Кузовлев Владимир, Титова Алла : другие произведения.

Повесть о Дайре. Книга 1-я. Лилия на фасе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Кузовлев Владимир

Титова Алла

ПОВЕСТЬ О ДАЙРЕ

  
  
  

КНИГА I

ЛИЛИЯ НА ФАСЕ

...ибо никто из нас не в силах

быть только самим собой.

К. Саймак "Театр теней"

- Мне скучно, бес.

И. В. Гёте "Фауст"

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Авторы
   выражают признательность сотрудникам и соратникам
   Андрею Нуритдинову,
   Вениамину Мунтяну,
   Ульяне Тюриковой,
   Веронике Каторгиной,
   Дмитрию Добрину
   и признаются, что цитировали других авторов без их ведома, но с глубоким почтением и неизменной любовью.

ПРОЛОГ

- Оська, земля! - воскликнул я задыхаясь. - Земля!

Новая игра на всю жизнь!

Оська, прежде всего, обеспечил себе будущее.

- Чур, я буду дудеть и машинистом!

...И мы сошли со скамейки на берег новой страны.

Здесь и далее эпиграфами цитвты

из "Кондуита и Швамбрании" Льва Кассиля

   Я не помню точной даты, когда она родилась. Наша Игра. Игра надежды, отчаянья и радости.
   Мы жили пятый месяц на границе стеллитовых лесов Дайры в научном поселке, этаком гигантском пузыре, наполовину утопленном в материк. Была холодная яростная зима, прохладного нежного лета не стоило пока и ждать. В посёлке, рассчитанном на 2 тысячи человек, нас было всего трое. Мы - стажеры, отбывающие положенные три года с обязанностью вести наблюдения, имеющие неопределённое научное значение. Очарование нашей добровольной робинзонады быстро притупилось. Это в первые дни мы ощущали себя экипажем гигантского корабля "Дайра".
   Нас одолевало одиночество втроём.
   Трое - это главный технарь Дайры Артем Туровский и два научных сотрудника - Анри Лефран по прозвищу Черный Кеглик и я, Кошка.
   По рождению я получила громкое имя Глория Стар. С тех пор носила множество самых разных имен - трансформации, нежные или шутливые данного мне при рождении, дружеские прозвища, клички, придуманные врагами, имена по рабочим легендам. Но про себя я предпочитаю называться старым юношеским прозвищем Кошка.
   С Кегликом мы были знакомы с незапамятных времён - наши бабушки жили на одной улице в маленьком среднерусском городке. Я по семейным обстоятельствам почти всё детство прожила у своей бабушки. А лефрановой несколько раз привозили внука с Эйшара, когда у его родителей возникали дела на Земле. Он уже в те времена претендовал на компьютерную гениальность. Помню как на воспитательные происки своей бабушки: "Надо делать то-то и се-то, само ничего делаться не будет", малявочка Анри отвечал: "Если не делается само, значит плохо запрограммировано". Не то, чтобы мы с детства особо сильно дружили, просто мы с непостижимым постоянством сталкивались в самых разных уголках Вселенной, хотя занимались совершенно разными вещами и пересекаться в принципе были не должны. Однако мы всё время встречались то на юниорской научной конференции на Курнанне, то во время каникул на серебристых пляжах Антонины. Однажды мы помахали друг другу, разъезжаясь вверх-вниз на эскалаторах антикварного московского метро. Поэтому, стоя на галерее космопорта в ожидании товарищей по стажировке на Дайре, я почти не удивилась, услышав лефрановский голос: "О, Кошка, привет! А ты куда?". Я обернулась и увидела сияющую гасконскую физиономию Анри. Рядом с ним стоял незнакомый рослый парень с отливающей медью шевелюрой.
   - Привет. На Дайру.
   - А мы тоже, - завопил Кеглик. - Так это ты третья? Знакомься - Артём.
   Через час "Игла" уже несла нас на Дайру.
   Дайра. Что за чары, мои персональные чары, заключены в этом сочетании букв. Почему, столько лет спустя, мне, во время прогулки по залитой светом набережной или в грохоте боя, в одной из стерильно-пластиковых гостиниц, принявших одноразовость за символ веры, или на бестолково-шумном рауте, может пригрезиться, что я под пронзительно печальную мелодию стою у иллюминатора, в котором очень медленно плывет навстречу лохматая желтая хризантема и ещё невидимая мне бирюзовая планета.
   Итак, наша троица оказалась на нуле конкретных желаний. Мы были сыты по горло книгами, фильмами, пикировками, трёпом за жизнь и философию, чаепитиями, играми интеллектуальными, не очень и совсем нет. Наши должностные обязанности были более чем необременительными. Свободного времени оставалось ну очень много.
   И вот, во время очередного сидения в кают-компании, уютной комнате любого назначения, находившейся примерно на одинаковом расстоянии от наших квартир (мы специально расселились ещё в самом начале робинзонады подальше друг от друга, "эдак вольготно раскинулись", как выразился Анри), прозвучала в тишине фраза Артёма: "А давайте...".
   И родилась игра.
   Ещё в школьные годы и я, и Артём занимались модной в те времена компьютерной режиссурой. Артём и Анри пережили увлечение моделированием исторических процессов. Поэтому фраза "А давайте сочинять свою историю Дайры" вызвала в нас азартное согласие.
   Мы немедленно достали карты Дайры и выбрали себе по кусочку. Они несколько различались по размерам. Я удовлетворилась крошечным островком на северо-северо-востоке от нашего материка. Артём выбрал один из самых больших островов, ровнёхонько на восток от меня. Анри сказал: "Это всё моё" ни больше, ни меньше, как про весь наш материчок Эрон (больше 1/8 всей поверхности Дайры). Мы посмеялись над его аппетитами и поинтересовались, не грозит ли нам интернирование из посёлка, если мы ему чем-нибудь не потрафим. На это Кеглик милостиво даровал нам титулы почетных гостей Эрона с правом вечного проживания на нём.
   Несколько недель мы старательно и азартно впихивали в наш "Эпистемо-204-НШ-ЗП" разнообразнейшие сведения о наших странах. И про запас всё, что помнили сами или нашли в библиотеке о флоре, фауне, истории Земли и Эйшара. В том числе и в художественном варианте - от "Трёх мушкетёров" до "Театра пустоты". Дело в том, что "Эппи" был очень умненьким и естественно весьма мощным (как никак держал на себе автономию всего посёлка с перспективой его значительного роста), но невежественным по многим вопросам - как следствие жесткой специализации.
   На всякий случай мы заселили и остров, сарделькой лежащий ещё восточнее Артемова. И южный архипелаг тоже. Мы - это я и Артёмка. Анри же ограничился тем, что окружил Эрон силовым полем, за пределами которого осталась только часть северного полуострова. Мсье Лефран заявил, что всё происходящее на его материке страшная тайна, неизвестная полностью даже ему. И только ценой многочисленных жертв и страданий жителем Дайры удастся её раскрыть. Мы почти хором заявили Анри, что на его материке мы ничего не забыли и какого хрена мы туда потащимся. У нас и своих дел хватает. Да простят нам великие боги наше легкомыслие. А на оставшемся за границей лефрановского купола кусочке Эрона мы быстренько поселили несколько племен, в том числе совершенно амазонистых джатхи. С разрешения Анри, который оставил за собой право вето на весь материк. Хотя на придуманных мной амазонок право вето было моё. Ох, и наругаемся же мы по этому поводу...
   Но забот у нас с Тёмкой действительно было предостаточно. Времени не хватало. То есть наше нетерпеливое желание начать наконец действовать на новой населённой Дайре постоянно, как некогда жившая у меня черепаха в стену, упиралось в разнообразнейшие коммуникативно-компьютерные трудности. Проблемы скормить "Эппи" информацию не было, но вот объяснить, что с нею делать... Программа обрастала бешеным количеством подпрограмм. Корректировать их приходилось по десять раз на дню. Мы как программисты явно не дотягивали до собственных желаний как игроков. Ни Артём, ни тем более я не были компьютерными гениями. А Кеглик лишь время от времени тыкал пальчиком, щелчком мышки выкидывая нас из очередной ямки:
   - И не надо никакой мозговой мысли... Всё гениальное - просто. Я в полной мере осознал истину этой набитой до истомины1 фразы.
  
   1 Возможно Лефран слепил вместе "истому" и "оскомину".
  
   Но какое блаженство охватывало нас, когда удавалось втолковать бедному "Эппи", что от него требуется.
   А "говорунчик" подпевал нашим стараниям:
   "...под дружеское ржание
   Рождается на свет
   Большой секрет для маленькой,
   Для маленькой такой компании,
   Для скромной такой компании,
   Огромный такой секрет".
   Возясь со своим островком, я чувствовала себя помесью Кампанеллы, Мора и Николая Носова.
   Анри отвлекал-развлекал нас, то допытываясь зачем функционально нужна в женском организме девственная плева, то объясняя подробно, со схемами, как разворачивают капюшон кобры складные рёбра ("как зонтик"), то доказывал, что Византия основана антами - "вы же слышите: ВизАНТия", то доказывал, что комары не кусаются - у них же зубов нет. Особенно любил он филологические изыски и, слегка зная русский в пределах разговорного минимума, умудрялся выводить связь исконно русской "куртки" и неменее русского "корта" через "короткий", доводя Артёма до немого бешенства.
   Или, например, такой разговорчик:
   - Парень, пар, пара, спариваться.
   - А пар-то тут причем?
   - Ну, во время процесса любви испарина выступает.
   - Хорошо, парень понятно. А девушка?
   - Значит всё равно, с кем спариваться.
   Дальше Анри мог говорить только сам с собой - мы с Тёмкой задохнулись от хохота.
   Экзерсисы Лефрана были эхом наших лингвистических проблем. Мы дико завидовали Профессору. Ему-то легко было придумывать эльфийский и прочие языки. А мы все лингвистики от классической и структуральной до интуитивистской, мелодической и релятивной старательно проходили мимо на всех ступенях образования. Про Лефрана уже понятно. Артём писал с чудовищными ошибками на всех известных ему языках. У меня была автоматическая грамотность то ли врождённая, то ли вчитанная (читать и говорить я начала практически одновременно). Но чтоб я могла что-нибудь объяснить хотя бы самой себе... Из правил в наследство от русского детства мне остались лишь "не с глаголами" и "цыган на цыпочках подошедший к цыплёнку". Кроме того, у нас были проблемы даже с государственным языком Дайры. Мы с Анри плохо владели космичкой2, мне, например, она напоминала перловую кашу, сваренную на воде и без соли. А Тёма без любви относился к линку3, (я подозревала, что он слишком сложен для него). Я знала английский, как и положено англичанке. Детство моё, как уже упоминалось, прошло в России, поэтому моим родным языком был именно русский. Зато мой французский состоял из несколько десятков выражений типа "C?est mon opinion"4, "Combien vous doisje?"5, "Le chef d?oeuvre de Satan est de s?Йtre fait nier par notre sie?cle"6 и других, столь же нужных в обиходе. Проживший бСльшую часть жизни во французской колонии Лефран английского не знал вовсе, про лефрановский русский я уже говорила. Английский Туровского заканчивался за пределами инструкций и техпаспортов. "To be or not to be" ему уже нужно было переводить. Зато французский благодаря давнему увлечению историей Франции Тёма знал блистательно, хотя и в несколько устаревшем варианте. Дюма и Ростана он читал в подлинниках, а молодёжный сленг эйшаровских французов сначала понимал с трудом. Поэтому мы какое-то время разговаривали парами (я с Анри, как и в детстве, на линкосе, он с Тёмой - на французском, я с Тёмой на русском), потом стал рождаться "дайринский международный" - типа "open никак". Но, столкнувшись с необходимостью моделирования языков свежепридуманных народов, мы неожиданно увлеклись изучением собственных, что месяца на два затянуло подготовку к Игре. Я должна была общаться только на французском. Артем разламывал рамки техпаспортов, а Лефран избавлялся от французского прононса в своём нижегородском. Более того, у нас перестали вызывать зубную боль артикли и инфинитивы. Наконец я разобралась с противным наклонением subjonctif и поняла, куда его надо пихать, а куда нет. У Лефрана отпала необходимость в компромиссном глаголе "поклСжить" и он стал безошибочно по южному "ложить", обращаясь к Тёме, и по северному "класть", разговаривая со мною, а в русском варианте слова "колонна" убирать вторую "л" и оставлять вторую "н". Мы поняли, что с лингвистическим ликбезом можно завязывать.
  
   2 Жаргонное название космолингвы.
   3 Жаргонное название линкоса.
   4 Это моё личное мнение.
   5 Сколько с меня?
   6 Шедевр Сатаны в том, что он заставил наш век отрицать его существование. (Равиньи, французский теолог)
  
   И тут как-то неожиданно выяснилось, что наши с Темкой каторжные программистские труды завершены. На любой вопрос об островах, которой мог прийти нам в голову (дата основания Анжу, количество жителей оазиса Руно, что запрещено гурамским женщинам, предсмертное стихотворение древнебургунского поэта Овнапки, как будет "Сдаюсь!" по-каледонски и "Ура!" по-бургунски, любимые кушанья герцогини Беллер, за сколько часов можно добраться от Анжу до Ньюпора, не загнав лошадь, сколько ситтов в солах, количество растений, произрастающих на Реддо...) "Эппи" в состоянии дать внятный ответ, даже если мы его не закладывали. Умница "Эппи" мог самостоятельно придумать, скажем, различия между одеянием крестьянок на полуострове де Сад и западных поселянок. Кстати, видов растений на Реддо было всего 2 472. Почему так мало я потом объясню. Может быть.
   Можно было играть.
   Мы уселись в кресла за центральном пультом "Эппи", натянули допотопные шлемы (виртосфера была на Дайре почему-то только одна и, конечно, одноместная) и по Темкиной команде "Поехали" нажали "Входы".
   Тут же три гурамских драккара, шедшие на юг к землям джатхи, немного отклонились от привычного маршрута и увидели на горизонте тонкую полоску земли.
  
  

ГЛАВА 1

Я шел впереди всех, высокий и стройный...

   Драккары вошли в бухту Эридан. Редичи впервые увидели у своих берегов чужие корабли. Ритуальные дежурства фейерверкеров у боевых зеркал в крепостях Жанлон и Нейрон спустя 308 лет после составления "Порядка действий во время войны и вне оной" впервые обрели смысл полностью и состоялась премьера пьесы "Действия в режиме "Готовность к бою"".
   Редичи ждали.
   Через час от одного из драккаров отделилась лодка и подошла к причалу Редоленгрона. Шесть гребцов остались на месте. Два гурама поднялись на причал и пошли к набережной, где их ждал Главный (и единственный) церемониймейстер Реддо Ризабуро Ямашита. Жестами он пригласил пришельцев следовать за ним. Вскоре они поднимались по лестнице, ведущей в "Нодаурас" (Большой Каменный Дом) - дворец правителей, вырубленный в скале. Гостей провели в Правый Тронный зал, где их ждали правительница острова Глория Лотер Инес Альберта герцогиня Беллер, штурм-лейтенант белых ударников Искорн и час-фейерверкер Гайтер. Короткая пауза. Один из гурамов, прикоснувшись к своей груди, приподнял обе руки, сжатые в кулаки. Потом, поведя рукой в сторону герцогини, показал кусочек мизинца. Герцогиня посмотрела на Гайтера, тот неторопливо вышел из зала. Герцогиня встала. Гурамы переглянулись, нахмурились и первый, показав на герцогиню, тряхнул рукой перед собой и, подняв ногу, изобразил, будто наступает на что-то или кого-то. Герцогиня приятно улыбнулась и подошла к окну. Стоящие на рейде корабли гурамов были хорошо видны. Гурамы передвинулись так, чтобы тоже видеть драккары. Через несколько секунд на мачте одного из них вспыхнул огненный тюльпан, лепестки его затанцевали под порывами ветра. Ошеломленные гурамы кинулись из зала, срываясь на бег. Один зал, другой, выход! Лестница, улицы, набережная, причал. Лодка уже отходила...
   Подожженный корабль пылал уже весь. Два оставшихся поспешно разворачивались к выходу из бухты. Лодка стремилась к одному из них с напряжением, рвущим души и сухожилия. Наконец она коснулась борта драккара.
   И гурамские хамы, нагло, извините, впершиеся в тихую светлую бухту Эридан, торопливо покинули ее.
   О короткой, но яростной встрече с другим народом напоминали редичам только догорающие драккар и большой вяз на окраине Редоленгрона - первым лучом секунд-фейерверкер Яган промахнулся...
   Но второй "выстрел" позволил ему издать победный клич: "Это я, секунд-фейерверкер Яган из рода Ормистон, четырнадцатый потомок Лемеймикеннена, я сжег вражеский корабль!"
  

* * *

   Я медленно и торжественно сняла шлем. Ребята сидели неподвижно. Они еще были там. Потом одновременно и совершенно одинаковыми жестами рывком стащили с себя шлемы. На их лицах застыло выражение, появившееся у гурамов, выметавшихся из Правого Тронного Зала Нодаураса.
  -- Что там у тебя... у твоих было? - выдавил Кеглик.
  -- Точно не знаю, - беспечно ответила я, - Что-то среднее между придумкой Архимеда и лазером.
   - Ну ладно, по хрен, контакт - дубль два, - сказал Артем, - Прогони-ка там у себя, недельку. Не будем возиться с причаливанием. Давай сразу Тронный.
   Я послушно склонилась к пульту.
  

* * *

   Передо мной два изящных, господина склонились в низких поклонах. Одной рукой они домахивали перед собой шляпами, другой придерживали эфесы шпаг. Господин, на одежде которого позументов, кружев и камешков было несколько больше, чем у его спутника, выступил чуть вперед и заговорил. Язык очень сильно походил на один из иностранных языков, которые мы знали еще со времен эпохи Познания.
   Тогда на нем разговаривали варвары, жившие на большом острове далеко к востоку от нас.
   Надо же, как меняются люди! Мы про них помним как про варваров, а тут такая изысканность.
   - Я, барон де Мышьяк, полномочный представитель великой и слав­ной Бургунии, и мой секретарь счастливы приветствовать правительницу этого чудесного острова. Сколь великолепна и благополучна должна быть жизнь страны, чья... чьи поводья находятся в столь прелестных ручках. (Ну вот, совсем другое дело!) Из короткого, но приятного знакомства с вашим Главным церемониймейстером мы с радостью поняли, что здесь знают наш язык, хотя только в древнем его варианте, это значительно облегчает нашу очень сложную, но, как мы с восторгом убедились, и очень восхитительную задачу - установление дипломатических и, я весьма надеюсь, дружеских отношений между нашими державами. Но даже если по каким-либо трагическим обстоятельствам наша миссия не увенчается - о ужас! - успехом, то и тогда встреча с такой обаятельной правительницей уже оправ­дывает для меня наше путешествие.
   Я была очарована. Я поспешила с ответными любезностями. Я приложила усилия к тому, чтобы два дня, проведенные бургунцами на нашем острове, были действительно восхитительными.
  

* * *

  -- Нет, ну ничего-о, ничего-о, - протянул Артем, - Особенно турнир. И фейерверк довольно впечатляющ.
  -- Ах, ах, комплимент в стихах... - мрачно сказал Кеглик и добавил, - А пошел-ка я на кухню. Что-то я от ваших пиров проголодался.
   Я прикрыла глаза и передо мной снова закачался плюмаж на голове моего тинара. Улицу заливали разноцветные волны света от фонарей и гирлянд. Звезды, с трудом пробивавшиеся сквозь них, казались последними искрами фейерверка, забывшими погаснуть. Сладкие и пряные запахи цветов и духов были подсолены морем.
   Жизнь была прекрасна и я тоже.
   - Что это за звери там у тебя, помесь ламы с ослом?
   - Тинары?
   - Ну да. Насколько я знаю, на других островах такого нет.
   - Судя по "Слову о корабле Беллеровом", пара таких созданий была на корабле первопоселенцев, приставшем к нашему острову пятьсот с лишним лет назад. Что-то не так?
   - Нет, почему же. Твоя воля.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Артём насоздавал довольно много городов, но по большей части они были не детализированы, так, схемки. Поэтому когда действо неожиданно для Туровского из вполне готовой столицы Бургунии перенеслось в городок Фанагорию, и его релевантность резко подскочила, то Тёма скрепя сердце подчинился срочной необходимости и призвал для создания антуража на помощь нас с Анри.
   Например, интерьер фанагорийского кабачка "Синий боров" доверили сочинять мне. Я оборудовала кабачок массивными дубовыми скамьями, отшлифованными задами посетителей. Даже выемки сделала. На стену повесила несколько гравюр, одна из них изображала бравого фанагорийца, протыкавшего шпагой нескольких крошечных каледонцев - у меня в детстве в комнате висела копия старинной афиши "Дон Жуана" ленинградского театра Акимова.
   А вот хозяина кабачка делали мы втроём. Сначала обговорили некие общие черты, в которые следовало вписаться. Предполагалось, что трактирщик имел бурное военное прошлое и был некогда то ли вахмистром, то ли боцманом, на военном, естественно, корабле. Брюнет среднего роста.
   - Брюнетов среднего роста пруд пруди, нам отсматривать материал придётся до старости. Причём до нашей. Надо задать ещё хоть парочку параметров, - сказал Артём.
   - Хорошо, - отозвался Анри. - Предлагаю выбирать, во-первых, из французов...
   - Почему именно французов? Европеоид - согласен.
   - Ладно, - не стал упорствовать Лефран, - пусть будут ещё испанцы.
   - Зачем так ограничивать?
   - Кто заказывал добавочные параметры - я или ты?
   - Слушайте, - не выдержала я, - какая разница, как ограничивать. Давайте уже смотреть.
   - Нет, ещё хотя бы один параметр введи.
   - Например?
   - Не хлюпик.
   Я послушно набрала "физически развитый".
   Через несколько секунд перед нами поплыли мордашки. Ещё через несколько минут Анри стал неутомимо зевать.
   - Стоп, - скомандовал Тёма. Показ моделей остановился. Туровский увеличил одну из фотографий.
   - Кто такой? - прервав очередной зевок, осведомился Лефран.
   На экране появилась краткая справочка: "Рено Жан, французский актёр испанского происхождения конца XX - начала XXI вв."
   - Я думаю, можно взять за основу, - сказал Тёма.
   Я не стала сопротивляться. Лефран согласно зевнул.
   Мы заказали фрагменты фильмов с Рено. Его пластика нас вполне устроила. Перебитый нос тоже. И началось превращение Жана в Жюля. Лефран оживился. Мы взяли Рено пожилого. Сделали его потяжелее. Добавили лёгкую хромоту и шрамик на левой щеке.
   - Устраивает?
   - Вполне.
   И свежесочинённый Жюль встал за стойку "Синего борова".
   Таким же образом мы быстренько совместными усилиями слепили ещё несколько десятков жителей Фанагории - булочницу Мартину, актёров местного театра и т.д.
   А потом оказалось, что Артёму не понравился его собственный император, в смысле император Бургунии, и Туровский выгнал нас из рубки, заявив, что для создания полноценного образа первого дворянина Бургунии ему а) нужна полная сосредоточенность и б) не нужно ничьих советов.
   Мы не могли не использовать такой повод для обиды и удалились со словами "Ну, смотри, тебе жить, тебе жить".
   Уф, ушли. Итак. "Образец благородства". Следовательно, обязательно благородство в чертах и жестах. Я открыл "Мордоскоп", выделил Бургуна. Вместо него ("178 см. Среднего сложения. Длинные вьющиеся волосы до плеч. Слегка рыжеватые. Парики, усы и бороду не носит. Голубые глаза. Волевой подбородок".) на экране возник слегка расплывчатый мерцающий силуэт...
   Через пару часов я злобно стёр очередной неудачный набросок. Что-то сегодня вдохновения мне не поймать. Черт-те что выходит. Знаю, что хочу, а не вижу. Не только образец, вообще "блаародства" не заметно.
   В дверь просунулась любопытное личико Глен.
   - Ну, как успехи. О-о, какая мрачность. Неужели всё так запущено? Что, Данила-мастер, не выходит каменный цветок?
   - А не пойти ли тебе, Кисонька,...
   - Спасибо, я только что оттуда. У нас с Лефраном некое, мнэ-э, предложение, - Глен просочилась в рубку. - Желаешь услышать?
   Я угрюмо молчал.
   - Лефран, заходи, - распорядилась Кошка, и рядом с ней возник Анри.
   - Ну и?
   - Видите ли, сударь мой... - начал Кеглик, - мы тут со скуки один древний фильмец посмотрели. Глен, как его?
   - "Highlander".
   - Вот-вот. Может, глянешь?
   - Чего ради?
   - Ради Бургуна.
   - Давайте, - снизошел я. А через десять минут сказал: - Вы чё? С глузду съехали?
   - Откуда? - не понял Анри.
   - Он спрашивает в своём ли мы уме, - перевела Глен.
   - Во всяком случае, не в мери-эннином, - отозвался Кеглик.
   - В чьём? - на этот раз не понял я.
   - Один-один, - сказала Глен. - Победила дружба. Это из Кэрролла. Вернёмся к нашему барану.
   - Ты о Бургуне или этом, с экрана?
   - А ты что подумал?
   - Оставим трёп о терминах. С чего вы решили, что он, - я кивнул на экран, где кандидат в Бургуны энергично смахивал мечом голову очередного противника, - мне может подойти?
   - Знаешь, мы, пожалуй, тебя покинем, а ты к нему присмотрись, правильный мальчик, - и провокаторы испарились.
   Я хотел убрать это безобразие, но что-то меня остановило. И чем дольше я смотрел, тем явственнее проступало: а пуркуа бы и не па?
   Ну и кто это у нас? Некий Эдриан Пол. Да, определённо, что-то в этом есть.
  

* * *

   "Сын мой, получив твое послание, я хотела тут же отправить тебе приказ: возвращайся немедленно. Но я смирила свое первое побуждение. Я не только мать, но герцогиня и государыня. Мне невозможно поддаваться страху за тебя. Поэтому я говорю: расплачиваться за свои ошибки и исправлять их должно только тебе. Иначе тебе не стать ни настоящим мужчиной, ни дворянином, ни тем более государем, дарующим благо своим подданном.
   Судя по твоему письму, ты доволен собой и будешь читать эти строки с изумлением. Какие ошибки? Это и страшно, сын мой. Ты делаешь дурные поступки, уверенный, что совершаешь благие.
   Что же ты наделал, Юджин! Мой милый, добрый, веселый мальчик! Как же ты мог убить человека из-за глупой шутки! И то, что убитый был плохим министром, ни в малейшей степени тебя не оправдывает, тем более что ты убил не за это. Да, я понимаю, ты, привыкший к уважению в обращении между людьми, не вынес лжи, издевки, пресмыкательства, но твой грех страшнее - ты жесток. И борясь со злом, ты его увеличил. Помни - страшнее смерти грех, а не воображенное бесчестье.
   Я, правительница острова Реддо, смиряюсь с возможной потерей самого дорогого из моих подданных и повелеваю - оставайся в Бургунии полюби ее. Только прикоснувшись к ней сердцем, ты сможешь понять ее и исправить зло, совершенное тобой в первый же день знакомства с нею. (Ну, положим, не в первый день, а на второй, - мысленно поправляю я матушку.) Если иссякнет терпение у императора Бургуна XII, оставайся тайно, но служи Бургунии. Я зачеркнула слово: "возможной". Даже надежды я себе не оставляю. Если ты не сможешь при­нести благо Бургунии, вернуть ей свой долг, ты не сможешь остаться и подданным Реддо. А подарив себя Бургунии, не сможешь вернуться сам. То, во что вложишь труды и мысли, дороже дарящих их тебе.
   Да хранят тебя Великие Боги и моя любовь.
   Г.Л.И.А. герцогиня Беллер.
   Пятого дня зеленого времени 542 года".
   Я медленно сложил письмо и, открыв купленную только вчера шкатулку из черного дерева, инкрустированную розовым, положил на дно матушкино письмо. "Начало личного архива положено. Великие Боги, сколько пафоса. Пусть так. Сурова ты, матушка. Решила еще раз мной распорядиться. Последний. Ну что же..."
   Я, герцог Беллер Юджин О?Флаерти Каунти, наследник престола острова Реддо, стал капралом Фанагорийского полка. Потянулись длинные казарменные дни, скрашенные первыми бургунскими друзьями и очарованием Фанагории. Во время увольнительных мы бродим по узким кривым улочкам старой крепости. Я слушаю рассказы о трех рыцарях, слепом оружейнике, Жалье Безухом, Красавце Маже, проходя краткий курс бургунской истории.
   Вечера мы коротаем, как и положено, в трактире "Ваше удовольствие" или погребке с длинным названием "Зайди на часок, не жалей кошелек, наполняй желудок в любое время суток". Но чаще всего мы оказываемся в "Синем борове". Можно увидеть нас и среди зрителей в театре "Буссоль", где идут под неизменные овации "Серенада звезд", "Ночь своевольницы", "Надежды бродячего кота" или что-нибудь из героического прошлого.
   Мы - это я и два поручика Алексей Орлов и ВиктСр де Сад, они чуть постарше меня - Орлов на полгода, Виктор на год. Орлов с де Садом похожи как день и ночь. Лёшка - плотный, светловолосый, голубоглазый, веснушчатый, нос картошечкой. Виктор - смуглый, горбоносый брюнет с бархатными тёмно-вишнёвыми глазами и вечной ироничной усмешкой, высокий, тонкий в кости настолько, что кажется хрупким. Но это впечатление весьма обманчиво.
   Конечно, капралы с поручиками не дружат, то есть наоборот, конечно, но мое капральство несколько особенное. Других наследников престола, хотя бы и чужой страны в бургунской армии нет. Изначально знали кто я такой только комполка и мой ротный. Но мне достаточно произнести несколько фраз, чтобы вызвать любопытство - откуда это я. Эффект такой, как если бы дома я стал изъясняться в стиле "Слова о корабле Беллеровом": и в той день к вечеру поиде азъ во град и упивахуся даже и до пиан и к шатанию дерзость прилагаху... Сейчас смеяться меньше стали - привыкают, да и архаика из моих речений уходит. Хотя некоторые вещи со стороны видней. В Бургунии из обихода уже давно ушло древнебургунское слово "яр". Очевидное для меня родство слов "яркий", "ярость", "ярмарка" для моих друзей стало откровением. В общем, моего герцогства и пяти с лишним веков генеалогии хватило, чтобы бургунские офицеры сочли меня себе ровней. И не только Орлов, дедушка которого в бою за Анжу потерял руку и приобрел дворянство, но и де Сад, чьи родственники были родней Бургунов, а предки родственников владели замком, вокруг которого вырос самый крупный на полуострове Изобилия город Сад, и род считают с середины Столетней войны, то есть аж почти два века. Ну да хватит. Ребята они хорошие. И проходя по площади Трех мечей, я иногда представляю нас на месте тех рыцарей. Мне рассказал эту легенду Виктор.
   В самом начале Столетней войны три рыцаря Жьяр, Лакса и Марес три дня и три ночи охраняли Бенинский перевал, отбиваясь от орд каледонцев, давая возможность бургунскому войску, до этого отступавшему в беспорядке, подготовиться к сражению. Перед боем рыцари поклялись на скрещенных мечах, что ни один из них не уйдет с перевала, оставив товарищей. На четвертый день Жьяр погиб от рук каледонцев. Двое оставшихся в живых героев, истекающие кровью, были окружены врагами. И, чтобы спастись от плена, они закололи друг друга мечами с возгласом: "Лучше принять смерть от руки друга, чем жизнь, подаренную врагом". В общем, все умерли.
   Каледонцы, отдавая дань уважения героям, похоронили их в одной могиле, вместе с их оружием. Рыцари сдержали свою клятву - ни один из них не ушел с перевала.
   В память об этом подвиге на одной из площадей Фанагории поставлена стела, на которой выбиты предсмертные слова рыцарей и три скрещенные меча. Потому и площадь так называется.
   Только если бы мы там были и все как по легенде, пусть бы я был Жьяром.
   Сейчас вечер. Виктор, лежа на койке, перебирает струны гитары и напевает: "А на войне как на войне; патроны, водка, махорка в цене. А на войне неровен час: а может - мы, а может - нас". Вскинулся, свел на койке. Да, конечно, такой припев не промурлыкать лежа: "Ком-бат, ба-тяня, ба-тяня-ком-бат, ты сердце не прятал за спины ребят..." Нашего комбата мы батей не называем, но он у нас действительно мужик классный, как говорят солдаты. В полку он лучший батальонный. Больше чем полковника Дерфельдена наши гвардейцы уважают только самого комполка генерала Раевского. А уж его чтят (пишу шепотом) больше Государя императора. Хотя, по-моему, Бургун XII истинно первый дворянин империи, не по прихоти наследования, а по реальному достоинству.
   Я так хорошо помню нашу первую встречу. Меня матушка отправила в качестве посла в Бургунию с ответным, так сказать, визитом. Одна держава к другой в гости ходит. При мне документ, в котором значится: "Ваше Величество! Посылаю к Вам постоянным послом своего сына. Его слово - мое слово. Примите его как друга и брата".
   Это теперь я либо капрал Беллер, либо Юджин. Тогда прибыл во дворец Бургунов полномочный посол могучего герцогства Реддо (еще бы, только что три кораблика гурамов побили) герцог Беллер Юджин О'Флаерти Каунти, наследник престола. В общем, пальцы веером, фиги на ногах, не иду - шествую. Ума нет - негде поместить, все гонор занял. Вот так впервые за последние 432 года редич ступил на чужую землю. И ляпнулся. Великие Боги, как меня разыграли! Вводят меня в Малый Тронный зал (Меня! Посла!! В Малый!!!). Сидит на троне курчавый, большеглазый человечек, сморщенный как яблоко печеное. Мантия с одного плеча сползла, корона набекрень, нога закинута на ногу. На ногах... шлепанцы! И тот шлепанец, что висит в воздухе, мерно хлопает господина императора по пятке. За троном притулился еще какой-то типчик, нашептывает что-то господину императору, и они оба хихикают. При мне! Я вошел, ввели меня то есть, а они только взглянули и дальше хихикают. Я так ошалел, и сказать ничего не могу, что делать не придумаю, да ещё засмотрелся на прическу типчика. На макушке небольшая аккуратная лысина. Чёрные волосы довольно коротко подстрижены, кроме длинной чёлки, разделённой пробором на две части, которые как повязка охватывали голову и стягивались на затылке в хвостик.
   Наконец, сидящий на троне ладошкой шептуна отодвигает: "Погодите, министр, потом остальное доложите. Гость у меня".
   А Виктор вполголоса, но с силой: "Огонь, батарея, огонь, батальон..." Подхватывают все, кто рядом: "Огонь, огонь, агония!"
   Это я про сейчас. Эту песню умники из начальства запретили, как пораженческую - огонь-агония видите ли не нравится. И стоит исполнение этой песни пять суток гауптвахты. Шептуны, тихари и прочая в нашем полку не приживаются и не заводятся - атмосфера не та. Так что песню эту мы поем.
   Но я не закончил про Бургуна XII. Собственно, про него я еще не начинал.
   Господинчик на троне говорит уже мне: "Так Вы, юноша, посол, значит, и есть? А документик у Вас при себе имеется?"
   Я растерянно протянул ему свою верительную грамоту и послание матушки правителю Бургунии. Сморщенный господинчик распечатал послание и, буквально уткнув в него нос, стал им водить по строчкам, приговаривая: "Обращение, посвящение, пожелания, обещания, врет красиво, клянусь невыпитым пивом". Мою верительную грамоту он изучал вообще держа вверх ногами. Наконец он отшвырнул бумаги и, сорвавшись с кресла, повис у меня на шее, приговаривая: "Правда, посол, а то ходят тут бродяги всякие..."
   Вдруг распахиваются двери. Быстро входит статный высокий брюнет в запыленной одежде и говорит "Его Императорскому Величеству" такие слова: "А ну, брысь отсюда!" И господинчик, теряя шлепанцы, исчез из Малого Тронного зала. Второму типу, тому, что хихикал за троном, брюнет говорит уже другим тоном: "А Вам, господин первый министр, стыдно должно быть так развлекаться". А потом брюнет ко мне обращается: "Приношу Вам свои извинения за столь нелепые шутки моих подданных". Это и был импе­ратор Бургунии Бургун XII, вернувшийся с охоты.
   На следующий день я вызываю господина первого министра на дуэль (на троне выламывался его зять Флоримон Ромашкин). Господин первый министр убит. Взрыв интриг и перетасовок. Я словно выстрелил не в министра, а в пороховую бочку. Полная смена кабинета. А взбешенная моя матушка, узнав о дуэли, отказывает мне в звании посла и велит посвятить свою жизнь служению Бургунии.
   Посвящаю.
   Сегодня мы с Орловым и де Садом вернулись из Бар-де-Люка. Вообще-то на картах стоит "Бар-ле-Дюк". Но в этом городке, стоящем в живописнейшем месте на берегу речки Ду, столько "весёлых домиков", что в обиходе название частенько произносят, меняя местами "д" и "л". Солнце светит, девушки улыбаются, уличные певцы и комедианты, кукольники и гадалки прохожих забавляют, лоточники наперебой кричат: "У меня товар отличный!" ("От других" - комментирует Виктор), "Не купишь - пожалеешь!", "Штаны, штаны. Гарантия - сто лет. Ни стирать, ни гладить не надо. Только проветривать!", "Бритвы, острые, как язык старой девы!", "Товар для всех, а цены - смех!", "А вот бублики - не еда, чистая радость! В сравнении с ними пирожные - гадость!" Чуть не в каждом доме магазин, магазинчик или лавочка: "Что хочешь - бери, не хочешь - убирайся!"
   Мы "втроером" идем по тротуару. Виктор напевает: "С такою благородной рожей иду гулять я в штатском платье. Так много девушек пригожих. Как жаль, меня на всех не хватит. Но не оставят без подмоги меня надежные друзья..." Итак, солнце, девушки (с мамашами и папашами), торговцы - товары - красота!
   И откуда он такие песни берет, наш светский лев Виктор де Сад?
   Кстати, увидев наряды бургунских женщин, я понял, почему на Реддо с лица барона Мышьяка не сходило удивленно-оживлённо-восторженно выражение. Если верхнюю часть тела бургунки обнажают вполне беззастенчиво - декольте бывают такие, чтоб только груди не вываливались, то их ноги постороннему человеку увидеть практически невозможно, максимум щиколотку. Сначала я даже испугался, что у всех поголовно бургунок очень некрасивые ноги. Но Орлов с де Садом меня уверили, что это вовсе не так. Тем не менее, понятно какое впечатление произвели на барона редийки в брюках, юбках коротких или с разрезами, а шорты вообще должны были повергать Мышьяка в столбняк.
   Кроме одеяния женщин, меня чрезвычайно удивило в Бургунии совершенно невероятное сочетание высокого мастерства, я бы даже сказал искусности местных ремесленников и их небрежности. Возможно, это зависело от крайне странного устройства бургунской торговли. Здешние мастера почти ничего не принимают на заказ, но все изготовляют на абстрактного покупателя - башмаки, платье, ткани, шпаги, мебель, посуду, кареты, подушки, ожерелья, парики... Короче, все возможные предметы. Исключение - плотники, каменщики и литейщики. Все вещи ремесленники делают по собственному почину, по своему желанию определяя размеры и фасоны. Ладно, ткани или посуда, но башмаки! Свои изделия они продают либо сами, либо (что чаще) поставляют за определенную плату купцам, растаскивающим все это по стране. Найти мастера, согласившегося бы сделать что-либо на заказ, очень сложно и стоит это бешеные деньги. Нужную вещь следует искать в многочисленных лавках и магазинчиках. Я к ним очень долго привыкал, как и к деньгам. Это так не похоже на Реддо, где все делается либо по собственной надобности, либо по чьей-то просьбе. Но делать что-то для других на авось - может быть кому-то пригодится? Трудно понять.
   Ох, какой длинной получилась первая запись в моем дневнике. Пора спать. Пожалуй, единственное, что всерьёз угнетает меня в моей нынешней жизни - узкая койка, причем у стены. Когда я лежу, вытянувшись с внутренней стороны моего лежбища, до края остаётся не больше полуметра. Кошмар! Как я скучаю по моей широкой низкой кровати. Я раздеваюсь, ложусь и перед тем как закрыть глаза, еще раз прочитываю висящий на стене в рамочке "Кодекс чести бургунского воина":
  -- Не обнажай оружия первым, но первым пускай его в ход.
  -- Сам погибай, а товарища выручай. Помни, что его жизнь всегда ценнее твоей.
  -- Идти можно врозь, драться - вместе.
  -- Грязь может быть на сапогах, но не в душе.
  -- Не оставляй противника победителем.
  -- У чести может быть только одна соперница - смерть.
  -- Умей убивать, но не желай убить.
   И, уже закрыв глаза, вспоминаю написанную на обороте "кодекса", неизвестную начальству "Памятку бургунскому воину":
  -- Пить можно одному, драться - нельзя.
  -- Не оставляй вино недопитым.
  -- Лучше вина может быть только хорошее вино.
  -- Пуля всегда попадает в дырочку.
  -- Все, что вы делаете - неправильно.
  -- От службы в армии остается звание.
  -- Чем больше, знаний, тем больше не надо.
   Все. Спокойной ночи!
  

* * *

   К ужину Лефран явился с очередной книжкой подмышкой и параллельно с жеванием читал нам, неграмотным: "Вы, провинциалы, все одинаковы, - устало промолвил Клерк, - вы исполнены наивных мечтаний о порядке и совершенстве, а они все, - идеализированная проекция вашей собственной неполноценности. Пора бы вам знать, что чем выше разум, тем больше сложностей. Может быть, вы слыхали о теореме Холджи: "Порядок есть самая примитивная и произвольная группировка объектов в хаосе Вселенной". И если разум и сила существа стремятся к максимуму, то его коэффициент контроля приближается к нулю в соответствии с пагубной геометрической прогрессии числа объектов, подлежащих осмыслению, в отличие от арифметической прогрессии понимания..."
   - "Определённый порядок - сущность любого явления природы, даже если мы пока не понимаем его структуры". Аксиома Павенцоцци, - отозвался Туровский.
   - Господи, что это у тебя? Мы слыхали о теореме Холджи, а при чем тут провинциалы? - спросила я.
   Лефран заглянул на обложку:
   - Роберт Шекли. "Координаторы чудес".
   - А, так это из фантастов ХХ-XXI веков, которые писали как бы философские трактаты в якобы художественной форме? - протянул Артём. - Я всё-таки предпочитаю, чтобы мухи были отдельно, а котлеты отдельно.
   - И потому читаешь исторические романы, - хмыкнула я.
   В результате обиделись и Лефран, и Туровский. Причем, что характерно, оба на меня.
  

* * *

   Ночь. С нар соблазнительно доносился виртуозный храп экспедиционного художника Никиты Соловьёва. Дохтуров потёр усталые глаза. Однако сегодняшний маршрут необходимо записать сейчас. Завтра будет некогда, а на дольше откладывать заполнение экспедиционного журнала Дохтуров очень не любил - замучаешься вспоминать. Мощный соловьёвский храп обрёл новые ноты, похожие на тихое поскуливание. "Что ж Вам такое снится, господин художник?" - усмехнулся про себя Дохтуров, но вдруг осознал, что Никита никакого отношения к этим жалобным звукам не имеет. Они доносились откуда-то снаружи. Дохтуров помедлил, но скулёж не прекращался, а становился всё отчетливее. И Дохтуров не выдержал. Одной рукой он подхватил со стола фонарь, в другую взял пистолет и вышел наружу. Охотничья избушка стояла в плотном кольце тумана. Даже близкие заросли невозможно было разглядеть. Поскуливание раздавалось совсем рядом и Дохтуров решительно шагнул в белесую мглу. Через несколько шагов он увидел источник звуков - слабо шевелящийся комочек. Дохтуров убрал пистолет в карман, присел и потрогал комочек пальцем. Раздался писк и в палец ткнулся крошечный мокрый носик. К Дохтурову потянулась слепая мордашка. "Щенок..." - удивлённо подумал Дохтуров, осторожно подхватил его на ладонь и поднялся на ноги. Некоторое время он прислушивался, но джунгли молчали, и Дохтуров зашагал обратно в избушку.
   На следующий день в жизни щенка произошли ещё два события - у него стали открываться глаза и он обрёл имя. Его назвали Туманом.

ГЛАВА 2

Как сообщали книги и учебники, история всех

порядочных государств была полна всякими войнами.

И Швамбрания спешно принялась воевать.

   Не успели мы толком обжиться в Фанагории, как Артем сообщил: "Война!" По всему северному побережью высадились каледонцы. Крит, Монбар и Леон взяты врагами. В общем, "всё в дыму, бой в Крыму".
   Срочно собрались совещания Главных штабов. Сначала заседали каледонцы. Мне было велено взять на себя роль Главнокомандующего Де Ла Гарди, так как я мало разбиралась в военных вопросах. А Главнокомандующему можно было ограничиться десятком фраз: "Правильно", "Неправильно", "Ваше мнение, господин Имярек? А Ваше, маршал?", "Господа, сохраняйте достоинство...", "Короче", "Конкретно?" и т.п. Зато Артем и Анри, которые вели весь остальной штаб, разошлись во всю. Они яростно упрекали друг друга в трусости, тупости и бездарности. А чего щадить - каледонцы же.
   Совещание бургунцев во главе с Бургуном XII (бессменным суфлером Его Величества был Артем) прошло деловито и с почтением друг к другу. Главное, что решили бургунцы - фанагорийцам вместе с гусарами Давыдова придется совершить переход через Корны и выбить этих гнусных каледонцев из Крита и освободить полуостров Калиакрию.
   За чаем мы продолжали обсуждать ход предстоящей кампании и смаковали наиболее удачные реплики.
   - Тём, а почему ты тащишь на Дайру Землю? Анжу, Каледония, Крит, Монбар, Давыдов, Раевский, Стессель, Де Ла Гарди... Причём кому-то оставляешь их имена-отчества, кому-то меняешь. Я уж не говорю о внешности. Не лучше ли придумывать все? Я, конечно, понимаю твою свихнутость на начале XIX века, Россия, Франция в это время так романтичны, но мы же играем.
   - С нуля все равно все не придумаешь и будешь пользоваться привычными понятиями. Или ты против и рыцарей или драккаров? Тем более что мы же играем. Кстати, Стессель печально знаменит Порт-Артуром, а Де Ла Гарди шведский воевода, точнее воеводы. С XVI века, если не путаю.
  -- Да? А фамилия французская.
  -- Объяснить?
  -- Спасибо, не стоит.
  -- Он действует в лучших земных традициях, - вступил в беседу Анри. - Вспомни все эти Санкт-Петербурги и Одессы в Америке, а также Новые Зеландии, Новые Арагоны и т.д.
  -- Нью-Йорк.
  -- Вот именно. Новую Каледонию, кстати. Консерватизм мышления.
  -- Тём, а Бургуния? Как-то ни то, ни сё. Ни новое, ни старое.
  -- Да я её ещё в детстве начал придумывать. Привык уже.
  -- Ну что ж, твоя воля.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Мне достался генерал Кондратенко, Роман Исидорович. Как и Стессель, из Порт-Артура. Я честно полюбовалась на импозантную, с бородой лопатой благородную физиономию реального Кондратенко, пролистала толстенные тома старинного автора Степанова. Но его роман "Порт-Артур" меня не вдохновил. И я включила почти столь же старинный фильм "Суворов":
   "Ни одна пуля его не берёт, ни одна сабля не рубит".
   "Прости, голубчик, сам виноват. Двенадцать ружей, без суда".
   "Распустить знамёна. Позор и смерть тому, кто отстанет".
   На банальную копировку я не пошла. Но Кондратенко у меня получился маленьким, сухоньким и хохлатым. И должен был часто употреблять слово "голубчик" в разнообразных контекстах.
  

* * *

   На полуострове Калиакрия - каледонцы. Предстоит выбивать их оттуда нам. Сегодня. Ну, конечно, сегодня не со всего полуострова. Сегодня только из крепости Крит. Но это только начало. Мы с эскадроном гусар Давыдова прошли через горы, которые называют Корны. Мы прошли через перевал тем же путем, что и бургунское войско в Столетнюю войну. Отсалютовали маленькой стеле на месте гибели трех рыцарей. На ней высечены такие же скрещенные мечи, как и на памятнике в Фанагории. Для меня двухдневный переход по горам был очень труден, так как я вовсе непривычен ходить по горам, даже видел столь высокие и крутые скалы впервые. И шел я очень неловко. Однако же, как осложняет жизнь пошлая мозоль на пальце. Перебравшись через горы, мы почти без привалов направились к крепости Крит, занятой врагом. Это старинная крепость с бастио­нами и вынесенными на некоторое расстояние от нее каменными равелинами. Не доходя Крита пяти-шести верст, генерал Раевский велел сделать долгий, осторожный привал - без больших костров, с тем, чтобы с рассветом отправиться в путь и с ходу начать штурм.
   Я от волнения не могу уснуть. Часть отведенного на отдых времени мы беседовали с Орловым. В разговоре нашем смешивались волнение и грусть. Да и как иначе? Неприятель бесчинствует в границах Бургунии, наши войска отступают, жители разбегаются, везде пожары, плач и стон. Но сожаление о судьбе разоряемой страны слабело от трепета перед завтрашними испытаниями. Нам обоим предстоит боевое крещение. И от воспоминания об этом где-то внизу под ребрами то сжимается упругий комок, то, напротив, образовывается томительная пустота. Движения наши были резки и неточны.
   Орлову удалось уснуть, с трудом и как бы неохотно, но глубоко. А я взялся за дневник. Удастся ли мне его продолжить?
   Вот и позади штурм Крита. Пишу эти строки уже в крепости.
   В это утро нас будили не трубачи, а командиры рот и взводов. Они ходили меж солдат и, покрикивая вполголоса, поднимали всех на ноги.
   Как мы прошли оставшиеся версты, я не помню. Сознание мое летело впереди и было уже возле крепости. Осталось в памяти лишь одно происшествие. Примерно в середине пути кто-то заметил сокола, летевшего чуть в стороне над нами в том же направлении. По рядам прошел восторженный ропот, что это предвестье победы.
   Общий план действий был каждому известен и после сигнала атаки, поданного уже трубачами, без опасения известить о себе каледонцев, а напротив, с вызовом и предупреждением им, мы бросились вперед. Опять же, воспроизвести хоть сколько-нибудь последовательно ход штурма я не в силах. Все сливалось в единую пеструю ленту, а я был в состоянии восторженного ужаса и приходил в себя только на короткие мгновения. Вскоре после сигнала начался из крепости сильный пушечный огонь. Я видел, как одно ядро попало вкось фронта нашей кавалерии, несшейся в атаку. Часть её смешалась и в беспорядке подалась назад. Пушки смолкли, уступив право голоса ружьям. Пули летали через меня и с обеих сторон, но я не знал еще, что это пули, пока одной из них не был сражен шедший чуть впереди меня солдат. Он как бы споткнулся и медленно, отдельными движениями опустился на землю. Эта вторая смерть на моих глазах запечатлелась во мне во всех деталях. После опять пестрая мятущаяся лента.
   Я оказался неподалеку от знаменосца. Флаг, яростно хлопал и рвался из рук несущего его человека и вдруг обмяк и стал крениться в сторону. Я понял, что знаменосец тоже убит. Один из младших офицеров, случившийся рядом с падающий знаменем, подхватил его и вручил мне: "Несите, граф!" "Я герцог!" - с нелепым в этих обстоятельствах возмущением вскричал я. "Какая разница! Несите!" - бросил он мне уже на бегу, через плечо. Надо мной хлопает и мечется багряное полотнище с белой лилией и золотыми буквами "ФГП".
   Вот и стены крепости. Я стал взбираться по приставленной штурмовой лестнице, с трудом удерживая левой рукой стремящееся вырваться тяжелое знамя. На стене у соседней лестницы ошалело-злобный каледонец, держа почему-то шпагу в левой руке, ладошкой правой пихал в лоб взобравшегося фанагорийца, приговаривая: "Куда ты лезешь? Куд-да ты лез-зешь?" А фанагориец, вцепившись обеими руками в последнюю ступеньку лестницы, пытался удержаться и сохранить равновесие.
   Мне удалось выбраться на стену фаса.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Генерал Раевский с тревогой наблюдал за ходом штурма. Волны фанагорийцев в синих мундирах прибоем бились о стены крепости, откатываясь раз за разом. Генерал решил отдать приказ ввести в бой резерв и повернулся к адъютанту, но тот воскликнул: "Смотрите, наш флаг на фасе!" "Наш флаг на фасе?" - переспросил начальник штаба. Генерал снова посмотрел на крепость и повторил, утверждая: "Наш флаг на фасе".
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   После боя меня долго преследовал противный жирный запах копоти. Казалось, что мундир, вся одежда, я сам навеки пропахли ею. Даже после бани и старательной стирки я непроизвольно подносил к носу рукав - убедиться, что этот тошнотворный запах мне только мерещится. Другие запахи - пороха, крови, даже горелого мяса остались там, на поле моего первого боя.
   Но потом были долгие переходы, новые сражения и запахи войны стали будничными и привычными.
  

* * *

   Очередной вечер в кают-компании. Тема проигрывал на пару с "Эппи" бой за стратегически важный пункт - деревню Липкую Горку. Мы с Кегликом яростно спорим, прав ли был мой Кондратенко, нарушив стесселевский приказ. Мой главный аргумент - "Победителей не судят", а Лефран на многочисленных примерах доказывает, что очень даже судят.
   Доселе молчавший Тёма, не отрывая взгляда от экрана, вдруг хлопнул рукой по колену и воскликнул: "О, чёрт возьми, заболтался я с вами! Удар пропустил!"
   - Ты заболтался?! Да ты слова не сказал! Ты вообще не с нами был, а там у себя в этой Горке, - возмутился Анри.
   Туровский поставил бой на паузу и обернулся к нам:
   - Я прислушиваться к вам стал и отвлёкся, пропустил удар, дьявольщина, так глупо. Теперь у Виктора будет шрам на предплечьи.
   - Так переиграй, - дуэтом сказали мы с Кегликом.
   - Нет уж, что вышло, то и получилось.
   Лефран хмыкнул:
   - Ну, если настаивать на точности, что получилось, то и вышло.
  

* * *

   Голос императора был напряженно-спокойным:
   - ...спасение Бургунии. Наши военные действия, как вам всем известно, начались очень печально. Первый Критский полк зажат под Дуссом. Под Ньюпором мы потерпели поражение. От отдельного экспедиционного корпуса Раевского нет никаких известий. Де Ла Гарди рвется к столице. Благодаря Вашим, Павел Иванович, донесениям все войска были стянуты к западу. За рекой Величкой остался только гарнизон Стерегущего. Раевский по нашим оперативным планам должен был, освободив Крит, вызволить Ермолова из-под Дусса и далее идти, на Монбар. Единственное, что мы о нем знаем - в Крите его уже нет, а под Дуссом он не появился. Где Раевский, Павел Иванович?
   - По моим сведениям, - начал вальяжно министр, но замялся и закончил уныло: - Я не знаю...
   Только через две недели император узнает, что творилось в это время в его стране.
   Нападение на полуостров Калиакрию (Крит захвачен, Дусс осажден) было отвлекающим маневром. В сочетании с успешным введением в заблужде­ние министра информации Павла Ивановича Ягужинского это привело к тому, что почти все полки Бургунии получили приказ спешным маршем следовать на запад, к столице. Восточная армия под командованием генерала Стесселя, уже перешла реку Величку, когда стало известно, что основные силы противника высадились на северном побережье, захватили Монбар и быстро приближаются к Ньюпору. То есть запросто уткнутся прямо в правый фланг Восточной армии. На военном совете разгорелся спор с переходом на личности между Стесселем и командиром Апшеронского гвардейского полка Романом Исидоровичем Кондратенко (на личности переходил в основном Стессель). Кондратенко настаивал на отступлении в Ньюпор, мощную крепость, где возможно долго держать оборону от намного превосходящих сил противника - каледонцев было больше вчетверо - "Голубчик, там мы сможем держаться сколь душа пожелает". Но Стессель отдал приказ "встретить противника в чистом поле, лицом к лицу". В результате произошел бой, оставшийся в истории Бургунии под названием Ньюпорская мясорубка. Потери оказались примерно равными, но для Восточной армии это была почти половина, а для каледонцев всего... ну, считайте сами. Позже в память этого боя на мундирах апшеронцев были утверждены широкие, почти до локтя красные манжеты. Стессель отдал приказ отступать на юго-запад и, увлекая личным примером, рванул к столице.
   Кондратенко со своими апшеронцами, потерявшими, несмотря на роль главных мясников, всего около четверти личного состава, в соответствии с приказом отступил, но не к столице, а на юг, к Вердену.
   Ньюпор был занят каледонцами без боя.
   А Кондратенко отправляет гонца в Фанагорию с наказом разыскать Раевского и посланием с примерно таким текстом: "Тут, в центре страны, голубчик, дела обстоят так-то и так-то. И не мог бы ты, дорогой друг, изыскать возможность помочь нам с другой стороны, а то, сам понимаешь, положение хреновое".
   Гонец, загнав пару лошадей, находит Раевского в Крите и тот, рискуя погонами, идет не к Дуссу, а на Труа.
   За это время Кондратенко легко занимает Ньюпор - оставленный там каледонский полк представления не имел, что его кто-то атаковать сейчас будет. Де Ла Гарди преследовал отступающего к реке Ду Стесселя, а Кондратенко - Де Ла Гарди, поджидая Раевского. Когда два гвардейских полка встретились, они тут же дерзко атаковали каледонскую армию с тыла. Каледонцы обнаружили, что зажаты между двух огней и запаниковали. Половина оставшихся в живых каледонцев сдалась в плен, половина во главе с Де Ла Гарди бежала на юго-восток, между Великим озером и рекой Ду, к порту Ле-Сабль-де-Олонн и, захватив все бывшие там плавсредства, эвакуировалась в Каледонию.
   Кондратенко и Раевского пожурили и наградили орденами Белой Лилии. Стессель стал фельдмаршалом.

* * *

   "Говорунчик" пел:
  
   Итак, друзья, какие будут мнения?
   Пришла пора решать без промедления
   Сегодня же я должен наши выводы
   Представить королю для общей выгоды.
  
   А он в делах военной безопасности
   Всегда вникает в мелочи и частности.
   Поэтому держитесь беспристрастность
   Секретности, конкретности и ясности.
  
   Туровский обожает бронзовый век поэзии. И нас заразил незаметно и моментально.
  
   Войны, конечно, нет, и не предвидится.
   Но так писать нельзя - король обидится.
   Напишем, не утратив должной смелости,
   Что есть война и войско наше в целости.
  
   На меня смотрела невысокая стройная девушка с пышными пепельными кудрями. Серые глаза, чуть курносый нос - ничего особенного. Зато изящные руки - выше всех похвал. А силуэт этих ножек на бокале с вином бесспорно бы свидетельствовал о высоком качестве содержимого.
   Комплимент несколько перемудрён, но для себя сойдёт.
  
   Плевать, что мы цивильные чиновники.
   В бумагах мы всесильные полковники.
   Напишем, что приложим всё умение,
   Чтоб разогнать машину наступления.
  
   Я покрутилась перед зеркалом. Сегодня у нас приём. Точнее, у Артёма. Туровский официально пригласил нас к себе праздновать победу.
   Я оправила короткую пышную юбочку, прицокнула высокими каблучками - совсем отвыкла от них - и отправилась в гости.
  
   Машина никакая не завертится,
   Но так писать нельзя - король рассердится.
   Напишем, что в виду решенья твёрдого
   Мы выступаем завтра полчетвёртого.
  
   Мы степенно сидели в креслах с бокалами в руках и беседовали.
  -- Артем, ты с ума сошел! Стесселя - фельдмаршалом!
  -- А что прикажешь мне делать? Вольно ж было твоему голубчику Кондратенко приказы нарушать!
   А "говорунчик" пел:
  
   Мы в тактике не смыслим и в баллистике,
   Зато весьма натасканы в лингвистике.
   И главный фокус в том, что мы действительно
   Решенье соблюдём неукоснительно.
  
  -- Причем тут Кондратенко? И если на то пошло, то твой Раевский тоже действовал, мягко говоря, не так, как ему велел император.
  -- Вот именно. Раевский нарушил приказ императора. И решать, что с ним делать было в полной власти Бургуна - своя рука владыка. А Роман Исидорыч не подчинился Стесселю и тот собирался устроить образцово-показательный военный трибунал - чтобы неповадно было быть умнее вышестоящего. Бургун ему фельдмаршальством рот заткнул - или все награждены, или следующий суд над Вами будет.
  
   Но войско пусть ведёт кто побездарнее.
   Мы выступим прекрасно и без армии.
   А чтоб поднять значенье марша нашего
   Присвоим мне, к примеру, чин фельдмаршала.
  
  -- Ну так дал бы орденок и повысил на одну ступеньку, а то фельдмаршал!
  -- Так уж ляпнулось в азарте, а потом не менять же императорское слово.
  
   Известен я и ревностью, и честностью.
   Нельзя пренебрегать такой известностью.
   Король мне доверяет, как родителям.
   Я буду вам достойным предводителем.
  
   - Тёма, тебе это слушать не обидно?
   - Почему?
   В итоге, не творя вреда родной стране,
   Мы высадимся где-нибудь на острове.
   И там, перемежая труд веселием,
   Мы станем заниматься земледелием,
  
   - Словно о Бургунии поёт и не слишком уважительно.
   - Отнюдь. Это же про Каледонию. Это они берегут родную природу и воюют на соседнем острове. А за неё-то мне чего обижаться?
  
   Отваживать туземцев от язычества
   И ждать, когда помрёт Его величество
   Или когда он спятит окончательно,
   Что более вероятно, но менее замечательно.

(Михаил Щербаков "Итак, друзья")

   Лефран зашарил по своим многочисленным карманам под наш неизменный комментарий "У вас спичек не найдётся?" "Спички, спички, спички... Бо-ж-же мой! Какой я худой".
   Наконец Кеглик вытащил мятую бумажку.
   - Слушайте, как полностью звучит имя Пикассо: Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де Ла Сантисима Тринидад Руис. Давайте у нас кого-нибудь также назовём.
   - Во-первых, у нас нигде нет испанских имён, - поморщился Туровский.
   - А во-вторых, - подхватила я, - это только на пару раз приколоться, а потом это останется только в генеалогических деревьях.
  

* * *

   На меня смотрел худощавый подтянутый поручик с серыми, (разумеется, как сталь) глазами, маленьким, но твердо очерченным подбородком, копной волнистых русых волос, в новеньком, изумительно сидящем мундире. Было видно, что, несмотря на молодость, он прошел огонь и смерть. Это был суровый, опытный воин. Для пущего эффекта я немного сдвинул брови. Воин посуровел. Я скорчил рожу, рассмеялся и, подмигнув на прощание своему отражению, потерявшему степенность, пошел к двери. В нее уже стучал Орлов с воплем: "Юджин, сколько можно прихорашиваться! Свои закудрявки укладывать!"
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   В "Синем борове" все было действительно сине от фанагорийских мундиров - награды и повышения праздновали не только мы с Орловым и де Садом. Но наш любимый стол, первый справа был свободен. Я привычно забрался в угол и, усевшись, так же привычно подмигнул бравому фанагорийцу, проткнувшему шпагой сразу пятерых каледонцев на висевшей напротив нас гравюре... К нам чуть прихрамывая подошел сам Жюль, хозяин "Борова", по слухам бывший вояка, то ли вахмистр, то ли боцман военного корабля. Не знаю, так или нет. Он никогда не хвастался героическим прошлым. А небольшой шрам на левой щеке и перебитый нос - мало ли как он их заработал.
   - Что будем пить, господа офицеры? - последнее слово Жюль произнес так, что это заменяло самые пышные поздравления.
  -- Кипяченую воду, разумеется, - ответил Виктор. - А, впрочем, нет. Гулять, так гулять. И не переживайте, господа, плачу я - прошу Вас, Жюль, три кружки яблочного сока.
  -- Какой сорт Вы желаете?
   - Сначала доверимся Вам. Если не угодите, будем исправлять сами. За соседним столиком грянули "Фанагорийскую застольную".
   Мы подхватили:
  
   Да, мы пьяны, но не ликует
   Бургунца вечный враг.
  
   Не победят солдата
   Бургунское и грог
   Когда их атакует
   Фанагорийский полк.
  
   Нас за столом в трактире
   Никто не перепьет.
   Нет пьяниц лучших в мире,
   Чем наш гвардейский полк.
  
   Алеет на мундире
   Вино как вражья кровь.
   Как в битве славен в пире
   Фанагорийский полк.
  
   Нам говорят, кто пьян
   Тот не солдат, а так.
   Да, мы пьяны, но не ликует
   Бургунца вечный враг.
  
   У нашего столика снова появился Жюль с бутылкой и тремя бокалами. Виктор поднял бровь:
   - Всего одна?
   - На пробу, господа... Новое вино, молодое, хорошо для начала. Называется "Штурм Крита".
   Мы переглянулись:
   - Штурмуем?
   - Вперед, господа...
   Первый бокал мы выпили без тоста, пробуя вино, названное в нашу, господа, честь.
   Жюль снова оказался рядом:
   - Как?
   Виктор кивнул:
  -- Годится. Еще одну такую, бутылку бургунского (повышение в чине прилично обмывать только им) и как обычно: мне Канолъ-де-ре, желательно 614 года, "Змеиное чадо" Алексею и...
  -- "Да-Да" поручику Беллеру, - подхватил Жюль.
  -- Именно. И приличное этим винам сопровождение...
   Через несколько минут стол был заставлен бутылками, блюдами, тарелками. Откупорив бургунское, Виктор разлил его по бокалам и встал. За ним поднялись и мы.
   - За благосклонность капризной дамы по имени "Победа".
   Звякнули бокалы.
   Пошли тосты: "За Бургунию!", "За Раевского!" и т.д. и т.п.
   Всенепременно обмыли и наши награды. На груди у Лёшки и Виктора сияли "Критские кресты". Такой же был и у меня. Но рядом с ним гордо светилась ещё и медаль "Штурм Крита".
   - Юджи, как же ты отхватил две награды за один бой?
   - А, это ошибка писаря. Меня не вычеркнули вовремя из капралов. Поручик Беллер получил, как и положено офицеру, "Критский крест". А капрал Беллер - медалечку. Обнаружилось это только когда приказы были уже подписаны императором. Раевский, когда ему доложили, пожал плечами и сказал: "Да ладно, пусть носит. Герой всё же". Вот так.
   Мы выпили за то, чтобы все ошибки были нам во благо.
   А потом Виктор негромко начал:
  
   Закончен бой победой. Можно
   Нам шпаги в ножны убирать...
  
   Мы поддержали его также негромко:
  
   Но вечный враг бургунца злобный
   Не даст им в ножнах заскучать.
  
   И наши слава, честь и гордость
   На карту брошены опять.
   Не повернем назад, не бойтесь,
   Как не вернуть Величку вспять.
  
   Я, преодолевая неуютность в груди, сделал ребятам знак замолчать. Они удивленно послушались. Если бы сегодняшний вечер не начался с "Фанагорийской застольной", за несколько месяцев приобретшей популярность и потерявшей автора - знают, что ее написал я всего несколько человек - я не рискнул бы сегодня обнародовать свое продолжение старинного "Гимна Фанагорийского полка":
  
   Вновь утомятся маркитантки,
   Стараясь за полком поспеть.
   Нас пригласит на танец дама,
   Одна на всех партнерша - смерть.
  
   Наш клич противнику опасен:
   "Живи, Бургуния! Вперед!"
  
   Услышав знакомые строчки, Алексей хотел запеть, но Виктор его остановил. И правильно сделал, потому что следующие были моими:
  
   И снова лилия на фасе
   Над вражьей крепостью цветет.
  
   Наш символ доблести и чести,
   Раскинув белые крыла,
   Как птица рея в поднебесье,
   Верх над противником взяла.
  
   Я замолчал. Виктор сел. За ним опустился на скамью и Орлов. Я продолжал стоять, как бы ожидая приговора.
   - Молодец, поручик! - сказал Виктор. - Украсить своим подвигом гимн полка - прекрасно!
   Кровь бросилась мне в лицо. Об этом я не подумал. Просто за всю кампанию самым сильным было ощущение восторга, ликования, когда я стоял под только что водруженным на фасе Крита нашим флагом и, глядя на плывущую в небе белую лилию, тоже парил в воздухе.
   - Я не это... - медленно поставив на стол бокал с непригубленным бургунским, я перешагнул через колени Орлова и вышел из трактира - хорошо, что мы сидели рядом с дверью. Вечерний воздух прохладой коснулся пылающих щёк.
   Я пересек площадь и присел на край бассейна фонтана Пяти Капель. Зачерпнул воды и провел по лицу мокрой ладонью. Стало немного легче.
   "Чтобы я еще раз... хоть когда-нибудь... рифмовать..." - бормотал я. Капли воды, падая на новенький мундир, пятнали его темными точками. За моей спиной хрипловато вздохнула тяжелая дверь "Синего борова". Не оборачиваясь, я следил за каплями, падающими из одной чаши фонтана в другую. Мне на плечо легла рука и насмешливый голос Виктора произнес: "Я все время забываю, как нежны и легкоранимы душевно эти поэты". Я повел плечом, скидывая руку, и быстро пошел прочь.
   Я долго, бродил по узким улочкам Старого города, позвякивая ножнами о кладку угрюмых коренастых домов, сросшихся друг с другом в сплошные стены: по улице Ивория, по Трубе, по Оливье, Нехилой, Стремянному, вышел на Славы, свернул на Верейку, повернул обратно... В конце концов я оказался на Зеленом валу и, поколебавшись, спустился в Чудный, сад. Дошел до ветлы, разбитой молнией и уселся в свое любимое "кресло". Молния расколола ветлу пополам. Устоявшая половина ствола получилась с выемкой, как глубокая, закрытая с боков спинка кресла. Другая почти стелется по земле, дотягиваясь до воды. И шалашом ветви... Глядя как ветки ветлы купаются в воде пруда, я думал: "Как обидно... Сорвался праздник. И мундир остался не обмытым. Я один. Как будто умер... Не в бою. А в бою умирать не обидно? Тоже, наверное, обидно. Ну как обидно умирать в бою. На пиршестве... на пиршестве отчаянья и гнева... Когда, казалось, можешь ты до неба, можешь ты до неба... - О, как обидно умирать..." - я усмехнулся, - "Зарекалась ворона... Опять сочиняешь? Ну как обидно умирать в бою, на пиршестве отчаянья и гнева, когда казалось, можешь ты до неба клинком своим азартным..."
   Занавес ветвей раздвинулся. Орлов.
   - Конечно здесь. Пошли, Юджин. Негоже ставить на стол обратно невыпитый бокал. А совсем его не выпить вовсе уж никуда не годится. Виктор велел сказать, что он, наверное, завидует. - Алеша присел на ствол. - А мне... показалось это святотатством - гимн полка переделывать! Хотя получилось неплохо. "И утомятся маркитантки, пытаясь за полком поспеть. Нас пригласит на танец дама..."
  -- Ты запомнил, - я привстал.
  -- Запомнил, - усмехнулся Орлов. - Пошли, пожалуйста,
  -- Aга, - я соскочил на землю и мы пошли по темным аллеям, горланя: "Один корнет задумал славу прекрасным днем добыть в бою..."
  

