Токарева Ирина Павловна : другие произведения.

Темная Душа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.94*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эту старую историю не вспоминают в семье МакГреев. Ее стараются забыть, как страшный сон, стереть из памяти, чтобы и следа не осталось. Но она просачивается из глубины веков, словно ядовитый дым, и всегда напоминает о себе новой трагедией. Давным-давно вещунья сказала: "Каждый потомок проклятого рода изопьет в назначенное время чашу свою и будет она полна горечи". Теперь это время настало для Джерарда, последнего в роде МакГрей. Он встречает девушку и влюбляется в нее так, что кажется, словно ты проклят, лишен воли и приговорен к ней навечно. Чем обернется для него семейное проклятие? Просто безумием? Или озверев от ревности, он убьет ту, ради которой не жалко целого мира? Ведь никому другому, кроме него, она принадлежать не смеет. Нет, он не был готов к такому. Она тем более...
  Пролог.
  "...Я не художник! Я понял это, едва увидел ее. Все, чем я гордился в жизни - мой талант, моя слава, признание, деньги, мои труды, обретшие своих поклонников - все это обратилось в пепел и пыль, стоило мне поднять глаза на нее, выходящую из воды в облаке искрящихся брызг... Никто не сотворил подобного совершенства до. Не сотворит, я уверен, и после... Она была обнажена, прикрыта волной волос, как Венера Боттичелли, но гораздо более прекрасная. Прекраснее в десятки тысяч раз. Она источала свет, переливалась и играла, как лучик солнца играет на подернутой рябью воде. Она была живая. Клянусь тебе, я испугался до смерти - та, что умерла десятки лет назад, жива, говорит со мной взглядом, на губах ее цветет улыбка. Казалось, секунда, и она шагнет с полотна в наш мир сквозь время, пространство... Мы ждали этого мгновения втроем, стояли и ждали: я, он, его сын. Ничего не произошло. Ундина осталась среди своих мертвых скал, лазурных вод. "Смотрите на нее оба, - сказал он, - Ты, Джон, потому что тобой она была мне подарена. Ты, сын, потому что ты - плоть от плоти ее. Первый и последний раз чужие глаза ее видят". Мои руки сами потянулись к ней. "Прочь! - закричал он, становясь между нами, - она моя, всегда была моей! Ты ее не получил тогда, и теперь не получишь"! И снова он впал в свое безумие. Я побежал прочь оттуда. Убежал от видения, которое всю жизнь являлось мне в беспокойных снах. Я знаю наверняка, он не оставит ее, заберет с собой. Она унесла в могилу его сердце и разум, он возьмет с собой ее красоту, которую увековечил собственными руками. Наверное, он уже сжег ее...
  Джон Милле., 1896 г."
  Отрывок из письма, хранящегося в архиве галереи Millais, Саутгемптон, Англия
  
  Глава 1.
  Шотландия, XXI век.
  На темной поляне, взятой дубами в тесное кольцо, горел костер. Яркий отсвет падал от него на траву, красные блики вспыхивали на боках медного котла, что был помещен на треножник и установлен над жарким пламенем. Поверх перекипающего пеной котла, поверх пожухших лесных трав, дубовых крон блуждал болотный туман. У костра сидели две женщины.
  - Смотри! - сказала одна из женщин. Она была закутана в одеяние, напоминающее жреческую рясу. У ее ног лежало шесть разбитых чаш. - Как рождается, приходит в мир проклятие.
  В руках женщины блеснуло что-то. Седьмая чаша, вырезанная из сверкающего камня. Женщина подняла ее высоко над головой. Густой мутный пар столбом поднимался из котла.
  - Свежая ветвь прививается к старому древу, - проговорила жрица, - Отдает древнему стволу свой сок. Наследие безумной девы - ее безумие. Принимайте, наследующие!
  Чашей она зачерпнула вьющийся над чаном пар, он заиндевел на ее краях хрустальной росой. Дубы загудели, задвигались.
  - Истинная любовь придет в назначенное время, - сказала колдунья, - она пронзит тебя, как меч обоюдоострый, разделит душу твою. Все, что получишь ты в ответ - отречение. Погрузишься во тьму. Забудешь имя свое. Позором ты станешь для той, которую полюбишь. Позором и отвратным бременем. Разум тебя покинет, а сердце твое пожрет зверь. Имя ему - ревность.
  Она передала чашу сидящей рядом. Вторая женщина приняла сосуд. Повернулась - светлые волосы, пронзительные серые глаза. Знакомые глаза. Глаза матери. Его собственные глаза.
  - Пей, - шепнула сероглазая, - свое проклятие...
  И выплеснула содержимое чаши. Жидкая мерзость полетела прямо в лицо. Молния раскроила ночное небо, грянул гром разорвавшейся бомбой. Мир вместе с лесом, поляной, костром, обеими женщинами обрушился в тартарары...
  
  Джерард сел на кровати, схватился руками за горящее лицо. В комнате грохотнуло, где-то в углу осыпалась штукатурка, дрова в камине стрельнули искрами, дом содрогнулся... И все успокоилось. Лицо, секунду назад пылавшее так, будто в него плеснули жидким огнем, остыло. Выдохнув, он откинулся на подушки:
  - Приснится же чертовщина.
  Прозрачная штора, закрывавшая высокий оконный проем, заколыхалась. Джерард перевел на нее взгляд. Стояла полная луна, ее призрачный свет потоком вливался в комнату сквозь стекло. Ему показалось, что в фосфоресцирующих лучах колеблемая сквозняком занавеска принимает очертания человеческой фигуры. Женской фигуры.
  "Надо прикрыть окно, - подумал Джерард, - иначе меня переклинит от всех этих оптических эффектов, миражей, вещих снов. Хотя... "
  Вдоль стен растягивалась болотная туманная пелена.
  "...Хотя сейчас на улице зима. Это значит, окно открытым быть не может. Оно закрыто. Это не сквозняк".
  Штора перестала колыхаться, обвисла крупными складками. Туманная завеса рассеялась. Джерард вытер ладонью лоб - он взмок, как пробежавший дистанцию марафонец.
  "Что-то должно случиться, - подумал он, откидывая ногой одеяло, под которым стало душно, - паршивое предчувствие меня не обманывает. Но что? Что произойдет-то? С кем? Со мной? Дела пойдут плохо? Только бы ничего не случилось с семьей"...
  Он начал прикидывать, глядя в потолок.
  Столетний бизнес работает, как отлаженный, превосходно смазанный механизм. Чтобы он не сходил с рельсов, лично Джерард, талантливый управленец, приложил все мыслимые и немыслимые усилия.
  Он наладил коммерческий выпуск эля в Ale MacGray и Glen Anne - двух маленьких семейных пивоварнях. А продукция вискарни Old Docharn с крошечного островка в заливе Лох-Брум, прежде поступавшая лишь в избранные пабы Великобритании и на аукционы виски, стараниями молодого хозяина импортируется в Северную Америку не первый год. Ежегодный объем эксклюзивного продукта ограничен. Не мудрено, ведь некоторые операции на заводиках осуществляют вручную, по старинным технологиям, но спрос на алкоголь огромен и продолжает расти.
  Нет, бизнес не подведет. Тогда что? Или кто? Софи?
  Софи МакГрей приходилась Джерарду бабушкой. Но он, как, впрочем, все в поместье, называл ее только по имени. Софи, которой перевалило за семьдесят, выглядела лет на двадцать пять моложе своего законного возраста. Сердцем она была вовсе юна. И вела себя соответственно, не признавая жизни скучной, малоподвижной и невыразительной.
  Софи в последнее время спокойна. Никаких тебе бредовых идей вроде прыжков с парашютом, альпинизма для тех, кому за пятьдесят, туристической спелеологии, автомобильных гонок по холмам. Это очень подозрительно. Не исключено, что она планирует новую авантюру. К счастью есть старина Роб. Верный управляющий Роберт Элджин. Относительно неугомонной старушки он исполняет роль поводка с ошейником. На него можно положиться. Самое главное, здоровье у Софи - хоть куда. Нет, тут все нормально.
  Дом дрожал... Поместье не обрушится, чушь. Простояло пятьсот лет, еще столько же простоит.
  "Вдруг предчувствие касается меня? Не зря я видел сон... Колдунья обращалась ко мне... - Джерард перевернулся на живот. Он устал от размышлений, - Если тут замешан только я - не страшно. Разберусь".
  Уснул он под самое утро и проснулся уже через час от громкой ругани, слышимой даже через закрытую оконную раму. Во дворе поместья по-гэльски перебранивались смотритель конюшни и старый садовник. Сколько Джерард помнил себя, они ругались каждое утро. Именно по-гэльски. Именно под его окном.
  "Пони обглодала розовый куст, - он поднялся. Вслушиваясь в брань, направился в ванную, - Но теперь зима. Что там вообще можно обглодать? Старые скандалисты, им лишь бы поспорить, не важно, о чем".
  Через десять минут молодой хозяин поместья Тэнес Дочарн, одетый в свитер из тонкой шерсти и темные брюки, быстрым шагом прошел по коридору в свой кабинет, по пути попросив у горничной чашку крепкого кофе.
  На обтянутом сукном письменном столе лежали бумаги. Нацепив очки на кончик носа, Джерард сгреб их в охапку. Бланки, отчеты, бюрократия...
  - Начнем с чего попроще. Корреспонденция. - Он вытянул из толстой пачки бумаг адресованное ему письмо, подписанное управляющим Old Docharn, вскрыл конверт серебряным ножичком, начал читать, - "Джерард! Вчера на старом складе я организовал уборку. Каким-то чудом среди старого хлама мы обнаружили заросшую паутиной бочку. Судя по дате, ее запечатал еще твой прадед в начале прошлого века. Ее не будут вскрывать без тебя! Ты обязан приехать и ..."
  С улицы донесся шум. Он прекратил читать, подошел к окну, слегка отодвинул портьеру. Старинные кованые ворота поместья раскрылись. На брусчатку перед особняком въехал темно-красный ягуар. Привратники, механики, охранники, дворники, находившиеся в этот час на улице, забегали словно муравьи.
  Мотор заглох, из машины вышла женщина, закурила, короткими кивками головы отвечая на летящие со всех сторон приветствия. Среднего роста, превосходно сложенная, атлетичная. Каждое ее движение жило энергией. Женщина была одета в короткую кожанку, тесные джинсы, подчеркивающие узость бедер, массивные ботинки. Лицо занавешивала длинная, до подбородка, белая челка, а затылок был почти выбрит.
  Со стороны пассажирского сиденья, громко хлопнув дверью, вылезла девочка-подросток в форме ученицы частной школы и со всех ног бросилась ко входу в особняк. Блондинка, сжимая пальцами сигариллу у края рта, проводила ее взглядом. Подняла глаза на окно, у которого стоял Джерард. Тот отшатнулся. Змеиной усмешки, скользнувшей по губам блондинки, он не видел.
  Когда она, символически постучав в дверь, вошла в кабинет, Джерард сидел в кресле с высокой спинкой, делая вид, что с головой погружен в чтение письма.
  - Привет! - блондинка прошла к креслу, уселась на валик подлокотника. От нее пахнуло табаком, дождем, резковатым, но приятным, возбуждающим парфюмом. - Соскучилась по тебе.
  - Привет, Бри, - он глянул на нее поверх очков, - работаю.
  - Это я вижу. Я говорю, соскучилась. Не хочешь меня поцеловать? - она протянулась к его волосам.
  Джерард уклонился от ее руки, встал с кресла, отошел к столу.
  - Ты меня отвлекаешь, Бри. Иди пока, погуляй. Скоро обед, там увидимся, а после поболтаем и... поцелуемся.
  Последнее слово он процедил сквозь зубы. Бри ядовито усмехнулась.
  - Не хочешь говорить о нас, поговорим о Рокси, - сдаваться она не собиралась. Уселась в кресло, сложив ногу на ногу, уставилась на него льдистыми глазами. - Хочешь, расскажу тебе, что вытворила твоя крестница?
  При упоминании Рокси, Джерард отложил письмо.
  - Ну?
  - Она избила мальчишку, и ее выдворили из школы.
  - Хм. Мне этот Эбботсхольм никогда особо не нравился.
  - Из пятой по счету школы.
  - Частные школы - плохая затея, Бри. Не видим девочку месяцами. Пусть живет дома и ходит в обычную сельскую школу. Хотя бы в тот же Сильверглейдс, где мы с братом учились. Роберт будет возить ее.
  - Ты меня не слышишь. У Рокси проблемы с дисциплиной. В этом виноват ты, научил девчонку размахивать палками. Ими она бьет всех без разбору, есть на то причина или нет.
  - Без причины Рокси драться не станет. Я уверен, мальчишка получил по заслугам. Что касается палок - девочке необходимо уметь за себя постоять...
  - Конечно! - Бри вскинула свои надменно выгнутые брови, отчего лицо ее обрело хищное выражение. - При таких-то генах...
  Она хотела продолжить, но прикусила язык. Глаза Джерарда нехорошо сверкнули.
  - Не о чем тут говорить, - он свернул письмо и бросил его на стол к остальным бумагам. - Решено, твоя дочь остается в поместье. Не доставай ее и не читай нотаций. Я с ней побеседую, когда вернусь.
  - Куда ты? - Бри поднялась из кресла.
  - Еду в Олд Дочарн, старый Фитц-Грегори вызывает. Срочное дело, - он быстро пошел к дверям.
   - Это же надолго! Ты собирался пообедать с семьей.
  - Семья подождет, Бри? - он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
  Бри выдвинула наглую челюсть, сплюнула в топку камина. В комнату заглянула горничная с подносом, на котором дымилась чашка кофе.
  - Кофе для мистера Джерарда!
  - Давай сюда! - Бри взяла поднесенный ей кофе, жестом отослала горничную, и, упершись крепким бедром в край письменного стола, выпила все до капли. Затем выкурила сигариллу, затушила окурок в кофейной чашке.
  
  - Роберт, перестаньте отмалчиваться, вы меня нервируете! Что там стряслось? Башня обрушивается?
  - Не говорите под руку, мэм. Я пока не влез. Будете отвлекать, оступлюсь, упаду и расшибусь насмерть.
  - Не драматизируйте, Роберт. Падая с такой высоты, расшибиться на смерть не возможно. Максимум, сломаете себе хребет.
  - Как мило. Сломанный хребет будет на вашей совести.
  - Нашли, чем стыдить, Роберт. Если бы это был мой собственный сломанный хребет, я бы затрепетала. Ваш сломанный хребет как-нибудь переживу. Лезьте быстрее, вам оплатят лечение, вы же знаете!
  - Вы бесчеловечны, мэм!
  - Лезьте! Мое семейное гнездо готово развалиться! Я не буду смотреть на это спокойно!
  Тихо чертыхаясь, Роберт ухватился за гротескно вывернутый сук старого вяза, что рос перед островерхой башенкой, полез выше. Башенка с торца примыкала к северному крылу особняка. Почти под самой ее черепичной крышей находилось арочное окно. Оно было целью восхождения Роберта. Ему нужно было долезть и по возможности заглянуть в окно. Проверить, все ли в порядке.
  Ночью по особняку разошелся оглушительный треск. Роберт думал, ему приснилось. Но леди Софи МакГрей, хозяйка особняка, тоже слышала треск. Треск слышал и кое-кто из персонала. Все сходились во мнении, что источником треска было закрытое и заброшенное северное крыло, а точнее эта пятиугольная башенка, выходившая окном в сад.
  Северное крыло - настоящий лабиринт с заваленными старой мебелью залами, полуобвалившимися винтовыми лестницами, закутками, передвигающимися стенами и прочей загадочной ерундой. Крыло было необитаемым, черт знает сколько лет. Или даже столетий. Думать о том, чтобы добраться до башенки по внутренним ходам и не свернуть себе шею, было полным сумасшествием.
  После завтрака Роберт решил между делом оценить целостность стен с внешней стороны. Никуда лезть он, естественно, не собирался. Но за ним увязалась леди Софи. И планы изменилась. В перспективе замаячил сломанный хребет.
  - Бодрее, Роберт!
  - Разрешите мне сходить за лестницей, леди Софи!
  - Зачем вам лестница, когда есть этот прекрасный вяз? В вашем возрасте, мужчина, я могла взобраться и спуститься по его удобным ветвям не хуже африканского гамадрила. Вы почти на месте! Держитесь за те вон прутики у вас над головой, осторожно ступайте по этому вон суку. Он толстый, выдержит.
  Выполняя указания, Роберт стал боком передвигаться по указанному суку, который скрипел и кренился под ногами, но подвел его почти под самое окно. Вытянув шею, Роберт заглянул в окно. Сначала в нечищеном стекле отразился сад. Потом в глубине возникло помещение. Роберт сильнее вытянул шею.
  - Вы прямо гусь, - донеслось снизу, - видите что-нибудь?
  - Вижу комнату, - отозвался Роберт. За годы он научился реагировать спокойно на ее колкости. Отвечать на них было бессмысленно и даже чревато. Контратаку леди Софи воспринимала как вызов и принималась нещадно упражняться в ехидстве, к которому у нее имелся большой талант.
  - Как неожиданно. Обнаженную деву, принимающую ванну, не видите?
  - Нет. Но, - он вгляделся. Стена против окна осветилась выглянувшим из-за туч солнцем. Ее располовинила широченная, страшная трещина. Значит, не показалось и не привиделось. - Я вижу разлом в стене, леди Софи!
  Леди Софи заковыристо выругалась по-гэльски, отчего Роберт опасно пошатнулся, но умудрился удержать равновесие. Более чувствительный к брани сук не выдержал и сломался. Элджин полетел вниз, растопырившись в воздухе, как паук.
  - Ловлю! - взвизгнула леди Софи, демонстрируя нежданную заботу. К счастью, он рухнул не на нее, а на пышный можжевеловый куст - тот ощутимо смягчил удар от падения.
  
  Бредущая по коридору девочка рванула на встречу. Прыгнула на шею, звонко расцеловала его в обе щеки.
  - Рокси, мерзавка! - Джерард стиснул ее в объятиях так, что она даже пискнула.
  - Я приехала, ура! Поедем куда-нибудь на Рождество?
  - Слушай, Роксана, - он поставил ее на пол, поправил сбившийся на бок синий галстучек под воротником блузки, - Ты, я слышал, вновь взялась откалывать номера.
  - Мама нажаловалась? Я палкой слегка отдубасила Митча Гисборна, и что? - Девчонка разгладила складки на юбке, игриво стрельнула в него глазками. В свои двенадцать она была высока, доросла ему почти до плеча. Тоненькая, еще по-детски неуклюжая длинноножка, которая со временем превратится в очень красивую женщину.
  - И ничего. Поговорить ты с ним сначала не пробовала? - Джерард силился звучать строго, но у него не выходило. - Я учил тебя вступать в диалог, а силу применять в крайнем случае, когда слова не работают.
  - Слова не сработали, - посерьезнела девочка. - Я ему сказала вежливо: "Отцепись, жирный хряк, не то хуже будет". Но он продолжал дразнить меня китаёзой и мымрой. Я сдержала обещание - ему стало хуже.
  Он в немом укоре развел руками. Рокси нахмурилась.
  - Возможно, отец мой и был китайцем, маму в любом случае спрашивать без толку. Но не этому увальню из Стаффордшира решать, кто я. Мымра или китаёза.
  Джерард ласково посмотрел на Рокси. Европейские гены в ней доминируют - высокий рост, белая кожа, тонкий нос, капризные пухлые губки. Темные прямые волосы отливают не синевой, а бронзой. Восточная кровь обеспечила ей миндалевидный разрез глаз и широкие скулы. Эти черты ее только украшают. Хотя девочка думает иначе...
  - Они все дураки! Ты красавица, Рокси, - убежденно сказал он, погладив ее по волосам.
  Виновато-обиженная мина моментально сошла с мордашки девочки, ее сменила гримаса дьяволенка.
  "Это от Бри", - невольно подумал он.
  - Кстати о красоте. Ты не врешь, говоря, что я красивая?
  - Нет.
  - Тогда у меня к тебе деловое предложение. Женись на мне, Джерард. Не прямо сейчас, конечно, дай подрасти немного, и женись. Брать в жены молоденьких красавиц - главный мировой тренд. Чем ты хуже других? Мне будет шестнадцать, тебе всего тридцать шесть - разница в возрасте, которая меня устраивает. Я понимаю, что мама тоже метит на место твоей жены, но она старая и не такая красивая, как я.
  - Слушай, наглая соплячка, - Джерри едва обрел дар речь, когда девчонка закончила говорить, - "Женись на мне" ??? Это что? Требование или приказ? А моим мнением поинтересоваться не думала?
  - Мужчин не спрашивают, - Рокси скептически оценила свои слегка отросшие, покрытые цветным лаком ноготки, - их ставят перед фактом.
  - Уффф. Уйди с дороги, - Джерард подвинул ее в сторону, пошел вдоль коридора, - с ума вы что ли все посходили? Что за день?
  - Куда ты? - крикнула Рокси.
  - Прочь из этого сумасшедшего дома. Когда вернусь, чтобы духу от подобных мыслей в твоей голове не осталось!
  - Я все решила! - донеслось сзади.
  
  - Надо убраться отсюда поскорее, пока меня не поймал кто-то еще, - буркнул Джерард, выходя на улицу и на ходу натягивая кожаную куртку.
  - Выводи машину! - крикнул он механику, торчавшему у гаража.
  - Есть, сэр!
  Серый Aston Martin с тихим урчанием выкатился на парковочную площадку, механик вылез из салона, оставив дверцу открытой.
  - Спасибо, Рори!
  Джерард забрался в автомобиль, щелкнул пристяжным ремнем. Отрегулировал боковое зеркало. В нем отразился особняк, а следом выбегающий из сада человек. Он был взъерошен, и вообще выглядел как-то странно. Доскакав до автомобиля, словно молодой сайгак, человек распластался на боковом стекле и жалобно заскулил:
  - Сэр, куда же вы? Сэр, ну куда же вы? Не уезжайте...
  - Господи, Роберт, ну и видок? - посочувствовал Джерард, но стекла не опустил. Щеку управляющего Тэнес Дочарн украшала свежая ссадина, под глазом горел фингал, английский пиджак был порван, усыпан иголками. - Отойди, я трогаюсь!
  - Нет, сэр, только не сейчас! Там...
  В зеркале отразилась маленькая старушка с копной седых кудрей на голове под лихо заломленной на ухо береткой. Она тоже бежала к машине, хотя и не так резво как Роберт.
  - Ваша бабушка... - Роберт ткнул пальцем в старушку, что-то непонятно затараторил, - леди Софи, она...
  - Прочь от машины!
  - Сэр, как вы можете? Меня! С ней! Наедине! Одного?! Там трещина в стене!
  - Джееее-рааааард! - музыкально запела старушка, которая была уже близко.
  - Роберт, задержи ее, иначе уволю! - рявкнул Джерард и надавил на газ. Роберт отвалился, Aston Martin выкатился из раскрытых ворот.
  - Трещина в стене, - прорычал водитель. Автомобиль стрелой несся по извилистой дороге, сбегавшей в долину с холма, на котором стояло поместье, - Разбирайтесь сами, без меня.
  "Ехать на побережье и плыть в Олд Дочарн сейчас не резон. Слишком долго. Поеду в Глазго, зайду в паб, часов шесть у меня на это уйдет - самое то, - подумал он, - Заеду заодно в аэропорт и возьму билеты. В Нью-Йорк после Рождества все равно ехать придется, вопросы с поставками за меня никто не решит".
  Пошел снег с дождем, Джерард поддал газу. В свете перспективы сбежать из дома на пол дня даже пакостная погода не смогла испортить ему настроение.
  В месте, где дорога поворачивала на шоссе А9, ведущее на Глазго, был кое-как припаркован старенький форд, повернутый "мордой" к поместью. Кабина пустовала. Джерард слегка сбавил ход. Явно турист, явно едет к ним - Тэнес Дочарн значится во всех программках маршрутов по винокурням Центрального Высокогорья. Форд съехал на обочину, а обочину развезло. Туристу требовалась помощь.
  - Еще один страдалец на мою голову, - Джерард сначала направил автомобиль к обочине. Но резко передумал. - Нет...
  Он был зол сегодня.
  - Пусть справляется без меня.
  Он выкрутил руль, добавил скорость. Aston вырулил на шоссе, окатив жидкой грязью туриста. Выбегающего из кустов ценителя виски и живописной шотландской природы.
  - Докатился, - признал с запоздалым раскаянием Джерард, в зеркало заднего вида определив, что грязевой душ достался не ценителю, а ценительнице. Позади в пелене дождя скрывалась хрупкая женская фигурка.
  
  Она увидела автомобиль из кустов, куда удалилась буквально на минутку - наломать веток для завязшего в грязи Форда. Он петлял по асфальтированной ленте дороги, ведущей вниз с холма. Размахивая добытой еловой лапой, Кэт выскочила на дорогу:
  - Эй! Стой! Помоги! Я...Мне...
  Ей показалось, водитель сейчас остановится. Только показалось. Подъехав обманчиво близко, машина крутанула колесами в грязи и вильнула назад на шоссе. Слякоть фонтаном полетела из-под шин. Прямо на Кэт. На ее модный плащ, элегантные брюки, шикарные кожаные сапоги, которые обошлись ей в целое состояние. Сверху падал ледяной дождь, уничтожая прическу, смывая грязь, а заодно и косметику с ее лица.
  - Ах...ты... - Кэт уронила еловую ветку, обсмотрела себя со всех сторон. После чего долго, со смаком высказывала обидчику все, что думает о нем, полностью игнорируя тот факт, что обидчик слышать ее не может. И если бы даже слышал, то не понял бы ни слова - русской непечатной бранью шотландца не задеть за живое.
  Наоравшись вдоволь, Кэт уселась в "форд".
  - Чего пялишься? - огрызнулась она, - салфетки гони, видишь же, на кого я похожа.
  Отлитая из бронзы борзая, чья породистая остроносая голова торчала из объемной сумки, лежавшей на пассажирском сиденье, смотрела на хозяйку добрыми, понимающими, но, увы, мертвыми глазами.
  - Мда, - помрачнела Кэт, - бесполезное существо. Ты не стоишь и десятой доли суммы, которую я за тебя выложила.
  Угостив псину щелчком по бронзовому лбу, девушка отыскала влажные салфетки в бардачке, стала ими чиститься.
  - По справедливости, - она возобновила беседу с молчаливой спутницей, нервно бросая под ноги грязные бумажные комочки, - я должна оставить тебя и этот пылесос, за баранку которого меня угораздило сесть, на произвол судьбы. Начать взбираться на холм на своих двоих. Но, черт возьми, самолет на Нью-Йорк уже через три часа. Если я опоздаю, мы с тобой, собачка, поселимся в придорожном леске... Погода, как назло, гадкая, под таким дождем ночь нам не пережить...
  Кое-как размазав грязь по плащу, девушка уложила локти на руль, тоскливо взглянула на укутанную белесой дымкой вершину холма. Сквозь влажную подвижную вуаль проступали руины древней крепостной стены, за ними скрывалось поместье.
  - Я давно мечтала добраться сюда. Уезжаю ни с чем. Почему? Потому что я так и не научилась расставлять приоритеты за двадцать шесть с хвостиком лет.
  Она повернула ключ в замке зажигания. Форд страшно раскашлялся, словно у него была запущенная форма бронхита.
  - Моя ни на что не способная тачка в гору не потянет. Новоприобретенная антикварная псина весом в целый центнер не даст прогуляться пешим... Значит, поместье остается торчать на вершине горы таинственной, непостижимой мечтой, а ты, Катюха, отбываешь с ветерком. Если, конечно, твое ржавое чудовище заведется...
  Форд выпустил струйку пара из-под капота, задышал, как астматик, но с места не сдвинулся.
  - Еще и этот Джеймс Бонд, чтоб его черти съели... Вся грязь Шотландии сосредоточилась на мне его стараниями! Заводись, кому говорят, я в аэропорт опаздываю! Давай!
  Кэт в ярости ударила ногой по педалям кряхтевшего форда. Точеный каблучок обломился.
  - Ааааааа!!! Вашу маааааа....
  Форд завелся. Направляемый нервной рукой водительницы, вывернул на шоссе. Пыхтя, поехал в том направлении, в котором десять минут назад проехал Aston Martin.
  
  В три часа дня он лихо запарковался у аэропорта.
  - Какого черта я сюда приехал? - вслух спросил себя Джерард, заглушил мотор, повернулся к заднему сиденью, заваленному празднично упакованными коробками.
  За два часа он успел посетить несколько городских пабов, покупающих у него эль, переговорил с хозяевами о ценах и сроках новых поставок. Заехал в банк, решил пару проблем. Побывал в нескольких магазинчиках. Теперь своей очереди ждал самый крупный покупатель, паб Sandy Bells и его владелец весельчак Уильям Сэнди, с которым грех не выпить по пинте портера за беседой. Еще надо успеть домой к ужину.
  Плановую бизнес-поездку в Нью-Йорк с целью проверить, как чувствует себя недавно запущенный им проект, Джерард намечал на новогодние каникулы. Впереди - уйма времени, билеты можно спокойно зарезервировать через Сеть и выкупить их в день отлета. Взбрело же ему в голову делать лишний крюк по городу и тащиться сюда! У него нет тех двадцати минут, которые нужно отстоять в кассу, чтобы взять билеты. Может, уехать?
  Джерард решил пойти. Он не любил делать что-либо напрасно. Выйдя из автомобиля, активировал сигнализацию и направился к зданию аэропорта.
  С высоты своего немалого роста Джерард свободно контролировал толпу. Идя по стеклянному коридору к зоне касс, он видел, что на расстоянии пары десятков шагов впереди происходит что-то из ряда вон выходящее. Людской поток тек по пассажу плотно, но в одном месте распадался на два ручейка, обтекая пока еще невидимое препятствие. На это препятствие оборачивались проходящие мимо люди, на лицах их отражалось безбрежное удивление. Ему стало интересно. Джерард прибавил шаг, догнал причину всеобщего внимания и тоже удивился.
  Девушка. Со спины (он прищурился, оценивая фигуру) очень даже... Балетная осанка, изящная длинная талия. Ниже талии плащик плотно облегает соблазнительные округлости.
  У девушки были длинные ноги танцовщицы. На таких ногах сам Бог велел порхать, выделывать сложные па. Девушка же с трудом их переставляла. Причин для неуклюжести имелось две: сломанный каблук правого сапога и багаж. Как она вообще умудрялась не падать, волоча за собой громадный чемодан на колесиках и неся на плече большую сумку, из которой торчало что-то подозрительное?
  "Я думал, вся грязь Шотландии сосредоточилась на нашей дороге у дома, - сократив расстояние между ними, Джерард обсмотрел ее густо заляпанный слякотью плащ. Было заметно, что она пыталась его отчистить, жаль, без особого успеха, - но эта мадам бьет рекорды. Где можно было так вымазаться"?
  Тут он вспомнил, что утром окатил кого-то жижей из придорожной лужи, когда выруливал на шоссе, и мучительно устыдился. Милая с виду, белокурая девушка тоже могла быть жертвой автомобильного беспредела.
  "Надо помочь, пока она не рухнула", - сказала совесть, требующая реабилитации.
  Джерард, послушный ее зову, поравнялся с девушкой.
  "Иностранка", - понял он, услышав издаваемое ею враждебное, недоступное для восприятия бормотание. Решительно перехватил у нее чемодан:
  - Разрешите помочь!
  Девушка вскрикнула, выругалась и с силой, удивительной для столь хрупкой особы, дернула чемодан на себя.
  
  Кэт кипела от злости. Она шла по международному аэропорту Глазго, припадая на ногу со сломанным каблуком, из последних сил волокла за собой багаж. Чемодан оттягивал руку, от лямок сумки зверски болело плечо. Люди оборачивались на нее, но это Кэт еще могла пережить. Все они были чистыми - вот здесь ее смирение закачивалось. Кэт ругалась по-русски, хоть не громко, но от всего сердца. Вдруг ей стало легко - резко уменьшился вес чемодана.
  - Какого лешего? - возмутилась Кэт. На полу рядом со своими потерявшими всякий вид сапожками она увидела мужские ботинки из начищенной коричневой кожи. Задрала голову - над ней гордо возвышался хозяин ботинок в кожаной куртке, очках и твидовой кепке на темных волосах. Левой рукой он держался за ручку чемодана,
  - А ну отдай, это мое!- Не собираясь расставаться с глубоко ненавистной поклажей, Кэт изо всех сил дернула ручку на себя. Субъект не шелохнулся, чемодан не выпустил, зато смутился.
  - Мисс, я вас не граблю, я просто хочу помочь! - произнес он с жутчайшим шотландским акцентом, - Вы меня понимаете?
  "Вот хлыщ холеный, - Кэт резанула мужчину взглядом, - Весь сияет и благоухает. Одолел благородный порыв? Отлично, сам нарвался"!
  - Понимаю, - она отпустила ручку чемодана, благородный рыцарь просиял.
  - Хотите, так помогайте, - следом она сняла сумку с плеча и уронила ее на ноги доброго шотландца. Улыбка махом сошла с его симпатичного лица.
  "Не мне же одной страдать, парень, - Кэт выпрямилась, вскинула подбородок, - Ты тоже помучайся. Жаль, что очки нацепил, а то бы я полюбовалась выражением твоих глаз".
  Она, не оглядываясь, зашагала в седьмой терминал, откуда через десять минут отчаливал ее самолет на Нью-Йорк, чувствуя спиной, что погрустневший джентльмен плетется следом и клянет ее в душе последними шотландскими словами.
  
  Джерард просто обалдел. Жалкий, искупанный в грязи, хромой заморыш превратился в королеву! Белобрысая красотка (фасад, включая личико, оказался не менее привлекательным, чем тыл) вредно сморщила тонкий нос, швырнула в него сумки и полетела прочь. Даже ни разу не обернулась.
  "Я знал, что аэропорт - это моя организационная ошибка, - Джерард угрюмо рассматривал точеную фигурку в грязном плаще, идя следом за ней с пудовыми сумками, - Шел бы себе и шел. Нет, вздумалось посочувствовать. Дьявол, какая тяжесть! Может у нее там контрабанда, и меня арестуют"?
  Он покосился на торчавшую из ручной сумки штуковину, отливающую цветом старой бронзы.
  "Антикварная статуэтка, - понял он, - вдруг внутри нее белый порошок? Бросай поклажу, старик, и беги, пока она не видит".
  Осуществить задуманное ему не позволила воспитанность. Они вошли в седьмой терминал, где на пластиковых креслах размещали себя пассажиры лайнера Глазго-Нью-Йорк.
  "Что за день? Чем дальше, тем гаже. Надеюсь, это был его апогей и теперь неприятности пойдут на спад", - Джерард с чувством огромного облегчения поставил сумки у кресла, возле которого остановилась его эксплуататорша. Она посмотрела на электронное табло, висевшее на стене.
  - Уважаемые пассажиры лайнера, следующего маршрутом Глазго-Нью-Йорк, в связи со снежной бурей ваш рейс откладывается на два часа. Администрация аэропорта приносит свои извинения, - резанул слух голос диспетчера, прозвучавший по внутри селекторной связи.
  Табло замигало красным. Напротив надписи "Glasgow - New-York" цифры 15.30 сменило выразительное "DELAYED".
  - Откладывается на два часа... - прошептала девушка, теряя всю колючесть. Пошатнувшись, удержалась за рукав его куртки, - Я все могла успеть...Ну что за день такой, ей-Богу?
  Она подняла на него беззащитные глаза. Огромные, цвета янтаря. Джерад посмотрел в них сквозь дымчатые стекла своих очков. В янтарных глазах дрожали сверкающие слезы, делая их похожими на маленькие солнца.
  - Ага, - он кивнул, словно деревянный болванчик и пошел прочь, не зная куда, не зная зачем. В голове образовался вакуум.
  - Сэр, подождите! - окликнула его девушка.
  Он обернулся.
  - Вы извините меня за грубость, - она виновато улыбнулась. Джерард незаметно дернулся от разряда тока, проскочившего вдоль позвоночника. - Спасибо за помощь.
  - Пожалуйста.
  "Эта женщина умеет быть милой? Уму непостижимо"! - подумал Джерард, покоряясь воле ног, которые понесли его к кассам.
  
  Стоя в очереди в кассу, он безрезультатно пытался собраться с мыслями, которые с утра бунтовали в мозгу. Теперь от них не осталось следа.
  " Вроде бы я должен был что-то сделать здесь, в городе. И ехать домой, - он полистал буклетик, лежавший на стойке перед ним, - хорошо бы вспомнить, что именно..."
  - Слушаю вас, сэр, - миловидная кассирша одарила его дежурной улыбкой.
  - Мне...эээ.... - Джерард повертел в пальцах и вернул на место шариковую ручку, пружинкой соединенную с кассой, - Мне билет в Нью-Йорк, будьте добры.
  Девушка застучала по клавиатуре, сосредоточившись на экране компьютера.
  - У вас бронь?
  - Что?
  Клиент, вперивший пустой взгляд в стену за ее спиной, заморгал будто спросонья.
  - Я говорю, у вас бронь? Вы бронировали билеты заранее?
  - Нет, я... - он почему-то начал шарить руками по карманам куртки, но ничего из них не достал, - не бронировал. Но собирался. Лететь в Нью-Йорк.
  - Я поняла. Когда вы собирались лететь в Нью-Йорк? Назовите мне дату.
  "После Нового Года, - вспомнил Джерард, - Это только через две недели. Зачем я приехал сегодня в аэропорт"?
  - Дата сегодняшняя. Дайте мне билет на рейс, который недавно отложили, - услышал он себя со стороны и не поверил собственным ушам.
  - Сейчас посмотрю, - девушка возобновила стучание по клавиатуре.
  "Господи, что со мной творится? - Джерард снял кепку и вытер рукавом лоб, - Не зря снился этот сон. После него меня переклинило. Надо напиться. Срочно".
  - О! Вам повезло. Все места заняты, но есть одно - в бизнес классе. Берете?
  - Беру, - руки сами отыскали паспорт и бумажник. Джерард попытался им воспротивиться, но мозг молниеносно подсунул воспоминание - широко распахнутые золотистые глаза, в которых сверкают бриллианты слез. Снова разряд в позвоночник. Джерард покорно расплатился, взял билет и отправился в седьмой терминал.
  
  Глава 2.
  
  Отложенный рейс доставил ей настоящее горе, но и подарил неоценимую возможность - сменить одежду. В туалетной кабинке Кэт разделась, вытянула из чемодана джинсы и флисовую парку с капюшоном, отыскала удобные беговые кроссовки. А поломанные сапоги и испорченные дизайнерские шмотки нещадно затолкала в мусорный контейнер.
  - Не привыкай выпендриваться, до добра не доведет! - пожелала она себе.
  Освободившееся в чемодане место пригодилось, чтобы переложить туда бронзовую собаку. Ручная сумка застегнулась, багаж можно было сдать с легким сердцем, что Кэт и сделала по выходу из туалета.
  Вернувшись в терминал другим человеком, Кэт скептически осмотрела стильную дамскую сумочку, которую держала в руках. Все путешествие она протаскала ее в чемодане, но сдавая его, решила оставить модный аксессуар при себе. Сумочка была куплена в бутике Далласа, как деталь, дополняющая сапоги, что приказали долго жить на шотландской распутице.
  - Ни к чему не подходит, - проворчала Кэт, - хотя нет, подходит к голове. Была сумка, будет подушка.
  Вздремнуть чуток - самое удачное решение за весь этот кошмарный день. Сон расслабит, позволит забыться. Забыть о неприятностях. Забыть о нем... Что он такое? Тоже неприятность, самая настоящая. Возник перед ней, подразнил лощеной внешностью и смылся. К дьяволу его!
  Она натянула капюшон на короткие, до мочек ушей, волосы, обычно лежащие крупными кольцами, а сейчас попросту кудлатые. Подложила под голову сумку и улеглась поперек кресел, заняв сразу четыре сиденья.
  "Надо же, какой симпатичный", - невольно вспомнила она и принялась бранить себя. В итоге не заметила, как провалилась в черное ничто.
  Сколько она дремала, Кэт не знала. Кое-как очнувшись от болезненного забытья, ощутила, что импровизированное ложе жестоко издевается над ней. Минут пятнадцать Кэт воевала с ним - вертелась, мечтая занять мало-мальски удобную позицию. Но проиграла схватку за сон и медленно поднялась, не размыкая глаз и ощущая тошноту, а в нагрузку острую боль в шее, в коленных чашечках, пояснице, во всем теле.
  - О-о-о Бо-о-оже-е-е...., - простонала несчастная, начав растирать затекшие шейные позвонки.
  - Плохая была идея подложить сумку под голову, - сказал кто-то поблизости.
  Кэт вздрогнула. Этот кто-то поблизости говорил с ужасным шотландским акцентом. Она разлепила опухшие веки и рассмотрела рядом с собой источник акцента. Он сидел через свободное кресло. Сидел, разведя колени, опершись об них локтями, и глядел на нее сквозь очки. Серой кепки на нем не было, он бросил ее на пустое сиденье. Темно-русые густые волосы были забавно взлохмачены на макушке головы.
  - Паршивая идея, - согласилась Кэт, прячась в капюшон, как в норку.
  - Должен сказать, у вас ангельское терпение, - продолжил шотландец.
  - С чего вы взяли?
  - Вы до последнего пытались обжить это кресло. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять - спать на нем невозможно. Даже сидеть не очень удобно.
  - Увы, я не эксперт по креслам. Вы следили за мной?
  - Не следил. Наблюдал, - шотландец сверкнул белым оскалом.
  Кэт глубже забилась в свой капюшон. Он казался добродушным и безобидным, когда улыбался, не разжимая губ. Но стоило ему показать зубы, и в облике возникло что-то волчье. - Вы забавны. Кстати, где ваши чемоданы?
  - Я от них избавилась.
  - Знаете, когда я нес ваш багаж, меня распирало любопытство - что за штуковина выглядывает из маленькой сумки?
  - На что, по-вашему, эта штуковина была похожа?
  - Какая-то скульптура.
  - Лохнесский монстр в миниатюре. Но продавец в антикварном салоне в Инвернесс уверял, что это борзая. Ручная работа. На вид действительно борзая, однако весит, как динозавр... Вы имели счастье убедиться в этом лично... Еще раз спасибо.
  - Пожалуйста. Что вы намерены делать с вашим монстром?
  - Думала украсить им каминную полку, но слишком поздно вспомнила, что дома у меня нет камина. Если я его установлю, в моей квартире будет только камин и, прошу прощения, туалет. Места для меня попросту не останется.
  - Какая жалость. Где вы живете?
  "Чересчур любопытен, дружок. Чем объясняется твое любопытство? Обычная вежливость"? - Кэт ненавязчиво скользнула взглядом по обращенному к ней лицу собеседника. Четко прорисованная челюсть, покрытая аккуратной щетиной, тонкие, но красиво очерченные губы. Широкие прямые брови. Глаза. Какие у него глаза? Избавляться от очков он не спешил.
  - Я живу в США.
  - Я бы не подумал.
  - Почему?
  - Я слышал, как вы ворчали. Что за язык? Явно не английский.
  - Вижу, у вас нет проблем со слухом. Это был русский.
  - О! Вы русская? - незнакомец подался вперед. Кэт, напротив, слегка отодвинулась. Он заметил ее движение. - Наверное, вы думаете, я задаю много вопросов. Простите, почему то решил, что за беседой будет приятнее коротать время. Мы с вами попутчики, я тоже лечу в Нью-Йорк.
  - Интересно, что вы забыли в Нью-Йорке?
  - Я могу жить там, вы этого не допускаете?
  - С вашим-то акцентом? Маловероятно. Вам больше подходят горы, а не небоскребы.
  Шотландец рассеянно провел пятерней по волосам, приводя их в полнейший беспорядок, поднялся и пересел поближе. Кэт почувствовала его запах - запах чистоты, табака и дорогого одеколона, в котором звучали легкие древесные аккорды, пряные нотки корицы и перца.
  - Предлагаю познакомиться, чтобы мои дальнейшие вопросы не воспринимались вами как наглость.
  Кэт поджала губы.
  "Ты слишком непрост, хотя из кожи лезешь вон, чтобы казаться простаком. Меня не обманешь. Что ты забыл здесь рядом со мной? Твои ботинки за пару тысяч фунтов стерлингов не смотрятся рядом с моими стодолларовыми кроссовками".
  - Давайте познакомимся, раз вам очень хочется, - небрежно бросила она.
  - Отлично, - он кашлянул, - Позвольте представиться...
  Зазвонил мобильник. Кэт иронично выгнула брови.
  - Извините, - шотландец полез во внутренний карман куртки.
  - Слушаю, - приглушенно ответил он, прикладывая трубку к уху и отклоняясь подальше к подлокотнику. В телефоне Кэт распознала последнюю модель BlackBerry. - Я не приеду, Уилли. Срочная командировка. Да. Нет. Будет так, как я сказал. Без товара не останешься. Завтра звони Роберту, он уполномочен решать все вопросы в мое отсутствие. Проблем не возникнет, за это ручаюсь. До встречи. Привет сестрам.... Извините еще раз...
  - Дела?
  - Так точно.
  Нажав отбой, он вернул смартфон на место. Рукав куртки при этом сдвинулся, открыв запястье, на котором были застегнуты консервативные часы с золотым корпусом и белым циферблатом.
  Кэт мысленно присвистнула.
  "Чтобы позволить себе нечто подобное, мне придется работать несколько лет кряду. При этом по возможности не кушать и донашивать тряпки за подругами".
  Он спрятал часы за рукав, снова кашлянул, поправил очки.
  "Не старайся, я же вижу, очки из драгоценного металла. Платина? А стекла сапфировые? Ну-ну, обычный парень в потертых джинсах".
  - На чем мы остановились?
  - Вы хотели представиться. Вас зовут...
  Снова звонок. Кэт тактично отвернулась и прыснула. Пусть джентльмен спокойно беседует и не дергается.
  Терминал деловито гудел, туристы в ожидании рейса пили содовую за столиками кафе, толпились у сувенирных лавочек. Простой американский люд, в толстовках, кедах, с рюкзаками. Нет ни на ком одежды с виду скромной, на деле купленной у именитых дизайнеров, либо вовсе сшитой на заказ. Они слушают музыку в плеерах, пялятся в экраны телефонов, и никто из них не прячет дорогие атрибуты, пытаясь намеренно занизить свой нагло лезущий в глаза статус.
  "Интересно, кто заказывает ему шмотки? Точно не сам с его-то занятостью. Наверное, жена. Или любовница? Скорее всего, они одевают его вместе. Да, вполне правдоподобно. Каждый сантиметр этого шикарного тела давно поделен претендентками. Тебе ничего не светит, Катя, подбери слюни".
  - Я сказал тебе, Роберт, - тихо, но безапелляционно говорил сосед, - Мое временное отсутствие - не причина впадать в панику. Бизнес не обрушится за пару дней, он монолитен. Ты меня спрашиваешь, что делать? Роберт не заставляй меня сомневаться в твоем профессионализме. Я ни перед кем не отчитываюсь, скажи это леди, а потом успокой ее. Справляйся, не пасуй. Рокси в истерике? Хорошо, зови ее сюда...
  Он нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику. Кэт скучно посмотрела на табло. Ого, два часа-то уже миновали!
  - Рокси! - мягко сказал в трубку шотландец, - не плачь...
  - Начинается посадка на рейс Глазго-Нью-Йорк. Всем пассажирам просьба пройти к воротам терминала, - продиктовал из динамиков диспетчер.
  - Что ж, - Кэт поднялась, подхватила сумку, - видимо не судьба нам с вами познакомиться. Передавайте привет Рокси.
  Шотландец, все еще прижимая трубку к уху, взмахнул рукой, будто хотел поймать и удержать ее. Его злополучные часы снова засверкали, как маяк. Кэт криво усмехнулась и удалилась ленивой поступью.
  
  Войдя в салон самолета и отыскав свое кресло, среднее в центральном ряду из трех мест, первым делом она огляделась. Высокий темноволосый парень в очках нигде замечен не был.
  "Дурочка, - одернула себя Кэт, усаживаясь, - бизнесменов ищут в бизнес классе. Что он забыл в экономе? Тебя что ли? Ты бы его еще в отсеке для багажа поискала. Прекращай о нем думать".
  Но думы упрямо продолжали вертеться вокруг персоны незнакомца. Он притягивал ее, как магнит.
  "В последний раз тебя подобным образом тянуло к бывшему, - здраво обратилась вспоминала Кэт, откидываясь на удобную спинку и пристегиваясь, - ни чем хорошим это, естественно, не закончилось".
  Зажмурившись и ожидая объявления взлета, она, вопреки здравому смыслу, попыталась вспомнить аромат его парфюма. Ничего не вышло.
  Кэт даже стала принюхиваться - вдруг с какой-нибудь стороны до нее долетят пряные нотки... Что-то и вправду долетело. Кэт открыла глаза, с отвращением скривилось. Слева потягивало слабым, но отчетливым запахом пота.
  - Привет, - осклабился прыщавый юноша с водянистыми глазами, занявший, пока она грезила, левое кресло.
  - Д-добрый вечер...
  Высморкавшись в пальцы, он вытер их об штаны и раскрыл на откидном столике ноутбук, начал рубиться в видеоигру. Кэт с опаской отодвинулась от него.
  "Компьютерный маньяк. Не совсем то, что я ожидала".
  - Подвиньтесь, - прогудело справа.
  Она повернулась и онемела. На нее, как айсберг на обреченный Титаник, надвигалась туша. Кэт второпях опустила подлокотник, спасая свою жизнь, ибо туша, не найдя на пути преграды, раздавила бы ее в лепешку. Колыхаясь и шевеля объемными складками под одеждой, она начала пристраиваться в правом кресле. Кэт удалось разглядеть, что туша принадлежит даме - на лице с надутыми щеками и крохотными глазками алел напомаженный рот.
  Дама втиснулась, охнула, предприняла попытку поднять подлокотник. Кэт решительно пресекла наглое посягательство на личное пространство. Дама стала дергать ее пристяжной ремень, грозно шевеля складками.
  "Скорее бы закончился день. Другим способом лавину напастей не остановить", - вцепившись в свой ремень, Кэт притиснулась к пахнущему потом видеоманьяку, чтобы спастись от опасных телодвижений толстухи.
  Есть перспектива, что во время ужина он пырнет ее вилкой исподтишка. Но помеха справа более реальна, разумнее выбрать меньшее зло.
  Самолет взмыл, набрал высоту. Под рычание турбин Кэт уснула, прикорнув на плече прыщавого гения, не видя, и не слыша, что творится вокруг.
  
  Сырой болотный туман стек в балки и разломы. Впереди возникла укатанная колесами телег старая дорога. Она петляла среди колышущихся трав, вбегая вверх по склону. Гора походила на припавшего к земле исполинского зверя, а на его горбатой спине в расходящихся клубах едкого дыма она увидела обгоревшие руины.
  Кэт узнала и местность, и дорогу, и почерневшие развалины. Она видела все это раньше, только в несколько ином виде. Знакомые окрестности будто бы одичали, путь заглушили высокие сорняки и ковыль. Большой дом сгорел.
  Резкий порыв ветра хлестнул ее по щеке. Пошел дождь, превратив дорожную пыль в слякоть.
  "Я должна попасть туда", - подумала она и стала подниматься вверх по дороге к мертвому остову дома. Ноги ее заскользили в чавкающей грязи. С каждым шагом идти становилось все труднее, грязь густела. Сперва она увязала в ней по щиколотку, теперь проваливалась по колено.
  Кэт встала, понимая, что дальше ей не продвинуться. Она стояла посреди глухого, непролазного болота. В глубине под слоем грязи ее ноги стиснули чьи-то ледяные лапы. Она крикнула.
  Дорога вилась, уходила ввысь. Кэт глянула вперед и задохнулась от радости. Там кто-то был. Светлая фигура возникла из мрака. Ветер раздул длинные волосы, всколыхнул платье. Женщина с искаженным лицом. Она протянула к Кэт обе руки, раздался тоскливый звук ее голоса. Кэт сообразила, женщина зовет ее. Умоляет подняться на холм.
  - Помоги! - закричала Кэт, - Ты же видишь, я тону... У меня не получается! Дай мне руку!
  Женская фигура задрожала и распалась в тумане. Через мгновение возникла вновь, только выше, дальше, у самых руин. Снова жалобный зов, приносимый летящим в небесах ветром.
  "Ты должна придти. Ты нужна здесь".
  - Я не могу! - Кэт разозлилась, - Я погибну, если ты не поможешь!
  Женщина пропала. Кэт услышала визг тормозов. Откуда машина в этой глуши?
  Прямо на нее по дороге несся автомобиль. Грязь летела из-под быстро вращающихся колес во все стороны. Кэт дернулась, болотная трясина держала намертво. Автомобиль прибавил скорость. Она увидела бледное лицо водителя, увидела его серые глаза, безжалостные глаза убийцы, горящие белым огнем.
  Она отчаянно забилась в засосавшей ее ловушке, перед самым столкновением резким, забравшим все силы рывком вытянула себя из трясины. Отшатнулась от капота, полетела куда-то вниз, с разверзшегося под ногами обрыва. Внизу вздымались острые скалы. Кэт схватилась за край, пальцами впилась в грунт, сдирая ногти. Подавилась криком и ужасом. Под весом собственного тела стала съезжать вниз. Пальцы заскользили, оставляя на почве борозды. Она чувствовала, что на ладонях сдирается мясо.
  "Не спасусь", - поняла Кэт. Сил не осталась. Она разжала пальцы. Стала падать, закричала. Чья-то рука схватила ее за запястье и потянула вверх.
  
  В ужасе Кэт проснулась. Незнакомая мужская рука касалась ее запястья.
  - Тихо, - услышала она голос с акцентом, - Это всего лишь сон. Все нормально.
  Часто дыша, Кэт отдернула руку. Посмотрела туда, где должна была сидеть толстая тетка. Столкнулась со внимательным взглядом серых глаз. Она бы никогда не спутала их с другими глазами. Белый огонь, расплавленный свинец. Глаза убийцы из сна.
  Кэт тихо вскрикнула.
  - Вы меня не узнали без очков? - спросил обладатель серых глаз и по совместительству ее несостоявшийся знакомый из терминала. Только теперь Кэт поняла, что смотрит он на нее не безжалостно, а благожелательно, даже нежно. - Или вы хотите вернуть назад вашу соседку? Я предложил ей поменяться местами, но и подумать не смел, что вы по ней заскучаете.
  - Куда вы дели ее? - враждебно спросила Кэт. Напряжение, охватившее ее во сне, не спадало.
  - Дел? Я уступил ей кресло в бизнес-классе! Не волнуйтесь за нее, ей сейчас удобнее, чем вам.
  - Не сомневаюсь и завидую. Вы-то что здесь забыли?
  - Я решил довести до конца начатое. Хочу познакомиться с вами. Мы в воздухе, нам никто не помешает. Телефон тоже. Я его выключил. Вот.
  Он продемонстрировал свой безжизненный BlackBerry.
  - Ладно. От вас просто так не отделаешься. Давайте знакомиться.
  - Меня зовут, - довольным тоном произнес шотландец, - Джерард Карвер.
   Кэт недоверчиво дернула бровью.
  - Как-как, - прищурилась она, - Джерард? Я не ослышалась?
  - Не ослышались.
  - Джерард, а коротко Джерри? - она показала ему оттопыренный мизинец, - Мелкий пакостник с ушами и хвостом? Джерри, наглый, противный мышонок? Злобный грызун-садист?
  - Я бы не проводил подобных ассоциаций... - пробормотал шотландец.
  - Ха-ха-ха-ха-ха, - откинув назад голову, от души расхохоталась Кэт. Прикрыв рот ладонью, глянула на него заслезившимися от смеха глазами, - Простите, вот уж не ожидала. Вы - сама представительность, и вдруг Джерри! Хахахахахахахаха... Знаете у меня есть хороший друг. К слову, очень серьезный человек. Он терпеть не может мышонка Джерри! У него настоящая фобия! Стоит ему увидеть по телевизору эту бегущую тварь, как он садится и начинает его ненавидеть. Он даже хотел сменить профессию из-за своей ненависти, стать аниматором и создать мультик, где Том пристукнет Джерри! Хахахахахахахаха.
  - Много у вас в друзьях серьезных людей? - шотландец улыбнулся против воли. Она смеялась так заразительно - не возможно не отреагировать.
  - А вам то что? Хахахаха, - снова залилась смехом Кэт.
  Атмосфера между ними разрядилась. Ее нервозность сняло, как рукой. Сосед показался ей своим в доску парнем, его странные прозрачно-ртутные глаза перестали настораживать, а тщательно скрываемые атрибуты успешного человека - раздражать.
  "Джерард Карвер, ты жутко симпатичен, это мы давно признали, - думала она, смеясь, - А теперь выяснили, что ты еще и обаятелен, с тобой будет приятно поболтать без особых церемоний. Чтобы потом расстаться навсегда".
  - Ты не против, если я буду звать тебя Джерри?
  - Зови. Глядя на меня, ты постоянно будешь вспоминать своего мышонка?
  - Откровенно говоря, при близком рассмотрении ты похож на другого зверя. Меня зовут Кэт. Катерина Шэддикс.
  - Рад знакомству, Кэт.
  Они обменялись рукопожатием.
   - Ну, Кэт! - он откинулся на спинку кресла, - Как тебе Шотландия? Ты оценила по достоинству наше славное гостеприимство?
  - Гостеприимство? Оценила, а как же! Во всей красе прочувствовала его на собственной шкуре, - вспомнив утренний грязевой душ, Кэт состроила рожу.
  - И как тебе, расскажи, - не заметил ее гримасы Джерри.
  - Ты хочешь услышать мою одиссею? Предупреждаю, история не из коротких. И не из самых спокойных.
  - Я никуда не спешу, у меня впереди тринадцать часов полета, - он устроился на сиденье поудобнее.
  - Раз ты настаиваешь, то, пожалуйста, - Кэт поискала положение покомфортнее, - Путешествие мое началось с приезда в Инвернесс на свадьбу к подруге. Три дня на праздник, пообещала я себе, а остаток двухнедельного отпуска посвящу увлекательной поездке. На пятый день неуемного веселья с утра я долго вспоминала свое имя, держа у виска подушку со льдом. Вспомнив, решила - праздновать, пожалуй, хватит. Времени осталось меньше, чем хотелось бы, но все по-прежнему в моих руках! Я молода, полна сил, на карте есть достаточно сбережений, чтобы в поездке не отказывать себе ни в чем в пределах разумного. Маршрут путешествия со всеми остановками намечен. Я тронулась в путь. Последствия свадебных загулов дали о себе знать в первый же час путешествия. Я не помню, как очутилась в этой антикварной лавке в Инвернесс , где на меня с витрины смотрел...
  - Лохнесский монстр из бронзы, - ввернул Джерри.
  - Именно. Я не смогла противиться магии того взгляда. Тем более я коллекционирую фигурки собак... Последствия моей позорной слабости тебе известны. Пятнадцати килограммовая штуковина в сумке, плюс почти нулевой баланс на банковской карте. Да, собака стоила три моих месячных оклада. Боже, как я ее ненавижу!
  Кэт ударила раскрытой ладонью по подлокотнику.
  - Но вместе с тем люблю...
  Они посидели, осмысливая гипнотическую силу и запредельную стоимость антикварных собак из бронзы.
  - Итак, - продолжила Кэт, - с собакой и багажом я кое-как добралась до стоянки конторы, сдающей автомобили в прокат. Моих жалких грошей хватило на форд, к которому лет двадцать точно никто не походил. Хозяин, хитрый старикан, кстати, с таким же неудобоваримым акцентом как у тебя, битых полчаса расписывал мне достоинства колымаги. Я понимала, стервец нагло врет. Он понимал, что я понимаю, что он врет. Однако я поддакивала его россказням, потому что мы оба, и я, и он, понимали - кому-кому, но уж точно не мне с моим крошечным бюджетиком выкаблучиваться. Я влезла в форд, завела мотор, и очень скоро выяснила, что мой форд - кобель.
  - Как это? - не понял Джерард.
  - Он останавливался у каждого столба. Тебе смешно, Джерри, а мне было не до смеха. Особенно когда после мытарств по дорогам и придорожным гостиницам я добралась до конечной цели моего путешествия. В тот же час, по закону подлости, пошел дождь. И форд, упрямый баран, встал на финишной прямой, увязнув колесами в грязи. Мне пришлось лезть в кусты за ветками, чтобы подложить их под колеса...
  - Подожди, - подозрительно перебил ее Джерард, - Что было конечной целью твоего путешествия?
  - Одно поместье, но погоди, не перебивай, об этом позже, - Кэт стянула с головы капюшон своей парки, помолчала, вспоминая, - ты не представляешь, как я была измучена к сему судьбоносному моменту, Джерри. Мне каждую секунду хотелось попеременно то рыдать, то ругаться. Я выламывала лапу у ели и молила Небо послать мне помощь. Форд стоит, до отправки самолета в Нью-Йорк осталось три часа, я не успеваю ни туда, ни сюда. Опоздать не могу, потому что на новые билеты у меня попросту нет денег. В общем, ...трудноразрешимая ситуация. И тут - спасение! По дороге, ведущей с вершины холма, на который мне надо забраться, петляет автомобиль! Я выскакиваю на дорогу, протягиваю руки - о, чудо, мои молитвы услышаны! О, вот ты, принц на белом коне, спаси меня! Принц подбирается поближе, въезжает колесами коня в самую грязную лужу, которую только можно отыскать на всей этой дороге, и окатывает меня дождем насыщенного бурого цвета.
  Кэт сделала паузу. Трагичными глазами долго смотрела на Джерарда, который, почему-то, слегка покраснел. Видимо, из чувства стыда за соотечественника.
  - Вот что ты обо всем этом думаешь? - просила она с надрывом.
  - Ужасно, - проникновенно посочувствовал Джерард, - каков подлец...
  - Не то слово, - Кэт мстительно сморщила переносицу, - Еще знаешь на такой крутой тачке серебристо-серого цвета. Прямо Джеймс Бонд. А ты, Джерри, на какой тачке ездишь?
  - Я? - Джерард с хладнокровием разведчика выдержал ее пытливый взгляд, - Я вообще машины не люблю. Езжу на велосипеде.
  - На велосипеде? Как интересно! И в аэропорт ты приехал на велосипеде? В таких-то ботинках?
  - В аэропорт приехал на такси. Э-э-э, слушай, Кэт, - Джерри снял кожанку, разместил ее на спинке кресла. Остался в тонком шерстяном свитере, подчеркивающем рельефность грудной клетки, - Ты наверняка сделала кучу фото, путешествуя по Шотландии?
  - Фото? Нет, - засмотревшись на мощную грудь и руки шотландца, Кэт запамятовала, что собиралась развить тему с машиной, - я плохой фотограф. Обычно делаю зарисовки. Оттого и приехала к поместью с опозданием, что убила на них уйму времени.
  - Ты рисуешь?
  - Ну да. Моя работа отчасти. В Шотландию меня привели в основном художественные дела.
  Она порылась в своей стильной сумочке, разительно противоречащей выбору одежды, достала большой блокнот в твердом переплете, протянула его Джерри.
  - Хочешь - взгляни.
  Он раскрыл блокнот на середине. Там с большим мастерством был нарисован цветок чертополоха на колючем стебле. Джерри перевернул страницу, увидел волынщика. По пояс голый, усатый, в килте, со спорраном на бедрах, в гетрах и ghillie brogues на ногах волынщик во всю силу легких дул в волынку.
  Стал листать дальше: блокнот был заполнен рисунками, сделанными простым карандашом. В руке художницы ощущался профессионализм и талант. Джерри видел пейзажи - горы и долины с пасущимися на них отарами овец, рассматривал замки, порой мрачные цитадели, порой легкие особнячки с островерхими крышами. Его взгляду предстал нарисованный паб с вывеской, гласившей "Three chimneys". За пабом следовала пивная бутылочка, на этикетке которой кельтской вязью значилось "Fraoch. Heather Ale", а рядом стопочкой шли, видимо, к месту вспомянутые и нетвердой рукой записанные стихи Стивенсона о малютках-медоварах и вересковом меде.
  На следующей странице красовался воинственный шотландский король в летящей по ветру мантии. Он въезжал на утес на боевом коне, простирая свою карающую длань к волнам моря, в которых его волей только что погибли два упрямых пикта - последние хранители волшебного рецепта. На следующем развороте он задержался дольше обычного.
  - Кэт, где это? - Джерри указал на картинку. Холм, на вершине его, словно корона, ровное кольцо из вертикально поставленных камней.
  - Этот кромлех? - Кэт заглянула в тетрадку, - Точно не помню. Стоячие камни у вас тут не редкость.
  - Точно такой же кромлех есть недалеко от моего дома...- Джерри погрузился в изображенную карандашом Шотландию, - Что правда, то правда. На нашей Альбе много Мест Силы, воздвигнутых друидами.
  Перелистнув страницу, он ругнулся, выразительно модулируя интонацию голоса.
  - Хо-хо! - заулыбалась Кэт. - Возьму на себя смелость предположить - это был гэльский?
  - Не нашел подходящих английских слов, чтобы выразить, - Джерард указал на очередной рисунок, - восхищение.
  - Дай пять, мы оба мастерски ругаемся на непонятных наречиях! - она звонко ударила своей ладошкой по подставленной широкой ладони.
   - Черт возьми, Кэт, это очень красиво. Кто она?
  - Спасибо. Она - прекрасный фантом, которого видели лишь избранные. И увидев, уже не смогли забыть. Я вряд ли могу отнести себя к числу этих счастливчиков: встречала только эскизы с ее изображением, один раз читала описание готовой картины. Это Ундина. Миру она не известна, как не известен и гений, создавший ее.
  Кэт замолчала. Он пожал плечами в знак того, что с Ундиной не знаком.
  - Дай мне, - она забрала у него блокнот. Пальцами погладила рисунок. На нем изображалась полуобнаженная девушка с глазами лесной феи. В брызгах и пене, словно Афродита, выходящая из воды. Тонкое, изогнувшееся в движении тело окутывала волна длинных волос. - Ее нарисовал художник-прерафаэлит. Кем она ему приходилось - неизвестно, скорее всего, возлюбленной, потому что на всех картинах Бойса у женщин ее лицо.
  - Бойса? - переспросил Джерард. - Не слышал.
  - А хочешь услышать?
  - Очень хочу, - Джерри наклонился к ней ближе.
  Ко всему, что она рассказывала, он проявлял неподдельный интерес. Ей это нравилось.
  - Ты знаешь, кто такие прерафаэлиты?
  - Знаю, художники. Я видел "Офелию" Милле в галерее Тейт.
  - Верно. Прерафаэлиты были реформаторами, в корне поменявшими вековые принципы изобразительного искусства. Их техника письма была фотографической, краски - насыщенными и яркими. В сюжетах присутствовал глубокий символизм, а герои, в основном женщины... Их женщины не были скромными, чопорными, сдержанными, целомудренными, как у академистов. Они были эротичны и чувственны. Будоражили воображение... Вспомни Офелию, взгляни на Ундину, пусть даже она кое-как срисована мной со старых эскизов, и ты поймешь о чем я говорю.
  - Я понимаю, о чем ты говоришь, - отозвался Джерри.
  Он не смотрел на Ундину. Он не мигая смотрел на Кэт. Серые глаза потемнели, как грозовое небо. Она не отвернулась вовремя, позволила себе тонуть в его глазах, но рассказ продолжила:
  - Прерафаэлит Бойс оставил небогатое художественное наследие. Его картины есть в нескольких частных коллекциях. С некоторых пор я их изучаю. Создаю каталог, в который войдут работы художников-основателей Братства Прерафаэлитов. И Бойса в том числе. Каталог почти готов. Но в нем нет Ундины. Она упоминается в архивных записях, разок всплыли эскизы картины. Но самой ее нет. Я ищу ее, пока не найду, последняя страница каталога останется пустой.
  - По твоим словам, нарисовавший ее Бойс - гениален, но широкой общественности не известен, - заметил Джерри. - Это не логично, Кэт. Прерафаэлит, говоришь? Британец? Мы, британцы, предпочитаем знать своих героев...
  - Полностью согласна, - кивнула Кэт, - не знать художника, такого как Бойс - преступно. Но он неизвестен. Что он был за личность? Где он жил? Нет даже мелких деталей его биографии. Только имя - Бойс, и несколько картин потрясающей красоты, подписанных этим именем. Если Ундина - фантом, то ее создатель еще более призрачен. Есть версия, что Бойс - это псевдоним. Но кто скрывался за ним?...
  - Да уж, загадок - море. Как ты собралась их разгадывать? Есть зацепки?
  - Хм, - Кэт закрыла блокнот, постучала ногтями по тисненой обложке, раздумывая. И снова раскрыла, показав Джерри фотографию, лежавшую между страниц, - Это фото я из-под полы сделала в Саутгемптоне, в галерее Millais, посвященной художнику Джону Милле, c риском заплатить заоблачный штраф. Из письма становится ясно, что картина завершена. Автор письма говорит, что видел ее. Его описание полотна полностью совпадает с существующими зарисовками.
  - Дай взглянуть, - он взял фотографию письма, прочел первые попавшиеся на глаза строки "...как Венера Боттичелли, но гораздо более прекрасная. Прекраснее в десятки тысяч раз. Она источала свет, переливалась и играла, как лучик солнца играет на подернутой рябью воде. Она была живая. Клянусь тебе, я ..." ...Какая-то белиберда.
  - Письмо хранится в папке, недавно найденной неизвестно где и переданной на хранение в музей Millais, - Кэт забрала фото, - Помимо этого письма, я ознакомилась еще с кое-какой корреспонденция, которую нашла там же - в папке. Письма, приходившие на имя Милле из Шотландии. Из поместья - тут внимание - Тэнес Дочарн. Ты понимаешь меня, Джерри? Художнику-прерафаэлиту Джону Милле писали из Тэнес Дочарн. Писала женщина. Рассказывала о своем сыне Лайонеле, о его пошатнувшемся здоровье. В одном письме есть такие слова: "Отец по-прежнему настроен враждебно по отношению к занятию сына, нет причин думать, что мнение его поменяется. Смиритесь с этим, Джон. Боюсь, реализовывать задуманное вам придется без Лайонела"... Она обращается к художнику, Джерри, которому в ту пору было двадцать лет - самое время зарождения Братства. Понимаешь, к чему клоню? Боюсь делать скоропалительные выводы, но, похоже, призрачный Бойс и этот Лайонел из Тэнес Дочарн - одно лицо!
  - Тэнес Дочарн, - хмыкнул Джерри, - Лайонел... Слушай, я хорошо знаю Тэнес Дочарн и тех, кто живет в поместье. Никаких художников в роду МакГреев в помине не было. Там все куда более прозаично - эль и виски.
  - Ты уверен? - Кэт заметно помрачнела.
  - Абсолютно. Там есть маленькая гостиница для туристов, которые путешествуют по винокурням Высокогорья. Есть овцы, козы, у хозяйки - целый выводок скотч терьеров. Что еще есть?... Виски и эль... Говорил уже. Короче, есть все, кроме картин и художников...Такого добра не имеется.
  - Завидная осведомленность, - она сердито захлопнула блокнот и сунула его в сумку.
  - Шотландия - страна маленькая. Мы здесь всё друг о друге знаем, - Джерри наклонился к ней. Горячее дыхание коснулось ее шеи. Аромат его одеколона дразнящее защекотал ноздри. Она почувствовала, как покрывается гусиной кожей от этого будоражащего запаха.
  - Откуда ты взялась такая? С прерафаэлитами и русской бранью?
  - Я уже говорила тебе - из России. Только русские девушки имеют привычку болтать лишнего.
  - А чем объяснить звучное "Кэт Шэддикс"?
  - Не Кэт, а Екатерина. В девичестве Романова, родом из Санкт-Петербурга. Люблю искусство и работаю искусствоведом. Мои родители эмигрировали в США, когда мне было тринадцать. Сейчас мне двадцать шесть.
  Из всего потока ее речи Джерри зацепился за слово "в девичестве".
  - Ты замужем? - спросил он ее.
  Кэт взглянула на него.
  - Была замужем, но давно быть там перестала. От того смутного времени осталась лишь фамилия.
  Он коснулся ее рукава:
  - Ты отыщешь свою Ундину. А вместе с ней загадочного Бойса, то есть, того, кто под этим именем скрывается.
  - Хорошо бы, - покачала светловолосой головой девушка, - но где теперь искать их, раз ты утверждаешь, что в Тэнес Дочарн про них слыхом не слыхивали...
  Из начала салона донеслось мелодичное позвякивание посуды. В проход въехала обширная тележка с напитками, которую толкала перед собой хорошенькая стюардесса в синей форме.
  - Я знаю, чем тебя приободрить, давай закажу чего-нибудь освежающего? - предложил Джерри.
  - Закажи, - она вздохнула, потянулась, подложила свою сумочку себе под поясницу, - Пока ты заказываешь, я сбегаю, носик попудрю. Будь добр, убери свои роскошные длинные ноги и дай мне выбраться.
  Джерри встал, выпуская на волю соседку. Она волной протиснулась между креслами, направилась в нос лайнера. Джерри отметил про себя, что шею и спину она держит очень ровно. В проход высунулся и стал пялиться на Кэт один из парней, сидевших поблизости. Джерард резким движением размял плечи.
  - Что тебе взять, Кэт? Слышал, русские предпочитают водку! - крикнул он девушке.
  Она остановилась, оглянулась.
  - Да, возьми мне водки! Я выпью и приму на себя управление лайнером. До Нью-Йорка не долетим, зато повеселимся.
  Исчезла. Пассажиры стали оглядываться на Джерри, зашептались. Он, смеясь, рухнул в кресло. Подъехала стюардесса с тележкой:
  - Водку, сэр? Я правильно поняла?
  - Мы пошутили, - он жестом отказался от прозрачных скляночек, которые протянула ему женщина, - Давайте содовую.
  Стюардесса передала Джерарду два высоких стакана со льдом, до краев наполненных сладкой шипучей жидкостью. Тележка поползла дальше. В начале салона появилась Кэт, отыскав его взглядом, заговорщицки подмигнула и, облокотившись на одно из кресел, стала ждать, когда тележка минует ее и позволит вернуться на место. Попивая содовую, Джерард наблюдал за Кэт.
  Было заметно, что она очень устала. Медленно моргает, под глазами пролегли круги. Она избавилась от своей безразмерной толстовки, обвязав ее вокруг талии. Осталась в облегающей черной водолазке без рукавов. Стоит в позе, позволяющей рассмотреть ее хрупкое тело с высокой, полной грудью. Выгнутое бедро переходит в талию, столь узкую, что кажется, охватить ее он сможет двумя ладонями. У нее красивые руки и светлая кожа, кажущаяся ослепительно белой на фоне темной ткани водолазки.
  "Грациозна, словно балерина, - Джерри сделал глоток содовой, - красавица. А ведет себя так, будто не осознает своей красоты".
  Тележка укатила. Он поднялся, встречая попутчицу. Та приблизилась, пробралась на место, порывистым движением головы откинула челку с глаз и попробовала напиток. Джерри, прежде чем сесть, осмотрелся. Заметив, что недавний парень двусмысленно ухмыляется и показывает поднятый вверх большой палец руки. Подавил горячее желание двинуть ему в челюсть. Все вмиг стало сложным и запутанным.
  Глядя искоса, он стал изучать ее точеный профиль - высокий лоб, прямой тонкий нос, круглый подбородок. Полные губы... Он понял вдруг, что очень хочет запомнить это лицо. Запомнить на нем каждую черточку, чтобы и через пятьдесят лет с точностью воспроизвести его в памяти.
  - Ты обещал водку, - капризничала Кэт, - я успела настроиться на грядущее веселье.
  У нее были пушистые, завивающиеся крупными кольцами волосы медового оттенка, который он заметил только что. Густая челка падала на глаза, задевая длинные ресницы. У мочек ушей пряди были подстрижены и непослушно топорщились, от чего их обладательница немного смахивала на мальчишку. Своенравного сорванца.
  - Я решил - это чревато, - он пристально смотрел на ее соблазнительный рот, чего она не замечала.
  - Наверное, ты решил, что я начну наигрывать на балалайке?
  - Понятие не имею что такое бай...лай... Я подумал, ты пустишься в пляс.
  - С чего бы вдруг?
  - С того, что ты танцовщица. Тебя выдает стать. Ты танцуешь, Кэт?
  - Танцую, - ее губы усмехнулись. Он стал рассматривать золотисто-медовые пряди ее волос, заправленные за уши, - С расческой перед зеркалом под Dancing Queen.
  - А если серьезно?
  - Если серьезно, - она сделала глоток, покрутила шейкой, - да, я занималась балетом до тринадцати лет, пока жила в Питере. Но это было давно и не правда. Мы переехали в США. Волею судеб я поступила в академию искусств в канадском городе Галифакс. Только не проси меня рассказывать тебе про мои студенческие годы, Джерард.
  Она повернулась к нему, янтарные глаза встретились с серыми.
  - Почему нет?
  - Потому что...
  "Потому что у тебя красивый до одурения голос, бархатный, с хрипотцой, в лучших традициях романтического жанра. Еще этот акцент... Ах, Джерри, сукин ты сын "...
  - Потому что с момента взлета я болтаю без умолку. Ты, что, психоаналитик, чтобы выслушивать мой бред? А может шпион? Ждешь, когда я выболтаю тебе всю подноготную, вплоть до пин-кодов к моим кредитным картам и прочих интимных вещей.
  - Твои крединые карты пусты, Кэт, ты сама мне это недавно сообщила, - по-волчьи ощерился Джерард, проводя пятерней по темным волосам.
  - Тогда зачем тебе моя болтовня?
  - Мне просто нравится наш диалог.
  - Монолог, ты хотел сказать, - Кэт опустила ресницы.
  - Пусть так. Поговори со мной еще. Расскажи что-нибудь, - он дотронулся до ее кисти, лежавшей на подлокотнике.
  - Ладно, - она хотела казаться спокойной. Но на деле давно погрузилась и в его обволакивающий тембр голоса, в его взгляд, в его запах.
  У нее нашлось, о чем порассказать. Через несколько часов лайнер зашел на посадку в аэропорту имени Джона Кеннеди в Нью-Йорке. Крылатую машину легонько тряхнуло, шасси коснулось бетонированной поверхности взлетной полосы, за стеклом иллюминатора в темноте замелькали сигнальные огни. Кэт все еще говорила, все еще рассказывала что-то, Джерард слушал, а турбины, рокоча, гоняли воздух и постепенно стихали.
  
  Глава 3.
  Шотландия, XIX век.
  - Джон Милле, ты герой!
  Одноместный кэб, украшенный потемневшим от старости гербом, выплясывал на кочках и выбоинах. Джон Милле сидел на жестком сиденье позади завернутого в звериную шкуру, патлатого кучера. Любовался пейзажем.
  - Ты герой, Джон Милле! - повторил всадник, ехавший верхом на породистом караковом жеребце рядом с экипажем. Это был красивый, плечистый юноша лет двадцати-двадцати двух в плаще и шерстяном берете на темных, вьющихся волосах. - Ты достоин лучшей награды!
  - Что во мне героического, Бойс, не скажешь? - Джон подпрыгнул на очередной кочке и мучительно сморщился. На втором часу путешествия по горной дороге его отбитый зад вопиял и молил о пощаде.
  - Ты спас меня от смерти, приехав во время, - проникновенно сообщил всадник, сдерживая своего горячего коня, который все норовил пуститься галопом, но вынужден был тащиться рядом с еле ползущей повозкой, - день-два, и я бы благополучно преставился со скуки среди всех этих холмов и долин. Ты глянь, красотища, аж зубы сводит!
  Джон послушно огляделся. Всадник не лгал.
  Гордые горы, обступившие путь, теснили друг друга гранитными плечами. Над ними рокотало небо. Ветер, пахнущий близким морем, чесал косматые вихры вереска. Из-за склонов холмов выплывали обширные поляны, на них паслись стада высокогорных шотландских коров. Животные, жуя, провожали погромыхивающий экипаж враждебными взглядами из-под спутанных челок.
  - Волшебные виды, - подтвердил Джон, - мне кажется, я попал в балладу о Макбете. Все жду, когда из тумана возникнут три ведьмы и начнут предрекать мне будущее. Однако ты упомянул награду, друг. Чем ты собрался наградить меня за приезд?
  - Ты забыл, какой завтра день, Банко? - ощерился всадник.
  - Первое мая, что с того? Почему ты скалишься, как сатана? Задумал проказу?
  - Поверить не могу, ты забыл, что завтра Бельтайн! Ты, сказочник, грезящий о ведьмах, духах и водяных! Друг чертенят и товарищ нечисти, кум призраков, гномий собутыльник, чародей кистей и красок! Забыл, что завтра самый волшебный день в году после Самайна? Праздник кельтского божка Белена, который вызовет с того света орды веселых мертвецов! Завтра у Круга Друидов, что в тридцати минутах езды от моего дома, будет шабаш, Милле. Я отведу тебя туда. Ты попадешь в сказку, в самое пекло!
  "Первое мая, - подумал Милле, вслушиваясь в болтовню друга, - надо же, мы не виделись три месяца, а кажется - вчера расстались".
  Лайонел Бойс был единственным другом Джона, они вместе учились в Королевской Академии художеств в Лондоне, вместе жили, вместе познавали секреты живописи. Два лучших ученика, одинаково одаренных, но при этом совершенно разных. Один спокойный и рассудительный, второй - настоящий сорванец.
  В феврале Бойс уехал домой в Шотландию. В родовое поместье Тэнес Дочарн, расположенное в Шотландском нагорье недалеко от городка Каррбридж, его вызвали семейные обстоятельства. Из этого самого поместья Бойс едва не направился прямиком на кладбище.
  - Как тебе моя идея с шабашем, Милле? Готов к приключению?
  - Я-то готов. Лишь бы ты не начал умирать.
  - С умиранием покончено, Джон. Я здоров как бык. Хотя не скрою, было худо. Я горел в аду, харкал слизью две недели. Мой грум подтвердит. Подтверди, Норри.
  Возница буркнул что-то по-гэльски.
  Болотная лихорадка, свирепствующая по весне в здешних верещатниках, больше чем на месяц уложила Бойса в постель. Мать Бойса писала Милле, когда ее мятущийся в горячке сын был не в состоянии держать перо, что рассчитывать на лучшее они пока не смеют. Слава небесам, молодой организм победил недуг. Бойс выбрался из постели худой, трясущийся от слабости, обескровленный. Но быстро набрался сил и принялся страдать от избытка энергии и скуки.
  Стоило ему заикнуться о визите Милле в Шотландию, как Джон покидал вещи в чемодан и уже через день трясся в дилижансе, идущем до Каррбриджа. Он здорово соскучился по другу, по его задору, которого остро не хватало в чопорной атмосфере Лондона.
  - Расскажи мне про Лондон, Милле!
  - Лондон стоит, Бойс. Все по-старому.
  - А Братство? Как с ним обстоят дела?
  - Я каждую неделю слал тебе письма в твою глушь, Бойс. Описывал последние события. Излагал последние новости. Со щепетильностью отпетой сплетницы перемывал косточки нашим общим знакомым. Не говори мне сейчас, что я делал это напрасно. Ты читал мои письма, Бойс?
  - Я ими зачитывался!
  - Значит ты в курсе дел Братства. Ты на редкость осведомленный человек для вашей дикой местности.
  Бойс весело рассмеялся.
  Год прошел с тех пор как на одной из лондонских выставок они познакомились с двумя юными художниками, друзьями, вроде них самих. После вечера возлияний и споров выяснили, что нашли единомышленников, мечтателей, готовых воевать, менять стереотипы, творить по собственному замыслу в обход академизма, как творили Рафаэль, Перуджино, Фра Анжелико. Так в Лондоне родилось и теперь ожидало их готовое к действиям молодое прерафаэлитское братство.
  "Сотни, тысячи путей перед нами, - подумал Милле, плотнее обматываясь шарфом и разглядывая заплетенную в косички гриву коренастой пони, медленно, но верно влекущей кэб вверх по пригорку, - горизонт бесконечен, сил - в избытке. Сколько всего мы сможем сделать вместе, Россетти, Хант, я, Бойс. Сколько всего изменим..."
  - Знаешь, здесь у нас верят - человек, которого ты встретишь в Бельтайн, изменит твою жизнь навсегда, - проговорил Бойс, вырывая Милле из раздумий.
  - Неужто?
  - Да. Смотри, Милле, как бы тебя не окрутила хорошенькая селяночка, чтобы из художника превратить в добропорядочного фермера.
  - А сам ты кого опасаешься? Темпераментной колдуньи верхом на метле?
  - Я, - синие глаза Бойса блеснули озорством, - как раз ничего не имел бы против темпераментной колдуньи. Смотри, мы почти приехали. Вон мой дом, Милле.
  Повозка подползала к обширной подошве холма. К вершине по одному из склонов вбегала дорога. Там, кутаясь в прохладных высотах, стояло поместье Тэнес Дочарн.
  
  Приезд Милле отмечался с помпой. Родители Бойса распорядились накрыть обильный стол в готической зале с мраморными полами и гобеленами на стенах, отапливаемой аж тремя каминами, устроили нечто вроде пира на старый манер.
  - Мы безмерно рады вашему приезду, Джон, - обезоруживающе улыбнулась мать Бойса.
  Джон церемонно склонился над своей тарелкой, стараясь скрыть смущение. Он знал миссис МакГрей заочно, по письмам, которые она писала ему в период болезни Бойса. Но и представить себе не мог, что эта женщина, пишущая изысканным почерком, настолько хороша собой. Девичий стан, грустные глаза глубокого сине-зеленого оттенка, все еще свежая, белая кожа. Сын перенял ее аристократическую красоту, статью пойдя в мощного отца.
  - Задержусь ровно на столько, чтобы не надоесть вам, миледи.
  - О, ну тогда вам придется поселиться у нас!
  - Простите меня, миледи, но я не мыслю жизни без Лондона.
  По рассказам друга Джон знал, что леди Элеонора вышла замуж в восемнадцать лет, когда ее избраннику, лорду МакГрею, было почти сорок. На момент второго брака шотландец много лет вдовствовал, был почти разорен. Он имел сына от первого брака, но тот пропал без вести в юном возрасте, не вернулся домой с охоты. Когда это случилось, лорд был уже женат на Элеоноре, общему сыну супругов Лайонелу было около пяти лет.
  За счет богатого приданного, которое принесла с собой Элеонора, происходившая из купеческой семьи, не аристократичной, зато очень богатой, МакГрей поправил дела поместья. Отец и сын боготворили свою счастливую звезду в лице жены и матери. Сам Бойс, не желая злить отца, ненавидящего занятий сына живописью, в качестве творческого псевдонима пользовался непретенциозной на его взгляд фамилией бабушки со стороны матери. Хотя по происхождению он был МакГреем.
  - Надеюсь, до свадьбы вы задержитесь, Джон? Она планируется на июль, осталось всего каких-то два месяца. За это время Лондон не сгорит и не рухнет, - изящной ручкой леди МакГрей сделала служанке знак, чтобы та собрала тарелки и начинала подавать десерт.
  - Какой свадьбы, осмелюсь спросить? - Джон не донес до рта вилку с куском пудинга.
  - Вы не знаете? Лайонел, почему ты молчишь, не говоришь другу, что скоро женишься? Ему повезло с невестой, Джон. Дейдра очень красива.
  - Самое главное, она достаточно богата, - вмешался лорд МакГрей, отец Бойса, сидящий в высоком дубовом кресле во главе стола. Шестидесятилетний хозяин поместья громовым голосом и львиной внешностью производил сильное впечатление.
  - Достаточно богата, чтобы ее муж мог не заботиться о доходах, а продолжал страдать бездельем, которое принято называть красивым словом "живопись".
  - Рейналд, - Элеонора успокаивающе погладила мужа по руке.
  - Ты тоже художник, парень? - спросил МакГрей, сжимая на скатерти пудовые кулаки, - Тоже малюешь баб и розочки?
  - Да, сэр, - Милле против воли стало стыдно. Он глотнул эля из чеканного кубка.
  - Одну из тех вон штук когда-нибудь держал в руках? - МакГрей указал на стену, где висели мечи, боевые топоры, секиры, рогатины, пики, палаши, копья. - Нет? Молодежь пошла... Весь цвет моего клана полег в якобитских восстаниях, юнец. Нам пришлось отказаться от имени предков, чтобы не сгинуть в гонениях, устроенных англичанами. Всю жизнь жалею, что не родился в те славные дни... МакГреи выступали, яростные и сильные. Медведи, а не люди! Один наш воин стоил десяти англичан... Поле битвы залила благородная шотландская кровь, к небу летел голос волынки...Чай? Зачем мне чай? Уберите от меня ваше пресное пойло! Подать виски!
  - Тише, любовь моя, не горячись, - в полголоса уговаривала разгорячившегося МакГрея Элеонора. Лохматые борзые под столом с урчанием грызли бараньи мослы.
  
  После обеда Милле и Бойс вышли на воздух. Поместье Тэнес Дочарн, имевшее два этажа и высокую крышу с мансардными окнами, было построено в форме пентагона. Его углы обозначали пятиугольные башенки. Позади особняка раскинулся сад, походивший на дикую рощу. Бойс повел туда Джона сквозь арочную, увитую традесканцией перголу.
  - Смотри, - сказал он, указывая на серые развалины, что просвечивали сквозь гибкие стволы ясеней, пушистые кусты можжевельника и падуба, - Вот все, что осталось от исполинских башен и куртин замка Дон Эрк, возведенного во времена королей Дал Риады. Неприступная когда-то стена грозной крепости, а ныне лишь горстка поросших плющом руин.
  - Превосходная иллюстрация того, что бытие зыбко, могущество иллюзорно, а человек высокомерен, думая, что стена его дома неприступна. Прошло время. Нет Дал Риады. И мы созерцаем руины. - заключил Милле.
  - Ты прав, - согласился Бойс, - Но старое после смерти дает жизнь новому. Наше поместье возведено из камня разрушенной крепости.
  Утонувшее в клубах жимолости, из глубин сада вынырнуло маленькое здание с острым шпилем - часовенка. Рядом с ней показалось еще строение, более грубое, приземистое.
  - Из того же материала построены часовня и фамильный склеп, - добавил наследник МакГреев.
  Молодые люд подошли к затону, что поблескивал зеркальной гладью поверхности в самых дебрях сада.
  - "Где ива над водой растет, купая в воде листву сребристую, она туда пришла в причудливых гирляндах из лютика, крапивы и ромашки. И тех цветов, что грубо называет народ, а девушки зовут Перстами Покойников. Она свои венки повесить думала на ветках ивы, но ветвь сломилась. В плачущий поток с цветами бедная упала. Платье, широко распустившись по воде, ее держало, как русалку"... - прочел Бойс, - Это любимое место моей мамы.
  Милле посмотрел на согбенную иву, опустившую косы в темный пруд, на заросли молодой крапивы и таволги, на белого лебедя, выплывшего из заводи.
  - Здесь утонула Офелия, - догадался он.
  - Только это тебя не особенно трогает. Тебе не нравится у нас, Джон, - заключил Бойс, сорвал прут, замахнулся им на подплывшего поближе лебедя. Птица выгнула шею, взмахнула крыльями и зашипела.
  - Слушай, - повернулся Джон к другу, - почему ты не сказал мне, что женишься?
  - Это не важно, - Бойс поморщился, как от порции касторки. - Женюсь и женюсь, что особенного?
  Милле пренебрежительно дернул щекой. Пускаться в объяснения он не собирался. Художник должен быть свободен, как апостол, готов к свершениям, к битвам, реформам.
  Мальчишка Бойс собирается обвешаться пудовыми цепями супружества и навечно приковать себя к месту. Что ж. Парню всегда была свойственна некоторая ветреность, и глуп был Милле, ожидая от друга посвящения братству. Жениться? Ему? Соблазнившему не одну дюжину девиц и дам разного возраста, достатка и положения? Сомнительная афера.
   - Ты не прав, - сказал Бойс. Он знал друга, как облупленного, по лицу читал то, что было у Джона на душе, - мой отец хочет, чтобы я женился, и я сделаю это - он итак считает меня позором рода. Но жениться - не значит, просидеть у юбки жены всю оставшуюся жизнь.
  - И как долго ты намерен сидеть у юбки жены? - буркнул Джон.
  - Неделю, самое большее - две. Мы поженимся. Я удостоверюсь, что моя суженая понесла, (а это непременно случится и случится быстро). Потом отправлюсь в Лондон. Второй раз моя жена увидит меня в день родов.
  - Считаешь, она будет довольна подобным супружеством?
  - У нее нет выхода. Это единственный способ заполучить меня в мужья.
  - Ты проходимец, Бойс. Почем знаешь, что она быстро забеременеет?
  - Моя будущая жена - Дэйдра Джойс, из Джойсов, что сродни моей матери. Мама говорит, их женщины плодовиты, словно кошки. Дэйдра родит, мама станет помогать ей воспитывать ребенка. Моряки и солдаты тоже женятся, но это не значит, что после свадьбы они не видят моря и битв.
  - И когда свадьба?
  - Вот видишь? - Бойс глумливо захохотал. Белый лебедь не выдержал вопиющего нарушения спокойствия, возвратился в свою тихую заводь, - Ты уже не против!
  - Тебе известна моя позиция, Бойс. Если дело не страдает, не страдаю я. Мне нравится у вас, я даже знаю, чем займусь до дня твоей свадьбы - буду рисовать ваш пруд.
  - А где возьмешь Офелию?
  - Ты говорил, завтра Бельтайн. Встречу там. Если не встречу, ты нарядишься в платье и заменишь мне ее.
  
  - Бельтайн, - произнес Милле. От сказанного вслух слова на него дохнуло ночью, страхом, сладострастием и жаром костров. - Ты решил меня развлечь тем, что повел на бал к дьяволу.
  Они ехали по темнеющей равнине мимо терновых рощиц и крохотных озер. Бойс на своем караковом жеребце по имени Альпин, который никого кроме хозяина не признавал. Милле на покладистой красивой кобылке Моргане, принадлежавшей леди МакГрей.
  - Бельтайн, - отозвался Бойс, водя в воздухе плеткой, как кистью, - день лета, день любви, день плодородия. Мы едем на холм, Милле, на вершине которого вздымается древний кромлех. В доисторические времена там приносили кровавые жертвы друиды. Со Средневековья там празднуют свои шабаши наши родные ведьмы. Сегодня они соберутся опять.
  Кони вступили в быстрый поток, пересекающий долину наискось. Копыта зацокали по меловому дну. Миновали реку, въехали в редкий лесок.
  - Смотри! - Бойс концом плетки указал направление. Милле отвел от лица ветвь и увидел впереди мерцание огней, услышал пение.
  - Ведьмы поют, водят хороводы. Сегодня грань между прошлым и будущим тонка, пали преграды, мертвецы потоком хлынули в мир живых, чтобы танцевать и веселиться. Пляшет воскресшая Рианнон, пляшет Зеленый Джек. Паки, гномы, эльфы, призраки, вампиры, духи, и фавны. Гремит гобой, кипит сидр. Пылают костры. Скоро выйдет из леса король-олень. Скоро будет избрана Майская Королева. Сгорит Плетеный Человек. Видишь, Милле? Слышишь? Шабаш! Ха-а!
  Бойс хлестнул коня и помчался вперед. Моргана рванула следом, Милле с трудом удержался в седле. Сотрясаясь от бешеной скачки, на них надвигался курган, увенчанный каменной короной, обвитый кольцами костров, гремящий музыкой и барабанным боем.
  Бойс первым подлетел к холму, въехал вверх по склону, спрыгнул с седла, кому-то кинул поводья, что-то радостно закричал в разношерстную толпу. К нему подбежала девушка с распущенными волосами в мелкую кудряшку и подала кувшин. Бойс напился из него, пролив часть жидкости на рубашку, передал кувшин подъехавшему Милле. Девушка утащила его толпу танцующих.
   В кувшине был сливовый сидр, который ароматил так, что перехватило дух. Пока Джон пил, мохнатое существо, похожее на грума Норри, увело прочь его кобылу. Он вытер губы рукавом и огляделся.
  Бойс бессовестно лгал, перечисляя всю мыслимую и немыслимую нечисть. Не было нимф и упырей. Были обычные люди, парни и девушки, мужчины и женщины, старики и старухи. Пестрые платья, цветные шарфы, рогатые маски прыгали через костры, кружились, падали, смеялись, пели. В волосах развевались ленты, звенели бубенцы. Жарко пылали можжевеловые поленья.
  Сидр был крепок, мир вокруг Милле покачнулся и поплыл. Вдруг от вращающегося с бешеной скоростью хоровода что-то отделилось. Какой-то кудлатый клубок подлетел к Джону и ударил его в грудь. Художник не устоял, засеменил назад и во весь рост растянулся на траве. Он ошалело глянул вверх - над ним стояли музыканты. Один из них, скрипач в треуголке из-под которой торчали седые букли, подмигнул Милле огненным нечеловеческим глазом и протянул руку.
  Джон ухватился за нее. Рывком его поставили на ноги. Дородная грудастая женщина в старинном головном уборе несколькими ударами ладоней выбила пыль из его костюма и, забористо дыхнув винными парами, чмокнула его прямо в губы.
  "Ведьма!" - юноша испуганно шарахнулся прочь от хохочущей целовальщицы.
  Спиной натолкнулся на здоровяка в сутане католического священника и тиаре на лысой голове. Священник развернул его к себе лицом, погрозил пальцем. И пхнул художника в самый водоворот танцующих. Взвыла волынка, загрохотали барабаны, в огромном костре рухнули поленья, подняв в воздух сноп огненных мух. В плечо впились чьи-то пальцы. Пляска началась. Парни и девушки исчезали один за другим - вокруг скакали уже не люди, а сатиры, черти и лешие.
  Он не помнил, как оказался вне круга. Кровавым пламенем занялся Плетеный Человек - свитый из ивовой лозы высоченный болван, набитый сеном, травой и цветами. Его заслонила душная дымовая завеса. Сопя и кашляя, Милле разглядел перед собой тропку, ведущую вниз в темноту, и сбежал по ней. Теперь холм светился и гремел наверху. Джон стоял в поросшем папоротником логу, где было на удивление тихо - шум долетал сюда будто бы издалека, из-за толстой каменной стены... Он побежал прочь от разверзшегося над головой ада к растущим поблизости раскидистым деревьям.
  - Сукин сын... - тяжело дыша, беглец ткнулся лбом в шершавый, влажный от росы ствол, - Завез в преисподнюю. Леди МакГрей, где вы, ангел? Спасите меня от вашего сына. Пока ему в голову не пришло что похуже участия в ведьмовской оргии.
  Поблизости раздался то ли стон, то ли громкий вздох. Джон замолчал и замер. Он не ожидал получить ответ на свою полусерьезную молитву, обращенную к матери Бойса. Прислушался. Сначала было тихо, лишь шелестели листья, да гремела музыка на дьявольском холме.
  Вздох повторился, уже ближе, отчетливее. Через мгновение Джон услышал еле уловимое пение. Оно доносилось из глубины рощицы, как фантом исчезающее, легкое, и такое нежное, что невольно защемило сердце. Не до конца веря ушам, Джон раздвинул руками колючие ветви куманики.
  На открывшейся полянке стоял одинокий мегалит, неведомо кем перенесенный сюда из круга друидов. Рядом с камнем танцевала фея. Не касаясь ногами земли, вспархивала и опускалась, взмахивала руками-крыльями, мелодично подпевая своему стихийному танцу. В том, что это существо волшебное, Джон не сомневался - у смертной женщины не могло быть столь эфемерного, светящегося тельца, длинных, почти до щиколоток, волос, отливающих лунным сиянием.
  - Где ты, Милле! - крикнули сзади.
  Фея остановилась, опустила руки.
  - Эй! Джон!
  Джон неслышно чертыхнулся и бесшумно свел ветви, чтобы она не заметила его и не исчезла. Бойс снова крикнул. Милле затаился. Пусть покричит и уйдет. Среди беснующегося сброда на холме Бойс чувствует себя, словно рыба в воде. Пусть убирается к ним.
  Бойс, однако, никуда убираться не собирался и ломился сквозь заросли не хуже оленя во время гона, безошибочно ведомый каким-то сверхъестественным чутьем. Наделав уйму шума, он возник рядом с Джоном и спросил:
  - Прячешься от меня, Джонни?
  Джон приложил палец к губам.
  - Что такое? - слегка понизил голос Бойс, - Ты поймал дриаду?
  - Кажется, да, - шепнул Милле, - но ты орешь, как стентор. Думаю, она испугалась и сбежала.
  - Быть не может! - выдохнул Бойс, - Где?
  Они вместе полезли в заросли куманики, с грехом пополам продрались к полянке. Бойс больно оцарапал шею о шип и выругался.
  Фея никуда не делась. Несомненно, она слышала друзей, поскольку стояла теперь лицом к тому месту, откуда появились Бойс и Милле. Но обнимая камень прозрачными ручками, и словно ища у него защиты, на мужчин не смотрела. Глядела в усыпанное звездами небо. Выйдя на поляну, друзья встали в десятке шагов от нее, не зная, что делать дальше. Милле судорожно соображал, как поприветствовать неземное создание.
  Фея опередила его, избавив от необходимости говорить. Рассмеялась счастливым детским смехом и запела. Голосок ее задрожал, как серебряный колокольчик. Милле не понимал ни слова, из того, что она поет. Бойс понял все.
  Песня прервалась внезапно, как и началась.
  - Как тепло, - сказала внятно фея, потерлась щечкой о поверхность камня, который обнимала, - теплый старик. Мне интересно, почему Господь рассыпал столько звезд наверху? Наверное, он сильно проголодался, его большой петух.
  Парни переглянулись.
  - Ты красиво поешь, - решился Милле, делая шаг на встречу фее. Фея отвернулась и повторила.
  - Ты красиво поешь.
  Еще шаг навстречу.
  - Откуда ты взялась здесь? Почему одна?
  Она оторвалась от камня и побежала прочь, но на опушке остановилась, заговорила с лесом:
  - Ты прилетел. Ты тоже один. И красиво поешь.
  Милле беспомощно обернулся на Бойса.
  - Она говорит с соловьем, дурень, - шепнул друг.
  Только теперь Милле распознал соловьиную трель.
  - Он поет для любимой, - пояснил художник фее.
  - Для любимой, - девушка пошла вдоль опушки, ведя пальцами по стеблям и листьям. Ее странное белое платье, украшенное вышивкой на груди, свободно обвивалось вокруг хрупкого тела. - Я не одна. Мама танцует. Там очень громко. Я здесь. Мне нравится рядом со стариком.
  Жемчужный смех. Фея закружилась.
  - Как она хороша, - прошептал Милле, очарованный зрелищем, - Бойс, я в жизни не видел существа прекраснее...
  - Это не фея, - тихо ответил друг. Он старался держаться в тени. - Обычная живая девушка.
  - Я подойду к ней.
  - Не вздумай. Не видишь, она не в себе. Она даже в глаза тебе не взглянет. Уйдем, Милле. Не нужно ее тревожить.
  Лайонел взял друга за локоть и потянул на себя. Ему захотелось уйти с полянки, вернуться на холм. Там поджидала кудрявая крестьяночка, кажется, Джун, и обещанные ей плотские утехи. Но Милле врос в землю, не в силах оторвать глаз от чуда, которое представляла собой танцующая фея. Сам Бойс старался не смотреть на девушку. Хотя знал, что Милле прав. Его охватил непонятно откуда взявшийся суеверный ужас.
  - Уйдем.
  - Стой, Бойс. Мы не можем бросить ее тут одну.
  - Она не одна. Сказала же - на холме ее мать.
  - Соловей поет для любимой, - прощебетала девушка, - Он очень мил. Правда, старик?
  - Господи, она наивна как дитя! Я не брошу ее. Иди, Бойс, найди ее мать и приведи сюда.
  - Отведем ее наверх вместе и уедем.
  - Ты говоришь, она даже в глаза не смотрит. Как ты ее поведешь?
  - Не знаю. Позову. Дорогая, пойдем к твоей маме! Не оставайся здесь одна.
  Бойс не надеялся, что фея отреагирует на его слова. Он вышел из укрытия и встал рядом с Джоном. Однако девушка остановилась и посмотрела в его сторону.
  - Кто говорит? - спросила она встревожено.
  - Я! Я говорю! - ободренный ее реакцией, Бойс забыл о своих страхах и пошел к ней на встречу. Настроение Милле передалось ему - девушку хотелось защитить от тьмы, не бросать наедине с мертвым булыжником, которого она звала ласково "старик".
  Ему показалось, еще секунда, и девушка убежит, спрячется за "старика". Он пошел медленнее. Она стояла на месте.
  - Петух очень большой. И страшно прожорливый, - приветливо заговорил Бойс, - ему надо много проса. Вот увидишь, наступит утро, петух выйдет пастись и склюет все звезды в мгновение ока.
  - Новой ночью Господь снова рассыплет просо! - девушка глянула мимо него. - Вот увидишь!
  - Все так и будет, малышка. Ты большая умница.
  Личико, напоенное безмерным очарованием, обратилось к нему. Черты его были исполнены утонченной красоты. Бойс оробел. Попытался, но не смог сравнить ее красоту ни с чем - все сравнения показались бледными. В блуждающем взоре жила ночь и плескался лунный свет. Луна горела на прядях волос, обрамляющих это изысканное лицо. Он исступленно изучал его и запоминал, и вдруг понял - она смотрит ему прямо в глаза. Свет, излучаемый ею, потек в него. Его заморозило изнутри, он почувствовал, что умирает. Но девушке вздумалось улыбнуться. И стало горячо.
  - Мы ... найдем твою маму, - Бойс запнулся, - Вон там. Где шумно. Ты пойдешь со мной?
  - Кто ты? - ответила она вопросом на вопрос.
  - Я Бойс.
  - Ты - Бойс. Я - Катриона.
  - Ты - Катриона.
  Она кивнула. Протянула руку, прижала широкий рукав к кровоточащей царапине у него на шее. Он не стал сопротивляться, боясь спугнуть девушку. От нее пахло цветущей яблоней.
  - Пойдем искать маму, Катриона.
  - Мама танцует. Я убежала, танцую здесь. Старик скучает без меня.
  - Старик устал. И ты устала, Катриона. Я отведу тебя к маме, нельзя от нее убегать.
  - Ты отведешь? - взгляд серебряных глаз вновь устремился на него. Бойс почувствовал, как его пронизывает дрожь. Недавний страх возвращался.
  - Отведу.
  - Идем, Бойс, - девушка сама потянула его в сторону холма. Проходя мимо обалдевшего Милле, прозвенела, - соловей поет для любимой.
  - Джон Милле, - представил друга Бойс.
  - Любопытный Джон, - заключила Катриона. - Он подглядывал. Милле любопытен.
  Втроем они поднялись на холм. За время их отсутствия здесь мало, что изменилось. Катрионе не нравилась громкая музыка. Она встала, отвернувшись от танцующих. Пламя костров заиграло на льняных локонах, окрасив их в жаркое золото. Бойсу волей-неволей пришлось остановиться, потому что девушка крепко сжимала его руку маленькой ладошкой.
  - Где искать ее мать? - спросил он, шаря глазами по веселящейся толпе.
  - Понятия не имею, - недовольно ответил Милле, которому не нравилась создавшаяся ситуация, - Ты здесь родился, должен знать местных, тебе и карты в руки.
  - Хорошо, постой рядом с ней, я постараюсь скорее вернуться. Малышка, отпусти меня, побудь с Джоном не долго. Я приведу твою маму.
   Катриона не отреагировала на его просьбу. Бойс стал деликатно освобождать свою ладонь. Пальцы девушки сжались крепче.
  - Не уходи, - попросила она и посмотрела ему в глаза, опять.
  - Не уйду, - подчинился Бойс. С трудом преодолевая наваждение ее взгляда, шепнул Милле, - Что теперь делать? Она не хочет меня отпускать. Будем стоять и ждать. Не известно, чего.
  - Ладно, - Джон уступил, - Я схожу. Как зовут твою маму, Катриона?
  - Сгорела Ивовая Баба, наступило лето, - ответила девушка, - По лесу идет король-олень, сам он белый, словно пена, на голове его золотые рога. Рога эти гудят так, что ветер поднимается и качает верхушки деревьев. Слышите?
  Художники переглянулись.
  - Сэр! - закричали из толпы. - Куда вы исчезли, сэр?
  К ним быстро шла девчонка, с которой весь вечер протанцевал Бойс. Она остановилась возле троицы, стрельнула глазками на соединенные руки Катрионы и Бойса, и обратилась к последнему, игриво поводя пышными рукавами платья.
  - Я потеряла вас. Зачем вы привели сюда эту дурочку? Она же ненавидит людей. Где вы ее отыскали?
  - На поляне у камня, - холодно отозвался Бойс. Во время танца он жарко поцеловал крестьянку, назвал "кудрявой милашкой". Теперь был зол на себя за это. И на нее заодно, потому что она вдруг показалась ему пошлой, грубой, с чересчур крупным носом, слишком, по кобыльи широкобедрой. - Ты знаешь, кто ее мать? Где ее искать?
  - Ее не надо искать. Анна Монро среди кумушек. Сейчас я ее позову, если хотите.
  - Будь добра. Как же она бросила свою дочь одну среди леса?
  - Она ее не бросала! Анна Монро живет совсем близко. Ее дом за Папоротниковым Логом. Дурочка Кэт целыми днями бродит по лесу, никогда не уходит от дома далеко. Ждите, я мигом.
  Девчонка пропала и вернулась, ведя за собой высокую, опрятно одетую женщину в чистом чепце на светлых волосах. Женщина была довольно моложава, статна, не успела растерять свою редкую, возродившуюся в дочери, красоту.
  - Готов спорить, - шепнул Бойсу Милле, - Лет эдак восемнадцать назад мама нашей крошки попалась на глаза знатному лорду. Тот оставил ей на память о себе драгоценный подарок.
  - Катриона! Иди ко мне! - воскликнула женщина, увидев их.
  Ее дочь с места не тронулась.
  - Сэр, будьте добры отпустите моего ребенка!
  - Прошу вас заметить, мадам, я не держу ее. Скорее наоборот. - Бой подвел Катриону к матери, - Она танцевала в лесу. Я и мой друг посчитали правильным не оставлять ее одну. Тем более близится ночь. Вы не боитесь, что девушку могут обидеть?
  - Вообще-то, сэр, - Анна Монро приняла у него руку дочери, которая сразу же обняла мать и прилегла головой ей на плечо, - мы живем в четверть мили от холма. Лес прилегает к нашему дому, и вполне естественно, что дочь моя гуляет там. Нас не обижают, вся окрестность знает меня и Катриону, никто не желает нам зла. Другое дело вы, чужой человек.... Как вы умудрились привести ее сюда! Катриона чутка, как зверек, она не показывается на глаза даже знакомым! Встретить ее в лесу почти невозможно!
  - Вот уж не знаю, возможно или нет, но от нас она не пряталась, имейте это в виду, - проворчал Бойс, недовольный враждебным тоном Анны. - Распевала себе как птичка, ничуть не таясь. Следите за дочерью лучше, мадам. Идем, Милле.
  - Пойдем и мы, Катриона! - Анна Монро погладила девушку по волосам.
  Катриона сонно моргая, пошла за матерью. Но сделав два шага, остановилась:
  - Бойс!
  Они посмотрели друг на друга.
  - У сырой грядки, в торфе талом она расселась в платье алом. Стара изгородь, набок кренится. Там колет шип и свистит синица, - забавно щурясь, произнесла девушка.
  Бойс не успел ответить. Анна Монро опередила его.
  - Идем, дочка! Идем! - взмолилась она. Лицо ее испуганно сморщилось. Женщина едва ли не побежала прочь, утягивая дочь за собой вниз по склону.
  Бойс и Милле проводили взглядами две удаляющиеся фигурки.
  - Я знаю эту малютку, - задумчиво сказал Бойс. - мать приносила ее, завернутую в одеяльце, в церковь, становилась у задней стены, плакала и молилась. Все, и дети, и взрослые, сторонились Анны.
  - Почему? - спросил Милле.
  - Анна родила дочь, когда была даже немного моложе Катрионы нынешней. Никто не знал от кого. Анна всегда ходила одна. И вдруг ребенок. Люди рассказывали всякие небылицы об отце. Я, будучи мальчишкой, лично слышал, как служанки в замке трепались, будто бы деревенскую девчонку обрюхатил злой дух. Катриона подросла, начала дичиться людей, а мнение о вмешательстве злой силы окрепло.
  - Полная чушь, - пренебрежительно фыркнул Милле, - До чего вы, шотландцы, суеверны. Застряли в темных веках. Катриона - обычная девушка, а не дитя дьявола. Да, немного не в себе. Полусумасшедшая. Если хочешь знать мое мнение, красота у нее ангельская.
  - И дьявол может принимать вид ангела света, - таинственно произнес Бойс. - Но не закипай Милле, я не спорю с тобой. Она обычная девушка. Странная, помешанная, дикая, но вполне себе обыкновенная.
  - Само совершенство. - Милле вздохнул, - Живи она не в самой глуши, а в цивилизованном людном месте, о ее красоте пошла бы молва. Она бы шествовала по разбитым сердцам. Даже хорошо, что у Катрионы разум ребенка. В противном случае она страдала бы тщеславием. А сейчас, посмотри, бесхитростна, открыта. Квинтэссенция расцветающей женской прелести и чувственности. Офелия.
  - Разум ребенка, тело нимфы, - тихо, задумчиво шепнул Бойс. И вдруг хлопнул Милле по плечу, обретая свою обычную веселость, - Пойдем домой, мой восторженный менестрель. Мой очарованный Гамлет. Бал закончен, пора бы и совесть знать. Где Норри, пьяная бестия, куда он дел коней?! Эй, Норри!! Э-ге-гей! Где ты?!
  - Вы уезжаете? - ахнула кудрявая крестьянка, которая все это время крутилась поблизости, - Но как же?... Вы говорили мне...
  - Уезжаю, детка, - безжалостно рассмеялся Бойс, запрыгивая на коня, которого ему подвел грум, материализовавшийся из дыма костров. - Я говорил, и я не лгал! Прости мне мою спешку! Помни меня, Джун!
  - Я Джил! - кричала отчаянно девушка. Но Бойс и Милле, пустив коней в галоп, ее не слышали.
  
