Дверь в спальню отворилась и просунулась в проём белая голова мальчика, лет пяти. Он посмотрел на пожилого мужчину пятидесяти лет, тот мирно дремал в просторном мягком кресле, откинув голову на спинку. Мальчик носом втянул воздух, собрав губы в трубочку. Мужчина приоткрыл глаза, проследил за мальчиком и прошептал:
Мужчина жестом пригласил внука подойти; весело сверкая глазами, Захарка подбежал к деду, взобрался на колени. Прижался головой к груди. Вздохнул сладко. Мужчина ласково погладил внука по русой голове крупной рукой.
- Давай, рассказывай, Захарка, как дела у тебя в садике. Какие стихи учите, загадки, не жалуются на твоё поведение. Или шалишь? - спросил дед.
- Не, деда, - ответил внук.
- Мать говорила обратное.
- Она пошутила, - в голосе ребёнка послышалась лёгкая досада.
- Не обижайся на маму, - посоветовал дед. - Она только добра тебе желает.
- Да? - взглянул на деда внук, прошла обида, и посветлело лицо.
- Как и я, когда-то давным-давно желал добра твоему батьке.
Внук повторил за дедом:
- Давным-давно...
- Конечно.
Внук расположился удобнее на коленях дедушки, лицом к лицу, глядя в глаза, проговорил, загадочно сведя к переносице брови.
- Деда, батька рассказывал, что давным-давно ты совершил геройский подвиг.
- Да?! - удивился дед. - Что ещё батька рассказывал.
- А то, - приподнявшись на коленках, с азартом выпалил внук, - что ты вышел против врага один и победил его силой взгляда!
- Ну, одуванчик, врага одним взглядом не повергнешь.
Захарка озабоченно поинтересовался, как это - повергнешь. Дед ответил - победишь. Внук сделал вывод, папка, выходит, обманул? Папа не может обманывать, возразил дед, никогда впредь так не говори. Внук снова повторил, батька рассказывал, значит, дело-то было, если нет, придумал. Не придумал, произнёс дедушка. Испытывающим взором посмотрел на ребёнка и согласился: - Хорошо, расскажу. Ведь я и прежде рассказывал эту историю перед сном. Ты засыпал под неё, как под колыбельную песню. Услышав эти слова, внук внимательно посмотрел в лицо деду.
- Взрослый ты мой, - усмехнулся дедушка. - Слушай.
Собравшись, мужчина на мгновение умолк, собираясь с мыслями. Захарка заметил, по лицу деда незаметно пробежала тень отголосков далёких событий.
Начиналось всё мирно. На главную площадь столицы нашего государства вышли люди с требованием к власти навести порядок в стране, прекратить поборы чиновников всех уровней. Взяточничество процветало. Было, внучок, придёшь в больницу, там на тебя доктор и медсестра ноль внимания, ждут, пока не помажешь лапу и то, носом вертят. И так повсеместно. А всё оттого, оплачивали труд крайне низко. Коррупция достигла таких размеров, которые стали для нашей страны катастрофой. Люди просили перемен. Чтобы власть их услышала, вышли на улицу. Этой ситуацией воспользовались нечистоплотные дельцы. Они знали, как распалить толпу, как заставить полыхать улицы. Народ всегда выходит с протестом из квартир, но очень неохотно возвращается домой. В ход шли посулы, деньги. Большинство покупались и танцевали под весёлый наигрыш дударя. С кем это не проходило, разбирались, объясняя кнутом, чем хорош пряник.