* * *

   Ах, как обидно умирать в бою
   На пиршестве отчаянья и гнева,
   Когда, казалось, можешь ты до неба
   Клинок свой вдохновенный дотянуть,
   Чтоб надвое рассечь все мирозданье,
   И бой гремит спокойно-весел.
   А ты стоишь и ловишь сиплым ртом
   Увядший ветер,
   Застревающий в зубах.
   И долгое мгновение за бранью,
   Напоминающей разворошенный улей,
   Со стороны ты наблюдаешь, как чужой.
   Потом
   Ты должен становиться на колени,
   Опутанный неодолимой ленью,
   Прильнуть к земле, поверженный во прах
   Слепою пулей.
   Но помедлит враг,
   Зачем-то не поверивший судьбе.
   И вот ты счастлив, чувствуя в себе
   Все ту же пулю,
   Но уже не в сердце.
   И радость боли:
   Есть она - нет смерти.
  

ГЛАВА 3

Швамбрания была страной сладчайшего

благополучия и пышного совершенства.

   Навоевались. Клинки таки убраны в ножны. Анри чем-то там занят на своем материке. А Тёмка старательно лепит из Бургуна XII образцово-показательного мудрого, просвещенного, наск­возь прогрессивного правителя: реформы в армии, экономике, образовании... Я не очень в это вникаю, но реформы докатываются, конечно, и до Фанагории. Тогда я иногда выражаю недоумение - зачем надо было придумывать так, чтобы почти сразу все менять. Артем снисходительно улыбается и говорит, что я ничего не понимаю в истории. Мол, если все сразу хорошо придумать, откуда возьмется прогресс.
   - Это у тебя на Реддо рай, молочные ручьи и по полям летают жареные куропатки. И делать там у тебя нечего. Всё разложено по полочкам и лаком залито - это изумительно, это совершенно, это оставьте на память. У тебя там даже сорняков и то нет. Не жизнь, а сплошной светский приём. И как играть картами, которые не только не размешаны, но в принципе размешивать нельзя.
   - Да пожалуйста, пожалуйста, меняй у себя что хочешь, твоя рука владыка. А мне и на благополучном Реддо хорошо.
   Тёмка ухмыльнулся:
   - Знаешь, что мне напоминает твой Реддо? - он потянулся к "говорунчику", поискал что-то и включил:
  
   Возьмите остров у края света,
   Немного флирта, немного спорта,
   Включите музыку, вот как эта:
   Четыре четверти меццо-форте.
  
   Прибавьте фрукты и пепси-колу,
   В зените солнце остановите
   И вы получите нашу школу
   Во весь экран в наилучшем виде.
  
   Но в лабиринтах её цветочных
   Всё обыскав, осмотрев, потрогав,
   Вы не найдёте программ урочных.
   И никаких вообще уроков.
  
   Пусть это дико для иностранцев,
   Насчет учебы мы в ус не дуем,
   Мы называемся школой танцев,
   Но мы не учимся, мы танцуем.
  
   - У нас нет "Пепси-колы", - сказала я мрачно.
   - Это Ваше единственное возражение, сударыня? Ты часом не брала в качестве инструкции эту песню?
  
   Изгибы наши не столь пикантны,
   Чтобы заметили их за милю.
   Зато достаточно мы галантны
   И толерантны к любому стилю.
  
   - Ты знаешь, это настолько глупо, что спорить бесполезно.
  
   Удел подвижников не грозит нам,
   Числа пророков мы не умножим.
   Мы только сносно владеем ритмом
   И это всё, что мы правда можем.
  
   - А вы на самом деле постоянно танцуете? - с любопытством спросил Анри.
   - Ну, не постоянно... Но часто.
  
   Мы только там не шутя крылаты,
   Где сарабанда, фокстрот и полька.
   Но если нас вербовать в солдаты,
   Мы проиграем войну и только.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   - У них даже есть ежегодный Праздник Танца, - хихикнул Артём.
   - Ужас какой, - искренне сказал Кегл.
   - Не понимаю, Артём, ты же поёшь, и гитара тебе родная. Ладно Лефран, но ты то что имеешь против танца?
   - В песне поёт душа, а в танце - тело.
   Я была озадачена.
   - Ты что ли у нас за душу и против тела? Ты, что ли этот... - я даже слово забыла, - аскет? Ну, попросишь ты у меня лишний блинчик.
   - А чего ради мне у тебя блинчики выпрашивать? Я их лучше пеку.
   - Ты лучше?! Анри, у кого из нас вкуснее блины?
   - У меня.
   А "говорунчик" пел:
  
   А наши дети, о, наши дети.
   Больших протекций иметь не надо,
   Чтобы занять в мировом балете
   Таких мартышек, как наши чада...
  
   Я взглянула на Артёма. Судя по тому, как он радостно скалился, с текстом он был полностью согласен.
   Я вскипела:
   - Это Юджин мартышка? А у тебя герои знают только красивое и изящное искусство - убивать!
  
   Они послушны тому же звуку,
   Они умеют поставить ногу,
   Расправить корпус, направить руку.
   Они танцуют. И слава Богу...
  
   - Положим, твой Беллер начал убивать, только появившись в соседней стране, - заметил Лефран.
   - Так вы разберитесь кто он - мартышка или убийца. И вообще, ты бы молчал. Сам не в состоянии никого толком придумать вот и городишь всякие тайны.
  
   От их ошибок нам мало горя.
   До их стремлений нам дела мало.
   Не всё ль равно, у какого моря
   Они построят свои бунгало.
  
   - Оп-почки! А мне-то за что досталось? - удивился Анри.
   - За компанию! - расхохотался Туровский. - Это настолько правда, что ей остаётся только злится.
   Я встала.
   И ушла.
   Вслед мне неслось:
  
   Расслышать бурю за плясом дробным
   Не доведётся ни нам, детям.
   Земля провалится - мы не дрогнем.
   Погаснет небо - мы не заметим.

(Михаил Щербаков "Школа танцев 1")

   Я не пошла в кают-компанию обедать. Ужинать тоже. Меня вообще не было на Эроне. Я ушла на Реддо в эпоху Ормистон - эпоху Труда, когда редичи, оглядевшись вокруг во время эпохи Открытий, своими руками азартно и весело превращали мрачный каменный остров в прекраснейшее на свете место. Даже земли на острове было мало, её пришлось привозить на кораблях. Каждая пригоршня новой земли не раз просеялась сквозь пальцы редичей, становясь родной. И когда я усыпала, в моих ушах всё ещё грохотали осторожные взрывы и стук кирок - редичи превращали небольшую пещерку в гранитном массиве в роскошный дворец "Нодаурас".
   На следующий день я занялась картой Редоленгрона - столицы и единственного города Реддо. Что-то у меня не сочинялись названия улиц. Я всячески сопротивлялась излишним вкусности и красивости - Абрикосовая, Сиреневая, Вишнёвая, Розовая... Можно, конечно, но только немножко, несколько штук - чтоб не до приторности. Именных улиц у нас нет. Остаются в основном географические и ремесленные. О! Пусть будет улица Первых поселенцев. Морская - можно их сделать даже несколько - Большая, Малая и просто. Нет, средней не будет. Корабельная. Музейная. Якорная. Нитка. Приморская. Улица Фейерверкеров. Ткачей, Стекольщиков, Золотая. Левая и Правая Приречная - вокруг речушечки Грюнейки. Гранитная. Песчаная. Верхний и Нижний бульвары. Площади Трёхгранная, Радужная, Часовая. А ещё буковки просто посоставим. Я закрыв глаза поколотила по клавиатуре. Получилось, естественно, черт те что. Но... Вот эти сочетания буковок можно взять за основу, кое-что переставить... Льянская, Еринская, Шадонский переулок. Что это всё значит, объяснить не смогу, но кому я должна?
   Утром я полдня провозилась в зимнем саду, куда выходили вторые двери моей комнаты: рассаживала разросшиеся фиалки, обрезала сухие листья у лиан и прочая.
   Пока большая девочка играла в песочек с ведёрком и лопаткой, то есть я возилась с горшочками, торфом и рассадой мне, как ни странно пришло в голову несколько весьма любопытных мыслей по поводу Домбровского. И я на некоторое время утонула в расчётах.
  

* * *

   Герцогиня с трудом разогнулась и кинула взгляд на море. Надо же! Солнце уже коснулось горизонта. А она и не заметила, как пролетело время. Глория опустилась на тёплую, нагревшуюся за день скамью, вырубленную в стене, набила и раскурила длинную трубочку, удовлетворённо окинула взглядом свой личный садик на каменном выступе, куда можно попасть только из её покоев. Больше всего герцогине нравилась переливающаяся всеми цветами радуги горочка с примулами. А вот пионы её огорчили - несколько стеблей заплесневели и засохли. Нужно срочно посоветоваться с Иенсом Ормистоном - никто лучше него не чувствует растения.
   - Сударыня! - прозвенел колокольчиком звонкий детский голосок.
   - Я здесь, Катюша.
   - Вас ждут к ужину.
   - Спасибо, деточка. Скажи, что я скоро приду.
   Глория прошла через высокую узкую дверь в свой будуар, залитый светом закатного солнца, скинула рабочую одежду (бежевый шелковый костюм - шаровары и длинную блузу с вышивкой по вороту, рукавам, подолу) и начала облачаться к ужину.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Катюша Кайсарова зачарованно смотрела на своё новое платье, висевшее на спинке стула. Наконец подошла и потрогала пену кружевной юбки. В нём она завтра будет праздновать свой день рождения. Завтра ей исполнится 8 лет.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Герцогиня Беллер отправилась в хлебный магазинчик на Льянской улочке. В этом не было даже намёка на упрёк придворному повару, во-первых, просто захотелось прогуляться, во-вторых, она с детства обожала магазин Пуирона - в нем так чарующе пахло сдобой и пряностями. По дороге Глория раскланивалась со своими подданными:
   - Здрасьте, Ваше Величество, как поживаете?
   - Благодарю Вас, всё замечательно.
  

* * *

   Во второй половине дня я занялась работой, причем весьма успешно. И Бог с ними, с игрушками.
   А на следующее утро явился Тёмка.
   - Сударыня, я хочу Вас пригласить...
   - На танец? - ехидно спросила я, собираясь отправить его по адресу, который все знают, но по нему не идут, как бы старательно их туда не посылали.
   - Нет. Я хотел предложить тебе пообустраивать Фанагорию.
   Я уже начала:
   - А не пойти ли тебе, дорогой мой,... - и замолчала. Такого я не ожидала.
   - В смысле на тебя работать? - спросила я после столь долгой паузы, что Артём имел право подумать "Она онемела от восторга".
   - Нет, самой похозяйничать.
   Я ошеломлённо молчала.
   - Придётся согласиться. Второй раз я могу и не предложить. Ты же понимаешь, что я иду на это только за ради примирения. И вообще, я могу перевести Беллера в другой полк, и фиг ты вообще попадёшь в этот город.
   - Скотина.
   - Я старался, - улыбнулся Тёма. - Я долго думал, от какого предложения ты не сможешь отказаться.
   Надо же, оказывается, я обиделась вполне удачно.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Да. Я успела полюбить этот город. Все-таки изумительное название, что-то сконструированно-наивное, типа Фантазийска или Синегории, но реально существующий на Земле город с таким названием и не менее реальный, хотя и оставшийся в земном прошлом Фанагорийский полк, убирают ощущение примитивной романтики и придают очарование старого вина. Мне нравится гулять по этому городу, по его изломанным узким каменным улочкам, по его звонким булыжным мостовым и множеству лесенок в несколько ступенек, по Чудному саду. Нравятся балконы, заполонённые цветами, и крошечные фонтаны, которые жители города обожают устраивать в самых неожиданных местах. Я люблю прошвырнуться по Паторжинке, чтобы потом, привычно свернув направо, оказаться на Площади Пяти Капель ("бургунского" - не менее привычная шутка).
  

* * *

   - Мартина, не слушайте этих болтунов. Я сам был рядом и все видел. В трех метрах от Дерфельдена разорвался снаряд мортиры, всех выкосило, а он остался стоять, как колосок, случайно обойденный взмахом серпа, целехонький. А на следующем выстреле ее разорвало в клочки, поубивало всю прислугу. Так что россказни о том, как полковник, распинывая ядра, подошел к этой свирепой лягушке и богатырским ударом рассек ее пополам - байки для идиотов, обожающих страшные глупости, - горячился Орлов.
   В хлебном магазинчике Мартины, такой же румяной и пышной, как её булочки, по обыкновению битком набито фанагорийцев, которых, разумеется, привлекали знаменитые булочки. Если одну из них сжать пальцами, а потом отпустить, булочка скажет мягко "пф-ф-ф" и поднимется. А если сжать, например, руку Мартины, то... подниматься придется этому наглецу. Причем с пола.
   0x01 graphic
   Напевая "В меня попала мортира, а потом умерла", Виктор приобрёл десяток знаменитых булочек и мы отправились в Чудный сад.
  

* * *

   Совершенно неожиданно для меня у Юджина проснулся интерес к историческим изысканиям. Он забросил гулянки с друзьями, стал просиживать всё свободное от службы время в городском архиве, а потом вообще выхлопотал себе отпуск и отправился в столицу.
  

* * *

   - Дюжина извинений, господин Беллер, но солнце уже коснулось крыш. Мне пора уходить. Вы и сегодня останетесь ночевать здесь?
   Я оторвался от хрупких пожелтевших страниц, исписанных мелким бисерным почерком, потер пальцами глаза.
   - Нет, любезный господин Ватани. Герцог Монтгомери писал чересчур мелко. И к тому же невыносимо занудно. Я ему чрезвычайно благодарен за множество бесценных деталей, но он меня утомил до невозможности. Отдохну от него до завтра.
   Я положил закладку, закрыл герцогские мемуары и раскланялся с почтенным архивариусом. Пройдя прохладным лабиринтом коридоров и залов столичного архива, я вышел в ласковую теплоту июльского вечера. Дома, в маленькой квартирке на улице Гордецов, снятой на месяц отпуска, ждали меня фолианты из императорской библиотеки. Выдали их мне на дом благодаря многочисленным столичным связям Виктора. Но сегодня торопиться к ним не хотелось. Столица - второй город Бургунии, с которым я пока смог познакомиться. Крит, Ньюпор и десяток других городов, пройденных во время военной кампании, видены были мельком, в думу боёв и пожаров. Фанагорию я знал как дом близкого друга, в котором забываешь, что ты в гостях. Столица двулика, надменна и развязна. В первые же дни, погуляв по её пышным проспектам и обшарпанным переулкам, я назвал её про себя шлюхой и углубился в книги и документы. Но сегодня я поддался обаянию янтарного вечера и, растапливая холодок, за две недели упоённой работы в прохладном архиве пропитавший все мои кости, шагал по мостовым великого города, улыбаясь девушкам и кариатидам, подмигивая мальчишкам и маскам на фасадах, касаясь нагретого солнцем гранита цоколей, любовался обильной лепниной особняков. Нет, конечно, ничего увлекательнее архивных сокровищ, для меня нет. Но и сегодняшний день вполне заслуживает внимания. Моё будущее было светло и ясно, как этот замечательный вечер - ещё три недели таких же дней как этот и снова любезная моему сердцу Фанагория, служба и дружба...
   Я зашел в кондитерскую. Можно было себя побаловать за трудолюбие. Хотя в трудовом упоении хватает хлеба и чая, но сколько же можно. Хозяин кондитерской уговаривал покупательницу: "А мы не хотим шесть пирожных прие? Может быть, мы хотим восемь пирожных прие? Нет? Значит, мы хотим печенье "Бриз"?"
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Возвращаться в полк мы будем вдвоём. Соскучившись по светской жизни, я на пару дней выпросился в столицу. Мы сидели в "Золотой розе".
   За соседним столиком гуляли преображенцы, слегка знакомые нам - встречались. Один из них, Хайтен, что-то бренчал на гитаре. Беллер пытал меня о нынешних Монтгомери. Хайтен, поглядывая на Юджина, повысил голос:
  
   И срэди дикарэй,
   Чьи ужасны обычаи,
   И в узилище мрака,
   И в царстве теней
   Герцогиня во всём
   Соблюдала приличия
   Вот чего не отнимешь у ней,
   А-а-а.
   Даже будучи демоном
   Зла и двуличия,
   Предаваясь разврату
   И водку глуша,
   Герцогиня во всём
   Соблюдала приличия
   И не кушала спаржу с ножа,
   А-а-а.
   Никогда!

(Юлий Ким. "Герцогиня")

   Я напрягся и взглянул на Юджина. Недавно вышел очередной грозный указ о дуэлях. Уже полетели, нет, не головы, а погоны, но это тоже неприятно. Беллер спокойно допивал "Да-да", не поведя бровью.
   Вартек, приятель Хайтена, хмыкнул:
   - А Беллер-то совсем не уважает матушку. Даже не рыпнулся в защиту. Или трусит?
   Я приготовился действовать по удержанию Юджина максимально решительно. А тот приподнял бровь знаменитым движением и изобразил несказанное удивление:
   - Причем тут моя матушка? В Бургунии герцогинь как бродячих собак. А герцогиня Беллер ни в тюрьме, ни в загробном мире не бывала. Среди дикарей, в отличие от меня, тоже. Спаржу у нас вообще не едят, а используют исключительно на клумбах и в букетах. Кроме того, любой редич знает, что водку она терпеть не может, а напивается исключительно своими любимыми десертными винами 16/16. Так что не вижу ни малейшего сходства. Виктор, пойдём-ка отсюда. Что-то здесь стало пахнуть как-то... Амбре какое-то поганенькое.
   Мы шли по улицам столицы.
   - Я так испугался за тебя. Я был уверен, что ты позовёшь его на шпагу. Неужели ты перевоспитался? Быть не может!
   - Немного есть, - он засмеялся. - Ты знаешь, Виктор, самое забавное, что это действительно песенка про мою мать. Нет, всё верно и про водку, и про спаржу, и про всё остальное, разумеется. Но в главном... Она скорее изменит приличия, чем их нарушит.
   - Кстати о матушках. Не хочешь познакомиться с мадам де Сад? Я приглашаю вас с Лешкой к нам в имение.
   - Отчего бы нет? Спасибо, Вик.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Виктор, а какие намерения у тебя по поводу Жюли Робипьер? Не спорю, барышня вполне аппетитная, но...
   - Какие ещё намерения? Нет никаких намерений.
   - Виктор, - голос мадам посуровел, - я не хочу услышать, что мой сын бесчестен по отношению к девушкам.
   - Ма-ам, да что ты такое придумываешь?! Между нами ничего не было.
   - А два танца подряд у Ратмирских? А прогулка по Сиреневому бульвару? Вдвоём?!
   - Кто бы посоветовал Ягужинскому брать у тебя уроки. Господа, согласитесь, вот это разведка! Я имею в виду, что мы не делали ничего такого, о чем нельзя было бы говорить в приличном обществе.
   - Нас с господами Беллером и Орловым ты за приличное общество не считаешь?!
   Несмотря на многолетний опыт общения с маменькой Виктор заметно оторопел:
   - Почему?
   - Ты же говоришь с нами о том, о чем нельзя говорить в приличном обществе.
  

* * *

   - Тём, в чём дело, почему стоп?
   - Тебе не кажется, что ты слегка зарапортовалась?
   - Не я, а графиня. Ты же просил даму с норовом.
   - Но не кретинку.
   - Она просто не считает обязательным следить за смыслом. Главное, чтобы во время воспитательных диалогов долгих пауз не было, а к чему прицепляться - какая разница.
   - Несите, - хмыкнул Артём.
   - А мне мадам нравится, - сказал Анри. - Давайте доиграем.
  

* * *

   - Мам, тебе не кажется, что ты слегка зарапортовалась?
   - Я, в отличие от тебя, никогда никому ничего не рапортую. Я просто говорю то, что думаю. И никто это не может мне запретить.
   - Да уж, попробовать тебе что-то запретить может только мазохист-самоубийца.
   - Почему мазохист?
   - Потому что его смерть будет быстрой, но мучительной. И выбрать такой способ покончить с собой может только мазохист.
   Я ожидал новой вспышки, но мадам де Сад неожиданно почувствовала себя польщённой.
   - Да, - мечтательно сказала она. - Мучить мужчин - это я умею. Помнится полковник Муравьёв в пятьсот... неважно когда, так вот он мне говорил... Но об этом можно рассказывать и за столом. Господин Беллер, Вы предложите мне руку?
   Я облегчённо вздохнул и галантно выгнул колесом руку. Ох, польстил Виктор матушке. Вдвоём прогулялись по бульвару! Ха! Честно говоря, я не рискну даже примерно назвать количество Викторовых пассий. Причём он с ними отнюдь не только гуляет по бульварам. "Господа офицеры, молчать!" Хотя возможно мадам де Сад заботит честное отношение сына только к благородным девушкам.
   - Господа, не устроить ли нам завтра пикник на берегу Роны?
   - Прекрасная идея.
  

* * *

   Строго говоря, то, что в Бургунии называется реками Ду, Сона и Рона - огромное крестообразное озеро, образовавшееся в гигантском разломе скальных пород. Но если им хочется называть это реками - их право.

ГЛАВА 4

Бренабор немножко отрёкся.

  
   - Подписывайте, граф, - голос Лестока назойливой мухой бился в мозгу.
   Ягужинский с тоской взглянул на Лестока, судорожно сглотнул слюну и в третий или четвертый раз принялся перечитывать "Манифест": "В связи с кончиной императора... Сердечный приступ... в целях спасении страны и государства... новый император... Бургун XIII..." и подписи. Две подписи - Лестока и Бестужева, третьей должна стать его, третьей и роковой. Но мысли хаотично носились в голове, словно пчёлы в рое и никак не могли прийти хоть в какое-то подобие порядка. Бургун XIII-й! Просто бред какой-то, да и император... Что же с Бургуном случилось? Действительно сердце или...? Тут мысли сплелись в ровный гул, в котором что-либо разобрать стало окончательно невозможно.
   - Граф, но я разговаривал с императором всего лишь два часа назад. Он был жив и полон сил, - в голосе Павла Ивановича зазвучала надежда на то, что всё это нелепый, глупый розыгрыш, любителем каких был бывший первый министр, ныне покойный.
   - Великие предки! Лесток театрально вознёс руки к потолку. - Час тому назад наш несчастный император скончался от апоплексического удара. Что Вам непонятно, Павел Николаич. Никто не знает, когда присоединится к уже упомянутым мною предкам. А дело-то минутное. Сейчас живы, через минуту - уже нет.
   В словах и тоне Лестока угроза была почти не заметна, но Ягужинский её почувствовал и осознал холодком, пролившимся по позвоночнику. Однако удержаться не смог:
   - Как от удара? В "Манифесте" от сердца...
   - Какая Вам разница, - раздражённо ответил Лесток. - Это же не Ваша смерть.
   Теперь угрозу в голосе Лестока было трудно не заметить. Нагнувшись, он положил ладонь на плечо Ягужинского и слегка нажал, пригибая того к столу:
   - Подписывайте, граф!
   Беглым взглядом Ягужинский окинул кабинет, невольно всё подмечая. И брожение по кабинету генерала Фермора, нервно сжимавшего эфес шпаги. И маркиза Помпадура с дымящейся сигарой, фривольно раскинувшегося в кресле. И за своей спиной напрягшегося Лестока.
   "Это не шутка, это не шутка..." - безнадёжным вальсом пульсировало в голове.
   За дверью кабинета послышались шаги. Все невольно взглянули в сторону звуков. Фермор шевельнул бровями. Помпадур чёртиком вылетел из кресла, просеменил к двери и, чуть приоткрыв её створку, выскользнул из кабинета.
   Взявшись двумя пальцами за пуговицу парадного мундира Помпадура, Колленкур притянул к себе его владельца и сдавленным шёпотом спросил:
   - Ну, что там?
   - О, не извольте беспокоиться Ваше Величество, всё, абсолютно всё под моим контролем, - зашептал маркиз на ухо Колленкуру. - С минуты на минуту Ягужинский капитулирует.
   Очень аккуратно сняв пальцы Колленкура с пуговицы, Помпадур выпрямился во весь свой рост и захихикал.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Пальцы Лестока сильнее сдавили плечо Ягужинского.
   - Подписывайте же. Поймите, это единственное спасение Бургунии.
   - Но ведь есть наследница престола! - сдавленным голосом не то простонал, не то прошептал Ягужинский.
   Лесток подпрыгнул на месте:
   - Наследница? Да Вы в своём уме, граф? Никогда ещё на бургунском троне не сидела женщина! И не будет! - легким движением он подвинул "Манифест" и чернильницу к съёжившемуся графу.
   - Подписывайте! - это звучало уже как приказ.
   Опустив голову и ссутулив спину, Ягужинский дрожащей рукой вывел неровные буквы, отшвырнул в сторону перо и закрыл лицо руками, понимая, что своим минутным страхом он предал императора и всех, кто ему верил. И столь же отчетливо он понимал, что для него ничего не закончилось, и за свой страх он будет расплачиваться до конца жизни.
   Схватив со стола "Манифест", Лесток и Фермор выбежали из кабинета, едва скрывая торжество. Император умер, да здравствует император!

* * *

   Я настолько привыкла к мурлыканью "говорунчика", что автоматически включала его, чем бы ни занималась - рассаживанием фиалок, стряпнёй или попытками объяснить местные особенности эффекта Угарова. "Говорунчик" работал у меня в основном в режиме свободного выбора. Вот и сейчас, раскладывая пасьянсы из груды распечаток последних наблюдений, я в четверть уха слушала:
  
   О Боже, благодарствуй.
   Я в царствии твоём
   Своё построил царство
   И ныне правлю в нём.
  
   Хрупка моя обитель
   Заботы круглый год.
   Я сам себе правитель,
   Я сам себе народ.
  
   ..............................
  
   Согласно вечных правил,
   Почет со всех сторон.
   Я сам себя поздравил,
   Когда взошел на трон.
  
   Я все награды роздал,
   Я все чины раздал.
   Я сам всё это сСздал,
   Я сам всё это создАл.
  
   Так, где же у меня тот симпатичный всплеск? А, вот он. Н-да, господа мои хорошие, а ведь у нас кажется намечается некая закономерность.
  
   Хожу к себе с докладом,
   Воззвания пишу,
   Командую парадом
   И знаменем машу.
  
   О, сладость произвола!
   О, вольный дух казарм!
   Я сам себе крамола,
   Я сам себе жандарм.
  
   ..............................
  
   Что хочешь растолкую,
   Решу любой вопрос.
   Одной рукой бунтую
   Другой пишу донос.
  
   Стою, как есть единый,
   На плахе бытия.
   Единый подсудимый,
   Единый судия.
  
   - Глен, ты что, голодовку объявила? - врезался в песню голос Артёма. Я взглянула на гномика. Батюшки святы, девятый час. Время ужина. А думала, что у меня ещё обед впереди. То-то у меня в животе как-то некомфортно.
   - Тёмочка, я просто заработалась. Иду, иду, - и я решительно направилась к двери, расшвыривая носками туфель шуршащие распечатки.
  
   Когда же опускаю
   Топор, что было сил,
   Прекрасно понимаю,
   Что сам себя казнил.
  
   Во благо государства
   Глава моя легла.
   О, Боже, благодарствуй
   За все твои дела.

(Михаил Щербаков "Моё королевство 2")

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Сегодня неловкий день. Анри пережег "Эпистемо". И это серьезно.
   Причем не признается, что он, собственно, делал. По-моему что-то намудрил с Западным материком такое, что нежная душа "Эппи" не выдержала. То есть комп не совсем полетел - это, наверное, не под силу сотворить даже Кеглу, как никак посёлок держит и защита такая, что и мне и представить себе невозможно - но играть нельзя, Не только не войти, но даже ввод-вывод информации не идет.
   Артем методично, в течение 15 минут, не повторяясь в метафорах, тщательно описывал моральный и интеллектуальный облик Кегла, пользуясь как классическими выражениями типа "жертва аборта", "возгря кобылья", "дрисливый гусенок", так и свежепридуманным "задоруком махровым", "свинячьим дуроломом" и пр. Почему-то неприятнее всего Кеглику показался какой-то вполне безобидный на мой взгляд "дрылохвост". И хотя до этого все лестные эпитеты он воспринимал спокойно и солидно, как честно заработанные, тут он обиделся и ушел в скорбях.
   Хотя, по-моему, Тёмка с Анри и сдружились стремительно и серьёзно именно на этом - Тёме в кайф починить то, что Анри сломал насовсем.
   Позже я нечаянно (честное благородное, нечаянно) пролила шелси-тушь на почти законченную карту одного из фьордов Западного материка. Анри в бешенстве орал, что я это сделала специально. Мол, исчерпав все аргументы, перешла к терактам - и что я ему доказывала, интересно? - что бы, значит, его уязвить, прищемушить и все такое прочее. От его воплей даже покосился плакат, висевший на стене "Граждане! Работая с человеком, соблюдайте правила техники безопасности!" Темка довольно хохотал, чувствуя себя слегка отомщенным. Я с некоторой опаской ждала, как он выразит мне свою благодарность и, как выяснилось, совершенно обоснованно.
   Повалившись в приступе восторга на диван, Артем въехал ногой прямехонько в макет Малиновой гостиной дворца Бургунов. Поскольку унипласт еще как следует не затвердел, разрушения имели катастрофический характер, Но так как я уже была морально готова к неприятностям, то проявила изумительную выдержку, квалифицировав Туровского лишь как косолапого верблюда и всего-навсего выразив надежду, что он окончит свои дни в кормушке для свиней и они, чавкая, будут смаковать его требуху.
   На этом обмен любезностями на сегодня иссяк.
  

* * *

   - Павел Иванович, Вы, дорогой мой, вправе выбирать: или Вы подписываете этот манифест, или окончите свои дни в кормушке для свиней и они, чавкая, будут смаковать Вашу требуху.
   Один шаг Вы уже сделали, Бургун XIII оказался на престоле не без Вашего согласия. Я не понимаю, что Вас удерживает, почему Вы подписали первый манифест и не хотите этот.
  -- Меня обманули, - с трудом шевеля разбитыми губами, почти по слогам ответил Ягужинский.
  -- Полноте, Павел Иванович. Вы все себе отчетливо представляли. Может быть, Вы просто захотели слишком много за всего одну подпись?
  -- Я не буду играть с шулерами...
  -- Да Вы хамите, милейший. Но Вы заблуждаетесь. Вы будете играть. Если Вы отказываетесь от предложенной Вам роли, Вы будете играть другую - заключенного. Стража! Этого - в нижний ярус.
  

* * *

   Чтобы такое поделать? Работать без компьютера сложно. Играть тем более. Покопаться в оранжерее или побаловаться с макетами? Не. Лениво. Я подошла к полкам с фильмами и книгами.
   Личные библио- и фильмотеки вряд ли уйдут в прошлое несмотря на все тонкие технологии. Есть в личных "теках" что-то уютное и стабильное.
   Я провела пальцем по заголовкам фильмов: "Розенкранц и Гильденстерн мертвы", "Семь самураев", "Обыкновенное чудо" Захарова, "Бал", Чаплин, итало-французский "Зорро", "Служебный роман", маслениковский Холмс, "Золотой шалаш", "Маска", "Господин оформитель": "- Сколько Вам платят за эти картинки? - Когда как. Но деньги не главное. Через искусство мы познаём истину", кажется, цитирую неправильно, давно не пересматривала..., нет, в следующий раз... Повернулась к книгам. Снова палец тормозит взгляд в угоду неторопливым мыслям: "Приключения Гекльберри Финна", "Съестная лавка королевы Гусиные лапки", Соловьёв, сборники Грина, Стаута, Честертона, Хэрриота, Стругацких, Кермана, "Любопытство судьбы", "Бегство рогатых викингов", "Трое на четырёх колёсах", "Вино из одуванчиков", "Птицемлечник", "Кола Брюньон"...
   Моя рука решительно сняла с полки Туве Янсон. Я раскрыла муми-троллей и плюхнулась животом на кровать.
  

* * *

   Из северных ворот столицы выехала крытая телега, запряжённая печальной пожилой лошадью неопределимой масти. Ею неумело правил сутулый возница в потрёпанной крестьянской одежде с бородой лопатой. Из-под низко надвинутой шляпы поблёскивало пенсне в золотой оправе. Знакомые этого господина были бы немало удивлены, увидев в таком виде доктора Филиппа Филипповича Фриитака, который благодаря своим инициалам ещё в юном возрасте обрёл прозвище Триф, употреблению коего он нисколько не сопротивлялся.
   За спиной возницы в полутени можно было различить его спутника, белокурого гиганта с трудом помещавшегося поперёк повозки - на один её борт он опирался спиной, а на другой - согнутыми ногами. Внимательный наблюдатель мог бы заметить внутри повозки третьего человека неподвижно лежавшего на охапках сена, прикрытых домотканиной. Его голова была почти полностью замотана бинтами, заляпанными бурыми и серо-жёлтыми пятнами.
   - Как вы там, Никита Андреевич? Не растрясло?
   - Филипп Филиппович, следите за дорогой. Если что, я скажу.
   - За дорогой следит наша мудрая Марфуша. И, помилуйте, что может случиться с дорогой при такой сумасшедшей скорости.
   - Док, я полагаю, нам стоит обращаться друг к другу как-то иначе.
   - "Мыкита, а Мыкита" - "Шо тебе, Трыфон"?
   - Примерно так. Хотя при вашем пенсне это бесполезно.
   - Но, друг мой, я, к сожалению, не могу без него обходиться.
   - Тогда Вам стоило выбрать другую одежду для машкерада.
   - Какая есть.
   - Ой, погубит нас Ваше пенсне.
   - Чем оно Вам так мешает?
   - Оно оскорбляет два основных моих стремления в жизни: к гармонии и к истине.
   - Я могу перечислить ещё немало Ваших основных стремлений: к бургундскому, к кулебяке, к красивым женщинам...
   - Некрасивых женщин не бывает. Все женщины делятся, с одной стороны, на желанных мною и, соответственно, нежеланных, и с другой стороны, желающих меня и не желающих меня, ни в каком количестве и ни под каким соусом. И сочетание этих параметров даёт четыре основных категории женщин.
   - Я полагаю, что категория нежелающих Вас ничтожно мала.
   - Увы, Триф, Вы не настолько правы, как мне бы хотелось. Но Вы умело отвлекли меня от Вашего пенсне. Где Вы видели крестьянина в пенсне в золотой оправе? Жизненная правда...
   - То есть бывает нежизненная правда, жизненная ложь...
   - Не цепляйтесь Вы к словам, Триф.
   - Вы же цепляетесь к моему пенсне.
   - Не к пенсне, а к жизненности Вашего образа.
  

* * *

   Я потянулась и хрустнула пальцами в совершеннейшем удовлетворении. Кто бы мог подумать! Наблюдения последних недель давали вполне основательную надежду на подтверждение гипотезы Айтонши, мне глубоко симпатичной. Если удастся установить, что применение здесь 18 следствия теоремы Домбровского оправдано, то возникновение эффекта Угарова можно будет не только...
   Стук в дверь. А, ч-черт. Только разработалась. Когда жаждешь, чтобы тебя оторвали от трудов, фиг кто заявится. А вот когда гости лишние, все рады притащиться.
   Вошел Туровский.
  -- Глен, извини, я кажется, помешал...
   Я внутренне ахнула и похолодела. Извиняющийся Артём - мироздание рухнуло, как минимум.
  -- Господи, Артем, что случилось?
  -- Бургун XII убит.
   У меня отлегло от сердца.
  -- Зачем же ты его? И не жалко?
   Артем неопределенно повел плечом.
   - Ты починил "Эпистемо"? - наконец дошло до меня. Артем кивнул.
  -- Прекрасно. Умница. Ты же грозился еще неделю прокопаться. Возьми с полки пирожок, там два, возьми средний, оближи пыль и положи на место, - я не могла остановиться, пока не договорила ритуальную фразу до конца, хотя до меня уже начало доходить, что тревога у меня от сердца отлечь поторопилась. - Да что с тобой?
  -- Когда "Эппи" забарахлил, события в Бургунии были поставлены на авторежим. Ты не представляешь, что там творится.
  -- Я знаю, сама ставила. И что там может твориться на автономе? Ничего же нового...
  -- Простой автоном?
  -- Естественно.
  -- Там стоял произвольный.
   Я кинулась к левику*.
  
   * Жарг. наименование "личного вывода", сокращённо - ЛВ, имеется в виду вывод "Эпистемо" (монитор с пультом), находящийся в персональном жилом или рабочем помещении.
  

* * *

   - Иван Алексеевич, поймите меня правильно. Я не собираюсь с Вами советоваться. Письменный приказ выступать Вы получите уже сегодня. И сегодня же полк покинет Фанагорию. Ответственность за этот приказ несу я. Это ясно. Но мне бы хотелось, что бы выполняя этот приказ, Вы представляли в чем дело. Вы в курсе, что за две недели, прошедшие со дня смерти Бургуна XII погибло при разных обстоятельствах более трёх десятков высших офицеров? Яшвиль упал неудачно с лестницы, Сеславин утонул, Давыдова сбросила лошадь, Остен-Сакен убит на дуэли непонятно с кем. Как Вы себе представляете лошадь, способную сбросить Давыдова? А Остен-Сакен, поднимающий пистолет по команде "Сходитесь"? Нонсенс! Котляревский, Ягужинский, Мишуров по слухам в тюрьме. Этого довольно, чтобы я обеспокоился судьбой своей, Вашей, полковника Тучкова и других. Но вчера вечером я получил известие, что вроде бы подписан приказ о расформировании гвардейских полков. На исходе ночи я решил, что этому известию верю. Вопросы?
   - Нет.
  

* * *

   Генералу Костенецкому.
   Василий Григорьевич! Срочно снимайте свой артиллерийский парк и идите к Анжу. Кондратенко Вам обо всем сообщит. Берите из офицеров только надежных людей. Остальных оставьте под любыми предлогами.

Раевский.

   Р.S. Спешите, мой друг, отчизна в опасности. От Вас зависит ее спасение.
  
   Генералу Фигнеру.
   Александр Викторович! Срочно идите со своими гусарами в Анжу; Я полагаюсь на Ваше благоразумие и отвагу. Время не ждет. Генерал Кондратенко Вам всё объяснит.

Раевский.

   P.S. От Вас зависит спасение отчизны. Бургуния смотрит на Вас.
  
   Полковнику Тучкову.
   Николай Алексеевич! Берите свой полк и идите скорым маршем к Анжу. Никаких задержек в пути.

Раевский.

   Р.S. Помните, время не терпит.
  
   Генералу Кондратенко.
   Роман Исидорович! Готовьтесь принять в Анжу Фанагорийский гвардейский и 2-й гренадёрский полки, артиллеристов Костенецкого и Фигнера с гусарами. Бургуну XIII не присягайте ни в коем случае. Это заговор и, возможно, убийство. Стессель и Фермор при новом императоре. Это наш с Вами конец. Друг мой, готовьтесь к войне. Нам на милость нового императора полагаться нечего.

Раевский.

   Р.S. Нам спасать отчизну от чумы. Надеюсь, что все, кого назвал, придут.
  

* * *

   Я торопливо просматривала своих. Юджин. Запылённая физиономия. Идёт куда-то с полком. Реддо. Всё тихо и мирно. Кондратенко. В одной руке письмо, другая теребит хохолок. Лицо озадаченное. Ягужинский. Тюремная камера, избит, но жив. Ле-Брэ.
  

* * *

   Жоффруа Ле-Брэ, бывший камердинер Его Величества Императора Бургуна XII, лежал на сене, покачивал ногой в стоптанном и пыльном башмаке, закинутой на колено другой, и перебирал струны гитары, подбирая мелодию к новым куплетам: "Ах, Арман, ты, Арман, опустел твой карман. Чтоб карманчик набить всех решил погубить. Первого за то, что стоял высоко..." Заскрипела лестница сеновала и над волнами сена появилось румяное личико поселянки: "Сударь, я вам молочка принесла...". В её волосах сверкали капли. По крыше сеновала тихонько выбивал дробь ленивый дождик.
  

* * *

   Анри сидел в шлеме перед "Эпистемо" в своей любимой позе - правая нога вытянута, пятка левой на кресле, колено торчит вбок. В правой руке дистанционка, большой палец на клавишах направлений. Подчиняясь его движениям, по карте Бургунии на дисплее мечется красная искра, нигде не задерживаясь дольше нескольких секунд.
   - Ну что? - спросил Темка.
   Месье Лефран не ответил. Артем потряс его за плечо. Анри стащил е себя шлем, искра замерла чуть южнее столицы.
   - Ну что? - повторил Артем.
   Кеглик неопределённо повёл плечом, медленно вынул себя из кресла и стал бродить по залу, напевая: "И что бы ни плел, куда бы ни вел воевода, жди, сколько беды, сколько воды..."
   Артем вздохнул и сел в то же кресло. Когда он потянулся за шлемом, я взорвалась:
  -- Да в чем дело, растудыт вас через пни-колоды!
  -- А дело в том, шановная пани, - Анри по-кукольному раскланялся, - что мы ничего не понимаем. Дело в том, что мы удивляемся. Дело в том, что там, - Анри ткнул пальчиком в дисплей с Бургунией, - бардак, балаган и бойня, то бишь гражданская война. И дело в том, что мы не знаем, что делать.
  -- Не знаю, что там с "Эппи", но вас точно заедает, - растерянно сказала я.
  -- Видишь ли, с "Эппи" вроде как все в порядке... - отозвался Артём. - Все хорошо, кроме Игры. Ее не вывести из автонома и корректировать можно только присутствуя. То есть "сейчас". "Давеча" уже не меняется.
  -- Это как?!
  -- А вот так! - заявил Анри.
  -- Понятия не имею, - одновременно с ним произнес Туровский.

ГЛАВА 5

И, чтобы швамбранская игра развивалась,

пришлось поселить в Швамбрании нескольких негодяев.

  
   Полки шли. Густая пыль, поднятая тысячами сапог, повисла над идущей колонной. Земля гудела от мерного топота. Изредка солнце выхватывало из этой пыльной тучи кончики ярко начищенных штыков. Шли полки. Мерно, не спеша, рота за ротой, батальон за батальоном, шеренга за шеренгой. Длинная толстая змея ползла по дороге на запад, за Величку. Туда, откуда многие из них пришли совсем недавно. На Монбар - читалось на бесстрастных от усталости лицах солдат. На Верден - призывно посверкивали штыки. На Ньюпор - слышалось в монотонном поскрипывании телег.
   Полки шли.
   Генерал Раевский в сопровождении двух ординарцев на конях следил с холма за идущей колонной. Сейчас на его глазах происходило то, к чему он давно привык за свою долгую службу. Вот только отбивать города придётся не у привычного врага, не у каледонцев, а у своих. У тех, с кем ещё несколько месяцев тому назад сражался плечом к плечу.
   Манёвры. Под этим словом пока скрывалось истинное направление, вся суть передвижения. Генерал слез с коня, присел на ближайший валун, уперся подбородком в эфес сабли. Он снова вспомнил недавнее совещание.
   Всё происходило в его родовом имении, в круглой гостиной, где он так любил коротать вечера с семьёй и друзьями. Но в тот день он собрал людей не для праздника. Николай Николаевич молча обвёл взглядом собравшихся. Вот сидит у окна маленький, сухонький, хохлатый генерал Кондратенко, умница и превосходный тактик. Рядом с ним дымит сигарой деловито-собранный генерал Костенецкий, с тонким крючковатым носом, круглыми глазами и черными, блестящими зачёсанными назад волосами, похожий на хищную птицу. У стола примостился, выбивая пальцами дробь "Гусарского марша", генерал Фигнер, румяный кудрявый колобок. И только полковник Тучков застыл посреди гостиной, словно пародия на богомола, такой же длинный, тощий и нескладный.
   В течение полутора часов он объяснял им, как понимал сам, происходящее в столице.
   Фигнер недоверчиво спросил:
   - А не сгущаете ли Вы краски, Николай Николаич? Не торопите ли события? Не порите ли, тысяча извинений, горячку? Есть старая фраза о том, что если спокойно сидеть на берегу реки, то увидите, как мимо проплывает труп врага...
   - И это говорит боевой генерал, - хмыкнул Костенецкий.
   - Если я сижу на берегу реки, мимо меня почему-то проплывают только трупы друзей, - задумчиво сказал Кондратенко.
   Раевский молчал. Он сказал всё. Всё что мог сейчас. Он отлично понимал, что каждому из присутствующих здесь людей нужно обдумать услышанное. А генерал верил, да, именно верил, а не надеялся, что всё прозвучавшее здесь, в этой гостиной они сумеют правильно осмыслить. Ведь не случайно он собрал у себя в доме именно этих людей. Не паркетных шаркунов, а боевых офицеров знакомых со смертью лично, а не понаслышке.
   Генерал поднялся с валуна и проводил взглядом удаляющуюся колонну. Нет, всё сделано правильно. И полки, которыми они командовали, безоговорочно поверили им. Впрочем, гадать правильно-неправильно уже поздно, жребий брошен.
   Раевский вскочил на коня, кивнул ординарцам и помчался в противоположную сторону, в Анжу. Ответный манифест новоявленному "императору" уже был написан и отослан. И нужно сделать упреждающий удар. Вот поэтому полки и шли. Вперёд - на Ньюпор, на Монбар, на Верден. Полки шли...
  

* * *

   К НАРОДУ БУРГУНИИ.
   Сограждане! К вам обращается Совет пяти непокорившихся. Мы, генерал Раевский, генерал Кондратенко, генерал Костенецкий, генерал Фигнер, полковник Тучков, объявляем, что Бургун XIII, предательством, захвативший трон - убийца и самозванец.
   Великий Бургун XIII, да будет мир его праху и слава его имени, подло убитый, был последним из рода Бургунов.
   На трон сел граф Арман Колленкур, с помощью подлога уверивший всех в своих правах.
   СОГРАЖДАНЕ! НЕ ПРИСТАВАЙТЕ К УЗУРПАТОРУ!
   МЫ ТРЕБУЕМ СПРАВЕДЛИВОСТИ И ЗАКОННОСТИ!
   "Император умер!" - говорим мы. Но "Да здравствует император" мы скажем только тогда, когда вы, все жители Бургунии, решите, кто должен основать новую династию, выберете достойного из достойнейших. В ваших руках честь и жизнь Бургунии!
   Совет 5 непокорившихся. Анжу.
  

* * *

   - Вы знаете, мой дорогой друг, любая встреча оставляет на Вас свой след, если произошло касание. И вот очередная страница вашей жизни заполнена. Больше ничего ни убавить, ни прибавить. Вы с радостной грустью переворачиваете эту страницу и открываете чистую. Новый рисунок начинает твориться на ней, новый, доселе не существовавший. Но самые яростные черты, проведённые по предыдущей, отпечатались на следующей. Сначала они невидимы, но вот новые черты чуть-чуть тормозят на старых следах, оставляя точки чуть ярче. И вы с досадой или восторгом узнаёте всё явственнее проступающий знакомый силуэт. Это происходит... О! Трактир! Триф, Вам горяченького не хочется?
   - Да не горячего Вам хочется, а горячительного. Нам нельзя задерживаться. Давайте, Вы хотя бы до Тавье потерпите.
   - Отчего вы всегда думаете обо мне хуже, чем я есть? Я говорил именно о супе. Мне уже осточертели эти хлебные краюхи и колбаса. Вас совершенно не волнует моё здоровье. Доктор называется. Всего по полчасика. В конце концов можете сэкономить на своём обеде.
   - Ну, хорошо. Только не долго.
   - Чудненько! Марфа, стой! Стой, шалава непривязанная! - светловолосый молодец натянул вожжи, но лошадь, не обращая на это внимания, продолжала усердно тянуть повозку.
   - Вот видите, Никита Андреевич, Марфа тоже против.
   - Да стой же ты, дура глупая, кому говорят!
   - Может, стоит сказать "Тпру"?
  

* * *

   Чёрная туча из пороха и гари, закрывшая город от солнца медленно рассеивалась под ленивым дуновением ветра. Полковник Тучков с рукой на перевязи отводил свой поредевший полк от Монбара. Над батальонами обессилено колыхались знамёна с красными лилиями. "Можно сказать, первое сражение проиграно", - устало подумал он. Депешу он отправил ещё полчаса назад. Всё, что можно было сделать для удержания города, он сделал. Теперь главное - перейти Величку и сжечь мост, чтобы противник не начал преследования. "A la guerre, comme a la guerre", - грустно усмехнулся полковник. Перевес явно на стороне "императорских" войск.
   Генерал Стессель рвал и метал. Уничтожить Тучкова не удалось. Мало того, он ушел за реку и сжег мост. Что скажет император? "Полковник Рапотель!" - проскрежетал Стессель. - "Как виновник случившегося, Вы и поедете с докладом к императору". Развернувшись спиной к нему, Стессель устремил взгляд за Величку. Он бы многое сейчас отдал, чтобы узнать, что предпримет теперь Раевский, но ясновидением генерал не обладал.
  

* * *

   Я несколько настороженно ждала, как Туровский отреагирует на красные лилии. Но он только заметил:
   - Война Алой и Белой розы, то бишь лилии?
   - А ещё отсылка к Гражданской войне в России.
   Тёма покивал и стал вводить сцену в основное время, напевая:
   - "И красный мак и белая ромашка растут на проклятой земле..."
   - Тёмочка, а у тебя там тоже есть соляные копи?
   - Где?
   - На Величке.
   - Какие ещё копи?
   - А ты разве свою Величку не из Польши взял?
   Туровский крутнулся на кресле в мою сторону:
   - Вообще-то я думал, что её придумал. А что там в Польше?
   - Знаменитые соляные копи. А ещё музей со всякими там часовнями, концертными залами, озёрами, статуями из соли.
   - Не знал.

* * *

   - Ваше Величество! - генерал Фермор заметил в покоях Колленкура постороннего и резко сбавил тон: - Извините, что без доклада, но обстоятельства вынуждают...
   - Полноте Вам, барон, все свои. Что случилось?
   Человек, произнёсший эту фразу, потянулся за сигарой и принялся её раскуривать.
   - Ах, это Вы, маркиз! Не узнал. Вечно Вы прячетесь.
   Фермор уселся в свободное кресло.
   - У меня радостное известие - Монбар взят. Вот донесение генерала Стесселя.
   Колленкур нервно выхватил пакет и углубился в чтение.
   Помпадур смотрел на своих партнёров, думая: "Трое сидят напротив друг друга и противостоят пятерым..."
   - Отлично... Отлично... Да... Потери незначительны... Ушел за Величку... А вот это зря... Этого не стоило допускать.
   Колленкур вскочил с кресла.
   - Один из заговорщиков разгуливает по моей стране с армией! Это... Это... - Колленкур замялся в поисках подходящего слова.
   - Это хорошо! - произнёс маркиз Помпадур.
   - Да. Хорошо! - повторил за ним император, но тут же изменился в лице. - Как это - "хорошо"? Что Вы видите в этом хорошего?
   - Ваше Величество, живой Тучков нам может принести пользы больше, чем павший в бою.
   - А если подробнее? - Колленкур начал ёрзать в кресле от нетерпения.
   Помпадур медленно, словно профессор в морской школе, как же его звали?... такой же тощий высокий зануда с бледным лицом... ах, да! Граф Бенкендорф.
   Фермор погрузился в воспоминания, о том, как ему, тогда ещё полковнику Фермору пришлось инспектировать учебные заведения, и том числе морскую школу, и как на лекции графа Бенкендорфа он...
   - ... и даже генерал может подтвердить. Правда, генерал?
   - Извините, я задумался о... наших боевых действиях и упустил нить разговора.
   - Ладно. Ещё два пункта. Во-первых, погибнув в бою генерал Тучков стал бы героем и мучеником, а так он стал бездарью и неудачником. Во-вторых, что тоже не менее важно, он будет очень неуверен в своих действиях и, значит, будет чаще ошибаться. Это элементарный житейский опыт, - Людвиг Шкутович самодовольно взглянул на своё отражение в хрустальном графине и кокетливо поправил жабо.
   - И теперь Вы предлагаете мне оставить в живых всех пятерых заговорщиков, чтобы их не сочли героями?
   - Ни в коем случае, Ваше Величество. Пока генерал обдумывал планы боевых действий, я подумал о... э-э-э... физическом устранении главных мятежников. Но, во-первых, чтобы мы здесь были очень не причём. А во-вторых, их кончины должны вызывать у их споспешников чувство неловкости и желание забыть покойничков как можно скорее, а не, упаси предки, жажду отмстить.
   - Я надеюсь, Вы об этом позаботитесь.
   Помпадур вздохнул. Инициатива наказуема исполнением.
   - Да, Людвиг Шкутович, а что у Вас там с бывшими министрами?
   - Почти всё отлично. Ягужинский в тюрьме. Бестужев зарезан в собственной постели.
   - Это не перебор? - озабоченно спросил Колленкур.
   - Отчего же? Его ведь зарезали бунтовщики. Месть за предательство.
   - Браво, браво. А Лесток?
   Помпадур печально вздохнул:
   - Увы, бежал. Но уверяю Вас, роль беглеца - не для него. Долго не пробегает. Затравим.

* * *

   Артём в изумлении откинулся на спинку кресла.
   - Ничего себе! Что с ними творится? Я же прекрасно помню прежнего Помпадурчика, при дворе Бургуна XII. Тупенький добродушный адмирал с морской болезнью. Глен, кто его вёл?
   - Я. Именно так и было. Я его старательно лепила смешным и добродушным.
   - А теперь хихикающий хорёк, жаждущий свежей кровушки напиться.
   - Да, изменился Людвиг Шкутович. Смотрим дальше?
   - Ага.
  

* * *

   Тёмная комната в анжуйском бастионе освещалась одной единственной свечой, стоящей на столе, заваленном ворохом бумаг, донесений, карт. Генерал Раевский потёр ладонями воспалившиеся, уставшие от бессонных ночей глаза. Стук в дверь вывел его из задумчивости.
   - Войдите, - отрывисто сказал генерал.
   - Донесение из Ньюпора, Ваше Превосходительство, - вошедший офицер выглядел устало, его запылённый мундир был прострелен в нескольких местах. Встав во фрунт, поручик протянул руку с пакетом. Приняв пакет, генерал не удержался и спросил:
   - Ну, как там? - хотя подсознательно уже знал ответ.
   - Город сдан. Генерал Костенецкий тяжело ранен. Командование войсками принял Фигнер, - отчеканил поручик.
   Раевский прикрыл глаза. Снова поражение. За Величкой остался один Верден. Если и его не удержим, это будет катастрофа. Открыв пакет, Николай Николаевич пробежал глазами по строчкам.
   - Свободны, поручик.
   Бросив удивлённый взгляд на генерала, поручик развернулся и вышел. Генерал грузно опустился на стул, задумчиво глядя на огонёк свечи. Его в крепко стиснутой руке был сжат забытый пакет. "Костенецкий тяжело ранен" - эта мысль мешала сосредоточиться на других, более важных.
  

* * *

   После ранения Костенецкого я поспешила сделать то, что собиралась ещё с тех пор как судорожно бегала по карте Бургунии, проверяя своих: поставила защиту на Юджина, Кондратенко и Ле-Брэ. После некоторых колебаний Ягужинского я оставила беззащитным. Угрызения совести я приглушила, проверив условия его содержания в тюрьме - камера довольно сухая, питание не ресторанное, но вполне съедобное.

* * *

   Полковник Дерфельден смотрел на ночное небо с крепостной стены Анжу. Сегодня он был начальником караула и только что закончил обход. Где-то там погибали его друзья, а он вынужден бездействовать. Полковник тяжело вздохнул. Нет, непонятно, почему генерал отстранил Фанагорийский полк от боевых действий и запер в анжуйских стенах. Хотя... есть ощущение - что-то должно произойти. Словно сжимается некая невидимая пружина. Три дня назад были задержаны трое каледонских шпионов, правда, одному удалось бежать. Всё это неспроста. В городе скопилась тьма разного народа, в том числе много лиц явно подозрительных, но не станешь же хватать только из-за того, что тебе не нравится чья-то рожа. Тем более что у шпионов рожи были весьма приличными. Дерфельден ещё раз тяжело вздохнул и пошел в караульное помещение. "Всё, хватит! Завтра же отпрошусь под Верден", - с каким-то отрешением подумал он.
  

* * *

   - Мне понятен Ваш порыв, полковник, - Раевский немного удивлённо смотрел на своего лучшего офицера, словно впервые видя его, - Но я вынужден отказать Вам.
   - Господин генерал... Николай Николаевич! - Дерфельден не знал, как скрыть своё возмущение.
   Раевский улыбнулся.
   - Значит, устали быть тыловой крысой, - генерал не то спрашивал, не то утверждал. - Хорошо, Иван Алексеевич, готовьте свой батальон.
   - Под Верден?!
   - Под Верден, под Верден, - несколько сварливо ответил генерал. Николай Николаевич даже сам удивился своему решению. А может быть, это Дерфельден так на него повлиял своим давно забытым юношеским задором? - И помните, полковник, Верден нужно удержать. Так на словах и передадите генералу Кондратенко. Держать любой ценой. Хоть по колено в крови, но выстоять, - подойдя к Дерфельдену, генерал притянул его к себе и крепко обнял.
  

* * *

   Батальон уходил на Верден. Без бравурной музыки и лишнего шума. У ворот стоял поручик Беллер и грустным взглядом провожал свой батальон. Он до такой степени привык к нему, что даже не удивился, что назвал его своим. Юджин действительно считал батальон своим вторым домом.
   - Значит, уходите?
   - Да, Юджин, - полковник Дерфельден положил руку на плечо юноше. - Уходим.
   Юджин с тоской посмотрел на Ивана Алексеевича. С какой радостью он бы пошел с ними, но...
   - Я понимаю, поручик. Я всё понимаю. А впрочем, не переживай особенно. На твой век войны хватит.
   - Спасибо Вам, полковник, спасибо за всё.
   Резко развернувшись, Юджин пошел прочь от ворот. Вскочив на коня и дав шенкелей, полковник поскакал догонять батальон ни разу не оглянувшись. А на крепостной стене застыла ещё одна фигура. Генерал Раевский тоже провожал свой батальон. Первый раз его солдаты уходили в бой без него.
   - Удачи вам, ребята, - тихо прошептал он.

* * *

   Костенецкий умирал. Нет, он не жалел ни о чём. Всю свою жизнь он отдал армии и знал, что рано или поздно это должно произойти. Его мучило совсем другое. Правильно ли они поступили, пойдя против своего народа? Своим "Манифестом" они развязали братоубийственную войну и это не давало ему покоя. Он обвёл взглядом комнату, ни на чем его не задерживая и снова уставился в потолок. Дверь заскрипела и кто-то тихонько подошел к кровати, но и это не оторвало генерала от пристального созерцания потолка. Молчание затягивалось.
   - Николай, - чуть слышно прошептал Костенецкий, с заострившимися чертами лица, едва разлепляя запекшиеся губы, - как ты думаешь, мы правильно поступили?
   Раевский смотрел на умирающего друга. Он и сам уже не раз задавал себе этот вопрос и не мог найти ответа.
   - Не знаю. Нужно было погибать без сопротивления? Кровь... мы привыкли её проливать, считая, что это и есть наш долг.
   - А как же народ? До сих пор воевали солдаты. Сейчас воюет вся страна, и никого не спрашивают, хочет он этого или нет.
   - Народ поймет нас и простит.
   - Простит, говоришь? Нет, Николя, не простит. Такого не прощают. А вот понять... - Костенецкий покосился на Раевского, - Я и сам-то не понимаю всего, что мы сделали, как же народ поймёт.
   - Народ мудрее нас.
   - Может быть...
   Костенецкий устало закрыл глаза. Раевский с тревогой нагнулся над ним.
   - Василь...
   - Не бойся, генерал, ещё рано, я чувствую. А сейчас, прости, я устал...
   Раевский кивнув, словно Костенецкий мог его видеть, и тихо вышел из комнаты.
   Перед глазами генерала проходила его жизнь, его семьёй была армия. На женитьбу времени не нашлось. Костенецкий повенчан с madam Canon* - шутили друзья. Шутка била в яблочко.
   ...- Вилка!** - Ядро ворвалось в центр атакующей колонны, превращая в мясо то, что только что было людьми. - Вилка! - закричал, находясь весь в азарте боя юный поручик.
  
   * madam Canon - пушка (франц.)
   ** "яблочко", "вилка" - артиллерийские термины.
  
   - Прицел прежний. Огонь! - одёргивая неуместный азарт молодого офицера, скомандовал Костенецкий.
   Бой шел на улицах Ньюпора. Уже давно стало ясно, что город не удержать, но избежать кровопролитных уличных боёв не удалось. Гусары Фигнера несколько раз ходили в атаку, но что может сделать конница в этих узких переулках. Неся напрасные потери, гусары с каким-то непонятным для генерала упорством продолжали время от времени атаковать противника. Неожиданно откуда-то появился на взмыленном коне генерал Фигнер.
   - Южные ворота наш последний шанс, Василий Григорьевич.
   Костенецкий сумрачно посмотрел на Фигнера.
   - Прикажите своим гусарам прекратить эти бесплодные наскоки, генерал.
   - Генерал ...
   - Я руковожу обороной Ньюпора! Извольте выполнять приказание, Александр Викторович.
   Развернув коня, Фигнер поскакал к гусарам. Костенецкий снял треуголку и вытер взмокший лоб.
   - Отходим к южным воротам.
   Султан взрыва закрыл собою неба. Ночь наступила внезапно с острой, ноющей болью в груди.
   - Как больно, - успел подумать генерал, медленно оседая на землю.
   Костенецкий открыл глаза от болезненного толчка.
   - Странно, снова ночь, - устало шевельнулось в голове. - А какие яркие звёзды.
   Рядом появилась чья-то резко очерченная лунным светом фигура.
   - Где я?
   - Молчите, генерал, вы тяжело ранены.
   Крестьянская повозка снова подпрыгнула на ухабе и Костенецкий вторично потерял сознание от боли.
  

* * *

   Повозка тарахтела по мостовой Ле-Сабль-д'Олонна. Хвала предкам, добрались. Обнадёживающе пахло морем. Оставив друзей на первом же постоялом дворе, Соловьёв почти бегом отправился в порт. К его восторгу удалось договориться почти моментально. Шкипер небольшой шхунки согласен был отправиться в путь немедленно. И за вполне умеренные деньги. В радужном настроении Никита покидал порт. За его спиной раздался голос глашатого. Торговые моряки - не самые дисциплинированные люди на свете. Поэтому в портах доныне сохранился старинные обычай громогласно объявлять все распоряжения, не ограничиваясь развешиванием их в письменном виде, - с моряка станется объявить себя неграмотным или вообще слабовидящим, типа плавает он просто по наитию. Ничего хорошего услышать от глашатаего Соловьёв не рассчитывал и потому поторопился подойти поближе. Объявлялось о полном закрытии порта до очередного распоряжения. С этой минуты никто не имел права выйти в море.
   На постоялый двор Соловьёв возвращался раза в три медленнее, чем добирался до порта, с ужасом предчувствуя реакцию доктора.
   Филипп Филиппович на известие о закрытии порта сказал:
   - Очень плохо, - и замолчал. Никита перевёл дух.
   Но тут доктор набрал в грудь воздуха и начал:
   - Ваша матушка была почтеннейшей женщиной, но одну ошибку она совершила...
   Соловьёв только глазами моргал, забыв обижаться, заслушавшись доктора. Триф, описывая обстоятельства создания господина скульптура, виртуозно соединял профессиональные термины с лексиконом такой степени солёности, по сравнению с которой солонина, которой кормят каторжников, показалась бы пресной. Так что эта изумительная речь не могла бы протухнуть и за десять лет.
  

* * *

   Я прогнала сцену ещё раз и с удовольствием ввела её в основное время, приговаривая "Сознаю свою вину, меру, степень, глубину...". Мне нравилась эта замечательная парочка, которая, рискуя жизнями, спасала своего друга.
   Я убедилась, что сцена благополучно встала на место, поднялась, повернулась и увидела квадратные глаза Лефрана.
   - Сама придумала?
   - Что?
   - То, что этот бородатый говорил.
   - Сама.
   Кеглик посмотрел на меня с глубоким уважением.
  

ГЛАВА 6

Я жил в столице, загримировавшись

в дикого индейца.

   Я с трудом подавила зевок.
   - ...приказ-то отдал, а сикурсу не дал. Бери чем хочешь.
   - ...а второй эскадрон на рысях отправим...
   - ...А Раевскому что, он и рад...
   Ребятушки увлечённо размахивали вилками и, говоря почти одновременно, строили стратегические планы. С лефрановской вилки один кусок котлеты уже слетел и теперь печально валялся в углу. Новый кусок рисковал оказаться рядом с предшественником. Артём благоразумно размахивал только пустой вилкой. Нет, Анри всё же удалось доставить еду в пункт назначения. И я засмотрелась, как он умудряется тщательно пережевывать её, не замолкая больше чем на три секунды. Но вскоре любоваться лефрановскими челюстями мне надоело. Зрелище, конечно, завораживающее, но я вижу это слишком часто, чтобы зачаровываться им надолго. Я открыла свежераспечатанный журнал. Хорошо, связь регулярно действует, а то я с ними свихнусь. "Давеча" в Игре по-прежнему не меняется, но мы с этим уже свыклись и продолжаем играть. Мальчики вошли в раж и воюют почти всерьёз.
   "Историю войн пишут с тех пор, как появилась сама историография. Ещё Геродота интересовали "великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров". История мира, то есть состояния, противоположного войне, привлекала внимание редко. Очевидно, потому, что мир воспринимается как что-то естественное и потому мало интересное. В "Повести временных лет" есть года, под которыми вообще нет никаких записей. Это значит, что кровь не лилась, никто не нарушал клятв и не совершал преступлений. А один раз летописец даже написал: "В лето 6537 (1-29) мирно бысть" и всё. Если мир, то и говорить не о чем"*. И журнал туда же. Вот безнадёга. "Если мужчина взялся за оружие, остановить его может только смерть". Кажется, я что-то перепутала...
  
   * В. Парсамов "Если возможно, мир имейте со всеми людьми..." // Знание - сила. - 2004. - N 12. - с. 115.
  
   Очередной зевок мне скрыть не удалось. Он почему-то обозлил Тёмочку:
   - А тебя вкупе с Кондратенко это всё не касается?
   - Тёмик, но ты же знаешь, у меня уровень стратегического мышления не выше капитанского. Когда я в роли, меня ведёт полководческий гений Исидорыча. А так... И вообще, мне ваши манёвры до смерти надоели. Хочу лирики.
   - Да Бога ради. Раевский собирается Орловых отправить к волку в пасть, то есть к колленкуровцам. Они там должны будут агитацию вести. Переживаний море. Подержишься за Лёшеньку Орлова?
   Я оживилась.
  

* * *

   Алексей Никитич, Григорий Никитич, вы понимаете, что для легального пребывания в тех полках, вам придётся принести присягу Колленкуру - Бургуну XIII, а потом ежедневно её нарушать?
   - Да, Ваше Превосходительство, - ответили Орловы.
   - И что при наилучшем для вас исходе дела вы рискуете быть обвинёнными в бесчестье?
   - Да, Ваше Превосходительство.
   - Ступайте. И да хранят вас предки.
   Орловы синхронно развернулись и шагнули к двери.
   - Постойте.
   Орловы развернулись обратно.
   - Господа, - Раевский помолчал, - у меня к вам личная просьба...
   - Не надо, Ваше Превосходительство, мы знаем, - сказал Григорий. - Капитан Раевский.
   Генерал кивнул.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Лёшка, ты понимаешь, что вы не рискуете честью, а рискуете жизнью, честью же просто жертвуете, - Юджин в возбуждении ходил по комнате.
   Майор Орлов лежал на кушетке, заложив руки за голову.
   - Перестань мельтешить. И следи за речью. Надо же использовать по полной, что вы насобирали. Зря, что ли вы с Виктором по столичным архивам и салонам, - Орлов усмехнулся, - рисковали жизнью?
   - Ты прекрасно знаешь, что мы действительно рисковали, - сухо ответил Беллер.
   - Жизнью, всего лишь жизнью, милый Юджин. А это для офицера банально.
   - Чего ради ты меня злишь? Я не понимаю, ты что, так развлекаешься? Или тебе всё безразлично?
   - Развлекаюсь, Юджи, ты так забавен.
   - Майор, как Вы смеете!
   - Дуэль? Пока Вы ещё имеете возможность вызвать меня.
   - Да иди ты... собирать земляные орехи.
   И Беллер, обрывая разговор, опустился в кресло и раскрыл первую попавшуюся под руку книгу: "День догорал. Солнце, набухшее недотраченным за день жаром, на чёрных силуэтах деревьев казалось последней упорной головешкой, пытавшейся дотлеть до конца среди уже погасших углей.
   Барт сидел на ступеньках крыльца своего дома".
   - Юджин...
   - Да?
   - Если всё получится, и я вернусь, ты подашь мне руку?
   - Да.
   - Ну и всё.
   - Да.
  

* * *

   - Ничего не понимаю, - сказал недовольно Артём, - какие архивы и салоны?
   - Когда только объявился самозваный Бургун XIII, твой Раевский отправил в столицу Беллера и де Сада, выяснять кто это такой. Беллера в его разлюбезные архивы, а де Сада собирать сплетни по великосветским знакомым - могла ли бабушка Колленкура быть случайной дочерью слабого головой Бургуна Х. Юджин с Виктором собрали исчерпывающее досье на узурпатора и фраза о подлоге в "Манифесте пяти непокорившихся" написана со знанием дела. Я понятно излагаю?
   - Вполне.
  