  Глава 4.
  Нью-Йорк, США, XXI век.
  Меру своей усталости Кэт не осознавала, пока сидела в самолете. Оказавшись вне лайнера, в галдящем зале ожидания, среди толкающего, снующего взад-вперед люда, она почувствовала, как у нее дрожат колени, голова гудит, словно осиный улей, а все существо охватывает чувство растерянности и паники. Высокая фигура шотландца, ассоциирующаяся со спокойствием и защищенностью, широким шагом удалялась прочь.
  - Джерри, - слабо позвала Кэт в тщетной надежде, что он услышит. - Подожди...
  Удивительно, он услышал и вернулся.
  - Почему отстаешь?
  Кэт прикрыла глаза.
  - Я всю дорогу развлекала тебя рассказами. Истощила запас красноречия и актерских талантов. Очень устала. Ты не представляешь насколько. Еле держусь на ногах.
  - Хочешь, понесу тебя, - галантно предложил он. - Скажи, куда доставить.
  - Ты понесешь не меня, а мои сумки. По старой доброй традиции.
  - Хорошо, посиди здесь, в этом вот кресле, - он усадил ее на пластиковое кресло, точно такое же, как в аэропорту Глазго, - Я схожу за твоими сумками, а там решим, что делать дальше.
  Джерри ушел в багажную зону. Кэт огляделась, сжалась от неуютного шума. Сонмы звуков отражались от стен, метались под куполом огромного зала, словно испуганные воробьи, действуя на нервы.
  - Дальше ты уйдешь, Джерри, - она кинула взгляд на экран электронных часов на стене, - уже почти шесть... Нам обоим пора отправляться по своим делам. Уйдешь...
  Она задержала взгляд на парочке, разместившейся по соседству, в паре метров от нее. Жгучий брюнет с профилем хищной птицы держал в объятиях девицу и что-то нашептывал ей на испанском. Кэт ему подмигнула.
  - Тебя нельзя оставлять одну, - возникший у кресла Джерард держал ее чемодан, - Я едва отлучился, а ты уже перемигиваешься с чужими мужчинами.
  - Он чужой, а ты, значит, свой? - она поднялась с сиденья, передернула толстовку на плечах.
  - Вроде того.
  - С каких пор?
  - С тех самых, когда ты поведала мне в самолете детали своей жизни. Пойдем! - он развернулся и пошел прочь вместе с ее багажом.
  - Куда торопиться-то? - она сделала усилие, чтобы успеть за ним.
  - Пойдем, выпьем кофе.
  - Я не хочу кофе.
  - Ну, выпьешь чаю, - он встал на ползущую вверх ступень эскалатора.
  - У меня нет времени на кафе, Джерри, - скрипнув кроссовками, она затормозила у эскалатора, чудом избежав столкновения с мужчиной, который тоже стремился на запах свежесваренного кофе.
  - У тебя нет выбора, - донеслось сверху, - твои сумки у меня.
  На огороженной металлическими перилами круглой площадке располагалось кафе.
  Ламинированные столики и стулья стояли пятачком, от чистого прилавка доносился умопомрачительный аромат свежей выпечки.
  - Располагайся, - Джерри поставил багаж на пол, помог Кэт присесть. - Я сделаю заказ.
  Устраиваясь, Кэт взглянула вслед отходящему к прилавку мужчине. Тонкий шерстяной свитер не мешал любоваться его мускулистой спиной. Телосложение шотландца говорило о немалой физической силе. Чтобы иметь такое тело, нужно сутками торчать в спортзале. Или махать киркой на каменоломне. Джерри сделал заказ, расплатился, вернулся к столику с подносом, на котором исходили паром две кружки и высилась гора вкусностей.
  - Не знаю, что ты любишь. Заказал все, что у них было. Маффины, булочки с корицей. Пончики.
  - Ты сама любезность.
  Первые несколько минут они молчали и пили кофе. Гул в аэропорту набирал силу. Закончилась снежная буря, погода прояснилась, задерживающиеся самолеты начали прибывать целыми стаями. Час-пик был в самом разгаре.
  На лестницах, окнах, оградах переходов и эстакад переливались рождественские гирлянды. На перилах перемигивались фонарики, в динамиках в перерывах между объявлениями полетов звучали рождественские гимны и многоголосые хоралы. В воздухе витал дух Рождества - до праздника оставалось всего девять дней. Кэт покосилась на наряженную елку, стоявшую неподалеку.
  - Где ты справляешь Рождество, Джерри?
  - Дома с родными, - ответил он.
  - Всегда?
  - Всегда.
  - А я, - она отхлебнула кофе из пластиковой кружки, - где придется. Ответь мне, Джерри, на вопрос. Ты веришь в рождественское чудо? Если загадал что-нибудь на Рождество, это непременно сбудется.
  - А ты?
  - Не переводи стрелки.
  - Чем задавать вопросы, проверь, Кэт. Загадай что-нибудь. Самое время.
  - Просто ответь на вопрос, Джерри, - попросила она.
  - Знаешь, - он взглянул ей в лицо, слегка приподняв свой упрямый подбородок.. - Свои желания я осуществляю сам. Вершить чудеса можно собственными руками.
  "Если бы я была также самоуверенна, - она стала греть заледеневшие руки о кружку, - я бы спросила номер твоего телефона... Нет, я чертова трусиха... Но ты-то почему молчишь? Или я не то желание, которое тебе хотелось бы осуществить, Джерри"?
  Он молчал, как назло, храня слегка насмешливое, непроницаемое выражение на лице. Прошла минута, другая. На третьей повисшая между ними тишина начала ее беспокоить. Пытаясь подавить в себе растущую тревогу, Кэт кусала губы. Она чувствовала, что наступала необходимость ставить неизбежную точку.
  - Мой самый паршивый в жизни день завершился неожиданно приятно - в хорошей компании, за чашкой кофе. Теперь, пожалуй, пойду. Завтра у меня самолет домой, в Техас, в понедельник выхожу на работу в галерею. Сейчас бы мне до Квинса добраться, переночевать у подруги, выспаться...
  Он не пытался прервать ее жалкий монолог, произносимый с относительно невозмутимой миной, которая, однако, не годилась даже для сносного актера.
  - ... В общем, было приятно пообщаться. До возможной встречи, мой шотландский друг. Либо прощай.
  Она скомкала салфетку, бросила на стол. Хотела подняться. Джерард резко подался вперед, опираясь локтями о кромку стола. Кэт застыла.
  - Кэт, - тихо проговорил он, - поедем со мной.
  На нее словно опрокинули ушат холодной воды. Мысли, которые интенсивно роились в голове, растаяли в один момент. Кэт понимала - надо что-то сказать. Но не могла разжать челюстей. Их попросту свело, чему девушка подсознательно обрадовалась: более-менее годные слова для ответа все равно не находились. Она, не моргая, смотрела на сидящего напротив мужчину.
  - Скажи что-нибудь, - через какое-то время усмехнулся Джерри, рассматривая ее в упор. - Три минуты уже молчишь. Едем?
  - Если честно, я рассчитывала, - девушка силой заставила себя очнуться от шока, - что ты попросишь номер моего телефона. И это, как максимум. Прости, я, кажется, ввела тебя в заблуждение... - она нахмурилась. - Скажи, Джерри, я, правда, похожа на девицу, готовую ехать по зову первого встречного? Каюсь, твое обаяние развязало мне язык. Но это не значит, что... Поверить не могу! Я действительно произвожу такое впечатление? Серьезно?
  - Первый встречный, говоришь? - он перестал усмехаться. Взгляд его стал отчужденным, как будто не было этих долгих, сблизивших их, часов. - Прости, не хотел тебя обидеть.
  Оба замолчали. Он смотрел на нее. Мужественный. Красивый. С непримиримой линией подбородка, оттененной двухдневной щетиной. Упрямо поджатые губы кажутся такими притягательными. Заставляют сожалеть о сказанном. Как же хочется переменить решение. Сказать ему, что...
  Джерард протянул руку к ее лицу. Кэт не ждала этого, отстраниться не успела. А потом уже не захотела, когда большим пальцем он медленно провел по ее щеке. Мягко обрисовал подбородок. Опустил ладони на ее руки, которые она держала судорожно сцепленными замком. Осторожно разнял из. Взял ее кисть, развернул ладонью к себе и поцеловал. Щетина над его верхней губой защекотала ей запястье. По позвоночнику побежали мурашки. Кэт почувствовала, как у нее пересыхает в горле, горячий язык прилипает к нёбу. Как по телу прокатывается волна и с грохотом обрушивается на виски. Воздух вокруг них густел, формируясь во что-то пока невидимое, но уже осязаемое, реальное, как марево, повисающее в жаркий полдень над полем. Кэт сидела, будто скованная по рукам и ногам тяжелыми цепями, без возможности пошевелиться, вздохнуть. Способная лишь слышать гулкие, замедленные удары своего сердца.
  Джерри улыбнулся, не разжимая губ, отпустил ее руки. Взял куртку, поднялся. Кивнул в знак прощания и направился к эскалатору. Даже не оглянулся.
  Она превратилась в изваяние. Сидела, не двигалась и после того, как темноволосая голова шотландца, уезжающего вниз на эскалаторе, пропала из виду. Затем встала и подошла к балюстраде.
  "Вот так просто? - поверить в произошедшее не получалось, - Ушел и даже не оглянулся... Дура. Так тебе и надо".
  
  Кэт швырнула сумку на кресло, порылась в ней, отыскала блокнот, из кошелька вытрясла горсть монет. Шел седьмой час вечера, а она до сих пор торчала в аэропорту. Нужно было срочно созваниваться с подругой, умолять ее, чтобы та бросала все дела, садилась за руль и мчалась встречать непутевую Кэт. Которая не удосужилась позвонить заранее из Глазго и предупредить о своем прибытии. Которая только и делала на протяжении последних тринадцати часов, что беззастенчиво выбалтывала подробности своей заурядной жизни первому встречному. Которая не подумала, что поймать у аэропорта такси будет проблематично в час-пик. И которая теперь пожинала плоды своего глупого поведения.
  Оставив сумку на сиденье, Кэт направилась к таксофону. Отыскав в блокноте телефон подруги, сунула в слот денежку, набрала номер. Пошли протяжные гудки.
  - Ну же, Адель!.. Ну же... , - пропела Кэт, выбивая ногтями стаккато на корпусе телефона.
  Адель отозвалась.
  - Привеее-ееет, - раздался голос подруги. - Вы позвонили Заку и Адель. К сожалению, нас нет дома, и вы говорите с автоответчиком. Пожалуйста, оставьте сообще...
  - Дьявол! - Кэт с размаху бросила трубку на рычажки, не дослушав сообщение. Подняла ее и бросила снова. Аппарат жалобно застонал.
  - Дьявол, - повторила она несколько ровнее, - только не хватало остаться ночевать в аэропорту? Адель, милая, ты не ушла далеко. Решила прогуляться до булочной. Ну, пожалуйста, окажись дома. Пожалуйста... Пожалуйста.
  Очередная монетка провалилась в прорезь, пошли гудки. На этот раз Кэт настроилась дослушать речь Адель до конца и оставить свое сообщение. Подруга и ее бой-френд Зак рано или поздно объявятся дома, прослушают автоответчик. Голос Адель заново процитировал дежурную фразу, Кэт открыла, было, рот, чтобы начать расписывать свое бедственное положение, как подруга после небольшой паузы выдала:
  - На случай, если позвонит Кэт Шэддикс. Дорогая, я весь день провисела на телефоне, честно пыталась пробиться к тебе, но твой мобильник вне зоны действия. Мы с Заком уезжаем на выходные, не обессудь. Подождали бы тебя, но вдруг ты в свойственной тебе манере изменишь планы и останешься до Рождества в Шотландии. Или двинешь в другую, не менее таинственную страну. В общем, не обижайся подруга, сама виновата. Люблю тебя.
  - Врунья! - телефон очередной раз обиженно взвизгнул, получив трубкой по рычажкам. Кэт обвинительно ткнула в него пальцем - Ты меня только что кинула! Ну и ладно! Не очень-то я мечтала провести вечер с тобой и твоим занудой Заком.
  Бой-френд Адель Зак в общем-то не был занудой. Он был молодым медиком, врачом скорой помощи, и как никто другой мог рассказывать черноюморные анекдоты.
  - Не особо я мечтала ночевать в твоей конуре в Квинсе?
  Квартирка Адель была, между прочим, очень мила, уютна и ничего общего с конурой не имела.
  - Чтобы мы с тобой делали? Сидели весь вечер и тупо пялились в телевизор, потому что поговорить не о чем?
  Да брось, Кэт, вы бы обпились кофе с Бэйлис, ты бы рассказала свое последнее приключение, расцветив его душещипательными подробностями. Вы бы повздыхали, поплакали, вспомнили былое, опять поплакали. Затем Зак до полночи реанимировал бы вас славными анекдотами. И вы уснули бы под утро, ухохотавшись до слез. Тем не менее, с утра ты бы встала отдохнувшая. А главное, тебе бы стало легче. Тебе бы реально стало легче. Но не станет. Нет, ты посмотри на себя? До чего ты опустилась! Вся взъерошенная, как боевой петух. Стоишь и кулаком долбишь по телефону. Портишь общественное имущество. Возьми себя в руки, в конце-то концов!! Ничего ужасного не произошло.
  Она решительно направилась к креслам в пятнадцати шагах от телефонной будки, где оставила саквояж и сумку. Первый этаж аэропорта кишел людьми. А этот зал ожидания на втором этаже пустовал.
  - Все нормально, - начала она уговаривать себя на ходу, - Сейчас поедешь в гостиницу, Катя. Примешь душ, выспишься. Завтра в Даллас, домой, на работу. Там из твоей головы вся дурь вылетит пулей! Джерард Карвер! Ха! Представь, что он тебе приснился...
  Она осеклась, глядя на пустое кресло, где пару минут назад была ее сумка. Теперь ее там не было.
  - Не поняла... - Кэт заглянула за сиденье. Пусто.
  Упала на колени и сунула голову под сиденье - ничего. Вскочила, швырнула на пол чемодан, придавив его коленом, принялась нервно дергать замок. Он не поддавался. Да нет, она не запихивала сумку в чемодан. Бросилась снова к креслам и стала шарить по ним руками, будто сумка вдруг стала невидимой и отыскать ее теперь можно только на ощупь.
  - Боже! - Кэт была готова разрыдаться. - Я проклята... Меня сглазили... Этого не может быть. Люди! Кто-нибудь! Помогите! Охрана!!
  Крик эхом прокатился по залу. На помощь никто не пришел. Второй этаж словно вымер. Здесь правда кто-то сидел, когда она притащилась сюда с багажом. Кто-то серый, незапоминающийся. Этого кого-то теперь не было. С ним испарилась ее сумка. В ней деньги. Ключи от дома, от машины. А главное. Ужас! Блокнот с зарисовками. Фотография!!!
  Она сжала пальцами виски. Голова разрывалась. Зарисовки. Их нет. Ундины нет... Что делать? Собраться. Не паниковать. Билет и паспорт лежат в кармане толстовки, а это уже кое-что. Хорошо, что она не переложила их в сумку. Значит, перспектива улететь домой утренним рейсом реальна. Но есть еще одна не менее реальная перспектива - провести ночь в аэропорту. Денег нет даже на вшивый хостел.
  - Сэм! - вспомнила Кэт и едва не подпрыгнула от радости. Сэм! Ее лучший друг Самуил Цедербаум, проживающий в Нью-Йорке - тот, на кого можно положиться в любой, даже самой дурацкой, как эта, ситуации, - Сёма поможет. Надо только дозвониться. Он со всем разберется.
  В ладони была зажата последняя монетка. Единственный шанс дозвониться до друга. Кэт нащупала ее, и, испытав прилив надежды, побежала назад к таксофону.
  Сэм взял трубку почти сразу же.
  - Слушаю вас, - раздался его глубокий, благородный голос. - Говорите, будьте добры. Я вечно ждать не намерен.
  - Сэм! Сэм, это я! - закричала Кэт, - я застряла в аэропорту Кеннеди! Адель не берет трубку! Они с Заком...
  - Что вы там томно шепчете мне на ушко? - перебил ее Сэм, - я не Дон Жуан, не люблю, когда шепчут. Извольте изъясняться громко и внятно. Кто это вообще?
  - Это Катя! - заорала Кэт, - ты там оглох?! Катя! Слышишь? Достаточно внятно изъясняюсь?!
  - Катюха, ты?! - ворчливость из голоса Сэма, как ветром сдуло, - Откуда ты звонишь? Из Шотландии?
  - Какой, к чертовой матери, Шотландии? Я в аэропорту Кеннеди! Чем ты слушаешь, Сёма?
  Сёма что-то ответил, но череда резких помех заглушила его ответ.
  - Я тебя плохо слышу! - крикнула она. И поняла, что у Сэма та же проблема. Снежная буря над Нью-Йорком испортила не только график полетов, но и работу телефонных линий.
  - Сэм, - стала она объяснять, как можно более отчетливо и членораздельно, - я прилетела в Нью-Йорк. Меня обокрали, у меня нет денег, Сэм! Помоги мне! Срочно забери меня отсюда! Приезжай!
  - Конечно, я приеду! - обрадовался Сэм, - Приеду к тебе в гости на Рождество, как и договаривались!
  - Господи, не тупи, милый. У меня нет денег! Слышишь?
  - Слышу-слышу! И тебе много денег, Катенька, родная моя! А еще помимо денег я желаю тебе на Рождество любви! Большой и светлой! Со мной!
  - Сэм, какая любовь, спаси меня... - простонала она в отчаянии.
  - Ничего не слышно, - вздохнул Сэм, - жди, Катюха, сейчас перезвоню на мобильный.
  - Не клади трубку, осёл! - чуть не заплакала Кэт, - не смей! Мой мобильный...
  Раздались короткие гудки.
  - Мой мобильный сперли, - докончила Кэт, - вместе с сумкой.
  Денег больше не было. Не было надежд на спасение, на комфортную ночь в нормальной, человеческой постели. И, наверное, можно было особо не рассчитывать на то, что когда-нибудь к ней вернется блокнот с зарисовками и письмом Джона Милле. Блокнот, который она ценит на вес золота.
  С трудом осмысливая свое бедственное положение, Кэт еще раз обшарила все карманы. Пусто. Ничего. Она уставилась на таксофон. Таксофон, под завязку набитый монетами... И вдруг ее осенило. Кэт вспомнила! Рассмеялась.
  Далекое питерское детство. Аллея, таксофон у поребрика. Немного другой, чем этот, Нью-Йоркский, но все же таксофон. У таксофона стоит отец.
  - Бывают случаи, Катюшка, - говорит он, наклоняясь к ней, - случаи, вот как сейчас. Когда позвонить не на что, но позарез надо. Потому что, в противном случае, наша мама снимет с папы шкуру. Мы этого не хотим, да, доча? А значит, сжимаем руку в кулачок - вот так. И посильнее стукаем сюда! Смотри!
  Папка, быстро оглянувшись, долбит по крышке таксофона кулаком. Из недр телефонного автомата начинают звонко сыпаться монетки. Дочка заливисто смеется, глядя, как папаша с мальчишеским энтузиазмом выгребает и распихивает по карманам добытый клад.
  - Ясно, пап, - кивнула Кэт, - спасибо за науку.
  И решительно грохнула кулаком по таксофону. Нью-йоркский таксофон однозначно отличался от того питерского, и не только внешне. Он никак не отреагировал на удар. Будучи настоящим американцем, с деньгами расставаться не пожелал.
  - Н-на!.. - Кэт ударила посильнее.
  Тот же результат. Руку себе можно поломать, не добыв ни цента. Особо не думая, она сняла трубку и принялась долбить ею по корпусу телефона-автомата.
  - Эй, вы что творите?! - донеслось из-за спины.
  Кэт оглянулась.
  Охранник в синей форме приближался со стороны уборной. Она водрузила трубку на место, сделала шаг в сторону от таксофона.
  - Ничего, - сообщила Кэт с невинным видом, пряча руки за спину.
  - Вы пытались сломать аппарат, - резонно не поверил ей охранник, - зачем, леди?
  - Он сожрал мою последнюю денежку, - соврала Кэт, - а позвонить не дал! Это справедливо, по-вашему?
  - Сожрал денежку? - переспросил охранник, подходя, - и вы пытались выбить ее из него. Подождите-подождите... Вы совершили попытку ограбления таксофона нашего аэропорта?
  - Притормозите, офицер, - перебила Кэт, - никаких попыток я не совершала. Это меня ограбили. У меня украли сумку. Может, поищите? Это произошло здесь, в этом зале, минут пять назад...
  - Знаете ли вы, что вам светит, леди, за порчу общественного имущества? - полицейский ее жалобу расслышать не пожелал, - про попытку ограбления я вообще промолчу. Сомневаюсь, что вы отделаетесь только административным штрафом.
  - Вы туги на ухо, офицер? Прислушайтесь. Я лишилась имущества. Где вы были пять минут назад, когда меня грабили?
  - Без оскорблений, дорогуша, - он отстегнул от пояса наручники, - пройдемте со мной в отдел охраны. Или мне силой вас повести?
  - Вы совершенно глухи, офицер, - сочувственно покачала головой девушка, - Как тетерев.
  - Пойдем по-хорошему, грубиянка! Давай сюда руки. Я тебе общественно-исправительные работы обеспечу, не сомневайся!
  - Очень интересно. Вам нужны мои руки, говорите? Вот они, держите.
  Она послушно вытянула руки перед собой. Охранник, довольный исходом дела, шагнул к ней, чтобы защелкнуть наручники на запястьях. Но девица вдруг сильно толкнула его в грудь. Он отшатнулся, засеменил назад, и, не сумев удержать равновесия, грузно плюхнулся на зад.
  - Ха! - воскликнула она. - Это ты-то на меня наручники наденешь? Поймай сначала, увалень!
  - Вот, стерва, - закряхтел полисмен.
  Видя, что он поднимается, она взвизгнула и помчалась прочь. Оценив ее грацию горной козы и такую же скорость бега, мужчина понял - догнать беглянку вряд ли удастся. Схватился за рацию.
  
  Выйдя из огромных стеклянных дверей аэропорта, Джерард минут десять стоял на тротуаре и смотрел вверх. Над ним покачивалось ночное небо Нью-Йорка. Вечер перерождался в ночь. Дышал холодом, тихо сыпал на город снег. Фантастически большие хлопья роились в воздухе, падали в лужи, таяли на нагретом автомобильными шинами бетоне, оседали на волосах. Мимо шли люди, аэропорт был переполнен, поймать такси не удавалось не всем. Только самым прытким. Джерри стоял и смотрел в небо. Ему было лень суетиться, не хотелось лезть в душный салон такси. Наоборот, хотелось побыть на свежем воздухе, померзнуть. В голове звенела пустота. В кармане звенел мобильник.
  - Алло.
  - Сэр, - это был Роберт, - вы улетели в Нью-Йорк? Это не шутка?
  - Роберт, - Джерри улыбнулся в небо, - что еще прикажешь мне делать? Бесконечно выдерживать наш домашний бардак способен только ты один. За это, думаю, я подниму тебе зарплату.
  - В последний раз вы грозились уволить меня, сэр.
  - Мне проще уволиться самому, чем отпустить тебя. Слушай, оставь ты их всех на пару часиков, съезди в аэропорт Глазго. Я там припарковал машину у входа, постарайся ее забрать, а если эвакуировали - отыщи. На заднем сиденье подарки, самые лучшие можешь забрать внукам, а моим подари то, что посчитаешь нужным.
  - Ох, сэр, нашли же вы время бросать меня одного. Вы знаете про трещину в стене?
  - Стоп, Роберт, давай про трещину в другой раз. Кстати вон такси...
  - Сэр, погодите!
  - Пока! Эй, парень стой!
  Из окна проезжающего мимо кэба высунулся водитель, дружески махнул ему рукой. Джерри забрался на заднее сиденье.
  Поехали. За территорией аэропорта в небе над автострадой колыхнулось зарево. Нью-Йорк перед Рождеством переливался миллиардами огней, и был в разы ярче, ослепительнее себя будничного. Черные ветвистые деревья, оплетенные гирляндами, выглядели сказочно. На цифровых рекламах сменяли друг друга картинки - Санта-Клаус, подарки, девушки в стиле пин-ап в красно-белых платьицах, поезд с Кока-Колой, ангелы, играющие на трубах, смеющиеся детишки. Граненые монолиты небоскребов источали свет. Впереди был Бруклинский мост, и даже издалека было ясно - он запружен машинами. По мосту змеилась сверкающая лента фар. Ехать придется долго. И назад вряд ли повернешь.
  Джерард встревожился. Понял, что и раньше не ощущал себя спокойно. Вот это темное, мрачное небо, что виднеется в окошке такси, оно сейчас внутри него. И чем дальше от аэропорта, тем темнее и мрачнее становится.
  - Стой! - Джерард схватил водителя за плечо. Тот глянул на пассажира в зеркало заднего вида. Но не затормозил, продолжил ехать медленно и аккуратно. - На том перекрестке сможешь свернуть налево?
  - Зачем?
  - Поедем назад.
  Глаза в зеркале заднего вида сощурились.
  - Что-то забыли, сэр?
  - Точно, забыл, - кивнул пассажир и отпустил плечо водителя, когда машина свернула на нужный маршрут.
  - Ценное?
  - Не то слово.
  - Жалко будет, если пропадет.
  - Не пропадет. Если моё, точно не пропадет, - странно усмехнулся пассажир.
  
  Войдя в здание аэропорта Кеннеди, он пошел туда, откуда некоторое время тому назад уходил. Дай Бог, Кэт задержалась в кафе. На эскалаторе поднялся наверх. Столики стояли чистые, столешницы поблескивали - никаких признаков их с Кэт недавнего здесь пребывания. Видимо, персонал отлично вышколенный, привыкший убирать за клиентами во время. Куда она могла пойти? Да куда угодно! Она говорила о какой-то подруге. Собиралась к ней. Наверное, вышла сразу за ним следом, поймала такси и сейчас едет где-нибудь в потоке машин, ползущих по Бруклинскому мосту.
  А вдруг она здесь, рядом? Нужно проверить, удостовериться на все сто. Сколько он отсутствовал? Двадцать минут? Сейчас не просто поймать такси, тем более ей с ее-то громоздким багажом. Ей нужно отдохнуть, перед тем как выходить на улицу.
  Куда она могла пойти?..
  На втором этаже за кафе и магазинчиками размещались зоны отдыха. Там же были телефонные аппараты, а ей нужно сделать звонок. Джерри пошел по указателям, заглядывая во все закутки с креслами, попадающиеся по пути. Логично было бы найти ее в этом районе. В конце пути находилась лестница, ведущая вниз, в еще один зал ожидания. На подходе к ней, Джерри приободрился. Прибавил шаг. Еще ничего не было видно, но до его слуха уже доносились крики. Заинтригованный шумом, он вбежал на лестничный пролёт, перемахнул через несколько ступеней. На середине лестницы остановился, как врытый в землю.
  В дальнем конце обширной залы маячила девушка. Джерри узнал стройную фигуру, светлые волосы. Она неслась сквозь зал, а ей во след переваливающейся походкой пингвина бежал пузатый охранник. Хоть правонарушительница опережала преследователя шагов на десять, ничем хорошим для нее погоня окончиться не могла.
  Джерард, не раздумывая, бросился на выручку.
  
  Охранник отставал. Кэт, осмелев, повернулась к нему и насмешливо закричала:
  - Господин полицейский, поторапливайтесь! Людям вашей профессии следует быть пошустрее. А вы ковыляете, как пингвин!
  Коп неуклюже переваливался с ноги на ногу в подобие бега, что-то бормотал в рацию. Она не смогла промолчать:
  - Да-да, позовите коллег! Они, понимаешь ли, тоже разбрелись по туалетам, засели в засаде. А между тем здесь такое событие!
  Кэт сознавала, что в конец обнаглела, ей пора бы заткнуться для собственного блага. Но ничего не могла с собой поделать. Ее вело. Видя, что охранник набирает скорость, она взвизгнула, вновь ударилась в бегство. План был прост, достичь лестницы, что есть духу вбежать вверх по ступенькам, а когда этот увалень дохромает до верхнего этажа, ее след уже простынет. До кафе, вниз по эскалатору, и прочь на улицу.
  Бежала она, глядя назад и контролируя надвигающуюся угрозу. Это была ошибка. Надо смотреть, куда бежишь.
  Ее схватили внезапно, она не поняла, кто. Сдавили в медвежьих объятиях так, что она задохнулась, а от сильного испуга чуть не грохнулась в обморок. Чьи-то руки смокнулись вокруг нее, она стала остервенело вырываться. Напрасно. С таким же успехом можно пытаться вывернуться из смирительной рубашки. Всхлипывая, принялась топтать ноги захватчика... и вдруг узнала обувь. Ботинки из превосходной коричневой кожи. Подняла голову, столкнулась с жестким взглядом светло-серых глаз.
  - Джерри...
  - Тише, Кэт, не дергайся, - строго порекомендовал он.
  Она обмякла в его руках.
  - Сэр, спасибо за содействие в поимке правонарушительницы! - охранник перешел на шаг и, отдуваясь как паровоз, приближался. Кэт прижалась к груди шотландца. Джерри завел ее себе за спину, сам двинулся полицейскому навстречу. Кэт зашла за лестницу, присела на корточки и в зазор между ступенями стала следить за мужчинами.
  - Офицер, вы за ней гнались или мне показалось? - подойдя, Джерард ухватил полицейского за локоть, увлек за собой прочь от лестницы. Всем видом он выражал неподдельную заинтересованность и тревогу.
  - Не показалось! - охранник сопротивлялся ему, но не слишком активно. - На вид - само очарование, но такое творит!
  Джерри сокрушено покачал головой.
  - И не говорите... А что конкретно творит?
  - Грабит таксофоны!
  - Да что вы! Какая способная! Ух, хулиганка! - Джерард погрозил пальцем в сторону лестницы. - Покажите мне ограбленный таксофон, офицер.
  Охранник подвел его к пережившему акт вандализма агрегату.
  - С ним все, кажется, в порядке. Выглядит молодцом! - прищурился шотландец. - Сдается мне, вы слегка преувеличиваете.
  - Я? - коп сделал страшные глаза, оскорблено выпятил губы, - поучите меня еще выполнять служебные обязанности!
  - Хорошо-хорошо, - тут же переменил тон Джерард, - успокойтесь, офицер. Вы совершенно правы. Только знаете, эту девушку следует отпустить в любом случае. Тут такое дело... Она не в себе...
  - Это мне ясно. Только почему вы за нее заступаетесь, сэр? Она вам жена или сестра?
  - Не то и не другое, но почти, - неопределенно ответил шотландец. Охранник недоуменно мотнул головой.
   - Тут главное не кто она, офицер, а что с ней произошло, - доверительно объяснил Джерард. - Девушка не спала больше суток, у нее случился нервный срыв. Посмотрите, какая малохольная. Скажите спасибо, что она у вас на участке только побезобразничала чуток, а не...
  - Что не?..
  - Не отдала концы от переутомления. Такое случается сплошь и рядом. Я уверен, у нее были причины нервничать. - Джерри обернулся, выискивая ее глазами. - Кэт! Где она, черт возьми?
  - Под лестницей прячется, - подсказал охранник.
  - Вылезай, Катерина! Расскажи нам про свои причины! Почему ты учинила погром? Не срослось с подругой?
  - Плевать на подругу! - приглушенно донеслось из-под лестницы. - У меня сумку украли.
  На свет Божий показалась высокая белокурая девушка с выражением смертельной обиды на миловидном лице. Она ткнула пальцем в охранника.
  - ...Вместо того, чтобы ловить вора, это тип ловит меня...
  - Сумку украли? Так-так, офицер... - Джерард строго воззрился на охранника с высоты своего роста. Тот в мгновение ока сжался и поглупел. - Ведь правда! Почему вы не ловите вора?
  - В первый раз слышу о краже, сэр, - охранник мысленно проклял себя за свой виноватый тон, которым разговаривал с этим мощным парнем. - Будем искать.
  - Ищите. До ощутимого результата, по возможности. Вот мой номер, - достав визитку из портмоне, шотландец сунул ее охраннику, - Буду с нетерпением ждать отчета о проделанной работе. И еще одна вещь, - тут тон здоровяка несколько помягчел, -...Рождество на носу, офицер, семейный праздник...
  Указав глазами на обручальное кольцо на левой руке охранника, мужчина вытянул из бумажника несколько стодолларовых банкнот.
  - Небольшая благодарность за сговорчивость. Купите детишкам подарков.
  - А девушка! - коп даже не понял, как свернутые напополам купюры перекочевали к нему в ладонь при рукопожатии.
  - Девушку отпускаем, - безапелляционно заявил мужчина, - Она в полной мере осознала свою вину и понесла весомые эмоциональные потери. Счастливого рождества, офицер.
  - Счастливого рождества, сэр. - Полицейский отдал честь.
  "Конкретный парень, - подумал он, направляясь назад к туалету и перекладывая деньги в нагрудный карман вместе с рацией, - все бы так решали свои проблемы".
  Кэт стояла, покачиваясь. Ей казалось, что вместо головы у нее воздушный шарик, наполненный гелием. Он вот-вот отправится в полет к потолку, а ее утянет вслед за собой. От этого стало плохо. Поэтому когда Джерри, подойдя, предложил ей сесть, она схватилась за протянутую ей руку, как утопающий за соломинку. Почувствовав под собой твердую ступень лестницы, облегченно выдохнула и подняла на шотландца затуманенный слезами взор.
  - О, нет, нет, Кэт... - замотал он головой, присаживаясь перед ней на корточки. - Ну и взгляд! Не нужно смотреть на меня так. Пойдем.
  Его низкий голос просто не оставлял ни единого шанса. Глаза, ставшие необычно светлыми, как расплавленное серебро, поблескивали. Черные острые зрачки кололи, словно иглы. Он был перед ней, так близко - протяни руку и коснись. И ничего уже не хочется. Ни выяснять отношения с Адель, ни искать сумку, ни горевать по блокноту с зарисовками. Ни грабить таксофоны. Не хочется ничего. Только бы сидеть и смотреть на него.
  - Вернулся.
  - А у меня был выбор? - усмехнулся он краем губ.
  
  На половину выкуренная сигарета, отброшенная щелчком, упала в лужу. Таксист уселся за руль. Из аэропорта возвращался его пассажир. Причем возвращался не один. Компанию ему составляла девушка, которую он вел, бережно придерживая за предплечье. "Хо-хо! - подумал таксист, оценивающе рассматривая спутницу своего пассажира, - Парень не соврал! Вот это ценность, так ценность! Действительно, было бы страшно жаль, если бы пропала".
  Она была изящной, как фарфоровая куколка. Шла плавно и с шармом, хоть и заметно покачивалась. Открыв заднюю дверцу кэба, парень усадил свою "драгоценность" на сиденье, сам направился к багажнику - пристраивать чемодан подружки.
  - Привет.
  Таксист повернулся в кресле. С бледного, словно выточенного из мрамора лица на него взирали глаза, огромные и печальные под сенью пушистых ресниц. Барышня сложила чувственные губы в подобие улыбки.
  "Вот тебе раз! Прямо русалка"!
  - Вы немой?
  - Я? Нет, почему же. Я говорящий.
  - Отлично, - она устало улыбнулась, - а то я, было, испугалась за вас. Девушка казалась несколько не от мира сего. Отрешенная, рассеянная. - Как дела?
  - Рулю потихоньку.
  - Подвинься, дорогая!
  Девушка послушно подвинулась, парень устроился рядом с ней.
  "Счастливчик", - подумал таксист, заводя мотор.
  - Куда едем, сэр?
  - Манхэттен. Дальше подскажу.
  Автомобиль тронулся. Водитель покосился в зеркало заднего вида в надежде вновь увидеть сумрачные глаза. Но не увидел. Девушка дремала, прикорнув вихрастой головкой на плече своего друга.
  
  Глава 5.
  Кэт не знала, где находится. Понятия не имела, куда ее везут. Но не сомневалась, что ничего плохого с ней больше не случится. Она чувствовала спокойствие, исходящее от мужчины, который сидел рядом. Мотор урчал так уютно, а плечо, на котором покоилась ее голова, было таким удобным, что сам Бог велел забыться и задремать.
  Она очнулась, потому что автомобиль встал, а мужчина выбрался наружу, прикрыв дверь. За окном волновалось, переливалось всеми оттенками спектра море света. Пронзительно гудели клаксоны автомобилей, шли люди. Звучала музыка. Городская суета волной ударялась о стекла такси, грозясь пробиться внутрь, затопить салон, покончив с его тихим сумраком.
  Он вернулся с бумажным пакетом. "Желтая субмарина" тронулась, продолжив с боем прорывалась сквозь шторм, и победила, заколесила по спокойным, обсаженным липами улочкам.
  - Что это было за окном? - спросила Кэт.
  - Нью-Йорк, - лаконично ответил сосед. - Его центр в районе Бродвея и Пятой авеню. Теперь будет спокойнее.
  Она взглянула на него. Увидела будто высеченный из камня профиль. В памяти всплыла сцена прощания в кафе, за ней вереницей промелькнули другие события - полисмен, наручники, побег. И похожее на чудо явление спасителя.
  - Джерри, - заключила Кэт. И немного растерянно добавила. - Откуда ты?
  Профиль дрогнул, повернулся к ней. По-волчьи блеснули глаза, в хищном оскале - зубы.
  - Только не говори, что все забыла. Не соблазняй меня воспользоваться твоей потерей памяти.
  - Куда мы едем?
  - Скоро узнаешь.
  - Надеюсь, не в замок Синей Бороды, где я стану безвольной игрушкой в руках жестокого хозяина...
  - У меня нет бороды. Замка у меня тоже нет. Я не похищаю молоденьких девиц в аэропортах на потребу своей черной душе. Я не садист, не маньяк, не многоженец...
  - Прекрати читать мои мысли...
  - На тебя я тоже не покушаюсь. Приехали.
  Джерри помог Кэт выбраться из такси, рассчитался с водителем. Улочка была холодной. Кэт настолько вымоталась, что увидев в двух шагах лестницу, ведущую к освещенному парадному входу, уселась на промерзшие ступени. Желтый кэб отъехал. Мимо прошел Джерри с чемоданом Кэт, поднялся по ступенькам. Хлопнули двери парадной.
  Куда они прибыли, интересно? Она подняла голову, увидела над собой рельефный фасад дома, украшенный причудливой тенью облетевшего дерева, что росло напротив, освещенное фонарем. Открывшаяся взору картина смотрелась готично. Кэт поежилась. Похоже, он соврал про замок...
  - Ты хочешь вмерзнуть в ступеньки? - Джерри вернулся, опустился перед ней на колено.
  - Это твое логово?
  - Логово, - зубы сверкнули вновь, - ну если тебе так нравится, пусть будет "логово". Приглашаю тебя внутрь. Там намного теплее, чем снаружи.
  - Хм, - Кэт по-прежнему с долей опаски рассматривала живописное здание.
  - Я могу тебя отнести, если хочешь, - предложил он.
  - Потащишь меня, как чемодан?
  - Нет, понесу осторожно, как китайскую вазу эпохи императорской династии Цин.
  - Такую же древнюю?
  - Нет, такую же хрупкую и драгоценную.
  Он говорил серьезно. Она это поняла, когда он наклонился к ней слишком близко. Светлые глаза оказались в паре дюймов от ее глаз. Его губы... Кэт почувствовала, как ее обдало жаром так, словно перед ней распахнулась раскаленная топка печи. Она взмокла, хотя секунду назад стучала зубами от холода. Вскочила, поняв, что еще немножко, и жар спалит ее. Вбежала вверх по ступенькам. Там остановилась.
  - Я сама дойду, Джерри. Не утруждайся.
  - Как пожелаешь, - он слегка поклонился ей и поднялся следом.
  В фойе портье из-за стойкой громко и вежливо поздоровался с шотландцем:
  - Давно не имели удовольствия лицезреть вас, сэр! Добро пожаловать в Нью-Йорк! Сегодня вы с дамой?
  - Я просто гость, - поспешно вставила Кэт.
  - Здравствуйте, мистер Райт, - усмехнулся Джерри, - с наступающим Рождеством.
  - Хорошего вечера, сэр.
  Они вызывали лифт.
   - "Просто гость"? Перед портье не нужно отчитываться, - с легким раздражением проронил Джерри.
  Лифт подъехал. Металлические створки бесшумно распахнулось перед ними. Кэт вошла первой. Следом Джерри внес чемодан.
  - Я не хочу неясностей, - Кэт глянула на ряд кнопок. - Какой этаж?
  Джерри надавил на нужную кнопку. Тронулись. Он привалился к стенке в шаге от нее. Девушка украдкой взглянула на него из-под полуопущенных век. Шотландец стоял в расслабленной позе, но, Кэт вдруг осознала, расслаблен он не был. Она поняла это по тому, как поднималась его грудная клетка. Джерри дышал медленно и очень глубоко. Он заметил, что она наблюдает за ним. Кэт отвернулась, слишком поспешно и слишком поздно. Секунды повисли в воздухе.
  "Черт возьми..., - она ощутила, как цепенеет, - он, что, колдун? Почему меня так ломает? Если он сейчас захочет что-нибудь сделать со мной, я не буду сопротивляться. Я не смогу".
  Какие-то магические способности у него определенно имелись. Шотландец в очередной раз проявил телепатию. Молча нажал "стоп". Лифт плавно остановился. Джерри шагнул к ней. Прижал ладони к стене по обе стороны от ее лица. Она не стала прятаться. Встретила его взгляд, неосознанно облизнула губы. Джерри сглотнул. Зрачки его расширились и почти полностью пожрали серую кайму радужки.
  "Сейчас он поцелует меня, - Кэт ощутила острое желание пробраться пальцами под его куртку, - и я отвечу. Я не остановлюсь, не стану возражать, если он захочет большего. Боже, что это со мной?"
  - Неясностей не возникнет, - прошептал он почти что в самое ее ухо, и Кэт едва не взвыла от неожиданно колючих мурашек, рванувших вниз по позвоночнику. - Не переживай, Кэт. Расслабься.
  Пару мгновений они напряженно смотрели друг друга в упор. Затем он отодвинулся от нее. И свободно, легко расхохотался.
  - Очень смешно, - проворчала она, радуясь тому, как от его смеха разряжается атмосфера, - с тобой не очень-то расслабишься, Джерри. Провокатор.
  - Аналогично, - он запустил лифт. Металлическая кабина доплыла до нужного этажа и раскрылась. Выйдя в коридор, Кэт мысленно послала в небо благодарственную молитву.
  - Иди за мной, - Джерри открыл ключом дверь, инкрустированную деревом. Единственную на лестничном пролете. - Прошу внутрь.
  Кэт сделала три шага в дверной проем, остановилась в кромешной тьме. Пошарила перед собой рукой в надежде отыскать какую-нибудь опору. Тщетно.
  - Пройди подальше, Кэт, - беззлобно проворчал за спиной Джерри, - дай мне возможность затащить твой чемодан. Не бойся, там нет ямы с кольями или другой изощренной ловушки, которую тебе нарисовало воображение. Погоди, нужен свет...
  Щелкнул выключатель, помещение осветилось. Кэт сдержала вздох изумления. Действительно, ловушки не было. Был выложенный темным полированным дубом пол, который таинственно скрипнул, когда она сделала еще один шаг. Комната вполне могла бы потянуть на парадную залу в рыцарском замке. Ее дальний конец тонул в сумраке. В полу прикрытые шторами частые окна вдоль фасада заглядывала с улицы луна. Потолок поддерживали полукруглая деревянная коллонада. Напротив окон располагалась зона отдыха, где стояли массивные, обтянутые коричневой кожей диван и кресла в английском стиле.
  Далее пассаж, у противоположной стены кухня, обозначенная тяжеленным дубовым столом и живописным гарнитуром, словно вышедшим из-под рубанка ремесленника. Вместо каменной печи, которую Кэт ожидала увидеть, на кухне хромом посверкивала очень даже современная и, судя по внешнему виду, функциональная плита. И не менее "навороченный" холодильник. Хозяин квартиры предпочитал старину, но и в дарах цивилизации себе не отказывал. Еще в комнате было несколько красивейших старинных зеркал. Дубовые шкафы с драгоценной посудой.
  Кэт опустилась в одно из кресел, утонув в его объятиях. К ней тут же вернулось сонное состояние.
  - Погоди, угощу тебя чем-нибудь, - сказал Джерард, - но роскошного пира не обещаю.
  - Я и не жду, - Кэт указала на нетронутую пленку пыли на низком стеклянном столике, - Все признаки твоего длительного отсутствия на лицо. Удовольствуюсь стаканом воды.
  - Я купил поесть, пока ты спала в такси, мадам Шерлок Холмс. Сейчас заварю чай. Есть свежий хлеб, масло, джем, яйца для омлета, бекон.
  - Предусмотрительность британца, - Кэт примостила голову на объемном подлокотнике. - Я вздремну пока.
  - Зажгу свечи, если хочешь, - Джерри зашуршал раскрываемым пакетом у кухонного стола. Застучал доставаемыми из выдвижного ящика приборами. - Но здесь не спи. У меня в доме есть кровать.
  - Свечи зажги, - Кэт осмотрелась. По всей гостиной висели люстры из муранского стекла, украшенные бесчисленными капельками и каскадными подвесками. На их фигурных фасетках, хрустальных листочках и серебристых стебельках бриллиантово преломлялся свет, - Надеюсь, кровать у тебя в доме не одна.
  - Не одна.
  Заворчал на плите никелированный чайник. Джерри стер бумажным полотенцем пыль со стеклянной столешницы, принес две чашки, расставил перед Кэт тарелки с угощениями.
  - Несколько кроватей? Это хорошо, - Кэт отхлебнула из своей чашки, - Ты счастливчик, Джерри. Гостиная у тебя, что надо. Я вот тоже планирую заиметь нечто подобное, если посчастливится разбогатеть. Тоже хочу несколько кроватей, камин. И еще собаку. Живую, не бронзовую. С глазами синими, как арктический лед. Чтобы будила меня по утрам поцелуями.
  - Первый раз встречаю девушку... - Джерри прожевал печенье, в один глоток разобрался с чаем в своей чашке, - ... которая мечтает о песьих поцелуях. Хватит крошить хлеб, вставай, я отведу тебя в спальню. Ты засыпаешь, дорогая.
  - И далеко твоя спальня?
  - Моя на втором этаже...
  - У тебя есть второй этаж? Что это, двухэтажный пентхаус на Манхеттене? Кто ты по профессии, хотелось бы знать?
  - Там второй год идет ремонт, - он тактично ушел от ответа о профессии, - Всё не доходят руки закончить. Спать гостье среди разрухи я предложить не могу, поэтому уступаю свою спальню.
  - Веди, - Она подавила зевок.
  Он поднялся, протянул ей ладонь. Она приняла поданную ей руку, позволила увлечь себя куда-то в дальний конец гостиной:
  - Я так устала, что не могу пальцем пошевелить. Джерард, надеюсь мы поняли друг друга. Не позволяй себе ничего лишнего.
  - Мы говорили о неясностях, если меня не подводит память. О позволении лишнего речи не шло.
  - Речь об этом идет сейчас. Джерард, я считаю вас порядочным человеком. Вы не осмелитесь...
  - Как можно, миледи...
  Так перешучиваясь, они оказались перед витражной дверью. Рядом с ней плавный изгиб стены, за которым виднелась винтовая деревянная лестница, исчезающая под потолком. Джерри распахнул дверь:
  - Ваша опочивальня, миледи.
  Зажглись лампы под матовыми абажурами, стоявшие на прикроватных тумбах, осветили широкое ложе с высокой спинкой, декорированной резной "короной".
  - Сойдет?
  - Ого! - Кэт скинула кроссовки, погрузила ступни в длинный, мягкий ворс ковра, - это точно не номер в шикарной гостинице класса люкс?
  В комнате имелся комод, на котором стояли какие-то занятные антикварные статуэтки, панорамное окно было занавешено бархатной портьерой со шнурками-подхватами, на стене висело зеркало в лепном, позолоченном окладе.
  - Не скромно, Джерри. Ты любишь роскошь.
  Джерри наблюдал за ней с улыбкой.
  - Ты среди роскоши выглядишь очень органично.
  Она повернулась к нему, подсвеченная мягким сиянием ламп.
  - Я даже не сомневаюсь. В этом туристическом наряде и с вороньим гнездом на голове. Не подскажешь, где мой чемодан?
  - Сейчас будет.
  - ...И еще очень нужна ванная. Мне надо смыть с себя следы пребывания в этой вашей Шотландии, какой бы прекрасной она ни была. Может, одолжишь мне одну из своих футболок, Джерри? Я вряд ли смогу сейчас отыскать ночную сорочку в своем чемодане.
  - Футболка - не вопрос. Сейчас принесу, - он с интересом смотрел на нее и не спешил уходить. - Ванная комната вон за той дверью у окна.
  - Хорошо, - она стянула через голову толстовку, оставшись в водолазке. Откинула на кровати покрывало вместе с одеялом, провела рукой по простыни, - Надо же, шелк... У тебя однозначно мило. Помоюсь и сразу спать.
  - Все для твоего удобства, Кэт, - Джерри сунул руки в карманы брюк, - В ванной все есть. Чистые полотенца, новые зубные щетки. Футболка и чемодан будут у тебя через минуту.
  - Спасибо тебе за заботу, - она мелкими шажочками продвигалась к ванной, - пока он говорил, - я ее очень ценю.
  Оказавшись в ванной, она закрылась на защелку. Из комнаты донеся смех шотландца.
  - Катя - ты курица, - заключила Кэт. Придирчиво осмотрелась, открыла душевую кабинку, включила воду. Кабинка начала заполняться паром, - Убегаешь с квохтаньем, прячешься. Мойся скорее, и ложись спать. Ты сегодня не особо убедительна.
  Скинув одежду, она встала под потоки воды. Минут десять стояла неподвижно. Вслушивалась в свое разламывающееся от усталости тело. Оно отходило, отдыхало под бьющими струями. Зато на душе стало как-то не очень спокойно. Кэт ощущала чисто женское раздражение. Он проводил ее в спальню вежливо. Пошутил, конечно, но не более. Образец гостеприимного хозяина. Отменная выдержка. Отличная воспитанность. Не предпринял ни единой попытки. Можно подумать в лифте с ней был другой человек!
  - Да! Я, естественно, старалась обозначить наши с вами границы дозволенного. Но с чего вдруг вы стали так послушны, мистер Карвер? - она взяла с полочки стеклянный флакон с гелем, вылила на себя его содержимое. Под ногами образовались хлопья ароматной пены. - "Да", "конечно", "все для твоего удобства, Кэт". Джентльмен! Послушание, кажется мне, свойственно вам не больше, чем какому-нибудь аляскинскому медведю. Эдакому гризли, пожирателю душ. Боюсь представить, что не очень нравлюсь вам, мистер Карвер. Я, наверное, недостаточно для вас хороша. Что ж, мне это только на руку. Посплю, уберусь восвояси домой в Даллас. Я вам ничего не должна. Забудем!
  Выключив душ, Кэт завернулась в полотенце, сложила разбросанную одежду стопочкой на пуфе. И вышла в спальню. Волосы надо было посушить, прежде чем ложиться. Сдернув полотенце, она стала вытирать им голову, ничего не видя и не слыша.
  - Кхм, - еле донеслось до нее через несколько секунд.
  Кэт опустила руки, в которых держала полотенце. Глянула из-под взлохмаченных мокрых вихров. Джерри стоял по другую сторону от здоровенной кровати. Держал в руках что-то светлое.
  - Кхм, - повторил он. Несколько смущенно. Глаз, в прочем, не отвел.
  Девушка повернулась боком, чтобы не демонстрировать свое обнаженное тело во всей красе, но и прикрыться не потрудилась.
  - А постучаться? - осведомилась она.
  - Я стучался..., - он развернул футболку и поднял ее повыше, демонстрируя, - Честно. Но ты не ответила. Я думал, ты все еще в ванной. Смотри, что я тебе принес.
  - ага..
  Ее гладкая, распаренная после душа кожа золотилась в свете ламп. Лицо оставалось в тени, чему Кэт теперь несказанно радовалась. Он не видит ее горящих огнем щек. Джерри, этот бесцеремонный Джерри, недавно такой сдержанный и невозмутимый, бесстыдно разглядывает ее. Взгляд скользит снизу вверх, от длинных ног к стройным бедрам без капли жира и плоскому животу, выше к плечам красивой лепки и высокой груди с маленькими розовыми сосками. Ей хотелось обмотаться полотенцем, но она не делала этого. Он откровенно пожирает ее глазами. Значит, ошиблась, рассуждая о нем в душе. Значит, достаточно хороша.
  - Давай мне это... Я оденусь, - она протянула к нему руку.
  Ему нужно было пойти навстречу, чтобы передать футболку. Кэт. Обнаженная. Притягательная. Дьявольски красивая. Дурманящая разум женщина. Какая у нее нежная кожа. Вот бы дотронуться до нее, почувствовать ее вкус, ощутить запах... Ее рука протянута. И кровать так приглашающе широка, расправлена. Что еще нужно, чтобы пойти навстречу? Другая манера поведения. Она ведет себя, как королева, застигнутая врасплох слугой в неподобающем виде. Не стесняется, но и не зовет.
  - Джерри, мне нужно одеться.
  - Держи, - он скомкал футболку и бросил ее Кэт. Она поймала, медленно, немного неловко натянула ее на себя. Гибкое тело с соблазнительными формами скрылось под тонкой тканью.
  - Спасибо. Не смею тебя больше задерживать. Спокойной ночи.
  - Твой чемодан у комода. Я занес, - он спиной продвинулся к открытой двери.
  - Я вижу, - она изогнулась, поправляя подушки, потянулась к ним через кровать. У него пересохло во рту от этого ее движения, - Он мне сейчас нужен. Надо надеть нижнее белье.
   Джерри снова сделал шаг. Ударился спиной об косяк и громко ойкнул. Кэт прыснула. Отвернулась.
  - Джерри, ради всего святого. Не покалечься. Пожалуйста.
  - Не волнуйся за меня. Спокойной ночи, - официально простился шотландец и вышел, потирая ушибленный позвоночник. Плотно прикрыл за собой дверь.
  Девушка послала ему вдогонку воздушный поцелуй и, откинув одеяло, прыгнула в застеленную белоснежными простынями кровать.
  
  Спать хотелось ужасно. Но сон, этот вероломный обманщик сон не шел. Раздразнил ее, заставил отчаянно зевать, погрузил в дрему, и исчез. Улетучился. Пропал. Она была разбита перелетом и не отдыхала больше суток. Но уснуть не могла. Все было не так. В сотый раз перевернувшись с бока на спину, а со спины на живот, Кэт ударила кулаком по матрасу и выругалась.
  - Отвратительная кровать! Как он в ней спит?
  Она опять крутанулась на спину и несколько раз подпрыгнула, проверяя упругость спального места. Матрас пружинил отлично.
  - Вот именно, - вопреки результатам эксперимента заявила Кэт, - матрас жесткий, как доска, продавленный вдоль и поперек. Он достался ему в наследство от бабушки, не иначе. Чем он на нем занимался в последнее время, что матрас превратился в отвратительную развалюху? Использовал вместо батута? Одни шишки и бугры...
  Она снова обругала матрас, в глубине души понимая, что этот исключительно комфортный предмет обихода куплен, судя по качеству, недавно и за баснословные деньги.
  - Может мне нужно спать головой на юг? Где тут юг?
  Решив, что юг находится в изножье кровати, Кэт перекинула туда подушку и легла головой к дверям. Некоторое время лежала спокойно, прилежно зажмурившись. Но опять вскинулась и принялась разъяренно мять подушку.
  - Плохая, плохая, плохая подушка, - приговаривала девушка, терзая виновницу очередной неудачной попытки заснуть. В итоге схватила ее и зашвырнула подальше в угол комнаты. Совсем немножко полежала, укрывшись с головой. Потом распиналась, спихнула одеяло с кровати.
  Она пробовала сворачиваться калачиком и вытягивалась во весь рост, ложилась поперек и по диагонали. И ругала, ругала последними словами кровать. Но кровать была не виновата. Кэт прекрасно это понимала.
  - Здесь все пахнет им, - призналась она себе, усаживаясь, - Подушка, простыни, одеяло. Все пахнет им. Я больше не могу.
  Девушка обхватила руками голову и стала раскачиваться из стороны в стороны:
  - Я хочу спать, я хочу спать, я должна спать, спать, спать, спать....
  Мантра не действовала. Кэт подтянула к носу футболку, в которую была одета, понюхала ее. Стянула с себя полностью, зарылась в нее лицом и втянула ноздрями запах.
  - Его запах. Это его запах, его одеколон. Чувствуется даже после стирки. Я сейчас с ума сойду... Прочь!
  Она отшвырнула от себя футболку, словно та вдруг превратилась в лягушку. И в ту же секунду пожалела о содеянном. Опять захотелось ощутить этот терпкий запах, воскресающий в голове образ темноволосого мужчины, который привел ее сюда. Ничего особенного не происходило. Всего лишь самая обычная вещь. На протяжении получаса или часа, пока она тут вертелась, призывая сон, Кэт хотела Джерри. Хотела, чтобы хозяин этой кровати оказался рядом с ней в этой самой кровати. Или хотела оказаться в другой кровати, на втором этаже, где сейчас спал он.
  Она уже представляла себе, как опускает ноги на ковер, встает, неслышно выходит в гостиную, пробирается к лестнице. По ступенькам тихо-тихо, как призрак, поднимается на второй этаж, находит его комнату, открывает дверь.... И видит его, спящего. Раскинувшегося на постели... Сияние свечи, которую она держит в руке, освещает его мускулистую спину.
  - Стоп, какая свеча? - встряхнулась Кэт. - Дождалась, поехала крыша. Тебе надо определенно выпить, Катя. А потом ты спокойнехонько заснешь. Решено! Иди и выпей. Воды или чего покрепче. Это же шотландец, у него должен быть скотч.
  Договорившись с собой, девушка почувствовала себя лучше. Поискала футболку, ползая вокруг кровати на коленях, но ничего не нашла. И отправилась в неосвещенную гостиную в одних трусиках.
  Там было пусто, прохладно, безмолвно и безраздельно царил мрак. В дальнее приоткрытое окно по-прежнему заглядывала луна. Она и висевшее над городом зарево рождали свет, который проникал в комнату, освещая стены и пол. Мебель, колонны и цветы в кадках отбрасывали безобразные тени.
  - Страшно, - произнесла вслух Кэт, стараясь ободрить себя звуком собственного голоса. - Точь-в-точь логово графа Дракулы...Угораздило же меня.
  Дрожа, она двинулась туда, где, по ее воспоминаниям, находилась кухня. Шершавые доски пола под босыми ступнями поскрипывали.
  - Зачем, скажите на милость, гасить полностью свет, зная, что у тебя в доме гость. И что этому гостю, возможно, захочется попить. Черт, так темно... Куда идти? Мог бы оставить люстру на кухне включенной.
  Она ударилась бедром обо что-то твердое, чертыхнулась. Продолжила путь, предусмотрительно держась за стену. Под руку подвернулся столик у стены. Она его помнила. Провела пальцами по столешнице и нечаянно смахнула с нее какую-то штуку. Штука оказалась шумной, загрохотала по полу. Кэт сжалась в комок и, умирая от страха, ждала тишины. Стало тихо.
  - Мамочки, - простонала она. - Я никогда туда не доберусь. Я хочу пить, я хочу спать, мне холодно, мне плохо. Я понятия не имею, как вернуться в спальню. Помогите, кто-нибудь...
  И словно по мановению волшебной палочки в ответ на ее стон включился торшер. В одном из кресел сидел Джерри.
  - Помочь?
  Кэт, стоявшая с вытянутыми руками, сначала взглянула на Джерри, потом на свою голую грудь, потом на кисти рук. Прикрылась. Худенькие ладони мало что закрывали.
  - Да, - девушка зажмурилась от света, - если тебе не трудно.
  - Это стало у нас доброй традицией, - подойдя, Джерри без особого смущения взглянул на ее бюст.
  - Прошу прощения за причиняемые мной неудобства, - извинилась она. Выгнула поясницу, отчего грудь явственно прибавила в объеме.
  - Ну что ты! Какие неудобства? Наоборот... Мне очень, кхм, приятно. Чем тебе помочь? Напоить?
  - Будь добр.
  - Слушай, Кэт. Зачем плутать в темноте, спотыкаться, страдать. Позвала бы меня сразу, я бы все сделал, - он прошел в кухню, достал из навесного шкафчика стакан, наполнил его водой, - Я готов исполнить любое твое желание.
  - Откуда мне знать, что ты восседаешь в кресле, как тень отца Гамлета? Чего ты молчал?
  - Ждал своего часа. И дождался. Почему ты не спишь?
  - Не могу. На твоей кровати уснуть нереально.
  Он протянул ей стакан, вопросительно приподнял бровь. Она все еще держалась за грудь.
  - Как будешь пить? Тебя напоить или может...Подержать?
  - Что подержать?
  - Ну, - он продемонстрировал свою широкую ладонь, - у меня лучше получится прикрывать тебя, пока ты пьешь.
  Кэт испепелила его взглядом.
  - Нахал. Пои меня, - она вытянула шею. Джерри поднес к ее рту стакан, она напилась.
  - Почему на моей кровати нереально уснуть? - Джерри поставил стакан на стол.
  - Это сплошное мучение, - она вытерла губы плечом. - Я приехала сюда только по одной причине. Мечтала выспаться. Перспектива ночевать в аэропорту на креслах меня пугала, как ты понимаешь. Теперь я начинаю понимать, что кресла были не так уж плохи! Твоя кровать не создана для сна. Где ты вообще достал этот раздолбанный, не побоюсь этого слова, топчан?!
  Она запальчиво махнула рукой в сторону спальни, забывшись. И спешно вернула ладонь на место.
  - Дьявол...
  - Топчан, говоришь... - лицо Джерри в сумеречном освещении приняло выражение, которое сделало его похожим на разбойника. Или на предприимчивого беса Мефистофеля, который, во что бы то ни стало, выторгует у смертного его бесценную душу. - Хочешь, достанем тебе другую кровать?
  - Где мы ее достанем?
  - Да хотя бы наверху. Кровать - это не проблема, - он ухмыльнулся. - Проблема в другом, Кэт.
  - В чем именно?
  - Мне кажется, - он придвинулся к ней вплотную, - пока ты здесь. Под крышей моего дома. Пока ты тут со мной, ни одна из моих кроватей не будет пригодна для сна. Твоего либо моего.
  Кэт почувствовала его пальцы на талии, потому выше, почти у самой груди. Они осторожно гладили ее, едва касались, скользили вверх-вниз. Ее слегка покачивало, словно она превратилась в перышко на волне. Перед глазами разливался туман. В животе стало жарко, больно, и жар этот начал медленно затоплять все ее тело. Она чувствовала идущее от Джерри тепло. Чувствовала, как ее кожа поглощает это тепло, жадно впитывает, покрываясь испариной. И внутри становится всё горячее, больнее. Дыхание делается трудным, тяжелым и, кажется, вот-вот прервется.
  - Кэт...
  Она не знала, что отвечать. Она уже нечетко видела его лицо. Ей хотелось закрыть глаза, чтобы только ощущать его, пить, вдыхать полной грудью, всей собой. И вообще не отвечать ни на какие вопросы.
  - Кэт... - снова прошептал Джерри. Взял ее за запястья, заставил отпустить грудь. Она безвольно подалась вперед, когда он потянул ее на себя. Обхватил за бедра, приподнял, бережно усадил на столик перед собой. - Хочешь?
  - Что, Джерри?
   - Хочешь, я помогу тебе?
  - Господи, о чем ты говоришь?
  - Хочешь, я научу тебя спать в моей кровати?
  Он прикоснулся губами к ее шее. Она откинулась и посмотрела на него. Не глаза, а жидкий огонь, расплавленное серебро. Под ее пальцами билось его сердце. Стучало так, словно хотело проломить грудную клетку и оказаться в ее ладонях.
  - Хочу, - ответила Кэт, - конечно, я хочу этого, Джерри.
  Он поцеловал ее в губы. Наконец-то. Нежно и жадно одновременно. И больше не смог от них оторваться. Так, целуя, и понес ее в спальню.
  
  "Как хорошо", - подумала Кэт, лежа навзничь на сбитых простынях. Ей не хотелось шевелиться. Внутри царила чарующая гармония. Девушка отдыхала, воображая, что сейчас, там, в ней, глубоко живет синее море, наполненное волшебными песнями серен. Ей нельзя двигаться, иначе море потеряет покой, взбурлит, рассыплется мириадами капель, ударяясь о камни, растает легкой морской пеной. Исчезнет. Вместо гармонии придет буря. Вернется мрак. Принесет с собой холодные ветра. И все станет по-прежнему. А сейчас так хорошо!
  Она очень хотела спать. Но не могла уснуть. Знала, что не заснет. Он сказал ей правду. Кровати в этом доме не пригодны для сна. Для ее сна точно.
  Кэт повернулась на бок. Джерри лежал на животе, обняв подушку. Его лицо было обращено в ее сторону, освещено ночником, горевшим на прикроватной тумбе. Веки с темными ресницами прикрыты. Брови больше не сдвинутся, нет жесткой складки между ними. Рот не сжат упрямо, как обычно...
  ...Он зажег ночник, когда положил ее на кровать и рухнул рядом. Не отрывая рта от ее губ, помог ей раздевать себя. Кэт потянулась к ночнику.
  - Стой, - он перехватил ее запястье, вдавил его в матрас, - я хочу видеть твое лицо.
  Она поддалась. Как он был прав, не дав ей погасить свет! Ведь и она могла видеть его теперь. В его серых глазах мешалось столько всего, столько разных чувств, что ей становилось удивительно, восторженно и страшно! Откуда все это? Эта жажда и радость, безумное сладострастие, разбавленное чем-то таким, что и угадать-то сложно? Нет, невозможно такое увидеть в глазах мужчины, впервые познающего незнакомую ему женщину. Что это за огонь, рвущийся наружу, как из вулкана? Когда он успел так разгореться? Ведь еще вчера они не знали друг друга!
  Теперь он спал. Неподвижный. Она смотрела, желая запомнить его лицо навсегда. Навечно оттиснуть в памяти.
  "Когда-то я знала мужчину. Моего мужа. Я его любила. - Кэт невольно прислушивалась к себе. И отказывалась признавать, что в ней, в этот самый момент, как дым над костром, поднимается какое-то душащее, болезненное чувство. Заполняет ее до самых краев. Нет больше прежней Кэт. - Думала, что люблю. Думала, что знаю любовь. Похоже, я ошибалась. Причем, ошибалась основательно. Ничего я не знала. А сейчас начинаю понимать".
  Она вспомнила, когда они соединились, он, прижав ее собой, что-то говорил ей на ухо охрипшим шепотом. Она его не понимала, так как говорил он по-гэлльски. Но, обвившись вокруг него, словно змея, соглашалась с каждым его словом и молила, как одержимая:
  - Скажи еще... Скажи еще...
  Спящий Джерард дышал почти беззвучно. Она рассматривала его сильное, голое тело. Тело атлета. Очень хотела коснуться, но боялась разбудить.
  "Что мне делать, если я полюблю тебя? - спазм стиснул ей горло, на шее выступил ледяной пот. - Тогда я буду знать, что ты смотришь на другую женщину. Страстно шепчешь ей что-то на своем варварском языке, гладишь ее своими руками. На этой самой кровати. Целуешь ее, как меня целовал недавно. Как я буду жить со всем этим? Не хочу этого. Не выдержу. Господи. Сделай невозможное, прошу тебя! Пусть он будет моим. Только моим. Вот оно, мое рождественское желание. Если не захочешь исполнить его, то отними у меня память, будь милосерден".
  Не справившись с душащим комом в горле, Кэт громко всхлипнула.
  Джерард тут же открыл глаза. Он спал чутко. Девушка, лежащая рядом на кровати, смотрела на него широко раскрытыми глазами. Оставленная скатившейся на подушку слезой, поблескивала влажная дорожка на ее нежной щеке.
  Он провел пальцами по ее плечу, спине, погладил бедро. Янтарные глаза его любовницы потемнели от ласк, она прикрыла их густыми ресницами. Он приподнялся над ней, долгим поцелуем накрыл ее губы. И заблудился, затерялся в тихом эхе ее стонов.
  
  Проснувшись утром, Кэт упрямо лежала с закрытыми глазами.
  Магия ночи рассеялась. Как себя вести? Что говорить? Что ожидать от него? Он не спит. Лежит, как и она, не шевелясь, на спине, откинув в сторону руку. Не спит. Она это знает.
  "Зачем тебе притворяться спящим? Чтобы дать мне возможность уйти без шума? Хорошо. Будь по-твоему. Я спокойна. Главное, вести себя естественно".
  Для начала Кэт потянулась, давая понять окружающему миру, что пробуждается, завела за голову руки. И мысленно обругала себя. Оказывается, одеяло укрывало ее лишь до талии. От принятого ею положения обнаженные груди приподнялись, округлились и теперь призывно торчали вверх. Она не стала дергаться, спокойно опустила руки и села. Так, где белье? Кэт не помнила, как вчера ночью лишилась трусиков. Джерри то ли порвал их в порыве страсти, то ли снял настолько технично, что событие это ускользнуло от ее внимания. Их нет. Зато у комода валяется полотенце. Сойдет. Она встала без ложного стеснения. Стесняться тут нечего, милочка, все что мог, он рассмотрел. Прошлась, разминая мышцы. Ее тело ничего не теряло при свете дня. Почувствовала, как вдоль позвоночника ползет невидимая улиточка. Все ясно - он смотрит. Обмоталась полотенцем. Выходит, ты не собираешься "просыпаться", Джерри? Твое дело. Кэт пошла в душ.
  Из ванной вышла уже в ином настроении, охладившаяся, в меру отрезвевшая. Поэтому на Джерри отреагировала с притворным равнодушием. Хоть к этому и пришлось приложить серьезное усилие. Ему наскучило ломать комедию, прикидываясь спящим. Он сидел, едва прикрытый одеялом, сонный, взъерошенный, до неприличия сексуальный. Да, хотелось бы, чтобы принес ей завтрак в постель. Хотелось бы, чтобы притянул ее к себе, никуда не отпустил. Хотелось бы, чтобы занялся с ней нежным утренним сексом. Но он этого не сделает.
  Значит, ты, Катя, оказалась той, кем больше всего боялась оказаться. Ты девушка на ночь. Ну и пусть. Сдохнуть теперь, что ли? Уж точно не ластиться к нему, не заигрывать, не заговаривать. Она представила, что находится в комнате одна. Открыла чемодан, скинула полотенце. Достала и надела нижнее белье. Затем стала натягивать на себя вещи, первыми подворачивающиеся под руку - джинсы, пуловер, носки, шейный платок, сапоги. Последним достала пальто, кинула на покрывало. Закрыв чемодан, вывезла его в гостиную. Вернулась. Джерри не издал ни звука, щурился на нее и был доволен собой, как кот, налакавшийся сливок. Сказать "прощай" и проводить до двери в его планы не входило. Замечательно!
  - Что ж, - она надела пальто. Трудно уходить, не сказав последнего слова. Кэт огляделась, подумывая, чем бы в него швырнуть. Ее осенило, - Минуточку.
  Вернулась из гостиной с бронзовой борзой в охапке.
  - Вот, - сказала Кэт, ставя собаку на ту часть кровати, где пару минут назад лежала она сама, - Тебе моя плата за гостеприимство. Ты был очень добр, Джерард Карвер. Приютил, отогрел... Думаю, собаки хватит, чтобы оплатить твои неоценимые услуги.
  И вышла окончательно, прикрыв за собой дверь.
  
  Кэт спустилась вниз на лифте. Скомандовала портье за стойкой.
  - Будьте добры, сэр, вызовите мне такси.
  Портье, пожилой дядька в синей ливрее, набрал номер.
  - Знаете что, - сказала вдруг Кэт, облокачиваясь о стойку, когда адрес Нью-йоркской квартиры Джерри был продиктован в трубку. - Рождественские чудеса - это, простите за выражение, чепуха. Они не сбываются.
  - Как вам угодно, мисс, - с почтением согласился привратник. - Выходите, такси сейчас будет. Ранее утро и пробок нет.
  Она вышла. Пока стояла на тротуаре, смотрела на тополь, растущий у парадной. Не такой готичный, как накануне вечером, но он все равно ей нравился. Вскоре подъехало такси, Кэт забралась в него и отправилась в аэропорт.
  
  Ушла, гордо и независимо, оставшись верной себе до конца. Не показала, что страдает от обиды, хотя от финальной шпильки не смогла воздержаться. Если бы воздержалась, не была бы собой. Кэт. Джерри улыбнулся, не находя в себе сил подняться. Ему казалось, она все еще лежит рядом и потягивается. Встает, расхаживает по комнате. Как же хочется поймать ее, затянуть назад в постель. Ее голос звучит в ушах. Он видит глаза, в которых гневно вспыхивают золотые искорки. Бронзовая плата за услуги осталась единственным напоминанием.
  Гордячка. Пусть едет в свой Даллас. Препятствий, которые бы удержали его от новой встречи с ней, нет. Скоро она вернется сюда, в эту комнату, в эту постель.
  Джерри поразмыслил. Дотянулся до телефонной трубки, сел поудобнее, тщательно прокашлялся. Набрал по памяти номер.
  - Дэвид, доброе утро! - вежливо заговорил он, - Джерард беспокоит! Я в Нью-Йорке... Да, приехал... Да, по делам. Спасибо! Я передам ваши слова Софи. Конечно! У меня к вам есть просьба, Дэвид! Не откажите, буду очень признателен. Если у вас появится возможность встретиться со мной на бизнес-ланч на днях, вы меня осчастливите. Суть вопроса? Есть нечто важное, Дэвид...
  ...Закончив разговор, Джерри откинул одеяло. Откуда-то из его глубин внезапно вырвались белые трусики, мотыльком порхнули к потолку и повисли на одном из рожков люстры.
   - Доброе утро, Кэт! - поприветствовал их Джерри, поднялся и направился в душ.
  
  Визави Джерарда пришел на лэнч в респектабельный ресторан на Манхэттене вовремя. Джерард, явившийся за двадцать минут до начала встречи, сердечно поприветствовал его - подтянутого, широкоплечего старика лет семидесяти, одетого в изысканный костюм цвета белой шерсти. Дэвид носил короткую бородку-эспаньолку, имел выразительный горбатый нос. Зачесанные назад волнистые седины и глубокие морщины на волевом, одухотворенном лице делали его похожим на библейского апостола.
  - Я узнал, кто она, - старик приступил к делу немедленно, усаживаясь и отпивая Perrier из бокала. Расстегнул на скатерти золотую застежку кожаного портфеля, - должен сказать, Джерард, выбор твой мне понятен. У меня есть кое-какие бумаги, фото в том числе... Красивая девушка.
  Джерард взял переданные ему через стол бумаги, перелистал их, пока Дэвид застегивал и убирал портфель, посверкивая старинным перстнем на безымянном пальце. Полудрагоценный камень перстня украшал выгравированный каббалистический знак.
  - Мир тесен, Джерард. Я выяснил, что работает она на одну даму, которую мне посчастливилось знать по бизнесу. Дама эта особенная, с акульей хваткой, в наших кругах знаменитость, большой профессионал для своего, по моим меркам, юного возраста. Она хвалит подчиненную. Эта Катерина Шэддикс - эксперт по прерафаэлитам. Имеет чутье на авторов раритетных картин. Марго Уайнпот относится к ней по-матерински, а сентиментализм этой даме не очень-то свойственен.
  - Вы очень помогли мне, Дэвид, - Джерард наклонил темноволосую голову в знак благодарности, - Мисс Шэддикс мне не безразлична. Я очень в ней заинтересован.
  Старик глянул на него проницательными глазами. Что-то секунду обдумывал, потом, словно сдаваясь, махнул рукой.
  - У меня, как всегда, цейтнот, Джерард. Если ты желаешь, чтобы я еще что-то сделал для тебя и этой твоей русской, говори сейчас. В ближайшее время я вряд ли смогу выкроить время для встречи.
  - У вас все в порядке? Как бизнес?
  - В бизнесе у меня не бывает проблем, мальчик. С ними я расправляюсь в зачаточном состоянии. На данный момент случилось кое-что другое. Я этого не ожидал. Внук, Марк... Он попал в беду.
  - Что с ним?
  - Арестован. Только не заставляй меня вдаваться в подробности. Мы разбираемся. На тебя я отвлекся с удовольствием. Хотя бы какой-то шанс немного забыться.
  - Я к вашим услугам, Дэвид, имейте это ввиду. Я, ресурсы моей семьи - распоряжайтесь нами по своему усмотрению.
  - К сожалению, ты тут помочь ничем не можешь. Не забивай голову, - старик похлопал Джерри по плечу. - Ты похож на прадеда, Джерард. Он тоже был такой - никогда мелочился, предлагал сразу все, что имел. В память о нем, и о долге перед твоей семьей, который я не смогу оплатить, я тебе говорю - смело проси, что еще хочешь, я решу твои вопросы.
  
  Глава 6.
  Шотландия, XIX век.
  Стукнула дверь. Милле, одетый в костюм для верховой езды, прошел к окну, раздернул плотные шторы и распахнул оконные створки. В комнату хлынул утренний ветер, взметнул ткань полога, сдул со стола иссеченные чернилами листы, лизнул спину лежавшего поперек кровати человека. Милле прислонился к подоконнику. Бойс застонал, поднял с простыней взъерошенную голову и уперся в друга мутным взглядом.
  - Почему ты решил заморозить меня, Джон? - сонно просипел он и снова упал на подушку, - Что тебя беспокоит с утра?
  Милле скрестил на груди руки.
  - Молчишь, - зевнул Бойс, - я должен догадаться сам. Хорошо, попробую.
  Молодой человек сел, подгребая под себя одеяло, прислонился к кроватной спинке.
  - Итак, - он потер глаза кулаками, проморгался и снова зевнул, едва не своротив себе челюсть. - Начнем. Я поступил вчера легкомысленно. Не нужно было брать тебя на праздник. Теперь ты не можешь спать.
  Милле фыркнул и заворчал с порицанием.
  - Угадал, - Бойс потянулся, хрустя суставами. - Ну, прости меня. Я хотел, как лучше. В следующий раз трижды подумаю прежде, чем звать тебя с собой. Позволь мне угадывать дальше. Тебе в душу запала Катриона Монро. Дурочка Кэт. Прекрасная, как заря, наивная, словно зайчонок на лугу, играющий солнышком. Наметанный взгляд художника узрел уникальную фактуру. Пальцы аж сами тянутся к кистям. Хочешь рисовать ее, Милле?
  Джон отлепился от подоконника и уселся на стул, с грохотом придвинув его к кровати.
  - Ты не будешь отрицать, что она создана для полотна, Бойс! Кощунственно пройти мимо такой модели, кощунственно не запечатлеть ее в зените нежной прелести, не вписать в подобающий антураж!
  - Ничего я не собираюсь отрицать! Прикрой окно, восхищенный идиот, иначе я опять подхвачу какую-нибудь холеру. Если тебе взбрело в голову писать девушку - дерзай! Скажи только, как ты ее видишь? Кем?
  Загрохотали закрываемые створки.
  - Офелия, Бойс. Ты знаешь, я давно грежу ей... Я помыслить не смел, что отыщу в Тэнес Дочарн столько сокровищ. Сперва ваш пруд, над которым склонились ивы, именно тот, что описал Шекспир. Один в один. Затем она. Светловолосая нимфа, плетущая гирлянды из лютиков, незабудок, и ромашек. Словно наяву я вижу, как она погружается на дно пруда, куда упала, сорвавшись с ветки. Поет, прощаясь с жизнью и любовью. Косы каскадом распустились по воде, в них запутались цветы...
  - Погружается на дно? - Бойс прервал тираду Милле. Безнадежно вздохнул, откинул одеяло, одним прыжком встал на ноги. Прошел к округлому сосуду из фарфора, водруженному на туалетный столик французской работы. Долго умывался, поливая голову и шею водой из кувшинчика, энергично растирал грудь и лицо полотенцем. Вернувшись назад к кровати с ворохом одежды, добытой из гардероба, и начав одеваться, выглядел свежим, бодрым, здоровым до зависти.
  - Тонет в пруду с песней на устах, сжимая цветы в объятиях, - он застегнул на груди хлопчатобумажную рубашку, - погружается и поет. Сама себя отпевает. Вся в цветах и волосах.
  - Не смей издеваться, - прогудел Милле.
  - Я не издеваюсь, - Бойс затянул завязки бархатных бриджей, заправил их в высокие сапоги, - Я тебе сочувствую, Джон. Такое впечатление, что ты не видел Катрионы. Пока мы говорили с ней, она от силы секунду постояла на месте. Она плясала, пела, куда-то мчалась, болтала без умолку, делала все, кроме одного - находилась в статичном состоянии. А ты хочешь погрузить ее в пруд. Заставить тонуть. Я слабо себе это представляю. Наш садовый затон глубок, имей это в виду. В нем уместится дюжина утонувших Офелий....
  - Не в пруд, - замялся Милле, - Я думал о ванне. Нарисовать натурщицу, лежащую в ванне, потом выписать вокруг нее природу....
  - Один черт, - оборвал его Бойс, повязывая вместо галстука шелковый платок, - С ванной идея стоящая. Но подбей на эту авантюру лучше кудрявую Джун. Катриону тебе придется запечатлевать в момент полета над полем. Ты готов гоняться за ней с мольбертом по лесам и лугам?
  - Джун не похожа на Офелию, - расстроено буркнул Милле. - И я не хочу отказываться от мысли нарисовать Катриону.
  - Не отказывайся, - Бойс накинул и застегнул на все пуговицы серый жакет в мелкую клетку, подчеркнувший его стройный стан, тщательно причесал темные кудри, взял пару перчаток, - Но не в ипостаси Офелии. Пусть это будет волшебница Цирцея в окружении воющего, хрюкающего и блеющего стада. Ундина, входящая в пенный поток. Владычица озера, подносящая меч королю Артуру. Идем завтракать.
  - Ты поверхностен, Бойс. - Милле поднялся и направился вслед за другом, с посвистыванием выходящим из комнаты в коридор, - перебираешь сюжеты для картин, как игральные карты. Мне трудно отказаться от мысли об Офелии. Она вдохновляет меня, я в нее влюблен.
  - Придется выбирать, дружище. Офелия или Катриона. Как определишься с выбором, скажи - нанесем деловой визит благочестивой Анне Монро с просьбой позволить тебе рисовать ее дочь.
  
  Сквозь пелену полуденного марева они смотрели на домик из дикого камня, окруженный подкосившимся низким заборчиком. Солнечные зайчики скакали по фасаду и крытой камышом крыше, придавая домику приветливый, гостеприимный вид, пусть даже он отгородился от деревни, и, соответственно, от возможных гостей, частым леском. В сарае за домом мычала корова, кряхтели овцы, кудахтали куры. На пригорке виднелись аккуратно возделанные грядки с зеленью.
  - Понятия не имею, что сказать Анне Монро, - тихо заметил Милле, держа свою кобылу в сени можжевеловых зарослей, чтобы хозяева дома не увидели его из окна. - Вчера эта женщина не была в восторге от знакомства с нами.
  - Поехали домой, раз так, - пожал плечами Бойс. Он не утруждал себя тем, чтобы прятаться, его конь рыл копытом землю на самом виду. - Но я не думаю, что она погонит нас прочь поганой метлой. Вчера была ночь, пьяное гулянье, костры по самый горизонт, словом, богохульственная атмосфера, не сулящая ничего доброго. Ожидаемо, она не обрадовалась, увидел свою слабоумную малышку в компании двух мужчин. Сегодня все иначе. День, в воздухе витает радушие, мы имеем при себе лишь благие намерения - создать шедевр художественного искусства. Материально помочь семье натурщицы, оплатив ее услуги. Едем, старина, смелее.
  Он тронул поводья.
  - Анна Монро - отшельница, - Милле не мог набраться уверенности, - Что ей до живописи? До наших благих намерений? Мы натолкнемся на непонимание, возможно, враждебность.
  - Не такая уж и отшельница эта Анна, - возразил Бойс, - Мама говорит, она - общительная женщина. Торговка молоком, сыром и зеленью. Немного знахарка, умеет лечить кашель и простуду у детей, иногда принимает у крестьянок роды. Не живет в деревне только потому, что дочери ее лучше на отшибе. Катриона всегда сторонилась людей. Но сейчас она меняется. Едем! Или я сочту тебя трусом.
  Бойс поехал по ковру из ползучего тимьяна, устилавшего поляну. Милле двинулся следом. На затененное крыльцо дома вышла высокая фигура в светлом платье.
  - Добрый день, госпожа Анна! - громко поздоровался Бойс. Спрыгнул на землю у калитки, накинул поводья на столбик забора. - Чудесная погода, не находите?
  - Добрый день, господа, - отозвалась Анна и пошла по засыпанной гравием тропинке, обсаженной по бокам кустами роз и люпином. В руке она держала большие ножницы для стрижки овец. - Вы за молоком? Или за творогом? Может, за луком?
  - Нет, мы даже не за руном, - засмеялся Бойс, раскланиваясь и косясь на ножницы. - Хотя, я понимаю, самый сезон.
  - Правильно понимаете, - ответила Анна, высокомерно поднимая покрытое загаром лицо, - Зато я не понимаю, почему вы явились сюда. Вы, чужак, пришли в мой дом непонятно зачем. Я не хочу неприятностей и я смогу постоять за себя. Уходите. Заберите вашего коня - он объедает мою яблоню.
  - Вы зовете меня чужим, - грустно улыбнулся Бойс, - А ведь вы ошибаетесь, госпожа Анна. Я родился в этих местах. Я сын хозяина поместья Тэнес Дочарн. Ваш земляк.
  - Сын Рэйналда МакГрея? - растерянно уточнила она, и рука, сжимавшая ножницы, бессильно обвисла.- И леди МакГрей?
  - Да! Но в первую очередь я художник! Смотрите!
  Бойс сунул руку в карман жилета, достал оттуда маленький бумажный прямоугольник. Ловко развернул его и протянул Анне Монро. Женщина опустила на бумагу серебристые глаза.
  - Что это?
  - Не узнаете?
  - О! - пальцы ее разжались, ножницы упали в траву. Анна взяла лист в руки. Было видно, что она ошеломлена.
  Милле подъехал сразу за Бойсом, и тихо вылез из седла, посчитав верным не вмешиваться в диалог между другом и Анной Монро. Теперь он делал безуспешные попытки разглядеть то, что было изображено на листке. Ему удалось понять одно: это один из тех исчерканных листов, что поутру валялись на письменном столе Бойса.
  - Вы нарисовали? - обрела дар речи Анна.
  - Я, своими собственными руками.
  - Красиво. Возьмите, я... у меня нет денег купить портрет.
  Женщина протянула листок Бойсу. Милле, наконец, увидел - там была изображена сама Анна Монро, в виде, в котором вчера предстала перед друзьями. В венке на заплетенных волосах, в простом одеянии, но красивая, царственная.
  - Это подарок, Анна, - слегка обиделся, или искусно сделал вид, что обиделся Бойс, - Сущий пустяк. Я хотел сделать вам приятное, разуверить в том, что я проходимец и разбойник, поэтому нарисовал ваш портрет. Примите его в знак моего... нашего уважения.
  - Приму, - смутилась женщина и спрятала рисунок в кармашек на переднике. Перевела глаза на притихшего Милле. - Вы тоже художник?
  - Да, - вежливо кашлянул Джон и приподнял шляпу, - Добрый день, мадам.
  - Еще более искусный, чем я! - ввернул Бойс, - Я привел его к вам выразить почтение и извиниться за инцидент, возникший вчера между нами.
  - Нам очень неудобно, мэм, - покаянно пробормотал Милле, - у нас в мыслях не было обидеть вашу дочь или вас. Бог свидетель.
  - Я вам верю.
  - Извините нас.
  - Извинения приняты.
  Повисла неловкая пауза, в ходе которой все трое переглядывались. Милле заметил, что Анна смотрит на Бойса не враждебно, а со скрытым благоговением, как и положено взирать на поцелованного Богом счастливца. Бойс набрал в грудь воздуха, готовясь убеждать и очаровывать.
  Заговорить он не успел. Из сада донесся знакомый голосок.
  - Бойс!
  У сарая мелькнула пшеничная копна волос, показался и пропал длинный подол. Из-за яблоневого ствола кто-то выглянул и спрятался.
  - Плыли-плыли облака, гнали-гнали седока, - пропели в саду, - Приходи. Взгляни - вон шмель, вон полетел! Бойс пришел. Он в саду, да, мама?
  Анна повернулась к Бойсу, в немом страхе прижала ладони к щекам.
  - Господи, да что вы, Анна! - молодой художник отнял ее руки от лица, бережно взял их в свои. Анна не пыталась вырваться, вся сникла и ослабела, - Я скорее умру, чем обижу ваше дитя. Не бойтесь. Позвольте мне пойти к ней.
  - Прошу вас, будьте осторожны.
  - Я понимаю. Я все сделаю правильно, верьте.
  Он обошел застывшую Анну, вступил на цветную гальку тропинки, углубился в сад. Увидел на пути дерево - корни его обнажились от старости, рядом в сыром грунте рос розовый куст, уже зацветший, благоухающий, возле которого кренилась на бок трухлявая изгородь. Срывая цветок, улыбнулся, ощутив прилив радости.
  Катриона лежала на солнышке, разбросав в свободном размахе руки. Под его сапогом сломалась ветка. Девушка встрепенулась.
  - Пришел.
  - Пришел, Катриона, - Бойс присел рядом с ней на виду у Милле и Анны Монро. - Вот, что принес тебе. Я отгадал твою загадку.
  Девушка взяла протянутую ей розу, уткнулась носом в алые лепестки.
  - Ты умный.
  - У меня еще кое-что есть.
  Он вынул из-за пазухи блокнот, купленный в Лондоне, в типографии, и металлическую коробочку с мелками.
  - Смотри, - открыв коробочку, Бойс выбрал черный мелок, развернул блокнот на чистой странице и пристроил его на колене. - Я тебя нарисую.
  - Нарисуешь? - она пальцем дотронулась до мелков. Бойс рассмеялся и высыпал их ей на подол.
  - Нарисую. А затем дам тебе бумажку, и ты нарисуешь меня, маму или Милле.
  - Любопытный Милле.
  - Он самый. Взгляни на меня, Катриона.
  Наполненные жидким белым огнем глаза больно обожгли его. Бойс начал рисовать...
  Милле и Анна прошли к скамье у дома, уселись на нее, стали наблюдать за Бойсом и сидевшей перед ним золотистой девушкой. Джон рассказывал женщине о своих планах, просил, страдал, делился грустью поэта и творца, читал стихи Китса. После того, как к делу приложил руку Бойс, вся колючесть Анны пропала. Она все понимала, соглашалась, изредка касаясь кармашка на переднике, где лежал подаренный ей рисунок. Милле делал вывод, что женщина эта, красавица, мать красавицы, обладает чуткой душой и способна оценить прекрасное. Способна его распознать. Способна ему посочувствовать, пожелать ему появиться на свет. Но она была полна тайной скорби. Почему? Джон ощущал это и не находил ответа.
  - Почему вы грустны? - спросил он прямо. - Я хочу нарисовать вашу дочь. И все. Мои намерения кристальны. Я не таю в душе зла. Ваша дочь - дитя Божье, чудо, посланное нам, обычным людям для покаяния. Позвольте мне запечатлеть ее на холсте, ведь не зря Бог создал ее столь совершенной.
  - Наверное, вы правы. Ваше ремесло восхищает. Молодой МакГрей... Его рисунок... Я хотела бы...Но ...
  - Но что? Говорите.
  - Она сидит перед ним, смотрит на него, позволяет держать себя за руку. - Анна издала звук, похожий на короткое рыдание. - Никогда с ней не было такого, господин Милле. Катриона никому не смотрит в глаза. Ему смотрит... Со вчерашнего дня дочка тиха и весела. Какую власть он имеет над ней? Что вчера произошло у камня?
  - Ничего, - Милле задумался, вспоминая вчерашнее. - Ничего не произошло. Он говорил с ней, как с ребенком. Он добрый малый. Думаю, Катриона чувствует его доброту.
  Девушка в саду жемчужно рассмеялась. Милле почудилось, что от смеха ее над домом Анны Монро звездой зажглось счастье. Анна заправила под чепец выбившиеся пряди и вздохнула.
  - Я нарисую ее, Анна, я принесу вам деньги в благодарность, чтобы вы могли отремонтировать ваш дом и жить в нем счастливо с дочерью. Я хочу, чтобы вы ни в чем не нуждались... Соглашайтесь.
  Женщина поджала губы, не соглашаясь и не отказывая. Обходя кусты и грядки, сквозь сад к ним шел Бойс.
  - Смотрите, - он подошел и показал Анне сделанный черным мелком рисунок.
  Нарисованная Катриона с живым любопытством взирала на мать - ресницы распахнуты, зрачки смотрят сосредоточенно и разумно.
  - Рисуйте Катриону, - сказала она и поцеловала рисунок. По ее щекам скользнули слезы. - Давно я не видела глаз дочери.
  
