Аннотация: Настоящий текст сложился многими причинами: свободным временем, джазом, воспоминаниями и любовью к жизни.Это фантазия, поэма в прозе.
Текстуальный джаз "Алколит"
поэма
"Из коридора в коридор или секрет маленькой Амалии"
_______________________
"ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРВОЕ, ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ"
Господа, перед вами текст, сложенный многими причинами, но малыми усилиями. Писано под музыку "толстых" в свободное от безделья время. Да, признаю, и это факт бесспорный, что в поэме кроме близкой сердцу ненормативной лексики и слэнга 80-х, встречаются слова и выражения вполне обычные, почти скучные, однако необходимые для воплощения замысла, сути которого, автор до сих пор не разумеет.
_______________________
ИЗ КОРИДОРА В КОРИДОР"
Я, тот самый я, которого знаю с детства, который ненавидит все прекрасное и прелестное, тот я, для которого "театр" и "преисподняя" синонимы, а белый лебядь на пруду - вершина всех искусств, оказался на сцене...
О, госпадя, ладно... сциена так сциена, что там у нас. В углу двое каких-то молодеющих чуваков умного вида сосредоточенно копошили аппаратуру. В центре стоял стол под красным сукном (не иначе президиум) и рампа. Ура! Я впервые увидел рампу, увидел грубо, зримо. Увидел и проникся...
- Вам чего - это была та самая "очковая" борода из угла с аппаратурой.
- Вадика не видели?
- Он там - борода махнула рукой
- Где?
- Там - снова махнула борода, при этом, очки и нос погрузились внутрь динамика.
- Блять, я же просто так спросил, мне на хер ваш Вадяй не сдался!
- Они в буфете, пиво пьют.
- Понятно.
Я стоял и думал - что правильнее - вернуться в коридор, найти парикмахерскую и сесть рядом с Ленкой... или, пойти в буфет, застать там двух пьяных идиотов и попытаться доказать им, что в рабочий день положено пить не отходя от кассы. Ленка - баба аппетитная, добрая и пьет весело, а Вадя и Сявик - мудилы законченные...
- Как в буфет попадают в этом царстве тьмы и печали?
- Молодой человек! - голос принадлежал даме.
В каком бы состоянии я не был, но отличаю баб по голосам на раз. Чу, кто-то кашлянул, но знаю - это она, не в том смысле, что единственная и неповторимая, а просто - особа женская.
- Весь ваш, незнакомка - томим томленьем упованья, горю невиданной звездой, и наслаждаюсь мигом чудным от всех чудес преображения...
- Пойдем, отведу, меня зовут Лариса.
- Не было в это хмурое утро слов прекраснее, чем "Лариса". Я счастлив, обновлен, пристыжен, скован...
- Давно пьете?
- Мадам, тот вечер был залит воспоминанием, нахлынуло так много, сжимало сердце, грудь давило...
- Что пили господа?
- Столетний "Арманьяк", настоенный на корочках лимона и скорлупе ореха Кракатук.
- Пришли! - она толкнула дверь, и ...
... Солнце, такая масса солнца хлынула в меня...
В углу стояло пианино, буфет на восемь столиков был пуст, но в уголке дремали ... два безобразных трупа, которых при рождении нарекли Вадимом, Вячеславом.
- Шампанского, Лариса, не откажите, за столь приятное знакомство благодарю Аврору, лично Ильича.
- Пожалуй, только у меня еще репетиция.
- И я умру в театре, вот просто лягу там, в углу напротив сцены, и буду обожать театр и ту, которая сразила.
- Ну, давай, что-ли, за знакомство.
- А можно... я буду любоваться солнцем, пропущенным стаканом сквозь дивный голос, и буду каждый звук внимать глотком искристого напитка. Но прежде сяду там - на расстоянии метра - чтоб не смутить, не бросить тень, не оскорбить, знакомством не унизить...
- Чем занимаешься, поэт?
- Внимаю, звук ловлю и наслаждаюсь обретеньем смыслов
- Разве на работу не надо сегодня?
- Сегодня,- что есть сегодня? - сегодня слово, равное вчера... Нет, сегодня мир так грубо вторгся и так меня перетряхнул, что я оставил жалкие потуги посчитать секунды... Сегодня все твое, мне можно не на Вы?