* * *

   Задумавшись, Григорий не успел отвести очередную ветку, и она хлестнула его по лицу. Хорошо ещё, что лошади шли медленно, и это походило не на удар плетью, а на пощёчину, целью которой было не причинение боли, а нанесение оскорбления. Наглая ветка превысила возможности Гришиного терпения, и раздражение потребовало действия. Григорий натянул поводья и, обернувшись, крикнул:
   - Братец, тебе не кажется, что мы заблудились?
   - Не кажется, - ответил Алексей. - Мы действительно заблудились. Но это ничего не меняет. Всё равно надо ехать вперёд - больше некуда.
   Григорий произнёс сквозь зубы несколько слов, никогда не звучащих в светских салонах и тронул коленями конские бока.
   Спустя некоторое время их упорство вознаградилось - их путь преградили две полоски примятой травы с отпечатками лошадиных копыт посредине. Поселянин с телегой! "За ним!" И братья, пришпорив коней, понеслись следом. Через пять минут они увидели впереди легко скользящие по траве сани, груженые хворостом. Сани, хворост и бородатого мужичка в точивном балахоне тянула коренастая маленькая лошадёнка.
   - Эй, любезный! - крикнул младший Орлов. Мужичок натянул поводья и внимательно осмотрел приближающихся всадников, замызганных и явно усталых.
   - Скажи, любезный, в какой стороне Ле-Сабль-д,Олонн?" - спросил Григорий.
   Бородач молчал.
   - Может, лучше спросить про Великое озеро или Великую пустыню? Или про море?
   - Ты что, надеешься, что мы уже добрались до побережья?
   - Не знаю. Я знаю только, что вчера утром мы точно определили, где восток. А вот в какую сторону ехали полтора дня... - и Алексей с досадой взглянул на равномерно серое небо.
   Григорий снова обратился к мужичку, снова перечислил озеро, пустыню и море. В ответ тот произнёс фразу, как показалось братьям, вообще лишенную согласных. Братья ошарашено переглянулись.
   - Похоже, герцог был прав. Я думал, байки травит. Однако летние сани и птичий язык... - задумчиво сказал Алексей.
   - О чём ты?
   - Аоюаю? - спросил Алексей мужичка.
   Тот покивал головой и снова что-то прочирикал. Потом приглашающе махнул рукой и шевельнул вожжи. Лошадёнка заперебирала ногами и братьям ничего не оставалось, как тронуться следом.
   - Может быть, ты соблаговолишь объяснить, что всё это значит? Какой герцог? Что за баю-баю? Куда мы едем?
   - Помолчишь - объясню.
   Пауза.
   - Герцог Беллер - мой дружок из нашего полка, тоже капитан, хотя в полк пришел недавно капралом. Отличился под Критом. Стихи пишет. Помнишь вот это? "И утомятся маркитантки, пытаясь за полком..."
   - Я знаю Юджина, - сказал сквозь зубы Григорий.
   - Знаешь? А что ж тогда спрашиваешь? - Алексей старательно изобразил удивление, - Ну прости, прости, я не собирался злить тебя так сильно. Юджин рассказывал мне, что живет в бездорожной чаще между пустыней, морем, речкой Ду и Великим озером народец аоюаю, который не знает колеса, не любит городов, торговли, денег, оружия и согласных букв. О нём мало кто знает.
   Следом за мужичком в балахоне братья приехали в деревню. Попытки с кем-нибудь поговорить по-бургунски оказались безуспешными. Но братьям дали вполне понятно и подробно нарисованную на чьей-то шкурке карту земли между тремя водами и одним безводьем. На карте Орловым показали, где они сейчас находятся. Григорий тщательно срисовал план их завтрашней дороги. Далее последовали помывка в громадной печи, ужин (рябчики, рыба, мучная болтушка с ягодами, сбродивший березовый сок), сон под домотканым пологом. Рано утром их снова старательно кормят и выпроваживают из деревни. К середине дня они добрались до селения, где свободно разговаривали по-бургунски и хорошо знали как добираться до Ле-Сабль-д,Олонна.
  

* * *

   Артём был в ярости. Он орал, что никакая этнографическая экзотика ему в Бургунии не нужна, что целый архипелаг гурамов в полном моём расположении. И он слова не скажет, что бы я там не натворила. Не говоря уж об амазонках, то есть джатхи, и их соседях. И какого дьявола всё это творю здесь. И когда, наконец, станут интересоваться, что он хочет видеть, а чего не хочет в своей собственной стране. И что предполагалось по дороге обсуждать своё, то есть их поведение во вражеском стане, а не мыться в печках. И долго ли я намерена маяться дурью, а не делом заниматься. На всё это я лишь смиренно отвечала, что такова се ля ви - хочешь сделать одно, а получается совсем другое. На это мне было заявлено, что такова не се ля ви, а я. А я вспомнила, что молчание - это золото и решила молчать как можно дольше.
   В том числе молчать о том, что у аоюаю несколько иная физиология. У них в голосовом аппарате не один источник звука, как у всех остальных людей, а четыре, как у птиц. Потому они и живут так обособленно, не смешиваясь с другими народами.
   Лучше всего молчать, занимаясь действительно делом - своим делом. И я пошла к себе оправдывать применение 18 следствия теоремы Домбровского к своим наблюдениям.
   Конечно, карта в деревне была не слишком-то логична, но если мне ничего другого в тот момент не придумалось. Как-то же нужно было братьям выбираться.
   Применение 18 следствия не оправдывалось. То есть я точно знала, что работает именно оно, но как объяснить это кому-либо другому? Даже очень умному, понимающему с четверти слова флюктологу. Даже четверти слова у меня не было. Я сама не понимала, при чем тут Домбровский. Однако фрактальные флюктуации флипповались и перефункционировывались во фляки. Сепульки во всю сепулькировались. А зелюки, естественно, хрюкотали...
   Слипающимися глазами я посмотрела на часы. Гномик стоял между двойкой и тройкой и показывал на пальцах двадцать две минуты.
   Однако я заработалась. Пора спать. Я включила "говорунчика", пусть споёт колыбельную, пока застилаю кровать:
  
   А ну, не ныть! Не так уж он и плох, твой остров.
   Жители его не праздны, в том числе и ты.
   Цветник тенист, изящен городской декор.
   Приморье лучезарно...

(Михаил Щербаков "Какой кошмар...")

* * *

   - Триф, стоит ли пороть горячку? Подумаешь, два офицера проехали. Причем, явно заблудившись. Они же нас не видели. И понятия о нас не имеют. Ну кто нас искать будет? Тем паче здесь. Такая замечательная нычка.
   - Никита Андреевич, как Вы не понимаете, где два офицера, там вскоре может оказаться батальон. А Вы здесь просто пригрелись - кормят-поят искусно и много, спать мягко. Хотя заслужил всё это я. И Вам не хочется опять трястись в повозке без горяченького.
   - Кто же спорит, что безразмерное радушие здешних поселян - Ваша заслуга. И Вам не жаль оставлять их без врачебной помощи?
   - Жили столетия без неё, проживут и дальше. А у нас забота другая, Вы забыли.
   - Нет, как можно.
  

* * *

   За столом сидели трое молодых людей, чем-то напоминающих семью боровичков - светлые, плотные, крепенькие.
   - Что ты предлагаешь? - Григорий и Алексей ожидающе смотрели на старшего брата.
   - На мой взгляд, есть два пути. Поговорить откровенно с кем-нибудь из толковых полковников - гренадером Тормасовым, например. То есть сагитировать командира, а потом уже более-менее спокойно работать внутри. И второй...
   - Коль, а ты не слишком громко говоришь? Не опасно здесь в полный голос беседовать?
   Николай с улыбкой взглянул на Лёшку.
   - Не знаю, как Гришу, а тебя я наверняка успокою. Здесь хозяйничает двоюродный племянник Жюля.
   Подумав несколько секунд, Алексей просиял:
   - Хозяина "Синего борова"?
   - Именно. Так понижать голос?
   - Надо же, как тесен мир. Не стоит.
   - Гриша?
   - Я думаю, это не тот случай, когда стоит не прислушаться к мнению старших братьев.
   - А может быть это тот случай, когда младший брат получает подзатыльник за хамство старшим братьям?
   - Где же это я хамил? - возмутился Григорий и решительно отверг предположение Николая: - Нет, нет, и не тот случай.
   Тот снова улыбнулся и продолжил:
   - Итак, второй путь. Кто-нибудь из вас скажется сильно обиженным начальством. Например, за мародёрство.
   - О-о, бедные наши репутации. На них же чистого места не останется.
   - Вы знали, на что шли, - пожал плечами старший Орлов.
   - Хорошо, один обижен, а другой? Никто же не поверит, что за проступок одного брата достанется другому. Даже за переход сюда. Сколько сейчас в стране братьев, разделённых фронтом.
   - Значит, мародёрствовать будете вдвоём. И ещё. К нам бежит, мягко говоря, мало народу. Ваш поступок будет бросаться в глаза. Постарайтесь обернуть его... оригинальность себе на пользу. Объясняйте всё корыстью. Добивайтесь вознаграждения за столь полезный для колленкуровских агитаторов пример. Да побольше, побольше.
   - Может быть, стоит себя предложить в качестве агитаторов? И вполне официально разъезжать по полкам, азартно и подробно ругая непокорившихся так, чтобы...
   - Понятно. У меня актёрства, пожалуй, не хватит. Мне больше по душе первый вариант.
   - Хорошо, тогда тебе стоит попроситься к Тормасову. А Лёшка пусть предложит свои таланты гвардейцам или егерям. Но учти, Лёшенька, там больше одного раза откровенно на эти темы можно и не поговорить. Опора колленкуровского правительства.
   Николай взялся за бокал.
   - Ну, за удачу. Братцы, как здорово, что вы здесь появились. А то я уже потихоньку спиваться начал.
  

* * *

   В наступивших сумерках к воротам крепости Анаким подъехали шесть всадников в шлемах, тяжелых чёрных плащах и чёрных же масках, закрывавших две трети лица. Оба моста были уже подняты. В это неспокойное время они поднимались, как только солнце касалось горизонта. Он из всадников поднёс к губам дудочку и раздался низкий, стонущий звук: "Фо-о-фо-оо".
   - Что-о? - растянув коротенькое слово, по крайней мере, секунды на три почти пропели с башни.
   - Приюта на ночь.
   - Кто-о? - раздалось так же протяжно.
   - Посланцы Скагувира Сентиментального, скитальцы в Мировой Бездне, Врачующего Раны в Минус-Альфе до пробуждения Офнара Гэта, да будет благословен его сон, - произнёс тот же всадник в полголоса, но так внятно, что каждый звук беспрепятственно добрался до вопрошавшего.
   - Не понял, - раздалось тоненько с башни.
   - Посланцы Скагувира Умудрённого и Затемнённого, Рыцаря Заячьего Когтя и Забытых Традиций по пути с одной дороги на другую, - проговорил уже другой всадник так же негромко и внятно.
   - Всё равно не понял, - неуверенно донеслось с башни. - Вы там постойте маленько, а я пойду поищу кого-нибудь, спрошу...
   "Что за Сентиментальные Зайцы такие и где эта Альфа", - бормотал уже про себя маленький толстенький сторож, скатываясь по ступенькам лестницы в кордегардию.
   - Ну и шутники, - посмеивался час спустя Тим Шаборин, комендант Анакима, похлопывая по плечу одного из дорогих вельможных гостей, расположившихся шаборинской гостиной. - Не лень же было вам до полусмерти пугать сторожа и под стенами торчать так долго.
  

* * *

   Изображение смялось и стало расползаться. На меня накатывались волны тошноты, всё сильнее. Я поспешно стащила шлем. В соседнем кресле сидел Артем, уже держащий свой шлем в руках.
   - Это где?
   - Не знаю. Я включила то, что было. Может быть, Анри оставил? Артем потянулся к "разговорнику". Через несколько секунд откликнулся Лефран:
  -- Версаль на проводе.
  -- Крепость Анаким твоя?
  -- А это где?
  -- Понятно. Свободен.
   Артем вывел на дисплей карту с островами. Поколебался и заменил ее картой западного полушария. Еще через пару секунд на экране была карта Дайры.
   В ответ на вводную "обозначить крепость Анаким" раздался мягкий шепоток "Эппи":
   - Дайте, пожалуйста, координаты.
   Мы переглянулись и одновременно пожали плечами.
   - Пошли ко мне чай пить, - сказал Артем.
   И мы пошли.
   Комната Артема, в отличие от наших с Лефраном, всегда одна и та же. Черный пол, светло-серые потолок и стены, узкая кушетка с приподнятым изголовьем, два столика с серыми столешницами разной высоты, вместо ножек у них тонкие трубки, причудливо изогнутые, давшие по три касания пола и столешниц, два стула сходной конструкции и цвета, мобильная фотография и полка с книгами на стене. Все.
   Артем включил "говорунчика" ("Занятий ратных быть среди за честь почел, почел. И мне весь мир сказал: "Иди". И я пошел, пошел..."), достал свой знаменитый примус начала XX века, поджег его снизу, что бы прогреть. Рванулся факелок пламени. "Едва я в сторону огня протягивал ладонь, как все молились на меня и шли за мной огонь. А я носил мундир, мундир и был красив, красив..." Я люблю, когда Тёма приглашает к себе пить чай, в том числе из-за этого факелочка. Больше живого огня в нашем поселке нет. Пока я любовалась пламенем, Тёма достал свои не менее знаменитые чашки костяного фарфора, примерно ровесницы примуса. У него две такие чашки и три блюдца. Почему-то чашки бьются чаще. Поэтому совсем уж экзотично-парадно получаются только чаепития вдвоем. Факелок опал, Тёма зажег конфорку и поставил на венчик синего огня жестяной цилиндр, по легенде консервную банку. Рядом с примусом выстроились пузатый фаянсовый чайник с наполовину отбитым носиком, пластиковые коробочки с сахаром, разными сортами чая, травками... "А истина одна, одна, она в огне, в огне. А если пуля суждена, она не мне..." - пел "говорунчик". А я в это время смотрела на фотографию. Это был один из нескольких сотен небесных пейзажей тёмовой коллекции. На этих снимках только небо. Даже птиц нет. Грозовые тучи, облака всяких типов и, естественно рассветы с закатами - Земли, Дайры, Антонины, Эйшара, Курнанна... Сегодня экспонировалось, кажется, земное небо - сочно-голубое с высокими перистыми облаками и бегущим под ними в другую сторону маленьким кучевым облачком. Фотография была короткой - минуты полторы. Пока Тема хлопотал у своего чайного хозяйства, облачко успело дважды проплыть и показывалось в третий раз.
  -- Тем, почему период такой короткий?
  -- Дальше перистые облака слишком меняются, не соединить концы периодов без скачка. А здесь изменение было такое, что смена периодов почти не заметна. Да и больше кучевых облаков внизу не было - сюжет со встречным движением теряется. Так что ты думаешь про крепость и все такое прочее?
  -- Я полагаю, что у каждого из нас по трое подозреваемых.
  -- То есть ты подозреваешь Анри, меня и "Эппи", а я соответственно тебя и др.
  -- Вот именно. А "Эппи" нас троих, - я, кажется, попыталась пошутить.
  -- Может быть еще четвертый, то есть пятый...
  -- Кто!?
   Артем пожал плечами. Это движение в последние дни стало для нас при­вычным.
   - А если всё-таки вирус извне?
   - Может быть и вирус. Но мне так думать не хочется. Выжить после дюжины стерилизаций - это знаете ли... Кроме того, чужой случайный вирус прицельно измывающийся только над нашей Игрой - более чем невероятно.
   Зашумела вода в жестянке и Артем принялся за священнодействие под девизом "Лучше чая только хорошо заваренный чай". А я пока подошла к полке с книгами: "Сорви-голова", Дюма, "Порт-Артур", "Короткая сутана", "Георгиевские кавалеры", "Военные реформы в России XIX века", "Искусство войны" Сунн Цзы (400 г. до н.э.), Ростан...
  

ГЛАВА 7

Вышел морской бой. Корабли наши и ихние

налетели друг на друга и хотели устроить абордаж.

   Я в очередной раз раскладывала словарный пасьянс. Сегодня мне захотелось позабавиться с катахрезами. Получались либо полная лабуда, либо банальности вроде "светлой тьмы" и "горького сахара". Но вот два сочетания показались мне перспективными: "святая стерва" и "честный подлец".
   "Святую стерву" я по некотором размышлении засунула в долгий ящичек и оставила кататься по извилинам только "честного подлеца". Задумчиво потянулась к "разговорнику" и потревожила Туровского:
   - Тёмочка, подкинь какого-нибудь полицейского сомнительной моральности.
   - Савари.
   - Где, когда?
   - Франция, Наполеон.
   (Кто бы сомневался.)
   - А что это ты так лаконичен? Занят что ли чем?
   - Занят.
   - Извини. Спасибо.
   - Пожалуйста. Извиняю.
   И Тёма отключился.
   Итак, "Савари при Наполеоне".
   Анн Жан Мари Рене Савари. Считался одним из самых красивых мужчин Франции того времени: высокий рост, чистый лоб, голубые глаза. В 30 лет генерал. Адъютант при первом консуле. Прослужил Бонапарту 18 лет. Самозабвенно предан ему. Один французский офицер про Савари сказал: "Если бы император предложил ему вас убить, он бы взял нежно вас за руку и сказал: "Я в отчаянии от того, что посылаю вас в другой мир, но такова воля императора"". Активный участник убийства герцога Энгиенского. Женат на кузине Жозефины.
   Нет, мне надо не такого.
   Но имя уже прилипло к моей катахрезе. Я разгуливала по комнате, декламируя дактильное "чИстный подлИц Жан МарЗ СаварЗ".
   Придётся самой строить. Это будет, как и Юджин, ручная работа. Не мудрствуя лукаво, я вывернула реального Савари как перчатку: холост, невысок, некрасив, хотя и может быть весьма обаятельным, темные глаза. Вместо преданности хозяину полное отсутствие каких-либо привязанностей. Оставила ему только способность легко относиться к убийству: "Ничего личного...".
   Напевая "Да, я гад и подлец, так что же..." я решительно, одним росчерком начертила овал физиономии свежезачатого бургунца.
  

* * *

   На очередном совещании Колленкур осведомился у Помпадура как обстоят дела с негероическим убиением главарей бунтовщиков. Людвиг Шкутович, напрочь об этом забывший, заверил его, что хорошо.
   - Судя по тому, что они все живы-здоровы - хорошо для них.
   Маркиз, включив на максимум своё красноречие, объяснил, что "хорошо для нас".
   - И не все ведь живы. Костенецкий-то помер.
   - Вы хотите сказать, что это Ваша заслуга?
   При всём желании Помпадур не мог приписать эту заслугу себе.
   В тот же день он вызвал к себе своего лучшего сотрудника, опытного и талантливого сыскаря и ликвидатора, капитана Савари. Ему Помпадур и поручил некое деликатное дело.
  

* * *

  -- Дольк! Дольк, паршивец! Воды принеси, ты же видишь, что дрова уже разгорелись, а тесто еще не готово! Дольк, ты еще тут?!
  -- Уже бегу!
   Не успел я выскочить из сеней, как столкнулся в дверях с госпожой Рейн. В воздухе раздался свист, длинная мокрая тряпка опустилась на мое плечо. - Изверг, только и ждет, чтобы напакостить. И за что только мы тебя кормим? Марш на кухню, посуда не мыта!
  -- Сию минуту, вот только принесу воды для теста, я мигом.
  -- Марш, негодник!
   И госпожа Рейн чинно удалилась, продолжая ругаться. Я схватил два ведра и побежал к колодцу, но не успел сделать и двух шагов, как из окна высунулась рыжая голова булочника.
  -- И не задерживайся, надо еще отнести хлеб господину Вара, он не любит ждать.
  -- Да, господин.
   Я помчался к колодцу, радуясь, что хоть на время вырвался из этого ада.
   У колодца уже собралась толпа из ближайших домов. Взрослые вели неспешные беседы в ожидании своей очереди, а мы, дети, обычно играли в "камушки" на щелбаны. В это время там уже собралась компания из пяти человек, с азартом пытающихся попасть в лунку камнем. Я пристроился к ним и уже успел забыть про утренние обиды, как вдруг опять неудача - камень пролетел мимо лунки и угодил в придорожную канаву. Отыгрываться времени уже не было, подошла моя очередь. Набрав воды, я направился к канаве, чтобы вытащить злополучный окатыш. И вдруг! Вот это находка! Целое состояние! На моей ладони поблескивает золотой круглый сол. Я понимаю, что безумие так долго стоять и таращиться на свою ладонь. Сейчас кто-нибудь заинтересуется, подойдет и вряд ли тогда мое сокровище останется при мне. Но я не могу себя заставить сжать кулак - мне страшно, что монета как солнечный зайчик пройдет сквозь пальцы. Усилием воли я заставляю согнуться непослушные пальцы, опускаю руку в карман. Через пару шагов я вспоминаю, что не взял камень. Счастливый окатыш! Его нельзя оставить. Я подбираю камень, отправляю его туда же, где лежит сол, подхватываю ведра и почти бегом спешу в лавку,
   "Золотой сол - это, конечно, неслыханное счастье для меня, но если вовремя не принесу воду, взбучка гарантирована, а мадам Рейн опять будет причитать по поводу своего мягкого сердца и моей черной неблагодарности".
   - Эй, парень, где тут у вас можно прилично поесть и отдохнуть? - Окрик застал меня врасплох. В мечтах я был уже довольно далеко от этого опостылевшего города.
   - Эй, ты оглох, что ли?
   Прямо передо мной стоял человек в сером дорожном плаще и нетерпеливо помахивал кожаным ремешком. Широкие поля шляпы закрывали пол-лица.
  -- Если сударь перейдет прямо по этой улице и дойдет до перекрестка, свернет налево, то через десяток шагов он увидит вывеску кабачка Бульета. Кормят там дешево, но хорошо.
  -- Вот это уже лучше! - незнакомец отправился в указанном направлении, кинув мне на ходу монетку. "25 ситтов! В придачу к золотому солу. Непло­хой довесочек к моему сокровищу". Я чувствовал себя богачом, способным скупить полстраны.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  -- Господи, как можно жить в такой грязи! И где, наконец, сто сорок чертей и одна ведьма, этот перекресток!
   Улицу, по которой я шел, пересек узенький проулочек. Свернув направо, я увидел огромную жестяную свинью, висевшую так низко, что я, немного подпрыгнув, мог коснуться ее ноги. Под ней были приветливо распахнуты почерневшие обшарпанные двери. Судя по всему, это и есть кабачок с дешевой, но хорошей едой.
   Внутри полутемного зала стояло несколько дубовых столов со скамьями, в углу были развешены чьи-то доспехи, а под потолком горела пара масляных ламп.
   Я уселся у свободного стола с видом на захламленную улицу с редкими прохожими. К столу тут же подошла пожилая хозяйка:
  -- Что закажете?
  -- Жаркое, две бутылки бургунского и комнату на вечер,
  -- Шесть золотых банов.
  -- Ого, а у меня были несколько иные сведения.
   Тётка окинула взглядом мой пыльный, потрёпанный плащ.
  -- Если нечем платить, можете убираться!
  -- Компания за соседним столиком слегка притихла.
   Но я слишком устал, чтобы искать что-то другое. Проверим, во всем наврал мне мальчишка, или только наполовину. Я выложил на стол две монеты по 5 банов, одну пододвинул к хозяйке.
   - Вторую получите вместе с "Прощайте".
   - Ну, надо же, ошиблась, - спокойно удивилась хозяйка. - Ещё что-нибудь нужно, сударь?
  -- Я хочу, чтобы завтра утром моя одежда была чистой, высушенной и выглаженной.
  -- Да, сударь. Когда скажете, я пришлю за ней в Вашу комнату.
  -- Я очень голоден.
  -- Сию минуту, сударь.
   Вскоре вино стояло передо мной, но пить я медлил, дожидаясь жаркого. Последний раз я ел давно, устал, как тяжело груженый конь в распутицу, а пьянеть мне не стоило.
   Чтобы не дразниться вином, я отвернулся к окну.
   По улице шла компания парней. Ещё один сзади свистит и орёт:
   - Эй, куда без меня! Что делаете?
   - Пока тебя ждём.
   - Куда идёте? - подходя.
   - На Знаменную.
   - И что там будет?
   - Да ничего.
   - Тогда покеда.
   Парни посмеялись и пошли дальше.
   Я поудивлялся - если "куда без меня", то какая разница, что делать.
   Вот и жаркое. Не спеша я приступил к ублажению желудка. Трапеза не мешала мне прислушиваться к происходящему за соседним столом. Один из подвыпивших молодцов, курносый, с красным квадратным лицом едва шевеля языком, рассказывал своим собутыльникам:
   - ... эти неженки каледонцы проспали слишком долго в Легмене и мы пре..., при..., ну, в общем, оказались на другом берегу Дюранса первыми. Ну и, значит, пришли мы на поле боя. Стоим друг напротив друга, - деревянная кружка с грохотом опускается на столешницу, - Эй, там! Еще вина! Ну, вот, значит, мы пошли, значит, вперед, чтобы этим олухам приш-ш-лось первыми, ну, это, издалека стрелять. Правда, они успели два залпа сделать и наших полегло немножко больше, чем мы думали. Но тут мы подошли почти вплотную, и стрелять в этих гнусных каледонцев можно было почти в упор, как в свинью при забое. А маршал Монтгомери впереди, на белом коне "Круши, ребята!" - и курносый попытался изобразить маршала, взмахнув недопитой кружкой. Остатки вина выплеснулись на пол, несколько капель попало на мои сапоги, а вояка продолжал: - Мы за ним и крушим, крушим... Правда, маршал на самом-то деле на носилках сзади сражался, ранило его. А на белом кто-то другой был. А мы-то не знали, думали ма-аршал. И вперед, с восторгом. Эй, еще вина! В конце концов, почему моя кружка все время пустая? - Он перевел глаза с наполняющейся кружки на собеседников, - Так на чем я?
  -- Маршал у вас там был не маршал.
  -- Во-во, а он вовсе и не маршал, да и какая разница, кто на коне. Ну, мы поубивали множество! И стреляли, и кололи, и рубили. А тут еще их повозки разгорелись и задницы им стало подпаливать. Завертелись каледонцы, как поросята на вертелах. Меня отвага довела до самых повозок, так что я уж знаю, как пахнет паленое каледонское мясо. Гораздо хуже, чем этот гусенок, что старается для нас получше подрумяниться. Вот за тот бой у меня и "Отвага" третьей и память от каледонцев, вовек не забуду, - он снова треснул по столешнице, на этот раз кулаком. - Мне тогда один из них пику в бедро воткнул, когда я к повозкам добрался. А так бы я и знамя у них добыл.
  -- Да, смел ты, капрал, и врешь отчаянно, - усмехнулся собутыльник краснорожего, хрупкий изящный джентльмен, который выглядел в этой компании столь же уместно, как хрустальный флакон духов в конюшне. Даже прямой светлый шрам от уха до глаза не разрушал совершенство джентльмена, а подчеркивал его.
   Капрал осекся и снова стукнул кружкой по столешнице - привычка что ли у него была такая дурацкая, - но уже тихо, как бы по инерции, и огляделся по сторонам. Я не успел отвести взгляд, и капрал обрадовано завопил:
   - Сударь видно бережет только свои деньжата, но не время, коль чужие разговоры слушает!
   Я печально посмотрел на свои сапоги. Капли вина еще не высохли, а драться мне было нельзя. Нельзя мне было драться. Я положил руку на эфес шпаги и произнес:
   - Вы хотите дуэль, сударь? Но моя шпага предназначена токмо для защиты Отечества, а не для разделки мяса. С Вас же и палки будет достаточно. Но ясли Вы оботрете мне забрызганные Вами сапоги, то я Вас прощу.
   Казалось, что самой реальной угрозой для капрала была не моя палка, а апоплексический удар. Краснорожим его назвать было уже нельзя. Его физиономия приобрела изысканный фиолетовый цвет. Хрустальный флакон издал звук, похожий на довольное клохтание курицы, встал и подошел к моему столу, по пути бросив: "Капрал, не задохнитесь". Изогнулся передо мной в легком поклоне:
   - Если Вам будет угодно принять мои извинения за поведение моего сотрапезника, инцидент будет исчерпан. Капрал Хлыпа так горяч...
   - Если у Вас, - продолжал изящный джентльмен, - возникло желание пригласить меня к своему столу, я бы с радостью принял Ваше приглашение и ответил на Вашу любезность бутылочкой Ленгри.
   Я подумал.
   - Если откровенно, то у меня такого желания не возникло. Но я не вижу причин, мешающих мне Вас порадовать, - ответил я и указал на соседний стул.
   Прежде чем опуститься на него, господин, набившийся ко мне в собутыльники, жестом подозвал хозяйку. Она оказалась рядом прежде чем жест был завершен. И началось кулинарное воркование, слышались отдельные "мягко прожарить", "с западных виноградников", "ни в коем случае", "к сожалению... "можно заменить..." Я так понял, что хозяйке изо всех сил хотелось угодить, но возможности ее кухни и кладовки не позволяли это сделать в полной мере. Наконец они расстались, хозяйка буквально упорхнула. Изящный господин повернулся ко мне.
  -- Мне казалось, что речь шла только о бутылке Ленгри. - Господин повел руками.
  -- К сожалению, за тем столом не оценили бы подобной трапезы. У них действенен девиз: "Побольше и попроще". А заказывать себе отдельно и смешивать на одном столе столь разные стили...
   Я чуть было не спросил, что же заставило его смешивать стили, садясь рядом с теми вояками, но это дало бы право расспрашивать и о моих делах, хуже того, обязывало бы меня отвечать. А стоит ли врать лишний раз?
   Наутро меня ждала, чинно вися на спинке стула, чистая выглаженная одежда. Хорошо путешествовать налегке, без багажа. Только проблема с гигиеной. Если удается вымыться самому, обычно приходится влезать в грязную рубаху и все остальное или наоборот, как сейчас, чистые тряпки натягивать на лишь частичное обмытое тело.
   Позавтракав и оставив хозяйке вторую обещанную монету, я вышел на улицу. В цейтноте я еще не был и позволил себе немного побродить по улицам этого городка, прежде чем покинуть его, скорее всего навсегда. Я очень люблю так бесцельно бродить по незнакомым улицам. В любом городе, даже таком крохотном, тусклом и унылом есть свое очарование. Особенно если видишь его первый и последний раз. Похлопывая плетёной кожаной плеткой по сапогам, я петлял по улочкам и проулкам, лениво отщипывал глазами кусочки городских пейзажей. Иногда мне попадались, как зернышко тмина или изюминка в буханке фирменного хлеба, забавные или приятные детали - зеленый солнечный дворик, перед серым, покосившимся домиком палисадник, из которого выпирало подошедшим тестом ослепительное разноцветье. Или мощные дубовые ворота, достойные форта на полуострове джатхи, к которым подходит чахлый заборчик из штакетника, высотой примерно мне по пояс.
   Гуляя так, я угодил в тупик и пошел по задворкам, надеясь избежать возвращения прежней дорогой. Между двух сараюшек я увидел сидящего на земле мальчишку и признал в ней своего вчерашнего консультанта по трактирам. Меня остановил не мощный кровоподтек на скуле, а пустота его лица, которая приходит следом за отчаянием. Потратив несколько десятков минут и слов, я узнал, что вчера судьба была к нему невероятно благосклонна, а сегодня повернулась к нему задницей; он умудрился вызвать подозрение хозяина в краже бублика, был обыскан, лишен моей монетки, чудесно найденного сола, надежды на свободную жизнь и жестоко бит. Я поднял мальчишку с земли и велел вести меня к его "благодетелям". Булочник, обнаруженный, как и положено, у печи, правильно понял чрезвычайную ласковость моего тона, и быстренько вручил мальчонке его состояние. Я посоветовал пацану начать свободную жизнь немедленно. Он кивнул, поднял на меня глаза, полные благоговения и тихо спросил: "Можно с Вами? Я много чего умею". Я вздохнул, сказал себе: "Нечего было вмешиваться" и ему: "Можно". Спустя минут десять городок смотрел нам в спины, а мы быстро шли по дороге, словно пытались оторваться от своих теней, резво бегущих за нами.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Мне было нужно на северное побережье полуострова Изобилия, на острова Динь. Прямо идти было нельзя - не стоило попадаться на глаза вербовщикам. Ни к чему нарываться на сложности. И мы пошли кругом, прижимаясь к горам.
   Особенность здешних горных домиков заключается в своеобразном общежитии: коровы помещаются в соседней комнате, лошади на верхнем этаже, в кухне - гуси и утки, а курицы, свиньи и дети - везде. Ложатся и встают здешние жители почти вместе с солнцем, разве только чуть позже его. Вы усыпать можете когда захотите, а вставать придётся вместе со всеми. Грохот сапог на деревянных подошвах, громкое пение весёлых тружеников, топот копыт - вся эта музыка не поднимет лишь мертвого. А мы с Дольком не настолько уставали, чтобы спать как убитым.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Жара. Я сижу у распахнутого окошка в номерочке маленькой гостиницы. Здесь все маленькое и хочется каждое существительное снабдить уменьшительным суффиксом: домики, улочки, стульчик, хотя стулья, конечно, нормальных размеров, но какие-то легкомысленные. Все вокруг укладывается в три цвета: синее, белое и зеленое. Синее небо, синие бурные ручьи, торопящиеся к синему морю, ослепительное белое солнце, белый песок, белые облака, похожие на них белые паруса, похожие на паруса тенты почти в каждом дворе и на каждой улице у магазинов и ресторанчиков. И зелень, зато­пившая каждый свободный клочок земли, струящаяся с балконов, волнами плюща, винограда, вьюнков захлестывающая белые стены домов. Нарушают это трехцветие только груды, кучи, валы овощей, фруктов и рыбы, волнующие глаза и желудок сочностью цветов и плоти.
   В первые дни я всерьез боялся за здоровье Долька. Удержать этого сына сурового припустынья, где даже одно яблоко - ценность, от поглощения фруктов в совершенно фантастических количествах было невозможно. На свой сол, хотя и давно разменянный, Дольк мог приобрести гору фруктов величиной с Тарар. Может он сам захочет остаться здесь, на островах Динь, и мне не придется больше мучаться, решая что с ним делать, когда придет эскадра - оставить здесь, что-нибудь соврав, или предложить ехать со мной, объяснив, кто я. Что он меня выдаст, я не боюсь. Во-первых, я уверен, что у него даже мысли такой не возникнет, а во-вторых, объяснение произойдет только в каюте корабля, но...
   Под окнами раздаются женские голоса: громкий, возбужденный и очень тихий. "Мне только 20 банов на дорогу. Нам же не уехать..." "Ни бана больше не дам!" "Ну пожалуйста, нам только доехать..." "Нет, не смей просить! Чтобы я тебе что-то еще купила! Сама себе хозяйка! Вот и выворачивайся! Ребенка-то как в жару накутала! Болен! Так одевать - вот и заболеет! Ни бана от меня не получишь!" "Ну, пожалуйста..." "Нет!!!" В диалог вплетается звук пощечины. Голоса звучат все контрастней - один срывается в крик, другой глохнет до шепота.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Ах, акулья отрыжка, принц помоечный, обрывок китовьева хобота, чайкин выплевыш..., - ворчал дедка Пашич. Он сидел, прислонясь к стенке своей халупы с дряхлой рыболовной сетью на коленях. Челнок в его руках шевелился столь же замысловато и резво, как язык: - Чтоб тебе, трепанг обсосанный, до конца дней своих жрать тухлятину да пить птичьи слезы, чтоб у тебя зубы все поотросли длиной с мизинец...
  -- Доброго здоровья, дед Пашич.
  -- И ты здравствуй, Дольк, - дед мотнул кудлатой головой, не замедляя кувырканий челнока.
   - Кто это Вас так рассердил? - я опустился на теплый обломок мраморной колонны и в очередной раз подумал, что если Гест меня не возьмет с собой - я же вижу, колеблется, - то попрошусь к дедке в приемные внуки.
   - Да, прыщ один на заднице дохлой кошки, а ставит себя будто он гора Тарар. Ты не рассиживайся тут, а сходи лучше, растопи каменку да приготовь мне кипяточку для травника, я пока сеть дочиню, мою старушонку-кормилицу.
   Я погладил теплый гладкий бок колонны и встал.
  

* * *

   - Та-ак, - протянул Артёмчик ласково, - Кисонька, радость моя, и что же это за колонна мраморная валяется у меня во дворе?
  -- Во-первых, откуда я знаю, что там у тебя во дворе валяется? Во-вторых, ты со мной так ласково не разговаривай, я тебе не господин Рейн, у меня руки трястись не будут. Живо получишь рулоном по черепушке.
  -- Ай-яй-яй, какой трагический диссонанс. Такая очаровательная барышня и такие ужасные манеры, такие вульгарные выражения, - тем же бархатным голосом изобразил Тёмочка и заорал: - Ты мне горбатого-то не лепи. Я этого деда только что придумал, а эту мраморную сосиску увидел, когда на нее твой Дольк уселся. Откуда это на Динах старинные мраморные колонны? Что за Атлантиду ты мне под бок Бургунии подсовываешь? Ты придумала эту дуру шлифованную или "Эппи"?
  -- Тема, да чего ты так разошелся? Ну я, ну пусть неудачно. Я про Крым вспомнила. Да ладно, мало ли как она туда попала. Из-за обломка целую цивилизацию придумывать. Что она тебе, мешает? Пусть спокойно лежит там.
  -- Конечно. Теперь пусть лежит. Такая одинокая старинная мраморная колонна, одна на весь остров. Вообще-то "Эппи" не должен был пропускать этот дурацкий обломок.
  -- Не сходи с ума. С чего это "Эпистемо" знать, что там НЕ МОЖЕТ БЫТЬ мраморной колонны.
  -- Ну да, ну да, случайно родившаяся загадка для будущих археологов Бургунии, - сказал Артем уже почти спокойным тоном.
  -- Почему бы и нет? Может быть и древнюю цивилизацию найдут.
  -- А почему вы еще не деретесь? - осведомился Кеглик, входя, - Так славно орали, потом притихли. Я думал здесь уже бой, бой, бой.
   - Ты подраться хочешь? - обрадовалась я. - Сейчас устроим. Бери шлем, там как раз эскадра фон Круи пытается высадить десант на Арльское побе­режье и вот-вот напорется на эскадру Нельсона. Вперед, адмирал фон Круи!
  -- А почему это я опять за каледонцев воевать должен? - насупился Анри.
  -- А потому, что я Нельсона изначально веду, недовольный ты мой. А фон Круи ничей. Бери шлем, агрессор ты мой ненаглядный. Ох, и всыплем же мы вам.
   - Самоуверенность и наглость лечатся хорошей взбучкой. Ладно, пошли к нашим афинчикам. - Анри обаятельно улыбнулся и с чисто галльской галантностью повел ручкой: - Прошу, мадмуазель.
   - Почему "афинчики"?
   - Если помнишь, Афину родил Зевс из головы, мы же их тоже из головы...
  -- Ну, ну.
   Я снова уселась в кресло, но прежде, чем надеть шлем, спросила у Артема:
  -- А что это за молодой человек приятный во всех отношениях, Гест? Я его первый раз вижу.
  -- Лейтенант Джон Готван, доверенное лицо фон Круи, каледонский шпион.
  -- Да ты что! - ахнула я. - А такой приятный молодой человек! То-то он чертей и Господа поминал. Сам делал?
  -- Нет, зачем, проходной персонаж. Готового взял. Подтемнил только.
  -- И кто?
  -- Э-э. Счас. Как же его... Эппи?
  -- Борис Плотников, актёр. Конец XX - начало XXI вв.
  -- Ну вот.
  -- А правда, что говорят?.. И кто он, коль не секрет? А-а, военный моряк. В общем, жгучий брюнет... - я, мурлыкая песенку, натянула шлем и вдохнула морской воздух, на этот раз пополам с пороховой гарью.
  

* * *

   Четвертый день критская эскадра крейсировала вдоль северного побережья полуострова Изобилия. Адмирал Нельсон сидел на мостике в своём любимом кресле - одна из его маленьких причуд, к которой привыкли все офицеры эскадры. В глубокой задумчивости он созерцал заходящее солнце. Ему всегда нравился морской закат, такого никогда не встретишь на берегу. Но сегодня переливы красок не радовали адмирала, его терзали сомнения. Приказ, который доставил ему фельдъегерь, гласил коротко и ясно: "Выйти в поиск вверенной Вам эскадрой и захватить Анжу". И подпись Бургуна XIII, читай "Колленкура". Вначале адмирал находился в лёгком шоке, затем ему стало смешно. Интересно, как это они себе представляют - захватить лучшую бургунскую крепость силами одной эскадры. Крепость, которую за пару столетий её существования удалось взять только единожды графу Монтгомери и то почти чудом. Потом наступила депрессия. Адмирал вынужден был подчиниться нелепому приказу. В памяти всплыли строки "Манифеста пяти непокорившихся". Адмирал надеялся, что смута закончится, не затронув его, но, похоже пора было делать выбор - нарушив присягу, перейти на сторону мятежников или погубить эскадру, исполняя дурацкий приказ. С каждым днём Анжу всё приближался, а верного решения так и не было. Резко поднявшись с кресла, адмирал цепкой, пружинистой походкой отправился в свою каюту. "Завтра", - мелькало в его воспалённом мозгу. Четвертый день адмирал откладывал решение, это дарило какую-то призрачную надежду на неведомое - авось само как-нибудь...
   - Адмирал, паруса на горизонте, - стук вахтенного офицера вывел Нельсона из полубредовой яви.
   - Паруса? Но откуда, бабушку их через клюз, здесь могли появиться паруса, - тревожно размышлял, быстро облачаясь в свой мундир Нельсон.
   Взбежав на мостик, он приник к трубе. Точно, паруса. Марсовый не ошибся. Судя по количеству белых пятен, это могла быть только эскадра. Из-за дальности расстояния флаг ещё было не разобрать. Непонятно, сто рапанов им в задницы против нарезки. Непонятного адмирал не любил.
   - Через какое время мы сблизимся?
   - При попутном ветре склянок через шесть, господин адмирал.
   Нельсон взглянул на паруса.
   - Идти параллельным курсом. Орудия расчехлить. Марсовым внимательно следить.
   Ни одной бургунской эскадры здесь быть не могло. Значит...
   - Но этого тоже не может быть. С Каледонией подписан Вечный мир, - пробормотал себе под нос Нельсон (и в кого это он уродился, такой доверчивый, а ещё адмирал) и обернулся к офицеру: - Завтрак подать сюда.
   Съев два бутерброда с сыром и запив их кофе с ромом, адмирал исчерпал меню своего завтрака. Он снова поднял трубу. А, чтоб вас селедки съели! В окуляре трепетало на ветру полотнище каледонского штандарта. Адмирал старательно пересчитал вымпела. Тринадцать. На одном из флагштоков вился кайзер-флаг адмирала фон Круи, почти копия того, что плескался над головой Нельсона. Вряд ли они вышли на прогулку. Странно, но адмирал почувствовал, что тоска и депрессия растворились в морском воздухе. "Значит тринадцать против моих девяти". Кровь привычно вскипела в предчувствии боя. В голове молниеносно созрел план сражения. Это тебе не Анжу.
   - К бою!
   Боцманские дудочки заиграли алярм.
   Две эскадры медленно, но неуклонно сближались друг с другом. В трубу уже было отчетливо видно, что противник также их изучает. Никакой паники и суеты на палубах не было заметно. Каледонцы готовились к бою.
   - Десять кабельтовых, - прокричал марсовый.
   Над морем наступило затишье, нарушаемое только криками альбатросов и хлопаньем парусов. Напряжённые фигуры застыли у орудий, мысленно прикидывая расстояние и последний раз проверяя прицел.
   Фон Круи выдержал марку до конца. Только с трёх кабельтовых каледонцы открыли огонь. Нельсон ответил с расстояния пистолетного выстрела, нервы бургунцев оказались крепче...
   "Империя" на которой держал свой флаг Нельсон первой вышла из-под огня. За нею начали подтягиваться остальные. Разойдясь на контр-галсах, обе эскадры сделав поворот все вдруг, снова начали сходится.
   - Повреждений никаких. На других кораблях тоже, - доложил флаг-лейтенат.
   - Отлично. Господин капитан, - Нельсон повернулся к каперангу Крузу, - принимайте командование кораблём.
   Адмирал уселся в своё любимое кресло. Сейчас от него уже ничего не зависело. Всё решат бомбардиры. Офицеры знают свои задачи, впрочем, как и все остальные. Посмотрим, чья выучка лучше - наша или каледонская. Взяв в руки трубу, адмирал наблюдал за вражеской эскадрой. Неожиданно три каледонских корабля, ломая строй, поймали ветер и устремились к концевому кораблю бургунской эскадры. Нельсон вскочил с кресла.
   - Ах ты, гальюнный заседатель! Значит вот как, фон Круи. Трое на одного? - ярость охватила адмирала, наливая лицо багряным румянцем. Крутые желваки заходили по скулам. - Запомним, адмирал.
   Командир "Драчуна" капитан первого ранга Корнилов, несмотря на свою молодость, считался одним из лучших офицеров. Заметив каледонский манёвр, он остановил корабль и, встав на "мёртвый" якорь, открыл огонь. Нельсон внимательно следил за схваткой. После первых залпов "Драчуна", он поочерёдно оглядел каледонские корабли. На одном были снесены все палубные надстройки и кое-где уже пробивались язычки пламени. На другом удачным выстрелом повредило паруса и они жалкими лохмотьями свисали с рей. И только третий корабль продолжал артиллерийскую дуэль. Нельсон повернулся к сигнальщику.
   - Отрепетируйте на "Драчуна": адмирал удовлетворён действиями команды и капитана.
   "Империя" слегка подпрыгнула на волнах от бортового залпа - сражение продолжалось...
   Ядра с визгом носились над кораблями. Одни впивались в обшивку, другие как мячики, отскакивали от бортов. Огонь артиллерии достиг своего апогея. Нельсон весь черный от сажи и пороховой копоти носился по мостику со шпагой в руке. Двухчасовой бой не приносил успеха ни одной из сторон.
   - Господин адмирал! - капитан Круз подбежал к Нельсону, - две пробоины ниже ватерлинии. Завести пластырь нет возможности. Помпы не справляются.
   Нельсон покосился на Круза.
   - Господин адмирал, я прошу Вас перейти на другой корабль.
   Порывисто обняв капитана, Нельсон устремился к шлюпке. Через несколько минут его кайзер-флаг взвился над "Покорителем морей". И тут один из каледонских кораблей вдруг как-то странно подпрыгнул и из его недр вырвался столб огня и дыма. Через минуту океан поглотил останки корабля. Видимо шальное ядро попало в крюйт-камеру и взорвались пороховые запасы. В рядах каледонцев наступило минутное замешательство. Пользуясь моментом, Круз направил свою покалеченную "Империю" к ближайшему вражескому кораблю. В воздухе засвистели абордажные крючья, сцепляя два судна. С криками бургунцы кинулись на абордаж. Закипела дикая резня. Какой-то матрос забрался на мачту и срезал флаг. С несуразным хлопаньем огромное полотнище упало на палубу. Сопротивление каледонцев было сломлено. И ещё через несколько минут над захваченным кораблём взвилось знамя с тремя лилиями по диагонали. Двойная победа противника деморализовала каледонцев. Поспешно, без всякого приказа, корабли начали выходить из боя.
   Нельсон сияющими глазами смотрел на бегство вражеской эскадры.
   - Виктория, - прошептал он. Повернувшись к капитану "Покорителя морей" Свиридову, адмирал приказал начать преследование противника.
   Увлекая за собой другие корабли "Покоритель морей" кинулся догонять уходящую эскадру. На месте сражения осталась только медленно тонущая "Империя", с остатками обрубленных абордажных крюков. Да на волнах качались обломки того, что ещё недавно было трёхмачтовым красавцем с гордым названием "Слава Каледонии".
   Победа была полной. Только внезапные штиль и туман спасли эскадру фон Круи от гибели. Единственным призом бургунцев во время погони стал шестидесятипушечный фрегат "Ястреб", получивший большие повреждения от "Драчуна" ещё в начале схватки. Но эскадра Нельсона тоже была потрёпана и не могла выполнять поставленную перед ней задачу. С лёгким сердцем Нельсон отдал приказ лечь на обратный курс. Домой.
   Непокорившиеся так и не узнали, какую роль в их судьбе, да и в судьбе всего дела сыграла каледонская эскадра, случайно появившаяся у арльского побережья. Впрочем, а случайно ли? На это не смог ответить даже сам Нельсон.
   А Колленкура хватил удар, ма-аленький такой ударчик.
  

* * *

   Высадиться мы, конечно, каледонцам не дали, но потрепал нас фон Круи здорово.
   - А откуда, собственно, фон Круи оказался у Изобилия? Тёма! Я, кажется, тебя спрашиваю!
   - Не знаю. Я за каледонцев не отвечаю.
   - А кто отвечает, хотелось бы знать?
   - Лучше скажи, почему ты, играя за Нельсона и Кондратенко, почти всегда выигрываешь? Ты же играешь в стратегии из рук вон плохо.
   Я пожала плечами.
   Кстати, Дольк отказался ехать с Готваном в Каледонию и остался у деда Пашича. Готвану из-за неудачи каледонского десанта пришлось добираться в Каледонию с помощью старинных друзей контрабандистов.

ГЛАВА 8

В то время почти во всех детских книжках были сироты.

Положение приемыша было модным и трогательным.

* * *

   Лег, значит, влево король марьяжный,
   Валет червонный ни "бе", ни "ме".
   Где жизнь оставить - вопрос неважный.
   Оставлю, значит, свою в корчме.

(Михаил Щербаков "Корчма")

* * *

   Корчма под тремя развесистыми вётлами у развилки была похожа на бродягу, дрыхнущего под деревом, надвинув глубоко на глаза обтрёпанную соломенную шляпу.
   Савари соскочил с коня, затянул поводья на дряхлой коновязи и потянул на себя изо всех сил сопротивляющуюся дверь. Попав наконец внутрь, он направился к одноглазому скособоченному субъекту в роскошном камзоле из-под которого виднелась замызганная домотканая рубаха. Субъект с невероятной скоростью тасовал карты. Это был известный в округе стирало.
   - Как оно ничего, Шелест?
   - Ёлочки. Бестолковка при мне и рахманно, - буркнул субъект и мотнул головой на соседний стул, на который не замедлил опуститься лучший сотрудник министра внутренних дел Бургунии. - Банки-хромтики кликнуть?
   - Не надо жеванины. Я не голоден. Чего замужришь? Знахопырили чего?
   - Наши позюнгорили, такой кубаси никто не знакторил. Лепилу с мазилой мы глянули. Они жоха какого-то тянут с собой.
   - Может бика под мурика канает?
   - Кругляк. Не буровь. Чо ж, ребята мазиху от бардадыма не отличат? Да и габариты не лепятся. Толкую же, волокут мурика, всего в ленточках, видно откосмыряли его степенно. Гниёт, сердешный.
   - Лаче, - Савари встал. - Но вы ещё позюнгорьте. Безнесчастья* тебе, - Савари сделал ручкой и пошёл к двери.
   * Стирало - шулер, ёлочки - всё нормально, бестолковка - голова, рахманно - хорошо, ёлочки - всё нор-мально, банки-хромтики - выпивка с закуской, жеванина - еда, замужрить - сообщить какие-либо сведения, знахопырить - узнавать, зюнгорить - смотреть, кубася - баба, знакторить - замечать, жох - мужчина, бика - женщина, мурик - мужчина, кругляк - чепуха, буровить - говорить не то, что надо, мазиха - дама (карт.), бардадым - король (карт.), космырять - избивать, лаче - хорошо, безнесчасье - удача.
  
   Покидая корчму, Савари пару минут повычислял, кого как муравьи гусеницу тащат Фриитак с Соловьёвым, но сбился на императрицу. Шустрый Цветочек просто растворилась в воздухе.
  

* * *

   Упал направо валет червонный.
   Плюсуем двести, пятьсот в уме.
   Стрельба стрельбою - вопрос решенный.
   Уж раз издохнуть, то здесь, в корчме.

(Михаил Щербаков "Корчма")

* * *

   У меня за спиной Туровский с Лефраном яростно спорили о конфликте Компактности и Рассеяния, о криптоисторичности "Лорда колец" с переходом на присутствующих - на чью мельницу льёт воду наша игра - историков или криптоисториков, о противостоянии Магии и Анализа.
   - Глен, а ты за что?
   - Я за аналитическую магию и магический анализ, - рассеянно ответила я, пытаясь нашарить свою бродячую четверку (если считать Марфушу). Когда я в последний раз вставляла в основное время сцену с ними, забыла, бестолочь, к моим "вояжирам" заново прицепить "тамплиера", а автоматический "циннендорфец" * выдавал в ответ на мои запросы только общее "жив" (про Марфу, естественно, в женском роде). А действительно, где же императрица? И мне её не найти - наверняка имя сменила, по физиопараметром тоже искать невозможно - я их не знаю. Она не была позиционирована в проработанных игровых сценах и "Эппи" либо воспринимал все просьбы показать императрицу до переворота как некорректные, либо пытался подсунуть мне кого-нибудь из многочисленной толпы императриц от Гогенцоллеров до ситхов. И портрет Оттавии на груди Юджина тоже почему-то на поиск не срабатывал. Не сделала же она пластическую операцию. А портрет Оттавии Монфлери, бывшей императрицы. Я точно знаю.
  
   * Названия программ взяты из масонских терминов: "Тамплиеры" - система строгого наблюдения, "циннен-дорфцы" - система слабого наблюдения.

* * *

   Войдя в свою комнату, Юджин зажег свечу, взял на ладонь свой амулет, серебряную кошку, обхватившую лапками кристалл горного хрусталя, и преклонив левое колено, что означало покорность чувств и свободу разума, медленно заговорил: "Великие Боги, хранящие в благоденствии остров Реддо, милосердные и справедливые, вашей заботой жители Реддо, познав цену крови и боли, стали добры и умелы. А земля бургунская залита кровью и слезами. И соленая корка стягивает её в страшной судороге. Молю вас, обратите свои взоры на этот несчастный остров, тонущий в раздорах и злобе. Всемогущие Боги, я знаю, что самое ценное, в человеке - свобода воли. И вы не можете помочь людям без их просьбы. Я прошу вас об этом. Я, Юджин О'Флаерти Каунти Беллер, вложивший жизнь и душу в эту страну, гордую и великую. Вкус ее воздуха нежен и горек, как запах весенней листвы. А нрав столь же прекрасен и буен, как цветение ее садов. Не дайте же ей разбиться на взлете, молю вас".
   Юджин умолк. Медленно, снимая с себя постепенно и осторожно молитвенное напряжение, встал и прошелся по комнате. В нем была пустота. Слов уже не было, дела еще не было.
   Он почувствовал, что устал, сильно, до невозможности двигаться. Его хватило только на то, чтобы стащить с себя мундир, сапоги и лосины, и почти упасть на кровать, последним усилием натянув на себя меховое покрыва­ло.
   ...Свежий морской ветер колыхал белые шелковые занавески. Под окном цвел сад шестнадцати цветов и тысячи оттенков, а дальше были только два цвета - желтое солнце, синее небо, синее море, желтый песок...
   - Вставайте, герцог, сиятельство наше незакатное, - у кровати стоял Виктор, - Генералы Вас к себе требуют.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Спустя две недели перед герцогом, стоящим на корме маленькой торговой караки "Комбината", стали подниматься из океана очертания родного острова. На этот раз привычный для "Комбинаты" груз - зерно, меха и прочие такие товары были только прикрытием. Главным грузом, что везла карака, был чрезвычайный посол непокорившихся на Реддо поручик Беллер, он же наследник престола упомянутого герцогства.
  

* * *

   Интересно, к кому я обращалась, сочиняя сцену с молитвой Юджина. К нам самим?
   И к кому обращался он? К Реду, Флери, Ауриту и прочим редицким богам? Или он думал, что просит их, а на самом деле...
   Но что же я могу сделать...
   Ох, что-то меня занесло...
  

* * *

   Я сидела напротив своего сына. Мы обедали по малому дворцовому ритуалу - вдвоём. Я ела почти машинально, не ощущая вкуса. Два года я не видела Юджина и сейчас пристально рассматривала его немного восторженно, немного печально. Исчезла детская припухлость щёк, загорелая продублённая кожа туго обтягивает чёткий треугольник узкого подбородка и высоких скул. Из движений, как и из черт лица, исчезли плавность и неопределённость. На смену им пришли чёткость и точность. Уезжал в Бургунию юноша, одновременно томный и порывистый, умудрившийся на нашем солнечном острове, продуваемом всеми морскими ветрами, сохранить в прохладе дворцов и тени парков нежную фарфоровую белизну кожи. Сейчас передо мной сидел мужчина, чей облик отшлифовали сражения и походы. Он отличался от себя прежнего как гравюра от акварельного наброска.
   Два года, прожитые в Бургунии, и опыт, которым не обладал более ни один из моих подданных, были заметны во всём - в новой походке, взгляде, даже в том, как он брал со стола бокал с вином.
   - Матушка, так мы можем рассчитывать на помощь Реддо?
   - Да, сын мой, мы вам поможем. Но ты сам знаешь, что наши возможности не велики. Впрочем, ты, вероятно, тщательно продумал, чего ты хочешь...
  

* * *

   Не читалось, не гулялось, не спалось. Не жилось. Голова была забита полудохлыми зародышами намерений и мыслей. Юджин вяло перемещался по комнате, иногда присаживался к письменному столу, начинал писать. Через две-три фразы, а то и слова рука бессильно приникала к листу. Понемногу уходила надежда, что этот способ разбираться в хаосе внешнем и внутреннем - отпустив руку с поводка сознания, излагать все на бумаге - окажется действенным и на этот раз. Он подошел к окну. Свежий ветер, колыхавший белые шелковые занавески, мягко погладил его лицо. Под окном цвел сад шестнадцати цветов и тысячи оттенков, а дальше были только два цвета - желтое солнце, синее небо, синее море, желтый песок. Желто-синяя тоска... Как мечталось так стоять у этого окна ему, лежавшему на походной койке, усталому, грязному, полуголодному, там, где-нибудь между Критом и Ньюпором.
  

* * *

   "Надежда", красавица-бригантина, пахла не морем, а домом, только что справившим новоселье. Она сошла со стапелей всего неделю назад. Ей ещё предстояло надышаться солеными ветрами, пропитаться морской водой. В свое первое плаванье уходила "Надежда".
  

* * *

   Ну так выпьем, кто захочет
   За полеты на Руси.
   Если можно, Авва Отче,
   Рюмку ближе поднеси.

(Тимур Шаов. "Дельтаплан")

   Тёмка отложил гитару и потянулся, -
   - И что хорошего Вы там натворили, сударыня?
   Я неопределенно поводила в воздухе рукой:
   - А-а, ничего особо путного. Томление духа и словесные изыски. С Юджином что-то у меня творится. Тоскует. То ли безнадежно влюбился в экс-императрицу, то ли гражданская война подрывает его моральные устои, разочаровывается в бывших кумирах, что ли.
   - Э! Э! - Тема вскинулся на диване. - Оставь в покое кумиров и гражданскую войну. Как это разочаровывается? У меня свои расчеты на него. Кто принесет пламенное слово революции на Реддо? Кто впишет в сердца юных редичей сияющий грядущим счастьем лозунг "Свобода, равенство и братство"?? Пусть влюбляется, это твои проблемы.
   Я удивилась. Я преисполнилась надменности.
  -- Темочка, если Юджин влюбится, ему станет безразлична и граждан­ская война и твой сияющий лозунг, а последнее его слово будет Юджина скорее раздражать, чем вдохновлять. Это во-первых. А во-вторых, с какой это стати Вы собираетесь что-то там писать в сердцах моих редичей? Позволение спрошено? Кроме того, я, как герцогиня Беллер, заявляю, что у нас абсолютно благополучное государство, совершенный государственный строй и никаких революций я терпеть не намерена.
  -- А мы пока в этом и не сомневаемся.
  -- Пока не сомневается! Наглец!
  -- Я рассчитывал на интернациональные бригады, - Тема не обратил внимания на мою гневную реплику, - сражающиеся с нашим злодеем узурпатором. Доколе мы будем сидеть по своим норам? Ты меня к себе не зовешь. Сама Юджина заслала и успокоилась... подожди, - вскинулся вдруг Туровский, - когда это Беллер успел познакомиться с Оттавией?
  -- Ты что, думаешь, я за каждым его шагом слежу? Просто у него на шее медальон с её портретом.
  -- А-а, - успокоился Тёма, - такие медальончики висят у половины юных офицеров, тех, кто ещё не обзавёлся настоящими дамами сердца. Эти медальончики в каждой лавке продаются. То есть продавались. Так вот, Кеглик вообще непонятно где болтается, чем занят. Иногда подержится за чужих героев и все.
   У тебя, помнится, новая эпоха началась с визита Мышьяка. Если не ошибаюсь, четвертая - эпоха Контактов?
   - Ошибаешься, невежественный мой: Эпоха Открытий - Беллера, эпоха Труда - Ормистон, эпоха Борьбы - Ёсехидо, эпоха Наслаждения - Уда, эпоха Познания - Беллера. Ныне шестая эпоха при прежней династии. Первый случай в истории Реддо, когда эпоха меняется не на смене династий, и даже не на смене правителя. Мудрая Глория Альберта... И не закатывай глаза и не безобразь выражением скуки свои прекрасные и мужественные черты. За коим дьяволом ты мне нужен на Реддо, если тебе абсолютно неинтересно, что и как у меня там устроено.
   - Можно подумать, тебе интересно, что у меня. Я в Бургунию одного Юджина пустил, а ты там обустраиваешься, как в своем гнезде - легенд напридумывала, поэтов, аббатств натащила. Того и гляди религию какую-нибудь занесешь.
   - Ты как о заразе говоришь.
   - Да не религия зараза, а ты.
   Мне стало трудно дышать. Последняя фраза по интонации резко выбивалась из обычной перебранки. В ней было раздражение. Батюшки, наводнение. К горлу подступил тугой комок. Дьявол, ничего не ответить. После первого же слова, нет, на первом же слове прорвутся наружу слезы. Несколько секунд я боролась с этой волной.
   - Ты же знаешь, что в Бургунии нет религии, потому что я не хочу всуе... Это ты с богами играешься.
   - Ты, свинья, сначала разберись, чего ты хочешь, а потом проси. То ты жалуешься, что никто ни к кому не ходит, то... зараза...
   Мой голос сорвался. Все. Вода перехлестывает через парапеты, мутный поток несется по улицам...
   - Глен, ты что?! Ты что, обиделась? Глен, какого ляда? С каких пор ты обижаешься, когда тебя квалифицируют "заразой"? - Артём удивлён и встревожен.
   Дура. Нервы. С чего бы это? Ну все, все.
  -- А у меня новая бургунская легенда есть.
  -- О-о-о!
  -- Ну, Темочка! Послушай, может понравится? Для тебя же старалась!
  -- Для меня?! Ты себе островочек маленький взяла, разгуляться негде. Вот и рвёшься в Бургунии похозяйничать. Ладно, давай. Если что - вычеркну.
  

* * *

   В саду появился Антон. Увидев меня в окне, он взмахнул рукой.
   - Юджи! Пошли купаться!
   Не дожидаясь моего ответа, он развернулся, подошел к обрыву скалы и дугой согнутого лука исчез за каменной кромкой сада.
   Я улыбнулся, перемахнул через подоконник, пробежал по саду и, сбросив рубашку, шорты и сандалии, покинул гору Фанниора и Закатный дворец ради веселого прохладного моря и Антона.
   Э-гей!
   Потом мы валялись на желтом песке.
   - ...сегодня он был под Арденном, а через два дня Ле-Брэ видели опять в столице. А через неделю - на западном побережье он пел свое знаменитое "Ну а семый удалой, веселый не захотел умирать".
   ...невероятно красива башня Вирлану в городе Ниме, построенная еще во времена Бургуна III, до начала Столетней войны. Говорят: "прекрасно, как башня Вирлану. Говорят, что поднявшимся на нимскую башню врагам нельзя не помириться. Говорят, посмотревшему на башню Вирлану захочется непременно подняться на нее. А поднявшись, захочется спуститься только для того, чтобы снова посмотреть на нее снаружи. Полтора века радовала она людей, и славились ее мастера Тырса, Кирьяк и Полетика. Но однажды пришел к ней человек, в душе которого Вирлану вызвала не радость, а досаду и боль. И сказал он: "Не я построил эту башню. Но я соединю с ней мое имя". И взорвал он башню Вирлану. Медленно опускалась она на землю, как воин с вражеской стрелой в сердце, утратив свою летящую к небу силу. И осела, растеклась битым кирпичом, придавив к земле своего убийцу. И красные осколки кирпичей забрызгали стены, домов, стоящих вокруг. Много дней разбирали суровые, хмурые нимцы останки башни. Нашли изуродованное тело человека, разбившего ее. Тело вывезли далеко в поле. А через 10 лет и один год пришел в Ним человек по имени Гиттале и сказал жителям: "Мы снова построим башню Вирлану". И опять, как полтора века назад, жители Нима вкладывали в башню свои деньги, силы и души. Поднялась башня еще краше, веселя сердца своей легкой летящей силой.
  -- Зависть - это страшно, - как-то очень по-взрослому сказал Антон. - А ты видел эту башню?
  -- Не раз. Последний - после боя под Нимом. Фанагорийцы сражалась со стесселевцами. У Николая Николаевича старые счеты с этим воякой. Республиканцы подошли к предместью Нима рано утром...
   Антошка слушал меня, затаив дыхание.
  

* * *

  -- Довольна ли твоя душенька?
  -- Да, сударыня, нам э-э приятно, что наши пожелания так точно уч­тены и так э-э... быстро воплощены. Мы полагаем, что можно вводить эту сцену в основное время.
   Я потянулась к пульту и похолодела.
  -- Я... пожалуй, я потом ее введу. Подредактирую еще. Мне кажется, они не очень убедительны. Антон увлечен не сам по себе, а по заказу.
  -- А по-моему все хорошо. И легенда звучит вполне симпатично. Хотя как знаешь, твое дело. Только не перестарайся, когда шлифовать...
   Антон осекся, взял у меня из рук дистанционку, помедлил, сказал:
  -- Эппи, основное время на экран, две минуты назад, пожалуйста.
  -- ...дней разбирали суровые, хмурые нимцы останки башни. Нашли...
   - Эппи, спасибо, довольно.
   Экран погас. Артем пошел к двери. Я кинулась за ним.
   - Темочка, прости, я нечаянно. Я была уверена, что мы были в рабочем времени.
   Артем молча шел по коридору. Я пыталась идти рядом.
   - Тема, я ошиблась. Тема, в конце концов, это мой остров, мои герои. Тема, ну мало ли что Юджин насочиняет про Бургунию.
   Артем остановился.
  -- Да не переживай так, Глен. Мы же все равно хотели эту сцену вво­дить в основное время. Ладно бы чушь какая попала в настоящее.
  -- Тогда чего ты обиделся?
   - Я? Обиделся? Я не обиделся, - Артем повернулся и пошел дальше.
   0-ля-ля, бедная я, несчастная. Что творится?
   Я одна уже несколько дней. Все меня покинули. И черт с ними. А я пошла с Юджином писать стихи.
  

* * *

   Настроение было самое что ни на есть поэтическое; Однако брожение в душе и по комнате вот уже несколько часов не давало практического результата. Слова не цеплялись друг за друга, не созвучивались ни строчки, ни темы. Тогда мне вспомнилась старая любимая забава - разворачивать чужие стихи. Конечно! Сплести венок сонетов, взяв маргиналом чужое. Я нетерпеливо бросился к книжным полкам. На диван, на стол полетели томики. Назначить маргиналом сонет для этого не предназначенный совсем не просто. Ведь каждая его строка должна обладать свойствами и конца и начала фразы. Любая точка в конце строки должна или убираться или превращаться в запятую. И наоборот, в конце каждой строчки должна быть возможна точка. Проще всего, если бы каждая строчка была самоценной, завершенной. Ни одной строки типа "которыми связует нас луна". Попробуйте начать стихотворение словом "Которыми"! Да еще чужой сонет должен быть мне по размеру и подходить к сегодняшнему настроению. И к глазам. Ха. Не смешно. "Упасть без чувств, очнуться исступленным..." Нет, не годится. "Предателем - и верным, непреклонным..." Дальше. "Пером и шпагой, а причал далек" - не начать. Это не по мне. Это тоже. "В друзьях обман, в любви разуверенье". Не хочу. Так, здесь уже готовые венки. А что, если... Если сделать венок из венков? Или хотя бы один сонет из венка сделать маргиналом нового? Так же до бесконечности можно.

* * *

   Я задохнулась от восторга. Умница Юджин! Дискретность мира и стиха. Фракталы в стихотворном тексте. В прозе, наверное, тоже так можно. Ах, плохо я разбираюсь в литературоведении. Может быть, это банально. Но Юджин до этого только что дошел. Ладно, потом додумаю.

* * *

   На чужой маргинал написать свой венок. Это же проще, чем выискивать среди простых сонетов годящийся на роль маргинала. Не читая всего венка! А потом сравнить. Замечательно! Но... Это, наверное, потом. Надо бы не забыть. Та-ак. "Я чувствую непобедимей страх..." Ой-ёй, три строки с "и" начинается. "Я не поклонник радости предвзятой". Я тоже, но Великие Боги! Опять три "и" в началах строчек. Начинать больше нечем, что ли! А вот это обнадеживает. "Что сделалось со мной? Я весь пою..."

* * *

   Спасибо, Константин Дмитриевич.

* * *

   Ликующим в мелодиях оркестром.
   Я - палочка в руках себя - маэстро.
   Я сам себе команды подаю...
  

* * *

   О, что со мной? Я счастлив непонятно.
   Печать и нежность, радость, гнев
   Восторг мне повторяют как припев.
  
   Я в лихорадке чувств и неприятных
   И сладостных, соленых, горьких, мятных,
   Больных и больных. Хором спев
   Одну мелодию про томных дев
  
   Другую тотчас же начнут - о славных
   И гордых воинах, о чести и победе,
   О тех, кто ценит смерть во всей ее красе.
  
   Ну и так дальше.
  

* * *

   Я третий раз подряд перечитала юджиновский венок сонетов. Ах, как он мне нравился. Венок. И Юджин тоже. С моей помощью герцог Беллер станет самым гениальным поэтом Дайры. Но что-то я засиделась на одном месте. И я отправилась гулять по поселку.
   Я шла по пустым полутемным коридорам. Ничего не думала, никого не искала. Поселок невероятно велик. Тысячи жилых комнат, лабораторий, оранжерей, кухонь; двери, двери, коридоры, лестницы, двери. Я каталась на лифтах по всем направлениям, заходила в пустые комнаты, забиралась в чащу лиан и веток, наткнулась на цветущие гиацинты - и никто их не видит, а они цветут - дальше бродила с цветком в волосах. Воображала, что заблудилась то ли в дома Рафлза Хоу, то ли в "Золотой цепи". В конце концов я действительно заблудилась.
   Устав, я улеглась на диванчике под шатром филодендрона. Засыпая, смотрела на резные листья лианы. Они чуть покачивались. Вентиляция.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Я прожила под лианой прекрасных три дня. Ела в ближайшей кухне, почти бегом возвращалась на свой диванчик и снова засыпала в аромате каких-то (я не академик ботаники) огромных белых цветов.
   Я отъелась и отоспалась. И только тогда поняла, как довела себя за последние дни. Забава превратилась в... кошмар? изнурительную работу? наркотик? Тьфу ты, чушь какая.
   Меня потянуло домой.
   Я соскучилась по ребятам, по работе, по Эппи.
   В лифте, нажав кнопку, я посмеялась, как убедительно для себя я заблудилась.
   Когда я шла по коридору, ожил "разговорник":
   Я леплю из пластилина,
   Пластин верней, чем глина,
   Я леплю из пластилина
   Кукол, клоунов, собак.
   Если кукла выйдет плохо,
   Назову её дурёха.
   Если клоун выйдет плохо,
   Назову его дурак.
   Понятно, ребятки тоже соскучились. Зовут.
   Подошли ко мне два брата,
   Подошли и говорят:
   "Разве кукла виновата?
   Разве клоун виноват?
   Ты их лепишь грубовато,
   Ты их любишь маловато,
   Ты сама и виновата,
   А никто не виноват".
   Не знаю, не знаю, кто из нас грубее лепит.
   Я леплю из пластилина,
   А сама вздыхаю тяжко.
   Я леплю из пластилина,
   Приговаривая так:
   В кают-компании пахло невообразимо вкусно.
   "Если кукла выйдет плохо,
   Назову её... бедняжка.
   Если клоун выйдет плохо,
   Назову его бедняк".

