Жил я в деревне, ходил в лес: палую листву раздвинешь — грузди найдешь, в траву посмотришь — землянику увидишь...
Шел я, шел по лесу, поляна открылась. Посреди поляны — пенек, на пеньке — мужичок-лесовичок: сам с ноготок, а шляпа на нем соломенная, что твоя крыша над пятистенкой. И бегут к нему со всех концов поляны синие колокольчики, большие и маленькие, дзинькают:
— Дедушка, сказку! Дедушка!..
А старичок-лесовичок спрашивает:
— А посторонних нет?
— Нет, дедушка, — звенят колокольчики. — Одни только мы да букашки с таракашками.
— А мне чудится, — говорит лесовичок, — что вон за тем деревом не лесной, не полянный житель на нас дивуется, — и указывает перстом на ту ель, за которой я спрятался.
— А пусть его, дедушка, — звенят колокольчики. — Мы его к тебе не подпустим, оплетем его ноги травой-муравой, шагу не сделает. И, может, ему тоже послушать хочется.
— А лишь бы не мешал, — согласился старичок-лесовичок. Шляпу соломенную на затылок сдвинул, пот со лба ладонью смахнул, легко вздохнул, руками в колени уперся и повел неторопливую беседу...
Деды сказывали, не вы слушали. Теперь мой черед говорить, а вам — слушать.
Давно было. На этой поляне дворец стоял, и жила в нем царевна Несмеяна. Красавица — ни в сказке сказать, ни пером описать. Не было у нее ни отца, ни матери. Померли, знать, когда она малым дитем была. И возрастала она одна-одинехонька. Пчелы ей мед носили, белки — грибы, орехи собирали, птички ей песни пели.
Да не долог девичий век: повадились женихи ее сватать. Змей Горыныч сватов засылал, Бессмертный Кащей захаживал, сорок разбойников — проходу не давали, Емеля-Дурак ей поклоны слал. А у нее для всех был один ответ:
— Не с вами ходила я по росе, не с вами встречала рассветы, не с вами венки плела, не с вами воду ключевую пила.
— А с кем же, голубушка?
— С ветром.
И уходили женихи от Несмеяны несолоно хлебавши, в ее мужьях не побывавши.
Вот и собрались Емеля-Дурак, царь Кащей Бессмертный, Змей Горыныч и сорок разбойников ветер сетями изловить, пуховой подушкой придушить, да не знают: как быть?
Зашумит береза листвою, кинется Емеля-Дурак листву обрывать, а береза его по глазам до слез отхлещет. Вздумает Кащей Бессмертный проглотить ветер в осиннике — да и зайдется в одышке ни с того ни с сего. Змей Горыныч хотел на море-океяне ветер утопить, да только волны до неба поднял, чуть сам в пучине не канул, — так ему крылья пообломало, еле до берега дотянул. Сорок разбойников удумали в овраге ветер в мешок посадить, да пока гонялись за ним, все ноги о коряги и каменья переломали.
И невдомек им, неразумным, что ветер-то они своей суетой создавали. Вот когда сидели сложа руки, как я сейчас, никакого ветру и не было...
Старичок-лесовичок усмехнулся в смолистую бороду и погладил медвяными пальцами лепестки колокольчиков.
— А кто же тогда, дедушка, — зазвенели они, — был женихом царевны Несмеяны?
— А не было у нее жениха, — вздохнул старичок-лесовичок. — Был я тогда несмышленыш, а то, может, она бы мне в пору пришлась.
— Да как же так, дедушка?
— Да так вот. Пока нежеланные женихи ветер ловили, царевна Несмеяна у ограды своего дворца стояла да высматривала суженного, чтоб никого бы не ловил, никому бы не мстил, а ее одну всей душой любил. Да и не заметила, как корой и ветвями еловыми покрылась. Не заметили этого и женихи ее. Такую бурю подняли, пока за ветром гонялись, что вывернули елочку с корнем и на землю бросили. Истлела, сердешная...
Старичок-лесовичок надвинул шляпу на лоб. Осы вокруг него завжикали, и колокольчики побежали от него во все концы поляны, звеня:
— Сердитый дедушка!..
А я постоял, постоял под мохнатой елью, сказал: «Прощай, Несмеяна!» — и домой пошел.