- И... что ты предлагаешь?
- Соединить усилия, отпраздновать приход театра в убогую каморку-келью заблудшего и одинокого в плаще.
- Интересное предложение.
- Один кивок - шампанское, цыгане, Бродский...
- Ну, хорошо, я в шесть свободна буду, ты придешь?
- Я не уйду, я лягу у порога, неслышно растворюсь, я - тень, я - горло...
- Смотри, я буду ждать!
- Уже пришел не уходя, уйду, чтоб снова возвратиться...
...
- О! Какие люди, ты как здесь?- Сявик грубо тормошил второго ангела смерти
- Вадяй, морда пьяная, смотри, у нас гости...
Ангел открыл глаза, посмотрел на меня, потом на Ларису, уставился на стол
- Дай стакан, деревня! Я вижу с нами дама. И... у меня есть, что сказать под выпить.
- Говори, противный старик, только без грубостей.
Вадик встал во весь свой хрупкий рост: "...Прорывом объективированного мира является не только подлинное человеческое общение, но и, извиняюсь за грубость, сфера собственно творчества. Истинная коммуникация, как и творчество, несут в себе трагический надлом - мир объективности непрестанно грозит разрушить экзистенциальную коммуникацию. И сознание этого приводит нас к утверждению, что всё в мире, в конечном счёте, терпит крушение уже в силу самой конечности экзистенции, поэтому человек должен научиться жить и любить с постоянным сознанием хрупкости и конечности всего, что он любит, незащищенности самой любви. Но, государи мои, глубоко скрытая боль, причиняемая этим сознанием, придаёт нашей привязанности особую чистоту и одухотворённость..."
Выпьем, господа, и всплакнем о замкнутости нас в самих себе.
_______________________________
"ЗАЛ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛЕГАЦИЙ"
Пришлось выпить, ибо не выпить, не было никакой возможности. Сгенерировав тост Вадяй пал, а расчувствовашийся Сявик принялся горячо обнимать буфетчицу. Я думал о незащищенности любви и плакал, а Лариса задумчиво смотрела в окно. Вдруг из репродуктора прозвучал голос, как две капли похожий на глас самого Левитана
...Группа неразрушающего контроля, срочно пройдите в зал для иностранных делегаций. Повторяю - группа неразрушающего контроля, срочно пройдите в зал для иностранных делегаций...
- Везет же некоторым - сказала буфетчица - ни разу в жизни там не была, Нинка рассказывала - там все есть: и джинса, и фирма, жвачка, мальборо, тряпки
... Повторяю, группа неразрушающего контроля...
Я выглянул в окно и обомлел - самолеты - большие, маленькие, разные - голубые, красные, кружились в плавном танце.
- Ба, это-ж аэропорт!
- Гыыы, вот блин, ищут какую-то группу, тащат их силком в рай, а эти мудаки, видать, бухают где-то и в ус не дуют. Да, моя хорошая?! - Сявик усадил буфетчицу на колени и баловал из своего бокала шампунью.
Вдруг меня пронзило.
- Сява, похоже, я знаю этих мудаков.
- Да ладно, откуда?
- Откуда?! Это мы, придурок, это нас - идиотов ждут в зале для избранных: тебя, меня и этого, как его... - я щелкнул пальцами
- Вадю! - подсказал испуганный Сявик - Иди ты, - нас, зачем,- не может быть. Он осторожно снял с колен застывшую буфетчицу - Пиздец, во, попали!
- Ротаааааааааааа, паааадъем! - в буфет ворвались трое военных - на сборы 45 секунд, неподчинение - расстрел.
- Ты мне позвони, обязательно позвони, слышишь, я буду ждать - я обнимал Ларису, а она горячо шептала мне на ухо - слышишь, не пропадай, обещай, что найдешься...
Вадяй принял горизонтальное положение, а Сявик лихорадочно пытался добить из горла шампань.
- Финита ля комеди, допрыгались супчики, с вещами на выход!! - радостно орал офицер, - бабы, если они настоящие, дождутся... Не плачь девчооонка, прайдут дажди...
