Почему сталинизм находит себе ныне опору среди части пролетариата?
В годы правления Брежнева не было множества политических партий, какие есть теперь, партия была всего одна - КПСС. И весь трудовой народ находился в молчаливой, негласной оппозиции к КПСС, по крайней мере, к ее верхушке. Либералы не имели на народ влияния, они где-то там шевелились, большей частью в столичных городах, что-то там писали в "Самиздате", который масса народа и в глаза не видела. Народ выражал свое недовольство в анекдотах да в устных беседах. С началом войны в Афганистане брожение в обществе усилилось, отношение народа к верхам политического руководства стало еще более прозрачным: до него было так же высоко или далеко, как, если вспомнить народную пословицу, до царя или бога. Антисталинская истерия в те годы не имела места, общество спокойно относилось к Сталину, и почти все знали, что значение в истории, особенно в истории революции, личности Ленина и личности Сталина несопоставимо.
Капиталистическая экономика СССР находилась в стадии процветания. Правда, были кое-какие проблемы, например, возникшая в середине 70-х годов нехватка в магазинах колбасы и очереди за кое-какими другими товарами, но в целом экономика пока шла вперед, а не трещала по швам, как это произошло к концу 80-х.
К началу 80-х годов брожение в обществе достигло такого размера, что кое-где стали возникать марксистские кружки, задававшиеся вопросом: "А социализм ли это?" Экономические отношения, господствовавшие в СССР, как ни стремилась официальная пропаганда затушевать их антагонистический характер, в конце концов выступали перед взором вдумчивого и честного исследователя в своей прозрачности: с одной стороны пролетариат, лишенный средств производства и вынужденный вследствие этого продавать свою рабочую силу за деньги, нанимаясь работать в том или ином предприятии, каждое из которых было экономически обособлено от другого, с другой стороны - монополистическая буржуазия, владевшая средствами производства и державшая в своих руках государство, т.е. аппарат насилия и удержания рабочих в рамках существующего экономического порядка. Между этими двумя классами - массовый средний класс, т.е. управленцы среднего и ниже среднего звена, лица свободных профессий, спекулянты-фарцовщики и т.п. Все остальное - цвет знамен, под которыми прятались магнаты капитала, т.е. миллионеры и миллиардеры, их речи, заявления, распевания гимна "Интернационал" во время торжественных заседаний и т.п. - это уже не имело значения для экономического анализа и представляло собой шелуху, которую сметет первое же дуновение ветра в виде революционной ситуации, едва разразится экономический кризис.
Национал-сепаратисты в ту пору еще не набрали силу и тоже таились, как и диссидентствующие либералы. Национализм проявлялся в обществе преимущественно на бытовом уровне, а не политическом. Политические отношения, как уже говорилось, были сравнительно прозрачны. Господствовала только неясность относительно сущности того экономического строя, при котором жили люди. Но это было следствием господства всеобъемлющей пропаганды КПСС и отсутствия какой-либо организованной силы, способной с позиций научного социализма подвергнуть идеологию КПСС критике. То есть объективные предпосылки для социалистической революции созрели, не хватало только субъективного фактора - подлинно социалистического и подлинно революционного сознания. А рабочие влекутся к такому сознанию стихийно.
В таких условиях достаточно было марксисту, т.е. исследователю, изучающему труды Маркса и Ленина и пришедшему к верному пониманию сущности экономического строя СССР, пяти минут беседы с простым рабочим, чтобы тот сразу же понял суть вопроса, сразу понял мысль обращающегося к нему со своей проповедью марксиста и согласился: да, это не социализм, это - капитализм. И при этом рабочий видел данного пропагандиста именно тем, кем он и был в действительности, т.е. никак не либералом, не националистом, не американским шпионом, не адептом радио "Свобода" или кем-то еще, тем более что данный пропагандист и сам был рабочим. На то, чтобы убедить в такой точке зрения студента или, например, инженера, короче, интеллигента (хотя почему бы не назвать интеллигентом и сознательного рабочего, раз он в научной форме отстаивает точку зрения своего класса), требовалось гораздо больше времени, чем на убеждение рабочего. То есть тут требовались дни, недели, а подчас даже и месяцы. Рабочий же приходил к пониманию сразу! Поскольку в обществе отсутствовала идейная гегемония либералов, националистов, попов и пр., а была господствующей лишь одна идеология - идеология КПСС, толковавшей о якобы реально существующем в СССР социализме, противостоящем капитализму стран Запада, постольку опрокидывания одной лишь этой точки зрения уже было достаточно, чтобы другой рабочий тебя понял. Были западные радиоголоса, которые вещали на СССР свою пропаганду, но этой пропаганде соответствовал как раз именно характер речей и писаний либеральных диссидентов и вовсе не соответствовали речи диссидента-марксиста.