  Утром, груженый художническим скарбом, Милле прибыл к домику под камышовой крышей. Бойс, который был занят беседой с матушкой, обещал явиться позже. Анна встретила художника приветливо и напоила парным молоком. Пока Джон устанавливал подрамник с холстом, вынимал краски, грунтовку и белила из наплечной холщовой сумки, готовил мелки и листы бумаги для набросков, устраивался на низкой скамеечке для дойки коров, специально вынесенной ему Анной из сарая, в саду показалась Катриона.
  - Здравствуй, Катриона! - крикнул Милле и махнул рукой.
  Девушка босиком прошлась по траве, остановилась возле белой лошадки Милле, привязанной к изгороди.
  - Здравствуй, лошадка, - она погладила животное по мягким ноздрям, - как тебя зовут?
  - Ее зовут Моргана, - ответил за лошадь Милле.
  - Моргана? Ты волшебница. Злая и хитрая. Ты обманула своего брата короля, привела его к смерти. За это тебя наказали, превратив в красивую белую лошадку.
  - Катриона, иди сюда! Ты не могла бы сесть на камень? Я накрыл его пледом для тебя.
  - Твои длинные косы нужно украсить цветами, Моргана, тогда ты станешь еще лучше, и сможешь обмануть целую армию королей. Хочешь, принесу тебе яблочко?
  Моргане понравились ласки Катрионы. Она благодушно фыркнула, закивала узкой головой. Катриона убежала в дом. Милле, сидя под широкополой шляпой, терпеливо ждал и смотрел на небо. Лошадка была накормлена целой горкой маленьких сладких яблок, которые Катриона вынесла в подоле платья. Милле ждал. Покончив с кормлением, девушка, не обращая внимания на художника, начала бродить по лужку взад-вперед, собирая цветы и что-то мурлыча себе под нос.
  "Она собирается плести венок для лошади", - догадался Милле с досадой.
  - Катриона! - снова крикнул он, - Ты не могла бы сесть?
  Девушка запела. Милле тоскливо прикрыл ладонью глаза.
  - Она вас не слушается? - вышла к калитке Анна.
  Видя, что у гостя не ладится с Катрионой, женщина решила помочь.
  - Боюсь, нет, госпожа Анна, - невесело рассмеялся Джон, - она меня не замечает.
  - Вредная девчонка, она вас заметила, не сомневайтесь. Сейчас! - Анна пошла за дочерью, которая готова была вот-вот скрыться в леске, и взяла ее за руку. - Пойдем, озорница. Тебе нужно сесть.
  - Я сплету венок Моргане.
  - Сплетешь. Но для начала сядь. - Анна усадила дочку на большой булыжник, накрытый пледом. - Я соберу цветы для тебя.
  Катриона надула губки и уставилась на пчелу, покорно сложив ладони на платье. Милле взялся за мелок, чувствуя головокружение от прилива вдохновения. Каждая черточка ее лица дышала изяществом. Рисуя такую модель, невозможно дать промах. Но счастье живописца длилось недолго. Он успел провести пару плавных линий. И Катриона поднялась.
  - Куда ты?
  Девушка от него отмахнулась. Милле едва слышно застонал и опять прикрыл ладонью глаза. Когда открыл их, увидел, что его натурщица стоит у кромки рощи. На место ее вернула бдительная мать, усадив, высыпала девушке на колени целый ворох полевых цветов.
  - Плети на здоровье, Катриона, не уходи никуда.
  Милле, чувствуя неизбежность продолжения истории с блужданиями, стал быстро рисовать. Катриона посидела минут пять, и занялась тем, что стала переплетать между собой стебли цветов. Джон вздохнул свободнее. Только он начал успокаиваться и перестал спешить, Катриона отложила работу и снова оказалась на ногах. Она поплыла на середину луга, поднялась на цыпочки, затанцевала....
  Назад ее возвращали раз пять. Через час Милле, уставший звать, ждать, прикрывать глаза, вздыхать и снова ждать, бродил следом за Катрионой по лугу. Кипа листов в его руках заполнялась набросками - здесь линия щеки, там округлое плечико, силуэт платья, маленькая босая ножка. Анна больше не вмешивалась в творческий процесс, полола мотыгой грядки.
  - Как поживаете? - раздался насмешливый голос из можжевеловых зарослей. Милле и Катриона обернулись. На поляну въехал караковый жеребец. Бойс спрыгнул с седла. - Вижу, работа кипит! Покажи, Милле.
  Он подошел, поклонился Катрионе, взял у Милле зарисовки. Просмотрел их, размеренно кивая и не комментируя.
  - Ты мне сочувствуешь, Бойс? - горько спросил Милле.
  - Тебе бы я посочувствовал в последнюю очередь, Джон Милле. Ты одарен, как тысяча чертей. Почему столь много разных эскизов? Ты не можешь определиться, в какой позе ее изобразить?
  - Не смешно, Бойс. Она не сидит на месте и пяти минут. Ты будто в воду глядел.
  Бойс посмотрел на Катриону, девушка ответила ему незамутненным взором.
  - Не сидится тебе, непоседа.
  - Я плету Моргане венок.
  - Где же он?
  - Там.
  Она упорхнула. Бойс подмигнул Милле.
  - Неси свой крест, творец прекрасного, игра стоит свеч. Уже по зарисовкам, на которые ты печально кривишься, заметно, что натурщица превосходна. Давай-давай, продолжай. Я понаблюдаю за вами обоими. Это забавно.
  Бойс отошел, снял сюртук, расстелил его на траве под раскидистой нависающей ветвью, дающей длинную тень. Крикнув: "Жарко сегодня!", улегся, оперся на локоть и сощурил синие глаза на Катриону. Девушка стоя на коленях у булыжника, где должна была сидеть и позировать Милле, собирала в охапку разбросанные цветы. Вот она побежала к Бойсу и уселась рядом с ним. Подала художнику наполовину готовый венок.
  - Хм. Да ты мастерица, Катриона. Милле, взгляни!
  Венок был выплетен из глянцевых лютиков, перевит резными травинками, сбрызнут крохотными голубенькими каплями анютиных глазок. Катриона, зардевшись от похвалы, опустила белокурую голову и принялась усердно плести. Ее тонкие пальцы проворно мелькали, Бойс смотрел на них. Он поднялся и указал девушке на свой раскинувший рукава сюртук:
  - Садись сюда.
  Девушка послушно переползла на сюртук вместе с венком, не переставая нанизывать на его зеленые нити желтые и голубые бусины цветов. Бойс осторожно поманил Милле. Джон взял мольберт и установил его ближе к сидящей паре, следом перенес скамью.
  - Это невероятно! Она сидит! - сказал он Бойсу одними губами.
  Бойс сделал мудрую мину.
  Сидели они долго - до полудня и дольше. Катриона сплела несколько венков, потянувшись и переменив позу, стала мастерить гирлянды. Анна принесла корзинку с едой и питьем. Милле парил на седьмом небе.
  - Только никуда не уходи, Лайонел, - приговаривал художник, работая,- сиди где, сидишь и не дыши.
  Бойс сидел, прислонившись спиной к стволу. Из-под опущенных ресниц рассматривал соседку. Не замечал, как капает минута за минутой, час течет за часом, солнце движется по своему извечному пути, и, проходя в выси, лучами ласкает атласную кожу на щеках, шее девушки. Она поглядывала на него с мимолетной улыбкой. Он невольно вздрагивал и спрашивал себя, что происходит здесь, на укрытом тимьяном лугу перед старым домом с крышей из камыша. Забывал найти ответ, погружался в свое созерцание вновь, терял ощущение реальности, плыл в синеве, тонул в летних волнах, пахнущих цветущей яблоней...
  Под вечер набежали тучи, потушили солнце. Небо вдали с треском разошлось, из прорехи хлынул ветер, полетел через холмы, запутался, заметался в листьях. Раздул волосы Катрионы, свободными прядями падающие ей на плечи. Настало время уходить.
  - Сейчас пойдет дождь, Катриона, слышишь - грохочет? - Бойс отбросил колосок, стебель которого жевал, - ты сегодня хорошо себя вела и отлично потрудилась.
  Он указал на косы цветов, свернувшиеся на ее платье, лежащие на земле между ними, брошенные на расстеленный сюртук.
  - Пора собираться домой. Я и Милле уезжаем. Ты пойдешь к маме.
  Она сгребла в охапку пестрые гирлянды и резким движением протянула их ему, поднимаясь на колени. Бойс растерялся. Она придвинулась очень близко и словно шарфом обмотала цветочным украшением его шею. Наклонилась и посмотрела потемневшими, цвета старой стали, глазами, в которых дрожало ожидание.
  - Завтра Катриона будет хорошо себя вести.
  Бойс отстранился, почувствовав пышущее от нее тепло, тонкий чистый аромат ее тела. Ощутил опаляющую робость и страшное смятение.
  - Катриона, дождь собирается! - прокричала от калитки Анна, - Господа, становится прохладно и вечереет! Домой! Все домой!
  Девушка убежала. Бойс вытер рукавом вспотевший, несмотря на прохладу, лоб и поднялся, опираясь на ствол. Джон Милле, все еще не в силах высвободиться из объятий музы, водил кистью по холсту, рисуя по памяти.
  
   - Я скоро ухожу, Лайонел. Надеюсь, ты присоединишься ко мне? - на утро следующего дня спросил за завтраком Милле. - Мне без тебя не справиться!
  - Я не бросаю друзей на поле битвы, Джон! - Бойс прекратил беседовать с матушкой о чем-то малозначительном, одним духом выпил свой кофе. - Мама, когда я вернусь, ты сыграешь мне на клавесине Моцарта?
  - Да, сынок, но, - Элеонора МакГрей положила ладонь на сгиб локтя Бойса, уже готового бежать, и удержала его, - Куда вы спешите, молодые люди? Вчера вас не было целый день, сегодня вы снова намерены пропасть? Я заинтригована.
  - Спрашивай у Джона, мама, - Бойс потянулся и поцеловал мать в щеку, - это ему я помогаю в делах. Не волнуйся, ничего антигуманного и криминального мы не замышляем. Все та же блажь, все те же розочки и ангелочки, как сказал бы отец.
  Хозяин дома, читавший книгу, гневно дернул седеющим усом.
  - Джон, - трогательное лицо леди МакГрей повернулось к Милле, - сын говорил, вы намеревались рисовать наш сад? Он вас больше не интересует?
  Бойс не дал другу раскрыть рта:
  - Ты разве не знала, мама, что наш сад - не единственная достопримечательность сих мест. Нимфы в нем, к примеру, не водятся. Зато они есть в окрестных лесах.
  - Я встретил девушку, леди МакГрей, и рисую ее, - слегка смущаясь, растолковал Джон, - Она очень красива, но дика, совсем не сидит на месте. Только ваш сын имеет на нее необъяснимое влияние, рядом с ним она спокойна. Чтобы изобразить ее, мне не обойтись без его помощи.
  - Если так, пусть Лайонел помогает вам. Вы мастер, у которого моему балбесу есть чему поучиться. Но кто ваша загадочная дикарка? Я ее знаю?
  - Это Катриона Монро, мама, - ответил за Милле Бойс, ножом размазывая ягодный джем по слегка подрумяненному гренку, - дочь Анны Монро, молочницы и лекарки. Я недавно спрашивал тебя о ней. "Дурочка Кэт" зовут ее в деревне. Совершенно удивительное существо. Как сказал Джон, красивая, но в голове полнейшая тьма. Бедняжка. А я у тебя, знать, кудесник - животные и дети меня слушаются!
  Посчитав свою шутку удачной, Бойс рассмеялся.
  - Катриона Монро - не ребенок, - серьезно сказала Элеонора.
  - Мама, - прекратил есть и насупился Бойс, - Перестань. Хорошо, не ребенок, но и не женщина, достойное жалости и заботы маленькое бедное создание. Не смотри укоризненно, мы ее не обидим.
  - Вам нет нужды волноваться, мадам, - проникновенно присоединился Милле, - я заявляю с полной ответственностью...
  - Идите, мальчики, - махнула Элеонора, - Помните, я хочу увидеть, что вы там нарисуете.
  Молодые художники поблагодарили за угощение и ушли. Рэйналд МакГрей захлопнул книгу, сердито швырнул ее на стол, прямо на тарелки, и желчно продекламировал.
  - "Животные и дети меня слушаются" - сопляк несет полную чушь, Элеонора. Ты уверена, что он не наломает дров? Скоро свадьба, а дело, где замешана Джейн, Мэри или Катриона, чистым быть не может, точно тебе говорю.
  - Брось, Рэйналд. Лайонел сказал, что не обидит ее, у нас нет причин не доверять собственному сыну.
  - Смотри, ты ему все позволяешь, с тебя и спрос. - Мак Грей недовольно покрутил ус, - Не обидит... Не обидит, так осчастливит. Сама знаешь как. Сначала заставит сидеть спокойно, потом, не далеко ходя, уложит...
  - Фу, ты порой груб, как конюх. Девочка - сумасшедшая, Рэйналд, а Лаойонел хоть и повеса, но не безбожный развратник! - возмутилась жена, - Он не посмеет покушаться на ее невинность.
  - Девочка - сумасшедшая красавица, если я правильно услышал, - буркнул МакГрей, подбирая книгу и раскрывая ее, - в этих делах первостепенную роль играет именно красота женщины. Не состояние ее мозга.
  - Я, - Элеонора поправила салфетку на коленях, правильно переложила столовые приборы относительно своей тарелки, - Я присмотрю за ним, милорд.
  
  Глава 7.
  Даллас, США, XXI век.
  Винтажный шевроле корвет темно-голубого цвета плавно зарулил на парковку, сверкая дисками на колесах, замер у торца двухэтажного здания на одной из улочек недалеко от даун-тауна Далласа. Дернув ручник, Маргарита Уайнпот оценила свое отражение в зеркале заднего вида, подкрасила губы малиновой помадой, взялась за ручку. Покидать уютный, отделанный белой кожей салон не хотелось.
  На улице зябко, зимнее солнце светит тускло, еле пробиваясь сквозь серый покров облаков, повисший над небоскребами. Пересилив себя, она вышла, высокие каблуки зацокали по тротуару. В стеклянных дверях здания отразился утонченный силуэт, они разъехались, пропуская в помещение хозяйку картинной галереи Winepot Riverwalk Art Gallery. Идя по плитам пола, она на ходу снимала вельветовое пальто. Кондиционированный воздух был насыщен тонким ароматом - Марго любила живые цветы. Свежие букетики роз, фиалок, гиацинтов, тюльпанов в вазочках украшали узкие подоконники, расставленные повсюду декоративные тумбы и консоли.
  - Карла! Ты здесь? - от входа окрикнула Марго, энергично пересекая холл. Справа материализовался столик секретарши, прежде скрытый листвой лимона в терракотовой кадке. Из-за него навстречу хозяйке поднялась девушка с внешностью фотомодели. Что-то прожевав и проглотив, она ответила не слишком вежливо:
  - Где же еще мне быть, мадам? Я здесь двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.
  Марго перебросила пальто через стойку, оставшись в платье-футляре винного цвета, которое соблазнительно обтягивало ее тело богини.
  - Вы поражаете меня, мадам, - зачарованно протянула секретарша, рассматривая начальницу. - Не фигура, а скрипка.
  Карла не врала. Невысокая Марго обладала женственными формами, которые будоражили воображение мужчин и вызывали зависть у женщин. С волосами цвета вороного крыла, сейчас гладко зачесанными назад и затянутыми в тугой узел на затылке, чистейшей кожей и черными пылающими очами она походила на андалузскую колдунью. В свои сорок пять Марго выглядела максимум на тридцать и не собиралась стареть - ни намека на увядание в красивом лице, ни единой серебряной нити в иссиня черных волосах.
  - Ты опять что-то поедаешь, - констатировала факт начальница, опираясь локтем о столешницу, - дай угадаю. Картошка-фри.
  Карла кивнула с невинным видом. Марго горестно вздохнула.
  - Или уволить тебя, девочка? Я могу закрыть глаза на то, что ты ешь на рабочем месте в благодарность за профессионализм. Но ведь ты травишься фастфудом! Этого я снести не в силах. Ты безобразно растолстеешь, Карла, перестанешь влезать за стойку, испортишь реноме моему заведению...
  - Не драматизируйте, - прервала поток предсказаний Карла, засовывая в рот очередную картошину, - не растолстею, вы это знаете. У меня генетика, что надо...
  - Да уж, - генетика или нет, пока Карла выглядела идеально. Легко бы сделала карьеру манекенщицы, если бы не цепкая Марго со своей галереей, сумевшая по достоинству оценить организаторские способности юного дарования. - Как наша вторая красотка? Объявилась?
  - А как же! В выставочном зале охмуряет очередного клиента.
  - Неужели? - Марго невольно улыбнулась. Кэт прилетела и уже на работе - отличная новость в начале дня. - Почему так рано?
  - Сразу из аэропорта.
  - Да что ты говоришь? - Марго постучала длинными ногтями по полированному дереву. - Соскучилась по нам? Или у нее случился приступ трудоголизма? Я думала, Кэт вообще не объявится сегодня, будет отсыпаться.
  - А она объявилась. Честно говоря, мэм, - только теперь Марго заметила, что Карла выглядит слегка встревоженной, - Кэт странная какая-то. Ума не приложу в чем дело.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Я ей привет, как дела, пытаюсь обнять. Она отстраняется... Показалась мне, - Карла поискала подходящее слово, - пришибленной. Никогда ее такой не видела. Хотя на все вопросы отвечает, что все в порядке, никто не умер, и земля вертится.
  Пока Карла делилась соображениями, Марго прислушивалась к звукам, доносившимся из залы. Это не Кэт... Кэт обычно звонко смеется, много шутит. А там раздается голос унылый и скучный, ассоциирующийся с заупокойной мессой. Вот мужчина звучит бодро и заинтересованно, безуспешно старается расшевелить собеседницу.
  - Именно! - Карла правильно растолковала выражение лица начальницы, - Пришибленная!
  - Пойду, гляну ее, - решила Марго, - Повесь мое пальто в гардеробную, Карла, будь добра.
   Картинная галерея мисс Уайнпот была оформлена в колониальном стиле. Пятьдесят лет назад в здании с лепным фасадом располагался частный табачный магазинчик, потом его место заняла баптистская церковь. Ей на смену пришел рок-бар. И наконец, дом выкупила талантливая, богатая и предприимчивая художница, вернувшаяся на родину после длительных странствий по Европе. Марго сохранила внутреннюю архитектуру в первозданном виде - холл высотой в два этажа, кессонированные потолки, арочные окна и двери, широкая лестница, обвивающая помещение по периметру. Интерьер дополнили коринфские колонны с капителями, расположившиеся полукругом. Стены украсила мерцающая венецианская штукатурка. Оконные проемы и ниши драпировал бледно-зеленый шелк, уложенный каскадными складками. Мебель из махагони и несколько мраморных скульптур для Марго изготовил некий ремесленник из Каррары, мастер резца и зубила, гений, не известный широкой общественности. Хозяйка прошла в зал, где были выставлены полотна на продажу. У одной из картин стояли двое.
  - Художник молодой, талантливый, - безэмоционально тянула Кэт, одетая не пойми во что, - но, возможно, кому-то покажется иначе. Пишет в стиле жанровой живописи - не востребованная на сегодняшний день манера письма... Но, следует отметить, не лишенная своеобразия и колоритности. Сюжет, скажу вам, не новый - мужчина и женщина за барной стойкой ночной забегаловки. Явное подражание Эдварду Хопперу, который, однако, использовал более сочные контрастные краски. Тут все тускло на мой взгляд. Что скажете?
  - По-моему, выразительно, - не слишком уверенно произнес молодой человек, потенциальный покупатель полотна стоимостью в десять тысяч долларов. - Я бы купил для рабочего кабинета.
  - Да? - Кэт взглянула на него как на умалишенного, - а я бы не купила.
  - И сваляла бы дурака! - вмешалась Марго. Прошла к замершей перед картиной паре и умопомрачительно улыбнулась клиенту, - У вас интересный вкус, мистер...
  - Лагерберг.
  - Лагерберг. Я тоже думаю, что для кабинета подойдет прекрасно. Универсальная вещь, впишется в любой интерьер. Не лишена изюминки. В отличие от модных абстракций. Кстати, рисовал друг нашей Кэт. Так ведь, милая? Посмотрите его работы на той стене. Пройдитесь, оцените. Я бы рекомендовала рассмотреть голую даму на кровати.
  - Подойдет для спальни, - язвительно ввернула Кэт.
  - А что, занимательно... - клиент заинтересовался, отошел.
  Марго взяла Кэт под руку.
  - Пойдем...
  - Куда? - очнулась та, - Я, кажется, работаю!
  - Именно, что кажется. Сейчас Карла тебя заменит, у нее на данный момент лучше получится продавать. Карла, заменишь?
  - Естественно, - донеслось со стороны ресепшна.
  Дамы, тесно прижавшись друг другу, стали подниматься вверх по лестнице, где размещался кабинет Марго. Причем Кэт не прекращала делать безуспешные попытки освободиться из смахивающих на тиски объятий начальницы. Ее отпустили, лишь когда за спиной задернулась тяжелая портьера, заменявшая Марго дверь.
  - Ты чего его подкалываешь? Деньги лишние? - с ходу напустилась Марго.
  Кэт рухнула на канапе.
  - Не нравится он мне, - изрекла она, кладя ноги в сапогах на низкий журнальный столик из малахита, - фамилия дурацкая. Лагерберг. Прямо название дешевого пива. Картины Джефа заслуживают лучшего обладателя.
  - Убери ноги со стола, - Марго присела рядом. - Фамилия ей не понравилась. В таком случае, забирай полотна своего Джефа, организуй киоск на перекрестке. Я не собираюсь держать их у себя бесконечно.
  - Это тип из Нью-Йорка, - проворчала Кэт таким тоном, словно хотела сказать "это нацист", или "это прокаженный".
  - Ну и что? С каких пор ты невзлюбила жителей Нью-Йорка?
  - С недавних, - Кэт уставилась в окно невидящим взглядом.
  - Так-так, - Марго немного посидела молча. - Во-первых, здравствуй, Кэт.
  - Здравствуй, - Кэт подняла на Марго пустые и бессмысленные глаза. Та выругалась про себя.
  - Что за вид, девочка моя, какие, к лешему, джинсы и свитер? - ласково спросила начальница.
  - Я прямиком из аэропорта.
  - Домой почему не заехала?
  - Забыла.
  Замечательно. Лучше не бывает. Карла не совсем права. Малышка Кэт, неунывающая Кэт, вечно веселая, оптимистичная и энергичная девчонка, способная обаять кого угодно, ее, Марго, лучшая ученица, подруга и почти что собственный ребенок, была не просто пришиблена. Она была полностью выбита из колеи. Походила на слепого котенка, выброшенного в лужу.
  - Как ты отдохнула в Шотландии? Сделала, что запланировала?
  - Не важно.
  Великолепно. Марго поднялась.
  - Слушай, Кэт. Хочешь коньячку? По пятьдесят грамм для настроения? И поболтаем.
  - Ты же не пьешь, Марго, - вернулась в реальность из мира тяжких дум сомнамбула на диване.
  - Иногда пью. Давай, составь компанию старушке.
  Маргарита достала из резного бара коньяк и бокалы, разлила, вернулась к Кэт на канапе.
  - Пей.
  Кэт пригубила коньяк.
  - Рассказывай, что стряслось, дитя мое. Во что ты вляпалась? Кто тебя обидел?
  - Ох, - Кэт покачнулась, уронила голову на плечо Маргариты. - Вляпалась - не то слово.
  "Думаю, - подумала Марго, успокаивающе гладя подругу по густым волосам, - беседа будет долгой. Пятьюдесятью граммами не обойдемся".
  
  - Как дела, мисс Уайнпот! Мы уже на месте и ждем вас! Вы подтянетесь? - звучал в трубке бодрый голосок Карлы.
  - Конечно, дорогая. Я скоро буду, - со сдержанной вежливостью ответила Маргарита, не спуская изысканно подведенных глаз с клиента, - а куда мне...кхм...подтягиваться?
  - Ааа...эээ...минуточку, - в телефоне послышался подозрительный шорох, кто-то заговорил, к кому-то обращаясь, донеслись звуки смеха, музыки, и Карла сообщила, - Мы в баре! Здесь так круто! Поторапливайте, а то начнем пить виски без вас!
  Маргарита хмыкнула, одной рукой быстро заполняя бланки купли-продажи, а другой удерживая телефонную трубку у уха. Вчера после душещипательной беседы в кабинете Марго, начальница и две подчиненные покинули галерею пораньше и отправились в приличный ресторан, где до закрытия угощались дорогим испанским вином. Возлияния решено было перенести на вечер следующего дня. Девчонки, смотавшись с работы до срока, подыскали бар с виски.
  "Интересно, что будет завтра, скверик и пиво?" - подумала Марго.
  - Скажи, дорогая, где расположено это заведение. Как оно называется? Куда ехать?
  Клиент, сидевший напротив нее по другую сторону стола, состроил не поддающуюся толкованию мину. "Не одобряет, - мелькнула у Марго мысль. - или тоже хочет, но стесняется напроситься".
  - Бар-то, - Карла снова потянула пару секунд, - не далеко от галереи, на углу Гринвилл Авеню и Орам Стрит. Пять минут езды. Никакого особого названия у бара нет. Так и называется - бар.
  - Оригинально. Скоро буду, ждите, - женщина нажала отбой. Клиент напротив нее поднял палец, как школьник за партой.
  - Извините, где те две милые девушки, что работают у вас в галерее? - спросил он скромно.
  Марго поиграла ручкой.
  - Они сегодня заняты в важном проекте. Трудятся по моему поручению.
  - Планируете что-то, мисс Уайнпот? Выставку? - Нью-йоркер с пивной фамилией Лагерберг не возымел успеха ни у Кэт, ни у Карлы. Маргарите пришлось взяться за дело самой. В итоге без покупки он от нее не ушел - обзавелся голой дамой на кровати.
  - Может быть, может быть.... Мы всегда что-нибудь планируем. Распишитесь тут и тут.
  Клиент поставил подпись в формулярах.
  - Отлично. Переводите деньги на наш счет. Картина будет доставлена к вам в Нью-Йорк в течение трех дней. Было приятно иметь с вами дело! - она протянула ему для прощания руку.
  - Могу я угостить вас кофе, мисс Уайнпот, - все-таки решился юноша, возвращая рукопожатие.
  - Возможно, в другой раз. Пока на повестке дня у меня далеко не кофе. Только не расстраивайтесь! Пойдемте, проводите меня до машины.
  Через пятнадцать минут корвет Марго припарковался у бара на Гринвилл Авеню. В помещении было сумрачно, играла живая музыка - на сцене бэнд из четырех человек отрабатывал гонорар. Люди радовались жизни, официанты вкалывали, софиты на танцполе перемигивались. Маргариту, которая своим появлением в костюме от Гуччи произвела небольшой фурор, моментально проводили к нужному столику. За ним сидели и выпивали обе ее девочки.
  - Решили не ждать? - осведомилась Марго, усаживаясь на стул. Кэт потянулась к ней обниматься.
  - Конечно, ждать! - воскликнула Карла, которая была уже изрядно навеселе. - Мы без вас никуда! Но Кэт такая расстроенная, такая расстроенная... Грех было не выпить по чуть-чуть.
  - Тогда налейте и мне. Что мы пьем? Скотч? Ваше здоровье, дети мои!.. Как настроение, Кэт?
  - Ох...
  За прошедший день она успела несколько раз пересказать им подробности своего самолетного знакомства и изложить события, которые произошли с ней потом, в славном городе Нью-Йорке. Но Карле и Марго не надоедало слушать. Трем женщинам не работалось, не отдыхалось, не спалось, не хотелось расходиться. Они собирались, сидели, пили и говорили, говорили, говорили. Потому что имела место нестандартная ситуация. Мастерицей влипать в романтически истории со счастливым и не очень исходом была Карла. Марго вообще не страдала из-за мужчин - это они страдали по ней. Кэт была в данном вопросе своеобразна. Она занималась собой и ни на кого никогда не велась. И тут на тебе. Влипла. Причем влипла серьезно, со всей силой чувств, на которую была способна ее глубокая натура. Кэт непритворно страдала.
  - Да ладно тебе, подруга! Хватит мучиться! - в сотый раз принялась уговаривать Карла. - Мужик он и есть мужик, а секс он и есть секс. Вон сколько мальчиков, выбирай любого!
  - Замолчи лучше...
  - Чем он особенный, этот твой Джерри? Объясни мне.
  - Как я тебе объясню? - Кэт стукнула кулаком по столу. - Особенный. И этим все сказано. Такие вещи необъяснимы. Их невозможно передать словами. Их надо увидеть и почувствовать. Так что особенный, и точка!
  - Ну вооот еще...
  - Особенный-особенный, - подтвердила Марго, закуривая, - Раз Кэт пошла с ним, значит особенный. Но с другой стороны, ничего особенного - обычный негодяй.
  - Ты понимаешь, - наклонившись к старшей подруге, Кэт покачала виски в стакане, - он ни слова мне не сказал о себе. А я выболтала все, всю свою жизнь. Он даже знает, как вас обеих зовут. При этом, заметь, он не задавал мне вопросов вообще. Просто смотрел, а я болтала. Джерард, мать его, Карвер...
  - Бывает...
  - Он тебя загипнотизировал, - Карла захрустела начос.
  - А в аэропорту, когда отказалась идти с ним?... Я распсиховалась не потому, что сумку украли, не потому, что Адель куда-то смоталась на уик-энд. Мне было на все плевать, если честно. Я испугалась, что он ушел! Я лишилась его. У меня сдали нервы. Скажи, Марго. Есть такое выражение - за мужчиной, как за каменной стеной. Ты чувствовала себя подобным образом?
  - Чувствовала, детка.
  - Я нет! И лучше бы мне оставаться в блаженном неведении. С Эриком ничего похожего не ощущалось. Джерри только появился, и я расквасилась. Он говорит - я соглашаюсь, он ведет - я иду. Мне хорошо. Мне спокойно. Я счастлива. Знаете, девочки, в истории моей родины имело место событие - мужчины восстали против царя, их сослали в Сибирь. Жены поехали вслед за мужьями.
  - Что ты хочешь этим сказать?
  - Если бы Джерри предложил мне с утра - поехали на Аляску, в Сибирь или к самому черту на куличики. Я бы поехала не задумываясь. Декабрист, мать его... Ни хрена ничего не предложил...
  - Поезжай к нему, ты знаешь его адрес, - для Карлы не было неразрешимых ситуаций. Она принялась лакомиться копченым лососем.
  - Вот еще! Лучше смерть. - Кэт допила виски и поникла головой. - Он не попрощался со мной.
  - Попробуй увидеть положительные стороны события. У тебя был классный секс. Лучший в жизни. Радуйся.
  Кэт посветлела, томно улыбнулась.
  - Представляете, девочки. Я всю жизнь недоумевала - почему вокруг секса вечно суета? Ну, легли, подышали, попыхтели, подвигались, подергались. Встали и разошлись. Был у меня мужчина, был секс. И ничего сверхъестественного.
  - Чего может быть сверхъестественного в сексе? - недоуменно перебила Карла, жуя, - Приятно, полезно. Не больше.
  - Марго считает иначе. Да, Марго? Когда ты рассказывала об очередной бурной ночи, полной страсти и любви, я не особо тебе верила, признаюсь честно. Теперь верю. Вернее, теперь сама знаю, как это бывает...
  - Поздравляю, малышка, - Маргарита затянулась, выпустила колечко сизого дыма, - Ты стала женщиной. Твой Джерард показал тебе, каким бывает мужчина и что он умеет.
  - Кэти, это звучит волнующе... - простонала окончательно пьяная Карла. На рабочем месте она часто читала женские любовные романы, иногда вслух, заставляя Кэт и Марго хохотать в голос, пока обитательницы галереи сидели без дела в ожидании клиентов. Девушка в мучительных раздумьях сморщила лоб, - Ты погружалась в гипнотическую дымку... Тонула в пучине страсти... Билась в сладкой агонии...
  - Всю ночь напролет, - Кэт вздохнула. - Я поднималась к облакам, чтобы рухнуть вниз в самую глубокую бездну. Американские горки отдыхают... Если без шуток, Карла, я сходила с ума в его руках...Но это больше не повторится. Наверное, я уйду в монастырь.
  Все три подруги, не сговариваясь, рассмеялись. Марго сломала тонкую сигарету в пепельнице.
  - Хочу посоветовать, Кэт, - заговорила она серьезно, - прими своего незнакомца из Нью-Йорка таким, каков он есть. Ко всей истории отнесись как к приключению. Не захотел встать, проводить тебя, ничего не сказал на прощание. Бог с ним. Он дал тебе гораздо больше. Кто знает, вдруг это не конец. Или наоборот, само небо сохранило тебя от продолжения отношений. Этот Джерард остался для тебя темной лошадкой.
  - Именно! - Карла неудачно поставила локоть на столешницу и едва не свалилась под стол. - Может он маньяк?! Чем он занимается, Кэти, знаешь?
  - Нет, - пожала плечами девушка, - я не спрашивала. Знаю, где живет, какой пастой чистит зубы, каким мылом моется, на каких простынях спит. Чем занимается, ума не приложу. Сама подумай, что они делают в этой своей Шотландии? Варят скотч...
  - О! - Карла схватила со стола почти опустошенную бутылку виски, - Он, значит, винокур?!.. Дамы, тревога - мы пьем скотч! Возможно, сваренный им лично! Поддерживаем бизнес негодяя, который обидел нашу Кэт! Срочно, закажите ирландский виски! Я пока дойду до туалета, освежусь.
  Проводив взглядами пошатывающуюся фигуру темноволосой девушки на высоких каблуках, Кэт и Марго посмотрели друг на друга.
  - Все-таки ты тревожишься, - Маргарита легонько ущипнула Кэт за щеку, - С твоей стороны это моветон, детка - горевать по мужчине.
  - Я знаю, - Кэт снова показалась ей затравленной и потерянной. Крепко засел в ней проклятый шотландец. - Ничего не могу с собой поделать.
  - Влюбилась?
  - Очень похоже на то.
  Где-то в глубине бара хлопнули дверцы, зазвенела падающая на пол посуда, кто-то возмущенно вскрикнул. На середину пустующего танцпола выбежала Карла, тряхнула длинными волосами, воздела к потолку руки и, заглушая игру музыкантов на сцене, закричала на распев:
  - Мужчины - вы мерзавцы!!!
  - И это верно, - менторским тоном заключила Маргарита Уайнпот. - Идем танцевать.
  
  После нескольких дней блужданий по питейным заведениям, Кэт серьезно решила брать себя в руки. Выкинула в стирку затасканные джинсы, на работу отправилась в строгой юбке и шелковой блузке.
  Накануне, после вечера, вновь проведенного в компании спиртного, Маргарита наложила мораторий на выпивку. Перед тем, как сесть в такси после закрытия бара, где все три девицы вечерком угощались алкогольными коктейлями, Маргарита заявила:
  - Всё, девочки мои. Отныне на распитие спиртных напитков мной наложено табу. И попробуйте его только нарушить.
  - Почему? - хором воскликнули ее девочки.
  - Пора знать меру. Скоро Рождество, нужно приходить в форму. Санта-Клаус, знаете ли, не жалует пьяных девиц. Его мутит от запаха перегара.
  - Ну, надо так надо, - с детской покорностью протянула Карла, которой надоело каждое утро пить на рабочем месте антипохмелин, для маскировки разводя его в кофейной чашке.
  - Как скажешь, Марго, - взяла под козырек Кэт, которая каждое утро после вечернего куража держала гудящую голову под ледяной струей, всерьез опасаясь простудиться.
  - Вот и славненько, люблю, когда вы послушные. Спокойной ночи, завтра увидимся в галерее.
  Но утром на работу Марго не пришла. За первый час рабочего дня Кэт раз десять выглянула из мастерской с вопросом:
  - Тут?
  - Нет, - каждый раз отвечала Карла, разбирая бумаги, которые валились у нее из рук.
  - Звонила ей?
  - Не отвечает.
  В десять Кэт подошла к ресепшну, где между ней и Карлой начался диалог взглядов пессимистического содержания. Карла первая не выдержала накала страстей.
  - Может начать искать?
  - Где? - надрывно спросила Кэт.
  - Позвонить в больницу, морг...
  - Дура! Давай сюда номера знакомых, друзей - у тебя должен быть список.
  - Он есть! Сейчас... - Карла пропала под столешницей и долго копалась в ящиках, фыркала, чихала, ругалась, больно стукнулась головой, но отыскала альбомный лист, испещренный сверху донизу витиеватым почерком Марго.
  - Она просила тебя вбить информацию в базу данных, Карла, я сама слышала. Давно пора было бы это сделать! - укорила Кэт.
  - Ага. Сейчас сделаю.
  - Да не сейчас! Звони, давай!
  - Кому? Тут много всяких... И все почти мужчины. Может Эдвард Уайнпот?
  - Ни в коем случае! Это отец. Его хватит удар, когда он узнает, что Марго не явилась на работу.
  - Кому тогда?
  - Господи! Да хоть бы этому..., - она наугад ткнула пальцем.
  Девушки склонились над списком имен, Карла сняла телефонную трубку, набрала номер. За почти десятилетнюю историю существования галереи Марго ни разу не пропустила работу. Она являлась ровно в девять, по ней можно было смело сверять часы. А если по какой-то причине художнице приходилось воздерживаться от прихода, она начинала звонить, чем доводила до белого каления своих сотрудниц, потому что контролировала каждый их шаг, требовала отчета о каждом действии. Сегодня о Марго ни слуху, ни духу, а телефон отключен. Значит, что-то стряслось. Что-то экстраординарное, из ряда вон выходящее.
  Пытка продолжалась два часа, за это время Карла успела перезнакомиться почти со всеми бывшими мужьями Марго и кое-кем из бывших любовников, с которыми та поддерживала теплые отношения. Один сказал, что поедет, поищет Марго дома, другой взялся обзванивать госпитали Далласа, третий сорвался из офиса, кинулся эти самые госпитали объезжать. В общем, поисковая работа закипела. Кэт тоже порывалась включиться в поиски, но ей пришлось угомонить свои порывы и вернуться к прямому исполнению обязанностей - пришли посетители, их надо было обслужить.
  В полдень, когда Карла из последних сил сдерживала рыдания над телефонной трубкой, в галерею ворвался ураган. Как всегда эффектная, с разметавшейся по плечам бурей черных локонов Маргарита Уайнпот задержалась у секретарского столика и спросила:
  - Что с тобой Карла? Кто-то умер?
  Карла рассчитано медленным движением вернула на телефонный аппарат трубку и произнесла ровным голосом, который стоил ей огромного усилия воли:
  - Включите мобильник, босс.
  - Ах, да, мобильник! Ты, верно, звонила мне, деточка, беспокоилась. Я выключила его вчера перед сном, а утром забыла включить.
  Отыскав в сумке мобильник, Марго нажала кнопку. Тихую атмосферу галереи сотрясла жуткая какофония электронных звуков - стали приходить короткие сообщения о десятках непринятых вызовов. Марго испуганно швырнула телефон на стол Карлы - он пиликал и жужжал, словно одержимый бесом.
  - Сделай с ним что-нибудь, Карла. Или я его разобью. Выруби его - он взбесился!
  - Я поставила на уши всех, кроме вашего отца и пары фамилий с конца списка, - ехидно сообщила Карла и потрясла в воздухе альбомным листом с именами, - мы вас ищем с самого утра. Даже звонили в больницу.
  В ту секунду, привлеченная песней мобильника, из выставочной залы вышла Кэт. Увидев Марго, она пошатнулась и схватилась за стоявшую рядом статую обнаженного юноши в боевом шлеме - за самую интимную часть его тела.
  - Не отломи Давиду фаллос, Кэт, - попросила Марго, - ты будто привидение увидела.
  - Я думала, вас сшиб грузовик.
  - У всех здесь слишком буйная фантазия. Я в порядке. Ну, что уставились, могут у меня быть дела личного характера? Кэт, иди работай. Карла, звони всем, кого ты растревожила, сообщай, что Марго Уайнпот жива, здорова и цветет, как майская роза. Я к себе. Попрошу не беспокоить, ни с кем не соединять.
  Она направилась к лестнице, покачивая крутыми бедрами.
  - Стерва, - заключила Кэт,- дела личного характера у нее. Интересно, как эти дела зовут?
  - И хороши ли они в постели? - докончила Карла, вырубая неугомонный мобильник.
  Рабочий день пошел своим чередом. Но раз начался он таким странным образом, то и дальше без странностей не обошлось. Перед кабинетом Марго был балкончик со скульптурной балюстрадой, выходящий непосредственно в холл - с его высоты отменно просматривался любой закуток галереи. Хозяйка заведения вытащила на балкончик кресло-качалку, уселась в нее и так сидела довольно долго, куря сигарету за сигаретой. Раньше она никогда не курила в галерее.
  - Сбрендила старушка, - шепнула Кэт, постоянно ощущая на себе пристальный взгляд Маргариты.
  - Я боюсь находиться в одном помещении с умалишенной. Уволюсь, к чертям собачьим, - прошипела Карла. - Смотри, на нее вдохновение напало.
  Действительно, Марго сходила за мольбертом. Установила его, заняла позу творца, рождающего шедевр, и принялась рисовать...
  Больше подчиненные свою начальницу не обсуждали. Зато Кэт перед уходом очередной раз убедилась в наличии у Марго определенных симптомов.
  - Послушай, Марго, - сказала она, когда они втроем шли к стоянке, - Сегодня были люди, они хотят купить работы твоего авторства. Их интересуют картины, написанные тобой в Европе. Речь идет о более чем значительной сумме. Проконсультируй меня с утра, какие из полотен я могу продавать, а какие нет, хорошо?
  - Скоро Рождество, Кэт - нельзя сказать наверняка, что будет завтра, а что послезавтра, - таинственно ответила Марго, - Пора чудес, волшебство витает в воздухе. А мне неплохо бы отдохнуть...
  - Конечно-конечно, отдыхай, дорогая, - Кэт и Карла помогли начальнице забраться в корвет, многозначительно переглянулись и пожелали друг другу спокойной ночи.
  
  Впервые за последнюю неделю Кэт крепко уснула, впервые ей приснился сон.
  Гора, на ее зеленеющей вершине большой старинный дом, над шпилями его крыш - грохочущее свинцовое небо. По склону к вершине горы вбегает, извиваясь, дорога. Кэт стоит на ней, не в силах сделать ни шага: дорогу развезло от ливней, оставленные колесами колеи заполнены стоялой водой, у обочин - густая бурая слякоть. Босые ноги стынут от холода, от сырости ломит кости. Надо идти. Она делает шаг и, не сумев сохранить равновесие, падает в грязь. Силится подняться, но поскальзывается.
  "Не встану", - думает она, не переставая бороться с дорогой. И встает. Делает шаг, проваливается, увязает по колено.
  "Не дойду".
  Ветер доносит жалобный стон. Кэт знаком этот голос, она вскидывает голову, убирает лезущие в глаза непослушные пряди, размазывая грязь по лицу.
  Женщина. Длинные белые волосы, платье старого фасона - такие не носят лет сто. Ветер треплет широкий подол, спутанные волосы взвились, словно змеи на голове Медузы Горгоны. Женщина протягивает руки и стонет. Слов не разобрать, но Кэт знает, о чем она просит - слова эхом звучат в ее мозгу.
  "Приходи, ты нам нужна... Приходи, нам не справиться без тебя ..."
  - Я не могу! - кричит Кэт. Внезапный раскат грома глушит ее крик. Начинается дождь, частые ледяные струи секут придорожные травы, вода в лужах бурлит.
  "Приходи..."
  - Помоги мне! Дай руку!
  Светлая фигура пропадает, появляется совсем близко. Кэт не может разглядеть заслоненного волосами лица. Женщина протягивает ей раскрытую ладонь. Еще один шажочек, один рывок, и она ухватится за ладонь, она будет спасена. Кэт тянет через трясину заледеневшие пальцы....
  В ее скованное сном сознание ворвался резкий звук. Кэт села на кровати, заморгала. В дверь звонили, стучали, настойчиво и, похоже, уже давно. Тяжелый сон не сразу выпустил ее из своих объятий.
  Она зажгла ночник, глянула на будильник - было почти пять часов утра. Ничего не соображая, босиком пошла в прихожую. Повернула замок, откинула цепочку, распахнула дверь. На освещенной лестничной площадке стоял высокий мужчина.
  - Привет, - сказал он, - Почему не спрашиваешь, кто там?
  Кэт прислонилась к притолоке, чувствуя, что сейчас лишится сознания.
  - Пригласишь войти? - он приобнял ее за плечи, деликатно отодвинул с пути, переступил порог, притворил за собой дверь. - Чудесно выглядишь, Кэт.
  Она немного овладела собой, одернула пижаму десятилетней давности с прыгающими покемонам:
  - Это мама подарила на шестнадцатилетие. Если бы знала, что в пять утра явится такой гость, приоделась бы.
  В темноте мелькнула быстрая усмешка. Джерри поддел пальцем краешек пижамы.
  - Ты очень сексуальна в этих покемонах?
  Он прошел в гостиную свободной планировки, одновременно игравшую роль спальни и столовой. Словно посаженная на поводок, Кэт двинулась за ним, ощущая, как ее окутывает терпкий аромат одеколона, который бы она не спутала ни с одним другим. Мужчина остановился возле разобранной кровати.
  - Уютно у тебя.
  Ни слова не говоря, Кэт повернулась к нему спиной и ретировалась в ванну. Закрылась, включила холодную воду. Из глубины зеркала на нее взирала взлохмаченная блондинистая особа, не удосужившаяся причесать перед сном мокрые после душа волосы. Она была бледна, под глазами пролегли живописные круги, губы после сна немного распухли.
  - У-у-у-у, упырица, - шугнула самое себя Кэт и принялась чистить зубы. Умылась, растерлась махровым полотенцем. Помогло - на щеках выступил румянец, в глазах зажегся живой огонек. Сорвав с крючка шелковый кремовый халатик, Кэт скинула нелепую пижаму, переоделась, причесалась. Перевела дух. Боясь верить реальности, прислушалась. В кухне ворчала уже кофеварка, звучали шаги на кафельному полу.
  - Либо ты допилась, Катюха, - прошептала она, - Либо все еще спишь. Либо это действительно он. Живой, настоящий, во плоти и крови. Господи, пусть это будет он, а не очередная моя галлюцинация.
  Перекрестившись, Кэт вышла. Джерри на кухне доставал из навесного шкафчика чашки для кофе - английский костяной фарфор. Другой посуды Кэт не признавала.
  - Ты всегда пьешь из нарядных чашек? - спросил он, не оборачиваясь.
  - Да, - Кэт остановилась в двери.
  - Ты подозрительно тихая. Крадешься, чтобы оглушить меня вазочкой? Кэт, это действительно я. Не призрак, не мираж, не сон.
  - Я не крадусь, просто стою, - она приняла небрежную позу.
  Он глянул на нее из-за плеча и усмехнулся, наливая кофе в чашки. Его усмешка пронзила ее. Пришел и здесь. Он, ее недуг, человек из грез, рядом. Тело, все дни одиночества тосковавшее по нему, вспомнило его руки. Кэт пошла к Джерри, как загипнотизированная. Не решилась обнять, положила ладони на спину, прислонилась, вдохнула его сводящий с ума запах. Он замер, положил ложку, которой размешивал в чашке сахар, на стол. Кэт поднялась на цыпочки и коснулась губами его шеи.
  Она не успела опомниться, он повернулся, схватил ее, ладони Кэт легли на широкую грудь, под пальцами гулко, как отбойный молот, заухало сердце. Он жадно ее поцеловал, заглянул в глаза, и снова стал целовать так, будто поцелуи - это единственное, от чего на данный момент зависела его жизнь. Кэт отвечала, вцепившись ногтями в его волосы. Он был ее спасательным кругом, потому что кухня уже завертелась, закружилась вокруг них в бешеной пляске. Ни один из них не собирался сдаваться, ни один не хотел заканчивать первым. Громко щелкнул тостер. Кэт пришла в себя, вывернулась из его рук, ставших чересчур смелыми.
  - Стоп! - почти крикнула она, завязала распущенный Джерри пояс халатика. Убежала в спальню. Забралась с ногами на кровать, притиснулась к кроватной спинке, обняла колени. Джерри вошел следом. Он тяжело дышал и походил на волка, у которого из клыков вырвали жертву.
  - Кэт, - сказал он, - где у тебя шкаф?
  Ничего не понимая, она указала на гардеробную. Джерри раскрыл дверцы шкафа, стащил вниз с самой верхней полки знакомый чемодан, откинул крышку. И вдруг - брови Кэт от удивления поползли на лоб - начал складывать в него ее вещи, срывая их с плечиков.
  - Что ты делаешь? - спросила она, пару секунд понаблюдав, как в чемодане исчезают ее кофты, брюки, блузки, платья, - Грабишь меня?
  - Я собираю твои вещи. Мы едем в Нью-Йорк, Кэт.
  - В Нью-Йорк? - она сползла на край кровати, заглянула в чемодан и подцепила пальцем чулок. - Как интересно.
  Он не обратил на нее внимания. Ему нужно было чем-то занять себя, только не смотреть на эту полуодетую женщину, сидящую на кровати. Кэт закинула ногу на ногу.
  - Дай-ка я догадаюсь, - протянула она, - Добрый Джерри приехал к бедняжке Кэт и собирается вывезти ее на Рождество в Нью-Йорк, правильно я поняла? А ты меня сводишь на елку в какой-нибудь супермаркет? Посидеть на коленях у Санта-Клауса можно будет?
  - Не на Рождество, - отозвался Джерри, продолжая сбор одежды, - Ты поедешь в Нью-Йорк жить.
  - Жить? - Кэт округлила глаза, - А где?
  - В моей квартире.
  - Жить в твоей квартире? Очень, очень интересно! А ничего, что я работаю в Далласе? И работа, знаешь ли, мне нравится. Чем я буду заниматься в твоей квартире? Смахивать пыль с твоей антикварной мебели и заправлять постель за бабами, которых ты будешь таскать к себе для плотских утех?
  - Ты будешь работать искусствоведом в галерее Мэлоуна на Манхэттене, - Джерри не повелся на провокацию, ремарку о бабах проигнорировал, - Там тебе тоже понравится.
  - Вот оно что, - она делано рассмеялась, - Я буду работать в галерее Артура Мэлоуна. Может, ты еще скажешь мне, что я буду работать в Белом Доме в администрации президента? Туда, поверь мне, попасть проще, чем к Мэлоуну, уж я-то по долгу службы знаю.
  - Не сомневаюсь. Однако работать ты будешь именно у Мэлоуна, а не у президента, - Джерри, непроницаемый, как гранит, кинул ей теплые колготы и длинный, до середины бедер, свитер с воротом-хомутом, - Кэт, у нас самолет через час. До аэропорта надо еще доехать. Если ты не начнешь одеваться, мы с тобой опоздаем.
  - Да брось ты! - она вскочила, - Ты не перебарщиваешь случаем, Джерри?
  Джерри скрестил руки на груди, сделал терпеливую мину - явно приготовился слушать. Чувствуя растущую в ней злость, Кэт рывком скинула халат, оставшись в нижнем белье.
  - ...В аэропорту Кеннеди ты бросил меня, - она яростно швырнула халатик на прикроватную тумбу, - просто ушел, ничего не объяснив, не дав надежды. Я осталась одна, сбитая столку и расстроенная!
  Кэт схватила колготы и стала натягивать их, подпрыгивая на одной ноге.
  - Отсутствовал ты не долго. Тебе что-то стрельнуло в голову, скорее всего, что-то типа тестостерона, и ты вернулся. Я за это время влипла в историю, из которой ты меня ловко вытащил. Ты привез меня к себе домой. Разыграл из себя джентльмена, уступив мне спальню. А потом взял и трахнул. Именно так! Не церемонясь особо! Утром ты кинул меня во второй раз. Кинул, как шлюху, как дешевую девку на ночь, перед которой незачем расшаркиваться! Незачем вставать и провожать ее, если она может сама уйти, на своих двоих?
  - Ты обиделась, - заключил Джерард.
  Она справилась со свитером, расчесала пальцами волосы, опустилась на колени, заглянула под кровать и вытащила оттуда зимние ботинки со шнуровкой.
  - Ты везешь меня в Нью-Йорк, чтобы снова кинуть, Джерард? - Кэт поднялась и взмахнула ботинками, - Я не обиделась, нет! Я всего лишь хочу как-то обезопасить себя от дальнейших потрясений. Не особо приятно, знаешь ли, ощущать себя тряпкой, об которую вытирают ноги. Ты можешь дать мне гарантию, что привезя меня в Нью-Йорк и удовлетворив свои желания, ты вновь не выбросишь меня за порог через день, неделю, или месяц?
  - Я не брошу тебя, Кэт, поверь мне. Я ... , - Джерри замялся, - В общем, это были тяжелые дни. Ты нужна мне. Осторожно с ботинками...
  - Я ему нужна. Как трогательно. - Кэт надела и зашнуровала ботинки.
  - Знаешь что, - Джерри застегнул собранный чемодан, поднял его за ручку, - если бы я хотел тебя только для удовлетворения своих потребностей, я бы их уже сейчас удовлетворял. На этой самой кровати. Мы опаздываем.
  - Нахал. - Она зашагала за ним, выносящим ее чемодан за дверь. - Ты опять не удосужился спросить меня, хочу ли вообще я ехать в Нью-Йорк.
  Джерри повернулся к ней, Кэт, не успев затормозить, врезалась в него.
  - Кэт, - спросил он твердо, - ты поедешь со мной в Нью-Йорк?
  "Довыделывалась, - подумала Кэт, глядя в стальные глаза шотландца, - сейчас он выкинет твой чемодан и уйдет. Что ты будешь делать тогда"?
  - Идем, - она протиснулась мимо него к входной двери, - Сам говорит, опаздываем, а сам стоит, как вкопанный.
  - Женщины, - пробурчал Джерард, выходя за ней из квартиры.
  На улице у тротуара был припаркован винтажный корвет цвета закатного неба. Рядом с ним стояла невысокая женщина в шикарнейшем драповом пальто и туфлях на тонкой шпильке. Она медленно повернулась, откидывая со лба прядь иссиня-черных волос, посмотрела на выходящих из подъезда Кэт и Джерри.
  - Марго! - воскликнула Кэт
  - Возьми, девочка моя, - Маргарита протянула ей стопку конвертов.
  - Что это, Марго? - Кэт повертела в пальцах один конверт. Он был сделан из перламутровой бумаги с золотым обрезом
  - Мои тебе рекомендательные письма, - сообщила Маргарита, делая наманикюренной кистью элегантный жест, - я расписала в самых безупречных эпитетах твои человеческие и профессиональные качества. Не приврала ни на грамм. Боже, ну что ты, дитя...
  Кэт обняла старшую подругу.
  - Ты тоже в сговоре?
  - Тоже. И знаешь почему? - Маргарита кокетливо сложила алые губы, - Потому что я разгадала секрет Рождества. Мне стало известно, что нужно делать, чтобы осуществилось самое безумное и невероятное желание.
  Она посмотрела на Джерарда.
  - Дня за три-четыре, а лучше за неделю до Рождества, надо собраться дружной компанией и начать ходить по барам, пить и сокрушаться по поводу отсутствия желаемого объекта в жизни. Чем больше слез и выпивки, тем более высока вероятность того, что наутро желанный подарок окажется у твоих дверей. Свой подарок ты получила, Кэт. На следующий год приезжай, нужно будет позаботиться о моих нуждах.
  - Чего же тебе не хватает для полного счастья, Маргарита? - Кэт погладила Марго по рукаву пальто.
  - Океанического лайнера, - с серьезной миной сообщила начальница. - Садитесь, друзья, я подвезу вас в аэропорт.
  
  Задержавшись в аэропорту, Марго прибыла на работу к десяти. Карла выскочила ей на встречу, как пробка, выпущенная из бутылки шампанского.
  - Представляете, босс, без пятнадцати восемь прихожу на работу, как обычно, - затараторила она, пока начальница шла к гардеробной, снимала пальто и поправляла прическу, - Сижу, жду Кэт, ее нет. И вас нет. Думаю - новая фишка у них, что ли, опаздывать на работу? Думаю, завтра тоже опоздаю, чем я-то хуже?..
  - Ближе к делу, Карла...
  - Так вот. Бац! Без пяти восемь звонок. Беру трубку - там Кэт. Привет, говорит, сегодня меня не жди, и вообще в ближайшее время не жди. Я уволилась. Представляете?
  - Ну... Дальше что? - Марго стала подниматься по ступенькам в свой кабинет. Карла следовала за ней, как привязанная.
  - Как, говорю, уволилась? Когда уволилась? А она мне сообщает - уезжаю я из Далласа в Нью-Йорк, Карла. К этому своему Джерри... То есть, с этим своим Джерри. Представляете? Наша Кэт улетела в Нью-Йорк со своим шотландским проходимцем! Как вам такая новость?
  - Отличная новость, детка, не волнуйся так..., - Марго вошла в кабинет, втянула следом Карлу, - сядь на диван, не мельтеши.
  Карла опустилась на диван и вытянулась в струнку.
  - Выпьешь? - предложила Марго, открывая бар.
  - Вы как удав, Маргарита! - взорвалась девушка, - Вас не беспокоит судьба Кэт?
  - Очень беспокоит, уверяю тебя. Давай выпьем содовой, Карла, со спиртным у нас перебор в последнее время. Держи колу... Беспокоит, еще как! Именно поэтому я лично встретилась с Джерардом или шотландским проходимцем, как ты его называешь. Спросила, какие у него виды на нашу Кэт. Его ответ меня более-менее удовлетворил. Для верности я подвезла их обоих до аэропорта сегодня, поэтому чуток опоздала. Должна сказать, Кэт выглядела счастливой. Пришибленной быть перестала. Ты довольна?
  Маргарита села рядом с Карлой, забавляясь эффектом произнесенных слов. Девушка выглядела так, будто за окном взорвалась бомба.
  - Вы не шутите?
  Марго отрицательно мотнула головой.
  - Черт, надо выпить, - Карла опустошила стакан с колой, поморщилась и чихнула в рукав. - Вы встречались с ним?
  - Да.
  Карла навострила ушки, становясь похожей на любопытную белку.
  - И как... Красивый?
  Марго щелкнула ее по носу:
  - Что за вопрос, Карла? "Красивый"? Мы не про новый шарфик говорим. Мы обсуждаем мужчину. К сильному полу прилагательное "красивый" практически не применимо. Смотри, не вздумай завидовать Кэт.
  - Ни в коем случае!.. А стоит?
  Марго кивнула:
  - Можно. Породистый мужик: римский профиль, торс гладиатора. Не удивляюсь, что она, очертя голову, рванула за ним. Удивляюсь другому.
  - Чему же?
  - Тому, что не с первого раза. Клянусь небом, ни одна женщина не осудила бы Кэт, отдайся она своему шотландцу прямо в туалетной кабинке аэропорта.
  - Даже так?
  - Именно так.
  Было видно, Карла еле сидит на месте. Ее прямо-таки распирает от любопытства.
  - Рассказывайте уже, где вы с ним встречались? О чем говорили?
  Марго подложила маленькую подушку под поясницу и, потягивая колу из бокала, начала рассказывать:
  - Он позвонил мне позавчера в конце рабочего дня, представился, попросил о встрече. Когда мы с вами распивали коктейли в баре, я уже знала, что завтра не выйду на работу, пойду встречаться с ним. Не смогла ему отказать.
  
  ....Обеденная зала ресторана почти пустовала. Марго стремительно прошла между круглыми, под белыми скатертями, столиками, на которых сверкал хрусталь и поблескивало столовое серебро. Она была спокойна внешне, но сердце билось чаще обычного: чего греха таить, предстоящая встреча ее волновала.
  - Пожалуйста, сюда, мэм, - указал направление официант.
  Из-за столика у окна ей навстречу поднялся молодой мужчина. Она узнала его сразу. Он тоже узнал ее. Он был высок, значительно выше среднего роста, она доставала ему только до груди. Одет в твидовый пиджак и черные джинсы, обтягивающие длинные стройные ноги. На ногах дорогие туфли из кожи. Рубашка у ворота расстегнута, обнажает сильную шею.
  - Доброе утро, Маргарита! - поприветствовал он ее знакомым по телефонному разговору низковатым голосом с акцентом и протянул руку. - Я Джерард Карвер.
  "Ничего себе"! - Маргарита смело взглянула в необычайно светлые под темными бровями глаза, вежливо улыбнулась и вложила пальцы в ладонь мужчины.
  - Здравствуйте, Джерард, приятно познакомиться.
  - Взаимно, - он открыто оценил ее взглядом. Утренний туалет Марго, как всегда, поражал элегантностью и подчеркивал многочисленные достоинства ее женственной фигуры. В серых глазах зажглось восхищение, не переходящее, однако, рамок вежливости. Это невербальное признание ее привлекательности повысило Маргарите настроение. - Сядем?
  Он помог ей расположиться поудобнее, сам сел напротив. Маргарита раз в десятый призналась себе в том, что молодой шотландец щедро наделен мужским обаянием. Ему хотелось нравиться. Через две минуты знакомства с Джерардом она всем сердцем понимала бедняжку Кэт.
  - Закажем поесть, Марго? - Джерард чисто интуитивно перешел на вариант имени, которым Маргариту имели право называть лишь самые близкие люди. Удивительно, но она не почувствовала возмущения. Ей было бы приятно зачислить шотландца в круг близких людей, - Вы голодны?
  - Да, голодна, - неожиданно для себя самой согласилась в принципе сытая Марго.
  Они заказали легкий завтрак и чай. В первые десять минут принятия пищи особо не разговаривали, лишь обменялись несколькими нейтральными любезностями.
  - Вы хотели поговорить со мной о Кэт, - напомнила Марго, когда с едой было покончено, и шотландец расплатился.
  - Хотел. - Джерард поставил полупустую чашку на блюдце, рассеяно провел рукой по темным, вьющимся волосам. - Я приехал в Даллас за ней, Марго.
  - Как это? - не поняла Маргарита.
  - Я хочу забрать ее.
  Некоторое время она ничего не говорила. Его заявление ее не удивило. Хочет, значит, заберет. Кэт пойдет за этим волчарой, как безгласная овечка, даром, что она девушка своенравная и обожающая продемонстрировать свое превосходство. На вид шотландец миролюбив и спокоен, но Марго чувствует - за внешним спокойствием скрывается железная воля. Там внутри, похоже, бушуют такие нешуточные страсти, что лучше не капризничать. Лучше подчиняться ему беспрекословно. Человек типичный с заурядными намерениями так не смотрит, и не говорит.
  - Хорошо, допустим, вы ее заберете. Что дальше? Кэт завернута на работе, чем она будет заниматься в Нью-Йорке?
  - Я все предусмотрел, - шотландец облокотился о край стола, - Кэт рассказывала мне про свою работу и связанные с ней увлечения. За последнюю неделю я не сидел, сложа руки, выяснил, какой именно деятельностью она занимается в вашей галерее. Так получилось, что в музее Мэлоуна на Манхэттене есть вакантная должность. Кэт подходит на эту должность. Уверен, работа ее заинтересует.
  Марго не смогла скрыть изумления.
  - Вакантная должность, вы сказали? Джерард, я прекрасно знаю, что представляет собой Мэлоун. Это закрытое заведение, должности в котором распределены, наверное, на сто лет вперед, и попасть туда нереально. Я согласна - как специалист, Кэт окажется в музее на своем месте. Но как вам удалось?!
  - Главное, удалось. Я очень хочу видеть Кэт в Нью-Йорке.
  - Заметно.
  - Марго, я хочу, чтобы вы подготовили бумаги об увольнении Кэт.
  - Я сделаю это, - без обиняков согласилась Марго.
  - Сделаете? - удивился он, - Вот так просто? А спросить мнение Кэт?
  - Вы же его не спрашиваете.
  - Спрошу обязательно. Но согласитесь, я не имею права звать ее в неизвестность. Поэтому есть Мэлоун, есть наш с вами разговор. Мое дело - подготовить для нее плацдарм, чтобы принимать решение было максимально легко. Если она не согласится, мои рокировки перестанут что-либо значить. Но иначе я поступить не могу. Вы знаете Кэт лучше, чем я. Знаете ее отношение к произошедшему... И соглашаетесь?
  - Соглашаюсь без сомнений. Потому что Кэт поедет с вами. Я уверена в этом, Джерард.
  Он не переменил позы, не поменялся в лице, но она заметила, как слегка потемнели его светлые глаза, внимательно изучающие ее лицо. Марго рассмеялась, отвечая на его взгляд колючим, холодным взглядом.
  - Наконец-то, Джерард! Слава Небесам! Вас покоробил разговор, который мы тут ведем с вами за спиной Кэт. Обсуждаем ее судьбу, словно заключаем деловую сделку. Она всё задавалась вопросом - кем бы вы могли быть по профессии? Так это же очевидно! Вы дилер, бизнесмен, причем, мастер своего дела. Решаете вопросы виртуозно. И все-таки, как приятно видеть в ваших глазах этот проблеск антипатии. Я бесконечно рада, что вы, при всей своей деловой хватке, человечны, Джерард. Скажите, я угадала? Вам не понравился стиль нашей беседы?
  - Угадали, Марго.
  - Вы покупаете ее, я вам ее продаю. Как мило, не правда ли?
  - Отвратительно.
  - Ни вы, ни я ее в расчет не берем, - Марго повертела вокруг безымянного пальца бриллиантовый перстень, - Но за то, что вы не считаете эту ситуацию нормой, за то, что открыто признаете свое мнение, и самое главное, что имеете его, я вам признаюсь тоже. Скажу, почему, так легко соглашаюсь на все ваши условия от ее лица. Хотите знать, Джерард?
  Он сосредоточенно смотрел на нее, хмуря широкие брови.
  - Она любит вас. Влюблена, как девочка-подросток.
  - Вы уверены? - шотландец остался спокоен, никак не выдал своего волнения. Но Марго достаточно хорошо знала мужчин, чтобы легко угадывать их состояние по невербальным признакам. Уж слишком говорящие у него были глаза.
  - Уверена, - она тепло улыбнулась. - На сто процентов, Джерард. Я знаю Кэт не первый год, и смею польстить себе, знаю не хуже ее собственной матери. Возможно, даже лучше. Она любит вас. Это налагает на вас определенную ответственность.
  Теперь усмехнулся он. Почти незаметно. Самым краешком красивых губ.
  - Я не буду вам рассказывать историй о женском сердце, о том, насколько оно хрупко. Разбитое единожды, не восстановится никогда. Вы - британец. Соотечественник Бёрнса, Шекспира. Поэтическими эпитетами вас не удивишь. Вы прекрасно понимаете свою ответственность перед ней.
  - Конечно, Марго.
  - Но и передо мной вы ответственны. Раз уж состоялся этот наш с вами разговор. Я помогла вам. Раскрыла перед вами карты Кэт. Тем самым, думается, сняла с вашей души тяжелый груз, не так ли? Вы ведь не были уверены на сто процентов.
  - Все так, Марго, - легко согласился он.
  - Тогда откройте и вы мне свои карты, - она придвинула к себе пепельницу и изысканно закурила, - чтобы я была спокойна за мою девочку. Мне важно знать, насколько взаимны ее чувства. Не бредит ли она бесполезной романтикой? Не обманывает ли себя?
  Он смотрел несколько секунд, как она курит. Наблюдал за тлеющим кончиком ее сигареты. В какой-то момент Марго показалось, что он не ответит ей. Вежливо и воспитанно, по-мужски поставит ее на место. Было очень похоже на то. Превосходное умение владеть собой. Достойный экземпляр мужчины. Она уже даже смирилась с его молчанием, когда он заговорил:
  - Я открою вам свои ... карты, Марго. Мне ваша просьба понятна. Но не стал бы сравнивать наши с Кэт отношения с игрой в покер. Я такой ерундой не занимаюсь.
  - Я вам верю, Джерард.
  - Спрашиваете, что я испытываю к ней? Это банальное влечение мужчины к женщине. Только какой-то новый его подвид. Мне до недавних пор не знакомый. Я думаю о ней постоянно. Слышу ее голос. Вижу ее лицо. Мне бы заняться чем-то другим. Делом. Я, как вы угадали, занятый человек. Но не могу, - он вдруг улыбнулся ей так открыто и искренне. И при этом беспомощно, - не могу. Я думаю о ней слишком много, злюсь и на себя, и на нее...Марго, - он произнес ее имя с таким чувством и так глубоко заглянул ей в глаза, что Маргарита на пару секунд потеряла способность дышать. И тут же мысленно разозлилась на себя, поскольку не для нее предназначались все эти проявления эмоций, - Я должен быть с ней.
  Сказав это, он расслабил плечи и откинулся на спинку стула. Марго поняла, что ему стало легче.
  - Сами теперь решайте, что это, - обратился он к ней уже ровным голосом, - влечение. Или может влюбленность. Любовь. Называйте, как хотите, Марго.
  - Чтобы это ни было, - Марго убрала в клатч сигареты и серебряную зажигалку, подняла на Джерарда блестящие глаза, - теперь я спокойна, Джерард. Насколько это вообще возможно с таким мужчиной, как вы. И все-таки предупрежу напоследок. Если вы ее сломаете, Кэт вряд ли поднимется.
  - Этого не случится, Марго.
  
  Марго замолчала.
  - Невероятно, - с трудом выговорила Карла, - Вы сами выдумали эту историю, Марго.
  - Если бы, - Маргарита открыла окно, вдохнула зимний воздух. - Но в том-то и дело, что нет. Я ни слова не прибавила от себя, Карла.
  - Взял и увез. Захотел и забрал. Что за тип такой?
  - Мужчина, - Марго задумалась. - Что ни на есть, самый настоящий.
  Карла вскочила, воззрилась на начальницу, возмущенно уперев кулаки в бока.
  - Почему вы не взяли меня с собой сегодня? Я бы хоть посмотрела на него!
  - Еще чего?! - расхохоталась Маргарита. Порыв ветра ворвался в окно и раздул ее черные волосы. Она стала похожа на валькирию. - Мне хватило одной страдалицы. Сама я до сих пор не вполне в себе. Тебя же, моя впечатлительная малышка, пришлось бы отпаивать не неделю, а месяц, слушая твое нытье на тему - "почему он достался драной кошке Кэт, а не мне? Будь она проклята, моя ненавистная лучшая подруга!"
  Глава 8.
  Шотландия, XIX век.
  Она была рядом каждый день. Садилась близко, бедром нечаянно касаясь его бедра, нарезвившаяся, запыхавшаяся, растрепанная. Чтобы удержать ее рядом с собой подольше, Бойс рассказывал ей сказки и легенды, которые знал в огромном количестве. Больше всего она любила историю Тристана и Изольды, охотно слушала сагу о короле Артуре и его рыцарях, благоволила к сонетам Шекспира. Ему хотелось ее занять, рассмешить, хотелось, чтобы она радовалась. Он носил ей сладкое печенье, которое пекла толстая Харриет, кухарка Тэнес Дочарн, угощал им Катриону, когда ей надоедало плести венки и разговаривать с пташками.
  Джон Милле перевел всю их компанию на поляну, где спал замшелый мегалит. Природа там была торжественной, больше подходила Катрионе. Девушка сверкала ярче среди пущи. Художник рисовал в упоении, с удовольствием сознавая, что рука ему послушна, она - преданный раб - с мастерской точностью выводит то, что видят глаза. Отдавшись на волю вдохновения, Милле перестал думать об отъезде в Лондон. Все располагало к тому, чтобы остаться в Шотландии подольше - доброе отношение хозяев поместья, солнечная погода, отсутствие тревожных новостей из дома. Он не мог представить себе, что покинет Катриону, оставит полотно, которому уже дал имя, незаконченным.
  И Бойс всегда под рукой. Он с охотой сопровождает Милле в лес. Катриона при нем из дикой лани превращается в кроткого агнца. Бойс тоже начал рисовать, и носит с собой блокнот, куда каждый день вписывает новую Катриону. Он, кажется, настроен серьезно. Даже не поехал в Ирландию по приглашению Джойсов - долго спорил с родителями, негодовал и объяснял, что готовится нарисовать главное полотно в жизни. Хотя пока ограничивается лишь набросками. Теперь и Милле, и Лайонел ждут лета, июля, дня свадьбы Бойса. Тогда и будет сделан перерыв в работе.
  - Смотри, кто пришел! - прыгнув в траву рядом с ним, Катриона разжала кулак, - Воин с холма! В цветах бузины у эльфов дома, их охраняет воин с холма!
  Большой кузнечик повернулся, как для атаки, и широко скакнул с ладони. Бойс отдернулся назад от неожиданности, затряс головой. Что-то зашевелилось за воротником рубашки, переползло в волосы. Катриона захохотала. Запустила в его кудри обе руки, ловя верткого война с холма, и поймала. Кузнечик прыгнул в траву. Бойс, взявший девушку за предплечья, разжал пальцы. Катриона откланялась, садясь, руки ее скользили в его пальцах. Она так и не отняла запястий. Бойс сам прервал контакт.
  - Не делай так больше, Катриона, - негромко сказал он, чувствуя на подушечках пальцев льдистую хрупкость запястий, которые только что держал.
  - Бойс, - она глубоко заглянула ему в глаза, он увидел призыв в серебряном взгляде. Ему показалось, что изнутри его сжигает раскаленная головня. Пышет жаром в самом центре солнечного сплетения.
  "Я теряю рассудок", - его бросило в пот.
  Милле высунулся из-за мольберта.
  - Что опять? - проворчал он, - Катриона балуется? Надо быть послушной, девочка, ты ведь леди.
  - Любопытный Милле, - ответила небрежно Катриона, откидывая локоны на спину.
  Ее налившаяся грудь четко прорисовывалась под тонкой тканью платья. Ее удлиненная талия, босая нога с маленькими пальцами, узкая лодыжка. Ее смех и беззаботное щебетание. Выгоревшие брови. Волосы, совсем недавно скользнувшие по его щеке, когда она ловила кузнечика. Бойс догадывался, что отравлен, что болен. Он не мог сидеть рядом с ней. Не мог. Но сидел. Каждый день с начала мая - а ведь через неделю уже июнь. И рисовал ее, чтобы хоть как-то занять себя, обмануть руки. Главное полотно в жизни? Ересь. Он - опиумист. Все что ему нужно - новая доза каждый день. Новая доза сказочного видения.
  Они с Милле шли пешком в сумерках домой. Бойс молчал, еле переставлял ноги, нес сумку Джона с красками и свой блокнот. Внутренний огонь все еще жег его.
  - Ты едва тащишься, - раздраженно сказал существенно обогнавший его Джон. - Тебя влечет назад? На поляну?
  - Что ты мелешь? - Бойс пошел скорее.
  - Я говорю, что вижу, Бойс. Ты сам не свой сегодня. Уже не в силах контролировать себя? Ты, надеюсь, помнишь, кто эта девушка? Она невинное дитя. С помраченным сознанием.
  - Ты надышался краски, Милле. Тебе являются химеры. Я знаю, кто эта девушка. И даже искать оправдания на твои предположения считаю гнусным. Недостойным джентльмена.
  - Ну-ну, - примирительно забормотал Джон, удивленный его злым тоном, - Ни разу не видел тебя раздраженным. Обычно ты шутишь.
  - Ты переходишь все границы.
   -Я беспокоюсь о тебе, Бойс. Ты мой близкий друг. Мой брат, - весомо сказал Джон и остановился, - Прислушайся ко мне. Ты не правильно смотришь на нее. Не правильно с ней говоришь, дотрагиваешься до нее. Не надо, Бойс. Ты ходишь по краю. Я тоже мужчина. Я знаю, что искушение сильно. Но случай не тот и...
  - Не продолжай! - оборвал его Бойс, почти крича и бледнея, - ты меня оскорбляешь! Я и в мыслях не имел ничего подобного! Катриона мне словно младшая сестра.
  - Да! Да! - Милле обнял его, - Хорошо. Теперь я спокоен. И для меня она сестра. Все? Остыл? Идем. Я больше не скажу ни слова на эту тему. Смотри, какая безобразная туча наползает со стороны моря.
  - Будет буря, - ответил Бойс отрешенно, трогаясь в путь, - ночью все зальет, дороги размоет. И завтра будет дурить.
  - Завтра отдохнем, - обрадовался Милле, - Переведем дух, успокоимся. Оно к лучшему.
   Бойс напугался сказанного, но виду не подал. Во рту у него пересохло, тело заломило. Она предстала перед ним, живая и манящая. Безумная. Нет. Милле прав. Не надо.
  "Я увижу ее, - будто со стороны услышал он собственную злую мысль, - Я не намерен жить без нее целый день. Увижу. Одним глазком. А если нет, сгорю к чертовой матери. Я болен".
  
  Сунув руки в карманы брюк, Бойс стоял у окна любимой гостиной матери, обставленной по ее вкусу. Здесь были стол и стулья причудливого оформления, секретер красного дерева у одной стены, у другой - стеллаж с тяжелыми книгами, в углу рядом с дверью, ведущей на лоджию, диванчик, обитый небесно-голубым шелком - вся мебель в стиле эпохи Регентства. Стены были отделаны панелями из седого дуба, украшены картинами - одна принадлежала кисти известного итальянского живописца, другие нарисовал Бойс в пору обучения в Академии.
  - Если про английскую погоду можно сказать - плохая, и только, то шотландская погода требует иного описания, - сказала леди МакГрей, гладя серую кошку, свернувшуюся у нее на коленях, - Она отвратительна, чудовищна, лжива. Вечером ветвь не шелохнется, соловей заливается негой. А ночью в небе воют тысячи ведьм, и кто-то злой терзает когтями сад. Утром - только взгляните в окно - как ни в чем не бывало, солнце. Но не обманывайтесь, Джон, сие благополучие - не больше, как видимость, мираж. Стоит сунуть нос за порог, тронуться в путь - из-за гор примчатся тучи, и ночной шабаш повторится с худшим размахом.
  Слушая мать, Бойс посмотрел на горизонт. Словно в подтверждение ее слов над лесом клубились тучи.
  - Погода баловала нас весь май, миледи. Дни стояли теплые, просто чудо, я смог начать и на целых двадцать процентов закончить картину, - ответил Джон, который сидел рядом с леди МакГрей в шезлонге у соседнего окна, - Сегодня я даже рад, что удалось остаться в поместье. Это приятно - поспать подольше под завывания бури, не спешить за завтраком и не идти через луг и лес, в одежде, сырой от утренней росы. Тем более, когда компанию составляете вы...
  Леди МакГрей рассмеялась тихим девичьим смехом. Кошка под ее рукой урчала.
  - Скоро июнь, в котором будет много солнечных дней. Вы еще сможете продолжить работу над картиной, Джон. Честно говоря, я хоть и ругаю непогоду, но в душе благодарна ей за то, что сегодня она оставила вас дома, молодые люди. Супруг мой будет в отъезде еще неделю, я исстрадаюсь от одиночества, если время от времени вы не будете развлекать меня беседами.
  Бойс ощутил острую боль в виске и приложил к нему прохладный стакан, который держал в руке. Действие сие не укрылось от глаз матери.
  - Сына моего, увы, такая перспектива не радует, - отметила она чуть огорченно.
  - Что ты, мама? - Бойс повернулся к ней. Поставил стакан на подоконник, - С чего ты это взяла? Я очень рад побыть с тобой.
  - Ты сумрачный сегодня, сынок, сам не свой. Не шутишь, не говоришь со мной и Джоном.
  Бойс подошел к леди МакГрей.
  - Брысь, Люси, - он легонько ткнул кошку, и та сбежала. Опустился на колени, положил голову на материнский подол, - Мне немного не по себе с утра. Голова болит. Но ничего серьезного, не пугайся.
  Элеонора ласково прошлась пальцами по густым волосам.
  - Умоляю, не заболей опять. Второго раза я не переживу.
  - Фу, мама! - Бойс фыркнул и громко, раскатисто чихнул, - у тебя все платье в кошачьей шерсти! Мерзавка Люси!
  Он вскочил под дружный хохот матери и Милле, вытер лицо предплечьем.
  - Я честно пытался принять участие в ваших посиделках. Мама, скажи спасибо своей кошке, что у меня ничего не вышло! Выйду в сад, иначе задохнусь.
  Он наклонился к матери, стал звонко расцеловывать ее в щеки и лоб.
  - Иди! Иди! - отмахивалась неохотно Элеонора, - Когда ты повзрослеешь, сорванец?
  Бойс вышел. Идя по коридору, чихнул еще несколько раз. Мать и Милле продолжали смеяться ему в след.
  Он сунулся было в потрепанный ночной грозой сад. Но не там ему хотелось оказаться. Бойс прошел на конюшню. Алпин, почуяв хозяина, зафыркал, забил копытами в стойле. Бойс оседлал жеребца и вывел его за ворота, ни слова не сказав конюху, который пришел задать лошадям корм. Скоро они вдвоем летели вниз с горы, на которой стояло поместье.
  Конь рысью форсировал меловой ручей, вздымая копытами фонтаны брызг. Грудью протаранил молодой ольшаник на опушке рощицы. С листьев полетела роса. Когда Бойс выбрался из рощи на луг, он уже вымок до нитки. Придержал коня. Поехал шагом, внимательно всматриваясь в окрестность. Он был собран и напряжен, как охотник, выслеживающий жертву.
  Бойс понимал, скорее всего, Катриона сидит дома: художники не пришли за ней с утра, а значит Анна не выпустит дочку, тем более что ночная гроза, того и гляди, повторится. Но наперекор здравому смыслу ждал: сейчас где-нибудь покажется ее фигурка. Он спускался в каждую ложбинку, взбирался на каждый холмик, объезжал одиноко растущие кусты и группы деревьев.
  "Съезжу к дому, - решил Бойс, - Возможно, она в саду. Я даже не покажусь ей. Взгляну и уеду".
  Думая так и кусая в нетерпении губы, он въехал на полянку, где стоял мегалит. И остановил коня. Камень обеими руками обнимала девушка - она показалась ему распластанной на скале птицей. Услышав шорох гравия за спиной, девушка обернулась, светлые распущенные волосы скользнули волной.
  - Приехал? - спросила она, глядя на Бойса серыми глазами.
  - Да.
  Он спешился. Стоял перед ней, мокрый, мял в руках поводья и чувствовал себя последним дураком. Не выдержав горящего взгляда, опустил голову.
  Девушка сделала несколько шагов навстречу. Остановилась. Он ждал. Вдруг наверху громыхнуло, и хлынул дождь. Вокруг зашумело, между ними встала влажная стена.
  - Ай! - взвизгнула Катриона, - Бежим!
  Развернувшись, побежала в лес. Бойс закинул поводья на шею коня.
  "Увидел. Теперь можешь уезжать. Беги, Бойс. Беги домой!" Он сунул ногу в стремя. Но передумал и кинулся догонять девушку.
  Она ловко лавировала между стволов, подныривала под ветви, перепрыгивала пеньки. Платье то показывалось, то исчезало. Бойс едва за ней поспевал, таща за узду жеребца.
  "Куда она бежит, ведь ее дом в другой стороне!"
  Этот лес, где стоял мегалит, был ему незнаком. Бойс постоянно спотыкался об коряги, чуть не падал. Девушка знала окрестность прекрасно. Он сильно отстал от нее.
  "Только бы не потерять из виду", - подумал он. В следующую минуту она пропала.
  - Катриона-а-а-а-ааа!!!! - закричал Бойс на бегу.
  - Боо-о-ойс! - ответил ее голос откуда-то снизу.
  Он выскочил на пригорок, склон которого под его ногами резко уходил вниз. Бойс еле удержался, чтобы не скатиться с него кубарем. Перед ним открывался яр, а в яру, вырытая прямо в его отлогой стене, у скрученных змеями корней ветхого дуба, стояла землянка с деревянным фасадом и круглой дверью. Добротная и большая, с маленькими окошечками, с крытой дерном крышей, из которой вырастала скособоченная печная труба. Перед землянкой росла волчья ягода и непонятные синие цветы. Торчал старый колодец с разрушенными венцами.
  "Жилище лесной колдуньи", - сразу понял Бойс. Кто еще мог жить здесь. Катриона, стоявшая у землянки, потянулась к двери. Он хотел крикнуть, предостеречь ее. Не успел - она открыла дверь и исчезла внутри.
  Бойс съехал по склону, скользя сапогами в грязи. Накинул поводья на гнилой столбик, врытый в землю у колодца. Дождь лил, монотонно барабаня по листьям. Помедлив секунду на пороге, Бойс вошел.
  Внутри было темно, он не сразу разглядел Катриону. Когда глаза немного привыкли к полумраку, увидел, что девушка сидит у большого очага.
  - Бойс, - сказала она не терпящим пререканий тоном. - Холодно! Катриона замерзла. Хочу огонь.
  Она встала, сняла с каминной полки огниво и протянула ему, подала пучок сухой травы. Он подошел и взял все предложенное. В топке высилась горка березовых поленьев.
  - Огонь, так огонь, - рассмеялся он, чувствуя, что тоже замерз до смерти, - И я хочу огонь. Сейчас сделаем.
  Он высек искру, запалил пучок сена, сунул его в поленья. Пара секунд и сухие дрова занялись веселым пламенем с голубоватыми отблесками. Бойс поднялся и повел глазами по сторонам. Оранжевые всполохи освещали землянку. Стены местами обшиты деревом, местами оштукатурены, застроены полками с грубой глиняной посудой, земляной пол хорошо утрамбован. Топчан у окна, застеленный пледом, и рассохшийся стол - вот и вся обстановка.
  - Где мы? - спросил Бойс, озираясь, - Куда ты меня заманила, Катриона?
  - Моя нора, - ответила Катриона, стуча зубами от холода, - никто не найдет здесь Катриону.
  - Ты очень замерзла? - повернулся он к ней.
  - Да.
  У Бойса закружилась голова. Комната расплылась перед глазами. Из марева возникла лишь Катриона. Все остальное вертелось, дрожало, покачивалось, тонуло во мгле. Огонь топки освещал девушку, которая раздевалась. Катриона через голову стянула мокрое платье. Осталась в панталончиках ниже колен, обшитых кружевами. Не надолго. Их скинула тоже. Ни капли не смущаясь, прошла к столу и раскинула на нем одежду. Бойс не мог пошевелиться.
  - Мокро! - она подошла к нему, - надо посушить.
  Не скрывая намерений, девушка взялась за низ его жилета.
  - Бойс, мокро. Надо снять.
  Ее нагота вспыхнула перед ним. Ему показалось, сквозь белую, сверкающую кожу он видит кровь, текущую по ее венам - настолько девушка была прозрачна. Кажется, протяни руку, и ухватишь только воздух. Жар освещал ключицы, округлые плечи, стекал вниз по втянутому животу к длинным бедрам. Ее открытые губы усмехались, глаза повелевали. В них не осталось и следа безумия.
  - Раздевайся, - приказала она. Сама расстегнула и сняла с него жилет. Бойс был парализован и не сопротивлялся. С волос ее мелко сочилась дождевая вода, оставляя на коже серебристые дорожки, текла по напрягшимся соскам. Он дышал с кошмарным усилием. Катриона отбросила его жилет. Взялась за рубашку. Медленно расстегнула пуговицы, стянула ткань с одного плеча, удерживая Бойса гипнотическим взглядом.
  "Нет!!!" - раздался вопль в одурманенном мозгу. Бойс рванулся от нее.
  - Нет!
  - Да! - Катриона удержала его, показав силу.
  - Дурная девчонка! - бешено крикнул он. Его пах разрывала адская боль. - Не могу!
  Он стал отдирать от себя ее руки. Катриона вцепилась в него крепче.
  - Дай мне уйти!
  Она привстала на цыпочки, вся потянулась вверх. Ее холодные груди прижались к его оголившемуся животу. Пальцы гладили его щеки, отводили с них прилипшие мокрые пряди. Острые, как иглы, зрачки кололи. Девушка зашептала, сбивчиво, невнятно, громко. Он не понимал ее. Но с каждым сказанным ей словом сознавал, как рушится в нем последняя воля. В голосе ее звучала сила, с которой не смог бы бороться ни один смертный. Эта сила существовала от начала времен. Она воздвигала горы, обуздывала моря, зажигала звезды. Дарила жизнь и убивала. От начала времен она влекла мужчину к женщине. Катриона колдовала. Воздух между ними густел и плавился.
  Бойс слепо замотал головой. Ему стало дурно, ноги подкашивались. Зверь внутри лез наружу, клыками рвал внутренности, мясо, грубо крушил ребра. Бойс мучительно застонал.
  Катриона рассмеялась. Рассмеялась дразнящим, бесстыдным смехом, прижимаясь к нему еще теснее. Кончиком языка облизнула губы.
  "Она лжет, - понял вдруг Бойс, - Она не безумна. Она не женщина. Демон-обольститель. Смеется надо мной. Ибо знает - не устоять".
  Он сдался. Впился ртом в смеющиеся губы. Она сорвала с него рубашку, повисла на нем, обвилась, словно хотела удушить и навсегда оставить в своем логове. Он почти умер, дышал каким-то чудом. Не помнил, что делает. Не знал, не видел, не понимал. Он обнял живое пламя. Пламя его опалило, проникло внутрь и выжгло там все. Дотла.
  
  - Уехал? Сел на коня и уехал? - тупо повторил Джон вслед за конюхом.
  Через двадцать минут после ухода Бойса, он решил присоединиться к нему в прогулке по саду и только потом идти завтракать. Но друга в саду не оказалось.
  - Уехал, - угрюмо докладывал конюх, метая рогатиной сено за конюшней. - Ни слова не сказал. Зыркнул так, будто в него бес вселился, и был таков. Я вышел к воротам - несся по склону сломя голову, как на бой. Свист в ушах - ф-ф-фью. Уехал. Грязь летела - дай Боже!
  - Слушай, дружок, - беспечно сказал Милле, скрывая тревогу, - оседлай для меня Моргану, будь добр.
  - Поедете искать его? - перестав кидать сено, конюх оперся на рукоять рогатины, - Что ж, езжайте. Оседлаю. Как найдете, передайте - конюх Иен для младшего МакГрея коня больше не уважит. Пусть сам чистит, купает, кормит своего Альпина. Не лошадь, а огненный змей. Покусанный, побитый хожу. А у парня для меня доброго слова не нашлось.
  Обиженный конюх ушел седлать Моргану. Джон еле дождался, когда белую кобылку выведут на воздух. Он точно знал, куда ехать.
  Моргана споро и послушно преодолевала путь, который Милле и Бойс проделывали каждое утро. Весь май, день за днем. За меловым ручьем и ольховой рощей их накрыл дождь. Держа над собой плащ, который предусмотрительно захватил с собой, Милле въехал на поляну с камнем, направил лошадь сквозь нее к тропке, что бежала среди папоротников к дому Анны Монро. Он злился, ожидая встретить на этой тропке возвращающегося Бойса. Мысленно ругался с ним, упрекая за вчерашнюю ложь и сегодняшнее легкомыслие. Нужно было что-то предпринимать. Бойсу рядом с Катрионой находиться дольше не безопасно.
  Моргана встала и громко заржала. Милле не понял поведения лошади.
  - Идем, идем, - подогнал он ее.
  Высоко задирая передние ноги, Моргана снова заржала. Она упиралась и не хотела идти по выбранному пути.
  - Что ты, скотинка! Упрямишься? - прикрикнул Милле. Сквозь дождь, наводнивший лес, до его ушей донеслось отдаленное ржание. Моргана тот час отозвалась.
  - Никак, Альпин! - догадался Джон, - Ты! Умная тварь. Иди, ищи его.
  Он ослабил поводья. Кобыла свернула с тропинки и побрела в сторону камня, обошла его, хрустя ветвями, полезла в чащу. Она и Альпин много лет жили бок о бок, привыкли друг к другу, Моргана искала жеребца уверенно. Тем более Альпин помогал ей - из лесу время от времени доносилось его тревожное ржание. Проблуждав с четверть часа, Милле верхом на белой кобыле, вышел к яру. Увидел мокрого, словно отлитого из темной бронзы жеребца внизу, землянку, из трубы которой поднималась тонкая струйка дыма. Его била крупная дрожь - от сырости и скверного предчувствия.
  Моргана присоединилась к Альпину у столбика. Жеребец ткнулся в ее гриву точеной мордой. Плащ упал в грязь, но Джон не обратил на него внимания. Преодолевая дурноту, он сжал в кулаке хлыст и дернул на себя дверь хижины.
  Внутри было жарко натоплено. Просторно. Темно. Джон сумел разглядеть жалкое подобие кровати - прямо на нее падал сноп тусклого света из окна. На кровати два слившихся голых тела, неприкрытые, бесстыже ласкающие друг друга. Джон замычал как умалишенный, вытянул руку с хлыстом перед собой, защищаясь от зрелища. Но не смотреть не мог.
  Мужчина, услышав душераздирающее мычание Милле, оторвался от женщины и вскочил. Схватил с пола брюки, стал спешно натягивать их, путаясь в штанинах. Темные кудри упали на лицо. Женщина, обворожительная, пленительная, как сон, опутанная сетью светлых волос, но не прикрытая, смотрела на одевающегося мужчину. Смотрела на его сильную спину. Во взоре ее светилось блаженство. Потом перевела глаза на Джона. Ее личико съежилось в недовольной гримасе:
  - Любопытный Милле. Он подглядывал.
  Справившись с брюками, Бойс выпрямился, весь красный от стыда.
  - Т-ты-ы... - прохрипел Джон, белея от бешенства.
  - Не кипятись, Джон, позволь, я все объясню, - Бойс сделал успокаивающий жест, - Давай выйдем.
  - Выйдем? - страшным голосом повторил Джон, - Что ж, давай выходи!
  Он подскочил к Бойсу, схватил его за шею, пригнул и потащил к выходу. За два шага до двери, с силой, удесятеренной душившей его яростью, пхнул друга, подогнав его пинком. Тот полетел головой вперед. Вышиб собой дверь, врезался в слякоть и на животе поехал прямо под копыта коней. Моргана в испуге взвилась на дыбы, грозясь подковами проломить Бойсу череп. Он откатился в сторону, попытался подняться, но поскользнулся в склизкой грязи. Над ним стоял Джон. Лицо его перекосилось.
  - Джон! - крикнул Бойс, закрываясь плечом.
  Джон широко размахнулся и хлестнул. Хлыст с шипением врезался в мышцы.
  - Джон, я...!
  Взмах, свист и удар. Он еле успел отвернуться, иначе бы хлыст вырвал ему глаз. Снова свист и удар. Расставив ноги, Джон бил его куда попало - по спине, по груди, животу, рукам, которыми Бойс закрывался, по шее. Хлыст визжал и вгрызался в тело. На коже вздувались толстые рубцы и багровели на глазах. Бойс катался по земле, весь в крови и грязи. Лужи вокруг кипели. Милле не давал ему ускользнуть, подбегал и снова нахлестывал, с истинно палаческим наслаждением. Он ждал, что Бойс закричит, не вынеся истязаний. Но тот молчал.
  Крик, вернее высокий, истошный вопль раздался со стороны землянки. Милле сдержав удар, посмотрел туда. Катриона, все еще обнаженная, ухватилась за косяк, чтобы не упасть, смотрела на них и вопила. Ее волосы свесились до земли.
  - Катриона! - Бойс поднялся на ноги, воспользовавшись тем, что Милле отвлекся. Девушка моментально умолкла. Он двинулся к ней. Но демон, вселившийся в Милле, не насытился. Джон хлестнул Бойса по спине. Катриона снова завопила.
  - Куда? Я засеку тебя!
  - Дурак! - Бойс ловко увернулся от повторного удара. Вырвал у Джона и отбросил хлыст. - Хватит!
  Джон бросился на Бойса с кулаками. Друг поймал его и сдавил в крепких объятиях.
  - Успокойся! Я получил свое!
  - Черта с два... - Джон стал озверело вырываться. Бойс сильно откинулся назад и головой ударил Милле прямо в лицо. Разжал руки. Охнув, Джон повалился в лужу, залился кровью - она хлынула из разбитого носа, багровым окрасила рубашку на груди.
   - Я же сказал, хватит, - повторил Бойс, сутулясь. Частые красные полосы пересекали его грудь. Одна пролегла сквозь лицо - от виска, через нос и щеку к подбородку. Губа была рассечена и кровоточила. Бойс походил на выходца из ада.
  Он сделал попытку помочь Джону подняться.
  - Прочь! - Джон с омерзением оттолкнул его руку. Лайонел отошел к Катрионе, закрыл ее собой.
  Не глядя на них, Милле отвязал Моргану, поскальзываясь и падая, начал взбираться вверх по склону. Вскоре исчез в лесу.
  Катриона громко всхлипывала. Бойс застонал, повалился на колени перед девушкой. Крепко обнял ледяное тельце, прижался щекой к мягкой груди.
   - Девочка... Милая моя, - зашептал он, - Прости... Прости...Что я наделал? Я не должен был... Не смог...Как теперь...
  Его речь превратилась в бессвязное бормотание.
  Она гладила его и беззвучно плакала.
  Бойс отвел девушку в землянку. Усадил на кровать. Одел ее, оделся сам. Долго успокаивал, укачивал Катриону, как ребенка, посадив к себе на колени. Шептал, обещал, осторожно целовал маленькие пальцы. Наконец слезы унялись. Он завернул ее в плед, служивший покрывалом кровати, вывел в лес, посадил на коня и довез до камня. Там девушка, ни слова не говоря, соскользнула на землю.
  - Беги, - прошептал он, наклоняясь в седле, трогая разбитыми губами макушку ее головы, - беги домой.
  Девушка побежала.
  
  Бойс доехал до ручья, лежа на шее коня. Конь вошел в пенный поток, остановился, начал пить. Бойс стал крениться все ниже, ниже, и свалился в воду. Сначала лежал в ней, глядя вверх. Наконец, с усилием сел, стянул с себя рубашку, промокшую и пропитавшуюся кровью. Мочил ее в ручье и мылся. Дождь превратился в ливень, помогал ему, падая сверху. Альпин понуро стоял и ждал поблизости. Вот хозяин его поднялся, побрел через ручей, через луг, ничего не говоря и не оборачиваясь. Конь, чувствуя неладное, не ржал, не пытался догнать хозяина. Брел следом.
  
  Элеонора читала в гостиной, когда хлопнули двери, и в коридоре раздались бегущие шаги. Она отложила книгу и вышла к дверям. Выглянула. Это был Милле. Он успел добежать до конца коридора, через секунду пропал за поворотом. Он слишком спешил, чем возбудил ее беспокойство.
  Элеонора решительно пошла за ним следом.
  Дверь в комнату Джона, которая находилась рядом со спальней ее сына, была распахнута. Элеонора неслышно заглянула вовнутрь.
  Молодой художник, стоя над тазом с водой, умывался, фыркая и выплескивая воду на пол. Умывшись, он схватил полотенце, прижал его к носу. Движения его были порывисты. Рубашка, как заметила Элеонора, порвана и вымазана черной грязью.
  - Что случилось, Джон? - спросила она, входя. Сердце заколотилось чаще. Юноша повернулся к ней. На груди, на светлой ткани темнело большое кровавое пятно. Кровью постепенно пропитывалось и полотенце, которым он зажимал нос.
  - Вы ранены?
  - О, ничего особенного, леди МакГрей, - Джон отвернулся, - Пустяк. Всего лишь сломанный нос. Моя вина. Скоро пройдет. Кровь почти остановилась.
  В тоне его было что-то, что помешало ей броситься ему на помощь. Джон отшвырнул полотенце, прошел к гардеробу, вынул свой саквояж. Леди, замерев, наблюдала за ним. Он кинул раскрытый саквояж на пол и стал сваливать в него вещи, стопками снимая их с полок шкафа.
  - Вы уезжаете? - спросила она.
  - Да, - был дан краткий ответ.
  - На ночь глядя? Не предупредив нас заранее?
  - Да. И да.
  - Но почему, Джон?
  Взгляд Милле упал на незавершенную картину, которая стояла на треножнике у окна. Майская королева, сидящая на цветущем лугу. Элеонора тоже посмотрела на нее и невольно подумала, что работа превосходна. Настоящий шедевр.
  - Знаете, - Милле будто что-то вспомнил, метнулся к кровати. Сорвал с нее покрывало, бросил его на пол. - Я не мог вас предупредить. Ибо с утра сам не знал, что к вечеру уеду. Посему, прошу прощения и благодарю за гостеприимство.
  Вслед за покрывалом он сорвал с кровати одеяло, затем простыню. Простыню набросил на холст.
  - Где мой сын? - спросила Элеонора, не в силах ждать, когда он сам скажет ей то, что волновало ее больше всего на свете.
  Милле впервые с начала разговора повернулся к ней. В его глазах застыло презрение.
  - Разве я сторож брату моему? - он брезгливо скривил губы, - Я понятия не имею, где ваш сын. Чем он занимается. Знаете ли вы, что заниматься он может, чем угодно? Вещами, о которых нормальным людям лучше не знать!
  Элеонора до боли в ладонях выкрутила платочек, который держала.
  - Он жив, по крайней мере?
  - Что с ним станется? - выплюнул Милле, надевая чистый сюртук поверх грязной рубашки. - Прекращайте волноваться за него, миледи. Это смешно. С такими людьми, как ваш сын, никогда ничего не случается. Земля сгорит, небеса рухнут, и в творящемся вокруг бедламе ваш сын будет чувствовать себя превосходно.
  - Желаете, чтобы я приказала заложить экипаж?
  - Да, будьте любезны, - Милле сел на корточки и стал застегивать чемодан.
  Элеонора выбежала из комнаты.
  
  Во дворе перед парадным входом в поместье закладывался экипаж. Грум Норри, конюх и кучер, которому предстояло вести Милле, выкатили из конюшни большую карету - нечета развалюхе, привезшей Милле в Тэнес Дочарн. Они впрягали в нее четверку лошадей и постоянно переругивались между собой на родном гэльском наречии. Джон, хмурый и бледный, с лиловыми синяками под глазами, укладывал свой багаж на запятки позади кузова кареты.
  Дождь перестал, небо постепенно очищалось. Однако светлее не становилось - солнце двинулось на запад, и уже успело наполовину скрыться за горным кряжем. В саду пели птицы. Воздух был свеж и сладок.
  Сквозь ворота поместья прошла высокая крепкая фигура. Пошатываясь, двинулась через двор прямиком к карете. Следом, с возбужденным ржанием в сторону конюшни пробежал караковый жеребец, задрав мочалистый хвост. Конюх, который с утра обещал и пальцем не шевельнуть ради коня младшего МакГрея, уронил оглобли и бросился следом за требующим ухода животным. Его бегство Норри сопроводил порцией заковыристых ругательств.
  Бойс остановился рядом с Джоном, стал смотреть. Рубцы, оставленные хлыстом Милле на его теле, что виднелось под распахнутой рубашкой и на лице, налились, опухли сильнее. Они, должно быть, жгли его каленым железом.
  Джон еще раз поправил коробки, чтобы лежали ровнее. Перетянул и перевязал багаж крепким канатом. Проверил прочность узлов. Лошади были впряжены, нетерпеливо топтались на месте. Возница взобрался на козлы. Все готово. Можно отбывать.
  - Ты должен знать, - выдавил Джон, чувствуя, что не может уехать от Бойса без последнего слова, - дружбы между нами больше не существует. Ты умер для меня, как друг. И как человек. Я никогда не знал тебя. Лайонел Бойс не был мне знаком.
  Бойс молчал.
  - Есть грань, - продолжал Милле, избегая смотреть на бывшего друга, - которую никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя переступать. Ты ее переступил. Я не прощу тебя за это.
  Бойс молчал.
  - Я мог бы понять тебя, как мужчина. Но я не стану понимать. Я видел, как и ты, что она красива. Однако отнесся к ней правильно. Заставил себя смотреть на нее правильно. Глазами брата. Друга. А ты. Ты спустил с цепи свою похоть. Хотя мог бы ее сдержать.
  Бойс молчал.
  - У меня было много женщин, как и у тебя, Бойс. И я знаю, что это такое, когда в глазах темнеет от желания. И кажется - сам ад не способен удержать тебя...Но также я знаю - удержаться реально. Это не голод, не жажда - ты не погибнешь, удержавшись. Посему отказываюсь понимать тебя. И принимать. Ты лег в кровать с сумасшедшей. Она даже не поняла, что ты сделал с ней.
  - Она не сумасшедшая, - проговорил глухо Бойс. Он шатался и казался пьяным.
  - Кто? Девушка, лучший друг которой - камень? Валун, торчащий посреди леса?
  - Она особенная. Не такая, как все.
  - Вот как? Особенная? - Милле глумливо рассмеялся. - Тогда женись на ней!
  Бойс сильно покачнулся, едва не упал. Оперся рукой о дверцу кареты.
  - Заткнись, Милле..., - было видно, что ему очень плохо. Дыхание вырывалось из легких с присвистом, - ты не понял ничего. Ничего не увидел. Меня блевать тянет от твоих нотаций. Я люблю ее. А она любит меня.
  - Послушай, - зашипел Джон сквозь зубы, наклоняясь к нему, - Делай с ней что хочешь - все на твоей совести. В любом случае, замуж ей, бедной дурочке, никогда не выйти. Девственность ее - не такая уж драгоценность. Допустим, ты даже облагодетельствовал ее, переспав с ней. Хоть я так не считаю. Но она женщина, Бойс. Созревшая, готовая рожать. Ты об этом подумал? Подумал, что будет, если она родит тебе? Наследник МакГреев, рожденный местной идиоткой!
  Бойс зарычал. Оттолкнулся от кареты, отчего она сильно накренилась, повернулся спиной к Милле и направился домой, раскачиваясь. Джон плюнул ему в след и крикнул:
  - Похоть! Похоть и есть, как ее не назови!
  Он влез в карету, без сил упал на мягкое сиденье.
  - Едем, сэр? - на ломаном английском крикнул кучер.
  Вместо ответа Джон ударил кулаком в стенку кареты. Экипаж тронулся и покатил к распахнутым воротам поместья.
  
