После спектакля.

Снежинки падали на листья декораций,
То был триумф и синтез кульминаций,
Веселья накануне Рождества,
В переплетении различных ситуаций,
Интриг любовных, даже озорства
И зритель от волненья впавший в транс,
Театру сделал на прощанье реверанс.

Снежинки продолжали падать вниз,
То был уже предчувствия каприз.
Актёр влюблённый, сидя на карнизе,
В укромном месте стареньких кулис,
Снимал перчатку маленькой маркизе.
А снег тот был пшеничною мукой,
Непроизвольно просыпался сам собой.

Маркиза вздрогнула, оглядываясь в зал,
Он пустотой её холодною пугал,
Не молода, но всё ещё красива,
Ко рту прижала пальчик, чтоб молчал,
Не нарушая тишины, вполне учтиво,
А носик не владеющий собой
Сопел за тонкою изящною канвой.

Грудь у неё так сильно волновалась,
От вздоха страстного высоко подымалсь,
Карсет не выдержал, раздался треск глухой,
Она напротив даже улыбалась,
А снег тот будто бы назойливый такой
Задел её, как иней на Венере,
Которая стояла рядом в сквере.

На сцене в полумраке всё летала,
Едва не сокрушив их пьедестала,
Белесая затейливая пыль,
Увы, собой она предвосхищала,
Как сладкая душистая ваниль,
Зовущая на праздик лицедейства
Героев новых в образе злодейства.

Он целовал её плечи, грудь и ниже,
Он прижимал к себе маркизу ближе, ближе,
Ослаб тугой шнурованый карсет,
Который куплен был дня два назад в Париже,
Уж догарал свечи убогий свет
И шёлк упал на старые подмостки,
Как пьес давно забытых отголоски.

Из тьмы глубокой зрительного зала,
Кинжал в руках, как тоненькое жало, 
Скользнул украдкою до бархата кулис,
Там где маркиза юношу лобзала,
А он прекрасен и хитёр был, как Улис,
Предвидя всё, предчувствуя душой,
К финалу приберёг с мукою мех большой.

Мешок обрушился на голову ревнивца,
В шута он превратился из убивца,
Как снеговик в рождественскую ночь,
За то, что он сыграл роль нечестивца,
Ему пришлось ни с чем убраться прочь,
Маркиза юноше смышлёному в награду,
Сама над ложем засветила в ночь лампаду.

Март 2004.