"Но ты пойми, о какой любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчёты и компромиссы не должны её касаться". /А.И. Куприн "Гранатовый браслет"/
Глава 19
"Ты осужден. Молчи. Неумолимый рок
Тебя не первого привёл в сырой острог.
Дверь замурована. Но под покровом тьмы
Нащупай лестницу - не ввысь, но в глубь тюрьмы.
Сквозь толщу мокрых стен, сквозь крепостной редут
На берег ветреный ступени приведут.
Там волны вольные, - отчаль же! правь! спеши!
И кто найдёт тебя в морях твоей души?"
/Даниил Андреев (1937)/
1
Колония, в которой предстояло сидеть (отбывать срок) Кремнёву, находилась в 40-ка километрах от Брянска, в густом непролазном лесу, в котором обитали лишь бурые медведи, лоси, кабаны да волки; ну и зайцы, конечно же, куда же без них - вечной кормовой базы всех хищников мiра. Туда, в дебри брянские, наш запутавшийся герой и прибыл в первой половине февраля 1983 года и своё 28-летие, таким образом, встречал уже в компании заключённых, а не в родной, как раньше, семье, не в тепле, любви и уюте. И именно в этот день, день своего рождения, как на грех, ему пришло известие о смерти отца, Александра Фёдоровича Кремнёва, на похороны которого Максима, естественно, не отпустили.
Надо сказать, что душевное и физическое состояние родителей сильно без-покоило его в следственном изоляторе и все первые дни отсидки: это было единственное, о чём он печалился-горевал. Ведь он ещё в зале суда понял, глядя из-за решётки на них обоих - убитых горем, почерневших и поседевших родных и любимых людей, - что его позора и срока тюремного они не переживут - уйдут в могилу быстро... И так оно всё и случилось в точности, как он предчувствовал и предполагал, - однако помочь родителям не скорбеть и не мучиться, не изводить себя без-сонницей, угрызениями совести и тревогами он уже не мог, увы, как это с успехом делал раньше, когда в тот же стройотряд ездил, где работать было и крайне опасно тоже, и физически очень тяжело. И родители про это знали - что собой представляет стройка в действительности, какие "подводные камни" и "рифы" таит! - и переживали очень четыре лета подряд, писали сынуле письма подбадривающие и поддерживающие чуть ли ни ежедневно. И он им отвечал тем же - всегдашним своим оптимизмом, лихостью и бодростью - и заверениями письменными, что всё, мол, у него о"кей. И это было правильно и справедливо: так оно и должно было быть - взаимная родственная подпитка и поддержка, без которой крайне тяжело жить человеку на свете, если вообще возможно... А теперь ни им, ни ему говорить и писать было нечего и незачем: всё было ясно без слов. Теперь Максим даже не мог приблизиться к отцу с матерью и утешить их по старой доброй привычке словом крепким, надёжным и ласковым, объятиями жаркими и поцелуями, обещаниями быть поаккуратнее и похитрее, клятвами всё быстро уладить и изменить: расползавшаяся вкривь и вкось судьба его от него уже никак не зависела. По приговору суда он, закованный в наручники зэк, перестал быть хозяином своей судьбы: на долгие 6-ть лет вручил её, злодейку ветреную и коварную, руководству колонии и сокамерникам...
Далее надо сказать, что про тюрьмы много фильмов снято и книжек написано - и в советские годы, и теперь. Теперь - особенно. Один "Архипелаг ГУЛАГ" чего стоит! Но только все они какие-то мрачные и тягостные до невозможности, как американские фильмы ужасов, все наводят панический страх на неискушённых людей, на обывателя-лежебоку в первую очередь. Или вообще забавные и потешные как комиксы: это уже другая крайность, современная, такая же лживая и пустая как первая, до-перестроечная. А всё потому подобное происходит, весёлое или мрачное до неприличия, что снимают фильмы и пишут книги про зону люди, как правило, которые никогда не сидели сами, не чалились - даже и в КПЗ (Варлам Шаламов и Солженицын не в счёт: эти оба сидели, пусть и по-разному). Снимают и пишут люди, словом, богемные чистоплюи так называемые, родившиеся с золотой ложкой во рту, которые и не работали-то ни одного дня толком, не били пальцем об палец. А только лишь сладко ели да крепко спали с молодых лет, да тусовались по вечерам с такими же лоботрясами и балбесами, как и они, обзаводились связями и знакомствами, пропуском к рекламе и большим деньгам, к КОРМУШКЕ. А получив желанные пропуска и деньги, с энтузиазмом принимались за дело - за литературу и искусство в первую очередь - с намерением быстро прославиться и прогреметь всем на зависть, дать около-культурного жару и звону! - при этом выдавая свои художественные творения-вымыслы за правду жизни, за соль земли, за абсолютную и непогрешимую ИСТИНУ... Но получалось и до сих пор получается это у них, блатных выскочек, смешно и наивно по-детски, если по-идиотски не сказать. А по-другому и быть не может! Потому что реальной жизни простого народа (как и жизни на Марсе, к примеру) они не знают и не понимают совсем, не могут понимать и знать в силу своего рождения и воспитания: они лишь придумывают её, опившись виски и обкурившись дури, - и потом втюхивают эти свои фантазии-бредни в головы зрителей и читателей под видом правды-матушки, до которой им как до звезды. Яркий тому пример, больше на наркотический бред похожий, из последних литературно-киношных поделок - "Зулейха открывает глаза", - анти-литературный и анти-исторический пасквиль, который у любого трезвого и думающего человека, даже и из татар, ничего, кроме тошноты и рвотных позывов не вызывает. Потому что намаран исключительно для того только, чтобы стравить этнических славян-русичей с этническими татарами, жителей единой и неделимой страны России, сделать их, добрых соседей-единомышленников, кровными и лютыми врагами на долгие годы - с прицелом на гражданские войны. Всё! Никакой иной цели у данной фантасмагории нет: для этого именно она и сочинялась, и осыпалась премиями и наградами. Кем? - спросите. Сионом!
В действительности с тюрьмами всё обстоит не так, как им, обдолбанным до зелёных соплей "гениям", представляется, а совсем-совсем по-другому. Да, тюрьма - не санаторий и не курорт: это правда, и спорить тут сложно. И лучше туда не попадать, как и в больницу ту же. Больниц ведь тоже боятся люди как стихийного бедствия или огня - но рано или поздно все туда попадают по старости или по воле Судьбы. Часто - хирургам под нож, на сложную полосную операцию... И ничего: выживают и привыкают в итоге к больничной койке и атмосфере тамошней, к крови, боли, наркозу, капельницам и врачам, к соседям по палате тем же, бедолагам покалеченным и исполосованным. А куда деваться?! Мало того, даже товарищей там заводят, общаются с ними после выписки, дружат. И больница уже не кажется им, прооперированным, чем-то из ряда вон выходящим, адом тем паче, душевной и телесной пыткой. Скорее даже наоборот. Выходя на улицу целыми и невредимыми, выздоровевшие люди думают, глядя прищуренным взором на небо, что и в больницах оказывается можно жить. И жить неплохо...
Вот и с тюрьмой точно так, в которую лучше не попадать, повторю ещё раз, гораздо выгоднее и лучше. Разговора нет! Свобода есть свобода! - она всего на свете дороже! Но уж если кто в тюрьму попал, если вдруг случилось с кем-то такое несчастье - падать духом не надо, скулить и распускать сопли, посыпать голову пеплом и безвольно опускать руки. Всё, мол, п...здец! Приехали! Надо вынимать из ботинок шнурки и плести удавку. Последнее это дело, и абсолютно гибельное для человека - Судьбу материть и клясть, и хоронить себя заживо при этом, лишать на будущее надежды отсутствием воли к сопротивлению и борьбе. Тогда ты точно там пропадёшь, будешь "опущен" в первый же день, - и жалеть тебя, слабака, там никто не станет!
Это - непреложная азбука любой зоны, или таблица умножения, если хотите, тот же спасительный оберег, который всем заключённым надобно всенепременно выучить, зарубить на носу как собственную статью - чтобы выжить и не пропасть в экстремальных тюремных условиях. Свой срок нужно воспринимать как данность, или как испытание, полученное свыше. Его, испытание, надо с честью пройти, с высоко поднятой головой: именно и только так! И потом попытаться-попробовать начать жизнь сначала, с чистого листа, честным трудом - на благо страны и народа! - искупив прошлые косяки, ошибки и прегрешения.
В тюрьме, как и на воле, впрочем, не надо терять человеческий облик и суть - и надо твёрдо и чётко знать, что там будут жить и работать рядом с тобой точно такие же ЛЮДИ, пусть однажды и оступившиеся и согрешившие по какой-то причине. И общаться с ними надобно именно как с ЛЮДЬМИ, а не как с презренными типами-уркаганами, или скотами, тем паче, двуногими животными! Тогда и проблем никаких не будет, или почти никаких. Тут, конечно, ещё многое будет зависеть и от случая тоже - но об этом рассказ впереди...
2
Герой наш, Кремнёв Максим Александрович, ехал в тюрьму со смешанным чувством, двойственным, точнее если сказать. Он, как любящий сын, очень переживал за мучившихся без него родителей, безусловно, помочь которым не мог ничем: это уже было не в его власти, повторим... Хотя и вины за случившееся он не чувствовал - парадокс, да! Потому что он добровольно выбрал свой тернистый и кремнистый путь после окончания Университета, сворачивать с которого не собирался, зайцем петлять и юлить. Предложи ему Судьба вернуться назад, в сентябрь 1977 года, - он бы поступил точно также, наверное, ибо не было у него в запасе иного пути к БОГИНЕ его, Мезенцевой Татьяне Викторовне.
