Чтобы не случилось, я ни когда не выходил за рамки, созданных обществом правил откорректированных нормами морали и нравственности, считая эти качества незыблемыми и непогрешимыми, как сам гений человека. Но время не щадит даже скалы, стирая их в песок, а кто я такой на его пути со своими приоритетами? Я был свидетелем нескончаемых бесчинств влекомых действом или же бездействием человека; был свидетелем того, что кто-то может быть выше созданных правил и попирать их ногами. Моя вера в людей иссякала, превращаясь в труху, оставляя взамен только тупое подчинение сложившимся ранее традициям, чтобы не вылететь впоследствии из системы. Я сам становился системой, бездушной машиной, автоматом, пока пути моей жизни не свели меня с одним человеком, который рассказал мне одну историю, когда-то услышанную им самим от другого человека, и эта история изменила его внутренний мир. Она помогла и мне! Поэтому, даже не имея за плечами литературного опыта, я все же решил поделиться с вами этой историей, которую я и привожу здесь так, как я её слышал сам.
Ну, что ж с зачином!
1.С зачином.
Меня зовут Николай Колгаров, а это история моей жизни.
Начиная всё по порядку, я думаю, стоит вам рассказать, откуда я есть.
Родиться мне свезло в маленькой деревне, называемой у нас 'Долиной Яблок', где я впитал в себя всю доброту населявших его людей. Былое время, прошедшее в детстве, было для меня благодатным временем и до сих пор оно чарующе тянет меня назад. Но детство проходит. Смерть матери и война в Афганистане вырвали меня из моей прошлой жизни, куда бы я уже не мог вернуться, так как было бы не к кому и не зачем. Поэтому взяв в охапку оставшиеся надежды и мечты, я махнул в Большой Город. Но шел туда я не за красивой жизнью, я шел туда строить новый Вавилон. Война не отняла у меня лишь одну надежду на то, что на этом свете я всё же останусь не один. И этой спасительной нитью для меня стала одна девчушка, которую звали Анастасия. Поэтому я не только знал, куда я еду и зачем, главное - я знал к кому я еду.
Шел теплый дождь, светило солнце, пробиваясь сквозь серые редкие тучки, рисуя тенями на земле, поражающие воображение силуэты. Именно в такой прекрасный день мы и повстречались с ней впервые. Она гуляла по тротуару под белым зонтиком, скорее укрываясь от солнца, чем от редкого, но такого ласкового в тот день дождя. Одета она была в белоснежный сарафан, нежно касающийся её тела до самых коленей, длинные черные волосы её были распущены и вздрагивали от каждого дуновения ветра.
Я окликнул ее, и она обернулась ко мне.
Как вам описать то, что я почувствовал, когда наши взгляды соприкоснулись? Дрожь, трепет, волнение, счастье, страх, безумие - здесь мало этих слов, определяющих всю гамму полученных чувств. Я тогда почти потерял сознание. Она улыбнулась, и я почувствовал, как моё сердце остановилось. Мои глаза начали лгать мне. Окружающие предметы меняли свою форму, темнели, а потом и вовсе исчезали. Пропадали так же звуки. Оставался лишь свет - свет её глаз!
А знаете, какие у неё были глаза?
Не мучайтесь, я расскажу!
У неё были большие, как у куклы глаза, светящиеся светом драгоценных камней: изумруда, хризолита, сердолика... Складывалось такое впечатление, что это не отражение солнечного света, а свет её собственных глаз, мягкий и манящий. Из-за такого света мотыльки прощаются с жизнью. Её лицо очень сложно описать, как будто, сам божественный ваятель его создавал и только поэзией я мог бы вам рассказать о её красоте. Кошачья грация, походка, жесты... Она легкий морской бриз, после долгого жаркого дня...
Увидев меня, она секунду размышляла, а потом бросилась ко мне в объятия. Зонтик, выпавший из её рук, подорвало ветром и унесло вдаль. Нам не нужна была больше его защита...
Через пару недель мы связали себя узами Гименея. Плодом нашей любви стал наш сын - Даня! Не знаю, кто его больше любил: я или Настя, но уверен, что любовью он не был обделен. Уже в три года он удивлял и радовал всех в нашей дружеской компании своими талантами: его рисунки и мелодии, которые он напевал, заставляли бывалых критиков уходить не солоно хлебавши. Я устроился на неплохую работу, к слову, в то время всякая работа была хороша, но моя работа была особенной, близкой мне по духу, определившая в дальнейшем течение нашего существования. Я занялся некоммерческими перевозками грузов, которые впоследствии 'прихватезировал' под личный бизнес. А моя Настя осталась держащей очаг в нашем доме. Так мы и жили-поживали, да добра наживали. Прямо, как в сказке!
Шли годы нашей радушной и счастливой жизни. Анастасия была всё так же прекрасна и мною любима, а мой повзрослевший сын сам был уже отцом, вот только я сам отдалился от них. Тягость прошлых лет не давала мне покоя и накинутая на шею петля всё сильнее давила. Не разрешив одно-другое былое дело, я спрятал всё это глубоко за душой, не учтив последствий. Сама природа не терпит пустоты, а я вновь становился таковым. И должен был настать тот день, когда моё естество заявило бы о себе. И я хорошо запомнил свой 'последний рассвет'.
Была пятница. Отпросившись пораньше с работы, я гнал на своей машине скорее домой. Я вас разубежу, если вы подумали, что я торопился домой к родным и близким. Нет! Я спешил скорее припасть к дивану, открыть бутылочку холодного пива и включить телевизор - 'синонимы семейного счастья' с горечью называла эти вещи, моя Настя. Скажите, что я был дурак и будете правы, но тогда транслирующий чемпионат по многоборью, меня куда больше занимал, чем моя семья. Знаете, после женитьбы я как-то пристрастился к этому спорту. Это была единственная отмашка от нудных и однообразных будних семейных вечеров. Быт очень сильно давит на индивидуальность. Он меняет отношение к людям, привычкам, да и вообще к самой жизни. Этого я себе позволить не мог. Наверное, в этом заключалась моя провинциальность.
Я гнал свою машину вдоль проспекта, не обращая внимания на недовольные сигналы других водителей. Очень хотелось скорее оказаться у телевизора. От дивана меня разделяли какие-то километры. В предвкушении мнимого покоя я облизывал губы - так и видел себя в компании с пивком в руках у голубого экрана. И в этот момент мне позвонила жена:
- Родной, если ты освободишься пораньше, забери внуков от мамы. Завтра выходной и мы собирались провести день с ними, если ты помнишь? Потом, сыну это будет приятно. - Пропела она в трубку.
- Черт! - сказал я тихо, выругавшись. Ведь я совершенно позабыл о наших планах на завтра. - Я помню, дорогая! Только, давай мы завтра вместе, и заберем Вику с Ваней, да и ты сможешь увидеться с мамой? С самого утра и займемся этим! - попытался увильнуть я.
- Нет, Николай! - строго сказала супруга. - Я понимаю, что нарушаю твои планы на досуг, но и ты не должен забывать о семье! - В голосе её зазвучали металлические нотки. - Мы нуждаемся в тебе! Мы тебя любим, но что если мы не сможем больше терпеть, то, что ты нас Коля не любишь и не нуждаешься в нас?
