Солнце палит нещадно. Словно его цель - зажарить все живое и неживое вокруг. Небо ослепляет, ветер обжигает, и песок - белый, словно соль. И соль на коже, на потрескавшихся губах. Противно, солоно... одно слово - пустыня...
Но еще противней место, которое они охраняют в этом богом забытом селении. Старая заброшенная школа. Ее окна - в грубых, но надежных решетках. И это раньше здесь когда-то учились глазастые загорелые арабские дети в белых балахонах. Это было давно. Очень давно...
Теперь тут - перевалочный пункт работорговцев. И он - один из тех, кто охраняет товар, загнанный в эту бывшую школу на время отдыха. Он похож на араба только своим почти черным загаром. Под чалмой - светлые, прямые волосы. Под бровями - серые глаза европейца. Да, он европеец, его родина - Швеция. Там он родился. Там доживают его родители, лица которых он почти забыл. Они назвали его Матиас. Тут его зовут Мата - так арабам легче произносить.
Сквозь решетки из окон свешиваются худые, почерневшие, ободранные руки живого товара. В основном - женщины, девушки и дети. Они страдают от поноса и обезвоживания, они травятся дрянной едой, гнилой водой, они покрыты незаживающими язвами. Откуда они? Мало ли мест, где можно похитить заигравшегося на улице ребенка, зазевавшуюся девчушку с чуть округлившейся грудью и худыми бедрами. Мало ли... Как они сюда попадают? По-разному. Кого-то родители продают... Куда их везут? Тоже по-разному: кто-то попадет в гарем или его подобие, кто-то - в дом прислуживать - делать самую грязную работу, жить хуже скота. А кто-то пойдет на органы... Матиас многое знает, он многое узнал. Это его работа...
Он ненавидит эту пустыню, это солнце, этот песок, эту школу, из которой за километр несет кровавым поносом и немытыми, заживо гниющими, телами; а этот скулящий жалкий вой, которым иногда стонут черные окна, заставляет ныть зубы и ком в груди...
Толстый Алим, грязно ругаясь, выволок из дома мертвого ребенка. Тот был черен телом и худ, одна нога - почти разложилась от раны. От этого он и умер. Ребенок светловолос. Возможно, он тоже был европейцем. Ему лет шесть, не больше. Курносый нос на худом лице с ввалившимися щечками... Матиас чуть прикрыл глаза... Сколько их таких уже было? Только вчера Алим и Мехмет выбросили в пески сразу трех: одну женщину и двух детей... Умерли от дизентерии...
Он смотрит на тех, кто смотрит на него из забранных решетками окон. Эти глаза, огромные, полные бездонной смертной тоски. В них есть что-то животное... Детские, женские глаза, полные влажной боли... Матиас никогда к этому не привыкнет, каким бы спокойным, равнодушным он ни был с виду...
- Мата, закурить дай, - это каркающий голос Алима. Он вечно клянчит.
- Долго еще жариться здесь? - спросил Матиас, протягивая пачку сигарет. - Они так все передохнут. В деньгах потеряем.
- Ничего, - Алим пустил душистый дымок в звенящий от зноя воздух. - Скоро уже.
"Скоро". Это слово имеет для Матиаса немного другой смысл, чем для Алима. Скоро, вместе с транспортом сюда прибудут его товарищи. Такие же, как он, прикинувшиеся наемниками. Они все сделают быстро и тихо. Тут не нужен шум, не нужны лишние жертвы. Матиас уверен: так и будет.
Он сел прямо на песок, закинув калаш за спину. Хлебнул воды из фляжки. Вода тут противная, с песком. Матиас подумал, что испортит себе зубы. А, мелочи...
Когда придет время, он первым делом перережет горло Алиму. Толстому, обрюзгшему, низкорослому, со слюнявыми губами, похожими на больших жирных гусениц. Перережет... За то, что он насилует девочек и гогочет, насилует мальчиков и противно стонет, когда кончает... Терзает эти слабые детские тела, исторгает из их маленьких ртов нечеловеческие вопли боли и ужаса. Детям положено смеяться, иногда плакать, но от детских обид, от разбитых коленок, например, но не так, как кричат они по ночам в этой пустыне...
И еще - Матиас давно не спит ночами... И за это он тоже перережет горло Алиму. Перережет особым способом: чтоб Алим умирал и чувствовал, как холодное лезвие медленно режет его жирную потную шею под подбородком, чтоб во рту у него был вкус собственной крови, чтоб он захлебывался ею, пускал пузыри и смотрел своими темными арабскими глазами в стальные глаза шведа Матиаса...
Скоро...
А пока чуть подождите, всего немного. И смотрите, смотрите на меня сквозь решетку. Глазами, чей цвет - боль и страх, отчаяние, похожее на медленную смерть... Смотрите, не дайте забыться, на дайте расслабиться, не дайте размякнуть... Ваша боль добавит мне ярости, ваш страх заставит меня забыть о смерти, когда я пойду за вас в бой... Смотрите и ждите...
Все будет хорошо... Даже если я погибну, все будет хорошо...