Это с одной стороны - морально-нравственной, или семейной, домашней. С другой же, внутренней или психологической, личной, он ехал отбывать срок с лёгким сердцем. Ведь у него внутри после оглашения приговора как будто прорвался наружу огромный душевный нарыв, образовавшийся там после того, как он отчаянно выписался из родного дома весной 78-го года. И, самонадеянно отделившись от государства, превратил сам себя в бомжа, смутно чувствуя уже и тогда все трагические последствия такого неосторожного и необдуманного со своей стороны шага. С ощущением неотвратимо надвигающейся беды (которая страшна не сама по себе, как известно, а именно её ожиданием) он прожил 4 с половиной года - и очень устал от этого, измучил и издёргал себя предельно страхом грозно надвигающейся расплаты, которая и случилась, увы... А теперь всё это осталось позади как тот же кошмарный сон после пробуждения: столичные судьи вернули его в лоно родного государства, пусть и насильственным способом - через тюрьму. Но всё равно: нарыв лопнул, гной вытек наружу, и душа свободно вздохнула от этого. Он опять стал членом большой советской семьи, что для него стало праздником...
3
В колонию Кремнёва привезли на автозаке 10-го февраля к обеду ближе - и сразу же под конвоем повели в кабинет начальника (хозяина или кума на блатном жаргоне) для личного знакомства. Таков был и есть порядок тогда и теперь: личное представление руководству.
Начальником Брянской колонии был в то время Селихов Василий Иванович, 43-летний суровый мужчина среднего роста с густой шапкой жёстких седых волос на голове, напоминавших щетину ёжика, широкоплечий и жилистый человек, спортсмен по виду, с погонами майора на плечах. Максим зашёл в его просторный и чисто убранный кабинет с некоторой опаской, осмотрелся по сторонам быстро и потом представился по всей форме: назвал себя и статью полностью. После чего получил приглашение сесть за стол сбоку от хозяина - для первой ознакомительной беседы.
Сама беседа, впрочем, не сразу началась - через минуту где-то, может даже больше того. И всё это время Селихов молча и пристально смотрел колючим немигающим взглядом на вновь прибывшего арестанта - визуально дотошно изучал его, пытался лично понять, что это был за человек, и как ему с ним обходиться в будущем. "Дело" Кремнёва он уже прочитал от корки до корки: оно лежало перед ним на столе, - и предварительное впечатление для себя он уже составил. И теперь вот сидел и проверял, насколько оригинал соответствовал бумажной копии...
И здесь нам с Вами, дорогой читатель, надо сделать паузу в повествовании и сказать несколько слов про Селихова Василия Ивановича - начальника той колонии, где Кремнёву предстояло отбывать наказание и исправляться трудом. Это важно будет знать и помнить на будущее, ибо "каков поп - таков и приход". Это общеизвестно. Порядок в колониях и тюрьмах страны ведь не законы определяли, определяют и будут определять в будущем, прописанные в Уголовном Кодексе (как бы ни старались и ни хлопотали об этом правозащитники и адвокаты), а именно начальники исправительно-трудовых учреждений (ИТУ) - и только они одни! Поэтому-то расхожие идеологические штампы-клише вроде "сталинские лагеря" или "ужасы сталинских лагерей" есть чистый воды МИФ или ВЫМЫСЕЛ идеологов; причём ВЫМЫСЕЛ пошлый, злобный, лживый и клеветнический, играющий роль ширмы для кровавых еврейских дел - только и всего. Теперь-то это уже хорошо понятно думающим и грамотным людям России! Ибо Сионом оболганный и оклеветанный Иосиф Виссарионович (умело превращённый евреями в ширму, в громоотвод или, наоборот, в жупел) не имел к тем лагерным ужасам и трагедиям ни малейшего касательства, ни ма-лей-ше-го: их - ужасы! - насаждали, определяли и культивировали руководители ГУЛАГа, среди которых количество еврейских фамилий зашкаливало, как известно. Про это теперь написаны и свободно опубликованы сотни статей, монографий и книг: не станем их, кровавых палачей-энкавэдэшников, перечислять, тратить время... А ещё заметим, для вящей убедительности опять-таки, что Леонид Ильич Брежнев (при котором сидел Кремнёв), и это тоже общеизвестно, был добрейшей души человеком, добрейшей! И законы при нём были самые что ни наесть гуманнейшие... Но даже и при нём существовали белые зоны (тюрьмы), серые и чёрные. И зависела сия градация целиком и полностью от начальников этих зон - не от законов и не от руководителя государства.
Так вот, если начальник был законченный садист и коррупционер по природе - то и тюрьма становилась мукой для заключённых, где их унижали, насиловали и обирали безбожно, и даже проводили опыты на выживание как на животных тех же. Это были т.н. чёрные тюрьмы, куда лучше было бы не попадать (и подсудимые за то огромные деньги платили). Если же начальник колонии был только лишь коррупционером, взяточником понимай, но не садистом, не упырём, не маньяком законченным, - у него условия содержание зэков были сносные и терпимые в целом. Такие зоны называли серыми соответственно... Но были и такие тюрьмы, хотя и мало, врать не станем, где начальниками работали честные служаки - не взяточники, не вымогатели и не садисты, - о людях думавшие прежде всего и их исправлении, а не о личном благополучии и кармане. И сидеть, соответственно, там было одно удовольствие, отбывать положенный срок: адвокаты брали огромные суммы с клиентов, чтобы направить их именно туда после судебного приговора. И такие зоны в уголовно-криминальной среде носили название белых...
Майор Селихов, кадровый сотрудник исправительной системы страны, относился к категории именно честных ментов, прошёл путь на службе от рядового охранника-вертухая и до начальника. Был он человеком строгим, отчасти и суровым даже с зэками и подчинёнными, офицерами и рядовыми внутренних войск МВД - но и порядочным, совестливым и справедливым при этом, не разучившимся отличать добро от зла, честность, прямоту и искренность от ловкости, подлости и гнили... Подобные свойства его натуры, или характера ежедневно проявлялись на практике: заключённые наблюдали и убеждались в этом воочию в быту, на отдыхе и на работе, железный порядок собственной шкурой чувствовали - и желудками, разумеется, которые не обманешь и не проведёшь. Их, заключённых, например, сносно поили и кормили в столовой все годы отсидки: тотального расхищения продуктов питания поварами, снабженцами и надзирателями в колонии не наблюдалось. Сидельцев регулярно снабжали новой рабочей одеждой взамен старой, изношенной, раз в неделю меняли постельное и нательное бельё и мыли в душе: тараканов, клопов и вшей в бараках поэтому не было, равно как инфекций и эпидемий. В рабочих цехах был тоже полный порядок со станками и инструментами и приемлемые нормы выработки: подчинённых не насиловали мастера, не заставляли у станков падать замертво. И шло это всё - нормальные рабочие и бытовые условия, помноженные на человеческие отношения к зэкам, - именно от начальника, от майора Селихова, который насилия и бардака с воровством, разгильдяйства и показухи с приписками на дух не переносил, любил во всём человечность и честность, чистоту, прямоту и размеренное течение жизни...
Он мог, например, провинившегося заключённого наказать, и сурово, в карцер того посадить на неделю и больше на один лишь хлеб и воду - и не испытывать при этом жалости и сострадания: заслужил, мол, подлец - получи! И не пищи, не проси о помощи - будь мужчиной! Но наказывал только лишь после предварительного тщательного разбора и анализа всех обстоятельств случившегося происшествия. И если вдруг оказывалось, что человек невиновен, что оклеветали его, элементарно подставили недруги, - он его отпускал. А клеветника, наоборот, наказывал. И тоже сурово... Оттого и колония белой была при нём. Кремнёву здесь повезло несказанно...
4
Итак, с минуту или чуть дольше смотрел Селихов на вновь прибывшего Кремнёва, буравил колючим взглядом того, въедливо и придирчиво изучал. И только потом сурово промолвил прокуренным хриплым голосом:
- Ну давай, Максим Александрович, рассказывай: как ты дошёл до такой жизни?
- До какой? - не понял Кремнёв, поворачивая голову в сторону начальника.
- До лагерной! - недовольно уточнил Селихов свой вопрос повышенным тоном, грозно при этом сощурившись. - Это ты-то, выпускник Московского Университета!... Я когда пару дней назад получил телефонограмму из Москвы, что ко мне историка из МГУ везут на исправление - ушам своим не поверил. Подумал про себя: перепутали, видимо, что-то делопроизводители. Бывает такое в нашей системе - путают... А вчера привозит нарочный твоё "Дело" - вот это вот, - показал Селихов взглядом на лежавшую перед ним на столе папку, - открываю, читаю его - и прихожу в ужас! Вижу: и впрямь выпускник первого вуза страны ко мне, лапотнику необразованному, в гости едет, и надобно его встречать. А как? и чем? - неизвестно. Извини, что оркестра и почётного караула для тебя не приготовили, банкета праздничного, жареного поросёнка с водкой... Да-а-а, дал ты, Кремнёв, звону и копоти! На всю страну, поди, теперь прославишься-прогремишь! Ещё бы: такой фортель выкинул! Ведь у нас тут и с техническими дипломами люди редко сидят: проворовавшиеся бухгалтера разве что да плешивые учётчики. А так контингент простой в основном, интеллектом и образованием не изуродованный... И вдруг выпускник МГУ в наш гадюшник попал. Ядрёна мать! Ты будешь единственный такой зэк, наверное, - с полным-то университетским образованием. И не только в нашей колонии, но и во всём СССР...
