Аннотация: Старая сказка на новый лад. История одного освобождения из долгого плена в годы боевых действий на Северном Кавказе в конце XX, начале XXI веков
ПОД СТУК КОЛЁС
За свои более чем полувека я немало времени провёл в дороге. Ездил на автомобиле, по изобилующим крутыми поворотами, дорогам в горах Памира, Тянь-Шаня, Северного и Южного Кавказа. Перелетел самолётом вдоль и поперёк всю нашу бывшую общую огромную страну, именуемую СССР. Ходил на теплоходах, паромах и катерах по Каспийскому и Чёрному морям. Но больше всего я любил ездить в плацкартных вагонах поездов дальнего следования. Именно плацкарта и именно в поездах дальнего следования позволяет встретить на своём пути разных и интересных людей, услышать множество непохожих друг на друга и невероятных историй, почуствовать жизнь во всём её разнообразии.
В поезде всегда быстро сходишься с людьми. Через несколько минут знакомства ты уже знаешь о попутчике так много, как будто прожил рядом с ним достаточно долго и с большой долей уверенности можешь сказать сколько грехов и рубашек у него.
Эту историю я услышал, возвращаясь из Москвы в Ростов-на-Дону в поезде, следующем до Адлера. Ещё стоя на пероне Казанского вокзала я обратил внимание на стройную девушку с миловидным лицом и, привлекающим взгляды мужчин формами. Она стояла посреди перона, с нетерпением поглядывая на закрытые двери вагона, ожидая посадки. Рядом с ней суетился какой-то молодой парень, раболепно заглядывая ей в глаза, что-то говорил. Она отвечала ему явно с неохотой, просто ради приличия, видно, не желая обидеть его.
В вагоне мы оказались соседями по плацкарте. У меня было нижнее место в купе, а им достались боковые койки. Поезд отошёл от перона точно в назначенное время во второй половине дня. До Ростова было ровно сутки. Все, как всегда, быстро перезнакомились между собой. На столе возникли традиционные в этих случаях пакеты с разнообразной снедью. После плотного обеда, кто-то прилёг на койку отдохнуть, кто-то завалился читать детектив или любовный роман. Я, как обычно, решал сканворды, до которых до сих пор охоч. Парень, сопровождавший девушку, пошёл в ресторан попить пива и застрял там до позднего вечера, пока девушка, ворча, не привела его тёпленького и не уложила спать. Сама села на свою койку и, устремив невидящий взгляд в тёмный квадрат вагонного окна, притихла, очевидно, находясь в этот момент где-то очень далеко. Потихоньку все в вагоне затихли. Умолкли разговоры. Все уснули. Пожалуй, во всём вагоне остались не спящими только девушка и я. Мы некоторое время молчали, занятые своими мыслями. Затем сам по себе затеялся негромкий разговор. Вернее говорила девушка, а я слушал.
Исповедь стриптизёрши
История банальна. Молодая женщина приехала из Каменска Ростовской области в Москву заработать на жизнь и поднять маленького сына, оставшегося без отца, бросившего их ещё до рождения ребёнка.
Устав за целый день от бесплодных попыток найти достойную для себя работу, забрела в Парк Горького - немного передохнуть.
Там ей в руки попалось приглашение бесплатно посетить весёлую дискотеку в известном в то время московском клубе ..., впрочем, не буду указывать его название, чтобы меня не заподозрили в рекламировании этого заведения.
Дискотека была со стриптизом. На высоком пъедестале, в стеклянном цилиндре, поочерёдно, сменяя друг друга, медленно обнажаясь, танцевали девушки-стриптизёрши, а внизу бушевало человеческое море, очумевшее от грохота музыки и пьяного угара. Но на удивление ни драк, ни потасовок, к которым она привыкла в своём провинциальном городке, не было. За порядком следили, устрашающих форм, парни. И к танцовщицам никто не приставал.
Дождавшись конца дискотеки, она подошла к менеджеру клуба и спросила, не найдётся ли для неё работа.
Окинув профессиональным взглядом молодую женщину, менеджер сказал - "Приходи завтра в 8 вечера. Попробуем тебя в стакане"
В этом месте рассказа я, невольно, взглянул на неё - стройная фигура, высокая грудь, нежная кожа делало её достаточно сексуальной. Мимо такой мужчине трудно пройти, не вперив взгляд в её женские достоинства.
"...Вечером, когда я пришла в клуб - продолжала она, сделав вид, что не заметила моего искрометного невольного взгляда, - менеджер подал мне небольшую коробочку и велел, надев то, что находилось там, подняться в, освещённый софитами, прозрачный цилиндр. В коробочке были стрингеры - это такие две ниточки с куском треугольника из чёрного атласа. Ничего не поделаешь, пришлось облачиться в них, лезть почти на трёхметровую высоту и извиваться вокруг трубы в стеклянной будке над танцевальной площадкой под монотонный ритм современной, так называемой, клубной музыки ...".
Видимо её теловращения понравились менеджеру, и она была принята на работу. Начались рабочие будни. В принципе работа ей нравилась. Она зарабатывала неплохие деньги - по 150-200 баксов за вечер.
Те, кто танцевал внизу или по индивидуальному заказу получал в несколько раз больше. Оказание интимных услуг от неё никто не требовал - это зависело от её желания оказывать их.
"...Все, работающие в клубе, относились друг к другу без особой приязни, но ненависти и зависти особо не чувствовалось. Каждый зарабатывал, как мог и чем мог.
Кто-то оказывал гей-услуги, кому-то приходилось удовлетворять лесбисткие похоти. Была в этом клубе и стена, разделенная матерчатыми кабинками - такие есть в любом пошивочном ателье или магазине одежды. В самой стене были отверстия, предназначения которых мне долго оставались непонятными. Потом девочки мне сказали, что здесь оказывались услуги для ананистов и любительниц мастурбировать. Это была самая неквалифицированная и малооплачиваемая работа - всего 50$ за ночь, - и на неё принимались любые желающие подзаработать, независимо от возраста и красоты. В основном это были студентки, даже из таких престижных ВУЗ-ов, как МГИМО, ВГИК и Бауманский ТУ, не говоря уже о других учебных заведениях..."
