Труфанов Василий : другие произведения.

Жук Дюрера

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.79*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сказать, что я с детства увлечен миром шестиногих, - значило бы сказать очень мало...

  ПРЕДИСЛОВИЕ
  
   Сказать, что я с детства увлечен миром шестиногих, - значило бы сказать очень мало. Этот загадочный мир постоянно манит меня. Мальчишкой я мог часами наблюдать за кузнечиком, расправляющим после линьки свои прозрачные крылья, которые из маленьких становились большими прямо у меня на глазах; держать на ладони огромного жука-оленя и восхищаться формой и причудливым строением его рогов. И мне казалось, что их выточил искусный мастер. Однажды я нашел в зарослях сирени красивую полосатую гусеницу сиреневого бражника. Взрослые говорили: "Фу, гадость какая! И неужели ты возьмешь ее в руки?!" А я поставил ветку с гусеницей в банку, и передо мной проходило день за днем удивительное превращение гусеницы в другое существо - бабочку. В школьные годы моей настольной книгой долго была "Жизнь насекомых" Жана Анри Фабра, замечательного французского энтомолога. В ней рассказывалось об интересных повадках ос, жуков и цикад. Сады и парки я разделял в ту пору на две категории. В первую попадали те, где, как мне представлялось, был хороший садовник. Это было видно уже по тому, что над кустами не вился пестрый рой всяких букашек. А листва на деревьях лучше любых слов говорила своей однообразной свежестью об отсутствии " вредителей". Прилежно расчищенные дорожки таких садов наводили на меня скуку. Сами же деревья, кусты, цветы и травы казались сплошной декорацией. Зато в старых, запущенных парках с плохим садовником или, вернее всего, где его вообще не было, меня ожидало что-нибудь необыкновенное. Узкие, почти целиком заросшие тропки уводили к стрекоту кобылок на поляны с высокими травами или к зарослям жасмина и шиповника. Там летали изумрудно-хрустальные стрекозы, среди трав бегали ящерицы. И почти на каждом цветке шиповника сидел золотистый жук-бронзовка, похожий на переливающийся сгусток радуги! К сожалению, этих парков со временем становилось все меньше и меньше. А новые книги о насекомых, как правило, имели следующие названия: "Вредители леса", "Шестиногие враги и друзья", "Борьба с вредителями плодово-ягодных культур" и так далее... Тогда я всерьез задумался, - а могут ли насекомые быть действительными врагами человека? Разве сам человек своей часто такой бездумной деятельностью не вредит всему живому на Земле? И кто, как не он, поставил и себя, и всю планету на грань экологической катастрофы? В этой книге я расскажу читателям о своих первых шагах в познании Природы и о том, что окружающий нас мир прекрасен, но беззащитен, и мы все должны не дать ему погибнуть.
  
  
   МАКРОПОДИХА
  
   Вечером после уроков Сергей, как обычно, стал читать "Жизнь животных" Брэма. А я рассматривал красочный атлас бабочек - гордость Сережкиной библиотеки. Мое внимание привлекла бабочка с черными хвостиками на крыльях и необычным названием махаон. Незаметно для себя я начал перерисовывать ее на листок тетради. И вскоре так углубился в это занятие, что позабыл все на свете.
   Вдруг в прихожей раздался звонок. И к нам вбежала Люда, одноклассница Сергея.
   "Ребята! Сережка! - чуть ни плача, воскликнула она. - Ты здесь все книжки читаешь, а у меня макроподиха погибает!"
   Сергей третий год занимался в нашем кружке юннатов. Во время одной из экспедиций кружковцев в заповедник на остров Ряжков он сам смастерил себе резиновый костюм для подводного плавания и опускался в нем на дно Белого моря, чтобы понаблюдать за жизнью его обитателей. Правда, совсем недалеко от берега, но все-таки заманчиво. Дома у него жили хомячки, канарейки, ползала черепаха, и стояло два больших аквариума с разными экзотическими рыбками.
   Аквариумные рыбки были главным увлечением Сергея. Он знал о них все или почти все. И охотно рассказывал товарищам про рыбьи повадки. Поэтому в школе Сережку называли профессором аквариумных наук.
   "Что? Та самая макроподиха?" - спросил Сергей и поднял глаза от книги.
   "Какая же еще", - всхлипнув, сказала Люда.
   "Ихтиофонусом она у тебя не больна. - рассуждал вслух Сережка.
   - Погоди, а вода в аквариуме не перегрелась, в порядке электронагреватель?"
   - При чем тут вода и какой-то там ихтиофонус! Макроподиха никак червяка проглотить не может, подавилась им, наверное!
   - Ты б сразу так и говорила. Василь, пошли скорей!
   Мы выскочили в коридор и кинулись вниз по лестнице на второй этаж, где жила Люда. Не прошло и минуты, как мы втроем уже стояли возле ее просторного аквариума, со дна которого тянулись тонкие, кудрявые стебельки элодеи и длинные листья валлиснерии. Из глиняных горшочков в воду свешивались побеги зеленой традесканции. Большая, полосатая рыбка с хвостом похожим на лиру билась у самой поверхности, разведя жабры, и словно пыталась выскочить из воды. Рот у ней был плотно забит. Из него, как сосиска, торчал толстый дождевой червь. Эта рыбка была самочкой макропода, которую прошлым летом Сергей подарил Люде на день рождения.
   Поначалу макроподов была пара. Если свет падал сбоку и температура воды в аквариуме была правильной, рыбки часто меняли окраску. Резко поворачиваясь, они красовались друг перед другом необычными позами и вспыхивали голубыми, зелеными и оранжевыми цветами радуги. Макроподы быстро выросли и сделались еще наряднее. Потом самец умер. Самочка же настолько привыкла к нам, что не боялась брать корм прямо из рук. Когда она выхватывала извивающегося мотыля, то из-под ее жаберных крышек вырывались пузырьки воздуха. Рыбка смешно чмокала. И нам казалось, что так она благодарила нас за вкусное угощение. А вот теперь с ней случилась беда. Неужели даже Сергей не сумеет спасти рыбку?
   Сережка ловким движением сачка вынул ее из аквариума. Рыбка до того обессилела, что совсем не сопротивлялась, а только слабо шевелила хвостом. Сергей взял пинцет и аккуратно освободил рот рыбки от червяка. Потом отпустил ее в аквариум. Глотнув воздух, полосатая макроподиха неуверенно уплыла в гущу веточек элодеи и там затаилась.
   "Жива! - радостно произнес Сережка. - Мы успели как раз во-время. Любой другой рыбке справиться с таким червяком - пустячное дело. А эта обязательно задохнулась бы, не приди мы ей на выручку".
   "Почему?" - удивился я.
   "Потому, что макроподы - не совсем обычные рыбы. У них в глоточных костях орган особый есть. Лабиринтом называется. С его помощью они и все остальные рыбки семейства лабиринтовых, например, гурами и петушки, могут использовать для дыхания атмосферный кислород. Их далекие предки жили в канавках на рисовых полях Индокитая. В воде кислорода им всегда не хватало, да и сами канавки в периоды засухи полностью высыхали. Чтобы спастись в таких неблагоприятных условиях, эти рыбки приспособились дышать воздухом. В аквариуме лабиринтовым рыбкам нужно часто подплывать к поверхности. Если помешать им сделать воздушный запас, то они могут погибнуть даже в свежей и чистой воде", - пояснил Сережа.
   С тех пор авторитет Сережкиных знаний заметно вырос.
  
   Петербург, 1985-98 годы.
  
  
  
   ТРИТОНЫ
  
   Апрель. Вовсю тает снег. Кое-где уже начала проклевываться первая травка. Водоемы освобождаются от своих ледяных оков, и в них закипает весенняя жизнь. Я стою возле лягушатника и вижу, как из-под старого пня выползают тритоны. Солнце пробудило их ото сна. Смешно и неуклюже переваливаясь, они спешат к воде. Тритоны отощали за зиму. Но совсем скоро их будет не узнать, такой нарядной сделается их окраска.
   Особенно яркими станут самцы. Их брюшко покраснеет, на нем выступят черные пятнышки. Хвост сплющится с боков, расширится и станет похожим на плавник. От затылка и до кончика хвоста вырастет волнистый гребень, который будет служить тритону не только украшением, но и органом добавочного кожного дыхания в воде. Такими нарядными самцы тритонов бывают лишь весной.
   Для тритонов теперь настает брачная пора. Один за другим они соскальзывает в воду и устремляются на дно. Я радуюсь тритонам. Этих полезных и по-своему удивительных животных из отряда хвостатых амфибий у нас осталось не так уж много.
   На суше тритоны поедают слизней, комаров. гусениц. А в пруду питаются комариными личинками и мелкими червями.
   Весной тритоны откладывают икру на элодею и другие прудовые растения. Каждую икринку самка заботливо заворачивает в листок, пряча от глаз хищников. Спустя две недели появляются маленькие, всего в несколько миллиметров, личинки тритона. Ног у этих крох еще нет. Только по бокам головы торчат ветвистые жабры. Первое время личинки питаются мелкими инфузориями, потом начинают ловить дафний и циклопов. Сероватая окраска делает личинок тритона незаметными на илистом дне пруда. Тем не менее очень часто на них охотятся водяные жуки и клопы-гладыши. Вскоре у личинок вырастает первая и вторая пара ног. Они все чаще и чаще поднимаются к поверхности, чтобы глотнуть воздуха. Жабры их постепенно исчезают. И к концу лета тритоны выбираются на сушу. Их можно обнаружить в сырых, затемненных местах: где-нибудь во мху, под опавшей листвой, в трещинах древесной коры. Они медлительны и напоминают скорее маленьких ящериц. Пройдет два года, прежде чем эти тритоны повзрослеют и впервые в жизни наденут свой свадебный наряд.
   На моих глазах один незадачливый тритон попадает в глубокую ложбинку. Карабкается вверх, но тщетно. Я нагибаюсь, беру палочку и осторожно подталкиваю его сзади. Помогаю побыстрее вылезти наружу и не отстать от других. Будто бы в знак благодарности, тритон виляет хвостом и скрывается под водой.
   Ленинград, 1985 год.
  
  
   ПОЗДНИЙ ТРИТОН
  
   В разгар листопада мы с Таней пришли в парк на Каменном острове. Похолодало. И все вокруг здесь сразу переменилось. Газоны пожухли. Деревья, особенно клены, стали ярко-оранжевыми и желтыми. У многих из них крона была истерзана ветром. Одни только тополя по-прежнему хранили зеленый наряд. Но выглядели озябшими. В воздухе запахло осенью и желудями. Жизнь пруда тоже затихала. Пропали островерхие пики стрелолиста. Исчезла куда-то ряска. Не было видно и снующих в разных направлениях водомерок. Еще месяц назад упади на воду муха или комар, как к нему тут же сбегались эти чрезвычайно проворные существа. И норовили возить в добычу свои хоботки. Под водой упавших насекомых поджидали более опасные хищники - водяные клопы-гладыши. Они плавают спиной вниз. И постоянно следят за тем, что делается на поверхности, готовые в любой момент поймать незадачливого комарика. Задние ноги у гладышей вытянуты и похожи на весла. Такими ногами очень удобно грести. Если на гладыша случайно наступить, купаясь в пруду, то он может больно ужалить, как настоящая пчела или оса.
   Теперь пруд казался пустым. И сквозь его поверхность таинственно проступала черная глубина. Лишь кое-где вверх со дна тянулись какие-то зеленоватые веточки. Около берега в пруд нападало много листвы. В воде она разбухла, разопрела. И сейчас служила пищей мириадам крохотных инфузорий, которых в свою очередь поедают мелкие рачки-циклопы. Сами же циклопы - отличный корм для аквариумных рыбок. Вот за ним-то мы и ходим сюда каждую неделю.
   Я взял сачок на длинной ручке и начал, не спеша, размеренными движениями водить им в черноте пруда сперва в одну, потом в другую сторону. Так я проделал раз двадцать, пока наконец на марлевой материи не скопилось достаточно буроватой массы циклопов. Когда мы стали вытряхивать содержимое сачка в банку, то вдруг увидели тритона, который запутался среди попавших в сачок водяных растений. Изогнулся, показав на миг свое красивое в пятнышках брюшко. Я хотел было отпустить его обратно в пруд. Но тритон неожиданно вильнул хвостом. Нырнул в кишевшую циклопами банку. И замер на дне.
   " Все его сородичи давным-давно выползли на сушу и готовятся зимовать где-нибудь во мху, а этот бедняга мерзнет в воде в такую холодину, у него, видишь, жабры еще есть", - сказала Таня и протянула мне банку.
   Тритон и правда был очень странный. Он никак не походил на тех ярких тритонов, с волнистыми гребнями, что в апреле спускаются в пруд метать икру. Он оказался небольшим. Всего несколько сантиметров длины. По бокам его головы действительно торчали перистые жабры, которыми он то и дело взмахивал, точно веером. По сути, это был даже те тритон, а его личинка. Почему же она не смогла во-время превратиться во взрослое животное и вместе с другими покинуть воду еще в начале осени?
   И тут я вспомнил, как много лет назад впервые пришел на занятия кружка юннатов при Ленинградском Зоологическом институте. Кружком тогда руководил талантливый биолог-энтузиаст Евгений Александрович Нинбург, ставший впоследствии автором увлекательных книг по водной фауне. Кружок располагался в трех комнатах. Самая большая из них была почти целиком уставлена стеллажами с аквариумами и террариумами. Там жили лягушки, черепахи, змеи и веретеницы. По засушенным корягам ползали огромные, причудливой формы тараканы с Мадагаскара. А в сосуде, похожем на чашку Петри, но только очень больших размеров, плавало необычное животное. Оно было белого цвета. И внешне напоминало не то ящерицу, не то диковинную саламандру с красными жабрами позади головы. Хвост у него был плоский, как у рыбы, и оторочен по краям прозрачными плавниками. Двигалось оно неуклюже. Часто заглатывало ртом воздух с поверхности. На передних лапах его было четыре пальца, на задних пять. Евгений Александрович объяснил мне, что это - выведенный в неволе аксолотль-альбинос. Обычные аксолотли, хвостатые амфибии из высокогорных озер юга Северо-Американского континента бывают окрашены в зеленовато-черный цвет. Слово "аксолотль" в переводе с языка древних индейцев-майя означает "играющий в воде". Долгое время ученые считали аксолотля самостоятельным видом земноводных. И даже придумали ему замысловатое научное название Сиредон рыбовидный. Как велико же было их удивление, когда обнаружилось, что аксолотль - всего-навсего личинка другого животного, амбистомы - дальней родственницы тритонов, ведущей исключительно наземный образ жизни. У аксолотля есть и еще одна не менее интересная особенность: он может превратиться в амбистому, а может так и прожить в воде, до старости оставаясь личинкой. И даже размножается при этом! В науке подобное явление стало называться неотенией. Некоторые аксолотли вырастают до тридцати пяти сантиметров. Они питаются рыбой и головастиками. Как я уже сказал, родина аксолотля- Американский континент. Там не бывает резкой смены времен года. И водоемы не промерзают зимой, как в наших широтах. Точнее, зимы с ее морозами и метелями в тех местах вообще нет. А поэтому аксолотлю незачем спешить с превращением. Ему и в воде хорошо. У личинки тритона все наоборот. Из-за ранних холодов ее развитие может задержаться лишь до следующей весны.
   " Что мы будем делать с этим тритоном?" - спросил я Таню.
   " Жаль выливать циклопов. Иначе его не достать: горлышко банки слишком узкое. Думаю, пусть он пока поживет в нашем аквариуме,потом видно будет," - ответила Таня.
   Всю зиму маленький тритон провел в компании с меченосцами. И даже, как будто, подружился с ними. Охотно ел мотыля и кусочки сырого мяса, которые мы специально для него опускали на тонкой палочке в аквариум. Постепенно его жабры и плавники становились меньше, а сам тритон вырастал и все настойчивей хотел выползти из воды.
   В мае, когда буйно зазеленела трава и на Каменном острове поднялись золотистые одуванчики, мы выпустили нашего питомца на волю.
  
   Ленинград 1988-1989 годы.
  
   УТРО В ЛЕСУ
  
   Спозаранку я иду в лес. Собираю чернику на кисель, а сам все по сторонам смотрю. Наблюдаю. Вот летит оса - на лету ловит комаров. Пищу своим личинкам заготавливает. А вот паук раскинул незримые сети. На цветке сидит жук. Его лапки слегка покрылись пыльцой. А вот маленькая мошка летит и попадает прямо в лапы пауку. Тот рад добыче. Ой! Что это? Лягушка прыгнула в лужу и подняла фонтан брызг. Муравьи тащат какого-то червячка. А это кто, сверкая на солнце, летит над лесной поляной? Так это же блестящий жук-бронзовка! Он садится на кустик клевера, опускает голову в пушистые лепестки и принимается за еду. Вдали слышен стук дятла. Солнце дотронулось острым лучом до листа папоротника.
   Лес пробуждается.
  
  Комарово - Санкт-Петербург, 1965-1995 гг.
  
   ПЕРВЫЕ БАБОЧКИ
  
   Солнце греет робко, но уже по-весеннему. Деревья качают голыми ветками. Они еще не сбросили с себя долгого зимнего оцепенения. И вдруг откуда ни возьмись в воздухе мелькает яркий огонек. Он кружит среди ветвей, затем стремительно опускается на освещенную сторону ствола и замирает на ней. Да ведь это бабочка! Расставила свои оранжевые с черными пятнами крылышки. Греется. Вот чудо! Совсем недавно кругом мела метель; снегу хоть отбавляй; нет ни травы, ни цветов, а бабочка - тут как тут. Ожила раньше всех и прилетела!
   Крапивница, или аглаис, как по-латыни эту бабочку зовут ученые, относится к числу самых ранних представителей чешуекрылых Ленинградской области. Одной из первых покидает она зимние убежища. Нередко в погожие, особенно теплые дни ее можно увидеть даже в конце февраля.
   Зимуют крапивницы в дуплах деревьев, на чердаках домов, а то и залетев осенью через открытое окно в комнату, незаметно для хозяев просиживают где-нибудь на стене или под потолком холодное время года, чтобы с пробуждением весны устремиться вновь к свету и жизни. Многие, конечно, гибнут зимой. Те, которым удается выжить, дают начала новому поколению. На первых порах бабочки питаются соком березы и тополя, обильно вытекающим из трещин коры. А какое необычное зрелище - пестрый ковер красноватых, трепещущих крыльев на белом стволе березы! Когда зазеленеют газоны, крапивницы с удовольствием пьют нектар желтых цветков одуванчика. Интересно, что вкус они воспринимают при помощи передних ног, на которых у них расположены особые чувствительные органы - рецепторы. Так, отыскав пищу, бабочка сначала обязательно потрогает ее лапками - она словно бы проверяет, съедобно ли это, - а уж потом разворачивает тугой свернутый в спираль хоботок и принимается за еду.
   Точно так же ведут себя павлиний глаз и адмирал, две другие зимующие у нас бабочки. Они - ближайшие родственницы крапивницы, можно сказать ее родные братья. Потому и повадки и образ жизни у них схожи. Все три относятся к одному семейству нимфалид.
   На крыльях адмирала ярко выделяются алые полосы, а в уголках передней пары крыльев на темном, почти черном фоне разбросаны белые пятна и точки. Вишневые крылья павлиньего глаза переливаются всеми цветами радуги. Это происходит благодаря четырем разноцветным и блестящим круглым пятнышкам, по одному на каждом крыле, за которые бабочка и получила свое название. Зато нижняя сторона ее крыльев темная, без единой черточки и рисунка. Такая окраска хорошо защищает от врагов. Например, когда бабочка сидит неподвижно со сложенными крыльями, то заметить ее трудно. Но если какая-нибудь птица сможет обнаружить ее ненароком и клюнет - бабочка тотчас распахнется, уставится на нее всеми четырьмя " глазами" сразу и очень сильно напугает обидчика. В Греции бабочку павлиний глаз называют "душа". У другой представительницы этого семейства, траурницы, по краю крыльев протянулась нарядная беловато-желтая кайма.
   Павлиний глаз при особых условиях можно легко приручить. И бабочка станет прилетать на зов. Как правило, приручению поддаются молодые, недавно вышедшие из куколки экземпляры. Появление бабочек-павлиний глаз имеет известную цикличность, которую иногда образно именуют " волнами жизни". Так, в первой половине восьмидесятых годов в Ленинграде этих бабочек было очень много, но раньше или позже указанных лет их можно было встретить здесь лишь изредка.
   К сожалению, с каждым годом красивых бабочек вообще становится меньше, хотя многие из них занесены в Красную книгу. Большой редкостью стал у нас замечательный по расцветке тополевый ленточник. Не часто увидишь и траурницу. Виной тому, на мой взгляд, не только чрезмерное применение ядохимикатов, но и скашивание повсеместно в парках так называемых сорных растений - крапивы и чертополоха. Ведь именно на крапиве развиваются гусеницы павлиньего глаза и крапивницы. Гусеницы адмирала живут и питаются на чертополохе. Хорошо бы оставлять кое-где заповедные участки с зарослями дикорастущих трав. Внешнему виду парков, их привлекательности это ущерба не принесет.
  