Выговорившись, порозовевший Селихов замолчал, нервно заворочавшись в кресле, собираясь с силами и мыслями при этом. Молча сидел и Кремнёв, которому ни говорить, ни оправдываться не хотелось; да и не положено было...
-...Знаешь, - нервно запалив сигарету и глубоко затянувшись ей, прервал вдруг молчание Василий Иванович на правах хозяина, выпуская изо рта огромное облако белого дыма, - я когда по телевизору Главное здание МГУ на Ленинских горах иногда вижу, - восторгом весь наполняюсь и гордостью. Во-о-о! думаю, есть в России место великое и святое, которого нигде больше нет - ни в Америке, ни в Европе, ни в Азии. Нигде! Спасибо Сталину за него, искреннее душевное спасибо! Как же повезло людям, думаю, которым посчастливилось там учиться и работать. На крыльях, небось, все летают, не чуя под собой земли. Мне они, университетчики наши, великанами все казались и кажутся до сих пор, настоящими небожителями, которые, получив диплом, вершат большие дела, поди, науку вперёд двигают, культуру в целом. Так я думал всегда и верил, и этой верою жил... И вдруг выпускник Университета в моём заведении оказался, свалился с неба прямо ко мне в дерьмо. Почему, объясни, такое с тобой случилось-то? Ведь была же причина какая-то, вероятно, определённо была? Но в "Деле" твоём я её не нашёл, увы, хотя его несколько раз прочитал от корки до корки. Почему ты историком-то не захотел работать, Кремнёв, после окончания МГУ? А вместо этого в столичный ЖЭК устроился кочегаром. Это ж ох...реть можно!... Но и там ты работать не стал: грузчиком в магазин устроился. В торговое дерьмо сам себя опустил, и 2,5 года в том дерьме плавал. А потом вообще на работу забил: 8-мь месяцев по Москве без работы болтался. И при этом ещё и не был прописан нигде, на воинском учёте не стоял 4,5 года, лейтенант запаса. То есть 4,5 года находился вне государственного контроля: наше государство про тебя не знало ничего как про бомжа того же. Почему ты так поступал, Кремнёв? Ты что - дурачок? А как ты тогда в Университет поступил, не пойму, проучился пять лет на истфаке и получил диплом?... Да и следователи, которые вели твоё дело, о тебе хорошо отзываются, что бывает редко. Они дали тебе положительную характеристику на целый лист: что ты помогал им здорово, во всём сотрудничал со следствием: чтобы суд это всё учёл и не наказывал тебя строго... Я когда всё это читаю и сопоставляю, - у меня голова кругом идёт. Кому верить? - не знаю! Такое ощущение возникает, как будто в твоём лице живут и действуют два совершенно разных человека. Один - нормальный, грамотный и талантливый парень, молодой историк по профессии, выпускник лучшего вуза страны; а другой - бунтарь неуживчивый и непоседливый, тунеядец даже, который не желает трудиться как все; и при этом ещё и не хочет никому подчиняться - даже и государству. Объясни мне, Кремнёв, какой ты человек на самом-то деле? Мне так интересно это понять, услышать из первых уст. Ты же мой теперь подопечный, и я должен всё про тебя знать...
Максим не сразу ответил на поставленный перед ним вопрос - потому что не знал, с какого конца начинать: в его голове в тот момент была настоящая каша, которую махом одним разгрести было трудно...
- Гражданин начальник, - тяжело вздохнув, наконец сказал он, глядя на свои нервно дрожащие руки, зажатые меж колен. - Я не знаю, как ответить на Ваш вопрос. Честное слово! В двух словах я Вам своё поведение не объясню. А сидеть и рассказывать всю свою жизнь - и долго это, и муторно, и не интересно. Да и не нужно это Вам: у Вас, поди, и своих забот хватает.
- Первая и главная моя забота - это вы, заключённые, - грубо перебил его Селихов. - И я должен знать, кто ко мне попал: нормальный человек, с которым можно и должно общаться и вести дела, или же псих законченный, которому место в дурдоме. Ты извини, Кремнёв, но у меня именно такое мнение о тебе пока что складывается. Потому что с дипломом МГУ, повторю ещё раз, нормальные и здоровые люди большие дела вершат, государственного масштаба, а не по магазинам и ЖЭКам мотаются как полоумные!... Ну так что у тебя случилось, давай рассказывай? Почему ты категорически не захотел, получив престижный диплом на руки летом 1977-го года, работать по специальности? Рассказывай, а я буду слушать тебя: я никуда не спешу. Да и тебе уже торопиться некуда...
И пришлось Максиму, хочешь, не хочешь, в очередной раз повторять всё то, что он неоднократно уже рассказывал столичным чиновникам разного уровня осенью 77-го года, когда отказывался от распределения - воли себе просил. А иначе, было ясно как божий день, он попадёт в категорию умалишённых - со всеми вытекающими отсюда печальными для него последствиями. Ведь ему 6 лет в колонии предстояло корячиться - срок не маленький. И если у него не сложатся отношения с Селиховым - хозяином здешнего заведения - его дело будет труба: он тут и месяца не протянет, сгниёт в карцере...
5
- Не знаю, гражданин начальник, поверите Вы мне или нет, - не спеша начал он свой рассказ, тщательно подбирая каждое слово как на экзамене, - но я очень любил Историю в школе, боготворил её как никто, запоем читал историческую литературу. Потому и пошёл учиться на исторический факультет МГУ по напутствию директора нашей школы, тоже, кстати, историка, думая и надеясь, что только там, в Московском Университете, я смогу её, Историю, лучше и качественнее всего изучить. Да и учился я на истфаке первые два года с радостью превеликой, был даже отличником, ленинским стипендиатом, получал стипендию 50 рублей, а не 40, как все остальные... Но на третьем курсе нас, студентов, распределили по кафедрам и прикрепили к каждому из нас научного руководителя. Кому профессор достался, кому - доцент. Я попал под опеку доцента Панфёрова Игоря Константиновича, коренного москвича, историка в третьем поколении, хорошего, доброго, знающего человека, к которому я домой регулярно ездил и книжки запрещённые там читал. Да и с ним самим часами беседовал... Вот он-то меня от Истории и отбил, может сам того не желая.
- Это как это?! - вытаращился Селихов на Кремнёва как на чудо заморское, увиденное в первый раз.
- Да так, что через его книги и беседы личные я ясно понял на старших курсах, что существует две Русские Истории, именно и только так. Одна - РЕАЛЬНАЯ, ДРЕВНЯЯ, ВЕЛИКАЯ и ГЕРОИЧЕСКАЯ, и по этой причине надёжно скрытая от посторонних глаз, от глаз простого народа - в первую очередь. А другая - сказочная или мифическая, написанная врагами России, социальными паразитами так называемыми. Эта История пошлая, лживая и примитивная, второсортная и оскорбительная, крайне невыгодная и унизительная для нас, славян-русичей, насельников Святой Руси. Но - по злой насмешке Судьбы - именно её и припадают в русских школах, средних и высших, вот уже тысячу лет - с момента принятия христианства. Посредством этой Истории делают из ВЕЛИКОРОССОВ рабов, дармовых кормильцев, только-то и всего.
- Зачем?
- Чтобы жить за наш РУССКИЙ СЧЁТ, нашим ХЛЕБОМ, НЕДРАМИ и ТРУДОМ питаться...
Услышав подобное, напрягшийся Селихов полез за другой сигаретой, вытащил её из пачки и запалил, окутал себя и Кремнёва густым облаком дыма.
-... Ну, хорошо, ладно, пусть так, - наконец произнёс он, до предела мозги свои напрягая. - Если та История, которую нам всем преподают, плохая, по твоему мнению, - то какая она, хорошая-то? Ты её знаешь?
- Знаю, да, - с гордостью ответил Максим, видя, как на глазах меняется настроение начальника тюрьмы в сторону смягчения.
- И какая же она?
- Такая, что мы, славяне-русичи, или Великороссы, - самая древняя и эволюционно-развитая нация на Мидгард-земле. Это если верить "Славяно-Арийским Ведам", которые я прочитал дома у Панфёрова и которые строго-настрого запрещены в России: и в романовской это бл...дство происходило, и в советской - тоже. Так вот, согласно "Славяно-Арийским Ведам", первые славяно-арийские племена начали переселяться с других планет и мiров Вселенной, колонизировать Мидгард-землю 800 000 лет тому назад. Приблизительно. А до этого современного человека на нашей планете не было, а были неандертальцы, которые не имеют к нам ни малейшего отношения, как и обезьяны те же. Это генетически совсем другой вид живых существ, которые перед славяно-арийской колонизацией почему-то вдруг вымерли, разом исчезли с Мидгард-земли, как и мамонты те же, освободив нам, пришельцам, место.
- А что означает это слово: Мидгард? - поинтересовался Селихов, пожирая гостя сощуренными глазами, в которых вдруг вспыхнул душевный огонь, которого там долго не наблюдалось.
- Название нашей планеты. Таких планет, как наша, миллионы во Вселенной, а может и миллиарды. И на каждой существует жизнь, и каждая имеет своё название, или имя. Наша планета была названа Мидгардом иерархами Высших Космических Сил. Так написано в "Славяно-Арийских Ведах", во всяком случае, которым нет оснований не верить. Уже потому хотя бы, какая глухая завеса молчания окружает их с момента крещения Руси. До ужаса боятся хранящегося в них ЗНАНИЯ социальные паразиты: и раньше боялись, и теперь.
- А на чём наши предки прилетели-то на Мидгард-землю, не понял, и откуда? - тихо спросил начальник, которого всё больше и больше увлекал диковинный рассказ гостя.
