Меня считают скучным и неинтересным человеком. Занудой из зануд. Так, вероятно, оно и есть. Я не пью и не курю - вредные привычки гибельно отражаются на здоровье и преждевременно старят организм. Я не волочусь и не увиваюсь за женщинами. Не играю в азартные игры. Не рассказываю неприличные анекдоты. Да и вообще не люблю болтать и сорить словами. Поэтому со мной и скучно. Но что с того? Меня это нисколько не волнует.
Занимаюсь я статистикой - дисциплиной, которая, согласитесь, не располагает к веселью. Напротив, статистика требует иного: собранности, рассудительности и педантизма. Ведь от наших выкладок зависит благополучие и благосостояние каждого человека в отдельности и государства в целом. Не сомневаюсь, что за результатами нашей работы охотятся разведки многих зарубежных стран, готовых щедро оплатить любую информацию нашего ведомства.
Я успешно руковожу важным отделом. Начальство меня ценит, часто хвалит и ставит в пример. Но вот пост выше мне никогда не занять. Даже думаю, что при случае оно не прочь избавиться от моей персоны. Почему? Отвечаю: кто в первую очередь в чести у начальства? Правильно, подхалимы и лизоблюды. Принципиальные и добросовестные работники на высоких постах начальству ни к чему.
Впрочем, я не жалуюсь. Моя должность меня устраивает. Зарплата тоже. При рачительном ведении хозяйства денег вполне хватает. Тем более что лишние траты исключены. Я не имею ни жены, ни детей. Из близких родственников у меня только старший брат. Но мы с ним, деликатно выражаясь, в натянутых отношениях. Зато у меня чудесная квартира, с изящной мебелью и всевозможной бытовой техникой. Есть садовый участок по Киевскому шоссе. Но я редко там бываю и собираюсь его продавать.
В моем возрасте уже необходимо соблюдать строгий распорядок дня. Я встаю рано утром, делаю физзарядку, обливаюсь холодной водой, плотно завтракаю, знакомлюсь с прессой и отправляюсь на службу. Где, стало быть, обрабатываю статистические данные. В обеденный перерыв перекусываю в нашем буфете и снова сажусь за компьютер, а иногда провожу собрание отдела. Домой возвращаюсь к семи часам, ем на ужин овощи и фрукты, пью зеленый чай и смотрю по телевизору последние новости.
А потом... потом начинается самое интересное. Я задергиваю портьеры на окнах, переодеваюсь в халат, разваливаюсь на своем любимом кресле, прикрываю веки и принимаюсь терпеливо ждать.
Кира - симпатичная и улыбчивая девушка лет двадцати с небольшим - всегда волновалась, когда ей нужно было ехать на традиционную встречу со своими школьными подругами. Она наперед знала, как все будет происходить, о чем они будут говорить, и кто с какой стороны себя покажет. И о том, как уже позже они станут по телефону перемывать друг другу косточки, вспоминать каждую деталь туалета бывших одноклассниц, каждое слово - вплоть до интонации и случайного взгляда.
Поэтому на предстоящее свидание требовалось явиться во всеоружии. Недопустимы были даже мелкие промахи и просчеты. Накануне Кира полдня мужественно провела в парикмахерской, сотворив потрясающую прическу и выкрасившись в наимоднейший цвет, который завистницы наверняка назовут, фи, заурядным каштановым.
Многое значили духи - они говорили и о вкусе, и о настроении, и о преуспевании в жизни. Она выбрала средние по цене, но зато громкой французской фирмы.
Не следовало перебарщивать с драгоценностями. Как делает, скажем, Верка, цепляя на себя все подряд и превращаясь в новогоднюю елку. С диадемой на макушке. Поколебавшись, Кира остановилась на скромном хризопразовом гарнитуре, состоящем из серег и колечка. Подумав, добавила золотую цепочку с кулоном.
Но главное, бесспорно, было платье. Она наденет... А, действительно, какое платье ей выбрать? Вопрос на засыпку. Но не идти же голой, как нудистка. Народ - не поймет. Наденет она, пожалуй, длинное, леопардовое, с глубоким разрезом снизу, подчеркивающее ее стройную фигурку. Никто и ввек не догадается, что Кира приобрела его совсем недорого на вещевом рынке.
На встречу в скверике прикатило пятеро девчонок. Конечно, могло бы собраться и больше. Ведь у них в школе был самый дружный и активный класс. Но, как обычно, у кого-то разболелся ребенок, у кого-то важная работа, кто-то отдыхает на курорте за границей. А у кого-то муж в командировке, поэтому нужно воспользоваться случаем. Ну, чистый анекдот!
