Через несколько дней у меня сложилось понимание, что происходит, именно в моём обиталище. Я отлично осознавала, что в других всё иначе. Мулатку с того утра, когда я беседовала с управляющим, я больше не видела и куда её увели не имела понятия.
Порядки в моей тюрьме были весьма щадящими, завтракали мы в столовой, таких больных, как я, наблюдала подруга в свою бытность поваром, нас водили гулять по трое и все, кроме меня, ходили на процедуры. Я полагала, что скоро подойдёт и моя очередь, что это были за процедуры я так и не поняла. Единственные уколы, которые мне ставили, были с лёгким снотворным, чтобы я не просыпалась ночью. Я всё время пыталась придумать, как бы мне сбежать и найти друзей, узнать, что с ними, моё сердце терзало беспокойство, но придумать ничего не удавалось.
В один из дней после завтрака ко мне подошла медсестра и повела в лечебный корпус. Я шла за ней, а ноги всё намеревались подкоситься, я боялась не самих манипуляций над моей тушкой, я боялась неизвестности. Всё утро у меня брали анализы, сканировали мозг и производили много разнообразных, непонятных мне действий.
На следующий день мероприятия стали 'интереснее'. Вокруг меня собралась небольшая группа врачей и, подключив ко мне множество датчиков, стали задавать вопросы. Я не имела представления, что это за аппарат, но на всякий случай решила вести себя так, чтобы у них были не совсем правильные показания моего серого вещества. Прежде чем ответить на какой-либо из них я заставляла свой разум сомневаться в правильности правдивой информации, или просто врала. Насколько это меняло им карту показаний, я не знаю, но я решила, что надо попытаться. Например, они спрашивали:
- Вас зовут Василиса Район Сол Виндзор?
А я начинала думать: 'Зовут-то, конечно, зовут, но всю жизнь меня называют Ася. Значит моё имя Ася? На Василису я даже не отзываюсь. Получается, не признаю его своим', но говорила вроде бы правду. Ни одного четкого ответа, не приправленного сомнениями, они не получили, но по тому как они смотрели на мониторы, угадать удовлетворены они моим тестированием или нет, я не могла. В следующие дни в комплект к датчикам пошли уколы: последствия от одних я не чувствовала, а от других мне было плохо. То накатывала слабость, то появлялась дезориентация, то меня мутило. Я как за ниточку цеплялась за способность размышлять и за черты своей личности, потому что периодически мне казалось, что вот есть моё тело, а отдельно существует душа.
Так прошли недели, счёт времени я потеряла. Пыталась отмечать дни, на спинке койки чертя чёрточки, пока однажды поняла, что не могу вспомнить рисовала ли я палочку сегодня.
Как-от на прогулке я увидела, что колышутся кусты, там кто-то был. Наши надзиратели переговаривались, не сильно следя за нами. Да и какой смысл было пристально бдеть больных? После определённого количества процедур, пациенты становились похожи на зомби. Нас приводили гулять на площадку, и мы стояли, уставившись в одну точку. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться в реальность. Я, собрала в кулак всю волю, чтобы аккуратно отреагировать на шорох. Заторможено и бездумно я подошла к живой изгороди.
- Сегодня в десять, у восемнадцатого корпуса, - услышала я родной голос подруги.
Как мне ей ответить? Если возьмусь писать - меня увидят, никто не забрал у меня блокнот, но я им почти не пользовалась, только на обследованиях. Я отрицательно мотнула башкой, потом сделала жест, медленно, словно в полусне, как будто ввожу себе в вену снотворное, а потом повернула кистью, как будто я закрываю замок.
- Я отвлеку медсестру, когда тебе будут ставить укол, а ты слей часть препарата, будешь сонная, но адекватная. С замком что-нибудь придумаю. Жди меня в одиннадцать, - послышался шорох, девушка ретировалась с места разговора.