Офицер выстроил нас по росту, скомандовал - направуу, ааагом ааарш! - и мы с эскортом двинулись навстречу светлому будущему.
- Стой, смирнааааааааа! Привести себя в порядок - нас остановили перед входом в святая святых.
У огромных дверей, отделанных дубовыми панелями, стояли часовые в парадной форме с полной выкладкой.Я пригладил волосы, застегнул пару пуговиц на рубашке, Сява подтянул штаны, а Вадик продолжил разглядывать потолок. Наконец двери открыли и нас отконвоировали внутрь.
- Бляха муха! - Сявик не смог сдержать удивления.
И правда, перед нами возникли Грановитые палаты -один в один -роскошь убранства, великолепие интерьера, золото инкрустаций... все это производило страшное впечатление.
- Стой, направуу! - снова осмотрели, удовлетворенно хмыкнули, и препроводили далее.
Таким макаром мы прошли семь постов, два КПП и один специальный пункт досмотра, где всех раздели догола, заодно забрали авоськи с шампанью, пообещав вернуть на выходе. Вадя долго прятал за спиной фляжку, но и ее отобрали. Наконец завели в маленькую комнатку, выкрашенную в зеленый цвет, и сказали, что сейчас будет инструктаж.
- Сява, - обратился к нему Вадик - ты главное молчи, квакнешь еще не туда, за милую душу пятеру огребешь.
- Не учи отца ебацца - буркнул тот в ответ - сам знаю, не маленький.
Через какое-то время в комнату вошел подполковник, хмуро поздоровался и сказал:
- Так, сейчас вас представят на особую комиссию. Там вам дадут поручение особой важности и, что самое главное, особо секретное. Подпишите здесь и зарубите себе на носу - за разглашение расстрел, без всякого суда. Вопросы?
- Вадя, какого хуя ты им фляжку отдал? - очень кстати вставил Сявик.
- Еще вопросы - нет, хорошо. Расписывайтесь!
Мы расписались, и подпол ушел.
Снова под конвоем повели обратно - через семь постов, два КПП и специальный пункт досмотра - раздели, одели, вернули фляжку, авоськи с шампанью. Затем вывели обратно. Куда? - прально, в Грановитые палаты.
- Можете присесть, вас вызовут
Мы сели на Грановитую скамейку и пустили фляжку по кругу
- Интересно, где тут буфет? - обратился Вадя в пространство
- Пей, давай, Хайдеггер хуев! Если бы не твой тост, нас бы не повязали
- Че материшься, какой нахуй Хайдеггер?
- Совсем уже... ты, когда тост говорил, кого цитировал?
- Большую советскую энциклопедию. Я искал там слово "ХУЙ", наткнулся на странный текст. Видать, пьян был не по-деццки, сдуру заучил, - ну, чтоб было чем выебнуться.
- Дебил, он же враг всего прогрессивного!
- Кто, хуй?
- Хайдеггер. Фашист он, Заратустра недобитый.
- А ты откуда знаешь?
- Бля, пили тут с одним. Кароче, пошли с Маскаем в каптерку, бахнули поллитру - мало. Ваня позвонил куда-то, мы поперлись за добавкой. Пришли, а там кафедра философии, представляешь. Вышел мужик, спирт за пазухой прячет. Мы ему - мол, давай, чего тянешь. А он - ребята, возьмите меня, я, типа в завязке, хоть нюхнуть, на вас посмотреть. Чуть не плачет. Сжалились, взяли - ну, он и нюхнул... Все мозги проебал этой философией.
- Так ты теперь экзистенциалист? Жан Поль Сартра лелеешь в кармане, а Маркса предал?
- Не трогай Карлу. А Жан-Поль, чтоб ты знал, за социализм с человеческим лицом выступал. Кстати, нюхач говорил, что у него сифилис был
- У Сартра?
- Бля, причем здесь Сартр, у нюхача. Утверждал, что заразился без всякой еб..., без всякого сношения.
- От святаго духа?
- Не, от телки какой-то, но воздушно-капельным путем.
- Понятно, хорошо, что от телки.
- А дальше, дальше че было?
- Дальше... дальше мы заняли еще 250 и в баню пошли.