После бурных приветствий - объятий, поцелуев, хлопков в ладоши и других проявлений неописуемой радости - они не менее бурно обсуждали, куда им отправиться. Выбор пал на кафе рядом со сквериком, с забавным названием "Дубовые пеньки". Кафе недорогое, но с приличной кухней и обслуживанием.
Дольше всех, под нависшим в ожидании официантом, изучала меню Верка - ох и жадина! Изучала, придвинув листок чуть ли не к самому носу. Вот чудачка! Все прекрасно знали, что она близорука как крот. Так нет же, стеснялась носить очки. Они, видите ли, ей ни к лицу. А контактные линзы то ли не по карману, то ли что-то там натирали.
Лизка без умолку трещала о своем очередном ухажере - солисте заезжей рок-группы. Раньше ими поэтапно были: футболист молодежной сборной, художник-карикатурист, экономический обозреватель - в общем, люди если не знаменитые, то, по крайней мере, заметные. Что попишешь?! Не обделена девушка честолюбием. Может, так и надо?
Алька старалась, чтобы на нее обратили внимание и восхитились совершенным подвигом - окончанием экономического факультета текстильного института. Училась она в этом институте лет семь-восемь, переходя то с дневного отделения на вечернее, то с вечернего на заочное, то опять оказывалась на дневном отделении. Прямо круговорот образования в природе. Еще она сетовала, что напрасно они не позвали на встречу их мальчишек. (Погордилась бы и перед ними.) Но разве на всех угодишь?
Ирка в основном кивала и поддакивала, вставляя иногда колкие реплики, и щурилась-щурилась. Будучи матерью-одиночкой и работая продавщицей в обувном магазине, она гневилась на судьбу и предпочитала до поры до времени не высовываться. Пускай, де, похваляются более благополучные подруги. Но повезет и ей!
Кира же отмалчивалась. Ей было плохо. Неважно она себя почувствовала еще в метро, когда, ехала в вагоне на встречу. Полагала, что ерунда - скоро пройдет. Но здесь, в шумном кафе, ей стало совсем уж невмоготу. От громкой музыки раскалывалась голова. Все тело зудело и чесалось. Вдобавок к телу невероятно липло платье: стискивало, стягивало и затрудняло дыхание. Ощущение было отвратительное. Будто ее трогает и щупает сразу тысяча наглых, бесстыжих рук.
Она крепилась из-за всех сил, пробовала даже улыбаться и вклиниться в разговор. Наконец, не выдержала и честно сказала, что ей на редкость плохо. Поэтому, сорри, она вынуждена разбить их славную компанию.
Девчонки, тотчас обменявшись выразительными взглядами, принялись участливо охать и ахать.
- Выпей минералки, - посоветовала Лизка.
- Или чего-нибудь покрепче, - заметила Алька.
- Вот, на всякий случай я всегда ношу с собой, - сказала Ирка и вывалила из сумочки на стол гору таблеток.
- Спасибо, но лучше я поеду, - слабым голосом проговорила Кира и поднялась.
Проводить ее, как ни странно, вызвалась Верка. Быстро поймала такси, довезла до дома и едва ли не на собственной спине доволокла на третий этаж до дверей квартиры.
Кира с трудом переступила порог, пошатываясь, дотащилась до спальни и рухнула на кровать. Чувствовала она себя бревно бревном. Казалось, что из нее высосали всю энергию, эмоции и желания.
Пока Верка раздевала подругу и измеряла ей градусником температуру, перепуганные родители-пенсионеры вызывали "скорую помощь". Собака Киры - длинношерстная такса - забилась под стул и, подрагивая, смотрела оттуда на хозяйку страдающими глазами.
Я пребывал наверху блаженства, не хватало только, подобно мартовскому коту на крыше, заурчать от удовольствия. Это было ни с чем не сравнимое, просто колдовское наслаждение. Гораздо большее, чем обычное обладание женщиной. Я получил ее всю полностью, без остатка. Волшебным образом подпитался и обновился.
И всего-то благодаря обыкновенному женскому платью! Длинному, леопардовому, с глубоким разрезом снизу! Чудо, не правда ли?
Эту свою удивительную способность я обнаружил совершенно случайно. В студенческие годы мне нравилась моя однокурсница Лариса Мельникова - неплохая, в общем, девчушка. Неподражаемая хохотушка, она заливалась смехом по любому поводу. Без повода тоже. Помню, меня это еще сильно раздражало. Так вот, мы долго с ней встречались, не переходя, впрочем, определенных границ. Я не настаивал. К тому же, нравы тогда были иные - не те, что царят сейчас благодаря пагубному западному влиянию.
