женщина - нет, ну трудно её винить, кто её знает, может, она умерла при родах! И остались с ребёнком эти святые люди, дедушка с бабушкой...
- Да, святые, - передразнивал я, - только знаешь, у этих святых людей даже здоровый ребёнок вырастет инвалидом. Погляди, как они общаются!
- Так они не общаются. Вообще.
- Так и я о чём?
Нет, ну не скажешь, что кроме вампиров нам в этих долгих прогулках по парку больше не было о чём посудачить. Приходили различные темы. Правда, тут же и проходили, мигом теряя форму, будто на небе тучи. Но вот эти вот двое с колясочкой попадались нам в парке практически каждый день на протяжении первых трёх лет елизаветиной жизни, то есть аж до момента её поступления в детский садик.
Елизавета менялась, а некто в коляске - нет. Словно и в самом деле был он какой-то чуждой развитию сущностью. Призраком? Мертвецом? Манекеном? Ведьминской куклой?
Эти вопросы так и повисли в воздухе. Просто вампиров мы перестали встречать. Не потому, что они ушли из парка. Это мы туда больше не заходили в соответствующие часы. Может, отчасти и специально.
Говорят, если люди несут в себе много запрятанной злости, они могут быть в силах отравить ею жизни не только своих детей, но и всех окружающих - если те почему-либо не уступят дороги.
Из объяснительной записки биотехнолога Агапия Причастного (2020)
Как известно, весь мир в наши дни поставлен перед рядом глобальных вызовов, среди которых - системный экономический кризис, нарушение экологического равновесия на планете Земля, острая фаза в росте проблемы её перенаселения. Искренне сопереживая состоянию нашей любимой планеты, лидеры мировой политики и культуры нашего времени ныне пришли к постановке перед наукой и технологической сферой амбициозной глобальной задачи. Чтобы выжить в гармонии с биосферой планеты Земля, человечеству следует измениться. Изменение - это залог успеха.
С каждым годом всё больше специалистов убеждается в том, что человек, чтобы выжить, должен эволюционировать дальше. С этой целью ему надлежит преодолеть социальные тормоза эволюции, к каковым причисляются традиционные (рудиментарные) формы религиозных, моральных, правовых и духовных практик. На сегодня засилье указанных рудиментов предотвращает отбор, признаваемый нами важнейшим из факторов эволюции. Вне развития технологий отбора невозможно наладить процесс грамотной отбраковки генетических линий, не несущих научно доказанной ценности для евгенических целей...
Из воспоминаний и впечатлений фотографа Аполлона Лядащева (продолжение)
Год-другой не встречать вампиров - несказанное облегчение. Повод их навсегда забыть. Если бы навсегда...
Так случилось, что вскоре был внезапно зачат, а затем появился в мир наш средний ребёнок, Сашка. С ним нам быстро припомнились прежних годов привычки - между прочим, и парковый прогулочный ритуал. Не без того, чтобы что-то и изменилось: старую нашу коляску (универсальную) мы пытались найти по знакомым, но она оказалось убитой насмерть, вместо неё на сей раз нам достали неудобную люльку и отдельно складную трость. По родительским ощущениям это, наверное, где-то сродни тому, как пришлось бы кому пересесть с иномарки на 'запорожец', хорошо, что хоть Сашке не выпадало сравнивать. Да и много ли дела ребёнку до этих понтов? Сашке - точно немного, он улыбчив, совсем не капризен.
И однажды толкаем мы Сашку по парку на неуклюжих больших колёсах, не знающих поворотов, а навстречу - знакомая чёрная люлька, запряжённая парой вампиров.
И вампиры - они нас, похоже, узнали - мы ведь тоже заметная пара: Лена всегда одевается экстравагантно и ярко, я таскаюсь в любую погоду с профессиональной японской камерой. Но на что в этот раз обратила внимание пара вампиров? Бьюсь об заклад, что на новую нашу коляску - верный признак падения семейного благосостояния.
