Все, что не от меня, все, что я не пропустил через
свою душу, через свои сомнения, - все недостоверно.
Платон приписывал эти слова Сократу...
А, может быть, и нет.
Первые шаги даются на удивление легко. Тело помнит родной вес, хоть и провело в невесомости без малого месяц. Двадцать пять суток вместо запланированных десяти - в полете обнаружилось множество неполадок в системах вертикальной посадки. Ремонтная бригада как будто все починила, но трудности на этом не закончились. Уже в космосе челнок дозаправили и все равно, чтобы не разбиться о грунт, пришлось опустошить топливные баки. Атмосферы тут нет - парашюты бесполезны.
Иду в первой шеренге, так что, не кривя душой, могу назвать себя первопроходцем. Пока нас на грунте семеро: пятеро, включая меня самого, офицеры-контрразведчики, на обоих флангах по пулеметчику. Эти двое - армейские, следят, чтобы метеориты не пробили нам головы. Пока каменных друзей что-то не видно, да и судя по грунту, они здесь - не частые гости. Грунт ровный, как стекло. Только впереди, почти у самого горизонта, то бишь в полутора километрах, возвышаются над поверхностью два холмика. Видимо, это и есть те самые кратеры, которых здесь якобы великое множество. Мол, и упасть негде, обязательно скатишься вниз по пологому склону. Может, специально такую местность подыскали? А с другой стороны, откуда им взяться-то, метеоритам этим, в таком количестве, чтобы всю поверхность сплошь издолбить? И потом, кратеры со временем сглаживаются. Так нам рассказывали в тренировочном лагере. Порода на месте не стоит, она меняется, хоть и за годы. Небесное тело живет своей жизнью.
Начинаю чувствовать, как давит на плечо перфоратор. Еще через минуту ноги наливаются прямо-таки сокрушающей болью. Это еще не судорога, но где-то рядом. Кажется, будто на спину забрались сразу двое грузных молодцов. Сгибает порядочно. В полете мы разве что не умирали на тренажерах, ан нет, невесомость взяла-таки свое. Неимоверно хочется упасть и распластаться на реголите. Но нельзя, иначе потом просто не встанешь. Поднимут лишь когда погонят колесную технику, то бишь часа через два. О премиальных в таком случае можно будет забыть. Нужно идти. Идти с идеально прямой спиной. Никаких остановок, никаких поз "усталой обезьяны" - лишняя трата сил.
Шаг не сбавляю, и скоро, к счастью, боль начинает отступать. А, может, я просто с ней свыкаюсь.
Звезды здесь сияют удивительно ярко. Здесь они не кажутся далекими. И они везде. Нет их только под ногами.
Поднимаю взгляд все выше в небо.
Дом!
Такой огромный. И такой небольшой и уязвимый. Медленно-медленно ползут, поворачиваясь, серовато-белые нити облаков. Смотрю на синеву океанов, горы, низины. Очень красиво мерцают и переливаются перламутром огни городов. Где какой - можно без труда определить по рисунку береговой линии.
Оборачиваюсь, не сбились ли мы с пути. Нет, все точно. Преодолено метров пятьсот. Осталось пройти еще столько же, потом можно будет расчитывать на привал. На грунте, как и положено по времени, вторая шеренга. Спускается по трапу третья. Я глубоко вздыхаю. Как все-таки нелепо выглядят здесь огромные крылья и длинный хвост нашего челнока. И еще эти уродливые надстройки по всему фюзеляжу - радиоглушители. Включены сейчас, подозреваю, на полную мощность. Это на тот случай, если кто-то из нас вздумает что-нибудь ляпнуть в эфире. Самая большая надстройка, сразу же за кабиной пилотов - электростанция. Мы называем ее "черной пирамидой" за внешний вид, она использует энергию солнечного ветра.
