Дед вызвал Юрика ранним утром в самом требовательном тоне.
Перебирал что-то на полках, среди пыльных сувениров, из угла в угол ходил деловитой, пританцовывающей походкой, напевал "с одесского кичмана сорвались два уркана".
Зачем торопил? На Юрика ноль внимания.
Когда набил карманы ветхими купюрами со счастливыми номерами, ― валютой бомжей и антикваров, ― соизволил после "доброго, доброго, предобренького утра" сказать:
― Юр, побудешь сутки за главного? Мне отлучиться надо. Побудешь?
Просительным тоном... Просительным! Вот и пойми его...
Ещё добавил:
― Ты ж соправитель как-никак...
У второго правителя не имелось даже стула в дедовом кабинете. Правды ради, цифровой тиран всё время проводил на ногах, так что в его кресло Юрик опустился уже по привычке.
― Конечно, Лев Максимилианович, что я должен делать?
― Отчёты принимать, ― Дед сразу отмахнулся от встречных вопросов, ― это для меня отчёты. Цифры, графики. Твоя задача здороваться, прощаться и брови хмурить. Я не могу вместо себя оставлять какую-нибудь симуляцию, а президентскому месту нежелательно пустовать. Точней: нельзя. Успокойся, от тебя не потребуется сидеть, как пень, за столом двадцать четыре часа. Но с моего крыла Резиденции, с этажа не уходи. Я тебе открою фондовые хранилища, гостевые комнаты, все дела. Копошись, если заскучаешь. Там сетка, вроде лазерной сигнализации, она тебя считывает. Понял? Отчёты будешь принимать за столом. Хочешь, голографический экран подними, если неудобно тебе вниз на столешницу глядеть.
Дед хлопнул по плечу какого-то, заглянувшего в кабинет, тщедушного хмыря из СЦИНКов, махнул ему на выход...
И ушёл!
Юрик слова не успел сказать. Без предупреждения морально запертый на сутки. Он тут же подключился к видеонаблюдению. Поболтав с Пал Семёнычем во внутреннем дворе, тиран покинул Резиденцию Шандал через калитку. Внешняя камера до конца переулка смотрела ему в спину. Юрик остановил и зумировал последний кадр. Пиджак странный... Размера на три больше, новый, с прямоугольником на спине, как от споротой нашивки. Юрик сощурился, припоминая. Точно, это форма сторожей производственных объектов. Косолапо сбиты подмётки нелепых, грубых ботинок. У Деда идеальная осанка и походка. Что происходит?
2.
Размышлять времени особо не нашлось. Юрик действительно всё утро принимал отчёты тех министерств и отделов, которые обычно его не касались: пограничников, фундаментальных цифровых исследований, личных гвардейцев тирана...
Созерцая на вертикальном мареве голографического экрана замешательство малознакомых лиц, Юрик начал подозревать, что оставлен за главного ради этого самого эффекта. С целью напомнить некоторым людям, что у страны ― два ― правителя, и мясной не менее властен, чем железный. Молчание Юрика, его краткое приветствие и краткое прощание им явно не нравились. Тем верней достигали цели.
В перерывах автоматический секретарь распределял таблицы отчётов по папкам и сводил обновления в общую таблицу, где проценты прыгали вверх-вниз узкой лесенкой. Из чего Юрик заключил: радикальных перемен за месяц нет ни в какой области.
К полудню поток визитёров исчерпался.
Кабинет поглотила тишина...
Без просьбы доставили обед из ресторана...
Унесли посуду...
Час дня...
Юрик почувствовал себя хомяком в трёхлитровой банке.
За окном типичное ничего. По углам площади чёрные автомобили патрулей. Возле сувенирной лавки оранжевый туристический автобус. Детская экскурсия поднимается гуськом по парадной лестнице... Нет даже погоды: ни солнечной, ни пасмурной, хмарь какая-то. Из-под её наплыва убегают проталины голубоватого неба ― пять штук над аллеей, если смотреть из-за стола. Не убежали.
