Учитель Александр Ефимович : другие произведения.

Конец (что б не сказать по-крепче)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Философский комментарий к поэме Венедикта Ерофеева "Москва-Петушки"

  Конец (что б не сказать по-крепче)
  
  Венедикт Ерофеев достойно завершает полуторастолетнюю русскую литературную традицию, идущую от Грибоедова и Пушкина. После него ничего сколько-нибудь выдающегося по-русски уже не было написано, а если будет когда-нибудь написано (что сомнительно), то это будет уже другая традиция. Поэма "Москва-Петушки" просто переполнена культурными ассоциациями, и поэтому невероятно сложна для комментирования. В этом Ерофеев близок поэзии Анри Волохонского, но, если Волохонский преклоняется перед европейской культурой, то Ерофеев отвергает ее начисто. И делает он это не с позиций русопята: "Знать ничего не знаю и знать не желаю", и не с позиций "борца с европейским империализмом" из колоний. Ерофеев не зря называет Ибсена и Гамсуна своими земляками: он и есть их земляк, и католицизм его тоже не случаен - он принадлежит к европейской культуре по праву, а не из милости, и волен издеваться над ней сколько угодно.
  "И рабочий ударил меня молотом по голове, а потом крестьянка - серпом по яйцам." - Вот вам вся европейская культура в общем виде: германский Тор со своим молотом сверху, греческий Крон, оскопляющий серпом Урана, снизу, а между ними - беспомощная христианская традиция.
  С русской культурой дело обстоит не лучше. Ерофеев напоминает мне чем-то подругу моей старшей дочери, Машу Глозман (Цур) - автора замечательного документального фильма "Magia Russica" о советской мультипликации. Родившаяся и выросшая в Израиле в "русской" интеллигентной семье (отец - поэт, мать - художница), Маша восприняла русскую культуру, как блядство и пьянство, маскирующиеся под духовность, или, как она выражалась, описывая типичную "русскую" квартиру, в бытность свою подростком: "полный бардак, полно пустых бутылок и масса книг". Только пасынок России, бомж и алкоголик со своей страшной судьбой, мог так примерно все и описать: "если, конечно, отбросить в сторону все эти благоуханные плеча и неозаренные туманы и розовые башни в дымных ризах, там в центре поэмы лирический персонаж, уволенный с работы за пьянку, блядки и прогулы". Отсюда и амбивалентное отношение к Ерофееву в России, отсюда же и тот позорный факт, что ни одно эмигрантское издательство не готово было опубликовать самиздатскую рукопись "Москва-Петушки", пока Анатолий Якобсон не оценил ее по достоинству.
  Хороших комментариев к "Москва-Петушки" нет, по той простой причине, что надо быть настоящим энциклопедистом, что бы свободно плавать в том потоке литературы, живописи, музыки, истории, философии, религии, и многого другого, которое туда выплеснуто. Я решил ограничиться философией, не потому что в ней разбираюсь (философского образования у меня нет), а просто этот пласт текста показался мне наиболее интересным. Ерофеев глумливо проходится по всей европейской философии нового времени, от гуманизма эпохи возрождения до экзистенциализма 60-х годов 20-го века.
  Гуманизм:
  "Один мой знакомый говорил, что кориандровая действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, ослабляет душу. Со мной почему-то случилось наоборот, то есть душа в высшей степени окрепла, а члены ослабели, но я согласен, что и это антигуманно".
  В самом деле, чего в гуманизме больше, культа человеческого духа или тела?
  "Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть, и есть - больше того - есть сторона мистическая, сверхдуховная сторона. Так вот, я каждую минуту ждал, что меня, посреди площади, начнет тошнить со всех трех сторон".
  Разграничение физической, духовной и сверхдуховной сторон человека восходит к каббале: nefeš (נפש), ruah (רוח), nešamah (נשמה), но именно основоположник гуманизма, Пико делла Мирандола, познакомил с ней впервые христианскую Европу.
  Кант:
  "... это ведь - пукнуть - это ведь так ноуменально... Ничего в этом феноменального нет - в том, чтобы пукнуть..."
  "Всю жизнь довлеет надо мной этот кошмар - кошмар, заключающийся в том, что понимают тебя не превратно, нет - "превратно" бы еще ничего! - но именно строго наоборот, то есть совершенно по-свински, то есть антиномично."
  Ноумен (гр. νοούμενον) у Канта служит греческим эквивалентом немецкого Ding-an-sich ("вещь в себе"), то есть непознаваемый в принципе физический объект, а феномен (гр. φαινόμενον) - греческим эквивалентом немецкого Ding-für-sich ("вещь для себя"), то есть доступное органам чувств проявление такого объекта. Ерофеев пользуется этими понятиями в прямо противоположном смысле, то есть, как он сам выражается, "антиномично". Антиномя (гр. ̉αντινομία) - тоже кантианский термин, означающий противоречие. Если же учесть, что, как верно заметил Шопенгауэр, сам Кант употребляет понятие "ноумен" неправильно (поскольку это - медио-пассивное причастие от греческого глагола νοέω - "думать", и означает, в действительности, наше представление об объекте, а не сам объект), то количество "антиномий" в этом пассаже дойдет до трех (включая "дам").
  "Для того, чтобы начать ее исследование, надо, разумеется, ее вызвать: или ан зихь (термин Эммануила Канта), то есть вызвать ее в себе самом, - или же вызвать ее в другом, но в собственных интересах, то есть фюр зихь. Термин Эммануила Канта. Лучше всего, конечно, и ан зихь, и фюр зихь, а именно вот как: два часа подряд пейте что-нибудь крепкое, старку, или зверобой, или охотничью."