Так пролетело два года. У нее появились нарядные туалеты, она снимала квартиру в центре Москвы, да и сынульке отправляла достаточно, чтобы бабушка ни в чём не отказывала внуку. Казалось бы, ну, что тебе не хватает.
А не хватало простого бабьего счастья, теплоты. Конечно, она не святая и вполне здоровая женщина, способная совратить любого мужчину. Но это был просто секс - удовлетворение своих животных инстинктов, а любви не было. Она знала, какими глазами смотрят на неё мужчины, но не тешила себя надеждами - в один прекрасный день встретить принца, который подарил бы ей бесконечность.
Не тешит себя она ими и сейчас, когда рядом с ней появился этот парень, тоже провинциал, ринувшийся в Москву в поисках денег. Но ей уже под тридцать. Танцами в стакане продержаться можно ещё год-два. А потом? На панель? О, она насмотрелась на этих молодящихся старых шлюх. Нет, спасибо. Ни за какие деньги мира не согласилась бы она на такую "сытую" жизнь. И, когда этот мелкий торговец с рынка в Домодедово предложил ей, как говориться, руку и сердце, она, недолго думая, согласилась.
Вот теперь едут в Каменку, к сыну. Надо же их познакомить, а заодно повидать сынишку, по которому так соскучилась и ради счастья которого она готова пожертвовать всем, даже своим счастьем.
С этими словами она глубоко вздохнула, посмотрела на своего избранника, потом её грустный взгляд скользнул мимо меня и она, выдохнув, сказала: "Уже поздно, давайте спать, завтра утром я буду уже дома" - и с этими словами забравшись под одеяло, уткнувшись головой в подушку, затихла, однако мне казалось, что она не спит, а просто спряталась от, до сих пор, гложущих её сомнений в правильности выбранного пути.
Поезд неуклонно мчал нас на юг. Я долго не мог заснуть, крутился на своей койке, переворачивался с боку на бок. Ничего не помогало. Колёса поезда равномерно отбивали такт "тутý-тутýх...тутýтутутýх...тутý-тутýх...". Я сел, опёршись спиной о стенку плацкартного купе. Долго смотрел в окно на проносящиеся мимо меня в ночи пейзажи. Снова лёг, а сон как не шёл, так и не шёл. Этот размеренный стук колёс напомнил мне другую историю, рассказанную в поезде несколько лет назад.
Старая сказка на новый лад
Поезд Москва-Абакан отошёл точно по расписанию в пять минут двенадцатого вечера с Ярославского вокзала. Ночь прошла незаметно. Все устали перипетиями тяжёлого дня, проведённого в огромном мегаполисе, где все спешат, все толкаются, все озабочены только одним - как добыть побольше денег.
В нашем купе подобралась неплохая компания. Рабочий из Тюмени, делясь богатым опытом, ловко смастерил из пустых пластиковых бутылок из-под Пепси с помощью обыкновенного перочинного ножика самые настоящие бокалы для пива с ручкой, и мы быстро перезнакомились, с удовольствием попивая холодный ячменный напиток, известный человечеству с древнейших времён. Кроме него и меня, в нашей плацкарте ехали молодой лейтенант, только что окончивший училище и следующий к месту службы где-то между Ярославлем и Владимиром, пожилая женщина из Барнаула и семейная пара из Новосибирска.
А поезд всё дальше и дальше забирался на Северо-восток по направлению к Ярославлю, Владимиру, Нижнему Новгороду и Кирову. Затем, он должен был, повернув строго на Восток и обогнув Уральскую гряду, помчать нас через Пермь, Екатеринбург, Тюмень, вплоть до Омска. Отсюда свернуть на Юго-восток в направлении Новосибирска и Барнаула, чтобы почти спустя четверо суток, преодолев огромное расстояние в более чем четыре тысячи километров, наконец, остановиться в Абакане.
Шли первые сутки нашего путешествия. Он внезапно появился в нашем купе плацкартного вагона.
Никто не видел, на какой станции он подсел к нам, так как все крепко спали. Просто, утром, когда бесстыжее солнце заглянуло к нам в окно, и мы проснулись, он уже приветливо улыбался нам, сидя на койке, сошедшего ночью лейтенанта. А мимо нас в это время проносились деревенские пейзажи севера России. Почерневшие от времени и сурового климата, деревяные домики с резными наличниками на окнах, окрашенными в небесно голубой цвет, чудесно гармонировали с изумрудным покровом растительности, буйно раскинувшейся вокруг них и жадно питавшейся солнечными лучами в условиях краткого северного лета.
Это был невысокий, хрупкого сложения мужчина с лицом, как теперь принято говорить, кавказской национальности. Плоский затылок, большие, миндалевидные, чуть на выкате, чёрные глаза, с небольшой горбинкой нос, мясистые губы, большой рот - всё это выдавало в нём армянина. А когда он заговорил, моя догадка перешла в уверенность. "Армен" - представился он нам. Это прозвучало как "АРРРМЭН". Только армяне, и только в Ереване так усиливают звук "р"
"К девушке еду" - предвещая наши вопросы сказал мужчина. доставая из пакета, бутылку армянского коньяка, лимон и большой кусок великолепного овечьего сыра - "Гуды", от запаха которого все, кроме меня, стали затыкать нос. Этот сырный дух на мгновение отбросил меня в далёкое детство, где такой сыр был на моей Родине уделом сытых и состоявшихся личностей.
Голос незнакомца вернул меня к действительности. Я прислушался к бесседе, лёжа на верхней боковой полке. Когда были выпиты несколько традиционных в таких случаях тостов за знакомство, дружбу между народами и мир во всём мире, после нескольких анекдотов про армянское радио, незнакомец, назвавший себя Арменом, стал неторопливо рассказывать свою историю.
Я слушал его с чувством некоторого недоверия. Незнакомец явно не соответствовал тому образу, кого он описывал. Болезненнохудой, с бледным, землистого цвета лицом - явный признак того, что человк не дружит с солнцем, воздухом и водой - этих неотъемленных составляющих формулы здорового образа жизни состоятельного человека. А именно жизнь такого человека описывал Армен. Скорее его внешний вид напоминал человека, только что вышедшего из больницы или из мест, как говориться, "не столь отдалённых". Второе более походило на правду.