   Ленинград, 1985 год.
  
  
   ЗАГАДКА СКОЛИИ
  
   Дорогой маме посвящается
  
   Почти каждое лето я проводил у бабушки в Киеве. В то время я часто болел и не мог, подобно другим ребятам, лазать по деревьям и гонять во дворе мяч. И все же именно с этим временем связаны самые дорогие и светлые воспоминания. Окно нашей комнаты выходило в сад. Оттуда с утра до вечера слышался шум листвы, разноголосье птичьего пения. А иногда долетал запах незнакомого мне цветка. С нами жила девочка Маруся. Мы с бабушкой неизвестно почему называли ее Марулькой. Марулька читала со мной книги. И помогала бабушке убирать и мыть посуду. Когда Марулька уезжала летом ненадолго погостить в деревню, то обязательно привозила мне что-нибудь интересное: блестящего жука-рогача, пушистую гусеницу или банку с золотистыми, нарядными бронзовками, которых мы потом, смеясь, выпускали на волю. Как-то раз Марулька с таинственным видом передала мне небольшой спичечный коробок. В нем ничего не скреблось и не царапалось. И я сперва решил, что он пуст. Но едва открыл его - замер от неожиданности. На дне коробка, поджав под себя мохнатые ноги, лежало нечто такое, чего я никогда раньше не видел. Это был не шмель и не оса, а что-то среднее между ними. Голова насекомого была ярко-оранжевого цвета, круглая, с двумя серповидными челюстями. На брюшке желтели четыре пятна. Коричневые крылья переливались на солнце множеством разноцветных искр. Все насекомое с ног до головы было мохнатым, черным и очень большим.
   - Кто это? - спросил я Марульку. И сам, не зная от чего, слегка поежился.
   - Да ты не бойся, то ж масляница! Она тебя не укусит, - ответила девочка.
   - А масляница что, жук такой или оса?
   - Чудной ты право! - удивилась Марулька. - Я же говорю - масляница - значит, масляница! У нас ее так называют. Видишь, на ней желтенькое. Это масло. Она его своим детям несла, да в кринку с водой упала.
   В ту пору этого объяснения мне было достаточно. Без страха я положил необыкновенное насекомое себе на ладонь. Покровы его загадочно поблескивали. А пятна на боках, и верно, напоминали капельки масла. Целое утро я не расставался с подарком Марульки. И вдруг - о, счастье! - лапки масляницы начали чуть вздрагивать. Она согрелась теплом моих рук и теперь понемногу оживала! Несколько дней красивая масляница прожила у меня. Одно ее крылышко очевидно, было повреждено. Потому что, когда я разрешал ей поползать по комнате или сажал на подоконник, она не улетала, а только гудела глухо и очень печально. Вскоре она сделалась совсем ручной. Ела ломтики яблока и даже варенье. А крылья ее по-прежнему переливались множеством разноцветных искр. Неожиданно масляница куда-то исчезла. Сколько мы не искали ее, найти не могли. Я взрослел. И все чаще вспоминал о странном насекомом, подаренном мне Марулькой. Кем оно было на самом деле, огромной дикой пчелой, шмелем, а может, летучим муравьем колоссальных размеров с яркой окраской?
   Шли годы. И вот однажды, уже в Крыму, спасаясь от дневного палящего зноя, я присел отдохнуть вблизи старого дерева акации. Была середина июня. Жарило немилосердно. Глаза мои слипались. И я наверняка задремал бы, если бы вдруг над самым ухом не раздалось тяжелое, потрескивающее жужжание. Я вскочил и был буквально потрясен увиденным. Вокруг дерева, в воздухе и у земли, во всех направлениях метались крупные черные насекомые, сильно похожие на ос. Полет их был резок и неровен. Они то рыскали среди трав, то взлетали к ветвям акации и, покружившись немного, уносились прочь. Некоторые осы казались просто великанами. Я подумал что где-то поблизости должно находиться их гнездо. Я сидел, не шевелясь, испугался, что этакие громадины сейчас накинутся на меня всем скопом и зажалят до смерти. Но, вопреки ожиданиям, осы вели себя мирно. Я огляделся. Гнезда нигде не было. Между тем они продолжали летать и кружиться у подножия дерева. Их внешний вид показался мне удивительно знакомым. Одна такая большущая оса опустилась совсем рядом. И я увидел, что головка ее была оранжевой. "Масляница!" - промелькнуло в моем мозгу. Действительно, на брюшке у осы четко выделялись четыре желтых пятна. Коричневые, расставленные в стороны крылья, переливались на солнце множеством разноцветных искр. Вот так встреча! Масляница повела короткими усами, словно прислушиваясь к чему-то. Потом, неуклюже волоча свое мохнатое тельце, начала ползти. Остановилась и опять прислушалась. Я с интересом наблюдал за ней. Вдруг оса, ловко орудуя головой и передними ногами, стала проворно зарываться под корень акации. И не прошло минуты, как она целиком скрылась в земле. Снаружи после нее не осталось ни отверстия, ни даже легкой вмятины. Я осторожно попробовал ковырнуть почву лезвием перочинного ножа. В этом месте, как, впрочем, и везде, она была сухой, твердой и очень неподатливой. Можно было удивляться, каким образом этой непонятной осе удалось так просто ее прокопать. И зачем оса уходит в землю? Наверное, там, глубоко, спрятано недоступное для всех подземное гнездо масляницы? А если это вовсе не оса? Но кто же она, кто она, наконец?!
   Загадка разрешилась, когда я прочитал книгу замечательного французского энтомолога Фабра " Жизнь насекомых". Масляница, и вправду, была осой. Да только не совсем обычной. Настоящее ее название - сколия гигантская. Она имеет шесть-семь сантиметров длины. И считается крупнейшей из перепончатокрылых. Гнезд сколия не устраивает. Самое интересное, что эта оса - отличный землекоп. Под землей она охотится на больших белых личинок жука-носорога. Найдя такую личинку, сколия сперва обездвиживает ее уколом жала, а после откладывает на нее свое крошечное яичко. Личинка жука остается живой, но полностью неподвижной, и служит пищей для вышедшей из яйца личинки осы. В нашей стране сколия гигантская обитает на юге. Часто ее зовут кинжальной осой. Позднее мне не раз приходилось видеть сколий. Я заметил, что люди, как правило, относятся к ним с предубеждением. Причиной тому величина и устрашающая внешность этих ос. Нередко сколий путают с шершнями. И всячески стараются уничтожить. Это глубокая ошибка! Потому что сколии никогда не нападают на человека. А жало, их острый кинжал, приспособлено лишь для парализации личинок жука. Защищаться с его помощью гигантская сколия не умеет. Постараемся же сохранить это красивое насекомое!
   Ленинград, 1987 год.
  
   САТУРНИЯ
  
   В начале лета я уезжал на черноморское побережье Кавказа. Подумать только, говорили друзья, субтропики, пальмы, кипарисы! А значит, яркие бабочки, жуки необыкновенной окраски, хищные многоножки - словом, рай для энтомолога! О лучшем и мечтать нельзя.
   Мне же больше всего хотелось поймать несколько экземпляров кавказской бронзовки - красивого, но довольно редкого жука. Не для коллекции, нет, - я решил попытаться развести этих жуков дома в специальном террариуме, чтобы потом, спустя года два - три, вернуть их в места обитания гораздо большим числом. Питается кавказская бронзовка соком, вытекающем из трещин древесной коры. А так как дерево с потрескавшейся корой отыскать сразу трудно, пришлось захватить с собой как приманку кусочки фетровой ткани, пропитанные сладкой медовой смесью. Их развешивают на стволах деревьях, и на это угощение слетаются различные насекомые.
   И вот я в Хосте. Город спускался к морю широкими каменными ступенями-террасами. Его с трех сторон обступали горы. Создавалось впечатление, что я - на дне огромной чаши, стены которой поросли лесом. С четвертой стороны голубело море. Оно было именно голубое, а не свинцово-серое, как в Евпатории. И казалось опрокинутым. Вокруг, действительно, росли кипарисы. Их острые вершины словно хотели проткнуть небо - такие они были высокие. На магнолиях распускались большие белые цветы, похожие на гигантские лилии. Из травы поднимались, медленно разворачиваясь, свернутые в рулон продолговатые листья бананов. Прямо надо мной колыхались и словно грозили кому-то отростками-пальцами веерообразные листья пальм.
   "Это все превосходно, конечно, - подумал я. - Но почему воздух тут не звенит от множества пчел и жуков, щедро обещанных мне друзьями? Куда подевались коварные сколопендры, где же скорпионы, воинственно размахивающие ядовитым хвостом?" Присмотревшись повнимательнее, я скоро разглядел на кусте гортензии с голубоватыми соцветиями двух совсем крошечных богомолов - они прятались каждый под своим листком - и одну маленькую ящерицу, которая грелась на солнце между веточками. Еще мимо меня пронесся крупный шершень.
   - Здесь, в парке, ты не найдешь ничего из того, что тебя интересует, - сказал встретивший меня на вокзале Сережа Андриевский, сын хостинских знакомых.
   - Почему? - удивился я.
   - Видишь, эстакаду проложили. - Сережа указал на шедшую над железнодорожным полотном автомобильную трассу. - Раньше тут столько деревьев стояло. Был пробковый дуб, гранатовые деревья, апельсины, мандарины, лавры. А теперь что, разве это парк?! Все срубили подчистую. Старых деревьев не стало - не стало и жуков.
   - Ну, а скорпионы, они-то, наверное, водятся? - с затаенной надеждой спросил я.
   Бывают, разумеется, только за ними надо в горы идти. Там они под камнями сидят, и потом места знать нужно. Просто так не найти. По выражению моего лица Сережа понял, что я не на шутку разочарован и, чтобы немного подбодрить меня, добавил: - Ничего, что-нибудь мы обязательно отыщем.
   Прошло три дня. Я успел осмотреть все ближайшие окрестности, побывал в знаменитой Самшитке, иначе Самшитовой аллее, видел карандашное дерево с длинными и тонкими, как карандаши, стручками, издали любовался горой под названием Крокодил. Но, увы, мой энтомологический садок был пуст. Приманки тоже не помогали: на них собирались одни муравьи. Единственными насекомыми, которые постоянно давали о себе знать, были немолчные цикады днем, а вечером - светлячки. Летая в сумерках среди кустов и деревьев, эти жучки то вспыхивали искрами холодного света, то гасли. Но вот однажды - было это в день рождения Сережи - я пришел к нему, чтобы поздравить и подарить приготовленную заранее книжку приключений. Когда мы поздоровались, Сережа с таинственным видом произнес:
   - Знаешь у меня для тебя тоже есть сюрприз. Я, правда, не знаю, как она называется... Подожди, сейчас принесу.
   Он сбегал в комнату и вернулся со стеклянной банкой. В ней - сначала я не мог понять, сон это или явь - сидела коричневато-серая, с большими крыльями бабочка-сатурния! На каждом ее крыле светилось круглое глазчатое пятнышко. Из-за них сатурнию прозвали " Ночным павлиньим глазом", чтобы отличать от дневного, или просто "Павлиньего глаза", бабочки из семейства нимфалид.
   - Что, нравится? - спросил Сережа. - Я ее вчера на мосту через речку Хосту поймал. Иду, смотрю - сидит. Сперва подумал, мышь летучая. Потом пригляделся и вижу - бабочка! Так я ее сразу банкой этой и накрыл.
   Меня поначалу охватил восторг. Я не знал, как мне благодарить Сережу за такой неожиданный и поистине королевский подарок. Ведь сатурния - самая большая и великолепная бабочка на всем Европейском континенте. Размах ее крыльев четырнадцать-пятнадцать сантиметров. Поймать ее - большая удача. Всякий уважающий себя коллекционер бабочек отдал бы многое, чтобы заполучить хоть один экземпляр сатурнии. Она, как все бабочки обширного семейства шелкопрядов, ничем не питается. У нее даже нет хоботка.
   Я поставил банку с сатурнией на веранде. Спускались сумерки. И опять повсюду закружились, замигали огоньки светлячков. Легкий ветер чуть слышно шумел верхушками кипарисов. Бабочка заволновалась. Тревожно забила крыльями. Четыре пятнышка на них как будто ожили и превратились в крупных светляков. Приближавшаяся ночь разбудила сатурнию. Ей захотелось летать.
   И тогда я вдруг задумался о том, Что же мне делать с ней дальше. Наколоть такую красавицу на булавку было бы жестоко. К тому же коллекцию я давно перестал собирать и не понимал тех, кто на словах любит Природу, а на деле набивает коробки трупами бабочек. У меня жили только такие насекомые, которых можно держать в неволе, наблюдая за их повадками и развитием. Держать дома сатурнию нельзя. Жизнь этой бабочки очень коротка. Ее едва хватает на то, чтобы сатурния могла отложить яички. И, может быть, потому Природа наделила сатурнию одним удивительным свойством. Только что появившаяся из куколки самка этой бабочки выделяет пахучее вещество. Человеческому восприятию оно не доступно. Зато самцы сатурнии чувствуют его на расстоянии нескольких километров и слетаются к самке. Усики-антенны самцов снабжены особыми ворсинками. Они-то и позволяют им улавливать издалека особый сигнал. Вот один незадачливый усатый кавалер замешкался и попал в стеклянную ловушку. Надо выпустить бабочку!
   Аккуратно, чтобы неловким прикосновением не сбить пыльцу, я посадил сатурнию на ладонь. Бабочка задрожала крыльями, своим мохнатым тельцем на мгновение приникла к моей руке - и взметнулась вверх, словно маленькая птица, вырвавшаяся из клетки.
   В то лето я так и не привез ни скорпиона, ни блестящую кавказскую бронзовку.
  
   Санкт-Петербург,1994
   ЖУК ДЮРЕРА
  
   В акварелях Альбрехта Дюрера очень тонко изображена Природа. Он - один из первых художников, кому удалось изучить ее во всех подробностях, будь то речной пейзаж или этюд крыла птицы, в котором мастерски передана живая гамма оттенков окраски, с точностью показано строение перьев, их расположение. Самый замечательный в этом отношении его рисунок жука-оленя.
   Большой жук с коричневыми надкрыльями замер в воинственной позе на зеленоватом фоне травы. Челюсти - рога разведены в стороны и грозно поблескивают на солнце. Приподнявшись на передних и средних ногах, жук-олень, кажется, вот-вот ринется в бой.
   До Дюрера мало кто из художников изображал насекомых. И эта его работа вошла в историю под названием " Жук Дюрера" Выбор живописца был сделан не случайно. Рогач, оленерог, или жук-олень - крупнейший представитель жесткокрылых Европы. Отдельные экземпляры его нередко достигают восьми, а то и девяти с половиной сантиметров длины. Голова самца увенчана парой массивных челюстей. У нас это красивое насекомое можно встретить в широколиственных и смешанных лесах Воронежской и Белгородской области.
   Мое знакомство с жуками-оленями началось на Украине в день приезда в Седнев, дивный и почти заповедный уголок Черниговщины.
   Еще из окна автобуса, остановившегося среди раскидистых яблонь, я успел разглядеть очень большого черного рогатого жука, который лежал на песке вверх ногами. В ту пору я уже многое знал о рогачах. И тем интереснее для меня была неожиданная находка. Прежде всего меня поразила величина жука. Он оказался поистине великаном. Форма головы и окраска панциря рогача удачно сочетались с формой и цветом пластин древесной коры. Ноги, снабженные коготками, выдавали в нем превосходного древолаза. Верхний край спины был окаймлен тонкой золотистой линией. Но особенно изящными мне показались темно-каштановые челюсти жука. На каждой из них я заметил по три отростка и ряды мелких зубцов. Этими отростками челюсти жука и впрямь были похожи на настоящие оленьи рога.
   Скоро мне посчастливилось отыскать в дебрях лесного орешника сразу двух жуков-оленей. Жаркое время дня рогачи, как правило, отсиживались на стволах деревьев и сосали вытекающий из-под коры сок. Зато по вечерам в старом парке почти отовсюду слышалось их громкое жужжание с характерным потрескиванием крыльев. Нередко можно было видеть, как какой-нибудь жук-рогач медленно кружил между кронами дубов. Интересно, что в воздухе рогач держится вертикально. Это помогает летящему жуку с его большими челюстями сохранять равновесие.
   Я поместил своих питомцев в коробку и кормил их ягодами клубники и сладкой водой. Любопытно было наблюдать, как эти жуки опускали головы в жестяную кормушку, - а иногда забирались туда целиком - и подолгу ели. Частенько мне случалось выпускать рогачей на деревянный столик, вбитый возле дома, под яблоней. Огромные и немного неуклюжие жуки тотчас разбредались по нему во все концы. Стоило налить капельку подслащенной воды около рогача, - он вытягивал хоботок и застывал на месте, изредка поводя усиками-антеннами.
   Люди, видевшие то, как я совершенно безбоязненно пересаживал жуков обратно в коробку, недоумевали: " Разве можно брать рогачей в руки?! Знаете, ведь такой рогатый жук - он очень опасный и может проколоть вам палец насквозь! - говорили они. - Вот недавно..." - и далее следовала целая серия " страшных историй" , виновниками которых были жуки." Воны цыплят малэньких клещами давлять", - вторили местные жители.
   Большая часть этих рассказов, если не все они, - конечно, преувеличение. Я слышал, что рогачи якобы могут притягивать к себе шаровую молнию. На самом же деле молния - не шаровая, а обычная - чаще всего ударяет в вершины старых деревьев. Именно на таких деревьях и живут рогачи.
   Надо сказать, что самый крупный жук-олень редко способен поранить кожу концевыми отростками своих челюстей. Сомневаюсь и насчет слов местных жителей: рогачи типичные вегетарианцы, и охотиться на цыплят им просто незачем. В народе издавна повелось, что если у насекомого есть рога или шипы, то его нужно всячески избегать и бояться. Это не всегда справедливо, потому что, как ни покажется парадоксальным, такие насекомые не представляют опасности для человека. Мои жуки жили между собой мирно. Но иногда они, вдруг схватив друг друга за голову, мерились силами. Во время этих непродолжительных потасовок громко скрипели панцири рогачей; то один, то другой жук поочередно теснил противника к стенкам коробки. Потом оба разом опрокидывались на спину, что служило финалом драки.
   Но однажды я стал свидетелем совсем иного поединка жуков-оленей. Проходя как-то мимо невысокого дуба, я обнаружил в развилке его ветвей целое скопление жуков разной величины. Рогачей, как всегда, привлекло бурое пятно древесного сока. Мое внимание заняли три сцепившихся жука. Один из них очень большой, с непомерно крупной головой и рогами, сжимал брюшко меньшего противника, а на нем самом сидел жук среднего размера, ухватившись за панцирь всеми шестью ногами. Когда я с помощью прута попытался разнять рогачей, вся эта куча-мала не удержалась и с хрустом упала на землю. Крупный жук сразу угрожающе развел рога-тиски и отпустил меньшего. Тот отпрянул и принял оборонительную позу. Среднего и крупного расцепить не удалось.
   Поэтому я оставил их в покое и стал наблюдать. Жук, сидевший на крупном рогаче, шевельнулся - крупный моментально встал на дыбы. И средний жук от неожиданности или от страха свалился с него. Тут роли переменились. Крупный рогач резко повернулся, накинулся на поверженного, который лежа на спине, бессильно размахивал ногами, - и крепко схватил его. Послышался явственный скрежет челюстей о твердые хитиновые покровы панциря.
   Рогач с такой силой сдавил противника, что проколол ему надкрылья. Потом он внезапно поднял его вверх, перебросил через себя, как настоящий борец на ковре! И замер в неподвижности, подобно жуку, изображенному Дюрером. Вот великан мира насекомых отошел от места поединка и коготками передних ног начал чистить свое боевое оружие и великолепное украшение - рога.
   В заключение скажу, что Природа слишком сурово обошлась с жуком-оленем. Личинка его шесть лет проводит в гнилой древесине дуба или бука, не видя солнечного света. Во взрослом состоянии прекрасный жук Дюрера живет до обидного мало, всего-то несколько недель. Выйдя из кокона, самка жука-оленя с короткими, но острыми челюстями, вместо рогов, тотчас начинает подобно некоторым ночным бабочкам, выделять особое вещество, феромон, привлекающее самцов. Большой вред этим жукам причиняют люди. Ведь вырубками старых деревьев, выкорчевыванием пней мы лишаем их привычных условий обитания и обрекаем на гибель.
   На исходе июня в парке перестало слышаться тяжелое жужжание летающих рогачей.
   Время рогачей прошло...
  
