Тарасенко Анатолий Владимирович : другие произведения.

Студии над "Словом"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В книгу под названием "Студии над "Словом" вошли предыдущие, дополненные издания автора - эссе "Вначале было "Слово" (2003), "Задонщина" и "Слово" (2004) и "Украинские студии над "Словом" (2006), объединенные общей темой исследования литературных шедевров Древней Руси.

   Костанай
   "Костанайский печатный двор"
   2007
  
   Тарасенко Анатолий
   Т-19 Студии над "Словом". - "Костанайский печатный двор", 2007, - 518 с.
  
   ISBN 9965-760-40-3
  
   В книгу под названием "Студии над "Словом" вошли предыдущие, дополненные издания автора - эссе "Вначале было "Слово" (2003), "Задонщина" и "Слово" (2004) и "Украинские студии над "Словом" (2006), объединенные общей темой исследования литературных шедевров Древней Руси.
  
   ББК 83.3
   Т 4603020000
   00 (05) - 06
  
   No Издательство
   "Костанайский печатный двор", 2007
   No Оформление, 2007
   No А. Тарасенко, автор, 2007
  

АНАТОЛИЙ ТАРАСЕНКО

Студии над "Словом"

  
   До сего дня исследованиями уже удалось вынуть из этой сокровищницы нашей старинной поэзии достаточно много, и удастся, несомненно, еще столь же много. Ибо опыты над "Словом", несмотря на должную их интенсивность, далеко еще не доведены до конца и не сказали всего, что могут сказать.
   Михаил Грушевский
  

Предисловие

  
   Эта книга, по существу, есть трикнижие из изданий разных лет, поэтому в ней прослеживаются и обстоятельства времени, и возврат к прежним темам, и развитие некоторых суждений.
   Составили ее эссе "Вначале было "Слово" (2003), "Задонщина" и "Слово" (2004), а также заключительные "Украинские студии над "Словом" (2006). Последние правильнее было бы именовать "Українськi студiї над "Словом", ибо под таким названием они увидели свет. К тому же украинский вариант полнее, в нем есть "Фрагментарная антология" двухвекового отечественного "слововедения", оригинальная ее публикация была бы для иноязычного читателя просто непонятной. В то же время я не могу назвать третью часть перекладом, это самая что ни на есть версия: все писалось мною одновременно из заготовок то на языке, то на мове, поэтому даже затрудняюсь сказать, из какого, на какой и что именно тут переводилось преимущественно.
   Что же касается названия книги, то фразеологизм сей русской речи не свойственен. "Студии" в значении "упражнений над текстом" в ее словарях отсутствуют, а поэтому, в отличие от прибывших туда самоходом хлопцев и девчат, самостийности и незалежности, могут показаться искусственной засылкой северному соседу еще одного украинизма... Кстати, совсем недавно подобный шаг предпринял Евгений Евтушенко, внедрив в современный русский употребленное мною выше понятие "переклад" для собственного перепева "Слова о полку Игореве", не изволив даже указать при этом мотивы такого поступка. И правильно, по-граждански поступил... Спрашивал ли у вас, уважаемый читатель, кто-нибудь совета относительно стилистики, скажем, вашей газеты, правящей вам заутреню каждодневно на своем цеховом жаргоне? А Евтушенко, он что, за родной славянизм перед кем-то извиняться должен? Возможно, однако, что поэт при помощи малоросского выражения избежал двусмысленности в заявлениях о своей пробе на этом поприще, ибо к великоросскому варианту "Я перевел "Слово о полку Игореве", один из классиков нашей литературы добавлял: "Вот именно!"...
   В отличие от Маэстро, я насчет нововведения объяснюсь, потому что украинская норма "студий" аналогична русской: мастерская, учебное либо творческое заведение. "Студии" же как изыскания - от "Studien" (нем. < лат. научные досуги, любительские исследования) и от "studio" (ит. старание, изучение) - прижились в лексиконе могучей когда-то киевской школы славистов благодаря ученым регионального ее крыла... Термин как нельзя лучше подходит для обозначения того безымянного жанра предположений и творчества тех авторов, выводы которых несколько расходятся с общепринятыми, или же развивают отдельные положения временно нетрудоспособной науки на перспективных, но "не осмеченных" пока еще бюджетом направлениях поиска, либо попросту опережают ее. Свои собственные соответствия "студиям" в истолкованном здесь их значении "великий и могучий", конечно же, имеет, но в эпоху идеологического господства на гуманитарной ниве "научных школ" они превратились в ярлыки. "Любительские исследования" иначе как с дилетантскими упражнениями не связываются, а "изыскания" более ассоциируются с особенностями индивидуального воображения.
   Все три книги написаны мною от имени "я", что, на мой взгляд, придает больше ответственности перу. - "Много якаешь", - неожиданно подсек устои этой платформы один из редакторов.
   Способом нейтрализации столь вызывающего местоимения в единолично созданных трудах почему-то считается коллективная его форма, как-то: "мы полагаем", "на наш взгляд", "считали бы необходимым заметить". Но я думаю, что подобное диктуется особенностями темы и своеобразием того, несвойственного мне творческого метода, при котором сочинитель то и дело держит совет с окружающими.
  

КНИГА ПЕРВАЯ

Вначале было "Слово"

   - Книга о "Слове о полку Игореве"
   - 150-й перевод "Слова"
  

От автора

  
   История как наука имеет дело не только с регистрацией фактов. Их, между прочим, часто оказывается ничтожно мало и почти всегда - недостаточно. Предмет этой науки философский - осмысление человеческого бытия в рамках временных координат. Ведь происшедшее, скажем, вчера - тоже история.
   Или действительность? Скорее всего... Поступь времен отмеряется все-таки более эпохальными шагами. ОТ и ДО. От того, когда кануло прежнее во всей своей системе, и до того, пока народившееся не отжило положенного. Порядок вещей внутри сменившихся поочередно систем доступен для понимания при исследовании любого из хронологических срезов. На примере индейцев или, скажем, полинезийцев девятнадцатого века воссоздана (при полном отсутствии фактов) подробная и абсолютно достоверная картина жизни, быта и мировоззрения племен, представлявших человечество на планете с десяток тысяч лет назад.
   Мы, родившиеся в прошлом столетии, почти современники в системах с героями "Слова о полку Игореве". Как по дожившему до двадцатого века феодальному земледельческому укладу, так и по кочевым родоплеменным образованиям в степных районах. Хоть и краем глаза, но увидели мы сокрушенные индустриальной эпохой рутинные орудия крестьян в действии и юрту как жилище, а не экзотику в реквизите тоев.
   В этой книге я хотел сказать, что мы незаслуженно, высокомерно удалили от себя тех предков аж в древнюю историю. И наивно полагаем, что на дистанцию такого же размера превосходим их в понимании чувства долга, совести и порядочности. Греха и праведности.
   А своим переводом великого "Слова" я пытаюсь на его языковом богатстве как бы приблизить те времена. Доказать, что расстояние здесь также глубиною не в пропасть. И что все мои апелляции от той эпохи к современности далеко не беспочвенны.
  

Часть I

"Слово" и мы

  
   - Бешбармак с половцами в Тургае
   - Запорожские казахи
   - Попали в халепу
   - "Склока о полку Игореве"
   - Сваты...
   - Подлежат реабилитации?
   - "Завоеватель" Степи
   - Собственно "Слово"
  
   В разговоре с коллегами-издателями и редакторами я сказал, что последний номер газеты "Печатный двор" этого века и первый следующего будут посвящены Иешуе из Назарета, Иисусу Христу по-библейски, по рождеству которого и пошло наше летоисчисление.
   А также "Слову о полку Игореве".
   Двести лет со дня публикации мусин-пушкинского списка... Не можем мы на изломе эпох обойти это произведение молчанием и передать дальше без комментариев. Слишком много в нем очевидных истин и неразгаданных тайн. А еще больше вокруг него наворочено догматов, касающихся тысячелетней истории сожительства славянской и тюркской цивилизаций в лице Киевской Руси и Степи половецкой (Дешт-и-Кипчак). То есть наших с вами кровных предков, товарищи русские, украинцы, белорусы и казахи. Знания о столь эпохальных явлениях нужны исторически достоверные, а не мифы и предания.
  

Бешбармак с половцами в Тургае

  
   Вроде бы статья давно сидела в голове, но на бумагу задуманное не ложилось. Получался или обширный трактат, или обзор темы с бесконечным цитированием. Ибо почти все, что мы о "Слове" знаем, - это из уже написанного.
   Свое у меня лишь только отношение к нему. Словом, "Я и "Слово". Или "Слово" и мы". О своем писать сподручнее.
   Редко какие творения (да и есть ли еще таковые), исследованные и осмысленные, казалось бы, всесторонне, могут давать пищу для совершенно противоположных кардинальных выводов.
   "Слово" дает.
   Русские и половцы - заклятые враги или сводные родственники, "сваты"? Удельный князь Игорь - патриот или корыстолюбец? Хвалебная песнь или осуждение?
   Ответы осложнены не только превратностями судьбы текста поэмы, который за семь веков несколько раз переписан, кое-где переписчиками подзапутан из-за непонятых терминов, архаизмов и тюркизмов. Не это главное.
   Ответы затруднены больше по причине различных подходов к проблеме соотношения "национальное - интернациональное". Соотношения, от которого будут зависеть векторы развития цивилизации в третьем тысячелетии.
   В школе "Слово" нам вдалбливали жестко. Заставляли зубрить по-древнеславянски, особенно на уроках украинского языка (чтобы знали, откуда "мова наша взялася"). Запорожскими и донецкими степями, с величественными древними курганами, где все пересыпано украинскими и тюркскими названиями, нас водили по местам описанных в поэме битв. Слава богу, версий на этот счет множество.
   За это спасибо Учителям нашим. "Слово" засело в душу и голову. Как начало истории вообще.
  

* * *

   Между двумя селами со звучными названиями Запорожское и Сечь дорожники перед укладкой асфальта сделали планировку - срезали холм. Холм оказался расплывшимся под многолетними дорожными хлябями курганом с открывшимся захоронением. Первыми подошли мы, пацаны, разглядывая вывороченные бульдозером черепа. Вторыми - старики, седоусые потомки запорожских сечевых казаков:
   - Це дiди нашi.
   Третьими - ученые-археологи:
   - Могила половецкая.
   По "Слову" мы уже знали, кто они такие...
  

* * *

   Помню одну из первых встреч зимой в начале шестидесятых (распашка глухой тургайской целины) с коренным населением. Предмет ее был прозаическим: нас, десантированных из Запорожья впереди довольствия строителей, позвали на мясо местные казахи.
   В натопленном доме, с плоской крышей и неведомым духом каких-то пьянящих яств, при отблесках каганца сверкали белые зубы и глаза смуглых хозяев. Неспешное знакомство.
   - А мы из рода кипчаков. Здесь наши кочевья, земля отцов...
   Ничего себе! Я среди половцев, о которых столько начитался в "Слове о полку Игореве". В их стане, на их зимовье! И как оказались они здесь из днепровских степей?
   Я ощутил, как на глазах завершается тысячелетний цикл. Писаная история Киевской Руси начинается временем "кровавого знакомства" землепашцев-славян со скотоводами-половцами. А мы вот сидим рядом с их потомками, последним поколением кочевников, только-только вставших в ряды советских колхозников. Они радушно принимают нас по вековым традициям и обычаям отцов.
   А кто же тогда воевал между собой в древности, не опуская мечей, не затворяя колчанов? Или мы что-то не так поняли в том цикле? Ведь при неизменном способе производства, в данном случае кочевом, морально-нравственные устои и обычаи отцов коренным образом не меняются.

Запорожские казахи

  
   "В XI веке кипчаки создают собственное государство. Центр его находился на территории нынешней Кустанайской области, в долине Тургая. Тогда же часть кипчаков проникла далее на запад, в бассейн Дона и Днепра, где стала известна под именем половцев или куманов" (1).
   Днепровские пороги (судоходным этот отрезок великой реки стал лишь после строительства Днепрогэса в годы предвоенных пятилеток) были естественным разделом земледельцев и скотоводов. Степи за порогами - запорожье - принадлежали кочевникам. До кипчаков здесь жили торки, частично ассимилировавшись со славянами, они оставили реки Торец и Торч, селения Торское и Торчин и сотни других "торчащих" тюркизмов в топонимике и языке Украины. "Торков (узов, огузов по летописи) относят к одному из 16 кипчакских племенных объединений" (2).
   Дешт-и-Кипчак достиг степного поднепровья в середине XI века. Выше, на землях по Днепру, в городах и весях как раз сели Ярославичи, измельчавшие потомки великого князя Киевского Ярослава Мудрого, разделившие отчину на уделы. Они повели непрерывные межусобные войны за соседское добро и престижный престол киевский. Они же первыми и "законтачили" с прикочевавшими племенами, свободно "рыскали" через их степи в свой анклав - Тмуторокань в районе нынешней Керчи. Я думаю, что на моей родине - Запорожье - в те далекие времена по дипломатическим мотивам, в духе традиций отцов было съедено немало баранов...
  

* * *

   У "Слова", по крайней мере, четыре категории читателей: эстеты (поклонники древнерусского слога), "благонамеренные" (которых Мусин-Пушкин просил сообщать о возможных ошибках в первой публикации списка), историки и патриоты.
   К последним принадлежал академик Дмитрий Лихачев, который полвека растолковывал нам, о чем говорит "Слово". И во многом, нужно сказать, преуспел. Но на столь продолжительном пути просто невозможно избежать ошибок.
   Так вот, по Лихачеву, не было никаких совместных чаепитий и бешбармаков у русских с половцами. "Весна 1185 года. Огромная, бескрайняя, поросшая буйной травой дикая степь. Бесконечные отлогие спуски к далеким рекам. Скрытые от глаз кустарники и рощи по оврагам. Со всех сторон опасность: степь принадлежит тем, кто в ней кочует, кто идет весной с юга от зимовий на богатые северные пастбища, на села и города русских, чтобы захватить детей, женщин, мужчин, поживиться золотом, мехами, тканями, оружием... Это страшный враг, ужас и проклятие Руси - половцы. Медленно движется в этой "незнаемой стране", в "диком поле" небольшое войско новгород-северского князя Игоря Святославича и его немногих союзников. Они идут уже давно, идут навстречу врагу".
   Это вступление Д. Лихачева к книге о "Слове" для казахстанских школьников издательства "Мектеп", 1983 года.
   Вот так понимается история: "...и вечный бой..." Да, без войн до сих пор никак. Да, войн без крови не бывает. О свежих еще в памяти войнах времен Тараса Бульбы казацкий потомок Гоголь писал: "Они были порождением тогдашнего грубого, свирепого века..."
   Но есть иные периоды сосуществования этносов - мирные. Выжившие исторически народы никак не могли быть скопищем самоубийц. Они взаимодействуют, договариваются, размножаются, перекрестно освежая кровя. Ведут хитрые взаимовыгодные дипломатические игры.
   Против этого есть "железный" аргумент: русские летописи пестрят лишь кровавой хроникой. И ничего более...
   Русь уже около века как крещена, но, согласно тем же летописям, немало вокруг язычников, иноверцев и всяких кудесников. Митрополит Киевский Грек Иоанн ревностно и яростно наставлял: не выдавать дочерей за неверных, грех торговать в земле язычников-половцев и ездить туда для выгоды сребролюбия, и даже оскверняться их нечистыми яствами.
   Неужели летописцы, в большинстве своем грамотные монахи, начали бы пропагандировать в своих писаниях осуждаемую митрополитом ересь? А показать иноверцев греховными - это есть укрепление себя и веры!
   "Слово" - произведение светское, не религиозное, в чем его особое место в оценке событий тех лет.
   Весьма существенно и само разделение понятий войны и разбоя. Вся история, вплоть до новейших времен, держалась на физическом отчуждении собственности. Одна из его первоначальных формул: "Пойди и отними". И у русских, и у половцев привычным делом считался, к примеру, угон скота у своих же, добыча оружия, ценностей. Разбой - дело не политическое, а чисто экономическое, наций не признающее. Отбирать не важно у кого.
  

Попали в халепу

  
   В 1055 году половцы впервые объявились у буфера Киевской Руси - Переяславля. Князья Болуш и Всеволод заключили мир, и половцы укатили на южные пастбища. В 1060-м трое Ярославичей (тот же Всеволод, Святослав Черниговский и великий князь Киевский Изяслав) пошли великим множеством войска в запорожье (уже половецкое) "на торков". Многих из них побили, пленили, остальные погибли от стужи, голода и мора.
   Воодушевленная победой, княжеская тройка двинулась на соперника другой династической ветви - Всеслава Полоцкого.
   Битва под Минском, по "Слову", была кровавой жатвой человеческой:
  
   * 584 На Немиге снопы стелют головами,
   585 молотят цепями харалужными,
   586 на току жизнь кладут,
   587 веют душу от тела.
   588 Немиги кровавые берега
   589 не благом были посеяны -
   590 посеяны костьми русских сынов.
   (*Здесь и далее цифрами отмечены строки собственного русского и украинского переводов в книге первой и третьей, которые синхронны моей параллельной разбивке древнерусского текста "Слова" в книге второй этого издания.)
  
   Обоюдно уложив собственное воинство, Ярославичи при перемирии хитростью пленили и заточили Всеслава. А вскоре Поле выслало мстителей за торков. Половцы разбили троицу Ярославичей. Киевляне освободили заключенного Всеслава и "прославили" его великим князем Киевским. Через месяц Ярославич - Святослав Черниговский - разбил половцев и взял в плен самого хана Шарукана. Изгнанный с киевского престола Изяслав вернулся с огромным польским войском, от которого Всеслав Полоцкий ускакал "лютым зверем в полуночи из Белаграда".
   Выбросим из этих разборок ляхов-поляков. Напали ли половцы на Русь?
  
   560 Ярославли и все внуки Всеславли!
   561 Уже понизите стязи свои,
   562 вонзите мечи свои притупленные.
   563 Уже лишились вы дедовской славы
   564 и своими крамолами
   565 начали наводить поганых
   566 на землю Русскую...
  
   ...1078 год. Олег и Борис привели половцев и разбили Всеволода 25 августа. Владимир Мономах пошел на Олега с Борисом, и те побежали 3 октября в Степь за половецким подкреплением.
   Сам Мономах, загнавший было половцев хана Отрака (отца Кончака) куда-то на Кавказ, очень откровенно написал, как с ними же решал собственные задачи. Его "Поучение" дошло до нас, как и "Слово", в одном экземпляре, но в почти исправном состоянии, толкуемом однозначно.
   Отдыхая после очередного из походов, называемых встарь "трудом", великий князь решил оставить детям завет - "грамотку". Рассказать, как трудился с 13 лет.
   "Сначала я к Ростову пошел, - пишет Мономах, - сквозь землю вятичей; послал меня отец, а сам он пошел к Курску. Затем на Смоленск со Ставком Городятичем. Из Смоленска во Владимир, Берестье. На четыре месяца в Польшу и на чехов. Оттуда на Туров... Выжгли с Глебом Полоцк, он пошел к Новгороду, а я с половцами на Одреск войною на Чернигов...
   ...А в ту зиму завоевали половцы Стародуб весь, и я, идя с черниговцами и своими половцами на Десне, взяли в плен князей Асадука и Саука...
   На ту осень ходили с черниговцами и половцами-читиевичами к Минску, захватили город и не оставили в нем ни челядины, ни скотины.
   ...Олег на меня пришел с половцами..." (об этом уже было выше, под 1078 годом - примечание и подчеркивания в этой главе мои, А.Т.).
   "А всего походов было восемьдесят и три великих, а остальных и не упомню меньших. И миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать... И отпустил из оков... князей половецких лучших сто.
   ...Прочитав эту грамотку, потщитесь делать всякие добрые дела, славя Бога со святыми его" (3).
  
   Словом, интернациональный разбой. Половецкие воины были почти у всех влиятельных русских князей. И не раз наемные отряды поганых решали в битве между собой княжеские задачи. Погаными, между прочим, в летописях и самих князей называли, когда они разоряли соседние земли.

* * *

   ...Из Запорожья мы приехали на такси в Днепропетровск (кстати, этот путь - бывший лодочный "волок" вдоль затопленных днепровских порогов) к поезду в казахский Тобол. Поезд на наших глазах показал хвост. Отец мой, Владимир Антонович, пунктуальный учитель математики, допустивший оплошность, употребил расхожее в таких случаях на Украине выражение: - "Попали в халепу!"
  
   У Халепы половцы, союзные Олегу Тмутороканскому, нанесли страшное поражение допустившим оплошность Святополку Киевскому и Ростиславу Переяславскому. Восемнадцатилетний Ростислав, брат Мономаха, утонул в Стугне, о чем в "Слове":
  
   717 плачет мать Ростиславля
   718 по юноше Ростиславе.
   719 Уныли цветы жалостно,
   720 а древо со скорбью
   721 к земле приклонилось.
  
   Затем "Олег с половцы" принялись за самого Мономаха, который "в халепу" не попал, на Стугне спасся и
  
   224 каждое утро на проушины
   225 запирался в Чернигове.
  
   И вынудили его покинуть город. Ехали оттуда, пишет Мономах, сквозь полки половецкие, которые облизывались "на нас, аки волцы".
  
   Вот в такие "халепы" попадали русские князья со своими половецкими подельниками в межусобной борьбе.
  
   Но главное - "в халепу", объясняя эти события, попала академическая наука.
   Немногие ученые и "благонамеренные читатели" указывали на факты тесной интегрированности двух народов. Революцию тут сделали Лев Гумилев и Олжас Сулейменов. Хотя не только этим ограничивается их вклад в понимание "Слова".
  
   Мне приходилось быть на встречах с автором книги "АЗ и Я" после партийного разгрома его "учения". Говорил он на эту тему мало, дважды или трижды ограничивался констатацией: "Это прорыв".
   Но за четверть века никто не ринулся в приоткрытую дверь.
   Академическая школа на пороге третьего тысячелетия так и не признала нетрадиционного взгляда из периферии на историю.
   Почему? Из-за национального высокомерия? Нет, ничего страшного в выводах Сулейменова, как и во всяких здравых выводах вообще, нет. Ему надо было присвоить звание академика, создать условия для творческой работы и популяризации новых идей. Может быть, осталось бы у некоторых меньше чувства исключительности во Вселенной...
   Не признала из-за чести мундира: не может сотни научных светил и сотрудников, годами содержащихся на бюджете, поучать какой-то вчерашний студент-геолог.
  

"Склока о полку Игореве"

  
   Из необъятных недр Интернета в процессе работы над статьей мы изъяли последние соображения "благонамеренных читателей" относительно СПИ (общепринятое в науке аббревиатурное обозначение поэмы). Нашлось примерно то, что нужно. "Склока о полку Игореве". Процитирую в этой главе часть материала с сокращениями.
   "Эта детективная история началась в 1975 году. Главные действующие лица: Дмитрий Сергеевич Лихачев - академик, славист, бывший узник Соловецких лагерей, и Олжас Омарович Сулейменов - казахский поэт, пишущий на русском языке.
   Во второй половине 80-х годов демократическая пресса назвала Дмитрия Сергеевича совестью нации, знаменем культурного обновления страны. Главный стержень, вокруг которого развертывается интрига, - памятник древнерусской литературы XII века "Слово о полку Игореве". История интересна сама по себе, поскольку позволяет по-новому взглянуть на "Слово" и переосмыслить образы, пришедшие к нам из глубины веков. Попутно выяснится, ...что нам предлагают в качестве совести нации.
   Изучением "Слова" занялся Олжас Сулейменов, человек, родным для которого является один из диалектов тюркского языка. Этот простой факт имел далеко идущие последствия. Есть в СПИ такое место: князь Всеслав "из Киева дорискаше до кур Тмутороканя". Переводилось: "до куриц", "до первых петухов". Сулейменов замечает, что "кура" по-тюркски значит "стена". Оказывается, "темное" место переводится просто: Всеслав "от Киева дорыскивал до стен Тмуторокани"!
   Странное прозвище в "Слове" у князя Всеволода - "буйтур". Переводилось как "дикий вол", "буйвол". По-тюркски "буй-туре" значит "высокий господин". Дальнейшая эволюция этого титула: батур, боотур, богатур, богатырь.
   Сулейменов обнаруживает, что непонятное "дебрь кисан" по-тюркски значит "железные путы", а "босуви врани" - это "босуврмане", то есть "басурмане" (а не серые вороны)! Во сне Святослава Олжас находит целую фразу на тюркском языке. Открывается поразительный факт: Святославу снится, что его хоронят по тюркскому (тенгрианскому) похоронному обряду. Обряд воспроизведен с точностью до деталей.
   Ограничимся этими примерами вклада Олжаса Сулейменова в изучение "Слова".
   На 504 строки "Слова" приходится больше 40 только явных тюркских терминов. Ортома (покрывало), япончица (плащ), телега, хоругвь, сабля, чага (рабыня), кощей (кочевник), болван и другие.
   В современном русском тюркизмами насыщены прежде всего южные, казачьи говоры. Вот еще несколько слов, вошедших в литературный язык: ура, айда, орда, бунчук, караул, есаул, улан, атаман, курень, колымага, лошадь, капище, ковер, алебарда, облава, ватага, кумыс. Вероятно, тюркские истоки у слов: сан, боярин, пшено, ткань, письмо, полк, охота, булат, молот, рать, колчан, явь, сон.
   Так постепенно складывалась русско-половецкая интеграция. Половцы вошли в систему русских княжеств как постоянный фактор. Чем дальше шло время, тем прочнее становилось переплетение русско-половецких государственных и торгово-экономических интересов.
   На основании "суммы информации" Олжас Сулейменов приходит к двум крамольным выводам:
   1) в XII веке Русь была двуязычной, т. е. русские в большинстве своем знали еще и половецкий язык;
   2) начался процесс конвергенции двух народов, который был остановлен монгольским нашествием.
   Держал бы эти выводы при себе, так нет: опубликовал их в своей книге! Но наука о "Слове" монополизирована Дмитрием Сергеевичем Лихачевым и его школой. Чужаков там не любят. Если таковые появляются, на них набрасываются скопом и рвут в куски. Покоробил уровень аргументации. Во многих случаях дело заканчивалось переходом на личность. Если снять академический флер, это выглядело так: "Ты же ничего не смыслишь, куда прешь со своим суконным рылом в наш калашный ряд!" Нет, практически, ни одного издания "Слова", в котором бы в том или ином качестве не присутствовал Дмитрий Сергеевич: либо переводчик, либо автор предисловия, послесловия, комментариев, либо редактор.
   Произошло то, чего и стоило ожидать: началась яростная критическая кампания в центральной прессе. В кампанию включаются доктор исторических наук А. Кузьмин, доктора Л. Дмитриев и О. Творогов, Ю. Селезнев и другие. 13 февраля 1976 года происходит экзекуция в Академии наук СССР, публикуется ее стенограмма. Среди экзекуторов оказался и Дмитрий Сергеевич Лихачев, который счел необходимым выступить также в широкой печати. В самой резкой, отнюдь не академической форме отвергнуты сулейменовские реконструкции текста СПИ. 17 июля 1976 года появляется постановление Бюро ЦК КП Казахстана "О книге О. Сулейменова "АЗ и Я". Объявлены санкции против издательства и лиц, не проявивших бдительности. Автору приказано признать свои ошибки.
   В защиту Сулейменова выступают литературовед академик А. Новиченко (4); тюрколог академик М. Нурмухамедова; писатели Ч. Айтматов, Э. Межелайтис, Р. Рождественский; бывший представитель СССР при ООН, редактор журнала "Иностранная литература" профессор Н. Федоренко и другие. Их отказываются печатать.
   11 марта 1985 года к власти пришел М. Горбачев. Пахло талым снегом и крахом марксизма-ленинизма. Грянула "перестройка". И вдруг - кампания в печати с требованием привлечь О. Сулейменова к ответственности за соучастие в постановке фильма о Кунаеве. Почему бьют именно по Сулейменову? Он что, один ставил этот фильм? ...Сообщают, что Дмитрий Сергеевич руку приложил и действует он через Раису Горбачеву, своего заместителя по Фонду культуры! Естественно, информацию такого рода проверить невозможно..."
   Вот такая обширная цитата из Интернета, автор Е. Федюнькин, август, 1999 год.
   Но вернемся к истории.
  

Сваты...

  
   К моменту воспетых в "Слове" событий Русь и кипчаки прожили рядом в семи поколениях. Мистически-цифровой отсчет осознаваемого бытия у славян и священно-поименный у казахов.
   Что за этот срок соседи сумели? Миром правит любовь, а по всем княжествам Руси расположены половецкие воинские поселения... Как установил один из патриархов родовспомогательных служб Кустаная, через девять месяцев после прибытия воинских частей на уборку очередного целинного урожая по их линии во всей области отмечается сильная активизация. Это процесс в не управляемых властями низах. В верхах - упорядоченные династические браки.
   Мономах, внук самого византийского императора, двух сыновей своих женил на половчанках. Нужно было! Высокородные невесты прибывали и селились с сотнями своих людей: челяди, охраны, обслуги...
   В Венгрии мне показывали бывшее село Киев под Будапештом. Возникло оно когда-то на месте временного поселения Анастасии, третьей дочери Ярослава Мудрого, и ее многочисленной свиты в ожидании брачного церемониала с венгерским королем.
   Множество вариантов уже упоминавшихся топонимов типа Торч и Торец по бывшей Киевской Руси приводит в своей книге "Земля говорит" украинский краевед Н. Фененко. Под Киевом и Белой Церковью - Малое Половецкое и Большое Половецкое.
   То же, что станы киевских сватов под Будапештом?..
   Практически все князья породнились с половецкой верхушкой, а герои "Слова" были уже изрядно смешанных кровей. В том числе и главный герой - князь Игорь. А дочь Кончака была засватана за его сына Владимира. К удивлению - великий хан и удельный князь.
   Сваты жили дружно. Игорь и Кончак с Кобяком пошли на Киев изгонять с престола женатого, кстати, на половчанке Рюрика Ростиславича и короновать кузена Святослава Всеволодовича. Рюрик ввел в бой своих степняков. Войска покрыли холмы у Киева. Все закончилось тем, что Игорь еле успел втолкнуть в ладью Кончака и скрыться с места битвы. Брат хана Елтут погиб, а двое сыновей оказались в плену.
  

* * *

   Через несколько лет Игорь пойдет на свата.
   То, что этот малозначительный в целом набег удельного князя стал почему-то темой выдающегося творения, отмечается всеми школами славистов. Я думаю, потому что случай типичный. На нетипичном художественных обобщений, тем более шедевров, не создается.
  

* * *

   К 1170-м годам половецкое ханство, консолидированное Кончаком, стало самым сильным "на Руси". Да, на Руси, где к этому сроку за треть века только на киевском престоле сменилось двадцать восемь великих князей. Энергичная "ротация кадров" шла в удельных землях.
   Неожиданно для себя князья обнаружили, что уже не они при помощи половцев решают свои задачи, а, скорее, наоборот. И Киев после грандиозной внутренней усобицы тоже консолидирует силы для похода на высунувшегося Кончака, собирающего под знамена всю Степь, чтобы отомстить за потерю своих полков и родственников. Заканчивались разбой и усобицы, начиналась война.
   В июле 1184 года войска одиннадцати князей разметали половцев, взяв в плен семнадцать ханов. 1 марта 1195 года Кончак пытается взять реванш, но едва спасается бегством от шеститысячной киевской конницы торков и каракалпаков Кунтувдыя.
   После мартовского разгрома Кончака Святослав Киевский на лето этого же года замыслил грандиозный поход для "зачистки" Степи с рекрутированием войск всех князей.
  

Подлежат реабилитации?

  
   За время антикончаковской операции Игорь с братом, сыном, племянником и дружиной сделал два набега в Степь. На этот счет есть три версии: покончить с недобитым Кончаком до готовящейся против него кампании, стать национальным героем и великим князем. Вторая: поживиться в Степи "на пепелище". И третья, лихачевская, патриотическая: безрассудный героизм во имя служения Русской земле.
   Предлагаю четвертую (с позиций собственного отношения к "Слову"). Не кроваво-ратную, а гуманную, человеческую, начисто игнорируемую всеми "рентгенологами" героев поэмы.
   Перед судом историков сватам не повезло. Один - Кончак - языческий злодей кровавый. Другой - князь Игорь - безумный патриот, уложивший дружину ради ритуальной демонстрации в чужой степи страстной любви к земле Русской (Д. Лихачев и др.). Он же - честолюбец, корыстолюбец, не сведущий в ратных делах, о земле Русской не думающий (Б. Рыбаков и др.). Он же - дьявол на иконе (О. Сулейменов).
   Ни с одним из таких ярлыков, ни со всеми вместе, пришитыми к князю, "Слово" не прочитывается.
   Непонятно, кто же Игорь для автора? Кто о ком и для чего поет? Неслучайны трактовки поэмы как парно исполняемого произведения: один певец хвалит, другой хает (амебейное пение в толковании Д. Лихачева).
   А князя не так уж трудно понять. Честный поступок в своей жизни он совершил. Правда, не тот "безумно храбрый поход за землю Русскую", на котором настаивают "патриоты".
   Он на свата в эти два общерусских похода не пошел. Под различными предлогами: устал, далеко ехать, туман помешал.
   Но готовился третий, решающий поход с неясным для хана-родственника исходом. Набег Игоря в Степь вызван желанием уйти от обвинений по поводу фактического дезертирства в двух предыдущих принципиальных битвах. Хотя бы запоздалым трудоучастием. И попыткой уклониться от планируемой летней операции в Степи.
   Драма Игоря - драма русского князя того времени вообще, тем более - небольшого удела. Усобицы, мощнейший династический и великокняжеский киевский пресс, генеалогический порядок, под которым престол может в любую минуту рухнуть (5). Несколько десятков верст - и зыбкая граница с кочевниками. Правда, сват в Степи пока самый большой хан, а не удельный, как Игорь, князь, но против него объявлен всеобщий поход. Сам Игорь кто такой? Русский? Наследный? Но бабушка - княжна Тугорхановна, мачеха и невестка - половчанки... В положение человека, находящегося между молотом и наковальней, нужно войти и понять.
   Так к нему и относится автор "Слова", и тогда у нас вопросов нет. Неизвестный поэт в героических, иронических, сочувствующих интонациях призывает к единению Руси, восхваляет и осуждает князя Игоря:
  
   71 "Не буря соколов занесла
   72 через поля широкие -
   73 галочьи стада бегут
   74 к Дону великому".
  
   411 Но нечестно одолели,
   412 нечестно кровь поганую пролили.
  

"Завоеватель" Степи

   Поход был спешным, неподготовленным, смертельно рискованным - нужно было убежать от Святославовой мобилизации. Какую там Степь покорять...
   Степь покорять в прошлый раз, в 1184 году, ходили полки восьми княжеств и владений с одиннадцатью князьями, среди которых упомянутые в "Слове": "великий и грозный" Святослав Киевский и Рюрик Ростиславович; Ярослав Галицкий, подпирающий "горы Венгерские своими железными полками, заступив королю путь"; полки волынские, "от которых дрогнула земля и многие страны". А с ними, кстати, союзные половцы и каракалпаки. Двум скороспелым князьям, братьям Игорю и буй туру Всеволоду, посаженным Святославом на проходные малолюдные пограничные княжества, столь масштабная кампания не под силу.
  

Собственно "Слово"

  
   Второй поход Игоря и лег в основу "Слова". Конечно же, с большой иронией автор красочно описывает, как славные Игоревы воины, которые
  
   92 под трубами рождены,
   93 под шеломами взлелеяны,
   94 с конца копья вскормлены,
  
   разграбили попавшееся по дороге кочевье, помчали красных девок половецких, "а с ними золото и паволоки, и дорогие оксамиты"...
   А наутро произошла неожиданная встреча со сватом, живым и невредимым, группировавшим силы против летнего общерусского похода. С несметным воинством, "аки борове", среди которого Игорь почувствовал себя как в непроходимом бору. Сеча была насмерть, почему героически и воспета. Но пали "стязи Игоревы".
  

* * *

   Кончак понимает, почему и зачем сват пошел в Степь. Игоря взял в плен Чилбук, и хан "поручися по свата Игоря" как за раненого, сразу после боя оговаривает условия содержания князя в плену (6).
   Игорю предоставлена почти полная свобода. Он ездит на соколиную охоту, ему попа привезли из Руси со службою святою, приставили не только стражу, но и почетный караул.
   В сопровождении половца Овлура, когда сторожа пили кумыс, Игорь из плена бежал. Хан Гзак предлагает расстрелять (стрелами) пленного Игоревого сына Владимира как заложника. Кончак не соглашается и позже отпускает его со своею дочерью-невестой домой.
   Потерпев поражение, Игорь открыл Полю ворота вглубь Руси.
   Но, интересная деталь - в беззащитную вотчину свата Кончак не пошел, хотя Гзак предлагал: пойдем на Сейм, где остались одни женщины и дети. Он двинулся на укрепленные города Посулия и Поднепровья - до Киева, где "избиты братья наши и великий князь наш Боняк" (7). И где он не раз "избит" был сам. И на сей раз под Переяславлем седой Святослав вынудил Кончака свернуть через Дон в степь.
   А в северские Игоревы земли через открытую границу ринулся Гзак. Спалил крепостной забор из вековых дубов - "забрало", с которого в мольбе простирала руки к солнцу плачущая Ярославна. Но город не взял, на помощь вовремя подоспели сыновья Святослава во главе с Олегом.
   Вот так, "благодаря" Игорю, объединенные силы князей, собравшихся в грандиозный поход на Степь, вынуждены были латать дыры на границах, "загораживать Полю ворота".
   Таков незатейливый сюжет гениальной поэмы. Все гениальное - просто. Но неисчерпаемо!
   Если судить по хронике Карамзина, эпоха демонстрации мускулов Руси и Степи на этом завершилась. Восстановился прежний способ сосуществования: русские усобицы с опорой на половецкие отряды. Но появились и серьезные проблемы. У половцев возникли осложнения на восточных границах, у Руси - на западных. Венгры и ляхи завоевали галицкое княжество. Мстислав с дружиною и половцами вскоре разбили обоих и захватили в сражении польское государственное знамя Белого орла.
   В летописях Кончак с 1203 года не упоминается.
   Половецкий хан Юрий Кончакович и второе по статусу лицо в Степи хан Данила Кобякович (естественно, сыновья ханов Кончака и Кобяка) были настроены к Руси лояльно. Больше занимались степными делами, где и встретили смертельную угрозу.

* * *

   Чингизхан, призывающий теперь с придорожных плакатов кустанайских табакуров купить сигареты его имени, спалил Отрар с находившейся в нем второй по значению в мире (после Александрийской) библиотекой, лишив казахов писаной истории.
   Затем его полководцы разбили родовое гнездо кипчаков в Тургае и, загрузившись розовой уркашской солью, пошли на половцев прикаспийских и приднепровских. Ханы Юрий и Данила приехали к русским князьям, чтобы отбиваться вместе. По стопам ханов прибыли монгольские послы: дайте нам половцев разбить, а с вами дружить будем.
   Русские князья новым "друзьям" не доверились. Поехали в Степь оборонять друзей старых (8).

* * *

   Большой энциклопедический словарь (Москва - Санкт-Петербург, 1998 г.):
  
   КАЛКА (ныне Кальчик), река в Донецкой области (Украина). На Калке произошло первое (31.05.1223 г.) сражение русских и половецких войск с монголо-татарскими войсками, одержавшими победу.
  
   Здесь и закончилась история днепровского соседства. Сложили головы крещеные и некрещеные ханы, шесть князей, семьдесят воевод и неисчислимое количество воинства (9).
   Наступила многовековая монгольская эпоха, разметавшая русских и половцев по другим географическим адресам.
  

* * *

   В середине прошлого века, тысячелетие спустя, российские переселенцы-землепашцы и скотоводы-кипчаки опять оказались соседями. С точностью до наоборот. Не в запорожских, а в казахских степях.
   - Так кто такие тамыры? - спрашиваю у Сагандыка Урынтаева, который, помнится, что-то на эту тему писал.
   - А чего ты у своего предшественника Ивана Ивановича (Сергеева, заведующего отделом обкома партии) не узнал? Спроси тогда у Жиентаевых или Татиевых, тамыров его семьи. Тамыры - это когда из колена в колено дружба в родство перерастает. При переселенцах многие обзавелись приезжими друзьями. Наши тамыры - украинцы в Пешковке...
   В казахско-славянской гуще Кустанайщины произошло два взрыва: освободительный - Амангельды Иманова (1916 г.) и революционный (1917-18 гг.). Против властей и диктаторов. Это были не мелкие бунты, а битвы: с вооруженными отрядами, войсками, штабами. Проявлений национальной розни в здешних необъятных степях при этом не отмечалось.
   Таков тысячелетний оборот колеса истории, знание которой должно бы делать нас мудрее.
  

Слово, выброшенное из "Слова"

  
   Ровно 210 лет назад графом Алексеем Ивановичем Мусиным-Пушкиным, президентом Академии художеств, близким к екатерининскому двору человеком, среди наследия одного из ярославских монастырей была обнаружена рукопись шедевра древнерусской литературы - "Слово о полку Игореве".
   Почти десятилетие расшифровывала сложный и не всегда ясный текст "команда" в составе А. И. Мусина-Пушкина, Н. Н. Бантыша-Каменского и А. Ф. Малиновского. Собственно, граф осуществлял лишь общее руководство, а "расчищали" письмена последние - профессиональные специалисты по древним рукописям. Сложность заключалась в том, что найден был не киевский оригинал, а сделанная три века спустя его псковская копия. Переписчик-северянин не все правильно понял в южном, да еще удаленном столетиями диалекте.
   Но, в целом, первые издатели сделали перевод довольно высокой пробы. Их реконструкция текста "заведена в рамку" и канонизирована. Исправления в него не вносятся.
   Соображения, которыми Мусин-Пушкин просил делиться по поводу их труда "своих благонамеренных читателей", лишь берутся во внимание или отбрасываются при переложениях и переводах поэмы на "употребляемое ныне наречие".
   Некоторые соображения имеются. По случаю круглой даты хотелось бы ими поделиться.
  

* * *

   - Очки мои не видел, внучек, - поинтересовалась бабушка. - Никак найти не могу.
   - Так вы их на шее шнурком привяжите. Священное Писание я все равно сегодня вам читать не буду. Мне двойку завтра выправлять надо, поставили по русскому ни за что. И, между прочим, не Ной ваш на ковчеге плавал при потопе, а Утнапиштим. Только что по истории проходили.
   - Господи, - перекрестилась бабушка, - уже Ноя переименовали, безбожники. Тем более, читай на ночь. Очистимся от скверны. А тебе потом воздастся...
   - Не потом, а скоро. Ремнем. Отец счас придет. Отчистит.
   ...Я снял красный пионерский галстук и взял замусоленную поколениями Библию. Божеская книга была исполнена убористым архаическим текстом, с налета не читаемым. Но я уже кое в чем поднаторел.
   Вот так с младых ногтей приобщался я к церковнославянскому языку, или древнерусской письменности, оставаясь по-пионерски воинствующим атеистом.
  

* * *

   Никогда не думал, что ребусы старых письмен могут быть востребованы в советской школе. И вдруг - "Слово о полку Игореве" сразу по двум литературам: русской и украинской.
   Долго поочередно пыхтели причесанные отличницы, в строгих коричневых платьицах и крахмально белых фартуках, в попытках прочесть древнеславянский текст, чтобы, по замышлению учительницы, насладиться мелодией старинного слога. Мелодия никак не напевалась: каждое слово наставнице приходилось подправлять, разъяснять, переводить. А затем "лучшие люди" класса выдавали под дружный смех последующий перл.
   Со скоростью пулемета я прочитал оставшуюся неозвученной половину поэмы, после чего последовала немая сцена. Все знали, что, кроме футбола, другие науки меня не интересовали. Недолгую паузу прервал чей-то дружеский совет от задних парт, мест обитания мужского рода:
   - В Покровской церкви два месяца батюшки нет. Езжай, тебя с ходу зачислят.
  

* * *

   В гуляйпольской городской библиотеке я это светское, старинной прописи буквами исполненное произведение нашел. Еще тогда меня осенила одна "корректурная" мысль. Я поделился ею с седой учительницей русского языка, более авторитетной, нежели чернобровая - украинского.
   - Почему "папорзи железные" под шеломами русских? Вы же знаете, что у нас поворозками обыкновенными шапки снизу завязывают. Иначе сырой ветер уши продует до колокольного звона в голове. Поворозки - паворзи под шеломами, а не папорзи...
   - Такие поправки во внимание взяты в некоторых изданиях. Давно, еще с прошлого века.
  

* * *

   В предыдущих статьях, посвященных "Слову о полку Игореве", я устами своих единомышленников, обширно их цитируя, отмечал нетерпимость официальной науки к мнениям, ей противоречащим.
   За "Словом" от школьной скамьи и доныне через Интернет и периодику я слежу неотступно. Но ничего особого не происходит. Сделавший многое как для его популяризации, так и насаждения стереотипов, покойный академик Дмитрий Лихачев остается с ними незыблем.
   "Есть темные места, - написал он в последних трудах, - "свист зверинъ въ стазби", "железные папорзи"... Но лишенные чувства ответственности некоторые "исследователи" не углубляют наши представления о "Слове", а "заставляют специалистов тратить время на опровержение этих взглядов и трактовок, изрядно иногда засоряющих нашу науку" (10).
   Вот так: не мешайте, дилетанты, нам работать...
   Поэма о князе Игоре для меня как "Троица" Рублева. Никто же не пытается икону подмалевать. В целях улучшения. Как никому в голову не пришла мысль наложить запрет на выражение эмоций, восхищение творением, на комментарии и предположения.
   Поэтому версии относительно "Слова" - это также наше личное дело. И пусть не отрывают они "специалистов" от их плодотворной деятельности. Особенно вокруг упомянутого "свист зверинъ въ стазби".
  
   Один из самых ярких и, вместе с тем, запутанных эпизодов повести - начало рокового для князя Игоря похода в степь половецкую.
   Полный набор недобрых предзнаменований: солнечное затмение в пути, страшная гроза, предупреждающие об опасности тревожные птичьи и звериные голоса, карканье какого-то враждебного христианам языческого божества. Словом, все сущее на земле отговаривает Игоря от безумной затеи.
   Вот как все это изложено в первом, мусин-пушкинском, издании поэмы:
  
   Тогда въступи Игорь Князь въ златъ стремень,
   и поеха по чистому полю.
   Солнце ему тъмою путь заступаше;
   нощь стонущи ему грозою птичь убуди;
   свистъ зверинъ въ стазби;
   дивъ кличетъ връху древа... (11)
  
   Реконструкция и официальный академический перевод этого отрывка авторским коллективом под руководством Дмитрия Лихачева выглядят так:
  
   Сълнце ему тьмою путь заступаше,
   нощь стонущи ему грозою птичь убуди,
   свистъ зверинъ въста,
   Дивъ кличеть вьрху древа... (12)
  
   То есть:
  
   Солнце ему тьмою путь преграждало,
   ночь, стонущая ему грозою, птиц разбудила,
   свист звериный поднялся -
   Див кличет на вершине дерева... (13)
  
   Очень оригинально. Насчет такого толкования древнего текста возникают по меньшей мере два существенных вопроса. Первый - что такое "свист звериный"? Кто это среди ночи свистит?
   "Суслики", - ничтоже сумняшеся поясняет нам Лихачев (14).
   Да... Неужели же суслик, действительный представитель свистящих, но не зверь, а зверек, днем приветствующий вас стоя с обочин степных и полевых дорог, явился предвестником судьбы княжеского похода и фоновым героем великой эпической поэмы?
   О пророческих склонностях безобидного степнячка и его месте в пантеоне "вещих" я решил справиться у "друга степей", как говорил Пушкин, калмыка. Перечитал его уникальный народный эпос "Джангар".
   "...Как бы ни была степь велика" (песнь XI), как бы ни было обширным повествование, как бы много существ дышащих в нем не называлось, ни "вещий", ни обычный суслик среди них не упомянут ни разу!
   Могу к этому добавить, что привычки свистеть ночами он не имеет, потому как опочивает в своей благоустроенной, с продовольственными каморками норе. И в грозу, и в дождь - видел сам не раз - суслик моментально ныряет в нее, и никакие молнии выкурить его оттуда не в состоянии.
   Но бог с ним, с протежируемым сусликом.
   Потому что есть второй, более актуальный вопрос: а куда все-таки подевалось злополучное "зби" ("свист зверинъ въ стазби")?
  

* * *

   С этим "зби" мытарятся теперь уже третий век. И "в стаи збил", и "в ста(да) збил", и "в ста збил", и "збися Див"... В принципе, такое членение допустимо, поскольку древние тексты по причине дефицита дорогого пергамента писались слитно, без интервалов между словами, с частыми сокращениями последних. Но ввиду нелепости смысла вышеприведенные разбивки признания не получили. Школа Лихачева, девиз которой: "Экспонат руками не трогать и даже пылинки с него не сдувать", взяла и выкинула не понятый ею огрызок "зби" из текста вообще.
  
   Заколдованный круг попытался разомкнуть Олжас Сулейменов, в академической номенклатуре не состоящий. Исследуемый отрывок он прочел так:
  
   Ночь стонущи ему грозою.
   Птичь убуди свист.
   Зверин вста зби.
   Див кличет верху древа...
  
   Или в его же переводе:
  
   Птичий пробудился свист,
   звериные восстали зби (15).
  
   "Зби", "з'би" Сулейменов считает множественным числом древнеславянского "зыбь". Ссылаясь на И. Срезневского, автор толкует его как "беспокойство, смятение". (Добавлю, что аналогичное объяснение термина содержится также в этимологическом словаре Макса Фасмера). Нынешнее известное нам "зыбь" - это "колебание, легкое волнение". Следовательно:
  
   Птичий пробудился свист,
   звериные поднялись смятения.
  
   Согласно ритмике "Слова", такая разбивка текста Сулейменовым делает этот фрагмент поэтически весьма впечатляющим.
   Подобная словесная фактура содержится еще в одном куске произведения:
  
   131 мъгла поля покрыла.
   132 Щекотъ славий успе,
   133 говоръ галичь убуди.
  
   Перевод:
  
   131 мгла поля покрыла.
   132 Щебет соловьиный уснул,
   133 говор галичь пробудился.
  
   Но, обратим внимание, строки здесь содержат выразительный поэтический прием противопоставления: "уснул - пробудился".
  
   Хотя версия Сулейменова наукой проигнорирована начисто, без комментариев, дорогу в нужную сторону он проторил. Но, я думаю, не до конечной станции.
   Первый мой подкоп под его построение: почему изящный поэтический ряд
  
   Птичий пробудился свист,
   звериные восстали зби
   (звериные поднялись смятения)
  
   скомпонован ни с того ни с сего в разных числах. Почему "свист" - в единственном, а "зби" (смятения) - во множественном? Литературной традиции это как раз и не соответствует.
   Сулейменов "кочку" видит и в окончательном варианте делает попытку числа сбалансировать:
  
   Птичий пробудился свист,
   звериное поднялось смятение.
  
   Далее. У птиц - звук (свист), у зверей - состояние (смятение).
   Тоже для поэтического ряда прием нехарактерный.
   Я считаю, что, сделав все верно, Сулейменов попросту "не поймал" нужное слово. "Зыбь" здесь вмонтирована ритмически и грамматически правильно, но... неточно.
  

* * *

   Какие звериные "зби" восстают ночью в степи? На школьной экскурсии мы заночевали в знаменитом заповеднике Аскания-Нова, среди херсонских южноукраинских степей. "Зби" там самые невероятные: ржание, хрюканье, рычание, блеяние, тявканье, мычание, рев, лай, вой, трубные и гортанные гласы... Это не считая пернатых ночных солистов и нестройного хора семейства лягушачьих, обжившего хозяйственный водопой. Словом, как писал Гоголь, чего только на той ярмарке нет... В Аскании, правда, травоядная живность собрана со всего бела света, но я не думаю, что восемь веков назад степь была менее густонаселенной. И грозно рыкающими турами, и тварями помельче.
   Полтора столетия тому, заночевав в пути, классик российской словесности писал: "Едва зайдет солнце, и землю окутает мгла... степь легко вздыхает широкой грудью... Треск, посвистывание, царапанье, степные басы, тенора, дисканты - все мешается в непрерывный монотонный гул" (Антон Чехов, "Степь").
   Напрашивается параллель: птичий свист - звериные голоса (крики), в которой присутствие единственного и множественного чисел оправдано.

* * *

   "Слово" написано, как считается, в Киеве. Во всяком случае, на южнорусском наречии.
   ...Странную вещь обнаружил в позапрошлом веке Владимир Даль. Золотая голова. Германских кровей, он родился на Украине, в Луганске, и знал украинский. Тоже, кстати, деятель не из академических кругов, хотя такое звание ему дали. Но до 58 лет он служил царю и Отечеству на различных должностях, оставив России бесценное сокровище - Толковый словарь.
   Так вот, с большим удивлением Даль заметил, что далеко на север от Киева - в Тверской, Новгородской губерниях, в Пскове - "...мы слышим... немало украинских слов... Пончохи - чулки, черевики - башмаки, почекать - подождать, трохи - мало, досыть - довольно, торба - мешок, горелка - водка, хата - изба, цыбуля - лук..." Список сей у Даля предлинный (16).
   ...Вероятно, туда, на север, из Киева откочевало и отыскиваемое нами подзабытое ныне слово. Именно в краях тверских и псковских Даль занес в свой словарь "зебь".
   "Зепь" (зебь) - псковское, тверское: горло, хайло, глотка. Зепать (зебать - прим. мое, А.Т.) - кричать, зевать, вопить, орать во все горло" (В. Даль, Толковый словарь, т. 1, М., 1989, стр. 680).
   Печать, радио, телевидение диалекты устранили. И от "зебь" - "зби" (в "Слове" имеются подобные формы: "честь" - "чти") нам остался лишь анатомический медицинский "зоб".
   Поэтому предлагаю пока:
  
   Птичий пробудился свист,
   звериные встали зби
   (звериные встали крики).
  
   Почему пока?
  

* * *

   Потому что звери, как и мелкий суслик, в грозу молчат.
   Это при нормальных условиях они в беспорядочной, казалось бы, разноголосице находят друг друга для встреч, "столбят" территории, отпугивают соперника, сбиваются в стаи, сигналят отлучившемуся молодняку.
   В свирепую грозу, при других экстремальных обстоятельствах всяческая "деятельность" в этих направлениях прекращается. Не до ночных свиданий...
   Птицы, действительно, при ярких грозовых сполохах испуганно и шумно пробуждаются. Зверь же инстинктивно ищет укрытие, дабы переждать ненастье. Не прячутся от грозы стада домашних животных. Некуда и некогда. Я вырос и долго работал на селе и знаю множество случаев поражения молнией находившегося на голом месте скота, а чаще - возвышающихся на лошадях пастухов. Дворовые собаки, храбро лающие на Луну, с громом и молнией предпочитают не связываться. Трусливо поджав хвосты, они разбегаются по конурам при первом грозовом раскате.
  
   Владимир Даль (сошлемся еще раз): "Ино встать употребляется вместо стать, остановиться..." (Толковый словарь, т. 1, стр. 270).
   В Мариинском Евангелии (Ин. XXI) я вычитал: "ста Иисусъ при бърезе". Остановился Иисус у берега.
   Так что прочтение "звериные остановились крики" вполне возможно. Как в ранее отмеченном противопоставлении: "соловьи уснули - галки пробудились", так и здесь содержится антитеза, не позволяющая свести повествование к монотонному перечню обстоятельств:
  
   Птичий пробудился свист,
   звериные умолкли крики.
  
   И в шелесте послегрозового ливня князь услышал не символическую, знаковую, а прямую речевую угрозу. Какое-то мифическое существо сигнализировало "Волге, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тмутороканский болван" (сторожевой идол приморской степи).
   Внезапность набега, на которую более всего уповал князь Игорь, не состоялась. Половцы сообщение сидящего на аванпосту Дива приняли своевременно. Из необъятных кочевий они по степному бездорожью под "тележный крик" потянулись "от Дона и от моря, и от всех стран" (сторон) на окружение вторгшегося княжеского воинства. Что и привело Игоря к жестокому поражению.
  

* * *

   В переводе этот отрывок я понимаю так:
  
   102 Тогда вступил Игорь князь в злат стремень
   103 и поехал по чистому полю.
   104 Солнце ему тьмою путь заступало,
   105 ночь стонала ему грозою,
   106 птичий пробудился свист,
   107 звериные утихли крики,
   108 Див кличет с вершины древа,
   109 велит послушать земле незнаемой -
   110 Волге
   111 и Поморию,
   112 и Посулию,
   113 и Сурожу,
   114 и Корсуню,
   115 и тебе, Тмутороканский болван!

* * *

   Это моя версия. Верна она или нет - вопрос. Меня в понимании "Слова" она вполне устраивает. Несогласные поиски своего смысла опального "зби" продолжат. Потому что...
   Изданный впервые двести лет назад, в 1800 году, текст рукописи "Слова" начинался заголовком "Героическая песнь о походе..." А из песни слова не выкинешь...
  

"Слово", русские, норманны,

викинги, варяги и ...шереширы

  
   - Гапакс
   - Версии
   - Варяжские гости
   - Закон моря
   - Скобы ершить
  
   447 Великий князь Всеволод!..
   450 Ты ведь можешь Волгу
   451 вёслами раскропить,
   452 а Дон шеломами вылить!..
   456 Ты ведь можешь посуху
   457 живыми шереширами стрелять -
   458 удалыми сынами Глебовыми.
  

Гапакс

  
   "Слово" в заголовке статьи - это "Слово о полку Игореве".
   Соседи русских - "варяжские гости" - смешанные к концу первого тысячелетия германских кровей скандинавы. Северные люди, норманны.
   "Шереширы", как явствует из эпиграфа, это какое-то метательное оружие в сражениях на воде - по морям или рекам. Никто теперь, правда, не знает, что оно такое, как выглядело, откуда корни названия...
   А "гапакс" (и закончим на сём напоминания об используемом здесь "понятийном аппарате") - это промелькнувший лишь единожды в старинных текстах термин. Если он еще и непонятен, то вариантов для сравнительного, так сказать, анализа не имеется.
   О смысле его остается гадать. Вернее, строить версии. Методика, в отличие от ворожбы, научная. Спасибо ей, мы хоть что-то начали понимать в мироздании.
   Так вот, "шереширы" и есть гапакс. Нигде в пластах русской словесности не откопан. Кроме манипулируемого нами обращения великого князя Киевского Святослава к великому князю Владимирскому Всеволоду (Большое Гнездо). С призывом стрелять теперь уже посуху в наседающую Степь.
   Большое Гнездо самым первым плюнул на престол великокняжеский. Бывший вассал Святослава объявил себя равновеликим патрону Киевскому. Его примеру последовали.
   Обилие удельных равновеликих - трагедия. Мы аксиому эту выстрадали. Три века ига потребовалось.
  

Версии

  
   Выдвинуто их насчет "шереширов" множество. Но малоубедительны они и нелогичны. Одни уводят нас к тем же скандинавам, другие - на противоположный край Ойкумены, в Степь басурманскую, откуда мы действительно зачерпнули порядочно "словесной руды".
   Ресурс древнерусского в реконструкцию понятия практически не вовлекался. Как и его недавно еще ходившие, письменно зафиксированные диалекты. Как и современный язык тоже...
   Вообще-то версий, науку оккупировавших, две. Первая, лихачевская: шереширъ - вид копья (17).
   ...Да зачем же былинному копью такой немелодичный синоним. По "Слову" ведь "копия поютъ":
  
   55 Хочу, - говорит, - копье преломить
   56 в конце поля Половецкого...
  
   171 Тут копьям преломиться...
   253 трещат копья харалужные...
  
   И - шедевр поэзии:
  
   91 А мои те куряне - сведоми кмети:
   92 под трубами рождены,
   93 под шеломами взлелеяны,
   94 с конца копья вскормлены...
  
   Коллективистскими усилиями установлено, что "къмети" - это воины. В данном случае - курские. (А "свiдомий", кстати, по-украински - передовой, сознательный). Под трубами, в поход зовущими, рождены. "Взлелеяны" - во всех исследованиях оставлены без комментариев. Слово как бы современное.
   Не совсем. Бабушки наши, прабабушки нынешние, молочных младенцев лелеяли в люле. Убаюкивали под монотонное "ой люли, ой люлю..." Лелеяние - в грудном возрасте. "Лёлю наденем" - распашонку.
   "Под шеломами взлелеяны" - поразительной красоты метафора. Возле титьки материной еще, а уже в шлеме. Воины! А после груди, на ноги встав, - пища с конца копья. С костра, в походных условиях.
   Так что "поютъ"-таки копья!
   Копье в скандинавских сагах, как меч и шлем Ильи Муромца, в былинах не заменяемы ничем и синонимов в героических эпосах не имеют. И иметь, по законам высокопарного стихосложения, не должны.
  

* * *

   Вторая версия: "шереширъ" - живой огонь (18).
   Есть в "Истории государства Российского" летописная сноска Николая Карамзина о поимке "бесермена или харазского турка, стрелявшего живым огнем... Киевляне догнали сего хитреца в бегстве и доставили Святославу со всеми его снарядами, но, кажется, не воспользовались оными" (19).
   Здесь вопросов также предостаточно. Басурмана пленили 30 июля 1184 года во время объединенного похода русских князей против Кончака. А Всеволод шереширами стрелял (по "Слову") в ходе Волжской кампании 1183 года, то есть годом раньше.
   Затем, что же на реке можно подпалить снарядами, пусть даже с "живым огнем"? Огромные морские посудины - да! А разбухшие, черпающие бортами воду плавсредства?! Если даже бы удалось что-нибудь воспламенить, то достаточно плеснуть шлемом для полного пожаротушения.
   "Славяне, - как отмечал Константин Багрянородный, - не имеют больших кораблей, поскольку выходят в море из рек, где нельзя пользоваться большими судами..."
   Замечу, что рецепты смесей для поджога кораблей неприятеля описаны еще в трактате Энея Тактика "Об искусстве полководца" (350 г. до н.э.) и в современном "Слову" манускрипте Саладина (1193 г.). Но метались они в горшках (для сравнения с удалыми воинами малоподходящих) или же из бочек и труб. Стрельба из лука тлеющей паклей - несекретный первобытный прием. Если у того турка была иная революционная технология, то никуда бы и она из копилки человеческого опыта не делась. Оружие - оно ведь всегда было самым эффективным инструментом прибыли. А война - самым доходным промыслом. Для победителя. Зачем год полбу на кашу растить, когда за один набег - и золото, и дорогие оксамиты... Война не зря встарь называлась трудом. Орудия труда - вещи священные. Изобретенное единожды колесо из хозоборота выпасть никак не могло.
  

Варяжские гости

  
   Как росток славянских ветвей, я по молодости резко отрицательно относился к норманнской теории образования древнерусского государства.
   Особо солидаризировался с Ломоносовым. Архангельский мужик, я понимал, бился с норманнами, ему современными. Оккупировавшими российский академический Олимп. Но и предкам их Михайло Васильевич воздал сполна.
   В каком-то фильме есть сценка призвания варягов. Безропотно склонив седые головы, теребя в руках шапки, забитые наши предки умоляют: страна у нас велика и обильна, но порядка в ней нет. Приходите, володейте.
   Сомневался я. С какой стати самая свободная из земель русских - Новгородчина, ставшая вскоре республикой с демократичным по тем временам правлением, попросилась под власть пиратов - ловцов удачи, отпрысков Эйрика Рыжего и Лайфа Счастливого?
   ...Освоив в совершенстве суровое, ледяных широт морское ремесло, варяги развернули по параллелям и меридианам торговлю и разбой. Рыжий добрался до Гренландии с ее несметной полярной живностью. А сын его Лайф за полтысячи лет до Колумба основал в Новом Свете поселение Винланд неподалеку от нынешнего Нью-Йорка.
   Полгода норманны осаждали Париж, но на сухопутье франки оказались им не по зубам. Зато на воде скандинавы шансов не оставляли никому.
   Пиратство становилось бичом для набиравших экономическую силу как самих скандинавских земель, так и для Гардарики - страны городов, как именовали варяги Русь.
   ...Позже к норманнской теории я стал относиться спокойнее. Как писал о предках наших В. Ключевский, "туземцы (очень лестно о самих себе, поскольку в этом слове двоякий смысл - прим. мое, А.Т.), собравшись с силами, прогнали пришельцев и для обороны от их дальнейших нападений наняли партию других варягов" (20).
   Создали, как сейчас говорят, себе "крышу". Ибо не были русичи сильны в морском деле со своим "флотом" из лодок-однодревок.
   "Варяг-наемник" точь-в-точь сохранился в современном языке. Футбольный варяг - это прикупленный на стороне игрок.
   Почти все в русском космосе сгорает промелькнувшей звездой и растворяется. Но не бесследно...
   Хелги стали Ольгами, Ольгерды и Ингвари - Олегами и Игорями. А затем пошли полностью обрусевшие Святославы и Владимиры, Ярославы и Всеславы. Династии варяжских Рюриковичей до конца XVI века.
   В кровосмешении верх взяло славянское большинство.
   Но осталось наследство - лодьи викингов и скандинавское боевое искусство. В речных сражениях русичам равных не было. Всеволод Большое Гнездо разметал флотилию Волжской Булгарии. Волжской!..
   И по морям хаживали. Князь Киевский Олег в 907 году подплыл ночью к Царьграду, но уперся в тяжелую заградительную цепь на огибающей город бухте. Лодьи поставили на колеса (имевшиеся всегда в наличии для "волока" мимо днепровских порогов) и окружили столицу Византии. Разбуженные цареградцы откупились от русских серебром.
  

Закон моря

  
   "Нельзя причинить никакого серьезного вреда неприятелю на море до тех пор, пока оба сражающихся корабля непосредственно не сходились друг с другом..." Нужно "сойтись с противником вплотную бортами и взять его на абордаж". Это слова Фридриха Энгельса, величайшего знатока роли труда (в том числе и ратного) в процессе превращения обезьяны в человека.
   На абордаж судно бралось метаемыми вручную или с помощью тетивы крючьями, ершами, зацепами. Викинги в "Саге о Ньяле" (1011 год) действовали так: "Тогда Вандиль схватил крюк, бросил его на корабль Гуннара и тотчас же притянул корабль к себе... Кольскегг схватил якорь и закинул его на корабль Карла. Зубец якоря угодил в борт и пробил его" (21).
  

Скобы ершить

  
   На студенческой практике (какая там практика, просто дармовая сила потребовалась) мы монтировали огромные стропила для стометровых складов в райцентре Веселое на Запорожье.
   - Кто скобы получал? - строго спросил мастер Николай Иванович Сечин.
   - Я, - ответил я.
   - Так вот, вези все обратно, и пусть они их ершат. Гвоздь и тот насечки имеет. А тут такие махины - на канцелярские скрепки сажать...
  
   ...Из горна, меха которого я, вспотевши, качал, кузнец вытаскивал пачки искрящихся скоб, брал на деревянной рукояти зубило, а я клепал по нему теперь уже в качестве молотобойца. Податливый металл ощеривался острыми зубьями.
   На черновой работе туда-сюда от горна до наковальни я дышал, как загнанная лошадь. У пожилого кузнеца - дело высокой квалификации. Позволяющее рассуждать.
   - Вы сразу должны были указать, для чего скобы. Они есть временные, гладкие, легко вытаскиваемые при окончании монтажа. Потому как каждый гвоздик затем ржавеет да деревянную конструкцию разрушает. А есть крепежные, на которых эти самые конструкции и держатся. Выдрать их можно только "с мясом". В Сибири мы топляк, бревна, при сплаве затонувшие, ершами выволакивали...
   "Ерш" - по Максу Фасмеру - "наименование рыбы", а также "зазубренный гвоздь".
   У чехов гвоздь - деревянный пробойник,
   у латинян - шест, палка, копье,
   у готов - жало, острие,
   у литовцев - дубина.
   Словом, все этимологические гвозди - ударное оружие. А зазубренные они - ерши.
   Насколько родственны семантически "ерш" и "шорох"? По Владимиру Далю, одно из значений слова "шорохъ-шерешъ - неровность на поверхности. Шерошить - делать шершавым, ерошить". (Толковый словарь, т. IV, стр. 629).
   И, как выразился мастер Сечин, ершить тоже. (Там же, т. I, стр. 522).
  
   Перечитывая "Слово", я убеждаюсь, что "шереширъ" - орудие абордажа. Всаживаемое (современное - "зашарашить") в борт судна противника. Как заноза: вглубь - легко, а назад, против шерсти, - никак. На пеньковом канате, искусство плетения которого тысячу лет позволяло Руси поставлять его всем флотам Европы. Вот такими метательными орудиями воины Всеволода Большое Гнездо, удалые сыны Глебовы, "шерешили" ладьи волжских булгар, варяжского опыта не имевших. "Посуху" же они сами, видимо, были "живыми гарпунами", грозным династическим оружием...
  
   А стреляли шереширами профессионалы. Дилетант - он ведь только снаряд утопит.
  
   Как на небе звезд,
   На земле песчинок,
   Как зимой снегов,
   А весной росинок,
  
   Сколько в ливне капель,
   А в лесу листвы,
   Сколько у колосьев
   Спелых зерен ржи,
  
   Сколько под копытами
   Выбито травы...
  
   Вот такое количество врагов, играючи метнув копье, уложил мифический варяг. Это мой перевод отрывка ирландской саги.
   Преувеличение силы и мастерства викинга здесь, по законам эпического жанра, неимоверное. Но, видимо, владел оружием древний ирландец. Раз легенда о нем осталась на века. И изложена красиво.
  

Часть II

"Слово" и я

   •Эссе
   •150-й перевод "Слова" с комментариями
   и приложением
  

Раздел первый

1. Митинг о полку Игореве

   В самом конце прошлого века со статьей "Слово" и мы" я решился вступить в прения по повестке дня: "Слово о полку Игореве". Дискуссия шла к тому времени уже двухсотый год подряд, без перерыва, и конца-края ей для вынесения сколь-нибудь солидарного решения не предвиделось. Скорее наоборот: те проекты, которые подготовил и пытался провести в жизнь президиум из лиц в строгих академических мантиях, оспаривались все большим и большим числом голосов.
   И президиум удалился. То ли в совещательную комнату, то ли в комнату психологической разгрузки - освежить голову. Собрание тем временем пошло на самотек и переросло в митинг. Никакого регламента и порядка: кто что хочет, то и говорит у свободного микрофона.
   Вот примерно такой характер с середины девяностых годов прошлого столетия принял на постсоветском пространстве вышедший из-под контроля процесс осмысления шедевра древнерусской литературы "Слова о полку Игореве", именуемого коротко "Слово" или СПИ. Сложилась качественно новая ситуация: полвека до этого предмет нашего внимания позволялось толковать лишь официальной академической науке. Всякое иное к сведению не принималось, более того, изводилось и искоренялось, как сорняк.
   Неловко сравнивать академика Д. Лихачева на этом поприще с академиком Т. Лысенко, снискавшим печальную славу гонителя отечественных генетиков как шарлатанов от науки. Может, даже жестоко проводить параллели. Но...
   В оценке действий сталинского землепашца, как говаривал руководитель Алматинской, а затем нашей Кустанайской области, потомственный дипломированный крестьянин Николай Князев, хватили лишку. Посмотрев телефильм "Белые одежды", а затем затребовав книгу Дудинцева, легшую в основу сценария, он искренне возмутился воссозданным для потомков карикатурным образом Трофима Денисовича.
   ...Лысенко хотел как лучше - народ с голоду пух в военные и послевоенные годы. Составил академик неотложные, как тогда говорилось, мероприятия. Вывел ветвистую пшеницу... На одном стебле - три, а то и четыре полновесных колоска. Я сам снимал два ее урожая на пришкольном участке в начальных классах.
   Новый сорт сразил одного из отцов советского и украинского кинематографа А. Довженко. Он сразу сел писать сценарий: это же прорыв!.. Это же изобилие!!. Это же голова!!! Это же...
   - Видели, - спросил Сталин, - плоды марксистско-ленинской методологии в науке?
   - Мы завтра-послезавтра создадим более продуктивные и устойчивые сорта, - заверили генетики.
   - Значит, денежку дай сейчас, а вы сделаете потом... А вот этого не хотите... Кукиш, и - вон из институтов и академий...
  
   Не успел Довженко снять фильм о научном подвиге земляка Лысенко. Ветвистая чудо-пшеница к третьему урожаю выродилась как сорт. Из-за игнорирования законов той самой генетики.
   Но тогда требовался скорый, сиюминутный результат, и народный академик, с землей под ногтями, его добывал. Виновен он в тяжком грехе церковном - гордыне. Благорасположенного к нему вождя он убедил: истина - вот она, - и только у меня...
   Словопрения на ниве гуманитарных культур никакого народно-хозяйственного значения не имели. "Збися Див" на русичей или же в другую сторону - на половцев, или не "збися" вообще (а так оно скорее всего и было), Сталина не интересовало. В области литературы его больше занимал новый сценарий современника Довженко, в котором вождь узрел национализм. И запретил.
   Но, несмотря на то, что академики от славистики могли спать спокойно, грех они взяли на душу тот же - гордыню.
   Истиной обладают боги. Они там, высоко, на небеси. Им не нужно возноситься на пьедесталы. Шаткие они, земные... Рушатся...

* * *

   Переломные ситуации, прежде чем оценить, констатируют, что лично я и предпочитаю делать.
   Долго мысль метеорная или по-детски наивная ударялась о дамбу накопителя. Даже лишнее оттуда не канализировалось.
   И рухнула, поплыла дамба в хлынувшем буруне невостребованных идей, с мутным осадком понизу и грязной пеной поверху. С кувыркающимся в потоке остовом бывшей плотины...
   Успокоится течение, и остатки его конструкций лягут в плоть более разумного и прочного сооружения... Как резолюция прокатившегося стихийного митинга.
  

2. Понизите стязи свои!

  
   В чем, как мне представляется, причина безрезультатных усердствований множества старателей при пересевании словесной руды "Слова" в поисках философских камешков? В том, что сырье добывается в тупиковом кротовом штреке. В его бедной для находок лаве гиперболизации противостояния русских с половцами - соколов славных с черными воронами - как причинности всей тогдашней русской истории.
   Я давно уже заявляю, что автор видит дальше и судит гораздо шире. Главная мысль и крик души его - усобицы и войны вообще, при которых вокруг не пахари перекликаются, а лишь воронье, трупы делящее. Понизите знамена свои (пыл умерьте), воткните в землю мечи, о черепа людские уже затупившиеся, - умоляет, требует или бросает презрительно автор. - Во имя сохранения самой русской державности!
   Половецкая проблема для Руси - это практически проблема ее еще одного присоседившегося княжества, тесно сросшегося со всей ее социально-экономической, политической и культурной системой. И, конечно же, усобиц с ним. Но в чистом виде их у Руси с Полем не существует. Переплетение межкняжеских (включая половцев) отношений создает такие комбинации связей и интересов, что порой даже разобраться тяжело.
   "...Западный половецкий союз (по С. А. Плетневой) вошел в состав Русской земли, - пишет Л. Гумилев, - сохранив автономию..." (22)
   К таким выводам Л. Гумилев и С. Плетнева пришли на основе изучения огромного количества источников и открытия законов развития и взаимодействия этносов.
   Я все это начал понимать интуитивно, поживши не один год в Тургае. С молодых лет волею случая я оказался там, где находится пуповина кипчаков. Где запах манящей их всю жизнь емшан-травы, горькой степной полыни, кроме которой иногда ничего здесь больше и не растет. Даже мясо и молоко тут отдают ее горечью. Это летом. А зимой - экстремальные условия для выживания...
   С удивлением я узнавал, что из этой глухомани вышел цвет казахской нации, ее интеллигенции. Да, для европейца это глухомань. А для коренных степняков - привычная, со своим образом жизни родина и питающая энергетическая среда.
   Работал я затем на высоких этажах, и мне выпала судьба сопроводить на побывку в их тургайскую отчину Сырбая Мауленова и Гафу Каирбекова. В Кустанай из столицы они прибыли вместе с опекавшим аксакалов Абишем Кекилбаевым, впоследствии госсекретарем независимой Республики Казахстан.
   Немало времени провели мы в долгих застольных беседах за ужином в специальной аркалыкской гостинице "Космос", где в книге постояльцев да автографами на стенах отметились все приземлившиеся в нашем крае советские и иноземные космонавты. А целыми днями пропадали на встречах с читателями и поклонниками, корифеи казахской литературы собирали многолюдные аудитории.
   Сырбай Мауленов, видимо, знал, что это его последнее свидание с родиной. Пошаливало здоровье, взгляд у него в незанятые минуты был грустный. Гафу Каирбеков - полная противоположность. Джигит! Но нет уже ни того, ни другого...
   Запомнилось мне четко то, что аксакалы приветствовали и принимали сердцем перемены в Тургае.
   Так к чему речь? К тому, что я уже тогда знал проблематику "Слова" и делал попытки его перевода. И подумалось мне: начнись вдруг сейчас дискуссия на эту тему, а я возьми да выложи им всё с точки зрения официальной российской науки. Или утвержденных учебных программ. О том, что предки наши далекие - вон какие герои! А ваши поганые - ужас и проклятие!

* * *

   Оценивать свою цивилизованность только капиталом дальних пращуров, мягко говоря, бестактно. А без такта говоря, можно подозревать об уже полном отсутствии завещанного наследства.
   Нельзя было, конечно, с тем "правильным" набором стереотипов серьезно заглянуть в прошлое. И носили - каждый свою точку зрения - за пазухой.
   А историческая память народов цепкая. У кого - на бумаге, у кого - в головах. Мой товарищ давно - еще не было Верхне-Тобольского водохранилища - познакомил меня со своим прадедом, из кипчаков, род которого издавна обитал в пойме грядущего затопления. Под воду должны были уйти и памятники древней цивилизации - стоянки и захоронения андроновской культуры.
   Наш институтский археолог, очкарик интеллектуальный, Валериан Евдокимов два знойных лета со студентками неистово рыл землю, чтобы сохранить побольше исторических ценностей для науки перед ужасом нашествия гидротехников.
   А я наездами, помогая провиантом, осматривал раскопанные остатки древних жилищ, пережившие на четыре тысячи лет своих хозяек нетленные в любой среде горшки. И скелеты андроновской семьи: дитяти с матерью и хозяина с пробитой головой. Останки их нашли затем приют в нашем областном музее.
   Коныспай-ага (сам он уже давно дальше двора не уходил) передал через правнука, чтобы мы оказали его дому честь и пришли на бешбармак. А заодно рассказали, что мы там ищем. Потому что, насколько он знает - а знает он здесь все, - ничего там такого нет.
   С моложавой женой-прабабушкой аксакал приветствовал представителя науки, а в моем лице - ее покровителя и, не торопясь, за кумысом, мясом и крепким чаем выведал у ученого всю информацию. И заставил его замолчать:
   - Никакие то не древние. Зря вы там тревожите покой предков наших. Люди там лежат, в бою с калмыками павшие...
   И начал рассказывать подробно, кто участвовал, как и в каком возрасте погиб, сколько детей оставил. И когда это было. А было это очень давно, более трехсот лет назад. Тогда же и европейские поселенцы здесь появляться стали.
   - А с русскими в наших местах ни одной стычки не было. В Звериноголовской крепости, под теперешним Курганом, при Пугачеве была какая-то заваруха...
   Преподаватель мой сидел и по-прежнему молчал. Не понял бы его патриарх здешних степей, что выкопал он прах уж очень отдаленных, за пределами видимости, предков. А те, поименно известные, полегшие скотоводы покоятся в ста метрах по Тоболу выше.

* * *

   Другой наш институтский преподаватель Юрий Кизилов, ходивший, будто Сократ, в сандалиях на босу ногу, защитил диссертацию на историческую тему с философским, как у грека, подходом. Суть ее заключалась примерно в том, что на Руси и в Степи в те века и в те рати, когда само "Слово" родилось, орудия труда и быта были такие же, как кое-где еще в начале двадцатого века. Начиная от сохи землепашца и юрты кочевника. Калейдоскоп тысячелетия: мельтешащие лица на фоне все тех же неизменных декораций. И только промышленная революция перевернула все вверх дном: и декорации, и подмостки.
   Добывал свои научные доказательства Кизилов, как и археолог Евдокимов, раскопками то там, то сям по Евразии. Находил даже вещи покруче, чем сейчас: самозатачивающийся режущий инструмент и столовые ножи, следы косметики, меняющей цвет лица и даже зрачка...
   А философия вытекала из того, что тысячу лет также не менялось ничего почти в образе жизни и его укладе. В обычаях, морально-этических нормах, традициях. Словом, какими были наши деды еще недавно, до промышленного котла, - такими и канувшие в пучину веков их пращуры. А дедов, прадедов даже, мы еще помним и с той, и с другой стороны: нормальные люди. Преимущество наше зыбкое лишь в том, что их уже нет, а мы еще несем эстафету после их накатанной веками тележной колеи... По пересеченной местности...
  

3. Грамматика как наука идеологическая

  
   Первооткрыватели "Слова" остерегались, дабы при подготовке печатного текста рукописи не стать невольными соавторами, что неизбежно бы исказило его суть. Они понимали, что ничего менять и додумывать нельзя: пусть все остается как есть, а там видно будет. Самовыражалась та, мусин-пушкинская, команда лишь в переложении песни на "современное наречие".
   У потомков руки зачесались. Нужно подправлять: предки наши грамматику в школе не изучали, кругозор зауженный имели. То акт затмения солнца разорвут, то...
   Народные эпосы с тысячелетними историями "причесаны" до ясного смысла изустной передачей из поколения в поколение, а затем литературной редакцией. Но и там имеется достаточно возможностей для желающих подмалевать.
   В священных Библии и Коране, между прочим, тоже... Из-за этого в ряде церквей толковать писания простым смертным запрещено. Ибо можно дотолковаться до противного. Ересь! На костер! На смертную казнь за оскорбление чувств остальных праведников! Аутодафе и вера пока в ярме кое-где парой.
   "Слово" - не эпос и не священное писание. Сам безымянный автор назвал его еще вдобавок повестью-песней, и никуда оно в номерные ячейки современных литературных жанров не влазит. Это эпическое назидание, исполненное и записанное без последующей доработки со всеми сугубо личными индивидуальными особенностями мышления, стиля, слога и кругозора певца. По поводу последнего Лев Гумилев позволил себе ремарки вроде: ну и что же, коль в "Слове" значится вот так... Это всего лишь рассуждения автора со своей колокольни...
   Слова, тем более сколоченные во фразы, тем более фразы, составляющие произведение на древнем языке, толкуются порою и так и этак.
   "Что ты хочешь этим сказать?" - нередко спрашиваем мы, хотя говорилось нам на современном русском.
   Что пытался сказать автор "Слова" в том или ином случае, в "темных местах" текста, боюсь, мы точно не узнаем никогда. Переспросить не у кого.
   Поэтому "кождо да держит отчину свою". Каждый да держит свое разумение песни, автора и собственного генеалогического следа во глубине веков. Такова, как говорится, на данный момент объективная реальность, следуя которой в тексте песни тем более ничего исправлять нельзя. Субъективно будет!
  
   Что, на мой взгляд, можно?
   Уточнять разбивку текста, пришедшего к нам слитно, на слова и словосочетания. Далее: отходить от современных правил толкования падежей и чисел по окончаниям, а также смысла служебных слов - частей речи. Укажу следующие причины.
   Один из нестирающихся в памяти анекдотов - о произношении слова "портфель".
   Лингвисты затрудняются: "В нашем институте на филологическом факультете пятьдесят процИнтов доцИнтов считают, что портфИль. А пятьдесят пр?центов д?центов - п?ртфель". Французам, у которых мы слово это заимствовали, проще. У них и портфель, и всё остальное имеет ударение только на последнем слоге. В русском же, великом и могучем исключениями...
  
   Есть серьезный словарь-справочник трудностей русского языка на основе статистического анализа периодики. Как правильно написать: "по грибы" или же "за грибами"? Из тысячи случаев, скажем, "за грибами" ходили столько-то сот корреспондентов газет, а "по грибы" - столько. А водитель у меня был - из России, - так тот каждый выходной летом просил разрешения "сбегать" на служебном транспорте "про грибы".
   - Куда-куда?
   - Про грибы бабушка сильно просит отвезти. С сыроежками пельмени очень любит... Про что старуху не уважить-то... И про запас...
   - Езжай. А то и вправду обидим ни за что ни про что...
  
   В самом "Слове" один и тот же фразеологический оборот написан неодинаково.
   Русские воины скачут, аки серые волци, в поле, "ищучи себе чти, а Князю славе".
   А через несколько строк буквально, огородившись в поле червлеными щитами, русичи "ищучи себе чти, а Князю славы" (23).
   "Чти и славы" - чести и славы. "Слава" имеет здесь различные окончания, но главное, что смысла они не меняют. Что касается "чти", то я даже подозревал: не множественное ли это число? "Честь - чти", ("зебь - зби", "день - дни"). Собирательное для воинства? Но, скорее всего, это родительный падеж существительных женского рода единственного числа, аналогичный именительному падежу множественного. Мужской род слов "день - дни" в родительном падеже единственного числа отличен: "дня".
   - В русском, - сказали мне, - "честь" множественного числа не имеет. Не то понятие, чтобы применять собирательно.
   - Библию брать в руки надо. "Мнозими честьми почтоша насъ", говорится в деяниях апостолов. Если, конечно, верить В. Далю (24), у которого Библия неправленая была. Я в своей, трижды Деяния прочитавши, так и не выявил старинного оборота. Библий у меня несколько, но я сверял по "облегченной": "В русском Переводе с Параллельными местами, Объединенные библейские общества, 1992".
  

* * *

   А еще приходилось и придется уточнять, при переводе-истолковании, естественно, буковки в дошедшем до нас тексте. Допускали летописцы и переписчики ошибки. Находили - крестились перед Всевышним и исправляли. Не находили - оставляли невольные ребусы нам.
   Даже машина-робот, печатая первый текст в 1800 году, нагрешила. "...В некоторых экземплярах издания в этом слове не оттиснулась правая половина буквы "о" - псзримъ (вместо "позримъ синего Дону" - прим. мое, А.Т.).
   ...В первоначальном виде... это слово набрано с опечаткой: Бладимиръ; Владимиръ.
   ...В этом предлоге ("то было въ ты рати и въ ты плъкы" - прим. мое, А.Т.) нечетко оттиснулась буква "в", похожа на "с": съ.
   ...Слово напечатано с опечаткой: Святслаеъ. Из-за дефекта набора в большинстве экземпляров первого издания не полностью оттиснулась нижняя часть буквы "в", и она получилась похожа на "е": еъ.
   ...Слово набрано с опечаткой: князвмъ.
   ...Конечное "е" ("възлелей, господине, мою ладу ко мне" - прим. мое, А.Т.) оттиснулось с дефектом - похоже на букву "в": господинв. В ряде экземпляров первого издания нижняя часть буквы "е" в этом слове загнулась влево и оттиск ее похож на букву "в": нвму" и т. д. (25)

* * *

   Классический пример насилия над "Словом" - узаконенная перестановка строк якобы для "воссоединения семьи" глаголов двойственного числа "поволокоста" (оба заволоклись) и "погрузиста" (оба погрузились). В нынешних текстах даже ссылки не делают на то, что так переставить строки предложил когда-то некто. Оторвали, как говаривал одессит Попандопуло, голову и сказали, "шо так и было".
  
   Темно было в третий день:
   два солнца померкли,
   оба багряные столба погасли,
   и с ними два молодых месяца -
   Олег и Святослав -
   1 тьмою заволоклись
   2 и в море погрузились,
   3 и великую смелость возбудили в хиновах (26).
  
   А в мусин-пушкинском тексте первого издания вот так: "Темно бо бе въ 3 день: два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста, и съ нимъ молодая месяца, Олегъ и Святъславъ тъмою ся поволокоста. На реце на Каяле тьма свет покрыла: по Руской земли прострошася Половци, аки пардуже гнездо, и в море погрузиста, и великое буйство подасть Хинови" (27). (Цитируемые строки пронумерованы и подчеркнуты мною, А.Т.).
   Что в мусин-пушкинском толковании (сейчас неактуальном) означает:
   "На реке Каяле свет в тьму превратился; рассыпались половцы по Русской земле, как леопарды, из логовища вышедшие; погрузили в бездне силу русскую и придали хану их великое буйство" (28).
   Такое буйство, что:
  
   Уже снесеся хула на хвалу;
   уже тресну нужда на волю;
   уже врежеса дивь на землю.
   Се бо Готскiя красныя девы
   въспеша на брезе синему морю.
   Звоня Рускымъ златомъ,
   поютъ время Бусово,
   лелеютъ месть Шароканю.
   А мы уже дружина жядни веселiя! (29)
  
   "Уже хула превзошла хвалу; уже насилие восстало на вольность; уже филин спустился на землю. Раздаются песни готфских красных девиц по берегам моря синяго. Звеня русским золотом, воспевают оне времена Бусовы, славят мщение Шураканово. А нам уже, братцы, нет веселия!" (30)
   ...Да, наворотов в переводе многовато. Но строки и даже слова оригинала, повторяю, мусин-пушкинцы местами не меняли.

* * *

   Что узаконенная перестановка дала? Для понимания "Слова" - ровно ничего. Для смыслового ряда этого логического фрагмента песни - шараду. Где и кто в степи половецкой "в море погрузиста"?
   Что-что, а место битвы Игоря с половцами описано подробно. Как и точный адрес моря: на краю степи.
   Детали сражения рассыпаны по тексту, но я приведу лишь финал побоища "в поле незнаемом, среди земли Половецкой", где и посеяли русские своими костьми землю под копытами коней. Там, в степи, "чръна земля подъ копыты костьми была посеяна, а кровiю польяна".
  
   Я здесь сделаю отступление. Мне кажется, что символика битвы запечатлена в духе верещагинского полотна "Апофеоз войны" с горою черепов и черным вороньем.
  
   Чръна земля подъ копыты
   костьми бела посеяна,
   а кровiю польяна.
  
   То есть не "была", а "бела". Классические приемы позволяют поэзии живописать и впечатлять контрастом. Грамматически спряжение "костьми бела посеяна" не безукоризненное. Но я не случайно приводил ранее пример разночтения "славы" даже в устойчивых словосочетаниях. К тому же я предлагаю эту версию, как и последующие, лишь для толкования "Слова" в переводе, а не правлю оригинал. И заявляю, что главная цель моего перевода - как раз свести к минимуму коэффициент погрешности по сравнению с предыдущими. В некоторых из них от великой песни не остается ведь ни одного живого слова.
   ...Конечно, прав Дмитрий Лихачев, советуя каждому новатору прочтения "Слова" убедить в этом, прежде всего, себя. Я представляю, сколько в его бюро было заявок на этот счет. Множество их ходит по Интернету. Действительно, если в повести упоминается "хобот", то это не значит, что корни русской истории африканские.
   Убеждая себя, я посчитал: "земля" в "Слове" упомянута ровно сорок раз! Рекордное, видимо, для текста существительное. С прилагательными: русская, половецкая, незнаемая... И лишь один, именно в этом этюде - под костьми - черная!
   Черная земля - это или символически черное ристалище, или реальная пашня. Но даже там, где в тексте пахари упомянуты, она обычная, русская: "тогда по Русской земле редко ратаеве кикахуть..."
   Битвы степные происходили не на пахоте, но художник грунтует холст под контраст. Для белых костей - начерно!..
   Белые кости на черной земле - "черный квадрат" Казимира Малевича на белом фоне. Если окропить "кровiю", то вырисовывается извечный траурный триколор: белое - красное - черное. Плоть с молоком, кровь и погружение в мрак могильный. А не в море...

* * *

   Местонахождение моря также указано в тексте не единожды. Основные сведения на этот счет я здесь перечислю.
  
   "...Поморие" - далеко, "земля незнаема".
  
   "...ветры, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы". То есть ветер откуда-то со стороны моря, благоприятствующий полету и поражающей силе стрел половецких.
  
   "...половци идут от Дона и от моря..."
  
   "...Кобяка из луку моря" Святослав исторг, пройдя к нему сквозь всю землю Половецкую по холмам и яругам, рекам и озерам, потокам и болотам.
  
   В сторону "поля безводного"
  
   661 Прыснуло море полунощное,
   662 идут смерчи мглой...
  
   ...Смутно во сне видит Святослав стаи ворон, русских соколов не символизирующих. А может быть, сон есть сон, и символизирующих так же, как галочьи стада в начале песни. Так вот, эти птицы стаей с галдежом-круговертью, называемом в народе "граем", несутся на русских к синему морю. По направлению к нему. Ибо бояре отвечают: то вам, великий княже, приснилось так. А на самом деле наши соколы полетели попить водицы пресной из Дону шеломом.
  
   Самое интересное для меня море - "море" в плаче Ярославны. Отсылает она свои слезные просьбы "на море рано". Не зная точного адреса, Ярославна имеет в виду далекое место, край Степи, где-то у самого синего моря. Но не водный простор же непосредственно! Она не Пенелопа, а Игорь не Одиссей. В поход он отправился сухопутный. И находится где-то на взморье, в приморье... В таком смысле здесь используется существительное "море". Послание адресуется ему в "ту сторону", как Ванькой Жуковым, "на деревню дедушке".
  