- На космических кораблях, ВАЙТМАНАХ и ВАЙТМАРАХ, обладавших колоссальной скоростью и способных преодолевать огромные расстояния за долю секунд. К тому же, во Вселенной существуют ВРАТА МЕЖДУМИРЬЯ, через которые можно с лёгкостью переходит из одной галактики в другую. Наши великие ПРАЩУРЫ знали про них, и ими часто пользовались.
- А зачем им понадобилась наша планета?
- Затем, вероятно, что на их собственных землях шли жестокие войны между ТЁМНЫМИ и СВЕТЛЫМИ силами, войны на уничтожение. И чтобы остаться живыми, наши пращуры и прилетели к нам на пустующий тогда Мидгард: решили элементарно спрятаться, переждать войну и остаться целыми и невредимыми. Прилетели временно, скорее всего, а остались тут навсегда: понравилась им наша планета... Вначале прилетели четыре славяно-арийских племени: Да"Арiйцы, Х"Арiйцы, Расены и Святорусы. Они-то и стали первоосновой белой расы, которая до сих пор проживает на Мидгард-земле и диктует тут моду, нравы, культуру и правила поведения всем остальным. Разговаривали первые колонизаторы долгие годы на РУССКОМ ЯЗЫКЕ, что имеет КОСМИЧЕСКИЙ СТАТУС и является языком МЕЖГАЛАКТИЧЕСКОГО ОБЩЕНИЯ. От него-то потом и произошли все остальные земные языки, диалекты, наречия и жаргоны. И это разделение и разобщение от гордыни шло, от желания выпендриться и на исторический пьедестал забраться, недоступный всем остальным. Доказать мiру и народам земли, что англичане, французы, немцы или испанцы - это якобы что-то одно: передовое, великое, древнее и прекрасное. А все остальные, и славяне-русичи - в том числе, что-то совсем иное: отсталое, мелкое, юное и недоразвитое! Именно и только так! Однако умные и серьёзные люди в подобные сказки и басни мало верят: они-то знают, откуда ноги растут и откуда всё сущее вышло...
- Первоначальным местожительством переселенцев-колонизаторов был огромный остров, расположенный в районе современного Северного полюса земли. Это теперь там ужасно холодно круглый год, тоскливо, страшно и без-приютно, а 800 000 лет назад на этом острове был идеальный для жизни климат с обильной фауной и флорой. Живи, как говорится, - не тужи! И назвали его наши далёкие пращуры ДААРИЕЙ - в честь самого большого племени переселенцев. И жили они на нём тихо, спокойно и счастливо многие тысячелетия - пока до Мидгард-земли не добрались ТЁМНЫЕ СИЛЫ, и не начались войны за обладание нашей прекрасной планетой. Войны были такого масштаба, да ещё и с применением ядерного оружия, что срывались с орбит и падали на землю луны - спутники земли. Представляете силу разума наших предков, их эволюционный творческий потенциал, ныне, увы, утерянный!... Теперь-то уже мало кто знает, но первоначально у земли было три луны: ЛЕЛЯ с периодом обращения 7 дней, ФАТТА (по-древнегречески Фаэтон) с периодом обращения 13 дней и МЕСЯЦ с периодом обращения 29,5 дней. А осталась только одна - МЕСЯЦ. Такие вот страшные войны велись за обладание Мидгардом, воистину космического масштаба, приводившие к подобного рода катастрофам. После одной из таких катастроф, произошедшей 113 000 лет назад, остров Даария погрузился в пучину морскую, оставив по себе лишь призрачные воспоминания, мало кому доступные теперь, увы... И пришлось тогда нашим великим пращурам переселяться в Сибирь и строить на её просторах ВЕЛИКУЮ АСИЮ...
- Просуществовала Великая Асия (бывшая территория которой переименована в Азию ныне) 100 000 лет, согласно "Славяно-Арийским Ведам". До последней глобальной экологической катастрофы, произошедшей на нашей планете без малого 13 000 лет назад. В "Ведах" про это сказано так: процитирую по памяти некоторые отрывки, которые на удивление всё ещё хорошо помнятся. Это для того, чтобы подтвердить свой рассказ.
"Тарх Даждьбог своей силой уничтожил 111 800 лет тому назад Луну Лелю вместе с базами Тёмных Сил. Правда, катастрофы не удалось избежать, так как всё-таки осколки Лели упали на Мидгард-Землю, что привело к погружению на дно Северного Океана-моря материка Даария. Но, тем не менее, цивилизация Мидгард-Земли не была отброшена до уровня первобытной дикости, и тогда Тёмным Силам пришлось остаться "не солоно хлебавши".
К сожалению, во второй раз нашей Мидгард-Земле не повезло. Лидеры Антлани (Атлантиды), имеющие отрицательный эволюционный перекос, стали проводниками Тёмных Сил и развязали планетарную войну за мировое господство 13 000 лет назад. Они применяли ядерное оружие и пытались управлять силами стихий Мидгард-Земли. Попытки этого управления оказались неудачными, и вторая Луна Фатта начала падать на Мидгард-Землю.
Чтобы спасти планету от гибели, Бог Ний уничтожил падающую Фатту, но падающие осколки оказались слишком большими, и они вызвали не только погружение в морские пучины самой Антлани-Атлантиды. Ось Мидгард-Земли, в результате падения осколков Луны Фатты, изменила наклон на 23,5 градуса, и всё это, вместе взятое, вызвало множество природных катаклизмов и начало нового ледникового периода. И при этом произошло то, чего Тёмные Силы так долго хотели добиться: большинство оставшихся в живых после этой планетарной катастрофы очень быстро опустились до первобытного уровня... После полного уничтожения катастрофой инфраструктуры цивилизации Мидгард-Земли только малая часть людей сумела сохранить свой цивилизованный уровень, но они не могли уже контролировать ситуацию. Единственное, что они могли сделать - это сохранить знания и информацию о произошедших событиях"... /Н.В.Левашов "РОССИЯ в кривых зеркалах", стр.223./
- Итак, - с жаром продолжил Максим свой рассказ притихшему в кресле Селихову, вытирая пальцами скопившуюся пену с губ, - после последней экологической катастрофы планетарного, согласно "Ведам", масштаба, случившейся 13 000 лет тому назад, произошло смещение полюсов планеты и сдвиг тектонических платформ. Что естественным образом вызвало мощнейшие землетрясения, извержения вулканов, громадные цунами, процесс горообразования и резкое изменение климата в сторону похолодания. Потому что, помимо Потопа и землетрясений, небо над Евразией было плотно затянуто гарью и копотью на многие годы, пеплом, через который не проникали солнечные лучи и не грели Землю, не поддерживали на ней жизнь. Средняя температура планеты упала на десятки градусов. И в результате этих " игрищ" со Стихиями Природы начался последний Ледниковый период 13 000 лет назад. "В Славяно-Арийском Летоисчислении это событие стало новой точкой отсчёта, и с этого года стали отсчитывать лета от Великого Похолодания".
- В результате смещения оси вращения Мидгард-Земли на 23,5 градуса по отношению к своей орбите и резкого похолодания Европа, где ранее находился Северный полюс и были льды и снега, покрылась многометровой ледниковой шапкой, удвоившейся в размерах. Растаяла она не ранее 4-го или даже 3-го тысячелетия до н.э. А до этого Европы не было и в помине - вообще. До этого была Великая Тартария (Тарх-Тария) - новая могучая Держава, названная в честь Верховных славяно-арийских богов Тарха и Тары и построенная нашими уцелевшими пращурами на территории Сибири взамен распавшейся Асии. Оттуда славяне-арии растекались живыми волнами на юг и юго-запад Евразийского материка: в Индию, Персию и на ближний Восток, на Балканы, в Италию и Испанию, которые не затронул ледник, которые спасли Альпы. Из чего с очевидностью следует, что оставшаяся после КАТАСТРОФЫ цивилизация и культура распространялись с ВОСТОКА на ЗАПАД, а не наоборот, как нам упорно внушают вот уже 1000 лет, после принятия иудо-христианства, наши псевдо-историки и попы, с потрохами продавшиеся Сиону. Вообще же надо сказать, что всё ВЕЛИКОЕ на Мидгард-земле построили мы, славяне-русичи - потомки великих пращуров из 4-х первых славяно-арийских племён, 800 000 лет назад колонизировавших нашу планету. Великую китайскую стену строили мы, как и пирамиды по всей планете, величественные соборы и храмы. Культура Запада, Европы в частности, про которую мы завели разговор, вторична по отношению к Русской Культуре, или к культуре Великой Тартарии, нашей славяно-русской прародине. В "Ведах" об этом сказано чётко и недвусмысленно: потому-то они и запрещены. К началу 13 века н.э. Великая Тартария занимала по площади практически всю Евразию с Европою вместе, исключая лишь Индию и Китай. Столицей её был город Асгард Ирийский, расположенный в районе современного Омска. Я видел карты с её изображением, когда листал в библиотеке имени Ленина Первую британскую энциклопедию 1771 года выпуска. И там Тартария ещё была, пусть уже и разорванная на части. Но потом она с карт исчезла совсем после разгрома войск Пугачёва, когда начался глобальный передел мiра и перекройка границ и карт соответственно.