Не при жене такое будь сказано. Это сравнение обогатило бы новою гранью её же репертуар.
Чинно разъехались. Я уж собрался сфотографировать радугу над фонтаном. Лена, однако, от встречи поймала шлейф, не сумела отвлечься.
- Что, и у них родился второй? - удивилась синхронности.
И почему вдруг второй? Может, и тот же самый. Или, кто знает, может у них что ни неделя - новый? Может, работа у них от ювенальной юстиции, или на чёрном рынке чего похуже? Все эти версии Лене я не озвучил, чтобы зря не пугать. Вслух же предположил только вот что:
- Может, коляска - вообще для отвода глаз? Может, там перевозят наркотики? - Вроде, и жуть, но хотя бы не про детей. Хоть не про самых малюсеньких и безответных.
- Не фантазируй! - строго одёрнула Лена. - Лучше б ты был не прав. А иначе мы были б обязаны заявить участковому. Только как заявить, если нет никаких доказательств?
- Верно, никак. С ними только свяжись... - Я не стал уточнять, с милицией или с вампирами. Обе версии очень уж подходящие.
Но ведь совесть-то пробудилась. И теперь подавала свой тоненький голосок в последействии каждой из встреч с вампирами в парке. То есть, в общем-то, глупо устраивать бучу, не имея каких-либо фактов, даже толком не зная, что именно подозревать... Каждый скажет: мужик, попустись, у тебя паранойя! А с другой стороны - легковерие многим чревато. Ты, к примеру, живёшь пережитками гуманизма, а кругом уже новый порядок, и имя ему дарвинизм. Я имею в виду его настоящее имя.
Да, дарвинизм. Разумеется, социальный. В нём и любовь не любовь, а один половой отбор - но на рыночных основаниях. И в отборе всегда норовит победить сильнейший, а слабейшего вместе с потомством его - никто, никто не жалеет. Разберут на запчасти, скажут, что так и было. Ибо право на размножение резервируется для элиты. Где резервируется? В засекреченных протоколах.
Конспирология? Да. Паранойя? Возможно. Потому что не знаю, на что мне сослаться, утверждая, что пара вампиров из Мариинского парка - полномочные представители наступающих деструктивных сил.
Да, полномочные представители, а не жертвы, как думает Лена. Потому ведь и думает, что жертвы не так страшны.
Из объяснительной записки биотехнолога Агапия Причастного (продолжение)
...Как известно, закономерным итогом комплексного искусственно-естественного отбора в предписанной нам биосоциальной модели будет постепенная дивергенция человечества на два принципиально различных вида, каковые, как можно судить по художественным антецедентам грядущих открытий, либо войдут в отношение симбиоза (как дивергентная пара 'элои/морлоки' у Г.Уэллса), либо подвергнутся пространственному дистанцированию (как дивергентная пара 'людены/люди' у братьев Стругацких), но для последнего случая необходимым условием есть экспансия человечества за пределы Земли.
В качестве необходимой меры поддержания человечества в дивергированном состоянии предлагается строгий культурный запрет на бесконтрольную гибридизацию, каковой по обязательности исполнения должен превысить запрет на инцест и каннибализм.
Что касается главных дивергирующих оснований, к ним относятся, в частности, длительность и качество жизни, полноценность интеллектуальных задатков, специфический видовой экстерьер. Так, по длительности индивидуальной жизни представитель элитного вида (условный 'сверхчеловек') должен превосходить представителя альтернативного вида, аккумулирующего тенденцию к деградации, в разы и даже на порядки.
По умолчанию, большая часть потомства населения нашей планеты образует основу менее ценного вида, ведь элита, как ясно уже из её определения, никогда не сможет вместить всех желающих.
