Аннотация: Рассказ не претендует на историческую справедливость, корректность или что там еще. Они здесь не главенствуют. Если кому-то из недовольных им станет легче - считайте, что это вообще параллельный мир.
Багряный закат догорал. Даже небо окрасилось красным. Революция в городе Н-ске удалась. Немногочисленные жандармы не смогли дать достойный отпор нападавшим. В считанные минуты весь, пусть и небольшой, городской арсенал оказался в руках восставших. Это было прошедшей ночью.
"Отряды самообороны", как назвались восставшие, небольшими группами распределились по городу. День безумия на улицах, мародерство, расстрелы, насилие во всех возможных проявлениях... И в каждом случае во главе озверевшие от вседозволенности люди с винтовками из городского арсенала. Впрочем, вопрос об их принадлежности к роду человеческому за истекший день вставал не раз. Ответом были выстрелы. Что характерно, ответом исчерпывающим.
По большому счету ничего необычного. Грабежи процветают во время войны, и начало тому положено еще первыми человеческими племенами. Племя нападало на соседнее, и причина всегда очевидна - у них ведь и зверья больше и женщин много. А если считать территорию каждого племени обособленным государством в упрощенной форме, то ситуация и вовсе очевидна. Война.
Сейчас этого не было. Перекладывая ситуацию на те же племена, имеем конфликт внутри одного племени. Разве мог он быть чем-то для этого племени полезным? Число мужчин по понятным причинам падает, женщин в лучшем случае столько же, если под горячую руку не сунутся. Территория прежняя. Прокормиться, с одной стороны, проще - народу-то меньше. С другой же, меньше именно добытчиков в лице охотников. Свежей крови опять-таки в племя не привносится, а воевать с соседними племенами дабы добыть эту кровь - невозможно. В общем, как не посмотри, сплошной убыток.
Вся страна медленно и неторопливо, как обычно величаво, начала разрушать себя. Империя, ослабленная войной с Германией, почувствовав удар изнутри, была обречена. И в Н-ске сейчас наблюдалась уменьшенная копия столиц. Осложнялась ситуация тем, что в небольшом городе все друг с другом знакомы. Но это оказался не сдерживающий фактор, как можно было бы предположить. То, что жертва знала нападающего сразу становилось смертным приговором. Те, кто считал себя бедными, грабили и убивали тех, кого считали богатыми. Принципы морали, нравственности отошли уже даже не на второй план, а провалились в такие глубины человеческого подсознания, что само понятие человечности стало чем-то призрачным и мифическим.
Приблизительно те же мысли одолевали отца Никодима, стоявшего у стены церкви. Крупный, нестарый мужчина. Классический поп, как говорили про него. Окладистая борода, раскатистый бас - все на месте. Отец Никодим смотрел в небо. Смотрел на догорающий день, на встревоженных птиц, на немногочисленные облака. Губы его шевелились - в чем еще находить утешение как не в молитве.
Напротив батюшки стояли двое с винтовками наизготовку. Или они думали, что наизготовку. Один небольшого роста, пухлый, со слабым зрением мужчина. Он явно нервничал, винтовка ходуном ходила в руках. Он постоянно щурился, от того же волнения забывая про очки, собственно поверх которых и смотрел. Нервный , одним словом. Второй - явный южанин, оружие держал крепко. Лицо его выражало явное безразличие к происходящему. Отец Никодим видел его несколько раз. Кажется, еще недавно он работал башмачником на главной площади. И если священника не подводила память, звали его Ахмедом. Третий находился внутри церкви. Грехи замаливать он никогда в своей не особенно долгой жизни и не собирался, хотя при образе этой жизни и стоило бы. К сожалению, царские каторги немногим прививали такое желание. Бывший уголовник, ныне революционер, лежал на полу церкви с пробитой головой. Именно это и послужило причиной того, что отец Никодим ныне стоял у стены и задумчиво смотрел в небо.
- Что здесь происходит?
Подошедший говорил с прибалтийским акцентом. Куртка "кожанка" была словно признаком власти, если у анархии в принципе может быть руководство. Комиссар.
Нервный торопливо, заикаясь через слово, кивнул в сторону отца Никодима:
- Этот Шныру убил.
- Шныру? - переспросил прибалт. - Что за клички? Фамилия как?
- Так не знаем мы его фамилию. Сам сказал: "Зовите Шнырой".
- Тогда уж "товарищ Шныра".
- Этот убил товарища Шныру, - послушно повторил Нервный.
Только после этого на батюшку обратили внимание.
- Нехорошо... Служитель культа не должен убивать.
- А я и не убивал, - равнодушно пророкотал отец Никодим. - Бог его покарал.
- Бога нет! - Нервного, казалось, затрясло еще больше, но заикаться прекратил. - Наукой доказано, что человек произошел от обезьяны.