Пальцы его рук были красивыми и длинными, но ногти на них были в таком состоянии, что с трудом верилось, что обладатель их когда либо слышал о таком понятии, как маникюр. Да что маникюр - их давно не касались даже простые ножницы. Все они были изгрызаны, я бы даже сказал - изглоданы до мяса, жёлтыми зубами незнакомца.
Всё это, плюс костюм, в который был одет незнакомец, а в особенности его сандалии, одетые на босу ногу, не добавляло уверености в правдивости его рассказа, скорее наоборот. Но это, кажется, нисколько его не смущало. Он продолжал, как ни в чём не бывало, несмотря на наши недоверчивые взгляды, рассказывать свою историю. Нам ничего не оставалось, как выслушать его до конца.
Голос Армена - сильно простуженный, с хрипотцой был, тем не менее, неожиданно приятного тембра. Чувствовалось, что когда-то обладатель его неплохо пел.
Вот что он рассказал нам:
Единственный сын богатых родителей, поздний дар судьбы или милости божьей - кто как принимает или понимает, - Я рос в атмосфере всеобщего восхищения и вседозволенности. Для меня никогда не было слова "нет". Способный от рождения, учился плохо и переходил из класса в класс благодаря деньгам и должности отца. Так окончил школу и так поступил в институт. Профессию выбирал отец. Мне было всё равно. Ведь тёплое местечко в компании отца с приличной зарплатой и, как совладельцу и наследнику торговой империи, причитающихся от прибыли, дивидендов, обеспечивало мне безбедную, сытную и весёлую жизнь, полную удовольствий и наслаждений. Лекциям в институте Я предпочитал развлечения. Баловался наркотиками, правда, несерьёзно и исключительно анашой. Завсегдатай элитных тусовок и дорогих казино, бесшабашно прожигал свою жизнь и деньги папаши.
Всё это длилось довольно долго. Я успел закончить институт в Ереване и магистратуру в Будапеште, жениться и развестись,...
Так Я жил, жил, ни о чём не тужил и вдруг, неожиданно влюбился. Неожиданно, прежде всего, для меня самого, ибо думал, что все эти вздохи под луной, цветы, стихи и прочая любовная дребедень - не для меня. У меня в жизни было много женщин. Но это было так, несерьёзно, только для утехи моего мужского "Я" (ЭГО) и утверждения принципа, что неприступных крепостей в виде женской добродетели для меня не существует. Это тешило моё самолюбие.
С ней было по-другому. Увидел её я в первый раз из окна моего шестисотого мерседеса в Москве, где по заданию отца, закупал товары для нашей фирмы. Конечно, закупками занимались мои помощники, а мне, как всегда, предлагалось жить в своё удовольствие. И вот, когда, в очередной раз, после ночного разгула страстей, Я подъехал к дверям подъезда дома в Черёмушках, в котором отец купил для меня где-то посередине между станциями метро "Университет" и "Профсоюзная" шикарную пятикомнатную квартиру, я увидел девушку, в пуховом платочке (а дело было в феврале), сидящую, поджав от холода ноги на скамеечке рядом с моим подъездом. Девушка тихо плакала. Рядом с ней стоял старомодный чемодан времён моей бабушки, перетянутый потёртыми чёрными брючными кожанными ремнями и огромная корзина из прутьев, полная банок с вареньем разных сортов. Рядом лежали целлофановые пакеты, наполненные какими-то сушёнными дикими ягодами, фруктами и травами. Всё это я разглядел потом, когда вышел из машины и подошёл поближе, однако в тот момент я видел только её тёмно-каштановые, почти чёрные брови над большими синими глазами, в которых мог бы утонуть весь свет (мир), и две крупные слезинки, стекающие по щекам с ямочками, оставляющие широкий мокрый след на нежной коже цвета только что сорванного спелого персика.
"В чём дело?", "Почему дева плачет? Зачем слёзы льёт? Кто её обидел?" - шутливым тоном начал Я "пытать" девушку. Девушка посмотрела на меня своими бездонными глазами и отвернулась, не ответив мне.
Не можете попасть в дом? Уже серъёзно продолжал Я - забыли код? Так это дело поправимо. Пойдёмте, я открою дверь - и направился к подъезду. Однако девушка и сейчас даже не пошевелилась. Я вернулся к ней и, заглядывая в глаза, спросил "Может, вы забыли номер дома или квартиры?". В ответ на это она вдруг разрыдалась, доверчиво уткнувшись лицом мне в дублёнку. Я растеренно оглянулся вокруг, пытаясь найти себе подмогу. Но никого поблизости не было. Кто был в этом районе Москвы, тот знает, что в этих огромных дворах, составленных корпусами зданий в это время дня малолюдно. Все или на работе, или отдыхают после бессонной ночи.
Вот так я и сидел, как дурак, посреди огромного двора, боясь пошевелиться и только легонько, как-то по-братски, поглаживал часто вздрагивавшую от потока слёз, девушку.
Наконец девушка немного успокоилась и, сквозь редкие всхлипы, я узнал, что она приехала в Москву к больной тёте - родной сестре отца, чтобы ухаживать за ней, но опоздала. Тётя умерла в больнице, а квартиру ещё год назад заложил в банке её родной сын-алкоголик. Собственно, узнав об этом, тётя не выдержала, и её хватил инфаркт, после которого она не оправилась. Весть о тётиной болезни до них с отцом дошла поздно. Живут они на заимке, на берегу Енисея, недалеко от плотины Саяно-Шушенской ГЭС. Отец её заведует одной из баз отдыха Саяногорского алюминиевого завода. Конечно, их база отдыха отличается от обычного понимания этого слова. Это просто две баржи, причаленные к берегу в одной из тихих заводей, образованной Енисеем вверх по течению от плотины. На субботу-воскресение сюда приезжают развеяться до двадцати человек. Купаются в Енисее, ловят рыбу, ходят в тайгу по ягоды и грибы. Кто-то ищет целебные коренья.
