Если бы кто-нибудь поинтересовался у Мишки, почему всё в его жизни сложилось так, а не иначе, он вряд ли ответил бы что-нибудь вразумительное.
Да и разве кто-нибудь из людей ответил бы?
Мишка сидел в кафе у окна, склонившись над полупустой чашкой с остывшим эспрессо, и наблюдал за тем, как там, с другой стороны, бегут по своим непонятным делам прохожие.
Их было не много: позднеапрельская улица, только-только избавившаяся от грязного талого снега, всё ещё мало располагала к праздным прогулкам, однако девушки были все, как на подбор - милые, стройные, каблучки-юбочки... Мужчины всех мастей, напротив, бежали мимо всё больше замороченные и серьёзные. Хотя... Мишка усмехнулся. Не исключено, что и девушки тоже бегут серьёзные и замороченные, только он, Мишка, просто никогда до этого не озадачивался мыслью о том, что и девушка может быть серьёзной. Или замороченной. Как-то ему всегда хватало мысли о том, хорошенькая она или нет.
А позавчера внезапно этого оказалось не достаточно. Сообщение от Светки, в котором она говорила ему, что выходит замуж и уезжает в Норильск, застало его, мягко говоря, врасплох. Замуж? В Норильск? Его Светка? А вот и хрен тебе с редькой, дрессированный медведь, - видимо, не твоя.
Мишка допил свой воскресный одинокий кофе, сунул в счёт первую попавшуюся купюру, встал и направился к выходу.
Час был не поздний, но глубоко послеобеденный, машины на набережной и на мосту стояли в плотной, практически неподвижной пробке, и для того, чтобы перейти дорогу, Мишке пришлось даже на зелёный пробираться между шкодой и минивэном, так и не успевшими убраться с пешеходного перехода.
На середине моста он внезапно застрял и долго стоял, склонившись над перилами и глядя в плывущую под мостом серую свинцовую воду. А потом позвонил Борьке Веселову.
***
Борис Сергеевич Веселов, кандидат биологических наук и доцент кафедры зоологии беспозвоночных, жил в старой трёхэтажной сталинке всего за пару кварталов от универа.
- Кто не бреется давно, тот унылое овно, - заявил он с порога, критически осматривая гостя с головы до ног. - И, судя по степени небритости, ты, Мишаня, уныл, как никогда.
Мишка молча разулся и молча прошёл на кухню, махнув в воздухе бутылкой чилийского каберне.
- Неплохая затравка для продолжительной весенней депрессии, - хмыкнул доцент Веселов и полез в шкаф, чтобы достать два высоких стеклянных стакана. Уже со стаканами в руках он замер и осёкся:
- Надеюсь, у тебя всё хорошо?
Мишка молча втиснулся на стул между столом и холодильником и неопределённо покачал головой. Борька нарезал сыр, капнул каберне по стаканам, сел напротив и покрутил свой, провоцируя в нём маленький водоворот.
Слово за слово, после летней сессии и будущей студенческой практики, разговор сам собой свернулся на Светку.
- Да ладно? - недоверчиво восхитился Борька. - Норильск? Ты шутишь?
- Какие уж тут шутки? - Мишка вскинул на него глаза. - Кто бы мог подумать... Ещё совсем недавно мне казалось, что меня трудно удивить. А тут...
- Да, ситуэйшен не фонтан, - согласился доцент Веселов. - Но, может, она просто любит моржей, собачий холод и мерзлоту?
- И я даже знаю, как зовут этого моржа, - начал было Мишка... и прикусил язык.
Прав критиковать её вкус у него было недостаточно. Кто знает, как и на каких невидимых весах взвешивала она свои "за" и "против"? Кто, кроме неё, знает, какими качествами обладает его соперник и не обладает он сам? Он вздохнул.
- Едешь на практику, Борь?
- Естессно. А куда мне деваться? Да и потом полярный день, непуганая рыба, морские звёзды и, что немаловажно, лишние деньги, которые так-то совсем не лишние. А ты?
- А кто мне теперь не даёт, - пожал плечами Мишка.
Каберне закончилось ближе к девяти, и домой он добрался только к полуночи. Он долго возился с ключами, пытаясь управиться со своими непослушными пальцами, и в итоге еле-еле открыл входную дверь.
