Он расшвыривал спутавшуюся лозу, спотыкался, падал, обдирая в кровь руки, поднимался снова и лупил, лупил по песку в каком-то истеричном остервенении, сотрясая воздух страшным сквернословием. Выходные туфли, конечно же, подпортил изрядно... Но обо всём этом он пожалеет завтра. А пока, пока ничего не жаль, ничего!
Споткнувшись в очередной раз, он не удержался и рухнул, больно ударившись спиной. Мгновенно перехватило грудь, в глазах потемнело, и он лежал, боясь шелохнуться, и хватал как рыба воздух. Но едва ясность ума стала неторопливо возвращаться, первое, что увидел: высокое звездное небо. Оно раскинуло над ним своё роскошное покрывало, а он, крошечный взбунтовавшийся человек, потрясённый мощью и силой мерцающего полотна, медленно восстанавливал дыхание и понимал, что успокаивается.
Еще накануне, готовя грандиозное мероприятие в одном из залов "Интуриста", посвященное своему рождению, он подумать не мог, что его так испугает эта цифра. Пятьдесят. Не знал, что, проснувшись праздничным утром, он утрёт со лба липкую испарину и твёрдо решит никуда не идти. Вернее, на минуту забежит в нарядно украшенный зал, любезно поблагодарит всех собравшихся и, сославшись на срочную операцию, предложит праздновать его юбилей без него. Прихватит со стола бутылку "Столичной" и, старательно пряча глаза, под недоуменное, явно неодобрительное молчание выскочит из зала. Сорвет с места машину и, нарушая скоростной режим и правила обгона, примчится сюда, за город, где чистый воздух, где он один, где нет удушающего липкого лицемерия. Где он, наконец, может быть самим собой.
Это не истерика, нет не истерика, - успокаивал он себя, - и не страх перед осознанием того, что тебе полтинник. Это просто - поступок. Он наконец-таки сделал не то, что принято и обязан, а то, что пожелал сам.
Валера сел, обхватил руками колени и долго смотрел перед собой невидящим взглядом, вдоволь напитавшимся холодным светом. С той поры, рассматривая себя в зеркало, он то и дело отмечал, что глаза переняли этот мерцающий блеск. Что-то закралось в душу, оставаясь пока невнятным и плохо читаемым.
Но уже ставшей привычной рациональность хозяйственника быстро выпроводила из мыслей романтические грёзы. Надо бы дней через десять поле перекопать... Листья вроде убирал, а вон их, сколько вокруг лозы набилось. Он сгрёб их к себе поближе и, собирая в кучу, вдруг ощутил под ладонью маленький колючий комочек. Ёж? Ну конечно ёж! Откуда ты здесь, малыш? Валера бережно поднёс бедолагу к лицу и долго любовался, как тот сопит и, не просыпаясь, настороженно водит розовой кнопкой носа. Поначалу он решил уложить ежа обратно в листья, но, почувствовав, как продрог сам, быстро поднялся на ноги и побежал к дому, крепко прижимая к себе нежданный, свалившийся буквально с неба, подарок.
Уже войдя в дом, заметил, как сиротливо смотрится на столе пустая бутылка водки. Неужели допил? Всю? Когда? Так и не вспомнив про это "когда", он отставил пустую тару под стол и повалился на диван.
Утро наступило быстро.
Валера проснулся. Несмотря на выпитое, голова ни капли не болела. Да и без сухости во рту, видимо, обойдёмся. Вот что значит хорошая водка и чистый воздух. Правда, не ел ни черта. Он взял связку ключей и вышел во двор открывать кухню. Долго стоял возле распахнутого холодильника, но ничего интересного не обнаружил. Затем открыл ванную комнату и надолго пристроился к унитазу. Моча показалась чистой, прозрачной, что ему очень понравилось. И чего люди боятся пятидесяти лет? Вроде, всё точно так же... Чудики, одним словом.
На душе было хорошо и спокойно. Вот только, он было собрался открыть водяной кран, как почувствовал, что на него кто-то пронзительно смотрит. Отвратительное ощущение, особенно в момент, когда знаешь, что вокруг в действительности никого. Он внимательно осмотрел себя в зеркале. Глаза чистые, всё так же гладко выбрит, за ночь щетина даже и не отросла. Он пригладил рукой мелко вьющиеся волосы. Красив. Чертовски красив. Валера любил себя, но еще больше его любили женщины... Чей-то внимательный взгляд не дал таки додумать эту приятную мысль до конца. Валера повёл глазами и невольно вздрогнул. Из слива раковины его изучали два блестящих глазика.
- Ах ты, бестия... А ну, вылезай! - он просунул пальцы в отверстие. Но куда там. Шустрый гекон уж был таков. - Надо же, пугать меня пришёл, - Валера усмехнулся своему отражению. - Пугать меня? Да здесь хозяин - я! Я и никто больше! Сам кого хочешь сейчас напугаю! - отбросив зубную щетку, он выскочил во двор и долго бегал по своему полю, получая удовольствие от холодного воздуха, что заглатывал не жалея горла, от низкого прозрачного неба, вечнозелёных ёлок и олив, что так удачно посадил и которые здорово смотрятся теперь среди голых деревьев.
Наверно со стороны это выглядело забавным, как взрослый солидный седовласый мужчина в выходном костюме носится среди деревьев, но ему было хорошо, а это - главное!
Успокоившись и отдышавшись, Валерий долго раздумывал, как поступить с ежом, но затем махнул рукой и взял его в город. Собрался, перепроверил: надёжно ли закрыты замки, и пошёл выводить свою красавицу из гаража.