Атмосфера накалялась постепенно. Кукловоды завлекали к себе всё больше жертв, как паук в свои сети. Манипулируя умело обманутыми массами, применяя полученные знания, залезали в сознание к каждому новому адепту, обещали горы злата, надавливали на незаметную кнопочку тёмных и корыстных желаний. Сулили за борьбу с коррумпированной продажной властью неимоверные блага, говорили, не бойтесь, жадный - он же трусливый, не рискнут подавлять народ огнём. Что так и вышло. Президент оказался малодушным, робким, нерешительным, действовал с оглядкой, что скажет мировое сообщество. Манипуляторы время зря не теряли, клялись с высоких трибун и с площадок, придут новые люди во власть, честные, бескорыстные, они наведут порядок и наступит тогда в нашей стране благополучие и процветание. Вольёмся в мир "демократии с человеческим лицом", выпьем из истока истинных демократических ценностей "чистой родниковой воды" и - обогатимся! Моментально!
Поверил и этим обещаниям народ. Обещания любая власть охотно разбрасывает налево и направо, но не всегда выполняет. Может, эти выполнят. И работа будет, и квартплату понизят, и карманы от денег лопаться будут. Полагали, ждёт мировое сообщество, что в двери их зажиточных, счастливых и красивых домов стоит только постучаться и двери распахнутся настежь.
Оболваненные массы выходили на митинги. Постепенно дело дошло до вооружённых столкновений. В мутной воде неразберихи всегда проще творить беззаконие. Подняла голову националистическая гидра, началось формирование националистических банд и группировок. Вкупе со своими главарями, ставшими у руля власти, прибрали часть страны своё красно-чёрное знамя.
Одни граждане свято верили им; другие - отрабатывали полученные деньги; третьи - просто искали приключений в пресной застоявшейся жизни.
Но у нас, в юго-восточных частях страны хитрый ход не прошёл. Более-менее стабильная жизнь под угрозой, огнём пожарищ охвачены западные и северные районы. И с требованием к новой власти вышел трудовой народ в надежде быть услышанными. Центральные города восточного района стали опорными пунктами сопротивлений.
Выдвигались три требования: федерализация страны, децентрализация власти и способность самостоятельно распоряжаться налоговыми расходами.
Новые власти оказались глухи. На усмирение сепаратистов, так нас называли в своих речах с трибуны в Раде, отправили верных псов под чёрно-красными знамёнами. Беда из Центра огнём растекалась по стране, неся угрозу мирным гражданам.
Маленькие стихийные митинги на востоке переросли в крупные волнения. К жителям востока присоединился юг. Отворять ворота для беды никто не захотел. Они проснулись, но не ото сна. Отошли от периода терпеливого ожидания быть понятыми властями. Оказалось, зря! Властьимущие мерили других своей мерой, пытались заболтать. А наши труженики языки чесать попусту не умели и не любили, ходили на заводы, спускались в шахты, становились у мартеновских печей.
Большой опорой для населения послужил переход на сторону митингующих юго-востока сотрудников милиции и спецслужб. В борьбе в противостоянии с властью мог очень пригодиться их опыт службы, полученные навыки.
Власть в центре передёрнуло. Как так! Вверенные нам службы нарушили присягу, вместо того, чтобы расправиться с бунтарями перешли на их сторону. Не хотели понять, иуды, не вмещалось это в их куцые мозги: спецслужбы созданы защищать от преступников мирное население, а не воевать против собственного народа. Затем на сторону повстанцев юго-востока перешли и некоторые армейские части. Вот тогда в центре приняли решение кровью навести порядок там, где их власть - власть бандитов признавать не хотели и принимаемые ими законы игнорировали.
Изменники - клеймили нас ведущие с голубых экранов и дикторы радиостанций. Сгущали краски и нагнетали атмосферу, преподносили события с точки, выгодной новой власти. Как из рога изобилия, посыпались в наш адрес угрозы. Клятвенно обещали уничтожить нас, как чужеродные организмы. Да-да, внучок, я помню хорошо до сих пор слова одной дамочки, что "эти существа нужно жечь огнём"; другая - принцесса углеводородов - предлагала ликвидировать непослушное население ядерными взрывами. Ринулись в наши прекрасные земли, шахтёрские города и просторные заповедные степи, обнаглевшие от безнаказанности озверевшие псы-бандиты, пособники людей, оккупировавших верхушку власти.