Принадлежность к элитному долгоживущему виду может быть обсуждаема не позднее стартового этапа проекта. Далее будет поздно. Наше время, поэтому, открывает перед осведомлёнными людьми широчайшие шансы успеть присоединиться к элитному пулу проекта, чтобы гарантировать своим любимым потомкам лучшее и осмысленнейшее будущее. Существуют различные формы поддержки проекта: политические, финансовые, интеллектуальные.
Данный экскурс в проблематику современных исследований в области человеческой эволюции задаёт необходимый контекст для понимания эпизодов моей личной истории, каковые будут изложены ниже.
Из воспоминаний и впечатлений фотографа Аполлона Лядащева (продолжение)
Сашку 'вывели в люди' - дотянули до детского сада. Жили трудно, но гнать на работу жену подходящим решением не казалось. Раз даётся трёхлетний декретный отпуск, надо воспользоваться, с дитём отсидеть своё. 'Ясельный' возраст, он ведь только так называется, а по факту - последнее дело ребёнка засовывать в ясли раньше кризиса третьего года жизни, ну а в три, там уж да, там уж он проведёт личностные границы.
Правда, Лена считала, что раз уж она занимается воспитанием сына, то на работу надобно выгнать мужа. И не на ту, на которой он творчески развивается и развлекается от души, а на другие, где дорого платят. Да, там творчества нет ни на грош, там от рабской судьбины можно убиться-повеситься, но ведь высшее счастье - повеситься по любви!.. Ну, так думала Лена. Я же Лене на то говорил: ничего, перебьёмся. Говорил, что себя-то я знаю, от меня как наёмной нетворческой силы точно не будет толку, я ведь правда совсем ничего не умею - только творить. Но и творю я, как Лене известно, сугубо по-своему, а потому не сливаюсь в единое целое с так называемым креативным классом и не могу претендовать на его пироги.
Я победил в нашем споре. Нет, вернее, каждый остался практически при своём. В чём победил - не засунул шею в хомут, не продался врагу за блюдо из чечевицы.
А чего не учёл - и у Лены свои аргументы. Чуть расслабишься - ходит беременной в третий раз и опять говорит: 'Муженёк, ты меня не любишь! Ты отец трёх детей, подумай хотя бы об этом! Всякий нормальный муж...'.
Но у Лены-то муж - ненормальный творец и свободный художник от фотографии. Да, он слеплен из множества недостатков. Из любви он готов даже вместе с семьёй голодать, но никак не подохнуть, чтобы семью обеспечить. Это новость? Смотря для кого. Для жены, не желающей слушать - пожалуй, что да. Ведь говорил, говорил же открытым текстом...
Да, в наше время любая семья несчастна по-своему. Даже и та, что считает, как будто бы счастлива. Одинаковость этого счастья - признак неблагополучия, что бы о том ни думал когда-то Толстой.
Скажем, супруги в сексуальной гармонии. В этой гармонии появляются дети. Этих детей супруги готовы уважать и любить - пастораль, да и только! Вроде, чего бы ещё ожидать для полного счастья?.. Ах, ну конечно: чьей-то сакральной жертвы на алтаре семьи!
Дисгармония выражается в чём? В тщетном желании уединиться внутри семьи. В нарастающем прагматизме и отказе от многих совместных действий. Чтобы вдвоём выгуливать в парке малую Глашку - нет уж, отныне такого разбазаривания времени мы не потерпим!
Кто гуляет с коляской? Понятное дело, я. Мне, пейзажисту-фотографу, это занятие ближе. Фотографирую больше и чаще, чем раньше. В этом деле теперь для меня, кажется, больше привычки, чем собственно творчества. Но как только оставишь дома потёртый 'Кэнон', тут же чувствуешь: без него, как без рук. Без него ты, приятель, всего лишь придаток коляски.
Ты идёшь, каменея под вампирскими злобными взглядами. Или взгляды их просто холодные, а вся злоба твоя?
Дома вновь рассуждения о любви. Вновь конфликты интерпретаций. Дети растут, и не только в числе, рост их требует новых и новых жертв от родителей. Это, что ли, и есть любовь? Ну а что тогда звать жертвоприношением?