   А самый серьезный аргумент погружения в море молодых месяцев якобы содержится в восторженном авторском отступлении: "О, далече, зайде сокол, птиц бья, - к морю" (31). Но если убрать лишние знаки препинания, которых нет в мусин-пушкинском тексте и которые вообще здесь не нужны, то получится просто: птиц тесня к морю. А на обратном пути похода, побега из плена, Игорь избивает "гуси и лебеди (к) завтраку, и обеду, и ужину".

* * *

   Итак, утонуть посреди степи, в море погрузившись, нельзя никак. О чем и нужно было думать инициаторам перестановки строк.
   Есть законы этого песенного жанра: героического, былинного, эпического. Хвалебный полет мысли боянов всех времен и народов все же ограничен точностью ключевых фактов и событий. Удачливый санкт-петербургский бизнесмен из немцев, Генрих Шлиман, поверил на слово Гомеру, нашел древнюю Трою, могилу Агамемнона, где накопал столько золота, что до сих пор четыре страны не знают, как с его, так сказать, реституцией быть.
   Погружение в море "молодых месяцев" - девятнадцатилетнего Игоревого племянника Святослава и одиннадцатилетнего сына Олега - надобно бы считать смертью. У слов от корня "груз" несколько смысловых значений, но здесь речь идет явно не о каком-то, недостойном бумаги, окунании. А водолазного снаряжения и аквалангов еще не было. Значит, утопленники... Что и констатируется прямо в переводе попроще для казахстанских школьников:
  
   ... Олег и Святослав
   тьмою заволоклись
   и в море утонули... (32)
  
   Но это же - извините меня...
   Не утонули молодые месяцы и даже избежали почти поголовной гибели. После рати половецкой Святослав числится живым еще в 1191 году, но незаметный, правда, более никакими делами. А дата смерти Олега - 1208 год. В возрасте тридцати четырех лет он ненадолго пережил отца своего, нашего героя Игоря.
   Так что молодые месяцы в 1185 году в степи половецкой лишь "тьмою поволоклись". И им крылья пообрубили, "припешали", сделали пешими, чтобы не улетели. Да в путы железные, в кандалы, чтобы не сбежали. Да в темницу, чтобы знали...
   А где, кстати, старший из сыновей Игоря, тоже участник похода, Владимир? Снялись ведь, как записано в Лаврентьевской летописи, "Игорь с двумя сыновьями из Новгорода-Сиверского, да брат его Всеволод из Трубеча и Святослав Ольгович из Рыльска".
   Как ровно лилась бы песня со всеми княжескими отпрысками в строке поэмы:
  
   Темно было в третий день:
   Два солнца померкли,
   А с ними молодые месяцы
   Олег (с Владимиром) и Святослав
   Тьмою заволоклись.
  
   Нет, Владимир в этой строке стоять не может. Где-то он...
  

* * *

   Аргументация потребностей прояснить текст песни путем перестановки целых его блоков и отдельных строк, например, у академика Б. Рыбакова занимает пятьдесят убористых страниц (33). Но если действительно теоретически можно случайно перемешать листы, то перепутать строки в таком количестве нельзя. Пергамены, как известно, легко "подчищались" и даже смывались набело под палимпсесты. "Ошибиться" можно было лишь преднамеренно, в чем нет ровно никакого проку. В подтасовках текстов всегда видели политический расчет, а здесь какая политика, какая польза? Кому от этого стало лучше, а кому хуже? Никому! Нам.
   Существенное замечание на этот счет сделал А. Ужанков, категорически отметая перестановки текста Рыбаковым и Лихачевым с картинами солнечного затмения как разрушающие авторскую композицию произведения. "Лично мне трудно представить, - пишет он, - как переписчик (а, скорее всего, это был монах), зная дороговизну пергамена и взявшись за серьезную работу, не изучил прежде текст. А ведь переписчики более всего боялись допустить искажения, почитая это за грех, и просили прощения, и молились за них в приписках к средневековым рукописям".
   Ужанкову можно возразить, пожалуй, в одном: в древнем тексте затмение не разорвано, после него там образно описан зловещий закат.
   Строки переставляли, не видя логики протографа. Вернее, видя, что к ней никак не пристыкуешься со своими идеями. И тогда необходимо подправлять. В этом смысле и подразумевается грамматика как наука идеологическая.
   После поражения Игоря на Каяле тьма Русь покрыла. По землям ее "прострошася" (простерлись) половцы, как молодые барсы, и в море погрузились, великое буйство подав хиновым.
   Получалось, что взмыленные отряды барсов по инерции набега замчали в море и утонули, приведя в восторг остальной свой или все дружественные восточные народы?!.
   "Простирало" - покрывало, ковер.
   "Простирать, простереть" - в одном из значений, по Далю, "разстилать". ("Толковый словарь", 1989 г., т. III, стр. 512).
   "Прострошася" - разостлавшись по земле, барсы-половцы (двойственное число) "погрузиста" в море, уже рассмотренное нами как синоним взморья или приморья. Случаи "погружения", по старинным текстам Библии, происходят "в воду", "в сон", "в грязь" и даже "ногами в кровь". Одно из значений слова "погружение" подразумевает проникновение в какую-либо среду. Погрузиться - исчезнуть во мраке, пучине или пространстве.
   Если выбирать из двух зол: либо препарация текста, либо толкование, то я на сто процентов злом считаю первое. И тогда нужно пытаться понять, что безымянные предки могли нам сказать. Думаю, что:
  
   387 устлали Русскую землю половцы,
   388 как барсово гнездо,
   389 и в приморье исчезли,
   390 буйство победы неся хиновым.
  
   Это обычная тактика кипчаков, а затем монголов: пройти смерчем, гнездом барсов и укрыться в ставке, как Кобяк, который отсиживался там, за железными полками, после набегов и где его насилу-таки достали. Видимо, не случайно, и в перепетой "Задонщине" убегает "в море", то есть к себе домой, "в лукоморье", разбитый хиновин Мамай. Лукоморье - не суша, а вода, "затока моря", "бухта". У нас же беды земли Русской тех времен понимаются как памятная живым еще поколениям фашистская оккупация.
   Ясно, что буйствуют победители дома. А радуются вместе с ними и немецкие девы (готские), в Крыму якобы проживающие и русских презирающие. Как радуются ныне восточные немцы уходу русских солдат и приходу НАТОвцев. Но, будучи в Германии, я не заметил, чтобы радость тамошнего люда носила ярко выраженный половозрастной признак - только у молодых девчат. Даже наоборот - от многих знакомых солдат, в ГДР служивших, я слышал, что белокурые Гретхен и Лизелотт к нашим парням были очень благосклонны. Но вернемся через века к тем их готским ровесницам: откуда у них русское золото?
  
   - Смотри, - проверяю я во мнении друга свою версию. - "Хоть" в "Слове" - "желанная" или "супруга"... "Милая хоти", красная Глебовна - жена буй тура Всеволода. А хотские девы? Девы - не супруги, а девушки. Любимицы половецких победителей?
   - Постой... "Хотские" в смысле "блядские"?.. От похоти?..
   Феноменально! Доигрались с разборками князья русские, что их золотом расплачиваются с девками... И сидят теперь скорбные, не щедры на веселие.
   Есть щадящий вариант: любимым девушкам, невестам - украшения с русских женщин. Это норма, это есть авторская симметрия на картину Игоревого набега. Когда дружина княжеская, как и барсы-половцы, рассыпавшись стрелами по полю, помчала красных девок половецких, а с ними золото их для своих невест и хотей.
   ...Не увязывается с "готскими" девами и повод для ликования: им-то зачем наступивший вокруг беспредел и свержение Дива, бога не то русичей, не то поганых? Потому что и девы эти - половчанки, и Див их не "повергся". Языческое божество, скликавшее ранее с вершины дерева степняков, вторглось вместе с ними на землю Русскую. Половцы, ко всеобщей радости всего лукоморья, теперь под защитой своего бога!
  
   393 Уже вторгся Див на землю,
   394 о чем невесты, красные девы,
   395 воспели на береге синего моря,
   396 звоня русским златом,
   397 поют время Бусово,
   398 лелеют месть за Шарукана.
  
   А конъектура "хотские" - вовсе не моего изобретения неологизм для толкования текста. Хотские, Хоцкие - распространенные в странах бывшего СССР фамилии.
  
  

4. Автор "Слова" и его герой

   Все, о чем я решаюсь заявить категорически, конечно же, субъективно. Почему и название моего эссе, если так обозначить его жанр, "Слово" и я".
   Закончив свой фундаментальный труд о происхождении видов, в том числе и человека от обезьяны, Дарвин в заключительной части сделал попытку критики самоё себя. Потому что есть выводы, которые нужно положить на чашу весов. А они почти в равновесии. Добавится новый аргумент, и стрелка качнется в другую сторону.
   А тут попытка, может, тщетная даже, взвесить невещественное: саму мысль безымянного автора на предмет его отношения к литературному герою.
   Герой ли Игорь еще и земли Русской?!
   Конечно, да! - мнение подавляющего большинства.
   Прочтешь еще: вроде бы - да!
   Еще и еще: вроде бы - нет!
   Поэтому пока что точно лишь: ни да ни нет; ни туда ни сюда, как говорится.
   Хорошо, - можно возразить мне. - Допустим, мы согласны, что русские с половцами роднились и даже дружили домами, но при чем тут авторская позиция. Да, страдал, возможно, певец, как заметил Лев Гумилев, куманофобией, призывал своего героя идти бить поганых, да не так, поодиночке, а гуртом княжеским. И что - переписывать теперь пергамены... Сам же говоришь: не трогать ничего вообще!
   Нельзя трогать... Но не прочитывается у меня Игорь как герой тех времен федерации. Не пожаловал ему автор такого звания. Не оказал чести. Игорь у него - герой, переполнивший чашу... И антигерой настоящих, тех, старых, воспетых Бояном героев.
   А Боян-то - вещий! Предвидел судьбы внуков, выскочивших из дедовской славы.
  
   Можно лишь предположить, зачем автор выбранным им ракурсом съемки пленения так унизил князя... Размазал буквально по ленте.
   Дело не в том, что Игорь "полонится". Не в диковинку, даже прейскурант выкупа-откупа у сторон на эти случаи имелся.
   Мало чести из плена убежать, детей покинув. И я уверен, что побег был только с санкции Кончака, а скорее - по его инициативе. К венчанию нужно готовиться, скоро внук появится междинастический, на всю Степь кричать надо, а он нагулянный, получается... А сват вляпался тут...
   Речь о другом. О публичном бесчестии с этим полоном. По поводу его возможности Игорь ведь во всеуслышание сказал: "Никогда!"
   И перед войском поклялся. И - прямиком в плен!
   Это - как бы капитан "Титаника" в последнем голливудском фильме спасся, причем первым!
   Зачем столь уничижительная картина?
   Комментаторы объясняют, что, дескать, слоган такого общего плана был тогда вроде как "За Родину, за Сталина!" у нас. А у них: "Лучше потятым быть, чем полоненным быть!" - и все! Ни одного слова не выкинешь...
   "Потятым" почти повсеместно переведено "убитым". На самом деле - "изрубленным". Разрез брюшной полости для иллюстрации внутренних органов человека в учебнике на украинском языке подписан как "розтын..." ("ять" - брать, иметь, а от них - изъять, поять, потять...). Это мое буквоедство из-за того, что все наши изыски находятся в недрах поэзии.
   "Убитый" - термин протоколиста, "потятый", "сраженный", "изрубленный" - слово певца. (Протоколисту тоже можно быть поточней: убит просто, или, может, с отъятой головой).
  
   С таким кличем: "Лучше потяту быти, нежели полонену быти" идут на Мамая князь Дмитрий Донской и чернец-богатырь Пересвет на Куликовом поле двести лет спустя. Об этом пишет Софоний, но в его "Задонщине" много подобных буквальных заимствований из текста "Слова".
   А вот в "Слове" Данила Заточника, современном "Слову о полку Игореве", Святослав, сын Ольги, идя на Царьград (как Игорь - "поискати града Тмутороканя"), формулирует клятву в ратном духе:
   "Братья! Нам ли от града погинути, или граду от нас пленену быти?" (34)
   Мог бы и наш автор таким образом "подсушить" репутацию Игоря (вариантом ему, скорее всего, известным). Но он посылает князя после клятвы плениться. Так нужно!
   "Лучше потятым быть, чем плененным" - это клич осажденных, распахивающих ворота крепости в последний бой. Полководцы, от Македонского до Наполеона, собираясь в поход, не заявляли: "Мы идем с вами, братья, на великое дело - чтобы не попасться в плен!"
   Мог автор, но не смягчил. И более того, еще несколько экивоков двусмысленного плана позволяет он в отношении князя по ходу песни. Преобладание "похоти" над умом, воспаленное сознание, галочьи, а не соколиные полки его, нечестно кровь пролили...
   Согласитесь, что характеристика "Сила есть - ума не надо!" в дополнениях не нуждается. И эти обстоятельства лишают "Слово" эпичности в полном объеме требований жанра. Всё в нем есть для того, чтобы стать шедевром афористического эпоса: и пространство, и время необъятное, и обойма героев вместе c богами и духами, и легенды, и предания, и метонимии, и гиперболы, и рефрены... Нет героя, который только с помощью злых сил или их происков полоненный, путы рвет и головы вражеские, и одним ударом - семерых.
   Эпосом "Слово" может быть, если героем признать Святослава Киевского, мудрого не силою, а сединою... Но есть договоренность - пусть остается Игорь!
   К тому же, если взять в герои Святослава, проблемы не снимаются. Слово великого князя на самом деле Золотое. Но никто же к нему не прислушался! Один Изяслав, сын Васильков, попытался, да только бесславно пролил, никем не поддержанный, свою юную кровь. На западном, литовском, кстати, а не на восточном рубеже обороны.
  
   Лишь в финале повести, через покаяние пленника, автор сделает достойного сожаления князя героем, достойным подражания.
  

5. Я и герой

(особое мнение)

  
   Но переживает все-таки автор за Игоря. Времена и нравы новые осуждает, заставляющие князя быть таким...
   Нам во всей этой истории с расстояния успокоительного нужно быть еще более снисходительными.
   Что касается меня, то Игорь - человек мне понятный близко, типичный герой того времени и как будто бы живой. А жизнь его трепала, как лен. Косят его и молотят цепами дубовыми, мялицей мнут и выстегивают бичом плоть-костру, рвут чесами жилы на волокна и вьют из него веревки... А был в цвету недавно: синий-синий...
   Но не затрепан до смерти, как Изяслав, мечами литовскими. Живой остался, в тисках зажатый: между степью Половецкой и землей Русской, между великим ханом и великим князем... Не жизнь, а маневры сплошные.
   ...А жить-вертеться надо дальше: детей вырастить, род продолжить... В коленах которого и мы появились. Вот такой у нас был предок!
   Но об этом я уже писал тут выше.
  

6. Первые издатели и герой

  
   Граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин, Николай Николаевич Бантыш-Каменский и Алексей Федорович Малиновский снабдили вышедшую в 1800 году книгу заголовком в духе времени. Не таким развернутым, как (будет тут по тексту далее) у Даниэля Дефо к "Приключениям Робинзона Крузо", но описательным.
  

Ироическая песнь

о

ПОХОДЕ НА ПОЛОВЦОВЪ

удельнаго князя Новагорода-Северскаго

ИГОРЯ СВЯТОСЛАВИЧА,

писанная

стариннымъ русскимъ языкомъ

въ исходе XII столетiя

съ переложенiемъ на употребляемое ныне наречiе.

  
   Жанр определен однозначно: "Героическая песнь".
   Как сказать...
   Сказать бы так: вскоре после "Слова о полку Игореве" пришлось писать современникам "Слово о погибели Русской земли по смерти великого князя Ярослава". Тот же самый Ярослав Мудрый, что и в СПИ. И прямая констатация, что начало конца земли Русской пошло именно после него. И "Слово" это - о погибели - в жанре плача, скорбного для русской литературной традиции.
   Автор "Слова о полку Игореве" писал немного раньше. Видел то же самое со времен старого Ярослава, но теплилась еще надежда - покаемся! Но вскоре Русь в глазах русских закончилась.
   А в мусин-пушкинское время восстала, как птица Феникс, ведущей империей Евразии. Обе полы времени свились в многовековую "ироическую" историю. Один из ее фрагментов - набег Игоря на половцев - так и назвали.
  

7. Особое мнение о Кончаке

  
   Я хотел в шутку заметить, что Игорь-князь по результатам наших наблюдений и анализов при обследовании общего состояния и психики отклонений от норм не имеет, в изоляции от общества не нуждается. А давайте посмотрим на клинику Кончака. Того, изолированного... Может, пора амнистировать?
   Потом передумал: серьезную мысль нельзя в шутку...
   Вошедшие в летописи и литературу - это уже фигуры! Как там подано - вопрос второй... Ганнибала мы знаем только как ужас и проклятие Рима, если применить к нему слова русской хрестоматии о Кончаке. А то, что он, Ганнибал, исторический противовес латинян, сатрапов этих мировых, Христа нашего позже распявших?.. Величайший организатор, психолог, стратег и политик! Стиль и методы его, как говорят сейчас, деятельности анализируют обучающиеся ремеслу управления менеджеры.
   Но это не параллель. Это к слову.
   Так вот, если писать, к примеру, киносценарий о том смутном времени, то Кончака не обойти никак. И показать его придется как человека, а не как стереотип устоявшийся. И в бою, и в пиру, и в кругу семьи. Можно описать фрагмент его беседы с женой как необходимый для полноты образа срез. Половецкие жены, нужно подчеркнуть, - это не мусульманки под чадрой, лицо открыть робеющие, не то, что рот. Это еще те степнячки... Итак...
   "В белой юрте, спасаясь от неимоверной жары, с самого утра испепеляющей поникший типчак, завтракает, возлежа на пухлых подушках, хан. Он поздно ночью вернулся из очередного похода-разборки. Одет по-обычному, ничего в его облике даже не намекает на абсолютную, неограниченную власть над всей необъятной Черной Куманией.
   В отличие от одежд вошедшей в юрту женщины.
   - Вели удалиться холопам, разговор есть...
   Кончак, приподнимаясь, поставил на дастархан пиалу с кумысом.
   - Рассказывай...
   - Ты вообще знаешь, что о нас люди говорят? Узун-кулак (35) доходит до ушей ханских?
   - Сплетни собирать - это по вашей части...
   - Вся Степь шумит, что мы женихами своими побрезговали... Что зятек ловко пристроился. Что сват только здесь в юрте и княжит. Докняжился, что без земли своей... Охотится тут с балобанами, других дел у него нет...
   - Ты только не лезь в дела военные и в политику...
   - А дочь на сносях - это что, политика?..
   Кончак сел ровно.
   - Ты... думай, что говоришь... Вот так и идет узун-кулак от вас...
   - Глаза раскрой шире... Военный... Джигиты все вы в этих делах для зачатия только...
   Кончак встал. Хлестнул со злости по ичигу камчой - единственным атрибутом власти за завтраком - и велел: "На берег Тора, к тарголовцам!"
   - Довольно ломать.., - сказал он, слезая с лошади, Чилбук-хану. - Бабы уже докоряют... Зовите Игоря..."
  
   Так что, если снизойти, можно вроде бы Кончака амнистировать. Снизойти нужно: крови ведь его половецкой много в славянах намешалось... Джигит!

8. Смышленый певец

  
   Да, переживает автор за Игоря искренне! Как и за всю Русь измельчавшую. От страны, всеми вокруг повелевавшей, от тех князей старых, воспетых Бояном, что осталось?
   Уделы и крамолы! Русь подошла к черте своего несуществования, как выразился кто-то из летописцев.
   Боян - генетический код песни. Зря его главное место в запеве практически все расценили как рассуждения автора о том, что так писать "не пристало нам, братие!"
   Дмитрий Лихачев заметил мимоходом, что о Бояне столь много сказано, что развивать тему уже больше некуда. Но я, кроме аналогий со скандинавской мифологией да сведений о том, что Боян землю под дом не то купил, не то продал в Киеве да нацарапал об этом акте граффити на колонне собора Святой Софии, ничего существенного не нашел.
   Осмелюсь заметить, что сам Пушкин недооценил Гомера русской поэзии, образцы которой дошли до нас лишь в нескольких цитатах да, видимо, во многих былинах времен князей киевских и их перепевах. На взгляд поэта, автор "Слова", дабы избежать упреков в подражательстве, сразу же объявил, что тащиться по следам старого Бояна он не будет (36).
   В 1850-х годах Сергей Соловьев начал издавать многотомную Историю России с древнейших времен, в которой целую страницу отвел Бояну. Суть размышления маститого ученого сводится к тому, что былинной манере Бояна автор "Слова" предпочел прозу жизни, то есть мифам противопоставил реальность, как сказали бы мы теперь.
   Впрочем, для устоявшихся трактовок смысла поэмы подобных резюме достаточно. Отлетался, отпарил соколом, отбегался волком, отпелся-отгуделся лучший гудец киевский - и долой! Комплимент тебе кинем вослед, но петь так сейчас - прости нас - не годится.
   А на Бояне весь смысл держится. Символично его появление и в конце поэмы. Я из тех, кто уверен, что это более поздняя ошибка, но она весьма красноречива. Отправили же певца старого с почетом, а он - нате вам - нарисовался! Но это переписчик, перепутав славянскую, под титлом, вязь титула "бокнъ", "бо кан" ("бо хан") с именем "Боян", усадил последнего с гуслями среди встречающих. И вставил в золотые уста его такой гимн:
  
   750 Тяжело голове без плеч,
   751 горе и телу без головы.
   752 А Русской земле без Игоря!
   753 Солнце светит на небеси:
   754 Игорь князь в Русской земле!
   755 Поют девицы на Дунае,
   756 вьются их голоса
   757 через море до Киева.
   758 Игорь едет по Боричеву
   759 ко святой Богородице Пирогощей.
   760 Страны рады, грады веселы!
  
   Переписчику следовало бы вернуться к предыдущим, скопированным самим же, страницам. Туда, где автор "Слова", цитируя Боянову припевку Всеславу, сокрушается, что не петь теперь, а стонать Русской земле, поминая первую годину и первых князей. Может, не решился бы тогда переписчик этот, певши песнь старым князьям, потом молодым петь... Хотя всем понятно, что лапидарных вариантов для недостающей концовки у него имелось не так много.
   ...Никаких песнопений и групп поддержки князю никто не организовывал. Игорь серым тамбовским волком инкогнито должен был добираться до чудотворной иконы Богородицы в церкви на Подоле. К Матери Всепрощающей сынов своих блудных.
   Покаяться, сколько северян с курянами да трубечских с рыльскими он увел на заклание. И за тот грех, какой сотворил на своей земле Русской перед этим, при взятии "на щит" города Глебова у Переяславля.
   То покаяние Игоря в летописях записано:
  
   Много тогда зла безвинным сделали.
   Отлучали отцов от дитят своих,
   Брата с братом, а друга с другом...
   Все смятено пленом и скорбью.
   Живые мертвым завидовали...
   И то все сотворил АЗ, рече Игорь,
   Недостойно мне даже жити...
  
   И лишь покаявшись перед богом, можно перед людьми повиниться: "Довольно крови пролили!.."
   Вот так-то, а не "страны рады, грады веселы!" Вот здесь нелепо так петь! Вот в чем вопрос вопросов!
   Автор в самом начале повести, с первых слов сожалеет, что теперь петь так, как Боян, "не лепо", ибо славить высоким слогом некого!
  
   1 Не украсить нам ныне, братие,
   2 не начать старыми словесами
   3 трудные повести о полку Игоря,
   4 Игоря Святославлича!
   5 Так начаться же той песне
   6 по былинам сего времени,
   7 а не по замышлению Бояна.
  
   ...Бедный переписчик... Ворочается, наверное, земля тебе пухом. Не понял ты нюансов - и не надо! Мы вот каким скопом двести лет пытаемся!
   Пропел ты после оборвавшегося текста высоким штилем оду князю, воспарил "шизым орлом под облака":
  
   Голова ты, головушка всерусская,
   Знал бы ты, как же тяжко нам
   Без тебя было, сирым, сиротно,
   Почитай, ажно свыше двух месяцев...
  
   Словом, выдал, как говорят, по полной программе. И... пролетел!
   Я своим куплетом не паясничаю вовсе! Боян спел бы так же! Тому старому Ярославу, к примеру. Или тому старому Владимиру. Имел на то моральное право. Героям в былинах и песнях пели почти так!
   А здесь для верующих в подлинность концовки - подковырка ведь силы убийственной!
  
   Есть у "Слова" еще один, не анонимный, а хорошо известный переписчик. Не переписчик даже, а писатель древнерусский.
   Одна школа славистов считает рязанца Софония ремесленником от литературы, поменявшим лишь, так сказать, имена героев своего предшественника на персонажей Куликовской битвы.
   Другая школа относит автора "Задонщины" к подражателям, напевающим на новый лад известный сюжет, что в литературе практикуется довольно часто.
   Много книг прочитал, много бед русских повидал старый монах. Найдя среди древних списков монастыря поразившее его еще в молодости "Слово", он понял, что теперь уже его "горестным слогом" воспевать историческую битву не лепо! И начал писать свое творение так: лучше ведь, братия, возвышенными словесами вести нам этот рассказ про поход великого князя Дмитрия! Да восславим его так, как когда-то легендарный Боян славил князей киевских!
   Диалектический повтор в новом качестве: монах Софоний одним из первых понял - пережила Русь время, граничившее с несуществованием!..
  

9. Что Боян сказал еще?

  
   Боян говорит и открытым текстом, и между строк. Он не в символический почетный президиум, а во главу угла помещен, а это известный всем пишущим прием для того, чтобы в дальнейшем "параллелить".
   Открытым текстом, устами поэта как бы воспроизведенным, Боян комментировал военное предприятие Игоря довольно недвусмысленно. Эти полки Боян "ущекотал" бы так:
   - Нашли героя! Но что есть, то есть. Не соколы это те старые и не высокого полета птицы, а галки, родичи воронья половецкого. Не темнят ли вместе? Дабы решительность Игоря да готовность всего воинствующего удела своего, бряцающего оружием от Новгорода-Северского до Путивля, показать всей Киевской Руси. И доказать, что Игорь не уклонист... Он ведь в общерусских походах против свата не участвовал ни разу...
   А как по-другому понимать отзвуки походного ржания конницы Игоревой оттуда, из-за Сулы, из степи половецкой, аж в самом в Киеве? На всю Русь! Для ушей других уделов, где Игорь рыскал больше, чем по степям половецким.
   Так и понимать:
  
   71 "Не буря соколов занесла
   72 через поля широкие -
   73 галочьи стада бегут
   74 к Дону великому".
   75 Или так воспеть тебе было
   76 вещему Бояну, Велеса внуку:
   77 "Кони ржут за Сулою -
   78 звенит слава в Киеве:
   79 трубы трубят в Новгороде,
   80 стоят стяги в Путивле!"
  
   Цитируется еще раз Боян почти в конце песни упомянутой уже притчей князю-оборотню Всеславу Полоцкому, видимо, с бьющим через край уровнем пассионарности. Где его только не носило по городам и весям. Где он только не наводил страху на своих: Тмуторокань-Киев-Белгород-Новгород Великий-Дудутка-Немига-Полоцк.
   Боян смышленый и ему провидение в припевке спел - дорыскаешься: "Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда божиа не минути".
  

Небольшое отступление

  
   До каких пор, кстати, вместо "птицы гораздой" от первоисточника держать в современных академических текстах эту белиберду "пытьцю горазду".
   Что значит "пытьць гораздый", я читал, но позабыл - колдун будто крутой очень - и уточнять не хочу, прав ли Л. Булаховский.
   В первом издании "Слова" - "птице". В мусин-пушкинском переводе - "птице". В екатерининской копии протографа - "птице". Во фрагменте этого же текста у переводчика А. Малиновского - "птице".
   А больше, уважаемый читатель, ничего и нет. Кроме отрывочных выписок из протографа, сделанных Николаем Карамзиным, историком его Императорского Величества, который, между прочим, первым исправил в тексте "къ мети" - "к цели", на "къмети" - "воины". Но на этот кусок он внимания не обратил, не переписал. А стояло бы там "пытьцю горазду" - сделал бы заметку непременно. Разобраться, что это такое, даже придворному, близкому к царю человеку, неведомое...
   О чем, казалось бы, тогда судачить?
   Отглагольные существительные "и швец, и жнец, и на дуде игрец", по образу и подобию коих скроен сей "пытец", идут из древности. Но обратим внимание на то, что Л. Булаховский не просто рокировал и смягчил буквы, но и поменял "и" на "ы" в той "птице". В слове из пяти букв исследователь сделал четыре коррективы - так кромсать в одном месте отваживался не каждый.
   Мягкий знак здесь понадобился затем, что в украинском прочтении (должно быть, и в старославянской транскрипции тоже) и "пытцю", и "питцю" обозначает "пьющему", "пьянице" а ныне, извиняюсь, "алкоголику". Но присутствует "пытьць" (на то и "гораздый") в академическом сборнике, солидном коллективном труде, посвященном 800-летию княжеского похода. Академики относительно него будто бы голосовали, притом кто-то из светил признал конъектуру блестящей. (У меня все подобные нелепицы пронумерованы, поэтому я, дабы не разрывать здесь тему Бояна, приведу их в отдельной главе).
   Олжас Сулейменов видит здесь птицу Гарузу, "горазу", "хоразу", Хоросову то есть; одним словом, птицу с божественным, мифологическим началом, волшебную.
   Всеслав - волшебник или нет, но с какой-то нечистой силою знается. Вот и говорит ему об этом Боян: не удастся и тебе, как тому петуху, самого Солнца ежедневному провозвестнику, от суда божьего уйти...
   А далее в "Слове" - междустрочные ссылки на Бояна, на те времена и... сравнения, сравнения, сравнения. Параллели. Да не в пользу современников автора.
   От начала и до конца певец старый в тексте и во всем смысле песни.

10. Соседи-сваты

  
   Есть у меня и такая версия похода Игоря в Степь: действо с участием Кончака. И не было оно на обиду порождено... А почему это должно нас коробить? Граница тогда была точно такая, как сейчас между северо-казахстанской степью и прилегающими российскими лесами. Демаркировалась она последним Игоревым селом и началом самых обширных в Степи кочевий рода бурновичей.
   - Балуются ваши, однако, - жалуется Игорь свату, - все посевы у Донца опять стравили...
   Кончаку после битвы у Хорола не до того:
   - Поставь ты этого Гзака на место сам, как брат твой, Олег покойный. Хан наш периодически в этом нуждается. Мы тоже к нему присматриваемся. И заодно Святославу Киевскому покажешь, что ты не уклонист и силен зело...
   Восточная хитрость - это что? Это ловкость, как у фокусника, владения руками. Чужими, жар загребая. То европейцы - чуть что, на дуэль, за шпаги, за грудки... Пушкину бы поболее восточного...
   Там по-другому поступают. В крайних, правда, случаях. Потому что первая заповедь в Степи афористична: сиди спокойно на пороге своего дома, и мимо пронесут тело твоего врага.

* * *

   Эту версию я просто довожу до сведения. Хотя рабочее ее значение очевидное. Во взаимоотношениях Игоря и Кончака оно просматривается четко. Летописцы отмечали благосклонность хана к свату. Вдвоем они хотят рокировать киевских князей, но еле ноги уносят, вдвоем набеги организуют. А для дочери своей Кончак десятилетие выбора не менял: только Владимир, сын Игорев. Вначале меня это удивляло: великий хан и удельный князь.
   А потому так было, что княжество Игоря, хоть и маленькое, - достаточный плацдарм для того, чтобы вклиниться в политику Руси поглубже. Не выдашь же дочь за киевских княжичей, которые вместе со своими отцами меняются в высоких теремах ежегодно...
   С Владимиром (плененным, по летописям, улашевичами) в "Слове" тоже не все ясно. Его в перечне героев битвы, как я уже говорил, нет. Не хочу сказать, что он где-то у свата отсиделся (Кончак в битве, размахивая саблей, не участвовал), но без него здесь не обошлось. Из источников, у меня имеющихся, неясно, просили ли за Владимира затем выкуп (37). Вот за Всеволода (они вместе вернулись) сказано: буй тур дал слово, что отдаст за себя 200 гривен серебра или выкупит и вернет 200 половецких пленников - по гривне за голову.
   А Владимир тогда возвратился "из Половецъ" и с невестушкой, и с дитятком уже... Кончака внучатком... Тут если и платить, так калым! И повенчал молодых Игорь.
   Сам термин родственности - сватовство - упоминается в контексте кровавой стычки (неверно, между прочим, переведенном):
  
   267 третьяго дни къ полуднию
   268 падоша стязи Игоревы.
   269 Ту ся брата разлучиста
   270 на брезе быстрой Каялы;
   271 ту кроваваго вина не доста;
   272 ту пиръ докончаша храбрии русичи:
   273 сваты попоиша,
   274 а сами полегоша
   275 за землю Рускую.
  
   "Не доста" во всех переводах значится: "кровавого вина не достало" (у В. Жуковского, М. Деларю, Н. Еремина и др.). Имеется в виду - не хватило (у И. Шкляревского и др.). А так пили бы, выходит, еще. Хотя все лежат трупами. Не в переносном, а в прямом смысле. Константин Бальмонт, поэт, так и описывает:
  
   Тут кровавого вина им -
   было много - недостало,
   пир докончен храбрых русов,
   сватов крепко попоили,
   сами пили - не допили
   и за Русскую за землю
   полегли.
  
   Получается тоже нелогично. Сваты упоены, русским, поившим, хотя вина было много, выходит, его не хватило. Но все-таки затем и они полегли. Недопившие, но вином, а не сватами таки сраженные. Те ведь уже лежали...
   Что тут разбираться? Логика в "Слове" чаще всего заканчивается там, где "наступают на горло" авторской песне. Еще Карамзиным замечено, что повесть древняя украшена цветами воображения и языком стихотворства.
   Пиры имели свойство заканчиваться ритуалом. Ставил хозяин или виночерпий его с грохотом увесистый пустой ковш на стол и объявлял: вина нет, господа! Пир окончен!
   Мой перевод отрывка:
  
   271 тут кровавого вина не осталось,
   272 тут пир закончили храбрые русичи...
  
   ...Это вроде бы нормальная поэзия, в образах и аналогиях. И устойчивых словосочетаниях: кровью истечь... Изойти кровию... Кровь пролить до капли...
  

11. Как Кончак Беловолода

Просовича увековечил

  
   (Недосуг было - и проблемно - собирать все интересующие меня сведения, каким образом о поражении князя Игоря доложил Святославу Киевскому караванный купец Беловолод (Беловод) Просович. И подробности его возвращения на Русь. Потому что он вообще дойти туда не должен из театра военных действий.
   "Охранной грамотой" караванщиков служили деньги, а размер "таможенных сборов" в каждом землевладении был, естественно, в тысячи раз ниже стоимости перевозимого товара. "Грабануть" купца был самый подходящий момент. Не разобрались, мол, в битве или за войсковой обоз приняли...
   Как свидетельствует А. Лёвшин в своем "Описании киргиз-казацких или киргиз-кайсацких орд и степей", согласно документам с 1500-х по 1850-е годы, еще в те, новые уже времена, караваны грабили под малейшим предлогом. Уж очень высока окупаемость проекта!
   Но нет, не тронули Беловолода, подробно осведомили его о происшедшем. И - рукой вперед - показали на Чернигов: Святослав сейчас там!
   Мои подозрения (ясно, из каких соображений) сразу пали на Кончака. Как на режиссера события. Предпринятое им с Игорем "перевоспитание" Гзака с бурновичами в виде инсценировки настоящей войны вылилось в кровавое побоище: не за того приняли Гзака, он всех родичей по Степи поднял... Ситуация, как говорят стратеги, вышла из-под контроля.
   Что из нее можно было извлечь полезного теперь? Развеять подозрения - а они у великого князя Киевского имелись не без основания - насчет прокипчакской позиции Игоря. Что и было сделано.
   Но подробностей у меня, повторяю, нет, а сам факт этот, дабы не быть обвиненным в притягивании его "за уши", я и вынес за скобки).
  

12. ИАЦИПИАЛУПЛУ

  
   Это письмо нашего семилетнего отпрыска своей прихворнувшей кузине. Нормально - как услышал, так и записал: "Я тебя люблю!" Держись, дескать!
   "Слово" также пришло единой строчкой и со слуховыми погрешностями языкового восприятия тоже.
   Разбивка текста на слова сделана, но остается там та самая белиберда. И нам доказывают, что так косноязычил древнерусский того времени. Имел, так сказать, аритмию слога и мысли.
   Ничего подобного. Ровесники "Слова" - афоризмы летописных текстов - до сих пор нетленны. "Не рой яму другому - сам в нее попадешь!", "Не мечи бисер перед свиньями", "Не место красит человека, а человек место" (все это - из пергаменов 1150-1250 годов).
   Позволю себе именно здесь поместить главу о тех явных нелепицах, о которых упоминал ранее. Кочуют они из текста в текст. Многие из них - очевидные - предложил убрать Олжас Сулейменов. Его данайский дар славянами не принимается. Понятно: если с ним начать разговаривать, то он может увести кое-что в свою Степь.
  
   Но надо бы все же до нормального смысла кое-где скорректировать те самые буковки. Неправильно понятые, скажем, во фразе:
  
   "...Святополк полелеял отца своего..."
  
   к следующему пониманию:
  
   С той же Каялы
   Святополк поволок отца своего
   между угорскими иноходцами.
  
   Эта давняя правка Сулейменова для меня стала нормой чтения песни.
   Жестокая битва на Каяле - олицетворение горя русского народа. Отца своего, Изяслава Ярославича, Святополк "повлек", "повълекъ" на пологе между лошадями, бешено их погоняя... Где там уж лялькаться с мертвым старым воякой! Поволок, чтобы похоронить с почестями в пантеоне Святой Софии Киевской, пока вороны и тлен над телом не надругались. Потому что Святополк - сын самого Ярослава Мудрого.
   Лелеяний в песне достаточно. Но все они в смысле легкого колебания на воде либо женщинами осуществляемые. Вынашивание ли это будущего воина на руках или мести красных дев за Шарукана.
   А лелеять павшего отца - не мужское это дело!
  
   Еще одна очевидная сулейменовская поправка: не "сыновья мои Игорь и Всеволод", а "сыновцы" - племянники и кузены младшие.
  

* * *

   А приведенные мною ниже уточнения кто уже только не предлагал.
   Вместо "папорзи" читать "паворзи". По-украински это тесемки, стало быть, могут означать какой-нибудь ниточно-веревочный материал. Или для крепления снизу шлема (на Украине завязки шапок "поворозками" именуются), или - вообще монументально - для плетения доспехов: под шеломами - железные кольчуги!
  
   "Князьям слава и дружине.
   Аминь!"
  
   Это все та же идеологизированная грамматика. Как это так, если "дружине аминь!" И как тогда сводить концы с концами! Начали ведь с заявления о том, что новаторски воспоем походы за землю Русскую. А заканчиваем за упокой?
   По-видимому! Потому что написано это в оригинале на чистом русском:
  
   "Князьям слава,
   а дружине - аминь!"
  
   Именно в смысле: спите спокойно! Вы уже под защитой Бога...

* * *

   И позорное для российской словесности "лелеяние" абракадабры, изувечившей одну из лучших в отечественной литературе поэтических строк.
   Не видели мы полей брани - и не приведи Бог!
   Я видел птиц тех, клевавших войско павшее. Над полегшим вокруг степного озерка от какой-то эпизоотии стадом сайгаков.
   Потрясающе! В смысле жути. Не видно степных антилоп совсем - одно воронье. И каждая крылья топырит: столбит свою площадь.
   Автор не один раз видел такое. Над человеческими трупами. Эта впечатляющая зарисовка выглядит так:
  
   539 Один же Изяслав, сын Васильков,
   540 позвенел своими острыми мечами
   541 о шеломы литовские,
   542 да развеял лишь славу
   543 деда своего Всеслава,
   544 а сам, под червленым щитом
   545 на кровавой траве
   546 израненный литовскими мечами,
   547 исходя юной кровью,
   548 себе же изрек:
   549 "Дружину твою, князь,
   550 птичьи крылья одели,
   551 а звери кровь полизали".
   552 И не было тут брата Брячислава,
   553 ни другого - Всеволода.
   554 Одиноко изронил жемчужну душу
   555 из храброго тела
   556 через злато ожерелье...
  
   Вот такой кисти картина!
   Истекающий кровью юный князь в полном одиночестве погибает последним. Вся дружина твоя, говорит сам себе, вороньем уже покрыта...
   "Исхотиюнакровъатъирекъ" - такой вид имели строки 547-548 в первоначальном тексте.
   Максим Рыльский в пятидесятых прошлого века, когда я еще в школе учился, перевел на украинский язык:
  
   I сходив вiн кров'ю юною,
   Сам собi слово промовляючи... (38)
  
   Ранее, еще в 1915 году, житомирец Н. И. Маньковский предположил, что мусин-пушкинцы именно такое, былинного достоинства выражение разбили на нехарактерную для батальных сцен прозу: "...и схоти ю на кровати..."
  
   Ну не оказалось среди них поэта!..
   А есть еще один вариант разбивки - не придерешься: "... и схоти юнак ровъ..." И захотел юноша в могилу - ров. Не придерешься, но и ни в какие ворота не лезет.
   Но все-таки, куда ни шло. А вот про кровать-то!
   На днях, уже в 2003 году, я изъял из Интернета древнерусский текст "Слова". Нашел не мусин-пушкинский, но нетронутый почти, лишь только в разбивке и доработанный. "Не леполи", скажем, в нем уже с отделенной частицей. А Изяслав все еще числится помирающим вместе "с хотию на кровати".
   "Хотя", "хотия" - толковалось уже не раз - "жена" или "милая", или то и другое вместе. По-лихачевски же - яростно отстаиваемое - любимый певец походный (39). Сын полка! С полевой кроватью на два места...
   Неужели до такой степени ученое честолюбие должно доходить!

13. Сватов оборвали...

  
   Совершенно нечитаемая, испорченная концовка "Слова" (на бумаге виднелись лишь некоторые буквы, обрывки фраз да имя Владимира Игоревича) заново составлена переписчиком. В лице которого явился и спаситель, и соавтор творения. Он и текст сберег, и сосуд склеил!
   Дошедший до него ветхий список он должен был включить в монастырское собрание самостоятельным произведением как подвиг русского князя в числе других славных деяний да хроники жития святых и угодников.
   И переписчик, как мог, закруглил уже понятную сюжетную линию: древнерусский князь из плена сбежал за Дон. За ним погнались ханы, но не напишешь же, что "и убиша его". К чему тогда всё предыдущее?.. Мораль и выводы какие?
   "Убежал Игорь", - логически мыслит копиист.
   А кто он вообще, Игорь этот? Где потом княжил? Почему о нем целая повесть на дорогой выделке пергаменах? Видать, из высоких. Голова земли Русской, не иначе... Встречать его должны по званию: песнопениями и молитвами за здравие вернувшихся. Но вернулось мало. Посему молитва по погибшим за упокой: "а дружине - аминь!"
  
   Сомнений насчет судьбы окончания у многих сегодня нет. Когда я попробовал впервые сделать собственный перевод "Слова", то, дойдя до заключительных строк, облегченно вздохнул: здесь уже мудрить нечего, словеса старые закончены, пошел современный слог.
   Характерно, что на месте стыковки спотыкаются те, которые к "Слову" относятся, прежде всего, как к слову. Кто видит в нем не текстовую справку, а слышит потрясающего таланта мелодию. А что касается справки, то никогда Игорь не был "головой земли Русской!"
  

* * *

   Недавно в печати промелькнуло сообщение о том, что перевод поэмы сделал и опубликовал фрагменты кумир моей юности поэт Евгений Евтушенко.
   В Интернете я нашел лишь краткое интервью на эту тему: Князь Игорь уложил всю свою дружину. Я тут взял на свою совесть одну вещь. Я обнаружил, что конец, когда все время звучит слава, слава, слава князю, совершенно не соответствует главе Золотого слова Святослава. И я позволил себе кое-что добавить. И абсолютно готов стоять насмерть, что так оно и было в первоначальном смысле поэмы (40).
   Евтушенко полагает, что концовка переделана самим певцом из цензурных и раболепских соображений в стиле оптимистического славословия для исполнения на съезде князей. Возможно - и интересно даже! - но характер слога, а главное, своеобразие соединительного шва говорит о стежках по оборванному краю, а не по предварительно подрезанной кромке. И о серьезных затруднениях из-за этого переписчика-портного.
   Оборван текст на месте обмена репликами (по ходу преследования беглеца Игоря) степных ханов: Гзака с более высоким по статусу великим ханом Кончаком.
   Смысл диалога таков:
  
   Молвит (предлагает) Гзак:
  
   733 "Если сокол к гнезду летит,
   734 соколенка расстреляем
   735 своими злачеными стрелами"
   (находящегося в ставке сына Игоря - Владимира).
  
   Рече (отвечает) Кончак:
  
   737 "Если сокол к гнезду летит,
   738 то мы соколенка
   739 опутаем красной девицей"
   (своей дочерью-невестой).
  
   И рече (возражает) Гзак:
  
   741 "А если опутаем его красной девицей,
   742 то не будет нам ни сокольца,
   743 ни нам красной девицы,
   744 и начнут нас птицы бить
   745 в поле Половецком".
  
   Рече...
  
   Должна следовать ремарка: отвечает. Но идет обрыв.
   Отобьем этот подлинно авторский текст от переходного, реконструированного О. Сулейменовым. И, конечно, от последующего, додуманного переписчиком.
   Сулейменов пытается прочесть чуть-чуть дальше то, что между авторским и приштопанным текстом сохранилось. Строфу:
  
   Рекъ Боянъ и ходына Святославля,
   пес(но)творца стараго времени Ярославля,
   Ольгова коганя хоти..,
  
   что переводят обычно так:
  
   Сказал Боян и Ходына,
   Святославовы песнотворцы
   старого времени Ярослава,
   Олега князя любимцы...
  
   Сулейменов читает иначе. Чтобы как-то выделить неизвестного доселе Ходыну Святославля, неожиданно вклинившегося в диалог за Бояном, полагает он, переписчик добавил (делалось это тогда более мелким шрифтом) пояснение:
  
   пес(но)творца стараго времени Ярославля.
  
   Между тем, в пергаменах было всего лишь:
  
   Рекъ Боянъ и ходына Святославля
   Ольгова коганя хоти...
  
   Но прочитана переписчиками строфа, некогда сплошняком написанная, неправильно. Надо бы:
  
   Рекъ бо канъ:
   "И ходына Святославля,
   и Ольгова коганя хоти..."
   То есть:
  
   Сказал хан:
  
   "И баба Святослава,
   и Олега когана жена..."
  
   ...были половчанками! И приписывает Сулейменов эту часть диалога более воинственному Гзаку. Его аргументы известны, и, предположительно, диалог продолжался так:
  
   "...были половчанками, а толку с этого..."
  
   Лучше, тем не менее, предположить, что рек насчет жен не Гзак, а, скорее всего, Кончак. Не потому, что степняки (школа акынов) поэтически говорили поочередно. А потому что: вопрос - ответ; возражение - ответ. Если бы Гзак продолжал аргументировать дальше сам насчет того, что бить их будут дома и потому никакого резона в сватовстве нет, то речь его длилась бы без ремарок о персоналиях. И так ясно, что это он "рече".
   Заключает, вбивает гвоздь и выносит вердикт всегда старшой. "Мы, Николай Второй!"...
   Гзак и Кончак ведут разговор без указания автором их титулов. Но прекращает "базар словесный" тот, кому положено по иерархии. Автору на эту существенную деталь - рече теперь не кто-нибудь, а хан, - нужно указать непременно!
  
   И рек бо хан (Кончак):
  
   747 "И ходына Святославля,
   749 и Ольгова коганя хоти",
  
   красавицы половецкие все же воздействовали на мужей своих, Святослава и Олега, "опутывали" и обуздывали. Поддерживаются ведь, как бы там ни было, родственные связи...
   Почему заключает Кончак? Потому что он - великий хан, что и подчеркивает титулом автор. Как сказал - так и сделал: отпустил находящегося у себя в стане Игоревого сына Владимира со своей дочерью в родительскую вотчину на Русь. В замужество...
  
   Сватов оборвали надолго, если не навсегда. Зря: соседство продолжалось, росли общие внуки...
  

* * *

   Летопись еще раз убеждает нас в том, что "решать вопросы" Гзаку по рангу не положено. И автор повести одним лишь штрихом-титулом, без лишних словес, констатирует, кто есть кто.
   Упустив Игоря, Гзак предлагает Кончаку идти на Посемье. Там можно взять обильный полон - вдов и детей для выкупа. Игорева вотчина беззащитна. Воинов отсюда он увел в Степь насовсем...
   Но Кончак пошел на Поднепровье ставить на место князей киевских. Хотел взять реванш там, где "избит" был князь их половецкий Боняк, погибли два сына и брат хана Елтут.

14. Наши войны - самые

гуманные в мире войны!

  
   Уже упоминавшийся историк Л. Гумилев считал, что сосуществование Руси и Поля напоминало скорее конфедерацию.
   Но задолго до Гумилева об этом сказал сам автор "Слова": "усобица княземъ на поганыя погыбе", что означает прекращение "разборок" с половцами, так как этим князья вынуждены были заняться в родительском доме. При разделе наследства по формуле: "это мое, а то мое же". Характерно: войны со степняками, сватами, так же, как с родными братьями, автором названы усобными, то есть войнами между своими же...
  

* * *

   Для признания или непризнания половцев за сородичей обычно привлекаются в свидетели летописи.
   "С кем вы брататься пытаетесь? Они же кровавое месиво устроили на Руси..."
   В летописях о чем только не написано. Но среди тяжких бед человеческих, конечно же, о войнах.
   Почитайте тогда внимательно их еще раз: и про поголовную резню Мономахом минчан, и нашим покаянным Игорем глебовцев. Межусобные войны носили характер уничтожения родственников в попытках вернуть себе единоначалие - как было всегда - земли Русской. Полон и грабеж на этапе династических войн был вторичен: для финансирования издержек походов.
   "Воины ваши, Рюрик и Давид, - говорит великий князь (или сам автор), - по самые золотые шлемы в крови плавают".
   Уничтожение шло до седьмого колена. И не должны нынешняя наша честь и "национальная гордость великороссов" доходить до утверждения, что свои войны лучше...
  
   ...Меня поразил когда-то вывод Энгельса о прогрессивности рабства...
   Но имелось ввиду сравнение не с последующей цивилизованностью, а с первобытной дикостью. Там врага убивали: не взять с него никакой прибавочной стоимости.
   Выгод эксплуатации история долго не предоставляла: дольше всего их ждали оседлые земледельцы. Надо было обеспечить раба производительными орудиями труда.
   Гораздо короче этот путь был у кочевников: уход за скотом сложных орудий не требует. Кнут! Или ничего вообще - руки лишь: восемь раз в день кобылу выдоить...
   Кочевники обычно не истребляли всю базу воспроизводства полона. Угоняли из этой базы людей в рабство и для выкупа.
   ...И кто знает: может, тот глебовец, из холопов, скажем, истекая кровью, русским мечом потятый, лучше бы пожелал не глупо, по похоти князей своих пасть, а пасти и пасти до естественной смерти скотину Кончака...

15. Золотое слово Святослава

  
   Только не нужно оправдывать истинные цели межусобных братоубийственных войн (читал я недавно "диссертацию") байками о благородном рыцарстве. О джентльменском непосягательстве на отцовское наследие: оставленные Ярославом Мудрым для детей и разросшейся родни уделы.
   Упаси, боже, дескать, чтобы кто-то где-то... Не мое - оно есть не мое!.. Князья ведь в Любече клятву дали. А воевали - так мальчишество ведь, силой мерялись...
   Да нет, это уже поползновения на миссию нового великого князя Киевского!
   ...Русь развалилась на уделы. Закон исторического развития - период опоры земель на собственные силы. Но и закон диалектики тоже - единства и борьбы противоположностей: центробежности и центростремительности одновременно.
   Святослав Киевский понимает: момент равновесия. Вершина одного процесса и возможное начало другого.
   Осознает Святослав и угрозу полной потери русской державности, а Киевом - главенства.
   Во сне, накануне Золотого слова, ему снится, что символы державной, богом данной ему прежде власти с его (или из его) киевской резиденции исчезли. Они, как и в наши времена, обозначали государственное верховенство, изображения их клепались или отливались на монетах - "ярославовом серебре" и златниках: скипетр с державою в княжеских руках и трезубец, теперь украинский, на реверсе. И непременно присутствовали в интерьере, "в моем тереме златоверхом", как атрибут "отня злата стола".
  
   Существующие объяснения аллегории сна - "уже доски без князя" - искусственны и спорные. Например: уже разобрана крыша для выноса тела покойного. Княжеский терем - дворец, а не простой для демонтажа деревенский пятистенок, да и на третьем веке христианства даже для сна языческие реминисценции уж очень удалены для намеков. Не случайно ничего подобного в нашем фольклоре нет.
   Или понимание этой аллегории - "уже престол без главы" - как факт смерти и безвластия перед очередным престолонаследием. Но дело в том, что в смысле державности такой власти для передачи уже нет!
  
   А пока киевский терем реет символами единой Киевской Руси.
   "Позвенеть" бы родственникам своим поганым мечами об их "шеломы злаченые", но не под силу это Киеву. Лебезить словами приходится, золотыми ублажать - удерживать династический, но ни на что уже не способный конгломерат. Половцы - это цветочки на околице. За их степью необъятной уже монгольских ягод грозди созрели, вот-вот осыпаться начнут. На эту деталь Золотого слова обратил, кстати, внимание никто иной, как Карл Маркс.
   Выбросим последовавший затем период ига. Процесса он не прервал, более того, считается, катализировал. Благородное удельное рыцарство из отчих замков по всей Руси изгоняется прямолинейными, как пули, солдатами центростремительной армии спасения. Они имеются при всех великих народах, они их собиратели. Они самодвижимы одной целью - только вперед! Без никчемной, золотых слов, дипломатии - мечом и кровью. Последним в новой уже истории всё это продемонстрировал прусак Бисмарк. После русских Иванов (калит первых, третьего и четвертого, грозного, до татар добравшегося), "собирателей земель русских" на постмонгольском пространстве, куда затем вошла и канувшая в небытие Киевская Русь (41).
  
   Слово политика Святослава - на вес золота.
   Выстраданное великим князем Киевским Обращение к народу: "Отечество в опасности!" по языковому звучанию ближе, конечно, к современному русскому, нежели украинскому или белорусскому.
   Смешал бог языки при строительстве Вавилонской башни в сомнениях: можно ли подпустить людей к себе близко в поднебесье. Одни после смешения считают близкородственные им языки "испорченным русским", другие стараются извести его укоренившийся сорняк со своих заросших грядок.
   Пусть себе считают... Но беда в том, что господствовавшая в славистике наука тоже так считала. Примерно. Во времена общежития в едином государстве в стихотворении "Долг Украине" Владимир Маяковский писал:
  
   ...Знаний груз
   у русского тощ -
   Тем, кто рядом,
   почета мало.
   Знают - вот
   украинский борщ,
   Знают - вот
   украинское сало.
   И с культуры
   поснимали пенку:
   Кроме
   двух
   прославленных Тарасов -
   Бульбы
   и известного Шевченко, -
   Ничего не выжмешь -
   сколько ни старайся...
  
   Конечно, это добродушный юмор, дозволенный панибратской, на короткую ногу, дистанцией родства.
   Но известное пренебрежение другими языками, нездоровый элемент приоритетов в этимологии не позволили правильно перевести на русский такие ясные в украинском лексемы, как "потятый", "саблям потручати" и "трутом" ("трудом") в Золотом слове Святослава...

* * *

   Во всех украинских перепевах-переводах "Слова" Святославу снится, что его отравили и готовятся похоронить. Черпали ему "синее вино, с трутом смешено". "Трута", "отрута" по-украински - отрава. У меня, видимо, после тех, школьных еще прочтений, это стало стереотипом. Русский перевод:
  
  
   "...черпают мне синее вино,
   с трудом смешанное..."
  
   - очень натянутая аллегория для литературы тех времен, и ее заменяют (перевод Д. Лихачева) "с горем смешанное". Поэт О. Сулейменов, "спотыкаясь" каждый раз на этом месте, понизил уровень иносказательности до прозы жизни: "вино с трутой, трутом смешено" (т.е. "с осадком", от тюркского "турта"). Попутно отметив, что "турту" разливают "тулы" - вдовы половецкие. Общепринятое толкование термина "тулы" ("тоулы") в этом отрывке как "колчаны", на мой взгляд, действительно, требует ревизии: лучники в повести имеют на вооружении однозначное "тули", то есть снаряжение для укладывания стрел (тулить - др.-русск., ст.-слав. - "прикладывать", "закрывать", "укрывать"; втулить - "воткнуть", притулок, втулка).
   Но, тем не менее, выше речь все же идет об "отраве", может, и с заимствованным тюркским корнем.
   Поскольку "отрава" в строку перевода ложится неважно:
  
   "...черпают мне синее вино,
   с отравой смешанное...",
  
   то не поискать ли замену? К тому же с "отравой" дополнительный вопрос: почему тулы-вдовы ее князю черпать продолжают? Ведь, хотя и по-половецки, они уже соборуют его и переодели в последний путь...
   И я "отраву" заменил на родственное, но снимающее сомнения слово "зелье" - волшебское, знахарское. Негуют околдованного Святослава в его видениях тенями призраков вдовы половецкие: смотри, великий князь... Проснешься, истолкуй свой сон...
  
   353 "Сю ночь с вечера
   354 одевают меня, - говорит, -
   355 черною паполомою
   356 на кровати тисовой,
   357 черпают мне синее вино,
   358 с зельем смешанное;
   359 сыпят мне вдовы-призраки
   360 поганых язычников
   361 великий жемчуг на ложе
   362 и обряжают меня.
  
   363 Уже нет державы княжеской
   364 в моем тереме златоверхом".
  
   Отрава и знахарство соседствуют в известной украинской народной песне:
  
   Очi ви, очi, очi дiвочi,
   Свiтите в душу, як двi зорi:
   Чи в вас налита якась отрута,
   Чи, може, справдi ви знахарi?
  
   У кустанайских белорусов зельем именуется всё непотребное и опасное: табак, самогонка, даже лекарства некоторые рецептурные...
   Решил проверить у Янки Купалы по его переводу "Слова". Да, "? вiне тым... намешана зелле" для Святослава.
   Вот тогда можно предположить, отчего оно посинело-позеленело. От колдовских примесей...
   Толкование винной "сини" многоверсионное - от мифологических символических цветоделений до бытовых проверок крепости спирта: горит ли он синим пламенем? "Синее море" есть, "синие молнии" тоже. А "синее вино" - специально для Святослава...

* * *

   "Слово" - это формулировка как темы героя нашего времени, так и одновременно ответа на извечный вопрос: "Что делать?" Ответ этот - Золотое слово великого князя Киевского: Неправедно мы живем и то пожинаем. Не по-родственному, непорядочно меж собою, нечестно с соседями. Русские вдовы плачут, половецкие во сне мерещатся. Кончак поганый: и сват, и разбойник, усмирять надо постоянно! Литва, ляхи с Запада угрожают.
   Распри прекратив, объединяться нужно и пламя пожарищ гасить от поганых по своей земле теперь...
  
   "Национальная идея" князем сформулирована правильно. Но она, как заметил Андрон Кончаловский, овладевала массами всего трижды: при татаро-монголах на поле Куликовом, а затем при Минине и Пожарском и нашествии Наполеона Бонапарта.
   А пока петух не клюнет, национальная идея пребывает в низовых ячейках общества: у каждого своих дел по горло...
   И ко времени Святослава, к его великому огорчению, народ еще "не поспел", "не созрел". Лейтмотив его Золотого слова - а уже не вижу я никого вокруг отеческого для всех нас золотого престола киевского. Дабы поблюсти его столичный статус внутри и загранице продемонстрировать...
   И не увидел рядом никого тем не менее великий князь, несмотря на воззвания к каждому княжеству отдельно и его князьям лично. Потому что на киевский престол они смотрели уже давно сугубо практически: как "поблюсти" его под себя.
  

* * *

   А та отрава убойная, "отрута" и "потручати", одного корня. От "тручать" (укр.) - бить, убить, рубить, толкать. Именно в этом смысле - рубить, вонзиться лезвием оружия - оно здесь использовано.
  
   171 Тут копьям преломиться,
   172 тут саблям порубиться
   173 о шеломы половецкие.
  

16. Путин, Кучма, Лукашенко,

интеллигенция и "Слово"

  
   Общий настрой представителей постсоветской интеллигенции - разочарование. Оппонентами социалистического монолита были все-таки они. Хотя бы шепотом, на кухне. Но все мы чувствовали, что в душе эти люди коммунизмом, уравнителем их индивидуальности, недовольны.
   Монолит рухнул в результате стопора экономического механизма. Посыпались зубья шестерен, я это видел изнутри, сам попал под обломки. А те люди подумали, что это дело их рук, их работа. Они же об этом всю жизнь мечтали! А плоды достались кому? Да тем, новым конструкторам и слесарям, которые запустили изношенный механизм. И виноваты у представителей последней регенерации той интеллигенции все: демократы, политики, наши и чужие правительства, народы и государства.
   Нигилизм и национализм пошел от авторитетных пока на слуху, но в состоянии аффекта людей!
  
   Землякам моим, ученым украинцам, заявлять о своих претензиях на "Слово" плодотворнее всего на ниве произрастания побегов нашей "мовы" на тех, живых еще совместных корнях (42). Тут есть чем заняться... А не замышлять способы "приватизации" всего былого величия державности киевской на всем восточно-славянском пространстве и ее исторического капитала. Не намекать на длительное дурное историческое влияние соседей.
   Об этом я говорил, кстати, послу Украины в Казахстане пану Василю Цыбенко. Он только что сменил тогда на этом посту моего земляка-запорожца Евгена Карташова, отбывшего, чтобы возглавить ту родную нам область на месте бывшей славной казацкой вольницы. Аккредитованный пан Цыбенко прибыл ознакомиться с Кустанаем, где мы имели честь вести с ним беседу. Да не о "Слове", а о том, что содействовать нам, "заграничным" украинцам, если есть у полпредов Родины такая миссия, лучше всего личным примером отношения к некоренным там, у себя дома.
  
   Еще в прошлом веке при царе, на русских намекая, Михаил Грушевский писал, что "Слово" хотят "тем или иным способом вырвать из украинских рук". Советская власть сочинения этого историка, к тому же первого президента Украинской Республики 1917-1918 годов, переиздавала. Переиздавала и "Слово" как памятник трех народов.
   А вот свежее, из Интернета. Автор Борис Яценко, "Слово о полку Iгоревiм" та його доба" (эпоха): "Русское литературоведение уже отбросило определение советских времен о "Слове" как памятнике "трех братских народов" и в "Энциклопедии" (СПб., 1995) провозгласило его "национальным литературным шедевром России (Т.I - С.3)". Всякие проволочки украинских ученых могут привести к потере инициативы в исследовании "Слова", которое может быть представлено в мире (в частности, через Интернет) как русский памятник. Но такие явления могут быть лишь в сфере политики", - резюмирует Яценко, - а наше дело высокое: наука! (перевод мой, А.Т.).
  
   Я прошу зачислить и меня в эксперты. В ряды тех, кто не волокитит с определением соавторства (как в скандинавских сагах) трех нынешних народов в лице одного киевского предка. Певшим, как уловил знакомые нотки О. Сулейменов, с вариациями, кое-где казахские напоминающие.
  

* * *

   Пренебрежение к белорусской речи (не так уж давно государственного языка Русско-Литовского княжества) я неожиданно услышал - вот уж никогда бы и не подумал - от самого Василя Быкова. Прочитал в газете "Известия" его интервью и ничего не понял. Понял, что не надо ему было бы со своей топкой, болотистой землицы, где все же крепко стоялось, на газончики европейские... От народа своего бесхитростного... Сиди себе дома, пиши, вытесняй великим словом Франциска Скорины, которому бог разрешил вторгаться в библейские тексты раньше Ивана Федорова, перемогай бытовую "трасянку". Что может быть выше в помыслах! Ты же писатель с большой буквы. Да обосрами этого Лукашенка, как Гоголь городничего, - на века. Или заклейми, как Салтыков-Щедрин всю романовскую гильдию, аллегорией. Народ уразумеет, а посадить - не посадят никогда: у царя власти больше было, чем у теперешних президентов, а сатирик, социалист-петрашевец к тому же, умер своею смертью на свободе, побывав вице-губернатором Рязани и Твери... Есть Лукашенко чем достать, если он того заслужил. Если от него угроза речи белорусской... Сатирик Хазанов, тот считает, что от белорусского президента, наоборот, исходит опасность всему русскому языку, в который Лукашенко привносит свои "словесы" вроде "перетряхивания парламента"... Поэтому все русские гуманитарии на этой почве против союза с Беларусью категорически.
  
   ...А далее я, уважаемый читатель, весь кусок готового текста переписал набело второй раз. В первом варианте, раскавыченном, я передал слова белорусского классика в изложении. Прочитавши затем на свежую голову, все забраковал. Во-первых, никто не поверит, во-вторых, насмешка над писателем, в-третьих, могут потребовать сатисфакции.
   Изложу поэтому только цитатами ключевые места из интервью ("Известия", N 19 (26336) от 4 февраля 2003 г.):
   "А сейчас идет сознательный разгром национальной культуры... Белорусский язык, и без того превратившийся в смесь, в "трасянку", власти окончательно перестали поддерживать... Ради будущей интеграции..."
   - Так Лукашенко же народ избрал с напутствием объединения, - удивляется корреспондент. - А о вас с Зеноном Позняком хоть бы кто вспомнил!
   "...Поглощения", - поправляет писатель. - И какой там народ в Беларуси! Прихлебатели Лукашенковы! "...Они никогда так хорошо не жили. Деньги... печатаются исправно. На работу ходить не надо, коллективное хозяйство рухнуло, пенсию платят вовремя, хлеб и водку завозят два раза в неделю... Да еще в день пенсии безработные чада из города приезжают за этими зайчиками..." Прискачут, словом, деньги изымут и уехали... Всё! Больше электората там нет! Мы-то все - я и Зенон Позняк - оттудова же уехали...
   Такая вот классика...
   Тот номер газеты почти весь в пессимизме: по центру - трагедия космического корабля "Колумбия" с интернациональным экипажем на борту... Не подпускает Бог пока близко нас к тверди небесной, как тех вавилонских каменщиков.
   Ниже на полосе - Быков препровождает "трасянку" в похоронную контору президента.
   А чуть повыше - мысли другого президента, пакистанского Мушаррафа, укоряющего мировое сообщество за непризнание в свое время талибов. Студентиков этих афганских, священный девиз которых - вернуть сие сообщество в седьмой век. Пожегших для начала, для демонстрации решимости, все книги по всей своей стране.
   Отчего не признать было-то! Может быть, и наше "Слово" им в руки попалось. И растолковали бы они его нам. Они очень сильны в писаниях и деяниях. Показали же буддистам, что идолы их вовсе не вечные. Из одной гаубицы сразу двух старинных, как мореные дубы, дебелых многометровых Будд завалили... На контроле у сообщества, в ЮНЕСКО состоявших...
  

* * *

   Застигнутый бураном на станции Зааятская, я отправился ночевать к родителям Сары Нургалиевой, тамошнему комсоргу элеватора. Она отвела меня в их полупустой дом, стоящий рядом. (Гостиницы на этой станции нет и сейчас, не то что в те первоцелинные годы).
   Сара оказалась очень поздним дитем: родители были предревние.
   - Ты, сынок, не обессудь, но ложки я тебе не дам, - с трудом водружая на дастархан блюдо с бешбармаком, сказал белобородый аксакал. - У нас ее просто нет, только вот эта разве что... - И показал мне старый Зарлык, помнивший приезд цесаревича Николая в эти края, видимо, еще тех времен щербатый половник. Так и не привыкли они со старухой ни к этим ложкам, ни к кислым щам, как сами объяснили.
   - А я в Тургае от них поотвык, - ответил я деду, с одобрением встретившему взаимопонимание.
   Бытовой национализм по отношению к степнякам проявлялся в те целинные годы в расхожих высокомерных репликах именно на эту тему: "Мы вас ложкой есть научили, за столом сидя... Мы вас..."
   Ну, это стереотипы малокультурного хамья. Заложенные отчасти в подкорку и школой при "каноническом" прохождении "Слова о полку Игореве"...
   В ответ славянофилы получают пощечину от более высокого полета противников.
   Попалась как-то книга Мурада Аджи "Полынь поля половецкого". В ней российский половец запах емшан-травы чует и экстраполирует на все человечество. Но не в смысле повода для распростирания объятий. А для ответа на уровне тех самых вышецитируемых: "Это мы вас..." И - хлобысь книгой по уличной болтологии...
   "...Да-да, это мы научили Европу плавить железо и мастерить изделия из него, до нашего прихода там был бронзовый век. Глядя на нас, европейские мужчины стали носить брюки. От нас европейцы узнали о ложке и вилке"... Как и о книге, а то ведь царапали по бересте...
   Анонимный мой коллега-книгоиздатель в предисловии "От издателя" пишет, что мысля сия Аджи "далеко не бесспорна (как и все остальное, прим. мое, А.Т.), автор не чужд полемического задора, и стараться остудить этот пыл до "комнатной температуры" не представляется занятием серьезным".
   Предисловие написал, скорее всего, сам автор. На кой ляд нам, книгоиздателям, это нужно. Готовь деньги, пиши все от корки до корки, чтобы разговоров затем не было, и давай нам свои мысли для народа...
   Автор о себе с самого начала в виде совета постороннего написал: спорить со мной нельзя! - Почему? - Ну вот такой я!.. Горячий!..
   Я вообще считаю широкое оперирование утверждениями вроде "мы первыми штаны надели", "мы первые ложкой стали есть" не столько некорректным в отношении диалектики истории заблуждением, сколько сознательным "неоарийством". Есть фундаментальные открытия, привнесенные одним народом в общечеловеческое. Скажем, порох. Но штаны и ложки к таким материям не относятся.
   Это отсутствие понимания того, что подобные изобретения не требуют напряга ума - жизнь сама подсказывает. Не зацепишь ложкой кусок мяса из котла - и нет ее как инструмента. А что касается этикета, правил хорошего тона, то сводились они тогда к целесообразности. Выжить!
   Прижало - шей штаны. А севернее - еще и в виде комбинезона с унтами и капюшоном. Я не думаю, что чукчей этому предки Аджи надоумили, а в близкие родственники он их не зачисляет. Изобретались портки в каждом племени, захваченном врасплох оледенением, автономно и повсеместно. Уже было все: технология выделки шкур в моче, костяные иголки, жилы и нити для того, чтобы удлинить набедренные повязки до брючно-юбочных вариантов.
   Это совершенное невосприятие открытий при открытии Америки. Не знали две цивилизации до этого никаких контактов, а все одинаковое имеют в принципе. Письмо, календари и даже книги, сожженные инквизицией. На штаны меховые там спроса не было - жарко!
   Проблема заселения доколумбовой Америки исследуется на генетическом уровне. В ожидании результатов мы гадаем: не снабжали ли и кто именно индейцев евразийскими ноу-хау.
   Не снабжали. У них даже колеса не было! Ухватили бы эту идею сразу - ведь беглого взгляда достаточно, чтобы уразуметь механизм вращения.
   Но у майя, инков и ацтеков не было лошади. Образ жизни - оседлый, как безальтернативный. И движения мыслей в этом направлении почти не просматривались.
   А так практически все аналогичное есть. Кроме колеса и того, рокового для них пороха.
   Если бы не было автономных, независимых открытий, то писали бы мы с вами в одной манере и одинаковыми буквами. А у нас они справа налево или наоборот; столбиком или в иероглифах; нанизанные на веревочку, как вобла из Ганга, у индусов или под бараний каракуль вязи в армянских и грузинских письменах. Или беглая сокращенная скоропись у писучих арабов, ужавших даже цифры. У римлян по длине они напоминают штакетник, не менее громоздки и неудобны буквенные их значения у других народов.
  

* * *

   Душевный комфорт политиков плодами перестройки не нарушен. Взгляд на реальные вещи у них более объективный.
   Президент России Владимир Путин на саммите в Киеве в январе 2003 года вручил текст "Слова" на трех славянских языках президенту Украины Леониду Кучме и президенту Беларуси Александру Лукашенко. И жестом продемонстрировал, и в комментариях изложил мнение о памятнике российской стороны: общее наше достояние!
   Приняв знаковый подарок, президенты Украины и Беларуси также и жестом, и комментарием сказали: "Да!" И все ударили по рукам!
   Какие тут можно вести межусобные войны? Героев "Слова" мы порицаем за это, но там материальный предмет дележа - власть!
   А духовный корень?.. Как предмет дележа?..
   Так кто же делает политику на истории, если в "сфере политики" ее делают на современности? Кто там все время из-за кулис вопрошает: с кем вы брататься пытаетесь?..
   Такой моральной поддержки - не официальной по случаю там юбилеев или красных дат, а в виде порыва души глав государств и с однозначным подтекстом, - "Слово" еще, пожалуй, не получало.
  

Раздел второй

Мотивы и ремесло перевода

Видишь ли, у меня уже давно зашевелилась

мысль перевести его, это "Слово"...
Т. Шевченко, Письмо О. Бодянскому, 1 мая 1854 г.

  

17. Три часа в Древней Руси

  
   Российская Дума думу думает о двух вещах взаимосвязанных: чистоте русского языка и преподавании в школах основ православия.
   Подзасорился "великий и могучий", что и говорить. Но, кроме заимствований, размножающихся в специфической среде всяких там социальных и профессиональных групп, есть неизбежные.
   Во все языки вторгаются слова-первопроходцы, слова-понятия, ранее не существовавшие: спутник, компьютер, хунвейбин... Противостоят этой танковой атаке якобы только островные исландцы и материковые турки. И вроде примкнул к ним Казахстан, вычистивший госязык даже от таких терминов, как "аэропорт" и "футбол". Приятель мой, фронтовик бывший, Саке Жакетов с манерой выражаться мыслями громко вслух, возмущался по гулкому нашему коридору, размахивая скруткой местной прессы:
   - Абая читаю - все понятно, как божий день. А в газетах вот этих сколько слов понапридумывали...
   И также неизбежно входят в языки понятийно емкие слова, одним выражением заключающие целые фразы. Скажем, "альтернатива" - это "необходимость выбора между взаимоисключающими возможностями"...
   Так вот, "альтернативе" в русском языке альтернативы нет. А посему - бери, пользуйся. Дума российская намерена это разрешить. Король планеты маленькой у Сент-Экзюпери тоже позволил Солнцу каждый вечер садиться. Убедившись на результатах опытов...
   У русского языка есть альтернатива самосохранения - церковнославянский язык! Сохранения в его самом корне, зародыше, от которого идут ростки - прямое потомство.
   Синод Священный, говорят, думал, не снизойти ли ближе к народу и глаголить Слово Божье по-современному. Глядишь, паствы добавится...
   Я думаю так: хочешь говорить с Богом - потрудись язык Его выучить. Бог может сподобиться от небесного до твоего приземленного, но...
   Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл в одной из своих воскресных телепроповедей насчет начинающегося недельного поста в ответ на вопрос: а нет ли, так сказать, альтернативы, - изрек примерно следующее: уж если мы на такое не способны (недельку вкушать поменьше), то о какой готовности к самопожертвованию "во имя" может идти речь...
   Так и с языком древним. Хотя и учить-то его не сложно. Его нужно из памяти извлекать логически...
  
   У внуков-первоклашек всё то, что хорошо, - "клёво!" Я хотел искоренить подростковый жаргон, но слово знакомое какое-то... Навел справку у Даля: "клёвый" - хороший, пригожий, красивый, добрый, выгодный, полезный... И пример приводит знаменитый филолог: "клёвая невеста". Клёво? С разъяснительными выше словами?
   Я - за изучение подобного предмета школьниками. С познавательными, образовательными и культурно-историческими целями. Старославянский язык - по его источникам, Писанию и "Слову о полку Игореве". И деньги государству на это предусматривать! Тратят ведь бюджеты средства на малые народы - и ни у кого вопросов нет. А здесь речь идет минимум о трех крупных народах Великой, Малой и Белой Руси.
   ...Печатный двор наш пожертвовал деньги на строительство нового Константино-Еленинского Собора в Кустанае, и отец Виктор сделал жест благодарности - пригласил на воскресный обед.
   Говорят, что Владимир, Русь окрестивший, православие принял потому, что, помимо великой вечной благодати, оно предусматривает и маленькую земную: за столом можно немного вина... В меру...
   Обед в трапезной длился часа три. И я три часа своей жизни прожил в Древней Руси. В тогдашней ее обстановке, устремлении помыслов и той языковой среде...
  

18. Пустая ниша

  
   По роду своих занятий я ежедневно сталкиваюсь с понятием "рыночная ниша", которое означает наличие некоего, необходимого для новых идей и их практического воплощения пространства. И даже предлагающее себя для производства уже востребованных продуктов: материальных и духовных. Так что термин "ниша" приемлем и для таких тонких материй, как литература. Занимай и твори!
   Существует в предмете нашего разговора, в "Слове", если не пропасть, то дистанция огромного размера - ниша между древним текстом поэмы и ее переложением на современное наречие. Это как бы две разные вещи: предание старины глубокой и пересказ содержания пропущенной части телесериала. "Лубок, примитив, пародия", - часто не скупился на выражения Максим Горький.
  
   Ни в коем случае я не хочу умалять огромного значения всех без исключения переводов как ступеней постижения истины. И качество перевода Дмитрия Лихачева, который я, в первую очередь, использовал как господствующий. В нем учтен суммарный опыт предыдущих поколений и, я думаю, коллегиальный ум - академик работал не в одиночку.
   А мелодия перевода - это вещь объективная. Никуда не деться: речевое расстояние исчисляется тысячелетием. Одно дело - огранка бриллианта старыми словесами, а другое - нынешняя ювелирная штамповка.
   И не впечатляют нас так современные тексты. Не задевают прикосновением душевные струны внутри. Не вздрагивают от того, переданного через слова посредников, зова предков сидящие в нас и помыкающие нами их генные посевы, не будоражится внутри нас переливаемая из поколения в поколение напрямую их живительная кровь.
   ...Как мне кажется, эту непреодолимую дистанцию можно хотя бы немного сократить и нишу сузить. Двумя путями. Заставить читателя вспомнить исконно русские слова, которые и сейчас еще в ходу (43). Но имеют немножко не тот смысл или же вынесены за скобки литературы (цитирую по справочному аппарату "Толкового словаря" С. Ожегова и Н. Шведовой) как "грубые, областные, профессиональные, разговорные, устаревшие и церковно-славянские". И, таким образом, оставить "Слову" больше его первозданного очарования. Сохранить часть его, некогда нового, удивительного наряда. Это несколько облегчит затем понимание и самого старого текста знанием дополнительного лексического материала. Мысли на этот счет высказывал в свое время еще Виссарион Белинский.
  
   ...Что же мы жуем молодому поколению кашу и в рот вкладываем, объясняя и переводя, скажем, "знамение"! Что это, простите, за русский или украинец, уже бабушкиных слов не понимающий? А правительства национальные идеи сформулировать пытаются...
   И не знает ведь этого слова поросль эпохи электронных носителей памяти. Биологическая ее серого вещества матрица набита плотно, но нужно и родные файлы туда заводить!.. На блиц-опросе относительно "знамения" большинство склонилось к "знаменам" (именуемым в песне "хоботами" и "стягами").
   ...А еще в "Слове", вернее, в его переводах, в том числе предназначенных и рекомендованных для широкого изучения, имеется целый ряд смысловых "наворотов", затрудняющих понимание, хоть на каком языке ты об этом говори. Убрать бы их следовало давно, но это все та же песня грызни школ и борьбы за честь мундира, в которую я никаким боком не втянут. Я сей "наукой" занимаюсь как увлечением всю свою жизнь и, не дождавшись, делаю эти корректировки сам.
   Я пытался расчистить текст по принципу: от усложненного перевода к нормальному. Старые языки от современных отличаются тем, что путь от заглавной буквы до конечной точки в них менее извилистый. Но хочу еще раз повторить, что это всего лишь мои версии. Если они производные от уже существующих, то я на это указываю.
   Вот с такими намерениями - и больше никаких иных, - для себя и для тех, кто ознакомиться захочет, я взялся тогда за это дело. За более близкий к оригиналу (на основе того, что уже есть) перевод. По моим подсчетам, в истории "Слова" он к тому времени был юбилейным, сто пятидесятым (44).
   Но благое обычно обрастает трудностями и проблемами, о которых я уже говорил в предыдущих главах. А здесь, в этом разделе, я хотел сказать о мотивации некоторых моментов перевода, конфигурации набора своего инструмента и целях его применения. То есть о своем лично наработанном опыте ремесла.
  

19. Без лишних слов

  
   Одна из главных норм перевода, как мне кажется, уложиться в строку. Чтобы сохранялись ритм и мелодия, чтобы напевность некая оставалась и велеречивость. Может быть, даже смысловой нюанс фразы под эту цель следует скорректировать. Хотя, скорее, подгонка под ритм может корректировать само понимание.
   ...Я и так и эдак пытался перевести в духе словес "Слова" выразительный фрагмент - картинку опустения земли Русской:
  
   241 Тогда по Русской земли
   242 редко ратаеве кыкахуть,
   243 но часто врани граяхуть,
   244 трупия себе деляче;
   245 а галици свою речь говоряхуть,
   246 хотят полететь на уедие.
  
   Отрывок этот, конечно, и без перевода впечатляет. Умолкли голоса людские - признак жизни, - и закричали, захлопали крыльями птицы над трупами.
   Неплохо звучат эти строки, скажем, у Игоря Шкляревского:
  
   Тогда на Русской земле
   редко пахари перекликались,
   часто вороны собирались,
   трупы между собой делили;
   а галки речь говорили -
   куда лететь на поживу.
  
   Но все-таки это скорее живописное полотно, а не песня; мазки кисти, а не звук. Звукоряд переводом приглушен и пропадает. В оригинале каркающее: ратаеве кыкахуть - врани граяхуть - галици говоряхуть.
   "Граяхуть" - от "грай". "Зграя" по-украински - шумная, крикливая, каркающая стая. Гвалт такой стоит, когда она кружится-куражится...
   А у Шкляревского тихое - "собираются".
   Пропало в переводе также "уедие", современного корня слово.
   Не сохраняют его В. Стеллецкий, С. Ботвинник, С. Шервинский, К. Бальмонт...
   Использует однокоренное - "обед" - Н. Заболоцкий, но от его поэтических страниц пергаменами и не пахнет. У пытающегося передать дух оригинала Н. Мещерякова "галицы" собираются "на богатое пиршество".
   Моя попытка удержать слово, в корне наисовременнейшее, "еда", свелась к выбору: "уедие" - "объедки". Одно из значений приставки "у" - убавление, сокращение (урезать, существительное урезка). Как говорил Ленин о стихотворении Маяковского: не знаю, как с точки зрения литературной, но с точки зрения политики, ручаюсь, - правильно. Галки - род мелких ворон, шастающих среди кур по подворьям да после более крупных летающих и рыскающих особей - на подобных пиршествах.
   И "шумовая" картина: "перекличка пахарей - вороний гвалт - галочий говор" выглядит тогда так:
  
   241 Тогда по Русской земле
   242 редко пахари перекликались,
   243 но чаще вороны с гвалтом
   244 трупы себе делили,
   245 да галки своею речью
   246 сговаривались лететь на объедки.

* * *

   Есть в наших головах инерция предыдущего прочтения. Она вкрадывается механически и искажает смысл. "Полк" в названии "Слова" употреблен как "ополчение", "рать", "поход". Полки Игоря, снаряженные и экипированные до зубов ("луки напряжены, сабли изострены"), встречаются со степняками. Логично: полк на полк. "...И потопташа поганые полки половецкие..."
   Но странно - "потоптали врага"... Для большой рати не подходит. Затоптать конями можно лишь войско попавшегося на пути случайного и явно уступающего в силе противника.
   И еще странно: от полка половецкого полетели пухом разорванные перины и всякие притоптанные на грязевых местах "узорочья". А главное - "хоти" нашлись. В дружине умирающего Изяслава, согласно школе Лихачева, "хотя" был один. Или одна. А у половецкого полка оказалось столько, что на всех русских хватило. И помчали они красных девок... со стойбища.
   "Полк" в южном наречии (на котором и пел киевлянин безвестный) - это еще и "обоз", "становище", "табор", "стоянка". Каждое слово может в этом контексте заменить нуждающийся в этом "полк". (Сравните: "полк" и "folk" - народ (нем.).
   Тогда уточним заодно и несколько значений термина "поганый". От "поган" - язычник, деревенщина (лат); пастух, погонщик (рус). "Мы скотину поганиваем в лесок" (В. Даль, т. 3, стр. 152). "Поганые полки" - пастушье стойбище.
  
   Мне пришлось, тем не менее, вводить в считанном количестве случаев дополнительные слова. Нужны они оказывались хотя бы потому, что мы уже не можем понять некоторые фразеологизмы, несущие в себе разумения, намеки и аллегории того времени. Поэтому лишнее слово - во имя смысла.
   В плаче жен русских, враз оказавшихся вдовами, после причета:
  
   305 "Уже нам милых своих лад
   306 ни мыслию смыслить,
   307 ни думою сдумать,
   308 ни очима соглядать,
  
   что-то не воспринимается концовка:
  
   309 а злата и серебра
   310 ни мало того потрепать".
  
   Если предположить, что это означало потерю хозяина подворья, то такое в причитаниях имеется: "да кто же нас кормить-то теперь будет..." Но акцент в этом отрывке сделан не на пропитании как таковом, а на неприличном в подобном контексте "жировании". До драгоценностей, до меркантильности ли женщинам в том состоянии?
   И нам ли, знающим цену золота, еще недавно одалживавшим церемониальные кольца у друзей на свадьбу по причине дефицита благородного металла для внутреннего потребления в СССР, равнодушно принимать сказки о богатстве солдаток страны допромышленного - за семьсот лет - периода? Резало мне это уши всегда.
   Самый скрупулезный, пожалуй, из русских историков Сергей Соловьев цитирует летописи:
   "Дружина получала содержание от князя - пищу, одежду, коней и оружие. Хороший князь ничего не жалел для дружины... в питье и пище ей не отказывал... те князья не собирали много имения, но, если случится вира, ту брали и тотчас отдавали дружине на оружие".
   Дружинники "не наряжали жен своих в золотые обручи" (45).
   Вот так-то! "Трепати" нечего! Серебро было, но что за богатство такое: перстенек или колечко тонкое, серьги и браслет узенький. Видел в музеях.
   "Золото" в "Слове" в прямом смысле как металл, как элемент таблицы Менделеева не упоминается ни разу. Как богатство и власть - да! "Злат стол", "злат стремень". И на дно Каялы Игорь высыпал не самородки, а всё! И богатство, и власть. У всех дев - русских, половецких, "готских" - "золото", конечно же, украшения вообще. Расшитые половецкие нарядные одежды, действительно, от металла звенят, но это медные пряжки-застежки да серебряные подвески-монетки. Дошли они до наших дней, правда, уже лишь на бабушках из глубинки. Что еще раз говорит о том, что "готские" девы - половчанки (46). Без их национального расшитого камзола, в том числе и трофейными украшениями, звенеть русским златом более никак! На Руси ходила "мягкая" валюта: беличья и кунья пушнина. Обращение весьма дорогих византийских солидов было ограниченным. А монеты Ярослава, о которых говорилось ранее, отлиты в единичных экземплярах, их нет даже у очень состоятельных коллекционеров.
   Доспехи воинские горели золотом-серебром в переносном смысле. Драили медь и железо до блеска-сияния тогда, как и недавно еще бляхи и пуговицы в Советской Армии. Я перевел:
  
   309 и в золота-серебра доспехах
   310 не обнять уже никого!
  
   И предмет оплакивания следовало бы уточнить - "милых лад". В переводе "милых милых". Я предлагаю: "милых молодцев" - защитников Родины. Первоосновы мотива всех надгробных речей и причитаний по воинам до сих пор.
   Плач русских вдов не может содержать даже намека на потерянные выгоды. И чисто по-человечески, и уже по христианской морали. В "Задонщине" гибнущие воины Мамая тоже не о золоте думают: "Уже нам, братие... в земле своей не бывати... детей своих не видати... а жен своих не трепати".
   Этот отрывок находится в контексте покаяния за накликанные грехом беды, когда русской земле Карна и Жля явились."Карна и Жля" все истолкования имеют с оговорками: "по-видимому"...Самые видимые - это раннехристианские символы катарсиса - кары и жаля (47): наказания, сожаления покаянные влекущие (катарсис - жертвенное очищение).
  

20. За славу - под суд

  
   Есть в повести строки, состоящие из вроде бы в обратном смысле употребленных слов.
   Жалость, Игорю знамение заступившая, конечно же, к себе, любимому, - честолюбие.
   Слава, приведшая Бориса Вячеславовича "на смерть", - это далеко не "дело чести, доблести и геройства". Переводят: "похвальба", "храбрость" или оставляют так как есть, "слава", и - под суд. К ответу!
   Похвальба Бориса по-общепринятому - апломб, а по-русски, поточнее - спесь. Высокую мерку славы - по деду - запросил (тоже себе, любимому) внук Ярослава Мудрого на общерусской кровавой ярмарке тщеславия, и фамильная Игорева династия Ольговичей когда-то отправила на Канине бывшего союзника под зеленый могильный холмик. За обиду кого-то из своих младших...
   Я уже упоминал слово "навороты" как определение неловкого перевода, искажающего и логику, и смысл. Навороты вокруг яркой и впечатляющей по назиданию картины предлагаемым мною чтением убираются:
  
   226 Бориса же Вячеславлича
   227 тщеславие в могилу сведет
   228 и на Канине
   229 зеленым саваном застелит
   230 за обиду Ольговых
   231 младшего храброго князя.
  

21. Не лепо ли?

  
   Я уже говорил о почти единодушном концептуальном неприятии утверждающего смысла начала песни из-за неверной оценки образа Бояна.
   Прямая, как луч, первая строка ее "Не лепо ли нам было, братие" переводится столь же прямо: "Не красно бы нам было, братие", ибо, как заметил Пушкин, сославшись на сербский в том числе, частица "ли" иногда вопросительного смысла не имеет. Именно "не красно", "не хорошо" в контекстном значении этого выражения "неуместно", "негоже", "не следовало бы"...
   Лепый - слово, живущее ныне в форме "нелепо", "великолепный" а также в простонародном "лепший друг". На Украине из синонимов достоинства оно главное.
   А частицу "ли" без вопросительного значения, кроме сербов, русские поэты используют. Народные безымянные, из именитых - Сергей Есенин. Или Владимир Маяковский. В строках агитки:
  
   "На Двине ль, на Днепре ль, на Дону ли
   Гниль и прель мы с дороги спихнули"
  
   трибун революции не спрашивает у нас, а сообщает, где красные контру белую гоняли...
   Служебные слова в поэзии часто несут вспомогательную функцию интонационного и ритмического наполнения строк. Попробуйте перевести пословно песенную запевку "Ох ты гой еси..."
   Без разделительного "ли" первая строка повести в слуховом восприятии приобрела бы звучание "нелепо". Нелепо, стало быть, то есть абсурдно, песню так начинать. Использованная певцом частица разбивает слова на нужное - "не красно".
   Носит свой указательный смысл неличное местоимение "тот" в различных лицах и числах. В старославянском оно используется точно так, как и ныне в украинском: в виде внетекстовой ссылки на известное типичное или конкретное обстоятельство, действие, лицо (48).
   Вирши Шевченко изобилуют такими посылами, и даже судьбу ему искалечила всего лишь одна строчка с этим словом:
  
   А диво-царица,
   Как та цапля среди пташек,
   Скачет и резвится.
  
   Николай Палкин, не в пример некоторым исследователям, "ту цаплю" выше по тексту не искал, хватило первой попавшейся. Подобного изображения своей августейшей супруги в пылу бального вдохновения поэту не простил: в солдаты, без права писать и рисовать! В Казахстан, сюда...
   По русской же современной языковой практике каждому такому слову пытаются найти текстовый "контакт". Если написано "начаться той песне", значит, это та самая песня, о которой уже где-то выше сказано. Не находится - поставить: "Не лепо ли ны бяшеть, братие, начати старыми словесы трудных повестий (песнь) о полку Игореве".
  