По дороге он притормозил машину возле черного хода продуктового магазина, тайным постукиванием коснулся двери, и она почти тут же отворилась. Минут через десять он вынес оттуда клетку с яйцами, осторожно пристроил её на заднее сиденье и тронулся дальше. С центрального входа далеко вперед тянулась неспокойная очередь из простых смертных, тоже желающих есть.
Сиделка должна была ждать его на проспекте, сразу за аптекой. С ней самой он не разговаривал, но так его заверила приятельница, что организовала эту встречу. Валерий понимал, что запаздывает, но никаких угрызений совести не испытывал. Он привык, чтобы его ждали. Всё утро хмурившееся небо наконец-то выжало из себя первые капли. И они, вырвавшись на свободу, тарабанили по лобовому стеклу с такой силой, что пришлось включить дворники.
Валера свернул с центральной улицы на проспект, всё же мысленно проиграв несколько винительных фраз, внимательно оглядел улицу и невольно усмехнулся. Возле аптеки и даже несколько дальше - его не ждали. Во всяком случае, никто из тех редких прохожих, которых он увидел, приспустив оконное стекло, не вписывался в его представление о том, как должна выглядеть обычная сиделка. Хороша работница, ничего не скажешь, подумал он, сворачивая на повторный круг. Так он, окончательно разозлившийся, прокатался вхолостую еще несколько раз. Затем резко тормознул возле аптеки, до конца опустил стекло и высунулся наружу. На улице никого не было. Да это и понятно, лило, как из ведра. Обычно на этой стороне, что рядом с вокзалом, шла бойкая торговля всякой всячиной, а тут закрылись даже лавчонки. Несколько невежливых холодных капель шлёпнули по макушке, и он, смахнув их с волос, поспешно укрылся в салоне. На улице и вправду никого не было, за исключением странного существа - не то мальчика, не то девочки, стоящего под голым деревом и видно, что насквозь промокшего. Какого оно пола из-за короткой стрижки и несуразной одежки было не разобрать. Существо держало что-то в кулаке и с аппетитом уплетало, но, заметив к себе интерес, руку опустило и будто нерешительно подалось вперед. Валера вечно зверюшку всякую жалел, а тут человек мокнет. И потому, не раздумывая, он перекинул коробку с ёжиком на пустующее сиденье переднего пассажира, приоткрыл заднюю дверцу и махнул рукой:
- Давай, садись...Кто ты там есть... Вместе подождем... Только смотри, яйца мне не разбей.
Существо, будто ждало приглашения. Через мгновенье в салоне их было уже двое.
Валера, в который раз за день усмехнувшись в усы, поправил зеркало заднего видения так, чтобы ему было видать еще одного нежданного гостя, и спросил:
- Ты вообще кто?
- Женя, - тихо послышалось в ответ.
- Женя... Понятно... Ну что, Женя, ждёшь кого?
- Уже дождалась...
Валерий, не сумев сдержать удивления, резко развернулся назад: - Кого это ты уже дождалась? - теперь он сам понял, что это всё-таки она, а не он, и принялся снисходительно осматривать пассажирку.
- Вас, - послышалось еще тише.
- Так, девушка милая, Ваш загадочный ответ начинает меня раздражать, - произнес он полу брезгливым тоном. - Верно, говорят, не стоит быть таким жалостливым, это тут же может усложнить жизнь... Давай, доедай скоренько свой хлеб и выкатывайся из машины по добру по здорову.
Девушка смешалась и протянула ему ладошку.
- Это не хлеб... Посмотрите... Это пирог. Это я вам везла...Просто, Вас долго не было, я замёрзла и, чтобы быстрее время прошло, взяла кусочек... Там еще есть, много, смотрите, - она раскрыла какую-то котомку, развернула полотенце.
И Валерий действительно увидел аккуратно разрезанные куски пирога. Рука сама потянулась за одним из них. Аромат ванили и корицы наполнил салон машины забытым теплом. Он надкусил и не смог сдержать сорвавшегося стона. Проглотив кусок, Валера поджал губы, потому что глаза наполнились горячими слезами. Эта свалившаяся на голову странная девчонка со своим несуразным пирогом напомнила ему... Напомнила ему, как воскресным утром он просыпался от запаха сдобных булочек...обязательно с кишмишом... Сонный, с румяными от сна щеками шлёпал на кухню и, прислонившись к дверному косяку, наблюдал, улыбаясь, как мама с подвязанными волосами и в белом крахмальном переднике достает из духовки первую готовую партию. А сверху на плите ждут своего часа ватрушки и обязательный с плетеными косичками пирог.
Чувствуя, что задыхается от воспоминаний, Валерий набрал полную грудь воздуха и резко выдохнул. Сжав в кулаке остаток пирога, он сверкнул глазами в сторону девчонки и сквозь зубы процедил:
- Ты кто и откуда?
- Я Женя...
