Я сел в поезд, по обыкновению просмотрев глазами людей в вагоне. Всегда интересно с кем едешь. На этот раз не заметил ни компании, к которой можно прибиться, ни кого-нибудь с гитарой, похоже предстояло почти двое суток спать. Я порадовался, что набрал книг, достал Хемингуэя, расстелился и залез на верхнюю полку. Поезд тронулся, прошла проводница, проверяя билеты, и только тогда я заметил за боковым столиком девушку. Худенькая, в красивой узкой куртке, со слегка надменными губами и смуглой кожей. В кокетливых сапожках, она сидела, положа ногу на ногу и скрестив руки на коленях, и, видно прекрасно понимала, насколько красива, и как её юбочкапритягивает взгляды. Очевидно из тех женщин, что ценят поклонение их ножкам, словно говоря "Ну что же я могу тут поделать?" Я загорелся.
Девушка сидела, не раздеваясь и не расстилаясь, и иногда шмыгала носом. Я читал. Потом надоело лежать; ненавижу валяться днём, слез, достал сухарики, и сходил за стаканом. Скоро вода нагрелась, я налил чай, предложил соседям изюм, и снова залез на полку. Я стал наблюдать за девушкой. Она достала две тетради, исписанные сплошным текстом, в каждой клетке. Явно не конспекты. Время от времени она поглядывала на меня, словно мимоходом. Видно простыла, хлюпала носом, то и дело проводя рукой по горлу, будто загоняя кашель. При своей красоте, девушка держалась очень неуверенно, и комично не выпускала телефон из рук, даже когда писала. Видимо не привыкла ездить плацкартом.
Мы столкнулись глазами, и я качнул стаканом, показав на пачку чая.
-Хотите чаю? - Её лицо вдруг сделалось смешно светским. - Вообще-то вам бы горячего чего.
- ?!
- Подождите, я пока не пытаюсь познакомиться. Я пока предлагаю чай.
--
Да, спасибо... Только у меня чашки нет. - Становилось всё труднее не засмеяться. Я сходил к проводнице и попросил ещё один стакан.
-Вы уже брали.
-Там девушка без чашки едет.
-Вам стакан чаю? Да два рубля стоит...
-Спасибо, у меня есть. - Я налил горячей воды, принёс и поставил перед девушкой. Красотка хлопала глазами и хлюпала носом.
-Может вам лучше аспирину?
-Чего это вы такой любезный?
-Это плохо?
-Да нет... Непривычно. Даже скорее неожиданно.
-Ну-ну...
-Не надо аспирин, не хочу.
-Ладно, сейчас будет вкусно.
Я кинул в воду пакетик чая, достал упаковку аскорбинового порошка, и немного насыпал в стакан. Своей ложечкой размешал и сел.
-Это что? - во взгляде появилась уже какая-то искорка.
-Аскорбинка. Ну не мышьяк же...
-Как пошло...
-Зато полезно - от соплей. Ещё неплохо бывает еловую веточку в чае подержать. Пока он очень горячий. Но это так, выпендрёж. - Она отпила немного, и поставила стакан, показав рукой, что ещё слишком горячо. Завязался разговор.
-Вы куда?
-Навстречу бессмертию! Тоже пошло?
-Или пошло, или прекрасно, я ещё не решила. Но Хэм говорит в вашу пользу.
-Хэм говорит в свою. Я за себя скажу сам.
-Интересно, откуда это такой нахальный взялся?
-Нахальство - мать поэта.
-Поэт? Пишешь стихи?
-Нет, пью чай. Приятно, что на ты. - Девушка засмеялась. Всем существом, глазами, лицом, голосом она старалась меня подколоть, смутить и, наверное, ещё покорить.
-Оксана. Почитаешь мне, что пишешь?
-Я читаю Хэма, а вот ты пишешь. Это что?
-Не литература. Так, релакс, для себя самой, и лучшей подруги. Пишем, потом меняемся тетрадями, и пишем снова. А потом читаем, что получилось. Обычно умора!
