Инженер Владимир Семенович и специалистом был замечательным, и неплохим организатором, да и просто человеком душевным, отзывчивым. Было дело, выдвигали его даже на завсектора, но всякий раз что-то срывалось, видимо не хватало инженеру каких-то еще качеств, необходимых руководителю, или же именно душевность и чрезмерная его отзывчивость кому-то из тех, кто у нас решает, быть ли кому завсектором, завотделом и прочей номенклатурой, показались качествами хоть и достойными, но все-таки на такой ответственной работе не совсем уместными. Логика у тех, кто на самом верху принимал решения, не совсем такая же, видимо, была в те годы, как у нас - у тех, что снизу.
Владимир Семенович, впрочем, не очень по этому поводу расстраивался, ему и так, без начальственных постов, жилось на работе хоть и напряженно, но интересно. И то ли по неуемности своего характера, то ли от въедливой своей дотошности, а может и от желания все время помогать товарищам, во всё самому вникнуть, от этого у него к середине рабочего дня просто вскипала самым настоящим образом голова, и детали его любимых строительных машин на чертеже начинали двоиться в глазах. Тогда он отрывался от кульмана, с хрустом расправлял затекшие члены и громко кричал на весь сектор: "Качаться, мужики!" Любили Володьку в секторе, и все, не только "мужики", но и девчата-чертежницы, дружно вставали и начинали вслед за ним махать руками, растягиваться, приседать, отжиматься, упираться в стенку.
Потом он, чтобы окончательно рассеять кипящую голову, гулял по институту, заглядывал в комнаты к знакомым, шутил с девушками, почтительно кокетничал с замужними, прислушивался, не встревая, к разговорам на лестничной площадке-курилке (сам он не курил):
-А как его разоблачили-то, что он инопланетянин?
-Дак просто! Посмотрели, а у него дерьмо-то тонет, не как у всех нормальных землян. Просто камнем на дно падает.
-Во дают!
-Ты ему одно, что, мол, у меня ребенок хронический, а он все свое - в сентябре, Кукушкина, в отпуск пойдем, чтобы в другой раз не валяла дурака в критический момент.
-Редкая сволочь!
-А после обеда мне баранинки из столовой обещали вынести, во закатимся-то с Женькой по шашлычкам!
-Нет, ты сначала мне поставь, а потом с Женькой кантуйся, ты мне месяц уже, как за нее стакан должен.
-Ну, по лекалу если, тогда нормальком всё сделается.
А когда разгуливался Владимир Семенович, когда отходила голова - опять за работу, опять в надвигающуюся горячку и запарку конца квартала: в те дни предстояло окончательно подготовить для сдачи заказчику (да в присутствии злющей комиссии из министерства) все чертежи по проекту нового механизма, со всеми комплектующими, с предложениями по запчастям и всем прочим. И ко всему этому следовало также подогнать все спецификации под новые ГОСТы, которые как назло только что поменялись. Ну, что может быть хуже? Такой привычный, почти родной ГОСТ 5781-81 вдруг берут да меняют по углеродности стали почти в полтора раза, а с 380-72 вообще так напортачили, что низколегированные по сферическим показателям теперь ни в какие ворота, ни в какие допуска не влезают.
-Ты посмотри, Петь, здесь же сам черт ногу сломит, тут не только что без поллитры (сам-то Владимир Семенович не пил почти никогда, только по торжественным случаям чуть-чуть сухого или шампанского), тут и сам Эйнштейн ни хера не выкрутится.
-Не говори, Володьк, и у меня полный швах с этими новыми ГОСТами, прям-таки обвал!
-Слушайте, слушайте, ребятишки! Вот здесь: "Для стержней диаметром свыше 40 мм допускается испытание образцов, разрезанных вдоль оси стержня, на оправке, диаметром, уменьшенным вдвое по сравнению с указанным". Понимаете? Вдвое!
-Да, совсем оборзели.
-Позорники!.