Ну и слонялись мы однажды по городу, и забрели в центральный универмаг. В нем Ларисе приглянулось одно летнее платье. Впрочем, по моему мнению, платье было так себе - тусклое и бездарное. Но о вкусах, как говорится, не спорят. Главное, что оно приглянулось Ларисе, и на другой день я сделал купеческий жест - взял и купил это платье. Но прежде чем ей его подарить, шутки ради, примерил на себя. Повертелся по всякому перед зеркалом. Сложение у меня неатлетическое и платье сидело как влитое. Даже залюбовался. Хе-хе. Кто не шутил в молодые годы? Кто не совершал глупости?
Но то, что вскоре произошло, резко изменило всю мою жизнь.
Я был дома и сидел над заданием по математике, как вдруг на меня, словно снежная лавина, обрушилась волна неведомого ранее чувства наслаждения. Я отрешился от всего на свете и, постанывая, корчился от страсти и неземного блаженства. Неожиданно я получил возможность ощутить Ларису всю целиком. Проникнуть в каждый ее потаенный уголок, постигнуть все запретное и сугубо личное, интимное.
Немного позже выяснилось, что именно в это время она впервые надела мое платье и отправилась с матерью в гости к родственникам на другой конец города. В гостях она внезапно разболелась.
Через неделю я навсегда распрощался с Ларисой. Она мне стала неинтересна и безразлична. Как пустая бутылка.
Однако я терзался в догадках, в чем же крылась причина пережитого мною наслаждения? И, поломав голову, я пришел к мысли, что, вероятнее всего, в платье. Да-да, как ни парадоксально звучит - в том самом платье! Чтобы окончательно в этом убедиться, я подарил жене брата на день рождения шерстяной норвежский свитер. Естественно, предварительно примерив свитер на себя.
Мое смелое предположение полностью подтвердилось. Хотя испытанное удовольствие было значительно слабее и куда менее ярко окрашено. Какое-то расплывчатое и затрудненное. Грубоватое и неизящное. Из чего я резонно заключил: предмет одежды, приготовленный в подарок, должен как можно больше соприкасаться с обнаженным телом и быть из простого, натурального материала, желательно без примеси синтетики. Иначе эффект сильно смазывался и притуплялся.
Кстати, после той истории со свитером мои отношения с братом и его женой испортились. С годами мы и вовсе превратились чуть ли не в заклятых врагов. Не понимаю, как они сумели тогда узнать о моих опытах? Подглядывали за мной, что ли? Или это была обычная интуиция?
Ну, да ладно.
Со следующей девушкой - Оксаной, миленькой практиканткой из Киева - я проделал точно такой же трюк, как и с Ларисой. Затем и с третьей девушкой, и с четвертой.
Отныне все проблемы моей интимной жизни были решены.
Существовали, однако, и неудобства. Требовался определенный срок, чтобы девушка привыкла ко мне и приняла мой не слишком скромный подарок. Требовались, одним словом, ухаживания: задушевные беседы под луной, конфетки-цветочки, походы в кинотеатр, поздравления на праздники и прочая обременительная дребедень. А это, согласитесь, утомительно. Вдобавок накладно.
И я в корне изменил тактику. Зачем мне, собственно, самому совершать покупку? Платить свои кровные деньги? Я стал, не мудрствуя лукаво, брать у продавца понравившееся платье, приносить его домой, мерить и под благовидным предлогом возвращать обратно. Не подошло, мол, супруге в талии. Я возвращал платье и начинал ждать. Так было даже интереснее. Присутствовала интрига, пикантность ситуации, непредсказуемость. Ведь я не знал наперед, кому в итоге достанется выбранное мною платье. Но всегда надеялся на лучшее. Что его обладательницей станет какая-нибудь необыкновенная красавица. Но, кроме внешних данных, я ценил в женщинах ум, образованность и интеллигентность. Да, не скрываю, я привередлив.
Иногда случались неудачи. От них никто не застрахован. Когда, к примеру, о купленном платье забывали и оно, бедное, месяцами лежало, пылясь, на полке шкафа. Мне же приходилось все это время томиться и ждать. Или, что и того хуже, новое платье немедленно принимались перешивать и перекраивать. Тут уж я испытывал адские муки и чисто физическую боль.
Еще я попадал в затруднительное положение, если платье одевали в момент моего пребывания на службе. Тогда мне следовало срочно отпрашиваться и на всех парах мчаться домой. Или, на худой конец, уединяться. Запираться в своем рабочем кабинете и исключать любой контакт с внешним миром. Но все перечисленные неудобства, не шли ни в какое сравнение с получаемым мною удовольствием - удовольствием сказочным. И раз от раза оно усиливалось и обострялось. Менялись оттенки, утончались ощущения. Жаль только, что при повторном одевании моя связь с платьем значительно ослабевала, а после стирки и вовсе прерывалась.