И вот теперь, приехав в Москву и узнав о трагедии, она не может уехать домой, так как не находит свою сумочку, где были все её деньги и документы. Очевидно, её украли те нахальные типы, которые всё толкали её, когда она с вещами шла по перону. И что ей теперь делать она не знает. С этими словами слёзы с новой силой полились из её глаз, прожигая моё сердце.
Кое-как мне удалось успокоить её. Я тут же позвонил влиятельным папиным партнёрам по бизнесу, и они обещали решить проблему Маринушки (так звали мою сибирячку). А тем временем я предложил ей пожить у меня. Места у меня было много, деваться ей было некуда, и она согласилась, хотя и с опаской. Ведь я всё-таки кавказец, а слава про нас - сами знаете, какая. Правда, пришлось срочно, для подтверждения чистоты моих намерений, в дверь одной из комнат вставить замок и торжественно вручить ей ключи от этой комнаты. До той поры она никак не соглашалась переступить порог моего дома. Я подарил ей один из моих мобильных телефонов для связи с остальным миром. Несмотря на всё это она, войдя в квартиру, тут же заперлась в своей комнате. Сославшись на усталость, она отказалась от еды, погасила свет (уже темнело), и затихла. Так прошёл первый день нашего знакомства. Впервые за долгие годы, находясь в Москве, я провёл ночь в своей квартире. И на другой день тоже. И на третий... Короче - я влюбился без памяти. Такого со мной ещё не было. Я всячески старался угодить ей. Задаривал дорогими вещами и украшениями, преподносил огромные букеты из дорогих и экзотических цветов, водил её в дорогие рестораны, казино и ночные клубы. Она мило принимала мои ухаживания, но дорогим вещам предпочитала свои старые простенькие джинсы и обычную майку, из цветов любила только те, которые пахнут полем, а походам в злачные места предпочитала ужин дома, который сама и готовила. Кстати - просто и очень вкусно.
Я даже однажды сделал ей предложение. А она мне в ответ: "Ты же, кроме того, что тратить деньги, которые даже сам не заработал, ничего делать не умеешь. А от тюрьмы и от сумы, как говорится, не зарекаются. Жизнь переменчива. Порой не знаешь, в какую сторону она тебя приведёт. Сегодня ты богат и беззаботен, а завтра можешь оказаться в ситуации, когда и все богатства мира не помогут сохранить тебе самое твое дорогое и сокровенное. Что тогда ты скажешь, и чем тебе я смогу помочь? Тебе надо научиться какому-нибудь ремеслу, тем более, что времени и денег у тебя на это пока в достатке".
Я вспомнил, что моя мама ткала гобелены. У нас дома, в Ереване, остался станок, за которым она работала. Я помню только, что пальцы её так и мелькали, и из множества разноцветных ниток получалась сказка на холсте - то Кач Назар (Храбрый Назар), то хитрый и весёлый Пуй-Пуй - это наш армянский Молла Насреддин, только из Карабаха, то что-нибудь другое.
Папа до сих пор иногда заходит в эту комнату и сидит там несколько часов. А когда выходит - в глазах его стоят слёзы.
Я смутно помню свою маму. Она погибла, когда мне не было и пяти лет. Кроме гобеленов, она могла делать всякие игрушки из глины. Боьше всего мне нравились фигурки танцующих горцев. Она их расписывала, вплетая в орнамент одежды, какие нибудь послания, а папа должен был расшифровывать их. Они так дурачились между собой. Всё это тоже сохранено в той комнате. Она, с тех пор как мамы не стало, так и осталась в нетронутом состоянии, только раз в месяц там убирает пыль и подметает мамина сестра - Диана. Она специально приезжает для этого из Тбилиси. Другим отец не разрешает дотрагиваться до этих вещей. Тётя Диана тоже ткёт гобелены. Но она профессионал. Оканчивала специально Академию Художеств и ткёт на заказ. Её гобелены продаются даже в Москве.
Обо всем, об этом я рассказал Маринушке. А она мне и говорит: "Видно твоя мама была умная и добрая женщина. Вот возьми и продолжь семейную традицию. Научись ткать гобелены или создавать куклы. Я уверена, тебе самому понравиться. Ты только попробуй. А в жизни лишняя наука не помеха".
А ты меня будешь ждать? - с надеждой в голосе спросил Я.
В ответ она только рассмеялась и нежно погладила по щеке. От этого ласкового прикосновения её маленькой ручки меня прошила дрожь.
В течении месяца мы решили её проблемы с документами, и она улетела к себе домой. А я отправился в Тбилиси. Диану удивила моя просьба, но она обещала обучить меня своему ремеслу. Почти год я прожил у них. У меня был свой, небольшой станок, сделанный на заказ и я уже мог самостоятельно ткать небольшие гобелены. Надо сказать, что это очень кропотливая и сложная работа. От неё сильно болит спина, и устают глаза, так как ниток много, все они разного цвета, и в этом многоцветии нельзя ошибиться. Ведь заметить ошибку можно только тогда, когда проявиться часть рисунка, и многочасовый, а то и многодневный труд может, пойти насмарку. Придётся распускать нитки и начинать заново.
Тётя ввела меня в свой круг людей. Это были интеллигентные высокообразованные люди представители ещё той, до-перестроечной эпохи, когда человек человеку был товарищ, друг и брат, а не волк, как сейчас. Большинство из них были, как и моя тётя - армяне. В этом обществе больше всего я сблизился с одним инжинером. Его звали Гарик, и он делал превосходные куклы, которые так же, как и живые люди радовались и страдали, смеялись и плакали, пели и плясали, крутили головой, открывали рот, хлопали в ладоши и топали ногами - в общем, жили. Это было настоящее искусство. В его доме устраивались целые спектакли, на которые собиралиось много народу - и детей, и взрослых. После спектаклей было много споров о жизни.
Левон, друг Гарика, известный в Грузии и за её пределами специалист по керамике, научил меня лепить из глины фигурки танцующих людей, расписывать их специальными красками, а затем обжигать. Мне нравилось следить за тем, как из-под ловких пальцев Левона выходит очередная фигурка.
