На излете уральского лета
позолоту теряют дни
и по бедности носят они
только серого цвета жилеты.

Пронеслась золотая карета.
Тучи-девки о принце ревут.
С головою зарыться в траву
безработного тянет поэта.

На скамье перочинным ножом
нацарапано имя господне.
До конца ли ты в путь снаряжен?
Может, самое время сегодня?

Заразителен мошек пример -
в щель забившись, уснуть беспробудно...
Дождь - мистический примет размер,
и конца его песне не будет.

2002 г.

* * *

Превратилось озеро в лужу.
Не идут по нему корабли,
даже лодки сидят на мели,
только щепки его утюжат.

Где вчерашнее поле волненья?
Где вчерашнее зеркало неба?
В этом мутном осколке шагрени
отражается только нелепость.

И тревога, рожденная ветром,
не волною, а рябью идет.
Здесь ни птица, ни зверь не живет,
лишь тоскует камыш на полметра.

То не снимок природной глуши.
Это повесть погибшей души.

2002 г.

* * *

Дни проходят кадр за кадром -
черно-белое кино.
Их растущая эскадра
в памяти идет на дно.

Штормы водятся и мели
в море памяти моей,
чтоб его не засидели
мухи черно-белых дней.

2002 г.

* * *

Ветка, ветка, ты на свете
не одна.
Пусть ломает тебя ветер
дотемна.

И когда совсем в глазах
почернеет,
на себе увидишь птах
закоченевших.

2002 г.

* * *

Как курица яйцо, стихотворенье
высиживаю несколько часов.
Но то ли птенчик склонен к подозренью
и не желает пищей быть для сов,
то ль скорлупа крепка, как наши танки,
то ль курица, как рыба, холодна, -
яйцо не кажет творческой изнанки.
Но мука и сама собой княжна.

2002 г.

* * *

Сухая кожа. Штаны трещат.
Последний слабый души разряд.

Вода засохла, вода легла,
вода сухая белым бела.

Упала ртуть. Застыла кровь.
Полярный воздух, как бык, здоров.

Плебейский крепкий стоит сезон.
Душа-дворянка впадает в сон.

2002 г.

СЕРДЦЕ

Сердце в клетке - что за птичка?
Попугай или синичка?
То бранится, то поет,
мысленно верша полет.

Попугай напуган клеткой,
и о клетке речь его,
а синица бредит веткой
и не видит ничего.

2002 г.

* * *

Смерть друзей нас еще собирает.
Жизнь уже нас не может собрать.
Центробежная сила дерзает.
Карусель не раскрутится вспять.

Между нами пространство все то же,
но оно не едино сейчас:
по незримым ячейкам и ложам
рассовало как будто нас.

Одиночество, круг свой сужая,
кабинетный диктует покой,
чтобы сверхтеснота гробовая
не явилась нам слишком чужой.

2003 г.

* * *

Если на крест накинуть пальто и шляпу,
крест превратится в пугало,
и ангелы никогда не слетятся
на твой огород.
Хороший христианин - голый христианин.

2003 г.

* * *

Спи, царевна, мы с тобой,
мы твой сон посторожим,
никуда он, голубой,
от тебя не убежит.

Спи, царевна, бог с тобой.
Сладко спать в гробу хрустальном,
что подвешен капитально
к небу цепью голубой.

Спи, царевна, мы - твой сон,
мы живем, пока ты дремлешь.
Всяк из нас в тебя влюблен.
Долго-долго спи, царевна.

2003 г.

* * *

Что-то дума моя вольна,
распоясалась, как война,
расходилась, что твой казак.
Ах, язычество языка!

Не скитанье бы ей, а скит.
В угол встать, там где лик и лампада,
ширину поджимая, расти,
достигая небесного града.

2003 г.

* * *

Стрекоза над водой замирает
и видит себя в голубом небе
среди облаков
но она знает: это оптический обман
и чтобы попасть в небо
надо пройти зазеркалье

Зазеркалье рядом
но что-то останавливает стрекозу
упасть в это жидкое вязкое стекло
быть может, догадка
что там исчезнет всё
в том числе и небо

2003 г.

* * *

Последний комар надо мною звенит
прощальную песню звенит
Осень, ему улетать далеко
откуда никто не вернулся

Комарилья уже в небе
а он отстал
ему надо срочно заправиться
и догонять товарищей

Что ж ты мешкаешь?
Садись на мою ладонь
пробей шпагой скважину на этом кожаном аэродроме
наполни баки и лети

Мне ли тебя не понять
мне ли тебя не обнять
которому понемногу
тоже пора собираться в дорогу

2004 г.