   В нынешнем украинском можно обнаружить еще немало слов, сохранившихся неизменными со времен той старинной песни. "Которыи дотечаше", к примеру. Термин из игр "в догонялки" - пятнать, салить, метить... Здесь: "дотык" (укр.) - прикосновение. (Всеслав "дотчеся стружием злата стола киевского").
   Использование этого слова во вступлении характеризует виртуозность манеры исполнения и широту диапазона певца Бояна - на любой выбор.
   Игорь "потече" к лугу Донца, Овлур волком "потече". Утекали князь с ханским конюшим, убегали (удирали - разговорное), а не плавно удалялись.
   Во всех переводах "Слова" сообщается о том, что после пленения Игоря все храбрые Ольговичи "поспели", подоспели на брань. Остается объяснить, на какую такую брань? Святослав ведь еще только уговаривает князей "загородить Полю ворота".
   "Доспеть", поспеть, выспеть - стадия созревания, готовности: "зрелый муж". Видимо, Ольговичи, половина династии которых в половецком плену, как ближайшие родичи Игоря, первыми согласились,
  
   519 созрели на брань,
  
   на участие в совместных действиях.
   Можно продолжить межъязыковые параллели, но подобные этимологические изыскания уже выработали рефлекс неприятия "провинциалов от науки". И судьба всех комментариев "Слова" из-за Москвы, Санкт-Петербурга и дореволюционного Киева одинакова. Полагает, к примеру, родившийся в Брянске ученый, что дюжина старых словес еще по их лесам гуляет и означает следующее... А в ответ: смотри, еще один объявился с открытием - "Слово о полку Игореве" его брянцы-дебрянцы сочинили...
   Судьбы языков столь же сложны, сколь и судьбы самих народов. Во времена, когда "Слово" из монастырских недр извлекалось на свет божий, солнечный, сам русский язык переживал великий перелом.
   В высших кругах говорить на нем считалось дурным тоном. Петровская прозападность заякорилась в ту эпоху на всем французском. Несмотря на их антимонархическую революцию, в монаршей России по всем великосветским салонам, как и в салоне Анны Павловны Шерер из толстовского "Войны и мира", изъяснялись только на языке "французика из Бордо" (49).
   Русский, конечно, не исчез. Россия шире салонов. До того же Брянска веяния их моды не дошли. Но официальный русский оставался как общерусский в сугубо специфических нишах: образовании, нарождающейся периодике, делопроизводстве и законотворчестве. То есть в сферах особой степени языковых требований: емче, яснее и понятнее.
   В период бонапартизма встал вопрос ребром: доколе высший свет будет картавить по-вороньему на языке потенциального врага престола всероссийского? И столичные россияне, оставив и заграничный, и кондовый дедовский, перешли на официальный, унифицированный уже и удобный, весьма высокой пробы родной язык. Достаточно сравнить Пушкина с учителем Державиным (не говоря о Ломоносове), хотя разница во времени ничтожная - десяток лет!
   Не прошедшие сквозь фильтр слова гуляют до сих пор по удаленным местам Руси великой и по родственным языкам, выдвигая оттуда периодически "благонамеренных" читателей "Слова".
  

22. Свойство текстов

  
   Свойство текстов быть истолкованными присуще не только русскому языку. Эзопов язык издревле позволял усыплять бдительность властей и цензуры: говорить одно, а подразумевать другое.
   Кто-то из тех, бдящих, сравнительно еще недавно по-новому прочел шедеврик детской литературы - "Тараканище" от Корнея Чуковского. И решил, что это же троцкистами изображен сам Сталин! Усатым тараканищем, который топнул ногой, и все звери задрожали, приутихли, хвосты поджали. А до этого вольности позволяли. Медведи - на велосипеде, кот, вообще, задом наперед ездил... А поскольку вождь был еще здравствующим, то детскому писателю за такие намеки... Кенгуру-троцкий, получается, раскусил, что таракан - насекомое, и растоптать его призывает.
   Но это домыслы досужие, конъюнктурные, на последующие корысти рассчитанные, а не вылавливание иносказаний.
   Классическая школа прочтения "Слова" - это пока что громоздкое и нелогичное изложение в подобном духе того же конъюнктурного домысла.

* * *

   Мне очень нравится творческая традиция литературы позднего средневековья, или ранней новой истории. В те времена автор сам сообщал, о чем он хочет поведать. И чтобы тему конкретнее адресовать и толкований не допускать, цензура тогда не гусиным пером писанину перечеркивала, а секирой - жизнь "писаки". Излагались эти резюме пространно, видимо, требовалось от них лишь одно: быть короче, чем само произведение.
   Берешь ты, скажем, новую книгу того же Даниэля Дефо, много уже всякого написавшего, и видишь, что это:
  

"Жизнь

и удивительные приключения

Робинзона

Крузо,

моряка из Йорка,

прожившего двадцать восемь лет

в полном одиночестве

на необитаемом острове

у берегов Америки,

близ устьев реки Ориноко,

куда он был выброшен

кораблекрушением,

во время которого весь экипаж корабля,

кроме него, погиб;

с изложением

его неожиданного

освобождения пиратами;

написанные им самим".

  
   Это не аннотация, это полное название книги на ее титульном листе. Удобно и понятно: приключенческий жанр. (Но насыщен такой философией бытия, что ни один бестселлер возле него пока и близко не стоит).
   Пространные сведения предваряли в те времена и смысловые части текста. К заключительной главе путешествий Гулливера его создатель Джонатан Свифт так же, как и к одиннадцати предыдущим, пробежался по ее содержанию с обобщениями и резюме в формулировках, которых в тексте нет! Разбросанное по строкам четче суммируется фразами: "- Правдивость автора. - Цели, которые он преследовал при опубликовании этого сочинения. - Автор доказывает отсутствие у него дурных намерений при создании этой книги. - Похвала родине" и т. д.
   Все это, правда, следует понимать наоборот, здесь ехидная ирония, но, тем не менее, это ее структура и план: "Что я хочу здесь сказать?"
   Я в отношении "Слова" так и поступал. Делал свои пометки к его отдельным главкам и к тексту в целом: "Что мне автор хочет сказать?" Материала накопилось много, хватает на подобные, приведенные выше резюме ко всей повести.
   И открылась мне полезность старинного литературного приема. Те, кто "Словом" интересуется, изучает его (профессионально, как хобби - неважно), прочитывает теми логическими частями, из которых оно состоит. Вся песня спета как бы отдельными песнями - стансами. Каждый куплет несет ясный самостоятельный смысл. Но начинаешь "истягать" все воедино "крепостью ума своего" - и тысяча вопросов.
   Потому что в каждой главке множество нитей и жилок-проводков, которые при "стяжке" в одно целое дадут свет лишь при условии правильной стыковки такого же множества разъемов. Тогда только ток пройдет по всей цепи и озарит. А пока текст хрестоматийного перевода искрит короткими замыканиями.
  
  

Раздел третий

Сто пятидесятый перевод

Слово о полку Игореве,

или

назидательное повествование автора

о деяниях князей нынешних,

растерявших славу великих предков

в усобицах, крамолах и розни,

на примере похода

на половцев

Новгород-Северского князя Игоря,

Игоря, сына Святославля,

внука Ольгова,

полоненного в Степи;

с включением Золотого слова

великого князя Киевского

Святослава

с призывом ко всем русским князьям

сохранить государственность

и радети начать о земле Русской;

а также с включением

Провидения вещего певца Бояна

о губительных последствиях

династических войн

для судеб земли Русской;

с описанием бегства Игоря из полона

и ведомого Богом к Киеву

ко святой Богородице на

покаяние за дела свои

греховные.

  

Запев

  
   - Автор восхваляет Бояна, вещего сказителя прошлых времен, певца славы старых русских князей. - Сетования на невозможность использования величественной манеры Бояна и его приемов для повествования о делах корыстных князей нынешних. - Выбор автором своего стиля изложения. - Напоминание певца о том, что Боян первым обличил губительность для судеб Русской земли крамолы и усобиц княжеских, смертоносный вред которых распознал в зародыше. - Подвижничество Бояна в воспевании героических примеров противоположного толка.
  
   1 Не украсить нам ныне, братие,
   2 не начать старыми словесами
   3 трудные повести о полку Игоря,
   4 Игоря Святославлича!
  
   5 Так начаться же той песне
   6 по былинам сего времени,
   7 а не по замышлению Бояна.
  
   8 Боян бо - вещий!
   9 Если кому хотел песнь творить,
   10 то растекался мыслию по древу,
   11 серым волком по земле,
   12 сизым орлом под облака.
   13 Помнил, как сам рассказывал,
   14 первых времен усобицы.
   15 Тогда пускал десять соколов
   16 на стадо лебедей;
   17 которую настигали,
   18 та первой песнь начинала -
   19 старому Ярославу,
   20 храброму Мстиславу,
   21 иже зарезал Редедю
   22 пред полками касожскими,
   23 красному Роману Святославличу.
  
   24 Боян же, братие, не десять соколов
   25 на стадо лебедей пускал,
   26 но свои вещие персты
   27 на живые струны воскладал,
   28 они же сами князьям старым
   29 славу рокотали.
  

Песнь первая

  
   - Автор сравнивает мудрого старого князя Владимира с поколением современников-внуков. - Выбор для повести героя нынешнего времени, Новгород-Северского князя Игоря. - Намерение князя Игоря выступить на половцев в одиночку. - Недоброе предзнаменование. - Решение не откладывать поход, но ждать подкрепления.
  
   30 Почнем же, братие, повесть сию
   31 от того старого Владимира
   32 до нынешнего Игоря,
   33 что связал разум силою своею
   34 и поострил сердце свое мужеством,
   35 наполнился ратного духа
   36 и навел свои храбрые полки
   37 на землю Половецкую
   38 за землю Русскую.
  
   39 Тогда Игорь взглянул
   40 на светлое солнце
   41 и видит от него тьмою
   42 всех своих воинов прикрытыми.
   43 И молвит Игорь
   44 дружине своей:
   45 "Братие и дружино!
   46 Лучше ж изрубленным быти,
   47 нежели плененным быти;
   48 так всядем, братья,
   49 на свои борзые кони
   50 да позрим синего Дону".
  
   51 Воспылал княжий ум похотью,
   52 а честолюбие ему
   53 знамение заступило
   54 искусить Дону великого.
   55 "Хочу, - говорит, - копье преломить
   56 в конце поля Половецкого
   57 с вами, русичи,
   58 хочу главу свою положить,
   59 а либо испить
   60 шеломом Дону".
  

Авторское отступление

перед песней второй

  
   - Как бы воспел Боян поход князя Игоря по сравнению с подвигами Владимира. - Ирония Бояна по этому поводу. - Боян считает поход Игоря демонстрацией решительности Киеву. - Готовность и воинственность его дружины и удельных городов.
  
   61 О, Боян, соловей старого времени!
   62 Если бы ты походы эти воспел,
   63 скача, соловей, по мыслену древу,
   64 летая умом под облака,
   65 свивая в нить одну
   66 славу старого и сегодняшнего времени,
   67 рыща тропами Трояновыми
   68 через поля на горы,
   69 петь бы песнь тебе
   70 тому Игорю, из тех внуков:
   71 "Не буря соколов занесла
   72 через поля широкие -
   73 галочьи стада бегут
   74 к Дону великому".
   75 Или так воспеть тебе было
   76 вещему Бояну, Велеса внуку:
   77 "Кони ржут за Сулою -
   78 звенит слава в Киеве:
   79 трубы трубят в Новгороде,
   80 стоят стяги в Путивле!"
  

Песнь вторая

  
   - Объединение порубежных Святославличей Ольговых. - То же недоброе им знамение. - Выступление в поход. - Грабеж встречного кочевья. - Размышления автора о войнах за пределами Руси. - Ответ ханов Игорю. - Битва второго дня. - Доблесть Всеволода. - Кульминация битвы. - Ранение Всеволода, предвещающее неблагоприятный исход.
  
   81 Ждет Игорь милого брата Всеволода.
   82 И молвит ему буй тур Всеволод:
   83 "Один брат,
   84 один свет светлый -
   85 ты, Игорю!
   86 Оба мы Святославличи!
   87 Седлай, брат,
   88 свои борзые кони,
   89 а мои кони готовы,
   90 оседланы у Курска впереди.
   91 А мои те куряне - сведоми кмети:
   92 под трубами рождены,
   93 под шеломами взлелеяны,
   94 с конца копья вскормлены,
   95 пути им ведомы,
   96 яруги ими знаемы,
   97 луки у них напряжены,
   98 колчаны отворены,
   99 сабли изострены;
   100 сами скачут, как серые волки в поле,
   101 ищучи себе чести, а князю славы".
  
   102 Тогда вступил Игорь князь в злат стремень
   103 и поехал по чистому полю.
   104 Солнце ему тьмою путь заступало,
   105 ночь стонала ему грозою,
   106 птичий пробудился свист,
   107 звериные утихли крики,
   108 Див кличет с вершины древа,
   109 велит послушать земле незнаемой -
   110 Волге
   111 и Поморию,
   112 и Посулию,
   113 и Сурожу,
   114 и Корсуню,
   115 и тебе, Тмутороканский болван!
  
   116 А половцы неготовыми дорогами
   117 побежали к Дону великому:
   118 скрипят телеги их в полуночи
   119 криком лебедей разбуженных.
  
   120 Игорь к Дону войско ведет!
  
   121 Но уже беду его пасут
   122 птицы по дубравам,
   123 волки грозу накликают
   124 по яругам,
   125 орлы клекотом зверей на кости зовут,
   126 лисицы брешут на червленые щиты.
  
   127 О, Русская земля!
   128 Ты уже за холмом!
  
   129 Долго ночь меркнет,
   130 свет зари запылал,
   131 мгла поля покрыла.
   132 Щебет соловьиный уснул,
   133 говор галичь пробудился.
   134 Русичи великие поля
   135 червлеными щитами перегородили,
   136 ищучи себе чести, а князю славы.
  
   137 С зарания в пятницу,
   138 потоптав пастушьи стойбища половецкие
   139 и рассыпавшись стрелами по полю,
   140 помчали красных девок половецких,
   141 а с ними золото
   142 и паволоки,
   143 и дорогие оксамиты.
   144 Постелями их
   145 и одеждой
   146 начали мосты мостить по болотам,
   147 а по грязевым местам
   148 ступать по коврам половецким.
   149 Червленый стяг,
   150 бела хоругвь,
   151 червлена чёлка,
   152 сребреное древко -
   153 храброму Святославличу!
  
   154 Дремлет в поле Ольгово хороброе гнездо.
   155 Далече залетело!
   156 Не было оно на обиду порождено
   157 ни соколу,
   158 ни кречету,
   159 ни тебе, черный ворон,
   160 поганый половчанин!
  
   161 Гзак бежит серым волком,
   162 Кончак ему след правит к Дону великому.
  
   163 Другого дня спозаранья
   164 кровавые зори свет предвещают;
   165 черные тучи с моря идут,
   166 хотят прикрыть четыре солнца,
   167 а в них трепещут синие молнии.
   168 Быть грому великому,
   169 идти дождю стрелами
   170 с Дону великого!
   171 Тут копьям преломиться,
   172 тут саблям порубиться
   173 о шеломы половецкие
   174 на реке, на Каяле,
   175 у Дона великого!
  
   176 О, Русская земля!
   177 Ты уже за холмом!
  
   178 Это ветры, Стрибожи внуки,
   179 веют с моря стрелами
   180 на храбрые полки Игоревы.
   181 Земля тускнет,
   182 реки мутно текут,
   183 пыль поля покрыла.
   184 Стяги глаголят:
   185 половцы идут от Дона
   186 и от моря,
   187 и со всех сторон
   188 русские полки обступили.
   189 Дети бесовы
   190 кликом поля перегородили,
   191 а храбрые русичи
   192 отгородились червлеными щитами.
  
   193 Яр тур Всеволод!
   194 Стоишь на брани,
   195 сыплешь на войска стрелами,
   196 гремлешь о шеломы
   197 мечами харалужными!
   198 Куда, тур, поскочишь,
   199 своим златым шеломом посвечивая,
   200 там лежат поганые
   201 головы половецкие.
   202 В щепу посечены
   203 саблями калеными
   204 шеломы аварские
   205 от тебя, яр тур Всеволод!
   206 Каясь на раны, дорогие братья,
   207 сражался, забыв честь и жизнь,
   208 и града Чернигова
   209 отчий стол золотой,
   210 и своей милой жены
   211 красной Глебовны
   212 свычаи и обычаи.
  

Авторское отступление

перед песней третьей

  
   - Начало и главные зачинщики усобиц. - Кто дальше "крамолу коваше"? - Горести Русской земли.
  
   213 Были века Трояновы,
   214 минули лета Ярославля;
   215 были полки Ольговы,
   216 Олега Святославлича.
  
   217 Олег тот мечом крамолу ковал
   218 и стрелы по земле сеял.
   219 Вступал в злат стремень
   220 во граде Тмуторокане,
   221 а звон тот слышал
   222 старый великий Ярослав,
   223 а сын Всеволода, Владимир,
   224 каждое утро на проушины
   225 запирался в Чернигове.
  
   226 Бориса же Вячеславлича
   227 тщеславие в могилу сведет
   228 и на Канине
   229 зеленым саваном застелет
   230 за обиду Ольговых
   231 младшего храброго князя.
  
   232 С той же Каялы Святополк
   233 поволок отца своего
   234 между угорскими иноходцами
   235 ко Святой Софии к Киеву.
  
   236 Тогда, при Олеге Гориславличе,
   237 сеялись и прорастали усобицы,
   238 погибала жизнь Даждьбожа внука,
   239 в княжих крамолах
   240 века человечьи сократились.
   241 Тогда по Русской земле
   242 редко пахари перекликались,
   243 но чаще вороны с гвалтом
   244 трупы себе делили,
   245 да галки своею речью
   246 сговаривались лететь на объедки.
  

Песнь третья

  
   - Продолжение битвы. - Поражение русских войск. - Последствия разгрома. - Автор повторяет в более жестких выражениях причины бедствий. - Борьба князей за власть и славу. - Далеко полетел сокол на охоту да без войска остался. - Горести вдов русских. - Печаль в городах русских.
  
   247 То было в те рати и в те полки,
   248 а этой рати не слышано!
   249 С зарания до вечера,
   250 с вечера и до света
   251 летят стрелы каленые,
   252 гремят сабли о шеломы,
   253 трещат копья харалужные
   254 в поле незнаемом,
   255 среди земли Половецкой.
   256 Черна земля под копытами
   257 костьми белыми посеяна,
   258 а кровию полита:
   259 печаль взойдет по Русской земле.
  
   260 Что мне шумит,
   261 что мне звенит
   262 утром рано перед зорями?
   263 Игорь полки заворачивает,
   264 жаль ему мила брата Всеволода.
   265 Бились день,
   266 бились другой;
   267 третьего дня к полудню
   268 пали стяги Игоревы.
   269 Здесь братья разлучились
   270 на берегу быстрой Каялы;
   271 тут кровавого вина не осталось,
   272 тут пир закончили храбрые русичи,
   273 сватов напоили,
   274 а сами полегли
   275 за землю Русскую.
   276 Никнет трава жалостями,
   277 а древо с печалью
   278 к земле приклонилось.
  
   279 Для нас, братья, уже
   280 невеселое время настало,
   281 уже степь всё силой покрыла.
   282 Пришло бессилие к Даждьбожьим внукам,
   283 явилось девой на землю Троянову,
   284 всплескала она лебедиными крылами
   285 синее море у Дона,
   286 и в плеске волн его сплыли-убыли
   287 изобильные времена.
   288 Сгинули усобицы князей с погаными
   289 в пререканиях брата с братом:
   290 "Се мое, а то мое же!"
   291 И начали князи про малое
   292 "се великое" говорить
   293 и сами на себя крамолу ковать.
   294 А поганые со всех сторон
   295 приходили с победами
   296 на землю Русскую.
  
   297 О, далече залетел сокол,
   298 птиц бья к морю.
   299 Но не воскресить Игорю
   300 своего храброго полка!
   301 А Карна и Жля, им накликаны,
   302 поскакали по Русской земле,
   303 разнося пожарища в пламенном роге.
   304 Жены русские в плаче причитали:
   305 "Уже нам своих милых молодцев
   306 ни мыслию смыслить,
   307 ни думою подумать,
   308 ни очами взглянуть,
   309 и в золота-серебра доспехах
   310 не обнять уже никого!"
  
   311 И застонал уже, братья, Киев печалью,
   312 а Чернигов напастями,
   313 тоска разлилась по Русской земле;
   314 печаль обильная течет
   315 средь земли Русской.
   316 А князи сами на себя
   317 крамолы ковали,
   318 а поганые тем временем
   319 с победами по земле Русской рыскали,
   320 дань собирали: по беле со двора.
  
   321 Ибо двое тех Святославличей храбрых,
   322 Игорь и Всеволод,
   323 кривду уже разбудили,
   324 которую успокоил отец их,
   325 Святослав Киевский,
   326 грозный и великий.
   327 Как грозою, тогда разметал ее
   328 он своими сильными полками
   329 и харалужными мечами.
  
   330 Войдя в земли Половецкие,
   331 притоптал холмы и яруги,
   332 взмутил реки и озера,
   333 иссушил ручьи и болота.
   334 А поганого Кобяка из лукоморья,
   335 из железных великих
   336 полков половецких,
   337 вихрем выхватил.
   338 Очутился Кобяк в граде Киеве,
   339 в гриднице Святославовой.
  
   340 Тут немцы и венедцы,
   341 тут греки и морава
   342 поют славу Святославу,
   343 кают князя Игоря,
   344 который все потопил
   345 на дне Каялы, реки половецкой,
   346 русского золота насыпав.
   347 Тут Игорь князь пересел
   348 из седла злата в седло пленника.
   349 Унылость по городам белостенным,
   350 а веселие поникло.
  

Песнь четвертая

  
   - Тревожный сон Святослава о похоронах его по половецкому обряду. - Весть о пленении русских князей. - Золотое слово князя Киевского. - О нарушении политического и военного баланса с Полем. - Призыв к консолидации вокруг престола Киевского. - Пагубность усобиц для самой державности Руси. - Обращение к князьям поименно. - Призыв к единению.
  
   351 А Святослав смутно сон видит
   352 в Киеве на горах.
  
   353 "Сю ночь с вечера
   354 одевают меня, - говорит, -
   355 черною паполомою
   356 на кровати тисовой,
   357 черпают мне синее вино,
   358 с зельем смешанное;
   359 сыпят мне вдовы-призраки
   360 поганых язычников
   361 великий жемчуг на ложе
   362 и обряжают меня.
  
   363 Уже нет державы княжеской
   364 в моем тереме златоверхом.
  
   365 Всю ночь с вечера
   366 босые вороны граяли у Плеснеска,
   367 на болоне возле дебри Кияня
   368 и унеслись к синему морю".
  
   369 И сказали бояре князю:
  
   370 "Уже, князь, печаль ум полонила;
   371 это два сокола слетели
   372 с отчего злата стола
   373 поискать града Тмутороканя,
   374 а либо испить шеломами Дону.
   375 Уже соколов крылатых спешили
   376 поганые саблями,
   377 а самих опутали
   378 путами железными.
  
   379 Темно было в третий день:
   380 два солнца померкли,
   381 оба багряных столпа погасли,
   382 а с ними молодые месяцы -
   383 Олег и Святослав -
   384 тьмою заволоклись.
   385 На реке Каяле
   386 тьма свет покрыла -
   387 устлали Русскую землю половцы,
   388 как барсово гнездо,
   389 и в приморье исчезли,
   390 буйство победы неся хиновым.
  
   391 Уже пошла хула на хвалу,
   392 уже сломила нужда приволье.
   393 Уже вторгся Див на землю,
   394 о чем невесты, красные девы,
   395 воспели на береге синего моря,
   396 звоня русским златом,
   397 поют время Бусово,
   398 лелеют месть за Шарукана.
   399 А мы уже русских жен
   400 лишили веселия".
  
   401 Тогда великий Святослав
   402 изронил злато слово,
   403 со слезами смешано,
   404 и изрек:
  
   405 "О, мои сыновцы,
   406 Игорь и Всеволод!
   407 Рано вы начали
   408 Половецкую землю
   409 мечами истязать,
   410 а себе славы искать.
   411 Но нечестно одолели,
   412 нечестно кровь поганую пролили.
   413 Ваши храбрые сердца
   414 в жестоком харалузе скованы,
   415 а в буйстве закалены.
   416 То ли сотворили
   417 с моей серебряной сединой!
  
   418 И не вижу уже власти сильного
   419 и богатого многим воинством
   420 брата моего Ярослава
   421 с черниговскими боярами
   422 и воеводами,
   423 и с татранами,
   424 и с шельбирами,
   425 и с топчаками,
   426 и с ревугами,
   427 и с ольберами.
   428 Те ведь без щитов,
   429 с засапожниками
   430 кликом полки побеждают,
   431 звеня прадедовой славой.
   432 Но сказали: "Мощью крепимся сами,
   433 унаследуем былую славу,
   434 а добытою прирастем!"
   435 А дивно ли, братие,
   436 старому помолодеть?
   437 Коль сокол перелиняет,
   438 высоко птиц взбивает,
   439 не даст гнезда своего в обиду.
   440 Но вот зло -
   441 князья мне не пособники,
   442 против нас времена обратились:
   443 уже у Римова кричат
   444 под саблями половецкими,
   445 а Владимир - под ранами.
   446 Печаль и тоска сыну Глебову".
  
   447 Великий князь Всеволод!
   448 Не мыслию бы тебе прилетать издалеча
   449 отчего злата престола поблюсти!
   450 Ты ведь можешь Волгу
   451 вёслами раскропить,
   452 а Дон шеломами вылить!
   453 Если бы ты тут был,
   454 то была бы раба по ногате,
   455 а раб по резани.
   456 Ты ведь можешь посуху
   457 живыми шереширами стрелять -
   458 удалыми сынами Глебовыми.
  
   459 Буйные Рюрик и Давид!
   460 Не вы ли по злаченые шлемы
   461 в крови плавали?
   462 Не ваши ли храбрые дружины
   463 рыкают, как туры,
   464 ранены саблями калеными
   465 на поле незнаемом?
   466 Вступите, господа, в злат стремень
   467 за обиду сего времени,
   468 за землю Русскую,
   469 за раны Игоревы,
   470 буйного Святославлича!
  
   471 Галицкий Осмомысл Ярослав!
   472 Высоко сидишь
   473 на своем златокованом престоле,
   474 подперев горы Венгерские
   475 своими железными полками,
   476 заступив королю путь,
   477 затворив ворота Дунаю,
   478 меча повинности
   479 через облака,
   480 суды рядя до Дуная.
   481 Угрозы твои по землям текут,
   482 отворяешь Киеву врата,
   483 стреляешь с отчего злата престола
   484 салтанов за землями.
   485 Стреляй же, господин, Кончака,
   486 поганого кощея,
   487 за землю Русскую,
   488 за раны Игоря,
   489 буйного Святославлича!
  
   490 А ты, буйный Роман, и Мстислав!
   491 Храбрая мысль носит
   492 ум ваш на дело!
   493 Высоко взмывает он
   494 на дело в буести,
   495 как сокол, на ветрах парит,
   496 хочет птицу в буйстве одолеть.
   497 Всегда в железных кольчугах
   498 под шеломами латинскими,
   499 дрожит под вами земля
   500 и многие страны -
   501 Хинова,
   502 Литва,
   503 Ятвязи,
   504 Деремела,
   505 и половцы копья свои повергли,
   506 а головы преклонили
   507 под те мечи харалужные.
  
   508 Но уже тебе, князь Игорь,
   509 источило солнце свет,
   510 а дерево не в благости
   511 листья изронило:
   512 по Роси и по Суле
   513 города отделили.
   514 А твоих храбрых войск
   515 не воскресить.
   516 Дон за тебя, княже, кличет
   517 и зовет всех князей на победу,
   518 уже все Ольговичи, храбрые князи,
   519 созрели на брань...
  
   520 Ингварь и Всеволод,
   521 и все три Мстиславичи,
   522 не худа гнезда шестокрыльцы!
   523 Не по воле судьбы
   524 свою власть растеряли!
   525 Где же ваши златые шеломы,
   526 поляцкие
   527 и щиты?
   528 Загородите полю ворота
   529 своими острыми стрелами
   530 за землю Русскую,
   531 за раны Игоревы,
   532 буйного Святославлича!
  

Песнь пятая

  
   - Никто из князей не откликается на призыв Киева. - Гибель Изяслава, сына Василькова. - Переход усобиц в войну двух династий за престол киевский. - Напоминание автором предсказаний Бояна о греховности братоубийства и неизбежности суда Божьего. - Беды волшебника Всеслава по делам его неугодным. - Тоска по временам могущества Владимира при мельчании князей нынешних.
  
   533 Уже Сула не течет
   534 серебряными струями
   535 к граду Переяславлю,
   536 и Двина болотом течет
   537 былым грозным полочанам
   538 под кликом поганых.
  
   539 Один же Изяслав, сын Васильков,
   540 позвенел своими острыми мечами
   541 о шеломы литовские,
   542 да развеял лишь славу
   543 деда своего Всеслава,
   544 а сам, под червленым щитом
   545 на кровавой траве
   546 израненный литовскими мечами,
   547 исходя юной кровью,
   548 себе же изрек:
   549 "Дружину твою, князь,
   550 птичьи крылья одели,
   551 а звери кровь полизали".
   552 И не было тут брата Брячислава,
   553 ни другого - Всеволода.
   554 Одиноко изронил жемчужну душу
   555 из храбра тела
   556 через злато ожерелье...
   557 Уныли голоса,
   558 поникло веселие,
   559 трубы трубят городенские...
  
   560 Ярославли и все внуки Всеславли!
   561 Уже понизите стязи свои,
   562 вонзите мечи свои притупленные.
   563 Уже лишились вы дедовской славы
   564 и своими крамолами
   565 начали наводить поганых
   566 на землю Русскую -
   567 при жизни Всеслава ведь
   568 пошло насилье ей
   569 от земли Половецкой.
  
   570 На седьмом веке Трояновом
   571 бросил Всеслав жребий
   572 о девице, себе любой.
   573 Хитростью оседлав коней,
   574 доскочил к граду Киеву
   575 и коснулся древком
   576 злата стола Киевского,
   577 и ускакал лютым зверем
   578 в полуночи из Белгорода,
   579 объявшися синей мглой,
   580 исторг славу за троих:
   581 отворил врата Новгорода,
   582 расшиб славу Ярослава,
   583 уйдя волком до Немиги с Дудуток.
  
   584 На Немиге снопы стелют головами,
   585 молотят цепями харалужными,
   586 на току жизнь кладут,
   587 веют душу от тела.
   588 Немиги кровавые берега
   589 не благом были посеяны -
   590 посеяны костьми русских сынов.
  
   591 Всеслав князь людям суд правил,
   592 князьям города рядил,
   593 а сам в ночи волком рыскал:
   594 из Киева дорыскивал
   595 до стен Тмутороканя,
   596 великому Хоросу путь перерыскивал.
   597 Ему в Полоцке звонили
   598 заутреню рано
   599 Святой Софии колокола,
   600 а он в Киеве уже
   601 звон тот слышал.
   602 Хоть и вещая душа
   603 в дерзом теле,
   604 но часто бедами страдал.
   605 Тому вещий Боян
   606 и первую припевку,
   607 смышленый, изрек:
   608 "Ни хитру, ни горазду,
   609 ни птице Хоросовой
   610 суда божьего не минуть!"
  
   611 О, стонать Русской земле,
   612 поминая первые времена
   613 и первых князей!
   614 Того старого Владимира
   615 нельзя было пригвоздить
   616 к горам киевским,
   617 но стали ныне
   618 его стяги Рюриковы,
   619 а другие - Давыдовы,
   620 порозно теперь знамена трепещут,
   621 и копья их поют!

Лирическая песнь шестая

  
   - Плач Ярославны. - Обращение к небесным и земным силам о помощи.
  
   622 На Дунае
   623 Ярославны голос слышится,
   624 зегзицею незнаемой рано кукует:
   625 "Полечу, - рече, - зегзицею по Дунаю,
   626 омочу бебрян рукав
   627 в Каяле-реке,
   628 утру князю кровавые раны его
   629 по живому телу его".
  
   630 Ярославна рано плачет
   631 в Путивле на забрале, причитая:
   632 "О, ветре, ветрило!
   633 Зачем, господин, наперекор повеял?
   634 Зачем помчал хиновские стрелы
   635 своими легкими крыльцами
   636 на моего лады воинов?
   637 Мог бы ты выше под облаками веять
   638 или корабли лелеять на синем море,
   639 зачем, господин, мое веселие
   640 по ковылю развеял?"
  
   641 Ярославна рано плачет
   642 в Путивле на забрале, причитая:
   643 "О, Днепре Словутичу!
   644 Ты пробил каменные горы
   645 сквозь землю Половецкую.
   646 Ты лелеял на себе Святославовы насады
   647 в походе на Кончака.
   648 Возлелей, господин, моего ладу ко мне,
   649 абы не слала к нему слезы
   650 на море рано".
  
   651 Ярославна рано плачет
   652 в Путивле на забрале, причитая:
   653 "Светлое и пресветлое солнце!
   654 Всем тепло и красно ты,
   655 зачем, господине, простерло ты
   656 горячие свои лучи
   657 на лады воинов?
   658 В поле безводном
   659 жаждою им луки свело,
   660 печалью им колчаны заткнуло?"
  

Песнь седьмая

  
   - Бог указывает Игорю путь покаянный. - Побег Игоря из плена и его прозрение. - Разговор с Донцом. - Погоня ханов за князем. - О судьбе княжича Владимира.
  
   661 Прыснуло море полунощное,
   662 идут смерчи мглой,
   663 Игореви князю Бог путь кажет
   664 из земли Половецкой
   665 в землю Русскую,
   666 к отчему злату столу.
  
   667 Погасли вечерние зори.
   668 Игорь спит,
   669 Игорь бдит,
   670 Игорь мысленно поля мерит
   671 от великого Дона до малого Донца.
  
   672 Коней в полуночи Овлур
   673 свистнул за рекою,
   674 велит князю разуметь:
   675 князю Игорю не оставаться!
   676 Кликнула,
   677 стукнула земля,
   678 восшумела трава,
   679 вежи половецкие задвигались -
   680 Игорь князь поскочил
   681 горностаем по тростнику,
   682 белым гоголем на воду.
  
   683 Вскочил на борзого коня
   684 и поскакал босым волком,
   685 и утекал к лугу Донца,
   686 и полетел соколом под тучами,
   687 избивая гусей и лебедей
   688 к завтраку,
   689 и обеду,
   690 и ужину.
   691 Когда Игорь соколом полетел,
   692 тогда Овлур волком утекал,
   693 труся собою студеную росу:
   694 загнали своих борзых коней.
  
   695 Донец молвит:
   696 "Княже Игорю!
   697 Не мало тебе величия,
   698 Кончаку нелюбия,
   699 а Русской земле веселия".
   700 Игорь молвит: "О, Донец!#
   701 Не мало и тебе величия,
   702 лелеявшему князя на волнах,
   703 стлавшему ему зелену траву
   704 на своих серебряных берегах,
   705 одевавшему его теплой мглой
   706 под сенью зеленых деревьев,
   707 сторожившему его гоголем на воде,
   708 чайцами на струях,
   709 чернядями на ветрах".
  
   710 Не такая та, говорят,
   711 река Стугна:
   712 худу струю имея,
   713 вбирает чужие ручьи и струи,
   714 расширяясь к устью,
   715 юношу князя Ростислава затворила.
   716 На Днепра темном бреге
   717 плачет мать Ростиславля
   718 по юноше Ростиславе.
   719 Уныли цветы жалостно,
   720 а древо со скорбью
   721 к земле приклонилось.
  
   722 Не сороки встрекотали -
   723 по следу Игоря
   724 едет Гзак с Кончаком.
   725 Тогда вороны не кружились,
   726 галицы умолкли,
   727 сороки не стрекотали,
   728 полозы только ползали.
   729 Дятлы стуком путь к реке кажут,
   730 соловьи веселыми песнями
   731 свет предвещают.
  
   732 Молвит Гзак Кончаку:
   733 "Если сокол к гнезду летит,
   734 соколенка расстреляем
   735 своими злачеными стрелами".
  
   736 И молвит Кончак Гзаку:
   737 "Если сокол к гнезду летит,
   738 то мы соколенка
   739 опутаем красной девицей".
  
   740 И говорит Гзак Кончаку:
   741 "А если опутаем его красной девицей,
   742 то не будет нам ни сокольца,
   743 ни нам красной девицы,
   744 и начнут нас птицы бить
   745 в поле Половецком".
  
   746 И изрек хан:
   747 "И ходына Святославля,
   748 пес(но)творца старых времен Ярославля,
   749 и Олега когана хоти..."
  

Песнь заключительная

  
   - Возвращение Игоря. - Всенародная радость. - Её эхо за рубежом. - Назидание молодым князьям. - Здравицы возвратившимся. - Заупокойное слово павшим.
  
   750 Тяжело голове без плеч,
   751 горе и телу без головы.
  
   752 А Русской земле без Игоря!
  
   753 Солнце светит на небеси:
   754 Игорь князь в Русской земле!
  
   755 Поют девицы на Дунае,
   756 вьются их голоса
   757 через море до Киева.
  
   758 Игорь едет по Боричеву
   759 ко святой Богородице Пирогощей.
   760 Страны рады, грады веселы!
  
   761 Спевши песнь старым князьям,
   762 потом молодым спеть:
  
   763 "Слава Игорю Святославличу,
   764 буй туру Всеволоду,
   765 Владимиру Игоревичу!"
  
   766 Здравие князьям и дружине,
   767 поборовшим за христиан
   768 поганые полки!
  
   769 Князьям слава!
   770 А дружине - аминь!
  
  

Комментарии к переводу

  
   В переводе сохранена пунктуация древнего текста в реконструкции Д. Лихачева ("Слово о полку Игореве". М., "Просвещение", 1984), кроме случаев иного прочтения мною данного фрагмента.
   В комментариях (к номеру строки, обозначенной цифрой слева) содержится мотивация употребления устаревшего слова в сделанном мною переводе. И, в некоторых случаях, более пространное собственное толкование термина.
   Синхронный по номерам строк настоящего перевода древнерусский текст "Слова" в этом издании синхронизирован также с переводом "Задонщины" и включен в раздел V второй книги.
  
   Строка 8 Бо, 'бо, ибо - ведь, потому что, же, ну, да.
  
   21 Иже - архаизм, оставшийся лишь в идиоме "и иже с ними". К сожалению, ибо столь актуальное союзное слово существует теперь как безальтернативное и своеобразное "который" (его этимология - "кто из двух"), что создает определенные стилевые неудобства для русского литературного языка. Характерный, к примеру, оборот в текстах Ф. Достоевского - "некоторые из которых". В "Капитанской дочке" А. Пушкина: "...Я не имел того хладнокровия, которым хвалятся почти всегда те, которые находились в моем положении". Кстати, буквальный подстрочный перевод стародавнего "иже" в нашем случае тоже образует точно такую же тавтологию в одном предложении.
  
   90 В "Задонщине" вместо "кони оседланы напереди" - "кони раньше твоих оседланы".
  
   91 Кмети - воины, крестьяне, мужики вообще. Тут - воины.
  
   115 Тмутороканский болван - возможно (кроме имеющихся версий) - маяк Тмуторокани (Тмутаракани), порта двух морей - Черного и Азовского. От "бовван" ("болван")? "Бовванiти" (укр.) - маячить вдали, виднеться издалека.
  
   128 Скорее, здесь картина оставшейся за горизонтом Русской земли. Холм - пригорок - не масштабная для отчины и эпической повести величина. Но перевод "за холмом" стал уже хрестоматийным.
  
   135 Картежные "черви", червонный, червонец - общеупотребительное. Здесь - "ярко-красный, алый".
  
   149-152 Стяг, хоругвь, челка, копье - символы власти главы рода, ставшие трофеями Игорева войска.
  
   154 Полногласное "хороброе", как свидетельствует И. Шкляревский, и сейчас живет в глубинке России, однако сам в свой перевод его не ставит. Нынешнее же "храбрый", по мнению О. Сулейменова, разрушает тонический звукоряд строфы с явно выраженным минорным причитанием на "о".
  
   162 ...след правит... - указывает направление; тут - идя впереди.
  
   181 Погружения земли во мрак под тучами стрел, солнце затмевающих, - характерная метафора для многих древних восточных и греческих текстов.
  
   190 Имеется ввиду более понятное нам: "по команде боевые порядки заняли".
  
   197 Харалужный - название особой закалки и обработки стали мечей, возможно, каралукских. Метафорически употреблено Святославом Киевским для характеристики князей Игоря и Всеволода.
  
   204 Шеломы аварские - шлемы из толстой кожи на деревянном остове.
  
   206 Каясь на раны... - сожалея, что ранен.
  
   278 и 721 . ..к земле приклонилось. В этом издании, где соседствуют русский и украинский переводы, к "единому знаменателю" приведены некоторые расхождения. В частности, во фрагменте 490-507 русского переложения сбалансированы идущие от оригинала разные числа местоимений; а в этих строках вместо оригинального "преклонилось" взято более подходящее написание приклонилось, которое, кстати, в украинском языке других вариантов не имеет.
  
   320 Беля - древнерусская денежная единица.
  
   365-368 Испорченное при переписках место, которое мало кто берется переводить. Тем более что общая смысловая нагрузка его понятна - беспокойство князя в образах-аллегориях смутного сна.
  
   399-400 Это самое рискованное мое предположение, мотивировку которого: "дружина" - жена, супруга (црк., укр.) я не решился включить в основной текст. Но оно дает очень сильную логическую нить в небольшом куске "Слова": плач русских вдов по "ладам" - мистические половецкие вдовы; веселье половецких невест - скорбь русских жен.
  
   404 Изрек - "сказал", естественно. Примечание мое к тому, что все лексемы "рече", "рек" и т. д., имеющиеся в древнем тексте, можно было бы оставить как современные нашей родной речи. Но, ввиду неудобства их склонения, я оставляю это слово лишь в отдельных местах.
  
   405 Сыновцы - младшие двоюродные братья, племянники.
  
   429 За голенищем сапога - место хранения различных "походных" вещей. Были "засапожные, захалявные" книги. Император Александр II попросил сделать для него к штабным учениям засапожную бутылку, сохранившуюся до сих пор по форме ноги, а не места, как принято считать, у заднего кармана. Тут - "походный нож".
  
   454-455 Ногата, резана - древнерусские денежные единицы.
  
   457 Шереширы - метательное оружие в сражениях на воде, видимо, абордажное.
  
   478 Меча бремены (в оригинале) - скорее всего, накладывая повинности по владениям, даже за горами, диктуя свои правила, ставя свои условия. "Обремененное имущество" - в юридической практике и банковском деле ныне - ограниченное кем-то в пользовании.
  
   595 ...до кур Тмутороканя... - "до стен" (тюркск.), перевод О. Сулейменова.
  
   622 Плач Ярославны я практически не переводил, поскольку он известен множеством перепевов, весьма близких к оригиналу.
  
   624 Зегзица - кукушка; зозуля (укр.).
  
   626 Бебрян - вид шелка или оторочки мехом бобра.
  
   631 Забрало (забороло) - городская крепостная стена.
  
   646 Насады - разновидность ладьи, с "насадкой" бортов для перевозок. Здесь - войск.
  
   750-770 Песнь заключительная. Курсив - более поздний текст, ставший неотъемлемой частью произведения.
  

Заключение

  
   Я поставил точку в этой книге в день, когда россияне отмечали праздник защитника Отечества. Тогда же, 23 февраля 2003 года, президенты Беларуси - Александр Лукашенко, Казахстана - Нурсултан Назарбаев, России - Владимир Путин и Украины - Леонид Кучма договорились после "мутного десятилетия" подготовить соглашения о формировании единого экономического пространства, согласованной экономической политике по ряду направлений, гармонизации соответствующего законодательства и создании единой регулирующей межгосударственной независимой Комиссии по торговле и тарифам.
   Для меня это факт символический. Я всю свою сознательную жизнь пытался доказать, и этой книгой, в частности, что наши далекие предки были не глупее нас!
  
  

Примечания к книге первой

  
   1. А. Кузембай-улы, Е. Абиль. "Казахская Сибирь", Костанай, 1997, стр. 8-9.
   2. Там же, стр. 8-9.
   3. "Изборник". Изд. "Художественная литература", серия "Всемирная литература", М., 1969, стр. 146-171.
   4. Здесь автор цитаты Е. Федюнькин ссылается на А. Новиченко, эту же самую фамилию вспоминает О. Сулейменов в своих мемуарах о событиях тех времен. Но, видимо, речь здесь идет о Леониде Николаевиче Новиченко (1914 г.р.), академике АН Украины, слависте, авторе перевода фрагментов "Слова" на украинский язык.
   5. В. Ключевский. "Курс русской истории", часть 1. Изд. "Мысль", М., 1987, стр. 170.
   6. Н. Карамзин. "История Государства Российского". Изд. "Книга", М., 1988, т. I. Приложения к т. III гл. III., стр. 32.
   7. Там же, стр. 34.
   8. М. Аркас. "История Украины". Киев-Лейпциг, 1920, стр. 125-126.
   9. С. Соловьев. "История России с древнейших времен", книга 1. Изд. "Мысль", М., 1988, стр. 642.
   10. Д. Лихачев. "Слово о полку Игореве" и культура его времени". Изд. "Художественная литература", Ленинградское отделение, 1985.
   11. "Слово о полку Игореве". Изд. "Советский писатель", Ленинградское отделение, 1985, стр. 4.
   12. Там же, стр. 24.
   13. Там же, стр. 37.
   14. "Слово о полку Игореве". Изд. "Художественная литература", М., 1987, стр. 198.
   15. О. Сулейменов. "АЗ и Я". Изд. "Жазушы", Алма-Ата, 1975, стр. 28-31.
   16. В. Даль. Толковый словарь. т. I. Изд. "Русский язык", М., 1989, стр. LIX.
   17. "Слово о полку Игореве". Изд. "Художественная литература", М., 1987, стр. 211.
   18. "Слово о полку Игореве". Изд. "Советский писатель", М., 1985, стр. 470.
   19. Н. Карамзин. "История государства Российского", кн.1, т. III. Изд. "Книга", М., 1988, стр. 42.
   20. В. Ключевский. "Курс русской истории", т. 1. Изд. "Мысль", М., 1987, стр.155.
   21. "Исландские саги. Ирландский эпос". Серия "Всемирная литература", т. 8. Изд. "Художественная литература", М., 1973, стр. 204.
   22. Л. Гумилев. "Древняя Русь и Великая степь". Изд. "АСТ", М., 2002, стр. 346.
   23. "Слово о полку Игореве". Изд. "Советский писатель", Ленинградское отделение, 1985, стр. 4.
   24. В. Даль. Толковый словарь. Изд. "Русский язык", М., 1991, т. IV, стр. 599.
   25. "Слово о полку Игореве". Изд. "Советский писатель", Ленинградское отделение, 1985, стр. 3-10.
   26. "Слово о полку Игореве". Подготовка текста Д. Лихачева. Изд. "Художественная литература", М., 1985, стр. 67.
   27. "Слово о полку Игореве". Изд. "Советский писатель", Ленинградское отделение, 1985, стр. 7.
   28. Там же, стр. 16.
   29. Там же, стр. 7.
   30. Там же, стр. 17.
   31. "Слово о полку Игореве". Подготовка текста Д. Лихачева. Поэтическая библиотека "Классики и современники". Изд. "Художественная литература", М., 1985, стр. 36.
   32. "Слово о полку Игореве" (под редакцией Д. Лихачева). Школьная литература. Изд. "Мектеп", Алма-Ата, 1983, стр. 35.
   33. Б. Рыбаков. "Слово о полку Игореве" и его современники". Изд. "Наука". М., 1971, стр. 196.
   34. "Изборник". Изд. "Художественная литература", серия "Всемирная литература", М., 1969, стр. 228.
   35. Буквально - "длинное ухо". "Беспроволочный телефон", сплетня (совр.); способ распространения молвы в Степи.
   36. А. Пушкин. Полное собрание сочинений. Изд. "Наука", 1978, т. VII, стр. 346.
   37. Некоторые исследователи указывают, что сведений на этот счет не существует.
   38. "Слово о полку Игореве". Изд. "Советский писатель", Ленинградское отделение, 1985, стр. 309.
   39. Глава "Тип княжеского певца по свидетельству "Слова о полку Игореве" в книге "Слово о полку Игореве" и культура его времени". Изд. "Художественная литература", Ленинградское отделение, 1985.
   40. Е. Евтушенко. "Слово о полку Игореве" как пример литературной цензуры", Русский журнал, 1 апреля 2002 г.
   41. Мне известны и понятны версии историков М. Аркаса, О. Субтельного и других о краеугольности Галичины и Львова в соборности Украины.
   42. Недавно при случайной личной встрече в Украине я узнал о вкладе в украинскую этимологию академика В. А. Горпинича, моего односельчанина по рождению на Гуляйпольщине.
   43. Наиболее близким к древнему тексту "Слова" Б. Рыбаков считает перевод В. Стеллецкого, но мало там тех самых "понятных архаизмов". Есть привнесенные: "О Боян,.. кабы ты своей песнью... "
   44. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (СПб, 1995) называет 147 известных к тому времени переводов. После чего появились сведения о "неучтенном" там переводе В. Суетенко от 1987 года и упомянутом уже переводе Е. Евтушенко от 2002 года.
   45. С. Соловьев. Сочинения, книга 1. Изд. "Мысль", М., 1988, стр. 219.
   46. Тюркоязычная Ногайская орда еще в екатерининские времена стояла в таврическом Приазовье, на территории нынешней Запорожской области.
   47. "Карна справа" - уголовно наказуемое дело (укр.)
   48. Г. Хабургаев. "Старославянский язык". Изд. "Просвещение", М., 1974 .
   49. По иронии судьбы, солдаты "дружественного языка" армии Наполеона истопили древней рукописью русского "Слова" печь холодного московского мусин-пушкинского дома в роковой для них кампании 1812 года.
  

КНИГА ВТОРАЯ

"Задонщина" и "Слово"

  
   - Реконструкция "Задонщины"
   - Перевод текста Софония
  

От автора

  
   Отдав рукопись в печать, я вернулся в режим реального времени. На дворе стояло восьмое сентября, день Куликовской битвы, а книга как раз о ней. Удивительно и другое совпадение: пошла 625-я годовщина того исторического сражения.
   Будем считать данью юбилейной дате.
   ...Предлагаемая читателю реконструкция и перевод "Задонщины" продолжают тему, начатую книгой "Вначале было "Слово". Речь в ней шла не о Евангелии от Иоанна, а о "Слове о полку Игореве", раритете древнерусской художественной литературы. Оно открывает перечень ее шедевров и, к сожалению, закрывает. Список мог бы быть больше: нива плодоносила обильно, но многое до нас просто не дошло: в осажденных городах горели церкви с книгами "под стропы". А не тот урожай, что на полях, но тот, что в закромах.
   О сохранившемся наследстве говорили много, вызывая искушение прикоснуться к Вещам. Но таким давали по рукам... Я обошел запрет и решил поделиться впечатлением, полагая, что тем, кому это не удалось, "любопытно видеть в сем предмете рассуждение человека, вполне разрешившего себе сию свободу, напечатав в собственной типографии книгу, в которой дерзость мыслей и выражений выходит изо всех пределов". Так говорил Пушкин о Радищеве и его "безумном воззвании к возмущению" - "Путешествии из Петербурга в Москву".
   На этом, пожалуй, хватит иносказаний.
   Некоторая дерзость мысли в изложенных здесь рассуждениях если и выходит "изо пределов", то лишь известных историко-литературных представлений. До недавних пор официальная наука не позволяла никому сказать слова о "Слове" поперек, и доныне, неся идеологию ушедших эпох, гуляют ее несокрушимые реликтовые стереотипы. За высокой оценкой литературного наследия древней Руси чаще кроется снисходительный взгляд. Так восторгаются на выставках наивной живописи непрофессионалов... Впрочем, "Задонщиной" никто особо не восторгался. Все подзорные трубы повернуты в сторону "Слова".
   Но глубина его непостижима через старый, фокусируемый лишь на срезе плоскости монокуляр. Прильнувший к нему видит одномерную, однобокую и алогичную картину. В своей предыдущей книге и отчасти здесь я попытался рассмотреть эту Вещь в многомерности.
   А "Задонщина" - Вещь, которая при всей скудности дошедшего к нам наследства не изучена даже через приличную лупу. По хрестоматийной реконструкции невозможно понять ее сюжет... Я восстановил предположительно изначальный текст повести - в своем первозданном виде она достойна причисления к шедеврам. Под номером два в древнерусской литературе.
  

Раздел I

Предмет перевода

  
  
   "Задонщина", памятник древнерусской литературы конца 14 века, воинская повесть о Куликовской битве 1380 года, написана (возможно, Софонием Рязанцем) с ориентацией на "Слово о полку Игореве", что было вызвано общей идейной задачей авторов: борьбой за единение русских княжеств перед лицом внешнего врага. Ориентация подразумевала символическое противопоставление: гибельный исход событий в "Слове" и победоносный в "Задонщине".
   "Куликовская битва русских полков во главе с великим князем московским и владимирским Дмитрием Донским и монголо-татарских войск под началом Мамая 8 сентября 1380 года на Куликовом поле. В Куликовской битве участвовали воины многих русских княжеств. Борьбу с врагом возглавило Московское великое княжество. Завершилась разгромом монголо-татар. Начало освобождения русского и других народов от монголо-татарского ига".
   ("Большой энциклопедический словарь". Изд. "Большая Российская энциклопедия", СПб., "Норинт", 1998 г.)
  

1. Детективная история

  
   Публикация списка "Слова о полку Игореве" произвела на современников ошеломляющее впечатление. В стране скупых летописей, богослужебных книг, жития святых и преподобных, среди невостребованных веками письмен обнаружены пергамены, по содержанию своему в привычные категории не вмещавшиеся. Находке Мусина-Пушкина изумился главный Пушкин России: "Европа наводнена... неимоверным множеством поэм, легенд, сатир, романсов, мистерий и проч., но старинные наши архивы и вивлиофики (библиотеки - прим. А.Т.), кроме летописей, не представляют почти никакой пищи любопытству изыскателей. Несколько сказок и песен, беспрестанно поновляемых изустным преданием, сохранили полуизглаженные черты народности, и "Слово о полку Игореве" возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности" (1).
   Уникальность поэзии сразу же вызвала сомнения в подлинности. А когда оригинал рукописи по закону подлости пропал (воины цивилизованной Европы истопили им камин в холодной Москве во время наполеоновской кампании), подозрения и вовсе перешли в скепсис. Тем более, что безмерно скорбящего по сгоревшим манускриптам графа Мусина-Пушкина утешил некто Бардин, уступив ему свою, точно такую же рукопись "Слова". А днем раньше еще одну продал его товарищу Малиновскому... Несколько "подлинников" Бардин держал про запас, их нашли после смерти этого "мастера подписываться под древние почерки".
   Пыл скептиков остужал Александр Пушкин. Корректным образом и конкретным вопросом - а кто есть автор текста сей "подделки"? Подобного таланта, по его мнению, на поэтическом небосводе тогдашней России не наблюдалось...
   К счастью, было найдено другое "Слово" - о Куликовской битве, о великом князе Дмитрии Ивановиче и брате его Владимире Андреевиче, или "Задонщина", написанное в те же стародавние времена по образу и подобию "Слова о полку Игореве". И страсти вокруг подлинности обоих улеглись...
  

2. Какие проблемы!?

  
   "Слово о полку Игореве" и "Задонщина" - вещи с разными судьбами. Судьбы - они не то что у вещей, они у близких людей разные: отцы-дети, дочки-матери, близнецы-братья. Но, тем не менее, родственные. А здесь - сплошное недоразумение...
   Как тут не развернуть тезис о силе слова! Сила "Слова" такова, что безвестный делами и ратями удельный князь Игорь, пройдя типажом времен разброда и усобиц по строкам гениального певца, стал национальным героем. И, наоборот, "Задонщина" мало что, казалось, добавляла к портрету одного из самых известных полководцев Руси - Дмитрия Донского. Сама повесть эта как-то больше в тени и вроде как непутёвая: художественным произведением она признается с целым рядом оговорок, хотя "Слову" родная дочь. Содержится, правда, в падчерицах... Но если снять бутафорский наряд, от копоти почистить, присмотреться - Золушка...
   Любое художественное произведение, даже из области фантастики, - отраженная автором действительность, или, выражаясь штампами нынешними, реальность. Реальность, предоставленная нашему восприятию, казалось бы, категория общая, одна на всех, но отражается по-разному, индивидуально. Восход солнца каждый рисует по-своему. Мы же по этой картине предположительно судим о художнике. И наоборот: зная автора, можем ожидать, что он нам отобразит...
   Литературный перевод, реставрация текста и всякие прочие вторжения в подобные сокровенные материи требуют понимания и объекта, и субъекта. И автора, и его работы. Нашей "картины", по древности лет, - тем более. Кто, как и зачем ее написал? Что в "Задонщине" изначально, а что добавлено впоследствии? Какова, наконец, стоимость полотна?
   Что касается авторства, то сомнения следовало бы отбросить: кандидатур, кроме рязанца Софония, нет. А на него прямо ссылается переписчик одного из текстов. Сообщение о том, кто говорит с читателем, чьи слова воспроизведены, есть требование любого неанонимного письма, с этого начинаются, например, все Евангелия...
   А что касается автора, то вряд ли иерей Софоний, выходец из бояр, а творивший уже старцем-монахом (больше о нем ничего не известно), создал повесть по личной инициативе: все же в послушании да на церковном коште, а дело дорогостоящее... Духовный у него был или же политический, от светской власти, заказ? Или это была рутинная летописная хроника со всплеском авторского самовыражения?
   И вообще, в какой обстановке все это происходило?..
  

3. Герои и земли

  
   Действие "Задонщины" тугой спиралью закручено вокруг Москвы, в космической туманности Евразии, в созвездии ее народов и стран. В замкнутой воедино системе координат: всякое смещение в любой из ее точек синусоидой возмущает пространство, разбегаясь от эпицентра концентрическими кругами...
  
   Великое княжество Литовское. В некоторых учебниках оно именовалось Русско-Литовским. Уникальное образование в истории сразу нескольких народов, но каждый из них почему-то эту главу биографической книги старается перелистать как можно тише, не привлекая постороннего внимания шелестом страниц.
   Западный сосед был могущественнее Москвы с ее полувассальными окрестными княжествами... И больше, и сильнее. И русским, и литовским одновременно... Собственно Литва занимала менее пятой части государства. Остальные? Да предки современных белорусов, украинцев и русских остальные. Непроходимое Полесье хранило эти земли от татаро-монголов, а когда Орда начала хиреть, литовские князья первыми попробовали ее мечом на прочность. Исконное правобережье Киевской Руси устремилось в тот момент из-под ига навстречу: Литва - православная, язык двора, а стало быть, государства - русский. Не тот русский, московский, утвердившийся впоследствии, а тот, на котором и сейчас говорят по деревням славянского шва на стяжке клиньев Белоруссии, России и Украины. Это государство оставит потомкам Радзивилловскую (Кенигсбергскую) летопись, одну из самых полных в древнерусской истории.
   Княжил здесь Ольгерд (по-православному крещенный Александром) из династии Гедиминовичей. От двух жен имел пять дочерей-Ольгердовных. И двенадцать сыновей-Ольгердовичей, два из которых - Андрей Полоцкий и Дмитрий Переяслав-Залесский - герои "Задонщины" на стороне Москвы. Кроме Андрея и Дмитрия, княжили на Руси-Литве их родные братья: Владимир Киевский, Константин Черниговский, Дмитрий-Корибут Брянский (затем Новгород-Северский), Федор Волынский - Ольгердовичи от матери Марии Витебской...
   Не только татаро-монголов гонял в междуречье Днепра и Буга двадцать своих цветущих лет Ольгерд. Но и крестоносцев с поляками западнее этого бассейна - не жаловал католиков. Вдобавок на православного Дмитрия Московского ходил, поклявшись спалить его деревянный Кремль. К огорчению своему, пришедши, увидел только что возведенный белокаменный. Несгораемый - в нем Дмитрий пересидел осаду. Войну единоверцев предопределила деталь сугубо меркантильная - семейный интерес великого князя Литовского в соседнем с Москвою княжестве Тверском.
   Незадолго до Куликовской баталии Ольгерд умер, оставив на троне сына Ягайла. Он - Ольгердович от другой матери, Юлианы Тверской. Это и есть та "деталь", которая затем расколет сводных братьев и еще сыграет свою роль...
  
   Земля Русская. В одной из книг я написал: "Монгольские орды Чингизхана и внука его Батыя под девизом "Землю - скотине!" на своих непобедимых знаменах преобразили континент, сметя на своем пути все лишнее... Извели земледельцев в Европе, популяции которых остались в глухомани лесов. Но, в конечном счете, земледелие не только реваншировалось, но и растворило сотрясавший Евразию уклад в себе. Кочевой уклад, а не народы. Они, народы, остались, интегрируясь в иную евразийскую систему" (2).
   ...А пока степная, безлесная Киевская Русь стала еще и безлюдной. Жизнь на положении данников продолжалась лишь по землям залесским, для пастбищ непригодным. Залесьем, собственно, именовалось Владимиро-Суздальское, а затем и Московское княжества, но в делении "поле - лес" этим названием часто обозначались северные земли вообще. Они связывали Русь с Европой, а Европа, вместо поросших полынью азиатских дорог в Индию и умершего шелкового пути в Китай, осваивала мир морями-океанами. По ним континент резко вырвется вперед, на качественно новую ступень прогресса... Власть Степи над Лесом вскоре закончится победой Леса над Степью. А начнется процесс в эпоху князя московского Дмитрия Иоанновича, внука Ивана Калиты, оказавшегося на троне в 1359 году в возрасте девяти лет.
   По отрочеству Дмитрий хотел услужить сразу двум ханам: Муруту, который дал ему титул великого князя, и Абдуле, за что попал в немилость обоих. Ярлыками "великих" ханы начали жаловать его противников, но для Дмитрия, как выразился историк Карамзин, гнев ордынских царей уже не казался гневом небес. Одних князей с монгольскими ярлыками он просто изгонял, других силой заставлял подчиняться и признать зависимость от себя как от главы Руси.
   Серьезным просчетом Дмитрия во времена, когда он еще не был ни Донским, ни неподсудным, можно считать провал дипломатии в Твери. Там разгорелась династическая борьба за престол, и Дмитрий сделал ставку не на молодого Михаила, а на его родственников. Беда в том, что у Михаила была весьма влиятельная сестра. Та самая Юлиана Тверская, жена Ольгерда, великого князя Литовского, и мать Ягайла, основателя династии Ягеллонов.
   Возможно, это был не просчет, а затеянная Дмитрием борьба с другим потенциальным собирателем Руси, а следовательно, будущим соперником. Если так, то это была очень рискованная игра, в которой не раз горела Москва, а Ольгерд и Ягайло во всех стычках Дмитрия с ханами неизменно поддерживали Орду. Можно предположить, чем бы закончилась и Куликовская битва, не опоздай на рать Ягайло с восьмидесятитысячным (!?) войском. Он почему-то простоял несколько дней на марше, не успев затем дойти до потекших кровью Дона и Непрядвы каких-нибудь тридцать верст.
   ...Я редактирую эти строки, а на ХХVIII Олимпийских Играх - марафон. Стартуя на месте исторической битвы греков с персами, современные атлеты повторяют путь древнегреческого воина-гонца с победной вестью в Афины. Причем побежали как греки, так и персы-иранцы тоже... За медалями... Сорок два километра сто девяносто пять метров. Интересно, а в тридцати верстах какая будет дистанция? Во времена Дмитрия Донского в версте, или "поприще", было 656 сажен, а в сажени 2,134 метра. Надо же - именно те сорок два километра! Пока я рылся по справочникам и вычислял, победитель греческой Олимпиады финишировал - чуть более двух часов!..
   Выступи Ягайло с рассвета хотя бы одной конницей - и кто знает, помог ли бы русским десятитысячный засадный конный полк, решивший в итоге исход битвы. Так что рисковал Дмитрий... Князь Олег Рязанский, чьи земли вперед опустошали татары, "скакал из места в место" и после мучительных колебаний перешел на сторону врага потому, что в победу Москвы не верил абсолютно! - Как скоро князь московский услышит о нашествии Мамая, - рассуждал он, как пишут летописи, со своими литовскими союзниками, - то убежит северными лесами в Европу.
   Впрочем, великими полководцы становятся лишь после Рубикона. Свой жребий Дмитрий бросил на Дону: быть битве или не быть - зависело от него. Узнав о численности вышедшей навстречу русской рати, Мамай поостерегся и предложил мир на условиях возобновления "дани Джанибека" - серебро от сел и золото с городов (3). Дмитрий мировую отверг...
  
   Воистину - кто не рискует... В завещании сыновьям Донской напишет: скоро дань Орде перестанете платить вообще, так заберете поровну себе всё...
  
   Страна восточная. Монголы прибирали к рукам все окружающее пространство вместе с народами. По мере движения вглубь материка стали монголо-татарами, затем татаро-монголами и, наконец, бог знает кем. Во-первых, они тут же ассимилировались с тюрками-степняками. Во-вторых, со славянами: множество кочевников-ордынцев навсегда осело по русскому залесью, их восточная антропология и тюркские фамилии густо мельтешат там по сей день...
   К рубежной Куликовской битве все то, что мы именуем Ордой, было во внутренних усобицах, выражавших кончину системы. Как когда-то удельные князья русские ходили на Киев усаживаться на "отчий стол золотой", так теперь всякие периферийные степные ханы ходили в Алтын-Орду занимать Сарай - золотой ханский дворец. Параллели поразительные - с началом княжеских усобиц в Киеве за тридцать лет сменилось двадцать восемь князей, а в Сарае за двадцать лет - двадцать ханов, эмиров и султанов. В степях же по другую сторону Волги до Днепра и Крыма в это время во власти прочно утвердился полководец Мамай.
   Это была весьма колоритная фигура поздней Орды, замеченная затем в монарших русских родословных. Мамай служил последнему из рода Батыя султану Бердибеку, и можно представить сложность его службы: султан на пути к трону истребил всю кровную родню, в том числе своего отца, хана Джанибека. Отцеубийцы обычно умирают не своей смертью, и вскоре Мамай объявил на троне нового эмира - самого себя. Он прекратил внутренние распри и продержался наверху целое десятилетие. Ему удалось вновь переключить внимание Орды на стратегический северо-западный вопрос. Его отряды ходили на Русь вместе с царевичем Арапшей (Араб-шахом), затем без него с князем Бегичем, а теперь Мамай собрался сам. Он мечтал поднять погрязшую в усобицах, разлагающуюся Орду до былого величия и, за неимением кочевого воинства, нанимал в армию разноплеменной люд - от лиц "кавказской национальности" до генуэзцев из крымских колоний Причерноморья. На почве антимосковских интересов тверской матери Ягайла Мамай нашел и с ним общий язык... И, протрубив сбор, по стопам Батыя двинулся испепелять "Русь строптивую".
   Промедли эмир со сборами в поход, и не было бы на Руси поговорки "прошел как Мамай". За захват власти его собрался казнить чингизид из кипчаков - Тохтамыш, поддерживаемый в тот момент самим сотрясателем вселенной, среднеазиатским Тимуром. Но чуть-чуть опоздал - путь был не ближний: по некоторым сведениям, Токтамыс, как правильно звучит его имя (4), выступил на Сарай из наших, ныне кустанайских, степей. Здесь он якобы гасил тобол-тургайские усобицы...
   Побитого на Непрядве и безоружного Мамая он перехватил на берегах все той же кровавой памяти Калке (в треугольнике между нынешним Гуляйполем, Донецком и Мариуполем), но эмир сумел уйти домой в Крым, в свои родовые кочевья. В Кафе (современная Феодосия) он появился, видимо, за деньгами (генуэзские купцы этой колонии скупали скот) и для найма новых волонтеров на побережье. Можно предположить, что Орда ему этого не позволила, и он погиб от руки наемных убийц. Тохтамыш известил Москву о своем воцарении в Сарае, Дмитрий отправил к нему послов с подарками. Сам, как было заведено испокон двух уже веков, не поехал.
   Больше сражений с реками крови и горами трупов между Русью и Ордой не будет. Через столетие, при "стоянии на Угре", последний раз взглянув друг другу в глаза, Иван III и Ахмат-хан, не обнажая сабель-мечей, разойдутся. История поведет их более продуктивными попутными дорогами...
  

4. Среда "Задонщины"

  
   Повесть написана по горячим следам, и среда "Задонщины" - это Русь после Куликова поля. И остальной мир тоже. Чернышевский, Добролюбов, Белинский, Герцен - эти формовщики прогрессивного общественного мнения Российской империи - рассматривали свершившееся через призму национально-освободительной борьбы. В советское время подобная точка зрения была узаконена специальным Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 16 мая 1934 года. Между тем, еще западноевропейские хронисты XIV-XV веков располагали более широким, континентальным взглядом, а историк Сергей Соловьев по отношению к этому событию применил глобальную категорию всемирно-исторических мерок, поскольку освящался новый порядок вещей. И действительно, мир отныне мог строить свои планы без оглядки на сотрясателей вселенной.
   Честь, хвала и вечная память ратникам "Задонщины": они были настоящими героями своего времени. Но с выпавшим на их долю временем им повезло: они родились в эпоху заката на исторической арене Евразии могущества кочевников.
  

* * *

   Дмитрий Донской умер в 1389 году в возрасте 39 лет. Итог жизни - свои земли он передал сыновьям без всяких ханских ярлыков.
   ...Победу на поле Куликовом отмечали и торжествами, и поминовениями в храмах: очень велики жертвы, слишком большая кровь. Потеряны люди из военной и боярской верхушки. Заложенная Дмитрием Донским церковь (она и сейчас стоит в центре Москвы) обрела название Всех Святых: не нашлось такого небесного покровителя, чье имя не унес бы в могилу ратник, его земной тезоименитый. Говорят, что словосочетание "всехсвятское" широко разошлось с того времени...
   Куликовская битва надорвала силы Руси, но противостоять Орде нужно дальше - только при этом условии донская победа будет закреплена. А там воцарился Тохтамыш, вскоре он придет Москву палить...
   Но, кажется, с ним Дмитрию, как и с исторической эпохой, тоже повезло. Имеются сведения не только об их знакомстве до Куликовской битвы, но о каких-то договоренностях, вроде антимамаевской коалиции. Годы спустя этот хан даже не "встанет в позу" насчет самостийного завещания Донского: по смерти его подтвердит право сына Василия на Московское княжество и выдаст ярлык.
  
   Тохтамыш не Мамай безродный, у него чингизидово тщеславие, и Москва для него отойдет на второй план. Он вновь объединит Белую, Синюю и Золотую орду, то есть весь Улус Джучи с сердцевиной в тургайской степи, с ее тучными стадами, горьким запахом емшан-травы, стратегическими запасами соли, и начнет войну со своим недавним покровителем Тимуром. По завещанию Чингизхана хорезмский оазис должен принадлежать джучидам, но там прочно сидел этот хромоногий "железный монгол", прямой потомок Батыя. К тому же, прирастая землями джучидов, он исповедовал ислам, а не Ясы Чингизхана. Впрочем, происхождение Тамерлана от легендарного прародителя так же, как Батыя и даже самого Джучи, некоторыми современниками подвергалось сомнению. Как бы там ни было, политика Тохтамыша переориентировалась на Среднюю Азию. Знаменитое сожжение им Москвы якобы в отместку за разгром на поле Куликовом вовсе не было реваншем, хотя именно так нам это событие заложили в головы еще со школы. Более того...
   Все прекрасно понимают, что произошло бы в случае своевременного появления на Куликовом поле Ягайла. Но мало кто упоминает о том, что столь же вероятным было появление на месте сражения Тохтамыша, не задержись он в Притоболье. И тогда войско Мамая и Ягайла они с Дмитрием крушили бы совместно.
   А в Москву хан, только что занявший престол, пришел напомнить о существующем порядке вещей. Конкретно - насчет размера дани. Скорректированная последний раз при Джанибеке, она дифференцированно взималась с городов и фиксировано с землепашества - по полтине серебром с деревни. Но исправно платить ее перестали...
   Тохтамыш объявился внезапно, в "период летних отпусков" - массового отъезда городского люда, знати и даже воинов в подмосковные деревни. Говорить хану было не с кем. За мощными стенами, в относительной безопасности оставались лишь посадские жители, а из "начальства" - один митрополит Киприан, вынужденный руководить обороной. Поскольку никто его не слушал, владыка покинул белокаменную. Ордынцы гражданских лиц туда-сюда пропускали, и он отбыл в безопасную Тверь. В осаде остались одни "народные массы", разграбившие все и вся, и, в первую очередь, винные погреба. В подпитии расхрабрившийся люд с крепостных стен словами и непристойными жестами оскорблял чувства и достоинство поработителей. По истощению продовольственных запасов москвичи согласились поговорить с татарами по-хорошему, но запустили в город вместе с послами всю рать. "Переговоры" вылились в повальную резню и грандиозные погромы...
   Я привел этот утрированный пересказ так, как его излагает большой знаток темы историк Лев Гумилев. Угол зрения у него, как правило, оригинальный, факты он чаще использует достоверные, а коэффициент его погрешности нам известен. И если через это сказание взглянуть на существо дела, то она, суть, - в самой "балаганности" рассказа... Не каждую страницу истории можно таким образом подать. А лишь те, где уже ничего не решалось... Даже силой объединенной Орды, с самим Тимуром соперничающей. Потому что и Тимур уже не Тимур...
   У силы татаро-монгольской, несокрушимой пока извне, надломился становой хребет. Тимур еще сотрясает все и вся вокруг непрерывными войнами, но его народ давно уже смешался и осел по плодородным долинам. Размылась вместе с носителями, монголами, их "национальная идея": господствовать там, где ступит копыто коня. Подданным дехканам для полного счастья хватало пространства, отхваченного у природы мотыгой. Армия Тимура наемная, а это уже не те, перекати-поле, несметные, неудержимые смерчи воинов-кочевников...
   Словом, при Тохтамыше Дмитрий Донской все же мог заниматься (насколько такой термин применим к реалиям того времени) внутренними делами и следить за изменением обстановки на западных границах. Игнорируя мандаты Орды и покровительство Литвы, Дмитрий заставил признать московское старшинство Олега Рязанского и Михаила Тверского. Без всякой демонстрации собственного превосходства он сохранил за вечными соперниками наследные княжества. Но подчиненный их статус жестко определил протокольно.
   "Задонщина" поет похвалу не только великому князю Дмитрию Ивановичу, но и двоюродному брату его, Владимиру Андреевичу Храброму, князю боровскому и основателю Серпухова на железной жиле: руда там добывалась "прямо на ровном месте". Братьев связывала клятва юности, тем не менее отношения между ними одно время обострились, и Дмитрию пришлось энергично улаживать конфликт. В новом договоре серпуховскому кузену его место также было указано четко.
   Внутреннее положение московского княжества на Руси укреплялось на фоне неблагоприятной внешнеполитической ситуации: буквально через несколько лет в соседнем Великом княжестве Литовском начнутся события, изменившие расклад сил в Европе.
  

5. "За веру крестьянскую"

  
   В 1385 году наследницей польского престола неожиданно объявлена незамужняя принцесса Ядвига. Всесильная шляхта подыскала своей королеве партию в лице жениха с приданым - Ягайла с Литвою. Но Ядвига заявила, что за варвара не пойдет ни за что. Дело было, скорее, не в этом - она хотела пойти за Вильгельма Австрийского и заперлась с ним в Краковском замке. Но паны дубовые двери выломали и вытолкали жениха в свою Австрию... Ягайло возьмет Ядвигу. И ее римскую веру, и цивилизованное имя шляхетское - Владислав. Много, в общем, получит, а отдаст лишь то, что было при себе, - Литву. Вместе с родственниками, вельможами и всем народом она становилась частью Польши...
   Шут бы с ней, с такой свадьбой, но Литва хотела "втелить" в польское католическое лоно, кроме себя, еще и четыре пятых "своей" Руси. Наметился грандиозный развод. Католицизм, родной, казалось бы, дальше некуда единым Иисусом, был весьма и весьма далек от константинопольской святой ветви по методам "втеления" бога в души людские... На постулатах православия фанатизм если и выстраивался практически, то лишь в виде монашеского аскетизма по отношению к собственной плоти во имя святого духа. Православные церкви, особенно в Литве, уживались с языческими капищами, на века опережая время в области свободы совести и прав человека, приоритеты которого впоследствии задекларировала Европа, измордованная бубонной чумой, войнами и церковным фанатизмом.
   Конечно, такая параллель не совсем корректна, как не корректно и само сопоставление религий с их тысячелетними историями, в которых можно найти всякое. Степень набожности - от бытовой традиции до мракобесия - по-разному проявлялась в поколениях, социальных группах и нациях. Но мы ведем речь не о моральном облике конфессий, а об исторической ситуации.
  
   В связи с предметом перевода я еще коснусь взаимоотношений церкви и государства в Древней Руси, а здесь скажу лишь об одной авторитетной, но весьма спорной точке зрения. Тот же Л. Гумилев, к примеру, полагает, что "выиграть гегемонию в восточной Европе" Литва не смогла лишь потому, что ей помешала Русь силою своей религиозной идеи. "Такое, - пишет он, - было возможно только в фазе пассионарного подъема, когда ведущая консорция растет, как снежный ком, вбирая в себя все этнические субстраты..." (5) В этом тезисе автор ссылается на известного историка М. Покровского: "московская политическая идеология была церковной... московский царь мыслился своими подданными не столько как государь национальный, сколько как государь православного христианства всего мира" (6).
   Констатация Покровского справедлива лишь в том, что такую идеологию церковь своей разветвленной сетью веками насаждала. Но так и не насадила. Подданные усвоили лишь очевидное: самодержавие - это и царь, и бог, а православие - единственно правильная вера. Притом исконно русская вера. Какое там всемирное православное христианство могло быть в действительно "крестьянском" его восприятии? Мы, нынешние, при телевизорах крещенные, его, как экуменическое, сами весьма смутно представляем. И полагать, что русских на войны подвигало миссионерство, - это слишком большой перебор. Это компрометирующая Древнюю Русь и ее потомков выдумка. Не знаю, как в "пассионарных" ситуациях, но в смутные времена Разина и Пугачева бунтарские массы свое отношение к духовенству выражали весьма определенно: руку поднимали... На таких моментальных глобальных срезах, в том числе на последнем из них, "ленинских днях", нужно видеть не следы подстрекателей, а тысячелетний опыт веры: религиозный орден она не формировала, рыцарей такового никакие революционеры на святотатство не спровоцируют. Это к мысли Покровского о менталитете подданных.
   Что касается вывода о церковном характере московской политической идеологии в верхах, то лучше послушать не Покровского, а Петра Первого, который говорил: "Мы, святой отче, ваших дел не касаемся, а вам не советуем вмешиваться в наши". Если эту тираду ему приписали, то очень правдиво: ее можно вставлять в уста любого князя, царя или императора, исключая лишь первых в этом ряду державных язычников. Причем разъяснение государева протокола словесно - это еще по-божески. Малюта Скуратов, "силовой министр" Ивана Грозного, митрополита Филиппа задушил. Возможно, за те самые напутственные "филькины грамоты" беспутному, надо сказать, в некоторых деяниях царю.
   По нравам двора нельзя судить о духовной атмосфере общества, о чем говорит и судьба Людовика XVI, и российских Романовых. Но я решительно не могу понять, кто из средневековых московских царей хотя бы пытался изобразить себя апостолом церковной политической идеологии? Идеология - это ведь личная приверженность учителя своему учению. Иначе кто поверит?
   Первым кремлевским царем был последний Рюрикович, этот самый Иван Грозный. Христианский пример, как упоминалось, подавал, посылал милости монастырям. После того как убил державным жезлом старшего сына Ивана. В неврастении, с открывшимися язвами по всему телу, еле влача ноги, кесарь увидел богово - край могилы, и тут насчет идеологии я целиком согласен. "Он усиленно припоминает всех им убитых и замученных и вписывает их имена в синодик". Вряд ли среди них были монахи Новгорода Великого, их, не спрашивая ни имен, ни фамилий, согнали в кучу при взятии города и забили дубинами. По его приказу, в его присутствии. А паству новгородскую, в том числе беременных и младенцев, сволакивали баграми по мерзлой земле и топили в прорубях Волхова. Московское духовенство, к чести своей, как отмечает С. Соловьев, пыталось остановить эти деяния "идеолога" всего православного мира на новгородской земле. И у себя дома тоже...
   Баланс религиозной и светской власти в России всегда колебался между личностями митрополита (патриарха) и государя (императора). В "перетягивании каната" бывали ситуации, из которых не следует выводить закономерности. Закономерность одна: парадигма всякой церкви - "Бог", а государства, даже клерикального, - "бытие" в сугубо практических его проявлениях. Это и гражданская целесообразность, и хозяйственный прагматизм, и светская культура. В ту эпоху русскому православному духовенству (мало ли на что оно претендовало) прямо вторгаться в такие сферы не полагалось. А чтобы еще и судьбу подданных решать...
  
   ...Папство никакая сила не сдерживала, оно властвовало над людьми и вершило суд вместо Бога. Да не над душами, а над живыми. Проглядев в неистовом служении феномен экономического, культурного и духовного Возрождения Европы, римская курия нутром учуяла новые ориентиры мирян и семимильными шагами двинула по континенту инквизицию и аутодафе. Европа запылала кострами. Выстраданные Иисусом и поколениями великомучеников ценности христианства на уровне святого престола выродились тогда до примитивного язычества с жертвоприношением плоти людской. Один лишь великий инквизитор Торквемада сжег заживо 8800 человек. А мы ищем объяснения, почему миллионы католиков, очертя голову, кидались в крамолы реформации за каждым новым пророком...
   Весь католический обскурантизм в границах польско-литовской унии (вновь обращенные всегда католики больше папы римского) обрушился на славянскую православную часть. Она должна была присягать прежним сюзеренам, но людям уже иной веры. Братья по крови становились гражданами различных достоинств.
   Драматическим был этот религиозный поворот. Взвешенно относившийся ко всяким зигзагам европейской истории Пушкин, по случаю выхода в свет собрания сочинений белоруса Георгия Кониского, писал: "Православие было гонимо католическим фанатизмом. Церкви наши стали пусты или отданы униатам. Миссионеры насильно гнали народ в униатские костёлы, ругались над ослушниками, секли их, заключали в темницы, томили голодом, отымали у них детей, дабы воспитывать их в своей вере, уничтожали браки, совершенные по обрядам нашей церкви, ругались над могилами православных" (7). Далее Пушкин приводит случаи физической расправы над священниками.
   Такого не позволяла себе в свое время даже Орда.
   Закончилась эта драма восстанием Малой Руси и падением Польши (8).
   Осиновым колом эпохе католической экспансии, продвинувшей римскую веру по континенту, все же стала православная Острожская Библия. Ее в имении одного из могущественных карпатских князей Константина Острожского напечатает друкарь Иван Федоров, изгнанный в годы опричнины из белокаменной. Похоронят его во Львове, а памятник поставят в Москве - великие и после жизни мир единят...
   Дмитрий Донской видел этот мир за двести лет до описанного события. В прижизненном 1386 году он с прискорбием узнал о том, что достойного православного карпатского князя Федора Острожского католики подвергли проверке на лояльность, разрешив служить дальше с целым рядом условий и оговорок.
  

6. Предварительно о жанре

  
   Мир глобально изменялся. И накануне Куликовской битвы, и в ходе ее, и после... Княжеские и церковные верхи держали руку на пульсе... Вряд ли при таких обстоятельствах можно рассматривать "Задонщину", не без их ведома написанную, в утилитарном жанре "жалости и похвалы".
   Скорее, она создавалась как универсальное художественное произведение - для обозначения этих перемен и извещения о победе, для памяти потомкам и, конечно же, для персонального прославления героев на этом эпическом фоне.
   Видимо, использовалось оно и для литургии - песнопение благодарений светского характера в церковных службах присутствует. В ответ на вопрос о возможности поведать с амвона "о похвалных сих о нынешних повестех" во славу и поминовение, один из святых отцов Кустаная сказал: "Безусловно!" Там не должно быть, на его взгляд, излишней бравурности, чего в "Задонщине" как раз и нет...
  

7. След в Радонеж

  
   Княжил Дмитрий с малолетства при регентах - митрополите Алексии и преданных боярах с тысяцким Тимофеем Вельяминовым во главе... Отцы-бояре встанут на ключевые места Куликовской рати под княжескими знаменами. Некоторые сложат головы.
   Духовный же наставник состарится. Вместо него Константинополь пришлет митрополитом "Киевским и всея Руси" уже упомянутого нами при осаде Москвы серба Киприана. Не все в белокаменной, в том числе и сам великий князь, с таким решением согласились, и глава русской церкви пребывал большей частью в Киеве.
   Заботой Дмитрия Донского, ревностно относившегося к делам церковным, стал вопрос своего митрополита (патриаршества на Руси еще не было), и Москва перебирала варианты из имеющихся претендентов... Эта "замятня" весьма запутана для беллетризованного пересказа даже по лаконичному изложению историка Николая Карамзина. Можно отметить лишь, что самая влиятельная духовная личность того времени - шестидесятилетний Сергий Радонежский - от такой чести отказался наотрез. Своим авторитетом он также отверг и всех выдвиженцев Дмитрия Донского на эту роль, как "новоуков" в монашестве. В хитросплетениях борьбы и без всякой ясности относительно реального кандидата Русь подошла к Куликовской битве. Благословил князя на донскую рать все тот же Сергий Радонежский. И сам преподобный, и Троицкая обитель стали, таким образом, вдохновителями великого князя и русской победы, что предопределило дальнейший авторитет едва поднявшегося на ноги монастыря, впоследствии Троицкой лавры, и его основателя в судьбах православной церкви и истории России. И Дмитрий Донской, и Сергий Радонежский в 1862 году отлиты в бронзе монумента "Тысячелетие России" и занесены в скрижали великих россиян (9).
  

* * *

   О Куликовской битве до нас дошло много письменных источников, среди которых летописная повесть и более полутора сотен копий весьма пространного и подробного "Сказания о Мамаевом побоище". Сохранились синодики, поминальники, церковные и разрядные книги, некоторые из них найдены в архиве самой Троице-Сергиевой лавры, причем связаны они с одним из участников сражения, Владимиром Андреевичем Храбрым. Суть дела объясняется просто: на землях этого князя-благодетеля стоит Радонеж с Троицким монастырем. Оттого, как отмечают ученые, в летописании и документах, вышедших из стен обители, он упоминается как один из главных героев донской баталии.
   Некоторые ученые предположили, что в Троицком монастыре, кроме всего прочего, было написано и "знаменитое "Сказание о Мамаевом побоище" (10). Оно, действительно, знаменито солидным "тиражом", но само - более позднего происхождения. В него, вобравшего фрагменты "Задонщины", добавлена масса других, накопившихся за полвека подробностей и мифов о битве.
   Почему сделан вывод о Троицком происхождении "Сказания" - догадаться несложно. Труд капитальный, по-монастырски основательный, с теологическим толкованием всех проблем. Содержит много новых сведений о Сергии Радонежском и его особом вкладе в донскую победу, тогда как в "Задонщине" ничего подобного нет вообще. И князь-покровитель Владимир Андреевич в "Сказании" описан в роли второго лица московского княжества, что означало его "ввод" в историю государства: Москва становилась Русью... Поэтому авторство лавры в "Сказании" как бы несомненно...
   А "технология" написания знаменитого "Сказания" якобы такова: "Вопрос о происхождении и времени составления "Сказания", а также соотношения этого источника с "Задонщиной" и другими памятниками Куликовского цикла весьма сложен. В свое время А. А. Шахматов высказал предположение, что в основе "Сказания" и "Задонщины" лежал общий источник - гипотетическое "Слово о Мамаевом побоище", составленное в конце XIV века" (11). Проще говоря, предполагается, что "Задонщина" и знаменитое "Сказание" написаны с пропавшего образца.
   Никаких аргументов для такой точки зрения я не нахожу. По синхронному сопоставлению "Задонщины" и "Слова о полку Игореве" предположить между ними какое-то промежуточное звено можно, действительно, лишь гипотетически. И при чем тут конец XIV века, когда речь идет о конце 1380 года? "Задонщина" создана сразу после битвы со слов князей и простых ратников, возвращавшихся с поля брани. И Мамай еще живой, хотя дни его после Куликовской битвы сочтены. Или эта деталь объясняется нами отсутствием всякой логики древних художественных приемов? Или нерасторопностью: как-то мне встретилось утверждение о том, что известия по тем временам распространялись столь медленно, что во все календарные расчеты дальнейшей судьбы Мамая следует вносить существенные поправочные коэффициенты.
   Конечно, скорость передачи новостей была тогда не той, что теперь. Но и не черепашьей, как кое-кто склонен полагать. Известно, что вся Чукотка, сообщавшаяся еще и в ХIХ веке при помощи доисторических собачьих упряжек, о приезде в тундру генерал-губернатора края узнавала в течение недели. А те, дети пространства, кочевники в буквальном смысле, жили на колесах и в седле. Затем, не следует путать молву с системой передачи информации, которая имелась у Орды. И, наконец, Мамай - не та фигура, чтобы и ханская ставка, и Москва не имели о нем оперативных сведений. Его убийство людьми Тохтамыша было протокольной нормой правил престолонаследия Чингизидов. Не случайно дети темника-эмира, зная кровавые законы извода самозваных династий, скрылись и выжили на недосягаемых украинско-литовских землях. (От них пошла родословная Елены Глинской, жены Василия III, брак этих праправнуков Донского и Мамая дал миру Ивана Грозного).
   Кто же, а главное, когда в таком случае успел написать то гипотетическое сочинение, к тому же пространнее "Задонщины" и "Сказания", коль уж его хватило на два разных подражания?
   Гораздо логичнее считать, что "Сказание" - это более поздняя компиляция легенд, преданий и сведений из сохранившихся и пропавших источников. И что Софоний со "Словом" работал, а не с каким-то другим текстом, следов которого в "Задонщине" не видно.
  
   Исходя из суммы светских и церковных сведений, можно предположительно вычислить и ту духовную обитель, где Софоний сочинял. При этом нужно учесть некоторые наводящие моменты.
   Автор не упоминает изменника Олега Рязанского. Следовательно, логичным будет вывод... Ну, скажем, о том, что автор сам рязанец, в вотчине Олега писал и т. д. Словом, здесь читатель волен домыслить...
   Нет среди персонажей повести прихвостня литовского, обозвать его бы так, Михаила Тверского, а он ведь на стороне Ягайла. Следовательно...
   А Ягайло на стороне Мамая, он лишь по оплошности не подоспел ему на помощь. Но в "Задонщине", в отличие от летописей, ни слова о позорном его демарше без боя в Литву. Ягайло не только не осмеян и не обруган, а оставлен безо всякого внимания.
   Далее. Почему так выпукло выглядит в повести союзная литовская сторона? Она лишь немного уступает русской. Тоже два князя - Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, с высшей степенью похвалы. Им воздано не меньше, чем главному герою. Что такого особенного о Дмитрии Донском сказано в "Задонщине"? Да ничего особенного. Почти везде он с двоюродным братом Владимиром, более того, героем кульминации становится Владимир - это он в решающий момент переломил ход сражения. И победили они с братом вдвоем, и домой возвращаются вместе княжить.
  
   Моя версия такова: в Троицком монастыре написана сама "Задонщина". Как там оказался рязанец Софоний? Не знаю... По приглашению, как лицо духовного сословия, умеющее держать перо в руках. Имя у него, конечно, не мирское, а церковное, и, может, не случайно по-гречески означает "мудрый". Или же как человек, прослуживший жизнь Господу и просто завершающий путь в богоугодном пристанище. Для московского княжества Троицкая обитель уже становилась духовным центром, подобно Печерской лавре для Киева. А туда и грамотные монахи, такие, как Нестор-летописец, устремлялись, и великие люди, как Илья Муромец, шли век свой доживать.
   Творилась повесть по срочному социально-политическому заказу с теми самыми универсальными целями освещения, освящения, воспевания, поминания. Судя по количеству списков, не только для Москвы и Серпухова.
   Реализация замысла легла на князя Владимира Андреевича, поэтому его фигура в "Задонщине" - одна из самых монументальных. А "литовская тема" идет от его жены, Елены Ольгердовны, братья которой - Андрей и Дмитрий Ольгердовичи - шурины Владимира Андреевича. Поэтому тоже вознесены.
   Дмитрий Донской в повести выше, но не на порядок: о таких вариантах выпячивания его персоны в той рати, видимо, и речи быть не могло. Что касается Ольгердовичей, то после смерти их отца эта династическая тема вышла для Дмитрия на первый план: сыновья, потенциальные союзники, княжили по всему юго-западу Руси... Так что похвала в их адрес - скорее дело большой политики, нежели родства.
   Место происхождения "Задонщины" можно определять лишь логически - прямых свидетельств никаких. Предположений на этот счет крайне мало, а радонежской версии я не встречал вообще. Возможно, потому, что в повести нет ничего о самом Сергии, здравствовавшем тогда основателе монастыря, духовно причастном к победе...
   Я же считаю, что это как раз доказательство обратного. Собрату своему по обители, монаху Пересвету, Софоний посвящает развернутый, весьма колоритный и впечатляющий эпизод... Но если Александр Пересвет - фигура в битве знаковая, то Андрей Ослябя - ратник рядовой, лишь потом ему пожалуют "государево" положение. Но он тоже не мельком проходит, а собеседником в разговоре. В итоге братья монахи по числу отведенных им строк стоят третьей диалоговой парой после братьев Донских и братьев Ольгердовичей. Авторская, так сказать, корпоративная солидарность...
   А об отце Сергии Радонежском - ни слова. Чуждый мирским богатствам и земной славе, он не взял бы на себя грех собственного восхваления, да, не дай бог, в стиле "Сказания". Он от продвижения в церковном чине отказался, следуя избранной стезе отшельничества. Нам такого не понять, потому святой - он.
  