  Глава 9.
  Нью-Йорк, США, XXI век.
  - Добро пожаловать домой, Кэт.
  Перед ней возвышалась рождественская ель в бело-золотом наряде. Аккуратной конусовидной формы, она уходила острой верхушкой под самый потолок и казалась королевой, разряженной в органзу и муслин. От прежней мрачности в гостиной не осталось и следа. В воздухе дрожало сияние: на столе, каминной полке, журнальном столике горели свечи, расплескав вокруг себя озерца света. Гирлянды с миниатюрными лампочками обвивали колонны. Тут и там вспыхивали и погасали огоньки: стеклянные шарики и сосульки, развешенные по комнате, отражали лучи. Рассыпали снопы искр серебряные звезды. На пушистых ветвях ели горел иней, ангелы трубили в трубы, в иголках прятались эльфы с мерцающими крылышками. По санному пути из серпантина мчались санки, запряженные шестеркой оленей. Правил ими старец в синей шубе с развевающейся бородой.
  - Пойдем, - Джерри сжал ее пальцы и повел к накрытому льняной скатертью столу. Центральное место на столе занимал огромный, аппетитный шоколадный торт на хрустальной подставке.
  - Шампанского, Кэт? Бокал в честь праздника... - Джерри указал на набитое до краев колотым льдом ведерко, из которого торчало горлышко бутылки, - Или, может, десерт?
  Он снял стеклянный купол с торта. В воздухе распространился сводящий с ума запах шоколада.
  "Все как-то нереально, - подумала Кэт, озираясь, наверное, в десятый раз, - не могу поверить, что все происходит наяву. Что мы с ним здесь. Вместе. Это какой-то обман".
  - Тут всё, - она отошла от стола и от Джерри, отпустила кисть его руки, - изменилось с момента нашей первой встречи.
  - Я подготовился к твоему приезду. Кое-что поменял, - он следил за ней из-под опущенных век, глаза его поблескивали. Она хорошо чувствовала его взгляд. Он стоит в расслабленной позе, прислонившись бедром к краю стола. На вид, спокоен. Но от него исходит такая будоражащая, дикая энергетика, заполняя собой всю комнату, что просто некуда спрятаться. От его силы невозможно защититься. - Наверху тебя ждет сюрприз.
  "Черт возьми, - она повернулась к нему спиной, обхватила себя руками за локти, направилась к елке, делая вид, что разглядывает ее, - Я не могу расслабиться. Такое странное чувство... Мне не по себе. Почему? "...
  Кэт обошла вокруг елки, ощущая, как беспокойство внутри возрастает. Превращается в давящий страх, который начинает распирать легкие, затрудняя дыхание. Кровь болезненно стучит в висках. Почему? Вспомни, как ты ушла от него. То, что было пережито за последнюю неделю - это ужас. Вязкий, темный, как болотная грязь. Затягивающий, душащий. Страх. А вдруг все повторится? Ты больше не уйдешь от сюда вот так запросто. Налегке. Оставив бронзовую собаку на память о себе. Не сможешь. Жизнь без него больше не рассматривается, как вариант, правда, Кэт? Но здесь так неуютно, так тревожно. Почему? Да не все ли равно! Главное, он здесь.
  - Тебя как будто что-то беспокоит, Кэт, - его низкий голос прозвучал мягко. - Почему ты разволновалась? Иди сюда.
  Он подошел к ней сам. Склонил голову, секунду помедлил, прикоснулся к ее губам своими губами. Только на мгновение. Она почувствовала их хмельной, дурманящий привкус. Почувствовала, что плывет. Джерри взял ее ладонь в свою. Снова поцеловал, на этот раз в щеку. Очень нежно.
  - Спасибо за елку, Джерри.
  - Идем наверх, Кэт. Кое-что тебе покажу.
  - Идем.
  Джерри повел ее к лестнице. Вместе они стали подниматься по ступенькам.
  - Помнится, ты говорил, что на втором этаже у тебя разруха, - проговорила Кэт только ради того, чтобы что-то сказать, - Ты все-таки решил поместить меня среди руин?
  - Твое присутствие скрасит любую обстановку.
  Сводчатый коридор второго этажа, до половины стен отделанный деревянными панелями, заканчивался стеклянной дверью и просторной лоджией, на полу которой виднелись заснеженные каменные кадки с высохшими растениями. В коридоре было три двери - две с одной стороны, одна с другой. На стенах висели бра, заполняющие помещение мягким шафранным светом.
  - Сюда, Кэт, - Джерри открыл одну из дверей, пропустил девушку вперед. Она вошла и обомлела. Ей показалось, что она вступила в самое сердце вихря из красок и блеска. Минут пять она привыкала к обстановке комнаты и пыталась хоть как-то в ней сориентироваться.
  Комната была неправдоподобна, как сон, восхищала своей камерной пышностью. Текстиль и обои всех оттенков золота подчеркивали необыкновенную красоту классической мебели цвета слоновой кости с паутинкой сверкающего кракелюра. Ноги приятно щекотал густой ворс ковра. Бело-коричнево-золотую палитру оживляли вкрапления темной, больной бирюзы - сине-зеленый древесный узор змеился по столбикам кровати, поддерживающим газовый полог, скользил по фасадам шкафов, дверцам тумб, завивался на крышке комода, множился в зеркалах, повторялся в декоре ночных штор, ваз и цветочных горшков. Кельтская вязь украшала дверные и мебельные ручки из старой бронзы, радужный свет люстры из хрусталя заливал собой все это великолепие. Осознавая, что она окончательно утратила ощущение реальности, Кэт остановилась едва ли не на пороге, не решаясь пройти дальше.
  - Заходи, Кэт, - он протянул ей руку, приглашая.
  - Так в твоем понимании выглядит хаос и бардак? - голова у нее кружилась от царящей вокруг роскоши, - Ты, кажется, именно этими словами описывал комнату...
  - Доделал ремонт в рекордно короткие сроки. Я действительно очень ждал тебя.
  Джерри успел немного узнать ее. Изучил ее жесты, взгляды, интонации, улыбки, смех. То, как она держит себя. Всегда достойно. Прямая спина, царственная шея. Женщина, которая везде чувствует себя естественно. Теперь она выглядела настолько растерянной, что он невольно улыбнулся. Изумленные глаза в пол лица, приподнятые брови, губы приоткрыты, она что-то беззвучно шепчет, ведя взглядом по комнате. Изумляется. Обеими руками убирает пряди светлых волос за уши, одергивает свой слегка примятый после дороги свитер. Смотрит на него и смущенно моргает. Едва заметно краснеет от чувства неловкости, но тут же берет себя в руки. Глядит в его глаза смело, прямо, долго. Ее взгляд сокрушает его. Он физически чувствует, как в груди что-то дает трещину и ломается, разваливается, обрушивается. Он сам не свой. Как он держался до сих пор? Как дожил? Господи, неужели она здесь? Наконец-то! Она. Ее голос. Очертания ее тонкого тела под свитером. Грудь вздымается медленнее. Он видит все. Ее приоткрытые губы блестят. На шее бьется тонкая жилка. Ее белая кожа ослепительно сияет и дразнит своей мраморной гладкостью.
  Джерард вдруг понял, что ощущает собственную кровь. Она, загустевшая, ползла по венам медленно, толчками пробивала себе путь, распаляя кожу. Царапала сосуды так, как будто была насыщена битым стеклом. Вызывала такую боль, что казалось тело его вот-вот разорвется.
  "Я больше не могу выдерживать это", - он рывком снял с себя свитер, обнажив литое тело.
  - Кэт...пожалуйста...
  - Джерри, - шепнула она, - я знаю.
  Она точно также вся горела, дрожала. Шагнула к нему и вложила пальцы в его ладонь. Он притянул ее к себе. Прижал всем собою так, что она почти задохнулась. Позволила ему целовать себя, шептала ему на ухо что-то, пока он жадно освобождал ее от одежды. Ему чудилось, будто тело ее не имеет костей. Оно обвивается вокруг него виноградной лозой. Его оплетают сети звуков, вкусов, ощущений и ароматов. Шипы проникают в мускулы, пронзают. Их сладкий сок отравляет все внутренность. Обездвиживает, лишает опоры. И ему все равно. Есть только она. Его самое горячее желание.
  
  Мурлыча, Кэт перевернулась во сне, перекатилась на правую сторону кровати и проснулась. За окном стемнело, комната тонула в полумраке, свет торшера, приглушенный тканевым абажуром, едва разгонял мглу. Место рядом пустовало. Оно еще хранило следы пребывания здесь ее любовника - примятая подушка, откинутое одеяло.
  Прямо перед огромным ложем стоял туалетный столик с фигурным зеркалом. Туманная амальгама отражала картину, которую являла собой кровать с сидящей на ней Кэт. Постель взбита, полог полуопущен, девушка обнажена, выглядит растеряно. Где-то тикали часы, на улице гудели автомобили, снизу доносилась музыка.
  На банкетке в изножье кровати лежал пеньюар из тончайшего бледно-зеленого батиста, украшенный кружевом. Вещь подобной красоты вполне могла принадлежать принцессе. Освежившись в душе, Кэт нарядилась в пеньюар и отправилась вниз, искать принца.
  На лестнице музыка стала слышна четче. В гостиной играл Чайковский, Па-де-де из балета Щелкунчик. Тихо спускаясь, Кэт различила голос Джерри. Он разговаривал с кем-то.
  - Сэр, она своевольна, вы же прекрасно знаете это. Как я смею ее увещевать и, упаси Боже, приказывать ей? - воскликнул голос его собеседника. Он показался Кэт неестественным. Через секунду до нее дошло - голос доносился из телефона, работающего на громком режиме.
  - Я не прошу тебя приказывать, Роберт. Просто делай то, что должен. Если она начнет возмущаться - смело ссылайся на меня, - ответил Джерри.
  - Сэр, ссылки на вас не имеют силы. Она утверждает, что из-за океана вы все равно ее не достанете. Не далее, как вчера у нас случился инцидент. Она выехала в город на автомобиле и, не знаю как, но разнесла в дребезги весь капот! Говорит, что не заметила чертов столб. Как можно не заметить столб, сэр?
  - С ней все в порядке? - оборвал его Джерри. - Если хоть царапинка, Роберт, я тебя вздерну!
  - Ни царапинки! Сами знаете, какая в машине система защиты, салон и водитель не пострадали. После аварии она была весела, ночью спала сном ангела. Сегодня подбиралась к вертолету. Сказала, что если не отдам ей ключи, уволит меня к дьяволу. У меня семья, сэр, дети, внуки... Чудная ситуация, ничего не скажешь - либо увольнение от рук леди, либо виселица от рук ваших. Вот он, подарок на Рождество в благодарность за десятилетия преданной службы.
  - Не уволит она тебя, не паникуй. Уволить тебя могу только я, но я этого не сделаю! Мой тебе совет, брось ключи от вертолета в пруд, но не допусти, чтобы они попали в руки леди.
  - С утра она закрылась в кабинете. Горничная носила туда чай, леди сообщила ей, что готовит бумаги для увольнения персонала.
  Слушая разговор, Кэт оказалась в гостиной. Она встала у стены, не решаясь двинуться ни вперед, ни назад.
  - Это не серьезно, - ответил Джерард. - Горничная, видать, задала какой-то глупый вопрос, а леди пошутила в своей манере. Наверняка, она читает, или пишет свой роман. Она у меня взбалмошна, но безобидна, ты знаешь, Роберт.
  - Не уверен. Тем более, когда вас нет дома.
  - Хорошо, будь добр, отнеси ей трубку. Я поговорю с ней.
  Электронный голос пожелал всего доброго и затих. Кэт осторожно вышла из-за угла и увидела Джерри. Он сидел на полу в полуоборота к ней, прислонившись спиной к сиденью дивана. На столике перед ним лежал мобильный телефон, а сам шотландец потягивал темную жидкость из стеклянного бокала на тонкой ножке, который держал в руке. Одет он был только в домашние брюки.
  Ей захотелось послушать, о чем он будет говорить с этой загадочной женщиной, которая любит лихую езду, пишет романы и грозит увольнением всем, кто смеет становиться у нее на пути. Кэт осознала неприятный факт - она не знает о шотландце ничего... Хотя в самолете он, кажется, упомянул о брате...Но больше ничего, ни имен, ни событий, ни названий. Ничего.
  Джерри поставил бокал на столик, взял телефон, нажал кнопку, приложил его к уху, заговорил. Тембр его голоса смягчился, в нем зазвучали нежные нотки. Он рассмеялся, так счастливо, что она с ног до головы покрылась гусиной кожей. Неподвижно стоя и с горем пополам пытаясь сглотнуть ком, который образовался в горле, Кэт не понимала ни слова, из того, что он говорил. Опять гэльский, исконный язык дикой Каледонии.
  Ей стало дурно. Кэт впилась пальцами в полку, подвернувшуюся под руку. Тут же с полки спрыгнула и загромыхала по полу жестяная антикварная вазочка. Джерри обернулся на шум, быстро закончил разговор. Нажал отбой и поднялся ей навстречу.
  - Почему ты стоишь в углу одна, как бедный родственник? - подойдя, он поднял с пола вазочку и вернул ее на полку. - Не складываются у тебя отношения с этой штуковиной?
  - Жестянка выдала меня повторно, - Кэт направилась мимо него к дивану. - Третьего раза не будет. Я с ней разберусь.
  - Она тут не причем. Я давно понял, что ты здесь, - сообщил шотландец, идя следом.
  - Как?
  - У меня на тебя чутье.
  Она опустилась на ковер. Он устроился рядом. От него пахло свежестью и спиртным. Стараясь не поддаваться на его магию, она указала на стакан:
  - Что пьешь?
  Он достал из-за спины и продемонстрировал ей наполовину полную бутылку:
  - Скотч.
  - Где этикетка?
  - Ее не успели наклеить. Угостить тебя.
  - Нет, - Она отодвинула от себя бокал, в который Джерри налил немного напитка. - Ненавижу виски. Та еще отрава.
  - Не соглашусь, Кэт, - он будто слегка насупился, - Шотландский виски - напиток благородный, если им не надираться до потери пульса. Он тебя опьянит слегка, загипнотизирует. Попробуй.
  - У всего шотландского есть данное свойство - гипнотизировать, - сдаваясь, она сделала глоток и скривилась. - Горечь. Прости, но это гадость, Джерри.
  - Выпей воды. Вот так. И больше не делай больших глотков - только смочи язык. Для начала понюхай. Чем пахнет?
  - Спиртом.
  - Еще чем?
  - Чем-то сладким. Ваниль, кажется.
  - Ванильный пудинг и мед. Виски бродил в бочке из американского дуба, в котором прежде выдерживался херес, отсюда и ароматы. У тебя хороший нос, Кэт. Не только симпатичный, но и чувствительный. Что еще чувствуешь?
  - Ничего.
  - Не вредничай.
  - М-м-м. Пахнет солью.
  - Этот скотч закален морем. Глотни немного.
  - Он копченый.
  - Точно, копчены. Не горький. Глотни больше. Копченый он оттого, что печи для просушки солода топили торфом. Понравилось? Хочешь еще?
  - Пожалуй...
   Они сидели рядом и медленно тянули скотч. Джерри рассматривал напиток на свет - в бокале играли янтарные блики.
  - Скотч идет тебе, Кэт.
  - Каким образом?
  - Он золотой, как твои глаза. Но кое-что другое подойдет тебе больше.
  Он достал из-под диванной подушки и положил ей на колени продолговатую плоскую коробочку, обтянутую бархатом.
  - Джерри, - Кэт поставила свой бокал на стол, - это лишнее.
  - Взгляни. Прошу тебя.
  Она расстегнула замочек, подняла крышку. На светлом фоне подкладки возникли черные, как ночь, камни. Кэт слегка повернула коробочку к свету, траурные камни ожили, внутри каждого из них заколыхался кровавый огонь. Оправа серег и перстня отличалась простотой оформления, зато черные опалы были по-настоящему роскошны. Два массивных кабошона, оплетенных лозой из платины заигрывали со светом, переливались всеми оттенками красного, иногда в них зажигались медовые и лиловые проблески.
  - Это тебе на Рождество...
  - Джерард, - она не собиралась его спрашивать ни о чем. До последнего надеялась - он объяснит все сам. Но он не собирается объяснять. Изнутри ее согревает изрядная порция виски, Кэт достаточно смела, чтобы спросить напрямую. Уж слишком ценен подарок. Слишком хорош. Настолько хорош, что уязвляет своим блистательным видом. - Возможно, эти камни больше подойдут не мне, а той женщине, с которой ты говорил по телефону?
  Джерри поцеловал ее в ладонь, хитровато улыбаясь.
  - Не подойдут. Моя бабушка старомодна. Она предпочитает бриллианты.
  - Ты уверен, что это была твоя бабушка? - она искала в его лице хотя бы малейший намек на ложь.
  - Могу поклясться на крови. Хочешь?
  - Почему бы тебе не рассказать мне о своей семье, Джерри? Я тебе о своих все рассказала. Не хочу твоей клятвы на крови. Хочу послушать историю.
  - Кэт, - он обнял ее, притянул к себе. Она тихонько вскрикнула, когда он слегка прикусил зубами мочку ее уха. - У нас уйма времени впереди. Найдется день для историй. А сейчас мне болтать ну вовсе не хочется.
  
  - Джерри, мы с тобой здесь, как замурованные, - сказала Кэт, сидя на коленях у Джерарда и лениво перебирая пальцами его густые волосы, - уже пошел третий день нашего затворничества. Надо прогуляться хотя бы до магазина - продукты закончились. Ты в курсе, что доедаешь последний кусок торта?
  - Ты сама сказала, что не будешь, - Джерри не донес до рта вилку с тортом.
  - Не буду, ешь. Я не о том говорю. Нам нужен свежий воздух, немного движения.
  - Движения нам как раз хватает, по-моему. Или тебе мало, Кэт? Ты только скажи, дорогая, - его свободная рука, обнимавшая ее за бедро, поползла под коротенький подол шелкового халата.
  - Джерри, - она заерзала, сидя на нем, стараясь, хотя и не очень активно, перехватить его руку, - серьезно. Давай прогуляемся. Ну, пожалуйста. Я хочу на воздух. Сначала прогулка, а потом все остальное.
  - Раз ты настаиваешь, выбирай, куда пойдем, - он начал распутывать пояс ее халата, - можем просто побродить по улицам...
  - Можем, но у меня есть идея получше. Я позвоню своим друзьям. Не против встретиться с ними, Джерри?
  - Не против... Почему я должен быть против? - он спустил халат с ее правого плеча, прижал Кэт к себе крепче. Теперь его руки блуждали, изучали, гладили, скользя по ее обнаженной коже.
  - Что ты делаешь, Джерри? - шепнула она, ненавязчивыми движениями рук и плеч помогая ему полностью справиться с ее халатиком...
  
  В полдень такси подъехало к одному из десятков блоков многоквартирных домов в районе Астория, Квинс. Кэт и Джерри вышли на тротуар. Подмораживало, с Гудзона дул зябкий ветер, голые клены размахивали мерзлыми ветвями и скрипели.
  - Пойдем, - Кэт прижалась к спутнику, - Холодно. Застегнись, Джерри, мне зябко смотреть на тебя.
  Он рассеянно поднял воротник. Джерри оделся не по погоде - короткая кожанка, поверх хлопчатобумажной толстовки. Ни свитера, ни шарфа. Отсутствие теплых вещей мало волновало шотландца, он стоял румяный, сжимал ее ледяную руку теплой ладонью, пока Кэт шмыгала посиневшим носом и рассматривала окружающие дома.
  - Туда, - простучала она зубами и указала путь. Джерри обнял девушку. Они пошли по небольшой аллее, окруженной клумбами со высохшими цветами, которая вела к кирпичному пятиэтажному зданию мимо продуктового магазинчика и детской игровой площадки.
  - Не трясись, Кэт. Не напрягайся - расслабленные мышцы легче переносят холод. Я думал, русские не мерзнут.
  - Русские - не люди, по-твоему?
  - В России суровый климат.
  - У-уух, ветрище! Я пятнадцать лет живу в Далласе. Зимой мы не мудрим с одеждой. Как ты сейчас.
  - Я одет.
  - Скорее раздет, чем одет. Боюсь, тебя продует, Джерри.
  - Настоящие ветра у нас в горах, а это не ветер - сквозняк. Не продует.
  - Не подхвати насморк, железный человек. Пришли!
  Она запрыгнула на крыльцо, стянула перчатку, нажала кнопку вызова на домофоне, размещенном на стеклянном полотне кованой двери.
  - Кто там? - раздался женский голос в динамике.
  - Свои! - сообщила Кэт в микрофон, - Открывай, предательница.
  - Господи! - воскликнул домофон, и дверь открылась.
   - Почему твоя подруга зовет тебя Господи? - спросил Джерри, входя в подъезд вслед за Кэт.
  - Знает, что пришел Судный День и сейчас придется каяться, - Кэт вбежала на первый пролет, - Нам на пятый этаж. Не волнуйся, Джерри, мои друзья люди радушные, хотя не без причуд.
  - Я не волнуюсь, - Джерри шагал, перемахивая через две-три ступеньки разом, - разберемся с твоими друзьями.
  - Кто собирается разобраться с нами? - спросили наверху. Кэт и Джерри одновременно задрали головы и увидели, как в потолок ввинчивается спираль перил. Где-то витке на четвертом спирали стояла и смотрела на них белокурая девушка.
  - Адель! - крикнула Кэт. Резонирующее эхо прокатилось по этажам.
  - Кэт, что ты тут делаешь? - не менее звонко ответила девушка и, стуча каблуками, побежала навстречу подруге. - Откуда ты здесь взялась?
  - Прилетела на метле! - Кэт поймала девушку в объятия и без особого усилия приподняла. Она стояла на ступеньку ниже, но все равно возвышалась над Адель. Та была миниатюрна и прелестна, словно кукла. Румяная, ясноглазая, с задорно вздернутым носом. - Чего ты удивляешься? Нью-Йорк не на Марсе находится, сюда не сложно добраться. Где ты была на прошлой неделе?
  - Мы ездили в Балтимор к родителям Зака, вчера вернулись. Почему ты не брала трубку?
  - Долгая история, потом расскажу. Познакомься, - Кэт церемонно повернулась к Джерри, - Джерард Карвер.
  Стрельнув в Джерри лазоревыми глазами, в которых светилось любопытство, девушка заправила белые пряди за уши и протянула шотландцу маленькую ладонь.
  - Джерард, - повторила Адель, вслушиваясь в каждый произносимый звук, пока Джерри осторожно пожимал хрупкие пальчики, - Джерард - он?.. Джерри, как я понимаю?
  - Джерард - шотландец, - перебила Кэт. - Он мой...
  Пытаясь подобрать подходящее слово, она сотворила в воздухе сложный жест.
  - А! - кивнула Адель, - Понятно.. Я Адель. Очень приятно, Джерард
  - Взаимно, Адель.
  - Вы такой джентльмен, - Адель сложила свои розовые губки в сердечко. - А знаете, кому еще будет приятно?
  Кэт ущипнула ее за предплечье.
  - Ай. Одному нашему другу будет приятно. Приятно оттого, что вы ...
  Она повторила за Кэт ее жест.
  - ...С Кэт.
  Схватив Кэт за локоть, подруга потащила ее наверх. Джерри двинул следом.
  - Дома нас ждет Зак, - слышал он голос Адель, который та старалась безуспешно приглушить, - Но Сэма еще нет. Я позвонила ему, думаю, он скоро подойдет. А ты ему позвонила?
  - Нет, - ответила Кэт.
  - Наверное, мне придется ждать его у двери. Чего доброго, у бедного парня случится инфаркт...
  - Кто такой Сэм? - громко спросил Джерри, в душе посылая к лешему всякую вежливость.
  - Сэм - рыцарь нашей Кэт. Проходите, Джерард, - Адель раскрыла перед ними дверь квартиры.
  - Только после вас, дамы. Что значит "рыцарь"?
  - Кончай ерничать, Адель, - Кэт вошла в квартиру первой, задев локтями попеременно Адель и Джерри. - Сэм - мой друг.
  Джерри помог снять ей теплый жакет из дубленой кожи и шарф, следом снял свою собственную куртку. Прихожая была крошечная, вся увешенная фонариками и мишурой. Развернуться здесь было проблематично. Адель встала в узком коридорчике, который заканчивался дверным проемом, занавешенным шторами из цветных стеклянных бус. Пристраивая на вешалку свою куртку, Джерри задел рождественский венок на двери, и тот свалился, бренча колокольчиками.
  - Тысяча извинений, - буркнул он.
  - Какой он большой... - нарочито громко прошептала Адель.
  - Не завидуй, - парировала Кэт.
  Джерри поднял венок и пристроил его на прежнее место.
  - Не стойте в дверях, дорогие гости, - Адель отодвинула в сторону позвякивающую занавеску. За ней открылся вид на небольшую, но уютную гостиную, - Проходите. Зак! Ты не повершишь, кто к нам пожаловал!
  - Почему же, поверю! - отозвался из неведомых глубин квартирки веселый мужской голос, - Ты сама сказала мне три минуты назад, что приехала Кэт. Проходи, Кэти, я варю какао!
  Они прошли. Джерри пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться о притолоку. В комнате было окно, диван и пара кресел. В центре - журнальный столик, над ним висела старая соломенная люстра в виде планеты Сатурн. На стенах - множество полок, развешенных в живописном беспорядке. На полках книги, фото, сувениры, в общем, масса всяких безделушек, создающих атмосферу тихого, семейного очага.
  - У вас мило, - дежурно похвалил обстановку Джерри.
  - Настоящее семейное гнездышко, - присоединилась Кэт.
  - Бросьте, Джерард, - Адель проигнорировала Кэт, а имя шотландца произнесла с сильным ударением на последний слог, - Ничего особенного, самая заурядная квартирка в Квинсе. Но мы с Заком любим ее. Правда, милый?
   Милый отозвался нечленораздельным бормотанием.
  - Зак не ладит с кухней. Присаживайтесь.
   Кэт и Джерри уселись на цветастый английский диван. Здесь шотландца поджидал неприятный сюрприз. Расстояния между диваном и столиком не хватало, чтобы он мог с удобством разместить ноги. Джерри замер на сиденье, больно уперев колени в столешницу. Адель оценила его неудобную позу. Шотландец готов был поклясться - в круглых голубых глазках промелькнуло злорадство.
  - Вы уж извините, - с притворным сочувствием заметила она, - у нас тесно. Мы с Заком...
  - Мелкокалиберные, - докончила Кэт и подвинула стол ногой.
  Адель опять сложила губки бантиком. Тут из комнаты, смежной с гостиной, вышел парень лет двадцати семи-тридцати с подносом в руках, на котором дымились три кружки. На лице его сияла улыбка.
  - Кэти! - начал, было, он, и осекся, увидев Джерри. Адель поднялась и взяла у него поднос.
  - Зак, это Джерард, - представила она Джерри, снова делая ударение на последнем слоге его имени. - Он - шотландец. И он... (тут последовала театральная пауза)...с Кэт.
  Мужчины обменялись рукопожатием. Зак был невысок и отлично подходил своей миниатюрной подружке - тоже соломенный блондин, с такими же синими глазами и курносым носом. Зато, очевидно, не столь вредный - лицо его лучилось добротой.
  - Можно звать тебя Джерри? - с обезоруживающей открытостью дружелюбного человека спросил Зак.
  - Зови, - разрешил Джерри, почуяв, что белобрысый парень, единственный из собравшейся компании, не ассоциирует его с гадским мышонком.
  - Дай мне тебя облапать, милашка, - Зак переключился на Кэт, которая вылезала из-за стола ему навстречу. Он расцеловал ее в обе щеки, - посмотрите на нее! Красотка! Светится, словно звездочка. Где вы познакомились, ребята?
  Все расселись по местам.
  - Мы познакомились в аэропорту, - Кэт взяла со стола кружку с какао, - Зак, можно?
  - Угощайся, для тебя старался.
  - Разве может нормальное знакомство состояться в аэропорту?! - тоном знатока заявила Адель и подула на свою порцию какао. - В этой суете и спешке...
  - Забавно, - повернулась к ней Кэт, - Ты помнишь, где сама-то познакомилась с Заком, Адель?
  - Точно, детка, - Зак пододвинул третью кружку Джерри, но тот отрицательно мотнул головой. Юноша со смехом объяснил ему. - Ее привезли на скорую в мое дежурство. Во рту у нее была лампочка.
  - Замолчи, Зак! - Адель едва не подавилась напитком.
  - Да, Зак, не ссорься с нашей крошкой. Дай, я расскажу, - вступила Кэт, бумажной салфеткой стирая со стола разлитый Адель какао. - Представляешь, Джерри, мы с Адель поспорили. Я сказала ей - если засунешь лампочку в рот, вынуть ее не получится. Она решила проверить.
  - Ты поймала меня на слабо! Еще слово - ты мне не подруга, Кэт, - обиженно надулась Адель, становясь еще симпатичнее.
  - Малыш, мы это уже проходили тысячу раз, твоя обида не длится дольше пяти минут, а история пустяковая, - сладко улыбнулась ей Кэт, - так вот, лампочка влезла легко, но назад не пошла. Этот трюк стар, как мир. Удивляюсь, что кто-то еще способен на него попасться.
  - Ничего подобного не слышал, - проговорил Джерард, - Но начнем с того, что я бы не стал проверять, полезет ли лампочка.
  - Вы все такие умные, - Адель поднялась, - пойду ждать Сэма в коридор. Он тоже умный, но, по крайней мере, не демонстрирует это на каждом шагу.
  У двери блондинка задержалась.
  - Готовься, Кэт. Он явится сюда по твою душу.
  - Что она имела в виду? - нахмурился Джерри.
  Кэт отмахнулась.
  - Обычная болтовня. Немного поскандалим, всего и делов.
  - С чего бы это вам скандалить? - лоб Джерри прорезали складки. - У тебя с этим Сэмом какие-то особенные отношения?
  - Отношения, которые они обожают выяснять, - объяснил Зак. - Приступают к этому с первой минуты встречи. Манера такая. Мы привыкли.
  - Кто вообще такой этот Сэм? - шотландец вопросительно глянул на Кэт.
  Кэт и Зак переглянулись.
  - Сэм - мой хороший друг. Я знаю его сто лет, - ответила Кэт, кладя ладонь на колено шотландца, - я говорила тебе о нем в самолете. Серьезный человек, ценитель мультиков. Сейчас с ним познакомишься: Адель открывает дверь.
  Из прихожей донеслись щелчки поворачиваемого замка. Адель стала кого-то горячо приветствовать. В ответ раздался быстрый говорок, в котором за мгновение сменилось, наверное, с десяток интонаций. Джерри заинтригованно посмотрел на дверь. В ней возник персонаж, своим внешним видом оправдывающий всякие ожидания.
  - День добрый, - произнес он глубоким, красивым тенором, который мог бы принадлежать проповеднику, - приветствую всех, кого знаю, а кого не знаю, особенно.
  Это был молодой человек ростом немного ниже среднего, хорошо сложенный, но очень сухощавый. На голове его росли буйные рыжие кудри, на большом и горбатом, как у римского прокуратора, носу поблескивали круглые стеклышки очков, из-за которых внимательно смотрели глаза бутылочно-зеленого цвета в обрамлении разлапистых ресниц. Он был одет в кофейный шерстяной свитер, кремовые брюки и малиновые штиблеты. Сунув руки в карманы брюк, новоприбывший насупился, глядя на Зака.
  - Зак, ты обратно меня удивил. Твоя женщина страдает без пользы. Иди, делай ее счастливой.
  Зак послушно поднялся и вышел.
  Дьявольский взгляд пришельца задержался на Кэт, затем переполз на Джерри.
  - Самуил Цедербаум. Или Сэм, если будет угодно.
  - Джерард, - Самуил Цедербаум едва доходил шотландцу до плеча. Но ответил сильным мужским рукопожатием. - Я о вас много слышал.
  - Это меня не особенно радует. Обо мне говорят много. Но хорошо обо мне говорит только бабуля.
  - Ты решил меня игнорировать, Сэм? - в разговор включилась Кэт. Она встала и подошла к рыжему юноше.
  Он ссутулился и развел руками.
  - Как я смею? Я бы хотел тебя игнорировать, но для меня это роскошь, которую я не могу позволить.
  Друзья обнялись. Похлопывая Сэма по спине, Кэт стала рассказывать о нем Джерарду.
  - Сэм - гениальный фотограф. Универсал - фотографирует и для модных журналов, и для National Geographic. Мы давно знакомы, Сэм мой земляк. Как и я, иммигрант из России.
  - Вы жили в Санкт-Петербурге, Сэм? - пытаясь преодолеть безотчетную, но упрямо растущую неприязнь к новоприбывшему, Джерри силился быть вежливым.
  Молодой фотограф свел над переносицей густые рыжие брови.
  - Не вполне, - ответил он, садясь в свободное кресло, и закидывая ногу на ногу, - Мама с папой заделали меня в Одессе. Через границу я перебрался в животе мамы, на свет появился недалеко отсюда - на Брайтон-Бич.
  Его прервали входящие Зак и Адель. Прижимаясь к бой-френду, девушка пролепетала:
  - Сэм, ты уже познакомился с Джерардом? Неплохо, оказывается, выглядит твой злой рок!
  В комнате повисло тяжелое молчание. Джерри тупо уставился на покачивающися малиновый ботинок Сэма. Ботинок замер на половине своей траектории. Сэм профессорским жестом поправил очки:
  - Моя бесхитростная подруга имеет сказать, что я давно, но безнадежно влюблен в Кэт. Ты, Джерри, своим появлением убил последний проблеск надежды.
  - Так! - хлопнула в ладоши Кэт так оглушительно, что все подпрыгнули. - Адель, ты высказала свое мнение. Теперь убирай какао - тащи чего-нибудь покрепче. У вас должно быть что-то припасено! Зак?
  - Полный холодильник шампанского.
  - Лучше не придумаешь.
  Все быстренько расселись. На столе были расставлены фужеры, появилась бутылка с шампанским, которую взялся открывать Сэм. По его носатому лицу пробегали завораживающие гримасы. Он походил на взъерошенного, нахохлившегося ястребка и, раскручивая проволоку, говорил:
  - Давайте не будем грешить, не будем делать друг другу нервы, да, Адель? Рождество на дворе - дадим друг другу вздохнуть свободно, порадуемся! Все могут пить шампанское? Так пьем! А потом я стану дарить подарки.
  Пробка выстрелила, напиток зашипел и запенился, фужеры звякнули.
  - Какой проблеск я у тебя убил, Сэм? - Джерри опустошил свой бокал, припечатал им столешницу и сосредоточил все свое внимание на молодом фотографе.
  - У тебя есть уши, Джерри? Я сказал "безнадежно". Ты слышал слово "безнадежно"? Верь ушам, Джерри, они тебе не лгут, - отозвался фотограф, и стекла его очков угрожающе заблестели.
  - Мальчики, спокойно, - Кэт обняла за плечи шотландца, чем вызвала у него быструю ухмылку. Сэм сделал вид, что очень заинтересован падающим за окном снегом. - Сэм, ты говорил о подарках. Дари их, самое время!
  Молодой еврей сходил в коридор, вернулся с ярким пакетом. Достал из него фонендоскоп с наконечником в виде черепа и протянул его Заку:
  - Тебе, друг мой медик. Продолжай вселять надежду в сердца пациентов. А твоей мадам - это.
  Адель потянулась за кроличьими ушками на ободке и пушистым хвостиком.
  - С чего бы мне такая красота?
  - Сделать тебя еще милее, дитя мое. Хотя это вряд ли возможно. - Сэм заставил ее подняться и лично прицепил хвостик сзади на юбочку-шотландку, которая была надета на Адель.
  - Снежной королеве, чье сердце я растопить отчаялся - это.
  Кэт получила небольшую диадему, всю сверкавшую от переливающихся страз - Сэм водрузил украшение ей на голову. Диадема слегка съехала на бок.
   - Самое то, - решил Сэм, - Поднимайся, Джерард, подошла твоя очередь становиться виновником торжества. Ты ведь не думал, что я оставлю тебя без подарка?
  - Надеялся на это всей душою, - сказал Джерри и поднялся во весь рост. Распрямил мощные плечи, с хрустом дернул широкой шеей. Пока он сидел, присутствующие чувствовали себя сносно. Теперь всем разом почудилось, будто и без того крошечная комнатка резко уменьшилась в размерах. Ее стены сдвинулись, потолок опустился.
  - Нет, вы только посмотрите на эту дылду! - Сэм с нескрываемым восхищением прищелкнул языком. - Его имя решительно ему не подходит.
  - Что он там бормочет по-русски? - насупившись, шотландец повернулся к Кэт.
  - Он говорит - ты очень высокий, - ласково улыбнулась Кэт. И прошипела, обращаясь к Сэму, - говори по-английски, черт тебя дери... И только попробуй намекнуть ему на мышонка...
  - Вейз мир! Да как скажите, мадам! - молодой человек сунул руку в пакет, - Но пары сантиметров до потолка этой красоте не хватает. Я их тебе вручаю, Джерри, радуясь и ликуя. Говоря начистоту, эти пару штуку я приберегал для себя, чтобы хоть немного возвышаться над Катюшей. Но. Место рядом с ней отошло тебе. Вместе с рогами.
  Джерри посмотрел на войлочные оленьи рожки, которые протянул ему Сэм. Молча принял их и нацепил на голову. Кэт, Зак и Сэм глазели на импозантного шотландца, которому дурацкий подарок непонятным образом шел.
   - В первый раз вижу, чтобы рога мужчину украшали, - выразила общее мнение Адель. - И все-таки до потолка не дотягивает.
  - Кажется, вам не терпится поболтать, - фигура шотландца нависла над аудиторией, - Я чувствую себя несколько чужим на этом празднике жизни, хотя не теряю надежды освоиться. Тесно тут у вас, пойду, подожду почтенных господ на улице. Только особо не задерживайтесь. Надо еще решать, куда в таком виде податься. Иди сюда, дорогая.
  Он наклонился к Кэт и запечатлел на ее губах жаркий поцелуй. Затем с достоинством вышел. Хлопнула входная дверь.
  - Чего пялитесь? - Кэт поправила диадему. - Есть вопросы?
  - Нет! - хором ответили Зак и Адель.
  - У меня натурально есть!
  Сэм уронил пакет, который грустно спланировал на его малиновые штиблеты. Растерянно покачал рыжей шевелюрой.
  - Где ты откопала сие чудо?
  - Я познакомилась с ним в аэропорту?
  - Вы слышали, она познакомилась с ним в аэропорту! - Сэм расстроено хлопнул себя по бедрам, обращаясь к обнявшимся Заку и Адель.
  Парочка влюбленных дружно закивала. "Ужасно, и не говори!", - ввернула Адель. Друзья сочувствовали расстроенному тону Сэма - слов его они не понимали, молодой еврей в порыве эмоций снова стал изъясняться на русском.
  - Когда ты с ним познакомилась?
  - Неделю назад, - понимая, что страсти накаляются, Кэт следом за Сэмом перешла на русский. Намечалось традиционное выяснение отношений, для которого английского словарного запаса друзьям не хватало.
  - Неделю назад! Вы слышали? Неделю назад!
  - Сколько можно переспрашивать? Они тебя не понимают.
  - Я сам в себе поражаюсь, Катюша! Где он живет?
  - На Манхэттене, в Сохо. У него квартира.
  - Уже лучше... И все же! Из какой он семьи? Что за фамилия этого геца? Даю зуб на отсечение, он ничего тебе не сказал, а ты, сама деликатность, не спросила!
  - Все что мне нужно, я знаю. Зачем мне его фамилия? я ее кстати знаю! Он не гец!
  - Ты уверена?
  - Я уверена. Сёма, успокойся, ты краснеешь.
  - Я краснею, Катюша. Как мне не краснеть, когда здесь конец света!
  - Не преувеличивай.
  Он вскочил, прошелся от стола к окну и обратно. Глаза Кэт метали молнии. Зак и Адель шустро убирали посуду со стола.
  - Ты хоть знаешь, чем занимается твой бравый Кэмпбелл? Вдруг он авантюрист?
  - Авантюрист у нас ты, Сёма. Кончай разыгрывать сцену.
  - Я имею полное право на эту сцену, Катя! Моя бабуля Рохл говорила мне: "Сёма, эта девочка не для нас, но ты так мучаешься, Сёма, что нет никаких моих сил!". Ты знаешь мою бабулю Рохл.
  - Я знаю твою бабулю Рохл.
  - Бабуля пережила концлагерь. После смерти дедули ее не волнует ничего, лишь наша киса да любимый внучек Сёма! Она сказала мне: "Сёма, детка моя, мне больно на тебя смотреть. Езжай в Иерусалим, скажи раввину главной синагоги, чтобы молился за тебя - он наш родственник по тете Фане, он тебе поможет". Я поехал, и раввин сказал "да". Мы молились с ним вместе. Я плакал, Катюша, я рыдал, аки Иона в чреве кита.
  - Боже праведный! Ты загоняешь меня в могилу.
  - А ты загоняешь меня еще глубже! В Стену Плача я воткнул сотню бумажечек с просьбой подарить тебе счастье. В моем лице! Ты хочешь сказать, я конопатил Стену бумажечками не с той стороны? Я напрасно залил слезами Иерусалим? Я выпросил счастье для рогатой дылды из Шотландии, а не для Самуила Цедербаума из Одессы? Что я скажу бабуле? - ее морщинистые руки приняли меня в наш бренный мир!
  Кэт встала. Пока Сэм причитал, сняла с его орлиного носа очки, протерла их рукавом и вернула на место.
  - Соскучилась я по тебе, Самуил Цедербаум. Думала, ты мне обрадуешься, а ты начал страдать.
  - Сэм, кончай пилить ее, - внезапно встрял Зак, выглядывая из дверей кухни, куда они с Адель ретировались в самый разгар представления, - Ты давно видел ее такой счастливой?
  - Давно, - вздохнул Сэм.
  - Вот именно. Оставьте ребят в покое, они красивая пара.
  - Бери шампанское, адвокат дьявола, полный рюкзак, - ответил Сэм, грустно глядя на Кэт глубоко посаженными глазами, - водку-то пить вы не умеете, несчастные. Поедем на каток в Центральный Парк, мне наскучило разбираться с амурами.
  
  На каток отправились в двух разных машинах. Первыми уехали Зак и Адель, а Кэт устроилась на заднем сиденье второго такси между Джерри и Сэмом.
  - Ты переоделась? - заметил Джерри.
  - Переоделась, - Кэт разгладила на коленях подол короткой юбки, - Это хранится у Адель на всякий случай. Когда ветер странствий заносит меня в Нью-Йорк, мы идем на каток в Радио-Сити или в Центральный Парк. Коньки я тоже прихватила.
  - У меня нет коньков.
  - Будешь кататься на ботинках, - Сэм отрешенно рассматривал зимнее небо за окном автомобиля.
  - То есть как на ботинках?
  - Небыстро.
  Кэт отвесила фотографу затрещину, вырвав из него поток неясного ворчания.
  - Коньки можно взять напрокат в Центральном Парке. Все в порядке, Джерри. Ребята, не бодайтесь. Пожалейте светлый праздник.
  Больше разговоров в такси не возникало. Кэт всю дорогу в полголоса подпевала радио, водитель тяжкими вздохами сочувствовал мужчинам, воздух в салоне пощелкивал от напряжения.
  Когда добрались до катка Волмана, начало смеркаться. Огромное ледяное око, обнесенное бортиками, отсвечивало синевой. По нему разбегались розовые и желтые пятна, отбрасываемые фонарями, отчего создавалось впечатление, будто на земле лежит гигантская палитра художника. Играла музыка, пешеходные дорожки, скамейки и нависающие кроны деревьев, что растут в Центральном Парке, серебрились от инея. За деревьями вздымалась заиндевевшая стена небоскребов, подпирающая собой тяжелый от снеговых туч небосвод.
  - Вон наша кнопка, - оставив свой молчаливый эскорт, Кэт побежала к бортику, у которого стояла и глазела на каток невысокая пухленькая фигурка в курточке, шапке с помпоном и клетчатой юбке.
  - Я знаю, кто ты, заканчивай дурить! - взбрыкнула Адель, отдирая от лица ладони Кэт, которыми та зажала ей глаза. Кэт расхохоталась и отпустила подругу. Поскользнулась на насте. Джерри поймал ее, не дав свалиться в снег.
  - Особо не пила, а ноги не держат, - осудила Адель, ковыряя коньком лед, - Отпусти ее, Джерри, пусть покатается, отведет душу, устанет. Кэт нужно утомить, иначе она издергает нас всех до конца вечера.
  - Вредина, - Кэт уселась на ближайшую скамейку, скинула сапоги и, сунув ноги в коньки, которые ей подал Сэм, стала их ловко зашнуровывать. - Не может угнаться за Заком, вот и не в духе.
  - Выпусти вас троих на лед, и окружающий мир перестает существовать, - Адель тоскливо качнула заячьими ушками, что красовались у нее на шапке, - безумная троица. Он гоняет как сумасшедший, а на меня ноль внимания, чему мне радоваться?
  В подтверждение сказанного мимо с разбойничьим свистом пронесся Зак, лихо завернул, начертил на льду мертвую петлю и укатил, размахивая концами шарфа, как крыльями. Сэм, успевший надеть коньки быстрее Кэт, доковылял до бортика, перемахнул через него и помчался вслед Заку размашистым ходом хоккеиста.
  - Гляньте на них. Герои льда. Кэт, езжай следом, если к Заку подкатит какая-нибудь цыпочка, избавься от нее.
  Кэт через калитку вышла на лед.
  - А вы, ребята, - она натянула митенки, закрыла уши теплыми наушниками, поправила диадему, - присоединитесь к нам? Джерри?!
  - Мы с Адель здесь постоим. Да, Адель?
  Блондинка глянула на шотландца снизу вверх и первый раз с момента знакомства улыбнулась. Улыбка вышла немного смущенная, розовое и вечно недовольное личико Адель моментально преобразилось, она стала похожа на юную героиню сказки - Герду или Рапунцель.
  - Да, постоим. Все равно мне за вами тремя не поспеть.
  Как ни хороша была улыбающаяся Адель, она ненадолго задержала на себе внимание мужчины. Он снова глядел на Кэт - та, тонкая и гибкая, как струна, в курточке с меховой оторочкой и короткой юбке в частую складку, поехала "елочкой". Каждое движение ее было исполнено балетной грации. Разогнавшись, Кэт вскинула руки танцевальным жестом и вытянулась в позе арабеск. Так ехала некоторое время, все выше поднимая правую ногу. Катающиеся расступались перед ней, стаями разъезжались по сторонам.
  Мальчишка лет двенадцати вылетел на лед и погнал прямо на Кэт, очевидно, не замечая ее в упор. Девушка боковым маневром избежала столкновения, чудом сохранив равновесие, встала на оба конька и погрозила пацану в след кулаком. Затем снова разогналась, вошла в спираль, и присев закружилась волчком.
  - Хороша, - сказала Адель. Джерри невольно отметил, что в тоне ее не было ни капли зависти. - Чего только она не умеет. В школе Кэт посещала разом кружков пять-шесть, везде умудрялась успевать. Тут тебе танцы, там - фигурное катание...
  - Значит, вы бывшие одноклассницы?
  - Ага.
  Перед ними разворачивалось веселье. Из толпы катающихся выскочили Зак и Сэм, подъехали к Кэт, которая завершила вращение. Подхватили ее под руки, и вся троица рванула к центру ледяной площадки. Там произошло резкое торможение, шквал ледяных крошек из-под лезвий коньков Кэт обдал мирно проезжающего мимо парня. Парень стал отряхиваться, Зак, Сэм и Кэт мчали дальше. Девушка, обернувшись, прокричала со смехом запоздалые извинения. Пострадавший помахал ей варежкой. В центре круга, образованного отсветами прожекторов, тройка распалась - от нее отделился Зак, укатил в одиночестве покорять ледяные просторы. Сэм и Кэт взявшись за руки закружились.
  - Сэм тоже учился с вами? - спросил Джерри, грудью опираясь на ботик. Адель покосилась на него.
  - Нет, я понятия не имею, где они отыскали друг друга. Но знакомы давно. А почему тебя волнует Сэм?
  - Он меня не волнует, - отрезал Джерри.
  - Правильно. Волнуют его отношения с Кэт.
  С высоты своего роста Джерри воззрился на Адель. Девушка, чья головка доходила до лишь середины его груди, вцепилась в бортик пальцами и принялась подпрыгивать, безуспешно стараясь усесться на него. Шотландец взял ее за талию, поднял без особых усилий, усадил.
  - Ого, - Адель схватилась за его плечо, чтобы удержаться, - железная хватка. Тебе не о чем волноваться, Джерри. Я о Кэт с Сэмом. Эта история не выгорит. Он ее любит - это правда. И она его тоже... Но чувства там родственные. Кэт воспринимает его, как брата. Сэм ей предан, словно пес, и ждет себе тихонько, без особых претензий, без никому ненужного нытья. Все всем ясно, все довольны, все счастливы. Понимаешь теперь, почему я сказала, что Сэм - рыцарь нашей Кэт?
  Он поддержал Адель, которая опасно покачнулась на узкой кромке ботика.
  - Понимаешь, - сделала вывод девушка. - Он рыцарь. А ты кто?
  - Я, - Джерри наблюдал за фигуристкой в сверкающей короне, которая кружилась в центре катка в вихре света и снега. Мужчины, проезжающие мимо, оборачивались на нее. Вокруг Кэт успела собраться довольно большая компания юношей, девушек и детей. Она обращалась то к одному, то к другому, чему-то их учила, показывала какие-то танцевальные движения, заливисто смеялась, всех увлекала своим бесшабашным весельем. Понемногу люди построили в цепочку, и паровозик змейкой пополз по льду. Во главе его ехала Кэт, и сердито кричала по-русски Сэму, который к паровозику не присоединился, а отъехав шагов на сто, разогнался и скрипя лезвиями летел навстречу. - Я с ней. Это странно?
  - Не странно. Непривычно как-то. Она нас лет пять ни с кем не знакомила. Ты на Кэт не иначе как с луны свалился, Джерри. У вас все серьезно?
  - Мы живем вместе.
  Адель в шоке сползла на снег.
  - Ты в порядке?
  - Дайте мне выпить...
  К ним молнией подлетел бой-френд Адель.
  - Выпить? Момент! - затормозил он с хрустом, - Мой рюкзак под завязку забит шампанским.
  - Отлично, давай сюда, - Адель утерлась варежкой.
  - Но...ммм....Там копы, детка, - он указал на двух полицейских, стоявших поодаль, - при них ведь пить не будешь.
  - Мать вашу! На кой нам шампанское, если его нельзя пить? Да еще и целый рюкзак?
  - Сэм сказал - бери. Я и взял. Сейчас они с Кэт что-нибудь придумают... Эй! Ребята! Сюда!!!
  Каток отозвался многоголосым гулом. Спектакль на льду был в самом разгаре. Сэм, который не внял ругани Кэт, въехал-таки в паровозик и наделал неслыханных бедствий. Первой свалилась Кэт, потянув за собой Сэма. Сцепившись, они кувырком полетели под ноги катившихся людей. Паровозик начал разрушаться по принципу домино. На месте дружной цепочки образовалась куча мала - все орали, рыдали сквозь смех, пищали, галдели, желая продлить удовольствие от творящегося хаоса, копошились, поднимались и снова падали. Кэт и Сэма не было видно - они были в эпицентре бури. Из-под кучи тел показалась знакомая юбка. Кэт выползла на свет божий на коленях, вскочила на ноги, поправила корону, и, как ни в чем не бывало, продолжила выписывать пируэты.
  - Поезжай сюда! - махнула ей Адель.
  - Что случилось? - она подъехала.
  - Кэт. Есть шампанское. И есть... копы, - Зак поморщился в сторону стражей порядка, маячивших неподалеку. - Спрятать бутылку в бумажный пакет не вариант - они нас раскусят и выпроводят с катка.
  - Пораскинуть мозгами не пробовали? - Кэт подбоченилась, - Совсем нет идей?
  - Нет, - хором ответили все трое.
  - Ты и ты!
  Адель и Джерри посмотрели на нее.
   - Вы отлыниваете от веселья. Отправляйтесь в ближайший фаст-фуд, приобретите там пять стаканов с напитками. Стаканы должны быть укомплектованы крышками и соломинками, но пусты, поэтому напитки разрешаю выпить, или вылить. Задание понятно?
  - Так точно, госпожа командирша - протянула Адель, стряхивая с воротника осевшие на нем снежинки, - пойдемте, сэр, исполнять приказ.
  Чтобы добраться до ближайшего Макдоналдса, нужно было выйти далеко за пределы Центрального Парка. Адель с Джерри пошли рядом по промерзшей тропинке, шотландец бережно поддерживал девушку, чтобы она не поскальзывалась. В след им глядели три пары глаз.
  - Нет, ну какие лапочки, а! - Сэм затормозил рядом с Кэт и Заком, - Можно подумать, папуля выгуливает дочу. Жаль я не прихватил с собой фотоаппарат. Больно уж колоритен твой Макбет, Катюша. Не жалеешь, что отпустила его с нашей куколкой? Я бы поостерегся оставлять их наедине. Он мужественен, прямо Гектор, а Адель вечно будит в мужчинах чувство заботы.
  - Злобный подстрекатель, - ответила Кэт, наклоняясь и затягивая шнурки на коньках, - сейчас я буду бить тебя за твой ядовитый язык, а возможно и пинать ногами. Зак, ты со мной?
  - Кэт, - Зак подавил в себе чувство вернуть удаляющуюся подружку назад, почесал в затылке и огляделся, - Сэм сбежал.
  - За ним! - друзья помчались догонять Сэма, который улепетывал с быстротой преследуемого гончими зайца.
  Адель тем временем шла, поглядывая на сопровождающего ее мужчину. Он был молчалив. Рядом с ребятами, Заком, Сэмом и Кэт, она еще храбрилась, а оставшись с ним наедине, оробела.
  "Я скажу ему... - Адель прикусила кончик шарфа, - Чтобы думать не смел обижать Кэт. За нее есть, кому заступиться..."
  Ветер подул сильнее, Джерард запахнул куртку.
  "Пусть только посмеет навредить ей, любой из нас глотку порвет за нее... Хотя такому попробуй, порви. И слово-то сказать боязно. Но я должна ради Кэт. Она в опасности. Совсем ослепла. С мужиками вроде него лучше не связываться. Идет, косит под простака. Он в зеркало-то себя видел? Такие ребята свободными не бывают. Наступит день, когда сказка эта закончится. И что будет с Кэт? Он должен знать, что мы все всё прекрасно понимаем. Я скажу ему, что... что..."
  От злости, что она не может заставить себя сказать ему вообще ничего, Адель пнула жестяную банку из-под пива. Та отлетела, ударилась о ствол дерева.
  - Ты хочешь что-то сказать мне, Адель? - спросил Джерард.
  - Да, - Адель поняла, что вот он, момент истины, - хочу. Ты и Кэт... Вы...
  - Ясно, - хохотнул он, - мы не кажемся тебе идеальной парой.
  Он внезапно сграбастал крошечную девушку в свои медвежьи объятия. Адель от неожиданности запищала. Джерард без видимого усилия переложил ее себе под мышку и так понес по зебре, пересекающей запруженную автомобилями проезжую часть. Сначала Адель брыкалась, потом плюнула и безвольно повисла у него на руке.
  Он отпустил ее лишь у самых дверей МакДоналдса, сходил внутрь, пока она ждала и грела дыханием руки, вернулся, неся кассету со стаканами.
  - Возвращаемся? - спросил он, подтягивая повыше разошедшийся замок ее курточки.
  - Да, - кивнула Адель, и секунду глядя в его лицо, все-таки решилась, - нет уж. Хотя бы о Сэме я поговорю с тобой, Джерард.
  - О Сэме? - он нахмурился.
  - Да, - очень тихо продолжила Адель, хотя изначально намеревалась пользоваться в беседе с несколько более громким и уверенным голосом. - Сэм нужен Кэт. Он ее тихая гавань. Я заметила, он тебе не нравится, но постарайся смириться с ним ради нее...
  Девушка затаилась, подождала реакции на свои слова. Джерард упрямо сжал губы, но, кажется, был готов слушать дальше.
  - Просто каждому из нас нужна жилетка, в которую можно поплакать, Джерри. Плакать Кэт пойдет именно к нему. Сэму она доверит любую свою тайну, придет к нему с любой болью. Ни ты, ни я, ни ее мама, ни ее покровительница Маргарита Уайнпот, с которой ты, бьюсь об заклад, успел познакомиться - никто из нас не услышит от Кэт ни слова, когда ей станет по-настоящему плохо. Выслушивать ее будет Сэм. Он не просто выслушает, он сделает все, чтобы решить ее проблему... Вот как-то так. Не отнимай у нее Сэма, Джерри,...
  Он молчал, глядя на нее темными, непроницаемыми глазами.
  - Она с тобой сейчас, - робко добавила Адель, - Но Сэм однажды понадобится ей. Понадобится его дружба и поддержка. Я прошу тебя, потому что очень люблю свою подругу. Пусть даже мы с ней вечно ссоримся. Ревновать ее к нему бессмысленно, поверь. Он сам тебе уже все объяснил.
  - Я понял тебя, Адель, - сдержанно ответил он, - идем.
  "Не уверенна, что он постарался принять во внимание все сказанное, - Адель покорно уцепилась за предложенный ей локоть, - или хотя бы просто услышал".
  Троица фигуристов отдыхала на скамейке - они сложились карточным домиком и по очереди позевывали.
  - Мы устали, - сообщила Кэт подошедшим к скамье Джерри и Адель.
  - Мы принесли попить.
  - Лучше бы вы принесли поесть.
  - О поесть речи не шло. Поднимайтесь, отыщем теплый бар, там поедим.
  - Сначала надо выпить, - Сэм забрал у Джерри кассету и раздал напитки жаждущим.
  Лимонад из стаканов был безжалостно выплеснут в снег. Кэт сунула в руки Заку рюкзак с шампанским.
  - Открывай бутылку, не доставая ее из сумки, - поучала она ворчливо, - старайся выглядеть естественно, не сутулься и не оглядывайся воровато. Ребята в форме уже подозревают неладное. Маячат очередные проблемы с законом... Если нас прихватят, мне не отвертеться.
  Она преувеличивала, копы не смотрели в их сторону, они наблюдали за группой парней, подозрительно пошатывающихся у бортика катка.
  - За арест и не мечтай, - ободрил девушку Сэм, - Копы тоже люди, и судя по фигурам, питаются не воздухом. Будут рады денежке, а в большом количестве - тем более.
  - Ты обещаешь меня выкупить из-за решетки?
  - Таки да, но этих морячков у бортика столь завлекательно штормит, что я сэкономлю. Не мы сегодня гвоздь программы, лей смелее, Зак, не жмись, копам ты интересен не больше гайморита моей тети Авы.
  - Что это значит, Сэм?
  - Он имел в виду, что на тебя не смотрят. Лей. Джерри, заслони Зака собой от посторонних глаз, ему станет легче, он перестанет дергаться. Сэм, встань рядом с ним.
  - Зачем вам тщедушный я, когда у этого шотландца плечи шириной с кафедральные ворота. Мы за ним не больше вошей и можем смело хоть фальшивые бабки мастырить.
  - Не лезь под руки, Сэм. Не хочешь рядом с Джерри, встань позади меня и делай то, что у тебя получается лучше всего - стереги мой тыл.
  Пробка была вытянута из бутылки бесшумно, общими усилиями шампанское разлили по пластиковым стаканам, нахлобучили на них крышки. Друзья чокнулись, и расположившись рядком на скамейке принялись праздно потягивать игристое вино, которое приятно ударяло в голову и разгоняло кровь. Грызя зубами соломинку, Сэм глубокомысленно изрек:
  - Похожий вечер случился со мной в старших классах в год выпуска - мы тоже катались на коньках и пили шампанское на морозе. Тогда я заработал воспаление мочевого пузыря. Что заработаю теперь, интересно? У меня ноги как у покойника, холодные. И, уверен, не менее синие.
  - Точно, убираемся отсюда ребята, я промерзла до костей, у меня болит горло, - закапризничала Адель. - Я хочу в "Ирландскую шельму", хочу чего-нибудь горячего со специями.
  
  Колоритное имя "Ирландская шельма" носил ирландский паб на пересечении Девятой Авеню и Сорок Четвертой Стрит в Адской Кухне. Кэт и компания были здесь завсегдатаями.
  Они ввалились в паб, который был нашпигован шумной, по причине стоявших на дворе праздников, публикой. Здороваясь направо и налево, друзья прошли по вытянутому обеденному залу. Отыскали едва ли не единственный свободный столик напротив длиннющей барной стойки и расселись на высоких табуретах.
  - Нравится тебе? - спросила Кэт Джерри.
  - Недурно, - отозвался шотландец, рассматривая каменную кладку стен, развешенные на них фотографии и картины, деревянную мебель, дополненную темно-зелеными кожаными диванчиками. На грифельной доске было мелом написано меню на вечер, - Здесь хорошо кормят? Я проголодался.
  - Я тоже. Закажем стейк.
  Зак, Адель и Сэм тоже сделали заказ. Запивать еду было решено темным Гиннесом. Пока еда готовилась, мужчины засобирались на улицу. Инициативу подал Джерри:
  - Я выйду, покурю, проветрюсь, - доложил он, подавляя зевок, - от шампанского меня клонит в сон.
  - Ты куришь? - удивилась Кэт, - не знала.
  - Сюрприз, и осмелюсь предположить, не первый, - осклабился Сэм, но сразу потух, - жаль, что безобидный.
  - Курю иногда, когда выпью, - ответил Джерри, буравя Сэма глазами хищного ящера, - Ты сам-то куришь?
  - Приглашаешь меня покурить?
  - Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?
  - Как это к делу относится?
  - Ясно с тобой. Зак, ты со мной?
  - Да, Джерри. Сэм, идем, тебе надо покурить.
  - Мне-таки надо покурить. Твой шлимазл, Катюша, только что обозвал меня на своем варварском языке, клянусь пейсами дяди Эмика.
  - Иди уже, Сема, и не говори по-русски. Он не шлимазл, он тебя не обозвал, а похвалил.
  - Будто я поверил!
  Они вышли.
  - Между ними война, Кэт, - Адель отпила пива из высокого бокала. - Между нашим славным еврейским мальчиком и твоим шотландским великаном.
  - Не очень правдоподобно сочувствуешь, Адель. Чем тебе Джерри не угодил? Да, я знаю, ты обожаешь Сэма, и считаешь его идеальной для меня партией. Я не исключаю, что так оно возможно и есть на самом деле. Однако я выбираю шотландского великана.
  - А Сэм?
  - Сэм в порядке. Твой славный мальчик не столь раним, каким тебе хотелось бы его выставить. В нем стальные жилы. И между нами все выяснено и обговорено.
  - Успокойся, не говори со мной, как с врагом. Знаешь, я ведь не против Джерри...
  - Неужто?
  - Да. Равнодушной к нему остаться сложно. Ты попала, подруга, как кур во щи.
  - Что, так очевидно?
  - В глаза бросается. Будь начеку. Он не раз тебя удивит.
  - Предсказаний не надо, Адель. Я и сама мастерица рисовать радужные перспективы.
  - Я всего лишь считаю.... - конец фразы Адель потонул в раскате смеха, грянувшем рядом. Девушки посмотрели на смеющихся. Большой стол справа занимали парни, человек шесть, все как один рослые, рыжие. Им не сиделось спокойно, они орали, то и дело вскакивали. Стол был залит выпивкой, усыпан креветками и чипсами. По телевизору под потолком транслировался матч по регби. Он был причиной восторгов, веселья и сокрушений, выражавшихся в агрессивных жестах и непечатной брани.
  - Бешеный темперамент, - констатировала Кэт.
  - Это не местные. Туристы. Ирландцы, скорее всего, - предположила Адель.
  - Откуда знаешь?
  - Паб-то ирландский. Эй, Леона, не скажешь, откуда здесь взялись те вон горячие парни?
  Возле Адель остановилась молоденькая официантка в зеленом фартуке.
  - Дублинцы, - объяснила она, - Все шестеро родные братья. Приехали на Рождество посмотреть Нью-Йорк. Вместо экскурсий третий вечер торчат у нас в пабе и смотрят регби.
  - Я же говорила.
  В транслируемом матче тем временем случилось что-то примечательное. Парни хором загалдели. По ликующим ноткам в их нестройных голосах угадывалось - событие было скорее хорошим, чем плохим. За другими столиками раздались редкие и полузадушенные крики "ура!". Шестеро ирландцев потребовали пива и музыку. Бармен заправил диск в стереосистему, над пабом понеслась джига.
  - Началась веселуха, - хихикнула Адель, - блесни талантом, Кэти, спляши рил, покажи этим олухам, как оно делается.
  - Сегодня не Святой Патрик, я воздержусь, - ответила Кэт, потягивая портер.
  Ирландцы опустошили бокалы с пивом, повскакивали и пустились в пляс. Один поймал проходившую мимо официантку, Леону. Девушка, не желая обидеть клиента, изобразила с ним несколько странноватых па и сбежала. Паренек оглядел бар в поисках новой "жертвы". Кэт не придавала происходящему значения. Но любитель парных танцев схватил за запястье именно ее.
  - Станцуем, красотка? - он потянул ее из-за стола. Отказ в его планы точно не входил.
  - Нет! - Кэт решительно высвободила у него руку.
  - Давай не ломайся, я страшный что ли? - он поймал ее снова.
  - Не страшный. Зато хам, аж жуть. Отцепись от меня, - она всерьез подумывала облить его пивом для острастки.
  - Оставь девушку! - крикнули от двери.
  В паб входил Сэм. Проказливый ирландец недобро ухмыльнулся. Он был не выше Сэма, но гораздо шире в плечах. Коренастый крепыш.
  Что бы молодой еврей делал в сложившихся обстоятельствах дальше, осталось загадкой. За его спиной в дверях возник Джерри. Моментально оценив ситуацию, он пошел вперед, как на штурм. Ирландец поддался инстинкту самосохранения, отпустил Кэт и отступил к своим, которые перестав кривляться, сбились в кучу.
  Джига играла, пиво грело кровь, матч регби был выигран, а паб был ирландским. Ребята из Дублина не ушли бы за здорово живешь, как последние трусы.
  - Куда прешь! - рявкнул кто-то из братьев. - Остынь, пока здоров, иначе мы это исправим.
  Джерри перехватил табуретку и с размаху ударил ей об колено - одна из ножек с хрустом переломилась, осталась в кулаке. Останки табуретки шотландец отбросил в сторону.
  - Исправь, - попросил он. Паб затих - осталась лишь джига. Джерри встал в боевую стойку. Твердое намерение не убить, так покалечить лилось из его глаз незамутненным потоком.
  - Не страшно одному на шестерых? - беззлобно спросил старший из задир.
  - Страшно, - подтвердил Джерри и крутанул самопальную дубинку движением, свидетельствующим о боевом навыке. Ирландцы стали переглядываться. - Страшно, еще бы, ведь убить могу кого из вас, засранцев.
  - Ха, да ты знаешь Шиллейлу, дружище? - на засранцев ирландские парни не обиделись.
  - Знаю, - Джерри широко улыбнулся, - Сейчас кое-что продемонстрирую на твоей шкуре. Как тебя звать?
  - Ха, звать меня Гай Бинчи. Это мои братья - Ронни, Саймон, Финн, Тэди и Том. Давай для начала выпьем, дружище? А потом подеремся!
  - Для начала извинись перед девушкой.
  - Легко! Простите меня, мэм!
  - Прощаю. Джерри, брось эту штуку, какая к черту Шиллейла, правда, давайте выпьем! Эй, бармен! Можно столы сдвинуть?
  - Сдвигайте! Но сперва заплатите за поломанную табуретку, и пообещайте ничего впредь не ломать. Обещай мне, Гай! Ты собирался драться!
  - Обещаю, не ори, Кевин! Он тоже обещает! Обещаешь, дружище? Как тебя зовут?
  - Джерри. Я торжественно клянусь...
  Все действо заняло не более минут десяти. Столы сдвинули, Джерри бережно прислонил ножку от табуретки к стене, пожал руки ирландцам по очереди. Сэм достал бумажник и рассчитался с барменом, приведя кучу убедительных доводов, почему в данной ситуации полицию лучше не вызывать, не "качать права", не злить народ, "ибо все уже друзья и спокойны аки агнцы".
  Все расселись, принялись общаться, знакомиться. Вечер стал приятным. Сидя рядом с Джерри, Кэт положила подбородок на его плечо. Прервав беседу с крепышом-ирландцем о премудростях кельтского боя на палках, он поцеловал ее в кончик носа.
  - Я говорила, - прошептала ей на ухо Адель, - он не раз тебя удивит.
  
  
  Глава 10.
  По мощеной дорожке Кэт шла к большому особняку, стоявшему в глубине сада. Превосходный образчик эклектичного зодчества второй половины XIX века, он с лихвой обладал особым обаянием, которое создавали величественные архитектурные формы, глубокий цвет каменных стен, потемневших за прошедшее столетие, затейливо вырезанная, благородно состарившаяся древесина входных дверей. Верх строения украшали рельефные архитравы, опоясывающие особняк по всему периметру. Сквозь пелену медленно летящего снега виднелись фигурные ризалиты, крытые галереи, закругленные апсиды. Прямоугольные и закругленные аркадные окна тускло поблескивали стеклами в частых квадратах рам.
  Вокруг особняка раскинулся сад, сейчас облетевший. Деревья в нем росли хаотично, перемежаясь с ухоженными кустами акаций, жасмина у забора, и роз у самой дорожки. Кэт хорошо знала и особняк, и сад - ей не раз доводилось посещать галерею Мэлоуна по работе и в качестве туриста. Каждый раз ступая за чугунную ограду, внутренне она сжималась в комок, начинала прислушиваться к себе, теряла ощущение реальности.
   В саду под поникшими кронами безмолвно стояли, замерев в разных позах, миниатюрные скульптуры, отлитые из чугуна. Они изображали танцующих нимф, играющих на свирелях фавнов, уродливых бесенят и воющих волков, шагающих геральдических львов, танцующих монахов и маленьких, не больше кошки, единорогов с развевающимися хвостами. Только задний двор особняка, где рос сад, выглядел, словно ожившее полотно кисти Иеронима Босха. Парадный вход с его внушительной колоннадой выходил на оживленную улицу, и ничто в его важном облике не выдавало наличие этого средневекового вертепа в тылу.
  Поправляя тонкую шаль на волосах, Кэт поднялась по каменным ступенькам к двери, над которой красовался барельеф, изображавший ангелов, потопала каблуками сапог, стряхивая с них снег, и постучала.
  Дверь открылась, Кэт вошла в помещение. Она очутилась внутри особняка, в огромном холле. Перед ней стояла пожилая женщина одного с нее роста.
  - Доброе утро! - дружелюбно сказала она, - Вы мисс Шэддикс? Мы вас ждали.
  - Доброе утро, да мисс Шэддикс, - кивнула Кэт, снимая перчатку и доставая из сумки рабочие бумаги. - Вот, пожалуйста!
  Женщина приняла бумаги.
  - Я Жозефин Мэлоун, - представилась она, - секретарь директора музея Артура Мэлоуна, и его жена по совместительству. Мой муж вас ожидает. Я провожу вас в его кабинет. Отдайте пока одежду Эдди, он ее разместит. После я покажу, где находится гардеробная для сотрудников и комната отдыха.
  Кэт сняла пальто и шаль, отдала их охраннику, подошедшему к дамам со стороны полукруглой дубовой стойки. Она осталась в высоких сапогах из замши и шерстяном платье шоколадного цвета, которое хоть и обтягивало ее соблазнительную фигуру, но смотрелось целомудренно и элегантно. Жозефин оглядела ее с нескрываемым одобрением.
  - Вы станете украшением нашей галереи, дорогая, не потеряетесь среди ценностей...
  - У галереи уже есть украшение, - улыбнулась Кэт, делая глазами комплимент мадам Мэлоун.
  Та при возрасте за пятьдесят обладала царственной осанкой и легкостью манер. Ее слегка подбеленные сединой волосы были уложены ракушкой, в ушах покачивались длинные каплевидные серьги. Одета она была в блузку из кремового шелка и строгую юбку, смотрела на мир сапфировыми глазами, а лицо ее не потеряло свежести, несмотря на паутинку морщин в уголках глаз и у рта.
  - Как поговорите с мистером Мелоуном, дайте мне знать, я покажу вам галерею и расскажу, как здесь выживать, - вернула улыбку Жозефин. И Кэт по сверкающему паркету последовала за ней через анфиладу пышных комнат.
  Пару минут спустя, сидя перед директором галереи, Кэт с интересом смотрела на Артура Мелоуна, импозантного мужчину, и отвечала на его вопросы.
  - Вы решили переехать в Нью-Йорк и только потому ушли от Маргариты Уайнпот? - спросил он из-за нескромно большого стола со столешницей, инкрустированной слоновой костью.
  - Именно. Вы знакомы с Маргаритой?
  - Эта леди - слишком видная фигура в кругах искусства, чтобы мне ее не знать. Хотя порекомендовал вас источник, далекий от Марго, но она лично позвонила мне на днях и долго вас хвалила.
  - Марго вам звонила?
  - Да. Говорит, ты переманил у меня лучшего специалиста по прерафаэлитам, Артур. Это правда?
  - Я не могу отвечать за слова Марго, мистер Мэлоун. Я искусствовед, а на счет лучший...
  - Давайте начнем с того, что я немного слукавил, - улыбнулся Мэлоун, - я слышал о вас в связи с исследовательской работой, которую вы проводили. Вы установили авторство полотен британского художника, некоего Бойса, так? Это немалое достижение, а вы, как я посмотрю, скромны и скрываете свои заслуги. Что за каталог вы там составляете?
  - Вы слышали и про каталог?
  - Странные вопросы вы задаете, Кэт, - улыбка Мэлоуна стала шире и дружелюбнее, - я профессионал. Я обязан быть в курсе таких вещей.
  - Мой каталог, - Кэт сложила узкие ладони на подоле платья, - посвящен основателям Прерафаэлитского Братства, их ранним полотнам. Работы Бойса в него тоже войдут, хотя на этом этапе возникает некоторая загвоздка. Его картины не увидишь в галереях и музеях, найти их довольно трудно....
  - Точно, - перебил Артур Мэлоун, - Они рассредоточены по частным коллекциям. Но здесь я смогу быть полезен вам, Кэт. Если вам понадобится доступ к ним, только скажите, и я решу все вопросы. Мне будет приятно оказать услугу вам, как профессионалу, и как красивой женщине, в которой кто-нибудь из обожаемых вами прерафаэлитов, Россетти или Уотерхаус, непременно бы увидел натурщицу для своих картин.
  Кэт слегка покраснела.
  -Как мило вы краснеете, - добродушно рассмеялся директор, - Не буду вас смущать Добро пожаловать в галерею, мисс Шэддикс. Вы здесь будете на своем месте. Вас ждут те же обязанности, что и у Маргариты - оценка полотен, экспертная работа, возможно продажа. С искусством реставрации вы не знакомы?
  - Реставрационное дело я изучала поверхностно.
  - Я попрошу Жозефин представить вас одному старичку - гениальный реставратор. Если понравитесь ему, он передаст вам некоторые секреты своего ремесла. Никогда не вредно научиться чему-нибудь новому. Еще одна вещь...
  Артур сделал паузу, Кэт подобралась в своем кресле.
  - Наше с вами сотрудничество я хотел бы начать с небольшого задания. Недавно особняк подвергся реконструкции. Была отремонтирована его задняя часть, где образовалась новая, так называемая овальная комната. Обставьте ее. Растительные мотивы на стенах, роскошный текстиль, витражи - вы понимаете, да? В нашей коллекции есть экземпляры мебели 17-18 веков, зеркала, ковры и гобелены. Походите по комнатам, выберите все, что вам нужно. Создайте интерьер в духе прерафаэлитов. Постарайтесь, дорогая.
  - А картины? - поинтересовалась Кэт. - Они у вас, как я понимаю, есть.
  - Есть, - гордо подтвердил господин директор, - работа Чарльза Хэлле "Леди в синем", пейзаж Томаса Сэддона. И еще одна картина англичанина Генри Бресли, который, к слову, прерафаэлитом не был, однако писал в манере этой художественной школы. Умер он в восьмидесятых, его вдова недавно продала их шато во Франции вместе с некоторыми из работ художника. Мой агент купил "Ночную охоту". Она находится на реставрации сейчас, а как будет готова, используйте ее в своем прерафаэлитском интерьере. Вижу, глаза у вас загорелись!
  - Не скрою, ваше задание мне по душе. Я могу идти?
  - Идите, Екатерина, - произнеся первую букву ее имени как "И", Артур протянул через стол худую руку, в которую Кэт на секунду вложила свою тонкую с французским маникюром кисть. Поднялась, чтобы покинуть кабинет. - Надеюсь, вам будет приятно у нас работать.
  Для Кэт начались ее трудовые будни в галерее Мэлоуна.
  Место было, мягко говоря, неординарным. Оно позиционировалось, как частный музей, с распростертыми объятиями принимающий толпы туристов и ценителей прекрасного пять дней в неделю, чтобы продемонстрировать им впечатляющую коллекцию шедевров старинного искусства.
  Огромную часть всех ценностей, выставленных в галерее, собрал ее основатель, Эдвард Мэлоун, прапрадед Артура. Сказочно богатый магнат построил свой особняк на Манхэттене в 1875 году и взялся по всему миру скупать древности - посуду, антикварную мебель, статуэтки, подсвечники, часы, вазы и вазоны, гобелены и красивый дворцовый текстиль. Со временем в его коллекцию вошли полотна английских академических живописцев Уильяма Тёрнера, Томаса Гейнсборо, Джорджа Ромни.
  В библиотеке были выставлены оцененные в баснословные суммы шедевры легендарных художников Северного Возрождения Яна Ван Эйка и Франсуа Клуэ. Самая большая гостиная была посвящена французским граверам и художникам рококо, в частности, Франсуа Буше. Картину великолепия дополняла подлинная мебель времен Людовика XIV, эпохи Директория и прочих прекрасных эпох. Резные консольные столики, стулья, каминные порталы, стеллажи, диваны и скамьи от английских, французских, итальянских краснодеревшиков, изделия Роже Лакруа и Жана Левасёра...
  На полированных столешницах и полках красовались медные, бронзовые, костяные подсвечники, китайские вазы, расписной севрский фарфор. Паркетные полы были покрыты персидскими коврами эпохи Сефевидов.
  Предметы искусства, сформированные в старинные интерьеры, украшали собой комнаты северного крыла особняка Мэлоуна.
  Но было еще закрытое для публики южное крыло, включающее в себя не менее десятка комнат, комнаток, галерей и закутков. Здесь, как теперь узнала Кэт, хранились предметы роскоши, собираемые на протяжении вот уже более века потомками великого коллекционера.
  Вещи демонстрировались лишь частным, пользующимся доверием хозяев лицам. И коллекция постоянно обновлялось - что-то из нее пропадало, что-то появлялось. Артур активно торговал древностями, проводил закрытые аукционы, на которых Кэт довелось побывать. Его агенты работали по всему миру, скупая антиквариат и свозя его под своды фамильного особняка Мэлоунов. Убранство многих комнат южного крыла напоминало лавочку старьевщика, где на прилавках были грудами свалены богатства, словно добытые в пещере Аладдина.
  Еще в галерее имелась небольшая реставрационная мастерская - за те две недели, что Кэт работала над интерьером овальной комнаты, ей не удалось туда попасть. Несколько раз она приходила во флигелек, где мастерская располагалась. Стояла у закрытых дверей, окутанная симфонией запахов - клей, лак, битум, сырая известка, масляные краски, растворители, олифа. Старичок-реставратор все не выходил на работу.
  Жозефин рассказывала ей про него:
  - Он мог бы реставрировать живопись, где угодно, наш Мозес, хоть в Лувре, хоть в галерее Тейт, хоть в Эрмитаже. Он мастер от Бога. Я знаю, заманчивые предложения ему поступали, но он выбрал Мэлоун, за что ему хвала и благодарность. В Нью-Йорке проживает несколько поколений его огромной семьи, целая орава родственников, без которой он жизни не мыслит, что нам на руку.
  Для овальной комнаты Кэт выписала обои из Англии, украшенные извивающимся меандрами стеблей и цветами аканта, авторства викторианского дизайнера Уильяма Морриса. Подобрала вышитые шторы с таким же орнаментом и закругленные ковры, подчеркивающие форму комнаты.
  Из южного крыла сюда была перенесена легкая резная мебель, гравированное серебро, бронзовые статуэтки, изображающие воинственных стремительных юношей, сделанные Альбертом Гилбертом. Круглые тарелки и гравюры были развешаны по стенам, где уже висели "Леди в синем" и пейзаж Сэддона, оставлено почетное место над камином для реставрируемой "Ночной охоты". Стекла в окна по настоянию Кэт были вставлены мозаичные, цветные в ромбической оплетке. В солнечные дни они светились, как драгоценные камни в ожерелье царицы, рассыпая по комнате переливы. Затемненная, выдержанная в глубоких вишневых, сиреневых, густых болотных и сосновых цветах, с каскадом розовых, фиалковых, золотых, кроваво-красных, черных брызг, озаренная загадочными бликами зеркал, комната походила на будуар в башне волшебницы Шалотт.
  Готовую комнату первой оценила Жозефин.
  - Напомните мне, Кэт, почему вы переехали в Нью-Йорк из Далласа? - попросила она, поворачиваясь на каблуках и скользя взором по помещению. - Вы вышли замуж?
  - Нет, - ответила Кэт от окна, где стояла, оперевшись бедром о подоконник, - с чего вы так решили?
  - Комната напоена интимностью. Здесь угадывается поклонение любви, ее глубокой, затягивающей в омут, не поддающейся разгадке, а оттого еще более дразнящей ипостаси. Я, наверное, сумбурно объясняю. Но мое впечатление именно таково. Комната заманивает и захлопывается, как капкан. Если задержался здесь хоть на секунду дольше положенного, кажется, не вырвешься из нее и через столетие.
  Кэт подвязала штору крученым шнурком, чтобы в помещение проникло больше солнечного света.
  - Так будет лучше. Тут слишком сумрачно, а сумрак живет своей жизнью.
  Радужная дорожка, отброшенная витражом, пролегла на полу.
  - Ох, - в притворном огорчении всплеснула руками Жозефин, - Не сработало. Теперь я чувствую, что кровь во мне густеет и нехотя ползет по венам, а в груди разгорается жар. Уберусь-ка отсюда подобру-поздорову, Кэт, ваши чары сверх меры сильны. Если вы не вышли замуж, то наверняка встретили мужчину - вами руководило нечто большее, чем обыкновенный профессионализм, пока вы работали над комнатой.
  Кэт посмотрела в зеркало и улыбнулась своему отражению. Жозефин угадала, комната олицетворяла то, что чувствовала Кэт.
  Полмесяца они с Джерри жили вместе. Дома, когда он был в зоне досягаемости, на работе, когда она оставалась наедине с собой - Кэт думала о нем постоянно. Насытившись его любовью и засыпая рядом с ним по ночам, она закрывала глаза и видела его. В галерее, водя туристов от экспоната к экспонату, возясь с ценностями, или обставляя комнату, она чувствовала его. На своей коже, одежде ощущала его запах, смешивающийся с ароматом ее духов, слабый, но его. Распознав этот запах, закрывала на мгновение глаза и по телу ее проходила невидимая, ощутимая судорога, напоминая о наслаждении, которое они недавно пережили вместе. Стояла, разговаривала с начальником, либо с клиентом, и понимала - мысленно она отсутствует. Опускала ресницы, в тайной неге закусывала губы, сосредотачивалась, и желание бросить все, выйти на улицу, поехать домой и отыскать его становилось едва переносимым.
  Доживая до вечера, она возвращалась домой в предвкушении.
  Это был целый ритуал - войти в темную гостиную, зная, что он сидит в кресле. Пройти в кухню, налить воды в стакан, пить и ждать, когда он приблизится. Ни в коем случае не снимать пальто самой - право раздеть ее принадлежит ему одному.
  Жозефин, которую сильно заинтересовала личность новенькой искусствоведши, любопытничала. Регулярно, но без наглости, расспрашивала о телефонных звонках. Джерри звонил каждый день в полдень. Кэт отделывалась общими ответами, ей не хотелось откровенничать. Она стремилась защитить свою любовь не столько от лишнего внимания, сколько от неведомой, грозящей опасности, которую интуитивно ожидала.
  Артур Мэлоун тоже не остался равнодушен к Кэт. Обставленная ей комната произвела на него впечатление. Но он, в отличие от жены вопросов не задавал. Зато кое-что, хоть чуток, но развеявшее ореол тайны вокруг новой сотрудницы, ему удалось увидеть собственными глазами.
  Однажды утром Джерри поехал провожать Кэт до самой галереи. Они вышли из такси на тротуар, он притянул ее к себе.
  - Все, отпускай меня, - запросила она через несколько минут поцелуев, не замечая, что сама льнет к нему всем телом, - вечером увидимся, потерпи немного.
  - Вечер нескоро, - зашептал он ей в шею, ероша ее уложенные в прическу волосы, - Еще раз поцелуй меня.
  Они не заметили, как рядом затормозил автомобиль, из него выбрался джентльмен в черном пальто.
  - Не опоздайте на работу, Кэт! - любезно пожелал он, проходя мимо обнявшейся пары, и приветственным жестом приподнял шляпу.
  - Превосходно! Мой начальник, - хохотнула Кэт, прячась у Джерри на груди.
  - Он смотрит на тебя каждый день... - тихо проворчал Джерри.
  - О чем это ты? - она вывернулась из его объятий, - не глупи, он мой босс, у него жена красавица.
  - Лишь слепой не будет смотреть на тебя, жена значения не имеет, будь она хоть сто раз красавицей...
  Войдя в галерею в то утро, она снова столкнулась с Артуром в гардеробной.
  - Женщина в любви прекрасна! - театрально махнул он ей и удалился.
  Кэт достала из сумки пудреницу и попыталась замаскировать проступившие под глазами круги - результат бессонных ночей, проведенных в постели с шотландцем.
  
  Ничто не предвещало передряг под вечер последней пятницы января. С утра Кэт провела по музею стайку приезжих студентов. Остаток дня просидела в южных комнатах.
  Пару дней назад один из дельцов Артура привез из Европы несколько картин, добытых из какого-то смутного источника (надо сказать, Артур вообще охотно работал со смутными источниками). На Кэт была возложена задача распознать авторов. Вдохновившись эстетикой школы прерафаэлитов, Артур делал заказ именно на их полотна. Две картины, хоть и написанные в соответствующей манере, оказались явным подражанием, созданы они были примерно на полвека позже требуемой эпохи.
  А вот в последнем полотне Кэт узнала руку Джона Эверетта Милле. Оно изображало сидящую на лугу деву, перебирающую на коленях гирлянды цветов. Это был любимый художником тип женской красоты, немного инфантильный, мученический, любимые краски - живые и яркие, но одновременно трагичные, местами приглушенные пепельными мазками, характерная манера наложения штрихов, английская природа, выписанная с ботанической точностью. И любимое время суток - сумерки.
  Картину уже протестировали на рентгеновском и инфракрасном оборудовании, которое указало на почти вековой возраст лака, и содержание цинка в белилах, что говорило в пользу подлинности. Сквозь бинокулярный микроскоп Кэт изучала переплетение нитей холста и все больше убеждалась, что найден очередной шедевр. Реставрации картина никогда не подвергалась, но за этим дело не станет - верхний левый угол холста зарос пятнами плесени.
  Чувствуя, что в глазах начало троиться и мельтешить, Кэт поднялась из-за стола, для разнообразия направилась к окну. На улице быстро становилось темно, солнечный свет дрожал на грани гибели, точь-в-точь как на найденном полотне Милле. По цепочке зажигались фонари. Самое время отправляться домой - шел шестой час.
  По шоссе, обычно тихому, что проходит за особняком, ехал автомобиль. Не такси. Не классический, с агрессивным силуэтом Кадиллак Эльдорадо Артура. Вальяжно ползла приземистая махина, и по ее черным глянцевым бокам растекались световые блики. Деревья закрывали почти всю улицу целиком, промеж стволов виднелась небольшая часть дороги - автомобиль полностью заполнил собой просвет, и тянулся, тянулся, тянулся, ему, казалось, не будет конца.
  Безразмерная машина все-таки закончилась, за ней последовала вереница автомобилей поменьше. Кортеж проехал, остановился у железных ворот позади галереи - этого Кэт не видела, но слышала, как хлопают дверцы, на улицу выходят люди, направляются через сад к черному входу.
  Она отошла от окна, прикрыла дверь в лабораторию. Кто может пожаловать в галерею Мэлоуна после закрытия, да не в одиночестве, а с целой свитой, подъехав к заднему крыльцу?
  Кэт не хотелось, чтобы хозяин галереи вспомнил о ней и пригласил составить компанию ему и объявившемуся на ночь глядя важному клиенту, богачу, очередному коллекционеру антиквариата, обожателю чеканных тарелок и кривоногих стульев. Не хотелось застрять на работе на лишние часа два, рассказывая историю какого-нибудь костяного подсвечника, попавшего в число ценностей мистера Мэлоуна не иначе как из самого Тадж-Махала. Не хотелось играть роль продавца.
  Притушив лампы, Кэт начала собираться. Вымыла кофейную кружку, сложила в сумку бумаги, в обеденный перерыв сделанные на скорую руку зарисовки. Она уже наматывала на шею шарф, прислушиваясь к голосам и шагам, разбудившим особняк, строила план, как незамеченной проскользнуть в гардеробную и убраться восвояси. Но дверь в лабораторию приоткрыла Жозефин.
  - Кэт! - позвала она возбужденно, - Ты еще не ушла? Какая удача!
  - Собираюсь уходить, - равнодушным тоном Кэт попыталась остудить пыл мадам Мэлоун, - Мой рабочий день закончился полчаса назад.
  - Нас посетил один важный клиент...
  - Какая новость... - буркнула еле слышно Кэт.
  - Буквально на десять минут Артур умоляет тебя показаться ему. Не откажи, дорогая. Этот человек - очень, очень значимая персона...
  - Другие у вас не водятся, Жозефин, - усмехнулась Кэт, сдернула с шеи и бросила на стол шарф. - Куда идти?
  - Они ждут тебя в овальной комнате. Не дуйся, девочка, тебе светят неплохие комиссионные - ты познакомишься с джентльменом, который не совершает мелких покупок.
  
  Идя сквозь освещенные залы, она обратила внимание, что по всему маршруту ее передвижения у стен, каминов, шпалер стоят люди , все как один в черных пиджаках, безликие, здоровенные. Телохранители. В сопровождении двух-трех телохранителей в галерею заявлялись многие клиенты Артура. Но чтобы их было больше двадцати!...
  Овальная комната была погружена в полумрак. Кэт вошла, установилась у дверей, глядя вглубь, где вырисовывались два мужских силуэта.
  - Вы звали меня Артур?! - громко спросила девушка.
  После стремительного шага она слегка раскраснелась, ее грудь под платьем часто приподымалась, волосы распушились, несколько золотистых прядей упали на лоб. В ее уши были продеты серьги с крупными траурными опалами - подарок Джерри. Камни контрастировали с белизной кожи, привлекали внимание к деликатной линии щек. Платье с викторианскими рукавами, широкой юбкой, стянутой в талии пояском, смотрелось несовременно, чем изумительно красило свою хозяйку, оттеняя винным цветом ткани ее ослепительную молодость. Покрой не скрывал красоту стройных бедер, узость стана.
  - Разрешите представить, Ваше Высочество, - донеслись до нее слова Артура, обращенные к тому, второму мужчине, - вот она - наш новый искусствовед, автор интерьера...
  Он не договорил, его перебил голос резковатый, властный, но вместе с тем певучий, скрашенный акцентом, который Кэт доселе слышать не доводилось.
  - Брось, Артур, какое может быть высочество в присутствии богини...
  Один из мужчин двинулся вперед, Кэт почувствовала аромат его одеколона, восточный, резкий, словно удар сабли, горячий, как порыв ветра в пустыне - в нем переплеталось бесчисленное множество нот и оттенков запахов древесных, цветочных, волнующих. Под натиском этого густого аромата Кэт отпрянула.
  В трех шагах от девушки мужчина остановился. На смуглом, ястребином лице жарко сверкнули миндалевидные глаза.
  - Никогда и нигде я не видел подобной изысканности, - произнес он, мягким жестом обводя комнату, - мне очень нравится.
  - Вы преувеличиваете, - ответила Кэт, - обстановка дворцов вашей родины, я уверена, более роскошна.
  - Да, роскошна, - согласился мужчина. - Но простота бывает могущественнее роскоши, и легко покоряет сердца. Я шейх Самир бин Ибрагим Азиз аль Саид.
  - Катерина Шэддикс, - девушка подала руку для рукопожатия, но он склонился и коснулся губами ее пальцев. Прикосновение оказалось приятным.
  Шейх выпрямился. Он был одет в идеально скроенный европейским костюм. Его голову покрывал платк из белого хлопка с двойным обручем черного цвета. Видя, что девушка открыто, без стеснения смотрит на него, шейх улыбнулся, показав жемчужные зубы.
  "Красив", - подумала Кэт.
  Араб был статен и молод. Густые ресницы, брови с надменным изломом, хищно вырезанные крылья носа с небольшой горбинкой. Черная ухоженная бородка подчеркивает совершенную форму подбородка и скул.
  - Принц Самир, - Артур приблизился к замершей друг напротив друга паре, - ценит европейское искусство. Однако при этом считает, что шедевры превращают жилище в музей. Увидев твой интерьер, Кэт, он переменил мнение.
  - Да? - Кэт перевела взгляд на Артура, но сам господин директор не спускал глаз со стоявшего рядом араба. Шейх смотрел на Кэт, и лицо его менялось, пылало, точеные черты все больше обострялись.
  "Девчонка его распаляет", - мысленно отметил Мэлоун.
   - Он говорит, здесь хочется жить.
  - Жить, предаваясь любви, - поправил араб. - Я бы мечтал увидеть нечто подобное в моих личных апартаментах... Расскажите мне про этот стиль, мисс Шэддикс.
  - Расскажу, - с некоторым замешательством согласилась Кэт, - Но...
  И замолчала. По лицу Артура скользнула гримаса недовольства. Он поспешно взял ситуацию под контроль.
  - Какими бы ни были твои планы на вечер, Кэт, придется их отменить. Задержись на столько, на сколько наш гость тебя попросит, - сказал он не терпящим пререканий тоном, - я вдвойне оплачу каждый час твоего драгоценного времени. Пока удаляюсь, чтобы не мешать. По завершении экскурса, который для тебя проведет Кэт, я жду тебя в кабинете, Самир.
  Кэт не подала виду, что недовольна. Артур ушел.
  - С начальником не поспоришь, - буркнула она себе под нос, делая легкий реверанс вслед удаляющемуся Артуру.
  Неожиданно араб услышал ее.
  - Если мое общество вам неприятно, - звучно сказал он, - Я обещаю вас не задерживать. Потратьте на меня ровно столько времени, сколько посчитаете нужным.
  - У вас неслыханное смирение для принца крови, Ваше Высочество, - мужчина вызывал в ней беспокойство, Кэт плавно отодвинулась от него на расстояние, по ее мнению, безопасное, - Но пожалуйста, не выдумывайте, будто вы мне неприятны. Я рада с вами познакомиться. Пойдемте, сначала я расскажу вам про картины.
  - Называйте меня, Самир, Кэт, без высочеств...
  
  В седьмом часу принц Самир ибн Ибрагим уже сидел на диване в кабинете Артура Мэлоуна.
  - Значит, не послушалась меня, сбежала при первой возможности? Вот нахалка! - проворчал Артур, хмурясь и стискивая пальцами подлокотники кресла. - Налить тебе чего-нибудь, Самир.
  - Налей воды, Артур, - ответил Самир, - она из тех женщин, которых силой не удержишь. Пару раз исподтишка глянула на часы, я подумал - достаточно, и отпустил ее. Зачем мне заставлять ее ненавидеть себя с первой встречи?
  - Это верно, - Мэлоун встал, прошел к бару, достал два бокала, принцу налил воды, а себе коньяку, - С ней лучше по-хорошему. Не терпит принуждения. Страстная натура, ты заметил?
  - Я заметил многое, Артур. Она редкая жемчужина.
  - Со мной можно без поэзии, Самир. Сильно хочешь ее? - он подал бокал с водой принцу.
  Самир взял бокал, окаменел, целую минуту не двигался и не моргал. Мэлоун знал, гость старается усмирить бушующие эмоции.
  С ним он был знаком не первый год. Любовь к антиквариату, присущая получившему лучшее европейское образование богачу-шейху, побудила ухватистого дельца наладить с клиентом не только дела, но и довольно близкие отношения.
  Артур знал, что старший сын и наследник арабского эмира много времени проводит вне дома, разъезжая по миру, что в каждой стране, где останавливается, покупает дом. Мебель и аксессуары для домов он заказывал у Артура. Правда, в последнее время Самир объявлялся редко. Пресытившись благами, которые дают огромные деньги, он перестал проявлять должное внимание к товару, предлагаемому Артуром. Данное обстоятельство устраивать бизнесмена не могло.
  Теперь Артур затаил дыхание. Его новая сотрудница победоносно прошлась по полю брани и покорила крепость без боя. Лишь вечно отстраненная, подчеркнуто вежливая манера держаться спасала Кэт - Самир был горяч, получал все, что хотел, отказов не принимал. Знакомство с Кэт дало ему в голову. Он был готов увезти девушку силой, но, естественно, не сделал бы этого в связи с вопросами воспитания и религии. Ему оставалось выжидать. Артур тоже выжидал. Мужчины оба демонстрировали превосходное охотничье чутье.
  - Хочу, - глухо и твердо произнес араб. Бокал в его пальцах внезапно дал трещину. Артур подавил ухмылку.
  - Я наводил справки о Кэт, когда принимал ее на работу. Тебе интересно будет послушать?
  Мужчина кивнул.
  - Рассказывай. Все что мне нужно знать о ней, я могу выяснить сам. Но говори, раз предлагаешь.
  Артур снова поднялся из кресла, захватил в баре новый бокал, налил воды и преподнес ее гостю. Треснувший бокал забрал и бросил в урну.
  - Тебе не зря понравился ее интерьер, Самир, - сказал он, возвращаясь в кресло. - Кэт -профессионал, у нее великолепный вкус. Она чувствует прекрасное. Раньше девочка работала у одной дамы в Техасе - та выслала мне кучу рекомендательных писем, когда Кэт ушла от нее. В них эта дама поет своей бывшей подчиненной дифирамбы.
  Артур выложил кипу конвертов из ящика на стол.
  - Вот почитай, если хочешь. Я сначала думал, похвалы притянуты за уши. Но поработав месяц с Кэт, готов подписаться под каждым словом.
  - Убери письма, я видел обставленную ей комнату своими глазами. Дальше.
  - Кэт - женщина, как раз для мужчин нашего круга, - продолжал Артур. - Хороша внешне, довольно утонченная, талантливая. Не пустышка. Своим делом занимается ревностно, но не карьеристка, по головам не пойдет. В общении приятна, но предпочитает держаться на расстоянии, а к людям относится избирательно. Хорошо, что ты отпустил ее сегодня. Надеюсь, она это оценила, - Артур задумчиво посмотрел в окно, - Раз уж ты ей заинтересовался, я по дружбе поделюсь с тобой некоторой приватной информацией. Случилась с Кэт одна некрасивая история в юности, которая, как я понимаю, научила ее осторожности...
  - Что за история?
  - У Маргариты Уайнпот, бывшей начальницы Кэт, имелся натурщик. Скользкий тип. Окрутил Кэт, наивную дурочку. Увез девочку в Лас-Вегас, женил ее там на себе без свидетелей. А после обчистил галерею Уайнпот на крупную сумму. Ситуацию обстряпал так, будто кражу совершила новобрачная, однако Марго, тертый калач, фактам не поверила и оказалась права. Доказала невиновность подопечной. Муженька ее упекла бы за решетку, но тот вовремя сбежал в Мексику. С тех пор у Кэт осталась фамилия и отметка в полицейском досье... Лет пять малышка с мужчинами вообще не связывалась. До недавнего времени.
  - У нее кто-то есть?
  - Да. Такие женщины бывают одиноки, но недолго.
  - Замужем?
  - Успокойся. Нет.
  - Кто он?
  - Он-то? Парень тридцати двух лет, по отцу носит невзрачную фамилию Карвер. Приезжает в Нью-Йорк из Шотландии два раза в год - расширяет здесь бизнес. Этот Карвер - поставщик виски. Дорогущего, к слову сказать, виски, весьма, весьма качественного, надо отдать ему должное. Свой виски, по слухам, он поставляет даже к британскому двору.
  - Из какой он семьи?
  - Из весьма обеспеченной, с корнями и родословной. Шотландские аристократы, знаешь ли, со всеми сопутствующими симптомами, вроде замка, традиций, семейной истории... У меня не было нужды выяснять вплотную про них, но если желаешь, я могу это сделать. Есть один человек, мой партнер по бизнесу, который с семьей Джерарда Карвера тесно связан. Именно по его ходатайству я принял Кэт. Не мог отказать. Если просит Дэвид, то проще уволить собственную жену или уволиться самому, но его протеже взять.
  - Хм. Значит, богат, и со связями. Но особого значения это не имеет.
  - По знатности и размерам состояния он тебе уступает, Самир. Но что-то подсказывает мне, что иметь дело тебе придется с любовью, а любовь - почва не благодатная. В особенности для тебя - ты ведь хочешь завладеть женщиной, влюбленной в другого. Здесь лучше не спешить...
  Самир хмурил брови и молчал. Отчаявшись добиться реакции от своего гостя, Артур снова начал рассуждать:
  - Ты всегда найдешь ее здесь. Поухаживать за ней у тебя будет и место, и время. Я не могу ее подталкивать к тебе слишком явно, она воспротивится. Но работать на тебя - как вариант - не откажется. Далее все будет зависеть от тебя...
  Слова Мэлоуна произвели именно то действие, на которое Артур нацеливался. Глаза принца сверкнули, как два антрацита.
  - Работать на меня? Кем?
  - Не догадываешься, - речи хитрого лиса Мэлоуна зазвучали вкрадчиво, но Самир слышал только слова, а не интонацию, - Кэт - превосходный дизайнер, а ты недавно купил в Нью-Йорке квартиру в кондоминиуме. Предложи девушке обставить ее. Я обеспечу тебя всем нужным для интерьера... Она помешана на прерафаэлитах, от заманчивого предложения не откажется. В итоге ты заимеешь эксклюзивный интерьер, ну и мисс Шэддикс через некоторое время. Потому что ее шотландец, наверное, хорош, но ты-то лучше.
  Кэт и Джерри планировали встретиться вечером, чтобы пойти, Кэт понятия не имела, куда. Организатором свидания выступил Джерард. Он упрямо отказывался называть место посещения, но заранее вручил ей записку с адресом, подробно описал здание, где им предстояло сойтись. Больше ни единого намека на то, что это за заведение, чем они будут там заниматься, девушка не получила, хоть и старательно пыталась расколоть шотландца.
  Из галереи Кэт с тяжелым сердцем послала смс: "Прости за вечер. Явился важный клиент, буду поздно. Устала".
  Ответное сообщение от Джерри она увидела только в такси по пути с работы.
  "Поезжай домой и не скучай без меня. Приду поздно".
  Кэт недовольно засопела.
  "Если заскучаешь, - говорило сообщение, демонстрируя после текста смайлик, энергично бьющийся головой об стену с целью олицетворить собой меру ее скуки, - ты знаешь, где меня искать"!
  Ни оптимистичный тон сообщения, ни эксцентричные страдания смайлика на экране, её не порадовали.
  - Сэр! - одернула она таксиста, - Я передумала ехать домой. Отвезите меня...
  И вслух зачитала адрес с бумажки...
  Ей до смерти захотелось выяснить причину отменного настроения, внезапно обуявшего ее обычно слегка сумрачного, как Макбет, возлюбленного.
  Кэт высадили на незнакомой улице перед зданием, которое она сразу же узнала по описанию. Четыре этажа, грозный силуэт водонапорной башни на крыше. Единственный парадный подъезд, над которым покачивается обшарпанная вывеска.... Огромные окна первого этажа закрывают металлические рольставни, исчерканные фосфоресцирующими тэгами граффити.
  Джерри, большой оригинал, пригласил ее не в кафе, не в ресторан, не в кино, не в театр. Он позвал ее на какой-то заброшенный склад или что-то вроде того.
  Раздумывать над спецификой помещения времени не было. Кэт заметила свет, пробивающийся сквозь стеклянные вставки на двери, и пошла к подъезду.
  Внутри оказался обыкновенный, давно прекративший существование дайнер. Шахматную плитку на полу покрывал толстый слой пыли, тут и там виднелись нагромождения мебели- все серое, поломанное, жуткое.
  Пустой дверной проем за стойкой вел в кухню, оттуда лился свет и доносился шум. Кэт решительно обогнула раскорячившуюся на пути вешалку и стала прорываться к источнику шума через стеллажи, столы, поленницы опрокинутых табуретов.
  Ее посетила дикая мысль: на кухне повара дерутся скалками. По помещению разносились глухие, гулкие, деревянные удары, сопровождаемые воинственными возгласами. Еще Кэт сделала вывод, что повара - шотландцы: помимо ударов и резких криков в глубинах кухни звучала волынка.
  Ей открылся вид на большую, почти пустую комнату с единственным мебельным исключением - в углу был накрыт стол. Освещенный центр комнаты изображал собой арену в миниатюре. На этой арене - тут глаза Кэт расширились от изумления - плясали мужчины.
  Секундой позже она поняла, что мужчины вопреки первой видимости не плясали. Они сражались на палках, крутились, наскакивали друг на друга, меняли позиции, вертелись в вольтах и вывертах, сходились, обменивались сериями ударов, расходились.
  Участники битвы периодически менялись, только один, центральный, оставался неизменным. Прижавшись спиной к колонне, защищающей его с тыла, он отражал все направленные на него атаки и контратаковал в ответ. Это был настоящий мастер.
  В нем Кэт узнала Джерарда.
  Одетый в высокие ботинки, из-под которых виднелись гетры, темно-красный клетчатый килт, он быстро вращал кистью, был подвижен как ртуть и дьявольски ловок. Кэт была далека от боевых искусств в целом и палочного боя, созерцаемого в данный момент, в частности, но даже она поняла, насколько безупречна фехтовальная техника шотландца.
  Другие фехтовальщики уступали мало. Они дрались зрелищно, а те, кто не дрался, оглушительно вскрикивали, отмечая наиболее удачные удары.
  - Ааах!! Уууу! Йэээх! Дааа! ЫЫЫ!!!
  Одного Джерри достал в шею, у второго точным ударом по пальцам выбил палку, третьего концом своей дубины ткнул в корпус. Четвертый, длинноволосый, косматый верзила в сине-зеленом килте, ни дать ни взять, разъяренный тур, оглушительно заорал "Круахан!" и ринулся на Джерри. Противники сошлись, вертя палками мельницы, отскочили, оценивая друг друга.
  - Сейчас клан Кэмпбеллов благословит тебя, Карвер, - зарычал тур, - Готовься!
  - Благословит, за то что я покалечу его представителя? - хохотнул Джерард.
  Они стакнулись и закружились, потонув в дробном стуке дубин.
  Кэт двинулась вперед, поглощенная зрелищем, и неосторожно вышла из тени. Джерри, отбив выпад, отпрыгнул. Движение у входа привлекло его внимание, он повел глазами.
  И время остановилось.
  Он словно увидел ангела. Вылетел из битвы, плечи расслабились, колени распрямились. В глазах вспыхнула радость, по лицу разлилось безбрежное блаженство, будто бы воин сей был взят с поля боя живым и в вихре перенесен прямо в райские кущи. Лохмач воспользовался моментом.
  - Джерри, - прошептала Кэт, видя, как сине-зеленый шотландец замахивается. А следом закричала во всю силу легких, - Джерард!!!
  Джерард, засмотревшись на нее, пропустил мощнейший удар, который пришелся ему точно по челюсти. Он крутанулся на месте, как балерун, следуя за траекторией дубинки противника. Рухнул.
  - Ёёёёооооо.... - пропел хор группы поддержки.
  - Рррррррр, - сине-зеленый воздел к небу кулаки. - Я его сделал!!!
  - Дааа!!!!
  - Вы идиоты?!! - Кэт подбежала, упала на колени рядом с поверженным, - Что "Даааа!!!"?? Ты убил его, ненормальный!!!
  - Нет... - в повисшей тишине неуверенно голос подал один из бойцов, стриженный ёршиком парень, похожий на викинга. - Джерри с одного удара не убьешь...
  - Неужто?!!! А со второго? Может, добьешь, умник?!
  "Викинг" сконфуженно отступил за спину бойца постарше, с волосами цвета соли с перцем.
  - Жив он, - упираясь руками в колени, седой склонился над Джерри, которого девушка безуспешно пыталась перевернуть на спину, чтобы осмотреть место удара, - не навзничь упал. Странно, что он вообще упал. Кэмпбелл не сильно бил.
  - Кончайте болтать! - вскипела Кэт, - Помогите!!
  С седым на пару они перевернули пострадавшего, Кэт уложила его голову себе на подол платья под расстегнутым пальто, стала обмахивать его шарфиком. Джерард не приходил в себя. На его скуле наливался превосходный синяк, глядя на который, Кэт злобно шипела.
  - Леди, ну что за реанимация шарфиком, в самом деле? - услышала она, - поцелуйте его от души и парень оживет!
  Подняв голову, она прожгла взглядом виновника происшествия.
  - Сэр. Будьте добры. Уйдите.
  Мужчины, сомкнувшиеся полукругом над ней и распростертым телом Джерри, начали переглядываться.
  - Ого! - воскликнул Кэмпбелл, - Вот так женщина! Она у тебя звенит как сталь, Карвер. - он всмотрелся в лицо Джерарда, - Да ладно тебе, кончай дурака валять. Вставай! Лучше выпьем.
  - И то верно! - Джерард открыл глаза. Сел, схватил Кэт в объятия и попытался поцеловать. Под рокочущий хохот Кэт уворачивалась от него, как могла.
  - Хааа!!! - громче всех бушевал Кэмпбелл, - нашли мы трещину в твоей броне, Джерард! Чтобы свалить тебя, нужна поблизости белокурая красотка.
  