- Емельян Пугачёв - или тот воевода, лучше сказать, вошедший в Историю под этим унизительным и оскорбительным именем, - был посланцем Великой Тартарии, собравший последние силы для борьбы с Романовыми, за которыми с первых дней стояла хищная ожидовевшая Европа. И проиграл он Романовым (Екатерине II в частности) не потому, что у него не было нарезных ружей якобы: чушь всё это и отговорки историков. Он проиграл потому исключительно, что по территории Великой Тартарии ТЁМНЫМИ СИЛАМИ были нанесены перед этим мощные ядерные удары из космоса, приведшие к многочисленным жертвам и разрушившие всю её промышленность и инфраструктуру. Об этом красноречиво свидетельствуют рассказы современных исследователей-археологов, изучающих Сибирь. Они находят там в огромном количестве останки древних городов, окружённых могучими каменными стенами, сложенными из многотонных гранитных блоков, идеально подогнанных друг к другу. Так вот, эти стены оплавлены во многих местах, то есть подверглись мощному термическому воздействию. Что и говорит в пользу версии о разрывах атомных бомб поблизости, создававшие огромные температуры... И ещё про Пугачёва хочется сказать то, что один из его ближайших соратников, Салават Юлаев, является едва ли не главным национальным героем народов Поволжью. А в Башкирии ему и вовсе установлен монументальный памятник, где он сидит на коне и размахивает мечом грозно. Всё это о том свидетельствует, что память народная гораздо сильнее идеологии, и романовские досужие бредни не действуют на неё. Для народа русского Пугачёв со своим окружением до сих пор ГЕРОЙ-ОСВОБОДИТЕЛЬ, нёсший народу ВОЛЮ! А Романовы - холуи, тираны и палачи. И их 300-летнее правление - настоящее бедствие для России...
-...А почему Индия и Китай не входили в неё, ну-у-у, в Тартарию эту? - вдруг осторожно прервал рассказ Кремнёва раскрасневшийся от услышанного Селихов, с трудом переваривавший в сознании огромный информационный поток.
- Индия не входила потому, что была отделена Гималаями и Китаем. Но цивилизацию и культуру туда, тем не менее, принесли мы, славяне-арии. И Священные книги индусов написаны на санскрите, что является производным от русского языка. Мало того, наш русский биохимик А.А.Клёсов, профессор химфака МГУ, между прочим, провёл основательное генетическое исследование представителей трёх главных правящих каст современной Индии - брахманов, кшатриев и вайшья, - и пришёл к потрясающим выводам. Оказалось, что правящий класс современной Индии полностью принадлежит к гаплогруппе R1а - к той же самой, к которой принадлежим и мы, современные славяне-русы. А это значит, что современные правители Индии - духовные и светские - наши родные братья, братья по крови, или по Y-хромосоме, если по-научному!!!
- А с Китаем история посложнее. Согласно "Ведам", 40 000 лет назад на Мидгард-землю иерархами Высших Космических сил были переселены с других планет Вселенной представители чёрной, красной и жёлтой рас. А зачем? - я это плохо понял. Может, чтобы спасти бедолаг от бушевавших на их планетах войн, а может ради эксперимента. Захотели иерархи посмотреть, к примеру: как будут уживаться на одной планете представители разных генотипов и языков, цивилизаций и культур, наработанного эволюционного потенциала? и уживутся ли? Жёлтая раса заняла территорию современного Китая (который назван Аримией в "Ведах" ), чёрная раса (негры) - территорию Африки, наиболее близкую ей по климату, а красная раса (индейцы) заняла территорию Мексики и часть Латинской Америки... Так вот, с Китаем у нас как-то сразу не сложились отношения. Начались войны за территорию. И 7,5 тысяч лет назад между Славяно-Арийской Державой и Аримией был подписан Мирный договор в Звёздном Храме. С момента подписания этого Договора у нас на Руси и велось летоисчисление, согласно которому Новый год мы праздновали 21 сентября. На усыпальнице Годуновых в Троице-Сергиевой лавре даты рождения и смерти последних Рюриковичей написаны именно в старом стиле. Их можно приехать и посмотреть, убедиться в правильности "Вед"... Всё это, к сожалению, отменил сатанист Пётр Первый, значительно омолодивший нас и подогнавший наш календарь под европейский...
- Когда начинаешь такое рассказывать, особенно - в либерально-еврейской среде, - слушатели начинают злобно скалиться и таращить глаза сначала, потом крутить пальцем у виска и ядовито шипеть: "Бред!!! Бред настоящий!!!" Почему-то "Библию" - Древнюю Историю иудеев - бредом и вздором никто не считает. Наоборот, на ней клянутся все американские президенты с момента основания США, учат её во всех христианских духовных училищах и академиях мiра... И "Легенды и мифы Древней Греции" бредом и вздором тоже не считают историки. Напечатали их миллионами экземпляров, рассовали по странам и континентам - и заставляют школьников и студентов учить, сдавать по ним экзамены... Нам же, славянам-русичам, насельникам Святой Руси, вот уже 1000 лет вбивают в головы социальные паразиты, нарядившиеся в христианские ризы, что мы до Владимира-Крестителя будто бы на деревьях сидели вместо обезьян и тупо орехи лузгали. Потом пришёл Владимир и палкою нас с деревьев согнал, повесил кресты на шеи, насадил повсюду дармоедов-попов и архимандритов из Константинополя, которые заставили нас соблюдать без-конечные изматывающие посты, свечи без пользы жечь и биться лбами о землю - точь-в-точь как это иудеи делают много веков уже. Всё церковные обряды и традиции - оттуда, из иудаизма. Но об этом - молчок. Наши псевдо-историки уверяют на голубом глазу, что таким вот поистине варварским способом Владимир якобы приобщил нас к западной культуре и цивилизации: в гробу бы видеть сам Запад и его культуру в белых тапочках!...
- Но мы молодцами были - настоящими стоиками! - и приказам Владимира не вняли в большинстве своём. Даже и в Киеве, окраине Великой Тартарии, не все легли под византийских попов. А уж про Северную и Восточную Русь, про Тартарию в целом и говорить не приходится: там продолжали исповедовать Древний Православный Ведизм, который по всей территории Волги и на Севере том же люди до сих пор исповедуют и горя не знают. Про иудо-христианство там слыхом не слыхивали; как, кстати сказать, и в Китае, и в Индии той же. И ничего: живут себе китайцы и индусы тихо и мирно - размножаются и процветают. По полтора миллиарда уже имеют народонаселения без постов, свечей и молитв, а мы, россияне, одевшие иудо-христианское ярмо на шею, только вырождаемся и вымираем... Попы и историки считают, однако, наоборот - твари подлые и продажные! Считают, что мы, мол, дурни безмозглые и неблагодарные, опять на деревья забрались после смерти киевского князя Владимира - продолжили и далее бездельничать якобы и орехи грызть, греховодничать. Ужас, ужас!!!... И тогда уже Пётр Первый, мол, круто за дело взялся - за огромную дубину понимай, которой он нас вторично принялся с деревьев сгонять и приучать к работе и культуре Запада...
- Смешно, да?! И грустно одновременно людям знающим и думающим всё это видеть и слышать! Ведь именно эти пошлые байки про Владимира и про Петра (никогда бы их обоих не знать и не видеть) и есть настоящий БРЕД - если на это взглянуть трезво и непредвзято, с опорою на те же "Веды" и работы историков, работавших в ведической традиции. Но именно этот БРЕД - обалдеть можно! - вот уже тысячу лет называется русской историей и преподаётся в школах и институтах. С ума от этого можно сойти, полезть на стенку!.. А Вы спрашиваете, гражданин начальник, почему я не стал эту псевдо-историю преподавать и развивать дальше после окончания Университета? Потому и не стал, что не желаю участвовать в подобном САТАНИНСКОМ ШАБАШЕ, что с 988 года, с начала НОЧИ СВАРОГА по сути, длится на просторах нашей страны и конца и края которому что-то пока не видно...
6
Говорить стало не о чем: всё что надо сказавший Кремнёв устало затих, на пачку сигарет вожделенно посматривая, что лежала на столе начальника. Поймавший этот его взгляд Селихов предложил закурить, но Максим отказался: неудобно было, да и не по чину.
- Да бери, бери, Максим, не стесняйся, - сухо сказал Василий Иванович, поднимаясь из-за стола и одновременно бросая новоприбывшему зэку сигареты со спичками. - В лагере ты таких не покуришь. Там все дешёвую "Приму" смолят, а то и вовсе цигарки из газет и махорки крутят - для экономии.
Сказавши это, он подошёл к окну и долго стоял и смотрел на видневшийся из-за забора лес, о чём-то напряжённо при этом думая...
-...Да-а-а! - наконец натужно произнёс он, оборачиваясь и с шумом выпуская из груди воздух. - Вот так вот живёшь себе, живёшь на белом свете - и думаешь по простоте душевной, что ты есть молодец, геройский и умный парень; что к 40-ка годам всё уже познал и постиг, и сложно чем-нибудь тебя удивить, произвести впечатление... А тебя вот, Максим Александрович, сейчас сидел, слушал - и думал с грустью и тихим ужасом одновременно: какой же я оказывается м...дак ещё, и ничегошеньки-то совсем не знаю... У меня от твоих рассказов голова кругом идёт и мозги плавятся как сливочное масло на сковородке. Признаюсь: со мной впервые такое! Честное слово! Ни в школе, ни в милицейском училище меня никто так не удивлял, никто! Да-а-а! Недаром Московский Университет так по стране гремит: хорошо же вас там профессора учат! Такие знания, как у тебя, - без-ценны!...