Пустая темная квартира была похожа на продолжение пустой тёмной улицы, белые занавески в комнате колыхались тугими, почти фосфоресцирующими парусами, и, чтобы побыстрее избавиться от этого ощущения, Мишка захлопнул окно и, не раздеваясь, завалился на диван.
День мигнул и закончился.
***
Утро понедельника началось у него с головной боли. Он мужественно вынес четыре пары лекций в двух разных группах и под конец дня снова зарулил к выходному по понедельникам Борьке Веселову. На этот раз без каберне.
- Кто сказал тебе, мой друг, что всё стоит этих мук? - задумчиво спросил доцент Веселов, открывая дверь, и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Человечество не чудо, а пустой несвязный звук. Глянь поближе, и оно - сплошь унылое... Слушай, Мишаня, да ты сегодня выглядишь хуже, чем вчера. Оставайся-ка ночевать, что ли.
Как-то вот так вот и получилось, что Мишке выдали Борькины потёртые вельветовые шлёпанцы, новый одноразовый бритвенный станок, полотенце и почти силой запихнули в ванную. В ванной он долго стоял перед зеркалом, толком ни о чём не думая, потом на автомате побрился.
Борька вломился к нему в ванную через полчаса:
- Мишаня, дорогой, ты тут не обалдел, не? Что можно делать полчаса в ванной перед зеркалом? Ты себя гипнотизируешь, что ли? Или прощаешься с собой? Ты это брось!
- Что бросить? - не понял Мишка.
- Всё брось. Выходи отсюда от греха подальше.
Мишка послушно оставил бритву на полке у зеркала, полотенце - на вешалке там же, и вслед за Борькой, то и дело кидающим через плечо возмущённые взгляды, поплёлся на кухню.
Ему выдали нож и картошку, он чистил её и виновато улыбался: картошка была так себе, и почистить её тонко и аккуратно стоило ему больших усилий.
Борька балагурил весь вечер: он без умолку рассказывал о споре местных управляющих компаний, полгода долбивших их многострадальный дом дубликатами квитанций на оплату одних и тех же услуг, о своих студентках, всю зиму пробегавших в коротких юбочках, о коллегах, уже сейчас, в апреле, выдвинувшихся в направлении их маленькой северной университетской биостанции.
- Ты представляешь? - возмущённо гудел он. - Этот махинатор Беркович умудрился оформить официальную командировку на острова с марта по ноябрь! С марта по ноябрь, Карл! Тогда как у нормальных людей разъезды оплачиваются только с июля по сентябрь и то со скрипом!
- Грант? - пожал плечами Мишка.
- Грант?! - возмутился Борька. - Грант?! Ну, конечно, у него грант! Насколько я знаю этого аферюгу, он и протезирование выбитых зубов за нефиг делать засунет в грант!
- Невелико удовольствие сидеть на биостанции полгода в гордом одиночестве, - снова пожал плечами Мишка. - Ты бы хотел?
- А ты нет? Море, воздух, рыба!.. - Борька смачно чмокнул свои собранные в горсть пальцы. - Дача да и только! И платят, Мишаня, платят!
- А с чем он отчалил, наш Беркович?
- Зависимость скорости регенерации иглокожих от факторов внешней среды.
Когда картошка сварилась, они уговорили ее под слабосолёную сёмгу.
- Регенерация - не такая уж бесполезная тема под грант, - выдал задумчиво Мишка, отскребая в раковине грязные тарелки. - Оно, конечно, морской ёж и на сухопутного мало похож, не то, что на человека, но ты только подумай: насколько круто человеку уметь заново отращивать потерянные части тела.
- Эка невидаль, - хмыкнул Борька, - потерянный жир заново отращивается только так. Без всяких грантов. Хотя с грантом, конечно, быстрее.
И бессильно развёл руками.
Во вторник у Мишки лекция была только третьей парой. Что же касается Борьки, у того первая пара была второй и начиналась в десять, поэтому Мишке ничего не оставалось, как ехать с ним. Из дома они вышли вместе.
В университете доцент Веселов сразу же умчался развлекать второкурсников, а Мишка от нечего делать зарулил в деканат. В конце концов он и сам не понял, кто дёрнул его за язык: то ли любопытство, то ли строптивость, то ли собравшаяся в Норильск Светка. Перспектива задержаться на какое-то время на островах вспыхнула вдруг у него перед глазами чем-то привлекательным, полным самоотречения и даже манящим. Или монашеским.