В комнаты фондового хранилища, которые по факту были дедовой личной коллекцией антиквариата, Юрик стеснялся заглянуть до шести вечера. Потом решился от скуки. Ничего особенного: бронза, бронза. Львы, драконы... Удивил его напольный фонтан, который бил не водой, а световыми столбами. Юрик подставил открытую ладонь, и между пальцев ускользнули змейки холода.
3.
Что ж, подходящее время слегка разобраться в себе.
Не сдержав кислой мины, Юрик прямо взглянул на досадное чувство, крайне вредное для царедворца.
― Вопиющий непрофессионализм, ― строго произнёс он.
Чувство было такое...
Ему очень не нравились СЦИНКи ― важнейшие для Деда люди. Будущее страны. Настолько не нравились, что Юрик стал избегать их, а это уже совсем никуда не годится.
Совет Цифровых Нативных Копирований ― СЦИНК. Так с характерным цинизмом Дед назвал разветвлённую сеть лабораторий, занимавшихся далеко не нативными манипуляциями с живыми и цифровыми телами.
Эти лаборанты-экспериментаторы словно чужой породы существа. Все смахивали на эмблему СЦИНКа ― маленькую злобную ящерицу, ныряющую в пиксельном песке. Даже гвардейцы из "расстрельной", даже гробовщики ― техники капсул эвтаназии не вызвали такого отвращения.
"Ещё и у Деда язык раздвоенный... Может быть, это подменный правитель? Нас захватили рептилоиды, которые не особо-то и шифруются?" ― посмеивались в Резиденции. Оглядывались и поёживались.
Свои, до поры до времени умозрительные, виварии ― полные досье о людях, на будущее отданных им Дедом, ― СЦИНКи называли "аптечками". Там были планы экспериментов, журналы наблюдений, графики времени, обстоятельств, способов оцифровки и последующего расчленения людей, не подозревавших о своей участи. Методы воздействия назывались "припарками". Результаты их были на девяносто девять процентов неудачны и просто безумны.
СЦИНКи гады.
Дед их обожал.
Прочие обитатели Резиденции звали их СЦИНИКами.
Юлящие, подхихикивающие, как будто немигающие от постоянного взгляда в цифру... Кто в их присутствии мог быть уверен: говорят с ним от балды или по долгу службы? Не маячат ли за спиной, втихаря вызванные, гвардейцы оцифровки? Не закончится ли пустая болтовня в "расстрельной", под стеклом капсулы? Впрочем, из самих СЦИНКов тоже никто не мог быть уверен, что не отдан ещё вчера соседней лаборатории.
Холодность, юркость, отсутствие привязанностей и конфликтов обособляли эту страту. Что логично в их положении.
Дед вчера устроил совещание в визионерской лаборатории СЦИНКов. Феноменальная вещь... Создана ради суперблизкого наблюдения и моментальной коррекции жизни цифровых рабов. Юрик не пошёл, Дед не настаивал.
4.
Большая кубическая комната. Пустая, без механических пультов управления. На всех четырёх стенах глубокие голограммы цифровой Резиденции. Их можно вращать, ходить из фирмы в фирму. Любая из них по клику выводится объёмной в кубическое пространство комнаты.
Полностью изолированные от аналогового мира, цифровые рабы в виде голографий ходили по визионерской лаборатории, как живые, не замечая лаборантов. Что-то рассчитывали, проектировали, спорили... не глядя друг другу в глаза. Характерная особенность и главный маркер их неполноценности, как считалось.
СЦИНКи могли заставить тела цифровых рабов деформироваться. Могли управлять ими, как марионетками. Принудить ко взгляду в упор тоже могли. Хитростью или грубым вмешательством, искажая пропорции. Голова становилась больше туловища. Глаза вырастали на пол-лица. Все органы чувств кроме зрения пропали. Чужой взгляд воспринимался, как оглушительный звук. Много чего, это лишь примеры.