День приемки неумолимо приближался, конструкторы не разгибаясь корпели над кульманами, в начальственных сферах все чаще раздавались нервические восклицания и резкие телефонные трели, сновали по инстанциям и министерским кабинетам пробивные институтские комбинаторы. И наш Семеныч уже который день подряд не предлагал мужикам размяться, не ходил по коридорам, не отпускал комплиментов хорошеньким чертежницам, да и чертежницам тоже было не до комплиментов, они как бы даже утратили часть своей красоты за бешеной горячкой последних предприемочных дней. Лишь однажды, рысцой пробегая в туалет, услышал Владимир Семенович с лестничной площадки-курилки (и ведь находят же время, куряки проклятые!):
- Да у женщин из племени Вуувоо между ног вообще ничего нет.
- А как же они размножаются?
- Почкованием.
- Да ты-то откуда это знаешь?
- Откуда, откуда - в "Знании-силе" прочитал, темнота твоя!
Странный этот разговор как-то неожиданно запал на лету в память Владимира Семеновича, и мочась в туалете, а потом и в запарке работы, он время от времени спрашивал про себя: "Воовуу? Вуувоо? У женщин из племени Вуувоо, значит, этого дела и нет совсем, вот так фокус! И ведь где-то я это имя уже слышал... Вот где - читал в "Советском Спорте". Что приехала на днях в Москву на Игры доброй воли огромная спортивная делегация именно от этого свободолюбивого африканского племени... точно - от него самого, Вуувоо. Делегация, писали, огромная: одних бегуний на длинные и средние дистанции больше двухсот. И в той же газете, как раз в струе тогдашней новомодной гласности, огласили тот именно факт, что вряд ли строгие международные правила позволят этим африканским спортсменкам выступать по категории женщин, так как женщинами, в строгом смысле, они вроде бы и не являются. Такие вот сюрпризы уже начали преподносить читателям, в духе тогдашней эмбриональной еще гласности, вполне прежде авторитетные органы спортивной прессы. Но предаваться долго этим мыслям Владимир Семенович не мог - так много было у него в те дни работы.
День приемки грянул, но прошел на удивление гладко, после двух с чем-то часов докладов с демонстрацией чертежей, компоновочных схем и спецификаций, после короткой доброжелательной дискуссии (Владимир Семенович провел это время как в тумане), начальство и главные специалисты, пошушукавшись о чем-то с представителями заказчика и с комиссией, незаметно удалились в директорский кабинет, где по сведениям институтской разведки было уже накрыто и нолито. Здание института быстро пустело, простые сотрудники, пользуясь торжеством в верхах, шустро разбегались по домам.
Владимир Семенович потерянно постоял в опустевшем зале заседаний, зашел зачем-то в свою комнату, взял в руки вчерашнюю, еще не читанную "Вечерку", рассеянно бросил взгляд на кроссворд. Голова его не просто кипела, но прямо-таки клокотала паровозной топкой. И один только вид кроссворда как бы добавил в нее еще угольку; он засунул газету в портфель, собрал кое-какие манатки, медленно побрел к проходной.
На обмывание он не пошел, хоть и был приглашен, и приглашен не просто как один из ведущих разработчиков проекта, но почти как главный виновник торжества. Проект был принят заказчиком без претензий, министерская комиссия не высказала практически ни одного замечания, директор ликовал, улыбка его не уставая порхала в воздухе, он дважды пожал Владимиру Семеновичу руку, лично приглашая зайти к себе, когда все закончиться, "чтобы покрыть лачком это дело".
Но праздновать Владимиру Семеновичу не только не хотелось, но казалось почему-то неуместным, что-то свербело внутри, а на сердце было не просто тяжело, а казалось, что нанесли ему туда целую груду камней. И вся эта тяжесть была совершенно непонятной, так как день этот ознаменовался огромным успехом, почти триумфом. Более того, и сам Владимир Семенович, и все его коллеги хорошо понимали, что именно благодаря его работе успех стал возможным. И к тому же осознавал он, что в этот раз не очередную туфту для галочки выдавили, а сварганилось кое-что действительно стоящее, более того - перспективное, что в дальнейшем, если все пойдет как следует в сторону настоящего хозрасчета, то работенка эта может обернуться международными патентами и немалой личной выгодой. Заявки уже сейчас, заранее, были подготовлены.