  Их было пятеро, все шотландцы, высокие, широкоплечие. Трое парней проживали в Нью-Йорке - "викинг" Йен Кинкейд, седой Лиам Росс и Норман Кэмпбелл, к которому в гости наведался двоюродный брат Колин Кэмпбелл, вместе с упрямым на вид другом Джонни Макфи.
  Синяком в цветах тартана клана Кэмпбеллов Джерри наградил именно Колин. Не заметно, чтобы парни особо напрягались по данному поводу. Совсем наоборот, двое бывших противников беспрестанно братались, пили наперегонки, лупили друг друга по спинам, всеми силами демонстрируя взаимное дружеское расположение. Колин немного тушевался, когда ему случалось обратиться к Кэт - в разговоре с ним девушка вела себя подчеркнуто холодно.
  После часа развеселых посиделок, Джерри всех организованно выпроводил на улицу.
  - Ну как тебе? - спросил он, возвращаясь раскачивающейся походкой. Сев на свое место, ухватился обеими руками за боковины стула, на котором сидела Кэт, и пододвинул его вплотную к себе. - Во время ты приехала.
  - Что это было? - спросила Кэт. - Бойцовский клуб?
  - Это важная часть моей жизни.
  - Да? - Кэт перебралась к нему на колени. - Какая я везучая! Собственными глазами увидела кусочек твоей жизни, про которую из тебя обычно ни слова не вытянешь
   - Лучше один раз показать, чем сто раз рассказать.
  - Поэтому я до сих пор ничего не знаю о твоей семье?
  - Да, - уклончиво ответил Джерри, - Я всё и... всех тебе покажу... однажды.
  Он всегда уходил от темы, стоило речи зайти о его семье. Кэт не стала развивать разговор в этом русле. Прикоснулась к синяку на скуле.
  - Ты не отомстил Кэмпбеллу за удар. Почему?
  - Поединок был честный, всё по правилам, не за что мстить. Я сам виноват, засмотрелся на тебя.
  - Честный? Они бросались на тебя всем скопом!
  - На самом деле они атаковали по очереди, Кэт. Бросаться на одиночку группой запрещает кодекс чести. Знаешь, как бывало - сошлись ребята в бою, а одних больше, чем других. Тогда часть тех, которых больше, чтобы уравнять силы, переходит на сторону тех, которых меньше, и дерется с чужаками против своих. С не меньшим, скажу тебе, усердием.
  - Зачем вообще драться?
  - Зачем мужчинам драться, женщина? Так уж мы созданы - периодически любим навалять кому-нибудь, спустить пар, получить по морде. В прошлом в умении сражаться была прямая необходимость. Мальчики обучались палочному бою в качестве подготовки к владению палашом.
  - А сейчас?
  - Сейчас - это спорт. Из пятерки, которую ты сегодня видела, все хороши. Отличные бойцы. Но ни одному против меня еще не везло до сего дня. Пусть пока радуются!
  Джерри был пьян, расслаблен. Он положил ладонь ей на колено и начал медленно пробираться под юбку, не скрывая намерений. Кэт поймала его руку на середине бедра, где кончался чулок.
  - Кто же тебя обучил премудростям боя?
  - Дядя Дункан, родной мамин брат.
  - Расскажи, - попросила она, ластясь к нему и понимая, что лучший момент для близкой беседы вряд ли скоро представится.
  - Мне было семь, - отозвался Джерри, - я уже мог кое-что показать батой. Дядя привез меня в нашу деревенскую школу, где обучал фехтованию группу подростков. Поставил меня среди них, дал в руки бату и сказал: "Защищайся, Джерард". Я защищался. Нахватался от них так, что потом неделю кровью плевался. На следующий уик-энд, едва я очухался от прежнего мордобоя, дядя повез меня на новый сеанс. Продолжалось дело года три, пока я не подрос, и не начал сам всех дубасить. Спасибо дяде, он из кожи лез, чтобы я был лучшим, - сардоническая ухмылка искривила его губы.
  Она не верила ушам.
  - Твоих родителей не волновало, что их малыша сына избивают на тренировках?
  Джерри снова усмехнулся.
  - Причем тут родители? Меня воспитывал дядя. Мама умерла почти сразу после рождения брата. От отца у меня фамилия, и больше ничего. Я не помню, чтобы хоть раз с ним разговаривал, хотя этот субъект прожил с нами лет шесть. Мамой, папой, нянькой, тренером, наставником, душепопечителем, главнокомандующим для меня был дядя. Такие понятия, как жалость и сентиментализм ему были чужды. Я редко видел его в хорошем настроении, ну может только в те моменты, когда мне хорошенько попадало.
  - Джерри! Научишь меня управляться с ...эээ... батой? - перевела стрелки Кэт, замечая перемену к худшему в его благодушии.
  - Тебе для чего?
  - Мало ли, вдруг пригодится! Девушка должна уметь постоять за себя, если рядом нет защитника. Я умею самое элементарное - дать по я...
  - Понял, вставай, девушка, бери бату. Вот. И бей меня! Опа! Не попала! Еще давай! Оп! Опять мимо!
  - Не уворачивайся! Не честно! Почему ты не отвечаешь?
  - Это другой вопрос? - он перехватил ее бату, аккуратно прислонил к стене на прежнее место. Развернул Кэт к себе спиной и крепко обнял. - Женщин мы не трогаем. Они будут нас бить по головам сковородками и скалками, а мы, максимум, ставим подножку, чтобы не быть убитыми окончательно и бесповоротно. Но не отвечаем ударом на удар. Кодекс запрещает.
  - Правильный кодекс. Что еще он запрещает?
  - Запрещает отступать, - руки Джерри прошлись вдоль ее тела, задержались на бедрах, вновь скользнули под платье. - Стой, где стоишь, говорит кодекс.
  - Ты ничего не боишься, мой рыцарь? - она легла затылком на его плечо, чтобы он мог видеть ее, дразнящее облизнула губы кончиком языка.
  - Ничего не боятся только дураки, - его ладони стали настойчивыми и наглыми. Кэт больше им не сопротивлялась, покоряясь охватившему ее возбуждению. Он склонялся к ней и вдруг остановился. - Что за важный клиент задержал тебя сегодня?
  - Клиент? - она повернулась к нему, прижалась бедрами, - Важный и фантастично богатый. Арабский шейх.
  Кэт почувствовала, как мускулы на его груди и предплечьях налились, хотя внешне он оставался спокойным.
  - Хм, шейх - старый носатый хрыч в безразмерном тюрбане, который передвигается в паланкине и исключительно в сопровождении своего гарема?
  - Шейх был молод, не старше тебя, довольно красив и образован. Если гарем у него есть, на сей раз он предпочел оставить его дома, и прибыл отнюдь не в паланкине. Его привез автомобильный кортеж.
  - Он тебя задержал?
  - Да, - она наблюдала за ним сперва с игривым любопытством, которое стало перерастать в недоумение. С Джерри творилось что-то неладное. В мгновение ока лицо его залила меловая бледность, у рта прорезались складки, зрачки расползлись, как если бы он принял быстродействующий яд. Джерри перестал дышать, взирал на нее безумными глазами вурдалака. Глазами убийцы из старого сна.- Я показала ему интерьер в прерафаэлитском стиле, над которым работала. Ну, помнишь, я рассказывала тебе?
  - Помню, - шепнул Джерри с трудом, словно превозмогая страшную боль.
  - Джерри, - позвала она. Хотела потрогать его лоб - возможно у него жар. Но Джерард опередил ее. Она почувствовала его сильные пальцы у себя на шее, почувствовала, как они смыкаются, сдавливают гортань.
  Он всмотрелся в ее лицо. Она лжет. Лжет. Он раскрыл глаза шире, вокруг них возникла совсем другая комната - овальная, которую он никогда не видел прежде, зато слышал о ней от Кэт. Он увидел шейха, молодого, смуглого. Араб склоняется над женщиной, она соблазнительно изгибается, маня его к себе. Эта женщина - Кэт.
  "Бум".... "Бум"... оглушительно застучало в висках. Внутри ржаво скрипнули и завращались зубчатые шестерни, перемалывая сердце, внутренности, дыхание в кровавую кашу.
  - Джерри!
  Быстро, резко, так что он даже не успел ничего понять, его окутал мрак. Сгустился, впился иглами в кожу лица, заставив крепко зажмуриться. Джерард тряхнул головой. Открыл глаза и понял, что ослеп. С удесятеренной силой сработали вдруг другие органы чувств, напугав его. Оглушил плеск воды, удары волн о камни. Шипящий свист ветра, будто врывающегося под свод откуда-то извне. В ноздри ударил запах сырости и плесени. Картинка прояснилась. Он увидел что-то непонятное. Стена, сложенную из сырых каменных блоков, поросших грибком, словно он где-то под старым каменным мостом. Белокурая женщина, стоящая перед ним, прижалась спиной к каменной кладке и произнесла его имя - он понял это по движению ее губ. Увидел свои руки, сжатые на ее горле. И смертельный ужас в ее расширившихся глазах. А затем почувствовал такое, что еле устоял на ногах. Мешанину чувств, врывающуюся в нутро бешеным вихрем. Отчаяние, глухая тоска, душащая ненависть, боль, страх. Ты потеряешь ее. Не удержишь. Каково тебе, а?!!! Знать, что она лжет? Укладывается в постель с другим!! Смеется тебе в лицо, болван!!! Чего ты ждешь? Воздай по заслугам! Ты! Ничтожество! Души! Убей! Голоса шепчут, орут, визжат, кружат над ним стаей нетопырей. Впиваются клыками в шею, щеки. Рвут. Терзают. Стонут. Пальцы сжимаются. Из устремленных на него янтарных глаз льется ужас. Он чувствует, как ломаются, хрустят шейные позвонки. Как она хрипит, захлебывается, маленькие кулаки бьют его в грудь из последних сил. "Что со мной? Откуда все это"? "Это не ты, - слышит он голос, спускающийся сверху. Он покрывает все другие голоса, - Это они. Прочие. Те, кто был прежде. Входят в тебя. Живут в тебе. Теперь их воля, не твоя". "Кто ты"? "Ты знаешь меня"... Жми. Она уже оседает на землю. Очнись!
  - Джерри!
   Морок рассеялся. Пропала каменная стена и сползающая по ней, задушенная девушка. Чужие голоса разлетелись. Кэт стояла перед ним. Живая. Смотрит непонимающим взглядом. Его руки все еще у нее на горле. Он резко убрал пальцы с ее шеи и оттолкнул девушку. Она едва не упала и возмущенно вскрикнула. Джерри сморгнул. Ничего не случилось. Ничего как будто и не было. Выходя из чуждого, незнакомого состояния, серией заученных вдохов-выдохов попытался привести себя в норму. Шестерни внутри встали.
  - Ты чего, Джерри? Где ты?
  - Я здесь, - он отер пот со лба.
  - Ты бледен, как мертвец.
  Она смотрела на него со смесью тревоги и обиды.
  - Прости, Кэт, что толкнул тебя. Я сделал тебе больно?
  - Нет... Ты словно отключился на секунду, Джерри.
  "Я с ума схожу", - он закрыл руками пылающее лицо.
  - Джерри, - мягко позвала она и взяла его за запястья.
  Он перехватил ее руки и рванул девушку к себе. Впился ртом в податливые, сладкие губы. Кэт едва не упала, когда он потащил ее к столу. Раздался звон посуды, сметенной на пол. Подол платья разорвался с треском. Она задохнулась от болезненно острого желания...
  
  Спустя какое-то время они вышли на улицу. Кэт, кутаясь в пальто, рассматривала Джерри - набросив куртку, он ходил по помещению, выключал софиты, закрывал двери.
  - Джерри, - сказала она, - ты порвал мне платье. Дорогое.
  - Купим новое, такое же.
  - Килт тебе идет. Почему раньше не носил.
  - Раньше было холодно, а теперь зима кончается.
  - Джерри...
  - Да?
  - Что это за помещение, я забыла спросить.
  - Не знаю пока, - он закрыл входную дверь на ключ, взял ее за талию и повел к такси, - я купил его, но еще не решил, что здесь конкретно будет - может бар. Скорее всего бар. С лучшим шотландским виски.
  - С волынкой и палочными боями?
  - Точно.
  Кэт вспомнила арабского принца, когда они ехали в машине, и она отдыхала под урчание мотора. Вспомнила утонченные манеры посетителя, его волнующую энергетику, на которую трудно не отреагировать.
  "Хорош, - подумала Кэт, - Самир бин... как его-там... хорош. Но этот шотландский варвар... он неотразим".
  
  Глава 11.
  Погода на следующий день испортилась. С Гудзона подул шквальный ветер. Он стонал под самым небом среди крыш небоскребов, спускался вниз на широких проспектах, валил с ног пешеходов, подгонял их резкими, похожими на удары хлыста порывами, гнал вихри мусора по мостовым. Вслед за ветром повалил густой мокрый снег, залепляя лобовые стекла автомобилей и превращаясь в вязкую кашицу под их колесами, отчего на дорогах образовывались пробки.
  Несмотря на шторм, Кэт взбрело в голову пройтись пешком. На работу она поехала на метро. Выйдя за две остановки до пункта назначения, начала отчаянно прорываться сквозь белый ад бури. Идя, жалась к стенам домов, улицы перебегала в толпе пеших товарищей по несчастью. Ее волосы, выбившиеся из-под капюшона пальто, промокли и повисли сосульками. На коже застывала ледяная корка от тающего снега. Благо, о потекшей туши можно было не беспокоиться, поскольку Кэт была без косметики.
  - Ты, что, пешком добиралась сюда, Кэт? - сделала недоуменную гримасу Мэри Карлтон, миловидная, молодая, лет двадцати пяти, женщина, занимавшая в галерее должность менеджера. В ее обязанности входило встречать у дверей посетителей, чтобы после проведения организационной беседы перенаправлять их к Кэт для экскурсий. Еще она помогала Жозефин Мэлоун.
  - Да, пешком! - Кэт скинула капюшон, тряхнула волосами. На щеках после прогулки расцвел румянец. С обуви на художественный паркет медленно натекала мутноватая лужица.
  - Приводи себя в порядок. Через десять минут у тебя первая группа, а ты похожа на мокрую курицу... Устроила беспорядок в холле, придется вызывать уборщицу.
  - Есть, мэм, - ворчливый тон Мэри позабавил Кэт. Она кинула ей вымокшее насквозь пальто, - Будь добра, повесь на вешалку, только аккуратно, чтобы к вечеру просохло.
  - С ума сошла? - взвизгнула менеджер, принимая пальто на вытянутые руки, - я тебе не прислуга!
  - Ты сказала, у меня десять минут!
  ...За полчаса до полудня обошедшая всю галерею группа экскурсантов, возглавляемая Кэт, вышла в остекленную оранжерею, в центре которой приветливо журчал фонтан. Кэт была выжата как лимон. Почти с самого начала экскурсии она почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Под конец мероприятия, устав рассказывать туристам о полотнах Вермеера, комодах и часах Буля, литых статуэтках Солдани, Кэт уже с трудом выносила боль. Ей казалось, что злой невидимый инквизитор пытается, как орех, раздавить железными щипцами ее бедную голову.
  Студенты вместе с гидом расположились на скамеечках для беседы. Из южного холла, что примыкал к парадному входу, вдруг донесся шум. Раздались торопливые шаги, сквозь французские окна оранжереи стало видно, как посетители, прохаживается по залам и комнатам особняка, встревожено оглядываются, переговариваются.
  Кэт поднялась на встречу вбегающей в зимний сад мадам Мэлоун.
  - Кэт! - Жозефин простерла к девушке руки полным трагизма жестом Мельпомены.
  - Что, Жозефин?! Кто-то пришел?
  - О да! Иди скорее!
  - Но у меня группа! Опять важный клиент?
  - О да! Более чем! Иди, девочка, группу я беру на себя.
  Сбитая с толку, Кэт пошла. Вскоре поняла, в чем дело. Навстречу по длинному коридору шли люди в черном, которых она видела в музее не далее как вчера.
  "Черные" один за другим рассредоточивались вдоль стен, блокировали широкими спинами двери, ведущие в боковые комнаты. Те люди, кто был застигнут в холле в процессе бесцельного блуждания, вежливо, но непреклонно выпроваживались с территории. Понравиться это никому из посетителей не могло, начали раздаваться требования позвать охрану. Кэт остановилась, разозленная происходящим.
  - Нашел время, - процедила она сквозь зубы.
  Тот, кого Кэт ожидала увидеть с минуты на минуту, возник в конце пассажа и стал приближаться к ней. Она нервно сцепила пальцы. Очередная встреча с этим мужчиной... Что еще ему нужно здесь? От нее.
  Сейчас он был одет неформально, в джинсы и шерстяной джемпер красивой вязки. Голова не покрыта, отращенные до плеч вьющиеся волосы зачесаны назад. В руках - огромный букет цветов.
  - Мисс Шэддикс...Кэт... Добрый день, - принц Самир поклонился ей, краснея, как простой смертный. - Это вам.
  И протянул ей букет. Кэт посмотрела на цветы и ощутила, что недомогание, плохое настроение, мрачные мысли испаряются, будто их и в помине не было. Обернутые вышитой золотом органзой, тюльпаны трех цветов, солнечно-желтые, белоснежные и бледно-зеленые, в обрамлении острых стрелок листьев держали на тонких шейках свои еще не распустившиеся головки, источая нежный травяной аромат.
  - Изумительно, - прошептала она, забывая обо всем и принимая в охапку цветы. - Откуда вы знаете, что я люблю первоцветы?
  - Я не знал. Вы вызвали во мне чувство радости. И я подумал - такое же чувство вызывают эти весенние цветы, если дарить их зимой.
  Она окунула лицо в бутоны с мягкими, как крылья бабочек, лепестками, наслаждаясь их свежей аурой.
  - Они волшебны. Не знаю, что сказать... Тюльпаны в зимний день...
  - Меня огорчает ваш восторг, Кэт. Эти цветы достойны лишь одного - быть брошенными вам под ноги. Я думал, такой женщине цветы дарят каждый день. Каждый час. Вижу, я стал первым, кто за долгое время порадовал вас подобным образом! Разрешите мне однажды повторить этот момент, доставьте мне счастье.
  Произнося тираду низким волнующим голосом, принц шагнул к Кэт. Горячий запах его одеколона подавил аромат цветов. Кэт вспомнила, где они находятся. Все глазели на них, галерея беспокойно шумела. Из кабинета спешил Артур, раздавался голос Жозефин, объясняющий посетителям причины присутствия в галерее телохранителей, приносящий извинения и просящий сохранять спокойствие.
  - Вы хотели купить что-то, Ваше Высочество? Не мое дело, но вам следовало бы уменьшить охрану хотя бы в половину. Вы всех перепугали.
  - К сожалению, сделать это не в моей власти. Охрана подчиняется не мне, а моему отцу. Он их всех нанял, он с них жестко спросит, если с его единственным наследником случится несчастье. Посему простите меня. А пришел я не ради покупок.
  - Ради чего же?
  Их прервал Артур.
  - Друзья мои! Должен сказать, что холл не самое лучшее место для бесед. Пожалуйста, Ваше Высочество, проводите даму в овальный кабинет. Продолжить разговор там будет удобнее. Кэт права, посетители не на шутку перепуганы.
  Мэлоун повел пару в овальную комнату. Войдя, указал им на круглый стол под ниспадающей до пола жаккардовой скатертью.
  - Здесь можете поговорить. Кэт, позволь унести твой букет, он тебя стесняет. Мэри о них позаботится.
  - Хорошо, - Кэт нехотя отдала тюльпаны. Ей не хотелось с ними расставаться. - Но я надеялась, что сама смогу поставить их в вазу. Ведь наш разговор не займет много времени, Ваше Высочество?
  - Мы не успели встретиться, а вы уже мечтаете избавиться от меня, - принц отодвинул стул с медальонной спинкой, приглашая девушку присесть. - Не бойтесь, я не задержу вас надолго.
  Артур сделал протестующий жест, но Самир остановил его брошенным исподлобья взглядом.
  Кэт вдруг стало стыдно перед молодым принцем. Она бы предпочла не признаваться себе ни в чем, однако его приход стал для нее приятным событием. Ей понравился его и красивый подарок, и его учтивость, столь не характерная громкому статусу.
  - Простите меня, я с вами не вежлива, - она улыбнулась теплее, - вы порадовали меня цветами, а я даже не поблагодарила. Я уделю Вам стлько времени, сколько потребуется. Артур, будьте добры, возьмите тюльпаны.
  Отдав букет, она села. Принц сел напротив, сложив на скатерти холеные, тонкие в запястьях руки. На его правом безымянном пальце сверкал, приковывая к себе внимание, огромный черный бриллиант, вправленный в перстень. Кэт молча восхитилась драгоценностью.
  - Итак, я к вашим услугам, Ваше Высочество... В какой проблеме могу быть полезна? - вежливо спросила она.
  Принц по-кошачьи прищурил черные глаза с густыми ресницами.
  - Не нужно высочеств, Кэт. Вчера я просил вас звать меня по имени. Сегодня повторяю просьбу. Пусть между нами не будет титулов.
  - Пусть, - согласно кивнула девушка, - Самир. И, тем не менее, возвращаясь к теме разговора...
  - Вы считаете, у меня есть проблема? - блеснул он зубами, показавшимися особенно ослепительными в обрамлении черной короткой бородки.
  - Проблемы есть у всех, Самир, даже у принцев, - вернула улыбку Кэт, - Вся разница в ресурсах и возможностях их решения.
  - Поверьте, мои ресурсы неограниченны.
  - Не сомневаюсь.
  - И проблемы я решаю всегда. Причем редко покидая ради этого дело, которое занимает меня на момент возникновения задачи.
  - Тогда мне особенно льстит ваше присутствие здесь. Но еще больше оно меня удивляет. Хватит ли моих скромных возможностей на решение задачи, которая заставила вас разбираться с ней лично, без посредников?
  Он весело рассмеялся и воздел руки в жесте молящегося.
  - Видит Аллах, вы поразительная женщина! Стараетесь сделать все, чтобы у желающего иметь с вами дело это желание отпало. Но, о чудо, оно лишь крепнет с каждой минутой разговора!
  Его веселость понравилась Кэт. Она расслабилась. Впервые с начала рабочего дня.
  - Сколько же вы будете держать меня в неведении, Самир? Говорите, с чем пришли!
  - Хорошо, - притушил улыбку он, - Я не буду ходить вокруг да около. Моя проблема - вы.
  Округлив глаза, Кэт отстранилась от разделяющего их стола. Маленького, вдруг показавшегося ей смешной преградой.
  - Я?
  - Вы, - подтвердил он. - Я хочу предложить вам работу. Чтобы вы не отказались, пришел сделать это лично. И заодно еще раз потешить взор вашей красотой.
  - Надо же, - последнюю ремарку Кэт намеренно пропустила, - Я боюсь представить себе, какая роль уготована мне в свите арабского шейха.
  - Самая почетная, - уверил он. - Я хочу, чтобы вы согласились заняться дизайном моей квартиры в Нью-Йорке.
  Она растерялась. В принципе, ей следовало бы догадаться сразу, с чем он к ней пожаловал. Работать на шейха, обставлять его жилище... А что, надо признать, заманчиво звучит.
  "Наверное, это было бы интересное сотрудничество", - невольно подумала она, глядя в ястребиное, волевое лицо сидящего напротив мужчины.
  - Понимаете, Самир, - сказала Кэт, - Я бы заинтересовалась вашим предложением в иных условиях. Но я работаю. Я занята. И своими обязанностями не пренебрегу. Как бы обаятельны вы ни были.
  На последнюю фразу принц отреагировал смущенным мальчишеским румянцем.
  - Я и не думал отрывать вас от основной деятельности. Разве не получится совмещать два дела? - спросил он. Кэт очередной раз подумала, что его деликатность не сочетается ни с его гордой внешностью, ни с положением.
  - Как вы себе представляете это?
  - Я найму вам помощников, которые будут осуществлять ваши распоряжения. Я сглажу все неудобства, которые станут возникать у вас в ходе работы на меня. Вы не будете ограничены во времени и средствах. Работайте, когда вам удобно, как вам удобно, с какими пожелаете материалами! Вам стоит лишь захотеть, и все что не попросите, будет моментально доставлено.
  Он перевел дыхание.
  - Я хочу, чтобы вы смело фантазировали, Кэт, задействовали в полной мере свой потенциал, творили! Вас ждут огромные пространства, где вы сможете расправить крылья!
  Кэт думала остановить его, но слишком живое воображение уже вовсю разворачивало перед внутренним взором заманчивые картины.
  Его спальню она оформила бы в темно-синих и фиолетовых цветах с золотом, эмалью и перламутром, волшебных красках арабской ночи. Восточная нега, замысловатая вязь арабесок на сводчатых потолках, сияющий мрамор полов, древесный узор на драпировках и стенах....
  - Зачем вам это? - резко спросила она, усилием воли наступая на глотку своему воображению, - Чтобы я фантазировала и расправляла крылья? Какая в этом польза лично для вас?
  - Самая непосредственная, Кэт! - изумился он ее непониманию, - Вчера я был покорен обстановкой этой комнаты. Я хочу, чтобы мой дом выглядел также! Прерафаэлиты, вы сказали вчера?! Смогу ли я найти в Нью-Йорке подобного вам специалиста по прерафаэлитам?
  Кэт посмотрела в драгоценные глаза принца с мягкой иронией.
  - Легко, Самир. Я далеко не единственная в своем роде. Вы же не ограничены в ресурсах - в вашем распоряжении не только Нью-Йорк, но и вся Америка, Европа. Я лично вам могу порекомендовать настоящих гениев дизайна, до которых мне очень далеко. Хотите?
  - Не хочу. Артур меня убедил, что более подходящего, чем вы, кандидата для реализации моей задумки не отыскать, - упрямо ответил Самир. Его ладонь будто невзначай передвинулась по скатерти ближе к ее пальцам, - он советует мне лучшее, с чем сам непосредственно знаком.
  - Не понимаю, почему Артур порекомендовал меня. Ему известно, как я занята.
  - Это последнее, о чем вам стоит беспокоиться.
  Кэт промолчала, перестав улыбаться и отведя глаза.
  - Ваше молчание, - прищурился он, - нельзя истолковать, как знак согласия? Я прав, Кэт? Чем я вас обидел, скажите...
  Было видно, что ее поведение расстраивает его. Кэт поняла, что перегнула палку, слишком рьяно демонстрируя непреклонность. Ведь если по-честному, ничего особенного он ей не предложил. А вел себя, надо отдать ему должное, очень вежливо.
  - Самир, - примирительно произнесла она, снова встречаясь с ним взглядами. - Уверяю вас, я бы приняла ваше предложение при других обстоятельствах. Идея мне по душе. Но все-таки основной круг деятельности очерчен для меня в стенах этой галереи. Нет, вы не обидели меня, ни в коем случае. Напротив, мне приятны и подаренные вами цветы, и эта беседа.
  Самир покачал головой так, словно не верил в происходящее.
  - Вы отказываетесь, - констатировал он, - отказываетесь, словно я предлагаю вам что-то непристойное, а не выгодное сотрудничество. Я бы наградил вас по-королевски. Вы решительно мне не понятны. Хотя бы подумайте, Кэт!
  Последнюю фразу он произнес с такой горячностью, что Кэт ощутила, как покрывается мурашками. Она не шелохнулась, ничем не выдала своего состояния, хотя внутри, в животе, против воли ее, сгустился жар. Принц смотрел на девушку антрацитовыми глазами и, казалось, угадывал ее состояние. Она не отводила взгляда на сей раз, боясь, что он заметит ее волнение, старалась выглядеть нормально, спокойно. "Мы оба прекрасно понимаем, о чем речь. Это не какое-то там выгодное сотрудничество. Нет, Самир. Кэт Шэддикс - единственный в своем роде специалист по прерафаэлитам? Что за ерунда? Разве может заинтересовать английский романтизм восточного человека, привыкшего к роскоши совершенного иного толка? Вы лукавите и клоните в нежелательную сторону"... Она сделала попытку отвлечься от мужчины на окружающих их интерьер. И к своему изумлению осознала, насколько он интимен. Как она раньше этого не замечала? Противоречила Жозефин. А ведь та была права! Узор стен вьется, кружится, стирает грани. Исчезают углы, изгибы. Пропадают двери, окна. Выхода нет. Есть только мерцающий огонь свечей. Самир смотрит на нее, а ей кажется, что она обнажена под его жгучим взглядом.
  "Дьявол! - мысленно обругала себя девушка, - остановись, Кэт! Куда тебя занесло! Да почему, собственно, он не может заинтересоваться прерафаэлитами?! Что ты себе, черт возьми, навыдумывала? Возьми себя в руки и веди себя профессионально! Кто сказал тебе, что он имеет в виду не то, что говорит. И даже если так! Поддаваться на его провокации совсем не обязательно"!
  - Хорошо, я подумаю, Самир. Я подумаю. Почему вы улыбаетесь?
  - Я радуюсь.
  - Чему же?
  - Аллах поможет мне заручиться вашим согласием.
  - Вы упрямец.
  - То же самое можно сказать о вас, Кэт.
  - Я - другое дело. Давайте прощаться. Беседовать с вами увлекательно, но работа ждет, сами понимаете.
  - Прощаюсь неохотно.
  Они поднялись и протянули друг другу руки. Пальцы Кэт впервые оказались в ладони шейха. Кожа его рук была бархатистой, не жесткой, как у Джерри, кисти - значительно уже. Но это были руки мужчины, сильные, уверенные. Девушка снова задержала взгляд на перстне.
  - Необычный камень, - невольно вырвалось у нее, - Кажется, в нем пляшут фигурки.
  Он повернул кольцо в луч света, не выпуская ее ладони. На бесчисленных фасках разгорелись алые, розовые, аметистовые, карминовые блики, вспыхнул ореол кровавых брызг.
  - Это свет играет на гранях. Но мой черный бриллиант необычен, вы угадали. Он приносит счастье.
  - Богатство и славу?
  - Иное счастье. Он благословляет любовь. Надеюсь, вскоре я расскажу вам его историю.
  Она почувствовала, что при этих словах он сжал ее ладонь немного крепче. И затем отпустил.
  - До встречи, Кэт.
   - До встречи, Ваше Вы... Самир.
  Не оглядываясь, она вышла, оставив собеседнику лишь нежный аромат своих духов.
  Кэт шла по коридору будто во сне. Она все еще видела перед собой шейха, видела его черные глаза и чувствовала беспокойство. Чувствовала прикосновение его пальцев к ее руке. Прикосновение, которое оказалось приятным. Прикосновение, которое хотелось вспоминать.
  "Я влюблена в другого, - идя, Кэт в задумчивости обхватила себя за локти, - Я люблю Джерри. Люблю. Так почему же Самир волнует меня, незнакомый, непонятный мне мужчина... Почему я думаю о нем?"
  В мастерской была лишь Жозефин. Она поставила в вазу подаренные Самиром тюльпаны и теперь ворковала под нос какую-то песенку, оглаживая лепестки цветов.
  - Твой поклонник уже уехал? - спросила она, поднимая глаза на входящую Кэт.
  - Собирается, - Кэт прикрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной, откинула назад голову и уставилась в потолок.
  Жозефин отставила в сторону вазу с цветами.
  - С тобой все в порядке, девочка?
  - Все хорошо...
  Жозефин взяла со стола графин, налила в стакан воды и без слов поднесла его Кэт. Пока Кэт пила, женщина сквозь очки внимательно изучала ее взглядом.
  - Лжешь, с тобой не все в порядке, - уверенно сказала она, - Принц Самир сделал тебе что-то?
  Кэт захлебнулась и раскашлялась.
  - С чего вы взяли? - выдавила она с трудом. - Что он вообще может мне сделать?
  - Не знаю, - понизила свое контральто Жозефин,- Может предложить руку и сердце. Ты бы не хотела выйти замуж за шейха?
  Кэт прыснула.
  - Ну, вы даете, Жозефин! Ей-богу, с вами не соскучишься.
  Они вдвоем прошли к кухонному уголку, Кэт щелкнула кнопкой электрического чайника.
  - Он предложил мне работу.
  - Только и всего? Стоило волноваться... - мадам Мэлоун достала из выдвижного ящика бумажные салфетки, протерла ими столешницу.
  - Именно, что ничего особенного, - Кэт бросила в чашку чайный пакетик, - Но у меня такое ощущение, будто меня прочат в гарем.
  - Снова не вижу повода для волнений. Ты отказалась?
  - Жозефин, пожалуйста.
  Чайник, вскипев, щелкнул. Кэт налила кипятка, бросила на тарелку несколько кружков овсяного печенья, поставила сей скудный ланч на стол и уселась, помешивая серебряной ложечкой чай.
  -Я пообещала подумать, но из вежливости. Через неделю откажусь, потому что не вижу возможности совмещать. Не могу подвести Артура. У меня контракт...
  Жозефин уселась с салфетками напротив нее. По миловидному улыбающемуся лицу женщины разбежались лукавые морщинки.
  - Точнее, не видишь возможности работать в непосредственной близи от красивого шейха. Верно я говорю?
  - Умоляю вас, - Кэт обожглась чаем, - У меня есть мужчина. Я его люблю, Жозефин. Очень люблю. Мне хорошо с ним.
  - Охотно верю, - Жозефин сделала вид, что рассматривает рисунок на салфетке, - Однако любовь не мешает нам, женщинам, оценивать очевидные достоинства тех, кто нашими избранниками не является. Права я или нет?
  Кэт промолчала, ощущая странное покалывание в кончиках пальцев, державших чашку.
  - Я права, - подвела итог мадам Мэлоун. - Ты любишь, тебя любят - это видно всем, принцу Самиру в первую очередь. Его покорило идущее от тебя сияние. Но ты не его опасайся, Кэт! Твоя женская сущность, разбуженная мужчиной, которого ты так любишь, может выйти из-под контроля. Красивый, темпераментный мужчина - не меньший соблазн для тебя, молодой женщины, чем ты для него.
  
  Видя, что в его кабинет входит принц Самир, Артур вскочил со своего глубокого кресла, как распрямившаяся пружина.
  - Как успехи? - отказался он от приветствий и предисловий. - Уговорил ее на что-нибудь?
  Принц остудил хозяина галереи высокомерным, с оттенком презрения взглядом и без приглашения опустился на сиденье дивана. Мэлоуну пришлось в молчании возвращаться на свое место.
  "Заносчивый сопляк, - подумал он, садясь и до боли вонзая ногти в кожаные подлокотники, - считает меня сводником. Но без меня не справится и знает это. Что ж, презирай, Ваше Высочество. Я не столь самолюбив, как ты. И куда менее богат. Поэтому потерплю. Ради нашего общего блага".
   Ждать, пока принц снизойдет до разговора, пришлось долго. Обездвиженный захватившими его мыслями, он напоминал дремлющего сфинкса. Неестественное спокойствие Артура обмануть не могло, ибо тот давно понял, что в душе молодого шейха разворачивается битва. Время от времени, словно отголосок внутренних боевых действий, по смуглому лицу пробегала молния, искажая правильные черты. Самир зловеще раздувал ноздри, плотно сжимал губы, кровь резко отливала от его щек, и становилось ясно - принц в бешенстве, и затянувшееся молчание это бешенство усугубляет.
  - Я воспользовался твоей идеей, Артур. Предложил ей работать на меня. Она отказалась,- наконец заговорил он, буравя пространство остановившимся взглядом.
  Артур ждал продолжения.
  - Отказалась. Хотя сказала, что подумает. Но это всего лишь кокетство. Она пытается быть со мной вежливой. Не отказывать с ходу. Мне ее вежливость ни к чему, ты же понимаешь Артур?
  - Понимаю, - позволил себе вступить в диалог Артур.
  - Мне нужно, чтобы она согласилась.
  - Я говорил тебе, что просто не будет. Но это только начало.
  - Начало или нет, сделай все, чтобы она согласилась.
  - Ты думаешь, у меня есть влияние на эту женщину?
  - Сделай. Как - это твои проблемы. У босса всегда есть влияние на подчиненного. Используй свое преимущество. В ответ я проявлю по отношению к тебе неслыханную щедрость.
  "Его высочество шейх проявит щедрость, - подумал со злорадством Артур, - осыплет своей милостью, вознесет до небес своего покорного слугу. Как же бесят меня эти ханские замашки - повелевать, властвовать, указывать, награждать! Ты банально заключаешь со мной торговую сделку, бесценный принц, покупаешь мои услуги. Но отказаться при этом от мины и тона любимца богов, сойти с пьедестала и говорить на равных не в силах. Отлично, твой каприз дорого тебе обойдется. Значительно дороже своей истинной стоимости".
  - Сделаю все от меня зависящее, - вслух произнес он, поигрывая бронзовым пресс-папье, изображавшим летящую голубку. - На что она сослалась, отказывая тебе?
  - На занятость. У нее много дел здесь, на работе.
  - Она не солгала. Лояльность галерее мне нравится. Говорит о честности и профессионализме.
  - Я жду результата.
  - Это очень ценный сотрудник, Самир.
  - Не заставляй меня повторять все сказанное ранее.
  Принц пружинисто поднялся, демонстрируя намерение уйти. Артур встал следом, подойдя, протянул принцу руку для прощального рукопожатия.
  - Я буду делать все возможное, - повторил он, задерживая гостя у двери, - Но. Ты имей в виду, что я не всесилен. В этой игре многое зависит от тебя лично.
  - Я не играю в игру, Артур, - на прощание шейх облил гостеприимного хозяина очередной дозой презрения во взгляде, которую Артур принял безропотно, как обещающую скорейшее выздоровление пилюлю. - Я хочу получить женщину. Эту конкретную женщину. Ты мне должен помочь.
  - Помогу.
  Самир ушел. Артур снова уселся в свое удобное кресло, повернулся в нем, глянул в окно - на улице шел снег. Так просидел где-то с полчаса. Через полчаса поднялся, прошел к бару, плеснул себе коньяка, вернулся на созерцательный пункт. Через час вызвал по телефону секретаря. Холодным взглядом встретив вошедшую жену, Артур осведомился:
  - Скажи, Жозефин, на месте ли Мозес Гершт, наш гениальный реставратор?
  - Нет, Артур, - ответила Жозефин, ровной стопочкой пристраивая принесенные для подписи бумаги на краешке рабочего стола мужа, - сегодня он не явился.
  - Позвони ему, попроси явиться в понедельник.
  - Зачем беспокоить старичка? Он обязательно придет сам, не на этой, так на следующей неделе.
  - Позвони, - повторил Артур твердо. Нацепил на нос очки, придвинул бумаги к себе, - У нас появилось полотно, требующее реставрации. Пусть придет завтра, а как придет, сразу сообщи мне. Нам с ним есть о чем поговорить.
  - О чем же, если не секрет?
  - Не секрет, - Артур оторвался от бумаг, отложил ручку, - Сегодня же вместе с Мэри займись поиском нового экскурсовода для галереи. Я убираю Кэт из выставочных залов. Девушка станет ассистентом мистера Гершта.
  - Зачем Мозесу ассистент, Артур? Он терпеть не может помощников, - Жозефин присела напротив, всем своим существом требуя объяснений. Артур не мог не заметить, что Кэт, эта сердцеедка, очаровала его падкую на все красивое жену. И Жозефин реагировала на все, что касалось Кэт, чересчур лично. - И девочка прекрасно справляется в галерее.
  - Кэт хороша в любом качестве. Даже слишком, как мы сегодня имели возможность убедиться. Тебе понравилось успокаивать посетителей, Жозефин? Рассыпаться в извинениях? Это счастье нам скоро придется хлебать ложками. Дражайший принц Самира, наш блистательный шейх, вечно таскающий за собой хвост угрюмых охранников, настроен решительно. Запретить ему приходить я не могу, так пусть он спокойно заходит во флигелек Мозеса, где уйма комнат, тихо и нет никого, кроме тугого на ухо старичка, ковыряющегося в хламе. Там им с Кэт можно беседовать, сколько заблагорассудится.
  Артур хотел вернуться к работе, но Жозефин остановила его:
  - Артур. Ты собрался изолировать Кэт, чтобы шейх имел к ней свободный доступ?
  - Да, именно это я собираюсь сделать, - поморщился Мэлоун, услышав негодование в голосе жены.
  - Подожди, - она поднялась, - Ты в своем уме? Зачем?
  Артур задумчиво щелкнул по зеленому абажуру настольной лампы. Раздался тихий звон. Рабочий день продолжается, на вечер запланирован банкет с клиентами, дел по горло... И с задачей, которой он уделил сегодня достаточно времени, не дает разобраться собственная жена. Стоит и квохчет, как глупая клуша.
  - А зачем мужчина хочет уединиться с женщиной, любимая? Все ясно, как день. Шейх запал на Кэт и ради обладания ей готов выложить баснословную сумму. По иронии судьбы, он выложит эти деньги мне. Ибо я есть тот человек, который ему поможет в его проблеме. Если откажу, нас с тобой ждут неприятности, похуже твоих кукольных страстей. Не забывай, с кем дело имеем... Но даже не это главное. Главное то, что у меня появится шанс развить бизнес...
  - За счет Кэт, - язвительно выдавила Жозефин.
  - Да хоть за счет самой девы Марии! - пролаял окончательно выведенный из себя Артур. - Я бизнесмен, Жозефин! Ты - моя жена! Мы делаем общее дело! Ты обязана мне помогать! Иди и не заставляй меня орать на тебя!
  - Она влюблена, Артур.
  - Иди, - попросил он миролюбиво, - посмотри лучше сериал.
  Жозефин вышла.
  - Влюблена, - Артур сердито передернул галстук. - Влюблена, и что. Любовь, как болезнь, имеет свойство проходить.
  
  Упрямец-пенсионер Мозес Гершт в понедельник на работу не вышел, несмотря на звонок и вежливую просьбу Жозефин посмотреть новую, требующую реставрации картину. Не вышел он и во вторник, и в среду, отговариваясь какими-то запутанными семейными обстоятельствами. Артур взял ситуацию в свои руки. В четверг, отложив все дела, он лично поехал в гости к капризному реставратору. Возвратился поздно, явно удовлетворенный беседой со старичком, об исходе которой его жена Жозефин могла лишь догадываться.
  "Старый интриган, - не без гордости подумала она о муже, и следом грустно вздохнула, - Ах, Кэт, милая девочка. Не имеет ни малейшего представления, в какую попала заварушку..."
  
  "Не музей, а сумасшедший дом. Не работа, а странное, неделю тянущееся сумасшествие. Забавное сумасшествие", - рассуждала про себя Кэт, спеша по коридорам галереи навстречу шейху.
  Он наведывался в галерею каждый день в компании своих молчунов-охранников, наводящих ужас на посетителей. Наведывался без особой цели - просто, чтобы подарить цветы прекрасной даме, сделать ей очередной по-восточному витиеватый комплимент и философски удалиться.
  Поначалу прекрасная дама отзывалась на приходы поклонника внутренним недоумением, стараясь поскорее от него отделаться. Но с течением дней, принимая от принца то фрезии вперемешку с цветами апельсинового дерева, то подснежники, то шикарные розы, она почувствовала неудобство. Против манеры, ссылаясь на занятость спасаться бегством с охапкой цветов, восставало хорошее воспитание.
  Кэт разок вежливо пригласила Самира прогуляться по залам, сопроводив прогулку рассказом об окружавших их экспонатах, новых и старых. Самир внимал ей с подкупающим интересом. В другой раз они посидели на лавочке в оранжерее, где Кэт под шум льющейся воды в фонтане согласилась посмотреть фото его новой Нью-Йоркской квартиры, требующей ремонта, и даже сделала на снимках кое-какие пометки карандашом. Однажды они попили чаю вместе с Жозефин, беседуя о европейской живописи, в которой Самир, оказывается, изрядно разбирался.
  Завязывалось некое подобие дружбы, и каждый день к обеду Кэт ждала, что вот-вот в галерее объявится восточный монарх, как всегда, окутанный дымкой тайны, как всегда с цветами, и внесет в рабочую рутину дня нотку разнообразия и романтики.
  Жозефин по-доброму подтрунивала над Кэт после ухода Самира, упрекала ее в сердцеедстве. Девушка хохотала и отмахивалась. Самир, Самир... В конце концов, есть Джерард, железобетонный аргумент, чтобы не относится серьезно к новому знакомому.
  С Джерри, тем не менее, были связаны слабые, но ощутимые уколы совести. Несколько раз его традиционный полуденный звонок совпал с приходом принца. Кэт приходилось отговариваться работой, перезванивать позже... Со второй попытки разговор обычно не клеился.
  Сегодня история повторилась.
  - Джерри, прости, не могу сейчас разговаривать. Позвоню потом, хочешь? - предложила Кэт, выходя в холл галереи, куда сквозь парадные двери уже входили принц и его свита.
  - Опять занята?
  Она представила, как шотландец недовольно хмурится и разнервничалась.
  - Что значит "опять"? Я на работе. Здесь всегда может всплыть что-то важное.
  - Хорошо, работай, - сухо ответил Джерри, - Я сам тебе позвоню.
  И отключился. Она сунула мобильник в кармашек расклешенной юбки.
  - Добрый день, Кэт! - принц преподнес ей крохотную корзиночку с красивейшими бело-голубыми фиалками. - Вам сообщили дурную новость?
  - Здравствуйте, Самир. С чего вы взяли?
  - После разговора по телефону вы погрустнели.
  - Вам показалось. Видите, я улыбаюсь. Почему хотя бы раз вы не придете без цветов?
  - Вам не нравятся фиалки?
  - Нравятся. Но я чувствую себя обязанной.
  - Напрасно. Я дарю вам цветы от души.
  - Хорошо, идемте со мной, дамский угодник.
  Не придав особого значения ядовитому взгляду Мэри Карлтон, которая стояла у ресепшна и была свидетелем сцены, Кэт развернулась на каблуках, прижала к себе корзинку с фиалками, пошла вперед.
  Обмениваясь общими фразами, они углубились в самое сердце особняка, прошли в его заднюю часть, к которой был пристроен каменный флигель, остановились перед тяжелыми дверьми.
  - Согласно легенде, которую Жозефин мне время от времени рассказывает, - сказала Кэт шейху, прежде чем постучать, - здесь работает таинственный реставратор, гений уровня самого Леонардо или Тициана, чьим полотнам ему доводилось возвращать жизнь. За более чем месяц работы в музее Мэлоуна, я ни разу его не видела. Кажется, сегодня такая возможность представится. Вы не против сходить в гости к реставратору, Самир?
  - Я буду только рад, Кэт, - развел руками шейх, - но меня не приглашали.
  - Отлично, я приглашаю. Раз уж вы пришли, не могу же я бросить вас. За пять минут до вашего прихода мимо меня пронесся Артур со словами "быстро во флигель". Вот мы на месте, я и вы, в качестве моего спутника. Вас устраивает такой расклад?
  - Быть вашим спутником? Спрашиваете!
  - Только одна вещь, Самир, прежде чем я постучу, - она повела глазами по стоящей за спиной шейха охране, - думаю, вам стоит войти в святая святых одному. Оставьте парней за дверьми. Уверяю, ничего плохого с вами в мастерской не случится. Наш реставратор успел разменять восьмой десяток и серьезной угрозы для вас не представляет.
  Не замечая иронии Кэт, Самир на родном языке сказал пару слов арабу, стоявшему по его правое плечо. Это был видный, похожий на самого принца, мужчина, чью красоту портило высокомерное, даже брезгливое выражение, застывшее на лице. Оно придавало ему сходство с кровожадным пустынником-головорезом. Выслушав шейха, разбойник скривился сильнее, отчего лицо его стало вовсе зверским. Коротко кивнул хозяину, окинул Кэт взглядом оголодавшего леопарда, узревшего косулю.
  Девушка внутренне поежилась и постучала в дверь.
  Далеко не сразу за стеной послышались шаркающие шаги. Задолдонил старческий голос. Дверь открылась, в ноздри ударил ядреный запах олифы и лака, забивая дыхание. Перед ними предстал щуплый и низенький человечек. Он был облачен в изгвазданный краской рабочий халат, из-под длинной полы которого выглядывали носки разношенных домашних тапочек.
  Человечек был стар. На его огромном носу поблескивало пенсне, великолепную лысину обрамлял ореол мелких седых кудрей, придавая обладателю шевелюры лихость и одновременно трогательность - ни дать, ни взять нимб вокруг головы святого.
   - Желаю здравствовать, - скрипнул человечек, и пошаркал вглубь мастерской, оставив дверь распахнутой. Кэт расценила это как приглашение войти.
  Чуждое пространство внутри флигеля под высоченным потолком пугало: тут и там, как обломки кораблекрушения, виднелись разные предметы. Девушка нашарила руку Самира, принц отозвался рукопожатием, и они шагнули в распахнутый дверной проем, как в магический портал - с трепетом и осторожностью, словно ожидали попасть в иное измерение. Что, собственно, и произошло.
  Здесь следовало смотреть, куда ступаешь. Ждущая починки антикварная мебель норовила подставить ножку, о раскорячившиеся на пути мольберты можно было больно стукнуться, запнуться и упасть, с угрозой сломать себе конечность. Столы были заставлены стеклянной и металлической тарой разного калибра, над которой витал насыщенный химический аромат. Банки, скляночки, бутылки и пузырьки загадочно поблескивали. Стаканы, расставленные повсюду, щетинились прутиками кисточек. На чистых тряпицах были аккуратно разложены штабеля реставрационных инструментов: скребки, шпателя, шила, утюжки, грузики, весы, лупы и масса прочих хитрых приспособлений для скобления, счищания, выравнивания, размазывания, промокания, вощения, лущения, золочения, консервации и консолидации.
  Кэт и Самир пробирались к центру комнаты, ориентируясь на шарканье тапочек старика. Тот лавировал между серебряными зеркалами, драгоценными вазами и укутанными тканью статуями, как карась в тихой заводи. Когда молодые люди увидели его вновь, дед вскарабкивался на скамеечку перед треножником, чтобы невозмутимо вернуться к работе.
  Кэт и Самир постояли в молчании минуты три. Реставратор миниатюрным шпателем обрабатывал верхний угол укрепленного перед ним полотна, не обращая внимания на гостей, что-то бубнил себе под нос. Кэт заметила, что реставрирует он недавно приобретенную галереей картину Милле, побитую плесенью.
  - Извините нас, уважаемый мистер Гершт, - решилась она прервать бормотания и скобления, - Мы бесцеремонно вторглись к вам, а представиться не удосужились.
  - Уже наслышан, дорогая моя, - отозвался дедок, - Совсем недавно небезызвестный здесь Артур Мэлоун на протяжении вечера изумлял меня рассказами о вас. Я благодарно внимал ему, и теперь счастлив лицезреть вас у себя. Катерина Шэддикс!
  - Это я, - она сделала книксен.
  - Мозес Гершт, ваш покорный слуга, - он слегка поклонился, - Я бы охотно поцеловал ручку даме, предложил кофе. Но когда работаю, не способен быть вежливым. Дело поглощает меня без остатка.
  - Работайте-работайте, - торопливо откликнулась Кэт, - мы не собираемся вас отрывать!
  - Благодарствую, но и вы не спешите убегать. За работой я люблю поговорить - спрашивайте, что хотите, интересуйтесь, отвечу на все вопросы. Вам предстоит ассистировать мне, а это, осмелюсь напугать, задача адская. Кто это с вами, еще один ассистент? Ко мне?
  Молодой араб протянул старцу руку и представился полным именем:
  - Самир бин Ибрагим Азиз аль Саид.
  - Мозес Гершт, - ответствовал реставратор, откладывая шпатель и принимая рукопожатие, - не ассистент, и не ко мне. Правильно я трактую?
  - Правильно. Я пришел по приглашению Кэт.
  - Интересуетесь реставрационным делом?
  - Скорее искусством в целом, но и ваше занятие меня увлекает. Чисто в познавательном ракурсе.
  - Замечательно, располагайтесь, наблюдайте с любого, какого хотите, ракурса, - Мозес Гершт оставил картину и сошел со скамеечки, при этом существенно потеряв в росте. Вытер руки о полотенце, перекинутое через спинку стула поблизости. - Самое разумное изобретение человечества - искусство. Искусство космополитично и объективно! Только на почве искусства способны мирно сосуществовать араб и еврей. А, юноша? Что вы думаете об этом?
  Втроем они как по команде повернулись к картине, поставленной на треножник.
  Заря погасает, солнца не видно, но багрец еще разлит в воздухе. По небу протянулись ленты облаков. Она сидит на лугу, пахнущем после дневного зноя распаренными травами, и сумрак подползает к ней из яров и оврагов. Прозрачные руки перебирают цветы в подоле платья, вплетают гирлянды маргариток в длинные, светлые локоны. Кажется, она дремлет, но видно, как глаза ее блестят за полуопущенными ресницами, а грудь замерла на вздохе - она всего лишь замечталась. Крохоная босая ножка выглянула из-под платья, над ней в легком витке порхает бабочка. Хорошо девушке одной на лесной полянке, не замечает она угрюмых ольх на опушке за своей спиной. Не видит того, кто, прячась за кривыми стволами, наблюдает за ней...
  Кэт почувствовала глубокую растерянность. Она изучала полотно у себя в лаборатории. Но сейчас. Возможно, свет упал иначе. И наблюдатель стал виден. Еще и ее лицо, оно знакомо Кэт. Женское лицо с полотен не Джона Милле, а....
  Светлая прядь, непослушно упавшая на бровь и висок. Изгиб лебединой шеи. И ладонь раскрытая, поднятая к небу в дарящем, щедром жесте. Деву на лугу рисовал не Милле! Ее рисовал другой!
  - Это не Милле! - вскрикнула Кэт и осеклась под взглядами Мозеса и Самира.
  - А кто? - проворчал реставратор.
  - Бойс... - тихо ответила она.
  Кэт заворожено смотрела на тонкое, грустное лицо. Оно напоминало ей кого-то. Но кого? В этом лице есть что-то особенное... Что-то, от чего в груди теснит, словно смотрит она не на картину, а на старую фотографию...
  - Бойс? - старичок сгорбился, придвинулся к полотну ближе, присматриваясь, - не знаю, не знаю, судя по манере исполнения, подлинный Милле.
  - Бойс и Милле действительно очень похожи манерой исполнения, - проговорила Кэт, - Они не копировали друг друга, не подражали друг другу. Скорее всего, даже не встречались. Милле жил в Лондоне. А Бойс... Кем был он, неизвестно. Однако оба художника развили стиль живописи, который мы сейчас наблюдаем. Это настоящий феномен. Особенно касательно Бойса. В Братстве Прерафаэлитов он не состоял. Но писал в их романтичной манере, использовал белила для грунтовки холста перед нанесением красок. И натурщиц выбирал соответствующих...
   Мозес снова склонился к холсту.
  - Как вы узнали, что это Бойс? Что вам подсказало?
  - Я вижу, - Кэт замялась, - некоторые признаки...
  - Занятно... - круглые стеклышки пенсне мигнули, - Поверю на слово. Но раз мы смотрим на картину Бойса, мы большие счастливцы. Его картины - раритет, который днем с огнем не сыщешь, не увидишь и не купишь.
  - Вы правы. Говорят, существует скрываемая частная коллекция, из которой изредка на черный рынок попадает живопись этого художника. Где Артур умудрился отыскать его картину?
  - Вы сами сказали - на черном рынке. Наш Мэлоун хват, каких мало. После реставрации пустит картину с молотка за бешеную сумму. Вы купили бы ее, юноша? Нравится вам девушка с цветами?
  Вместо того, чтобы поглядеть на ту, которую указывал ему Мозес, принц взглянул на Кэт.
  - Она прекрасна, - убежденно ответил он, - Я бы отдал многое, чтобы ей владеть.
  - Хм, - старый еврей проковылял к другому треножнику и сдернул покрывало с холста. - А эта? Томас Гейнсборо, доложу вам, английский классик, академист.
  С темного фона портрета на них смотрела белоликая дама с глазами лани, покатыми нежными плечами и красным маленьким ротиком, резко контрастирующим с чувственными полуоткрытыми губами той, которую запечатлел Бойс. Дама была в высоком напудренном парике, а свободную гриву волос девы на поляне раздувал ветерок.
  - Что скажете?
  - Она красива, - без уверток признал Самир, - перед ней хочется замереть в восхищении. Но эту...
  Его взгляд вновь обратился к холсту Бойса. Или стоявшей рядом с холстом Кэт.
  - Эту хочется любить. Ей хочется обладать.
  
  - Добрый день, сэр, добро пожаловать в музей!
  Он сразу ей понравился, как только вошел в вестибюль. Рост, осанка, фигура. Мэри Карлтон, бросив приводить в порядок рабочее место, из-за стойки вышла навстречу посетителю.
  - Чем могу быть полезна? - осведомилась она, подходя к нему ближе, чем того предписывал этикет. Вблизи он был еще лучше.
  Мужчина опустил на нее светлые глаза. Мэри Карлтон поправила кокетливое жабо на блузке, выпятила грудь.
  - Для экскурсии, - заговорила она, не дождавшись от него реакции, - вы выбрали неудачное время, сэр.
  - Чем оно неудачно? - подал он голос.
  - Вам лучше зайти позже, через час или два, - она изначала решила быть милой и вежливой, - В галерее будет свободнее, я лично проведу вас по залам, покажу все наши экспонаты.
  - Вы не ответили на вопрос, - усмехнулся он. При виде его усмешки Мэри ощутила острую нехватку воздуха.
  - В залах полно-полным охраны, - пролепетала она, тайком вытирая вспотевшие ладони о свои элегантные брючки, - вам не дадут свободно прогуляться по особняку.
  - А что охрана охраняет? - вопросительно приподнял он бровь.
   - Не что, а кого. Охрана охраняет его высочество арабского принца, который в последнее время стал нашим постоянным посетителем.
  - С чего вдруг такая честь? Принц - поклонник изящного искусства?
  - Скорее изящных женщин, - доверительно сообщила Мэри, напуская на себя не свойственную ей целомудренную строгость, - С тех пор, как месяц назад у нас появилась новая сотрудница, в галерее каждый день балаган. Да что я рассказываю, вы сами все сейчас увидите.
  Незнакомец сунул руки в карманы джинсов и отступил к стене, Мэри присоединилась к нему. В холле зашумело, мимо них прошествовали облаченные в черные костюмы здоровяки. Они выстроились коридорчиком, отрезав от центра комнаты привлекательную атташе и ее незнакомца. Мэри прижалась к нему плечиком. Он не обратил на это внимания.
  Коридор из охраны заканчивался в глубине галереи у высоких лакированных дверей из беленого дерева. Двери оставались закрытыми.
  Мужчина смотрел только на эти двери, которые долго, очень долго не открывались. Мэри уже второй раз украдкой потерлась грудью о локоть незнакомца. Безрезультатно. Замечать ее он не собирался. Она исподтишка стрельнула в него глазками. Он выглядел равнодушным, усталым, мало заинтересованном в происходящем. Одна единственная вещь его все-таки волновала. Эти чертовы двери, которыми завершается вестибюль. Он смотрел на них пристально, внимательно, словно хотел заставить их раскрыться силою взгляда. Она недовольно сморщила нос.
  Мэри понятия не имела, кем являлся стоящий рядом мужчина, о чем думает, почему так настырно буравит взглядом закрытые двери, что видит за ними. Если бы только она имела возможность заглянуть в него, минуя материальную оболочку из мяса и костей...
  Сначала была только тяжесть в районе солнечного сплетения. Будто на грудь положили могильную плиту. Затем в ушах взревел зверь. Зашевелился, задвигался, наступил тяжелыми лапами на сердце и стал когтить его. Он чувствовал себя так, словно переключился на какой-то автономный режим, в котором рассудок не задействован, а органы чувств работают сами собой, независимо от его воли. Так продолжалось несколько секунд. Затем лихорадочно заработал мозг. Воображение, словно рентген, сканировало закрытые двери и разворачивало перед внутренним взглядом сцены. Одна бесстыднее другой. Кэт в руках чужого мужчины. Она торопливо освобождается от одежды. Вот уже обнажена. Опускается на диванчик, тянет на себя мужчину нетерпеливым движением, которое ему, Джерри, хорошо знакомо. Джерард прикрыл глаза и прижал пальцы ко лбу. Вобрал больше воздуха в легкие. Черт, это должно закончиться! Легкий деловитый шум, проникающий в галерею с улиц Манхэттена, вдруг перешел на новую, раздражающе-визгливую октаву, от которой Джерри бросило в пот и дрожь. Ощутив резкий дефицит кислорода, он открыл глаза. И не узнал пространство вокруг себя. Один, в каком-то душном, дымном смраде, издаваемом, Бог знает чем, то ли коптящими свечами, то ли факелами, то ли разожженными каминами или печами, липкое тепло которых он чувствует и вдыхает, широко раздувая ноздри. Невозможно дышать. Духота. И тьма. Только какие-то огненные всполохи тут и там. Да дверь на другом конце погруженной в серый сумрак залы. Он видит ее старое, потемневшее от времени, чернеющее древоточинами полотно, украшенное барельефом - танцующие фигурки или чертенят, или каких-то мифических бестий. Иди туда! Он уже слышит - темная стая выписывает воронку над ним, стремясь ворваться внутрь. Посмотри, что у тебя в руках. Глянь на свои руки! Джерард опускает взгляд. Руки покрыты кровью. Чья кровь? В правой зажат длинный кинжал с тонким, как игла, трехгранным лезвием, испачканным багровыми потеками. Ладонь ощущает удобную костяную рукоять. Пальцы сжимаются сами. Иди же! Отчаяние, боль, ужас. Иди и расплатись!!! Ты ведь не позволишь так поступать с тобой? Все равно ее тебе не удержать! Потеряешь. Не отдавай другому! Нет!!! Не будет этого! Страх. Зверь грызет сердце, чавкая и икая, по-вампирьи присасывается. Нет!!! Разве не слышишь? Они там! Звук вырывается из-за двери и ударяет в барабанные перепонки. Стон. Вслед за ним полный сладострастия крик. Еще крик, долгий, протяжный. О, небо... Он побежал, ударил в двери плечом, они широко распахнулись. За ними возникла спальня. Его спальня - он узнал высокое, закрытое бархатной портьерой окно, старинную кровать со спиралевидными столбами, поддерживающими легкий полог. На кровати два голых тела. Мужчина и женщина. Она обвилась вокруг его смуглого сильного тела, как змея. Кажется, ее полупрозрачная кожа источает серебристый лунный свет. Его пальцы темнеют на ее бедрах, прижимают ее так тесно, теснее невозможно. Он пылко целует ее изогнутую шею, пальцы другой руки потерялись в растрепанных волнах волос цвета спелой пшеницы. Кэт. Кэт... Это ты. Она стонет от поцелуев черноволосого юноши. Движется, как волна. Кричит от удовольствия. Визжит, как похотливая шлюха. Джерард бросился к ним. Схватил смуглого любовника за плечи и отшвырнул прочь без особого усилия, как будто тот был марионеткой. Девушка уставилась на Джерарда сумасшедшими янтарными глазами. Он прорычал ее имя, чувствуя пену на губах, и больше не сдерживаясь, полоснул по горлу лезвием, оттянув ее голову назад за волосы. Кровь запенилась, задымила и залила все. Кровать, пол, светловолосую девушку. Он захлебнулся этой кровью, она хлынула ему в горло соленым потоком. "Посмотри, что ты натворил. Ты не принадлежишь себе", - проговорила сероглазая женщина.
  - Сэр!
  Джерард очнулся. Двери в конце вестибюля открылись. Из-за них показались шейх и красивая блондинка в темно-зеленой блузке и черной, подчеркивающей женственную линию бедер юбке. Они пошли плечом к плечу, о чем-то увлеченно беседуя. Девушка жестикулировала свободной рукой. В другой руке она держала маленькую корзиночку с цветами.
   Шейх был именно таким, каким Джерард его представил. Молод, черноволос, привлекателен. Он нежно взял девушку за запястье. Она остановилась, повернулась к нему, прижимая к себе корзиночку, слушала с минуту, что он ей говорит, вдруг переливчато рассмеялась. Все это время шейх не выпускал ее запястья, а она не делала попыток отнять у него руки.
  - Сколько можно, - вдруг сказала стоящая рядом работница галереи, - не хватило им что ли? Постеснялись бы... Люди кругом.
  Блондинка в зеленой блузке рассмеялась повторно, звонко, завлекательно. Хотя страшное видение пропало, но зверь внутри не угомонился. Рвал зубами внутренности. Горло пекло. От боли мутилось сознание. Прощаясь, шейх приложился губами к пальцам Кэт и энергичным шагом пошел по коридорчику из охраны, выводящему его на воздух.
  "Кто такой?" - обычно Самир не смотрел на людей, но незнакомец, что стоял у стены за спинами телохранителей, притягивал к себе взгляд, как магнит. В нем было что-то. Самир быстро понял, что. Собранность, сосредоточенность. Угроза, которую можно легко почуять, ощутить почти что физически. Хищник следил за ним стальными глазами, но Самир шел спокойно. Его стопроцентная уверенность в телохранителях не была лишена оснований. Он не допустил ни на секунду, что в тот момент, когда он поравнялся со сталеглазым, когда проходил мимо, то впервые в жизни был на волосок от смерти. Оказался так близко к ней, что мог бы даже почувствовать ее ледяное дыхание.
  Джерард уже знал, что ему предпринять. Сейчас шейх поравняется с ним, а он сделает шаг к ближайшему охраннику, выведет его из строя, свернув шею. Остальные набросятся на него и убьют на месте. Но прежде у него будет секунда. Этой секунды, одного вдоха ему с лихвой хватит, чтобы достать соперника.
  "Один выпад, навыков и силы мне хватит. Я убью его по-настоящему".
  Он напрягся, сгорбился.
  Какая-то посторонняя сила удержала его на месте. Джерри словно придавило к земле. Он сжал кулаки изо всех сил. И позволил принцу выйти на улицу.
  "Она, - Джерри переместил мутный взгляд в конец холла, - даже не заметила меня".
  Кэт все еще была там. О чем-то весело болтала с пожилой женщиной.
  - Ма-а-а-амочки, - раздался перепуганный шепот у плеча, - Что с вами, мистер?
  Джерри опустил глаза на атташе. Личико девушки исказилось в гримасе ужаса. Светлая ткань его джинсов на бедре набухала кровью. Джерри вытянул правую руку из кармана, разжал. На мраморный пол упали алые капли, кусочки стекла, кнопки, фрагменты пластмассы. Девушка ахнула. Осколки экранного стекла Blackberry, зажатого в руке, вонзились в мякоть ладони и шипами торчали из нее. Пластико-металлический корпус телефона был смят, словно сделанный из бумаги. По кисти в рукав струилась кровь.
  - Простите, - не чувствуя боли, Джерри глянул не на Мэри, а вдаль, на Кэт. Она его заметила, на лице ее отразилась растерянность.
  - Это... вышло случайно.
  - Не двигайтесь! - Мэри кинулась к своей стойке, - Сейчас я вам дам салфетки, потом перевяжу!
  Салфетки у нее были в косметичке. Он очень странный, этот мужик, раздавил телефон в кулаке, как жука. Псих. Но чертовски привлекателен. Грех его не полечить. Достав салфетки, Мэри рванула назад, но незнакомца и след простыл. В замешательстве она встала.
  
  Кэт видела его. Он стоял почти у самых дверей рядом с Мэри Карлтон. Джерри был свидетелем ее прощания с Самиром. Ей стало неловко. Она уже направлялась к нему, когда по какому-то пустяку ее окликнула Жозефин. Отвлекшись меньше, чем на мгновение, она уже больше его не увидела. Вестибюль опустел. Кэт прошла туда, осматриваясь. Только Мэри Карлтон стоит и пытается запихнуть что-то в свою косметичку. Морщится при этом, как обиженная малявка, вот-вот разрыдается.
   - Слушай, Мэри, - обратилась к ней Кэт, - Тут только что стоял мужчина. Не знаешь, куда он делся?
  - Тебя что-нибудь кроме мужчин интересует, Кэт? - рявкнула Мэри и в сердцах шмякнула косметичку об пол. Содержимое ее рассыпалось по мрамору, - Оставь меня в покое!
  Кэт подошла к входной двери, глянула сквозь стекло на улицу. Ведущая к воротам дорожка пустовала. Достав из кармана мобильник, она набрала Джерри. Его телефон не отвечал.
  Окончательно сбитая с толку, Кэт отправилась в мастерскую - работать. Капель крови на полу в вестибюле она не заметила.
  Глава 12.
  Шотландия, XIX век.
  Опять она стояла, тише мыши, подслушивала, подсматривала. Ненавидела себя за это. Старалась ничем не выдать свое присутствие, пряталась в портьере, драпирующей дверь. И за это тоже себя ненавидела. Ненавидела, потому что потеряла всякое мужество. Не могла собраться с духом. Тряслась. На глазах кипели слезы. У нее будто отняли всякие права на него. Она утратила возможность смело входить к нему, когда только заблагорассудится. По любому поводу.
  Сын метался по комнате. Хрипел, кашлял. И плакал. Она не верила самой себе - Лайонел плакал. Ей казалось, он рожден смеяться, и только. Придя домой, он прошел мимо, не остановился и не оглянулся. Вот теперь, она слышит, он говорит с кем-то. Что-то шепчет. Она тихо заглянула в комнату - сын стоял на коленях у кровати, и, уставившись на распятие, вырезанное в кроватной спинке, горячо молился.
  - Больше никогда... Никогда... Клянусь, - донеслись до нее отрывочные фразы.
  Элеонора собралась с духом, постучала.
  Сын возник перед ней со свечой в руке.
  - Мама... Что ты?
  Мать подавила стон. Едва не лишилась чувств при виде его изуродованного лица. Но сумела улыбнуться.
  - Что случилось, сынок?
  - Мама, - Бойс смотрел сквозь нее. - Не спрашивай ни о чем. Сам расскажу. Позже.
  Он повернулся и ушел, прикрыв дверь.
  Элеонора тоже ушла.
  Ночью, пролежав без сна несколько часов, Элеонора вернулась к комнате сына. Ничего не поменялось.
  - Прости, Господи, - неслось из-за приоткрытой двери, - Прости. Дай сил не делать. Не оставляй, Господи...
  
  Бойс приоткрыл один глаз и, жмурясь от бьющего в окно яркого солнца, взглянул на мать, которая легонько тормошила его за плечо.
  - Сынок, проснись, я принесла тебе завтрак, - прошептала она. Он почувствовал, как лба касается прохладная ладонь.
  Бойс сел, поморщился от боли. Вчера он забыл раздеться, до утра проспал в мокрой окровавленной рубашке. За ночь хлопок высох, пристал к ранам, оставленным на коже хлыстом Милле. От движения они вскрылись и закровоточили.
  - Тебе надо раздеться, - мама подкатила к кровати столик на колесиках, на котором был сервирован свежий завтрак. - Поешь сначала, а потом мы обработаем раны.
  Он заметил, что она старается не смотреть ему в лицо. Бойс потрогал щеку, нащупал грубый рубец, налитый болью. Ну и отвратный видок у него... Бедная мама.
  - Я не голоден, мама, спасибо, - прохрипел Бойс, отстраняя тарелку с овсянкой. - По крайней мере, не сейчас.
  - Тогда выпей чая, Лайонел.
  - Хорошо. Который час?
  - Далеко за полдень, - мама налила чай, подала чашку сыну, - Ты всю ночь бодрствовал. Не мудрено, что проспал почти до вечера.
   Бойс сделал большой глоток, почувствовал себя лучше. Окно в комнате было распахнуто, со двора доносилась отборная гэльская брань.
  - Отец вернулся? - спросил он.
  - Да, - мама присела на краешек его постели, - приехал раньше обычного, в дурном расположении духа, уже три часа распекает прислугу. Дела в поместьях на Равнине идут скверно, арендаторы упираются, задерживают выплаты за землю. Урожай в этом году скудный. Отец зол. Дня через два он снова уедет и будет отсутствовать с полмесяца. Пока он дома, тебе не стоит показываться ему на глаза.
  - Понимаю, - Бойс без особого удовольствия выслушал очередное заковыристое ругательство, которым отец снизу награждал кого-то из слуг, - Скажи, куда мне уйти и я уйду.
  - Никуда уходить не надо, - вымученно улыбнулась Элеонора, - я уже придумала, где тебя спрятать. В северном крыле много комнат - выбирай любую, она тот час же будет вычищена для тебя.
  - Но северное крыло заброшено.
  - Тем лучше для нас, сынок - отец туда не наведается! Мы не будем отмыкать северный холл, чтобы не вызвать подозрений. Большие двери останутся запертыми, а ты пройдешь в комнату потайным коридором. Отдыхай, выздоравливай, рисуй, только не шуми. Все нужное тебе будет приносить Харриет. Отцу я скажу, что вы с Джоном выехали в Инвернесс развеяться на недельку.
  - Ладно, - Бойс передал матери пустую чашку. Он чувствовал глубокую апатию. Плевать он хотел на то, что придется прятаться от отца, ночевать в северном крыле, где больше века никто не жил (МакГреи закрыли его после того, как в тех комнатах младший брат зарезал старшего в разгаре спора за обладание хорошенькой служанкой). Даже новость, что в их родовом поместье, оказывается, есть секретный коридор, не произвела на него впечатления.
  - Я хочу, чтобы мне приготовили комнату в боковой башне, окна которой выходят в сад, - сказал он, - попроси, чтобы туда перенесли картину Милле.
  
  Бойс вылез из старинной, в форме плывущего лебедя, ванны, замотался в простыню, перебрался на широкую кровать. На каменном подоконнике его новой спальни оплывали свечи. Заметить из сада эти мерцающие огоньки было невозможно - их прятал растущий перед самым окном ветвистый вяз. Сквозь полудрему, вызванную долгим лежанием в теплой воде с парой капель лавандового масла, он услышал, как в комнату вошла Харриет.
  - Спит мой мальчик? - спросила она громко.
  - Нет, - пошевелился Бойс, - я жду тебя, Харриет.
  Харриет, холеная и дородная, словно молочная коровушка, поставила на тумбу глиняный горшок, который принесла с собой.
  - Ишь, запеленался, словно младенчик. А ну, выпутывайся! - скомандовала она.
  Бойс послушно выпростал руки, освободил от простыни грудь и живот.
  - Иисусе, - охнула Харриет, наклоняясь над ним. На Бойса пахнуло молоком, пудингом и ванилью, - Что с тобой стряслось, сокровище мое?
  - Немного поранился.
  - Немного? Не скажи! Кнут погулял по тебе вдоволь. Кто он - душегуб, что отвел на моем мальчике черную душу?
  - Не твоего ума дела, Харриет. Я получил по заслугам.
  - По заслугам? Ох-ох. Не говори, что покусился на женушку пастуха и схлопотал по хребту. Кажется, только вчера меняла тебе штанишки, а сегодня, смотри, как заговорил - не твоего ума дела, Харриет! Лучше бы спросил совета, чьих дочек и женушек не стоит трогать. Я бы тебя просветила: конюха, ибо ревнивец и может вилами шурануть. Деревенского трубочиста, ибо хоть тихоня и добрый пьяница, но мстителен, забьет мусором каминную трубу и не заметишь, как задохнешься...
  Харриет лопотала и смазывала рубцы на теле Бойса пахучей жирной мазью из горшка. Боль постепенно унималась.
  - Зря жмуришься, будто кот над сливками. Не быть тебе прежним. Шрам на лице останется на всю жизнь. Повернись на живот... Ого! И тут рубцы сохранятся. Не знаю, кто тебя бил, но был он страшно зол.
   "Точно, Харриет, - подумал Бойс, сжимая зубы, - зол. Убить хотел."
  Все рухнуло с уездом Милле. Джон разъярен. Поступок Бойса он воспринял, как личное оскорбление и вряд ли промолчит о нем, когда в Лондоне его попросят рассказать про поездку в Шотландию. В богемных кругах к Бойсу всегда относились с подозрением. Что будет теперь, когда он, ветрогон и весельчак, заклеймил себя печатью извращенца, отступника, поправшего этические и моральные нормы? Его возненавидят братья-художники. А сплетни, раскрасив и без того паршивую историю вовсе мерзкими красками, донесут ее гораздо выше. Для общества, где он привык вращаться, Бойс станет изгоем. И не важно, что судьи его сами не без греха. Их истории совершаются за закрытыми дверями, на своей Бойс имел глупость попасться. Отныне на имени его слой грязи. Он не сможет строить карьеру в Лондоне, это ясно, как Божий день... И нечего надеяться на благородство Милле.
  - Дьявол, - проворчал в подушку Бойс. Голова разрывалась.
  - Не поминай нечистого, сынок, - отозвалась Харриет, массируя ему плечи твердыми пальцами, - Не ровен час, он явится на твой зов. Вон, к муженьку моей дочери явился. Бенжи, башковитый фермер, сколотил хозяйство, но скончался безвременно. А почему? Потом что любил крепкое словцо и часто дьявола поминал. Отругал в сердцах батрака. Бешеный ирландец, не будь дурнем, схватился за нож и зарезал Бенжи. Бес, говорит, попутал.
  - Твоя дочка овдовела?
  - Да, сынок. Помнишь мою красавицу Элен? Осталась с двухлетним малышом на руках. Закопали Бенжи, через недельку Элен узнала, что на сносях. Вот оно, как бывает. К осени родит второго. Не поминай нечистого, не надо, сынок.
  - Не буду, няня, - Бойс вспомнил Элен, русоволосую девчонку в опрятном платьице, пожалел ее. Вместе со своей младшей дочкой кухарка Харриет выкармливала Лайонела, сына МакГреев, которым служила с ранней юности. - Мне жаль Элен.
  - Не жалей! Дочка не бедствует, живет в большом доме, при богатом хозяйстве. Все у нее есть. Жалость нам ни к чему, - кормилица закончила смазывать спину и легонько хлопнула Бойса по ягодицам, - Перевернись! Мой ты красавчик! Родила тебя мамаша девкам на горе.
  Она наклонилась и чмокнула Бойса попеременно в обе щеки, укрыла его одеялом до подбородка.
  - Спи. Утром принесу тебе завтрак.
  Он втянул носом ее вкусный аромат.
  - Испеки мне ванильный пудинг, Харриет.
  Кухарка умильно посмотрела на него, задула свечи и выплыла из комнаты, мурлыча себе под нос псалом.
  
  Через пару дней старший МакГрей, гроза домочадцев, уехал. В поместье стало тихо. Бойс, который все дни своего вынужденного заключения метался по спальне, как лев по клетке, вздохнул свободнее. Утром он вылез из окна и, хватаясь за толстые ветви вяза, спустился по стволу в сад. Самочувствие было отличным, бодрость вернулась, дольше сидеть взаперти он не мог. Элеонора с веранды заметила блуждающего в зарослях сына и позвала его к столу.
  - Я намерен прогуляться после завтрака, - сообщил он, поедая умопомрачительные оладьи, поданные Харриет. - Иначе я заплыву жиром.
  - Я не могу тебе ничего запрещать, - ответила мать, - гуляй. Только думай, что делаешь. Не приходи вновь избитым до полусмерти.
  - Обычная прогулка, - вздохнул он, - не больше. Мысли меня душат, мама. Я хочу на простор.
  Мать пожала плечами. Она была обижена на него за молчание, за то, что так и не поделился с ней произошедшим. Но Бойс не находил в себе силы поговорить.
  Он вышел из дома за час до обеда, прихватив блокнот и мелки. Распогодилось, над полем плыл теплый воздух, качались высокие зацветшие травы.
   Вырвавшись за пределы поместья, Бойс снова чувствовал запах яблони. Ноги сами несли его подальше от дома, окрестных деревень, в леса, в глушь, туда, где обитает светлый призрак...
  - Милле... Черт меня дери... - бормотал Бойс, идя вброд через ручей, - Я пропал, Джон, пропал...
  Длинные перистые облака над головой серебрились и походили на девичьи локоны. В далеких горах пело эхо. Везде, в каждой былинке, в сверкающей на листьях росе, была она. Бойс шел. Магический камень, дремлющий среди деревьев, звал его, тянул к себе магнитом.
  Катриона стояла на самой его вершине. Бойс приблизился. Она бы не смогла забраться туда без посторонней помощи. Камень гладкий, как речной окатыш, с заостренной верхушкой, стоя на которой не реально удержать равновесие. Но она стояла, свободно выпрямившись, без тени страха на лице.
  - Катриона!
  Девушка воздела к небу руки. Волосы ее струились по ветру, платье приподнялось, открыв стройные лодыжки.
  - Я звала тебя. Ты слышал?
  - Как ты туда забралась?
  - Взлетела. Я птица.
  Она залилась смехом.
  - Спускайся! - он не сводил с нее восхищенных глаз, - Я помогу тебе. Только ради Бога, будь осторожна.
  - Лови!
  Он не успел опомниться. С коротким криком девушка прыгнула прямо на него. Бойс еле сумел поймать ее в объятия. Они упали и покатились по траве. Катриона оказалась сверху, сильно прижавшись к нему бедрами, приподнялась на локтях. Сверкающий каскад пахнущих яблоней волос скрыл от него весь мир.
  - Пойдем, - шепнула девушка, щекоча горячим дыханием его шею.
  - Я твой, Катриона, - Бойс крепче сжал притиснувшего к нему эльфа, боясь, что волшебное существо обманет его и сбежит, растаяв в воздухе.
  
  Он упивался наслаждением, держа ее в руках. Она цвела и благоухала, лежа рядом с ним на узкой кровати, той самой, что приютила их впервые.
  "Милле?.. Лондон?.. Братство... Кто это? Где это? Я не знаю ничего подобного. Они мне незнакомы, - думал Бойс, обжигаясь о гладкую русалочью кожу, - Что мне они..., что мне весь мир, пока я касаюсь этого живого чуда? Гори все синим пламенем".
  Нет, она не была безумна. Он убеждался в этом вновь, принимая ее пылкие поцелуи. Лежа дома в кровати, он вспоминал их первый раз. Эти горячие воспоминания казались ему плодом больного воображения. Но нет, ее страсть ему не привиделась...
  Бойс оторвался от девушки, лег рядом, глядя на тонко прорисованный в полутьме профиль.
  - Я люблю тебя, Катриона.
  - Любишь... Тристан любил белокурую Изольду.
  - Да. Я рассказывал тебе о них. Помнишь?
  - Помню, Бойс. Катриона помнит, - ее ресницы задрожали, обнаженная грудь поднялась в глубоком вздохе. - Хладен над водой туман. Лист в оранжевой кайме. Застели плащом, Тристан, наше ложе на траве.
  Бойс сел. Не в первый раз Катриона заговорила стихами. Обычно они казались ему чем-то вроде ее шутливого каприза. Но сейчас все было иначе. Голос девушки понизился от насыщенного чувства. По коже у него пробежали мурашки.
  - Распростерлись небеса серым свадебным шатром. Я в твоих руках, Тристан, забываюсь долгим сном.
  Бойс осторожно встал, взял со стола блокнот и раскрыл его. Она лежала, запрокинув голову, погруженная в мечты, образы, слова и не замечала его.
  - Песни вереска тихи, - продолжила Катриона после долгой паузы. Бойс стал записывать, - над холмом горит закат. Мы уснули у реки. Сотни тысяч лет назад...
  - Дальше, Катриона, расскажи дальше...
  - Эхо дальних диких стран и родной ирландский брег. Обручили нас, Тристан, повенчали нас навек.
  "Прекрасная маленькая поэтесса. Лесная колдунья. Сколько лет ты живешь на свете? Родилась вчера? Или знала Тристана, была его Изольдой, сидела на троне, увенчанная короной, приветствовала верных своих, восхищенных вассалов. С незапамятных времен ты идешь по лесам. Делишься своим горем и счастьем с простым смертным".
  - Пролегла тропа в песках. Долог путь и края нет. Гонит нас вперед тоска. Горе нам спешит вослед.
  Бойс писал. И рисовал - перед ним лежала белокурая Изольда, королева Корнуолла, лишенная роскоши и причитающихся ей почестей. Красота была ее единственной регалией. Единственным достоянием был он, влюбленный в нее Тристан.
  
  Месяц он жил в плену ее очарования. Катриона уводила его прочь от знакомых мест. Уводила далеко, где пустынно, где обитают дикие звери и подобные ей сказочные существа. Обветренные соленые скалы. Мягкий мох, звериные тропы в нем. Ледяной ручей, ее летучий шепот. Древнее колдовство.
  Он не в силах был очнуться от дивного сна. Возвращался и смотрел на привычный мир чужими, ее глазами. Ему хотелось назад.
  Ночью наступало время раскаяния - он плакал и просил прощения у распятия над кроватью. Утром беспокойный дух возвращался в истерзанную бессонницей телесную оболочку. Бойс уходил, избегая смотреть на мать. Он был истощен.
  - Не заболел он у тебя случаем? - спросил Элеонору вернувшийся из поездки муж после семейного ужина, подождав, пока Бойс выйдет из-за стола. - К еде едва притронулся. Сам на себя не похож. Бледная тенью, а не человек.
  - Он рисует, Рэйналд, - Элеонора отвела глаза, - Джон уехал и бросил свою работу. Теперь Лайонел пишет его картину, вкладывает всю дущу. Без ложной скромности скажу, картина фантастична. Пойдем, я ее тебе покажу.
  МакГрей долго стоял в комнате сына и смотрел на деву, изображенную на холсте.
  - Пусть рисует, не отрывай его, - дрогнувшим голосом произнес этот мало подверженный романтике субъект, - Пусть допишет картину. Cообщи ему невзначай, что свадьба откладывается до осени. Невеста заболела. Хотел отправить его к ней с визитом вежливости. Но теперь передумал, пусть сидит здесь и занимается делом. Вижу, у него получается. Пойдем.
  - Пойдем, - Элеонора собралась уйти. Но Рэйналд не шелохнулся.
  - Неужели эта сумасшедшая девочка настолько прекрасна, Элеонора?
  - Более того. Живой ангел.
  "Как бы ангел не погубил его", - хотел сказать он жене, но забыл. При виде картины из головы вылетало все.
  Ангел между делом действительно губил юного художника. И днем, и ночью образ девушки не оставлял Бойса, поэтому расставшись с Катрионой у камня и вернувшись домой, он упоенно рисовал, давая выход воспоминаниям и фантазиям, забывая о сне, еде, отдыхе. Подобный образ жизни не мог на нем не сказаться.
  
  - Хозяйка! - Харриет без стука ворвалась в будуар леди МакГрей. Встала, ловя ртом воздух.
  - Что? - Элеонора уронила щетку для волос.
  - Там... там... - кухарка указала на дверь трясущимся пальцем.
  Элеонора подбежала к ней, схватила за плечи и, что есть сил, тряхнула:
  - Говори!
  - Мальчик, миледи...
  Элеонора выскочила из комнаты и помчалась по коридору. Вбегая в комнату Бойса, увидела его распростертым на полу. У распахнутого окна стояла освобожденная от простыни картина. Рядом валялись кисти, палитра, на которой Бойс разводил краски. Ясно, он рисовал и вдруг упал.
  Элеонора рухнула на колени рядом с сыном.
  - Сынок! - его лоб был покрыт испариной, тяжелая голова выскальзывала из ее пальцев. - Сынок!
  Она легонько ударила его по щекам.
  - Он не реагирует, миледи! - заплакала от дверного проема Харриет, - Я пробовала. Он умер.
  - Замолчи! - Элеонора нащупала на его шее пульс. Нитевидный, едва ощутимый, но он был. Сердце билось. - Помоги мне переложить его на кровать. И беги за кучером.
  Вместе, едва не надорвавшись, они уложили юношу на кровать. Харриет убежала. Своим платком Элеонора отерла осунувшееся лицо сына, расстегнула рубашку на груди, сняла с него обувь.
  - Не смей, сынок, - сказала она спокойно, - я предупреждала тебя, что второго раза не переживу. Нам не нужны ни болезнь, ни смерть.
  
  - Он у вас крайне истощен, леди МакГрей, - объяснил доктор, которого к ночи привезли из самого Инвернесс. - В чем причина, говорите? Судя по состоянию организма - несколько недель без сна, скудная пища, сильные эмоциональные переживания. Последнее время он жил, как узник в одиночной камере. Вам, наверное, известно, что происходит в жизни вашего сына? Может, личная трагедия? Несчастная любовь. В таком возрасте с ними это часто случается.
  - Несчастная любовь? Что вы! - Элеонора поправила ночник на тумбе у кровати сына. - Лайонел скоро женится по обоюдному чувству. Здесь у него все складывается. Но он художник, понимаете. Смотрите.
  Она подвела доктора к картине. Подняла покрывало, скрывающее холст. Доктор поднес к носу пенсне и присвистнул.
  - Сами посудите, много ли нужно сил, чтобы рисовать подобное? Порой он забывает не только поесть, напрочь теряет ощущение реальности.
  - Согласен. Все-таки, миледи... Следите, чтобы он работал без фанатизма. Меньше дышал красками, больше времени проводил на свежем воздухе. В противном случае, один из величайших живописцев, рожденных Британией, не дотянет даже до своего двадцати пятилетия. Я пойду, мои услуги вам не понадобятся. Ему нужен отдых и уход, который вы сможете обеспечить.
  
  Глава 13.
  Нью-Йорк, США, XXI век.
  Кэт не оставляла попыток дозвониться до Джерри. Идя по галерее, она набирала и набирала его номер. С одним и тем же нулевым результатом. Раздраженная, она влетела в мастерскую, швырнула мобильник на оттоманку. Он завалился в щель между сиденьем и витым подлокотником.
  Мозес Гершт, работавший чутко, оторвался от холста.
  - Зачем же так темпераментно, деточка? - укоризненно насупился он, - Тише... Спокойнее... Артур божился, что вы будете мне помогать, а не мешать.
  - Простите, мистер Гершт, - устыдилась Кэт, - Я больше не буду шуметь.
  Удовлетворенный ее сконфуженным видом, старец нацепил на крючковатый нос бинокулярные очки, что висели у него на шее, с пиететом коснулся полотна сухой кистью.
  Кэт, все еще красная от стыда, чудовищным усилием воли собралась с мыслями. Пристроившись за спиной мастера, стала наблюдать за его действиями.
  Вполголоса пререкаясь с кем-то невидимым, Мозес счищал с холста бурые лишаи. Льняные волосы девы на картине сияли в свете ламп. Палитра потемнела. Стоило реставратору немного поменять освещение в комнате, как краски сделались глубокими, образы - объемными.
  Кэт показалось, что с картины потянуло ночной сыростью. Надо же, и бабочка-лимонница, недавно порхавшая над ножкой девушкой, пропала. Вместо нее желтел нарцисс. Мерцающая вечерняя дымка, висящая над полем, на глазах превращалась в густой молочный туман. На картине наступала ночь.
  "Магия! - подумала Кэт, наблюдая за творящимися с полотном метаморфозами, - Эта картина волшебная. А эта дева... Я знаю ее " ...
  Реставратор, словно не замечая присутствия за плечом подручной, завздыхал, расстроено закачал сединами, громко разворчался.
  - Нет, нет, - услышала Кэт, - Моня, старый пень, откуда растут твои корявые руки. Так не пойдет. Не кошерно. Ты халтурщик, Моня, ремесленник, и грош тебе цена...
  Она отшатнулась, будто ей влепили оплеуху. В сварливом голосе старика сладостной музыкой звучали до боли родные интонации - интонации, которые Кэт с упоением слушала от Сёмы Цедербаума, доброго друга с Брайтон-Бич. Мозес Гершт говорил по-русски.
  - Господин Гершт, мне кажется или вы действительно говорите по-русски? - спросила Кэт, глядя в окутанный сиянием старческий затылок.
  - Я действительно говорю по-русски, - ответил реставратор. К ней обратилось его посветлевшее лицо. - Оно вам удивительно?
  - Удивительно?! Мы с вами в центре Манхеттена, стоим перед картиной британского художника, которая находится в реставрационной мастерской галереи Мэлоуна. Артура Мэлоуна, республиканца, типичного представителя американской бизнес элиты! Здесь "удивительно" - слабо сказано!
  - Стоим мы, может, на Манхэттене. Но белый свет я увидел на Малой Арнаутской. А где родились вы, милая барышня?
  - В Питере.
  - Вейз мир! Встреча двух морских держав! Грех не отметить. Пойдемте, выпьем чайку, побеседуем.
  Он взял Кэт под руку и, еле доставая пушистой головой ей до подбородка, отвел в соседнюю комнату, где была оборудована персональная кухонька господина Гершта. Здесь стояла старая массивная витрина, заполненная посудой из серебра и фарфора. Были видавшая виды чугунная плита, компактный холодильник с богато исцарапанной дверцей, и большой, грубый стол под кружевной скатертью. На окнах трепетали цветастые занавески. Обстановка простая, если не сказать, что примитивная. Щедро наделенная советским, коммунальным обаянием. У Кэт слезы навернулись на глаза.
   - Садитесь! - распорядился реставратор. Полез в буфет за посудой, накрыл стол с проворностью заправского официанта. - Как говорится, чем богат! Мои гастрономические привычки родом из далекого детства, деточка. Уж не побрезгуй.
  Кэт смотрела на нарезную булку, поданную прямо на деревянной разделочной доске, золотистый чай в чашке, подтаявший брусок масла в расписной масленке, банку вишневого варенья и не верила глазам. Все здесь ей было близким, бесконечно родным. Словно она целую жизнь назад отправилась в кругосветное путешествие и вот вернулась, блудная, пропащая дочь, уже не чаявшая увидеть родимый дом. Она сказала об этом старику.
  - Теперь вижу, что русская ты, Катюша, - пошевелил кустистыми бровями реставратор, - большую часть жизни прожила здесь, в Новом Свете, но сама тоскуешь по родине. А как иначе? Я и сам тоске подвержен. Бросал из-за нее и Париж, и Ниццу, и даже Рио-де-Жанейро. Бежал в Одессу-маму. Сейчас Одесса не та. И я не тот, чтобы бежать.
  Он был не Мозес, а Моисей Герцевич. Гражданин мира. Обладатель массы противоречивых профессий. Скрипач, шулер, художник, моряк дальнего плавания, фарцовщик, журналист, учитель литературы, реставратор и, да, официант. Пятнадцать последних лет он жил в Нью-Йорке.
  - Шулерство здесь не в фаворе, - со вздохом поделился Моисей Герцевич, - поэтому я занимаюсь реставрационным делом. На него хоть спрос есть.
  Моисей Герцович уважал выпить чайку - в его буфете хранились целые залежи чаев на разные вкусы. Любил поговорить, порассказать что-нибудь интересное. Кэт любила послушать. Они нашли друг друга. Беседа затянулась на часы.
  - Блондинистая мадам на лугу, - вспомнил Моисей Герцевич, когда от начала чаепития прошло чуть ли не полдня. - Ты говоришь, написал ее Бойс. Художник крайне сомнительной биографии, изгой и почти что легенда. С утра я корплю над мадам в скрюченном, словно зародыш, состоянии. И вижу отчетливо руку Милле. А ты утверждаешь - Бойс. Бойс - никто. Существовал ли вообще этот прохвост?
  - Моисей Герцевич, - строго не согласилась Кэт, - зря вы так о Бойсе. Он не прохвост, а гений. Только не говорите мне, будто никогда не видели его полотен. А раз видели, то сомнений в его таланте возникать у вас не должно! Раз вы корпите над мадам с самого утра, значит должны были увидеть очевидное! Ступайте, взгляните на нее еще раз. Это не Милле. Это самый, что ни на есть, настоящий Бойс.
  - Не знаю, не знаю, - заупрямился старец, хотя Кэт видела, что он прячет в своих старомодных бакенбардах ухмылку, - где Бойс? В каком, пардон, месте Бойс, если там кругом Милле. Ты одно твердишь, Катюша - Бойс, Бойс. Втолкуй мне старому, как ты его распознала! Иначе я рассержусь.
  Кэт встала из-за стола, взяла требующего объяснений старичка за руку и отвела его в крепко пахнущую тимолом мастерскую.
  - Смотрите, - Кэт приблизила к картине лампу на подвижном голенастом штативе, взяла тонкую заостренную палочку, намереваясь использовать ее вместо указки. - Кем был Бойс, я не знаю. Затворник, аскет, полусумасшедший, не удивлюсь, если еще и маг. Да кто угодно! Но он рисовал живые холсты. Ни у похожего на него манерой письма Милле, ни у одного другого прерафаэлита это не получалось. Вы замечали, что картина живет своей жизнью? По травам пробегает ветерок, темнеет небо, сумерки сменяются ночью. Если притушить свет, среди облаков проявляется луна. Видите?
  - Не вижу, - нахохлился старец, нацепляя очки, - ни луны, ни сумерек, ни других абркадабр. Я вижу использование красок с фосфоресцирующим эффектом, особое наложение мазков, дающее сей объемный эффект. Милле был вполне способен проделать данный фокус. Далее.
  - Давайте далее, - стиснула зубы Кэт и ткнула указкой в девушку, одновременно подтягивая лампу еще ближе, - Видите ее лицо?
  - Вижу, - согласно пожал плечами Моисей Герцевич, - бледная светловолосая прелестница, вполне характерный для Милле тип женской красоты. Милая пастушка.
  - Лицом этой милой пастушки, дорогой мой Моисей Герцевич, обладают все женщины на полотнах Бойса. Сначала я не обратила внимания на ее лицо, не рассмотрела его, как следует. Теперь вижу - это она, его единственная муза.
  - Принято,- перебил ее реставратор резким тоном экзаменатора, принимающего ответ у студента, - Что еще скажешь?
  - Еще, - она подула на прядку волос, лезущую в глаза, - Я пробовала докопаться до истины, выяснить, кто он, Бойс. Кто его натурщица. Но биография его скрыта за завесой тайны. Нет ни одного официального источника, где можно было бы прочитать о нем. Только домыслы, догадки, версии. Потомки, если они и есть, о себе не заявляют. Словно факт его жизни намеренно вычеркнут из истории. Но есть она, выписанная с поразительной преданностью, красавица. Доказательство его существования. Всегда именно она, пусть с другим цветом волос и глаз, пусть порой измененная до неузнаваемости, она - во все времена центральная и единственная фигура всех его картин. Та, которую он не предал, которой ни разу не изменил. Она узнается в позе, в изгибе шеи, в повороте головы, в линии волос над белым чистым лбом, разлете бровей, в тонкой улыбке, той тени, что вечно лежит на ее лице. А он, влюбленный в нее Наблюдатель, на каждом полотне смотрит на свою музу и не решается приблизиться. Взгляните, вот он, укрытый тенью в ольховом леске. Наблюдатель есть на каждом полотне Бойса, хотя заметить его трудно. А эта девушка... Она, никто иной, как Ундина!
   Кэт положила указку и отступила.
  - Ундина, - услышала она скрипучий хохот реставратора, - И о ней-то ты слышала, грамотная девочка. Завидная осведомленность. Ты права - конечно, это Ундина, кто же еще. Майская королева. Упавшая Звезда. Страдает, как Мадонна, забавляется цветами, как малое дитя...
  - Подождите, - оборвала его Кэт, до которой стал доходить смысл бормотаний реставратора, - вам что-то известно об Ундине?
  - Известно, - с важной протяжкой, но при этом совершенно обыденно, будто речь шла о какой-нибудь соседке, доложил Моисей Герцевич. - Мне известно о ней, смею думать, все, вплоть до имени и происхождения. Не говоря уже о роли, сыгранной в жизни твоего любимца Бойса.
  - Но как же..., - растерялась Кэт, - вы со мной спорили... Говорили - Милле, а не Бойс. Бойс проходимец, Бойс так не мог.... А оказалось... Вы с самого начала знали о картине все?!!!
  - Знал, - подтвердил Моисей Герцевич и стал протирать очки. - Моисей Гершт не какой-то там безграмотный поц. Он знает кое-что.
  - Господи... - Кэт опустилась на первый подвернувшийся ей стул, - что же вы тянете... Не молчите, не издевайтесь надо мной. Рассказывайте... Как я могла спутать Бойса с Джоном Милле?..
  - Это, к слову, неудивительно, - кашлянул старик и зашаркал в кухню. Кэт встала и хвостиком поплелась за ним. - Картину рисовали оба - Милле и Бойс. Поэтому ты ошиблась в первый раз. В заблуждение тебя ввел не столько стиль, сколько то, что Майская королева написана рукой Милле. Он ее начал. А Бойс продолжил и завершил.
  - Майская королева... - повторила за ним Кэт.
  - Название картины. Чайку подлить тебе?
  - Подлейте. Рисовали вместе Бойс и Милле... Как такое возможно? Они не могли быть знакомы...
  - Стреляешь, барышня, и мажешь. Но и тут тебя можно понять, весь остальной мир вообще не осведомлен о существовании Бойса. В действительности эти двое с юности были близкими друзьями, вместе учились в Королевской академии художеств. На выставку в 1848 году, где Милле встретил Габриэля Россетти и Холмана Ханта, он явился в компании Лайонела Бойса. Понимаешь, куда клоню? Эх. Милле и Бойс разорвали в 1849-ом всякие отношения. Рассорились насмерть. Первый перестал признавать существование второго. Второй платил первому той же монетой.
  - Вы обязаны рассказать мне все, Моисей Герцевич, - вклинилась Кэт, - кто эта девушка на картине? Почему поссорились Милле и Бойс? Я должна знать все. Поймите меня! Вы говорите невероятные вещи...
  - Не гони лошадей, Катюша! Расскажу, но не все, извини, чужая тайна. Девушку на картине зовут Катриона Монро. Прекрасная Катриона. Милле и Бойс разошлись из-за нее. А для последнего она стала настоящим проклятием. Эту историю, еще во времена Второй Мировой войны, услышал мой двоюродный брат Давид от одного шотландца, правнука твоего Бойса.
  