- Ну а сам-то ты как понимаешь любовь? Что такое любовь в наше время?
- Наше время не предназначено для любви. Мне вот казалось, это время для самореализации... - Уж не помню, где я подхватил такую идею. Но я так с нею сжился - поздно теперь бросать.
Кто-то мне говорил, в постсоветский период самое главное выжить - и он тоже был прав. Конкуренция, рынок - это именно про выживание. Чисто по Дарвину: приспособленные выживают в борьбе, оставляют потомство. В наше время, ну да, выживают не все, только те, кто сумел приспособиться к изменившимся правилам. Хорошо выживают - кто не только освоил правила, но научился виртуозно по ним играть. Но вот если от правил игры тебе тошно настолько, что готов заблевать игровое поле? Остаётся надеяться на какое-то чудо, что придёт изнутри тебя и отменит презренные правила в твоём исключительном случае. Это чудо позволит приспособиться без отвращения, зарабатывать чем-то таким, что нравится самому, делать это сугубо по-своему... К сожалению, упование на чудеса не предвещает стабильности. Мир жесток и совсем не обязан фантатеть от твоих чудес. Значит, любому, кто в первую голову самореализуется, а выживает - вторично, по мере везения, будет честней и разумней жить одному. А любовь? Наше время не предназначено для любви. Может, какое другое...
Так случилось, однако, что любовь накатила. Что тут поделать - стихия. Женщин, готовых влюбиться в самовлюблённых творцов, отличает ещё и природная тяга к риску. Отговаривай - не отговаривай, против силы любви не попрёшь. Ну и лестно по-своему, что и за тебя, увлечённого творчеством, тоже страстно желают выскочить замуж. С государственными и церковными атрибутами. А потом вроде грома средь ясного неба: беременность, дети... Первый ребёнок - ну ладно. Второй - да с какой это стати? Третий - да сколько можно? Как оказалось, и дети - они тоже самореализация. Только уже не твоя. Что ж, осталось смириться с тем, что красочный мир твоей фотографии корректирует встреча с мрачным миром вампиров.
- ...Эти святые люди, - продолжает жена свою партию, - положили всю жизнь на алтарь будущей жизни детей! Только такая любовь и идёт в ногу с духом нашего времени!
- Ну а разве не видно, куда этот дух заведёт? Впереди только хаос. Демонизм, вампиризм и хаос.
- Да куда бы ни шло! - Это ленын рефрен. - Важно детям своим обеспечить достойное будущее.
Ну а я:
- Сомневаюсь, что будущее наступит.
Да, с такими идеями детей заводить не стоит. Я их, впрочем, и не 'заводил'; дети - проекты Лены. Я принимал их, когда они появлялись, я уделял им внимание и заботу, я их люблю, насколько сам понимаю, что это значит. Но не хочу добывать им достойное место в вампирском мире.
Просто мне мнится, что оно не вполне достойное...
Из объяснительной записки биотехнолога Агапия Причастного (продолжение)
...А теперь я должен поведать об интимных своих проблемах как исследователя и отца. Мой интерес к проекту элитного долгоживущего вида обусловлен любовью к детям и желанием достойного продолжения себя в потомках. Разумеется, тот единственный способ заслужить принадлежность потомства к элите, что доступен мне, это приложить к обозначенному проекту свой интеллект и профессиональные компетенции биотехнолога и генного инженера. Именно данные сферы науки и практики призваны обеспечить, в частности, долгую жизнь проектируемому элитному виду.
Также моим значительным преимуществом стало умение работать на опережение. Начиная с момента падения СССР, я работал над проблематикой генетической обусловленности старения человеческого организма. Мне повезло: ещё в 1990-е годы коллективом моей лаборатории были найдены способы, как старение предотвращать (говорить о которых здесь, однако, не место).