Он хмыкнул и пошёл брать на абордаж декана.
- То есть Вы, Михаил Александрович, хотите на целый год отказаться от преподавательской деятельности?
Взгляд у декана был не то, чтобы недобрый, но в нём, как в чашке воды, оставленной на крыльце в морозное утро, блестел на поверхности тонкий ледок. Мишка замялся.
- Пал Палыч, но Вы же знаете, я не прогульщик.
- А кто?
Мишка развёл руками:
- Вклад в науку - вещь не всегда предсказуемая...
- И Заполярье - совсем не курорт.
- Не курорт, - согласился Мишка. - Но если так подумать, то жизнь вообще не курорт.
- Философский факультет - это в соседнем здании.
Декан поднялся из-за стола, мимо Мишки прошёл к окну и долго смотрел на то, как по набережной, обгоняя друг друга, несутся машины.
- Полярную ночь на широте Мурманска себе представляете?
Мишка вскинул глаза.
- Вполне. Что-то около сорока суток в году.
- Месяц он, конечно, всего месяц, но сумерки в течение полугода тоже вещь малоприятная. Особенно в сочетании с морозом и жильём, лишённым центрального отопления.
- Пал Палыч, - возмутился Мишка, - да я же не первоклассник. И даже не первокурсник. Вы и сами знаете, что жилой корпус на биостанции - вполне себе зимний дом, а сушняка в заповеднике в округе хватит на то, чтобы отопиться до весны. А то, и до лета.
- Я даже могу напрячься и представить себе, что всё это время Вы будете заниматься там научной работой, но... Кто будет вести Ваш курс во время Вашего отсутствия?
Мишка сглотнул и скривился, в красках представляя себе возмущённую Борькину физиономию.
- Веселов?
Декан покопался в стоящем на полке ящике с его личной, декановской, картотекой на них на всех, простых смертных, и неохотно протянул Мишке тонкую синюю папку:
- Оформляйте. К перечню бумаг приложить заявление: предупреждён, вооружён, претензий ни к кому не имею. Кстати про оружие? Есть?
- Есть, - усмехнулся Мишка.
- И разрешение, разумеется, тоже есть?
- Есть.
Декан кивнул.
- Не думали взять с собой?
- Не думал, - честно признался Мишка, который ещё недавно и ехать-то никуда не думал. - Куда оно мне там? Морских ежей стрелять? Вот спиннинг да, самое то.
Декан скривился.
- Браконьеров стрелять. Медведей. Подумайте.
***
- Чегоо??!! - выпучил глаза доцент Веселов. - Ты, Мишаня, маньяк? Или юродивый? С чего ты взял, что я вообще соглашусь?
Мишка Горянский и Борька Веселов шли по набережной в сторону метро. Апрельское солнце отражалось от густой, почти чёрной воды, и вода была похожа на текущую в гранитных берегах нефть.
- Слушай, Борь, полторы преподавательских ставки это же в полтора раза больше одной.
- Нет, ты точно ненормальный! При чём тут ставки? Мы же с тобой знакомы не первый день, и я знаю тебя, как облупленного. Скажи мне честно: ты действительно собрался при минус сорока таскать из беломорской проруби мёрзлых морских ежей?
Мишка пожал плечами.
- А почему нет?
- Да потому что не регенерирует там никто при минус сорока в условиях полярной ночи, вот почему.
- Хороший такой аргумент, - согласился Мишка. - Основанный на многолетних личных наблюдениях, не иначе.
Веселов обиженно молча открыл и так же молча закрыл рот.
- Боря, ты же сам знаешь: морские ежи, которые половину своей жизни проводят если не вмёрзшими в лёд, то как минимум в темноте и при почти минусовой температуре подо льдом, живут по двести лет и даже не думают стареть. Ты только представь себе летящие к Альфе Центавра прекрасные космические корабли землян, в которых упакованы умные, красивые здоровые люди.
- Ага, как колбаса в вакуумной упаковке, - хмуро согласился Борька. - Где бы их взять тут этих умных, красивых и здоровых, чтобы упаковать в красивые космические корабли?
Что-то около десяти минут они шли молча: Борька - обиженно насупившись, Мишка - разглядывая солнечные блики на носках своих лакированных туфлей.
- Я переживаю за тебя, - выдал наконец Борька.