И все-таки устало и сумрачно было на душе у инженера. Медленно брел он к мосту через канал, когда вдруг заметил идущую впереди женщину.
Женщина, тоже направляющаяся к мосту, была той самой, которую Владимир Семенович приметил и сразу выделил среди членов сегодняшней комиссии. Женщин и вообще-то там было всего две: одна пожилая, строгая, в темно-мышином костюме, с волосам, которые, как показалось Владимиру Семеновичу, были как будто облиты жидким ..., - очень она напомнила ему почему-то недоброй памяти классную его руководительницу по литературе; вторая же, как это ни странно для такого рода комиссий, была молодой, привлекательной, стройной, в цветастом открытом платье и с такой смуглой кожей, как будто только что вернулась из Сочи. И на приемке, несмотря на то, что работала эта молодая дама именно в отделе стандартизации министерства (то есть ее-то по причине новых ГОСТов и следовало более всего опасаться), вела она себя приветливо, выглядела доброжелательной, замечаний никаких по линии стандартов не только не высказала, но даже как-то вскользь заметила, внимательно проглядывая спецификации, что с новыми ГОСТами Комитет стандартов явно поторопился, недостаточно эти путаники новые требования проработали, не довели должным образом до ума. И совершенно неожиданно, почти неуместно, улыбнулась институтским технарям своими очаровательно припухшими губами - застенчиво и нежно. У Владимира Семеновича и других разработчиков непроизвольно образовались преглупые довольные физиономии, а Петька так вообще хохотнул истерически и побежал это дело перекурить.
Владимир Семенович ускорил шаг и почти нагнал ее на самых подступах к мосту, сам не понимая, зачем он за ней увязался, что собирается сказать, как должен будет себя вести, когда поравняется с ней. Поравнялись, и само-собой вырвалось довольно нелепое:
-А я вот тоже до метро этой дорогой. А вы?
Женщина резко к нему обернулась, и вместо ожидаемого им продолжения улыбчивой доброжелательности, странно оскалила свой рот, который приобрел в один миг еще более выпуклую, совсем негритянскую форму. Глаза ее сверкали жгучим ненавидящим пламенем:
-Агваали, слоодоуки тути ванка! Агваалит вуувоо!
Владимир Семенович опешил. Но, несмотря на весь этот неожиданный абсурд, несмотря на эти бессмысленные звуки, издаваемые ее новым африканским ртом, несмотря на жгучие негритянские глаза, излучающие сейчас, казалось, только ненависть к нему и, кто знает, ко всем белым мужчинам вообще, несмотря на всё это инженер Владимир Семенович был на сто процентов уверен, что, во-первых, перед ним была та же самая женщина, член комиссии министерства и специалист по стандартизации, с которой он еще полчаса назад обменялся после окончания заседания обнадеживающими на будущее словами о необходимости непременно запатентовать новые узлы и особенно втулку коленвала, и которая обещала, если потребуется, всемерную поддержку министерства и, прощаясь, опять улыбнулась, но теперь только ему одному! А во-вторых, более всего на свете инженер был сейчас уверен в том, что если сию минуту он возьмет ее за руку, если проведет ладонью по ее щеке, если нежно, но сильно, по-мужски притянет ее к себе, то она не только не будет сопротивляться, но со всей своей африканской страстью прильнет к нему, станет навсегда его!!
-Друдуу, гдизли оониими. Жы-шы! Вуувооа! - защищающе прошептала женщина, но инженер уже решительно двинулся вперед, протягивая к ней руку.
И как это вдруг сгустилась вокруг них столь огромная толпа, хотя еще минуту назад здесь не было ни души? Откуда все они вдруг появились - темно-коричневые кожей, в тренировочных костюмах с полосками известной фирмы, угрожающе размахивающие какими-то бамбуковыми палками, вымпелами, и числом не менее как в пять тысяч? (Судить о количестве с достаточной точностью мог бы любой, кто посещал в тот сезон игры московского "Локомотива" на стадионе в Черкизове, - на трибунах собиралось, по отчетам в "Советском Спорте", от силы пять тысяч зрителей.)
