От трамвайной остановки до райвоенкомата путь недолог. В молодые годы Александр Иванович пробегал это расстояние за пять минут. А сейчас дай бог уложиться за двадцать.
"Гололед, будь он не ладен, - мелькнула тревожная мысль. Ровно год назад, вот также зимой, Александр Иванович нечаянно наступил на кусок целлофана, припорошенный снегом. Упал навзничь, больно ударившись головой о металлическую ограду.
"Что лед, что целлофан - все едино. Загремишь со всего маху - костей не соберешь", - продолжал он развивать тему, осторожно ступая ногами, обутыми в валенки.
Со стороны мужчина напоминал старого медведя: такой же огромный, круглый и неповоротливый.
"Куда что девается, - рассуждал он, медленно, но верно приближаясь к цели своего утреннего визита. - Ведь был же молодым, точно был. И девушкам нравился. И в футбол мог без устали целый день гонять... Все они! Правители наши! Засели в теплых креслах, дармоеды!"
И Александр Иванович в сердцах погрозил кому-то в пространство кулаком. Какое отношение имели "правители" к неумолимости бега времени он, и сам вряд ли мог объяснить. Просто с годами раздражение и недоверие к власти выросло до гигантских размеров. Уж чего-чего, а гадостей со стороны чиновников разного сорта Александр Иванович вкусил сполна, и не сомневался, что они и созданы для того, чтобы "кровушку народную пить".
Было время, он отказался вступить в КПСС, прервав тем самым свой карьерный рост. Но ни разу не пожалел о принятом решении. Еще в детстве, будучи обычным мальчишкой Шуркой с Доменного городка, он отличался решительным характером, и на компромиссы не шел.
"Н, да... Никогда не шел. А что толку? Живи теперь на нищенскую пенсию".
Коммунистов Александр Иванович ненавидел, впрочем, как и всех остальных. "Одна шайка, одним миром мазаны", - таково было его твердое убеждение.
Подобные, привычные мысли помогали скоротать путь, но приступ стенокардии заставил пожилого мужчину остановиться. Привычным движением тот отправил таблетку валидола под язык.
"Врачи говорят надо нитроглицерин пить. Им легко советовать, а у меня от него голова сильно болит", - подумал Александр Иванович и снова переключился на проблемы своего здоровья. Коммунисты на время были забыты.
До здания военкомата оставалось с десяток шагов, и Александр Иванович мысленно оценил это расстояние, готовый в любую минуту повернуть назад к дому.
"Все равно бесполезно, никто там не будет заниматься моими проблемами, а то еще пошлют куда подальше", - с горечью думал мужчина, ища оправдание своей нерешительности. С годами гонора убавилось, жизнь не раз больно щелкала по носу, но даже сейчас он бы не признался себе, что просто трусит. Это он-то?!
А может, вовсе и не трусость была тому виной, а стыд. Да-да, стыд за себя, за то, что не пришел раньше, не узнал, может быть, самое главное, что следовало знать.
"Безотцовщина!" - будто наяву он услышал насмешливые выкрики одноклассников. Странно, шла война, у многих отцы погибали на фронте, но почему именно его тогда так жестоко дразнили. Помнится, он поссорился с кем-то из пацанов. Взаимные оскорбления вылились в страшное в своей неумолимости слово: безотцовщина.
Отец... Его Александр Иванович помнил плохо. Вроде, был высоким, жилистым, сильным. Помнил купленный ему велосипед. Помнил подзатыльник, за то, что с ходу налетел на забор и поцарапал раму.
Что еще? Похоже, ничего. Так, какие-то неопределенные ощущения, запахи, голос... Перед самой войной семья Семеновых, бывших крестьян, а ныне строителей Магнитки жила неплохо. Иван Алексеевич от роду хваткий мужик был. Никакой работы не чурался. Держали свиней, картофель сажали - это Шурка помнил хорошо. Мать позже рассказывала:
"Дом мы начали строить, свой дом... А тут война. И забрали Ваню, чуть ли не в первые дни, да вскорости и убили..."
"Да, верно: " вскорости и убили", - пробормотал Александр Иванович, прервав ход грустных воспоминаний.
"Идти в военкомат или повернуть назад к дому"?...
Странно, но в разговоре с матерью старался не касаться темы гибели отца. Помнил, как она плакала, горько, навзрыд. Потом зима.... Голод. Он тогда мог умереть: уже еле ноги таскал. Соседки за его спиной шептались: "Ну, все, мальчонка, кажись не жилец". А он и сам понимал, что не жилец. Постоянно хотелось плакать, бывало, встанет, прислонится к стене барака и смотрит в небо. Что он там увидеть хотел?
Спасибо заведующей отделением поликлиники, где Шуркина мать работала сестрой-хозяйкой. Помогла с талонами на молоко - целых пол литра! Хлеб получали по карточкам. Никогда Шурке не забыть тот хлеб. Горько-кислый, грязно черного цвета - интересно, из чего его делали? На кусочки поделишь, высушишь на печке - получаться такие кубики, жесткие как кирпич. Потом их часами сосешь.