Что ж, досадно. Сегодняшняя девица оказалась ничего - как я почувствовал, недурна собой и с изюминкой. Но теперь на ней можно было поставить крест и отправляться в ближайшие дни на поиски нового платья.
Покупать платья я предпочитал на вещевых рынках. Товарооборот на них происходил быстрее, чем в магазинах. В особенности, дорогих и престижных. Неразумная экономическая политика наших властей загнала многих людей в угол - им совсем не до походов в дорогие и престижные магазины.
Правда, утешало, что не хватало денег не одним страшным и уродливым женщинам, но и вполне милым и привлекательным.
Сам процесс выбора и покупки платья мне тоже приносил удовольствие. Ходишь часами вдоль рядов, прицениваешься и торгуешься. Щупаешь и гладишь материал, прикладываешь его к щеке, чтобы ощутить тепло, мнешь в руках, проверяешь строчку, молнии и застежки. Но главное, представляешь, кто бы мог его носить!
О, правильный выбор - это великое искусство. Необходимо было учитывать множество различных факторов: и сезон, и моду, и фасон, и страну-изготовителя. Наконец, стоимость. Немаловажную роль играла и личность продавца. Его расторопность, словарный запас, умение привлечь внимание потенциального покупателя.
Но продавцы продавцами.
Скажу, без ложной скромности, я чувствовал тенденции моды, понимал структуру ткани, разбирался в цветовой гамме, обладал безукоризненным вкусом. В общем, у меня были все предпосылки для того, чтобы стать прославленным модельером. По природе я творческий человек. Но всю жизнь мне приходится заниматься подтасовкой статистических данных. От осознания чего, мне бывало скверно на душе и хотелось плакать.
Спасало одно - поездка на вещевой рынок. Поэтому не стоило откладывать - поеду завтра же, в четверг, после обеда, перед собранием. Так, чтобы вернуть платье на следующий день и чтобы к субботе его уже кто-нибудь купил.
"С этими Сверчковыми, Гришей и Машей, вечно одна и та же эпопея!", - возмущалась Валя, заправляя постель.
Сверчковы позвонили утром, ни свет, ни заря, и сказали: приезжайте к нам на дачу на шашлыки. И не мешкайте! Вперед - прыжками! Продукты портятся!
И Юра хорош гусь! Пошел на чужом поводу - сразу согласился! Она-то, Валя, хотела сегодня в субботу, немного полениться, понежиться подольше в постели, а потом потихоньку, не спеша, взяться за домашние дела. Вон сколько их скопилось за неделю. Прибрать, постирать, пропылесосить ковры и мягкую мебель. Да, еще сварить суп. Ан нет, надо тащиться за город! К черту на куличики!
Она выглянула в окно: Юра, ее неутомимый муж, уже подогнал к подъезду машину - старого, испытанного коня - и старательно протирает ветровые стекла. Стало быть, ей необходимо было поторопиться.
Но Вале-то и одеть для визита к Сверчковым было нечего. Дожила, называется, почти до тридцати лет и никакого достатка. Как у церковной мыши... Ну, если разве желтый сарафанчик, что отхватила вчера на вещевом рынке. Пошла посмотреть занавески на кухню, а вернулась с нечаянной покупкой. Веселая продавщица-толстушка отдавала его едва ли не задаром. Почему бы не воспользоваться случаем?
Точно, она наденет желтый сарафанчик. Как раз по погоде. Да и Маша его еще не видела.
Они немного отъехали на машине от дома, и Валю замутило. Заскакало перед глазами, застучало в висках, на лбу выступила обильная испарина. Вдобавок появилось гадостное ощущение, будто под платьем кто-то ощупывает все ее тело. Брр, как неприятно! Скорее всего - укачало. И не мудрено, на улице немыслимая жара - плавился асфальт - а автомобиль у них отечественный и, само собой, без кондиционера. А тут еще постоянные пробки на дорогах, с их плотным маревом от выхлопных газов. Любому может стать плохо.
Но Юре о своем самочувствии она не обмолвилась ни словом. Не следовало его отвлекать - он же был за рулем. Угодишь в аварию - совсем не обрадуешься.