Девушка снова сверкнула улыбкой, а мне захотелось помолчать. Я сел поудобнее напротив, облокотившись на стол, взял обеими руками стакан и стал смотреть в окно. Мимо пробралась средних лет парочка, запинав нас сумками.
-А ты сумасшедший?
-Уже нет. Вылечился. - Я любил так пошутить. Не обязательно ведь уточнять, что это был всего-навсего тик, к тому же двенадцать лет назад.
-Понятно, будущая звезда литературы?
-Интересно, а Хэма тоже красивые девушки в юности звали сумасшедшим?
Тема Хемингуэя на этом была исчерпана. Обычно походно-палаточные романы так и начинаются, иногда продолжаясь те двое суток, что едешь в поезде. Но сейчас этого не хотелось. Не то чтобы меня не затронуло, тем более девушка держалась на редкость кокетливо и призывно; ситуация казалась чем-то отвлечённым - не про меня. Так профессор истории разбирает Бородинское сражение. Так вот мило мы трепались до вечера.
Я люблю выйти в передний тамбур, где не накурено, с горячим чаем, и смотреть в окно, пока не кончится чай или настроение. Налил себе и Оксане, и предложил выйти. В тамбуре было прохладно, и на удивление чисто. Оксана, взяв меня под руку, неожиданно ущипнула за ухо. Потом так же неожиданно поцеловала его. Я шлёпнул её, чтобы неповадно было, и стал пить чай, убрав руку в карман. Девушка встала рядышком, положив голову мне на плечо, и так мы стояли, глядя в окно, и думая, каждый о своём. В тамбур вошла проводница:
-Молодёжь, пройдите в салон.
-Нет.
-Что значит - нет? Пройдите в салон... - Она открыла дверь и встала, уперев руки в бока.
-Там жарко.
-И что? Посмотрите, все сидят, никому не жарко!
-А нам жарко. Включите кондиционер, и мы не будем выходить.
-Ага, а чай вам как кипятить?
-Дело ваше.
-Идите в тот тамбур. Здесь рабочее помещение. - Я отвернулся, и смотрел в окно. Оксана сказала:
-Там очень накурено. Мы постоим и уйдём. - Я молча пил чай.
-Я вам сказала - уйдите! Ну, гляди - молодёжь!.. - проводница ушла, размахивая веником, не закрыв дверь. Я закрыл сам, подошёл к девушке; она грустно смотрела в окно. Потом подошла и потёрлась о моё плечо носом. Допивая чай, и любуясь ею, я думал - что она будет делать дальше? Почему-то не приходила мысль - что делать самому.
Какая сила, оказывается, у самых невинных ласк! Увлекающее чувство женской руки на твоём теле, когда просто поглаживание заставляет вздрогнуть и уже не даёт прийти в себя. Когда в сознании всё теряется, как в тумане, кроме чувства близости - головокружительного, чудного чувства. Редко задумываешься в такой миг - а что это за близость, сколько её, и как её зовут. Девушка стояла, опираясь на меня, то просто смотрела вдаль, то игралась с моим ушком. Я допил чай, отнёс стаканы, и внимательнее всмотрелся в неё. Странно всё как-то. Идеальный, ухоженный, до миллиметра правильный внешний вид, явный интеллект: не вязалось всё это с её поведением. На девушку лёгкого поведения не похожа, на авантюристку и искательницу приключений тоже. Не пробка, не тряпка; просто любительница? Таких вот мимолётных развлечений?
За окном в свете фонарей проносился раскорёженный бетон - постоянный спутник железных дорог. Уже совсем стемнело. Ржавые груды железа, столбы, заброшенные сторожки... А рука девушки на моём ремне, а губы у самого ушка... Посмотрел на неё, и голова закружилась - ну и красотка! Возбуждение всех женщин так красит? Хотя её и красить не надо, и так кого угодно с ума сведёт. Держаться! Мне голова ещё пригодится. Я чмокнул её в макушку, посмотрел в глаза, бесстрашные и завлекающие. Да уж, отвернись, или пропадёшь. Ну я и отвернулся.