Валерий прокрутил второпях свою жизнь и понял, что в такую дурацкую ситуацию еще не попадал ни разу. Ему хотелось выйти из машины, резко открыть дверцу, схватить в охапку это существо, которое, как ему казалось, обязательно будет упираться, и вышвырнуть её из своей жизни, как ускользнувший утренний сон. Когда вроде что-то еще помнишь спросонок, но чаще - не помнишь... Благоразумнее так было бы и поступить... Но, он еще раз осмотрел улицу, никого не обнаружил, чертыхнулся про себя и снова обернулся к ней. Девчонка сидела неестественно прямо, скрывая изо всех сил, что дрожит от холода, и вдобавок с её коротких волос то и дело смешно плюхалась капля. Валера отчего-то перестал сердиться, демонстративно долго в этот раз рассматривая её с ног до головы, и, наконец, откинулся на спинку сиденья, не сдерживая судорожного смеха. Он хохотал над собой. Смеялся над тем, что мало того, он, взрослый пятидесятилетний человек, попал в глупую и нелепую ситуацию, так вдобавок: ловит себя на мысли, что не собирается из нее выпутываться, а скорее наоборот - желает участвовать в спектакле и дальше. И быть ни кем иным, а самым что ни на есть главным действующим лицом. Рядом с этой странной крохой он вдруг почувствовал себя сильным, важным и каким-то значимым, чуть ли не вершителем судьбы человеческой.
- Так сколько тебе лет, Женя?
- Восемнадцать, - с каким-то вызовом ответила девушка.
- Сколько? - недоверчиво переспросил Валерий. - Надо же...я бы больше двенадцати не дал.
Он еще раз усмехнулся в усы, заметив, какой безмолвной обидой наполнились её глаза.
- Ладно, ладно, - примирительно продолжил он. - Жень, ну объясни ты мне, глупому, старому дурню, почему ты везла этот пирог именно мне?
Она подняла на него удивленные глаза, смешалась и некоторое время молчала, видимо подыскивая более тактичный ответ. Затем еле слышно произнесла:
- А я не именно Вам везла... Я дедушке...
- Какому дедушке? - и тут, хлопнув себя по лбу, Валера всё понял. - Господи боже мой...так ты и есть та самая сиделка, которую я битых два часа, как жду?!
- ...это я Вас...два часа... - Женя потупилась и не договорила.
Теперь он совершенно иными глазами осматривал девчушку.
- И ты хочешь сказать, что тебе я доверю жизнь своего отца? Тебе? ...Да ты посмотри на себя, ребёнок! ...Стоит, на улице хлеб ест...
- ...Это не хлеб...это пирог,.. - робко послышалось сзади.
- Да молчи уже,.. - Валера повернул ключ зажигания и, наплевав на остывший мотор, рванул с места. - Ну, поехали, к дедушке... Пусть сам с тобой разбирается. Тоже мне...Га-а-авро-о-о-ош-ш-ш...
Последним словом он выплеснул весь накопившийся за жизнь сарказм и еще раз поправил зеркало, чтобы видеть свою скукожившуюся вдруг пассажирку.
........
Гаврош (часть 2-ая)
После внезапного ухода матери, отец, прежде тихий и покладистый человек, разом превратился в склочного капризного старикашку. Валера было предложил ему переехать жить к себе, но тот категорически запротестовал. Мало того закатил серьезный скандал, обвинив сына в бездуховности и осквернении материнской памяти.
- Я здесь с ней всю жизнь прожил! -срывающимся голосом кричал отец. - А ты...а ты,.. - воздуха больше не хватило, и пожилой человек тяжело и обреченно опустился на стул.
Валера пытался было напомнить, что в этой квартире, пробитой им через друзей-приятелей, они живут не так уж и давно, но, глядя на трясущиеся руки и подрагивающий подбородок отца, смолчал.
Старческое ворчание и обиды еще как-то можно было сносить, но вот капризы в еде, когда многое приходилось доставать всеми правдами и неправдами, и беспочвенные жалобы соседям, обижали и уязвляли. Особенно он ощущал это, когда въезжая во двор на ослепительно чистой машине, выходил из неё такой наглаженый и напомаженный, а отец жалкий и неопрятный, услужливо поднимался с лавочки и, оставив своих престарелых подружек в цветных платочках, мелко семенил навстречу. "Откуда он достал эти лохмотья?" - с досадой думал Валера. И, пока подчеркнуто согбенный отец плёлся к нему, красивый, благополучный сын стоически терпел осуждающие взгляды и откровенные перешептывания. Сам, вон каков франт, а отец-то отец... И как не стыдно? Как?..
Дома, открыв холодильник, под завязку забитый так и не тронутыми банками с икрой, ветчиной, рыбой, пачками масла и прочим недоступным в повседневной жизни продуктом, Валера взрывался.
Отец упорно ел лишь яичницу и дешевую вермишель, ни к чему иному не прикасаясь.
- Ну что ты прибедняешься? Ну что? Тебе есть разве нечего? Ты же от этих яиц заболеешь! Я стараюсь, тащу... Что не так, папа? Что не так? - эмоционально кричал сын.
И тут отец совершил невиданное. Он в страхе закрылся от него руками.
Валера застыл посреди кухни с приоткрытым ртом.
-...что?...что? Ты от меня закрываешь? Ты меня боишься?.. Неужели ты думаешь, что я могу тебя ударить?.. - обалдело вопрошал сын. - Папа, да ты что? - он, разом покрасневший, бросился к отцу, коснулся его рук, но тот, громко вскрикнув, стал рьяно отмахиваться. Валера отошел от него, присел на стул и крепко сжал ладонями виски, потому что внутри что-то начало взрываться. Он понял, что это так крепко ударило по мозгам резко подскочившее давление, и если сейчас не успокоиться, то: то ли еще будет...
Отец тоже, как что-то поняв, успокоился и сидел теперь словно мышка.
Время томительно потянулось. Оба сидели тихо, не шелохнувшись. В этой зловещей тишине могла пройти целая вечность.