Что нам оставалось делать? Защищать свои дома. Другого выбора просто не было. Отложили до лучших времён в сторону серпа и взяли в руки мечи. Вооружались, кто, чем мог. Организовали во всех населённых пунктах отряды самообороны. Взяли под контроль ключевые объекты - здания администраций городов, отделения милиции и службы безопасности.
На основных, стратегически важных трассах выставили блокпосты, на жизненно важных артериях, связывающих города нашего края.
В нашем, некогда тихом и мирном провинциальном Новошахтинске сложилась аналогичная ситуация. Горожане митинговали и требовали от властей взаимопонимания.
Не могу сказать, Захарка, что никто из нас не чувствовал страха. Опасность висела в воздухе раскалённой невидимой пылью. Она жгла души и опаляла сердца, заставляла не оставаться равнодушными. Вставать на защиту.
Внук всё же задремал и, проснувшись, переспросил, потеряв нить повествования:
- Кого защищать, дедуль?
Дедушка не удивился вопросу внука, сказал, понимание некоторых вещей приходит с возрастом. Когда вырасту, обязательно пойму, сказал Захарка и попросил продолжать рассказ.
Как и в областных городах, так и мы у себя встали на защиту наших семей: жен, детей и стариков. Мы защищали наше героическое прошлое и светлое будущее. Защищали отчий дом и могилы предков. Для чего? Чтобы ни одна вражья сила не поработила нас. Чтобы трусливые твари не смеялись над нами, а боялись, не только увидев нас, но и издалека услышав. Где сила и противоборство, там и уважение. Это доступный язык для бандитов, другого они не понимают.
Войска, танки, авиацию - выдвинула власть для подавления мятежа и разгона протестующих. Борзо двинулась вся эта мощь исполнять приказ, думали, одного вида испугаются и разбегутся. Да не на тех нарвались! На весь мир раструбили "лжедемократы", что подавляют мятежные области, где процветает разбой и от незаконных действий страдают мирные жители. Остро отреагировала "демократическая европейская общественность", дала карт-бланш, как же, "сепаратизм нужно искоренять в зародыше любыми доступными методами". Представители европейских государств новым властям верили или делали вид, набирая очков перед предстоящими выборами в парламент. Старательно отводили взгляд от беспорядков, учинённых последователями новой власти, не замечали развёрнутого против собственного народа геноцида. Находились среди них благоразумные, призывали новую власть обратиться к народу, услышать его чаяния. Страна находилась на грани развала. До него остался один шаг. И его нельзя допустить.
Так случилось, на нашем городишке скрестились все судьбоносные пути. Встал он, как кость посреди горла на пути следования войск.
Блокпост основательно укрепили, получилась высокая хорошая баррикада. Всем городом вышли к ней и смотрели - длинная зелёная змея из военных машин в маскировке двигалась в нашем направлении.
Головной танк остановился на расстоянии двухсот метров от баррикады. Никаких действий не последовало. Видимо, ждали военные конкретного приказа.
Из чистого любопытства горожане взобрались на баррикаду, обошли и остановились по сторонам, глазея на военную технику, несущую в себе страх. И просто не хотели верить, что находящиеся по другую сторону солдаты и офицеры, такие же сограждане, как они, решатся открыть огонь. Против своих. Ведь это уже война - гражданская. Некоторые бойкие бабульки кричали, что, солдатики, сынки, неужели в нас стрелять будете, представьте, здесь стоят ваши родители. Сумеете выстрелить в родную мать, вскормившую вас собственным молоком. Со стороны военных не доносилось ни звука.
Два часа длилось это молчаливое противостояние. Затем внезапно взревел дизель головного танка. Жители от неожиданности вздрогнули. Они увидели поднимающийся вверх столб густого чёрного солярного дыма. Кроша траками асфальт, вгрызаясь в него жадно, танк стремительно устремился вперёд.