   Ленинград - Санкт-Петербург,
   1986 - 1993 годы.
  
   ГАРПИЯ
  
   Экскурсия в Летнем саду закончилась. Все понемногу начали расходиться. Я некоторое время постоял у памятника Крылову, любуясь величественной фигурой баснописца в окружении зверей. А потом решил еще раз посмотреть на скульптуры. В Летнем саду я был в этом году впервые. Все тут очаровывало и казалось почти сказочным. День выдался на славу. Небо было чистым и ярко голубым. Неожиданно меня окликнули. Я оглянулся. И увидел Марину, свою бывшую одноклассницу. " Пойдем вместе" , - сразу предложила она. Я согласился, нехотя. Марина была стройной, симпатичной. В школе мы не дружили. Но и не ссорились.
   - Тоже невидаль! - начала она и добавила, будто передразнивая кого-то: - Во времена Петра Первого здесь бродили всякие ослы, козлы и косолапые мишки. А дети могли преспокойно кататься на них на глазах у взволнованных родителей. Есть, чему радоваться! Да это в любом зоопарке можно устроить, подумаешь.
   - Так уж и можно, - сказал я. - Вообще, откуда у тебя этот пренебрежительный тон, неужели, тебе безразлично? Взгляни, как красиво. Вокруг живая история! Сколько зелени! Скульптуры. Их Тарас Шевченко рисовал...
   -А я хотела бы увидеть мартышку, - перебила Марина, словно не слыша моих восторженных восклицаний, и мечтательно сощурила глаза, - взять ее на руки, приласкать. Просто так, знаешь. Потом отпустить.
   Несколько шагов мы прошли молча. От Марининых слов стало как-то неуютно. И вдруг Марина вскрикнула:
   - Ой! На меня с дерева что-то упало.
   Она повернулась ко мне спиной. И я заметил на ее платье узорчатую гусеницу-гарпию, которая согнулась почти пополам, а сзади у нее торчало два длинных хвоста с красноватыми загнутыми кончиками.
   - Это гарпия. Отличный экземпляр! - произнес я. А сам уже внутренне ликовал от находки.
   - Что, что? - недоуменно спросила Марина.
   - Гарпия... При виде гусеницы ее лицо исказила гримаса
   брезгливого отвращения, в нем промелькнуло что-то злое.
   - Фу, урод какой! И не противно держать в руке?! Дай,
   растопчу! Меня будто окатили холодной водой. Я даже не
   попрощался с Мариной. И быстро направился к выходу, унося с собой причудливую гусеницу.
   - А ты, оказывается странный! - бросила мне вслед Марина.
   Дома я приоткрыл коробок. Гарпия неспешно выползла на стол. Ее коротким ножкам не за что было уцепиться на гладкой поверхности. Поэтому гусеница чувствовала себя не в своей тарелке. Но едва я наклонился к ней, чтобы хорошенько ее рассмотреть - гарпия угрожающе изогнулась, выставила вперед оба своих хвоста и начала размахивать ими перед самым моим носом! При этом она вертела головой, дергалась и подпрыгивала, будто забавная собачонка. Всеми своими выкрутасами она надеялась меня испугать и заставить отойти. Я вспомнил, что в греческой мифологии гарпиями назывались крылатые божества с лицами дев. Несмотря на их приятные лица, гарпии были очень злы и кровожадны. У каждой из них было по два изогнутых хвоста. За пару нитевидных отростков на конце тела и своеобразный внешний вид эта гусеница тоже получила название гарпия. Убедившись, что все ее попытки напрасны, гусеница успокоилась. Снизу она была изумрудно-зеленая, цвета спелого винограда. Вдоль ее спины протянулся темный ромб, окаймленный белой линией. Спереди ярко алел круглый воротничок, в котором, как глаз, блестела крошечная головка гусеницы.
   "Маленькое ты чудо!" - подумал я, рассматривая гарпию. - Нас с тобой сегодня не поняли. И не беда. Поживешь у меня, пока не станешь бабочкой". Я посадил гусеницу в банку с листьями тополя. Она вскоре оплелась плотным коконом и заснула до весны.
   И вот в один из солнечных дней мая в банке появилось непонятное существо. Мохнатое, с двумя небольшими сморщенными лоскутами на спине, оно беспомощно переваливалось с боку на бок и хотело выбраться наружу. Когда я подставил ему ветку, оно проворно вскарабкалось на самый верх. И, ухватившись лапками за сучок, в изнеможении повисло. В ту же минуту с ним стало происходить нечто удивительное. Два еле видимых лоскута на его спине принялись расти. С каждым мгновением они все больше разглаживались. Приобретали форму и окраску. При мне сухая, неказистая ветка вдруг расцвела прекрасной белой ночной бабочкой с черными зигзагами на крыльях! Бабочка-гарпия совсем не походила на ту смешную гусеницу, которую в прошлом году я принес из Летнего сада. Весь день она провела в неподвижности. Спала. Но к вечеру забеспокоилась.. Перелетела на оконную штору. И, трепеща крыльями, поползла меж складок. Я распахнул окно. С легким шуршанием гарпия вылетела из моей комнаты. Счастливого полета, бабочка!
   Марину я больше не встречал.
  
   Ленинград, 1986 - 1990 годы.
  
   ОХОТА СКАКУНЧИКА
   В поисках интересного не нужно всякий раз отправляться в горы с рюкзаком за плечами или преодолевать огромные расстояния, чтобы попасть в какой-нибудь неведомый край. Интересное подстерегает нас повсюду.
   Однажды утром, когда я вышел на балкон полить цветы, то увидел полосатого паучка. Это был скакунчик. Он перебрался с потолка на стену и застыл в ожидании добычи. Скакунчики - пауки особенные. Они никогда не плетут ловчую сеть, как например, хорошо известные крестовики. Зато очень проворны и обладают на редкость острым зрением. С помощью нескольких пар глаз эти небольшие пауки могут смотреть одновременно во все стороны и даже назад. Охотятся они на мелких насекомых. Свою добычу они настигают в прыжке и точно также, короткими скачками, спасаются от преследования.
   Вот и сейчас паук, заметив неподалеку притаившуюся муху, стал неспешно подкрадываться к ней. Я обратил внимание, насколько осторожными были его движения. Казалось, что он не полз, а скользил к добыче. Муха дрогнула крыльями - охотник замер. Подождал немного и изменил тактику. Вместо того, чтобы двигаться напрямик, паук боком, словно краб, пустился в обход добычи, прячась от нее за неровностями побелки. Муха, скованная утренней прохладой, впала в оцепенение и не видела скакунчика. Между тем пауку удалось подобраться к ней сзади. Теперь он был совсем вне поля зрения жертвы. Мухи ведь не так глазасты, как скакунчики, и видеть позади себя они не умеют. Миллиметр за миллиметром паук приближался к мухе. Неожиданно он сделал резкий скачок и очутился на ней верхом. Тут же и охотник и добыча сорвались со стены и повисли на тонкой нити, которую предусмотрительный скакунчик успел выпустить из кончика брюшка. Паук, крепко держа муху четырьмя передними ногами, с ловкостью заправского альпиниста уцепился свободными парами ног за шершавую поверхность стены. Потом он отыскал в стене щель и спрятался там вместе с добычей.
   Я не стал тревожить скакунчика в его укрытии. Напоил левкои и возвратился в комнату.
  
   Ленинград, 1985-91.
  
   СХВАТКА ПОД ВОДОЙ
  
   Але Садыковой посвящаю
  
   Мы расположились в деревянной беседке на берегу пруда-лягушатника. Беседка была очень уютной. Вместо стола там стоял большой пень со множеством годовых колец на срезе. Вокруг него три стула - пеньки поменьше. Отсюда можно было видеть весь пруд целиком, любоваться широтой и простором, царившем в парке. Пока я сидел и смотрел по сторонам, собака по кличке Жуля, весело резвилась на траве и все норовила угнаться за пролетавшими мимо шмелями. Ее хозяйка, одиннадцатилетняя Алька, предоставив Жуле полную свободу действий, кормила хлебом диких уток. В пруду их было две: нарядный, с изумрудной головой селезень и серая самочка. Они то подплывали к берегу, чтобы ухватить клювом бросаемый им корм, то вдруг, неизвестно почему, устремлялись в самую середину лягушатника. Алька терпеливо ждала, когда утки приблизятся снова. Она присела на корточки, замерла и не сводила с птиц внимательного взгляда. У Альки рано пробудился интерес ко всему живому. Еще совсем маленькой Алька приносила домой рогатых гусениц - сфинксов, которых не боялась взять в руки; отпаивала молоком брошенных котят и как-то раз даже пыталась выхаживать птенца чижика, случайно выпавшего из гнезда. Занимаясь в детской художественной школе, Алька с удовольствием посещала и кружок юннатов. Мне очень хотелось, чтобы ее интерес перерос со временем в настоящую любовь к Природе. Где-то неподалеку только-только зацветала черемуха. Весна выдалась поздняя и черемуха долго не решалась зацвести. Сейчас ветер доносил ее нежный запах. То был неповторимый аромат весны на Каменном острове. Свежие перистые листья покачивались на концах веток ясеня. Зеленью цветов оделись клены. Все кругом благоухало и радовалось новой жизни. Казалось, этому не будет предела. Алька вернулась в беседку за оставшимся хлебом. Ее взгляд упал на ствол ивы. " Смотрите!, " - удивленным шепотом обратилась она ко мне. По дереву ползла прозрачная стрекоза с едва заметными крылышками на спине, недавно вышедшая из личинки, - еще одно весеннее чудо! Мы с Алькой, как зачарованные, стали наблюдать. Крылья стрекозы на наших глазах распрямлялись, разглаживались, приобретали положенную им форму и цвет. Неожиданно с того берега послышались возгласы. Парень в коричневой кепке наклонился к воде. Вооружившись прутом, он указывал стоявшему чуть поодаль товарищу что-то на дне.
   " Вот это я понимаю, схватка не на жизнь, а на смерть! - кричал мальчишка.- Видишь, Серый!" Серый подошел поближе и взглянул туда, куда был нацелен кончик прута.
   - Ага, вижу! Ух ты, как крепко присосалась. Не уйти теперь тритону!
   - Куда ему от нее деться! Некуда! Засосет она его. Увидишь, засосет. Алька тронула меня за рукав: " Пойдемте, посмотрим, что там такое." Мы вышли из беседки и по узкой дорожке направились в обход водоема.
   -" Жуля, - за мной", - скомандовала Алька. Собака тотчас же помчалась следом, задевая мохнатыми ушами одуванчики. При виде нас мальчишки в недоумении посторонились. На дне пруда, в метрах полутора от берега бился в клубах ила красавец-тритон. Большая конская пиявка впилась в бок тритона и никак не хотела отпускать свою жертву. Обычно большие конские пиявки выбирают себе добычу помельче, например, улиток или головастиков. Но чтобы они отваживались нападать на тритонов, я видел впервые. Некоторые из них вырастают до двадцати сантиметров. Типичные обитатели водной среды, эти пиявки откладывают яйца на суше в специальном коконе, который закапывают во влажную землю. Между тем тритон уже начал сдавать и все реже и все слабее взмахивал пятнистым хвостом. Пиявка, хищно изогнувшись, опрокинула его на спину. Ее черное тело, то сокращалось, то вытягивалось во всю длину. Широкая задняя присоска шарила по песку в поисках надежной опоры. Так и не найдя ее, пиявка обвилась вокруг своей жертвы и накрепко прилепилась к ней обеими присосками сразу.
   " Нет ли прута побольше?" - спросил я у мальчишки.
   -"Зачем он вам, - тритона спасать? Ему теперь хана! Не видите разве - не шевелится. Все, амба!" - слегка заносчиво проговорил он. Мальчишке не терпелось досмотреть поединок до конца. Лицо Альки посерьезнело. - И совсем неправда, что амба! Тритон жив и ему больно. Пиявка противная, сейчас до сердца достанет!... И тут Алька скинула кроссовки и решительно зашла в воду. Дно в этом месте было неглубоким, вода доходила Альке немного выше щиколоток. Через несколько минут Алька, очень довольная, выскочила на берег, поеживаясь от холода. На ее раскрытой ладони лежал тритон. Его оранжевое брюшко блестело и искрилось на солнце. Он вздрогнул, судорожно ухватил ртом воздух, потом перевернулся и, как ни в чем не бывало, заковылял по Алькиной ладошке на своих смешных, коротеньких лапах.
   - " Я ведь сказала, - живой, живой тритон!" - с радостью и волнением в голосе произнесла Алька. Мальчишки молчали. Схватка под водой закончилась. Смотреть было нечего. Парень в кепке отбросил прут.
   - Эй, Серый! П-пшли отсюда! Вскоре их шаги затихли. Мы склонились над тритоном. К счастью, водяная хищница не успела причинить ему вреда. Алька осторожно провела пальцем по влажной головке тритона. Его глаза сверкали золотыми бусинками. " Хороший какой! Маленький еще, наверное, и глупый, поэтому и попался пиявке," - сказала Алька.
   - " А как вы думаете, - спросила она, - его можно выпустить на волю, он не заболеет?" В Алькиных глазах была тревога за судьбу спасенного ею существа.
   - " Конечно, можно и даже нужно. Тритон попросту задохнулся немного, но теперь пришел в себя, и нам нет смысла дольше держать его без воды, - с этими словами я потрепал Альку по плечу и добавил: - А ты молодец, Алька!"
   Ленинград, 1985 год.
  
   ПРОЗЭВАНИЯ
  
   Место, где мы с Алькой отдыхали летом, носило романтическое название Утес. Это была деревушка, вернее небольшой курортный поселок, затерявшийся среди пальм и кипарисов на Южном Берегу Крыма, неподалеку от Алушты. Черное море, большое и ласковое, плескалось почти рядом с домом. Выйдешь, пройдешь немного - и вот оно, перед тобой, - купайся, сколько хочешь. Оказывается, море не всегда плоской, голубой гладью уходило к горизонту. Если взобраться на гору Аю-Даг и оттуда посмотреть на море, оно казалось как будто перевернутым снизу-вверх, и по нему, словно малюсенькие букашки, двигались прогулочные теплоходы, которые оставляли позади себя ослепительную дорожку из белой морской пены. А далеко-далеко, на противоположном берегу бухты, виднелись очертания утеса - того самого, из-за которого поселок получил свое имя.
   Алька, на зависть местным мальчишкам, отлично плавала в маске с трубкой, превосходно ныряла и всякий раз возвращалась из моря с каким-то охотничьим трофеем. Под водой она собирала цветные раковинки рачков-отшельников, перламутровые изнутри створки мидий и очень хотела отыскать живого моллюска-рапану. Но даже пустую раковину этой крупной черноморской улитки ей найти никак не удавалось. Однажды Алька с торжествующим видом выбежала на берег. У ней в руке трепыхалась длиннющая рыба-игла. Мы посадили ее в стеклянную банку и стали наблюдать. Вдруг произошло чудо: вся вода в банке наполнилась крохотными мальками-иголочками. Рыбка-то оказалась живородящей! Увидев это, Алька поспешила отпустить на волю все многочисленное потомство вместе с мамашей.
   Чудеса преследовали нас на каждом шагу. В жаркий полдень в парке монотонно звенели цикады. Среди веток алычи с тяжелым жужжанием летали блестящие, как драгоценные изумруды, бронзовки. Они лакомились соком ягод. Над цветами японской мимозы то и дело замирали в воздухе, вибрируя крыльями бражники-языканы. За стремительность полета их прозвали бабочками-пулями. Вечерами на смену языканам появлялись бражники покрупней, с розовым, полосатым брюшком. Глаза этих бабочек слегка светились в темноте. Зеленые хищники богомолы, похожие на живую травинку, с маленькой треугольной головой и шипастыми передними ногами частенько прилетали к нам в комнату, "на огонек", как говорила Алька. Опустившись на стену или марлевую занавеску окна, богомол обычно застывал в молитвенной позе со сложенными на груди лапками. А сам так и глядел по сторонам, подкарауливал добычу: мух, комаров и мелких ночных мотыльков. Богомолы нравились Альке своей причудливой формой. И она могла часами их рассматривать. Зато тараканов, огромных и черных, как смоль, которые иногда вылазили неизвестно откуда и шевелили тонкими усами, Алька боялась. "На жука или бабочку мне приятно смотреть. Даже медузу могу руками поймать - и ничего. А тараканы... Фу, какая мерзость!" - говорила Алька и веником выпроваживала непрошеных гостей из комнаты. Но вот как-то раз мы задержались в кино и вернулись, когда уже совсем стемнело. Алька, как всегда, вбежала домой первой и включила свет. "Ой, кто это?" - удивленно воскликнула она. По полу комнаты рывками двигалось существо темного цвета, величиной чуть побольше мухи. Самое занятное в нем было то, что оно походило на всех сразу. Судите сами: на голове его торчала пара коротких усиков, как у осы; задние ноги были длинными, как у кузнечика. А вообще оно чем-то сильно смахивало на паука.
   - Неужели это паук? - сказал я, склонившись над загадочным существом.
   - Нет, возразила мне Алька. - У паука восемь ног, а у этого "зверя" их всего шесть. Значит, он - насекомое."
   - Ты права. Но ведь насекомые разные бывают. Тут же просто гибрид какой-то. Вроде бы сверчок, да не сверчок, муха - не муха. Посмотри, и крыльев у него нет...
   Однако не успел я закончить фразу - "зверь" вдруг неожиданно высоко подпрыгнул, оттолкнувшись задними ногами от пола. Взлетел и закружился под лампой! Вместе с крыльями у него внезапно появилось продолговатое брюшко, которое держалось на тонком стебельке-перемычке. Потом он стукнулся об потолок, упал на скатерть и снова стал куцым и маленьким, не то пауком, не то мухой. "Вот здорово!" - прошептала восхищенная Алька, словно ей только что показали фокус с невероятным превращением. Она тихонько подкралась к "зверю" и уже хотела накрыть его спичечным коробком. Но "зверь" мигом разгадал ее намерение, отпрянул в сторону и, что было духу, помчался к краю стола. Там он перескочил на подоконник, сиганул в открытое окно. И был таков. Больше мы его не видели.
   После приезда из отпуска я зашел в районную библиотеку, и мне на глаза попалась книга о животном и растительном мире Крымского полуострова. Издание было красочным и содержало много хороших иллюстраций. Листая книгу, я вдруг наткнулся на изображение знакомого существа. Те же усики, те же ноги, как у кузнечика. Ну, конечно, - это наш "зверь"! Под рисунком была надпись:"Прозэвания пунктата, истребитель яиц черного таракана". Прозэвания пунктата в переводе с латыни означает точечная прозэвания. Это оса из отряда наездников. Ее личинки живут в особых капсулах, где развиваются яйца таракана, и уничтожают будущее тараканье потомство.
   - "Я ее коробком напугала, а она, оказывается, нам пользу приносила, от этих противных тараканов берегла", - сокрушалась Алька.
   Вот как мы прозевали прозэванию...
   Ленинград, 1985.
  