* * *

Мы стоим на склоне лет.
Впереди не бездна, нет.
Впереди нас ждет овраг,
где сырой клубится мрак,
где растет лопух-дурак
и прогуливается скелет.

2005 г.

КРЫША

Моя тема довольно темна
Есть ли у меня тема?
Может, это летучий туман
или луны пышное тело?
Я часто себя ловлю
стоящим на краю крыши
Видимо, я люблю
быть к луне ближе
На крышах прохожие редки
не то что раньше, когда
работали трубы и те, кто
их чистят. Лишь иногда
карлсоны пролетают
проще говоря, вороны
как некая символов стая
сегодняшней российской короны
поскольку это жульё
летит воровать бельё
Что еще рассказать о крыше?
Здесь антенны ждут голоса свыше
но эфир, как помойка, опух
Телевизионные князи
заливают в народное ухо
цикуту собственной грязи
и Гамлета на них нет
Моя тема, как жгучий брюнет

2005 г.

* * *

Перевернул листок, и снова
меня берет за горло слово.
Оно то плачет, то хохочет,
оно молчать в гробу не хочет.
Оно стремится - чего ради? -
оставить след в снегу тетради.
Ну что же, хохочи и плачь.
Ты мой палач, я твой палач.
Придет весна, сойдут следы
и наберем мы в рот воды.

2005 г.

* * *

Как троллейбус, катится запой,
и концы рогов его сверкают во мраке.
Те, кто в нем, себя не помнят.
"Где мы едем"? - они кричат.
Но кондуктора нет и водителя нет.
За окном - каменные трущобы, покрытые плесенью,
испарения болот и канализаций.
А внутри - термоядерная война,
что питает звезды.
"Кто мы? Где мы?
Когда остановка"? - бормочут они.

У троллейбуса растерянные глаза,
у него отказали тормоза.

2006 г.

* * *

Я живу спустя рукава,
и длинны они, как у Пьеро.
Обгоняет меня караван,
потому что загружен добром.

Я добра не скопил. Я не добр
и не зол. Мне на все наплевать.
Я ценил здесь одни лишь слова,
облака, прочий ветреный вздор.

Лишь дорога пылит и пылит,
но уже обозрима река,
где сердечко мое отболит,
где дождется Харон седока.

2006 г.

ПОРА ОТЧАЛИТЬ КОРАБЛЮ

Попойки прежних лет люблю!..
Пел Гена под гитару песню,
в которой есть такое место:
"Пора отчалить кораблю"!

И день, и два шумели речи,
и между ними: "Счас налью"!
Но праздники, увы, не вечны.
Пора отчалить кораблю!

Мне хорошо с тобой, подруга.
Но что печалит жизнь мою -
однажды скажет нам разлука:
"Пора отчалить кораблю"!

Поднимут на плечи ладью
друзья и вынесут из дома.
К какому берегу другому
пора отчалить кораблю?

2006 г.

* * *

Рождество
и на душе того
а на улице несколько иначе
Белый свет посерел
Солнце носа не кажет
ему этот мир надоел
Вот детки идут
мальчики и девочки
кататься с горки на санках
весело разговаривая матом
Бедные
Бог их не слышит
Их не научили говорить
они - бандарлоги

2007г.

* * *

Сегодня небо низко и подвижно.
Его несет умеренный норд-ост.
И унесет. И бог с ним, не заплачем,
мы здесь уже привыкли ко всему.
Прохладный ветер угодил нам в сердце.
Мы ветрено на кладбище идем,
чтобы выпить вина в тишине,
вне городской возни.
Да, мы полумертвы, другими словами -
мертвы умеренно.
Но так, как живет город -
разве это жизнь!?

2008 г.

ЯКОРЬ

Кто я, что я? Может, якорь,
вечно идущий ко дну,
умеющий смеяться и плакать,
но никогда не кричащий: тону!
Вокруг меня сумрак и холод,
чудовищ хищный оскал.
Здесь царствуют рыба-молот
и рыба-тоска.
Но бывают минуты, когда
мечта меня вверх уносит,
с глаз спадает вода,
и я вижу веселых матросов.
Я вижу склоненный бушприт
и парус - небесную пену,
и сердце мое летит
за ним и кричит вдохновенно.

2008 г.

* * *

Надувные шары вчера взлетали,
и если бы не потолок квартиры,
были бы уже на небе.
Но потолок не пустил,
и сегодня они бессильно лежат на полу.
Лежат и спрашивают:
зачем же нас надували?
Да нас просто надули!
Лежат и грустно худеют,
тихо сходя на нет.

2008 г.