Инженер, увидев всю эту толпу, замешкался на секунду, замер, но не от страха, а оттого, что в голову ему вдруг пришла неожиданная в такой угрожающей ситуации, прямо-таки обескураживающая мысль, что если и станет она навсегда его, то что же он делать-то с ней будет, ежели, как пишут, у них меж ногами пустое место, а детей они должны будут производить почкованием. Вторая же мысль (все мысли к нему приходили в тот момент почему-то парами), которая служила бледным фоном для первой, заключалась в том, что сейчас эти черные люди, сделай он роковой шаг, разорвут его на куски и, зажарив где-нибудь здесь же под мостом, съедят.
Непонятно лопочет толпа, еще плотней обволакивает инженера и предмет его роковой страсти:
-Вуувооа иж, вуувооа жи, вуувооа жо. Хша-хща-я!
Все они, ясное дело, являлись членами африканской сборной из племени Вуувоо, хотя с уверенностью кто бы это мог утверждать, слушая их бессмысленное для нашего русского уха лопотанье? В общем, выглядели они уж точно совсем не коренными москвичами.
На секунду лишь замер в растерянности Владимир Семенович, но и этой секунды хватило женщине, чтобы броситься к перилам и перекинуться через них своим гибким африканским телом.
-Аджжоо троаах ах!
В том месте под горбатым мостом было что-то около четырех-пяти метров до мутно-свинцовой воды, и вот уже видит инженер, как она летит камнем в эту свинцовую бездну! И тут, опережая подступающую сердечную боль от неминуемой утраты, молнией в голове его пронеслась мысль о прадедушке-летуне.
{Был у него один деревенский пращур летун, и не в том смысле, что часто менял работу, а просто умел он летать; ходили в семье инженера об этом легендарном прадедушке правдивые, основанные на документах, рассказы: любил, дескать, этот странный персонаж, живший в деревенской глуши и разводивший на дальней пасеке пчел, в предрассветном сумраке полетать немного над лесом, над полем, да и в воздушное пространство над деревней залетал частенько, гудя по-пчелиному (от пчел, говорили, он и набрался), пугая сонных коров, коз и заставляя оголтело кукарекать раньше времени деревенских петухов. Кончил он на царской каторге, обвиненный в подрыве деревенских патриархальных устоев и христианской веры.} Вспомнил про прадедушку инженер, и в тот же миг внутри у него что-то загудело по-пчелиному, стремглав бросился он с моста за своей любовью, не думая больше ни о чем и менее всего о почковании, а обуреваемый только чистой неземной страстью к этой загадочной незнакомке. То ли к министерской служащей, то ли к роковой африканской богине. И подхватил он ее на лету уже у самой воды и улетел со своей драгоценной ношей в дымную замоскворецкую даль.
Все, что последовало за этим необычным происшествием: Игры доброй воли (никакие африканские бегуньи сомнительного пола в них, конечно, не участвовали), перестройка, отмена шестой статьи, августовский путч, распад СССР, неразбериха ваучеризации, межнациональные конфликты, выборы, войны - всё это как-то заслонило собой ту давнюю, столь удачно прошедшую приемку проекта в Институте строительных машин и механизмов. Многие стали уже забывать и тамошнего талантливого конструктора Владимира Семеновича, правнука деревенского летуна, доброго, отзывчивого человека. Совсем его забыли, благо сразу после приемки он куда-то исчез, поговаривали даже, что, несмотря на то, что русский, не исключено, что улизнул потихоньку в Израиль, или, что тяжело заболел, переутомившись, ведь он и раньше жаловался на закипание головы.
И тем более не помнил уже никто об одном члене той приемочной комиссии, о специалисте по вопросам стандартизации, о женщине на вид простой, приветливой и доброжелательной, но чем-то странной, с совершенно необычной для работницы московского министерства очень смуглой кожей. И с загадочной нежной улыбкой на припухлых, почти африканских губах.