- Так Настя. - Прервал я её, понимая, что по-хорошему она не отстанет, - я сказал завтра, значит завтра! - выпалив я, бросил трубку, но поняв, что перегнул палку, что погорячился и нагрубил, решил, что надо ей перезвонить и извинится. Но от злости я так сильно швырнул телефон, что тот попал под моё сиденье. Не сбавляя скорости, я попытался его достать. Пару раз, я поднимался и выруливал, чтобы не 'догнать', приближающиеся впереди машины. От этих виляний мой телефон не как не хотел попадаться мне в руки. И когда он был мною всё-таки пойман, и я, довольный собою, поднялся в нормальное положение, только тогда заметил, что выехав на встречную полосу, мне в лоб мчится машина. В голове моей пронеслось только одно слово - ПОЗДНО!
Какой-то лихач, тоже, спешивший в пятницу к себе домой, не успел уйти от, выскочившей на встречку машины, но успел вырулить, избежав тяжелого лобового столкновения, но удара всё равно было не избежать, и он пришелся вскользь. Мне этого хватило! Мою машину закрутило и всё закружилось с ней вокруг. Все мои внутренние органы готовы были оторваться от центробежной силы и выскочить наружу. Но этого ни чего не случилось. Моя машина просто остановилась, но мир вокруг меня так и продолжал кружить. Меня жутко мутило, я не мог собрать мысли воедино. Ни рук, ни ног я не чувствовал. Возможно, именно поэтому я не сообразил вовремя, что могло случиться дальше. На полном ходу сбоку меня протаранила другая машина. Я почувствовал сильный удар, услышал скрежет разрывающегося металла, шум разбитого стекла и нарастающую жуткую боль по всему телу. Что-то очень теплое, что-то живое выскочило из меня, и я отключился. Тьма, обхватив мои лодыжки, потянула меня вниз, и я не стал сопротивляться...
...Я у себя на деревне, на кладбище у могилы моей матери. Я в своей жизни могу остаться один, но не одиночество меня съедает, а то, что я сам своими действиями так тщательно к этому себя привожу. Мне не зачем более существовать на этом свете - я пуст, и этот мир пустотой своей заполнить не смогу! Ведь оное не возможно! Я решаюсь уйти из этой жизни... Кто-то появляется рядом со мной, он невесомый и невидим. Всё пространство вокруг меня теперь невесомо и так же невидимо - его не существует. Мне становится не по себе. Не своим голосом я кричу:
- КТО ЗДЕСЬ? ЧТО ВАМ НУЖНО? ОСТАВЬТЕ МЕНЯ ОДНОГО! У МЕНЯ БОЛЬШЕ НИ ЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ... - и думаю, что мне показалось.
- Я твой ангел... - нежным шепотом донеслось до моего сознания. - Жизнь только кажется пустой. Ты можешь сейчас мне не поверить, но тебе ещё предстоит наполнить сию чашу, и ты сам станешь для кого-то жизнью. Не спеши уходить, не завершив предназначений. Подумай, что уйдя, лишишь ты жизни ни одного себя! Помни, что ты - тоже чья-то жизнь...
И вновь меня окутывает мрак. Я пытаюсь вынырнуть из него, но меня тянет на дно. Я из последних сил пытаюсь набраться побольше смелости в легкие и ныряю сам, так глубоко, что чувствую, как холодное дно правды обволакивает моё тело илом бесполезных и грязных поступков. Я открываю глаза и сквозь мутную воду разочарований вижу, что люди, нуждавшиеся в моей заботе, лежат на этом дне. Их так много, что меня невольно одолевает страх. Так как они здесь по моей вине. Я стольких мог спасти, но что я сделал? Здесь в этой грязи лежат мои родные и друзья... Многих я просто не могу опознать. Их бренные тела покой здесь свой давно нашли и им уж не помочь. От этих мыслей мне становится больно. Никогда мне им не помочь... Никогда! Я задаюсь вопросом, а скольких людей я вообще заставил страдать, чрез скольких я переступил?
Некоторые стечения обстоятельств, заставляют нас пересмотреть жизненные приоритеты. А когда ни чего не меняешь можно остаться на илистом дне, так и не получив шанс на покаяние или прощение... А ведь в конце пути мы все стремимся к этому. Если можно так сказать, то это 'кубок чемпионов жизни'. Только вместо шампанского вас будут обливать слезами. Но для кого-то и это не плохой вариант, не так ли? Приятно осознавать, что ты был кому-то дорог, но лучше, если бы награда находила победителей при жизни. Однако, как всегда в любой игре есть и подвохи! А ведь наша жизнь, есть что?
Человек, есть то, что он совершает, иными словами - форма зависит напрямую от содержания. А если в жизни не будет поступков достойных твоей души? И будет оная из года в год, день за днем покрываться слоем сажи сгоревших, несбыточных надежд? Но у каждого из нас есть, должен быть и будет шанс на искупление, но надо быть человеком, чтобы получить его. Но чтобы быть человеком, надо уметь проигрывать и терять.
...Мои уши закладывает немая мгла, а глаза начинает обжигать шлифованный песок. Где-то глубоко в груди начинает нестерпимо болеть, и я начинаю задыхаться. Сердце, лошадью на ипподроме, бьется о ребра, отбивая свою последнюю чечетку. Руки предательски дрожат, а ноги мои онемели. Я начинаю падать. Падать на тела людей, проваливаюсь сквозь них... Меня навсегда хотят закрыть под моими ошибками и неудачами. Я из последних сил вырываюсь из пучины и стремлюсь к свету. Мне нет здесь места...
Я просыпаюсь среди ночи от тревоги. Озаряюсь во тьме по сторонам и не узнаю свою квартиру. Что-то не так! Я ощупываю правую сторону кровати. Она свободна и холодна. Анастасия давно покинула её. Испугавшись как ребенок, что меня оставили одного, я вскакиваю с постели. Тихо, как вор, открываю дверь и на носочках выхожу из спальни в прихожую. Прислушиваюсь к тишине. Ничего. Мне по-прежнему страшно. На кухне под дверью брезжит свет. Я кидаю безмолвный вопрос в пустоту, где моя любимая. ГДЕ ТЫ? Пробираюсь на ощупь, как вор, вглубь коридора и выхожу на кухню. Открываю дверь. Яркий свет кухонной лампы заставляет меня на мгновение прищуриться.
Настя сидела за столом, набросив на плечи легкий шелковый плед, и, судя по запаху, пила кофе.
- Почему не спишь? - спросил я, протирая глаза, что бы хоть как-то начать разговор, не понимая, что происходит.
- Да сон не идет, а ты почему? - смущенная моим появлением она встает из-за стола.
- Замерз! Ни кто не греет! - попытался я отшутиться и подошел поближе к ней. Обняв её за плечи и притянув к себе, я почувствовал, как она дрожит. - Что с тобой, родная?
- Мне страшно, Коленька! Очень страшно.
- И чего же ты боишься, глупышка? Пока я рядом, тебе нечего боятся! - я чуть отвел свою голову, чтобы видеть её лицо. Она подняла на меня глаза, полные слез призывающие о помощи.
- Пока ты рядом я и не боюсь, но я вдруг подумала... - она запнулась.
- Что же ты подумала, милая? - спросил я её ласково, как мог.