Жуткое зрелище, внучок, видеть несущийся на тебя танк. Этакая стальная серая силища. Жуть! От непривычного зрелища между лопаток холодный пот течёт, волосы на затылке становятся дыбом. Ледяные иглы ужаса пронизывают мозг.
Танк в метрах десяти от баррикады резко разворачивается, форсируя движок и срывая асфальт до земли, газует, пускает в толпу вонючий выхлоп, вот вам свежий воздух демократии, и возвращается назад.
Минуту спустя воздух закипел от ревущих двигателей истребителей, низко летели они, почти касаясь наших голов своим дюралевым днищем. Барражировали вертолёты, кромсая лопастями на мелкие кусочки весенний воздух, пахнущий первыми цветами. Таким макаром старались посеять панику и страх в наших рядах.
К приходу войск мы основательно подготовились. Колхозные поля, на которых колосилась рожь и пшеница, росла кукуруза и подсолнухи, испещрили морщины противотанковых рвов, как во время прошедшей Отечественной войны. Установили на дальних подступах металлические ежи, по обе стороны на обочинах положили бетонные блоки, опоясали во много слоёв колючей проволокой.
Мы, в основной массе мирные жители, были одни против колоссальной карательной, безжалостной машины государства, решившего стереть с лица земли и вычеркнуть из памяти нас, наши дома, хутора и города.
Такими громкими словами разбрасывались налево и направо лидеры националистических партий, рвущихся на президентское кресло в яростной междоусобной борьбе, не гнушаясь методами и средствами.
Одна уверенность жила в нас, не постоим за себя, нас никто не защитит. Сотрут в пыль.
Противостояние между военными и горожанами длилось три дня. Изредка, для профилактики, летали самолёты, некоторые из горожан сумели рассмотреть лётчиков. Вертолёты зависали над группами бойцов самообороны, сильным потоком воздуха срывали шапки и платки, подымали пыль, засоряли глаза сором и сбивали дыхание.
Ежечасно раздавалась запись с предложением быть благоразумными, сложить оружие, сдаться на милость действующей власти, подчинившиеся приказу, будут избавлены от преследования по закону. Что-то очень сильно это напоминало. Обращение немецких войск к солдатам красной армии. Фрицы обещали тоже самое, в такой же последовательности.
Не приняли медовый пряник от фюрера, не повелись на сладкие посулы деды и бабушки. Теперь, через семьдесят лет после войны, настал, и наш черёд сказать высказать личное мнение народа: - Фашизм не пройдёт!
На исходе третьего дня, в четвёртом часу пополудни, к нам вышел генерал-парламентёр с белым флагом на корявом древке. Он, сбиваясь от волнения и важности момента, объявил, центральная власть выдвинула ультиматум - по истечении трёх часов, срока действия ультиматума, мы или складываем оружие и сдаёмся или начинается контртеррористическая операция по приведению всего района в конституционный порядок. Отдан приказ открыть огонь на поражение.
Внук дёрнулся, спросил, вас, что, дедуль, могло теперь и не быть. Вытер набежавшие слёзы. Дедушка успокоил внука, видишь же, сижу перед тобой. И продолжил.
После отстранения от дел главы города, он активно пропагандировал за признание легитимности новой власти, на общем народном собрании единогласно новым головой и руководителем штаба самообороны выбрали меня. На мои плечи легла ответственность перед всеми жителями, не оправдать их надежд я был не вправе.
Генерал ушёл. Начался обратный отсчёт. Собравшиеся у блокпоста-баррикады горожане молчали. В воздухе ощущалась тревога и нервозность. Беспокойство. Чтобы разрядить обстановку, обратился к горожанам. Спросил, что думаете, земляки? Как поступим? Пойдём на поклон к новым панам или жизни положим на алтарь свободы. Нестройные голоса ответили, если без кровопролития не обойтись, будем сражаться. Но власть новую не примем. Вручаем единогласно, говорят, жизни в твои руки.