Назревала потребность в решающем эксперименте. Как ни странно, именно в этот момент большинство из моих коллег (под влиянием рудиментарной 'совковой' морали) спасовало перед величием перспективы. Только я и моя ассистентка, что впоследствии стала моей женой, смело пошли на осознанный риск, твёрдо веря в закономерность победы капитализма. Из любви и надежды на счастливое будущее нашего ребёнка мы подвергли его сразу после зачатия целесообразному генетическому преобразованию. Каждый из генов-убийц, обнаруженных нами ранее, мы успешно изъяли из его генотипа, заменив на безвредные, либо даже полезные генетические материалы.
Наш ребёнок - мы назвали его Митрофаном - появился на свет к марту 1996 года, значительно опередив своё время. Как ни горько осознавать, наш великий прорыв было некому оценить - до последних программ Давосского всемирного экономического форума, что, наконец-то, поставил задачи, во многом решённые нами.
К сожалению, далеко не каждый эффект, наблюдаемый нами в развитии Митрофана, был нами верно предсказан. Как оказалось, серьёзному торможению подвергся не только процесс старения организма, но и его развития. Потому наш успех был не чужд и необходимости преодоления новых сложностей.
Стадия новорожденности Митрофана вместо обычных четырёх недель растянулась на добрых четыре года, а младенчество, соответственно, где-то на двадцать лет... Мы-то сами смирились, но постсовковая медицина не давала покоя; крайне трудно подобные сроки развития объяснить участковому педиатру, чей кругозор неспособен вместить идею продлённого онтогенеза.
Наш ребёнок с рождения превратился в трудное счастье, отнесённое в будущее...
Из впечатлений фотографа Аполлона Лядащева (окончание)
А недавно произошла отвратительнейшая сцена, показавшая, до чего же эти вампиры упыристые. Дело же было так.
По своему многолетнему ритуалу, целый октябрь я восторженно фотографировал игру светотени на резных разноцветных кленовых листьях. В парке есть клёны, которые целое лето неразличимы, но в середине осени кроны одних наливаются желтизной, а у других - цветом особым, пунцово-красным. В сочетании с бурым убранством резного дуба всё это яркое многоцветье мигом уносит меня в некое словно парящее над землёй медитативное творческое состояние, из которого даже трубный глас годовалой Глафиры вырывает меня не то чтобы моментально.
Да, кто-то скажет, эти мои пейзажные фотосессии - чистый побег от проблем. Он будет прав, признаю, но как не предаться побегу, если с проблемами справиться уж давно испарилась надежда? Сладок обман изменённого состояния; он к тому же дарует тебе величайшую эффективность - ты стоишь под деревьями с верной зеркалкой, словно Пушкин, затерянный в тупике Болдинской осени.
Ты стоишь, а Глафира в коляске вовсю надрывается: как и многие дети, не любит стоять на месте. Ну, да с Глашкой в конечном итоге, договориться несложно, только тут, как назло, появляется пара вампиров. И их бледные лица всё так же строго-презрительны, как и были всегда.
Чем единственно этот раз был отличен от всех предыдущих - у вампиров теперь обнаружилось две коляски. Это что же, упырьего полку прибыло?.. Нет, во второй из колясок, в бледно-розовой, по всему, обнаружилось человеческое существо - и оно, из младенческой солидарности с нашей Глашей, совершенно по-людски захныкало.
Что тут сделалось с бледной вампиршей! Эта дама вдруг как заорёт, срываясь на визг:
- Эй, негодница, замолчи!!! Как ты смеешь будить Митрофана!
Девочка из бледно-розовой робко пискнула и умолкла, наполняя душу мою сочувствием, а упырица, разойдясь, завопила и в нашу сторону:
- Эй, уймите своё отродье!
Видимо, я был изначально не прав, но ведь повод вот так нахамить был использован с ею с чудовищным перехлёстом.
Я сказал рассудительно:
- Успокойтесь, мадам. Ваш мертвец, как вы слышите, не проснулся.