   БРОНЗОВКИ
  
   Утром, как всегда, ребята с нашей творческой дачи в Седневе отправились рисовать и писать этюды с натуры. Кто, взяв бумагу, карандаши и краски, пошел на реку Снов; кто - в поле. Ну а мы с Алькой решили обследовать парк.
   Нарядный куст бузины еще издали привлек внимание Альки. Другие такие кусты уже давно отцвели, но этот был снизу-доверху усеян большими, белыми, плоскими соцветиями. " Вот бы его написать! Зимой будет о чем вспомнить", - мечтательно сказала Алька. К цветущей бузине можно было подойти с двух сторон. Через поляну и по каштановой аллее, а затем перейти на узкую тропинку, которая вела прямо к кусту.
   Чтобы не топтать газон, мы выбираем второй путь. И, миновав каштановую аллею, вскоре оказываемся в негустой тени орешника. Тропинка пролегает у пологого склона, буйно заросшего снытью и крапивой. Здесь полновластные хозяева - комары. Пахнет сыростью. На крапиве, словно капли росы, притаились крошечные переливающиеся жучки. Вскоре слева показывается замшелый трухлявый пень, покрытый лишайником. Шатер из веток расступается. и вот она, бузина, перед нами во всем великолепии цветочного убранства.
   Алька с видом знатока выбирает удобное место, откуда лучше всего писать приглянувшийся ей пейзаж. И начинает раскладывать этюдник, плоский ящик на длинных ножках. Закрепляет на нем картон. Достает кисти. В это время в воздухе проносится большой зеленый жук. Он трижды облетает куст и садится на одно из верхних соцветий. Панцирь жука блестит так сильно, что издали его можно принять за чудом оживший изумруд. Алька осторожно подходит ближе. Ей нетерпится разглядеть жука.
   "Смотрите - бронзовка! Там настоящая золотистая бронзовка села!" - восклицает она вполголоса и уже спокойнее добавляет. - Сейчас я попробую ее достать".
   Но едва только Алька ставит ногу в развилку бузины - все соцветия вздрагивают, осыпая звездочки цветов. Блестящий жук чует неладное. Взлетает и исчезает за перистой верхушкой акации. "Эх, спугнула! "- с досадой говорит Алька.
   Мне понятен ее восторг перед золотистой бронзовкой. Этот жук с детства завоевал и мою симпатию. Меня приворожила необыкновенная окраска бронзовки. Металлический блеск ее панцирю придают мельчайшие морщинки, которые видны лишь при сильном увеличении. Свет, попадая на них, частично преломляется, как в микроскопических призмах. Отсюда-то и возникает целая гамма всевозможных оттенков. В зависимости от освещения жук может становиться то изумрудно-зеленым, то медно-красным, то золотым, а то и почти черным. Такая структурная окраска хорошо защищает бронзовку от солнца, когда она в ясную погоду кружится над цветами. Кроме того, в полете она никогда не раздвигает в стороны свои блестящие надкрылья, которые как бы заперты у оснований на особый замочек. Благодаря чему, бронзовка летает быстрее и проворнее других жуков.
   " Не горюй, - говорю я Альке, - прилетит еще. Давай подождем". Проходят минуты. Мы позабыли все на свете, только и смотрим на режущие глаза яркостью соцветия бузины. Бронзовка появляется неожиданно. Словно кусочек солнца, она проносится над тропинкой и улетает вдаль.
   В конце концов наши попытки увенчались успехом. Домой мы шли, унося в баночке с цветами не одного, а двух прекрасных жуков. Но свой этюд в тот день Алька так и не написала.
   Добавлю, что золотистая бронзовка относится к семейству пластинчатоусых. Ее родственники - полосатый восковик, майский и июльский хрущи. Среди тропических жуков у нашей бронзовки тоже есть немало сородичей таких, как например вилонос и огромный жук-голиаф, обитающий в экваториальной Африке. Это очень оригинальные по форме и окраске виды. Многие из них имеют на голове рога и причудливые выросты, что позволяет местным умельцам использовать панцири этих жуков для изготовления экзотических брошей и кулонов. Мексиканские девушки во время праздников надевают перстни, в которые вставлены сверкающие надкрылья бронзовок. И эти украшения выглядят не хуже заключенных в оправу драгоценных камней. Бронзовки вдобавок очень неприхотливы. Они подолгу живут в домашних террариумах, питаясь подслащенной водой и ломтиками яблока.
   " Вот здорово! Они проживут у нас до следующего лета, а потом мы опять сюда приедем и выпустим их, правда?" - захлопала в ладоши радостная Алька.
   " Конечно!" - говорю я и тоже радуюсь вместе с ней жукам и всему этому дивному парку, где так много тепла и света. Честно говоря, мне жаль разлучать бронзовок с их миром цветов. Скоро мы уедем далеко на север, к холодным ветрам, и возьмем с собой две живые частицы Седневского парка. Разумеется, Алька любит животных. Но сумеет ли она, даже при всей неприхотливости наших чудесных пленниц, сохранить их?
   Когда мы пришли домой, Алька перво-наперво разыскала коробку с прозрачной крышкой. Наполнила ее цветами. Положила туда несколько спелых ягод алычи и клубники. И только после этого пустила в коробку жуков. Бронзовки, похожие на сверкающие сгустки радуги, сразу принялись за еду. Вечером эту коробку, по строгому настоянию бабушки, Альке пришлось вынести из комнаты на веранду. Наутро выяснилось, что ночью была гроза. Коробка отсырела от дождя. Жуки легко процарапали в ней отверстие и... улетели.
   Ленинград - Санкт-Петербург.
   1985-1994 годы.
  
   ЛИСИЧКА
  
   День был солнечный. В воздухе пахло свежестью, желудями и прелой листвой. Я ждал Альку около художественной школы. Мы уговорились, что пойдем домой вместе, а перед этим немножко прогуляемся в нашем парке. Она выбежала мне навстречу усталая, но довольная. На хрупких плечах в такт шагам покачивался тяжелый этюдник.
   " Вот и я!" - улыбнулась Алька.
   - Так как же твои сегодняшние успехи? Слышал, ты отлично рисуешь.
   " Что вы, - смутилась Алька, и тотчас добавила, - успехи, правда, есть. Четверку получила. Уже несколько дней новую тему разрабатываем, а сегодня впервые акварелью писали".
   - Тема, должно быть, интересная? " И сложная, - пояснила
   Алька. - Осень в городе". Я закидываю за спину ее этюдник. И мы неспеша идем в парк по почерневшим от недавнего дождя асфальтовым дорожкам. Начался листопад. И то тут, то там на мокром асфальте лежат опавшие листья. Алька внимательно смотрит под ноги и нет-нет да подберет какой-нибудь особенно приглянувшийся ей листок. Вскоре в ее руках загорается огромный разноцветный букет из осенних листьев. Лица девочки за ним не видно, только глаза, голубовато-серые, задумчивые.
   - Аля, тебе нравится осень?
   - Да, и эти листья - тоже, вернее листья больше всего нравятся в осени. И мне они кажутся чуточку живыми существами. Особенно когда летят с деревьев или катятся по дорожке, будто убегают от меня. Взгляните,- один листок сорвется и летит, словно бабочка, даже порхает; другой - вон там, видите, - приземляется плавно, как птица, а третий, если скрученный, просто падает с дерева камнем. У каждого листика свои повадки вроде. Конечно, я понимаю, что это от формы зависит. Но все-таки хочется, чтобы листья были живыми, верно?
   " Верно. - соглашаюсь я. - Сейчас настоящее царство Берендея, и могут происходить всякие чудеса.
   Я останавливаю Альку за руку: " Тише! Лису не спугни!"
   Девочка замирает, украдкой оглядывается и еле слышно спрашивает: " Где она?"
   - У тебя. По рукаву ползет.
   - П о р у к а в у! П о л з е т!? Алька в недоумении
   смотрит на пальто, и ее недоумение сменяется восторженным любопытством: " Ой, да ведь это гусеница! Она и вправду на лисичку похожа! Такая же рыженькая и пушистая. С дерева наверняка свалилась или из листьев на меня залезла, когда я их собирала. Ну-ка, озорница, дай я тебя рассмотрю, как следует."
   Но стоило Альке взять мохнатую лисичку в руки, как та сразу свернулась клубком и, будто еж иголки, растопырила длинные, собранные в кисточки волоски.
   " Вот трусиха! В шарик превратилась", - удивленно говорит Алька. - А что она так и называется " лисичка", никакого другого названия у нее нет?"
   - " Почему же, - отвечаю я, - Лисичкой ее прозвали в народе, видимо, за окраску и мохнатость, а ученые зовут эту гусеницу кленовой стрельчаткой потому, что живет она на клене. Рыжая шерстка хорошо маскирует ее под цвет перезревшего кленового семечка и спасает от врагов. Как только наступают холода, гусеница покидает крону дерева и начинает подыскивать себе убежище на зиму. Забравшись в глубокую щель в коре, она старательно заматывается паутиной. Чтобы кокон получился теплее и мягче, гусеница обкладывает его изнутри собственными волосками. Теперь даже лютые морозы ей не страшны. Она окукливается в своей колыбельке и засыпает до весны. Вот такова история нашей лисички".
   Алька слушает, затаив дыхание. А когда я кончаю свой рассказ, она прислоняет край ладони к стволу старого клена.
   - Ползи, лисенок, не буду я тебя тревожить. Смотри, получше укройся на зиму от врагов.
   Яркая гусеница медленно, точно нехотя, перебирается с теплой руки девочки на влажную и шершавую поверхность ствола.
   А мы неспеша идем к дому.
  
   Ленинград, 1985 - 1990 годы.
  
  
   БЛЕСТЯЩИЕ ПОСЕТИТЕЛИ МУРАВЕЙНИКА
  
   Летние каникулы я проводил в Комарово. Возле дома начиналась небольшая роща. Тут вперемежку росли сосна, береза, осина. Местами попадались кусты шиповника. Был июль. И кусты эти уже начинали расцветать. В роще оказалось много черники. Разбуженный поутру деловитым кукованием кукушки, я брал какую-нибудь кастрюльку или бидон и уходил за ягодами. Высоко-высоко шумели, качаясь от ветра, вершины сосен. Сквозь их хвою пробивались солнечные лучи и скользили по траве и листьям папоротника. Внизу царил таинственный полумрак. Так, по крайней мере мне тогда казалось. Со всех сторон меня обступали красноватые стволы сосен. Пели и пищали какие-то птицы. Приятно пахло хвоей и еще чем-то незнакомым. В воздухе над тропинками неподвижно стояли, а потом отлетали полосатые мухи-журчалки. Они были большеглазые и пугливые.
   Домой я приносил полбидона сочных, крупных ягод черники, и мама готовила из них вкусный кисель.
   Однажды в поисках ягод я неожиданно набрел на муравейник, или точнее на муравьиную кучу. Это был холмик из опавших сосновых иголок, сухих веточек и стебельков. Он возвышался на краю поляны, в тени деревьев, и его окружали высокие травы. В нем жили рыжие лесные муравьи. К холмику по тоненьким и почти неприметным в траве дорожкам они тащили самую разнообразную добычу. Кто с величайшим трудом нес на себе длинный черенок листа, кто - жучиную ногу. Бывало, что несколько муравьев-охотников сообща волокли в муравейник большого паука. Очень часто мне случалось наблюдать, как, найдя крупную гусеницу бабочки-совки, они атаковали ее. Гусеница извивалась, пыталась сбросить наседавших муравьев, но подбегали новые, которые выпускали из своего брюшка на гусеницу струйки едкой кислоты. Гусеница моментально переставала шевелиться, замирала. А рыжим охотникам только того и надо было. Они схватывали ее челюстями и принимались тащить неподвижную уже добычу в свое жилище. Точно также муравьи расправлялись и с пятнистым жуком-усачом, и с большущей гусеницей ивового древоточца, хотя длина ее примерно в десять раз превосходила длину самих обитателей холмика. Когда я попробовал отнять у муравьев их охотничий трофей, толстая гусеница через некоторое время ожила и снова начала ползать. Похоже, что в лесу не было насекомого, которое не могло бы стать добычей муравьев.
   Несколько дней спустя я опять наведался к муравьиному холмику. Там все было по-прежнему. Высокие травинки, раскачиваясь, приветливо кивали мне лохматыми метелками. Вдруг у меня под ногами что-то заблестело. Я нагнулся и увидел жука, бронзовку металлическую, спинка и плотный панцирь надкрыльев которого словно, и вправду, были сделаны из какого-то драгоценного металла - так сильно они сверкали. Бронзовка спокойно сидела на траве среди сновавших муравьев. И те, как ни странно, не трогали ее! Вот жук стал быстро закапываться, пока не исчез в земле возле муравьиной кучи. Солнце стояло высоко, и мне пора было возвращаться домой. Теперь я почти каждый день находил около муравейника этих сверкающих жуков. Если бывало жарко, то бронзовки широкими кругами облетали поляну, потом начинали кружиться над холмиком муравьев. Садились на него и поспешно забирались внутрь. Рыжие защитники муравейника, готовые искусать любое мелкое животное, попавшее в их жилище, - и тут не обращали на бронзовок никакого внимания. В пасмурную погоду жуки впадали в оцепенение и, обхватив ногами стебель, покачивались на травинках. Но как только показывалось солнце, они, согретые его теплом, проворно взбирались на самый кончик или излом травинки. Брюшко их начинало часто-часто пульсировать. Между брюшком и надкрыльями появлялась темная щелка. Еще секунда - и из нее взметывались в стороны коричневатые прозрачные крылья. Жук с тяжелым гудением поднимался в воздух, переливаясь на солнце блестящими покровами.
   Но все же, думал я, чем жуки сумели завоевать к себе особое расположение хозяев муравейника, уж конечно, не окраской своего панциря? Сколько я ни следил за бронзовками и лесными муравьями, мне не удалось ответить на этот вопрос.
   А дело было вот в чем. Забираясь в муравейник, металлические бронзовки оставляли в его глубине свое будущее потомство в виде крошечных яичек, из которых вскоре выходили личинки, похожие на толстеньких белых червячков с шестью ногами. Всю жизнь они, знай себе, грызут кусочки гнилого дерева, едят отмершие корни и другие растительные остатки. В муравейнике они являются чем-то вроде дополнительных санитаров. И муравьи ценят их помощь: тщательно оберегают личинок бронзовки от излишней сухости и сырости. Не обижают и самих жуков. Впрочем, даже если бы муравьям захотелось укусить бронзовку, то они не смогли бы сделать это. Ведь жук с головы до ног одет прочными, непробиваемыми латами.
   Интересно, что обыкновенная бронзовка с более нарядным изумрудно-зеленым панцирем живет обычно в лиственных лесах, поэтому в Ленинградской области ее встретишь не так уж и часто.
   Иное дело- бронзовка металлическая. Она обитает только там, где растет сосна и живут ее друзья, рыжие лесные муравьи.
   Санкт-Петербург, 1994 год.
  