Когда СЦИНК, ведущий проект, решал, что его пора сворачивать, он выдавал себя ― хлопал в ладоши или щёлкал пальцами по фатальному, заранее назначенному, алгоритму. Тогда его видели все подопытные разом. Они теряли форму и собирались в центре комнаты, подобно взметённой песчаной буре. Цифровой песок не падал, но взлетал, исчезая на потолке. Обратный снегопад...
СЦИНК нырял туда с электронной пищалкой в руке. Она считывала хаос в распаде цифровых людей и архивировала его.
Потолок считывал и архивировал закономерность в исчезновении цифровых людей.
С каждой минутой песок взмывал всё медленнее...
Замолкла пищалка ― прекратилась буря. Информация о распаде архивирована.
Замигал потолок ― снегопад исчерпался. Информация об исчезновении архивирована.
Вскоре они будут сведены для последующего анализа.
Часто весь отдел погибал разом, даже когда эксперимент производился над одним работником.
Для тирана СЦИНКи ― ближайшие существа, коллеги. С ними он участвовал в экспериментальной оцифровке, с ними предавался фантазиям, с них требовал. Казнил и миловал, толкал к смелым решениями, злился на них же... Зачем? Скука, любопытство. Стратегическая цель: чтобы цифровые рабы перестали быть рабами в двух диаметрально противоположных смыслах: обрели себя и утратили себя до состояния пластилина. Чтобы одни перестали зависеть от него. Других ― при сохранном интеллекте ― чтобы мог руками лепить, морфологию цифровых тел менять. Где их пределы?
СЦИНКи абсолютно ненасытны.
Вчера, один из младших лаборантов со своей идеей обратился к Деду через голову начальства. Грубейшее нарушение субординации сошло ему с рук, в частности, потому что это удобно: провал эксперимента будет его виной, а не руководителя. Но для проформы начальник лаборатории хмурился и выдвигал аргументы против.
Задуманный лаборантом фортель выглядел чистейшей авантюрой. Деда этот факт не смущал, он согласился отдать СЦИНКу несколько человек из простого народа.
― Только самцов бери. Не из Резиденции. Будет хоть какой-то успех, кого хочешь тебе выделю.
Дед не говорил про население: мужчины и женщины. Говорил: самцы и самки. Бездумно расходовать женщин он избегал.
Суть эксперимента такова...
Оцифровка личности традиционно шла от периферической нервной системы к мозгу. Внутри него ― от памяти к волевому импульсу. Результат как был, так и оставался неудовлетворительным. Пол, возраст, спокойным ли человек был взят, перепуганным, смотрит ли он блокбастер или документалку в капсуле, слушает симфонический концерт... Ничего не влияло. Если Дед своей рукой не переводил оцифрованного на ту сторону, его ждала гибель.
СЦИНКи который раз почесали бошки, перехихикнулись, а младший уже при всех повторил свою идею:
― Тогда без дополнительных факторов, тупо в регресс? Возвращаемся к оцифровке частями: руки-ноги, почки-лёгкие отдельно? А потом сшиваем обратно уже оцифрованными.
Начальник лаборатории возразил:
― Ну, и что это даёт? Оцифровка работающих органов ― прошлый век. Это многажды делали. Ходячие мертвецы получаются. Мозг, оцифрованный первым и отдельно, только моторные функции сохраняет.
― Сердце, ― откликнулся лаборант.
Хихикнул, стрельнул газами не в своего начальника, а на ботинки тирана, и продолжил:
― Мы сошьём личность не по мозгу, а по сердцу. Соберём тело вокруг ритмических ударов естественных для него. Мозг проходит через обморок. Сердце нет. Его ритм ― нить без разрыва ― от последнего момента жизни до первого за ней. Мы начнём оцифровку без предупреждения, в бытовой обстановке, именно с этого промежутка сердцебиения. В момент полной концентрации, максимального напряжения. В стрессе.