  Джерри сжал левую руку в кулак, режущая боль в израненной ладони возросла, стала едва переносимой. Он долго не разжимал кулака, когда разжал, с удовлетворением стал наблюдать, как свежую повязку пропитывает кровь. Вот багровое пятно на бинте расти перестало. Джерри сжал кулак снова, сощурился на экран работающего телевизора. Он лежал в своей гостиной на диване, примостив голову на подлокотнике. Стакан на столике рядом опустел.
  "Надо бы встать, налить еще", - подумал Джерри. По телевизору показывали баскетбол, Джерри не вслушивался в голос диктора, да и беготня игроков его мало занимала. Он разжал кулак, уставился на пропитывающийся кровью бинт.
  "Где она ходит, - подумал Джерри с тихим раздражением, - Одиннадцать давно миновало, а она не думает возвращаться. Неудивительно. Может быть, в галерее она увидела меня и испугалась. Страшно подумать, как я выглядел в тот момент".
  Дотянувшись до стакана, он опрокинул его - последние капли виски поползли по стеклянным стенкам. Джерри их слизнул.
  "Нет. Я просто пытаюсь ее оправдать. Где она шатается до сих пор"?!
  Перед глазами снова встала сцена из галереи - черноволосый красавец склоняется над рукой Кэт, которая улыбается ему нежной улыбкой.
  Он сжал кулак, потряс головой, стараясь погасить видение. Ничего не получалось. Время шло, баскетболисты по телевизору перекидывались мячом, а он, не в состоянии сосредоточиться ни на чем, ждал и ждал прихода Кэт.
  Джерри застонал, закрыл глаза, сжал кулак сильнее. Повязку пора было менять.
   "Что со мной происходит? Я теряю разум. Она сводит меня в могилу. Где пропадает эта женщина..."?
  Баскетбольная игра закончилась, начался какой-то фильм. Он взглянул на городской телефон, потянулся за трубкой. Вдруг ключ заворочался в замочной скважине. Джерри отбросил телефонную трубку, завел раненую руку за голову, насторожился. Дверь открылась, каблуки застучали по паркету. От входа в застоявшийся воздух гостиной рванул пахнущий свежим дождем и женскими духами сквозняк.
  - Джерри, ты дома?
  От звука этого голоса его словно огнем опалило. Он кое-как совладал с собой, заставил себя спокойно лежать на диване.
  - Ох, как душно у тебя. Кондиционер не работает? - Она раздевалась в прихожей, снимала сапоги, пальто. - Кино смотришь?
  Показалась в гостиной. Пристроила сумку на кресле. Он не изменил позы, промолчал.
  - Сердишься, - она оперлась локтями о спинку кресла, сдула с бровей челку, - прости, что я задержалась, милый. Наш легендарный реставратор Мозес Гершт наконец-то объявился в галерее, я весь день работала с ним. Он сегодня рассказал мне историю Бойса. Ты наверное и не помнишь, кто это... А я хожу как во сне, до сих пор не могу очухаться. Хочешь, расскажу тебе?
  - Нет, - не пошевелился он, - ты тоже кое-что забыла, Кэт.
  - Забыла? - мизинцем она почесала кончик носа, вспоминая, - О, черт возьми!
  Кэт руками вцепилась себе в волосы.
  - Я виновата, Джерри... Ты простишь меня?
  Он дотянулся до пульта на полу, стал переключать каналы.
  - Джерри.
  Ноль реакции.
  - Я звонила тебе, почему ты не отвечал?
  Молчит и терзает пульт.
  Кэт выпрямилась, причесала пальцами растрепавшуюся прическу.
  - Хорошо, молчун, погоди секундочку, я скоро вернусь.
  За время общения с Моисеем Герцевичем она забыла о неприятной утренней сцене. А еще забыла о вечерних с ним планах. Джерри давно просил Кэт поехать в купленный им бар. Его сейчас ремонтируют, днем шотландец пропадает там.
  Вчера она пообещала, что точно съездит с ним туда после работы. И что в результате? Обещания пошли прахом. Он зол. Лежит на диване, голый по пояс, хмельной, ленивый и злой.
  Кэт направилась в расположенную на первом этаже спальню, чтобы зайти в туалет. Трогать Джерри не стала. Расходящиеся от него волны отчуждения практически осязаемы.
  Свет залил ванную комнату, Кэт подошла к зеркалу над мозаичной раковиной, включила воду, ополоснула горящее лицо. Ее внимание привлекла одна занятная деталь, отразившаяся в зеркале: из-за ванны у стены торчала джинсовая штанина. Она нахмурилась.
  Чтобы Джерри, педантичный во всем, что касается порядка и чистоты, совал вот так джинсы за ванну, игнорируя стоящую рядом корзину для белья? Странно.
  Кэт подошла и потянула за штанину. Что-то вывалилась из кармана брюк, стукнулось о кафель. Это был телефон, весь искореженный, с разбитым экраном, выпавшими кнопками. Словно побывавший под прессом?
  Кэт посмотрела на джинсы. Левая штанина была бурой от засохшей крови. Она сглотнула. Джерри раздавил телефон в кулаке. Та сцена в баре, когда он держал ладонь у нее на шее и сдавливал, глядя на нее глазами вурдалака, встала перед глазами.
  - Ясно, - шепнула Кэт, - что было бы со мной, сожми он руку сильнее.
  В гостиную она ворвалась ураганом.
  - Джерри!
   Он не удостоил ее и взглядом. Она взялась за запястье руки, которую он держал за головой, потянула к себе. Он напрягся.
  - Джерри, перестань сопротивляться! Дай...сюда...руку,...мерзавец....
  Он поддался. Кэт увидела обмотанную окровавленной тряпкой кисть.
  - Что это? Пытался мне дозвониться?
  - До тебя не дозвонишься, Кэт. Бесполезное занятие, - он отнял у нее руку и снова сунул ее за голову.
  Вот ревнивец! За что он взъелся на нее? За то, что по работе ей приходится общаться с Самиром? Ведь не она инициатор их общения, в конце концов! Она вообще ничего с этим поделать не может. Она же не целовалась с шейхом! Просто разговаривала!
  - Подвинься, Джерри, освободи место!
  Он передвинулся ближе к спинке, освобождая на краешке дивана немного места. Она уселась.
  - Я тебе экран не загораживаю?
  Короткое отрицательное движение головой.
  - Что пил? - взяла со столика его стакан, понюхала, - опять виски? Мне не предложишь?
  - Бутылка на столе на кухне, налей себе, если хочешь.
  Кэт с силой поставила стакан на стеклянную столешницу.
  - Послушай, милый друг. То что ты часто не можешь дозвониться мне в галерею... Этому есть логичное обоснование. Я на работе, я постоянно с людьми. Я занята. Это нормально, что я не могу порой взять трубку. Пользование телефоном в рабочие часы запрещено нам правилами галереи. Я их нарушаю, всегда таская сотовый с собой.
  - Как ты сказала? - он соизволил обратить к ней тяжелый взгляд, - "я постоянно с людьми". Судя по словам сотрудников галереи, постоянно с одними и теми же людьми.
  - Мэри Карлтон, - она склонилась над ним, - Надо делить на два все, что говорит эта исходящая ядом змея в обличье женщины. Что еще она тебе напела?
  - Я тебя туда устроил, Кэт, - хрипло проговорил Джерри, рассматривая ее лицо, - Я тебя оттуда уберу.
  - По какому праву?
  - Я хочу, чтобы ты была здесь, со мной. Не хочу ждать тебя до полуночи и видеть тебя...
  - Ну, договаривай...
  Вместо ответа он зло прищурился.
  - Ревнуешь, - она облизнула губы, склонилась ниже.
  Глаза Джерри потемнели, зрачки расширились.
  "Уволит, уволит точно. Но что делать-то? Начать ругаться и доказывать, что не имеет права? Что я - не его игрушка? Лишь усугублю и без того пограничную ситуацию. Нет, Джерри, я не буду закатывать тебе истерик. Я же вижу, как ты дышишь, как скачет пульс у тебя на шее. У меня есть оружие против тебя. Посмотрим, как долго ты сможешь сопротивляться".
  Она пальцем провела по его брови. Положила ладони ему на грудь. Кожа под подушечками пальцев была раскалена. Он глубоко вздохнул.
  - Я соскучилась. Весь день думала о тебе. Мечтала, как приду и поцелую тебя, - она губами прикоснулась к его ключице. Следом поцеловала его в губы, он ответил порывисто и горячо. Кэт оторвалась от его рта и выпрямилась. Джерри поднялся следом за ней, сел.
  - Какой ты у меня красивый, - Кэт нравилось его заводить, но и сама она понимала, что еле держится, что на грани. Производимый им на нее эффект был не менее силен. Она поднялась на ноги.
  - Хочешь, сама разденусь?
  Джерри согласно наклонил голову. Не отрывая горящих глаз от его голого торса, она расстегнула пуговицы на блузке, стянула с обоих плеч зеленую ткань, поводя бедрами, освободилась от одежды, сбросила юбку на пол, переступила через нее, оставшись в нижнем белье. Джерри протянул к ней руку, она приблизилась, позволила ему дотронуться до талии, до груди. Он стал целовать ее живот. Его руки медленно двигались вдоль ее тела, гладили ее бедра, пробирались под тонкий шелк трусиков, наслаждаясь ее податливостью. Шершавые подушечки пальцев дразнили кожу. Порывисто дыша, Кэт взяла его голову в ладони, притянула ближе. Его дыхание опаляло ее.
  - Подожди, - она задохнулась, впиваясь ногтями в его волосы, - я разделась не до конца.
  Джерри мгновенно отпустил ее. Взглянул снизу вверх. Серые глаза, прикрытые темные ресницами, возбуждающе потемнели. Она физически ощущала их горячий, как лава, взгляд, будто бы стекающий по ней, когда она торопливо освобождалась от нижнего белья. С наслаждением ощущала свою наготу, открывающуюся его глазам. Смотрела на него, будто сквозь туман. Этот мужчина, сидевший перед ней, был само воплощение мужественной, зрелой красоты. Она видела эту жесткую, повелевающую красоту в затушеванном тьмой рисунке его лица. Упивалась ей, рассматривая гордую линию сильной шеи. Соглашалась, что потеряна, любуясь свободным, мощным разворотом его плеч. Ей хотелось коснуться его.
  Кэт шагнула к дивану, опустилась на колени перед Джерри. Закинула руки ему на шею, потянулась к нему вся. С огромным наслаждением вдохнула его запах. Мягкой грудью прижалась к его мускулистой груди.
  - Джерри, поцелуй меня.
  - Кэт, - жарко дохнул он ей в самое ухо и взял за запястья, отрывая от себя. Девушка, отстраняясь, посмотрела на него, словно пьяная. В данный момент ей вовсе не хотелось разговаривать. Она снова попыталась его поцеловать. Он отклонился, - послушай.
  - Что?
  - Кэт, ты так красиво умеешь раздеваться, - уголки его губ язвительно приподнялись. - Теперь, будь добра, - он стиснул крепкими пальцами ее подбородок, в серых глазах блеснула насмешка, - оденься также красиво.
  Сказав это, он оттолкнул ее, поднялся с дивана и пошел прочь. Направился в спальню, но не в их общую спальню на втором этаже. А в эту изолированную, далекую от нее комнату здесь, внизу. Сидя на ковре, она провожала его изумленным взглядом и чувствовала себя дешевкой, дрянью, портовой проституткой, которой попользовались, а заплатить с унизительным презрением отказались.
  В ее сознании, одуревшем от сексуального желания, растерянности, унижения, обиды, непонимания, злости и гнева, что-то перещелкнуло. Удаляющийся прочь плечистый мужчина, узкобедрый, длинноногий на глазах терял в росте, уменьшался, укорачивался. Покрылся серой шерсткой, у него выросли громадные круглые уши, на крепкой заднице проклюнулся тонюсенький мышиный хвостик.
  - Ах, Джерри, - мстительно прошептала Кэт, размахнулась и врезала кулаками по сиденью дивана, - сволочь ушастая, мышь паскудная. Ты мне за это ответишь.
  Мышонок Джерри исчез за дверью спальни. Кэт поднялась. Прошлась по ковру взад-вперед, разминая ноги.
  - Что там плел про виски этот паршивец? - сказала она вслух по-русски, - Бутылка на столе на кухне?
  Кэт прошла на кухню, увидела бутылку с темной жидкостью, которой осталось немного на дне.
  - "Налей себе, если хочешь". А и налью, пожалуй, - она вылила все до остатка в стакан, заполнив его на высоту трех пальцев, - водочки бы сейчас, но ты ее не держишь, жалкий, ничтожный человек.
  Выдохнув в сторону, Кэт стала пить. Удалось сделать лишь пару глотков. Девушка ошпарила гортань, скривилась, с силой поставила стакан на стол.
  - Фу-у-у-у, отвратное пойло, ломанного гроша не стоит. В задницу ваш копченый привкус вместе с послевкусием, чем бы заесть его? Всю глотку спалила.
  В холодильнике отыскалось яблоко, Кэт надкусила его, прожевала, проглотила, запила все это дело водой из-под крана.
  - Тебе показалось, ты можешь кидать меня, как шлюху? Тебе показалось не правильно. Ты ошибся, дружок. Сейчас я с тобой разберусь.
  Он лежал на спине поверх покрывала в темноте, когда она вошла. Кэт зажгла лампу на комоде.
  - Тебе нравится меня видеть, когда мы занимаемся любовью, - она знала, как золотится ее хрупкое тело в слабом свете лампы, и какое впечатление производит это зрелище на шотландца.
  - Иди спать, Кэт, - безразлично отозвался Джерри.
  - Сплю я обычно с тобой.
  - Не сегодня.
  - Почему, чем я тебе не угодила? Не нравлюсь? Посмотри на меня.
  Он прикрывал веками глаза, но послушно смотрел.
  - Или я что-то не так сделала? - она забралась на кровать и стянула с него брюки, - Хм, Джерри. Вижу, ты юлишь. Я очень нравлюсь тебе. И все сделала так. И еще сделаю.
  Она уселась на него сверху.
  - Готов, мой гордый горец?
  Совсем скоро Джерри был доведен до исступления. Стонал и рычал, а она на нем извивалась, мучила его и ускользала.
  - Иди сюда, Кэт, - кровь в нем бушевала, внутри бесчинствовала настоящая буря, - иди ко мне, я больше не выдержу.
  - Терпи, любимый, я еще не закончила.
  - Хочу тебя.
  Он уже терял сознание, озверел, рыча подмял ее под себя. Но она ловкой кошкой вывернулась из-под него. Спрыгнула с кровати, встала на ноги. Он отупело уставился на нее.
  - Вот теперь, - сказала Кэт, отдышавшись, - Я оденусь. А ты можешь спать.
  - Кэт, я не...
  - Спокойной ночи, Джерард.
  Она бесшумно вышла.
  Он вцепился зубами в угол подушки, вжал в нее лицо.
  "Получил. Расквитались с тобой по полной! - не справляясь с душащей его страстью, Джерри перевернулся на спину, - Кто кого наказал? Кто кому отплатил? Она делает со мной все что пожелает! Дьявол"!
  Всегда, стоит ему лишь допустить мысль о Кэт, возникает это чувство. Будто она в нем. Она его плоть, его кровь, она в нем, везде, в каждой кости, в каждом сухожилии. Поросла в нем, укоренилась. Заняла мозг, сердце. Украла душу. Спрятаться некуда. Некуда сбежать от нее, спастись. В голове не осталось ни закутка, ни единого темного угла, куда бы истерзанное сознание могло забиться и забыться, хоть на мгновение. И мысли-то допускать о ней не надо. Она постоянно присутствует незримо рядом. Встает перед внутренним взором, стоит только прикрыть глаза - вот как сейчас. Снится. Есть только ее запах, ее волосы, ее гладкая кожа. И хочется ее, хочется до смерти. Постоянно в нем это чувство, потребность в ней, ломка. Он зависимый.
  Спустя какое-то время, когда он немного успокоился и мог думать нормально, Джерри сел на кровати, оперся локтями о колени, уставился во мрак.
  "Ничего меня уже не волнует кроме нее, - подумал он, - сегодня звонили из дома, я снова не взял трубку. Что будет дальше? Мой бизнес развалится? Этот бар в Нью-Йорке, на кой черт он вообще мне нужен? Все мои дела в Британии, а я сижу тут, как цепной пес у бабьей юбки. Что она со мной творит?"
  "Ты кто, приятель? - спросил он себя, - Ее придаток? Без воли. Без принципов. Ждешь ее, подчиняешься ей как раб. Самому себе ты точно не принадлежишь. Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что происходит с тобой? Сегодня в галерее ты собирался убить человека только за то, что он приблизился к ней ... "
  В гостиной было тихо, видимо, Кэт отправилась спать наверх.
  "Ты хотел убить и был готов сам умереть. Люди шейха тебя все равно бы в живых не оставили. Как?... Как ты вообще оказался здесь, Джерард"?
  Он стал вспоминать.
  "Я вышел из дома часа на три - съездить в Глазго, купить подарков к Рождеству. В итоге, я понятия не имею, где эти подарки, где мой автомобиль. Я вообще ничего не помню с того момента, как увидел ее в аэропорту. Я с тех пор не живу своей жизнью. А ту жизнь, которой живу, мне ее даже не жалко, я хоть сейчас готов убить и сам умереть, сунься к Кэт кто посторонний. И ладно бы я умер сам..."
  Он встал, подошел к окну, стал смотреть на ночной Нью-Йорк.
  "...Ладно бы сам умер. Что будет с теми, кто стоит за моей спиной? С людьми, перед которыми у меня есть обязательства... Кэт, моя Кэт, желанная до безумия. Ей я готов отдать все, что имею, всего себя с первого момента встречи. А Бри ждет столько лет. Если она узнает про нас с Кэт, то соберется и уйдет. Заберет Рокси, а этого допустить я не могу. Я не потеряю девочку".
  Ему захотелось выпить. Он вышел в гостиную, где было пусто. В кухне на столе нашел стакан с виски, который не смогла осилить Кэт.
  "О чем я думал, когда я поехал за ней? Нашел же в аэропорту силы уйти. Надо было уходить окончательно. Сейчас она начнет страдать".
  Он прикончил стакан, отправился к бару за новой бутылкой алкоголя. Спать, похоже, ему сегодня не придется.
  "Хорошо, что ей подвернулся этот шейх. Кэт утешится, вылечится. Я не вылечусь. Но дать ей то, что больше всего на свете хотел бы дать, я не в состоянии. Значит, надо возвращаться к прежней жизни".
  
  Артур Мэлоун ликовал. Он не был, без сомнения, неудачником. Справедливо полагал, что родился с серебряной ложкой во рту. Но чтобы стать свидетелем настоящего чуда! Оказаться в самом его эпицентре! Только единицы могут похвастаться привалившей им, столь редкой, прямо-таки уникальной удачей. Лишь избранные способны выжать из посетившей их удачи всю выгоду без остатка.
  Мэлоун оказался на пересечении интересов двух сильных мира сего. Ему предстояло решать их проблемы, в чем Артур видел истинное благословение.
  Первым его озадачил принц Самир.
  Да, он давно таскался в галерею, давно не скрывал своего отношения к Кэт. Но чтобы выдать такое... В свое последнее посещение принц сообщил, что скоро возвращается на родину - его призывал долг перед страной. Настало время становиться главой государства после собирающегося отойти от власти отца.
  - Ее, - имея в виду Кэт, Самир указал на дверь кабинета Артура, где происходила их беседа, - я намерен сделать своей женой.
  - Ты не шутишь, Самир? - спросил Артур. Честно, он просто обалдел.
  - Мне не до шуток, - Самир прошел от стеллажа к дивану и обратно. Остановился. Погладил пальцами перстень с черным бриллиантом, которой всегда носил на левой руке, - Я люблю ее, Артур.
  Артур с собой не совладал. Лицо его вытянулось.
  - Да люблю, - повторил Самир, - И хочу. Ничто и никого так никогда не хотел. Я все получал всегда, сразу же, без промедлений. Ее получить не могу. Она заставила меня вспомнить, что я просто человек. Просто мужчина.
  - Признайся ей в любви, Самир. Предложи девушке руку и сердце, как это водится испокон веков.
  Принц посмотрел на Артура, как на сумасшедшего.
  - Она - женщина другого мужчины, я не имею на нее никаких прав. К чужой жене даже прикасаться нельзя - харам. В этом я грешу, да простит меня Аллах. Чувства к ней очень сильны, порой, сильнее меня, моего рассудка и воли.
  - Она не замужем, не будь слишком строг к себе, Самир. Ее возлюбленный не спешит ее делать своей женой.
  - Но она любит его, - принц возобновил неспокойные хождения по кабинету, - это большая проблема. На меня Кэт не реагирует. Да, дружески общается, да, порой мило кокетничает, но не больше. Я весь сгораю, она равнодушна. Но я вижу, что я ей не противен, вижу. Есть по крайней мере симпатия. Она ответит мне взаимностью, если устранить этого ее, как ты говоришь, возлюбленного.
  - Устранить? Ты его убить собрался?
  - Нет, - шейх затормозил и вполголоса добавил грозно прозвучавшую фразу на арабском.
  - А что тогда? - Артур, сидя в кресле, забавлялся метаниями шейха.
  Ответа на заданный вопрос у Самира, естественно, не оказалось. Артур понял - настало время его выхода.
  - Она живет чувствами, - делец сделал вид, что рассуждает на ходу, хотя давным-давно все продумал, - Нужен прецедент, который отвернет Кэт от ее шотландца. Девушка откажется от отношений с ним по собственной инициативе. И больше он тебе не соперник.
  Принц перестал метаться и стал слушать. Артур продолжил развивать мысль.
  - Нужно найти то, на чем его можно было бы зацепить. Все мы имеем пятна на биографии, о которых хочется забыть, но стереть которые не всегда получается. Карвер обладает на первый взгляд кристальной репутацией. Но он бизнесмен. Он начал рулить семейным бизнесом в неполные двадцать четыре года. Сейчас ему тридцать три. За десять лет успешного делопроизводства могло произойти всякое. Надо лишь выяснить....
  - Выясни, - отрезал Самир. Глаза его сузились, губы презрительно скривились. Артур понял - принц терпеть не может слушать про чужое грязное белье, не то, чтобы копаться в нем. Ему явно претил нечистый план, но другого выхода не предвиделось. Какая-то белобрысая русская девка лишила покоя наследника земель и миллиардов.
  - Выясни все, что нужно и сделай все, что нужно. Ты знаешь, Артур, как я отблагодарю тебя.
  - Знаю.
  "Отблагодаришь, по-королевски. Ибо на меньшее я не согласен", - подумал делец, протягивая принцу руку для прощального рукопожатия.
  Он знал изначально, через кого будет искать грязные пятна на биографии Джерарда Карвера. Предлагая аферу Самиру, держал в уме фамилию и имя именно этого человека. Человека, который ходатайствовал за Кэт, устраивая ее в галерею, несомненно, по просьбе шотландца.
  Правда, Мэлоун еще не представлял, как склонить его к сотрудничеству. Он скрытен, о людях, с которыми у него налажены связи, не сболтнет лишнего. Богат, не как шейх, но все же: сын - конгрессмен в Вашингтоне, антикварный бизнес Артура - нечета его бизнесу. Деньги здесь не помогут. Тогда что? Может, услуга. Главное - начать двигаться в избранном направлении, а там уж Артур как-нибудь отыщет верную тропку.
  Мэлоун недолго ломал голову. Когда через три дня после беседы с Самиром Дэвид сам ему позвонил, Артур понял - вот он, его звездный час. Вот он, стук чуда в дверь.
  В галерею Дэвид подъехал под вечер того же дня. Он вошел в кабинет как всегда непроницаемый, как всегда уверенный в себе, подтянутый, одетый в элегантный светлый костюм, пусть седой, но выглядящий куда моложе своих законных семидесяти семи лет. Артур усадил Дэвида в кресло. Сам сел рядом на диван, чтобы вести беседу в дружеском ключе.
  - Я предан коньяку, Дэвид, у меня его в баре целый ассортимент, но бутылочка виски специально для тебя припасена всегда. Смотри, тот самый сорт, который ты мне однажды порекомендовал.
  Дэвид посмотрел на бутылку, который показывал ему Артур.
  - Ничего другого не пью лет сорок.
  Они устроились со стаканами.
  - Я к тебе по серьезному делу, Артур, - начал Дэвид. - Долго прикидывал, и понял, лишь ты здесь можешь помочь.
  "Вон оно как, - Артур мысленно потер руки, - Я могу оказаться полезен тебе, Дэвид? Надо же, какой поворот событий".
  - Это не касается бизнеса, я надеюсь? Помогу в чем угодно, ты же знаешь. Только очень хочется посидеть с тобой по-дружески, без официоза. Столько лет знаем друг друга, сотрудничаем, и не разу не удавалось просто поговорить за стаканчиком.
  Дэвид слабо улыбнулся, и Артур понял, что взял правильную ноту. В жестком облике сидящего перед ним старика просматривался едва уловимый надлом.
  "Видимо случилось что-то действительно серьезное", - подумал Мэлоун.
  - Говори, что стряслось, Дэвид.
  Старик отпил немного виски. Посидев с полсекунды, расслабил галстук на мощной шее.
  - Я к тебе с семейными проблемами, Артур. В бизнесе у меня все отлично. Дома - трудности. Хотя трудности - слабо сказано. Мой внук попал в беду.
  Артур покивал в знак того, что весь во внимании.
  - Он - мой единственный внук. Сын Калеба. Ты, кстати, знаком с ним.
  - Хорошо знаком. Я и твой Калеб ужинали вместе в Вашингтоне, в июле этого года на День Независимости.
  - Точно, запамятовал. Старею.
  - И сынишку его, твоего внука видел, хоть и давно. Мы с Жозефин заезжали к вам с Эммой в гости, на Пасху кажется. Было это лет десять назад. Крутился там чернявый малыш.
  - Он. Марк, - лицо Дэвида посветлело, но на него быстро нашла мрачная туча. - Всегда был особенным ребенком. Вырос в не менее особенного парня.
  - Все мы, родители, думаем про своих детей, что они особенные.
  - Ну, я знаю, что говорю. Этот пацан будто не наш вовсе. Нет, внешне там все наше, наша кровь. Если быть точным, кровь бабушки, моей Эммы. Черные кудри, черные глаза. Но в том что касается всего остального... В первый раз он выставил на посмешище меня и своего отца в девять лет, когда пошел работать разносчиком газет. Ты понимаешь, Артур, да? При наших-то капиталах. Вот уже лет пятьдесят мы забыли, что это - стоять с протянутой рукой. И тут на тебе, разносчик газет.
  Артур тихо рассмеялся, Дэвид покачал седой головой, вспоминая.
  - Дальше было хуже. В частные школы, куда мы с отцом его устраивали, Марк ходить отказывался. Сказал четко и ясно - буду учиться в обычной школе, как все. В школу ездил исключительно на велосипеде, если мать, бывало, подъезжала с водителем - как-никак жена конгрессмена - пацан кортеж игнорировал и улепетывал прочь на велике.
  - Надо же, независимый какой! - искренне удивился Мэлоун.
  - Точно. Он мог поступить в любой университет. Лига Плюща, британские вузы, всё к его услугам. Ему было обеспечено блестящее будущее. Хочешь, иди по моим стопам, хочешь по стопам отца в политику, хочешь в космос лети - во всем поддержим. Он выбрал то, что мы меньше всего от него ожидали. Спорт, шоссейные велогонки. Тренируется по семь часов в день, страстно желает попасть в профессиональную команду, грезит о Тур Де Франс. Весь переломанный от падений, высохший от изнурительных тренировок. Мой внук. Дома шкафы ломятся от дорогих вещей, он носит кроссовки за пятьдесят долларов. Стыдно с ним на людях показаться. Ни копейки из того, что мы и родители предлагаем ему, не берет. Все сам.
  - Ну, Дэвид, - Артур прищелкнул языком, - сказки рассказываешь. Быть такого не может.
  - Сам бы не поверил, - безнадежно отмахнулся Дэвид, - если бы собственными глазами не наблюдал эту картину каждый день. Марк - патологически честный человек, воплощение самой совести. Это, согласись, порок в современном мире. Причем страшный порок. Я подозреваю, именно он сыграл с ним злую шутку. Он последние полгода жил и тренировался в Европе. Поехал за каким-то чертом на Персидский залив два месяца назад. На обратном пути его взяли в аэропорту с наркотиками.
  Артур присвистнул и откинулся на диванную спинку.
  - Зачем ему наркотики? Абсурд какой-то.
  - Именно, абсурд.
  Дэвид поднял на лоб очки, сжал пальцами переносицу.
  - На такое идут лишь из-за крайней нужды в деньгах. Деньги ему не были нужны.
  - Наркотики, я полагаю тоже. Эту бурду здесь купить можно, смысл вывозить из Ближнего Востока?
  - Марк и наркотики - вещи не совместимые, Артур. Я знаю своего внука.
  - Твои предположения?
  - Их ему подбросили.
  - Кто?
  - Хотел бы я знать. После ареста он не категорически отрицал свою вину, отказывался от наркотиков, но меньше чем через час допроса сказал, что порошок его. Почему? Либо это сознательное решение. Либо к признанию его принудили пытками. Поговорить с ним лично или послать к нему доверенное лицо я не могу. Власти страны, на территории которой взяли Марка, не идут на контакт. Ни деньги, ни связи не помогают. Я представить боюсь, где его держат. В каком-нибудь каменном мешке. Арабские тюрьмы - это казематы, с европейскими, американскими апартаментами не имеющие ничего общего. Мать Марка в больнице, жене, Эмме, я говорить боюсь. Она безумно любит внука, удара не перенесет.
   - Какое там наказание за наркотики? - осторожно спросил Артур.
  Дэвид подряхлел на глазах, обвис, поник, потух. Слабость, которую он скрывал благодаря отточенному умению владеть собой, проявилась во всем своем безобразном виде. Это был не прежний энергичный пожилой мужчина. Это был старик на краю могилы.
  - Смертная казнь. Его вывезут в сопредельные земли и пустят пулю в голову. Если уже не привели приговор в исполнение, пока я тут развожу с тобой беседы за стаканчиком виски.
  - Думаешь, я могу тебе помочь в таком деле?
  - Помочь может небезызвестный в этой галерее шейх Самир бин Ибрагим Азиз аль Саид. По стечению обстоятельств, которые я в своем положении смею считать счастливыми, Марка задержали на территории страны, где эмиром является отец шейха. Я пробовал встретиться с ним.
  - И что?
  - Шейх слышать ничего не хочет. Стоило мне упомянуть слово "наркотики", он занес меня в черный список - ни встреч, ни бесед, ничего.
  - Ожидаемо, Дэвид. Для мусульманина помогать в таком деле означает потворствовать в грехе. Самир особенно жесток в этом отношении.
  - Раз ты называешь его Самир, без титулов, полагаю, у тебя есть подход к нему. Я хочу, чтобы он просто выслушал меня, Артур. Выслушал, а там сам пусть решает. Если бы я просил за негодяя, я бы, возможно, и не подошел бы к шейху. Но я знаю, за кого прошу. За мальчика, который невиновен. Марк невиновен, я готов голову положить на плаху, ручаясь за него. Невиновен. Невиновен. Невиновен.
  - Тише, тише, - Артур придержал руку Дэвида со стаканом, которым он, говоря "невиновен", колотил по низкому ореховому столику, - Какая конкретно помощь тебе нужна от шейха? Чтобы он освободил Марка? Даже при его влиянии это маловероятно.
  - Пусть хотя бы запустят судебный процесс еще раз. Только не казнь.
  - Пожизненное заключение, по-твоему, лучше?
  - Если бы он был негодяй, - Дэвид не слышал Артура, - если бы был виновен, я бы боролся за него, но я бы понимал, по крайней мере, что он платит по счетам! Платит за свои же грехи. За что платит мой Марк?! За честность? Чистую душу? Есть еще справедливость в этом мире, Артур? Скажи мне. Двадцатилетний мальчик, который не виновен, умрет в арабской тюрьме. Этой простой вещи не способен понять шейх? Устрой мне встречу с твоим Самиром и я отдам тебе все свое состояние!
  - Дэвид, - Артур взял пустой стакан старика и отправился с ним к бару, - для начала тебе надо успокоиться. Я не смогу устроить тебе встречу с Самиром, это ты должен понимать отчетливо.
  Дэвид свис на кресле, на котором сидел. Если бы он стоял, то наверное бы рухнул на пол.
  - Но...
  Артур вернулся с заново наполненным стаканом, бутылку с виски принес с собой.
  - ...Но я тебе обещаю. Обещаю, что сделаю все возможное. Принц еще не знает одной вещи - ты ему нужен точно так же, как он нужен тебе.
  Дэвид не понимал, о чем пошла речь. Но он был человек, который не сдавался. Он был из тех, кто до последнего ищет лазейку и в итоге находит ее. Седая голова его настороженно приподнялась, тусклые глаза с покрасневшими от бессонных ночей белками заинтересованно блеснули. Мэлоун это заметил.
  - Я выступлю адвокатом твоего внука перед Самиром, - сказал Артур, - добьюсь нужного тебе результата.
  - И получишь столько, сколько скажешь. Не стесняйся в нулях.
  - Это да, - Артур выдержал ставший живым и острым взгляд старца, - Но ты щедрость свою попридержи, деньги тебе еще понадобятся.
  - Я говорю тебе, не стесняйся.
  - Дослушай. Ты должен будешь оказать Самиру услугу.
  - Какую угодно. Я не в том состоянии, чтобы торговаться.
  - Превосходно. Тогда я скажу тебе имя - Джерард Карвер. Шотландец, по просьбе которого ты устраивал сюда Катерину Шэддикс, моего нового искусствоведа. Мне нужен серьезный компромат на этого парня. Подумай хорошенько, знаешь ли ты что-то. Информация - это единственная валюта, который ты сможешь расплатиться с принцем Самиром.
  - Компромат? - тяжело поднял морщинистые веки Дэвид. Хотел добавить еще что-то, но воздержался.
  "Правильно сделал, что промолчал, старик, - подумал Артур, внимательно глядя на него, - ты правильно сказал, не тебе торговаться. Возьму я тебя со всеми потрохами, вместе с твоим сыном конгрессменом, и с этим арабским выскочкой. При правильном подходе возьму еще и Джерарда Карвера. Деньги нужны. Бизнес переживает не лучшие времена. А младший сынуля, увы, не обладает моральными качествами Марка. Мне как раз надо, кровь из носа, в ближайшее время расплатиться за его очередную тупую прихоть. Деньги нужны".
  Молчание затягивалось, Артур не спешил его нарушать, терпеливо выжидая, какое решение примет оппонент.
  - Кому помешал этот мальчик, Артур? - наконец со страшным усилием выдавил Дэвид.
  "Дело сделано", - понял Мэлоун.
  - Не задавай подобных вопросов, друг мой. Твой внук помешал кому-то. То же самое случилось и с Джерардом. Он помешал, и точка.
  - Мир сходит с ума.
  - Обычное дело. Я начну с начала, чтобы ты понял, - голос Артура перестал быть сочувствующим, потвердел, - Самир любит эту Катерину, любит сильно, впору волком выть, жениться мечтает. Ради нее он вытащит Марка, и вообще сделает все, что я скажу ему, если будет уверен, что в итоге получит девушку на блюдечке с голубой каемочкой. Девушка живет с Карвером, твоим знакомцем. Парня надо устранить с пути шейха. Не убивать, не дай Боже. Деморализовать, зацепить на чем-то, чтобы он ушел на дно. Перестал быть преградой. Ты ведь можешь дать мне информацию, Дэвид? Карвер близок тебе, за чужого ты не стал бы меня просить. Пойми, Самир при своих бабках в любом случае накопает на шотландца все, что захочет, и даже больше. Наймет армию детективов, или кто там ему понадобится для решения задачи. Вылезет вся подноготная Карвера, еще и приврут для пользы дела. Но зачем кого-то нанимать, когда есть ты. Зачем врать, когда ты, возможно, дашь нам что-то такое, что и девушку от шотландца отвратит, и ему позволит отделаться малой кровью. Самое главное, в итоге Марк будет спасен.
  - Он не отделается малой кровью, - тихо сказал Дэвид, - была история лет тринадцать назад... Если вы начнете ее ворошить, вы его не деморализуете. Вы его уничтожите.
  - Что за история? - Артур обратился в слух.
  - Это действительно нужно? Стереть его с лица земли? Ты помещаешь меня между молотом и наковальней.
  - Никто не собирается его стирать. Дай информацию, и мы посмотрим, как развести эту парочку безболезненно.
  - Я дам тебе имя, - Дэвид закрыл усталое лицо ладонями, на манжетах его белой рубашки засверкали бриллиантовые запонки, - Она была там, когда все это происходило, она полностью в курсе, знает дело изнутри. Я тоже в курсе, но я не скажу ничего, не могу, слишком многим обязан этой семье, она вам больше пригодится. Я без того уже Иуда, позволь мне отделаться наводкой.
  - Согласен, давай имя. С ней будет не сложно договориться?
  - В два счета, Артур. Она любит прикинуться овцой. Но я-то достаточно хорошо в людях разбираюсь, взгляд там далеко не овечий. Если уж я предаю, то она без зазрения совести предоставит вам все подробности, а может даже и доказательства.
  - Доказательства? Все настолько плохо?
  - Более чем. Я помогал заминать историю. Паскудное дело. Я бы не заикнулся тебе, если бы не Марк... Мне бы только вытащить его. Потом, если понадобится, я начну вытягивать Джерри и брошу на это все свои ресурсы и возможности. А пока записывай.
  Артур встал и пошел к столу, записал имя, фамилию, которые продиктовал ему Дэвид. Записал адрес и номер телефона. Старик, сидя в кресле, пугал его землистым оттенком щек.
  "Чувствительный, - подумал Артур, ведя по бумаге позолоченным пером ручки, - видно, тяжело ему, того и гляди, умрет тут у меня. Ничего не поделаешь, жизнь жестока, он это прекрасно знает. Мальчика его, Марка, жалко".
  Прежде чем Дэвид ушел, Мэлоун продержал его у себя еще с час ради эмоциональной реанимации. Выспрашивал подробности про Марка, которые могли бы помочь мальчику. Старику стало легче, ему нужно было выговориться.
  - Послушай, - сказал Дэвиду Артур, - ты никуда не торопишься? Я бы хотел узнать, отчего ты так распереживался, когда тебе пришлось выдавать Джерарда. Он ведь не твой родственник?
  - Не родственник. По крайней мере, не кровный. Но семье его я обязан многим, - ответил Дэвид, - хочешь, расскажу тебе эту историю. Я устал до смерти, Артур, за последние месяцы. Буду рад посидеть у тебя, отвлечься.
  - Оставайся столько, сколько хочешь, я не тороплюсь. И весь во внимании. Ты ведь не собираешься выдавать мне страшный секрет.
  - Да какой там секрет. Все секреты ты из меня вытянул.
  
  - Его прадед заменил мне отца, - начал рассказ старик, - Вторая мировая застала нас всех во Франции. Моя семья проживала в Париже с двадцатых годов, эмигрировав туда из России. А Фредерик, шотландец по происхождению, караулил там свою гражданскую жену Марлен. Баба она была непутевая, последняя вертихвостка, танцевала в кордебалете в Мулен Руж. Не знаю, что он нашел в ней кроме симпатичной мордашки, но любил француженку безумно, был в ее руках мягче воска. В Шотландии жила их маленькая общая дочка Софи, Фредерик звал к ней жену, но та ни в какую не соглашалась бросать Париж. Фашисты оккупировали город, Фредерик взялся поставлять им превосходный шотландский виски собственного, кстати, производства. В пустых ящиках, проложенных сеном, он вывозил в Британию евреев. Отчаянный был смельчак, наглец, ни Бога, ни черта не боялся. Несколько раз на него доносили в Гестапо, но он с хохотом все опровергал, всегда выходил сухим из воды. Проверки и обыски, учиняемые у него дома, ничего не давали. Самого Фредерика не трогали - его виски действительно был хорош. Он долго прятал мою маму и нас, четверых детей у себя на мансарде. Потом выпала возможность переправить нас в Британию. Мама подарила ему в благодарность коллекцию картин, которую в семье моей собирали пять предыдущих поколений. Фредди принял подарок с радостью, он хорошо разбирался в живописи, был ценителем, а до войны водил близкие знакомства с импрессионистами. За день до выезда меня, самого младшего свалил тиф. Мама сказала тогда: "Фредди, оставьте младшенького, похороните, я не хочу кидать его за борт, когда он умрет в море". Фредерик умудрился меня выходить. Рассказал, что когда мама и дети отплывали от берега, по Ла-Маншу открыли огонь с берега.
  - Судно ушло, - продолжил Дэвид, выходя из задумчивости, в которую погрузился надолго, - но многих на борту расстреляли. Фредерик писал домой, ему ответили, что никто из наших не добрался. "Ты теперь мой сынок, Дэвид", - сообщил мне Фредди, получив письмо из Шотландии. Я перешел жить в его квартиру на правах сына, а мансарду заселили очередные евреи. Деятельность в Париже он развернул кипучую - где-то пропадал, кого-то спасал, вывозил, торговал виски, успевая между делом скупать полотна, которые тогда почти ничего не стоили. Когда его не было дома, Марлен таскала домой офицеров и шлюх вроде нее самой, устраивала гулянки. Надо отдать ей должное, ко мне она относилась с материнским теплом, не выдала бы меня, но Фредди этим шантажировала частенько. Он бесился, ревновал ее, ненавидел, угрожал убить, прогонял. Если она в разгар скандала бралась скидывать платья в чемодан, он хватал ее и не отпускал. Каждая ссора оканчивалась одинаково: достойный, сильный мужчина падал к ногам похотливой девки, слезно просил прощения. Она его с презрением прощала, зная, что никто, кроме него о ней не позаботится, и назавтра спокойно шла налево. Дурочка играла с огнем. Ее труп со сломанной шеей нашли под старом каменным мостом у Сены. За день до этого Фредди и Марлен крупно поссорились. Она убежала, хлопнув дверью, он бросился следом. Вернулся ближе к полуночи, собрал меня, прихватил полотна, мы отбыл из Парижа якобы за очередной партией виски, чтобы уже не вернуться назад. Фредди не говорил о жене, но я уверен, именно он убил Марлен.
  Артур слушал с огромным интересом. Он сходил к дубовому секретеру за сигарами. Мужчины закурили.
  - Далее последовал этап моей жизни в Шотландии, в поместье Фредерика, - продолжил говорить Дэвид, выпуская облако ароматного дыма, - война закончилась, кругом была разруха, производство терпело упадок, а заводы Фредди процветали, словно виски вдруг превратился в единственную насущную потребность населения Британии. В поместье я первым делом влюбился в его дочурку Софи. Позже моя любовь переросла в нежную дружбу с ней. Мы и сейчас близко дружим. Время от времени я ее навещаю... Жизнь у Софи сложилась трудно. В 1957 году, будучи студенткой-первокурсницей, она поехала в СССР на слет молодежи и студентов, вернулась оттуда другой. Через пару месяцев стала заметна беременность. Софи умирала от любви к какому-то русскому, которого встретила в Москве. Рвалась назад, писала, но границы были закрыты. Она не придумала ничего лучшего, как перерезать себе вены перед Советским посольством в Лондоне. Ее удалось спасти, но Софи попала в психбольницу, там родила двойню - сына и дочь. Лечение ей помогло, она вышла успокоенной, о романе своей юности больше не вспоминала, но и замуж повторно не вышла, хотя я лет пять упорно склонял ее к замужеству. Фредерик отучил меня в Оксфорде за свой счет. Позже в США я нашел братьев, уцелевших во время переправки через Ла-Манш, собрался переезжать к ним. Приемный отец позвал меня в отдаленную комнату в поместье. Там он передал свернутые рулоном полотна, которые в войну за спасение ему отдала моя мама. "Я взял картины, - сказал он, - чтобы сохранить их для вас. Твоя мать бы не смогла перевезти Рубенса и Мазаччо. Слава Богу, твои родные живы, так что бери свое добро, Дэвид, езжай и будь счастлив". Я взял только половину. Эти картины стали моим стартовым капиталом. Коллекция, которую Фредди набрал за войну в Париже, все еще хранится в поместье. Софи иногда зовет меня к себе, просит продать что-нибудь. Время от времени я вожу туда команду для осмотра, сохранения картин. Именно из ее коллекции на рынок иногда попадают шедевры. От Софи получена сидящая на лугу дева, купленная тобой у меня буквально недавно, ее сейчас реставрирует мой двоюродный брат. Картину нашли в хранилище при последней уборке, в старом, упавшем за стеллаж тубусе. Она, в смысле картина, чем-то не понравилась Софи.
  Они сидели долго. Перед уходом Дэвид сказал:
  - Своим благосостоянием, жизнью, всем я обязан Фредерику, Артур. Думал, никогда с ним не расплачусь. Ан нет, сегодня выпал шанс расплатиться, правда, несколько иным, нежели я предполагал, способом.
  Он ушел. Мэлоун позвонил по номеру, который ему предоставил принц Самир.
  - Добрый вечер, записывайте, пожалуйста, имя и фамилию, которые Его Высочеству рекомендуется принять к сведению, - сказал он в трубку доверенному секретарю шейха, - Бри Арнетт.
  Следом Артур продиктовал нужный номер телефона и адрес.
  
  Глава 14.
  Джерри не удачно перевернулся во сне и грянулся с дивана на пол. Приподнял голову над ковром, по-собачьи затряс ей. Самоощущение было мерзким. Мерзкая испарина по всему телу, мерзкий привкус во рту, мерзкое омертвение в мускулах. Перед самым носом на боку лежала опустошенная бутылка.
  "Ага, - вспомнил Джерри, с трудом различая очертания предметов, - вчера я мучился и страдал. Мои страдания вылились мне в два галлона виски. Буду знать, этого мало, чтобы не проснуться".
  Поднявшись, он побрел в душ. Думать ни о чем не получалось - голова была не та, тяжелая и больная. После вчерашних возлияний его подташнивало. Но оно уже висело напоминающей галочкой в мозгу. Принятое решение. Пора все расставлять по прежним местам. От этой, угнездившейся в сознании мысли мутило, снова хотелось упиться до потери пульса.
  Постояв под парящими струями воды, он завернулся в махровый халат, вышел из спальни на первом этаже в гостиную. В это время Кэт спускалась по ступеням лестницы вниз. Воспользовавшись тем, что Джерри вытирал полотенцем голову и ничего не видел, она встала у него на пути.
  - Доброе утро, любимый. Как спалось без меня?
  Джерри опустил полотенце. На Кэт был элегантный брючный костюм цвета лаванды и рубашка под цвет, только на два тона темнее. Расчесанные кольца волос сияли, кожа светилась, на щеках цвел легкий румянец. Она была такой желанной, манила и притягивала к себе. В янтарных глазах вспыхивали соблазнительные золотые искорки. Помня о своем вымученном решении, Джерри попытался обойти ее.
  Но Кэт преградила ему дорогу. И он понял, что проиграл опять. Едва ее маленькая рука легла на воротник и двинулась ниже в разрез его халата. Отрекся от всех прежних решений, сам того не поняв, от всего отказался, едва ее холодные пальцы прикоснулись к его груди. Она приблизила к нему свое лицо. Ее мягкие, изумительно очерченные губы блестели от помады.
  - Кэт.
  - Всего один поцелуй, Джерри, - попросила она, и, не дожидаясь ответа, сама его поцеловала.
   Он не думал ни секунды, отвечать ли на ее поцелуй. Ведь тот, кто проблуждал в пустыне, не думает пить или не пить, отыскав источник. И тот, кто пребывал во тьме, бежит на свет, сломя голову. Он целовал ее, долго, страстно. С огромным наслаждением обнял ее тело, которое обожал. Позволил рукам ощущать эти сводящие с ума изгибы и округлости под тканью ее одежды. Ее любое, самое легкое, незаметное движение пронзало его. Эта женщина источала сладчайшую нежность, он упивался ей. Она была само счастье. Он хотел счастье. Ранние намерения стремительно прекращали свое существование.
  - Джерри, я опоздаю на работу, - раздался ее шепот, когда он начал раздевать ее, прижав к перилам лестницы.
  - Я хочу тебя, Кэт. Твоя работа меня вообще не интересует, - он уже освободил ее от пиджачка, и теперь нетерпеливо дергал пуговицы блузки. Ему страстно хотелось добраться до тонкого белого кружева, охватившего чудесные, пухлые груди, хотелось освободить их, сжать ладонями. Вцепившись пальцами в пояс его халата, уже почти развязавшийся, Кэт откинула назад голову. Она дышала часто, поверхностно. Он смотрел на родинку у мочки ее уха. На быстро бьющуюся голубоватую жилку. Медовые кольца волос. Она оперлась об его предплечья, прижалась бедрами. И вдруг поразила его - улыбнулась обольстительной, бесстыдной улыбкой, и что-то проговорила. Он не понял, что. Знание прожгло его через секунду. Кэт умоляла его взять ее.
  Джерри, чуть не взвыв от острого желания, резко развернул ее к себе спиной. Увидел, как она хватается за перила. Как нетерпеливо и грациозно изгибается ее спина. Застонал сквозь стиснутые зубы. Он самозабвенно любил ее тело.
  Шотландия, XXI век.
  Будильник прозвенел в пять утра. Она села на кровати, не позволив себе ни секунды понежиться на нагревшихся за ночь простынях. Откинула одеяло, поднялась. На то, чтобы умыться и почистить зубы, ушло три минуты. Вернувшись в комнату, она быстро оделась - облегающие беговые брюки, топ, носки и кроссовки, спортивная куртка из ткани, не позволяющей потеть и переохлаждаться. Перед тем как выйти на улицу, смешала на кухне в блендере углеводный коктейль для себя. На улице было темно, рано и холодно, но не для нее.
  К правому торцу поместья был подведен ряд одноэтажных построек, сложенных из массивных каменных блоков и крытых глиняной черепицей. Здесь было оборудовано несколько дополнительных комнат с каминами - в случае чрезмерного наплыва гостей. Тут же в сараях держали садовый, охотничий, туристический инвентарь. В помещении наподобие средневековой таверны, увешанной гирляндами лука и чеснока, хранили бочонки с виски и элем. Много места занимала конюшня и прилегающая к ней овчарня, где помимо тонкорунных овец держали декоративных козочек и лошадок - на потеху туристам. Рядом с животным жили обожаемые леди МакГрей симпатичные скотч-терьеры. Места хватало. Но не для псов Бри. Для ее своры был построен отдельный вольер в задней части сада.
  Она направилась туда. Псы уже были накормлены и выгуляны - указания Бри четко выполнялись обслугой. Только две суки, за которыми хозяйка всегда смотрела лично, ждали у закрытой двери в вольер. Это были чистопородные мордастые мастифы палевого окраса, на вид вполне добродушные.
  - Ждете, сучки? - осклабилась Бри. Собаки подошли, подобострастно виляя хвостами, стали ластиться. Бри трепала их по ушам и холкам. - Соскучились? Ну, привет, привет... Привет, Эйя. Привет, Ида. Давайте, прогуляемся. Нагуляем аппетит, я вас покормлю. Эх вы, убийцы мои... Сейчас идем. Давай сюда морду, Ида.
  Сука мастифа, названная Идой, с более светлой шерстью, подошла и покорно сунула морду в предложенный ей намордник. Эйя, которая была потемнее и покрупнее, заметила, как мимо вольера кто-то идет, и, захлебнувшись рычанием, бросилась на металлическую сетку. Поднявшийся спозаранку садовник шарахнулся прочь, забормотал. Бри вскочила, сдернула с крюка на стене вожжи и с размаху стеганула ими собаку по спине. Эйя взвизгнула и пригнулась.
  - Иди сюда! - приказала Бри.
  Скуля, собака поползла. Бри хлестнула ее еще раз. Сука завыла, модулируя вой, но осталась у ног хозяйки.
  - Не было команды! - сказала Бри, наступая на нее, - не было! Заткнись немедленно!
  Скулящая собака смолкла, замотала хвостом. Бри застегнула на ее лобастой голове намордник.
  - За мной.
  Втроем они вышли из вольера, пошли через сад, двор. Обе громадные суки трусили за Бри след в след.
  У уже открытых ворот стоял внедорожник. Неизвестно кто, неизвестно когда вывел его из гаража.
  "Наверное, Рори видел, что я иду за собаками, подогнал машину, - подумала Бри, - он единственный, кто меня не раздражает. Джерард совершенно отбился от рук, третий месяц ни слуху, ни духу. Косоглазая соплячка ни в грош меня не ставит. Старуха вообще из ума выжила, поддерживает ее во всем. Надо всех срочно приводить в порядок".
  Она распахнула заднюю дверь автомобиля, обе суки, Ида и Эйя, запрыгнули внутрь. Бри села за руль, завела мотор, выехала.
  В поместье Бри вернулась через два часа, вдоволь набегавшись по холмам со своими питомцами. Несмотря на пронизывающий ветер, на ней уже не было куртки, лишь топ, открывающий плоский живот с кубиками пресса, мускулистые руки и плечи.
  - Эй, Рори, загони тачку! - крикнула Бри, не обратив внимания на группу туристов, прогуливающихся по двору. Некоторые из них с опаской косились на сильных, охотничьих собак, которые одна за другой выпрыгнули из машины. Свистнув псов, атлетичная блондинка отправилась в сад.
  Из гаража вышел механик в комбинезоне. За ним показался другой парень, с лицом, вымазанным машинным маслом.
  - Чем она их сегодня кормила, интересно? У этой зверюги, Эйи, вся морда в крови, сквозь намордник видно, - сказал чумазый паренек.
  - Не чем, а кем. Я бы так поставил вопрос, - отозвался Рори, бросая тряпку на терракотовую кадку с засохшим растением, - Мной накормит, если я сейчас тачку не загоню. Достала меня эта чертова баба...
  Он отправился выполнять приказ.
  Принимая душ после пробежки, Бри услышала, что в комнате звонит мобильник.
  На дисплее высветился незнакомый номер. Бри хмыкнула, пальцами согнала со щеки воду, нажала "прием", приложила трубку к уху.
  - Слушаю.
  - Мисс Бри Арнетт? - спросил незнакомый голос с непонятным акцентом.
  - С кем имею честь? - нахмурилась Бри.
  - Мисс Арнетт, у нас есть к вам разговор.
  - На тему?
  - На тему вашего...а-а-а-э-э..., - голос замешкался, - мы хотим поговорить с вами о Джерарде Карвере.
  - Вот как, - Бри пятерней отвела с лица истекающие каплями воды пряди челки.
  - Да. В полдень я жду вас в пабе Auld Hundred. Знаете, где это?
  - Да, Глазго, улица Розы...
  - Прекрасно! До встречи.
  Пошли короткие гудки. Бри бросила телефон на кровать. Вытерлась насухо полотенцем, поскольку не сделала этого, выйдя из ванны. Взяла с ночного столика пачку сигарет и зажигалку, закурила. Не потрудившись одеться, подошла к окну, отдернула в сторону штору.
  - Что ж, давай, поговорим с тобой о Джерарде Карвере, приятель, - сказала она вслух.
  Снизу, стоя на улице, на нее голую смотрел механик в рабочем комбинезоне.
  
  Ровно в полдень к пабу Auld Hundred на улице Розы в Глазго подкатил спортбайк с черно-серебряном корпусом. Мотоциклист затормозил, уперся в асфальт высоким шнурованным ботинком, снял с головы аэродинамический шлем. Мотоциклистом оказалась женщина с короткой своеобразной стрижкой - длинная, до подбородка, челка, подбритый затылок. Она расстегнула ворот мотокуртки, поставила байк на подножку, направилась ко входу в бар.
  Войдя внутрь, женщина задержалась на долю секунду, даже придержала дверь, не дав ей захлопнуться за спиной.
  Коротко кивнув бармену, методично полирующему стойку, она просканировала помещение ледяным взглядом, увидела тех, кто был ей нужен, за столом у задней стены.
  - Вы звонили мне, - заявила, подойдя, Бри.
  Мужчина, сидевший за столиком, поднял на нее черные восточные глаза. Вообще-то, мужчин было несколько. Один, очень породистый, сидел непосредственно за этим же самым столиком, прячась за темными, непроницаемыми очками. Другой, тоже смуглый, с физиономией рыси или какой другой хищной кошки горбился за соседним столом. Плюс еще пара-тройка мордоворотов в штатском там и сям, думающих, что их незаметно, хотя их очень даже заметно. Но все перечисленные проигнорировали подошедшую.
  - Ясно теперь, что за акцент, - Бри грохнула шлем на середину стола, пододвинула стул и без приглашения уселась, вытянув худощавые ноги в кожаных брюках, - а я голову ломала. Говори, зачем позвал?
  Араб, тот, что не гнушался смотреть ей в лицо, поместил сцепленные замком руки на столешнице. Бри посмотрела на эти руки, перевела взгляд на черную папку, лежавшую рядом.
  - Не возражаешь, если закурю? - она полезла во внутренний карман куртки.
  Породистый в темных очках брезгливо поморщился. Переговорщик засек его гримасу краем глаза.
  - Воздержитесь от курения, мисс Арнетт. Хотя бы на время беседы.
  Но Бри уже достала сигариллы. Желчно усмехнулась, закурила, уголком губ выпустила дым в сторону.
  - Извини, я потихоньку. Давай к делу. Ты говорил - Джерард Карвер. Я обратилась в слух.
  - Вы знаете, где он находится сейчас? - с готовностью начал переговорщик. Он тоже не намеревался затягивать встречу.
  Вместо ответа Бри неопределенно помахала в воздухе сигариллой, зажатой между средним и указательным пальцами.
  - Он в Штатах, - сообщил араб и, выждав немного, закончил, - с женщиной.
  - Не скажу, что ты выдал мне тайну, - Бри глубоко затянулась. Было видно, что она не лжет, однако скользкая усмешка сошла с ее наглого рта. На четко очерченных скулах заходили желваки. - Что дальше?
  - Вас это не волнует?
  - Бабы, которых трахает Джерард, меня не волнуют, нет, - ответила она, стряхивая пепел на пол.
  Тип в темных очках снова изменился в лице.
  - Я ему не нравлюсь? - поинтересовалась у переговорщика Бри, указав на породистого тлеющим кончиком сигариллы. Теперь, в первый раз с начала разговора, на нее взглянул тип из-за соседнего столика. Глаза, несмотря на смуглость, у него были желто-зеленые. Настоящая рысь.
   - Не нравитесь. Но не отвлекайтесь, мисс Арнетт. И затушите сигарету.
  - А если не затушу, что ты мне сделаешь? - глубокий затяг, в воздухе повисло облако едкого дыма.
  - Вы не совсем правильно расцениваете отношения, связывающие Карвера и женщину, которую я упомянул, - переговорщик пропустил последнюю реплику Бри, - Дело, скорее всего, идет к свадьбе.
  - Вам-то какая разница, парни?
  - Нам есть разница. Ровно как и вам, мисс Арнетт. Иначе бы вы не пришли сюда.
  - Вдруг, с моей стороны это чистое любопытство?
  - Не вводите нас в заблуждение. Вы должны понимать, что мы подготовились к встрече с вами.
  - Ладно, какого дьявола ты тянешь? Говори, что тебе от меня нужно.
  - Вмешайтесь, разведите Карвера с его новой партнершей.
  Бри горько рассмеялась, щуря на араба ледовитые глаза.
  - Какой ты умный, Аладдин, - проговорила она из-за дымовой завесы, - А не пойти ли тебе со своими прожектами в ... Ну, ты сам понял, куда.
  На лице породистого не дрогнул ни один мускул, рысь остался недвижим, но переговорщик подался вперед, кладя локти на стол.
  - Слушай, мразь, - зашипел он сквозь зубы, причем от его восточного акцента не осталось следа, - затуши сигарету, иначе я запихну тебе ее в глотку.
  Бри медленным жестом забычковала окурок в пепельнице. Пружина внутри нее сжалась.
  - Чего ты выделываешься, дурочка? - спросил переговорщик, довольный ее послушанием, - за кого ты нас приняла? Мы не та шваль, с которой ты привыкла обстряпывать делишки.
  Бри промолчала.
  - Если я сказал, мы подготовились к встрече, это означает, мы знаем о тебе достаточно, - на последнем слове араб сделал ударение. Взял со стола папку, расстегнул ее, - Покажу тебе одно фото, чтобы у тебя не осталось сомнений.
  На стол перед Бри легла фотография, на ней был изображен помятый тип со шрамом на подбородке.
  - Инди Крук, - прокомментировал фото переговорщик, - правда, при рождении мама с папой дали ему другие имя-фамилию. В узких кругах широко известен, как сутенер, поставляющий товар для клиентов....как бы это сказать...с особенностями. Твой партнер по бизнесу, кстати.
  Он кинул на стол целую горсть фото. Там было что-то ужасное, какое-то бурое месиво, голые тела, вывернутые конечности. Бри скользнула по снимкам равнодушным взглядом. Ее словно ударили под дых. Ощущая на себе внимательные взгляды мужчин, она, тем не менее, не шелохнулась - помогло умение отлично владеть собой. Она сидела и улыбалась, глядя им в глаза, хотя ее хребет сжимали ледяны пальцы страха.
  - Когда я узнавал о тебе, меня удивило, насколько ты аккуратна - всегда тщательно подтираешь за собой. Этого, - он ткнул пальцем в сутенера, - пожалела что ли? Сейчас его уже не достанешь, мы его спрятали на случай, если понадобится против тебя козырный туз.
  Она не ответила.
  - Вы с ним провернули изощренную аферу относительно Карвера. Ты просчитала каждый шаг, грамотно расставила фигуры. Истинный гроссмейстер. Хотя методы, мягко говоря...
  Он скривился, как от уксуса, давая понять, что методы ее не одобряет.
  - Но некоторые детали твоего плана остались неясны. Проясни их.
  - Детали? - двинула челюстью Бри, - Какие именно? Кого резала, как? Какие инструменты использовала? Куда девала тела?
  Породистый дернулся, словно от удара тока, подал переговорщику знак рукой, которую вытянул из кармана куртки. На пальце его сверкнул громадный бриллиант цветы бычьей крови.
  - Эти детали оставь тем, кто усадит тебя на электрический стул. Аллах справедлив, ты рано или поздно получишь по заслугам. Нам скажи, для чего ты все это делала? Зачем тебе какой-то заурядный Карвер, с твоими-то амбициями и способностями?
  Бри незаметно моргнула, но араб заметил. И глухо хохотнул.
  - Ясно. Монстрам не чужды нежные чувства. Значит так, забирай себе Карвера, которого собственноручно утопила в дерьме. Жаль немного, что своего положения бедняга, похоже, не осознает. Забирай. Действуй. Используй рычаги, которые имеешь. Не мне тебя, профессионалку, учить. Пусть он возвращается в твои змеиные объятия. Если не захочет вернуться, устрой ему истерию, преврати его жизнь в ад, выбей его из колеи. Тогда...
  - Тогда она сама уйдет от него, угадала? - ввернула Бри, - Кому из вас троих она нужна, Аладдин? Ты меня заинтриговал. Что она за птица?
  Породистый подал переговорщику знак, благодаря чему Бри получила исчерпывающий ответ на один из своих вопросов. Переговорщик выложил на стол очередную фотографию - на ней была белокурая девушка, запечатленная во время прогулки из укрытия.
  "Красивая сука", - отметила Бри.
  - Посмотри на это фото, Бри Арнетт, - сказал переговорщик, - запомни девушку по имени Катерина Шэддикс. Зная тебя, предупреждаю, если у нее упадет с головы хоть волос, к тебе, Бри Арнетт, будут применены твои же методы. С тебя живой полосами спустят кожу, затем мелко нашинкуют и скормят псам. Двум сукам с поэтичными именами Эйя и Ида. Уяснила?
  Бри закурила.
  - Если сделаешь все, как надо, - продолжил араб, - мы забудем о тебе.
  - Какие вы добрые, парни, - сдержала зевок Бри.
  Переговорщик стал укладывать в папку разбросанные по столу фотографии.
  - Это все, что мы хотели сказать вам, мисс Арнетт. Прощайте. Надеюсь, мы поняли друг друга.
  - Не сомневайся.
  - Вы свободны.
  Она перехватила у него фото сутенера.
  - Пожалела, говоришь, - Бри передвинула сигариллу в угол рта, сжала ее белыми зубами, - да нет. Сглупила просто. И на старуху бывает проруха.
  Отшвырнув фото, она взяла шлем и вышла. Мужчины проследили сквозь панорамные окна бара, как на улице девушка седлает свой байк, заводит его, уезжает.
  - Как вам? - по-арабски спросил спутников мужчина, который вел с Бри переговоры.
  - Альгуль, - принц Самир снял очки, сжал их в кулаке, - людоедка.
  
  Гостиничная сеть, принадлежащая лично Самиру, имела фешенебельные отели во всех мегаполисах мира. В Лондоне тоже. К входу здания в стиле английский неоклассицизм на перекрестье широких, обсаженных ясенями улиц подкатил кортеж принца, состоящий из пяти автомобилей. На их капотах не было дипломатических флажков - принц прибыл инкогнито. Это был понедельник, немного за полдень, в роскошном холле отеля было немного гостей. Только Самир вошел, управляющий, предупрежденный о прибытии принца, лично сопроводил его к отдельному бронированному лифту, в котором Самир вместе со свитой поднялся на верхний этаж здания. Там располагались президентские апартаменты окруженные зелеными оранжереями и открытыми террасами. Мужчины зашагали по комнатам, интерьеры которых поражали великолепием - палисандр, мерцающие ткани, драгоценная мозаика, бирюза, нежно розовый мрамор, золото и серебро в отделке. Перед тем как войти в журчащий водой фонтанов сад, цветущий за дверями из хрустального стекла, принц приказал сопровождению ждать его у входа.
  
  Сад был наполнен пением птиц и ароматами цветов. Лондон в это время года был сер и зябок, но принц оказался в благоухающем раю.
  - Ты здесь? - позвал он негромко на родном языке.
  - Здесь, - раздался мелодичный голос откуда-то из недр сада.
  Из-за увешанных плодами лимонных и мандариновых деревьев вышла женщина и плавно пошла по лазуритовым плитам, устилавшим пол. Она была прекрасна - образчик зрелой, расцветшей красоты. Каштановые волосы, собранные в высокую, напоминающую корону прическу, оттеняли кожу легкого оливкового оттенка. На ней было платье из тончайшей шерсти болотного цвета, украшенное ажурной вышивкой с легким алмазным отливом. Длинные рукава охватывали тонкие руки с браслетами на запястьях, подол повторял очертания красивых ног. Женщина приблизилась.
  - Самир, - произнесла она нежно и волнительно.
  Принц бросился к ней, сделал такое движение, будто хотел пасть ниц перед этой богиней. Ее глаза глубокого фиалкового цвета полыхнули.
  - Нет, что ты, дорогой, лучше поцелуй меня!
  Принц запечатлел на ее щеке целомудренный поцелуй.
  - Мама, почему ты здесь? Уму непостижимо - ты покинула дом!?
  - Покинула, - женщина взяла в ладони его склоненное к ней лицо, - мой единственный сын не спешит возвращаться ко мне, и я решила поехать к нему сама.
  - Но отец...
  - Да, отец не здоров, я не могу оставлять его надолго, поэтому пробуду в Лондоне лишь несколько часов. Какое счастье, что ты приехал на выходные в Британию. У тебя здесь дела?
  - Дела, - принц отвел взгляд, - но что о них говорить, когда ты рядом?! Мама, я хочу пригласить тебя куда-нибудь. Пойдем в театр?!
  - Самир, - женщина мягко опустила унизанную драгоценными кольцами кисть ему на плечо, - не спеши, давай сядем.
  - Хорошо, - Самир предложил ей локоть и отвел к низкому дивану, выплетенному из лозы. Они опустились на обложенное крошечными подушечками сиденье.
  Мать взяла в ладони правую руку принца, на мизинце которой сверкал черный бриллиант, вопрошающе посмотрела на сына.
  - Сын, как долго ты носишь этот перстень? - она тронула холодные грани камня.
  - С тех пор, как ты дала мне его. С двадцати лет, - ответил Самир.
  - Этот перстень - реликвия, - продолжила мать, не выпуская руки сына, - он - единственный в своем роде, ему около семи веков. Ты помнишь это? Знаешь, какую роль он играет в нашей семье?
  - Конечно, мама. Почему ты спрашиваешь? Я все знаю и все помню. Я чту святыню, данную мне тобою.
  - Я хочу, - мать сорвала с нависающей ветви цветок жасмина, приложила его к губам, - чтобы ты рассказал мне о нем. О моем черном перстне.
  - Он передается от матери к сыну, - стал говорить принц, - камень, благословляющий судьбу, дарящий счастливый брак. Я отдам его той, которую выберу себе в жены. А она подарит бриллиант нашему первородному сыну, как ты подарила его мне, мама.
  - Счастливый брак, Самир? Не всегда. Твой дед в браке не был счастлив, как ты знаешь. Но чистота крови потомков была сохранена. Черный бриллиант хранит династию - это его истинное предназначение. И дальше он будет продолжать исполнять свое предназначение. Принцесса Хишма, назначенная тебе в жены, ждет. Ты обязан вернуться, связать себя с ней узами брака, воссесть на престол, который отец давно готов передать тебе.
  Принц Самир взглянул в фиалковые глаза матери и опустил голову. Королева отбросила цветок жасмина.
  - Что ты собрался делать, сын?
  Принц промолчал.
  - Ты сошел с ума, Самир.
  - Ты все знаешь.
  - Знаю. Джабир позвонил мне сразу же после встречи, которую ты устроил в Глазго. Как ты мог пойти туда? Я всегда знала тебя, как рассудительного, острожного, сдержанного юношу, который продумывает все совершаемые шаги. Она лишила тебя разума. Я видела ее, да, красива, но не настолько, чтобы потерять голову. Чем она тебя увлекла, что тебе пообещала, чего бы не смогла дать Хишма?
  - Ничего. Она ничего мне не обещала, мама. Она меня не принимает.
  - Не верю, - королева свела брови на тонкой переносице, - она знает, кто ты?
  - Знает все. И не хочет меня.
  - Слава Аллаху, - воздела к небу руки королева, - так беги от нее. Уезжай домой. Ты выяснил, с кем она живет сейчас, и все еще продолжаешь раздумывать?! Я уже не говорю о том, что она далеко не юна, и ты будешь у нее не первым мужчиной. Западные женщины делают аборты, вдруг она не сможет родить?
  - Тот, с кем она живет, - твердо сказал принц Самир, - ...она не имеет отношения к его прошлому, не знает о нем.
  - Невозможно пройти по грязи и не замарать ног, сын. Ты, золотой лев, лезешь в хлев к свиньям!
  - Мама, я люблю ее! - выкрикнул шейх, королева отпрянула от него, - Я мечтаю о ней. Она - звезда, которая горит надо мной, не гаснет ни ночью, ни днем. Какой бы она ни была, где бы ни жила, в хлеву ли, в выгребной яме, я хочу вознести ее, хочу положить к ее ногам все, что имею. Пусть шайтан заберет мою душу, если взамен я получу всего одну ночь с ней. Всего одну!
  - Что ты говоришь?!
  - Правду, мама.
  - Безумец! Ты болен!
  - Болен? - Самир злорадно улыбнулся, - Я счастлив. Впервые в жизни. Я встретил женщину и с ней хочу провести жизнь. Разве это болезнь? Это любовь - то, для чего Аллах создал смертных.
  Королева встала, золотые каблуки ее туфель, украшенные топазами, застучали по лазуритовым плитам. Она прошла к выложенному мозаикой бассейну, где плавали серебристые рыбки, изысканно опустилась на бортик.
  - Ты создан не для любви, не лги, - произнесла мать, поворачивая к сыну царственную голову, - ты от рождения не принадлежишь себе. Ты единственный сын эмира, последний, долгожданный мальчик среди пятерых сестер. Дар Небес. Твое воспитание, блестящее образование, воинская служба, - все готовило тебя к трону в течение двадцати девяти лет твоей жизни. Теперь ты хочешь взять в жены найду и потерять престол.
  Шейх был недвижим, словно мраморное изваяние.
  - Ты готов оставить нас без правителя?
  - Трон есть, кому передать, мама, папин младший брат...
  - Замолчи. Не оскорбляй мой слух. Ты нанесешь своему отцу смертельный удар. Убийца.
  - Мама, не смей!
  - Самир. Ты пропадешь!
  - Мама, - Самир от души рассмеялся, - Я богат. Моих нефтяных скважин, моего бизнеса никто не отнимет.
  - Ты думаешь, деньги - это все, глупый мальчик. Деньги - мусор. Но власть. Власть стоит многого. Те, кто имеет деньги, жаждут власти, и неспроста. Ты не сможешь жить обычной жизнью, сын мой, ты не так воспитан. Не та в тебе кровь.
  - Что ты хочешь от меня? - он встал. Королева поднялась тоже. Они сошлись в центре цветущей террасы. - Я не могу принять решения, не могу взойти на престол. Отказаться от нее не могу. Дай мне время.
  - Сделай ее любовницей, пусть она живет в Европе, не показывается при дворе! Но женишься ты на Хишме.
  - Я хочу, чтобы она была со мной двадцать четыре часа в сутки.
  - Ты наиграешься ей за месяц, она быстро надоест тебе, ты начнешь ей тяготиться, но обратного пути уже не будет. Управление страной отойдет твоему дяде.
  - Не дави на меня, мама. Позволь разобраться!
  - Как хочешь, - сдалась королева, - я знаю своего сына. Знаю - его не переспорить. Не переубедить, если он вбил что-то себе в голову. Но я попробую его уберечь. Дай мне черный бриллиант, Самир.
  Королева требовательным жестом протянула к нему ладонь. Самир инстинктивно завел руку с перстнем за спину.
  - Дай. Ради нее ты был готов лишиться многого, но бриллиант пожалел. Он не принадлежит тебе. Я, его последняя хранительница, пока жива. И я могу забрать у тебя перстень. Могу, забираю. Твоя разум затуманен, а я не позволю, чтобы камень украсил палец найды. Он предназначен другой. Назад ты его получишь в тот день, когда из твоих глаз на меня взглянет чистый разум.
  
  Выйдя из дверей сада, Самир обвел глазами ожидавших его телохранителей.
  - Джабир, иди сюда, - приказал он.
  От стены отделился и приблизился к нему смуглый мужчина в строгом костюме.
  - Джабир, - хмуро глянул принц в немигающие желто-зеленые глаза на хищном лице подошедшего, - Я доверял тебе, как брату, а ты предал меня.
  - Ты ошибаешься, - ответил желтоглазый, спокойно выдерживая прожигающий взгляд шейха, - я просто выполнил свою работу. Увидев, что тебе угрожает прямая опасность, я сообщил об этом твоей матери. Возможно, я даже спас тебя.
  - От чего?
  - Я думаю, скоро будет видно, от чего. Королева Ясмина никогда не ошибается. Ты ведь знаешь, Самир, ей, твоей матери, моей родной тете, я обязан всем - жизнью и процветанием. Если в следующий раз возникнет похожий прецедент, я снова поставлю ее в известность.
  - Не поставишь, - принц гневно вздернул подбородок, - Ты больше не руководишь моей охраной.
  - Это не тебе решать, мой повелитель, - смиренно склонился перед принцем Джабир, - сюда меня поставила королева Ясмина. Она меня отсюда и уберет.
  
  Сельская школа в деревеньке Сильверглейдс, где училась Рокси, была самой обычной общественной школой для простой детворы, зато выглядела очень живописно. Она являлась частью пейзажа, с которого можно было смело писать картину - покрытые ворсом травы поля без конца и края, растянутые на мили деревянные изгороди. Одинокие грабы и вязы с раскидистыми кронами, что причудливо вырисовываются на фоне золотящегося неба. Затянутые поблескивающей пряжей тумана дали, отчего местность будто бы серебрится, оправдывая свое название - Сильверглейдс - серебряные луга.
  Школа некогда была церковью, но по каким-то канувшим во мрак веков причинам быть ей перестала. Молельни и кельи были переделаны в классы, в главном нефе, как в старые времена, стояли скамьи, но само помещение играло роль актового зала. На месте алтаря появилась сцена. Граненая апсида превратилась в кабинет директора. Готические узкие проемы окон закрывали новые деревянные рамы, тяжелые двери из мореного дуба были заменены на современные филенчатые аналоги, выкрашенные в цвет живой зелени.
  Но атмосфера осталась прежней: над скатной черепичной крышей, ее фигурными звонницами витало торжественное величие. Из глаз каменного Христа, распятого на кресте с клеверинками, что висел над входом в школу, изливался поток благодати и сострадания.
  Бри не замечала щемящую сердце красоту пейзажа. Ее внедорожник замер у ворот школы, где обычно останавливаются автомобили родителей, приезжающих за детьми. После звонка из распахнувшихся настежь дверей в школьный двор хлынула гомонящая толпа. Рокси показалась едва ли не самой последней. Не глядя по сторонам, она шла, увлеченная беседой с высоким ярко-рыжим пареньком. Беседа, похоже, действительно была интересной, потому что девочка, внимательно слушая паренька, уже раза четыре безуспешно пыталась надеть на голову шапку с помпоном.
  Бри опустила стекло.
  - Эй, Рокси, пошевеливайся!
  Подростки вместе подняли головы на грубый окрик. Увидев Бри, рыжий мальчик сбежал. Рокси наконец-то натянула шапку, сунула руки в карманы курточки с меховым воротником и, ссутулившись, поплелась к машине с вдвое уменьшенной скоростью.
   - Тебе было сказано, пошевеливайся, - сказала Бри, когда девочка открыла дверцу и влезла на заднее сиденье, - Испытываешь мое терпение.
  Девочка отвернулась к окну, за которым стал накрапывать дождик. Внедорожник низко заурчал, отъехал.
  - В следующий раз ждать, пока ты наболтаешься со всякой шпаной, я не буду, заруби себе на носу.
  Молчание.
  - Я с тобой разговариваю, нахалка, будь добра, реагируй на мои слова.
  Рокси хмуро взглянула в зеркало заднего вида, в котором отражались ледяные глаза водителя.
  - Лучше вообще не приезжай за мной, мама, не утруждай себя. Пусть меня забирает Рори.
  - Рори? - Бри криво усмехнулась. - Скажешь тоже. С какой стати? Он работает не на меня, а на МакГреев, хозяев поместья Тэнес Дочарн. Твоя фамилия МакГрей? Ну, отвечай!
  - Нет.
  - Правильно, ты не МакГрей. Поэтому нечего заикаться о Рори, Роксана Арнетт. За тобой буду приезжать я, твоя мать, а ты, если мне понадобится, будешь бежать к машине со всех ног. Понятно?
  Рокси непокорно тряхнула головой и снова отвернулась.
  - Тебе понятно?
  - Если тебе неудобно его просить, мама, я сама попрошу, - примирительно проговорила девочка, - или скажу Софи, она попросит.
  - Никого ты ни о чем просить не будешь. И не называй меня мама, у меня есть имя.
  - Все дети называют своих мам "мама".
  - Плевать, что делают все. Для тебя я Бри. Поняла?
  - Поняла, Бри.
  - С Рори и своей обожаемой Софи не говори ни о чем. Ясно?
  Грызя зубками нижнюю губу, Рокси тихо, но отчетливо прошептала.
  - Как ты меня достала, Бри.
  - Что ты сказала? - проговорила Бри, выворачивая руль - их внедорожник обогнул скособоченный ствол сожженного грозой дерева, которое никто не потрудился срубить.
  Девочка впилась миндалевидными, горящими глазами в лицо матери, дрожащее в зеркале заднего вида, и повторила, чеканя каждое слово.
  - Ты меня достала, Бри! Задушила! Замучила! Оставь меня в покое! Брось меня, откажись! Ты меня все равно ненавидишь! И я тебя ненавижу!
  - Ненавидишь меня? - переспросила Бри, якобы сильно удивившись.
  - Да! Чтоб ты сдохла!
  - О-хо-хо-ха-ха-ха!... - расхохоталась Бри, выводя машину на холм, по которому меж кривых ольшинок и сосенок вилась лента шоссе, - ай-яй-яй, девочка! Я же твоя мама! Разве так можно?
  - Ты не мама, а Бри! Сама только что сказала!
  - Один черт, тебе полезнее меня не ненавидеть, а любить! Обожать! Боготворить! Ты же никому кроме меня не нужна, бедняжка.
  - Скорее, нужна всем, кроме тебя, - буркнула Роксана, - ко мне у тебя один интерес - обозвать или стукнуть. Ненавижу.
  - Что, не нравится? - автомобиль съехал с холма вниз, на дорогу между каменными утесами, - Придется терпеть. Потому что попомни мои слова, то ли еще будет, Роксана. То ли еще будет. Скоро мы с тобой отсюда уедем. Уедем из поместья, где тебе так хорошо, где все тебя защищают. Вот тогда ты узнаешь, на что я способна. Ненавидишь меня? Я тебе покажу, КАК надо ненавидеть.
  Ей удалось напугать девочку. Она видела в зеркало, как Рокси, сидящая позади, бледнеет, как совсем по-детски, беспомощно, открывает рот в страхе. Но взгляд малышки быстро потвердел и обрел уверенность.
  "Моя школа", - подумала Бри.
  - Хватит меня пугать. Ты как та ведьма, Бри, - Рокси потянула носом, - я с тобой никуда не поеду. Хочешь, сама езжай, я останусь.
  - Да ну! - присвистнула Бри, переключая скорость, - Спорим, ты не останешься.
  - Останусь!
  - Могу доказать. У меня есть два аргумента, Роксана. Во-первых, ты моя дочь, следовательно, я имею права на тебя. Если я говорю - едем, ты не рассуждаешь, нет. Ты пакуешь манатки и прыгаешь в тачку позади меня.
  - Фига с два! Мне тринадцать лет! Я имею право голоса! Могу выбирать, с кем мне оставаться. Я от тебя откажусь! Подам в суд! Все узнают, как ты со мной обращаешься!
  - Ого, как запела птичка. Ну, допустим откажешься... И куда пойдешь, в детдом? С твоей-то мордой?
  В лицо Рокси бросилась кровь.
  - Я буду жить с Джерардом! Его хотя бы не волнует, что я косоглазый выродок, как ты меня называешь, когда думаешь, что я сплю и не слышу!
  Бри рассмеялась, смех ее не сулил ничего хорошего. Рокси съежилась на заднем сиденье. Автомобиль ехал через еловый лес.
  - Вот тебе второй аргумент, соплячка, - смех оборвался, голос Бри стал убийственно злым, - Ты вдолбила себе в голову, что он женится на тебе. Что вытаращилась? Всем уже давно известна твоя блажь. Нет, красотка, он на тебе не женится, не мечтай даже. Знаешь почему?
  Автомобиль выехал из леска, впереди замаячил исполинский омшелый бок горы, похожей на припавшего к земле горбатого зверя. По склону вверх вбегала дорога, на вершине в подвижном облаке пара стояло похожее на призрачный мираж поместье.
  - Потому что женится на другой! Не на мне, дура, не прожигай меня своими угольями. У него баба в Америке. А ты думала, почему он не приезжает второй месяц? Потому что нашел там себе даму сердца и планирует свадьбу. Скоро в Тэнес Дочарн явится новая хозяйка и даст нам с тобой пинка под зад. Ага. Как иначе-то? Кто мы, по-твоему, такие? Я не жена, ты не дочь и не внучка. Мы чужачки, постояльцы, приживалки. Нам прикажут паковать чемоданы, выставят за ворота, а себе народят кучу новых сынков и дочек, с нормальными, а не с узкими глазками. Поэтому не ссорься со мной, Рокси, не конфликтуй, я твой единственный союзник.
  Машина поехала вверх по горе. На заднем сиденье воцарилась мертвая тишина, затем Бри услышала порывистое, громкое сопение, которое скоро переросло во всхлипывания.
  "Сделано дело", - подумала она, прижимая ногой педаль сцепления.
  - Неееееет! - заорала Рокси, - Неееееееееееееет! Ты лжешь!!! Лжеееееешь!!! Ненавижу тебя! Ненавижу тебя!! Зачем?!! Выпусти меня! Джерард..!!! Неееееееет!!!!!
  Она схватилась обеими руками за водительское сиденье и начала трясти его изо всех сил, рыдая в голос. Бри спокойно вела автомобиль, не обращая внимания на то, что спинка ее кресла ходит ходуном.
  - Убью тебя! Мамочка!!! Ты врешь! Зачем?!!! Дай мне телефон!! Мамочка!!! Где Софи!!! Джерард!!! Почему ты так со мной? Почему?!!! Что я тебе сделала?!!!
  - Ты сейчас сломаешь кресло! - рявкнула Бри, въезжая в раскрывающиеся перед капотом внедорожника ворота, - Успокойся! Иди и звони ему, раз мне не веришь. Бесноватая.
  Внедорожник остановился. Рокси выбралась наружу, и, хлопнув дверью, помчалась к особняку, не переставая рыдать.
  Механик Рори, который встречал их у гаража, снял кепку, едва не бросаясь следом за убегающей девчонкой, потом перевел взгляд на внедорожник и Бри, сидящую за рулем. В глазах его зажглась, но быстро погасла неприязнь. Рокси он любит. Все здесь любят ее...
  Перегнувшись через коробку передач, Бри дотянулась до бардачка над соседним сиденьем, вынула из него сотовый телефон и набрала номер. Пошли гудки.
  - Только попробуй, не ответь, - пробормотала она, барабаня пальцами по черной коже, которой был обтянут руль.
  - Да, - сказал молодой мужской голос на другом конце.
  - Ричард Риган, - Бри обошлась без приветствий, - Ответь мне, почему, мать твою, я третий день не могу до тебя дозвониться? В какую, прости меня, задницу ты залез?
  - В глубокую, - ответил мужчина, - Я вообще-то на Гебридах, Бри. Сотовая связь там не работает. Ты дозвонилась лишь потому, что сегодня я выехал на большую землю. Купить продукты.
  - Что ты забыл на Гебридах?
  - Исследую одну затопленную пещеру. Подумай только, вход туда был закрыт воронкой диаметром в полмили, но воронка остановилась и до пещеры удалось добраться. Точно такое же, зеркальное явление, я уверен...
  - Стоп! - оборвала она говорящего, - без подробностей о твоих глубоководных заплывах, воронках, пещерах, кораблях, кладах, артефактах, скелетах, явлениях и прочей муре. Поисками своего портала, или что ты там ищешь, будешь заниматься в следующем году. Сейчас собирайся.
  - На Тирренском море не сезон, Бри. Пляжи, казино пустуют. Там нечего делать. Ты обычно не дергаешь меня до мая.
  - Сейчас дергаю, дело важное, главное, не пыльное, порадуйся. Ты поедешь не в Италию, а в США. Надо соблазнить одну бабу.
  - Когда ты отвяжешься от меня со всеми этими бабами, Бри, - голос на том конце стал недовольным, - я стократно расплатился с тобой.
  - И не мечтай, - зашипела Бри, - ты мне по гроб будешь обязан. Поэтому не тяни с отъездом. Деньги я переведу сегодня.
  - Что хоть за баба?
  - Новая пассия Джерарда.
  - Отвяжись по хорошему от Джерарда, Бри, оставь парня в покое...
  - Заткнись, добрый самаритянин. Твое дело маленькое - увести у него женщину. Ты в этом большой спец. Не рассуждай, делай дело, не дразни меня, не виляй хвостом. Иначе я тебе его откушу. Дошло?
  - Дошло. Но у меня есть дела. Вылечу, как смогу.
  - Лучше бы тебе смочь побыстрее. Впредь будь сговорчив.
  Бри отключилась. Повертела сотовый в пальцах, сунула его в тесный карман брюк.
  - Две ракеты запущены и скоро долетят, - улыбнулась она самой себе, - наводим на цель третью.
  Сказав это, женщина вылезла из внедорожника, пошла к особняку, из открытых окон которого на улицу вырывался полный обиды детский плач.
  
  Глава 15.
  Шотландия, XIX век.
  Бойс проспал три дня, еще день провалялся в постели. Новым утром упрямо поднялся и пошел седлать лошадь, наплевав на недомогание и врачебные предписания. Бездействие его бесило. Катриона снилась каждую ночь. Он тосковал по ней, он ее хотел. Потеря Милле и Лондон были окончательно оплаканы. Бойс в тайне строил новые планы.
  "Лондон - не единственное место, где художник может работать, - подумал он, верхом выезжая из ворот поместья, - Есть еще Париж, Рим. Есть райская Греция, есть Новый Свет. Весь мир открыт, талант не даст мне погибнуть с голоду. Возможно, даже прославит меня. Нет. Еще не конец. Все только начинается. Катриону я не потеряю. Она совершенная натурщица, я буду писать с нее образ за образом. Муза моя, моя женщина".
  Конь плясал, радуясь первой за много дней прогулке. Бойс покрепче перехватил поводья.
  "Как Милле неправ! Как слеп! - продолжил он думать, - Не понял, что безумие - это маска. Она за ней прячется от мира. Я вижу, какова она на самом деле - нежная, естественная, талантливая. Пусть она станет моей не только по плоти, но и по закону - я хочу этого. Я сумею всем доказать, сумею отстоять нас...Она полностью выздоровеет рядом со мной... "
  Погруженный в беспокойные счастливые думы, он доехал до заветного места. Увидев сквозь деревья белую фигурку, задохнулся от радости.
  - Славная девочка, - шепнул он, входя в заросли ежевики, увешенные зелеными ягодами, - ждет меня. Мой преданный прелестный зверек.
  Катриона сидела на земле, сгорбившись, подтянув покрытые подолом колени к подбородку. Она была чем-то занята, Бойс не видел чем.
  - Катриона, - отпустив коня пастись, он пошел к ней, - Как я соскучился! Ты не злишься на меня?
  Катриона промолчала, не подняла головы.
  - Катриона, - он присел рядом, попытался заглянуть в занавешенное волосами лицо, - Посмотри на меня, сердце мое. Прости, что долго не приходил.
  Она не ответила, что-то проделывая рукой на земле.
  - Чем ты занята? - он перегнулся через нее и посмотрел. Катриона рыла пальцами яму. Рыла ожесточенно, дергая траву и горстью выгребая грунт, словно хотела сломать себе ногти.
  - Я рою могилу, - сказала она монотонно.
  - Кому? - осторожно спросил Бойс.
  - Птичке. Она погибла, я хочу похоронить ее.
  - Где же птичка?
  Она сунула грязную ладонь под платье, потом подняла ее повыше и разжала пальцы. На ладони лежала желтая канарейка с размозженной головкой.
  - Что с ней стряслось? - у Бойса кровь застыла в жилах.
  - Я ее убила, - сказала Катриона и посмотрела на него. В серых глазах не было и признака мысли. - Она села совсем близко, стала противно петь. Я поймала ее, стукнула камнем. Мерзкая птаха.
  Катриона сжала крохотный трупик в кулаке. Отвратительная гримаса исказила ее классически правильные черты.
  - Это все ты виноват! Ты заставил!
  Она бросила птичку, схватила горсть земли и с визгом швырнула ее Бойсу в лицо. Он не ожидал, не успел отвернуться, грязь залепила глаза, попала в ноздри. Он затряс головой от противного ощущения, вскочил и побежал, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая через шаг. Добежал до мелового ручья, вошел по колено в воду, начал яростно отмываться. Закончив, вышел на берег, снял рубашку и утерся ей.
  - Что это было? - со злостью крикнул он, увидев, что Катриона тоже пришла к ручью и хмуро наблюдает за ним, - Ты совсем с ума со...
  Бойс осекся. Нет, она не сошла с ума. Она и есть сумасшедшая. Всегда ей была.
  Катриона кинулась к нему, повисла на шее.
  - Мой, мой, мой, мой, мой, мой, мой - заикаясь, бормотала она.
  
  Случай с канарейкой стал не единственным. Как-то Катриона поймала лягушку и по очереди оторвала ей все лапки. Растерла в пыль бабочку. Выхватила у Бойса блокнот с зарисовками и начала драть из него листки. Сходила по малой нужде прямо у него на глазах. В тот момент Бойс отвернулся и выругался, в первый раз пожалев о своем положении.
  Девушка продолжала чудить, позабыв стихи, перестала быть нежной, растеряла хорошее настроение.
  Хуже всего давалось расставание с ней.
  "В следующий раз она будет целиться не в спину, а в голову, - подумал Бойс, потирая ушибленное место между лопатками, куда попал брошенный Катрионой камень, - Меня постигнет участь канарейки".
  - Не уходи, Бойс! - злобно кричала Катриона из чащи, - Не отпускайте его! Слышите?! Не отпускайте!
  В жаркие дни ей становилось дурно - она начинала без причины трепать его, чего-то требовала, тащила то в одну, то в другую сторону, рыдая и хохоча.
  Бойс хотел поговорить с Анной о состоянии дочери, но не посмел. Анна приходила пару раз, видела, как он рисует Катриону, видела картину Милле, думала, что все хорошо - он держит данное слово. Что ей сейчас сказать?
  Все чаще на лице девушки он замечал то бессмысленное, идиотское выражение, которое в первый раз глубоко поразило его. Он начал ею тяготиться. Желал ее, но не так как прежде. Пару раз позволил себе остаться дома, чтобы отдохнуть от ее истерик. Встреча после разлуки повергла его в отчаяние - Катриона порвала на нем рубашку, в кровь расцарапала шею. Она была очень сильная, цепкая, злая, как оса. В близости горячая, импульсивная, ненасытная.
  О том, чтобы увезти ее с собой, он думать забыл. Мечтал, чтобы ей стало хоть немного лучше. Чтобы она хоть ненадолго вернулась в свое прежнее спокойное состояние.
  - Влюбился в сумасшедшую, - сам себя поздравил Бойс, страдая ночью от бессонницы, - вообразил ее нормальной. Каков кретин. Джон был прав - просто похоть, ничего больше. Надо что-то делать. Иначе она убьет меня и закопает в лесу. Надо что-то решать. Я обязательно найду выход...
  
  - Катриона, хватит вертеться. Посиди хотя бы чуток спокойно, - сказал Бойс. Он стоял перед треножником и готовил кисти, протирая их сухой тряпочкой. Художник начал много времени посвящать сеансам живописи. Он не хотел больше обнимать, целовать ее, а длительные прогулки и отдых на ковре из трав всегда оканчивались одним и тем же. Бойс стал искать третьего, чтобы разбавить их с Катрионой дуэт, и остановил выбор на холсте Милле, который в любом случае нужно было дописывать. Катриона активно демонстрировала недовольство. Сидя на поваленном, разъеденным временем и дождями стволе она ерзала, пальцем давила насекомых, ползавших по коре, жевала кончик своей косы.
  - Катриона устала.
  - Ты пробродила по полю больше часа. Отдохни в тени.
  - Устала отдыхать. Хочу в нору. Пойдем в нору, Бойс.
  Бойс внутренне поежился. В "нору", как девушка называла землянку в глубине леса, она заманивала его исключительно для плотских утех, в которых была неутомима и изобретательна. Бойс сам не понял, когда и как перестал искать близости с ней, начал избегать ее всеми способами.
  - Мы пойдем в нору, - сглотнул он, - но сначала ты должна...
  Он не успел докончить. Катриона вдруг вскочила и спряталась за растущее рядом дерево. С пригорка в поле спускалась группа девушек. Катриона услышала их заранее и поспешила скрыться. Она всегда сторонилась людей, а теперь начала их ненавидеть.
  Девушки приближались, дружно пели песню, некоторые из них несли корзины с зеленью, другие шли налегке, в свободных развевающихся юбках, блузках, туго натянутых на высоких бюстах. Бойс невольно залюбовался ими - веселые лица, счастливые голоса. Молодые крестьянки узнали его, и он стоял, чувствуя на себе любопытные, кокетливые взгляды.
  - Какая встреча! - воскликнула одна из крестьянок, отделяясь от стайки подружек, раскрасневшаяся от ходьбы и кудрявая.
  - Джил! - узнал Бойс.
  - Надо же! - шутливо округлила глаза девушка, - Вы правильно назвали меня по имени! Вот так чудо. Что еще чудеснее - не собираетесь никуда бежать при виде меня.
  - Бежать? С какой стати?
  - Помнится, в прошлый раз вы удирали от меня как черт от ладана.
  - Ты преувеличиваешь, - Бойс наклонился, сорвал цветок и подал ей. Она подошла ближе, чтобы принять его. - Я не удирал, я спешил домой.
  - Ну, тогда прощаю вас, - она похлопала ресницами и вдела цветок в свои пушистые волосы. - К вашему подарку прилагается что-нибудь еще? Хотя бы поцелуй? В первую нашу встречу вы были очень щедры на поцелуи. И на обещания. Исполнения обещаний я, увы, не дождалась.
  Она стряхнула с его плеча жучка.
  - Джил... - начал Бойс.
  Из-за дерева вылетела разъяренная белая кошка и с шипением вцепилась в Джил. Джил попыталась вырваться, но кошка была сильна. Она стегнула жертву когтями по щеке, оставив на коже глубокие царапины, и вереща поволокла жертву к деревьям. Джил заорала в испуге. Подруги завизжали, но ни одна не двинулась с места: им было ясно, белая кошка собралась убивать. Она растерзает любого, кто захочет отбить у нее добычу.
  Бойс отодрал от крестьянки Катриону. Джил шарахнулась назад, подобрав юбки, побежала к подругам, которые уже устремились прочь со страшного поля. Катриона выгнулась, будто хотела бросить за ней в погоню, зашипела, закаркала. Бойс перехватил ее поперек туловища.
  - Ясно! - отбежав на безопасное расстояние, прокричала с рыданием растрепанная крестьянка, - Вон она какая, ваша новая игрушка! Нормальные девушки вам, богачам, не подходят - подавай лесную зверушку! Что ж, ждите - она выгрызет у вас сердце!
  Катриона вместо ответа подняла кулак, в котором был зажат солидный клок курчавых волос, и потрясая им, проревела:
  - Мооооооой!
   "Конец, - подумал Бойс, сдерживая ее, - Больше это продолжаться не может. Надо заканчивать. Но как, черт возьми"?
  
  Во дворе впопыхах и с ругательствами, как это обычно водится у МакГреев, готовили для выезда карету.
  - В церковь ты поедешь с нами, сын, - сказал Бойсу отец, набивая табаком вырезанную из кости трубку и закуривая, - готовься. Разрешаю не доедать кашу, а идти, переодеться во что-нибудь мало-мальски приличное. Измазанный краской жилет, одетый поверх застиранной рубахи, в церкви смотреться не будет. Какого черта ты выперся к завтраку в таком виде? За столом сидит твоя мать, а она дама.
  - Это рабочая одежда, папа, - скучно ответил Бойс, скребя ложкой по дну тарелки, - я работаю. С удовольствием посетил бы службу вместе с вами, но предпочту остаться и закончить дело. Поезжайте без меня.
  - Иди и собирайся, маляр! Никого не волнуют твои предпочтения! - вспылил отец, - Мазня не поможет твоей языческой душе. Ей поможет церковь! Я намерен вернуть тебя на путь истинный. Ты у нас только и делаешь, что слоняешься по горам и долинам. И один черт знает, чем там занимаешься. Может, поклоняешься дубам? Скоро свадьба, тебе, хочешь - не хочешь, придется приходить в себя.
  Бойс раскрыл рот, чтобы поспорить, но перехватил взгляд матери.
  "Не перечь, - говорила она глазами, - сегодня не тот день, чтобы пререкаться с ним. Иди и выполняй, что тебе сказано".
  Бойс повиновался. На свежий воздух вышел через пятнадцать минут при полном параде. Отец и мать уже сидели в коляске. Грум подвел Бойсу запряженного жеребца. Юноша постукал кнутом по вычищенным до блеска голенищам сапог и запрыгнул в седло. Кортеж тронулся.
  До церкви в деревеньке Сильверглейдс по лесистой дороге добирались час, в течение которого Бойс несколько раз был готов завернуть коня и сбежать. На церковную службу соберется вся окрестность, до которой, без сомнения, уже дошли слухи о происшествии с Джилл. Прихожане не осмелятся сказать хоть слово в лицо МакГреям, но шепотки за спиной будут. Ему не хотелось становиться мишенью для пересудов и двусмысленных ухмылок, еще меньше хотелось испытать на себе праведный отцовский гнев.
  Небольшая церковь Сильверглейдс была увенчана готической крышей, ее фасад с контрфорсами украшали узкие стрельчатые окна. Над широким входом в форме арки висел каменный крест с клеверинками, на котором был распят Спаситель. Перед входом собралась внушительных размеров толпа. Над толпой витал легкий гомон.
  Карета МакГреев подъезжала. По мере ее приближения кучера утягивали с пути коней и мулов, впряженных в повозки, кэбы, бреки. На дворе, стоя парами и группами, фермеры, крестьяне, кое-кто из мелких дворян беседовали, спорили о ценах на солод, хмель и ячмень. Накрахмаленные кумушки в сопровождении сыновей и дочек вплывали в распахнутые настежь двери, где их встречал пресвитер в праздничной ризе.
  Отец вылез из кареты и, отвечая на летящие со всех сторон приветствия, под руку повел маму в церковь. Бойс слез с коня, передал поводья кучеру. Да, он чувствовал на себе дотошные взгляды. Поэтому решил войти в церковь последним, перед началом проповеди, когда все рассядутся, а болтать станет не досуг. Простояв на улице почти до самого закрытия дверей, он кивнул служителю, пригласившему его вовнутрь, и пошел к зданию.
  Внутри было прохладно, пахло свечным воском, ладаном. Все скамейки были заняты. Скамья МакГреев находилась далеко от входа, у самого амвона, с которого каждое воскресенье на паству изливалась Благая Весть. Бойсу нужно было пройти по проходу почти до алтаря и сесть с краю рядом с родителями. В тишине он сделал шаг, второй, и тут боковым зрением уловил движение у стены. Вокруг зашептались. Он пошел быстрее.
  - Бойс! - крикнули слева.
  По нефу пронесся ропот. На шум повернулась его мать и мгновенно залилась белизной.
  - Бойс!
  Он посмотрел туда, где кричали и весь взмок. Сперва в глаза бросилась Анна Монро, которая вскинула руки, но не сумела удержать дочку. Потом Катриона, которая с полоумной улыбкой прорывалась к нему вдоль одного из задних рядов, хватаясь без разбора за плечи, головы, лица сидящих людей. Ее ругали, пытались поймать. Напрасно.
  "Анна нарочно притащила ее в церковь!" - в злом испуге подумал он. - "Чтобы уничтожить меня"!
  - Мой пришел!
  Подскочив, она закинула руки ему на шею и потянулась губами, требуя поцелуя, как всегда делала при встрече. На ситуацию вокруг них ей было плевать, она вообще ничего, кроме него, не замечала. Он ослеп, оглох от бешеных ударов сердца в ушах. Схватил ее за запястья и попытался оторвать от себя. Катриона впилась в него ногтями.
  - Катриона хочет!
  Кто-то ахнул, кто-то по-дурацки хохотнул. Оттянув голову от ее рук, Бойс оглянулся на мать. Она уже стояла, зажимая ладонью рот. Рядом отец, с бордовым от ярости лицом обеими руками оперся на спинку скамьи, весь подался вперед и смотрит. Все смотрят.
   Бойс начал бороться с виснущей на нем девушкой. У него ничего не выходило. Катриона обвилась змей, душила его. За дочерью спешила Анна.
  - Заберите ее! - выкрикнул он сквозь стиснутые зубы.
  - Дочка, иди ко мне! - Анна взяла дочь за локоть. Катриона брыкнулась, лягнула мать ногой. - Она не слушается меня!
  - Сделайте хоть что-нибудь! Это же ваше сумасшедшее отродье!
  Анна поменялась в лице, словно тоже обезумела.
  - Уже не мое. У нее новый хозяин.
  Бойс громко выматерился, вызвав новую волну гула, скрутил сумасшедшей руки, не жалея сил, толкнул ее. Катриона упала в проход, стукнулась головой об пол, жалобно заскулила. Ее юбка задралась до самых бедер. Бойс попятился к выходу, глядя, как она перебирает ногами, силясь встать, и не может. Ему показалось, что волосы у него на загривке поднимаются дыбом.
  - Боооооойс....
  - Доченька, - жалко заплакала Анна, рядом оседая на пол.
  Катриона поползла к Бойсу. Она смотрела сквозь слезы, недоуменно и преданно. Трясущийся, потный от палящего позора, Бойс отпихнул ее ногой и побежал прочь из церкви.
  
  - Ублюдок! Выкидыш!
  Элеонора отвернулась, закрыла уши. Зеркало, в которое врезался брошенный мужем стул, разлетелось в пыль. От стула тоже мало что осталось.
  - Кого мы родили, Элеонора?! - с болью заорал на нее Рэйналд. - Монстра? Кто есть наш с тобой сын?
  Она стояла, выпрямившись, не отвечала, не вытирала струящиеся по щекам слезы.
  Рэйналд схватил кочергу и стал крушить ей все, что подворачивалось под руку - ценную мебель, клавесин, посуду в шкафах. От одного особенно мощного удара кочерга согнулась. Бросив ее, муж сорвал со стен картины, нарисованные сыном, скидал их в растопленный камин вместе с рамами. Казни подверглась и картина кисти легендарного итальянского живописца, стоившая целое состояние. Элеонора не сказала ничего. Пестрые холсты в топке пожирало яркое пламя.
  - Ты виновата во всем! - напустился он на нее, - Говорила, прослежу, и не сделала ничего! Ты понимаешь, в какой позор ты ввергла меня, Элеонора?! Я тебе слепо доверял, позволил воспитывать сына по твоим правилам! Что я имею в итоге? Маньяка, который надругался над сумасшедшей, причем сделал это так, чтобы узнали все! Все, до самого паршивого бродяги, теперь будут тыкать в МакГрея пальцем!!! Клянусь, если найду его, паскуднику не жить!
  Он снова заметался. Выскочил из гостиной, помчался в оружейную комнату. Элеонора побежала за ним. Сорвав со стены страшный двуручный меч, клеймор - наследие воинственных предков - муж изрубил им чучело медведя, стоявшее тут же на задних лапах и имевшее в себе два человеческих роста.
  Расправившись с медведем, Рэйналд вогнал меч между плитами пола, вырвав из камня жалобный стон, приблизился к жене, взял в шершавые ладони ее заплаканное лицо.
  - Родная моя, - сказал он нежно, - Я тебя очень люблю. Больше жизни. Но если завтра, когда проснусь, увижу в своем доме тебя или малолетнего поганца, нашего сына, поступлю с вами так же, как с этим медведем. Убирайтесь оба с глаз моих, хотя бы до дня свадьбы.
  Скрепив данное обещание поцелуем в губы, Рэйналд вышел. Его шаги затихли у дверей супружеской спальни. Элеонора вышла следом и растворилась в сумраке коридоров.
  Она возникла перед Бойсом, который в полной темноте сидел на кровати своей потайной спальни в северном крыле, и раскачивался взад-вперед, зажав пальцами косматую голову.
  - Почему ты не сказал мне ничего? - спросила мать. От нее веяло холодом.
  - Мама, прости, - выдавил он, поднимая на нее мутный, пьяный взгляд, - Я не знал, что сказать. Как объяснить. Прости.
  - Поздно просить прощения, - мама нахмурилась, становясь старее, - Ты меня прости, что позволила оступиться... Собирайся, Лайонел, ночью мы выезжаем. Нам надо убраться из дома, пока отец спит.
  