Вечером, когда медичка вошла ко мне в комнату со шприцем, за дверью что-то грохнуло. Как перепуганная зверушка она кинулась в коридор, оставив медикамент на тумбочке. Я сцапала его и, всадив половину желтой жидкости, дарующей сон, в матрац, вернула обратно. Придя в комнату, она даже не взглянула на количество препарата и привычным движением вколола лекарство.
После укола я засыпала мгновенно, так случилось и в этот раз: я только успела подумать, что ничего у Кары не получится, медикамент так же сильно подействовал и я провалилась в темный омут сна, без сновидений. В себя я пришла от того, что кто-то меня усиленно тряс, с трудом разлепив ресницы, бестолково уставилась на мулатку, которая стояла у моей лежанки.
- Пошли, - потянула она меня. Всё тело было, как будто налито свинцом, мои движения были будто во сне, как бы я ни старалась, а мозги работали ещё хуже. Она чуть ли не волоком протащила меня по коридору, мимо пустого поста медсестры у самой входной двери.
Холодный воздух окутал ледяными объятиями, слегка растормошив моё сознание. Глаза оставили попытку ежесекундно закрыться, и двигаться я начала более осознано. Подруга затащила меня в ближайшие раскидистые зелёные насаждения. Здесь, в Лагере, использовали искусственно выведенные растения, которые не сбрасывали листву, жили они недолго года два, три, зато радовали яркой зеленью круглый год, всё им было нипочём, ни холод, ни пыль. Мы выводили несколько таких на ферме для того, чтобы рассаживать их у зданий комиссий. Уронив меня на землю, как мешок с картошкой, она плюхнулась рядом:
- У тебя блокнот с собой? - я тут же вытащила из кармана и продемонстрировала ей своё средство общения, - это хорошо. Пока послушай меня. Тебе повезло, без понятия, что с вами там делают, но условия жизни у тебя самые вольготные. Нас с Эриком держат постоянно на лекарстве, блокирующем активность. Эрик после прихода сюда ни разу не просыпался. Может оно и к лучшему. Его уже много раз прооперировали. Он отсюда не выйдет, - я схватила её за кисть заледеневшей рукой, мне не хотелось в это верить, через секунду мою пятерню накрыла тёплая ладонь, - это я виновата, но я ничего не могу исправить, - я отрицательно замотала головой так исступленно, что наше укрытие затряслось, - Ася, тише! В общем, считай - Эрик умер, привыкай к этой мысли, - голос девушки дрожал, хотя она и силилась предать ему металлические нотки, по моим щекам потекли слёзы, - со мной дела пока лучше, не ведаю, насколько долго удастся продержаться. Я даюсь ввести себе инъекцию раз в трое суток. Постоянно притворяюсь заторможенной, помнишь, как та девушка, в наш первый день, регулярно меняю койки. Сколько это будет получаться, не ясно, но буду держаться, на операции я пока не была. В общем, всё не плохо. Будешь смеяться, я жду повстанцев. Кто бы мне сказал полгода назад, не поверила бы, - я услышала, как при последних словах её губы растянулись в улыбке, - Ты-то как?
- Ничего, если не учитывать полного отупения от этого препарата. Они исследуют мой мозг, - Кара долго вглядывалась в листок, на котором была написана записка.
- Будем надеяться, тебе не сильно повредят эти опыты. Как отсюда сбежать, я пока не придумала. Не надо обольщаться, что раз мед. персонал тут такой невнимательный, то охрана такая же. Несколько дней назад тут убили пару человек при попытке к бегству. Я буду думать. Тебе пора. Помни, если во время вечернего укола медсестра оставила тебя наедине со шприцем, сливай лекарство, - я кивнула. Мулатка помогла мне встать и дойти до домика. Медичка на своём месте так и не появилась, и я незамеченная проскользнула в свою маленькую тюрьму, дверь за моей спиной тихо щёлкнула, автоматически закрываясь.