- Папа, ладно, забыли, - Валера тяжело поднялся со стула. - Пойду я...
- Опять шляться, гулять спешишь, а мне тут одному сидеть, - язвительно послышалось в ответ.
- Да уж, а то к тебе тут никто не приходит. Соседка скажешь, с пятого этажа не спускается?
- Да что ты, что ты! - отец замахал на него ладошками, как на черта. - Какой сам, так и на людей порядочных наговариваешь! Тебе все плохие, один ты хороший! - отец опять разошелся не на шутку. Он разволновался, и затрясся всем телом.
Но Валеру тоже было не остановить:
- Ну да, я плохой! Но именно я делаю вид, что не вижу, как из дома пропадают вещи! Мамины, между прочим, вещи!
Отец схватился за сердце и повалился на диван.
- Не притворяйся мне здесь, не притворяйся! - безжалостно произнес сын.
- Что именно у тебя пропало? - неожиданно спокойным тоном произнёс отец.
Валера аж растерялся и не нашелся, что ответить. Он оглянул комнату и выпалил:
- Вот где книги? - он повел по корешкам, демонстративно проваливаясь пальцами в пустующие прорехи. - Тут уже столько не хватает, что никакая маскировка не поможет! А посуда где? - он подошел к посудному шкафу и сделал вид, что пытается отодвинуть стекло, именно то, которое никогда не отодвигалось.
Уловка удалась, отец не выдержал и бросился к нему - удерживать.
- Не трогай! Это пока моё всё! А раз моё, то, что хочу, то и делаю. Кому хочу, тому и дарю! Не твоё дело!
- Ой, папа... Если бы ты дарил... Обирают тебя твои добрые люди, - Валера с особым сарказмом произнёс последние слова. Он ждал ответной тирады, но так и не дождался. Отец, сцепив между коленями руки, сидел согнувшийся и оттого невозможно жалкий. Захотелось подойти к нему, обнять крепко-крепко и сидеть долго-долго... Но это был один из тех упущенных моментов, о которых потом жалеешь всю оставшуюся жизнь. Слабость, которую принято считать минутной, рассеивается и наступает обычная суровая действительность, в которой мужчине неловко показаться сентиментальным.
Время было упущено. Отец ждал, но так и не дождался. Порыву, которому ничего не стоило наладить отношения, не случилось стать действием. Он так и остался порывом...
- Ладно, пап, я действительно тороплюсь... Пойду я, - Валера, стесняясь своей силы и здоровья, мялся и искал предлог, как бы скорее отсюда уйти. Квартира любимой мамы, куда он всегда рвался и стремился, куда нёс свои тайны, радости и печали, невозможно его тяготила. Верный друг ушёл, а этот остававшийся, вроде тоже родной человек, но ведёт себя ведь хуже врага.
Валера, понимая, что если вот так сейчас оставит его, то потом получит еще большую головную боль. Отец перестанет подходить к телефону, откажется от пресловутой яичницы, да еще и дверь на щеколду запрет. Надо было мириться.
- Ладно, давай руку. До скорого, пап... Ты скажи, что тебе в следующий раз привести?
Отец подал ему вялую руку и ответил:
- Сиделку.
- Кого? - улыбнулся сын. Отец так его удивил, что он разом забыл о недавнем конфликте, даже ушла тяжесть с души. - Пап, кого тебе привести?
Отец, поняв настроение сына, уловил также то, что нечаянно придуманное для очередного каприза слово и вдруг сорвавшееся - можно и нужно отстаивать.
- Ничего не знаю, найди мне сиделку! Пусть приходит, смотрит за мной... И это...как его...пусть следит, чтобы у меня ничего не украли! - глаза отца блеснули вредным, но молодым светом.
- Ну ты меня прям огорошил, право... Где я тебе сейчас сиделку найду? Люди из города уезжают.
- Это не моё дело. Где хочешь и кого хочешь - ищи, - категорично заявил отец. - Дверь захлопнешь.
Разговор и посещение на этом заканчивались.
И вот теперь этого "кого хочешь" Валера вёз отцу. Он еще раз усмехнулся, предвкушая его первую реакцию на это чудо. Дальше порога он нас не пустит, решил Валера и поддал газу. Ливень не унимался, и оттого из-под колёс взметнулись высокие брызги. Тротуар был безлюден и пуст. Окатить было некого. И потому можно позволить себе такое роскошество.
Девчонка продолжала дрожать. Нужно было поддержать разговор, чтобы как-то вывести её из такого состояния.
- Так что же ты, Женя, к старому постороннему человеку в машину уселась-то? Не побоялась?
Он ожидал быстрой реакции на свои слова, но девчонка будто спала с открытыми глазами. Совсем замороженная, подумал он.
- ...Я номер машины увидела...а Вы же всё время мимо проезжали...
- А-а-а...ну да... ну да... Слушай, а ты хоть что-то делать можешь? - он посматривал на неё в зеркало заднего обзора. - Ну там, еду готовить, стирать, убирать умеешь?
- Умею, - спокойно послышалось в ответ.
Валера усмехнулся подобной самоуверенности и нахальству.
- В детском саду тебя этому научили? - произнёс он и еще раз наткнулся на колючий взгляд, который его невозможно смешил.
В этот момент из-под колёс обгонявшей с её стороны машины взметнулась водяная волна и окатила оконное стекло. Девчонка чертыхнулась и недовольно произнесла:
- Ой ты...как они ужасно ездиют!
