Тимоша жил в маленькой деревушке, спрятавшейся в лесах верховья Волги... Да, прошу сразу извинить, целостного рассказа у меня не получится - это всего лишь мозаичные воспоминания ребенка, дополненные разговорами взрослых.
Итак, Тимоша жил в маленькой деревушке, спрятавшейся в лесах верховья Волги. Жил почти безвылазно. Исключение составляла одна война да нечастые посещения заштатного городка Кимры. Ничем особенным себя он на войне не проявил. Да и чем, спрашивается, мог проявить себя рядовой пехотинец, раненный после второй атаки и списанный подчистую. В лесхозе, где работал, тоже.
Внешности он был самой средней, заурядной и непривлекательной. Выделялся разве только крупным носом и поразительно крепкими зубами, которыми легко открывал пивные бутылки. В общем, обычный русский мужик.
Иногда летом мы с бабушкой приезжали погостить к Тимоше. У бабушки имелись какие-то извилистые родственные связи с его супругой Надюшей - женщиной невысокой, кряжистой и очень хлопотливой. Единственная их дочь жила с мужем на Дальнем Востоке, и давно их не навещала. Общались они через редкие письма.
Наше первое пребывание у Тимоши ознаменовалось забавным случаем. Сразу же по приезде в ближайшем ельнике я обнаружил ежа и, разумеется, притащил его домой. Ночью же хозяин, мучаясь похмельным синдромом, отправился в сени испить водички и наступил босой ногой на колючего зверька. История, слава богу, завершилась вполне благополучно. Еж пострадал не сильно, и утром был отпущен на свободу. Не ругал хозяин и меня. То ли не по незлобивости характера, то ли из-за беззаветной любви ко всему живому. Здесь нужно сказать, что он мечтал стать лесничим и нередко повторял:
- Ничего, ничего, утрясется. Скоро вот меня сделают лесничим.
Не знаю уж, по каким причинам, однако назначение это никак не происходило. Ну а пока, суть да дело, надумал Тимоша завести пчел. С удивительным упорством копил деньги и отказывал себе в самом необходимом. Подчас даже в лишней рюмке. И часто предавался мечтам, как славно заживет, будучи обладателем целой пасеки.
Наконец долгожданный улей был приобретен, а, следовательно, заложена основа грядущего богатства. Естественно, что такое событие требовалось с размахом отметить. Стол украшала купленная в сельпо водка, банка просроченных консервов и селедка с душком. Но главным блюдом, как всегда, была вареная картошка, сдобренная уксусом и постным маслом, а также лук, чеснок, укроп и прочие огородные дары.
После торжественных речей и неудачных попыток затянуть песню, изрядно захмелевший Тимоша отправился во двор, чтобы еще раз посмотреть на свое приобретение. И от избытка охвативших его чувств, роняя слезы умиления и приговаривая "дорогие мои, хорошие", сунул в улей голову. Но, как известно, пчелы не выносят запах спиртного. Результатом столь опрометчивого поступка явилось то, что весь рой покинул улей, предварительно крепко искусав лицо бедняги. Тимоша и раньше-то не принадлежал к числу красавцев, а теперь же и вовсе заимел кошмарный вид. С тех пор держать пчел он больше не отваживался.
- Ну, их к лешему, возни с ними не оберешься, - говорил он близким. - Ничего, скоро меня сделают лесничим, тогда и заживу по-людски...
Оно и понятно, Тимоша хотел переломить судьбу. Ведь текущая жизнь была далека от совершенства, если честно, то нищенская была жизнь. С женой они владели половиной вросшей в землю избы, крытой дранкой. Обстановка единственной в ней комнаты состояла из стола, кровати, шифоньера, лавки и табуреток. На подоконниках пылилась герань, в правом углу висела икона "Праздники". Почетное место на подставке занимал тусклый побитый самовар. В доме, кроме людей, обитали тараканы и сверчки, в подполе - мыши и крысы, в сарае - корова и куры. Там же хранился хозяйственный инвентарь. Ни на что больше средств не хватало. Впрочем, у других жителей деревни дела обстояли не лучше: они тоже едва сводили концы с концами. Но никто из них не жаловался, потому как, говорили они, приходилось живать и хуже. К тому же недавно в деревне произошло радостное событие - провели электричество.