― Каким образом? Это секунды, ― недовольно спросил начальник.
― Нет, это просто, ― возразил Дед, ― через мой корпус. ― Его сенсоры легко снимут всю информацию проглоченного сердца. В моменте. Сразу. Вам же не надо сохранять эту мясную мышцу? А остальное тело в капсуле, в пути дооцифруете, тут в визионерской соберёте.
― Да! ― младший СЦИНК умоляющее сложил лапки. ― Лев Максимилианович, а Вы можете заставить его ещё часик биться? Под считыванием? Чтобы происходило медленное угасание? Я посмотрю динамику. Когда мозг из обморока будет возвращаться, как они состыкуются, с какой фазой: с адреналиновой или когда сердце уже почти остановилось? Мозг усилит виртуальное сердцебиение? Или замедлит? Свихнётся от ужаса или наоборот? Личность, может быть... Я даже не знаю... Сможет пребывать... В ритме сердцебиения, в ритме дыхания. Не дёргаясь. С опорой на ритм сердцебиения. Вдох-выдох...
― Живой манекен?
― Не совсем. Надеюсь, что нет. Когда оцифруем и соберём тело, хотелось бы взглянуть на перцепцию. Как органы чувств начнут скользить по окружающей цифровой реальности? Куда, на что, почему он взглянет? Что вспомнит? Что произнесёт? Если никуда, ни к кому, то да ― манекен.
Дед захохотал:
― Произнесёт он в твой адрес много добрых слов!.. То есть, мне не помогать? Не подхватывать его на переходе?
― Не помогать. Я от начала до конца планирую наблюдать за оцепенением или агонией.
Другой лаборант сказал:
― Возможен ещё такой вариант: он вообще не воспримет виртуальную реальность. Продолжит вглядываться туда, где помер, где и когда было изъято сердце.
Начальник бросил:
― Это шлак типичный.
― Ну, и что? ― вступился Дед. ― Пробовать надо.
Ему явно хотелось. Сколько не изучай мозги, древнейшая концепция о сердце, как главном средоточии жизни, подспудно сохраняет убедительность. Это всего лишь мышца, да, но для самого человека ― всё ж-таки центр его тела... Вдруг что-то новенькое получится.
5.
За окном стемнело.
В коридоре ярче засветились пульсирующие фиолетовые лампы.
Вокруг дверного проёма, ведущего на свободу, радиоактивным зелёным побежала подсветка.
Открытая дверь, не запертая...
Смотреть порнуху в кабинете Деда представлялось немыслимым, как и вызвать сюда девушку.
Наступило время отчёта контрразведки по перехваченным за день шпионским программам. По монитору текли цифры, названия троянов, вирусов... Ни о чём не говорит...
Когда майор попрощался, Юрик угадал, что докладов больше не будет.
Он вышел размяться в темноту коридора и там под фиолетовым дрожанием, под алыми лазерными линиями тоньше волоса увидел прозрачную человеческую фигуру в полный рост.
Вначале он не испугался.
Решил, что пришёл-таки очередной ― виртуальный, голографический докладчик.
А затем испугался.
Этот человек был мёртв, Юрик точно знал, сто процентов.
"Что такого? ― одёрнул он себя. ― Значит, он из виртуальной Резиденции. Естественно, он мёртв, если оцифрован".
Но призрак был как-то иначе, по-настоящему мёртв. Облачён в смерть, как живые облачены в плоть.
Фигура расхлябанно шагающего человека направлялась в кабинет прямо сквозь Юрика. Надвигалась и кренилась в разные стороны при каждом шаге. Лысая голова окатила его пустым выражением глаз. Знобким сквозняком с двух сторон обтекла, отстала от туловища, обогнала, замедлилась примерно над плечами... Всё вместе ушло в закрытую дверь.