- Они что?! - Валера даже развернулся. Но Женя, решив, что мужчина пожилой и оттого не расслышал, спокойно повторила:
- Да, ездиют они, говорю, ужасно...
- Деточка моя, ты откуда приехала?
- Ниоткуда. Я здесь живу.
- Где, здесь?
Женя недопонимала, что именно требует от неё этот человек.
- Я сейчас в посёлке живу. Но раньше жила в другом месте. Вам адрес сказать?
Валера еще раз, сощурив глаза, посмотрел на неё, то ли дурочка, то ли издевается... Да нет, скорее святая простота. Нет, ну надо же...
- Где училась, спрашиваю? Кто тебя учил так разговаривать?
- Как так?
- Боже мой, вот я попал... Боже мой, кого я везу?.. Ты хоть знаешь к кому ты едешь?
- Знаю, - обиженно произнесла Женя.
- Так к кому?
- К дедушке.
- Ах, ну да...к дедушке, - Валерий громко выдохнул. Он видел, как девчонка нервно заёрзала, забилась в угол и боится теперь поднять на него взгляд. Он приметил, как до того, она то и дело его внимательно осматривала. Ну, чего я завелся-то? Ну, подумаешь, слово не так сказала, надо значит объяснить человеку как правильно.
- Жень, а Жень, ты мне там яйца не подавила? - как можно веселее и примирительнее спросил он. И по смешно раздувшимся ноздрям и всхлипнувшему носу догадался, что на подобную мысль сам же и натолкнул. - Ну-ну, осторожнее... я вот тебе раздавлю! - он от души рассмеялся чему-то своему и совершенно непонятному ей. Уже въезжая во двор, Валера тихо сказал:
- Женя, запомни: машины ездят. Ездят они. Поняла? Ездят, а потом останавливаются, - на этом слове он притормозил машину у подъезда. - Вот и приехали. А то смотри, дедушка у нас умный, - он протянул ей коробку с ежом: - Давай, понимайся на третий этаж. Там коричневая такая дверь, и звоночек справа. Вот в него и звони. Нажала, отпустила. Нажала, отпустила. И так три раза.
Женя звонила долго, но никто не открывал. Дверь была красивая. На золотистой табличке наклонными буквами выгравировано: Нилов С.Д.
Валерий поднялся, вздохнул и молча открыл дверь своим ключом. Отец стоял у стены, согнувшийся и напуганный. Но, заметив сына, а за ним девушку, он прямо на глазах начал выпрямляться. Валерий уж и позабыл, что отец может быть таким высоким.
- Папа, знакомься, это Женя, - он подтолкнул девчонку вперед.
Валера никак не ожидал подобной реакции. Он еще раз критически осмотрел Женю. Девчонка, как девчонка... Ничего особенного. Курточка странная, дешевенькая, брючишки коротенькие, наверно материала не хватило длиннее сделать, сапожки какие-то подозрительные. Но предел всему - стрижка, эта убивающая стрижка! Слов нет! Какая там девушка? Да она мальчишка! Гаврош! Ну да, Гаврош и есть...
Но отец, по всей видимости, так не думал. Следующий его поступок не просто удивил Валеру, а убил окончательно. Он приблизился к девушке и поцеловал ей руку. Такой вот галантный кавалер.
Странное дело, но Женя совершенно тому не смутилась. Напротив, она в таком кокетливом изяществе склонила голову, будто это было её жизненным предназначением: подавать руку для поцелуя. Таким счастливым и волнующимся Валера отца никогда еще не видел.
- Ну вы, ребята, даете! Может мне вообще, уйти? Папа, не забывайся, я тебе не развлечение привёз, а того - кого ты просил, - следующее слово он произнёс по слогам: - Си-дел-ку... Сиделку, папа!
Улыбка с лица отца сошла, а само оно как-то разом скукожилось. Он согнулся и молча пошёл в свою комнату, как послушный ребенок, обиженный несправедливым окриком. Но в настроении уходящего отца было больше необъяснимого разочарования, нежели детской обиды.
- Женя, а ты чего стоишь? А ну-ка, марш в ванную. Отогреваться!
Еще один напуганный зверёк выпучил на него глаза.
- Боже мой...как мне этот детский сад надоел! А ну-ка снимай обувь и быстро иди раздеваться! Тоже мне, Гаврош! Что это ты держишь?
Женя безмолвно протянула ему обувную коробку, под крышкой которой, закутанный в тёплые тряпочки, безмятежно посапывал маленький колючий комочек, которому одному пока здесь было хорошо и спокойно.
Она аккуратно сняла сапожки, поставила их в уголок, но один из них предательски наклонился. Женя испуганно его поправила, но Валерий, конечно же, заметил громадную дырищу на подошве. Он оттолкнул девушку, взял разом два сапожка и перевернул. Вторая подошва ничем от первой не отличалась.
- Это что?
Женя густо покраснела и тронула входную ручку.
- Откройте...
- Это что, спрашиваю? Ты так по улицам ходишь? Видно до тебя никому дела нет...
- Есть до меня дело... А это ничего. Ерунда... Просто до остановки далеко очень, вот я и бегаю... Это от бега всё, честное слово! Меня дома тоже ругают...
- От бега говоришь? А не от того, что у тебя дрянная обувь?
- От бега... Это новые сапожки... Честное слово! Стёрлись просто быстро...
- Угу, вижу, что новые... Иди в ванную. Хватит болтать. И так весь день из-за вас потерян...