Когда я рассказал ему о моей маме и их с папой увлечении разгадывать хитросплетение слов, вписанных в орнамент одежды кукол, мы возобновили эту игру. С каждым разом становилось всё интереснее и интереснее. Мы так втянулись в неё, я имею в виду - в игру, что каждый старался как мог перещеголять друг друга. Узоры стали всё более замысловатыми и в них несведущим лицам уже невозможно было обнаружить, что фигурка содержит какую-то инфомацию.
Это невинное увлечение спасло мне жизнь и дало свободу. Но всё по порядку.
Осенью, когда поспело время собирать урожай винограда и давить вино, меня пригласили в Кахетию на праздник, как его называют грузины - ртвели (rtvely). Поначалу всё было прекрасно. Приехали мы под вечер и сразу - застолье. Прошлогоднее вино, шашлыки, сыр, долгие тосты. Легли поздно ночью. Утром рано, наскоро позавтракав, мы поехали на виноградник. Здесь торжественно зарезали барана для обеда.
Мне, как новичку дали секатор, остальные пользовались небольшими ножами с маленькими, закруглёнными в виде серпа, лезвиями, наподобии тех, которыми срезали виноград герои американской мелодраммы "Прогулка в "Облаках"" с Киану Ривзом, Энтони Куином и Джанкарло Джамини в главных ролях.
После этого все разошлись по отведённым участкам. Каждый взял по ведёрку и работа началаcь.
Я внимательно наблюдал, как собирали виноград опытные виноградари, и старался повторять их движения. Левая рука нежно подводилась под спелую гроздь, чуть приподнимая и немного оттягивая её на себя. Нож, зажатый в правой руке, прижимался к черенку, на которой крепилась вся гроздь и, резким движением справа налево и чуть наискосок делался аккуратный срез.
Срезав, таким образом, кисть винограда, собиратель не глядя, бережно клал её в ведро, а его глаза в это время выбирали новую ветвь.
Полные вёдра собранного винограда относили к большим, почти в человеческий рост, корзинам, сделанным из прутьев. И так повторялось многократно.
В каждую корзину, по моим подсчётам, входило не меньше двадцати вёдер винограда, а корзин было пятнадцать. Все они стояли в прицепной тележке мини-трактора.
Виноградник, по местным меркам был небольшой и где-то к четырём часам пополудни (дня) все корзины были уже заполнены. К этому времени накрылся стол и, принесённый утром в жертву баран, был съеден в торжественной обстановке всеобщего праздника.
Тосты лились один за другим. Вино было достаточно хмельным и я, отвыкший за год жизни в Тбилиси от таких застолий, быстро утомился и прилёг в сторонке отдохнуть, тем более, что, с непривычки, от такого изнурительного труда у меня болели руки и ломило спину.
Под жарким солнцем меня быстро сморил сон. Очнулся я от нехватки воздуха, головной боли и неудобно положения, в котором оказалось моё тело. С ужасом обнаружил, что руки и ноги мои связаны и я не могу пошевелить ими. Во рту у меня была какая-то тряпка, а рот заклеян скотчем. Я был завёрнут в грязную мешковину и меня куда-то везли в деревяной повозке. Очевидно, я застонал, так как почувствовал тычок чем-то твёрдым по голове и незнакомую речь. Я понял, что меня похитили и везли в неизвестном направлении, хотя с ужасом и большой долей уверенности предполагал, в какую сторону мы направлялись. Было всего два пути. Первый - через Панкисское ущелье в Чечню, где который год продолжалась литься кровь, где цена человеческой жизни либо была ничтожно малой и людей посылали на смерть, либо взмывала до небес и тогда людей превращали в товар, т.е они становились рабами. Второй - через Азербайджан в горы Дагестана, что также наводило на грустные перспективы.
Мы долго ехали по просёлочной дороге. От тряски и неудобного положения у меня ныло всё тело. Ног и рук своих я уже не чувствовал. К тому же становилось холодно. Сколько продолжалось это жуткое путешествие - не знаю. Помню только, что когда мы приехали на место и меня, стащив с повозки и освободив от пут, бросили наземь, стояла глубокая ночь.
Мои похитители - очевидно отец и сын, были здоровенными верзилами. У того, что постарше через всё лицо от виска на левую бровь, по щеке и губам, вплоть до скулы, шёл уродливый шрам. У молодого запястья рук были в татуировке.
"Шаг в сторону рассматривается, как побег. Прыжок на месте - попытка улететь... За всё расплата - смерть. Понял, сука?" - и с этими словами молодой бандит огрел меня прикладом автомата. Угрозы были весомые
Окровавленного меня притащили к какой-то глубокой яме и велели спуститься по верёвочной лестнице. Спустившись вниз, я осмотрелся. Это была яма диаметром около трёх метров с вертикальными стенами, почти колодец, только без воды. В яме стоял тяжёлый запах человеческих испражнений.
В этой яме я просидел без еды и питья два дня. Сюда не проникал ни единый луч солнца, даже когда солнце стояло высоко над горами. Затем снова опустилась верёвочная лестница, и мне велели подняться наверх. Когда я оказался на земле, уже другие два бандита связали мне руки, заклеяли рот и буквально втащили меня на стоящую рядом лошадь. Когда я кое-как устроился в седле, они привязали к моей ноге верёвку, протянули её снизу вдоль живота моей лошади и закрепили её на другой ноге. На голову снова накинули какой-то мешок, и мы тронулись в путь. Ехали по дороге, медленно поднимаясь в гору. Было очень холодно. Сколько времени прошло - не знаю. Пошёл мокрый снег. Руки и ноги замёрзли, зуб на зуб не попадал, я весь дрожал от холода, но даже пожаловаться не мог.
Сколько это продолжалось - не знаю. Я, то впадал в прострацию, то оживал, но ненадолго.
Наконец наше путешествие закончилось. Меня сняли с лошади и поволокли куда-то. Ноги меня не слушались. Они затекли от неподвижности и холода. С головы моей стащили мешок и Я осмотрелся. Это был какой-то сарай. В полу этого сарая было вырыто несколько ям, покрытых решётками. Я понял, что одна из них предназначалась для меня. Меня спустили в третью справа от входа. Бросили мне старый матрац и одеяло. Дали горячую пищу. Еду я проглотил в один миг, затем лёг на сырой матрац и, укрывшись пыльным одеялом, мгновенно уснул. Сколько я проспал - не знаю. Наверно долго. Проснувшись, я обнаружил, что нахожусь в яме не один.