(Новелла Матвеева "Девочка и пластилин")

   Ребятки развалились в креслах.
  -- 4352.
  -- Два быка.
  -- 4782.
  -- Два быка, две коровы. Опаздываете, мадмуазель. Уже минут семь, как всё готово. А нам еще с Вами, душа моя, на Реддо нужно сбегать на 5-10 минут.
  -- Зачем?
  -- 4872.
  -- Четыре быка. Надо.
  

* * *

   Том Большой палец поднял ко лбу заскорузлую ладонь. К берегу приближалась лодка с косым парусом. "Не припомню что-то такую". Суденышко ткнулось носом в песок. Из него выпрыгнул большой светловолосый парень и вытащил лодку на песок.
  -- Ты кто таков? - спросил Том.
  -- Томас Воорг, сударь, к Вашим услугам, - обернулся юноша.
  -- Тезка! Ты откуда взялся?
  -- Не знаю.

* * *

   Для своего Воорга Кеглик, не мудрствуя излишне, взял главного викинга XXI столетия Вальяса Терви, естественно, из ранних фильмов, молоденького. Только глаза другими сделал - тёмно-серыми вместо блёклых льдинок Терви.
  -- Это кто?
  -- Не знаю.
  -- А откуда?
  -- Не знаю.
  -- А почему по-редицки разговаривает?
   Пауза.
  -- Не знаю.
   Так, откуда этот молодчик знает редицкий язык, месье Лефран действительно не знает. Не подумал.
   И мы пошли есть, пить и разговоры разговаривать.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Жаль, что у нас нет крыс, - задумчиво сказал Анри и отправил в рот пятый эклер.
   - Чего тебе жаль?!
   - Что здесь нет крыс.
   - А мне показалось, что я ослышалась. Зачем они тебе сдались?
   - Да я тут в рецептах порылся, роскошное блюдо нашел. Из китайской кухни.
   - Ну и?
   - Новорожденные крысята, фаршированные мёдом.
   Я не подавилась. А могла. Я к сладкому не то, чтобы равнодушна, но если нужно будет выбирать между, скажем, "Наполеоном" и кровяной колбасой моей бабушки, я однозначно выберу второе. А Кеглик сластёна почище Карлсона. Он любую гадость в засахаренном виде съест.
   - Классное блюдо, - заметил Тёма.
   - Тебе нравится?
   - А что? Это тебе не лягушки.
   - Вносим в меню бургунских ресторанов?
   - Нет!! - помолчав, Тема сказал: - И не в Каледонии.
   - Может быть, это едят аоюаю? - невинно спросила я, но, напоровшись на гневный взгляд Туровского, поспешно добавила: - Хорошо, хорошо. Гурамы.
   - Или джатхи.
   - Да пожалуйста. Хотя нет. С их культом Великой Матери они новорожденных обижать не станут. Вот взрослых крыс - запросто. Только не в меду. Жареных, вяленых, солёных, маринованных. У них со сладким проблема. Так, иногда шмелиное гнездо найдут, а там мёда с гулькин хвост.
  
  
  
  

ГЛАВА 9

Духовой оркестр играл очень сильно

- получилась манифестации.

   Я читала о замке Шинон, стены которого видели Генриха Плантагенета, Ричарда Львиное Сердце, Орлеанскую деву, красавицу Аньес Сорель, многих французских королей, кардинала Ришелье и т.д. и т.п. "Неизвестные злоумышленники похитили бронзовый бюст Франсуа Миттерана, президента Франции в 1981-1995 годах. Миттеран, до того, как стал президентом, двадцать два года возглавлял мэрию Шинона. В мае 1999 года торжественно открыли музей, посвящённый ему. Центральное место в музее занимал бронзовый бюст, который вдруг кому-то очень понравился или не понравился...".
   Мне страшно захотелось украсть чей-нибудь бюст. Правда, кражи бюстов уже описаны Дойлом. Но это будет совсем другая история.
  

* * *

   Анжу отмечал праздник. Город был разукрашен цветами и гирляндами. Наиболее празднично выглядел Императорский дом. На самом деле это был скромный двухэтажный особнячок с фронтоном, колоннами, наличниками. "Императорским" он стал после того, как в нём имел счастье переночевать Бургун XI. Бургун XII, ставший императором после смерти брата, тоже останавливался в этих апартаментах при посещении Анжу. И жители привыкли именовать дом не иначе, как Императорский. Тем более что по обе стороны от дома в очаровательных сквериках с клумбами и фигурно подстриженными кустами стояли бронзовые бюсты обоих императоров - гордость анжуйцев. Бургун XII вообще-то не любил такого. Его портреты не висели по канцеляриям и присутственным местам. Даже монеты в Бургунии продолжали печатать с ликом Бургуна XI. Но искренность и сила верноподданнических чувств анжуйцев его растрогала, и несколько лет тому назад он разрешил поставить в упомянутых сквериках бюсты двух императоров - брата и свой.
   За одну ночь перед домом выросла трибуна, около которой замер в почетном карауле взвод фанагорийцев. Жители города постепенно скапливались на площади у трибуны. Места всем не хватало, и многие устраивались на крыше соседних домов. Невдалеке от трибуны выстроилась шеренга юношей, и зеваки недоуменно косились на неё. Крестьяне, пришедшие в город по такому случаю, спрашивали у горожан, кто это такие, но те лишь недоумённо пожимали плечами. Гул и гомон стояли над площадью.
   Но вот затрещали барабаны, перекрывая ор, и на трибуну взошел генерал Раевский при полном параде и всех орденах. Барабаны умолкли. Раевский молча обвёл взглядом толпу и задержал взгляд на шеренге. Сотни сияющих глаз смотрели на него. В первом ряду стояли три редича - Антон Кайсаров, Лесли Эккен и Томас Воорг (недавно появившийся на Реддо Воорг был милостиво принят герцогиней и получил статус гражданина герцогства). Юноши взволнованно ждали.
   Раевский снял треуголку и заговорил. Речь была заготовлена и выучена наизусть, но в последнюю минуту передумал её произносить.
   - Граждане! Соотечественники! В крови и муках рождается новая Бургуния, жизнь в которой будет построена на принципах справедливости, законности и милосердия. Будущее нашей страны зависит от нас с вами... - он говорил с толпой, как привык разговаривать со своими солдатами - просто, доступно и сокровенно. Генерал видел, как с каждым словом люди перед ним слушают всё внимательней, и радовался этому. Обычно бледные щёки генерала расцветали взволнованным румянцем.
   - ...и сегодня эти юноши войдут в стены нового училища имени человека, отдавшего свою жизнь за счастье новой Бургунии.
   Генерал одел треуголку, заиграла торжественная музыка, раздались крики "Виват!". Полотнище упало, и все увидели новую вывеску, прикреплённую к дому: "Анжуйское военное училище имени генерала Костенецкого В.Г." Двери распахнулись и шеренга неуклюже, ломая строй, двинулась к распахнутым дверям.
   - Первые курсанты новой Бургунии... - Раевский осознал, что говорит вслух. Костенецкий... Генерал знал, что никогда не забудет свою последнюю встречу с ним. Предтечей разговора стало появление в Анжу генерала Дохтурова.
   Они отправились в госпиталь. Сергей Алексеевич опасаясь, что не успеет увидеться с товарищем, торопил Раевского. Вместе с ними шел большой поджарый черный пес, сопровождающий хозяина повсюду.
   В комнате пахло кровью и гноем. Тяжелый запах кружил голову.
   - О, никак к нам гости, - через силу улыбнулся Василий Григорьевич. Дохтуров сел на стул возле кровати. Его пёс подошёл и положил свою длинную морду на постель. Костенецкий растроганно прикоснулся к собачьей голове:
   - Здравствуй, Туман. Каким ветром, Серж?
   - Попутным, Василь. Спешу передать привет от madam Canon, - Дохтуров пытался шутить, но глаза его оставались печальными. Костенецкий, делая вид, что не замечает жалостливого взгляда, поддержал старинного приятеля:
   - Как поживает старушка?
   - Просила передать, что ей ещё рано становиться вдовой.
   - Ну, от кавалеров у неё никогда не было отбоя.
   Друзья помолчали. Раевский стоял в углу комнаты, наблюдая за ними.
   - А всё-таки, Серж?
   - Если помнишь, по приказу Бургуна XII я отправился инспектировать колонии. Ну вот. Возвращаюсь в столицу, а там творится неизвестно что. Хорошо, ваш "Манифест" подоспел.
   - Ты читал его?
   - Ого! Спрашиваешь!
   - И что же?
   - Я думаю, результат налицо.
   Костенецкий прикрыл глаза. Улыбка озарила его худой, болезненное лицо.
   - Николя, - позвал он.
   Раевский вышел из своего угла и подошел к постели.
   - Значит, мы всё-таки были правы?
   Дохтуров не дал ответить Раевскому.
   - Ха! Конечно, правы! Тысячу раз! Знал бы ты, какое брожение в столице вызвал ваш "Манифест". Город разделился на два лагеря. Произведена масса арестов.
   - Арестов?
   - Увы, мой друг. Многие офицеры, да и не только не смогли сдержать язык за зубами. Теперь томятся в тюрьме, некоторые сосланы на галеры. А я решил к вам. Потолкался ещё немного в столице и ретировался.
   Костенецкий улыбнулся.
   - Дохтуров ретировался?
   - Ретирада, мой друг сиречь не есть отступление. По крайней мере, в данном случае. А обманный манивр. Мне кажется, я полезен вам свободным, а не в виде гордого узника.
   - Ты прав, Серж. Здесь ты намного полезней, - Раевский наконец вступил в разговор.
   - Надеюсь, мне здесь найдётся какое-нибудь дельце. Ужас как хочется поквитаться с Колленкуром.
   Раевский посмотрел на Василия Григорьевича:
   - Ну, что скажешь, мыслитель?
   Костенецкий нахмурился и отвернулся к стене. Дохтуров удивленно смотрел на обоих. Николай Николаевич сделал ему жест рукой и прошептал:
   - Выйди, генерал.
   Подождав, когда за Сергеем Алексеевичем и его собакой закроется дверь, он уселся верхом на стул и, словно не было заминки, продолжил старый спор.
   - Ломка старого строя для установления нового без потерь невозможна.
   - И война - один из способов ломки? - не поворачивая головы, глухо бросил Костенецкий.
   - Да. Я уверен, скоро произойдёт перелом и Дохтуров - первая ласточка весны.
   - Красиво говоришь.
   - Понравилось?
   - Для перелома нужно действие.
   - Не понял, - в свою очередь нахмурился Раевский.
   Костенецкий повернулся к собеседнику.
   - Пойми, Николай, нужен шаг, действие, назови как угодно, но только чтобы народ поверил, что всё серьёзно.
   Его глаза разгорелись, забыв о ранах, Василий Григорьевич приподнялся в постели, опираясь на локти. Болезненный румянец залил лицо.
   - Не просто генералы решили поиграть в войну, маясь от безделья, а именно дело. Во что поверят и пойдут за нами. Увидят корень, суть борьбы.
   - И что же ты предлагаешь?
   - Не знаю...
   Внезапный кашель обрушился на Костенецкого. В груди что-то захрипело и забулькало. Раевский вскочил со стула и выскочил из комнаты: "Доктор!"
   Николай Николаевич широкими шагами мерил коридор. Приоткрылась дверь и вышел хирург.
   - Ну, что, - схватив его за рукав, спросил Раевский.
   Хирург опустил голову:
   - Умер.
   Раевский вошел в комнату ушедшего друга. Костенецкий лежал в постели с умиротворённым лицом. Все морщинки разгладились. Он больше походил на мирно спящего. В уголке губ застыла усмешка, словно говоря: "Я-то знаю, а вот ты догадайся сам". Тяжелой походкой, ничего не видя перед собой, Раевский тяжело вышел из комнаты. Хирург подошел к нему:
   - Он просил передать, чтобы его похоронили в Ньюпоре.
   Ничего не понимая, генерал поднял голову:
   - Что? Ах, да, да... Да.
  

* * *

   Поминки по Костенецкому справлял весь город. Раевский пил не закусывая, но не пьянел. Жоффруа Ле-Брэ, перешедший линию фронта, по его собственным словам "заскочивший к своим душой передохнуть", весь вечер не выпускал из рук гитары:
  
   Открываем счет потерь
   В нашем цехе, в нашем братстве,
   И не стоит разбираться
   А тем более теперь.
  
   Открываем счет потерь.
   Говорят - нелепый случай.
   А какое средство лучше,
   Всё равно в итоге - цель.
  
   Случай тоже не слепой,
   Где в основе боль и нежность,
   Случай - это неизбежность
   И диктуется судьбой.
  
   Над израненной душой
   Стынут в вечном карауле,
   Те, кто раньше нас уснули,
   Тот, кто раньше нас ушел...
  

* * *

   Туровский перебирал струны гитары:
  
   ...Тот, кто раньше нас ушел.
   Пусть вам будет хорошо.
  
   Пусть тебе наступит там,
   То, что здесь не наступило
   Среди лиц для сердца милых -
   Избавленье от креста.
  
   Пусть не требует судьба
   За чужую боль к ответу
   В мире равновесном этом
   Воцарится вечный Бах.
  
   И родится сам собой,
   Здесь тобою не рождённый,
   Тот напев, что вечно ждём:
   Аллилуия, любовь,
   Аллилуия, любовь.

(Евгений Клячкин "Реквием")

   Артём прижал струны и сказал:
   - Да. Я был неправ, отказавшись в Бургунии от религии. Черт возьми, как в роли Раевского иногда хочется воскликнуть "Боже мой!"
   Я подхватила:
   - Боже мой, а как мне хочется в роли Кондратенко воскликнуть "Чёрт возьми!"
   - Вот проблема, - хмыкнул Анри, - ругаться что ли больше нечем?
   - Отчего же нечем? Но привычка, сударь, привычка...
   Я отвлеклась от разговора на книжечку В. Жукова "К пятидесятилетию введения подвижных полевых кухонь в войсках", естессно, притащенную Тёмой, и пропустила момент, когда подскочила температура мирной беседы.
   - Он - символ благородства, - горячился Туровский. - Ему Киплинг посвятил поэму. Прусский король приказал прочитать рассказ о нём перед каждым полком своей армии как пример воинской доблести и дисциплины. Приказ о его доблести зачитывали на всех британских кораблях!
   - Благородство, благородство, - злился Анри. - За его ошибку заплатили жизнями сотни людей. Да если бы не скомандовал эту дурацкую команду "Самый полный назад!" "Биркхенд" может быть вообще бы не затонул, по крайней мере, преспокойно простоял бы на скале достаточно, чтобы неторопливо спаслись бы все. Хотя, конечно, тогда ему не пришлось бы произносить свой знаменитый приказ, и он не вошел бы в историю.
   - Вы о ком?
   - О Сальмонде.
   - Это кто?
   - Автор приказа "Женщины и дети - вперёд! Всем остальным - оставаться на местах!"
   - А...

ГЛАВА 10

Я прибыл на пароходе, на корабле, пешком,

на лошадях; пар мер, а пье, шваль...

  
   За обедом Анри был непривычно молчалив. Только один раз поднял голову от тарелки и сказал в никуда:
   - Почему нельзя пилить сук, на котором сидишь? На самом деле ведь можно. Только сидеть нужно спиной к стволу.
   - Рубить, - сказала я.
   - Что?
   - Говорят "Рубит сук".
   - Какая разница.
   - Несите, - хмыкнул Артём.
   - Ну да, ну да, - рассеянно сказал Анри. Быстро доел, всё, что положили, не взял добавки и ушёл. Мы с Артёмом удивлённо переглянулись.
  

* * *

   - ...Анжу, как Вы уже догадались, стал опорным пунктом каледонцев. Отличное местоположение крепости, удобная бухта, мощные башни, крутые стены, цепь редутов - всё это делало крепость неприступной. Три раза бургунцы пытались овладеть Анжу, и всякий раз терпели неудачу, - Дохтуров посмотрел на внимательно слушающих курсантов. - Думаю, на этом сегодня мы и закончим нашу лекцию. Следующая тема - захват Анжу отрядом графа Монтгомери. Всем подготовить конспекты. Свободны, господа.
   С шумом и весело курсанты вылетели из аудитории. Дохтуров с улыбкой смотрел на них. Каждый раз, глядя им вслед, он вспоминал свою молодость. Неожиданно дверь открылась. Вошел Раевский.
   Чёрный пёс, лежащий возле стола, немедленно поднял голову и посмотрел на вошедшего настороженными голубыми глазами.
   - Приветствую Вас, господин учитель. Туман, ты позволишь?.. - Николай Николаевич склонился в шутовском полупоклоне.
   - Я тоже рад тебя видеть.
   Пёс легко поднялся и, подойдя к Раевскому, приязненно коснулся носом его руки.
   - Как продвигаются успехи на новом поприще?
   - Николай, я боевой генерал и не затем я перешел к вам, чтобы... чтобы... - Дохтуров старательно искал слова.
   - Серж, у тебя действительно большой боевой опыт, в котором так нуждаются эти будущие офицеры.
   - Да ну. Спасибо за комплимент.
   - Се-ерж.
   - Конечно, я, по-твоему, больше ни на что не гожусь, как рассказывать мальцам "Вот в былые времена...". Осталось приобрести пару дюжин носовых платков и вытирать сопли за курсантами.
   Раевский улыбнулся. Дохтуров оставался Дохтуровым.
   - А когда ты смотрел вслед курсантам и улыбался, мне показалось, что ты создан для этой службы. Лучше скажи, известно ли что-нибудь о твоей семье?
   - Ах, вот что тебя беспокоит. Не бойся, я отослал их в колонию. Туда Колленкур ещё не дотянул свои лапки.
   - Ты как всегда позаботился о своих тылах.
   - Николя, может, ты всё-таки ответишь.
   - Хорошо, хорошо. У меня для тебя отличная новость, господин генерал. - Раевский достал пакет и протянул его Дохтурову. - Это приказ о назначении тебя командиром шестого гренадерского полка.
   Сергей Алексеевич недоверчиво протянул руку и взял пакет. Раевский жестом фокусника достал другой.
   - А этот передашь Тучкову.
   - Что здесь, если не секрет?
   - Никаких секретов. Это приказ о присвоении Тучкову звания генерала.
   - О, я гляжу, ты полностью вошел в роль главнокомандующего. Тогда ещё один вопрос. Что за шестой полк?
   Николай Николаевич лукаво покосился на Дохтурова.
   - Мы занимаемся не только демагогией, но и делом. Видишь ли, дорогой Серж, Тучков стоит в Кастре, где полным ходом идёт формирование двух полков. Вот.
   Раевский подошел к окну и растворил его. Прохладный декабрьский ветер ворвался в помещение.
   - Мобилизация?
   - Нет, Серж. Только добровольцы. Мы никого не собираемся тащить под наши знамёна насильно.
   - А как же офицерский состав?
   - И ты заботишься об офицерах, сбегая от курсантов? Ради новых офицеров я и мариновал тебя здесь полтора месяца. Первый выпуск придётся делать ускоренным. Сейчас проблема в другом. У Фигнера не хватает лошадей. А у меня нет финансов на закупку оных. А без кавалерии нашей армии грош цена.
   - Да, дела... Может быть, реквизировать?
   - Чем тогда мы будем отличаться от каледонцев? - Раевский нервно забарабанил пальцами по подоконнику. В разговоре наступила затяжная пауза. Только теперь Сергей Алексеевич начал понимать, какую тяжелую ношу взвалил на свои плечи Раевский.
   - Ладно, Серж, выезжаешь сегодня. Твоё присутствие необходимо в Кастре. Тучкову тяжело. Вот ты ему и поможешь.
   - Ну, это нам не привыкать. Слушай. Про денежки-то. Может быть, отослать грамотку генералу Аракчееву в колонию. В последнюю компанию у меня с ним сложились довольно неплохие отношения.
   - Я помню.
   - Что именно?
   - В кампании 623 года, там, в колонии, именно генерал Дохтуров при поддержке губернатора в кратчайший срок сформировал добровольческую бригаду из трапперов и поселенцев (до сих пор не понимаю, как этих вольнолюбцев и одиночек тебе удалось поставить в строй) и ударом во фланг обратил амазонок в бегство. Я ничего не спутал?
   - Нет.
   - Вот и отлично. Прощаться не будем. Через две недели я сам прибуду к вам. А насчет Аракчеева я подумаю. - Раевский улыбнулся: - Ладно, Серж. Лирики на сегодня достаточно. Мне ещё предстоит выдержать небольшое сражение с господином начальником училища по Вашему вопросу, кто будет рассказывать курсантам о Монтгомери.
   - А что, Карно ещё ничего не известно?
   - Милый Серж, наш Лазар пребывает в полной неизвестности.
   - Тогда мне стоит тебе посочувствовать. Может быть, вдвоём к нему пойдём?
   - Не-ет. Иначе, боюсь, он прикажет произвести твой арест и посадить на гауптвахту. А выпускать тебя будет только на лекции.
   - Бедный Лазар.
   - Бедный я.
   - Бедные вы, - согласился Сергей Алексеевич.
   - Как говорит Фигнер, по коням. - Раевский окинул взглядом пустую аудиторию, - Знаешь, Серж, приходя сюда, я чувствую, как молодею.
   - Я тоже. Странно... Я так рвался на фронт, а сейчас мне слегка грустно.
  
  

* * *

   Обретшие свободу курсанты выбежали из училища и устремились по широкой лестнице вниз. Лесли Эккен бежал впереди всех. Ах, как прекрасна жизнь! Кайсаров крикнул ему вдогонку:
   - Бежим к причалу.
   Резко затормозив на бегу, Лесли удивлённо спросил:
   - А почему к причалу?
   - А куда же ещё может идти редич, - тоном не терпящим возражений сказал Антон и посмотрел на Воорга в поисках поддержки. Тот пожал плечами. Лесли усмехнулся:
   - Томасу плевать, куда идти. А я пойду в конюшню.
   - Не вижу ничего интересного. Лесли, как тебе может нравиться скрести бока и убирать дерьмо этих странных животных, - Антон брезгливо поморщился.
   - На вкус и цвет товарищей нет. Бери Воорга и можешь сколько хочешь грузить его рассказами о великих морских путешествиях. Хотя, честно говоря, рассказчик из тебя никудышный, - Лесли воинственно посмотрел на Антошку.
   Не обращая внимания на выпад друга, Кайсаров обнял Томаса за плечи.
   - Что может понимать в прекрасном главный специалист по конскому дерьму - ему ведь в конюшне доверяют только это. Молчи, Том, отвечу сам. Ничего.
   Антон покосился на друга. Лесли показал язык и, состроив рожу, пошагал дальше. Антон с грустной улыбкой смотрел вслед:
   - И всё-таки я не понимаю, что он в них нашел.
   - Каждому своё, - флегматично пожал плечами Воорг и аккуратно высвободился из-под кайсаровской руки. - Ладно, я в казармы. Надо готовить конспект.
   В гордом одиночестве Кайсаров отправился в порт.
   Напевая: "Что я? Кто я? Только лишь мечтатель...", Антон вприпрыжку спускался по Качаевской лестнице. Белые известковые ступени, сооруженные ещё каледонцами, сбегали с Красного холма прямо к порту. По этой, самой роскошной в Анжу лестнице - самой широкой, самой белой, украшенной статуями - Антон ходил не менее двух раз в день: от училища к порту и обратно. Мраморные фигуры стояли на площадках по обеим сторонам. Антон знал, что около каждой статуи есть люки, плотно закрытые сейчас каменными крышками. В эти люки убирали мраморных героев и героинь при угрозе бомбардировки с моря.
   По мере приближения к порту, таяла досада на друзей - вчера трое друзей играли, штурмуя развалины старой анжуйской крепости, а сегодня опять разошлись каждый по своим делам. Что поделаешь, дороги расходятся. Но дружба остается, так чего горевать.
   В порту Антона ждало потрясение. Любовь с первого взгляда. У левого причала среди немногих торговых кораблей стояла красавица бригантина, стройная, изящная, как аристократка. С очень узким корпусом - её длина почти в пять раз превышала ширину. Парусность была непривычно мощной. С палубы убраны почти все надстройки. "Для скорости", - догадался Антон. Бригантина походила на породистую скаковую лошадь посреди битюгов. Антон усмехнулся своему сравнению. "С кем поведёшься, так тебе и надо..." Он стоял на причале около бригантины, не видя кроме неё ничего. Он понял, что такое счастье - подняться на мостик такого корабля и скомандовать "Отдать швартовы!" На борту золотились буквы. Не бургунские. Антон стал вспоминать уроки каледонского.
   - Эй, парень, ты что там, корни пустил? - раздался окрик с бригантины.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Что это сегодня с Ивсётаки? Лежит с закрытыми глазами, молчит. И ведь явно не спит. На что он любуется там, внутри? - удивлялся вечером Лесли.
   - Самый простой, хотя и не самый надёжный способ узнать, что человек делает - это спросить его, - отозвался Воорг. - Антон, как её зовут?
   - Надежда. Она из Еонина. И пробудет в Анжу всего два дня, - не открывая глаз ответил Антон. - Она красива невероятно.
   - О-о! Я оказался прав, - теперь удивился Томас. - Вообще-то я думал, что шучу.
   Лесли скорчил страшную гримасу и схватился за голову.
   - У неё узкий обтекаемый корпус. Четыре прямых паруса на грот-мачте. Четыре! А всего тридцать два! Тридцать два паруса! И ни один из них можно не убирать при даже восьми баллах. Так сказал Прамир и я ему верю.
   Лесли и Том переглянулись.
   - Лес, тебе стоит сменить тему пантомимы. Изобрази что-нибудь вроде "Горбатого могила исправит".
   - И всё-таки я поднимусь на мостик "Надежды". Капитаном.
   - Согласен, в кораблях есть своя прелесть, но... - и Лесли Эккен, полуразлегшись на койке, начал описывать Вооргу гарнизонных лошадей.
   Кайсаров перевернулся на живот и посмотрел на воркующую парочку. Постепенно всё становилось ясно, хотя было и удивительно. Ладно, Воорг, ему простительно. Корабли его не влекли, и шут с ним. Но и точные науки не овладели его загадочной головой. Рассказы Эккена о лошадях Том слушает спокойно - ни раздражения, ни увлечения. Пехота, одним словом. Но вот Лесли, какая досада, удивлял Кайсарова чем дальше, тем больше. Сначала эккеновское увлечение лошадьми его даже позабавило. Но увлечение на глазах перерастало в любовь, совершенно непонятную для Антона.
   - ...Крыха - подсушенная до предела, ни грамма жира, кости и мускулы, обтянутые атласной кожей. А гнедой Быкок - это вообще нечто! Не ноздри - львиные пасти! Плечо какое! Куда ногу выносит! Вислый зад, массивная линия отца - знаменитого Вулкана.
   "Ты смотри, как поднабрался разных слов, - мрачно думал Антон. - Давно ли лошадей впервые увидел".
   Он решительно перебил Эккена:
   - И всё-таки стоять на мостике, а вокруг уходящие в никуда морские просторы - это просто восхитительно.
   Лесли критически посмотрел на Кайсарова:
   - Послушайте, курсант Ивсётаки, я бы попросил Вас не перебивать старших.
   - Во-первых, прекрати меня называть этой дурацкой кличкой. Во-вторых, всего-то на полгода старше. И всё-таки корабли...
   Антон осекся и растерянно захлопал глазами. Дружный хохот сотряс комнату. Антошка вытирал выступившие от смеха слёзы. Ох, уж эта его дурная привычка.
  

* * *

   - Тёмочка, а что ты собираешься делать, когда мы победим?
   - До этого дожить ещё надо, - мрачно ответил Туровский.
   - Доживём. И всё-таки?
   - У Антошки набралась?
   - Не увиливай.
   - Не знаю.
   - Врёшь. Ты Раевского на трон посадить хочешь.
   - Не сядет он на трон. Это во-первых.
   - А во-вторых, - подал голос Анри, - народ может его и не захочет признавать и тогда ситуация повторится с точностью до наоборот.
   - Вторая серия гражданской войны?
   - Вот именно.
   - Тогда что?
   - Республика.
   - А они слово-то такое знают?
   - Знают. Несколько десятилетий тому назад была на западе Анжуйская каледонская республика.
   - Боже, как я невежественна.
  
  
  

* * *

   Две недели, проведённые Дохтуровым в Кастре, пролетели незаметно. Два батальона были полностью укомплектованы. С третьим произошла неувязочка. Всего сто семь человек. Даже полноценной роты не выходило. Набор рекрутов к удивлению Дохтурова проходил вяло. Не хватало и младшего офицерского состава. Но это было то знакомое до боли дело, где Сергей Алексеевич чувствовал себя как рыба в воде. И, несмотря на все заботы и тревоги, он чувствовал себя спокойно и уверенно.
   Он даже позволял себе хотя бы изредка погулять по Кастре.
   Узкие улочки, вымощенные брусчаткой. Замшелые, похожие на скальные обнажения стены. Черепичные зелёные крыши. На каменных и глинобитных стенах утомлённо лежат толстые, усыпанные спелыми плодами, ветви яблонь, инжира, абрикосов, хурмы и прочей полезной и приятной для человека флоры. Мостовые и лестницы вдоль стен уляпаны разноцветными сладкими кляксами. Часть стен затянута драпировками из плюща и винограда. Широкие арочные мостики, похожие на спины древних черепах. Бесконечные лестницы, крутые и пологие, ломающиеся под самыми разными углами или змеями ползущие по склонам. Ратуша на центральной площади. Витражи, напоминающие детские "секретами" из цветных стеклышек, цветов, камешков, фантиков - "кто секрет найдет, тому счастье". Многочисленные часы, башни и башенки - ни разу не повторяющиеся. Такова была Кастра, давно и нежно любимая Дохтуровым.
   Раевский прибыл, как и обещал. Обходя вместе с Дохтуровым лагерь, расположенный в окрестностях Кастры, они вели непринуждённую беседу. Все главные вопросы были отложены до приезда Фигнера. Тучков уехал в Сен-Кантен и должен вернуться с минуты на минуту. Генералы пользовались отдыхом, выпавшем так нежданно.
   - Слушай, Серж, да у тебя тут курорт настоящий.
   - В чем дело, Николя? Бросай свои мрачные казематы и перебирайся к нам, на лоно природы. Ты только посмотри... - Дохтуров повел рукой. - Красота какая, а!
   - Действительно, красота. Хороший пейзажик, да и местность подходящая.
   - Подходящая для чего?
   - Смотри сам. На том холмике установить батарею. Там и тут, - показал рукой Раевский, - поставить каре батальонов. А в той лощинке можно укрыть конницу.
   - Николай, дорогой мой, ты хоть иногда выходишь из казармы?
   - А вот в казарме я бываю довольно мало. Но, Серж, когда я вижу такие, как ты говоришь, пейзажи... Смотри, какое прекрасное поле для сражения.
   - Всё, хватит. Пойдём купаться. Просто купаться, а не искать на реке мест для переправы.
   Друзья улыбнулись. Вдали показался скачущий всадник.
   - Ага, - произнес Николай Николаевич. - Фигнер лёгок на помине.
   - Берём с собой?
   - А куда теперь от него денешься?
   Всадник подскакал к генералам и резко осадил лошадь. Чуть всхрапывая, конь покосился выпученным глазом на собаку и переступил ногами.
   - Но, но, не балуй, - ласково потрепав лошадь, кругленький Фигнер с юношеской лёгкостью спрыгнул на землю. - Рад вас видеть, господа, в добром здравии и хорошем расположении духа. Туман, тебе я рад ещё больше.
   - Учись, Серж, - Раевский толкнул локтем в бок Дохтурова.
   - Фат.
   - Солдафон, - не остался в долгу Фигнер.
   Друзья горячо обнялись. Раевский удовлетворённо хмыкнул.
   - Все, кроме Тучкова, в сборе. Быстренько, пока его нет, все в воду. Николай Алексеевич нам баловства не позволит.
   И три генерала, которым всем вместе не набиралось и ста двадцати лет, стали расстегивать крючки мундиров, на четверть часа превращаясь в мальчишек.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Итак, господа, пришло время обсудить наши дальнейшие действия, - Раевский оглядел присутствующих. - Кто желает начать?
   Фигнер по старой привычке барабанил пальцами по столу. Дохтуров и Тучков сидели поодаль в креслах. Николай Алексеевич поднял глаза:
   - Не понимаю. Вроде всё решено. "Манифест" ясно гласит: "Долой Колленкура".
   Раевский поднялся из кресла.
   - Да, Вы правы, но давайте закроем глаза и представим, себе такую ситуацию - мы победили. Теперь не остаётся сомнений, что Бургуна нет в живых. Что делать после победы? Какое правление будет в стране?
   - М-м, мы же продекларивали в упомянутом "Манифесте" выборы нового монарха, - сказал Дохтуров.
   - И кого избирать будем?
   Все переглянулись. Пауза затягивалась.
   - Возможно другое решение? - осторожно поинтересовался Фигнер.
   - Да, есть и другое - республика, - произнёс Раевский.
   - А что, господа, мне нравится. - Тучков повторил со вкусом. - Республика! - и посмотрел на Дохтурова. - Как Вам, Сергей Алексеевич?
   - И как это будет выглядеть?
   - Думать надо.
   Фигнер сел прямо.
   - Может все же оставить монархию? Это привычней.
   - У Вас есть кандидат, Александр Викторович?
   - Да!
   Все уставились на Фигнера.
   - Раевский! По-моему, это естественно...
   Николай Николаевич развёл в сторону руки:
   - Увольте, господа. Какой с меня император. Я боевой офицер. Кроме того, получится, что я гражданскую войну развязал, что бы самому на трон сесть. Колленкур N 2.
   Дохтуров кивнул и сказал, обращаясь к Фигнеру:
   - Он прав. Кроме того, Вы не боитесь, что народ не захочет новоявленного монарха? Ситуация может повториться с точностью до наоборот. Вторая часть Мерлезонского балета.
   - Вы, прошу прощения, чушь говорите. И с ролью монарха Раевский может справиться с блеском. Во-вторых, какая гражданская, если всеобщие выборы.
   - Я уже говорил, что не сяду на трон, освобождённый от Колленкура.
   - Значит, республика?
   - Значит, республика! - подтвердил Раевский. - И мы напишем это на своих знамёнах. Надо подготовить обращение к народу.
   Тучков усмехнулся:
   - Как всё просто, господа! Взяли и решили за всю Бургунию.
   - Но Вам же понравилась идея республики? - удивился Раевский.
   - Да, и на всеобщих выборах я бы голосовал за неё. Но стране нужно дать возможность решать самой.
   - А это уже анархия, Николай Алексеевич. Хаос. Народ привык, что за него принимают решения. Или Вы хотите превратить страну в бардак?
   - Чего её превращать-то, - ухмыльнулся Дохтуров. - В нем, родимом и живём.
   - Голосуем, - сказал Раевский.
   - Извините, я, кажется, монархист... - сказал Фигнер. - Меня не расстреляют?
   - Пока нет, - ответил Тучков.
   - Николя, стоит ли принимать такие судьбоносные решения без Кондратенко? - мягко сказал Дохтуров.
   - Хорошо, давайте отложим, - недовольно сказал Раевский. - У нас на повестке дня...
   - Кони! - не выдержал Фигнер. - Тысяча извинений. Я до сих пор не могу сформировать ни одного эскадрона. То есть они есть, но пешие!
   Раевский сел в кресло.
   - Могу Вас обрадовать, генерал. Лошади будут.
   Все с удивлённой радостью посмотрели на Раевского.
   - Как? Откуда? И какие? Крестьянские битюги?
   - Ко мне приходила делегация с острова Стерегущий. Они решили принять сторону повстанцев. Выражаясь их словами.
   - Можно аплодировать?
   - Успеется, господа. Так вот, среди членов делегации был некто Фьянти, лавочник из Еонина. Откуда он узнал о нашей проблеме, я не знаю. Но он сам предложил свои услуги.
   - И кто он такой?
   - Я полагаю, контрабандист.
   - Фью, - присвистнул Фигнер. - Контрабандист!
   - Он предложил доставить из Каледонии полторы тысячи голов лошадей.
   - Ну и что же, что контрабандист...- сказал Фигнер.
   - Если в Еонине такие лавочники называются мелкими... - сказал Дохтуров.
   - Мы будем воевать на каледонских лошадях? - сказал Тучков.
   - Ай, бросьте, Николай Алексеич. Впервые замужем что ли, - ответил ему Дохтуров.
   - Полторы тысячи... - заворожено повторил Фигнер, и спохватился: - А деньги-то, деньги мы где возьмём?
   - Он согласен на расписку. Все расчеты после победы.
   - Интересно, он большой пройдоха или сумасшедший? - высказался Дохтуров.
   - Главное - лошади, а не проблемы с головой этого...
   - Фьянти. Господа, я уже дал согласие.
   - Ура контрабандистам! - Фигнер не мог сдержать ликования.
   - А как быть с недобором в полках? - Тучков задал главный для него и Дохтурова вопрос.
   - Через два дня подойдут добровольцы из Нима и Сен-Кантена. Николай Алексеевич, кто сейчас командует Вашим бывшим полком?
   - Майор Муравьёв. Способный, боевой офицер.
   - Верю, верю. Передайте ему приказ встать у Сен-Кантена.
   - Предвидится какая-то операция?
   - Нет, так, на всякий случай. И господа, я попросил бы вас подумать о республике. Это сейчас главное.

* * *

   - И чего тебя понесло? Мы же договаривались, - устало спросил Артём. - Они бы втроём быстренько уговорили Фигнера. И дальше бы воевали за республику. Чего ради ты Тучкова вывернула?
   - Да не выворачивала я. Вон и Дохтуров колебался. Чего ж ты к Анри без претензий? Это же не логично - всю жизнь служить монархии, и вдруг ни с того, ни с сего, раз - и республиканцы. И потом, Дохтуров прав, какого ляда решать такой принципиальный вопрос без Кондратенко.
   - Ты же знаешь, что он держит Верден.
   - Да. Я знаю, что пока мы с Кондратенко воюем, они тут совещаются.
   От моей наглости Артём потерял дар речи.
   - А своего Фигнера ты мог бы и заранее распропагандировать.
   - Не мог. Я тоже монархист.
   Я расхихикалась так, что дискуссия стала невозможной.
   - Люди, с республикой ладно, потом разберёмся. А мне не нравится, что наши все из себя честные и благородные генералы так легко согласились на помощь контрабандиста.
   Я оторопела:
   - Не с вашей ли подачи, господин Лефран, Дохтуров произнёс столь легкомысленную фразу о "впервые замужем"?
   - Упрёк принят. Когда я не прав, тогда я не прав, а сейчас я был неправ. Переделываем?
   Я посмотрела на Туровского. Тот покачал головой.
   - Пусть так. Хотя... может быть и зря.
   Ребята ушли, а я отправилась бродить по Бургунии, заткнув ушки "Pin-occhio".
   И почти сразу увидела повозку, которую степенно тащила задумчивая лошадь неопределённой масти. Мои потеряшки нашлись.

* * *

   Повозка тарахтела по узким улочкам Ленска.
   - Почему нельзя пилить сук, на котором сидишь? На самом деле ведь можно. Только сидеть нужно спиной к стволу, - философствовал художник в спину возницы.
   - Рубить, - сказал Фриитак, не поворачиваясь.
   - Что?
   - Говорят "Рубит сук".
   - Да какая разница. Вечно Вы, Триф, к словам цепляетесь. Дело же не в них, а в сути. А чего это мы встали?
   - Толпа. Вся площадь заполнена.
   Никита приподнялся:
   - Ого! Неужели в этом городишке столько народу живёт? Надо разворачиваться.
   - Если только пятиться, - покачал головой Фриитак.
   - Ну, коли всё равно стоим, я хоть узнаю из-за чего такой ажиотаж, - Соловьёв спрыгнул на землю и пошел в толпу.
   Никите пригодилось его придворное умение пробираться к накрытым фуршетным столам сквозь плотное кольцо страждущих - он легко просочился в первые ряды. В центре площади была импровизированная сцена из пары сдвинутых телег.
   На ней стоял невысокий сухощавый человек, загорелый и запылённый. С гитарой.
   Толпа благосклонно гомонила: "Давай, Скворец! Врежь ещё!"
   Рука музыканта легко пробежала по струнам. И все замерли. Весёлая музыка заполнила площадь, толпа колыхалась в такт. Бравурная залихватская мелодия всё ускорялась, становилась нервной, дёрганой - вот-вот хохот сорвется в рыдания. Завороженный люд замер. Нет, мелодия успокаивалась, выравнивалась, переливаясь от светлой печали к улыбке, снова веселела и вдруг оборвалась отчаянным криком. Долгая пауза. И снова площадь встряхнула разудалая плясовая.
   Никита вспомнил о брошенных спутниках нескоро. Усилием воли стряхнул музыкальные чары.
   - Что это Вы там застряли? - недовольно осведомился у вернувшегося Никиты Триф. - Что там происходит?
   - Ле-Брэ там происходит. Даёт концерт. Вы знаете, что он уже прозвищем обзавёлся. Ныне камердинер Его Императорского Величества именуется Скворцом.
   - И как?
   - Я художник, а не музыкальный критик - сходите, сами послушайте. А мне в себя прийти надо. Душа рвется. В клочки. Как он это делает - ума не приложу. С одной-то гитарой.
   Триф слез с повозки...
   Вернулся он грустным, задумчивым и молча взобрался на повозку. Никита посмотрел на него с пониманием и даже сочувствием.
   - Жаль его, правда, Триф? Жальче его только Оттавию. Может быть, стоит...
   - Не стоит. Мы не можем рисковать. Это, во-первых. Во-вторых, что следует из первого, мы не можем привлекать к себе внимания. А такой спутник не привлекать его не может. И не переживайте за Ле-Брэ так сильно. Я думаю, что ему, может быть, единственному из нас, переворот пошел на пользу.
   - Как это - на пользу? Вот это оборванство вместо камердинерской сытости и лощености?
   - Вот и я о том же.
   - Не понял.
   - Разве ему самому пришло бы в голову послать к праху придворность и благополучие и уйти вот так гулять по стране вдвоём с гитарой. И что бы ему сказала вся его почтенная родня. Он же, оказывается, гениальный музыкант. И всё это могло пропасть не родившись. Он родился заново, понимаете?
   - Честно говоря, не очень.
   - А Вы представьте, что Вам по разным соображениям придётся поменять резец и кисти на, скажем, ключи казначея.
   Никита помолчал, представил и вздрогнул.
   - Почё-ёт, - протянул Триф, - де-еньги, ро-оскошь...
   - У меня и так есть почёт и деньги, - буркнул Никита. - Бывают. Иногда. - Он снова помолчал. - Ну, будем надеяться, что Вы знаете, что делаете.
   - Друг мой, кто же из нас может знать, что он делает.
   Никита обернулся и удивленно посмотрел на спутника - уж очень непривычно было слышать это от Трифа. Фриитак снова был задумчив и печален.

ГЛАВА 11

В нашем представлении война происходила

на особой, крепко утрамбованной и чисто

выметённой, вроде плацпарада, площадке. Земля

здесь не закруглялась. Место было ровное и гладкое.

- Вся война покрыта тротуаром, - убеждал я брата.

   Прозвучал сигнал полученной почты - музыкальная фраза из песни "Полевая почта". Лефран нажал "Распечатать всё" и через пару минут вывалил на стол бумажную груду. Мы растащили груду на кучки, время от времени либо обмениваясь бумажной всячиной друг с другом ("Это твои вафлобайты", "Кому "Временник"?"), либо скидывая её в утилизатор.
   - О, Глен, это, наверное, тебе интересно, - Тёмка протянул мне яркую открытку. Это было приглашение на выставку древнерусских икон: "Впервые шедевры древних иконописцев покидают Землю! Феофан Грек, Рублёв, Дионисий!" Внизу мелко было напечатано "Стажеры бесплатно и без очереди".
   У меня замерла душа.
   - Ребятки, - осторожно начала я, - а не согласитесь ли вы...
   - Я так и знал, - сказал Туровский. - Ладно, вали. Подменим. На двое суток и ни минутой больше. Рискованное мероприятие, однако.
   - Моя поездка?
   - Да нет. Вывоз таких реликвий с Земли.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   На следующий день я уже была на Курнанне.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Впереди, за поворотом стерильно-белого коридора меня ждала "Троица" Рублёва.
   Мягко бубнил голос из динамика, включившийся при моём приближении: "142 на 114 сантиметров... Расчищена Василием Гурьяновым в 1904-1924 годах...Последняя реставрация... Ветхозаветная Троица...
   Однажды, когда старый кочевник Авраам, сидел на пороге своего до­ма в Мамврийской дубраве, в полуденный зной явился ему сам бог...
   В образах трех ангелов была явлена миру тай­на троического божественного единства -- "Троица едино­сущная и нераздельная". По свидетельству историка Евсевия (III--IV вв. н. э.) такое изображение было в его время в храме, построенном в Мамвре..."
   Честно говоря, я к этой иконе шла с некоторой опаской. Последняя реставрация "Троицы" с использованием нано- и хронотехнологий год назад вызвала бурные споры. Я понятия не имела, какие чувства вызовет у меня обновлённая икона. Я боялась, не потеряла ли она свою душу.
   "...С редкими подробностями, которых не встретишь в самом Писании, о нем можно было узнать и еще в одной книге. Называлась она Палея, от греческого слова "ветхий", "древний". То был пересказ библейских событий, иногда с толкованиями, примечаниями русских книжников. Эти русские дополнения под названием "обличения на жидо-вина" толковали "ветхое" в духе "новом", христианском. Издавна Палею читали, во многом по ней созидали свои воззрения на ветхозаветные "сени и образы". В числе рукописей библиотеки Троице-Сергиева монастыря дошел список, бывший, возможно, здесь уже во времена Рублёва. Эта Палея переписана в 1406 году в городе Коломне писцом Ворсонофием..."
   Я боялась совершенно напрасно. Это была она. Древняя и прекрасная, как и её ангелы.
   Бог-Сын и Святой Дух склонили головы к Богу-Отцу в неторопливом ожидании. Чего? Мнения? Согласия?
   "...Золотой отблеск это­го света положил Андрей и на крылья ангелов, которые знаменуют их свойство -- "самодвижное и простирательное и земным непричастное". В руках каждого из них он изобразил посохи странников. Это образ одинаковой у всех лиц Троицы власти и силы: "Действенное, само­властное и сильное"...
   ...И склонится с отблеском тихой печали на лице третий ангел -- Дух-Утешитель в одеждах лазоревых и светло-зеленых, цвет которых выразит неотделимость его от двух других. И гора за ним станет образом возвышенного..."
   Под мирное бормотание динамика я погрузилась в светлый мир мудрой печали.
   "...икона из иконостаса Троицкого собора Сергиева монастыря, написанная Андреем не только по велению души, но и по прямому заказу Никона Радонежского..." - меня выдернул из созерцания профессионально взволнованный женский голос и топот надвигающихся экскурсантов. Динамик пискнул и захлебнулся на полуслове. Я поморщилась и отодвинулась к стене. Нет большей удачи для туриста, чем хороший экскурсовод. И нет большей беды, чем экскурсовод плохой. Соотношение как всегда - на одного хорошего... Сами знаете.
   Поскольку я еще не насмотрелась на "Троицу", у меня был только один выход - перетерпеть. Экскурсовод с выражением выдала свой текст. Выражение, надо отдать должное, получалось у симпатичной дамы неплохо, и её подопечные слушали со вниманием и удовольствием. Говорила дама, повторюсь, очень даже неплохо. Но что! Господи, откуда же она этого понабралась. "Искусствоведы и теологи многие годы спорят, какой из ангелов Бог-Отец, какой - Бог-Сын, а какой - Святой Дух. Но если бы Рублёв хотел, он бы наверняка сам как-то дал понять, какой из ангелов какую ипостась Бога представляет. Но это явно не входило в его задачи". Пожалуй, это худшая разновидность экскурсоводов - умело и мило втюхивает всякую чушь.
   Наконец, экскурсанты были увлечены дальше, и я осталась наедине с ангелами.
   - Отчего это Вас так огорчили слова той милой дамы?
   Я, вздрогнув, обернулась. За моей спиной стоял... Нет, конечно, не ангел, а молодой человек достаточно привлекательный, чтобы я остро пожалела о том, что мысль "Сменить на время поездки привычные футболку и капри на нарядное платье" была не доведена до дела.
   - Оттого, что она убедительно вещает глупости. Сопроводиловку бы послушала, что ли. Сначала показывает на дом, дерево и гору, соответственно символы созидания, Древа жизни и духовно-нравственного восхождения, а чуть позже важно заявляет, что если бы Рублёв захотел, то дал понять, кто из них кто. И так далее.
   Слово за слово и мы обсуждали "так далее" уже в кафе за которой-то там "чашечкой кофе".
   А потом Максим проводил меня до космопорта.
   В итоге я возвращалась на Дайру в полной уверенности, что вылазка удалась.
   Хотя зависть мои напарнички если и испытывали, то скрывали настолько качественно, что заметить её было невозможно. А когда я стала упоённо рассуждать о всяких импрессионистах и "Бубновых валетах", Кеглик задумчиво изрёк: "Все мы, Кисонька, немного лошади, в смысле художники. Я, к примеру, в чём-то Малевич - могу нарисовать квадрат на листочке в клетку".
  

* * *

   Фигура была слегка гротескной - в мешковатом мундире и кивере не по размеру, съехавшем на бок. Балансируя на штурмовой лестнице, Иван Алексеевич умудрялся наблюдать за противником и отмечать все нелепости. Разинутый в немом крике рот, глаза расширены от ужаса... Неуклюже орудуя винтовкой, он пытался сбросить Дерфельдена вниз. Руки действовали автоматически. Выбросив вперёд длинное ружьё, полковник скорее почувствовал, чем услышал, как штык с хрустом входит в человеческую плоть. Резко назад, нога на ренштрамент. И тут в зубчатом простреле стен появилась гигантская фигура каледонца с банником в руках. Иван Алексеевич пытается отбить штыком банник, но промахивается. Удар в лицо - нога соскальзывает с перекладины и тело клонится вниз, к земле.
   Дерфельден подскочил с походной кровати. Всё лицо было покрыто испариной. Мокрая от пота рубашка прилипла к телу. Иван Алексеевич провёл ладонью по лицу.
   - Фу, опять этот дурацкий сон.
   Видение отступало и он почувствовал, как ночной воздух из открытого окна освежает разгоряченное тело. Накинув на плечи мундир и подойдя к столу он зажег свечу. Рука потянулась к бутылке, но нашарила только пустоту. Удивленно поморгав глазами, Дерфельден прислушался и различил громоподобный храп из-за двери. Опять Прохор вылакал всё вино. Открыв пинком дверь, он выглянул в коридор. Так и есть! Широкое крестьянское лицо денщика было пунцовым даже в темноте. Обречённо махнув рукой, Дерфельден махнул рукой и вернулся к столу. Уже пятый день шла осада Вердена, но штурмом так и не пахло. Воздух был пропитан только сгоревшим порохом и селитрой от артиллерийской дуэли. Перед глазами встал генерал Кондратенко. "Каждый выигранный нами день - это неделя в мирных условиях", - голос генерала звучал как всегда негромко, - "Но штурм, господа, будет и не стоит себя обманывать, что удастся отсидеться за крепостными стенами. Верден для Стесселя и компании, что кость в горле. И наша с вами задача, господа, пропихнуть эту кость как можно глубже". Звук орудийного выстрела заставил Ивана Алексеевича очнуться от воспоминаний. Он взглянул на часы - что-то рановато сегодня начался обстрел крепости. За пять дней горожане успели привыкнуть к обстрелу, хотя можно ли привыкнуть к смерти, стучащейся в твои ворота?
   Генерал Кондратенко тоже не спал в этот ранний час. За свою долгую службу Роман Исидорович привык довольствоваться пятью часами сна. Сейчас он сидел за рабочим столом и в очередной раз задавал себе один и тот же вопрос: всё ли он сделал для обороны Вердена? Что ж, штурм покажет. Правда, исправлять что-либо уже будет поздно, но он верил в своих апшеронцев как в себя. А сегодня генерал решил сделать вылазку из крепости силами фанагорийского батальона. Нужно было заставить замолчать артиллерийскую батарею мортир, приносившую так много бед осаждённым...
   Кондратенко посмотрел снизу вверх на двухметровую атлетическую фигуру Дерфельдена:
   - Ну-с, Иван Алексеевич, как говорят в театрах, Ваш выход, голубчик.
   Ворота резко опустились и батальон устремился вперёд.
   Самым опасным было преодолеть триста метров открытого пространства. Но то ли противник не ожидал вылазки, то ли в силу каких-то других обстоятельств, батальон преодолел опасные метры без единого выстрела. Артиллеристы слишком поздно заметили опасность. Какой-то поручик пытался организовать сопротивление, но два десятка почти безоружных солдат не могли противостоять четырём сотням. По-мнению Дерфельдена, всё закончилось слишком быстро. Только когда были заклёпаны орудия и батальон стал отходить, противник предпринял попытку преследования. Но крепостные орудия прикрыли отход и отряд Дерфельдена без единой потери вернулся в крепость с десятком пленных артиллеристов. Генерал Кондратенко, удовлётворённо хмыкнул и, насвистывая бравурную песенку "А мы ветрам бургунским подпоём...", стал спускаться вниз.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Стессель был вне себя от ярости. Средь бела дня уничтожить артиллерийскую батарею на виду у всей армии и безнаказанно уйти... Если об этом узнают в столице, ему не дадут прохода. Анатолий Михайлович заскрипел зубами. Нет, определённо ясно, что об этом позоре никто не должен узнать. Только штурм, немедленный штурм. Если и неуспешный, то хотя бы свидетелей не останется и доносить о конфузе будет некому. А если получится взять Верден, никто и не вспомнит об этом досадном инциденте. Стессель почувствовал, как к нему возвращается хорошее настроение. Монбар, Ньюпор, а если ещё ко всему присовокупить Верден... Он уже представлял себя спасителем империи. Вот Колленкур награждает его "Белой лилией" I степени, придворные униженно кланяются ему вслед, дамы с восхищением взирают на него, и ненавистному пролазе Фермору приходится ему рукоплескать вместе со всеми. На всех углах висят его портреты, а газеты, захлебываясь, поют дифирамбы его полководческому гению.
   - Ваше Превосходительство, время обеда, - робко заглянул в палатку ординарец.
   Поморщившись, Стессель кивнул. Вечно этот болван заходит не во время. Несколько солдат молча расставляли приборы на походном столе. Втянув носом исходящий от стола аромат, Анатолий Михайлович понял, как действительно он голоден. Недолго думая, Стессель уселся на стул и обвёл взглядом стол. Что-что, а хорошо откушать генерал просто обожал. "У всех есть свои маленькие слабости", - не раз философствовал он. Заткнув за ворот мундира салфетку, Стессель довольно потёр свои пухленькие женские ладошки, предмет его горьких разочарований, о чём он старался меньше думать, а в такую минуту и вовсе. "Война не повод нарушать режим приема пищи", - вгрызаясь в ножку индейки, подумал он. Кушать генерал любил в гордом одиночестве. На людях еда почему-то теряла бСльшую часть прелести и после всяческих торжественных трапез генералу дома приходилось кушать заново.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Артиллерийская канонада затихала. Изредка раздавались отдельные пушечные выстрелы, видимо в запале боя некоторые канониры не услышали рожка, оповещавшего о прекращении огня. Шальные ядра ударялись в стены, не причиняя оным значительного вреда. Давно молчал барабан, его хозяин лежал, уткнувшись лицом в брусчатку, нежно прижимая к груди палочки - своё единственное оружие. Смолкли азартные, натужные и отчаянные крики и брань, кружившие над крепостью последние несколько часов. На крепостных стенах, под ними и далеко вокруг фигуры в разноцветных мундирах застыли, словно играя в "Море волнуется раз..." Смерть любит разнообразие поз, и чем нелепей они, тем ей милее. Сражение тоже умирало. Штурмующие колонны откатились от стен зализывать раны и прорехи.
   Роман Исидорович снял треуголку и посмотрел на заходящее солнце. На сегодня явно всё. И так Стессель разошелся.
   - Два штурма за день, господа. Эффектно, господин Стессель, но глупо.
   Третий за день адъютант, капитан Бернадот, удивлённо посмотрел на генерала. Полковник Дерфельден глядел вдаль и на реплику генерала не отреагировал. Всё тело ныло от усталости. Не раз и два пришлось ему за этот день браться за ружьё и отбиваться от нападавших как простому солдату. "Форму, что ли теряю?" - подумал он.
   - Извините, Ваше Превосходительство, что глупо? - осторожно поинтересовался Бернадот.
   - Штурмы, голубчик, штурмы.
   Дерфельден вышел из задумчивости и стал прислушиваться к разговору.
   - Не имея достаточно сил, провести двойной штурм. Амбиции голову затуманили. Приспичило победить. Я полагаю, что в этих штурмах Вы виноваты, Иван Алексеевич.
   - Я?!
   - По крайней мере, отчасти. Обидели Вы Анатолия Михайловича своей вылазкой, ему захотелось себя утешить. Но теперь он не скоро очухается. Резервов нет, пороху и ядер израсходовано предостаточно. Единственное, что ему остаётся - блокировать крепость до подхода подкреплений. Вот так вот, голубчик.
   Дерфельден потянулся всем телом и, разминания стонущие мышцы, поинтересовался:
   - Роман Исидорович, неужто Вы дадите Стесселю понаслаждаться спокойной жизнью?
   Маленький сухонький Кондратенко одобрительно взглянул снизу вверх на двухметрового полковника:
   - Совершенно правильно думаете, Ванечка. Уже сегодня нужно будет совершить ночную вылазку.
   - Но люди очень устали.
   - Знаю, голубчик. Поэтому не смею приказывать. Добровольцы, только добровольцы. Вы как?
   В воздухе просвистело несколько запоздавших и словно тоже уставших пуль.
   - Роман Исидорович, не стоит рисковать, - забеспокоился Бернадот и потянул Кондратенко к эскападе.

* * *

   Сегодня я дежурная и настроение вполне соответствующее - с азартом покулинарить. Что-то давно мы себя ничем этаким не баловали. Пожалуй, стоит нынче устроить праздник души, в смысле желудка. И никаких рецептов, только вдохновение. Я решительно стала выгружать на стол разнообразные продукты.
   Через полтора часа всё было готово и я переместилась в кают-компанию. Стол был завален Лефрановскими распечатками. Я сгребла их и перекинула бумажную груду в дальнее кресло. Один листок спланирован на пол. Я подняла его. "Пепел ястреба. Меч двуручный, длина лезвия 1,75 м. длина эфеса 53,4 см. Контргард не совпадает с гардой на 20. Лезвие покрыто рунической вязью из скрученных полос стали. 2 широких дола голубоватого цвета. Радиус закругления таков, что прочность клинка во время удара возрастает пропорционально твердости предмета. Лувр, N 13795/д (Германия). Единственный в своём роде". Я пожала плечами и кинула листок в общую кучу.
   Стол был накрыт, в центре красовалось блюдо с плодом моего вдохновенного труда. Больше всего это походило на белорусскую мачанку с пшеничными блинами. Только мясо было без рёбрышек, и колбаса не крестьянская. Я взглянула на часы - уже минут десять как Туровский и Лефран должны были сидеть за столом. Я взглянула на "разговорник", подумала, прошлась по кнопочкам вентиляции и засекла время.
   Туровский появился через четыре минуты.
   Ещё через две минуты влетел запыхавшийся Кеглик с воплем:
   - Что это за гадость у вас так вкусно пахнет?
   После первой порции над блюдом с лязгом скрестились ложки. "Мальчишки", - с нежной снисходительностью подумала я, глядя на потешный поединок.
  

* * *

   ...Как хорошо здесь, как прекрасно плыть
   к останкам грандиозного спектакля.
   Я обожаю слово "каземат",
   произношу с улыбкою "бойницы",
   когда, минуя глыб гранитных ряд,
   хочу к стене прохладной прислониться.
   О дряхлые чудовища войны...
   Имперские блистательные сны,
   ...все, что осталось вам...
   Как всех, кто пережил
   мгновенья славы и года позора,
   не лавр венчает вас -- сурепка, девясил,
   шиповник, может быть...
   Но в поздних разговорах
   на берегу залива, дотемна,
   когда гроза подходит круговертью,
   опять всплывают ваши имена
   и пахнет славой, порохом и смертью.

(Наталия Перевезенцева "Форты")

  
   Антон опустил на колени книгу, его взгляд привычно притянуло море. Однако солнце уже целуется с горизонтом. Пора домой. И все-таки, какое замечательное местечко он отыскал. Лестница, по которой он поднялся сюда, на маленькую закруглённую террасу с парой каменных скамей, видимо, когда-то уходила в узкий переулок, ныне перегороженный относительно новым зданием, выходившим на террасу глухой стеной. Получилось чудное потайное место. "Похоже, я сюда ещё приду, причём не раз и два. Это будет МОЁ место", - подумал Антон и стал спускаться вниз.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Воорг лёжа читал газету. Главной новостью было отбитие штурмов Вердена. Все славили Кондратенко.
   В комнату влетел Антон.
   - О, газета. Что, в Анжу, наконец, открылась типография?
   - Не угадал.
   - Откуда тогда? - Антон подошел и попытался ухватить газету.
   Томас почти незаметным движением увёл сложенный пополам листок от руки Кайсарова.
   - Ну, Том, не жадничай, дай посмотреть.
   - Дочитаю - дам.
   Склонив голову набок, Антон прочитал вслух:
   - "Брестские ведомости". У тебя объявилась родня в Бресте? Кузина, которую ты тщательно скрываешь от нас?
   - Отцепись.
   - И всё-таки ты не ответил на мой поставленный ребром вопрос. Откуда газетка?
   - Сорока на хвосте принесла.
   - Сорока? Ты осваиваешь местный фольклор? Похвально, похвально. Но совершенно не информативно.
   Воорг молчал. Но это не могло смутить Кайсарова.
   - А где Эккен? Хвосты лошадям крутит?
   - Хвосты крутят коровам, - раздалось сзади.
   - О, Лес, - подскочил нисколько не смутившийся Антошка. - Ты видел? - он показал на Томаса с газетой.
   - И читал.
   - Когда ты успел?
   - В конюшне. Фельдшер почитать дал.
   - Ну хоть какая-то польза от твоих лошадей. Да, а ты теперь и коровами заинтересовался?
   Эккен с разворота швырнул в Антона подушку. Тот увернулся и выхватил клинок:
   - Защищайтесь, сударь!
   Эккен с готовностью встал в позицию:
   - К Вашим услугам!
   Друзья скрестили клинки. Томас взглянул на них. "Мальчишки", - с нежной снисходительностью подумал он.
  

* * *

   - Не понимаю. Какого рожна этот ненормальный полководец полез на штурм Вердена? - Колленкур негодовал.
   - Видимо, ему захотелось лавров победителя, - Фермор старательно скрывал за скорбной миной ликование. Он никак не мог простить Стесселю его фельдмаршальства. Наконец-то Стессель получил увесистый пинок. Фермор испытывал нечто вроде благодарности Кондратенко. - Анатолию Михайловичу не даёт покоя мой министерский портфель, он спит и видит его.
   Колленкур рассеянно ходил по кабинету. Помпадур как всегда развалился в кресле, вытянув длинные тощие ноги. Поскольку кабинет для малых совещаний был тоже маленьким, то помпадуровские башмаки оказались на его середине. Помпадур произнес с ленцой:
   - Заметьте, Ваше Величество, сколько он солдат напрасно истратил, а ещё сикурсу просит.
   - Не дам, ни единого солдата не дам!
   Фермор беспокойно заёрзал - соперничество соперничеством, а в конечном итоге речь идёт о жизни.
   - Не стоит так горячиться, Ваше Величество. Поспешные решения никогда не доводили до добра.
   - Что Вы хотите сказать, Конрад Карлович?
   - Революционная зараза чёрной чумой ползёт в столицу. Пора с нею заканчивать, пока не поздно. Стесселю необходимо послать резерв, причём в кратчайший срок.
   Колленкур на минуту задумался.
   - Да, Вы правы. С заговорщиками пора покончить. У Вас есть план?
   Фермор пожал плечами.
   - Если отобрать Верден, то у Раевского с компанией останется последний оплот - Анжу.
   Колленкур заскрипел зубами:
   - Если бы этот идиот Нельсон выполнил приказ, Анжу был бы давно наш. Не понимаю, как он дослужился до адмирала. Я бы ему и корабля не доверил бы.
   Фермор снова горестно покачал головой:
   - Ваше Величество, опять ненужные эмоции. Зря Вы оговариваете адмирала, это самый лучший моряк в Бургунии. Дайте ему ещё один шанс.
   - Лучший моряк, может быть. Но никакого понимания о том, что важно, а что нет. Зачем, прах его разбери, он сунулся сражаться с Круи? У него был приказ, который он обязан был выполнять, а не отвлекаться на всякие посторонности. Ведь как хорошо могло бы получиться! Каледонцы бы высадились. Раевский, конечно бы кинулся с ними воевать, а Нельсон спокойненько брал бы Анжу. А теперь что? "Дайте шанс!" Ладно, дам. Я добрый. Всем всё дам. Стесселю сикурсу, Нельсону шанс.
   - Флот после стычки с фон Круи к штурму не способен. Во всяком случае, пока. Нельсон игнорирует мои указания поторопиться, а господин Фермор ему потакает, - зевнул Помпадур.
   Фермор злобно посмотрел на сухопутного адмирала. "Вот поганка бледная". В последнее время он становится всё нахальнее.
   - Людвиг Шкутович, а что у Вас там с Лестоком?
   Помпадур мысленно оскалился "Ах, ты, акулья похлёбка", раздражённо дёрнул бантик на рукаве, и вежливо осведомился:
   - Это сейчас при чём?
   Но было поздно. Колленкур встрепенулся.
   - Да, что там с ним?
   - К сожалению, ничего. Должно быть в норку забился, носа не кажет. Но мы...
   Слушая, как Помпадур распинается перед императором, ступая по головам, как по камешкам, топя всех, кто приходил на ум, Фермор думал, что от Помпадура пора избавляться.
  

* * *

   Никита, пошевеливая вожжами, вдохновенно вещал:
   - Он, конечно, был уникальным императором. Скромен настолько, что его единственное изображение - это мой бюст в Анжу. При его страсти к благотворительности, он никогда не подавал милостыню нищим, ни у своего дворца, ни, скажем, в поездках. Я его спрашиваю: "Почему, мол, ... даёте, а он и так не голодает, а нищим стертой монетки жалко". Он мне рассказывает, что в детстве, а оно у него было вполне вольным - никто же не подозревал, что до него дойдёт очередь императорствовать...
   - Вы, сударь, обладаете невыносимой привычкой рассказывать с апломбом то, что Ваш собеседник знает лучше Вас, - проворчал из глубины повозки Триф:
   Никита миролюбиво отозвался:
   - Ну, хорошо, хорошо, Вы правы. Так вот, рассказывал мне Бургун: "В одном из моих гуляний, я наткнулся на старую оборванку. Она протягивала ко мне трясущуюся лапку, а я только что истратил последнюю монетку в булочной. Я разломил хлеб и протянул ей половину. Нищенка спрятала хлеб в котомку и поплелась дальше. Через несколько минут, завернув за угол я увидел её в тупичке. Она вытряхнула из котомки булочки, куски хлеба, и пописала на них. Я, воспитанный в почтении к хлебу, нянька приучила меня, что даже птичкам крошить хлеб надо так, что бы они все крошки могли подобрать, зрелищем мочащейся на хлеб нищенки был убит. С тех пор ни одна побирушка от меня ничего не получила".
   - А отчего Вы не говорите, что мы почти прибыли?
   - Прибыли? Куда?
   Триф вздохнул:
   - Куда и собирались. Анжу на горизонте. Или Вы ехали куда-то в другое место? Ну и возница.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Вскоре можно было увидеть Анжу во всём его суровом великолепии. На десятки метров вздымались светло-серые с голубым оттенком стены, изредка прорезанные угрюмыми тёмными бойницами.
   Анжу не только родился, но и оставался городом-крепостью. Как и положено, город, взрослея, вырастал из одёжек-стен, выбирался улочками и садами из кольца укреплений, как тесто из квашни. Но подросшему городу ковали новые доспехи - возводилось новое кольцо. Возраст Анжу как дерева, можно было считать по кольцам. Только счёт шел не на годы, а на века. Колец было четыре.
   Город походил на седого подтянутого воина в поношенном, но ухоженном мундире.
  

* * *

   Мы были в гостях у Кеглика - отмечали католическое Рождество.
   - А что мы будем делать с Колленкуром? - этот вопрос задал Лефран, раскинувшийся на диване с бокалом в руках.
   Туровский развернулся к нему.
   - Колленкура мы будем вешать. Публично.
   - Не слишком ли ты кровожаден, душа моя?
   - Так решит народ Бургунии. Устроим показательный процесс над этими безобразниками.
   - Ты точно знаешь, что решит народ Бургунии?
   - Знаю ли я, что решат бургунцы? - высокомерно сказал Артём, помолчал и добавил, - Нет, я не знаю, что они решат. Но суд будет. А вообще-то, не будем выбирать рецепт для не пойманного кролика. Давайте лучше выпьем...
   Опасно дирижируя бокалом Туровский декламировал "Певца во стане русских воинов":
   На поле бранном тишина;
   Огни между шатрами;
   Друзья, здесь светит нам луна,
   Здесь кров небес над нами.
   Наполним кубок круговой!
   Дружнее! Руку в руку!
   Запьём вином кровавый бой
   И с падшими разлуку.
   Кто любит видеть в чашах дно,
   Тот бодро ищет боя...
   О всемогущее вино,
   Веселие героя!
  

* * *

   Дружеский ужин генералов был в разгаре.
   - А что мы будем делать с Колленкуром? - этот вопрос задал Тучков, удобно расположившийся с бокалом в углу на канапе.
   Раевский развернулся к нему:
   - Колленкура и его приспешников будет судить народ.
   Дохтуров вскинул бровь, Тучков скривился, Фигнер вздохнул.
   - Красиво, хотя и наивно, - бормотнул Дохтуров. - Удивляюсь я тебе, Николя, генерал-фантазёр... Не знал бы тебя - не поверил.
   Раевский улыбнулся:
   - Пусть так. Но у нас нет необходимости решать это немедленно. Вот доберёмся до Колленкура... Давайте-ка лучше бокалы наполним.
   Генерал поднялся:
   Сей кубок чадам древних лет!
   Вам слава, наши деды!
   Друзья, уже могущих нет;
   Уж нет вождей победы;
   Их домы вихорь разметал:
   Их гробы срыли плуги;
   И пламень ржавчины сожрал
   Их шлемы и кольчуги;
   Но дух отцов воскрес в сынах;
   Их поприще над нами...
   Мы там найдём их славный прах
   С их славными делами.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Хвала вам, чада прежних лет,
   Хвала вам, чада славы!
   Дружиной смелой вам вослед
   Бежим на пир кровавый;
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Наполним кубок! Меч во длань!
   Внимай нам вечный мститель!
   За гибель - гибель, брань за брань,
   И казнь тебе, губитель.
  

ГЛАВА 12

  

Статистика правдоподобия требовала смертей...