Гаврош (часть 3-я)
Валерий глянул на часы и ужаснулся. В этой суматохе совершенно ведь вылетело из головы, что он давно должен был выйти из дома! Сегодня они с его царицей Тамарой планировали уехать за город дня так на два на три, чтобы вдвоем отметить его день рождения.
Эта женщина, случайно появившаяся в жизни, сумела задержаться в ней на десять лет. Познакомились они более чем романтично - она неторопливо шла по тенистой стороне улицы, но шла так, будто лебедь плыла. А он, выхватив и сразу оценив эту царственную походку, резко притормозил у пыльного бордюра, пригнулся к рулю и, внимательно наблюдая за заворожившими взгляд ножками, судорожно выстраивал стратегический план захвата этой породистой, как он решил, бабёнки. На его счастье, а скорее погибель, она остановилась возле аптеки, как бы раздумывая: входить/не входить, а затем, элегантно поправив темные очки, все же вошла. Он, разумеется, тут же последовал за ней...
С тех пор его и без того насыщенная жизнь приобрела особую пикантность. Эдакую перчинку. Откуда ему, наивному человеку, было тогда знать, что в тот знаменательный день на улице города разыгрался тщательно продуманный спектакль, в котором Царица Тамара искусно прикинулась жертвой. Лишь спустя много лет, во время бурной ссоры, ему, в сердцах, раскрыли глаза на эту хлёсткую правду...
Впрочем, к тому времени он уже сам, пресытившись острыми ощущениями, многое понял и нет-нет да и ловил себя на мысли, что ему всё чаще хочется завопить что есть мочи: мужики, дурни такие, ну не знакомьтесь вы с ними на улице, не верьте вы в случайности и совпадения! Но накричавшись внутренне, ничего в своей жизни не менял. Наоборот, чем глубже и отчетливее раскрывалась перед ним сущность этой женщины, тем сильнее и судорожнее он её любил.
Не без добрых людей стало известно, что он у неё не один. Не один: давно и множественно. Узнав об этом, он избил гадину до крови и, выхлестнув всю злость, любил в ту ночь её с еще большей силой. Да и она отдавалась ему по-особенному неистово. Как никогда еще за их жизнь...
Уставшая и довольная, откинувшись на подушки, шептала в самое ухо: - ...бог ты мой...как сладко...Да за такое счастье, я готова терпеть от тебя всё что угодно...Только ***,... *** меня вот так всегда... Ни с кем и никогда мне не было еще так хорошо... - и, впившись в него, расчувствованного, целовала, целовала умопомрачительно долго...
Это для неё, царицы своей, он выстроил этот дом в пригороде, куда уехал от всех и так спокойно выспался прошлой ночью. Для неё посадил деревья, что так радуют сегодня глаз. И это она регулярно оставляла их несостоявшихся сыновей в известном медицинском учреждении.
Валерий нервничал, волновался за неё, просил предпринимать хоть какие-то меры, но она лишь лениво отмахивалась.
- Глупости всё это... Чтобы я, когда мне так хорошо, вскакивала и бежала куда-то сломя голову?.. Да не будет этого никогда. Чего ты-то издёргался? За свои удовольствия я сама и расплачиваюсь... Это ты у меня, гуманист редкий, - произнесла она с какой-то злостной усмешкой, - вон как прытко в ванную-то бежишь...
Да, права, именно так и бежал. А что... Команда командой - хорошие все люди, но он, давно ей не доверяя, полагал, что благоразумнее поберечься. Пусть обижается, но береженого бог бережет.
Хотя... Именно она тогда спасла им жизнь. С особой нежностью и благодарностью он целовал небольшой шрам под её левой лопаткой.
Они любили наезжать туда, в их общий дом, даже зимой. Кое-как пережив первые холода, Валерий надумал на будущий год сложить настоящий дровяной камин. Проштудировав массу информации, опросив знатоков и прочих смыслящих в этом вопросе, задумку в жизнь таки воплотил. Камин смотрелся не так уж цивильно, но дрова в нём разгорались по-настоящему. Так приятно потом было сидеть у него вечерком, обнявшись, не в силах отвести взгляд от притягательного яркого пламени. Щеки пылали, а зрачки переглядывающихся, будто только влюбившихся людей отражали пламенные язычки, ответно излучая счастье и радость. Валеру же переполняло еще одно дополнительное чувство: гордость, что и это у него получилось!
Потом, спустя время, анализируя случившиеся, он никак не мог восстановить в памяти многие фрагменты того вечера, а вернее ночи, понимая, что действовал необдуманно, сплошь на инстинктах. По всей видимости, что-то нарушилось в тяге, раз в комнату повалил коварный угарный газ... Но, они беззаботно спали и, разумеется, обо всем этом знать не могли.
Он только почувствовал, как по малой, видимо, нужде через него бесцеремонно перелезла его царица. Слышал, как она борется с щеколдой, которая действительно иногда заедала... Слышал, но не мог разлепить глаз. И тут громкий вскрик, грохот падающего стула и...очертание оседающего на пол человека заставили его очнуться. Он рывком сел в постели и тупо смотрел, как обездвиженное тело лежит возле двери. Помнил, что еще с досадой подумал, как же теперь откроет заблокированную дверь. Мозги затуманились, и голова напрочь отказывалась соображать. Потом в это сложно было поверить, но он на самом деле не понимал тогда, где находится и кто это так неловко тут упал...