* * *

Жизнь, как добрый врач,
лечит старика от самой себя
пилюлями сна и равнодушия.

2009

ГЕРДА

Говорил мне милый Кай:
"Ты любовь не расплескай"!
Ну, а сам оставил дом.
Его сердце стало льдом.

Я люблю и я иду.
Боже, боже, дай мне силы
не упасть на этом льду
и найти в пустыне синей
друга бедного, что спит
в равнодушном белом замке.
Помоги мне растопить
этот лед слезами!

2009

* * *

Не грусти, родная, не болей.
Глянь-ка, солнце прыгает все выше!
Тот, кто запустил его над крышей, -
не иначе сам сеньор Пеле.

Жизнь, она, конечно, не футбол.
Но планеты, как мячи, летают
и в ворота всё не попадают
райские. И громко крикнуть: гол! -

некому. Вселенная пуста.
В ней когда-то голевали боги.
Люди с поля удалили многих.
Одного оставили - Христа.

Но когда игрок один, мячей полно,
то последние играют первым.
Нам смотреть такое не по нервам,
ибо это страшно как смешно.

Впрочем, я отвлекся как всегда.
Слово увело меня - Сусанин.
И однажды доведет до сами
понимаете чего. Но так

выпало мне, видно, на роду.
Кто гоняет мяч, а я словами
круглыми кидаюсь на ходу,
не взирая на чины и званья.

Дорогая, я хотел о том,
что весна крапит нам лица-карты,
чтобы у зимы оттяпать царство,
где стоит и наш с тобою дом.

Не грусти, родная, не болей.
Скоро грудь земная - нараспашку,
зелень поползет из всех щелей,
и воскреснут мошки и букашки.

Ибо, как ни мерь и ни крути,
лишь они достойны воскресения.
Нам же заползти в ушко спасения
помешают рост и аппетит.

2009

* * *

К жизни претензий все меньше и меньше,
так как желаний все меньше. Не надо
мне уж ни славы, ни денег, ни женщин
(хватит одной, что давно со мной рядом).

Жизнь, как жена, что казалась до свадьбы
то ли принцессою, то ли богиней;
после разделась в обычную бабу.
Но ничего, мы ее не покинем.

Нам обещали за нею полцарства.
Или мы это придумали сами?
И поплатились за наше гусарство -
юность прошла, мы очнулись с усами.

И намотали на ус, и не просим
много. Плесни нам за ужином щей,
да иногда рюмкой водки согрей -
мы и довольны, как скромные гости,
ибо мы гости у жизни своей.

И сериал заоконный, стабильный,
в коем то дождик идет, то прохожий,
то воробьи пролетают обильно,
то самолет упадет, как нарочно, -

это кино, что нам скучным казалось,
нынче вполне представляется сносным.
Мы в него чаще сигаем глазами,
чем в новогодний рязановский опус.

Жизнь дрессирует и нежно и больно
(церковь ей в этом плохой конкурент),
чтоб оставались мы в рамках арен.
Вот я смирился. Ну что, ты довольна?

Здесь, на краю моего же обрыва
я осознал, уподобленный Будде:
больше не будет безумных порывов,
но и полета, конечно, не будет.

2009

ПУСТЯЧОК

Плюнув раза три через плечо
(не из страха, так, на всякий случай),
полюблю я в жизни пустячок.
Пусть меня он нежности научит.

Не успел сказать - и вот уж я
стал короче муравы зеленой,
где, понятно, встретил муравья,
что тащил соломинку влюблено.

Как в своем труде он величав!
И соломинка его таких размеров,
что субботнее бревно с плеча
ленинского кажется химерой.

Или тараканов и клопов
взять. Они из города исчезли.
Мы ответим к ним за нелюбовь,
ибо нету тварей бесполезных

для Творца... Я нежен был, пока
детвора, которая постарше,
весело, посредством кулака
не утерла эти сопли наши.

Этот мир я в хамстве обвинял.
По заслугам. Но хочу проститься
с ним тактично, как зверьё и птицы,
уподобив детству свой финал.

В. Астафьев, в злобе уходя,
одного не уяснил момента,
что земля полнее человека,
как бы тот не лез из доходяг.

Потому у жизни на краю
я смотрю не в небо, а под ноги,
и простых козявочек пою,
неосознанно живущих в боге.

2009

* * *

Земную жизнь пройдя на семь восьмых
(подсчет интуитивный и примерный),
мы очутились в сквере на скамейке
и кое-что достали из сумы.

Земную жизнь... А дальше? Ад и рай?
Но эти, так сказать, постройки явно
соорудил наш брат, к тому же пьяный,
в попытке зло отрезать от добра.