   Радонежским происхождением "Задонщины" можно хотя бы нормально объяснить, почему в повести нет упрека Олегу Рязанскому. Никто из православных, от битвы уклонившихся, в отрицательных персоналиях повести не значится! Нет тут князей велико- и нижегородских, тверских, смоленских, псковских и других, в чем заключена высшая церковная мудрость самого Сергия Радонежского, подтвержденная дальнейшим процессом собирания Русских земель. Да он сам собирателем был: через несколько лет пойдет пешком с посохом в Рязань лично смирять гордыню тамошнего князя Олега. Святой Сергий, видимо, считал, что грехи людские во благо людей же нужно отпускать. Или "мечущегося" князя-рязанца (впоследствии Олег женится на дочери Дмитрия Донского) старец знал не так, как мы... Простоявшее несколько дней рядом с Куликовым полем огромное литовское войско на битву не поспело: рязанский князь для этого сделал все, что мог. Выступив после промедления на соединение, он "заплутал" в те решающие часы в своих землях. К великой досаде Ягайла, который со злости разгромил какой-то подвернувшийся под руку русский обоз.
   И Ягайло не осужден. Большинство его воинов - православные славяне-полещуки. И сам он пока еще не католик Владислав. И никакой не Ягайло Ольгердович перед господом, а раб божий Яков Александрович, тверской по матери... Таким он принял крещение православное, но так и остался для этой церкви блудным сыном.
   В летописных же памятниках Куликовского цикла "душегубивый" Олег и прочие "уклонисты" сурово изобличаются как пособники врага. Некоторые из этих хроник, как предполагается, написаны (скорее, переписаны заново) через полвека по указанию Василия Темного, внука Донского (12). В своих притязаниях на независимые, или зависимые формально земли, такие, как Галич, Псковская и Новгородская республики, он мог прибегнуть к подобным напоминаниям. Это косвенно говорит о том, что новгородских мужей на Куликовом поле не было. Они, - как пишет Софоний, - лишь повздыхали под колокольный звон святой Софии, сожалеючи:
  
   * 76 "Уже нам, брате, не поспеть
   77 на пособь к великому князю
   78 Дмитрею Ивановичю".
   (* Цифра с одним значком в книге второй - номера строк древнерусского текста "Задонщины" из раздела IV.)
  
   Дальнейшее же повествование "Задонщины" - об орлином прилете новгородских посадников с семью тысячами войска на подмогу - всего лишь последующая приписка к тексту Софония (13).
   О них, приписках этих, исказивших уникальное литературное творение, собственно, и вся повесть наша...
  

8. История со "Словом"

  
   "Задонщина" известна в шести списках. Составленный на их основе Л. Дмитриевым и отредактированный совместно с академиком Д. Лихачевым сборный вариант вошел в двухсоттомную антологию всемирной литературы. Дмитриевское произведение есть, в сущности, новая версия "Задонщины". По-другому определить его жанр трудно, поскольку это не реконструкция. Работа выполнена на основе списка из собрания филолога В. М. Ундольского. Найденный и опубликованный в 1851 году, он оказался самым полным. В него путем "сличения... со всеми остальными списками и вставками из "Задонщины" в текстах "Сказания о Мамаевом побоище" включены все оригинальные разночтения" (14).
  
   Логически дмитриевский вариант "Задонщины" может считаться очередным, седьмым по счету, списком памятника, который я для удобства обозначил "Сводным текстом" и, ввиду полноты представленных в нем вариантов, как оригинальных, так и добавленных позже, использовал для своей реконструкции протографа.
   Его первозданный вид был, есть и будет предметом актуальным. Методом научного анализа и, прежде всего, палеографии, ученые пытаются разобраться с более поздними наслоениями, хотя беспристрастная наука никак не гарантирует истинную картину... До нас дошли лишь списки со списков, и один бог знает, сколько было предыдущих и промежуточных, кто из чего переписывал... Поэтому изначальное наполнение повести остается для нас пока лишь предположительным.
   Я далеко не первый, кто попытался воссоздать сочинение рязанца Софония методом сравнительного анализа со "Словом о полку Игореве", ибо у большинства исследователей нет сомнения по поводу его первичности и производности "Задонщины". В связи с последним обстоятельством диапазон мнений в отношении автора, монаха Софония, выражен во всей диалектической полноте - от упреков в подражательстве до обвинения в плагиате.
   Свою точку зрения я излагал неоднократно: старец-монах в литературе оказался человеком ниспосланным... А насчет плагиата - это наша нравственная проблема, а не тех поколений, которые передали нам эстафетную палочку. По римским копиям до нас дошли древнегреческие скульптуры, но взглянем на них: разве это копии? Это изумительно одухотворенные портреты тех великих, которые сами позировать ваятелям уже не могли. Кроме копий, искусство знает такие явления, как литературные параллели, перепевы и реминисценции. Множество басен с актуальной ныне нравоучительной моралью - еще от древнего грека Эзопа. Его сюжеты, как сообщается в энциклопедиях, "обрабатывались от Федра и Бабрия до Лафонтена и Крылова". Монах, киевлянин Нестор-летописец, используя старые тексты, изложил нам нашу историю. Монах-рязанец, используя старые тексты, донес до нас свой перепев древнерусского "Слова"...
   О существовании "Слова" Софоний знал, не более. Оно, уцелевшее в нескольких списках по северным землям, имелось в монастырской библиотеке...
   Считается (смотрите энциклопедическую статью в эпиграфе и любую хрестоматию), что повесть о провальном походе Игоря на половцев была эдаким гомеровским эпосом Руси, который якобы знали все и теперь, читая инверсию Софония, могли по достоинству оценить и поступь русской истории, и литературы ретроспективно. Но это не так: мудрый Софоний сам местами толком не понимал южного, притом старинного уже диалекта "Слова". Как и мы, не знал он имени автора. Повесть безымянного сочинителя широкой известности тогда иметь уже не могла, она давно попала в разряд памятников для нас, отдаленных потомков, и ничем не волновала современников Донского. Истории русской литературы как предмета изучения тогда еще не было, она таким вот образом только накапливалась. Но не стало таких фундаментальных реалий "Слова", как могущественный великокняжеский Киев, а от грозного государства соседей-половцев в памяти отложилось одно название... Два века совершенно другим был предмет усобиц княжеских на Руси - за право обладания ханским ярлыком. Эта протокольная норма давала статус дружественной Орде территории.
   Единая Русь осталась в преданиях старины глубокой. Поколение самого героя "Слова" помнило ее весьма смутно, лишь по былинам сказителя Бояна. А Дмитрий Донской пребывал от князя Игоря в шестом династическом колене! Какие аналогии или ассоциации мог вызывать у потомков мелкий, локальный поход пращура на каких-то половцев за двести лет до них? Примерно такие же, как теперь оды Гавриила Державина по случаю осады Очакова и покорения Крыма... Хотя то были громкие для Российской империи победы, о них уже в эпоху Пушкина и Грибоедова, по свидетельству последнего, упоминали как о событиях времен царя Гороха...
  
   Даже зерно "Слова о полку Игореве" - идея объединения, актуальная для ХI века, в два последующих столетия, вплоть до Куликовской рати, лозунгом дня не являлась! Монгольское ярмо и так упрягло всю Русь воедино еще полтора века назад. В ту эпоху несбыточной была и идея освобождения, ибо ресурса - материального и духовного, - как предрекал Боян, для ее реализации не осталось. Подточили его усобицы, а доконали монголы. Самого понятия Руси в названии не стало! В сердце ее, храме Святой Софии Киевской, по руинам приделов на закомары, как на холмы, взбирались козы...
   Новые реалии для потерявших государственность русичей состояли в заинтересованности правящей верхушки таким положением дел. Подъяремные князья делились данью с Ордой и вели меж собой борьбу за место под монгольским солнцем, это лишь потом сколоченный во внутренней усобице капитал окажется высшей ценностью...
   Знаменитая битва на неизвестной доселе Непрядве, до конца непредсказуемая исходом, показала: эпоха монголов уходит, наступил час Руси. С новым, московским капиталом. Исторический итог лучше всего сформулировал Л. Гумилев: шли на донскую рать гражданами княжеств, а вернулись русскими (15).
  
   Куликово поле не жаловала патриотическая школа киевских историков. Москва возвысилась, стала сама по себе и подхватила эстафетную палочку Киевской Руси, чем гордилась. А "матерь городов русских", Киев, ветры буйные трепали дальше... До того судьбоносного воссоединения с Москвой на Переяславской Раде, которое не всем в той школе было по нутру... Но в рамках которого, тем не менее, начался и завершился процесс соборности украинских земель в нынешних границах, что весьма по нраву сегодняшнему самостийному поколению. И во всем здесь хорошо виден исторический след Куликовской битвы. Это после нее все встанет на свои места: снова общим будет киевское духовное наследие, достояние ушедших веков - "Слово о полку Игореве" и "Задонщина" да совместный продукт грядущей эпохи - Гоголь... Все остальные версии на этот счет есть виртуальная ирреальность или антиисторическая фантастика.
  
   Куликовская битва - конец унизительной системы ханских ярлыков, хотя они еще будут выдаваться "явочным порядком", по факту. Получена, по существу, политическая независимость, уравновешенная зависимостью экономической, выплатой дани, - Мамай хоть и сбежал с Красного донского холма в Крым, но Орда осталась на месте...
   И только теперь объединительные идеи "Слова" - за землю Русскую - востребовались людьми, такую перспективу увидевшими. А рассмотреть ее в тогдашней обстановке, когда среди союзников - династии литовские, а в соперниках - соседние князья, могли лишь люди, обладающие, по-нынешнему выражаясь, государственным мышлением.
   Получив задание, старый Софоний отыскал пылившиеся пергамены с поэтическим преданием о князе Игоре, которые запомнились ему своим пафосом, напором и изысканным слогом... Так родилась "Задонщина".

9. Метод монаха

  
   Софоний писал по сюжету "Слова о полку Игореве". Неясно, правда, почему это очевидное обстоятельство теперь ставится ему как бы в упрек. Величина советской исторической науки академик Б. А. Рыбаков, к примеру, досадует, что в "Задонщине" опущено томительное утреннее ожидание прихода Мамая, приближение Ягайла, вступление в бой засадного полка, а также поединок Пересвета с Челубеем... Хотя сам же констатирует: воспроизведена, скорее, канва Игоревого похода, а не битвы 1380 года. Но так ведь оно и есть!
   Монах строго следовал образцу. На "перемонтаж" сюжета он был способен, но не столь оперативно, как того требовало время. Я уверен, что "Задонщина" выполняла еще и функцию послания всей Руси в виде официальной московской информации.
   О сроках ее написания можно судить по следующим временным рамкам. После сентябрьской Куликовской битвы русское войско "стояло на костях" - хоронило погибших и поднимало на ноги раненых. И лишь 1 октября 1380 года вернулось в Москву. В этом промежутке, на обратном пути (а когда же еще!), были достигнуты соглашения между князем Владимиром Андреевичем и монастырем относительно создания повести о великом князе Дмитрии Ивановиче и о нем самом, заказчике и соавторе идеи. Софонию на все про все был отпущен месяц. Он свою работу закончил при живом, как уже говорилось, Мамае. Беглый эмир был убит в том же 1380 году. Кажется, в ноябре.
   Из-за анонимности автора "Слова" ссылка на источник в лице Бояна сделана Софонием в самом начале повести, весь дальнейший материал переработан в духе "беспрестанно поновляемых" народным творчеством преданий. Так что в смысле корректности обращения с источником тут все в порядке. Более того, забытые страницы и образы прошлого как бы обретали новую жизнь.
   Оба произведения написаны в одном ритме и размере, в сравнении хорошо видна не только сходная сюжетная линия, но и общность ключевых фраз и даже отдельных слов. Синхронно выстроенные мною древние тексты "Задонщины" и "Слова" приведены в разделах IV и V. Такой прием известен по Библии: Ветхий и Новый Завет "с параллельными местами".
  
   Для того чтобы восстановить процесс написания "Задонщины", я обозначил происхождение каждой ее логической части от "Слова" по принципу: заимствование или же развитие темы какого-нибудь эпизода. Вся "Задонщина" относительно гладко корреспондируется с гениальным образцом, за исключением нескольких моментов, когда пришлось прибегнуть к компьютерному анализу наличия характерных слов и оборотов.
   Собственно, оригинальным текст Софония оказался лишь во вступлении и заключительной части, начиная с живописной картины бегства Мамая, да в местах связки эпизодов похода князя Игоря, перепетых применительно к ситуации Куликовской битвы.
   Вступление (*1-43) по существу есть то, что сейчас именуется посвящением. В нем представлены герои и предмет воспевания. Автор "Задонщины" так же, как и автор повести о князе Игоре, считает предтечей своего жанра вещего Бояна, хотя ни тот, ни другой буквально следовать ему, лучшему "гудцу" киевскому, не могут, о чем заявляют в самом начале. Боян величал старыми словесами великих князей киевских. Измельчавшие поколения последующих удельных князьков - фигуры скорее для злословия, нежели для славословия. Поэтому задача Софония в запеве: утвердить мысль о том, что победу на Дону и ее героев можно смело ставить в один ряд с героическими делами и былинными подвигами старины, память о которых на Руси осталась лишь в древних преданиях.
   С начала повести Софоний своим, отличным от "Слова", наречием "вписывается" в его ритм и тональность. А дальше с собственными, порой оригинальными вариациями идет по канве образца. Вплоть до несколько проблемных заключительных строк...
   Система отбора фрагментов "Слова" для "Задонщины" объясняет метод Софония: он писал по предварительному плану. В нем, в частности, были отмечены нужные ему эпизоды для своего сюжетного ряда.
   Планы, наброски готовились загодя. Это легенды, что раньше все великие дела вершились экспромтом. Подобные басни рассказывают экскурсоводы у храма Василия Блаженного, который якобы зодчие Барма и Яковлев заложили без всяких проектов, расчертив палкой песок над кремлевским рвом... Все это лишь гиперболизация чуда и божьего промысла, не более.
   Софонием для своего сюжета выбраны ключевые сцены "Слова", касающиеся сбора и выступления в поход, морального духа и настроя войск, оценки противника. И, конечно же, самой битвы, ее важности для судеб героев и всей земли Русской. Причитания русских жен по мотивам "Плача Ярославны" придают повести многомерность: на рать смотрит как бы вся страна...
   Употребленные, отработанные куски откладывались в памяти Софония, он использует их далее в качестве "строительного материала" более мелкими фрагментами. Поэтому "Слово о полку Игореве" рассыпано по "Задонщине" не только цельными частями, но и строками, иногда даже одной-двумя фразами. Многие сюжеты скомпилированы из различных мест образца.
   Как это происходило, хорошо видно из сравнительных текстов. Практически ничего не взято из сновидения Святослава по причине отсутствия подобной коллизии в сюжете. Старался обходить Софоний и все скорбные, не совсем созвучные донской виктории мотивы, что удалось не совсем, ибо все "Слово" буквально ими пронизано.
  
   "Задонщина" получилась песенной повестью. Прозой ее сделали добавления, пояснения, справки последующих "соавторов". Очищенная от них, она поется... Поэты-песенники, в отличие от новаторов-экспериментаторов, используют "ходячие" речевые обороты, устойчивые фразеологизмы, знакомые образы. Это легко запоминается, тем более, что та эпоха была допечатной.
   Вторая важная особенность - у Софония собственный текст идет в развитии исходных логических посылов "Слова". За пределы его сюжетной структуры он практически не выходит! Просеяв через такое решето весь "валовой сбор" "Задонщины", можно посмотреть на оставшееся зерно. Предположить, каким был архетип, то есть авторский экземпляр.
  

10. Библейские сказания

  
   Если наряду со строками, взятыми Софонием из "Слова о полку Игореве", выделить заимствования из Святого Писания, то непонятно, о каких еще таких соотношениях "Задонщины" с гипотетическим "Словом о Мамаевом побоище" вел речь А. Шахматов в приведенной ранее цитате. Для такой версии ведь свободного места не остается! А вот "соотношение" с Библией просматривается.
   Вступление "Задонщины" (*4-6): "...возвеселим Рускую землю / и возверзем печаль / на восточную страну" по структуре и смыслу напоминает выражение "возврати соседям нашим в недро их поношение" (Пс. 78,12).
   Афористичные притчи царя Соломона излагаются в Библии с назидательной целью: "Простым - дать смышленость, юношам - знания и рассудительность" (Прит. 1,4). Храбрость героев "Задонщины" (*91-92) - это "...старым повесть, а молодым память..."
   Кстати, о Соломоне. Красивое, но не совсем понятное заимствование из "Слова о полку Игореве" - "за шеломянемъ еси" Софоний перевел как "за Соломоном побывала". И добавил к имени возникшего вдруг библейского персонажа его царский титул. В "Слове" величественное и горестное "О Руская земле, уже за шеломянемъ еси!" означало расставание с родиной. В строках же Софония:
  
   * 200 Руская земля,
   201 то первое еси как за царем
   202 за Соломоном побывала
  
   смысл оказался непонятным, хотя переводятся они без вариантов: "Русская земля, ты впервые так "еси" - существуешь с тех пор, как за царем Соломоном была"...
  
   Если Софоний принял "шеломянь - горизонт" за сына библейского царя Давида, то в каком смысле его имя употребил? Русь прониклась мудростью первых царей и собралась, наконец, с силами? Или вновь, как в старые времена, оказалась под покровительством Соломона? Ведь, кроме проницательности, он был известен своей обороноспособностью. Его отец Давид прославился как сокрушитель Голиафа, а сам Соломон, по неканонической легенде, превзошел в состязании мифического кентавра. Однако, в отличие от отца, не силой и ловкостью, а умом и хитростью. В отместку человек-конь грозился снести с лица земли все царство израильское, а Соломон якобы выстроил редуты и создал гвардию... Возможно, эта история и имелась в виду как извечная коллизия христианства с язычеством конной азиатчины, тем более что литературное "Сказание о царе Соломоне и китоврасе" ходило на Руси одновременно с "Задонщиной" и обе повести стоят рядом в сборниках древнерусской литературы. Китоврас - кентаврос и есть кентавр.
   Можно предположить и такое: с седых вершин библейских лет Софоний показывает нам Куликовскую битву как небывалую во всей истории Руси вообще.
   Но я думаю, что Софоний сам лишь приблизительно понимал значение этого ритуального обращения к родной земле и, переписывая, целиком доверился автору "Слова".
   Прослеживается ветхозаветный мотив и в следующем отрывке:
  
   * 552 У Батыя царя было
   553 четыреста тысящь окованные рати,
   554 а воевал всю Рускую землю
   555 от востока и до запада.
   556 А казнил бог Рускую
   557 землю за своя согрешения.
  
   В тверской летописи грехи персонифицированы: "все это случилось не из-за татар, а из-за гордости и высокомерия русских князей допустил Бог такое".
   Казнь нашествием за прегрешения - мотив чисто библейский. Так по отношению к Иерусалиму поступает Господь: "Я отдаю город сей в руки царя Вавилонского, - и он сожжет его огнем" (Иер. 34,2). Но затем сам блудный Вавилон десница божья не минует, его повергнет Александр Македонский, а за пять лет до рождества Христова библейский Бабилон превратится в руины. Так что исторические аналогии могли под игом подпитывать русский оптимизм.
   Далее в "Задонщине" (*574-578): "Уподобилась еси / земля Руская / милому младенцу / у матери своей: / его же мати тешить..." В Библии: "Как отец милует сынов своих..." (Пс. 102,13).
   И в других местах кладку между кирпичами "Слова" Софоний также связывает библейским материалом... "Горы трупов под конями", "опора в лютые времена", "на костях", "укрывать голову руками" - чисто ветхозаветная лексика. Как испытание судьбы употребляется библейское выражение "испить чару". Отчаяние татар передается "скрежетанием зубовным" (Пс. 36,12).
   Привлечение Библии - весьма характерный прием для древнерусской литературы: даже во вставке переписчиков есть библейский рефрен "уповаю на тебя, Господи". Обильно цитирует псалтырь в своем "Поучении" князь Владимир Мономах. А если говорить точнее, то не цитирует, а внушает с высоты своего положения и по мудрости лет, как следует жить православному по Святому Писанию...
   Принято считать, что "Слово о полку Игореве" - произведение сугубо светское. Но кто лучше "света" располагал знанием Библии? И по тексту "Слова" ее россыпи заметны: "рыкаютъ, акы тури" ("...как львы" в Писании); "простре горячюю свою лучю" ("...руки свои"); "въшуме трава, вежи ся половецкии подвизашася" ("восшумела трава, двинулись народы"); "взмути ръки и озеры" ("возмутились моря"); "иссуши потокы и болота" ("иссушил потоки"); "не честно бо кровь поганую пролиясте" ("пролили кровь невинную")...
  

Раздел II

Предмет реконструкции

11. Нашедшийся фрагмент "Слова"

   События по завершению Куликовской битвы и до прибытия победителей в Москву большинство источников излагает в такой последовательности: всеобщее ликование - стояние "на костях" (погребение павших) - благодарение Богу - похвала ратникам - радость возвращения.
   По такому сценарию построена эта часть в "Летописной повести о побоище на Дону", но стояние, видимо, для усиления темы возмездия происходит в ней "на костях татарских", на месте вражеского стана (16).
   Триумф - ритуал, древнее некуда. Оплачивался он большой кровью и множеством жизней, однако за ценой никогда не стояли... После сплошной, из глубины веков тянущейся цепи поражений Куликовская битва - перелом, но никаких фанфар, в отличие от летописи, в "Задонщине" не слышно... А заключительная глава ее настолько не соответствует своим минорным звучанием одержанной победе, что возникают вопросы. Если еще как-то объяснимы заупокойные мотивы, то за какую вину просит прощения "на костях" в конце своего монолога Дмитрий Донской?
  
   В "Сказании о Мамаевом побоище" финал сражения воспроизведен как в летописном варианте, так и по "Задонщине" - с ее строки 617 и до конца. И восьмидневное "стояние на костях" - дань погибшим - списано в этом "Сказании" откуда только можно: из источников, нам известных и неизвестных, и развернуто до подробных сцен. Тоже с монологами великого князя. Но нет там никаких слов о прощении. Даже над телом Бренка, а перед ним Донской, действительно, мог испытывать чувство личной вины. Потому что Михаил Бренк накануне битвы был облачен в княжеские доспехи так, чтобы враги приняли его за главнокомандующего. Сам же Дмитрий - свои об этом знали - переоделся простым ратником, дабы любой воин мог полагать, что он, возможно, сражается плечом к плечу с самим великим князем.
   Многие исследователи считают все это "демократической" легендой. Я думаю, что это правда, обросшая сентиментальными подробностями. Ушедшие в историю побоища выигрывались или, наоборот, проигрывались до сражения. Возможности оперативного управления - голосом или нарочными - в стихии битвы ничтожны. Иногда подобное удавалось, но известна масса других случаев: приказ неправильно передан, не так понята установка, курьер без вести пропал... Словом, решающее значение имела предварительная отладка боевой машины и раскрутка ее маховика, что русскими было сделано безукоризненно. В остальном - война план покажет...
   "Прежнего же коня своего отдал Михаилу Андреевичу Бренку и ту одежду на него воздел... и знамя свое черное повелел оруженосцу своему над ним держать. Под тем знаменем и был убит Бренк вместо великого князя... Став же над ним, князь великий прослезился и сказал: "Брат мой возлюбленный, из-за сходства со мною убит ты. Какой же раб так может господину служить, как этот, ради меня на смерть добровольно идущий, воистину древнему Авису подобен, который был в войске Дария Персидского и так же, как ты, поступил" (17).
   Вот такая ратная оценка подвига в "Сказании", а не какие-то извинения. Но Софоний вкладывает в уста князя-победителя совершенно другие мотивы:
  
   * 633 И рече князь великий
   634 Дмитрей Ивановичь:
   635 "Братия, бояра и князи,
   636 и дети боярские,
   637 князи молодые,
   638 то вам сужено место
   639 меж Доном и Непром,
   640 на поле Куликове
   641 на речке Непрядве.
   642 И положили есте головы своя
   643 за землю за Рускую
   644 и за веру крестьяньскую.
   645 Простите мя, братия,
   646 и благословите в сем веце
   647 и в будущем.
   648 И пойдем, брате, князь
   649 Владимер Андреевичь,
   650 во свою Залескую землю
   651 к славному граду Москве
   652 и сядем, брате,
   653 на своем княжение,
   654 а чести есми, брате, добыли
   655 и славного имени".
  
   656 Богу нашему слава.
  
   Всем известный Олжас Сулейменов резонно предположил, что финальная часть "Задонщины", как и остальные "параллельные места", целиком взята монахом из того же списка "Слова о полку Игореве" (до нас дошел несколько иной текст), с чем трудно не согласиться.
   В "Задонщине" практически все заключение сходится с летописной схемой: радость победы ("уже бо по Руской земле простреся веселие и буйство") - поминовение "на костях" - благодарение Богу. Нет лишь похвалы ратникам и чувства гордости за победу у воинов. Потому что такого не было в образце: Игорь там возвращается один, без дружины.
   Зато есть в "Задонщине" тема прощения. Потому что имелась она в "Слове", только такое "реабилитационное" завершение там к месту, тем более что летописи свидетельствуют о покаянии Игоря, о поминовении им загубленного войска и молениях о прощении. Эта финальная сцена "Слова" переписана и сохранена Софонием целиком, она лишь персонифицирована именами героев "Задонщины".
   С уверенностью можно говорить о том, что у Софония, в отличие от нашего, был исправный список "Слова". В нашем тексте эта оригинальная концовка когда-то потерялась и была заново составлена кем-то из переписчиков с благой целью: закруглить фразой-двумя старинное предание. И он закруглил. Головоломкой, по сей день актуальной...
  
   В приведенном выше отрывке нас меньше интересуют строки *645-647: "Простите меня, братья,/ и благословите в этом веке /и в будущем", которые вошли в церковный, литературный и повседневный обиход с первых лет христианства на Руси. Благословение с прощением одновременно употреблено в Библии, кажется, всего раз - в известном сюжете о золотом тельце, разбитии скрижалей и поражении народа Моисеевого; все это так напоминает горемычный Игорев поход, что могло вполне его и заключать.
   А вот все остальные завершающие строки любопытны тем, что имеются в других местах "Слова", вписываются в его ритм и размер, более того, они там повторяются. И, скорее всего, в похожей редакции также были вложены в уста князя Игоря в конце пути, по которому Бог повел его для прозрения.
   Предположим, покаянная концовка всего "Слова о полку Игореве" выглядела так (слева - номера похожих строк в "Слове" и Библии):
  
   43 И рече Игорь князь
   44 дружине своей:
   45 "Братья и дружина!
   46 Вы, братья, потяты были
   254 в поле незнаемом,
   255 среди земли Половецкой.
   174 На реке на Каяле,
   175 у Дону великого,
   58 вы главы свои приложили
   275 за землю Русскую
   -"- и за веру христианскую.
   (Исх, 32, 29-32) Простите меня, братья,
   (Исх, 32, 29-32) и благословите в этом веке
   -"- и в будущем.
   48 А мы воссядем, братья,
   49 на своем княжении,
   101 чести, братья, добудем
   101 и славного имени".
  
   769 Богу слава,
   770 а дружине аминь!
  
   Будь эта концовка на своем месте в нашем списке "Слова о полку Игореве", не было бы необходимости ломать копья в поисках ответа на вопрос: мораль сей поэмы какова? Восхваление или обличение? Скорее всего, назидание: опомниться, одуматься, добыть честь и имя во славу всей земли своей... Иной морали в Киевской Руси в ту тяжкую годину не требовалось. Но не она восторжествовала, и Бог наслал кровавую кару монгольскую...

12. Презумпция поэзии

  
   "Задонщина" - произведение литературное. Это общепризнано, хотя и с оговорками. Давайте к ней и отнесемся как к литературе, и тогда не останется места для оговорок.
   "Сводный текст" Л. Дмитриева в совместной с Д. Лихачевым редакции и названием от Софония "Задонщина" вобрал в себя все ее последующие наслоения. Нужно сказать, полезный для науки и читателя труд. Вместе с тем, он является вершиной искажения оригинала. Приписана в общей сложности четверть всего. Четверть бочки - деготь... От всяких соавторов... Насчет дегтя я извиняюсь, но все добавления абсолютно ничего ни уму, ни сердцу не дают. Почти все они вторичны, информации там нуль, она либо из иных источников, либо не соответствует действительности. А повесть испорчена, стала, выражаясь неологизмом, нечитабельной: из-под нагромождений не то что автора Софония не видно, - жанр и сюжетную линию уловить трудно. Представляю, если бы такую галиматью показали князю Владимиру Андреевичу, который на этот проект деньги выложил...
   Когда составители "Сводного текста" свою работу отредактировали, то в комментариях, переложив, кстати, всю ответственность на Софония, с досадой отметили: "Как произведение подражательное "Задонщина" отличается пестротой стиля: поэтические части памятника тесно переплетаются с частями, носящими ярко выраженный прозаический, иногда даже деловой характер... В памятнике много повторений нестилистического характера. Все это создает своеобразную бессюжетность произведения, стилистическую и логическую неравномерность, непоследовательность" (18).
   Я бы под этим не подписался ни за что. Ясно ведь, что каждый редактор переиздания становился соавтором. Именно это разрушает поэтику, вносит массу ненужного для художественного прочтения плеоназма. Я уже говорил, что расчистка текста и читаемый перевод были для меня главным мотивом всего этого занятия.
   Следовало бы, наконец, поступить разумно и радикально. Всякий обнаруженный антиквариат проходит реставрацию или обработку, даже золото. Обновляют лики святых на иконах, частенько удаляя при этом позднейшую мазню. А тут, понимаете ли, пылинки жалко... Но то наросты на живом теле!
   Надо просеять все по принципу презумпции поэзии. Зачем этой изящной даме столько серой прозы, не к лицу ей такие наряды. Поэты не сражают вас наповал убийственными цифрами, они сами их по натуре своей не воспринимают, это не их стихия. У них - образы-эмоции, ими они воздействуют на публику, притом весьма результативно. У них если войско идет - то землю сотрясает, а если в строй встало - то как сосновый бор... Поэзии чужда статистика и всякая прочая, сорная для краски мелочь. Минимум ее необходим для крепежа сюжета, но - поэты это хорошо знают - лишние гвозди конструкцию разрушают...
   При расчистке "Задонщины", вопреки утвердившемуся мнению, я исходил из того, что Софоний - поэт. Книжник с осязанием слова, ритма и образа. И с чувством меры: не позволил бы он себе столько всякой всячины в тексте... Насколько реализовано его дарование в повести - судить при отсутствии других сочинений сложно. Но строки:
  
   * 204 белозерские ястреби рвахуся
   205 от златых колодиц
   206 ис камена града Москвы
   207 обриваху шевковыя опутины,
   208 возвиваючися под синия небеса,
   209 звонечи злачеными колоколы
   210 на быстром Дону,
  
   или такие, к примеру:
  
   * 438 а в трупи человечье
   439 борзи кони не могут скочити,
   440 а в крови по колено бродят,
  
   есть поэзия. Поэзия Софония, которую переписчики подновляли заурядной местами мазней.
   Можно оценить и метафоричность языка. Коротко и ясно перед битвой Дмитрий Донской говорит "командному составу": теперь ваша судьба - в ваших руках.
  
   * 448 "Братия бояра и воеводы
   449 и дети боярьские,
   450 то ти ваши московские
   451 слаткие меды и великие места.
   452 Туто добудьте себе места
   453 и своим женам".
  
   Умение Софония строить, развивать и поддерживать сюжетную линию видно по таким частям его повести, как бегство Мамая, или в сцене проявления земной материнской жалости к сынам своим русским...
   Так что изволим относиться к нему как к профессионалу, без скидки на разницу в веках...
  

13. Технология искажений

  
   В общей сложности из "Сводного текста" мною изъято двадцать семь купюр, или 154 строки...
   Особняком здесь стоит ремарка более позднего переписчика: "Аз же помяну резанца Софония" (*33.01). "Помяну" означает не упокойный молебен, а устное либо письменное касательство прошлого, его пересказ, цитирование или воспроизведение, что прекрасно иллюстрирует поговорка "Не все сказывай, что поминается". О своем намерении списать поэтическую похвалу Донскому и Храброму копиист заявляет в предисловии "от сотворения мира" (строки *0.01-0.45), которое также можно спокойно удалять при реконструкции. Его позднейшее происхождение установлено методом палеографии, хотя тут и без науки все ясно. В "Слове" такого "запева" тоже нет, нам это важно для подтверждения вывода о том, что Софоний с самого начала и до конца от образца далеко не уходил. Он писал по свежим следам, выполняя срочный заказ княжеского двора под бдением Сергия Радонежского, и не очень "растекался мыслию по древу".
   Остальные включения анонимны: одни имитируют авторский стиль, другие выглядят чужеродно. Но большинство всех позднейших наслоений выдается в хрестоматиях за оригинал...
  
   Разнородные по спискам дополнения из церковного календаря и святцев (*39.01-39.04, 47.01-47.02, 52.01-52.02, 219.01-219.02, 221.01-221.02, 298.01-298.03, 394.01-394.02, 415.01- 415.04, 455.01-455.10) подтверждают, что тексты могли использоваться для публичных богослужений. Перечень остальных приписок к повести читать так же неинтересно, как и повесть вместе с ними. Обилие уточнений или просто повторов (*32.01-32.07, 111.01-111.04, 184.01-184.04, 287.01-287.04, 475.01-475.04, 530.01-530.03, 582.01-582.04); детализация задним числом, порой неточно, невпопад (*81.01-81.08, 87.01-87.08, 162.01-162.04, 236.01-236.15, 422.01- 422.04) портит все окончательно.
  
   Софоний писал для современников, в недобросовестности его бы тут же уличили. Следовательно, все недостоверные сведения оказались в его сочинении после: слава прирастает легендами, новые поколения их принимают как должное. А Софонию цифры были ни к чему, он не отчет о битве составлял, а искренне воспевал победу и героев в заданном ключе. И старался оправдать доверие. По этой части в меру возможностей ему от души затем "помогал" каждый переписчик. Полученным в итоге сумбуром побоища объясняется бессюжетность всего произведения: ведь именно сражение как дело чести, доблести и геройства - главная часть эпосов, былин и сказаний. А она испорчена на нет...
   У древних авторов описание боевых действий состоит из калейдоскопа эпизодов - устный жанр не имеет возможности панорамного отображения батальных сцен. Гомеровская "Илиада", к примеру, передает напряжение поочередным описанием цепочки поединков: вначале, скажем, великан Аякс Теламонид крушит соперника, затем на виду оказывается другая пара... "Слово", а за ним и Софоний идут в этом отношении дальше, они используют приемы из арсенала современного нам искусства. Что, например, к постановке "Задонщины" могла бы добавить нынешняя режиссура? Я думаю, ничего существенного.
   ...Перед нами кровавое ристалище, горы трупов и реки крови. Над полем брани кружится воронье. Мы слышим лязг металла, треск щитов и крики раненых. Полководцы указывают направление удара. В далекой Москве жены ратников плачут, сердцем чуют... В решающий момент, словно в наших героических фильмах, вихрем несется конница с шашками наголо...
  
   Нужно же нам, в конце концов, понимать, что писал человек с царем в голове! Что к холсту дилетантов не подпускали. Что была комиссионная приемка заказа... Затем, конечно, все пошло по рукам переписчиков и переводчиков... А иначе пропало бы совсем: пергамены тленны, в отличие от глиняных горшков. Не говоря уже о золоте, хотя намного дороже они этого благородного металла.
   Наше, как говорится, святое дело - рассмотреть: что же это такое было в своем первозданном виде?
  
   Самое серьезное искажение авторского текста при многочисленных переписках и корректуре - разрушение логической нити сюжета. У Софония Куликовская битва выписана в такой последовательности.
   Завязка: отечество в опасности - сборы и выступление в поход - ожидание битвы - начало сражения - весть по миру о неслыханной рати. (Я думаю, всем понятно, что "мир" здесь - Евразия).
   Кульминация: потери большого полка и принявшего главный удар левого фланга (с белозерской ратью впереди, отчего северяне-белозерцы тут персональные фигуранты) - недобрая весть по земле Русской и плач вселенский - выступление засадного полка.
   Развязка: перелом в битве - весть по миру о победе русских на рати.
   Эта стройная конструкция обрушена в двух местах.
   В самом начале сражения - неожиданным для читателя эпизодом о костях татарских и досрочными фанфарами в честь победы русских... Изложенным столь радостно, легко и непринужденно в завязке повести, что действительно встает вопрос: к чему тогда все повторные страсти, горести и скорбное возвращение победителей.
   А далее картина смазывается невыразительным переводом места о "зла тошных временах". "Задонщина", более современная по лексике, нежели "Слово", тем не менее, издается, изучается и живет в "переложении на современное наречие". В переложениях же множество изъянов, в том числе потеря логики повествования и его кульминации. В итоге, остросюжетная и драматическая повесть-лента монотонно прокручивается зрителю как бы третьей по счету вариацией.
  

14. Кости татарские

  
   Давно, еще при переводе "Слова о полку Игореве" я предположил, что в его оригинале строка с костями выглядела так:
  
   256 Чръна земля подъ копыты
   257 костьми бела посеяна,
   258 а кровию польяна.
  
   До нас же дошел вариант "Слова" с опиской: черная земля под копытами "костьми была посеяна". Я доказывал, а у меня спрашивали: суть ли это важно? Я тогда не знал...
   Троп "кости белы" как главный итог всех больших и малых войн, постоянно полыхающих на земле, в славянских языках печально знаменит. А подобные краткие прилагательные, не склоняемые в устойчивых оборотах, известны поныне: "средь бела дня".
   Софоний располагал (мы уже это обстоятельство упоминали) исправным списком поэмы с "костьми бела" и ставит их в свой текст. Вслед за ними он берет из "Слова" весьма удачный для "раскручивания" сюжета прием - князь только лишь вступает в золотое стремя, а мифический Див уже сообщает эту новость всем: велит послушать землям незнаемым по Волге и Поморию, Посулию и Сурожу, Корсуню и даже не до конца идентифицированному нами тмутороканскому болвану. Но летит по землям, заметим, не победная реляция и даже не донесение с поля боя, а весть: быть сражению! Художественный прием вызывает чувство ожидания читателя и должное напряжение: грядет не стычка в степи, а "мировая" битва.
   У Софония сообщение летит уже не в какую-то Тмуторокань, а к самому Царьграду "на похвалу". "Похвала" употреблена для той же эпической оценки события - как славная весть о битве, по размаху и значению неслыханной... "Хвала" и "слава" тут перекликаются, в древнеславянском они взаимозаменяемы: "слава Богу - хвала Богу", "хвалословие - славословие"...
   Кто-то из очередных копиистов подверг оба эти фрагмента правке по идеологическим соображениям. Из предыдущих строк явствовало, что русские копья ударили о доспехи татарские. А поля устлали "кости белые".
   В дошедшем до нас варианте "Слова о полку Игореве" превращение идиомы "костьми бела" в заурядную прозу "костьми была" состоялось чисто механически, вкравшейся ошибкой переписчика. В "Задонщине" же замена "белых костей" на кости поганые, "татарские", произошла сознательно. Средневековый расист не был поэтом, все сделано (дописки выделены курсивом) крайне неловко, неуклюже:
  
   * 270 Черна земля под копыты,
   271 (а) костми (татарскими поля) насеяша,
   272 а кровью (их земля) пролита (бысть).
  
   Тут то земля, то поля в каждой строке вписаны "бысть", но, главное, кости посеяны татарские. А посеченными, как явствует из дальнейшего развития событий, оказались "князи руские, бояры и воеводы". "Соавтору" пришлось срочно выбраться из им же созданной ситуации, и он на ходу вносит коррективы:
  
   * 278 Кликнуло Диво в Руской земли,
   279 велит послушати грозъным землям.
   280 Шибла слава
   281 к Железным Вратам,
   282 и к Ворнавичом,
   283 к Риму,
   284 и к Кафе по морю,
   285 и к Торнаву,
   286 и оттоле ко Царюграду
   287 на похвалу.
   287.01 (руским князем: Русь великая
   287.02 одолеша рать татарскую).
  
   Вот так, вместо красивого эпизода об облетевшей мир вести мы получили нелепый сюжетный поворот: финал едва развернувшейся битвы.

15. По землям, по хрестоматиям...

  
   А почему, собственно, Софоний считает эту весть достойной всеобщего внимания? Безусловно, любой рассказ строится на определенной коллизии, иначе никто его читать не будет. Но сюжет не может апеллировать к планетарным категориям безосновательно.
   Подвиг Дмитрия Донского стоит в истории особняком: он всей ратью русской ступил на землю татаро-монголов. Это, действительно, будоражило мир новым раскладом сложившегося веками соотношения сил. Поход во вражеский стан, пожалуй, единственное, что сюжетно роднит битвы "Задонщины" и "Слова", хотя тут абсолютно разные масштабы, цели и результаты.
   Куликово поле русской славы - чужая земля... Не укладывается как-то: центр России, Тульская область... А для русских жен это был заграничный поход их мужей:
  
   * 399 "Москва, Москва, быстрая река,
   400 чему еси залелеяла
   401 мужей наших на нась
   402 в землю Половецкую".
  
   Лишь в 1641 году этот кусок Дикого поля - "жеребей пуст Буйцы, Куликово поле тож, на речке на Непрядве" - по "ввозной грамоте" был закреплен за братьями Агеевыми (19).
  

* * *

   В изучении евразийской истории наука прошла длительный путь от проблем отдельных народов, стран и регионов до постижения глобальной взаимозависимости происходящего. Суперконтинент пребывал в состоянии непрерывного движения, ставшего мотором всеобщего прогресса. Территория Евразии хранит следы множества культур. Философией цивилизованности сегодня нужно считать освоение и осмысление многослойной исторической памяти пространства.
   Наследство советской славистики в этом плане удивительно: как можно было насадить в интернациональной евразийской стране столь одиозные стереотипы? Но еще удивительнее - как всё это в эпоху сокрушения "совковой" апологетики перекочевало в наши постсоветские времена целым и невредимым. И в русле прежних традиций даже диалектически развивается.
   Купил в Москве школьную хрестоматию древнерусской литературы. Год издания - 2003-й. Пособие оказалось не только сборником, как обычно, текстов, но и наставлением юному читателю. Есть даже раздел "Сочинения по "Слову". Методически - ничего предосудительного, "шпаргалочные" трафареты. Но то, что предлагают школьнику в плане содержательном...
   Слово" - событие древнерусской и мировой литературы. В нем море поэзии, гражданственности и глубины ума. Пророком оказался безымянный автор (у нас кое-кто в ребусах Нострадамуса колупается) - ушла вместе со "славой" тех удельных князей из исторической арены Киевская Русь навсегда. По тревоге предчувствия и крику души "Слово" есть и будет непревзойденным образцом выражения авторского патриотизма, боли за родину, нашу прародину - Киевскую Русь. Патриотизма, высокое парение которого приземлено: обрезаны крылья в прокрустовом ложе упрощенного толкования.
   В "Слове" безымянный автор демонстративно выставляет "на люди" типичное действующее лицо и одновременно типичную жертву губительных для Руси крамол и усобиц - князя Игоря, чем, собственно, его герой вызывает у нас искреннюю и сочувственную симпатию. Об этом я писал в своих книгах ранее, но кое-кто усмотрел в этом подкоп под ту достославную эпоху.
   Мне князь Игорь дорог как лелеянная безвестным автором надежда, в которой он попытался увидеть проблеск русской будущности через покаяние людей такого ранга: влиятельных, но надменных, доблестных, но честолюбивых, готовых на подвиг и на безрассудство. На них земля Русская держится, от них же погибает... По этой причине ни логику автора при создании образа Игоря, ни сам образ никто толком объяснить не может, мечущийся князь остался и в повести, и в оценках непостижимо разноликим. Мое понимание есть цельное, через авторскую идею облагораживание героя, а не подрыв его авторитета. Их, подрывов этих, хватает без меня, достаточно назвать того же Б. Рыбакова. Маститый ученый считал князя Игоря дилетантом в ратном деле и корыстолюбцем, имя которого с понятием "патриот" и близко ставить нельзя... Это мнение я привожу еще и как антитезу Лихачеву: не так уж непоколебима его позиция, если люди столь высокого полета категорически возражают. Но от характеристики Б. Рыбакова дистанцируюсь. Игорь вобрал в себя беды и горести всей Руси, не он один за них в ответе. Но кается он, и в этом-то смысл повести: на Игоря вся Русь смотреть должна! Не скупясь на эмоции и сопереживая, автор рассказывает о нем гражданам-современникам все как есть, предлагая сделать выводы самим... Получилось, что и нам тоже...
   Каковы же выводы в начале третьего тысячелетия? Хрестоматия (она ничем не отличается от всей остальной литературы по этой тематике, и я цитирую ее лишь как свежее издание) концентрирует внимание школьников на целях похода в Степь, на авторской позиции "одобрения стремления Игоря к свободе"!.. Я, грешным делом, подумал, что здесь подразумевалось бегство князя из половецкого плена... Но нет, это о самом замысле набега в соседние земли.
   Да, князь Игорь - борец за свободу, но только лишь в концепции академика Д. Лихачева, за уши притянутой к сюжету. Мы с вами ее проходили, но теперь уже не школьники и в состоянии без посторонней помощи понять все со слов самого князя Игоря в авторском контексте.
  
   51 Спалъ князю умь похоти,
   52 и жалость ему
   53 знамение заступи
   54 искусити Дону великаго.
   55 "Хощу бо, - рече, - копие приломити
   56 конець поля Половецкаго,
   57 съ вами, русици,
   58 хощу главу свою приложити,
   59 а любо испити
   60 шеломомь Дону".
  
   То есть речь идет конкретно о княжеской похоти: сходить в чужие земли, несмотря на недоброе знамение. "Как, - спрашивает далее автор "Слова", - воспел бы такой поход Боян, трубадур славы князей киевских?" Вот так:
  
   71 "Не буря соколы занесе
   72 чрезъ поля широкая -
   73 галици стады бежать
   74 къ Дону великому".
  
   Или так:
  
   75 Чи ли въспети было,
   76 вещей Бояне, Велесовь внуче:
   77 "Комони ржуть за Сулою -
   78 звенить слава въ Кыеве;
   79 трубы трубять въ Новеграде -
   80 стоять стязи въ Путивле!"
  
   В первом случае Боян говорит о том, что полки Игоря - не его тема, не того полета соколы... Во втором - о тщеславном замысле всего предприятия.
   Патриоты именно в этой цитате слышат общерусское аллилуйя "безумству храбрых", не считаясь с тем, что Боян - фигура чисто аллегорическая и привлечена автором для того, чтобы читатель мог заглянуть наперед. Узнать цену этому залихватскому звону, поднятому до самого Киева: Боян ведь знает, что все обернется крахом...
   Как только не перекручивается ясный смысл этого эпизода, чтобы выжать из него хоть каплю русской славы. Но нет ее, не о том тут даже и речь идет. Дальнейший текст также никаких доблестей Игорю не приписывает, наоборот... Хотя там есть всякие суждения и эмоции, но они касаются лишь оценки и катастрофических последствий набега новгород-северского князя для всей Руси.
   Хрестоматия вовлекает школьника и в рассуждения на тему богатой военной добычи Игоря. Целомудренно опустив сцену умыкания "нашими" красных девок половецких, составители не гнушаются перечислением захваченного добра: покрывал, накидок и другого скарба - князь ведь вначале стойбище кочевников пограбил и потом лишь в плену оказался. Домашняя утварь и декоративные реликвии рода - стяг, хоругвь, челка (бунчук), символическое серебряное древко (таким не воюют) - это и есть вся та слава, которая трофеем досталась Игорю. Далее - бесславие и "седло кощиево"... Реализм этой великолепной натуралистической разбойной картины сомнений не вызывает, но автором она затем же и осуждается: "нечестно кровь поганую пролили"...
   Нечестно - потому что тут (как и немногим ранее при резне полком Игоря русского города Глебова) имели место не вынужденные боевые действия, а налет с ответными последствиями. Войны с половцами, как и княжеские крамолы, автор также называет "усобица княземъ на поганыя", то есть войнами меж собою. Князь Игорь ведь тоже вторгся, хоть и в земли приграничного половецкого рода, но во владения великого хана, своего свата. Я уверен, что не без его ведома, многие исследователи говорят о весьма сложном симбиозе русско-половецких отношений в тот период. Не могли две цивилизации жить по понятиям хрестоматий, которые неизвестно к чему клонят, геройски толкуя эту сцену. Неужели больше не на чем объяснить детям истинное понятие воинской доблести? К тому же, детям многонациональной, этнически полуазиатской страны.
   Речь идет не о том, чтобы извинительно писать собственную историю. Нашу с вами древнерусскую историю. "Задонщина", к примеру, насквозь пропитана русским духом, патриотизмом и подлинной борьбой за свободу, но к толкованию ее смысла вопросов ни у кого нет... Так что речь, извините, о другом: как, что и зачем прославлять.
   Чувство меры и такта в исторической науке - вещь принципиальная: можно ведь любую проблему так заострить... На материале "Слова" это и произошло, что привело к извращению авторского замысла... И если президент России Владимир Путин дарит "Слово о полку Игореве" главам государств на киевском саммите, то ближнее зарубежье должно хотя бы знать, как этот памятник истолковывается. Тем паче, что в многочисленных заграничных русских школах и на уроках этого языка в национальных школах, в Казахстане, в частности, используются лишь российские хрестоматии.
   Прошедший по ним полный курс русской словесности, Олжас Сулейменов в 1975 году буквально взорвал общественное мнение тогдашней страны талантливой книгой "АЗ и Я", в которой рассматривал "Слово о полку Игореве" в контексте истории обоих представленных там народов. Это был прорыв в славистике и тюркологии, во взгляде на историческую эпоху и призыв к переосмыслению стереотипов. Авторская позиция глубоко нравственна в отношении самого произведения и заключалась в углублении понимания истинной ценности этого достояния.
   ...Костры не пылали, но книга, изданная в Казахстане стотысячным тиражом, тихо и бесследно пропала. Общественному мнению оставалась лишь цитата из труда академика Лихачева с символическим названием "Слово о полку Игореве" и культура его времени" (20). "В данном издании моей книги, - сообщается в ней, - ...исключены полемические главы, как потерявшие в настоящее время свой интерес для широкого читателя (исключены главы, где я полемизирую с А. Зиминым и писателем О. Сулейменовым)".
   Все понятно - долой не только с глаз, но и с памяти... Вот и вся многослойность этой памяти, и вся "культура того времени"...
   Россия и Казахстан - эти две страны уникальны олицетворением прошлой и настоящей Евразии в натуре: остальные - либо Европа, либо Азия в этой самой Евразии. Территория этих стран (плюс азиатская Монголия на юго-востоке да европейская Украина на юго-западе) и есть та арена, где развертывалось грандиозное действие с участием кочевой и земледельческой цивилизации в сложнейшей диалектике единства и борьбы противоположностей. Великие литовские князья уже включаются в персоналии русской истории (21), но евразийской самоидентификации почти не ощущается. Скорее, наоборот, полемика российской академической науки с Олжасом Сулейменовым обозначила всю принципиальность стояния каждого на своем континенте, что и вписано в хрестоматиях для новых поколений.
   Ныне Олжас Сулейменов - признанная величина мировой тюркологии. Дома его изыскания на ниве словесности подвергли остракизму. Вместе с нашумевшей книгой "АЗ и Я".
   Если российская наука действительно считает, что обсуждение подобных проблем потеряло актуальность, что все уже переварено и... с плеч долой, она рискует упустить инициативу.
   Почему стереотипы в многонациональной стране неистребимы? Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, - все это из сталинских времен. Но не совсем по пословице: вождь интеллектом оказался на порядок выше. Он умел по достоинству оценить другую нацию. В таких случаях за этим следует взаимность, но некоторые российские слависты (они потом будут ведущими) скромно потупили взоры: "Да, мы такие!.."
  
   В суверенном Казахстане устоявшихся стереотипов нет, они пока только предлагаются... В нерегулируемом вале новой учебной литературы ориентироваться весьма сложно, но некоторые тенденции в подходах к проблематике сложного и противоречивого развития кочевой и земледельческой цивилизации определились. Через спрямление тысячелетней истории независимого государства до той же "святой простоты", что и в России, только наоборот. Тотальное господство монголов - прогрессивный процесс (ассимиляция и интеграция, единое экономическое пространство, новые города степняков, возобновление караванного пути для торговли, "прекращение на территории Казахстана войн и усобиц"). Континентальная поступь земледелия - регресс (ломка национальных укладов, колониальные города на пастбищах, железные пути для вывоза богатств, непрерывные освободительные войны).
  
   ...Дети умнеют феноменально. А учебники гуманитарного цикла все равно долго не живут.
  
  

16. Анонимный издатель и редактор

  
   Литературоведы и историки отмечают недостаточный авторский акцент "Задонщины" на вступление в битву засадного полка, хотя этот воинский маневр разглядеть все же можно: полк выводит герой повести князь Владимир Андреевич. "Нюкнул", понукал вступить в бой он самого Дмитрия Михайловича Боброка Волынского, опытного стратега, руководившего накануне общим построением войска... Летописи подают этот эпизод, кажется, точнее: клич "Время приспело!" там издает не штатский начальник полка, а как раз воевода-профессионал Боброк Волынский. В "Задонщине" же мы видим авторское воплощение воли заказчика Владимира Андреевича относительно своей "позы" в центре полотна.
   Ученых в этом отрывке более занимал описанный здесь полк правой руки, тогда как засада стояла за левым флангом... В итоге выяснилось, что следующие после клича строки:
  
   *422.01 с правые рукы
   422.02 на поганаго Мамая
   422.03 с своим князем Волыньскым
   422.04 70-ю тысящами
  
   вписаны сюда кем-то позже.
   В "Задонщине" засадный полк по имени не называется. Секретный козырь русских обеспечил успех на поле Куликовом, и об этом тогда знали все: "спецзадача" полка была общеизвестной.
   Время стирает из памяти не только подробности, но и ключевые факты. Чем древнее текст, тем обильнее примечания и комментарии, мешающие художественному восприятию. Оглавление структурных частей повести, наоборот, чтение облегчает, я такой прием для своего перевода использовал. Выделил отдельным заголовком и этот восьмой раздел "Выступление засадного полка и объединение войска".
   Его появление на поле битвы читателю, действительно, легче миновать, чем уловить, - рать как бы продолжается калейдоскопом событий в том самом архаическом стиле устных гомеровских поэм, и кто там в очередной кадр попадает... Вместо кульминации эпизод превратился в бессмысленное перемалывание повторов.
   ...Можно предположить, что Владимир Андреевич, которого история в роли соавтора проекта "Задонщины" пока не видит, действовал по вполне здравому принципу: "Кто платит деньги..." А платил он: финансировал затраты на пергамены и прочие материалы, делал подарочные копии, дорогие доски обложек, выдавал гонорары и вознаграждения... И героем запечатлеваемой рати был он. Потому сюжет им предложен четкий: до появления засадного полка Куликовская рать держит оборону. Настоящее дело начинается после объединения сил, по личной команде Владимира Андреевича, конечно же. Лишь теперь, со сводными полками, битва становится батальной. Хотя почти все так и было, но... Коренной перелом излагается как бы вторым, решающим теперь сражением: снова "военный совет", снова призыв одолеть врага, снова наступление... На этот раз окончательное...
   Я считаю, что этот довольно последовательный сюжет "поплыл" по вине переводчиков, в оригинале повести все его моменты выражены отчетливее. Софоний выступление засады из общей цепи событий выделяет. И делает это классическими литературными приемами.
   Во-первых, полк откликается и скачет в бой как бы в ответ на призыв русских жен, ставших в одночасье вдовами: отомстить за мужей, павших в передних полках. Во-вторых, об этом извещает сам появившийся князь Владимир Андреевич. Оказавшись на поле брани с полудня, он говорит князю Дмитрию Донскому, с рассвета на рати стоящему: мы объединились и победим! Но... Переведены эти места, повторяю, буквально, а поэтому неточно в смысловом и даже словесном значении...
   Вернемся к строкам *418-420: "И нюкнув князь / Владимер Андреевичь гораздо / и скакаше по рати...", которыми начинается кульминационный момент.
   Со значением каждого отдельного слова трудностей вроде бы нет: "нукать", по В. Далю (22), есть всякое понуждение или ободрение с покриком: "Ну!" Каждый из нас сам употреблял его не однажды. В кавалерийском кличе оно означает "Вперед!", и в таком смысле здесь присутствует. К командному кличу синтаксически относится "гораздо", но переводчики, игнорируя грамматику, перенесли его в другую часть предложения как обстоятельство образа действия, в данном случае образа скачки засады по рати. Или вообще это действие обособили, как ученый-филолог В. Ф. Ржига: "Ловко скакал он в бою с погаными, золотым шлемом посвечивая" (23).
   В таких вот "мелочах" пропадают авторские акценты. Князь Владимир Андреевич, упоминавшийся по тексту неизменно рядом с великим князем Дмитрием Донским, с начала битвы из сюжета выпадает. А появляется в кульминационный момент, "нюкнув гораздо", а не "гораздо скакал". "Гораздый", кроме великого множества значений, употребляется в смысле: дельный, ладный, подходящий, уместный... И суть предложения, которым начинается ключевой эпизод битвы, в том, что команда подана вовремя, вступление в битву засадного полка происходит сразу же и решительно.
   Что князь предпринимает дальше? "И восхвалит брата своего, великого князя Дмитрея Ивановича: "Брате Дмитрей Ивановичь, ты еси у зла тошна времени железное забрало. Не оставай, князь великый, с своими великими полкы, не потакай крамолником" (24).
   В переводе Л. Дмитриева: "И воздал похвалу он брату своему, великому князю Дмитрию Ивановичу: "Брат Дмитрий Иванович, в злое время горькое ты нам крепкий щит. Не уступай, князь великий, со своими великими полками, не потакай крамольникам" (25).
   В переводе В. Ржиги: "И восхваляет он брата своего, князя Дмитрия Ивановича: "Брат, князь Дмитрий Иванович, ты в злое, тяжелое время железная оборона. Не уставай, князь великий, со своими великими полками, не потакай лихим крамольникам" (26).
   Оба перевода содержат нейтральные, без эмоций и не совсем уместные советы и указания великому князю.
   ...Владимир Андреевич вступает в бой после томительного ожидания в лесу. После безучастного созерцания и крайнего нервного напряжения от кровавого зрелища, где, возможно, погибает сам князь-сюзерен, за жизнь которого он в ответе. Известна перепалка Владимира Андреевича с Боброком Волынским по поводу выбора времени удара. Князь рвется в бой, а хладнокровный воевода буквально держит его коня за узду, хотя сам за Дмитрия Донского тоже в персональном ответе, к тому же он его шурин. Наконец, резерв оказывается в гуще событий, и похвала "свежего" Владимира Андреевича в этот момент изнемогающему Дмитрию выглядит прямо-таки в ковбойском духе насчет своего парня... Да, собственно, никакой там особой похвалы - по тексту рассыпано немало других, весьма лестных комплиментов. Поэтому и не ощущается всего драматизма ситуации.
   Я уже говорил об идентичности значений "хвала-слава". Не думаю, что явившийся на поле брани Владимир Андреевич стал хвалить за службу главнокомандующего, стоящего по колени в крови. Там уместнее были слова по существу: слава тебе, князь, ты вынес главную тяжесть удара...
   "Златошные времена" по аналогии с "вешними", "вчерашними" воспринимаются как песенные "золотые деньки". Но находятся в самом драматичном месте побоища: при вступлении засадного полка. И употреблены Софонием раздельно: "зла тошные" - какие-то горемычные времена.
   Кроме значений из вышеприведенных переводов Дмитриева и Ржиги, они имеют еще и религиозный смысловой прецедент: время нечисти, бесовское; не случайно Мамай в летописях - воплощение дьявола. Этой нечистой силе, до выступления резерва, князь противостоял как бы один на один. "Теперь же, - говорят подоспевшие воины, - мы будем сражаться вместе всеми своими великими полками". Великие полки - это сводные силы. Так они названы в повести всего один раз - именно в этом эпизоде, после соединения:
  
   **425 и славит брата своего,
   426 великого князя
   427 Дмитрия Ивановича:
   428 "Брат, Дмитрий Иванович,
   429 ты выстоял в тяжкий час
   430 железной преградой нечестивым!
   431 Наступай теперь, великий князь,
   432 со своими сводными полками,
   433 не давай пощады крамольникам...
   (** Цифра с двумя значками - номера строк перевода реконструированного текста "Задонщины" из раздела III книги второй.)
  
   Вот здесь, а не в упоминавшихся неуклюжих приписках, видна рука мастера. Именно к этому решающему и монументальному эпизоду Софонием умело подметана вся религиозная подкладка повести. Заканчивается он той самой жуткой картиной про кровь по колено и горы трупов, которые резвый конь не перескочит, и призывом:
  
   **441 Уже ведь, брат,
   442 страшно видеть
   443 кровь христианскую.
   444 Наступай теперь, князь великий,
   445 вместе с боярами.
  
   В чем тонкость? В том, что нет тут того незатейливого, даже примитивного лубочного духа, которым "пахнут" все позднейшие церковные вставки. Затем, в силу монгольского равнодушия к внутреннему миру своих данников и веротерпимости православия, религия в сражении была лишь отличительным признаком сражавшихся, а не яблоком смертного раздора. Отождествление христианства с русским духом есть основная идеологическая задача церкви, и после Куликова поля такая философия исходила, прежде всего, из Радонежа.
  
   В монастырях творилась литература всех жанров. В их "типографиях" изданы практически все дошедшие до нас письменные памятники. Достаточно вспомнить хотя бы историю ярославского списка "Слова о полку Игореве", обнаруженного в монастырском собрании, своеобразном альманахе весьма разноплановых сочинений. И сугубо светское произведение "Задонщина", и сугубо церковное, куликовского цикла "Сказание о Мамаевом побоище" родом из монастырских недр.
  

17. Светская проза в монастыре

  
   Многие вставки церковного характера шиты в "Задонщине" белыми нитками, и мирятся с ними потому, что известен монашеский сан автора. Но не только: монастырь непременно отождествляется с миссионерским характером своих сочинений, а их жанр - с молитвословом. Даже вне церковных стен все якобы писалось под их влиянием.
   Комментируя "Сказание о Мамаевом побоище", где ни событие - то знамение, где ни действие - то моление, Л. Дмитриев предупреждает, что современного "читателя не должны удивлять многочисленные молитвы великого князя, которыми так насыщено "Сказание"... Это литературный этикет того времени" (27). Причем, как указывается в предисловии академика Д. Лихачева к томику повестей древней Руси, "это литературный и фольклорный этикет" (28). Следовательно, пропитывает всю древнерусскую литературу: и художественную, и документальную, и религиозную, и даже необъятный космос народного творчества (четверть которого из-за "этикета" непечатная).
   Такая точка зрения оправдывает и освящает, даже требует наличия в "Задонщине" множества тех самых церковных наслоений как обязательных атрибутов. Поскольку, не считаясь с "этикетом", я весь текст полностью от них очистил, то должен мотивировать возможность сочинительства без таких условностей... В том числе и монахом Софонием в своей келье.
   Что понимается под "литературным этикетом", - известно. Совокупность правил воспевания событий и героев точнее было бы именовать литературной традицией. Этикет - норма поведения живых, а "Сказание" нисходит к событиям полувековой давности. Подобного "этикета" по отношению к историческим фигурам прошлого нет, например, в "Повести временных лет" монаха Нестора, летописца Печерской лавры. Рассказ о персоналиях киевской истории как языческих, так и современных христианских времен у него построен естественно и не прерывается постоянными поминаниями бога всуе. Следовательно, не только этикета, но и традиции, как таковой, нет: Нестор - все же основоположник жанра.
   Древнерусская литература наукой препарирована скрупулезно, ею выявлены тенденции и частности, в том числе и этикет авторов по отношению к литературным героям, в чем задача науки, собственно, и состоит. Но частности - это лишь проявления целого, и, собранные воедино, они опять-таки составляют общую картину.
   Ее, картину эту, обрисовал Александр Сергеевич Пушкин, а я процитировал его в самом первом абзаце этого сочинения. Если кто-то на другого пророка в нашем отечестве укажет, я готов прислушаться. Или более истинного патриота найдет, только не среди квасных олухов и рафинированных шовинистов. Так вот, обобщающая статья Пушкина, из которой цитата приведена, носит название "О ничтожестве литературы нашей".
   По Пушкину, "ничтожное" количество литературы того времени состоит из летописей, народных преданий и одинокого "Слова о полку Игореве". С пушкинских времен список светских произведений пополнился вновь найденными текстами, "Задонщиной" в том числе и "Поучением" Мономаха. Оно хоть и православного толка, но без фидеизма... Тем не менее, новые открытия оценку классика не изменили...
   Пушкинская классификация старой русской литературы оставляет крайне мало места для отображения того самого "этикета". В народном творчестве - по причине стихийности процесса: там действуют универсальные принципы устной словесности, для славянских народов вовсе не специфические. Боги там есть, даже сонмищами, но совершенно нет молитв.
   В светской литературе не только природу, но и само наличие этикета как такового определить невозможно из-за той самой ничтожности материала для систематизации.
   В летописном жанре весь этикет сводился к писаниям по заданию. Нейтральных хроник практически нет, а летописные своды, из которых они известны, сплошь и рядом фамильные. Иван Грозный даже надиктованное затем правил собственноручно, разве что иллюстрации не перерисовывал. Когда на каком-то "сигнальном экземпляре" он увидел себя "при этикете", шагающим с символическим блюдом изобилия в руках, то перечеркнул сюжет с резолюцией - заменить! Не царское это дело - ходить с тарелкой... Вот тут-то выражен настоящий этикет живых действующих лиц: пиши, что тебе сказано! Найти в нем закономерность вельможных прихотей вряд ли возможно. Да, Грозный - это уже средневековье, но оно лишь развивало "лучшие" династические традиции жанра и выражало суть все той же феодальной иерархии на Руси. При ней, между прочим, лица духовного звания всегда целиком были зависимы от светской власти. Поэтому объективность монастырских летописей, если она где-то и выявится, будет скорее исключением из правил.
   Все это наследие нашей словесности Пушкин абсолютно справедливо рассматривал отдельно от литературы религиозной. В силу исключительного разнообразия последняя классифицируется сама в себе, начиная с канонических текстов, которые являются ее древним разделом. Но в любом жанре этикет целиком сводится к богу, идеи - к упованиям, а все сюжеты выстроены на сверхъестественных явлениях, хотя и на исторических фактах, в чем Библия - непревзойденный образец. "Сказание о Мамаевом побоище", используя множество других источников, также излагает действительные события и реальных героев, но в типично религиозном ключе. Это сочинение есть эксплуатация церковью ставшего уже легендарным события в своих "прокламационных" целях, это декларация преимуществ православной веры, это, наконец, видение и толкование святыми отцами движущих сил московского княжества на его пути к государству. Церковь это разглядела давно, ей нужно показать здесь перст божий и роль ее самоё. Написано "Сказание", должно быть, в самых иерархических верхах - митрополитных или уже патриарших палатах белокаменной - и растиражировано по вертикали и горизонтали.
   Художественная литература в любом жанре есть литература о человеке, даже если речь идет о Боге, как в "Поучении" Мономаха. В народном творчестве, в эпосах позиционирование богов, необъяснимых явлений природы отражает, прежде всего, восприятие реальности, которая окружает человека, ту обстановку, с которой он сталкивается. Но действующее лицо - человек, а не наоборот. Чувствует он силы превыше собственных, видит стихии неподвластные, они то дружественные, то враждебные, а жить приходится! В таком соотношении с бытием присутствует в фольклоре Бог. В лучших местах древнерусской словесности его существование, как и положено высокому искусству, передается незримо: эта духовная субстанция ощущается пропорционально таланту автора. Он - художник, а не иконописец. В "Слове о полку Игореве" Бог явится лишь на миг, но это он уведет героя с тропы неправедной на путь к храму...
   Я думаю, что литература уже тогда, как и теперь, воспринималась прагматически: богослужебная с ее канонами и естественное творчество со своими законами жанра... Софоний, можно предположить, писал и то и другое: ветви искусства тихо-мирно уживались меж собой, порождая иногда изумительный межвидовой продукт. "Троицу" Андрея Рублева, к примеру.
  

* * *

   Имя Владимира Святого Киевского, весьма часто упоминаемое по всему повествованию, Софонием использовано, скорее всего, дважды. Зато на самом видном месте - в родовом гнезде главных героев битвы (*21-22, 101-102). Остальные случаи - явные, безо всякого чувства меры приписки.
   Видимо, они стали первой политической правкой Софониевого текста в момент, когда Москва полностью осознала свою новую историческую миссию. Точкой развития темы явилась вставка о "трех славах" Бояна в самом начале повести (*32.01-32.07), где первосвятитель Владимир воспет вместе с легендарными Игорем Рюриковичем и Ярославом Мудрым. Логически она созвучна с приписанным впереди историческим экскурсом "от Адама", а не с перепевом "Слова" Софонием - там героями славы Бояна называются более поздние русские князья.
   Генеалогия от Владимира могла становиться веским аргументом уже после той польско-литовской унии 1386 года, выводившей Литву из православного поля. Тогда резонно было напомнить, кто наследник Киевской Руси. Затем, в течение целого столетия после Куликовской битвы, тема приобретала для Москвы все возрастающее значение: стоял вопрос создания Московской патриархии. А для константинопольской церкви, во власти которой было его решение, прямая духовная преемственность от Киева играла главную роль.
   Именем Владимира Киевского оперировали и после, в процессе собирания земель уже в царские времена. И только Петр I Романов, кажется, о прародине династии Рюриковичей уже не вспоминал.
  
   Тема православия в "Задонщине" и без чужеродных вставок выражена достаточно определенно - за веру христианскую. Девиз "За веру, царя и отечество!" тоже ведь прямо Господа не называет.
   ...Через всю повесть проходит Русь покаранная. Велики ее прегрешения перед Богом - братоубийственные войны. И тот же князь Игорь, предшественник, в княжеских крамолах повинен, и поколения до него, и поколения после него. Истекла Русь кровью и лишь праведностью сынов своих должна искупиться... Время пришло. Бог снова повернулся к детям своим. За это: "Богу нашему слава..."
   Неужели недостаточно богоугодно для монастыря?
  
  

18. "За обиду великого князя"

  
   Многие из поздних нагромождений выкинул при своей реконструкции "Задонщины" упомянутый ученый-филолог В. Ржига (29), хотя и оставил порядочно. Трижды присутствует в его тексте лозунговое двустишие:
  
   За обиду великого князя
   Дмитрия Ивановича.
  
   Такие ударные, ритмичные строки иногда рефреном добавлялись переписчиками и к месту, и не к месту, что в вариантах "Задонщины" отмечено неоднократно. В нашем конкретном случае первый раз (*144-145) они логично звучат в устах Ольгердовичей. Так выражаются по сей день: "не дать в обиду", что значит - прийти и заступиться за кого-либо со стороны, что, собственно, и делали на Руси эти литовские князья. А еще мы говорим: "не дать себя в обиду", то есть постоять за себя. То же самое в "Задонщине":
  
   * 292 То ти съступишася
   293 руские сынове
   294 с погаными татарами за свою обиду.
  
   А вот Ослябя с Пересветом в рядах этих же сыновей стояли "за обиду великого князя Дмитрия Ивановича". Это явно пафосная (*343.01-343.02) приписка, которую В. Ржига почему-то сохранил путем сокращения двуединого: "За землю Русскую, за веру христианскую!", скорее всего, оригинальных авторских строк...
  
   Выявлена учеными и такая закономерность: чем позднее летопись, тем подробнее списки ратников и погибших, причем не всегда за счет достоверных сведений. Известно, что в битве не принимали участие рязанские бояре и новгородские посадники, но в заупокойном перечне "Задонщины" они значатся. По некоторым данным, присутствие новгородцев якобы подтверждается, более того, есть упоминания и об отдельных рязанских волонтерах... Но в любом случае ни братские могилы, ни эпитафии трогать нельзя. Поэтому из перевода В. Ржиги, во имя памяти героев, я включил курсивом в списки "Сводного текста" еще и:
  
   ** 615 да сорок бояр серпуховских,
   616 да тридцать панов литовских.
  
   Их неожиданное там отсутствие посеяло у меня сомнение насчет корректности заявления редакторов Л. Дмитриева и Д. Лихачева относительно того, что путем сличения в "Сводный текст" включены все оригинальные разночтения "Задонщины", в том числе из ее фрагментов в "Сказании о Мамаевом побоище". Я понимаю неразбериху веков, но "не сличенные" и не включенные срифмованные строки В. Ржиги явно из какого-то документа. И они достоверны: серпуховцы - войско самого князя Владимира Андреевича Храброго, сорок павших серпуховских бояр упомянуты в "Сказании о Мамаевом побоище". И Ольгердовичи встали за Русь, как обещали, с рекрутированными панами милыми удалой Литвы, полки которых на смотре пришлось объезжать на лошадях. Интересно, что в других работах Л. Дмитриева участниками донского похода не только серпуховские и литовские полки называются, но еще и галичские и нижегородские, также в списках "Сводного текста" не значащиеся.
  
   В архивах подобные разночтения объяснялись всякими династическими кознями. Какие критерии взяты при составлении "Сводного текста" - не указывается.
  

19. Что изначально?

  
   "Слово" или "Задонщина"? Предположения имеются диаметральные.
   В этой теме, как в Греции, есть все. К примеру, версия популярного писателя Александра Бушкова о том, что Куликовская битва состоялась в окрестностях Москвы, притом Дмитрий Донской вместе с литовскими князьями шел не против татар, а на непокорных рязанцев (30). При этом Бушков с двух до четырех увеличил представительство литовских князей, посчитав их вначале как Ольгердовичей, а затем еще и поименно, как Андрея и Дмитрия. В источниках участниками битвы названы Андрей Ольгердович, князь полоцкий, и Дмитрий Ольгердович, князь переяслав-залесский. Бушков добавляет еще одного, никому не известного Андрея, а также реального двойника, Дмитрия-Корибута Ольгердовича. Этот "другой Дмитрий-Корибут Ольгердович, князь Новгород-Северский, - писал в свое время историк Г. Вернадский, - также был враждебен Ягайле" (31). Но, тем не менее, среди соратников той кампании Донского его не было. В защиту Бушкова можно сказать, что путаницы вокруг тезоименитых князей много, и он, видно, где-то что-то не то прочитал, поскольку список использованной литературы у него состоит из двухсот пятидесяти двух названий. Но все же в битве на Дону участвовало лишь двое сыновей Ольгердовых...
   Сам Вернадский весьма осторожно оценивал значение Куликовской битвы, считая, что никакого баланса сил между Степью и Лесом она не нарушила. Глобальным, на его взгляд, для судеб мира тогда был исход кровавой усобицы между Тохтамышем и Тимуром. Но ведь мир, Европу в частности, их борьба уже не задевала. Как на деле не помышлял о Европе и сам Тимур, кормившийся в тот период в индийских и турецких походах. Мечтой его после победы над чингизидом кипчакским было переподчинение Руси, данника Орды. Но, как говорится, не суждено: смерть при сборах на китайцев помешала (32).
   Лев Гумилев войну Тимура с Тохтамышем изображает суперсхваткой суперэтносов, за которой, затаив дыхание, следит весь мир. Но тут же поет заупокойную обоим воюющим супергосударствам. "Узнав о развале тимуровской державы и распрях между тимуридами, Тохтамыш попытался взять Сарай, но был отброшен Шадибеком к низовьям Тобола, где был убит... Описанная эпоха закончилась, и наступила пора перехода растущей страны - России из фазы подъема в акматическую фазу, с новыми ритмами, задачами и иной расстановкой сил" (33).
   Что же касается "Слова о полку Игореве", то в нем, как предполагает Гумилев, иносказательно описан поход русских в сторону татаро-монголов. Естественно, не в 1185 году, когда их в степи за Донцом еще не было, а в 1256, когда ими уже стали тамошние половцы. И ходил вовсе не князь Игорь, а инкогнито, под псевдонимом сам Александр Невский (34).
   Версия на то и версия: чаши весов она не колышет, иногда принимается к сведению и только в исключительных случаях становится истиной. Но здесь, кажется, не тот случай.
  

* * *

   ...Мраморные, излучающие свет скульптуры классического Рима. Философы, меценаты, венценосные правители... Взлет... И... деревянный истукан - император Константин несколько веков спустя... Упадок величайшей империи... И всего прочего...
   ...Яркий, как болид, всплеск поэтического гения в "Слове" и, при всем при том, вторичная, минорная "Задонщина"... Облепленная до неузнаваемости приписками, как старый храм бытовыми приделами, но всех устраивает - лепота!.. Упадок великой державы... И всего прочего...
   Для истории и культуры народов, детей Киевской Руси, подлинность и первичность - факт абсолютной важности. Это не спор мудрецов-схоластов: где у палки начало, а где конец... Это определение истины: где духовный взлет Древней Руси, а где критические моменты истории. И в чем они проявляются...
   Версии насчет первичности "Задонщины" имеются. Славист Андре Мазон перед второй мировой войной столько страстей из Парижа по этому поводу нагнал, что его приняли за пророка. Которого, конечно же, в своем отечестве нет... Наверное, для углубления и расширения границ познания вирус сомнения нужен. Но все же в безопасных для существования истины нормах высева. И советская наука грядки Мазона прополола.
   Но вирусы остались. Историк А. Зимин в послевоенное время долго и упорно доказывал, что сюжет похода князя Игоря на половцев не только заимствован у Софония, но и вовсе есть подделка более поздних веков. Видимо, руки тех же "мастеров подписываться под древние почерки" вроде упоминавшегося нами авантюрного А. Бардина, хотя Зимин подозревает в этом святых монастырских пастырей. Поскольку Зимин был советским историком, то, в отличие от Мазона, ни одна из его работ по этой проблеме не напечатана. Как не отвечающая... Все, кто с такой версией Зимина не согласны, вынуждены были действовать по советской митинговой практике: не читали, но осуждаем... А прочитать было интересно. Притом вовремя, при живом авторе... Что у него от Мазона, а что от себя. Но поезд ушел. И Зимин ушел. И тема будто с ним тоже... Судьба его навсегда останется укором для той, известной школы славистики, о методах которой, ей-богу, говорить не хочется. Приходится только лишь потому, что насаженными стереотипами "Слова" и "Задонщины" она сама постоянно напоминает о себе. И боролась она не против Зимина и Сулейменова, а за то, чтобы от имени государства объявить свои концепции каноническими.
  
   ...На поверку лингвистов, палеографов, филологов и литературоведов, грамматика и лексика "Слова" оказались более архаичными, нежели "Задонщины". Но дело даже не в том: сравнительные тексты повестей и представляются той самой амплитудой взлета-упадка Древней Руси. Хорошо видно, из каких легких, невесомых материй "Слова" выкроены лоскутья и выдернуты паутинки-нити для шитья какого-нибудь скромного эпизода "Задонщины". Какие великолепные его изразцы вставлены среди обычных кирпичиков...
   Будь все наоборот, вряд ли автор "Слова" отправился добывать материал для своих сооружений на стороне, ему вполне хватило бы собственных ресурсов... У него вон сколько ткани и глазури, сколько самородков осталось после того, как нужное отобрал себе Софоний...
  

20. Тезисы Софония

  
   Все вышеизложенное было ответом на вопрос, поставленный в конце второй главы: с кем мы в лице Софония с его "Задонщиной" имеем дело? То есть попыткой смоделировать ситуацию и прояснить позицию автора, чье произведение взято для перевода.
   По завершении этой работы у меня остался вспомогательный материал, который жалко было сдавать в архив. По существу, это "Слово" в версии "Задонщины", тот самый первоначальный план Софония, его выписки из образца для верстки собственного творения. Приросший вступлением и заключением, с библейскими вкраплениями этот план и есть, собственно, "Задонщина".
   Стихотворная стопа Софония полностью соответствует образцу. При современных компьютерных возможностях несложно выстроить обратную структурную параллель: расставить все строки "Слова" в порядке номеров "Задонщины". И посмотреть на все как на тезисы будущей повести. Во всяком случае, дверь в творческую келью монаха приоткроется шире, что весьма любопытно.
   В каком виде располагаются выписки из "Слова" по версии "Задонщины"?
   Получается как бы три раздела. Стройное начало - выступление в поход и битва в нескольких картинах. "Строительного материала" тут оказалось много - предбатальная часть "Слова" и само сражение развернуты обстоятельно и философски, там разложены ключи для понимания смысла. Софонию столько не понадобилось: затмения и других знамений в пути не было, смысл закладывался прямой - за землю Русскую, за веру христианскую, а цель похода, в отличие от полка Игорева, - общая, совместная победа!
   Не менее цельно выглядит комбинация из фрагментов "Слова" для заключения - от плача Ярославны и до финала - хотя здесь Софонию достался преимущественно минорный материал. Мы видели, как он приспосабливает его для триумфального куликовского финала: русские жены в плаче уже не взывают ко всем стихиям, а только лишь к Дону... Но с таким образцом, как говорится, поделать ничего не смог. Всеобщее уныние доминирует, вдобавок слово вдовам он дает поочередно...
   Скорбные мотивы автор смягчает масштабной ассоциацией: если при бегстве из половецкого плена князя Игоря "лелеял" Дон, то, по Софонию, любовь к детям своим - от всей матери-земли Русской. Это, видимо, и есть места с иными, не обычными словами воспевания похода, о которых Софоний заявил в начале повести. Он делает действительно важный пропагандистский ход в переосмыслении ситуации. Я уже упоминал, что беспросветное прозябание под игом объяснялось ничем иным, как карой небесной: земля от Руси отвернулась. Но теперь положение коренным образом менялось, на что обращает внимание автор.
   В "Задонщине" нет серединной части, идейно главенствующей в сюжете о полку Игореве. Речь там идет о корнях бедствий земли Русской, о вещем сне и Золотом слове Святослава с адресными призывами к объединению. Подобные рассуждения и патетика в устах Дмитрия Донского в тот момент вряд ли выглядели бы правдиво и дипломатично. Идеи единения Руси высказаны Софонием в другой форме.
   ...Тезисы Софония. Наука такие версии особо не жалует. И всякие другие вольности, подобные тем, которые я проделал с реконструкцией концовки "Слова", хотя уверен, что гениальная догадка Олжаса Сулейменова позволила обнаружить целый отрывок того оригинального текста. Когда еще такое на нашей жизни случится!
   Но наука правильно делает в принципе... Руководствуясь древней притчей: один товарищ может понаставить столько вопросов, что семь мудрецов не ответят, в силу чего на поставленные вопросы мудрецы предлагают прежде ответить самому товарищу. Нашел грамм добычи - предъяви тонну руды, покажи, где и что копал, на кой ляд нам твои озарения... И самое простое предположение сопровождается длинным списком источников и цитируемой литературы. Длиннее многометрового, занимающего кованый сундук свитка средневекового "Соборного уложения". Частенько, правда, это лишь пыль в глаза и создание видимости как самородка, так и титанического рытья.
   Но бывают случаи, когда сослаться не на кого. Поэтому на свободном от громоздкого справочного аппарата месте я излагаю краткое резюме.
   По "тезисам" Софония можно проследить не только творческий процесс, но саму первичность образца и "чистокровность" происхождения от него "Задонщины". Посмотреть, откуда и почему в ней столько наслоений. Убедиться в беспочвенности апелляций к Софонию для обоснования перестановок в "Слове", при переписках которого якобы перепутаны строки и даже целые страницы. Попытки привести "в порядок" структуру "Слова" по образу и подобию "Задонщины" заканчиваются тем, что оно просто-напросто рассыпается...
   Едины эти Вещи в ином: отдельно друг от друга они вообще существовать не должны. Только лишь рядом, как две первые ступеньки наверх. Изначальные ведь ступени русской литературы! Подобно скрупулезному анализу рецептуры красок при реставрации древних фресок должны изучаться их ДНК и молекулярно-атомные веса слов... Но пока что две повести живут сами по себе.
   Мне давно хотелось устранить эту несправедливость, объединив судьбы двух произведений в одно "процессуальное дело". Синхронизировать тексты построчно. Восстановить "Задонщину" во внятном ее изложении и ритмике великого образца. Сделать перевод по своему принципу: без поэтических упражнений на известном сюжете сохранить как можно больше духа и буквы оригинала.
  
  

Раздел III

ПЕРЕВОД ТЕКСТА СОФОНИЯ

Задонщина

  

I. Посвящение

  
   1 Сойдемся, братья,
   2 друзья и сыны русские,
   3 и, слагая слово за словом,
   4 возвеличим Русскую землю
   5 и ввергнем в печаль
   6 восточную сторону, Симов жребий,
   7 и восславим
   8 над поганым Мамаем победу.
   9 А великому князю
   10 Дмитрию Ивановичу
   11 и брату его, князю
   12 Владимиру Андреевичу,
   13 хвалебную скажем речь.
  
   14 Начать же нам, братья,
   15 лучше иными словами
   16 эту повесть о нынешнем
   17 славном походе
   18 князя Дмитрия Ивановича
   19 и брата его, князя
   20 Владимира Андреевича,
   21 внуков святого великого князя
   22 Владимира Киевского,
   23 и достойно поведать
   24 о подвигах их былинных.
  
   25 Не вымыслом, а делами
   26 помянем прежние времена
   27 и восхвалим вещего Бояна,
   28 лучшего певца в Киеве.
   29 Играючи тот вещий Боян
   30 своими ловкими перстами
   31 живые струны перебирал,
   32 русским князьям славу воспевая.
   33 И я
   34 такой же песнею восхвалю,
   35 струнами и буйными словами
   36 нашего великого князя
   37 Дмитрия Ивановича
   38 и брата его, князя
   39 Владимира Андреевича,
   40 за мужество их
   41 и радение
   42 за землю Русскую
   43 и за веру христианскую.
  

II. Сборы на рать

  
   44 Великий князь
   45 Дмитрий Иванович
   46 и брат его,
   47 князь Владимир Андреевич,
   48 укрепившись мыслью единой
   49 и поострив сердца мужеством,
   50 наполнившись ратного духа,
   51 собрали храбрые полки
   52 по Русской земле.
  
   53 О, жаворонок, летняя птица,
   54 красных дней утеха,
   55 взлети под синие небеса,
   56 посмотри на могучий град Москву
   57 и так воспой славу
   58 великому князю Дмитрию Ивановичу
   59 и брату его,
   60 князю Владимиру Андреевичу:
   61 "Бурей соколы понесутся
   62 из земли Залесской
   63 в поле Половецкое".
  
   64 В Москве кони ржут,
   65 звенит слава русская
   66 по всей земле Русской:
   67 трубы трубят в Коломне,
   68 бубны бьют в Серпухове,
   69 стоят стяги
   70 у Дона великого на берегу.
   71 Звонят колокола вечные
   72 в Великом Новгороде,
   73 стоят мужи новгородские
   74 у святой Софии,
   75 сожалея:
   76 "Уже нам, братья, на помощь
   77 великому князю
   78 Дмитрию Ивановичу не поспеть".
  
   79 Когда слова сказывались,
   80 тогда орлы слетались.
   81 То не орлы слетелись -
   82 к славному граду Москве
   83 съехались князья русские
   84 и такими словами клялись:
   85 "У Дона уже стоят
   86 поганые татары
   87 с Мамаем на реке Мечи.
   88 Пойдем туда, не щадя
   89 своей жизни для подвига
   90 во славу земли нашей,
   91 старым на удивление,
   92 а молодым в назидание,
   93 храбрость свою испытаем,
   94 на Дону реке кровь прольем
   95 за землю Русскую,
   96 за веру христианскую!"
  
   97 И говорит им князь великий
   98 Дмитрий Иванович:
   99 "Братья и князья русские,
   100 все мы гнездо
   101 великого князя
   102 Владимира Киевского.
   103 Не рождены мы
   104 обиды сносить
   105 ни от сокола,
   106 ни от ястреба,
   107 ни от кречета,
   108 ни от черного ворона,
   109 поганого Мамая".
  

III. Помощь союзников

  
   110 О, соловей-птица,
   111 тебе бы в парении воспеть
   112 славу и литовской земли сыновьям -
   113 двум братьям Ольгердовичам,
   114 Андрею и Дмитрию,
   115 а с ними Дмитрию Волынскому.
   116 Они - сыновья храбрые,
   117 соколы в ратный час,
   118 сведущие полководцы,
   119 под трубами рождены,
   120 под шеломами взлелеяны,
   121 с конца копья вскормлены
   122 в литовской земле.
  
   123 И молвит Андрей Ольгердович
   124 брату своему Дмитрию:
   125 "Мы с тобою, брат,
   126 сыновья Ольгердовы,
   127 а внуки Гедиминовы,
   128 а правнуки Скальдимеровы.
   129 Соберем братьев верных,
   130 панов удалой Литвы,
   131 храбрых молодцев,
   132 сядем на борзых коней
   133 и посмотрим на быстрый Дон,
   134 выпьем воды шеломами,
   135 испытаем мечи литовские
   136 о шеломы татарские,
   137 а сулицы немецкие
   138 о доспехи басурманские".
  
   139 И ответил ему Дмитрий:
   140 "Брат Андрей,
   141 не пощадим жизни своей
   142 за землю Русскую
   143 и за веру христианскую,
   144 и за обиду великого князя
   145 Дмитрия Ивановича!
   146 Уже ведь, брат, стук стучит
   147 и гром гремит
   148 в каменном граде Москве.
  
   149 Это, брат, не стук стучит
   150 и не гром гремит, -
   151 стучит могучая рать
   152 великого князя
   153 Дмитрия Ивановича,
   154 гремят удальцы русские
   155 золочеными доспехами,
   156 червлеными щитами.
   157 Седлай, брат Андрей,
   158 своих борзых коней,
   159 а мои кони готовы,
   160 раньше твоих оседланы.
   161 Выедем, брат, в чистое поле
   162 и посмотрим свои полки.
   163 Уже ведь, брат, повеяли
   164 встречные ветры из моря,
   165 из устьев Дона и Днепра,
   166 и пригнали тучи великие
   167 на Русскую землю,
   168 а в них кровавые зори сверкают
   169 и трепещут синие молнии.
   170 Быть стуку
   171 и грому великому
   172 на речке Непрядве,
   173 меж Доном и Днепром,
   174 падут трупы человечьи
   175 на поле Куликовом,
   176 прольется кровь
   177 на речке Непрядве!"
  

IV. Наступление Орды

  
   178 Уже заскрипели телеги
   179 меж Доном и Днепром,
   180 идут враги к Русской земле.
   181 Серыми волками мчатся
   182 от устьев Дона и Днепра,
   183 с воем встают на реке Мечи,
   184 хотят ступить на Русскую землю.
  
   185 Тогда гуси гоготали,
   186 а лебеди крыльями плескали.
   187 То не гуси гоготали,
   188 не лебеди крыльями плескали,
   189 то поганый Мамай
   190 на Русскую землю пришел
   191 и войско свое привел.
  
   192 Но уже гибели его
   193 ожидают птицы крылатые,
   194 под облака взлетая;
   195 вороны кружатся в грае,
   196 галки своею речью говорят,
   197 орлы перекликаются.
   198 Волки грозно воют,
   199 а лисицы на кости зовут.
  
   200 Русская земля,
   201 такого ты со времен
   202 царя Соломона не видала...
  

V. Выступление на битву

  
   203 Уже соколы и кречеты
   204 и белозерские ястребы рвутся
   205 с золотых колодок
   206 из каменного града Москвы,
   207 обрывая шелковые путы,
   208 взвиваясь под синие небеса,
   209 звеня золочеными колокольчиками -
   210 хотят на быстром Дону
   211 ударить по стадам
   212 гусиным и лебединым.
   213 То богатыри русские удалые
   214 хотят ударить по силе несметной
   215 поганого царя Мамая.
  
   216 Тогда князь великий
   217 Дмитрий Иванович
   218 вступил в золотое стремя
   219 и обнажил меч правой рукою.
   220 Солнце ярко на востоке сияет,
   221 путь ему освещает.
  
   222 Что шумит и что гремит
   223 рано перед зорями?
   224 Князь Владимир Андреевич
   225 выстраивает полки
   226 и ведет их к Дону великому.
   227 И говорит брату своему
   228 великому князю Дмитрию:
   229 "Не дрогнем, брат, перед врагами,
   230 поганые ведь уже
   231 по нашим полям ступают,
   232 Отчину нашу отнимают".
  
   233 Отвечает ему князь великий
   234 Дмитрий Иванович:
   235 "Брат мой, князь Владимир Андреевич,
   236 мы вдвоем с тобой воедино,
   237 воеводы у нас стойкие,
   238 дружинники верные,
   239 под ними борзые кони,
   240 на них золотые доспехи,
   241 шеломы у них черкасские,
   242 щиты московские,
   243 сулицы немецкие,
   244 копья варяжские,
   245 мечи булатные;
   246 дороги им ведомы,
   247 переправы готовы.
   248 Не пожалеют
   249 свои буйные головы сложить
   250 за землю Русскую,
   251 за веру христианскую.
   252 Как живые, реют их знамена,
   253 ищут они себе чести
   254 и славного имени".
  
  

VI. Начало битвы

  
   255 Уже соколы и кречеты
   256 и ястребы белозерские
   257 тучей за Дон перелетели
   258 и ударили по несметным
   259 стадам гусиным и лебединым.
   260 То не соколы и не кречеты -
   261 то нагрянули князья русские
   262 на несметную рать татарскую,
   263 трещат копья харалужные,
   264 звенят доспехи золоченые,
   265 стучат щиты червленые,
   266 гремят мечи булатные
   267 о шеломы хиновские
   268 на поле Куликове,
   269 на речке Непрядве.
  