Пошатываясь, Валерий шагнул к двери, благо это было недалеко, подхватил подмышки застонавшую женщину и только теперь страшно запаниковал. Наконец дошло в какой они опасности, и сейчас, если не открыть дверь, то он и сам повалится рядом. Щеколда мягко поддалась, а может, это руки оказалась такими сильными. Холодный, морозный воздух обжёг легкие. Но Валерий сам дышал как пёс и заставлял дышать её.
Они сидели на пороге, не ощущая холода, и плакали будто дети.
- Ты спасла нас...спасла...
И ведь на самом деле, не встань она по нужде... Нет, лучше не думать, что могло бы быть: не встань она по нужде.
На ранку под лопаткой ему пришлось наложить два шва, ведь падая, она напоролась на выступ от спинки стула. Опять была кровь, много крови. Но она, еще его и воодушевляя, всё шептала:
- ..мне не больно...не волнуйся, мне не больно... главное, что живы остались...
Царица. Одним словом, царица, - слеза капнула прямо под руку, когда он уже накладывал повязку.
...Вот отчего этот шрам под её левой лопаткой был ему особенно дорог.
Из ванной комнаты валил пар, а из самой ванны уже собиралась переливаться вода.
Валерий, бегая по квартире, запнулся об обувную коробку. Тьфу ты... Крышка коробки съехала, а ёжика слегка качнуло к противоположному боку. Такое невежливое обращение ему не понравилось, и он решил приоткрыть глаз.
- Женя, где тебя носит? - выкрикнул из ванной Валерий, и его грозный голос раскатистым эхом отозвался в квартире. - Я из-за вас невозможно опаздываю!
- Здесь я, - раздалось у него за спиной.
- Ох, так ты всё это время здесь стоишь что ли? Чего тогда я ору на всю квартиру и кому, спрашивается, ору, если ты здесь? Вот тоже...недоразумение, - он ворчал, получая в действительности невероятное удовольствие от своей разливающейся грозности. Еще строже сдвинув брови и едва сдерживая смех, Валера гаркнул: - А ну, марш в ванну!
- ...как в ванну...Вы же...
- Ну и что я! Детей я, по-твоему, не видел никогда? И не мыл? - Валерий, прекрасно понимая, как же жутко она стесняется, уходить никуда не собирался. Девчонка может серьезно простудиться и её нужно как следует прогреть. Сама она, разумеется, этого сделать не сумеет. - Стесняешься? Ну, стесняйся дальше, - он бесцеремонно стянул с нее кофту, подхватил Женю, удивившись невесомости этой девчушки, и в чем осталась - усадил в ванну. Та было завизжала и попыталась противиться, но Валерий, отвесив ей необидный подзатыльник, окунул поглубже: - А ну-ка, молчать. Вот только пикни мне. Сиди и получай удовольствие. Думаешь, мне больше заняться нечем, как с тобой тут возиться? Если думаешь так, то возомнила ты о себе, кикелка этакая, дальше некуда! - с этими словами он открыл душ и пустил крепкий напор горячей воды ей на голову.
Женя закрыла лицо ладонями и покорно сидела, не издавая больше ни звука.
- Так,.. тебе какой шампунь лучше? - свободной рукой Валерий перебирал на полке яркие флакончики, не зная на чем остановиться.
- Не лейте так сильно, я захлебнусь сейчас...мне уже сердцем плохо...
Женя и вправду сильно раскраснелась.
- С сердцем?! Согрелась? Прохладнее воду сделать? - Валера понял, что перестарался с температурой, бросил душ и виновато замешкался. - Совсем плохо? Чего молчала-то?
Женя лишь на него выразительно посмотрела.
Валерий сбегал на кухню и принёс ей стакан прохладной воды, который она с жадностью осушила.
- Ну что? Полегче тебе?
- Да, уже хорошо...спасибо...
- Ну вот, выбирай шампунь, сейчас голову вымоем, оденем тебя, позавтракаем, и я побегу...
- У Вас так много шампуней! - произнесла Женя восхищенно. - Но, мне мыло лучше...
- Что еще за мыло? - искренне удивился Валера.
- Детское.
- Ах, детское! Ну-да.. ну-да...детское... Вот только я не уверен, есть ли оно у нас. А то мы, знаешь ли, мужики. Мы чаще хозяйственным моемся, - он нехорошо хохотнул и, напустив на лицо серьезную мину, выкрикнул в коридор: - Папа! Пап, ты где там? Мыло детское у тебя есть? А то наша Женя ничем другим не моется! - закончил он всё-таки полушутливо.
Отец, как оказалось, околачивался поблизости. Тут он в очередной раз потряс Валеру своими действиями. Кто бы мог подумать, что простая просьба в поиске этого злосчастного куска мыла отзовется в старом человеке такой участливой прытью. Он отворял дверцы шкафов, выдвигал ящики и, ничего не обнаружив, недовольно задвигал их обратно. Даже порывался выйти на открытый балкон, куда никогда в это время года, Валера голову давал на отсечение, в жизни не выходил. Берегся. А тут... Нет, ну надо же... Ай да папа...
Поняв, что если его не остановить, сегодня он не закончит с этим серьезным поручением.
- Ладно, пап, не ищи. Уж как-нибудь мы её нашими средствами сейчас худо-бедно обработаем. Как новенькая будет! - улыбаясь, он вылил полную пригоршню шампуня на Женькины короткие волосы и энергично принялся её намыливать. Пены получилось выше крыши.