Юрик толкнул её с опаской, глянул внутрь.
Никого.
Да и не мог этот человек ― банальный казнокрад, стать после оцифровки важным сотрудником, подотчётным лично тирану.
С появлением следующих призраков ― в ряд, поодаль ― изменилось само пространство. Акустически. Сначала оглохло. Из глухоты начало звенеть, как металлический песок, текущий струйками в бездонную шахту. Звон едким, кусачим потом застил глаза, мешал сфокусировать взгляд... Юрик тёр лоб, но становилось хуже.
Призраки шли в кабинет Деда.
Их там не было.
Сколько времени? За полночь. В стекле больших напольных часов отразилось бледное растерянное лицо лакея. Отвратительно.
Юрик дал капитальную слабину и набрал Пал Семёныча. Кого ещё? Он начальник охраны, а тут... люди какие-то... самовольно... ходят...
― Ааа... Это шлаки, ― без уточняющих вопросов ответил тот. ― Ничего-ничего, ты меня не разбудил.
― Что такое шлаки? Кто они?
― Призраки. Отходы оцифровки. Уже с десяток горничных из-за них сбежали. Через моё ведомство, потому что мне жаловались. А что я могу? Зимнюю эпидемию увольнений среди ночного персонала помнишь? Во-от, это из-за шлаков было... Да что говорить про девок, я нескольких парней не досчитался!.. Погодь, я тебя на СЦИНКов переключу. Они грамотней ответят.
Не по-ночному бодрый голос заискивающе-вежливо пожелал Юрию Александровичу доброго дня и объяснил, что силой брошенные в оцифровку люди её не всегда проходят. Некоторые сопротивляются до последнего. Их оцифровывают буквально в агонии. Порой такие люди становятся шлаком, то есть, не попадают в виртуальную Резиденцию, а просто умирают в капсуле эвтаназии.
― Юрий Александрович, я не готов рационально объяснить вам суть этого явления. Могу констатировать факт: накоплен некоторый массив свидетельств, что находящиеся в панике и ожесточённые люди превращаются в шлаков. Гнев и ужас делают шлака.
― Ммм... Ясно.
― Что-то ещё?
― Нет. Благодарю.
― Всегда на связи, всегда рады помочь! Доброй ночи, Юрий Александрович!
"Добрей некуда. Змеёныш".
Пал Семёныч подключился обратно:
― Вот такой вот феномен. Ты чего-нибудь понял?
― Лев Максимилианович мне ни одним словом... ― пробормотал Юрик. ― Не намекнул про них.
― А он их не видит. Хотя кабинет Лёвы шлаков притягивает, как мёдом намазанный.
― Ясно, Пал Семёныч, ещё раз извините за беспокойство, ― попрощался Юрик.
Отчаянным усилием воли он подавил в себе желание вызвать сюда кого угодно под любым предлогом. Хоть СЦИНКа, лишь бы живого человека.
― Ашшш... ― выдохнуло за спиной шуршащим шипением железного песка.
От него пробивал колотун.
― Аш... Ашшш... шшш...
Шлаки...
Они не шли, они сыпались.
Струйки железа. Струйки мелких железных опилок текли сухим звоном из-под затылка внутрь шейных позвонков. Шуршали вдоль позвоночника мучительным металлическим звоном. Непредсказуемо кто-то из шлаков оказывался напротив. Бездыханный ― исчезал знобким выдохом в лицо.
Юрику показалось, что шлаки на него нарочно не смотрят. Шёпотом шипят: "Вот он, смотрите... Живой, живёт себе... Не лучше нас, ничем не лучше... Хуже нас, гораздо хуже... А живёт..."
Разворошённое осиное гнездо:
― Ишшшь ты, ишь...
― Вишь, вишшь...
― Ишшшь ты ...
― Вишшь....
― Ишш...
― ...