Я пытался отделаться мелкими швамбранами,

например, бывшим Придворным

Водовозом или Иностранных Дел Мастером.

Но кровожадный Оська был неумолим.

Он требовал огромных жертв правдоподобию.

- Что это за игра, где никто не умирает? - доказывал Оська.

- Живут без конца!.. Пусть умрет кого жалко.

  
   - Нет, это определенно становится закономерностью, - Антошка стоял в дверях и насмешливо взирал на Воорга, удобно устроившегося на койке с газетой в руках. - Ты что, решил поменять карьеру военного на журналистскую и учишься мастерству по чужим статьям? Хотя, пожалуй, статский костюм тебе будет более к лицу, чем золотые эполеты.
   - Это хороший способ преодолеть языковой барьер, - ответил из-за газеты Томас.
   - С людьми надо общаться, друг мой, с людьми, а не с газетами.
   - С тобою что ли? - раздалось из-за газеты.
   - А если я обижусь?
   Томас опустил газету:
   - А тебе это надо?
   - Нет. Но в такой день читать чужие сплетни... Не понимаю. Столько дел!
   - День как день. Ничего особенного.
   Кайсаров даже подпрыгнул от возмущения:
   - Ни фига себе! Мы сегодня станем офицерами, а ему - "ничего особенного"!
   Воорг едва заметно усмехнулся:
   - Хорошо, хорошо. Сегодня самый главный день в нашей жизни.
   - Тьфу на тебя. Ничего святого.
   - Ты не прав. Но к вещам, которые для меня святы, офицерские погоны бургунской армии не относятся.
   - А что относится? - ворчливо спросил Антон.
   - Например, дружба с тобой и Лесом. А что это ты так удивился?
   - Я... не удивился. Я... рад.
   - А что до дел, то я в отличие от некоторых не оставлял всё на последний день и полностью готов. - Томас поднялся с кровати и удовлетворенно посмотрел в зеркало.
   - Кто это "некоторые"?
   - Те, кто только сейчас, за полчаса до построения, получают мундир у портного.
   Антошка засмеялся.
   - Том, если этот морской краб говорил что-то похабное про моих лошадей... - в дверях стоял Эккен с тючком подмышкой.
   - Я?! Никогда в жизни. Было раньше, каюсь, глуп был. Но впредь - ни полслова непочтительного про этих благородных животных.
   Эккен смотрел хмуро и непонимающе.
   - Лес, да не смотри ты так подозрительно. Я серьёзно.
   - Ты - серьёзно? А умеешь? - Эккен швырнул тючок на свою кровать и поднял с воорговской газету. - Что пишут?
   - Про Нимскую мясорубку.
   - Про что?
   - Так окрестили штурм Нима.
   - Эффектно.
   - Штурм?
   - Название. Слушайте, люди, кто мне одолжит пару бургуников?
   Воорг со вздохом полез в карман.
   Лес поймал брошенные ему монеты и со словами: "Лучше иметь сто друзей и сто бургуников, чем ни того, ни другого", исчез за дверью.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Четыре идеально ровных правильных прямоугольника стояло на плацу - артиллеристы, пехотинцы, конники и моряки. Антон, встав на цыпочки, выглядывал друзей, встретился глазами с Эккеном, подмигнул.
   - Во разошелся Теоретик, - шепнул сосед Кайсарова по строю, будущий штурман Франсуа де Марей.
   Лазарь Карно, начальник училища, в новеньком генеральском мундире говорил что-то об Отечестве, дисциплине и народе. Антон попытался вслушаться. Но тут заиграли трубы. "Ну вот, прошляпил", - без особого сожаления подумал он. К трибуне потянулись артиллеристы. Антона вновь охватило ушедшее было волнение. Там, на столе посреди трибуны, лежит кортик, который с сегодняшнего дня станет его личным оружием, подтверждением принадлежности к "морскому братству".
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Бал закончился уже за полночь. Свежеиспечённые офицеры разбрелись группками по Анжу
   - Где продолжаем?
   Антон взглянул на Леса:
   - Ладно, давайте в "Золотую подкову".
   В трактире они степенно уселись за стол и, не дожидаясь как обычно, когда к ним кто-нибудь подойдёт, хором гаркнули: "Хозяин, бургунского!"
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Ещё по бутылочке? - слегка запинаясь, спросил Антон. Томас покосился по стол, где валялись шесть пустых бутылок, отрицательно покачал головой. Он был совершенно трезв, хотя и опустошил треть этих бутылок.
   Эккен негромко наигрывал на гитаре:
   Эй, хозяин, трубку дай,
   Ставь бутылку перед нами,
   Всех наездников сзывай
   С закрученными усами.

(Денис Давыдов. "Ради бога, трубку дай")

   - Лес, - тихо окликнул его Антон, - Давай "Юнкерскую".
   Эккен кивнул:
   Пусть сегодняшний бал будет долог для вас.
   Он - прощание с радужным детством.
   Антон подхватил:
   Завтра кто-то из вас гордо ступит на фас,
   А другого в земле уж заждалося место.
   На припеве, удивляясь самому себе, Томас присоединился к друзьям:
   Господа юнкера, не спешите надеть эполеты.
   Это жизнь, не игра. И в ней места сомнениям нету.
   Господа юнкера, пусть сегодняшний бал не смолкает.
   Эх, была, не была. А со смертью вас бой повенчает.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   В эту ночь город спал плохо. Но горожане с пониманием отнеслись к воплям, шуму, звону разбиваемых фонарей - выпуск дело святое
   А наутро полковник Миленький, завхоз училища, яростно жаловался своему помощнику лейтенанту Сердечному:
   - Зачем около училища-то фонари разбили, безобразники! И императорские бюсты спёрли! Не лень же было с такой тяжестью таскаться!
   Фонари починили. Бюсты так и не нашли.
  

* * *

   Я тянула карты на Юджина, который некстати оказался вместе с Раевским в де Саде. Красная - цел. Чёрная - ранен.
   Попалась чёрная восьмёрка - ранен, но не тяжело.
   Вздохнув, я смотрела, как ребята пишут на бумажках возможные места ранения.
   - Тяни.
   Я достала бумажку и развернула.
   Мне захотелось выругаться по-солдатски. Взглянув на довольные мордашки Тёмы и Анри, я заподозрила подвох и проверила остальные записки. Но всё было честно - "Ухо", "Кисть", "Голень"...
  
  

* * *

   Известие о высадке каледонского десанта на Арльском побережье застало Раевского в Де Саде. Город давно уже стал центром формирования полков и эскадронов армии непокорившихся. И в этот раз генерал приехал с очередной проверкой. Следовало подтолкнуть местные власти, которые вяло потягивали кота за хвост. Заодно нужно было подыскать здание под госпиталь, который пока размещался в пригороде в армейских палатках.
   Известие о десанте вызвало некоторую панику. Все понимали, что, во-первых, каледонцев нельзя пускать на полуостров, а во-вторых, останавливать их было некому.
   Николай Николаевич не мог не отдать должного извечному врагу - время и место вторжения было выбрано на редкость точно. Приходилось обходиться теми силами, которые были в Де Саде. Генерал лихорадочно подсчитывал: "Из имеющихся в городе рот можно укомплектовать пять батальонов, плюс два эскадрона. Что ещё? Три артиллерийских полка. Эти уже сформированы. И два батальона фанагорийцев, пришедших вчера из Анжу. Сил для изгнания каледонцев явно недостаточно, но задержать их можно. Фигнер в Сен-Кантене с конной бригадой. Надо срочно послать ему депешу. Его три эскадрона сбросят десант в море. Главное - нам продержаться до его подхода", - генерал вздохнул: ""И вечный враг бургунца злобный..." Хотя и без них наши шпаги веселятся вовсю".
   Через полчаса фельдъегерь гнал коня к Сен-Кантену.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Лесли Эккен со своей полусотней был назначен в разведку. Командир эскадрона ротмистр Кутайсов кратко обозначил задачу: проверить, есть ли противник в деревне Неелово. Пробираясь со своими конниками по лесным тропам в сторону этого самого Неелова, Лесли с трудом удерживал на лице подобающее командиру спокойное выражение. Уже несколько раз он перехватывал и загонял внутрь улыбку, так и норовящую раздвинуть губы. Первая разведка! А возможно и первый бой впереди. Война - настоящая мужская забава Он провёл пальцем по верхней губе. Эх, рано ещё. А какой гусар без усов! "Сырник", одно слово. Хоть наклеивай. Лесли был очень огорчён, узнав о зачислении в формирующийся в Де Саде эскадрон - подвиги и приключения опять откладывались. Но тут очень удачно на полуострове высадился каледонский десант.
   - Командир, деревня.
   Всадники молча разглядывали крутой холм с деревней на макушке - широкие улицы, приземистые домишки. Деревня казалась вымершей. (Она и в самом деле была пустой - жители вполне привычно отсиживались вместе со всей живностью в потайном овраге). Неожиданно в конце главной улицы показалась небольшая группа верховых.
   - Каледонский разъезд, - выдохнул кто-то.
   Скрытые высоким ивняком эккеновские гусары оставались незамеченными для противника. Лесли посмотрел на своих гусар.
   - Как только дойдут до площади - атакуем.
   Секунды ползли словно муха, выкарабкавшаяся из плошки с мёдом. Лесли считал про себя "Один, два, три... Пора!"
   - Вперёд! - вполголоса скомандовал он и, выхватив саблю, вылетел из кустов с воплем:
   - Бургуния!
   Этот клич, подхваченный пятью десятками глоток, ошеломил противника. Однако командир каледонцев молниеносно оценил количество атакующих и взмахнул рукой, приказывая отступать. Лесли нёсся впереди своей полусотни. Увидев маневр противника, он даже застонал от досады: "Уходят, из-под самого носа уходят!"
   Упоённый погоней, видя только спины каледонцев, Эккен нещадно колотил в конские бока шпорами, забыв жалеть своего любимца. Одна из спин постепенно увеличивалась приближаясь. Каледонец распластался, пригнувшись к холке лошади. Лесли занёс руку для удара так, как его учили. Каледонец обернулся, глаза округлились от ужаса, юное лицо исказил животный страх. Он даже не попытался ни парировать удар, не увильнуть. Не отрываясь, он смотрел на эккеновский клинок. "А ведь он мой ровесник", - мелькнуло в голове Лесли. Он зажмурился и опустил клинок вслепую под заячье верещание врага, только почувствовав как, легко преодолев сопротивление ремней и сукно, отточенный клинок вошел в тело. Автоматически потянув саблю, Лесли приоткрыл один глаз. Конь, ни на секунду не задержавшись, несся вперёд. Взгляд упал на клинок. Он был наполовину в крови. Ошеломлённый Лесли обернулся и увидел как, неуклюже заваливаясь, тело каледонца клонится к земле.
   Весь остальной бой прошел перед глазами калейдоскопом цветных картинок.
   В себя Лесли пришел минут через пять, когда рубка уже кончилась. Он с удивлением обнаружил, что перед ним стоит человек с поднятыми руками. Эккен взмахнул саблей. "А ведь это он мне сдаётся", - дошло до него. Помотав головой, Лесли истерически рассмеялся. К нему подъехал пожилой гусар.
   - С почином Вас, господин поручик.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Воорг сидел у костра и внимательно слушал Эккена, рассеянно обламывая палочку.
   - Знаешь, Томас, я ведь действительно испугался. Вместо того чтобы руководить боем, я потерял самого себя. Сначала азарт взял. Мне даже перед Шалым стыдно. У него все бока шпорами изодраны. А потом когда уже рубка началась... Сумбур полный в голове. На самом деле я всё представлял себе по-другому.
   Воорг пожал плечами:
   - На самом деле всё не так как в действительности. Это банально.
   - Да пойми ты, я ведь действительно растерялся. Хорошо гусары уже опытные, без меня справились. Том, как думаешь, я и вправду не гожусь в командиры?
   Лесли жалобно посмотрел на Воорга.
   - Не переживай ты. Первый бой, первый убитый. Вот если после десятого так же трепыхаться будешь - считай, сломался, можешь смело манатки на Реддо собирать.
   - Много ты понимаешь.
   Воорг снова пожал плечами:
   - Если, по-твоему, я ничего не понимаю, чего меня спрашиваешь? Всё просто - или ты, или тебя.
   - Не понял.
   - Подрастёшь - поймёшь.
   - Я и так выше тебя на три сантиметра.
   Воорг хмыкнул.
   Лесли обиженно посмотрел на друга. Вечно он туману напускает и не поймёшь ничего.
   Неожиданно из темноты выросла солдатская фигура.
   - Господин поручик, Вас генерал до себя кличет.
   - Меня? Генерал?
   - Ну да, Вас, - солдат нетерпеливо переминался с ноги на ногу. - Пойдёмте, господин поручик, ждут.
   Эккен переглянулся с Вооргом, тот вновь пожал плечами. Лесли поднялся и отправился за солдатом.
   Через несколько минут оказавшись перед генеральским шатром Лесли весь покрылся испариной. "Откуда генерал мог узнать, что я испугался?" Откинулся полог и Раевский шагнул под ночное небо.
   - Так это Вы, поручик, захватили языка?
   - Так точно, Ваше Превосходительство! - браво ответил Эккен.
   Вслед за генералом из шатра появился адъютант. Раевский что-то взял из его рук и энергичным жестом прикрепил к груди Эккена медаль.
   Лесли застыл с приоткрытым ртом.
   - Служу Бургунии, - шепотом подсказал адъютант. Но до Эккена всё равно не дошло.
   Раевский посмотрел за застывшего Эккена и улыбнулся:
   - Надеюсь, не последняя, поручик, - и генерал, развернувшись, скрылся в шатре.
   Лесли посмотрел на адъютанта.
   - Ну, чего истуканом стоишь? "Язык" твой разговорчивый попался. Иди награду обмой, герой.
   Ошарашенный Эккен брёл по ночному лагерю. Темнота кое-где нарушалась сполохами костров, а тишину только подчеркивали и фырканье лошадей, и редкое звяканье оружия и посуды, и негромкий говор людей. Сначала чуть слышно, а потом громче зазвучала печально-протяжная песня:
  
   Рассказать ли вам, подружки, про несчастье про мое?
   Вы знавали мово дружка, он был бравый молодец.
   За монбарской заставой он прославился боец.
   Как во первой милый битве офицера заслужил.
   Во вторую милый битву генерала получил,
   Как во третьей милый битве сам головку положил.
  
   Оторопь Лесли постепенно проходила. Он почувствовал, как в нём, в противоречие щемящей грусти солдатской песни, начинают бурлить шампанским пузырьки восторга.
   - И-и-ей-ёй-бр-рх! - с боевым кличем джатхи Лесли ворвался в световой круг костра, опрокинув на землю Воорга:
   - Гул-ляем, брат!
   Воорг, не поднимаясь с земли, невозмутимо осведомился:
   - По поводу или без?
   Лесли выпятил грудь.
   Воорг сказал:
   - Поздравляю, - и неторопливо поднялся с земли.
   - Третьим возьмёте? - из темноты выступил офицер-фанагориец.
   - Ваше Высочество! - радостно подскочил Лес.
   - Добрый вечер, господин Беллер, - вежливо склонил голову Воорг. - Почтём за честь.
   - Как Вы нас нашли? - восторженно спросил Эккен.
   - По твоей рыжей шевелюре. В ночи солнышко сияет.
   - Не такая уж она и рыжая...И не рыжая, а золотая.
   - Не золотая, а только позолоченная, - хмыкнул Томас.
   - Я шел за тобой, Лес, от шатра Раевского. Надо же поздравить земляка с первой наградой, - и Беллер достал из-за спины руку, в которой между пальцами были зажаты две бутылки бургунского.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Войдя в шатёр, генерал подошёл к столу, заваленному картами, и стал задумчиво их перебирать. Допрос каледонца принёс неожиданный успех, это радовало и тревожило. Николай Николаевич посмотрел на колеблющийся огонёк свечи и быстрым движением убрал нагар. Растирая жирную копоть между пальцами, он невольно подумал:
   - А ведь завтра Де Ла Гарди вот так же разотрёт и нас.
   Рука потянулась к медальону на шее. Откинув крышку, он взглянул на портрет миловидной чуть курносой женщины с длинными белокурыми локонами. "Дорогая, любимая Натали... Возможно, больше и не свидимся". Перед мысленным взором проплыли избранные сцены из его счастливой семейной жизни: первая встреча, свадьба, рождение сына. Сын!.. лейб-гвардии Преображенского полка капитан. Где он, Алёша? Может быть, по приказу Колленкура заточён в тюрьму? Никто не знает... Ясно одно - он там, за рекой. Генерал прикрыл глаза. Хорошо хоть Натали здесь, в имении. Как вовремя он отправил её из столицы. А Алёшу предупредить не успел...
   В шатёр заглянул адъютант:
   - Николай Николаевич, может быть всё-таки отужинаете?
   - Нет, спасибо. Свободны до завтра. Раевский прошёлся по шатру, открыл поставец, достал бутылку вина и фужеры. Подошёл к столу в очередной раз взглянул на карту неплохо господа каледонцы - четыре или пять полков и четыре эскадрона, плюс артиллерия. Высадить в короткий срок такой десант! Достойны аплодисментов. Фигнер, Фигнер, где сейчас Фигнер, всё теперь зависит от его гусар.
   Генерал достал нераспечатанное письмо. Похлопал им по ладони. Не хотелось его открывать - все мысли были уже на Арльском поле, а письмо Кондратенко не могло не требовать к себе серьёзного внимания. Отложить на завтра? Но генерал понимал, что у него завтра может и не быть. Резким движением Раевский разорвал конверт.
   "Дорогой Николя! Я долго размышлял нал твоим последним письмом по поводу будущей судьбы Бургунии. Ты прав, что император с тебя никакой. Это при том, что, на мой взгляд, - ты лучшая кандидатура. Я решительно за республику! Я верой и правдой служил Бургунии и Бургунам. Но с прерыванием династии, кончается и монархия. Да, ты тысячу раз прав. Республика - единственно верное решение в нынешней ситуации. Я полагаю, что после того, как мы стащим Колленкура с трона, следует сделать следующее..."
   Раевский убрал дочитанное письмо в конверт и откинулся на спинку кресла. Монарх и из Кондратенко тоже бы не получился, а вот первый министр - вполне, вполне. Знакомы три тысячи лет, а не подозревал, что в Исидорыче скрывается политик. Раевский порывисто встал с кресла. Надо же, лафет твою мортиру через казённую часть, полная программа действий. Тактик он и в колонии тактик.
   Положив письмо в шкатулку с документами, генерал задул свечу и прилёг на койку. Надо заставить себя поспать хоть немного.
   Утро. В шатре Раевского - последнее совещание перед боем. На столе раскинута карта Арльской равнины.
   - Господа, не стану скрывать - это сражение может оказаться последним для всех нас. А теперь - диспозиция...
   Шатер постепенно пустел. Получив приказ, офицеры покидали его. Батальоны неспешно выстраивались на поле.
   Раевский выпрямился и посмотрел на последнего офицера.
   - Ротмистр Кутайсов. Ваши эскадроны займут лощину и ударят во фланг. Помните, ваше направление главное. Каледонцев должно смять.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Де Ла Гарди внимательно изучал в трубу поле будущего сражения. Вот это да! Какой сюрприз! Бургунцы опять провели его как дитёнка. Перед ним была не армия, а всего-навсего заслон. Вместо грандиозного сражения, к которому он готовился и которого жаждал как сатисфакции за все предыдущие проигрыши, будет лёгкая стычка - целый экспедиционный корпус против нескольких батальонов. Что ж, надо отдать должное мужеству бургунцев. "Война -- дело непростое. Она -- борьба двух воль", - подумал фельдмаршал и повернулся к своему штабу:
   - Ну-с, господа, начнём. И пусть сегодняшний день покроет славой каледонское оружие. - Фельдмаршал, старый вояка, сомневался, что предстоящее избиение может кому-то добавить славы, но этого говорить не собирался. - Передать войскам - на ужин сегодня баранина. Виват, империя!
   Мощным тараном каледонские полки двинулись вперёд. Сражение началось.
   Раевский с холма наблюдал за боем. Де Ла Гарди обрушил на него свои войска, словно чудовищные жернова. Артиллерия работала на пределе, выкашивая целые шеренги, но каледонцы упрямо продвигались вперёд.
   - Сомкнуть каре!
   Батальоны ощетинились штыками, изредка огрызаясь ружейными залпами. Сказывалась нехватка боеприпасов. Юджин, став на время боя вторым адъютантом Раевского, стоял рядом с ним на холме. Он впервые наблюдал сражение не изнутри, а снаружи, в целом. От бездействия его било лихорадочное нетерпение.
   - Ваше Превосходительство, а когда вступят в дело эскадроны?
   - Не спешите, капитан, мы ещё не видели, как блестят на солнце каледонские штыки.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Де Ла Гарди подозвал Матиссена:
   - Вахмистр, возьмите свой эскадрон и ударьте по правому флангу. Господа, все смотрите на Матиссена. Сейчас он опрокинет бургунцев и принесёт нам победу!
   Эскадрон вылетел на рысях прямо под губительный огонь артиллерии. Картечь ложилась столь низко, что в считанные минуты жалкие остатки эскадрона разбежались по полю. Фельдмаршал отшвырнул в сторону трубу.
   - Реншёльд. Берите резервный полк и ударьте вдоль лощины.
   Генерал бросился исполнять приказ.
   - Всем смотреть на Реншёльда! Сейчас он принесёт нам победу!
   Под напором каледонского резерва бургунцы начали медленно пятиться, оставляя тела соратников под сапогами каледонцев.
   Раевский прикрыл глаза.
   - А вот теперь пора!
   С гиканьем из лощины вырвались гусары и ударили упоённых близкой победой каледонцев. Они разрезали резервный полк каледонцев, как нагретый нож масло.
   Де Ла Гарди усмехнулся:
   - Похоже, бургунцы выкинули свой последний козырь, господа. Левенгаупт, берите всех оставшихся драгун. Сегодня Ваш звёздный час.
   От тяжёлой поступи коней содрогнулась земля. Драгуны топором врезались в ряды бургунских гусар.
   Раевский опустил трубу. Оставалась последняя надежда.

* * *

   Бой шел уже несколько часов, и мы сделали быстренький перерыв на поесть.
   - Как мне нравится эта фраза у Де Ла Гарди: "Смотрите все на него!" - сказала я, торопливо дожевывая бутерброд.
   Тёмка хмыкнул:
   - Правильно нравится. Фраза-то Наполеона.
   - Да ты что! То-то я почувствовала отчетливый привкус гениальности, - радостно сказала я, довольная своей прозорливостью. - А про борьбу двух воль?
   - Это Мерецков, Кирилл Афанасьич. Вторая мировая.
  

* * *

   Эккен, как и все гусары, находился в лощине и ждал условленного знака. От напряжения взмокла спина и вспотели ладони. Он вытирал их об лосины, стараясь, чтобы этот жест оставался незамеченным. С поля доносились стрельба, лязг, крики и брань. Ротмистр Кутайсов следил за ходом боя. Вот показались каледонские драгуны... Серой гарью покрылось поле, по которому пять минут назад лихо неслась разгорячённая конница. Султаны разрывов скрыли от глаз гибнущий эскадрон. Кутайсов приподнялся в седле. "Да, много каледонских дам превратятся сегодня во вдов".
   От шума битвы и шальных пуль кони дергались и нервно перебирали ногами.
   Ротмистр медленным, плавным движением достал саблю:
   - Ну, господа, теперь наш черёд. И тот не гусар, кто не освободит сегодня от мужей минимум десяток каледонских дам. Ма-арш!
   Дав коню шенкелей, он вылетел из лощины, увлекая за собой остальных. Кони, толкаясь боками, вынесли всадников на простор. Открывшаяся панорама заставила замереть дыхание в груди Лесли. Впервые он своими глазами видел сражение.
   - Вперёд! За Бургунию!
   Какой-то поручик привстал в стременах:
   - Заставим плакать каледонских дам!
   "Да что же они прицепились к каледонским бедняжкам...", - мелькнуло в голове Эккена.
   Передние ряды гусар врезались в пехотный порядок каледонцев. С натужным гиканьем опускались сабли на головы солдат, кони сбивали их с ног, топча и калеча. Сопротивление полка было сломлено в считанные минуты. Уцелевшие каледонцы разбегались кто куда. На счету Эккена, находившегося во втором эшелоне, в этом бою ещё не было ни одной жизни, но восторг приближающейся победы захватил его вместе с другими. Казалось, ничто не сможет остановить победное движение гусар, но тут Лесли увидел мчащихся на них драгун. Кутайсов тоже заметил их. Трубач призывал к построению, надрывая связки, но напрасно. С кличем "Империя!" драгуны тяжело навалились на гусар.
   Ротмистр воскликнул, подавая коня им навстречу:
   - Продадим же свои жизни подороже!
   "По двадцать каледонских вдов на гусара. Кто больше?" - мелькнуло в голове Лесли. Он даже головой помотал, вытряхивая глупые, неуместные мысли, едва успел отбить удар драгунского палаша, и в эккеновой голове не осталось вообще ни одной мысли - ни глупой, ни умной. Бой втянул его в себя и поглотил целиком.
   Воорг наблюдал за схваткой. Его батальон Раевский оставил в резерве. Глядя, как гусары атаковали каледонцев, Томас улыбнулся про себя: "Удачи тебе, Лесли". Но то, что произошло затем, заставило его нахмуриться. Охваченные кольцом драгун гусары отчаянно рубились не на жизнь, а на смерть. "Да, Эккен, похоже это конец всем твоим сомнениям. И не только сомнениям".
   Раевский слез с коня и размял ноги. Беллер последовал его примеру.
   - Не торопись, Юджин, - генерал небрежно махнул в сторону равнины, - там уже ничем не поможешь.
   Николай Николаевич подошёл к Беллеру и положил руки на плечи капитана.
   - Слушай меня внимательно. Останешься здесь с двумя офицерами, до подхода Фигнера.
   - А Вы?
   Генерал нервно дёрнул головой.
   - Моё место там...
   - Я с вами!
   - Мальчишка...- Раевский посмотрел прямо в глаза Юджина, - Извольте подчиняться приказам, капитан.
   Голос его стал сух и резок.
   - Вы остаётесь до прибытия подкрепления.
   Резко развернувшись, генерал прошёлся вдоль строя батальона. Хмурые лица солдат внимательно смотрели на генерала.
   - Ну, ребята, кажется, настал наш черёд.
   Вытащив из ножен шпагу, Николай Николаевич сделал шаг вперёд.
   - Пошли...- не то сказал, не то прошептал он.
   Мерной поступью батальон двинулся за своим генералом.
   Воорг посмотрел на свой взвод и махнул рукой. Рука непроизвольно нащупала крючки воротника и расстегнула ворот. Пальцы погладили амулет - пора вновь испытать его в действии.
   Беллер, подбежав к двум офицерам, быстро передал им приказ генерала и, догнав строй, пошел рядом с Раевским.
   - Сопляк! - Николай Николаевич гневно взглянул на Юджина. - Вернись назад.
   - Никогда! Я с Вами, генерал.
   Прикрыв на мгновение глаза, генерал улыбнулся.
   Батальон не останавливаясь втянулся в мясорубку боя. Эти четыреста штыков вошли в кипящую гущу сражения и растворились в ней, словно капля в море. Они уже не могли переломить ход боя, но могли затянуть этот кровавый пир ещё на несколько минут. Фигнер, Фигнер, где Фигнер.
   Бой оторвал Юджина от Раевского.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   В крови был не только клинок, но и гарда. Брызги не раз оросили мой мундир, кажется, капли были даже на лице. Губы пересохли, но я не успевал даже облизнуть их. Я уже не понимал хода сражения. Не замечал соратников. Реагировал только на серые мундиры каледонцев. В очередной раз парировал чужой замах. Клинок в очередной раз со скрипом вошёл в пока живое тело. Я стряхнул противника с палаша. Добивать раненых не в моих правилах. Пусть выживает, если сможет. Поэтому я просто перешагнул упавшее тело и на пару секунд остановился, пытаясь осмотреться. И тут я почувствовал сильный укол в ягодицу, непроизвольно шагнул торопливо вперёд, но споткнулся о другое тело, лежавшее под ногами. И, пока спасал равновесие, получил второй укол туда же. В развороте я проколол горло каледонского хулигана. Обе лосины быстро намокали уже от моей крови. Я мог свободно двигаться, хотя и с болью. Я представил реакцию на мои раны своих однополчан и хрипло расхохотался так, что ближний ко мне каледонец шарахнулся в сторону. Я в броске достал его под ребро.
   Отбивая палашом чужие штыки, я отчаянно вертел головой в поисках генерала. Неожиданный удар прикладом в плечо сбил меня с ног. Блеснул штык, занесённый над головой. Я выбросил вперёд руку и с ужасом увидел, что палаш обломан у самого эфеса. Отбросив в сторону кусок бесполезного металла, я закрыл глаза - вот и всё...
   Чья-то рука сжала моё плечо и рывком поставила на ноги.
   - Не рано ли помирать собрались, капитан, - насмешливый голос привел меня в чувство. - Держите.
   Какой-то поручик протягивал мне ружье. Схватив его, как утопающий соломинку, я выдохнул:
   - Кто Вы?
   - Поручик Воорг, к Вашим услугам, - подняв с земли ружье убитого им каледонца, Томас, более не обращая на меня внимания, ринулся в гущу схватки.
   Неожиданно мне показалось, что я услышал голос Раевского: "Ко мне, бургунцы!". Я кинулся в ту сторону.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Каре левого фланга было сломлено. Каждый солдат сражался сам по себе. Около одной из пушек Николай Николаевич сумел собрать до взвода гренадер. Трупы каледонцев, поваленных картечью, образовали естественный бруствер вкруг орудия. Тела артиллеристов лежали тут же, у орудия. В паре метров стояли чудом уцелевшие фуры. Несколько солдат кинулось заряжать пушку. Другие укрылись за трупами противника и вели перестрелку.
   - Готово!
   Раевский сам навел орудие. Картечь с визгом врезалась в гущу каледонцев. Используя заминку, молоденький поручик бросил гренадер в штыковую и потеснил противника на несколько метров. Орудие сделало ещё пару выстрелов, образуя мёртвое пространство, усеянное трупами.
   - Не робей, ребята! - треуголка давно слетела с головы генерала и ветер трепал волосы.
   Противнику казалось - ещё один напор и враг побежит. Но вместо этого бургунцы с удвоенной энергией обрушились на них. Каледонцы были изумлены и растеряны. В бесплодных атаках погибали солдаты, но картечь не давала подойти на штыковой удар.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Я пробился к орудию.
   - Генерал здесь? - схватив солдата за рукав, спросил, задыхаясь, я.
   - У пушки, - тот мотнул головой в сторону орудия.
   "Империя!" - каледонцы снова ринулись в атаку. Ни ружейные залпы, ни картечь на этот раз врага не остановили. Какой-то каледонец с обезумевшими глазами взобрался по телам своих соратников: - Здравствуй, бургунец. - Прощай, каледонец! - капрал штыком опрокинул противника. Атака захлёбывалась.
   И тут раздался взрыв. Пробанивать пушку не успевали и, видимо, там оставался тлеющий картуз, который и привёл к взрыву при новом заряде. Всех, кто находился рядом, разметало в разные стороны.
   Я кинулся к месту взрыва...
   Грудь Николая Николаевича была разворочена. Я упал на колени рядом с генералом и приподнял его голову.
   - Натали... - непослушными губами выговорил генерал на последнем выдохе.
   Я рванул воротник.
   Бой бушевал над нами.

* * *

   Он рванул воротник таким отчаянным жестом, словно пытался не ослабить путы мундира, а надорвать собственную кожу, стянутую сердечной судорогой, мешающую вздохнуть.
   Я не выдержала и выскочила в реальность. Несколько долгих минут я существовала в кресле застывшим комочком.
  

* * *

   Штык выброшен вперёд, хруст грудной клетки, с разворотом назад. Едкий пот застилал глаза, но некогда, некогда. Воорг отбил прикладом штык: "Получай!" Глухой стук возвестил о попадании. Который по счёту? На восьмом Томас сбился и действовал как автомат. И всё же какой? Десятый? Двадцатый? Какая разница? И снова вперёд. На шум битвы. Если сражаются, значит кто-то ещё жив. Штык на винтовке искривился, как ятаган. Каков всё-таки предел человеческих возможностей? Сам он не чувствовал усталости. Но эти бургунцы здесь с начала боя. Должен же быть предел. И снова рывок вперёд... Неожиданно перед ним замелькал строй штыков. Томас удивлённо моргнул. Каре. Фанагорийцы, верные себе, умирали молча и упорно. Встав каре ещё в начале боя они так и не позволили каледонцам его разомкнуть. Это был словно скалистый островок посреди бушующего моря. Строй на секунду разомкнулся и Воорга впустили внутрь.
   - Что там, поручик?
   - Там смерть. - Томас наконец вытер пот.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Ржание коней, звон сабель, взрывы, предсмертные крики, яростные вопли - исполнялась симфония боя.
   - Получай! - Лесли уклонился от удара и его сабля вошла в тело противника.
   Неожиданно его конь вздыбился, словно наткнувшись на стену. Впереди стремя к стремени стояли пять драгун.
   - Ну уж в спину убить я себя не дам! - Эккен заставил коня опуститься и уронив голову к холке изо всех сил ударил Шалого шенкелями. Тот сделал мощный прыжок, едва не ударив лошадь одного из драгун.
   - А! - с надсадой произнес редич, и железная каска развалилась под его саблей. А! - повторил он, и голова соседнего драгуна стала медленно отделяться от шеи. Лесли увернулся от следующего каледонца, сшиб другого. Спину полоснула боль, но путь был свободен.
   - Ко мне, гусары! - гигантского роста ротмистр воздел к небу саблю. Лесли первым оказался возле него. Ротмистр развернул коня и послал его в намёт: - За мной!
   Десятка два гусар последовали за ним. В его мощных руках сабля казалась игрушкой. Он легко водил ею из стороны в сторону, прорубая просеку, словно опытный дровосек. Эккен прикрывал его сбоку, он рубил уже не глядя на результат ударов.
   - Не робей, поручик, прорвёмся, - ротмистр уже не говорил, а хрипел. - Хух! - сабля опустилась на плечо драгуна и спустя секунду уже скользнула по седлу - каледонец был рассечён надвое.
   Нечеловеческая сила почудилась Лесли в этом старом рубаке. Никто из драгун уже не рисковал вставать на их пути.
   Неожиданно гусары вылетели прямо к императорскому штандарту. Испуганный офицерик торопливо выстрелил в ротмистра почти в упор. Тот грузно рухнул на землю. Офицерик был зарублен секундой позже и лёг рядом со старым гусаром. Эккен ударил знаменосца обухом- даже в горячке боя не поднялась рука на человека, который не мог защититься - и выхватил знамя из обмякших рук. Гусары мгновенно окружили его, не давая каледонцам вернуть знамя.
   Внезапно взлетел крик:
   - Бургунцы!!
   Эккен подлетел на выпрямившихся ногах. С дальнего холма стекала лавина бургунской конницы.
   Фигнер!
   - Вперёд, Бургуния! - становилось всё громче и явственней.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Де Ла Гарди поднялся с барабана и оглядел своих адъютантов.
   - Спасибо, господа, за ваше присутствие. Но теперь нам следует уносить ноги. Сражение, к сожалению, проиграно.
   Денщик подвёл коня. Вскочив на него, фельдмаршал со своей свитой поскакал прочь. У них за спиной корчилось в агонии сражение.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   При свете луны, факелов и костров лекари перевязывали окровавленных бургунцев и каледонцев. Слышались стоны, проклятия, мерное мирное бряцание хирургических инструментов.
   Смертельно уставший Эккен стоял около лазарета, дожидаясь своей очереди. Наконец его кивком пригласили в шатер.
   - Вам повезло, юноша, только распорота кожа, - сказал доктор, осматривая эккеновскую спину. - Потерю крови рекомендую восполнить красным вином, отмечая первый боевой шрам.
   Выйдя из палатки, Лес оказался в объятиях Воорга:
   - Жив!
   Лесли зашипел:
   - Осторожно, болван!
   - Ранен? Хотя, что я спрашиваю, раз ты оттуда, - Томас кивнул на палатку.
   - А ты? - Эккен оглядел друга.
   - Нет.
   - А что ты тогда здесь делаешь?
   - Ищу одного поручика. Ты, возможно, удивишься, - Воорг развернул Эккена и осторожно подтолкнул его в нужном направлении, - но тебя опять требует генерал.
   - Зачем? - оторопел Лес.
   - Так Вы, сударь, опять в героях. Вас, редичей, хлебом не корми, дай за знамя похвататься.
   - А ты там у генерала Раевского Беллера не видел?
   Воорг резко остановился, словно споткнувшись.
   - Тебя ждёт Фигнер, - осторожно сказал он. - Раевский погиб, ты разве не знаешь?
   - Раевский что? - не понял Лес.
   - Раевский погиб, - медленно повторил Воорг. - Командование армией неприсоедившихся принял на себя генерал Фигнер.

* * *

   Боже мой, как я вопила по поводу гибели Раевского:
   - Как ты мог! Дай тебе волю - всех положишь. Бей своих, чтобы чужие боялись! Хрен вам лысый, а не Роман Исидорыч!
   - Тогда играй в уголки - там никого не потеряешь. Ты вообще-то считала, сколько положила в боях? Тебе понравился - жалко. А сотен безымянных не жалко. Помнишь, у Бродского. Трагедия - это не когда гибнет главный герой. Трагедия - когда гибнет хор. Ты вообще хочешь, чтобы они жили долго и умирали молодыми.
   - Сам придумал?
   - Нет. Эдгар Фрайденберг.
   - А почему ты губишь только республиканцев? Белые все целы. Ты что, колленкуровец? Ты за кого играешь? За республиканцев или колленкуровцев!?
   - За Бургунию.
   - А я? - спросила я растерянно.
   - За Реддо.
   - Мне что, уйти с Бургунии?
   - Глен, - морщась, как от боли, спросил Туровский, - чего ты от меня хочешь? Воскресить Раевского? Поставить колпаки над всеми, кто тебе симпатичен, чтобы они оставались целыми и невредимыми?
   Я согласно молчала.
   - А тебе не кажется, что это будет примитивное и бесчестное убийство?
   - Кого? - оторопела я.
   - Колленкуровцев, каледонцев. Если поставить защиту на всех республиканцев война превратится в бойню. Это будет уже не Игра, а непонятно что. И учти, я никого специально не гублю. Так получается, - устало сказал Артём.
   - Не дам ни Кондратенко, ни Дохтурова, ни Тучкова, - упрямо проговорила я.
   - Кондратенко - как хочешь. А на остальных у тебя права вето нет. На Тучкова только право совещательного голоса.
   - И что? Карты?
   - Ты меня достала. Хорошо, черт с тобой, пусть карты. Выиграешь - поставим запрет на гибель.
   - Три партии. Если ничьи - добавляем.
   - Как хочешь.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Дохтурова я проиграла.
  

ГЛАВА 13

...во всех порядочных книгах красавиц похищают и спасают.

   Эккен прибыл в Анжу. Он сам напросился везти секретнейший фигнеровский пакет Лазару Карно - хотелось повидать Антона. Первым делом Лесли отдал пакет Его Превосходительству. Оставив Шалого в конюшне, Лесли рванул в порт - где ещё можно найти Антошку. На полдороге к порту Леса едва не сбил пронесшийся мимо всадник. Эккен удивлённо посмотрел ему вслед - по крутым анжуйским улицам, постоянно оборачивающимися лестницами, всадники носились очень редко - так и ноги коню поломать можно. В порту Эккен почти сразу заметил искомую лохматую голову. Антон с чрезвычайно сосредоточенным видом пробежал мимо, не обратив никакого внимания на остановившегося гусара.
   - Летящей походкой мичман Ивсётаки пронёсся на всех парусах...
   Знакомый насмешливый голос развернул Кайсарова:
   - Великие Боги! Лес! Какими судьбами?
   - Казёнными, друг мой, казёнными.
   Естественно, объятья, возгласы, хлопанье по плечам и т.д. Наконец друзья поуспокоились.
   - Ух ты! - Антон заметил награды. - За что?
   - Были дела, - нарочито небрежно протянул Эккен.
   - Счастливчик! А я всё в порту околачиваюсь.
   - А что я тебе говорил. Гусары - это тебе не флотские.
   Антон повёл плечом.
   - Ну что, за встречу?..
   - Прости, Лес, меня очень срочно вызывают к начальству. Давай через час в "Подкове"?
   - Как скажешь.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Лесли покрутил в руках пустой бокал. Заказать, что ли ещё? Антона всё нет и нет.
   Хлопнула дверь, в трактир влетел Кайсаров и шлёпнулся на стул рядом с Эккеном.
   - Пока тебя ждёшь, совсем окосеешь. Догоняй.
   - Лес, мне очень жаль, но я не могу. Мне через полчаса придётся уйти, - Антон махнул рукой. - И всё таки один бокал я выпью. Рассказывай, давай.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Часа через два изрядно набравшийся Эккен вывалился из трактира. "В казарму? Не-ет, я совершу намеченный на сегодня поход по анжуйским бакабам,тьфу, кабакам пусть даже и в одиночестве. Эх, Кайсаров, Кайсаров. А я-то как последний балбес напросился на эту поездку ради встречи с другом. Хотя, конечно, приказ есть приказ".
   Эккен не подозревал, что торопливость друга впрямую связана с привезённым им пакетом.

* * *

   - Тёмочка, а можно тот кораблик на котором мы собираемся вести в Бургунию редичское золото, будет называться "Звезда "Аргези"".
   - Это звезда так называется, или это звезда некоего Аргези?
   - Называется.
   - Тебе не кажется, что это как-то... забавно. Представь кораблик с названием "Звезда "Сириус"".
   - Не кажется. Это действительно забавно. Но я и хотела некий зигзаг.
   - Издеваешься над бургунцами как хочешь.
   - Это исключительно от любви.
   - Аргези придумала или это есть?
   - Тудор Аргези - один из моих любимых поэтов.
   - Ладно, когда я был против поэтов.
  

* * *

   Антон стоял возле трапа, ведущего на борт маленькой рыбачьей шхуны с гордым названием "Звезда "Аргези"". Он ждал пассажирку, которую должен был доставить на Реддо в целости и полной сохранности. Ему сказали, что он отвечает за неё головой. Кроме того, на него возлагались обязанности помощника капитана, лоцмана и переводчика.
   Антон был счастлив. Он и не надеялся, что в ближайшее время ему удастся выйти в море.
   У непокорившихся флота как такого не существовало. Анжу осиротел. Перед самым восстанием анжуйская эскадра ушла на маневры под Крит и, по приказу Колленкура оставалась там до сей поры. Несколько торговых судов вооружили, но это было несерьёзно. Не было и ни одного старшего офицера. Морской анжуйский штаб принял сторону "законного императора Бургуна XIII" и находился под домашним арестом. Весь.
   На пирсе показались две фигуры. Антон встрепенулся. Офицер бережно вел под руку беременную даму в черном бархатном плаще. Лицо дамы почти полностью скрывал капюшон плаща. Офицер помог даме подняться по трапу. Антон последовал за ними. Офицер протянул Антону пакет.
   - Прочтёте после того, как сниметесь с якоря. И тщательно уничтожите. Честь имею, - и он сбежал по трапу на берег.
   - Сударыня, - обратился Кайсаров к своей подопечной, - позвольте я покажу Вам Вашу каюту.
   Опустилась ночь. Необычайно тихо "Звезда" снялась с якоря, покинула порт Анжу и направилась к северному побережью Бургунии.
   В ту же ночь, так же тихо и осторожно анжуйский порт покинуло ещё одно судно, но оно взяло курс на юг.
  

* * *

   - Про золото, мы с тобой, Антоша, договорились. Теперь объясни про гостью.
   - Это... - Антон наклонился к уху герцогини.
  

* * *

   У меня вытянулось лицо. И как я теперь узнаю, что он ей сказал? Ёлкин пень, что за секреты от автора!?

* * *

   Антон отодвинулся от герцогини.
   - Госпожа Глория, я полагаю, что Вам стоит подыскать нашей гостье какое-либо занятие, чтобы у неё было как можно меньше времени для воспоминаний. Например, обучение редичей современному варианту бургунского языка. Кроме того, она неплохой знаток их литературы.
   - Конечно, Антон. Не волнуйся, слушателей или слушательниц у неё будет предостаточно. Особенно на теоретических и практических занятиях по истории бургунской моды.
  

* * *

   Эккен стоял на вытяжку перед Фигнером. Его глаза поедали генерала. Но ни наигранная бравада, ни непринуждённый тон, не могли помочь Лесли справиться с мандражом. Колени предательски подрагивали, а голова... Великие боги! Как она гудела. Кровь стучала в виски медленными толчками, и каждый толчок отдавал непереносимой болью. Трое суток в седле безвылазно. Все суставы выкручивало. Но и это ещё можно было пережить. Сейчас его интересовал совсем другой вопрос, и он с нетерпением ожидал, когда генерал прочтёт письмо. Лесли внимательно наблюдал за Фигнером, но его гладко выбритое лицо ничего не выражало. "Интересно, почему генерал не носит усы..."
   - Скажите поручик...
   Эккен вздрогнул от неожиданности. Кажется, начинается.
   - Да, Ваше превосходительство?
   - Если мне не изменяет память, - Александр Викторович внимательно посмотрел на Лесли, - Вы сами напросились в Анжу?
   - Так точно!
   Тоска расцвела в груди Эккена.
   - Я поручил Вам доставить пакет в крепость. И что же я читаю? - Фигнер потряс пакетом. - Мой гусар, личный порученец, устраивает пьяный дебош и ночные гонки по всему городу с привлечением чуть ли не всего анжуйского караула. Вы имеете, что сказать своему командиру?
   Лесли прикрыл глаза. Да уж, что и говорить... Пускай смутно, расплывчато, словно в тумане, но память запечатлела всё.
   Караул остановил его в метрах двухстах от очередного кабачка. Почему он не подчинился приказу? Может, тон унтера, а может, три бутылки бургунского сыграли свою роль, но факт остаётся фактом, Лес не только проигнорировал окрик, но и послал унтер-офицера к родной прабабушке. Правда, на редичском языке... Мало того, он оказал сопротивление и сумел ускользнуть от этих увальней.
   Конечно, самым верным решением было бы идти в казармы, но пробежка по вечернему городу освежила его и придала уверенности в полной безнаказанности. Тем более ко всем своим злоключениям, он умудрился заплутать в узких улочках. И вот тут-то на его "беду" краем глаза он приметил кабачок... м-м, как же его. "Приют бродяги", точно! Бургунского не оказалось и Лесли заменил его, ни капельки не переживая по этому поводу, на "Мерло" урожая 620 года. Ну-у, по крайней мере, так утверждал кабатчик. Сколько он просидел не помнит, но точно уверен, что когда покидал сей гостеприимный приют, уже светало. И надо же было такому случиться! Он снова угодил в лапы караула, и, самое смешное, того же самого. Бежать, увы, сил не было.
   Лесли посмотрел в глаза Фигнеру.
   - Оказалось, что поднят на ноги весь городской караул и меня ищут по всей крепости. Точнее сказать не меня, а каледонского шпиона. Эти балбесы после моего бегства подумали невесть что, и подняли весь город на уши.
   Гомерический хохот сотряс всю комнату. Эккен недоумённо смотрел на генерала. Фигнер утёр набежавшую слезу.
   - Ну-ну, и что же дальше?
   - В комендатуре быстро разобрались, - Лесли тихонько хмыкнул. - А комендант влепил мне две недели ареста. Причём генерал Карно, все эти две недели упорно разыскивал меня, то есть личного порученца генерала Фигнера.
   Плечи Александра Викторовича снова затряслись. Теперь уже в беззвучном смехе... Он махнул рукой и неуставно пробормотал:
   - Ну тебя, мальчишка. Одно слово - сырник. Я с тобой рад бы заплакать, да смех одолел. Ступай с глаз моих.
  

* * *

   Уже всё было видно невооружённым взглядом. Судя по обрывкам снастей и лохмотьям парусов, фрегаты либо побывали в бою, либо попали в сильный шторм. С каждой секундой они приближались к порту. Зеваки столпились на пирсе и, оживлённо разговаривая, тыкали пальцем в направлении кораблей. Раздвигая плотную массу людей, к коменданту подошёл Фьянти.
   - К нам гости?
   Комендант вздрогнул от неожиданности и покосился на собеседника. Стоит только чему-нибудь произойти в городе и он тут как тут. Неприязнь волной поднялась в груди коменданта и тут же, как и морская волна, опала. Он протянул трубу.
   - Пожалуйста, можете взглянуть сами.
   Ссориться с ним Сергей Апполинарьевич не собирался. Если и при живом императоре с Фьянти ничего не могли поделать, то сейчас матерый контрабандист развернулся в полную мощь. Его суда барражировали между берегами денно и нощно. Золото медленным ручейком стекалось в обширные подвалы, приумножая капиталы и ранее не бедствующего пройдохи. Контрабанда приносила весьма неплохой доход. Получал свой процент и комендант. Задумчиво глядя на лоснящегося контрабандиста, Сергей Апполинарьевич поймал себя на мысли: "Этот далеко пойдёт..."
   - По-моему, оба судна нуждаются в качественном ремонте. Если я не ошибаюсь, бой был коротким, - Марчелло протёр стеклышко трубы, и снова поднёс окуляр к глазу. - Коротким, но ожесточённым. Один каледонский постройки, и явно взят на абордаж.
   Фьянти почувствовал, как заныло в груди. Но не от опасности, а от чего-то нового и приятного. Предчувствие удачи, вот что означали эти лёгкие покалывания в груди. Все последние дни Марчелло жил, словно в ожидании чуда.
   Заключение контракта на поставку лошадей повстанцам сулила неплохие барыши. Отдельный договор на поставку оружия, ещё больше связал его с непокорившимися. Проценты, обещанные Раевским, сулили отличный навар, правда, при условии победы последних. Но в любом деле существует риск. Посылая свои судна, он никогда не знает, сколько вернётся обратно. Такова жизнь.
   Фрегаты уже пришвартовывались. Люди почтительно расступались перед Фьянти, и он незаметно для себя, оказался у судна бургунской постройки. Марчелло поднял взгляд. По трапу спускался статный морской офицер в адмиральском мундире.
   - Жители города Еонина приветствуют Вас и-и... рады благополучному прибытию в порт, - Фьянти совершенно не узнавал свой голос. Куда запропастился комендант? В конце концов, это его обязанность встречать вновь прибывшие судна. - С кем имею честь разговаривать?
   - Адмирал Монфлери.
   Офицер внимательно смотрел на Марчелло.
   Адмирал Монфлери? Ни один мускул не дрогнул на лице контрабандиста. Нет, он ни разу не слышал о таком адмирале... Спокойнее, спокойнее. Значит адмирал, ага, а чьих, собственно, адмирал, Вы будете? Сейчас проверим.
   - Интендант повстанческой армии Фьянти, - Марчелло старался сохранить приличествующую в таких ситуациях серьёзность. Во сказанул! Ну да будь что будет. По крайней мере, всё выяснится.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Медленно попивая вино Монфлери, сквозь хрустальную призму бокала изучал сидевшего напротив него Фьянти. Комендант Еонина, любезно пригласивший их на обед, играл роль гостеприимного хозяина.
   - Как Вам вино, господин адмирал? - комендант склонил голову набок. - Какой букет!
   - Недурственно.
   В своей жизни Бертран Монфлери пивал и лучше, намного лучше. Чего только стоят императорские погреба. Но сейчас ему показалось неуместным пижонить.
   - Ха, - комендант расплылся в улыбке. - А ещё говорят, что каледонские вина кислят. Нет, господа. Вот возьмем, к примеру "Рино" или скажем там "Брионтри", то соглашусь - уксусом шибает. Но "Кантри", это господа что-то. Особенно он хорош под Cog au vine. Главное не забыть во время фаршировки добавить мускатного ореху.
   Фьянти с ненавистью смотрел на не в меру разболтавшегося хозяина дома. Идиот. Марчелло всем своим нутром чувствовал интерес новоявленного адмирала к себе, но этот дебил портил всё. Нужно срочно предпринимать что-либо. Решительно поставив бокал на стол, Фьянти откашлялся, и, бросив быстрый взгляд на Монфлери, небрежно бросил:
   - Сергей Апполинарьевич.
   - Да?
   Неожиданно сбитый с речи, комендант непонимающе смотрел на Фьянти. Марчелло с улыбкой молча глядел на хозяина дома, но его тяжёлый взгляд о многом говорил и без слов.
   - Ох, господа, чуть не забыл, - неуклюже вскочив, и сделав быстрый полупоклон головой, Сергей Апполинарьевич развёл руками. - Извините меня, но я вынужден покинуть Вас как минимум на полчасика, служба-с, знаете ли. Чувствуйте себя как дома.
   Монфлери усмехнулся про себя. Обмен взглядами не ускользнул от него. Подождав, когда за комендантом закроется дверь, Бертран поставил бокал на стол и молча посмотрел на контрабандиста. Совершенно очевидно, что этот человек не тот, за кого себя выдаёт.
   Фьянти вытер губы салфеткой, собираясь с мыслями.
   - Ну-с, господин адмирал...
   Пауза зависла над столом. Марчелло почувствовал, как мелкий тик пробежал от икр ног к кончикам пальцев. "Спокойнее, спокойнее", - произнёс он сам себе.
   - Вот что, господин Фьянти, - Монфлери откинулся на спинку стула - Давайте обойдёмся без экивоков. Я вижу, Вы человек деловой, и это упростит нашу с Вами задачу. Поэтому вопрос первый - Вы кто?
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Можно было смело сказать, что все точки над i расставлены. Два авантюриста пришли к консенсусу, результат беседы удовлетворил обоюдное любопытство.
   Адмирал возвращался на свой корабль в приподнятом настроении. Что ещё можно желать? Фьянти брался отремонтировать корабли за свой счёт, конечно не безвозмездно, но это уже мелочи. Но главный сюрприз - сорокапушечный фрегат "Глория". Оказывается, шесть месяцев назад недалеко от Еонина выкинуло на берег корабль. Команда покинула его и на попутной шхуне ушла в Анжу. Фьянти клялся за месяц вернуть "Глорию" в строй. Это ли не сюрприз! Монфлери не смел и мечтать о таком подарке. С такой скоростью, он и вправду скоро сколотит целую эскадру. А пока придется месяц попотеть на берегу. Нет, ну в самом же деле, не идти же в Анжу двумя фрегатами. Три звучит, да и выглядит куда более грозно. Тем более, если этот контрабандист не соврал, положение с флотом в столице повстанцев - аховое. Да, фортуна явно благоволила к нему. И из всего предыдущего выходит, да что там выходит, яснее ясного! Именно он, Бертран Монфлери, бывший зять императора, а так же опальный граф при колленкуровском режиме.... Да, да! - он станет первым республиканским адмиралом. Удача хмельным вином кружила голову Монфлери. А ведь если задуматься, то лично для него всё могло закончиться печально.
   С чего началась вся эта морская эпопея? Месяца полтора назад, когда он тайно ночью покинул столицу. Хотя нет, правильнее будет взять за точку отсчёта посещение им маркиза Помпадура. Да, с маркиза, собственно, всё и началось...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Странное у Вас желание, господин граф, - Людвиг Шкутович пыхнул сигарой. - Ну зачем Вам сдался патент адмирала, да ещё в такое смутное время. Я понимаю, если бы Вы просили у меня мандат на поставку, Ну-у скажем там провианта. Это же золотое дно. Да и император перестал бы относиться к Вам с предубеждением. Но адмиральский чин...
   Монфлери смотрел на холёное лицо Помпадура и внутренне усмехался, причём в большей мере над собой. Конечно, можно прожить и без патента, но тогда не обойтись без более крупных взяток и объяснений. Да и лишний раз внимание привлекать к своей персоне не хотелось бы. Нет, что ни говори, но лучше дать один раз по крупному, чем сто раз по маленькой.
   - Маркиз, считайте случившееся моей причудой. Вы же знаете, какой я сумасброд, особенно когда мне всё прискучило.
   - О, я, кажется, начинаю догадываться. Вы желаете покрасоваться в адмиральском мундире?
   Монфлери пытаясь изобразить смущение, прикрыл на секунду глаза.
   - Вы же сами знаете, как столичные дамы падки до военных. У них какое-то необъяснимое презрение к статским.
   - Я Вас понял, Бертран, можете дальше себя не утруждать. Милый граф, ну неужели так сложно намекнуть, что в деле замешана дама. И кто такая, если не секрет? Хотя нет, не говорите, я попытаюсь решить шараду сам. Графиня Севрская, я угадал?
   Монфлери молча улыбнулся.
   - А Вы жуир, Бертран. Хочу Вас предостеречь, mon ami, муж графини страшный ревнивец. И ко всему прочему отличный дуэлянт. Берегитесь, Вы играете с огнём.
   Смеясь, Людвиг Шкутович достал гербовую бумагу с заранее заполненным текстом и, окунув перо в чернильницу чистейшего горного хрусталя, вписал имя Монфлери.
   - Держите, мой ветреный друг, и внемлите советам старого ловеласа.
   Пачка ассигнаций, невероятным образом переместилась в карман маркиза. Бертран лишь ошеломлённо похлопал глазами. Ловко, ничего не скажешь!
   Снарядить под носом Коленкура и компании корабль, оказалось проще, чем он сам подозревал. Или же ему это только казалось? Нет, маркиз далеко не дурак. Играть простачка Помпадур умел. Он - Монфлери, брат вдовствующей императрицы, и за ним должны были следить, просто обязаны. Тем паче, что сестрица сбежала прямо из под носа Коленкура. Даже не предупредив родного брата. Полный фортель.
   Все последующие дни он старательно разыгрывал из себя ловеласа и повесу, стараясь сбить со следа. Корабль приобретён через третьи руки, сам он до последнего момента в гавани не появлялся. Доверенным лицом стал капитан третьего ранга Мордвинов. Он же и подбирал команду. На каком-то этапе, сейчас уже и вспомнить сложно, произошла его встреча с Алексеем Орловым. А вот это даже не риск, а провал, но Орлов сам вышел на него. Именно Алехану и принадлежала идея уйти в море не одному, а нескольким кораблям. На примете у Орлова было два фрегата. Стоило больших усилий устроить Мордвинова командиром одного из них. Да, кажется, отсюда и начался провал.
   В ночь перед отплытием, на "Императора" и "Восток", фрегаты, состоявшие в сговоре, нагрянула тайная полиция, в купе с парой гвардейских батальонов. Его "Гроза" находилась у дальнего причала за ремонтными доками. Он явился на фрегат и ждал сигнала от Мордвинова, но вместо этого к нему прибежал некий капитан Савари и предупредил об аресте. В срочном порядке пришлось рубить якоря и уходить одному. Жесточайшая артиллерийская канонада, казалось, салютовала беглецу. Просто чудо, что его выпустили из гавани, или же ночь помогла? Что стало с "Императором" и "Востоком", гадать не приходилось, он и сам мог разделить их участь.
   Остальная часть пути прошла успешно. На подходе к острову Стерегущий наткнулся на два каледонских фрегата. Один потопил, другой взял на абордаж. Для команды это был первый бой, и она выдержала его успешно. Спасибо Мордвинову, в моряках кап три толк знал. К сожалению, в бою повредило руль, и пришлось вместо Анжу идти на Стерегущий, в Еонин.
   Но тут фортуна снова улыбнулась ему лицом Фьянти. Вот уж действительно не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.
   Поднявшись по трапу, Монфлери прошёл в свою каюту и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Струна, натянутая внутри него последние месяцы, наконец-то ослабла, и организм почувствовал всю усталость, накопившуюся в нём. Хотелось спать и только спать.
   - Завтра, - сонно подумал адмирал, проваливаясь в небытие.
  

* * *

   Дверь резко распахнулась и, дудя в свернутый листок бумаги, в комнату влетел Анри. За ним весело смеясь ввалился Артём. Они веселятся, ёлы-палы.
   - Привет, Глен.
   - Глен, привет.
   Я мрачно молчала.
   - А что это Вы, сударынька, так неприветливы? Что это Вы бровки так насупили? Вам не идёт, - запричитал Туровский.
   - Фурия, - прошептал на всю кают-компанию Анри.
   - Угу, - столь же тихо согласился Артём.
   - Чего случилось-то? - уже нормальным голосом спросил Лефран.
   - Кто из вас включил "Детектива"?
   Молчание было мне ответом.
   - Так, запираемся? Или опять кнопочка нечаянно нажалась?
   Ребятки переглянулись и дружно пожали плечами.
   - Тогда я вас, господа, поздравляю с очередной загадкой. Тошка Кайсаров приволок какую-то тётку на Реддо. И "Эппи" не говорит мне кто это, пароль требует. И назад по времени из-за работающего "Дета" мне не пройти. Какого дьявола кто-то в основном времени забавляется с моим - только моим, ангидрид вашу валентность! - персонажем, да ещё на Реддо хозяйничает. Это же нарушение всех и всяческих правил и договорённостей и попирание права вето, - в этом месте я разревелась.
   Ребята кинулись ко мне.
   - Это не я.
   - Котёночек, - Анри гладил меня по голове, - слово чести, это не мы.
   - Ладно, - всхлипнула я, уже успокаиваясь. - Будем считать, что я вам верю. Кстати, сходили бы вы на кухню. Там мусорожуйка барахлит.
   - Ты уверена, что это кстати? - поднял бровь Артём. - Ох, уж эти женщины. Стоит хоть немного поддаться сочувствию, тут же в руки всовывают ведро с мусором. Ладно, Кеглик, пошли на кухню. Если женщина просит...
   - То легче сдаться сразу, - весело отозвался Анри.
  

* * *

   Нет. Нет, совсем не странно, что мы так мало удивлялись прибабахам "Эппи". Не спорили о них до хрипоты по 26 часов в сутки. Не видели их во снах. Это так понятно, так по-человечески - не видеть самого замечательного, происходящего буквально под носом.
   Кроме того, Артём пребывал в уверенности, что знает виновника, только пока не понимает "как" и "зачем". Голова Анри была полностью занята его затеей. Всё остальное считалось достойным внимания, только когда оно ему начинало мешать.
   А я... Во-первых, фокусы "Эппи" были за гранью моего понимания. Я не могла им правильно удивляться в силу своей компьютерной невеже..., гм, недостаточной компетенции. Вы изумитесь, если на ваших глазах человек просверлит дыру в стене взглядом, усмехнётесь, если услышите, что на юге стены красят в чёрный цвет, чтобы не перегревались. А если я вам скажу, что кривая авгура на Дайре колеблется от пяти единиц до шести целых и шести десятых? И как вы решите, вру я или нет, говоря: "Моя прабабушка вышла замуж в 17 лет". Это как бы не совсем о том, но, я надеюсь, вы меня понимаете. Во-вторых,... Если честно, то меня в то время гораздо сильнее волновало, подстригать ли ивы на Серебристом бульваре и как держать в разумных пределах численность обожаемых на Реддо кошек.
  

* * *

   Фигнер готовился к совещанию. Главной проблемой было для него сейчас поднимать ли снова вопрос о республике. Для себя он уже всё решил. Оставаясь монархистом, он смирился с правотой Раевского - в нынешней ситуации республика была единственно правильным решением. Последним аргументом для Фигнера стало то, что это воля погибшего друга, которого он не успел спасти.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Дерфельден впервые присутствовал на совещании такого уровня. Приказ о назначении его командиром Фанагорийского полка смутил и польстил одновременно. Он понимал, что ему оказано высокое доверие. Но как сложно быть командиром после Раевского.
   Получив сообщение о совещании, он поспешил в ставку в Сен-Кантен. Почему Фигнер выбрал именно этот городок, Иван Алексеевич не понял, но его этот выбор устраивал - от Кастры, где располагались фанагорийцы, - рукой подать.
   Из-за страха опоздать он прибыл слишком рано. Времени было хоть отбавляй и он устроился во дворе, греясь под солнцем. Отчего-то вспомнился отец. Последний раз он видел его семилетним мальчишкой. Высокий, статный, он казался мальчику гигантом. Могучую фигуру ладно облегал гусарский мундир. Мать говорила, что ростом Иван пошел в отца, как, впрочем, унаследовал и всё остальное. Только голубые глаза и волнистые чёрные волосы он взял от неё. Откуда отец появился в колонии, никто не знал. Сам он говорил, что прибыл из Бургунии, но очень странно говорил по-бургунски. Сыну он рассказывал сказки о стране, что лежит за горами и пустыней. Никто там не бывал, поэтому рассказывать можно было что угодно.
   Шел 589-й год. Джатхи часто нападали на посёлки переселенцев. Все жили в состоянии постоянной войны. Алексей Дерфельден завербовался в гусарский эскадрон и в первой же стычке отличился. Ему присвоили чин поручика. Из всех походов и сражений он выходил победителем. Страха он не ведал. Его однополчане заметили, что он ни разу не был ранен, ни одной царапины не получил. В эскадроне Алексея считали счастливчиком. Через год он уже в чине майора командовал тем самым эскадроном и лихо водил гусар в атаки. Однажды они остановились на ночевку в селении. Тут он и встретил Марию. Отец Марии, Жан Пьер Луи, дед Ивана вначале встретил новоявленно зятя в штыки, но смирился и дал своё благословение. Матушке шел семнадцатый год, совсем ещё девочка.
   Военная служба отца долго не давала возможности создать семейный очаг. И в 593-м году полковник Дерфельден, полный кавалер ордена Владимира, подал в отставку. Они построили дом над обрывистым берегом реки Нелуры и стали жить-поживать в совершенной идиллии. Через четыре года родился долгожданный сын.
   Матушка рассказывала про отца, что иногда на него нападала хандра, и он уходил на неделю-две в горы. Возвращался сумрачный, но уже на следующий день весело возился с Иваном.
   - Воин растёт, - не раз говаривал он.
   Это произошло в 604-м году. Отец вернулся из очередного похода в горы и, ничего не объясняя, начал собирать гусарский ранец. Мать молча наблюдала за приготовлениями. За годы жизни с ним она научилась не задавать лишних вопросов.
   - Прости, я должен уйти, - сказал Алексей жене. - Не жди меня, но помни.
   Он снял с себя и повесил на шею сыну медальон:
   - Береги его и он сбережёт тебя.
   И правда, об удачливости Ивана Дерфельдена ходили легенды.
   - Господин полковник...
   Дерфельден очнулся, ого, кажется, он задремал на солнышке. Перед ним стоял адъютант Фигнера поручик Эккен.
   - Все уже собрались, господин полковник. Вас ждут.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   За столом у карт виднелся хохолок Кондратенко. Дерфельден пробрался к нему.
   - Здравствуйте, голубчик, - прошептал генерал. Дерфельден сел, ответил на приветствие и украдкой осмотрелся.
   Кроме Кондратенко и Фигнера в комнате находились генерал-майор Тучков и генерал-поручик Дохтуров. На скамье у стены примостился ротмистр Кутайсов.
   - А там в углу кто? - тихонько спросил Дерфельден у Исидорыча.
   - Майор Муравьёв. Новый командир 2-го гренадерского полка, то есть, простите, гвардии Бургунского. Вместо Тучкова, - шепнул генерал.
   - Ну-с, господа, приступим, - Фигнер коротко обрисовал ситуацию. Дерфельден отметил про себя, сколь много уже сделано. 5-й и 6-й гренадерские полки закончили формирование. В Анжу стараниями Карно доформировывается морской полк. Одна загвоздка - с офицерами. Анжуйский морской штаб продолжает саботаж. Дерфельден понимал - близится что-то грандиозное. Не зря Фигнер их здесь собрал.
   - Кажется, всё, - подытожил Фигнер. - Ну, по обычаю, начнём с младших командиров.
   Ротмистр Кутайсов поднялся:
   - Думаю, пора переходить Величку, - и сел.
   - Лаконичненько, - пробормотал Дохтуров.
   Фигнер посмотрел на Муравьёва.
   - Присоединяюсь к ротмистру.
   - Ещё короче, - хмыкнул генерал-поручик.
   Дерфельден пытался представить, что бы на его месте сказал Раевский. Кондратенко ободряюще подмигнул полковнику.
   - Я думаю, - Дерфельден облизнул пересохшие губы, - нужно провести поиск в районе Монбара. Примерно двумя полками.
   Его предложение понравилось. После трёхчасового спора остановились на полках Тучкова и Дохтурова.
   - Господа, а как быть с моими апшеронцами, - поднялся Кондратенко. Дерфельден в очередной раз удивился, как удаётся Роману Исидоровичу при его субтильности выглядеть так внушительно. - По-моему нас достаточно помариновали в крепости. Вряд ли Стессель пойдёт на четвертый штурм. Пора и заменить полк.
   - Вот что, Роман, - мгновенно отреагировал Фигнер, - как только морской полк будет готов, мы произведём рокировку.
   Кондратенко удовлетворённо кивнул головой, но продолжал стоять.
   - Ещё один вопрос. Голубчик, мы до сих пор не определились с будущим Бургунии: республика или монархия.
   Фигнер вздохнул:
   - Вы предлагаете это решить сейчас?
   - Почему бы и нет? Почему бы нам не попробовать обсудить это ещё раз? Для начала я предлагаю заняться весьма непривычным для офицеров делом - голосовать.
   - Мы это уже делали.
   - Я знаю. Значит, вторая попытка. Господ младших офицеров я бы тоже попросил участвовать. Для ясности. А потом можно будет поспорить и проголосовать ещё раз.
   - Хорошо, - сказал Фигнер. - Голосуем. Все помнят, что такое республика? Все. Итак, кто из вас, господа за то, что бы мы, если победим, сделали Бургунию республикой?
   Он смотрел на поднимающиеся руки: две, три, пять... Свою Фигнер поднял последним.
  
  

ГЛАВА 14

Корабль стоял за республику:

мы отреклись от царя-изменника.

  
   Полк готовился к торжеству: чистились и подновлялись мундиры, от реки слышались гомон и хохот - шла всеобщая постирушка. Везде, где можно колыхалось белыми флагами белье, избавленное на время от запаха войны - коктейля пота, копоти, крови... Ружья, составленные в козлы, слепили глаза надраенными штыками. Фуры починены. Маркитантки прихорошены. В воздухе витало предчувствие праздника.
   Поручик Воорг с иронией наблюдал за суетой. Известие о переименовании 2-го гренадерского полка в гвардейский Бургунский вызвало всеобщее ликование. Томас, наверное, был единственным человеком в полку, воспринявшим новость равнодушно. Собственно, дело не в том, что он был новичком в этом полку, не успел с ним сродниться, просто поручик считал, про себя, конечно, - не за что. За последнее время полк ничем не отличился. А старые заслуги - так то при покойном императоре было. Впрочем, со своим уставом в чужой огород не лезут, и Воорг предпочитал отмалчиваться.
   От их сводного батальона после Арля уцелело меньше ста человек при двух офицерах. Даже эта цифра удивительна. Томас, думал, что вообще никого в живых не останется. Не угадал. Во втором гренадёрском ощущалась явная нехватка младших офицеров, и его, как особо отличившегося перевели в действующий полк.
   Воорг потёр подбородок - а вот побриться не мешает. Взяв лезвие и зеркальце, он побрёл к реке. Денщика бы. Вот-вот, усмехнулся он, а также цирюльника, портного и повара.
   Скорчив гримасу, Томас скоблил щеку.
   - Тьфу ты, опять порезался.
   Выступила капелька крови. Томас полез за носовым платком, вытер подсохшую кровь. Пореза уже не было видно. Убрав платок, он машинально коснулся амулета. Обтерев лицо влажным полотенцем, Томас присел на траву и стал смотреть на воду.
   Амулет исправно хранит и бережёт, как и обещал отец. Вот только поиски других Хранителей пока безрезультатны, то есть абсолютно. И поиски придётся отложить до окончания войны, совершенно неожиданно для Воорга, ставшей своей. Он сам не понимал, как это случилось. Ведь сначала он присоединился к молодым редичам, отправившимся воевать за свободную Бургунию, просто чтобы перебраться в следующую страну. На Реддо других Хранителей не было.
  

