Аннотация: Этим рассказом хочу отдать долг нашим ветеранам Великой Отечественной войны долг, который ни моё, ни будущие поколения не сумеют отдать до конца.
Старик был одинок тем особенным сортом одиночества, которое бывает только в крупных городах. Т.е. у него были живые дети, внуки, родственники, но все они либо уже забыли о нём, либо не хотели вспоминать. Поэтому он жил не просто замкнуто, а как-то отчуждённо. Он как будто не замечал перемен, застрял в ХХ веке. Изо дня в день вот уже более 60 лет он ходил в одну и ту же булочную, покупал одну и ту же столичную колбасу и, казалось, был вполне счастлив в своём замкнутом мирке, куда вытолкали его люди и обстоятельства.
Как-то раз дверь его комнатки в коммуналке без стука распахнулась и всё пространство радостным хрюканьем заполнил Димуня - здоровенный детина с копной рыжих вьющихся волос, обрамлявших круглое веснусчатое лицо. - Никак правнучек пожаловал, - с трудом вспомнил после долгого отсутствия внука старик. Последний раз потомок объявлялся в этой комнате, когда не хватало денег на мотоцикл в позапрошлом году, и надо было потрясти кубышку деда, чтобы "добро даром не пропадало".
Димуня, на котором можно было смело воду возить, учился на деликатном платном факультете на психолога и считал себя знатоком человеческой души. - Дед, я тебе подарок принёс, - со значительным видом прогудел внучёк, - будешь его кормить вилочкой из розеточки и он станет тебе настоящим другом. - Димуня, продолжая бубнить, быстро положил что-то маленькое на стол и - ну всё, дед, мне пора - мгновеннно испарился, так что даже запаха серы не осталось.
Старик с некоторой опаской подобрался к столу. Там между старомодным мраморным пресс-папье и зелёной "сталинской" настольной лампой матово поблёскивало чернотой какое-то странное существо. - Черепашка что-ли? Только почему без ножек, или ножки втянуты, - внук же сказал, друг. - Ишь ты диковинка. Может из Африки привезли или из Китая. Ну давай знакомиться, как же тебя зовут? - Моби..., моби... - чего он там бубнил? МобиДик - внезапно вспыхнуло ярко и образно светлое воспоминание детства. - Ну что ж, хорошее имя, только длинное очень.
Так Дик стал жить в комнате у старика. Каждое утро ровно в восемь часов он будил хозяина весёлой трелью, как у канарейки, только громче и радостней. Тот подходил к своему питомцу и, когда трель прекращалась, снисходительно тянулся за пальто - гулять значит хочешь. Ну пойдём гулять. - Старик заботливо, чтобы не замёрз, укладывал Дика за пазуху и отправлялся во двор. На улице, если погода была ясная, старик нежно извлекал своего любимца на свет божий, чтобы тот мог погреться на солнышке, и бережно, согревая своим дыханием, держа у щеки, подолгу рассказывал о своей трудной, но светлой жизни.
- Как-то стояли мы в Сталинграде в 42-м. Трудное было лето, бои тяжёлые и место гиблое. Бои те даже боями язык не поворачивается назвать. Бой - это когда планирование, диспозиция, манёвр, а тут стоишь неделями на месте под непрерывным огнём. Впереди враг, сзади метрах в трёхстах Волга - ни вперёд, ни назад, ни вбок. Где наши, где немцы никому не ведомо, зачастую своих от чужих отличаешь в последний момент, когда сойдёшься лицом к лицу.
К тому же, как в кипящем котле, всё постоянно меняется. Вот только вчера в доме напротив были немцы, отправляемся туда, чтобы поговорить с ними по-свойски, ан там уже разведгруппа из соседнего батальона слева. Или наоборот, ходим мы одной и той же дорогой по воду, территория вроде наша, тропинка не простреливается - долго ходим. А в один прекрасный день бац - и нет бойца. Немцы. Откуда они там образовались у нас в тылу, сквозь стены что-ли просочились, до сих пор понять не могу.