-Ты что, правда не в себе? Ты же хочешь, я вижу!
-Показать тебе несколько фоток?..
Поезд подъехал к Котельничу. Вышел какой-то мужчина, и следом за ним проводница. Девушка снова взяла меня под руку.
-Долго здесь стоим? - мужчина копался в кошельке, доставая мелочь.
-Две минуты. Никто не выходит - это нам.
На маленьких станциях к поезду обычно собирается толпа местных женщин с картошкой, пивом, и пирожками. Стоило проводнице поднять крышку, женщины как по команде заголосили: "Яблоки, яблоки! Пирожки-и, клюква-ква!". С другого конца платформы какой-то старик в сером стареньком плаще, размахивая палкой, тянул тележку и набитое ведро обвязанное марлей. Старик торопился и пыхтел, но двигался медленно, даже болезненно. Проводница, уже закрыв лестницу, снова подняла крышку.
-Дедушка, вы к нам? Давайте скорее, уходим уже. - она помогла старику втащить ведро, я подхватил тележку, и он, сопя, забрался в вагон. Проводница закрыла дверь.
-Дедушка, что ж опаздываем? Билет-то есть? - дедушка, видимо, плохо слышал. Он что-то говорил, но уловить фразу не удавалось, одно кряхтенье. - Куда едете? - она повысила голос.
-Есть, есть билеты, есть... сейчас, дочка... До Челябинска. Только без мест, но у вас тут ведь будут места, правда, найдёте местечко? - женщина взяла билет. Старик всё говорил, говорил, бухтел, теребя палку.
-Дак дедушка, милый, вам же в восьмой вагон надо - дедушка смотрел на неё без всякого выражения - откуда вы прибежали? Вот туда вам надо - поезд тронулся - Дедуль, чего торопился-то?
-А куда это? Какой вагон?
-Мы второй.
-Да?.. а, да мне сказали - сюда бежать, опаздывал уж...
-Кто сказал?
-Да я ж не вижу ничего...
-Надо было у проводников спросить! У кого спрашивал-то?
-Да я ж там, у милиции спросил. Сюда сказали идти.
-Вот засранцы - буркнул мужик с кошельком. Пока стояли, он отоварился пивом у набежавших бабусек.
-Вы теперь так, через вагоны пройдите. Лучше сейчас, там в Кирове много выходят, и заходят много. Вы хоть место занять успеете.
-Да, доченька, да... Сейчас пройду через вагоны. Какой это у вас? А, да второй... Спасибо, Доча... Ишь, слепого старика так направить.
Мужик с пивом ухмыляясь качал головой.
-Дед, тебе за раз не дотащить всё, в два приёма придётся
-Чего?
-Давай помогу, дед - я взял ведро и открыл дверь между вагонами.
-Спасибо, да... помоги, несложно ведь.
-Ксанчик, я сейчас приду.
Я помог перекатить тележку через порог, и пошёл за ним. Старик всё бухтел, то и дело повторял "Так слепого человека". Я открывал ему дверь, помогал перетащить тележку через приступку, и шёл следом, с ведром. Мы проходили вагоны, заполненные людьми, говором и всеми вагонными запахами. Тележка с двумя кожаными сумками его же возраста цеплялись за всё, но никто не возмущался. Люди сочувственно расступались. Я опасался, что насмешкам не будет конца, но к радости моей, никто не смеялся. Радовало, что люди понимали, и болело, что какая-то скотина так пошутила. Каждому проводнику пришлось объяснить, и никто не цеплялся. Один сказал добродушно, по-братски:
-Дед, да ты у меня посиди, в Кирове полвагона вылазят, нормально тебя посадим!
-А это какой вагон?
-Четвёртый, деда - он улыбался во все зубы, только старик этого видеть не мог. Он и вправду был слепой.
-А-а, не... мне в восьмой надо... Так над слепым...