* * *

   В Монбар войска входили без единого выстрела. Удивляла полная тишина и пустынные улочки. Дохтуров даже достал брегет и, щёлкнув крышкой, взглянул на время. Вот именно, Ваше превосходительство, девять утра, точно по графику. А город словно вымер. Но если внимательно присмотреться, то плотные гардины, коими жители городка заслонились от реальной действительности, нет-нет, да и колыхались в нервном ожидании неизвестности. Явно обыватели украдкой рассматривали шагающих по улочкам солдат и гадали, что день грядущий им готовит. Смутное время, сразу и не разберёшь что к чему. Наверняка горожане в эту самую минуту принимали для себя важное решение: как встречать гостей. Освободители-герои или подлецы-бунтовщики.
   Дохтуров, хмуря брови, восседал на коне. Не скоро ещё многие сделают для себя выбор, а ведь найдутся и такие, кто останется в стороне. Выжидая, чем всё закончится. Генерал повёл плечом, хуже нет нейтралов, никогда не знаешь точно, чего ждать от сих господ.
   Батальоны скорым маршем старались побыстрее пройти Монбар и выйти на заданные рубежи. Старшие торопили младших, ротные подгоняли взводных, а те в свою очередь наседали на седоусых унтеров. Неожиданно со стороны глухого забора вылетел булыжник. Совершив неровную дугу, он угодил прямо в кивер рыжеватого рябого гренадёра. Подняв кивер, он обернулся к соседу и, кивая головой в сторону забора, усмехнулся.
   - Ишь, не нравитца.
   Строй прошёл дальше, словно ничего и не произошло.
   Генерал не видел этой сцены, а впрочем, находись он в ту минуту рядом, то вряд ли бы и заметил. Сергей Алексеевич прогонял утренние события.
   Два отдельных батальона и три сотни гусар прикрывали Монбарское направление. Что это, стратегическая ошибка Стесселя, или же другое. Может, просто Анатолий Михайлович не ожидал удара повстанцев? Уверовал в свой гений. Непонятно.
   Опрокинуть сей заслон не представляло труда, в скоротечной тридцатиминутной схватке, участь батальонов была решена. Полный разгром и плен. Теперь предстояло закрепиться и ждать ответного удара колленкуровцев. А может не ждать? Второй гусарский эскадрон он направил с разведкой в сторону Труа, сил конечно маловато, но что твориться на флангах, знать надобно. Снова достав часы, генерал прикинул, - Тучков со своим полком уже должен оседлать дорогу. Как старший по званию, Дохтуров руководил операцией.
   Вот и площадь. Остановив лошадь, Сергей Алексеевич ловко спрыгнул и, размяв ноги, обернулся к адъютанту.
   - Найти мэра и доставить ко мне. Но без грубостей поручик и хамства. На своей земле как ни как.
   Молодой штаб-капитан встал по правую руку генерала. Дохтуров первый раз за всё утро улыбнулся.
   - Мишель, подыщите помещение под штаб. Да, и не забудьте объявить город на военном положении.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Город участвовал в войне и без объявления военного положения. На Дохтурова среди бела дня было совершено нападение. Этого никто не ожидал. Пять головорезов напали на него на улице. Спас его пёс - он-то начеку был всегда. К сожалению, пленить никого не удалось. Опасность была слишком велика - и Дохтуров с Туманом оказались несколько неаккуратны. Результат стычки - пять трупов и серьёзное ранение Тумана.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Редуты строили на скорую руку, укрепляя сыпучий песок фашинником, который густыми зарослями опутал местные овраги. Генерал Тучков находился у артиллеристов, лично расставляя приданные полку орудия. В случае атаки от огня артиллерии зависело многое. Настроение было не просто приподнятое - душа пела и ликовала. Восемь месяцев назад, он под давлением противника вынужден был оставить Монбар. И сегодня он снова здесь. Но теперь Стесселю придется попотеть, на сей раз легко не получится. Хотя, если события и дальше будут развиваться с такой стремительностью, то не видать Анатолию Михайловичу Монбара, как своих ушей.
   Полк Тучкова, который оседлал развилку дорог, прикрывал Монбар не только со стороны Ньюпора, но и находящегося по флангу Труа. С точки зрения позиции, о лучшем и желать нельзя. Две высотки, с одной стороны болотистый ручей, с другой овраги. Атаковать можно только в лоб. При хорошей артиллерийской поддержке, даже небольшими силами, можно долго сдерживать противника. А имея в наличии гусар, возможен переход в контратаку.
   Отдав последние распоряжения артиллеристам, Николай Алексеевич спустился в ложбинку между высотами. Солдаты копошились словно мураши, ловко орудуя лопатами. Яма ширилась и уходила в глубь прямо на глазах. Неподалёку плотники тесали брёвна, заостряя концы. Волчью яму сооружали по всем канонам. Тучков наморщил лоб, вот оно уязвимое место. Следует за ямой возвести небольшую флешь. Если установить на ней мортирки, хлопот наделают немало. Не весть что конечно, но всё лучше, чем ничего.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Донесение о захвате Монбара порадовала Фигнера. Старый замок, возведённый ещё при Бургуне восьмом, давно утратил своё значение. И пускай герцог Монбари потрудился в своё время на славу, стены обветшали, рвы осыпались и сам он представлял собой скорее наследие прошлого. Лишь удачное местоположение, соединяющее верхнюю Бургунию с нижней, не позволило совсем захиреть городку. А для них Монбар являлся сейчас некой разменной монетой, ставкой в игре под названием тактический удар. Пускай Стессель поймёт, что они не собираются отсиживаться за Величкой.
   Но не всё шло так гладко как желалось генералу. Из Анжу генерал Карно доводил до сведения: полк сформирован. Офицеры, не хватало катастрофически младших офицеров. Вот тебе и сформирован полк... Ещё Раевский пытался урегулировать этот вопрос произведением способных солдатских чинов из унтеров. Как показала жизнь, проблему не решили. Придется снова проводить досрочный выпуск юнкеров. Фигнер поморщился. Просто страшно становиться от этой мысли. За три месяца невозможно подготовить настоящего, толкового офицера. Первый выпуск и так уже получил в армии прозвище - сырники. Хм, вот уж точно подмечено! При императоре четыре года затрачивалось на обучение, но ничего не поделаешь, жизнь вносит свои коррективы. Александр Викторович с ожесточением потянулся. Но и это полбеды, старший офицерский состав из глины не вылепишь, а анжуйский морской штаб продолжает бойкотировать. Только подумать, свыше тридцати офицеров от бригадира и выше. Да в их положении - настоящий клад. Сейчас, окунувшись в рутину всех дел, Фигнер осознал, как под час сложно приходилось Раевскому.
   После арльских событий, вопрос с оружием отпал сам собой. Спасибо каледонцам, неплохой арсенал прихватили с собой. Фьянти поставил две тысячи лошадей. Держит слово, пройдоха. Хвала Николай Николаевичу, не побоялся замарать мундир связью с контрабандистом. Сам Фигнер сомневался, пошёл бы он на такую сделку. М-да, дела...
   Александр Викторович устало потёр глаза, два часа ночи. Свечи наполовину оплавились и ужасно коптили. Сняв нагар, генерал привычно, пальцами, отбил по столу дробь.
   - Поручик, - не особо веря, позвал он.
   Лесли не спал. Свет из-под двери давал понять - генерал не ложился. Услышав тихий окрик, Эккен быстро вошёл в кабинет. Фигнер посмотрел на юношу. Тоже ведь из "сырников", устало мелькнуло в мозгу. А ничего себе вояка получился. Фигнер усмехнулся про себя - что ни схватка, то награда.
   - С утра отправляйтесь в Кастру. Там сейчас формируется седьмой гренадерский полк. Разыщите майора Робипьера, и узнайте у него как продвигаются дела. Передадите на словах, что генерал обещал полную помощь. Сроку ему две недели, - генерал взъерошил волосы. - Ступайте спать поручик, Вы свободны.
   Молча кивнув, Эккен вышел и пошёл к себе.
   Из Сен-Кантена Лесли выехал засветло, в соседней деревушке только прокричали петухи. Глаза слипались, и Эккен переведя коня на тихую рысь, уронил голову на грудь.
   - На Кастру, Шалый.
   Прошептав коню последним усилием воли, он тут же уснул. Для него уже стало привычным делом досыпать недобранное в седле. Не так уж и легка служба адъютантская, как кажется на первый взгляд. После анжуйской "прогулки", генерал взял его к себе. И сколько Лесли не отпрашивался обратно в эскадрон, Фигнер лишь посмеивался и отрицательно качал головой.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Колленкур шагал вдоль строя солдат. Его глаза сияли восторгом. Нет, подумать только, всего несколько месяцев назад он подписал приказ о формировании новой части, и вот, пожалуйста. Решение пришло спонтанно, хотя тлело давно в дальних закромах подсознания. Собрать удальцов, не страшащихся никого и ничего, и создать нечто новое, чего не было никогда. В короткий срок эмиссары объездили всю подвластную ему территорию и результат на лицо. А говорят, что в армию идут неохотно. Чушь, просто надо знать, как подойти к такому ответственному делу.
   Проект отряда и форму мундира император утверждал лично. Батальоны должны насчитывать по шестьсот штыков вместо положенных четыреста. Эскадроны оставались прежними. Каждому батальону придавалась артиллерийская батарея, по четыре орудия в каждом, и гренадёрский взвод обеспечения.
   Название отряда пришло как озарение - "Волчья стая". Отсюда и обмундирование. Чёрного цвета мундиры с серебряным воротником и петлицами на клапанах обшлага. Штаны - чёрные, таковые и краги. На голове меховая папаха с волчьим хвостом и номером батальона.
   Правда, отстрелять такое количество волков не представлялось возможным, поэтому хвосты шили из шкур - за исключением офицеров.
   Двойное жалование, положенное императором за службу в "Волчьей стае", соблазнило многих. Люди, не знающие чести и совести, начали стекаться под новые знамёна. Конечным итогом явилось формирование четырёх батальонов и двух эскадронов. Но поток негодяев продолжал расти.
   Колленкур покосился на Фермора.
   - Ну-с, что скажете Конрад Карлович. Орлы!
   Кислое выражение не сходило с лица Фермора. Он думал, причём лихорадочно. Что это? Демонстрация новой неведомой Бургунии силы или противопоставление гвардии? Но ответ нужно давать, тут не отмолчишься.
   - И что Ваше Величество собирается делать с сими орлами?
   - В бой конечно. Стессель давно просит сикурсу.
   - Это сикурс? - Фермор пальчиком ткнул в строй. Да, вот уж будет радости Анатолию Михайловичу. Орда головорезов.
   Колленкур прищурил глаза и покачал головой.
   - И Вы тоже не верите. Хорошо, Конрад Карлович, время нас рассудит. Приказом от сегодняшнего числа отправьте "Волчью стаю" в армию.
   Император резко развернулся и пошёл к карете.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Что нужно солдату? Тучков смотрел на свой полк, прочно закрепившийся на высотах. Опостылевшее солнце уже начинало клониться к зениту, на редкость жаркий день потихоньку остывал, легкий ветерок приятно охлаждал разгорячённые тела. Солдаты, разомлевшие на солнцепёке, лениво перебрасывались словами. Ужин съеден, животы набиты, и хорошая трубочка казённого табаку - отличный десерт на закуску. Что ещё нужно солдату? Словесная пикировка с гусарами, стоящими бивуаком в долине, за день изрядно поднадоела. Самые рьяные спорщики давно исчерпали свой словарный запас и угомонились. Из трубочки вьётся дымок, устремляясь к небу, ранец под головой. Что ещё нужно солдату?
   Дозорный разъезд на полных рысях нёсся по дороге от Труа. Взволнованность гусар передалась генералу. Под ложечкой неприятно засосало, кажется, всё - отдохнули. Ещё каких-нибудь три минуты ожидания, и поручик, командир разъезда, во фрунт стоял перед Тучковым.
   - Ваше превосходительство, отряд противника в количестве двух полков, движется в нашем направлении.
   Полковая труба запела тревогу. Лёгкая дремота моментально слетела. Полк пришёл в движение, занимая подготовленные позиции. Отдых закончился, вот она служба! Ну, скажите, наконец, что ещё нужно солдату?
  

* * *

   - Что нужно солдату? Жалованье вовремя, чарку вина, не слишком страшную маркитантку и хор-рошую танковую атаку. По визору, - задумчиво сказал Артём.
  

* * *

   Два полка морской пехоты остановились напротив высот, но выстраиваться в боевой порядок не спешили. Николай Алексеевич следил в трубу за противником. Действие, а точнее бездействие, приводило генерала в удивление. Чего они медлят? А может, затем и явились, чтобы вначале удивить, а затем атаковать. Генерал криво усмехнулся, ну смелее, господа, смелее. Словно отвечая на его мысли, от отряда противника отделился парламентёр. Тучков покачал головой, вот это уже перебор. Несомненно, сейчас будут предлагать капитулировать. Тучков обернулся к адъютанту.
   - Моего коня.
   Съезжались медленно, не спеша. По мере приближения, генерал старался сохранить на лице невозмутимость. Этого человека он превосходно знал. Знал так, как никого другого, - они были друзьями. Вот так встреча. Николай Алексеевич улыбнулся, но улыбка получилась какой-то кривой, жалкой. Тучков тихо откашлялся.
   - Ба, кого я вижу. Сам полковник Моро к нам пожаловал в гости. Что ж, милости просим. Эх, кабы знал, прихватил бургунского.
   - Брось паясничать, Николя, - Моро пропустил мимо ушей оскорбительное "полковника". - Я здесь для серьёзного разговора.
   - Когда ты прав, тогда ты прав, а сейчас ты, безусловно, прав, - Тучков развёл руками. - Но хочу сразу тебя предупредить, капитулировать я не собираюсь. Так что, Жан, на данную тему можешь не сотрясать воздух. Напрасно. Итак, слушаю.
   Моро весь подобрался и строго посмотрел на друга.
   - Я, капитан первого ранга, Моро, от имени себя и капитана первого ранга Лагори, хочу сообщить Вам, Ваше превосходительство, о переходе двух морских полков, полным составом на сторону непокорившихся.
   Глядя на застывшего в немом удивлении Тучкова, Моро улыбнулся:
   - Я всё сказал, Николя.
   Николай Алексеевич медленно слез с коня и покрутил головой.
   - Полный абзац. Слушай, Жан, а что это ты так тянул с переходом? Мог бы и раньше появиться.
   Моро последовал примеру Тучкова, спрыгнул на землю и посмотрел в глаза приятелю:
   - А что лучше: один Моро раньше или Моро и два полка позже?
   - Один Моро стоит двух полков, - Тучков ухмыльнулся. - Уж я-то это знаю получше других.
   - Два полка, Николя, я привёл два полка. И не льсти мне, пожалуйста.
   - Тучков и лесть не совместимы, Жан. А за полки спасибо.
   Друзья крепко обнялись. Обе стороны внимательно следили за своими парламентёрами. Первыми сообразили моряки и крики "Виват", разнеслись над полками. Гренадёры, хмуро поглядывающие на предполагаемого противника, услышав крики и, глядя на обнимающихся офицеров, заулыбались и громко подхватили клич. Гусары вторили им. Даже лошади от неожиданности заржали, то ли радостно, то ли недовольно.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Дохтуров лично прибыл на позиции. Уединясь в генеральской палатке, они долго разговаривали. Слишком неожиданный переход целых двух полков настораживал. Сергей Алексеевич не разделял восторгов Тучкова и слушал его, всё больше и больше хмурясь.
   - Ладно, Николя, зови обоих каперангов, пора познакомиться поближе. Но не думай, что сумел полностью убедить меня. И не скалься как любимая лошадь Фигнера.
   Посмеиваясь, Тучков откинул полог палатки. Адъютант вытянулся перед генералом.
   - Зови моряков, - Николай Алексеевич повернулся к Дохтурову, - Знаешь, а мне кажется, фигнеровская лошадка быстрее бы согласилась с моими доводами.
   - Поживём - посмотрим.
   Представление друг другу не заняло и минуты. Моро и Лагори уселись на походные стульчики и с интересом смотрели на генерал-поручика. Оба каперанга ещё не знали как вести себя с Дохтуровым и заняли выжидающую позицию. Пауза затягивалась, и Тучков на правах хозяина, решил разрядить обстановку.
   - Послушай, Жан, я всё забываю спросить, как ты очутился под Труа. Насколько я помню, ты квартировался в столице.
   Моро кинул благодарный взгляд на друга и кивнул.
   - Совершенно верно. Наш полк действительно стоял в столице, как и полк Виктора, - он подбородком указал на Лагори. - Там нас и застал манифест непокорившихся. Буря эмоций! Твоё имя сразило наповал.
   - Удивил до изумления.
   Тучков кулаком ткнул друга в плечо.
   - Первая мысль была бросить всё и к вам. Но ты же знаешь, я не привык делать что-либо сгоряча. В общем, решил осмотреться. Дни потянулись... Ты даже представить себе не можешь, как тяжело мне пришлось тогда. Постепенно до столицы дошли известия о Монбаре и Ньюпоре. Затем началась осада Вердена. Вот тут я и понял, что вам не хватит запалу. Не рассчитали силёнок, да и манифест не сыграл той роли, как вы задумали. Значит что? Один в поле не воин, а вот перейти к вам с полком - дело другое. И стал я потихоньку претворять свою идею в жизнь. Прощупал офицеров, убрал отъявленных колленкуровцев и стал поджидать удобный случай.
   - Извините, каперанг, но нельзя ли покороче, - Дохтуров поправил воротничок. - Здесь не салонные посиделки, да и мы не кисейные барышни.
   Моро вздрогнул, словно от удара плетью. Тучков резко встал между офицерами и сердито посмотрел на генерала:
   - Серж.
   Дохтуров хмыкнул, но взгляда не отвел.
   - Можно и покороче, Ваше превосходительство, - Моро выглядел спокойным.
   Он посмотрел на Лагори.
   - Всё началось с бунта на флоте. Так, Виктор?
   Лагори молча кивнул.
   - На бургунской эскадре вспыхнуло восстание, или по-колленкуровски - бунт. После в столице поговаривали что главой заговора является некий Орлов, не знаю, правда или нет, суть не в этом. Впрочем, его так и не поймали.
   Тучков с Дохтуровым быстро переглянулись.
   - Три эскадренных фрегата собирались тайно сняться с якоря и уйти в Анжу. Дерзко, но смело. К сожалению, кто-то предал заговорщиков, и в ночь отплытия порт был оцеплен войсками, а береговая артиллерия приведена в боевую готовность с приказом стрелять на поражение. Мой полк и Виктора принимали участие в тех событиях. Хорошо, что нас поставили в оцепление, а не заставили участвовать в прямых событиях. То есть избавили от выбора - стрелять в восставших или погибнуть. Так вот. Два лейб-гвардейских батальона, при поддержке фрегатов "Жуаньи" и "Колонии", должны были произвести арест на кораблях. Снявшись с якорей, фрегаты заняли позиции против бунтовщиков и ждали сигнала от лейб-гвардейцев. И вот в тот миг, когда гвардия появилась на пирсе, "Колония" открыла по ним огонь, оповещая заговорщиков о провале. Я не знаю, состояла ли она в сговоре, но точно знаю одно. Капитан второго ранга Новосильцев, оказался честным офицером и моряком. В полном испуге Колленкур приказал береговой артиллерии открыть огонь по повстанцам. Это было избиение младенцев, они расстреливали фрегаты практически в упор. Через пятнадцать минут корабли представляли собой полыхающие факела. Команды, спасаясь, прыгали за борт.
   Всех кто уцелел, кинули в крепость. А над офицерами Колленкур решил устроить показательный суд. Он был закрытым и неприлично скорым. Военная коллегия быстренько рассмотрела дело и вынесла свой вердикт. Всех матросов и младший офицерский состав сослали на галеры. А капитана Новосильцева повесили в крепости.
   - Что? - Тучков ошарашено переводил взгляд с Моро на Лагори.
   - Ему инкриминировали покушение на жизнь императора, - тихо проговорил Лагори.
   - Дела, - Дохтуров покачал головой, - А про Орлова Вы больше ничего не знаете?
   - Через три дня после суда, наши полки с глаз подальше отправили в Крит. По дороге мы с Виктором договорились перейти на вашу сторону, - Моро достал бумажку. - А вот это я обнаружил у себя в спальне, когда покидал столицу.
   Дохтуров протянул руку и взял листок, Тучков склонился над его плечом:
   "О, как наивны все признанья,
   Когда выносят приговор.
   И жалок лепет оправданья -
   Не внемлет старый прокурор.
   Над головой сломают шпагу
   И вырвут с мясом эполет,
   Лишат чинов и Вам в награду
   Всю спину разрисует плеть.
  
   Галеры плата за свободу.
   Mon cheri ami, не торопись.
   Все жилы вытянут до срока
   И в медный грош оценят жизнь.
   Но честь не выкупить деньгами,
   А слава, почести - всё тлен.
   И рвёшь весло, скрипя зубами,
   В надежде лучших перемен.

А. Орлов".

   - Обратите внимание, отпечатано типографским способом.
   Николай Алексеевич присвистнул. - Во Орлов даёт.
   Дохтуров поднялся и протянул руку. Моро и Лагори по очереди пожали её.
   - Можете приказывать, Ваше превосходительство.
   Лагори улыбнулся первый раз за всю беседу.
   Сергей Алексеевич подошёл к столу и стал сосредоточенно, словно впервые видит, рассматривать карту. Моряки удивлённо переглянулись.
   - Значит так, господа, - Дохтуров медлил, делая последние прикидки, - Полк Лагори остаётся под командованием генерал-майора Тучкова. А Вы, Моро, отправитесь в Сен-Кантен. Немедленно.
   Генерал заметил, как дёрнулся после этих слов Моро и голос его построжал:
   - Если Вы помните, господа, в армии приказы не обсуждаются.
   Офицеры направились к выходу. Тучков подошёл к Сергею Алексеевичу и прошептал.
   - Не понимаю, Серж, нам нужны полки здесь. Зачем отправлять Моро к Фигнеру?
   - Николя, не думал, что придётся объяснять тебе военную азбуку. В Анжу до сих пор не сформирован полк.
   - Ты думаешь...
   - Уверен на все сто.
   Тучков кивнул, и вышел из палатки. Догнав друга, он заговорщически подмигнул ему:
   - Хочешь узнать военную тайну?
   - Если после этого тебя не расстреляют, то хочу.
   - Верден. Тебе это что-нибудь говорит?
   Моро недоверчиво посмотрел на друга.
   - Шутишь.
   - Вовсе нет.
   Моро порывисто схватил руку Николая Алексеевича.
   - Спасибо, Николя.
   - Не мне, Дохтурову говори.
  

* * *

   - А чего это Дохтуров так суров?
   - А шут его знает. Недоверие, наверное. - То ничего, то два полка - "Мы ваши навеки". Он-то с Моро не пил, как Тучков.
  

* * *

   Дни следовали один за другим, сплетаясь своей монотонностью в ужасную скуку. Энергия бурлила в молодом теле, и Монфлери не знал, куда её деть. Провинция. Еонин оказался дырой, каких свет не видывал. В столице можно придумать массу развлечений, но здесь! И как люди живут в провинциях? Радовало лишь одно - ремонт "Глории" продвигался успешно. Правда команда "Грозы" распустилась от безделья, и большую часть времени проводила на суше в кабаках, коих в Еонине на удивление оказалось целых шесть. Ну да пусть расслабятся. В этом Монфлери не видел ничего страшного, люди заслужили отдых.
   Появление на своём корабле Фьянти, адмирал воспринял с тайной радостью. Разговоры с этим пройдохой доставляли странное удовольствие.
   - Добрый день, господин адмирал. Не правда ли, какой чудесный день, - Фьянти просто лучился искренностью и дружелюбием.
   Монфлери кивнул и вопрошающе посмотрел на Марчелло. Интересно, что на сей раз он придумал. Пытаться отгадать лучше и не браться, его мысли невозможно предугадать. Просто кладезь идей. Лучше подождать, когда он сам откроет карты. Впрочем, Фьянти и не утруждал себя молчанием.
   - Имеется деловой разговор. Скажите, адмирал, Вам не наскучил берег? - Марчелло не дожидаясь ответа, продолжил: - Ремонт "Глории", обойдётся мне в кругленькую сумму. Которую, заметьте, я не премину Вам предъявить.
   Монфлери нахмурился, и Фьянти, заметив реакцию, замахал руками.
   - Не спешите с ответом господин адмирал. Я же говорю, у меня к Вам деловое предложение. И смею надеяться, оно Вас заинтригует. Видите ли, как Вам известно, я занимаюсь перевозкой грузов. Вчера из Ле-Сабль-д'Олона пришли две моих шхуны. Груз, оружие для повстанцев. Вы обратите внимание адмирал, я ничего от Вас не скрываю. Так вот, у берегов Руно, они заметили караван. Каледонский караван из семи вымпелов. Без всяких сомнений понятно, товар контрабандный. То есть действуют они вне закона. Как нашего, так и своего. Вы представьте себе - три брига и четыре шхуны. Поймите меня правильно, господин Монфлери, мои суда уже давно нуждаются в ремонте. Но у меня контракт с генералом Карно...
   Бертран усмехнулся про себя. Да уж, и тупой поймёт, куда гнёт ловчила.
   - Вот если бы Вы, господин адмирал, перехватили сей караван и взяли пару шхун на абордаж. Думаю, половину суммы можно было бы и скостерить.
   - Вы предлагаете мне заняться пиратством, господин Фьянти?
   - Упаси прах Вас так говорить. Какое же это пиратство? Каледонские контрабандисты промышляют у наших берегов, пользуясь смутою в нашей империи. Да при живом императоре они и в жизни бы не позволили себе такого. Адмирал, где Ваша гордость, честь мундира, в конце концов. За державу же обидно.
   Монфлери задумчиво смотрел в море. А собственно, почему бы и нет. Пусть Фьянти думает, что сумел зацепить за живое. Всё лучше, чем околачиваться на берегу и смотреть, как потихоньку спивается его команда. Заодно и "Штандарт" проверим в деле.
   - Ладно, Фьянти, я согласен. Как говорится, по рукам, но при одном условии - к моему возвращению "Глория", должна быть готова. Вас устраивает?
   - Отлично, адмирал.
   - Тогда завтра в море.
   Монфлери повернулся спиной, считая разговор оконченным. Фьянти, лучась от радости, пошёл к трапу. Пусть Монфлери и относится к нему пренебрежительно, но он ещё покажет себя.
   - Слушайте, Марчелло, - мягкий голос адмирала заставил его вздрогнуть, - Вы всегда таким методом устраняете конкурентов?
   - Не понял Вас.
   Фьянти обернулся и сделал недоумённое лицо. Адмирал расхохотался.
  

ГЛАВА 15

...весь чернокурый и подлец.

  
   - Ваше превосходительство, полковник Рене, прибыл в Ваше распоряжение.
   Стессель внимательно изучал новоявленного полковника. О его появлении, как и о прибытии в расположение войск "Волчьей стаи", Анатолия Михайловича известил заранее письмом Фермор. После прочтения письма, первой реакцией было бросить войска и мчаться в столицу. Они что там, все с ума посходили? Неужели некому вправить мозги Колленкуру? Но немного погодя, уже будучи способным к трезвому размышлению, Стессель понял - письмо Фермора, не что иное, как провокация. Несомненно, Конрад Карлович, своим письмом хотел вызвать вспышку гнева, и рассчитывал на несдержанность, свойственную Стесселю. Покинь он войска, и его ожидает печальная участь. Колленкур и так недоволен тем, как продвигается компания. Но то что он вытворяет в последнее время... Неужели Арманчик сам не отдаёт отчета своим поступкам. Это же уму непостижимо - прислать орду головорезов в действующую армию! С кем воевать, хочется спросить. Глас вопиющего в пустыне, которого никто не услышит!
   - Пойдёмте, полковник, посмотрим на Ваш отряд, - Стессель скрипнул зубами. - Или стая будет звучать уместней?
   Рене молча пропустил генерала вперёд, мысленно пожав плечами - он, что, думает, что хамит?
   Первое впечатление оставляло в душе лучшее мнение, чем ожидал Анатолий Михайлович. Но предвзятость брала верх, и он пытался выдумать недостатки, и не находил их. Личный присмотр императора говорил красноречивее всех слов.
   - И какова же численность стаи? - генерал продолжал иронизировать, балансируя на грани срыва.
   - Две тысячи шестьсот штыков при шестнадцати орудиях. "Чёрные гусары" составляют тысячу двести сабель. Два эскадрона.
   - Чёрные?
   - Так точно, Ваше превосходительство, - полковник Рене нагловато усмехнулся. - Наименование эскадронам дано самим императором.
   Стессель махнул рукой, заметив всё. И нагловатую улыбку, и независимость новоявленного полковника. "Пускай будут чёрные. Хоть серо-буро-малиновые с позолотою". Анатолий Михайлович пожевал губами.
   - Скажите полковник, - Стессель покосился на Рене. - А, впрочем, ладно.
   Генерал снова махнул рукой. Оставлять в лагере сих головорезов он не собирался. Прочь, прочь отсюда, и не просто прочь, а с глаз долой и как можно подальше. Отправить в Труа, и пускай сидят там до самой победы. А самому слать депешу в столицу и требовать сикурсу. Нет, гвардию! Довольно ей протирать штаны по столичным шалманам. Просто катастрофическое невезение в последнее время. Можно сказать фатальное. Он лично разработал хитроумный план, разложил по полочкам, и как опытный охотник, уселся ждать в ожидании зверя. Он подарил Монбар бунтовщикам. Не просто подарил, преподнёс на блюдечке с голубой каёмочкой. И они клюнули на живца. Взяли в заглот, как голодный окунь. Дело оставалось за малым, дождаться, когда они выйдут из-за речки главными силами. И вот тут-то, хитро поставленный капкан и сработает... Двумя клинами, со стороны Ньюпора и Крита, зажать повстанцев в тиски, и уничтожить одним ударом. На плечах уцелевших ворваться за Величку и всё, финита ля комедия. Проклятые моряки, проклятый Моро и Лагори иже с ним. Своим переходом они спутали ему все карты.
   Нервной походкой Стессель направился к своей палатке. Измена моряков испортила такой чудесный план. Если император не побоится прислать гвардию, всё ещё можно спасти. Тогда в августе можно будет праздновать викторию, и столица украсится фейерверками. Если император даст гвардию. Он резко остановился, оглянулся и наткнулся взглядом на позабытого полковника. Полковник Рене почтительно вышагивал за ним, его спесь явственно полиняла, он молча взирал на генерала, тихонько покашливая.
   - Вот что, господин полковник, - обратился Стессель к "волчьему выкормышу". - Сегодня же с вверенным Вам подразделением отправитесь под Труа. Там и будете дожидаться дальнейших распоряжений.
  

* * *

   Бертран Монфлери не спеша осматривал горизонт, изучая детали опостылевшего города. Еонин предстал как на ладони. Уже отлично различалась пристань, доки и какие ящики с бочонками, вовремя не отгружённые на склады. Видно ночью прибыла очередная шхуна с товаром. Интересно, а где же она сама. Монфлери повёл трубой вдоль причала. Ага, за дальней приземистой постройкой виднелись мачты корабля. Нашлась голубушка. Тэк-с, а это что? Не может быть! Бертран опустил трубу и протёр заслезившийся глаз, показалось или нет. Он снова всмотрелся. Ну, Марчелло, ну сукин сын! Сомнения нет никаких - у дальнего пирса, на волнах, покачивалась "Глория". Сдержал таки обещание. Адмирал восхищённо цыкнул сквозь зубы и невольно покосился назад. За кормой "Грозы", словно собачки на привязи, шли своим ходом три трофея. Два брига и шхуна. Что ж, получается баш на баш. Монфлери довольно улыбнулся, остались при своих. Хотя нет, он блефовал и взял на девятку.
   Встреча вышла горячей, если можно так выразиться. Фьянти не сводил глаз с трофеев, а Монфлери не терпелось подняться на палубу "Глории". Широким жестом Бертран указал в сторону кораблей.
   - Презент по заказу.
   Фьянти, не желая оставаться в долгу, ткнул пальчиком на фрегат.
   - Извольте принять, Ваше превосходительство. Как говориться, уговор дороже денег.
   Удержав первый порыв, Монфлери пошире расставил ноги и еле сдерживая ликование, как можно будничней произнёс:
   - Команду подберу в Анжу. Слушайте Марчелло, передайте коменданту, чтобы он распорядился о погрузке на фрегат воды и провианта.
   - Не извольте беспокоиться, - Фьянти прикусил язык, и ошарашено уставился на Монфлери. - Н-не понял Вас. Вы что уже уходите?
   - Именно так, Марчелло. Сразу после погрузки.
   - Но к чему такая спешка?
   - Вы даже не представляете себе, как я спешу. У меня нет в запасе ни одной свободной минуты. Так что, поторопитесь выполнить мою просьбу.
   Фьянти достал платок, и вытер вмиг вспотевшее лицо. Кривая ухмылка легла поперёк.
   - И всё же Вам придется найти немного времени на разговор, несмотря на Вашу занятость. Жизнь полна сюрпризов, я бы сказал...
   - Хотя бы сейчас можно обойтись без Ваших маневров.
   - Пожалуйста, монсеньор. В гостинице Вас дожидаются десять офицеров. Которые горят страстным желанием встретиться с Вами.
   Монфлери с трудом сохранил спокойное выражение на лице. Туз на мизере, да и только!
   - Кто такие?
   - Господа прибыли из Ле-Сабль-д,Олона на моих шхунах. С ними дама. Мм, как же, как же. Шарлотта Конде, невеста майора де Грюссака. Майор ранен на дуэли, и она ухаживает за ним. Штучка я Вам скажу, за версту видать, столичная. Но безотлучно находится при своём женихе, и ждет, не дождётся встречи с Вами.
   Монфлери замотал головой. Конде, нет, впервые слышу это имя. Ещё дуэль, какая то.
   - Объясните толком, Марчелло.
   - Лучше пройдёмте со мною, и Вам всё разъяснят.
   В холле гостиницы царил полумрак, и Монфлери постоял в дверях, давая привыкнуть глазам. Фьянти ужом вполз следом за адмиралом, и тоном балаганного зазывалы провозгласил: "Адмирал, господа!" Офицеры, доселе скучавшие за столами, с шумом вскочили на ноги. Они с явным интересом разглядывали вновь прибывшего. Наконец один офицер отделился от других и подошёл к Монфлери.
   - Лейб-гвардии капитан Раевский.
   Среднего роста брюнет с карими глазами, вскинул голову и прижал подбородок к груди. Монфлери представился в ответ. Офицер внимательно выслушал и, беря на себя инициативу, заговорил от имени всех. Картина, по мере объяснения капитана, постепенно вырисовывалась.
   Не все офицеры пожелали присягать новоявленному императору. Многие подали в отставку, чему свидетелем Монфлери являлся сам. Колленкур не препятствовал, и офицеры разъезжались кто куда. Кто к себе в имение, кто снимал квартиру, и ждал дальнейших событий. Но были и другие, те, для кого манифест явился толчком к действиям. Одни пытались переправиться через Величку, и попадали в лапы стесселевских караулов. Другие ждали повстанцев, а третьи, которых представлял капитан, искали другие пути. Сосредоточась в Ле-Сабль-д,Олоне, они пытались подобрать судно, на котором тайно могли переправиться в Анжу. Шхуна Фьянти оказалась в этом заштатном городке очень кстати. Они поставили на карту всё и выиграли...
   - ...Загруженная под завязку, шхуна не могла забрать всех. Кинули жребий, и десять счастливчиков поднялись на борт, - капитан перевёл дух. - Но тридцать семь офицеров осталось в городе. Они ежедневно рискуют попасть в руки тайной полиции. Ваше превосходительство, от имени оставшихся, я прошу Вас, помогите им.
   - В данный момент не могу, - Монфлери развёл руками. - Не поймите меня превратно, но я должен следовать в Анжу. Всё что я могу сделать, это забрать вас с собой. Хотя...
   Бертран помнил тошнотворное чувство страха перед арестом и искренне сочувствовал офицерам. Попади они в руки полиции, Колленкур никого не пощадит. Он подвинул к себе стул и, усевшись на нём верхом, посмотрел на контрабандиста.
   - Думаю господа, мы уладим эту проблему. Мне кажется, добрейший господин Фьянти не откажет нам в маленькой услуге.
   Радостный гул прокатился по гостинице. Монфлери поднял руку, призывая всех к тишине.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Кайсаров стоял на анжуйском причале и заворожено смотрел на фрегаты. Особенно на восьмидесятипушечную "Грозу". Вот они первые фрегаты будущей эскадры. А ведь уже не верилось! Многие его однокашники ушли в формирующийся полк. Лучше уж на суше воевать, чем просто так сидеть на берегу. Вон как Лесли подначивает его в письмах. Да, не верилось. Но теперь всё пойдет по-другому! Адмирал Монфлери, сразу видно, - боевой офицер, "Штандарт"-то, каледонской постройки. Да и в порту поговаривают тоже - с боя взят, на абордаж. Кайсаров ещё немного постоял на месте, предаваясь мечтаниям, и медленно побрёл к сухим докам.
   Уже месяц с лишним сухие доки стали излюбленным местом Антошки. Потеряв веру в моряков, генерал Карно приказал заложить постройку шестидесяти пушечного фрегата. Мастера в Анжу нашлись, не все попрятались по норам, и потихоньку застучали топоры в старом доке. Как-то от скуки, совершено неожиданно для себя, Антошка забрёл на плотницкий перестук. Поглядел, посмотрел, скинул мундир да попросил у косматого мужика одолжить топорик. Мужичок тот мастером корабельным оказался. Звали его Степаном Григорьичем. Показал он Антошке, и как топор правильно держать, и как рубить надо. Случайная дружба крепчала день ото дня. На глазах вырастал фрегат, и также росло плотницкое умение Антона. Он узнавал корабль изнутри и удивлялся его "хрупкости" на самом деле. Немудрёное это дело погубить корабль, а вот срубить его, целая наука оказалась.
   Спроси сейчас Антона, зачем ему нужно всё это, он и сам толком не объяснит. Но как говорит Степан Григорьич: "В деле флотском, всякое умение пригодится". Иногда по вечерам, когда заканчивали работу, Антон садился на огромный валун и задумчиво смотрел в даль. Глядя на заходящее солнце, он предавался мечтам. Вот закончится война, вернётся он на Реддо, и построит огромный корабль... Такой огромный, что на нём уместится всё население острова. Тогда взойдут они все на палубу, он встанет за штурвал, и поведёт корабль к неизвестным островам.
   Антону и самому смешно от своих мечтаний. Но как же здорово и красиво - огромный корабль, уходящий в никуда...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Монфлери сидел в кабинете, в ожидании гостей. Два бронзовых канделябра, по углам стола, давали порядочно света, и тени ложились лишь по углам комнаты. Бертран достал сигару, и раскурил её от свечи. Ароматный дым наполнил комнату. Адмирал тихо хмыкнул, задал задачку Карно. Холера, как он дал себя уговорить. Но теперь поздно метаться, надо продумать разговор, правда в голове полный кавардак... Удрать из столицы, и то проще было. По крайней мере, с высоты нынешней ситуации.
   Дверь тихо приоткрылась и на пороге возникла фигура дежурного офицера.
   - Прибыли.
   Монфлери кивнул и быстро затушил сигару. Три человека, один за другим, вошли в комнату. Бертран поочерёдно кивнул каждому, молча приветствуя. Представляться нужды не было, всех прибывших Бертран отлично знал, как и они его.
   Вице-адмирал Истомин Михаил Алексеевич, начальник анжуйской береговой обороны. Вице-адмирал Самойлов Никита Григорьевич, флаг-капитан анжуйской эскадры и Эссен Отто Викторович, контр-адмирал, начальник штаба эскадры.
   - Располагайтесь поудобней, господа. Разговор предстоит долгий.
   Генералитет анжуйского морского штаба молча расселся и стал ждать продолжения.
   - Для начала я смогу удовлетворить Ваше любопытство, а затем мы перейдём к делу. Ну-с, господа, можете задавать вопросы.
   - От имени кого Вас уполномочили говорить, Монфлери?
   Скрипучий голос Самойлова, прорезал кабинет.
   - От имени непокорившихся. Манифест, я думаю, Вам знаком?
   - Да, - Никита Григорьевич кивнул головой. - Боюсь, Вы напрасно потеряете время.
   - Отчего же? Попытка не пытка, говорят в народе, - Монфлери улыбнулся. - Генерал Карно предупреждал меня о вашей непримиримости.
   - Вот как, - Эссен упёрся кулаками в бока. - А Вам известно, что вот уже три месяца мы находимся под арестом?
   - Прошу заметить, господа, - Монфлери многозначительно поднял палец. - Под домашним арестом, под Ваше честное слово. Знаете, я совсем недавно из столицы. Таких как Вы, Колленкур содержит в крепости или ссылает на галеры. Так что у Вас, я бы сказал, просто превосходные условия.
   - Вы нам угрожаете?
   - Помилуйте господа! Просто хочу разъяснить Вам разницу. Можете продолжать саботировать, но на вашем месте, я всё-таки задумался. Не хочется Вас агитировать, но повстанческие войска перешли Величку. Началось наступление на самозваного императора. Имперские войска переходят на нашу сторону. Это ли не доказательство правоты.
   - А Вы уверены, что Колленкур самозванец?
   Вице-адмирал Истомин впервые подал голос.
   - Ваше превосходительство! Будь император законным, разве я находился бы сейчас в этой комнате в милой беседе с вами? Я наделся, что моё появление здесь на многое откроет Вам глаза. Пора уже снять шоры и взглянуть на происходящее открытым взглядом.
   Монфлери достал платок и утёр пот с лица. То, что разговор предстоит жаркий, он не сомневался ни на йоту. Выйдет ли толк, вот что беспокоило.
   - А что с законной императрицей. Где Ваша сестра, Монфлери?
   Самойлов не желал сдаваться.
   - А вот этого, господа, я и сам не знаю.
   - Скажите, Монфлери...
   - Адмирал Монфлери, с Вашего позволения, - решился, наконец, Монфлери.
   - Адмира-ал? За какие заслуги, позвольте спросить?
   - За какие заслуги, говорите Вы? Ну, уж, по крайней мере, не за сидение под домашним арестом. Пока Вы тут отсиживаетесь...
   Долгий и мучительный разговор затянулся на три часа, показавшиеся Бертрану вечностью. Доводы и контрдоводы, короткие выпады, словно в фехтовании, и словесные эскапады. Срывания на крик и совместные успокоения... Монфлери и сам не заметил, в какой момент лёд недоверия начал таять. Он взмок, мундир на спине потемнел от пота, но главное - он сумел таки переломить недоверие анжуйского генералитета. Он сорвал маску с новоявленного императора и раскрыл его истинное лицо. Бертран согласен был сейчас ещё трижды сходить на абордаж, так трудно досталась ему эта новая победа. Итогом всей беседы стало крепкое рукопожатие, не единомышленников, но людей долга и совести, радеющих душой за Бургунию.
   Анжуйский морской штаб перешёл на сторону непокорившихся.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Фьянти с яростью нёсся по анжуйским улочкам, не замечая ничего вокруг. Бешено скрипя зубами и рыча проклятия, он проскочил Большую Морскую и очутился на Галерной улице. Ему отказали! Он даже и в мыслях не мог себе этого представить. Карно не то, что говорить не захотел на эту тему, нет, это ещё полбеды, как говорится. Этот сын дохлой акулы нагло рассмеялся ему в лицо.
   Фьянти остановился около дома с табличкой номер семь, машинально достал ключ, вставил в замочную скважину, повернул и только тут понял, что уже пришёл домой.
   Небольшой двухэтажный домик, с резными балкончиками, он приобрёл три года назад по случаю. Галерная улица выводила прямо в порт, это-то и оказалось решающим фактором в покупке. С момента его приобретения и по сей день, Фьянти лишь дважды воспользовался его услугами. Первый раз он прожил здесь неделю, заключая соглашение с генералом Раевским. И вот вчера он снова очутился здесь.
   Уход Монфлери в Анжу послужил своеобразным толчком для решительных действий. Еонин давно стал тесноват для его планов. Он перерос городок, как ребёнок вырастает из старой рубашки. Но извечная осторожность, присущая ему с рождения, брала верх, и раньше он не торопил события. А теперь можно и опоздать... Когда он предложил свои услуги Раевскому, то не генерал, а он, Фьянти, отказался заключать какие либо письменные соглашения. Кто знал, как обернётся дело. Одной расписки, за подписью генерала было достаточно. Если он и рисковал, то только деньгами. Никто не смог бы обвинить его в связях с повстанцами. Но теперь дело приняло другой оборот. В который раз нюх прохиндея не подвёл, он выбрал правильную лошадку. Единственное, чего не доставало для полного счастья, злополучной бумаги. Той самой, от которой он так неосмотрительно отказался. Проклятой бумаги, удостоверяющей, что он на самом деле является интендантом повстанческой армии. И она нужна ему как ...как глоток воздуха, стакан воды в знойный день. Его жена Луиза не может понять, или не хочет, зачем ему эта бумага. А она для него всё. Дороже всего золота, лежащего в его подвалах, и которое должны ему повстанцы. Хотя нет, без золота бумага тьфу, листок пипифакса. Дорогой жёнушке этого всего не дано понять, ну да её задача совершенно иная. Она должна рожать и рожать. Что впрочем, она успешно и выполнила. У него есть три сына, наследники, и дочь. Такая лапулечка-крохотулечка. Свет в оконце. И все его страдания и старания для его Марии-Луизы, его любимой дочурочки. Но...
   Как последний болван сломя голову он мчится в Анжу, в надежде заполучить искомую бумагу, а генерал Карно ему отказывает. Его превосходительство нагло смеётся ему в лицо и посылает... Не при дамах будь сказано, хотя он, Фьянти, может и покруче.
   Марчелло прошёл в гостиную и, открыв буфет, достал бутылку бургунского, редкого, 590 года урожая. Сломав сургуч, Фьянти прямо с горла осушил полбутылки, не чувствуя ни аромата ни букета редкостного вина. Присев на стул, он снова приложился к горлышку и отхлебнул хороший глоток. "Ну, нет, господин Карно, игра ещё не проиграна. Нужно немедля ни секунды найти карету, и завтра же мчаться в Сен-Кантен к Фигнеру. Не вышло здесь, получится там. Уж Фигнер ему не откажет".
   - Кто как не я, поставил ему лошадей, - запинаясь, произнёс Марчелло. Голова его упала на грудь. Выпавшая из рук пустая бутылка глухо стукнула об пол и покатилась под стол.
  

* * *

   Шарлотта Конде вошла в комнату и прищурила глаза. В царившем полумраке после яркого дневного света было почти ничего не видно. Хотя на что тут смотреть... Тело на кровати возвещало о себе громоподобным храпом. "Опять нажрался, скотина", - зло подумала она и приблизилась к ложу. На прикроватном столике стояло три опорожненных бутылки, четвёртая находилась в крепких объятиях майора, и мерно булькала, вторя ему. Сняв с головы шляпку, Шарлотта небрежно отбросила её на кресло, и прошлась, в задумчивости потирая пальцами виски. Пять дней они в Анжу, и единственное чем занимается её "жених" - пьёт вино и спит. Как мог Фермор доверить такое ответственное дело этому солдафону и пропойце? Кто бы знал, как ей приелись его казарменные шуточки и тупой юмор. Всё что его интересует - карты, вино и портовые шлюхи. Хотя в карты ему невероятно везёт. В каком бы состоянии он не находился. Везёт до такой степени, что Шарлотта начала подозревать его в шулерстве. Уж не за это ли майора де Грюссака выставили из гвардии? Она задумчиво уставилась в окно.
   Де Грюссак давно наблюдал сквозь полуприкрытые глаза, за ничего не подозревающей Шарлоттой. Роль, которую он выбрал для себя, кажется, удалась на все сто. Ещё в столице он руками и ногами отбрыкивался от навязанной ему Фермором "невесты". В таком деле как его женщина помеха. Уже в столице он продумал хитроумный план по избавлению от невесты, и кажется, сработало. Конде на грани срыва, любопытно, сколько ещё она продержится. Зачем вообще она влезла в мужские игры. На авантюристку Конде явно не похожа, столичным духом от неё шибает за версту. Ладно он, деньги предложенные Фермором, решили всё. А предоплата в пять тысяч бургуников приятно согревала душу. В последнее время сидел на мели. И карты не спасали. Но она! Несколько раз он пытался осторожно прощупать её, и потерпел фиаско.
   Де Грюссак смачно потянулся и сел на кровати.
   - Ба! Моя дорогая невеста. И давно Вы сторожите мой сон, Шарлотта?
   Конде с ненавистью посмотрела на майора. Ладно, конец её мучениям. Сегодня, нет, сейчас у них состоится последний разговор и адью, господин де Грюссак.
   - Послушайте, Вы! Сколько ещё Вы намерены лакать своё пойло?
   - Пока не осушу все анжуйские погреба. Здешние вина явно идут мне на пользу.
   - Понятно, - Конде кивнула, прикусив губу. "Хам!". - Завтра утром я наконец-то покидаю Вас.
   Де Грюссак широко улыбнулся. "Спеклась голубка".
   - Вы собираетесь бросить любимого "жениха"? Я всегда подозревал, что все женщины ветрены, - майор скорчил унылую мину. - Знаете, Шарлотта, сейчас Вы напоминаете мне крысу, бегущую с тонущего корабля. Неужели Вы не протянете руку утопающему?
   - Боюсь замарать перчатки, - Конде с трудом сдерживала ярость. - Вы мне просто противны, майор. В комнате с Вами находится дама, а Вы сидите на неубранной постели в расхлюстанном виде.
   - Вы знаете, так удобнее вести беседу.
   - Завтра утром Вам будет ещё удобнее. Больше никто не нарушит Ваше уединение, и Вы сможете спокойно продолжать свои изыскания на винной ниве.
   - Какую идиллическую картину Вы нарисовали, - Де Грюссак помахал в воздухе рукой. - И куда же Вы направляете свои столпы, если не секрет?
   Шарлота, взяв шляпку, подошла к зеркалу и, глядя на своё отражение, выдала одну из лучших своих улыбок.
   - Я уезжаю в Сен-Кантен, ставку Фигнера.
   - Ого! А на чём, позвольте полюбопытствовать? В городе сложно с гужевым транспортом.
   Конде пропустила мимо ушей очередную колкость пропойцы.
   - Некий господин Фьянти любезно предложил мне свои услуги. По счастливой случайности, ему тоже нужно навестить Сен-Кантен.
   - Погодите-ка, эт-то что, тот самый Фьянти?
   - Да, именно тот самый. Мне даже самой любопытно стало, что ему там понадобилось. Кстати, он вспоминал о Вас.
   Де Грюссак досадливо отмахнулся от последних слов и встал.
   - А как же Карно?
   - Его я оставляю на Вас. Хотя, честно говоря, я слабо верю, что Вы на что-то способны.
  

* * *

   - Генерал спит, - Лесли пытался говорить непреклонно, но не помогало.
   Ну что за настырность! Надоел, ничего ему не объяснить. Уже в течение двадцати минут, гвардейский капитан пытался уговорить его разбудить Фигнера.
   - Завтра приходите, с утра. Ну и что, что нужен. Генерал всем нужен. Дайте ему хоть одну ночь поспать спокойно.
   - Поручик, не будь занудой. Три дня из седла не вылезал.
   - Раз по личному делу, то я Вам уже в третий раз объясняю, господин капитан, - завтра. Вы что, бургунский язык не понимаете? Могу по-редичски сказать.
   Лесли начинал злиться. Этот франтоватый капитан его уже порядком достал. Может вызвать караул, да в холодную его до утра? Мысль промелькнула и угасла. Два Жубера на груди незнакомого офицера останавливали от крайней меры.
   - Слушай, капитан, угомонись. Приходи с утра, я тебя первым пропущу. А сейчас шёл бы, отдохнул.
   - Да мне сейчас нужно, понимаешь ты, сейчас!- капитан взорвался и чуть не кричал.
   - Тихо, капитан, не ори.
   Но было уже поздно. Скрипнула дверь, и в приёмную вошёл Фигнер, с накинутым на плечи мундиром.
   - Лесли, что тут за крики ...
   - Вот, - Эккен указал рукой на незнакомца, сердито насупя брови.
   Фигнер, щуря глаза от яркого света, взглянул на капитана, и с глухим криком бросился к нему.
   - Алексей!
   - Здравствуйте, Александр Викторович...
   Фигнер и незнакомый капитан крепко обнялись. Лесли покачал головой "Ну и ну". Генерал отстранился, держа капитана за плечи, и глядя снизу вверх, расплылся в улыбке.
   - Ну и здоров же ты стал, Лёшка, - посмотрев на Лесли, он спохватился. - Что ж мы стоим, пошли ко мне в кабинет.
   Войдя, Фигнер указал Раевскому на кресло, и сам примостился рядом.
   - Давненько тебя ждали. Отец всё беспокоился, - бросив быстрый взгляд, спросил. - Уже знаешь?
   - Да, Карно сообщил.
   Раевский-младший крепко стиснул зубы.
   -Ох, не уберегли Николая. Ты же сам знаешь, какой он. Всё самому надо, и обязательно впереди...
   - Где отца похоронили?
   - Под Арлем, вместе с другими, - Фигнер поднялся, и вытащил бутылку вина. - Он сам так в завещании просил. Как чувствовал.
   Поставив бокалы, Александр Викторович прокашлялся.
   - Ну, давай за отца.
   С минуту помолчали, думая каждый о своём.
   - Что делать думаешь, Алексей?
   - А что мне теперь думать? Я солдат, Вы генерал. Приказывайте.
   Фигнер взял из рук Раевского бокал и поставил на стол рядом со своим. Соприкоснувшись, тонкий хрусталь издал нежный звон.
   - Тут сообщение от Дохтурова из-под Монбара пришло. Начал он на месте формирование полка, а старшего офицера нет. Вот... Думаю твоя кандидатура самая подходящая будет. Как сам-то?
   - Александр Викторович, - Алексей смущённо посмотрел на друга отца. - Спасибо, конечно, за доверие, но я же больше роты ничем и не командовал. Ладно бы там, батальон предложили, а то сразу на полк.
   - Ты же гвардеец, Раевский! Неужто испугался? Не ожидал, брат!
   - Да нет, Вы меня не так поняли. Справлюсь ли я?
   - А мне, думаешь легко? - Фигнер покачал головой. - Считай что это приказ. Бумагу с назначением утром заберёшь у адъютанта. А сейчас ступай, поспи. До Монбара путь не близкий.
  
  

ГЛАВА 16

Прокуратор врал при всей публике,

будто я какой-нибудь мошенник.

   - Даю вводную: Фьянти узнает правду о шхуне "Звезда "Аргези"".
   - Всю?!
   - Нет, конечно, только частично - о золоте.
   - А жаль. Тогда бы и я, наконец, узнала, кто эта таинственная дама.
   - Ты ничего не перепутала? Ты от него?
   - А почему бы и нет? Если мы держимся за героев друг друга, мы же можем сказать персонажу то, что мы не говорим друг другу. А Фьянти у нас всеобщий любимчик и ходит по рукам.
   Артем некоторое время переваривал сказанное мной.
   - А ты, Кисонька, не усложняешь?
   - По мне в самый раз.
   - То есть ты всё-таки думаешь, что это кто-то из нас интригует?
   - Допускаю.
   - А расследовать?
   - Герцогиня её называет "Моя дорогая". Остальные редичи - "госпожа Ланкуи", что мне решительно ни о чём не говорит.
   - А назад?
   - Антон получил приказ от Фигнера через Карно. А когда тот подписал его? Ты предлагаешь мне де визу просматривать все фигнеровские приказы?
   - Зачем? А спросить у "Эппи"?
   - Он говорит, что такой приказ не зарегистрирован. Не веришь - спроси. Видимо, запрет "Дета".
   - Верю. Давай вернёмся к Фьянти. Хотя постой. Это же должно быть одновременно с золотом.
   - Но мы же сами решили, что всё будет "убо тайно и зело секретно". Всё на словах. Карно послание уничтожил. Никаких докЩментов не осталось. Видимо и с дамочкой то же самое.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Артем ушел, а я осталась доделывать сцену. Включила старый надёжный "Videoshop" и стала просматривать образцы танцев, но из предлагаемых профессиональных движений ничего не выбрала. Я пробежалась по фрагментам фильмов, потом по любительским съёмкам. И тут нашла то, что хотела, сняла динамику и, чуть-чуть подправив её вручную, вставила в сцену.
  

* * *

   Фьянти надкусил нежную, покрытую золотистой хрустящей корочкой ножку цыплёнка, поковырял салат из мидий, взялся за бокал с белым мускатом, но тут же отнял руку. Что за напасть, никакого аппетита.
   В окошко стукнул камешек, раздался тихий свист.
   Марчелло на цыпочках сбежал вниз.
   - Кто? - его голос охрип от волнения.
   - Хозяин? Это я, Пантелей, - ответили шепотом.
   Отодвинув тяжёлый засов, Марчелло выглянул в щель.
   - Один?
   - Ага.
   Фьянти снял цепочку и приоткрыл дверь. Поздний гость скользнул в дом. Фьянти вернул засов на место.
   - Ну, говори же, узнали?
   - А как же. "Аргези" третьего дня вернулась в Анжу. Груз - десятка три ящичков. Что в них было, разузнать не удалось - таскали солдаты-гвардейцы. Но видать тяжелые. Каждый четверо волокли. Увезли в крепость.
   - Всё?
   - Кажись, всё.
   - И то молодец. Я твой должник.
   - Хозяин, Вы чо, на мели? - вытаращился Пантелей.
   Фьянти опомнился.
   - Нет. Это я пошутил неудачно. Держи.
   Пантелей поймал на лету монету. Золотой! Видно и впрямь угодил.
   Фьянти закрыл дверь за ночным гостем, взбежал наверх и прошёлся по комнате, пританцовывая, от души выбил чечётку, прищелкивая пальцами, и подвигал бёдрами. "Есть. Есть! Ах, какой же я молодец!" Интуиция его не подвела. Ещё там, на Еонине его заинтересовал рассказ Монфлери о сражении с двумя каледонскими фрегатами. Детали битвы Марчелло пропустил мимо ушей, его озадачило, как каледонцы там оказались. Он не поленился побеседовать с пленным каледонским капитаном и узнал о шустрой бургунской шхуне, за которой они гнались. Марчелло поразило то, каким способом шхуна сбежала от преследования. Ни один контрабандист не стал бы так рисковать своей шкурой. Шхуне же нужно было уйти во что бы то ни стало. Значит, было ради чего ставить жизни на карту. Причём вряд ли контрабандистам.
   Гвардейцы в роли носильщиков. И ящики небольшие, но увесистые. Есть ли другие варианты, милостивые господа, или вы думаете так же? Золото. Только золото. Ничто другое в качестве ответа не подходило. Ай да генералы! Фьянти возбуждённо потер ладони. А он и не ожидал от них такой прыти. Просто молодцы. Выходит, они не теряли связи с колонией, возможно Аракчеев их поддерживает. Фьянти даже охнул - как это раньше не пришло ему в голову! Дохтуров, недавно объявившийся у непокорившихся - только-только из колонии. Причём он как бы тамошний герой и любимец. За это стоит выпить. За это непременно стоит выпить. Он достал из буфета бутылочку любимого "Шато Бриэ", налил и бодро чокнулся с бутылкой. Может заявиться к Карно и потребовать уплаты долга? Не-ет, пока этого он делать не станет. Расплатятся, никуда не денутся. Слово чести для них всё. Расписочка пока важнее. На неё такие проценты нарастут, что ахнешь. А генеральское золото греет душу и будучи в крепости, а не в марчелловых сундуках. Успеет он до него добраться. А пока пусть генералы завоёвывают для него столицу, его радужную мечту.
  

* * *

   Император размеренно вышагивал по Кавалерскому залу, что разместился в левом лепестке дворца Бургунов, но ни боевые знамёна, ни трофеи, ни портреты героев не привлекали его внимания. Маркиз Помпадур, прислонясь к бюсту графа Монтгомери, следил за императором. "Это ничего, что я к Вам спиной?" - мысленно обратился маркиз к бюсту графа и усмехнулся, - "Нервничает Арман". Взгляд маркиза лениво пробежался по картинам. Кое-где мелькали провалы - "Раевский, Ермолов, Кондратенко..." Указом императора портреты изменников сняли со стен и по-тихому уничтожили. "Стоп. А это кого не стало?" На лобике Людвига Шкутовича собрались складки. "Хм. Кого ещё пришлось убрать Арманчику? Ага, кажется, здесь висел портрет капитана Моро. Ну да, несомненно. Ещё один предатель покинул плеяду славных. Так дальше пойдёт - на стенах Кавалерского зала останутся только те герои, которые успели умереть при Бургунах. Если бы так можно было в действительности: хоп - и нету человека. Хоп - и ещё одного убрали. И ни забот тебе, ни хлопот".
   Император остановился и, достав часы, звонко щелкнул крышкой. "Уже в пятый раз за полчаса", - заметил про себя Помпадур и повел плечом: - "Нервы, нервы. Что сегодня с ним происходит? Вызвал сюда, да ещё с уточнением, что следует явиться в парадном мундире, и только кивнул, когда я вошел, а потом словно забыл обо мне".
   - Ваше Величество! - Людвиг Шкутович решительно оторвался от бюста Монтгомери. - Мой агент сегодня доложил мне о новом заговоре против Вашей особы.
   - И что? - рассеянно поинтересовался император.
   - Ну-у-у... - Помпадур был явно обескуражен. Обычно игра в новые заговоры императора увлекала.
   - Надеюсь, маркиз, заговорщиков схватили?
   Людвиг Шкутович позволил себе улыбку.
   - Я твердо стою на страже Ваших интересов. Можете не сомневаться, Ваше Императорское Величество. Приказ отдан и, смею надеяться, что в эту самую минуту происходит арест бунтовщиков.
   - Как, они ещё не в камерах? Ладно, шут с ними. А Орловы?
   Тон, каким император задал вопрос, не предвещал ничего хорошего. "Сейчас начнётся", - поморщился маркиз и глубоко вздохнул:
   - Увы...
   Колленкур насмешливо взглянул на Помпадура:
   - Похоже, Вам удаётся арестовывать только придуманных заговорщиков. Что Вы с ними делаете? Расплачиваетесь и отпускаете или всерьёз казните?
   Судорожные попытки Помпадура придумать ответ оборвали резко распахнувшиеся створки дверей. В зал вошел Фермор в сопровождении лейб-гвардейского офицера и двух солдат. Не останавливаясь, Конрад Карлович подошел к Помпадуру и протянул руку.
   - Вашу шпагу, маркиз.
   Людвиг Шкутович недоумённо смотрел на генерала, словно не слыша его.
   - Шпагу! - процедил сквозь зубы Фермор.
   Гвардейцы встали по бокам Помпадура, взяв ружья на изготовку. Офицер застыл у дверей с ничего не выражающим взором. Маркиз через плечо взглянул на Колленкура.
   - Ну, что же Вы, Людвиг Шкутович? - равнодушно сказал тот.
   Дрожащими руками Помпадур отстегнул шпагу и, не глядя, подал её Фермору. Издевательски ухмыляясь Конрад Карлович принял оружие у бывшего - уже бывшего - министра тайной полиции, и, скрывая торжество, скомандовал:
   - На караул!
   Бряцая оружием, гвардейцы встали во фрунт.
   Маркиз неловко цепляясь пальцами за крючки, расстегнул воротничок. Плечи его поникли, спина ссутулилась. Лицо в миг осунулось. Казалось, золотые эполеты и шитьё мундира потускнело вместе с хозяином, тощая фигура которого превратилась в знак вопроса.
   - Но, Арман... то есть... Ваше Величество... - Помпадур, всё ещё надеясь на глупый розыгрыш, посмотрел на Колленкура. - Я не понимаю, что всё это значит?
   Император нервно хрустнул пальцами:
   - Вы арестованы по обвинению в измене, маркиз! - поняв, что от императора ничего не добиться, ответил Конрад Карлович.
   - Я?!
   - Довольно, маркиз. - Фермор обернулся к офицеру - Действуйте, капитан. Чего время тянуть.
   Капитан подошёл к Помпадуру и указал в сторону дверей:
   - Прошу, Вас, маркиз...
   На ватных ногах Людвиг Шкутович двинулся к дверям, действуя как сомнамбула, словно всё происходило в дурном сне.
   Когда дверь за солдатами закрылась, удовлетворенный Фермор посмотрел на Колленкура, не двинувшегося с места.
   - Ваше Величество, очнитесь, - прошептал он и прищелкнул пальцами.
   Скинув оцепенение, Арман снова достал часа и взглянул на время:
   - Не очень-то Вы спешили, граф, я уже измучился, гуляя тут по залу.
   Игнорируя последние слова императора, Конрад Карлович, как заправский уркаган из портового притона, провёл пальцем по горлу:
   - Этого в расход, - не то спросил, не то сообщил генерал.
   Колленкур поморщился:
   - Оставьте свои плоские шуточки, Фермор, - резко развернувшись на каблуках, император быстро вышел из зала.
   Проводив императора глазами, Конрад Карлович крепко стиснул зубы и поиграл желваками: "Слабак! Всё придётся делать самому. Хороший Помпадур - это мёртвый Помпадур. Кажется, Арманчик что-то задумал. Если я правильно думаю, Колленкурчик решил приберечь маркиза на всякий случай. Если человека унизить и до полусмерти напугать, а потом вновь поднять - лучше цепной собаки станет. Оказывается, Арман не так уж и глуп, как мы надеялись". Фермор хмыкнул - от четверых "мы" остался он один. Не считая Помпадура, но его уже тоже можно было не считать. "Видимо, у Армана, действительно изменились планы, но лично меня такой кульбит не устраивает. Помпадур должен умереть и я помогу ему в этом..."
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Оцепенение постепенно проходило и разбежавшиеся, как дезертиры, мысли начали потихоньку собираться вместе, формируя новые боеспособные подразделения. "Мы ещё повоюем!". Следуя за караулом, развенчанный министр потихоньку прокачивал ситуацию. Его арест и дикое обвинение в измене было несомненно делом рук Фермора. Ах, какой же он был болван! Фермора следовало устранить давным-давно. Тайная и явная борьба между ними началась почти сразу после восшествия на трон Колленкура. "Осёл, бестолочь, тупица, лодырь, слепец..." - Помпадур, как ни странно, злился больше на себя, чем на Фермора, и, отводя душу, не ограничивал себя в "ласковых" словах в свой адрес. Побранив себя, он немного успокоился и смог снова отстранённо анализировать ситуацию. "Нет, Конрад Карлович не успокоится на достигнутом. Ему нужно не просто избавиться от соперника, но и уничтожить его. Уничтожить его", - повторился Людвиг Шкутович, - "то есть меня", - и вздрогнул от собственных мыслей. Словно споткнувшись, он поднял голову и осмотрелся. Погруженный в свои мысли, он даже не обратил внимание, куда его привезли.
   - Где мы, капитан?
   - Это тюрьма Ле-Локль, - несколько удивлённо ответил тот - кто-кто, а уж министр тайной полиции был лично знаком со всеми тюрьмами если не страны, то столицы.
   Капитан взялся за медный молоточек и забарабанил в тяжелую дубовую дверь. Открылось окошко и красная усатая рожа появилась в проёме. Капитан подал пакет. Минут пять прошедших в тяжелой тишине показались вечностью для Помпадура. Наконец послышался лязг отодвигаемых запоров и, натужно скрипя ржавыми петлями, ворота открылись.
   - Ба, какие гости в нашу скромную обитель.
   Людвиг Шкутович поднял голову. В проёме стоял человек необъятных размеров с одутловатым лицом, глазками-щёлочками и небольшой бородкой, похожей на кончик драного кошачьего хвоста. Субъект напоминал огромную клёцку, бесцветную и бесформенную. Высокого пленника вышел встречать сам комендант.
   - Барон де Муи, - Помпадур облегчённо вздохнул, - Рад Вас видеть в добром здравии.
   - Шутите, маркиз, какое здоровье! Печень, зараза,... - комендант подхватил под руку бывшее начальство и повел по коридорам, подробнейшим образом отчитываясь о поведении своей требухи. Обычно Людвига Шкутовича раздражала эта привычка барона, но сейчас монолог де Муи, не требовавший участия, позволял маркизу сосредоточится на своём плане. "Напомнить ему о моей услуге? Нет, благодарность штука хрупкая. Тоньше надо, тоньше. От того, как я проведу разговор, зависит моя жизнь. Ошибиться нельзя. Надо внушить этому идиоту, что моё появление здесь вызвано не интригами Фермора - это безнадёжно, а минутным гневом императора, и, значит, возможно прощение", - думал экс-министр, в четверть уха слушая душераздирающий рассказ о безобразиях подагры. Так они и шли, пока не остановились перед дверью узилища.
   - Слушайте, барон, - Помпадур взял де Муи за рукав, и задушевно посмотрел в глаза тюремщика.
   - Я к Вашим услугам, маркиз, - барон ответил ему не менее задушевным взглядом.
   - Видите ли, барон, - Людвиг Шкутович многозначительно посмотрел на дверь своего нового пристанища.
   - Ах это, маркиз. Не извольте беспокоиться. Самые лучшие апартаменты в Ле-Локли - к Вашим услугам.
   - Вот это-то меня и беспокоит, - вздохнул про себя Помпадур, а вслух произнёс:
   - Дорогой барон, я думаю, моё пребывание в Вашей уютной обители не будет очень долгим и обременительным для Вас. Я, конечно, виноват перед императором, но он, я смею верить, поймёт, что его самый преданный слуга глубоко скорбит вместе с ним и осознаёт свою ошибку...
   - Не пойму, маркиз, Вам не о чём беспокоиться, повторяю ещё раз. Это самый лучший каземат в моей тюрьме. Хорошая кровать. Отличная кухня. Это будет просто отдых, смею Вас уверить.
   Помпадур поднял руку, прерывая словесный поток барона. "Ну и болван..."
   - Это по указу императора мне определили сей номер?
   - Нет, это Ваш друг Фермор, вероятно тоже надеясь на непродолжительность гнева императора, позаботился, чтобы тюрьма ни в коей мере не повредила Вашему здоровью.
   "Какой болван", - снова подумал Помпадур. - "Моему здоровью! Ха! Покойник перед смертью был совершенно здоров".
   Маркиз на секунду прикусил губу:
   - Видите ли, барон, я считаю, что не достоин этого.
   Де Муи удивлённо вскинул брови. Не давая ему произнести хоть слово, Людвиг Шкутович продолжил:
   - Да, да, барон. Я не оговорился. Не достоин. Думаю, не пройдет и месяца, как император раскается в содеянном, и я вернусь ко двору. Но лично для меня это было бы слишком простым наказанием. О нет, я достоин более суровых мук. Наш император слишком мягок и я берусь восстановить справедливость.
   Помпадур посмотрел на барона. Ага, кажется, спёкся.
   - Я отказываюсь от этой камеры.
   - Не понимаю, - де Муи ошарашено смотрел на маркиза.
   - Милый барон, надеюсь у Вас в Локльи найдётся более худший каземат, чем этот.
   - Конечно, маркиз. Раз это лучший... Но не хотите ли Вы сказать... - де Муи был окончательно сбит с толку.
   - Именно, барон, именно. Но... - Помпадур поднял вверх указательный палец. - Никто, слышите барон, никто кроме императора не должен знать об этом решении. Ну и Вас, само собой разумеется.
   Несколько минут де Муи молчал, переваривая услышанное. Затем пожал плечами и, взяв под локоть Людвига Шкутовича левой рукой, правой сделал приглашающий жест:
   - Прошу, маркиз. Ах, если бы наш император слышал это... Думаю, он бы немедленно простил Вас. Слёзы умиления навернулись на глаза барона.
  

