Федор Татаринов

Два народа

Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа.

Классик марксизма-ленинизма.

Существует мнение, что интеллигент, очкарик, москвич и жид - это одно и то же. Андрей вполне подтверждал его, совмещая в себе все четыре порока.

Будучи уже аспирантом первого года, в Дружине охраны природы он считался ветераном, способным самостоятельно возглавить экспедицию. На сей раз под его началом был доблестный отряд аж в шесть штук девиц с особо важным партийным заданием - выяснить, есть ли в лесах N-ского лесхоза хоть что-то, заслуживающее охраны. Правда, к выходным грозился подъехать сам Женька (то бишь Евгений батькович, очень важная персона) Новицкий, но пока что Андрей был, как султан в гареме.

До автобуса оставался еще добрый час. Погода была собачья - моросило, как осенью, а полностью затянутое небо не оставляло надежды на близкое улучшение. Уселись в кружок на рюкзаках в углу автостанции. Народу почти не было, только в другом углу сидел старик в каких-то грязных обносках, в стельку пьяный и судя по всему слепой. Андрей расчехлил гитару. Пел он неплохо, девчонки время от времени подпевали. Начали для разминки, как водится, с какой-то ерунды, постепенно переходя на серьезную лирику. Скоро магия общего пения захватила всех. Не было уже грязной автостанции, алкаша в углу. Была светлая грусть любви и разлуки, дорога без конца и без начала, свет костра и шум сосен над головой... И еще чувство братства, чувство Общего Дела, которому они вместе служили, и которое ждало их впереди.

Никто не заметил, как старик вылез из своего угла и приблизился к кружку. Лишь когда он вошел в круг и подошел к Андрею, все вдруг смущенно замолкли.

- Как хорошо ты поешь, спасибо тебе. Дай я на тебя посмотрю, - и старик протянулся руками к лицу Андрея. От него за версту несло перегаром и еще черте чем. Андрей инстинктивно отшатнулся. Без единого слова все разом встали и вышли под дождь. Общее Дело по-прежнему ждало их впереди, но было мокро и противно, и петь больше не хотелось. Впрочем до автобуса оставалось уже недолго. А пьяный старик лежал на полу автостанции и плакал. Конечно, это были пьяные слезы...

- А все-таки не хорошо как-то, - тихо сказала вдруг Ленка. Никто не ответил.

Автобус наконец приехал, и компания, с облегчением оставив автостанцию, уселась в кружок на задней площадке. По дороге неприятное впечатление потихоньку улетучилось, разговорились. Только Ленка по-прежнему мрачно молчала.

На месте сразу зашли доложиться в лесничество. Великая вещь - бумажка. Кем они тогда назывались - то ли Орнитологическим комитетом, то ли Обществом охраны китообразных, то ли более прозаически, скажем, земельной инспекцией облисполкома - сейчас уже не важно. Факт тот, что бумажка от соответствующей конторы была, самая натуральная, со всеми подписями и печатями. В итоге спать в палатках и каждое утро все увязывать и прятать под кучей сухих листьев не пришлось. Жилье, предложенное лесничим, оказалось, правда, довольно странным. Огромный, постепенно разваливающийся барский дом с бесконечным множеством комнат, из которых официально обитаема была только одна - в ней доживала свой век какая-то старушка. Однако погода оптимизма не вселяла, и все предпочли базироваться под крышей.

Полдня было уже позади, поэтому, быстро побросав вещи в комнату, которая показалась наиболее подходящей, все сразу разошлись по маршрутам, чтобы не терять светлое время.

Вечером Андрей отключился почти сразу, как лег, и заснул, как убитый. И также резко, толчком, пришел в себя. Что его разбудило - он сообразил не разу. Открыв глаза, он первым делом увидел, что еще совсем темно и хотел было закрыть их обратно, но тут его взгляд остановился на бледном от лунного света лице Ленки. Андрей чуть было не сказал: "Какого лешего?!", однако что-то ему подсказало, что Ленка бледна не только от лунного света. А через пару секунд началось такое, что спать расхотелось сразу. Откуда-то сверху послышался топот, глухие удары, потом какой-то леденящий душу вопль. Топот послышался и со стороны коридора. Все девчонки уже были на ногах. Как только Андрей наконец выбрался из спальника, Ленка, белая как смерть, молча вложила в его руки топор. Тут только до него докатилась волна общего ужаса. Прощаясь с жизнью, Андрей механически, как зомби, взял топор и тихо, крадучись подошел к двери. Топот послышался совсем рядом, потом раздались тяжелые удары в дверь. Еще. Андрей поднял топор, подумав, что наверно успеет проломить череп первому из нападающих. Никаких других мыслей и чувств в голове не было, даже страх как-то утратил четкость и расплылся, как туман.

