На странице Алексея Трофимова натыкаюсь на произведение под странным названием "Заметки о критике госкаповцев сталинистами". Что это за "госкаповцы" такие? - подумал я и вошел. Оказалось, что речь идет о сторонниках существования госкапитализма в СССР. Воспоминания нахлынули сразу. Боже мой, ведь я же за это сидел! Четыре года - с 1969 по 1973. Вот уж не ожидал, что в современной пост-советской России есть хоть кто-нибудь, кто разделяет эту точку зрения. Cам Трофимов и надоумил меня в последующей переписке выставить здесь свои воспоминания. Получилось несколько сумбурно, уж очень много времени прошло с тех пор.
Было мне тогда 19 лет и учился я на первом курсе финского отделения Петрозаводского Университета, куда меня занесло после того, как я обнаружил свои карельские корни: моя мать - тверская карелка. Вернувшись в Рязань на зимние каникулы в феврале 1969 года, я встретил на какой-то вечеринке Олега Сенина, студента Саратовского Юридического Института, который и изложил мне теорию госкапитализма в СССР. Сенин говорил как по-писанному, сразу было видно, что за ним что-то стоит, какая-то организация. Так и оказалась. Вскоре Сенин дал мне почитать "Закат Капитала" - програмный труд, подписанный именем Л. Борин. Теория Борина сводилась к тому, что в 1917 году в России произошла буржуазная революция, очень похожая на Великую Французскую, но победивший в ее результате капитализм принял не частную, как на западе, а государственную форму, в которой правящий класс составляет партийная бюрократия, эксплуатирующая непосредственных производителей коллективно. Потом я узнал, что ничего нового в этой теории нет - все это описал Милован Джилас в своей книге "Новый класс" еще в 50-е годы, но тогда "Закат" произвел на меня впечатление разорвавшейся бомбы. В самом деле, все становилось на свои места: "общенародное государство", с марксистской точки зрения, вообще нонсенс - противоречие в терминах, а о "диктатуре пролетариата" давно уже никто не заикался, за очевидной абсурдностью такого определения СССР. Если же предположить, что "общественная собственность" есть фикция, принадлежащая на самом деле тем, кто ею фактически распоряжается, становятся понятными привилегии партийной номенклатуры - ведь в СССР доступ к ресурсам ограничивался не с помощью цен, как при свободном рынке, а системой постоянного дефицита. Потом, когда эти господа решили свою коллективную собственность поделить, чтобы жить "как люди", не скрываясь (т. е. летать на своих самолетах в Ниццу), все страшно обидились, а чего обижаться-то? "Общенародная" (якобы) собственность и так им всегда принадлежела. Далее Л. Борин утверждал, что господство бюрократии постепенно становится тормозом в развитии средств производства, и, поскольку Чехословакия опережала СССР в своем развитии, попытка демонтажа госкапитализма произойдет там уже в ближайшее время (писалось в 1966 году!), а в СССР, по прогнозам Л. Борина, того же следовало ожидать где-то к 80-м годам, что и произошло. В качестве положительного идеала, автор "Заката" предлагал совершенно утопическую анархо-синдикалистскую модель.
Сенин соглашался дать мне увести с собой экземпляр "Заката" с условием, что я создам в Петрозоводске подпольную организацию, стоящую на позициях программы Л. Борина. Я, по глупости, согласился, хотя никаких организаторских способностей не имел и не имею. В Петрозаводске я просто давал читать "Закат" своим друзьям. Когда же я вернулся в Рязань на летние каникулы, Сенин позвонил мне и просил принести ему ленту для пишущей машинки, назначив встречу в каком-то сквере. На следующий день ко мне пришли с обыском из КГБ. Смысл действий Сенина я понял уже в лагере, где со слов других членов нашей группы история марксистского подполья в Рязани и Саратове прояснилась следующим образом.
За псевдонимом Л. Борин скрывался студент Рязанского Радио-Технического Института, Юрий Вудка, родом из Днепропетровска, который сначала устно излагал свои идеи своим друзьям, а потом написал "Закат капитала". Но никакой подпольной организации в Рязани не было, пока Вудка не встретил Сенина. Сенин сразу развил в Саратове бурную деятельность, создав строго законспирированную организацию, состоящую из двух "звеньев", где члены первого звена знали только друг друга, но о вторых звеньях знал только один глава каждого звена. Всего вторых звеньев было пять, и во гдаве их стояли, кроме Сенина, Александр Романов, Валентин Кириков, Дмитрий Куликов и Виктор Бобров. Вскоре все они, кроме Боброва, взбунтовались против Сенина, обвинив его в "бонапартизме" и диктаторских наклоннастях, и вышли из организации, но звеньев своих Сенину не сдали, а казначей организации, Кириков, куссу сдать тоже отказался. Из этого Сенин заключил, что организация продолжает существовать, но уже без него и поручил, оставшевсему ему верным Боброву, установить за ними слежку. Боброва, как видно, не зря учили на следователя: он выследил, что бунтовщики создали новую организацию под руководством Романова и под названием Группа Революционного Коммунизма. Припертый к стенке, Романов во всем признался. Тут-то Сенин понял и преимущество своего положения: он оказался единственным человеком, состоящим в контакте как с Вудкой, так и с Романовым. Поскольку Романов не во всем соглашался с автором "Заката", он попросил Сенина организовать ему встречу с загадочным Л. Бориным. Встреча состоялась весной 1967 года и ни к чему не привела: Романов обвинил Вудку в анархизме (справедливо), а Вудка - Романова в догматизме. Тогда Сенин стал помышлять о "съезде". Но одного Боброва, в качестве единственного сторонника, ему было мало, Сенину для съезда нужна было собственная организация, подотчетная ему одному. На этом этапе я со своей несуществующей петрозаводской организацией и оказался у него под рукой.