   ПРОГУЛКА ПО КАМЕННОМУ ОСТРОВУ
  
   Каждое воскресенье я, взяв сачок и бидончик, отправляюсь к пруду на Каменном острове ловить дафний. Вот и сейчас я иду туда по мосту через Малую Невку. Речной воздух свеж. Дышится им легко и приятно. Из-под моста с ревом выныривают разноцветные скутера, разрезают гладь реки надвое и стремительно уносятся вдаль. Чайки в испуге слетают с берега и долго потом кружатся над водой. С двух сторон у моста видны клумбочки ярких бегоний. Удивительные цветы эти бегонии. Их целыми сутками бьет дождь, хлещут порывы холодного ветра, автомобили, проносясь мимо, обдают их жаркими выхлопными газами, - а они лишь слегка покачиваются на стебельках, словно большие розовые, красные и желтые розы. Так и цветут все лето!
   В Каменноостровском парке людей еще мало. Но несмотря на раннее утро, первые рыболовы, как видно, самые заядлые, уже заняли свое привычное место между сфинксами, на гранитных ступенях набережной. Они замерли в удочками в руках и с устремленным на поплавок неподвижным взглядом.
   Набережная уводит меня от трамвайного звона прямо в тишину деревьев. Пушистые кроны старых лип кое-где мало-помалу начали желтеть. Их листья, высохшие и свернувшиеся, иногда с шорохом падают на асфальт, как напоминание о том, что наше короткое лето, увы, скоро кончится.
   Я прохожу возле уютного домика с маленьким балконом. Здесь когда-то жил известный русский врач и ученый Бехтерев.
   Мне нравится этот парк. Как в нем светло и просторно! Похоже, каждый листок на дереве спешит вместить в себя частицу солнечного света. Даже трава, и та, искрится на солнце серебристыми полями бисера. Это сверкают изгибы травинок, среди которых поблескивают продолговатые листки одуванчика. Оделись им в тон и некоторые ивы: их ветки точно усеяны тысячами солнечных бликов. В главной аллее из яркости листвы на меня неожиданно глядит пронзительно-черное дупло клена.
   Пруд - лягушатник находится в центре парка, недалеко от детской площадки. В нем-то и живут дафнии, мелкие рачки, которыми любители аквариума кормят своих рыбок. Это богатая витаминами пища для мальков. Плавают дафнии в толще воды. Чтобы наловить их в достаточном количестве, нужно раз двадцать провести сачком у поверхности и около дна то в одну, то в другую сторону. Наловив таким образом порядочно рачков, я решил продолжить прогулку. За миниатюрным белым мостиком через канал мне открывается другой пруд, большой, с крутыми, извилистыми берегами. Он местами покрыт скоплениями побуревшей ряски и пучками зеленых пик стрелолиста. Берега его утопают в разных травах. Тут и одуванчик, и ватные метелки кипрея, и ребристый папоротник. От крупных листьев подорожника в тени исходит голубоватое сияние. Стволы деревьев сквозь слой теплого воздуха кажутся розоватыми. Они поднимаются из зелени травы и уходят ввысь, в свою собственную зелень. Ясень словно прилег отдохнуть и навис над самой водой. Концы листьев-кос опущены в пруд. Дерево как-будто уснуло или смотрит на свое отражение.
   Тут невольно вспоминаешь про пушкинских русалок, про водяного и про таинственного непонятного буку, который всегда прячется от людей, прикидываясь то изогнутой корягой, то деревом с двумя сучками вместо глаз. Порой он вскрикнет что-то по-своему и надолго умолкнет.
   В дальнем конце пруда я вижу несколько диких уток. Заметить их трудно. Бурое с белыми штрихами оперение сливается с жухлой ряской, делая птиц неразличимыми.
   Из лиственных пород деревьев в парке произрастает обыкновенный и ясенолистный клен, дуб, липа, вяз, ива, ясень, береза, рябина и каштан. А из хвойных - ель, сосна и лиственница. Есть на Каменном острове дерево, о котором нужно сказать особо. Это дуб, по преданию, посаженный Петром Первым. Еще совсем недавно на нем оставалась одна-единственная живая ветка. Теперь и она высохла. Мертвый исполин по-прежнему стоит в окружении тяжелых чугунных цепей. Его продолжают беречь как историческую реликвию.
   Домой я возвращаюсь тем же путем. У лягушатника уже слышится смех и крики детей. Народу прибавилось. Взрослые загорают сидя или лежа прямо на траве. Какой-то пожилой дяденька, явно большой оригинал, не сумел найти лучшего занятия, чем лихо, по-мальчишески бросать комья сырой земли в лягушек, спрятавшихся в прибрежных ирисах. Он восхищен своей меткостью и тем, что его рука так же тверда, как в молодые годы.
   Вот около воды появилась ватага ребят. Притащили деревянный плот и хотят спустить в пруд. Долговязый паренек осторожно взбирается на него, отпихивается от берега шестом. Друзья на берегу подсказывают, как плыть. Между тем пятеро других мальчиков, бродя по колено в воде, охотятся за всякой живностью, которой заполнен сейчас пруд.
   " Сереженька, - говорит мама голубоглазого малыша в белой панамке, - давай посмотрим, что там такое мальчики ловят. Ну-ка, подойдем поближе. Вы что, ребята, рыбок здесь ловите? Покажите нам. Мой Сережка еще не видел живых рыбок. ... А-а, головастиков, понятно. Видишь, Сережа, это они, оказывается, головастиков ловят. Потом из таких головастиков лягушата получаются", - пытается объяснить эта молодая женщина. Ей самой еще не совсем верится в то, что из головастиков могут вырасти лягушата. Поэтому она смотрит на них с огромным интересом. Тогда как ее смешному карапузу Сереже они пока вовсе безразличны. Мал слишком.
   Вдруг издали до меня долетает встревоженный возглас другой мамаши: " Дима, не смей лазить в воду! Там полно пиявок! "
   - " Дави ее поганую, чтоб больше не присасывалась!" - хрипло кричит, вторя ей, бородатый мужчина в темных очках стоящему в нерешительности пареньку. И добавляет сам себе вполголоса: " Скоро ли зароют эту противную лужу с пиявками и прочей гадостью. Одну заразу разносит и ни грамма пользы".
   Паренек с внезапной ненавистью, достойной смертельного врага, принимается изо всех сил топтать сандалиями безобидную конскую пиявку. Она названа так не за особое пристрастие к лошадиной крови, а за свою величину. Надо сказать, что конские пиявки - это типичные представители фауны беспозвоночных в прудах и озерах нашей Ленинградской области. Они поедают мертвых рыб, улиток и являются естественными санитарами водоемов. При этом конские пиявки могут лишь присосаться к человеку. Проколоть кожу им не под силу, да и пищеварительная система их устроена так, что они могут переваривать только мягкие части низших животных. Кровь они не сосут. Вот почему бояться и тем более убивать их нельзя. На берегу, однако, разложено в ряд несколько гибнущих на солнце конских пиявок. Я вижу, что мне необходимо вмешаться. Мальчик легко признает свою ошибку и выпускает их одну за другой обратно в пруд. Родителей его, к сожалению, переубедить не так-то просто. У них сложилось нередкое для многих потребительское отношение к Природе.
   Голоса, крики, смех и всплески воды постепенно отдаляются. И я опять иду под прозрачным шатром из золотисто-зеленой листвы по главной аллее. Надо мной то и дело пролетают, трепеща крыльями, коричневые стрекозы-коромысла. Вот две из них столкнулись и словно обнялись в воздухе. Горят серебром травы, сверкают серебристыми точками крылья стрекоз. Солнце мягким светом озаряет величавую громаду облаков, плывущую над парком. До свидания, Каменный остров!
  
   Ленинград - Санкт-Петербург, 1976 - 1993 годы.
  
   ПРИВЕРЕДЛИВЫЙ НОСОРОГ
  
   Кого только ни привлекала вечерами наша маленькая комната в домике возле моря. Стоило включить лампу, как на ее свет слетались из сада невиданные нами доселе мотыльки, богомолы различной величины и окраски, проворные сверчки. А иногда по изгибам лозы винограда в окошко забирался странный, бескрылый виноградный кузнечик. Он долго сидел на подоконнике и печально так смотрел, как мы двигаемся, едим и ходим у стола. Но когда Алька подносила ему ломтик яблока или половинку сливы, кузнечик страшно конфузился, пятился назад, а потом исчез куда-то вовсе. Чаще всего нас посещали златоглазки, тонкие, почти эфемерные существа зеленого цвета, со сверкающими бисеринками глаз.
   Однажды, когда мы собирались ужинать, в раскрытое окошко вместе с порывом ветра, гудя, ворвался большой жук. Свет ослепил жука, он потерял направление и со стуком шлепнулся на пол.
   - Носорог прилетел! - крикнула Алька, еще не веря своим глазам.
   Действительно, это был жук-носорог. Гладкий и каштаново-коричневый, он казался закованным в полированные латы рыцарем. На спине его возвышался причудливый трезубец из плотного хитина. А голову жука венчал красиво изогнутый черный рог. Неожиданный гость быстро убрал крылья под панцирь и вперевалку заспешил вглубь комнаты, которая была ему такой непривычной. Тем временем Алька уже приготовила для носорога просторную банку из-под варенья. Очутившись там, жук, не ожидавший такого приема, не мог найти себе места. Он полз то в одну, то в другую сторону и все хотел прокопать стекло шиповатыми ногами.
   - Чем ты будешь его кормить? - спросил я Альку.
   - Не знаю, - честно сказала она. - Можно попробовать ягодами алычи, как бронзовок.
   Но ягоды жук есть не захотел. Отказался он и от травинок, цветов и листьев, которыми его щедро угощала Алька. Мы давали жуку ореховую кожицу, кусочки коры дерева, морковь и даже мед. Увы, загадочный носорог так ни к чему и не притронулся. Зато с прежним упорством продолжал раскапывать перед собой прозрачную преграду стекла. Верно, жук надеялся, что рано или поздно это ему удастся и он сумеет выбраться на свободу.
   На следующий день жук-носорог заметно приуныл и спрятался под ворох несъеденных листьев. Когда Алька соломинкой выгнала носорога из его укрытия, он ползал вяло, будто спросонья. И скоро опять зарылся в листья. Теперь в нем трудно было узнать вчерашнего блестящего рыцаря в доспехах.
   - И куда вся жучиная удаль девалась? - говорила Алька. - Ведь такой красавец был! Проголодался, наверное. А что едят жуки-носороги, не известно.
   Мы с Алькой посоветовались и решили выпустить нашего рогатого гостя. На воле он сам отыщет то, что ему больше по вкусу. Как же удивились мы оба, когда узнали, что жук-носорог в о о б щ е н и ч е г о н е е с т! Да, да, оказывается, существует множество насекомых, которые не только не едят, но и превосходно обходятся без воды. Они живут за счет запаса питательных веществ, накопленного ими в стадии личинки. К ним относятся бабочки-шелкопряды, веснянки, разные виды хрущей и близкий их родич жук-носорог.
   Днем этот красивый жук прячется от солнца во влажной почве. Летает он только в сумерках и по ночам. Его часто можно увидеть вблизи старых деревьев и пней.
  
   Ленинград, 1985-1989.
  
  
   КОРИЧНЕВЫЕ КОРОМЫСЛА И ГОЛУБЫЕ СТРЕЛКИ
   Когда я собирался в лес и уже подготавливал свой походный рюкзак, со двора неожиданно донеслись громкие голоса.
   "Отпусти! Отпусти ее немедленно, слышишь!!! - кричал Сережка. - Она жить хочет!" - "Нет! - сопротивлялся другой голос. - Не пущу!"
   Я выбежал на веранду. И увидел, что Сережка теребит за плечи паренька, держащего в руке большую коричневато-серую стрекозу-коромысло.
   "В чем дело?" - спросил я. "Да вот он, - Сергей кивнул в сторону мальчишки, - ловит стрекоз и мучает их". "Ничего я их не мучаю, - оправдывался тот. - Просто привяжу ниткой за хвост и пускаю потом, как воздушных змеев". Тут Сергей вспылил: "И это - он не мучает! За хвост, как змеев...! А знаешь ли ты, что никакого хвоста у стрекозы нет! Это брюшко у ней длинное такое! Она им в полете, как рулем, движет!"
   "Ребята, тише, - сказал я. - А ты, и верно, отпусти стрекозу". Незнакомый мальчик весьма неохотно разжал ладошку. Стрекоза расправила помятые крылья, дрогнула ими. И тотчас же унеслась в небо.
   Мы с Сережей не первое лето наблюдаем за стрекозами. И узнали, что в Ленинградской области живет много мелких и всего два вида крупных стрекоз. Это коромысло большое и коромысло камышовое. Большое коромысло серо-коричневого цвета с голубыми точками, а камышовое - зеленого или синего с черной перевязью на брюшке и двумя желтыми полосками на груди. Размах крыльев этих двух стрекоз около десяти сантиметров.
   Пожалуй, не встретишь человека, который не знал бы стрекозу. Удлиненное брюшко, выпуклые глаза и две пары длинных, прозрачных крыльев - вот признаки, по которым можно безошибочно определить это грациозное насекомое. Но далеко не каждый знает о том, что стрекозы - древнейшие обитатели планеты. Их возраст на Земле насчитывает десятки миллионов лет. Еще с очень давнего каменноугольного периода сохранились отпечатки огромной стрекозы-меганевры, размах крыльев которой был равен семидесяти пяти сантиметрам. Самое интересное, что со времени своего появления и до наших дней стрекозы почти не изменились. Это удивительные существа. Каждый круглый глаз камышового коромысла, например, сложен из тридцати тысяч мелких фасеточных глазков. С их помощью стрекоза может смотреть не только вперед, но также влево, вправо, вниз и вверх одновременно. Поймать ее на лету сачком бывает очень трудно. Хорошо развитые крылья позволяют стрекозе совершать в воздухе крутые виражи и петли. Направление полета она регулирует поворотами брюшка. Полет стрекозы-коромысла - это непрерывная охота. С утра, как только пригреет солнце, и до глубоких сумерек ненасытный хищник-стрекоза то взлетает ввысь, то проносится у самой земли в погоне за летающими насекомыми. Ловит она бабочек, мелких стрекоз, но больше всего - мух. Несмотря на то, что челюсти стрекозы-коромысла довольно крепки, она съедает только мягкие части пойманной добычи, а плотные кусочки хитинового панциря насекомых, их ножки и крылышки откусывает и бросает прямо на лету. На ночь эта стрекоза присаживается отдохнуть на кончик сухой ветки. У плоской стрекозы, которая меньше коромысла, брюшко как бы сплющено сверху. За это она и получила свое название. Охотится плоская стрекоза только на комаров, чем приносит большую пользу.
   Если всколыхнуть траву около водоема, то оттуда во все стороны, словно стрелы, пущенные невидимыми гномами, полетят очень маленькие и изящные стрекозы. Их так и зовут "стрелки". Сидящую на травинке стрелку заметить непросто. Ее крылья очень прозрачны, а брюшко не толще иголки. Разные стрелки и окрашены бывают по-разному. Но чаще всего среди них попадаются голубые, зеленые и бурые. Нам с Сережей повезло: однажды в лесу, у озера, мы увидели совершенно необычную белую стрекозу-стрелку! Едят стрелки мошек и крохотных луговых комариков. Высоко такие стрекозы не летают.
   Личинки стрекоз живут в воде и называются наядами. Их можно встретить в любом чистом пруду или озере. По внешнему виду они мало похожи на взрослых насекомых. Темно-бурая личинка стрекозы-коромысла выглядит неуклюжей. У нее продолговатое тело, шесть тонких ног и короткие зачатки крыльев на спине. Орган слуха наяды находится на ногах, жабры - в кишечнике. Наяда - такой же хищник, как и сама стрекоза. В пруду она охотится на водяных насекомых, головастиков и даже мелких рыбешек. Свою добычу она схватывает с помощью "маски", видоизмененной нижней губы, несущей хватательные крючья. Потревоженная личинка прижимает к телу все шесть ног и, сильными толчками выбрасывая из брюшка воду, стремительно уплывает от опасности, точно реактивный снаряд. Нужно сказать и о том, что личинки стрекоз дышат растворенным в воде кислородом. Если водоем загрязнен, особенно нефтепродуктами, то они погибают. Поэтому во многих местах стрекозы становятся редки. Личинка стрекозы-коромысла живет в пруду целых два года. Но вот она выползает на торчащий из воды стебель камыша и некоторое время сидит неподвижно, привыкая дышать воздухом. Потом кожица на ее голове и спине лопается. Так начинается превращение наяды во взрослое насекомое. Стрекоза освобождает свою переднюю часть от личиночной оболочки, выгибается назад и повисает вниз головой. Проходит около часа прежде, чем она цепляется ногами за пустую кожицу и рывком освобождает свое длинное брюшко. Вот тут-то у нее начинают быстро расти крылья. Сперва чуть зеленоватые и нежные крылья стрекозы вскоре крепнут, становятся все прозрачней. Сама же она приобретает яркую окраску. Обычно наяда выползает из воды вечером. А утром молодая стрекоза устремляется в свой первый полет.
   Ленинград - Санкт - Петербург, 1985-95.
  
   СТРИГУН
  
   Наш домик стоял в парке на берегу моря. Тут в изобилии цвели розы. На газонах трепетали под легким утренним бризом деревца японской мимозы с пушистыми и мягкими цветами, будто сделанными из ваты. Серебрились кроны белой акации, желтели кусты плетевидного метельника. А над всем этим величаво и торжественно вздымались темные кипарисы. Едва заходило солнце, как на листьях сирени, разросшейся вдоль аллей, усаживались отдыхать нарядные бабочки-перламутровки, или королевские мантии. Они складывали крылья так, что была видна их зеленоватая изнанка, покрытая блестящими полосами и пятнышками, - и засыпали до утра. Буквально на каждом шагу в парке подстерегало что-нибудь необычайное. Можно было, например, столкуться лицом к лицу с диковинной птицей, увидеть небывалой величины цветок магнолии или ползущую по дорожке узорчатую гусеницу. Однажды ребята нашли у корней акации очень странное насекомое. Бурого цвета, с короткими передними ногами, оно сильно напоминало крота. Спереди и сзади у него торчали усы.А вдоль брюшка вытянулись жилковатые крылья. Это была медведка, земляной сверчок. Оказалось, что медведка не только быстро ползает, но отлично плавает, летает и может прокладывать под землей целые галереи и лабиринты своих ходов.
   Перед домом росла высокая плакучая ива. Ее толстые ветви поднимались вверх, а мелкие и тонкие, изогнувшись, провисали вниз и образовывали густую крону. Иногда эти веточки вытягивались так низко, что даже касались земли. В тени ивы было уютно, как в шалаше. Она была замечательным украшением двора. Но вот как-то вечером на иве появился крупный жук. Поблескивая панцирем и хищно поводя длинными коленчатыми усами, он не спеша пробирался по стволу дерева. Такого жука мы еще не видели. Кто-то сказал, что это стригун. И теперь соседский мальчик Леня громко предупреждал всех, что подходить к дереву нельзя, а то стригун ненароком свалится кому-нибудь на голову и подчистую сострижет волосы челюстями. Люди удивлялись и опасливо обходили дерево стороной. Вдруг и вправду без волос оставит, думали они. Жук тем временем с хозяйским видом продолжал обследовать ствол нашей ивы. "А ну-ка покажи, где твой стригун?!" - крикнул Лене Сережа, отлично разбиравшийся в жесткокрылых. Сережа решительно взобрался на дерево и через несколько минут спрыгнул обратно, держа в руках длинноусого возмутителя спокойствия. "Да это же, - сказал он, - просто усач-дровосек! Его личинка живет как раз внутри ивы и питается ее древесиной, а сам жук только сосет цветочный нектар". Жук-дровосек в руках Сережи уже не казался таким страшным. Он суетливо перебирал ногами, кивая головой. А потом вдруг заскрипел, потирая затылком о край панциря спины. "Видишь, - заметил Сережа, - как он меня пугает, хочет, чтобы его поскорей на волю выпустили. И никакой он не стригун, а самый обыкновенный скрипун".
   Вот чего иногда стоит ошибка в названии.
  
   Ленинград, 1988.
  
   НАШЕСТВИЕ БОЖЬИХ КОРОВОК
  
   Этот день июля выдался жарким даже для Евпатории. Мы с Леней сидели за столом во дворе и о чем-то беседовали. Вверху, на ветках акации, суетились скворцы. Неожиданно в воздухе замелькали десятки божьих коровок. Никто не знал, откуда взялись эти жучки в таком небывалом количестве.
   Они вились над клумбой с розами в центре двора. Летали вокруг старой плакучей ивы. Красными точками садились на развешенные хозяйками для просушки простыни. Падали на землю кверх брюшком, но тут же раскрывали крылья, переворачивались и взлетали снова. Леня и я вовсю отмахивались от наседавших жучков. Но они были куда проворнее нас и быстро заползали нам за шиворот безрукавок. "Ух, черт! Да они кусачие какие!" - возмущенно воскликнул Леня, стряхивая с руки коровку. Я хотел было ему возразить, но в этот момент сам ощутил несколько очень болезненных укусов, словно булавочных уколов, которые потом сильно чесались. "И кто их только назвал божьими?! - не унимался Леня. - Дьявольские они коровки!"
   А жучки продолжали летать, и их по-прежнему было много. Куда ни глянь - всюду мельтешили мириады божьих коровок. И у каждой на панцире надкрыльев было ровно семь черных пятнышек. Казалось, что они сыпались прямо с неба. Птицы не трогали их из-за ядовитой крови. Местные жители рассказывали, что такие нашествия коровок бывают обычно перед дождем. И правда, вскоре из небольшого желтого облака заморосил грибной дождик. Он шел недолго. Но красные жучки не исчезали. Их даже стало еще больше, чем прежде.
   Валера, сын хозяйки тети Раи, вернулся с пляжа и сказал, что тучи божьих коровок вынудили отдыхающих покинуть морской берег и буквально разбежаться по домам.
   Только через три дня этих жучков заметно поубавилось. Но и потом очень часто большие скопления их мы находили в парке около скамеек, на оставленных кем-то огрызках яблока. Мы по-разному пытались объяснить причину непонятного явления. Рассуждали о редких в наши дни массовых миграциях насекомых. Строили различные предположения. А на деле все было гораздо проще. В последнее время в Евпатории сильно размножилась тля. И божьих коровок как воздушный десант выпустили с самолета на борьбу с этим опасным вредителем.
   Ленинград, 1988.
  
