Кори Ч. : другие произведения.

Замок Монтесумы и другие удивительные истории

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Купился на название. Не рискнул бы отнести данные рассказы к какому-нибудь определенному жанру. В нескольких местах столкнулся с трудностями, надеюсь, это будет не очень заметно.

  
  
  
  
  
  

MONTEZUMA'S CASTLE

AND

OTHER WEIRD TALES

BY

CHARLES B. CORY

Author of "Dr. Wandermann," "Hunting and Fishing

in Florida," etc.

NEW YORK

RALPH S. MIGHILL

70 FIFTH AVENUE

1899

Copyright, 1899

BY CHARLES B. CORY

PRESS OF

Rockwell and Churchill

BOSTON, U.S.A.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СОДЕРЖАНИЕ

  
   ЗАМОК МОНТЕСУМЫ
  
   ЛЮБИТЕЛЬСКИЙ ЧЕМПИОНАТ
  
   ТРАГЕДИЯ НА БЕЛОМ ОЗЕРЕ
  
   НЕ ПРИВЕДИ ГОСПОДИ ИСПЫТАТЬ ТАКОЕ ЕЩЕ РАЗ
  
   СТРАННЫЙ ПОРОШОК ЖРЕЦА Ю-Ю
  
   АЦТЕКСКАЯ МУМИЯ
  
   УРОК ХИМИИ
  
   ЗАНЯТНЫЙ ПРИЗРАК
  
   ХОЛМ ВЕЧНОГО МОЛЧАНИЯ
  
   ИСТОРИЯ О ПЛОХОМ ИНДЕЙЦЕ
  
   СТРАННОЕ СОВПАДЕНИЕ
  
   ИСТОРИЯ БЕЗУМНОГО МОРЯКА
  
   ЭЛИКСИР ЖИЗНИ
  
   ИДОЛ ВУДУ
  
   СЛУЧАЙ В АРИЗОНЕ
  
   ЧУВСТВИТЕЛЬНАЯ НАТУРА
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЗАМОК МОНТЕСУМЫ

  
   - Нет, - сказал торговец редкостями, - эта мумия не продается. Она досталась мне слишком дорогой ценой.
   - Пожалуйста, расскажите мне об этом, - попросил я.
   Торговец редкостями закрыл и запер витрину, затем помял в пальцах сигару.
   - Ну, это случилось так: я занимался змеями и другими объектами естественной истории. Я получил хороший заказ от одного парня из Нью-Йорка на три сотни змей - он хотел их с большими погремушками. Я послал ему несколько, которые его вполне удовлетворили; он хорошо за них заплатил. Был еще один клиент, который тоже хотел змею с очень большой погремушкой; я достал ему такую и отослал, у нее было сто восемнадцать трещоток!.. Я склеил трещотки вместе, так что было трудно понять, где они соединяются. Погремушка получилась более фута длиной.
   Еще один парень с Востока хотел ибекса, которые, как он говорил, водятся в горах. У него светлые рога, изогнутые на концах, подобно как у серны, полосатые ноги и глаза, как у антилопы. Он слышал о них, и хотел иметь пару. Я сказал ему, что часто охотился на таких, но их чрезвычайно трудно отыскать.
   - Что такое ибекс? - спросил я.
   - Пусть меня повесят, если я знаю, - ответил торговец. - Но в горах есть ребята, которые утверждают, что там и в самом деле водятся такие животные, а если заказчик хочет иметь ибекса, то я должен был доставить ему его, я, и никто другой, даже если для этого мне пришлось бы сделать этого самого ибекса самому.
   Но вернемся к моей истории. У меня был большой заказ в ту поездку, я ожидал собрать много редкостей, всяких змей и прочих животных, а также индейских вещиц, которые с легкостью можно было бы продать. Моя команда состояла из двух фургонов, пяти лошадей, меня самого и одного мексиканца, который должен был помогать мне присматривать и ухаживать за всем, а также готовить пищу.
   Спустя две недели, мы оказались поблизости от того места, которое называется "Замок Монтесумы", в верховьях Верде. Там много пещер, которые, как полагают, были сделаны пещерными жителями, и многие из них никогда не посещались и не обыскивались.
   Мне предложили хорошие деньги за мумию; я пытался сделать ее сам, но никогда не мог добиться того, чтобы она выглядела как настоящая. Кости рассыпались, а тряпки, в которые обернуты настоящие мумии, довольно трудно подделать.
   Я хотел осмотреть большие пещеры, и мы отправились в одно место, древние руины, которые называются "замком Монтесумы", - это первоклассное место, и, однажды увидев, вы никогда больше его не забудете. Этот замок построен на уступе, высоко на склоне горы, нависающей над ним. Единственный способ попасть туда - это влезть по лестницам или веревкам, но даже тогда это будет непросто.
   Рядом с ним, на скалах, есть много прекрасных старых пещер, где жили люди, некоторые из них расположены на высоте более ста футов от основания. Эти скалы отвесные, почти гладкие, но с многочисленными небольшими выступами.
   Одна из таких пещер, казавшаяся довольно большой, находилась на высоте около пятидесяти футов, а сразу под ней - два или три небольших уступа, показавшихся мне, по длительном рассмотрении, достаточно широкими, чтобы воспользоваться лестницей, и я пришел к выводу, что если нужно осмотреть какую-нибудь пещеру, то эта - самая подходящая.
   У меня имелось два больших тента, девять на четырнадцать, и их шесты, как мне показалось, как нельзя лучше подходили для лестниц, если связать их кусками веревки. Ступеньки не нужно было делать слишком часто, я сделал засечки на шестах, привязал веревки, и у меня получилось две очень хороших лестницы, длиной по четырнадцать футов, сделанных из верхних шестов тентов, а также две небольших лестницы, каждая длиной около семи футов. На них пошли оставшиеся шесты.
   Подножие скалы было неровным, так что первые пятнадцать футов или около того мы могли легко преодолеть и подняться на первый широкий выступ, затем шла гладкая отвесная поверхность, подобная стене, высотой в девять-десять футов. Здесь я установил свою первую лестницу. Два небольших уступа, расположенные выше, около трех футов друг от друга, и еще один широкий карниз выше них фута на четыре, позволили мне подняться, не используя лестницу, на следующий выступ.
   Здесь я приставил еще одну маленькую лестницу к выступу, шириной в два-три фута; от этого выступа до входа в пещеру оставалось около двенадцати футов, так что моей четырнадцатифутовой лестницы вполне хватало, но трудность заключалась в том, что она должна была располагаться почти вертикально, и подниматься по ней было очень опасно, поскольку присутствовало ощущение, - одно неловкое движение назад или в сторону, и она опрокинется вниз, в долину, а от выступа, на котором она стояла, до дна было около сорока футов, так что падение с такой высоты не сулило ничего хорошего.
   Тем не менее, мой помощник, мексиканец, Антонио, держал лестницу, и после трудного подъема, мне удалось подобраться ко входу в пещеру и вползти в нее. Я вполз не раньше, чем убедился, что никто никогда не посещал ее с того момента, когда первоначальные обитатели покинули ее. Первое, что я сделал, это достал из кармана крепкую веревку и закрепил лестницу на скальном выступе. И только теперь почувствовал некоторое облегчение.
   В пещере имелось много разбитой посуды, разбросанной тут и там, один предмет оказался почти в идеальном состоянии. Еще я нашел любопытную резьбу по камню. Все это я собрал и сложил кучкой у входа. Затем я вернулся и, взяв небольшой топорик, принесенный с собой, начал раскапывать пол. Вскоре я нашел мумию маленького ребенка.
   К тому времени, когда я нашел ее, мне очень хотелось пить, и я страдал от жары, как вы легко можете себе представить. Я работал очень осторожно, не спеша, а пещера под лучами солнца раскалилась, подобно печи.
   Осторожно завернув маленькую мумию в большой платок, который я носил повязанным вокруг шеи, я отвязал веревку от лестницы и медленно опустил сверток вниз, Антонио, моему мексиканцу, стоявшему у подножия верхней лестницы. Сверток добрался до него благополучно, но, пока он его развязывал, я случайно выронил конец веревки. Я собрал другие реликвии, намереваясь взять некоторые вниз сразу, а затем вернуться за остальными, если не удастся взять сразу все.
   Пока я их рассматривал, вдруг услышал треск и звук падающих камней, а когда выглянул, то увидел, что лестница упала, и начал ругать Антонио за его невнимательность; но представьте мой ужас, когда я увидел, как он спрыгнул с самой нижней лестницы и во все лопатки припустил к лагерю. Моей первой и единственной мыслью было: как поквитаться с Антонио за его предательство. Он, по всей видимости, благополучно решил бросить меня в таком месте, откуда я не смогу выбраться живым, и остаться единоличным владельцем двух фургонов, пяти лошадей, а также различными ценными вещами, находившимися в коробках, за которыми он должен был присматривать.
   За поясом у меня был револьвер, я поспешно выхватил его и стал стрелять по бегущему, успевшему отдалиться на шестьдесят-семьдесят ярдов. Первая пуля подняла облачко пыли приблизительно в трех футах справа от него и немного впереди, второй выстрел был еще хуже, но после третьего он повернулся ко мне боком, прошел вперед несколько шагов, уклоняясь то вправо, то влево, после чего неуклюже свалился между камней. Затем он попытался встать, но я видел его очень хорошо и уложил его шестым выстрелом. После этого он лежал неподвижно; мне показалось, что он несколько раз пошевелил рукой; я перезарядил револьвер - в поясе у меня имелось много патронов - и снова начал стрелять. На этот раз в него угодили, как кажется, три пули из шести, и, поскольку в течение нескольких минут он не двигался, я пришел к выводу, что он мертв.
   Теперь я начал размышлять о том, как спуститься вниз. Мне очень хотелось пить, и было невыносимо видеть в долине воду, мерцающую под солнцем. Она выглядела очень чистой и освежающей.
   Я прикидывал и так, и эдак, но чем больше думал, тем более безнадежным казалось мне мое положение; я не видел безопасного пути, по которому мог бы спуститься и остаться живым. Одна лестница все еще стояла, вторая тоже, но имелось ровное пространство размером около тридцати футов, которое мне необходимо было преодолеть, чтобы до них добраться. У меня не было ничего, даже клочка веревки, что могло бы помочь спуститься.
   Никакой надежды на помощь извне также не было, поскольку это место редко посещается; пройдет, может быть, несколько недель, прежде чем кто-то меня обнаружит. Я все больше страдал от жажды, и время от времени забивался в пещеру поглубже, несмотря на жар, поскольку вид воды сводил меня с ума. Иногда я принимался стрелять в Антонио. Я видел его совершенно отчетливо, и почти каждый мой выстрел попадал в цель. Было поздно, солнце зашло. Из каньона я мог видеть высокий пик. Он по-прежнему сверкал, озаренный солнечным светом, даже после того, как каньон погрузился в темноту.
   По мере того, как солнце опускалось все ниже, темнота поднималась вверх, пока не осталась освещенной только одна вершина пика. В течение нескольких минут она светилась ярко-красным цветом, а затем исчезла, подобно огромному мерцавшему факелу, который внезапно потух.
   В ночи раздались звуки: непрестанное, сводящее с ума кваканье лягушек, уханье сов.
   - Вам доводилось слышать лягушек в Аризоне?
   Я ответил утвердительно.
   - В таком случае, вам кое-что известно об этих звуках, и вы знаете, что по части звуков они лягушек с Востока за пояс заткнут. Но вы вряд ли можете себе представить, каково слышать эти звуки, когда вы умираете от жажды!
   - Наверное, нет, - согласился я.
   - Так вот, - продолжал торговец редкостями. - Я понимал, что до утра что-нибудь предпринимать бесполезно, поэтому лег и попытался уснуть. Я очень беспокоился и никак не мог отделаться от опасения, что ночью могу встать и ходить во сне, или скатиться ко входу в пещеру и выпасть наружу. Не уверен, что мне действительно удалось уснуть, я лежал в каком-то полубессознательном состоянии до тех, пока в каньоне подо мной слегка не развиднелось.
   Странно, но я не чувствовал голода, хотя ничего не ел с прошлого утра. Все мои мысли и желания сводились к одному - глотку воды! Я прикидывал и так, и эдак, пытаясь найти хоть какой-нибудь способ спуститься вниз! Какое-то время я всерьез раздумывал над тем, чтобы спрыгнуть на ближайший выступ, но я знал, что это невозможно, - удержаться на нем, - даже если бы я не сломал при этом ноги; такой прыжок был равносилен самоубийству!
   Наконец, мне пришла в голову мысль сделать веревку из собственной одежды. У меня имелись большой карманный нож и топорик, и не успела мысль до конца оформиться, как я уже начал раздеваться. Парусиновая куртка, рубашка и брюки, исподнее - вот все, что на мне было надето; я аккуратно разрезал их на полосы, достаточно широкие, чтобы они могли выдержать мой вес, но, одновременно, достаточно узкие, чтобы их длины хватило, - и сделал из них веревку, с помощью которой надеялся добраться до второй лестницы и не упасть, переломав себе все кости!
   Я не мог работать беспрерывно, это было просто невозможно, - время от времени вставал и прохаживался по пещере. Я так страдал от жары и жажды, что только надежда удерживала меня от сумасшествия. Наконец, я изготовил канат, - связанные прочными узлами куски одежды. Когда я подергал его, он показался жутко ненадежным, но иного выбора, кроме как довериться ему, у меня не было, - или он, или ничего, а ничего значило скорую смерть от жажды.
   Я загнал топор в расселину скалы и, таким образом, получил нечто, способное, как я рассчитывал, удержать мой вес. Я привязал конец веревки к ручке топора и сбросил другой ее конец вниз; меня охватила радость, когда я увидел, что она не достает до среднего выступа всего лишь четыре или пять футов.
   На мне ничего не осталось, кроме ботинок, и, скажу вам, спуститься вниз по острым выступам скалы - задача не из легких. Каждое мгновение я ожидал, что один из завязанных мною узлов вдруг развяжется, и мне никогда не забыть того чувства, которое охватило меня, когда я соскользнул с площадки и повис, покачиваясь, ухватившись за свою импровизированную веревку, которая, как мне показалось, вытягивается и становится все тоньше, так что по спине у меня забегали холодные мурашки, и прошел, наверное, год, прежде чем я оказался на выступе. Я спускался вниз очень медленно, стараясь щадить веревку как только можно, цеплялся пальцами за каждую трещинку или выступ, какие только мог найти, но все-таки спустился; и, когда я сделал это, когда оказался на выступе, я сел и расплакался, как ребенок.
   Вот и вся моя история. Конечно, я благополучно проделал вниз оставшуюся часть пути, иначе меня бы здесь не было; но я не знаю, как бы я это сделал, если бы Антонио разобрал вторую лестницу, вместо нижней. Он, видимо, слишком спешил, и сделал свою работу из рук вон плохо. Когда я достиг ее, ничто не мешало мне использовать ее снова и снова, спускаясь все ниже и ниже. Первое, что я сделал, как только оказался у подножия - бросился к реке так быстро, как только мог, и пил, казалось, до бесконечности, а потом лег в воду и наслаждался. Говорите сколько угодно о каких угодно коктейлях - все они ничто по сравнению с обычной водой Верде, какую я пил в тот день!
   - А что Антонио?
   - Я оставил его там. Надеюсь, я никогда не вернусь туда и не увижу, что с ним сталось. Мне вполне хватило одного приключения с пещерными жилищами.
  
  

ЛЮБИТЕЛЬСКИЙ ЧЕМПИОНАТ

  

I.

  
   Представители Атлетического клуба Феникса и клуба Прескотта встретились и, после длительного обсуждения, решили организовать соревнования - Любительский чемпионат штата Аризона.
   Поскольку спортивные клубы Феникса и Прескотта были самыми представительными организациями штата, идея проведения чемпионата была встречена с большим интересом, подогреваемым тем, что между двумя городами давно существовало соперничество.
   - Пусть соревнования будут честными и справедливыми с обеих сторон, - сказал Смит, представитель Феникса. - Пусть каждый клуб выставит лучшего своего спортсмена, - любителя, разумеется, - и члена клуба, с безупречной репутацией, и пусть победит сильнейший.
   - То же самое могу сказать и я, - отозвался Джонсон, представитель Прескотта. - Честная игра и слава победителю, говорю я! Я предложил бы послать молодого человека, которого я знаю по нашему клубу, - он последний год тренировался во Фриско, и очень способный; он оружейник по профессии; но беда в том, что в свободное время, когда не занят в магазине, обучает мальчиков, и это переводит его в разряд профессионалов, не так ли?
   - Увы, это так, - сказал Смит, - и я рад, что вы настолько щепетильны в вопросах честности; позвольте мне сказать: очень приятно встретить человека, подобного самому себе, для которого честность и справедливость не пустой звук, который выступает против предоставления преимущества кому-либо. Будем же все поступать именно так.
   В течение следующих нескольких дней проходили напряженные заседания комитетов, отвечающих за договоренности. Некий человек, хорошо ориентирующийся в спортивных вопросах, отправился во Фриско в качестве представителя клуба Прескотта, в поисках спортивных талантов; в то же время брат председателя комитета Феникса, владелец бара в Чикаго, получил письмо, вызвавшее ожесточенную дискуссию между ним и его партнером, а также ряд переговоров с какими-то коротко стрижеными, плотными парнями, частенько посещавшими бар.
   "Мне нужен, - говорилось в письме, - самый лучший парень, какого только ты сможешь найти. Кто-то, кто наверняка станет победителем и превратит в отбивную этого любителя из Прескотта. Не соверши ошибки и не экономь. Найди звезду, поскольку все мои ребята собираются ставить на него и не хотят рисковать".
   Спустя неделю председатель комитета организации Феникса получил письмо от своего брата из Чикаго, который сообщил ему, что за двести долларов и накладные, они заручились согласием профессионала, хорошо известного, но никогда не бывшего на Западе, которого не в силах одолеть ни профессионал, ни любитель на всем тихоокеанском побережье. Он уже приступил к тренировкам, так что они могут расслабиться и заключать пари на какие угодно суммы.
   В то же самое время представитель клуба Прескотта сделал потрясающее открытие в Сан-Франциско в лице австралийского профессионала, только что прибывшего, а потому никому не известного. О нем было известно, что он одержал у себя на родине большое число побед, и согласился, при условии выплаты семидесяти пяти долларов, "настучать проклятую голову любому проклятому болвану", которого смогут против него выставить и имеющему приблизительно тот же вес, что и он сам.
   Дела шли на лад, между председателями обеих комитетов состоялся обмен письмами относительно своих представителей.
   "Наш молодой человек, - писал председатель из Прескотта, - в хорошей форме, и мы многого от него ждем. Естественно, мы хотим победить, а потому отыскали в нашем городе самого лучшего любителя, достойного нас представлять. Он работает в аптеке, и его мать сильно возражала против его участия, но нам удалось ее уговорить. Его будут поддерживать, по меньшей мере, сто наших болельщиков, и я надеюсь, вы обеспечите им места в первых рядах. Большинство держат пари и ставят на нашего спортсмена, хотя сам он чувствует себя не очень уверенно. После общения с ним, я испытал большое желание переговорить с молодым оружейником, чтобы нас представлял именно он, но затем, вспомнив разговор с вами, отказался от самой мысли нарушить наши договоренности".
   Два дня спустя, председатель комитета Прескотта читал ответное письмо, следующего содержания:
   "Р. В. Джонсону, эскв.,
   Председателю комитета
   Атлетического клуба Прескотта,
   Прескотт, Аризона.
  
   Милостивый государь!
   Рад был узнать, что к предстоящему поединку проявляется повышенный интерес. Бокс - благородное искусство, и предстоящий поединок, без сомнения будет способствовать увеличению популярности наших клубов. У нас также к нему повышенное внимание, и я предупреждаю вас, что мы постараемся подвести нашего спортсмена к поединку в самой наилучшей форме. Конечно, он нервничает, поскольку впервые принимает участие в подобных соревнованиях. Он служит в банке, возглавляемом в последнее время его другом Робинсоном, и, следовательно, у него не так много свободного времени для физических упражнений, как хотелось бы, но Робинсон увлечен спортом, как вы, наверное, знаете, и мы договорились, чтобы он давал ему для занятий несколько часов в день. Мы рассчитываем на большое число зрителей, и я думаю, что победитель вправе будет считать себя Чемпионом среди любителей штата. Мы с большим удовольствием предоставим вашим болельщикам то число мест, которое вы просите. Что касается ставок, то вы можете заключать пари на любые суммы, какие только захотите. Наше население, в основном, состоит из шахтеров и владельцев ранчо, а они в своей массе склонны к безрассудству. Не могу не поблагодарить Атлетический клуб Прескотта за проявленную им энергию в организации честного соревнования. И пусть победит сильнейший!

Ваш, эскв.,

Дж. Смит".

  
  

II.