- Если другу всё равно, он унылое овно? - усмехнулся Мишка. - Ещё вчера ты говорил, что Беркович - аферюга, а сегодня ты вдруг решил, что я чуть ли не укатившийся от дедушки сахарный колобок, который торопится по лисьей тропе.
У входа в метро Борька вздохнул и похлопал Мишку по плечу:
- Дурак ты, Мишаня, и не лечишься.
- И ты тоже ничего, - похлопал его в ответ по плечу Мишка. - До завтра?
- Иди ты... - отозвался Борька.
***
Принятое решение отозвалось на Мишке более, чем благотворно: всё то время, пока он бегал, оформляя многочисленные бумаги, он почти не вспоминал Светку с её предательскими замужеством и Норильском. Он спокойно читал оставшиеся до конца семестра лекции, спокойно спал по ночам и даже умудрился пару раз съездить с Борькой Веселовым в Осиновское в импровизированный и ненапряжный велопоход.
В начале июня случилось сразу два значимых события: у его студентов пришла и прошла сессия, а Светка вышла замуж и уехала. Отупение, охватившее его в итоге, продержалось ровно неделю - до самого отъезда их группы в Мурманск, и только там, в пути от Мурманска до разбросанных в Белом море островов, сменилось относительным умиротворением и благоговением перед холодной северной красотой.
Часть 2. Практика.
Беломорская биостанция - одно из немногих мест в стране, обделённых как мобильной связью, так и интернетом. Живущие там с мая по октябрь преподаватели и студенты оказываются лишены практически всех связей с материком, за исключением двух небольших дизель-электрических грузопассажирских "Стрижей" - белого и синего, и катера с ласковым именем "Ласточка".
Беркович, обросший и похудевший, вернулся на остров только на следующие сутки после прибытия "Синего стрижа" со студентами. Ещё пару часов Мишка малодушно избегал его, а потом всё-таки собрался с духом и пошёл объясняться.
- Неожиданно, - выслушав его, резюмировал Беркович. - Сделать полевое исследование круглогодичным - прекрасная идея, но Миша... Ледовый режим Белого моря - та ещё штука. С ноября и, возможно, по самый май у тебя не будет не только "Ласточки": у тебя не будет возможности купить продукты, топливо для генератора, свечи, батарейки, антибиотики, капли от насморка и туалетную бумагу. За бортом у тебя будет как минимум минус двадцать, у тебя не будет особой возможности ни постирать носки, ни нормально их высушить. Какие могут быть морские ежи в таких условиях?
Мишка потянулся за лежащими у Берковича на столе сушками.
- Я всё рассчитал.
Беркович молча поднял правую бровь. Мишка сунул в рот сушку, не торопясь сгрыз её, и всё это время Беркович молча и внимательно смотрел на него.
- Я всё рассчитал, Саш. Когда груженный "Стриж" идёт с материка на биостанцию, он везёт не только пятнадцать человек, он везёт их личные вещи, продукты, оборудование и топливо. Чтобы я не умер зимой от недостатка туалетной бумаги, мне просто требуется оплатить одну ходку "Стрижа" до Мурманска и обратно. Не такая уж неподъёмная сумма, не правда ли?
- А врач, Миша? А что, если тебе будет нужен врач? Если у тебя будет пневмония, отравление, обморожение, гипертонический криз?
- Биолог я или кто? - усмехнулся в ответ Мишка. - Да и потом, мне же не семьдесят. Какова вероятность гипертонического криза в моём возрасте? Один процент? Два? Три?
- Хозяин барин, - развёл руками Беркович.
***
С началом практики они по очереди возили студентов в море.
Несколько гребных пелл, пришвартованных у деревянного пирса, груженные сетями, "кошками" и сонными студентами, ежеутренне отчаливали в море и ежевечерне причаливали обратно, чтобы снова пришвартоваться до следующего утра.
Мишке нравилась практика: море было фантастически чистым, как какое-нибудь из экваториальных морей, омывающих красочные тропические рифы, - даже с борта лодки было видно, как качаются в толще прозрачной воды голубые зонтики аурелии и как на глубине порядка полутора десятков метров ползают по дну рубиновые морские звёзды. Мишке, как городскому жителю, море казалось сказочным, даже фантастическим, манило его, как магнит: его так и подмывало вдохнуть поглубже и нырнуть с разбега: с носа безмятежно качающейся на воде "Ласточки" или с нависающего над водой утёса.