Дачку, конечно, Сверчковы имели - шик и блеск. Двухэтажный кирпичный особнячок с башенками и другими архитектурными прибамбасами. На необъятном участке судетские рябины и голубые ели, черемухи Мака с золотисто-бронзовой корой и низкорослые горные сосны. Фонари, беседки, альпийские лужайки, деревянные гномики, незатейливый теннисный корт... М-да, но, как справедливо говорит Гриша: домик вести - не задом трясти.
Кто бы мог подумать, что Сверчковы так неслыханно разбогатеют. Но Валя им не завидовала. Попался людям по жизни выигрышный лотерейный билет. Но это пока, на сегодняшний день. А вот кому что выпадет завтра - покрыто мраком.
Дразнящий запах шашлыка разносился далеко по округе. Гриша, в цветастых шортах и бейсболке, возился возле мангала, и лишь приветливо махнул рукой. Железные ворота открыла изнуренная солнцем и сухим красным вином Маша.
- Молодцы, ребята. Успели тютелька в тютельку, - похвалила она, поочередно их целуя.
- Духота прямо африканская. Танзания, а мы натуральные негры на кокосовой плантации, - пожаловалась Валя, размещаясь на шезлонге под густым раскидистым деревом.
"Пустяки, - успокаивала она себя. - На чистом воздухе, в тени мне будет лучше".
Между тем Гриша, что-то тихо напевая, разливал по рюмкам коньяк - естественно, французский и безумно дорогой.
Валя с содроганием отказалась.
- Ага, не настаиваю. Я тот сверчок, который знает свой шесток. Но вот мой шашлык ты обязана попробовать. Похмелье придет - отшутишься; голодное доймет - окочуришься, - сказал Гриша и ловко сунул ей в руки шампур.
А Маша протянула кетчуп и заметила:
- Ешь больше - проживешь дольше.
Валя рассеянно улыбнулась и, подавляя тошноту, принялась снимать зубами с шампура кусочек баранины. Неожиданно он соскользнул и запрыгал-заскакал по ее сарафанчику, оставляя на нем жирные пятна. Настроение Вали испортилось окончательно. Она была готова расплакаться. Что же это творится? Мало того, что у нее отвратительное самочувствие, а тут еще - здрасьте - несмываемые пятна на одежде. Впору вешаться!
Маша решительно взяла ее под локоть и повела в дом. В просторной спальне на втором этаже разложила на кровати несколько платьев в фабричной упаковке и заявила:
- Выбирай и переодевайся сию же секунду. Иначе я на тебя обижусь. Я не шучу.
- Может, не стоит?
- Стоит, стоит.
Валя не стала больше отказываться, и взяла первое попавшееся платье розового цвета.
Затем они возвратились к мужчинам, и Маша швырнула ее скомканный сарафанчик в мангал на тлеющие угли.
- И всех-то дел, - усмехнулась она.
- Туда ему и дорога, - хмыкнул Гриша.
- Верно, меньше барахла, - согласился Юра.
- Жил-был царь Тофута - и сказка вся тута, - в присущей ему манере добавил Гриша.
Желтый сарафанчик с рынка съежился, зашипел и неохотно задымил.
На изумление быстро Валя почувствовала облегчение. Словно кто-то неведомый выпустил ее из своих цепких и мохнатых объятий. Освободил от своей омерзительной близости. Вероятно, все-таки помог задувший свежий ветерок и тень раскидистого дерева.
А день выдался восхитительный!
Вздохнув полной грудь, Валя с проснувшимся аппетитом принялась за шашлык. И даже позволила себе выпить рюмку-вторую коньяка.
Немного погодя они всей компанией отправились купаться на маленькую речушку, протекавшую недалеко от границы участка Сверчковых.
- Эдуард Иванович Пятко. Я правильно ставлю ударение?
- Да, - кивнул я.
-Я внимательно прочитал историю вашей болезни, - постучал указательным пальцем по пухлой папке врач. Это был неопрятный рыжеволосый тип, с длинным крючковатым носом, одетый в мятый белый халат, на котором не хватало верхней пуговицы.
- Спасибо.
- На чтение я потратил в общей сложности пять часов. - Врач, несомненно, был из категории тех, кто до фанатизма предан своей профессии и "горел" на работе.
- Неужели?
- Вот именно, пять часов. Значит, по вашему мнению, вы - платье?
- Как вам пришло такое в голову? Что за глупость? - возмутился я. - Просто платье или, скажем, сарафан - это как бы неотъемлемая часть меня самого.
- И платье или сарафан - женские?
- Если позволите, да. К тому же мужских сарафанов не бывает.
- Между прочим, мое имя Павел Егорович. Окажите любезность, запомните.
- Без труда, Пал Егорыч.