  "Мы - дрожащие твари, а она - всесильна. Она, то есть Божья Десница, которая над всеми нами занесена и пред которой не хотят склонить головы одни кретины и проходимцы. Он непостижим уму, а следовательно, Он есть."
  Здесь появляются уже немецкие эквиваленты ноумена и феномена, но основное содержание этого пасcажа не в них. Кант, как известно, выбил почву из-под религиозного рационализма, ведущего начало от философии Аристотеля, которую мусульманский философ аль-Фараби 10-го века впервые приспособил к монотеизму. Позже Маймонид перенес эту доктрину в иудаизм, а Фома Аквинский - в христианство. Она заключается в том, что существование творца вселенной может быть рационально доказано в философских терминах. После Канта это утверждение потеряло смысл. Религиозным ответом стало обращение к мистике, выразившееся в протестантском пиетизме и в еврейском хасидизме. Ерофеев, как и положено доброму католику, остается в рамках рационализма, следуя здесь нео-томизму, который объявил принцип неопределенности квантовой механники ультимативным доказательством бытия Божьего, неизвестным Канту.
  Гегель:
  "Мне как феномену присущ самовозрастающий логос". А ректор Сорбонны, пока я думал про умное, тихо подкрался ко мне сзади, да как хряснет меня по шее: "Дурак ты, - говорит, - а никакой не Логос!"
  Здесь феномен употребляется уже в гегельянском смысле, как манифестация Мирового Духа, коему и присущ "самовозрастающий логос". Понятие логоса (гр. λόγος) восходит к философии Платона, где оно означает посредника между миром идей и материальным миром. В этом же смысле логос упоминается в первой строке евангелия от Иоанна.
  "Вот еще Гегель был. Это я очень хорошо помню: был Гегель. Он говорил : "Нет различий, кроме различия в степени, между различными степенями и отсутствием различия." То есть, если перевести это на хороший язык: "Кто же сейчас не пьет?"..
  Здесь Ерофеев третирует "Науку логики" Гегеля, как бессмысленный набор слов, следуя в этом за Шопенгауэром, который считал всю гегельянскую философию мистификацией. По Шопенгауэру Ерофеев тоже проходится в другом своем произведении, "Василий Розанов глазами эксцентрика": А "Шопенгауэр сказал: "В этом мире явлений..." (О нет, я снова не могу продолжать, снова спазмы.)"
  Нитцше:
  "Между первым и вторым стаканом охотничьей? Тоже нет. Между ними была пауза в тридцать секунд, а я не сверхчеловек, чтобы в тридцать секунд что-нибудь успеть. Да сверхчеловек и свалился бы после первого стакана охотничьей, так и не выпив второго..."
  Cверхчеловек - Übermensch Нитцше: гипотетическая личность, стоящая "за гранью добра и зла" и сама определяющая для себя мораль.
  "Брось считать, что ты выше других... что мы мелкая сошка, а ты Каин и Манфред..."
  "Будто не знаешь! Получается так - мы мелкие козявки и подлецы, а ты Каин и Манфред..."
  "Ты, конечно, все можешь, а мы ничего не можем. Ты Манфред, ты Каин, а мы как плевки у тебя под ногами..."
  Каин и Манфред - герои одноименных трагедий Байрона, получивших широкое распроcтранение в России благодаря тому, что были опубликованы в собрании сочинений Бунина среди его переводов. Их романтические образы, навеянные, в значительной мере, "наполеоновской легендой", оказали сильное влияние на Нитцше, который даже написал музыку для "Манфреда". Ерофеев использует их, несомненно, в нитцшеанском смысле, как парафразу сверхчеловека.
  Марксизм:
  "К русским условиям, - сказали, - возможно, это и применимо, но к французским - нет; cтервозность, сказали, у нас еще не высшая ступень и уж далеко не последняя; у вас, у русских, ваша блядовитость, достигнув предела стервозности, будет насильственно упразднена и заменена онанизмом по обязательной программе; у нас же, у французов, хотя и не исключено в будущем органическое врастание некоторых элементов русского онанизма, с программой более произвольной, в нашу отечественную содомию, в которую - через кровосмесительство - трансформируется наша стервозность, но врастание это будет протекать в русле нашей традиционной блядовитости и совершенно перманентно!.."
  Ерофеев высмеивает здесь не советский марксизм-ленинизм, который он справедливо игнорирует, а западный нео-марксизм с его идеей конвергенции, популярной в 60-е годы.
  Экзистенциализм:
  "Догоняю Луи Арагона и говорю ему, открываю сердце, говорю, что я умираю от внутренних противоречий, и много еще чего - а он только на меня взглянул, козырнул мне, как старый ветеран, взял свою Эльзу под руку и дальше пошел. Я опять их догоняю, и теперь уже говорю не Луи, а Триоле: говорю, что умираю от недостатка впечатлений, и что меня одолевают сомнения именно тогда, когда я перестаю отчаиваться, тогда как в минуты отчаяния я сомнений не знал... - а она, как старая блядь, потрепала меня по щеке, взяла под руку своего Арагона и дальше пошла...
  Потом я, конечно, узнал из печати, что это были совсем не те люди, это были, оказывается, Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, ну да какая мне теперь разница?"
  Здесь совершенно блестяще обыгран основной мотив философии Сартра: невозможность настоящего диалога, за исключением внутреннего. Сама эта мысль ведет начало от понятия отчуждения у Кьеркегора.
  Итак, эпоха подражаний кончилась. Ерофеев говорит с западным интеллектуалом на равных и на понятном ему языке (в этой связи, нелепы рассуждения о "непереводимости" Ерофеева). От всего джентельменского набора русского интеллигента у Ерофеева остался один только понтийский царь Митридат шестой, которого в России, за неимением собственной древней истории, считают "почетным русским".
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"