  Они ехали в карете с наглухо задрапированными окнами. Бойс, сидя напротив матери, всю дорогу вглядывался в ее спокойную темную фигуру, пытался разглядеть лицо и не мог. Она была часами неподвижна, будто бы умерла. От страха ему казалось, она не дышит. Бойс пугливо коснулся ее руки, затянутой в перчатку из тонкого бархата - пальцы дрогнули.
  - Я не сплю, сынок, - сказала Элеонора, - раздерни шторы.
  На улице, оказывается, рассвело. В карету проник слабый свет вперемешку с сырой прохладой. Наконец-то он видел ее лицо.
  Глаза Элеоноры, обведенные темными кругами, скользнули по Бойсу и безучастно остановились на блокноте, что лежал у него на коленях. Мама не говорила ничего.
  - Это мои рисунки, мама, - решился заговорить Бойс, - хочешь посмотреть?
  Он бережно передал ей блокнот.
  Она стала медленно переворачивать листы, изучать их один за другим и вдруг спросила:
  - Что это?
  - Мои работы, - не понял Бойс, - тебе не понравилось?
  - Я в твоем таланте никогда не сомневалась. Поэтому и отстаивала тебя перед отцом, отвоевывала для тебя право заниматься живописью едва ли ценой собственной крови и пота... Сейчас я о другом говорю. Что это? Посмотри сам.
  Он взял у нее блокнот. Стал листать. Почти везде была нарисована одна Катриона, с дня их знакомства, того времени, когда рядом еще был Джон Милле, и позже, с момента ссоры и до позавчерашней пятницы, в которую была сделана с девушки последняя зарисовка.
  Видя, что сын не понимает смысл ее вопроса, Элеонора заговорила:
  - Она настолько ослепила тебя, что ты не видишь явного, Лайонел. Посмотри еще раз. Посмотри внимательно. Смотри до тех пор, пока не начнешь замечать, как меняется ангел, как плавно он превращается в демона. На первой странице нарисована совсем не та девушка, что на последней.
  Он увидел. Быстро перелистал блокнот еще раз. Хмурые брови, остановившийся взгляд, мстительно поджатые губы, в лице пустота и злость. Это стало твориться с ней уже давно, а он, олух, не замечал ничего.
  - Видишь теперь, - определила по его изменившемуся лицу мать. - Кем ты вообразил себе эту девушку, что решился на близкие с ней отношения? Светловолосой ундиной, встретившейся тебе в сумеречном лесу у ручья? Ты разве не знал, не слышал из сказок, что духи коварны? Они обернутся ночным кошмаром и отомстят тому, кто посмел нанести им вред!
  - Мама, я любил ее, клянусь тебе. Ты не должна думать, будто это была минутная похоть, - дрожащей рукой Бойс достал из нагрудного кармана платок и кое-как утерся им, - Я был уверен, что люблю.
  - Не соглашусь с тобой. Ты не знаешь, что такое любовь, сын, не знаешь, как она возникает. Что тебе известно о неведомых вещах? Нельзя влюбиться в дерево, в птицу, морскую волну. Ими мы можем любоваться, но не любить. Любовь - это когда двое суть одно, общие мысли, общие цели, общая жизнь. Поддержала бы тебя твоя Катриона, когда ты попал в затруднение, помогла бы подняться, если бы упал? Нет. Она бы не смогла даже просто накормить тебя. Посему ты ее не любил. Ты хотел ее. Ее, лесную птаху, мотылька-однодневку.
  - Я ее погубил. - Бойс закрыл блокнот и бросил его на сиденье рядом. - Себя погубил и вас. Я один виноват во всем. Я был не прав... А Милле, он прав тысячу, сотни тысяч раз. Видимо, я ущербный, мама. Бог дал мне талант, но забрал другое, более ценное - разум, самоконтроль. Увидев ее, я пошел по краю обрыва. Знал, что опасно, что нужно уйти от него подальше, убежать, сломя голову. Но вместо этого прыгнул вниз, и вас увлек за собой. Мне наплевать на себя, мама... Другое меня убивает...
  Он всхлипнул и откинулся вглубь кареты.
  - Другое. Честь семьи запятнана. Ваши с отцом имена начнут поминать всуе. Будут говорить, перемалывать кости и так, и эдак. Про тебя будут говорить, мама... Шептаться за спиной, когда ты идешь в церковь, станут косо смотреть, ругать по-тихому, зато что родила негодяя. Как бы я хотел, чтобы весь позор лег полностью на меня одного, а на тебя не попало ни капли...
  - Я переживу позор, сын, - сказала мать, опуская на окно шторы и снова погружаясь во мрак. Впервые в жизни она не утешала его, не уговаривала взбодриться. Не замечала текущих по его щекам слез. - Здесь другое. Ты обидел сумасшедшую, создание, находящееся под защитой Господа, а значит, замахнулся и на него самого. Если он решил ответить тебе только позором - что ж, возблагодарим его за милость и великодушие. Если же нет, нам следует приготовиться к худшему.
  
  
  Глава 16.
  Нью-Йорк, США, XXI век.
  Выйдя из галереи на темную, мокрую улицу, Кэт поймала под фонарем такси и продиктовала водителю адрес, по которому располагался недостроенный бар Джерарда Карвера.
  - Простите, вы не против ехать быстрее? - она бросила взгляд на часы. Кэт закончила работу позже, чем планировала. Она опаздывала. - Я доплачу за спешку.
  Таксист равнодушно кивнул и свернул с освещенной магистрали на крохотную боковую улочку. В сети полупустых переулков всегда можно отыскать короткий путь при условии, что ты хорошо знаешь топонимику города. Нужным знанием таксист обладал. Он уверенно сворачивал то направо, то налево, избегая шоссе с их пробками, и Кэт скоро расслабилась, начала узнавать места и любоваться ими.
  За последнюю неделю она тоже поднаторела в знании Нью-Йоркских улиц. Они с Джерри прогулки, пешком они обошли весь Манхэттен. Благо, времени на походы хватало - Кэт почти не работала.
  Все началось с того, что Моисей Герцевич объелся мороженым и заболел.
  - Кэт, - Артур, к которому Кэт зашла в кабинет по вызову, сдержал зевок. Она едва не последовала его примеру, - ну что ты бродишь по холлам, как неприкаянный дух? Смотреть жалко.
  - В мастерской я переделала все, что можно, мистер Мэлоун. Больше делать нечего, мне скучно, вот я и брожу.
  - Правильно, Мозес Гершт заболел. Косвенно, по твоей вине. Старый ловелас захотел сделать девочке приятное, угостить ведерком мороженого, но ангину подхватил именно он, а не девочка. В нашем старичке больше от сладкоежки, чем от ловеласа, а, Кэт?
  - Вы звонили ему, Артур?
  - С ним все хорошо, но он капризничает. Это всегда начинается, стоит ему чуть-чуть вылететь из графика. Не знаю, когда теперь он вернется.
  - И что мне делать?
  - Иди домой, Кэт. Возьми тайм-аут на недельку. Что смотришь недоверчиво? Я серьезно. Кругом и шагом марш домой!
  Ему не пришлось повторять дважды. В галерее без реставратора, с которым Кэт крепко подружилась, стало уныло. Еще и Самир пропал. Пропал, перестал приезжать. Оно и понятно, человек занятый, высокопоставленный. Находиться в Нью-Йорке бесконечно не может. Уехал, но каждый день о нем напоминал посыльный, приносящий букет цветов. Без Самира в галерее все было как-то не так...
  
  Почти каждый вечер они с Джерри торчали в баре - Кэт, воспользовавшись паузой в работе, стала претворять в жизнь обещание о дизайне. Она от руки рисовала проекты, Джерри их оценивал. В основном ему нравилось, но многие вещи он забраковал. Джерард Карвер оказался привередливым заказчиком.
  
  Такси уехало. По ступенькам крыльца Кэт поднялась к дверям мрачного четырехэтажного здания с устрашающим силуэтом водонапорной башни на крыше.
  Поломанная мебель и прочий мусор давно были убраны из бара, который, благодаря уборке, перестал производить удручающее впечатление. Попав внутрь, Кэт вспомнила, как явилась сюда впервые. Снова волынка, снова топот, сочная ругань, стук такой, что можно подумать - повара дерутся скалками. Снова тосты, вскрикивания, рык. Снова выпивка, уже знакомая компания, снова веселье. Поддатые шотландцы и их дубины.
  Все, что она услышала и представила, стоя в темном баре, Кэт увидела, войдя в освещенную кухню. Направилась к накрытому столу, за которым сидел Джерри. Он воздерживался от драки, зато активно болел за кого-то из двух дубасящих друг друга палками мужчин.
  Дрались, как Кэт увидела и припомнила имена, седой коротко стриженный Лиам Росс и вечно насупленный парнишка Джонни. Двое наблюдали драку стоя, хотя на месте они почти не стояли - все больше подскакивали и жестикулировали. Стол с Джерри делил его извечный противник, лохматый Колин Кэмпбелл. Он первым заметил Кэт.
  -О! - Кэмпбелл с грохотом вскочил, едва не опрокинув стул, - Какие гости! Удачно мы зашли к тебе, Джерард! Закругляйтесь парни! Итак, все ясно, не тянешь ты, Макфи! Смотрите, к нам дама!
  Драка прекратилась. Джонни Макфи напоследок получил по плечу дубиной Росса, пошел к столу, потирая ушибленное место и ругаясь под нос. Остальные двинулись за ним следом, взяв Кэт в полукольцо, стали дружески приветствовать ее. Смеясь, она пожала руки всем и, обменявшись приветственным поцелуем с Джерри, села.
  - Мы с тобой не закончили, Росс, - прохрипел Джонни Макфи, занимая за столом свое место. Он был красный, как рак. - Будем считать, нас прервали.
  - Ха, он краснеет, словно девица, гляньте! - бухнул самый шумный и самый неспокойный Колин Кэмпбелл, - Сиди, Джонни. Сиди и не рыпайся. Рыпаться уже поздно, надо было делать это раньше, когда ты там, в кругу стоял, когда в руках бата была. Теперь всё. Дама не оценит, ха-ха!
  - Чего ты, Колин, - Джонни покраснел сильнее, глянул на Кэт. Она ему дружески подмигнула.
  - Да, Колин, не подкалывай парня, отвяжись, - заступился Лиам Росс, которому проиграл поединок Джонни, - горазд советы давать, а сам...
  - Что сам? - быстро спросил Колин, глаза его по-бычьи налились кровью.
  - Сам-то не особо рыпался, - ощерился шотландец с волосами цвета спелой пшеницы. Он живо смахивал на викинга. "Иен Кинкейд", - вспомнила Кэт. - Когда два раза выходил против Джерри. Синяк на роже - тому подтверждение. Бухахахаха!!!...
  За столом грохнул смех. Пришла очередь Колина Кэмпбелла уподобляться раку.
  - Я прощу прощения, - сказала Кэт, пряча улыбку, - вот уже второй раз без предупреждения вторгаюсь в достойное мужское общество, нарушаю его гармонию. Честное слово, не хотела ни кого ставить в неловкое положение.
  - Не-е-е-ет, - затряс головой Норман Кэмпбелл, нью-йоркский кузен Колина Кэмпбелла. Чертами лица он походил на двоюродного брата, но в отличие от блондина Колина был темным шатеном, - Вы ничего не испортили, Кэт. Что за ерунда? Колин, чего ты кривишься? У тебя судороги? Если хочешь что-то сказать, прежде подумай. Мой тебе совет. Простите его, Кэт, деревенщину. В той глуши, из которой он к нам прибыл, хорошим манерам не учат.
  Выражение лица Колина стало кислым, он подозрительно пошевелил губами, Кэт подумала, что сейчас он плюнет в брата. Но обошлось.
  - Деревенщина, говоришь? Есть такое, - пожал Кэмпбелл богатырскими плечами, - До тебя мне далеко, Норман, по знатности-то рода. У тебя в родне были таны, а у меня каменщики и плотники. А до Джерри и подавно. Джерард, кто ты - граф или барон?
  - Я плотник, как и ты, брат, - Джерри, до сих пор молчавший, хлопнул Колина по спине.
  - Все таскаешь эту свою фамилию. Карвер. Никакой ты не Карвер, брат. У ваших другая фамилия...
  - Ты набрался, Колин, - Джерри снова хлопнул парня промеж лопаток, на этом раз ощутимо крепче, - внемли совету брата, не болтай. Пожуй сухариков.
  Колин глянул на него из-под насупленных светлых бровей.
  - Давно хотел тебя спросить, - захватив горсть сухариков из плетеной корзинки, которую ему пододвинул Джерри, лохмач запихал их в рот, - Ты, что же, продал бизнес, Карвер?
  - Нет, - после небольшой паузы ответил Джерри, - Почему интересуешься?
  - Интересуюсь, потому что интересно, - резонно ответил Кэмпбелл, жуя, - Раньше в Нью-Йорк больше, чем на пять дней тебя было не заманить. В этот раз сидишь здесь уже третий месяц. Сознайся, не из-за бара сидишь? На кой ляд он вообще тебе сдался, когда дома у тебя такое дело?!
  - Не из-за бара сижу, - отрезал Джерард, - пей пиво.
  Колин взял предложенную бутылку, приложился к узкому горлышку и в два глотка высосал всё. Сдержал отрыжку.
  - Знаю, почему сидишь, - осклабившись, он кивком указал на Кэт, - из-за нее. Хо-хо, можно понять. Я бы тоже сидел. Эта красотка надолго одна не задержится, быстро к рукам приберут. Нужен глаз да глаз.
  Парни за столом притихли. Кэт смотрела только на Джерри. Он был спокоен, но костяшки сжатого кулака побелели.
  - Можно спросить у вас, Кэт? - простодушно обратился к ней Кэмпбелл, ложась широкой грудью на стол. Он не намеревался внимать ни чьим советам, - Давно хотел поинтересоваться... Оу! Это ты пинаешься, Иен? Подвинься, места хватает... Поинтересоваться хотел. Спросить у вас кое-что. Очень мне интересно...
  - Спрашивайте, Колин, интересуйтесь, - милостиво разрешила Кэт. Напряжение все возрастало, ребята больше не пили пиво, тревожно переглядывались. Джерри в своем спокойствии окаменел. Она все видела, но разряжать обстановку не собиралась.
  - Почему вы не поедете с ним в Шотландию? Вам у нас не нравится? Конечно, тут Нью-Йорк, небоскребы, цивилизация. А там глухомань и горы. Я вам так скажу, зря не едете, горы ничем не хуже небоскребов!
  - Я с вами полностью согласна, - отозвалась Кэт, - горы лучше небоскребов. Я тоже так думаю. И в Шотландии мне очень нравится. Я бы с удовольствием там поселилась.
  - Зачем же дело стало? - Колин в секунду поглупел, наморщил лоб, мучительно пытаясь осмыслить услышанное. И чело его просияло. - Неужели Джерард не зовет?!!!
  В последнем восклицании Кэмпбелла прозвучало безбрежное изумление. Взгляды остальных четверых шотландцев выражали то же самое, но никто ничего не сказал. Кэт не отводила испытующих глаз от Джерри, который молчал.
  - Слушай, девушка, - Колин вальяжно развалился на стуле. Повисшая над столом тяжелая атмосфера его вообще не волновала, - Я ведь тоже шотландец. Он не зовет, так я тебя позову! Будут тебе горы. Ну как, поедешь со мной? Согласна?
  Воцарилась тишина. Тишину никто не прерывал. Джонни Макфи задумчиво крошил хлеб, "викинг" Кинкейд пялился в горлышко стоящей перед ним пивной бутылки, словно планировал влезть в нее, Росс смотрел на Нормана Кэмпбелла, Норман смотрел на двоюродного брата и на скулах у него перекатывались желваки. А Колин с победоносным видом оглядывал всех сидящих. Тишина затягивалась.
  Джерри поднялся:
  - Он ее зовет. Ты уже меня позвал, Кэмпбелл!
  - Куда позвал? - не понял Колин.
  - Забыл? Ты звал меня подраться, просил о реванше. Я откликаюсь на твой зов. Вставай. Соблюдай очередность. Иди сюда.
  Джерард прошел к освещенному кругу, обозначенному лучами софитов, который играл роль ристалища. Взял из козлов две баты.
  - Ну? - он протянул одну бату Колину, - Получай, о чем просил. Сейчас мы с тобой "побеседуем", а потом ты ее снова позовешь. Если сможешь. Долго мне ждать?
  Колин засопел, вскочил, подошел, вырвал из руки Джерри бату. Закрутил ей мельницу, встав в боевую стойку. Джерард тоже занял позицию - в пол оборота к противнику, заложив левую руку за спину.
  - Начинай, - скомандовал он.
  Колин напал, несильно размахнувшись батой. Джерри легко отбил удар. Колин атаковал снова, посильнее. Джерри отбил. Колин повторил свои атаки несколько раз, пробуя противника, желая раздразнить его, вызвать на настоящий бой. Но тот лишь отбивался, почти незаметно поводя кистью с батой и не меняя фехтовальной позиции.
  - Замахиваешься на меня палкой, - звучно сказал Джерард, - будто я пес какой?
  Колин зловеще оскалился и пошел вкруг мягким шагом, заставив противника поворачиваться на полусогнутых.
  - Ну!
  Снова атака, звук столкнувшихся бат. Удар из выпада и следом второй, молниеносный, зеркальное отражение первого. Джерард отбил оба. Следом еще несколько - баты дробно застучали, замелькали. Сразу стало видно, кто ведет, кто навязывает темп боя. Колин начал горячиться, он понимал - защиту Карвера ему не пробить.
  - Не пыхти, - улыбнулся ему Карвер, - Лови!
  Он отразил несколько быстрых ударов, наносимых Колином со змеиной ловкостью, и вдруг резко перешел к контратаке, такой сокрушительной, что Кэмбеллу пришлось пятиться и извиваться в вывертах. Последние два удара он парировал машинально. Пока везло. Он видел, что Карвер метит в корпус. Поэтому сильно удивился, когда бата противника заехала ему по плечу, локтю, а затем попала по пальцам, сжимавшим оружие, чуть не сломав их. Он уронил бату.
  - Подними, - сказал Джерард, указывая на палку, - Дерись мы сейчас на палашах, ты бы остался без руки, малыш.
  Колин зарычал, подхватил с пола бату и ринулся на Джерри, вытаращив глаза. Снова начался короткий бой, потонувший в дробном стуке. Иен Кинкейд медленно поднялся из-за стола, оперся о столешницу кулаками. Джерард треснул Колина по лбу простым, буквально прописным ударом, от которого тот по глупости не успел заслониться. Кэмпбелл в ответ размахнулся, разворачиваясь в бедрах и добавляя себе инерции. Карвер поднырнул под летящую на него с левого бока бату, в полуобороте хлестнул Колина по шее. Казалось совсем легонечко, задев самым концом палки. Но Колина словно ураганом швырнуло на колонну.
  - Дерись мы сейчас на палашах, - повторил Джерард, - я бы срубил тебе башку. Подними бату.
  Через секунду стало ясно, к чему он это сказал. Колин, который хрипел и захлебывался, получил вновь, упустил палку, согнулся пополам и раскашлялся.
  - Подними бату.
  Он поднял. Сам, не зная почему. Потому что видел по помутневшим глазам противника - тот собрался убить. И бата - единственное, чем можно продлить себе жизнь. Пусть на минуту. Колин сплюнул кровь с рассеченной губы и яростно напал.
  Джерард увернулся, отвел плечо в замахе, прошелся ему по груди. Не дав очухаться, врезал снова из отраженной позиции снизу вверх, ловко перенеся центр тяжести с одной ноги на другую.
  - Если бы это был палаш... - начал он, горбясь.
  - Ты бы крестом разделал меня, - закончил за него Колин, выплевывая кровь на грудь вместе с передним зубом, - но это не палаш, и я стою.
  Карвер замахнулся, завертел запястьем, вынудил атаковать его в быстром темпе. Расплылся в пятно, пропал из поля зрения, и Колин почувствовал, как мощный удар крушит ему правое бедро. Он рухнул на колено, завалился на бок, не издав не звука, только рыгнул, кашлянул, захлебываясь слизью и кровью. Баты не выпустил.
  - Карвер, ты... - громко прошептал Норман, поднимаясь.
  - Иисусе Христе... - Кинкейд обеими пятернями вцепился в волосы.
  Макфи кинулся к рыгающему черной кровью Кэмпбеллу, упал на колени рядом. Джерард выронил бату.
  - Уберите тут все, - раздельно произнес он. Направился к бледной, как смерть Кэт, схватил ее за руку и вывел за собой. Хлопнула входная дверь.
  - Ты как? - ребята склонились над Кэмпбеллом.
  Колин приоткрыл один только глаз, потому что второй успел заплыть. Адская боль разламывала тело, он был словно сплошной гноящийся чирей. Сознание начало мутиться.
  - Хреново, - выдавил бедолага, - звоните в скорую.
  
  Джерри почти бежал по тротуару, Кэт тащил за собой, зажав ее руку в кулаке. Она не вырывалась, запиналась на бегу и все пыталась разрыдаться. Ей было плохо. Она не знала, как его остановить. Они пробежали полтора квартала. Заорала сирена. Мимо с мигалками проехала скорая помощь. В сторону бара.
  Джерри, увидев скорую, притормозил. Кэт вырвала из его захвата свои пальцы.
  - Возможно, ты его убил, - сказала Кэт, она дрожала, зубы ее клацали.
  - Идем домой, - потребовал Джерард, поворачиваясь к ней.
  - Что с тобой произошло там?
  - Идем, я сказал.
  - Нет! - крикнула Кэт, швыряя в сердцах сумку на тротуар.
  - Тише.
  - За что ты избил его? За что? За то, что он сказал то, что думал? За правду? Это твой друг, Джерард!
  - Он принял вызов на настоящий бой, Кэт, и знал, чем он может закончиться.
  - Настоящий бой? С какой стати?! - она схватила его за грудки куртки, сильно тряхнула, - Боже, да приди ты в себя!
  - Мне в свое время тоже попадало, Кэт, - попытался оправдаться он. Глаза его перестали быть стальными и убийственными, смотрели на нее неуверенно. - Не нужно ему было звать тебя...
  - Опомнись! Самир поцеловал мне руку, и ты искрошил в кулаке свой телефон! Колин просто глупо пошутил! Он безобидный, добрый болван! И ты его покалечил!
  - С ним все нормально, - Джерри зажмурился. Только сейчас он вышел из багрового морока. Действительно, она права. Не нужно было мордовать старину Колина. Он, правда, глуповат, но славный малый.
  - Идем туда, в бар! - она дернула его за рукав куртки.
  Джерард стоял в нерешительности.
  - Идем!
  Джерри сделал неуверенный шаг. В кармане его джинсов зазвонило. Он вынул телефон, приложил к уху. Его глаза блуждали.
  - Алло...
  Телефон был новенький, он купил его недавно взамен старого. Динамики работали превосходно. Кэт без труда услышала, как в телефонной трубке раздаются резонирующие, истошные вопли. Как кто-то безудержно рыдает, как срывается на крик, визжит... Она отшатнулась. Джерард слушал мгновение.
  - Рокси? - спросил он недоверчиво, - Это ты?
  Вопли стали интенсивнее, страшнее.
  - Рокси! - он оттянул орущую трубку от уха. Кэт увидела, как держащая телефон рука начинает мелко дрожать. Ее бросило в холодный пот. - Девочка, родная моя, что с тобой? Успокойся, пожалуйста.
  Рокси завопила сильнее.
  - Рокси, послушай!
  Она не слушала.
  - Предупреждаю, я сейчас отключусь.
  Ноль реакции. Он нажал отбой, уставился на экран телефона.
  - Кто это? - превозмогая боль в горле, выдавила Кэт, - Рокси - кто это?
  - Рокси - моя крестница, - глухо ответил он, - Ей тринадцать лет. Не знаю, что могло слу...
  Он не договорил, снова позвонили. Джерри ответил и опять минуты три слушал, как на том конце Рокси бьется в истерике. Отчаявшись дождаться хотя бы секундной передышки в воплях, отключился.
  - Тринадцать лет? - Кэт подобрала сумку, сунула руки в карманы пальто, - Это не истерика подростка, это истерика взрослой покинутой женщины, Джерард.
  - С ума сошла? - он неприязненно скривил губы, и Кэт поняла, что серьезно ошиблась, - Я же сказал тебе - тринадцать! Идем!
  Джерард ухватил ее за локоть и силой повел через пустующую дорогу.
  - Куда?
  - В метро. Мой телефон будет там недоступен, а ей необходимо успокоиться, чтобы сказать хоть что-то путное. Я поговорю с ней дома.
  В метро, сидя рядом на сиденье скоростного поезда, они не разговаривали, даже не смотрели друг на друга.
  
  - Ты чего? - утомленно спросила Кэт, расстегивая пуговицы пальто. Они только что вошли в дом, зажгли свет.
  - Отправляйся спать, Кэт, - ответил Джерри, усаживаясь на диван. Он не выпускал из рук сотовый телефон. - Ложись, меня не жди, ты сегодня достаточно понервничала.
  - А ты?
  - Я подожду. Рокси не звонила, но должна позвонить. Мне необходимо узнать, что у нее стряслось. Почему она плачет. Если не позвонит она, наверняка позвонит ее мать и все объяснит.
  - Ее мать, кто она?
  - Наш семейный врач. Они с Рокси живут у нас.
  - Позвони врачу сам, выясни, в чем причина, - пожала плечами Кэт. Она старалась казаться незаинтересованной, безразличной, но на самом деле этот звонок, эта непонятная девочка Рокси ее взволновали сильнее истории с Кэмпбеллом.
  Джерри ответил ей измученным взглядом. Она внезапно поняла, что он просто-напросто боится звонить сам...
  - Нет, я подожду. Я хочу посидеть, Кэт. Просто посидеть. Мне надо остаться одному. Ты иди.
  Она ушла, не стала спорить, оставила его.
  Раздевшись и забравшись в постель, долго лежала и смотрела в потолок. Картины вечера вертелись перед глазами сумасшедшей каруселью. Навязчивые, отвратительные, реалистичные. Кровь, удары. Она впервые видела, как человека забивают до полусмерти. Должна была бы кричать, бежать прочь, но сидела, смотрела, не шевелилась, очарованная зрелищем, которое представлял собой Джерард. Искусный убийца. Убийца из старого сна. Вслед за картинами приходили звуки, булькающим эхом разрывали череп - Рокси плачет, кричит, захлебывается воплем. Что происходит?
  - Что..про..исхо...дит...
  Кэт уснула. Ей приснился старый, почти забытый сон. Она не на шутку перепугалась, оказавшись на знакомой, грязной дороге, по которой ей предстояло взбираться на холм. Всё было как прежде - скрюченные деревца тут и там, пожухший бурьян, руины высоко вверху, в завихряющихся лентах дыма. Все до ужаса настоящее, ветер пронизывает до костей, хлещет дождь. И женщина с длинными белыми волосами. Она стоит совсем рядом. Подол ее старомодного платья вымазан грязью.
  Кэт почувствовала, как что-то вязкое, противное смыкается вокруг ее щиколоток. Глянула вниз. Грязь. Болотная, вонючая, холодная, как внутренности трупа, и такая же склизкая. Трясина чавкнула, с хлюпаньем втягивая Кэт в себя.
  "Она хотела помочь мне", - вспомнила Кэт и увидела протянутые к ней руки.
  - Помоги.
  Ветер путает волосы женщины, белой паутиной нитей закрывая лицо, но Кэт видит глаза. Прекрасные и страшные одновременно, серые, такие, что не спутаешь ни с одними другими глазами. В них плещется белый огонь.
  - Седьмая чаша, - шепчет женщина, - самая глубокая.
  Вместо того, чтобы начать вытягивать Кэт из трясины, она кладет руки ей на плечи и начинает давить. Кэт проваливается по пояс....
  
  Она проснулась с криком. Села, вся мокрая от выступившей испарины. Отдышавшись и немного успокоившись, дотянулась до будильника на прикроватной тумбе. Шел четвертый час ночи. Уснула она где-то часа два назад. Место рядом оставалось пустым, подушка не была примята.
  Кэт встала и вышла из спальни, бесшумно спустилась по ступеням. Свет в гостиной горел, Джерри сидел на том же самом месте, в той же самой позе, в которой она оставила его. Опущенная голова, телефон на коленях.
  Кэт приблизилась, положила ему руку на плечо. Он не шелохнулся.
  - Не звонила? - спросила Кэт тихо.
  - Нет.
  - Пойдем со мной, Джерри, прошу тебя.
  - Кэт, - движение плечом, будто он хочет скинуть ее руку, - ты иди. А я...еще..посижу...
  Она ушла. Остановилась на самом верху лестницы, покачнулась. Дурно. Но от чего? От чего ей так плохо?
  "А, - поняла Кэт, - ноги болят, липко, холодно, страшно. Будто снова я стою в том болоте".
  На работу утром Кэт ушла тихо, не разбудив Джерри, который спал в гостиной на диване, полусидя, упав и уткнувшись лицом в подушку.
  Ей было по-прежнему муторно, непонятное рыдание подкатывало к горлу и душащим комом стояло там. Но рыдать не хотелось, не получалось.
  В галерее она слонялась из комнаты в комнату, сидела призраком в овальной гостиной. Пряталась от всех. Прокручивала кровавую драку в памяти, вспоминала вопли, смотрела заново свой сон. Она считала, что к обеду свихнется. Но ничего подобного не произошло.
  Произошло чудо.
  В двенадцать пополудни в овальный кабинет заглянула Жозефин Мэлоун.
  - Кэт, - позвала она тихо. Кэт повернула к ней осунувшееся лицо, миссис Мэлоун попыталась ободряюще улыбнуться.
  - Иди в мастерскую, там тебя ждут.
  Этого хватило, чтобы Кэт вскочила и побежала по анфиладам, пронизанным светом лучей весеннего солнца, которое заглянуло в галерею сквозь высокие, обрамленные шелком штор окна. Во флигель, где располагалась мастерская, она ворвалась вместе со свежим сквозняком. Колыхнулись занавески, на секунду легли и вытянулись иглами огоньки свечей, зажженных в жирандолях.
  - Вы не представляете себе, - выдохнула Кэт, глядя в драгоценные, будто антрацитовые глаза, обращенные к ней. Глаза, лучащиеся радостью, волнением, надеждой. - Вы представить себе не можете, КАК я счастлива видеть вас.
  Черноволосый мужчина, высокий, такой с виду независимый, исполненный достоинства и царской гордости, зарделся, словно мальчишка. Румянец шел ему донельзя, Кэт не могла этого не отметить.
  - С самого рождения мне не приходилось слышать слов более сладостных, Кэт, - ответил принц Самир и протянул ей букет каких-то незнакомых, но изумительно красивых, золотистых, благоухающих цветов.
  
  Глава 17.
  Шотландия, XIX век.
  - Катриона, - заискивающе позвала Анна, сворачивая чистое полотенце вдвое и пристраивая его в изголовье ванны. - Хочешь искупаться?
  Называть ванной деревянное корыто, используемое для поения скота, было наглым преувеличением. С другой стороны глубокая емкость не пропускала воду и была довольно удобной. Худенькая Катриона погружалась в нее по плечи, могла даже вытянуться во весь рост при желании.
  От воды поднимался легкий парок, в ней плавали душистые соцветия мяты и чабреца.
  Катриона через плечо обозлено зыркнула на мать. Прожевала краюху хлеба, чавкая и плюясь крошками, затолкала в рот большой кусок овечьего сыра. Она теперь всегда так ела - кое-как, впопыхах, не садясь за стол. Брала из корзинок еду и без разбора заталкивала в себя. Спала, где придется. Вернее, где сморит сон - на крыльце, под яблоней, в сарае, даже иногда в лесу. Мать будила ее и сонную, а оттого покорную, вела и укладывала на кровать.
  На предложение искупаться дочка ответила звуком, напоминающим смесь рычания и хрюканья. Это означало "нет". Анна устало села на табуретку. Раньше Катриона обожала мыться, могла плескаться хоть каждый день даже в прохладной воде. Сейчас она была сама на себя не похожа - давно не менянное платье порвано, из-под обтрепавшегося подола торчат грязные, покрытые синяками ноги. Ногти на руках обломаны, почернели, нечесаные волосы сбились в колтуны. Анна уже могла учуять слабый и мерзкий запах нечистот, идущий от дочери.
  Две недели прошло с тех пор, как пропал этот подонок. Две недели дочь носилась по окрестным лесам и выла, бесновалась, рыскала по жальникам и пустошам, словно дикий зверь. Признавать мать она перестала. Стала агрессивной. Недавно к Анне пришли крестьяне, пожаловались, что Катриона обкидала их камнями, когда они проходили мимо леса.
  Сегодня утром посетители снова были.
  - Мы никогда не трогали твою дочку, Анна, - сказал бородатый фермер Ангус Кеннеди, держа руку на толстой палке у пояса, - тебе помогали. Но вы обе были безобидные. А теперь, погляди! Твоя Катриона выжила из ума. Она с дерева прыгнула на шею моему сыну, шедшему через поле, и словно упырица, хотела в шею укусить. Слава Богу, он парень здоровый не по возрасту - оторвал ее от себя, криками прогнал в лес. Что же, детям уже гулять нельзя? - неровен час, бесноватая нападет и покалечит. Уведи ее подальше.
  - Куда?
  - Куда хочешь. Если она снова посмеет наброситься на кого, живой ее не выпустят. Попомни мои слова.
  - Ты угрожаешь убить, Катриону, Ангус? Я тебя правильно понимаю?
  - Либо она нас, Анна, либо мы ее. У деревень появляется в тумане, как ведьма баньши, что-то кричит, проклинает нас. Порчу наводит. Долго мы терпели, но больше терпеть не будем. Для твоего же блага советую - делай что-нибудь со своей дочкой. Иначе мы сами разберемся.
  - Как вы разберетесь?
  - Да хотя бы старым способом - придем ночью и сожжем твою халупу вместе с тобой и дочкой.
  - Не советую соваться сюда, Ангус Кеннеди, - Анна захлопнула дверь.
  - Мы тебя предупредили! - донеслось снаружи.
  "Что же за проклятие нам от этих МакГреев? - подумала Анна, закончив вспоминать утренний инцидент, измученно прикрыла глаза, - Дался ей этот Бойс"?
  - Ты Бойса искала? - спросила она, направляя взгляд на согнутую исхудавшую девушку у окна - та с урчанием терзала зубами вареное цыплячье бедрышко.
  - Бойс! - внятно сказала Катриона, выпрямляясь.
  - Дорогая моя, разве он покажется тебе? Наверное, он боится Катриону.
  Девушка бросила есть и повернулась к матери, глаза ее перестали бессмысленно блуждать.
  "Слушает. Она внимательно слушает, - Анна поднялась с табуретки и подошла к корыту, - Надо же, какое влияние имеет на нее одно его имя".
  - Катриона всегда такая чистенькая и ароматная. А ты, милочка, грязнуля. Бойс не узнает свою Катриону. Скажет - " Это что за замарашка там бегает? Моя Катриона другая, она носит чистые платьица, волосы ее всегда сияют, словно солнечный лучик". Давай, мама тебя вымоет, и ты снова станешь красивой.
  Катриона улыбнулась, задрала ногу и почесала пятку.
  - Стану красивой, - сказала она. - Придет мой.
  - Да-да, - закивала мать.
  Девушка стянула с себя платье сама и влезла в воду. Она безропотно позволила матери вымыть себе голову. Анна долго намыливала щелоком, поливала водой спутанные пряди.
  - Теперь встань, - скомандовала она, ободренная неожиданной покорностью дочери, - вымоем твое тельце. Вон какие синяки - ух! Откуда они? Разве можно, Катриона, лазать по деревьям и падать. Нет, не нравится ему непослушная девочка. Не идет Бойс. Пусть Катриона будет послушной.
  Анна намылила мочалку и стала тереть спину, ягодицы, ноги Катрионы. Заставила ее повернуться.
  - Подними руки!
  Катриона послушалась. Анна провела мочалкой по левой подмышке, слегка задев грудь. Катриона поморщилась и зашипела как от боли. Анна снова протерла грудь, Катриона вскрикнула, зажалась.
  - Встань, распрямись, Катриона, надо хорошенько вымыться, - ласковым, спокойным голосом уговаривала Анна. Она вся похолодела изнутри, продолжая мыть дочь и улыбаться.
  "Неужели это то, о чем я думаю? - Анна смотрела на заметно увеличившуюся грудь Катрионы, на ее набухшие соски и потемневшие ареолы, едва сдерживала тряску в руках, водя мочалкой по бледной девичьей коже, - Господи, пусть я ошибаюсь. Ради всего святого"!
  
  Настал сентябрь. В последний месяц безумство Катрионы приняло более терпимые формы. Она долго спала по утру, просыпалась вялая, не находила в себе сил, чтобы куда-то убегать и только бродила туда-сюда по дому, либо по саду. Анне это было на руку. Больше с жалобами к ней не приходили, а это было уже кое-что. Катриона всегда на виду, реже говорит про Бойса, позволяет до себя дотрагиваться, расчесывать волосы, гладить по голове.
  "Авось, обойдется, - с пугливой надеждой думала Анна, - переживем с дочкой невзгоды. Все, глядишь, образуется. Месячных у нее, правда, нет. Но их и раньше часто не бывало. Вылечу ее. Главное, чтобы забыла своего Бойса окончательно. Чтобы призрака его между нами не осталось".
  Она собирала созревшие яблоки, раскладывала их по большим корзинам - те, что получше, собиралась продать. Из тех, что менее приглядны, с червоточинками, вмятинами, сварить джем. Яблоки у Анны были сладкие, чудесные, на рынке пользовались спросом.
  Высыпая из фартука в корзину спелые, налившиеся соком плоды, она услышала вопль такой силы, как будто кого-то заживо потрошили ржавым мясницким ножом.
  Вырываясь из распахнутых настежь окон и открытой двери домика Анны, вопль повторился. Анна бросилась к крыльцу. Внутри была Катриона. Она стояла в ночной рубашке у разобранной кровати, на которой полчаса назад спала как младенец, когда Анна заглядывала проверить ее.
  Увидев вбегающую мать, несчастная раскрыла рот и завопила хуже прежнего. Она была страшно напугана. Чем, Анна не понимала.
  - Катриона, что?!!!
  - Ма...ма.... - девушка задышала прерывисто, указывая рукой на живот, - там....
  - Что там? - Анна подбежала, попыталась обнять дочку, но та толкнула ее и высоко задрала подол рубашки.
  - Там змея, - зашептала она, всовывая палец в пупок, - она шевелится. Жрет меня. Кусает. Больно, мама! Достань ее!!!!
  Закричав, Катриона пятернями сжала собственный живот, стала рвать на нем кожу.
  - Достань, достань, достань змею!!!
  - Дочка, тихо! - мать ловила ее за руки. - Там нет змеи! Нет!
  - Есть, есть!! Аа-а-а-а-а!!! Она меня ест!! Где Бойс?!!!
  - Убери руки! - в самое ухо крикнула ей Анна. Помогло - Катриона дернулась и впала в ступор. - Дай, посмотрю.
  Она приложила ладонь к расцарапанному животу. Секунда - и почувствовала ощутимый толчок.
  "Не услышал меня Бог" - Сердце матери ухнуло в ледяную пропасть. Ребенок снова брыкнулся.
  - Позови Бойса, мама, - тяжко взмолилась Катриона, - пусть достанет змею. Пожалуйста!
  - Как же, достанет! - зарыдала Анна, - Он ее в тебя посадил, глупая!
  Катриона смотрела на нее несколько мгновений, потом закатила глаза и осела на пол в глубоком обмороке.
  
  "Опять ночью не спал", - с холодной, рассудительной усталостью констатировала факт Элеонора, входя в комнату сына. Она застала его лежащим на диване, полностью одетым.
  Он не слышал, как мать вошла, рассматривал свой злополучный блокнот, который ни на минуту не выпускал из рук. Никогда. Элеонора поборола в себе страстное желание вырвать у него блокнот и швырнуть его в камин.
  - Доброе утро, Лайонел, - поздоровалась она официальным тоном, - Еще не ложился?
  - А, мама? - встрепенулся он, бросил блокнот, вскочил, одернул помятый жилет, отряхнул брюки, - Что ты, конечно ложился! Уже встал. Видишь, и постель заправил.
  "Лжец".
  Он поцеловал ее в щеку. Замялся на секунду, как школяр перед учительницей, которого та сейчас будет распекать за плохое поведение.
  - Давай, садись.
  Она позволила ему усадить себя за стол.
  - Хочешь воды? - Бойс захлопотал вокруг нее, забеспокоился. - Чаю еще не принесли. Но я сейчас попрошу кого-нибудь из прислуги это сделать. Эй! Есть там кто? Мэри!
  Он пошел к дверям.
  - Вернись, Лайонел. Не надо чаю.
  Он послушно вернулся и сел.
  "Ему еще хуже, - мать придирчиво рассматривала сына. Лицо его носило все признаки моральных страданий - складки у рта, потемневшие глазные впадины, щетина на подбородке, которую забывают сбривать, затравленный вид, - Похож на оголодавшего, побитого нищего. Надеюсь, скоро это закончится".
  Они достаточно времени прожили в ее родном поместье на Равнине, в области Дамфрис и Галлоуэй, почти у самой границы с английской Камбрией - далеко-далеко от Тэнес Дочарн. Элеонора сначала радовалась (насколько вообще можно было радоваться в создавшейся ситуации), что сын глубоко и болезненно переживает произошедшее. Его муки совести свидетельствовали ей, что Лайонел - не окончательный мерзавец, имеет шанс на искупление. Но страдания затягивались. Он вроде жил, дышал, ходил, разговаривал, однако вкус к жизни утратил окончательно. Вон, даже спать забывает. Надо отдать ему должное - старается доказать матери обратное. Суетится, беседует, пытается позаботиться. Но она-то знает - его живость напускная, мертвая...
   Скорее бы молодость взяла свое, скорее бы его отпустило.
  Бойс вздохнул с надрывом, как вздохнул бы столетний старец, придавленный прожитыми годами, но не парень двадцати двух лет от роду.
  Брать свое молодость, кажется, не собирается.
  - Папа написал нам, - сказала она, сметая со скатерти увядшие лепестки роз, неведомо откуда взявшиеся здесь.
  - О! - он обнял себя руками, отчего уменьшился в размерах и показался Элеоноре совсем мальчишкой. Ее пронзило чувство жалости. - Что говорит? Ругает нас?
  - Нет, не ругает больше. Папа у нас - большой дипломат. Все уладил с Джойсами. Ты женишься в октябре на Дейдре.
  Она не сводила с него глаз и заметила эффект своих слов - по телу сына прошла судорога. Он со стула едва не свалился, но заставил себя натянуто улыбнуться, отчего маска скорби, застывшая на его лице, стала для нее почти не переносимой.
  - В октябре - хорошо. Лишь бы погода удалась, - выдавил Бойс.
  - Ты согласен?
  - Согласен, - он стал вовсе жалким.
  - Готов?
  - Мама, я готов жениться хоть на еже, лишь бы все наладилось.
  - Что наладилось, сынок?
  - Ты стала доброй, как раньше. Не мучилась из-за моего проступка.
  Ее накрыло волной нежности к нему. Ей захотелось прижать к себе его непутевую, взлохмаченную голову, утешить, успокоить своего мальчика. Но не пришло еще время. Существовал барьер, который возник между ними помимо ее воли. Возник в тот день, когда в церкви Элеонора увидела Катриону.
  - Ладно, - поднялась мать, - Наступит время и все пойдет на лад. Поспи, Лайонел. Ты ведь глаз не сомкнул со вчерашнего дня - одежда на тебе та же, что и за ужином.
  
  Ранним утром по крутой дороге, опушенной порыжелыми метелками трав, к поместью Тэнес Дочарн поднималась женщина, закутанная в шерстяной платок.
  В поместье давно не спали. Во внутреннем дворике кипела работа - он был начисто выметен старательными слугами, базальтовые плиты у крыльца и мощеные дорожки вымыты. Каменщик ремонтировал местами просевший цоколь фонтана, выполненного в виде греческого юноши в крылатых сандалиях, держащего в руках рог, из которого в бассейн падала вода. Молодой садовник то ли постригал кусты шиповника у стен, то ли пялился на горничную - та протирала тряпкой стекла окна на первом этаже и строила парню глазки. В конюшне, как повелось, ругались конюхи, фыркали и топали лошади. Пахло овсом, увядающими цветами, из труб тянуло дымом и ароматом жарящегося на вертелах мяса.
  Женщина приблизилась к металлическим, украшенным ажурными завитками воротам, стала смотреть во двор.
  - Анна? - узнал ее привратник, - ты чего здесь?
  - Пусти, Брайс, - попросила женщина, - у меня дело к вашим...
  - Какое дело? Что-то на продажу принесла?
  - Да, - женщина поплотнее закуталась в шаль.
  - А где твоя поклажа?
  Женщина растерянно затеребила тесемки платка.
  - Ох, совсем запуталась. Я не продавать... Я деньги получить... Харриет брала у меня яблоки, велела сегодня за деньгами зайти. Еще ей травы несу, коренья, они у меня в переднике.
  - Проходи, раз так, - привратник отпер предусмотренную рядом с воротами кованую калитку и впустил в нее Анну, добродушно бубня себе под нос, - коренья и травы понадобятся к пиру. Хозяин привозит скоро будущих родственников. Видишь - готовимся. Свадьба у нас, Анна, пристроим, наконец, сорванца.
  - А когда свадьба? - осторожно спросила Анна, ступая по сверкающей чистотой дорожке стоптанными башмаками.
  - Говорят, в конце октября будет, но точно мне откуда знать? Иди вон туда, видишь, Грейс окна моет, она кликнет для тебя Харриет.
  Она пошла сквозь просторный двор. У широких дверей поместья, выполненных из темного дуба, инкрустированных благородной бронзой стоял мажордом в синей ливрее и следил за прислугой. Вместо того, чтобы идти к Грейс, торчащей в окне и занятой флиртом с садовником, Анна двинулась прямо к нему.
  - Позови мне сюда твоего хозяина, лакей! - сказала она громко. Вся робость, с которой она просила привратника впустить ее, пропала.
  Мажордом пренебрежительно глянул на нее, вместо ответа крикнул, обращаясь ко двору:
  - Кто это такая? Кто привел сюда эту женщину?
  - Я сама пришла. Зовут меня Анна Монро, - Анна гордо подняла подбородок. - Хочу видеть твоего хозяина. Сейчас же!
  Гонор, с которым она говорила, привлек внимание всех, находящихся во дворе. Стало тихо. Анну заметила горничная, с писком исчезла в недрах домах.
  - Наши хозяева не ведут дел с оборванками вроде тебя. Убирайся.
  - Как я выгляжу, не твое дело. Твое дело - сообщать о посетителях. Иди и сообщай. Иначе пожалеешь.
  Мажордом залился багровой, цвета зрелой свеклы, краской, но с места не сдвинулся.
  - Уходи, женщина, - зацедил он, - ничего ты тут не дождешься. Хозяина нет дома. Приходи, когда он вернется.
  - Когда же он вернется?
  - Мне не известно.
  - Тогда я буду приходить каждый день, и попробуйте не впустить меня!
  Привлеченные перебранкой, вокруг них собирались овчары и кучера, любопытно вытягивая шею, подошел, было, и тут же сбежал привратник. За спиной мажордома в дверях возникла стайка кухарок в накрахмаленных фартуках и белых чепцах, среди них толстушка Харриет.
  - Пошла прочь, Анна Монро! Знаем мы тебя, ведьма, и твои ведьминские козни! - завизжала одна из кухарок, молоденькая, грудастая, с носом-картошкой, вымазанным в муке. - Ничего ты здесь не получишь, иди лучше, следи за бесноватой!
  Она хотела добавить ругательство, но Харриет успокоила ее тычком локтя под ребро. Тем не менее, начало травле было положено. Слуги загалдели, стали осыпать Анну проклятиями и насмешками. Тронуть ее, однако, никто не решался. Она не спешила уходить и бесстрастно выслушивала их.
  Створки ворот раскрылись. Во двор въехала карета, запряженная четверкой лошадей.
  - Не зря я пришла, вот ваш хозяин, - Анна победоносным взглядом обвела толпу слуг, - вы не будете против, если я перекинусь с ним парой словечек?
  Ей ответило молчание, она же повернулась к карете. Кучер спрыгнул с козел, дверца распахнулась, наружу выбрался хозяин - высокий седой мужчина, несмотря на солидный возраст, все еще крепкий и интересный. Он был одет в плащ, сапоги для верховой езды.
  - Что тут у вас? По какому поводу балаган в моем доме? - сурово спросил Рейналд МакГрей, под его взглядом толпа стала быстро рассеиваться.
  - К вам пришли, сэр? - тонко выкрикнул мажордом.
  - Кто? - тут ему попалась она. Женщина в платке. Обескровленные щеки, серые глаза в пол лица. Узнал ее. - Какого черта?...
  Хозяин Тэнес Дочарн в секунду вызверился, зарычал глухим от ярости голосом на женщину:
  - Прочь с моей земли, шлюха. Выметайся!
  - Сэр! - Анна, державшаяся молодцом со слугами, потеряла самообладание. Перед ней стоял лютый медведь, только что бывший человеком. - Выслушайте меня.
  - Шлюха... Продажная девка... Мать шлюхи...- он надвигался на нее, сжимая и разжимая огромные кулаки.
  - Вы не правы! Не правы! - Анна испугалась, но не отступила, - Моя дочь... Послушайте!
  - Не упоминай свою дочь, стерва, - он смотрел на нее сквозь пелену бешенства, - вас обеих следует высечь. Стереть с лица земли.
  - Я вас умоляю!
  - Пошла вон! - рявкнул он.
  Анна, обходя карету, направилась к открытым воротам. Там остановилась.
  - Чтобы близко тебя рядом с домом моим не было, сука! - громовым голосом закричал МакГрей, - Только сунься, прикажу собаками травить!
  - Как хочешь, жестокий МакГрей! Я не приду больше! - женщина расправила плечи, скинула платок, становясь как будто выше ростом. Светлые, неубранные волосы ее взвились. Глаза разгорелись опасным огнем. - Но твоя жестокость не сойдет тебе с рук, ты сполна заплатишь мне за нее! Заплатишь за то, что вы, МакГреи, сделали с моей жизнью! Будь проклят и помни Анну Монро!
  МакГрей стоял парализованный. Вокруг него, над ним, за его спиной клубилась тьма, из которой выступала одна единственная светлая фигура - Анна. Она обвинительно ткнула в него пальцем, проклиная, и пропала.
  - Закрыть ворота! Все назад к работе! - прогремел МакГрей и ринулся в дом.
  
  Харриет покидала в корзинку кое-какую провизию, вышла из дома через одну из подсобных дверей. Ускользнуть незамеченной не составило труда. Все были чересчур взбудоражены утренним происшествием, без ума обсуждали его. Вышколенные ею самой кухарки знали свое дело - надзирать за ними не было надобности.
  Где живет, Анна Монро, Харриет знала. Она бывала у отшельницы, покупала фрукты и зелень, лучше которых не сыскать. Дорога до домика в лесу ей была хорошо известна.
  Идя через лес, кухарка тряслась от ужаса. Ясно, почему местные сторонятся его, и столько ходит об этом месте толков. По лесу разносились крики. Жалостные, плачущие, словно какой-то несчастный просит проходящего путника о помощи. Умоляет избавить его от гибели. Харриет вспомнила, что именно так плачет в шотландских лесах козлоподобный леший. Осенью перед зимней спячкой он зол и кровожаден. Заманивает путников плачем в чащу, женщин насилует, мужчин убивает.
  Крики трансформировались, становились истошными - наверное, так вопили ведьмы в пыточных камерах. Запуганная, обливаясь потом и подумывая развернуться и бежать сломя голову из проклятого места, Харриет продвигалась по лесу.
  Крики усилились, стали более отчетливыми, когда она увидела домик Анны. Прошла через поросший травой сад. Яблони и груши сгибались под тяжестью плодов - те падали на землю и гнили. Кругом царило запустение. Сарай, где Анна держала скотину, скорее всего тоже пустовал - оттуда не доносилось ни звука.
  Хозяйка забыла прикрыть дверь. Харриет заглянула в дом, на нее пахнуло отвратительным, сладковатым запахом кала и протухшей мочи. Оттого, что кухарка увидела внутри, у нее волосы на голове встали дыбом.
  Стояла кровать, на которой лежало какое-то непонятное существо. Оно металось из стороны в сторону, орало, пыталось подняться и не могло. Харриет поняла почему - руки и ноги существа были веревками притянуты к кроватным спинкам. У него была маленькая лысая голова, худые и длинные конечности. Когда оно конвульсивно выгибалось на своем ложе, пуская ртом пену и расшвыривая подстеленную вместо матраса солому, то становилось похожим на белого паука. На съежившемся лице существа Харриет видела только разинутый в постоянном крике рот. Еще у него был большой, торчащий вверх живот, прикрытый замызганной тряпкой.
  Несмотря на омерзительный запах, шедший из помещения, комната выглядела относительно чистой. Пол выметен, вся мебель на своих местах, вымытые плошки, кувшины и тарелки, вычищенные до блеска сковороды, перевернутые вверх дном котелки расставлены по полкам. Простенькие занавески на маленьких окнах выстираны. В углах развешены пахучие пучки трав. Кругом видна хозяйская рука Анны. Из двери тянуло жаром, значит, был затоплен очаг. Но съестным даже не пахло.
  Неслышно приоткрыв дверь, Харриет вошла. Существо на кровати увидело ее и завопило. Однако хозяйка, стоявшая на коленях возле другой кровати, внимания на крик не обратила. Глядя на прибитый к стене деревянный крест, Анна молилась.
  - Не услышал меня... Не ответил... Думала я, что уже наказана... Но ты иное наказание выбрал... Невыносимое, - сквозь вопли сумасшедшей различила Харриет горячечный шепот, - Принимаю его от тебя. Все приму, что положишь на долю мою... Все вынесу. Я сильная, ты знаешь... Но об одном умоляю тебя, Господи! Ее забери. На мне вина, а она не виновна... За что же ей страдать? Забери к себе мое дитя. Пусть мука ее на меня ляжет. Пусть она упокоится... Забери... Забери, пожалуйста...
  До Харриет дошло - мать молилась о смерти собственного ребенка. Заламывала руки, прося у Господа конца для дочери как самого великого блага на земле. Кухарка не выдержала, от всего увиденного и услышанного застонала и опустилась на порожек. Ее корзинка упала на пол. Анна обернулась, встала, одергивая длинную юбку.
  - Зачем пришла? - посмотрела она на гостью воспаленными глазами, - Купить что-то? Ничего не продам. Нет ничего. Уходи, Харриет.
  - Ох, - Харриет еле подняла отяжелевшую руку, указала на опрокинувшуюся корзину, - Поесть тебе принесла, Анна. Тебе и дочке твоей. Не оказывайся только. Не гони. Я с миром пришла. Помочь тебе хочу.
  - Помочь мне и дочке? - Анна перевела взгляд на грязную кровать, - Как ты поможешь, если утром хозяин Тэнес Дочарн выгнал меня с позором?
  - Он хозяин Тэнес Дочарн, но не мой. В стенах поместья я его слушаюсь, но вне них поступаю, как хочу. Боже мой, ноги отнялись. Совсем не слушаются. Дай-ка, я поднимусь, Анна.
  Анна подошла, поддержала Харриет.
  - Подними корзину, - кухарка пошатнулась, но устояла, схватившись за косяк. - Там еда для вас с ней. Через день снова принесу. Святые угодники, Анна, едите ли вы хоть что-нибудь?
  Анна взяла корзину, отнесла ее к столу. Харриет мелкими шажочками придвинулась к кровати ближе, со страхом и жалостью заглянула в костлявое, обтянутое синеватой кожей лицо существа. Оно по-звериному заскулило и ответило бешеным, безумным взглядом огромных круглых глаз цвета пепла. Только по ним теперь можно было узнать прежнюю Катриону.
  - Я, бывает, ем, - Анна стала выкладывая на стол снедь. В корзине оказались сваренные вкрутую куриные яйца, копченая свиная грудинка, плошка масла, хлеб, круг сыра, зеленый лук, несколько картофельных клубней, запеченных в мундире. - Ее накормить получается редко. Сама видишь - мечется, орет, как резанная. Такую разве накормишь.
  - С хозяйством у тебя как? Беда?
  - Беда. Или не видела ты? Надолго оставлять ее не могу. На рынок не хожу, ничего не продаю. На хлеб, мясо денег нет. Яблоки гниют. Хворост в лесу собираю, согреться пока получается. Вот зимой неизвестно, что будет. Дров я не куплю.
  - Корова где?
  - Нету больше коровы. Выгоняла ее попастись - она убрела. Искала-искала потом - как в воду канула, может, свел кто. Овец волк перерезал. Забыла на ночь овин запереть, забрался разбойник, загрыз барана, пять ягнят... Утром вхожу в сарай, там бойня. Ты во время, Харриет - мы с ней давно впроголодь живем. Думаю, долго тебе ходить не придется. Скоро закончится все. Живот, смотри, какой растет. Ребенок будет огромный, в отца. А она тонкая как тростинка. Не разродится. Изломает он ее, когда выходить станет.
  Анна казалась спокойной. Создавалось впечатление - женщина рассказывает историю, к ней самой никакого отношения не имеющую. Но живое доказательство обратного было здесь, перед глазами. Катриона дернулась в путах, поднялась дугой, плюясь и разгоняя волны вони вокруг себя, что-то выкрикнула, затем заговорила довольно внятно сквозь спазматически стиснутые зубы:
  - Девочка... Сладкая ягодка. Ляг спокойно... Катриона красивая... Какие у тебя волосы... Кожа нежная...Люблю... Люблю...
   Губы ее были искусаны, запястья и лодыжки перетерты до мяса. Веревки, которыми она была привязана, почернели от крови. Драная тряпка, прикрывавшая высохшее тело с надутым животом и бывшая некогда ночной рубашкой, пожелтела, была вымазана коричневой мерзостью.
  - Возьми корзину.
  Харриет обернулась - Анна протягивала ей корзину. У кухарки защемило сердце, к горлу подкатила тошнота.
  - Проводи меня до калитки, Анна.
  Женщины вышли на вечерний осенний воздух. Анна прикрыла дверь дома. Харриет перевела дыхание и тихо заплакала.
  - Спасибо, что решила помочь мне, Харриет, я не забуду твоей доброты, - спокойно сказала Анна, не обращая внимания на слезы.
  - Что же ты дочку как скотину привязываешь? Она ведь человек. Все руки у бедняжки перетерты.
  - Думаешь, я по-другому не пробовала? Это единственный способ удержать Катриону. Она убегает. Только я отвернусь, той след простыл. Не могу допустить, чтобы ее камнями забили. Уже сколько раз обещали, Харриет - она бегает, на людей кидается. Пусть уж лежит лучше, обгаженная, израненная, но живая, при мне.
  - На каком месяце она?
  - Думаю, шестой идет.
  - Живот очень большой.
  - Еще больше будет. Ребенок шевелится, она пугается, раздирает живот, достать его из себя хочет, кричит. Ребенок от этого брыкается сильнее. Ни помыть ее не могу, ни расчесать, ни переодеть. Обрезала ей волосы ножницами для стрижки овец... Ничего не ест, но не слабеет - кричит днем и ночью, зовет своего.
  - Святый Боже, - Харриет захлюпала носом, утирая кончиком фартука слезы, которые не унимались, - Она ведь была такая красавица. Маленькая фея. У богатых не бывает таких прелестных дочек. Увидишь ее бывало - чистенькая, нарядная, глаз не оторвать.
  - Мой грех, - голос Анны помертвел. Она говорила, а Харриет казалось, на ветру скрипит, болтается сорванная с петель дверь. Всё ушло из Анны, остался мертвый скрип, - не относилась я к ней, как к сумасшедшей. Ночи без сна просиживала, вышивая новые платья. Растила ей волосы, причесывала их по сто раз на дню... Она была моей принцессой. Не старалась бы я, не случилось бы беды. На стриженую дурочку в сером балахоне он бы не польстился. А сейчас. Привязываю, говоришь, как скотину? Кто же она? Может, скажешь мне, Харриет?
  Харриет побрела к калитке. Перед тем, как выйти, задержалась, оперлась о плечо Анны, всхлипнула:
  - Пои ее маковым молоком, Анна. Она успокоится, сможешь кормить ее. Ей силы нужны.
  Девушка в доме начала кричать. Харриет слушала минутку, потом продолжила:
  - Зря ты в поместье приходила. Не нужно было. Сама говоришь, грозились забить девочку камнями. Теперь причин нанести вам вред еще больше. Забери ее, спрячь где-нибудь. Уведи подальше, чтобы никто не слышал криков. Сама спрячься.
  - Где? - ядовито спросила Анна.
  - Найди. Должно быть место. В лесах есть избушки лесорубов. В горах - охотничьи домики. Уйди, Анна. Я тебя не оставлю, буду помогать. Вместе позаботимся о твоей дочке.
  - Уйду, - поникла, ссутулилась Анна. - Мне есть куда уйти. Спасибо, Харриет.
  Харриет погладила Анну по рукаву, взялась за калитку. Хотела уходить.
  - Для него делаешь это? - спросила ей во след Анна.
  - И для него тоже, - горестно отозвалась Харриет, - Прости меня за это.
  
  Маковое молоко подействовало. Опоенная, одурманенная Катриона, которую Анна вела, крепко обняв правой рукой за талию, зевала и еле волочила ноги. Зато не вырывалась, не делала попыток сбежать. Самое главное, она не кричала - дитя в утробе, которому от матери досталась доля сонного зелья, не брыкалось. Рядом Харриет катила садовую тачку, на которой уместился нехитрый скарб семейства Монро.
  Вышли они незадолго до наступления темноты, чтобы не натолкнуться в полях на фермеров, в лесах - на дровосеков. Шли укромными тропками, бегущими сквозь заросли, сговорившись сторониться широких дорог.
  - Далеко идти? - спросила Харриет, животом и грудью налегая на тачку, колеса которой увязали в высокой, повядшей траве.
  - Не далеко. До Круга друидов, и в Каледонский Лес, - ответила идущая немного впереди Анна.
  - Ясно, - отозвалась Харриет. Каледонский лес, дикое место, чтобы в нем выжить одинокой женщине. Простирающееся до самых Грампиан древнее царство деревьев - там в темных высотах щелкают клесты, меж сосен бродят туры и кабаны, ночью на возвышенностях воют волки. Отчего-то верилось, что Анна в лесу освоится.
  Они миновали холм, на котором наподобие короны высились зубья кромлеха. Прошли мимо одинокого камня, углубились в лес. Недолго шли меж позеленённых мхом стволов сосен, осин и берез. Птицы замолкли, было так тихо, что даже звенело в ушах. Стремительно наползала тьма.
  - Не бойся, мы не пойдем глубоко в лес, - сказала Анна, - назад я тебя провожу, тут немудрено заблудиться.
  Вскоре женщины очутились перед оврагом, на дне которого Харриет увидела землянку. Перед землянкой в темноте можно было различить полуразрушенные очертания заброшенного колодца, возле которого росли непонятные синие цветы. Они источали слабое свечение.
  - Нора, - сказала Катриона, поднимая и снова смежая опухшие веки.
  - Нора, - повторила Анна, - Вот мы и пришли.
  Бережно она свела сонную дочку на дно котлована. Харриет выбрала другой, более пологий склон, развернула тележку, и пятясь назад, вскоре тоже оказалась у входа в землянку. Оставив тачку на улице, она вошла внутрь вслед за Анной и Катрионой.
  - Застели пледом кровать, - попросила Анна, кивком головы указывая на скомканную тряпку на полу, - Уложим Катриону.
  Харриет подобрала плед, несколько раз сильно его тряхнула, освобождая от пыли, и покрыла им грубо сколоченную лежанку у окна. Сходила к тачке за чистой простыней, постелила ее поверх пледа.
  - Напрасно, - заметила Анна, поддерживая Катриону, - она ее загадит. Нужна солома, или ветви с листьями. Стирать на нее мне тут негде.
  - Пусть хотя бы день поспит по-человечески. Сейчас же она спокойна. Укроем ее одеялом.
  Анна не стала возражать. Катриону уложили. Она запрокинула назад стриженую голову и больше не шевелилась. Анна стала искать веревки, чтобы привязать спящую дочь.
  - Думаешь, это нужно? - спросила Харриет, чувствуя, что сердце у нее заходится от горя. Мать Катрионы взглянула на нее едва ли не насмешливо.
  - Это необходимо, поверь мне. Я-то знаю, на что она способна. Если убежит в лес, живой оттуда не вернется - звери разорвут.
  Они смазали и забинтовали чистыми тряпками раненые запястья и лодыжки, обмотали их найденными веревками, которые привязали к ножкам лежанки так, чтобы максимально ограничить свободу движений больной.
  - Всё. Спасибо тебе, - поблагодарила, распрямляясь, Анна. - Дальше я сама справлюсь. Осталось малое: занести вещи, затопить камин, нагреть воды.
  - Где ты ляжешь? - Харриет тщетно оглядывалась в поисках хоть какой-то завалящей подстилки. Грубый стол, несколько пеньков, заменявших собой табуреты - все, что было в новом жилище Анны.
  - Найду, - отмахнулась Анна, - Прямо на полу, у очага. Подстелю под себя свой шерстяной платок. Он теплый. Или улягусь на стол. Я не прихотливая.
  - Как смогу, притащу тебе соломенный тюфяк. Завтра жди к вечеру с продуктами. Ты пои ее молоком. Не забывай.
  - Хорошо. Пойдем, провожу тебя, пока спит...
  - Пойдем, - Харриет направилась к выходу, но задержалась, - Анна, скажи, что это за место?
  - Здесь, - тихо ответила из темноты Анна, - я вынашивала Катриону. Здесь же ее родила. В норе.
  Больше ни о чем Харриет спрашивать не отважилась.
  
  Глава 18.
  Нью-Йорк, США, XXI век.
  На окраине крохотного скверика, засаженного яворами, и кое-где отороченного зазеленевшим самшитом, стояла вырубленная из цельного куска гранита скамья. На скамье сидел человек, одетый в длиннополый двубортный сюртук, тесные гамаши и грубые старомодные ботинки с квадратными носами. Небрежно завязанный, сбившийся набок платок заменял человеку галстук, высокий цилиндр лежал рядом с хозяином. У человека было доброе, вдохновенное лицо сказочника, грустный взгляд, устремленный на кроны деревьев. На правом колене он держал раскрытую книгу. По скверику гулял ветерок, но страниц книги он не переворачивал. Книга была полностью отлита из бронзы, как и вся фигура сказочника.
  Сказочник был не один. Компанию на гранитной скамье ему составлял мужчина из плоти и крови, сидевший почти точно в такой же позе. Над ним ветерок измывался, как мог: ерошил темные волосы, забирался за поднятый ворот пальто, снова и снова тушил огонек зажигалки, затрудняя частые попытки прикурить.
  Мужчина не обращал внимания на проказы ветерка, не замечал людей, проходящих мимо скамейки, курил и смотрел исключительно в одну точку - на величественное здание, распложенное по ту сторону шоссе с односторонним движением. Зданием была Галерея Мэлоуна. Ворота, набранные из металлических копьевидных стержней с позолоченными верхушками, вели в сад, примыкавший к заднему крыльцу.
  К воротам подъехал кортеж из нескольких черных автомобилей с тонированными стеклами. Мужчина оттянул правый рукав, глянул на часы.
  - Секунда в секунду, - язвительно проговорил он, закидывая ногу на ногу, - точность - вежливость королей.
  Сунув руку за пазуху, он вынул сотовый телефон, покачал его на ладони, но, видимо, передумал звонить, и убрал аппарат на место.
  - Она занята, - пояснил он бронзовому сказочнику, - у нее посетитель. Один и тот же посетитель на протяжении всей недели...
  Сказочник мечтательно смотрел на качающиеся ветви деревьев.
  Из автомобилей на тротуар стали выходить рослые парни в черных костюмах. Телохранители. Их было десять человек, всегда ровно десять. Двое направились к воротам галереи, двое - к задней дверце главного автомобиля. Несколько окидывали пытливыми взглядами окрестность, крыши близлежащих домов...
  Один внимательно посмотрел на скверик и скамейку с сидевшей на нем парой. Мужчина оперся локтем о плечо сказочника, на сгиб локтя уронил голову.
  Из салона главного автомобиля выбрался молодой человек со смуглым цветом кожи и черными, почти до плеч, вьющимися волосами. Он был элегантен - одет в классические брюки, пальто из тонкого драпа, подчеркивающее редкую, царственную стать худощавого тела. Телохранители окружили его, и он энергично зашагал сквозь сад к крыльцу флигеля. Двери приветливо распахнулись перед ним, молодой человек исчез в здании, следом вошли охранники. Часть свиты осталась снаружи.
  Прошло какое-то время, прежде чем сидящий на скамье мужчина поднял голову. Теперь он был мертвенно бледен, на висках, над темными бровями его выступил пот, он собирался крупными каплями и по бокам лица стекал за шиворот. Мужчину лихорадило. Он с хрустом стиснул кулаки и угрюмо проговорил:
  - Потаскуха.
  Прохожие не обращали на него внимания. Никому он не был нужен, своему бронзовому соседу в первую очередь. Кроме одного человека, смотрящего на него из окна галереи.
  "Повезло шлюшке, - думала Мэри Карлтон, стоя у подоконника в одной из меблированных антиквариатом комнат и не сводя глаз со скамьи на противоположной стороне улицы. С широкоплечей фигуры, горбившейся рядом со скульптурой сказочника. - Как же ей повезло! Сразу два мужика, и каких? Один лучше другого. Первый шейх. Второй... Понятия не имею, кто этот второй, но сразу видно - тоже не простак. Вот бы мне такого. Да что там, я была бы счастлива, достанься мне от него хотя бы четвертиночка. Но Бог орехи дает беззубым. Шейха она динамит, и этот, похоже, не у дел. Сидит... "
  Он сидел, курил, не уходил. Мэри точно знала, когда он уйдет - минут через двадцать после уезда шейха. Он всегда так делает. А приходит обычно за полчаса до появления соперника. Садится рядом со сказочником и смотрит, смотрит... Ни дождь ему не помеха, ни ветер, как сейчас, он не чувствителен к выкрутасам погоды. Вот уже целую неделю, изо дня в день, с упрямым постоянством несет свой пост...
  - Придурок, - зло выругалась Мэри сквозь зубы, теребя воротничок блузки.
  И приняла решение.
  Через пару минут она пробегала сквозь холл, на ходу завязывая пояс плаща. Жозефин Мэлоун, стоявшая в глубокомысленном молчании перед полотном Эль Греко, вопросительно посмотрела на нее.
  - Ох, миссис Мэлоун, я вас ищу! - всплеснула руками Мэри, - записалась сегодня на прием к врачу, а вас предупредить забыла! Пожалуйста, отпустите меня до вечера, иначе в другой раз к доктору Митчу я попаду, самое ранее, через месяц!
  - У тебя проблемы со здоровьем, Мэри? - спросила Жозефин.
  - Нет, мелочи... Плановый осмотр.
  - Иди, - Жозефин махнула папкой, которую держала в руке.
  - Спасибо! - Мэри тряхнула копной темно-русых волос, крепко затянула поясок.
  Она вышла наружу через одну из пяти стеклянных дверей, ведущих в сад. Выбралась на широкую мощеную дорожку, дошла до ворот, спокойно миновала телохранителей принца, обошла стоявший на пути автомобиль. Через шоссе направилась прямо к скамье, где сидели двое - бронзовый сказочник и он, "этот странный мужик", как звала его про себя Мэри. Мужик, на которого она запала.
  Он сначала смотрел сквозь нее, безучастно выдыхая сигаретный дым. Но Мэри старалась. Шла от бедра, изящно ставя ножки, обутые в новые замшевые ботильоны на шпильках. Ветерок слегка раздул ее завитые волосы, взметнул модный шарфик. Она не спускала глаз с лица курящего мужчины. И добилась своего - он сфокусировал на ней блуждающий взгляд. Слегка приподнял бровь, к удовольствию Мэри.
  Мэри, подойдя почти вплотную к скамье, призывно улыбнулась мужчине, вильнув бедром, повернула направо и пошла по тротуару прочь. Через пять шагов расчетливо обернулась, чтобы поднять его со скамьи томным взором. И едва не подпрыгнула от радости - он шел за ней! Мэри сбавила темп.
  - Как ваша рука? - спросила девушка, убедившись, что он уже достаточно близко и может слышать ее.
  - В порядке, - бросил он.
  "До чего же мрачный тип, - подумала Мэри, - но ничего, я его развеселю".
  Она позволила ему поравняться с собой, глянула снизу вверх, из-под полуопущенных ресниц.
  - Я рада.
  Он смотрел только вперед, резкий профиль его был словно высечен из камня.
  - В прошлый раз вы напугали меня до смерти своим телефоном...
   - Слушай, - мужчина остановился, - ты куда-то спешишь?
  - Нет, - она тоже замерла в кокетливой позе, - хочешь угостить меня кофе?
  Он прищурил пустые, почти бесцветные глаза.
  - Вроде того. Поедешь со мной?
  "Ого! - внутренне Мэри уже во всю выплясывала чечетку, - какой разворот событий! Кажется, мне светит не только кофе! Кажется, это шанс утереть нос шлюшке Кэт"!
  - Почему бы и нет?
  Дальше все пошло споро. Он поймал такси, почти силой втолкнул ее на заднее сиденье.
  "Нетерпение - хороший знак", - ухмыльнулась про себя Мэри, двигаясь вглубь салона, чтобы он мог устроиться рядом. Глубоко вдохнула запах его парфюма, почувствовала, что возбуждается.
  - Куда едем? - спросил таксист.
  - В Сохо, - ответил он, отворачиваясь от Мэри к окну.
  Это ее немного обидело. Мэри поддернула повыше плащик, его полы разошлись, открывая стройные, покрытые тонким капроном колени. Подействовало, он покосился на ее ноги.
  "Лакомый кусочек, знаю, - Мэри слегка развела колени, - Дотронься, разрешаю. Я тебя не укушу за это".
  Ее ментальный сигнал не подействовал, он снова отвернулся и всю дорогу молчал.
  Они приехали к дому, что располагался во втором кольце кварталов, окружающих Центральный Парк. Район Сохо.
  "Здесь недвижимость стоит баснословных денег,- думала Мэри, выбираясь из такси вслед за своим кавалером, и идя за ним к парадному подъезду, - Что за талант у Кэт цеплять богатых красавцев"?!
  В фойе ей понравилось. Из-за стойки их поприветствовал швейцар. Лифтер в синей ливрее и феске, нажимая кнопку вызова, вежливо кивнул:
  - Здравствуйте, мистер Карвер.
  И исподтишка оценил взглядом точеную фигурку Мэри. Она приняла надменный вид.
  В отделанном деревом и зеркалами лифте фирмы "OTIS" они поднялись на самый верх, вошли в квартиру, спрятанную за тяжелой двустворчатой дверью с инкрустациями и выкованной из латуни ручкой.
  Мэри плавно пошла по полированному паркету, озираясь по сторонам.
  "Как тут шикарно"!
  - Мило у тебя.
  - Благодарю, - он с грохотом закрыл дверь. Расстегнул и сбросил на пол пальто, оставшись в белой майке и джинсах. - Раздевайся.
  Не прекращая дефилировать по проходу, Мэри развязала пояс, расстегнула плащик и по примеру хозяина скинула его на пол. Идя за ней следом, он переступил через плащ.
  - Дальше.
  Она стала послушно расстегивать блузку, пуговицу за пуговицей. В образовавшемся на груди декольте завиднелся черный кружевной бюстгалтер. Мэрии высвободила плечики.
  - Не хочешь помочь?
  Он подошел вплотную, но не коснулся ее. Его мускулистое тело излучало силу и приказ. Пальцы Мэри, которыми она пыталась освободиться от ткани, начали подрагивать. Пятясь и извиваясь перед ним, она наконец-то сбросила блузку. Слева от нее оказалась лестница, ведущая наверх.
  Мэри вступила на первую ступеньку, легла грудью на перила, оттопырив задок.
  - А спальня у тебя наверху?
  Вот тогда он впервые дотронулся до нее. Без лишних церемоний схватил за предплечье и стащил с лестницы.
  - Тебе не туда. Вот сюда.
  Он распахнул перед ней дверь, за которой оказалась спальня. Оценив ее размеры и обстановку, Мэри перестала дуться на него за грубость. Он подтолкнул ее к широкой кровати, она свалилась на покрывало, как безвольная кукла, дразнящее рассмеялась. Сразу же подобралась, встала на колени, поворачиваясь к нему красивым задом.
  - Хотя бы юбку-то поможешь снять?
  - Нет необходимости, - он оперся о матрас коленом, потянулся и зачем-то включил ночник на тумбе, хотя в комнате было довольно светло. Ухватил Мэри за бедра, подтащил на себя. Она порадовалась, что на ней чулки, а не колготы. Юбку задрал, трусики спустил пониже.
  " Черт возьми, - подумала Мэри, хватаясь обеими руками за резную спинку кровати и слыша, как он звенит пряжкой ремня, расстегивая джинсы, зубами разрывает упаковку презерватива, - этот подонок даже раздеться не потрудился. Даже не снял ботинки"!
  В следующее мгновение она громко и протяжно крикнула.
  
  - Вот это да...
  Мэри раскинулась на кровати, потная, растрепанная в задранной до талии юбке, медленно приходила в себя. Ее длинные волосы разметались по подушкам. На тумбе горел ночник.
  - Вот это да, - повторила она вслух. В ушах звенело. Кровь постепенно отливала от таза, истомой растекаясь по телу.
  - Никогда меня так не трахали.
  Тот, кому ее слова были адресованы, не мог слышать Мэри. Закончив дело, он толкнул ее на матрас, поднялся, застегнул штаны и вышел из комнаты, прикрыв дверь.
  Тем не менее, она говорила в слух, теша себя надеждой, что он слышит ее там в гостиной, где готовит кофе для них двоих.
  Кофе однако не пахло. И вообще в гостиной было подозрительно тихо. Мэри приподнялась на локтях, прислушиваясь. Дьявол, этот мужик очень, очень странный... Вдруг он задумал расчленить ее и расфасовать по мусорным пакетам? С него станется... Один замораживающий взгляд, от которого продирают мурашки, чего стоит.
  Она не успела принять решения, как он заглянул в спальню.
  - Прикройся, - первое, что посоветовал он ей.
  Мэри положила ногу на ногу, даже не думая следовать совету.
  Он подобрал сорванное покрывало.
  - Ты слышала, что я сказал? - в голосе звякнул металл.
  - Мы что же не повторим все сначала? - раздраженно спросила Мэри, поднимаясь и одергивая юбку.
  - Не сегодня, - ответил он.
  Ответ несколько примирил ее с тоном его голоса. Не сегодня, значит завтра или послезавтра. Ну держись, шлюшка Кэт. Скоро одним ухажером у тебя будет меньше.
  - Блузку не принесешь?
  - Ты бросила ее в коридоре, - он развернулся и вышел. Мэри вышла следом. У лестницы подобрала блузку, оделась. Нет, кофе не пахло.
  - Я вызвал тебе такси, - сообщил он, возвращаясь к ней из затененного конца гостиной и неся плащ, - поездка оплачена, тебя отвезут, куда скажешь. Если хочешь успеть, поторопись.
  Мэри промолчала. Пока он помогал ей надеть плащ, в злобе кусала губы. Развернулась, хлестнув его волосами по лицу, он с недовольной гримасой отодвинулся. Хотела сказать что-нибудь колкое, но не посмела.
  Сидя в отъезжающей от подъезда машине, Мэри, как кошка, точила наманикюренные когти о свою кожаную сумку.
  - Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра, - повторяла она, - обещаю, мы с ним еще не раз спляшем этот темпераментный танец...
  Она не ошиблась.
  Всю следующую неделю сценарий этого дня повторялся. Повторялся с завидным постоянством. Вплоть до мельчайших деталей. Она видела его сидящим на скамье, и только к галерее подъезжал кортеж шейха, выходила. Опять было такси, его квартира, эта комната. Та же поза. Он не раздевался, ее раздевал по минимуму. Мэри с готовностью ему отдавалась, и ждала, что он заговорит, улыбнется, хоть как-то обозначит свое отношение к происходящему. Но он был бесстрастен. Вызывал такси и не утруждался провожать даму до машины, когда все действо, занимавшее минут пятнадцать, завершалось.
  Мэри крепилась. Но она была не самой терпеливой и не самой смиренной. День на пятый, задержавшись у входа, она все-таки спросила, требовательно глядя ему в глаза:
  - И это все?
  Он скользнул взглядом в глубокий разрез ее блузки.
  Взял из кармана куртки портмоне, раскрыл его.
  - Надеюсь этого достаточно, - и сунул в ее декольте несколько купюр. Повернул оторопевшую девушку за плечи и выпроводил за дверь.
  
  В квартире было темно, пусто. Кэт взад-вперед прошлась по гостиной, подобрала с дивана пульт от телевизора, пощелкала каналами, глядя не на плазменный экран, а куда-то вглубь него, сквозь стену. Пришла она не поздно, даже раньше обычного, но Джерри не дождался. Ушел.
  Она набрала его номер с сотового.
  - Я в баре, - отрапортовал он без приветствия, - тут много работы, так что приду поздно, Кэт. Не жди меня.
  - Хорошо.
  Ей стало не по себе одной в его квартире. Словно помимо нее здесь есть кто-то еще. Прячется в углах, за колоннами, следует за ней невидимыми глазами из-под приспущенных штор. Следит за каждым ее движением из пустой, темной, как раззявленный в крике рот, каминной топки. Кэт выключила телевизор. Положила пульт на стол, рядом со своими телефоном. Ей стало невыносимо одиноко, страшно, стыдно.
  Ничего о Самире Джерри не знает. Но словно чувствует неладное. За последнюю неделю он отстранился от нее, избегает ее общества, уходит. Прикрывается своим баром и прочими делами, которые раньше никогда не были достаточно важными, чтобы надолго оторвать его от нее.
  Под ложечкой засосало от страха и тоски по шотландцу. Кэт остро захотела почувствовать Джерри рядом.
  "Закончу с Самиром завтра же! - она обернулась, ища поблизости какую-нибудь вещь, принадлежащую Джерри. Хотя бы свитер, сохранивший запах его тела. - Да что там заканчивать! Нет же ничего! Скажу, чтобы не приходил больше. Пусть исчезнет из моей жизни. Не могу так больше, не могу"!
  Она вошла в спальню на первом этаже, где Джерри спал последнее время. И едва не упала - ноги обмякли, колени подкосились.
  "Что за реакция, ей-богу, - Кэт коснулась пальцами лба, на котором выступил липкий пот, - расправленная кровать. Не мертвое ведь тело на простынях. Почему я так реагирую"?
  На тумбе горел ночник, заливая помещение ровным, спокойным светом. Освещая скомканное покрыло, расшвырянные по нему подушки, которые обычно лежали в изголовье аккуратной композицией.
  "Что за глупая реакция? - подумала Кэт, прислоняясь к косяку. Дурнота накатывала волнами, качала ее, грозясь лишить опоры под ногами. - Горит ночник. И что? Я его выключу. Что с того, что ночник обычно зажигает Джерри, когда он..., когда мы... Он терпеть не может заниматься любовью в темноте... "
  "Я его выключу, - она медленно подошла к ночнику, - Чего я так испугалась? Того, что в воздухе я ощущаю посторонние запахи?... Запах чужих духов, который мне смутно знаком, смешанный с запахом ..., - Кэт поняла, что даже мысленно боится озвучить осознанное, - ... с запахом соития мужчины и женщины".
  Кэт занесла пальцы над выключателем ночника, но медлила, рассматривая покрывало. Она знала, что если не выключит ночник, если начнет вблизи исследовать подушки и простыни, то что-нибудь обязательно найдет. Что-нибудь. Например, женский волос...
  - Нет! - Кэт вышла из спальни, - Знать ничего не хочу!
  Перемахивая через ступеньки, она влетела вверх по лестнице, разделась до нижнего белья, забралась в кровать. Свою кровать, пахнущую свежестью, ее собственными духами и Джерри, только им, без примеси постороннего, отвратительного запаха. Лежала и молилась, чтобы уснуть, чтобы не думать, чтобы не видеть тот сон, который в последнее время снится все чаще. Кошмар, выпивающий к утру все силы.
  Утром Кэт спустилась вниз разбитая. Бесшумно, быстро прошла мимо двери, прикрывающей вход в комнату с разобранной кроватью. Сегодня она опять ночевала одна. Джерри к ней не поднялся. Значит, либо спал там, на провонявших чем-то чужим простынях, либо в гостиной на диване.
  - Ты сбегаешь? - он был на кухне, пил что-то из кружки, стоя у раковины.
   - Я боялась разбудить тебя, вдруг ты пришел поздно и не выспался, - она была напряжена, как натянутая струна. Но сумела остановиться и открыто взглянуть на него, не выдав себя.
  - Я поздно пришел, - Джерри поднес парящую кружку ко рту. Он мерил ее ледяным, презрительным взглядом, словно удивляясь, откуда взялась в его доме эта женщина.
  - Джерри, - Кэт чувствовала, как злая обида закипает в ней. Они стояли друг против друга, как два врага, а расстояние между ними превратилось в поле боя, - скажи, почему кровать в той спальне не заправлена?
  - Я спал там днем, - лениво дернул он плечами, - а что?
  Кэт с отвращением отвернулась и направилась к входной двери, не ответив ему. В след ей полетел короткий смешок.
  Собственное отражение в зеркальных стенах лифта, когда она ехала вниз, не понравилось Кэт. Не понравились скользкие взгляды портье и лифтера внизу в фойе. Поймав такси и усевшись на заднее сиденье, она посмотрела наверх на окна квартиры Джерри. Запах, который она учуяла в спальне, не желал отвязываться. Неожиданно для себя самой девушка расплакалась.
  Несколько дней она прожила, постоянно ощущая где-то вблизи эту приторную парфюмерную вонь. Вскоре в галерее случилось происшествие, которое расставило все по своим местам. Мимо нее, стоявшей в фойе галереи, вихрем пронеслась Мэри, возвращавшаяся с обеденного перерыва. На ходу, атташе, бормоча, вытянула банкноту из выреза блузки. Кэт повернулась ей вслед, чуть не упала. Ее обдало волной знакомой вони. Так приторно-слащаво пахли духи Мэри Карлтон.
  
  Глава 19.
  Шотландия, XIX век.
  Анна вернулась назад через двадцать минут. Катриона лежала в той же позе, в которой мать ее оставила. Анна наклонилась над ней - девушка беззвучно дышала. Она протянула пальцы к высокому лбу дочери, но задержала руку, не дотронулась, отошла.
  - Надо затопить очаг, иначе к утру замерзнем, - напомнила она себе полушепотом.
  У камина была солидная горка дров, у решетки валялось огниво. Анна выгребла из топки золу, развела огонь. Сбегала на улицу к тачке, прихватила горсть свечей. Зажгла их и расставила на поверхности стола. Снова вышла, в чугунный чан набрала из колодца воды, который хоть и был разрушен, но не пересох. Повесила чан над огнем. Вытерла руки о передник. Катриона во сне заметалась, застонала, но скоро успокоилась. Анна посмотрела на дочь.
  - Здесь должна быть люлька, - ей понравилось говорить с самой собой. Собственный голос ее ободрял.
  В углу был свален старый хлам. Анна взяла свечу, стала рыться в куче, среди всякой всячины отыскала деревянную игрушечную лошадку, большой черпак, который сгодился бы в готовке. Детская кроватка с высокими бортиками была там же. Анна выволокла ее на середину комнаты. Немного грязная, но справная, не сломанная. Нужно только отмыть и она послужит новорожденному. Внутри кроватки среди засушенных листьев и цветов лежала тряпичная кукла. Анна взяла ее в руки, долго смотрела на нее. Затем подошла к очагу и бросила куклу в огонь. Маленькая фигурка, наряженная в платьишко из лоскутков, вспыхнула.
  - Мама, - донеслось от кровати.
  Анна, вздрогнув, посмотрела туда. На нее глядели из темноты блестящие глаза, в которых стояло горе.
  - Мама, где он? - надрывно спросила Катриона, силясь сесть.
  - Деточка, - осмысленный, тон, которым заговорила дочь, напугал Анну хуже самых жутких ее воплей. - Милая моя, опять ты за свое. Он придет, я тебе обещаю. Он придет.
  - Когда? - Катриона жалобно раскрыла свои огромные, печальные глаза. Сознание вернулось к ней. - Я жду, мама, жду, жду. Когда придет мой? Скажи ему, мне больно. Мне тут больно. Жжет, мама.
  Она хотела указать на грудь, но не смогла - рука была привязана.
  - Почему больно, мама?
  Анна в два шага оказалась у кровати.
  - Это любовь, дочка. Тебе больно потому, что ты любишь.
  - Люблю?..
  - Любишь. Заболела им, своим Бойсом. Поедает тебя любовь, как недуг. Ну, разве ты сумасшедшая, если любишь всем своим существом?
  - Люблю...
  Анна, плача, упала к ней на грудь, затряслась от рыданий. Катриона притихла, будто хотела, чтобы мать выплакалась.
  - Больно, - услыхала Анна, немного успокоившись. Поднялась, утирая нос. Искусанные губы дочери мелко дрожали. - Больно.
  Она открыла рот, чтобы кричать, но не издала ни звука. Ее выгнула жестокая судорога. Анна вскочила, отпрыгнула от кровати, которую Катриона уже начала раскачивать. Рассудок дочери вновь погрузился во мрак.
  - Больно! - Кричала безумная, - Больно! Больно! Бойс! Бойс! Ляг сюда, Катриона, поцелуй меня! Стань моей! Бойс!..Там цветы, я сплету тебе венок, Тристан! Жарко... Жжет, мама... Беги домой...Домой!!! Не пускайте его!!!
  Мать попятилась, упала на один из пеньков у камина. Пламя бушевало, лизало черные бока котла, дышало на Анну жаром преисподней.
  "Все здесь по-прежнему, запах прежний, тьма эта липкая. Крики прежние. Только не я кричу. Кричит она. Моя дочь заняла мое место".
  Видение ударило ее. Она увидела себя на этой же самой постели, мятущуюся в родовой горячке. Услышала над ухом успокаивающий говор, почувствовала запах аира, пустырника и душицы. В тот день тоже было темно, в лесу бушевала гроза. Огонь в очаге колыхнулся. Видение исчезло. Вместо него возникло новое...Встало перед ней, отчетливое, свежее...
  
  ...Анна устала. Никогда в жизни так не уставала. Но была чертовски довольна собой. Дед похвалит - внучка приволокла домой полную торбу молодого вереска, который весь день собирала в предгорьях. Обветрилась, сгорела на солнце, но недурно поработала. Холмы окутаны белым и лиловым туманом - цветет вереск. Для Анны и ее деда время цветения вереска особенное, золотое. Они знают, где и как его собирать, какие цветы сорвать, а какие оставить, как их варить потом, чтобы получился волшебный вересковый мед. Кроме деда никто не знает рецепта, во всей округе, во всей Шотландии. А то и во всем мире! За чудесный напиток господа готовы ноги целовать старику-медовару.
  Его четырнадцатилетняя внучка стала спускаться в долину. За большой скалой, которую она обогнула, развернулась необычная картина. Среди моря зелени засыпанная камнями площадка, вдоль которой змеится не широкий, шагов в десять, но длинный и по-видимому глубокий разлом. К разлому подступает вереск. Девочка не устояла, скинула торбу, стала собирать.
  В долине показался и заржал конь. Всадник проехал, глядя из-под навешенной над глазами ладони на работницу. Она тоже посмотрела на него и узнала - из господ, часто ездит тут с ружьем, любит охотиться. Конь и всадник пропали из виду.
  "На кого он сегодня охотится, интересно? - с симпатией подумала о всаднике Анна, срывая соцветия. - А может не на охоту собрался, к невесте едет. Он ведь молод, собой так хорош".
  Солнце стало садиться. В выси с пронзительными криками парили орлы.
  - Еще один цветочек, - обещала себе Анна, понимая, что давно пора бы уходить домой.
  - Привет! - раздался голос позади. Она распрямилась. Охотник спешился, бросил поводья, отпуская коня попастись. Наверное, он знает местные тропы лучше Анны. Незамеченным подъехал к ней со спины. - Чем ты занята, маленькая красавица? Какой день проезжаю по этим местам, а ты все по горам лазаешь с прилежанием, достойным лучшего применения.
  - Ничем не занята, - ответила Анна, стесненно разглядывая его. Молод, красив, высок. Но есть в нем что-то отталкивающее, что-то такое, отчего дрожь продирает, - Я уже ухожу домой.
  Охотник снял с плеча ружье, положил его на землю. Стал расстегивать пуговицы суконной охотничьей куртки, под которой открывалась белая сорочка из тонкого льна.
  - Бежишь от меня? - бесстыжим взглядом ярко-синих глаз он окинул ее грациозную фигурку, которую не портило даже сильно запыленное платье из грубой ткани. - Хорошо, беги. Только сначала доставь мне удовольствие.
  Анна подхватила юбку, побежала. Ему не составило труда догнать ее. Охотник поймал ее за шнуровку корсета на спине, дернул назад, другой рукой вцепился в косу, свернутую улиткой и заколотую на затылке. Потащил за собой. Анна закричала.
  - Кричи сильнее, - расхохотался он, швыряя ее на камни. Она успела выставить перед собой руки, чтобы не разбить лицо. Он приподнял ее и перевернул на спину. Острые грани камней вонзились в затылок, шею, плечи, раздирая их до крови. - Кричи давай! Твои крики меня распаляют.
  Она напружинилась и влепила ему пощечину. В ответ он ударил ее кулаком в лицо, так что затрещали зубы, а глазные яблоки, взорвавшись мириадами алых искр, кажется, лопнули.
  - Еще раз попробуй и убью. Торчишь тут кверху задницей и думаешь, я должен мимо проехать? Расплатишься со мной по полной.
  Он накрыл ее подолом платья, затолкав ткань ей в рот и придушив ее. Стянул нижние штанишки. Она не сопротивлялась, почти потеряв сознание. Пришла в себя от дикой боли - болело там внизу и еще камни, на которых она лежала, с каждым толчком глубже вонзались в спину.
  Охотник закончил, бросил ее, поднялся, отошел, заправился, застегнул штаны.
  - Скажешь кому-нибудь, это снова повторится, - пообещал он, прыгая в седло и пришпоривая коня, пока Анна вяло поднималась.
  Она никому не сказала и домой не пошла. Отмылась в ручье, вернулась на то самое место, где охотник насиловал ее несколько часов назад. Ночь провела, сидя над пропастью, слушая крики горных орлов, звериный вой, доносившийся из лесов. Взошло солнце, озарило долину и горы, согрело ее. Анна встала на колени, долго ползала по камням, поднимая их один за другим и придирчиво рассматривая со всех сторон. Один, небольшой, но увесистый, с заостренным краем, понравился ей больше других - его было удобно держать. Анна успокоилась и уселась, завернув камень в фартук, решила ждать столько, сколько потребуется. День...Неделю...Месяц...
   - Опять ты тут? Тебе понравилось что ли, крошка?
  Анна очнулась от оцепенения. Всадник вновь перед ней. Вновь ему вздумалось поохотится. Опять те же самые похотливые синие глаза.
  Смеркалось. Интересно, сколько она ждала? Просидела до вечера или уже наступают сумерки следующего дня?
  - Понравилось, - сказала девушка, сама подняла платье до бедер, легла на спину.
  Больше ничего говорить не пришлось. Он мигом оказался рядом. Навалился на нее, суетливо расшнуровывая бриджи. Поцеловал в губы.
  - Всегда была бы такой сговорчивой... Не пришлось бы бить тебя... Сейчас тебе станет сладко...
  Она позволила ему начать. Правую руку держала далеко отведенной. Он внимания не обратил, что в ней Анна сжимает камень. Выбрала момент, когда он уже ничего вокруг не видел и не слышал, не осознавал себя. Ударила изо всех сил прямо в висок. Раздался противный хряск. Охотник напрягся, поднялся над ней, впился в ее лицо изумленными глазами. Она ударила снова и снова. Не издав звука, он рухнул на нее. Анна выбралась из-под обмякшего тела, вскарабкалась на него верхом и стала бить. Самой острой гранью. Брызнула кровь, кости черепа хрустнули, вогнулись, вместе с кровью из раны потекло что-то белое. Он давно перестал дергаться под ней в агонии, скрести землю скрюченными пальцами, когда Анна поднялась. Бросила камень, вытерлась рукавом, размазывая его кровь по щекам. И только тогда заплакала в голос.
  Плача, долго толкала тяжелое тело к разлому. Оно переворачивалось, катилось и, наконец, перевалилось через край. Анна упала на живот, подползла к краю. Неестественно выгнувшись, он лежал недалеко внизу - на узкой площадке, образованной выступающим утесом. У него был сломан хребет, предплечье одной руки закрыло искаженное гримасой лицо. Анна закричала от ужаса, вскочила и побежала.
  Как оказалась в лесу, она не помнила. Помнила, что мелькают, проносясь мимо, деревья, ветви хлещут ее на бегу, цепляются за платье, рвут его. Кто-то ее схватил и остановил силой.
  - Ты что, девочка?
  Анна увидела заросшую лишайником поляну, которую обступали ветвистые дубы. Увидела поверженное ураганом гигантское дерево с вывернутыми корнями, которое почему-то зеленело и цвело. Перед ней стояла худая старуха в коричневой, подпоясанной веревкой мантии, с заплетенными в длинные косы сивыми волосами. У нее была дубленная, испещренная морщинами кожа, ясные, пронзительные, ядовито-зеленые глаза. Старуха держала Анну крепкой когтистой рукой.
  - Ты что, девочка? - переспросила зеленоглазая.
  - Я..., - язык у Анны одеревенел, отказывался ворочаться во рту. Она почувствовала шедший от старухи пряный травяной аромат, только поэтому не упала в обморок, - убила его.
  - Тише, бедняжка. Ты наказала его за злодеяние, - старуха прижала ее к себе. Зашептала что-то на неведомом Анне языке, положила когтистую ладонь ей на живот. Колени девушки подкосились, - И сама наказана. Сядь, внучка медовара, ковер из мха мягок. Я не оставлю тебя, помогу тебе. Спрячу тебя в укромном месте...
  Одурманенная голосом старухи, Анна опустилась на мох...
  
  ... Вода в котле закипела, с шипением полилась на дрова, по комнате разошелся белый пар. Катриона на кровати завопила. Анна поднялась с пенька, не глядя на дочь, вышла из землянки. На улице стояла глухая ночь. Ухали сычи. Синие цветы у колодца призрачно светились. Анна сорвала несколько цветочков, вытянула из платка нитку, связала им стебельки в пучок.
  Она знала куда идти, выбралась из холодного котлована, пошла в чащу. У дуба, ничем не отличающегося от других дубов, растущих в Каледонском лесу, Анна остановилась и укрепила на его ветви свой светящийся букетик.
  - Не могу, - сказала Анна громко, - Ни простить, ни забыть не могу. Помоги мне, Кхира. Ты ошиблась тогда, я не сполна заплатила за убийство. Больной ребенок - не достаточная плата за смерть. Нужно нечто большее. Другая смерть. Слишком страшна цена, Кхира, которую я плачу. Приди. Он тоже должен заплатить.
  
  Когда на следующее утро, Анна вернулась к дубу, цветов на ветке не было. В воздухе чувствовался слабый запах аира, багульника и душицы. Анна постояла мгновение и ушла. Она знала, что делать дальше.
  
  Идти туда ночью или накануне наступления сумерек было чистым самоубийством. Анна начала собираться в разгар дня.
  Катриона, напоенная маковым молоком, спала беспокойно, как спят съедаемые тяжелой болезнью люди, но победить сморивший ее неестественный сон не могла. Ее левую руку чуть-чуть пониже локтевого сгиба охватывала свежая, успевшая слегка пропитаться алым повязка.
  Прокаленным над свечой лезвием ножа Анна сделала себе надрез на том же самом месте. Собрала кровь в плошку, тонкой струйкой влила ее в пузырек из темного стекла, залепила горлышко куском расплавленного воска. Пузырек она положила в корзину к другим приготовленным вещам, накрыла корзину шалью и вышла из дома, плотно притворив дверь.
  Если бы она пошла туда ночью, она точно бы погибла. Каледонский лес, та его часть, куда Анна направилась, людей не любил. На пути попадались ямы из-под вывороченных с корнями деревьев-исполинов, куда в потемках не мудрено упасть и сломать себе ногу. В чащобах ревели разъяренные туры, среди елей бродили черные волки в холке ростом с полугодовалого жеребенка.
  Худшей напастью были топи. Они словно по злому колдовству возникали между соснами, ловили свернувшего со стежки путника и с чавканьем проглатывали его в течение нескольких секунд, глуша не успевший раздаться крик. Ночью над трясиной блуждали огоньки и звенел гнус.
   Точно Анна дорогу не знала. Она высматривала в траве лазоревые брызги незабудок, которые не цветут в это время года, шла по ним. Дневной лес был пронизан золотом косых солнечных лучей. В кронах ольх, буков и остролистов перекликались сойки, весело стучали дятлы, тенькали синицы. Слабый ветер колебал косы паутин, свисающие с ветвей, в них копошились изумрудные и янтарные жучки. За пределами леса приближалась зима, тут царило лето.
  Миновав пару оврагов, обойдя не один заполненный гнилой водой бочаг, Анна очутилась в дубовой аллее, завершавшейся сумрачной аркой. Добравшись до ее конца, увидела поляну, поперек которой лежал белый от мха ствол дуба в несколько обхватов. В кроне его гнездились шары цветущей омелы. Анна устроилась в корнях дерева, чтобы подождать сумерек, и незаметно для себя задремала.
  Открыв глаза, она поняла, что наступила ночь. Над головой заухала сова. Под ноги подползал отсвет разведенного на поляне костра. Над костром, установленный на треногу, пеной перекипал пузатый медный котел. Под его горлышком змеилась чеканная руновязь. Перед котлом сидела женщина в белой рясе.
  - Кхира!
  Женщина поднялась, длинная и худая, как высохшая ветла, двинулась к Анне. На поясе ее покачивался, блестел золотом маленький серп. Седые волосы, перехваченные на лбу венком из синих светящихся цветов, опадали крупными волнами. Подойдя, женщина наклонилась и взглянула на Анну ядовито-зелеными глазами. Тощее, но молодое лицо осветилось улыбкой.
  - Постарела ты, внучка медовара, - певуче сказал она, - Хотя еще не стара.
  - А ты помолодела, Кхира, - отозвалась Анна, - хотя живешь на свете, столько же, сколько твои дубы.
  - Факт, лет мне не мало, - рассмеялась Кхира, - что поделаешь, такова моя природа, Анна, жить и обновляться вместе с этим лесом. Идем к огню, я тебя выслушаю.
  
