Вот невиданное таки
учудил дед Афонасий на
забаву селу: весь свой
огород подсолнухами
засадил!
"А что, - говорит - жить
осталось немного, чай, уже
восьмой десяток
благополучно встретил.
Чует моя душа фронтовая,
мало осталось на моём веку,
так хоть перед смертью
красотой налюбуюсь!" Вот
так и выделился из общей
массы  жителей Линевичей,
села своего, ведь у всех то
растёт, что к столу треба,
чем своё пузо насытить
можно: капустка,
картошечка. А он, дурень
старый, курам на смех
подсолнухи в землю
воткнул, а сам будто
помирать собрался. Ага, как
же, помрёт он, где ни на
есть какая гулянка, дед
Афонасий тут как тут -
чарку одну-другую
пропустит и ну,
смехотвориной селян до
колик доводить! Те аж
животы рвут, и стар, и мал,
от смеха задыхаются,
бедные, ан нет, ещё просят,
за рукав хватают, в глаза
дедовы полуслепые
заглядывают и с
придыханием молвят: "Деда,
а деда, всем гуртом просим
тебя, прям умоляем,
расскажи ещё байку!" Вот
уже во хмелю какой-нибудь
затихший ухарь поднимет
помятое своё лицо от стола,
кивнёт головой, мол, и я,
тоже, присоединяюсь ко
всеобщей просьбе. И тогда,
малость помолчав, для
значимости происходящего,
дерябнет дед стаканчик
самогону, закусит не спеша
хрустящим огурчиком, и,
давай по-новой свои
истории складывать,
дальше сказывать, как
только язык не болит всего
столько молоть.
А что сейчас ещё и
делать? Ведь лето уже
затихло в жаре, и, всё, что
было посажено на
грядках,солнцепёком и
сожгло, а подсолнухи дедовы
как были, так и есть, разве
только листья верхние
приопустились от жары.
Стоят себе, млеют, нежатся
на солнышке. А после того
палящего зноя как зарядил
ливень, аж на всю неделю,
да холоднющий такой, что
просто жуть, и только одни
подсолнухи деда Афонасия и
уцелели на селе.
Приезжали намедни
люди ответственные из
области, потоптались
своими лакированными
ботинками в Линевичской
грязи, поспрашивали народ,
о том, кто да что растил, а
после посадились в свои
Тайоты , и разъехались,
оставив сельчан как старуху
у разбитого корыта, ни с
чем.
После этого народ словно бы
совсем умом тронулся: кто в
пьянку ударился, кто
вешать, топиться удумал, а
с детворой и вовсе
небывалое случилось:
поскидывали свои
одежонки, и ну, нагишом по
селу носиться, как ни в чём
не бывало!
Поглядев на все эти
безобразия, старый
Афонасий начал
поговаривать о грядущем
конце света, и дошло до
того, что чета Апухтиных -
Ярослав и Марта, недавно
приехавшие на эти земли из
Сибири, закрылись в
подполе своего дома, и ни на
какие уговоры земляков не
откликаются, лишь только
просят не беспокоить их, а
заниматься своими делами.
И не знает ни одна
честная душа, что с
Линевичами в последнее
время приключилось: днём
стыд и срам, - мужики
семейные баб гулящих за
титьки хватают, ржут, будто
кони ретивые. А бабы на
них таким матом орут, что
и свет такого слыхом не
слыхивал! Молодёжь, так те,
будто совсем ума
лишились: ночами все
колодцы селитрой
потравили. И воду тепереча
в село, как с того света, из
самой области поставляют,
только, что с пришлой
водой делать, никто толком
не разумеет, все матерятся,
да под ноги плюют. Своя-то
водица была - родниковая!
Привозили батюшку, чтобы
тот молитвы благие
почитал, народ на
истинный путь наставил.
батюшка приехал, и сразу
разразился гневной
тирадой, весь смысл коей
сводился к тому, что нечего
было при коммунистах
спины гнуть и в передовики
лезть, и что, мол, не такое
ещё узрите, пока во всех
грехах не покаетесь! В
завершении своего визита
побрызгал отец Сергий
святой водицей стены Дома
Культуры ( Здесь вы с
дьяволом бесновались,
богохульные писания
Ленина, Маркса и Энгельса
слушали), и убыл, наказав
напоследок очень
требовательно прибыть
после покаяния в его
приход, св.Бориса и Глеба на
исповедь и причащение.
Но ничего не
изменилось. Сельчане
окончательно разуверились
в силе добра и начали
валить все свои беды,
внезапно свалившиеся на
их головы,всю смуть,
накипевшую в душах своих
на деда Афонасия, что, мол,
дед своею дурью, своими
подсолнухами, и навлёк
смуту на любимое село, и
что из-за него Линевичи
погрязли в неразберихе и
сумятице, потому как дед
своим вызывающим
поступком окончательно
разуверил людей в благе
жизни, ибо ему одному
сельчане доверяли целиком
и полностью.
Вскоре изо всех
волостей стали к старику
ездить. Недели три минуло,
как наведывались
корреспонденты из
общероссийской газеты
"Раздолье". Приезжих очень
интересовало: какими
такими удобрениями
пользовался уважаемый
Афонасий Кузьмич
Штанько, что его выросшие
подсолнухи вымахали под
три метра высотой, и такой
аномальный ливень не смог
повредить им? Так что,-
вкрадчиво говорила
столичная пишущая братия,
выкладывай, к какому
малабарскому берегу
пристал, какие такие индии
открыл? А тот,
усмехнувшись, отвечал, что
и открывать-то ничего не
треба, природа-матушка
давным давно почти что
всю себя достаточно
открыла, а что из-под
курочек, то и на грядки, а с
таким удобрением, не то ,
что подсолнухи, а и лес
корабельный вымахает
такой, что Луну подопрёт! И
ещё прибавил дед, что тут
душа добрая нужна, как и во
всяком деле, когда всё по
плечу и в добротности
делается, так не одним
только человеком, а и
Господом Богом.
Но не верили
Афонасию журналисты: мол,
больно уж возвышенно дед
говорит, а всё же
записывали что-то в свои
толстенные блокноты, да
вдобавок сделали пару
фотоснимков, где старик на
фоне своих долговязых
подсолнухов, как
баскетбольный тренер в
окружении своих
спортсменов, и, наказав деду
беречь себя, отбыли назад в
столицу, пообещав приехать
вновь, но уже со своими
зарубежными коллегами.
Был также известный
художник Конжеровский,
рисовал дедовы подсолнухи,
жил у него с месяц, и уехал,
так и не показав своих
работ.
Много всякого
интересного люду перебыло
у Афонасия, что всех и не
упомянешь. По- разному
отзывались о нём. Кто
сравнивал старика с
Парфирием Ивановым, и
каждое его слово принимал
за откровение, кто со злом в
сердце бросал, что Штанько
в психушку давно пора
отправить, кое-кто и вовсе
молчал, то ли от
равнодушия, то ли
подходящих слов не мог
подобрать, чтобы облечь в
слова весь образ деда,
который сложился
посредством этого, а,
возможно, и прошлого
годов....
љ Copyright: Алексей Суслов 2 , 2012
Свидетельство