Он почти плакал. Только, похоже, не мог плакать. Так бывает с очень старыми людьми: ни плакать ни смеяться они уже не могут. Люди всюду расступались, и помогали, когда тележка застревала между сидений. Даже благодаря их, старик прятал голову, и что-то грубовато бурчал под нос, словно стыдился говорить "спасибо". Никто, разумеется, не обижался. Проводник из четвёртого, когда дед отошёл, взяв меня за локоть, пробормотал: "Какие бляди!.. Их бы за яйца, и на провода... Помочь чего?" Я сказал, что ничего не нужно, и он пошёл за нами. Одна из сумок выбилась из-под бечёвки и стала съезжать с тележки.
-Стой дед, сейчас у тебя упадёт всё. Дед, погоди! - я остановился, поставил ведро и поправил сумки. Старик не обернулся, только пробормотал: "Спасибо, сына". В следующем вагоне добродушный проводник решил излить свою ярость молоденькой симпатичной коллеге, и с порога ругаясь, юркнул к ней в купе. Это был купейный вагон. Старик явно не прикидывался слепым, но не дойдя пяти шагов до стоявших в коридоре женщин сказал:
-Девушки, пропустите, пожалуйста - Я удивился, но ничего не сказал, только извинился, задев одну из них ведром.
-Парень, это какой вагон, где восьмой?
-Через один.
Везде в тамбурах курили люди, и все спрашивали не надо ли помочь. Пройдя два купейных вагона, мы зашли в восьмой, плацкартный. У кипятильника стоял парень с азиатским лицом. Первое же нижнее место было пусто, но старик пошёл дальше. Чуть дальше сидели подвыпившие, коротко стриженые охломоны, моего возраста - олицетворение нецензурного словаря. Они принялись обсуждать несчастного старика, так, что руки зачесались. Правда, честно говоря, зачешись руки по-настоящему, от меня не осталось бы мокрого места. Мне пришлось переступить через одного, выставившего ноги в проход. Пройдя ещё немного, старик звучно, но с огромным трудом спросил, не выходит ли кто. В следующем купе сидели двое явно трезвых мужиков серьёзного вида; они подвинулись, не говоря ни слова. Я подвёл деда к ним, поставил ведро под стол, и объяснил им что произошло. Один пробормотал: "Вот суки" - потом вслух:
-Садись, дед. Парень, тоже присядь, хочешь пива?
-Я бы чаю лучше...
Он молча достал из пакета походную чашку и налил из термоса чай.
-Правильно, пьянству бой! - чай был сладкий, но я пил, чтобы не обидеть людей - Дед, тебе налить? Сиди с нами, мы до Челябинска тоже.
На грузовой полке я заметил два древних брезентовых рюкзака. Грубой кожей на руках, чёрными лицами, мужики походили на шахтёров, или слесарей. Но второй когда мы вошли снял очки, и отложил книгу в тонкой обложке.
-Грибники?
-Ну типа того.
Мужики мне понравились. Той приблатнённой компании я, признаться, побаивался - могли в любой момент пошутить над стариком. Мы попили чаю, болтая о том, о сём. Они оказались родом из Плесецка, ехали из Питера в Челябинск.
-Я тоже - улыбнулся я - ладно, дед, я пошёл. Счастливо!
-Спасибо сынок, спасибо!
Когда я проходил мимо парней, один встал и надвинулся на меня, почти перегородив проход. Я толкнул его вглубь купе, он повалился на товарищей и я прошёл мимо. Очевидно, совсем пьян. "О-о-о! Плейбой идёт!" - послышалось сзади. Я обернулся, но парень уже плёлся в другую сторону. Но теперь за старика можно было не волноваться. Щенки, они не решатся связаться с мужиками - калибр не тот. Всё же я попросил парня у кипятильника, который оказался проводником, просто без форменной куртки, проследить, чтобы деда не тронули.
-Да не-е. Здесь никто его обижать не станет. - Я и так это знал, и пошёл в свой вагон. Когда вошёл в тамбур, там стояли две проводницы.
-Эй, солнце, ты куда это? Заблудился, мальчик?
-Это наш, наш - обе смеялись.