- Нет, Павел Егорович, - строго поправил врач и пригрозил мне шариковой ручкой. - Не проглатывайте звуки, больной.
- Я их не проглатываю, а пропускаю.
- Ладно, не суть важно, что вы с ними делаете. Я продолжаю. По вашему мнению, вы можете одновременно находиться сразу в двух местах? Не так ли? Поясните.
- Не понимаю, что вас тут шокирует?
- Но это же противоречит здравому смыслу. Разве вы сами этого не замечаете?
- По-моему, ничего здравому смыслу не противоречит, - ответил я, саркастически подняв бровь. - Например, тот, кто выступает по телевизору, находится сразу во множестве мест.
- Неубедительно, Эдуард Иванович. Это из сферы техники. Называется, телекоммуникация.
- А Бог? Он же тоже повсюду.
- Вы мните себя Богом?
- Господь с вами.
- Что ж, уже отрадно. Да, но вот платье или сарафан?.. У вас, милейший, налицо классическая картина шизофренического раздвоения личности, - заключил он и принялся быстро строчить ручкой в моей истории болезни.
- Меня успокаивает, что хоть не растроение личности, - усмехнулся я. - Зато я тихий, уравновешенный и социально неопасный человек.
- Спасибо и на том.
- Пожалуйста.
- Из чего закономерно вытекает, что подлечиться у нас вам никак не помешает.
- Разумеется, - кивнул я и оглядел его кабинет. Стены кабинета были окрашены в блеклый голубенький цвет, потолок покрывала паутина крупных и мелких трещин, на подоконнике стояли заморенные растения в консервных банках. Книжный шкаф был на одну половину заполнен дешевыми брошюрами, на вторую - различным хламом. М-да, мало средств у нас выделяется на медицину. Просто стыд и позор! Наше правительство совсем не заботится о здоровье нации! Ведет откровенно антинародную политику.
Впрочем, лучше было вообще не попадать в подобного рода заведения. Но куда деваться? В этой психиатрической клинике я оказался после ожогового центра, когда там выяснили, где на учете я имею счастье состоять.
- Подлечусь, и с великой радостью. Отдохну, почитаю книги, попью ваши чудесные микстуры и таблетки. Но, скажите, если бы платье не было частью меня, то откуда тогда на моем теле появились ожоги? - задал я каверзный вопрос.
- В нашей практике иногда встречаются больные с необычайно богатой фантазией и обостренным воображением.
- Не увиливайте от ответа! - закипел я.
- Это мое право! Не вам мне указывать! Хочу, увиливаю - хочу, не увиливаю! - грохнул ладонью по столу врач. - Я призван оказать вам медицинскую помощь, а не заниматься пустыми разговорами. Не отвлекайтесь!.. Итак, продолжим, в истории вашей болезни написано, что шесть лет назад вас доставили к нам в невменяемом состоянии и с рваной раной в области плеча.
- Добавлю, что с раной весьма кровоточащей, - поморщившись, вспомнил я. - Произошел совершенно жуткий и нелепый случай. Мое платье зацепилось в дверях трамвая.
- Вы ездите на трамвае?
- Нечасто.
- И на какой остановке?
- Я не помню, забыл. Это важно?
- Не очень. Значит, вас защемило в трамвае дверьми на какой-то остановке, - задумчиво произнес врач, покусывая кончик ручки.
- Да нет, не меня зацепило, а мое платье, - поправил я.
- Что ж, любопытно. Однако я по-прежнему склоняюсь к мысли, что виной всему ваше гипертрофированное воображение. Более того, я в этом убежден. Хотя, признаться, допускаю, что одежда может нести о своем владельце некоторую информацию. В частности, эмоционального плана.
- Хо-хо. Ну и склоняйтесь.
- Я и склоняюсь.
- Ладно, подлечиться мне, действительно, не помешает, - устало произнес я. Незачем было ему, ослу, противоречить, и нужно было соглашаться со всеми его глупыми высказываниями. Врачи это любят.
- Вот-вот, пребывание у нас пойдет вам на пользу.
- Надеюсь. Но снимите, наконец, с меня вашу смирительную рубашку. Вы же видите, что я не буйный. Я - интеллигентный человек. Опять же, не пью, не курю. Снимите, а, Пал Егорыч?
- Сколько раз, черт побери, вам повторять: говорите Павел Егорович! Откуда у вас такое пренебрежительное отношение к родному языку? Нельзя же его так безжалостно коверкать! В школе, наверное, вы были последним двоечником.
- Нет, в школе я учился хорошо.
- Сомневаюсь.