Что тут стряслось, трудно как следует передать. Факт, вампиры, активно используя численное превосходство и фактор внезапности, первыми дошли до рукоприкладства. Та, которая отдалённо похожа на женщину, затопила мне уши визгом и вцепилась в остатки волос. Тот, который отдалённо похож на мужчину, попытался мне засветить в нижнюю челюсть. Я был тоже хорош: приголубил обоих по лицу фотоаппаратом. Видно, был не в себе: я свой 'Кэнон' всегда берегу.
Из объяснительной записки биотехнолога Агапия Причастного (окончание)
Если вся твоя жизнь посвящена ребёнку, и не обычному, а тому, что надолго останется после тебя и непременно войдёт в элитный человеческий вид, осознание собственной бренности посещает тебя многократно. Как ты выведешь в люди такого ребёнка, как Митрофан? И кому, ну кому его можно доверить, когда дни твои прекратятся?
Я не молод, мне за шестьдесят. И жена моя, Галя, не намного моложе. Митрофану же ныне двадцать четыре. Это, в общем-то, возраст не ранней юности, но ведь сын - он ещё, что называется не оперился. Голову, правда, держать научился. И садиться, и ползать на четвереньках. Даже может (под настроение) с опорой вставать. Но ходить, говорить - этого он до сих пор не умеет. И куда ему так уж спешить - впереди ещё много столетий жизни.
Жаль, что нам его в эти столетия не проводить.
Галя первой сказала: 'Не сможем, не доживём. А чужому такого ребёнка никак не доверишь'. Я подумал и полностью с ней согласился: 'Нет, нельзя доверять. Кто не знает, что Митрофан - существо поистине высшее, тот погубит его по глупости, а кто знает - погубит из зависти'. И тогда мне Галина предложила такое: 'Я сумею его спасти, ещё ведь не поздно! Я рожу ему няньку - короткоживущую няньку. Я её воспитаю в покорности, она вынянчит Митрофана. И перед смертью новую няньку родит'.
Не передать, как меня возбудила идея. В самом деле, носитель великой любви и бессмертного смысла должен быть обеспечен заботой не только на старте. 'Значит, нашей Богдане вставим гены короткой жизни', - предложил я жене. 'Нет, - сказала Галина, - слишком короткой не надо, так она его толком и вынянчить не успеет. А вот над геном покорности - стоит, стоит подумать. Всё-таки жить нашей дочке придётся не для себя'.
Но и с покорностью постарались не перемудрить: точных-то данных не было, а неточные можно хоть до смерти выверять, а ведь времени мало. Благо, к Галине пока не пришла менопауза, что в её возрасте, в общем, явление редкое. 'Что, если мы не успеем?' - спросила она в тот же день. Я её понял, и постарался успеть.
И, забегая вперёд, подтверждаю: успели.
Дочка Богдана развивалась в обыденном человеческом ритме. Но, поскольку её не снабдили геном покорности, то придётся решать задачу её назначения средствами лишь семейного воспитания.
Всё бы было прекрасно, когда бы не столкновение с грязным плебеем, что оскорбил Митрофана в Мариинском парке...
Эпилог
В душном участке, куда в одночасье набилась толпа народу, жалобно плакала маленькая Глаша, ещё жалобней Глаши плакала маленькая Богдана, но всё внимание было привлечено самым тихим младенцем по имени Митрофан. Выглядел он то ли мёртвым, то ли живым - трудно как следует разобраться. Вероятно, инспектору Грищенко показалось бы, что младенец скорее мёртв, если б не скалил он крупные острые зубы - в прикусе крайне недоброго хищного зверя.
- А зачем у вашего Митрофана такие большие зубы? - несколько оторопело спросил инспектор.
- Ну, это ценное генетически заданное преимущество, - пояснил горделивый отец. - Чтобы выжить в мире акул капитализма, важно ему с рождения научиться выгрызать своё счастье.