Девчонка под его руками оказалась такой размякшей, податливой, с каким-то на удивление благодарным и добрым взглядом, что по телу мужчины пробежал электрический разряд. Нет, это чувство показалось ему не легко объяснимым возбуждением. Тут было что-то иное, доселе неведомое. Наверно, нечто схожее испытывают отцы, у которых подрастает дочка. На этой мысли он хоть и тяжело вздохнул, но удивительно: на душе перестали скрести кошки, и из какого-то забытого далёка напомнило о себе теплое, пока что неуверенное в себе спокойствие.
...О, нет, - решил Валерий, - нельзя так расслабляться.
Он, будто что-то оборвав в себе, грубо всучил Жене душ:
- Давай, дальше сама... А то размечталась она... Ты что думаешь, я тебя тут сейчас всю мыть буду? Вот не было у человека печали, - Валерий напустил на себя как можно больше непричастного безразличия и непринужденно продолжил: - Как раз и постирушку, может, здесь же устроишь? А что...вот прям в этой же ванне сразу всё и постираешь. А, Женечка? Постирушечку устроим? - ему невозможно опротивел свой же голос, но уже было не остановиться: - В следующий раз, если придешь, дома всё грязное собери и сюда неси. Мы тут с дедушкой тебе всё постираем... Больше же нам заняться нечем! - последние слова он произнёс действительно с откуда-то вдруг вынырнувшей злостью.
Как и следовало ожидать, девчонка тихо расплакалась от этих его необъяснимых перепадов в настроении. А её худенькие плечики так трогательно подрагивали...
- Ладно, ладно тебе...лишнюю сырость тут нам не разводи, - Валера, заметно смущаясь, произнес эти слова более мягко и миролюбиво. - Сейчас я тебе халат принесу, - но все-таки не удержался от вредности: - От бабушки моей остался.
Не заходя в ванную, он просунул руку, нащупал крючок и повесил на него большое полотенце. Следом мягкий махровый халат. Мужской, правда. Всё новое, из упаковок. Не пожалел.
Женя стояла в коридоре, рассматривая себя в огромные зеркала - от пола до потолка. Как только она, распаренная, вышла, Валера подвязал ей халат огромным, как кушак, поясом, а из полотенца соорудил на голове роскошный тюрбан. Поодаль притулились мужчины и, не сговариваясь, любовались ею, как результатом сотворения рук своих.
Валера, усмехнувшись по-доброму и внутренне с ним согласившись, вслух произнёс совсем иное:
- Она что ли очаровательная девушка? Она? Вот эта? - он, выказывая явное недоверие его словам, вопросительно глянул на отца, выжидая, что же ему ответят.
Тот, растерявшийся и не принимающий его игры, явно был на стороне Жени и не постеснялся этого продемонстрировать.
- Да, вот эта, - с вызовом произнёс отец и стал еще выше и ровнее. Правда, за толстыми линзами очков глаза показались непривычно увеличенными, с беззащитно подрагивающими веками. Валера приобнял отца за плечи и подтолкнул вперед.
- Ладно, народ, на кухню ступайте. А то мы сегодня к завтраку подтягиваемся, как истинные аристократы. К полудню. - И будто случайно склонившись к Жене, шепнул: - А ты, будешь интересной женщиной. Когда-нибудь будешь... - сказал и как ни в чем не бывало прошел вперед, оставив за спиной ошарашенную девчонку.
Отец давно сидел на своем месте за столом и всё порывался выглянуть в коридор, недоумевая отчего Женя не идет.
- Где...она? - спросил он конечно же у сына, но в то же время как-то отстраненно, не глядя в глаза.
- Кто? - как можно удивленнее переспросил сын.
- ...Девушка, - и чтобы предупредить вопрос, уточнил: - Которую ты привез, - отец говорил, как неуверенный школьник.
- Женя?
- Да.
- Ах, Женя, - потянул слова сын, вольготно облокотившись на диван и раскинув руки по его спинке. - Да чего-то в коридоре стоит. Тебя наверно стесняется... А может и боится... Жень, ты дедушку стесняешься или боишься?
Отец посмотрел на Валерия поверх очков, потом долго их поправлял, всё всматриваясь и всматриваясь в его лицо. Пошевелив губами, ничего так, правда, не сказал. Того, что хотел в действительности сказать. Слегка подрагивающим, но хозяйственно-повелительным тоном, в котором явно читалось, что смеется тот, кто смеется последним, он произнёс нервно и нетерпимо:
- Ладно, хватит-хватит... пошутили достаточно. За стол пригласил, а что у нас имеется из угощения?
- Не знаю, папа. Это мы у тебя в гостях. Тебе и угощать. Яиц, правда, я не привез. Женька их по дороге все перебила.
Он так и знал, что возмущенная этим беспочвенным обвинением Женя тут же влетит в кухню. И не ошибся. Тюрбан с головы спал, а она с надувающимися щеками, растерянная, удивленная, потрясенная - была невозможно милой и в самом деле - очаровательной. Только вот эта стрижка...
Валерий подмигнул ей, как сообщнику, загадав, что если ухватит задумку, то в разведку с ней ходить можно.
Он уменьшил звук радио, еще раз усмехнулся в усы, кашлянул и совершенно серьезным, даже ищущим сочувствия тоном, начал:
- Вот представляешь, папа...с таким трудом я достал эти яйца... Выстоял громадную очередь, на холоде, под проливным дождем, а Женька влетела в машину и в одну секунду хрясь на них!
Все присутствующие невольно сморщились, представляя, как это могло быть...