Когда глаза привыкли к темноте, я различил очертания своих соседей. Их звали Андрей и Сергей.
Сергей родом из-под Екатеринбурга - бывший боец. В плен попал полтора месяца назад по собственной глупости. Будучи в городе отстал от своих, засмотревшись на девушек, а когда спохватился, то товарищей не смог догнать. Куда ушли его товарищи ему подсказали местные. Как потом оказалось, направили его совсем в другую сторону. Он, следуя их указаниям, пришёл на пустырь, где и был окружён крепкими молодыми парнями с оружием. После недолгого сопротивления, его, оглушённого, привезли сюда и бросили в эту яму.
Андрей постарше. Ему было больше сорока лет. Он родом из Ярославской области. В Чечне уже три года. Заманили его сюда обманом, якобы на заработки. По приезду сразу отобрали документы. Заставили работать за хлеб и воду. Несколько раз пытался бежать. Ловили. Избивали до полусмерти. Сюда, в эту яму, его привезли всего за неделю до меня.
Здесь, как рассказали мне мои новые знакомые, раз в два-три месяца проходили торги. Торговали живым товаром - пленными бойцами и простым рабочим людом, как Андрей, попавшимся на обман. Организовал этот невольничий рынок в одном из горных аулов пожилой горец по имени Хасан. Он скупал по дешёвке, похищенных или завезённых обманом, людей. Со всей округи их привозили сюда. Здесь они обретали новых хозяев, которые, в свою очередь - это уж кому как "повезёт", - или перепродавали своих пленников, или требовали за них выкуп, или просто угоняли в рабство для производства работ.
Вы знаете, что такое Кавказ? Не помню когда, но где-то я слышал или читал такую фразу: "...Здесь каждый мужчина воин. Каждый дом - крепость. Каждое село - театр военных действий. Здесь у каждого своя линия фронта...". Вот и у нас была своя линия. Она состояла в том, чтобы выжить и не потерять в себе человека. Я не буду рассказывать, как прошли те мучительные недели в яме до очередных торгов. Скажу только одно - за это время я не раз останавливался на мысли разбежаться и размозжить себе голову об скалистую стену ямы. От исполнения этого навязчивого желания меня спасли мои т.н. сокамерники. Они всячески помогали мне выжить. То укрывали меня своими одеялами во время долгих и холодных ночей в горах, когда меня начинал бить озноб, то, делились со мною теми крохами своей еды, которой и так было недостаточно в тех условиях. Но больше всего мне помогли наши разговоры, которые мы вели в течении долгих дней почти беспрестанно, с перерывом только на сон, еду и получасовую прогулку вне ямы, которую все пленники совершали в день один раз, по очереди, прикованные за ногу к врытому позади амбара, столбу.
Наконец наступил день торгов. Это было понятно по тому, как нам подали непривычно роскошный завтрак, и заметную суету в доме Хасана. Всё время кто-то въезжал в его двор. Во дворе вкусно пахло варёной бараниной и шашлыками. Слышался громкий смех.
Нас всех умыли, вывели из амбара и приковали к уже знакомому нам столбу. Вместе с нами вывели и узников из других ям - всего около двенадцать человек.
Я видел как люди, обступившие нас, начали активно жестикулировать руками, очевидно называя цену за приглянувшийся товар. Пачки долларов потянулись к Хасану. По мере того, как продвигались торги, наша кучка постепенно таяла. Увели Сергея, затем Андрея.
Меня купили одним из последних.
Мой новый хозяин - высокий и худой старик - не глядя на меня тихим, но властным голосом, сказал, обращаясь ко мне: "Меня зовут Джебраил. Я не собираюсь брать за тебя выкуп. На кой мне деньги. Здесь, в горах нужны мужские руки. Единственного сына у меня убили. Остались его жена и четверо дочек. Хозяйство большое, а работать некому. Так что ты мой раб и относиться буду к тебе как к рабу. Будешь делать, что прикажу. За неподчинение - жестокое наказание. Бежать не советую. Вокруг горы. Дороги ты не знаешь. Всё равно найдём и вернём. У нас здесь один закон - закон гор. Запомни это, если хочешь жить"
Затем, люди, с которыми приехал старик, связали меня, посадили на лошадь и накинули на голову мешок. Мы тронулись в путь. Ехали несколько часов и всё в гору. Наконец мы приехали. Меня сняли с лошади и развязали. Мешок с головы стаскивал уже я сам.
Спать будешь здесь - напоследок сказал мне Джебраил, указав на маленькое каменное строение с плоской крышей, и ушёл. Войдя внутрь, я увидел только охапку сена и старое одеяло на нём.
Я пас баранов высоко в горах, убирал от их помёта овчарню, чистил огромные казаны от застывшего бараньего жира после очередного приёма гостей хозяина - вообщем, выполнял всю черновую работу, какая была в доме Джебраила. Начинал работу, когда первые лучи дневного света ещё только освещали горные вершины, и кончал её далеко зáполночь.
Так продолжалось около года. Человек, как говориться, привыкает ко всему, и Я постепенно свыкся с такой рабской жизнью. Первое время, приходя в своё убежище, я долго не мог заснуть, дрожа от холода и глядя на звёздное небо, виднеющееся сквозь щели в крыше. Я думал, что сойду с ума от этой безысходности. Потом, намаявшись за целый день, только добирался до своего логова, как забывался тяжёлым сном без всяких сновидений, чтобы на следующий день всё повторялось снова и снова. И так изо дня в день, за месяцем месяц, прошёл год.
Как-то раз, когда после очередного приёма гостей, надо было по обыкновению чистить огромный котёл в котором варилось угощение, я вдруг увидел коробку пластилина, забытую очевидно каким-то ребёнком одного из гостей Джебраила. Руки у меня так и зачесались. Зуд был нестерпимым. Не удержавшись, я быстро слепил две фигурки танцующих горцев. Боясь наказания и оставив их там же, где лежала коробка, продолжил свою работу.