Однако, Вудка спутал все карты: к 1969 году он потерял интерес к революционной деятельности и решил эмигрировать в Израиль. Сделать это было тогда совсем не просто, и Вудка решил пeребраться в Черновцы, откуда вроде бы евреев уже выпускали. Перед отъездом Вудка стал сдавать дела в Рязани Евгению Мартимонову, но я оставался "темной лошадкой", будучи известен Вудке только под кличкой Финн. Мартимонов выразил сомнение в моем реальном существовании и потребовал от Сенина меня ему предъявить. Для этого Сенин и вызвал меня на свидание в сквер, в то время как Мартимонов наблюдал со стороны, как я передаю Сенину ленту для пишущей машинки, сразу же меня узнав, так как жил со мной в одном доме.
В 90-е годы рязанский Мемориал предпринял целую кампанию для восстановления доброго имени Мартимонова и даже опубликовал в журнале "Карта" заявление о том, что всякое утверждение, что Мартимонов был провокатором КГБ, будет рассматриваться, как заведомая клевета. В целом они правы: Мартимонов не выдавал рязанской группы, у КГБ были там другие осведомители, и их имена теперь известны. Мартимонов же и сам стал жертвой репрессий, получив условный срок и много помыкавшись с волчьим билетом. Вместе с тем, по единодушному мнению всех членов рязанской группы, с кем я разговаривал, Мартимонов отделался условным сроком благодаря тому, что после первого же вызова в КГБ он согласился сотрудничать со следствием, оставаясь на воле, когда он "принимал дела" от Вудки, и, в частности, сдал меня.
Сенин и Юрий Вудка получили по 7 лет, Романов - 6, Кириков, Куликов и Олег Фролов (Рязань) - по 5, я, Симон Грилюс (Рязань, родом из Клайпеды) и Бобров - по 4, брат Юрия, Валерий Вудка, и Михаил Фокеев (Саратов) - по 3, Заславский и Мартимонов получили условные сроки. Что скажите, господа ностальгенты по советскому прошлому, по поводу этих приговоров? "Так вам, врагам, и надо, из-за таких как вы и погибла великая империя"? Если это так, то хочется спросить, как в старом еврейском анекдоте: "А вы не подскажите, где я могу получить свою долю?" Только ложь все это - ваши же партийные боссы и растащили по-кускам Советский Союз, а в России к власти пришла та самая милая организация, что за нами охотилась с упорством, достойном лучшего применения. Правде в глаза взглянуть боитесь.
Политический лагерь оказался совсем не таким, как можно было ожидать. Никаких демократов-диссидентов там не оказалось. Абсолютное большинство заключенных (процентов 70) составляли так называемые "военные преступники", досиживающие свои 25-летние сроки еще с 40-х годов. Не все они в действительности сотрудничали с немцами. Вообще картина немецкой оккупации из разговоров с ними сильно отличалась от общепринятой. Дело в том, что немцы контролировали только важные опорные пункты и линии коммуникаций, а на всей остальной огромной территории царила полная анархия, и действовали всевозможные самозванные воинские соединения. На Западной Украине, например, одновременно действовали красные партизаны, польская Армия Крайова и украинские бандеровцы. Связываться с немцами все они боялись и воевали, главным образом, друг с другом. Немцам было тоже совершенно не до них, и для противопартизанских действий они использовали обычно воинские части, сформированные из местных жителей, например, дивизию СС, Галичина, на той же Западной Украине. Все они, включая многих красных партизан, встретились потом в советских лагерях. Среди остальных заключенных в большинсте были националисты-сепаратисты, главным образом украинцы, литовцы и армяне, а с 1971 года к ним прибавились евреи-сионисты. Доволно многочисленными были также сектанты, сидевшие за религиозные убеждения. Самой большой группой среди них были Свидетели Иеговы, которые были прекрасно организованы и даже ухитрялись регулярно получать в лагере свой журнал "Башня Стражи" (вообще-то неправильный перевод Watch Tower - должно быть "Сторожевая Вышка"), а наиболее философски к своему положению относились старообрядцы, которые говорили: "мы так и сидим по-лагерям с 1666 года". Небольшой, но интересной группой были так называемые "бериевцы" - бывшие высокие чины советской госбезопасности. Среди них один только генерал Пачулия проходил по делу самого Берии, а остальные угодили в лагеря в результате внутренних разборок во время агонии сталинского режима.