   270 Черна земля под копытами
   271 костьми белыми посеяна,
   272 а кровью полита.
  
   273 Грозные полки
   274 вместе сошлись,
   275 притоптав холмы и луга,
   276 взмутив реки,
   277 потоки и озера.
   278 Кличет Див в Русской земле,
   279 велит послушать землям могучим,
   280 летит слава
   281 к Железным воротам
   282 и к Хорезму,
   283 и к Риму,
   284 и к Кафе по морю,
   285 и к Тырнову,
   286 а оттуда к Царьграду
   287 вестью о битве неслыханной.
  
   288 А на поле том
   289 тучи грозно клубились,
   290 синими молниями сверкали,
   291 громами гремели великими.
   292 То схватились
   293 русские сыны
   294 с погаными татарами.
   295 Сверкают доспехи золоченые,
   296 гремят князья русские
   297 мечами булатными
   298 о шеломы вражеские.
  
   299 То не туры рычали
   300 у Дону великого,
   301 на поле Куликове,
   302 и не туры повержены
   303 у Дону великого,
   304 то посечены князья русские,
   305 бояре и воеводы
   306 великого князя
   307 Дмитрия Ивановича.
   308 Пали князья белозерские
   309 от поганых татар, а с ними
   310 Федор Семенович,
   311 Тимофей Волуевич,
   312 Семен Михайлович,
   313 Микула Васильевич,
   314 Андрей Серкизович,
   315 Михайло Иванович
   316 и иные многие дружинники.
  
   317 Чернеца Пересвета,
   318 брянского боярина,
   319 судьба выбором испытала.
   320 И сказал чернец Пересвет
   321 великому князю
   322 Дмитрию Ивановичу:
   323 "Лучше нам
   324 изрубленными быть,
   325 нежели пленниками поганых".
  
   326 И вскочил Пересвет
   327 на борзого коня,
   328 золочеными доспехами сверкая.
   329 Достойно в то время было
   330 старому помолодиться,
   331 а молодому удаль плеч испытать.
   332 Но предрек Ослябя чернец
   333 судьбу старшему Пересвету:
   334 "Брат ты мой, Пересвет,
   335 вижу раны на теле твоем,
   336 а голову твою
   337 на траву-ковыль упавшую,
   338 и чаду моему Якову
   339 на ковыле зеленом лежать
   340 на поле Куликове,
   341 на речке Непрядве
   342 за веру христианскую,
   343 за землю Русскую".
  
   344 Тогда по Рязанской земле
   345 и по Дону ни пахари,
   346 ни пастухи не перекликались -
   347 лишь вороны черные граяли,
   348 кукушки не живым куковали,
   349 а трупам человеческим.
   350 Страшно и жалостно
   351 было видеть тогда
   352 траву, кровью политую,
   353 и деревья, печально поникшие.
  

VII. Плач русских жен

  
   354 И воспели тогда птицы
   355 свои жалостные песни,
   356 и всплакались все княгини
   357 и боярыни, и воеводские жены
   358 по погибшим.
   359 Микулина жена Марья
   360 у Москвы-града на стенах
   361 рано плакала,
   362 приговаривая:
   363 "О, быстрая река Дон,
   364 прорыл ты горы каменные,
   365 течешь в землю Половецкую,
   366 принеси моего государя ко мне,
   367 Микулу Васильевича".
  
   368 Тимофея Волуевича жена
   369 Феодосия так плакала,
   370 приговаривая:
   371 "Поникла душа моя -
   372 в славном граде Москве,
   373 в доме своем не увижу я
   374 государя-хозяина
   375 Тимофея Волуевича в живых".
  
   376 Андрея жена Марья
   377 и Михайла жена Аксинья
   378 рано плакали:
   379 "Уже обеим нам
   380 солнца свет померк
   381 в славном граде Москве".
  
   382 Летели с быстрого Дона
   383 тогда лишь жгучие вести,
   384 великую беду возвещавшие:
   385 уже не в седлах русские удальцы,
   386 а на судном месте,
   387 на поле Куликове,
   388 на речке Непрядве.
   389 Уже Див накликает
   390 сабли татарские
   391 на русских богатырей израненных.
  
   392 И тогда ласточки запели
   393 жалостные песни у Коломны рано,
   394 на крепостной стене.
   395 То не ласточки запели
   396 жалостные свои песни,
   397 то заплакали
   398 жены коломенские,
   399 слезно причитая:
   400 "Москва, Москва, быстрая река,
   401 зачем ты от нас мужей наших
   402 унесла в землю Половецкую?"
   403 И умоляли:
   404 "Господин князь великий,
   405 ты ведь можешь
   406 Днепр веслами закрыть,
   407 а Дон шеломами вычерпать,
   408 а реку Мечу трупами
   409 татарскими запрудить!
   410 Замкни, князь великий,
   411 Оке-реке ворота,
   412 чтобы поганых никогда
   413 здесь не видели.
   414 Ведь за это мужья наши
   415 на смертную рать пошли
   416 на поле Куликово,
   417 на речку Непрядву!"
  

VIII. Выступление засадного полка

и объединение войска

  
   418 И сразу же с кликом князь
   419 Владимир Андреевич
   420 помчался по рати
   421 меж полков поганых, татарских,
   422 золотым шеломом сверкая.
   423 Гремит мечом булатным
   424 о шеломы татарские
   425 и славит брата своего,
   426 великого князя
   427 Дмитрия Ивановича:
   428 "Брат Дмитрий Иванович,
   429 ты выстоял в тяжкий час
   430 железной преградой нечестивым!
   431 Наступай теперь, великий князь,
   432 со своими сводными полками,
   433 не давай пощады крамольникам:
   434 они, поганые,
   435 на землю нашу наступают,
   436 они храбрую дружину
   437 нашу стреляют,
   438 уже трупы человечьи
   439 резвые кони не перескочат -
   440 в крови по колено бродят.
   441 Уже ведь, брат,
   442 страшно видеть
   443 кровь христианскую.
   444 Наступай теперь, князь великий,
   445 вместе с боярами".
  
   446 И говорит князь великий
   447 Дмитрий Иванович своим боярам:
   448 "Братия бояре и воеводы,
   449 дети боярские!
   450 Здесь ваше, братья,
   451 все московское благополучие и почет.
   452 Тут добудете себе места
   453 и женам своим.
   454 Тут старому помолодиться,
   455 а молодому чести добыть!"
  
   456 И тогда все соколы полетели
   457 по быстрому Дону.
   458 То не все соколы полетели,
   459 то мчится князь великий
   460 Дмитрий Иванович
   461 со всеми своими полками за Доном
   462 всею совместной силой.
  
   463 И говорит:
   464 "Брат мой, князь Владимир,
   465 тут испить нам теперь
   466 медовую чашу вместе.
   467 Потопчем, брат,
   468 своими полками сводными
   469 всю поганую рать".
  

IХ. Перелом в битве и победа

  
   470 И тогда князь великий
   471 наступление начал.
   472 Гремят мечи булатные
   473 о шеломы хиновские,
   474 поганые руками закрывают
   475 головы свои.
   476 Стяги ревут,
   477 а поганые бегут,
   478 русские сыновья
   479 поля широкие кликом огородили,
   480 золочеными шеломами осветили,
   481 словно туры встали на брань.
  
   482 То князь великий
   483 Дмитрий Иванович
   484 и брат его,
   485 Владимир Андреевич,
   486 полки поганых вспять поворотили
   487 и, превосходя их на рати,
   488 надежды не оставляли.
   489 Князья их с коней валились,
   490 трупы татарские поля усеяли,
   491 кровью реки протекли.
  
   492 Отсюда поганые
   493 отступали порознь,
   494 убегая
   495 дорогами нетореными
   496 в Лукоморье,
   497 зубами скрежеща со злости,
   498 раздирая лица свои,
   499 причитая:
  
   500 "Уже нам, братья,
   501 в земле своей не бывать,
   502 детей своих не видать,
   503 а жен своих не обнять,
   504 обнимет нас сырая земля,
   505 а поцелует зелена мурава,
   506 на Русь нам ратью не ходить
   507 и мира теперь
   508 у русских князей не просить".
  
   509 И застонала оттого
   510 земля татарская бедами
   511 и тугою покрылась.
   512 Поникло у царей их желание
   513 и похвальба на Русскую землю ходить,
   514 веселье унынием сменилось.
  
   515 Уже русские сыновья
   516 разграбили татарский скарб,
   517 доспехи и коней,
   518 волов и верблюдов,
   519 вина и сахар.
   520 Дорогие ковры,
   521 шелка и бархат
   522 везут женам своим.
   523 Уже жены русские
   524 звенят татарским златом.
   525 Теперь по Русской земле
   526 разносится веселье и буйство,
   527 взвивается доблесть русская,
   528 погаными прежде поругана.
   529 Уже Див повержен на землю,
   530 и слава о великом князе
   531 ширится по земле.
   532 Стреляй, князь великий,
   533 по всем землям,
   534 стреляй, князь великий,
   535 со своею храброю дружиною
   536 поганого Мамая-хиновина
   537 за землю Русскую,
   538 за веру христианскую.
   539 Уже поганые оружие свое сложили,
   540 а головы своя преклонили
   541 под мечи русские.
   542 Трубы их не трубят,
   543 утихли голоса призывные.
  
  

Х. Бегство Мамая

  
   544 И ускакал Мамай серым волком
   545 от покинутой дружины своей,
   546 и прибежал к городу Кафе.
  
   547 И спросили у него фряги:
   548 "Почему ты, поганый Мамай,
   549 посягнул на Русскую землю?
   550 Избила тебя рать Залесская,
   551 не быть тебе Батыем царем.
   552 У Батыя царя было
   553 четыреста тысяч воинства,
   554 завоевал он Русскую землю
   555 и пленил от востока до запада.
   556 Но то казнил Бог землю Русскую
   557 за прегрешения.
   558 Ты, Мамай, пришел на Русскую землю
   559 со многими силами,
   560 с девятью ордами,
   561 с семидесятью князьями.
   562 Но ныне бежишь
   563 сам-девят в Лукоморье,
   564 не с кем тебе зимовать в степи.
   565 Видно, тебя
   566 князья русские крепко потчевали:
   567 ни князей с тобою, ни воевод.
   568 Видно, крепко упились
   569 у быстрого Дону,
   570 на поле Куликове,
   571 на траве-ковыли.
   572 Беги себе, поганый Мамай,
   573 и от нас по Залесью".
  

ХI. Скорбь и слава

  
   574 Подобны мы
   575 для земли Русской
   576 младенцу милому
   577 у матери своей.
   578 Она его утешит,
   579 за шалости накажет
   580 и похвалит за добрые дела.
   581 Так и господь Бог помиловал
   582 князей русских
   583 между Доном и Днепром,
   584 на поле Куликове,
   585 на речке Непрядве.
  
   586 И стал князь великий
   587 Дмитрий Иванович
   588 со своим братом,
   589 князем Владимиром Андреевичем,
   590 и со своими воеводами
   591 среди павших
   592 на поле Куликове,
   593 на речке Непрядве.
   594 Страшно ведь, братья,
   595 сейчас посмотреть -
   596 лежат трупы христианские,
   597 как сенные стога,
   598 у Дона великого на берегу,
   599 а Дон-река три дня кровью течет.
  
   600 И говорит князь великий
   601 Дмитрий Иванович:
   602 "Сосчитайте, братья,
   603 сколько воевод
   604 и сколько молодых людей погибло".
  
   605 И говорит Михайло Андреевич,
   606 московский боярин,
   607 князю Дмитрию Ивановичу:
  
   608 "Господин князь великий,
   609 Дмитрий Иванович,
   610 нет уже среди нас
   611 сорока бояр высоких московских
   612 да двенадцати князей белозерских,
   613 да тридцати посадников новгородских,
   614 да двадцати бояр коломенских,
   615 да сорока бояр серпуховских,
   616 да тридцати панов литовских,
   617 да сорока бояр переяславских,
   618 да пятнадцати бояр костромских,
   619 да двадцати бояр владимирских,
   620 да пятидесяти бояр суздальских,
   621 да семидесяти бояр рязанских,
   622 да сорока бояр муромских,
   623 да тридцати бояр ростовских,
   624 да двадцати трех бояр дмитровских,
   625 да шестидесяти бояр звенигородских,
   626 да шестидесяти бояр можайских,
   627 да пятнадцати бояр угличских,
   628 а погибла у нас половина
   629 всей дружины трехсоттысячной".
  
   630 Но помиловал Бог Русскую землю,
   631 а татар пало несчетно
   632 в великом множестве.
  
   633 И князь великий
   634 Дмитрий Иванович говорит:
   635 "Братья, бояре и князья,
   636 и дети боярские,
   637 князья молодые,
   638 вам, братья, сужено место
   639 меж Доном и Днепром,
   640 на поле Куликове,
   641 на речке Непрядве.
   642 Положили вы головы
   643 за Русскую землю
   644 и за веру христианскую.
  
   645 Простите меня, братия,
   646 и благословите в этом веке
   647 и в будущем.
   648 И пойдем, брат, князь
   649 Владимир Андреевич,
   650 в свою Залесскую землю
   651 и к славному граду Москве,
   652 и сядем, брат,
   653 на своем княжении.
   654 Чести себе, брат, мы добыли
   655 и не ославили имени".
  
   656 Богу нашему слава.
  
  
  
  
  
  
  

Комментарии

к переводу "Задонщины"

  
   Строка 392 И тогда ласточки запели...
   В оригинале - "Туто щурове рано въспели..."
  
   Метафорическую "увертюру" к причитанию жен у Софония исполняют щуры, которые в российских хрестоматийных переводах оставлены нетронутыми, правда, с пояснением: "щур - певчая птица" (В. Ржига, Л. Дмитриев, Д. Лихачев и другие).
   Здесь мы имеем дело все с той же проблемой механического подхода к поэзии. Переводчиками замечено лишь действие - "пение", тогда как автор использует более утонченный прием гармонизации природы с образами героев, благодаря чему воссоздается и панорама вселенской печали, и впечатляющий символический ряд. Я полагаю, что метафора здесь выстроена вокруг ласточек. Опоэтизированы они не за свой щебет, а как символ женственности, хранительницы гнезда, что запрограммировано, кстати, в казахском девичьем имени Карлыгаш.
   Со "щурами" же мы получили непонятный нам ассоциативный ряд, ибо словарное и энциклопедическое обозначение видов под таким наименованием - от хищных тропических птиц и евразийских дубоносов - выходит далеко за пределы орнитологии до ужа, червяка и крысы. Поэтому к "щурам" было добавлено толкование "певчие", но с таким же успехом к последним можно отнести всяких "каркающих" вообще, ибо "певчие птицы" не есть бытовым определением той категории пернатых, которая способна из кустов или вольеров услаждать человечество, а "служит научным названием наиболее многочисленного подотряда воробьиных - от сойки и кукши до вороны и грача".
   "Щуры" в древних текстах (смотрите словари В. Даля и М. Фасмера или слушайте современные южно-украинские наречия) - род ласточек (земляная ласточка, по-русски "щурки"), которые гнездятся в норках обрывов или крутых берегов рек, а в нашем случае, в обваловке крепостных стен, откуда причитали жены московские и коломенские.
  
   Строки 521 шелка и бархат
   522 везут женам своим.
   В оригинале - "камкы, насычеве везут женам своим".
  
   В отличие от понятной "камки", соседствующий с ним термин "насычь", согласно российским школьным хрестоматиям, объяснений не имеет.
   Я перевел его как "бархат" (укр. "оксамит"). По смыслу отрывка, речь идет о ткани с "технологическим" названием, что в деле их производства распространено - начиная от видов сырьевого происхождения ("шерсть", "хлопок" или растительная шерсть, Baumvolle, нем.) до ассортимента ("набивной ситец", узоры которого набивались матричной краской).
   Насыщенность (насиченiсть, укр.) - скорее всего, признак плотности полотна (что для тяжелого бархата характерно), нежели его красочности, потому что всякие "узорочья" и другие ткани упоминаются в старинных текстах чаще всего в стандартной цветовой гамме.
  
  

Раздел IV

"ЗАДОНЩИНА".

Древнерусский текст,

синхронный со "Словом о полку Игореве"

  
   Текст "Задонщины" под общей редакцией Л. Дмитриева и Д. Лихачева, который в этой книге условно назван "Сводным" (см. главу 8), взят за основу для реконструкции повести в "алгоритме" образца, "Слова о полку Игореве" и собственного ее перевода. Для синхронизации в соответствии с поэтической стопой "Слова" он разбит мною построчно. Далее, в местах удаления вставок переписчиков восстановлена орфография, или же, в единичных случаях, взяты более подходящие фрагменты "Задонщины" (Изд. "Художественная литература", М., 1982) в редакции В. Ржиги, на что указано в сносках. И наконец, сам выбранный мною вариант "Сводного текста" скорее "базовый", поскольку авторские его переиздания, в том числе в Интернете, имеют не только стилистические разночтения (в общих местах шести древних списков-источников грамматика различная), но и фактические. К примеру, в "Задонщине" ("Сказания и повести о Куликовской битве", Изд. "Наука", Л., 1982) и на сайте "Литературные памятники" Российского общеобразовательного портала добавлена строка "да 60 бояринов можайских" и т.д. Если при этом учесть публикации самого Л. Дмитриева (это его труд, в данном случае он совместно с Д. Лихачевым отредактирован), то "разнобой" налицо, хотя на содержание текста он существенно не влияет.
   Обращение со "Сводным текстом", как с исходным материалом, корректно. Подобно мусин-пушкинскому изданию "Слова", работа Л. Дмитриева и Д. Лихачева, по их собственному утверждению, также является реконструкцией "на основе списка XVII в. - ГБ, собр. Ундольского, N 632" и других подлинников из архивных недр, представленной "благонамеренному читателю".
   Первая колонка слева - номера строк, параллельных строкам перевода "Задонщины" в предыдущем разделе III. Вторая колонка слева - номера параллельных строк "Слова" в разделе IV.
   (- " -) - строки с логическим продолжением предыдущих.
   Строки курсивом по центру с дробным значением - вставки переписчиков в текстах "Задонщины".
   Места, отмеченные значками (*), комментируются в конце текста.
  
  
  

ЗАДОНЩИНА

"Слово о великом князе Дмитрее Ивановиче

и о брате его князе Владимере Андреевиче,

яко победили супостата своего царя Мамая"

  
   0. 01 Князь великий Дмитрей Ивановичь
   0. 02 с своим братом,
   0. 03 с князем Владимером Андреевичем,
   0. 04 и своими воеводами были на пиру
   0. 05 у Микулы Васильевича.
   0. 06 Ведомо нам, брате,
   0. 07 что у быстрого Дону
   0. 08 царь Мамай пришел на Рускую землю,
   0. 09 а идет к нам в Залескую землю.
   0. 10 Пойдем, брате, тамо
   0. 11 в полунощную страну
   0. 12 жребия Афетова, сына Ноева,
   0. 13 от него же родися
   0. 14 русь православная.
   0. 15 Взыдем на горы Киевския
   0. 16 и посмотрим славного Непра
   0. 17 и посмотрим по всей земле Руской.
   0. 18 И оттоля на восточную страну
   0. 19 жребии Симова, сына Ноева,
   0. 20 от него же родися хиновя -
   0. 21 поганые татаровя, бусормановя.
   0. 22 Те бо на реке на Каяле
   0. 23 одолеша род Афетов.
   0. 24 И оттоля Руская земля
   0. 25 седит невесела,
   0. 26 а от Калатьския рати
   0. 27 до Мамаева побоища
   0. 28 тугою и печалию покрышася,
   0. 29 плачущися, чады свои поминаючи:
   0. 30 князи и бояря и удалые люди,
   0. 31 иже оставиша вся домы своя
   0. 32 и богатество,
   0. 33 жены и дети и скот,
   0. 34 честь и славу мира сего получивши,
   0. 35 главы своя положиша
   0. 36 за землю за Рускую
   0. 37 и за веру християньскую.
   0. 38 Преже восписах
   0. 39 жалость земли Руские
   0. 40 и прочее от кних приводя.
   0. 41 Потом же списах жалость
   0. 42 и похвалу великому князю
   0. 43 Дмитрею Ивановичю
   0. 44 и брату его князю
   0. 45 Владимеру Ондреевичю.*
  
   1 Cнидемся, братия и друзи
   2 и сынове рускии,
   3 составим слово к слову,
   4 возвеселим Рускую землю
   5 и возверзем печаль
   6 на восточную страну
   7 в Симов жребий
   8 и воздадим поганому Момаю победу,
   9 а великому князю
   10 Дмитрею Ивановичю похвалу
   11 и брату его князю
   12 Владимеру Андреевичю.
   13 И рцем таково слово:
  
   14 1-4 лудчи бо нам, брате,
   15 1-4 начати поведати иными словесы
   16 1-4 о похвальных сих о нынешних повестех
   17 1-4 о полку великого князя
   18 1-4 Дмитрея Ивановича
   19 - " - и брата его князя
   20 - " - Владимера Андреевича,
   21 - " - а внуки святаго великаго князя
   22 - " - Владимера Киевскаго.
   23 5-7 Начаша ти поведати
   24 5-7 по делом и по былинам.
  
   25 8-29 Не проразимся мыслию но землями,
   26 8-29 помянем первых лет времена,
   27 8-29 похвалим вещаго Бояна,
   28 8-29 горазда гудца в Киеве.
   29 8-29 Тот бо вещий Боян
   30 8-29 воскладоша гораздыя своя персты
   31 8-29 на живыя струны,
   32 8-29 пояше руским князем славы.
  
   32.01 первую славу
   32.02 великому князю Киевскому
   32.03 Игорю Рюриковичю,
   32.04 вторую - великому князю
   32.05 Владимеру Святославичю Киевскому,
   32.06 третюю - великому князю
   32.07 Ярославу Володимеровичю.*
  
   33 30-38 Аз же
  
   33.01 помяну резанца Софония и*
  
   34 30-38 восхвалю песнеми
   35 - " - и гусленными буйными словесы
   36 30-38 сего великаго князя
   37 30-38 Дмитрея Ивановича
   38 - " - и брата его князя
   39 - " - Владимера Андреевича,
  
   39.01 а внуки святаго
   39.02 великого князя Владимера Киевского.
   39.03 И пение князем руским
   39.04 за веру христианьскую.*
  
   40 30-38 занеже было мужьство их
   41 - " - и желание
   42 30-38 за землю Рускую
   43 - " - и за веру крестьяньскую.*
  
   43.01 А от Калатьския рати
   43.02 до Момаева побоища
   43.03 160 лет.*
  
   44 - " - Се бо князь великий
   45 - " - Дмитрей Ивановичь
   46 - " - и брат его
   47 - " - князь Владимер Андреевичь
  
   47.01 помолися богу
   47.02 и пречистей его матери,*
  
   48 30-38 истезавше ум свой крепостию,
   49 30-38 и поостриша сердца свои мужеством,
   50 30-38 и наполнишася ратного духа,
   51 30-38 уставиша собе храбрыя полъкы
   52 30-38 в Руской земле.
  
   52.01 и помянуша прадеда своего
   52.02 великого князя Владимера Киевскаго.*
  
   53 61-80 Оле жаворонок, летняя птица,
   54 - " - красных дней утеха,
   55 61-80 возлети под синие облакы,
   56 61-80 посмотри к силному граду Москве,
   57 61-80 воспой славу
   58 61-80 великому князю Дмитрею Ивановичю
   59 - " - и брату его
   60 - " - князю Владимеру Андреевичю.
   61 61-80 Ци буря соколи зонесет
   62 61-80 из земля Залеския
   63 61-80 в поле Половецкое.
   64 61-80 На Москве кони ржут,
   65 61-80 звенит слава
   66 61-80 по всей земли Руской,
   67 61-80 трубы трубят на Коломне,
   68 - " - бубны бьют в Серпугове,
   69 61-80 стоят стязи у Дону
   70 - " - великого на брезе.
   71 - " - Звонят колоколы вечныя
   72 - " - в Великом Новегороде,
   73 61-80 стоят мужи навгородцкие
   74 - " - у святыя Софии,
   75 - " - а ркучи тако:
   76 - " -, 440-442 "Уже нам, брате, не поспеть
   77 - " -, 440-442 на пособь к великому князю
   78 - " -, 440-442 Дмитрею Ивановичю".
  
   79 61-80 И как слово изговаривают,
   80 61-80 уже аки орли слетешася.
   81 61-80 То ти были не орли слеташася
  
   81.01 выехали посадники
   81.02 из Великого Новагорода
   81.03 а с ними 7000 войска
   81.04 к великому князю
   81.05 Дмитрею Ивановичю
   81.06 и к брату его князю
   81.07 Владимеру Андреевичю
   81.08 на пособе*
  
   82 61-80 к славному граду Москве
   83 61-80 сьехалися вси князи русские,
   84 61-80 а ркучи таково слово:
   85 116-119 "У Дону стоят
   86 116-119 татаровя поганые,
   87 116-119 и Момай царь на реки на Мечи.
  
   87.01 межу Чюровым и Михайловым,
   87.02 брести хотят,
   87.03 а предати живот свой
   87.04 нашей славе".*
   87.05 И рече князь великий
   87.06 Дмитрей Ивановичь:
   87.07 "Брате князь
   87.08 Владимер Андреевичь,*
  
   88 43-50 Пойдем тамо,
   89 - " - укупим животу своему славы,
   90 - " - учиним землям диво,
   91 - " - а старым повесть,
   92 - " - а молодым память,
   93 - " - а храбрых своих испытаем,
   94 43-50 а реку Дон кровью прольем
   95 37-38 за землю за Рускую
   96 - " - и за веру крестьяньскую".
  
   97 81-86 И рече им князь великий
   98 81-86 Дмитрей Иванович:
   99 81-86 "Братия и князи руские,
   100 81-86 гнездо есмя были
   101 - " - великого князя
   102 81-86 Владимера Киевскаго,
   103 154-160 ни в обиде есми
   104 154-160 были по рожению
   105 154-160 ни соколу,
   106 154-160 ни ястребу,
   107 154-160 ни кречату,
   108 154-160 ни черному ворону,
   109 154-160 ни поганому сему Момаю".
  
   110 61-62 О соловей, летняя птица,
   111 61-62 что бы ты, соловей, выщекотал славу
  
   111.01 великому князю
   111.02 Дмитрею Ивановичю
   111.03 и брату его князю
   111.04 Владимеру Андреевичю*
  
   112 87-101 и земли Литовской
   113 87-101 дву братом Олгордовичем,
   114 87-101 Андрею и брату его Дмитрею,
   115 87-101 да Дмитрею Волыньскому.
   116 87-101 Те бо суть сынове храбры,
   117 - " -  кречаты в ратном времени
   118 87-101 и ведомы полководцы,
   119 87-101 под трубами повити,
   120 87-101 под шеломы възлелеаны,
   121 87-101 конець копия вскормлены
  
   121.01 с востраго меча поены*
  
   122 87-101 в Литовской земли.
  
   123 82-86 Молвяше Андрей Олгордович
   124 82-86 своему брату: "Брате Дмитрей,
   125 82-86 сами есмя собе два браты,
   126 82-86 сынове Олгордовы,
   127 - " - а внуки есмя Едимантовы,
   128 - " - а правнуки есми Сколомендовы.
   129 43-60 Зберем, брате, милые
   130 - " - пановя удалые Литвы,
   131 - " - храбрых удальцов,
   132 43-60 а сами сядем на свои борзи комони,
   133 43-60 и посмотрим быстрого Дону,
   134 43-60 испиемь шеломом воды,
   135 43-60, 171-175 испытаем мечев своих литовских
   136 43-60 171-175 о шеломы татарские,
   137 43-60 171-175 а сулиц немецких
   138 43-60 171-175 о боеданы бусорманские".
  
   139 43-60 И рече ему Дмитрей:
   140 43-60 "Брате Андрей,
   141 43-60 не пощадим живота своего
   142 43-60 за землю за Рускую
   143 43-60 и за веру крестьяньскую
   144 43-60 и за обиду великаго князя
   145 43-60 Дмитрея Ивановича.
   146 247-255 Уже бо, брате, стук стучит
   147 247-255 и гром гремит
   148 247-255 в каменом граде Москве.
  
   149 247-255 То ти, брате, не стук стучить,
   150 247-255 ни гром гремит,-
   151 247-255 стучит силная рать
   152 247-255 великаго князя
   153 247-255 Дмитрея Ивановича,
   154 196-201, 247-255 гремят удальцы руские
   155 196-201, 247-255 злачеными доспехи
   156 - " -, 247-255 и черлеными щиты.
   157 87-91 Седлай, брате Андрей,
   158 87-91 свои борзи комони,
   159 87-91 а мои готови -
   160 87-91 напреди твоих оседлани.
   161 87-91 Выедем, брате, в чистое поле
   162 - " - и посмотрим своих полков.
  
   162.01 колько, брате, с нами
   162.02 храбрые литвы.
   162.03 А храбрые литвы с нами
   162.04 70 тысещ окованые рати".*
  
   163 163-175 Уже бо, брате, возвеяша
   164 163-175 сильнии ветри с моря
   165 163-175 на уст Дону и Непра,
   166 163-175 прилелеяша великиа тучи
   167 163-175 на Рускую землю,
   168 163-175 из них выступают кровавые зори,
   169 163-175 а в них трепещут синие молнии.
   170 163-175 Быти стуку
   171 163-175 и грому великому
   172 163-175 на речке Непрядве,
   173 163-175 межу Доном и Непром,
   174 163-175 пасти трупу человеческому
   175 - " - на поле Куликове,
   176 163-175 пролится крови
   177 - " - на речьке Непрядве!
  
   178 116-119, 185-190 Уже бо въскрипели телегы
   179 116-119, 185-190 межу Доном и Непром,
   180 116-119, 185-190 идут хинове на Русскую землю.
   181 - " - 185-190 И притекоша серые волцы
   182 - " - 185-190 от уст Дону и Непра
   183 - " - 185-190 ставъши воют на реке, на Мечи,
   184 - " - 185-190 хотят наступити на Рускую землю.
  
   184.01 То ти были не серые волцы,-
   184.02 приидоша поганые татаровя,
   184.03 хотят пройти воюючи,
   184.04 всю Рускую землю.*
  
   185 385-390 Тогда гуси возгоготаша
   186 385-390 и лебеди крилы въсплескаша.
   187 - " - То ти не гуси возгоготаша,
   188 - " - ни лебеди крилы въсплескаша,
   189 - " - но поганый Момай
   190 - " - пришел на Рускую землю,
   191 385-390 и вои своя привел.
  
   192 120-128 А уже беды их пасоша
   193 120-128 птицы крилати,
   194 120-128 под облакы летают,
   195 120-128 вороны часто грают,
   196 - " - 245-246 а галицы свои речи говорять,
   197 - " - 245-246 орли хлекчют,
   198 120-128 а волцы грозно воют,
   199 120-128 а лисицы на кости брешут.
  
   200 120-128 Руская земля,
   201 120-128, 176-177 то первое еси как за царем
   202 120-128, 176-177 за Соломоном побывала.
  
   203 15-18 А уже соколи и кречати,
   204 - " - белозерские ястреби рвахуся
   205 - " - от златых колодиц
   206 - " - ис камена града Москвы
   207 - " - обриваху шевковыя опутины,
   208 - " - возвиваючися под синия небеса,
   209 - " - звонечи злачеными колоколы
   210 - " - на быстром Дону,
   211 15-18 хотят ударити на многие
   212 15-18 стады гусиныя и на лебединыя,
   213 - " - а богатыри руския удальцы
   214 - " - хотят ударити на великия силы
   215 - " - поганого царя Мамая.
  
   216 39-42, 102-106 Тогда князь великий
   217 - " - - " - Дмитрей Ивановичь
   218 39-42 - " - воступив во златое свое стремя,
   219 39-42, 102-106 и взем свой мечь в правую руку.
  
   219.01 и помолися богу
   219.02 и пречистой его матери.*
  
   220 39-42, 102-106 Солнце ему ясно на встоце сияет
   221 39-42, 102-106 и путь поведает.
  
   221.01 а Борис и Глеб
   221.02 молитву воздают за сродники своя.*
  
   222 260-264 Что шумит и что гремит
   223 260-264 рано пред зорями?
   224 260-264 Князь Владимер Андреевич
   225 260-264 полки пребирает
   226 - " - и ведет к Великому Дону.
   227 - " - И молвяше брату своему
   228 - " - великому князю Дмитрею Ивановичю:
   229 - " - "Не ослабляй, брате, поганым татаровям.
   230 - " - Уже бо поганые
   231 - " - поля руские наступают
   232 - " - и вотчину нашу отнимают".
  
   233 82-101 И рече ему князь великий
   234 82-101 Дмитрей Ивановичь:
  
   235 82-101 "Брате Владимир Андреевич,
   236 82-101 сами себе есми два брата,
  
   236.01 а внуки великаго князя
   236.02 Владимира Киевскаго.
   236.03 А воеводы у нас уставлены,
   236.04 70 бояринов
   236.05 и крепцы бысть князи белозерстии
   236.06 Федор Семеновичь,
   236.07 да Семен Михайловичь,
   236.08 да Микула Васильевичь,
   236.09 да два брата Олгордовичи,
   236.10 да Дмитрей Волыньской,
   236.11 да Тимофей Волуевичь,
   236.12 да Андрей Серкизовичь,
   236.13 да Михайло Иванович,
   236.14 а вою с нами триста тысящь
   236.15 окованые рати.*
  
   237 82-101 а воеводы у нас крепкия,
   238 82-101 а дружина сведома,
   239 82-101 а под собою имеем боръзыя комони,
   240 82-101 а на собе злаченыи доспехи,
   241 82-101 а шеломы черкаские,
   242 82-101 а щиты московские,
   243 82-101 а сулицы немецкие,
   244 82-101 а кинжалы фряские,
   245 82-101 а мечи булатные;
   246 82-101 а пути им сведоми,
   247 82-101 а перевозы им изготовлены,
   248 - " - но еще хотят сильно
   249 - " - головы своя положить
   250 - " - за землю за Рускую
   251 - " - и за веру крестьянскую.
   252 - " - Пашут бо ся аки живи хоругови,
   253 82-101 ищут собе чести
   254 82-101 и славного имени".
  
   255 247-259 Уже бо те соколи и кречати
   256 - " - и белозерскыя ястреби
   257 - " - за Дон борзо перелетели
   258 - " - и ударилися на многие стада
   259 - " - на гусиные и на лебединые.
   260 - " - То ти быша ни соколи ни кречети,
   261 247-259 то ти наехали руские князи
   262 247-259 на силу татарскую.
   263 171-175, 247-259 Треснуша копия харалужная,
   264 171-175, 247-259 звенят доспехи злаченныя,
   265 - " - 247-259 стучат щиты черленыя,
   266 171-175, 247-259 гремят мечи булатныя
   267 171-175, 247-259 о шеломы хиновские
   268 171-175 - " - на поле Куликове
   269 171-175 - " - на речке Непрядве.
  
   270 256-259 Черна земля под копыты,
   271 256-259 (а) костми (татарскими поля) насеяша,
   272 256-259 а кровью (их земля) пролита (бысть).*
  
   273 328-333 Сильнии полки
   274 328-333 ступишася вместо
   275 328-333 и протопташа холми и луги,
   276 328-333 и возмутишася реки
   277 328-333 и потоки и озера.
   278 107-115 Кликнуло Диво в Руской земли,
   279 107-115 велит послушати грозъным землям.
   280 107-115 Шибла слава
   281 107-115 к Железным Вратам,
   282 107-115 и к Ворнавичом,
   283 107-115 к Риму
   284 107-115 и к Кафе по морю,
   285 107-115 и к Торнаву,
   286 107-115 и оттоле ко Царюграду
   287 107-115 на похвалу.
  
   287.01 руским князем: Русь великая
   287.02 одолеша рать тарарскую
   287.03 на поле Куликове
   287.04 на речьке Непрядве.*
  
   288 163-173 На том поле
   289 163-173 силныи тучи ступишася,
   290 163-173 а из них часто сияли молыньи
   291 163-173 и гремели громы велицыи.
   292 - " - То ти съступишася
   293 - " - руские сынове
   294 - " - с погаными татарами за свою обиду.
   295 163-173 А в них сияли доспехы злаченые.
   296 163-173 а гремели князи руские
   297 - " - мечьми булатными
   298 163-173 о шеломы хиновские.
  
   298.01. А билися из утра до полудни
   298.02. в суботу на Рождество
   298.03. святой Богородицы.*
  
   299 459-465, 584-590 Не тури возрыкали
   300 - " - - " - у Дону великаго
   301 459-465, 584-590 на поле Куликове.
   302 459-465 - " - То ти не тури побеждени
   303 459-465, 584-590 у Дону великого,
   304 459-465, 584-590 но посечены князи руские
   305 - " - - " - и бояры и воеводы
   306 - " - - " - великого князя
   307 - " - - " - Дмитрея Ивановича,
   308 - " - - " - побеждени князи белозерстии
   309 - " - - " - от поганых татар:
   310 - " - - " - Федор Семеновичь,
   311 - " - - " - да Семен Михайловичь,
   312 - " - - " - да Тимофей Волуевичь,
   313 - " - - " - да Микула Васильевичь,
   314 - " - - " - да Андрей Серкизовичь,
   315 - " - - " - да Михайло Ивановичь
   316 - " - - " - и иная многая дружина.
  
   317 226-231 Пересвета чернеца
   318 226-231 бряньского боярина
   319 226-231 на суженое место привели.
   320 43-47 И рече Пересвет чернец
   321 43-47 великому князю
   322 43-47 Дмитрею Ивановичю:
   323 43-47 "Лутчи бы нам потятым быть,
   324 43-47 нежели полоненым быти
   325 - " - от поганых татар!"
   326 198-201 Тако бо Пересвет поскакивает
   327 198-201 на своем борзом коне,
   328 198-201 а злаченым доспехом посвечивает.
  
   328.01 А иные лежат посечены
   328.02 у Дону великого на брезе.*
  
   329 435-436 Лепо бо есть в то время
   330 435-436 и стару помолодитися,
   331 - " - а молоду плечь своих попытать.
   332 544-548 И молвяше Ослабя чернец
   333 - " - своему брату Пересвету старцу:
   334 - " - "Брате Пересвете,
   335 544-548 вижу на теле твоем раны тяжкие,
   336 - " - уже, брате, летети главе твоей
   337 544-548 на траву ковыль,
   338 544-548 а чаду моему Иякову
   339 544-548 лежати на зелене ковыле траве
   340 174-177 на поле Куликове
   341 - " - на речьке Непрядве
   342 - " - за веру крестьяньскую
   343 - " - и за землю за Рускую.
  
   343.01 и за обиду великого князя
   343.02 Дмитрея Ивановича".*
  
   344 241-246 И в то время по Резанской земле
   345 241-246 около Дону ни ратаи,
   346 241-246 ни пастухи в поле не кличют,
   347 241-246 но толко часто вороны грают,
   348 241-246 трупу ради человеческаго.
   349 719-721 Грозно бо бяше
   350 719-721 и жалостъно тогды слышати,
   351 719-721 занеже трава кровию пролита бысть,
   352 719-721 а древеса тугою
   353 719-721 к земли приклонишася.
  
   354 622-660 И воспели бяше птицы
   355 - " - жалостные песни.
   356 - " - Восплакашася вси княгини
   357 - " - и боярыни и вси воеводские жены
   358 - " - о избиенных.
   359 - " - Микулина жена Васильевича
   360 - " - Марья рано плакаша
   361 622-660 у Москвы града на забралах,
   362 622-660 а ркучи тако:
   363 622-660 "Доне, Доне, быстрая река,
   364 622-660 прорыла еси ты каменные горы
   365 622-660 и течеши в землю Половецкую.
   366 622-660 Прилилей моего господина
   367 622-660 Микулу Васильевича ко мне".
   368 - " - А Тимофеева жена Волуевича
   369 - " - Федосья тако же плакашеся,
   370 622-660 а ркучи тако:
   371 622-660 "Се уже веселие мое пониче
   372 418-420, 622-660 во славном граде Москве,
   373 418-420, 622-660 и уже не вижу
   374 418-420, 622-660 своего государя
   375 418-420, 622-660 Тимофея Волуевича в животе".
  
   376 622-660 А Ондреева жена Марья
   377 - " - да Михайлова жена Оксинья
   378 - " - рано плакашася:
   379 622-660 "Се уже обемя нам
   380 622-660 солнце померкло
   381 622-660 в славном граде Москве,
   382 340-350 - " - припахнули к нам от быстрого Дону
   383 340-350 - " - полоняныа вести,
   384 340-350 - " - носяще великую беду,
   385 340-350 - " - и выседоша удальцы
   386 340-350 - " - з боръзых коней на суженое место
   387 340-350, 622-660 на поле Куликове
   388 340-350, 622-660 на речки Непрядве".
   389 107-108 - " - А уже Диво кличет
   390 443-446 - " - под саблями татарьскими,
   391 443-446 - " - а тем рускым богатырем под ранами.
  
   392 622-660 Туто щурове рано въспели
   393 622-660 жалостные песни у Коломны
   394 - " - на забралах.
  
   394.01 на воскресение,
   394.02 на Акима и Аннин день.*
  
   395 - " - То ти было не щурове
   396 - " - рано въспеша жалостныя песни
   397 - " - восплакалися жены коломеньские,
   398 622-660 а ркучи тако:
   399 622-660 "Москва, Москва, быстрая река,
   400 622-660 чему еси залелеяла
   401 622-660 мужей наших на нась
   402 622-660 в землю Половецкую".
   403 622-660 А ркучи тако:
   404 622-660 "Можеш ли,
   405 622-660 господине князь великий,
   406 622-660 веслы Непр зоградити,
   407 622-660 а Дон шоломы вычръпати,
   408 622-660 а Мечу реку
   409 622-660 трупы татарьскими запрудити?
   410 622-660 Замкни, государь князь великий,
   411 622-660 Оке реке ворота,
   412 622-660 чтобы потом поганые татаровя
   413 622-660 к нам не ездили.
   414 622-660 Уже мужей наших
   415 622-660 рать трудила
  
   415.01 Того же дни в суботу
   415.02 на Рожество святыя богородицы
   415.03 исекша христиани
   415.04 поганые полки*
  
   416 174-175 на поле Куликове,
   417 174-175 на речьке Непрядве".
  
   418 193-201 И нюкнув князь
   419 193-201 Владимер Андреевичь гораздо
   420 193-201, 249-253 и скакаше по рати
   421 193-201, 249-253 во полцех поганых в татарских,
   422 193-201, 249-253 а злаченым шеломом посвечиваючи.
  
   422.01 с правые рукы
   422.02 на поганаго Мамая
   422.03 с своим князьм Волыньскым
   422.04 70-ю тысящами,*
  
   423 193-201, 249-253 Гремят мечи булатные
   424 193-201, 249-253 о шеломы хиновские.
   425 459-470 И восхвалит брата своего
   426 459-470 великого князя
   427 459-470 Дмитрея Ивановича:
   428 459-470 "Брате Дмитрей Ивановичь,
   429 459-470 ты еси у зла тошна времени
   430 459-470 железное забороло.
   431 459-470 Не оставай князь великый
   432 459-470 с своими великими полкы,
   433 459-470 не потакай крамолником.
   434 459-470 Уже бо поганые татары
   435 459-470 поля наша наступают,
   436 459-470 а храбрую дружину
   437 459-470 у нас истеряли,
   438 459-470 а в трупи человечье
   439 459-470 борзи кони не могут скочити,
   440 459-470 а в крови по колено бродят.
   441 459-470 А уже бо, брате,
   442 459-470 жалостно видети
   443 459-470 кровь крестьяньская.
   444 459-470 Не оставай, князь великый,
   445 459-470 с своими бояры".
  
   446 43-45 И рече князь великий
   447 43-45 Дмитрей Ивановичь своим боярам:
   448 43-45 "Братия бояра и воеводы
   449 - " - и дети боярьские,
   450 - " - то ти ваши московские
   451 - " - слаткие меды и великие места.
   452 - " - Туто добудьте себе места
   453 - " - и своим женам.
   454 435-436 Туто, брате, стару помолодеть,
   455 435-436 а молодому чести добыть".
  
   455.01 И рече князь великий
   455.02 Дмитрей Ивановичь:
   455.03 "Господи Боже мой, на тя уповах,
   455.04 да не постыжуся в век,
   455.05 ни да посмеют ми ся враги моя мне".
   455.06 И помолися Богу
   455.07 и пречистой его матери
455.08 и всем святым его
   455.09 и прослезися горко
   455.10 и утер слезы.*
  
   456 71-74 И тогда аки соколы
   457 71-74 борзо полетеша на быстрый Донь.
   458 71-74 То ти не соколи полетеша:
   459 - " - поскакивает князь великий
   460 - " - Дмитрей Ивановичь
   461 - " - с своими полки за Дон
   462 - " - со всею силою.
  
   463 55-60 И рече:
   464 55-60 "Брате князь Владимер Андреевичь,
   465 55-60 тут, брате, испити
   466 - " - медовыа чары поведеные,
   467 - " - наеждяем, брате,
   468 55-60 своими полки силными
   469 55-60 на рать татар поганых".
  
   470 102-103, 193-201 Тогда князь великий
   471 102-103, 193-201 почал наступати.
   472 193-201, 252-253 Гремят мечи булатные
   473 193-201, 252-253 о шеломы хиновские.
   474 193-201, 505-507 И поганые покрыша главы своя
   475 193-201, 505-507 руками своими.
  
   475.01 Тогда поганые
   475.02 борзо вспять отступиша.
   475.03 И от великого князя
   475.04 Дмитрея Ивановича*
  
   476 184-192 Стези ревут,
   477 184-192 а поганые бежать,
   478 184-192 а руские сынове
   479 184-192 широкие поля кликом огородиша
   480 184-192 и злачеными доспехами осветиша.
   481 184-192 Уже бо ста тур на боронь.
  
   482 260-264 Тогда князь великий
   483 - " - Дмитрей Ивановичь
   484 - " - и брат его князь
   485 - " - Владимер Андреевичь
   486 - " - полки поганых вспять поворотили
   487 - " - и нача их бити и сечи
   488 - " - горазно тоску им подаваше.
   489 - " - И князи их падоша с коней,
   490 - " - а трупми татарскими поля насеяша
   491 - " - и кровию их реки протекли.
  
   492 116-119 Туто поганые
   493 116-119 разлучишася розно
   494 116-119 и побегше
   495 116-119 неуготованными дорогами
   496 116-119 в Лукоморье,
   497 304-310 скрегчюще зубами своими,
   498 304-310 и дерущи лица своя,
   499 304-310 а ркуче:
  
   500 304-310 "Уже нам, брате,
   501 304-310 в земли своей не бывати
   502 304-310 и детей своих не видати,
   503 304-310 а катун своих не трепати,
   504 304-310 а трепати нам сырая земля,
   505 304-310 а целовати нам зелена мурова,
   506 304-310 а в Русь ратью не хаживати,
   507 304-310 а выхода нам
   508 304-310 у руских князей не прашивати".
  
   509 276-278 Уже бо въстонала земля татарская,
   510 276-278 бедами и тугою покрышася;
   511 276-278, 557-559 уныша бо царем их хотение
   512 - " - 557-559 и княземь похвала
   513 - " - 557-559 на Рускую землю ходити.
   514 - " - 557-559 Уже бо веселие их пониче.
  
   515 137-153 Уже бо руские сынове
   516 137-153 разграбиша татарские узорочья
   517 - " - и доспехи, и кони,
   518 - " - и волы, и верблуды,
   519 - " - и вино, и сахар,
   520 137-153 и дорогое узорочие,
   521 137-153 камкы, насычеве
   522 - " - везут женам своим.
   523 394-396 Уже жены руские
   524 394-396 восплескаша татарским златом.
  
   525 391-393 Уже бо по Руской земле
   526 391-393 простреся веселие и буйство.
   527 391-393 Вознесеся слава руская
   528 391-393 на поганых хулу.
   529 391-393 Уже бо вержено Диво на землю.
   530 481-489 И уже грозы великаго князя
  
   530.01 Дмитрея Ивановича
   530.02 и брата его князя
   530.03 Владимера Андреевича*
  
   531 481-489 по всем землям текут.
   532 481-489 Стреляй, князь великый,
   533 481-489 по всем землям,
   534 481-489 стреляй, князь великий,
   535 481-489 с своею храброю дружиною
   536 481-489 поганого Мамая хиновина
   537 481-489 за землю Рускую,
   538 - " - за веру христьяньскую.
  
   539 505-507 Уже поганые оружия своя повергоша,
   540 505-507 а главы своя подклониша
   541 505-507 под мечи руские.
   542 557-559 И трубы их не трубят,
   543 557-559 и уныша гласи их.
  
   544 577-583 И отскочи поганый Мамай
   545 577-583 от своея дружины серым волком,
   546 577-583 и притече к Кафе граду.
  
   547 - " - Молвяше же ему фрязове:
   548 - " - "Чему ты, поганый Мамай,
   549 - " - посягаешь на Рускую землю?
   550 - " - То тя била орда Залеская.
   551 - " - А не бывати тобе в Батыя царя.
   552 - " - У Батыя царя было
   553 - " - четыреста тысящь окованные рати,
   554 - " - а воевал всю Рускую землю
   555 - " - от востока и до запада.
   556 - " - А казнил бог Рускую
   557 - " - землю за своя согрешения.
   558 - " - И ты пришел на Рускую землю,
   559 - " - царь Мамай, со многими силами,
   560 - " - з девятью ордами
   561 - " - и 70 князями.
   562 - " - А ныне ты, поганый,
   563 - " - бежишь самдевят в Лукоморье,
   564 - " - не с кем тебе зимы зимовати в поле.
   565 - " - Нешто тобя
   566 - " - князи руские горазно подчивали,
   567 - " - ни князей с тобою, ни воевод!
   568 - " - Нечто гораздо упилися
   569 - " - у быстрого Дону
   570 - " - на поле Куликове
   571 - " - на траве ковыле!
   572 - " - Побежи ты, поганый Момай,
   573 - " - от нас по задлешью".
  
   574 700-706 Уподобилася еси
   575 - " - земля Руская
   576 - " - милому младенцу
   577 - " - у матери своей:
   578 - " - его же мати тешить,
   579 - " - а рать лозою казнит,
   580 - " - а добрая дела милують его.
   581 663-666 Тако господь бог помиловал
   582 663-666 князей руских
  
   582.01 великого князя
   582.02 Дмитрея Ивановича
   582.03 и брата его князя
   582.04 Владимера Андреевича*
  
   583 - " - меж Дона и Непра,
   584 - " - на поле Куликове,
   585 - " - на речки Непрядве.
  
   586 584-590 И стал великий князь
   587 - " - Дмитрей Ивановичь
   588 - " - сь своим братом
   589 - " - с князем Владимером Андреевичем
   590 - " - и со остальными своими воеводами
   591 584-590 на костех
   592 - " - на поле Куликове
   593 - " - на речьке Непрядве.
   594 - " - Грозно бо и жалосно, брате,
   595 - " - в то время посмотрети,
   596 584-590 иже лежат трупи крестьяньские
   597 584-590 акы сенныи стоги
   598 584-590 У Дона великого на брезе,
   599 584-590 а Дон река три дни кровию текла.
  
   600 И рече князь великий
   601 Дмитрей Ивановичь:
   602 514-515 "Считайтеся, братия,
   603 514-515 колько у нас воевод нет
   604 514-515 колько молодых людей нет".
  
   605 - " - Тогды говорит Михайло Ондреевичь
   606 - " - московъскый боярин,
   607 - " - князю Дмитрию Ивановичю:
  
   608 - " - "Господине князь великый
   609 - " - Дмитрий Ивановичь,
   610 - " - нету туто у нас
   611 - " - сорока боярин больших мосъковъских,
   612 - " - да 12 князей белозерскых,
   613 - " - да 30 бояринов посадников новгородцких,
   614 - " - да 20 бояринов коломеньскых,
   615 - " - да 40 бояринов серпуховских,
   616 - " - да 30 панов литовских*
   617 - " - да 40 бояринов переяславъских,
   618 - " - да полу 30 бояринов костромскых,
   619 - " - да пол 40 бояринов володимеръских,
   620 - " - да 50 бояринов суздальских,
   621 - " - да 70 бояринов резаньских,
   622 - " - да 40 бояринов муромских,
   623 - " - да 30 бояринов ростовъскых,
   624 - " - да трех да 20 бояринов дмитровских,
   625 - " - да 60 бояринов звенигородцких,
   626 - " - да 60 бояринов можайских,*
   627 - " - да 15 бояринов углецъких.
   628 - " - А изгибло нас всей дружины
   629 - " - пол 300 000".
  
   630 - " - И помилова Бог Рускую землю,
   631 - " - а татар пало безчислено
   632 - " - многое множество.
  
   633 746-769 И рече князь великий
   634 746-769 Дмитрей Ивановичь:
   635 746-769 "Братия, бояра и князи,
   636 746-769 и дети боярские,
   637 746-769 князи молодые,*
   638 746-769 то вам сужено место
   639 746-769 меж Доном и Непром,
   640 746-769 на поле Куликове
   641 746-769 на речке Непрядве.
   642 746-769 И положили есте головы своя
   643 746-769 за землю за Рускую
   644 - " - и за веру крестьяньскую.
   645 - " - Простите мя, братия,
   646 746-769 и благословите в сем веце
   647 746-769 и в будущем.
   648 746-769 И пойдем, брате, князь
   649 - " - Владимер Андреевичь,
   650 - " - во свою Залескую землю
   651 - " - к славному граду Москве
   652 - " - и сядем, брате,
   653 - " - на своем княжение,
   654 - " - а чести есми, брате, добыли
   655 - " - и славного имени".
  
   656 770 Богу нашему слава.
  
  

Фрагменты, добавленные к тексту "Задонщины"

  
   Здесь комментируются добавления переписчиков к оригинальному тексту. Практически все эти, более поздние наслоения мною при реконструкции удалены.
  
   0.01-0.45. Относительно более позднего происхождения этого исторического экскурса "от сотворения мира" в тексте "Задонщины" у большинства исследователей сомнений нет. Об этом свидетельствуют также выводы палеографических изысканий, приведенные в работах Б. Рыбакова, В. Ржиги и других.
  
   32.01-32.07. Имея перед собою текст образца, т. е. "Слова о полку Игореве", вряд ли бы Софоний отважился и на пренебрежение книжными истинами, и на подмену широко известных на те времена персон героического ряда Бояновых творений.
  
   33.01. Неизвестный переписчик, ссылаясь здесь на Софония, дает нам ценнейшую методологическую информацию о том, что он не просто копирует текст, а выступает в качестве соавтора (см. главу 13 книги второй).
  
  
   39.01-39.04. Характерный "почерк" монахов-копиистов. Удаление этой приписки к первоначальному тексту согласуется с выводами палеографических исследований.
  
   40-43. Здесь - вышеприведенное место (39.01-39.04) в реконструкции В. Ржиги, по-видимому, из более близкого к оригиналу списка.
  
   43.01-43.03. Продолжение темы приписанного позже вступления 0.01-0.45.
  
   47.01-47.02. Удаление этого места согласуется с выводами палеографических исследований.
  
   52.01-52.02. Типичный образчик "шитья белыми нитками".
  
   81.01-81.08. См. главу 7 книги второй.
  
   87.01-87.04. Удаление этого места согласуется с выводами палеографических исследований.
  
   87.05-87.08. Неудачная персонификация переписчиками участников диалога. Дмитрию Ивановичу "слово предоставляется" здесь дважды, в результате чего второе, явно оригинальное обращение - "рече им" (строка 97) - оказалось несогласованным и по-прежнему корреспондируется во множественном числе с адресатами строк 81-84 первоисточника.
  
   111.01-111.04. Удаление этого места согласуется с выводами палеографических исследований.
  
   121.01. Чужеродная и для "Слова", и для "Задонщины" метафора, все их герои "поены с шеломов".
  
   162.01-162.04,
   184.01-184.04,
   219.01-219.02. Удаления этих мест согласуются с выводами палеографических исследований.
  
   221.01.-221.02. Легенды об особой роли покровителей Бориса и Глеба появились позже и вошли впоследствии в "Сказание о Мамаевом побоище". По современной же Куликовской битве летописной повести, наряду с этими земными, но причисленными к лику святых братьями, соседствуют более высокие христианские заступники - Георгий Победоносец, Дмитрий Солунский и небесный архистратиг Михаил.
  
   236.01-236.15. Удаление этого места согласуется с выводами палеографических исследований.
  
   270-272,
   287.01-287.04. См. главу 14 книги второй.
  
   98.01-298.03,
   328.01-328.02. Удаления этих мест согласуются с данными палеографических исследований.
  
   343.01-343.02. См. главу 18 книги второй.
  
   394.01-394.02. Вставка переписчиков в субботнее повествование этого воскресного праздника родителей Богородицы привела лишь к хронологической путанице. Вдовы, как здесь сообщается, плачут рано, в час субботней битвы, когда из Дона летят скорбные вести. "На воскресенье" же означает либо "поздний вечер", либо "ночь".
  
   415.01-415.04. Вынужденная вставка, которая проясняет хронологическую путаницу, вызванную предыдущей (394.01-394.02) припиской.
  
   422.01-422.04. Более позднее происхождение этой вставки подтверждается палеографическими данными (см. главу 16). Тем не менее она присутствует во всех хрестоматийных текстах, в том числе и в переводах В. Ржиги.
  
   455.01-455.10. Церковная вставка с немотивированным повтором прямой речи князя.
  
   475.01-475.04. Вариант строк 482-486 из какого-то списка "Задонщины".
  
   530.01-530.03. В эпизоде 530-538 "великий князь" называется лишь этим титулом. Всего подобным образом, то есть обезличенно, он проходит в восьми местах повести. Именную приписку в данном случае выдает ее грамматическая несогласованность.
  
   582.01-582.04. Явная приписка, ибо сами князья, Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич, имея в любом случае прямое отношение к созданию повести, не допустили бы столь греховной личной персонификации перед Богом. Строка 582 подразумевает милость Божью ко всем оставшимся в живых соратникам - удельным князьям и дружинникам.
  
   615-616,
   626, 637. Строки из реконструкции В. Ржиги.
  
  
  

Раздел V

"СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ"

Древнерусский текст,

синхронный с "Задонщиной"

   Для синхронизации использован древнерусский текст "Слова" под последней редакцией Д. Лихачева. Некоторые изменения в разбивке текста построчно, а следовательно, и орфографии этих мест сделаны мною в соответствии с собственным переводом. Они совершенно не меняют содержания, к тому же ни обособленных предложений, ни, тем более, знаков препинания в древнерусском списке не было. Сама же редакция Д. Лихачева несколько отличается от мусин-пушкинской копии оригинала утраченной летописи, самые существенные изменения мною отмечены значками.
   Первая колонка слева - номера строк, параллельные строкам перевода "Слова о полку Игореве" в разделе третьем первой книги этого издания.
   Вторая колонка слева - номера параллельных строк "Задонщины" в предыдущем разделе IV.
   (- " -) - строки с логическим продолжением предыдущих.
  

Слово о плъку Игореве, Игоря,

сына Святъславля, внука Ольгова

   1 14-22 Не лепо ли ны бяшетъ, братие,
   2 14-22 начяти старыми словесы
   3 14-22 трудныхъ повестий о пълку Игореве,
   4 14-22 Игоря Святъславлича?
  
   5 23-24 Начати же ся тъй песни
   6 23-24 по былинамь сего времени,
   7 23-24 а не по замышлению Бояню!
  
   8 25-32 Боянъ бо вещий,
   9 - " - аще кому хотяше песнь творити,
   10 25-32 то растекашется мыслию по древу,
   11 - " - серымъ вълкомъ по земли,
   12 - " - шизымъ орломъ подъ облакы.
   13 25-32 Помняшеть бо, рече,
   14 25-32 първыхъ временъ усобице.
   15 - " -, 203-215 Тогда пущашеть 10 соколовь
   16 - " -, 203-215 на стадо лебедей;
   17 - " -, 203-215 которыи дотечаше,
   18 - " -, 203-215 та преди песнь пояше -
   19 25-32 старому Ярославу,
   20 25-32 храброму Мстиславу,
   21 - " - иже зареза Редедю
   22 - " -             предъ пълкы касожьскыми,
   23 25-32 красному Романови Святъславличю.
  
   24 25-32 Боянъ же, братие, не 10 соколовь
   25 25-32 на стадо лебедей пущаше,
   26 25-32 нъ своя вещиа пръсты
   27 25-32 на живая струны въскладаше;
   28 25-32 они же сами княземъ
   29 25-32 славу рокотаху.
  
   30 33-52 Почнемъ же, братие, повесть сию
   31 33-52 отъ стараго Владимера
   32 33-52 до ныняшнего Игоря,
   33 33-52 иже истягну умь крепостию своею
   34 33-52 и поостри сердца своего мужествомъ,
   35 33-52 наплънився ратнаго духа,
   36 33-52 наведе своя храбрыя плъкы
   37 33-52, 95-96 на землю Половецькую
   38 33-52, 95-96 за землю Руськую.
  
   39 216-221 Тогда Игорь възре
   40 216-221 на светлое солнце
   41 216-221 и виде отъ него тьмою
   42 216-221 вся своя воя прикрыты.
   43 88-94, 129-145, 320-325, 446-453 И рече Игорь
   44 88-94, 129-145, 320-325, 446-453 къ дружине своей:
   45 88-94, 129-145, 320-325, 446-453 "Братие и дружино!
   46 - " - , 129-145, 320-325             Луце жъ бы потяту быти,
   47 - " - , 129-145, 320-325 неже полонену быти;
   48 - " -, 129-145 а всядемъ, братие,
   49 - " -, 129-145 на свои бръзыя комони,
   50 88-94, 129-145 да позримъ синего Дону!"
  
   51 129-145 Спалъ князю умь похоти,
   52 129-145 и жалость ему
   53 129-145 знамение заступи
   54 129-145 искусити Дону великаго.
   55 129-145, 463-469 "Хощу бо, - рече, - копие приломити
   56 129-145, 463-469 конець поля Половецкаго,
   57 129-145, 463-469 съ вами, русици,
   58 129-145, 463-469 хощу главу свою приложити,
   59 129-145, 463-469 а любо испити
   60 129-145, 463-469 шеломомь Дону".
  
   61 53-84, 110-111 О Бояне, соловию стараго времени!
   62 53-84, 110-111 Абы ты сиа плъкы ущекоталъ,
   63 53-84 скача, славию, по мыслену древу,
   64 53-84 летая умомъ подъ облакы,
   65 - " - свивая славы
   66 - " - оба полы сего времени,
   67 - " - рища въ тропу Трояню
   68 - " - чресъ поля на горы.
   69 53-84 Пети было песнь Игореви,
   70 53-84 того внуку:
   71 53-84, 456-462 "Не буря соколы занесе
   72 53-84, 456-462 чрезъ поля широкая -
   73 53-84, 456-462 галици стады бежать
   74 53-84, 456-462          къ Дону великому".
   75 53-84 Чи ли въспети было,
   76 53-84 вещей Бояне, Велесовь внуче:
   77 53-84 "Комони ржуть за Сулою -
   78 53-84 звенить слава въ Кыеве;
   79 53-84 трубы трубять въ Новеграде -
   80 53-84 стоять стязи въ Путивле!"
  
   81 97-102 Игорь ждетъ мила брата Всеволода.
   82 97-102, 123-128, 233-254 И рече ему буй туръ Всеволодъ:
   83 97-102, 123-128, 233-254 "Одинъ братъ,
   84 - " - 123-128, 233-254                     одинъ светъ светлый -
   85 97-102, 123-128, 233-254 ты, Игорю!
   86 97-102, 123-128, 233-254 Оба есве Святъславличя!
   87 112-122, 157-162, 233-254 Седлай, брате,
   88 112-122, 157-162, 233-254 свои бръзыи комони,
   89 - " - 157-162, 233-254 а мои ти готови,
   90 - " - 157-162, 233-254         оседлани у Курьска напереди.
   91 112-122, 157-162, 233-254 А мои ти куряни - сведоми къмети:
   92 112-122, 233-254         подъ трубами повити,
   93 112-122, 233-254         подъ шеломы възлелеяны,
   94 112-122, 233-254         конець копия въскръмлени;
   95 - " - 233-254 пути имь ведоми,
   96 - " - 233-254 яругы имь знаеми,
   97 - " - 233-254 луци у нихъ напряжени,
   98 - " - 233-254 тули отворени,
   99 - " - 233-254 сабли изострени;
   100 - " - 233-254         сами скачють, акы серыи
   влъци въ поле,
   101 - " - 233-254 ищучи себе чти, а князю славе".
  
   102 216-221, 470-471 Тогда въступи Игорь князь
   въ златъ стремень
   103 216-221, 470-471 и поеха по чистому полю.
   104 216-221 Солнце ему тъмою путь заступаше;
   105 - " - нощь, стонущи ему грозою,
   106 птичь убуди;
   106 - " - свистъ 107 зверинъ въста,
   107 278-287, 389-390      збися 108 див,
   108 278-287, 389-390      кличетъ връху древа * -
   109 278-287     велитъ послушати земли незнаеме,
   110 278-287     Волзе,
   111 278-287 и Поморию,
   112 278-287 и Посулию,
   113 278-287 и Сурожу,
   114 278-287 и Корсуню,
   115 278-287 и тебе, Тьмутораканьскый блъванъ!
  
   116 85-87, 178-184, 492-496 А половци неготовами дорогами
   117 85-87, 178-184, 492-496 побегоша къ Дону великому:
   118 85-87, 178-184, 492-496 крычатъ телегы полунощы,
   119 85-87, 178-184, 492-496 рци лебеди роспущени.
   120 192-202 Игорь къ Дону вои ведетъ!
  
   121 192-202 Уже бо беды его пасетъ птиць
   122 192-202 по дубию;
   123 192-202 влъци грозу въсрожатъ
   124 192-202 по яругамъ;
   125 192-202 орли клектомъ на кости звери зовутъ;
   126 192-202 лисици брешутъ на чръленыя щиты.
  
   127 192-202 О Руская земле!
   128 192-202 уже за шеломянемъ еси!
  
   129 Длъго ночь меркнетъ.
   130 Заря свет запала,
   131 мъгла поля покрыла.
   132 Щекотъ славий успе,
   133 говоръ галичь убуди.
   134 Русичи великая поля
   135 чрьлеными щиты прегородиша,
   136 ищучи себе чти, а князю - славы.
  
   137 515-522    С зарания въ пятокъ
   138 515-522 потопташа поганыя плъкы   половецкыя,
   139 515-522 и рассушясь стрелами по полю,
   140 515-522   помчаша красныя девкы половецкыя
   141 515-522    а съ ними злато,
   142 515-522 и паволокы,
   143 515-522 и драгыя оксамиты.
   144 515-522   Орьтъмами,
   145 515-522 и япончицами, и кожухы
   146 515-522   начашя мосты мостити по болотомъ
   147 515-522 и грязивымъ местомъ,
   148 515-522 и всякыми узорочьи половецкыми
   149 515-522 Чьрленъ стягъ,
   150 515-522 бела хорюговь,
   151 515-522  чрьлена чолка,
   152 515-522  сребрено стружие -
   153 515-522 храброму Святъславличю!
  
   154 103-109 Дремлетъ въ поле Ольгово
   хороброе гнездо.
   155 103-109 Далече залетело!
   156 103-109 Не было оно обиде порождено
   157 103-109 ни соколу,
   158 103-109 ни кречету,
   159 103-109 ни тебе, чръный воронъ,
   160 103-109 поганый половчине!
  
   161 Гзакъ бежит серымъ влъкомъ,
   162 Кончакъ ему следъ править
   къ Дону великому.
  
   163 163-177, 288-298 Другаго дни велми рано
   164 163-177, 288-298 кровавыя зори светъ поведаютъ;
   165 163-177, 288-298 чръныя тучя с моря идутъ,
   166 - " - - " - хотятъ прикрыти 4 солнца,
   167 163-177, 288-298 а въ нихъ трепещуть синии млънии.
   168 163-177, 288-298 Быти грому великому,
   169 - " - - " - итти дождю стрелами
   170 163-177, 288-298 съ Дону великаго!
   171 135-138, - " - 263-269, 288-298 Ту ся копиемъ приламати,
   172 135-138, - " - 263-269, 288-298 ту ся саблямъ потручяти
   173 135-138, 163-177, 263-269, 288-298 о шеломы половецкыя,
   174 - " - 163-177, 263-269, 340-343 на реце на Каяле,
   175 - " - 163-177, 263-269, 340-343 у Дону великаго!
  
   176 201-202 340-343 О Руская земле,
   177 201-202 340-343 уже за шеломянемъ еси!
  
   178 Се ветри, Стрибожи внуци,
   179 веютъ съ моря стрелами
   180 на храбрыя плъкы Игоревы.
   181 Земля тутнетъ,
   182 рекы мутно текуть;
   183 пороси поля прикрываютъ
   184 476-481 стязи глаголютъ:
   185 178-184, 476-481 половци идуть отъ Дона
   186 178-184, 476-481 и отъ моря,
   187 178-184, 476-481 и отъ всехъ странъ
   188 186-192, 476-481 рускыя плъкы оступиша.
   189 - " - 476-481 Дети бесови
   190 - " - 476-481 кликомъ поля прегородиша,
   191 476-481 а храбрии русици
   192 476-481 преградиша чрълеными щиты.
  
   193 418-424, 470-473 Яр туре Всеволоде!
   194 418-424, 470-473 Стоиши на борони,
   195 - " - 470-473 прыщеши на вои стрелами,
   196 154-156, 418-424, 470-473 гремлеши о шеломы
   197 - " - 418-424, 470-473 мечи харалужными.
   198 - " - 418-424, 326-328, 470-473 Камо, туръ, поскочяше,
   199 154-156, 418-424, 326-328, 470-473 своимъ златымъ шеломомъ посвечивая,
   200 - " - 418-424, 326-328, 470-473 тамо лежатъ поганыя
   201 - " - 418-424, 326-328, 470-473 головы половецкыя.
   202 Поскепаны
   203 саблями калеными
   204 шеломы оварьскыя
   205 отъ тебе, яръ туре Всеволоде!
   206 Кая раны дорога, братие,
   207 забывъ чти, и живота,
   208 и града Чрънигова,
   209 отня злата стола,
   210 и своя милыя хоти
   211 красныя Глебовны
   212 свычая и обычая?
  
   213 Были вечи Трояни,
   214 минула льта Ярославля;
   215 были плъци Олговы,
   216 Ольга Святьславличя.
  
   217 Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше
   218 и стрелы по земли сеяше.
   219 Ступаетъ въ златъ стремень
   220 въ граде Тьмуторокане,
   221 той же звонъ слыша
   222 давный великый Ярославль,
   223 а сынъ Всеволожь, Владимиръ,
   224 по вся утра
   225 уши закладаше въ Чернигове.
  
   226 317-319 Бориса же Вячеславлича
   227 317-319 слава на судъ приведе
   228 317-319 и на Канину
   229 317-319 зелену паполому постла
   230 317-319 за обиду Олгову
   231 317-319 храбра и млада князя.
  
   232 Съ тоя же Каялы Святоплъкь
   233 полеле яти отца своего
   234 междю угорьскими иноходьцы
   235 ко святей Софии къ Киеву.
  
   236 Тогда, при Олзе Гориславличи,
   237 сеяшется и растяшеть усобицами,
   238 погибашеть жизнь Даждьбожа внука,
   239 въ княжихъ крамолахъ
   240 веци человекомь скратишась.
   241 344-348 Тогда по Руской земли
   242 344-348 ретко ратаеве кикахуть,
   243 344-348 нъ часто врани граяхуть,
   244 344-348 трупиа себе деляче,
   245 196-197, 344-348 а галици свою речь говоряхуть,
   246 196-197, 344-348 хотять полетети на уедие.
  
   247 146-156, 255-269 То было въ ты рати и въ ты плъкы,
   248 146-156, 255-269 а сицей рати не слышано!
   249 146-156, 255-269, 420-424 Съ зараниа до вечера,
   250 146-156, 255-269, 420-424 съ вечера до света
   251 146-156, 255-269, 420-424 летять стрелы каленыя,
   252 146-156, 255-269, 420-424,472-473 гримлютъ сабли о шеломы,
   253 146-156, 255-269, 420-424,472-473 трещатъ копиа харалужныя
   254 146-156, 255-269 въ поле незнаеме,
   255 146-156, 255-269 среди земли Половецкыи.
   256 270-272 Чръна земля подъ копыты
   257 270-272 костьми была посеяна,
   258 270-272 а кровию польяна:
   259 270-272 тугою взыдоша по Руской земли.
  
   260 222-232, 482-491 Что ми шумить,
   261 222-232, 482-491 что ми звенить -
   262 222-232, 482-491 далече рано предъ зорями?
   263 222-232, 482-491 Игорь плъкы заворочаетъ:
   264 222-232, 482-491 жаль бо ему мила брата Всеволода.
   265 Бишася день,
   266 бишася другый;
   267 третьяго дни къ полуднию
   268 падоша стязи Игоревы.
   269 Ту ся брата разлучиста
   270 на брезе быстрой Каялы;
   271 ту кроваваго вина не доста;
   272 ту пиръ докончаша храбрии русичи:
   273 сваты попоиша,
   274 а сами полегоша
   275 за землю Рускую.
   276 509-514 Ничить трава жалощами,
   277 509-514 а древо с тугою
   278 509-514 къ земли преклонилось.
  
   279 Уже бо, братие,
   280 не веселая година въстала,
   281 уже пустыни силу прикрыла.
   282 Въстала обида въ силахъ
   Даждьбожа внука,
   283 вступила девою на землю Трояню,
   284 въсплескала лебедиными крылы
   285 на синемъ море у Дону,
   286 плещучи, упуди
   287 жирня времена.
   288 Усобица княземъ на поганыя погыбе,
   289 рекоста бо братъ брату:
   290 "Се мое, а то мое же".
   291 И начяша князи про малое
   292 "се великое" млъвити,
   293 а сами на себе крамолу ковати.
   294 А погании съ всехъ странъ
   295 прихождаху съ побъдами
   296 на землю Рускую.
  
   297 О, далече зайде соколъ,
   298 птиць бья, - къ морю!
   299 А Игорева храбраго плъку
   300 не кресити!
   301 За нимъ кликну Карна, и Жля
   302 поскочи по Руской земли,
   303 смагу людемъ мычючи въ
   пламяне розе.
   304 497-508 Жены руския въсплакашась, аркучи:
   305 497-508 "Уже намъ своихъ милыхъ ладъ
   306 497-508 ни мыслию смыслити,
   307 497-508 ни думою сдумати,
   308 497-508 ни очима съглядати,
   309 497-508 а злата и сребра
   310 497-508 ни мало того потрепати".
  
   311 А въстона бо, братие, Киевъ тугою,
   312 а Черниговъ напастьми.
   313 Тоска разлияся по Руской земли;
   314 печаль жирна тече
   315 средь земли Рускыи.
   316 А князи сами на себе
   317 крамолу коваху,
   318 а погании сами,
   319 победами нарищуще на Рускую землю,
   320 емляху дань по беле отъ двора.
  
   321 Тии бо два храбрая Святъславлича, -
   322 Игорь и Всеволодъ -
   323 уже лжу убудиста которую,
   324 то бяше успилъ отецъ ихъ -
   325 Святъславь грозный
   326 великый Киевскый -
   327 грозою:
   бяшеть притрепеталъ
   328 273-277 своими сильными плъкы
   329 273-277 и харалужными мечи,
   330 273-277 наступи на землю Половецкую,
   331 273-277 притопта хлъми и яругы;
   332 273-277 взмути ръки и озеры,
   333 273-277 иссуши потокы и болота.
   334 А поганаго Кобяка изъ луку моря,
   335 отъ железныхъ великихъ
   336 плъковъ половецкыхъ,
   337 яко вихръ, выторже:
   338 и падеся Кобяка въ граде Киеве,
   339 въ гриднице Святъславли.
  
   340 382-388 Ту немци и венедици,
   341 382-388 ту греци и морава
   342 382-388 поютъ славу Святъславлю,
   343 - " - кають князя Игоря,
   344 - " - иже погрузи жиръ
   345 382-388 во дне Каялы, рекы половецкыя,
   346 - " - рускаго злата насыпаша.
   347 382-388 Ту Игорь князь выседе
   348 382-388 изъ седла злата, а въ седло кощиево.
   349 - " - Уныша бо градомъ забралы,
   350 - " - а веселие пониче.
  
   351 А Святъславь мутенъ сонъ виде
   352 въ Киеве на горахъ.
   353 "Си ночь, съ вечера,
   354 одевахуть мя - рече -
   355 чръною паполомою
   356 на кроваты тисове;
   357 чръпахуть ми синее вино,
   358 с трудомъ смешено;
   359 сыпахуть ми тъщими
   360 тулы поганыхъ тльковинъ
   361 великый женчюгь на лоно
   362 и негуютъ мя.
   363 Уже дьскы безъ кнеса
   364 в моемъ теремь златовръсемъ.
  
   365 Всю нощь съ вечера
   366 босуви врани възграяху у Плеснеска,
   367 на болони беша дебрь Кияня
   368 и несошася къ синему морю".
  
   369 И ркоша бояре князю:
  
   370 "Уже, княже, туга умь полонила;
   371 се бо два сокола слетеста
   372 съ отня стола злата
   373 поискати града Тьмутороканя,
   374 а любо испити шеломомь Дону.
   375 Уже соколома крильца припешали
   376 поганыхъ саблями,
   377 а самаю опуташа
   378 въ путины железны".
  
   379 Темно бо бе въ 3 день:
   380 два солнца померкоста,
   381 оба багряная стлъпа погасоста
   382 и съ ними молодая месяца,
   383 Олегъ и Святъславъ,
   384 тъмою ся поволокоста
   389 - " - и въ море погрузиста,*
   390 - " - и великое буйство подаста хинови.*
   385 185-191 На реце на Каяле
   386 185-191 тьма светъ покрыла -
   387 185-191 по Руской земли прострошася половци,
   388 185-191 аки пардуже гнездо.
  
   391 525-529 Уже снесеся хула на хвалу;
   392 525-529 уже тресну нужда на волю;
   393 525-529 уже връжеся дивь на землю.
   394 523-524 Се бо готьскыя красныя девы
   395 523-524 въспеша на брезе синему морю:
   396 523-524 звоня рускыме златомъ;
   397 поютъ время Бусово,
   398 лелеютъ месть Шароканю.
   399 А мы уже, дружина,
   400 жадни веселия!
   401 Тогда великый Святъславъ
   402 изрони злато слово
   403 с слезами смешено
   404 и рече:
  
   405 "О моя сыновчя,
   406 Игорю и Всеволоде!
   407 Рано еста начала
   408 Половецкую землю
   409 мечи цвелити,
   410 а себе славы искати.
   411 Нъ нечестно одолесте,
   412 не честно бо кровь поганую пролиясте.
   413 Ваю храбрая сердца
   414 въ жестоцемъ харалузе скована
   415 а въ буести закалена.
   416 Се ли створисте
   417 моей сребреней седине?
  
   418 372-375 А уже не вижду власти сильнаго,
   419 372-375 и богатаго, и многовоя
   420 372-375 брата моего Ярослава
   421 съ черниговьскими былями,
   422 съ могуты,
   423 и съ татраны,
   424 и съ шельбиры,
   425 и съ топчакы,
   426 и съ ревугы,
   427 и съ ольберы.
   428 Тии бо бес щитовь
   429 съ засапожникы
   430 кликомъ плъкы побеждаютъ,
   431 звонячи въ прадеднюю славу.
   432 Нъ рекосте: "Мужаимеся сами:
   433 преднюю славу сами похитимъ,
   434 а заднюю си сами поделимъ!"
   435 329-331, 454-455 А чи диво ся, братие,
   436 329-331, 454-455 стару помолодити!
   437 Коли соколъ в мытехъ бываетъ,
   438 высоко птицъ възбиваетъ;
   439 не дастъ гнезда своего въ обиду.
   440 76-78 Нъ се зло -
   441 76-78 княже ми непособие:
   442 76-78 наниче ся годины обратиша.
   443 390-391 Се у Римъ кричатъ
   444 390-391 подъ саблями половецкыми,
   445 390-391 а Володимиръ подъ ранами.
   446 - " - Туга и тоска сыну Глебову!"
  
   447 Великый княже Всеволоде!
   448 Не мыслию ти прелетети издалеча,
   449 отня злата стола поблюсти?
   450 Ты бо можеши Волгу
   451 веслы раскропити,
   452 а Донъ шеломы выльяти!
   453 Аже бы ты былъ,
   454 то была бы чага по ногате,
   455 а кощей по резане.
   456 Ты бо можеши посуху
   457 живыми шереширы стреляти -
   458 удалыми сыны Глебовы.
  
   459 299-316, 425-445 Ты, буй Рюриче, и Давыде!
   460 299-316, 425-445 Не ваю ли вои злачеными шеломы
   461 299-316, 425-445 по крови плаваша?
   462 299-316, 425-445 Не ваю ли храбрая дружина
   463 299-316, 425-445 рыкаютъ, акы тури,
   464 299-316, 425-445 ранены саблями калеными
   465 299-316, 425-445 на поле незнаеме?
   466 425-445 Вступита, господина, въ злат стремень
   467 425-445 за обиду сего времени,
   468 425-445 за землю Рускую,
   469 425-445 за раны Игоревы,
   470 425-445 буего Святъславлича!
  
   471 530-538 Галичкы Осмомысле Ярославе!
   472 - " - Высоко седиши
   473 - " - на своемъ златокованнемъ столе,
   474 - " - подперъ горы Угорскыи
   475 - " - своими железными плъки,
   476 - " - заступивъ королеви путь,
   477 - " - затворивъ Дунаю ворота,
   478 - " - меча бремены
   479 - " - чрезъ облакы,
   480 - " - суды рядя до Дуная.
   481 530-538 Грозы твоя по землямъ текутъ,
   482 530-538 отворяеши Киеву врата,
   483 530-538 стреляеши съ отня злата стола
   484 530-538 салътани за землями.
   485 530-538 Стреляй, господине, Кончака,
   486 530-538 поганого кощея,
   487 530-538 за землю Рускую,
   488 530-538 за раны Игоревы,
   489 530-538 буего Святъславлича!
  
   490 А ты, буй Романе, и Мстиславе!
   491 Храбрая мысль носитъ
   492 вашъ умъ на дело.
   493 Высоко плаваеши
   494 на дело въ буести,
   495 яко соколъ, на ветрехъ ширяяся,
   496 хотя птицю въ буйстве одолети.
   497 Суть бо у ваю железныи папорзи
   498 подъ шеломы латиньскыми.
   499 Теми тресну земля,
   500 и многы страны -
   501 Хинова,
   502 Литва,
   503 Ятвязи,
   504 Деремела,
   505 474-475, 539-541 и половци сулици своя повръгоша,
   506 474-475, 539-541 а главы своя подклониша
   507 474-475, 539-541 подъ тыи мечи харалужныи.
   508 Нъ уже, княже Игорю,
   509 утръпе солнцю светъ,
   510 а древо не бологомъ
   511 листвие срони:
   512 по Роси и по Сули
   513 гради поделиша.
   514 602-632 А Игорева храбраго плъку
   515 602-632 не кресити!
   516 Донъ ти, княже, кличетъ
   517 и зоветь князи на победу.
   518 Олговичи, храбрыи князи,
   519 доспели на брань...
  
   520 Инъгварь и Всеволодъ,
   521 и вси три Мстиславичи,
   522 не худа гнезда шестокрилци!
   523 Не победными жребии
   524 собе власти расхытисте!
   525 Кое ваши златыи шеломы
   526 и сулицы ляцкыи
   527 и щиты?
   528 Загородите полю ворота
   529 своими острыми стрелами
   530 за землю Рускую,
   531 за раны Игоревы,
   532 буего Святъславлича!
  
   533 Уже бо Сула не течетъ
   534 сребреными струями
   535 къ граду Переяславлю,
   536 и Двина болотомъ течетъ
   537 онымъ грознымъ полочаномъ
   538 подъ кликомъ поганыхъ.
  
   539 Единъ же Изяславъ, сынъ Васильковъ,
   540 позвони своими острыми мечи
   541 о шеломы литовьскыя,
   542 притрепа славу
   543 деду своему Всеславу,
   544 332-339 а самъ подъ чрълеными щиты
   545 332-339 на кроваве траве
   546 332-339 притрепанъ литовскыми мечи
   547 332-339 и с хотию на кров,
   548 332-339 а тъи рекъ:
   549 "Дружину твою, княже,
   550 птиць крилы приоде,
   551 а звери кровь полизаша".
   552 Не бысть ту брата Брячяслава,
   553 ни другаго - Всеволода.
   554 Единъ же изрони жемчюжну душу
   555 изъ храбра тела
   556 ресъ злато ожерелие.
   557 511-514, 542-543 Уныли голоси,
   558 511-514, 542-543 пониче веселие,
   559 511-514, 542-543 трубы трубятъ городеньскии.
  
   560 Ярославли вси внуце и Всеславли!
   561 Уже понизите стязи свои,
   562 вонзите свои мечи вережени.
   563 Уже бо выскочисте изъ дедней славе.
   564 Вы бо своими крамолами
   565 начясте наводити поганыя
   566 на землю Рускую,
   567 на жизнь Всеславлю.
   568 Которою бо беше насилие
   569 отъ земли Половецкыи!
  
   570 На седьмомъ веце Трояни
   571 връже Всеславъ жребий
   572 о девицю себе любу.
   573 Тъй клюками подпръ ся о кони
   574 и скочи къ граду Кыеву
   575 и дотчеся стружиемъ
   576 злата стола киевьскаго.
   577 544-573           Скочи отъ нихъ лютымъ зверемъ
   578 544-573           въ плъночи изъ Белаграда,
   579 - " - обесися сине мьгле;
   580 - " - утръже вазни, с три кусы
   581 - " - отвори врата Новуграду,
   582 - " - разшибе славу Ярославу,
   583 544-573 скочи влъком до Немиги съ Дудутокъ.
  
   584 299-316,586-599 На Немизе снопы стелютъ головами,
   585 299-316,586-599 молотятъ чепи харалужными,
   586 299-316,586-599 на тоце животъ кладутъ,
   587 299-316,586-599 веютъ душу отъ тела.
   588 299-316,586-599 Немизе кровави брезе
   589 299-316,586-599 не бологомъ бяхуть посеяни -
   590 299-316,586-599 посеяни костьми рускихъ сыновъ.
  
   591 Всеславъ князь людемъ судяше,
   592 княземъ грады рядяше,
   593 а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше:
   594 изъ Кыева дорискаше
   595 до куръ Тмутороканя,
   596 великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше.
   597 Тому въ Полотьске позвониша
   598 заутренюю рано
   599 у святыя Софеи въ колоколы,
   600 а онъ въ Кыеве
   601 звон слыша.
   602 Аще и веща душа
   603 въ дерзе теле,
   604 нъ часто беды страдаше.
   605 Тому вещей Боянъ
   606 и пръвое припевку,
   607 смысленый, рече:
   608 "Ни хытру, ни горазду,
   609 ни пытьцю горазду
   610 суда божиа не минути".
  
   611 О, стонати Руской земли,
   612 помянувше пръвую годину
   613 и пръвыхъ князей!
   614 Того старого Владимира
   615 нельзе бе пригвоздити
   616 къ горамъ киевьскымъ:
   617 сего бо ныне
   618 сташа стязи Рюриковы,
   619 а друзии Давидовы,
   620 нъ розно ся имъ хоботы пашутъ,
   621 копиа поютъ!
  
   622 354-415 На Дунаи
   623 354-415 Ярославнынъ гласъ ся слышитъ,
   624 - " - зегзицею незнаема рано кычеть:
   625 - " - "Полечю - рече - зегзицею по Дунаеви,
   626 - " - омочю бебрянъ рукавъ
   627 - " - въ Каяле реце,
   628 - " - утру князю кровавыя его раны
   629 - " - на жестоцемъ его теле".
  
   630 - " - Ярославна рано плачетъ
   631 - " - въ Путивле на забрале, аркучи:
   632 - " - "О ветре, ветрило!
   633 - " - Чему, господине, насильно вееши?
   634 - " - Чему мычеши хиновьскыя стрелкы
   635 - " - на своею нетрудною крилцю
   636 - " - на моея лады вои?
   637 - " - Мало ли ти бяшетъ горе подъ облакы веяти,
   638 - " - лелеючи корабли на сине море?
   639 - " - Чему, господине, мое веселие
   640 - " - по ковылию развея?"
  
   641 354-415 Ярославна рано плачеть
   642 354-415 Путивлю городу на забороле, аркучи:
   643 354-415 "О, Днепре Словутицю!
   644 354-415 Ты пробилъ еси каменныя горы
   645 354-415 сквозе землю Половецкую.
   646 - " - Ты лелеял еси на себе Святославли носады
   647 - " - до плъку Кобякова.
   648 354-415 Възлелей, господине, мою ладу къ мне,
   649 - " - а быхъ не слала къ нему слезъ
   650 - " - на море рано".
  
   651 354-415 Ярославна рано плачетъ
   652 354-415 въ Путивле на забрале, аркучи:
   653 - " - "Светлое и тресветлое сълнце!
   654 - " - Всемъ тепло и красно еси:
   655 - " - чему, господине,
   656 - " - простре горячюю свою лучю
   657 - " - на ладе вои?
   658 - " - Въ поле безводне
   659 - " - жаждею имь лучи съпряже,
   660 - " - тугою имъ тули затче?"
  
   661 Прысну море полунощи,
   662 идутъ сморци мьглами.
   663 581-585 Игореви князю богъ путь кажетъ
   664 581-585 изъ земли Половецкой
   665 581-585 на землю Рускую,
   666 581-585 къ отню злату столу.
  
   667 Погасоша вечеру зари.
   668 Игорь спитъ,
   669 Игорь бдитъ,
   670 Игорь мыслию поля меритъ
   671 отъ великаго Дону до малаго Донца.
  
   672 Комонь въ полуночи Овлуръ
   673 свисну за рекою:
   674 велить князю разумети:
   675 князю Игорю не быть!
   676 Кликну,
   677 стукну земля,
   678 въшуме трава,
   679 вежи ся половецкии подвизашася.
   680 А Игорь князь поскочи
   681 горнастаемъ къ тростию
   682 и белымъ гоголемъ на воду.
   683 Въвръжеся на бръзъ комонь
   684 и скочи съ него бусымъ* влъкомъ.
   685 И потече къ лугу Донца,
   686 и полете соколомъ подъ мьглами,
   687 избивая гуси и лебеди
   688 завтроку,
   689 и обеду,
   690 и ужине.
   691 Коли Игорь соколомъ полете,
   692 тогда Влуръ влъкомъ потече,
   693 руся собою студеную росу:
   694 претръгоста бо своя бръзая комоня.
  
   695 Донецъ рече:
   696 "Княже Игорю!
   697 Не мало ти величия,
   698 а Кончаку нелюбия,
   699 а Руской земли веселиа".
   700 574-580 Игорь рече: "О Донче!
   701 574-580 не мало ти величия,
   702 574-580 лелеявшу князя на влънахъ,
   703 574-580 стлавшу ему зелену траву
   704 574-580 на своихъ сребреныхъ брезехъ,
   705 574-580 одевавшу его теплыми мъглами
   706 574-580 подъ сению зелену древу;
   707 стрежаше его гоголемъ на воде,
   708 чайцами на струяхъ,
   709 чрьнядьми на ветрехъ".
  
   710 Не тако ти, рече,
   711 река Стугна:
   712 худу струю имея,
   713 пожръши чужи ручьи и стругы,
   714 рострена к усту,
   715 уношу князю Ростиславу затвори.
   716 Днепрь темне березе
   717 плачется мати Ростиславля
   718 по уноши князи Ростиславе.
   719 349-353 Уныша цветы жалобою,
   720 349-353 и древо с тугою
   721 349-353 къ земли преклонилося.
  
   722 А не сорокы втроскоташа -
   723 на следу Игореве
   724 ездитъ Гзакъ съ Кончакомъ.
   725 Тогда врани не граахуть,
   726 галици помолъкоша,
   727 сорокы не троскоташа,
   728 полозие ползоша только.
   729 Дятлове тектомъ путь къ реце кажутъ,
   730 соловии веселыми песньми
   731 светъ поведаютъ.
  
   732 Молвитъ Гзакъ Кончакови:
   733 "Аже соколъ къ гнезду летитъ,
   734 соколича ростреляеве
   735 своими злачеными стрелами".
   736 Рече Кончакъ ко Гзе:
   737 "Аже соколъ къ гнезду летитъ,
   738 а ве соколца опутаеве
   739 красною девицею".
  
   740 И рече Гзакъ къ Кончакови:
   741 "Аще его опутаеве красною девицею,
   742 ни нама будетъ сокольца,
   743 ни нама красны девице,
   744 то почнутъ наю птици бити
   745 в поле Половецкомъ".
  
   746 633-655 Рекъ Боянъ и Ходына,*
   747 633-655 Святъславля песнотворца
   748 633-655 стараго времени Ярославля,
   749 633-655 Ольгова коганя хоти:
   750 633-655 "Тяжко ти головы кроме плечю,
   751 633-655 зло ти телу кроме головы" -
  
   752 633-655 Руской земли безъ Игоря.
   753 633-655 Солнце светится на небесе -
   754 633-655 Игорь князь въ Руской земли;
   755 633-655 девици поютъ на Дунаи, -
   756 633-655 вьются голоси
   757 633-655 чрезъ море до Киева.
   758 633-655 Игорь едет по Боричеву
   759 633-655 къ святей Богородици Пирогощей.
   760 633-655 Страны ради, гради весели.
  