   КАК ТАРАНТУЛОВ УДЯТ
  
   Как-то поутру ко мне подошел Леня и спросил:"Пойдем вместе ловить тарантулов?" Его предложение показалось заманчивым. Давно хотелось своими глазами увидеть коварного паука, о котором я знал лишь по книгам и по немногим рассказам, основанным большей частью на вымысле и преувеличениях.
   - Конечно, пойдем! Но где и как ты собираешься их ловить? - У нас, на дикой поляне. Там они в норах прячутся.
   - Водой выливать будешь?
   - "Зачем? Я другой способ знаю, надежный. Сам увидишь, - не без гордости сказал Леня. - Надо только большую трехлитровую банку найти и до половины заполнить песком".
   Через несколько минут банка была приготовлена. И мы с Леней отправились на охоту за тарантулами.
   В начале лета, когда здешнее жаркое солнце еще не успело иссушить всю растительность, дикая поляна представляла собой небольшой пустырь, густо поросший травой, цикорием, шариками белого клевера. То тут, то там на нем возвышались деревца туи с ромбовидной кроной и прозрачные кустики тамариска. А посередине желтел великолепный куст плетевидного метельника. Его мелкие, но душистые цветы снизу-доверху усыпали ветки и привлекали несметное количество пчел. Вот Леня нагнулся, раздвинул стебли трав и крикнул:"Дай сюда банку, я нору нашел!"
   На земле виднелось темное, круглое отверстие, окруженное ободком песка. Леня присел возле него на корточки и достал из кармана нитку с висящей на конце смоляной каплей. Потом неспеша начал опускать каплю в отверстие норы. Как только она спустилась на самое дно, Леня принялся дергать ее вверх-вниз. Вдруг нитка напряглась. "Готово! Попался!" - тотчас же воскликнул Леня. С небывалым интересом я наблюдал, как первыми наружу показались длинные лапы с бело-коричневой перевязью. Огромный паук намертво вцепился своими острыми челюстями в смолу и повис на нитке, словно пойманная на крючок рыба. Это была самка южно-русского тарантула, одного из наиболее крупных пауков, встречающихся в степном Крыму. С незапамятных времен за тарантулами утвердилась слава необычайно ядовитых и опасных для человека животных. Их ставят в один ряд со скорпионами и фалангами. Легенда гласит, что тот, кого укусил этот паук, должен до изнеможения танцевать, тогда яд потеряет силу и человек поправится. Быстрый итальянский танец даже стали называть тарантеллой. Тарантулы ведут ночной образ жизни. Они не плетут паутину и охотятся в открытую. За это их прозвали пауки-волки. Острые челюсти, снабженные ядовитыми железами, позволяют им атаковать довольно крупную добычу. Так, живущий в тропиках паук-птицеед, брюшко которого достигает размера куриного яйца, во время своих охотничьих вылазок нередко нападает на ящериц и маленьких птиц. Укус "черной вдовы", или каракурта, близкого родича тарантулов, может стать смертельным, если ранку сразу же не прижечь горящей спичкой.
   Быстрым движением Леня стряхнул паучиху в банку и накрыл крышкой. Это было очень кстати, потому что тарантул, едва очутившись в неволе, высоко подпрыгнул, ударился о стекло и, ослепленный солнечным светом, замер на песке в немой злобе. Не будь крышки нам пришлось бы туго.
   - Ого, вот это укус так укус! Леня показал смоляную каплю. На ее поверхности остались две глубокие бороздки от челюстей.
   - Эту удочку ты сам придумал? - "Нет, местные ребята научили. Дело нехитрое", - ответил Леня. Между тем паучиха не шевелилась. И я смог ее, как следует, рассмотреть. Основная окраска тарантула была коричневатой. На брюшке выделялся орнамент причудливых линий и узоров. На голове, около крючковатых челюстей, горели два оранжевых пятна. Вместе с восемью расставленными в стороны ногами туловище этого ночного разбойника имело четыре сантиметра в диаметре. Когда я слегка толкнул банку, паучиха предостерегающе приподнялась и выставила вверх две передние ноги. На челюстях блеснули капельки яда.
   Среди цветов сурепки на поляне летали большие белые бабочки-боярышницы. Леня поймал одну из них и посадил к тарантулу. При виде бабочки паучиха встала на задние ноги. В такой позе, стоя на четырех ногах и чуть касаясь концами средних песка, она готова была вот-вот подскочить и накинуться на добычу. Но бабочка металась высоко под самой крышкой банки. Достать ее, даже в прыжке, паучихе было трудно. Она выжидала пока боярышница спустится немного ниже, чтобы в нужный момент ухватить челюстями ее сочное брюшко. Но вышло совсем иначе. Бабочка, соскользнув со стекла, упала рядом с паучихой и взмахом широких крыльев случайно опрокинула грозную хищницу на спину! Тарантул, не ждавший такого оборота, к нашему немалому удивлению, стремительно бросился наутек.
   - "Знаешь, - сказал я Лене. - Может, лучше отпустим их?" - "Давай", - согласился он. Мы осторожно наклонили банку. Когда ее горлышко открылось, боярышница взметнулась ввысь, а тарантул, резво перебирая ногами, уполз в зеленый мир дикой поляны.
  
   Ленинград, 1987-88.
  
  
   САМЫЕ БЫСТРОЛЕТНЫЕ БАБОЧКИ
  
   Был знойный июльский полдень в Каменноостровском парке. Трава светлела полями белой кашки. Повсюду разливался аромат цветов вместе с запахом скошеного луга и терпкостью тины. Я остановился меж склонившихся над водой ив и приметил, как неподалеку двое, девушка и парень, рассматривали что-то на дереве. Интерес к находке оказался так велик, что даже их серая овчарка, привстав на задние лапы и опершись передними о ствол, сперва просто не сводила с нее глаз, а после начала делать отчаянные попытки достать ее. Она подпрыгивала, пробовала влезть на дерево и виляла хвостом. Меня тоже проняло любопытство, и я подошел ближе.
   - Что там такое, птичка? "Гусеница", - как-то загадочно сказала девушка. Действительно, в развилке ивы, свернувшись
   полукольцом, лежала большая, зеленая гусеница с косыми белыми полосками на боках и голубоватым рогом сзади.
   По этим признакам мне нетрудно было узнать гусеницу глазчатого бражника. Эту прекрасную ночную бабочку теперь, к сожалению, встретишь нечасто. Окрашена она необычно. Верхние ее крылья коричневато-бурые, под цвет древесной коры. Зато нижние яркого розового цвета с желтинкой. Посередине на них есть голубое пятнышко-глазок. Когда бражник днем спит, сидя на стволе дерева, то его яркие нижние крылья закрыты верхними, темными. В случае опасности он резко разводит в стороны темные крылья. Появившиеся "глаза" на желто-розовом фоне нижних мигом отпугнут всякого, кто захочет полакомиться бабочкой. Глазчатый бражник, бражники тополевый и липовый, относятся к роду смеринтусов. Эти бабочки, если можно так сказать, - городские жители. Во взрослом состоянии они не питаются, и цветы им совершенно безразличны, а их гусеницы обитают на тополе, иве, липе и кленах - такие деревья есть в каждом городском парке и сквере. Нужно сказать и о том, что многие виды смеринтусов в условиях садка легко скрещиваются друг с другом. Потомство нередко отличается необычной для этих видов окраской. Смеринтусы - далеко не единственные представители семейства бражников.
   Много красивых бабочек-бражников, или иначе сфинксов, живет в средней полосе и, особенно, в теплых южных широтах. У них толстое, заостренное на конце брюшко и длинные узкие крылья, благодаря которым летают бражники очень быстро. Так например, бражник-языкан - он же бабочка-пуля - может развивать в полете скорость до пятидесяти километров в час. Не зря потому бражники считаются самыми быстролетными среди чешуекрылых. Бражники интересны еще и тем, что, подобно тропическим птичкам-колибри, они сосут цветочный нектар прямо на лету. Если вечером, когда начнет смеркаться, подойти к клумбе, где цветут петунии и белеют звездочки душистого табака, можно увидеть, как то над одним, то над другим цветком замирает бабочка. Ее крылья без устали вибрируют, а хоботок тонкой иглой вонзается в венчик цветка в поисках сладкого нектара. Рывок - и бражник уже на противоположном конце клумбы! В основном, сюда прилетают розовый винный бражник, молочайный и сосновый бражники. Изредка, если повезет, можно встретить у клумбы и крупного сиреневого бражника с полосатым брюшком. Эти бабочки названы так по растениям, на которых живут их гусеницы. Зеленая, в пятнах гусеница винного бражника питается листьями дикого винограда и иван-чая, иногда ее также можно найти на листьях георгин.
   В странах Средиземноморья произрастает олеандр. Ветви, листья и цветы его очень ядовиты. Звери и птицы избегают даже приближаться к этому вечнозеленому кустарнику. Но есть одно насекомое, которому не страшен коварный яд олеандра. Это бабочка олеандровый бражник, с изумрудными, украшенными белым орнаментом крыльями. Сама она питается соком его цветов, а гусеница ее с аппетитом поедает листья ядовитого растения.
   Огромной бабочке - Мертвая Голова нектар не нужен. Она привыкла воровать мед из ульев. Рисунок черепа на спине, величина этой почти экзотической бабочки, а также необъяснимый звук, который она издает, - породили о ней немало жутких суеверий. Ротовой аппарат Мертвой Головы устроен иначе, чем хоботок остальных бражников, питающихся на цветах. Короткая, толстая трубочка с широкой щелью внутри служит бабочке не только для того, чтобы сосать вязкое содержимое пчелиных сотов, но и для пения. Да, да, бражник Мертвая Голова еще и поет! Олеандровый бражник и Мертвая Голова лишь изредка залетают в наши края. И у нас почти не размножаются.
   Зимуют бражники в стадии куколки. Но у некоторых из них, как например у соснового бражника, стадия куколки может продолжаться года два, а то и три. Интересно отметить, что куколка соснового и сиреневго бражников имеет особый футляр для свернутого хоботка, похожий на нос, - а вот у куколки вьюнкового бражника хоботок торчит вперед во всю свою длину.
   Каждый, кто выводил в неволе различных бабочек, наверняка знает, какое увлекательное занятие - поиски гусениц. Когда-то я решил попробовать получить из куколки бабочку сиреневого бражника. Ее гусеницы питаются на кустах сирени и бирючины. Несмотря на яркую окраску, они хорошо маскируются. И отыскать их довольно трудно. Я же находил их по "орешкам", которые падали на асфальт вместе с плодиками бирючины. Только по ним и можно было узнать, на какой ветке куста пряталась полосатая гусеница. Даже когда я находил ее "следы", сама гусеница частенько оставалась незамеченной. Ведь ее так легко было спутать со скрученным в трубочку зеленым листком. Действительно, косые фиолетовые и белые полоски на боках гусеницы кажутся жилками листка. А рог на конце тела, - кстати, главное отличие гусениц всех бабочек-бражников - его черешком. Но стоит дотронуться до вытянувшейся на ветке в полной неподвижности гусеницы - она изогнется и примет угрожающую позу. Ну, точь - в - точь маленький живой сфинкс! В такой позе гусеница сиреневого бражника выглядит величественной. К сожалению, бабочки у меня не вышли. Гусеницы оказались чересчур прихотливыми. Вскоре перестали есть. Их окраска потускнела, а на боках выступили коричневые пятна. Чтобы они не погибли, я отнес их в парк и рассадил на кусты бирючины. Наверное, на этих кустах у гусениц сиреневого бражника существует свой, особенный, микроклимат, который я не сумел создать им в домашних условиях.
  
   Ленинград - Санкт-Петербург, 1984-95.
  
   АНТИХРИСТ
  
   Когда мне исполнилось четырнадцать лет, мы с мамой приехав в Крым, сняли в Евпатории комнату в небольшом не то доме, не то сарайчике неподалеку от лимана. С нами по соседству жила старушка Мария Ивановна, тоже курортница. Перед домом был живой навес из дикого винограда, однако в дневные часы он нисколько не уберегал нас от зноя, а по вечерам - от множества слетавшихся на свет степных насекомых. Все эти мотыльки, кузнечики и сверчки вызывали у меня бурную радость. Но Марию Ивановну они приводили в ужас. Среди сплетений дикого винограда прятались изящные и тонкие богомолы желтого цвета. Им изо всех сил хотелось быть похожими на сухие травинки, чтобы их никто не увидел и не поймал. Зато сами они тем временем караулили добычу.
   Очень часто, как только мы приходили с пляжа и садились ужинать, из комнаты соседки слышались ее отчаянные призывы: "Нина! Васек! Снимите скорее со стены это усатое создание, а то оно меня до инфаркта доведет!" И мы с мамой тут же бросались выручать Марию Ивановну. Бывало, что Мария Ивановна от страха прихлопывала какое-нибудь злосчастное насекомое книгой, прежде чем мы успевали прибежать на помощь. Поэтому неизвестно, кого нам надо было спасать, саму ли Марию Ивановну или же ее непрошенных крылатых гостей. Но вот однажды Мария Ивановна пришла к нам очень взволнованная.
   " Сейчас влетело что-то - вот такое огромное, - сказала она, - глаза у него горят! Летает по комнате и гудит, бьется об стены, об потолок! Но прямо антихрист какой-то! Я уж гонялась за ним с тряпкой, гонялась. Насилу его одолела". С этими словами Мария Ивановна достала из кармана халата большую коробку от конфет и положила передо мной на стол.
   - Вот он - тут.
   Меня, признаться, удивила неожиданная смелость Марии Ивановны и то, что "антихрист" не царапался в коробке, не поднимал крышку, как это делают пойманные большие жуки, - и вообще вел себя чересчур смирно. Видимо, "поединок" с нашей соседкой дорого обошелся бедняге. Я открыл коробку. Что это, неужели ласточка?! Длинные, узкие крылья, брюшко, покрытое серым пухом... Однако шесть ног, усики и свернутый тугой спиралью хоботок "таинственного антихриста" вскоре убедили меня, что в коробке была не птица, а необыкновенная ночная бабочка. Глаза ее еще слабо светились призрачным красноватым сиянием. Так произошло мое первое знакомство с вьюнковым бражником. Вьюнковый бражник по размаху крыльев, равному двенадцати сантиметрам, не уступает даже таким великанам среди чешуекрылых, как бабочка- Мертвая голова и Большой Ночной Павлиний глаз. Спинка и крылья его пепельно-серые, украшенные темными пятнами. На брюшке чередуются поперечные розовые, белые и черные полосы. Потом я не раз еще бывал на юге и часто видел там в конце лета этих поистине огромных серых бабочек, которые с наступлением сумерек кружились у клумб, описывая в воздухе стремительные зигзаги, а то вдруг на мгновение зависали над душистыми цветами табаков. Днем лепестки табака плотно сжаты. Но к вечеру они раскрываются, и цветы начинают источать приятное благоухание. Оно то и будит ото сна бабочек-бражников. Нектар у цветков табака спрятан глубоко на самом дне продолговатого венчика, и только бражник своим длинным хоботком может доставать его оттуда. Потому бражники являются единственными опылителями цветов табака. Вот цветы и берегут для них сладкое угощение, скрывая его от жаркого солнца под сомкнутыми лепестками.
   Крупная, коричневая в желтых точках гусеница этого бражника, как ни странно, питается тоненькими стеблями и листьями вьюнка. Отыскать вьюнок не трудно. Он растет повсюду, оплетает кусты и невысокие деревца. Но попробуйте обнаружить на нем гусеницу вьюнкового бражника, и вам это вряд ли удастся. У самих бражников почти нет так называемых естественных врагов, разве что по ночам на них охотятся летучие мыши, от которых бабочек спасает быстрый полет. Днем бражники спят в укромном уголке на коре дерева или на потемневшем от времени дощатом заборе, сложив крылья поверх брюшка. Пепельная окраска делает бабочку неразличимой на фоне дерева. Гусеница бражника, конечно, не так проворна, и окраска ее хотя не слишком яркая, но птицам хорошо заметна. Как же гусенице спастись? И вот она нашла себе очень простой и надежный способ защиты от врагов. На рассвете гусеница вьюнкового бражника закапывается в землю, где отсиживается дотемна. Там ее не увидят птицы, и не высушит палящее солнце.
  
   Ленинград - Санкт-Петербург.
   1990 - 1991 годы.
  
  
   ГОСТЬ С ЮГА
  
   Сережа едва отыщет где-то что-нибудь интересное, сразу бежит показывать. Так было и сегодня. Уже с порога Сережа радостным голосом сообщил мне:"А я утром у нас на грядке с картошкой видишь кого поймал - бабочку Мертвая Голова!" И правда, в руках у мальчика трепетала крыльями очень большая, прямо-таки гигантская и очень красивая бабочка. На ее спинке был хорошо виден рисунок, похожий на череп с двумя скрещенными под ним костями. За это бабочка получила свое столь мрачное название. Желая вырваться на свободу, она то и дело издавала тонкий, протяжный писк.
   И как она тут очутилась? - удивлялся Сережа. - Я ведь слышал, что такие бабочки только на юге живут. Мы с тобой даже в Крыму их не встречали. А сейчас вдруг - у нас, в Выборгском садоводстве, представляешь?! Такая редкость - и к нам попала!"
   Удивляться было чему. Бабочка Мертвая Голова, одна из крупнейших представителей семейства сфинксов, или бражников, порою достигающая в размахе крыльев двенадцати-четырнадцати сантиметров, действительно, обитает в нашей стране лишь в на Кавказе, в Крыму, Средней Азии и в некоторых районах Дальнего Востока. Говорят, что еще во времена Колумба Мертвую Голову, а вернее ее гусениц, случайно завезли из Америки вместе с саженцами помидоров и картофеля. Но такое предположение спорно. Почему - расскажу чуть позже. Мертвая Голова - единственная у нас поющая бабочка! Ученые установили, что она пропускает воздух через специальную щель в своем хоботке и таким образом издает особый звук. Кажется, что это гудит потревоженная пчелиная матка. В отличие от других бабочек, Мертвая Голова не питается цветочным нектаром. Ее основная пища - это сок, который вытекает из-под коры деревьев. Любит лакомиться она и медом. Пчелы не нападают на незваного гостя, поскольку их вводит в заблуждение писк, испускаемый бабочкой. Они принимают его за "пение" новорожденной матки и сами дают воришке свободно пробираться в улей, к сотам. А бабочке того и надо. Как большинство бражников, Мертвая Голова ведет ночной образ жизни. Потому свои налеты на ульи и гнезда диких пчел она совершает в сумерках и по ночам. Передняя пара крыльев бабочки бархатного черного цвета, с золотистыми линиями и разводами. Задняя - желтая с черными полосами. Любопытно, что на спинке самца этой диковинной бабочки рисунок напоминает не череп, а скорее монашеский колпак с прорезями для глаз. Из-за чего бабочку Мертвая Голова иногда зовут еще Головой Монаха. В детские годы мне очень хотелось собрать коллекцию бабочек, - и чтобы в ней непременно был бражник Мертвая Голова - мечта всякого начинающего коллекционера чешуекрылых. И вот, находясь однажды летом с родителями в доме творчества под Черниговом, я познакомился там с одним пожилым человеком, страстным собирателем бабочек. Но, когда я пришел к нему в номер, то мое желание коллекционировать насекомых сменилось отвращением к этому занятию: на столе в беспорядке, как попало, лежали с о т н и умерщвленных бабочек, среди которых было сразу по нескольку экземпляров одного и того же вида! Оторванные усики и ножки, помятые или сломанные крылышки, с которых сбита пыльца, - вот какое зрелище предстало моим глазам... Александр Михайлович, так назову этого человека, не расставался с сачком. Он ловил на полянах клевера чудесных махаонов и парусников - подалириев, вечерами приманивал в световую ловушку бражников и совок. Но отбирал для своей коллекции только самые лучшие экземпляры. Остальных же бабочек он просто в ы б р а с ы в а л !!! Кумиром Александра Михайловича был француз Эжен ле Мульт, написавший книгу "Моя охота за бабочками", в которой этот своеобразный спекулянт от энтомологии подробно описывал то, как он отлавливал в Америке редчайших бабочек-морфо и украшал их крыльями спальни знатных дам, - а заодно приводил массу способов сбора и умерщвления насекомых. Не из-за таких ли его последователей. горе - натуралистов, сейчас настолько обеднела наша Природа? Между тем в Калифорнии энтомолог, истинный энтузиаст, смог создать первый на всем земном шаре заповедник для редких бабочек, которым грозит исчезновение! Угроза вымирания нависла и над бражником Мертвая Голова.
   Раньше, в прежние времена, бывали случаи, когда эти крупные бражники собирались большими стаями и летели куда-то за многие километры, словно перелетные птицы. Если стая огромных бабочек с черепами на спине влетала в открытое окно, это считалось дурным предзнаменованием и наводило панику на суеверных людей. Причина массовых миграций бабочек до сих пор остается загадкой для науки. Нередко в пути их настигал циклон, разметывал стаю. И некоторые бабочки оказывались заброшенными далеко на север. Как видно, расселение бабочки Мертвая Голова могло произойти и без вмешательства человека. Иногда и теперь случается находить осенью этих бабочек на картофельных полях и огородах Ленинградской области. На ботву картофеля бражник откладывает яички. Конечно, в нашем суровом климате гусеницы Мертвой Головы не успевают закончить развитие и с приходом холодов погибают.
   "Ну вот, Сережа, - сказал я, - теперь ты сможешь сделать в кружке юннатов доклад о своей замечательной находке. А бабочку выпусти. Ребята тебе и так поверят"
   Сережа согласился со мной. Бабочка вылетела в окошко и скрылась за деревьями.
   Санкт-Петербург, 1992.
  