Повторно спрашиваю, земляки, братцы, взвесьте всё повторно. Стрелять будут не из рогаток каштанами, из ружей боевыми зарядами, на поражение. Я, говорю, старый, пожил достаточно, умирать не страшно. А как молодежь? Дети? у них же вся жизнь впереди. Лучше смерть, чем рабство, слышу в ответ.
Что ж, говорю, мы приходим нагими в этот мир, нагими и уйдём. Эти слова слегка озадачили народ, никто наводящий вопрос не задал и сам ничего не объяснил.
В весеннем воздухе громко звучал механический стук, через большие динамики транслировался военными ход времени - отсчёт до начала боевых действий. Метроном монотонно отстукивал последние минуты нашей жизни. Самыми тягостными, внучок, были последние три удара. Звучали они, как набат, как поминальная песнь по нашим душам и, одновременно как радостное, гадостное хихиканье врагов, чувствующих победу.
Вот и они отзвучали, эти последние удары. Наступила гробовая тишина. Казалось, умерли все звуки в природе: не пели птицы, не шумел ветер, не шелестела трава.
- Деда, что ты решил? - перебил внук.
Мужчина закрыл глаза. Перед внутренним взором открылась картина того памятного весеннего апрельского дня.
Братья и сёстры, обратился к жителям, вот он пробил час откровения. Последний вдох. Поэтому прошу прощения у всех, с кем обходился грубо, несправедливо. Простите, и кланяюсь до земли. У мужчин посуровели лица, сжались в тонкие ниточки губы, прищурились глаза. Женские глаза увлажнились.
Со стороны военных послышалась речь, обидная и развязная. Интересовались, долго ещё будем мять... Бросайте, к бисовой матери, свои пукалки и сдавайтесь. Время ультиматума истекло.
Внук тревожно спросил:
- Деда, что сделал ты?
Впереди танков выстроились в три шеренги автоматчики. Первый ряд военных лёг на землю, уставились на нас через прицел крупнокалиберных пулемётов. Второй ряд стал на колено и ощетинился стволами "Калашниковых" и снайперскими винтовками. В третьем ряду через одного солдаты держали в руках гранатомёты. Эту огневую мощь выставили военные против мирных жителей.
Что делал я, внучок, как поступил? Как велела совесть, Захарка.
Взял охотничью "вертикалку", подарок от предприятия и профкома за отличный труд на шахте. Поднялся на баррикаду, чувствуя спиной взгляды жителей, к тому времени почти весь город собрался вокруг блокпоста и баррикады. Поднял вверх руку с ружьём, разъединил и по отдельности, приклад и ствол бросил вперёд к шеренгам солдат. Непонятный шум долетел в тот миг до нас. Это подвыпившие генералы, ёрничая, кричали в мегафон, что, подлюги, заиграло в одном месте!*
С кнопками и замком на куртке справился с трудом, заметно дрожали руки от волнения. Куртку бросил под ноги и заметил, на влажный серый асфальт поползли с обочин лягушки. Много. Ни до, ни после столько земноводных в одном месте видеть не доводилось. Их было две, три сотни. Потом откуда-то с полей налетели голуби, воробьи, галки и вороны. Они опустились на дорогу и степенно прохаживались между прыгающих и квакающих лягушек. Спустя время, эта вавилонская смесь медленно двинулась на шеренги военных. Лягушки прыгали, оглашали воздух и окрестности пронзительными жабьими песнями. Степенно вышагивали голуби, воркуя, воробьи, чирикая, вороны и галки перекрикивались гортанно между собой, высоко поднимая ноги и, прежде чем опустить, внимательно, наклонив голову вбок, глазами-бусинами выискивали свободное место, стараясь не наступить на лягушку.
Эта странная процессия растянулась на двести метров. Свой ход животные и птицы остановили в паре метров перед солдатами.
Что чувствовали солдаты, внучок, не знаю. Можно лишь предполагать.