  
   Вечером вокруг ринга Спортивной ассоциации Феникса, где должен был состояться поединок, царило столпотворение. Размеры ставок и бокс были единственной темой разговоров в течение нескольких предыдущих дней. Двое спортсменов были представлены друг другу как раз перед выходом на ринг. Оба были одеты по этому случаю соответствующим образом, и, должен вам сказать, это было нечто примечательное! Воротник банковского служащего был настолько высок, что он едва мог повернуть голову; высокий шелковый цилиндр, длинный черный сюртук и огромная белая роза в петлице.
   Служащий аптеки из Прескотта был еще более великолепен. Помимо цветка в петлице и высокого воротника, он имел лорнет и курил сигару, когда его представляли противнику.
   - Как здоровье? - осведомился служащий аптеки. - Надежды цветут и пахнут, как твой цветок?
   - Иди в задницу, - ответил финансист, используя только одну сторону своего рта, - если ты еще раз попробуешь пошутить в мой адрес, парень, я отоварю тебя прямо сейчас.
   Несколько членов комитета поспешили вмешаться и положить конец перепалке, грозившей перерасти в нечто серьезное, разведя претендентов по разным туалетным комнатам, где они могли бы подготовиться к поединку.
   В приемной Смит обнял Робинсона и едва не расплакался от радости, когда они остались одни.
   - Как тебе наш? - задыхаясь от радости, спросил он. - Он выбьет душу из их любителя через пару минут после того, как прозвучит гонг. Но это будет неправильно - слишком легко; мне действительно жаль этих простофиль из Прескотта!
   Робинсон усмехнулся, пробормотал что-то про "дураков и их деньги, с которыми они скоро расстанутся", после чего они отправились занимать свои места.
   Смит, избранный в качестве церемониймейстера, поднялся на возвышение, поднырнул под канаты и, обозрев зал, поднял руки, призывая к молчанию.
   - Джентльмены, - начал он. - Я должен попросить вас прекратить курить. Поединок, долженствующий состояться здесь, сегодня вечером, выявит победителя среди спортсменов-любителей штата Аризона. Ничто не может послужить лучшим образом для воспламенения в наших молодых людях любви к спорту, как подобные соревнования, честные и по-настоящему спортивные. Я должен просить вас вести себя благопристойно, даже если спортсмен, которому вы отдаете предпочтение, проигрывает. Этот ринг должен стать полем чести, и в то время, когда все мы надеемся, что наш представитель победит, мы ни в коем случае не должны создавать условия, при которых он получит явное преимущество. Противники будут боксировать в перчатках, весом по три унции, по правилам маркиза Куинсберри; каждый раунд длительностью три минуты, с минутным перерывом между ними. Упавший спортсмен может продолжать бой, если поднимется в течение десяти секунд, в противном случае ему засчитывается поражение. Захваты запрещены. Многие из вас знакомы с джентльменами, являющимися представителями клубов, но тем, кто с ними незнаком, я их представлю.
   Махнув рукой в сторону боксера, представляющего Прескотт, он сказал:
   - Александр Харрингтон, любитель, чемпион Атлетического клуба Прескотта, который, я не побоюсь этого сказать, хорошо известен в своем городе как аптекарь. [Продолжительные аплодисменты.]
   - А это, - продолжал он, указывая на боксера, представляющего клуб Феникса, - Дж. Фрэнсис Ливингстон, молодой человек, показавший себя истинным энтузиастом благородного искусства бокса, любитель, чемпион Спортивной Ассоциации Феникса. Поскольку он приехал совсем недавно, и многие из вас его еще не знают, могу добавить, что он личный друг нашего вице-президента, мистера Робинсона, и работает в его банке. [Дикий энтузиазм.] Поскольку не может быть и тени сомнения в том, что представленные вам спортсмены безусловно являются любителями, я снова обращаюсь к вам с просьбой поддерживать их в равной мере. Итак, теперь предоставим действовать судьям!
   Секунданты спустились с ринга, убрав под канаты стулья, и оба спортсмена, скинув халаты, замерли каждый в своем углу; на ногах у них были матерчатые туфли, из одежды - только спортивные трусы. Гул восхищения и удивления пронесся по залу, когда глазам зрителей предстал служащий банка, а Робинсон улыбнулся Смиту с другой стороны ринга, видя поблескивающие в свете ламп стальные мышцы. Было совершенно очевидно, что банковский служащий посвящал работе в банке не слишком много времени; он напоминал скаковую лошадь, бугры мышц на его руках и спине перекатывались под кожей, подобно змеям, при каждом его движении.
   Но энтузиазм Робинсона несколько поблек, как только он увидел служащего аптеки. Этот спортсмен был немного ниже своего соперника, но если "банкир" был замечательно развит, то "аптекарь" был просто великолепен.
   Оба спортсмена обмахнулись и обтерлись полотенцами, тщательно зашнуровали перчатки, и теперь стояли, шаркая туфлями по порошкообразной канифоли, рассыпанной по углам, пристально глядя друг на друга. То, что они при этом думали, вероятно, вряд ли когда станет достоянием широкой общественности, но нет никакого сомнения в том, что каждый из них был удивлен, видя физическую форму своего противника. Тем не менее, это никак не повлияло на их бойцовские качества; казалось, им не терпится начать поединок; они чем-то напоминали бульдогов, рвущихся в схватку; наконец, прозвучал гонг, они, как бы пританцовывая, сошлись в центре ринга и начали бой, с уверенной улыбкой на лицах.
   Минуту или две ничего не происходило. Они двигались вперед и назад, равно как и их руки, каждый внимательно следил за противником. Затем банковский служащий кинулся вперед и нанес удар, затем другой, впрочем, без особого эффекта, поскольку первый его удар пришелся в перчатки противника, а второй не достиг цели, зато перчатка противника мелькнула возле его носа, когда он отступил после неудачной атаки. Служащий аптеки ответил ему такой же серией, после чего они ушли в глухую оборону, но тут прозвучал гонг, означавший конец раунда.
   На ринг с ловкостью обезьян вынырнули секунданты, спортсмены были усажены каждый на свой стул, их принялись обмахивать полотенцами и обтирать шею и лицо холодной водой. Послышались голоса.
   - Кто этот чертов парень? - прошептал "аптекарь" своему секунданту. - Это не какой-то жалкий любитель, вот что я тебе скажу.
   Но прежде, чем тот успел ответить, прозвучал гонг, и противники вновь сошлись в центре ринга.
   Теперь они уже больше не присматривались друг к другу - они друг друга били и колошматили, справа и слева, нанося удары всей силой своих мускулистых тел. Рефери, в волнении танцуя вокруг них, время от времени кричал им "брэк" и растаскивал в стороны, когда один обхватывал другого, но, будучи разведены, они тут же снова бросались друг на друга, с энергией и упорством бульдогов.
   Перед самым окончанием раунда, аптечный служащий махнул правой и врезал "финансисту" по носу, в результате чего у представителя Прескотта пошла кровь и он, к великому волнению болельщиков, оказался в нокдауне.
   В течение минутного отдыха секунданты творили чудеса. Бойцов протирали губками, обмахивали большими полотенцами, брызгали водой на головы и на заднюю часть шеи, и, когда прозвучал гонг, каждый встал со своего места свежий, как перед началом поединка.
   Третий раунд начался тем же ураганом ударов, что и предыдущий, но после двух-трех пропущенных ударов, противники чаще стали входить в клинч, держались поодаль друг от друга и действовали более осторожно. Для каждого из них стало очевидно, что его противник оказался не столь легкой жертвой, как ожидалось, и это убеждение постоянно крепло; шапкозакидательство исчезло, они вели поединок с большим мастерством и осторожностью, наблюдая и выжидая, когда другой откроется, в надежде получить шанс закончить бой нокаутом, но такового не представилось никому до окончания раунда.
   Во время перерыва Уоткинс, шериф, выступавший в качестве рефери, о чем-то переговорил со своим другом, время от времени исподлобья посматривая в сторону служителя аптеки. Он повернулся к хронометристу и, как показалось, что-то сказал ему, прежде чем прозвучал гонг, и претенденты снова сошлись в центре ринга.
   Начался четвертый раунд.
   Оба снова выглядели свежими, как в самом начале, но теперь лица их словно окаменели, они больше не улыбались. Они кружились по рингу, внимательно глядя друг на друга, их руки двигались вперед-назад так, словно они были автоматами. То один, то другой делали быстрый финт или движение, на что противник реагировал с ловкостью танцмейстера.
   Внезапно "финансисту" показалось, что его противник открылся, и он нанес удар левой, но пропустил встречный; он кинулся к своему противнику и сжал его, будто клещами, так что рефери пришлось потрудиться, прежде чем он смог разъять бойцов и призвать их к честному поединку. Знание сомнительных приемов, которыми пользовались эти спортсмены-любители, оказали бы честь любому профессионалу. Банковский служащий предпринимал отчаянные усилия ткнуть пальцем в глаз своему противнику, когда они сходились в клинче, а "аптекарь" использовал голову и локоть таким образом, что вызвал негодование болельщиков, ожидавших честной борьбы.
   Соперники обменивались жестокими быстрыми ударами, когда прозвучал гонг. Когда они направлялись каждый в свой угол, зрители повскакивали с мест и вопили, подобно гиенам. Рефери Уоткинс подошел к ограждению ринга и, подняв руку, призывая к молчанию, стоял, ожидая, когда шум утихнет. Наконец, когда вопли стихли, и он мог быть услышан, он обратился к присутствовавшим со следующими словами:
   - Джентльмены, мне очень жаль прерывать бой, но я вынужден это сделать. Эти люди должны были бороться на Любительском чемпионате штата. Является это махинацией или нет, я не знаю, но человек, представляющий Прескотт, это профессиональный боксер, совсем недавно прибывший из Австралии. Я подозревал это с самого начала. Я заподозрил по его поведению, что он вовсе не служащий аптеки, а мой друг, Джим Суини, клянется, что знает его, что его зовут "Парень из Балларата", и он видел его поединок в Австралии, около семи месяцев назад. Я не могу позволить продолжать этот бой, поскольку у честных людей есть вероятность потерять свои деньги. Я не уверен, что его противник также не профессионал; на мой взгляд, он слишком хорош для любителя; но у меня нет никаких доказательств. Я прекращаю этот поединок прямо сейчас. Я объявляю ничью, а все ставки должны быть аннулированы.
   Поднялся невообразимый гвалт, боксеров поспешно препроводили в их раздевалки, после чего толпа медленно покинула здание. На крыльце, Джонсон, председатель спортивного клуба Прескотта, заметил Смита и, подойдя к нему, протянул руку.
   - Смит, - сказал он, - хочу вам сказать, что очень сожалею. Очень жаль, что все закончилось так, как закончилось. Надеюсь, вы ни на мгновение не усомнились - никто из нас не знал, что этот парень профессионал. Просто не могу понять, как ему удалось обвести нас вокруг пальца. Никогда прежде в своей жизни я не был так обманут!
   Смит от всей души подал ему руку.
   - Ни слова больше, Джонсон, даже лучшие из нас частенько обманываются, и чем более чисты наши намерения, тем легче нас обмануть.
   - Увы, это так.
   Некоторое время они шли молча.
   - Смит.
   - Да?
   - Жаль, что поединок остановили; он был прекрасен.
   - Поистине так, - согласился Смит.
  
  

ТРАГЕДИЯ НА БЕЛОМ ОЗЕРЕ

  
   - Не верю, - сказал торговец редкостями, - что укус ядозуба смертелен. Он, конечно, ядовит, и один-два случая, когда он укусил человека, могли закончиться смертью, но следует хорошо помнить, что любой укус может привести к заражению крови и, как следствие, к смерти, без помощи какого-либо яда. Однако те гремучие змеи, которые обитают в пустыне, - иное дело. Если такая укусит, можете смело писать завещание, или петь песню смерти, или валять дурака и тратить деньги направо и налево, которые, не будучи растраченными, достанутся вашим наследникам.
   Я спросил его, верит ли он в эффективность средств так называемых индейских змеиных лекарей.
   - Есть много индейских средств, - ответил он, - и заклинателей змей, которые якобы лечат от укусов гремучки, но все это, по большей части, туфта. Говорят, что индейцы мокаи, исполняя Змеиный танец, позволяют им кусать себя, и после употребления сока некоего растения не испытывают каких-либо последствий от яда. Может быть, это и так, но противоядие держится в секрете, и вам ни за что не купить его ни в какой аптеке.
   Во Франции есть парень, который утверждал, что сделал сыворотку, помогающую от укуса гремучей змеи, и вообще любой змеи, которая вас укусила. Я потратил пять долларов из своих тяжким трудом заработанных средств, чтобы приобрести бутылочку. Этот парень живет во Франции, в Лилле, и изготавливает свою сыворотку в расположенном там институте Пастера. Он дает четкие указания относительно того, как ею пользоваться, и, может быть, она действительно помогает при укусах некоторых видов змей, имеющих заслуженно плохую репутацию, но они не идут ни в какое сравнение с нашими гремучками. Я хотел убедиться в действенности этого средства. Я пытался уговорить кого-нибудь из мексиканцев испробовать его на себе, но никто из них в него не верил - по крайней мере, не в достаточной мере для того, чтобы позволить этой змее укусить себя за пять долларов.
   Тогда я попробовал его на собаках. Я раздобыл трех дворняжек, всех - крепкого телосложения. Первая из них умерла через пятнадцать минут после укуса здоровенной гремучей змеи, которую я держал в коробке; хотя я впрыснул ей сыворотку в строгом соответствии с предписанием. Другая протянула несколько часов, и билась до конца. Я думал, что она победит, но все оказалось бесполезно; она присоединилась к своей подруге на каком-нибудь собачьем небе, последний раз дернувшись через четыре часа и пятнадцать минут после того, как она и змея познакомились друг к другом.
   Третья была полукровка, сука, полная жизненных сил. Я попытался выработать у нее иммунитет, путем введения дозы сыворотки за сутки до того, и сразу же после того, как она будет укушена змеей, но она не протянула даже и столько, сколько предыдущая, и умерла через три часа и шестнадцать минут. Все эти собаки, казалось, умерли от удушья. Яд, очевидно, воздействует на дыхательные центры, а не прямо на сердце. Их сильно рвало, прежде чем они умерли.
   - И вам так и не удалось узнать, что индейцы используют в качестве противоядия? - спросил я.
   - Я пытался, но это, похоже, самый тщательно охраняемый секрет. Но одна из причин, по которой, я считаю, он держится в таком секрете, - у них его попросту нет, это блеф.
   - Видите ли, - продолжал торговец редкостями, - в своих скитаниях по стране я видел множество странных людей, и, поскольку, как мне кажется, вам это будет интересно, я расскажу вам один случай, произошедший, когда я разбил лагерь возле Белого озера, ловил ядозубов, рогатых жаб и прочую нечисть.
   Я хорошо запомнил тот год из-за многочисленных неприятностей, доставленных мне моим бестолковым помощником, которого я послал в Центральную Америку для пополнения своей коллекции. Он привез мне много заготовок для чучел синего хохотуна - одну с фиолетовым горлом. Он знал, что я хотел получить новый вид, и подумал, что будет хорошо, если он изготовит такой для меня собственными руками. Он также сделал еще пять, указав разные высоты над уровнем моря, где ему удалось добыть этих птиц. К несчастью, в тех местах, где он побывал, нет гор такой высоты, какая была указана на этикетках, в двух случаях она была превышена на несколько сотен футов, так что, если бы его этикетки были правильны, ему пришлось бы ловить птиц, поднявшись на воздушном шаре.
   Все они выглядели одинаково, за исключением горла и головы. У одних вдоль грудки шла золотая полоса, у других золотая полоса была во все горло, у третьих также имелись золотые полосы или пятна. Я так думаю, он добился этого, тыкая в чучела зажженным концом сигары.
   Он также подделал много колибри, чем доставил мне массу неприятностей. Поэтому я его выгнал. Нечистоплотность в торговле, подобной моей, предосудительна, вы можете легко потерять деньги там, где твердо рассчитывали их приобрести.
   Это был прохиндей, каких поискать, и он узнал у индейцев много трюков. Он мог изменить оперение птицы, давая ей определенный корм. Есть один парень, в Амстердаме, который умеет то же самое, и возвращает прежний блеск оперению птиц, обитающих в Зоологическом саду, поблекшему от старости, после чего возвращает их обратно, но он не может превратить красного попугая в синего, или серую птицу с желтой головой - в ярко-оранжевую, как это делал мой парень. Он, кстати, рассказал мне, как делается этот фокус, но эта тайна стоит слишком дорого, чтобы ее раскрыть. Однако вернемся к змеям.
   Эта история случилась, как я уже говорил, весной 89-го, когда мы расположились лагерем возле Белого озера, приблизительно в сорока пяти милях к северо-западу отсюда, и в один прекрасный день к нам пришел один парень, полукровка, мексиканский индеец, который называл себя заклинателем змей. У него имелся ящик с гремучками, и он предлагал открыть его и позволить любой из них укусить себя, всего лишь за один доллар. Он путешествовал с ними повсюду, устраивая представления и продавая лекарство от их яда, - маленькие бутылочки с коричневого цвета жидкостью, про которую он говорил, что приготовил ее из растения, служащего противоядием от укуса гремучих змей, и кое-кто из парней купил это средство, заплатив доллар за бутылочку.
   Он заприметил наш лагерь, когда ехал по дороге в Феникс, и рассказал, что путешествует по окрестностям две или три недели, побывал на нескольких рудниках, где благополучно устраивал свои представления и продавал рабочим сыворотку.
   Среди нас был один парень, врач, по имени Бейкер, любивший розыгрыши. Мы собирались возвращаться в Феникс на следующий день, и Мигель, - таково было настоящее имя заклинателя змей, столь же распространенное у них, как у нас Джон, - решил остаться, чтобы отправиться туда вместе с нами.
   Бейкер предложил нам проверить, насколько Мигель уверен в собственном антидоте. Случилось так, что накануне я поймал большую гремучую змею и держал ее в ящике, в своей палатке. При помощи расщепленных палочек и еще кое-каких приспособлений, нам удалось закрепить змею так, чтобы она не могла двигаться. Затем мы открыли ей пасть и поставили распорку. Мы пошли на это, чтобы подготовить розыгрыш, в котором главную роль должны были сыграть она и мексиканский Джон. Бейкер тщательно удалил мешочки с ядом, расположенные непосредственно под височной мышцей, позади глаз. Было высказано мнение, что было бы лучше удалить и зубы, чтобы избежать малейшей опасности, но Бейкер возразил, что удаление зубов испортит все дело.
   Он принял все меры предосторожности; пока змея находилась в беспомощном состоянии, с открытой пастью, Бейкер тщательно промыл ей зубы, а потом заполнил небольшие отверстия возле самого их окончания быстро застывающим зубным цементом, имевшимся у него в сумке. Видите ли, зубы гремучей змеи подобны двум шприцам. Они представляют собой полые трубки, с отверстием возле самого окончания зуба, почти незаметным, если не знать, куда смотреть. Как только змея наносит укус, у нее сокращается височная мышца, и яд впрыскивается через эти трубки.
   После того, как мы удалили мешочки с ядом и заделали отверстия в зубах, змея уже не могла причинить сколько-нибудь серьезного вреда. Она также, судя по всему, не очень сильно пострадала от перенесенной операции. Не смотря на причиненную ей боль, она осталась столь же живой и подвижной, как котенок, когда мы снова поместили ее в его ящик, и была готова напасть на кого угодно.
   К вечеру в лагерь вернулся Мигель, и мы все, включая змею, были готовы к его возвращению. "Наша" змея была крупнее всех, у него имевшихся, так что нам было легко распознать ее по размеру. Ребята попросили Джона продемонстрировать целебную силу его средства, сказав, что хотели бы приобрести еще, но при этом им было бы желательно убедиться в его действенности.
   Джон согласился, открыл бутылочку с противоядием, поднял крышку своего ящика со змеями и сунул туда руку, чтобы достать одну. И конечно же, был немедленно укушен "нашим" добавлением к его "коллекции".
   Господи, как он побледнел! Поспешно заглянул в свой ящик, а затем на след укуса на своей руке, на кровавые точки от зубов. Взвизгнул, схватил нож, полоснул по месту укуса и начал яростно высасывать кровь, вперемешку бормоча молитвы и проклятия.
   Ребята просили его выпить противоядие, спрашивали, в чем дело, почему он так напуган, но единственное, что они слышали в ответ, были крики: "Не прикасайтесь ко мне! Я умираю! Я умираю!"
   И что вы думаете? Он и в самом деле умер! Он становился все слабее и слабее. Его зубы были сжаты, он отказывался сделать хотя бы глоток виски, несмотря на все попытки ребят влить его ему в рот. Через некоторое время он стал невосприимчив, а менее чем через час - умер.
   Вы скажете - испугался до смерти? Может быть и так; но никто из ребят не смеялся "удачной шутке", разве что Бейкер!
  
  

НЕ ПРИВЕДИ ГОСПОДИ ИСПЫТАТЬ ТАКОЕ ЕЩЕ РАЗ

  
   Когда вошел мистер Ватсон, то по его поведению я заметил, что сегодня он более чем обычно склонен к общению. У него имеется привычка наматывать и снова сматывать с пальца цепочку часов всякий раз, когда ему стало известно нечто такое, чем он жаждет поделиться. Как правило, работа в психиатрической лечебнице занимает у него большую часть дня, и у него остается совсем мало свободного времени, поскольку он также дает консультации и имеет частную практику.
   Зная о его занятости, я был уверен, что только нечто выходящее из ряда вон заставило его уклониться от исполнения своих обязанностей в это время суток, и мне было страшно интересно узнать, что именно привело его ко мне.
   Ватсон всегда говорил прямо, и никогда не тратил слов попусту. Так было и в этот раз, поскольку он начал говорить, едва переступил порог.
   - Мой дорогой Моррис, - сказал он. - Я зашел, чтобы рассказать вам о самом интересном случае, с каким мне только доводилось сталкиваться в последнее время. Мне нужна ваша помощь, и, я надеюсь, вы сможете выгадать время, чтобы откликнуться на мою просьбу.
   Я кивнул и предложил ему кресло.
   - Наиболее интересным в данном деле является то, может или нет гипнотическое внушение являться в нем важным фактором.
   Вам ведь известен молодой Блэйк, сын покойного Мэттью Блэйка, обладающий довольно экстравагантными привычками и ведущий весьма расточительную жизнь; и хотя его нельзя назвать мотом, он, несомненно, тратит больше денег, чем следовало бы. Его основной проблемой является страсть к скачкам, и если однажды он потерпит крах в финансовом отношении, то я ни минуты не стану сомневаться в причине этого краха.
   Сейчас у молодого Блэйка есть две лошади, которые должны принять участие в больших скачках, долженствующих состояться послезавтра в Итон Парке. Одна из его лошадей прекрасно известна, ее зовут Император, и она легко выиграет заезд. Безусловно, она лучшая, так что на нее ставят один к двум. Другая не так хороша, как Император, и у нее мало шансов прийти первой. Мерфи, жокей Императора, один из лучших на скачках, хотя он совсем еще молодой; ему, вероятно, около девятнадцати. Он участвовал в ряде скачек, и все говорят, что это хороший парень, без вредных привычек, и, по всей видимости, абсолютно честный.
   Молодой Блэйк, как вам известно, ставит на своих лошадей большую или меньшую сумму, когда они принимают участие в скачках; всякий раз, полагая, что они придут первыми, он делает ставку гораздо большую, чем может позволить себе потерять в том случае, если с лошадью случится что-нибудь непредвиденное. И вот теперь он поставил такие деньги на Императора, что в том случае, если с тем что-то случится, это серьезно повредит молодому Блэйку. Конечно, с нашей точки зрения, это чистой воды безумство, но факт остается фактом: молодой человек сделал ставку, и если его лошадь не придет первой, ему грозит финансовая катастрофа.
   Я хорошо знал его отца, поэтому более-менее принимаю участие в мальчике; я и прежде, и сейчас советовал ему забыть о скачках и остепениться. У меня не было никакого особенного интереса к предстоящим скачкам, если бы я не узнал кое-что интересное, что заставляет меня подозревать, - в конюшнях молодого Блэйка не все так замечательно, как кажется.
   В прошлом году, один из конюших, парень по имени Коллинз, получил увечье в результате несчастного случая, и молодой Блэйк, узнав об этом, заботился о нем и платил ему все время, пока тот лежал в постели. Парень остался ему благодарен, и вот, он пришел к мистеру Блэйку и сообщил, что Мерфи, жокей Императора, плохо спит несколько ночей и во сне постоянно говорит о лошади.
  