- Почему от обезьяны? - обиделся южанин. - Я от мамы с папой произошел. А они от своих родителей, а те от своих...
- А на вершине этого генеалогического древа была пара обезьян!
- Слушай, ты похоже про родственников моих плохо сказал...
- Нужны мне твои родственники сто лет! Книги читать надо, чурка!
Наметился конфликт. Южанин потянулся туда, где должен был бы висеть кинжал.
Комиссар, заметив это, собрался одернуть спорщиков, но его опередил отец Никодим:
- Тут ведь как... - к его голосу не прислушаться было нельзя, - Тут ведь и от самого человека многое зависит. На одного посмотришь - от Бога произошел, другой, кто знает, может и от обезьяны...
- А на некоторых взглянешь, - продолжил его мысль Ахмед и выразительно посмотрел в сторону Нервного, - так и вовсе что-то козлиное померещится.
Нервный было вскинулся, но тут уже пришел черед комиссара.
- Оставим теологические споры о роли Бога в современном обществе, - спокойно изрек прибалт, - Его же участие и в нашем деле представляется и вовсе сомнительным. Не расходитесь...
Он вошел в церковь. Хотя Нервный и Ахмед и обменивались яростными взглядами, стволы их винтовок смотрели в одну сторону. Никакой двусмысленности. Тот, кому нельзя было расходиться, все так же спокойно смотрел в небо и что-то шептал.
Комиссар отсутствовал недолго. Вернувшись, сделал успокаивающий жест подчиненным и подошел вплотную к отцу Никодиму.
- Странное дело, - сказал он тихо. Так, чтобы слышал его только священник. - Я был уверен, что уголовничка ты упокоил. Гнилой был человечишка, по правде сказать. Душонка мелкая, черная... Ручонки к иконе протянул, а она возьми и по темечку его, уголком самым... И - нет больше Шныры. Но наказать виновного надо. А то так завтра в каждом доме картинки будут на наших людей падать. Предмет культа расстреливать бессмысленно, потому миссию эту, мученическую, я возлагаю на тебя.
Комиссар вдруг широко улыбнулся. Его глаза, мгновением ранее бывшие серыми и водянистыми, вдруг потемнели. И цвет, который они обрели, одним словом было практически невозможно описать. Смесь огня и крови, боли мучаемых и наслаждения пытающих. Один этот взгляд бросал в дрожь.
Отец Никодим сжал руками висевший на груди крест и с новой силой зашептал молитву.
- Плохо быть наблюдательным, - вновь улыбнулся комиссар. - Впрочем, уже не принципиально. В твоей ситуации - пуля так и так. Надо ведь кого-то наказать за смерть нашего замечательного товарища...
- Изыди, бес!
- Изыду я - придут другие. Кончилось ваше время, святоши. Пора и "низам" поверховодить.
Отец Никодим продолжил молиться. Комиссар же, заложив руки за спину, обратился к подчиненным.
- По законам революционного времени убийца вашего товарища приговаривается к расстрелу. Приговор обжалованию не подлежит и должен быть приведен к исполнению немедленно.
Тон комиссара ясно давал понять, что обсуждение в принципе не рекомендовано.
- Готовсь!
Стрелки вскинули винтовки.
- Цельсь!
Даже ствол винтовки Нервного дрожать перестал.
- Огонь! - завершил команду комиссар, во все глаза смотря на священника.
Сухие щелчки курков оглушили комиссара не хуже выстрелов. Обе винтовки выдали осечки.
- Безрукие! - Комиссар накинулся на подчиненных. - Вам доверили оружие, а вы с ним обращаться не умеете?! Перезарядить!
Неотстрелянные патроны вылетели на землю. На их место пришли новые.
- Готовсь, цельсь, огонь!! - команды практически слились в одну.
И вновь щелчки.
- Винтовки такие, - едва не вскричал Нервный. - Я же не совсем идиот, чтоб с винтовкой не управиться!
Комиссар явно вышел из себя. Он вырвал винтовку у Нервного из рук, перезарядил и выстрелил тому в грудь. Нервный свалился мешком.
- А по-моему, - прошипел прибалт, - вполне идиот!
Он вновь перезарядил винтовку и направил ее на священника.
- Пора прощаться!
Отец Никодим взглянул в небо и умиротворенно закрыл глаза. Звук выстрела не заставил его вздрогнуть. Но ожидаемого удара пули он не почувствовал. Недоуменно открыл глаза - комиссар лежал на земле, на спине его медленно расползалось кровавое пятно. За ним стоял Ахмед, ствол винтовки которого дымился.
- Странное ружье, - сказал Ахмед удивленно, - то выстрелить не заставишь, то само по себе стреляет...