Послышались удивлённые голоса жителей, они наблюдали за этим шествием; чудо, твердили они. Чудом это назвал и я. Снимая свитер, начал спускаться с баррикады. На асфальт ступил в трусах и туфлях. Снял с себя последние вещи и обувь. Резкая волна холода пробежала по телу. Поёжился, оглянулся, увидел поддержку и недоумение в глазах друзей. Затем перевёл взгляд на небо. Солнце в тот день светило ярко, северный ветер выдувал тепло и срывался мелкий колкий снег, острыми иглами впиваясь в тело. Весна в тот год была неустойчива, погода переменчива, впрочем, как обычно.
Со стороны военных донеслись крики:
- Эй, там, мятежники, блин, давайте без провокаций! Поторапливайтесь! - заблестели стёкла биноклей, устремлённых в противоположную сторону, сотня пар глаз разглядывали мою наготу. От пристального внимания стало неловко. Наконец, раздался крик:
- Что за перец устроил клоунаду с раздеванием?
За мной наблюдали не только военные, меня разглядывали в упор десятки видеокамер, вместе с военными приехали репортёры и журналисты ведущих каналов из Европы и Штатов. Их пригласила прогрессивная новая власть. Замысел властей оказался прост, на примере нашего города показательное наказание сепаратистов, чтобы другие увидели, какая неприглядная участь ждёт непримиримых. Не всё и не всегда идёт по плану. В противостояние двух сил вдруг вмешивается третья; она вносит свои коррективы.
Меня мигом окружили юркие человечки с микрофонами и камерами. Раздались щелчки фотоаппаратов, засверкали вспышки. Посыпались вопросы, мол, какую цель преследуете обнажением прилюдно, ваши требования остались прежними, скажите, вы вышли воевать с оружием. Я показал руки с растопыренными пальцами ладонями вверх, смотрите, какое у меня оружие.
Съёмка велась и военными и гражданскими. Телерепортёры из Европы в прямом эфире транслировали происходящее с места события. Сотни тысяч глаз по всему миру наблюдали, затаив дыхание за разворачивающейся трагедией. Смотрели репортаж и в Центре.
Замысел с обнажением не понял никто из конфликтующих сторон. Признаюсь, первые минуты действовал рефлекторно. Если в первые минуты съёмок журналисты улыбались и лепетали, то мгновение спустя умолкли, настороженно следя за мной. Оглядывая журналистов и военных, обводя взглядом, широко и добродушно улыбнулся. Мне вспомнились прочитанные строки из учебника истории нашей страны. Они повествовали о живших в старые времена на территории нашего государства племенах скифов, храбрых и отважных воинах. Запомнился один эпизод. Когда скифы выходили сражаться с врагом, то демонстративно снимали одежду и нагими мчались на конях в атаку. Часто враг бежал, деморализованный поведением диких варваров, не решаясь или не успевая применить оружие.
Холодно. Весна. Ветер. Снежок.
Журналисты заметно напряглись, но съёмку продолжают. Военные не на шутку забеспокоились. Перед строем вооружённых до зубов солдат я стоял, в чём мать родила.
Внезапно от земли пошло тепло. Оно через ноги разлилось по телу. Этот добрый знак расценил так, нас не победить. Победа будет за нами!
Ряды военных зашевелились. Строй дрогнул. Раздалась команда от офицеров:
Я только рассмеялся над этими словами. Мне приказывает одеться тот, кто пришёл меня убивать. Невероятно! И, кто из нас шут?!
Не могу сказать, поняли мой замысел с раздеванием горожане или действовали, заражённые энергией поступка. Через баррикаду, обходя её с обеих сторон, пошли мужчины, женщины, старики, старухи, дети. Снятую одежду разбрасывали по сторонам, некоторые намеренно бросали под ноги журналистам.