   Мерфи и Коллинз делят комнату над конюшней, и позапрошлой ночью Коллинза разбудил шум; Мерфи с кем-то разговаривал, и Коллинз отчетливо слышал, как тот произнес: "Да, да, я понимаю; если вы подадите знак носовым платком, я "придержу" Императора. Если вы этого не сделаете, я постараюсь выиграть заезд".
   Это дело серьезное. Мальчик, конечно, спал; но почему ему приснился такой странный сон? Мысль о том, чтобы "придержать" лошадь сама по себе очень серьезна. Вчера молодой Блэйк позвал меня и рассказал эту историю, точь-в-точь, как ему рассказал ее Коллинз. Тот при этом присутствовал и повторил свои слова, заявив положительно, что не мог ошибиться в словах, сказанных Мерфи во сне, и при этом, как кажется, был очень взволнован.
   Блэйк, по моему совету, послал за Мерфи, у нас состоялся с ним серьезный разговор. Мальчик, по моему мнению, был абсолютно откровенен, и ему было крайне неприятно, что его могли заподозрить в нечестной игре. Он сказал, что работал на Блэйка несколько лет, и всегда поступал честно; он намеревался приложить все силы к тому, чтобы выиграть заезд.
   Блэйк, естественно, в сложившихся обстоятельствах чувствует себя не в своей тарелке, но он также считает, что мальчик говорит правду, и что Коллинз ошибся, думая, что слышал то, что слышал. Или, может быть, не ошибся; Мерфи действительно что-то приснилось, но слова его, произнесенные во сне, не имели ровно никакого значения.
   Он сказал Мерфи возвращаться в конюшню, заверил, что абсолютно доверяет ему, предупредив в то же время, что если случайно тот не победит, это вызовет серьезные проблемы, поскольку он поставил на выигрыш большую сумму денег.
   Мерфи, со слезами на глазах, поблагодарил за оказанное доверие, и вернулся в конюшню. После этого у меня состоялся серьезный разговор с Коллинзом, и я узнал у него, что он случайно пару раз видел Мерфи разговаривающим со странным человеком, часто посещавшим скачки.
   Мы навели справки и узнали, что человек, о котором идет речь, женат на сестре Мерфи, и тот виделся с ним несколько раз в доме своей сестры. Звали его Симмс. Низкий человек, известный как завсегдатай скачек, иногда делающий ставки, иногда выступающий в роли букмекера. Симмса описывали как худого и темноволосого, с большим шрамом на правой щеке; носил он, как правило, мягкую шляпу, и опирался на трость с серебряной инкрустацией возле набалдашника.
   Вчера я решил переговорить с Мерфи и выяснить, может этот парень быть загипнотизирован или нет. Почему у меня возникла эта идея, сказать не могу; может быть, потому, что гипнотизм, как вам известно, является моим хобби. С согласия Блэйка, я послал за Мерфи и попросил разрешения снова его осмотреть, поскольку мне хотелось бы заверить Блэйка в его прекрасном физическом состоянии, что выглядело вполне естественно, поскольку я сказал ему, что наша утренняя беседа заставила меня немного поволноваться.
   Мальчик согласился, нисколько не колеблясь, и после того, как я послушал его сердце и задал несколько вопросов, которые могли бы пролить свет на причину его ночных беспокойств, я попросил его пристально смотреть на меня, в то время как сам мягко проводил рукой у него по лбу. Каково же было мое удивление, когда я нашел его чрезвычайно восприимчивым к гипнозу человеком. Он не впал полностью в бессознательное состояние, но стал похож на сомнамбулу, проявив готовность к беседе на любую тему. Повторяю, он был одним из самых лучших объектов для гипноза, какие я когда-либо встречал.
   Я провел с ним несколько экспериментов, и мне пришло в голову, что эта необычная способность к внушению могла быть использована недобросовестными людьми многими способами, особенно опасными в том случае, если он принимал участие в заезде на лошади-фаворите.
   Задав Мерфи кое-какие вопросы, я разбудил его и вывел из состояния гипноза; он сказал мне, что Симмс часто усыплял его, шутки ради, когда они встречались в доме его сестры. Вопрос, мучивший меня теперь, заключался в том, что если он был загипнотизирован и получил указание "придержать" Императора в том случае, если определенный человек подаст ему знак носовым платком, то как можно предотвратить исполнение им полученной инструкции? Конечно, мы можем предоставить лошадь другому жокею, но Блэйк категорически этому воспротивился.
   Бодрствуя, Мерфи ничего не помнил из того, что ему было сказано под гипнозом, и я сомневаюсь, что можно каким-либо образом заставить Блэйка поверить в существование реальной опасности. С другой стороны, если мы позволим мальчику участвовать в заезде, более чем возможно, что он выиграет или проиграет скачки по желанию того, кто отдал ему такой приказ, когда он находился под гипнозом; причем, мы знаем, что этот приказ совершенно забыт им после пробуждения.
   Итак, проблема заключается в том, каким способом предотвратить исполнение им инструкций, если он их действительно получил. Мы знаем, что никак не можем на это повлиять, загипнотизировав его повторно, поскольку не знаем в точности, в чем эти инструкции заключаются. Просто загипнотизировать его и сказать, что он не должен выполнять их, - это ни к чему не приведет. Но, возможно, если удастся внушить ему, что он не должен следовать им при определенных обстоятельствах, такой способ может оказаться действенным.
   Мой опыт показывает, что в случаях, подобных нашему, при наличии сигнала на исполнение внушенных действий, он может быть проигнорирован, если не возникнут обстоятельства, сообщенные субъекту при внушении.
   Например, если я загипнотизировал молодого человека, внушив ему, что в восемь часов, когда раздастся бой часов, он должен сразу же спуститься вниз и выпить стакан воды, то он, несомненно, сделает это, как только часы пробьют указанное время. Но если часы пробьют не восемь, по причине того, скажем, что кто-то переведет стрелки, или займет его внимание, чтобы он не обращал внимания на часы, то, по всей вероятности, он не исполнит внушенной ему инструкции. Но это требует вмешательства в события, связанные с теми, которые были ему внушены.
   На мой взгляд, лучшее, что мы можем сделать, это позволить Мерфи участвовать в скачках и принять все меры предосторожности, то есть помешать кому бы то ни было подать ему знак носовым платком. Конечно, чтобы иметь решающее воздействие на результат заезда, человек, который предполагает носовым платком подать сигнал Мерфи, чтобы тот "придержал" Императора, должен находиться достаточно далеко от линии старта. То есть, ему нужно находиться на таком расстоянии, чтобы, с одной стороны, его вмешательство привело к нужному результату, с другой - не привлекло нежелательного внимания к поведению Императора, как это может произойти в том случае, если такой сигнал будет подан неподалеку от старта. Поэтому нам следует искать нужного человека, если таковой существует, на определенном расстоянии по маршруту заезда.
   Итак, если вы завтра отправитесь со мной на скачки, мы выберем подходящие места, где наиболее вероятно появление этого человека, и будем в особенности следить, не появится ли худой, темноволосый тип со шрамом на щеке. Вы присоединитесь ко мне?
   Я заверил его, что он может рассчитывать на мою помощь, поскольку дело показалось мне очень интересным.
   - Прекрасно! Теперь, вот мой план. Я возьму с собой Майка Фалана, в некоторых ситуациях он стоит доброго десятка крепких парней. Кроме того, я нанял трех частных детективов, которые будут наблюдать у входа на большую трибуну, еще один возле дорожки, пятый займет пост на маршруте, а также дозорных, которые выстроятся на расстоянии полумили друг от друга; они сразу сообщат мне о появлении Симмса и станут за ним следить. Конечно, может случиться так, что все предположения о гипнозе - всего лишь плод моего воображения, однако, если я прав и существует хитрый план "придержать" лошадь Блэйка, мы окажем ему важную услугу и спасем кучу денег. Я ухожу, чтобы встретиться с вами завтра в одиннадцать, на скачках. Вы найдете меня перед большой трибуной.
   На следующий день, прибыв на скачки, я обнаружил доктора Ватсона беседующего с крепким человеком, которого он представил мне как Майка Фалана. Мы медленно проследовали по маршруту до места, отстоявшего от финиша приблизительно на четверть мили. Присутствовало большое количество зрителей, к первому заезду почти все было готово, лошади "разогревались". Император находился в идеальной форме. Когда он легко проследовал туда-обратно перед большой трибуной, крупные мышцы изящно перекатывались под блестящей кожей, он выглядел и вел себя как лошадь, привыкшая за свою жизнь только к победам. Он был главным фаворитом, ставки на него принимались два к одному.
   - Я виделся с Блэйком, - сказал Ватсон, - он уверен, что Император выиграет. Конечно, он немного нервничает, но сказал мне, что лошадь в прекрасной форме, а Мерфи в полном порядке. Никаких признаков присутствия Симмса, заезд начнется менее чем через десять минут. Все выглядит так, будто я испугался собственной тени.
   В этот момент к Ватсону протиснулся какой-то мужчина и что-то прошептал ему, а затем снова быстро скрылся в толпе. Ватсон вздрогнул и, обращаясь ко мне, сказал:
   - Идемте. Симмс здесь, он дальше по маршруту, позади ворот.
   Он поспешил прочь, мы с Майком последовали за ним, и, выбравшись из толпы, увидели человека, прислонившегося к забору, отделявшего дорожку от подъезда, наблюдавшего за лошадьми в маленький бинокль. Когда мы подошли, Симмс, а это был именно он, подозрительно взглянул на нас, но, поскольку мы не обращали на него никакого внимания и переговаривались между собой, по-видимому, обсуждая достоинства лошадей, отвернулся, и, словно не замечая нашего присутствия, снова поднес бинокль к глазам.
   И сразу же убрал в карман, поскольку шум, донесшийся с большой трибуны, и крики: "Бегут!", возвестили о начале заезда.
   Мы могли видеть, как вдалеке от нас, разом рванулись лошади, и лишь когда они приблизились к флагу, отмечавшему половину мили, две из них намного опередили остальных. Когда они поворачивали, мы заметили красную кепочку Мерфи, мигнувшую на солнце, и поняли, что впереди - Император. От него немного отставала другая лошадь, гнедая, жокей которой был одет в синюю форму.
   Ватсон и Майк, между тем, все ближе и ближе подбирались к Симмсу, внимание которого было приковано к лошадям. Его лицо покраснело, от волнения он переминался с ноги на ногу. Мы наблюдали за ним, как кошка за мышью, и Блэйку сильно повезло, что мы это делали. Лошади были уже совсем рядом с нами, мы могли отчетливо видеть лицо Мерфи, какое оно бледное и напряженное. Неожиданно Симмс вытащил из кармана большой белый носовой платок, но, едва он это сделал, доктор вырвал платок у него из руки, и в тот же миг Майк обхватил его могучими руками и потащил в сторону от забора.
   Обезумев от удивления и ярости, он махал руками и брыкался, как дикий зверь.
   - Черт возьми, - кричал он, - пустите меня, пустите, говорю! Какого черта вам от меня нужно?
   - Отпусти его, Майк, - сказал доктор.
   Майк разжал железные объятия, и Симмс попятился обратно к забору. Он, казалось, сошел с ума от ярости, и, возможно, так оно и было на самом деле. Он согнулся, будто собирался наброситься на нас, рыча и скаля зубы, подобно дикому псу, его рука дернулась к заднему карману.
   - Не советую, Симмс, - тихо сказал Ватсон. - Даже не пробуй, или все для тебя закончится совсем плохо.
   Правая рука Ватсона находилась в кармане его пальто, а в глазах читалось: "Я буду стрелять", яснее всяких слов.
   - Слушай, ты, - грозно сказал Майк, - если ты попытаешься достать пистолет, я разобью тебе голову!
   Симмс переводил взгляд с одного на другого, он выглядел совершенно помешанным. Его лицо было мертвенно-бледным, и было удивительно, как выделялся на нем ужасный белый шрам. Я подумал, что он все-таки выхватит револьвер, но он вдруг развернулся, побежал к трибуне и скрылся в толпе.
   Раздались крики и аплодисменты; мы поспешили к большой трибуне, и Ватсон спросил у первого попавшегося зрителя, какая лошадь пришла первой.
   - Разумеется, Император - это был прекрасный заезд!
   Мы нашли Блэйка возле киоска. Он подошел к нам, и мы пожали друг другу руки. Его лицо сияло.
   - Вы знаете, - сказал он, - теперь я верю, что с Мерфи было что-то не так. Когда я увидел его после заезда, он был бледен, как призрак. Он сказал, что совершенно ничего не помнит, и пришел в себя только на финишной прямой, заметив идущую рядом голова в голову Нетти. Он будто очнулся от сна, и они с Императором показали все, на что способны. Остальное вы знаете. Он победил, все в порядке, но, говорю вам, не приведи Господи испытать такое еще раз.
  
  
  

СТРАННЫЙ ПОРОШОК ЖРЕЦА Ю-Ю

  
   Доктор Ватсон осторожно открыл маленькую старинную серебряную коробочку, размером и формой с обычные часы, и показал ее содержимое: серый порошок и крошечную золотую меру, в форме миниатюрного наперстка. Коробочка, очевидно, была очень старой, крышка стерлась во многих местах, скрыв необычные иероглифы, некогда на ней выгравированные.
   - Я полагаю это, - сказал он, - моим шедевром, моим "звездным экспонатом". Порошок обладает необычными свойствами, отличными от любого другого известного препарата, так что я не берусь их описывать. В том, что это сильнейший яд, не может быть никакого сомнения, но, в малых дозах, он достаточно безвреден.
   - И какова же его история? - поинтересовался доктор Фаррингтон.
   - Я приобрел его в Лондоне. У Берриджа, исследователя, только что вернувшегося из путешествия, длиною в год, по Западной Африке. Он вошел в Бенин вместе с англичанами, когда город был освобожден. Берридж сказал, что снял это с мертвого жреца Ю-Ю, и потребовал с меня очень большую сумму за этот замечательный препарат, совершенно неизвестный за пределами Африки. Берридж считает, что он изготавливается из листьев какого-то растения. Но его рецепт является самой большой тайной жрецов Ю-Ю.
   Теперь, я предлагаю каждому из вас принять небольшое количество порошка на ночь, а завтра вечером поужинать и сверить наши ощущения. Могу сразу сказать вам, что он вызывает странные галлюцинации. Однажды я попробовал его на себе, и мой опыт был, мягко говоря, настолько своеобразен, что мне хотелось бы повторить его и сверить с вашим; думаю, мы можем повторить его несколько раз.
   Фаррингтон и Форстер были готовы поставить эксперимент на самих себе, поскольку Ватсон обещал им нечто совершенно необычное, и было решено, что каждый из них перед сном примет небольшую дозу порошка, а завтра вечером все соберутся вместе за ужином.
   Точно в назначенное время, трое мужчин встретились в кабинете доктора Ватсона, и, после того, как все закурили, Ватсон попросил Фаррингтона первым рассказать о своем опыте, после чего тот вынул из кармана несколько исписанных страниц и начал так:
  

АЦТЕКСКАЯ МУМИЯ

(История, рассказанная доктором Фаррингтоном)

  
   Я стоял в музее и смотрел на витрину с мумиями. Возле одной располагалась табличка с надписью: "Ацтекская мумия, найденная в пещерах", и она заинтересовала меня более остальных. Размером с маленького человека, она прекрасно сохранилась, за исключением костей ног, которые в некоторых местах разрушились. Руки, и даже ногти на пальцах, выглядели идеально, на указательном пальце виднелось серебряное кольцо. В одной руке она сжимала большой каменный топор, правда, рукоятка была сделана в наши дни. Правая рука покоилась на груди, обхватив ожерелье из серебряной проволоки.
   - Интересный образец, не правда ли? - произнес голос рядом со мной.
   - Совершенно верно, - ответил я. - Вот только сомневаюсь, чтобы это была ацтекская мумия.
   - И что же заставляет вас в этом сомневаться? - резко спросил голос.
   - Я не уверен, что ацтеки хоронили своих мертвецов в пещерах. Тем не менее, это очень интересная мумия, она прекрасно сохранилась.
   Мумия так заинтересовала меня, что я говорил, не поворачивая головы. Теперь, однако, я повернулся и увидел высокого, худого человека, одетого в вельветовый костюм и в широкополой шляпе, или сомбреро, на голове; такие обычно носят на равнинах Запада.
   - Да, - согласился он, - на мой взгляд, это очень хорошая мумия. Я сделал ее сам, поэтому знаю, что говорю.
   - Простите, что вы сказали? - спросил я, полагая, что ослышался.
   - Я сказал, что это одна из моих мумий.
   - Что вы имеете в виду, сэр? - спросил я.
   - Вы все поймете, если я скажу вам, что долгое время был продавцом редкостей, и в свое время поставил в музеи большое количество интересных и ценных экспонатов; а когда торговля шла вяло, я иногда немного помогал природе, но потом бросил это дело.
   - Вы перестали этим заниматься? - спросил я.
   - Ну да; впрочем, вы, возможно, не знаете, что я умер, - сказал мой собеседник. - Упал со скалы в прошлом году и сломал себе шею.
   - В самом деле? - сказал я, делая вид, что мне интересно.
   - Именно так все и было. Однако позвольте, я расскажу вам об этой мумии. Однажды ко мне пришел какой-то парень, из ученых, и хотел купить у меня ацтекскую мумию. Я и мой партнер имели с ним дело, и продали ему много всяких вещей; однако ему очень хотелось побывать на месте и самому выкопать что-нибудь, "чтобы быть уверенным в подлинности и древности". Я и мой партнер посчитали, что можем взять его к пещерам, и договорились, сколько он заплатит нам за все, что раздобудет. Если он отыщет мумию, то платит сто долларов, если каменные топоры и ножи, - то по два доллара за каждый; наконечники стрел - по десять центов за штуку; кухонную утварь - по доллару, независимо от состояния; посуду - по пять долларов.
   - Где вы нашли мумию? В пещерах? - спросил я.
   - Нам было известно место со множеством пещер, в которых располагались индейские кладбища. Используя небольшое количество краски и расположив тело по-особому, мы изготовили прекрасную мумию. Конечно, мы использовали тело индейца, умершего много лет назад, которое высохло и местами начало рассыпаться. Мой партнер был ловким парнем, он вложил ей в руку топор, а на грудь поместил серебряное ожерелье, мы завернули ее и отправились к каньону Верде. Мы выбрали подходящую пещеру, вырыли в полу яму, осторожно положили в нее мумию и набросали поверх сухой земли; после этого мы смочили глину над ней, в результате чего пол стал твердым и гладким. Мы также закопали штук пятьдесят топоров и ножей, две или три сотни наконечников для стрел, с полдюжины прекрасных образцов индейской глиняной посуды, которую мы обожгли и подчернили.
   После того, как мы все хорошенько приготовили, мы частично скрыли вход в пещеру и вернулись в Флагстафф.
   - Но ведь это было не совсем честно.
   - Не совсем честно? А как вы думаете, что почувствовал бы бедный парень, если бы проделал длинный путь в Аризону, оплатил все расходы, а потом ничего не нашел? Это всего лишь человеколюбие, дорогой сэр, вершина филантропии.
   - Он остался доволен мумией?
   - Доволен? Да благословит Господь вашу невинную чистую душу, он вопил от радости, как ребенок, когда мы случайно открыли кусочек пальца на ноге, когда копали в нижней части пещеры! Он опустился на колени, он удалял с него мельчайшую частицу земли, он чуть не плакал над ним, он вел себя так, что мой партнер поспешил выйти наружу. Он чуть не выдал нас; дело в том, что если ему хотелось смеяться, он не мог сдержаться, а смех его звучал подобно реву осла.
   Так вот, сэр, когда этот ученый парень встал на колени и принялся очищать фальшивую мумию от земли, мой партнер начал издавать бульканье. Я знал, что сейчас случится, а потому саданул его кулаком в бок, но это ни к чему не привело: этот ученый парень поднял голову и спросил, в чем дело.
   - В чем дело? - едва успел спросить мой партнер, прежде чем зареветь ослом.
   Сомнение и досада появились в глазах нашей жертвы, но партнер успел исправиться.
   - Взгляните! - орал он между приступами смеха. - Вон там, канюк! Будь я проклят, если это не самый смешной канюк, какого мне доводилось видеть за всю свою жизнь, - кричал он, и ревел, и подпрыгивал. - Взгляните на него, - вопил он, - вы видите, как он летит? Разве можно представить себе что-нибудь более смешное?
   Думаю, этот ученый парень решил, что мой напарник сошел с ума, но, по крайней мере, он не догадался, над чем тот смеется, и вскоре продолжил копать. Мы оставались там три дня, пока он не перекопал всю пещеру, набрав полную корзину каменных топоров, наконечников стрел, три больших доисторических вазы и мумию. Весь обратный путь он вел фургон сам, опасаясь, как бы чего не побилось, а когда, наконец, мы добрались до Флагстаффа, два дня упаковывал свои реликвии.
   - Вы полагаете, такой ваш поступок заслуживает уважения? - спросил я.
   - Уважения? Послушай, парень, о чем ты мне тут толкуешь? Твое счастье, что я мертв, иначе бы я заставил тебя ответить за свои слова.
   Я поспешил успокоить его.
   - Ладно, о'кей, но если бы ты посмел так разговаривать со мной в прошлом году, когда я был еще жив, я размазал бы тебя по полу, разрисовал мелом и сыграл бы в "классики".
   - Я вовсе не хотел вас обидеть, - произнес я извиняющимся тоном.
   - Может быть, и нет. Но только если ты позволишь себе выкинуть еще что-нибудь подобное, я этого не забуду; когда-нибудь ты тоже умрешь, и тогда... О, что будет тогда!..
   - Ваш партнер тоже умер? - поспешно спросил я.
   - Нет, пока нет. Я видел его прошлой зимой в одном местечке, в Калифорнии, где он открыл новый магазин. У него хороший бизнес - в том году он сделал хорошие деньги, продавая русалок и морских дьяволов. На них был большой спрос. Он делает их из рыб. Русалок изготавливает из мумий индейских детей и рыбьих хвостов - грабит индейские кладбища, насколько я знаю. И ты знаешь, некоторые из них действительно хороши, так что могу сказать, он в некотором смысле является художником по этой части.
   У него есть филиал магазина где-то в Нью-Мексико, он и там прошлой зимой сделал хорошие деньги, продавая одеяла навахо, индейские скальпы и оружие. Эти скальпы пользуются огромным спросом у туристов. Большую их часть он получает из Калифорнии, из больниц, но когда их не хватает, изготавливает из лошадиных хвостов, продавая затем как необычайно ценные скальпы индейцев старых времен.
   Кстати, одеяла навахо. Святой ладан, это золотое дно! Он делает их из шерсти, привозимой из Германии, и анилиновых красителей, за все про все платит до десяти долларов, включая работу, а туристам продает по 75-80 долларов. О, говорю тебе, когда-нибудь этот парень будет стоить миллион!
   Время от времени к нему в магазин заходит какой-нибудь парень и начинает корчить из себя знатока - такие ребята приводят Джима в восторг. Такой знаток переворачивает кучу одеял, после чего, глядя на него, говорит: "У вас есть что-нибудь по-настоящему стоящее? А не это барахло из германской шерсти, выкрашенное анилином?"
   Тогда Джим говорит ему:
   - О, я вижу, вы настоящий знаток.
   - Кое-что понимаю, - отвечает тот.
   - Прекрасные старые одеяла сейчас раздобыть очень трудно, - замечает Джим.
   - Мне это известно, - замечает знаток, - но, тем не менее, они у вас бывают, хотя бы иногда? Нет ли у вас и сейчас чего-нибудь припрятанного, для истинных ценителей?
   Джим делает вид, что пугается, хватает парня за рукав и тащит в заднюю комнату, постоянно оглядываясь и прислушиваясь, после чего вытаскивает откуда-нибудь "прекрасное старое одеяло", - как правило, ценою не более трех долларов, - и расстилает его перед клиентом.
   - Вот, - говорит он шепотом, - взгляните на это; но оно не для продажи. Я приобрел его для себя, но, думается, вы были бы не прочь на него взглянуть, поскольку, совершенно очевидно, вы понимаете толк в прекрасном. Не правда ли, оно великолепно?
   Знаток попадается на удочку, и спрашивает, сколько оно стоит, восхищается им, соглашается, что оно старое, и краски на нем старые, и шерсть старая, и изготовлено оно в манере старых навахо, что это большая редкость, и, в конце концов, уламывает Джима продать его, заплатив в три или четыре раза больше, чем стоит настоящее одеяло.
   Я видел, как Джим едва держался на ногах, когда они выходили. Счастливые дни!
   Покойник глубоко вздохнул и замолчал, глядя на дело своих рук.
   - Ну, - наконец, сказал он, - я должен идти; есть еще много чего, что мне нужно сделать до утра, но, надеюсь, мы с вами когда-нибудь увидимся снова. Рад был слышать, что вам понравилась моя мумия. Кстати, забыл сказать, что когда мы получили ее, она была почти беззубой, так что Джиму пришлось постараться, пока он приводил ее в достойный вид.
   Я перевел взгляд на мумию, а когда снова поднял голову, мой собеседник уже исчез.
  