- Но, позвольте, где сейчас услышишь правильную грамотную речь? Нигде! Ее коверкают все, кому не лень, - заметил я и снова попросил: - Ну, доктор, снимите с меня смирительную рубашку. Мне в ней душно, и она умоляет мое гражданское достоинство.
- Айн момент, - сказал он, пописал ручкой чего-то в истории моей болезни и захлопнул папку. - Отлично, с бумажной работой на сегодняшний день я закончил... А насчет смирительной рубашки вы, больной, не торопитесь. Она имеет несколько функций и еще нам пригодится. Так, теперь перейдем к неофициальной части. Или, как сейчас принято говорить, встрече без галстуков.
- Но у меня и прежде не было галстука. На смирительную рубашку галстук как бы не повязывают.
- Не язвите, больной. Я же иронизирую на предмет газетных штампов, - фыркнул врач.
- До меня не сразу дошло.
- Понятно. Вашу заторможенность я уже отметил, - кивнул он. - Но у меня нескромный вопрос: вы никогда не желали довести процесс получения удовольствия посредством женского платья до своего логического завершения?
- Как это?
- То есть, до смерти своей жертвы.
- Нет, зачем мне чья-то смерть?
- Хорошо, допустим, что она вам ни к чему. Но у вас никогда не возникало мысли, что вы не единственный человек, обладающий подобными способностями? Или они, на ваш взгляд, уникальные?
Я пожал плечами, ожидая, как врач разовьет эту тему.
- Если честно сказать, то вы ничтожная и примитивная личность. Вам приносит удовольствие осознание того, что вы ощупываете несчастных женщин. Тьфу, что за гадость! Что, собственно, вы в них нашли?! Как вам только самому это не противно?!
- Нет, мне это не противно!
- Не буду спорить, у каждого свои недостатки. Но к вашему сведению, милейший Эдуард Иванович, существуют удовольствия и более высокого уровня.
- Какие же? - спросил я и презрительно скривил губы.
- Например, потрогать... - выдержал он многозначительную паузу. - Например, потрогать смерть. Да-да, вы не усмехайтесь - ее костлявую. Почувствовать непередаваемую прелесть ее сладостного дыхания, вобрать в себя всю последнюю агонию угасающего человеку. Здесь необходимо иметь особый поэтический дар, - говоря, врач разительно преобразился. На его щеках запылал нездоровый румянец, глаза увлажнились, на левом виске забилась жилка, голос стал низким и хриплым.
- Простите, ощущать дыхание смерти мне не по нутру, - нервно поелозил я на стуле.
- А мне как раз очень по нутру, - расплылся он в мерзкой улыбочке. - Но, разумеется, это выше вашего понимания. Понимания грязного извращенца.
- Но-но! Попрошу не оскорблять! Распоясались, понимаешь! Не на базаре! - возмутился я. - Я ответственный работник, руковожу отделом. У меня в подчинении четыре человека, а в моей трудовой книжке сплошные благодарности. Я пожалуюсь вашему начальству. Посмотрим, как вы запоете, когда вас накажут за нарушение медицинской этики. Нет, безобразие! Вы ведете себя, как в борделе!
- Ради всего святого, Эдуард Иванович, не сердитесь и не шумите. Тсс, - произнес врач, приложив палец к губам. - По секрету, я ведь тоже щупальщик.
- Неужели?
- Да. Но только несколько иной специфики. Потом, пожаловаться моему начальству, к сожалению, вы уже не успеете. Дело в том, что я примерял вашу смирительную рубашку, наладил с ней контакт и зарядил на смерть того, на кого ее оденут. То есть, на вас. Но, прошу, не волнуйтесь, я не стану вас долго мучить и капля за каплей высасывать ваши жизненные соки. Обещаю, что все произойдет сравнительно быстро. Это займет всего несколько минут. Мой принцип - гуманизм. Насколько, конечно, он возможен в каждой конкретной ситуации.
- Постойте! - попросил я, пытаясь подняться со стула. - Постойте! Вы что шутите?! Ха-ха!
- Вовсе нет. Мне не до смеха.
- Но вы не посмеете так со мною поступить! Мы живем все-таки в цивилизованном обществе!
- Почему не посмею? - удивился врач. - Именно с вами я как раз и посмею. В отличие от вас, я очень тщательно отбираю очередную кандидатуру. По-моему, это как в сексе - безнравственно получать наслаждение от случайного человека. Да и опасно. Мало ли какие сюрпризы могут тебя подстерегать. Я уж знаю, сколько на свете всякой инфекции. Хотя инфекция так, на уровне чувств, в принципе не передается. Но зачем рисковать? Вы же идеальная кандидатура - прошли все обследования и сдали необходимые анализы. С вами мне не страшно.