- Я подумала, что когда-нибудь проснусь в постели, а тебя не будет, как будто и не было! Я не в силах буду это пережить!
- Что ты, глупая? - прошептал я ей на ухо. - Пока есть ты - есть я! Пока бьется твое сердце - моё тоже бьется! Ты - моя жизнь...
Она прижимается ко мне крепко-крепко и что-то мне говорит, но я её уже не слышу...
...Что-то очень больно бьет меня по груди и меня выбрасывает в неизвестность, наполненную светом. Я на миг закрываю глаза. Открываю и вижу человека в белом халате, склонившегося надо мной лежачим на асфальте в луже собственной крови, возле груды металлолома, которой когда-то была моей машиной. Я замечаю, что меня уже окружила толпа зевак, которых другие люди в белых халатах пытаются разогнать восвояси. Увидев, что я пришел в сознание, кто-то из толпы восторженно кричит:
- Он в сознании...
Я силюсь улыбнуться, но со стороны получается мерзкая кровавая ухмылка. Ловлю капли дождя ртом и думаю о жене...
2.Встречи.
2.1.Возвращаясь к жизни, или первая встреча.
Карета 'скорой помощи' разрывала на части привычный гул машин, который по своему обыкновению, заполнял улицы города. Два ярких луча света слепили меня, заставляя щуриться и ловить картину обрывками киноленты. Надо мной склонился доктор, что-то бормоча себе под нос. Его седые усы, местами ярко-оранжевого цвета, видимо покрытые слоем никотина от частого курения, редко вздрагивали. Я не мог увидеть его губы, так как они были прикрыты маской, но мне казалось, что он всё-таки что-то говорит. Хотя среди всего гула и посторонней болтовни я так и не разобрался в достоверности своих предположений. Я видел, как достают из моего правого бока кусочки стекла, но боли я не чувствовал. Молоденькая медсестричка время от времени измеряла мне пульс. Её лицо выражало крайнюю неуверенность. Мелькнула где-то вялая мысль, что девушка ещё 'совсем зелёная'. Повезло мне с ней! Или как?
Толи звон в ушах, толи те лекарства, которыми в меня прокалывала медсестричка - не давали мне держаться в сознании. Я то и дело отключался, но вновь просыпался от этого шума. Мне казалось, что я теряю последние здравые мысли из-за него. И вдруг всё прекратилось. Шум внутри меня резко обозвался. Я оглох. Но, почти обрадовавшись этой отсрочке, я вдруг услышал отчетливо:
- ВСТАВАЙ!
Жутко испугавшись, я схватился за поручни носилок и попытался встать, эти слова обжигали моё сознание, поэтому я не смог не подчинится, но доктор и медсестра силой удержали меня от этого намерения. Я попытался понять, что за злые шутки, решили учинить со мной эти двое, заглядывая им в глаза. Но увидел, что и доктор, и медсестричка не меньше меня были напуганы.
- ВСТАВАЙ, Я СКАЗАЛ! - вновь повторились слова, эхом проносясь в моей голове. Моё сердце от страха готово было выпрыгнуть из груди. Все так же не в силах сопротивляться этим словам, я напрягся и вновь попытался встать. И даже чувствуя, как что-то во мне ломается, издавая неприятный хруст, я не прекратил попытки. Доктор, наваливаясь всем телом на меня, что-то приказывал ассистентке, но что именно, я не слышал. Та, достав откуда-то шприц, быстро наполнила его какой-то жидкостью и вколола его мне. Я почувствовал, как по моим венам, охлаждая горячую кровь, понеслась эта жидкость, вырывая меня из этого мира...
Я совершенно не помню, как очутился в больнице. Очнулся я глубокой ночью в палате c решетками на окнах. Моя голова была свинцовой, a мысли липкими и тягучими. Я лежал в кровати, уставившись в потолок и выискивал причудливые узоры в тенях. Я и дальше занимался бы этим занятием, но тени, сгущаясь в моем сознании, начинали на меня катастрофически давить. Я вздрогнул, сбрасывая окоченение, и попытался встать c постели, но оказался привязанной к ней по рукам и ногам, кожаными ремнями. Меня объял страх, который покрыл моё тело противным и холодным потом. Я попытался напрячь свою память и вспомнить, где я и как сюда попал, но всё было тщетно. Память мне рисовала только какие-то несвязанные обрывки. 'Что я здесь делаю? Как я сюда попал?' - крутились роем эти вопросы в моей голове, пока я не понял, что не могу даже вспомнить, как меня зовут. B панике я начал рваться из пут и взывать o помощи. Бок мой противно взвыл, и я почувствовал слабость. Мне было холодно, но холод исходил из меня! Мои уши начал заливать усиливающийся шум, дополняя мои страдания. Вот так мучаясь, я и не заметил, как открылась дверь, и в мою палату вошёл человек. Это был доктор. Он уже что-то держал в набранном шприце, чтобы утихомирить меня. Игнорируя все мои вопросы и всплески, он вколол мне это и удалился. Я тут же потерял контроль над своим телом. Язык стал ватным и не послушным. Кричать я больше не мог, силы и разум покидали меня. Мой взгляд уперся в щель между полом и дверью. Я видел шмыгающие из стороны в стороны тени за нею. Видимо это носился персонал, занятый обычной своей работой. A я же просто тонул в неведомости и боли. Тень за тенью, тень за тенью, пока они не слились в единый поток. Шум в ушах прекратился очень быстро. Сознание притупилось, и забылся сном...
Во сне я очень многое вспомнил: случившуюся аварию, последовавшую за ней операцию. Врачи долго и усердно тогда меня спасали, что y них отчасти получилось! После чего я порядком полегчал!
Я так же вспомнил тот шум и не мыслимые слова-приказы, сводящие меня c ума.
Врачи сказали, что шумы это следствие аварии, но они не верили и слышать не хотели ни про какие немыслимые приказы. Но ведь они были!!! И эти слова каждый раз меня срывали с больничной койки и заставляли куда-то бежать. Но зачем и почему я так себя вел? Не знаю! Тогда я был сам не свой! Моё тело болело, раны кровили, a кости ещё не срослись, но меня каждый раз невидимая сила гнала прочь в никуда!
Я мучился от боли, но эта боль была не телесной; в агонии была моя душа и разум. Я чувствовал, как блуждающую во мне пустоту, из моих недр пытается заполнить чернь - это гордый взгляд; лживый язык; руки, проливающие невинную кровь; сердце, кующее злые замыслы; ноги, быстро бегущие к злодейству; лжесвидетель, наговаривающий ложь; сеющий раздор между братьями... И от этого мне было больно, ужасно больно...
Я пытаюсь убежать, скрыться от этого, но меня всё время возвращают назад. Пока не принимают решения, что я буду изолирован...
Я помню, как меня вели по длинному, ярко освещенному коридору двое здоровенных санитаров; как завели в палату и без лишних церемоний, швырнули на железную кровать сталинских времен. Но перед чем уйти, они сделали так, чтобы я не шастал по палате, закрепив мои руки и ноги кожаными ремнями к постели. Я не мог сопротивляться, ни сказать им слова, ведь я был накачан лекарствами настолько, что только и мог просто наблюдать, что со мною делают. Они ушли, но закрывая двери, один из них спросил другого:
- А ты знаешь, что этого собственная жена закрыла здесь? - я не знал о ком он и о чем говорил, да и мне было плевать на тот момент. Я был в заторможенном состоянии от действия препаратов. Меня больше занимали солнечные блики, играющие на моих длинных ресницах. Но эта, небрежно брошенная фраза, мне еще аукнется... потом лишь я узнаю, что брошен был я в больницу с позволения своей жены...