Сказавши это, начальник колонии вернулся и сел за стол: сидел и смотрел внимательно, как Максим жадно его сигарету курит. И только когда сигарета кончилась, он снова обратился к Кремнёву с вопросом:
- Ну ладно, пусть так: бардак с нашей Русской Историей происходит, - сказал он участливо. - Но почему ты в кочегары-то после этого полез, в грузчики магазинные? Устроился бы работать администратором, чиновником тем же: директором школы или техникума. Да мало ли есть специальностей, где толковые люди требуются. Ты же умный и грамотный парень, Максим, говоришь заводно и складно, что и оторваться нельзя, уникальными знаниями обладаешь. Такие хлопцы, как ты, на вес золота ценятся. Поверь! А ты сам себя сразу же похоронил, опустившись до кочегарки, обнулил диплом и все свои знания, полученные с таким трудом. Зачем? - объясни.
- Гражданин начальник, поверьте, что я куда угодно бы пошёл - лишь бы в Москве после окончания МГУ остаться. Но иногородних парней и девчат в столице по лимиту принимают только на автозаводы, на стройки и в метро. Да ещё в ЖЭКи, куда москвичи категорически не идут. Вот я туда, в кочегары, и подался. А перед этим на автозаводы честно ходил и предлагал себя в качестве работяги, на столичные стройки и даже в метро спускался. Но меня никуда не брали из-за диплома и высшего образования - отправляли работать по специальности. Предложили бы мне должность директора школы за квартиру и прописку московскую - я бы не отказался, будьте уверены: ведь я же не полный кретин.
- А чего ты так к Москве-то прилип: сдалась она тебе?! В других местах что, жить нельзя что ли?
- Мне - нельзя. Я за пять лет так к столице привык, что умру без неё в два счёта, если узнаю вдруг, что мне туда путь заказан. Москва - это такой город волшебный и чудный, что покоряет сразу и навсегда. Со мной именно так и случилось... К тому же, у меня девушка там до сих пор живёт: не в самой столице, а в области. Но мечтала и до сих пор мечтает, наверное, в Москву перебраться на ПМЖ, ибо нельзя с дипломом МГУ уезжать из столицы - провинциалы таких небожителей с потрохами сжирают от злобы и зависти. Я это по своему Касимову отлично знаю. А она у меня гордая, она - знатная, она - БОГИНЯ, и не может за себя постоять. Нельзя ей в провинцию и в дерьмо, никак нельзя, повторю: заклюют её там в два счёта, сживут со света... Вот я и захотел, загадывал-мечтал весь пятый курс для неё квартиру в Москве добыть и привести её туда хозяйкой. Чтобы не считала она меня за дерьмо, чтобы мной наконец гордилась... Не получилось, да: не прошёл тот мой первый кавалеристский наскок. Ну что ж, бывает: случаются у людей промахи. Посижу, подожду пока лучших времён, успокоюсь тут у вас в колонии, искуплю грехи, накоплю силёнок. А выйду на волю когда - опять поеду в Москву: попробую осуществить мечту с пропискою и жилплощадью. Чтобы одарить квартирой собственной свою ЛЮБОВЬ. Она меня тайно ждёт и надеется: я в это искренне верю. И я добьюсь своего, что бы мне это ни стоило: я её осчастливлю и из дерьма вытащу. Слово даю! Клянусь всеми святыми на свете!...
7
После подобного длинного, страстного и предельно-насыщенного информацией монолога в кабинете начальника установилась гробовая тишина: майор Селихов сидел, глубоко вдавившись в кресло, смотрел на притихшего Кремнёва восторженными глазами - и не знал, что ему с этим чудаковатым парнем делать, новым сидельцем своим. Куда его сажать и на какую определять работу. Опытному тюремщику было ясно как Божий день, что Кремнёв - случайный в тюрьме человек, человек невиновный. Такие к нему попадали раз от разу - люди, кто оказались не в том месте и не в тот час, на которых следователи нераскрытые преступления походя вешали, не вдаваясь в суть. Пройди они мимо места преступление часом раньше или часом позже, допустим, или вообще выбери иной маршрут, - и зона бы их, лопухов, миновала. Всё это так, и подобное было не раз! - за одним существенным исключением! Эти случайные жертвы следственного произвола в большинстве своём были люди обыкновенные и пустые, не оставившие памяти по себе ни в колонии, ни на воле. И потому их не было сильно жалко, не болела о них голова и душа. Чего пустышек жалеть? - их много!... Кремнёв же - это иной совершенно случай, и случай особый, как подраненный белый голубь в стае чёрных ворон. Парень он грамотный под завязку и страшно талантливый, страшно! К тому же, человек идейный, за убеждение и пострадавший, как представляется, за нежелание жить и работать как все. Революционер, одним словом, бунтарь, подвижник, как и первые большевики из старой ленинской гвардии, которые, помотавшись по ссылкам и тюрьмам по молодости, многого добились в жизни, захватив в октябре 1917 власть... А вдруг и Кремнёв таким же точно выскочкою окажется: проявит себя по полной после отсидки, добьётся больших вершин. А что? а почему нет? Он может вполне добиться: знания из него так и прут, так и сыплются как горох из худого мешка. Да и язык у него хорошо подвязан: треплет им как помелом метёт... Вот добьётся - и что тогда?! Как будет выглядеть и чувствовать себя после этого вертухай-Селихов, который его гнобил, допустим?... Да и зачем это вообще делать, гнобить, если от него, от Кремнёва, много пользы поиметь можно, если по-умному с ним обходиться, если использовать его знания, талант и способности по-максимуму. Глупо ж рубить голову курице, несущей золотые яйца. Так ведь! А он именно такая золотая курица и есть. Выпускник МГУ как-никак, ядрёна мать! - человек, который к ним в колонию вообще первый раз попал. И, вероятно, последний... Нет, вести себя с ним надо не так, как с другими, - поаккуратнее и поделикатнее что ли, поласковее. Не гоже хорошего парня об коленку ломать, бросать его в общий барак - местным "волкам" на съедение. Не правильно это, не по-людски. Бог за такие поступки сурово наказывает...
- Значит так, Кремнёв, - нарушил наконец молчание Селихов, все "за" и "против" быстро в голове взвесив и прокрутив. - Вот что я решил по поводу тебя, слушай. Жить будешь не в общем бараке, со всеми урками вместе, где тебя заест братва, интеллигента столичного, мягкотелого, до костей обдерёт за неделю, - а в отдельном домике с тюремными активистами вместе: кладовщиками, производственными мастерами и поварами. Там четыре комнаты всего и отдельный санузел. Представь! В каждой комнате по четыре человека живёт и только в одной - три. Четвёртый сиделец, наладчик цеха, недавно откинулся. Вот ты и займёшь его шконку. Не гранд-отель конечно, - но это лучшее, что у меня есть. И жить там можно.
- Далее, работать будешь в библиотеке, а не в цеху: она уже полгода как стоит закрытая. Не могу никого туда посадить, представляешь. Люди грамотные, с головой, ко мне сюда редко попадают, как правило: я говорил тебе. А сажать туда лишь бы кого не хочется: чтобы он там баклуши бил и пьянствовал от скуки, а то и вовсе ширялся. Пусть лучше в цеху работает, приносит посильную пользу... А ты давай, наведи там порядок, книги по полкам расставь, по именам и темам: нам сюда книжные новинки регулярно каждый месяц приходят, пачки которых на полу сиротливо валяются, не распечатанные. Некому их даже раскрыть. Вот и займёшься ими: ты, выпускник МГУ, книги должен любить и ценить по определению что называется. А по воскресеньям, когда в колонии выходной, будешь нашим оболтусам в актовом зале лекции по истории читать - образовывать их потихоньку и от глупостей отваживать-отвращать: от карт в первую очередь, где они бешеные деньги проигрывают и потом родственников своих регулярно трясут - слёзные письма домой пишут, на бабло домочадцев раскручивают. Есть у нас такие олухи-игроманы, по сотни рублей проигрывающие ежемесячно. И бороться с этим пороком у меня, увы, нет ни возможностей, ни сил, да и желания тоже: к каждому дурачку надсмотрщика не приставишь. А хорошая свинья, она везде грязь найдёт. Так ведь?!...
- А ещё попрошу тебя, Кремнёв, кружок художественной самодеятельности организовать из местной братвы: у нас в колонии талантливые парни водятся, которые и на музыкальных инструментах играют сносно, и хорошо поют и пляшут. Я сам лично слышал и видел неоднократно, и такой кружок у нас до тебя был, да потом рассыпался. А ты по-новому организуй, вложи в это дело энергию и душу. Пусть хлопцы свои таланты в актовом зале показывают, а не только в бараке, пусть всех веселят - и надзирателей тоже. А то они, надзиратели, у меня уже ошалели от скуки, к водочке по вечерам тянутся, к картам тем же, когда начальства в колонии нет. Вот и организуй из зэков ансамбль вокально-инструментальный и направь его в нужное русло: тебе и это под силу, я думаю и надеюсь. Тем более, что инструменты у нас есть, лежат-пылятся на складе... Хорошо, договорились? Возьмёшься за два этих дела?
- Возьмусь, - последовал тихий ответ.