Однако поддаваться такому искушению было нельзя: вода была жгучей, практически ледяной, и плавать в ней без тёплого гидрокостюма было настоящим безумием: в те несколько раз, когда Мишка всё-таки отваживался зайти в неё на мелководье, у него каждый раз судорогой сводило ступни обеих ног.
Между этими поездками он умудрялся сортировать и описывать собранные образцы, держать в узде неугомонных студентов, тереть с сахаром собранную на зиму морошку и даже рыбачить по утрам.
Так прошёл июнь, потом июль, потом студенты отбыли на материк, и на острове остались только он, Беркович и два аспиранта.
Пришёл август.
***
С приходом августа море стало ещё холоднее. Всё время дул северный ветер, и Мишка не вылезал из теплого шерстяного свитера и ветровки.
Они с Берковичем на пару пытались заниматься наукой, а в перерывах варили и ели собранных на морском берегу мидий, жарили треску и говорили, говорили, сидя по вечерам на нагретых скупым солнцем валунах у жёлтого закатного моря.
- Ну, а что ты предлагаешь делать с тем, что у человека просто напрочь отсутствуют ключевые гены, необходимые для восстановления тканей с такой скоростью и с такой точностью? - усмехался Беркович.
- И морскому ежу понятно, что ты вряд ли прикрутишь к своему хромосомному набору что-нибудь экзотическое и вот так прям сразу отрастишь себе отрезанный нос, - пожимал плечами Мишка. - Но почему бы не начать с малого? Взять у наших подопечных какой-нибудь вовлечённый в пролиферацию тканей ген, ну, скажем, PCNA, посолить его чем-нибудь, участвующим в поддержании длины теломер, аккуратненько влить всё это в стволовые клетки, пересадить культуру на место твоего отрезанного носа и вуаля.
- И вуаля - у тебя вместо потерянного носа красивые и резвые амбулакральные ножки, - кивал Беркович. - И это в лучшем случае, если что. В худшем тебя будет пучить при этом, как рыбу фугу, от гуморального или ещё какого иммунного ответа, направленного против соответствующего продукта трансгена.
- Да ну, защитные механизмы далеко не всегда работают вкривь и вкось. И рассеивание продуктов транскрипции в другие ткани можно сделать минимальным, и включить какие-нибудь дальнейшие защитные механизмы тоже можно.
- Можно, - соглашался Беркович. - И уговорить ежовые иглы превратиться в плоский эпителий и носовые раковины тоже можно. Если достаточно настойчиво уговаривать. Восстановительный морфогенез он такой милый, покладистый и согласный на всё...
- Давай, давай, иронизируй, - обижался Мишка. - А я бы, например, и от амбулакральных ножек на носу не отказался, если бы в придачу к ним прилагалось отсутствие возрастной дисфункции и признаков старения.
Морские ежи были благодарным исследовательским материалом - вытащенные из моря и пересаженные в стоящие у домика биостанции большие жестяные чаны с морской водой и ламинарией, они молча и без устали отращивали свои бесконечные ампутированные иглы и ножки. Мишке казалось, что время не властно ни над этими ежами, ни над островом, ни над холодным морем - словно всё вокруг замерло, застыло, вглядываясь в эти тщетные человеческие попытки обрести биологическое бессмертие.
Образцы считались, сортировались, описывались... Похожий на инопланетную микроволновку амплификатор жужжал по вечерам - не то, чтобы сильно скрашивая их с Берковичем вечера, но всё-таки хоть немного приближая их к цивилизации.
Сентябрь сменил август, октябрь - сентябрь. Островные дубы и вязы сперва пожелтели, затем осыпались, затем в конце октября выпал первый снег, и Беркович с аспирантами засобирался на материк.
Мысль о том, что он останется один на несколько тысяч квадратных километров, Мишку пугала не сильно, можно даже сказать, не пугала совсем - у него были с собой старенький ноутбук, полный научных статей и беллетристики, плескавшееся между островами холодное Белое море и взятый по совету декана семимиллиметровый нарезной охотничий "беркут".
Последняя ходка синего "Стрижа" получилась назначенной на последний день октября. К этому времени не только берег уже был плотно припорошен снегом, но и в холодной потемневшей воде плавали большие ледяные осколки.