А впрочем, какие стены? Не передать, во что превратил супостат некогда цветущий город на Волге, как писали в довоенных газетах. Ни одной целой улицы, ни одного целого дома, ни одного полностью сохранившегося забора. И внутри этого хаоса битого кирпича и бетона враг - везде и нигде.
Вот почему каждый божий день отправляли нас на разведку. Говоря честно, разведкой это только называлось, хотя бы потому, что добываемые нами разведданные устаревали раньше, чем мы возвращались к своим. На самом деле план у командования был простой - стоять насмерть и при этом забрать с собой как можно больше врагов. Ни тебе стратегии, ни тебе тактики - просто убивай сколько сможешь, пока не убьют тебя.
Вот мы и ходили на эту страшную охоту, где зачастую, кто охотник, а кто жертва выяснялось лишь в последний момент. Смерть на войне вообще не в диковинку, а в Сталинграде 42-го к ней притираешься, как к чему-то обыденному. Ведь там она "рогатая" была повсюду. Пошёл боец в нужник, а назад никого; поднял кадку помыться, и поминай, как звали. Фронта, как линии, нет, тыла нет, словом, мешанина. Смерть уже не удивляла - жизнь удивляла.
Возвращаемся мы как-то с задания и слышу шуршит что-то в куче мусора возле входа в наш подвал. Рванул с плеча ППШ, взял на изготовку, думал фриц. Но уж очень маленькое что-то шевелилось впотьмах, а потом раздалось тоненькое - Мя-я-у. - Котёнок, откуда он здесь, как выжил в этом аду? Я ему - Кыш, кыш - нам здесь только домашних животных не хватало, а он не от меня, а ко мне. Мать-то, видать, убило, вот он и побирается по переднему краю. Солдаты народ суровый, гнали его, наверное - Кыш, да Кыш, - а при всём том сердце не камень, кто тушёнки кусочек даст, кто хлебушком угостит. Вот он и повадился.
Так появился у меня маленький друг - животинушка, да не просто так, а со своим готовым именем - Кыш. Везде и всюду ходил за мной, ели мы из одной миски, спал у меня за пазухой, даже на построении рядом в шеренге стоял. Не по уставу, но какое там построение в полуразрушенном подвале бывшего многоквартирного дома. Правда, армия есть армия - дисциплину надо соблюдать.
Вот только на задания я его с собой не брал. Война штука жестокая, мало ли что. Зато, когда возвращались, встречал он меня, как родного - и так подластится и эдак под руку подлезет. Даже стал я наш подвал про себя домом называть, потому что дом - это, где тебя любят и ждут. Однажды поступил приказ - Срочно выдвигаться, через два квартала фрицы образовались. - Я по привычке кладу Кыша на лавку, а он, странное дело, уходить не хочет, всё прыгает и прыгает и норовит за пазуху пристроиться. В общем, оставил я его в том подвале, даже прикрикнуть пришлось командирским голосом. Но глаза те кошачьи, верные, жалобные, просящие стоят передо мной, как живые, до сих пор.
Бой, как назло, выдался тяжёлый - вернуться в тот же день не случилось. А когда всё закончилось, то "дома" моего уже не было. Возвращаемся, глядь, а на месте подвала нашего только куча щебня почерневшего. Видать мина крупнокалиберная угодила, и тишина...
Тут уж не знаю почему, крышу-то у меня и снесло. Людей терял, товарищей боевых, а тут котёнок. Знамо, посторонний он был в той мясорубке. Небритые мужики, пропахшие порохом и махоркой - свои, а этот тёплый, пушистый комочек счастья - чужой. Не должен был он там быть. Вроде бы котёнок и котёнок, мало ли таких, но понимаешь, Дик, это был мой котёнок.
Как немудрящий алтарь покосившейся церквушки в родной деревеньке, вроде и не веришь, а живота не пожалеешь, чтобы защитить. А я не смог! Вот и полез я на ту кучу щебня в полный рост - Кыш, кыш! А в ответ, только развалины кругом пустыми глазницами окон таращатся и тишина. Ни души, ни жизни, только запах гари и тлен.