Я зашёл в вагон. Оксана, обхватив колени руками, сидела на своей полке, и болтала с мужчиной лет тридцати, с интеллигентно-красным лицом. Он широко улыбался, и что-то говорил, положа руку ей на плечо. Вокруг все спали. Я посмотрел на часы - пол двенадцатого. Мужчина погладил её по голове: "Ну, заходи", и ушёл.
-Ты знаешь его?
-Пару раз сталкивалась. Летом, в Крыму. Почему-то запомнила, не знаю, почему.
-Как интересно... по-моему, этим летом в Крыму пол-Питера собралось.
Я сел рядышком, и мы разговорились. Этот несчастный старик, эти ублюдочные весельчаки, эти бетонные обрубки вдоль дорог, всё сложилось в какое-то непонятное чувство. Наверное, ярость. Не тупая, слепая и всеразрушающая, а грызущая, итог беспомощности, и бессилия. Почему-то именно ярость была формой протеста, внутреннего протеста против жестокости. Как же так? Девушка придвигалась всё ближе, и скоро просто прижалась ко мне. Тишина, вокруг все спят, колёса постукивают, и чай греет... Я поцеловал её. И почувствовал, что всё здесь как-то бредово, мне нужно совсем другое, чёрт возьми, не для того я задал ей столько вопросов, чтобы сейчас... Когда я повернул голову к окну, Оксана стала совсем бесстыдно поглаживать меня.
Часа полтора мы просидели так, болтая, и тискаясь. Признаться, я утомился, это было совсем не то, чего хотел. Постоянно вставал, бегал за чаем, теребил её дневник, пытался поговорить; старик, реакция людей, даже Оксаны, не давала мне покоя. Она ведь даже не поинтересовалась что, да как. Она смеялась, слушала стихи, но чтобы я ни спросил, только задумчиво глядела на огоньки за окном.
-Да ты что... - она зашептала прямо в ушко - Я же вижу, глаза горят, признайся, ведь кобель тот ещё! Ты ведь хочешь!
-Нет. Во вторых, тут ребёнок спит (соседи - пара с маленькой дочуркой). А во-первых, я предлагал тебе фотки посмотреть. Я к девушке еду. - Она помолчала, потом поправила волосы.
-Ладно, извини... Не обижайся! - помолчали.
-Ты часом не решил что я - шлюха?
-Я год назад тоже шлюхой был?
-Что?!
-Мне пришлось бы признать и это. Не извиняйся, всё нормально. Просто прими к сведению.
Я забрался на свою полку и скоро заснул.
Наутро мы много говорили, девушка рассказывала о себе. Действительно была из состоятельной семьи, плацкартом ехала второй раз в жизни; первый был в восемь лет, с классом на юга. Хотя она вообще ездила нечасто. О вчерашнем вечере мы совсем не говорили, я много пел, и обнаружил, что она хорошо разбирается в бардовской песне, и впечатляюще начитана. Под вечер Оксана предложила пойти в гости к тому парню, через вагон.
-Правда, он меня одну приглашал - я отказался, и мы остались, разговорились с соседями, одним словом - приятно провели время. Через час пришёл её знакомец, деликатно поправил очки, и заговорил с нами. Мне не понравилась его слегка развязная "свойская" манера, и нагромождение лексики из анекдотов про "новых русских". Очень скоро это надоело, и я забрался на свою полку с книгой.
-Красавица, может пойдём всё же ко мне? А это кто?
-Так, импотент-романтик. Возьмёшь мою сумку, Кир?
-О?кей... - он достал сумку сверху.
-Счастливо оставаться, Хемингуэй-второй!
Я, растерявшись, лишь криво ухмыльнулся. Потом сказал:
-Я напишу о тебе.
Девушка тоже усмехнулась, только прямо, покрутила пальцем у виска, рассмеялась, и ушла. Я видел, как отойдя немного, парень ущипнул её за юбочку. Она снова рассмеялась.
Наверное, я просто ошибся. А может чего-то не понял. В таком случае не понимаю и до сих пор. Через два часа была Пермь, потом ночь и утро. А у меня было достаточно времени, чтобы написать это.