Политические заключенные в узком смысле, то есть те, кто сидел за свои политические убеждения, из России составляли незначительное меньшинство. Почти все они были либо "марксисты", либо "монархисты". Марксистами назывались члены таких подпольных групп, как наша, самой большой из которых была группа Краснопевцева из Москвы. "Монархисты" же далеко не все были сторонниками реставрации монархии, сегодня бы их называли национал-патриотами. Монархистами их называли потому, что тон у них задавали члены самой большой подпольной организации тех лет: ВСХСОН - Всероссийский Социал-Христианский Союз Освобождения Народа. Его членами были научные сотрудники и аспиранты Ленинградского Института Восточных Языков, и они выделялись не только количеством (22 человека), но и высоким интеллектуальным уровнем.
Уже из этого состава политзаключенных можно было заключить, что либерально-демократические идеи не пользуются никакой популярностью в России, и их полное исчезнoвение с российской политической арены не было для меня неожиданностью. Даже приход к власти КГБ можно было уже тогда предсказать: КГБ-исты прямо не говорили, но отчетливо давали понять, что они считают себя единственной в СССР эффективной организацией, а партийные чинуши им только мешают.
Я больше всего сблизился в лагере с Виктором Бобровым. Нас особенно занимал вопрос, почему на западе победил часнособственнический капитализм, а на востоке (Россия и Китай) - государственный? Поиски ответа на него и решили мою дальнейшую судьбу: я заинтересовался историей Древнего Востока, тогда в лагере - со вторых рук, а потом в Иерусалиме и Лондоне - на более серьезном уровне. Дело здесь вот в чем. Сходство буржуазных революций нового времени с крахом аристократических режимов в древней Греции в эпоху ранней тирании давно подмечено. Менее известно, что на Востоке тоже произошли подобные революции, но там на смену родовой аристократии к власти пришла государственная бюрократия, эксплуатировавшая крестьян посредством поземельного налога. Произошло это в Египте при 18-й династии, в касситской Вавилонии, в Ново-ассирийской империи, при династиях Нанда и Маурья в Северной Индии, и при династии Цинь в Китае. Потом, по мере развития рыночных отношений и перехода значительной части земель в частные руки, все эти бюрократические империи распались. В пришедших им на смену государствах шла непрерывная борьба между царской властью и тамошними "олигархами": саисский Египет, Ново-вавилонское царство, Кушанская империя в Северной Индии, Младшая династия Хань в Китае. Еще позже полная государственная собственность на землю повсюду восторжествовала в невиданных доселе масштабах в птолемеевском Египте, сасанидском Иране, при династии Гупта в северной Индии и при династиях Суй и Тан в Китае. В бассейне же Средиземного моря все это время господствовала система частного плантационного хозяйства, основанного на рабском труде (Греция, Карфаген, Рим). Причем никакого противоречия между государством и частными собственниками там никогда не было: само государство там было ассоциацией частных собственников. Получается, что в индустриальную эпоху основные черты развития раннеземледельческих социальных структур повторялись, причем в обоих вариантах!
Это наблюдение привело нас к мысли, что, хорошо это или плохо, но сознательное воздействие на развитие социальных структур невозможно. И "строительство социализма" в СССР было чистой фикцией, и нынешнее "строительство капитализма" в России имеет мало общего с западным капитализмом. Лучше всего разницу между российским и американским капитализмом характеризует один эпизод. Ричард Никсон, в бытность свою вице-президентом, на открытии американской выставки в Москве протянул Хрущеву бутылку пепси-колы со словами "попробуйте, Никита Сергеевич". Простодушный Никита хлебнул, задрав голову, так никогда и не поняв, что кадр этот стоил миллионы, что ради него и была затеена вся выставка, что за него пепси будет финансировать предвыборную кампанию Никсона против Кеннеди (неудачную). Грубо говоря, Америкой правят крупные компании посредством нанятых адвокатов, или другими словами, "что хорошо для Дженерал Моторс, то хорошо для Америки". В России все не так, государственная бюрократия и теперь имеет свои собственные интересы и преследует свои собственные цели, отличные и часто противоположные целям и интересам российского бизнеса. Поэтому борьба титанов между властью и тем, кого в России почему-то называют "олигархами" будет и дальше вестись с переменным успехом. Очень может быть, что в ходе этой борьбы "олигархи" сдадут российское государство какому-нибудь внешнему противнику в обмен на гарантии собственности, как "олигархи" саисского Египта и Ново-вавилонского царства сдали свои страны персам. Но в более отдаленной перспективе неизбежно новое торжество тоталитаризма.
Все мы, конечно, были детьми студенческой революции 60-х годов, и ее разгром и на западе, и на востоке наводит нас теперь на мрачные размышления. Я не призываю к полной политичекой пассивности. Можно и нужно бороться с конкретными проявлениями зверств властей. Я, например, глубоко уважаю молодых людей, называющих себя Анархисты Против Стены, которые едва ли не ежедневно с риском для жизни демонстрируют против этой чудовищной затеи наших властей. Но сам я свое уже отборолся.