Башка моя садовая! В Сталинграде 42-го ходить в полный рост строго возбраняется, всё бегом, да ползком, да пригнувшись. Выстрела я не слышал, только рука как-то неестественно дёрнулась, взлетела куда-то вверх и плетью рухнула вниз. Плечевую кость с хрустом переломило, словно спичку, а потом я почувствовал удар, как от парового молота на заводе, и опракинулся с горки вспять. Это меня и спасло. Пока немецкий снайпер перезаряжал оружие, я уже скатился из зоны обстрела.
Так что теперь у меня должок, и, видать, чтобы я его погасил, Господь на излёте жизни дал мне последний шанс - тебя, Дик. Уж теперь я тебя не брошу. - Дик в ответ засветился, заголосил, будто понял всё, что говорил старик.
На третью ночь, как подружились они, случилась беда. Спит старик и сквозь сон слышит, что кто-то, то ли пищит, то ли тявкает, жалобно так, по всему видно страдает. Просыпается, а это Дик - Пик-пик, через минуту снова - Пик-пик. Подскакивает, дрожа от волнения, в руки берёт - Что же это с тобой, как же это тебя угораздило? - и тут, как кипятком ошпарило, - Так ты же голодный!
Многие существа питаются не каждый день: кродилы, к примеру, раз в неделю, а пиявки вообще раз в год, но совсем не есть не может, конечно, никто. Как же это я запамятовал. Что-то там Димуня про вилочку говорил с розеточкой. Поискал глазами на столе, и верно - вилка-то вилка, да только электрическая и точно, под электрической розеткой пристроена. Странно это. Так ведь есть же рыбы электрические - скат, угорь - может этот электричеством и питается? Поэтому и светится, когда поёт, как светляки весной на Кубани. Какой только экзотической живности не живёт на белом свете, особенно в тропиках.
Сказано - сделано. Старик быстро вилку в розетку воткнул, другой конец шнура в ротик Дику, маленькое отверстие с одного конца, вставил. Как же сразу он воспрял, повеселел и как-то порозовел весь. Засветился так радостно, жаловаться сразу перестал, разве что не причмокнул от удовольствия.
Больше проблем с Диком не было. Жили они душа в душу, Дик с утра голос подаёт, а старик ему про жизнь рассказывает. Жили не тужили, да, к сожалению, недолго.
Как-то днём в коридоре коммуналки проявилось некоторое оживление - шаркающие шаги, перешёптывание, поскрипывание открываемых осторожно дверей, сдавленные женские возгласы и мужской басовитый шёпот. Какая-то безликая масса, глухо гася голоса, медленно, но неотвратимо, как потоп, надвигалась на дверь старика, пока не застыла перед ней в гробовой тишине. Вежливый вкрадчивый стук в дверь распорол молчание, словно очередь из пулемёта. - Здравствуйте, мы из раймедсанслужбы, можно к вам? - На пороге комнаты, как два белых гриба, выросли здоровенные санитары в халатах. По-хозяйски оглядев жилплощадь и обнаружив у окна старика, уже совсем другим обыденно-повелительным тоном - Всё, дед, собирайся, мы за тобой. - Старик заледенел, сгорбился, как под обстрелом, затравленно оглянулся и... понял всё. - Вот и моя очередь пришла, - пробормотал он, - А я, дурак, думал, что уже пронесло, - и спокойно, как на фронте, стал собирать зэковский узелок.
Санитары, видя, что клиент попался тихий, перестали, как атланты, подпирать дверной проём и медленно отдрейфовали внутрь комнаты. В дверь потихонечку начали опасливо просачиваться люди. Диву даёшься, как дурные новости быстро распространяются в массах. Сначала соседи по коммуналке, потом жильцы из других квартир, в конце концов комната и коридор заполнились толпой знакомых, полузнакомых и совсем незнакомых личностей, сгоравших от неуёмного желания узнать, что происходит.