- Ну вот и ладненько, и хорошо, коли так, - ответил с улыбкой Селихов. - Верю, что у тебя всё получится... Да-а-а, ещё вот о чём хочу тебя предупредить заранее. Ты своим университетским дипломом тут особенно не кичись, ладно; веди себя с братвой потише и поскромнее: людям это нравится. Ну и борзометр не включай, не надо - сломают в два счёта. На моей памяти, Максим Александрович, боксёров-тяжеловесов ломали как первоклашек - с лёгкостью необычайной делали из них Дунек и Манек, которых потом все кому не попадя трахали. Имей это в виду. И ещё знай, что нашу зону держит под собой Гиви Кутаисский - коронованный вор со стажем, человек в криминальном мiре очень уважаемый и авторитетный, с большими связями по стране, у которого несколько ходок за плечами. Мужик он тёртый и хитрющий, себе на уме и с железной волей, главное, а может и со стальной, - но ладить с ним можно. И он хорошо помогает мне держать зону в узде: у нас с ним ровные отношения, взаимовыгодные. Я не прессую его лично, закрываю глаза на его тунеядство и праздную жизнь, а он за то уркам мозги вправляет без моего участия, объясняет доходчиво и быстро, как "жить не по лжи". Меня это вполне устраивает как начальника сего "богоугодного заведения", такое разделение полномочий: головных болей меньше, а порядка больше. Чего же ещё?... В ближайшее время он, Гиви, вызовет тебя к себе: захочет лично с тобой познакомиться и пообщаться, чтобы понять, какую от тебя можно поиметь выгоду. Я предупрежу его, конечно, чтобы он тебя не прессовал, не проверял на вшивость. Но и ты будь с ним поаккуратнее, за зубами язык держи, не ляпни что-нибудь обидное и непристойное по незнанке. Помни пословицу, что "сказанное слово - серебро, а не сказанное - золото". Она в колониях как нигде актуальна. Потому что если меж вами кошка чёрная пробежит, не дай Бог, я тебя не спасу, Кремнёв от несчастного случая. Вся зона наша под ним на цыпочках ходит и его без-прекословно слушает, кормит и поит, молится на него, выполняет без разговоров все его приказы и поручения. И тебя придавить, в случае чего, будет для парней, его холуёв, раз плюнуть...
Глава 20
"Слышу подвига тяжкую власть,
И душа тяжелеет, как колос:
За Тебя - моя ревность и страсть,
За Тебя - моя кровь и мой голос.
Разве душу не Ты опалил
Жгучим ветром страны полудённой,
Моё сердце не Ты ль закалил
На дороге, никем не пройдённой?"
Даниил Андреев <1935 год>
1
После беседы с Селиховым вызванные им по селектору надзиратели, два молодых сержанта-срочника, повели Кремнёва устраиваться на место: "кидать якорь", - как они сказали, смеясь. Втроём они пришли в жилой дом недалеко от административного здания, где прибывший в колонию зэк, сразу же зачисленный в категорию активистов, должен был отбывать отмеренный ему судьями срок, а в доме прошли по коридору в нужную комнату. Там, в комнате, парни показали новичку шконку - койку на блатной манер, где ему предстояло коротать вечера и ночи все 6-ть лет, отдыхать от работы и набираться сил перед новыми трудовыми буднями.
Дом, куда привели Кремнёва, был кирпичный, большой и добротный по виду, четырёхкомнатный. Помимо жилых помещений в нём находился ещё и отдельный санузел с изолированным керамическим унитазом, душем и тремя умывальными раковинами. Красота! В сравнение с бараком, где сидельцы пользовались парашей и мылись в общей душевой раз в неделю, это был настоящий рай: активисты колонии жили в прекрасных условиях.
А ещё новичок заметил, что в доме было всё чисто убрано и промыто - и в коридоре, и в санузле, и в самих жилых комнатах, просторных и светлых, 16-метровых. И такой идеальный порядок, как Кремнёву объяснили сержанты, сами заключённые и обеспечивали, по очереди убиравшие территорию и жилые помещения: уборщиц в колонии не было никогда. Все шконки были аккуратно застланы и заправлены, возле каждой стояла небольшая тумбочка, а посередине комнаты, где предстояло жить Максиму, располагался большой деревянный стол с четырьмя стульями. За ним жильцы чаёвничали после работы, играли в карты и домино...
Задвинув сумку с вещами под койку, расположенную у окна, Кремнёв пошёл с надзирателями получать постельное бельё и вещи, рабочие и нательные. После чего его повели на рабочее место согласно приказу начальника - показали библиотеку, в которой ему предстояло теперь единолично хозяйничать и одновременно поднимать морально-нравственный и культурно-просветительский уровень заключённых.
Библиотека, в отличие от жилого дома, произвела на Максима удручающее впечатление. Находилась она в том же здании, что и клуб, в одном из его боковых помещений, была сухая и хорошо протопленная - это правда, это было большим плюсом для книг: отсутствие сырости. Но вот сами книги валялись стопками где придётся и как придётся: на полу, на подоконниках и стеллажах, - и были покрыты большим слоем пыли, как, впрочем, и всё вокруг. Было видно, что тут долго не было любящего и заботливого человека, так что Кремнёву предстояла большая работа, чтобы привести библиотеку в надлежащий вид, элементарный навести порядок.
Этим он сразу же и занялся, оставшись один: надзиратели его до вечера покинули. И за те несколько часов, что имелись у него до ужина, Максим успел вымыть на своём рабочем месте полы, стеллажи протереть и подоконники, и даже бегло осмотреть библиотечное содержимое, которое порядком его поразило. В том смысле, что в колонии имелся богатый запас художественной литературы, где была представлена вся русская и советская классика, по сути, начиная с Державина и Жуковского и кончая Рубцовым и Шукшиным, равно как и другими советскими авторами. А ещё поразило то, что книги в большинстве своём были новыми и непотрёпанными: их мало кто здесь читал, даже и не брал в руки, не прикасался к обложкам. Исключение составляли лишь детективы, под которые был отведён отдельный стеллаж: те-то как раз были изрядно потрёпаны, а то и порваны изнутри. И что Кремнёва ещё при осмотре порадовало, - так это наличие богатой серии ЖЗЛ, которую он страстно любил ещё со школы и которую решил здесь всю от корки и до корки перечитать - и потом рассказать доходчиво сидельцам колонии... Были на полках и исторические книги - но советские в основном, пропущенные через партийную агитпроповскую цензуру, которые его мало интересовали по этой причине: из-за их ужасающей примитивности и кондовой шаблонности, шедших от идеологического отдела ЦК. От чего Максима ещё со старших курсов МГУ тошнило. Но он не сильно расстроился из-за этого, если расстроился вообще. Реальная, а не сказочная, Русская и Мiровая История и так надёжно хранилась в закромах его памяти: освежать и подновлять её перед лекциями по старым дореволюционным учебникам не было нужды...
В 17.45-ть по времени к нему зашёл знакомый уже ему сержант-надзиратель, велел закрывать библиотеку и идти с ним в столовую - на ужин, который начинался в колонии в 18.00. И Кремнёву и здесь повезло несказанно, ибо трапезничали активисты не в общем зале, а в отдельной комнате, то есть даже и в столовой они не пересекались с братвой, чалившейся с ними в одно время. Хотя еда у активистов была точно такой же, как и у всех остальных сидельцев: отдельно повара для них не готовили...
Подождав, пока Кремнёв поужинает и допьёт чай, надзиратель повёл его в жилой дом и лично представил соседям по комнате, приказал строгим тоном не обижать новичка, норов свой не выказывать, после чего ушёл по делам, выполнять другие обязанности, возложенные на него руководством. И Максим остался один в окружении трёх зэков, которые, усадив его за общий стол, предложили Кремнёву познакомиться поближе, что и было сделано. Максим рассказал им коротко про себя: откуда он родом, кто родители, как он жил до колонии и где работал; за что на зону попал и почему получил так много "по прокурорскому прейскуранту". Впрочем, спрашивали его для проформы больше, ибо всё и так уже было известно в общих чертах его новым товарищам: сарафанное радио тут хорошо работало. Потом парни рассказали про себя, и в результате выяснилось, что Кремнёву предстояло жить в одной комнате с двумя цеховыми мастерами и кладовщиком, которые сидели по одной и той же статье: воровство госсобственности и приписки.
После знакомства парни предложили новичку поиграть в домино, и Максим охотно согласился: до отбоя оставалось много времени, которое некуда было девать. Играл в домино с удовольствием несколько часов подряд, посредством которого он быстро влился в коллектив и сдружился с соседями. В 22.00 в колонии был отбой, везде вырубался свет, и жизнь внутри замирала. Подъём был в 6-ть часов утра, поле которого шло построение и перекличка. Потом заключённые возвращались в бараки и комнаты и убирали тщательно постели-шконки; потом умывались и одевались быстро, в 7-мь часов шли на завтрак, а в 8.00 в колонии начинался рабочий день. Все обязаны были быть в цехах, за исключением дежурных по баракам и комнатам, и заниматься там деревообработкой и сборкой тары для общественных нужд: это было главное, чем занималось данное ИТУ (исправительно-трудовое учреждение). И длилась первая половина рабочего дня до 12-ти часов по времени. С 12-ти и до 14-ти в колонии был обед и отдых, а потом начиналась вторая половина рабочего дня, заканчивавшаяся в 18-ть часов ровно. В субботу заключённые работали лишь первую половину дня; вторую половину мылись в душе, постельное и нательное бельё меняли. В воскресенье в колонии был выходной день: все колонисты отдыхали, занимались личными делами.
Таков был распорядок жизни и работы в Брянской колонии общего режима, где Кремнёву предстояло отбывать срок. И этот распорядок не сильно его напрягал, с утра и до вечера пропадавшего в библиотеке...
2
Произведя на рабочем месте тщательную уборку и расставив очищенные от пыли книги в хронологическом порядке и по именам, новый тюремный библиотекарь-Кремнёв сразу же приступил к подготовке первой своей публичной лекции, которую он наметил на ближайшее воскресенье. Сначала он составил план всего исторического курса, который вознамерился в колонии прочитать. И начать его он решил с момента появления первых славяно-арийских племён на Мидгард-земле 800 000 лет назад; а закончить - Февральской Революцией 1917-го года. Учёных цензоров в колонии не было по понятным причинам, представителей пятой антирусской колонны, и своенравный Максим твёрдо решил дать полную волю мыслям и чувствам, во всю ширь развернуть перед публикой накопленные в Университете ЗНАНИЯ. Советский период он решил пропустить, не освящать его публично. Потому что и сам его плохо знал из-за недостатка достоверной литературы: она появилась позднее, при Горбачёве уже. А та, которая под рукой имелась и была у всех на слуху, его никак не устраивала...