- Да, брат! Худовато тебе, как я погляжу! - услышал я отчетливо знакомый голос. Не поворачивая головы, я стал вяло водить глазами по сторонам, отвлекшись на минуту от своего занятия. Поймав человеческий силуэт у окна, я повернул голову и увидел сидящего на подоконнике, одетого во всё белое, ...себя. Но я всё так же был отрешен от действительности, поэтому и не был удивлен представшему моему взору. Я отвернулся и снова начал ловить блики на своих ресницах, которые распадались радугой на моих глазах.
- Так и будешь лежать, лежебока? Даже не поздороваешься? - голос был радостным и струящимся, как звон хрусталя. - Не удивляйся тому, что ты видишь перед собой. - Продолжал 'другой я'. - Есть долгий разговор...
В ответ я только и смог, что-то 'пробулькать', и, как я уже говорил, был совершенно отрешен от происходящего.
- Молчишь! - сказал этот 'другой я', - Тем лучше, может, не будешь перебивать!
Я посмотрел в его сторону и увидел, что он смеётся. 'Он еще шутить изволит!' - пронеслось в моей голове первая трезвая мысль.
- Для начала, я думаю, стоит представиться, - сказал он, - меня зовут Николай Колгаров, и я - одна из твоих ипостасей. Я - это ты, а ты - это я. Понял? Не отвечай, скажу проще: - я твоя душа, дух, душенька, душонка, середыш, психея, квинтэссенция, естество, сердцевина, твоё нутро, твоя сущность, твоя природа, я твои крылья, называй, как тебе будет угодно, но суть я думаю, ты уловить должон! Вместе мы единое целое, неделимое в веках.
- Ссё... ссё... - силился я произнести хоть какие-то слова, но во рту у меня было так, будто бы кто-то натолкал туда земли.
- Да, не напрягайся ты! - сказала душа, спрыгивая с подоконника и метнувшись ко мне. - Сейчас можешь ни чего не говорить, а только слушай. Я отниму у тебя немного времени, если ты конечно не занят...
- Сю... сюка ты - попытался я выразить своё недовольство по поводу скверного юмора моей души.
- Что отпускает? - подмигнул он мне. - Ну ладно, значит, времени на разговоры у нас осталось еще меньше. - И наклонившись ко мне почти вплотную, добавил, - Те шумы, что ты слышишь в твоей голове, не пугайся их, но и не слушай - это Другие ищут меня за то, что я сделал. Я разделился с нашим телом, только для того, чтобы мой голос наконец-таки был услышан Разумом. Но иначе было нельзя, нам: тебе и мне, нужна твоя помощь, но время на исходе, так, что слушай меня! Ты ошибался в жизни не раз, было в жизни подчас очень туго, просил Бога не опускать глаз, но что ты делал, чтобы не было худо? Вся твоя жизнь - это споры с душой. Люди, пока не научатся, не могут сами чинить добро, не внимая нашим советам. А в твоём случае, Николай, ты видимо решил, что меня вовсе нет и можно попирать ногами то, что делает человека - человеком. Жизнь коротка, а ты в ней еще короче. Я с каждым разом всё дальше удалялся от тебя, чувствуя свою слабость, теряя тебя. Но не за тем мы в этот мир пришли, чтобы нести с собою разрушение - таков человек бездушный, а для того, чтобы мы могли открыть дорогу, ведущую в райский сад. Помочь другим заблудшим душам, обрести сей путь. Поверь мне, всё намного серьёзней, чем я могу тебе преподнести. Ты должен понять, что все, кого мы любим и любили, не уходят бесследно из нашей жизни, оставляя за собой след. Не уходят люди бесследно и из собственной жизни, оставаясь незримой защитой для живых. Мы защищаем Вас, но кто тогда защищает Нас, как ты думаешь? - душа отпряла от меня, и я заметил, как та становится прозрачной.
- Люди - награждены Жизнью! - продолжала душа, - Но эта награда не игрушка и ею не стоит пренебрегать. Николай, пойми и прими то, что я сейчас тебе скажу: есть маленькая истина, о том, что должно быть неизменным, так - это вера в себя и людей... - голос и лик моей души стал смываться, - Запомни это... и до скорой встречи... - душа исчезла окончательно и остался один на один со своими мыслями. Незаметно для самого себя я уснул, полный тревог и обид. Во сне мне снился дом родной и мать, и друг армейский, и жена... Наверное, я плакал во сне, потому что мои глаза были влажными, когда меня разбудили и повели на очередной осмотр к врачу.
Я хотел всё рассказать ему; всё, что видел и слышал - всю правду, но осекся, когда увидел, как этот старый хрыч отреагировал на мои слова, когда я начал. Видимо, так всегда реагируют на людей моего положения; на людей, которые несут откровенную чушь. А что я еще мог ожидать, что на меня кинутся как на спасителя, принесшего благую весть мирскую? Я ВЕДЬ В ПСИХУШКЕ! Даже будь я в ином месте, мне бы всё равно не поверили. Настолько нереальным было то, что я видел и слышал. Но дело в том, что это действительно было!
После разговора с доктором меня отвели назад в палату, и я понял, что сам себе выписал бессрочный абонемент проживания в этом месте, наговорившись с доктором вдоволь. Кто меня дергал за язык? Удачней места не нашлось, чтобы рассказывать подобное!
Провожавшие меня санитары, те же самые с которыми я был впервые здесь, предварительно повязав меня по конечностям к моей кровати, ушли. Снова оставляя меня наедине с самим с собой и с мыслями о том, как я до подобного докатился. Одно мгновение и моя жизнь была перевернута с ног на голову, причем выражаясь в буквальном смысле и в фигуральном. Я всё потерял! ВСЁ! Но если оглядеться назад, то будет ясно, что и терять-то нечего было - всё было не моё; всё было построено на лжи! Так что финал мог, увы, был предрешен еще в начале. Как однажды кто-то сказал, что 'пирамида, стоящая на своей пике в основании, должна упасть!', так и моя жизнь не имела оснований, построенная на чужих жизнях.
Окутанный мыслями, я не сразу заметил, что на улице пошел дождь. Крупные капли дождя разбивались о стекло моего окна и стекали вниз, оставляя за собой грязные разводы. В углу оконной рамы, на дрожащей паутине извивалось и пыталось выбраться от пут неосторожное насекомое, на которое уже надвигалась осьмилапая смерть. Это сама жизнь смеялась надо мной, ведь и я когда-то питался другими жизнями, теперь полакомятся и мной! Теперь я сам стал жертвой...
Меня разрывает изнутри эти мысли, и шум, о котором я так удачно позабыл, вновь поднимается из моих недр, волоча за собою всё-то отвратительное, покрытое слоем гнили и ржавчины, не человеческое - чернь. Я боюсь захлебнуться этой дранью, выворачиваюсь, ловлю ртом воздух, но не знаю, что может мне помочь на самом деле... мой немой крик срывается, и я начинаю звать на помощь...
