- Привет, Васильич!, - сказал я , проходя мимо каморки вахтера.
-Здорово, здорово, Паша. ну как?
- Все в порядке. починил я твой приемник.Заходи!
Поднявшись по лестнице, прогрохотав в тишине коридора по вечно пыльному цементному полу, я оказался в своей комнатушке, гордо именовавшейся лабораторией контрольно-измерительных приборов и автоматики. Только успев переодеться, я услышал за дверью лай Жучки, приблудной дворняжки, к тому же недавно ощенившейся.
- Идет, старый хрыч, - подумал я, немного сожалея, что не придется подзаработать на нем несколько тысяч ельцынских рублей. Раздался стук в дверь.
- К Вам можно?, - и в дверь вошел пожилой здоровенный мужик возрастом лет под семьдесят в черной кроликовой шапке, серой фуфайке и валенках, с довольно крупным лицом.
- Работает?
- Работает.
- Сколько я должен?
- Да нисколько.
- Это мне подарили как ветерану на "Сорок лет Победы".
- Пусть будет Вам подарок к грядущему празднику!
- Да, праздник-то праздник, только радости мало, как вспомню.
- Почему?
- Я ведь в партизанах был, хоть и хреновый был партизан, но повоевать пришлось...
- Да Вы присядьте, говорят, в ногах правды нет.
Он тяжело присел, облокотился на стол, мельком взглянув в окно. За окном виднелся забор, за забором - кладбищенские кресты.
- Повидал я немцев, они меня даже два раза от смерти спасли, лечили...
- Хотелось бы поподробнее, - подумал я, но вслух ничего не произнес.
- Когда я был в оккупации, было мне лет четырнадцать. Нас, таких пацанов, было человек двадцать в деревне. Когда совсем худо стало, пришлось уйти нам в лес, там и жили в землянках. А как было оставаться в деревне, если то и дело наведывались полицаи с немцами? Могли и в Германию угнать, и просто пристрелить. Только самогонкой с салом и спасались. Всей деревней гнали самогон. Чуть идешь куда, хоть и в соседнюю деревню, за пазухой - бутыль с самогоном и сало. Только так из облавы и можно было спастись. Они, суки, полицаи, падкие были на самогон и жратву. А порядки были у немцев жестокие. Вот сейчас говорят: Чечня, Чечня, жестокость... А немцы, а американцы не были жестокими? Немцы. если на поле ихнего убитого найдут, ту деревню сжигали! А американцы? Они перед атакой пехоты бомбили и обстреливали из орудий так, что ничего живого не оставалось. Если хоть одного пехотинца убьют, снова начинали бомбить и обстреливать.
К нам полицаи в деревню сколько раз наведывались жечь. да нам раньше сообщали. А мы их встречали самогонкой и жратвой. Они нажрутся и говорят: в следующий раз придем, - с тем и отваливали.
Старик замолчал, словно собираясь с мыслями.
- А как в лес пришлось уйти? Иду по деревне, вдруг едут партизаны, на шапках красные ленты. Ко мне: говори, где староста, полицаи? Да только узнал я одного парня, на год старше меня, вместе учились. Он служил в полицаях, тоже меня признал.
- ну, конец, думаю, в живых меня не оставят, и такая злость взяла, что жизнь придется задарма положить! И пристрелили бы, если бы не жена кузнеца. Дородная такая была женщина, не то что кузнец, худой неприметный мужик. Вышла она из дома, в халате нараспашку, руки развела, в руках - сало и самогон. Полицаи забыли про меня, гурьбой к ней в хату. Я же, не будь дурак, прыгнул в овраг - и в лес.
Вновь воцарилось продолжительное молчание. Не знаю, о чем думал дед, я же сидел, пораженный безмерной жертвенностью этой русской женщины, готовой на все ради спасения чужого ребенка.
- Так в лесу, в землянках, мы, пацаны, и жили. А худые были, я же - высокий. Потом нас узнали партизаны и взяли к себе. Как сейчас помню, выстроились мы, пацаны, в шеренгу, а командир сообщил, что нужно идти на задание, и добавил: оружие добудете в бою, - у меня коленки затряслись.
- Послали нас на подрыв моста. Мы, пятеро, на плечи по ящику тола, и вперед. А дело - то было зимой, снега же - по пояс. Уложили взрывчатку, а отбежать не успели. Взрывом оглушило меня и засыпало. Хорошо, что немцам не до меня было, очнулся я и уполз.
- В другой раз шли мы в атаку на немцев, брали деревню. Мы тощие, худые. Немец поддел одного пацана штыком, и словно сноп перекинул через себя...Здоровущие они были, не то что мы.
- Вот ведь как было! А скажи, за что мы воевали, за что гибли? Ведь ни себе, ни детям своим счастливой жизни не добыли. После войны пять лет служил в армии, смены мне не было. Помню, в выходной, командир, лейтенант, возрастом моложе нас, солдат, уйдет на танцы, а мы маемся в казарме, злые. И кормить нормально не кормили. При царе было лучше. Каждый солдат в увольнении получал билет на посещение публичного дома...Да что говорить...Хотел поступать в военное училище. Не допустили, был в оккупации. демобилизовался. Работал на таких тяжелых, вредных работах...
- Вы не правы, - прервал я его монолог, - Вы - счастливый человек. Вы пережили все это и остались живы. Миллионы воевавших лежат в братских могилах и на поле боя. Дети многих из них ничего не получили, прожили жизнь в бедности и нужде.
- Эх, жалею, нельзя сейчас рабочему человеку нормально сесть. выпить. поговорить. как раньше. Помню, работал я в НИИ, так в праздник все. и начальники, и рабочие скидывались, заказывали столики в ресторане, культурно проводили время. Ну ладно, спасибо, будь здоров!
Он поднялся, повернулся, и тяжело ступая, вышел из комнаты.
1994 г.