...Внезапно все стихло. Минут пять еще все стояли "в боевой готовности", потом девчонки потихоньку зашушукались, отходя от пережитого ужаса. С час все сидели почти молча, наконец, поняв, что в эту ночь кошмар больше не повторится, стали расползаться по спальникам. Шуршали еще долго, но в конце концов все же улеглись. Андрей в эту ночь больше не заснул. По мере того, как он снова обретал способность мыслить и чувствовать, до него стал доходить смысл того, что могло бы произойти. Впервые не в романтических грезах, а здесь, наяву, честь оказалась для него дороже жизни. И своей, и чужой. Будучи в искусстве рукопашного боя полным нулем и прекрасно это зная, Андрей отчетливо осознавал даже тогда, стоя с поднятым топором, что если дверь откроется - ему не жить: даже если первый удар будет удачным, нанести второй ему в любом случае не удастся.

Встали рано. Дождя больше не было, светило солнышко, и вообще при дневном свете мир казался уже не таким страшным. Перед завтраком появился парень, вполне приличного вида. Когда девчонки, несколько успокоенные его миролюбием, поведали ему о ночных ужасах, парень невозмутимо ответил: "А, я знаю, кто это мог быть, я с ним поговорю". Потом ушел, сказав напоследок: "Ну, мы вечерком зайдем к вам, познакомимся, посидим, пообщаемся". Особого оптимизма эта фраза, надо сказать, не вселяла, однако просто сорваться и уехать, не доделав обследования, не позволяла гордость. Тем не менее пережить еще одну такую ночь никому не хотелось. Но была пятница, а Новицкий грозился приехать только в субботу. Поэтому, когда распределились по маршрутам, Андрей строго-настрого наказал Лене, чья группа должна была ехать на станцию, дозвониться Новицкому и любым способом затребовать его, лучше еще с кем-то из мужиков, на этот вечер.

Напарницей у Андрея на маршруте была мало знакомая ему первокурсница, очаровательная лапочка с восторженными голубыми глазами. По дороге они мило трепались о всякой всячине, время от времени Андрей с важным видом делал заметки в блокноте. Отмечать, впрочем, было особо нечего - так, березнячки, ну липнячки чуть-чуть, в общем ничего особенного, на заказник ну никак не тянет. Однако же подсознательно он тянул время. В доме они появились аж часам к девяти - уже начинало смеркаться. Впрочем, одними из первых - время тянули все. Лёньки и Женькой не было. Поставили что-то вариться, Андрей, разложив карту лесхоза, начал писать отчет. Постепенно подходили остальные группы и, перебросившись с уже пришедшими парой фраз, тоже брались за отчеты. Наконец, подошли все. Ребят не было, а за окном уже почти стемнело. Оставалось только ждать. Сколько длилось это бесконечное хождение из угла в угол, перебрасывание бессмысленными фразами и судорожное писание никому не нужных бумажек? Кажется, что целую вечность. Когда на крыльце послышались шаги, было уже почти совсем темно. Раздался шум, видимо кто-то споткнулся о порог, потом голос, знакомый наверно всем природоохранникам Москвы и области, громко выругался по-французски. ...Уф, свои!

Национальная принадлежность Лёньки Зальцмана была понятна и без фамилии - достаточно было посмотреть на его нос и кудрявые черные волосы. А вот у Женьки Новицкого с национальностью было все о'кей - какой-то его предок отличился во славу царя и отечества еще при взятии то ли Казани, то ли Смоленска.

Ужин, слава Богу, еще был теплый. Пока мужики устраивались и распаковывались, каша с тушенкой уже была разложена по мискам.