Только после сделанного мне укола, мне становиться лучше и я засыпаю. Я не знаю, что со мною происходит, но не желаю, чтобы это продолжалось...
2.2.Вторая встреча...
Я проснулся от того, что солнце обжигало мне лицо. Открыв глаза, я увидел небо, по которому мерно бежали облака. Я прислушался и услышал журчание ручья невдалеке. Повернул голову в сторону шума и улыбнулся: косые лучи солнца, отражаясь в бурлящей воде, выпускали на волю игривых солнечных 'зайцев'. Я удивился окружавшей меня тишине, лежа на траве где-то в открытом поле. Мне было слегка не по себе, так как я абсолютно не помнил, как я сюда попал и что делал до этого, хотя в такое прекрасное утро даже не хотелось об этом думать. Я снова посмотрел в небо. Солнце по прежнему жгло мне лицо и облака бежали по горизонту. Порой они принимали определенную форму в виде животных, людей или домов.
Я вспомнил, что когда-то в детстве (как все, наверное) видел обычное в необычном. Воображал и фантазировал, искал и обязательно находил сходство. Как все же забавно видеть то, чего многие даже не замечают. Именно в этот момент я предположил, что именно Бог дарит нам эту возможность. Взрослея, человек прячет в себе Бога и прячет дар: видеть то, что видит Он. Это невероятная теория, но она имеет право на существование. В раннем детстве и старости любой человек постоянно совершает ошибки и нуждается в заботе и внимании. Говорят, старик как ребенок... Быть может, просто человек так устроен, что чем ближе к Богу, тем более он зависим от него. Отец наш небесный очень любит нас и поэтому хочет заботиться о нас...
И вдруг мои мысли переключаются, я вспоминаю об Анастасии. Внутри меня что-то сжимается и лопается от натуги. Подобно пружине.
Наваждение проходит, и оказываюсь вновь в своей палате психиатрической лечебницы, привязанным к постели.
- Полегчало, болезный? - снова я слышу 'свой' голос. Поворачиваюсь на звук и вижу сидящую на том же месте, где и в прошлый раз свою душу.
- А, это ты! - глупо было подумать, что там мог оказаться кто-то другой, как будто кроме медперсонала и тараканов ко мне еще кто-то приходил. - Убирайся откуда пришёл, не до тебя!
- Видимо, нет! - сам себе отвечал дух. - Ты скажи мне, ты на кой лад, рассказал всё доктору? Ты понимаешь, что усложнил себе задачу?
- Ты всего лишь моё наваждение и плод фантазии, тебя здесь нет, так, что я не обязан отвечать на твои вопросы! - гордо заявил я.
- Ну, если я плод фантазии, тогда зачем ты мне что-то объясняешь?
- Я... Я чтобы... не мог я сообразить, что сказать.
- Чтобы было! - закончила душа за меня.
- Сгинь, исчезни, пропади ты пропадом, чтоб тебя... - продолжал я попытки прогнать наваждение.
- Чтоб меня, пропади пропадом? - удивленно повторил он. - Так и тебя тоже сие коснется, так что поосторожней со словами то, болезный. Просишь меня уйти, я, конечно, могу... - 'другой я' призадумался, - хотя нет, не могу я от тебя уйти!
- Что ты хочешь от меня? Это из-за тебя я оказался здесь! Ты хочешь меня довести? - меня брало бешенство, что моё наваждение было столь упрямым.
Улыбающийся до этого мой дух, вдруг стал серьезным:
- Да какое я тебе наваждение? - чуть ли не крича сказал он, - И кто еще из нас упрямец больший?
Я на миг был ошарашен, что 'другой я' узнал, о чем я думаю, но быстро пришел в себя:
- Конечно, он будешь знать, о чем я думаю, он ведь часть меня. Он в моей голове! - Сказал я вслух сам себе, что думал.
- Видимо это будет долгой песней... - тяжело вздохнула душа, сойдя с подоконника и встав возле меня, ни чего не делая минуты две или три, а потом влепила мне пощечину. - Как тебе такое доказательство моей реальности?
- Больно же... черт! - простонал я, до сих пор чувствуя удар.
- Не выражайся, а то ещё получишь! - пригрозил мне 'другой я'. - И будь уверен, если я это сделал раз, то и на следующий найдется концентрация сил.
- Но это же не возможно! - сказал я, ощупывая языком внутреннюю часть ушибленной щеки.
- Что невозможно? - поинтересовался дух. То, что я есть или то, что я тебя ударил?
Я посмотрел в его серо-голубые глаза, но ни чего не ответил.
- Смотри, в твоей голове больше не проносятся мысли подобные этой: 'Опять наваждение думает как я'! Повлияло-таки шокотерапия? Можешь отвечать, а можешь и молчать, как тебе привычней - я всё равно буду знать, что ты хотел сказать!
- Как там тебя... - начал я вслух, ведь мне привычней было слышать звуки собственного голоса.
- Как тебе угодно!
- Ни..ко..лай! - выдавил я из себя, - Николай, так можно? - душа ни чего не отвечая, в согласие лишь кивнуло головой.
- Если ты и вправду существует...
- А ты ещё сомневаешься? - спросил дух.
- Нет, нет, я не то хотел сказать! - Стал я оправдываться, помня еще пощечину. - Не надо более мне доказывать! Лучше объясни мне вот что. Ты говорил вчера, что мне не стоит бояться моих шумов, не стоит их так же и слушать, но вчера...
- Я знаю, что было вчера. - Перебила меня душа. - И хотел с тобою поговорить, начиная именно с этого. Когда я покинул наше тело, я знал, что иду на огромный риск, оставляя место для черни. Да, да. Ты не ослышался именно то, что тебя пыталось заполнить. В мире людском вы называете их бесами, да нечестью, а у нас это они как раз те заблудшие души, коим нужна была помощь, да которые погрязли в своих грехах. Я не говорил тебе этого, так как у нас не было времени раньше, сегодня его больше чем достаточно. И как в прошлый раз я говорил, что ты не должен бояться своих шумов, так и в этот раз я тебе скажу - не давай страхам владеть тобой. Когда с тобою вновь подобное случится, знай, что не за тобой они пришли, а лишь погреться. Да, да, погреться! Не отвергай и не прогоняй их, иначе возьмут они всё силой у тебя. Они как путники причалят у костра на время и уйдут, но сами. Не бойся, что их холод погасит твой огонь, ведь и в заблудших душах, погрязших в собственных греках, есть свой огонь, пусть он не животворящий и затухающий порой, но всё же он есть! Ведь когда-то и их огонь блистал, даруя счастье и любовь, но в своё время не познав, что счастьем надобно делится, они злом своим приумножали зло. Но чтобы избежать оного, нам в жизни следует быть и оставаться теми, кем мы были рождены, а рождены мы были - быть собой!
А рожденным быть собою, значит быть созданным важной частью целого.
Каждый человек имеет одну на всех форму (не учитывая размеров), однако содержание у всех нас разное. Рожденные в определенное время в определенном месте, значит, иметь соответственные цели и задачи, которые люди и решают по средствам тех качеств, которые у них были, которые они приобрели в пути пройденной жизни.
Песчинка среди тонны песка, как человек среди мириадов себе подобных. Каждая песчинка имеет свою форму, окраску или оттенок. Все они в целом пустая для нас масса, но некоторым суждено быть составляющей кирпича, а кирпичу быть частью возведенного строения.