   761 633-655 Певше песнь старымъ княземъ,
   762 633-655 а потомъ молодымъ пети:
  
   763 633-655 "Слава Игорю Святъславличю,
   764 633-655 буй туру Всеволоду,
   765 629-651 Владимиру Игоревичу!"
  
   766 633-655 Здрави князи и дружина,
   767 633-655 побарая за христьяны
   768 633-655 на поганыя плъки!
  
   769 633-655 Княземъ слава а дружине!
   770 656 Аминь.
  

Примечания к древнерусскому тексту

"Слова о полку Игореве"

  
   Строки 105-107 Мною подан вариант более логичного прочтения этого места.
  
   Строки 389-390 В тексте первого издания "Слова" это место находятся ниже, после строки 388 - "аки пардуже гнездо".
  
   Строка 684 В тексте первого издания и екатерининской копии - "босым".
  
   Строка 746 В тексте первого издания и екатерининской копии - "и ходы на".
  
  

Раздел VI

Заключение

Письмо к Н. Р-ко (Санкт-Петербург)

Костанай, август 2004 г.

   Приветствую Вас и поздравляю с новым учебным годом! На Ваши замечания относительно книги "Вначале было "Слово" отвечаю сразу. Вы правы, всякая затяжка тут расценивается как время для принятия бойцовской стойки...
   Я читал Ваше письмо, а на телеэкране появился Анатолий Лысенко, при СССР - руководитель Гостелерадио. Мне с ним приходилось встречаться, свое дело он знал, и я решил послушать его пожелания нынешнему телевидению. В ответ на вопрос: как сделать передачу, интересную для всех, Лысенко сказал, что даже в советские времена, при одном телеканале на всю страну, такой цели никто не ставил. Это все равно, что написать книгу на все вкусы...
   Я с ним солидарен, и реакция на письмо у меня была нормальная, к тому же у Вас больше искренней доброй похвалы. И книгу мою о "Слове" (несмотря на обилие "Слов" в наследии тех веков, только оно так именуется в славистике) Вы отнесли все же к литературе, а не в разряд автореферата диссертации. К чему я, собственно, стремился, обозначив ее "эссе". То есть жанром, более свободным от условностей, ибо облечь наукоподобное в популярную форму не всегда возможно. Но мне нужно было именно это. В действительно доступной, как Вы пишете, версии Дмитрия Лихачева повесть о полку Игореве узнали миллионы, и любое возражение в заумной форме здесь не пройдет. "АЗ и Я" Олжаса Сулейменова живет после цензурного катка только благодаря высокому искусству полемики и умению донести мысль до читателя. Изложи он все по методике "гроссбуха", кто бы о его концепциях знал вообще?
   Продуктивнее обсуждать стилевые особенности не вышедшей, а будущей книги, но это не значит, что я слушать ничего не хочу или не имею на сей счет своего мнения. Наоборот, свобода от цеховых уставов (я в писательских союзах не состою) позволяет мне выражать его с более близких к читателю позиций.
  
   Стиль - "отпечатки пальцев" ее величества авторской души, без чего и литературы-то не было бы... Есть неграмотная, корявая писанина, но коль речь идет в рамках литературного поля, то судить о почерке или манере письма смысла нет. Мне, к примеру, кажется несколько наигранной (для оправдания высокого положения патриарха русской литературы) архаика "позднего" Солженицына, но я остаюсь при мнении, а Александр Исаевич с патриархальной же бородой - при Нобелевской премии.
   Сами эти премии, кстати, на законодательство стиля и мод в русской литературе никогда не влияли. Сегодня, вне идеологической борьбы двух систем, понятно, что коммунисты оказались правы: и соискатели, и лауреаты (кроме случая с Шолоховым) были и продуктами, и жертвами этой борьбы. "До присуждения Бродскому Нобелевской премии он был практически неизвестен... Премия явилась данью не только его замечательному таланту, но и незаурядному мужеству" (35). Какое качество перевесило - дело секретное, но в любом случае иные, нелитературные критерии - что-то не то... Автору "Слова", например, нечего предъявить мандатным комиссиям, даже фамилии... И не нужно...
   Антон Чехов, как известно, не жаловал прозу, принесшую Ивану Бунину славу, а затем деньги Нобеля. Небезызвестный Владимир Набоков свой рассказ о своей встрече за ужином в парижском ресторане с Буниным-лауреатом заканчивает пародией на визави: "до искусства мы с ним никогда и не договорились, а теперь поздно, и герой выходит в очередной сад, и полыхают зарницы, а потом он едет на станцию, и звезды грозно и дивно горят на гробовом бархате, и чем-то горьким пахнет с полей, и в бесконечно отзывчивом отдалении нашей молодости опевают ночь петухи".
   - Не пишут так в двадцатом веке, батенька-с... - говорит отец "Лолиты".
   - Нет, это "строгое мастерство, с которым он (Бунин - прим. мое, А.Т.) развивает традиции русской классической прозы", - резюмируют шведы из комитета фонда Нобеля.
   Понятие литературных норм всегда было делом неоднозначным, и Вас, как преподавателя со стажем, я поздравляю с возвращением в школьную программу Павла Корчагина. Это ласточка, принесшая весть о том, что классиков русской литературы мы все же определим без призвания на Русь норманнов.
   Как книгоиздатель могу сказать, что отрасль хотя и поставлена на кассовый поток, настоящая литература не перевелась. Качество писательского слова заметно повысилось, много изумительной поэзии, время нужное для хрестоматий отберет. Вместе с тем, на рынок хлынули пограничные жанры. Шедевр нижних течений, как выразился известный пианист Николай Петров, - "мерзейшая книга об Эдичке". Но полистайте литературные издания, дабы понять мотивы легализации...
   Я веду речь не о рамках возможного, а об авторе в его нынешнем явлении народу. Если он таковым называется, издается, продается, обсуждается (скандально - даже лучше), значит, у него есть востребованный читатель. У остальной публики - иные критерии, им подавай другое. Действительно, нельзя написать одну книгу на все вкусы, а спрос и предложения широчайшие.
   У меня свои накопившиеся темы. В литературу я вступал спичрайтерством, а результаты труда там оцениваются коллегиально. И я увидел всю полезность такого приема, этого суда литературной инквизиции, который ни за что не пропустит "стряпню". Причем всякая деликатность тут отсутствует, потому что твое творение - не твое личное дело: его озвучат уста высоких руководителей региона. Все, изданное мною впоследствии, выверено по такому же методу. Судьи, в принципе, под всем подписались (в конце той книги). Поскольку книги не блины, то я Вам так пространно отвечаю. Хотя в полемику по этим делам стараюсь не вступать.
   Ваша реакция на стиль - чистой воды индивидуальность взгляда. Вас возмутили выражения: "Держал бы эти выводы при себе, так нет, опубликовал...", "Чужаков там не любят. Если таковые появляются, на них набрасываются скопом и рвут в куски...", "Попутно выяснится, что нам предлагают в качестве совести нации...", "Сообщают, что Дмитрий Сергеевич руку приложил и "действует" он через Раису Горбачеву..."
   Мне кажется, это сильные строки, выражающие своеобразие русской речи. Я люблю устоявшиеся, народом отшлифованные "словесы", что могу подтвердить своими переводами с украинского, которые Вам посылаю. Таковыми являются и вышеприведенные фразы. За ними сразу видится автор - человек прямой, со словом точным и уместным. Я бы под всем этим подписался, но нельзя - оно не мое. То я цитировал "Склоку о полку Игореве" Е. Федюнькина. Согласен, цитата получилась длинной - незаметно, где она в авторскую речь перешла. Но если Вы у него, неновичка в публицистике, столько всего нашли на двух листах, то мне за остальное на полутора сотнях страниц уж простите...
   И еще по поводу стиля. В одном из последних номеров "Известий" Виктор Пелевин представлен писателем культовым. У меня это ассоциируется с язычеством, но, согласен, большинство современного постмодерна до Пелевина не тянет. У него особое умение загибать (как выражался Маяковский) в слове, образе и композиции. И тем не менее, в его книге "Омон Ра" на одном из разворотов в глаза бросился явный переизбыток глагола "ползать". Я подсчитал: четырнадцать случаев в небольшой сценке. Досадные повторы? Или автор хотел таким приемом обозначить жребий пресмыкающегося героя? Но, скорее, здесь (не очень даже достойная внимания) тавтология. Ну заметил бы я Пелевину... И ответил мне бы он, как Шукшин когда-то сказал: "Ему показывают звезду, а он на палец смотрит..."
  
   О Лихачеве - разговор особый.
   Вы привели один из эпизодов книги и мимоходом заметили, что не стоило задевать академика таким образом. Что лучше было бы встать выше...
   Дмитрия Сергеевича, в свое время прошедшего Соловки, не стало, когда я еще ничего не издавал. Поэтому, публикуясь, я все принципиальное в адрес маститого академика высказал устами его прижизненных оппонентов. Цитируя, в частности, упомянутые Вами строки, - они из той же "Склоки о полку Игореве". Не беда, а вина академика, если он их, федюнькиных, не знал, потому что знать не хотел. Вы, до недавнего времени жительница Казахстана, видели, как втоптали в грязь талантливую книгу о "Слове" Олжаса Сулейменова. Мне во всей этой истории Дмитрия Сергеевича по-человечески жаль, это была большая в его жизни ошибка. Терпимость и конструктивные дискуссии расставили бы все по местам. Произошла бы огромная евразийская научная подвижка... Была бы веха...
   Но ученый мир действовал под удобным лозунгом: в идеологии компромиссов нет! Аргументы - право сильного. Такая норма была, есть и будет в пределах тех или иных полномочий, мы это проходили. Но одно дело - бескорыстное рвение Огурцова (из комедии Эльдара Рязанова) по реализации директив сверху, и другое дело - личные интересы, контроль над господствующей высотой... За нее стратеги бьются насмерть, бросая в бой рати огурцовых.
   "В данном издании моей книги, - пишет Д. Лихачев, - ...исключены полемические главы, как потерявшие в настоящее время свой интерес для широкого читателя (исключены главы, где я полемизирую с... писателем О. Сулейменовым)". Это предисловие к книге "Слово о полку Игореве" и культура его времени", Ленинград, 1985 год.
   Правильно написано - интерес потеряли главы. Они и сразу его (то была не полемика, а "наезд") не вызывали, в отличие от гипотез и открытий Олжаса Сулейменова. В связи с последними работами он признан ведущей фигурой мировой тюркологии. А дебютом его на этом поприще как раз и была "АЗ и Я", изничтоженная по команде...
   Подобные установки сверху формировали ученые. Неужели Вы и вправду думаете, что Центральный Комитет, будь то московский или казахстанский, первым прочитал полемическую версию поэта тихого советского Востока о литературе XII века? Да еще и обнаружил в ней паназиатский криминал... Идеологические отделы тех ЦК я знаю... Известно и то, что преемники Сталина лично книги уже не рецензировали, а пользовались общими обзорами и конкретными докладными. После публичных выступлений Л. Дмитриева, О. Творогова, А. Кузьмина и, естественно, Д. Лихачева и принятых затем мер сочинение Сулейменова (тиражом, не снившимся современным авторам) куда-то исчезло изо всех "присутственных мест". Библиотеки получили прямые указания из ведомственных контор.
   Говорят, что в новое время в Европе, кроме Гитлера, книг никто не палил, у нас даже при Сталине их не жгли... Но куда эту подевали, и сейчас не пойму. И если кто-то, в подноготную истории посвященный, позволил себе заметить, что для "совести нации" должны быть несколько иные критерии, то я не могу здесь быть судией - почему они не встают выше... Я говорю Вам об этом не потому, что Вы не знаете, а чтобы сказать, что мы тоже знаем, о чем пишем.
  
   Об образе князя Игоря.
   У меня расхождения, собственно, с официальной, лихачевской версией толкования "Слова".
   В книге "Вначале было "Слово" я не столько исследовал образ князя Игоря, сколько мотивировал свой перевод, который последовательно его образ раскрывает. Я пытался постичь концепцию героя, для автора он всегда есть средство морализирования. И понять мораль. Заглавный персонаж повести противоречивый в самой природе своей. Он затеял храбрый, но безумный поход, одержал победу при стычке в степи, но нечестную. Доблестно вступил в решающее сражение, но проиграл и попал в плен...
   Эту противоречивость нужно принимать, а не выправлять натуру, что в славистике проделано. Автор мог без нас выбрать более недвусмысленную фигуру и более удачливого князя, среди современников Игоря были достойные кандидаты для выражения идеи объединения Руси. Но скомпонован драматический сюжет. Столь цельную вещь во всей литературе еще поискать нужно...
   От события к событию герой являет нам символ удельщины во всей его полноте... Отвага и смелость Игоря восхищают, честолюбие и безотчетность вызывают осуждение. Воспетая Бояном княжеская доблесть - та, что некогда единила и хранила Русь, выродилась до крамол и усобиц, нынешние "удальцы" ведут дело к общерусской трагедии... В чем и заключается мотив эксплуатации именно такого персонажа. "На коне" он - олицетворение воина, энергия которого достойна лучшего применения. Вылетев из "золотого седла" и оказавшись на грешной земле, "в седле пленника", князь имеет время для размышления. И раскаивается...
   В этом спасение Руси - такова логика повести. Так расставлены акценты. Обратим внимание хотя бы на описание природы. Окружающая среда и всякая стихия в древнем тесте - активное действующее лицо. Это сам автор за кадром.
   Игорь неправедный. Автор: "Затмение - недоброе ему знамение. Солнце тьмою путь заступает, ночь стонет грозою. Беду пасут птицы по дубравам и волки по яругам, орлы зверей на кости зовут. На другой день похода кровавые зори свет предвещают, черные тучи идут, в них трепещут синие молнии. Никнет трава жалостью, дерево с печалью к земле преклонилось. Быть грому великому".
   Игорь на пути к покаянию. Автор: "Его ведет Бог. Донец лелеет князя на волнах, стелет зеленую траву на серебряных берегах. Князя окутывает теплая мгла, дятлы выстукивают ему своей "морзянкой", соловьи песнями свет предвещают"...
   Мораль повести - покаяние Игоря. Апологет темы единения Руси - великий князь Киевский Святослав. А удельные князья - решающее и определяющее в этой цепи звено... Среди них в пылающей усобицами Руси ищет безымянный автор своего героя. Ему нужен прозревший и кающийся персонаж, причем ищет он уже на пепелище, в надежде отыскать тот тлеющий уголек, который еще можно раздуть... До своего прозрения Игорь просто неудачник, вызывающий сожаление. Таких неудачников бесталанных, утопивших все, что было - и свое, и не свое, - в русской литературе полно. Но князь Игорь, сын Святославля, внук Ольгов - самый первый и самый значимый портрет в отечественной галерее "героев нашего времени".
   По документальным источникам, в частности, по Киевской летописи, за поражением Игоря следует его покаяние. В имеющейся концовке "Слова" князь также отправляется в храм. После того, как он, в пример другим, перед Богородицей замолил вину, еще можно мириться с осанной в его адрес как к назидательному финалу всего повествования. Он, финал, придуман кем-то вместо утерянной последней странички. Но неизвестный переписчик-реставратор правильно понял из сохранившегося текста "Слова" направление Богом указанного Игорю пути. На исповедь! И в двадцати приписанных строчках блестяще развивает тему "консолидации общества" вокруг этого акта. (Звучат они, тем не менее, диссонансом)...
   У Лихачева покаяния князя Игоря нет. И без него он трактуется национальным героем и тех, и наших, и присных, до скончания мира, веков, а эпизоды с перстом божьим и Богородицей Пирогощей в повести - всего лишь дань традиции религиозной эпохи. В книге о "Слове" (серия "Классики и современники", 1985 год, тираж 1 000 000 экземпляров) этот фрагмент толкуется (в скобках) Лихачевым так: "(То) Игорь (вернувшись из плена) едет (в Киев) по Боричевому подъему к (церкви) святой Богородицы Пирогощей (возблагодарить Богородицу-покровительницу пленных)".
   Если уж дело принципа, то скажу, что цитата Лихачевым подогнана под его же мотивацию версии. Земная мать стояла ближе к людям, чем небесный ее сын, греческие иконы Богородицы покровительствовали на Руси всем молящимся, а к молитвам чаще всего понуждали войны. С иконами выступали на врага: Андрей Боголюбский с византийской работы "Владимирской Богоматерью" на волжских булгар ходил. С ней же двести лет спустя Русь защитилась от возможного вторжения Тамерлана. Когда этот Тимур-Аксак был на подходе, москвичи отправились за Богородицей Владимирской: "Сия бо избавляет все христианы от сглаза и от пагубы, от труса (землетрясения - прим. мое, А.Т.) и потопа, от огня и меча, и от нахождения поганых, и от нападения иноплеменных, и от нашествия ратных, и от междусобныя рати..." (36)
  
   В ситуации с прозрением героя, собственно, состоит предмет расхождения. Но без этого предмета нет концепции произведения. Светский характер "Слова" от него не меняется, покаяние - категория нравственная. Церковь лишь возвела ее во главу жизненного угла, отчего попытки искоренения религии остались безуспешными.
   По Лихачеву же "Слово" - памятник доблести князю Игорю, а не трагической странице истории Киевской Руси, после чего самого государства не стало! Привез из Москвы учебные пособия по литературе тех веков - господи, боже мой! Какой примитив в темах, рекомендованных для сочинений, сколько сопливой патетики всякой там, где ее на самом деле нет. Теперь я Вам должен сказать: "Вы на меня не обижайтесь. Потому что, если начнете мне объяснять и развивать обозначенные в этом пособии мысли, то, извините, я Вас слушать не буду. По такой, например, теме как "Прославление мужества, чести, любви к Родине в образе князя Игоря..." Или по поводу "авторской позиции, заключающейся в одобрении стремления Игоря к свободе". Такое "стремление к свободе" автор называет прямо: развязали войну! "Двое тех Святославличей храбрых, Игорь и Всеволод, кривду уже разбудили, которую успокоил отец их..." По русской земле полыхнули пожарища из пламенного рога, застонал Киев печалью, Чернигов напастями, разлилась тоска и печаль всеобщая... Осуждается поход и устами Святослава: пошли тайком, Киев не известили, кровь чужую пролили нечестно. Золотое слово Святослава адресовано, кстати, как героям и современникам, так и нынешним составителям хрестоматий с учителями тоже... Предлагающим осветить школьникам в сочинении и тему богатой военной добычи Игоря... Такое прочтение повести - скорее идеи для скинхедов.
   Я пытался сделать свою книгу доступной для средней школы (она есть в библиотеках области), и многие учителя мне звонят и пишут. Потому что для них, для нас, казахстанцев, важна тема евразийства, общности исторических судеб, и именно в этих принципиальных вопросах российской литературе пора снять шоры и надеть очки. С порядочной диоптрией, чтобы разглядеть исторические реалии, а не жить псевдопатриотическими лозунгами.
   Лихачев, как Сусанин, завел тему в такие дебри, где света белого не видно. Выбираться оттуда нужно, это не трудно, если буквально все не будет затмевать одна фигура. Вы не задумывались, почему после эпохальной на низвержения перестройки властвует безраздельно все тот же авторитет? Не подлежит обсуждению формула воды, но здесь не тот случай. Имеются, к примеру, серьезные труды академика Бориса Рыбакова с иными выводами: князь Игорь - корыстолюбец и вообще недалекий человек.
   Такое мнение вряд ли приживется, Рыбаков тут просто "антилихачев", что еще хуже... Я не "антилихачев", в моем прочтении образ Игоря выглядит более понятным и привлекательным, а следовательно, и более патриотичным, чем у Дмитрия Сергеевича, что есть развитие его базовой идеи.
   Князь выписан безымянным певцом по всем законам жанра. В типичном для русской литературы и российской психологии сюжетном ключе маеты героя своего времени в инерции повседневных рутинных (у Игоря они с мечом в руке) дел, пока не прогремит отрезвляющий гром, заставляющий задуматься над смыслом совершаемого... Онегин у Пушкина к декабристам пойдет, Игорь - к Богородице на покаяние. В таких финалах авторы видят развязки: единственно праведный выход из всего лабиринта противоречий. Это высокая литература, а не лубок: поскакал, в барахле кочевников порылся, дружину угробил, а посему - вояка! Герой еще до кульминации. А ведь тут лишь после сцены прозрения, после ломки мировоззрения и покаяния можно какие-то выводы насчет Игоря делать. Уповать на то, что Святополки Окаянные все же станут Игорями Покаянными...
  

* * *

   ...Старинные наши архивы и библиотеки, кроме летописей, не представляют почти никакой пищи любопытству изыскателей... И "Слово о полку Игореве" возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности. Это Пушкин, "О ничтожестве литературы нашей". Лихачев Пушкину возражает, ставя рядом и другие произведения того времени. Но они (в основном, жития святых и преподобных) ни в какие сравнения не идут с поэмой о полку Игореве.
   Поэзия - чувство слова, в чем можно убедиться и на переводах Лихачева. Я знаю пять таких переизданий, и в каждое внесены коррективы. Это объяснимая бесконечность постижения предмета. К последней редакции тоже немало вопросов, и не так уж она "проста для изучения", там достаточно нагромождений. Простота, собственно, не главное в этих делах достоинство, нельзя симфонию доступности ради предлагать в переложении для балалайки. Легче школьный перевод воспринимается оттого, что миллионы именно его прочли в жизни впервые. А те, кто не в последний раз, те едут уже по знакомой колее. Сами учителя десятилетиями только его преподают. Но хотя бы они должны знать эту вещь шире школьной программы. У Вас вызвали возражение некоторые мои "конструкции" в нейтральных местах, в комментариях. Но Вас устраивают лихачевские издержки в самом переводе шедевра.
   К примеру, "вслед ему завопила Карна" (заимствовано, кстати, у И. Шкляревского, в своих более ранних переводах академик оставлял авторское написание "кликнула Карна"). В оригинале речь идет о мифических, враждебных человеку силах с их атрибутами возмездия поделом, они с кликом выжигают все сущее по русской земле. Но в переводе описана какая-то истерика Карны. Объясняют: она плачет по павшему воинству Игоря. Но что за странный обряд - погибшие лежат в степи половецкой, а плакальщики смагой (жаром, огнем - укр.) из пламенного рога их отечество испепеляют. Как ни крути - возмездие. Кроме того, что перевод неточен, "завопить" - слово разговорное, не старинное (возопить) и не совсем литературное. Да еще в таком выкрутасе... Если бы переводчик оттолкнулся от какой-то наводящей лексемы в оригинале, то было бы еще терпимо. Но там написано: "за ним кликнула Карна", под чем, скорее, видится образ накликанной беды.
   Крайне неудачен перевод строки "иже истягну умь крепостию своею". Обозначает это в древнем тексте ходячую во все времена сентенцию: решительность преодолела всякие сомнения. В известной песне, кажется, так: "отбросив прочь сомненья, шагает наш ударный батальон". Что-то подобное я и хотел "вмонтировать" в свой перевод, но оставил всем, казалось бы, понятное авторское выражение ("истягнуть" - связать, сшить, отсюда портняжный "стежок"). Для Вас же предпочтительнее лихачевское "обуздал ум своею доблестью". Обуздывают не ум, а безумие, обуздывают норов или агрессора... Только с такими негативными понятиями сочетается в русском этот термин пастухов, скот укрощающих. И лишь здесь, в довольно-таки патетическом контексте, обуздывается собственная голова. Вышло ближе к понятию "смирить гордыню", но с какой стати? Поход ведь ради великого для всей Руси дела, как полагают переводчики, затевался... Но, Вы правы, по инерции читается...
   Чувство слова проявляется иногда, казалось бы, в нюансах, но вся поэзия на этих тончайших нитях выткана. Поэтому позволю и такой пример привести. Буй тур Всеволод сражается, "забыв чти и живота". О чести и жизни. В лихачевском же переводе: "забыл о почестях и богатстве" (взято у В. Стеллецкого, как более удачный, на взгляд академика, вариант, нежели прежний его "забыл честь и богатство"). Вроде бы просто осовременил академик строку, на самом деле получилось совсем не то. У поэта ведь о высших нравственных материях речь идет: буй тур забыл о своем положении - чести, он теперь простой ратник и готов жертвовать жизнью, как все. У академика получились вещи меркантильные - Всеволод перестал тешиться тщеславием и оставил в тот момент мысли о личном богатстве.
   Почесть - выражение признания заслуг. Именно выражение: славословие, фанфары, награды. О таком внимании к себе (почести демонстрируются, воздаются, оказываются публично) герой на миг позабыл. А так, получается, только о нем и пекся. Да о сундуках серебра, о них он, кстати, быстро вспомнит после битвы и откупится от противника, с которым сейчас так беззаветно сражается. Вот такая проза выходит из перевода...
   Живот, изо всего множества значений, в сражениях "не на живот, а на смерть", "не щадя живота" - жизнь, существо в ряде случаев, но никак не богатство. Честь в одном из толкований - "высокое положение, сан". По В. Далю и по некоторым современным словарям. И по известной доныне старой пословице "У нас все есть, да не про вашу честь". Я ее и оставил без перевода.
   Иногда благо оставить как есть. "Слово" многомерно, и сужать его до собственного понимания нежелательно.
  

С уважением, А. Тарасенко.

  
  

Послесловие ко второму изданию

  
  
   Повесть о покаянии князя
   Знаменная группа
   Архаика и ныне и присно
   Грамматика времен Бусовых
   "Помним царство Константиново"
   Синхронные тексты
  
   Я намеренно отнес свои книги к жанру "эссе", то есть к рассуждениям сугубо личного характера. О том, как постигал Вещи сам. Кого на пути повстречал, от кого что услышал. С кем согласился, а с кем нет. И поделился размышлениями с читателем, как когда-то ветеран-дядя с отроком Лермонтовым о сражении при Бородино.
   С дядей и племянником относительно их взгляда на баталию не спорил, кажется, никто. Со мною тоже. А негромкие дискуссии и полемика были. Они убедили меня в обоснованности версии. Кроме того, я получил письмо от Олжаса Сулейменова. Более обстоятельное, чем ожидал: "Крепко жму руку".
   Что бы я добавил в свои книги сейчас?
   Необходимой громкости, а точнее было бы сказать, тональности для утверждения о том, что "Слово о полку Игореве" есть выражение патриотизма и проявление любви к Родине.
   Не открытие Америки, конечно...
   Но повышение планки "выражения" и "проявления".
   И смещение акцентов: в хрестоматиях звук заглушает мотив.
  
  
  

Повесть о покаянии князя

(концепция открытого урока)

  
   "Слово" вовсе не героический эпос, повесть или песня, а серьезная, высокой художественной пробы публицистика, апелляция к общественному сознанию в самых его верхах и попытка воздействия на него: безотлагательная, настойчивая, с адресными обращениями и персональными призывами.
   Сегодня, в нашу динамичную эпоху, из всех искусств вместо ленинского "кино" важнейшим следовало бы объявить искусство изобразительное, поскольку оно обладает свойством одномоментного воздействия и позволяет экономить время. Единым взором прочитывается весь сюжет: завязка, кульминация, развязка... Если переписать "Слово" кистью, то получится как бы диптих из полотен И. Тоидзе "Родина-мать зовет!" и Д. Моора "Ты записался добровольцем?"
   "Пока еще не поздно, запишитесь в добровольцы, в последователи покаянного Игоря", - таким был крик души Руси-матери. Он пронизывает "Слово", это страстное воззвание в тот трагический час. Смысл озвученного сыном-автором гласа вопиющей матери несколько дезавуирует окончание повести, которое дошло до нас в реконструкции. Но лишь таким образом - вот в чем роль личности в истории! - средневековый копиист сохранил для потомков начало отечественной литературы. Мог бы, как остальные, соскоблить обветшалые, заплесневелые на дне стопы пергамены на палимпсесты. А он, собственно, даже не исказил сути, если мы спасительное его "соавторство" усматриваем.
   Переписал монах простую, с незатейливым сюжетом историю, в семи предложениях восстановил недостающую, но понятную концовку. А что понимать-то, если в заключении - библейская притча о блудном сыне. Расточил он в дальней стороне долю отцовского состояния, чуть было не умер на чужбине и вернулся со словами: "Отче! Я согрешил против неба и пред тобою". И было пение и ликование - ожил мертвый для отца сын, надежда и опора...
   И князю, свою долю наследства на дне Каялы утопившему, на краю гибели в чужой степи стоявшему, Бог в отчий дом "путь кажет". Кажет блудному сыну, тоже "ломтю оторванному", зовет к покаянию и прозрению. После "мильйона терзаний", нагнетающих драматический сюжет, мятущийся князь, наконец, перст Божий узрел... Если уж развязка с участием Бога прорисована, то иной конъектуры просто быть не может. Князю, "похоть" и гордыню смирившему, князю, себя превозмогшему, от людей "было пение и ликование" - в князьях этих ведь вся надежда и опора виделась...
   В черновом наброске первого издания мой перевод текста начинался так: "Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославля, внука Ольгова", или "Покаяние". Второе название точно анонсировало мораль гениального творения, в поисках которой наша литература со своей версией прославления там борьбы за какую-то "свободу" не знающих всякой управы "борцов"-крамольников, надо бы уже признать публично, зашла в тупик. Мы, пережившие времена развала государства, еще не забыли, как написали бы сами о персоналиях державы начала девяностых, дай нам тогда в руки перо... Об их доблести тогда мог петь разве что ненормальный, но и таковых что-то не припоминается... А вот к разуму, к осмыслению того, что происходит, к покаянию - в меру своего понимания - призывали все. Из-за этой публицистической затасканности "покаяния" да нашумевшего одноименного фильма Тенгиза Абуладзе (с весьма высокой для нашего кинематографа эстетикой кадра) я второе название выкинул, оно тогда утратило свой изначальный смысл. Сокровенное таинство души и Бога предлагалось подменить фарсом "постановки на четвереньки" народа, без того согбенного...
   "Слово" появилось на подобном социально-политическом пейзаже: началось крушение древнерусского государства. Так же на глазах растаскивалась великая держава, Русь исходила кровью усобиц. Спасение виделось в одном - удельные князья, ключевые фигуры тогдашней истории, все же осознают пагубность своих действий. В землях-княжествах, по странной аналогии с главами разбежавшихся советских республик, их было десятка полтора. Но те, древние, были "единоросами", не сводной, а кровной родней, и шел у них не цивилизованный развод, а разорение отчего дома и братоубийство. Князь Игорь, один из этой семьи, раскаивается... До покаяния он типичный возмутитель спокойствия, притом, в минуту затишья, передышки сторон... Многословные рассуждения Святослава Киевского перед боярами с порицанием "полка Игорева", усиленные поэтическим причетом: "то ли сотворили с моей серебряной сединой", в прозе обычно формулируются короче - провокацию сотворили. Но, повторю, прозревший князь кается, и в глазах автора, всех современников это мужественный, граждански взвешенный и спасительный для Руси шаг. Можно даже мириться с той приписанной бравурной концовкой повести и воспринимать ее как всеобщее пение и ликование прозревших и покаявшихся.
  
   ...Мне приходилось быть на "открытых уроках" по программе прохождения "Слова" в учебных заведениях. Думаю, что когда-нибудь и школьный учитель начнет свой урок подобным образом: "Сегодня у нас "Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославля, внука Ольгова", или "Покаяние".
   Собственно, в этом вся проблема переосмысления...
   И хрестоматии переписывать не нужно: он, учитель наш, не будет вылетать из седла на загибах методической узкоколейки, а ровно пройдет перипетии сюжета до логического финала. "Покаяние князя" - а далее по тексту, как по маслу... Достаточно перечитать повесть, чтобы убедиться в этом лично...
  

Знаменная группа

  
   Начиная с "Задонщины", отсчитавшей в эти дни свое 625-летие, бытие "Слова", как явления, выразилось в многообразии, которое трудно классифицировать.
   Существует несчетное количество переводов. Термин "письменный перевод" обозначает воспроизведение текстов одного языка посредством другого.
   "Переложения" как синонимы "перевода", а "перелагатели" как "переводчики" ходили в русском до начала ХХ века, после чего стали архаизмами. В современной лексике "переложение" есть представление произведения в иной форме: прозы - стихами, народного напева - пьесой для балалайки с оркестром...
   "Переклад" - это синоним "перевода" в некоторых славянских языках. Недавно в таком качестве, причем как раз применительно к "Слову", Евгений Евтушенко инкорпорировал его в родной русский.
   Выбор любого из понятий для представления своей версии "Слова" читателю - предмет авторского права. Традиция сложилась такая с легкой руки первых издателей. В "перелагатели" и "перекладачи" ушли некоторые принципиальные: не может, мол, быть перевода с русского на русский. Однако может, и еще как! Нынешнему русскому человеку порою проще понять украинский язык, нежели древнерусский, но воспроизведение родственной мовы именуется все-таки "переводом". Впрочем, существо дела от названия чаще всего не меняется, если только это не свободная от обязательств перед оригиналом реминисценция или вольного парения "перепев".
   Древний текст "Слова" служит как бы загрунтованным холстом для демонстрации возможностей кисти и колеров. "Берясь за стихотворный пересказ памятника, - замечает Майя Кучерская, - любой современный автор вступает в поэтическое состязание не только с главными и лучшими его "перелагателями".., но и со всей русской поэтической традицией".
   Именно на сем ристалище художественные "перепевы" больше и больше удаляются от первоисточника, хотя в этом смысле всякая версия повести о полку Игореве есть субъективное отражение авторского восприятия памятника. Это репродукция посредством собственного слова, чувство которого в общем-то и делает сочинителя персоной поэзии. Но принципы литературного перевода заключаются в позиционировании личности автора оригинала, а не своей персоны. В этом, может быть, и есть основное отличие всяких художественных переложений, перекладов и перепевов, где "перелагатель" на первом плане, непременно с портретом, предлагает себя, от менее амбициозных литературных переводов. Многих тружеников этого цеха, открывших для нас шедевры мировой классики, "навскидку" и не припомнишь. Иногда не сразу найдешь, где они там, на концевых страницах, мелким курсивом вписаны...
   Переводы "Слова" в ряде случаев концептуальны: одни подчеркивали эпический характер песни ее исполнением в ритме гомеровских гекзаметров, другие обнажали фольклорные корни, третьи стремились точно передать "структурные и стилистические особенности". Неоднократно декларировались намерения сохранить максимум первозданного лексического материала, но достаточно ознакомиться с результатом, чтобы убедиться: переводы хороши, но доктрина осталась невоплощенной.
   Лучшим в этом отношении мне кажется перевод Василия Жуковского 1817-1819 годов. Жаль, что в те времена сам текст памятника был недостаточно расшифрован. Вот тебе и "из русского на русский". А насчет того, что поводырь и наставник Пушкина, Гоголя и Шевченко, причем со времен их "широкой известности лишь в узких кругах", свое ремесло знал, свидетельствует его хрестоматийный и поныне перевод гомеровской "Одиссеи". При величайшем моем почтении к Василию Андреевичу - ему я посвятил целую главу книги о Тарасе Шевченко в Казахстане, - хочу сказать, что и он кое-где "обновил" абсолютно прозрачные места. То есть задачи буквального следования авторскому тексту Жуковский перед собой не ставил.
  
   Я свою концепцию заявил, она близка к этому самому "буквальному следованию". Суть ее в том, чтобы осовременить "Слово", сохраняя все, что можно, оригинальное: ритм, строку, строфу, "структурные и стилистические особенности" и практически все понятные пока еще, но уже признанные "недействительными" архаизмы.
  
   Один из первых вопросов ко мне в студенческой аудитории был относительно древности: поближе к ней - это насколько? Ведь если максимально - то переводить не надо вообще. Смотри, как говорится, архетип...
   А почему бы и нет? Священные книги принято читать лишь в канонических текстах. Еще здравствуют среди нас долгожители поколения, которое благодаря Святому Писанию понимало церковнославянский. Тарас Шевченко вспоминал, что учился по псалтыри, все сто пятьдесят песен с детства знал наизусть и восхищался их поэтическими достоинствами... Почти слово в слово вторил ему Максим Горький: "Я учился грамоте по псалтырю и очень любил эту книгу, - она говорит прекрасным музыкальным языком". Ясность божеских книг феноменом самого Бога и объясняют, но, как известно, для постижения Писания и зубрежки молитв время отводилось не только по праздникам, но и в суете буден ежедневно.
   "Слову" до обожествления далеко, тут хотя бы урок-два добавить... Но... Его рукопись нашлась во времена православия как государственной религии в России, то есть в эпоху более широкого, чем теперь, хождения и разумения старославянского. Тем не менее, значительное число переводов-переложений появилось именно тогда. Потому что часть лексического материала вышла из обихода безвозвратно, стала непонятной вообще, да и грамматика была иная. Тот же самый язык стал другим.
  
   Переводов "Слова" без архаизмов нет вообще.
   Частотность их употребления теория литературы относит к области дозирования здравым смыслом. То есть в сферу субъективного, весьма растяжимого нормативного понятия, что хорошо видно на примере творчества В. Стеллецкого. Его перевод "Слова" академик Б. Рыбаков фактически поставил выше работы самого Д. Лихачева, мэтра советской славистики. Аргументы? "По существу, перевод интересен ритмической близостью к подлиннику, сохранением большого количества тех архаизмов, которые понятны современному читателю, и отсутствием отяжеляющей поэму пояснительности. Переводчик оставил в неприкосновенности такие слова, как гридница, стяги, шеломы, крамолы, грады, златые, борзые и т. п., чем сохранил колорит древности". (Б. Рыбаков. "Слово о полку Игореве" и его современники". Изд. "Наука", М., 1971, стр. 54).
   Аргументы веские, хотя для колорита и у Д. Лихачева кое-что имеется. У кого получилось колоритнее, судить трудно, потому что "близость к подлиннику" по Стеллецкому-Рыбакову тоже весьма и весьма относительна. К примеру, борзой и борзый, согласно Д. Ушакову, вообще не архаика. Добавлю, что живут они и размножаются уже в человеческой среде: "борзописцы", "оборзели".
  
   И стяги по нынешним словарям не архаизмы, а патетические синонимы знамен, которых в тексте "Слова" нет. Их отсутствие в перечне военной атрибутики восполняют хоботы и хоругвь. Всю эту ратную символику, вместе со "стягами", следовало бы отнести скорее к разряду "заморочек" памятника: ясно, что при столь важной функциональной и смысловой нагрузке "знаменной группы" речь идет хоть о близких по форме понятиях (путаница их значений идет еще из тех веков), но не синонимах по существу.
   Отождествление "стягов" со "знаменами" есть норма наших дней, однако отголоском "преданий старины глубокой" в современных церемониальных делах, при всяких там праздничных шествиях колонн, декоративные знамена развеваются, прикрепленные полотнищем к древку короткой стороной, тогда как стяги - длинной. Ближняя их родословная толкуется от "стягивания войска", но поскольку такой функции они не выполняют (метафорическое объединительное их значение в расчет брать нельзя даже там, где они "глаголют"), то этимологию я объясняю здесь несколько иным принципом словообразования. Лексика, производная от технологии - типа печенье, варенье, - представлена в повести стружием, узорочьями, насадами. И стягами тоже. Стяжка, то есть натягивание - "чулком" или "петлями" - ткани на древка, как способ "сборки" этих самых стягов, продублирована в древних текстах весьма информативной тавтологией: "стяги наволочены". Поначалу кажется, что повторное наволакивание стягов произошло из-за утраты первичного смысла слова, однако здесь, как и в случае с "луками напряженными", имеет место констатация степени, фазы боеготовности. Тетива, как известно, напрягалась лишь непосредственно перед сражением, сохраняя ослабленную обычно дугу пружинистой ("спряженные" не тетивой, а солнцем, окостенелые луки в монологе Ярославны небоеспособны). Подобным образом при построении в боевые порядки наволакивались и развертывались стяги, "зачехленные" для сохранности в полевых условиях от дождя и зноя, пыли и грязи.
   Нет, пожалуй, ничего более прагматичного и целесообразного, чем походная экипировка, поэтому множественность стягов должна иметь мотивацию. Можно рассматривать их в качестве составной части общей "униформы", фактора самодисциплины и психологического воздействия на противника, а также элемента полковой эстетики. "Нарядно выглядит их войско", - сообщает летопись о марше белозерцев. Нельзя сбрасывать со счетов опознавательное ("свой-чужой") и ранжирное ("равнение на знамя") назначение стягов. Все эти "строевые" функциональные потребности решены практично и целесообразно - легкие струганные древки копий экономно оформлялись невесомыми лоскутами ткани.
   Стяги, таким образом, в их исконном значении можно рассматривать как исключительно полковую - маршевую, боевую и парадную - атрибутику.
   Хоботы - скорее всего, и есть древние прообразы боевых знамен, а это уже не собственная прикладная атрибутика, но делегированная символика, врученный войску именной знак, "мандат" доверия, не зря потеря его головы стоит... Бывает наоборот: "мандаты" властям вручает армия, или же она, олицетворяя всех и вся, воюет под собственными знаменами. Но, как бы там ни было, в эпоху "Слова" захват Мстиславом знамени Белого орла означал победу над польским государством. В самой же повести, под "дедовским" названием "хоботы", знамена знаменуют два противоборствующих стана, земли двух княжеских династий. А в буквальном значении хоботы - это хвосты. Хвосты натуральные, конские, волосяные - челки и бунчуки. Тканые их аналоги-косынки запечатлены на множестве старинных миниатюр.
   Хоругвь - не стяг, не войсковое знамя и, вообще, не геральдический штандарт, а религиозный походный символ, оберег и святыня воинства. У язычников, скажем, тотем на белой кошме, у православных - "шитые образа святых".
   Если в тексте "Слова" стяги "стоят" в великом множестве, проецируя панорамный кадр, и в таком же формате "падают", то "бела хорюговь" предстает вещью раритетной. В единственном числе, как родовой знак и реликвия половцев, она вместе с ритуальным серебряным древком да крашенным киноварью стягом и бунчуком досталась трофеем князю Игорю. В качестве головного военного атрибута "хоругвь" упоминается и в Ипатьевской летописи. Но там она для трофея не сгодилась, полотнище ее, заметим, было разодрано победителями. Явно по соображениям идеологическим, богоугодным: туземные ведь идолы...
   "Хоругвь" до наших дней сохранилась в консервативном церковном обиходе на шествиях паствы, в чем можно усматривать ее преемственность от тех древних православных "ликов" или более ранних языческих символов. Согласно монастырскому изданию старославянско-украинского словаря Л. и О. Белеев (Львов, 2000), хоругы, хоругвы означают "жезл".
  
   Нельзя говорить об абсолютной "понятности для современного читателя" и древней "гридницы". Я пока не совсем представляю, что это за место такое, где и пируют, и пленников мордуют. Не столь однозначна "гридница" и для составителей пятитомной энциклопедии "Слова о полку Игореве" - одиннадцать строчек соответствующей статьи есть, по сути, глоссарий: "Д. С. Лихачев предположил также...", "...скорее всего, речь идет..." Безусловно, догадаться, что это либо отдельное здание в чертогах княжеского двора, либо какие-то внутренние покои, можно, но дело в другом.
  
   Вышеизложенным я хотел подчеркнуть, что слова, казалось бы, понятные и в современных текстах употребляемые, на поверку не столь просты. И поставить сугубо риторический вопрос - в чем же тогда смысл упорного отрицания нами абсолютно прозрачной, без "двойного дна", терминологии? Стеллецким, к примеру, осовременены, стало быть, заменены такие слова, как "буйство", "хула", "хвала", "былина" да и многие другие в тех местах, где ни смысл, ни стихотворный размер этого не требовали. Я понимаю, что Стеллецкий (подобно Жуковскому и всем остальным) ставил во главу угла свои литературные принципы перевода, поэтому веду речь не об их творческом кредо, а о "своих" архаизмах как таковых.
  
   Собственную методологию ремесла Б. Рыбаков тоже иллюстрирует весьма изобретательным, на его взгляд, способом обработки строк, связанных с бегством Игоря. Там, где стучала земля, шумела трава, а "вежи ся половецкии подвизашася". "... В отношении слова "вежа", - пишет он, - я прибегнул к уточнению, так как она могла означать башню, юрту, кибитку. Раз вежи двигались, ...значит, надо выбрать для перевода "кибитку". (Б. Рыбаков, там же).
   А следовало бы сохранить именно оригинальную вежу, ибо этот "логический ход" Рыбакова есть очередной пример механического перевода высокой поэзии в сухой остаток. Выходит, половцы принялись запрягать колымаги - кибитки, чтобы двинуться... в погоню за всадниками. Тут конец не только древнему колориту, о чем так беспокоился академик, но и тому налету тревоги и таинственности, которым мастерски наполнен этот мгновенно выхваченный эпизод разбуженной ночной степи. Когда спросонья, под стук копыт коней беглецов и крики преследователей все внезапно пришло в движение.
   В современной литературе по утрам "просыпаются деревни" и "оживают городские многоэтажки". Подвизаться, подсуетиться после бегства Игоря должны были именно половецкие вежи. То есть сторожевые люди в них, злостно нарушившие устав караульной службы. Они прикорнули, было, как пишут летописи, после кумыса. Вежа, по Брокгаузу и Ефрону, - полевое укрепление, высокий шатер.
   Скорее всего, здесь упомянуты сторожевые юрты с вышками по краям стойбища. Самое простое наблюдательное сооружение, обязательное для каждого сталинского колхоза, являла собою пожарная "каланча": вкопанный столб с лазами-перекладинками и смотровым "насестом" наверху... Или мы полагаем, что ханская ставка даже обустроенного дозора не имела?
   Отяжеляют старинную поэму и ее переводы вовсе не присутствие архаизмов. Если В. Стеллецкий заменил в переводе "былины" на "были", а "красного Романа" - "светлоликим", то это еще не делает произведение с наскока "читабельным". Потому что уже "во первых строках письма" там находятся и "вещий Боян", и тот же "Редедя пред полками касожскими", и прочее, требующее "толкования". Не случайно у Дмитрия Лихачева собственный литературный перевод снабжен еще и пояснительным, который выглядит так: "Были века (бога) Трояна (века языческие), (затем) минули годы Ярославовы (Ярослава Мудрого и его сыновей - ярославичей); были (и) походы Олеговы (Олега Святославича)..." Добрую треть, в общей сложности, лихачевского текста составляют эти пояснения в скобках.
   Вряд ли кто осилит повесть с первого прочтения даже в самом упрощенном переложении. Такова аксиома, диагностирующая "здравый смысл" дозирования архаизмов: зачем рвать, словно сорняк, коренья родной лексической культуры с грядок, над которыми возвышаются терриконы пояснительной словесной руды.
   Дело, собственно, в том, что архаизмы вовсе не "непонятный" материал. Это есть материал "несовременный", лексика не нашей нынешней языковой культуры!
   Несмотря на то, что такое правило есть, "четкости в установлении исторических границ, которые необходимо иметь ввиду при отнесении слов к архаизмам", как отмечал профессор А. Н. Гвоздев, нет. Опять-таки: уместность и здравый смысл. Так вот, здравый смысл и говорит о том, что в переводах литературных памятников, связующих прошлое с настоящим, а нас с предками, они в первую голову уместны.
   Или необходимы? Как "знаменная группа" русской словесности...
  

Архаика и ныне и присно

   В кинематографе (я имею в виду вершину айсберга) рейтинг ленты принято считать деньгами как материальным выражением зрительского интереса. Это есть принцип самоокупаемости высокого искусства и вознаграждения за него. Львиная доля сметы таких фильмов - а это сотни миллионов долларов - обеспечивает историзм кадра как слепка воспроизводимой эпохи. А каирский оперный театр проводит ежегодные представления оперы Верди "Аида" в долине Луксор в естественных декорациях египетских пирамид.
   Решив когда-то сделать свой вариант "Слова" с максимумом первозданного материала, я задался вопросом "динамики явления". Исторические, лингвистические, синтаксические и прочие, они, архаизмы, терпимы, поощряемы или искореняемы? Беречь их, извлекать время от времени для перетряхивания из пронафталиненного сундука, или пусть там себе тлеют? Перебирать время от времени хрусталь старинной мозаики или довольствоваться блеском современных самоцветов?
   "Если язык русский есть богатство, наследие отцов наших, - говаривал мудрый сказитель Борис Шергин, - то славные писатели наши, как добрые сыны, приумножают отцово наследие". При умножении ничего не тлеет... И мне кажется, что генный материал языка хранить архиважно, он управляет приумножением. Нужно не дать забыть следующему поколению то, что знает наше. Не путем архаизации современной лексики, естественно, а иными существующими средствами.
   Ради колорита старинного слога я сохранял и более замысловатые архаизмы, если они понятны в общем контексте. Мы не знаем, что такое "тропа Трояня", однако читаем. И подразумеваем... Точно так же и "мечи харалужные". А "сведоми кмети" - ратные конники, удалые воины... Они тоже оставлены мною без перевода. Рука не поднялась и не поднимается рушить красоту изумительного поэтического куска. Его беречь для нашей литературы нужно как "зеницу ока" и другие яркие библейские архаизмы...
   Перлы "старых словес" в нашей речи, слава Богу, поблескивают, а механической пробой поэтическую строку на современность не выверишь. В том же великолепном лермонтовском "Бородино" (1837 г.), сверкающем россыпью афоризмов, нет ни одного архаизма. Все наисовременнейшие слова! Но явись в солидную литературную редакцию с этим своим батальным стихом Лермонтов сегодня - не напечатали бы. Старо, батенька! Не о том сейчас пишут, и совсем не так. Теперь такое загибать умеют... А вот его песню на старинный лад про купца Калашникова я бы, например, опубликовал сегодня без колебаний, грешным делом подумав, что открываю миру сверх меры талантливого современника. Нашего, конечно же, а не "ох ты гой еси" царя Ивана Васильевича.
   ...Если бы так все вправду и произошло, то не только удивительный слог и динамичный сюжет отметил бы читатель. В отличие от неактуального в нашу меркантильную эпоху гражданского пафоса "Бородино", коллизия "молодой купец - старый царь и его опричники", с трагической развязкой, затрагивает злободневную ныне тему беззащитности предпринимателя Калашникова перед чиновничьим произволом Кирибеевичей... А царь-то на их стороне...
   До каких объемов оправдано накопление этих самых архаизмов в современных текстах? Я не знаю. А кто знает?.. - Пушкин, - говорят у нас в таких случаях... Тогда послушаем.
  
   Пророк
  
   Духовной жаждою томим,
   В пустыне мрачной я влачился,
   И шестикрылый серафим
   На перепутье мне явился;
   Перстами легкими как сон
   Моих зениц коснулся он:
   Отверзлись вещие зеницы,
   Как у испуганной орлицы.
   Моих ушей коснулся он,
   И их наполнил шум и звон:
   И внял я неба содроганье,
   И горний ангелов полет,
   И гад морских подводный ход,
   И дольней лозы прозябанье.
   И он к устам моим приник,
   И вырвал грешный мой язык,
   И празднословный и лукавый,
   И жало мудрыя змеи
   В уста замерзшие мои
   Вложил десницею кровавой.
   И он мне грудь рассек мечом,
   И сердце трепетное вынул,
   И угль, пылающий огнем,
   Во грудь отверстую водвинул.
   Как труп в пустыне я лежал,
   И бога глас ко мне воззвал:
   "Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
   Исполнись волею моей,
   И, обходя моря и земли,
   Глаголом жги сердца людей".
  
   Даже по современным Пушкину и Лермонтову наречиям здесь множество устарелого, но это не помешало великому мастеру Василию Шукшину заявить, что последняя строфа - лучшие во всей российской словесности строки вообще.
   Теперешний Александр Солженицын стал, между прочим, намного "архаичнее" прежнего...
  
   Мое переложение "Слова" предусматривало осторожное исправление его до возможности современного литературного прочтения. В архаическом построении я оставил в первом издании ряд фрагментов и даже целое предложение - концовку рассказа о доблести Всеволода. О том, как буй тур бился.
  
   206 Каясь на раны, дорогие братья,
   207 забыв честь и жизнь,
   208 и града Чернигова
   209 отчий стол золотой,
   210 и своей милой жены
   211 красной Глебовны
   212 свычаи и обычаи.
  
   Вот так он сражался! Сожалея о ранениях, должны доложить вам, братья, и забыв обо всем на свете, про все самое дорогое.
   Весь тот кусок - без главных членов предложения, из одних обстоятельств в отглагольных оборотах. Так он, довольно прозрачно для понимания и перевода, стоит в древнем тексте и без лишних слов, корреспондируясь с оставленными впереди подлежащими-сказуемыми, демонстрирует экспрессивное состояние беззаветного рубаки.
   Примерно в такой манере описал свое состояние безденежного "гуляки" Владимир Маяковский. Известное патриотической концовкой его "Прощанье": "Я хотел бы жить и умереть в Париже, / Если б не было такой земли - Москва" начинается строкой: "В авто, последний франк разменяв". Маяковский пропускает "я уселся" так же, как автор "Слова" - "он сражался".
   Если для Маяковского (для множества других поэтов тоже) приемлем нормативный, или пусть даже экспериментальный "модерн", то почему ненормативным следует считать подобное, причем подлинно авторское из XII века? Речь ведь идет об объекте старинных конструкций и планировки. О ровеснике, считай, Святой Софии Киевской, которую обновляют несколько иначе...
   Сейчас подразумевающееся слово "сражался" я решил в строку перевода добавить. Надоело объясняться...
  

Грамматика времен Бусовых

  
   Есть в "Слове" архаизмы неприкасаемые, в переводах они, видимо, останутся навсегда. Лишь немногие отважились переложить на язык современности такие поэтические образы, как "вечи Трояни" - "века памяти русской" (И. Шкляревский), "время Бусово" - "время вещее" (А. Степанов) и тому подобное, что скорее указывает на степень дистанцирования от оригинала.
   Игнорировать двухвековой опыт эксплуатации повести в устоявшихся образах и понятиях теперь проблемно: что это за "Слово" будет, в котором "веков Трояновых" не будет.
   Кто-то из авторитетов заявил, что мы не разберемся с текстом до тех пор, пока не узнаем доподлинно, кто такие Боян и Троян. Я думаю, что мнение несколько категоричное. Разбираться нужно, но эту рифмованную пару я бы разбил и рядом с Трояном поставил Буса. А с Бояном можно повременить, сведений о нем у нас не меньше, чем у греков о Гомере.
   ...Я никогда не предпринимал в отношении персоналий "Слова" двух вещей.
   Не пытался вычислить личность присутствующего там автора, предпочитая видеть в нем "неизвестного солдата". Кстати, о солдате. "Никто бы даже не подумал, что этот парень воюет с книгами за пазухой", - говаривал один из моих родичей про однополчанина, неведомого тогда еще Олеся Гончара, начавшего публикацию своей трилогии "Знаменосцы" в первом же послевоенном году, что лишний раз свидетельствует о полной непредсказуемости появления талантов. Кроме того, не мешало бы вспомнить тут и скандальную историю установления "подлинных" авторов "Тихого Дона" при живом Михаиле Шолохове, дабы видеть механику и плоды подобных занятий: нескольких ведь нашли...
   Всякая презентация очередного "автора "Слова" вызывает чувство досады на лиц, его рекомендовавших. Соизмеряют ли они штучность Вещи и самородность Мастера, играя в "Шире круг"? Не вполне серьезными выглядят и попытки вычисления анонима в анаграммах или акростихах старинного, бог знает сколько раз переписанного и покореженного текста. Нужно, извиняюсь, прочувствовать частоту пульса автора и прерывистое его дыхание, стремительный до сбивчивости шаг и запальчивый до срыва голос, в сгустке выношенных мыслей и взрывном выплеске фраз ощутить все выстраданное и наболевшее, увидеть, наконец, озарение и высокого парения полет певца, именуемый вдохновением, чтобы понять - какую там еще арифметику тайнописи можно искать...
   Во-вторых, я принципиально не забирался в густую генеалогическую крону героев, дабы не быть втянутым затем в полемику насчет свитых в сени ее ветвей родовых гнезд... В полемику, не имеющую почти никакого отношения к поставленным мною проблемам. Имена героев и династий, со всеми их деяниями в контексте, я, за редкими исключениями, переводил в авторском написании. А все ли у него там как надо "срослось" - это повод для исторических дискуссий, но не предмет литературной правки.
   "Бусом" же и "Трояном" я занялся потому, что никакой генеалогии здесь не вижу, с конкретными личностями они, скорее всего, ничего общего не имеют.
  
   ...С момента публикации списка "Слова" в 1800 году все самое существенное в его осмыслении связано, прежде всего, с расшифровкой значения фрагментов текста, за которой следовало новое прочтение. Наука по сей стезе шла уверенно, подправляла, порой безосновательно, автора и переписчиков, весьма отрицательно относясь при этом к посягательствам на толкование текста "благонамеренных читателей". По мне - пусть они себе толкуют, потому что среди премногой ерунды (люди "остепененные" несут ее не меньше) там встречаются догадки, достойные принятия, как говорят при голосовании резолюций, "за основу"... Разговоры на эту тему давно набили оскомину, но есть тут новые явления. С исчезновением цензуры как силового рычага монополизации истины появилась интеллектуальная клавиша ограждения науки от "воинствующего непрофессионализма". В том числе и в области древнерусской морфологии с синтаксисом: надо бы, дескать, знать, где встарь писалось "кси", а где "пси", и что такое "звательный падеж" или "двойственное число", а потом уже руку тянуть... В итоге некоторые разумные предложения отвергаются высочайшего уровня экспертизой: не могли так наши предки написать, это противоречит грамматике того времени. А вот Пушкин утверждает: могли, поскольку "свадьбу" вместо "сватьбы" они, стародавние, вне всяких правил, нам таки навязали.
   Понимание всяких там "титлов", "ярчиков" и "кендемов" - это само собою, но сложность дореформенной русской орфографии еще сравнительно недавно даже в школах была притчей во языцех: "фита да ижица - розга к телу движется". А что уж говорить о древности... Поэтому речь идет о случаях возможного несоответствия нынешним понятиям "профессионализма" самих пергаменов, - не будем же мы всерьез полагать, что и автор, и переписчики имели квалификацию на уровне современных требований по части правописания. Грамотность той эпохи была азбучной, это мы составили грамматику их старославянского на основе дошедшего в записях речевого материала и относим теперь к письменным искажениям или ошибкам всю поливариантность тогдашних языковых норм, не берем во внимание пестроту диалектов, сам процесс активного становления и "взросления" древнерусского путем освоения массы иноземной и церковной лексики в период "возмужания" государства.
   В славянском ключе заимствовала Русь и тюркское (по Сулейменову), забытое теперь нами "время босу" - "босуво" - "бусово" как тревожное "время великих бедствий", поражений и гонений. Оно преследовало половцев, "сватов русских", на их многовековом пути и даже меня этим вопросом на институтском экзамене по казахской истории, из которого я тогда перед противной стороной в лице профессора Галихана Джантурина вышел не только целым и невредимым, но даже закрепил затем "пройденный материал" своим украинским перекладом соответствующих мест повести: босуви врани - "встревоженные вороны", бусым (босым) волком - "гонимым волком".
   Но для полной гармонизации этого куска "Слова" нужно принять мое предложение насчет того, что "поют время бусово, лелеют месть за Шарукана" вовсе не какие-то "готские девы". Отпевают его, проклятое, на своем языке симметричные русским "хотям", в буквальном понимании "желанным", "хоти" половецкие, "хотские девы", любимые девушки, невесты вернувшихся с победной вестью воинов. В слуховой пароним, в "готские", девы могли перейти при передаче текста под диктовку (в некоторых древних свитках указаны по два-три переписчика), а могли появиться при мусин-пушкинском разночтении неясных графем и попутно "породить" целый новый раздел демографии Крыма, территории, как нельзя лучше документированной с древнейших времен черноморского колониализма.
   "Готскiя красныя девы" до такой степени запутывают смысл, что никакие истолкования его не проясняют. Даже факт наличия некогда по Дунаю и в Причерноморье, среди здешних владений средиземноморских государств, плацдарма какой-то далекой варяжской метрополии. Замечено такое в истории - в кутерьме великого переселения народов шведская эскадра из трех кораблей отбыла в поисках счастья к югу Европы. Известно также, что потомство мореходов тех трех посудин, явно недостаточное для колонизаторской миссии, пропало в усобицах и рассеялось еще при Германарихе, или растворилось вскоре в гуннской лавине... Но когда же это было-то, господи! И при чем тут полки Игоревы через тысячелетие почти?
   Наличие оседлых готов в Крыму требует, естественно, вразумительной версии их исчезновения. Оказывается, крымских соотечественников извел ни кто иной, как сама матушка Екатерина II. (А. Воронцов, "Православные готы", газета "Гудок" N 174 от 17.09.2004 г.). Якобы она таким образом улестила крымских татар, не терпевших иноверцев... В ту просвещенную эпоху история дипломатии писалась скрупулезно, но ничего подобного в ней не упомянуто. Поэтому автор оговаривается, что это лишь его предположение: ликвидировать готов ведь как-то нужно!
   Надобно бы подчеркнуть, что шаг к освобождению "Слова" от крымских готов сделал, честь ему и хвала, сам Дмитрий Лихачев. Академик понимал, что там их как народа не существовало. Но он был приверженцем концепции исторического факта в исследовании "Слова", не брал во внимание особенности версификации и соавторов-переписчиков, поэтому "выдвинул новое предположение: готские девы - это северные готы, жители Готского берега - острова Готланд в Балтийском море". (ТОРДЛ. Л., Т. 38, стр. 511-512).
   С готскими красными девами-черноморками разобраться не смогли потому, что, кроме сомнительной прописки, недоумение вызывали мотивы их мести русским за поражение когда-то какого-то откочевавшего на Кавказ и породнившегося с грузинами половца. Почему именно они, девки на выданье, в дебри чужих разборок вовлеклись? Теперь получается, что вместо крымских немок на эти вопросы должны отвечать этнические шведки. Эти - реальные, они были, есть и будут, но и тогда, и даже сейчас вряд ли слышали о проблемах династии Шаруканидзе, месть за которых вынашивали.
   Выход один - задвинуть готских дев туда, откуда они взялись.
   В "голштинизации" красных дев я все же грешу на мусин-пушкинскую команду: хотей в "Слове" она не увидела вообще. "Милыя хоти красная Глебовна" в их переводе - "милые прихоти", "хоть"-половчанка кагана Олега и вовсе из-за непонятности опущена. Они не сумели прочесть фразу "исхоти юна кров" в значении "исходя юной кровью", но и не усмотрели в ней, слава богу, академическую ныне сцену с Изяславом и его "хотию на кровати". В первой публикации списка ими предложена разбивка "и схоти ю", а в его "переложении на современное наречие" неясное место культурно обойдено. И эти самые "хотьскыя" мусин-пушкинцы крутили так и сяк, приняв в конце-концов за изувеченное средневековыми писцами прилагательное "готъхскыя". Иначе с какой стати вставили бы они в свой первый перевод бесподобное для русского языка образование "готфские красные девицы"? Озадаченно добавив в примечании: "По какой связи сия одержанная половцами победа могла доставить готфским девам русское золото, сообразить невозможно".
   "Хотские" нельзя считать гапаксом или неологизмом ради прочтения текста. Не сегодня эти Хотские народились, корни их следует искать еще в тех веках. "По этим вопросам уже определены ответственные Хотский Н. И. и Тэн Н. И.", - уведомляет зареченская газета "Пятница" о мерах по упорядочению парковки автомашин во дворах города-спутника Белоярской АЭС.
  

"Помним царство Константиново"

   В Трояне я пытаюсь распознать явление, поскольку персоны, повторяю, здесь не вижу. Тень ее, если по очертаниям усматривать в ней римского императора, затмевала бы по всей Руси тогдашней более достойных памяти собственных пращуров, воспетых в былинах, сказаниях и летописях. Будь он, Марк Ульпиус Траян, хорошо известный сирийцам и иудеям, дакам и армянам, персам и парфянам, с которыми воевал, еще и вехой в судьбах появившейся через семь веков Руси, то остаться ему там легким на помине и в других пергаменах, и даже на языке вплоть до наших дней. Ему, а не царю Гороху.
   Обожествление императоров у древних римлян было нормой, если только кандидаты в небожители не погибали при заговорах или дворцовых переворотах. Один из предшественников Траяна, прагматик Веспасиан (известный тем, что со словами "деньги не пахнут" сунул под нос своему брезгливому сыну Титу выручку от учрежденного налога за пользование городскими туалетами) в предчувствии кончины отшутился напоследок: "Увы, кажется, я становлюсь богом". Некоторые последующие императоры - Аврелиан, Кар - богами стали при жизни. Траян подобного прижизненного или посмертного акта не удостоился. Считался он посланцем небес, но, как говорят, подтверждающие документы на себя не оформил, хотя к сонму богов были причислены и его родной отец Траян-старший, и усыновитель - император Нерва, и даже супруга Плотина. Сам же он унес в могилу под своей уникальной колонной весьма внушительную земную титулатуру (есть у меня его монеты с легендой) и исключительное имя Optimus princeps (Наилучший император) впереди всех других пожалованных имен. Полтора столетия спустя, в течение двух лет властвовал еще один римский Траян - Деций, известный не святостью, а гонениями на христиан.
   А посему версии о расползании римского культа Траяна как языческого бога по всему раннеславянскому миру беспочвенны. Название одноименного божества наших далеких предков было скорее паронимом - словом с одинаковым звучанием, но совсем иным наполнением.
   Что касается прилагательного "трояних", то попадалось мне несколько трудов с обоснованием происхождения его не от императора, а от архаических троянских войн. Мистически странного совпадения, я бы сказал, апелляция. Сами древние греки, по Эратосфену, падение Трои датировали 1184 годом до нашей эры, тогда как в древнерусской "Игориаде" описан княжеский поход 1185 года нашей эры.
   Столь астрономические "парсеки" - корреспонденцию через двадцать с лишним столетий, из двенадцатого языческого в двенадцатый по Рождеству Христову век, - авторы версии попытались певцом Гомером и соединить. "Тропа Трояна" при такой интерпретации - это стезя поэтического вдохновения, свойственного "троянской литературе". ("Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославля, внука Ольгова", МОСКВА, РОССПЭН, 2002, комментарии А. Горского, стр. 117).
   Но "троянская" литература и прочее - это нынешние фразеологизмы. В "Илиаде", перепетой Н. Гнедичем "под архаику", дефиниции "троянская война" применительно к событиям той эпохи нет. И "троянский конь" отсутствует. В "зубы" этому дареному коню мы вообще-то заглянули благодаря ссылкам на ту войну в строках 272-273 песни четвертой "Одиссеи". Но ни в переводе В. Жуковского: "...в коне деревянном, в котором засели / все мы, храбрейшие в войске, готовя погибель троянцам", ни в переводе В. Вересаева: "В чреве глубоком коня (где ахейцы избрaнные были / скрыты) погибельный ков и убийство врагам приготовив" троянского коня нет.
   Гомер некоторым "энциклопедистам" Древней Руси был знаком. Как Омир. Но даже если он был известен широким народным массам, да которые при этом еще и оперировали фактажем архаических поэм, то с какой стати эти массы воздали честь поверженным троянцам и стали именно от них отсчитывать все свои вехи. Тогда бы уж от ахейцев, они у Омира главные герои. Жили, правда, за пределами всякой памяти.
  
   В этих "веках Трояна" закодировано какое-то значимое и живущее в обиходе социальное явление. Усматриваются в нем (я выше цитировал Д. Лихачева) еще и времена язычества с культом бога Трояна, но аргументация этой версии неубедительна, и я упомнил о ней здесь скорее как повод для разговора на церковную тему. Число "три" для христианства есть символ Бога в ипостасях Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа. На Руси с ее извечными усобицами культ Триединой Троицы был почитаем особо. "Божественно-семейная", она привносила и в общественное, и в личное сознание ту социально-религиозную философию, ту гармонию покоя и умиротворенности, которая непостижимо "схвачена" и передана великим Андреем Рублевым.
   Я искал документальные варианты словесного выражения духовного и иконописного "триединства" Троицы по предполагаемой этимологической цепочке: "три" - "троица" - "тройня", и тогда века "тройни", века "троини" можно использовать как легенду для "вечи Трояни". Путешествие в хранилища с сундуками рукописей в те доинтернетовские времена было занятием проблемным, и я довольствовался каким-то пособием для студентов-славистов с копиями средневековых архивов (кажется, с XV века) Троице-Сергиевого "манастыря". На его "фирменных" бумагах "троица" фигурирует во множестве вариантов, но ни в вольных росчерках скорописи, ни в ребусах лигатуры, ни даже в написаниях с явными ошибками, буква "ц" на "н" не менялась.
   Я намеревался поискать проявления более древней "трасологии", но оказалось, что без подобных потуг в области палеографии "троицу" для перевода лексемы "Троян" уже предлагали семь исследователей. Под "троицей" понимался некий "триумвират", тройка. Одни, О. Бодянский и Н. Костомаров, еще в XIX веке сочли его за образование земное, за союз трех киевских князей (почему-то без неразлучной сестры Лыбедь), что наукой категорически отвергнуто. Другие увидели здесь явление небесного порядка. Причем Л. Гумилев в своих "Поисках вымышленного царства" нашел его не языческим сонмом трех божеств, но как раз христианским догматом триединого бога. Явившегося к нам в соответствии с его (и Г. Вернадского тоже) теорией ритмов всемирной истории, конечно же, из восточных пантеонов. Там у них "Уч-ыдук", а у нас "Троица".
   Все это тоже отвергнуто категорически, хотя, как представитель известной в российской культуре династии, Лев Николаевич (отец - поэт Николай Гумилев, мать - Анна Ахматова) попытался внедрить свою версию в упорядоченный самим Д. Лихачевым реестр весьма и весьма деликатно. Но Дмитрий Сергеевич (одновременно председатель Фонда той же культуры) этого не допустил, столь же корректно отметив, что точка зрения Гумилева насчет имени Трояна, как кальки с тюркского "троица", вызывает возражения.
   Возражения вызвала, скорее всего, неубедительная в этом случае гумилевская аргументация (там весь "пар" ушел в несторианство). Но на упоминаемом им Вселенском соборе в Эфесе в 431 году по рождеству Христову, а затем и на Халкидонском в 451 году, был действительно переосмыслен и спасен от "ревизионистов" догмат Троицы, в связи с чем соборы являются заметной вехой в традиции "правильного славия".
   Шея Руси в сторону Византии была повернута не от крещения, а от рождения, и с Трояном я, собственно, связываю не Троицу как таковую, а христианство и православие вообще. Похождения Всеслава, красочно описанные в "Слове", датируются "седьмым веком Трояна". От тех Вселенских соборов середины пятого века это были 1051 - 1150 годы, то есть как раз его время: Всеслав Полоцкий, "веща душа в дерзе теле", умер в 1101 году.
   Явно не о хронологии событий, а о сожалении по старым, добрым временам идет речь в горестном вздохе:
  
   Были вечи Трояни,
   минула лета Ярославля...
  
   Здесь поэтически запечатлены обычные причитания: да, были деньки... Жили ведь как люди, праведно, по-христиански. Но ушла золотая пора Ярослава, началась крамола Олегова. От воя стрел, лязга мечей и звона стремян Ярослав в гробу перевернулся, внук его, Владимир Мономах, "уши" закладывает в осаде Черниговской...
   Отсутствие в "Слове" термина "христианство", за исключением приписанной концовки, было и есть поводом для всяких спекуляций относительно датировки повести и ее подлинности. Возможно, однако, что о христианстве, о забвении его заповедей как раз и идет речь в приведенном отрывке.
   Еще явственнее проступает христианство в контексте других "троянских" фрагментов. Более того, оно там явно возвышается над "не доросшим" до Бога язычеством. "Обида" ступает на "землю Трояню" вместе с идолопоклонниками степи. Ступает на землю внуков языческих же, "даждьбожих", но теперь уже православных, Бога постигших... То же самое с "тропой Трояновой". Ею, набираясь вдохновения, рыскает вещий Боян, опять же "Велесов внук". Но, в отличие от языческого бога-деда, "гудец киевский" успел окреститься в Днепре и теперь как православный, не волком, подобно оборотню Всеславу, мечется, а охватывает взором и воспевает всю землю Русскую. Отмеряя "тропу" ее. А лучше - землю самоё: "търпа" - "торпа" (тюрк.) и есть, по Олжасу Сулейменову, еще одна, восточная "земля" в тексте повести.
  
   Многобожие есть первобытная модель мироздания. Боги и божки не учат из своих пантеонов людей жить, они, в лучшем случае, им покровительствуют. Монотеизм - познание Бога - философия зрелого человечества. Это конструктивное восприятие бытия: воля Божья и личная ответственность. Религия как учение - мировоззренческая наука, первый ее класс не забывается. Вместе с заповедями, деяниями апостолов, памятью об императоре Константине и Никейском соборе. И других вехах ранней христианской истории.
   Князь же Александр написал: "...от начала царствования Константина до первого собора, от первого собора до седьмого - обо всем этом хорошо знаем". ("Житие Александра Невского". "Изборник". Изд. "Художественная литература", М., 1969, стр. 341).
  

Синхронные тексты

  
   Восстановить первоначальный текст "Задонщины", как считают специалисты, на основе имеющегося у нас материала невозможно. "Потому что "Задонщина" дошла до нас в шести списках. Самый ранний является сокращенной переработкой только первой половины всего произведения. Что касается остальных списков, то (они) дают "сильно искаженный переписчиками текст.... Каждый в отдельности список "Задонщины" имеет такое количество искажений и дефектов, что издание произведения по какому-либо одному из списков не дает достаточно полного и ясного представления о тексте произведения. Поэтому уже с давних времен принято давать реконструкцию текста "Задонщины" на основе сравнительного анализа всех списков памятника". Так, цитируя фундаментальное издание "Задонщины" ("Памятники литературы Древней Руси", М., 1981), формулируют проблему Г. Носовский и А. Фоменко в своем четырехтомнике "Правильно ли мы понимаем историю". (Изд. "Астрель", М., 2005).
   Историю со списками мы понимаем правильно, поэтому мною и была предпринята попытка реконструкции текста с помощью ключа, каким есть образец, "Слово о полку Игореве". На основе имеющихся списков, естественно.
   "Слово" и "Задонщина" достаточно исследованы в текстовых и иных проявлениях близкой родственности, но я обратился к их взаимосвязи для восстановления самого творческого процесса. Логически он моделируем: за Доном произошло событие государственного значения, появился "госзаказ" на его воспевание и увековечение. Определена "издательская база", ответственные и непосредственный исполнитель. У меня это Софоний, но кто бы на его месте ни был, это не меняет сценария: мы знаем поставленную перед ним задачу и имеем исходный, положенный в основу материал... Параллельные тексты дают возможность проследить дальнейшее и предположительно увидеть тот самый первоначальный список...
   Синхронизация в этом издании текстов двух памятников и их переводов предпринята в славистике, кажется, впервые. Что лежит в архивах - неизвестно, хотя вряд ли что-то похожее там пылится: переводы с параллельными местами вовсе не подсобные бумаги, а предмет сравнительного анализа. И культура подачи рассматриваемой проблемы.
  
   Мне подобный опыт позволил увидеть немало нового в этих загадочных творениях.
  
  

Примечания к книге второй

  
   1 А. Пушкин. Полное собрание сочинений. Изд. "Наука", Л., 1978, т. VII, стр. 210-211.
   2 А. Тарасенко. "Целинная хроника". Изд. "Костанайский печатный двор", 2004, стр. 262.
   3 С. Соловьев. Сочинения. Изд. "Мысль", М., 1988, кн. 2, т. III, стр. 276.
   4 А. Кузембай-улы, Е. Абиль. "История Республики Казахстан". Изд. "Фолиант", Астана, 2003, стр. 82.
   5 Л. Гумилев, "Древняя Русь и Великая Степь", Изд. "АСТ", М., 2002, стр. 602.
   6 Здесь Л. Гумилев ссылается на "Русскую историю" М. Покровского (том 1, стр. 180-181) без указания года и места ее издания. В "Избранных произведениях в четырех книгах" М. Покровского (изд. "Мысль", М., 1966) цитируемое место в несколько иной редакции находится в т. 1, на стр. 216.
   7 А. Пушкин. Полное собрание сочинений. Изд. "Наука", Л., 1978, т. VII, стр. 223-224.
   8 С. Соловьев. Сочинения. Изд. "Мысль", М., 1988, кн. 2, т. III, стр. 294.
   9 К. Рыжков. "Сто великих россиян". Изд. "Вече", М., 2002.
   10 "Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины" (материалы юбилейной научной конференции). Изд. МГУ, 1983, стр. 57-59.
   11 Там же, стр. 58.
   12 А. Зимин. "Витязь на распутье", Изд. "Мысль", М., 1991, стр. 137-138.
   13 Новгородцы упомянуты лишь в некоторых списках "Сказания о Мамаевом побоище", произведении, как указывалось, более позднего времени.
   14 "Изборник". Изд. "Художественная литература", серия "Всемирная литература", М., 1969, стр. 748.
   15 Л. Гумилев. "От Руси к России", Изд. "АСТ", М., 2002, стр. 208-209.
   16 "Задонщина". Изд. "Художественная литература", М., 1982, стр. 129-130.
   17 "Слово о полку Игореве". Школьная хрестоматия, Изд. "АСТ", М., 2003, стр. 82.
   18 "Изборник". Изд. "Художественная литература", серия "Всемирная литература", М., 1969, стр. 748.
   19 "Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины" (материалы юбилейной научной конференции). Изд. МГУ, 1983, стр. 55.
   20 Д. Лихачев. "Слово о полку Игореве" и культура его времени". Изд. "Художественная литература" Л., 1985, стр. 4.
   21 В. Бутормеев. "Всемирная история в лицах" ("Энциклопедия школьника"). Изд. "ОЛМА-ПРЕСС", М., 2002.
   22 В. Даль. "Толковый словарь". Изд. "Астрель", М., 2001.
   23 "Слово о полку Игореве". Школьная хрестоматия. Изд. "АСТ", М., 2003, стр. 63.
   24 Там же.
   25 "Изборник". Изд. "Художественная литература", серия "Всемирная литература", М., 1969, стр. 391.
   26 "Слово о полку Игореве". Школьная хрестоматия. Изд. "АСТ", М., 2003, стр. 63.
   27 "Задонщина". Изд. "Художественная литература", М., 1982, стр. 241.
   28 "Изборник". Изд. "Художественная литература", М., 1986, стр. 14.
   29 "Задонщина". Изд. "Художественная литература", М., 1982, стр. 24.
   30 А. Бушков. "Россия, которой не было". Изд. "ОЛМА-ПРЕСС", М., 2003, стр. 263.
   31 Г. Вернадский. "Начертание русской истории". Изд. "Айрис-пресс", М., 2002, стр. 134.
   32 А. Левшин. "Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей". Изд. "Самат", Алматы, 1996, стр. 433.
   33 Л. Гумилев. "Древняя Русь и Великая Степь". Изд. "АСТ", М., 2002, стр. 702.
   34 Л. Гумилев. "Поиски вымышленного царства". Изд. "АСТ", М., 2002, стр. 375-380.
   35 "Кто есть кто в мире". Изд. "ОЛМА-ПРЕСС. Образование", М., 2004, стр. 187.
   36 "Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины" (материалы юбилейной научной конференции). Изд. МГУ, 1983, стр. 176.
  

КНИГА ТРЕТЬЯ

Украинские студии над "Словом"

   Что несешь ты в Украинув
   своей торбе скудной?
   Т. Шевченко

Часть первая

Особенности национального переклада

1. Притча о писаре

  
   Свой переклад "Слова о полку Игореве" на украинский язык я подготовил к изданию после русского, хотя родился он вперед. Вначале как подстрочник для истолкования "темных мест" и общего смысла повести. В ряде случаев он вытекал из оригинала более естественно, нежели собственный русский перевод, что в который раз заставляет задуматься не только о певучести и красоте нашей мовы, но и глубоких ее корнях и неисчерпаемости. Она, словно свежий реактив, как-то по-новому проявляет и прорисовывает не только отдельные картины старинного произведения, но и весьма искусную его коллизию.
   Развивать далее тему преимущества какого-либо из этих языков не буду, потому что в соответствующей графе множества всяких анкет, сопутствующих карьере, я записывал их рядом. К тому же, все отечественные изыски на этом поприще единоутробною пуповиною связаны с российскими. Немало украинских светил написали свои труды на "языке", а что касается когорты соседей, славистов с большой буквы, то они о "мове" знали. Делить исследователей на два лагеря можно лишь условно, ибо двести лет их объединяла совместная мастерская. Это еще один феномен "Слова": практически год в год целых два века, и украинцы - в основателях. Исследовательскую "тройку" графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, кроме него самого, составляли, как известно, Николай Николаевич Бантыш-Каменский (1737-1814), украинско-российский дворянский историк, уроженец Нежина, управляющий с 1783 по 1814 год Московским архивом Коллегии иностранных дел, а также Алексей Федорович Малиновский (1762-1840), "москаль" дворянского рода из полещуков, тоже управляющий Московским архивом, но уже с 1814 года, после смерти своего коллеги-предшественника.
   Принципы собственного перевода "Слова" складывались постепенно, долгое время я был читателем, поклонником его высокой поэзии и внештатным аргонавтом безбрежного космоса повести. И лишь затем вызрело намерение очертить замысел творения и суть воззрений автора так, как понимал их я. Да более членораздельно, как мне казалось, изложить сюжет. При этом сохранить целостность самой Вещи. Ее вид, запахи и цвета, понятную и поныне архаику, корни слов, ритмику строфы и строки.
   В пространственно-временных координатах мелкие мои треволнения мельтешили на фоне глобальных тектонических колебаний советского материка и слабо мерцали в ноосфере, уже возмущаемой Интернетом. С последним они вошли в положительный резонанс, и я из числа тех, кто освоил к тому времени доступные бумажные недра "слововедения" исчезнувшего государства, нажал на клавиши... Как сейчас помню 1800 сайтов, выкатившихся в ответ с тьмою документов, статей и монографий... И холодный пот.
   ...Открытием в том море, на четверть наполненном уже знакомым мне, оцифрованным теперь в электронном формате бумажным материалом и на три четверти всякой ерундой, стало рассудительное замечание задумчивого человека в очках, которому киевляне к тому времени, должно быть, уже расчищали место для нынешнего памятника в центре столицы. Да, это был он, Михаил Грушевский: "До сего дня исследованиями уже удалось вынуть из этой сокровищницы нашей старинной поэзии достаточно много, и удастся, несомненно, еще столь же много. Ибо опыты над "Словом", несмотря на должную их интенсивность, далеко еще не доведены до конца и не сказали всего, что могут сказать".
  
   Я испросил позволения поставить эти слова эпиграфом к своему будущему изданию, а пока что с тогдашним собственным багажом присоединился к многочисленным рядам российских переводчиков "Слова". На ниве современной славистики даже намеки на какой-то личный вклад некорректны, движущей силой здесь был и будет коллективизм, но тогда в своем методе мне виделась заявка. Дело в том, что хрестоматийными в русской литературе признаны поэтические перепевы повести, столь же далекие от текстов безымянного киевлянина, как и расстояние веков. Они не связывают нас с предками, а, наоборот, отталкивают кровных родичей в какой-то потусторонний мир, в среду исторически ограниченной первобытности с ее непонятной, неполноценной, недоразвитой, в конце концов, как и сами пращуры, речью, которую мы теперь пытаемся своим нормальным словом донести до нормальных людей. В наиболее известных "архаичных" переводах - от Василия Жуковского до наших дней - могучие возможности "языка" для сохранения звука, ритма и духа этой раритетной Вещи использованы не полностью. "Такой задачи, - писал я тогда в своей книге, - никто перед собою в русской литературе не ставил".
   В украинских же, по выражению М. Грушевского, студиях над "Словом" ситуация, на мой взгляд, несколько иная. В хрестоматийном поэтическом перекладе Максима Рыльского, "первооткрывателя" для меня "юной крови", забота о сохранении колорита оригинала явно перевесила искушение украсить старинную икону новыми окладом. Наиболее удачными литературными приближениями к первоисточнику изо всего украинского и русского наследия мне, в совокупности, представляются первые. Хотя это и субъективное суждение, но, подчеркну еще раз, оно свидетельствует о тех возможностях украинской мовы, которые общественным нашим сознанием, полагаю, до конца еще не осмыслены.
   Ныне на украинском фронте обозначилась следующая ситуация: признанные переклады "Слова" - это как можно меньше поврежденный, но "осовремененный", с учетом достояния предшественников, оригинал. В силу этих причин работы внешне похожи, они отличаются лишь малозаметными для читателя нюансами да особенностями толкования "темных мест", где, нужно сказать, что уже только не испробовано, притом в столь широком диапазоне предположений, что возникают подозрения относительно "вольнодумства" исполнителей.
  
   Практика нескольких поколений отечественных исследователей "Слова" и опыт версификации, к чему добавить что-то новое достаточно сложно, сводят усилия последующих переводчиков преимущественно к упражнениям с "обкатанной" уже лексикой и выбору на свой вкус вариантов прочтения "темных мест" для возведения собственной конструкции. Сами же подобные усилия мотивированы, поскольку изо всего этого нагромождения сооружается то, что, по убеждению каждого очередного архитектора, более соответствует его разумению как самой поэзии, так и всего содержания повести и авторского ее замысла, четче оттеняет какую-то актуальную сегодня идею или адаптирует текст для определенных языковых нужд. Этому процессу конца не будет, такова внутренняя логика искусства, непрерывно выбрасывающая на подмостки свежие отряды актеров и режиссеров для воссоздания в иной трактовке коллизии одного и того же "Шельменко-денщика".
   Если при этом удается поставить в новизну что-то существенное, добавить нечто, достойное внимания - то это (речь идет уже о "Слове") есть довольно обстоятельный мотив публикации. А если уж разговор заходит в сферы более высоких материй творения...
  
   Мотивы, которые обуславливали украинскую публикацию, сдерживались именно этими "материями", ибо мораль повести и портреты отдельных личностей в моем перекладе заметно отличались от хрестоматийных.
   С детства помню притчу про уличного писаря-индуса эпохи сплошной там неграмотности, то есть историю недавнего прошлого. - "Давай напишем моему отцу", - предлагает прохожий. - "Ноги болят", - отвечает тот. - "А при чем тут ноги?", - удивляется заботливый сын. - "При том, что читать письмо меня всегда зовут самого".
   Я полагал, что издание без обоснования изложенного также вызовет вопросы. И насчет морали, и по поводу личностей, и относительно "пересола" ветхозаветной архаикой уже было адаптированной усилиями предшественников лексики. Лучшим ответом стала бы гласность более ранних собственных работ, как "теоретической базы" последующих, и я, наконец, издал их под одной "твердой обложкой", а также в электронном формате.
   "Слово" - начало отечественной литературы и национальная святыня. Не всякая держава может гордиться таким зачином собственной антологии. Чем могли бы мои студии сослужить тут добрую службу?
   Полагаю, что они добавляют нам кое-что к нашей доле в общеславянском, мною подчеркнуты украинизмы, проясняющие текст, и далеко не все исследователи обращали на это внимание. Более того, в отдельных фрагментах лишь благодаря "мове" у меня возникали собственные варианты их прочтения.
   В отношении нескольких "темных мест" мною также предложены новые толкования. Логика и здравый смысл в них присутствуют, попыток их опровержения я не слышал. Если даже такое и случится, и они будут отнесены в конец имеющегося ряда возможных вариантов, то существенное их первенство над другими я вижу в том, что они, в отличие от предложенных конструкций, не загромождают, а разгружают текст, сохраняют гармонию величественного течения песни и того самого эпического ее "рокотаху".
   Кроме того, переклад касается судьбы нашего фамильного богатства - архаики: в условиях сегодняшнего дня украинская филология, кажется, не знает, что с нею делать. Не искореняться она должна, а жить репродуктивно там, где это целесообразно и уместно. Из Украины роптания на то, что соседи присваивают наше древнерусское наследие, слышатся постоянно, но одновременно делается все для того, чтобы свою пуповину с той литературой оборвать. Я пытаюсь проложить "мостик" между современной и старинной киевской мовой. При этом возникает смежная проблема архаики - оправданность ее частотности, соотношения тех самих "пересолов"-"недосолов" в балансе лексического материала. Попытки "буквально приближенных" перекладов оказались неудачными "пьесами для механического пианино", а тотальное "осовременивание" давало очередную реминисценцию...
   Мои принципы - органичность древнего колорита в понятном контексте, который сам по себе, по своему смыслу дает отклик памяти на забытые слова, обновляет выцветшие чернила на матрице поколений... Далее - это равномерная поддержка архаичного ритмического ряда на протяжении всего произведения. Есть такое явление, именуемое паралингвистикой, что обозначает совокупность неязыковых приемов, сопровождающих устную речь, как-то: мимику, жестикуляцию и прочие манеры. В письменном изложении все это в определенной степени воссоздается ассоциативно через характер слова, целостность фразы, динамику строфы. Разумное их сохранение позволяет ощутить не только дух старинного текста, но и присутствие того, неизвестного по имени, однако так близкого нам Певца...
   Что касается усилий по синхронизации переводов с каноническими древнерусскими списками повести, то на их оценку "благонамеренные читатели", думаю, все же когда-нибудь сподобятся. Из-за пренебрежения этой, библейской еще, нормой текстовой навигации я натерпелся вдоволь: сравнить то или иное исследование (а их премного) с древними страницами бывает проблематично. Особенно тех авторов, которые позволили себе перетасовать строчки. Речь, однако, идет не об оптимизации условий труда, а о том, что синхронизация текстов помогает глубже смотреть "в корень".
   Под "текстами" мною имеются в виду списки "Слова о полку Игореве", а также "Задонщины" с параллельными переводами. Последняя, как известно, относится к памятникам единого языкового наследия, но уже московского цикла, поэтому в курсах старой украинской литературы для высшей и средней школы не упоминается, название ее через Интернет не вылавливается даже в таких храмах знаний, как университеты, их учебные программы сориентированы на родство своих средневековых литературных персонажей с героями западноевропейского да еще более древнего азиатского эпоса. Но чья бы эта "Задонщина" ни была, в жизни "Слова" ее роль уникальна. Только она в определенных случаях помогает нам правильно понять ту или иную строку образца и расставить существенные акценты. В тексте перепева Софония пытливые исследователи усматривают несколько фрагментов "Слова", недостающих в мусин-пушкинской копии древнего киевского оригинала... К "Задонщине" апеллируют при той самой перестановке строк... Короче говоря (без структурной формулы определения родства), я просто связываю обе повести, как Ветхий и Новый Заветы, в один библейский феномен.
  
   Из объединения мною тех двух книг - "Вначале было "Слово" и "Задонщина" и "Слово" (они теперь дополнены "Украинскими студиями над "Словом") - не совсем предвидено получилось новое качество: виноград и дрожжи дают уже иной продукт. Не думаю, что взяты высокие образы, ибо под продуктом здесь можно подразумевать не только хорошее вино, но и кислый уксус. Но, в конце концов, "две в одной" синхронизировали обе Вещи, в славистике это сделано впервые. Думаю, моя нумерация строк в хрестоматийных древних текстах повестей войдет в дальнейший литературный обиход, разве что какая-нибудь контора с "правом" решающего голоса внесет в нее свою академическую корректуру.

2. Книга, которая "сидела" в тюрьме

  
   А еще на книги откликнулся Олжас Сулейменов и сказал, что они близки к его взглядам на "Слово о полку Игореве". Этот факт, возможно, интересен для читателей, знакомых с его "АЗ и Я", работой, ставшей прорывом в тенетах российско-советских догм, свитых вокруг общеславянского шедевра. Прорывом еще в середине семидесятых прошлого столетия, к великому удивлению, с азиатской стороны, а в закутках украинской светлицы та паутина висит и поныне.
   Сулейменов - это явление! Он верно уловил мотив напетого в сердцах боянового зачина - славить, братья, ныне высоким слогом некого! От такого начала идет дальнейшее прочтение и мораль повести - нужно покаяться.
   Нужно покаяться, вспомнить дедовские заветы да браться за ум, пока всю державу не проглядели... Непоколебимое же отечественное (с екатерининских времен!) истолкование и сама методология исследования "Слова" исключительно точно сформулированы Борисом Яценко в его историко-филологическом комментарии к ритмическому перекладу: "князь выступил в поход "за землю Русскую", а потому следует отбросить все толкования, которые принижают достоинство его". ("Слово о полку Iгоревiм" та його доба", Киев, 2000. Перевод цитат из украинских источников здесь и далее мой - А.Т.).
   Под Шевченко уже кое-кто из ниспровергателей подкопался... Это там, где не следовало. А вот там, где нужно копнуть - под "великодержавное мировоззрение", в частности, - ну никак! Следует заметить, что термин "великодержавное мировоззрение" наполнен сегодня столь вульгарной конъюнктурой, что лучше выбросить его отсюда совсем, сформулировав основную тенденцию современных исследовательских процессов как "инерцию движения".
  