Беркович, возбуждённый и радостный, просунул голову в приоткрытую Мишкину дверь:
- Ты, Миша, ещё не собрался?
- Собрался.
Мишка ещё раз крутнулся, осматривая комнату, и сунул в карман свой список покупок размером с небольшую энциклопедию.
- Я поговорил с ребятами, мы на материке поможем тебе погрузиться, - радостно сообщил Беркович. - Те, которые со "Стрижа", тоже обещали помочь.
Мишка криво улыбнулся в ответ: тем, которые были со "Стрижа", ещё предстояло вечером помогать ему разгружаться.
"Стриж" болтался на воде большим синим поплавком.
Капитан молча пожал им руки, так же молча кивнул на повторную просьбу в помощи при предстоящей погрузке и ушёл в рубку.
На полпути к материку, дорвавшись до связи и интернета, Мишка первым делом проверил входящие в телефоне и в почте. И там, и там были несколько сообщений от матери, несколько - от Борьки Веселова и ещё несколько - от общих с Борькой знакомых с кафедры. Он отзвонился всем по списку, успокоил мать, обменялся шутками с Борькой и минут за пятнадцать до Мурманска полез гуглить насчёт местных оптовых рынков.
От морского вокзала до ближайшего продуктового рынка вышло что-то около восьмисот метров по прямой.
На рынке Беркович и его аспиранты помогали Мишке так, словно он был их общим кровным братом: один из аспирантов договорился со скучающим у собственной палатки армянином, что тот на своей старенькой газели практически за бесценок довезёт всё Мишкино добро от рынка до порта. Второй аспирант и сам Беркович помогали грузить в газель ящики с макаронами, тушёнкой и консервированной фасолью, пока Мишка искал в округе заправку, чтобы затариться дизельным топливом для генератора.
По истечении шести часов "Стриж" оказался загружен почти ровно настолько, насколько было разрешено его регистровыми документами, и, стоя у борта отшвартовывающегося судна, Мишка впервые усомнился в разумности своей затеи.
Он глядел на всё увеличивающуюся полосу воды между "Стрижем" и причалом и сам себе напоминал жениха, которого прямо посреди свадебной церемонии внезапно одолело сомнение: вроде и любовь к невесте больше не кажется такой уж безумной, и вроде ситуация уж слишком далеко зашла.
***
На острове ребята со "Стрижа", давно привыкшие к чудачествам местных биологов, не только молча и деловито помогли сгрузить ему его ящики на берег, но и светили прожекторами, пока он накроет сгруженное купленной на материке парниковой плёнкой.
Затем, ближе к девяти часам чёрного, уже можно сказать ноябрьского вечера, Мишка помахал им рукой и остался один.
Часть 3. Один.
Утро первого ноября началось с метели.
Дул северный ветер, он нёс с собой мелкую, но густую ледяную крупу, и небо, затянутое тяжёлыми снеговыми тучами, отказывалось светлеть. Мишка спал, и ему, как ни странно, снилось, что он бежит на лыжах по пронизанному солнечным светом зимнему лесу, а вокруг него звенит хрустальный морозный воздух. Нет, не звенит - воет. И не воздух, а волки.
Мишка подпрыгнул на кровати и сел, испуганно уставившись в окно. Целая минута ему понадобилась на то, чтобы спросонья понять, что воют никакие не волки: воет ветер.
Он слез с кровати, покопался в своих вещах, достал мятый полиэтиленовый пакет, открыл окно, заткнул пакетом дренажные отверстия в оконной раме и снова закрыл окно. Вой прекратился. Ещё окончательно не проснувшись, Мишка какое-то время бездумно смотрел, как снежная крупа плотно укрывает причал, песок и его, Мишкин, накрытый полиэтиленом зимний запас.
А потом бросился спасать то, что подлежало спасению.
К полудню он почти справился: ящики и коробки были сгружены на первом этаже жилого корпуса, а сам он, мокрый от пота и снега, устало приземлился там же и, венчая хороший исход хорошего дела, открыл и съел, не отходя от кассы, содержимое целой банки сгущёнки.
Затем он пил чай с бутербродами из пока ещё свежего хлеба, затем колол дрова, после чего всё-таки затопил там же, на первом этаже, печь и принялся разбирать запасы, сортируя их и засовывая в разные шкафы обширной преподавательско-студенческой столовой.