Капля в море. Капле не дано изменить направление течения, чтобы изменить русло реки. Но капля может утолить жажду или остановить пожар.
Мы и люди подобны шестерням и платам в сложных конструкциях и системах. Каждый выполняет свою функцию. Все творцы и боги, подчеркивают красоту системы и дают повод задуматься над её усовершенствованием. Мы заменяемы, но незаменяемая наша 'работа'. Неизменна наша вера в себя и других. Мы оставляем в нашей памяти только тех, кто действительно делал свое 'дело', и были рождены быть собой.
Но просто быть собой - еще не всё! Для каждого из нас уже есть расписанные роли, но не каждый из нас доходит до того момента, когда она будет сыграна. Но те, кто доходит; тем, кому представится возможность сыграть - они играют! Но каково - зависит, будет лишь от них самих!
У каждого есть своя сторона: реверс и аверс. Можно изменить мечту или изменить мечте, но не получится изменить себя и себе. Люди - есть горка праха, а мы их память!
У всех есть на затылке незримый штрих-код, но у всех он разный. Не стоит менять его, чтобы не выделяться из массы. Стоит взглянуть на себя еще раз, чтобы поверить в себя. Ведь мы себя любим, любим то, что живет в нас, а значит, имеем право быть собой. Можем жить по правилам системы или изменять её по своим правилам, ведь те, кто рожден быть собой, 'крутит эту Землю', а те, кто изменил свой штрих-код бежит рядом с одним вопросом в голове: 'Куда катится этот мир?'. Решать в итоге не нам, а Вам: крутить или крутиться; жить своей жизнью или чужой; иметь свое мнение или иметь возможность на существование. Прятать свою индивидуальность под ликами, принятыми всеми или с гордостью смотреть вперед неизвестности и показать свою цену...
Я слушал, не перебивая, как завороженный, боясь даже нарушить тишину, воцарившуюся вокруг своим дыханием, но не дышать я не мог! И только, когда моя душа остановилась, я позволил себе нарушить покой.
- Ни хрена себе, - во мне играло множество эмоций, - и сколько же ты терпел, чтобы высказаться? - но вместо ответа я вновь получил оплеуху.
- Вот поэтому, - строго сказала душа Николая, - мне и пришлось покинуть наше тело!
- Почему поэтому? - обиженно спросил я.
- Потому, что до тебя не доходит! - серьезно сказала душа.
- Ладно, действительно хорош мне разглагольствовать! Перейдем к нашему делу! Тебе также надлежит сыграть свою роль, стать собой. Исправить боль, причиненную тобой; исправить, чего боишься. Гордыня - слепая тварь людская, её погонишь прочь. Простишь в себе всё то, что не даёт покоя. Заранее прощенный - прощенный небесами...
- О чем ты говоришь, я не пойму! Говори яснее! - перебил я 'себя'.
- Ооох! - тяжело вздохнула душа. - Вот свезло, достался же мне тугодум!
- Эй! - мне было не по себе от подобного нахальства, даже проявленной моей собственной душой.
- Цыц! - тихо сказала душа Николай, - Слушай меня и запоминай...
- Как будто до этого было иначе? - съязвил я и получил очередную оплеуху. 'Вообще, где это видано, чтобы душа так себя вела - дерется ещё!' - думал я, - 'Ни чего, вот меня развяжут и я ему...'
- Как раз к слову, - перебил мои мысли мой дух, - Когда ты будешь освобожден от пут, и двери тебе больше не будут преградой - ты покинешь это место, но запомни и не перебивай: ты покинешь это место, не раздумывая, иначе ты останешься здесь!
- А ты? - спросил я.
- А я! - вторя мне, произнесла душа, - А как ты думаешь, что со мной будет?
- Ты станешь заблудшей душой, и твой огонь угаснет!- попытался я догадаться.
- Если бы! - прыснул дух, - Останусь с тобой и до скончания твоих дней и буду мучить тебя байками о загробной жизни.
- А если я откажусь делать то, что ты мне говоришь! - спросил я.
- Ну, если тебе здесь уютно... - дух посмотрел на ремни, - как не жмут? Ты, конечно, можешь здесь оставаться сколь угодно!
- Хорошо, хорошо! Но думаю, что меня теперь от сюда выпустят не скоро, после того, что я рассказал врачу...
- Вот именно! - перебивая меня, вставил дух, - Своим развязанным языком, ты меня удивил. А ты поверь, что это было сложно! Ведь мы с тобой, являемся частями единого целого не только, как плоть и дух, но и едины в мыслях. Хотя... - душа моя примолкла, - ...мы плоть и дух и в этом сказанного много... Теперь мне всё понятно! - резко обрывая, готовый сорваться с кончика языка, мой вопрос, душа продолжает, - Но не будем более отвлекаться! Николай, ты покинешь это место СЕГОДНЯ НОЧЬЮ.
- Сегодня? Но... - я недоумевал, - но почему именно сегодня и вообще, как это может быть возможным, ты забыл, где я нахожусь?
- Я-то не забывал, а вот ты, когда решил поделиться с мозгоправом, видимо подзабыл чуток! Поэтому без моей помощи тебе теперь не обойтись. Я освобожу тебя!
- Но как?
- Очень легко! - уверенно сказала душа, - Уже всё сделано, тебе осталось только пробудиться...
- А я что всё это время... - я не успел и договорить, как провалился во что-то мягкое и теплое. Это было реальность, которая никогда не преставала предо мной таковой до этого момента...
Я открыл глаза, но окутывающая меня ночная мгла, не позволяла мне ни чего рассмотреть. Да мне и не надо было, так как я знал, что теперь я нахожусь не во сне.
На улице на самом деле шел дождь, хлестая с порывами ветра по стеклу каплями дождя. Ворвавшийся сквозняк в мою палату через оконные щели, натыкаясь на стены нашёл выход у двери. Приоткрыв её, он вылетел наружу. Я подергал ремни, и те оказались не закрепленными. Я быстро встал, босыми ногами касаясь бетонного пола. 'Тут где-то были мои тапки' - пытался я нащупать обувь в темноте. - 'Вот они'. Прошлепав к двери, я приоткрыл её настолько, что смог просунуть голову в коридор, который был всё так же ярко освещен. Никого! Тут я и задумался о том, что снова я иду на поводу неведомо чему!
Прошелестевший по коридору не угомонившийся сквозняк, принес с собою слова моей души:
- Ты покинешь это место, не раздумывая, иначе ты останешься здесь...
2.3. Третья и последняя встреча перед мытарствами...
Прошлепав к двери, я приоткрыл её настолько, что смог просунуть голову в коридор, который был всё так же ярко освещен. Никого! Тут я и задумался о том, что снова я иду на поводу неведомо чему!
Прошелестевший по коридору не угомонившийся сквозняк, принес с собою слова моей души:
- Ты покинешь это место, не раздумывая, иначе ты останешься здесь...