  

УРОК ХИМИИ

(рассказ мистера Форстера)

  
   Я принял порошок, как было уговорено, и присел почитать перед сном вечернюю газету, а в результате так и не лег. Меня сильно заинтересовала статья о новых взрывчатых веществах, в последнее время привлекших внимание правительства, но, не успел закончить чтение, как услышал голос возле себя:
   - Интересная тема, не так ли?
   Я обернулся, и обнаружил у себя в гостиной необычно выглядевшего человека, его одежда была в совершенном беспорядке. Я мог хорошо различить его очертания, но фигура его при этом была какой-то неплотной, туманной. И что меня удивило больше всего - я мог видеть сквозь него заднюю часть гостиной.
   Я спросил себя: "Это сон или эффект принятого порошка?", после чего ущипнул себя за ногу, протер глаза, и хотя оказалось, что я не сплю, таинственный посетитель не исчез.
   - Что вы сказали? - спросил я.
   - Я сказал, что тема взрывчатых веществ представляет большой интерес, - ответил он. - Когда я был жив, то занимался химией, и теперь с грустью понимаю, как малы на самом деле были мои знания. Химия, как, впрочем, и другие науки, добилась значительных успехов за последнее время, по сравнению с моими днями, но даже сейчас им известно чрезвычайно мало.
   - Тем не менее, - возразил я, - мне кажется, сейчас мы имеем достаточно мощные бризантные взрывчатые вещества, и было бы неплохо научиться использовать их наиболее безопасным образом.
   - Вот именно, - сказал посетитель. - Сейчас у меня имеется несколько свободных часов, и если вам это интересно, я приглашаю вас в свою лабораторию и покажу один-два опыта, которые могут вам пригодиться - я говорю в свою лабораторию, но на самом деле она не моя; я могу воспользоваться любой подходящей лабораторией, а мне таких в городе известно немало. Видите ли, мне не нужно ключа, чтобы в нее попасть, и это одно из преимуществ нашего положения, которое вы оцените в свое время. Я предлагаю вам проследовать в одну очень хорошую лабораторию, поскольку ее владелец на некоторое время уехал из города. Я пойду первым и открою для вас дверь.
   Я сказал ему, что буду счастлив принять его предложение; мне показалось совершенно естественным беседовать с призраком, после чего отправиться в чью-то лабораторию, где он сможет мне что-то продемонстрировать. Мне даже в голову не пришло, что это может окончиться какими-то неприятностями. Мы вышли из квартиры и спустились вниз, тень плыла рядом со мной самым дружественным образом. Скосив глаза, я мог видеть, что она подхватила меня под руку, но совершенно не чувствовал никакого прикосновения.
   Мы прошли по городу приблизительно с половину мили, и оказались возле большого кирпичного здания, в котором, как я заметил, находилось несколько мастерских. Было темно, мы поднялись на три пролета, затем мой спутник открыл дверь и впустил меня в большую, прекрасно оборудованную лабораторию, по-видимому, принадлежавшую человеку со средствами и обладавшего необходимой научной квалификацией. Призрак повернул выключатель, вспыхнул свет; он указал мне на кресло.
   - Мое время, - сказал он, - несколько ограничено, поскольку в двенадцать у меня назначена встреча с дамой, но я успею показать вам, что такое из себя представляет взрывчатое вещество, а затем, если у нас останется время, мы поговорим о чем-нибудь еще. Трудность, связанная с бризантными взрывчатыми веществами, не в их изготовлении, а в их использовании, поскольку вы создаете огромную силу, с которой толком не умеете обращаться.
   Недавнее открытие, как сделать воздух жидким, значительно упростило жизнь. Когда вы научитесь получать жидкий водород в достаточных количествах, вы получите прекрасный многоцелевой реагент. Однако вернемся к жидкому воздуху. Вы видите, он льется, как вода. Насколько мне известно, у нашего отсутствующего хозяина имелось его почти два галлона, точнее, имелось во второй половине дня; сейчас некоторое количество испарилось, но, как вы можете видеть, осталось более галлона, а нам понадобится совсем немного для нашего эксперимента, чтобы проиллюстрировать небольшое взрывное устройство, которое может быть изготовлено с помощью такого количества жидкого воздуха, какое уместится в обычный наперсток.
   - Вы предлагаете опробовать взрывчатку прямо здесь, мистер... - Я замялся. - Кстати, как ваше имя?
   - Назовите как угодно; это не имеет ровно никакого значения.
   - Мистер Спок, не возражаете?
   - Хм! Не совсем подходяще, но, впрочем, как и любое другое. Так вот, как я уже говорил, сейчас я покажу вам, как сделать самое мощное взрывное устройство из всех, какое когда-либо было изобретено.
   Вполне возможно, я не выказал того интереса и энтузиазма, какие от меня ожидались, но, сказать честно, я был немного возбужден. Призракам не требуется соблюдать осторожность в своих опытах - один несчастный случай, или два, для них, в отличие от меня, нет никакой разницы. Может быть, у меня на лице отразились мои мысли, поскольку Спок внимательно на меня посмотрел.
   - В чем дело? Вам, кажется, не интересно.
   - Наоборот, - ответил я, - очень интересно, но нет ли здесь риска, ставить подобные эксперименты в лаборатории без согласия ее владельца?
   - Ни малейшего. Я использую совсем небольшое количество взрывчатого вещества, так что особых разрушений не предвидится.
   - Вы ставили подобные эксперименты прежде, мистер Спок? - рискнул спросить я.
   - Да, на прошлой неделе, но он окончился неудачей, - видите ли, теперь, когда я знаю, что пошло не так, я не стал бы его повторять, взрыв был просто ужасен - здание по большей части развалилось. Если бы я был жив, то ни за что не поверил бы, что там можно было отыскать частицу меня размером большую, чем с палец - кстати, причиной взрыва назвали самовозгорание; впрочем, сегодня мы не повторим моей ошибки.
   - Не хотелось бы, - отозвался я.
   - Обещаю, ничего подобного не случится. Сейчас мы возьмем немного этого красного фосфора - обычный фосфор нам не подходит - и добавим в него немного жидкого воздуха, аккуратно перемешивая, как вы можете видеть. Теперь нам следует его несколько подсушить, если нам желательно, чтобы он взрывался при малейшем прикосновении; но мы этого не хотим, нам нужно увеличить его взрывную силу, поэтому мы добавим немного хлорида калия; теперь смотрите - он изменил свой цвет на светло-красно-коричневый. Теперь, если вы ударите по нему, или нагреете, здание разнесет, как если бы мы заложили здесь пятьдесят фунтов динамита.
   Я инстинктивно отодвинулся от стола.
   - Не бойтесь, я ничего не собираюсь взрывать. Теперь внимательно следите за мной. Я подожгу ничтожное количество, размером со спичечную головку или дробины четверки для охоты на птиц. Остальное мы оставим в ведре с водой. Теперь - все готово - смотрите!
   Он зажег спичку и прикоснулся к маленькому коричневому комочку - рвануло так, что у меня заложило в ушах, а стол разлетелся на куски. Эксперимент оказался настолько потрясающим, что я страшно испугался, и у меня закружилась голова.
   - О небо! - воскликнул я. - Вы же разрушили лабораторию!
   - Ну нет, - ответил призрак, несколько смущенно, - все совсем не так плохо, хотя, признаю, я разрушил стол, а несколько вещей потрескались; следовательно, мне следует быть еще более осторожным и уменьшить количество. Вещество оказалось более мощным, чем я полагал. Но как вы думаете, что случилось бы с военным кораблем, если бы ему в борт угодил снаряд, содержащий сто фунтов такого вещества?
   Я ответил, что он, по всей вероятности, получил бы серьезные повреждения.
   - Повреждения? Скажу вам следующее: самый большой линейный корабль от такого попадания разлетелся бы на атомы.
   Привидение бросило взгляд на старинные голландские часы, стоявшие в углу лаборатории.
   - Прекрасные часы; рад, что они нисколько не пострадали во время нашего эксперимента. Насколько я могу видеть, у меня остался еще час. Хотите ли попробовать что-нибудь еще?
   Я ответил, что меня интересует еще кое-что, но оно никак не связано с взрывчатыми веществами.
   - Полагаю, вам интересно, как изготавливаются алмазы?
   Я ответил, что в течение многих лет люди пытались научиться изготавливать алмазы, но успеха не достигли; насколько мне известно, им удалось изготовить их настолько малого размера, что практического и коммерческого значения они не имели, поскольку стоимость их изготовления значительно превосходила стоимость камней.
   - Это верно, - заметил призрак, - но на самом деле, это довольно просто. Я изготовлю алмаз специально для вас. - Он направился через комнату к камину, поднял с решетки кусок угля размером с бильярдный шар и положил его на стол.
   - Он представляет собой почти чистый углерод, то есть, практически, как вам известно, то же, что и алмаз. Теперь я покажу вам, как можно изготовить алмаз из этого куска угля, который будет так же хорош, как найденный в любой шахте. Мы произведем его сами, вместо того, чтобы позволить это сделать природе.
   Сначала мы поместим его в стеклянную чашку и зальем достаточным количеством жидкого воздуха, чтобы покрыть полностью. Мы оставим его в таком состоянии, пока он хорошенько не промерзнет, по крайней мере, до 200® ниже нуля; теперь - все, что нам останется сделать, это нагреть его и... О Господи! Без пяти двенадцать! А в двенадцать у меня встреча с дамой. Но ты, старина, просто подержи его под паяльной лампой и хорошенько нагрей - так жарко, как только сможешь; я скоро вернусь.
   Последние слова он произнес уже за окном, через которое выплыл.
   Я взял кусок угля, странного цвета, и начал греть его паяльной лампой. Он не загорелся, как я предполагал, но покраснел, а затем побелел; постепенно он, казалось, становился размером все больше и больше, горел все ярче и ярче, пока я не открыл глаза и не обнаружил себя в постели; солнце било мне в глаза через открытое окно.
  
  
  

ЗАНЯТНЫЙ ПРИЗРАК

(рассказ доктора Ватсона)

  
   С превеликим трудом (начал свой рассказ доктор Ватсон) заставляю я себя поверить в то, что случившееся со мной не происходило на самом деле. Мне казалось, все происходит в действительности, вот как сейчас, и, возможно, странные события связаны исключительно с каким-то психическим нарушением. Я пошел домой и лег спать, приняв порошок, и, думаю, уснул. Как долго я спал, не знаю, но был поражен, обнаружив себя плавающим по комнате точно так же, как в воде, с единственной разницей, - не прилагая к тому ни малейших усилий. Мое перемещение, казалось, полностью зависит от моего желания, - взглянув на что-то в комнате, я тут же туда перемещался. Представьте себе мое удивление, когда я увидел собственное тело, лежащее на кровати и, по всей видимости, крепко спящее; вы должны признать, что это новое ощущение было, мягко говоря, очень необычным.
   Совершив несколько кругов по комнате, наслаждаясь необычным ощущением, я начал задаваться вопросом, что происходит в больнице во время моего отсутствия. И тут же оказался в больничной палате. Доктор Форд и две медсестры стояли возле кровати в северном конце, и, глянув на карту больного, лежавшую на столе, я понял, что дело серьезное.
   - Он умирает, - произнес кто-то.
   - Боюсь, что так, - ответил я. Повернувшись, я увидел пожилого джентльмена, одетого в костюм прошлого века, плавающего рядом со мной.
   - Печально, не правда ли? Люди до сих пор умирают, насколько я могу видеть, несмотря на замечательный прогресс медицины по сравнению с моим временем.
   - При жизни вы были доктором? - спросил я.
   - Я был именно тем, кого так называют, и получил лицензию на убийство или излечение. С сожалением должен констатировать, что тех, кого мне удалось поставить на ноги, несравненно меньше тех, кого я убил своим искусством. Беда в том, что после вашей смерти бывшие пациенту узнают об этом, и вам приходится выслушать много нелицеприятных вещей; даже по вечерам они преследуют меня, а один призрак охотится за мной, чтобы посчитаться за то, что я лечил его от почечных колик, в то время как он скончался от аппендицита.
   - Какого рода свидетельства о смерти вы выдавали? - спросил я.
   - От сердечнососудистых заболеваний, и, позвольте сказать, в большинстве случаев так оно и было; по крайней мере, гораздо чаще, чем в ваше время.
   - Вы не очень-то любезны, - холодно сказал я.
   - Возможно, нет; но если вы полагаете мое критическое замечание суровым и неуместным, давайте рассмотрим голые факты. Обращали ли вы когда-нибудь внимание, что очень немногие люди доживают хотя бы до ста двадцати пяти лет? Вы наверняка согласитесь, что нет никаких причин, почему бы человеку не доживать до этого возраста, за исключением несчастных случаев. Мы знаем, что в библейские времена было множество людей, праздновавших свой трехсотый день рождения, а парень по имени Мафусаил утверждал, что прожил девятьсот девяносто девять лет.
   - Девятьсот шестьдесят девять, разве нет? - спросил я.
   - Возможно, вы правы, но шестьдесят девять или девяносто девять, я склонен относиться к этому несколько скептически; здесь, впрочем, есть одна примечательная вещь, что он прожил девятьсот девяносто девять лет, а не ровно тысячу. Вам, конечно, известно, сегодня живет много людей, которым более ста лет, и те, которые достигли очень почтенного возраста в сто двадцать пять, но большинство из них, однако, живет в Болгарии, Мексике или каких-нибудь труднодоступных местах, причем настолько бедны, что вынуждены вести чрезвычайно воздержную жизнь.
   - Вы полагаете, что секрет долгожительства кроется в диете? - спросил я.
   - Отчасти да, отчасти же в надлежащем слежении за нервной системой; но давайте спустимся вниз и выкурим по сигарете. Мне до смерти хочется курить.
   Мы спустились в офис, который, по случаю, оказался пуст в это время суток. Призрак доктора взял себе сигарету из стоявшей на каминной полке коробки, зажег ее, расположился в кресле и с удовольствием затянулся. Я заметил, как втянутый им дым просачивается сквозь все члены его призрачного тела.
   - Дорогой мой, - выразительно сказал он, - вы должны понимать, что все болезни вызываются микробами - микроскопическими жучками и растениями; они так малы, что не видимы в обычный микроскоп, а если и видимы, то не различимы. Их тысячи и тысячи, и каждый из них занимается своим делом, в том числе охотой и уничтожением других микробов. Сегодня человеческий организм постоянно получает множество микробов извне, которые являются для него "чужими". Некоторые попадают в легкие, перемещаясь по воздуху; другие - в желудок, вместе с пищей и питьем; третьи - через кожу и т.д.
   Эти микробы встречают своих естественных врагов, живущих в крови человека, - его телохранителей, - и погибают. Но если атакующая армия очень велика, или по какой-то причине внутренняя армия ослаблена, уничтожена, то оккупанты утверждаются, процветают, становятся все сильнее и сильнее, в результате чего человек приходит в состояние, которое мы называем "болезнью".
   - Идемте, - сказал он, внезапно поднимаясь и бросая остаток сигареты в камин. - Идемте со мной в лабораторию, и я за пару минут покажу вам больше, чем если бы объяснил за много лет, причем, гораздо более доступно и убедительно.
   Мы поплыли в лабораторию, где призрак взял с полки сосуд с широким горлышком и поднес к свету.
   - Здесь, - сказал он, - имеется культура. Вы, разумеется, понимаете, что болезнетворные микробы выращиваются, чтобы ставить на них эксперименты. Будет излишним объяснять вам, что в качестве среды для них используются молоко, говядина, бульон и т.д.
   - Здесь мы имеем культуру дифтерии, здесь - туберкулеза, здесь - брюшного тифа и т.д. Еще одна маленькая бутылка, вон там, содержит микробы холеры, доставленные совсем недавно. Теперь взглянем на микробы брюшного тифа. Если мы возьмем несколько капель незараженной крови и поместим некоторое их количество в нее, они оживут! Но если эта кровь была взята у пациента, больного брюшным тифом, они не проживут в ней долго, как вам это известно. Взгляните вот на этого тупоголового парня, которого нам следует окрасить, чтобы хорошенько разглядеть, даже в этот замечательный микроскоп; это наш старый друг, бацилла туберкулеза; но если вы никогда прежде ее не видели, то я сомневаюсь, будете ли вы в состоянии отличить ее от бациллы проказы.
   Это известные микробы, но если вы посмотрите сквозь микроскоп на эти капли, то увидите неизвестные микроорганизмы, природа которых медицинским братством еще не выявлена. Возможно, вам известно, что большинство бактериологов считают, что микробы есть растения, а не жучки, хотя и признают за ними способность двигаться. Как они были бы удивлены, взглянув через этот микроскоп. Взгляните на этого парня с зелеными задними ногами: он охотится на микроба брюшного тифа, и, когда это будет обнаружено, врачи просто будут прививать пациентам, больным брюшным тифом, некоторое количество этих славных парней с зелеными задними ногами, а уж они сделают все остальное.
   А вот парень с желтыми полосками, немного похожий на крошечного картофельного жука. Он смертельный враг микроба чахотки, он будет атаковать и убивать его при каждом удобном случае. Они примерно равны, но я полагаю, что маленький полосатый парень несколько лучше. Я и еще один призрак как-то ночью проводили наблюдения - семь поединков, достаточное количество, чтобы сделать выводы. Я ставил на него. Первые шесть поединков победителя не выявили. Мы выиграли каждый по три, но в седьмом мой полосатый парень ухватил микроба туберкулеза и принялся трясти его, как терьер трясет крысу. Мы с другим призраком чуть не подрались за место возле микроскопа. Это было захватывающее зрелище. Мой чемпион сейчас здесь, видите его? У него нет одной задней ноги.
   - Но как, - спросил я, - собираетесь вы помешать людям умирать от старости?
   - Конечно, они будут умирать от старости; но такого понятия как старость просто не будет существовать до ста пятидесяти лет; того, что сейчас вы называете старостью, не будет вообще. Следует разделять старость и дряхлость. Старость, собственно говоря, является результатом изменения нервных тканей и отвердения артерий - первое вызывается неподходящими условиями существования, нервным напряжением и беспутным образом жизни, а второе - чрезмерным потреблением пищи и питья. Проблема обычного человека заключается в том, что он поглощает большое количество продуктов, содержащих азот, вместо того, чтобы ввести в рацион орехи, фрукты, молоко и т.д. Даже у сравнительно молодых людей нынешнего века наблюдаются изменения нервных тканей, своими симптомами напоминающие неврастению. В таких случаях гальваническое воздействие может восстановить ее до нормального состояния. Поэтому, думаю, вы согласитесь, что при надлежащей диете и, возможно, использовании гальванической батареи, человек может прожить, - если исключить насильственную смерть, - лет, скажем, двести.
   - Вы имеете в виду, - сказал я, - когда мы научимся бороться с различными болезнетворными микробами, натравливая на них их естественных врагов.
   - Да, конечно, совершенно верно, - ответил призрак, - но мне кажется, мы с вами разговариваем уже достаточно долго, я высыхаю, так что мы можем отправиться к Вальдорфу и выпить пару коктейлей.
   - Как это возможно, - спросил я, - чтобы вы выпили коктейль, ведь в вас же нет ничего, ответственного за чувства?
   - Разумеется, - ответил призрак, - для меня невозможно на самом деле выпить коктейль. Я могу, тем не менее, в своем эфирном состоянии, плавать под потолком и вдыхать приятные ароматы напитков, подаваемых гостям. Я люблю запахи, я получаю от них такое же наслаждение, как если бы и в самом деле пил жидкость.
   Мы выплыли из дома и отправились в центр города, пока не достигли ярко освещенного отеля Вальдорф. В баре сидело много людей, и призрак медика, а также я сам, витали над столами, с наслаждением вдыхая смешанные тонкие ароматы благородных напитков, столь любимых нынешним поколением.
   К моему неудовольствию, мой спутник вскоре начал петь - он, очевидно, злоупотребил количеством запахов. Его поведение стало фамильярным, и я с большим трудом удерживал его от того, чтобы он не пустился в пляс на каком-нибудь столе посреди бокалов. В конце концов, мне удалось вытащить его из бара на улицу, как раз вовремя, как выяснилось, ибо здесь он начал голосить самым постыдным образом, и я боялся, как бы нас не арестовали за нарушение общественного порядка.
   - Пожалуйста, успокойтесь, - взмолился я. - Видите полицейского на той стороне улицы? Если вы не угомонитесь, то мы, вне всякого сомнения, попадем в беду.
   - Полицейский? - икнул он. - Какого черта я должен бояться полицейского? Смотри, я сейчас пойду и ударю его в живот.
   Я попытался сделать все, от меня зависящее, чтобы его удержать, но он отправился прямо к ничего не подозревающему офицеру, стоявшему на углу и разглядывавшему красивую девушку в одной из ярко освещенных витрин. Для меня настало подходящее время избавиться от нежелательного компаньона, и я очутился в своей комнате.
   Мгновенно переместившись и оказавшись над своей кроватью, я обнаружил свое тело мирно спящим, как прежде. Я несколько устал, но вспомнил о нашем уговоре, записать результаты опыта, и тут же сел, чтобы это сделать. После того, как я все записал, я все тщательно прочитал, чтобы удостовериться, не забыл ли чего, а потом пожелал видеть себя в постели спящим. Следующее, что я помню, была середина дня. На моем письменном столе лежали страницы рукописи, которую я написал. Рукопись была реальной, а все остальное - сном или явью - не знаю.
  