- Постойте! Не нужно!
- Извините, нужно.
- Давайте с вами договоримся. Я вас отблагодарю, если вы не сделаете мне ничего плохого. У меня есть сбережения, я откладывал деньги себе на черный день.
- Поздравляю. Но ваши сбережения вам больше не потребуются. У вас есть родственники?
- Да, старший брат.
- Значит, вашим наследником будет ваш брат.
- Нет, только не он, - вырвалось у меня. - Я лучше поделюсь моими деньгами с вами.
- Спасибо. Но я не беру взяток - это статья уголовного кодекса. А сейчас, Эдуард Иванович, я намерен побыть в одиночестве, чтобы меня никто не тревожил и не отвлекал. Я собираюсь целиком предаться собственным ощущениям. Прощайте... Яша! - позвал врач. В кабинет почти мгновенно вошел санитар-верзила. - Яша, окажи любезность, проводи нашего больного.
- Как же это так, Пал Егорыч?! - воскликнул я.
- Да очень просто, - с усмешкой произнес он. - Яша, отведи нашего больного в отдельную палату и запри его там крепче, чтобы он никуда не убежал.
- У-у! Прочь от меня! Не трогай, паразит! Оштрафую! - истошно закричал я, когда санитар приблизился ко мне. - Где заведующий?! Где главврач?! Имею срочное заявление!
Яша сгреб меня в охапку, рывком поставил на ноги и мастерски двинул кулаком под ребра. Я охнул и согнулся, разумеется, возмутившись до глубины души, но промолчал, и подчинился грубой силе. Скорченный, нетвердым шагом я выбрался в коридор и тут же обратился к санитару:
- Извините, Яков, как ваше отчество?
- Михалыч.
- Замечательно. Яков Михайлович, я человек ответственный, уважаемый, руковожу отделом в солидном ведомстве. Могу предъявить документы. Но потом.
- Ага, я верю.
- Послушайте, дорогой, ваш врач сумасшедший. Чистой воды маньяк. Он...
- Стоп! Заткнись, парень! Сам ты псих-ненормальный! Топай вперед, пока я не треснул тебя по башке!
- Яков Михайлович, уделите мне минуту вашего внимания, - слезно попросил я.
- Ну, уделил, что дальше?
- Это не бред, а - правда. Истинная. Ваш чокнутый врач путем того, что примерил на себя эту смирительную рубашку, зарядил ее смертью. И я, стало быть, должен скоро умереть.
- Эка важность! Ну и что?!
- А то, дражайший, что я не согласен умирать по воле вашего врача. Умоляю своими маленькими детьми, своей старой больной матерью - освободите меня, пожалуйста. Я дам вам денег - только снимите с меня эту проклятую рубашку. Обещаю, что я не убегу.
- Даже и не помышляй о бегстве. От Яши еще никто не убегал. Что касаемо этой рубашки - то советую, не паникуй. Пустое. Я знаю, как она действует, и тоже ее примерял. И жду - не дождусь, когда ты начнешь умирать. Мне будет очень хорошо и приятно. Доктор обещал.
Я посмотрел в его тусклые свиные глазки: Яша не обманывал - ему и впрямь будет очень хорошо и приятно.
- Пошли, пошли. Нечего стоять истуканом, - развернул он меня и толкнул в спину.
"Как?! И этот санитар - щупальщик?! Кошмар!" - стремительно пронеслось в моей голове. Сколько же их? Двое? Трое? Сто? Тысяча? Интересно для статистики. Кроме того, для общего кругозора... Нет и нет. Не может быть. Чушь собачья. Они все лгут со своей смирительной рубашкой. Это, вероятно, новейший метод лечения. Сильным шоком. Я читал о нем в каком-то научно-популярном журнале. Нельзя же, в самом деле, зарядить смертью одежду. Полнейший абсурд... Погоди, а как же тогда мне удавалось получать удовольствие от обычного платья с вещевого рынка? Я ведь явственно ощущал носивших его женщин - их тепло, желания и эмоции. Все линии и изгибы их тела.
Вот чертовщина! Нет, я окончательно запутался!
Вдруг я почувствовал, как стало слабеть и обмякать мое тело. Как учащено, с перебоями застучало мое сердце, и похолодели руки. Как стало что-то сжиматься внутри. У меня потемнело в глазах, поплыл и завертелся потолок, зашатались стены. Господи, я терял сознание... Последними запечатлелись в моей памяти склоненные надо мной фигуры Якова Михайловича и Пал Егорыча и их довольные улыбающиеся лица.
К покупке одежды на вещевом рынке...