- Это прально, под спирт - баня за милую душу. Эх, счаз бы...
....
- Смирнаааааа, отставить флягу, для прохождения комиссии, шагооом арш!
Мы оказались в особо овальном кабинете перед особо гигантским столом, за которым заседало особое совещание.
- Родина выбрала вас для выполнения особо важного задания. Надеюсь не надо объяснять, какого уровня доверие вам оказано - председательствующий строго поглядел на нас.
- Особое... служу совескому саюзу - проблеял Вадяй.
- Хорошо, вас отправят на секретный объект номер ноль, где вы, в составе других товарищей, должны в кратчайшие сроки создать новое супер-оружие оборонного значения. Вопросы?
- Там бабы есть? - ляпнул Сявик.
- На объекте номер ноль есть все, что необходимо для решения наиважнейшей государственной задачи, понятно?
- Так точно!
- Вылетаете через 14 минут, с вашими родственниками мы уже попрощались. Дальнейшие инструкции получите в самолете. Майор Симеонов вас проводит, желаю успехов.
Майор подал знак, и нас вывели. Пройдя еще пару КПП, мы оказались пристегнутыми к скамейкам военно-транспортного самолета. Симеонов раздал противогазы и сухой паек.
- Слышь, майор, плеснуть бы не грех, а?
- Успеется!
- Ага, как же, знаю я вас, гуманистов. Мы тут жизнями рискуем, сам знаешь, на какой объект летим, кругом враги, а родина не может своих лучших сынов остаграммить.
- Ладно, только по-быстрому - Симеонов протянул фляжку.
- Вот, совсем другое дело, теперь хоть на Марс.
Меж тем самолет вырулил на полосу, разогнался и ....
...После набора высоты вам будут предложены прохладительные напитки и легкий завтрак, приятного полета...
- Вадя, фляжка у тебя?
- Спокуха, Дункель, а куда-б ей деться.
- Давай скажем, что в тубзик надо, там и покурим.
- Эй, служивый, где тут эм-жо?
- Прямо и направо, за занавеской.
Пока Вадя и Сявик отсутствовали по первейшей надобности, я думал. Думал о Ларисе, о том, что наше внезапное знакомство не могло быть простой случайностью. Ибо перед тяжелыми испытаниями обычно ниспосылают знак или сон, который подлежит изучению и толкованию. Лариса не была сном, значит, она знак, перст судьбы. И... что мы имеем - ни телефона, ни адресочка, вот болван. Как мы порой безрассудны и наивны, как беспечны. Знать бы, что родина задумала, так отсиделись бы в подвале у Ефимыча. Можно было с собой и Ларису взять. Травили бы себе анекдотцы, попивали бы спиртик, смотрели бы съезды партии - чем не судьба. Нет, понесло в театр...
- Пить хочешь? - Симеонов протягивал мне фляжку
- Аперитив?
- Он самый!
- Спасибо товарищ! - я изрядно отхлебнул.
- Ученые?
- Вроде как.
- Уважаю - он снова протянул сосуд
- Долго лететь?
- Да, пес его знает... каждый раз по разному маршруту летим, военная хитрость, понимаешь?
Я понимал. Понимал все, понимал Симеонова - этого пыльного майора, который летает и водит конвой, и у которого в бумажнике есть фотография какой-нибудь Насти, а может и сама Настя. Скорее даже так - и Настя есть, и Наташа есть, и он, бедняга, меж двоих мучается.
- Как Настя?
Майор остолбенел, потом долго и мучительно кусал губы, наконец, произнес хрипло:
- Я не знаю, кто ты такой, но раз родина тебе доверяет, то и я доверяю. Понимаешь, у меня проблема огромная, даже не знаю, с чего начать.
- Наташа?
Симеонов впал в ступор и не откликался на простые сигналы. Я взял из его рук фляжку, глотнул, потом приставил ее к губам майора и скомандовал:
- За Родину! - Майор послушно хлебнул, закашлялся, но ожил.
- Как, ты и про нее знаешь?