  

ХОЛМ ВЕЧНОГО МОЛЧАНИЯ

  
   - Я узнал об этом, - сказал коммивояжер, - когда вместе со старателем и парнем с Востока отправился на встречу с Джадсоном. Помню, тогда еще парень спросил старателя, что тот думает относительно того, вправду ли Джадсон сошел с ума.
   - Да, - ответил старатель, - он сумасшедший, ненормальный, и вы сами в этом убедитесь, когда увидите его.
   - Расскажи мне его историю еще раз, - попросил парень с Востока.
   - Ну, - начал старатель, - они нашли его лежащим на раскаленном песке, в пустыне, его голова покоилась на камне, а сам он умирал от жажды. Когда они попытались привести его в чувство, он смотрел на них мутным взглядом. Они дали ему немного воды, но стоило ему сделать несколько глотков, и он набросился на них подобно дикому зверю. Понадобилось трое или четверо из них, чтобы его удержать. Он сыпал проклятиями и ругательствами, и требовал больше воды, но его крики постепенно затихли. Так продолжалось некоторое время: он то кричал и сыпал проклятиями, то еле слышно шептал.
   Через некоторое время они снова дали ему воды; он успокоился, а ближе к ночи, съев чашку жидкой овсяной каши, уснул. Когда он проснулся, они стали его расспрашивать.
   Он сказал, что отправился на разведку со своим компаньоном, и они нашли ущелье с крутыми скалами, в котором обнаружили богатую жилу. Там впереди был высокий холм, поросший высокими кактусами, и они устроили на его вершине свой лагерь. В каньоне, в каменной чаше, было немного воды, и они намыли там золото, много золота - Джадсон сказал, на три или четыре тысячи долларов. Потом случилась беда - их осел умер. Спустя три дня компаньон Джадсона чем-то отравился, и умер через несколько часов, проклиная его и обвиняя в том, что это именно он его отравил.
   Джадсон похоронил его и спрятал золото; было слишком тяжело нести его, тем более, у него не имелось запаса воды. С небольшим мешочком золотого песка в кармане, он двинулся через пустыню. У него было хобби - фотография, имелся маленький фотоаппарат, и перед уходом он сфотографировал место, которое назвал "Холмом Вечного Молчания", так что в случае чего, его можно было бы впоследствии найти без проблем. Позже они проявили негативы, и он развесил их у себя в комнате. Он назвал это место "Холмом Вечного Молчания", потому что в течение двух месяцев, пока там был, не видел и не слышал ни единого живого существа, за исключением пары кроликов и стольких же птиц.
   - А что насчет убитой собаки? - спросил парень с Востока.
   - Видишь ли, когда Джадсон уходил, собака не пожелала расстаться со своим мертвым хозяином; она сидела на его могиле и выла. Джадсон боялся, что ее вой привлечет кого-нибудь, кто двинется по их следам, и после того, как предпринял несколько бесплодных попыток увести ее с собой, вернулся и застрелил ее. Первое, что увидел Джадсон на следующее утро после того, как его нашли, была собака, сидевшая рядом с ним и смотревшая на него. Джадсон взглянул на животное, но ничего не сказал, что-то внутри него заставило его промолчать. Через некоторое время он щелкнул пальцами и назвал собаку по имени.
   - Ты что-то сказал? - спросил один из парней, кажется, Стивенс.
   - Всего лишь окликнул собаку, - ответил Джадсон.
   - Какую собаку? - не понял Стивенс.
   - Как - какую? Вот эту, - сказал Джадсон, указывая на животное.
   - Ты сошел с ума, парень, - сказал ему Стивенс. - Это на тебя жара так подействовала. Здесь нет никакой собаки.
   Джадсон отвернулся; он начал опасаться, что у него и впрямь что-то не так с головой, и что никакой собаки и в самом деле нет. Но когда снова повернулся, она сидела на том же самом месте.
   "Как только мне представится шанс, я выведу эту скотину за пределы лагеря и пристрелю", - подумал он.
   В тот вечер, когда они разбили лагерь у небольшого пруда, Джадсон удалился от лагеря на такое расстояние, чтобы его никто не видел и не слышал. Остановившись, он развернулся и, наведя на собаку пистолет, нажал на спусковой крючок. Пуля угодила между лап животного, оно отбежало на несколько шагов и оскалилось, причем морда у него стала похожа на лицо умершего компаньона. Джадсон ухватил большой камень и бросился на собаку; животное взвизгнуло и побежало в направлении лагеря. Джадсон побежал за собакой, и та принялась бегать кругами.
   - Будь ты проклята, - кричал Джадсон. - Я убью тебя.
   Несколько раз он бросал в собаку камни, дважды падал, обдираясь о камни. В конце концов, он сел.
   - Что с тобой? - крикнул ему Стивенс. - Чего ты мечешься и кричишь?
   - Эта проклятая собака... - не подумав, ответил Джадсон.
   - Чепуха, парень, здесь нет никакой собаки.
   Джадсон медленно вернулся в лагерь, следуя за собакой. Мужчины бросали на него странные взгляды. В ту ночь, когда он лег спать, собака пришла и улеглась рядом с ним. Им овладел страх, он оттолкнул ее прочь, но она сразу же приползла обратно. Наконец, он встал и провел остаток ночи, бродя по лагерю; собака не отставала на него ни на шаг.
   Когда они прибыли в Феникс, врач посоветовал Джадсону найти спокойное местечко для отдыха и дал опий.
   - Почему же он не вернулся назад и не забрал золото? - спросил парень с Востока.
   - Потому что, как я уже говорил, едва он собирается вернуться, как натыкается в пустыне на собаку, и освобождается от нее только вернувшись в Феникс. Он утверждает, что собака - это его умерший компаньон, и она никогда не позволит ему вернуться. Поэтому он и готов продать свою тайну.
   - Но откуда тебе известно, что если мы заплатим ему, - спросил парень с Востока, - то сможем отыскать это золото?
   - Потому что нам поможет в этом его карта и фотографии. Во всяком случае, я прибавляю свои двести пятьдесят долларов к твоим трехсот пятидесяти, и готов идти на риск; к тому же, если бы не я, ты никогда бы ни о чем не узнал.
   - Он не согласился уступить? - спросил парень с Востока.
   - Ни цента, как я его ни уговаривал. Если бы у меня нашлось шестьсот долларов, я никогда не привлек бы к этому делу постороннего. Но у меня их нет.
   Мы нашли Джадсона сидящим в большом кресле, он курил пенковую трубку. Глаза его приняли диковатое выражение, когда мы вошли.
   - Что вам угодно? - спросил он.
   - Мы пришли, потому что согласны на ваши условия, - сказал старатель.
   Джадсон рассмеялся странным, тяжелым смехом.
   - Всегда одно и то же - золото, золото, золото. Как много вы можете мне заплатить? - снова спросил он.
   Старатель встряхнул мешочком с золотом.
   - Столько, сколько вы сказали - шестьсот долларов.
   - Хорошо, - воскликнул Джадсон, - давайте деньги и забирайте эту проклятую жилу, спрятанное золото и все, что сможете найти! А я уберусь отсюда - так далеко, как только смогу. Господи, кто бы мог подумать, что я продам богатейшую жилу ни за что! Но я бы не вернулся к ней за все золото мира. Три раза я пытался это сделать, и каждый раз дьявольская собака встречала меня на краю пустыни, и мой покойный компаньон ухмылялся, глядя мне в лицо. Вот фотографии и карта, забирайте и уходите; у меня болит голова, оставьте меня.
   Он закрыл лицо руками, кряхтя и что-то бормоча себе под нос. Старатель положил мешочек с золотом на стол, взял фотографии и карту и вышел из комнаты. Мы последовали за ним, тихо прикрыв за собой дверь.
   - Вы нашли золото? - спросил я.
   - Я в этом не участвовал, - ответил коммивояжер. - Они предложили мне стать их компаньоном и купить соответствующую долю за триста долларов, но эта затея мне не понравилась, - связываться с чем-то сверхъестественным, - и хорошо, что я этого не сделал. Старатель и парень с Востока вернулись через неделю, не обнаружив "Холма Вечного Молчания", помешанные, как Шляпник, и каждый винил в неудаче другого. Я всегда задавался вопросом, на самом ли деле Джадсон был сумасшедшим, каким они его считали?
   - Но что заставляет вас в этом сомневаться? - спросил я.
   - Видите ли, - ответил коммивояжер, - не могу сказать, почему я не поверил в эту историю, но... Примерно через месяц после этого я снова оказался в Фениксе, и однажды вечером видел, как старатель и еще один сумасшедший выпивали в баре. Чуть позже старатель прошел мимо меня, не заметив. Он шел под руку с незнакомцем, и я услышал, как он сказал ему: "Если бы у меня были деньги, я никогда бы не взял никого себе в компаньоны. Он называет это место "Холмом Вечного Молчания"..." Они прошли мимо меня, и их голоса вскоре стихли в отдалении.
  
  

ИСТОРИЯ О ПЛОХОМ ИНДЕЙЦЕ

  
   Малита была полукровкой, дочерью старой скво. Несколько лет она провела в индейской школе в Фениксе, и выказала себя способной ученицей. Позже она пошла работать на ранчо Симмонса. Это была красивая, крепкая девушка, и в один прекрасный день Морган Джонс, охотник и зверолов, предложил ей выйти за него замуж. Она приняла его предложение и поселилась в его домике, поблизости от резервации.
   Джонс был беззаботным парнем, который, когда у него водились деньги, отправлялся на одноконной повозке в какое-нибудь местечко возле резервации, пил виски и забавлялся, пуская своего пони вверх и вниз по улице, стреляя из пистолета и горланя во весь голос. Это было хорошее время для таких парней, как Джонс, внесших свою лепту в развитие зародыша, коему суждено было впоследствии стать мегаполисом.
   Малита была Джонсу хорошей женой и делала его существование комфортным в меру своих способностей; когда тот возвращался пьянее пьяного, успокаивала, укладывала в постель, воспринимая такое поведение как нечто само собой разумеющееся. В течение года или около того они жили в мире и согласии, потом у них родился мальчик.
   В резервации жил один индеец, которого звали Тиксинопа, великолепный образец дикаря, лучший бегун и охотник в своем племени. Как и многие представители своего народа, он, ненавидя белого человека, очень любил его огненную воду, и это сделало его мрачным и сварливым. Он был прирожденным лидером, и часто, ночами, рассказывая с пламенным красноречием об обидах, нанесенных его народу, сеял семена смуты.
   Тиксинопа был единственным темным облаком на небосводе семьи Джонса. Он слонялся в окрестностях его дома и постоянно клянчил у Малиты виски и табак, когда Джонс отсутствовал, пока, наконец, хозяин дома не намекнул ему, в исключительно мягкой форме, что его присутствие нежелательно. Хотя, правду сказать, дитя леса и гор, он не обладал большим словарным запасом дипломатических фраз, а потому то, что казалось ему вежливым, на самом деле звучало грубовато.
   Описывая состоявшийся разговор Малите, он сказал:
   - Я сказал ему, что если еще раз услышу о его появлении здесь, то разобью ему голову, на что он, представив, как будет выглядеть, помрачнев, заявил, что я об этом пожалею, после чего я посоветовал ему отправляться в ад!
   В течение некоторого времени Тиксинопа держался на расстоянии от дома Джонса, но в один прекрасный день заявился снова и потребовал виски. Он был пьян и застыл в дверях, покачиваясь и глядя на Малиту налитыми кровью глазами.
   - Здесь нет виски, Тиксинопа.
   Глаза индейца сверкнули.
   - Ты лжешь, скво-полукровка; а потому я буду держать мальчика до тех пор, пока ты не вспомнишь, где оно.
   Сказав это, он ухватил ребенка за руку и вывернул ее. Ребенок закричал от боли. Сердце Малиты замерло от ужаса.
   - Оставь ребенка, Тиксинопа, ты же видишь, ему больно.
   Она попыталась высвободить мальчика, но Тиксинопа грубо оттолкнул ее, так что она упала на землю. Она вскочила и бросилась на него, боролась с ним и поцарапала ему лицо, так что пошла кровь. Разразившись проклятиями, он ударил ее кулаком в лицо, она упала замертво и лежала, слабо подергивая руками.
   - Забери свое отродье, - прошипел он и бросил ребенка на землю рядом с ней. Повернувшись, чтобы уйти, он бросил взгляд на ребенка, и неподвижность маленького тела заставила его вглядеться повнимательнее. Он увидел, что расположение руки и головы малыша могло означать только одно - у него сломана шея.
   Малита с трудом поднялась на ноги и ошеломленно озиралась, пока взгляд ее не упал на маленькое тело мертвого ребенка; и уже в следующее мгновение она закричала, как сумасшедшая, и набросилась на Тиксинопа.
   Нападение оказалось настолько внезапным, что, опытный боец, Тиксинопа тем не менее получил глубокий порез плеча и легкий - руки, прежде чем успел понять, что происходит, схватить женщину за запястье и вырвать у нее нож. Затем, схватив за волосы, он притянул ее к себе и дважды вонзил нож ей в грудь. Оттолкнув, он смотрел, как из сотрясающегося от рыданий тела уходит жизнь.
   Мгновение он стоял неподвижно. Рука болела; он поднял ладонь и стал смотреть, как по пальцам струится кровь. Затем достал из-за пояса револьвер и стал стрелять - в мертвого ребенка и умирающую мать. Дважды раздался пустой щелчок, прежде чем он перестал нажимать на курок и сунул опустевший револьвер обратно за пояс. И как только он это сделал, то оказался лицом к лицу с Джонсом, но не тем Джонсом, которого знал. Лицо этого Джонса было белым и напоминало маску, но выглядело на много лет старше, чем лицо другого Джонса. Рука с пистолетом, направленная на него, дрожала. Прошла минута, может быть, две; мужчины смотрели друг на друга; злой огонек загорелся в глазах Тиксинопы, и его рука медленно потянулась к рукоятке ножа. Раздался выстрел, и рука бессильно повисла. Еще один выстрел - пуля угодила в локтевой сустав другой руки. До сих пор никто не произнес ни слова, но теперь Тиксинопа, низким голосом, запел. Стоя в полный рост, с искалеченными руками, висящими вдоль тела, он пел песню смерти своего народа, ту самую, которую некогда пел его отец, и отец его отца, и все поколения умиравших воинов его племени.
   - Тиксинопа, - раздался хриплый шепот, - ради нее я не буду мучить тебя, как хотелось бы ей, - Бог даст мне силы не делать этого! - но Он велит мне прикончить тебя быстро. И я надеюсь, что если есть ад, твоя черная душа будет пребывать в нем во веки веков, аминь!
   Ствол пистолета замер в нескольких дюймах от груди индейца; дикий напев продолжался, бронзовая фигура застыла, словно окаменела. Потом раздался еще один выстрел, и наступила тишина.
  
  

* * * * *

  
   Десять минут спустя всадник медленно въехал в пустынную долину. Слева от него, когда он пересекал мутный ручей с соленой водой, два индейских мальчика снимали шкурку с живого кролика и смеялись над его мучениями. Откуда-то издалека, с другого края долины, донеслись звуки "Звездного знамени"; это играл гордость резервации - индейский диксиленд.
  
  

СТРАННОЕ СОВПАДЕНИЕ

  
   - Вы утверждаете, - сказал доктор Ватсон, опершись рукой о каминную полку и задумчиво глядя на огонь, - вы утверждаете, что нет никаких доказательств существования телепатии или передачи мыслей на расстояние, и, возможно, вы правы, но я несколько раз в жизни сталкивался со случаями, которые было бы очень трудно объяснить, не имей мы подобной теории, и, если вы не против, я расскажу вам одну из них, чтобы вы поняли, что я имею в виду.
   Последовавший за этими словами гул одобрения не оставлял ни малейшего сомнения относительно нашего желания услышать историю, а потому Ватсон улыбнулся, закурил новую сигару и начал следующим образом.
   - Семнадцатого января прошлого года на Северной дороге, неподалеку от Чикаго, случилось незначительное вымывание грунта, так что первый вагон поезда N 61, на котором я ехал пассажиром, сошел с рельсов; но, к счастью, поезд двигался очень медленно, и никаких серьзеных поломок не произошло, кроме общей встряски, которую ощутили пассажиры в вагоне, когда передние колеса несколько ярдов катились по шпалам, прежде чем поезд остановился. Другие вагоны остались на рельсах, и только один человек получил серьезное повреждение.
   Я нашел его лежащим на одеяле, в окружении нескольких пассажиров. Он, казалось, страдал, но не от ран, и я боялся, проведя поверхностное обследование, что, будучи в полном сознании, он получил тяжелые внутренние повреждения. У него шла ртом кровь, ноги его, казалось, были парализованы; он спросил слабым голосом, думаю ли я, что он умрет; я ответил оптимистично, как всегда в таких случаях, но вскоре после этого симптомы стали более угрожающими, и я был вынужден признаться, что, не смотря на отсутствие внешних повреждений, жить ему осталось, возможно, всего лишь несколько часов.
   Услышав это, он пришел в возбуждение и шепнул, что хотел бы поговорить со мной наедине, поскольку у него есть нечто очень важное, о чем он хочет мне сообщить.
   Я подумал, что это сообщение, по всей вероятности, касается его родственников, или содержит какие-нибудь инструкции относительно дела, остающегося незаконченным, но после первых же произнесенных им слов весь превратился во внимание. Он говорил минут пятнадцать, некоторое время было затрачено на то, чтобы отдышаться. Рассказ, услышанный мной, я постараюсь передать почти слово в слово. После того, как он несколько раз задал мне вопрос, имеются ли у него шансы выкарабкаться, и получив отрицательный ответ, он, наконец, начал.
   - Вам не нужно знать моего имени; достаточно сказать, что в юности я получил хорошее образование, с отличием закончил один из крупных университетов в этой стране. Я всегда испытывал больший или меньший интерес к физиологии, во время учебы участвовал в серии экспериментов по изучению гипноза, и сделал несколько интересных открытий относительно экзальтации чувств, в особенности, относящейся к иллюзиям и галлюцинациям постгипнотического состояния.
   Я искренне желал занять должность профессора физиологии в одном из университетов, но, будучи не в состоянии получить эту должность, и не имея никаких средств к существованию, постепенно скатываясь в бедность, зарабатывал на жизнь чем придется, пока не дошел до такого состояния, что стал пытаться раздобыть деньги не совсем честным способом.
   Идея посетила меня во время серии экспериментов, которые мы проводили с одним моим другом. Случилось так, что друг мой служил кассиром в одном из крупных банков Чикаго. Он исключительно порядочный во всех отношениях человек, но я обнаружил, что он легко поддается гипнозу, или внушаемый, как мы называем таких людей. Я не рассматривал его как субъект внушения, но он очень интересовался гипнозом, и я несколько раз гипнотизировал его. По прошествии нескольких вечеров, он стал очень легко внушаемым, до такой степени, что я мог усыпить его просто щелкнув пальцами и приказав спать; конечно, такие вещи удаются только с теми людьми, которых вам неоднократно удавалось загипнотизировать.
   В таком состоянии мне удалось заставить его сделать много замечательных вещей, особенно это касалось постгипнотического внушения - то есть команда, отданная загипнотизированному совершить определенные действия после того, как он будет выведен из гипноза. В большинстве случаев, в процессе пробуждения от гипнотического сна, они забывают отданные команды, но в назначенное время совершают действие бессознательно, словно подчиняясь собственному желанию. Они не только совершают его, но вслед за тем, как правило, погружаются в спокойный сон, переходящий в обычный, пробуждаясь от которого не помнят ни о совершенном, ни о том, что были загипнотизированы. Не помнят, что делали и что видели. У них в памяти совершенно не остается никаких следов гипнотического состояния.
   В последние два года я был довольно удачлив, занимаясь операциями с акциями. Мой капитал был небольшим, а потому сумма денег, какую я смог заработать, также была сравнительно небольшой; но все шло хорошо до тех пор, пока, примерно три недели назад, две или три неудачных операции оставили меня совершенно без перспектив и средств к существованию. Именно тогда у меня возникла идея загипнотизировать мистера Херрика и заставить его принести деньги из банка. Это, конечно, было бы вполне возможно, - если бы не вмешался случай или непредвиденное затруднение, - поскольку кассир действовал бы просто как инструмент, полностью подчиняющийся данным ему мною указаниям. Несколько раз я спрашивал его о делах банка, и однажды узнал, что предстоит крупная денежная операция с расчетной палатой. Для мистера Херрика было обычным запирать средства и сообщать главному кассиру, что он это сделал.
   Следуя тщательно продуманному плану, я накануне вечером загипнотизировал его и велел забрать все деньги и ценные бумаги, предназначенные для расчетной палаты, но вместо того, чтобы запереть их в сейф, сложить в сумку, - естественно, соблюдая все меры предосторожности, чтобы его никто не увидел, - и уйти из банка как обычно.
   Он должен был нанять коляску и отправиться в маленький, ничем не приметный, необитаемый дом, расположенный на углу Бланк и 117 стрит.
   Я собирался зайти слишком далеко; я знал, что мистер Херрик принесет мне деньги и ценные бумаги, что я найду его спящим в доме, но я не знал, - и опасался этого, - забудет ли он все случившееся, когда проснется. Как правило, приходя в себя, люди подчиняются приказу забыть, но в ходе своих экспериментов я обнаружил, что у некоторых смутные воспоминания все же остаются. Размытые, не очень отчетливые, но все же достаточные для случая, подобного этому, когда по поводу утраченных ценных бумаг поднимется большой скандал, - достаточные, чтобы дать верную подсказку.
   Дни стояли очень холодные, шесть градусов ниже нуля, как кажется, и я сознательно намеревался оставить спящего мистера Херрика, - после того как возьму у него деньги и бумаги, - без огня, при минусовой температуре, в гипнотическом состоянии, - и вы сами можете судить о том, какие шансы выжить у него были бы. Я сознательно продумывал эту схему, и сейчас мне кажется странным, что я не испытывал ни малейшего отвращения к своим поступкам, которые могли привести к смерти моего друга. Уж если я решился заставить его украсть ценные бумаги, его смерть казалась мне единственным надежным средством обеспечить мою безопасность. Конечно, никто не знал, каким образом я связан с этим делом. К банку я не имел ни малейшего отношения; он служил в нем много лет, пользовался абсолютным доверием, так что ни у кого не было ни единого шанса заподозрить меня...
   Ватсон зажег потухшую сигару и продолжал.
   - Пока он рассказывал, прибыл еще один поезд с большим количеством рабочих, сразу же приступивших к ликвидации аварии. Поезд должен был вернуться в Чикаго, поэтому я спросил название банка, имя его президента, а также адрес дома; чтобы избежать ошибки, я все записал. После этого я поспешил на поезд, оставив пострадавшего под наблюдением доктора Морса, местного врача, который обещал уведомить меня о состоянии этого человека позже, в тот же день.
   По возвращении в Чикаго я узнал, что мистер Бартлет, президент, находится на корпоративном собрании в одном из офисов в том же здании, и тут же отправился к нему. Услышав то, что я ему рассказал, он поспешно приказал подать коляску, и мы поехали в тот дом, который был мне описан.
   Выйдя, мы подождали доктора Марча, который, как вам известно, очень интересуется такими вещами. Ехали мы довольно долго, но дом разыскали без труда. Он был необитаем, многие из окон - разбиты, и в целом имел очень ветхий вид, обычный для дешевых домов на окраинах больших городов, принимаемый ими после того, как в течение одного-двух лет они остаются необитаемыми. Мы попытались открыть дверь и обнаружили, что она незаперта. Комнаты были совершенно пусты, на полу валялись разбросанные бумаги, вряд ли кто-то заметил, как мы вошли. Поднявшись наверх, мы обнаружили, что дверь на площадке второго этажа закрыта, но не заперта. В задней части комнаты имелся потрескавшийся деревянный табурет и полуразвалившийся, набитый волосом, диван, не представлявший какой-либо ценности. Часть обивки была сорвана, одна из ножек - сломана, волосяная набивка вывалилась на пол. Здесь мы нашли лежащего мистера Херрика; его губы посинели от холода, у него было бледное лицо и вид человека, замерзшего до смерти. Однако он едва дышал, а сердце по-прежнему билось, хотя и медленно. Рядом с ним лежала небольшая сумка, которую сразу же подхватил мистер Бартлет. В ней оказались ценные бумаги и толстая пачка банкнот высокого номинала. Мы с Марчем сочли случай с мистером Херриком очень интересным и необычным; мы придерживались мнения, что если часть истории оказалась правдой, то, вполне вероятно, она правдива от начала до конца.
   Если все было в соответствии с рассказанным, то все, что мы могли сделать - постараться вернуть Херрика в нормальное состояние, что, возможно, сделать не удастся. Первое, что следовало предпринять, - отогреть его. Мы пробовали различные способы, пытаясь привести его в чувство, но безуспешно; нам это очень не нравилось, поскольку работа его сердца с каждой минутой ослабевала. Мы сделали подкожную инъекцию стрихнина, и вскоре работа сердца возобновилась. Однако в сознание он не приходил, поэтому, перенеся его в коляску, мы отправились в дом доктора Марча, а прибыв туда, продолжили реанимацию. Теперь, когда он оказался в теплой комнате, черты его лица разгладились, оно утратило синеву, но спал он все так же крепко, как и ранее. Однако сердце его работало как часы, и ничего не давало нам повода для беспокойства, за исключением состояния комы. Время шло, наши попытки его разбудить ни к чему не приводили, сердце снова начало давать сбои; мы стали испытывать определенное волнение.
   - Видите ли, - продолжал доктор Ватсон, - мы не знали, какие именно распоряжения были даны нашему пациенту; постгипнотическое состояние, в каком он находился, характерно для многих сенситивов. Если предположить, - а это было вполне естественно, - что ему было приказано спать, то он должен был спать в течение нескольких часов, после чего перейти от гипнотического сна к обычному, но мы очень мало знаем о воздействии постгипнотического состояния на нервную систему. Другое обстоятельство - во многих случаях пациент не пробуждается сам и не может быть пробужден никем, кроме того, кто его загипнотизировал. Причина этого достаточно очевидна. Частично, влияние гипноза на разум обусловлено сном. Опытный гипнотизер в определенных условиях приказывает своему сенситиву спать. Чуткий человек ожидает команды на пробуждение, отданной тем же самым голосом, а его привычки и ассоциации фиксируют в его сознании определенные условия, необходимые для пробуждения. Вне всякого сомнения, мистер Херрик слышал все, что мы говорили, - когда мы говорили громкими голосами, - но он слышал, не воспринимая смысла слов, подобно тому, как спящий человек слышит посторонние шумы, не пытаясь их понять. Несомненно, человек, загипнотизировавший мистера Херрика, мог разбудить его в одно мгновение, в то время как мы, несмотря на наши знания и опыт, не могли вернуть его мозг в нормальное состояние. Мы решили оставить его в покое; а если спустя несколько часов он по-прежнему будет оставаться в таком же состоянии, мы предпримем новые попытки пробуждения, конечно же, наблюдая за деятельностью сердца и прибегая к комощи нитроглицерина или стрихнина, если в том возникнет необходимость.
   И в этот самый момент Херрик внезапно заговорил, сначала хрипло, а затем громким, ясным голосом, воскликнув: "Да, да, я слышу тебя, я проснулся". После чего сел и удивленно спросил: "Где я? Что это значит?"
   Когда он это сделал, старинные часы в холле пробили семь часов.
   Но самая странная часть этой истории заключалась в письме, полученном от доктора Морса на следующий день, в котором говорилось:
  