* * *

   - Да уж, ну и красавец твой комендант. Прямо по анекдоту...
   - Мм?
   - Ну, слон уронил на себя пакет с мукой, а потом увидел себя в зеркале и воскликнул: "Ни фига себе пельмешка!"
   - Да ладно, я его быстренько слепил. Всё равно только на одну сценку. Вводим в основное время?
   Я задумчиво постучала пальцем по кончику носа. Артём спросил:
   - Что-то не так?
   - Понимаешь, де Муи... Он действительно такой идиот, как думает Помпадур? Сколько он комендантом?
   - Эппи, сколько лет де Муи состоит комендантом этой тюрьмы?
   - Двенадцать, - шепнул "Эпистемо".
   - Вот видишь.
   - И что? Хотя... Ты имеешь в виду, что он может не знать новинок бургунской литературы, но в интригах и смертях разбираться должен по определению?
   - Примерно так.
   - Уговорила. Да, уточняю: тебе вообще-то нужен этот хорёк?
   - Скорее да, чем нет. Он, конечно, мерзавец. Но зато непредсказуем. Такие кренделя выписывает. Никогда не знаю, как себя поведёт. Логика отдыхает. То дурак, то умный, то смешон, то страшен.
   - Ну, от смешного до страшного один шаг. По вертикали. Хорошо. Давай с последней реплики Помпадура.

* * *

   - Именно, барон, именно. Но... - Помпадур поднял вверх указательный палец. - Никто, слышите барон, никто кроме императора не должен знать об этом решении. Ну и Вас, само собой разумеется.
   - Ах, если бы наш император слышал это... Думаю, он бы немедленно простил Вас. - Слёзы умиления навернулись на глаза барона. Затем он открыл дверь и, взяв под локоть Людвига Шкутовича левой рукой, правой сделал приглашающий жест в камеру: - Пока я посмотрю, куда Вас можно будет перевести, Вам следует всё же побыть здесь. Прошу, маркиз.
   Дверь захлопнулась за Помпадуром как крышка гроба.
   А комендант, удаляясь по коридору, неторопливо думал о новом постояльце: "Боишься, голубь, что тихо убьют без ведома императора. Если бы про должок напомнил, я бы тебя точно здесь оставил. Твоя жизнь тебе явно дороже, чем грозившие мне неприятности. Значит, теперь ты бы у меня в долгу был. А всё так повернулось, что ты со мной вряд ли расплатишься. Давать же в долг без гарантий - глупое дело. А вот услугу оказать - отчего же нет. Да и играть на руку Фермору мне резону нету. Только перевести тебя, голубь, в другую камеру полдела. Если эта будет стоять пустая - найдут. Заполнить её кем-нибудь надо. Тогда может и сработать. А вот кем? Кого вместо маркиза на смерть определить?" И де Муи стал вспоминать по порядку своих сидельцев.

* * *

   - Так тебя устроит?
   - Вполне.
   - Ну и чудно. На сегодня всё?
   - У меня да.
   - Тогда пошли ужинать. Зови Лефрана.
  

* * *

   Генерал Дохтуров ещё раз пробежал глазами по письму, как бы вбирая в себя строчки, откладывая их в голове навсегда. Из послания Фигнера ясно следовало, что противник в ближайшее время не собирается принимать каких-либо контрмер по отбитию Монбара. Стессель продолжал оставаться лагерем под Верденом. Вот это-то удивляло и немного настораживало генерала, почему, нет, скорее, откуда такое равнодушие у противника к Монбару. Нет, совершенно непонятно сие. Дохтуров встал и раздвинув бумаги снова посмотрел на карту, испещрённую значками. Карандаш в руке Сергея Алексеевича медленно проследовал к Труа. Решение крепло с каждой минутой. Рискованно, вплоть до авантюризма, но если вдуматься, то именно этого не ожидает никто, он сам, на месте Стесселя, не поверил бы в такое. Да, захват Труа необходим, пускай город и не удержать, но просто небольшой наскок чтобы заставить активизироваться противника. Генерал с хрустом потянулся. Стессель просто вынужден будет принять меры, если не сам, то его заставит Колленкур. Но кого послать, чей полк бросить на заклание? Дохтуров нахмурился. Фигнер обещал сикурсу, но когда ещё он придёт. Время, драгоценное время уходит. Если раньше оно играло на них, то теперь пришла пора действовать. Причём немедленно. Сергей Александрович чувствовал подсознательно, что прав в своём решении. Монбар становился главным направлением, отсюда стоило нанести удар в подбрюшину "императору". Взяв перо и бумагу, Дохтуров склонился над столом. Строчки плавно заструились по листу. Закончив писать, генерал свернул депешу и запечатал её, приложив к сургучу свой перстень. Всё, мосты если ещё и не сожжены, то уже подпалены.
   - Адъютант!
   Отдав пакет, он посмотрел на стоящего перед ним поручика.
   - Что-то случилось?
   - К Вам майор из Сен-Кантена.
   - Что ж ты, голубчик, сразу не доложил? Пусть войдёт.
   На пороге стоял рослый загорелый белокурый юноша с идеально правильными чертами и сложением. Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в лице вошедшего офицера. Туман поднял голову и, осмотрев посетителя, опустил её снова. Сергей Алексеевич внимательно вгляделся в незнакомца. Нет, не поймать.
   - Майор Раевский из штаба.
   Дохтуров вздрогнул.
   - А тебя не узнать, милый юноша. Хотя какой вьюнош, mon ami, настоящий вояка. Проходи, Алексей, не стесняйся. Посмотри, как живут генералы. - Сергей Алексеевич улыбнулся. - Не признал, если честно. Хотя ты просто копия отца. Это сколько ж я тебя не видел? Примерно таким вот и запомнил, - генерал рукой провёл по груди. - Значит, уже майор. Ну, ну.
   Алексей подал пакет и молча сел на предложенный стул. Он и сам помнил генерала смутно и от его дружеской фамильярности чувствовал себя несколько неловко.
   Взломав сургуч, Дохтуров быстро пробежал глазами по тексту, лицо его прояснилось и он лукаво взглянул на Раевского.
   - Очень хорошо. Просто замечательно. Ну что ж, господин майор, буду рад иметь Вас под своим командованием. - Сергей Александрович помахал листком. - Знаешь, что там?
   - В общих чертах. - Алексей встал. - Принять командование над формирующейся частью.
   - Ага! Значит, принять? - генерал улыбнулся. - Ты просто сам не догадываешься, как вовремя ты прибыл.
   Дохтуров не замечал, как с официального тона переходил на дружеский и обратно, чем сбивал с толку молодого Раевского.
   - В общем курсе, Алёша, примерно выглядит следующим образом. Монбар и окрестности дали под ружьё восемьсот штыков, сиречь два батальона, до полка всего-то и ничего. Считай сам, штыков четыреста надобно. А вот с эскадроном заминка, триста сабель есть и тю-тю. Неохотно идут под наши знамёна. - Сергей Алексеевич хмыкнул, - Вот твоя основная задача и будет состоять в этом. Офицеров нехватка, лошадей тоже. С амуницией и ружьями, хвала Фигнеру, без проблем. Ну, что скажешь?
   - Прямо с места в карьер, - Раевский покачал головой.
   - А ты, брат, как думал? Нету у нас времени и всё тут. Тэк-с, значит следующее, господин майор. Назначаю Вас комендантом Монбара, это второе...
   - Но, господин генерал...
   - Старшим по званию не перечить, это, видимо, будет третье, - Дохтуров строго взглянул на Алексея. - Мы с Вами в армии, или напоминать надобно?
   - Никак нет, господин генерал-поручик, - уныло откликнулся Раевский.
   - Не куксись, брат. Это ж какое дело я тебе доверяю, а ты... Пойми, Лёша, ну некогда мне всем этим заниматься, да и в Монбаре сидеть тоже. Дела ждут, война-с.
   - Вот, вот. А я, значит, сиди в тылу?
   - Кто сказал, что в тылу? - Дохтуров захохотал. - Это Монбар-то в тылу? Шалишь, брат, самый что ни на есть передовой край, и то как крепко ты будешь сидеть здесь - в этом кабинете, напрямую отразится там, - и Сергей Алексеевич указал в окно.
   - Кстати, ты один прибыл?
   - Нет, со мной сотня гусар, генерал Фигнер послал, сказал, передай генералу, для разводу.
   - Спасибо кормильцу, - Дохтуров отбил шутливый поклон, - Припозднился с помощью-то. Мог бы и раньше.
   Алексей скромно молчал. Генерал посерьёзнел и продолжал:
   - Запоминай, майор. Я со своим полком ухожу на Труа. Твоя задача - связь с Тучковым и Сен-Кантеном. Да, со дня на день должен подойти Анжуйский морской полк, - генерал подошел к карте. - Смотри.
   Раевский встал рядом.
   - Генерал Тучков занял развилку дорог и стоит там, но сил у него маловато. Моряков немедленно отошлешь к нему. Понял?
   - Да.
   - Как доукомплектуешь полк с эскадроном, в городе не задерживайся. Считай, комендантство твоё окончилось и дуй сам туда же. Так что, брат, здесь всё будет только от тебя зависеть.
   На душе Алексея отлегло.
   - Вроде всё. Нет, чуть не забыл. Горожане знамя для полка приготовили. Мэр хочет торжественно вручить, я не против, ну и ты не возражай.
   - Знамя!?
   - Понимаешь, прослышали они, что анжуйцы морякам знамя вышили. Вот мэр и предложил, раз полк из Монбара, то и дать ему название Монбарский, - Дохтуров развел руками, - Монбарский гренадерский полк. Я и подумал - глядишь, под Монбарский флаг и народ охотнее пойдёт. Ну, теперь точно всё.
   Дохтуров подошёл и крепко обнял Раевского.
   - Ладно, Алексей, мне пора.
   - Уже?
   - Увы, брат, мне ещё тяжёлый разговор с Тучковым предстоит.
   Надев треуголку, генерал козырнул Раевскому.
   - Да, адъютанта тебе оставляю. Малый толковый, да и в курсе дел. Au revoir, майор!
   Дверь захлопнулась. Раевский, обалдевший от генеральского напора, сел к кресло, качая головой в немом изумлении. Ну и ну, других слов не находилось.

* * *

   Я вывела на экран раскадровку с субтитрами. Так, здесь "господин" ещё есть. А в этой реплике де Грюссак обходится уже без этого слова. Я тормознула и не среагировала. А Батюшин должен был поймать. Я исправилась и даже убрала "господина" из своей предыдущей реплики, со "скотиной".
   - Не возражаешь?
   Лефран одобрительно кивнул:
   - А в последней реплике де Грюссака опять появляется формальная вежливость - он в одностороннем порядке принял своё предложение забыть, расширив границы того, что подлежит забвению.
   - Я поняла, оценила и одобрила. Работаем дальше?
   - Карно?
   - Да.
   Вошёл Артём.
   - Мы сделали сцену встречи Батюшина с де Грюссаком. Посмотришь?
   - Давайте, - Артём уселся в кресло и взялся за шлем.
  

* * *

   Вот интересно, что должен чувствовать человек, встретивший случайно однополчанина. Особенно, если учесть, что вы не виделись давным-давно. Наверное, всё же радость. Бурные восклицания, проявления томления в душе, дружеские обнимания и похлопывания по плечу. Что-нибудь вроде "А помнишь"... Нда-с, примерно такие мысли промелькнули в голове майора де Грюссака, когда он лоб в лоб столкнулся неподалёку от анжуйского штаба с капитаном Батюшиным. Именно лоб в лоб. Только радости от сей встречи выше названный майор не ощутил. Скорее наоборот. Де Грюссак даже рукой нервно отмахнулся, но видение в лице капитана не проходило.
   - Ущипните меня, - пробормотал он.
   Капитан Батюшин с не меньшей оторопью смотрел на майора. Услышав бормотание де Грюссака, Николай Степанович язвительно усмехнулся в свои широкие усы.
   - За что именно, господин де Грюссак?
   - Узнаю этот голос. И Ваши знаменитые усы не поредели. Некому, pardon, было выщипать?
   - Уж не Вы ли собираетесь их пощипать, месье отщепенец?
   - Фу, какой ужасный каламбур. - Де Грюссак поморщился. - Вы, господин капитан, как были мужланом, таковым и остались.
   Батюшин нервно крутанул кончик уса. Глаза прищурились, и он почувствовал, как короткий ёжик волос под фуражкой ощетинился. Ох, уж эти аристократы. Де Грюссака ещё в младенчестве записали в полк, и он легко добежал до майора. А он, Батюшин, сам, только сам, цепляясь ногтями, полз по служебной лестнице. И, хотя старше де Грюссака, только капитан. Да, его отец простой лавочник и манерам его не учили всякие учителя, но и не этому карточному шулеру учить его.
   - А что, господин майор, в столице уже никто с Вами не садится перекинуться в банчок-с. Решили в Анжу испробовать?
   - Не понимаю Вас, Николай Степанович.
   - Надо же, даже изволите помнить, как меня звать-величать, - Батюшин хмыкнул. - Объясните мне, де Грюссак, почему я встречаю Вас здесь, хотя по всей логике вещей, Вы должны как любая скотина, находится в колленкуровском стойле.
   - Знаете, капитан, как два умных человека, сделаем вид, что этих слов не было.
   - Ба, де Грюссак, ушам своим не верю. Да Вы ли это, в самом деле. - Батюшин покачал головой. - С каких это пор Вы согласны счесть меня умным?
   Майор нервно окинул взглядом улицу, что не ускользнуло дот собеседника.
   - Нервничаете?
   - Да нет, Николай Степанович, с чего это Вы взяли? - де Грюссак пожал плечами. - Просто удивляюсь, что всё ещё ходите в капитанском звании. Вам да с Вашими фискальскими талантами как минимум полковничьи эполеты впору.
   Батюшин ощерился. Де Грюссак, играя испуг, прикрыл ладонью глаза.
   - Дуэль? - процедил капитан.
   - Вы что, Батюшин, сошли с ума? Дуэль в военное время - это не только погон, но и жизни лишиться можно. Да и потом, и я не совсем умалишенный - все знают, что Вы бьёте бубнового туза с двадцати шагов. Влёт. В серединку. Так что, увольте, капитан. Хотя, если не шпагах...
   - Ну да, а на шулерских колодах Вам ещё сподручнее будет.
   - Выбор-то за мной.
   - Так всё же, что Вы тут делаете? - природная подозрительность взяла верх над вспышкой гнева.
   - То же, что и Вы, господин капитан, - де Грюссак достал брегет и демонстративно щёлкнул крышкой. - Извините великодушно, время меня торопит и вынуждает прервать нашу задушевную беседу. Будете в Вердене - там продолжим наш разговор.
   Лихо щёлкнув каблуками, де Грюссак обошел квадратную фигуру Батюшина и быстро стал удаляться, чувствуя как обильно течёт пот по спине. Ну и ну. Срочно прочь из Анжу. Немедленно испариться, исчезнуть, как будто его и не было здесь никогда.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Дойдя до гостиницы, де Грюссак лихорадочно сложил вещи. Сбежал вниз. Расплатился с хозяином, торопливо бросив - "Дела срочно зовут в Ним". Уже сидя в мчавшейся карете де Грюссак обрел способность рассуждать. "Куда я лечу? В Ним тоже нельзя". У первой корчмы он расплатился с кучером, сославшись на то, что верхом будет быстрее. Купил таковую не торгуясь и отправился дальше, но у первой же развилки остановился и повернул лошадь вспять, минуя дороги. Проскакав галопом версты три, он резко остановил лошадь, медленно сполз с неё и упал ничком на землю. Назад, к Колленкуру нельзя, в Анжу, да и вообще на этой стороне оставаться опасно. Всё, спёкся майор. Де Грюссак достал пистолет, приложил к виску и сильно зажмурил глаза. Казалось, прошла целая вечность. "Нет, не могу", - одинокая слеза скатилась по небритой щеке бывшего щёголя.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Капитан, объясните толком, что Вы хотите? - генерал-майор Карно посмотрел прямо в глаза собеседнику.
   - Ваше превосходительство, ну Вы хоть понимаете всю очевидность того, что сия служба нам необходима? - Батюшин стоял во фрунт перед генералом. - Фигнер отмахнулся от моего предложения, считая его неуместным. Но Вы-то здравый человек. Всё, что требуется - это приказ за Вашей подписью. Остальное я беру на себя.
   - Ладно, капитан, убедили. Честно признаться, некий резон в Ваших словах есть. Военная разведка нам действительно необходима. Но... - Карно посмотрел на Батюшина. - Вы сами представляете, как это будет выглядеть?
   Батюшин достал стопку листов и подал генералу.
   - Вот здесь примерные наброски.
   - Хорошо, я ознакомлюсь с ними. У Вас всё, господин капитан?
   - Да, Ваше превосходительство, разрешите идти?
   Карно кивнул. Батюшин развернулся в сторону двери, но вдруг остановился.
   - Ваше превосходительство, извините за назойливость. Имя майора де Грюссака Вам случайно не знакомо?
   - Нет, господин капитан, - Карно удивлённо взглянул на Батюшина.
   - А если, извиняюсь, подумать?
   Карно улыбнулся.
   - Вы что, уже начали вживаться в роль? Я ещё не подписал приказа... Я же говорю Вам, что впервые слышу это имя.
   Батюшин нервно повёл шеей.
   - Извините, Ваше превосходительство, но на Вашем месте я отдал бы приказ закрыть все ворота Анжу. В городе колленкуровский шпион.
   Карно встал.
   - Вот с этого и надо было начинать, господин капитан.
  

* * *

   Артём с поднятыми бровями покачал головой:
   - Однако и выдержка у генерал-майора. Вместо того чтобы высказаться: "Так какого хрена ты, капитан, мне мозги... э-э...", ну понятно.
   - Это же Карно. Он не ругается даже в одиночестве. Хотя слова, конечно, знает.
   - А с Грюссаком вы что собираетесь делать?
   Мы с Лефраном переглянулись.
   - Там видно будет.
   - Да? Никаких задумок?
   - Никаких, - на мой взгляд, ответ Лефрана прозвучал правдиво, но Тёмка вздохнул:
   - Не хотите говорить, как хотите.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   А что делать с Грюссаком? Разумеется, отправить в Каледонию, куда же ещё. Некий хрупкий изящный господин с прямым светлым шрамом от уха до глаза, хорошо известный в определённых кругах под кличкой "Джокер", помог ему связаться с контрабандистами. Плавание прошло благополучно.
  

ГЛАВА 17

Ежедневные сообщения с фронта пестрят красивыми

и туманными словами, которые прикрывают

разные военные неприятности, потери, поражения,

бегство армий, и называется всё это звучно

и празднично: "Театр военных действий".

   Лесли отложил в сторону перо и аккуратно запечатал конверт. Убористым почерком вывел адресата и удовлетворённо вздохнул. С первым фельдъегерем отправим в Анжу Кайсарову. Да, если б Антошка знал, чем здесь занимается его земляк, вот бы посмеялся...
   Адъютантво достало Эккена хуже тесных башмаков. И даже честь служить столь выдающемуся полководцу как Фигнер, уже не грела душу. Он же думал, нет, скорее грезил, о боях, конных свалках и яростной рубке, а на деле обычная штабная канцелярщина - стопки бумаг, чернила и зачищение перышек, словом рутина и однообразие. Вот уже два месяца генерал сидит в Сен-Кантене и носу никуда не кажет. Под Монбаром Тучков собирает отряд, Верден остаётся неприступной твердыней, под Кастрой наконец из гвардейцев создаётся боевой кулак, а он! Всё, хватит, - наадьютанствовался. Сегодня же, нет, сейчас же к генералу и проситься в эскадрон, на передовую! Лесли поднялся, оглядел себя в зеркале, щёлкнул пальцем по кресту и, удовлетворённо хмыкнув, решительно подошёл к генеральской двери.
   - Разрешите, Александр Викторович.
   Фигнер оторвался от карты, разложенной на столе, и улыбнулся поручику.
   - Входи, Лесли, никак долгожданное донесение от Дохтурова прибыло?
   - Нет, Ваше превосходительство, - Эккен с шумом вобрал воздух - Прошу перевести меня в действующую часть. Считаю, господин генерал, что в эскадроне принесу бСльшую пользу Бургунии.
   Генерал с улыбкой посмотрел на своего адъютанта. Жаль, конечно, но если подумать, действительно засиделся молодец при штабе. Прав поручик, тысячу раз прав. Лукавые искорки заблестели в генеральских глазах.
   - А как же генерал без личного порученца? Что на это скажешь?
   - То и скажу, Ваше превосходительство. Негоже боевого офицера мариновать в канцелярской рутине, ну а адъютант, тем паче к самому Фигнеру, да любой согласится.
   - Любой, говоришь? - Фигнер хмыкнул - Любого нам не надобно, вот ты же сбегаешь.
   - Сбежишь у Вас, - Лесли почувствовал слабину, - Вот возьмите и отпустите под Монбар.
   Александр Викторович пробарабанил привычно пальцами по столу, решительно рубанул рукой, и, подвинул чернильницу, принялся писать.
   - Вот, держи, капитан.
   - Поручик, Вы оговорились.
   - Нет, капитан, не оговорился, - Фигнер поднялся со стула - Негоже личному адъютанту самого Фигнера являться в часть каким-то поручиком.
   Лесли неуверенно протянул руку за бумагой. Глаза быстро пробежали по тексту и брови взлетели вверх, действительно капитан. Он посмотрел на генерала.
   - Считай повышение в звании моим авансом. Но следить за тобой строго буду, даже из этого кабинета. Так что не подведи своего командира.
   - Ваше превосходительство, - Лесли от волнения потерял дар речи. Не ожидал он, ну никак не ожидал от генерала такой быстрой капитуляции, - Да я... да Вы...
   - Ладно, Лесли, верю всему, что ты сейчас тут наобещаешь. Прибереги клятвы для дам, - Фигнер протянул руку и Эккен порывисто схватил её, - Удачи тебе, капитан.
   Лесли выскочил из кабинета и нос к носу столкнулся с каким-то штатским.
   - Что Вам угодно, сударь?
   - Доложите генералу, что к нему с визитом господин Фьянти. По личному делу.
   Эккен хмыкнул, ишь ты, по личному, видите ли, но благодушие взяло верх и он, подражая генералу, решительно махнул рукой. Пусть и у штатского будет праздник.
   - Простите, как Вы сказали?
   - Господин Фьянти, интендант.
   Лесли усмехнулся.
   - Так это совсем другое дело, господин интендант, а то я Вас ненароком за шнурка принял. Да и одеты Вы соответственно. Сию минуту.
   Поручик снова зашёл в генеральский кабинет. Фьянти вынул из кармана платок и утёр пот со лба. Эк он ловко ввернул про интенданта, голова, одним словом. Дверь отворилась, и до ушей старого контрабандиста долетели генеральские слова:
   - Не забудь дежурного офицера до вечера оставить.
   Поручик указал глазами на дверь.
   - Прошу, генерал ждёт.
   Прикрыв за посетителем дверь, Эккен выскочил на улицу. Свобода! Неожиданно его взгляд наткнулся на стройную женскую фигуру. Не отдавая себе отчёта, он сделал шаг в её сторону.
   - Мадам к генералу?
   - Мадмуазель, поручик, - незнакомка подняла голову, и широкополая шляпка открыло лицо дивной красоты. - Нет, Вы ошиблись.
   Дыхание остановилось, и Лесли мучительно пытался сообразить, как продолжить разговор, такой красавицы он ещё не встречал. Незнакомка удалялась, а Эккен продолжал стоять столбом, пока чья-то рука не легла на его плечо, выводя из ступора.
   - Да поручик, хороша.
   Лесли обернулся и узнал дежурного офицера.
   - Слушай Назаров, генерал просил подменить меня.
   - А что так срочно, - капитан поморщился, - Куда-то с пакетом?
   - Не угадал, - Эккен радостно улыбнулся, - Всё, закончилось моё адъютантство. Вот приказ о переводе. Ладно, я побегу, пока генерал не передумал.
   И Лесли действительно побежал, придерживая рукою саблю. Назаров покачал головой.
   - Вот чудной, - капитанская голова непроизвольно повернулась в сторону удаляющейся девушки, - Эх, хороша.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Окрылённый Фьянти вышел от Фигнера, держа в руке заветную бумагу. Всё, нет больше старого контрабандиста, известного всему Стерегущему, теперь он интендант армии Фьянти, не больше, не меньше. Марчелло Фьянти - интендант армии, звучит! Да ещё как! Он огляделся, за столом сидел уже другой офицер.
   - А где поручик?
   - Я за него, - Назаров поднялся, - Что Вам угодно?
   - Нет, нет, - Фьянти покачал головой и вышел, на лице его блуждала глупая улыбка. Пройдя пару шагов, он словно споткнувшись, остановился. "А где же Конде? Ах, женщины, женщины - не дождалась. А зря, милая Шарлотта, просто таки напрасно, сейчас по такому случаю можно было бы и бокальчик-другой пропустить и присутствие дамы в такую минуту - ну просто настоящий праздник бы получился". Марчелло снова расплылся в улыбке. Последний раз он так радовался, когда родилась Мария-Луиза, его лапулечка-крохотулечка. Все эти хлопоты и старания - всё для неё. Он ещё раз перечитал бумагу и бережно спрятал её на груди. "Нет, господа, моя дочь ещё будет блистать на столичных балах, не будь я Фьянти".
  

* * *

   Лесли вбежал на конюшню и прищурил глаза, привыкая к полумраку. Из дальнего угла раздалось тихое ржание и нетерпеливый перестук копыт - Шалый уже узрел своего хозяина и звал к себе. В груди защемило от тихой нежности к боевому другу и Эккен пошёл на зов, лихорадочно ища в кармане заранее припасённый кусок сахара. Подойдя к коню, он потрепал его ласково по морде и протянул ладонь с гостинцем. Влажными губами конь осторожно взял сахар и смачно захрустел, перетирая гостинец коренными зубами.
   - Что, соскучился, - прошептал Эккен, перебирая пальцами гриву коня, - Ну ничего, теперь мы с тобой не расстанемся, генерал, он добрый, отпустил хозяина.
   Конь словно понимая речь Лесли, ткнулся мордой в плечо и тихо заржал.
   - Застоялся Шалый, застоялся, хороший. Ну, пошли отсюда.
   Эккен откинул перекладину и пошёл к выходу, Шалый двинулся следом. Неожиданно в дверном проёме возникла фигура, ладонь вошедшего на секунду прикрыла глаза и козырьком встала у лба.
   - А, поручик. Ну, как доля адъютантская, не прискучила?
   Лесли узнал старого отставного ротмистра. С обоснованием в Сен-Кантене штаба, он как-то сам собой стал заведовать конюшней, гоняя нерадивых денщиков и заставляя их и коней прогуливать, и конюшни чистить. По началу те перечили, но старый вояка быстро всё расставил по своим местам, а вскоре без него конюшню никто и представить не мог. Узнав об этом, Фигнер провёл ротмистра приказом, сделав начальником конюшен, к немалому удивлению некоторых офицеров. Лесли и сам был удивлён, генерал не любил самоуправства, но тут видимо крылось что-то другое. Эккен не стал допытываться, да и кони действительно всегда были в порядке, ухожены и сыты.
   - Всё, ротмистр, отадъютантился! Сваливаю от вас на фронт. Выпросился!
   Лесли взял своё седло и пошёл на улицу.
   - Подожди, - рука ротмистра тяжело легла на плечо.
   Эккен остановился и, положив на землю седло, нетерпеливо повернулся к старому вояке. Ротмистр внимательно посмотрел на Лесли и легко, одной рукой взяв опущенное седло, кивнул в сторону двери: - Пойдём, поговорим.
   Присев на скамеечку, он достал трубку, не спеша набил её табаком, раскурил и хлопнул широкой ладонью рядом с собой.
   - Что встал, садись, в ногах правды нет, - он со вкусом затянулся, и словно не было паузы, продолжил: - Значит, отпустил генерал. Ты, вот что, поручик. Я скажу, а ты не перебивай, просто дослушай меня до конца и всё - он посмотрел на Лесли, - Вот стоишь и думаешь, чего, мол, старый хрыч привязался.
   - Да нет, - пожал плечами Эккен.
   - Думаешь, думаешь, у тебя вот тут всё написано, - и он указал Эккену на лоб. - Сам просился, генералу доводы приводил, а Фигнер-то с тобой, дружочком, и не стал спорить, а и отпустил. Клялся генералу, небось? Молчи, поручик, сам знаю, что клялся, не в слух, так в душе.
   - Капитан.
   - Поздравляю. Вот и аванец от Фигнера получил, - ротмистр кивнул головой. - Только ты послушай старого рубаку, вот все клятвы свои забудь. Я это не к тому чтоб в бою труса праздновал, а чтоб ты не лез рожон. Ты ж редич вроде Эккен? Оттого и не знаешь, как у Фигнера адъютанты часто меняются. Вот только дурни молодые, головы свои в первых боях и кладут, - дрожащей рукой ротмистр помял горло и отпустил один крючок, словно дышать ему тяжело стало.
   - Вот и мой так же, - старик продолжил дрожащим голосом, - И пару месяцев не проадъютанствовал, всё в бой просился. Под Арлем и порубали каледонцы. Одно успокоение только, не от бургунского клинка, как нынче, а от извечного порубежника. Так что, сынок, ты не серчай на старика, а просто подумай.
   Он поднялся со скамьи и, ссутулившись, пошёл в свой домик, но остановился и, обернувшись к Лесли, неожиданно улыбнулся.
   - Ты погоди, не уезжай без меня.
   Эккен справил коня, посильней подтянул подпругу, проверил кобуры и стал нетерпеливо поглядывать на домик. Словно отвечая на его немой призыв, дверца приоткрылась и старый вояка, упругой кавалерийской походкой, подошёл к нему.
   - О погонах то, не озаботился верно, - он протянул свёрток. - Бери, от сына остались.
   Лесли покачал головой. Седые, мохнатые брови ротмистра насупились.
   - Не обижай старика, на счастье дарю.
   Неожиданно для себя, Эккен порывисто обнял старого ротмистра, взял свёрток, молча взлетел на коня и, дав шенкелей, не оборачиваясь, рванул с места в намёт.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Капитан Назаров откровенно скучал. На него напала зевота, и скулы уже сводило, но рот не подчиняясь приказам, продолжал широко открываться.
   - О-ох, - снова зевнул капитан и яростно потёр кулаками глаза. - Ну и ну, так и с ума можно сойти.
   Он взглянул на часы, но стрелка словно прилипла к циферблату. Ну Эккен, ну подкузьмил, не мог в другое дежурство отпроситься у генерала. Теперь сиди тут, как истукан и посетителей главное нет. Ух, скукотища. Как будто отвечая его желаниям, дверь тихо отворилась и зашла девица.
   "Опаньки", - отметил про себя Назаров - "Да ведь это давешняя мадмуазелька". Он резво вскочил и, упёршись подбородком в грудь, резко вскинул голову.
   - Мадмуазель?!...
   Незнакомка посмотрела на него своими тёмными глазами, и капитан понял что погиб. Попроси она сейчас о любой услуге, и он не задумываясь бросится исполнять. Сил не было вот так вот смотреть в её глаза, он тонул в них, погибал и снова воскресал. Ворвись сейчас в дом каледонское ядро, Назаров попросту не обратил бы на него внимания. "Короче, влип ты, капитан. Полный мон амур..."
   - Генерал у себя?
   "О, какой неземной голос, так и слушал бы его всю жизнь. Ах, что за прелестница..."
   - Капита-ан, - протянула незнакомка, - Я спрашиваю, генерал у себя?
   - Простите, мадмуазель...
   - Конде. Шарлотта Конде. Передайте Александру Викторовичу просьбу о встрече с ним.
   - Для Вас, всё что пожелаете, - Назаров лихо щёлкнул каблуками, - Одну минуточку.
   Шарлотта усмехнулась одними глазами, она видела - капитан готов к употреблению и из него можно вить верёвки. Что ж, её красота действует всегда безупречно. Нет, какой всё же премилый дурашка, и это адъютант Фигнера - убожество да и только.
   - Прошу, сударыня, генерал ждёт Вас.
   Прелестница исчезла за дверью. Запоздалая мысль проскользнула в голове Назарова: "Кажется, Эккен её уже расспрашивал?" - и тут же исчезла. Да, хорошо быть генералом.
   Прошло минут десять, а Шарлотта, как мысленно, по-свойски, стал называть её Назаров, не выходила. И тут бедолагу словно осенило: "Она же назвала генерала по батюшке, это как понимать тогда? Выходит они знакомы... м-м. Вот так фунт! Как он сразу не понял. Да, не везёт тебе капитан, куда уж нам с казённым рылом да в калашный ряд". Горькие сетования прервал громкий хлопок дверей.
   - О чём задумался, Назаров?
   - Эккен, - сварливо протянул капитан. - Неужто передумал?
   - Ну уж нет, - Лесли усмехнулся, - Просто в последний момент решил попрощаться с генералом, а то как-то неловко получается.
   - Ничего у тебя не выйдет, - Назаров состроил загадочную мину и показал глазами на генеральские апартаменты. - Там она.
   - Кто она?
   - Э, - махнул рукой капитан. - Ну она, та что на улице была.
   - Да ну тебя, - отмахнувшись, Эккен решительно взялся за дверную ручку. - Официально я ещё адъютант, можно и без предупреждения.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Шарлотта Конде - Фигнер покачал головой, - Вот какой Вы стали, - Спохватившись, генерал поднялся и указал рукой на стул.
   - Присаживайтесь.
   ...Те же черты лица, только утончённей, те же глаза. Даже ямочка на подбородке присутствует, Александр Викторович покачал головой. Нет, как она всё-таки похожа на брата...
   Жорж Конде был его лучшим другом, лучшим наездником в Бургунии и лучшим дуэлянтом во всей кавалерии. Именно последняя страсть и вредила частенько карьере Жоржа. Ему давно пора было примерять полковничий мундир, а он всё ходил в ротмистрах. А однажды его чуть не разжаловали в рядовые за дерзость по отношению к Стесселю, коего Жорж вызвал на дуэль. Спасло тогда его, Фигнера, заступничество. Задира и забияка, презиравший смерть, ротмистр Конде погиб при Ньюпоре, во время одной из бесплодных попыток откинуть императорскую армию от города. Генерал грустно посмотрел на Шарлотту.
   - Вы, очевидно, желаете узнать как погиб Ваш брат?
   - Нет, - Конде отрицательно покачала головой. - Мёртвых не вернёшь. Я только хочу спросить у Вас, почему он, а не Вы, остались в Ньюпоре. Зачем Вы позвали его с собой... Бедный Жорж. Он единственное, что связывало меня со всем этим..., - Она неопределённо махнула рукой. - Наши родители умерли, когда я была маленькой, и брат был для меня всем.
   Она нервно заломила пальцы и с ненавистью посмотрела на Фигнера.
   - Если бы не Вы, он остался бы жив. Понимаете, генерал. Нет, Вам понадобился мой брат, словно других офицеров Вам мало. Вы убийца, генерал, нет, Вы хуже убийцы. С какой лёгкостью Вы посылаете их на смерть, а сами продолжаете жить, дышать этим воздухом, ходить по земле. Вы не человек, я не знаю кто, но только не человек.
   - У Вас истерика, сударыня, успокойтесь, - ледяным голосом оборвал Конде Александр Викторович, - Я налью Вам вина, и всё пройдёт.
   Он повернулся спиной и подошёл к секретеру, где всегда хранил бутылочку другую вина. Шарлотта Конде медленно поднялась вслед за генералом, вынула из веера стилет, и тихо приблизилась.
   В этот момент Лесли вошёл в кабинет и обомлел от увиденной им картины.
   - Генерал! - закричал он.
   Конде услышала скрип двери и резко замахнулась. Ничего не подозревающий Фигнер обернулся на вскрик, и в этот миг Конде опустила руку, и стилет вонзился прямо в сердце генерала. Он так ничего не успел понять, узкий клинок вошёл по самую рукоятку, и смерть наступила мгновенно. Выпавшая бутылка с грохотом упала на пол, сотрясая наступившую тишину.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Фьянти вгрызся в утиную ляжку и, причмокивая от удовольствия, запил вином из фужера. Утка была молоденькой и нежное мясо радовало ненасытный желудок новоявленного интенданта. Марчелло покосился на опустевшую бутылку "Мерло", пожалуй, стоит заказать ещё одну, и поднять новый тост, коий созрел в голове. Интендант хорошо, а суперинтендант лучше. Вот за это стоило опрокинуть ещё бокальчик.
   - Генерала убили...
   Дикий крик с улицы, заставил похолодеть Фьянти. Икнув от неожиданности, и чуть не опрокинув стол, он опрометью кинулся вон. Вокруг кричащего уже собиралась толпа, но Марчелло, ловко орудуя локтями, сумел пробиться к говорящему.
   - ...и прямо в сердце ему кинжалом, злодейка такая.
   Холодея от собственных мыслей, он обернулся к соседу.
   - Кого убили то?
   - Генерала Фигнера. Мамзелька какая-то. Говорят по любви.
   Фьянти непонимающе уставился на собеседника, не веря собственным ушам. Это что ж получается, задержись он в Анжу или перенеси свой визит на завтра, и всё, можно смело перечеркнуть мечту. Испарина выступила на лбу. Как ему всё-таки повезло, нет, скорее какой же он молодец, что не стал откладывать на завтра. Уму непостижимо! Он машинально нащупал бумагу и погладил её.
   - Глядите, ведут.
   Марчелло огляделся и увидел, как в окружении солдат шла женщина, гордо запрокинув голову. Офицер, шедший впереди, размахивал обнажённой саблей и кричал.
   - Посторонись!
   С нарастающим ужасом, Фьянти, узнал в арестованной Конде.
   - Убить её, гадину, - закричали в толпе. Неожиданно для себя, Марчелло поддержал кричащих, ощущая как в груди, поднимается волна негодования. Надо же, удивился самому себе Фьянти, и снова закричал.
   - Посторонись! - офицер взмахнул саблей. - Самосуду не допущу. Посторонись.
   - Как Вы думаете, милейший, - кто-то толкнул тихонько в бок Фьянти. - Она одна была или с сообщниками?
   Марчелло посмотрел на неожиданного собеседника. Типичный чиновник средней руки, с морщинистым лицом и пожелтевшей от нехватки чистого воздуха кожей.
   - Какие сообщники! Не слышали что ли, полюбовница генеральская, -дребезжащий смех чинуши резанул по ушам.
   - И Вы в это верите, милостивый сударь? Абсурд, говорю я Вам. Чего народ не придумает. Это, дражайший, политик, а не убийство из ревности. Вот я и думаю - сообщники должны быть.
   В груди заныло и сильно засосало под ложечкой. Какой он идиот! Если у простого чинуши возникли такие подозрения... Фьянти взялся рукой за сердце. Это же он привёз её в Сен-Кантен и если кто-то дознается, ему конец. Никому ничего не докажешь.
   - Вам плохо? - участливо поинтересовался чинуша.
   Фьянти кивнул головой и медленно стал выбираться из толпы. Хватит, нагостился по самое не хочу. Ох, сука, ох подставила стервь. Вот они мамзельки салонные, барышни кисейные, а чуть зазевался и на кинжал в бок. Прочь отсюда, прочь.
  

* * *

  
   О, красота, сколь не карала бы нас ты,
   Всё неверный твой ловим свет,
   Хотя и помним, что чем коралловый аспид,
   Гадины краше нет.

(Михаил Щербаков "Школа танцев")

* * *

   Тумана регулярно осматривал полковой доктор, следя за состоянием боевых ран и меняя повязки. Впервые за свою жизнь пёс не мог сопровождать хозяина, который носился на коне по Монбару и окрестностям, занятый своими важными генеральскими делами, готовясь к походу на Труа и дальше к Криту. В свободное от сна и лечения время пёс ковылял по лагерю от одного костра к другому, навещая старых и новых знакомцев, вызывая поджатой перебинтованной лапой и чепцом из бинтов, постоянно сползающим на глаза, сочувственные улыбки суровых воинов. У каждого костра Тумана встречали приветственными возгласами и специально припасёнными вкусными кусочками. "Ничего, Туман", - говорили ему, - "заживёт как на собаке".
   Но раны заживать не торопились и надежда Дохтурова на то, что пёс оправится к началу похода, таяла с каждым днём. Однажды вечером Дохтуров вернулся к себе в палатку раньше обычного. Туман радостно заковылял навстречу и преданно заглянул ему в глаза. Дохтуров глаза отвёл.
   - Давай, поговорим, Туман.
   Пёс сел.
   - Завтра мы уходим. Тебе придётся остаться. Мы идём налегке, без обоза. Персональную телегу для тебя я взять не могу. А ты ещё очень слаб. Я не хочу тебя мучить, - Дохтуров говорил и говорил, а Туман всё ниже и ниже опускал голову.
   Утром шестой гренадерский полк покинул Монбар. Туман полк не провожал. Он лежал, тяжело дыша, с горячим сухим носом в лекарской палатке соседнего полка. Рана на голове опять начала кровоточить.
   На следующий день около полудня пятый гренадерский полк вздрогнул от тяжелого, полного тоски и отчаяния воя - Туман стоял, обратив морду к западу и выл.
  

* * *

   Я устала ругаться с Тёмкой по поводу регулярного и планомерного изведения непокорившихся. Да собственно, ругаться и не получалось - на мои претензии и недовольство он почти не отвечал, то есть отвечал скупо и однообразно в духе: "Так получилось". А в одиночку скандала не устроить. Да и негодовать из-за Дохтурова я не могла, мне не хотелось даже думать про него - меня замораживало отчаянное чувство вины.
   Тёма был молчалив и угрюм, оживляясь только при обсуждении стратегии и тактики республиканцев.
   В конце концов, мы с Кеглом даже забеспокоились. Поскольку до нашего посёлка добралась, наконец, нежная улыбчивая весна, мы стали всё чаще устраивать вылазки на природу. Сначала Туровский вытаскивался на прогулки с трудом, потом всё охотнее. Мы стали устраивать походы на два-три дня. Прохладный вкусный воздух, звенящие ручьи, серебристо-зелёная дымка распускающейся листвы стеллитовых рощ, лазанье по разноцветно-пастельным скалам, заляпанным сочными пятнами желтых, фиолетовых и голубых цветов - весна на Эроне была спокойной и улыбчивой. И мы понемногу подчинялись её настроению.
   Даже наша случайная находка была хоть и грустной, но вызвала чувства возвышенные и светлые, в смысле "печаль моя светла". Во время одного из путешествий в нескольких километрах от посёлка мы неожиданно наткнулись на полутораметровый граненый гранитный обелиск. На нём значилось "Матвей Ковальский" и даты, разделённые короткой чёрточкой. Ковальский прожил всего немного больше нас. Что с ним случилось, не знал даже "Эппи".
   С тех пор мы время от времени приходили к памятнику, в самых разных состояниях духа. Трудно объяснить зачем, уж точно не возлагать цветы.
   А пока мы с новым азартом вернулись к бургунским событиям.

* * *

   Дерфельден сидел за столом и молча смотрел в окно. Впрочем, и говорить-то было не с кем. Он в который раз осмотрел знакомый до мельчайших деталей кабинет покойного Фигнера. Дела.
   Всего неделю назад он, Муравьёв и Робипьер, находились в этом самом кабинете, по случаю присвоения очередных званий. Помнится, Фигнер от всей души поздравлял их. А сегодня он занимает сии апартаменты, как старший по званию. Генерал-майор Дерфельден. И сам-то привыкнуть, как следует, не успел. А тогда, новоиспечённые генерал, полковник Муравьёв и полковник Робипьер дружно сводили бокалы с Фигнером за победу. Мог ли он тогда подумать, что придется сидеть за этим вот столом, и отдавать приказы, а на душе волки воют, и хочется только одного. Поднять фанагорийцев и в штыки, вперёд, до самой столицы. И душить, душить, рвать на клочки, в ошмётки. Всех! И Колленкура, и Стесселя, и Фермора. Руки непроизвольно сжались в кулаки до побеления костяшек. Эх, досиделись. Костенецкий, Раевский, Фигнер... Дерфельден покосился на вскрытый пакет, лежащий на столе. Сдвинув в сторону все бумаги и освободив карту, Иван Алексеевич провёл пальцем от Монбара к Труа, как некогда генерал Дохтуров.
   Полк попал в засаду. Никто не ожидал встречи с противником, и даже примитивный дозор не был выслан. На подходе к Труа "волчья стая" их встретила оружейным и артиллерийским огнём в упор. Всё произошло столь неожиданно, что полк не сумел оказать маломальского сопротивления, когда вылетевшие эскадроны, смяли колонны и в течение нескольких минут докончили дело. Уцелевшие солдаты разбегались, а "стая" добивала отдельных смельчаков, пытавшихся оказать сопротивление. В плен никого не брали.
   Дохтуров погиб в самом начале боя. Шальная пуля угодила прямо в лоб, и он без стона свалился с коня. Офицеры попытались вынести тело генерала, но "чёрные гусары" настигли их, и яркий отблеск сабель стал последним видением в жизни. Тело Дохтурова искромсали и затоптали лошадьми. Пощадили только одного молоденького поручика. Избитого и окровавленного, его отпустили в Монбар. В назидание другим и для устрашения.
   Дерфельден обвёл пальцем Труа, словно чертя круг. Ничего волчата, посмотрим, чьи поджилки ещё затрясутся. Ужо обложим вас красными флажками. Иван Алексеевич со всей силы грохнул кулаком по столу, так что бедный стол застонал, а чернильница подскочила и опрокинулась на бок. Тёмное пятно разлилось по карте.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Туман жил в лагере, где его оставил Дохтуров. Мало-помалу его раны заживали. Ел он очень мало и без интереса. Не отзывался на попытки окружающих поиграть или приласкать его. Чаще всего, на рассвете он уходил бродить где-то вокруг лагеря и только к темноте возвращался. Все думали, что однажды он просто не вернётся.
  
  

ГЛАВА 18

...ты меня не убил до смерти,

а только контузил навылет.

   Кладбище на окраине Сен-Кантена было пустынно, только три человека стояли с обнаженными головами у свежей могилы Фигнера. Кондратенко - у самого холмика, Дерфельден и Муравьёв чуть поодаль. Ветер трепал светлый хохолок. "Ах, Саша, Сашенька. Как же так... Вот же судьба. Не на поле брани, в своём кабинете. Кто бы мог подумать. Девица-убийца! Что с миром делается. Ах, Саша...". Одинокая слеза скатилась на заваленный цветами холмик. Роман Исидорович ещё раз вздохнул, надел треуголку и пошел прочь.
   Муравьёв и Дерфельден следовали за ним, отстав на пару десятков шагов. Кондратенко шел медленно, понурившись, легкая воробьиная походка сменилась шарканьем.
   - Совсем сдал старик, - грустно сказал полковник. Дерфельден согласно кивнул.
   - Голубчик, - раздался звонкий голос, - мне что уже, и попереживать нельзя? - Кондратенко остановился и, расправляя плечи, повернулся к смущённым офицерам. - Я, знаете ли, впервые за всю свою жизнь, весьма непростую, смею заметить, теряю так много дорогих мне людей в столь короткий срок.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Генерал-поручик Лазар Карно сердито смотрел на Кондратенко.
   - Роман Исидорович, я, как старый генштабист, вынужден вам сказать: это авантюра чистейшей воды. Неужели же Вам мало горького опыта Дохтурова?
   - Уф-ф, голубчик, дорогой мой Лазар. Я прямо не знаю, что бы ещё Вам сказать убедительного, - Роман Исидорович притопнул сапогом и раздраженно подумал: "Вот же осёл дрессированный!" - Вы не хотите услышать, что решение уже принято. Принято мной и генерал-майором Дерфельденом. Вы меня утомили своими истериками и амбициями. Так уж получилось, голубчик, что дальше командовать республиканцами должны мы с Вами. Но Вы голый теоретик, а я практик. Хотите быть главнокомандующим? Я могу Вам это устроить. При одном условии: Вы координируете действия всех республиканских войск, но не мешаете воевать мне.
   Карно онемел.
   А Кондратенко подумал про себя: "Сейчас будет сложно координировать наши действия. Все будут рваться к столице как гончие, завидевшие зайца, рвутся к зверю".
   - Голубчик, Вы действительно талантливый военный. Ваша идея с егерскими батальонами... "Численностью до шестисот штыков с дальнейшим сведением оных в корпуса и использованием в бою в рассыпном строе". Да это же на уровне военной реформы. Достойно аплодисментов.
   Карно продолжал молчать.
   - Так мы договорились?
   - Да, - хрипло сказал Карно.
   - Вот и чудненько. Главное, что вам нужно будет сделать - это обеспечить связь между Монбарской группировкой и моим отрядом...
   Стук в дверь.
   - Ваше Превосходительство, полковник Муравьёв по Вашему приказанию явился.
   - Проходите, голубчик. Что это у Вас там произошло с капитаном Батюшиным?
   - Вспылил-с, Ваше Превосходительство. Меня, честного во всех местах человека,... и чтоб какой-то штабной крысёныш... - Муравьёв взглянул на Карно и осёкся. - Виноват, Ваше Превосходительство. Меня! Боевого офицера, полковника, какой-то капитанишка допрашивает?
   Кондратенко перевёл взгляд на Карно. Тот сидел с отрешенным видом.
   - Не стоит так горячиться, голубчик. Капитан выясняет обстоятельства гибели генерала Фигнера.
   - У меня?!
   - Не волнуйтесь же так, господин полковник. Он всех ...опрашивает. Дело новое, сами понимаете. А все обстоятельства необходимо выяснить. Капитану Батюшину нужно содействие. Я надеюсь на Вашу рассудительность. - Кондратенко снова взглянул на Карно и вздохнул.

* * *

   "Закончен бой победой, можно нам шпаги в ножны убирать"... Дерфельден прикрыл глаза и прислушался к самому себе. Тело не просто гудело, ноги и руки казались чужими, словно налитые свинцом и отказывались подчиняться. В голове всё ещё шумело от грохота орудий и ружейных выстрелов. Уши словно заложило ватой, и крики солдат еле слышались. Иван Алексеевич открыл глаза и огляделся...
   ...Фанагорийский, Апшеронский и Бургунские гвардейские полки при двух гусарских эскадронах и одного егерского батальона вышли к Труа к пяти часам утра. Молча, с ходу, без всяких криков они атаковали город. Гусары смерчем пронеслись по кривым улочкам городка. "Волчат" не щадили. Резали, рубили, кромсали. Заспанные, застигнутые врасплох, как некогда Дохтуров, они теперь пожинали горечь поражения и падали замертво в предрассветных сумерках с криками о пощаде.
   Месть была страшной, и немногим удалось вырваться из города. В плен не брали...
   В течение часа с "гордостью" коленкуровской своры было покончено. Трофеи достались богатые, но брать их с собой генерал Кондратенко запретил. Нельзя сбивать темп марша. Испортив ружья и заклепав орудия, отдельный отряд покинул Труа. Горожане испуганно выглядывали из окон, так и не решаясь выйти на улицы. Смутное время.
   И снова многоверстный марш-бросок. Вперёд на Крит. Генерал торопился, боясь, что гарнизон крепости, узнав об их выдвижении, успеет подготовиться к обороне.
   Изнурительный поход гвардия выдержала с честью. И Крит не успел подготовиться. За один переход до крепости, привели себя в порядок, отдохнули и пошли тремя колоннами на приступ...
   - Иван Алексеевич, Вы в порядке?
   Дерфельден вздрогнул.
   - А, это ты Юджин. Всё в порядке.
   Беллер смущённо улыбаясь, смотрел на командира.
   - Ну что, капитан, не ожидал опять оказаться под стенами Крита?
   - Да уж... А славно всё получилось.
   - Морякам спасибо надо говорить. Кабы Нельсон не перешёл на нашу сторону, ещё не известно, что б получилось.
   Дерфельден огляделся по сторонам.
   - Вот что Юджин, я до генерала, а ты найди де Сада, и собирайте полк. Раненых в лазарет. Справитесь?
   -Ваше превосходительство...
   - Ладно, ладно - Иван Алексеевич ощутил, как усталость снова разливается по телу - А ты молодец Беллер, справился с батальоном. Буду просить генерала о твоём производстве в майоры. Да, как соберёте людей, всем отдыхать.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Рядом с Вооргом бежал большой черный пёс со светлым пятном на лапе - память о ранении.
   Когда Бургунский полк остановился на ночёвку в Монбаре, Томас пошёл прогуляться возле лагеря. Хотелось побыть одному. Вдруг, перед ним, из вечернего сумрака появился пёс. Оба остановились. Они стояли и смотрели друг на друга. Собака не проявляла враждебности, и Воорг протянул руку. Пёс с едва заметным интересом повёл носом. Томас подошёл ближе и положил руку на тёплую собачью голову: Как дела, друг? Глаза их встретились, и что-то в этом мире переменилось.
   Они шли по лагерю - человек и собака.
   - Привет, Туман, - окликнул пса один из солдат.
   - А чей это пёс? - спросил Томас.
   - Был Дохтурова.
   - Так ты сирота, - взглянул на собаку Воорг.
   Тот еле заметно шевельнул хвостом: "Теперь нет".
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Кондратенко, серый от недосыпания, с воспалёнными глазами, но с тем же упрямым хохолком на голове, казался Дерфельдену источником неукротимой энергии. И откуда у старика только силы берутся. Вон - молодёжь с ног валится от усталости, а он, словно и не было стремительного перехода от Монбара к Криту.
   - Иван Алексеевич, проходи, голубчик. Только о тебе подумал, а ты сам пожаловал.
   Роман Исидорович прищурив глаза, внимательно смотрел на генерал-майора.
   - Устал? Понимаю, голубчик, - Кондратенко присел на походный стульчак и с наслаждением вытянул ноги. - Сейчас бы в речке искупаться. Ну, чего стоишь, присаживайся.
   Дерфельден присел, чувствуя, что генерал чего-то не договаривает.
   - Наш Крит, - Роман Исидорович пристукнул сухоньким кулачком по колену. - Не верил Карно, а видишь, брат - получилось. Но радоваться покамест рано. Крит - ключ от полуострова, но не затем мы сюда пожаловали. Напугать противника - это одно, а вот заставить его дрожать всеми поджилками, да чтоб трясся в мелком ознобе.... Тут брат умение надобно и мастерство.
   Кондратенко слегка улыбнулся.
   - Вот задачку эту и хочу поручить фанагорийцам. Знаю что устали, но - вы же гвардия, - Роман Исидорович не давал вставить слово. - План операции, как помнится, не один Кондратенко смудрствовал. Так что, Иван Алексеевич, твоим орлам Фанагорию и брать. Дам Вам отдыху пять часов, а боле извини, не могу. Да и сам посуди, кто лучше вас Корны знает. Почитай родные места. Усиление полку в эскадрон гусарский да в батарею, и на том, как говориться спасибо. Вот так вот, голубчик мой.
   - Гусары, конечно, неплохо. И, Корны, Роман Исидорович, моим ребятушкам, действительно знакомы. Боюсь лишь одного, - Дерфельден прокашлялся. - Стоит ли силы распылять. Может лучше и дальше совместно действовать. Да и как себя Стессель поведёт - неизвестно.
   - То, что сомневаешься, хорошо. Значит, в выборе я не ошибся, глупить напрасно не станешь, а Фанагорию взять нужно. И закрепиться там. Сам посуди, - Кондратенко показал рукою на карту, - местоположение города таково, что коли противник укрепится, сложно будет нам наступать. С одной стороны Сона, с другой Корны. Сам, голубчик, видишь. Как закрепишься, немедля сообщение шли. Ну, а мы тут, с адмиралом Нельсоном, найдём дела от скуки. А насчёт Стесселя - не пойдёт он на Крит, ему от Велички нас отрезать надобно. Вот только генерал Тучков ему такого удовольствия не доставит. В этом даже не сомневаюсь.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Генерал Тучков стоял на холме и изучал в трубу противника, готовясь к генеральной баталии. Избранная позиция не вызывала сомнений. С одной стороны она перекрывала дорогу на Монбар, с другой на Труа. Фланги хорошо прикрывались: справа - болото, а слева глубокие овраги и полоса густых лесов. Позиция возвышалась над местностью и давала хороший обзор и возможность обстрела артиллерией. Таким образом, Стессель будет вынужден принять сражение на невыгодной для себя местности и применять только фронтальный удар на сравнительно узком участке.
   Тучков точно знал - это было совершенно очевидно, что не Стессель, а он, будет диктовать условия боя. И если у противника нет места для маневрирования, то он, обладая небольшими силами, может перегруппировывать их по ходу баталии. Создавая видимость большой концентрации войск.
   Левый фланг и центр, по его диспозиции, надёжно прикрывал пятый гренадёрский (его, Тучкова, полк), третий морской, Лагари и Анжуйский морской полк при одном егерском батальоне. Правый фланг - седьмой гренадёрский, полковника Робипьера и два батальона (егерский и гренадёрский).
   В резерве генерал оставил Монбарских гренадёров полковника Раевского и ещё один батальон егерей. Два эскадрона гусар и один драгунский стояли в прикрытии леса, готовые нанести фланговый удар.
   Наибольшее опасение вызывал именно правый фланг, но Тучков надеялся на полковника Робипьера и стойкость солдат.
   Фельдмаршал Стессель так же изучал позиции республиканцев. То как его оппонент выстроил армию, показывало, что это будет не рядовое сражение, и именно здесь решится исход всего. Но сколько Анатолий Михайлович ни всматривался, он не мог зацепить слабого места. К тому же тревожила неизвестность. Он не знал, какими силами располагал Тучков.
   Удар Кондратенко явился для него полной неожиданностью. Потеря Калиакрийского полуострова его не пугала, а вот то, что его лишили дополнительных полков, находящихся в Крите... Стессель скрежетнул зубами. Кругом развал и измена. При выходе на марш четвёртый морской полк, ночью, тайком, всем составом, перешёл на сторону повстанцев. Таким образом, усиливая гарнизон Вердена. Полковник Рапатель, - кто бы мог подумать! - оказался изменщиком.
   Анатолий Михайлович опустил трубу. Признаться самому себе, он сейчас не отказался бы и от услуг "Волчьей стаи", но она уничтожена под Труа. Нет, не так он представлял себе генеральное сражение. Баталия ещё не началась, а половины армии практически не существует. Кондратенко, нужно признать, нанёс удар прямо в подбрюшину.
   Стессель повернулся к адъютанту.
   - Прикажите артиллерии открыть огонь по флешам.
   Вверенные ему полки начали выстраиваться в колонны....
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Ни шквальный огонь артиллерии, ни массированные атаки пехотных колонн, не смогли поколебать стойкость республиканской армии в трёх часовом сражении. И хотя обороняющиеся потеряли до половины своего личного состава, никто не дрогнул. Бургунский штык сошёлся с бургунским штыком, и ни одна сторона не хотела уступать другой права на мужество.
   Противник тоже понёс немалый урон, генерал Тучков отлично видел в трубу, флеши сплошь были покрыты трупами "императорских" солдат.
   Вот тогда Стессель и отдал приказ об атаке флешей тяжёлой кавалерией. Три эскадрона кирасир - "железные", "латники" - выстроились сомкнутой линией и устремились вперёд.
   Земля затряслась от глухого топота тысяч конских копыт. Конники в стальных латах и шлемах, с высоко поднятыми палашами накатывались на флеши.
   Николай Алексеевич вскочил на коня и обернулся к полковнику Раевскому.
   - Теперь наш черёд. Батальоны в каре.
   Стоявшие в ожидании своего часа, монбарцы и егерский батальон построились в чёткие четырёхугольники. Генерал взмахнул саблей.
   - Вперёд, ребятушки.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Плотная, тяжёлая масса коней с ходу ворвалась на флеши. Центр дрогнул. Капитан первого ранга Лагори, охрип от крика, но удержать от бегства нестройные, поредевшие в бою ряды солдат не мог. Один из дезертиров, ослепнув от страха, набежал прямо на Виктора и толкнул его. Лагори пошатнулся и упал под ноги кирасирского коня. Тяжёлым копытом он раздробил грудную клетку Виктора Лагори. Из горла с хрипом и бульканьем, заструилась кровь...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Стессель ликовал. Ещё один небольшой нажим и республиканцы побегут. Алексей Михайлович снова взглянул в трубу. На флешах, куда ни глянь, были видны бликующие на солнце латы кирасиров.
   - Ввести в бой гусар.
   Два эскадрона синих гусар взяли с места в намёт.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Каре успели вовремя. Николай Алексеевич спрыгнул с коня прямо в ряды бегущих. Солдаты, увидев своего генерала, начали останавливаться.
   - Стой! Кончай заманивать, - закричал он.
   Развернув бегущих, Тучков повёл солдат отбивать флеши. Позади шли четыре стройных каре, злобно ощеряясь штыками.
   Каре. Нет ничего страшнее для конницы, чем каре. И хотя кирасиры были защищены латами, - пехотинцы ловко вонзали штыки в брюхо лошадей. Обезумевшие кони сбрасывали своих седоков, калеча и убивая их своими копытами. Несколько раз накатывали кирасиры, но разомкнуть плотный строй штыков не могли. Шаг за шагом каре продвигались, оттесняя потихоньку кирасир. Но Стессель не мог видеть этого, а синие гусары уже шли в атаку.
   И всё же удар гусар оказался полной неожиданностью. Синей волной, в цвет доломанов, они накатили на ромбические твердыни. Несколько гусар прямо с коней, ловко прыгнули в правое каре. Лёгкая оторопь среди солдат, ошалевших от такой дерзости, спасла смельчаков от неминуемой и страшной смерти - быть поднятыми на штыки. Сабля в ближнем бою удобнее штыка. Несколько взмахов и плотный строй оказался разорванным. В этот пробел и устремились гусары.
   Сила любого каре в его единстве, пока солдаты стоят плечом к плечу, пробить строй практически невозможно, но стоит хотя бы разомкнуться на долю секунд... Именно эти секунды и подарили атакующим те несколько смельчаков. Замелькали в воздухе сабли. Батальонный командир попытался спасти положение, но было поздно. С рассечённой головой он упал на землю. Строй рассыпался, теряя единство и последний шанс на спасение.
   Воодушевлённые удачной атакой, кирасиры усилили натиск на продолжающие отбиваться каре. Чаша весов, казалось, уже качнувшаяся в сторону республиканцев, снова заколебалась в своём неровном движении.
   Полковник Алексей Раевский, командовал крайним, левым каре. Под его строгим надзором солдаты плотно держали строй, но бесконечно так продолжаться не могло. Уже больше часа они отбивались от яростных наскоков конницы, и полковник видел, как тяжелее его бойцам даются новые атаки.
   Алексей понимал, что ещё можно спасти положение, два эскадрона гусар и драгуны могли переломить ход сражения, но отдать приказ было некому. Генерал находился в гуще сражения и, не кривя душой, полковник мог сам себе признаться - Николай Алексеевич потерял нить управления войсками. Горячность Тучкова сыграла злую шутку над армией республиканцев. Полковник скорбно покачал головой. Левый фланг и центр смяты. Правый, под командованием Робипьера, возможно ещё держится, но предел человеческих сил не бесконечен. Скоро солдаты устанут и всё, финита. Он вскинул голову и, раздвинув строй солдат, очутился в первой шеренге. Эх, была, не была! Подняв пистолет и парировав саблей, удар палаша, он выстрелил почти в упор в кирасира. Алексей резко схватил оставшегося без седока коня за узду и вскочил на него. Размахивая саблей направо и налево, отбиваясь от наседающих кирасир, он стал пробиваться из гущи боя.
   Кивер сбило с головы, один эполет отрублен, весь в крови, чужой или своей разбираться не досуг, но он вывалился из конной свалки. Сам не веря в происходящее, Алексей бешеным аллюром погнал коня к находящимся в засаде эскадронам.
   Именно удар во фланг засадной кавалерии и обеспечил успех Монбарского сражения. "Успел, успел", - неотрывно билось в голове Раевского.
   Смяв уцелевших кирасир и эскадроны гусар, они лавой пошли на артиллерийские батареи Стесселя. Остановить их фельдмаршалу резервов не было.
   Глядя на несущихся конников, артиллеристы в страхе бросали орудия и разбегались. Только одна батарея осмелилась открыть огонь, но в спешке наводчики завысили прицел и смерть пронеслась над головой атакующих.
   Смерть пронеслась мимо.... Но ядра, пощадившие передних, врезались в атакующие ряды пехоты, которую генерал Тучков повёл вслед за ураганом промчавшихся седоков. Одно из ядер ударило Алексея Николаевича чуть пониже колена и оторвало ногу. С глухим стоном генерал повалился на землю.
  

* * *

   По поводу Тучкова я ревела два дня. Я понимала, что потеря ноги генералом не означает его потери для общества - взять хотя бы Сильвера или волковского "одноного великана из-за гор" (реальные персонажи отчего-то в моей памяти не всплывали). Но активного участия в гражданской войне Тучков принимать уже не мог.
   Заливаясь слезами, я в то же время боролась с настырным, я бы даже сказала назойливым желанием снять защиту с редичей и Кондратенко. Откуда-то взялось странное ощущение что, запретив им умереть или покалечиться, я лишила их чего-то важного. Может быть жизни.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - О чём задумалась, Кошка?
   Я подняла голову от тарелки:
   - Видишь ли, Анри, я перестала понимать, кто с кем сражается.
   - Республиканцы с колленкуровцами и с каледонцами, - несколько удивлённо ответил Лефран.
   - Нет, я имею в виду, что сначала мы сражались отчасти друг с другом, отчасти с "Эппи". А сейчас? Мы против компьютера или как?
   - Нет, - с той же долей удивления сказал Кеглик, - "Эппи" как бы индифферентен. Мы против компьютера - это скучно. Да и всё равно это в итоге друг с другом. Действия-то мы задаём. А с чего это ты банальности спрашиваешь?
   - Да я что-то перестала понимать банальные вещи. Мы же вроде все хотим победы непокорившихся.
   - Они же сейчас и побеждают. Чего тебе не нравится?
   - Не знаю.
   - Ведь ты, когда тебе выпадает воевать за Стесселя, всё равно хочешь победить, как бы ни были симпатичны тебе республиканцы. Или ты в поддавки играешь.
   - Нет, конечно.
   - Так в чём дело?
   - Ох, скосит шизофрения наши ряды, - задумчиво сказала я.
   - Не бойтесь, барышня, отобьёмся, - отозвался Туровский.
  
  

ГЛАВА 19

- К черту! - сказал я.

Но это относилось не к Швамбрании.

  
   Савари шел по дворцу Бургунов. Несмотря на свеженькую награду, настроение у него было невесёлое. Сегодня как-то особенно бросалась в глаза запущенность некогда сияющего дворца. Паутина по углам, под мебелью клубочки пыли. Под лестницей валяется какашка фрейлинской левретки. Причем, заметно - лежит давно и никому не мешает настолько, чтобы убрать.
   Савари впервые подумал, что его рискованный поступок с предупреждением Монфлери, который он считал просто страховочкой на всякий случай, на самом деле гораздо мудрее и значительней.
   "Что-то здесь становится совсем неинтересно. Пожалуй, пора менять хозяина".
   Но награда есть награда и, выйдя из дворца, Савари отправился обмыть новую висюльку. Один. Компании не хотелось. Тем более стоит спокойно обдумать только что возникшее решение...
   Под вывеской корчмы когда-то было написано "Место ваших встреч", но от первых двух буковок остались только гвоздики и читалось "сто ваших встреч".
   Савари сидел в дальнем тёмном углу лицом к залу. Его внимание привлёк плотный веснушчатый парень с носом картошечкой. "Ба! Неуловимый Гриша Орлов. Зверь бежит да прямо на ловца. Ну, везёт юноше. Ещё несколько часов назад эта встреча могла окончиться для него чрезвычайно грустно". Савари поднялся из-за столика.
  