Но согласиться со словами марксиста - еще не значит последовать за ним в его область деятельности. Рабочий класс, каждого его представителя в отдельности одолевали большей частью свои личные заботы - дети, семья, необходимость содержать ее ежедневным трудом и т.п. К тому же и вообще следует сказать, что тактика борьбы пролетариата определяется не только сознанием того, что господствующим экономическим строем является не социализм, а капитализм, но, главным образом, взаимоотношением сил классов. А эти силы определяются в частности и наличием у классов организованных партий. Основная масса того или иного класса становится политически активной лишь в определенные периоды истории, а до того она занимается своими делами: одни занимаются бизнесом, т.е. выкачиванием прибылей из рабочего класса, другие ведут свое частное мелкое производство, мелкое хозяйство, третьи, стремясь заработать себе на жизнь, создают прибавочную стоимость для буржуазии. Но в период кризиса все классы приходят в движение. А придя в движение, они создают или стремятся создать и свои организации, в том числе и политические, т.е. свои партии. Для господствующего же класса, т.е. монополистической буржуазии, главной задачей в этой борьбе является в первую очередь задача возможно большего ослабления пролетариата, т.е. своего антипода, своего основного противника. А что может быть большей победой на этом поприще, чем недопущение к жизни организаций рабочего класса и в первую очередь - его политической партии? Этой цели в политической борьбе буржуазии призвано служить все остальное. Имея в виду прежде всего эту цель, она может допустить существование множества буржуазных и мелкобуржуазных партий. Она может даже и сама приступить к организации фальшивых рабочих обществ, профсоюзов и пр. - лишь бы подчинить рабочий класс своему влиянию. Именно поэтому в конце 80-х годов в СССР были настежь раскрыты двери агитации либералов, националистов, анархистов, попов и пр. Правительство буржуазии организовало антисталинскую истерию и тем самым вызвало к жизни не только усиление либерального движения, но и движения сталинистского. Оно раскрыло или расширило перед обществом пути для личного обогащения, достижимого для отдельных его членов при капитализме, но недостижимого для всех. Оно раскололо пролетариат по признаку национальности, отношения к религии и даже половому. Разделяй и властвуй! - вот принцип буржуазии. Общественно-политическая жизнь усложнилась. Прозрачность политических отношений уступила место напущенному правительством буржуазии туману. А вместе с тем усложнились ведь и условия для подлинного марксиста вести свою пропаганду и агитацию.
Раскол среди рабочего класса обнаружился уже летом 1987 года : одна его часть с надеждами на личное обогащение воспринимала начало либеральных реформ (закон об индивидуальной трудовой деятельности, "кооперативы" и пр.), другая же принималась защищать Сталина от нападок либералов, критика которых имела тенденцию соскальзывать именно на отрицание положительного в деятельности Сталина - организации его руководством колхозов и т.п. Рабочие такого рода критику принять не могли. Однако вместе с отстаиванием положительного, что было в деятельности Сталина, рабочими подчас начинали защищаться и уверения Сталина в том, что в СССР уже построен социализм, оправдывался зажим им критики и свертывание демократии. Антисталинская истерия и выяснение отношения к Сталину служили буржуазии службу подчас более эффективную в деле раскалывания рабочих, нежели религиозная или националистическая пропаганда. При Сталине были созданы колхозы, а буржуазия при Горбачеве и даже ранее пустилась создавать на их месте или рядом с ними частные фермы. Борьба за положительное в деятельности Сталина заслонила для части пролетариата в сталинизме то отрицательное, с которым никак не могла согласиться другая часть рабочих, и не только те, которые желали личного обогащения ( они критиковали и положительное), но и те, кто стремился вовсе не к личному обогащению, а к социальной справедливости, к социальному равенству, к социализму.
Именно этих стремящихся к действительному социальному равенству рабочих буржуазия и желала дискредитировать прежде всего. Она действовала против них не методами грубого насилия, как было прежде, а методами более изощренными, с применением последних достижений психологии и буржуазной политологии. Бывшая прежде прозрачность политических отношений уступила место воцарившемуся всюду туману до такой степени, что рабочий класс и тем более просто трудящиеся перестали видеть в марксисте, в революционере того, кем он был на самом деле, а видела теперь в нем либо "демократа", т.е. либерала, либо же сталиниста. Две, на первый взгляд, противоположные политические фигуры, борьба между которыми выступила на арену и прежде всего бросалась теперь всем в глаза. На самом деле в идеологических основах двух этих по видимости противоположных партий лежит нечто общее и довольно существенное: утверждение, будто в СССР был социализм. Революционер начинается не с того, что умеет вести вооруженную борьбу и ввязывается в стычки с полицией. Это могут делать и либералы, националисты, анархисты, антиглобалисты, и проч. и проч. Современный революционер начинается с того, что он приходит к пониманию буржуазного характера собственности, господствовавшей в СССР, т.е. к пониманию отсутствия в нем социализма. Это, разумеется, только начало революционера, и чтобы действительно им стать, он должен двигаться дальше - как в теории, так и в области практики. Но зато это действительно есть начало, а не что-то иное.