   "Уважаемый мистер Ватсон.
   Вы попросили меня написать вам о состоянии пострадавшего, что я и выполняю; сообщаю вам, что он умер. Он умер за минуту или две до семи часов вечера. Я точно знаю это, поскольку наблюдал за ним; в течение нескольких секунд он что-то шептал и бормотал, но все, что мне удалось разобрать, было чем-то вроде: "Я отменяю свою команду". Затем, внезапно приподнявшись, он крикнул: "Проснись, проснись!" и умер. Часы на церковном дворе пробили семь.
   Мне было бы очень интересно узнать, правда ли то, что с ним произошло. Как только у вас появится время, не сочтите за труд рассказать мне об этом.
   Искренне Ваш
   Ф. Морс".
  
  
  

ИСТОРИЯ БЕЗУМНОГО МОРЯКА

  
   - Эта монетка на счастье, - сказал доктор, - напоминает мне кое о чем интересном; может быть, вы скажете мне, что это такое.
   Он вынул из кармана серебряную монету и протянул Дженнингсу. Один ее край был сплющен, в нем имелось отверстие.
   - Старая испанская монета, - ответил Дженнингс, - очевидно, времен папы Льва IV, приблизительно шестнадцатый век. Очень интересная вещица. Где вы ее взяли?
   - С этой монетой связана любопытная история, - задумчиво сказал доктор Ватсон, - возможно, она вам понравится.
   Мы обедали у Ватсона, а теперь удобно расположились в библиотеке перед старинным камином. Снаружи шел снег, отчего теплое, ярко освещенное помещение выглядело очень уютным.
   - Возможно, вы помните, - начал Ватсон, - что зимой 1886 года я потратил много времени, гораздо больше обычного, на пациентов в доме для умалишенных. Мне было интересно проверить возможности гипноза для излечения помешательств; в особенности легких случаев, а также тех, в которых присутствовали видения и навязчивые идеи. В одном случае меня ожидал успех - с женщиной, которая отказывалась принимать пищу под влиянием будто бы приказа дьявола, - в значительной степени за счет постгипнотического состояния. В состоянии гипноза я внушил ей, что дьявол разрешил принимать пищу и более не будет препятствовать этому; она с готовностью последовала данным мною указаниям и вскоре ела с необыкновенным аппетитом.
   Было замечено немедленное улучшение ее состояния, и по мере того как она укреплялась физически, видения посещали ее все реже и реже, и менее чем через три месяца она была выписана из больницы, получив полное излечение.
   Ватсон замолчал и задумчиво уставился на кончик своей сигары.
   - Вы когда-нибудь пытались загипнотизировать сумасшедшего, Дженнингс?
   - Насколько мне помнится, нет.
   - А вы, Моррис?
   - Не могу сказать, чтобы мне приходилось этим заниматься.
   - Хм! Иногда это удается, иногда - нет; последнее - чаще. У меня был один пациент, мужчина, которого звали Аллен, моряк. Он был подвержен приступам тяжелейшей меланхолии. А временами был положительно опасен, когда вдруг воображал, будто кто-то пытался его отравить.
   Мне никогда не удавалось загипнотизировать его, хотя я и пробовал много раз; но я виделся с ним каждый день, и, по мере улучшения общего самочувствия, приступы меланхолии стали навещать его гораздо реже. Он был благодарен мне за мой интерес к нему и часто рассказывал о своей прежней жизни, о странах, какие ему удалось повидать. Однажды мне нужно было уехать; я не посещал больницу в течение двух недель, а когда вернулся, то узнал, что Аллен умер. Он перерезал себе горло большим перочинным ножом.
   - Так вот, - продолжал доктор, - среди его вещей они нашли пакет, адресованный мне, в котором содержалось письмо и серебряная монета. Та самая монета, которую вы сейчас держите в руках, а письмо хранится у меня в столе.
   Он выдвинул ящик стола и достал большой желтый конверт, с несколькими исписанными листами внутри.
   - Эта рукопись, - сказал Ватсон, медленно перебирая странички, - содержит странную историю; я никогда не верил, что она имеет под собой хоть какое-то правдоподобное основание; но за прошедшие год или два узнал нечто, что заставило меня изменить первоначальное мнение. Конечно, правдива эта история или нет, мы никогда не узнаем, - но теперь я уверен, что она правдива, что рукопись содержит запись событий, имевших место в действительности. Я навел справки и обнаружил, что они действительно происходили в то время, когда сведения о них были записаны, и... впрочем, это неважно. Я прочту ее вам, и вы сами сможете сделать собственные выводы.
  
   "Доктору С.Т. Ватсону:
   Уважаемый сэр: я принял решение покончить с собой, но прежде, чем умру, я хочу признаться в своих неблаговидных поступках, поскольку он настаивает на этом, и я не смею ослушаться его. Я пишу эту исповедь, но вы прочтете ее уже после того, как меня не станет.
   Вы говорили, будто мне кажется, что я слышу голоса и вижу людей. Должен сказать вам, что и вы, и прочие, считающие меня сумасшедшим, обманываются. Вы не верите в телепатию, в передачу мыслей на расстояние; тем не менее, говорю вам, много раз, когда вы смотрели на меня, я знал, о чем вы думаете. Говорю вам, что я слышу голос Джима так же ясно, как слышал ваш, он говорит со мной, он говорит мне, что никогда не покинет меня, пока я жив, а затем смеется. О, этот смех! Он часто приходит ко мне по ночам, и пробуждает меня от крепкого сна этим своим ужасным смехом, а затем шепчет мне, чтобы я снова заснул. Конечно, вы не верите в духов и призраков, вы верите в то, что я сумасшедший, и что бесплотная фигура моего мертвого напарника, приходящая ко мне и говорящая со мной, чей голос я слышу так же ясно, как слышу ваш, существует целиком в моем воображении. Доктор, вы были добры ко мне, я надеюсь и молюсь, чтобы вы никогда не страдали так, как я страдал в течение последних трех лет.
   Три года назад я ступил на борт "Ады Грей", небольшой шхуны, направлявшейся вдоль побережья Флориды в Истмус. Нас было семеро, включая капитана и его помощника, последний - старый мой приятель, благодаря которому я и стал членом экипажа. Каким-то образом он узнал, что капитан должен взять с собой около двух тысяч золотом, и, хотя никакого определенного плана у нас не было, мы надеялись каким-нибудь образом заполучить это золото. В пути мы обсуждали множество схем, но ни одна из них не казалась удовлетворительной. Золото хранилось в небольшом несгораемом сейфе в каюте капитана, но это был старый сейф, вскрыть который не составляло труда с помощью отмычки, поэтому нас это не беспокоило, даже если бы мы не смогли найти ключ. Главное, что нам предстояло решить: каким образом забрать деньги и уйти. Наконец, мы решили подсыпать снотворное в кофе, а когда команда уснет, мы возьмем деньги, пересядем в шлюпку и, при спокойной погоде, находясь в видимости побережья Флориды, без малейшего труда достигнем берега.
   Джим и я проверили аптечку и обнаружили пузырек с морфином, каждая таблетка в одну восьмую грана, а поскольку не знали, какое количество необходимо, чтобы усыпить человека, мы высыпали в кофе все его содержимое.
   После ужина мы какое-то время бродили по палубе, ожидая результата. Наконец, Джим пошел на разведку и сообщил, что все тихо, и команда, по всей видимости, заснула. Мы обнаружили капитана в его каюте; он лежал на своей койке и тяжело дышал. Ключ мы нашли в его кармане, и открыли сейф без труда. Здесь имелось шесть пачек двадцатидолларовых купюр, по двести долларов в каждой, восемь пачек десятидолларовых купюр и мешочек с серебром.
   Мы забрали деньги и кое-какие вещи, найденные в каюте, включая пару револьверов, двустволку и винтовку, и отнесли их в шлюпку вместе с небольшим бочонком воды, консервированным мясом и галетами. После того, как мы все перенесли в шлюпку, Джим вернулся обратно в каюту, а я принялся аккуратно все укладывать. Вскоре он снова появился на палубе, с несколькими бутылками бренди, и, подойдя к борту, принялся протягивать их мне одну за другой. Когда он протянул мне последнюю бутылку, я увидел, как из люка медленно появляется фигура нашего кока, протирая глаза, словно бы наполовину спящего. Джим проследил мой удивленный взгляд и быстро повернулся лицом к коку, взиравшему на нас с изумлением. Он не пил кофе, поскольку впоследствии я узнал, что то количество морфина, которое Джим в него положил, было большим, чем потребовалось бы для того, чтобы умертвить всю команду.
   Джим обернулся и, медленно подойдя к коку, хрипло сказал: "Спускайся", указывая на люк.
   - Зачем? - спросил кок, делая шаг назад.
   - Тебе нечего здесь делать; спускайся, говорю тебе.
   - Я не подчиняюсь твоим приказам, - сказал тот. - Я подчиняюсь только капитану. Где капитан?
   Не говоря ни слова, Джим изо всех сил нанес ему удар. Удар был настолько силен, что кок пошатнулся и непременно упал бы, если бы не уперся спиной в фок-мачту. Он взревел от ярости и бросился на Джима, как разъяренный бык. Джим поднырнул ему под руку; что-то мелькнуло у него в кулаке, когда он нанес второй удар - под руку кока.
   Кок споткнулся и упал на палубу, затем сел и начал кашлять. Он кашлял беспрестанно, как человек, который проглотил что-то, мешающее дышать. Джим мгновение смотрел на него, затем, не говоря ни слова, ухватился за носовой фалинь и прыгнул в шлюпку. Ветра не было; мы взялись за весла и начали грести по направлению к слабо видневшейся на западе полоске земли.
   Шхуна замерла неподвижно; на ее борту царила тишина смерти. Кок прекратил кашлять, было тихо; слышалось слабое поскрипывание мачт, шорох снастей и стук весел в уключинах.
   На западе, окрашенные солнцем в золото и пурпур огромные облака, отражались в море, постоянно меняя его цвет.
   - Черт меня побери! - заметил Джим, вытащил весло и нагнулся, чтобы зажечь трубку. После чего добавил задумчиво: - Жаль, что пришлось убить кока.
   Вскоре после наступления темноты с юго-востока потянул легкий ветерок; мы подняли маленький парус, который также прежде уложили в лодку.
   Мы держали курс на Фаули Рокс, около полуночи обогнули мыс Флорида и вошли в Бискайн Бэй, а днем достигли устья Майами ривер, где причалили к пирсу, принадлежавшему человеку по имени Брикл. На другом берегу реки имелось длинное низкое каменное строение, которое, как нам говорили, некогда использовалось правительством и называлось форт Даллас.
   Мы сказали, что приехали из Кей Уэста, следуя вдоль берега, занимаясь охотой и рыбной ловлей. Поспрашивав, узнали, что здесь нет ничего, кроме крокодилов, но мы можем прекрасно отдохнуть, поднявшись выше по берегу на север к Новой реке. Нам посоветовали нанять индейца в качестве проводника. Это нас вполне устраивало, поскольку, исчезнув здесь, мы могли бы через некоторое время вновь появиться в другом месте и под другими именами, что обеспечило бы нам полную безопасность.
   Перед тем, как отправиться по указанному маршруту, мы купили легкую плоскодонную лодку, чтобы она могла плыть по мелководью, а несколькими милями выше по реке разбили лагерь, порубили нашу шлюпку топорами и сожгли. Это заняло большую часть дня. После обеда Джим отправился побродить, а вернувшись, сообщил о встрече с индейцем, который рассказал ему о большом острове, находившемся, насколько он мог судить, примерно в тридцати милях к северу, где водились олени и куропатки.
   Провизии у нас было много, и в течение трех дней мы продвинулись далеко по огромному озеру, покрытому заросшими островами. Во многих местах было так мелко, что нам приходилось идти по зарослям травы и камыша. Мы заметили также много белых цветов, растущих по берегам островов; имелось множество водяных лилий, но совершенно без запаха.
   Вечером третьего дня мы оказались на большом острове с высоким холмом. На деревьях гнездились сотни белых цапель и других птиц, было множество уток. Мы добыли нескольких цапель, однако мясо их оказалось жестким и неприятным на вкус. Зато утки оказались выше всех похвал.
   Мы разбили лагерь на холме, возвышавшемся над островом, и решили задержаться здесь на день-два. Когда я ставил палатку, то обнаружил что-то поблескивающее; это оказалась серебряная монета, которую, впрочем, носили, подобно медали, поскольку один край ее был сплющен, и в нем пробита дыра. Даты на ней не имелось, но она явно выглядела очень старой.
   В тот день мы рыбачили и подстрелили нескольких уток. У нас была только одна двустволка, поэтому мы ходили на охоту по очереди.
   Вечером Джим достал из кармана старую колоду карт и предложил сыграть в покер. С самого начала мне не везло, и когда мы закончили игру, я просадил две трети своей доли. На следующее утро меня охватило раскаяние, я был рассержен и потребовал возобновления игры, чтобы Джим дал мне возможность отыграться. Он легко согласился, но мое невезение не кончилось, и через час я проиграл все остальное, так что мне нечем было делать ставки. Джим поднялся, взял пистолет и спустился к лодке, чтобы залатать трещину в днище, обнаруженную нами накануне. Я сидел на бревне, исходил яростью и проклинал себя за свою глупость. Винтовка стояла возле бревна, рядом со мной; я невольно взял ее и проверил, заряжена ли она. Она была незаряжена, курок двигался взад-вперед, повинуясь моему пальцу. Очевидно, пружина была сломана. Но почему? Как это могло случиться? Я лихорадочно ощупал карман - там ли мой револьвер. Он оказался там. И тогда меня осенило!
   Я поднялся, медленно побрел по склону холма и едва не наступил на большую гремучую змею, лежавшую, свернувшись, рядом с корнем пальмы. Я смотрел на змею, а она лежала и смотрела на меня, сердито потряхивая погремушкой; затем я взглянул на пальто Джима, висевшее рядом, на сломанную винтовку в своей руке, и чем больше смотрел, тем больше мыслей роилось у меня в голове. Я взглянул в сторону Джима; он был занят лодкой, и я мог видеть его спину, когда он наклонялся. Я поспешно привязал к палке мертвую цаплю и протянул ее к гремучей змее, которая сразу же укусила ее в грудь, а затем развернулась и медленно уползла в заросли. Взяв две колючки, я вставил их в отверстия, проделанные зубами гремучей змеи, и вынул их, покрытые кровью и ядом. Через несколько минут они высохли, и я поместил их в рукаве пальто Джима таким образом, чтобы он, когда станет надевать его, поранился об эти колючки.
   Сделав это, я повесил пальто и пошел обратно, но меня так и подмывало вернуться и вынуть колючки, пока еще оставалось время. Возможно, Джим не хотел убить меня, а просто хотел защититься от предательства с моей стороны, - но потом я вспомнил кока и морфий, и - в общем, мервые молчат. Я повернулся и хотел вернуться, но увидел Джима; я почувствовал, как у меня защемило в горле и перехватило дыхание, когда он сунул руку в рукав, а затем приложил тыльную сторону ладони к губам, что могло означать только одно. Я смотрел на него с чувством злобного удовлетворения, прикидывая, сколько времени должно пройти, прежде чем яд начнет действовать.
   Джим подбросил дров в костер, затем сел на бревно и начал набивать трубку, но вскоре отложил ее.
   - Проклятье! - сказал он. - Я как-то странно себя чувствую.
   Он поднялся и принялся ходить взад-вперед, потирая руку. Несколько раз он бросал на меня странные взгляды, а потом пошел в палатку и лег. Вскоре после этого он окликнул меня; когда я подошел, он попытался встать, но опрокинулся; он бредил, смеялся, выкрикивал мое имя и что-то бормотал; он тяжело дышал, вскоре потерял сознание, и, едва солнце коснулось вершин деревьев на западе, умер.
   Я снял палатку, вырыл яму и похоронил его там, где он лежал; я развел большой костер и просидел возле могилы всю ночь, не смыкая глаз. К утру взошла луна, ночные звуки прекратились, и, как только рассвело, я сложил золото и все, что мне было нужно, в лодку, после чего поспешил покинуть остров. Я греб два или три часа, прежде чем заметил, что солнце, которому надлежало находиться справа от меня, находится слева; и понял, что я, должно быть, незаметно для самого себя развернул лодку.
   Я развернулся и греб целый день; ночь застала меня посреди травы и воды, насколько охватывал взгляд.
   Когда совсем стемнело, я улегся на дно лодки и попытался заснуть, но стоило мне закрыть глаза, я чувствовал холод, жуткий холод, и слышал голоса. Сначала я сказал себе, что это не может быть голосами, что это шутки моего воображения, ветер или шелест травы вокруг меня, но потом я услышал голос Джима. Нельзя было усомниться в том, кому принадлежал этот ужасный смех; я делал все, чтобы его не слышать, я затыкал уши, обертывал голову пальто, но все равно слышал шепчущие голоса и голос Джима, а порой на меня накатывал жуткий холод.
   На следующий день я греб до полудня, мне стало жарко, у меня болела голова, она просто раскалывалась на части. Я чувствовал боль в шее, у меня образовались мозоли. Меня трепала лихорадка, но, не имея лекарств, я не мог ничего поделать, кроме как продолжать грести, надеясь достичь берега.
   Весь день я слышал, как Джим смеется надо мной, а затем очнулся в индейском поселении. Мне сказали, что меня нашли совершенно больным. Золото исчезло, индейцы сказали, что в лодке его не было. Их вождь носил большой тюрбан с серебряной цепочкой на голове. Мне сказали, что его зовут Том Тайгер.
   А теперь, доктор, прощайте. Джим снова шепчет мне и говорит, что мое время пришло. Через пять минут после того, как я поставлю свою подпись на этом письме, меня не станет. Я не обманываю вас. Мой нож очень острый.
   ДЖОН АЛЛЕН".
  
  

ЭЛИКСИР ЖИЗНИ

  
   - Перед вами, - провозгласил доктор Ватсон, - эликсир жизни!
   Робинсон оторвался от своей работы, и на его лице появилось выражение глубокого интереса.
   - Превосходно! Я часто слышал о нем. Это настоящий эликсир жизни древних, или что-то иное, имеющее современный состав?
   - Послушайте, о маловерный; если вы будете вести себя с приличием, подобающим важности предмета, я расскажу, как стал обладателем этого чудесного снадобья. Возможно, среди трудов вашей уединенной жизни вы не заметили этого объявления, регулярно появляющегося в утренней газете весь последний месяц?
   Ватсон вынул из своей записной книжки газетную вырезку и прочел следующее:
  
   "МАФУСАИЛОВ КЛУБ
   Целью данного клуба является предоставление возможности его членам дожить до ста пятидесяти лет. Желающим стать его членами обращаться за сведениями к Ренджи Сингу, N..., Двадцать седьмая улица, Сити".
  