  
  

* * *

   Полковник Моро внимательно смотрел на сидящего напротив него человека и мучительно думал. Ему предстояло принять непростое решение. Прославленное хладнокровие полковника трещало по всем швам, как обмалившийся костюмчик на подростке. Моро ныне был комендантом Вердена и отвечал за город головой. Рисковать он не имел права. А требовалось именно рискнуть. Только теперь он понял и простил генерала Дохтурова, ибо сам оказался на его месте. Нет, всё же ему, Моро, досталась задачка посложнее.
   Вчера вечером, точнее уже ночью перешел на их сторону полковник Рапатель вместе с 4-м морским полком. Старому-то знакомцу и некогда сослуживцу Моро доверял, но вместе с моряками в Вердене появились две сотни офицеров, унтеров и солдат из разных полков. Якобы от Алексея Орлова. Привёл их человек, который и сидел сейчас перед Моро - изящный господин со светлым шрамом между виском и скулой, заросший щетиной, в извазюканной одежде - сотрудник Министерства внутренних дел капитан Савари.
   Хоть монетку бросай: решка - верю, орёл - расстрелять.
   Нет, расстрелять всегда успеется. Надо только кому-нибудь поручить присматривать за капитаном. И никаких тайн ему, естественно, не поверять.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Моро брёл по берегу Великого озера. Прогулка подходила к концу, но желанного успокоения полковник так и не обрёл. Впереди вставали вторые, внешние стены городка, выщербленные, чумазые, с обломанными зубцами, но уверенные в себе. Верден. Небольшой городок, название которого уже стало символом стойкости и мужества республиканской армии. И полковник Моро был рад и горд, когда его отправили под начало генерала Кондратенко. Но события последних месяцев внесли смуту в его душу. Да, как боевой офицер он понимал, что Верден остаётся непреодолимой скалой для колленкуровцев, надёжным форпостом республиканцев, залогом их победы. А с другой стороны - крепость выполнила свою миссию, оттянув войска на себя и дав республиканцам время собрать силы для удара. Только удар был нанесён в другом месте. Волны войны более не бились о неприступную крепость. Теперь она была неприступной, потому что никто и не приступал. Рапатель передал, что Стессель повёл армию на Калиакрийский полуостров. А это означало, что комендант Вердена, он, Моро, оставался не у дел. Вот из-за этого и томилась его душа. Это ж можно всю кампанию отсторожить Верден. Нет, дело не в зависти. Что ему чужая слава, свой предостаточно. Но для его характера спокойное крепостное сидение было слишком тяжким испытанием. И он снова и снова рисовал и стирал на карте стрелки, направленные на Фанагорию. Он был уверен, что именно туда, опираясь на реку Сону, поведёт полки Кондратенко, а Тучков его прикроет под Монбаром. А карандаш как бы сам собой чертил кружки вокруг Ла-Рошели. Захват этого города выводил на новые просторы, это же и юнкеру понятно. Что же делать? Оставить Верден без прикрытия, нарушить приказ? А с другой стороны - победителей не судят. И если Ла-Рошель не захватить сейчас, противник может укрепиться в городе и превратить его в новый Верден, только наоборот - неприступный уже для республиканцев. С переходом 4-го морского полка и батальона Савари у Моро появился отличный шанс и не использовать его было преступно. Да, Карно должен понять его. И потом, он же не оставляет Верден на произвол судьбы. Город останется за спиной Моро. Обойти его отряд будет невозможно. В крайнем случае, они просто отступят обратно в Верден. Колебаний более не оставалось. К воротам Вердена Моро подошёл уже четким и уверенным шагом.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Генерал-поручик Карно вскрыл пакет и по мере того, так его глаза скользили по строкам, брови поднимались всё выше. Когда бровям было уже выше не подняться, правая рука Карно поползла по мундиру, нашаривая сердце.
   Майор Батюшин с интересом наблюдал за этими телодвижениями генерала.
   - Это возмутительно! - шепотом вскричал генерал, откашлялся и уже в полный голос продолжал: - Авантюрист! Нет, я этого просто так не оставлю. Какова самонадеянность! И генерал Тучков ещё выдал на него отличную характеристику. - Карно в сердцах отбросил донесение.
   - Что случилось-то, Ваше Превосходительство?
   - Ничего особенного. Просто я не понимаю, зачем нужен штаб армии, если каждый полковник мнит себя великим стратегом и всё знает лучше нас.
   - А можно пояснить?
   - Читайте, - генерал кивнул на донесение.
   Майор быстро пробежал глазами бумагу и пожал плечами:
   - Прошу прощения, я не понимаю, что Вас так возмутило? Вы сами говорили, что с разгромом армии Стесселя держать в Вердене гарнизон уже не нужно, и его можно использовать в другом месте.
   - Говорил, но я собирался Верденским отрядом восполнить потери Тучкова. А Моро решил самовольно поиграть в солдатиков.
   - Но ведь ничего непоправимого не произошло. Пошлите к Моро фельдъегеря с приказом идти в Монбар.
   - Оставить Ла-Рошель? Зачем? Благодаря выходке полковника почти вся территория восточнее Ду - наша.
   - Я... как-то не улавливаю...
   - Ну-у...С захватом Ла-Рошели открываются новые перспективы.
   - А, я понял. Вина полковника Моро в том, что он действовал без приказа.
   - Вот именно. - Карно недовольно посмотрел на майора. - Вы же военный человек. Это должно было быть понятно Вам сразу. Любое движение армии должно регламентироваться сверху. Иначе на что нужен штаб? Зачем мы торчим в Сен-Кантене, стараясь скоординировать действия. - Голос Карно утратил эмоции и стал привычно-монотонным. - Все хотят славы и только и знают, что просить: "Сикурсу! Сикурсу!" Кондратенко сидит на полуострове и даже не считает нужным послать в штаб донесение о том, что там происходит. Потом объявится и, как Вы полагаете, что будет в его послании? Вот именно. Не изложение ситуации, а то же самое требование: "Сикурсу мне!" Все думают, что я тут сижу и рожаю солдат. Хотите взвод - пожалуйста. Батальон нужен - подождите пару часов. Могу ещё пару эскадронов за ночь склепать. А ядра и пули отолью в сортире, размышляя о возвышенном.
   Батюшин расхохотался.
   Карно с недоумением посмотрел на майора:
   - Что это Вас так развеселило?
   Батюшин закашлялся:
   - Простите, Ваше Превосходительство, мне показалось, что Вы шутите.
   - Какие тут могут быть шутки. Скажите лучше, что там у нас с десантом в Анжу?
   - Всё отлично, Ваше Превосходительство. Сформировано четыре батальона по пятьсот штыков. Остров Стерегущий сдержал своё обещание, дал добровольцев. Кстати, Оазис, наконец, определился со своей позицией и прислал делегацию с согласием присоединиться к республиканцам.
   - И всё? - Карно отметил про себя это "к республиканцам". Правильно он делает, что не отпускает от себя прыткого майора.
   - Ещё обещали около полутора тысяч людей прислать.
   Карно поморщился. Как истый генштабист он любил точные цифры, а приблизительные не любил.
   - Спасибо и на этом. Хм, долго же они выжидали. Да, Николай Степанович, я попрошу Вас заготовить приказ для Монфлери. По-моему, адмирал уже насиделся в Анжу предостаточно. Пора и потрудиться. Пусть берёт на борт десант и атакой с моря захватит Ле-Сабль-д,Олонн с последующим продвижением на Рымник. Вторую депешу отправьте Моро. Суть депеши: соединиться с десантом и, приняв общее руководство войсками, захватить Рымник. Действовать по обстановке и напрасно на рожон не лезть.
   Батюшин не сумел сдержать изумления: - Вы же так гневались на Моро, а теперь отрываете ему дорогу на столицу.
   - Вот пусть и противник так же думает. Сие есть обманный манёвр. Обозначивая угрозу захвата столицы с юго-западного направления, мы выигрываем время для восполнения потерь в Монбарской группировке и установке связи с генералом Кондратенко.
   - Моро будет знать правду?
   - Это совершенно не нужно. Но сделайте приписку, что в Рымнике находятся его генерал-майорские погоны. Именно в Рымнике. Главное, чтобы он дров не наломал. Хотя... - Карно подумал несколько секунд, - пусть ломает. Чем больше шуму, тем лучше. Так и быть, дайте ему ещё 3-й драгунский эскадрон и одну батарею. Жаль, конечно, но игра стоит свеч. Всё. Ступайте.
   Батюшин щёлкнул каблуками и вышел. "Игра стоит свеч. Похоже, что это Вы в солдатиков играете, господин Карно. "Заготовьте приказ... Отправьте депешу..." Кажется, Вы полагаете начальника контрразведки помесью секретаря и телохранителя..." Но несмотря на мысленное брюзжание, Батюшина его нынешнее положение пока устраивало.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Разбудите меня, - пробормотал Алексей Раевский, глядя на двух всадников, приближающихся к нему. - С инспекцией что ли?
   - Ваше Превосходительство,... - он сделал шаг им навстречу, и, поскольку честь отдать не мог, ограничился тем, что встал во фрунт.
   - Вольно, вольно, полковник, - Карно сошел с коня и оглянулся в поисках кому можно отдать поводья. Второй всадник тоже спешился.
   Раевский торопливо махнул ближайшему солдату.
   - Что с Вами? - Карно мельком взглянул на руку Раевского, висевшую на перевязи.
   - Шальная пуля, Ваше Превосходительство. - Алексей старался не коситься с любопытством на спутника Карно. Фаворит генерала и по совместительству начальник контрразведки или наоборот?..
   - Знакомьтесь...
   После того, как Раевский с Батюшиным были представлены друг другу, Карно продолжил:
   - Позвольте Вас поздравить с новым чином. Майор, прошу Вас, достаньте эполеты и приказ.
   - Служу Бургунии! - браво отчеканил Раевский, торопливо вспоминая, как Карно относится к спиртному.
   - Учтите, это единственная ложка мёда в бочке дёгтя. Что у Вас творится в тылу? Если бы не Николай Степанович, я мог бы и не довезти Вам новые эполеты. В трёх верстах от Монбара нас атаковали 26 колленкуровских гусар.
   - Вы что же, без сопровождения? - ахнул Раевский.
   - Почему без? Конвой и штабные остались на окраине Монбара около первого лазарета, там есть раненые, и первой полевой кухни, - Карно оглянулся: - Майор, займитесь поисками дома, подходящего для штаба. Да, - он снова повернулся к свеженькому генерал-майору, - штаб переносится в Монбар. Отсюда удобнее координировать наши действия.
   - Но здесь ещё небезопасно.
   - В этом я уже убедился.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   "Великие Боги, как давно я не держал в руках перо. Кажется, даже почерк стал корявее. Хотя чему удивляться. Теперь моей руке привычней эфес палаша и цевье ружья. А тело уже и не тоскует о нежности перины, воздушной лёгкости подушки, забыв их, забыв. Не плащ на камнях - и то хорошо. Мои пальцы огрубели, голос охрип так, что я сам не узнаю его. Да я и себя узнал с трудом в зеркале родной Фанагорийской казармы. Да, да. Мы снова в Фанагории.
   Я знал, что Фанагория гордится своим полком, но знать - это одно, а испытать... Когда мы вошли в свой город, казалось, что все его жители встречали нас. Я впервые понял, что значит "народ ликовал". Оказывается, это не фигура речи, а правда. Мы шли по ковру из цветов, под дождём из цветов. Переход через Корны стоил этой встречи.
   А какое обалдевшее лицо было у Эккена! Как здорово, что именно его эскадрон послали вместе с нами. Там, в горах я сводил Лесли к стеле и рассказал ему о Жьяре, Лаксе и Маресе, как некогда Орлов и де Сад рассказывали мне. Эккен уже капитан. Боги, давно ли наивным юнцом он впервые ступил на бургунскую землю. Успел отличиться под Арлем, крест и медаль говорят сами за себя. Как приятно было поговорить на родном языке. Впрочем, Лесли уже очень неплохо владеет и бургунским. У него забавный анжуйский выговор. Смышлёный мальчишка. Похоже, далеко пойдёт. Впрочем, остальные мои земляки, насколько я знаю, тоже Реддо не посрамили. Жаль, что я ничего не знаю про Антошку.
   Да и мне жаловаться не с руки. Быть батальонным мне нравится, а майорские эполеты, что ни говори, лучше капитанских. Виктор тоже получил майора и батальон. Обмывали чаем, в горах. Жестяные кружки успешно заменили бокалы, а жёсткая конина казалась повкусней изысканных блюд. Выпили и за здравие Орлова. Не стоит и думать, что мог он сложить свою буйну голову. Верю - жив и невредим. И мы ещё пойдём в едином строю на каледонца. Верю, что как прежде мы втроём, я, де Сад, и ты, Лёшка, выйдем на площадь Пяти капель, свернём к "Синему борову", усядемся за любимый столик, и Жюль как всегда, словно видит нас впервые, осведомится "Что будем пить, господа офицеры?" и первую бутылочку "Штурм Крита" 24 года мы обязательно выпьем за победу. Верю".

ГЛАВА 20

Плавание шло благополучно.

Утром бывал восход, вечером - закат.

   Кайсаров, стоя на капитанском мостике, осматривал горизонт в подзорную трубу. Наконец-то закончилось его тягостное сидение в Анжу. Вести о событиях в верхней Бургунии до них доходили, хотя и с опозданием. Было радостно за успехи своих, но досадно, что всё это происходило без него. Но теперь ожидание ушло в прошлое. Идёт уже второй день плаванья, а бурление восторга в крови не утихает. Антон с трудом заставляет себя ходить по кораблю степенно, как и подобает капитану, а не носиться вприпрыжку с кормы на нос и обратно.
   Анжуйская эскадра понемногу разрасталась, собираясь с миру по нитке, в смысле по кораблю. Спустили со стапелей фрегат "Анжу", заложенный Карно. Из Крита пришли два средних фрегата "Буря" и "Граф Монтгомери" под командованием каперанга Невельского. И отрада кайсаровского сердца - его собственный корабль. Если корабля нет - его нужно что? Построить.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Когда уже заканчивали "Анжу", он поделился своими планами со Степаном Григорьевичем. Старый мастер, посмотрев эскизы и чертежи Антона, сказал: "Интересная штуковина должна получиться". Но одобрение корабела было только половиной дела. Антошке несказанно повезло. Контр-адмирал Эссен решил рискнуть и дал добро на воплощение его прожекта.
   За основу нового судна был взят фрегат. Оно должно было быть меньше, иметь облегчённую конструкцию с только одной палубой для 18 пушек. Парусное вооружение - как у фрегата. Мачты с пятью ярусами парусов. Длину он уменьшил почти в два раза, а ширину лишь на полтора метра. Водоизмещение получалось около 350 тонн. Осадка меньше, а значит больше скорость и манёвренность, но это ещё надо было проверить. Уже готовое судно ждало на стапеле спуска на воду. Сияло свежей позолотой название "Астролябия". Антон и Степан Григорьевич стояли около своего детища. Завтра спуск на воду - экзамен для них троих. Но волновались только двое. Корабль был в себе уверен.
   - Одно забыли, лейтенант, - Степан Григорьевич задумчиво пожёвывал ус. Антон взглянул на него недоумённо.
   - Бывают бриги, шхуны, а у нас с тобой что получилось?
   - Точно, - растерянно сказал Кайсаров. - А ты, Григорьич, что посоветуешь? Небось, не даром разговор завёл.
   - Есть одна мыслишка... Красавец у нас получился. Маленький лёгонький, молодой да стройный. Как корнет.
   - Корнет, - задумчиво протянул Антон.- Только давай хоть одну букву изменим. Кор-бет, кор-вет. Как насчёт корвета?
   - Потянет.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И вот теперь "Астролябия" со своим молодым капитаном находились на первом боевом задании: нужно проверить - есть ли в Ле-Сабль-д'Олонне крупные военные суда. Молодой была и команда корвета. Почти все офицеры - "косточки", выпускники училища имени Костенецкого, однокашники Антона, или из следующего выпуска. Григорьич помог найти и опытных моряков - у Кайсарова хватило ума понять, что азарт без опыта долго не проживёт.
   Он снова прошелся взглядом по окрестностям.
   Ле-Сабль-д'Олонн. Город-порт, город-крепость! Ха! Городёнок-крепостёнок! Несколько приземистых башенок, вырастающих из скал, соединённых невысокими стенами. Вот и вся крепость! Города с моря почти не видно, он там, дальше, за скалами. Сию грозную крепость стерегут три батареи по четыре пушчёнки. Гарнизон - семьсот солдат, да две сотни драгун.
   Успокойтесь, господин адмирал, возле Ле-Сабль-д'Олонна пусто как в сухой бочке. Пора бы и обратно, но, Великие боги, как тянет на подвиги. Некая шальная мысль не давала Антону подчиниться здравому смыслу.
   Наконец Антон решился.
   - Шлюпку на воду!
   - Вы куда, кэп?
   - В гости.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Над Ле-Сабль-д'Олонном взвился флаг с красной лилией. Кто бы мог подумать, что из этой дерзкой затеи что-то получится? Это же просто удача, что комендант лесабльской крепости Гундиус уже не любил Колленкура.
  

* * *

   Генерал-майор Моро и сам не подозревал, какую популярность он приобрёл в войсках в последнее время. Удача и Моро стали синонимами. Ла-Рошель, Рымник... Даже бескровный захват Ле-Сабль-д'Олонна пытались приписать ему - мол, как узнали, что Моро идёт, сдались морякам при первом штурме. Сам он к своим успехам относился без экзальтации. Благоприятное стечение обстоятельств и только. Ни в Ла-Рошели, ни в Рымнике не было хоть сколько-нибудь серьёзного сопротивления. В последнем их вообще встретила лишь комендантская рота. Видимо, Стессель не ожидал такой прыти от республиканцев.
   И вот новый приказ от Карно - захватить Апшеронск. С ума что ли сошел наш штабной главнокомандующий? От Апшеронска до столицы - один переход. Там Моро не комендантская рота поджидает. Ему ведь даже к городу подойти не дадут - в порошок сотрут и по ветру развеют. Хотя... Фанагория уже наша. Наверняка Исидорыч на Галеас движется, хотя сообщать Моро об этом никто не удосужится. Но если это предположение верно, то Карно прав и штурм Апшеронска перестаёт быть самоубийством. Вам нужен Апшеронск? Будет вам Апшеронск.
  

* * *

   - Ты, дружочек, совсем загнал старика, - выговаривал Кондратенко Дерфельдену. - За тобой не угонишься. Ну, докладывай, чего набезобразничал.
   - Занял Фанагорию. Опираясь на тамошний арсенал начал формировать добровольческий батальон. Охотников было, хоть отбавляй. Пришлось набирать два. Тут пришло известие о Монбарском сражении. По всей логике Стессель должен был отходить на меня, но прошло две недели, а он словно в воду канул. Гусары всю округу изъездили. Я два батальона оставил и в два перехода на Бар-ле-дюк свалился. Тут нам сопротивляться не стали, можно сказать с распростёртыми объятьями встретили. Через два дня прибыла делегация из Тир-а-Браза. Тоже: "Мы ваши навеки". Я Вам в Крит гонца с депешей отправил.
   - Пока он через Корны перебирался, я уже в Труа вернулся. Мы в Фанагорию, а тебя там нет. Тут меня твой посланец и догнал. А Стесселя ты, голубчик, проворонил. В воду, говоришь, канул? Можно и так сказать. После Монбара запетлял наш Анатолий Михайлович как заяц. Сначала к Ньюпору кинулся, но вдруг резко передумал и пошел на Фанагорию. Чуть на тебя не напоролся, но снова свернул и через Сону переправился. Видимо узнал, что ты в Фанагории. Уж не знаю, право, как твои гусары его искали, но прозевали вы Стесселя.
   Дерфельден вспыхнул.
   - Ну, ну, не красней, словно девица. Бывает. Хотя, если б вы его на переправе взяли, война бы для него уже закончилась. Полонил бы ты его вместе со всем штабом. Вот такие, брат, пирожки да коврижки.
   - А дальше что? - спросил пунцовый Дерфельден.
   - Что, что, - пробурчал Роман Исидорович. - Дальше добрёл наш Анатолий Михайлович до Ахерона и форсировал Ду. Ну да ладно, сбежал, так сбежал, ещё поймаем. Скажи-ка мне, сколько у тебя чего?
   - Две тысячи восемьсот штыков при восьми орудиях и девятьсот сабель. Плюс две роты резерва, по сто штыков каждой.
   - Ловко! - Кондратенко потер руки. - Даже резервом обзавёлся. Мы тоже не лыком шиты, не верёвкой подпоясаны. Из моряков два полка сформировали да из Критского гарнизона сводный гренадерский полк. Карно думал, я с него сикурсу да огневого припасу трясти буду, а я ему в Монбар сам обозец послал. Эх и хороши критские арсеналы. Адмирал Нельсон в Крите остался комендантом. Да, калиакрийские драгуны тоже к нам перешли. Вот ведь память стала! Про два эскадрона позабыл. Один я с собой взял, другой Нельсону оставил.
   Ты, голубчик, я смотрю, отдохнул тут в Бар-ле-Дюке. Пора и повоевать. А то привыкнешь, что города сами под тебя ложатся. Не сверкай глазками-то, не сверкай. Карно сейчас под Ньюпором стоит, Раевскому пёрышки оглаживает, да на Ду посматривает. А Моро он на Апшеронск гонит - Карно не то что мы, сам в огонь за каштанами не лезет. Моро мне депешку прислал. Помочь ему надо. Будем мы с тобой наносить удар на Галеас. Тебя, голубчик, в авангард поставлю, на острие этого самого удара.
  

* * *

   По коридору шел настоящий полковник. Статный, упитанный, но плотный, ни грамма жира. Тёмная шевелюра, лежащая крупными завитками, присыпана благородной сединой - перец с солью. Полковник остановился у нужной двери, постучал и, услышав позволение, вошёл.
   Монфлери посмотрел на незнакомого полковника и вздрогнул.
   - Фьянти, кальмар Вас раздери, не узнал. Богатым будете. С кого мундирчик сняли? Что ж не генеральский? Он золотом побогаче расшит.
   - Оставьте подобные шуточки для Ваших корсаров, господин адмирал, - степенно сказал Фьянти. - Перед Вами суперинтендант, что по табелю о рангах, смею напомнить, приравнивается к полковнику. Мой мундир, собственный.
   - Ага, только грудь со спины торчит.
   - Перестаньте же пытаться мне нахамить. Все равно на дуэль не вызову. Сатисфакцию мне приятнее получать в другом виде.
   - Звон золота приятнее, чем стали?
   - Бесспорно.
   Монфлери открыл шкатулку.
   - Сигару, полковник?
   - О нет, благодарствуйте. Лучше бокал вина.
   Монфлери пожал плечами:
   - Как Вам угодно.
   Адмирал подошел к шкафчику. "Интересно, зачем он явился в Ле-Сабль? Не эполеты же мне продемонстрировать".
   - Извините, выбор невелик. Вот займём столицу, тогда и поэстетствуем. А пока из приличных только "Шардоне", - Бертран поставил на стол вазу с фруктами, бокалы и откупоренную бутылку, плеснул понемногу вина в оба бокала и подвинул один суперинтенданту. - Да вы присаживайтесь, сударь, наверное, не на две минутки зашли.
   Не дожидаясь гостя, Монфлери осушил бокал, поставил его обратно, взял из вазы яблоко, покрутил в руках и вернул назад. Фьянти, успевший удобно расположиться в кресле, внимательно следил за адмиралом.
   - Да выкладывайте, в конце концов, с чем пришли. Насколько я Вас знаю, Вы умеете считать не только деньги, но и время. Может быть новый каледонский караван на горизонте появился?
   - Досадно мне за Вас, - печально сказал суперинтендант.
   - С какой стати? - изумился адмирал.
   - Вы, герой, заняли этот город,...
   - Теперь Вы то ли хамите, то ли издеваетесь, - злобно прервал его Монфлери. - Неужто Вам неизвестно то, что знает последний мичман в моей эскадре - что у меня украл победу этот выскочка редич! Через неделю- другую падёт столица, а я так и останусь сидеть в этом захолустье, опустошая лесабльские погреба. А слава? Всего одна победа у эскадры, и то не моя, - адмирал снова схватил несчастное яблоко и сжал так, что оно треснуло. Он рассеянно посмотрел на искалеченный фрукт, выбросил его в окно и вытер ладонь салфеткой.
   - Так а я о чём! - возмущённо сказал полковник, тщательно ощипывая кисточку винограда. - Герой в забросе и забвении. У Вас семь кораблей. Чего же Вы ждёте? Что бы птица удачи прилетела к Вам на подоконник? За ней охотиться надо. Вам судьба посылает такой шанс!
   - Какой шанс? - удивился адмирал. - Вы к чему клоните? - Его злость оседала как пена на забытом бокале шампанского.
   - Генерал Карно разыгрывает свою партию, в которой флоту отведена последняя роль. И вправду недурное вино. Плесните-ка мне ещё.
   Монфлери схватился за бутылку.
   - Посмотрите на меня, - продолжал интриган-полковник, - кем я был, и кем стал. Только потому, что прилежно охочусь за той самой птичкой. И небезуспешно. Война заканчивается. И чем ближе столица, тем ожесточеннее борьба. Причем, что характерно, не только на полях сражений. Вы хоть задумывались, кто будет править страной после того, как с Колленкуром будет покончено? Нет? Оно и видно. Выборы, республика... А из кого выбирать? Вы - первый республиканский адмирал.
   - Да я, собственно,...
   - Неважно. Вы родственник Бургуна XII. У Вас на руках столько козырей, а Вы пасуете. Всё, что Вам сейчас нужно, чтобы легко и непринуждённо прийти к власти, - это известность. И не ждите милостей от Карно. Он делает ставку не на Вас, о Вас он забыл. Так что вместо того, чтобы глушить вино галлонами - марш в море.
   - И что мне там делать?
   - Как что? - Марчелло бросил на стол пустую виноградную веточку. - Захватывать Каравеллу.
   Монфлери дёрнулся, словно его шилом ткнули. Конечно! Как же он сам не догадался! Запереть колленкуровскую эскадру в Тихом заливе, лишить её манёвра на море.
   - Но... Но своими силами мне не разбить императорский флот.
   - А кто Вас просит лезть на рожон? Заприте их и шлите депешу Нельсону. Так, мол, и так. Не соблаговолите ли Вы мне помочь с колленкуровской эскадрой разделаться. Вряд ли он откажет. А Вы уж постарайтесь, чтобы запомнили именно Вас. Уверяю, риск минимальный. А вот выигрыш...
   - А Вам-то что с этого? Какая выгода?
   - А Вы мне от пирога откусить дадите. Потом.
   - А если не дам?
   - Дадите. Сначала я Вам помогу, в том числе деньгами. Потом Вы мне. Жизнь - игра. И если хочешь выиграть, нужно ставить на какой-нибудь номер. Я ставлю на Вас. По рукам? - Фьянти легко поднялся из кресла и протянул руку.
   Монфлери, более не колеблясь, протянул свою.
  

* * *

   На сей раз морщился и кривился Туровский.
   - Мне не нра-ви-тся! Уж больно быстро они всё решили про шкуру неубитого медведя. Да и разговаривают слишком откровенно и цинично. Мошенники так откровенно не выражаются, они всегда оставляют себе лазейку, в которую можно слинять, сославшись на неверное истолкование своих намерений.
   - Хорошо, пробуем ещё раз.
   И мы попробовали. Новый вариант, где два плута изящно кружили вокруг да около вожделенной шкурки - "Два шага вперёд и три назад". Но закончилось всё тем же самым - они договорились.
  

* * *

   Колленкур был в панике и придумывал планы спасения один фантастичнее другого.
  

* * *

   Галеас готовился к сражению. Город не имел ни крепостных стен, ни каких-либо других укреплений. Основанный при Бургуне IX, он никогда не имел какого-либо стратегического значения. Его основали в чудесной долине отставные моряки, которым показалось, что они устали от моря. Сначала несколько десятков домов выстроились в одну линию. Единственная улица метров триста в длину, пышно именуемая Адмиральским прошпектом, с обеих сторон была перекрыта шлагбаумами. Рядом со шлагбаумами и будками сторожей были поставлены на постаменты две мортирки, которые отбивали склянки, радуя слух моряков - им казалось, что они всё ещё на корабельной палубе. Постепенно городок разрастался, его основатели ушли на погост, унеся с собой традиции. Мортирки, оказавшиеся уже в центре поселения, замолчали, но не исчезли, оставшись местной достопримечательностью, и даже попали на герб Галеаса, хотя зелёный, сонный городок ни разу в жизни не воевал. Война всегда тщательно обходила его и вдруг постучала в двери.
   Майор инженерных войск Тотлебен прибыл в Галеас с саперным батальоном и город очнулся от спячки. Со всей округи и даже от Жуаньи и Лон-ле-Сонье согнали крестьян. Тотлебен принялся энергично возводить земляные валы. Буквально за пару недель город опоясался цепью инженерных сооружений. Траншеи укрепились люнетами и редутами. Прибыла артиллерия. Все батареи Эдуард Иванович заставил пристреляться. Всем сообщалась диспозиция, от ко­торой никто не смел отступать. Для общих залпов каждой пушке была определена своя цель и минута выстрела. Затем появились егеря, за ними два гусарских эскадрона.
   Галеас готовился к сражению.
  

ГЛАВА 21

Под давлением превосходных сил

противника наши доблестные войска

в полном порядке отступили

на заранее приготовленные позиции.

  
   Переход от Ньюпора до Ахерона прошел без происшествий. Полковник Денисов со своими гусарами первыми вступили в городок. Исполняя приказ генерал-аншефа Карно, они сразу проследовали к реке Ду - искали место для переправы армии. Полковник знал, что справа от него то же самое делают драгуны Даву.
   Карно спешил. Если удастся с ходу форсировать реку, то путь на столицу будет открыт. Моро и Кондратенко сковали почти все колленкуровские войска под Апшеронском и Галеасом. Карно почти был уверен, что на его пути вражеских войск не будет. Главное - не дать Колленкуру бежать из столицы. Именно это и гнало Карно вперёд - ему не хотелось захватить пустую, остывшую берлогу. Вошедшие в поговорку осторожность и осмотрительность генерал-аншефа были утрачены, забыв обо всём, рвался в столицу. Сияющие впереди лавры победителя не давали есть, мешали спать. Гонки...
   Лазар обернулся к полковнику Батюшину.
   - Как начальник разведки, господин полковник, Вы могли бы заранее обеспокоиться о переправе, - он прикрыл глаза. - Вы представить себе не можете, как сложно всё продумывать самому. Кстати, где Раевский?
   ("А шнурки Вам на эполетах в косички не заплести?")
   - Прошу прощения, начальник контрразведки, - Батюшин выделил голосом начало последнего слова. - Переправа не в моей компетенции. А генерал с сотней гусар поскакал к Даву.
   Генерал молча покивал. Его лихорадка и других заразила. Вот и Алексей Николаевич не усидел. Есть всё же в этом что-то символичное - отец заварил всю эту кашу, а сын дохлёбывает. Генерал-аншеф провёл рукой по гладковыбритой щеке. Ну что же, Ваше Императорское Величество, пора освобождать стульчик.
  

* * *

   Генерал-майор Моро второй день стоял под стенами Апшеронска. Нет, это всё-таки самоубийство. Он пригладил вихры на голове. В палатке было холодно, но задумавшийся генерал этого не замечал. Он не представлял, как будет штурмовать Апшеронск.
   Полог шатра откинулся и вошел дежурный офицер. Адъютантскую должность Моро упразднил - офицеров и так не хватает.
   - Ваше Превосходительство, там к Вам просится перебежчик из города.
   Моро вскочил на ноги. Ах, как своевременно.
   - Просите.
   Полог вновь откинулся и в шатре появился майор-апшеронец. Пустой правый рукав был аккуратно пристёгнут булавкой к мундиру. Он отдал честь левой рукой и зычно отрекомендовался:
   - Бывший командир батальона Апшеронского полка майор Зайчик! Разрешите доложить?
   - Присаживайтесь, друг мой. Я Вас очень внимательно слушаю.
   - Я имел честь служить под началом генерала Кондратенко. В 624 году под Ньюпором и руку потерял. Пожалован покойным императором Владимиром III степени.
   Зайчик оказался командиром апшеронского ополчения и предлагал Моро помощь свою и ополченцев. Предложение Моро с удовольствие принял. Они обговорили детали совместных действий, и майор стал откланиваться. Они встали.
   - Кто-нибудь мог видеть, как Вы покидали город?
   - Вряд ли, не извольте беспокоиться. Меня сын в лодке ждет, уже волнуется, наверное.
   - Удачи Вам, майор.
  

* * *

   Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. С боя захватив Каравеллу, крепость на кончике мыса Зоркий, Монфлери послал депешу Нельсону. Оставалась только ждать... В эскадре Колленкура пятнадцать вымпелов. Начнут прорываться - от эскадры Монфлери останутся только обломки.
   Бертран сел за стол и быстро составил приказ. Отправив его на корвет "Астролюбию", он удовлетворённо вздохнул. Мальчишка или доставит сведения о вражеской эскадре, или погибнет в неравном бою. Если уцелеет, то у Монфлери уже есть задумка про него для боя с колленкуровской эскадрой.
  

* * *

   Артиллерийская канонада не смолкала. Точность просто поражала. Ещё ни разу за всю свою военную жизнь Иван Алексеевич не видел, чтобы артобстрел наносил такой урон противнику.
   Первая атака захлебнулась почти мгновенно.
   Во втором приступе к пехотинцам присоединились и спешившиеся гусары. Они кидали на дно рва заготовленный фашинник, вырубали саблями ступеньки в рыхлой земле и пытались подняться на валы, извазюкивая в глине свои шитые серебром чакчиры. Второй штурм тоже успеха не принёс.
   - Вас генерал Кондратенко к себе вызывает...
   - Что? - от недавнего взрыва неподалёку Дерфельден почти оглох.
   - Генерал Кондратенко Вас к себе ждёт...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Я не вижу смысла гробить сотни наших людей, штурмуя этот упрямый городишко. Не в наших с Вами привычках отступать, но... Мы, конечно, Галеас захватим, но скольких напрасных смертей это будет стоить? Может быть, шут с ним, с Галеасом? А, Ванечка? Вы как думаете?
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Сторожить Галеас Кондратенко оставил своих апшеронцев под командованием майора Бернадота, два морских полка, батальон егерей и калиакрийских драгун. Вся артиллерия тоже была оставлена Бернадоту. Кондратенко и Дерфельден ушли из-под Галеаса налегке.
   Иван Алексеевич пошел к столице вдоль гор. А Кондратенко с двумя эскадронами гусар, Бургунским и сводным гренадерским полками, отправился к Ду встречать Карно.
  

* * *

   Всё-таки молодец этот редич, акула его покусай, всё разведал. Только бы Нельсона дождаться. Но задумочка про Кайсарова остаётся в силе.
   - Паруса на горизонте!
   Нельсон! Адмирал стремительно бросился на палубу.
  

* * *

   - Кто мне объяснит, почему Нельсон, боевой офицер...
   - Адмирал, - поправил Кегла Туровский.
   - Вот именно. Заслуженный адмирал подпадает под влияние выскочки, за которым заслуг всего четыре победы, одна из них с подачи Фьянти - берите, адмирал, пригодится. Третья вообще кайсаровкая...
   - Но об этом почти никто не знает.
   - Неважно. Нет, последний мичман на эскадре Монфлери знает, что это виктория Кайсарова, но я сейчас не об этом. Я хочу понять, почему Монфлери навязывает Нельсону эту авантюру...
   - Подлость.
   - Неважно.
   - Почему навязывает понятно - чтобы подставить Кайсарова.
   - Погубить, - впервые встряла в разговор я.
   - Неважно.
   - Ничего себе неважно! - возмутилась я.
   - Я имею в виду, не сейчас. Я в очередной раз спрашиваю, почему Нельсон-то согласился?! Глен! Чей Нельсон, в конце-то концов?
   - А я-то что? Вам нужно, чтобы Нельсон согласился, а я должна отвечать. Если мне решать, то он пошлёт Бертранчика за три моря. Пешком.
   - Подкуп, шантаж, из уважения...
   - Все мимо.
   - Тогда остаётся только одно - банальный обман. Нельсон только что прибыл. Он элементарно не знает диспозицию. И просто соглашается с Монфлери. Патологически честному Нельсону просто не приходит в голову мысль об обмане.
   - Как же он адмиралом-то стал? Ладно, пусть так. Всё равно ничего лучше не придумывается, - вздохнул Лефран.
   Туровский саркастически хмыкнул.

* * *

   Генерал Карно пребывал в тихом бешенстве. Идиот! Мальчишка! Славы захотелось. Карно не хотел признавать, что к досаде на себя примешивается страх. Но он чувствовал его горько-солёный вкус на своих пересохших губах.
   Брод найти так и не удалось. На реквизированных в ближайших деревнях лодках и наспех сколоченных плотах его войско начало переплавляться через Ду. Когда на противоположный берег ступили первые два батальона, Карно не утерпел и уселся в лодку...
   Буря налетела внезапно. Небо за несколько минут заволокло тучами. Налетел ураганный ветер и хлынул безумный ливень. Лодки с огромным трудом добирались до берега.
   Ливень хлестал несколько часов, но и когда он стих продолжить переправу не удалось - Ду превратилась из славной, тихой речки в бешеный поток. Карно остался с пятью батальонами и парой сотен драгун на вражеском берегу, а почти вся его армия на другом. Сейчас Карно уже не был уверен, что в закромах у Колленкура не осталось парочки свободных эскадронов. Генерал-аншеф зябко поёжился. Вот радость-то была бы Колленкуру - главнокомандующий республиканской армией у него в руках.
   К генералу подъехал молоденький драгунский поручик.
   - Только что наш разъезд обнаружил два эскадрона гусар. Двигаются в нашу сторону.
   - Накликал!
   - Батальонам строиться в каре. Драгунам стать в лесочке,- Карно старался говорить спокойно. Эх, хотя бы тройку пушечек...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Что, Ваше Превосходительство, - генерал Кондратенко лукаво смотрел на Карно. - Не ожидали-с?
   - Признаться, нет, - Карно раздирали противоречивые чувства - облегчение и досада. - Вы, Роман Исидорович, удивительно вовремя. Но Вы же должны быть под Галеасом. Как же здесь-то оказались?
   - Проездом.

* * *

   Майор Зайчик не подвёл. Апшеронск был взят.
   Генерал-поручик Мармон стоял перед Моро.
   - Не понимаю, к чему было Ваше бессмысленное упорство. Неужели Вы так и не поняли, что дни Колленкура сочтены?
   Мармон устало смотрел на победителя.
   - Я присягал императору. Можете меня расстрелять. Я считаю нашу беседу бессмысленной.
   Моро повернулся спиной к поверженному противнику:
   - Вы свободны.
   - То есть как?!
   - А так! Ступайте себе на все четыре стороны!

* * *

   Столица билась в тихой истерике. Свист пуль заставил горожан, знавших войну только понаслышке, попрятаться по щелям. Своего апогея истерика достигла в императорском дворце.
   Колленкур как сомнамбула бродил по анфиладам. Как прекрасно всё начиналось. Империя была у его ног, и он попирал её со щенячьим восторгом. Всё, всё прошло. Шестнадцать месяцев, три недели и четыре дня счастья. Во всём виноваты Фермор и Стессель. Они никогда не любили его. Он был для них всего лишь фигурой на шахматной доске. Колленкур подошёл к окну и стал смотреть, как лейб-гвардейцы сооружают баррикаду перед дворцовыми воротами. Фермор утверждает, что ещё не всё потеряно. Всю гражданскую войну он не вылезал из дворца, а напоследок повоевать решил. Грозится в уличных боях сокрушить непокорившихся. Бред!
   Вся страна против них.
   Двери тихо приоткрылись, и кто-то осторожно скользнул в покои. Колленкур скосил глаза
   - А это Вы, фельдмаршал.
   Стессель приблизился к императору.
   - Нужно бежать. В колонии ещё признают императорскую власть. Мы отсидимся там и дождёмся подходящего момента. Мы ещё вернёмся.
   - Поздно. Слышите?
   Со стороны моря доносился грохот канонады.
   В Тихом заливе шёл бой.
   - Нам некуда бежать, некуда, некуда, некуда...
   Императора стал душить смех пополам с икотой.
   "Да он сошёл с ума!" Рванув ворот, Стессель опрометью бросился вон.
  

* * *

   Присев за бочкой, поручик Воорг наблюдал, как его солдаты осторожно крадутся вдоль домов. Командир их роты погиб ещё у первой баррикады и Томас принял командование на себя. На штыках они прошли полгорода, штурмуя одну баррикаду за другой.
   Взмахом руки Воорг приказал своим солдатам остановиться и выглянул из-за своего укрытия.
   Так вот какой он - дворец Бургунов. Он залюбовался ажурной кованой оградой, изящным силуэтом самого дворца, пышной лепниной.
   Томас прищурился. Из-за куста выглядывал орудийный ствол. Генерал Кондратенко запретил использовать артиллерию в столице. Впрочем, орудия противника тоже молчали. Видимо, ни у одного из колленкуровских артиллеристов не поднималась рука на разрушение Бургунии.
   Томас поманил к себе командира второго взвода и указал на орудие:
   - Возьмёте на прицел.
   Тот кивнул.
   Томас перехватил палаш и выскочил из-за бочки:
   - Вперёд!
   Солдаты дружно кинулись за своим командиром...
  
  

ГЛАВА 22

И мы там были и мед пили. А так как

усов у нас не было, то всё в рот попало.

   - Твой Яновский с его ньюхолизмом даже не смешон, а просто неприлично нелеп. Конечно, ёжику понятно, что в белом листке масса возможностей. Но нельзя же всерьёз утверждать, что рисунок зависит от бумаги, а не от художника.
   - Во-первых, ты прекрасно знаешь, что материал очень сильно влияет на результат.
   - Ты ещё Буратино вспомни!
   - Вот именно. Очень хороший пример. Во-вторых, если Нотр-Дам разобрать по камушкам, он перестанет быть собором. Для ньюхолизма главное не материал и не структура, а структурированный материал. Право, не знаю, понятно ли это ёжикам. И Яновский, хотя у меня и нет на него никаких прав собственности, абсолютно прав. А если Вы, сударь с этим не согласитесь, я предложу Вам выбрать оружие, которым я с полным правом мог бы разобрать Вас на кусочки, которые, уверяю Вас, уже не будут Анри Лефраном.
   - А Вы, господин мясник, передергиваете. Я, к Вашему сведению, почитаю за главное структуру. Я и без Ваших стараний разбираюсь по кусочкам, и этот процесс идёт ежеминутно. И ты тоже. И собираемся снова...
   - Вот только не надо азов биологии, - раздражённо прервал Кеглика Тёма. Вернее попытался. Тот не запнулся ни на секунду
   - ...по своим схемам - уникальной и весьма эффективной под условным названием "Анри Лефран" и менее удачной, по вполне работоспоспособной - "Артём Туров...".
   Лефран не успел увернуться от мощного броска подушки и, так как привычно качался на задних ножках стула, то вместе с ним и подушкой сверзился на пол.
   - Будучи не в состоянии противопоставить моим аргументам, - Анри лежал на полу, обнимая подушку, поверженный, но не покорённый, - Вы применяете грубую силу.
   - А как ещё доказывать мощь материи? Не словами же, в самом деле.
   Анри поднялся, поставил стул, подумал, потирая зад, положил на стул подушку и уселся на неё.
   Артём потянулся за гитарой. Анри, приподнявшись, осторожно потянул из-под себя многострадальную подушку.
   - Оставь подушку в покое, - вмешалась я. - Может быть, кто-нибудь откроет шампанское, драгоценные мои, раз уж мы сегодня что-то празднуем. Никто не скажет что именно, нет?
   Артем и Лефран переглянулись.
   - Я тебе завидую. Ты ещё ничего не знаешь. У тебя ещё впереди восхитительное чувство восторженного удивления, - заявил Кеглик.
   - Мне трудно это сложное чувство представить. Что-то вроде эклеров под маринадом.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   - Человек в принципе существо неудовлетворённое. Меняется всё - "Нельзя войти дважды в одну реку", не меняется - "Ночь, улица, фонарь, аптека..."...
   Беседа - нежное и капризное существо. Она может существовать в очень узком пространстве между снобизмом и невежеством, между слезами и хохотом, между действиями и сном... Она гаснет, разгорается, мерцает, засыхает, вянет, оживает, распускается буйным цветом. На этой полоске мы и живём...
   Шампанское в наших бокалах печально выдыхалось.
   - Анри, удивление у меня уже есть, хотя и немного. А вот восхищения и восторга нет абсолютно.
   - Ах, тысяча извинений. Сейчас будут. Только сначала выпьем шампанского.
   - Тост скажешь?
   - Разумеется. Впрочем... Давайте без тоста.
   Анри предпочитает помолчать? Ну, ну. Видимо и впрямь случилось нечто невероятное.
   Мы медленно сдвинули бокалы. Медленно выпили. То ли от шампанского, то ли от выражения лиц Анри и Артёма по мне прошёл трепетный холодок. Предчувствия? Предвкушения? Я смотрела на ребят. Я не знаю, что делают с такими лицами. Стоят на вершине? На пороге тайны? Пишут: "Сударь, не угодно ли Вам выбрать оружие..."? Раздражённое нетерпение "Да в чём дело?" ушло. Чем меньше оставалось в бокале шампанского, тем медленнее оно убывало. Но вот последние капли скатились к губам, с тихим стуком поставлены бокалы.
   Из левого верхнего нагрудного кармана Анри достал небольшую приплюснутую бутылочку из жести, протянул её мне. На красном облупленном боку вздыбился тощий леопард. В стенках бутылочки было два отверстия - одно напротив другого. Анри залез в соседний карман, в следующий, провёл руками по комбинезону, пробормотал дежурное "Боже мой, какой я худой", нашёл в карманах ещё две вещицы и тоже подал мне.
   - Что скажешь?
   - Пороховница каледонского офицера, пробита пистолетной пулей. Часть трубки, мундштук утрачен; судя по белой глине и орнаменту - ренавских гончаров. Пятак медный, хорошей сохранности, из обращения вышел, имеет некоторую нумизматическую ценность.
   - Пять с плюсом. Я про ренавских гончаров понятия не имею. Анри, она права?
   - Да. Это всё, что ты можешь сказать?
   - А до неё ещё не дошло.
   - Хорошие модельки. качественно сделано, - осторожно сказала я, положила вещи на стол и ожидающе глянула на ребят. Артем вздохнул.
   - Гленни, ты возраст проверь. У тебя же было отменное чувство времени.
   Я снова взяла в руки трубку, провела пальцами по гладким стенкам, по шероховатостям орнамента. И совместив зрительный образ с осязательным, скользнула вглубь. У меня перехватило дыхание.
   - О! Теперь осознала, - удовлетворённо сказал Анри. - Сколько?
   - Лет семьдесят, - растерянно ответила я. - Артём, а он нас не разыгрывает?
   - В смысле вещицы с Земли или Эйшара?
   - Ну да. Или здесь кто-то забавлялся из первопоселенцев.
   - Опровергать по пунктам или сама уже поняла, что говоришь глупости?
   - Поняла.
   - Очень хорошо. Тем более, что, судя по твоей компетентности, ренавских гончаров придумывала ты сама. Так?
   - Да, я.
   - Но это во-первых. А во-вторых, - Артём достал ещё одну монетку. На этот раз бургунский сол, - На его создание ушло у "Эппи" три минуты. Он сделан, - Туровский взглянул на часы, - четыре с половиной часа назад. Проверь.
   Я проверила. Не менее 12 лет.
   - Но как?!
   - Материализация духа с помощью подручных технических средств. Программу Эвса знаешь?
   - Реконструкция утраченных фрагментов раритетов с ускоренным старением чтобы избежать хронологического отторжения?
   - Именно.
   - Но это же требует колоссальной энергии и длится месяцы, а не минуты.
   - Чепуха на масле "Данни". Трубочка у меня лепилась месяц. Всё, что получалось до неё уничтожено - это было мерзость что такое. Пятак мы с "Эппи" делали шесть дней. Пороховницу - семь с половиной минут. То, что я делаю, относится к программе Эвса, как жираф к птеродактилю. Я, пытаясь усовершенствовать Эвса, набродился по тупикам, пошёл потихоньку назад и набрёл на развилочку: информационное поле материи - материальное воплощение информационного поля, - Анри взял со стола пороховницу и подбросил её на руке. - Они у меня не старятся в искусственном времени, а самым естественным образом бытуют в основном времени Игры.
   - Но... Нет, не понимаю.
   - Это реальность, Глен. И что бы ты не подозревала нас обоих в розыгрыше и прочувствовала всё полностью, пойдём, сотворишь себе какой-нибудь сувенирчик с Реддо. Или из Бургунии.
   - А почему у тебя всё каледонское?
   - Быт гурамов и амазонок мне слабо знаком, что-то доставать из Закуполья я счёл преждевременным, а делать вещи бургунские или редицкие - неэтичным. Пошли.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Когда мы вернулись в кают-компанию, у меня в руках был чудесный тёмно-синий графин эпохи Уда, гранёный хрусталь, мастер Атори, конец четвёртого века по редицкому летоисчислению. Т.е. графинчику было около ста тридцати лет.
   Анри упивался своим триумфом.
   - Я его расколол, - нежно сказал Туровский. - Это он, мазурик, задурил голову "Эппи" и нас за носы водил. Но я его, прохвоста, за ушко на солнышко вытащил. Расколол, как белка орешек, как калан ракушку, - повторил Артём, истекая нежностью к Анри, словно не он недавно подбил Лефрана в полёте мысли подушкой.
   - Ха! Он меня расколол! Почеши ногу, братец. Ещё вчера я бы молчал, как старый пикт про вересковый мёд. Но сегодня! Отчего же мне, исполненному триумфа, было не порадовать друга, признавшись: "Да, это я, гениальный юноша Анри Лефран, поставил кодированный блок на операции с основным временем, дабы чьё-либо невежественное вмешательство не помешало созреванию шедевров".
   Я в последний раз полюбовалась графином. "Он тебя породил, ты его и убьёшь".
   - Ты гениальный артист! Мы с ума сходили. Туровский выбивался из сил и мозгов, пытаясь починить якобы вышедший из строя "Эппи", а ты, массаракш и массаракш, эксперименты ставил. Ты не находишь, что это... - я сделала паузу, так как "некрасиво" звучало слишком слабо, а "подло" я не могла произнести не разревевшись.
   Анри смутился. Феноменально!
   Артём вступился:
   - Глен, дело не только в нём. Программа стала диктовать свои условия. Её нельзя "включить-выключить-включить". Это как беременность.
   - Но он же не одну вещь растил. Между ними можно было выключать.
   - А ты можешь себе представить, что в начале гражданской войны Анри сказал бы тебе: "Это всё из-за меня. Я тут попытался одну гениальную штучку сделать, но у меня получилось фиг знает что. Я завтра ещё раз попробую".
   Да, Тёма прав, Лефран мог признаться только со щитом.
   - И вроде как у него ещё и побочные эффекты пошли. Я только суть уяснил, а в деталях нам ещё разбираться и разбираться.
   Я нежно обхватила пальцами горлышко моего замечательного графина.
   - Держи Кошку! - взвизгнул Лефран и метнулся за спину Туровского. Тот молниеносно перехватил меня в броске.
   - Кисонька, он же гений, что с него возьмёшь. Что он вообще может понимать. Славочка, победителей не судят, - уговаривал меня Тёма, опасливо не выпуская из объятий.
   - Их просто убивают. Чем он хуже твоих генералов.
   - Прости его.
   - Легко. Посмертно.
   Анри осторожно отобрал у меня графин:
   - Тёмка, держи её крепче, а я прощение буду выпрашивать.
   Но я рассердилась всерьёз. И простить не получалось.
   Тогда меня привязали к креслу и стали пытать смехом. Через пять-шесть минут я капитулировала и рассмеялась.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Анри быстро и незаметно для нас опьянел. Он кричал: "Мне всего 22 года, а я уже дурак!". Он требовал: "Дайте я плюну с разбега!" и плевал с размаха. Он пытался играть в футбол моим графином: "Да сделаешь себе ещё такой же. Добра-то!"
   Мы отвели Анри в его комнату. Ему было плохо и нам пришлось похлопотать вокруг него. А он бормотал: "Ребята, je dois vous Йtre reconnaissant, mais est-ce que je pourrais l' Йtre demain?..".*
  
   * я вам должен быть благодарен, но можно я буду вам благодарен завтра?...
  
   Мы с Артёмом вернулись в кают-компанию. Я стала собирать со стола, а Тёма взялся за гитару. Он смотрел на мой тёмно-синий графин и тихонько пощипывал струны.
  
   В склянке тёмного стекла
   Из-под импортного пива
   Роза красная цвела
   Гордо и неторопливо...
   Исторический роман
   Сочинял я понемногу
   Пробиваясь как в туман
   От пролога к эпилогу...
   Не стараясь угодить...

(Булат Окуджава "Я пишу исторический роман")

   Но откуда же всё-таки взялась гражданская война?
  

ГЛАВА 23

Фигурки побежали, деловито произнося "ура".

   У нас началась лихорадка добытчиков. Я каждый день меняла туалеты, щеголяя то в коротком кожаном платьице джатхи, то в пышном роброне бургунской модницы позапрошлого десятилетия. Ребята натащили жуткое количество всякого оружия и носились по коридорам, с подростковым азартом размахивая мечами и шпагами. В коридорах стоял постоянный запах пороховой гари. Немного угомонились они только после того, как Темка уронил себе на ногу пушечное ядро. Все эти забавы стоили относительно дешево - на десяток платьев тратилась энергия примерно равная одной скромной грозе.
   А денег мы натащили столько, что в любимый стад-покер играли на золотые монетки - кучками, не считая. Туровский не выдержал:
   - Нет, господа, так не интересно. Давайте ограничивать число монет и до конца игры не добавлять.
   Потом у нас стало модным добывание книг и рукописей. Первым притащил Туровский "Записную книжку" поручика второго батальона седьмого егерского полка Анри д'Антрагэ.
  
   "19 декабря 626 года.
   Смутное время, прах возьми, смутное время. Война. Свои на своих. Этого я еще не видал. Что с нами будет?
   ...
   25 декабря.
   Непокорившиеся, как себя называют те, кто не присягнул Бургуну XIII, дрались отчаянно, но мы взяли Ньюпор. В который раз он переходит из рук в руки. Многие мои друзья на стороне республиканцев. Живы ли они?
   ...
   14 марта 627 года.
   Мы под Верденом. Против нас апшеронцы. Кто - кого? Они герои, настоящие герои.
   ...
   26 марта.
   Апшеронцы отбили все наши атаки. У нас большие потери в личном составе. В моей роте из 120 осталось 47 человек. Ни у кого нет веры. За что воюем?
   ...
   11 июня.
   Был принят при дворе "императора".
   На сторону республиканцев перешли два морские полка. Армия Колленкура разваливается на глазах. Но я не могу изменить присяге, даже если давал ее неизвестно кому. Путь будет, что будет. Да хранят предки Мари и сына.
   ...
   6 августа.
   "Противник" остановлен. Отличилась "волчья стая" под Труа. Уничтожен 6-й гренадёрский полк. Говорят, убит Дохтуров. Жаль.
   ...
   7 октября.
   Мы бежим по всей линии фронта.
   ...
   3 января 628 года.
   Начался штурм столицы. Это агония!
   4 января.
   Колленкур отравился в своих покоях. Нас добивают по закоулкам двор­ца. Сколько напрасной крови пролито!"

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Я принесла трактат Юджина об этнической структуре острова Бургуния в докняжеский период. Анри раскритиковал ее в пыль под девизом: Этого не могла быть, потому что не могло быть никогда, утверждая, что из трех изложенных в трактате способов взаимодействия племен /ассимиляция сли­яние государств решением сверху и войны/ возможен только последний. На попытку спорить он ответил: "Я сказал свое мнение. Принимать его или нет - ваши проблемы". И ушел, оставив меня в легкой оторопи.
   Я решила не сдаваться и понесла трактат на утверждение хозяину Бургунии. Артем взял тоненькую книжицу, раскрыл ее.
   - Слушай, а почему на английском?
   - Это не английский. Потому что напечатана на Реддо.
   Артем взглянул на титульный лист, качнул головой и начал читать. Через пару минут он нерешительно спросил:
   - А на бургунском у тебя нет?
   - Есть, - я достала стопку листочков, - но тебе пока это мало поможет. Ты получишь перевод только после того, как прочтёшь оригинал.
   - Что бы убедиться, что всё понял не так?
   - Примерно.
   - А наоборот нельзя?
   - Нет.
  
   "На острове, ныне носящем имя Бургуния, изначально жили четыре племени: славичи, даллы, теря и бурги. Славичи занимали полуостров Изобилия, теря жили по берегам реки Велички /р. Збадь по-терски/, даллы - между рекой Ду и Великим озером. Дальше на север граница их территории шла примерно по линии современных Вердена, Ньюпора и Труа. Бурги жили на морском побережье до реки Рымник /р. Ду по-далльски/.
   Славичи начали колонизацию земель, лежащих на границе с теря. И, поскольку земли племени теря были заселены редко и обработаны мало, они внедрялись на территорию теря. Деревни славичей возникали между поселениями теря. Происходила постепенная ассимиляция коренных жителей и размеры Славны росли без войн и разорений.
   Даллы были агрессивны и нападали на соседей, как на бургов, так и на теря.
   Итак, во второй половине третьего века на острове существовало три государства: Бургуния, Даллия, Славна.
   Славичи были богатырями, но очень миролюбивыми. В 269 году от извержения вулкана славичи сдуру решили породниться с задиристыми даллами. Уж очень им воевать не хотелось. И один из ван-даллов стал мужем правительницы Славны Евлампии. /Ван - приставка, обозначавшая знатность, "главный" по-далльски/. Славичи и название нового государства приняли чужое Даллия. Так Даллия заняла почти весь остров.
   Самостоятельной осталась только четверть, где жили бурги. И даллы занялись уже прицельно ими, пытаясь занять и эту землю. Год за годом продолжались кровавые набеги под предводительством ван-даллов на землю бургов. Фразы из летописи "В то тревожное время племя бургов было малочисленно, но уже тогда отличалось отвагой и смелостью. Только племя вонючих каледонцев могло противостоять им" вероятно, следует понимать так, что в отрядах Даллии были и славичи и, может быть, теря. Но, сражаясь за чужие интересы, они вряд ли проявляли чудеса отваги. Настоящую опасность представляли только отряды, состоящие из самих даллов. Воюя давно и, так сказать по склонности души, они действительно должны были накопить нема­лый военный опыт.
   Но и похвалы бургунским воинам летопись расточает недаром. Защищая свою землю от набегов, им удалось к 315 году от извержения вулкана отодвинуть границу к реке Величке. Постепенно бургунцы совсем вытеснили каледонцев с острова /в 589 году пал остров Стерегущий/.
   Еще в период Столетней войны /394 - 494 гг./ каледонцы начинают освоение соседнего острова, ныне называющегося Каледония. Подробности освоения, наличие коренных жителей пока нам не известны из-за невозможности работать в каледонских архивах. Остается невыясненным и время возникновения нового названия враждебного бургам государства. Летопись пользуется названием "каледонцы", сообщая еще о событиях 325 года /начало княжения Бургуна 1/. Но соседнее государство называется только Даллией. Название "Каледония" появляется только в период Столетней воины. Определить, как оно связано с названием острова /что первично/, с именем Кале 1, взошедшего на престол в год окончания Столетней войны, пока не представляется возможным.
   Часть даллов осталась на своей исконной территории и сейчас насе­ление Бургунии представляет собой прихотливо перемешавшихся и породнившихся потомков всех четырех племен, некогда обитавших на острове, и таинственное, замкнутое племя аоюаю.
   Но до сих пор одно из ругательств в Бургунии - вандалл, правда сейчас оно стало редко употребляться в устной речи и постепенно становится исключительно книжным".
  
   Артем дочитал общую часть, закрыл трактат и стал задумчиво похлопывать им по колену. Пауза затягивалась, и я не выдержана:
  -- Ты намерен что-нибудь говорить?
  -- Да. Что касается фактографической стороны, то Юджин действительно старательно поработал в бургунских архивах. Трактовка фактов имеет право быть. Хотя я не понял, почему из фразы о каледонцах следуют славичи и теря. Но ты уверена, что следует сочетать в одном тексте выражения "постепенная ассимиляция" и "решили сдуру породниться"? Может быть вместо "агрессивности" лучше "воинственность"?
  -- А пуркуа бы и не па? Мне кажется, что некоторая разностильность придает тексту живость.
   - Ладно. К фактам у меня претензий нет, а стиль - твои проблемы.
   - Как вы единодушны и, я бы сказала, однообразны с Кеглом, - вздохнула я и пошла домой ставить трактат Юджина на полочку рядом с карманным изданием найе (стихов эпохи Уда, выведенных скрещиванием лимериков и танка) под милым заглавием "Улыбки ветров", роскошным цветным рукописным "Слове о корабле Беллеровом" и "Наставлениями, поварам какоже питать герцога со семейством и их служителями, слугами и служками следует".
   Интересно, почему название четвертой эпохи редицкой истории неизменно вызывает у Артёма усмешку? Уд - старинный мавританский музыкальный инструмент.
   Итак, гипотеза Антойши...
  

* * *

   Разрывы и барабанный бой становились всё громче. Впереди вспухали клубы дыма. Караул преображенцев томился у шлагбаума.
   - Простите, сударь, Ваш билет.
   - Мой что? - мне показалось, что я ослышался.
   - У Вас есть билет на аттракцион?
   - Какой аттракцион? Мне нужно в город.
   - До 18 часов безбилетный проезд по этой дороге запрещён. До окончания штурма, - и он указал куда-то влево. Я посмотрел туда же. Совершенно непонятно, как я мог не увидеть огромного щита: "19 июля состоится "Штурм Крита 624 года". Не пропустите! Абсолютно реалистично!! Зрелище, которого вы никогда не забудете!!!"
   - Великие Боги... - прошептал я, холодея.
   - Билеты все давно распроданы. Мы не имеем права пропускать без билета. Но, - капитан понизил голос, хотя кроме его товарищей и меня поблизости больше никого не было, - я вижу, Вы тоже служили. Это всегда заметно. Мы могли бы сделать для Вас исключение. За..., скажем, всего за полторы цены билета Вас пропустить. Но учтите, Вы сможете полюбоваться зрелищем только с объездной дороги. Ближе Вас точно не пустят. Даже за две цены.
   - И сколько же мне будет стоить проезд мимо вас?
   - Вы бургунец, сударь?
   - Да, - усмехнулся я.
   - И документик есть?
   Я кивнул.
   - Тогда всего 3 сола.
   Я качнул головой:
   - Нехило.
   - Так для каледонцев-то билет 20 солов.
   - И что, находятся такие щедрые каледонцы?
   - Так для них и устраивали, сударь. Места в первых рядах партера, в смысле на командном пункте Раевского - по 150 солов - за месяц раскуплены. А билеты каледонцам на право принять участие в бое - всего по правилам ровно 200 штук - перепродавали, по слухам, по 2 тысячи.
   - Что ж так мало каледонских участников?
   - Да если больше, они сценарий поломать норовят. А Вы не из колонии будете?
   Я кивнул (пусть так) и протянул солдату монеты.
   - Тысяча извинений, но сперва документ...
   Я достал бумажник, хотел показать паспорт, но передумал. Раз такой случай печально приколоться. Я покопался в документах, и, склонившись с коня, протянул капитану удостоверение на медаль "Штурм Крита. 624 год". Капитан изменился в лице. Не глядя на меня, он отдал бумагу и махнул рукой солдатику, стоящему у шлагбаума. Я протянул капитану монеты. Он качнул головой.
   - Возьмите, капитан, выпейте с товарищами за упокой павших здесь фанагорийцев.
   Капитан поднес пальцы козырьку:
   - Мы и так помянем их.
   Я поспешно убрал монеты.
   - Я давно в отставке.
   - Какая разница.
   "Несите!" - усмехнулся я про себя и тронул конские бока.
   Через несколько минут мне открылась гигантская сцена, усеянная фигурками в синем. Взгляд зацепился за багряное полотнище с белой лилией и золотыми буквами "ФГП", которым знаменосец старательно поводил вправо-влево. Под его ногами взметнулись клубы дума и мелкое пламя. Десяток синих фигурок, бывших поблизости, аккуратно опустились на траву. Знамя тоже медленно клонилось к земле. Торопливо подбежала ещё одна синяя фигурка, перехватила знамя и побежала дальше, тоже старательно размахивая знаменем в разные стороны.
   Мне захотелось умереть. Ах, Иван Алексеевич, какой Вы, право, забавник.

* * *

   Я подняла голову с распечаток. Доигралась. Беллеровские сны стали сниться. А почему я назвала Дерфельдена, то есть назвал, то есть..., в общем, почему он - забавник? Ах, да, он по сну был военным министром. Мысль интересная. Темочка явно против не будет.
   Но Бог с ним. Что у меня там с гипотезой Антойши...
   Как говорят ребята, по хрен - дубль два.
   Стук в дверь.
   Как я люблю, когда мне мешают работать.
  -- Глория! Мы непростительно забывчивы. Мы забыли самое главное, са­мое вкусное.
  -- Темка, ты говоришь ужасные вещи. Это поправимо?
   - Да. Пошли. Господин Кеглик сейчас к нам присоединится.
   - А объяснить?
   - Пожалуйста. Парад. Я Вас приглашаю, сударыня, на самый что ни на есть парадный парад. Столица уже вся в цветах и флагах. Причем новых, не­привычных и прекрасных - республиканских. Понятно? - и Артем повторил, смакуя: - Столица республики Бургуния украшена флагами.
  

* * *

   Она, задыхаясь, бежала по мостовой, усыпанной лепестками цветов и праздничной мишурой. Новенький, в первый раз надетый чепец сбился на сторону. Ей так хотелось увидеть брата уже сейчас, не дожидаясь вечера, когда он, конечно, придет к ней в гости к аркуритам. Ей хотелось увидеть его на параде, вмесите с его боевыми товарищами, в блеске славы марширующего под волнительные звуки фанагорийского марша и приветственные крики зрителей. Да, ей хотелось увидеть его в блеске славы. И восторг толпы будет чуть-чуть касаться ее. Ведь там, среди героев гражданской войны будет идти ее брат. Сна не могла этого не увидеть. Скорее! Парад вот-вот начнется. Улицы были почти пусты. Все там, на Серебристом бульваре. Она свернула на Тальдвей, потом в Сашкин переулок, замерла, услышав приближающиеся бравурные звуки. Всё кончено! Она опоздала. Но нет, это не Фанагорийский марш. Мелодия совсем незнакомая. Наверное, это и есть новый гимн Бургунии. Она ещё может успеть! И девушка сорвалась с места. Вот и бульвар. Невероятно, но ей удалось пробраться к самому ограждению. Пока она пробивалась сквозь толпу, за гимном уже накатывалась мелодия, которую она слышала ещё вперемежку с колыбельными. В этом полку служил её покойный отец, а теперь фанагориец её обожаемый брат.
   Впереди, на могучем вороном коне гарцевал всадник двухметрового роста. Изящество и мощь слились в нём воедино. Толпа взорвалась дружными криками: "Виват Дерфельдену!" и "Слава фанагорийцам!" отдельные "Ура!" быстро слились в один перекатывающийся клич: "Ура-а-аураа!"
   Шеренга за шеренгой прошел первый батальон. Девушка в волнении искала глазами брата. Сейчас, сейчас, сердце билось так, что в груди было больно.
   Из толпы на фанагорийцев летели цветы. Воины ловили их на лету и бросали обратно, в толпу. Девушка подосадовала, что не догадалась ни цветочка захватить с собой. Командир второго батальон подхватил очередной букет и с улыбкой кинул цветы ей в руки.
  

* * *

   - Нет, ну ничего-о, ничего-о, - протянул Анри, - Особенно когда на руках носят. И даже не уронили ни разу. Ну, хорошенького помаленьку. Я пошёл.
   Он покинул нас, вдохновенно фальшивя: "Труба трубит и маршевые роты, взяв на плечо, выходят на парад. И наплевать, что где-то пулемёты от нетерпения дрожат..."*
  
   * Леонид Сергеев. Красно-белый марш.
  
   - Глен, а что это за милая девчушка так бежала на парад, а потом азартно размахивала шляпкой и букетом, распевая "Ура-а!" восторженным сопрано?
   - Сестра.
   - Чья?
   - Откуда я знаю? Кого-то из фанагорийцев. Там видно будет. - В моих ушах продолжал греметь оркестр, выводя мелодию Фанагорийского марша.
   - Тебе не кажется, что фразу "Откуда я знаю" мы произносим ненормально часто? Мы же по определению знаем про них всё. Можно, конечно, придумать только кусочек, но если спросили, можно ведь придумать дальше. Мы лукавим сами с собой? Или нет?
   - Откуда я знаю, - отмахнулась я. - Почему я должна всё знать? Почему я должна вообще что-то знать?
   И я тоже оставила кают-компанию, мурлыкая: "Труба трубит и маршевые роты, примкнув штыки, идут в огонь и в дым. И тихо ахнув, оседает кто-то и остаётся молодым..."
  

ЭПИЛОГ

   Анри приволокся на ужин с какой-то тряпкой и весьма таинственным видом.
   - Это что у тебя?
   Кеглик торжественно развернул трофей. Пожалуй, тряпка - это я погорячилась. Чёрный бархат подбит бордовым шелком, капюшон оторочен лангонскими кружевами. Где-то я это уже видела.
   - Плащ, - сказал, пожав плечами Туровский. - И что? Плащ как плащ. Не вижу ничего выдающегося. В честь чего такая экзальтация?
   - Всё дело в том, чей это плащ!
   - И чей же?
   - Незнакомки с кайсаровского корабля! - ахнула я.
   - Ты в кармане посмотри!
   В кармане плаща оказался платочек с монограммой О.М.
   Мы переглянулись.
   - Я знаю, кто эта беременная дама, - сказала я.
   - Я тоже, - заявил Анри.
   - Оттавия Монфлери, экс-императрица, естественно, - качнул головой Артём.
   - Заговор! - воскликнула я.
   - Заговор? - удивился Анри.
   - Заговор, - подтвердил Артём.
   - Но только завтра, - строго сказал Анри, - мне нужно идти свои вафлобайты считать.
   - Хорошо, давайте уже немножко поработаем, - покладисто откликнулся Туровский. - Я только не понимаю, Глен, у твоего Юджина на груди болтается портрет императрицы. Ты мне говорила. Почему же ты не узнала даму? Портрет ты явно видела, если не сама его придумала. Актёрствовала как Лефран?
   - Нет. Ты знаешь, Тема, может быть беременность сказалась или у художника какое-то своё вЗдение, но она совершенно не похожа на свой портрет.
  

- Ох! С вами театра не надо! - сказал

уморившийся начальник. - Помру, думал...

Ох, как это, говорите... Бренабор? Ой надо

ведь, такое состряпать... Ведь какая система!

Сдохнуть можно! А что, - спросил он вдруг

серьёзно, - трудно управлять государством?

- Ничего, спасибо, - отвечали мы,- управляемся

понемножку. Хотя бывает иногда - не разберёшься.

   Все эпиграфы из "Кондуита и Швамбрании" Льва Кассиля.
   Возможно Лефран слепил вместе "истому" и "оскомину".
   Жаргонное название космолингвы.
   Жаргонное название линкоса.
   Это моё личное мнение.
   Сколько с меня?
   Шедевр Сатаны в том, что он заставил наш век отрицать его существование. (Равиньи, французский теолог)
   Михаил Щербаков "Итак, друзья"
   Михаил Щербаков "Школа танцев 1"
   Юлий Ким. "Герцогиня".
   Михаил Щербаков "Моё королевство 2"
   madam Canon - пушка (франц.)
   "яблочко", "вилка" - артиллерийские термины.
   В. Парсамов "Если возможно, мир имейте со всеми людьми..." // Знание - сила. - 2004. - N 12. - с. 115.
   Михаил Щербаков "Какой кошмар..."
   Стирало - шулер, ёлочки - всё нормально, бестолковка - голова, рахманно - хорошо, ёлочки - всё нормально, банки-хромтики - выпивка с закуской, жеванина - еда, замужрить - сообщить какие-либо сведения, знахопырить - узнавать, зюнгорить - смотреть, кубася - баба, знакторить - замечать, жох - мужчина, бика - женщина, мурик - мужчина, кругляк - чепуха, буровить - говорить не то, что надо, мазиха - дама (карт.), бардадым - король (карт.), космырять - избивать, лаче - хорошо, безнесчасье - удача.
   Михаил Щербаков "Корчма".
   Названия программ взяты из масонских терминов: "Тамплиеры" - система строгого наблюдения, "циннендорфцы" - система слабого наблюдения.
   Тимур Шаов. "Дельтаплан"
   Новелла Матвеева "Девочка и пластилин".
   "Реквием" Евгения Клячкина.
   Наталия Перевезенцева "Форты".
  
   М. Щербаков "Школа танцев".
   я вам должен быть благодарен, но можно я буду вам благодарен завтра?...
   Булат Окуджава "Я пишу исторический роман".
   Леонид Сергеев. Красно-белый марш.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   170
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"