Вечером ко мне неожиданно пришёл Джебраил. Протянул мне фигурки и сурово спросил: "Это твоя работа?". Мне незачем было отпираться. Он внимательно посмотрел на меня, а потом неожиданно спросил: "А из глины сможешь?". Я ответил, что не только смогу, но и разукрашу, если у меня будут краски.
На следующий день Джебраил сел на лошадь, взял под уздцы другую и куда-то уехал. Не было его два дня. Вечером третьего дня он привёз пять полных мешков тёмно красной, почти коричневой глины, несколько 800 граммовых баночек масляных красок разных оттенков и кисти. Всё это он отдал мне.
На следующий день я, впервые за всё время, не стал выгонять баранов на пастбище. Прежде всего, подготовил место для глины, выкопав прямо в сарае, где спал, прямоугольную яму 2х3 метра и высыпал в неё содержимое мешков, предварительно раздробив спрессованную глину на мелкие части. Затем залил всё это водой и оставил "бродить". Ведь глина, чем дольше находится в воде, тем становиться пластичнее. В древнем Китае, залитая когда-то главой семейства, глина, доставалась по наследству сыновьям.
Пока глина размокала, я соорудил нечто подобное небольшой печи для обжига. Она состояла из небольшой глиняной жаровни с дырочками, как у кирпичей. Накрывалась печь сверху сферической поверхностью, сделанной мною также из глины с дыркой посередине для выхода дыма.
Потом я подготовил достаточное количество дров, так как обжиг дело серьёзное и требует определенной температуры в течении нескольких часов
Через два дня, когда глина в яме вобрала в себя достаточно воды, взял немного и стал размягчать её до тестообразной массы. Из неё я быстро вылепил несколько танцующих мужских и женских фигурок, одетых в горскую одежду. Получилось неплохо. Пока в течении следующих трёх дней фигурки сохли на полке, я налепил ещё несколько партий.
Затем приступил к процессу обжига. Разжёг под жаровней костёр, положил на неё фигурки и накрыл крышкой. Для того, чтобы обжечь глину и не допустить её спекания, температура должна медленно подниматься от 0 до 9500 С. Когда пламя под жаровней становиться оранжево-алого цвета, значит температура внутри печи достигла своего необходимого верхнего предела (при большей температуре глина просто спечётся) и нужно теперь её поддерживать на этом уровне в течении нескольких часов.
Я с благодарностью вспоминал уроки моего друга и учителя - Левона.
Уже поздно вечером, через 6-7 часов, глина, отдав воду, затвердела и стала как камень. Теперь, в течении ночи надо было дать обожжённым фигуркам медленно остыть в печи.
Так я вылепил и обжог около ста фигурок.
Потом сел за их раскраску. Вообще-то, уважающий себя керамист раскрашивает глину ангόбой - это, разжиженная до молочного состояния, глина, в которую добавляются порошки различных окисей металлов. Наносится она на изделие до обжига. Но в тех условиях, в которых оказался я, таких красителей не найти, и потом, я никоим образом не собирался делать высокохудожественный продукт. Для коллекции мои фигурки не годятся, а для сувениров сойдёт и так.
Раскрашивая уже вторую партию, я вдруг вспомнил наше с Левоном увлечение и решил попробовать через фигурки передать послание в большой мир. Это, конечно, была авантюра, но другого выхода у меня не было. Дело в том, что первую партию Джебраил отвёз в город и выгодно продал какой-то Фатиме. Она, по его словам, ездит по всему Кавказу, скупает сувениры, ковры и гобелены, везёт их в Москву, Ростов и другие большие города России, сдаёт их в магазины и неплохо на этом зарабатывает. Вот я и подумал - а почему бы и нет. Многие друзья нашей семьи страстные коллекционеры и часто посещают такие магазины. Может, кто-то из них обнаружит моё послание.
Я работал, как одержимый. Сколько таких кукол я вылепил, обжог и раскрасил - не знаю. Я потерял им счёт. Я лепил, лепил, лепил. Прошёл год, а я всё лепил и лепил. Даже, когда солнце заходило за горы и становилось темно, я всё лепил в слепую. Пальцы хорошо знали своё дело. Раскрашивая готовые фигурки я вплетал в них единственную фразу, которая, не вызывая подозрений у моих хозяев, могла дать хоть какую-то информацию для моего спасения. А что меня ищут, я ни сколечко не сомневался. Я знал, что отец, пока не будет найден мой труп, будет в поисках буквально рыть землю, что б найти меня.
И долгожданный миг настал. С полмесяца назад, когда я заканчивал раскрашивать очередную партию фигурок, ко мне в сарай неожиданно вошёл Джебраил. Молча брал одну фигурку за другой и долго всматривался в них. У меня сердце в этот момент бешено колотилось. Неужели мой план провалился? Так, ничего не сказав, Джебраил вышел из моего убежища, а я долго не мог успокоиться и заснуть, предчувствуя серьезные изменения в моей судьбе.
И вправду, на следующее утро, как только первые лучи солнца осветили окружающие скалы, ко мне вновь вошёл Джебраил и, кинув мне принесённый с собой пакет, велел переодеться. Я переоделся - кстати. на мне сейчас та самая одежда, подаренная Джебраилом, - и так, я переоделся и вышел вслед за ним.
Он посадил меня на лошадь и завязал мне глаза, сказав, что тут же убьет, если я попытаюсь подсматривать. Мы тронулись в путь. Ехали долго. Я слышал далеко внизу шум быстронесущейся горной реки. По положению лошади я понял, что мы спускаемся к реке. И правда, через несколько часов спуска, мы перешли вброд горную реку. Затем дорога вновь пошла в гору. Так, то, спускаясь, то, поднимаясь, мы проехали целый день, не принимая пищи. Наконец мы остановились на ночёвку. Развели костёр, поели холодной вяленой баранины и запили горячим чаем. Уморившись за день, я быстро уснул, даже не мечтая о побеге, зная заранее, что в незнакомой для тебя местности он обречён на провал.