   - Вы стали его членом? - поинтересовался Робинсон.
   - Пока еще нет, но им стал Джонс, и именно благодаря ему я получил это загадочное вещество. Джонс, прочитав это объявление, вознамерился стать членом клуба. Здоровье Джонса, как вам известно, оставляет желать лучшего, он обратился к Ренджи Сингу, и результатом этого разговора стало то, что он ушел от него с небольшим пузырьком эликсира, за который заплатил двадцать долларов. Он оказался настолько очарован этим джентльменом, продавшим ему снадобье, что пришел ко мне, с целью получить совет опытного медика, стоит ли ему его принимать. Он принес с собой документ - перевод древнего рукописного папируса, написанного в оригинале то ли на тибетском языке, то ли на санскрите, - и если это мошенничество, то мошенничество гениальное. Он поведал мне бестолковую историю о том, как Рендж Синг изготовил это снадобье, и она показалась мне настолько странной, что я сам решил поговорить с этим джентльменом. Однако сначала я обратился к нашему другу Строссу, чтобы он сделал анализ снадобья. В его отчете говорится, что он полностью состоит из хлорида натрия, или поваренной соли, с небольшой примесью неизвестного вещества растительной природы, придающего ему желтый цвет. Вооружившись этой информацией, я обратился к Ренджи Сингу в его офис на Двадцать седьмой улице.
   - Вы меня заинтриговали, - сказал Робинсон, взглянув на свою работу и явно пытаясь подавить зевоту.
   Ватсон встал и мягким движением забрал перо из пальцев Робинсона; затем придавил написанное им какой-то книгой и продолжал.
   - Его офис был оформлен в восточном стиле, в нем имелось множество бухарских и иных ковров, великолепные диваны, а воздух наполнен специфическими восточными ароматами. Меня впустил огромный негр, облаченный в восточный костюм; еще один негр стоял у внутренней двери, когда я вошел. Я спросил Ренджи Синга, и мне ответил, что тот "скоро освободится", что я могу пока "присесть и обождать" на прекрасном английском языке один из слуг, вооруженный большой саблей, при этом мне поклонившись. Я собирался ждать долго; но через несколько мгновений дверь отворилась, и в комнату тихо вошел маленький чернобородый индус, одетый в обычный европейский костюм. В нем не было ничего необычного, за исключением глаз, самых прекрасных, какие мне доводилось когда-либо видеть. С мягкими манерами, присущими его народу, он улыбнулся и попросил меня пересесть поближе к окну.
   - Это важно? - вяло осведомился Робинсон, закуривая сигарету.
   - Что - важно? - спросил Ватсон, слегка нахмурившись.
   - То, что он попросил вас пересесть поближе к окну.
   - Робинсон, - строго заметил Ватсон, - помните, что ваша умственная немощь не помешает мне стукнуть вас по голове, если вы и дальше будете прерывать меня своими дурацкими вопросами.
   Робинсон ухмыльнулся, после чего демонстративно передвинул пресс-папье так, чтобы оно оказалось вне досягаемости Ватсона. Тот продолжал.
   - Я спросил, является ли он тем самым человеком, к которому я должен обратиться за информацией о Мафусаиловом клубе.
   Он ответил, что имеет честь быть президентом клуба, и будет рад предоставить мне всю информацию, которой располагает. Хочу ли я стать членом клуба?
   - Мой друг, - ответил я, - уже стал членом, и я получил от него описание чудесного порошка, которое меня заинтересовало, равно как и его история.
   Индус приятно улыбнулся, продемонстрировав белые зубы, и сказал, что он нисколько не удивлен моему любопытству. Затем подошел к столу, достал из него лист бумаги, такой же, какой показывал мне Джонс, - перевод древнего манускрипта. Вот он, и, пожалуйста, взгляните на него, прежде чем я продолжу свой рассказ.
   Робинсон взял протянутый ему лист бумаги.
   - А что это за иероглифы навеху? - спросил он.
   - Это, - сказал доктор Ватсон, - вероятно, скопировано с какого-то очень древнего амулета или талисмана. Рыба в нижней части часто использовалась для обозначения "Dag", или мастера; над ней мы видим печать Соломона, затем халдейские буквы джод-хе-ван-хе-яхо, что означает "божество"; другие символы мне неизвестны.
   - Да, - сказал Робинсон, - странная вещь, не так ли?
   - Не будьте столь саркастичным, прочтите, - с упреком произнес Ватсон.
   Робинсон прочитал.
   - Пусть тот, кто осмелится жить вечно, возьмет снадобье, но пусть помнит об "Ом"; не говори ему о муках смерти; пусть ему станет известна абсолютная "мукта"; пусть ему станет известна тайная "мантра", пусть поразмыслит над скрытым "вах"; пусть он каждый даень произносит заклинание "ом мани падмэ хум".
   Тот, кто трижды примет снадобье, должен узнать, "??", "небесную колесницу" и "лагаш", тогда он никогда не умрет. Даже если он пожелает жить тысячу лет, да будет так!
   - Итак, - спросил Ватсон, что вы об этом думаете?
   - Подделка, - ответил Робинсон.
   - Поистине, устами младенцев глаголет истина, - сказал Ватсон, - но, мой ученый друг, вы не выслушали историю до конца. Слушайте. Я спросил Ренджи Синга, не будет ли он настолько любезен, чтобы рассказать мне о снадобье и о том, где и как он его получил.
   - Уважаемый сэр, - ответил он, - я вижу, вы человек науки; мне всегда приятно встречаться с такими людьми и рассказывать им, как можно подробнее, каким образом я, Ренджи Синг, получил в свое владение величайшее сокровище в мире, Эликсир Жизни, но прежде чем сделать это, я должен внести ваше имя в список членов нашего Общества, поскольку одно из его правил гласит, что мы не можем ничего открывать человеку, не состоящему его членом, за исключением показа того документа, который вы только что видели. Начальный взнос составляет всего пять долларов, и вы вправе не брать снадобье, если не захотите этого, после того как вступите в Общество, но если вы все-таки захотите взять его и стать выше простых смертных, поскольку обретете то, что им недоступно, за это снадобье с вас взимается дополнительная плата в размере двадцати долларов.
   - Я решил, - продолжал Ватсон, - что опыт стоит пяти долларов, поэтому сказал, что буду рад вступить в члены Общества и вручил мистеру Сингу требуемую сумму, после чего он выдал мне расписку и вручил карточку, в которой говорилось, что я являюсь членом Мафусаилового клуба второго класса и имею право на получение эликсира и перевод в члены клуба первого класса в случае уплаты двадцати долларов в любое время, в течение последующих десяти дней. Если этого не случится, то есть, я не стану членом первого класса, мое имя должно быть вычеркнуто из списка членов Общества.
   Ренджи Синг был воплощенная любезность, когда с поклоном вручил мне мой членский билет.
   - Уважаемый сэр, - сказал он, - теперь я буду рад рассказать вам все, что смогу.
   - Мне хотелось бы, - ответил я, - если это возможно, увидеть оригинальный папирус, который, как я понял, был найден с Эликсиром, а также хотел бы узнать более подробно, как и где этот эликсир был получен.
   Ренджи Синг снова поклонился и, пройдя в угол комнаты, открыл маленький несгораемый сейф и извлек из него свиток, который, после того, как он его развернул, оказался древним рукописным папирусом, написанном на санскрите. Насколько я мог судить, оригинал, вне всякого сомнения, был очень древним.
   - Этот манускрипт, - сказал Синг, - а также коробка со снадобьем были получены моим братом и перешли ко мне после его смерти. Он умер, упав с лошади, сломав три ребра и получив другие внутренние повреждения. Он бы никогда не умер естественным образом, поскольку принял несколько доз Эликсира. Сколько времени он позволяет человеку прожить, мы не знаем, но, по крайней мере, сто пятьдесят, и даже двести лет. Он поучил его следующим образом.
   Брат давно мечтал посетить Лхасу, эту удивтельную, как вам, конечно, известно, столицу Тибета, но смог это сделать лишь за несколько лет до своей смерти, когда отправился туда сопровождать индуса, выполнявшего какое-то правительственное поручение. Его имя я раскрыть не могу, но свой отчет он подписал Пенджаб А.Б. Мой дорогой брат очень подробно описал мне Лхасу, и, судя по его описанию, она должна быть самым красивейшим городом мира. Вы знаете, что ни одному европейцу, ни одному христианину не позволено оказаться внутри его стен. Согласно описанию моего брата, город расположен на плодородной равнине реки Сампо, в шестистах милях к северу от Калькутты, и в нем проживает шестьдесят тысяч человек. Улицы его широки, стены домов покрыты белой известью, а дверные и оконные рамы окрашены в красный и желтый цвета.
   К западу от города, связанная с ним великлепной дорогой, расположена гора Будды, на ней стоит храм Далай-Ламы. Этот храм имеет в высоту четыре этажа, в нем обитают сам Далай-Лама и его Великие Жрецы. Некоторое представление о величии этого храма вы можете получить, если я скажу вам, что его колонны покрыты пластинами из чистого золота. Далай-Лама может жить вечно, и многие люди верят в то, что так оно и есть на самом деле, но это не так. Время от времени он перевоплощается в новое тело, но его жрецы, однако, очень старые. Говорят, его Пандиту по меньшей мере сто пятьдесят или даже двести лет. У Далай-Ламы два жреца великого посвящения; один - Пандит, а другой - Тхойиджи. Далай-Лама часами восседает на алтаре, или троне, он одет в золотую одежду, украшенную драгоценными камнями. У него над головой - великолепный хвост павлина, целиком изготовленный из золота и драгоценных камней. У Далай-Ламы существует обычай принимать в определенное время дня людей, желающих получить его благословение. За небольшую сумму денег человек может поклониться ему; заплатив чуть больше, он может прикоснуться к его одежде и получить безмолвное благословение; но за сумму в двадцать рупий Далай-Лама может сказать человеку несколько слов и даже прикоснуться к нему маленькой палочкой. Панджаб А.Б. в своем описании сообщает, что Далай-Лама говорит громовым голосом, таким, какой подобает разве что божеству.
   Посетив храм, мой брат узнал о великих сокровищах, хранящихся там; предания, похожие на сказку, повествовали об огромном изумруде с выгравированной на нем древней надписью, - мистической печати первого Ламы, полученной им в незапамятные времена вместе с величайшим из всех сокровищ мира, известным как Эликсир Жизни.
   Чудесное средство использовалось и используется жрецами, возраст которых достигает многих веков. Предполагается, что оно было привезено в Тибет королем Шронгбом Тсаном, в седьмом веке, и что первоначально его изготовили в Непале.
   - Как же вашему брату удалось достать его? - спросил я.
   - Он подкупил одного из жрецов. Мой брат был богат, и очень хотел приобрести это чудесное снадобье. Но это ему не удалось. Никто не желал даже слышать об этом. Но, как я уже говорил, он подкупил одного жреца, заплатил ему большую сумму денег, несколько сотен рупий, я полагаю, и тот показал ему священные сундуки, содержащие это снадобье, и другие сокровища, включая бесценные рукописи и драгоценные камни, равных которым нет в целом мире. Снадобье содержалось в пяти маленьких золотых ящичках, прекрасной работы. Когда они осматривали сокровищницу, то услышали шум открывающейся двери и шаги. Жрец очень испугался и попросил брата немедленно вернуть рукописи и ящички на место, но был настолько взволнован, что не заметил, как брат сунул одну из них себе в карман. Человек, кем бы он ни был, прошел мимо сокровищницы; как только им представилась возможность, они поспешно удалились. К счастью для моего брата, он покинул Лхасу вместе с Панджабом тем же вечером, и не знал, была ли обнаружена пропажа. Вероятно, от снадобья ему было мало пользы, поскольку он умер в результате несчастного случая.
   - Но каким образом, - спросил я, - вы узнали, что Эликсир действительно продлевает жизнь?
   Синг ласково улыбнулся и ответил:
   - Я сам, уважаемый сэр, живое тому доказательство; мне сто десять лет, и сегодня в Нью-Йорке живет около шестидесяти человек, которые доживут до такого же возраста, принимая это снадобье, если только не умрут от какой-нибудь болезни. Эликсир не защищает от яда и болезней, носители которых отравляют организм. Это невозможно; но он воздействует на нервные центры и кровяные тельца таким образом, что они не стареют. Человек остается таким, каким был в тридцать-сорок лет, и живет, не старея. Он может умереть по многим причинам, но не от старости.
   - Мой друг, - сказал я, - взял на себя смелость сделать анализ этого снадобья.
   - Ах! Могу я узнать результаты этого анализа?
   В его глазах вспыхнул странный свет, хотя он продолжал улыбаться... Вы видели когда-нибудь тигра в клетке, без малейшего интереса взирающего на толпу людей перед ней, и вдруг обнаруживающего рядом с собой собаку?
   - Сомневаюсь, чтобы мне приходилось такое видеть, - ответил Робинсон.
   - Но если такое когда-нибудь случится, то у него в глазах вы заметите точно такую же вспышку, какую я увидел в глазах нашего друга Синга. Через мгновение она исчезла, и он по-прежнему ласково улыбался.
   Насколько я понимаю, он нашел, что средство состоит главным образом из поваренной соли.
   - Совершенно верно, - подтвердил Синг, - но он ведь также обнаружил, что оно содержит что-то еще?
   - Да, - ответил я, - небольшое количество растительного вещества, придающего ему желтый цвет.
   - Это и есть подлинный Эликсир, - заявил Синг, - соль всего лишь необходимая добавка. Вам, как человеку науки, должно быть известно, что яд, которым убивает кобра, и обычный белок куриного яйца для химика различить бывает трудновато. Поскольку и то, и другое являются белковым веществом.
   - Почему же, в таком случае, одно убивает, а другое - нет? - спросил я.
   - Потому что мельчайшее "что-то еще", содержащееся в змеином яде, отсутствует в яичном белке.
   - У вас есть еще какие-нибудь доказательства действенности Эликсира? - спросил я.
   - Уважаемый сэр, надеюсь, вы не станете подвергать сомнению мое заявление относительно моего возраста.
   Он слегка нахмурился, и его прекрасные глаза метнули быстрый взгляд в сторону двух огромных слуг, стоявших в коридоре.
   - Вовсе нет, - поспешил заверить я. - Просто все это кажется таким чудесным, что вы должны извинить мое кажущееся недоверие.
   - Нет ничего более естественного, - улыбнулся Синг, но глаза его оставались серьезными, - тем не менее, я позволю себе постараться развеять у вас все сомнения, какие, возможно, возникли у вас относительно удивительных свойств этого чудесного снадобья.
   - Ахмед, - позвал он, - попроси моего сына прийти сюда, если он будет настолько любезен.
   Слуга, говоривший со мной, когда я вошел в комнату, тотчас исчез, через мгновение дверь черного хода открылась, и в комнате появилась сгорбленная фигурка пожилого человека, тихо заговорившая с Сингом. Они говорили, как кажется, на хинди, но я услышал слово, показавшееся мне знакомым. Синг что-то резко сказал ему, после чего повернулся ко мне.
   - Это мой сын; ему почти восемьдесят лет, но он отказывается принимать снадобье из-за своих религиозных принципов - он состоит в секте, которая считает, что смерть лучше, чем жизнь, поскольку душа при этом переходит в другое тело, и в своей следующей жизни он будет, как минимум, Kobtchie.
   - Я не верю своим глазам.
   - Вы ведь не сомневаетесь, что это мой сын? - ласково спросил мистер Синг.
   - Конечно, нет, - ответил я.
   - Итак, я надеюсь, что теперь вам захочется приобрести немного чудесного порошка? Его не так много, но, к счастью, хватит на сто человек, чтобы обеспечить им жизнь до ста пятидесяти лет. Когда он закончится, увы, мне нечем будет пополнить его запасы.
   Он вздохнул.
   - Благодарю вас, - ответил я, - я подумаю и, по всей вероятности, скоро снова загляну к вам.
   Потом я ушел, слуга с огромной саблей проводил меня до дверей. Что вы думаете обо всем этом?
   - Вы намерены вернуться и приобрести снадобье? - спросил Робинсон.
   - Может быть, - ответил Ватсон, - но, пожалуй, некоторое время подожду и посмотрю, доживет ли Джонс до ста пятидесяти лет!
  
  

ИДОЛ ВУДУ

  
   Джонс лежал на диване, глядя, как консул смешивает минеральную воду и сок анноны. Его рука причиняла ему боль, бинты были жаркими и неудобными. Рядом с ним располагался столик, на котором лежали многочисленные предметы, необходимые для мужчины, и среди них - бутылка виски, револьвер, несколько книг, тарелка с бананами и саподилиями. Легкий ветерок шевелил занавески позади него, за ними он мог видеть длинную цепь зеленых кокосовых пальм, вдали за городом. Едва различимая белая линия была дорогой, ведущей в Лекуп.
   - Вот что я скажу вам, старина, - сказал консул, выливая смесь из шейкера в высокие, тонкие стаканы, - вам здорово повезло, что вы остались живы, шансов у вас практически не было. Связываться со жрецами вуду - то же самое, что играть с огнем над бочонком с порохом. Если судить по вашему описанию, место, о котором вы говорите, находится в пятнадцати милях от Гантье.
   Джонс молча кивнул.
   - Ну, - продолжал консул, - в том районе, в прошлом году, они убили француза, и я не понимаю, почему они отпустили вас живым. Они намеревались убить вас, пытались отравить в Гантье. Но вам удалось избежать этого, отказавшись от кофе. Потом кто-то стрелял в вас на дороге, но даже тогда у нас не появилось желания расстаться с идолом; хотя, даже если бы оно у вас и возникло, вряд ли это имело бы для них какое-либо значение. Наконец, позавчера кто-то прострелил вам руку, и если бы старый Шабо не отправился той же дорогой, что и вы, не думаю, что вам удалось бы оказаться здесь живым. Но скажите, за каким чертом вам понадобился этот идол?
   Джонс объяснил, что не смог устоять перед соблазном его украсть. Он разбил лагерь на берегу почти высохшего ручья, в десяти или около того милях к востоку от Гантье, где заметил маленьких колибри, Mellisuga minima, самую маленькую птицу в мире, водившихся здесь в изобилии. Он также поймал прекрасный образец крайне редко встречающейся Solenodon, и, желая раздобыть еще несколько экземпляров, задержался там на несколько дней. В полумиле от лагеря располагалась небольшая каменная башня, открытая с боков, посреди которой, на постаменте, стоял маленький идол. В высоту он был около восемнадцати дюймов, высечен из камня, а глаза его, как ни странно, сделаны из кости. Джонс с тоской поглядывал на этого идола, но прикоснуться к нему не решился, равно как и войти в башню, поскольку туземцы выглядели неприветливыми и подозрительными, и не раз демонстрировали ему свое недоброжелательство.
   Джонс видел, что эти люди способны причинить ему неприятности, а потому, в одну из ночей, сложил свою палатку, подобно арабам, и тихо ускользнул, прихватив с собой в качестве сувенира маленького идола, которого он тщательно завернул в одеяло и привязал по одну сторону седла, чтобы скомпенсировать вес предметов по другую его сторону. Страх перед возможными крайне печальными для него последствиями вынудил Джонса двигаться как можно быстрее, но за ним следили, и трижды его жизнь подвергалась опасности в результате покушений. Последний раз пуля угодила в верхнюю часть левой руки. Он считал, что находится в безопасности под защитой американского консула в Порт-о-Пренсе, хотя небольшая вероятность того, что с ним все-таки что-то случится, по-прежнему оставалась.
   - Не думайте об этом, - сказал консул. - Вот, попробуйте, как вам это понравится?
   Джонс глотнул прохладный напиток; в его лихорадочном состоянии он показался ему нектаром. Пуля, пройдя через руку, оставила рану, которая хоть и не была серьезной, стала причиной слабости и лихорадочного состояния.
   - Да, - продолжал консул, - вы родились под счастливой звездой. Возможно, вам это не известно, но здесь, на Гаити, люди в глубине страны такие же дикие и кровожадные, как любое племя Центральной Африки. Жители являются потомками негров, привезенных с Золотого Берега много лет назад, они вернулись к первобытному состоянию, сохранив многие древние обычаи. Смешавшись с местными индейцами, они породили расу, еще более худшую, чем их предки. Начиная с Туссена л'Увертюра в 1804, который стал первым губернатором, и заканчивая Ипполитом Флорвилем и Саломоном, остров постоянно был местом непрерывных восстаний, интриг и убийств.
   Саломон, вероятно, был лучшим из всех. Огромный негр, ростом около шести футов четырех дюймов, с рябым лицом, получивший образование в Париже и женатый на француженке. Он, подобно прочим, был суеверным и отличался жестокостью. Ипполит был жрецом Вуду и, как говорят, каннибалом. Здешние жители испытывают ненависть к белым людям, и все еще сохраняют многие варварские обычаи дикарей африканского континента.
   Танец вуду возглавляется старшим жрецом, который обычно держит козу или курицу, - необходимую жертву, но на некоторых наиболее важных церемониях приносят в жертву ребенка; кровь жертвы смешивается с тафией и пьется танцующими. Старший жрец именуется папой. Каждые два года после танца луны приносят человеческую жертву, как правило, молодую девушку, которую убивают и съедают. Вероятно, вы натолкнулись на одного из богов вуду, а большой камень, вероятно, был жертвенником. Я не понимаю, как вам удалось остаться в живых. По-видимому, они полагали, что вы будете уезжать днем, и собирались устроить на вас засаду, но ваше ночное бегство спутало их планы. В одном можно быть уверенным, у этих жрецов вуду есть "плохая мадицина", как сказали бы мы у себя на Западе, и вам необходимо держать ухо востро, пока вы не окажетесь на борту парохода далеко отсюда. Если вы захотите прогуляться по улицам Порт-о-Пренса, я не дам за вашу жизнь и пяти центов. Когда настанет время отплытия, я тайно проведу вас на корабль. Власти закроют глаза на ваше убийство, но открыто помогать ему они не будут.
   Джонс устало заметил, что он верит - ему необходимо затаиться в консульстве и не дать своим убийцам еще одного шанса.
   Из открытого окна лился приятный аромат, он успокаивающе подействовал на Джонса. Лежа на диване с закрытыми глазами, он вскоре уснул, и консул оставил его, вернувшись к исполнению своих обязанностей. Когда Джонс проснулся, его состояние можно было бы описать как полусон-полуявь. Полуоткрыв глаза, он бросил взгляд на открытую дверь, ведущую в широкий холл. Перед дверью стоял стул, поверх него он увидел лицо и пару черных глаз, пристально глядящих на него. На мгновение ему показалось, что это какой-то урод, вызванный к жизни его воображением, поскольку лицо было неподвижным и казалось вылепленным из воска. Скосив глаза вправо, на маленьком столике, на расстоянии фута от его руки, он увидел рукоятку револьвера, будто специально оказавшегося здесь. И столик, и револьвер были абсолютно реальны, и ему потребовалось бы мгновение, чтобы схватить оружие; но он не шевелился и смотрел на фигуру, которая медленно начала подниматься из-за стула, приобретая облик огромного уродливого негра. Джонс запомнил заметный белый шрам на щеке прямо под глазом. Сейчас негр смотрел на него так, будто выслеживал животное. Медленным движением вытащил из-под одежды длинный нож. Как только он это сделал, Джонс схватил револьвер и, прицелившись в грудь убийце, выстрелил. Тот упал, хватаясь за стул, но тотчас поднялся, неуверенно покачиваясь. Револьвер Джонса рявкнул еще раз. На этот раз негр не упал, а остался стоять, словно в полубессознательном состоянии, держась за спинку стула. Джонс выстрелил снова, негр быстрым движением прижал левую руку к груди, над сердцем, выкрикнул проклятие и метнул нож в Джонса. Тот выстрелил в четвертый раз; нож с глухим стуком глубоко вошел в дерево рядом с ним. Негр упал. Когда консул вбежал в комнату, в сопровождении охранника, он увидел Джонса, сидевшего на диване, бледного, слабого от волнения и лихорадки.
   - Вам повезло, что у вас оказался револьвер, - заметил консул, - иначе дело могло окончиться плохо. Видите, клинок ножа смазан чем-то зеленым? Это яд, очень сильный яд; достаточно небольшой царапины... Но все хорошо, что хорошо кончается; пароход прибыл, и если бы я был на вашем месте, то кратчайшим путем подался бы на пирс и оказался на его борту так быстро, как только позволил бы мне Господь!
   Джонс с трудом поднялся и вышел на широкий балкон. В синих водах залива он увидел большой пароход, а на корме, развевающийся на ветру, самый красивый в мире флаг - со звездами и полосами.
   Но флаг произвел на него, находившегося в полуистерическом состоянии, тот эффект, что ему захотелось кричать и плакать одновременно. В комнате, из которой он только что вышел, было темно, в то время как балкон был залит ярким солнечным светом; но он видел нож, и мертвого негра, и медленно змеившуюся по полу темно-красную полосу из-под лежавшего тела.
   - Мы не можем отправиться туда так быстро, как мне бы этого хотелось, - сказал Джонс.
  
  
  
  
  
  
  
  

СЛУЧАЙ В АРИЗОНЕ

I.