Около четырёх часов вечера село солнце, и Мишка заторопился: нужно было навестить бак с морскими ежами и запустить станционный дизельный генератор.
Остаток светового дня у него получился слегка скомкан: он быстро прошёлся кошкой в большом баке с ледяным крошевом и ежами, поспешно взял пробы регенерирующих тканей, отнёс их в лабораторию и вернулся, чтобы включить генератор, когда уже было совсем темно.
Ещё составляя список покупок, Мишка рассчитал солярку из расчёта работы генератора не более двух часов в день, и поэтому, запустив его, он пулей рванул в лабораторию включать микроскоп и там же, в лаборатории, почти одновременно сунул в три имеющиеся розетки зарядку ноутбука, зарядку с четырьмя пальчиковыми аккумуляторами и один из фонариков - тот, у которого была вилка для розетки.
Затем, довольный, он сел за микроскоп и на полтора часа забыл обо всём: о снеге, о море, о материке... равно как и о покинувших остров накануне Берковиче и его аспирантах.
В шесть часов вечера у него зазвонил будильник, возвещая окончание расчётной работы генератора. Вздохнув, Мишка отложил в сторону блокнот с зарисовками, выключил микроскоп и пошёл выключать генератор.
Из подсобки с генератором он вышел на улицу.
Полная луна висела прямо перед ним среди многочисленных звёзд, как большая белая лампа, а под ней, внизу, раскинулась чёрно-белая, почти фантасмагорическая картина: занесённый снегом пустынный белый причал, тёмный корпус станции и тёмный гребень далёкого леса за ней.
Мишка постоял десять минут, слушая, как шуршат качающиеся в тёмной воде льдины, и пошёл спать.
***
На следующее утро Мишка встал относительно поздно: в его окне, выходящем в сторону острова, уже брезжил рассвет. За ночь станция выстыла, однако температура оставалась вполне приемлемой, и он, выскочив из-под одеяла и не одеваясь, исполнил ритуальный утренний моцион: наклоны, растяжка, планка и три десятка отжиманий.
Пока он занимался, небо посветлело чуть больше и стало чуть зеленее. Отзанимавшись, всё ещё разгорячённый, он бегом спустился на первый этаж, накинул свитер и выскочил на улицу за водой. Воздух был синий, морозный. Станционный колодец - пятиметровая кирпичная шахта, увенчанная крашеным в зелёный деревянным оголовком, - находился метрах в десяти от жилого корпуса, между густыми кустами виргинского можжевельника и новым хозблоком.
Мишка с ходу сдёрнул с заиндевевшего колодезного крючка заиндевевшее ведро, набрал воды и трусцой вернулся в главный корпус станции.
Затопив печь, он - в целях экономии газа в баллоне газовой плиты - поставил на неё кастрюльку с водой и, когда вода вскипела, засыпал туда гречневой крупы и решил, пока суть да дело, навестить бак с морскими ежами.
Три минуты спустя он обнаружил, что бак замёрз.
Содержимое бака было похоже на огромное квадратное блюдо застывшего холодца - тут и там из присыпанного вчерашней порошей льда торчали бурые клочья ламинарии.
Мишка почесал затылок и пошёл за ломом.
Вернувшись, он прошёлся ломом по периметру бака, аккуратно забирая от его стенок к центру сантиметров по десять. Лёд оказался не таким уж и толстым: он перемешал его с водой в густое ледяное крошево и пару минут зачарованно наблюдал, как в этом крошеве медленно копошатся сонные, но живые морские ежи.
Брать образцы было рано - до включения генератора оставалось ещё больше восьми часов, а без него микроскоп... ну, в общем, не совсем микроскоп.
Вздохнув, Мишка ещё раз перемешал содержимое бака и пошёл проверять оставленную на плите без присмотра кашу.
После десяти он рыбачил.
Потом - чтобы согреться - колол дрова, потом снова рыбачил. А потом - к трём часам - похолодало так, что он собрал наловленную корюшку и ушёл с пирса - на целый час раньше, чем планировал.
До четырёх он чистил свой улов, потом, ещё на светлую, вынес и высыпал рыбью требуху в оставшуюся у пирса лунку и уже после того, как солнце село, снова топил печь, жарил рыбу и ужинал.
Генератор/микроскоп/зарядки отработали у Мишки с шести до восьми, и в начале девятого он лёг спать.