Я больше не хотел здесь оставаться и ринулся туда, где, как я предположил, (из того, что смог вспомнить после моего привода сюда) должна была быть дверь на выход. Коридор был длинным и прямым, а дверь на выход должна была находиться у самого его торца. Царящая вокруг тишина была нарушена, шлепками о пол моей обуви. 'Глупец, опять я всё испортил!' - я остановился, испугавшись, что меня кто-то мог услышать и сам прислушался, чтобы узнать, не кинется ли кто на шум. Всё вроде тихо и никого! Тогда чего же ждать еще? Я быстро побежал к выходу, не боясь уже нарушить, чей-либо покой. Впереди замаячила вывеска над дверью 'выход'. Верите ли вы в знаки? Вот он и есть - спасительный знак!
Я подбежал к двери и распахнул её, обретая крылья свободы.
Деревья и кусты, заборы, тротуары и дороги, мелькавший свет проезжающих машин, дома, дома, дома - всё это смешалось в одну картину, пока бежал я прочь подальше из своей последней обители. Пока холодный дождь, разгоняемый, не менее холодным ветром, не отрезвил мою голову и не заставил остановиться. Я обнаружил, что гонимый чувством обретенной свободы, мои ноги принесли меня в окружной парк. Стоя в мокрой одежде, среди кустов и деревьев его, я искренне верил, что наконец-то обрел верный путь.
Но что теперь мне делать? Я распрощался с узами неволи, но я не знаю, куда теперь мне следует идти! Меня тянуло назад к родным, увидеться с женой, но будет ли она рада, когда увидеться со мной?! Конечно, она будет, но в первую очередь меня искать будут у неё, когда узнают, что я бежал. Так, что я не мог, НЕ МОГ отправиться домой. Анастасии, я и без того причинил немало боли. За, что надеюсь, я, буду когда-нибудь прощен. Всё, что у меня сейчас было - это холодный дождь и мокрые слезы...
- Мне необходимо найти укрытие от дождя! - шепчу я, оглядываясь вокруг в поисках какого-либо убежища, и вижу поодаль от себя величественное дерево с богатой зеленью кроной. Спешу укрыться под его сводами, но, не добежав всего один шаг до него, падаю навзничь. Кто-то сбивает меня с ног, ударом в спину! 'Неужели меня так быстро хватились, и буду сейчас повязан, возвращен и брошен назад в психушку?' - думал я, пытаясь подняться на ноги. Но новый толчок в спину не даёт мне подняться, погружая меня лицом в грязь, разжиженную после дождя. Во мне взрывается вулкан эмоций и чувств, готовый к разрушению, но мне не дают подняться, пытаясь утопить в этой грязи. 'За что? Кто это делает?' - думал я, начиная задыхаться.
- Ты погряз во грехах своих и тебе следует очиститься от них, вкусив той грязи, что ты сам когда-то нес! - слышу я знакомый голос, нахожу в себе силы и вырываюсь.
Передо мной стоит мой дух, моя душа, но я не верю, чтобы он зачинщиком происходящего.
- Ты? - задыхаясь, говорю я, - Это ты?
- Я! - улыбаясь, ответил он. - А кто же ещё?
- Хорош издеваться! - кричу я. - Это ты меня пытался утопить? Говори!
- Ну чего ты кипятишься! Ну, извини... - не став дослушивать я кинулся на него и, не ожидая, что пройду сквозь него, как сквозь воздух, врезался в ствол дерева и отключился.
Сознание возвращалось мне нехотя, пытаясь подольше оставаться скрытым от реальности. Голова моя трещала. Было такое чувство, что она вот-вот лопнет от налившейся в ней крови. Я открываю глаза и вижу перед собой только мутную пелену, пытаюсь протереть глаза и обнаруживаю, что руки свои я держу поднятыми над головой. Снимая пелену с глаз, я устремляю свой взор вниз и вижу, что я привязан одной ногой к ветке дерева и болтаюсь сейчас вверх ногами.
- Как себя чувствуешь? - интересуется, рядом стоящий со мной мой дух. - Хомут на ноге не жмет?
- Какого хрена ты делаешь? - кричу я, - Что за цирк? Немедленно опусти меня на землю!
- Тише, тише! - спокойным голосом говорит душа, видя, как я бултыхаюсь, пытаясь добраться до узла на ноге. - Успокойся же ты, наконец, только хуже себе сделаешь!
- Ты зачем меня привязал? - не успокаивался я и, вспомнив, что мгновения назад моя душа меня пыталась накормить 'моими грехами', взорвался отборной бранью, теперь пытаясь, ухватится не за узел, а за того, кто меня подвесил, но мои руки касались воздуха, но не могли коснуться духа.
- Вот это тебя понесло! - протянула душа.
- Иди сюда! - корчился я в бессилии. - А ну материализуйся или как там у вас делается, чтобы я смог набить тебе твою псевдоангельскую морду!
- Ты даже сейчас продолжаешь бессмысленные потуги в борьбе со мной! - сказала душа, наблюдавшая за моими выкрутасами, - Это даже забавно! В тебе есть сила, но ты эту силу тратишь не в то русло.
- Хватит нести чушь, ты меня пытался убить! - я задыхался от злобы.
- Люди с рождения умирают, таков их удел! Но мы держим ответ не за смерть, но за жизнь. Я пытаюсь научить тебя жизни, Николай! Научить тебя исправить твои ошибки.
- Каким образом? - кричал я.
- Ты всё горячишься, даже не пытаясь понять, что ты стал частью важного обряда, через который люди проходят с рождения. Это обряд боли. Мы рождены с ней и умираем с ней.
- Ты опять несешь чушь! - кричу я, пытаясь, выкрутится и достать до узла на ноге, - Развяжи меня сейчас же!
- Пойми это, Николай! Пойми и прими, и прости меня! - сказала душа.
- За что, мне тебя прощать, развяжи сначала. - Брызжа слюной, кричал я и получил сильный удар в бок.
- За это, Николай! - сказала душа и голос её вздрогнул, - За то, что болью боль пытаюсь я исправить.
- Эй, ты совсем что ли? Больно же! - визжал я и получил еще один удар.
- За то прости меня, - говорила душа и на глазах её накатывали слезы, - что пыль воспоминаний иначе не собьёшь.
- Иди ты в петь! - шипел я, хватая воздух ртом и держась за ушибленный живот.
- Вспомни, Николай, что гложет, что терзает. - И нанесла еще один удар. - Что раны в сердце, временем не излечимы, а разумом затаены были глубоко. Вспомни свои ошибки, что исправить следует тебе!
- Умоляю, прекрати! - взмолился я, не в силах более выдержать терзаний.
- Я не могу, отныне только ты вправе это закончить, всё исправив! И только ты! - говорила душа, плача и нанесла ещё один удар. - Прости...
- Что ты делаешь со мной? Мне мало боли в сердце, так ты её решил удвоить наяву, на теле моем, нанеся увечья?
- Вспомни, - продолжала душа, - вспомни и скажи, что ты исправить должен... - и подняла руку для следующего удара, но я её остановил.
- ПОСТОЙ! Не надо больше боли, я вспомнил, я скажу!
Душа отступила от меня, готовая меня была выслушать.
- Есть в моей жизни прегрешения, но страшных мук я избежать смогу, исправив главных три! - и я стал перечислять.
- Первое, что мне не давало покоя, так это то, что мать я так и не проводил в последний путь как подобает! За что отец меня так и не простил!
- Второе - мой друг, погибший на войне - я осквернил его память!