Бывало, вечерами Надюша советовалась с Тимошей, каким бы макаром отговориться утром от бригадира, когда тот придет гнать ее на работу. В ход шли жалобы на скверное самочувствие, многочисленные заботы, на болезнь скотины. Но победа, увы, обычно оставалась за бригадиром. Он пропускал мимо ушей любые мольбы и стенания Надюши, и посылал ее на поля родного колхоза "Путь Ленина". Между прочим, соседний колхоз назывался "Ленинский путь" - в чем заключалась разница, понять было сложно. Как бы там ни было, почти все заработанное колхозниками, да и всей страной, направлялось на этот самый "путь". Если у них и появлялись какие-то деньги, то только от продажи молочных продуктов и чего-нибудь с огорода на рынке в городе.
Но в свою очередь и крестьяне были люди не промах и, принимая правила игры, оказывали пассивное сопротивление власти.
Подходит как-то раз Тимоша к жене, когда та переставляла ухватом чугунки в печи. Подходит так бочком, прикасается пальцем к губам и шепчет:
- Т-с-с. Я поймал у нас во дворе курицу.
- Какую?
- С птицефермы. Накрыл ее корзиной - никто не видел.
- Молодец!
Варили курицу тайно ночью - колхозное же добро - чтобы не единая душа не заинтересовалась, почему, дескать, Надюша топит печь в неурочное время. И ели ночью, украдкой, заперев дверь и занавесив окна. Ели и нахвалили приготовленную с овощами птицу вдвойне вкусную оттого, что она была ворованная.
А наутро Надюша разразилась нешуточным скандалом:
- Ой, Тимоша! Ирод ты проклятый!
- Да почему?
- Ты же поймал нашу курицу! Добытчик хренов!
- На ней что, клеймо, чья она?! Показалось, вроде бы чужая, с птицефермы, - сказал в оправдание он.
- Посчитал бы прежде наших!
- Погоди немного, скоро я буду лесничим.
- Ага, держи карман шире! Стручок ты гороховый!
Этой курицей она попрекала его целый год.
Стремясь смягчить гнев супруги, Тимоша решил заняться рыбной ловлей. Охотиться он не любил, не видел смысла убивать лесное зверье. Хотя и мог без всяких угрызений совести зарезать у какого-нибудь кабанчика: так как его же специально выращивали, чтобы потом съесть. Иное дело - рыбная ловля. Но и она, черт побери, не заладилась с самого начала. То рвалась сеть, то уплывала лодка, а то и похуже - штрафовал рыбнадзор, которого годами здесь никто не видывал.
Удовольствие от такой рыбной ловли получал один его пес, который, словно угорелый, бегал по берегу Волги, виляя хвостом, и оглушительно лаял. Впрочем, о Тарзане - огромной рыжей дворняге - следует сказать отдельно. Эту косматую собаку отличала удивительная привязанность к хозяину. Случалось, что спьяну у Тимоши не хватало силенок доплестись до дому, и он в бессознательном состоянии валился во дворе, не подавая признаков жизни. Тогда Тарзан ложился возле и никого к нему не подпускал. Рычал и скалился даже на Надюшу.
Это была мощная, умная и степенная собака, не позволяющая себе нервничать и раздражаться по пустякам. За исключением, пожалуй, лишь велосипедистов. Ну, не понимал Тарзан, хоть убей, как люди могут передвигаться столь странным способом. Ни на ногах, ни на лапах, а на двух колесах?! И горе было неосторожному велосипедисту, если вдруг пес оказывался не на цепи! После требовалось ремонтировать покореженную машину, потирая, вдобавок, ушибленные места.