Вряд ли можно переоценить поэтому вред, наносимый ныне рабочему движению проповедями сталинистов. Этот вред тем более ощутим, что из всех оппозиционных партий сталинисты являются ныне самыми политически активными, т.е. по видимости они являются якобы самыми передовыми борцами с существующим буржуазным режимом. Они устраивают митинги, пикеты и демонстрации, большая часть которых, конечно, разрешена с санкции властей. Они ввязываются в стычки с полицией и т.д. То есть они на данном историческом этапе являются для действительных революционеров примерно тем же, чем были некогда для большевиков эсеры, которые, плохо владея теорией социализма, норовили наверстать упущенное в практическом движении и следовали по кратчайшей. Примерно так же действуют ныне и сталинисты, т.е. без внесения в массы проповеди научного социализма ( я подчеркиваю - научного, ибо то, что такого рода "революционеры" вносят в массу, научным не является) они стремятся вызвать сочувствие у нее непосредственной политической борьбой и разного рода стычками с правительством и полицией. Тут конкуренцию им составляют лимоновцы и т.п.
Но выяснение причин того, почему сталинизм ныне находит опору или сочувствие среди части пролетариата, будет неполным, если мы не обратим внимание также и на явления чисто экономического порядка. И здесь главное - это глубочайший экономический кризис и, как следствие, огромное ухудшение экономического положения народа, рост нищеты, что вызывает у значительной части общества ностальгию по брежневским временам. Это, далее, появление в ходе либерально-буржуазных реформ акционерных и частных предприятий на место государственных или наряду с ними, вследствие чего возникает представление о некоем резком качественном отличии нынешнего экономического строя от того, что было прежде. Однако появление акционерных обществ и фондовой биржи не создает частной собственности на средства производства, не создает частных капиталов и рынок этих капиталов, а лишь способствует при определенных условиях более быстрому или более выгодному для буржуазии переливанию капиталов из одних отраслей или областей экономической деятельности в другие. Точно так же и биржа труда, т.е. бюро по трудоустройству, не создает рынок рабочей силы, а лишь способствует предпринимателям (администрации предприятий) и ищущим лучших условий трудоустройства рабочим быстрее найти друг друга. Рынок капиталов и рынок рабочей силы уже даны в наличии множества экономически обособленных предприятий, в наличии массы свободных, не имеющих собственности на средства производства наемных рабочих, в наличии товарно-денежного обращения и системы банковского кредита. А все это было и прежде. Новые явления экономической жизни, пришедшие в результате кризиса, с которым буржуазия желала справиться посредством своих реформ, шарлатански объявлявшихся ею переходом к рынку (будто рынка не было и до того), идеологи буржуазных партий ( и в первую очередь сталинисты) представляли как атрибуты капиталистической экономики, а строй государственно-монополистического капитализма, бывший в СССР прежде, при этом забывался, терялся в тумане, облекался ностальгией по прежним счастливым, т.е. бескризисным, временам. Вместо понятий "процветание" и "кризис" в сознании народа все более стремились укрепить представление о двух периодах истории - о социализме, который якобы господствовал прежде, и капитализме, который наступил-де только теперь. Критика сталинско-брежневского "социализма", а точнее - государственно-монополистического капитализма СССР при таких условиях, конечно, воспринимается частью рабочих с недоверием. А между тем не вести такой критики нельзя - ведь неясно тогда, к чему же следует идти, что следует строить. Среди же сталинистов нередка точка зрения, что идти нужно к "брежневскому социализму" - "по крайней мере есть чертежи", говорят они. Выходит, по их мнению, что идти следует к тому, из чего как раз и развился экономический кризис. Есть, однако, и такая категория сталинистов, которая примется уверять, что они вовсе не стремятся к "брежневскому социализму". К чему же они стремятся, если в экономическом строе при Сталине видят первую фазу коммунизма, социализм? Ведь различия в экономическом строе при Сталине и при Брежневе чисто количественные, но не качественные. То есть сущность экономического строя в обоих случаях та же самая - государственно-монополистический капитализм.
Кризис, однако, обнаруживается не только в сфере экономики, но и в других областях социальной действительности. А в последнее время кризис явно обнаружился и в обновленной, казалось бы, идеологии и политике сталинизма, свидетельством чему является резкое падение доверия народа к главной из сталинистских партий - к КПРФ. Рабочие массы инстинктивно чувствуют, что сталинистские партии есть партии реформизма, а надежд изменить жизнь к лучшему реформистским путем становится все меньше.
У рабочего класса России нет иного пути, чем путь пролетарской, социалистической революции, чем путь организации в свою самостоятельную, независимую от каких бы то ни было буржуазных и мелкобуржуазных влияний партию.