После этого он составил план и конспект первой лекции, и пошёл с этим планов к Селихову - докладывать тому, что он к первому образовательному выступлению готов. Василий Иванович тепло его принял и очень обрадовался докладу, зэка-Кремнёва за оперативную работу похвалил, за готовность поделиться знаниями. Пообещал под конец, что в воскресенье, в три часа пополудни, вся колония будет в актовом зале как штык. Добавил, лукаво щурясь, что придут послушать выпускника МГУ и сменные надзиратели - ума набраться; мало того, он и сам, мол, приедет из Брянска, где постоянно жил уже много лет, не пожалеет времени. На том они и расстались...
3
Селихов не обманул Кремнёва - согнал на первую лекцию в актовый зал всю колонию с надзирателями вместе, которые сидели на задних рядах, строго наблюдали за шаловливыми подопечными. Среди них, надзирателей, начальственно восседал и сам товарищ майор, не поленившийся проехать 40 км до колонии, чтобы Максима послушать и самому оценить его ораторские и образовательные способности...
Перед выходом на трибуну Кремнёв страшно волновался: эта ж была его первая публичная лекция как-никак. До этого-то он лишь у себя на кафедре выступал, но там его слушали только преподаватели в количестве 10-ти человек, и это - в лучшем случае. Но то был сущий пустяк в сравнение с переполненным залом, где одних заключённых сидело около 100 человек. И все недовольные, а то и вовсе злые, что их в выходной день от шконок и карт оторвали и заставили переться куда-то и какого-то залётного москвича-историка слушать. Зачем?! Им и даром та лекция была не нужна - махровым двоечникам и балбесам с рождения... Поэтому-то Кремнёву-лектору было вдвойне тяжело: ему, помимо собственного волнения, ещё надо было перебороть и изначальный негатив зала.
Не удивительно, что первые десять-пятнадцать минут он путался и краснел на сцене, делал паузы и постоянно заглядывал в конспекты, чтобы не сбиться с темы, не потерять нить, чем вызывал ядовитые усмешки у слушателей и выкрики из-зала: "А без бумажки-то можешь?! Или ты, как Брежнев, выжил из ума уже"... Такие и подобные колкости разозлили и завели Максима в итоге, и он, раззадоренный и куражный, подошёл к краю сцены, чтобы быть поближе к слушателям, ответил, что может и без бумажки - и после этого, расслабившись и набрав полную грудь воздуха, затараторил как пулемёт, лишь изредка заглядывая в написанное. Информация из него так и пёрла, как огненная лава из разбуженного вулкана. Никогда так страстно и горячо он ещё не выступал и не говорил, что было и для него самого открытием... Через полчаса такого его искромётного монолога зал присмирел и стих, и оставшееся время сидел молча, рот широко разинувши. Никто больше не проронил ни звука во время его первой лекции, не съязвил и не хихикнул исподтишка: заключённые молодого лектора очень внимательно слушали, ловили каждое его слово - до того интересен и поучителен был рассказ про родное РУССКОЕ ПРОШЛОЕ...
Когда лекция закончилась в 17-ть часов, и зэки стали по баракам и своим делам расходиться, к Кремнёву, не чинясь, подошёл довольный Селихов, крепко, по-мужски пожал руку и произнёс по-военному громко и твёрдо: "Молодец, Максим, молодец! Ты прямо у нас настоящий профессор! Давай, продолжай дальше в таком же духе, учи уму-разуму наших дурней. Они, я обратил внимание, никого ещё так заинтересованно и тихо не слушали, как тебя. Да-а-а, Московский Университет - это огромная сила! Раздолбаев и м...даков там не держат..."
Этот разговор начальника с лектором слышали зэки, сидевшие в первых рядах и не успевшие ещё выйти из зала. И к Максиму с тех пор прицепилась кличка "профессор": так заключённые стали-звать величать Кремнёва между собой. Хотя при личном общении они все обращались к нему Макс - называли его так, одним словом, к чему он ещё со школы привык...
4
На вторую по счёту лекцию по РОДНОЙ РУССКОЙ ИСТОРИИ зэки уже сами шли: силком сгонять их было не надо. И слушали они Кремнёва с удовольствием, без-платно получая знания, которые они не смогли или не захотели получать в прежние годы, свободные и счастливые для большинства. Таким вот успешным манером и потекла жизнь Максима в брянской колонии, где он быстро стал уважаемым человеком, "профессором", носителем диковинной информации; где к нему хорошо относилась и администрация по этой причине, начиная от рядовых вертухаев и до руководства. Майором Селиховым ему и вовсе были созданы все условия для спокойной и плодотворной работы, о которых можно было только мечтать. Чего же ещё?! Трудись, Максим, не ленись, пользуйся удобным случаем.
Он и трудился и не ленился: работу с книгами он с малолетства любил. К каждому выступлению он готовился легко и быстро, и без проблем: накопленные знания позволяли это, - в течение одного дня составлял конспекты и план воскресной лекции. А всё остальное время он занимался изучением Русской и Советской литературы, с головой погрузившись в корпуса сочинений, что окружали его. В библиотеку он приходил утром, после завтрака, а уходил из неё поздно вечером, уже перед самым отбоем: Селихов и это ему разрешил. Покидал рабочее место он лишь во время обеда и ужина таким образом, а всё остальное время трудился, не покладая рук, - без-прерывно читал и писал в тишине, конспектировал прочитанное по старой и доброй привычке, запоминал, упорно и истово занимался самообразованием - навёрстывал то, понимай, что упустил по дурости в МГУ. За несколько тюремных лет он основательно и глубоко проштудировал сначала Русскую классическую литературу, с Ломоносова и Державина начиная, а потом и Советскую; прочитал все имевшиеся книги из серии ЖЗЛ и по ним добротные конспекты составил. И когда закончил с преподаванием Истории через год, он перешёл на лекции по Русско-Советской литературе. А с неё уже переключился на Жизнь Замечательных людей. И увлекало и захватывало это всё заключённых не меньше Родной Истории.
С каким заострённым вниманием они слушали лекции про жизнь и творчество зачинателей Русской литературы и главных деятелей её золотого века: Ломоносова, Державина и Жуковского, Пушкина, Лермонтова и Гоголя. А от рассказа Л.Н.Толстого "Хозяин и работник", прочитанного со сцены, у многих сидельцев брызнули слёзы из глаз и перехватило дыхание от волнения, как, впрочем, и у самого лектора. Зэки потом всё понять и поверить не могли, что подобное мог написать БАРИН, ГРАФ, ГОСПОДИН настоящий, ХОЗЯИН жизни... Скупые слёзы текли из глаз слушателей и при знакомстве с жизнью и творчеством Некрасова и Блока, Есенина и Маяковского, Шолохова, Рубцова и Шукшина. Но и этими великими авторами, которых Кремнёв ещё с Университета знал и любил, душещипательное и слезоточивое в советской литературе не ограничивалось.
Максим, к примеру, с удивлением и тихой душевной радостью открыл для себя в колонии, читая старые номера журнала "Наш современник", имена советских поэтов-провинциалов, живших в одно время с ним, - Александра Романова (1930-1999), Анатолия Передреева (1932-1987) и Ольгу Фокину (1937). Про них на воле, живя и учась в Москве, культурной столице России, он вообще ничего не знал и не слышал: не делали им рекламу в СМИ, да и те же критики и культурологи про них дружно и как по команде молчали. Парадокс да и только! Это было так дико, чудно и странно осознавать, подобный культурный курьёз! - ибо перечисленные авторы были великие люди, сочинявшие великие же стихи, от чтения которых у Кремнёва ком подступал к горлу и больно щемило сердце, а на глазах то и дело наворачивались поганцы-слёзы. А потом такие же точно слёзы он видел и в глазах заключённых, когда читал им со сцены поэтические откровения Ольги Фокиной, например, уроженки Севера, чьи изумительные по качеству стихи отличаются поразительным многоцветьем народного языка, подлинностью народных характеров:
"Звёздной полночью осенней,
Серп нащупав второпях,
Мать меня в холодных сенях
Отделила от себя.
И, в холстину завитую,
Положила жить потом
На солому золотую,
Тем же сжатую серпом".
Или такие перлы:
"От холодного ветра тихонько дрожа,
Мать мне руку даёт, говорит: - Поезжай.
Поезжай, - говорит, - но запомни одно:
И Двине берегов не сравнять всё равно,
На одном берегу всё песок да песок,
А другой испокон и лесист и высок.
И один каждый год заливает вода,
А другой под водой не бывал никогда.
Ты в низине родилась, в низине росла,
И в низине б тебе поискать ремесла:
На крутом берегу все дороги круты,
Беспокоюсь, боюсь - заплутаешься ты..."
*****************
"А лучше воровать или просить?
И мама, как споткнувшись обо что-то...
...Сказала: - Лучше до смерти работать!"
*****************
"Я с детства живу борьбою,
Забыв про словцо "везёт".
Мне всё достаётся с бою,
Но мне достаётся всё!
Мне рано, ребята, в Европы
Дороги и трассы торить:
Ещё я на родине тропы
Успела не все исходить".
А разве ж могло оставить равнодушными несчастных, разлучённых с семьями зэков стихотворение Анатолия Передреева "МАТЬ".