А Бог любил коктейли и мешал.
И мы божественно мешаем пиво
с водярой, конструируя ерша,
чтоб рыбакам жилось не так тоскливо.

Пока мы не сошли еще с ума,
и наша не совсем пуста сума,
пока тюрьма над нами ржет, как мерин, -
нам не сказать чтоб скверно было в сквере.

Пред нами Ленин. Он окаменел,
улицезрев медузу коммунизма,
которая кричит ему: "Ко мне"!
А он, исполнен странного каприза,

ни с места. И с чего бы это вдруг?..
Он, к Опере (читай: культуре) задом,
куда-то указует нам на юг.
Там хорошо, но мне туда не надо.

Пока цветы гуляют по газону,
листва щебечет, девушки цветут,
покуда сквер не обернулся в зону, -
нам хорошо и тут.

Лови момент, мой друг, и не гадай:
что будет завтра? Завтра будет осень.
Мы пожелтеем и себя не сносим,
и ветер перебросит нас в "Китай".

2009

* * *

Не жалею, не зову, не плачу:
мол, иначе надо было жить.
Наша главная теперь задача -
мимо боли как-то проскочить,

что стоит у входа, будто стражник,
в ту страну, где кончится кино,
напоследок делая нам страшно,
перед тем, как станет все равно.

2009

* * *

Вот жизнь меня и донесла
до того порога,
на котором она когда-то
изменила моему отцу.
Пронесет ли меня
или подтвердится пословица,
что яблоко от яблони недалеко уходит?
Здесь нет ни бурунов, ни камней,
да и жизнь - не река,
как, может быть, кто-то подумал.
Здесь вообще ничего нет,
ибо человек пропадает
на пустом месте.

2009

* * *

Когда мы запеваем, алкаши,
шумят деревья, гнутся камыши,
слетаются на наше пенье души
умерших, распуская свои уши.

Горит костер наш пьяный до утра
недалеко от мусорных от баков.
Нам подвывают дикие собаки.
Нас охраняют тихо мусора.

2009

* * *

Я жизнь прошел, как поле.
И оглянувшись на него, в сумерках вижу
тлеющие угли веселья -
погасший костер в обрамлении пустых бутылок.
Я вижу полуразваленный стожок любви,
его сено, разносимое ветром.
И озимые творчества я вижу,
что держатся лучше прочего
и выстоят, может быть, не один сезон.
Только в сумерках не разобрать,
что это за культура:
то ли пшеница, то ли конопля.
А ночь - всё гуще,
и вот моё поле теряется на фоне черноземного неба,
как в пример для подражанья,
столь густо засеянного создателем.

2009

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЛЕС

Я тебе опишу человеческий лес.
Я его не сравню ни с берёзовой рощей,
в чьи стволы белый день капитально залез,
ни с фалангою сосен, своим прямодушием мощной.

Человеческий лес, он растет вкривь и вкось,
сам себя под себя подминая угрюмо.
Здесь пугается даже испытанный лось,
в буреломе трясущий рогатою думой.

Этот лес некто Ёлкин, шутя, посадил
да и помер, увидев, чего он посеял.
Зеленеет тайга, будто твой крокодил,
от болотного смрада изрядно косея.

Мы стоим среди пней и коряг, по колено во мху
и по горло во мраке, гнием на корню постепенно.
А над нами, над теми, кто выше, на самом верху
пролетает то солнце, то птица, то облака пена.

2009

МОНОЛОГ ДВОРНИКА

Пускай я дворник, но зато не вор.
Уж лучше мусор убирать, чем самому
быть мусором. Я вижу сквозь забор
моей души - людей... и не пойму.

Они с утра пускаются в карьер
в погоне за блистательной карьерой.
Но этот блеск попахивает серой
и изнутри непроходимо сер.

Они презрительный в меня кидают взгляд
и тут же поворачиваются жопой
(ко мне - спиной, а передом - к Европе).
Я вижу жопы - кто ж тут виноват?

Да ну и пусть их! За собой смотри,
поскольку тело, рвущееся в князи,
всё время душу поливает грязью
и вытесняет вовсе изнутри.

Я телу говорю: "Зараза, цыц!
Ты хочешь жить - бери метлу, бери лопату.
Трудись, потей за скромную зарплату,
а душу мне не трожь. Она концы

давно отдать готова. Всё трудней
ей костерок любви в себе лелеять".
То мусор ожидаешь от людей,
а то вот небо беспризорное болеет.

Его свежемороженые слёзы
я разгребаю и ворчу: ну, что
оно хандрит, ведь есть же в мире розы,
и голливуд, и циркус шапито!

2009