   Российская наука от родной русскоязычной книги Сулейменова открестилась, как от сатанинских стихов. Академики апеллировали не к истине, а к "властному ресурсу", прямиком к ЦК КПСС, и тот аргументальным своим кулаком пригвоздил было еретика.
   О той "борьбе идей" я уже писал. Будучи на партийной должности в Казахстане, я так и не сообразил, кому, как и куда удалось упрятать с концами значительную часть стотысячного тиража, предназначенную по существовавшей тогда практике разнарядок для массовых библиотек и читален, да не разошедшиеся еще с прилавков торговой сети экземпляры. Помню анекдотический случай, когда "АЗ и Я" уцелела лишь потому, что сотрудница поставила ее в географический отдел как "Азию". Но недавно прочитал в одной из казахстанских газет статью, где сообщается о том, что в "репрессивные" для книги времена около трехсот ее экземпляров видели... в мангистауской тюрьме. Сваленные там в углу ее библиотеки.
   "Полемика" с позиций силы тогда прекратилась, едва начавшись. Думаю, что на какое-то время, ибо все еще впереди. Достаточно набрать имя Сулейменова в Интернете, чтобы понять уровень популярности и частотность цитирования, хотя люди в мантиях до сих пор делают вид, что этого казаха не существует вообще. В пятитомной энциклопедии "Слова" Сулейменову посвящена куцая статейка, весьма противоречивая в отношении роли его личности во всей этой истории.
   Академическая Украина с россиянами единодушна. В работах ведущих медиевистов фамилии Сулейменова нет даже в перечнях используемой литературы, что подтверждает приверженность национальных студий директиве - отбросить все толкования... Я бы не подчеркивал тут лишний раз эту установку Б. Яценко, если бы отечественная школа не провозгласила ее истиной в последней инстанции. "Вершиной научных наработок украинских исследователей, - пишет в статье "Вокруг "Слова" член-корреспондент Национальной Академии Наук Украины Олекса Мишанич, - стало комплексное издание Бориса Яценко "Слово о полку Iгоревiм" та його доба" (Киев, 2000). Автор последовательно отстаивает и обосновывает мысль, что "Слово" - памятник собственно украинской литературы".
  
   Я, честно говоря, не слышал, чтобы кто-то из украинцев насчет этой киевской повести имел противоположное мнение, поэтому отстаивать и обосновывать, да еще под соусом научного открытия, здесь абсолютно нечего. Это попытка (с наукой ничего общего не имеющая) указать место соседям, древнерусским выходцам, постановкой ребром вопроса о собственности, которой те будто бы распоряжаются как своею...
   На разговорном языке это называется "приехали!" Вершины покорены! Осталось разобраться лишь с проблемами "Вокруг "Слова". Внутри же этой сокровищницы нашей старинной поэзии никаких загадок для нас не существует! Перед тем памятником в центре Киева можно рапортовать: опыты над "Словом", благодаря должной их интенсивности, уже доведены до конца и сказали все, что могут сказать.
  
   На научном же языке это означает вызов всему исследовательскому поиску и переводу его в деструктивное русло склоки национальных школ. Именно "благодаря" такой контрпродуктивной доктрине стереотипы "полка Игорева" в отечественном наследовании оказались более радикальными, чем предыдущие советские, ибо под девизом "Перехватим инициативу!" они живут и приумножаются. Преемственность памятника собственно украинской литературы свелась к регенерации тех утверждений, относительно коих даже российская и белорусская наука последнее время несколько приумолкли.
  
   Р.S. Это классический постскриптум, то есть приписка к уже готовому материалу. Олжас Сулейменов Указом Президента Украины Виктора Ющенко удостоен ордена Ярослава Мудрого, что весьма символично. Великий князь в повести - образ "в рушниках", а сама увязка эпохи Киевской Руси с автором "АЗ и Я" таким пропагандистским методом прибавляет оптимизма относительно продуктивности дальнейших украинских студий над "Словом". Высокую награду, приуроченную к семидесятилетию казахского поэта, вручал кавалеру 18 мая 2006 года секретарь Посольства Украины в Казахстане Анатолий Чабан. Совпало в этой книге то, что пан Чабан еще и научный ее редактор.
  

3. Поэзия и проза

  
   В изучении "Слова о полку Игореве" существует столько объективных проблем, что нам, как говорится, не до своих тут субъективных недоработок... Потом, дескать, не горит... Поэтому и сама наука о нем, сложившаяся, бесспорно, уже давно, до сих пор безымянна, что добавляет неудобств. В каждом случае мы вынуждены пользоваться не терминологическим обозначением предмета, а его развернутым описанием, как-то: "В огромном потоке исследовательской и справочной литературы о "Слове о полку Игореве", равно как и о личности анонимного автора этой повести, недостаточно полно еще разработаны..." Я начал первую страницу своих "студий" термином "слововедение" (по образцу "языковедения", "краеведения" и т. д.), которое вместе с заглавной буквы "Певцом" (здесь уже по ассоциации с Кобзарем), то есть тем самым неизвестным автором повести о полку Игореве, сокращает подобные обороты наполовину. Поэтому оба термина я предлагаю далее уже без кавычек для понятийного аппарата этой науки в целях упрощения и писания, и чтения в ее контексте. "Слововедение", к удивлению, не "запатентовано" для употребления ни в том же языкознании, ни на ниве гуманитарных наук вообще, там оно существует как "лексикология". Что касается встречающейся "словианы" по подобию опоэтизированной "пушкинианы" да музейной недавно еще "ленинианы", то этот термин не совсем подходит к исследовательским трудам, составляющим девять десятых всех наших наработок на этом поприще.
  

* * *

   Теория литературы делит переводы "Слова" на стихотворные и прозаические, ритмические и пояснительные и многие другие. Мы принимаем ради удобства условности такой классификации, но есть здесь принципиальные вопросы, требующие ясности.
   Среди комплиментов М. Рыльскому от упомянутой уже пятитомной энциклопедии "Слова о полку Игореве" (дальше в тексте она указана как ЭСПИ, СПб., 1995) есть и такой: "Довольно строго следуя оригиналу, перевод в то же время не утратил черт художественного произведения". Как это понимать? Как не самодостаточность оригинала? Чем дальше от него, тем "художественнее"? Не потому ли ряд известных ученых, в том числе Леонид Махновец, сочли необходимым публично заявить о том, что "Слово" есть "произведение насквозь литературное, художественное" ("Iсторiя української лiтератури", т. 1, Киев, 1967, стр. 135). Или выше имелось в виду превосходство стиха М. Рыльского над жанром "дословной кальки", который превращает высокую поэзию в заурядную прозу? Так это уже совсем иное ремесло, в литературе оно именуется "подстрочником".
   Можно и иными средствами превратить песню в ту самую "неоконченную пьесу для механического пианино", но речь ведь тут идет о профессиональных перекладах и переводах, а не пародиях на них. А профессиональные работы, как их не сортируй, есть жанр производный и вторичный, каноны требуют их соответствия объекту. Объект в нашем случае - это, пользуясь нынешней терминологией, верлибр, ничего в нем никакой рифмой не украшено, хотя каждое слово прозрачной каплей, каждая строка звенящей струей вливаются в море волшебной поэзии... Если же он передается иными приемами стихосложения, то мы имеем дело уже не с эксклюзивной Вещью, а переходим в мир представлений переводчика, его эстетических вкусов, изложенных уже не тем "Словом", а своим.
  
   В столь широком диапазоне понятий я выделяю для себя две "весовые категории" - собственно переводы и более легкого жанра перепевы, как эксплуатацию популярного сюжета. Не всегда удачную. Думаю, что палку не перегнул, после Максима Горького гнуть дальше уже некуда. "Вы, милостивый государь, уникальную Вещь искалечили", - примерно так отрубил он какому-то пииту, напросившемуся на комплимент... На другом крыле, напротив певцов, диалектическим противовесом расположились ученые, штампующие в поте лица свои канцеляризмы. Между ними куется золотая середина...
   Никаким образом в эту модель не вписывается адаптированный текст Мишанича-Огиенко из издания "Слово о полку Iгоревiм" та його поетичнi переклади й переспiви в українськiй лiтературi" (изд. "Акта", 2003). "Попытку адаптировать оригинальный старорусский текст к нормам современной украинской литературной мовы, - указывается в аннотации, - предпринял митрополит Илларион (И. Огиенко) в своей литературной монографии "Слово про Iгорiв похiд" (Виннипег, 1967). Составитель О. Мишанич, адаптируя текст "Слова" для этого издания, использовал опыт И. Огиенко".
   Этот текст - изложение украинским говором древнерусского письма - адаптирован скорее не "к нормам современной украинской мовы", а к ее фонетической гармонии. "Як воно там з мэждународним положэнием?" - спрашивал непревзойденный мастер такой адаптации, великий Микола Яковченко в роли Перепелицы-старшего. Такой должностной сленг у Возного из пьесы "Наталка Полтавка" Ивана Котляревского. Так читают украинцы всякие русские тексты вообще. Так наши бабушки скоромолвили молитвы. Так служили и в наших церквях, и в православной канадской Консистории самого отца Иллариона, в миру Ивана Огиенко, который и записал (дело богоугодное) оригинал повести в полифонии своего наречия.
  
   Подчеркиваю, что переводы, переклады, перепевы и подстрочники "Слова" - это терминология общей классификации, поскольку со времен еще первых исследователей здесь принято к употреблению лишь авторское определение жанра. Представление же об уровне и характере той или иной работы дает давно испытанный прием. "Лакмусовой бумагой" в нем служит изложение общеизвестных фрагментов повести - "Запева" и "Плача Ярославны". Если запев дает понимание курса, взятого с начальных строк письма нынешними боянами, то глубоко лирические причитания княгини - мерило их поэтических возможностей.
   Впрочем, о "Плаче Ярославны" я бы этого не сказал. Его ровный и доныне ясный древний текст, на мой взгляд, никакого разгона для "творческого полета" ни ввысь, ни вдаль авторам перепевов не дает. Это классический учебный натюрморт, копируемый более-менее достоверно. Озвучен ли он Маркияном Шашкевичем еще в 1833 году во Львове: "Полечу, - каже, - зозулею по Дунаю, вмочу бобровий рукав в рiцi Каялi, втру кровавiї єго рани на дивнiм тiлi", или недавно Виталием Скляренко в Киеве: "Полечу, - сказала, - зозулею по Дунаю, вмочу шовковий рукав у Каялi-рiчцi, утру князю кривавi його рани на мiцному його тiлi" - все это живой голос княгини из глубины веков. Никакая фонограмма не требуется: чем меньше упражнений над этим безутешным криком той далекой души, тем лучше.
   Тест на "Ярославну", к примеру, сбил кое-кого с толку в оценке вклада в слововедение Юрия Федьковича. Известно, что в историко-литературных обозрениях его переклад повести признается менее удачным, нежели последующий перепев "Плача". Эту недооценку я считаю не только недоразумением из-за особенностей диалекта и избранного слога эпических гомеровских гекзаметров, но и красноречивой иллюстрацией отсутствия четких критериев для определения значимости тех или иных "студий над "Словом".
   Осип-Юрий Адальбертович Федькович (1834-1888) не только, как говорил Иван Франко, талант лирический, но и исследователь фольклора, переводчик немецкой и английской классики. Такой послужной список, надо полагать, позволял ему браться за национальный шедевр. И не напрасно, потому что такие прочтения Федьковича, как "звiр у лiсi реве" (а не "звери свистят"), "стойкарем обгорнули бiсовi дiти" (то есть "строем окружили", а не "криком поля перегородили"), "кочував си вiтця" (а не "полелеял отца своего"), "бiлов костев уся засiяна", "пташку 'д морю б'ючи", "ви вже рослi до вiйни", "вежi половецькi здвигнулись" и другие свидетельствуют о профессиональности труда и об интуиции относительно содержания старинного текста: во многих "темных местах" он опередил свое время... Позднейший же перепев "Плача", больше приглянувшийся критикам, Федькович исполнил (сравните хотя бы выше с М. Шашкевичем) в жанре народных припевок. Мастера позволяют себе подобные "поп-варианты":
  
   Рано до дня!
   Рано в недiлю, годинов до днини,
   Сизов зазульков злину я, полину,
   Де собi серденько знає!
   Краєм Дунаєм!..
  
   Однако эти "буковинские коломыйки" Федьковича поставлены выше его литературных достижений в прочтении "Слова".
  
   Для меня мини-тест на зрелость - та самая "юна кров". Мимо нее прошло несколько поколений исследователей, кое-кто не замечает ее и теперь. Можно было мириться с отсутствием такого прочтения до середины прошлого века, когда эта конъектура была известна далеко не каждому. А уже после хрестоматийного Рыльского... Простительно, когда такими жемчужинами, делающими будничную речь искусством, пренебрегает казенная душа. Но когда сам автор поэтического творения...
   Игоря Шкляревского читать все же стоит, его русский перевод общепризнан, он есть у меня с автографом. Именно в этой современной версии вручал "Слово", как семейную реликвию, на киевском саммите российский президент Владимир Путин своим восточнославянским коллегам по рулю. Но "тестовое" место (как и некоторые другие) у Шкляревского испорчено вконец:
  
   ...и свалился он в ранах.
   Уронил славу деда Всеслава.
   На кровавой траве под щитом лежит.
   А трава ему говорит:
   "Дружину твою, князь,
   Птицы крыльями приодели..."
  
   Шкляревский (поэт он, нужно сказать, незаурядный) переводил под бдительным надзором Дмитрия Лихачева. Мэтр так рьяно боролся с "юною кровью" на стороне боевой "кровати", что поэт супротив него не осмелился, пошел на хитрость, затушевав спорное место при помощи неслыханной метафорой "говорящей травы". Шептала-шелестела уж бы она здесь, на худой конец.
  
   Подчеркну на примере Шкляревского также и пользу двуязычия в прочтении "Слова". Большинству российских переводчиков, к сожалению, не совсем ясны все нюансы "украинизмов", того же "дотыка" (касания), скажем, поэтому сокол у них не дотрагивается (дотечаше) до лебедушки, а, как заведено, кидается на нее - только перья летят. Она кричит. Кричит, обратите внимание, здравицы "партии власти":
  
   И которую лебедь настигал сокол,
   та и славу кричала -
   старому ли Ярославу,
   храброму ли Мстиславу...
  
   Кто-то из исследователей (они в подавляющем большинстве воспринимают эту миниатюру аналогично) обескуражено заметил: "ничего себе, приемчики для песенного вдохновения".
   В "Слове" стоп-кадром выхвачена игра соколов с лебедями. Возможно ли такое? Относительно десяти соколов вместе сегодня проблематично, а вот тысячи лебединых озер - "балет" для северного Казахстана привычный. Степные антиглобалисты, правда, до вчерашнего дня били в набат, ибо основную преграду на путях здешней миграции и гнездования усматривали в распашке целины, но притихли лишь сейчас, когда на запрос перепуганного птичьим гриппом сообщества орнитологи доложили, что межконтинентальным перелетам ничего не помешало, численность ключей и особей в них до сих пор подсчетам не поддается. Со всеми возможными теперь локальными последствиями для мест гнездования человечества... А целинный Крымский вырастал тогда "из колышка" на берегу азиатского Кара-коля и тоже мирно сосуществовал с царством пернатых на втором его плесе. Я несколько раз видел, как небольшой сокол (в Украине их называют шуликами), или, может, еще соколенок, дразнил лебедей, которые в ответ лишь вальяжно каркали. Ни выводка, ни другой мелкоты для добычи среди них не наблюдалось, а сами же они были ему "не по зубам". Зато игры, всякие там "кошки-мышки" и другое баловство, как тренинги, в сытом состоянии для удержания формы семействам хищников свойственны.
  
  

4. Наша Венера с руками...

  
   Одним из наиболее удачных украинских приближений к оригиналу "Слова" справедливо считается вариант Л. Махновца. Хрестоматийным же поэтическим стал тот самый переклад М. Рыльского. Но, к большому сожалению, в обеих работах такого высокого уровня авторами допущены произвольные перестановки целых блоков текста.
   Это значит, что в учебный, научный и читательский обиход всего государства введен не литературный памятник, а его исправленная версия. Подобных аналогий я что-то даже не припомню...
   Обоснования перестановок в тексте началось задолго до рождения М. Рыльского и Л. Махновца. Это наследственная отечественная ересь еще от М. Максимовича (с М. Грамматиным), А. Потебни, Е. Партицкого, М. Андриевского и других, которая и россиян сбила с толку. Тем более что будто бы подкреплялась некоторыми структурными аналогиями "Задонщины". Подобную версию перевода сделал даже законодатель советской моды на этом поприще, российский академик Д. Лихачев, чем продемонстрировал свое согласие с украинскими реформаторами. Но в миллионных по тиражам изданиях для учащихся ("Школьная библиотека", М., 1984) и для народа ("Классики и современники", М., 1985) на перестановки не отважился. Только мы - аналогий, действительно, нет - внесли изменения в оригинальный текст для своих хрестоматий, только мы наделали столько всяких "попурри".
   У нас Венере Милосской руки мостили через одного...
  
   Растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облака. Так излагает нам автор "Слова" исполнительскую манеру своего великого предшественника Бояна. Позитивного и комплиментарного смысла этих строк, к сожалению, не уловлено, наоборот, в них усматривается манифест борьбы творческих школ - "новой", разумеется, со "старою". Кое-кто из украинских историков воспринял комментарий Певца в этой трактовке столь непосредственно, что принялся приземлять "из-под облаков" его самого.
   Инициатором структурной "реформы" песни выступил в 1877-78 годах профессор Харьковского университета Александр Потебня. Несколько позже Алексей Соболевский (в то время профессор Киевского университета) объединил вместе, как ему казалось, строчки с солнечным затмением. И кое-что другое... Если харьковчанин шел за логикой предположений, то киевлянин придал своему акту предметное материальное обоснование. Оперся, так сказать, на кодикологию, на науку о рукописной книге, восстановил древним киевским почерком страничку, идентичную той, которая якобы выпала когда-то из книжной стопы и была потом засунута не в то место... Какой-то умник предложил таким же образом обойтись и с пушкинским "Борисом Годуновым", поскольку там тоже никакой хронологической последовательности нет.
   Но... То были обычные рутинные поиски в процессе познания предмета. Это расстояние требовалось преодолевать методом проб и ошибок, опытом выверять выводы и брать во внимание как перспективный либо отработанный результат. В досоветскую эпоху все так и было, гипотезы знали свое место, то есть являлись собственно гипотезами. Наука отводит для них специальные архивные полки: одни для информации о тупиковых направлениях в помощь грядущим поколениям первопроходцев, на других коротают время версии еще не доказанные... А случалось в науке и такое - вытащит кто-то оттуда на свет божий что-нибудь, сдует пыль и грохнет кулаком: "отныне будет так!"
  

* * *

   Дореволюционное слововедение в новых условиях органически продолжилось работой М. Грушевского с прозаичным, подчеркнуто бережным относительно структурной целостности перекладом, рассудительным комментарием и роптанием про себя: сколько тут еще вопросов, "для которых я не нахожу хорошей развязки".
   Академика Владимира Перетца можно считать фигурой уже собственно советского, в положительном смысле, слововедения. В учителях он имел академика А. Соболевского, а на жизненном пути - кафедры древней литературы в университетах Киева, Петербурга и Самары да монографию "Слово о полку Iгоревiм" - пам'ятка феодальної України-Руси ХII вiку" (Киев, 1926). В издании содержалась добротно исполненная реконструкция гипотетического и аутентичного текстов, примечания к их прочтению, объемистые комментарии, как наиболее исчерпывающая по тем временам "база данных" о предмете исследования. Вступление к этому энциклопедическому труду начиналось заявлением относительно его связи "с научной традицией в студиях над "Словом", а заканчивалось довольно интересным рассуждением относительно "языкового вопроса" в рамках тоталитарной уже системы.
   "Эту книгу автор написал, было, по-московски, ведь имелось в виду напечатать ее в Ленинграде. Но, благодаря Историко-Филологическому Отделу Украинской Академии Наук, опять же и ее Постоянному Секретарю, посчастливилось издать это произведение в Киеве. Дело понятное - печатать выпадало его уже не иным каким языком, только украинским. Работа переведена и - нужно сказать - очень быстро".
   Свой многолетний научный труд бывший ученик Перетц посвятил Соболевскому. А в нем отблагодарил учителя еще и академическим признанием его заслуг в структуризации запева повести. "Ставим сюда этот отрывок из обращения к Бояну, руководствуясь смыслом опять-таки тем, что в одной из рукописей "Слова", от которой ведет свое начало рукопись Мусина-Пушкина, листы, возможно, перепутаны".
   Кажется, что именно по этим предположениям возможности и произошла канонизация перестановки "отрывка из обращения к Бояну" и "воссоединения затмения". Отныне "Слово" (за моей нумерацией строк) принимало следующий порядок: 1-38 / 61-101 / 39-60 / 102...
  
   Действительный член Академии Наук Украины Н. Гудзий, ученик В. Перетца, сначала, по свидетельству академика Б. Рыбакова, будто бы выступал против расчетов А. Соболевского. Но затем встал не только "за", но и взял всю инициативу третьего поколения на себя... Микола Каленикович был тогда уже в Москве, притом не каким-то теперешним гастарбайтером, а всесоюзным светилом Николаем Каллиниковичем, профессором Московского государственного университета. По времени это совпало с началом плодотворной деятельности в этой области Л. Махновца и переизданием переклада М. Рыльского. Их хрестоматийные труды, по терминологии криминалистов, и "повлекли за собой"... Любители "Слова" доверились исследователям "Слова"... Поэт М. Рыльский тоже - им там, дескать, в архивной пыли виднее. Другие после положились на авторитет живого классика... Дальнейшие перепевы повести, особенно в заокеанской диаспоре (М. Кравчук, 1968, В. Васькив, 1988), пошли уже не по оригиналу, а по образцам. Мне не удалось найти первые переклады С. Гординского (1936) и И. Огиенко (1949), а что касается доработанных их переизданий от 1989 и 1967 годов соответственно, то буквальное следование этой канве там просматривается явно. Если подобная структура текста была принята в их предыдущих попытках (в чем я несколько сомневаюсь), то, видимо, по линии Соболевского - Перетца непосредственно, ибо, когда на такие акции авторы отваживаются самостоятельно, без прецедента, то, как правило, предъявляют собственные аргументы. И если это действительно так, то мы должны говорить тогда о феномене влияния (в данном случае нежелательного) славистов диаспоры на всю украинскую исследовательскую и литературную школу. Но такого явления не отмечено. Как пишет в 2003 году О. Мишанич, только теперь "в Украину возвращены поэтические перепевы "Слова", которые были запрещены тоталитарной системой. Эти перепевы, а также исследования украинских ученых в диаспоре: С. Гординский, Б. Кравцив, И. Огиенко (митрополит Илларион), М. Кравчук, М. Петров-Гарди, В. Васькив - заметно обогатили украинскую науку о "Слове". Наследие этих авторов целиком заслуживает того, чтобы быть донесенным до современного украинского читателя и войти в контекст всеукраинской "словианы". (http//litopys.org.ua/slovo67/sl42.htm).
  
   Впрочем, это уже вопросы совсем иного порядка...
  
  

5. Ну, "ставим сюда этот отрывок"...

  
   Как теперь, в процессе дальнейшего освоения предмета, все эти вторжения в аутентичный текст можно расценить? Скорее как подтверждение известной истины о том, что отрицательный результат в опытах - тоже результат. Иная логика восприятия, новые толкования непонятных мест выразительно демонстрируют всю необоснованность подобных попыток, сами "улучшенные" работы выглядят автографами неадекватного прочтения. Абсурд в том, что при бережном сохранении ткани повести, лексического материала да пунктуации, как говорится, до запятой, перекроен фасон - сюжетная линия произведения. Возможно, кому-нибудь "усовершенствованную" повесть читать и легче, но предлагать свою канву более-менее подготовленному читателю - с неминуемой вереницей вопросов - некорректно. Потому что на новом пути и под ногами уже что-то не то, и другие виды окрест, а это не совсем невинные лексические упражнения.
  
   Вспомним хотя бы монолог Бояна с "разборами полетов" полка Игорева на фоне "орлиного парения" дедов. Буду утверждать, что это главное "темное место" всего произведения, ибо если читать так, как оно там черным по белому написано, то смысл его оборачивается приговором не только Игорю, как полководцу, но и всему официальному толкованию "Слова".
  
   71 "Не буря соколы занесе
   72 чрезъ поля широкая -
   73 галици стады бежать
   74 къ Дону великому".
  
   О чем говорит Боян - понятно школьнику: птица в особи внука Игоря пошла не та... А что за птица галка и куда она обычно путь держит, в повести далее сказано:
  
   243 нъ часто врани граяхуть,
   244 трупиа себе деляче,
   245 а галици свою речь говоряхуть,
   246 хотять полетети на уедие.
  
   А посему строки 71-74 объявлены высокой аллегорией: не столько об орлином вылете в песне этой речь идет, братья, сколько о том, как от одного вида наших соколов поганые тут же в штаны... Галками разбежались... Бытовой вариант этой батальной гиперболы есть, кажется, в гуцульских коломыйках от И. Миколайчука: "Причесався, прилизався, / в бiлi штани вбрався, / як побачив ту дiвчину, / так одразу..."
   Никакой иносказательности, между тем, у Бояна здесь нет. Вердикт его, в конце концов, нужно воспринимать как данность, для этого он в число действующих лиц судьей и провидцем призван... Свое место певец "князей старых" оправдывает: порознь ставит действительных отечественных героев и зачинщиков крамолы на земле Русской, определяет цену предприятию Игоря, грозит карой баламуту Всеславу, о чем далее еще речь пойдет... Все это, обратим внимание, несмотря на приписанную ему изысканность творческой манеры, формулируется лучшим "гудцом киевским" прямо, безо всякого там "эзоповского языка".
   В препарированном же тексте Боян со своими подытоживающими "мыслями" явно опережает обстоятельства. Комментарий его подпирает теперь начальные строки повествования, когда, собственно, и подпирать-то нечего. Всякая информация еще отсутствует, Игорь там только лишь занимает атлетическую позу и острит сердце свое мужеством. Еще ни слова о неясной "похоти" похода, о Доне, о недобром предзнаменовании... Потому никаких ассоциаций, кроме миколайчуковской, эта ремарка не вызывает. А вот саму личность Бояна и категорийность его роли в сценарии всего произведения эта перестановка принижает.
   Она и без того, как известно, определена самим Пушкиным весьма скромно. Можно даже сказать - неудачно: путем истолкования запева повести как заявления автора о том, что тащиться по следам старого Бояна он не будет. Такое суждение тем более непонятно с точки зрения поэзии, поскольку панегирик старому виртуозу-песеннику - одно из лучших мест повести. Исполнение его, вероятно, не должно было поступаться в мастерстве перед прославленным предшественником, ибо требовалось сказать: мы тоже умеем! Мы продолжаем линию, мы помним, ценим и чтим, но не украсить нам ныне, братие, не начать старыми словесами трудные повести о полку Игоря, Игоря Святославлича! Тем не менее, Боян причислен к "нетрудоспособной", а потому со знаком "минус" архивной номенклатуре, а сама роль его видится эпизодической. Но отнести ее следует к ролям основного плана, да еще и со знаком "плюс".
   ...Еще не так давно всякая мало-мальски заметная книга начиналась цитатой из классиков. Обозначало это не только засвидетельствование в лояльности, но и приверженность, если книга заслуживала внимания, методологии, а если не заслуживала - то идеологии. Изобретение это не советское, начало его где-то в глубинах ветхозаветной еще религиозной литературы. А теперь обратимся к эпохе Певца. Отдать в небольшом произведении "красное" место ссылке на авторитет и ничего этим не сказать? Только для того, чтобы возразить? Так расхвалить, воспеть, процитировать - и с глаз долой?.. Ну не делается так, господа! Извести столько бумаги, тем паче, дорогущего на те времена пергамена, без всякой лоции для читателя, без намека на ту самую методологию и идеологию - это нонсенс. Поэтому не только методология Певцом тут обозначена - понизить высоту стиля по "делам нашим", но и идеология, извиняюсь, заявлена. Как преемник, он с самого начала подписывается под ее доктриной - осудить усобицы и определить мерками Бояна стоимость всего замысла князя Игоря.
   Смена путем перестановок "наблюдательной позиции" певца-провидца при таком понимании его сюжетной миссии только запутывает авторские акценты повести.
  
   Далее. В своем родном контексте резюме вещего Бояна вычерчивает кривую нравственного упадка земли Русской - не высокие державные помыслы теперь в головах княжих, а похоть честолюбия и мелкие удельные амбиции стад галочьих: - Наши кони уже за Сулою ржут, а вы там, в Киеве, слушайте и смотрите, каковы мы тут, под трубами в Новгороде-Северском да под стягами в Путивле...
  
   А еще эти строки в авторской последовательности тугим узлом связывают главный, органически целостный кусок запева, пронизанный линией Бояна. Боян тут в начале, Боян в середине, Боян в конце. Конец и определяет цену полка Игорева и дает развернутый ответ на вопрос: почему "не лепо" ко всей этой картине "лепить" высокие старые словеса...
  
   Кроме всего, переустроенный по-новому текст явился "силовым решением" группы исследователей, упрощавших развитие всей развернутой и насыщенной завязки повести. Никакого выявленного ими "разрыва" солнечного затмения я здесь не вижу вообще. Это могло быть характерным для старинных сочинений "последующим предупреждением" одной и той же приметой, таким вот утверждающим символическим "рефреном". Той самой "поэтикой повтора" в древнерусской литературе, коей Д. Лихачев посвятил целую главу в одной из своих книг. А может, к чему склоняюсь я, другой "солнечный" эпизод никакого уже отношения ни к затмению, ни к "поэтике повтора" не имеет, перед нами развертывается первый акт карательного действия этого недоброго знамения, как-то: зловещий закат солнца, внезапные сумерки, свирепая гроза и ночная стихия, под их покровом по "кличу" Дива начинается половецкая мобилизация... И тогда сюжетная нить завязывается так: - Намерение Игоря выйти в поход со своей дружиной. - Недоброе знамение: затмение солнца. - Решение дождаться помощи брата Всеволода. - Объединение сил. - "Повторное предупреждение", совпадение примет. - Тревожная ночь накануне развертывания боевых действий.
  
  

6. Тъмою путь заступаше...

  
   ...Этому фрагменту (перевод мой): - Тогда вступил Игорь князь в злат стремень / и поехал по чистому полю. / Солнце ему тьмою путь заступало; / ночь стонала ему грозою, /птичий пробудился свист, / звериные утихли крики. / Див кличет с вершины древа, / велит послушать земле незнаемой.../ - я в свое время уделил достаточно внимания, ибо тут находятся знаменитые "зби"... А вообще здесь профессиональной кисти миниатюра: войско выступает в далекий поход, идет голой степью, землей недружественной и незнаемой, сумерки останавливают полки, разыгрывается ночная стихия... Несколько штрихов - и достойно эпоса! Теперь так не пишут. Потому и не воспринимают. И вставлена эта картина наперекосяк с нелепым "свистом звериным" во всех современных хрестоматиях... Так вот, при неполном, к слову, затмении, та фаза обеденного сумрака, о которой уже было сказано как о знамении перед выходом в поход, теперь будто бы уже и ни к чему в этом новом, классически выстроенном поэтическом маршевом ряде. Обратим внимание и на то, что в этом действии, на закате, солнце тьмою путь заступает, а в следующем долго ночь меркнет...
  
   Согласен, что тут "бабушка надвое гадала", но, как писал о таких ситуациях В. Перетц, каждое из предположений нисколько не хуже, но и не правдоподобнее другого.
  
   "За" правдоподобность продолжения в этом эпизоде затмения голосует общность термина тьма. Ею, тьмою, кажется, безупречно грамматически, в обоих случаях солнце влияет на ход событий. И пассивно - от него тьмою воины покрыты, и активно - тьмою путь заступало.
  
   Напомню лишь о том, что термин активного "заступа" есть как в значении "заступить - преградить королю путь", так и "заступничества" в смысле защиты как загораживания собою кого-нибудь. Но нас больше интересует тут иное содержание, обозначающее смену действия вообще, откуда украинское "заступник", как "заместитель" или "сменщик", и русское - "заступить на вахту".
   "За" правдоподобность зловещего заката здесь свидетельствует библейское, ветхозаветное еще, апокалипсическое "солнце тьма заступила". "Солнце превратится во тьму и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и страшный". (Иоиль 2, 31). Речь здесь идет явно не об астрономическом затмении, а о том самом "заступе" в метафоре суточного цикла - закат солнца - ночная тьма с кровавым месяцем - новый день Господний.
   Еще одна параллель есть в самом тексте "Слова": "На реке на Каяле тьма свет покрыла"...
   В литературе того времени "тьма" в большинстве своем связана как раз с восходом-закатом небесного светила. Для относительно редкого аномального явления летописцы используют преимущественно (мне известно, по крайней мере, 67 подобных обозначений в 47 записях за период с 1091 по 1567 года) такие термины, как "знамение солнца", "солнце гибло, меркло, помрачилось", "стало аки месяц, ущербилось" (о неполном затмении), "паморочилось" (в облачную погоду). Непосредственно во время похода Игоря в 1185 году, по Новгородской летописи, "солнце помьрче", а по Тверской - "бысть знамение в солнци, в среду на вечерни, месяца маиа 1 день, в 11 час дни; бысть паморочно велми, боле часа дни солнце померче, и звезды видети, а во очию у человек зелено, а солнце учинися яко месяць, из рог его яко угль горящь исхождааше, и страшно бе видети человеком знамение Божие; и пакы просветися, и бысть радость в людех".
  
   Я думаю, что подголосок "свет-тьма" в лейтмотиве повести развивается из завязки "жалость ему знамение заступи" в направлении кульминации "солнце ему тъмою путь заступаше" к развязке "на реце на Каяле тьма светъ покрыла".
   Хочу заметить, что искусственных умозаключений вокруг "Слова" нагромождено больше чем достаточно. Но здесь речь идет о типовых ситуативных рядах поддержки сюжетов в средневековых, да и более поздних произведениях с корреспонденцией образов и ассоциаций. О таких, приблизительно, как в хорошо известной всем нам пушкинской, под старину, сказке о рыбаке и рыбке. Спокойно на побережье - нет проблем у старика со старухой, разыгралось синее море - завязывается драматическая коллизия вокруг корыта, а когда уже погнало черные волны - значит, не иди домой, старая там совсем взбесилась...

7. За Софония слово замолвите...

  
   Арбитром в выборе вариантов "за" и "против" я давно уже определил для себя Софония, ибо не только по совокупности фактов, но по реалиям времени нужно согласиться, что текст "Слова" у него был несколько исправнее, чем у Мусина-Пушкина. Известно также, что те куски, которые соответствовали его замыслу, монах заимствует оттуда для своей "Задонщины" целиком, в противоречащих же местах (а это большей частью не созвучные победной повести символика и антураж) он просто меняет "полярность". Если Боян позволяет себе параллель между конницей Игоря и "галочьими стадами", то Софоний возносит московских ратников до славных "соколов". Если князю Игорю солнце "тъмою путь заступаше", то князю Дмитрию Донскому оно "ясно на встоце сияет и путь поведает". Если для московского князя солнце всходит, то, стало быть, для новгород-северского в тот момент солнышко закатывалось...
   "На встоце"... На истоке... Солнце на восходе дня, а не на географическом востоке - это донская антитеза Каяле, света - тьме, потому что речь идет не о координатах или маршрутах обоих походов... Южных, кстати, походов, хотя это здесь не столь важно...
  
   Если мы уж здесь коснулись Софония, то нужно сказать и о тех самых апелляциях сторонников перестановки текста по версии его "Задонщины".
   ...При написании книги "Задонщина" и "Слово" мне было прискорбно за демонстративное неуважение к первой в названии. Полтора столетия (со времени публикации 1852 года) она лежит развернутой. Но приходится открывать элементарные вещи.
   Творческий метод Софония прослеживается если не с абсолютной, то с большой долей достоверности. Начало всякого писания, как говорят журналисты, складывается по формуле "что, где, когда?" Запев "Слова" ей соответствует, поэтому Софонию остается наполнить новыми сведениями отрывок 1-29 да "перелицевать" собственными персонажами кусок 30-38.
   Затем в "Слове" идет фрагмент 39-50 о построении бойцов во мраке затмения с некоторыми репликами... Его - долой, такой приметы перед тем походом не было... Правда, далее присказка славная: "луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти". Она так понравилась Софонию, что он выписывает ее отдельно и вставляет где-то в середине своей повести в уста монаха-ратника Пересвета.
   Следующий эпизод 51-60 - еще раз о том же знамении-затмении. Его - тем паче долой, ратники на победу в сиянии идут... Правда... И Софоний снова помечает строки "хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону" и также вставляет далее в монолог уже другого героя битвы - литовского союзника Андрея Ольгердовича.
   А далее идет третье упоминание "затмения". Софоний не выбрасывает его, как предыдущие, долой, а "обыгрывает" в своем тексте, никак не связывая этот сюжетный заступ тьмою с астрономической аномалией.
  
   Компилятивное начало текста Софония из этих извлечений принимает, в конце-концов, относительно строк "Слова" ту самую структуру: 1-38 / 61-101... Намерение князя выступить в поход и подпирается у него теперь Бояновым комментарием. Только самого Бояна, "соловья старого времени", монах здесь заменил "жаворонком". Впрочем, "соловья" Софоний тоже пристроит для дальнейшего развития темы, ладные образы предшественника он ценил...
  
   И после всего этого предлагать реверсивное прочтение образца по производному от него же варианту?!
  
   Кажется, этих замечаний достаточно для вывода о том, что ссылки на авторитет Софония при подобных реконструкциях "Слова" есть следствие недостаточного понимания причинной связи повестей и самой "Задонщины".
   - Что привело к необходимости хирургического вмешательства? - спрашиваем мы у сторонников перестановки. - И почему теперь мы собираем доказательства вопреки той презумпции? Что за ветрило вас понесло?
   - А оно так лучше читается...
  
   Всякие упражнения со структурой текста следует признать нехрестоматийными: произведение там должно быть самим собою или максимально близким к оригиналу, но не версией какого-то имярек. Это, наверное, самый прискорбный вывод для многих работ и предостережение на будущее...
   Я сам предложил не одну конъектуру "Слова". Написал несколько книг. Ночь накануне издания первой помню: приснилось - в который раз, - что найден древний оригинал... С утра перечитывал гранки: с чем тут можно оскоромиться, ибо сны сбываются... Над головами толмачей этот дамоклов меч завис, как десница божья над грешниками...
   Возможно, что в найденном варианте...
   Но наука все же отдает предпочтение реальному "есть" перед гипотетическим "возможно". Хороший знак здесь в том, что современное отечественное исследование в лице Б. Яценко и В. Скляренко от многолетней традиции наконец-то отмежевалось. Причем первый всегда находился в стане непримиримых борцов "с искривлением линии".
  

8. Выстраданные законы жанра

  
   Двухвековая история изучения "Слова" выработала ряд универсальных требований и правил для переводов, переложений и иных работ, не претендующих на принадлежность к эпатажным жанрам. Я использовал термин "выстраданные" по аналогии с воинскими уставами, написанными, как говорят, кровью и кровью же заканчивающимися при игнорировании какого-либо параграфа. В слововедении таких ужасающих параллелей, слава богу, нет, но принцип неотвратимости действия тот же. "Высшая мера" здесь - опровержение версии за несостоятельностью... Опыт показывает границы оправданного, о пренебрежении одной из основных заповедей - не рушить структурную целостность Вещи - уже говорилось. Существуют и другие, не менее важные нормы обхождения с памятником.
  
   Для многих украинских переводов характерны усложнения оригинала, они перегружают повесть, не вписываются в гармонию старинного наречия и систему его образов. "Ваш кирпич не укрепит, а перекосит стену, если не завалит", - бывало, говорил кто-то из сановников относительно предложений по улучшению законодательства. В отдельных местах "Слова" также желательно "сыграть на понижение", среди нагромождений предшественников и своих собственных отыскать ту изначальную "святую простоту", которая, в конечном счете, гармонично сольется с уникальной природой текста.
   Новейшее отечественное слововедение представлено упоминаемыми выше Борисом Яценко и Виталием Скляренко. Достояние каждого составляют плоды многолетней деятельности в этой области. Скляренко свой перевод вообще предлагает как дополнение к исследованиям "темных мест" повести.
   Знакомство с трудами демонстрирует полную автономию творческих школ. В своем более позднем издании "Темнi мiсця в "Словi о полку Iгоревiм", с библиографией почти на десяти страницах, Скляренко на коллегу не ссылается вообще. И только последующей рецензией, как реакцией на эту книгу, Яценко дает понять, что сотрудничество существует. Критическая его статья носит довольно выразительное заглавие "Произвольные предположения, произвольные прочтения".
   Оба исследователя использовали "перелопаченный" уже предшественниками словесный материал, что следует поставить в заслугу, ибо такая уже тут, как я говорил, реальность, и взялись за "темные места", которые, к сожалению, не очень прояснили. Из общей копилки ими выбраны достаточно сомнительные конъектуры, а предложенные самостоятельно в большинстве отяжеляют текст. Временами громоздкие и надуманные, они подкрепляются весьма сомнительными толкованиями толкований.
   Предложения по улучшению "Слова" явно превышают спрос, хотя я решительно за дальнейшую отработку письмен ветхих пергаменов. Но вот что касается "введения в оборот" - то это весьма тонкие субстанции ощущения ткани "Слова". Поскольку я здесь касаюсь вышеуказанных правил отношения к этим материям, то хотел бы отметить наиглавнейшее, на мой взгляд, из них. Весь ли ресурс прочтения и понимания текста использован до конца? В полной ли мере мы осознали то, что собрались переделывать? Есть ли там повод для отрицания написанного и впихивания предполагаемого?
   Скажем, в древнем тексте эпизод со Всеславом Полоцким (Тъи клюками подпръся о кони / и скочи къ граду Кыеву...) образностью и динамикою прямо-таки ошеломляет! Этот вездесущий князь, вероятно, с нечистой силою знается: с вечера он в Киеве, а утром уже в Тмуторокани... Не иначе как оборотнем в полуночи рыскает. "Так оно и есть", - утверждает Боян, а он, как известно, из сонма действующих вещих. А до этого суждения перевоплощенный полоцкий колдун срочно оседлывает коней для очередного ночного вояжа, обманом седлает - какой же конь волчище издали не учует... Тут именно хитростями нужно - клюками, эти "клюки" не раз встречаются в старых текстах. "Переклюка мя (перехитрила меня) Ольга", - сообщалось в "коммюнике" византийского императора по случаю визита в Константинополь киевской княгини.
   Исследователи - они должны разобраться: о "конях" все-таки или о "комонях" тут повествуется, и действительно ли наши предки ими "подпирались"? А может, наоборот, немолодой уже "Тъи" здесь подпирается суковатой клюкой, "как иные" ("ако ни"), или намедни ("окони") своей скачки на ней к Киеву... Да, исследователи должны непременно... Но, после переборки вариантов, не захлопывая крышку сундука, они просто обязаны уложить на место, как было, всё то, что прочитывается логически, уважить авторское право и сохранить поэзию, формулам неподвластную. В нашем же случае великолепную и ясную как божий день картинку предлагается разрушить.
   Известный своими трудами Р. Якобсон не согласился с тем, что "Тъи клюками подпръся о кони". И выдвинул собственную версию: старый текст стерся, а до того там было не "о кони", а "о копии". Обосновывалось это предположение числом вертикальных палочек в конце слова, логические доказательства здесь явно уступают орфографическим. К примеру: Всеслав, видите ли, дальше орудует "стружием", поэтому оно предварительно в его руки и вложено. Или, мол, тут воспет тот способ "преодоления расстояния", который стал теперь уже олимпийской дисциплиной - "прыжки с шестом". Именно таким образом "подперся копием" (но только в единственном грамматическом числе и без подчеркнутой "хитрости" известного, кажется, приматам еще приема) и "скочи" через ручей в тылы царя Василия непобедимый византиец Девгений в одном из своих деяний... Такие развернутые толкования в каком изволите направлении комментировать невозможно, лучше оценить уровень изображения: о копье оперся Всеслав. О древко, естественно... Живописное полотно: взрослый чародей верхом на палочке до самого Киева погнал...
   Одна из первейших заповедей - не городить на ровном месте. Что в противном случае получается, здесь хорошо видно. Это предположение - одно из неудачных "приземлений высокой поэтики" и досужее усложнение безукоризненно изложенной строки: "хитростью оседлал коней".
   Но именно за Якобсоном пошли тут и Скляренко, и Яценко.
   Довольно важной остается еще одна "цеховая норма" - избегать искусственных построений. Характерна в этом отношении реставрация Яценко забытой уже было конъектуры М. Максимовича для "дешифровки" фрагмента, который в современной реконструкции выглядит так:
  
   617 сего бо ныне
   618 сташа стязи Рюриковы,
   619 а друзии Давидовы,
   620 нъ розьно ся имъ хоботы пашутъ,
   621 копиа поютъ!
  
   Поначалу этот отрывок древнего текста имел несколько иной вид, и Максимович, как один из первых научных исследователей "Слова", шел здесь по "горячим" мусин-пушкинским следам. Шел за ошибочной их разбивкой сплошной строки 620: "нъ/розь/нося/имъ/хоботы/пашутъ". Неудачное членение они еще более неудачно истолковали: "...теперь знамена его достались одни Рюрику, а другие Давиду; их носят на рогах, вспахивая землю..." Была ли это ассоциация с нынешним "перекуем мечи на орала" в тягле со знаменами на "рогах", или что-то иное - сказать сложно. Может, первые издатели подразумевали здесь рогатые древка, а может, ослабленные от тетивы и украшенные челками в походных условиях дуги луков ("рогатые луки" есть в переводе И. Огиенко).
   Поэтому и "вымучил" Максимович за суммой знаний своего времени нехарактерную для старины многоярусную метафору со стойким образом уже некоего войска-стада:
  
   I хоть носять... роги,
   Тiльки ж машуть їм хвости.
  
   Образом настолько зримым, что его так и воспринял затем Степан Руданский (классическая ситуация для иллюстрации возникновения новых представлений). Но ассоциативный "гурт волов" в песню вставлять не стал и заменил их "волынцами":
  
   Но й волинцi носять роги,
   їм хоботи крають.
  
   А это уже классический пример того, как из одного домысла развивается другой и в каком виде к нам доходят писаные-переписанные пергамены. И откуда там те свисты звериные, готские девы да Святославовы пестворцы всякие...
   Некоторые исследователи - Д. Дубенский (1844), Л. Мей (1850) - уже тогда предлагали близкие к современным конъектуры, поэтому со времен перевода Руданского (1860) линия "рогов-хвостов" была, кажется, навсегда отправлена в архив. Иван Франко в своем перекладе 1873 года эти строки пропустил вообще. Позже "рога" если и употреблялись, то лишь как всякого рода "рогачи" да "нарожья".
   Панас Мирный в 1883 году использует признанный уже на те времена вариант "нарiзно бунчуки розвивати, / на Дунаєвi списами спiвати" (порознь бунчуками развевать, на Дунае копьями петь).
  
   Вот сколько времени потребовалось для "расчистки" текста до логического прочтения... Но Яценко крутанул рулем на два столетия назад:
  
   Тому ж бо нинi стали стяги Рюриковi,
   а другi - Давидовi.
   I, хоч роги носять, лиш хвостами махають...
  
   Теперь для усвоения этой поэзии нужно крикнуть "индийского писаря".
  
   Еще одно правило - не выискивать и не вводить в "Слово" новые сильные образы и ассоциации. Оно все равно их отторгает, чаще всего тут даже не приходится говорить о какой-то полезности отрицательного опыта... "Череда" и "всадник на палочке" тоже, кстати, из этого ассоциативного ряда, но скакать ему еще да скакать до пассажа С. Руданского: "А пiшло ж ходюче слово / Старого Бояна / I на жiнку молодую / Спiвака Когана, / Що жив колись у Олега / I у Святослава, / Та хвалив стареє врем'я / Дiда Ярослава". В оригинальном же фрагменте речь идет не о представителе известной своим вкладом в мировое музыкальное искусство нации, а об "Ольгова коганя хоти", то есть о жене когана Олега. Этот титул есть в переводе М. Максимовича, а С. Руданский, как мы видели ранее, о нем знал.
   Еще "сильнее" деталь к портрету князя Игоря кисти И. Огиенко... Он должен мне простить, человек с юмором был.
   Почему князь Игорь выступил в поход - это пытаются объяснить все. У каждого своя догадка. А Огиенко знает истину - князь выпивши был. Ударило в голову.
  
   Тож почнiмо, брати, повiсть нашу
   З Володимира князя старого
   Аж до Iгоря князя, що чашу
   Випив повну вина молодого.
   Його розум стягла мiцна сила...
  
   Я двумя руками "за", а то ломаем копья, зачем он на авантюру пошел... Хотя поначалу подумал, что "чашу" Огиенко-пастырь изобразил для князя сугубо символическую, как "сию", как "неминуемую", как испытание, но это не так, поскольку в трудные минуты тяжелого похмелья вся эта символика "не параллелит" и близко.
  
   Оригинальные "новые образы", как-то еще оправданные в перепевах, встречаются и в солидных научных трудах. У Б. Яценко это, скажем, "галици" - хищные звери, "паворзи" - воты-поморы, у В. Скляренко "бремена" - времена-письма, то есть что-то вроде ультиматумов в эпистолярном жанре с указанием сроков исполнения, и тому подобное.
   Гнетут ажурные аркады "Слова" и некоторые новейшие исследовательские "кирпичи". Совсем прозрачные строки со Святославом "на кровати тисовой" Б. Яценко, например, усложняет до шарады "Си ночь съ вечера одевахъ темя..." То есть прочитывает "одевахьте мя" как "одевахь тьмя". Этим, во-первых, разрушается одна из совершеннейших "аркад" оригинального изложения сновидения: "354 одевахьте мя", / "357 чръпахуть ми", / "359 сыпахуть ми", / "362 негуютъ мя". Во-вторых, еще с Ветхого Завета идет железное: "покрыть голову", а не темя. Причем, не в лежачей позитуре. А вот тело (не темя) тех, кто лег навсегда, и одевают, и покрывают. Одним словом, до "оптимизации" все тут было гладко, а стало непонятно, не эпично, не логично: князь тянет на голову одеяло. Ритуал "покрытия темени" Яценко изобретательно мотивирует, но я, честно говоря, тот мотив уже забыл, он у меня никаких ассоциаций, в отличие от авторского слога, не вызывает.
  

* * *

   При помощи экспериментов над строками и комбинаций с разбивкой слов из "теста" повести можно налепить сколько угодно всяких "подпоручиков Киже". Вопрос в том, насколько они там нужны.

9. Линия Бояна

  
   Что касается упоминаемых в "Слове" "внуков Всеслава" и выражения "жизнь Всеславля", то вероятнее всего, что эти речения к Всеславу Брячеславичу не имеют отношения.
   ...Во-вторых, возникает вопрос: насколько актуальна во второй половине XII века была вражда полоцких князей с потомками Ярослава, к тому времени уже давно не составлявшими единого рода, а напротив, представленными двумя враждующими кланами - Мономашичей и Ольговичей.
   О. Творогов, (ЭСПИ, СПб., 1995)
  
   Тема Всеслава в "Слове" интересна прежде сама по себе, ибо все, что с полоцким князем связано, объято "синей мглой" таинственности, волшебства и рыцарской романтики... От вдохновенных строк отрывает автора, залюбовавшегося уже было чародеем, сам Боян со своими пророчествами "суда Божьего" над этим типом, что весьма созвучно со всей моралью повести.
   Академик Борис Рыбаков, напротив, расписывает мажорную партитуру: "Автор "Слова о полку Игореве", насквозь проникнутый народными воззрениями, взял под защиту Всеслава, воспел как эпического героя и даже своим современникам ставил его в пример". ("Киевская Русь и русские княжества ХII-ХIII вв." Изд. "Наука", М., 1982, стр. 442).
   Более логично, правда, полагать, что лучшей защитой Всеслава со стороны автора было бы простое решение - не цитировать Боянов компромат. Но не нам поучать Мастера, нам, дай бог, как раз понять мотивы присутствия певца старых времен со своей "линией" в его произведении. Да разобраться в коллизии "Боян - автор - Всеслав", которая, как видим, существует. В этой связи эпиграф, отражающий точку зрения российской и украинской научных школ, поставлен выше не в качестве поясняющей главу тезы, а как предмет полемики.
   Я не относил этот случай к числу собственных прочтений "темных мест", ибо из него вытекает не только конкретное толкование, но и общее, более важное здесь правило к "своду законов" обращения с Вещью. Оно должно гласить о том, что "Слово о полку Игореве" - это литература. Без всяких скидок на древность, на младенчество человечества и условности "наивной живописи".
   Разделяя исследователей на историков и писателей, я, в общем-то, терзался правомерностью такой "постановки вопроса". Она будто бы отказывает первым в чувстве слова, а вторым в понимании истории, хотя каждому известно, что те и другие - профессионалы, прежде всего, в своих областях. Движущая сила тут в удвоенной тяге, односторонние усилия, приложенные в некоторых местах повести, как говорится, "шлейки рвут".
   Не столь важно, кем это правило писано, ибо главное - его практическое наполнение. Приведенная мною цитата с подчеркнутым утверждением о том, что "Слово" есть "произведение насквозь литературное, художественное" свидетельствует о наличии несколько иных взглядов.
   Взгляды эти, к тому же, объективно материализуются ранее, еще на стадии реконструкции текста, когда дело находится целиком в руках исследователей - собственно историков и более узких знатоков палеографии. Да еще археографии, хронологии, эпиграфики, сфрагистики, трасологии... Они и ставят точку. После этот материал предлагается для всеобщего пользования, поэтому и берут на веру "лирики" формулы "физиков". Это не критика какой-то там порочной практики, а констатация специфики процесса. Я не думаю, что впадаю в обскурантизм, но факты упрямо свидетельствуют об одном: если эти методы не вызывают сомнений при нынешней, скажем, реконструкции апокрифического "Евангелия от Иуды", то на пути исследования двух шедевров древнерусской словесности порвано много сбруи. У нас еще будет возможность увидеть на живых примерах, что приходится делать тем, кто пытается после научных "точек" поставить этот материал на литературные полки (имеются в виду не вольные перепевы, а художественные приближения к оригиналу).
   Поэтому и Евгений Евтушенко, засучив, было, рукава над "Словом", осекся: "Не лепо, братие! Концовка-то тут приписана!" И выправил себе... Но для археографии-сфрагистики ни он, ни О. Сулейменов, ни какой-то там я...
   К переводу "Задонщины" мне пришлось писать специальную главу "Презумпция поэзии" как принцип исследования художественных произведений, ибо эту московскую оду исторической Куликовской рати "скрупулезный историзм" "зачитал" вместе со всем обильным набором "не лепых" приписок к ней так, что она лишилась всякой сюжетной линии и собственной логики. Зато все это, заметим, академически обосновано, "благодаря" такому "историзму" уникальный литературный памятник и поныне ходит в разряде жалких подражаний, а все издержки по части литературной взвалены на "копииста-ремесленника" Софония.
   В одной из предыдущих глав за него мы слово замолвили... Замолвим же и за Бояна в связи с упомянутым уже тут "главным крамольником земли Русской" Всеславом Полоцким, да по случаю спорного характера эпиграфа, поставленного к этой главе из энциклопедии, поскольку вся эта коллизия трактуется в подобном научно-историческом аспекте также весьма неубедительно.
  
   "Помняшеть бо, рече, първыхъ временъ усобице" - для нас это информативно наиважнейшая черта в образе старого певца. Он не только "своя вещиа пръсты на живая струны въскладаше", чтобы восславить князей, укрощавших и усмирявших "мятежников", но и клеймил последних персонально и грозил неминуемой карою божьей. А вот по каким таким причинам эта Боянова тема стала еще более злободневной для поколения внуков и "насколько актуальна во второй половине XII века была вражда" князей - вопрос риторический. Полоцкие они или какие-либо другие - безразлично, потому что всем скопом стали притчевыми теперь "Всеславлями", продолжателями дела первых поджигателей междоусобных войн в двенадцатом уже столетии. В таком ключе, по-видимому, и нужно рассматривать отрывок текста с жизнеописанием Всеслава Полоцкого, как поучительной истории о трагическом жребии крамольников с их обреченными на упадок удельными княжествами и роковыми последствиями усобиц для судеб всей Руси Киевской.
   Без видения здесь "линии" Бояна исследователи вынуждены обращаться к иным способам "увязки" текста в единое целое при помощи различных ухищрений, наивных легенд и спасительных своих предположений о "путанице листов".
  
   Рассмотрим общепринятую историческую версию этого раздела художественного произведения. Монолог Святослава Киевского, с осуждением усобиц и призывом к боярам сберечь Русь как государство, ядром удерживает важную, обособленную главу повести, продолженную дальнейшим авторским развитием мыслей великого князя до самого "Плача Ярославны", прискорбного факта тогдашних реалий дня. Сюжетная линия этой, по М. Заболоцкому, "второй части Слова" начинается с вереницы упреков как "воспитательных мер" великого князя Киевского, лейтмотивом которых становятся роптания: "А уже не вижу я власти сильного и богатого своим воинством брата моего Ярослава с черниговскими боярами"... Как и других, между прочим, соратников. "На этом, - пишет Д. Лихачев (здесь и далее в главе цитируется "Слово о полку Игореве", изд. "Художественная литература", М., 1985, стр. 165-186 - прим. А.Т.), - заканчивается "золотое слово" Святослава, и сам автор подхватывает обращение Святослава и начинает призывать князей на защиту Руси". Как-то: "Великий княже Всеволоде!"... "Ты, буй Рюриче, и Давиде!"... "Галицкий Осмомисле Ярославе!"... "А ты, буй Романе, и Мстиславе!"...
  
   "Обращение к волынским князьям, - продолжает Д. Лихачев, - остается неоконченным. Под влиянием воспоминаний о победах... вновь возникает тема поражения Игоря".
  
   508 Нъ уже, княже Игорю,
   509 утръпе солнцю светъ...
  
   Академик Б. Рыбаков, перепроверив расчеты Соболевского, Перетца и Гудзия, соглашается с вероятностью случайной перестановки сюда этого фрагмента из того места в диалоге бояр со Святославом, где "на реке на Каяле тьма свет покрыла" (строки 385-386).
   А поскольку далее тут невесть откуда "Олговичи, храбрыи князи, доспели на брань" да некстати вклинились в тему Игоря в седле кощеевом, то Д. Лихачевым изобретена такая легенда: "За год до своего похода Игорь и Всеволод не поспели принять участие в победоносном походе объединенных русских сил под предводительством Святослава Киевского; теперь же, иронизирует автор, захотев одни "испить Дону", они поспешили лишь к своему поражению".
   Отсюда сюжет повести возвращается "на круги своя", то есть к продолжению предыдущих призывов: "Ингварь и Всеволод, и все три Мстиславича, не худого гнезда шестикрильцы!", а конечный лозунг "Загородите полю ворота!" подводит итог всему этому разделу. Кое-кто полагает, что и всему произведению. Такое содержание будто бы и вырисовывается однозначно: все силы - на юго-восточный фронт! Против кочевников! Супротив поганого Кончака!
   Но тут следует поворот на сто восемьдесят градусов, и речь заходит о гибели князя Изяслава на противоположных рубежах державы. На западном направлении... Под литовскими мечами... Эпизод явно выпадает из половецкой темы, но Д. Лихачев собственным комментарием удерживает этот отрывок в контексте. Он доказывает, что полочане как-то граничили с "погаными". А своим подзаголовком: "Обращаясь к полоцким князьям..." выстраивает их по ранжиру для продолжения общерусской мобилизационной переклички, хотя никакого обращения в этом эпизоде не имеется. Оно, адресованное персоналиям эпиграфа к этой главе, идет далее, причем опять-таки в конфигурации проблем половецких:
  
   560 Ярославли вси внуце и Всеславли!
   561 Уже понизите стязи свои,
   562 вонзите свои мечи вережени.
   563 Уже бо выскочисте изъ дедней славе.
   564 Вы бо своими крамолами
   565 начясте наводити поганыя
   566 на землю Рускую,
   567 на жизнь Всеславлю.
   568 Которою бо беше насилие
   569 отъ земли Половецкыи!
  
   Строфа цитируется в хрестоматийной редакции Д. Лихачева, но при такой орфографии и пунктуации удовлетворительного ее прочтения просто не существует. Логичнее было бы "которою", усиленную энклитикой "бо", отнести здесь к "земле Русской", а не присоединять отдельным предложением к "жизни Всеславля", что неожиданно сделало последнего олицетворением всей Руси, чего, как говорится, в природе не существовало. К тому же, никакой "жизни Всеславля" в его наиболее удаленном от степей княжестве "земля Половецкая" никогда и ничем непосредственно не угрожала, поэтому для строки 567 вышеприведенного отрывка предлагаются метафорические истолкования: "на богатства Всеслава" (Д. Лихачев); "на удел Всеслава" (В. Стеллецкий); "в волость Всеслава" (М. Максимович); "на богатство Всеславово" (М. Грушевский); "на наследие Всеславово" (А. Коваленко); "на добро Всеславово" (В. Свидзинский); "на старое добро Всеслава" (С. Гординский); "на... достаток Всеслава" (И. Огиенко); "на добро Всеслава" (Л. Махновец); "на Всеславово добро и достатки" (М. Кравчук); "на дела Всеслава" (В. Шевчук); "над добром деда Всеслава" (В. Васькив); "на спадщину Всеславову" (Л. Гребинка, Б. Яценко); "на владение Всеславово" (В. Скляренко) и так далее...
  
   Но эти ухищрения ничего не проясняют. Если бы половцев на соперничающую династию навели Ярославичи, то было бы еще полбеды... Но, выходит, что внуки сообща напустили общего врага на "жизнь" лишь одного из дедов. А кто они сами, внуки те, распорядители-прожигатели? Если это современники автора, то есть поколение героев "Слова", то речь уже должна идти о правнуках. А если еще и в контексте фамильного "добра Всеслава" - то это опять же тот самый "притрепанный литовскими мечами" Изяслав, сын Васильков, да Брячеслав со Всеволодом, не поддержавшие его в тот роковой час. Был еще один брат в честь прадеда - Всеслав Василькович, князь витебский, как раз перед тем, видимо, отошедший, ибо вкупе не упомянут. А сестра, Мария Васильковна, живая, она - жена самого героя повести Святослава... Обратим еще раз внимание на супружескую пару: правнучка Всеслава Полоцкого и Ярославлич, великий князь Святослав Всеволодович Киевский! Вот ему на подмогу в войне против Всеволода Большое Гнездо полоцкие братья пять лет назад подоспели и помогли... Так что нет никаких оснований усматривать в этом поколении "главных" крамольников. Призыв "Уже понизите стяги свои, воткните мечи свои вереженые" относительно к "демографической ситуации" в династии Всеславлей на те времена может восприниматься скорее черным юмором, нежели энциклопедическим вопросом по поводу того, "насколько актуальна во второй половине XII века была вражда полоцких князей с потомками Ярослава"... Одним словом, проблемы "дедов" и "внуков", "дедней" и "прадедней славы", "богатства" да самой "жизни Всеслава" тут остаются...
  
   Трудно также понять, почему объектом такого исключительного половецкого внимания стало наиболее удаленное от их Степи княжество. Объясняет Д. Лихачев: полоцкие князья охраняли "от поганых южные (по Суле) и западные (по Двине - у Полоцка) границы Руси"... Хотя стоит взглянуть на карту: где там эти половцы, и где этот, соседний с "прибалтами" удел...
   Отрывок этот, "глухарь" для бесперспективных следственных дел, действительно, можно объяснить лишь энциклопедическими предположениями О. Творогова: о чем здесь говорится - мы сказать затрудняемся, но "вероятнее всего, что эти речения к Всеславу Брячеславичу не имеют отношения".
  

* * *

   С точки зрения литературной весь этот раздел логично читается в контексте "линии" Бояна. В "немилости" старый певец оказался и выпал из сюжетной линии потому, что в "Слове" усматривается, о чем уже говорилось, исторический объект и исторический источник, как материал для сравнительного анализа: что, собственно, в нем и чему соответствует... Литературная же сторона повести стала предметом мелких изысков о тенденциях отечественного и мирового стихосложения, благодатным экспериментальным полем по межвидовому скрещиванию древнерусской поэзии со всяким эпосом для опусов с описанием лабораторных наблюдений.
   Отнесение "Слова" к явлению "насквозь художественному" - вовсе не схоластическое теоретизирование. Это методология. Ибо в жанре писательском, извиняюсь за повторение общеизвестного, герои эксплуатируются в соответствии с авторским замыслом, идеей и моралью сочинения. Обобщаются в типах и образах, оттеняются более рельефно и контрастно... Подаются трагически или сатирически... За позиционирование действующих лиц своей поэмы "Сон", прототипами коих были реальные сановные персоны императорского двора, "гонорар" Шевченко составил десять лет казахстанской ссылки. Потому что фактам, документам и другим параллельным свидетельствам эта его фантасмагория не соответствовала, ибо была сочинением "насквозь карикатурным". Тем не менее, художественным...
   Мы осведомлены, кто такой Всеслав Полоцкий и кто его современники, те же самые, а то и покруче, крамольники. Это Ярослава Мудрого внук Олег по прозвищу "Гориславич", тройка Ярославичей, устлавших Немигу снопами трупов, Мономах с Глебом, наконец, выжегшие Полоцк. Известно и то, что Изяслав с братьями клятвопреступно заточили Всеслава с двумя сыновьями в "поруб", глухую нору без окон, откуда его вызволил простой киевский люд и "прославил в киевском дворе" вместо своих Ярославичей.
   Но... Я следую за автором и провидцем Бояном, приглашенным для обобщений изложенных в повести событий, то есть за фабулой литературного произведения.
   ...Эту небольшую главку из "второй части "Слова" в своих переводах я разделил на две отдельные песни (четвертую и пятую). Особого значения такая операция не имеет, тем более что в первоисточниках "Слова" всякая разбивка отсутствует вообще. Я лишь пытался обособить наличествующие здесь части, исходя из их внутренней логики.
   В песне четвертой речь идет о попытке Руси дать "адекватный" ответ на половецкую угрозу, "загородить полю ворота". Скроено все здесь ладом, а что касается разрыва "темы волынцев", то этот "факт" с таким же успехом можно отнести и к особенностям творческого почерка автора, в таком случае прерогатива остается за текстом, а не за предположением. Я думаю, что свой однообразный ряд, эту самую "поэтику повтора", после прославления согласованных действий Романа и Мстислава в борьбе с кочевниками, Певец оживляет контрастом невзгод между Ольговичами, пленением Игоря да прозрением, наконец, князей этой династии. Не "к своему поражению" они поспели, а "созрели на брань". В назидание следующим по ходу песни адресатам - Ингварю, Всеволоду и всем "шестикрильцам" Мстиславичам, той разрозненной мелкоте... История не в состоянии теперь даже установить - кто такие и куда разлетелись...
   В песне пятой, с осуждением крамол княжеских "в традициях школы" Бояна, мастерства автору не занимать. Он рисует провал круговой обороны по всему периметру Руси и, прежде всего, на полоцких участках, испокон веков Киевскую державу не беспокоивших. А главное - в каких сильных образах и эмоциях рисует! В той самой миниатюре с Изяславом весь трагизм в том, что на землях дедов юному князю довелось (по хронике 1180-х годов) погибать одному, даже на смертном одре возле него не было "ни брата Брячеслава, ни другого - Всеволода". Ни кого-либо другого из родни недавно еще могущественной династии, в ореоле славы которой пребывал и сам Всеслав Брячиславович (умер 14. IV. 1101) - полоцкий князь, внук Изяслава Владимировича, сына Владимира Святославича Святого и Рогнеды.
   Одиноко и беспомощно умирающий Изяслав и есть та жертвенная расплата многогрешного деда кровью своих внуков, ибо "на жизни Всеслава", а не в связи с его "имуществом" пошло вражеское насилие на землю Русскую, им самим посеянное в усобицах. И как раз о нем, о его "жизни" - напрасно усомнился О. Творогов - здесь идет речь.
  
   560 Ярославли и все внуки Всеславли!
   561 Уже понизите стязи свои,
   562 вонзите мечи свои притупленные.
   563 Уже лишились вы дедовской славы
   564 и своими крамолами
   565 начали наводить поганых
   566 на землю Русскую -
   567 при жизни Всеслава ведь
   568 пошло насилье ей
   569 от земли Половецкой.
  
   Хитроумный Всеслав заваривал "русскую кашу" в относительной безопасности своих западных границ под боком у не "поспелой" еще Литвы. "Литовско-латышские племена были соседями Полоцка на большом протяжении; когда в землях Литвы, Латыголы и Земиголы стали расти племенные дружины, то они иногда совершали набеги на русские области Подвинья. Однако эти походы не идут ни в какое сравнение с разорительными набегами половцев на южные земли. В основном отношения с соседями были мирными". "Земли, которым никогда не угрожала половецкая опасность, - Новгород и Полоцк" (Б. Рыбаков. "Киевская Русь и русские княжества ХII-ХIII вв." Изд. "Наука", М., 1982, стр. 476, 518).
   Сидел Всеслав в надежном тылу. Степи в "подбрюшье" Киевской Руси более-менее симметрично разрезают в юго-западном направлении пять больших рек, являвших собою сердцевины аморфной среды родовых объединений кочевников. К их берегам вели все полевые дороги. Это "столицы", там луга, лучшие пастбища, водопои. И ханские ставки, где принимались важнейшие решения. Так вот, приднестровским половцам, скажем, для осуществления плана набега на "достояние" Всеслава нужно было пересечь галицкое и волынское княжества. Поганых же с берегов Южного Буга отгораживали от полочан киевские и турово-пинские земли, с Днепра и Северского Донца - переяславские и черниговские, а с Дона - новгород-северские и смоленские. Поэтому никто и не доходил...
  
   Заваривал общерусскую кашу "из-за спины" Всеслав. И речь в его "личном деле" идет совсем не о том, что "сам же и пострадал" да "наследие-достаток" на разграбление оставил. А о том, что расхлебывали варево не только слабеющие буферные княжества и сам "проходной" Киев, в первую очередь, но вся земля Русская насилию подвергалась!
   "Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда божиа не минути"... Это и есть та кара небесная княжеству до внучатых колен, о неминуемости ее и предупреждал Боян живого еще тогда деда-крамольника - Всеслава Брячиславича Полоцкого из эпиграфа...
  
  

10. Дедовская слава

   В предыдущей главе остался открытым вопрос персонификации тех самых дедов-внуков со строки-обращения "Ярославли и все внуки Всеславли!" К тому же, в мусин-пушкинском тексте стояло, как известно, несколько иное написание - "Ярославе вси внуце и Всеславли!" Однако, даже разночтения относительно адресатов и адресантов "дедней славы" ясности не вносят.
   Собирательность понятия "дедов", "внуков" и "дедней славы" уже обосновывалась на примере с Изяславом, развеявшим славу деду своему Всеславу, хотя на самом деле тот доводился ему прадедом, и такая лексема в "Слове" используется. Но эта метафора в современных переводах рассматривается фигурально, в контексте задействованных там лиц. Считается, что Всеславли - не племя генеалогического древа, в ветвях которого сидит и сам Всеслав Полоцкий, а исключительно его потомки, Всеславовичи. Таким образом, из обвиняемой Бояном персоны он становится деятелем, славное имя которого будто бы осквернено, а наследство загублено.
   Ославленный все-таки дед?
  
   Ярославе вси внуце и Всеславли... "Первые издатели и ряд исследователей "Слова" полагали, что здесь идет речь о каком-то князе Ярославе: Д. Н. Дубенский думал, что имеется в виду Ярослав Владимирович, новгородский князь в 1182-84 и 1187-96. М. А. Максимович допускал, что речь идет о пинском князе Ярославе Юрьевиче, В. И. Стеллецкий видел здесь Ярослава Всеволодовича Черниговского, Л. Е. Махновец возродил и подкрепил новыми соображениями точку зрения Максимовича о Ярославе Юрьевиче, думая, что в "Слове" говорится о неизвестном нам выступлении этого князя против полоцких князей (ЭСПИ, СПб., 1995, глосса "Ярославли внуки").
   Тем не менее, здесь прижилось лихачевское прочтение "Ярославли", как звательное обращение к династии. К двум, собственно, династиям, ибо ровно столько их со времен крещения повелось на Руси Киевской. "Ярослав по смерти брата Мстислава, - пишет историк С. Соловьев, - владел, за исключением Полоцка, всеми русскими волостями". А Полоцк отец Владимир Святославович еще при жизни своей отдал другому своему сыну, Изяславу, родному брату Ярослава. Впрочем, задолго до восшествия Мудрого на киевский престол Изяслав умер, оставив княжество Брячеславу. Сей юноша, по словам Карамзина, начал с того, что взял Новгород, ограбил жителей и со множеством пленных возвращался в свое удельное княжение. Поскольку творилось это уже на землях Ярослава Мудрого, он и перехватит племянника на Судоме... Впрочем, оставит его на независимом "столе", который затем унаследует Всеслав Брячиславич Полоцкий. Этот "дело отцов" продолжит...
   Все дальнейшие хронологические хитросплетения обеих фамильных ветвей в коленах прослеживаются с помощью официальных росписей по архивным данным. Здесь нет места для конъектур. Поэтому я не совсем понимаю аргументы О. Творогова из приведенной ранее цитаты насчет "извода" рода Ярославичей, ибо появление на исторической арене "клановых" поколений не отрицает первородства. При всей "чересполосице" новой поросли помнятся все же первичные корни. Даже через два столетия после героев "Слова" московские князья "Задонщины" считают себя внуками Святого Владимира Киевского. Не говоря уже о том, что до последнего своего представителя - Ивана Грозного - вся эта династия именовалась Рюриковичами.
   А сами-то герои "Слова"? Думаю, что именно о таком правнучестве и сообщает Святослав Киевский в своем монологе о том самом родном "многовойном" брате Ярославе Всеволодовиче, которого он уже не видит возле себя (это его, как упоминалось выше, "видел" В. Стеллецкий). Брат "с черниговскими боярами" звенит прадедовой славой. Прадедом был великий князь Святослав Ярославич, заметный, в общем-то, но более, пожалуй, сыном Олегом Гориславичем, основателем рода героев "Слова" - Ольговичей. А еще более примечательный своим отцом - Ярославом Мудрым. Вот этой династической "обойме" есть чем "позвенеть" - Мудрый еще и сын самого Владимира Святого Киевского, крестителя Руси... Прадед всех!.. Полочан даже, о чем говорилось выше...
   "Передняя", "прадедняя" и "дедняя" слава в повести обозначала то же самое, что и сейчас: это был синоним "отчизны", "отчины" в историческом их значении. И в реплике "притрепа славу деду своему Всеславу" речь идет о том, что Изяслав, сын Васильков, не только себя загубил, но и "отнее и деднее" развеял... Лексема "трепать" несколько раз встречается в повести, в украинских словарях ее формы "трiпати" и "трепетно" имеют более двадцати современных значений. В русском, наверное, не меньше. "Вытрепать", "растрепать" - это не "трепака врезать", а "развеять по ветру", "прахом пустить".
   Не "выскакивали из славы" своего деда, оборотня-полочанина потомки, ибо вместе с ним в ее лучах от устроителей Киевского государства пребывали. А затем сообща расточили это фамильное достояние, причем точкой отката как раз и стали небогоугодные дела "хитрого и гораздого" Всеслава.
   "Ярославе вси внуце и Всеславли!" - и обвинение, и обращение к обоим династическим коленам, внукам первых великих князей Киевских. Если удельный Всеслав Полоцкий вырисован автором в повести довольно пространно, то старый Ярослав остается просто Мудрым. Он, действительно, мудро поделил наследство, сотворил еще пять подобных "незалежних" земель и завещание сыновьям "любить друг друга и слушаться друг друга". Говорят, даже предвидел, что затем пойдут двоюродные и троюродные, сводные и "разводные"...
   Что касается структуры этой строки с одним подлежащим "внуки" на две "обстоятельные" фамилии, то от перестановки запятых между ними "сумма" информации не меняется. Написание данного фрагмента прозой имело бы, скорее всего, следующий вид: Ярославичи внуки все и Всеславичи до внучатых колен!.. Растеряли вы славу великих предков...
  

11. К основному вопросу философии...

   Приведенные мною отрывки из украинских исследований касаются лишь отдельных проблем слововедения и не относятся к попыткам критического разбора перекладов, поскольку подобных нескромных субъективных помыслов я не имел вообще. К тому же их авторы - коллеги по цеху, интеллектуальной товар которого оценивается потребителем, а не самими ремесленниками, ибо методика самооценки дает заведомо известный результат. Затем, даже дружественная критика ранит, а что уж говорить обо всех тех взаимных шельмованиях в высоких кругах... Антисулейменовскую кампанию под видом литературно-исторического разбора я познал изнутри...
   Процессы в слововедении, как поиск истины на основе конструктивного анализа достигнутого, отождествлять с литературной критикой некорректно, последнее есть средство саморазвития собственно этого жанра искусства. Как говорил один из классиков юмора, миссия критика сводится к пространным рассуждениям: вот так бы он писал сам, когда бы умел... Хотя сказал и юморист, но суть им передана верно - умение. В исследовательских же писаниях "когда бы умел" меняется на "когда бы знал". Именно "когда", ибо объективно перманентный процесс развития знаний имеет четко выраженные временные координаты. Есть, скажем, "знания современные", а есть "сумма знаний своей эпохи". "Современные" требуют пересмотра "суммы", постоянная продуктивная ее "ревизия" функционально и является на этой ниве цеховой "литературной критикой". Хотя, в отличие от нее, ведется, как правило, не "огнем на поражение", а в рамках - пусть бескомпромиссной - но полемики. Полемики (тоже в отличие) не на свободную тему, не для "критики ради критики", а вокруг конкретной проблематики, нарождающейся из подотчетной суммы новых знаний.
   Это и есть внутренний двигатель, обеспечивающий поступь вперед. "Инерцию движения", о которой было сказано выше, отождествлять с "поступью", а тем более с "двигателем", невозможно, это антиподы. Замечание это принципиальное, ибо все, о чем здесь говорится, и есть та самая полемика в конструктивном направлении. А направление, как все дороги к Риму, ведет к одному и тому же вопросу: о чем в "Слове о полку Игореве" все же идет речь?
   Думаю, что латинянам было легче...
  
   Переклад на мову для меня был более ответственным, нежели русский перевод - в Украине вокруг "Слова" меньше "вольнодумства". Это и хорошо, и не очень... Хорошо в смысле серьезности подхода к теме: если ты уж что-то на публику выносишь, то взвесь все стократ. Плохо, что сектор "вольнодумства", как я уже сказал, заполонил консерватизм.
   ...Ситуация вокруг "Слова" складывается так, что дальнейшее освоение космоса повести и осмысление философии автора расшатывает каркасы старых догм. Они давно уже ничего не удерживают, наоборот, ответственные за эти конструкции должны как-то удерживать их самих. Подпирать и далее искусственно, но развитие доказательной базы невозможного рано или поздно достигает той критической массы, которая вступает в противоречие не только со здравым смыслом, но и сама с собой, о чем красноречиво свидетельствует современное состояние официального слововедения. Все недоразумения своего прочтения наука все больше и больше перекладывает на совесть безымянного Певца, но вместе с тем приписывает ему необычайные способности ко всяким хитроумным построениям, самой же сконструированным для устранения "нестыковок"...
   Яценко, дорабатывая образ князя Игоря, тоже ссылается в своих предположениях на сложности авторского замысла. Исследователь объединяет конец повести с началом при помощи обнаруженного им в этом контексте образа супруги. Углядел ее Яценко через прочтение "похоти" как "по хоти", то есть "по жене".
  
   "Спалахнула князевi думка про жону,
   i жалiсть йому знамення заступила...
   С нежностью и острой болью думает князь Игорь о своей милой Ярославне, которая тоже может оказаться в постыдном плену, если он, князь, сейчас не защитит ее. Князь понимает, что нужно отвести угрозу от родной земли, от родных людей или погибнуть. Так и Святослав Олегович, отец Игоря, принял в свое время решение, выходя на битву: "Лучше ту умрети, неже жены своя и чада в плен дати". С этими же словами обратился к своему войску и князь Игорь: лучше быть порубленным в бою, нежели плененному дома.
   Ярославна - дочка Ярослава Осмомысла, внучка Юрия Долгорукого по матери. Гармония ее отношений с Игорем в "Слове" несомненна: князь выступает в поход, чтобы защитить родной очаг, и Ярославна своим плачем-заклинанием выводит Игоря из плена, и Бог указывает князю путь к родной земле" (см. http//litopys/org/ua/slovoyan/yatzenko2.htm).
  

* * *

   Пусть и Яценко простит меня, как Огиенко. Здесь, правда, уже не до юмора, ибо за первым стоит вся официальная наука.
   Покинуть на долгие месяцы родину, жену свою милую и собственное беззащитное княжество, чтобы "оборонить" все это за сотни километров от дома, в голой степи с тысячью дорог, где нет действующих армий, где громить можно только встречные стойбища, но за каждое из них тебе воздастся сторицей, ибо сотня кочевых ханов, узревши, что "идут на вы", разнесет в щепки в твоем тылу всю твою отчину-дедину - это нерушимая догма школы Дмитрия Лихачева. Потому что ничем иным она не в состоянии объяснить монолог Игоря с неслыханной еще стратегической целью военной кампании - не попасть в плен. Так пусть же тогда это будет касаться "жены": идем на погибель мы, дабы полоненной не оказалась она.
   Только потому, что такая "офензива" есть лучшая из худших, мирился с ней, как известно, М. Грушевский. Но Яценко развивает тему до вселенской - Игорь идет в степь, дабы в полон (?) не попала вся земля Северская!
   Если бы, согласно автору повести, столь легковесно рассуждал сам неудачник-князь, то можно еще как-то мириться. Но Яценко клонит к тому, что Игорь здесь ни при чем, поскольку тут усматриваются продуманные сюжетные завязки для "изображения гармонии отношений", то есть за все предположения исследователя отвечает Певец.
   Но когда бы он, безымянный, действительно подписался под тезисами Яценко, то тогда следовало бы признать его полное творческое фиаско. Потому что не положил голову доблестно князь-защитник, как поклялся, а попал в плен, да еще не просто в плен, а в то самое "постыдное" седло кощеево. Для покинутой Ярославны складывается наихудший вариант развития событий изо всех возможных, но ни земля Северская, ни она сама не в полоне и даже не обесчещена. У Гзака и Кончака, как у персонажей повести, о ней и мысли нет. Более того, Кончак предлагает Гзаку развернуть коней и перевести всю "трудную повесть о полку Игореве" в финал свадьбы княжича со своей дочерью. Тогда Ярославна ему свахой придется... Это, к слову, штришок относительно куманофобии повести, формированию которой она будто бы и призвана.
  
   Чрезвычайную энциклопедичность пытается придать Яценко автору своим комментарием к солнечному затмению. И здесь конфуз - обоснование не только опровергает всю предыдущую информацию, но и вообще заводит логику толкования в тупик. От кого тот Игорь жену спасает, на кого идет, в какую еще "единую систему обороны Русской земли" включился, если вокруг него его же "вуйки"-дядья оскалились...
   Одно спасение земле Русской - в "голове" из Северского угла, да не уроним "достоинство его"...
  
   "Автор "Слова", - продолжает Б. Яценко, - начинает рассказ о походе с описания солнечного затмения, хотя, по летописи, оно произошло на девятый день похода.
   Мы полагаем, что проблему солнечного затмения следует рассматривать на фоне общественно-политических отношений Руси в конце XII века. С 1184 года усложнились политические отношения Игоря Северского с Владимиром Переяславским, который напал на северские города и разграбил их. Кроме того, с севера Северщины угрожал родной дядя переяславского князя Всеволод Суздальский, с востока - половцы, союзники Всеволода. Поэтому к началу 1185 года Северская земля попала в тиски между вражескими силами. Это катастрофическое состояние передано в "Слове" в образе солнечного затмения, помогающего Игорю осознать угрозу. В случае вторжения вражеских сил Северщина могла попасть в постыдный плен. Поэтому князь Игорь решил, что лучше помереть в бою, нежели быть плененным дома, и призывает сесть на коней, то есть выступить в поход. Игорь вырвался из вассальной зависимости от Всеволода Суздальского, своего вуйка, и ударил по его союзникам - взял Глебов в Переяславской земле и затем пошел на половцев. Позитивным итогом этого похода было то, что Северщина включилась, наконец, в единую систему обороны Русской земли.
   События 1185-1198 годов и определили характер описания "сего времени" в "Слове". Крайне сложным и нестабильным было равновесие сил после феодальной войны за передел Русской земли в 1195-1196 годах. Автор "Слова" прекрасно понимал, что нужны смелость и мужество в решении политических и военных вопросов, в защите Русской земли. Такие качества руководителя имел, по его мнению, князь Игорь Святославич: как телу без головы, так и Русской земле без Игоря.
   Затмение стало в "Слове" поэтическим приемом, при помощи которого полностью оправдывается князь Игорь и его поход. В соответствии с понятиями XII века затмение являлось предвестником возможной беды, однако она не была неотвратимой. Поэтому князь Игорь в "Слове" выходит навстречу опасности, как раз сообразуясь с солнечным затмением ("истягну умъ"), чтобы отвести беду от родной земли даже ценою собственной жизни". (См. там же).
  
   Отрицать значение кропотливого анализа исторической обстановки и всего клубка противоречий на ее фоне было бы некорректно, если бы вся добытая информация не подгонялась тут под прежние выводы.
   Доколе уровень знаний, имеющийся в нашем распоряжении сегодня, будет вкладываться в контекст "от автора" и отождествляться с мировоззрением Певца, дитяти своей, а не нашей эпохи, дотоле мы не поймем того, что он хотел высказать современникам. Эпизод с солнечным затмением, обоснованный геополитическим раскладом сил, все равно ни в чем Игоря не "оправдывает", и здесь не додумывать нужно, а слушать, что Святослав с Бояном о нем говорят... А недоброе знамение при выступлении полка, я извиняюсь за приземленность, ближе к современному "кот дорогу перебежал", ибо относится лишь к неудачному походу. На нем все огорчения князя заканчиваются, далее в сюжете идет благополучный побег, теплые объятья Донца, возвращение в лоно Божьего покровительства, при котором срок действия знамения давно закончился. А сколько всего нагромождено...
   Нам следует придерживаться текста песни, точки зрения и информированности Певца, его версии "полка Игоря", поскольку мы имеем дело с литературным жанром. С индивидуальным сюжетом. Со своей суммой фактов: про того же юного Изяслава, сына Василькового, нам известно лишь из этого источника, больше нигде он не упоминается. Поэтому еще, как говорится, вопрос: где точнее - в повести или в летописаниях. При работе над "Задонщиной" я обратил внимание на устойчивую тенденцию приобщения в ряды "героев" старых хроник все новых и новых персоналий. А посему предмет науки и контекст перевода - разные вещи. Благодаря первому, например, мы много чего узнали за последнее время о черниговском воеводе со своими ковуями в войске Игоря и об этимологии его имени Беловод как славянской кальки из Ольстина (то есть "голштинца"), да еще и прусских кровей (Просович). Думаю, что о такой версии (http//litopys.org.ua/slovoyan/yatzenko2.htm) мог не иметь представления даже сам автор повести, если он знал этого Беловолода вообще.
   Потому что в его повести войско Игоря - полк, наличный его состав - обычная княжеская конная дружина. Плюс к этому - аналогичное формирование Всеволода, куряне. Никаких воевод, прямое руководство князя - "Игорь полки заворочает". Тем более, никаких союзников, кроме брата "буй тура"; его колоритный портрет наводит на мысли о том, что и другие соратники должны были попасть в кадр непременно.
   А вот почему их здесь нет - это, скорее, еще одно доказательство того, что замышлялось, при достаточном наличии материала, вовсе не героическое батальное полотно, а назидательная повесть. Весь "полк Игоря" автор подает прозаическим набегом, очередной русско-половецкой сварой и эпизодом в вековом сериале усобиц эпохи, растерзавших Киевскую Русь как государство.
   Сведения о том, что половцы передали весть об этой битве Святославу через купца, шедшего своею дорогою, имеются. В нем кое-кто и усматривает Беловода(Беловолода) Просовича.
  

* * *

   В критической части раздела, названой выше "творческой полемикой" как условием движения вперед, много места уделено "затмению", при котором со старыми стереотипами светлее не будет. Это позитивный вывод, ибо он указывает конечный пункт движения на путях к тому самому "основному вопросу философии": прояснению идейного замысла "Слова". Только этим ключом можно открыть замок входной двери, а потом уже всех "темных помещений" с фрагментами "Слова". По такой методике я рассматривал "основной вопрос" и ответы на него в этой книге и в предыдущем русском издании.
  

12. Камо грядеши?

  
   Лучших своих времен "Слово" еще ожидает.
   Процессу желательно содействовать, в том числе путем изъятия его, наконец, из общелитературных рядов героического эпоса. Такая классификация служит непоколебимым фундаментом двухсотлетнего стояния повести "в позе" пизанской башни.
   Не все, что в ту эпоху написано, относится к этому жанру. Для обоснования своего постулата мне достаточно процитировать тех авторитетов, кто говорил то же самое задолго до того, как я увидел свет. Одни считали произведение о князе Игоре ораторским (то есть, как и я, публицистикой), другие - историческим ("художественным" летописанием), третьи - героическим (в русле этого самого эпоса). Расклад сил наводит на мысль о разумном компромиссе, его и предлагал Н. Гудзий, причем довольно логично. Известно, что сам автор в первых строках последовательно обозначил свой жанр как "слово", "повесть" и "песня". Так вот, по мнению этого историка, словом - ораторским, повестью - воинской (трудной) и песней (в последнюю очередь) - героической. К этому нужно добавить, что общие черты письменных памятников того времени, по мнению Гудзия, уподоблены, прежде всего, природой феодальных укладов, то есть, насколько я его понимаю, имеют внешнее сходство, созвучны в обстоятельствах и условиях среды, но не заданностью темы, идеи и сюжета произведений.
   Лаконичное "Слово", несмотря на ряд характерных признаков, к эпосу прямого отношения не имеет. Как и все его действующие лица. То были люди тяжелого для нашей земли времени, а не фигуры писаний рыцарского жанра, и мне хотелось несколько приглушить трубадуров подобной трактовки этой неординарной повести того неординарного государства. Наивно равнять Игоря, болезненную нам до сих пор рану тогдашней драмы, с персонами неспешных, бесконечных строк многочисленных страниц фольклорной литературы. Гибель полка Игоря молнией высвечивает трагедию великой державы, отзывается криком авторской души из нашей прародины... Не восприняли его, между прочим, современники, не находит он своего понимания и сейчас...
   Среди эпосов того времени такого искреннего Слова на одном дыхании нет.
   С ним и благодаря ему мы выделяемся из общего ряда. А мы туда же... Как же, не на задворках цивилизации...
   Такое толкование произведения принижает уникальность национального шедевра.
  
   Эпос как отображение великих собственных деяний в самосознании людей, которые основали первые еще архаичные объединения или раннефеодальные государства, осмыслили всю историчность этого события, определились со своей ролью и достойно запечатлели себя в концентрированных образах народных героев - жанр универсальный. Сколько было тех держав - столько и героических эпосов.
   Другое дело - состояние этого, фольклорного по природе, сокровища. Древнерусская литература, к примеру, оставила его в виде "героических былин" киевского цикла. Число их, боюсь, не назовет никто, ибо, в дополнение к томам печатным и архивным залежам еще неизданного, неизвестные его варианты отыскиваются и поныне.
   Эпические же письменные памятники - это обработанная и оформленная сюжетно та часть наследия, которая, подобно избранным Евангелиям, стала канонической. За их границами, полагаю, существует немало апокрифических текстов...
  
   Передо мною - двухтомник героического эпоса народов СССР (Библиотека "Всемирная литература", М., 1975).
   Латвия, 50-е годы ХIХ века. Андрей Пумпур "по мотивам национального фольклора создает большое художественное повествование - "Лачплесис".
   Киргизия. "Манас" (его тысячелетие отмечалось под эгидой ЮНЕСКО) записывался из устных источников полстолетия, с 1920 по 1971 год.
   Эстония. Первый вариант "Калевипоега" из двенадцати песен был завершен в 1853 году Ф. Крейцвальдом.
   Армения. От крестьянина по имени Крпо в 1873 году исследователь Гарегин Срвантдзтянц впервые записал одно из преданий о сасунских богатырях. К нашему времени известно уже более пятидесяти таких вариантов.
  
   Западноевропейский эпос. Франция. Сказания о поражении франков у Ронсевальского ущелья, приросшие множеством преданий о дальнейших войнах Карла Великого и последующих доблестях его потомков вплоть до Крестовых походов, легли в основу "Песни о Роланде". Именно на конец этого периода исторического величия государства франков приходится письменное, сюжетно целостное ее изложение. Датируется оно, что интересно, одиннадцатым веком (во всяком случае, не позднее 1125 года следующего столетия), то есть временем от Ярослава Мудрого до Владимира Мономаха по отечественной хронологии.
   Если бы киевский цикл был каким-то образом упорядочен, то, возможно, мы тоже бы имели "Владимира Красное Солнышко" или "Илью Муромца", или что-то одно, композиционное. Но наш эпос дошел именно в таком былинном богатстве, а потом еще и думами прирос. К нему общество еще вернется в начале ХIХ века, но, в отличие от литовцев, эстонцев, армян и многих других, наши исследователи оставят киевское наследие в его первозданном виде.
   "Слово" с ним никак не перекликается. Это не запись нашим Срвантдзтянцем предания нашего же "Карпа". Оно живет отдельно, как оригинальная авторская повесть, а не сочинение вербального жанра!
   Однако...
  