  Кхира долго смотрела на пламя, танцующее под котлом и молчала.
  - Ты сама не знаешь, о чем просишь меня, Анна, - наконец заговорила она, - Можешь ли ты вообще желать того, о чем просишь? Вы, люди Книги, должны прощать, забывать, благословлять врагов своих. Благодарить за испытания. Разве не этому учит вас ваш Бог? По-моему, он очень мудр. Послушайся его, попроси его о воздаянии, и он воздаст. Ибо еще раз повторяю, ты сама не знаешь, о чем просишь.
  - Думаешь, я не взывала к нему, Кхира? - Анна сняла платок, тряхнула волосами и придвинулась ближе к котлу, - Я все ему рассказала. Но мой Бог медлит с ответом. Он ответит, но когда? Увижу ли я его воздаяние? У меня осталось мало времени. Я хочу своими глазами увидеть месть, которая падет на головы тех, кто обидел нас с дочерью, я хочу потрогать наказание своими собственными руками.
  - Зачем тебе это?
  - Зачем? - Анна поморщилась, будто собиралась заплакать, но не заплакала. - Затем, что в муках я умираю каждый день! Чем я заслужила свои страдания? В чем моя дочка виновата? Ты ведь не ответишь мне? И не отвечай, не надо. Ответы мне не нужны. Просто помоги отплатить. Как тогда помогла.
  - Тогда все было по-другому. Ты не ведала, что сотворила. А теперь...
  - Теперь я в полном разумении прошу - помоги отомстить.
  - Я отвечу тебе, почему ты страдаешь, - Кхира подняла с земли оструганный прутик и помешала им в котле, - Твое страдание клеймом выжжено на тебе. Ты не можешь отпустить его, цепляешься за него всей собою. Ты убила его, но не забыла, не простила, все последующие годы ненавидела, ходила туда, где он лежит, спрятала его так, чтобы родные не отыскали тело, не предали земле, чтобы дух его не упокоился. Этим ты навлекла очередное несчастье на себя и дочь свою. Теперь хочешь продолжить цепь страданий. Не думаешь же ты, Анна, что отомстив, обретешь покой?
  - Покой, - Анна горько захохотала, - Я не мечтаю о покое. Я хочу мести. За себя! За нее, которая кричит - больно, больно, мама! Пусть не будет покоя, пусть. Но будет радость, хоть мимолетная, но моя. Я порадуюсь, когда узнаю, что он наказан. Все МакГреи наказаны!
  - Ты хочешь им смерти? - задумчиво спросила Кхира, положила сучок на землю, взяла крохотный вышитый мешочек и, раскрыв его, стала кидать в кипяток какой-то порошок.
  - Нет, не хочу. Я хочу им жизни, долгой-долгой, богатой, без болезней, без бед, без лишений. Хочу, чтобы они были удачливы в том, что делают.
  - Странное проклятие.
  - Да... Странное... Каждый из них, кто живет сейчас, кто родится позже, каждый будет платить за то страдание, которое переживает мое дитя, по-особенному.
  - Как?
  Анна помешкала и ответила:
  - В нем, ее обидчике, в тех, в ком будет его кровь и кровь моей дочери, должно прорасти безумие Катрионы. Он пнул ее ногой, будто шелудивую псину, назвал сумасшедшей. Пусть сам станет сумасшедшим. Она сгорает изнутри, пусть горит он. Пусть любовь, неистовая, безмерная вспыхнет в нем, начнет пожирать его, как сейчас пожирает ее. И пусть каждый потомок его любит до самозабвения, до одури, пусть сходит с ума от внутренней боли, которая станет нестерпимой. До скончания времен будет говорить в МакГреях порченая кровь Катрионы. Они начнут беситься, убивать от любви и дикой ревности, а жизнь их с обилием благ превратится в муку. Те, кому суждено стать объектом их любви, любить не должны в ответ. Они будут пинать ползущих к ним на брюхе МакГреев и отрекаться от них. Хочу, чтобы было именно так, а не иначе. Ты можешь сделать это?
  - Я могу сделать это, Анна.
  - Делай и не отговаривай меня. Я все решила.
  - Ты не хочешь, чтобы проклятие прерывалось?
  - Нет. Навечно.
  - Ты не милосердна, тебе тоже не будет явлено милосердие. Ты знаешь, к кому я буду обращаться, Анна. Эти силы - не твой всепрощающий Бог. Решения не возможно будет отменить. Запущенное колесо не остановится никогда. Ты заплатишь за проклятие самым бесценным, и вырваться из ловушки уже не сможешь. Не упокоишься, как не упокоился убитый тобой мальчик. Готова ли ты к вечным блужданиям?
  Анна твердо кивнула. Кхира продолжала монотонно бросать в котел порошок. Вдруг очередная щепоть вспыхнула над самой поверхностью и, превратившись в зеленый парок, улетучилась. Анна взглянула - жидкость в котле перестала кипеть, поменяла цвет с прозрачного на грязно-болотный, загустела словно смола.
  - Сделано, - изменившимся, низким голосом произнесла Кхира, - твоя просьба принята. Ты получишь то, о чем просишь, Анна Монро. Я вижу корзину у твоих ног, думаю, ты принесла все, что нужно.
  Анна откинула шаль и подала корзину Кхире. Глаза женщины поменяли цвет, теперь они были черными, как угли, белки покраснели - бледнокожая Кхира выглядела как упырь. Из леса донесся гул, похожий на удар колокола, птицы стихли. Отступать было поздно. Колдовство началось.
  - Кровь, - сказала женщина, доставая из корзины два стеклянных бутылька, - твоя и ее. Кровь девочки, взывающая к отмщению. Кровь ее измученной матери. Ты принесла две склянки, но в них кровь троих. Дитя, которое носит твоя дочь во чреве, на равных правах вступает в заговор.
  Склянки были откупорены, содержимое вылито в котел. Кхира пробормотала пару непонятных фраз, руническая надпись на боку котла сверкнула и погасла. Женщина снова запустила костлявую руку в корзину, достала сверток, развернула его.
  - Волосы Катрионы. Белая прядь, чтобы связать проклятие намертво - в котел.
  Белый локон упал в смолу и сгорел. Бормотание повторилось. Кхира достала кувшин молока, обернутый полотенцем ржаной каравай.
  - Хлеб и молоко - плата жрице, чтобы Сильный знал, она не по своей прихоти творит заговор, она исполняет волю просящей. Отведай плату, Сильный, ее тебе угощение.
  Часть молока и краюха хлеба отправились вслед за кровью и волосами.
  - Жертву Сильному ты забыла, - заметила Кхира, заглядывая в опустевшую корзину, - Непростительная оплошность. Даже ваш Бог любит жертву, а мой господин ее требует.
  - Я не знала, что принести, - ответила Анна, - силки, расставленные на кроликов, пусты. Не крысу же мне ловить.
  - Я помогу, ибо остановить заговор нельзя, - Кхира подняла руку, издала переливчатую трель.
  На ее кисть уселась крохотная серая птичка с оранжевой грудкой - зарянка. Жрица взяла ее в ладонь, погладила по трепещущим перьям, успокаивая, и быстро свернула ей шею. Снятым с пояса серпом отрезала завалившуюся на бок головку, бормоча заклинание, выжала птицу в котел, как кусок творога, маленький трупик кинула в смолу, где он загорелся и начал тонуть. Руны на котле засветились.
  - Я, - Анна схватилась за саднящее горло, но заставила себя говорить, - я знала - тебе понадобится что-то от него. Я не смогла добраться до него. Поэтому принесла это. Пустяк, но...
  Из кармана фартука она вынула рисунок, ее портрет, выполненный Бойсом. Кхира взяла лист длинными пальцами.
  - Он рисовал?
  - Он.
  - Его мысли, его руки... Подойдет.
  Варево бурлило, вздувалось тягучими пузырями, в нем перекипало все то, что принесла с собой Анна. Кхира покидала в смолу соцветия омелы, срезанные с поваленного дуба золотым жреческим ножом. Огонь отвечал на ее заклинания тем, что задыхался, забивался в рубиновые угли либо с грозным ревом вздымался, раскаляя котел. На обступившие поляну стволы падала зловещая, колеблющаяся тень жрицы, которая старела и ссыхалась с каждым произнесенным заклинанием. В лесу гудело - Анне казалось, там ведьмы поют реквием. Читая на лице гостьи смертный ужас, жрица объясняла:
  - Власть не дается нам просто так. За нее, за возможность вмешаться в естественный ход вещей нужно отдать многое, ты сама скоро убедишься в этом, Анна. В одном месте берется, в другом убавляется - природа стремится к равновесию. За меня не бойся, я посредник, я постарею, но возрожусь со временем. Ты же, причина, исток, ты отдаешь, но восполнения не претерпишь. Пути назад нет. Он - цель, он сейчас, в этот самый момент, тоже платит за мое колдовство. Его смертью проклятие входит в жизнь. Одно умирает, другое рождается...
  - Его смертью? Я не хочу, чтобы он умирал!
  - Он умирает, это единственный путь. Но восстанет с новой кровью, с новым сердцем, с новой душой. Принимай в себя проклятие, что дарит тебе Анна Монро, мальчик, пей его полною чашею. Вари, котел, вари...
  Ветра не было. Сидя в круге света, изнемогая от жары, волнами расходящейся от котла, Анна видела - дубы и буки двигаются, размахивают ветвями, по густым кронам их пробегает частая рябь. В лесу была Сила. Она шла по просекам, одним дыханием пригибая к земле реликтовые деревья. Осмыслить ее величие было невозможно. Анна чувствовала, Сила хочет выйти на поляну, где сидят Анна и Кхира, жаждет убить все живое на ней - такое в ней бурлит неистовство. Но жрица держит Силу тайным словом, и Сила послушна ей. Она стоит за спиной и вершит судьбу, перекраивая заново человеческие жизни.
  
  Бойс развернул картину к окну и накрыл ее простыней, видя, что в комнату входит мать и первый недовольный взгляд бросает именно на полотно.
  Работа над ним подходила к концу. Элеонора ничего не сказала сыну по поводу того, что поздно, а он и не думает отправляться в постель. Позволила уговорить себя попить вместе чай. Они уселись друг напротив друга за столом, уставленным китайским чайным фарфором. Она хотела прочесть письмо, доставленное утром из Тэнес Дочарн. Но сын опередил ее.
  - Мама, я...
  Слова застряли у Бойса на языке. Он потянулся к матери, словно взывая о помощи, и упал со стула на пол с диким грохотом.
  - Черт возьми! - Элеонора бросилась к нему, успев подумать, что первым же делом избавится от картины.
  Бойс лежал на спине, глядя в потолок стеклянными глазами. Она схватила его за запястье - ее пронзило мертвым холодом его тела. Элеонора не поняла ничего. Положила пальцы на жилку на шее. Пульса не было. Что происходит?
  Перед ней лежал мертвец. Мертвец, бывший ее сыном. Она должна была бы бежать, кричать, но не могла пошевелиться. Люди не умирают вот так, без агонии, просто падая как громом пораженные. Элеонора хотела взвыть, но голосовые связки ей отказали. Она огляделась в растерянности, и не увидела ни окна, ни выхода из комнаты, все заслонил непонятно откуда взявшийся болотный туман. Мать осталась стоять на коленях над телом сына, ощущая чьи-то железные ладони на плечах, придавившие ее к земле.
  В углу его глаза показалось что-то. Элеонора пригляделась. Слеза? Нет. Она же черная как смола.... Капля сползла к виску и пропала в волосах. Вслед за ней из глаз, ноздрей, уголков рта, ушей лежавшего перед Элеонорой сына заструилась черная жидкость.
  Словно зачарованная она смотрела на происходящее. Под головой Бойса расползалась черная глянцевитая лужица. Помокнув в нее пальцы, Элеонора поднесла их к лицу и стала наблюдать. Жидкость стекала, но не падала на пол тяжелыми каплями - она въедалась в кожу.
  
  Секунду назад Анна обливалась потом от жара костра, теперь продрогла до костей. Огонь горел, теплой оставалась земля, но воздух промерзал, в нем мерцали кристаллики льда. Анна дохнула - изо рта вышел пар.
  - Смотри, Анна, - ладонями Кхира делала пассы над котлом, - как рождается, приходит в мир твое проклятие.
  С поверхности котла стал подниматься густой пар. Поплыл вверх столбом, начал смешивать с молочным клубящимся туманом, льющимся вниз сверху, прямо из звездного ночного неба. Два тумана смешались, завернулись фантазийной воронкой. В облаке, как в грозовой туче засверкал свет, мелькнули неясные танцующие фигуры, послышалась музыка, грохот тамбуринов.
  - Смотри, - повторила Кхира. В руках ее появилась почти плоская круглая чаша, вырезанная из слюды. - Сейчас ты сможешь потрогать свое проклятие, как того хотела.
  Она провела слюдяной чашей по краю посверкивающего, глухо грохочущего облака, зашептала заклинание. На краю чаши заискрилась алмазная роса. Провела еще раз. Дубы с пугающим гудом повторили круговое движение рук жрицы.
  - Свежая ветвь прививается к старому древу, отдает древнему стволу свой сок, - шептала Кхира, продолжая сбор драгоценной росы. - Смешиваются два сока, появляется молодая поросль. Наследство безумной девы - ее безумие. Принимайте, наследующие. Муж ее - первый наследник. Дитя ее - первый росток.
  Роса, стекая в углубление чаши, чернела.
  - Вы будете жить, МакГреи, но к каждому из вас в назначенное время придет истинная любовь. Будет она словно меч обоюдоострый, проникающий до разделения души и духа, сухожилий и мышц. Жизнь с ее приходом прекратится. То, что должно быть благословением, станет наказанием. Разум помрачится, сердце утонет в жгучей ревности. Ответной любви вы не познаете, все что получите - это отречение, прежде чем погрузиться во тьму и забыть имя свое... Обузой вы станете для себя, а для тех, кого полюбите - позором и отвратным бременем.
  На дне чаши собралась отливающая глянцем черная лужица.
  - Довольна ли ты, Анна? - спросила жрица.
  - Ты все сказала правильно, - кивнула Анна.
  - Возьми, - жрица протянула своей гостье чашу, - отнеси домой. Это он должен принять из рук Катрионы. Зерно проклятия уже посажено в нем, чтобы оно проклюнулось и дало росток, нужна роса, пролитая верной рукой на беременную семенем почву. Чтобы дочь твоя успокоилась, пои ее отваром из цветов, что растут у колодца, макового молока не давай...
  Анна приняла сосуд, встала и поклонилась жрице.
  - Спасибо, Кхира.
  - Не благодари, - жрица накинула капюшон, пряча в тени его свое постаревшее за время колдовства лицо, - выполни условия сделки, в которую ты вступила, отдав мне свою кровь.
  - Выполню, - не колеблясь, ответила Анна, - Я прослежу, чтобы он получил твою росу из рук моей дочери. Увижу, как сбывается проклятие. Приму роды у Катрионы, похороню ее и приду к тебе, Кхира. К тебе и твоему господину.
  - Иди и не бойся, лес на рассвете спокоен, никто не коснется тебя, - раздался сухой голос из-под капюшона.
  Анна пошла, держа чашу на вытянутых руках. Кхира провожала ее зеленым взглядом.
  - Нет, - сказала жрица, когда Анна затерялась промеж деревьев, - ты не будешь вечной странницей, я этого не допущу, Анна. Дам тебе надежду, которую ты заслуживаешь. Стихия тоже может быть милосердной.
  Снова она колдовала, бросая в котел омелу, затухший огонь под котлом вздымался, ревел. В лесу по ее слову снова концентрировалась Сила.
  - Если осуществится мое предсказание, Анна Монро освободится. Должна явиться Она - утренняя заря, приходящая после долгой ночи, - хрипло шептала друидесса, - Отважная, неустрашимая, она не испугается, вступая во мрак, станет светить в нем, не погасая, смелой любовью отвечая на любовь. Семь поколений пройдет и загорится звезда спасения. Семь поколений, и вырастет новая ветвь, давая жизнь здоровому. Тогда ты отпустишь ту, которую получил сегодня, и проклятие ее рассеется, не оставив после себя ни следа ... Запомни - семь...
  - Семь, - прогудел вслед за жрицей лес.
  - Семь. Лишь бы только она отыскалась... А если ничего не произойдет, ночь навсегда воцарится над этим несчастным родом.
  
  В родном равнинном поместье Элеоноры МакГрей, урожденной Мортимер, с пола комнаты поднялся последний и единственный наследник старого шотландского рода.
  - Что произошло? - вытирая покрытый испариной лоб тыльной стороной ладони, спросил он у матери. - Я потерял сознание?
  - Ты умер. Но воскрес почему-то, - Элеонора тяжело поднялась и деревяной, старушечьей походкой вышла из комнаты.
  
  
  Глава 20.
  Нью-Йорк, США, XXI век.
  - Кэт, скажите, вы серьезно? Нет, правда? - снова переспросил принц Самир. В голосе его зазвучало неверие.
  - Самир, чему вы удивляетесь? - спросила Кэт. - Мы каждый день с вами вместе, в компании Артура, Жозефин или Мозеса Гершта. Пьем чай, беседуем. Что особенного в том, если мы поужинаем вдвоем, наедине? Да, я серьезно приглашаю вас в ресторан? Вы согласны?
  - Согласен ли я? - принц развел руками. - Я не верю в происходящее.
  - Придется поверить, иначе я передумаю. Сначала я считала, вы слишком деликатны, чтобы звать меня куда-то. Теперь начинаю догадываться - вы просто не хотите этого.
  - Вы меня обижаете, - возразил принц, - как такое могло придти вам в голову?
  
  Право выбора места для ужина Кэт предоставила Самиру. Он отвез ее в Бруклин, в маленький рыбный ресторанчик на побережье, окна которого выходили на спокойные воды бухты Лоуэр- Бей.
  Спонтанность предложения Кэт не смутила Самира. Он предпринял нужные действия, и молодые люди вошли в ресторан, где уже не было ни единого посетителя. Теперь Кэт была смущена. Она поняла, что ее предложение он воспринял, как приглашение к чему-то большему, нежели простая дружеская беседа. Полукруглый зал тонул в изысканном кофейном полумраке, который едва рассеивал янтарный свет ламп. Мерцание свечных огоньков на столике у окна навевало романтическое настроение.
  Молодые люди сели. Их окутали звуки музыки - скрипка и легкое адажио, исполняемое на флейте. Звуки приходили из неоткуда, источник их оставался невидим, но Кэт могла поклясться, что музыка была живой.
  Девушка взглянула в глаза мужчины, в которых отражались огоньки свечей, и, не выдержав, опустила голову. Их взгляд был слишком горяч.
  "Для чего я его сюда позвала? - она сняла с текстильной салфетки кольцо, расстелила ее на коленях, - В галерее все ясно, спокойно. Поблизости всегда кто-то есть. А тут мы одни. Совсем одни. Что мне ему говорить"?
  Она погладила указательным пальцем костяную ручку вилки.
  - Закажем? - спросил Самир.
  Кэт кивнула. Из мрака явился официант в белой манишке и подал меню.
  - Я буду крабовый кекс с ремуладом, - Кэт назвала первое блюдо, попавшееся ей на глаза, - И салат с креветками, будьте добры.
  - Да, мадам. Вы, сэр?
  - То же, что и даме. Пить я буду чистую воду. Кэт?
  - Кхм. И мне воду. Тоже воду.
  Она повернулась к окну. Вечерняя тьма задернула свой полог над бухтой. Белая пелена, расшитая частым бисером помигивавших огней, колыхалась над водами.
  Принесли заказ. Они стали ужинать в молчании. Кухня в этом ресторане оказалась великолепной. Кэт с удовольствием доела последний кусочек, запила его водой из хрустального бокала. Вода показалась ей сладкой и как будто игристой. В голове от выпитого приятно зашумело. Хотя Кэт не была уверена, что шумит именно от воды.
  Принц не сводил с нее антрацитовых глаз. Вдруг она поймала себя на мысли, что ей хорошо под этим взглядом. И вообще хорошо с ним. Последнее время хорошо ей только с ним. Только в его обществе...
  Она стала смотреть на его красивые руки, держащие вилку и нож. Он с особым искусством обращался со столовым серебром. Внезапно Кэт заметила то, чего не замечала с момента возвращения принца. На его правой руке не было перстня. Палец хранил только след - светлая полоска кожи над костяшкой, свидетельствующая о том, что много лет на этом месте носили кольцо.
  - Самир, где твой перстень? - спросила Кэт, выходя из приятного стеснения, в котором пребывала.
  Принц сделал глоток воды, приложил салфетку к губам.
  - Его больше нет, Кэт, - ответил он.
  - Ты потерял его?
  - Я обменял его на возможность.
  - Интересно, что за возможность обошлась тебе так дорого?
  - Возможность сидеть здесь с тобой, Кэт.
  - Подожди, - Кэт потянулась за бокалом, но остановилась на полпути, - если это восточная велеречивость, то она мне не понятна. Говори ясно, что стряслось с твоим бриллиантом.
  - Хорошо, - принц решительно отложил вилку, щелкнул пальцами. С их стола сей момент убрали все лишнее. Музыка заиграла тише. - Раз ты настаиваешь, я скажу, Кэт. История моя долгая и непростая. Видит Аллах, я не хотел форсировать события, не хотел торопить тебя, торопиться сам. Я надеялся посветить этому достаточно времени... Моя единственная цель, Кэт - сейчас послушай меня особенно внимательно - доставить тебе радость. Я мечтаю, чтобы ты радовалась, чтобы была спокойна и счастлива. Никогда, слышишь, я не обяжу тебя ничем.
  - Самир, - беспокойно пошевелилась Кэт.
  - Не прерывай. Я посвящен твоему счастью весь. Моя постоянная молитва к Аллаху, чтобы ты лучилась весельем. Чтобы не смотрела затравленно, испуганно, как смотришь сегодня и сама этого не осознаешь. Не отвлекалась на черные мысли, которые, я знаю, терзают тебя. Я не буду спрашивать, что это за мысли, ты мне все равно не ответишь.
  Кэт больше не пыталась его прерывать.
  - Именно поэтому я рядом каждый день. Я вижу, у меня получается тебя отвлечь, порадовать, пусть даже каким-нибудь пустяком! В твоей радости я черпаю жизненные силы. Но я буду лгуном, если не скажу тебе, Кэт, помимо всех грез и молитв меня с тобой связывает еще надежда. Она нитью протянулась от меня к тебе в тот день, когда я увидел тебя впервые. Тогда я подумал, надежда моя реальна, стал тешить свое тщеславие этой мыслью. Но узнав тебя ближе, понял, насколько призрачна, эфемерна моя надежда. Она есть бесплотный дух, не больше. Блуждающий огонек во тьме ночи, упрямо не желающий гаснуть.
  Он замолк, ему было сложно говорить, Кэт это видела. Видела, как на виске его часто бьется тонкая жилка, как он делает глубокий вдох. Догадывалась, признаваться в чем-то подобном ему приходится впервые. Впервые он смятен, впервые с трудом подбирает слова. Она поймала себя на мысли, что жадно ждет, когда он вновь заговорит, борясь внутри с глупейшим желанием - дотянуться до его пальцев, лежащих на скатерти. Накрыть их ладонью.
  - Не знаю, как так получилось, Кэт, - зазвучал голос Самира, - что сейчас я живу лишь этой своей надеждой. Подпитываю ее слабыми искорками - твоя улыбка, твой взгляд, немного более нежный, чем обычно, вот как сейчас, хотя ты, наверное, и не имеешь ничего ввиду, смотря так... Моя надежда вспыхнула ярким пламенем, когда ты пригласила меня на ужин сегодня. Сейчас она жжет меня изнутри, поэтому я говорю тебе о ней. Только поэтому. Повторяю, ничего я не планировал. Ты спрашиваешь, где мой перстень? Я принес его в жертву своей надежде. Я бы и большее отдал за нее. Я отдал бы жизнь, Кэт...
  Последнюю фразу принц произнес по-особенному прочувствованно, голосом, не оставляющим шансов сомневаться в его искренности.
  Кэт боялась пошевелиться, сказать что-то лишнее и тем самым рассеять тревожные, но пьянящие чары его слов.
  - Перстень дала мне мать в день двадцатилетия, чтобы я надел его на палец той, которую назову женой и соправительницей. Невеста выбрана мне семьей, она ждет меня дома. Трон ждет меня. Но я отрекся от него, Кэт. Отказался. Без тебя мне не нужен престол.
  И тут Самир сделал то, что ранее она сделать побоялась - погладил пальцами кисть ее руки.
  - Господи, - Кэт встревожено смотрела на молодого мужчину. Он коснулся ее настойчивее, поднес ее ладонь ко рту, - ты лишился рассудка.
  - То же самое сказала мне мать, когда забирала черный бриллиант, - теплые губы Самира попробовали на вкус ее запястье. Голос волнующе задрожал на низких нотах, - вы обе правы, любовь с рассудком имеет мало общего, однако я выбираю любовь. Перед тобой не шейх, просто влюбленный мужчина. Я открыт, как книга. Ничего не скрываю. Читай меня. И... И стань моей женой, Кэт.
  - Нет! - Кэт вырвала свою руку из его пальцев.
  "Я увлеклась. Я зашла слишком далеко. Слишком. Я же прекрасно видела, как он ко мне относится? Как я могла играть его чувствами"?
  - Что "нет"? - грозно выгнул брови Самир. Секунда, и он перестал быть искусным колдуном, плетущим затейливую вязь томных признаний. Перед ней сидел прогневанный монарх. - Ты мне отказываешь? Вырываешь руку, будто я противен тебе?! Будто ее касается змеиное жало, а не мои губы?!
   - Я вырвала руку от неожиданности, Самир. Ты меня напугал.- Кэт попыталась непринужденно рассмеяться. Ничего не вышло, смех был фальшивым. Ее жег опаляющий стыд, - Я же пригласила тебя просто так! По-дружески! Мы с тобой друзья и не больше!
  - Друзья? Ха-ха-ха-ха!- теперь засмеялся Самир. Смех у него получился лучше, чем у Кэт. Недобрый, язвительный, естественный. - Как ты можешь верить в дружбу между мужчиной и женщиной? Между мужчиной и женщиной страсть, любовь, вражда, соперничество, ненависть, отчуждение, но не дружба! Никогда! Между нами нет дружбы, Кэт! Не лги себе!
  - Прости меня. Вся эта ситуация - абсолютно моя вина, - она сняла с колен салфетку, свернула ее и пристроила на краешке скатерти, - думаю мне лучше уйти, Самир. Нам следует попрощаться.
  - Ты не можешь уйти! - Самир поймал ее руку снова, крепко сжал. Его хищно вырезанные ноздри раздувались, - Не сейчас, не в эту секунду.
  - Пусти, Самир! - она поднялась. Он ее удерживал. Кэт вдруг поняла, что не хочет, чтобы он послушался и отпустил ее.
  - Скажи лишь одно! Почему ты отказываешься? Я у твоих ног! Я буду там вечно! Лучшей защиты тебе не найти! Ты больше не будешь плакать! Никаких слез! Только счастье! До конца дней твоих! Кэт, скажи мне!
  - Потому что я люблю другого! - она сдалась, бессильно опустилась на стул. Мысленно обругала себя, видя, как он сникает, как потухают его жгучие глаза, расстроено кривятся красиво очерченные губы, - Ты это хотел услышать?
  Он был слишком горд, чтобы отвести взгляд, понурить голову.
  - Ты же все прекрасно знаешь, Самир, - проговорила Кэт мягче, - я живу с мужчиной, которого люблю. Могу ли я иначе ответить на твое предложение? Ты мне не безразличен. Я волнуюсь за тебя. Зачем, ну зачем ты отдал перстень?! Тебе лучше уехать. Вернись домой, Самир, исправь все, пока не поздно, женись на той, которую выбрали тебе родители. Я не отвечу тебе согласием...
  - Не ответишь согласием из-за кого? - принц желчно усмехнулся, - Этот мужчина не муж тебе, ты ему не принадлежишь. Почему он не сделает тебя своей по законам божьим и человеческим?
  - Тебя это не касается.
  - Ошибаешься, касается. Касается, потому что я способен разглядеть боль, которая тебя отравляет. Она во всем твоем облике, она тебя пропитала, я вижу ее, я не могу ее игнорировать. И ради этой боли ты отвергаешь мою любовь?! Куда тебя несет? В болото. Тебя ожидает гиблая топь.
  "Он прав, - подумала Кэт со спокойным смирением, - я лезу в болото, откуда живой мне не выкарабкаться. Почему я такая идиотка? Ведь есть смысл в его предложении. Да какой там смысл? В Самире мое спасение. Я не люблю его, но он нравится мне...Только слово, и все проблемы решатся. Не будет больше тошнотворного запаха чужих духов на простынях, не будет страха. И сна, от которого я просыпаюсь в холодном поту, не будет. Джерард Карвер исчезнет тоже".
  Она стала смотреть в его глаза, которые он не отвел от ее лица. И в какой-то момент, изумившись, поняла, что читает устремленный на нее взгляд. Он смотрит на нее, а она слышит все его мысли...Они звучат у нее в голове. Поют. Словно свежий ветер обдувает лицо в горячий полдень. Как это происходит? Как будто рухнула какая-то преграда между ними, и они заговорили вот так, взглядами. Ни касаний, ни улыбок, ни жестов. В его взгляде любовь. Безусловная. Безоговорочная. Бесконечная. Он все понимает. Он тоже читает ее мысли. Он знает о ней всё: ее решения, намерения, страхи, невозможность принадлежать ему. И любит ее все равно. Любит, потому что так назначено. Она чувствует его любовь. И не может ответить взаимностью. Не может.
  Самир снова взял ее за руку. Ладонью развернул к себе, прижался к ней щекой, больше не сказал ничего. Они сидели несколько минут. Музыка кончилась, в зале ресторана воцарилась полная тишина, было слышно, как тикают где-то часы, да чайки, мечась над волнами залива, плачут за окнами.
  - Самир, мне пора, - шепнула Кэт, - отпусти меня.
  Принц очнулся от дум, нехотя отпустил ее ладонь.
  - Тебя ждет твой любимый, знаю. Позволь мне отвести тебя домой. Не отказывай.
  - Почту за честь, Самир, - ответила Кэт. Ей было тягостно, но и хорошо отчего-то. С ним ей было хорошо.
  
  Кэт и Самир сели в главную машину, в ее огромный салон, где кресла были обтянуты белоснежной кожей, а пол, дверцы, потолок украшала переливающаяся россыпь драгоценных камней на плотном черном бархате. Салон был просторен, отгорожен от водительской кабины опускающейся панелью. Они сидели далеко друг от друга на противоположных концах длинного кресла. Только они вдвоем. Очень далеко друг от друга. Слишком близко.
  За тонированными окнами проплывал ночной Нью-Йорк. Самир не зажег в салоне свет. Сидел, не глядя ни в окно, ни на нее, а прямо перед собой. В прохладном воздухе салона Кэт, закрыв глаза, ощущала аромат его одеколона. И видела пустыню, раскаленный солнечный диск, висящий над барханами. Видела коня, черного аргамака, с ржанием встающего на дыбы. И всадника в седле, перехватившего поводья сильной рукой.
  - Я не ждал ничего другого, - говорит всадник голосом принца Самира. Голова его плотно обвязана белым платком, видны лишь блестящие глаза и черные брови с надменным изломом, - я знал, что ты ответишь отказом. Согласившись, ты бы осчастливила меня, но в тоже время разочаровала.
  - Почему? - спрашивает Кэт слабо.
  - Потому что именно такой я тебя полюбил. Непокорной, далекой, как Луна, - всадник откидывает платок со смуглого лица, смеется. Ослепительно сверкают его зубы в обрамлении черной бородки, - но знай, я не принимаю отказа.
  - Почему?
  - Потому что я принадлежу к племени, которое умеет терпеть и ждать. Я дойду до своего оазиса, пусть бы мне пришлось тысячу раз умирать на пути.
  Жди меня там, с собой я принесу черный бриллиант.
  Всадник разворачивает коня, аргамак несется прочь, пропадает в текучей миражной мгле.
  - Куда ты? - зовет Кэт.
  - Я уезжаю, - отвечает голос, - открой глаза.
  Видение рассыпается, она открывает глаза и видит мрак салона автомобиля, мерцающий звездами бриллиантов.
  - Я дам тебе кое-что, - говорит из мрака принц Самир, - смотри.
  Он протягивает ей раскрытую ладонь, на ладони маленькая, тонкая пластинка из полированного золота. В нее вправлено два гладких камня - красный и белый.
  - Что это?
  - Это мой подарок тебе. Носи его всегда с собой, не теряй, не забывай дома. В любой час дня или ночи, когда я буду нужен тебе, нажми на красный камень, я услышу тебя, узнаю, где ты находишься, и приду. Какими бы ни были обстоятельства, приду!
  - Это телефон?
  - Да. С ним ничего не может случиться, ни океанические глубины, ни колеса поезда ему не повредят. Только не теряй.
  - Хорошо, - Кэт взяла драгоценную вещицу с ладони принца. Долго смотрела в обращенное к ней лицо, смелое, гордое, взволнованное. Автомобиль остановился.
  - Приехали, - сказал принц, - до нескорой встречи, Кэт. Завтра я не приду в галерею, не потревожу тебя больше, не поставлю перед выбором.
  "А я не обрадуюсь твоему приходу, не утешусь им, не забудусь в твоем обществе, что там говорить, обществе приятном, очень приятном, таком, что даже грустно, тяжело лишаться его. Всадник мой, тебя ждет пустыня, ждут ветер, солнце, бешеная скачка. Меня ждет болото".
  - Самир, - Кэт взялась за ручку автомобиля, но медлила, не решалась открыть ее, не могла прервать единения, их одной на двоих темноты, не могла заставить себя выйти на кажущуюся враждебной улицу. Отпустила ручку. - Самир, тебе, как никому другому, известно, что мы не властны над нашими сердцами, нашими судьбами. Но видит Бог, как счастлива я была бы, встреться мы чуточку раньше...
  Сказав это, она придвинулась к нему, а он потянулся к ней, почувствовав и поняв ее порыв. Они соприкоснулись руками, телами, она нашла его губы, он - ее. И родился поцелуй, который не был целомудренным, не был прощальным, не был несмелым, неумелым, нечувственным. Он был полон жизни, огня, истомы, он длился и длился, разгораясь все ярче, расцветая подобно прекрасному цветку...
  Самир первым прервал поцелуй, почти оттолкнув ее.
  - Если ты сейчас не уйдешь, - руки его тряслись, по телу прокатывались волны дрожи, - я не смогу остановиться. А, значит, не отпущу тебя уже никогда.
  Он резко повернулся к ней, взял в ладони ее лицо.
  - Я люблю тебя. Ухожу, но сердце свое оставляю тебе. Как я буду жить без него?
  Кэт резко отвернулась. Не оставив себе ни секунды на раздумья, распахнула дверь, выбралась наружу и побежала к подъезду дома.
  
  Глава 21.
  Шотландия, XIX век.
  Наступил ноябрь, ознаменованный на удивление безмятежной погодой. Под витражными окнами церкви Сильверглейдз полыхал бересклет, серую кладку стен оттенял охряный ковер из листьев, устилавший землю.
  В празднично убранном помещении собрался народ. Меньшую часть многочисленной аудитории составляли гости со стороны жениха и невесты - они занимали скамейки и свободное пространство вблизи алтаря. Обычные зеваки, земляки МакГреев, фермеры и крестьяне из окрестных деревень, среди которых сообщение о свадьбе вызвало ажиотаж, толпились ближе к распахнутым дверям, сплетничали на улице, висели на окнах. Воспоминания о событиях минувшего лета были еще слишком свежи, толки не успели улечься - пропустить свадьбу было бы просто преступно.
  Особое внимание привлекали три фигуры у алтаря. Отец, супящий седые брови, мать в платье из оливковой тафты, хорошенькой шляпке с короткой вуалью на забранных вверх волосах. И жених - он был затянут в черный сюртук, скорее траурный, чем праздничный, походил на скорбное изваяние.
   - Потормоши виновника торжества, Элеонора - буркнул, склонившись к щеке жены МакГрей, - стоит, как на похоронах. Черт бы побрал старого Джойса, за то, что настоял на пышной свадьбе...
  При этих словах патер в белой ризе и мать невесты, стоявшая по левую сторону от алтаря, смятенно переглянулись.
  - Приободрись, Лайонел, - шепнула сыну Элеонора, - ты женишься на красавице, не на старой карге. Не надо падать духом.
  В ответ Бойс развел плечи и встал прямее, не изменив, в прочем, позы.
  Заиграл орган, певчие на хорах запели Kyrie Eleison, который подхватило все собрание.
  "Про эту Дейдру говорят, что она красавица, - безучастно подумал Бойс, слушая песнопение, - Может, правда? Хотя, какая мне разница... Одна только есть красавица... Или была. Катриона. Почему я не могу забыть ее? Думаю о ней постоянно? Почему она не оставляет меня, приходит во снах и дневных видениях"?
   Он знал - все стало по-другому в тот день, когда он, сидя с матерью за чаем, потерял сознание. Очнувшись, ничего не понял, спрашивал мать, но она отказывалась говорить о случившемся.
  Поднимаясь с пола, он впервые ощутил это в себе - чувство, угнездившееся в районе солнечного сплетения. Оно с тех пор не покинуло его ни разу. Бойс пытался осознать его, охарактеризовать как-то и не мог. В нем было что-то от тоски, от одиночества, от волнительного ожидания - что вот-вот произойдет нечто значимое. Чувство разрослось и скоро он уже жил в нем как в капсуле. К чувству примешивались постоянные мысли о Катрионе.
  За песнопением последовала всеобщая молитва. Как только патер произнес "Amen", снова грянул орган, в дверях показалось свадебное шествие.
  "Меня ведь недавно знакомили с ней, - равнодушно вспомнил Бойс, оборачиваясь на невесту, плывущую по проходу в облаке шелка и воздушных кружев под руку с отцом, - Я забыл ее лицо. Надо же".
  Девушка приблизилась, встала напротив жениха, держа у груди букет фиалок. Она была стройна, накрыта густой вуалью, сквозь которую можно было видеть сияющие глаза.
  Собрание запело псалом. Бойс смотрел сквозь невесту. Вот имена их были трижды названы. Святой отец начал свадебную литургию с молитвы покаяния, в которой Бойс участвовал бессознательно. Из своей капсулы он прослушал чтение Ветхого Завета и наставления священника молодым. Церемония шла своим чередом, мимо него.
  - Прежде чем начать обряд венчания этих двух прекрасных молодых людей, - проповедник закрыл Библию и положил ее на кафедру, - я хочу обратиться к собранию. Если кто-то из вас считает что Лайонел Рейналд МакГрей и Аделаила Дейдра Джойс не могут быть связаны узами супружества по каким-то причинам, назовите их сейчас либо молчите во веки веков.
  - У него нет права жениться, - раздался громкий голос в задней части церкви. - Он уже женат.
  Все повернулись туда. Бойс тоже. Сон, в котором он пребывал, рассеялся при звуке этого голоса.
  По проходу, по которому пару минут назад прошла невеста, шла женщина, хорошо знакомая всем присутствующим, кроме прибывшего на венчание семейства Джойсов. За собой она вела тощенького человечка в глухо запахнутом плаще с глубоким капюшоном. В руках у женщины была веревка, другой конец которой охватывал истертые в кровь запястья существа. Пользуясь шоком, в котором пребывало собрание, женщина швырнула веревки к ногам Бойса:
  - Вот твоя истинная жена, забирай.
  Она сдернула плащ с плеч приведенной. Изумленным взглядам присутствующих предстала Катриона.
  В церкви воцарилось молчание. Девушка была худа, как ребенок, на которого и походила бы, если не беременный живот, выступающий далеко вперед - его не скрывало даже свободное белое платье. Дивные волосы были отрезаны, их жалкие остатки топорщились на маленькой голове смешным ежиком. Большие серые глаза на лице с запавшими щеками и обескровленными губами казались огромными, смотрели виновато. Эти глаза она подняла на Бойса, жалобно улыбнулась, что-то беззвучно прошептала.
  - Да, твой-твой, - едко подтвердила Анна, - Наконец-то отыскался, иди, возьми его за руку, встань рядом. И не забудь свое приданное.
  На пол упала брошенная Анной толстая светлая коса.
  Катриона послушно вытянула вымазанные чем-то черным ладони.
  - Святая Дева... - простонала Элеонора. Бойс не задумываясь взял грязные, израненные кисти в свои. Подступила Анна, будто скрепляя союз, несколько раз обернула веревкой их соединенные руки.
  - Я должно быть сплю. - рванулся удерживаемый Элеонорой МакГрей. - Гони ее в шею!
  - Нет, отец! - видя, что Катриона сейчас упадет без сил, Бойс привлек ее к себе, прижал крепко, защищая от всего мира. Ясность прожгла его, едва он коснулся ее рук. Он знал точно, что хочет, что будет делать. - Один раз я оттолкнул ее, больше этого не сделаю. Анна сказала правду - вот моя истинная жена. Истинная любовь.
  - Дочка!!! - завизжала леди Джойс, все увидели, что невеста валится в обморок.
  Началась сутолока. Бойс подхватил Катриону на руки, заметив, что отец со зверским выражением лица устремляется к нему, а мать повисает на нем, пытаясь задержать.
  - Что ты стоишь, дурень? Беги, сам знаешь куда! - крикнула ему Харриет, проталкиваясь сквозь толпу. - Он ведь убьет вас обоих!
  Бойс быстрым шагом пронес по проходу свою легкую ношу, где никто не посмел преградить ему дорогу, хотя позади слышались крики "задержать!". На улице отвязал Алпина, посадив Катриону перед собой, тронулся скорой рысью - его путь лежал в лесную землянку. Харриет, подобрав валявшуюся на полу косу Катриону, побежала следом за ним.
  
  - Ну, сероглазая моя, проголодалась? - спросил Бойс, присаживаясь на кровать, на которой лежала Катриона. Он смотрел на нее с невыразимой любовью. - Угадай, кто к нам пришел? Старая, добрая тетка Харриет. Она принесла целый горшок мясного рагу и самые вкусные кексы на свете, которые только она одна умеет делать. Давай, садись, Катриона, сейчас мы тебя покормим.
  - За добрую, конечно, спасибо, сыночек, но со старой ты малость перегнул палку, - Харриет помогла Бойсу усадить Катриону. - Я - женщина в самом соку. Похорошела твоя голубка, румянец проступил, губки заалели.
  - И волосы отрастают. Прелесть моя, - Бойс погладил девушку по голове, она поймала его руку и поцеловала в ладонь. Катриона выглядела несравненно лучше, чем месяц назад, когда Анна притащила ее в церковь на свадьбу. Округлилась, успокоилась, к ней возвращалась красота нежного белого цветка. - Это все благодаря тебе, Харриет, спасибо. Без тебя мы бы пропали.
  Харриет разогрела рагу над очагом, наложила полную тарелку кушанья и вместе с ложкой падала ее Бойсу. Он стал кормить Катриону.
  - Сам не забудь поесть, сыночек, - попросила она, присаживаясь на один из пеньков, заменявших собой табуреты в бедном жилище.
  - Не забуду, - Бойс скормил Катрионе очередную ложку, вытер свернутой треугольником салфеткой ее рот. - Ты принесла то, что я просил?
  - Да, - вздохнула Харриет, - все есть. Бумага, мелки, кисти, краски. Где ты возьмешь время на художества? Она ведь ни на секунду тебя от себя не отпускает. То покормить надо, то помыть, то на двор сносить...
  - Мне не нравится твой тон, - повернулся Бойс к Харриет, - Чтобы больше я не слышал ничего подобного.
  Катриона обхватила его ручками, мурлыча, потерлась носом о шею, Бойс успокаивающе зашептал ей что-то в макушку.
  "Трясется над ней как орел над птенцом. А ей только того и надо, - подумала Харриет, - изменила она нашего милого мальчика до неузнаваемости".
  - Мама тебя просила обнять и поцеловать за нее.
  - Как она?
  - Она скучает по тебе. Плачет каждый день.
  - Зря. Скажи ей, что у меня, у нас все хорошо, Харриет.
  - Она бы пришла, но боится отца. Отец отрекся от тебя, сказал, сгноит любого, кто станет с тобой сноситься.
  - Почему же ты не слушаешься?
  - Я сама себе хозяйка, сыночек, а мама твоя - нет. Располовинили вы с отцом ее душу.
  - Я делаю то, что велит мне мое сердце. Я больше жизни люблю Катриону, и никто, ничто, ни страдания мамы, ни проклятия отца не заставят меня от нее отказаться.
  Спорить с Бойсом Харриет не посмела. За последний месяц в нем сильно проявился непримиримый характер отца.
  Закончив кормить Катриону, Бойс одел ее потеплее и вынес на руках на воздух, - проводить Харриет. Он посадил девушку на крыльцо, потянулся:
  - Удивительное дело, Харриет, в лесу холодно, я коченею, бывает, когда хожу за дровами. А тут в яру всегда теплый воздух, я заметил, он спускается откуда-то сверху.
  - Где она будет рожать, сынок? Здесь? - Харриет посмотрела на большой, опустившийся живот Катрионы и подумала, что ждать осталось недолго. - Я бы не советовала. Пока она вынашивает ребенка, землянка еще может показаться вам уютным гнездышком. Но когда начнутся роды, тебе понадобится помощь, ей - уход.
  - Посмотрим, - Бойс помрачнел. Он жил одним днем. Один день с ней - и он доволен. Что будет потом, в момент родов, после них, он не думал. - Позову на помощь Анну. Она живет в своем старом доме, ждет. Я уверен, мы справимся. Катрионе здесь спокойнее, чем где-либо.
  "Если бы это была широкобедрая деревенщина, то вы, может, и справились бы. Но эта козочка не разродится".
  - Ну, сам смотри. Пойду я, сыночек.
  Харриет поцеловала на прощание Бойса, помахала приветливо Катрионе и отправилась домой.
  - Не разродится, - уверенно повторила она, идя по лесу. - Оно, наверное, к лучшему. В твоей любви тебе нету проку сыночек, один вред. Ты не счастлив, не весел. Болен ты, чахнешь. Скорее бы тебе исцелиться от своего недуга, пока не сгинул, пока не выпила она всю жизнь из тебя, до капли.
  Катриона, отведав вкусных кексов, спокойно уснула под теплым одеялом из овечьей шерсти.
  - Опять ты ушла от меня в мир сновидений, любовь моя, - сказал вслух Бойс. Он сидел за столом, на котором горело с десяток свечей. - Спишь, как ангел, и я не знаю, что мне делать теперь. Не могу отвести от тебя глаз, не могу заснуть, потому что боюсь не видеть твое чудесное лицо. Как это случилось? Как произошло, что ты вошла в меня, проросла во мне. Мать мне не мать больше, семья не семья. Одна ты имеешь значение. Насколько ты дана мне, Катриона? Что я буду делать, если тебя у меня отнимут?
  Бойс уронил голову на руки.
  - Я нарисую тебя, Катриона, - мучаясь от тоски, шептал юноша, - нарисую такой, какая ты есть, прекрасной, словно божество. Ты будешь выходить из воды, моя пленительная Ундина, свет солнца померкнет перед тобой. Ни одна земная девушка не сравнится с тобой по красоте. И такой, дивной и вечно юной ты останешься со мной навсегда. Ни время, ни болезни не помешают нам, мы будем вместе, Катриона.
  В плохо освещенной, убогой землянке Бойс сделал первые зарисовки для задуманной им картины. Он не предполагал, что именно тогда началась его бесконечная, выматывающая, но вдохновенная работа над полотном, которое рисовать ему предстояло всю жизнь.
  
  - Пошел прочь!
  - Сэр, поймите, я не могу вас впустить. Господин строго-настрого приказал слугам не впускать вас в дом. Если я ослушаюсь его, он меня убьет!
  - Мой отец приказал? Позови его сюда немедленно!
  - Не могу, хозяин на охоте.
  - Ах на охоте! Значит, убить тебя он не может. Но если ты сейчас же не откроешь дверь так, чтобы я мог войти, тебя убью я, клянусь жизнью!
  На крики в холл выбежала Элеонора. Стояла глубокая зимняя ночь, хозяйка была в ночной рубашке.
  - Что за шум, Каллум?
  В свете свечей, горящих в канделябрах, она увидела, что у дверей происходило что-то вроде короткой борьбы. Дворецкий тянул дверь на себя, пытаясь ее закрыть. Тот, кто пришел к ним в дом ночной порой, изо всех сил мешал ему.
  - Кто там, Каллум?
  Визитер услышал голос леди МакГрей.
  - Мама!
  Колени у Элеоноры подкосились.
  - Сын? - она побежала вниз по лестнице, - Пустите его сейчас же!
  Сын вошел, в широкополой шляпе и пальто, припорошенном снежной крупой, в руках он держал замотанный в одеяло стонущий сверток. Вслед за сыном вошла вторая фигура, закутанная в епанчу.
  - Мама! - Бойс резким движением головы сбросил шляпу и поднял повыше свой сверток, показывая его матери, - Катриона рожает. Ей нужна теплая постель.
  - Боже, как ты бледен, да ты не здоров! - трясущимися пальцами Элеонора хотела дотронуться до его худой, заросшей темной щетиной щеки.
  - Мама, не время, - сын отдернулся, - Катрионе плохо, помоги...
  - Скорее, наверх! - леди МакГрей подобрала полы рубашки, пошла к лестнице, указывая направление. - Неси ее в свою комнату, Лайонел. Там тепло, камин топили недавно и сейчас снова затопят. Постель готова. Кто это с тобой?
  Фигура в епанче вступила в полосу тусклого света. Это была Анна Монро.
  - Я буду принимать роды у дочери, - сообщила она.
  - Хорошо, - кивнула Элеонора, - идите. Да где же все?
  Она громко хлопнула в ладоши. Горничные слетелись на шум, словно мотыльки на свет. Глядя сверху на стайку полуодетых заспанных девушек, хозяйка распорядилась:
  - Грейте воду, готовьте чистые простыни. Не зевать, не спать, не трепаться, все должно быть сделано быстро и в срок. Харриет, ты тоже здесь? Каждый день ходишь к молодому господину и не сказала мне, что время подошло? Иди и проследи, чтобы мои приказания неукоснительно выполнялись.
  - В чем я-то виновата? - заворчала Харриет в спину удаляющейся вверх по ступеням хозяйке. - Тоже женщина, сама должна уметь подсчитывать сроки... Ну чего, уши развесили или не слышали, что сказала леди МакГрей?
   Горничные разбежались.
  В комнату, где на расправленной кровати лежала Катриона, внесли свечи и стопку чистого белья. Бойс скинул пальто, шарф, оставшись в рубашке и жилете, распутал одеяло, в которое девушка была замотана, бросил его на пол.
  - Детка...
  Катриона сморщилась от боли, выгнулась, исторгая придушенный крик, часто задышала.
  У кровати засуетились женщины. Анна Монро усадила дочь правильно, подоткнув ей под поясницу подушку в виде валика, заставила ее согнуть ноги в коленях, заглянула под подол рубашки.
  - Скоро будет выходить.
  Катриона щелкнула зубами и через секунду закричала.
  - Уйди, сынок, - боком толкнула Бойса Харриет, ставя на тумбу серебряное блюдо с водой и окуная в него полотенце. - Роды начинаются, мужчине тут не место.
  - Я не уйду! - вскинулся Бойс, - Я буду рядом с ней, без меня она не справится.
   - Бойс, - в подтверждение его слов застонала Катриона и стала шарить руками вокруг себя, ища его. От боли она ослепла, оглохла, позволяла делать с собой все, лишь бы только он был рядом. Бойс встал у изголовья, взял руку девушки, сжал ее:
  - Я здесь, родная, никуда не уйду, - и обратился уже к женщинам, - не уйду никуда, поняли меня?
  На него не обратили внимания. Катриона стала кричать чаще - схватки усилились. Харриет положила ей на голову холодный компресс, Элеонора поддерживала за плечи. Сквозь пронзительные, леденящие кровь вопли Катрионы, сквозь морок, застилавший его разум, Бойс слышал, как Анна говорит Харриет:
  - Воды у нее отошли, матка достаточно раскрылась. Ребенок готов выходить, но она слишком сильно кричит, и он снова уходит. Лишь бы не задохнулся. Если бы показался, я бы его как-нибудь вытянула. Скажи девчонкам, чтобы держали ее ноги разведенными. Она измотана, сопротивляться не будет.
  - Значит, роды будут быстрыми, Анна? Вы не успели ее принести, а она уже готовая... - кухарка гладила по спине рожающую девушку, - Тихо милая, тихо...
  - Какое там тебе, быстрыми! Она вторые сутки мучается. Он, муж ее, до последнего сопротивлялся, думал, мы вдвоем справимся. Да она его не отпускает, начинает беситься, а с ним терпит, слегка повизгивает. Я тоже отойти не могу. Топить печь не кому, чертова конура промерзла, чистого белья нет...
  - Правильно сделали, что пришли... Схватки ее разламывают. Давай, я помассирую тебе спину, милая, легче будет. Ну, ну... Тужься, Катриона, давай, толкай ребеночка, помогай ему.
  - Она тебя не понимает, Харриет, - в диалог вклинилась Элеонора. Она смочила ставшее горячим полотенце и положила его на пылающий лоб роженицы. - Живот огромный. Как она разродится?
  - Да никак, - с ледяным спокойствием отозвалась Анна, пропадая меж разведенных бедер Катрионы, - Он ей все разорвет, разве не видно? Изломает ее всю. С родового ложа понесете на погост мою дочку.
   - Рот закрой, ведьма, - разозлился Бойс, - Она родит и останется жива, я сказал.
  - Как хотите, молодой господин.
  - Тужься, Катриона, - Бойс упал на колени рядом с ложем, прижался щекой к мокрому лбу девушки, - Толкай его, толкай.
  Она его поняла. Задышала, набираясь сил, и стала толкать, сгибаясь пополам.
  - Удивительно, - взглянула на него Анна, - она вас слушается. Давайте еще.
  Бойс говорил с ней, упрашивал, чувствовал - она слышит его, делает все, о чем он просит. Плод был крупным, шел туго, но Катриона не сдавалась, и больше не кричала.
  - Голова почти вышла, - крикнула Анна, помогая дочери. - Давай, дочка.
  - Тужься, родная. Еще немного!.
  Катриона напряглась, оскалила зубы, дико крикнула. Бойсу показалось, будто вместе с криком ее раздался хруст. Секунда, и она обмякла, откинулась назад. В комнате разорался ребенок.
  - Сын у тебя, МакГрей, - Анна за подмышки подняла в воздух пухлого, вымазанного в крови малыша. Его крохотное личико сморщилось в гримасе плача, - принимай, бабка, купай, пеленай внука. Сделано дело.
  Она передала вопящего новорожденного Элеоноре.
  - Господи, какой крепыш! - ахнула леди МакГрей, - Посмотри, Лайонел!
  Но Бойс даже не взглянул на сына. Он с ужасом смотрел на Катриону. Ее задранная сорочка, простыня на кровати под ягодицами быстро пропитывались кровью. Кровь частыми толчками выходила из раны между ног. Одна из молоденьких горничных увидела это тоже и упала без памяти на руки Харриет. Катриона стремительно бледнела, теряла дыхание.
  - Я предупреждала, - сказала Анна, лицо ее приняло землистый оттенок, - У нее разошлись кости таза, внутри все порвано. Ребенок чересчур большой для такой крохи, как Катриона. Пусть все выйдут из комнаты. Леди МакГрей, унесите внука.
  Элеонора наспех запеленала малыша в простыню и вышла, бросив на Бойса испуганный взгляд. Горничные последовали ее примеру, ведя под руки приведенную в сознание подругу.
  Бойс понял, что за звук он слышал, когда Катриона толкнула ребенка в последний раз - это был хруст ее ломаемых костей.
  - Сделай что-нибудь, - угрюмо обратился он к Анне.
  - Не в моих силах. Ее не спасти. Через пару минут она истечет кровью и все закончится.
  Бойс отупело уставился на Катриону, она попыталась открыть глаза, но только закатила их. В комнату вернулась леди Элеонора, передавшая ребенка на попечение нянькам. Молча встала у двери.
  - Ох, сыночек... - всхлипнула Харриет. И зарыдала.
  Услышав эти рыдания, Бойс потерял самообладание, упал на Катриону, сгреб ее в охапку, вдыхая запах ее пота и крови, лежал на ней, прислушивался, как она затихает навсегда. Левая рука ее судорожно сжималась и разжималась, ногтями царапая простыню.
  - Мама, - он вдруг понял, что нужно делать, поднялся, - Веди сюда священника. Быстро. Быстро!!!
  - Да! - мыть выбежала.
  - Ты хочешь причастить ее перед смертью? - спросила Анна. - Напрасно, она некрещеная. Не волнуйся, МакГрей, Катриона отправится к Господу. Такие как она от рождения принадлежат ему, грешить они не способны. В отличие от вас...
  - Твоя дочь при смерти, а ты продолжаешь исходить ядом, - упрекнул Анну Бойс.
  - Не волнуйся, я сполна заплачу страданиями за ее смерть.
  - Не ругайтесь при умирающей, - всхлипнула Харриет.
  Бойс посмотрел на нее.
  - Иди, принеси мне бутылку виски, няня, - сказал он. - Скорее, каждая секунда на счету.
  - Зачем тебе?
  - Скоро поймешь.
  Смотрителем крохотной церквушки Тэнес Дочарн был молодой, безусый священник. Войдя в комнату в сопровождении леди Элеоноры, он увидел безбожную ведьму Анну Монро, про которую в округе ходили слухи один жутче другого. На кровати лежала худенькая девчушка-подросток в затекших кровью одеждах. Вокруг ее кровавого ложа горели свечи. Священник попятился в глубоком страхе - он понял, что попал на сатанинский ритуал с жертвоприношением. Леди МакГрей встала в дверях, преградив ему пути к отступлению. От камина шагнул высокий мужчина, в котором юный пастор узнал опального сына леди и лорда МакГреев.
  - Ты, - звучно сказал МакГрей, стоя в отсветах пламени, - призван сюда, чтобы обручить меня с этой девушкой, патер. Выполняй свой долг, у тебя мало времени.
  Патер зажмурился и начал истово молиться. По завершении молитвы ему пришлось убедиться в том, что зловещее видение не рассеялось.
  - Нет! - взвизгнул он, осеняя себя крестом. - Изыди, нечистый!
  МакГрей протянул ему бутылку виски.
  - Я готов понять, что ты испуган и не веришь себе. Только поэтому я еще разговариваю с тобой. Вот тебе виски, пей, тебе станет легче. И венчай нас, патер. Если ты еще раз взвизгнешь или начнешь креститься, я тебя убью. Этим вот.
  Вторая рука, которую Макгрей держал за спиной, повисла - в ней была зажата чугунная кочерга. Священник схватил бутылку и начал пить взахлеб. По лицу и безумным глазам МакГрея он ясно прочел - молодой мужчина не шутит.
  - Ты Ла...й...йонел Рей..налд.... МакГрей, - заплетающимся языком заговорил священник, икая и из последних сил сдерживая рвоту, - берешь ли ты....в жены.... В болезни и здравии.... В богатстве и бедности....
  - Да! - раздалось твердо и отчетливо.
  - А ты... Ка..триона...Мон....ро. Берешь ли в мужья....Лайонела...
  Девушка была мертва, патер видел это и понимал, несмотря на то, что был мертвецки пьян. Она не шевелилась, не дышала. МакГрей навис над ней, как коршун над поверженной лебедью и словно оберегал ее смерть. Богохульник женится на покойнице...
  - ...в бедности. Пока смерть не разлучит вас....
  Уста мертвой девушки приоткрылись.
  - Да, - вырвалось из них вместе с последним дыханием.
  - Объявляю вас мужем и женой, - возвестил священник и сел на пол.
  - Все, - сказал МакГрей, - теперь ты моя жена, любимая. Иди, святой отец, для тебя еще есть работа - окрестить моего сына. Я даю ему имя Ангус. Уходите все, оставьте меня наедине с Катрионой. Я попрощаюсь с ней, мы ее переоденем и отнесем в семейный склеп МакГреев.
  Анна, Элеонора, Харриет не сдвинулись с места. Патер, сидящий на полу, заскулил по-щенячьи.
  - Кого тут собираются крестить? Кого мы положим в семейном склепе МакГреев?
  В комнату вошел возвратившийся домой Рейналд МакГрей, огромный, пропахший дымом, одетый в грязный охотничий костюм. При виде его, священник начал выкрикивать:
  - Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis...
  Оценив одним взглядом ситуацию, МакГрей выместил всколыхнувшуюся в нем злобу на том, кто первый ему подвернулся:
  - Ах ты, паскуда, изгонять меня вздумал? Нашел дьявола! - он пнул читающего экзорцизм монаха в бедро тяжелым сапогом. Священник заткнулся, поднялся и сбежал.
  - В моем доме!!! - взревел МакГрей, ринулся к кровати. И встал как вкопанный. Во-первых, потому что сын преградил ему путь. Во-вторых, потому что увидел, какое зрелище являла собой умершая Катриона. - Иисусе... что вы тут натворили? Элеонора?!
  - Она умерла, рожая твоего внука, Рейналд, - ответила Элеонора. - Законная жена твоего сына.
  - Ее, эту падаль ты намерен положить в склеп, МакГреев, ублюдок? - указал на Катриону отец, обращаясь к сыну, - Через мой труп.
  - Как прикажешь, - сын размахнулся кочергой. Элеонора закричала.
  - Стойте! - между сыном и отцом бросилась Анна. - Катриона имеет двойное право лежать в склепе МакГреев.
  Женщина толкнула в грудь Бойса, приблизилась вплотную к Рейналду, сверля его суженными глазами:
  - Имеет на это право, как жена твоего младшего сына. Имеет право, как кровная дочь твоего старшего сына. Помнишь своего старшего сына, МакГрей. Кажется, говорили, он пропал без вести, погиб на охоте. Ты его искал. Много-много лет искал и не нашел.
  МакГрей молчал, в злобе сжав губы. Анна продолжила говорить:
  - Я скажу, что сталось с ним. Он повстречался со мной. Напал на меня, изнасиловал, но не убил себе на беду. На следующий день я убила его. Я не умею прощать МакГрей. От него, твоего первенца я зачала Катриону. Теперь она лежит здесь перед тобой, мертвая, погубленная твоим младшим сыном. Вот так, МакГрей, не можем мы разойтись с тобой. Либо я, либо ты - вот оно как выходит. Хотя я уступаю. Я отомщена. Я уйду, и ты больше не увидишь меня. Но чтобы ты не смел больше называть мою дочку падалью и приблудой, возьми это...
  Из корсажа Анна достала свернутый рулончиком, перевязанный тесемкой пергамент, подняла его к носу МакГрея, зажав между указательным и средним пальцами.
  - Рецепт верескового эля. Его дал мне дедушка-медовар. Две тысячи лет моя семья хранит этот рецепт, за которым охотились шотландские короли. Сколько крови за него было пролито, сколько моих родичей погублено, ты представить себе не можешь. Мы упрямые, сохранили семейное сокровище. Я, было, думала, унесу рецепт с собой в могилу, но моя дочь дала потомство. Теперь он принадлежит мальчику, который родился сегодня. Возьми МакГрей - се есть залог твоего богатства, свари мед, и вы заживете богато даже без земель и имений той девочки, у которой моя Катриона отбила твоего сыночка. Не расстраивайся, он уже вдовец и, к слову, сказочно богат.
  МакГрей, не соображая, что делает, взял рецепт. Анна рассмеялась и отправилась к выходу.
  - Ты врешь о моем сыне, - застонал Рейналд.
  - Нет, - остановилась Анна.
  - Скажи, где он лежит, я похороню его.
  - А вот это, - Анна снова рассмеялась, мстительно и торжествующе, - тайна, которую я твердо намерена унести с собой в могилу.
  Отец уронил на пол пергамент, упал на колени у кровати, и, сотрясаясь от беззвучных рыданий, обнял ноги умершей внучки.
  
  Морозным утром над поместьем Тэнес Дочарн разносился заупокойный колокольный звон. Из церквушки, где прочли отходную молитву, вышло похоронное шествие. В гробовом молчании оно двинулось в сторону склепа, что виднелся в глубине зимнего сада. В открытом гробу, который несли в склеп, лежала наряженная в кружевное свадебное платье, убранная белыми розами девушка. Она была прекрасна.
  - Я знаю, моя жена жива, - настойчиво повторял Бойс. Он шел следом за гробом, неся на руках завернутого в меховое одеяло младенца, - Она теплая, румянец не сходит с ее щек. Смерть уродует самых красивых. А она прекраснее, чем при жизни. Катриона лишь спит. Когда она проснется, я не хочу, чтобы она испугалась темноты склепа.
  Няня Харриет, идущая рядом, слушая его речи, плакала все громче и жалобнее.
  Гроб внесли под своды усыпальницы.
  Через час Бойс вышел на воздух самым последним из тех, кто прощался с покойницей в склепе. Отец и мать, стоявшие на крыльце дома, завидев его, вошли внутрь. Оба они состарились всего за одну ночь. Няня передала ему сына, по-прежнему сладко посапывающего в одеяле.
  - Не ходи туда, сыночек, - сказала Бойсу Харриет, кивком головы указывая на погруженный в тишину дом, - не тревожь их своим присутствием, они не вынесут. Помнишь, я рассказывала тебе про мою дочку Элен, вдовицу, которая живет одна в большом доме. Тебе и твоему сыну хватит у нее места. У Элен грудной ребенок. Она сможет выкормить твоего малыша. Я отправлюсь с тобой, помогу всем, чем смогу. С этим местом, прощайся, сыночек. Навсегда прощайся.
  
  Старинные ворота были настежь распахнуты, украшавший их чугунный ажур скрылся под побегами дикого хмеля. Промеж разбитых каменных плит, которыми был выстлан двор, пророс клевер.
  Элен думала, что окончательно забыла это место, но воспоминания ожили, возникли перед ней вереницей образов. Мама, пекущая кексы. Величественная леди Элеонора - ни дать, ни взять, католическая Мадонна на итальянской фреске. Вечно сквернословящие конюхи, пони с заплетенными в косички гривами. Кудрявый, синеглазый мальчуган - ее, Элен, молочный брат...
  Этот особняк, такой роскошный когда-то, такой глухой и темный сейчас. Сад совсем одичал. Под покрывалом из плюща не видно древних крепостных стен.
  У пересохшего фонтана спиной к воротам стоял худощавый мужчина. Элен направилась к нему. Сопровождавший ее кэб загрохотал колесами по брусчатке. Мужчина обернулся на шум. Он был одет в твидовый пиджак, килт, белые гетры с красными подвязками, черные туфли с длинными шнурками. На совершенно седых, зачесанных назад волосах - берет с широким околышем. Образец шотландского аристократа.
  - Здравствуйте, леди. Вы тоже на панихиду? - с большим удивлением, но вежливо осведомился он. - Конюшни в поместье не в самом лучшем состоянии. Вашему экипажу придется ютиться рядом с моим автомобилем.
  Автомобиль, современное чудо техники, с откидной крышей и сверкающими рессорами стоял перед крыльцом. Элен не взглянула на него. Она посмотрела в серые глаза мужчины, пылающие на гордом, уже не молодом лице.
  - Ангус, - сказала маленькая, округлая старушка в черном балахоне и черном траурном капоре. По морщинистым дряблым щекам вдруг заструились слезы.
  - Кто вы? - МакГрей сразу понял, что знает ее, видел когда-то. Слышал ее голос. Родной голос. Но где? - Мы ведь знакомы.
  - Знакомы, - старушка прижала к груди свой расшитый ридикюль. В другой руке у нее был зажат кружевной платок, им она промокнула слезы. - Знакомы, мой мальчик. Я кормила тебя своим молоком, семь лет была тебе вместо матери, пока ты не вернулся сюда к овдовевшей своей бабке.
  МакГрей узнал. Крепко обнял кормилицу.
  - Садись, добрая моя, - он стал усаживать ее на широкий бортик бассейна, - как мне называть тебя теперь? Няня? Тетя? Элен? Больше полвека прошло...
  Старушка села, махнула на него платочком и дала волю слезам, МакГрей сел рядом, обнял ее.
  - Все же ты узнала. Пришла. Я думал, никто не вспомнит. Никто не захочет придти к нему. Но ты пришла, верная, добрая Элен, - говорил он, - На панихиде будем вдвоем - ты да я.
  Стоял теплый августовский вечер. Из сада лилась нежная трель малиновки. МакГрей попросил священника из деревни провести службу, тот обещал придти, но вот уже второй час заставлял себя ждать.
  - Он готов к погребению, лежит в часовне. Спокойный, не как при жизни. Ты можешь пойти, посидеть с ним, Элен, пока не пришел святой отец. После панихиды мы сразу понесем его в склеп - для этого тоже все готово. Я нанял поденщиков для похорон, они за овином играют в кости. Слышишь, бранятся?
  - Пятьдесят лет я собиралась придти к нему, - старушка с трудом перевела дыхание, - знала - он одинок, нуждается в заботе. Но не собралась, духу не хватило. Твой отец - жестокий человек, он бы вытолкал меня взашей. Теперь вот не прогонит.
  Она помолчала, успокаиваясь.
  - Всю жизнь я любила его одного, Ангус. Раньше стыдилась в этом признаться даже самой себе. Но уже стыдиться нечего. Как умер Лайонел, расскажи?
  - О его смерти мне рассказал грум Норри, старый слуга отца, он предан ему с юности, - отец был мертв, но Ангус не мог себя заставить думать о нем без неприязни, - Норри нашел его лежащим у камня в лесу.
   - Я знаю про камень, - перебила Элен, - видела его на рисунках. На камне стоит девушка, раскинув руки, словно птица. Лицо ее мне хорошо запомнилось. Она всегда была рядом с твоим отцом. Ни днем, ни ночью его не оставляла. Лицо твоей матери на всех его картинах. Твоя мать не позволила мне быть рядом с ним, забрала его. В том кэбе, видишь? - там картины, которые он сделал, когда вы жили у меня. Заказчики не покупали их, потому что мастер не те лица рисовал, возвращали, не платили. Он мне приказывал: "Сожги хлам, Элен"! Я не слушалась, прятала их, хранила, и вот возвращаю тебе, наследнику.
   - Она забрала его не только у тебя, Элен, - МакГрей не услышал, что кормилица говорила про картины, не удостоил кэб и взглядом, - забрала его у меня, у бабушки, у деда, у всего мира. Никого он не любил в жизни, кроме нее. Ни к чему не был привязан, всех гнал прочь. Его идол была она, эта женщина.
  - Он дорисовал ее? - спросила старушка, поглаживая его по руке.
  - Как он рисовал ее! - помимо воли вспомнил он, - Ты должна знать, Элен, что происходило с нами после возвращение в поместье после смертью деда... Самым страшным кошмаром моего детства были те моменты, когда отец возвращался к Картине. В обычное время он бывал сносен, но в те дни и месяцы... Он кричал мне, десятилетнему мальчику: "Убирайся, убийца"! Закрывался в своей комнате, этой проклятой тюрьме, рыдал там, что-то швырял, гремел, сражался с демонами. Затихал на недели. Я спросил однажды у бабушки: "Кого я убил"? Она не ответила, но в тот же час мы собрались и уехали из Тэнес Дочарн навсегда. Картину отец все-таки дорисовал, Элен, я видел ее.
  Ангус скользнул взглядом по тусклым окнам особняка, который посетил последний раз незадолго до смерти отца. Старушка внимательно слушала его.
  - Мы стояли перед ней, я и Джон Милле, отцовский друг юности. Она выходила из воды, переливающаяся светом, волшебная, клянусь, Элен, она была живая, ее глаза говорили с нами. Старик Милле - он тоже художник, - потерял дар речи. "Почему ты не вернулся? - спросил он отца, плача, прямо как ты теперь, - Я никому ничего не сказал"! Отец засмеялся: "Зачем мне вы? Единственная моя драгоценность перед тобой. Взгляни последний раз, Джон Милле, на ту, которую тоже любил, хоть и пытался меня убедить в обратном. Взгляни и пошел вон". Я остался с отцом наедине, оторваться от Картины не хватало сил. "Твоя мать", - отец указал на нее, и мы поговорили с ним о ней, единственный раз в жизни. После моего уезда он уничтожил Картину в приступе безумия - я уверен в этом. Он обещал, что кроме нас двоих никто ее не увидит. Его комната закрыта, дверь заложена тяжелым засовом. Отец сделал это, прежде чем уйти. Он знал, что идет умирать. Я не войду в его комнату. Никто не должен туда входить. Демоны, всю жизнь терзавшие отца, все еще обитают там. Пусть они останутся взаперти. Это его завещание. Еще он завещал не подписывать свое надгробие. Память о нем должна исчезнуть.
   Элен видела - ее вскормленник мучается, рассказывая об отце, воспоминания причиняют ему боль. Добрая старушка постаралась отвлечь его:
  - Бог с ней, с картиной, Ангус! Скажи, как ты жил все годы? Я слышала, леди Элеонора одна воспитывала тебя. О вересковом пиве, который варит ваша пивоварня, у нас слагают легенды. Говорят - это эль малюток пиктов.
  - Пивоварня - плод бабушкиных трудов, она приносит мне большой доход, - отозвался Ангус, - Но о том, как я жил, не спрашивай меня, моя добрая Элен.
  На мужественном лице МакГрея отразилась скорбь, в секунду остекленевших глазах его старушка увидела выражение безумия и смертельного отчаяния - выражение, которое часто стояло в синих глазах Бойса в те времена, когда он делил с ней кров и жизнь.
  - Имея в себе хоть каплю крови Катрионы, счастливо прожить жизнь невозможно, - МакГрей вслушался в переливистую песнь малиновки, - это в полной мере познал я, это познаёт мой сын. Познают и все те, кто родится от ее корня.
  
  Глава 22.
  Нью-Йорк, США, XXI век.
  Джерард пришел домой поздно и нетрезвым.
  В последнее время это стало для него нормой - приходить за полночь, подолгу снимать куртку в коридоре, слепо моргая и понимая с отвращением, что перед глазами все плывет. Заявляться глубокой ночью, чтобы не видеть ее, не говорить с ней. Но каждый раз по приходу брести наверх, в спальню, там стоять и смотреть, как она спит.
  Пусть пьяный и оттого неуклюжий, но он сохранял свою феноменальную способность двигаться бесшумно. Мог войти и не потревожить ее, хотя спит она всегда беспокойно, нет, даже не спит - забывается нездоровым сном. Подходил вплотную к кровати и наблюдал, как она начинает метаться на горячих простынях, тихо стонет, чувствуя его тягостное присутствие.
  Сегодня он не изменил себе. Раскачивающимся шагом поднялся наверх, по пути скинув куртку на перила лестницы.
  Спальня была пуста, постель заправлена, на часах 12 ночи. Джерард повернулся и вышел. Голова безобразно кружилась, нарастающая боль распирала изнутри череп.
  На середине лестницы ему стало дурно, он закачался, уперся плечом в стену, понимая, что секунда, и он кубарем полетит со ступенек.
  Тогда-то и зазвонил телефон.
  - Алло, - чтобы не упасть, Джерри присел на ступеньку, держа трубку у уха. - Кто это? Роберт? Говори, что у тебя.
  Что говорил Роберт, Джерри слушал минут пять, не перебивая управляющего. Под конец монолога отключился, не прощаясь, отыскал в списке абонентов нужный контакт и без промедления нажал "дозвон".
  Удивительно, но длинные гудки прервал щелчок принятого вызова.
  - Слушаю, - сказала Бри на том конце.
  - Слушаешь, - уточнил Джерард, встал на ноги и продолжил сползать по стене вниз, - Это настоящий сюрприз, Бри, ведь я уже отчаялся до тебя дозвониться. Почему твой телефон постоянно отключен?
  - Ты не хочешь для начала поздороваться, Джерард? - спросила Бри.
  - Для начала ты дашь мне объяснения. Любезности оставим на потом. Что происходит?
  - Я была занята, - отбилась Бри, - поэтому отключила телефон.
  - Я даже знаю, чем ты была занята, - сквозь стиснутые зубы прорычал Джерард, - Роберт только что прояснил мне ситуацию. Ты познакомила домашних с новым врачом!! Какую игру ты ведешь, Бри?
  - Специалист по играм у нас ты, - огрызнулась она, - а я всего лишь решила поумнеть и взялась за собственную жизнь, Джерард. Надоело, знаешь, быть пустым привеском к тебе и твоей семье! Да, я была занята поисками подходящего врача и, наконец, нашла того, кто станет мне прекрасной заменой. На днях мне поступило профессиональное предложение, которое всерьез меня заинтересовало. Я намерена им воспользоваться. А ты спокойно продолжай ублажать свою Нью-Йоркскую подружку.
  - Что бы там тебе не предложили, я предлагаю вдвое больше, Бри, - оборвал ее Джерри, трезвея. - Перестань становиться в позу, заплачу, сколько захочешь. Называй сумму.
  - Иди ты, - презрительно выдавила Бри, - со своими суммами... Я сказала тебе про подружку, а ты просто проигнорировал мои слова... Я не становлюсь в позу, я доходчиво объясняю, что знаю до малейших подробностей, какие дела тебя держат в Нью-Йорке. Знаю и говорю, мы с Рокси не намерены ждать, когда ты привезешь в Тэнес Дочарн новую хозяйку. Нам не хочется выяснять, чем обернется ее приезд. Вдруг ей взбредет в голову вышвырнуть нас на улицу?! Я и Рокси уезжаем! Ясно тебе?!
   Он так и не дошел до окна, к которому направлялся, встал.
  - Ты не посмеешь уехать, Бри. Не посмеешь забрать ее.
  - Это я-то не посмею? - Женщина в трубке расхохоталась. Смех ее не сулил ничего хорошего. - Ты близко знаешь меня тринадцать лет, Джерард, тебе известно, что мое слово - это не плевок на ветер. Почему бы мне не забрать собственное дитя? А чтобы тебя впредь не посещал соблазн совать мне в нос бабки, скажу, с этой секунды мое нахождение в Тэнес Дочарн оценивается не в материальном эквиваленте. Цена другая. Тебе известно, какая. Либо так, либо никак.
  Джерард успокоился. Его грудная клетка перестала вздыматься и опадать в бешеном темпе. Он задышал ровно.
  - Ладно, Бри, - Джерри двинулся к зашторенному окну, огибая кадки с цветами и мебель. Остановился, смотря в опущенную, расшитую лиственным орнаментом драпировку, - Я знаю тебя, ты права. Но плясать под твою дудку не буду. Слушай, Бри. Ты вольна уехать, но имей в виду, я тебя отыщу. Где бы ты ни спряталась, найду, пусть бы мне пришлось жизнь положить на поиски. Тебе известно, ресурсы для серьезного поиска у меня есть. Я спущусь за тобой на дно бездны, поднимусь на самую высокую гору, если понадобится. Ты от меня не отгородишься даже адом, Бри. А когда отыщу, спущу с тебя шкуру.
  Он знал, что не блефует, не утрирует. Говорил взвешенно, рассудительно, как на деловых переговорах. Ни слова лжи или преувеличения. Знал, что Бри, с ее-то дьявольским чутьем, поняла его верно.
  - Пошла мода, - проговорила она после долгой паузы без тени испуга, но и без прежней хамской самоуверенности. - Пошла мода грозить моей шкуре. Что за порочная тенденция? И зря. Я делаю это ради дочери. Ты уехал на три часа, отсутствуешь три месяца, тебе плевать, что девочка тоскует по тебе. Болеет....
  - Отвечай, что с Рокси.
  - Ты знаешь ее, Джерард. У девчонки пограничная психика. Рокси сходит с ума оттого, что тебя нет рядом. Твой информатор Роберт не рассказал тебе, как неделю назад мы с ним ловили Рокси по аэропорту Глазго? Она сбежала из школы, добралась туда автостопом и намеревалась лететь в Нью-Йорк. Сейчас она сидит под домашним арестом. Я забрала у нее мобильник, из соображений безопасности очистила ее комнату от опасных предметов. Ибо кто знает...
  - Что ты несешь?...
  - То, что есть, дорогой. Несу истину. Она влюблена в тебя по уши.
  - Вы что, все с ума посходили? Она же еще ребенок! Как ты могла допустить такое, Бри?!
  - Это не я, это ты допустил. Не скидывай вину на меня. И потом, не такой уж она ребенок. Тринадцать лет - самое время для первой любви.
  - Не предпринимай никаких действий, - мозг его заработал с лихорадочной быстротой, - не уезжай. Я скоро буду.
  - Неделя, Джерард. Через неделю мы исчезнем, и тогда ищи ветра в поле.
  - Неделя. Я вернусь в поместье. Один. Телефон отдай Рокси сейчас же, я хочу с ней поговорить.
  Он опустился на пол, прислонясь спиной к колонне, повременил и позвонил Рокси. Девочка ответила. Он услышал в трубке частые всхлипывания.
  - Чего ревешь, малышка? - спросил Джерри, закрывая глаза и вслушиваясь в тихий плач, - Привет.
  - Привет...
  - Мама сказала мне, что ты напридумывала себе всякой ерунды. Это не хорошо, Рокси, не по возрасту.
  - Я не напридумывала. Сама мама мне и сказала. Все говорят...
  - Что говорят?
  - Что ты женишься скоро. Привезешь сюда кого-то... Это правда?
  - Ну вот еще...
  Всхлипывания нарастали.
  - В Нью-Йорке у меня дела, Рокси. Ты большая, должна понимать такие вещи. Подумаешь, уехал надолго. Но не навсегда же. Улажу все и вернусь. Перестань плакать. Чтобы завра же пошла в школу, и никаких мне фокусов. Через неделю встречай меня.
  - А раньше нельзя? - она перестала всхлипывать.
  - Можно и раньше, если прекратишь слезы лить.
  - Как же твои дела в Нью-Йорке?
  - Нет таких дел, Рокси..., - он прочистил горло, - ... которые я не мог бы отложить ради тебя.
  - Я тебе покажу что-то, когда приедешь, - девочка бодро потянула носом, переключаясь, - Сюрприз. Я с батами больше не тренируюсь, ты не злишься? Я нашла кое-что получше.
  - Очень хочу посмотреть на это "кое-что получше". Просто мечтаю, - Джерри улыбнулся перемене ее настроения.
  - Ты точно приедешь один? - ее голосок дрогнул.
  - Один, - ответил он, - верь мне. Ходи в школу, не убегай и не плачь.
  - Я тебе верю, - сказала Рокси. - Доброй ночи, Джерри.
  - Доброй ночи, детка.
  "Вот и все... - он поднялся. Раздернул шторы, - все решилось быстро, просто. Не было необходимости лезть в самую грязь, придумывать гнусности, мстить Кэт так низко...за...свою...любовь к ней. Надо было лишь все взвесить и увидеть, что чаши весов не равны. Что сравнивать одно с другим - кощунство. Хреновый из меня решатель проблем".
  За окном вздымался ночной Нью-Йорк, зажженные окна геометрическим узором исчеркали фасады домов. На ветвях тополя, растущего под окном, набухли почки. Пришла весна. Со стороны Атлантики наползала туча, похожая на орла, распростершего крылья. Ее гигантская тень покрывала звездное небо.
  "Сейчас я позвоню и закажу билеты на завтрашний вечер. Зачем тянуть неделю? Перед смертью не надышишься, если рубить, то одним ударом. С этим городом я закончил".
  Он поднес телефон к лицу, ладонь вспотела. Пот тек с него градом.
  "Ослеп я, что ли? Ни черта не вижу. Башка сейчас взорвется. Это все от пьянки. Надо уезжать. Завтра, пока она будет спать, тихо уйти. Позже напишу ей из дома. Нет, не напишу. Просто вышлю дарственную на квартиру. Пусть живет здесь или уезжает в Даллас. Пусть будет счастлива. Не вижу ничего, черт возьми"...
  Он нажимал кнопки в слепую, пальцы не слушались, ничего не получалось. Телефон выпал, брякнулся на пол. Джерри лбом уткнулся в оконное стекло.
  Тьма, тьма кругом. Сплошная тьма. Ему почудилось, кто-то зовет его. Бездна за окном говорила и влекла. Он летел в пропасть вниз головой. Джерри отшатнулся от окна. За стеклом возникло видение. Черноволосая женщина. Он знал ее, дважды встречался с ней в Далласе, когда забирал Кэт.
  - Что с ней будет? - спросила призрачная Маргарита Уайнпот, - Она сильная. Но ты способен сломать ее. Сломать так, что больше она не поднимется.
  - Я скорее умру, чем обижу ее, - услышал он собственный голос, донесшийся извне.
  - Умру, - повторил за шепчущими призраками Джерри, снова прислоняясь к стеклу, - Это хороший выход. Лучший.
  "Смерть - не предательство. Она переживет, утешится. Есть, кому утешить ее. Мужчина, которого я хотел убить, из-за которого таскал к себе эту девку из галереи... Его послал сам Бог. Никто не позаботится о ней лучше. Она не моя. Я ее отдаю ему. Все наладится, все будет хорошо".
  Джерри почувствовал облегчение, улыбнулся.
  Что-то упало на руку, которой он опирался о подоконник. Упало опять и опять. Он опустил глаза - капли воды. Слизнул одну с запястья - соленая. Джерри вытер щеки ладонями, они стали мокрыми. Он все еще улыбался. Все еще не понимал, что плачет. Слезы текли, капали с подбородка на подоконник.
  Шум на улице. К парадному подъезду подъехал автомобиль. Длинный черный лимузин. Фонарные блики заскользили по его глянцевой крыше. Лимузин сопровождали четыре автомобиля, два мотоциклиста, едущие впереди кортежа. Джерри стал смотреть на лимузин.
  Головную боль как рукой сняло.
  Вместо боли возникло другое. Он почувствовал свой мозг, почувствовал его весь, как есть, словно кто-то вскрыл черепную коробку и копается в ней пальцами, деловито, изучающее, обстоятельно, ищет что-то. Это не больно, но и не слишком приятно.
  Лимузин стоял. Время перестало течь, стало падать ржавыми гвоздями в жестяное ведро. Джерри смотрел. Дверца лимузина не открывалась. Гвозди падали. Один, другой, третий, четвертый, пятый...
  Тот, кто копался в его мозгу, нащупал то, что искал. Похоже, какой-то сосуд. Намотал сосуд на палец и начал тянуть. И вот тут началась истинная боль. Джерри обхватил голову руками, попытался сорвать ее с плеч. Не вышло. Сумрак, багровый туман. Боль.
  Он видит сквозь крышу лимузина. Видит ее. Она без блузки, в одном черном кружевном бюстгальтере и юбке. Как эта Мэри, которой он пользуется всю последнюю неделю. С ней араб. Усевшись на него верхом, Кэт раздевает его. Освобождает от рубашки, хватается за ремень. Его руки заняты ей. Бюстгалтер ему мешает. Араб расстегивает его и снимает, ладонями сжимает высвободившиеся из-под кружев изумительной формы груди, затем лезет под юбку, задирает ее до бедер. Боль костлявыми руками перемешивает, выворачивает мозг. Тянет, тянет проклятый сосуд.
  Убей, убей, убей... Багровый сумрак.
  "Беги вниз. Убей обоих!!!"
  Дверца раскрылась. Кэт с размаху хлопнула ей и сломя голову побежала к подъезду.
  Сосуд оборвался. Джерри издал хлюпающий звук, отшатнулся от окна, из носа на грудь закапала кровь. Он быстро снял футболку, прижал ткань к ноздрям, пошел на кухню. Бросил окровавленную тряпку в раковину, стал умываться.
  - Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь.. - считал он вслух, поливая холодной водой голову, - восемь, девять, десять...
  Он знал точно, сколько минут ей понадобится, чтобы подняться наверх. Три. Всегда три. Сейчас она прошла по вестибюлю, встала у лифта, нажала кнопку вызова, ждет.
  - Тридцать девять, сорок, сорок один, сорок два, сорок три...
  Входит в лифт, едет мимо этажей. Глядит на свое отражение, на распухшие от поцелуев губы. Отряхивает блузку, застегивает верхнюю пуговицу. Или, как Мэри обычно, пудрит лицо. Стирает с себя запах араба, душится.
  - Сто десять, сто одиннадцать, сто двенадцать...
  Он услышал, как остановился лифт, как раскрылись его дверцы, хоть и раскрывались они почти бесшумно. Тихий звук шагов Кэт.
  Джерри выключил воду, вытерся бумажным полотенцем, бросил его в ведро, стал ждать. Она не заходила. Она стояла снаружи у двери, не доставала ключей. Виновата. Виновата и боится. Слишком очевидны следы измены на лице, на теле. Стоит. Шлюха.
  В скважине заворочался ключ. Джерри шагнул к навесному шкафу, взял из него открытую бутылку виски, стал пить взахлеб из горла. Она вошла. Сумка падает на пол. Шорох сбрасываемого пальто.
  
  Войдя в гостиную, Кэт ожидала увидеть его спящим на диване. По-другому не бывало больше недели. Но он не спал, находился на кухне. Она выглянула из-за колонны, увидела, как он прячет что-то в навесной шкаф, салфеткой начинает полировать поверхность разделочного стола.
   - Не спишь, Джерри? - она вышла, он ее не увидел, стоя спиной.
  Джерри был обнажен по пояс, несколько ударов сердца она смотрела, как под кожей у его лопаток перекатываются тугие мышцы.
  - Привет, - голос его прозвучал бесцветно. Словно все было в порядке, словно она не заявилась домой среди ночи.
  Кэт прошлась вглубь комнаты. Он покончил с полировкой столешницы, повернулся к ней. На лице его было совершенно обычное, скучное выражение. Щеки горели, значит опять нетрезв.
  - Как ты?
  Он лениво отмахнулся.
  - Ничего нового, устал.
  - Снова был в баре?
  - Да. Работы невпроворот.
  Она ждала, что он задаст ей встречный вопрос. Не задал. Похоже, его не волновал ее поздний приход. Кэт мысленно выдохнула.
  Внешне она сохраняла спокойствие. На деле страшно боялась. Поцелуй Самира еще горел на губах. Последние слова продолжали звучать в голове. Кровь бешено ударяла в виски. Если бы он что-то спросил, она бы себя выдала.
  Джерри, стоявший у раковины, подавил зевок.
  - Хочешь, заварю чай? - она почувствовала себя свободнее. Обошла барную стойку, вступила на его территорию.
  Он кивнул и ретировался с кухни, выдвинул тяжелый стул, уселся во главе стола. Его движения были вялыми. Видимо Джерри не врал, говоря, что устал.
  Кэт зажгла конфорку под чайником, поставила на поднос две чашки, положила в них по чайному пакетику и серебряной ложечке. Стала ждать, когда закипит чайник.
  В раковине лежала какая-то тряпка. Кэт покосилась на нее, сделала шаг, чтобы рассмотреть, но засвистел чайник. Она подняла его с плиты за ручку, разлила кипяток по чашкам и понесла их к столу. Села по правую руку от Джерри.
  Пить чай пришлось в молчании. Он сонно помешивал ложкой в своей чашке.
  - Говоришь, в баре много работы? Как продвигается ремонт? - решила начать Кэт.
  - По плану, - отозвался он монотонно, - делают полы, потом будут делать стены. Потом отделка. Скоро закончится.
   - Кстати по поводу отделки. Моя помощь не нужна? Ты давно не просишь.
  - Нет, не нужна, - ложка звонко стукнулась об край чашки, - до этого еще далеко. Сначала надо облицовку поменять.
  Кэт отпила чай, который показался ей горше желчи.
  "Даже не пытается лгать правдоподобно, - подумала она, - то ремонт почти закончен, то до конца еще далеко. Уставился в свою чашку, словно там можно разглядеть что-то путное. На меня ноль внимания. Ради этого я отказала Самиру? Отказалась от целого мира, который он обещал бросить к моим ногам"?
  Она забыла, как недавно тряслась от мысли, что Джерард задаст ей неудобный вопрос. В ней закипело возмущение. Ревность. Она демонстративно зевнула, прикрыв ладонью рот.
  - Я пойду спать, Джерри. Планировала лечь пораньше, но непредвиденно задержалась, а завтра рано вставать. Измотана до предела всеми этими встречами.
  - Какими встречами? - спросил он больше по инерции, чем осознанно, не переставая помешивать в чашке. Кэт уцепилась за возможность.
  - Вместо галереи пришлось провести встречу в ресторане. Атмосфера там располагающая к отдыху, вот и засиделись.
  - Твой Мозес Гершт решил угостить тебя ужином? - он покривил губы в подобие усмешки.
  - Почему же Мозес Гершт? - она вызывающе вскинула подбородок, - Не он. Один мой клиент! Ты его знаешь, кстати. Раз я про него тебе рассказывала, и раз ты видел его в галерее. Арабский шейх.
  - А, шейх? - усмешка стала гадливее, - Помню-помню. Ваша галерея пробует новый вид сервиса - обслуживание VIP-клиентов в ресторане?
   "Сволочь, - Кэт обожглась чаем, - вздумал насмехаться надо мной. Вторую неделю демонстрирует равнодушие, пропах чужими духами, а теперь решил, что имеет право издеваться. Сейчас ты у меня запоешь".
  - У нас была личная встреча, никакого сервиса, - со льдом в голосе ответила Кэт, ставя чашку на салфетку, - Мы обсуждали очень важную тему.
  Он был заинтересован лишь ложкой, которой помешивал чай.
  - Что за тема, позволь поинтересоваться?
  - Позволю, почему нет? - она резала, кромсала его взглядом, вкладывая в него всю силу своей ненависти, которая развилась в ней за последнее время и с каждой секундой росла в геометрической прогрессии. Он ничего не замечал, не чувствовал, - шейх позвал меня замуж.
  - И что ты ответила? - ложечка двигалась вкруговую по чашке и нервировала ее, раздражала.
  - Я-то? - Кэт немного отодвинулась от стола, подбоченилась. В ней закипала злая обида, - сказала, что подумаю. Слушай, а ведь заманчивое предложение! Жених - на зависть, такого второго в мире нет, принц крови, наследник престола. Любая бы с ума сошла от счастья на моем месте. Чего я рассиживаю? Мне в пору шмотки паковать, другой шанс стать супругой вряд ли представится. Предложения больше не поступают, возраст не самый юный, пора бы устраиваться.
  - И почему ты не пакуешь шмотки? - Джерард не переставал гадко усмехаться.
  Кэт начало мутить от него, от квартиры, от себя самой.
  - Я решила с тобой посоветоваться, радость моя, - колко ответила она, - Как не крути, а не чужие люди. Столько месяцев ты оказывал мне гостеприимство, должна же я иметь хоть каплю признательности! Должна же отдать дань твоей напористости, решительному характеру, который позволяет тебе выворачивать чужие жизни под себя. Ты ведь именно так поступал по отношению ко мне все это время?! Хотел - брал, хотел - отталкивал, хотел - уходил, хотел - заявлялся. Как ни в чем не бывало! Ты решаешь, где мне жить, где спать, где работать, с кем общаться! Представь себе, я разучилась принимать решения! Реши ты в последний раз, что мне делать, как поступить! Я тебе позволяю! Нет, я настаиваю! У самой меня нет сил! Давай, распорядись моей жизнью, как хочешь! Сделаю, как скажешь, клянусь тебе! Если да - то уйду. Но если нет, Джерард, если ты скажешь - нет, тогда ты объяснишь мне, что здесь происходит?! Выложишь все на чистоту, без утайки! Ну! Почему ты, черт тебя дери, молчишь?!!! Что ты думаешь?!!!
  Кэт, которая к концу монолога, почти орала, осеклась. Догадка прожгла ее внезапно.
  "Что он там размешивает, в этой чашке, - подумала она, - я не положила в чай сахар".
  Ложка замерла. Он поднял на нее глаза. Не серые, а черные и пустые, как два пушечных жерла. Залился бледностью.
  - Что я думаю?
  Кэт поняла, что приняла кому за спокойствие. Поздно.
  Он резко встал. Кэт тоже вскочила, обожженная испугом.
  Джерри ухватился за спинку дубового стула, поднял его над головой как перышко и грохнул о край столешницы. Первый удар разворотил на столе сервировку. Он снова замахнулся. Раздался грохот, Кэт отвернулась. С третьего удара от стула не осталось почти ничего. Джерри отшвырнул спинку, оставшуюся в руках, рыча зверем, перевернул стол и кровожадно огляделся. Она успела отбежать с его пути, вжалась в стену под лестницей.
  Он рванулся на кухню, кулаком ударил дверцу шкафа, полетели филенки и стекла. Джерри стал крушить все подряд. Срывал навесные шкафы. Вырвал раковину, разбил ею кафель. Кухня превратилась в руины.
  Хрипло дыша, он двинулся в гостиную. Перевернув изящную витрину с фарфором, стал молоть стекло и дерево. Консоли, кресла, стулья, пуфы, креденца - все разрушалось в грохочущем смерче. Его кулаки двигались, как два тарана. Венецианские зеркала разлетались на осколки, люстры взрывались, в воздухе плясала пыль.
  - Что ты стоишь?! - закричал он из центра апокалипсиса. Его голос, больше похожий на рычание, отразился от вмиг опустевших стен жутким эхом, - Пошла прочь! Пошла вон из моей жизни!!!
  Кэт отчаянно взглянула на дверь, но на пути был он. На пути была Смерть.
  Она решилась, повернулась. И пошла к лестнице, а по ней наверх. Шла расчетливо неспешно, держа прямо спину, борясь с желанием побежать.
  - Убьет, так убьет, - бормотала она, - ну и ладно.
  - Куда ты! - донесся истошный вопль, в стену за спиной врезалось что-то тяжелое и большое, осыпалась штукатурка, цветочный грунт, полетели обломки керамики.
  "Кадка с розой", - поняла Кэт, вбегая на последние ступеньки.
  С момента, когда он вскочил со стулом, и до ее бегства прошло несколько минут. За это время от гостиной ничего не осталось.
  Кэт не успела запереться, он вломился следом. Этот мужчина был слишком силен, запертая дверь его не остановила бы. Джерри молча пошел на нее, сжимая разбитые в кровь кулаки. Он дышал с хрипом, как загнанный зверь. И смотрел также, исподлобья, глазами, в которых светилась ненависть. Его грудь ходила ходуном, на скулах перекатывались желваки.
  - Чего тебе нужно, Джерри? - она сделала шаг назад, пряча за спину трясущиеся руки. Не хотела, чтобы он заметил ее страх. - Не смей подходить. Она старалась говорить твердо, но его голос все-таки дрогнул.
  - Боишься, - усмехнулся он совсем по-волчьи. Глаза его были глухо темными, являя жуткий контраст с мертвенно бледным лицом. - Я понимаю, ты бы хотела, чтобы на моем месте был другой...
  Если до этой секунды Кэт не хотела верить, что с Джерри происходит что-то неладное, то теперь сомнений у нее не осталось. Этот мужчина, медленно наступающий на нее, был кем угодно, но только не Джерри. Теперь она испугалась по-настоящему.
  - Ты сошел с ума.
  - Да, - легко согласился он, глубоко и часто дыша. Его мускулистая грудь тяжело поднималась и опадала, - сошел с ума, когда позволил тебе подчинить мой разум, занять мое сердце. Днем и ночью, забыв все обязательства, сидеть и, как цепной пес, ждать тебя. В надежде, что придет хозяйка и приласкает, если будет в настроении...
  Кэт не верила собственным ушам. Ее страх сменился злой обидой.
  - Что ты несешь? - закричала она, теряя контроль над собой, - Ничего не перепутал? Это я днями и ночами без тебя! Это я мучаюсь от осознания собственной ненужности! Не могу лишний раз пройти по этой квартире, боясь увидеть горящий ночник, который лишний раз покажет мне мое истинное место в твоей жизни! Выключаю его, он включается снова! Боюсь заснуть, боюсь проснуться! Я всего лишь твоя прихоть! Ты от меня устал! Я твоя подстилка, которая все прекрасно понимает и до сих пор не уходит!!! Ты меня не любишь! А в прочем никогда не любил. А теперь еще и не хочешь. Поэтому и пытаешься в угоду своей больной совести переложить на меня вину за собственное негодяйство! Уходи!!!
  Она шагнула назад и оступилась. Упала на спину, больно стукнувшись локтем о кроватный каркас. Подол платья задрался, открыв изящные бедра. Взгляд его метнулся на ее ноги. Кэт нервно одернула подол, но не сумела прикрыться.
  - Как ты хорошо знаешь мужчин, - он оглядел ее, - упала, будто нечаянно, задрала юбку. Провоцируешь меня? Что, не хватило тебе на сегодня твоего смуглого, горячего клиента? Может, хочешь сравнить его с шотландским увальнем?
  - Хватило, - ненавистно процедила она сквозь зубы, цепляясь за остатки мужества. - Уже сравнила. И сравнение не в твою пользу.
  Кэт отвернулась на мгновение, пытаясь облокотиться на кровать и подняться. Он прыгнул на нее, как лесной кот, схватил за бедра и ловко подтянул под себя. Навалился всем телом. Кэт задохнулась, чуть не потеряв сознание от его тяжести. Но пришла в себя и вцепилась ногтями в его голую грудь. Джерри зарычал. Не от боли. От страсти и злобы. Рванул на ней платье. Ткань разъехалась от горловины почти до середины подола. Кэт отчаянно закричала. Стала бить его по лицу.
  - Сейчас посмотрим, - хрипло захохотал он, разрывая платье до конца, - я возьму тебя, как хочу, дам возможность тебе снова сравнить. И, возможно, стрелка весов опять качнется в мою сторону.
  Одной рукой зажал оба ее запястья, как в тисках, завел их ей за голову. Она могла только выгибаться и метаться под ним, когда Джерри целовал ее в губы. Вернее не целовал, почти кусал, ударяясь зубами о ее зубы.
  - Джерри, нет!!! - закричала она, когда он оторвался от ее рта, чтобы вдохнуть.
  В ответ он грубо стиснул ее грудь. Вжался лицом в шею. Он покрывал ее не поцелуями - укусами, оставляя следы на нежной коже. Кэт почувствовала его колено. Джерри втиснул его между ее бедер. Она снова закричала, напрягаясь до предела в попытке не пустить его.
  - Не зажимайся, - скомандовал, тяжело дыша, - все равно я тебя возьму...
  - Нет!!
  - Да! - он добился своего. С силой развел ее бедра, помогая себе свободной рукой. Застонал, разрывая ее нижнее белье. Приподнялся над ней, быстро расправился с собственными шанами. А когда снова лег, Кэт охнула и выгнулась от острой боли.
  - Кэт... - сквозь туманную пелену она увидела его лицо над собой. Джерри говорил в каком-то бешеном, будто наркотическом экстазе. Несвязная английская речь мешалась с гэльскими словами. Единственное, что она могла понять в этой мешанине, и что он повторял снова и снова: - ты моя... тебя не забрать у меня никому...
  Она зарыдала. Ей было невыносимо больно. Не было сил терпеть. Он грубо насиловал ее. Измывался над ней и смотрел на нее без единой мысли во взгляде, как будто вообще не узнавал. Двигался резко, беспощадно. И все же своей дьявольской силой сломил ее, заставил ее тело отзываться, она уже начинала ощущать сладость, пробивающуюся сквозь боль.
  Джерри чувствовал, что весь бурлит внутри, сгорает. Что его вот-вот разорвет на куски. Чувствовал женское тело под собой, податливое, уже ставшее слабым, безвольным. Светлые волосы женщины разметались, из глаз текут слезы. Он замечает, что лежит она на острых камнях, которые вонзаются ей в обнаженные плечи, спину. И еще свежий, пахнущий цветами ветер. Где-то в облаках орлиный клекот. Вереск цветет. Она жалобно рыдает, умоляет. Платье задрано до подбородка. "Не отпускай ее, - шепчут голоса, - не дай ей уйти, сломай. Иначе исчезнет, пропадет, как тень в полдень. Она твоя собственность. Удержи ее или убей. Убей. Убей!"...
  Он закричал, откидывая назад голову и замер. Вены узлами вздулись на мощной шее. Весь покрытый мелкой росой пота, он блестел, словно отлитый из бронзы. Кэт уже только всхлипывала и больше не сопротивлялась.
  - Кэт, - прошептал он, в голосе его была глубокая мука, - ты будешь со мной или...
  Его ладонь заскользила по ее коже между грудей, к шее. Пальцы обхватили горло. Он глядел на нее будто в последний раз. И она увидела, сумела разглядеть, как сквозь мрак в его взгляде пробивается обреченная любовь. Он не лгал.
  - Стой, - девушка напряглась, понимая, что эта минута может стать последней в ее жизни. Не мешкая, она отвела в сторону руку и крепко сжатым кулаком, утяжеленным большим опаловым перстнем, ударила Джерри в лицо. В удар Кэт вложила всю силу. Запястье хрустнуло. Руку до самого плеча пронзило молнией, и она провалилась в избавляющее от кошмара небытие.
  Перстень глубоко рассек ему левую щеку до самого виска. Кровь из раны закапала на ее лицо. Увидев Кэт в крови, Джерри пришел в себя. Вскочил на ноги. Посмотрел на распластанную девушку. Задержал дыхание от расползающегося по внутренностям ужаса. Вся залита кровью, платье разорвано, на белой коже вспухли синяки. Внезапно она тихо застонала, пошевелилась, приходя в себя, тяжело села. Джерри опустился на колени рядом с ней. Взгляд его заскользил по ее изонувшемуся, полуобнаженному телу.
  - Кэт, я... - он понял, что сотворил, его охватила паника. Попытался дотронуться до нее.
  - Не приближайся ко мне, - сказала девушка безжизненным голосом и с омерзением оттолкнула его руку.
   Он поднялся, попятился и выбежал вон. Сбегая по ступенькам, зацепил на перилах свою куртку. Гостиной Джерри не узнал. Он не помнил, что здесь произошло. Запинаясь об обломки мебели, побежал из дома.
  
  Кэт медленно приходила в себя. Несколько секунд не видела ничего, только мутный туман. Затем из него мало-помалу стали проступать очертания предметов. Постепенно стало доходить, что здесь с нею произошло. Кэт была вся слеплена из боли. Болело всё, внутри и снаружи, каждая косточка, каждый мускул. А в мозгу застряло полное и апатичное отупение. Она была вся покрыта следами его насилия. Кэт еще посидела на ковре, собираясь с силами. Затем поднялась, морщась от усилия, перебралась на кровать. Кошмар из сна воплотился в явь. Девушка закуталась в обрывки платья. И стала шарить вокруг себя руками. Она искала сумку, в ней было спасение - подаренный Самиром телефон. Один звонок, и всё закончится. Превратится в воспоминание, страшное, мучительное. Ничего больше не будет. И Джерри больше не будет. Только бы найти сумку.
  Сумки не было. Она осталась в гостиной.
  "Сейчас, сейчас, - подумала Кэт, - немного отдышусь и схожу вниз. Сейчас только минуточку. Уже встаю".
  И шарила, шарила по покрывалу. Запястье правой руки чертовки болело. Наверное, она сломала его, когда била Джерри. Ее стала колотить дрожь. Только одна мысль крутилась в голове: "Как могло дойти до такого? Я не хотела, чтобы все так получилось"...
  "Господи, как же плохо..., - содрогаясь от рыданий, она представила, как выглядит со стороны и ничего, кроме омерзения к самой себе не испытала, - Не ври себе, ты хотела, чтобы Самир в тебя влюбился. И хотела, чтобы Джерри ревновал. Хотела позлить его? Удалось. Более чем. Ты дрянь, Кэт. И не заслужила ни любви, ни ревности - ни одного из этих мужчин"...
  Рука нащупала подушку. Подушку Джерри. Она притянула ее к себе, уткнулась в нее. Подушка хранила его запах. Запах пены для бритья, ментолового шампуня, терпкого одеколона, немного табака.
  Кэт легла на подушку, без сил пошевелиться.
  Нет, она не пойдет вниз. Понимание этого стало кристальным. Не пойдет не потому, что все тело разламывается, ноги ватные, силы иссякли, душа выпита, сознание выжжено. А потому что нет смысла куда-то идти. Что за глупая идея - бежать от него, спасаться. Все равно у нее нет будущего. Нигде. Это тупик. Глухая стена - ни начала, ни конца. Она уперлась в нее и не может сдвинуться. Не хочет. Она любит его так, что лучше тупик. Лучше затянутое мраком будущее, лучше страшный сон, воплощающийся в реальность, лучше ледяная затягивающая топь, чем вообще без него.
   "Я не существую без него. На нем заканчивается все. На нем заканчиваюсь я. И я все прощу, все забуду, даже умру, если в следующий раз он не остановится. Без него меня нет. Как такое могло произойти"?
  Ночь стала тихой, сгустилась. Ясная, необычайно спокойная для Нью-Йорка, она дышала свежестью. Заметенное звездной пылью небо отражалось в атлантической воде. Холодные волны с легким звоном плыли, глянцевито поблескивая на перекатах, и лизали пологие пляжи так сладко, словно те были карамельными. Полуночникам, тем, кто прогуливался по набережным в эту ночь, казалось - какое волшебное, тихое время. Разве может его что-то нарушить? Разве что-то дурное случается в зачарованные ночи, вроде этой?
  
  
  Продолжение следует...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.94*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"