Однажды Тимоша с Надюшей оделись по-праздничному - он - в кургузый пиджачок, она - в ситцевое платье - и отправились в Кимры. Погуляли по городу, сделали необходимые покупки. Правда, он всю дорогу отставал от жены из-за новых ботинок: очень уж жали ботинки, обуваемые им только несколько раз в год по важным событиям. В числе прочего посетили они и разъездной зверинец, где Тимошу до глубины души потрясли дрессированные собачки.
- Ну, разрази меня гром, и мы могли бы выступать на сцене с моим кобелем, - заявил он Надюше, когда они вернулись домой, и вышли во двор. - Тарзан, сядь на жопу! Кому говорю?!
Пес, продолжая поддергивать хвостом оттого, что дождался хозяев, послушно исполнил команду.
- Кури, паразит! - сунул Тимоша в зубы собаки горящую папиросу. Постоял, полюбовался и перешел к очередному трюку. Сбегал в избу, вернулся оттуда с рюмкой водки и ткнул ей в морду Тарзана.
- Пей! Кому говорю?!
Пес был смущен. Иногда зимой, в особо лютые морозы, в деревню наведывались волки, и ему приходилось с ними драться, но он никогда не оказывался побежденным. А здесь хозяин тычет ему под нос какую-то гадость. Но он все же нехотя лизнул рюмку, и фыркнула.
- А сейчас падай, как пьяный! Видишь? - восторженно спросил Тимоша у жены, показывая на прилегшую собаку.
- Ага, вконец рехнулся, - возмутилась та. - Не вздумай соседям сболтнуть, что псину свою поишь водкой! То-то позубоскалят. Дал бы ей самогона.
Надо заметить, в деревне между соседями бытовали какие-то труднообъяснимые взаимоотношения. И в особенности касались они изготовления такого необходимого для жизни продукта, как самогон. Гнали его все, и все об этом прекрасно знали. Больше того, с удовольствием угощали друг друга и делились рецептами. Но сам процесс, само таинство изготовления тщательно скрывалось от посторонних глаз.
Действо требовало сноровки и терпения. Начиналось оно с приготовления браги. Лучше всего для этой цели подходили объемистые молочные бидоны. Далее следовало неусыпно контролировать, как она вызревает. И, естественно, нуждалось в регулярной дегустации. Случались и накладки: иногда вся брага употреблялась на дегустацию. Этим, кстати, часто грешил Тимоша. Затем отлаживался самогонный аппарат, и запасалась холодная вода. И, наконец, наиболее ответственный момент - сама выгонка. Хозяева хлопотали и суетились вокруг аппарата возбужденные, раскрасневшиеся, с пламенным взором. Пробовали горячую пахучую жидкость, пожимали плечами и чесали в затылке. Потом разливали по бутылкам и прятали до ближайших праздников, а ту, что не уместилась в емкости, использовали сразу по прямому назначению.
...Умер Тимоша неожиданно и нелепо. В отсутствие Надюши - она поехала в город - он сидел на ящиках за сельпо, выпивал с приятелями. Обсуждал с ними свои шансы занять должность лесничего. Помимо прочих достоинств, у него ведь была медаль за войну и боевое ранение осколком мины в грудь. Не ерунда какая-нибудь! Приведя свои доводы, Тимоша опрокинул второй стакан водки и замер. И собутыльники долго не могли уразуметь, что беседуют уже с покойником.
Совсем недалеко простиралось необъятное синее поле цветущего льна. Вдали чернел сосновый бор, а за ним, набирая силу, несла воды Волга. По небу же рваной чередой мчались и мчались белые слоистые облака.
Умер человек, неплохой человек, и словно ничего не изменилось в этом мире. Только, задрав морду ввысь, надсадно выл Тарзан.