Оставив за собой пёструю от одежды землю, рядом со мной стояло голое воинство. Молча. Насупившись, молчали голые дети на руках обнажённых матерей, угрюмо смотрели на солдат беременные женщины, тонкими белыми руками они поддерживали необъёмные голые животы. Повзрослевшие резко подростки находились с родителями, уткнувшись и прижавшись к ним. Юноши и девушки стояли, взявшись за руки. Немощные и инвалиды опирались на костыли и тросточки. Неспособные передвигаться самостоятельно находились в инвалидных колясках.
Вперёд выступили мужчины. Сплотившись, мы стояли монолитной массой обнажённых тел. Затем, повинуясь внутреннему зову, двинулись вперёд единым голым фронтом, шаг за шагом, шаг за шагом сокращали расстояние до передовой линии солдат.
Уже раздались крики в сторону журналистов с предложением прекратить съёмку, если они не подчинятся, будет применена сила. На журналистскую братию это не возымело действия.
Мы приближались к военным и ждали, когда раздадутся первые выстрелы. Терять нам уже нечего. И я уверен, до многих горожан дошёл смысл моих слов, что нагими мы пришли и уйдём. Наверное, богу в тот день не понадобились наши жизни.
Шествие обнажённых тел, приближающихся с каждой минутой, оказалось тяжёлым испытанием для военных. Одно дело стрелять в вооруженных людей. Другое - в голых и безоружных.
Строй военных нарушился. Поднялись с земли пулемётчики, оставив лежать на земле оружие. Встали с колен автоматчики, забросили автоматы за спины. Опустили гранатомёты оставшиеся.
Иностранные журналисты не верили, что это всё происходит на их глазах. Уж кто-кто, а они-то видывали разное. Но такое! Они шагали рядом с нами, запечатлевая на камеры наши лица. Часто щёлкали затворы фотоаппаратов. Открыто выражали свою поддержку все журналисты, жали нам руки, хлопали по плечам. Говорили, коверкая язык, тёплые и добрые слова. И продолжали транслировать репортаж на весь мир, собирая у экранов телевизоров огромную зрительскую аудиторию. Рейтинги двух десятков популярных каналов подпрыгнули вверх и очень сожалели представители других, проигнорировавших приглашение центральной власти принять участие в таком событии.
Строй военных распался. Солдаты и офицеры отдавали нам честь, поднимали в знак солидарности, поднятый вверх сжатый кулак, и шли к грузовикам.
Заурчали дизелями танки, выбрасывая в воздух черный дым поражения.
Над нашими головами снова пролетели, качая в полёте крыльями, самолёты. Угрозы от них мы не чувствовали.
Из вертолётов, зависавших на месте, на нас сыпались полевые цветы.
В лице военных, не решившихся открыть огонь на поражение, новая власть капитулировала и потерпела поражение. В Центре и без того раздавались речи, полные истерики и психоза, власть цеплялась за любую возможность остаться на троне, обелить себя и реабилитировать, начала искать компромисс, но люди, самопровозгласившие себя руководителя государства, упустили ситуацию и потеряли контроль над происходящим. Они хотели получить поддержку от народа, но не знали, как построить диалог, как разговаривать с ним, как восстановить своё status quo.
Вот и всё, Захарка. Всё, внучок мой золотой.
- Как? - удивился внук. - Неужели больше ничего не произошло?
- Как же не произошло, - усмехнулся дед. - Осенью родился ты, этой же осенью к власти пришли новые лидеры государства, выбранные свободной волей народа. Юго-восточные земли вошли в состав нового федеративного государства.
- И никто-никто не пострадал?
- Были и такие, - сказал дед. - Очень многие схватили насморк.
Сквозь приоткрытую дверь донёсся голос невестки, она звала Захарку с дедушкой к столу, сообщила, гости собрались.
Дедушка ссадил Захара на пол. Встал. Размял ноги, потянулся. Внук повторил все движения за дедушкой.
- Пойдем, внучок, - сказал он. - Нас ждут. Отметим твой день рождения и отпразднуем пятую годовщину Победы!