   МОЛОЧАЙНАЯ ГУСЕНИЦА
  
   На поляне тут и там виднеются кустики травы-молочая. Они низкорослы. Их стебли от основания и до верхушки покрыты зеленовато-голубыми, нежными листьями. Отломишь стебель - на месте излома выступит белая капелька горького молочка.
   Как-то раз я нашел на одном таком кустике разноцветную гусеницу молочайного бражника. На темных боках и спине гусеницы были рассыпаны светлые точки. Бока ее украшали большие желтые пятна. От оранжевой головы тянулась вдоль спины красная полоска. А сзади воинственно торчал алый с черным кончиком, рог. Гусеница сидела на веточке, обхватив ее ножками-присосками, и проворно грызла листок. Через минуту от листка не осталось и следа. А она сразу же принялась за следующий.
   Я взял гусеницу домой вместе с небольшим букетом из веточек молочая. Чтобы он подольше оставался свежим, я поставил его в бутылку с водой, а бутылку поместил в таз, на дно которого насыпал песка. Съев все листья с одного стебелька, цветастая гусеница чинно переползала на другой. Аппетит у нее, похоже, не только не уменьшался, но с каждым днем все возрастал. Дома я смог ее рассмотреть повнимательнее. Длинное тело гусеницы состояло из одиннадцати колец-сегментов. Ног было шестнадцать. Три пары передних, коготкообразных, которые потом, после превращения ее во взрослое насекомое, должны стать ногами бабочки. И пять пар брюшных, называемых ложноножками.
   Мои близкие не видели в гусенице ничего интересного и тем более красивого.
   "Ты бы лучше техникой занялся, - советовал мне дядя. - А это что, червяк червяком!"
   Но я так не думал. Я радовался, наблюдая, как гусеница ест, как она растет. И жил в ожидании чуда. По утрам я приносил ей с поляны свежий молочай. Но однажды она вдруг перестала есть и несколько дней провела в неподвижности. замерев на голом стебельке. Мне показалось, что в ее жизни наступал какой-то важный момент. Когда я стал присматриваться к ней, чтобы понять, что же все-таки происходит, то с удивлением обнаружил, что голова ее превратилась в пустую, хитиновую капсулу, позади которой, под кожицей просвечивала "новая" голова гусеницы... Вскоре все одиннадцать сегментов по очереди начали пульсировать. Гусеница вдруг вытянулась. Ее старая кожица лопнула и стала сходить, сворачиваясь, как чулок. Теперь гусеница сделалась еще наряднее, чем прежде. Бока у ней заблестели. А голова и ноги стали яркого карминно-красного цвета. Она выросла почти вдвое. Когда я измерил ее линейкой, оказалось, что она достигала шести сантиметров длины. Очень быстро к ней вернулся аппетит. И она снова принялась грызть один за другим узкие листочки молочая. Не прошло и недели, как моя питомица не на шутку забеспокоилась.Тревожно ползала по веточкам, но к листьям уже не притрагивалась. Как бы тщательно я ни следил за ней, мне не удалось заметить когда она спустилась с букета на песок. Вот тут-то и пригодился таз. По его высоким, гладким стенкам гусеница не могла выползти и потеряться в комнате. Целый день и всю ночь гусеница беспокойно ползала в тазу и сильно потемнела. А наутро начала медленно зарываться в песок. Там она сплела себе колыбельку и окуклилась.
   Прошел июль. И вот в начале августа у меня, наконец-то, свершилось чудо - появилась великолепная зеленоватая с белыми полосками на передних крыльях бабочка молочайный бражник.
   Ведь это так чудесно, когда на твоих глазах на свет рождается бабочка!
  
   Санкт-Петербург, 1991.
  
   СЛУЧАЙ В КИНОТЕАТРЕ
  
   Насекомые воспринимают окружающее не так, как человек. Их зрение устроено иначе, поэтому с ними часто происходят, на наш взгляд, довольно любопытные случаи.
   Так например, на стеклах оранжерей нередко находят крупных жуков-плавунцов и водолюбов. Как известно, эти жуки неплохо летают. И во время ночных перелетов из одного водоема в другой принимают блестящее оранжерейное покрытие за сверкающую при луне поверхность озера и "ныряют" туда.
   Однажды - было это в Евпатории - я смотрел выступление ансамбля в летнем кинотеатре "Отдых" под открытым небом. Вечерело. Было душно, как перед грозой. Музыканты играли вполсилы. Этим ребятам явно нетерпелось поскорей закончить концерт, снять свои красочные костюмы и пойти искупаться в море. Я уже жалел о напрасно потраченном времени, как вдруг мое внимание привлек сидевший впереди меня пожилой мужчина. На его лысую макушку почему-то все время садились осы. Мужчина отмахивался от них и руками и носовым платком. Но осы не давали ему ни минуты покоя. И настойчиво продолжали кружить над его головой, словно она была помазана чем-то сладким. Я стал наблюдать. И скоро заметил, что осы подлетали не по нескольку штук сразу, а по очереди и присаживались на лысину. Если мой сосед тотчас не прогонял осу, то она, поползав немного и не найдя ничего привлекательного, очень огорченная, сама уносилась прочь. На ее место немедленно прилетала другая оса, потом третья - и так до бесконечности. Причина такого странного поведения ос поначалу казалась мне непонятной. Но позже я догадался, в чем тут дело. Видимо, поблизости находилось осиное гнездо. В жаркую погоду осам сильно хотелось пить. Издали они принимали лоснившуюся макушку моего соседа за лужицу с водой и пытались утолить на ней жажду.
   Как-то раз у мамы долго не получался натюрморт с желтыми гладиолусами. Подходил срок показа картины на художественный совет. Но, несмотря на все старания, цветы на полотне оставались какими-то блеклыми, ненастоящими, да и фон вдруг показался маме чересчур темным. Стояла ранняя осень. Большие окна мастерской были открыты настежь. И вот накануне совета, когда мама, уже отчаявшись в своей картине, усталая, поднялась в мастерскую по высокой лестнице, она увидела, что у ее полотна кружится бражник-языкан и тычет хоботком в изображенные на нем гладиолусы. Бабочка спутала цветы на картине с теми, что растут на клумбах. Мама воодушевилась этим, и работа пошла! А через несколько дней натюрморт был принят художественным советом. Я, правда, не сказал маме, что если бы ее гладиолусы были не желтыми, а к примеру, ярко-красными, то бабочка бы их попросту не заметила. Красный цвет бражники не различают. Поэтому цветки петунии, душистого табака, тэкомы и других растений, которые опыляются бражниками, всегда имеют розовую, темно-бордовую, фиолетовую и белую окраску лепестков.
  
   Ленинград - Санкт-Петербург,
   1985-95.
  
  
   КУКУЮЩИЕ ГОРЛИЦЫ
  
   Вот они, первые дни евпаторийского лета! Ослепительно сияет небо. Все кругом пронизано солнцем. Но еще по-весеннему свежо и ярко от цветов. Клумбы пестрят розами. Из голубоватой травы поднимаются и колышутся на тонких стебельках маки. Легко и по-особенному приятно пахнет бирючина. Гирлянды соцветий белой акации висят, слабо покачиваясь и придавая деревьям вместе с пышностью нарядный серебристый оттенок. Ветер смешивает их аромат с запахом моря. И воздух становится на редкость душистым.
   Я сижу на скамейке в саду гостиницы "Южная" и наблюдаю за муравьями, которые без устали тащат из глубины своего муравейника песчинки, складывают их у входа на поверхности почвы и сооружают что-то наподобие песчаного вулканчика. Тем временем надо мной, в блестящей листве вязов, кукуют два диких голубя. Обе птицы уже охрипли, но продолжают гулко и настойчиво бросать в тишину парка монотонный клич: куку-у-ушку,куку-у-ушку! Они поют с таким самоотречением и страстью, точно от их пения зависит, быть или не быть всему голубиному роду. Изредка то тут, то там негромким эхом им отзовутся другие. Тогда наступит короткая пауза, и перекличка возобновится с новой силой.
   Интересно, что раньше таких голубей в Евпатории не было. Откуда же появились здесь эти необычные птицы? Мимо проходит пожилой садовник со шлангом в руках. Я спрашиваю его: " Скажите, пожалуйста, что это за голуби, которые так странно кукуют, и как они попали сюда?"
   - " Да, это дикие голуби, - отвечает садовник, - египетские горлицы. Говорят, лет двадцать назад какой-то моряк привез их целую клетку из заграничного рейса и, шутя, выпустил в Евпатории. Все думали - не приживутся. А они прижились и хорошо размножаться стали. От нас уже по Украине распространяться начали. Климат им наш, наверное, понравился. Едят моченый хлеб, булку, зерна всякие. С тех пор вот так от утра до вечера и поют". При этих словах на губах садовника играет добрая улыбка.
   Неожиданно вверху раздается хлопанье крыльев, заглушаемое гортанным криком: ка-ай, ка-ай! Садовник щурится от солнца и смотрит вверх: " Голубка прилетела. Теперь все вместе куковать начнут". И правда, на ветке соседней акации сидит изящная серая птичка и, склонив вбок голову, смотрит на нас внимательным черным глазом. У нее слегка изогнутый клюв. Узкие и длинные крылья. Хвост тоже немного длиннее, чем у обыкновенного сизаря. Сзади на ее шее хорошо заметна темная полоска-воротничок, а спереди - пятнышко-галстучек. Минуту-другую горлица осматривается, удобно усаживается на ветке, а потом вдруг вскрикивает с какой-то одержимостью: куку-у-у-ушку!
   Куку-у-ушку, куку-у-ушку, радостно подхватывают над нами два заждавшихся голубка. Кукушку, кукушку, куку-у...- торопливым тоненьким голоском зовет голубенок на шпиле гостиницы. Тот же протяжный зов долетает откуда-то издали. И вот уже со всех сторон слышится нестройным эхом множество голосов: кук-у-ушку, куку-у-ушку, кук-у-ушку, кук-у-ушку. Взрослые горлицы воркуют напористо и размеренно, выдерживают паузы, тогда как молодые спешат и нередко картавят, отчего, вместо солидного куку-у-ушку, у них получается по-детски наивное кукур-р-рузку, кукур-р-рузку, а то и просто ку-ку.
   " Ну, что я говорил! - опять улыбается садовник. - Забавные птицы, верно?.."
   Потом, уже много лет спустя, мне довелось узнать, что родина египетских, иначе кольчатых, горлиц - страны Средиземноморья и Африка. Оттуда они постепенно распространились на северо-запад. И вот их мелодичное воркование стали слышать жители Балканского полуострова. Через некоторое время горлицы появились в Румынии и Молдавии. В некоторых регионах Молдавии они размножились так сильно, что почти вытеснили обычных голубей. Не исключено поэтому, что рассказ садовника о моряке, который привез этих птиц в Евпаторию, - мог оказаться всего лишь красивой легендой.
  
   Евпатория - Санкт-Петербург.
   1977 - 1994 годы.
  
   ПАУК-НЕВИДИМКА
  
   В нескольких шагах от нашего дома в Евпатории раскинулась дикая поляна. Так прозвали местные мальчишки небольшой, заброшенный участок городского парка, обильно поросший разнообразной степной растительностью. Они частенько играли там в индейцев. Ничего особенного на нем не было: пустырь как пустырь, если не считать склонившихся над тропой темных кустов тамариска, которые издали создавали впечатление непроходимых зарослей. Среди травы трепетали на ветру молодые акации, и поднимались сухие, выбеленные солнцем и усеянные вверху полосатыми раковинками улиток стебли цикория.
   Но вот как-то раз, когда я вечером этой поляной возвращался с пляжа, дорогу мне преградило восьминогое чудище-аргиоп. Такого большого и красивого паука я еще не встречал. Размером он был с крупный желудь. Длинные ноги делали паука еще больше. Голова и спина у него были розовато-серыми с белым рисунком. Ноги пятнистые. А на заостренном кзади брюшке нарядно чередовались желтые, черные и белые колечки. Паук растянул свою сеть прямо у меня на пути, между двумя ветками тамариска. И повис в ней вниз головой, подкарауливая добычу. От передних ног аргиопа к нижнему краю сети спускалась серебристая лесенка из паутины. Судя по всему паук чувствовал себя здесь в полнейшей безопасности. Я слегка прикоснулся к нему соломинкой: " Эй, приятель, ты не уснул?" И вдруг произошло необычайное - сеть вместе с пауком начала быстро раскачиваться вперед-назад, вперед-назад. Он, наверное, подумал, что рядом летает муха. Захотел поймать ее. И стал так быстро трясти свою паутину, что сам превратился в расплывчатое, едва различимое пятно. Лесенка - то оказалась непростая. Она соединяла меж собой все круги паучьих тенет. Стоило аргиопу дернуть только за одну ее перекладину, как неподвижная сеть мигом оживала, ходила ходуном и, сотрясаясь, делала хозяина невидимкой. Потом паутина останавливалась и опять надолго замирала. Этим хитроумным способом аргиоп научился прятаться от врагов. Дикая поляна приоткрыла мне одну из своих тайн. И с тех пор я стал относиться к ней с большим вниманием.
   Ленинград, 1987 год.
  
   У КЛУМБЫ
  
   В глубине евпаторийского парка Фрунзе, на уединенной аллее, окруженной бордюром из вечнозеленой туи, под старой, наполовину высохшей акацией, пестреет клумба с цинниями. Красные, оранжевые, желтые и фиолетовые цветы свиду слегка напоминают большие ромашки со множеством упругих махровых лепестков. В полдень, когда очень жарко, я прихожу сюда. Сажусь под деревом и наблюдаю за бабочками, которые в эти знойные часы так и летят попить нектара цинний.
   Теперь август. Солнце палит во всю. Гуще и душистей становится воздух от цветочного аромата. Над цинниями беспорядочно порхают белянки. Их здесь больше всего. Но вот со стороны газона прилетает другая бабочка. На белых ее крыльях чернеют продольные полоски. Это подарилий из семейства парусников. Крылья у бабочки и впрямь словно паруса, широкие, большие. Сделав ими несколько взмахов, подалирий сначала парит над клумбой, а затем плавно садится на цветок. Вторая пара крыльев подалирия оторочена по краям темным узором волнистых линий. Кроме того, на каждом крыле второй пары есть красновато-голубое пятнышко и тонкий нитевидный отросток. Благодаря этим отросткам, крылья бабочек-парусников, в особенности хорошо известного махаона, - напоминают ласточкин хвост. Что это - только украшение? Нет, в Природе ничего просто так не бывает. Хвосты на крыльях служат парусникам своеобразным средством спасения от птиц. Они очень ломки. И потому стоит воробью или иной птахе поймать бабочку " за хвост", он тотчас отламывается и остается в клюве. А бабочка улетает живой и невредимой. Новый хвост у парусника, конечно, не вырастает. И за свою недолгую жизнь бабочка может спастись таким образом всего один или два раза.
   Пока грациозный парусник - подалирий, трепеща крыльями, пробирается к венчику цветка, прилетают новые посетители клумбы - несколько бражников-языканов. Своим длинным хоботком, за который эти юркие бабочки и получили такое название, - они с необычайным проворством опустошают нектарники циннии прямо на лету! Удивительная манера питаться. Вот кого уж никак не обвинишь в нерасторопности. Стремительными зигзагами бражники носятся над всей клумбой и нет-нет да зависают на какое-то мгновение возле понравившегося им цветка. Зачем они так спешат? Дело в том, что бражники-языканы словно бы позаимствовали этот способ питания у своих родных братьев, крупных и толстобрюхих ночных бабочек тех самых, что любят лакомиться сладким соком петуний и цветков душистого табака. Петунии - цветы с очень нежными лепестками. Толстобрюхой бабочке-бражнику нельзя уцепиться за них, если она захочет сесть на цветок, да и стебель петунии может не выдержать ее тяжести и сломаться. Вот почему все бабочки-бражники приноровились пить сок цветка на лету.
   Пестрый фон цинний делает незаметными пятнистых репейниц и темных бабочек-цирцей, сидящих на цветах со сложенными крыльями. Репейницы тоже не совсем обычные бабочки. Они выходят из куколок на далеком Африканском континенте, чтобы потом собраться в стаю и, как перелетные птицы, лететь через страны и моря в наш Крым.
   На редкость нарядная бабочка-перламутровка большая, или королевская мантия, долго летает вокруг клумбы. И наконец, присаживается в самую ее середину на красновато-бордовую циннию. Окраска бабочки вполне оправдывает ее второе название. Верх крыльев золотисто-охристый с черными пятнышками. А нижняя сторона их точно расписана множеством красочных тонов и оттенков. Изумрудно-зеленый основной цвет сочетается с нежно-розовым у верхнего края передних крыльев. По зеленому фону идут серебристые линии-разводы и рассыпаны темные точки. Бабочка то сложит, то снова распахнет многоцветные крылья, как бы демонстрируя свою великолепную окраску.
   Циннии привлекают не только бабочек, но и разнообразных мушек. Вот я вижу буровато-коричневую пчеловидку. Окраской эта муха, и правда, очень похожа на пчелу. Полосатые осовидки и близкие к ним сирфиды чрезвычайно осторожны. Чуть что - сразу уносятся прочь. Точно также ведут себя большие сколиевидные мухи, на брюшке которых желтеют четыре пятнышка. Они гораздо более пугливы. Интересно, что почти у каждого вооруженного жалом перепончатокрылого, будь то пчела, шмель или огромная оса-сколия, - есть свой безобидный двойник по окраске среди цветочных мух.
   Тем временем высоко над клумбой держат дозор большие зеленые и голубые стрекозы-коромысла. Иногда какая-нибудь из них пикирует вниз и ловит безмятежно порхающую белянку. Ведь полет стрекозы - это непрерывная охота за более мелкими насекомыми. Этот хищник редко промахивается. И взлетает уже с добычей. Пойманной бабочке невозможно вырваться из цепких ног стрекозы, покрытых острыми шипами. Через несколько минут крылышки незадачливой белянки одно за другим, кружась, падают на землю...
  