Я знал, знал всех наташек и настен - нет, конечно, не лично, но хорошо. Спросите почему, отвечу, да потому что я любил их всех. Ясное дело не натурально, не физически, а душой. Я был открыт для наташ, настен и ларис, я хотел их видеть, и они появлялись, приходили, оказывались в непосредственной близости. Казалось бы - нет никого, а хлебнешь туману, представишь себе пустынный берег на пороге уходящего дня, и... Она появлялась. Нет, не из пены морской и не из пьяного сновидения, а вот так - откуда-то, из ничего. Потому что я звал ее, звал душой, звал искренно, со всей силы и звал не для себя... Звал, потому что не мог не звать, потому что ощущал в ту минуту свою близость с той, которую еще не видел, но которую готов был принять всю и целиком, и... она появлялась.
Почему, ну, объясни мне хоть ты, замшелый придурок, Симеонов - почему мы так боимся самого лучшего, что может дать нам небо - женщин, тех самых наташ и настен. Почему мы тупо утыкаемся в стакан или в пошлый анекдот, когда ее появление практически неизбежно. Кому нужен мужлан с перегаром, который врет о своих генитальных достижениях? - Никому, слышишь, Симеонов, - длина нашего шланга не имеет значения, как не имеет значения ширина плеч, окружность груди и размер трусов. Запомни, майор - не в этом дело, выбрось из головы казарму, сальный юмор отцов-командиров, скабрезные намеки приятелей. Хуйня все это, причем, хуйня полная.
Ощути в себе не самца с наганом, но мужчину с душой открытой и разумом незамутненным. Отринь, Симеонов, всякое слово, что не имеет отношение к любви, убери из головы сталь и броню, вылези, блять, из своего блиндажа, сними каску, поставь ружо. И закрой, наконец, боевой устав пехоты - ты же устал от него, майор.
Отпусти себя на волю, солдат...
_______________
"ДЕКАДАНС"
Плач по майору отправил меня в мир грез. Сначала мне приснилась Наташа. Шел снег - белый, мягкий, несуетный и я шел вместе с ним, шел по длинной аллее, снегом окутанной, перспективой запутанной, но шел твердо, точно зная куда идти. Она задумчиво сидела на скамейке. Я сел рядом, положил ей руку на плечо.
- Ты жди его, Наташка, он обязательно вернется - только очень жди.
Встал, взял под козырек и удалился - весь неузнанный и загадочный. Затем, на городском причале, повстречал Настю. Ах, этот знойный, летний полдень. Морской ветерок развевал ей волосы, а она... она все смотрела вдаль - туда, туда, за линию горизонта. Я грубо обнял ее, развернул к себе и хищно поцеловал в губы.
- А я и не знала, что любовь может быть кусачей.
- Настя, милая Настя, этот поцелуй - проверка. Ты не должна этого делать - скажи мне да и я уйду навсегда, скажи нет - и я паду пред тобой на колени
- Нет, конечно, нет - сказала Настя и нежно поцеловала меня в лоб.
- Ты же понимаешь, что мы не можем, просто не имеем права быть вместе.
- Там - он махнул рукой - иди и не бойся, я прикрою тебя, товарищ.
... Группа неразрушающего контроля, срочно пройдите в первый салон, вас ожидают, повторяю, группа неразрушающего контроля, срочно...
- Идем, идем, вот только найду товарищей по несчастью.
Ангелы смерти нашлись в служебной комнате. Сява нежно ворковал со стюардессой по имени Жанна, а Вадик под гитару вел заунывную партию норвежского гостя:"... мама, милая, мама, я тебя не ругаю..."
- Пили?
- Только за знакомство, вот те хрест
- Ладно, тогда по маленькой и ...
"...что меня ты так рано в двк отдала. я сегодня с друзьями, мама, жисть иную встречаю, и прошла незаметно золотая пора..."
- Вадя, кончай, мы нужны родине, не время распускать нюни!
- Пусть еще споет, пожалуйста - в помещение вошли две стюардессы - у нас перерыв пятнадцать минут, а генерал никуда не денется.
- Раз дамы просят, Вадимчик, пригладьте вихры, смойте слезы и вдарьте боевую.
- Я хотел расстрельную - улыбнулся Вадя - боевую сам чеши. Я же уклонист, забыл?