На следующее утро мы снова продолжили путь. Так мы ехали три дня, пока мне не разрешили снять повязку. Я увидел, что Джебраил разговаривает с двумя здоровенными парнями на конях. Они подъехали ко мне и велели ехать за ними. Я оглянулся и в последний раз взглянул на Джебраила. Он сидел на лошади высокий и гордый. Ни одно движение не выдавало его эмоций. Так я его и запомнил.
С новыми попутчиками Я тронулся в путь. Ехали недолго. Спустя некоторое время горы вдруг неожиданно расступились, и мы выехали в долину. Здесь нас поджидал УАЗ-469, который за пару часов домчал нас до железнодорожной станции, и меня посадили на поезд, идущий в Ростов/Дон, оставив на столе купе пачку сторублёвок и пакет. В пакете оказалась еда и несколько комплектов слепленных мною накануне фигурок.
Так я оказался на свободе. Уже в Ростове, даже не пытаясь узнать историю моего чудесного избавления, оставляя её на потом, я послал телеграмму отцу, искренне благодаря его за годы поиска и просил извинения за временную отсрочку долгожданной встречи, объясняя это желанием лично поблагодарить истинных моих спасителей, Андрея и Сергея, которые помогли мне выжить в первые дни плена и вселили надежу бороться за своё освобождение.
Я уже побывал в Ярославле у родных Андрея. Там узнал, что Андрей умер от побоев и болезни. Не выдержал. Вместе с ними помянули Андрея. Сейчас еду к родителям Сергея. Может, он жив, и я смогу, чем-либо помочь?
Но главной своей спасительницей считал и считаю Маринушку - девушку из глухой заимки на берегу Енисея.
Столько лет не виделись. И Я не писал. Она, наверное, меня давно забыла и не узнает теперь. Может, вышла замуж? Наверняка вышла и дети есть. Но я всё равно хочу её увидеть и поблагодарить. Если-б не она - гнил бы я сейчас в холодном сарае или в лучшем случае убили бы меня как бездомную собаку.
Так закончил свой рассказ наш попутчик. Затем взобрался на свою полку и тут же уснул, а мы, потрясённые услышанным, долго не могли уснуть. Наконец успокоились и мы. Утром, проснувшись, мы увидели, что наш собеседник исчез также внезапно, как и появился.
Позже, прокручивая в памяти рассказ незнакомца, я мучительно пытался понять, где я мог слышать подобную необычную историю.
Некоторые слова или даже целые фразы, ввиду их универсальности, часто кажутся нам уже где-то услышанными, или, даже, прочитанными в какой-то книге, название которой нам никак не удаётся вспомнить. Своего рода "де-жа-вю". Я даже начал бояться, что заболел этим самым "де-жа-вю".
Вдруг я вспомнил. Ещё в далёком детстве мне попалась в руки книжка-сказка известного армянского литературного деятеля Газароса Агаяна - Анахит. В ней говорилось, как царевич, полюбивший простую, но гордую горянку Анахит, для завоевания которой он научился ткать золотыми нитками великолепную парчу с узорами, оказался в плену у злодея вельможи, тайно удерживающего в своих владениях рабов. Чудесное освобождение царевича из жуткого плена произошло благодаря его умелому искусству вплетать слова в узор на парче и блестящему уму Анахит.
Рассказ нашего попутчика - весь этот сюжет, как будто целиком взят из этой сказки. Богатый молодой человек - чем не принц. Простая девушка из Сибири - копия Анахит. Даже освобождение благодаря приобретённому ради любви мастерству - и тут просматривается аналогия.
Я начал сомневаться - а не пудрил ли нам мозги этот незнакомец ради каких-то своих, не очень ясных мне целей. Только хотел проверить целость своих вещей и бумажника, как взгляд мой упал на оставленный незакомцем предмет. На столе, рядом с пакетами с едой и бутылками минеральной воды стояла композиция из нескольких танцующих глиняных кукол в национальной горской одежде с расписанным замысловатым узором на ней. Каждая кукла, а их оказалось девять, имела свой орнамент. Вязь, которой был украшен каждый костюм на кромке одежды горских девушек, показалась мне до ужаса знакомой, как будто что-то напоминала мне. Ба, да это же буквы армянского алфавита. Меня это заинтриговало. Я даже разволновался, как будто...
Немного успокоившись, я старательно переписал на бумагу поочереди с каждой фигурки все знаки. Я выбрал условно первую фигурку танцовщицы. На ней было написано: " иласп" ("ilasp"), на второй "асите" ("asite"), на третьей: "меняа" ("menyaa"), на следующей "рмена" ("rmena"), далее соответственно: "матуни" ("matuni"), "явпле" ("yavple"), "нувго" ("nuvgo") "рахуд" ("rahud") и "жебра" ("jzebra")
Как заправский детектив я сложил все знаки вместе. Получилось "иласп асите меняа рмена матуни явпле нувго рахуд жебра". Попытался вслух прочитать получившееся. Фу ты чёрт - абракадабра какая-то. Ничего суразного. Но это меня не смутило. Я продолжил свои попытки прочитать написанное. Закольцевал выражение несколько раз и убрал пробелы:
Быстро прочитал получившееся выражение. Что-то знакомое промелькнуло в буквосочетаниях. И вдруг меня осенило. Я понял, что запись сделана армянскими буквами, но только на русском языке.
После недолгих манипуляций у меня получился следующий текст: "я в плену в горах у джебраила спасите меня армен аматуни" - вот что там было написано.
Армен Аматуни - так, оказывается, звали нашего незнакомца. Я вспомнил, что пару лет назад где-то читал или слышал, что без вести пропал один из последних отпрысков нахарарской династии Аматуни - древнего рода, когда-то родственного царям Великой Армении и Грузии.
Да-а-а! Верно говорят древние мудрецы, что сказки любого народа написаны самой жизнью, а жизнь сама порой подсказывает нам сюжеты для новых сказок.
Я вздохнул, повернулся на другой бок и закрыл глаза.
"Тутý-тутýх...тутýтутутýх...тутý-тутýх..." - под эту мелодию вагонных колёс наконец уснул и я.