Собрав нехитрый скарб, старик оглядел, прошаясь, свою комнату. И вдруг замер, будто упершись в стену. Его взгляд упал на Дика. - Неужели опять? - прострелила голову мысль. Санитары напряглись, как сторожевые псы, но с места не тронулись. И тут он заговорил. Старческим упавшим голосом, просительно заглядывая в глаза соседям, - Люди добрые, возьмите дружка моего, у меня тут животинушка, не бросайте, пропадёт ведь, помогите..! - Но толпа холодно обступала его, молча глядя внутрь себя. Как тогда в 42-м, только безмолвные развалины вокруг - развалины людей.
- Ну всё, дед, пора, - санитары бережно, но твёрдо взяли его под локотки и вывели прочь. На улице перед подъездом тоже успела собраться толпа зевак, так что дед со своим "эскортом", как через строй, проходил сквозь шпалеры любопытствующих. Он всё кланялся и просил, но ответом и тут была тишина. Постепенно взгляд человека, не раз прямо смотревшего в глаза смерти, стал гаснуть и потухать...
- Да как же вы можете!!! - девичий вскрик, взлетел над толпой, как свисток паровоза. Оксанка, девушка лет 17 из соседнего подъезда, будто птичка с ветки, откуда-то сзади сорвалась к подъездной двери. Растолкала заднюю шеренгу любопытствующих, затем переднюю, дёрнула дверь раз, второй. Тяжёлая створка с шелестом распахнулась. Красное пальтишко с белой оторочкой взлетело на этаж. Теперь через коридор коммуналки, в котором всё ещё топтались соседи, провожавшие Оксану недоумёнными взглядами. Так, комната - его комната! Девушка быстро хватает что-то со стола и стремглав бежит на улицу.
Санитары тем временем деловито подвели старика к медицинскому УАЗику и, чуть повозившись с замком, распахнули перед ним заднюю дверцу. И хотя машина была белая, вид у неё был какой-то коричневый. Вот и "воронок", по давней привычке подумалось старику. Сгорбленный в машине силуэт скрыла собой захлопнувшаяся стальная дверь, и только его жертвенно-спокойное какое-то отрешённое лицо ещё проглядывало через маленькое окошечко над жирным красным крестом.
- Нет! Стой!! Так нельзя!!! - Оксана выбежала на бетонное крыльцо и рванулась вслед за машиной. Та медленно набирала скорость - в этом старом дворе санитары боялись поцарапать дорогущие иномарки, стройными рядами торчавшие вдоль домов. Она могла видеть его лицо, он видел её - их взгляды встретились. И тут раздалась трель - чистая, радостная, победная - это был Дик. Старик тоже услышал своего маленького друга и скрюченный прильнул к стеклу. Слёзы потекли по морщинистым щекам, - Узнал, вспомнил, родной.
Она увидела, поняла, почувствовала и вздёрнула руку как можно выше - Дик разорялся вовсю и весь светился, как от счастья. Ну теперь всё, теперь можно и помирать, - думал, плача про себя, старик, потому что знал - Дик в надёжных руках.
Машина проехала арку, завернула на улицу и, с чистой совестью прибавив газу, скрылась за поворотом. Оксана, замедляя шаг, опустила руку и поднесла МОБИЛЬНИК старика к уху. В трубке раздался грудной женский голос - Бригада номер 13!? Почему молчите? Как, отвезли больного в психбольницу? - Не зевать, не зевать, мальчики - работы много. - Оксана уже собиралась ответить, но ком упрямо встал в горле и ей удалось только прошипеть - Д- п-шли вы... - и слёзы водопадом брызнули из её глаз.
А тем временем за углом замаячила огненно-рыжая, будто от адского пламени зажжёная, шевелюра, и там к обоюдному удовлетворению завершался другой телефонный разговор.
- Вот, вот абсолютно невменяемый, я же вам написал! Теперь сами убедились?
- Да что вы говорите, каждый день значит звонили, а он?
- Да ну, неужели телефону сказки свои рассказывал! Он эдак и человека может убить, ежели пригрезится ему чего.
- Ну изолировали и слава богу, спасибо вам, - а потом, отключившись, - Да и добро пропадать не будет, комнатка-то, в общем, неплохая.
P.S. Согласно законодательству РФ, для признания старого человека невменяемым достаточно заявления соседей или родственников и коротенького освидетельствования районным психиатром.