  
   Уэнделл Харрисон был завсегдатаем клубов и не имел амбиций в жизни; его небольшой доход позволял ему оплачивать членство, оставляя достаточно средств, чтобы жить в манере, характерной для молодых людей его круга. Единственное желание, как признавался он одному из своих друзей, заключалось в том, чтобы найти богатую жену, и, по его мнению, этот шанс представился ему, когда он получил приглашение от старого Джона Стиверсанта присоединиться к нему в поездке в Гранд Каньон в Северной Аризоне.
   Несколько недель назад Харрисон встретил старого Стиверсанта на яхте их общего друга, и, зная, как преподнести себя в выгодном свете, воспользовался этим в меру своих возможностей, в результате чего был приглашен совершить путешествие на Запад в личной коляске мистера Стиверсанта.
   - Удачи, старина, - сказал его приятель, провожая Харрисона из клуба на вокзал. - Иди и побеждай.
   - Не беспокойся за меня, - ответил Харрис.
   Поездка оказалась восхитительной. Мисс Нелли Стиверсант, молодая леди, в которой Харрисон видел свою вероятную легкую добычу, оказалась вовсе не такой уж легкой, как он полагал. Хотя она была мила и очаровательна, тем не менее, нельзя было сказать, что она не от мира сего, и понимала, что он не первый мужчина, который решил украсить ею свой дом. Обладая здравым смыслом и зная преимущества своего положения, она не теряла головы, когда мужчина начинал искать ее общества. Действительно, еще задолго до того, как компания прибыла во Флагстафф, она ясно дала понять, что ее не сильно заботит оказываемое ей внимание. Однако она обладала романтической натурой, и Харрисону пришлось серьезно пораскинуть мозгами в поисках наилучшего метода завоевания ее привязанности. Поздно вечером, когда он читал нашумевший роман, он вдруг отложил его и устремил взгляд куда-то вдаль.
   "О Господи, - пробормотал он, - вот оно - все то же самое. Правда это, или нет, но это достаточно разумно, хотя и несколько драматично, - и именно это как раз и способно привлечь такую девушку, как Нелли. Я не интересую ее, и никогда не буду интересовать; все, чего ей хочется - это волнений и новизны, но если она подумает, что я спас ей жизнь, или защищал ее с риском для собственной, у меня может появиться шанс. В этом романе у парня была трудная жизнь, но он изменил ее, окружающие узнали, каков он на самом деле, и у него все получилось. Он возвысился в их глазах, им восхищались, а это, вне всякого сомнения, привлекательно для любой романтичной девушки. Почему бы и мне не попробовать? Все или ничего, до конца поездки осталось всего две недели, и совершенно очевидно, что я потрачу ее впустую, если не случится чего-то экстраординарного".
  

II.

  
   Салун был забит до отказа старателями, мексиканцами и ранчеро. Мужчины в синих комбинезонах, фланелевых рубахах и широкополых шляпах играли в азартные игры или группами толпились перед стойкой. На дребезжащем фортепиано, стоявшем на возвышении в углу помещения, играла коротко стриженая особа в вечернем костюме, а молодая леди, явно не пренебрегавшая напитками, дабы оказать помощь природе, пела песню, окрашенную местными мотивами. В углу стоял Уэнделл Харрисон, окруженный четырьмя суровыми мужчинами, которые, казалось, живо интересовались тем, что он им говорил.
   - Надеюсь, вы хорошо поняли, что от вас требуется, - сказал Харрисон. - Я заплачу вам по пять долларов сейчас и еще по двадцать, когда работа будет выполнена. Если все пройдет успешно и дело выгорит, по возвращении во Флагстафф я заплачу каждому из вас еще по двадцать долларов. Все должно быть сделано так, как мы договорились. Как только я с пистолетом в руке выйду из коляски и сделаю несколько выстрелов холостыми, один из вас должен воскликнуть: "Помилуй Господи, это же Непобедимый Харрисон!" Потом пара-тройка выстрелов, и вы пускаетесь наутек. Это легко, но нужно правильно выбрать место. Лучше всего - какое-нибудь укромное местечко не слишком близко к Флагстаффу. Старик безоружен, кроме меня в коляске будет еще две девушки, так что никакой опасности нет.
  

III.

  
   - Так вот, Джимми, прежде чем продолжить свой рассказ, я должен тебя предупредить. Самым серьезным образом. Я расскажу тебе все, но не смей называть меня лжецом, или я тебя пристрелю. Что, ты думаешь, тут случилось? О Господи, я сейчас лопну от смеха. Так что, ты думаешь, тут случилось? Погоди минуту, я должен немного перевести дух, иначе я свалюсь прямо здесь.
   Я сидел здесь и тихо-мирно потягивал свой виски. Тем временем, этот парень заключил договор с четырьмя ребятами; один из них - мексиканец Джо, другой - Бреди, помощник нашего бармена. Насколько я могу судить, Бреди подговорил еще троих. Погоди, если я не отсмеюсь, мне крышка. Так вот, что ты думаешь? Этот парень нанимает четверых ребят, чтобы устроить представление для своей девушки. Он платит им по двадцать пять долларов каждому, чтобы доказать с их помощью, что он крутой. Он собирается выпрыгнуть из коляски, выхватить пистолет, немного пострелять, разогнать нападающих, вернуться обратно в лучах славы и распушить перья перед девушками. О Господи! Этому скунсу все равно, что девушки и старик могут сильно испугаться; все, что ему надо, это изобразить из себя крутого. Так вот, Джимми, что ты думаешь? Я раскинул мозгами и пришел к выводу, что этот его блеф будет неудачным. Эта обезьяна рассчитывает стать крутой за восемьдесят долларов, но я так думаю, что эти деньги пригодятся нам самим, а кроме того, он получит хороший урок. Кстати, Бреди отыскал меня и сообщил, что у нас тут появился головорез, которого прежде звали Непобедимый Харрисон. И хотел, чтобы я принял участие в этом деле. Каково?
  
  

IV.

  
   Коляска медленно поднималась в гору по пыльной дороге, в пяти милях от Флагстаффа. День был жаркий, дорога - неровной. Возница не погонял лошадей, время от времени его посещали мрачные мысли. "Умереть мне на этом самом месте, - говорил он себе, - если сегодня не самое страшное пекло, в какое мне когда-либо приходилось попадать".
   В коляске, две молодые девушки, старик и будущий герой наслаждались пейзажем и новыми ощущениями, несмотря на пыль. Внезапно, на дорогу выскочили трое мужчин, и громкий голос велел коляске остановиться.
   - В чем дело? - возбужденно спросила Нелли.
   - Не бойтесь, - сказал Уэнделл, пожимая ей руку, - помните, что я с вами.
   На подножку вскочил мужчина сурового вида.
   - Твое имя Харрисон? - спросил он, обращаясь к Уэнделлу.
   - Да, - смело ответил тот, - что вам нужно?
   - У меня счет на восемьдесят долларов, который должен быть оплачен, в противном случае вам придется вернуться в город со мной.
   - Что вы имеете в виду? - выдохнул Харрисон.
   - Только то, что я сказал, молодой человек; тебя зовут Уэнделл Харрисон, не так ли? Ты когда-то был известен в этих местах под именем Непобедимый Харрисон, верно?
   - Конечно, нет, вы меня с кем-то путаете, - с негодованием ответил Харрисон.
   - Ну, я не знаю; послушай, Билл, кто сказал тебе, что этого парня зовут Непобедимый Харрисон?
   - Это определенно он, - ответил возница.
   - Тут какая-то ошибка, - заявил Харрисон.
   - Ошибка это или нет, тебе придется заплатить или вернуться в город вместе с нами; вот все, что я тебе скажу. Что касается меня, то я уверен - ты тот самый Харрисон, которого я ищу.
   - Ах, мистер Харрисон, - сказала Нелли, - заплатите этому человеку и продолжим наш путь; когда вы вернетесь в город, то без труда уладите это дело и вернете свои деньги.
   - Действительно, - сказал мистер Стиверсант, - это, безусловно, лучший способ решить проблему; вне всякого сомнения, человек ошибся, но он, очевидно, действует в соответствии с данным ему поручением, и, вне всякого сомнения, недоразумение разрешится по вашем возвращении в город.
   Лицо Харрисона покраснело, он выглядел и вел себя нелепо; но этот человек, очевидно, исполнял свою работу, и ему ничего не оставалось, кроме как заплатить, - что он сделал наиболее неподобающим образом, - и получить квитанцию, выданную Уэнделлу Харрисону, он же Непобедимый Харрисон из Аризоны.
   - Странное происшествие, - сказала Нелли, когда мужчины удалились.
   - Да, - пробормотал Харрисон, - и было бы лучше, если бы оно не случилось.
   Коляска двинулась дальше, но Харрисону, казалось, не по себе; каждые несколько минут он вытирал лицо платком и прикладывал руку к голове, словно она у него болела. Перед глазами у него разыгрывалась сцена, каковой должно было случиться через несколько миль. Коляска будет остановлена, он получит условный сигнал, выскочит, выстрелит пару раз из револьвера, имея при этом в кармане всего пятнадцать долларов? Как поступят с ним нанятые джентльмены, если, после демонстрации своей храбрости, он окажется не в состоянии с ними рассчитаться? Ему даже думать об этом не хотелось, а потому он решил, что для него самым лучшим будет вернуться в Флагстафф. Он продолжал вытирать лицо, и даже пару раз застонал.
   - В чем дело? - спросил мистер Стиверсант. - Вы больны?
   - Боюсь, что так, - слабым голосом ответил Харрисон. - Тупая боль в голове и страшная слабость.
   - В таком случае, давайте вернемся, - предложила Нелли. - Мы отъехали всего на пять миль, так что можем продолжить поездку завтра.
   - Хотелось бы, - слабо сказал Харрисон. - Но, боюсь, я заболел.
   Вернувшись в отель, Харрисон быстро изготовил телеграмму, которой он немедленно вызывался в Сан-Франциско, поскольку его хочет видеть заболевший дядя; он едва успел объяснить суть дела и выразить сожаление по поводу того, что вынужден отбыть.
   Спустя час он уже расположился в кресле роскошного вагона для курящих, и через окно взирал на огромные пустынные равнины, через которые следовал поезд. Но его взгляд был направлен куда-то далеко-далеко, он тяжело вздыхал.
   Поздно вечером Бреди и трое его товарищей сидели возле дороги на Гранд-Каньон и с грустью ждали коляску, которой все не было. Они сидели на палящем солнце, без еды и воды, с десяти часов утра. Они не разговаривали друг с другом, изредка отпускали проклятия; иногда мимо них пролетали птицы и пробегали ящерицы. Время от времени они думали о Харрисоне, но каковы были их мысли - об этом никто и никогда не узнает.
  
  

ЧУВСТВИТЕЛЬНАЯ НАТУРА

  
   - Это прекрасная сигара, - заметил ковбой.
   Парень с Востока кивнул.
   - Сегодня я могу купить такие там, где живу, но еще совсем недавно хорошие сигары были редки, как бизоны в окрестностях Канзас-Сити.
   - Население ваших городов значительно выросло, - заметил парень с Востока.
   Ковбой с улыбкой взглянул на него. Парень с Востока добродушно улыбнулся в ответ.
   - Это шутка? - спросил он.
   - Нисколько, - ответил ковбой, - только я подумал, что ты, может быть, не живешь на Западе.
   - Нет, я из Нью-Йорка, - ответил парень с Востока.
   - Ну, я так полагаю, хороших ребят полно везде, - заметил ковбой.
   - Я думаю, последняя война доказала это.
   Поезд остановился, но не было видно никаких признаков станции, хотя на некотором расстоянии виднелись два или три довольно ветхих дома и типично западный салун.
   - Интересно, почему мы здесь остановились? - заметил ковбой. - И, мне кажется, стоим довольно долго.
   В это время мимо двери купе для курящих проходил проводник, и ковбой окликнул его:
   - Эй, парень, в чем дело? Кажется, мы здесь застряли надолго. Что это за место?
   - Тебе еще повезло, что ты не сломал себе шею, - ответил проводник. - Что-то случилось с паровозом, и мы едва избежали серьезной аварии. Сейчас отправили за другим паровозом.
   - Это радует, - заметил парень с Востока. - И как вы думаете, долго нам здесь торчать, пока пригонят другой паровоз?
   - Понятия не имею, - ответил проводник. - Может быть, час, может быть, два, не могу сказать точно. Скоро будет начальник поезда, он, наверное, в курсе.
   - Наверное, нам следует сходить и посмотреть, что там такое, - заметил ковбой.
   Он встал и вышел на платформу, парень с Востока последовал за ним. Они спустились и направились к толпе, уже успевшей собраться возле паровоза. Эксцентриковая тяга сломалась, и если бы паровоз не остановился, результат поломки мог бы оказаться плачевным.
   Они прошли совсем немного, и ковбой заметил маленькую колонию степных собачек. Несколько комичных маленьких существ сидели на задних лапах на насыпи, рядом со своими норами, готовые исчезнуть при малейших признаках опасности. Иногда одна из них скрывалась в одной норе, и через короткое время выглядывала из другой, расположенной неподалеку, чтобы убедиться, все ли в порядке.
   Ковбой забавлялся, кидая в животных маленькие камушки. Через несколько минут он повернулся к парню с Востока и сказал:
   - Я собираюсь прогуляться в этот роскошно выглядящий салун и опрокинуть чего-нибудь крепкого. Не хотите составить мне компанию?
   - С удовольствием, - ответил парень с Востока.
   Они медленно направились к зданию, явно нуждавшемуся в ремонте. Забор вокруг него отсутствовал во многих местах, сорняки и трава заполонили небольшой дворик, в котором еще виднелись остатки клумб с цветами; тем не менее, это место свидетельствовало о бедности и отсутствии ухода. На крыльце сидела девушка, лет двенадцати-четырнадцати. Она обнимала огромную мохнатую собаку и плакала так, словно ее сердце разрывалось от горя.
   - Что случилось, сестренка? - сочувственно осведомился ковбой.
   - О, сэр (всхлип), Джейк собирается убить моего Ровера.
   - Почему?
   Рыдания понемногу стихли, девушка подняла глаза и вытерла их разорванным передником.
   - Потому что он укусил Джейка, когда тот попытался меня поцеловать, а я... не хотела, чтобы он... и они собираются прийти и убить его.
   - Кто хочет прийти и убить его?
   - Тот, кого он укусил - Джейк.
   - Погоди, малышка, не плачь; мне кажется, тут нет ничего страшного. Как думаете, партнер?
   - По моему мнению, - ответил тот, - поведение собаки заслуживает только похвалы.
   - И вы, подобно мне, полагаете, что щенок вовсе не заслуживает смерти за свою шалость?
   - Определенно, нет.
   - Скажи, сестренка, у тебя нет никого, кто мог бы за тебя постоять, когда придут его убивать?
   - Нет, сэр, никого, кроме отца, а он... он пьет и не любит Ровера, и еще говорит, что ему не нужны неприятности.
   - Разве у тебя больше никого нет?
   - Нет, сэр, никого, кроме Ровера... Мама умерла, и у меня не осталось никого, кроме Ровера. О, Господи!
   Девушка зарылась лицом в мех своего друга и всхлипнула.
   Ковбой присел на ступеньку рядом с ней; собака вопросительно взглянула на него, но, видимо, решила, что он друг, и несколько раз вильнула хвостом.
   - Не плачь, моя девочка; возьми себя в руки; может быть, они не убьют его.
   - О, нет, они сделают это. Джейк сейчас в салуне, я видела, как он вошел туда. Он обязательно сделает это; он ненавидит Ровера.
   - Могу я поговорить с твоей собакой? Она не укусит, если я ее поглажу? - спросил ковбой.
   - Я бы не стала этого делать, сэр; Ровер не любит незнакомых людей.
   Ковбой щелкнул пальцами и позвал:
   - Иди сюда, Ровер.
   Чудесное животное неспешно подошло к нему и, положив голову ему на колени, взглянуло в глаза.
   - Он не кажется ни злым, ни заискивающим - нормальный пес.
   - О, да, сэр; это самая замечательная, самая преданная из всех собак на свете. Я взяла его, когда он был еще щенком, и не мог есть ничего, кроме молока; он очень любит меня, а я люблю его; он - все, что я люблю в этом мире, а они собираются убить его. О, Ровер, Ровер, что мне делать? Что делать?
   - Итак, сестренка, скажи о проблеме - по чьей вине она возникла? Виновата собака?
   - О, нет, сэр; Джейк приехал сегодня утром, а я сидела здесь, играя с Ровером; Джейк схватил меня и попытался поцеловать; я стала кричать, и Ровер укусил его за ногу. Джейк выругался и хотел застрелить его, но у него не оказалось пистолета, так что он отправился домой, чтобы взять пистолет; он скоро вернется и убьет его.
   Девушка перестала плакать, но маленькие истеричные всхлипы время от времени прерывали ее, когда она говорила.
   Ковбой потрепал уши пса, тот лизнул его руки.
   - Мне кажется, партнер, что Джейк в этой ситуации не выглядит справедливым.
   - Это так, - горячо отозвался парень с Востока.
   - Я вижу двух парней, - продолжал ковбой, нежно поглаживая собаку по голове, - которые вышли из-за угла дома; может быть, нам стоит попросить их не трогать собаку?
   - Полностью с вами согласен.
   Девушка увидела идущих мужчин и вскрикнула от ужаса. Схватив Ровера за ошейник, она попыталась затащить его в дом, но собака уперлась и зарычала, обернувшись к идущим.
   - Послушайте, партнер, - тихо сказал ковбой, - предположим, что они еще и не слишком вежливы.
   - Возможно.
   - Вы умеете драться?
   - Попробую.
   - Просто бейте первым, и все! Готовьтесь.
   Двое мужчин пожали друг другу руки. Джейк и его спутник были уже очень близко; когда они подходили, Джейк вытащил большой револьвер.
   - Теперь, девочка, отойди от собаки; я собираюсь пристрелить ее, но не хочу причинять тебе вреда.
   Девушка побледнела, но встала перед Ровером, насколько возможно, прикрыв его своим худеньким телом.
   - Спокойно, друг, - вмешался ковбой, - вы не застрелите эту собаку.
   - И кто же меня остановит? - усмехнулся Джейк.
   - Я.
   - Вот как? Тем не менее, я ее застрелю.
   - Если вы попробуете это сделать, я изобью вас так, что родная мать не узнает. Ясно?
   - Может быть, вы не заметили, что у меня есть револьвер? - спросил Джейк со злобным выражением в глазах.
   - У меня тоже есть, просто я пока не вытащил его, - спокойно сказал ковбой.
   - Погоди, - вмешался напарник Джейка, - а что буду делать я? Пока ты будешь разбираться с этим парнем, что буду делать я?
   - Постараюсь занять вас на это время, - спокойно сказал парень с Востока.
   - Черт бы тебя побрал!
   - Взаимно.
   - Джентльмены, - сказал ковбой, - нам не нужны неприятности, но они возникнут, если вы попытаетесь убить эту собаку. Собака укусила вас, потому что вы попытались поцеловать девушку, а это ей чертовски не понравилось!
   - Это ложь! - хмуро прервал его Джейк.
   Парень с Востока не успел заметить, как все произошло, но Джейк внезапно пошатнулся, а когда выпрямился, кровь струилась у него из раны под глазом, которую ковбой нанес своим большим кольтом .45; его глаза, смотревшие на Джейка, были не менее грозными, чем ствол, готовый разнести в клочья даже более крупного человека, чем тот.
   - Брось оружие.
   Джейк бросил.
   - Пару шагов назад.
   Джейк так и сделал.
   Ковбой протянул свой кольт парню с Востока, а сам подошел к Джейку, выглядевшему явно не в своей тарелке.
   - А теперь вали отсюда, или я разобью тебе голову, - сказал ковбой.
   - Хорошо, будь ты проклят; у меня болит нога, в месте укуса, но мы еще встретимся.
   Ковбой мрачно улыбнулся.
   - Ладно, а теперь - убирайся отсюда.
   - Минуту, - попросил парень с Востока, - могу я сделать кое-какое предложение?
   - Конечно, партнер, почему нет, конечно! - ответил ковбой.
   - Мне кажется, этот вопрос лучше разрешить полюбовно, если это возможно; если же нет, то, после того, как мы уедем, с собакой может что-нибудь случиться. После случившегося, этот джентльмен, естественно, испытывает к животному некоторую неприязнь. Поэтому он может назвать сумму денег, которую посчитает достаточной, чтобы возместить нанесенный ему ущерб. Я был бы рад заплатить разумную сумму - скажем, десять долларов, - в качестве компенсации, если джентльмен согласен не пытаться более убить собаку.
   - Я согласен, - с жаром воскликнул Джейк.
   - Хорошо, вот деньги.
   Парень с Востока протянул десятидолларовую золотую монету, которую Джейк схватил и, не сказав ни слова, поспешил в салун вместе со своим спутником.
   Ковбой крикнул им вслед:
   - Помните, я буду здесь на следующей неделе, и если с собакой возникнут какие-нибудь проблемы, то они возникнут и у вас.
   Затем, обернувшись к девушке, он сказал:
   - Ладно, сестренка, шоу закончено, с собакой все в порядке, так что, думаю, мы можем вернуться в поезд. Увидимся.
   - Пожалуйста, скажите мне ваше имя, сэр, и вы тоже, сэр, - обратилась девушка к парню с Востока.
   - Зачем, сестренка, для чего тебе нужно знать мое имя?
   - Я буду молиться за вас, сэр; моя мама умерла, но я молюсь за нее каждую ночь, и прошу Господа благословить Ровера - у меня больше никого нет. Разве это неправильно, сэр? И сегодня ночью, и каждую ночь я буду просить Господа благословить вас обоих за то, что вы были так добры ко мне и к Роверу.
   - Все в порядке, сестренка, не думай об этом. - Голос ковбоя был хриплым. - Прощай; прощай, Ровер, старина.
   Он подхватил большую собаку на руки, перевернул на спину и потрепал по шерсти. Собака поймала одну ладонь и аккуратно удерживала в зубах, а ковбой нежно похлопывал ее другой рукой по ребрам. Затем мужчина вскочил и побежал к поезду; Ровер прыгал и бегал вокруг него, оглашая окрестности радостным лаем. Парень с Востока шел медленно; в глаза ему попала пыль, или что-то еще, и он демонстративно вытирал их уголком носового платка.
   Ночью, в темноте комнаты, девушка опустилась на колени возле своей грубой кровати и тихо прошептала коротенькую молитву:
   "Господи, благослови маму,
   Господи, благослови папу,
   Господи, благослови Ровера; и благослови тех двух добрых джентльменов,
   Которые были так добры ко мне и к Роверу - я не знаю их имен, Господи,
   Но Тебе они известны".
   Затем девушка легла в постель, послышалось: "Прости меня, Ровер, я не хотела наступать на твои лапы, спокойной ночи, Ровер, дорогой". Несколько легких ударов по полу были ей ответом, затем наступила тишина. В дымоходе слабо застонал ветер, по полу, скрипя когтями, пробежала крыса; заскрипела доска, - девушка не реагировала на эти звуки, - но зато на них реагировала большая темная масса на полу; она слегка шевелилась, поднималась лохматая голова, а широко раскрытые глаза смотрели в ту сторону, откуда доносился звук, внимательные, настороженные, бдительные.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"