Будущее часто ему видится слишком вычурно, время, шествующее за настоящим, молодому человеку всегда рисуется, где он не один, но итог тот или иной - всегда наступает, и очень хорошо, когда фантазии будущего сбываются как в настоящих фильмах с лучшими актёрами. Значит, мой вымышленный герой, такой близкий в обнажённой страсти своей души, герой, которого так хочется наделить каким-нибудь необыкновенным именем, но вряд ли моё воображение превзойдёт саму жизнь в представлениях житейской клоунады и фантасмагории, поэтому просто назову его Лов, и это имя пускай будет производным от много чего замечательного, но не станем подчёркивать и выводить нечто определённое в одно общее значение.
Не самые пыльные улицы он знал как свои все пальцы, но один, самый глухой и тернистый переулок, был ему отчаянно незнаком: там жила девушка с удивительными зелёными глазами без тени колдовства, восхитительно-обворожительная, без роковой трагичности красотка, богиня, имя которой мало кто знал, а кто знал, всякий раз произносили с какой-то усмешкой вначале, а затем: "Гринэлла!" - как к даме в роскошных нарядах среди толпы оголтелых поклонников, произносящих её имя к месту и не совсем, - но всякий раз столь нежно и зачарованно, что девушка это чувствовала на расстоянии в любую погоду и в любой день. Лов много слышал о ней, часто ночами думал о том, что бы он сказал этой девушке, какие избранные слова вручил бы ей одной, как дар своих одиноких размышлений. Улица, где жил он в крайней нужде среди старой матери и скверных сестёр, ничем не занимавшихся, кроме глупых забав и развлечений, не имевших особого смысла в его глазах, эта улица была какая-то немного странная, немного унылая, но для всякого из нас его родное место имеет что-то значимое. Так было и для него, но, что именно, он и сам не знал, да и особо не задавался вопросом.
Парень находил себе всякий раз какие-нибудь нескучные занятия. Но мысль о Гринэлле, телесная тяга к её телесной осязаемости так сильно манила его, что Лов начинал жить одной только мечтой - обладать этой богиней затерянной улицы самого тихого городка у моря, где прекрасные песни птиц особенно близки сердцу, когда их слышат двое.
Днём становилось ему не по себе, когда он смотрел, как его глупые сёстры судачат наперебой о его богине красоты Гринэлле, и ему очень желалось как-то помешать им в этих пакостях, но его мысли, в которых он парил и не видел земли, никак не хотели, чтобы даже своим плохим словом он как-то задел Гринэллу. Лов думал, что это может повредить девушке, красота которой вызывала там множество всяческих нелепых слухов, что уже мало кто знал, чего ещё такого клеветнического и гнусного не болтали злые языки с утра до вечера.
Но самой Гринэлле всё это казалось не особо и тягостно, она скорее забавлялась на испанский манер от всех этих потех. Но иногда на неё нападала неимоверно тягостная тоска, сердце начинало бешено бунтоваться в груди и тогда она мчалась к флакончикам с сотней запахов самых чувственных духов великолепнейшего парфюма, и спустя некоторое время она возвращалась в своё безмятежное существование, стоя у виноградников и с прелестной улыбкой снова глядела в изумрудную даль полей, переходящих в бесконечную морскую голубую даль...
Ей всегда казалось, что вот, из этих таинственных далей, из этих зачарованных сторон, где земные и небесные краски сливались так гармонично и нежно для человеческих глаз, - должен явиться её возлюбленный, красота которого будет соответствовать её прославленной красоте. Она выучила уйму стихов и песен, отложила всё самое лучшее в своём сердце, что дала ей жизнь. Гринэлла жила ожиданием такой сильной любви, которая достойна её прекрасному облику, который являл красоту гармонии души и тела.
Шли дни, люди в городке так же, как и раньше, работали с рассвета до заката. У них рождались дети. Умирали старики и немощные страдальцы. Жара сменялась чувствительной прохладой, шедшей с далёких долин и лесов. С моря тянуло зыбкой тоской и грустью, которую заглушали в шумных питейных забегаловках и барах, где женщины заманивали мужчин, и последние платили им за это звонкой монетой безо всякой жадности или скупости.
Всё это большое веселье доносилось и до Гринэллы и до Лова; она манила его как манит отблеск золота всякого человека, имеющего здоровое зрение. и ему и ей казалось, что зря они ждут той красивой и мечтательной жизни, в которой всё так сказочно и прекрасно до самых мельчайших мелочей. И всё же, видя нечто иное другими глазами, взирая вокруг себя, они не встретились в каком-нибудь баре. Они и так были вместе, и время сближало их взгляды и соприкосновения рук, пока не соединило их вместе...