- И третье моё прегрешение - должно было стать моей последней надеждой в этой жизни, на то, что я буду не один... но ложью боль я приумножил...
Мне было действительно трудно вспомнить эти моменты собственной жизни, пока они буквально не были выбиты из меня.
Моя душа стояла рядом со мной, но в глазах её не было больше слез, а только свет и счастье. Счастья от того, что я смог преодолеть свою боль.
- Садист, хренов! - прошипел я в адрес своей души и потерял сознание, от бессилия. Но уходя в беспамятство, до моего слуха долетели последние слова моей души:
- Теперь ты готов, чтобы отправится в дорогу, ведущую к преодолению испытаний...
Знаете, люди часто бегут в прошлое, кутаясь в одеяло воспоминаний, греясь в лучах добрых поступков и событий. Но не я. Мне в этой ситуации похвалиться нечем. Я видел только боль, которую я приносил людям. Видел людей, которые мне улыбались, а затем проклинали вовек. От их слов веет ненавистью, но это не самое страшное. Мои глаза наполняются ужасом, холодеют руки, а спина покрывается холодным липким потом, потому что у меня нет ни одной надежды на оправдание. Я просто не могу дать положительной оценки своим поступкам, не могу простить себя.
Бессмысленно пытаюсь прогнать наваждение перед собою: маленький мальчик сидит на подоконнике, его рыжие кудряшки теребит тревожный майский ветер, а проливной дождь заставляет его плакать. Быть может, он ждет маму или запутался в себе, как в терновнике малиновка? Может, ждет наказания или ожидает прощения? Не знаю...
3.Грехи.
Я ушёл воевать в Афганистан, подписав контракт. Помню тот день, когда его подписывал, преисполненный гордостью за то, что выполняю свой долг перед Отчизной и, возвращаясь, домой был абсолютно уверен, что сделал правильно, выбрав дело настоящего мужчины.
Как же я горько ошибался!
Вечером отец и мать вернулись с работы домой, и я поспешил, с ними поделится своим решением.
Моя мама восприняла это известие, как весть о моей смерти, а моей отец, сказал, что 'мужчину ещё не определяет служение государству, тем более в войне, которые на самом деле простым людям не нужны. Строгое воспитание, которое закаляет в тебе характер, необходимы, но ни кому не нужны смерти на поверку ни чем не оправданные, как только политикой! Война, для государей - это комбинат по переработки мяса... и из неё выходят чаще инвалидами, а еще чаще не выходят!' За такие слова моего отца могли посадить, а я тогда жутко испугался их, даже не вникнув в их суть. Но самое горькое, что я обвинил отца в том, что он говорил, как предатель Родины! И я не как не ожидал, тогда, что мама вступится за него.
В моём воображении, часто возникает карикатура на человека, которого с завязанными глазами ведут другие люди, убаюкивая его бдительность, заговаривая уговорами о том, что 'всё будет хорошо!'. Но, не позволяя снять повязки с глаз и узреть, что ведут его к обрыву...
Видимо и я таким же был, когда подписывал контракт; когда мне обещали горы, а получил я шиш.
В тот же вечер я ушел из дому и больше туда не возвращался, дожидаясь, когда меня призовут по долгу.
Больше мать живой я не видел, а однажды попытавшись найти прощения у отца, я встретил преграду.
- Я не желаю ни чего о тебе знать! - это были последние его слова, сказанные мне.
Я слишком поздно понял значения отцовских слов. Слишком поздно, чтобы можно было, что-то вернуть назад. Слишком поздно я узнал, что такое война...
Это был жаркий сентябрьский день. Последнее тепло уходящего лета, но только не для тех мест, где солнце было так же жарким, как и нравы людей, населявших эти места.
Нашу роту отправили на зачистку кишлака у подножия перевала. Нас разбили на звенья по три человека. Я, мой тезка Колян и 'Каштан' должны били проверить четыре дома к северу от укрепления. Помню, как мы шли осторожно, ступая и осматриваясь по сторонам. Помню, как съедало нас, жуткое желание провалится сквозь раскаленный песок, лишь бы избежать, окутывающее нас с головы до ног чувство страха. Тогда казалось, что смерть нас ждет за каждым углом дома, за каждым забором, у каждого массивного камня.
'Каштан' решил 'прошерсти' периметр первой хижины, а мы с другом зашли внутрь. Помещение имело всего одну комнату, но и та была захламлена среди ветхой мебели, различной утварью и вещами, среди которой кто-нибудь мог притаиться. Колян пошел по одной стороне осматривал одну часть комнаты, я другую. Из-за того что на доме было всего пара-другая маленьких окошек почти у самого потолка, в помещении было темно, наверное поэтому я и не заметил сразу того пацаненка, который вылез из кучи тряпья, держа в руках автомат, дуло которого смотрело прямо на моего друга. Я замер и закрыл глаза, чтобы не видеть, оградить себя от происходящего.
'...Война... комбинат по переработки мяса... и из неё выходят чаще инвалидами, а еще чаще не выходят!' - вспомнились мне слова моего отца за считанные секунды до того как раздались выстрелы. Крик 'Каштана' приводит меня в чувства и заставляет открыть глаза.
Колька лежит не в естественной позе у стены, на горе того хлама, что был здесь разбросан повсюду. Лицо и грудь моего товарища были просеяны кровоточащими пулевыми отверстиями
- Стреляй в него, блядь! - кричал мне 'Каштан', который прибежал на звуки выстрелов и увидел, что происходит, - Стреляй, придурок хренов, он 'Близнеца' твоего завалил!
Я посмотрел на пацаненка, который убив моего друга, нацеливает автомат на меня. Видел, как сжимаются его палец на спусковом крючке, но не мог пошевелиться. Подбежавший сзади 'Каштан' сбив меня с ног, спасает меня от смертоносного свинца. Я приземляюсь лицом в какое-то тряпьё, которое жутко пахло рвотой, как потом оказалось моей.
Слышу два выстрела. Это сработал пистолет 'Каштана'. Поднимаю голову и вижу, что пацаненок уже мертв.
Об этом мне отец говорил, от этого хотел уберечь.
В тот день для меня 'игры в войнушки' закончились. Но злосчастья дня на этом не закончились.
Когда мы вернулись в расположение роты, меня вызвали к командиру, который сначала напоил меня спиртом из собственных запасов, и сообщил, что ему жаль моего 'Близнеца' (Так нас называли в роте за то, что у обоих была одна и та же фамилия и имя). Потом сказал мне, что мне следует быть еще мужественней и сообщил мне о смерти матери.
Я не спал до утра. Сгреб в себе всё мужское и просто плакал.
Через два дня, меня 'как не удел' отправили домой. Я не мог больше держать оружия в руках и надо признаться, что ко мне проявили великодушие, отпустив. Благо мой командир помог, но что было для меня тогда благом?
Вернувшись домой, я встретил сильно постаревшего, убитого горем отца, а когда я попытался его успокоить, то получил, что, видимо заслуживал:
- Я не желаю ни чего о тебе знать! - сказал он мне.
Полоса моей жизни превращалась в точку, и я замкнулся от всего мира.
Я исчез из жизни моего отца; я исчез из собственной жизни.
Я покинул свой город и поселился у каких-то людей. Своё время я стал проводить в алкогольном бреду, так было легче заглушить слезы души. Но они всё равно срывались.