   Академик Д. Лихачев. "Слово о полку Игореве" принадлежит к числу книжных отражений раннефеодального эпоса (подчеркнуто мною - А.Т.). Оно стоит в одном ряду с такими произведениями, как немецкая "Песня о Нибелунгах", грузинский "Витязь в тигровой шкуре", армянский "Давид Сасунский" и т.д. Но особенно много общего в жанровом отношении у "Слова о полку Игореве" с "Песнью о Роланде".
   Автор "Слова о полку Игореве" причисляет свое произведение к числу "трудных повестей", то есть к повествованиям о военных деяниях (chansons de geste). "Слово" оплакивает поражение Игоря. Это поражение - результат безрассудного, безумно смелого похода небольшого войска князя Игоря в далекие степи... Трагизм поражения усугубляется тем, что войско идет навстречу неминуемой гибели, но не может вернуться из-за высокого чувства чести князя и его дружины.
   Как и в "Песне о Роланде", где седобородый император Карл сочувствует Роланду и оплакивает его, хотя и осуждает, - в "Слове о полку Игореве" седой киевский князь Святослав оплакивает гибель Игорева войска, жалеет о судьбе Игоря и одновременно его осуждает.
   Карл и Святослав символизируют собой национальное и государственное единство своих стран...
   В русских былинах образам Карла и Святослава соответствует образ киевского князя Владимира Красное Солнышко, при дворе которого живут богатыри, совершающие свои подвиги по защите Русской земли от врагов..."
   Это - ключ к толкованию повести, поэтому приведенная цитата находится на первых страницах книги "Слово о полку Игореве" и культура его времени" ("Художественная литература", Л., 1985).
  
   Борис Яценко в предисловии (то есть тоже на главном месте) к своему основательному труду "Слово о полку Iгоревiм" та його доба" (Київ, 2000) начинает свои рассуждения о том же самом, что и академик Д. Лихачев. Я имею в виду не формулу эпического жанра и перечень вереницы произведений (иного не существует), а "космополитизацию" персонажей киевской повести в угоду этой формуле: героев - в общемировые ряды, князя - к стандартным типам.
   "Основная цель этого исследования, - пишет автор, - смысловая реконструкция "Слова о полку Игореве" в контексте его эпохи. С конца XVIII ст. "Слово" постоянно находится в поле зрения широкой общественности и ученых различных стран, стоит рядом с такими памятниками, как индийский и иранский эпос, французская "Песнь о Роланде", немецкая "Песня о Нибелунгах", английский "Беовульф", грузинский "Витязь в тигровой шкуре", армянский "Давид Сасунский", испанская "Песня о моем Сиде", исландские саги, финская "Калевала", японская "Повесть о доме Тайра" и прочими.
   Для устного и письменного героического эпоса характерны общие черты: проводится тема защиты родной земли от народа-агрессора; исторический фон создается в противостоянии с врагом; в центре борьбы стоит держава; эпические герои ориентируются на верховного правителя, олицетворяющего народное единство; с уважением говорится о родоначальниках; герои проявляют невиданную смелость и в бой за родную землю идут, как на праздник. Те же черты проявляются и в "Слове о полку Игореве". И они требуют детального изучения".
  

* * *

   Заключительный тезис (кроме последнего предложения) и есть причина всех несчастий в понимании повести. Хоть есть в ней те самые "характерные черты", но и наличие феодальной лестницы, и седоков на ее ступеньках, и других внешних признаков, как моря на полотнах И. Айвазовского, еще не лоция для всей сюжетной навигации. И никакой "исторический фон" тут не создается, он - кровавые усобицы - существует объективно и служит предметом крайней озабоченности автора произведения, передающей напряжение всего тогдашнего общества.
   За этими общими рассуждениями я не уклоняюсь от разговора относительно выявленных Д. Лихачевым и Б. Яценко параллелей и аналогий. Но, прежде всего, о "технологиях" построения самих параллелей и аналогий, ибо с помощью таких лекал отштампована не одна тонна диссертаций.
   Возьмем первый попавшийся пример (все они однотипные) на эту тему, скажем, эпично-интерпретационный контекст "Украинская национальная идея в творческом наследии Василия Щурата" мастерской Н. Лащик из Прикарпатского университета (newright.il.if.ua/lashchyk.htm).
   Что на взгляд автора, преследующего цель рассмотрения "общих и отличительных черт между "Словом про похiд Iгоря" и "Пiснею про Роланда", эти памятники объединяет? Ответ: глубокое понимание певцами предмета воспевания и ремесла батальных полотнищ. Аргументы: "Поэт "Слова" оказался хорошим знатоком военного искусства. Половцы заманили князя Игоря и его дружину в ловушку, позволили ему победить малую часть их войска и взять добычу, чтобы ночью целиком окружить дружину князя Игоря. В результате такого поворота событий, по-воински прыткого половецкого маневра, княжеские войска потерпели решительное поражение после длительного боя.
   В "Песне" арьергард войска франков под предводительством племянника и любимца Карла Роланда героически отбивает нападение мавров-мусульман и гибнет во имя "сладкой Франции" и христианства. Главный виновник гибели войска и самого Роланда - предатель, его отчим Ганелон".
   Убедительно? Возможно, ибо, как говорил один из знатоков, сходство между Бахом и Моцартом абсолютное - оба играли на скрипке.
   Перекликается с французским эпосом, по мнению Н. Лащик, и Золотое слово князя Святослава, так как оно "не является лишь укором за непослушание и молодецкое буйство, но тоже может послужить примером родительской любви, сочувствия и тоски по своим молодым князьям".
   Столь же "горько оплакивал Карл Роланда, Оливера и других, кто погиб за "любимую Францию":
  
   Карло, що паном був йому i батьком,
   Як тут йому не плакати-зiтхати!"
  
   И даже "семейное общение между мужем и женою, созданное на любви и взаимном уважении", к великому удивлению Лащик, у нас с французами полностью совпадает. "Плач Ярославны в "Слове" есть, собственно, таким глубоким чувством к своему мужу:
  
   Прилелiй же, господине,
   прилелiй до мене ладо,
   моє ладо i коханє
   щоб я сльоз моїх не слала
   аж на море на зараннi!"
  
   В "Песне"... смерть Роланда для Альды - это конец ее жизни. Карл, пытаясь утешить ее, обещает ей руку сына, но ее не привлекает даже перспектива стать королевой:
  
   Не дай се Бог, нi ангели тепер,
   Щоб я жила, коли Роланд помер!
  
   После этих слов Альда побледнела и упала бездыханной".
  
   Полагаю, что аналогий для уяснения методологий достаточно. С ними можно, действительно, дойти до утверждения, что "Украина с ее "Словом" и Франция с ее "Песнею" имеют определенные преимущества над другими нациями, ведь это есть род поэзии, имеющий наибольшее непосредственное влияние на национальные чувства и характер данного народа. "Слово про похiд Iгоря" и "Пiсня про Роланда" имеют гораздо большую ценность для данных наций, чем целая библиотека таких сочинений, являющихся исключительно продуктом воображения, но безо всякого национального содержания".
   Это уже мостик от закономерностей жанра к такого рода обобщениям, насчет которых бывший учащийся украинского технического училища, а ныне казахстанский Президент Нурсултан Назарбаев давал советы доморощенным исследователям: ваша версия должна быть такой, чтобы о ней можно было заявить вслух хотя бы метров за двести от своих государственных границ...
  

* * *

   В героико-песенную раннюю пору всех стран и народов, тесно не общавшихся между собой, тем паче в области литературной, действительно прославлялись их легендарные основатели и воители, образцы чести, доблести и мужества, оплакивались утраты и поражения. Но все это скорее предмет исследования феномена диалектики и внутренней логики самой литературы как части общей культуры человечества, а не доказательство существования мировой "академической школы искусств" с ее статичным "историческим фоном", жанровой и содержательной однообразностью, по алгоритму которой возможно вычисление характеров и даже деяний героев всех наций и народностей. Закономерности, как известно, лишь обобщают отдельное со всего оригинального, поэтому за констатацией того очевидного факта, что и украинцы, и французы "гарно спивають", нет никаких оснований отыскивать смысл коломыек в шансонетках, в тех самых chansons. Это "не те же самые штаны, только с пуговицами сзади".
   Не стал бы я связывать образы Карла и Святослава, хотя, действительно, оба в рассматриваемых произведениях просто были обречены на роли главных персонажей, ибо сидели в верховных креслах и имели в руках скипетры. На этом поиски аналогий можно прекращать, потому что ничего общего между ними более не существует, герои олицетворяют различные эпохи. "Слово" - это 1185 год, четыре столетия спустя после тех франкских событий, Святослав Киевский, как и его настоящий, а не выдуманный теперь визави в "политически раздробленной Франции" Филипп II Август (1180-1223) - полная противоположность "космически" удаленному Карлу Великому: их нынешние страны составляют удельные земли.
   Поэтому Святослава Киевского вы, кроме "Слова", нигде более не встретите. А вот Карл I Великий остается главным героем тех своих "жестов", chansons de geste, на протяжении всего раннего средневековья. У него вначале всего полцарства было: после отца, Пипина Короткого, он унаследовал королевство с братом на двоих, но затем мечом покорил соседей, был коронован папством как император Западной Римской империи и причислен к лику святых. Значилось за ним и то самое поражение при Ронсевале, но этот эпизод никак не останавливал франков на стремительном пути к тогдашней европейской супердержаве, что и пронизывало оптимизмом победителей их эпос о жертвенном Роланде: гибель его была целиком "во имя" великого будущего государства, а оно таких увековечивает в монументах. Героический эпос является памятником из этого мемориального ряда, на сооружение письменной "Песни о Роланде" из кирпичиков устных сказаний потребовалось около трех веков. Именно таких благоприятствующих обстоятельств и, главное, лимита времени не хватило тогда нам, полагаю, для перехода нашего былинного количества в качество сюжетно оформленного национального эпоса. У нас он просто остался недостроенным...
   Если уж серьезно анализировать эпосы, то лучше на этом поприще.
   Образу святого Карла I Великого (742-814) в нашем историческом и фольклорном наследии более соответствует фигура великого князя Владимира Святого Киевского (962-1015). По датам жития этих великих святых можно вычислить не только период могущества их держав, но и сроки опережения: у франков развитие раннефеодальных общественно-политических отношений начиналось на два столетия вперед. Впрочем, можно верить преданиям о том, что Париж во времена сватовства туда Генрихом Первым нашей Анны Ярославны был селом супротив Киева, поскольку динамика европейских процессов выравнивалась: в сумерки феодальной раздробленности все державы континента погрузились практически одновременно.
   Но к этому времени трансформация устного героического цикла о Карле и Роланде в письменный эпос закончилась, причем на подъеме, на высокой ноте, ибо франков тогда объединяли войны с Англией, в той борьбе с соседом стоял вопрос самого существования их государства. У киевлян же эпос "Владимир Красное Солнышко и его Илья Муромец" еще не сложился. Теперь уже и не сложится: для классической обработки былин в письменный памятник эпического жанра главным препятствием стало отсутствие того, что мы сегодня называем "национальной идеей". У нас тогда погибала держава, памятник скоро понадобится ей самой...
  
   Пацифизм еще и сегодня в основу глобальной политики не возведен, однако на те времена соседний Дешт-и-Кипчак существованию Киевской Руси не угрожал никогда! Половецкая Степь ограничивалась степью, благодати ее, в отличие от Монголии, было достаточно для поглощения всяких "демографических взрывов". Поэтому обитали там вооруженные пастухи, а не пастушеские армии... Впрочем, эти скоро уже появятся и, подобно цунами, прокатятся здесь всей биомассой снявшейся ордынской саранчи. Это проблема фундаментальная, вопрос исторического мировоззрения, и пора бы уже слововедам ставить тут точку. Исходя из исторических реалий, а не, как сказал известный политик, предположений относительно тех признаков пола, при наличии которых бабушка была бы дедушкой. Намерение князя Игоря победно пройти все Поле до Дона в одиночку с небольшой дружиной свидетельствует об уровне половецкой милитаризации. Не усматривало со стороны степняков смертельной угрозы для себя и ни одно из удельных княжеств, сваты-кочевники давно уже стали вспомогательным фактором в их династической борьбе. За отсутствием реальной внешней опасности отечественное "рыцарство" деградировало в своих кровавых внутренних "доблестях", стремительно толкая Русь к пропасти... Она агонизирует, но понимает это лишь один Святослав Киевский, верховная власть государства, которого уже нет. Великий князь не видит возле себя не только преданных своих "роландов" (они ему теперь не подотчетны), но и вообще "уже никого". Даже державного символа в "своем тереме златоверхом". Каждый удельный князь - сам себе король, у него свой закон и кодекс чести. Не такой уж и рыцарский, как пытался доказать нам Д. Лихачев: войско идет навстречу неминуемой гибели, но не может вернуться из-за высокого чувства чести князя Игоря. А кто тогда домой назад безо всяких там комплексов утек?
   Видимо, не до феодальных условностей жанра и этикета было и автору, и князю в той ситуации.
   Так о чем же должна петься эта "трудная повесть"?
   О последней уже, возможно, попытке собрать все наличные силы в единый кулак... Для этого нужно уговорить здравомыслящих еще князей да дать разума безответственным, за что и берется седой Святослав, ибо урезонить "крамольников" у него уже никакой силы нету. Вся "передняя слава" осталась как память о старых князьях, а в распоряжении "золотого престола" теперь лишь пропагандистские методы... То самое: "давайте послушаемся старшего"... На помощь великому князю Киевскому приходят известные с древности средства "массовой информации". Великая цель раскрыла великий талант, в их недрах отыскался самородок-певец со своей поучительной повестью о современнике Игоре, очередная вылазка которого в степь вынуждает теперь "городить Полю ворота". Да защищать покинутое княжество, жен с детьми, ибо их мужей и отцов "рыцарь" в поле снопами положил, а сам уселся-таки в "седло кощеево"... Это и есть тот, подведенный безымянным автором с помощью призванного Бояна результат безрассудного, безумно смелого похода небольшого войска князя Игоря в далекие степи... Потому что он, как сообщает Боян, оказался продолжателем дела не старых князей, а первых крамольников, его небольшое войско - "галочье стадо на уедии". Хорошо, что Господь милостив, он Игорю с полона дорогу до Церкви указал. Этим Бог всю Русь на путь истинный наставляет...
   Можно согласиться с последним пунктом вышеприведенных тезисов Б. Яценко относительно нормального изучения произведения. Притом изучения вне сферы влияния упоминаемого мною уже "великодержавного мировоззрения", которое стало идеологией "Слова", хотя сам же предлагал отказаться от употребления этого термина из-за современной затасканности и говорить вместо него об "инерции движения". Сущность ее в том, что беллетризованный в российской истории образ князя Игоря сильно отличается от летописных источников. При их обработке автор первой "Истории Российской" В. Татищев, например, изъял из биографии князя эпизод резни глебовцев и последующий покаянный его монолог, приписал Игорю высокие общерусские помыслы и недюжинные способности и, как пишет Л. Сазонова, "привнес свои оценки, сделанные с позиций просветителя и моралиста..." А затем уже к этому отредактированному рассказу Татищева, указывает она далее, обращались историки и ученые ХVII-ХIХ веков - С. Соловьев, В. Ключевский, М. Тихомиров и даже либреттист оперы "Князь Игорь". Все это было перенесено также и на толкование литературного произведения, поэтому "инерция движения" не вина, а беда российской науки: не суждено ей пока переступить через себя самое.
   Украинцам никакие комплексы не мешали. Но именно украинская школа стала правопреемником всех псевдопатриотических стереотипов соседей.
  
   Своими скромными усилиями я пытаюсь соскрести со "Слова" великодержавную его мишуру, а с удельных князей - глянец защитников трона и отчизны, ибо они там стопроцентными антиподами изображены. Сотый раз рассказывать тут сон Святослава не буду...
  
   Но все то, за что ратую я, повышает патриотический уровень всего произведения. Более того, оно дает конкретное представление о смысловом наполнении этого понятия в те времена. Тогда нужны были уже не прежние "всадники без головы", а личности с "царем в голове". Мое разумение исключает повесть из разряда "читанок" для детей младшего школьного возраста и ставит ее в ряды серьезной философской литературы. Оно выдвигает автора из "наивных живописцев" в число мыслителей той эпохи. И князь Игорь, неудачник-полководец, мной возводится на пьедестал драматического героя, ибо он познает истину и предстает фигурой, способной на нестандартные шаги. Простых решений, как говорил первый наш и последний советский президент, не бывает, то же самое можно отнести и к "колебаниям молодого Игоря". Всю сознательную жизнь он занимается своим обычным делом, доблестным, геройским и почетным для всех князей-воинов рыцарским занятием. Он гордится своим титулом и происхождением, упивается военной силой, он мечом обороняет себя и принуждает других обороняться от себя. "Вот такой он, Игорь наш", - повествует нам Певец, и я не понимаю, почему все это считается необъяснимым противоречием повести. Князь, действительно, то герой, то наоборот, его то хвалят, то осуждают... Потому что нарисован здесь реальный портрет, и процентное соотношение "светлых" его сторон не дает никаких оснований сводить все к авторскому милованию образом, тем более к некой "охранной грамоте", при которой даже самому Бояну не позволено "принижать достоинство князя". Напротив, черно-белая пленка контрастнее отражает значимость гражданского поступка героя того времени, способность молодого горячего вояки дойти до такой "прозаической" истины...
  
   Кто, как не мы, разумом и сердцем прочувствуем боль старинных пергаменов, переданную нам вместе с генным кодом пращуров...
   И когда, если не теперь...
  

* * *

   Формирование патриотизма на основе изучения современных стереотипов "Слова" в школе вызывает глубокое разочарование. Вреда от стабильной внутренней недооценки памятника больше, нежели от периодических наскоков на него волонтеров "скептического направления" слововедения.
   Я не рвал голосовых связок в борьбе с этими действительными врагами нашей древней культуры, отказывающих нам, днепровским славянам, в инкунабулах, а "Слову" в аутентичности, ибо много им было бы чести. Мы, славяне, боимся слюнявить пальцы, листая страницы "Слова" и "Задонщины", наши же оппоненты смело берутся не за свое дело. Любви к предмету у них нет, а о том, что хорошо подвешенный язык и достаточно изворотливый ум да всякая там софистика в состоянии выдать черное за белое, всем известно. Как и о меркантильной подкладке таких предприятий, что нам тут лукавить... Будто бы никто ничего не знает о приворотных средствах к себе, любимому, в политике, искусстве и науке.
   Среди тех, кто ставит под сомнение "Слово" и нашу его атрибуцию, есть люди, не имевшие судьбы родиться на этой земле, с ее языком, поэтому полноценными собеседниками они быть не могут. Не потому что мы лучше, а потому что у каждого народа есть свое емшан-зелье. Полынный дух этой травы, как известно из легенд, манит домой, он гнал кипчаков назад в голые свои края из далеких благодатных кочевий... Другие этого не понимали... И потомка их Абая им до конца не понять, ибо не поддается он вестернизации, не переводится вместе с его строками на другие языки горький запах степей... Точно так же не может какая-либо иная речь передать аромат поэзии "Слова". Перевод его для иноязычного читателя есть пересказ неудачного куда-то похода какого-то славянского князя. В этом нет ничего оригинального: таких мальбруков в литературе - пруд пруди. Чтят в мире наш памятник потому, что верят нам.
   А мы цену должны держать настоящую...
  
   Что же касается усилий по развенчиванию новых версий "скептической школы", то они лишь легализуют всякую писанину в ранге "заслуживающей внимания". Непримиримая борьба с нею официального слововедения, видимо, и считается тем самым движением вперед, ибо составляет весь научный багаж последнего времени. А все остальное есть тиражирование старых догм. Украинская наука в понимании старинной повести не идет далее мусин-пушкинских толкований, а это рубеж еще ХVIII-XIХ веков.
   Россия делает вид, что никаких вопросов на этом поприще не существует.
   Это уже не преемственность научных школ...
   Это есть "Окостенение станции". Несколько лет тому назад я, к удивлению читателя, вставил это сюрреалистическое полотно кисти Сальвадора Дали с опустевшей колеей без локомотива на обложку своей книги о древнерусском "Слове о полку Игореве"...
  
  

13. Библиография студий

  
   Согласно С. Гординскому (Енциклопедiя Українознавства, т. 8), украинские стихотворные и прозаические переклады "Слова", кроме него самого (1936, вторая редакция 1950, Филадельфия), сделали: И. Вагилевич (около 1836, издание 1884), Б. Дидицкий ("язычием", 1849), М. Максимович (1857), С. Руданский (1860, издание 1896), Ю. Федькович (1866, издание 1902), И. Франко (1873, издание 1952), А. Огоновский (1876), П. Мирный (1883, издание 1896), Е. Партицкий (1884), М. Чернявский (1894), И. Стешенко (1899, издание 1967), К. Зинькивский (1907, издание 1967), В. Щурат (издания 1907, 1912), А. Коваленко (1914, издание 1954), М. Грушевский (1923), П. Коструба (1928), М. Грунский (1931), М. Матвеев-Мельник (1936), H. Забила (1938), В. Свидзинский (1938), М. Рыльский (1939), И. Огиенко (1949), Н. Аркас (1951), Л. Махновец (1953), М. Кравчук (1968).
   Этот перечень ЭСПИ (СПб., 1995) дополняет сведениями о давнем перекладе К. Шейковского (1884) и двух последующих, с разницей в три года, попытках, которые "нельзя считать удачными". Это книга житомирца Н. Маньковского (1915) с переложением на русский язык и примечаниями, где "в текст произведения внесено ряд необоснованных поправок" (среди них впервые была "юная кровь") и труд И. Мандичевского (1918). Оба автора попали под критику со стороны В. Перетца.
   Энциклопедия дает также информацию о прозаическом перекладе М. Возняка для первого тома "Iсторiї української лiтератури" (1920), о еще одной неудачной попытке, на сей раз В. Ваврика (1938), а также о "мюнхенском", 1959 года, издании "рыцарской поэмы" М. Рипетского и более позднем перекладе В. Шевчука (1971).
   В своем издании "Слово о полку Iгоревiм" та його поетичнi переклади i переспiви в українськiй лiтературi" (изд. "Акта", 2003) О. Мишанич ставит в общие ряды Л. Гребинку (1941), В. Васькива (1996) и других. Многих других, ибо, по его подсчетам, в Украине собственной обработкой повести занималось около сорока авторов.
   И, наконец, тот же О. Мишанич сообщает, что к 200-летию первого издания "Слова" в Украине появились новые переклады и перепевы героической поэмы - М. Гетманца (Сумы, 1998), М. Ткача (Киев, 1998), Н. Попеля (Одесса, 1999), П. Салевича (Львов, 1999), К. Нейпавера (Ужгород, 2000).
   С момента появления этих работ пошло второе пятилетие, они давно уже не "новые", но до сегодняшнего дня их электронных версий нет, что исключает упражнения авторов из процесса общей дискуссии. Малотиражные книги областных типографий без Интернета ожидает судьба вышеуказанного издания Н. Маньковского и его "юной крови". Откопал этот факт Олжас Сулейменов ровно через... 60 лет. До него не только о толковании, но и о самом житомирце практически никто не знал, за все это время его книгу дважды критически упомянули известные ученые в своих малоизвестных сборниках узкопрофессиональных обзоров, никак не оценив при этом новизну.
   Теперь, когда современные технологические возможности не ограничены, отсутствие информации свидетельствует скорее об уровне предложения и, как следствие, спроса на него.
  
  

14. Сокровищница украинской словесности

  
   Это относительно предыдущей главы. Ценность лексического пласта слововедения выходит далеко за пределы студий над "Словом" и касается украинского слова вообще.
   Не существует, к сожалению, повести в перекладе Тараса Шевченко. Три отрывка, датированные 1860 годом, были, кажется, началом практической реализации подобного намерения, вызревшего еще здесь, в Казахстане, но так и не доведенного до конца. По весьма прозаической причине отсутствия текста оригинала "Слова". Отсюда Кобзарь обращался к О. Бодянскому с просьбой прислать ему необходимые материалы, упоминая при этом работы М. Максимовича. Случилось это в середине пятидесятых его столетия, цикл "письмо-ответ" занимал промежуток в пределах года (без учета времени поиска необходимого), поэтому, видимо, такое календарное расстояние между пожеланиями да началом практических действий и было тогдашним сроком реализации творческих планов. Но пришелся он на последний период жизни поэта...
   Отрывки, впервые опубликованные в 1867 году, дают представление о концепции переклада Т. Шевченко. Это было бы близкое к оригиналу переложение в стиле авторских поэзий, известных нам с детства по "Кобзарю".
  
   Рукав бебряний омочу
   В рiцi Каялi... I омию
   На княжому дебелiм тiлi,
   Засохлу кров його... Отру
   Глибокiї на любiм ладо рани.
  
   Это фрагмент из "Плача Ярославны", записанный с интервалом в три месяца в двух вариантах, но в одном и том же стихотворном размере.
   А здесь - конец кровавого пира со сватами-половцами:
  
   ...простяглися
   За землю Руськую. Хилилась
   I слалась, плачучи, трава;
   Високi гнулись дерева...
   Додолу гнулися, журились!
  
   Что же касается архаики, то даже в этих небольших отрывках-пробах Шевченко сохраняет немало оригинальной лексики - Путивль град, зигзиця, вої, єси, бебряний, ладо, насади-кораблi, стрiла каленая, шоломи, допировали.
  
   Сегодняшние языковые трансформации есть не что иное, как известный нам рутинный процесс ассимиляции в жизни этого наиважнейшего органа динамичного общественного организма. Они не имеют ничего общего со спекуляциями нынешней генерации "западников", пытающихся доказать консервативным "славянофилам", что в нашей наследственности меньше батьковского добра, нежели "колониального компромата" от этого, будь ему, единоутробного брата... Не успеют высохнуть чернила, а возле вас уже кто-то листает словарик "антисуржика" собственной редакции с меленькими пометками - (рос.). А то не "рос.", а "русск.", притом еще "др.-русск.", или вообще эпохальное - "ст.-слав."
   Как представителю "народной дипломатии" (то есть почетному консулу по Кустанайской и Актюбинской областям Казахстана), мне настоятельно рекомендовали из Киева не употреблять публично унизительное для нашей державы выражение "на Украине", обращая внимание на всю морально-политическую принципиальность вопроса. Мы здесь, вдалеке, прислушиваемся, но не под спудом тех обстоятельств, которые там, на батьковщине, к таким срочным политическим решениям принуждают. Поэтому лично для меня подобная установка - не столько сама ее мотивация, сколько категоричность - стала еще одним прискорбным фактом удаления от своей праматери и от исторической самоидентификации во времени и в пространстве, потому что мы сами себя так когда-то территориально обозначили, а не кто-то со стороны. Именно на Руси Киевской ходило выражение, перешедшее затем к нам, как "на Вкраїнi милiй" (Т. Шевченко, "Завещание"). Первичным, еще до родины и отчизны, а тем паче до социально-политических страны и державы, для древних славян была своя "земля", что обусловило все наши словосочетания в значениях существования "на ней". У летописца Нестора Святослав возвращается на Русь из греков; сбылось на Руси пророчество; пошли печенеги на Русскую землю. Оборот "в землю" в последней фразе придал бы ей несколько иное содержание...
  
   Диапазон использованных авторами для своих перекладов "Слова" архаизмов, то есть нашей старины (сам термин "архаика" я считаю более приемлемым для эпохи Гомера, нежели для материнской лексики и "генного материала" нашей современной мовы), чрезвычайно широк. Он красноречиво свидетельствует об отношении к родному слову и о самом ощущении его людьми, нашу литературу сотворившими...
   Много о чем рассказывает также сравнительное авторское толкование "темных мест". Это вообще тема отдельного разговора. Перекладами "Слова" занимались преимущественно представители литературных кругов, но, к удивлению, в некоторых случаях их наитие часто перевешивало потуги исследователей.
  
   Первые собственные догадки относительно толкования "Слова" возникли у меня при украинском прочтении древнего слога, напоминавшего, видимо, дикцией ту самую "адаптированную" версию Огиенко-Мишанича. До сих пор помню чувство великой гордости за мову в тот миг, ибо то был не миг, а эпоха тотального ее отступления на всех фронтах изо всех позиций... А она вот, пожалуйста, в древнем тексте:
  
   516 Донъ ти, княже, кличетъ
   517 и зоветь князи на победу.
   518 Олговичи, храбрыи князи,
   519 доспели на брань...
  
   Доспелыми, зрелыми мужами стали Ольговичи... Я уже писал об этих строчках. Но тут, в украинских студиях, сам Бог велит.
   В русских переводах никакой закавыки в этой строфе не усматривается: Дон тебя, князь Игорь, кличет и зовет (вместе с тобою других) князей на победу (в этой затянувшейся рати). Ольговичи (Игорева родня) на битву уже подоспели... Да только вот логики здесь нет: куда это они подоспели? И кто персонально? Потому что одни представители этого клана - Буй тур Всеволод и Игорь "со чадом" - в плену половецком, а другие, с "батьком" Святославом Киевским, дома зажурились... Потому россиянами для династии Ольговичей вычерчена густая сеть боевых "реабилитационных" маршрутов, ни один из которых, между прочим, так и не пересекся с этим эпизодом повести...
   "Ну, от - ти доспiв, дозрiв, хлопче!", - пишет Юрий Логвин в "Тайне одного диаманта" (изд. "Радянський письменник", 1989). Какая удачная лексическая "группа поддержки"! Прямо перекличка со "Словом": "Ну, вот - вы доспели, дозрели, хлопцы-ольговичи!" После предметно преподанного всем вам, Ольговичам, урока...
  
   Ольговичi князi,
   ви вже рослi до вiйни. (Ю. Федькович)
   Вже й Ольговичi хоробрi /
   доросли, щоб стати в сiчi! (В. Щурат)
   Й Ольговичi, рiд вiдважний, /
   Доросли уже до сiчi! С. Гординский)
   Ви Ольговичi, ви хоробрi, /
   На бiй за Вiтчизну доспiлi... (И. Огиенко).
  
   Такое прочтение хотя и принято меньшинством отечественных перелагателей, но и этого достаточно, чтобы выразить соболезнование российской исследовательской школе, коею подобное толкование строк 518-519 в расчет не берется. А это весьма существенное для всего смысла повести авторское замечание.
  
   В предыдущих книгах я писал о фразеологизме "кости белы", выродившегося, из-за невнимательности переписчиков "Слова", до прозаизма "кости были..." Я в своем переводе вернул первоначальный вариант:
  
   256 Черна земля под копытами
   257 костьми белыми посеяна,
   258 а кровию полита...
  
   Редакция строки мне казалась существенной, поскольку это устойчивое словосочетание перекочевало в "Задонщину" уже не "белыми костьми", а "татарскими", общее же понимание этой метаморфозы влияет в той повести на толкование сюжетной линии. Позже, в одной из исследовательских работ, мне попалась аналогия в украинской народной песне:
  
   Чорна земля заорана,
   I кулями засiяна,
   Бiлим тiлом зволочена,
   I кровiю сполощена.
  
   Эти строки цитировались для иллюстрации общего метафорического сходства, о "белых костях" речь там не шла, поскольку применительно к этому куску "Слова" мотивации такого предположения не существует вообще. Но "черно-белая" гамма подобных трагических полотен, как видим, господствует и в баталиях древности, и в пушечные уже, с пулями (кулями) времена. Не случайно без подобных изысканий, лишь по внутреннему поэтическому чутью, поставили "кости белы" в свои переклады Ю. Федькович, А. Коваленко и В. Васькив.
   Не все украинские переклады, как сказал О. Мишанич, выдерживают суровую филологическую критику, но их присутствие в науке о "Слове" оспаривать нельзя. Это довольно существенное замечание, ибо наука в его исследовании оперирует выводами ученых и достаточно успешно обходится без самих литераторов. То есть, дело переведено на делянки цехового, скажем так, корпоративного ремесла. Для утверждения вывода я предлагаю обратиться к ЭСПИ (СПб.,1995) с этой самой стародавней идиомой "изойти кровью", коль уж столько внимания здесь мы ей уделили. Энциклопедия рассказывает, кто термин научно отрабатывал, ибо, как известно, первые издатели усмотрели в нем иное словосочетание: "и схоти ю на кровать, и рекъ...", что и занесли в скрижали. Не буду приводить длинный ряд фамилий специалистов со страниц пятитомного издания, напомню лишь, что поиск истины их усилиями складывался так: сперва толковалось, что Изяслав помирает на поле битвы с подругой "на кровати". Затем - в ложе славы. И лишь с 1915 года, после Маньковского, Изяслав погибает так, как и следует персоне героичного жанра - исходит юною кровью на кровавой траве!!!
   Поэтическую жемчужину, увиденную житомирским провинциалом, наука больше полстолетия не воспринимала. На нее за это время обратил внимание В. Перетц с тем самым огорчительным замечанием, что она не лучше и не хуже других конъектур. И тогда в тихую заводь демонстративно бросил камень поэт. Книга Олжаса Сулейменова, как известно, вышла за рамки славистики и стала событием общественно-политической (до уровня ЦК КПСС) жизни. Одна из ярких глав "неправильного" издания посвящалась абсурдной на поле брани "кровати" и презентации миру божьему нашего Маньковского.
  

15. Генерация идей как процесс генерации поколений

  
   Некоторое время смолчав, академики все же сдачу дали. "Кровать" на передовой позиции удержалась, ибо значилась в багаже наиавторитетнейших исследователей, что наводит на ассоциации о чистой воды конъюнктуре и подмоченных ею зернах истины.
   ...Меня до сего времени, правда, по-дружески пока, обвиняют в "нападках на авторитеты", и я, как могу, отбиваюсь: "а как быть?" Я и так взял на вооружение весьма корректную тактику и служу в публичной полемике всего лишь подносчиком аргументов собственного произведения для подкрепления одной из воюющих сторон. Согласен, много тут вокруг волонтеров со всякой пиротехникой и холостыми патронами суетится... Но стрелять по ним боевыми даже во имя торжества идеи теперь никто не сможет... Прессинга, и того не будет... Говорят, что уже нет...
   А это вот - лукавство.
   ...Россия широко отмечает столетний юбилей Дмитрия Сергеевича Лихачева, отдает дань, а тут некстати эта моя писанина. Из чувства признательности мог бы повременить, но бессмысленно: я уже все это высказал ранее. О монополизации истины, а это не из области наветов. Это эпоха, связанная с его школой в слововедении. Пятьдесят лет догматизма состарили молодой, гибкий когда-то стан этой науки до костяка на хромированных костылях в экспозициях юрского периода. Омоложение его - дело весьма проблематичное, ибо на протяжении полусотни лет нарушался баланс идей в рационе поддержки развития этого сложного организма, и теперь, в дистрофическом своем состоянии, он проявляет абсолютно неадекватную реакцию на что-либо новое или же не реагирует на него вообще. Для ситуации, искусственно созданной в любой замкнутой консервативной системе, подобное явление закономерно. Те точки зрения, которые могли бы в свое время равноправно и органически влиться в русло творческой дискуссии, с помощью всяких методов и административного ресурса оттеснялись все дальше и дальше, пока не оказались "мелкой ересью" на паперти возведенного школой святилища... Его культу прислуживает могучий клан апологетов и их последователей, поэтому замышлять здесь какой-то "прорыв" - вещь безнадежная, вопрос переведен в колею вселенского противостояния - или наша божница, или какой-то ваш кирпич, носитесь тут с ним... Все окаменело, ликвидировано рабочее пространство, утрачена динамика движения. Это и есть эпоха, связанная с именем, а теперь еще и с необходимостью поиска какого-то культурного выхода из этой, достаточно деликатной ситуации...
   Школа оставила большое научно-публицистическое наследие, в том числе издания из разряда национальных проектов. Им стала и сама ЭСПИ (СПб., 1995), назову еще раз ее полностью - пятитомная энциклопедия "Слова о полку Игореве" (редакционная коллегия: Л. Дмитриев, Д. Лихачев, С. Семячко, О. Творогов). Были, конечно же, государственные ассигнования, не было уже тоталитарной системы... Создавался фундаментальный по замыслу труд. На века... Представлена в нем и моя землячка Раиса Иванченко, в исторических романах которой "множество реминисценций "Слова", о чем я упоминаю для подтверждения полного понимания составителями принципов энциклопедичности. Примененных, возможно, и не избирательно, но целенаправленно... Относительно Сулейменова это уж точно, ибо деваться было некуда. Тогда ведь видели все, как академическая наука на нем "обожглась". И она избрала метод умолчания этой неприглядной для себя истории, упорного игнорирования автора, выражая при этом свою полную к нему лояльность.
   "Первые отклики на книгу Сулейменова, - говорится в энциклопедии, - появившиеся в алма-атинских периодических изданиях, были вполне доброжелательными (В. Владимиров, Э. Джилкибаев, Р. Зуева и С. Штейнгруд, И. Филимонова), однако вскоре появились и резко отрицательные рецензии. Как отметил У. Гуральник, критика книги Сулейменова велась с разных позиций: с одной стороны, - "размашистые обвинения" в идеологических и методологических ошибках, в порочной националистической концепции (Ю. Селезнев и другие), а с другой - научный анализ конкретных ошибок и заблуждений автора (Д. С. Лихачев, Л. А. Дмитриев и О. В. Творогов и другие)".
   ...По всей видимости, для "кровати", пущенной Сулейменовым на слом при вычленении "юной крови", применялась позиция номер два по Гуральнику - "научный анализ конкретных ошибок и заблуждений автора (Д. Лихачев, Л. Дмитриев и О. Творогов и другие)". Этой "кровати" отведен специальный глоссарий, тогда как для "крови" - нет, хотя первая в "Слове" встречается лишь единожды, а вторая - десять раз. Не считая в обоих случаях дискуссионного места. Это о чем-то говорит?
   О гегемонии школы, естественно, и о технике безопасности. В глоссе "кровь" пришлось бы рассмотреть и "юную кровь" с подачей убедительной, а посему нежелательной мотивации Сулейменова... В статье же про "кровать" эта версия, как бы полемически безупречно и "культурно", из повестки дня изымается. "О стилистической неуместности в данном контексте упоминания кровати писал О. Сулейменов. Однако А. П. Комлев и К. К. Белокуров вновь возвращаются к толкованию Потебни, указывая, в частности, что при чтении "исхыти юна кровь", следующем после упоминания кровавой травы, "возникает кровь на крови, при этом подразделяемая на "травяную" и "юную". (Автор - О. Творогов).
   Какое, нужно сказать, утонченное чувство стилистики у того Комлева с Белокуровым... Только на траву ту рать легла. Поголовно... Окровавлено было все...
   Еще более прискорбна история с "курами Тмуторокани". Прочитаны они Сулейменовым по-казахски (по-половецки, стало быть) как "стены Тмуторокани". Ровно через десять лет в издании, приуроченном к 800-летию событий "Слова о полку Игореве" (изд. "Советский писатель, 1985, составители Д. Лихачев, Л. Дмитриев и О. Творогов), в комментариях к тексту на страницах 475-476 под номером 294-296 появились такие строки: "Толкования "до городских стен" (В. Захаров, Н. Баскаков, А. Робинсон и др.), безусловно, неосновательны. См. об этом: Н. Дылевский, "Неоправданный возврат к прошлому". М., 1985".
   Эта хитрая ремарка адресована не авторам малоизвестных трудов, а признанному уже миром к тому времени Сулейменову. Он никуда "не возвращался", но его здесь и духу нет! В юбилейном сборнике даже не замечено такого его шага вперед. Суть ведь не в том, кто, что и когда говорил. Дело в явлении конъектуры, восприятии ее "умом и сердцем" и, прежде всего, текстом! В этот "момент истины" торжествует вся наука по принципу "никто не забыт, ничто не забыто"... И если суждения на этот счет Захарова, Баскакова, Робинсона и других (я, признаться, о них до Сулейменова не слышал) лежали втуне, более того, и теперь еще пылятся на полке "тупиковых вариантов", то это не отменяет дальнейших поисков и новой, более убедительной аргументации.
   Версия Сулейменова явилась находкой, она отметена школой всего лишь из-за "порочащих связей" с его персоной. "Кура" - обиходный тюркизм, коих в "Слове" полно, к тому же топоним "градообразующий", заполонивший просторы не только Казахстана, но и Украины с Россией... Писательница Иванченко - моя землячка как раз из Гуляйполя, у нас там рядом легендарная Калка - Кальмиус да менее известные теперь уже старый Башаул с Куркулаком через речку. В первом селе - главном (бас, баш - голова) ауле - уцелел в ту войну тот единственный в нашей округе родильный дом, где и меня, как говорит о таких случаях мудрый казах Мурат Мухтарович Ауэзов, привели в этот мир. О другом "ауле" я писал уже "эмигрантом" в одноименной повести. "Напротив, по другую сторону Гайчура, доживает последние дни хутор Куркулак, или "длинная стена", которой и кажется из заболоченной низины луга круто подмытый глинистый берег под его крайними хатами". И все это среди россыпи курганов - пять величественных древних рукотворных холмов, теперь уже распаханных, испокон веков маячили на горизонте в пределах прямой видимости из нашего фамильного подворья.
   Кура - стена от тюркского корня "кур" - "воздвигай". Забороло Путивля - кура Тмуторокани, и украинского Гайчура, и российского Кургана с Куртамышем у него под боком... Энциклопедия, теперь уже через двадцать лет после этой, абсолютно нигде не "запатентованной" в отношении текста "Слова" сулейменовской версии, все же его упомянула. В микротексте справочного аппарата статьи, без объяснения существа дела. И саму "куру" в значении "стена" тоже обозначила - мельком, невзначай, как давно пройденный и забытый этап: "знамо дело", мол, из "Хтонических мотивов" еще... Хотя появились те "Хтонические мотивы в легенде о Всеславе Полоцком" лишь три года спустя после книги О. Сулейменова. Это было первое печатное сообщение А. Никитина и Г. Филипповского о своем видении (в противовес иным версиям) в тмутороканском "Куре" какого-то мифического древнешумерского существа, господствующего в подземном мире, эдакого куратора преисподней. Опубликован труд в сборнике Академии Наук СССР и Института мировой литературы имени Горького под названием "Слово о полку Игореве". Памятники литературы и искусства ХI-ХII веков" (издательство "Наука", М., 1978).
   Зато есть в энциклопедии вся остальная суммарная добыча этимологии "во языцех" - из русского, украинского, польского, абхазского, арабского, татарского, греческого, монгольского, вайнахских и тюркских наречий. Есть всяческие предположения: "до кур" - значит, до петухов, до пения петухов; до света, до рассвета; до жилого места, поселения, ограды, округа, границы; до деревни, жилища, обитаемого места; до владыки, господина, господ, панов; до стола окраинного князя, до десяти тысяч человек; до Государя и Царя даже... Есть вообще из области фантастики: "кур" Тмутороканский - один из главных деятелей общей жизни природы... Но что поделаешь - энциклопедия! Нужно подгрести все! Потому в перечне авторов предположений - Алябьев, Барсов, Березин, Вельтман, Виноградова, Головин, Грамматин, Дмитриев, Дубенский, Карамзин, Калайдович, Лихачев, Мальсагов, Мавродин, Малышевский, Марр, Майков, Мещерский, Мей, Миллер, Никитин, Орлов, Пожарский, Прийма, Рыбаков, Снегирев, Салмина, Тимковский, Тихонравов, Филипповский, Чивилихин, Шишков, Эрдман, Якобсон.
   Нет в статье только Сулейменова с его казахской заявкой. Кстати, за отказом ему в приоритетах некоторых толкований, будто бы и без него миру известных, Евгений Федюнькин (www.dubna.ru/Fedyunkind.htm) усмотрел наличие обыкновенного подлога и плагиата под грохот затеянной вокруг "АЗ и Я" и ее автора канонады...
   Борьбу школы с "ересью" академик Лихачев триумфально подытожил в той самой своей книге "Слово о полку Игореве" и культура его времени". "В данном издании моей книги, - сообщается в ней, - ...исключены полемические главы, как потерявшие в настоящее время свой интерес для широкого читателя (исключены главы, где я полемизирую с... писателем О. Сулейменовым)".
   Триумфально ли? В связи с юбилеем Сулейменова большинство газет буквально повторились: Олжас, вот он среди нас, он как-то всегда был и всегда есть. И будет... А кто помнит тех, учинивших ему разнос в середине семидесятых... Я поздравил поэта-мыслителя телеграммой. "Хорошо, когда дивиденды от размещенного в человечество капитала возвращаются, тем более в пору гармонии сил, таланта и мудрости. Поздравляю! Желаю воплощения невоплощенного, его у Вас там лет на сто!"
  
  

* * *

   Одностороннее "закрытие темы" сегодня невозможно. Хотя пересмотр точек зрения в слововедении связан, к великому сожалению, все еще с процессом генерации поколений. Однако уже этот дуализм сам по себе есть реалии нового, более динамичного и продвинутого времени.
   На него и уповаем мы в надеждах миновать ту окостенелую станцию, "ибо опыты над "Словом", несмотря на должную их интенсивность, далеко еще не доведены до конца и не сказали всего, что могут сказать".
  
  
  
  

Часть вторая

Украинский переклад

"Слова о полку Iгореве"

  

Слово о полку Iгоревiм, Iгоря,

сина Святослава, внука Олегового,

або

напутня повiсть автора

про дiяння князiв нинiшнiх,

якi звели славу великих предкiв

у крамолi, усобицях i розладi,

з переказом походу

на половцiв

Новгород-Сiверського князя Iгоря,

Iгоря, сина Святослава, внука Олегового,

полоненого в Степу;

з включенням Золотого Слова

Великого Князя Київського Святослава

та заклику до всiх князiв

зберегти державнiсть

i подбати про землю Руську;

з викладом

Провидiння вiщого спiвця Бояна

про пагубнiсть династичних вiйн

для знедоленої землi Руської;

з описанням повернення

князя Iгоря з полону

по вказанiй Богом путi

у Київ до святої Богородицi

на покаяння за дiла свої

грiховнi.

Заспiв

   - Автор вихваляє Бояна, вiщого спiвця слави старих князiв руських. - Ремствування на неможливiсть використання величавої манери Бояна для оповiдань про кориснi дiяння князiв нинiшнiх. - Автор обирає власний пiсенний стиль у межах традицiй жанру. - Визначення заслуг Бояна в огудi княжих крамол. - Його подвижництво в оспiвуваннi справжнiх взiрцiв вiйськової звитяги.
  
   1 Не до ладу було б нам, браття,
   2 прикрашати старими словами
   3 трудну повiсть о полку Iгоревiм,
   4 Iгоря Святославича!
  
   5 То початися же цiй пiснi
   6 за билинами сього часу,
   7 а не за замислом Бояна.
  
   8 Боян бо - вiщий!
   9 Якщо кому хотiв пiсню творити,
   10 то витав думами в дiбровах,
   11 сiрим вовком по землi,
   12 сизим орлом попiд хмари.
   13 Поминав, було, кажуть,
   14 годину перших усобиць.
   15 Випускав тодi десять соколiв
   16 на стада лебедиць;
   17 яку з них настигали,
   18 та й спiв починала -
   19 старому Ярославу,
   20 хороброму Мстиславу,
   21 що зарiзав Редедю
   22 перед полками касозькими,
   23 красному Роману Святославичу.
  
   24 Боян же, браття, не десять соколiв
   25 на стада лебединi пускав,
   26 а свої вiщi персти
   27 на живi струни накладав,
   28 вони ж самi князям старим
   29 славу рокотали.
  

Пiсня перша

   - Автор порiвнює мудрого старого князя Володимира з поколiнням його внукiв. - Вибiр для повiстi героя нашого часу, Новгород-Сiверського князя Iгоря. - Намiр князя виступити на половцiв одинаком. - Недобре йому знамення. - Рiшення не вiдкладати похiд, але дочекатися пiдмоги.
  
   30 Почнемо ж, браття, повiсть оцю
   31 вiд того старого Володимира
   32 до нинiшнього Iгоря,
   33 який стримав розум силою своєю
   34 i вигострив своє серце мужнiстю,
   35 наповнився ратного духу
   36 i навiв свої хоробрi полки
   37 на землю Половецьку
   38 за землю Руську.
  
   39 Тодi озирнувся Iгор
   40 на свiтле сонце
   41 i побачив вiд нього тьмою
   42 всiх своїх воїв покритих.
   43 I мовить Iгор
   44 дружинi своїй:
   45 "Браття i дружино!
   46 Лучче ж потятими бути,
   47 нiж полоненими бути;
   48 так сядьмо, браття,
   49 на свої борзi конi
   50 та побачимо синього Дону!"
  
   51 Запалила княжий ум похiть,
   52 а знамення йому
   53 заступила гординя
   54 спокуситися Доном великим.
   55 "Хочу, - каже, - коп'є приломити
   56 в кiнцi поля Половецького
   57 з вами, русичi,
   58 хочу голову свою покласти
   59 або напитися
   60 шоломом Дону".
  

Авторський вiдступ перед пiснею другою

   - Як би оспiвав Боян похiд князя Iгоря в порiвняннi з доблесними дiлами Володимира. - Iронiя Бояна з цього приводу. - Боян уважає похiд Iгоря демонстрацiєю рiшучостi Києву. - Готовнiсть i войовничий дух його дружини та удiльних мiст.
  
   61 О Бояне, соловiю старого часу!
   62 Якби ти сам оцi полки ощебетав,
   63 думами, соловiю, в дiбровах витаючи,
   64 умом злiтаючи пiд хмари,
   65 звиваючи обаполи
   66 давню славу з сучасною,
   67 рискаючи в тропу Троянову
   68 через поля на гори,
   69 то оспiвав би ти, мабуть, так
   70 цього Iгоря з цих онукiв:
   71 "Не буря соколiв несе
   72 через поля широкi -
   73 галки стадами бiжать
   74 до Дону великого".
   75 Чи отак би тобi проспiвати,
   76 вiщий Бояне, Велесiв онуче:
   77 "Конi iржуть за Сулою -
   78 дзвенить слава в Києвi:
   79 труби трублять у Новгородi,
   80 стоять стяги в Путивлi!"
  

Пiсня друга

   - Об'єднання порубiжних Святославичiв Ольгових. - Те ж недобре їм знамення. - Виступ у похiд. - Грабунок зустрiчного кочового табору. - Роздуми автора про вiйни за рубежами Русi. - Вiдповiдь ханiв Iгорю. - Битва другого дня. - Звитяга Всеволода. - Кульмiнацiя битви. - Поранення Всеволода як недобра передвiстка.
  
   81 Iгор жде милого брата Всеволода.
   82 I мовить йому буй тур Всеволод:
   83 "Один брат,
   84 один свiт свiтлий -
   85 ти, Iгорю!
   86 Обидва ми Святославичi!
   87 Сiдлай, брате,
   88 своїх борзих коней,
   89 а мої - тi готовi,
   90 осiдланi в Курську напередi.
   91 А мої тi куряни - свiдомi кметi:
   92 пiд трубами сповитi,
   93 пiд шоломами злелiянi,
   94 з кiнця копiй згодованi,
   95 путi їм вiдомi,
   96 яруги знайомi,
   97 луки в них напруженi,
   98 стрiлечницi отворенi,
   99 шаблi вигостренi;
   100 самi скачуть, як сiрi вовки в полi,
   101 шукаючи собi честi, а князю слави".
  
   102 Тодi вступив Iгор князь у золоте стремено
   103 i поїхав по чистому полю.
   104 Сонце йому тьмою путь заступало,
   105 нiч стогнала йому грозою,
   106 пташиний пробудився свист,
   107 звiринi уляглися крики,
   108 Див кличе зверху дерева,
   109 велить послухати землi незнаємiй -
   110 Волзi,
   111 i Поморiю,
   112 i Посулiю,
   113 i Сурожу,
   114 i Корсуню,
   115 i тобi, Тмутороканський бовване!
  
   116 А половцi неготовими дорогами
   117 побiгли до Дону великого,
   118 кричать вози їх ополуночi,
   119 немов лебедi розбудженi.
  
   120 Iгор до Дону вiйсько веде!
  
   121 Уже бо бiди його пасуть
   122 птахи у дiбровах,
   123 вовки грозу накликають
   124 у яругах,
   125 орли клекотом на костi звiрiв звуть,
   126 лисицi брешуть на червленi щити.
  
   127 О, Руська земле!
   128 Уже за обрiєм ти!
   129 Довго нiч меркла,
   130 свiт зорi запалав,
   131 iмла поля покрила.
   132 Щебет солов'їний заснув,
   133 говiр галок пробудився.
   134 Русичi великi поля
   135 червленими щитами перегородили,
   136 шукаючи собi честi, а князю слави.
  
   137 Спозарання у п'ятницю
   138 потоптали поганi табори половецькi
   139 i, розлетiвшись стрiлами по полю,
   140 помчали красних дiвок половецьких,
   141 а з ними золото,
   142 i паволоки,
   143 i дорогi оксамити.
   144 Постелями їх,
   145 опанчами та кожухами
   146 почали мостити мости на болотах,
   147 а на грязьких мiсцях
   148 стелити килими половецькi.
   149 Червлений стяг,
   150 бiла хоругва,
   151 червлена чiлка,
   152 срiбне древко -
   153 хороброму Святославичу!
  
   154 Дрiмає в полi Олегове хоробре гнiздо.
   155 Далеко залетiло!
   156 Не в обиду було породжене воно
   157 нi соколу,
   158 нi кречету,
   159 нi тобi, чорний вороне,
   160 поганий половчине!
  
   161 Гзак бiжить сiрим вовком,
   162 Кончак йому слiд править до Дону великого.
  
   163 Другого дня вельми рано
   164 кривавi зорi свiт повiдають;
   165 чорнi хмари з моря iдуть,
   166 хочуть прикрити чотири сонця,
   167 а в них трiпочуть синi блискавки.
   168 Бути грому великому,
   169 йти дощу стрiлами
   170 з Дону великого!
   171 Тут коп'ям приламатися,
   172 тут шаблям потручатися
   173 об шоломи половецькi,
   174 на рiчцi на Каялi,
   175 бiля Дону великого!
  
   176 О, Руська земле!
   177 Уже за обрiєм ти!
  
   178 Це вiтри, Стрибожi внуки,
   179 вiють з моря стрiлами
   180 на хоробрi полки Iгоревi.
   181 Земля сутенiє,
   182 рiки мутно течуть,
   183 порох поля вкриває.
   184 Стяги сповiщають:
   185 половцi йдуть вiд Дона
   186 i вiд моря,
   187 i зо всiх сторiн
   188 руськi полки обступили.
   189 Дiти бiсовi
   190 за кличем поля перегородили,
   191 а хоробрi русичi
   192 огородились червленими щитами.
   193 Яр туре Всеволоде!
   194 Стоїш на оборонi,
   195 прискаєш на воїв стрiлами,
   196 гримиш об шоломи
   197 мечами харалужними!
   198 Куди, туре, поскочиш,
   199 своїм золотим шоломом посвiчуючи,
   200 там лежать поганi
   201 голови половецькi.
   202 Поскiпанi
   203 шаблями гартованими
   204 шоломи аварськi
   205 вiд тебе, яре туре Всеволоде!..
   206 Каявся вiн на рани, дорогi браття,
   207 забув про чин та життя,
   208 i града Чернiгова
   209 отчий стiл золотий,
   210 i своєї милої жони
   211 красної Глiбовни
   212 звичаї та обичаї.
  

Авторський вiдступ перед пiснею третьою

   - Заколотники та призвiдники усобиць. - Хто далi крамолу кує? - Печалi Руської землi.
  
   213 Були вiки Трояновi,
   214 минули лiта Ярослава;
   215 були полки Олеговi,
   216 Олега Святославича.
  
   217 Той бо Олег мечем крамолу кував
   218 i землю стрiлами засiвав.
   219 Ступав у золоте стремено
   220 у градi Тмутороканi,
   221 а дзвiн той слухав
   222 давнiй великий Ярослав,
   223 а син Всеволода, Володимир,
   224 зачинявся щоранку
   225 на провушини в Чернiговi.
  
   226 Бориса же Вячеславича
   227 марнославство на суд призведе
   228 i на Канинi
   229 зеленим саваном застелить
   230 за образу Олегового
   231 молодшого хороброго князя.
  
   232 З тої же Каяли
   233 Святополк поволiк отця свойого
   234 мiж угорськими iноходцями
   235 до святої Софiї в Києвi.
  
   236 Тодi, за Олега Гориславича,
   237 сiялись i проростали усобицi,
   238 гинуло життя Даждьбожого внука,
   239 в княжих крамолах
   240 вiк людський скоротився.
   241 Тодi в Руськiй землi
   242 рiдко ратаї перекликались,
   243 частiше ворони з граєм
   244 трупи собi дiлили,
   245 та галки своїм нарiччям говорили,
   246 змовлялися летiти на об'їдки.
  

Пiсня третя

   - Продовження битви. - Поразка руського вiйська. - Наслiдки розгрому. - Автор повторює в бiльш категоричних виразах причини бiд нинiшнiх. - Боротьба князiв за владу та славу. - Далеко залетiв сокiл на лови, та без вiйська залишився. - Журба жон руських. - Сум за стiнами городенськими.
  
   247 То було в тi ратi i в тi полки,
   248 а такої ратi не чувано!
   249 Спозарання до вечора,
   250 з вечора до свiта
   251 летять стрiли гартованi,
   252 гримлять шаблi об шоломи,
   253 трiщать копiя харалужнi
   254 в полi незнаємiм,
   255 серед землi половецької.
   256 Чорна земля пiд копитами
   257 кiстьми бiлими посiяна,
   258 а кров'ю полита:
   259 тугою зiйти їм у Руськiй землi.
  
   260 Що це шумить,
   261 що це дзвенить
   262 рано-вранцi перед зорями?
   263 Iгор полки завертає,
   264 жаль йому милого брата Всеволода.
   265 Билися день,
   266 билися другий;
   267 третього дня ополуднi
   268 упали стяги Iгоревi.
   269 Тут брати розлучилися
   270 на березi бистрої Каяли;
   271 тут кривавого вина не зосталося,
   272 тут пир докiнчили хоробрi русичi,
   273 сватiв попоїли,
   274 а самi полягли
   275 за землю Руську.
   276 Никне трава жалощами,
   277 а дерево з тугою
   278 до землi приклонилось.
  
   279 Для нас уже, браття,
   280 невесела година настала,
   281 степ-пустеля силою все покрила.
   282 Прийшло знесилля до Даждьбожих онукiв,
   283 ступило дiвою на землю Троянову,
   284 розплескала вона лебединими крильми
   285 синє море при Донi,
   286 i виплескалася там та водою втекла
   287 благодатна пора.
   288 Усобиця князiв iз поганими забулася,
   289 бо схопилися брат iз братом:
   290 "Се моє, а то моє також!"
   291 I почали князi про мале
   292 "се велике" мовити
   293 та самi на себе крамолу кувати.
   294 А поганi зо всiх сторiн
   295 приходили з перемогами
   296 на землю Руську.
  
   297 О, далеко зайшов сокiл,
   298 птиць прибиваючи до моря.
   299 Та хороброго полку Iгоря
   300 не воскресити!
   301 А Карна i Жля, ним накликанi
   302 поскакали по Руськiй землi,
   303 смагу мечучи людям у полум'яному розi.
   304 Жони руськi заплакали, заголосили:
   305 "Тепер нам своїх милих лад
   306 нi мислями змислити,
   307 нi думами здумати,
   308 нi очима зглядiти,
   309 а в золота-срiбла зброї
   310 вже нiкого не обiйнять".
  
   311 I застогнав, браття, Києв тугою,
   312 а Чернiгiв напастями.
   313 Сльозами залита Руська земля;
   314 печаль велика тече
   315 серед землi Руської.
   316 А князi самi на себе
   317 крамолу кували.
   318 Поганi однi тiльки-но
   319 переможно Руською землею рискали
   320 та брали дань по бiлi зо двору.
  
   321 Тi бо два хоробрi Святославичi,
   322 Iгор i Всеволод,
   323 уже кривду розбудили,
   324 котру приспав було батько їх,
   325 Святослав Київський,
   326 грiзний i великий.
   327 Вiн грозою усмирив усiх
   328 своїми сильними полками
   329 i харалужними мечами;
   330 наступив на землю Половецьку,
   331 притоптав горби i яруги,
   332 замутив рiки i озера,
   333 висушив потоки i болота.
   334 А поганого Кобяка з лукомор'я,
   335 вiд залiзних великих
   336 полкiв половецьких,
   337 вихром вийняв.
   338 I впав Кобяк у градi Києвi,
   339 у гридницi Святославовiй.
  
   340 Тут нiмцi i венецiйцi,
   341 тут греки i морава
   342 спiвають славу Святославу,
   343 кають князя Iгоря,
   344 який усе потопив
   345 на днi Каяли, рiки половецької,
   346 руське золото розсипавши.
   347 Отут Iгор князь пересiв
   348 iз сiдла золотого в сiдло кощiєве.
   349 Знiтилися мури мiськi,
   350 веселiсть за ними поникла.
  

Пiсня четверта

   - Тривожний сон Святослава про його похорон за половецьким обрядом. - Звiстка про полон руських князiв. - Золоте слово князя Київського. - Про порушення полiтичного i воєнного балансу з Полем. - Заклик до консолiдацiї навкруг престолу Київського. - Загроза усобиць для державностi Руської. - Звернення до князiв пойменно. - Заклики до об'єднання.
  
   351 А Святослав смутний сон бачить
   352 у Києвi на горах.
  
   353 "Сю нiч, iз вечора,
   354 укривають мене, - розказує, -
   355 чорною папiломою
   356 на кроватi тисовiй;
   357 черпають менi синє вино,
   358 з трутою змiшане;
   359 сиплють менi вдови-привиди
   360 поганих язичникiв
   361 великий жемчуг на лоно
   362 i обряжають мене.
  
   363 Уже немає держави княжої
   364 в моєму теремi златоверхiм.
  
   365 Всю нiч iз вечора
   366 стривоженi ворони граяли у Плеснеську,
   367 на оболонi бiля дiброви Кияня
   368 i понеслися до синього моря".
  
   369 I сказали бояри князю:
  
   370 "Уже, княже, туга ум полонила;
   371 се бо два соколи злетiли
   372 з отчого столу золотого
   373 пошукати града Тмутороканя,
   374 або напитися шоломом Дону.
   375 Уже соколiв крилатих припiшили
   376 поганi шаблями,
   377 а самих закували
   378 у пута залiзнi.
  
   379 Темно тому третiй день:
   380 бо два сонця померкли,
   381 обидва багрянi стовпи погасли,
   382 а з ними молодi мiсяцi -
   383 Олег i Святослав -
   384 тьмою поволоклися.
   385 На рiцi на Каялi
   386 тьма свiт покрила -
   387 простерлися землею Руською половцi,
   388 як барсове гнiздо,
   389 i в примор'ї пощезали,
   390 буйство звитяги понесли хiновим.
  
   391 Уже вознеслася хула над хвалою,
   392 уже трiснуло вiд нужди привiлля.
   393 Уже вторгся Див на землю,
   394 це йому молодицi, дiвки половецькi,
   395 спiвають на березi синього моря,
   396 дзвонять руським золотом,
   397 пригадують лихолiття,
   398 лелiють помсту за Шарукана.
   399 А нашим дружинам
   400 не до веселощiв!"
  
   401 Тодi великий Святослав
   402 зронив золоте слово,
   403 зi слiзьми змiшане,
   404 дорiкаючи:
  
   405 "О, мої синовцi,
   406 Iгорю i Всеволоде!
   407 Рано ви почали
   408 Половецьку землю
   409 мечами терзати,
   410 а собi слави шукати.
   411 Та нечесно подолали,
   412 нечесно кров погану пролили.
   413 Вашi хоробрi серця
   414 в жорстокiм харалузi скованi,
   415 а в буйствi гартованi.
   416 Що ж це ви сотворили
   417 моїй срiбленiй сивинi!
  
   418 А вже не бачу влади сильного
   419 i багатого своїм воїнством
   420 брата мого Ярослава
   421 з чернiгiвськими боярами,
   422 i воєводами,
   423 i з татранами,
   424 i з шельбирами,
   425 i з топчаками,
   426 i з ревугами,
   427 i з ольберами.
   428 Тi бо й без щитiв,
   429 iз захалявниками
   430 ладом полки перемагають,
   431 вiдгукуючись на прадiдню славу.
   432 Та сказали: "Мужаймося самi,
   433 успадкуємо минулу славу,
   434 а здобутою приростемо!"
   435 А чи не диво це, браття,
   436 старому помолодiти?
   437 Коли сокiл перелиняє,
   438 високо птиць збиває,
   439 не дасть гнiзда свого в обиду.
   440 Та ось зло -
   441 князi менi не пособники,
   442 нанiвець година обернулась:
   443 се у Римовi кричать
   444 пiд шаблями половецькими,
   445 а Володимир пiд ранами.
   446 Туга i печаль сину Глiбовому!"
  
   447 Великий княже Всеволоде!
   448 Не думкою б тобi прилетiти здалеку
   449 отчому золотому столу поручником!
   450 Ти ж бо можеш Волгу
   451 веслами розкропити,
   452 а Дон шоломами вилити!
   453 Був би ти оце тут,
   454 то була б невiльниця по ногатi,
   455 а бранець по рiзанi.
   456 Ти ж бо можеш i суходолом
   457 живими шереширами стрiляти -
   458 удалими синами Глiбовими.
  
   459 Ти, буй Рюриче, i Давиде!
   460 Чи не вашi воїни попiд золоченi шоломи
   461 в кровi плавали?
   462 Чи не вашi хоробрi дружини
   463 рикають, як тури,
   464 пораненi шаблями гартованими
   465 в полi незнаємiм?
   466 Вступiть, господарi, в золотi стремена
   467 за кривду нинiшню,
   468 за землю Руську,
   469 за рани Iгоревi,
   470 буйного Святославича!
  
   471 Галицький Осмомисле Ярославе!
   472 Високо сидиш ти
   473 на своїм златокованiм престолi,
   474 пiдпер гори Угорськi
   475 своїми залiзними полками,
   476 заступив королевi путь,
   477 зачинив Дунаю ворота,
   478 мечеш повинностi
   479 з-поза хмар,
   480 суди рядиш до Дунаю.
   481 Погрози твої землями течуть,
   482 отворяєш Києву ворота,
   483 стрiляєш з отчого золотого престолу
   484 султанiв за землями.
   485 Стрiляй, господине, Кончака,
   486 поганого кощiя,
   487 за землю Руську,
   488 за рани Iгоревi,
   489 буйного Святославича!
  
   490 А ти, буй Романе, i Мстиславе!
   491 Хоробра мисль носить
   492 ваш ум на дiло.
   493 Високо плине вiн
   494 на дiло в буйствi,
   495 як сокiл, на вiтрах ширяє,
   496 хоче птицю в буйствi подолати.
   497 На вас залiзнi кольчуги
   498 пiд шоломами латинськими,
   499 тремтить пiд вами земля
   500 та краї велелюднi -
   501 Хинова,
   502 Литва,
   503 Ятвяги,
   504 Деремела,
   505 а половцi свої сулицi поскладали
   506 та голови свої поклонили
   507 пiд вашi мечi харалужнi.
  
   508 А тобi вже, княже Iгорю,
   509 померкло сонця свiтло,
   510 а дерево не з добра
   511 листя зронило:
   512 по Росi i по Сулi
   513 гради подiлили.
   514 А Iгоревого хороброго полка
   515 не воскресити.
   516 Дон за тебе, княже, кличе
   517 i зве всiх князiв на перемогу.
   518 Ольговичi, хоробрi князi,
   519 уже доспiлi до бранi...
  
   520 Iнґвар i Всеволод,
   521 i всi три Мстиславичi,
   522 не худого гнiзда шестикрильцi!
   523 Не волею жереба
   524 ви своєї влади збулися!
   525 Де ж вашi золотi шоломи
   526 i сулицi ляськi,
   527 i щити?
   528 Загородiть полю ворота
   529 своїми гострими стрiлами
   530 за землю Руську,
   531 за рани Iгоревi,
   532 буйного Святославича!
  

Пiсня п'ята

  
   - Нiхто з князiв не вiдгукується на заклик Києва. - Загибель Iзяслава, сина Василькового. - Перехiд усобиць у династичну вiйну за престол київський. - Автор нагадує провiщення Бояна про грiховнiсть братовбивства та неминучiсть суду Божого. - Бiди вiщого Всеслава за промисли його неугоднi. - Спогади про часи могутностi Володимира та мiркування про чвари нинiшнi.
  
   533 Уже Сула не тече
   534 срiбним струменем
   535 до града Переяслава,
   536 а Двiна болотом потекла
   537 колишнiм грiзним полочанам
   538 пiд клики поганих.
  
   539 Один же Iзяслав, син Василькiв,
   540 подзвонив своїми гострими мечами
   541 об шоломи литовськi,
   542 та тiльки розвiяв славу
   543 дiда свого Всеслава,
   544 а сам пiд червленим щитом
   545 на кривавiй травi
   546 притрiпаний литовськими мечами
   547 сходив юною кров'ю,
   548 та себе ж дорiкав:
   549 "Дружину твою, княже,
   550 птицi крилами вдiли,
   551 а звiрi кров полизали".
   552 I не було тут брата Брячеслава,
   553 нi другого - Всеволода.
   554 Самотньо зронив жемчужну душу
   555 з хороброго тiла
   556 через золоте ожерелля...
   557 Притихли голоси,
   558 поникла веселiсть,
   559 труби трублять городенськi.
  
   560 Ярославичi i всi внуки Всеславовi!
   561 Уже понизьте стяги свої,
   562 ввiткнiть мечi свої вереженi.
   563 Уже лишилися ви дiдiвської слави.
   564 Ви своїми крамолами
   565 почали наводити поганих
   566 на землю Руську -
   567 за життя Всеслава
   568 пiшло насилля їй
   569 вiд землi Половецької!
  
   570 На сьомiм вiцi Трояновiм
   571 кинув Всеслав жереб
   572 на дiвицю, собi любу.
   573 Вiн хитрiстю осiдлав коней
   574 i поскакав до града Києва,
   575 i дiткнувся списом
   576 до золотого престолу київського,
   577 одскочив звiдтiль лютим звiром
   578 ополуночi з Бiлограда,
   579 закутавшись у синiй млi,
   580 тричi здобував удачу:
   581 отворив ворота Новограду,
   582 розвiяв славу Ярослава,
   583 проскакав вовком до Немиги з Дудуток.
  
   584 На Немизi снопи стелють головами,
   585 молотять цiпами харалужними,
   586 на току життя кладуть,
   587 вiють душу вiд тiла.
   588 Немиги кривавi береги
   589 не благом були посiянi -
   590 посiянi кiстьми руських синiв.
  
   591 Всеслав князь людям суд чинив,
   592 князям гради рядив,
   593 а сам поночi вовком рискав:
   594 iз Києва дорискував
   595 до стiн Тмутороканi,
   596 великому Хорсовi дорогу перебiгав.
   597 Йому вдома у Полоцьку
   598 дзвонили заутреню рано
   599 у святої Софiї дзвони,
   600 а вiн у Києвi вже
   601 дзвiн той чує.
   602 Хоч i вiща душа
   603 в дерзкiм тiлi,
   604 та часто бiдами страждав.
   605 Йому вiщий Боян
   606 i першу приспiвку,
   607 кмiтливий, каже:
   608 "Нi хитрому, нi гараздому,
   609 нi птицi Хорсовiй
   610 суду Божого не минути!"
  
   611 О, стогнати Руськiй землi,
   612 пом'янувши першу годину
   613 та перших князiв!
   614 Того старого Володимира
   615 не можна було пригвоздити
   616 до гiр київських,
   617 але стали тепер
   618 однi його стяги Рюриковi,
   619 а другi Давидовi,
   620 але порiзно бунчуки їх пашiють,
   621 та спiвають списи!
  

Лiрична пiсня шоста

  
   - Плач Ярославни. - Звернення за допомогою до небесних та земних сил.
  
   622 На Дунаї
   623 Ярославни голос чується,
   624 зозулею незнаємою рано вона кує:
   625 "Полечу, - каже, - зегзицею по Дунаю,
   626 омочу бебряний рукав
   627 у Каялi-рiцi,
   628 утру князю кривавi його рани
   629 на виснаженiм його тiлi".
  
   630 Ярославна рано плаче
   631 У Путивлi на мурi, голосить:
   632 "О вiтре, вiтрило!
   633 Чому, господине, наперекiр вiєш?
   634 Чому мчиш хiновськi стрiли
   635 на легких крилах своїх
   636 на мого любого вiйсько?
   637 Чи мало тобi простору з-пiд хмар
   638 лелiяти кораблi на синьому морi?
   639 Чому, господине, радiсть мою
   640 ковилою розвiяв?"
  
   641 Ярославна рано плаче
   642 у Путивлi на мурi, голосить:
   643 "О, Днiпре Словутицю!
   644 Ти пробив кам'янi гори
   645 через землю Половецьку.
   646 Ти лелiяв кораблi Святослава
   647 до вiйська Кобякового.
   648 Прилелiй, господине, мого любого до мене,
   649 щоб я сльози не слала йому
   650 на море рано".
  
   651 Ярославна рано плаче
   652 У Путивлi на мурi, голосить:
   653 "Свiтле i трисвiтле сонце!
   654 Усiм тепле i красне ти:
   655 чому, господине,
   656 простерло гарячi променi свої
   657 на любого вiйсько?
   658 У полi безводнiм
   659 смагою їм луки спрягло,
   660 тугою стрiлешницi затулило?"
  

Пiсня сьома

  
   - Бог указує Iгоревi путь покаянну. - Втеча Iгоря з полону та його прозрiння. - Розмова з Донцем. - Погоня ханiв за князем. - Про долю княжича Володимира.
  
   661 Приснуло море ополуночi,
   662 йдуть смерчi млою.
   663 Iгоревi князю Бог путь указує
   664 iз землi Половецької
   665 на землю Руську,
   666 до отчого золотого престолу.
   667 Погасли вечiрнi зорi.
   668 Iгор спить,
   669 Iгор сторожить,
   670 Iгор подумки поля вимiряє
   671 вiд великого Дону до малого Донця.
  
   672 Коня в полуночi Овлур
   673 свиснув за рiкою,
   674 велить князю розумiти:
   675 князю Iгорю не залишатися!
   676 Кликнула,
   677 здригнулася земля,
   678 зашумiла трава,
   679 вежi половецькi заворушилися -
   680 Iгор князь поскочив
   681 горностаєм по тростi,
   682 бiлим гоголем на воду.
  
   683 Осiдлав борзого коня
   684 i поскакав гнаним вовком,
   685 i утiкав луками Донця,
   686 i злiтав соколом в iмлi,
   687 збивав гусей i лебедiв
   688 на снiданок,
   689 i обiд,
   690 i вечерю.
   691 Коли Iгор соколом полетiв,
   692 тодi Овлур вовком утiкав,
   693 струшуючи студену росу:
   694 загнали своїх борзих коней.
  
   695 Говорить Донець:
   696 "Княже Iгорю!
   697 Не мало тобi величi,
   698 а Кончаку неприязнi,
   699 а Руськiй землi веселостi".
   700 I сказав Iгор: "О, Донче!
   701 Не мало й тобi величi,
   702 бо лелiяв ти князя на хвилях,
   703 стелив йому зелену траву
   704 на своїх срiбних берегах,
   705 одiвав його теплою млою
   706 пiд листям зелених дерев,
   707 стерiг його гоголем на водi,
   708 чайками на струмах,
   709 чернядями на вiтрах".
  
   710 Не така та, кажуть,
   711 рiка Стугна:
   712 витiкає малим потоком,
   713 випиває чужi ключi й струми,
   714 та розширеною впадає,
   715 де юного князя Ростислава i схоронила.
   716 На Днiпровiм темнiм березi
   717 плачеться мати Ростислава
   718 за юнаком князем Ростиславом.
   719 Зiв'яли квiти жалiсно,
   720 i древо з тугою
   721 до землi приклонилося.
  
   722 Не сороки стрекотали -
   723 вслiд за Iгорем
   724 їдуть Гзак iз Кончаком.
   725 Тодi ворони не граяли,
   726 галки замовкли,
   727 сороки не стрекотали,
   728 полози повзали тiльки.
   729 Дятли стукотом путь до рiки вказують,
   730 солов'ї веселими пiснями
   731 свiтанок провiщають.
  
   732 Мовить Гзак Кончаковi:
   733 "Якщо сокiл до гнiзда летить,
   734 сокольця розстрiляємо
   735 своїми золоченими стрiлами".
  
   736 Говорить Кончак до Гзака:
   737 "Якщо сокiл до гнiзда летить,
   738 то ми сокольця опутаємо
   739 красною дiвицею".
  
   740 I говорить Гзак до Кончака:
   741 "Якщо його опутаємо красною дiвицею,
   742 не буде нам нi соколяти,
   743 нi нам красної дiвицi,
   744 а почнуть нас птицi бити
   745 в полi Половецькому".
  
   746 I рiк бо хан:
   747 "I молодиця Святославова,
   748 пiс(не)творця старих часiв Ярославових,
   749 i кагана Олега жiнка..."
  

Пiсня заключна

   Повернення Iгоря. - Всенародна радiсть. - Її вiдгук у зарубiжжi. - Повчання молодим князям. - Заздравиця ратоборцям. - Заупокiйна дружинникам.
  
   750 Тяжко тiй головi без плечей,
   751 лихо й тiлу без голови.
  
   752 А Руськiй землi без Iгоря!
  
   753 Сонце свiтиться на небi:
   754 Iгор князь у Руськiй землi!
   755 Дiвицi спiвають на Дунаї,
   756 в'ються голоси
   757 через море до Києва.
  
   758 Iгор їде Боричевим
   759 до святої Богородицi Пирогощi.
   760 Країни радi, гради веселi!
  
   761 Проспiвавши пiсню старим князям,
   762 потiм молодим проспiвати:
  
   763 "Слава Iгорю Святославичу,
   764 буй туру Всеволоду,
   765 Володимиру Iгоревичу!"
  
   766 Заздравиця князям i дружинi,
   767 ратоборцям за християн
   768 з поганими полками!
  
   769 Князям слава!
   770 А дружинi - амiнь.
  
  
   Часть третья
   Комментарии
   к украинскому перекладу
  
   Для переклада взят текст древнего "Слова" в реконструкции Д. Лихачева как последнее достижение всей советской славистики и наиболее нейтральная в отношении памятника работа. В перекладе преимущественно сохранена пунктуация этого текста по изданию "Слова о полку Игореве" (М., Просвещение, 1984), кроме случаев собственного мною прочтения того или иного фрагмента.
   В примечаниях (к номеру строки, обозначенного цифрой слева) даны обоснования предложенного мною варианта переклада и объясняются мотивы использования там архаического слова или термина.
   В некоторых случаях приводится расширенное толкование собственной конъектуры.
   Древнерусский текст "Слова" по номерам строк настоящего переклада синхронизирован также со старинным и переложенным текстами "Задонщины".
  
   Строка 8 Боян бо - вiщий! Эту строку в перекладе, как и в своем русском переводе, я оставил в лексическом соответствии с оригиналом, однако выделил ее в отдельное предложение, дабы обозначить связующую роль образа Бояна для всего сюжета повести, а не фрагментарное его в ней присутствие, как это понимается сегодня. Я думаю, что в речевом и песенном воспроизведении подобный смысловой акцент здесь делался интонационно, а при индивидуальном прочтении этого, без разделительных знаков, места в тексте, он возникал логически, благодаря утверждающему значению частицы "бо" (Боян ведь вещий!), которая исчезла из современного русского, но сохранилась в украинском языке.
  
   33 ...який стримав розум силою своєю...
   Вообще, это не темное, а довольно прозрачное для понимания место. "Истягну ум крепостию своею" близко к современным ладным фразеологизмам, как-то: "отбросить все сомнения", "проверить себя на прочность" и другим. Все проблемы здесь в том, что архаичные афоризмы на новые не поменять, а дословный переклад старины удовлетворительного эффекта не дает. Все испробованные варианты мельчат эту сильную на слуху фразу. Наиболее эпично звучит предложение М. Грамматина "истягнуть" - "испытать" задум на ту самую "прочность". Но украинской идиомы "випробувати розум" не существует, не говоря уже о том, что далеко не все разделяют именно такую концепцию княжеского похода. В таких случаях, как мудро советовал Д. Лихачев, следует взять что-либо нейтральное, поближе к буквальному значению.
  
   65 ...звиваючи обаполи... - это "свертывая воедино". Пола - половина, навпiл - пополам, а обапiл, обаполи - двусторонне, с обоих боков. Это одна из жемчужин текста, образная "времен соединительная нить", ибо обапола - равносторонний столярный брус - современная профессиональная терминология гуляйпольских столяров-плотников.
  
   91 ...свiдомi кметi... - чистокровные средневековые украинцы. "Кмети" - воины, крестьяне, мужики вообще. Тут - воины. Старинное написание "кметi" оставили в своих перекладах И. Франко, М. Кравчук, Б. Яценко.
  
   98 Стрiлечницi (стрiлешницi). Детвора нашего еще поколения вооружалась ивовыми луками и камышовыми стрелами в стрелечницах из какой-нибудь торбы на пояске. Присутствует она в перекладе Панаса Мирного. Сагайдаки же связываются с более поздней эпохой казаков Сагайдачного, а не с Киевской Русью. В древнерусской литературе термин впервые, кажется, встречается в сочинении московского цикла "Хождение за три моря" (1466-1472 гг.) Афанасия Никитина: "Да на салтане кавтан весь сажен яхонты, да на шапке чичяк олмаз великый, да саадак золот съ яхонты..."
  
   115 "Бовван" (укр.) - "массивная глыба неясных очертаний, идол, болван" (М. Фасмер). "Бовванiти" - маячить вдали, виднеться издалека. Возможно, речь идет о маяке Тмуторокани ("Тмутаракани" в ЭСПИ, СПб, 1995), порта двух морей - Черного и Азовского.
  
   154 "Хоробре гнiздо" в украинском языке, в отличие от современного русского, сохранилось полногласным. В примечаниях к своему русскому переводу повести я излагал точку зрения Олжаса Сулейменова относительно того, что нынешнее неполногласное "храброе" было обиходным и в Киевской Руси времен "Слова", однако автор выстроил образно-звуковой ряд этого отрывка в стиле традиционного скорбного народного "окающего" причитания. Все это вызывает интерес тем, что некоторые украинские перекладачи используют как раз неполногласное "храбрый", видимо, принимая единственно его за киевскую "старину".
  
   246 "Уедие" здесь рассматривается синонимом "жирования". Ради сохранения корня слова я истолковал его как "объедки", "об'їдки" (см. кн. 1, гл. 19). Кажется, этимология подходит таки к подобному пониманию этого места, робко апеллируя к чешскому (западнославянскому) "уедие" - падаль.
  
   257 В недавно вышедшей и удостоенной литературной премии книге А. Зализняк доказывает, что строка "костьми была посеяна", с перфектом, отражает нормы языка не ХII, а XV века, отчего усматривает здесь вставку переписчиков. Я же увидел их ошибку в этом слове, исправив его на "бела".
   Еще более важен для меня аналогичный приговор академика строке 750 "Тяжко ти головы кроме плечю", ибо в своей книге я доказываю, что ею начинается весь приписанный финал повести.
  
   365-368 Испорченное переписчиками место, которое мало кто берется толковать в русском переводе, хотя общая смысловая нагрузка его понятна - обеспокоенность князя в образах-аллегориях смутного сновидения. Для украинского переклада этот отрывок дает несколько больше конкретики.
  
   375 Уже соколома крыльца припешали... Этот отрывок - еще одна метка древности "Слова". И еще одно напоминание о вызове О. Сулейменова официальной науке в области толкования повести в целом и отдельных ее "темных мест", на который адекватного ответа не последовало. И в рассматриваемом эпизоде казахский гуманист эпохи Возрождения "Слова" полагает, что соколов русских его половецкие предки не просто приземлили, сделали пешими, но по-своему подрезали им крыльца, ибо "пиш", "пеш" на их диалекте и в более древних пратюркских языках как раз и означает "резать". От такого архаического способа начертания текстов, которое заимствовано славянами в первоначальной форме "пишать", получили свое название всякие наши письмена. Но задолго до тюрков и славян, еще на заре цивилизации по схожей технологии массово изготавливались, то есть нарезались на сырце, а затем обжигались шумерские глиняные книги "кир-пиш" (до нас дошла не семантика лексемы, но лишь утилитарная форма дальнейшего потребления библиотечного продукта - "кирпич"). Следует заметить, что и западноевропейская "графика" произошла от подобной технологии graffo, как "царапания", "высекания". Свое собственное славянское "резать", применительно к искусству творения текстов, большей частью цифровых, наши предки использовали тоже: древнерусская учетная бухгалтерия - "резы", реестр должников - "зарубка на память", кредитное условие - "заруби себе на носу".
   Таким образом, при единодушии насчет понимания ратного термина повести "припешали", как "подсекли крылья, сделали пешими", возникло принципиальное разногласие относительно его этимологии. Корни славянского "пеший" наука выводит вовсе не из тюркского ре?, а из индоевропейского реd - ("велосипед" - "быстрые ноги"), однако обоснованность подобной версии вызывает большие сомнения. По каким-то странным причинам в этом случае генетическая славянская фонема -d во всех их языках подозрительно дружно меняется на -?, но и это еще не всё... "Ходить" (производное, между прочим, от "сидеть", как способа достигать какого-то места едучи), само собою подразумевает действие ногами как "ножить", к чему уточнение "пешить" как "педалировать" уже вроде бы ничего и не добавляет. При этом ведомая роль в возникшей связке за корнем "ног" ("нога", "ноготь") - одним из древнейших в восточных и праславянских языках.
   Наличие фонетических двойников, образовавшихся к тому же из разных по смыслу заимствований, требует более пристального внимания, тем более, что стародавняя идиома жива и поныне. Информативность ее - "пришел пешком" - не прибавляет практически ничего нового к отдельно взятому "пришел", хотя двойной акцент на самом акте - в расчете на похвалу или сочувствие - риторику заметно одушевляет. Но, по всей видимости, "пешить" в древности с "ходьбою" связывалось не столь банальной тавтологией, а какими-то специфическими особенностями этой самой ходьбы (скажем, "вразвалку", "вальяжно" или прочим кандибобером). Известно, что кипчакские "пиш" и "пеш" имели более древние праформы в значении не только "резать", но и "толочь", "мять", "шелушить", "косить", "жать" (отсюда пшено, пшеница и всякая пашница). По-моему, праславянское "пешить" - синоним земледельческого "толочить" (толочь ногами, топтать), к примеру, ток, то есть "молотить", и иное в этом роде. "Опешиться" - слезть с коня, "спешить" (спех, пехота) - торопливо покидать стремя, тем паче "опешить" - лишиться седла, растеряться - лексика более позднего времени, когда это слово стало уже синонимом обычной ходьбы.
  
   399-400 "Дружина" - по-украински "жена" или "супруга", и лишь затем уже военизированный отряд. Я не отважился включить эту конъектуру в основной текст книги, но она дает поразительную логическую линию в небольшом отрывке "Слова": плач русских вдов по своим ладам - мистические половецкие тулы-призраки; веселье половецких дев - скорбь русских жен.
  
   454-455 Когда-то я перевел эти строки так, как они популярно комментируются: то була б рабиня за дрiбний грiш, / а раб iще за дрiбнiшi. Но впоследствии от подобного упрощения отказался, ибо в каждом слове "Слова" множество нюансов. Экономика древности и раннего средневековья держалась на серебре утолщенных дисковидных римских денариев (в среднем 3,41 г.) и такого же веса, но тонко расплющенных под многословные монетные легенды, арабских дирхемов (3,4 г.) с названием еще от греческих драхм. Тонкие дирхемы легко нарезались, то есть разменивались в Киевской Руси на резаны, отечественный их монетный эквивалент представлял собою на те времена просто весовой металл, по этой технологии позже пойдут проволочные копейки. Ногата (от кипчакского "nakt" - наличность) - это цельная, с номиналом, серебряная монета. Разница на порядок в цене между кощеем (пленником) и чагой позволяет усматривать в последней товар более высокой стоимости - наложниц, домашних работниц и т.д.
  
   622 О специфике перевода "Плача Ярославны" речь идет в главе 3 книги третьей.
  
   750-770 Песня заключительная. Курсив - более поздний текст, который стал неотъемлемой частью произведения (см. выше примечание к строке 257).
  
  
  
   СОДЕРЖАНИЕ
  
   СТУДИИ НАД "СЛОВОМ"
  
   Предисловие
  
   КНИГА ПЕРВАЯ
   ВНАЧАЛЕ БЫЛО "СЛОВО"
  
   От автора
  
   Часть I
   "Слово" и мы
   1. "Слово" и мы
   2. Слово, выброшенное из "Слова"
   3. "Слово", русские, норманны, викинги, варяги и
   ...шереширы
  
   Часть II
   "Слово" и я
   Раздел первый
   1. Митинг о полку Игореве
   2. Понизите стязи свои!
   3. Грамматика как наука идеологическая
   4. Автор "Слова" и его герой
   5. Я и герой (особое мнение)
   6. Первые издатели и герой
   7. Особое мнение о Кончаке
   8. Смышленый певец
   9. Что сказал Боян еще?
   10. Соседи-сваты
   11. Как Кончак Беловолода Просовича увековечил
   12. ИАЦИПИАЛУПЛУ
   13. Сватов оборвали...
   14. Наши войны - самые гуманные в мире войны!
   15. Золотое слово Святослава
   16. Путин, Кучма, Лукашенко, интеллигенция и "Слово"
  
   Раздел второй
   Мотивы и ремесло перевода
   17. Три часа в Древней Руси
   18. Пустая ниша
   19. Без лишних слов
   20. За славу - под суд
   21. Не лепо ли?
   22. Свойство текстов
  
   Раздел третий
   Сто пятидесятый перевод
   "Слово о полку Игореве"
   Комментарии к переводу
  
   Заключение
   Примечания к книге первой
   КНИГА ВТОРАЯ
   "ЗАДОНЩИНА" и "СЛОВО"
  
   От автора
  
   РАЗДЕЛ I.
   Предмет перевода
  
   1. Детективная история
   2. Какие проблемы!?
   3. Герои и земли
   4. Среда "Задонщины"
   5. "За веру крестьянскую"
   6. Предварительно о жанре
   7. След в Радонеж
   8. История со "Словом"
   9. Метод монаха
   10. Библейские сказания
  
  
   РАЗДЕЛ II.
   Предмет реконструкции
  
   11. Нашедшийся фрагмент "Слова"
   12. Презумпция поэзии
   13. Технология искажений
   14. "Кости татарские"
   15. По землям и хрестоматиям...
   16. Анонимный издатель и редактор
   17. Светская проза в монастыре
   18. "За обиду великого князя"
   19. Что изначально?
   20. Тезисы Софония
  
   РАЗДЕЛ III.
   Перевод реконструированного
   текста "Задонщины" (перевод текста Софония)
   Комментарии к переводу "Задонщины"
  
   РАЗДЕЛ IV.
   "Задонщина".
   Древнерусский текст, синхронный
   со "Словом о полку Игореве"
   Фрагменты, добавленные к тексту "Задонщины"
  
   РАЗДЕЛ V.
   "Слово о полку Игореве".
   Древнерусский текст, синхронный с "Задонщиной"
   Примечания к древнерусскому тексту
  
  
   РАЗДЕЛ VI. Заключение
   Письмо к Н. Р-ко
   Послесловие ко второму изданию
  
   Примечания к книге второй
  
   КНИГА ТРЕТЬЯ
   УКРАИНСКИЕ СТУДИИ НАД "СЛОВОМ"
  
   Часть первая
   Особенности национального переклада
  
   1. Притча о писаре
   2. Книга, которая "сидела" в тюрьме
   3. Поэзия и проза
   4. Наша Венера с руками...
   5. Ну, "ставим сюда этот отрывок"...
   6. Тъмою путь заступаше...
   7. За Софония слово замолвите...
   8. Выстраданные законы жанра
   9. Линия Бояна
   10. Дедовская слава
   11. К основному вопросу философии...
   12. Камо грядеши?
   13. Библиография студий
   14. Сокровищница украинской словесности
   15. Генерация идей как процесс генерации
   поколений
  
   Часть вторая
   Украинский переклад "Слова
   о полку Iгореве"
  
   Часть третья
   Комментарии к украинскому перекладу

Концевая страница

Анатолий Владимирович Тарасенко

Студии над "Словом"

  
   Ответственный редактор И.П. Милокумова
   Редактор первой
   и второй книги В.И. Жаркова
   кандидат филологических наук, доцент
   Редактор книги третьей Т.Р. Пчелкина
   кандидат филологических наук
   Научный редактор
   книги третьей А.Ю. Чабан
   доктор исторических наук, профессор
   Корректоры С.А. Красиворон
   Б.И. Рубинштейн
   Технический редактор А.Ю. Бабинцев
   Обложка Г.М. Соков
   член Союза художников Казахстана,
   член Союза художников СССР
   Художественный редактор А.В. Князев
   Компьютерная
   графика и верстка Е.В. Сивирин
  

Сдано в производство 07.07.2007 г.

Подписано в печать 01.08.2007 г.

Формат 84 х 108 1/3. Гарнитура NewtonC.

Печать офсетная. Усл. печ. л. 16,25

Тираж 1000. Заказ N 3402

Республика Казахстан

110003, г. Костанай, ул. Темирбаева, 39

"Костанайский печатный двор"

Тел./факс: 8 (3142) 535-492, 535-460

Е-mаil: [email protected]

Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"