Призрак, на котором Юрик сломался, вышел из кабинета.
Этот шлак прижимал руки к центру груди. Закрывал что-то. В глазницах пусто. Рот приоткрыт. В лице боль и растерянность.
Юрик не смотрел на его черты. Боялся вспомнить имя. Боялся того, что под призрачными ладонями.
"Нет-нет-нет... Я должен где-то найти свечу. Где есть? В музеях есть. А тут? А зажигалка? На полке. Череп. Сувенирная ― череп. Огонь их отпугнёт. Живой огонь".
6.
Утро.
― ...погибнул на посте... с винтовкою в руко-ою! И с шашкою в друго-ою! И с песнею весёлой на губе!
Дед вернулся, каким ушёл, едва не пританцовывая, развязной походочкой.
Остановился, расставив ноги, уперев подбородок в кулак.
Он не был шокирован, он хотел рассмотреть картину детально...
В тупике коридора дымилось сырое кострище: обгоревшая дверца шкафа, старинные рамы из музейного фонда... Рядом ворох пластиковых обложек, каталоги пошли на растопку. Юрик сидел по-турецки и ворошил угли тлеющей лакированной ножкой стула.
Темнота. На паркете лужи. Система пожаротушения продолжала моросить. Вентиляция завывала.
Не хватает луны и комаров.
― Саботажники, ― проворчал Дед, ― велел же обновить систему...
Юрик указал взглядом на потолок, кивнул:
― Один ряд форсунок сработал... ― он подержал руки над кострищем и с видимым усилием встал. ― Замёрз я что-то...
― Спасибо, что побыл за меня, Юрочка. Ступай, отдохни сегодня.
В кармане у Деда булькнул телефонный звонок. Тиран весело матом ответил, что сам без понятия, когда он в следующий раз появится!
― Когда-когда... Задрали!.. Дел у меня невпроворот в отличие от вас, бичей, эх...
Под обрывок чей-то пьяной тирады он швырнул копеечный телефон об пол и раздавил стоптанным каблуком:
― От пуза нажрались, на месяц с собой унесли и ещё чего-то хотят!..
Юрик ощутил холодную лакуну от ключиц до солнечного сплетения: "Так понимаю, был налёт на комбинат... Сторожей ночной смены нет в живых... По крайней мере одного, и я знаю, как он выглядел... Вот почему Дед нарядился утром в форму охранника. Для дружбанов-бичей нарядился, чтобы в ворованных шмотках за своего сойти. Чтобы во время налёта под охрану мимикрировать. С обеих сторон выгода. И накануне, этот переполох у эйчаров... Дед озаботился наймом охраны конкретно ― для хлебопекарного комбината? Глава государства? Конечно, нет. Он подбирал жертв для СЦИНКов, кого им отдать этой ночью. У него внутри нет сердца".
Покачивающегося Юрика Дед уже прогонял, как муху, нетерпеливым жестом: кыш-кыш... ― молча, опустив щуп языка в желудок. Растирая голую грудь под пиджаком и млея. Ладонью прислушиваясь к гулкому нутру в медной, крупно-сетчатой коже. Сердце внутри него как раз-таки было.
Юрик поплёлся на выход свободным от призраков коридором. Не заметил Кемаля, который взял его под локоть.
― Погодь-ка... ― вдруг окликнул тиран, догоняя их.
Вблизи от него шло амбре скверного курева, перегара, мясной и пластмассовой гари, пыли, ветоши, телесной человеческой грязи.
Дед вынул из кармана штанов пончик в остатках сахарной пудры и протянул Юрику:
― На, тебе принёс!
Благоухание кондитерской вмиг сцапало голодную душу мягкой ручонкой... Сладостный аромат ванильной выпечки, по утрам сводящий с ума всю улицу.
Пышный и податливый, надкушенный пончик заполнил рот лимонным кремом. Он был не просто хорош, он был совершенен.