"Леденцы", твою мать", - выругался мужчина и, собравшись с духом, сделал еще несколько шагов в сторону райвоенкомата. Именно в этом здании можно было узнать исчерпывающие сведения об отце, и даже получить копию похоронного извещения. Так ему пояснили в собесе. "Неужели столько времени хранят все документы"? - удивился Александр Иванович.
...После смерти отца, окончилось Шуркино детство. Жили они с матерью вдвоем, вместе и выживали, как могли. Родственников в городе почти не было, и помощи ждать было неоткуда. Они ее и не ждали. Мать вкалывала от зари до зари. Он помогал, чем мог. С каждым годом, взрослея, он брал на свои плечи все больший груз. И не стонал. Не хлюпал носом...
- Работа, одна работа, и еще раз работа, - пробормотал мужчина. Он никак не мог сконцентрироваться на определенной мысли, в голове царил сумбур, вызванный волнением. Сволочи политики соседствовали с картинками голодного детства, а мысль об отце вполне уживалась с заботами о собственном здоровье.
Когда умерла мать, Александр Иванович, перебирая оставшиеся документы, похоронку на отца не обнаружил. Это его тогда удивило. Мать крепко любила нареченного ей Ивана Алексеевича, ни в ее жизни, ни тем более в сердце замены так и не нашлось.
Мама умерла в семьдесят седьмом; жена ровно через десять лет. Александр Иванович пошел в свою мать - однолюб, он с той поры жил в одиночестве. Дети сами по себе, на шее не висят, помогают, чем могут - и это правильно.
"А я ни с кем ужиться в одной квартире не смогу, ни с зятем, ни со снохой. Хорошие они люди, но в семье может быть только один хозяин. И пока есть силы, хозяином всегда буду я"!
Так повелось с детства. Он сам, САМ всему научился. Он стал самым сильным и независимым среди сверстников, потом в армии, потом на заводе. Он выучился вопреки всему. Научился вгрызаться зубами там, где ломали их другие.
А ненавидел он обман. И тех, кто преданно заглядывал в глазки и лизал одно место у начальства. А самое главное: он не мог простить смерть своего отца. Но "ТЕ", виновники его изломанной жизни, - они далеко, - равнодушно его не замечали. Они имели такую возможность - не замечать. Они даже знать не хотели о его существовании. Какие противные продажные рожи... Достаточно включить телевизор. Из-за них войны происходят.
Александр Иванович достал еще одну таблетку валидола и разгрыз ее, будто сладкую конфету.
"Безотцовщина", - услышал он вновь хлесткие слова из глубины прожитых лет.
Обидно. До сих пор обидно. Но жизнь считай позади и ничего нельзя изменить.
А что сейчас он хочет узнать, что выудить из пыльных архивов?
"Правда, зачем я сюда пришел? - задал себе вопрос Александр Иванович. - Захотелось оказаться посмешищем на старости лет"?
Однако привычка доводить любое дело до конца, и предчувствие чего-то важного, заставили его открыть тяжелые двери и войти в вестибюль. Дальнейшее происходило уже независимо от желаний и политических пристрастий Александра Ивановича. Все происходило в соответствии с мудрой народной пословицей: "язык до Киева доведет". Сотрудники райвоенкомата отнеслись к проблеме пожилого, скептически настроенного, готового обидеться на что угодно, человека с участием. Они вежливо объяснили ему, в какой кабинет следует обратиться. И вскоре молоденькая симпатичная девушка в форме отыскала нужную "амбарную" книгу и выдала доскональную информацию о месте и времени гибели Семенова Ивана Алексеевича.
- Извините. Повторите еще раз, пожалуйста. - Александр Иванович с трудом узнал свой вдруг осипший голос.
"...В бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге и проявив геройство и мужество, был убит 31марта 1942 года. Похоронен в районе высоты "Добрая" Ленинградской области".
- А дубликат у вас можно получить?
- Да, конечно. Зайдите через пару дней. Я Вам все подготовлю.
Долго еще стоял Александр Иванович у дверей военкомата, вглядываясь в небо, совсем как тогда, будучи мальчишкой.
"31 Марта 1942года. В Ленинградской области, стало быть... А я сколько раз был в Ленинграде - мог бы проехать, найти могилу отца... Как же это я? Почему?... Как она сказала: "проявив геройство и мужество!" "Геройство и мужество"!.. Я всегда знал это, чувствовал: мой отец - герой! А я? Я - не "безотцовщина". Я - сын героя войны. Я - сын героя, а мой сын - внук героя. И так будет всегда"!
Расправив тяжелые, сутулые плеч Александр Иванович потихоньку тронулся в обратный путь. Ступал он осторожно - гололед, все-таки.