   Евпатория, 1972 год. Петербург, 1994 год.
  
  
   СТАРАЯ АКАЦИЯ И НЕПАРНИК
  
   На дорожках и аллеях курзала в Евпатории часто подстерегает много интересных неожиданностей. То увидишь незнакомую птицу, то, словно очнувшись от чего-то привычного и скучного, внезапно встрепенешься при встрече с ярким цветком или бабочкой, о которой знал раньше лишь по книгам. Однако вовсе не нужно, чтобы цветы, бабочки, деревья и травы сами бросались в глаза.
   Вот высокая белая акация. Вроде бы дерево как дерево, только наполовину мертвое. "Подумаешь, невидаль! - скажете вы. - Мало ли деревьев сохнет!" И все же стоит присмотреться к нему повнимательнее. Ствола его почти не видно. Внизу он утонул в травах, а выше - в своей пышной листве. Дерево полно сил. Но из этой свежей зелени листвы мрачно поднимается голая ветвь - продолжение ствола, - оканчивающаяся пятью длинными изогнутыми отростками. Oтмершая кора свисает с нее черными лохмотьями.
   В непогоду при сильном ветре иссохшаяся ветвь-рука сотрясается в каждом порыве бури и издает пронзительное скрипение. Старая акация словно просит о помощи. Лоскуты коры хлопают по голому стволу и отлетают прочь. А длинные отростки-пальцы как будто пытаются зацепить проносящиеся над ними низкие грозовые тучи.
   Однажды я подошел к этой акации и заметил на ее стволе широкую трещину, в которой что-то темнело. Тогда я решил посмотреть, кто же там прячется. Ухватился за край трещины обеими руками и потянул на себя. Кусок коры с шорохом отломился.
   И я увидел, что на освободившемся пространстве луба, тесно прижавшись друг к дружке, сидят десятки серых, мохнатых гусениц непарного шелкопряда с красными и синими бородавками на спине. Зрелище было настолько необычайным, что в первую минуту я замер от удивления. Гусеницы были разной величины. Среди них попадались, как очень мелкие, так и средние и крупные, до восьми сантиметров длины. Здесь же, в неплотных коконах, шевелились коричневатые куколки, похожие на бочонки. Вышедшие из некоторых коконов белые бабочки с черными штрихами на крыльях погибали под корой, так никогда и не увидев солнечного света и едва успев отложить яйца. Словом, тут находилась, как говорят энтомологи, целая популяция непарного шелкопряда. Днем полчища прожорливых гусениц забирались в трещину ствола акации, где прятались от птиц и от сильного зноя. А ночью они выползали из своего убежища и с жадностью принимались сгрызать последние уцелевшие листья.
   Если гусеницы других бабочек обычно питаются на каком-нибудь одном, реже на двух-трех растениях, то гусеницы непарного шелкопряда, или непарника, крайне неразборчивы в пище. Их челюсти могут грызть даже твердые сосновые иглы. Но чаще всего эти гусеницы поселяются на старых и ослабленных деревьях.
   Почему бабочка носит название непарник? Самец непарного шелкопряда небольшой. Он достигает в размахе крыльев всего три сантиметра и имеет пепельно - бурую окраску. На его голове торчат короткие, перистые усики-локаторы. Летает он во второй половине дня. Полет самца-непарника очень своеобразен. Бабочка словно все время приплясывает и кувыркается в воздухе, поэтому ее довольно легко потерять из виду. А вот толстая, неуклюжая самочка не летает совсем. Она в два раза крупнее самца. И совершенно на него не похожа. Окраска у ней беловатая с черными линиями на передних крыльях. Вместо изящных усиков-локаторов, ее голову венчают нитевидные усы. Вся жизнь самочки непарного шелкопряда состоит в том, чтобы поскорее отложить яйца и надежно укрыть их на зиму от холода пухом, который эта заботливая мамаша снимает яйцекладом с собственного брюшка.
   Евпатория, 1972 год, Петербург, 1997 год.
  
  
   АКРИДА
  
   Под Евпаторией есть лиман, иначе соленое озеро Мойнаки. Это озеро лежит в степи. Его окружают невысокие дикие маслины, под которыми всегда можно видеть отдыхающих "дикарей" - курортников. На дне Мойнакского озера находится лечебная грязь. Ею курортники намазывают руки и ноги, а иногда даже носы. С каждым годом "дикарей" в Евпатории становится все больше. И они целыми днями черпают лиманную грязь. Вместе с нею из озера стали исчезать крошечные красные червячки, которые тоже считаются целебными. Небольшой участок суши, отделяющий озеро от Черного моря, постоянно уменьшается: его вытаптывают приезжие, бесконечной вереницей спеша по нему на морской пляж. Когда шторм, волны моря перехлестывают через этот узкий перешеек и попадают в Мойнаки. Лиманная вода гораздо соленее, чем морская. И озеро от этого как бы частично опресняется. В нем гибнут двустворчатые моллюски и рачки-артемии. Степь у лимана сейчас уже совсем не та, что раньше. Несколько лет назад я со своими друзьями из Киева Валей, Леней и Сашей Мусиенко, тоже большими любителями Природы, побывал на лимане. До чего интересно было побродить по степи! Перед нами то и дело взлетали стайки пестрых бабочек-репейниц. Вот на цветок опустилась попить нектара сколия, большая черная оса с оранжевой головкой. Вдруг из высокой травы что-то выпрыгнуло и, с шорохом распустив в воздухе зеленоватые крылья, полетело в нашу сторону. Валентина вздрогнула, когда это "нечто" упало прямо ей под ноги.
   "Вася, это, кажется, по твоей части", - сказала она и слегка попятилась. Подойдя ближе, я увидел непонятное насекомое. Оно было длинным и очень тонким. Задние ноги у него были сложены пополам, как у готового к прыжку кузнечика. А голова ну точь-в-точь лошадиная, только в макушке немного уже и длинней. Ее венчали два коротких уса. По бокам брюшка проходила розовая
  полоска. "Кто же это?" - недоумевала Валентина. "Всего-навсего
  длиннолобая кобылка". - сказал я и спокойно взял насекомое в руки. - Ничего страшного". "На саранчу похожа", -
   заметил Леня. "Да, - подтвердил я, - это ближайшая родственница
   обыкновенной саранчи. Но она никогда не собирается стаей и не грабит, подобно ей, поля и сады. Жует себе какую-нибудь степную былинку. Этим и сыта".
   "А что ты про нее еще знаешь?" - спросил Саша.
   - Научное название кобылки - акрида двуцветная. Потому, что она бывает двух цветов: зеленого - как вот эта - и соломенного. Все зависит от условий. Если, например, акрида родилась среди яркой и сочной, не успевшей выгореть на солнце растительности, то окраска ее навсегда останется зеленой. И наоборот, в сухой траве окраска кобылки станет желтовато-бурой. К концу лета трава в степи высыхает и желтеет. Бурым кобылкам тогда раздолье - прыгай, летай, ползай, сколько хочешь, - и никто тебя не сможет заметить. Чуть где опасность - прижмись к травинке или упади на землю - сразу станешь невидимкой. А если зеленая акрида случайно сядет около какой-нибудь жухлой степной колючки - тоже не беда. Ведь она так похожа на пробившийся росток молодой травы. Окраска кобылок - превосходный камуфляж.
   Во время войны, когда немцы заняли Крым, местные жители, чтобы не умереть с голоду, ловили акрид, жарили их и ели. Они оказались очень питательными из-за содержащегося в них белка. Позднее этими насекомыми серьезно заинтересовались фармакологи, которым удалось получить из них особый лекарственный препарат акридин.
   "Давай, мама, поджарим ее и попробуем, какая она на вкус?" - шутливо предложил Саша Вале.
   "Ну, ты, Саша, и скажешь! Что мы тебя плохо кормим, а?! Кобылку съесть надумал! Тоже мне!" - возмутилась Валентина и с грустью добавила. - Здесь бы заповедник устроить, а то, глянь, сколько пустых консервных банок да бумажек разных под деревьями накидано".
   Степь у озера, и правда, нуждалась в защите. Только мы тогда об этом не знали...
  
   Ленинград - Санкт-Петербург,
   1987-94.
  
   КОВАРНЫЙ ПРИТВОРЩИК
  
   Осень в Евпатории незаметно вступает в свои права. Понемногу блекнет и желтеет акация. Уже созрели колбаски плодов у софоры, и часто можно видеть, как люди на автовышках срывают их целыми гроздьями для аптеки. Порой с моря налетит ветер, и тогда большими фиолетово-бурыми стручками начинает греметь гледичия, дерево, похожее на акацию. В каждом ее стручке, словно шарики в детской погремушке, шумно перекатываются семена. Солнце теперь не печет, как в июле. Греет приветливо и ласково. Оно точно торопится описать над морем невысокую дугу и уйти за деревья уже холодным медно-красным диском.
   Зато во дворе нашей хозяйки Марии Николаевны лето, можно сказать, еще в самом разгаре. На грядках, позади деревянной беседки, буйно цветут астры и георгины. Среди них в сочной зелени таятся оранжевые калачики. А прямо перед домом стоит пышный куст сирени. Он хорошо защищен от ветра. И ни один листик на нем не пожелтел. Всякий раз, проходя с ведром к водокачке, мимо этого куста, я любуюсь им. Вот и сегодня я мельком, как бы по привычке, бросаю на него взгляд. И вдруг замираю от неожиданности. По ветке ползет большой, зеленый богомол. Длинный и тонкий, как живая соломинка, богомол чем-то напоминает другое древесное насекомое - палочника. Но если мирному палочнику такая форма тела служит лишь маскировкой от врагов, то богомол, прикинувшись стебельком и молитвенно прижав к груди складные шиповатые ноги-пилы, будто надевает поверх волчьей шерсти кроткую шкуру овцы. Раньше я много читал о невероятной прожорливости богомолов. Их основная пища - кузнечики и кобылки. Тропические виды бывают очень крупных размеров и отваживаются нападать даже на ящериц. В подражании листьям и сучкам они достигают поразительного искусства. Некоторые из них напоминают собой распустившийся цветок. Это охотничья хитрость для привлечения добычи.
   Теперь мне хочется самому понаблюдать за охотой богомола. Я сажаю его в банку. Зеленый хищник сопротивляется и все норовит уколоть мои пальцы шипами передних ног. Я вижу на концах их голеней острый, загнутый назад " коготь". Вот насекомое поймано. Первые минуты богомол настойчиво пытается выбраться наружу. Но потом замирает в неподвижности. Сейчас его и впрямь не отличить от стебелька. Однако это сходство обманчиво. На смазанное медом горлышко банки садится муха. Она торопливо заползает внутрь, куда стекает янтарная капелька. И тут тихий " стебелек" - богомол стремительным рывком выбрасывает вперед шиповатые ноги-пилы, подцепляет " когтями" муху, схватывает ее и прижимает к шипам... Свою добычу он начинает есть с головы. Вскоре от мухи остаются только крылышки. Богомол же с особым старанием чистит складные передние ноги, которыми он ловит и удерживает добычу. Потом зацепляет одной из них среднюю ходильную ногу. И начинает снизу-доверху выскабливать ее челюстями. Та же процедура происходит с тремя остальными ногами. После этого богомол забавно вытирает свою маленькую треугольную голову. Пропускает сквозь челюсти то один, то другой ус и вновь становится неподвижен.
   Над кустом вьется много ос. Вот я вижу, как одна оса подлетает к моему столику, и опускается на ломтик яблока около банки. Треугольная голова богомола тотчас резко поворачивается в ее сторону. И он - каков хитрец! - воинственно распускает парусом прозрачные крылья и со сложенными в молитвенной позе передними ногами начинает медленно, чрезвычайно медленно так, что ему наверняка позавидует самая ловкая кошка, - приближаться к осе, не догадываясь, однако, о существовании стеклянной преграды. Вдруг слышится звонкий щелчок. Это богомол, нацелившись на осу, смаху ударяет по стеклу хватательными ногами. Испуганная оса сразу улетает. А богомол остается ни с чем. Его шиповатые ноги разведены в стороны, и на их внутренней поверхности блестят жемчужные точки. Он выглядит изрядно сконфуженным. Ведь удар-то был рассчитан верно?!..
   Серая муха-саркофага обычно очень осторожна. Но сейчас ее, видимо, всерьез подводит аромат меда. Поэтому она так спокойно сосет лакомую капельку. Она не замечает, что над ней в полном смысле слова нависла смертельная опасность. Богомол движется так, чтобы его тень не упала на муху. Передние ноги по-прежнему сложены и прижаты к груди. Все ниже и ниже склоняется над жертвой коварный стебелек... Р-р-раз!!! И саркофага уныло жужжит в страшных, колючих объятиях богомола.
  
   Санкт-Петербург, 1994 год.
  
   ПАЛОЧНИК
  
   Недавно один из моих друзей, вернувшись из длительной заграничной командировки, привез мне необыкновенный подарок - живого палочника! Палочник был желтого цвета и имел несколько сантиметров длины. По внешнему виду он сильно походил на соломинку. У него было тонкое, удлиненное тело, три пары таких же удивительно тонких ножек, а на голове торчало два коротких уса. Эти причудливые насекомые из отряда страшилок обычно лишены яркой расцветки. Но зато обладают поистине уникальной способностью подражать стебелькам и веточкам растений. Ни быстро бегать, ни кусаться, ни как-либо отпугивать врага страшилки не умеют. Подражание растениям - их единственная защита. У нас в стране палочники почти не встречаются. И я очень обрадовался подарку друга.
   Сперва я посадил палочника в обыкновенную банку. И накрыл стеклышком с отверстиями для воздуха. Кормить насекомое нужно было листьями комнатной традесканции, - которой у меня, к счастью, было много. Днем палочник спал, сидя на стенке банки и вытянув вперед первую пару длинных ног. При этом его голова как бы вкладывалась в особое углубление на ногах и снаружи была не видна. Поздно вечером он вдруг начинал колыхаться, чтобы показать предполагаемому врагу, что он - всего-навсего сухая былинка и трогать его не стоит. Потом палочник осторожной, покачивающейся походкой, подбирался к листку традесканции и всю ночь выгрызал по краю листка маленькие полукружия. Как-то я стирал со стола пыль и слегка задел банку. Спящий палочник тотчас же отреагировал на это: стал раскачиваться на своих нитевидных ножках из стороны в сторону. С первого взгляда могло показаться, что здесь нет ничего необычного: банку толкнули - и сидевшее в ней насекомое закачалось от толчка. Но в том то и дело, что движения палочника носили, выражаясь языком науки, произвольный характер. Палочник, видимо, решил, что его качнуло ветром. А раз так, то ему, как и подобает " бывалой" соломинке, надо немножко поколыхаться для верности. Иначе могут догадаться, кто он на самом деле, и будет беда. Природа не только придала этому насекомому внешнее сходство с соломинкой, но и внушила соответствующий тип поведения. Стоило мне, например, коснуться ноги палочника - она тотчас поднималась вверх, словно подброшенная невидимой пружиной! А сам палочник тем временем сохранял полную неподвижность. Таким образом, я мог заставить его поднять кверху не одну, а по очереди три ноги. И он надолго замирал в этом странном положении. Потом, решив, как видно, что острота ситуации миновала, начинал медленно и почти незаметно ставить ноги на место. Иногда на это уходило целых полчаса!
   Однажды я обнаружил в банке двух палочников. Один из них был белый прозрачный и какой-то сморщенный. Другой же оказался вдвое больше первого. Он, как ни в чем не бывало, сидел на стенке банки в своей обычной позе с вытянутыми вперед ногами. Все объяснялось просто: мой палочник вырос и снял с себя ставшую тесной кожицу, которая сошла целиком и сохранила его форму. Потом он линял еще примерно раз пять. Но мне никогда не удавалось проследить, как это происходило.
   Через полгода он стал уже длиною с раскрытую ладонь. На голове палочника появились короткие рожки, а на спине - шипы. В банке ему сделалось тесно. Пришлось соорудить для него специальный садок, в крышку которого была вмонтирована лампочка для обогрева. На дно я насыпал небольшой слой песка и поставил разлапистую корягу. Песок утром и вечером нужно было орошать из пульверизатора. Здесь, в садке, палочник, может быть, впервые почувствовал себя так же привольно, как на своей далекой родине. Часами он просиживал на коряге, греясь под искусственным солнцем, а по ночам с прежним аппетитом грыз свое излюбленное лакомство - листья традесканции. И вот как-то раз я нашел на песке семьдесят пять овальных серых яичек, около двух-трех миллиметров длины. Интересно, что у большинства видов палочников не бывает самцов. Каждая их особь - это самочка, способная откладывать оплодотворенные яйца. В науке такое явление носит название партеногенеза. Яички палочника имеют крышечки, немного похожие на шляпки желудей. Прошло два с половиной месяца, и крышечки начали одна за другой открываться. Малюсенькие палочники, качаясь на своих тонких ногах, выползали из яичек и разбредались по стенкам садка.
   Санкт-Петербург, 1994 год.
  
  
   ПАЛИТРА ДЕДА МОРОЗА
  
   Зима. Речка Малая Невка спряталась от холода, укрывшись ровным, ослепительно-белым покрывалом. Оно пролегло от берега до берега чистой полосой припорошенного снегом льда. Очертания Каменного острова, где стоят деревья с черными стволами, сделались неразличимыми. Ветви деревьев заиндевели. И поэтому они обрели новую прозрачную крону. Эта крона поет на ветру. И ее пение разносится далеко-далеко в морозном воздухе светлым мелодичным звоном. Небо тоже удивительно в своей красоте. Мороз, искусный рисовальщик на окнах и скульптор, украшающий крыши домов гирляндами сосулек, - оказался еще и прекрасным живописцем. Это он развел по белому небу слабую фиолетовую, голубую, розовую и желтую акварель. Краски расплылись, смешались друг с дружкой, потекли, а потом застыли в студеной дали. Захотелось Дедушке Морозу к Новому году людей позабавить: свои оконные рисунки для них раскрасить. Он уж и палитру приготовил, и цвета нужные подобрал. Да только все-таки перестарался. Надо бы потихоньку такое важное дело начинать. А он смаху как провел по небу снежной кистью, так все краски и заморозил. Вот и сияют они теперь с неба множеством разных оттенков. То промелькнет розовый, то незаметно ляжет на снег бирюзовый. В сумерках же подступает фиолетово-серый, а днем вдруг вспыхнут среди снега розовато-золотистые искры. И тотчас снова гаснут. Это Дед Мороз покрывает свои неудачные творения слоем свежих снежных белил.
   Большая черная ворона пролетает по небесной палитре размеренными взмахами широких лоскутных крыльев, бросая на лету пронзительное: кар-р, кар-р, кар-р, теряется из виду. И опять кругом наступает звенящая тишь.
   Ленинград, 1976 - 1989 годы.
Оценка: 6.79*5  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"