Возникает желание подпрыгнуть. И я решаюсь. Каждая мышца кричит, что прыжок должен получиться высоким, но стопы отрываются от реголита всего на несколько сантиметров. Зато возвращаюсь обратно долго, как если бы я был пушинкой на моей родной планете. Впрочем, кенгуру все равно прыгают иначе. И теперь я понимаю, зачем СМИ рассказывали, будто скафандры для экспедиции специальным образом утяжелены. Официальная версия - это сделано для облегчения ходьбы.
Слышу в наушниках настороженный голос двадцатого: "Первая шеренга. Привал, три минуты." Значит, на несколько секунд отключили радиоглушители.
Все семеро присаживаемся на одно колено. Перфоратор я ставлю на реголит вертикально и обеими руками захватываю наконечник, после чего, расслабляясь, наваливаюсь на инструмент практически всем телом. Закрываю глаза.
Я думаю о доме и о том, как улечу отсюда. Отлет назначен на следующий понедельник, к тому времени здесь должен быть построен космодром. Я не знаю, возможно ли вернуться без космодрома, но если да, тогда зачем их столько понастроено на моей родной планете. Еще я думаю о ракете-носителе, а также о шестидесяти танкерах, которые летят сюда вслед за нами и которым судьбой уготовано - остаться здесь навсегда.
"Вторая шеренга. Привал, три минуты, - это опять двадцатый. - Первая шеренга. Подъем. Приступить к работе."
Встаю. Оглядываюсь вокруг. Нас догнала гусеничная камнедробильная машина. Из кабины кто-то вышел, пока не могу разглядеть кто именно, разматывает удлинитель. Видно, как подгибаются колени, вот-вот рухнет. Высунулся на полкорпуса второй, показывает жестами, что транспортер не работает. Энергию экономят, доходяги.
Один из наших пулеметчиков забирается на крышу кабины, у армейских своя частота.
Подключаю перфоратор и вгрызаюсь в реголит. Из-за весьма ощутимой вибрации мне начинает казаться, что я слышу какой-то звук.
Наконечник входит легко. Реголит потверже асфальта будет, но помягче бетона. Двести седьмой из моей шеренги ломом разбивает вырезанные куски на более мелкие, а те уже сто третий совковой лопатой забрасывает в высокий кузов. Работаем мы очень старательно и быстро. Чем быстрее закончим, тем меньше нахватаемся от Солнца. Раз, два и вот уже пулеметчик на крыше машет нам рукой - мол, хорош, ребята, полный кузов. Машина трогается, выбрасывая через длинную трубу с раструбом каменную пыль.
Чувствую ломоту в спине. Двадцатый приказывает первой шеренге отдохнуть ровно одну минуту, после чего вернуться на челнок. Меня шатает. "Соберись. Соберись. Еще рано расслабляться!" Я накачиваю себя простейшими установками, но получается все хуже. Я устал.
К нам приближается пятая шеренга. Что это у них в руках? Неужели садовые грабли? Точно. Так и есть. Правда, один несет что-то другое. Какой-то странный предмет на длинной палке. Я с размаху бью себя по шлему рукой в перчатке. Как же я сразу не догадался? Флаг! Висит, словно деревянный, не трепыхнется.
Першит в горле. Тронулись. Тошнит. Идем, оставляя на местном грунте неглубокие ребристые следы.
На челноке доктор зальет нас до отказа иодсодержащими антидотами. Даст Бог, станет легче.
Вышли операторы с телекамерами. Скоро начнется потеха.
Я не знаю, зачем здесь все это. И тем более я не знаю, станет ли мир от этого лучше. Может быть, все дело только в том, что как и веком раньше, кое-где в очередной раз пробуксовывает очередная военная авантюра. Но я точно знаю, зачем здесь такие, как я. У человека слишком мало поводов собою гордиться и было бы неправильно разрушать очень красивую легенду. Если человек в своем воображении раскрашивает мир разными цветами, грешно отбирать у него цветные карандаши.