С едой, однако, пришлось чуть повременить. Едва сели за стол, как с улицы послышался шум мотоциклов, потом стих. Местные остановились метрах в двадцати перед домом и светили фарами. Андрей, Лёнька и Женька вышли на крыльцо и в свете фар начали торжественно умываться - в суматохе об этом как раз забыли. Долго это делать не потребовалось - со стороны мотоциклов разочарованно что-то промычали, и домываться пришлось уже в темноте.

Следующие два дня прошли без происшествий. Уж не помню, нашли ли там что-нибудь и был ли в итоге спроектирован заказник, так что об этом умолчу. Андрей, спихнув ответственность на "аксакалов", с пустой головой и милой голубоглазой первокурсницей просто ходил в маршруты, привычно механически отмечая то, что стоило отмечать. Прорвало его только на обратном пути в электричке.

- Ребята, черт возьми, я ведь мог убить человека!

- Андрюха, расслабься, - Женька был настроен скорее пораспускать перья с гитарой в руках перед симпатичными девочками, чем вести душеспасительные беседы. - Мы бы тебе сухарей насушили. А, впрочем, у тебя бы все равно, наверно, признали необходимую оборону. В области, конечно. Районный суд уж постарался бы тебя упечь на всю катушку: ну, захотелось ребяткам порезвиться, городских студенток пощупать - с кем по молодости не бывает.

- Ребята, вы не понимаете, я же не о том. Подумайте, мы же живем в одной стране, говорим вроде на одном языке...

- Yes, of course, - ввернул Лёнька. По-французски, в отличие от Женьки, он не говорил, но английским владел вполне прилично.

- ...Но мы же совершенно не понимаем друг друга! - продолжал Андрей, не заметив Лёнькиного ехидства. - То, что для нас - бандитское нападение, от которого надо защищаться любыми средствами, то для них - просто ребяткам порезвиться захотелось. Полстраны вообще не умеет разговаривать без мата, а вторую половину от этого тошнит.

- Андрюха, расслабься! Пойми, mon chere, тут ты в другом столетии. В средней русской деревне симпатичной горожанке генеративного возраста просто не могут позволить быть в одиночестве. Если при ней торчит какой-нибудь муж или хотя бы любовник - тогда еще ладно, а если нет, то каждый парень на деревне убежден, что ее сохранили лично для него. А тем более, если такой цветник, как у тебя. C'est la vie. Знаешь, моя тетка купила пару лет назад дом в деревне. Ну, ей конечно уже не двадцать лет, но еще очень даже ого-го. И разведенная. Так повадился к ней какой-то местный алкаш - то в сторожа нанимался, то на водку клянчил, то просто ныл, трендел... Пришлось ей в конце концов привести с собой какого-то приятеля, между прочим приличного каратиста, и пройтись с ним под ручку по всей деревне: вот, мол, смотрите - мой муж. Тогда отстал почти, только все равно на водку иногда просил.

- Ну, а Катька, - попробовал возразить Андрей. - Уже два года в "Леспроекте", все одна живет по всяким совхозным гостиницам и ничего.

- Катька, ведьма, сама к кому хочешь пристанет так, что на край света убежишь. Да и при том она лицо официальное, начальство из области, а не студентка какая-нибудь. Впрочем, от сплетен и это не спасает. Слышал, стоило ей как-то пройтись вечером по селу с местным лесничим, обсуждая актуальные проблемы лесного хозяйства, так на следующий день гул стоял на весь лесхоз: вот, он восемь лет не женатый, а она из города... Ну, казалось бы, какое ваше собачье дело?

Андрей на некоторое время замолчал, но потом вдруг идиотская мысль стукнула его в голову:

- Лёнька, ну почему, почему мы с тобой тут, а не на Брайтон-бич?!

- А ты хочешь туда? - спросил тот совершенно серьезно.

- Нет, - ответил Андрей, почти не раздумывая.

- Ну вот и я нет. Что поделаешь, карма, - закончил Леонид мудреным словом.

Душеспасительный разговор иссяк, перейдя наконец в светский. Лёнька с Женькой трепались еще долго, дабы рассеять остатки напряжения - они это умели. Потом Леонид взялся за гитару.

Андрей молча глядел в окно и почти не прислушивался к разговору. Он думал о том, что вчера едва не убил человека. На самом деле.

1998